Фантастические события, мистические явления, таинственные совпадения порой происходят и в повседневной жизни. Они могут полностью изменить жизнь человека и даже повернуть ее вспять.

Поэтому к встрече с непознанным нужно быть готовым заранее!

Ольга Морозова

Веер (сборник)

Ацетон

Он шёл по полю. Солнце немилосердно жарило, тело в тяжёлых доспехах покрылось липким потом, но он старался не замечать этого. Он сжимал во вспотевшей руке меч и мужественно продвигался вперёд. Ему нельзя расслабляться, иначе — он хорошо знал себя — решимость его растает, как весенний снег, он свалится прямо в пряно пахнущую траву и останется лежать. Может, день, может, неделю, а может, вечность… Но он тряхнул головой и отогнал глупую назойливую мысль, Ну почему так жарко? И когда закончится это бесконечное поле? Жаль, что он не из железа, и потому страдает. И почему именно сегодня ему так важно идти? Ах, да! Он встретил старика.

Проклятый старик тряс жиденькой бородёнкой и грозил пальцем. Старик выглядел недовольным. Он хотел ударить его по плоскому морщинистому лицу, но старик исчез. Это был знак. Знак, что он должен исполнить то, что должен. В последнее время он немного расслабился. Так, совсем чуть-чуть, но о нём не забыли. Более того, ему дали понять, что он неправ. Он хотел отдохнуть и много пил и ел, не заботясь ни о чём, бесконечные пирушки и женщины вскружили голову. Он менял их каждый вечер, запивая наслаждение огромным количеством вина. Но у него закончились деньги, и в этом деле была поставлена большая жирная точка. Он снова надел доспехи, успевшие покрыться слоем пыли, и вышел на охоту. Он ещё помнил, что должен уничтожить Огнедышащую Тварь, живущую в пещере у подножия гор. Сколько таких тварей он уничтожил? Много, очень много, просто огромное количество. Но их не становилось меньше. Каждый раз он узнавал о новой твари, и плёлся туда, чтобы сразиться с ней. Он не задавался вопросом, зачем он их убивал? Он знал: так нужно. Это его работа, и он должен её делать. За это он получает плату. Он может есть и пить, и иметь самых красивых женщин.

Иногда он задумывался: почему он не мог быть просто лесорубом, или углежогом, на худой конец? Но отметал эту мысль, здраво поразмышляв. Тогда бы он работал от зари до зари, и приходил домой, едва волоча ноги. Единственной женщиной была бы его жена, да и на ту — хватило бы сил? Это вопрос. Сопливые дети без конца бы канючили, и чтобы прокормить эту ораву, он бы вкалывал, как проклятый. Судьба щедро одарила его, и грех жаловаться. Пусть его профессия рискованная, но сколько радости она приносит! Он приходит победителем, он купается в лучах славы! Нет, определённо он всем доволен. Вся его злость — это так, минутная слабость. Глупое ребячество. Сегодня, в крайнем случае завтра, он убьёт Тварь, принесёт её голову местному Вождю, и получит кучу денег. Можно будет опять немного расслабиться, до следующей Твари.

Он чувствовал себя несколько усталым — гонялся за Тварью уже неделю, но она ускользала. Теперь он выследил её, и она не уйдёт. Он точно знал, в какой из пещер она скрывается, и будет ждать, пока она не выползет.

Начинало темнеть, жара спала, и он немного взбодрился, даже засвистел незатейливую мелодию.

К пещере он подобрался в полной темноте. Он сразу определил, что Тварь там — он почувствовал её зловонный запах. Но им овладел азарт охотника. Он втянул ноздрями воздух с каким-то наслаждением. Отлично! Она в ловушке. Ночью она не выйдет, это ясно, а утром ей конец.

Он забрался в кусты с подветренной стороны, чтобы Тварь не могла его учуять раньше времени, и приготовился ждать. Он знал, что она выходит с первыми лучами солнца и отправляется портить посевы, резать скот и так далее, делать чего-то там ещё не очень хорошее. Кажется, так. Но точно сказать не мог. Он убивал Тварей, получал плату и уходил. Зачем перегружать себя всякой ерундой? Не ему решать. Нужно убивать, и он убивает, а дальше не его дело.

Он вспомнил последнюю подружку, и у него приятно засосало под ложечкой. Милая пташка! Пожалуй, он купит колечко, она заслужила. Такая сладкая, просто хочется съесть! Он начал раскручивать эту мысль, смакуя подробности встреч, и постепенно забылся сном.

Когда он открыл глаза, рассвет уже забрезжил. Неужели проспал? И Тварь сбежала? Он тихо застонал. Нет! Ему не вынести очередной гонки за ней. Он осторожно выглянул их куста, понюхал воздух. Удовлетворённо улыбнулся — Тварь здесь! Нежится в постельке! Он взял в руку меч и крепко сжал его — теперь она у него в руках. В его деле главное внезапность и натиск. Всего-то раз и нужно удачно взмахнуть остро отточенным мечом, и …! голова с плеч.

В пещере началось шевеление. Он напрягся. Сотни раз он проделывал это, но каждый раз ощущал трепет. Он подкрался поближе, чтобы одним прыжком преодолеть расстояние до Твари. Иначе, если она заметит его первой, то всё может закончиться не столь радостно: Тварь умела плеваться огнём. Он затаил дыхание и занёс меч для удара. Послышалось громкое сопение, и наружу вырвался горячий воздух — Она!

Он задрожал от невероятного напряжения. Наконец Тварь высунула голову и зевнула. В этот момент он прыгнул прямо на неё и опустил на шею остро отточенный меч. Голова Твари покатилась, а из шеи пульсирующим потоком начала выливаться кровь. Знакомая картина.

Он подошёл ближе, и пнул бесполезную тушу ногой. Даже не успела вылезти толком. Здорово он всё рассчитал! Теперь будет смердеть и разлагаться, пока дикие звери не растащат на куски. Ничего, им тоже нужно питаться. Он ничего не имел против диких зверей.

Свободной рукой он поднял отрубленную голову и положил в мешок. Мешок окрасился в грязно-коричневый цвет, но его это не смутило. Дело сделано, пора возвращаться.

Отчего-то руку сильно запекло. Он поднёс её к глазам. Ожог. И когда Тварь успела подпалить его? Странно, но он даже не заметил. Он подул на руку — до свадьбы заживёт. Хотя это ему не очень понравилось: раньше такого не случалось. Видимо, он становится нерасторопным.

Он в ожесточении плюнул на обезглавленную тушу, корчащуюся в предсмертных судорогах, и зашагал прочь.

Немолодой доктор сидел в кабинете и молча взирал на посетительницу. Женщина тихонько вытирала платочком глаза. Доктор старался не смотреть на неё, боясь выдать себя — чувствовалось, что он смертельно устал: и от женщины, и от тягучего разговора, но по каким-то непонятным причинам не мог прервать его, и потому слушал.

— Доктор, но что мне делать? Ему становится хуже, я больше не могу! Господи, я совершенно бессильна! Только вы в состоянии помочь, прошу, не отказывайте!

— Но я же говорил вам, он совершенно неопасен. Социально неопасен. Мы и так сделали для вас слишком много, поверьте. Это лучшее, что мы можем предложить.

— Да, да, я понимаю, что болезнь не лечится, и это мой крест, но облегчение возможно, я знаю. Когда он был у вас, мне показалось, что он здоров. Во всяком случае, как это можно в его положении. А теперь… Я вся издёргалась, я не сплю ночами… Это кошмар… Я не хотела говорить, но он стал…, как это называется? Нюхать, что ли? Ацетон, или клей, я точно не знаю. Он пропадает по целым дням, я даже не знаю, где. Приходит грязный, оборванный, в ссадинах… Господи! — Женщина торопливо высморкалась. — Я работаю с утра до ночи, чтобы содержать его. Лекарства, больницы, сами знаете, а он… Не могу же я посадить его на цепь?

— Ну, не расстраивайтесь… Зачем же на цепь? Это мало что даст. А насчёт ацетона… Это не ко мне, а к наркологу нужно. Я, как вы помните, психиатр…

Женщина, казалось, пропустила слова мимо ушей.

— Ума не приложу, где он этому научился? Всё было нормально, и вот… Мы как-то жили, приспособились, он помогал мне по хозяйству, в меру сил. А в этот раз… Вы знаете, — она понизила голос дот шёпота, — иногда мне кажется, что лучше бы он умер… — Она махнула рукой и заплакала, — это ужасно, желать смерти своему ребёнку, но я ничего не могу с собой поделать, эта мысль просто преследует меня. Ещё немного, и я сама сойду с ума, — она опять всхлипнула.

Доктор молча ждал, когда она успокоится.

— Ничего удивительного, он мог попасть в компанию где угодно. Во дворе, да мало ли? Дали попробовать, понравилось, и пошло-поехало… Да что говорить…

— Да, я понимаю. И всё же, доктор, я надеялась, что вы поможете… Может, он отвыкнет, полежав у вас? Глупо, но это моя последняя надежда… Я не могу смотреть, как он гибнет, вы же понимаете, я мать… — женщина опять заплакала. — Вчера, например, он пришёл домой в ужасном виде, и я заметила, когда раздевала его, на руке ожог. Господи! Может, над ним издеваются, когда он в таком состоянии?! Люди сейчас жестокие! Наткнутся на беспомощного и веселятся… — Глаза у женщины стали совсем красными.

— Я не знаю, — видимо, доктор понял, что ему не отделаться, не пообещав чего-нибудь, — позвоните через недельку, может, освободиться место… — он поднял палец, уловив в глазах огонёк благодарности и надежды, — я ничего не обещаю. Я сказал, может… — он поднялся с кресла. — Я постараюсь помочь вам. А сейчас мне пора.

— Спасибо, доктор! — женщина поднялась вслед за ним. — Я в долгу не останусь, можете быть уверены. Я хорошо зарабатываю. И у меня никого нет, кроме него… Огромное спасибо!

Они вместе вышли, и доктор запер дверь.

— Значит, через недельку… — он кивнул женщине. — Всего доброго!

— До свидания! — она засеменила к выходу, дробно стуча каблуками.

«Надо же, — подумал доктор, — у неё красивые ноги… Могла бы выйти замуж…». К нему подошла медсестра, что-то сказала, и он заспешил в палату…

Он с трудом разлепил сонные веки. Как хочется спать! Он приподнял голову, но тут же со стоном рухнул на подушку. Господи! Зачем нужно было так перебирать?! Что-то он совсем расслабился в последнее время. Голова трещала, а одеревеневшее тело плохо слушалось. Он пошарил рукой рядом с собой. Так и есть! Улизнула. Вчерашняя пташка упорхнула, бросив его на произвол судьбы. Скорее всего, выгребла последние деньги, оставив его без гроша. Придётся брать в долг. Он поморщился. Он ненавидел долги. Он лежал с закрытыми глазами, а сердце громко стучало. Вообще-то грех на неё обижаться. Вчера он был в таком состоянии, что вряд ли мог доставить ей удовольствие. Хотя, если разобраться, за то, что она нашла в его карманах, могла бы хоть кружку воды подать.

Он попытался сесть на кровати. Все бабы жестокие и неблагодарные. Он опустил ноги на пол. Тело ломило, голова кружилась — его вырвало. Этого ещё не хватало! Он превращается в жалкую развалину. Чёрт возьми, сколько раз он пытался жить по-другому, и столько же раз нарушал обещание.

Он потёр руками виски. Стало немного легче. Скрипя, словно рассохшийся пень, он поднялся на ноги и проковылял в угол. Взял в дрожащую руку меч и сжал. Попытался взмахнуть, но рука бессильно повисла. Он дотащился до кровати и упал. Нет, нужно немного отлежаться. Сейчас бы ребёнок мог с ним справиться.

Что-то вдруг показалось ему подозрительным. Он обшарил воспалённым взглядом комнату — так и есть! В дальнем углу притаился старик. Он сфокусировал взгляд на тощей фигуре, в надежде, что она исчезнет, но старик остался стоять.

Он снова, кряхтя и охая, встал, и медленно подошёл к старику. Приблизил к нему лицо и посмотрел прямо в глаза, словно пытаясь выучить наизусть каждую морщину. Старик смотрел на него немигающим взглядом, и он отступил. Всё ясно, пора. Когда-то это должно было случиться.

Он вытащил кольчугу и стряхнул с неё пыль. Подошёл к бочке с водой и опустил голову. Вода была ледяной, но быстро привела его в чувство. Он стал ощущать себя значительно бодрее. Доел остатки вчерашнего ужина, допил вино из бутылки, надел кольчугу, взял меч и отправился в путь. На прощанье он оглянулся на старика и хотел подмигнуть, но того на месте уже не было…

Несколько дней он бродил в поисках твари, но никак не мог напасть на след. Он устал и выбился из сил. В конце концов, это начинало надоедать. Может, старик посмеялся над ним? Он ещё не совсем хорошо себя чувствовал, появилась одышка, и охота раздражала.

Вдруг неожиданно он уловил запах. Запах Твари. Запах был не совсем обычным и не таким зловонным, но сомнений быть не могло: Тварь. Он втянул ноздрями воздух и вновь почувствовал охотничий азарт. Запах был сильным, значит, Тварь прошла недавно.

Он бросился по следу почти бегом, как гончая собака. Он знал, твари любили селиться возле воды, в пещерах. И не ошибся: след вывел к скалистому берегу реки. Начинало темнеть, и он стал озираться в поисках ночного убежища. Но скала стояла обособленно, и кусты виднелись только вдалеке. Он немного растерялся. Вряд ли он сможет напасть внезапно в таких условиях.

Он обвёл глазами скалу, и к своему огромному удивлению, не заметил даже намёка на пещеру, хотя запах обрывался здесь. Что за чертовщина! На этот раз всё наперекосяк.

Он начал осматривать скалу, понемногу продвигая взгляд вверх, пока не наткнулся на небольшую пещерку возле самой вершины. Вот те раз! Он в первый раз видел, чтобы Тварь селилась так высоко. Темнота понемногу сгущалась, и он решил забраться на скалу. Он переждёт ночь на небольшом плато наверху. Утром Тварь вылезет, и он отсечёт ей голову прямо сверху. Мысль развеселила его. От подножия наверх вела тропинка, и он начал подъём.

Достичь цели ему удалось в полной темноте, он устал и запыхался. Плато оказалось совсем маленьким, он едва уместился. Запах достиг апогея, и он понял, что Тварь здесь. Он осторожно подполз к краю и посмотрел вниз. В сторону реки скала круто обрывалась, и у него закружилась голова от высоты. Удар должен быть очень точным, иначе дело может закончиться плохо. Он начал обдумывать, с какой стороны лучше напасть, но поток внезапно вырвавшегося из пещеры воздуха ошеломил его. Это была Тварь. Она не стала дожидаться утра, и вышла. Он беспомощно хлопал глазами. Тварь была небольшой, с огромными крыльями, и жутко подвижной. Она сразу заметила его, и стала кружить прямо над головой, издавая визгливые звуки.

Он схватил меч, и начал размахивать, но удары не достигали цели. Тварь ускользала, причём без особых усилий. Он махал мечом направо и налево, воздух свистел, но Тварь мало обращала на это внимания. Она визжала всё громче, и от крика закладывало уши. К тому же он плохо видел в темноте, и чёрная Тварь на чёрном фоне стала практически невидимкой. Он совсем выбился из сил, но Тварь кружила возле и громко хлопала крыльями.

У него вскипел мозг. Как она смеет! Да она издевается над ним! Он убил сотню, если не тысячу таких, как она! Мерзкое создание! Пот лился градом, и он совсем перестал соображать. Одно желание довлело над ним: убить любой ценой! Тварь завизжала где-то сбоку, и он бросился туда, выставив вперёд меч…

Он не сразу понял, что падает. Визг Твари удалялся, и он ощутил свободный полёт. Он падал. Тварь в ночном небе хлопала крыльями, а он летел в бездну. Всё-таки Тварь обхитрила его, удивился он, не желая принимать действительность. Жаль закончить вот так, глупо и бездарно…

Он ударился о скалу и успел ощутить боль. Потом его опять бросило на камень, потом ещё и ещё, и удара о землю он уже не почувствовал… И в последний миг существования затухающее сознание уловило где-то высоко над собой торжествующий визг Огнедышащей Твари. Его последней Твари…

Доктор вспомнил о ней в самом конце дня. «Странно, почему она не позвонила? — подумал он, закрывая кабинет. — И вот ведь ирония судьбы, место действительно освободилось». Он усмехнулся про себя: она настаивала, когда он ничем не мог ей помочь, а теперь, когда появилась возможность, она исчезла. Хотя, какое его дело? Он выполнил свою работу, он не отказал, и то, что она не звонит, её дело. Может, всё наладилось? Зачем забивать себе голову ерундой?

Но, как ни странно, мысль, поселившаяся в голове, не давала покоя. Он думал о ней и завтра, и на следующий день, но звонка не было. Место пустовало, желающие не появлялись, и он решил позвонить сам. Вообще-то не в его правилах, и не в правилах клиники — звонить самому, но он оправдывал поступок наличием свободного места. Конечно, не сегодня-завтра пациент найдётся, но почему бы не помочь, если есть возможность? Он крикнул медсестру, и попросил найти номер телефона.

Телефон долго и равнодушно гудел через равные промежутки времени, а он слушал гудки. Он уже решил положить трубку, собираясь позвонить позже, но неожиданно трубку сняли.

— Да? — Голос был глухим и бесцветным, но он узнал её.

— Здравствуйте, извините, это из клиники, по поводу вашего сына… — так как она молчала, доктор продолжил. — У нас освободилось место, и вы можете приходить…

— Место? — Казалось, она не поняла вопроса.

— Ну да, место… — Доктор слегка растерялся. — Вы приходили дней десять назад.

— Я приходила? — Возникла неловкая пауза. — Ах, да, простите! Не думайте, я пока не сошла с ума. Я помню, что приходила. Спасибо вам, доктор, вы хороший человек…

— Пожалуйста. Когда вы приведёте сына?

— Когда? Интересный вопрос.

— Вы меня извините, но может, я не в курсе? У вас что-то произошло? Вы очень странно говорите…

— Возможно. Но я слегка не в себе, это правда. Не берите в голову. Я одна во всём виновата.

— Да в чем вы виноваты? — Доктор начал терять терпение.

— Я желала ему смерти. Кажется, я вам говорила… И она пришла… Моё желание сбылось, но я тоже уничтожена. Оказывается, он значил для меня гораздо больше, чем я представляла… Зачем теперь всё? Работа, еда, сон? — Она глубоко вздохнула.

— О чем вы говорите? Я не совсем понимаю…

— Это нетрудно. Мой мальчик умер. Пару дней назад. Он выбрался на крышу и прыгнул вниз… И это всё из-за меня! — Она зарыдала. — Я чудовище!

— Умер?! Простите меня… — Доктор помолчал, слушая всхлипывания. — И не казните себя, вы ни в чём не виноваты, это синдром безысходности и отчаяния… Такое бывает, это я говорю как врач. Вы же знаете, он был очень больным человеком… В его состоянии ничего нельзя было предугадать… Я выражаю вам свои соболезнования… И возьмите себя в руки. Вы ещё молоды… Соберитесь. Вряд ли он бы хотел, чтобы вы загубили себя…

— Да, спасибо. Вы тоже думаете, что он нас слышит?

— Конечно, — соврал доктор, — я тоже так думаю…

— Хорошо. Я буду стараться. Не знаю, как у меня получится, но я хотя бы попытаюсь… прощайте.

Она первая положила трубку, а он ещё сидел некоторое время, слушая гудки. Потом осторожно положил трубку на рычаг, встал из-за стола, подошёл к двери и закрыл её. Подёргал ручку, проверяя, и вернулся на место. Открыл сейф, достал бутылку с надписью «ацетон» и пакет, и положил на стол. «Что же всё-таки случилось?» — он открыл бутыль и понюхал. В нос ударил резкий запах. Он снова понюхал. Голова немного закружилась…

Старик подошёл к распростёртому на земле телу. Голубые глаза неподвижно смотрели в небо, и старик закрыл их. Отмучился. Все они рано или поздно кончают одинаково. Вино, женщины, пирушки… А потом встречается какая-нибудь хитрая сильная Тварь, и у них не остаётся шанса. Он поднял глаза в небо. Оно было чистым. Старик вздохнул. Не стоит его хоронить, пусть послужит пищей диким зверям… В конце концов, он сам виноват. Старик подобрал меч, валявшийся недалеко от тела, и пошёл восвояси. Надо искать нового. На свете полно тварей…

* * *

Из милицейских сводок: «В последнее время в городе участились случаи немотивированных убийств граждан, совершённых с помощью холодного оружия. Связь между жертвами не прослеживается. Иногда жертвами преступления являются лица без определённого места жительства. Возможно, в городе орудует маньяк, одержимый жаждой убийства. Граждан призывают сохранять бдительность, особенно в тёмное время суток, и просят по возможности не посещать безлюдные места…».

Бассейн

Лиза лежала в шезлонге на газоне поодаль от бассейна, который скрывался за кустом рододендрона. Её длинные ноги были вытянуты, глаза закрыты. На пушистых светлых волосах красовалась огромная шляпа последнего фасона. Круглое лицо, покрытое веснушками, которые придавали некоторую пикантность, выражало блаженство и умиротворение.

Борис лежал рядом, в таком же шезлонге, но под зонтом — он не очень любил жариться на солнце. Его тело, словно вылепленное умелым скульптором, отливало цветом старой бронзы. Между ними располагался небольшой столик, на котором стояли два бокала с коктейлями и вазочка с фруктами. Борис не особенно утруждал себя работой. Конечно, в его жизни бывали всякие времена, но он не любил вспоминать. В один прекрасный момент он понял, что всегда найдутся богатые дамочки, изнывающие от тоски и одиночества, жадные до молодого упругого тела. Он умело использовал их слабость, и жил припеваючи. Моральный аспект такого образа существования его нисколько не беспокоил. Если кто-то лопается от денег, не зная, куда потратить, то почему бы и нет? Разве он грабил бедняков, издевался над слабыми? Нет. Тогда и переживать не о чем. Эти надушённые куклы вызывали у Бориса только презрение, и он беззастенчиво вымогал у них деньги, не зная стеснения. Хочешь красивую игрушку — плати.

Борис лениво тянул коктейль.

Но Лиза — это другое. Пожалуй, первый раз в жизни он понял, что женщины существуют не только для пополнения его счёта в банке, от них ещё можно получать удовольствие. Ему бы и в голову не пришло тянуть с Лизы деньги, хотя она была далеко не бедной. Да вряд ли Лиза стала бы ему платить; даже сама мысль об этом была для неё нелепой: платить за любовь. Да стоит ей свистнуть, желающие получить лакомый кусочек сбегутся сами, и ещё выстроятся в очередь. Это немного огорчало Бориса, но он не особенно беспокоился. В конце концов, она замужем, и всё когда-то всё равно закончилось бы. Борису была чужда ревность, он предпочитал жить моментом, не думая о будущем.

Борис тронул Лизу за руку. Она приоткрыла глаза.

— В чём дело? Я почти уснула.

— Ужасная жарища! Ты не хочешь искупаться? — Он спросил просто так, зная, что Лиза, по каким-то ей одной известным причинам, никогда не купается в бассейне. Это выглядело странно, но Борис не привык много думать.

— Нет. Мне и так хорошо.

— Странно, дорогая, зачем тебе тогда такой огромный бассейн?

— Он тут уже сто лет, тем более это дом мужа, не забывай. Не закапывать же его, в самом деле!

— Думаю, не стоит. Но всё-таки? Я сейчас расплавлюсь, и от меня останется мокрое место.

— Я тебя не держу.

— Мне хочется с тобой. Что за радость плескаться одному? — Борис еле справлялся с накатывающими на него волнами желания. — Ну, милая, измени своим правилам, хотя бы ради меня.

— Даже ты не стоишь того, чтобы менять правила. Что ты о себе вообразил? — Лиза начинала не на шутку сердиться. — Если я говорю «нет», значит «нет». Неужели трудно уяснить?!

— Хорошо, хорошо. Не стоит так нервничать. — Борис встал с шезлонга и подошёл к бортику бассейна, выложенному красной плиткой. Что-то резко кольнуло его в ступню, и он непроизвольно вскрикнул. Поднял ногу, чтобы посмотреть, что это было, и вытащил из ноги осколок стекла. Ранка слегка кровоточила. Борис чертыхнулся, и опустил ноги в прохладную воду, оставив на красной плитке совсем незаметный след крови.

— О! Божественно! Ко мне возвращается жизнь. — Борис спрыгнул в воду, нырнул с головой, потом вынырнул, помахал невидимой за кустом рододендрона Лизе рукой и поплыл вдоль бассейна. Вода приятно охлаждала разгорячённое тело, и Борис испытывал наслаждение. Он нырнул в самом глубоком месте, чтобы остудить голову. Вода была прозрачной, она приятно обволакивала тело, лаская прохладными струями разогретую на солнце кожу. Нехотя Борис вынырнул на поверхность, чтобы глотнуть немного воздуха и услышал рядом с собой тихий всплеск. Он повернулся в воде, удивлённый, с чего вдруг Лиза решила изменить правилам, которые так жарко отстаивала пару минут назад, и столкнулся с ней лицом к лицу.

— Лиза?

Девушка молчала. Над водой клубился туман, скрывающий бортик бассейна и куст рододендрона. Борис обнял Лизу за плечи.

— Как хорошо, детка, что ты решила искупаться. Не стоит слишком упрямиться в такое пекло. Ты такая конфетка! Я хочу тебя прямо здесь. — Борис прижался губами к влажным губам Лизы.

Они оказались холодными, как лёд, и Бориса прошиб озноб. Он хотел слегка отстраниться, но девушка крепко прижалась к нему. Он ощущал холод её тела, и у него начало покалывать кончики пальцев. Лиза потянула его на глубину, и он снова оказался под водой. Было темно, и волосы на голове Лизы шевелились, словно щупальца медузы.

Борису вдруг стало страшно. Он почувствовал подвох, но тело вдруг утратило самостоятельность, совершенно перестав слушаться. Он яростно молотил руками и ногами, пытаясь всплыть, но оставался на месте. Лиза приблизила губы к его уху и отчётливо произнесла: «Побудь со мной. Тут славно». При этих словах она засмеялась прямо под водой, отчего из её открытого рта вырвался сноп пузырей. Потом она погладила Бориса по лицу рукой, и ему показалось, что между пальцев у неё перепонки. Борис открыл рот, пытаясь кричать, но ни звука не вырвалось из его горла.

Лиза захохотала и впилась губами в его губы. Борису всё же удалось вырваться и вынырнуть на поверхность. Он жадно хватал широко открытым ртом воздух.

— Господи, детка! Мне не нравятся эти шутки! Ей-богу, не смешно! Я замёрз. Давай вылезать.

Лиза крепко держала его за руку.

— Нет, постой! Мне хочется побыть здесь ещё. Там очень жарко. Я не могу выйти сейчас.

— Ты говоришь загадками. Знаешь, милая, всему есть предел! — Борис попытался грубо вырвать руку, но хватка Лизы была железной.

— Я же сказала, побудь здесь! Не зли меня! — Лизино лицо искривила мерзкая усмешка, отчего оно стало попросту безобразным. Борис был близок к панике. Ситуация становилась непредсказуемой, а оттого пугающей.

— Отпусти меня! Хватит, я сказал! — Борис сделал попытку ударить Лизу по лицу, но она ловко увернулась.

— Ты останешься здесь, пока я не вернусь. — Лиза посмотрела прямо в глаза Борису, и он почувствовал, что его будто парализовало, он не мог больше двинуть ни рукой, ни ногой.

Тело Бориса стало медленно погружаться на дно бассейна, а сознание постепенно меркло, пока полностью не погрузилось в темноту…

Лиза, одурманенная запахом цветущего растения, снова закрыла глаза. Она нисколько не питала иллюзий насчёт Бориса, но он ей нравился. С ним она могла позволить себе быть самой собой. Не нужно изображать из себя умницу и интеллектуалку, мучительно вспоминая имена писателей, музыкантов, политиков, чтобы поддержать беседу. За одно это она была благодарна Борису, и охотно проводила с ним свободное время, как раз как сейчас, когда Феликс уехал на неделю по делам. Она опять начала засыпать, согретая солнечными лучами.

Когда Лиза очнулась от дрёмы, Бориса рядом не было. Пустой стакан сиротливо стоял на столике, забытый хозяином. Лиза осмотрелась по сторонам в поисках Бориса, но его и след простыл. Она недоуменно передёрнула плечами: «Странный всё-таки этот Борис… Мог бы и разбудить. Что за дурацкая привычка уходить, не прощаясь?». Лиза была осведомлена о способах его заработка, но не осуждала его. Её просто раздражало пренебрежение к её особе. Сорваться с места по зову истекающей соком очередной самки не первой свежести, не удосужившись даже извиниться, это слишком даже для её ангельского терпения. Придурок. Придурок и хам.

Она кипела праведным гневом. Его совершенно не тревожит, что он испортил ей вечер, оставив её ни с чем! Но он ещё поплатится, она это так просто не оставит!

Лиза резко встала с шезлонга, набросила халат и пошла в дом. Она почувствовала усталость и захотела прилечь. Весь день она жарилась на солнце, и это не прошло бесследно. Тело у Лизы горело, и она подумала, что перестаралась с загаром. Голова раскалывалась так, что мысли о Борисе и мести отошли на задний план.

В доме Лиза выпила аспирин и легла на кровать, накрывшись пледом. Конечно, она выглядит более чем странно, наотрез отказываясь купаться в жаркий день, но мало кто знает, что у неё есть достаточно веская причина для такого каприза. Более чем веская причина.

Два года назад у неё была сестра, похожая на Лизу, как две капли воды. Милая, нежная Лора. Они просто не могли жить друг без друга. Или это Лора не могла жить без неё? Этого Лиза не знала. Но со стороны казалось, что они души друг в друге не чают. Всё было хорошо, пока девочки не повзрослели, и Лора не надумала влюбиться. Откровенно говоря, Лиза всегда относилась к Лоре чуть снисходительно. Она не считала её ровней себе. В её глазах Лора всегда была излишне романтичной и впечатлительной, в отличие от самой Лизы, отнюдь не лишённой здравого смысла. Даже в любви Лиза искала прежде всего выгоду для себя, но когда счастливая Лора привела к ним в дом Феликса, Лиза почувствовала что-то вроде укола ревности. Лора вся светилась от счастья, она так и льнула к Феликсу, всячески демонстрируя, как она довольна.

Тогда первый раз в жизни Лиза ощутила, что Лора обошла её. Причём так легко и непринуждённо, что сама не заметила. Не стремясь никогда к выгодным знакомствам и не пытаясь отхватить богатого жениха, она, тем не менее, наткнулась именно на такого. А в том, что Феликс богат, сомневаться не приходилось. Об этом свидетельствовало всё, начиная от ботинок и заканчивая счётом в банке. Перечень того, чем владела его семья, выходил за рамки разумного, а Феликс был единственным наследником.

Такой пощёчины Лиза не могла простить. Это была даже не пощёчина, а плевок в лицо. Конечно, Лора так не думала, и ни в коем случае не пыталась ей досадить. Она была просто счастлива, и порхала, как бабочка. Возможно, именно её беззаботность и пленила Феликса. Но с тех пор Лиза потеряла покой. Она утратила интерес ко всему, кроме Феликса, но он упорно не обращал на неё внимания. Он был поглощён Лорой, и это ещё больше бесило Лизу. Она сменила тактику. Стала наблюдать за Феликсом, изучать круг его интересов. Читала, то же, что и он, вникала в деятельность его компании, пару раз за общим столом обронила остроумные реплики, правда, подслушанные у кого-то. Но это было неважно, Феликс начал интересоваться ею. Он охотно заговаривал с ней, слушал советы, тоже где-то невзначай услышанные. Но что с того? Для достижения цели все средства хороши. Как-то при всех Лизе даже удалось выставить Лору в смешном свете, и она видела, что Феликса это покоробило. Очевидно, ему не нравилось, что его будущая жена выглядит смешно. Лиза зарабатывала очки. Она так увлеклась, что совершенно не думала о том, что чувствует Лора. Ей было всё равно. Глупышка поплачет и перестанет. Тем более что все деньги её так называемого жениха не имеют значения. Лиза даже не думала, что для Лоры может иметь значение сам Феликс.

Как-то Лора уехала на пару дней, и Лиза не замедлила воспользоваться моментом. Она встретила Феликса в саду, в тонком полупрозрачном платье, они выпили по бокалу мартини. Было тепло, трещали цикады, ветер шевелил белокурые волосы Лизы, а Феликс не сводил с неё вожделенных глаз.

Очень естественно они оказались в постели, и Лиза старалась вовсю. Она изображала столь бурную страсть, что повергла Феликса в шок. Он был в восторге. Захват был завершён, а финальная точка поставлена, когда Лора застала их за занятием любовью. Лизу слегка раздражало, что Феликс медлит с сообщением о разрыве. Он всё оттягивал, а Лиза боялась настаивать, чтобы не спугнуть добычу. Здесь следовало проявить максимум осторожности. Но всё решилось само собой. Лора вернулась раньше времени, впорхнула в спальню и увидела их. Даже сейчас Лизе трудно забыть выражение её лица в тот момент. Она была похожа на раненое животное — такой же жалкий затравленный взгляд, полный боли и страха… Она ничего не сказала тогда, не устраивала сцен, просто замкнулась в себе. Они продолжали общаться, Лора даже помогала ей выбрать платье на свадьбу, но будто угасла в один момент, будто ей подрезали крылья, и сознание того, что она никогда не взлетит больше, делало её дальнейшее существование бессмысленным. Лиза приписывала это чрезмерной впечатлительности сестры, и надеялась, что это вскоре пройдёт. Но даже спустя год после свадьбы Лора оставалась в том же замороженном состоянии.

Сразу после бракосочетания Лиза переехала к мужу, и они с Лорой стали редко видеться. Лора не любила бывать в их шикарном доме, а встречаясь с Феликсом, не находила себе места. Лизу это забавляло. Ей казалось, что Лора притворяется, чтобы набить себе цену. К тому же Лизе было доподлинно известно, что у Лоры это отлично получается. Образ брошенной невесты, как ни странно, притягивал к ней много мужчин из высшего общества. Лизе было совершенно непонятно, что они в ней находили, но факт оставался фактом: Лора пользовалась успехом там, где любая другая на её месте потерпела бы полное поражение. Ей настолько удавался образ кроткой овечки, что некий финансовый воротила предложил ей руку и сердце. Он был вдовцом, старше Лоры лет на двадцать, и единственным его достоинством было то, что он был неприлично богат. Во всяком случае, в глазах Лизы. Но справедливости ради надо заметить, что Лора не особенно распространялась о своих романах. Она по-прежнему хранила ледяное безмолвие, напоминая Лизе замороженную курицу.

Как-то Лиза отправилась к себе домой забрать кое-какие вещи. Не то чтобы они ей очень были нужны, просто захотелось побывать дома. Лоры дома не оказалось, и Лиза прошла в их общую комнату, которой теперь единолично владела Лора. Там царил идеальный порядок, и Лиза почувствовала ностальгию. До сих пор ей непонятно, зачем она открыла тот ящик письменного стола и достала эту тетрадь — дневник Лоры. Насколько она запомнила, тетрадь открылась сама, прямо на том месте, где речь шла о Феликсе. Боже, каким восторгом дышала каждая строчка! Потоки любви так и хлынули на Лизу с пожелтевших страниц. Только теперь Лиза поняла, что на самом деле Феликс значил для Лоры. Ей стало немного стыдно, и она почувствовала укол совести. Положила тетрадь на место, захлопнула ящик и ушла оттуда, начисто забыв, зачем приходила. Неприятный осадок от того, что она совершила, остался, и совесть мучила Лизу целую неделю. Потом это ощущение прошло, и Лиза совершенно успокоилась.

На годовщину свадьбы Лиза пригласила самых близких. Без Лоры, естественно, не обошлось. Несмотря на все Лизины старания, вечер получился скучным. Разговор за столом шёл вяло, веселья не получалось. Феликс, сославшись на занятость, поспешил удалиться, а за ним потянулись и гости. Лиза с Лорой вышли к бассейну освежиться. Против обыкновения, Лора в тот вечер много пила, и поэтому её обычная сдержанность её покинула. Всё, что накопилось у неё на душе, она выплеснула на Лизу. Орала на неё, оскорбляла, говорила, что она бездушная кукла, для которой существуют только деньги и больше ничего, что она разбила их с Феликсом жизнь, и всё в таком духе. Потом начала махать руками, пытаясь ударить Лизу по лицу. Лиза толкнула её, чтобы она отстала, Лора, и так нетвёрдо державшаяся на ногах, поскользнулась и упала в бассейн. Это было последнее, что увидела Лиза. Она ушла в дом, не оглядываясь. Лиза не особенно обеспокоилась за сестру. Лора отлично плавала, а освежиться ей даже полезно. Но в этот раз укол совести был более чувствительным, и где-то в самой глубине души Лиза была согласна с предъявленным обвинением. Тем более что с Феликсом в последнее время тоже не особенно ладилось. Он быстро раскусил, что она не та, за кого себя пыталась выдавать, и испытал горькое разочарование из-за своего поспешного решения. Он старался реже бывать дома, а значит, и в обществе Лизы. Но Лизу это не смущало. Она получила то, что хотела: деньги, мужа и свободу. Она была совершенно уверена, что порядочность и чрезмерная забота о репутации не позволят Феликсу признать ошибку и развестись с ней, поэтому чувствовала себя абсолютно вольготно. Любовь она всегда могла найти на стороне, причём такую, какую нужно ей — без особых благородных замашек. Если бы не Лора, она чувствовала бы себя счастливой. Но смутное ощущение вины перед сестрой не давало покоя, время от времени напоминая о себе внезапной депрессией или головной болью. Хотя при таком количестве ухажёров у сестры Лиза была в полном недоумении: что же ей надо? Хотя догадывалась, что, но напрочь отметала эту мысль. Всех интересуют только деньги, и вряд ли Лора исключение. Что-то она не позарилась на парня с автозаправки.

В доме Лиза приняла снотворное и легла в постель. Пусть эта скандалистка освежится и устыдится того, что она устроила. Ей не хотелось видеть сестру сейчас. Утром Лиза встала рано и пошла к бассейну, чтобы поплавать. Крик ужаса замер на её губах, и она чуть не потеряла сознание: Лора никуда не ушла, она плавала в бассейне лицом вниз. Не было никакого сомнения, что она мертва — её лёгкое голубое платье распласталось в воде, напоминая гигантскую манту. Вода шевелила ткань, отчего казалось, что страшная голубая манта плывёт. Лиза закричала и упала в обморок.

После похорон она долго не могла найти себе места, глуша все мысли и чувства алкоголем и травкой. Но спустя полгода успокоилась, решив, что, может, так даже лучше. И Феликс, возможно, прекратит страдать и смирится с ситуацией, поняв, что Лоры больше нет. Да, так определённо было лучше для всех. Хотя один момент Лиза не учла. Это было смутное чувство, такое, наверное, испытывает актёр, играя перед пустым залом. Некому демонстрировать талант, никто не восхищается, никто не оценит усилий. В первый раз в жизни Лиза поняла, что и удовольствия могут иметь горький привкус, если твой успех никого не волнует. Она всё время пыталась доказать, что она лучше Лоры, что способна добиться большего, но опять потерпела фиаско. Лора просто сбежала от неё, и теперь лежит в сырой земле, холодная и равнодушная. Бедняжка Лора!

Аспирин начал действовать, и Лиза балансировала на грани сна и бодрствования. Кровать тихо скрипнула, и Лиза повернулась. На краешке сидела Лора и улыбалась нежной улыбкой. Странно, но Лиза совсем не испугалась, она поняла, что это сон, а значит, бояться не стоит. Лора была в том самом голубом платье, она протянула Лизе руку, и Лиза встала с кровати. Они вместе дошли до бассейна, и, так же держась за руки, прыгнули в прохладную воду…

Девушка на кровати проснулась и потянулась с довольной улыбкой. Как хорошо! Она ловко спрыгнула с постели, накинула халат и вышла из дома. Молодой человек лежал на плитке возле бассейна, глаза его были закрыты. Услышав шаги, он открыл глаза.

— Лиза! Господи, где ты пропадаешь? Я уснул здесь, замёрз немного, мне приснился кошмар. Ты не давала мне выйти из воды. Наверное, от холода. Бр-р! Просто ужас!

— Да, скорее всего, это от холода. Оденься. Кажется, тебе пора.

— Да, знаешь, я пойду. Что поделаешь, день не задался. Страшно болит голова. Ты не обидишься, дорогая?

— Не обижусь. Скоро вернётся муж.

— Для тебя это имеет какое-то значение? Не знал.

— Да, для меня это имеет огромное значение. А нам лучше перестать встречаться. Ты мне надоел.

— Как скажешь. Тебе что, сон плохой приснился?

— Наоборот, хороший. Но я ничего не хочу обсуждать с тобой. И не звони мне больше.

Борис оделся и пошёл к выходу. Лиза сумела его удивить, но он и сам не чувствовал желания продолжать встречи. Она становилась непредсказуема, а значит, опасна. Борис предпочитал иметь дело с теми, у кого не было проблем. «Господи, да не больно-то и нужно! Таких крошек, как ты, полно на побережье. Пока, детка!» — Он тронулся с места, очевидно пытаясь изобразить свистом покрышек раздражение и пренебрежение, но звук получился жалобным.

Лиза с удовлетворением услышала, как этот жиголо убрался с её территории, и вернулась в дом. Она достала старую тетрадь, дневник Лоры, который зачём-то забрала после её смерти, и сделала запись спустя полтора года после смерти сестры:

«Наконец-то я вернула себе то, что всегда принадлежало мне… Я по-прежнему люблю тебя, дорогой Феликс. Милый, милый Феликс! Я ужасно, страшно соскучилась! Теперь мы обязательно будем счастливы! Дорогой, как же я тебя люблю !».

Потом засунула дневник подальше в стол, а ящик закрыла на ключ. Постояла в задумчивости возле стола, застигнутая воспоминаниями врасплох. Она вспомнила голубое платье, что было на ней в тот злополучный вечер ссоры с сестрой. Прекрасное, дорогое платье из тонкого шёлка. Она надеялась пленить Феликса, но он быстро удалился. Это разозлило её, и она начала глушить раздражение алкоголем. А потом словно туго натянутая струна порвалась где-то глубоко внутри с печальным вскриком, и она выплеснула всю свою боль на сестру. А потом была Тьма… и голоса во тьме, а потом она услышала крик Лизы и захотела узнать, почему она так громко кричит, но не смогла ничего увидеть… Она испугалась, но как-то отстраненно и равнодушно. А потом кто-то холодный и шершавый коснулся её и заговорщически прошептал прямо в ухо: «Жизнь не кончается, детка… никогда…», — и противно захихикал. И уже скоро она поняла справедливость этих слов.

Стоп. Крик Лизы… Но разве она — не Лиза? Разве не у неё муж Феликс? Что за глупости, конечно, она и есть Лиза. Теперь Лиза. Разве важно, как её зовут? Важно, что она снова с Феликсом, а остальное не имеет значения. И вот теперь она, ещё не веря до конца, ощупала себя за лицо и улыбнулась своему отражению в полированной поверхности стола.

Когда спустя неделю Феликс вернулся из поездки, Лиза выпорхнула к нему навстречу.

— О! Феликс! Как я рада! Я так скучала! — Не дав мужу опомниться, Лиза закрыла его рот страстным поцелуем.

Феликс был обескуражен.

— Что с тобой, дорогая? Ты что-то натворила? Истратила гору денег? Надеюсь, ты никого не убила?

— Нет… не убила…

— Слава Богу! Остальное не имеет значения. Я страшно устал! Прошу тебя… я хотел бы прилечь.

— Но я…

Феликс почувствовал раздражение.

— Что там, говори. Что ты купила? Не нужно говорить загадками, я не склонен играть в угадайку.

— Я ничего не купила, но деньги потратила. Не знаю, как ты воспримешь это… — Лиза собралась с духом. — В общем, я закопала бассейн…

— Закопала бассейн?! Вот это новости. Зачем тебе это понадобилось?

— Знаешь, после того, как Лора там… утонула… я… я… не могла больше плавать там, я не могла проходить мимо… я просто не могла его больше видеть! Ты понимаешь меня?

— Немного.

— Ты уехал, я осталась одна. Я даже не могла спать. Мне казалось, что я сойду с ума! И я его закопала. Прости. Я разобью там альпийский садик! Это будет очень мило, вот увидишь! Я всё продумала.

Феликс пожал плечами.

— Как знаешь. Тем более, я так понимаю, что ничего уже не поделаешь, и похороны бассейна состоялись. А теперь я бы хотел отдохнуть.

— Я приготовила обед. Хочешь, сварю тебе кофе?

— Ты приготовила обед?! А куда делась миссис Полсон?

— Я отпустила её. Хотелось самой позаботиться о тебе.

— Что за блажь на тебя нашла? Обеды, кофе…

— Ну, прошу, не отказывай… Я очень старалась.

— Ладно. — Феликс прошёл вслед за Лизой в гостиную, где был накрыт стол.

Они сели, и Феликс осторожно попробовал Лизиной стряпни.

— М-м… это вкусно. Ты что, брала уроки кулинарии?

— Брала. Я рада, что тебе нравится. — Лиза убежала на кухню варить кофе, будто хотела поразить его всеми своими кулинарными талантами сразу.

Феликс отхлебнул ароматный напиток из чашки.

— Прекрасный кофе! Сегодня явно день сюрпризов. Даже не подозревал, что ты способна на такое. Очень похоже на то, что варила твоя сестра… — Феликс осёкся.

— Это пустяки. Совсем обычные вещи. — Лиза сделал вид, что не заметила замечания про сестру.

— Для кого как. За полтора года нашего брака это первый раз.

— Клянусь, не последний.

— Спасибо, но всё-таки я отдохну.

Лиза слегка покраснела.

— Ты не возьмёшь меня с собой в спальню?

Феликс замялся. В отъезде у него случился роман с одной страстной дамочкой, и на данный момент он чувствовал, что сексом сыт по горло. И меньше всего сейчас ему хотелось очутиться в постели именно с Лизой. Всё-таки обеда и кофе явно недостаточно для возрождения любви и желания.

— Нет, дорогая, прости. Не сейчас. Я словно выжатый лимон, я даже ноги поднимаю с трудом. Тем более что завтра рано утром нужно быть на работе. Очень важная встреча, так что прости. Обед был шикарный. — Феликс поцеловал Лизу в щёку и поднялся наверх в спальню. Лиза осталась сидеть за столом, но улыбка не сходила с её губ.

Утром, когда Феликс вышел из дома, его ждал новый сюрприз: Лиза была уже на ногах. В одежде садовницы она копошилась на месте бассейна, напевая себе под нос, и пересаживая цветы из горшочков в землю. Она помахала Феликсу рукой. Он улыбнулся, удивившись про себя переменам, произошедшим в жене за время его отсутствия. Лиза выглядела очень свежо и мило с руками, испачканными в земле и в старой соломенной шляпе. Феликс невольно залюбовался и неожиданно для себя подошёл её поцеловать. Лиза подставила губы для поцелуя, убрав за спину грязные руки.

— Увидишь, как тут будет красиво! Я сама посажу каждый цветок.

— Посмотрим, на что ты способна! Пока я опаздываю, но вечером обязательно взгляну на твою работу.

— Я собираюсь многое успеть до вечера, так что будет на что посмотреть.

— Ты не пойдёшь по магазинам?

— Боже упаси! Меня от них тошнит.

Феликс поправил галстук.

— Однако. Ну, я побежал! — Он сел в автомобиль и мягко тронулся, помахав на прощание рукой.

Днём стало сильно припекать, и Лиза решила немного передохнуть и выпить воды. Раздался звонок по телефону. Лиза вздрогнула от резкого настойчивого звука и взяла трубку.

— Миссис Голдсмит?

— Это я. — Голос был казённым и потому напугал Лизу. — Что случилось? Что-то с мужем?

— Мне очень жаль. Ваш муж погиб несколько минут назад в автомобильной катастрофе. Ничего нельзя было сделать. Я выражаю вам свои соболезнования. Не могли бы вы приехать на опознание? Вы меня слышите, миссис Голдсмит?

— Слышу… Я приеду… — Лиза положила трубку.

Всё. Судьбу не обманешь. Зря она старалась. Разве она не знала, что то, что ОН забирает себе, вернуть нельзя? Глупая, разве можно отобрать у НЕГО добычу? Она всегда подозревала, что им не суждено быть вместе. Знала, но не хотела верить. Вот и на этот раз ЕМУ понадобилась жертва, чтобы вдоволь натешиться её муками.

На деревянных ногах Лиза прошла в свою комнату, открыла ящик стола, где лежал дневник, и сделала запись: «Грязная сучка! Ты снова отобрала его у меня! Я тебя ненавижу!!! Будь ты проклята, тварь!»

Потом Лиза вернулась в зал, разожгла камин, и бросила в него тетрадь… Ей показалось, что в треске поленьев она услышала тихий, издевательский смех… Лиза плюнула прямо в открытую огненную пасть, устало откинулась на спинку кресла и пробормотала: «Как бы там ни было, поздно что-то менять, милая… Уж меня-то ты ни за что не получишь. Прощай…» Усталость и нервное напряжение дали о себе знать, и Лиза уснула.

Из камина вылетел раскалённый уголёк и упал на ковёр возле ног Лизы…

Исповедь

— Кто там? Прошу, не молчите! Я же слышу, там кто-то есть! Умоляю! Эта тишина сводит меня с ума! Господи! Ну что же вы? Если вы человек, скажите хоть что-нибудь! А если не человек? Странно, я не подумал об этом… Здесь могут быть крысы… Фу, какая гадость! Тогда, конечно, вы ничего не ответите… жаль, я не понимаю языка зверей… Я мог бы сейчас поговорить и с крысой… Она тоже живое существо… Господи! Ну не молчите же! Если вы, конечно, человек…

— Я человек…

— Слава Богу! Значит, мне не показалось! Господи, как я счастлив, хоть это звучит нелепо в таких условиях! Кто вы?

— Какая разница? Человек…

— Ну, хорошо, я не буду настаивать, только, пожалуйста, не уходите! Давайте поговорим!

— Ха-ха! Это смешно! Мне, собственно, некуда идти! А вам?

— И мне… Где вы находитесь?

— Не знаю… Каменные стены, на вид весьма древние, вода сочится… Вроде в темнице, только двери нет…

— И я. Всё то же самое… Как у вас… Стены мокрые… Но слышно хорошо. Как вы здесь очутились?

— А вы?

— Я первый задал вопрос.

— Трудно сказать. Как-то…

— Вы, кстати, женщина или мужчина? Голос такой искажённый…

— Я женщина.

— Приятно. А я мужчина. Как вас зовут?

— Не всё ли равно? Зачем здесь имена? Давайте будем просто Женщиной и Мужчиной. Я даже не хочу знать, как вас зовут…

— Ну, если вы предпочитаете сохранять инкогнито… Хотя странные у вас желания. Но я могу вам сказать своё имя.

— Ни в коем случае! Если вы сделаете это, я не буду с вами говорить!

— Хорошо, хорошо! Но в чем дело?

— Как вы глупы! Как, впрочем, все мужчины! Имена создают ассоциации, навевают воспоминания… Неужели непонятно? Вдруг вас зовут, как моего мужа? А уж с ним мне бы вовсе не хотелось разговаривать. А так… Два случайных товарища по несчастью…

— Может, вы и правы. А я вот хотел бы поговорить со своей женой… Так глупо получилось в последний… м-м-м день.

— В последний день? Что вы имеете в виду?

— Перед тем, как очутиться здесь.

— А, кстати, как вы здесь очутились?

— В том-то и вопрос. Я лёг спать, с женой, разумеется. Мы слегка повздорили… А проснулся здесь. А вы?

— Почти то же, как ни странно… Мой муж слегка повздорил со мной, как вы изволили выразиться, и мы легли спать… Проснулась здесь.

— Вам не страшно?

— Не успела подумать… Наверное, должно быть страшно… Но я не боюсь. Моя жизнь внушала мне гораздо больший страх.

— Такая ужасная жизнь?

— Как у всех, вернее, у большинства. Но мне было страшно… Знаете, живёшь, живёшь, и всё ничего, и вдруг как глаза открываются. Жизнь-то проходит! И как мелко, как мелко мы в ней плаваем! А вам страшно?

— Немного. Скажите, а вы пробовали…

— Щипать себя? О, да! Я вся в синяках! Если это сон, то очень реалистичный!

— И я пробовал… Вы вот сейчас сказали про жизнь, и я задумался…

— О чем, если не секрет?

— Эта ссора… Она не идёт у меня из головы. Понимаете, как бы вам сказать… Ну, да ладно! Кстати, отличная идея, не сообщать имена! Я только сейчас оценил. Так вот, у меня есть любовница, только не поймите меня превратно…

— Да что уж! Все мужики имеют любовниц. Не стесняйтесь, вываливайте скелеты из шкафа. Что-то подсказывает мне, что нам с вами ещё долго здесь пребывать.

— Да… Любовница. Она моложе меня на двадцать лет.

— Захотелось молодого тела? А жена, что, уже старая?

— Да не то, чтобы… Ей тридцать семь.

— Как мне… Но я себя в старухи не записывала. У меня тоже молодой любовник.

— Поздравляю. Вы даром времени не теряете.

— Как и вы. Задело?

— Простите, ради Бога… Вырвалось… Просто представил, что у моей жены тоже мог быть молодой любовник… Стало как-то не по себе…

— А что так? Чувство собственности?

— Сам не пойму. Наверное. Я, знаете ли, много работаю. Неплохо зарабатываю. Жена ни в чём не знает отказа. Выглядит потрясающе. Как представлю, что её холёное тело мнёт молодой хлыщ… Просто всё переворачивается…

— Однако… Но мы отвлеклись. Вы что-то хотели сказать?

— Да. Так вот. В тот день я поссорился со своей подругой. Любовница, слово какое гадкое! Подруга гораздо лучше.

— Сути это не меняет.

— Согласен. Так вот. Мы сидели в кафе, после работы. Я снял номер в роскошных апартаментах. Это недёшево стоило. Надо сказать, она вообще мне недёшево обходится… Она всё время говорила по телефону. Это начало меня раздражать. Мне так трудно вырваться… Работа, семья… А тут… Какие-то дурацкие разговоры… Я вспылил. Я хотел ей сказать про апартаменты, у неё как раз был день рождения, но пока молчал. Дулся. Думал, заметит. Но ей было всё равно. А в довершение всего, она поцеловала меня в щёку, и сказала, что ужасно торопится сегодня! Она дико извиняется, но у неё важная встреча. Я чуть не проглотил стакан. Потом, кокетливо улыбаясь, спросила, что за подарок я ей приготовил? У меня язык не повернулся сказать про отель. Я почувствовал себя идиотом!

— Представляю!

— Я купил ей дорогое кольцо с бриллиантом, которое молча перед ней выложил. Она ахнула, чмокнула меня в губы, как своего папочку, и упорхнула. Да она просто унизила меня! Мы не так часто видимся, я всегда очень тщательно готовлюсь к каждому свиданию. Могла бы и отложить свои дела!

— Что значит, «тщательно готовитесь?», виагру, что ли, принимаете? Смешно! Может, у неё и правда была важная встреча? А вы раздулись от собственных амбиций, как индюк! Она не ваша собственность. И вообще, что вы знаете про её жизнь?

— Почти ничего… Только сейчас подумал: действительно, а что? Учится в институте, толком даже не знаю, на кого. Но мне было обидно. Вернее, я рвал и метал. В таком настроении и пришёл домой. Уже с порога нагрубил жене. И потом, за столом… Что-то насчёт отвратительной пищи. Сказал, что это невозможно есть. Бросил вилку и ушёл к себе, включил телевизор. Только потом вспомнил, что у нас годовщина… Стол-то был накрыт праздничный…

— То есть день рождения вашей подруги совпадает с вашей годовщиной? Интересно! И вы предпочли кувыркаться, нажравшись виагры, в гостинице, вместо того, чтобы идти к жене?

— Я дурак. Законченный эгоист. Но не думайте, наши встречи не длятся долго. Она вечно куда-то спешит…

— Жена или подруга?

— Подруга… Я встречаюсь с ней не больше года. Познакомился на каком-то корпоративе. Кажется, она с кем-то пришла. Точно не помню.

— И теперь вы переживаете… А что, собственно, переживаете?

— Ну, как… Странный вопрос… Жена проснётся, а меня нет… Подумает, сбежал к любовнице… Бред какой-то! Ну а вам-то почему жизнь не мила? Вроде всё хорошо. Муж, любовник… Дети есть?

— Дочь. В школе учится, в старших классах. Кстати, друг. Не любовник, а друг.

— Ясно. У меня тоже дочь в старших классах.

— Милое совпадение. А жизнь не мила почему? Да суета всё это… Мой муж, к слову сказать, в тот день тоже пришёл с работы недовольный. Кричал с порога, швырял вилки. Прямо как вы… У нас тоже годовщина. Но я-то знаю, что он от любовницы вернулся. Это только ему кажется, что он великий конспиратор.

— А откуда вы знаете? Как мужу интересно…

— Добрые люди… Они у нас повсюду… Вы разве не знали? Он, кажется, особо и не скрывался.

— И вы ничего ему не говорили?

— А зачем? Тем более что у меня самой рыльце в пушку. И потом весьма удобно, зная, что он на свидании, пригласить к себе друга. Или пойти куда-нибудь… В тот день и у меня свидание сорвалось, и поэтому я тоже в долгу не осталась. Кажется, я выбросила еду в мусоропровод. А это был гусь… Смешно…

— Да что уж смешного… Я бы сейчас от гуся не отказался…

— Вы ещё способны думать о еде? Господи! Мужик, он и в Африке мужик: жратва и секс на уме. Примитив.

— Можно подумать, у вас мысли об искусстве! Скажете тоже… Вы, вроде, развлечься собирались с молодым жеребцом. Самцом-производителем.

— Не грубите! Без вас тошно! Ну, надо же! И здесь без хамства не обходится!

— Ради Бога! Вы сами провоцируете! Извините… Что-то я разнервничался. Вы рассказываете, а у меня жена перед глазами… Так и вижу, что она в постели с этим…

— У вас разыгралось воображение.

— Да тут, пожалуй, не только воображение разыграется…

— А знаете, чем больше я сейчас об этом думаю, тем забавнее мне всё кажется. Этакий дурной водевиль, знаете ли. У мужа подруга, у жены друг, как банально! Но это не всё. Дальше ещё смешнее. Мой друг работает шофёром у мужа. Не от хорошей жизни, скажу я вам.

— Что, работать шофёром можно только от безысходности?

— Да нет. Но в его случае — да. Он очень красивый мальчик. Умница, образован, начитан. Но у него сложились тяжёлые обстоятельства. Трудности с финансами. Отец умер, мать одна, денег, как всегда, не хватает. Он учится. У него девушка, по странному стечению обстоятельств, любовница моего мужа…

— Вашего мужа? Вы и это знаете?! Вы весьма осведомлены, однако…

— Женщины, особенно не работающие, очень много знают. Вы даже сами не догадываетесь, как много. Почти всё…

— Буду знать…

— Возможно, вам эти знания больше не пригодятся…

— Хотелось бы думать иначе… Ну, что там дальше в вашем водевиле?

— Весёлая история. Так вот, парень встречается со мной, чтобы помогать девушке, его невесте, которая учится, снимать квартиру и всё такое… конфеты, цветочки… говоря ей, что разгружает вагоны вечерами. А девочка, вы не поверите, спит с моим мужем, чтобы помогать ему! Я долго смеялась. Забавно, правда? Я даю ему деньги, дарю дорогие подарки, а он относит ей! А она берёт деньги и подарки у мужа, и относит ему, чтобы облегчить его участь и освободить от разгрузки вагонов! Ха-ха! Прямо по О\'Генри — две души, не понявшие друг друга, были, может быть, созданы друг для друга! Вы помните О\'Генри?

— Я мало читаю. Некогда. Это вы дома сидите, а я работаю, чтобы такие, как вы, могли читать и щеголять цитатами из классиков.

— Я не хотела вас обидеть. Просто О\'Генри… мне казалось, его все читали…

— Как видите, нет. Вы будете смеяться, но у меня снова ассоциации — я вдруг вспомнил, что моя жена начала тратить неоправданно много денег. Я просто не успевал пополнять карту… И я не заметил, чтобы она покупала себе что-то новое… Странно…

— Я говорила мужу, что это на благотворительность. Сейчас модно заниматься благотворительностью.

— И моя так говорила. Все женщины, видно, одинаковы. Даже врут одинаково.

— Вы тоже не оригинальны.

— Да куда уж… Я сейчас думаю, что я полный болван. Зачем мне это нужно было? Старый козёл.

— Не утруждайтесь самобичеванием, мне всё равно вас не жалко. Вы, кстати, любили жену?

— Ну почему же кстати? Нелепое слово… В молодости, наверное, любил, раз женился. А потом… я не думал об этом. Как-то сразу набрал обороты. Карьера, карьера, достаток… глупо всё… сейчас жалею. Я думал, что жена что-то вроде атрибута успешного мужчины. Красивая, образованная, умная, как моя… Ну, вроде как галстук, что ли, или ботинок… В какое-то время замечаешь, что галстук слишком туго затянут, и хочется ослабить узел, чтобы вдохнуть свежего воздуха… или ботинок вдруг устарел… нет, он всё ещё крепкий и добротный, а главное, очень удобный, но хочется чего-то нового. Вы меня понимаете?

— Галстук? Ботинок? Интересные метафоры. Вы считаете, жену можно сравнить с предметом гардероба?

— Ну, что вы! Не принимайте на свой счёт! Я не имел в виду вас. Я просто рассуждал. Потянуло на философию. Это, конечно, идиотизм чистейшей воды. Разумеется, она не галстук. Это я напыщенный индюк. Наверное, она тоже много читала… может, жалела меня по-своему, а я смотрел на неё свысока. Но хуже всего то, что окружающие могли заметить это несоответствие… они могли смеяться надо мной в глубине души… и она, вероятно, чувствовала это. Но молчала, подогревая моё самолюбие… Вот видите, ваш муж даже не замечал, что у вас любовник, а вы знали… почему?

— Так уж случилось. Что ещё делать домохозяйке, как не собирать сплетни? И потом, частных детективов никто не отменял.

— Вы следили за ним?

— Чуть-чуть… чтобы уточнить подробности… и видите, как много узнала.

— Шерлок Холмс.

— Вы не безнадёжны.

— И вы, позвольте спросить, ничего не сказали своему бой-френду?

— Ничего. А зачем? Он полностью меня устраивал. Он ничем не давал понять мне, что я не желанна. Я долго смеялась, как узнала эту душещипательную историю, и подумала: зачем всё рушить? В жизни так мало хорошего… пусть девочка закончит институт, пусть обожает своего рыцаря… что здесь плохого? Пусть поженятся, наконец, и тогда они узнают, каково это — быть в нашей шкуре.

— Изощрённая месть.

— Месть? Глупости… Я даже хотела предложить мужу их усыновить. Шутка, конечно. Зачем эта игра в прятки? Но потом решила, что так интереснее. Два старых дурака попались на удочку молодым авантюристам…

— Смешно…

— Когда всё знаешь, не чувствуешь себя обманутой. Теперь ты что-то вроде кукловода. Только закулисного. Которого никто не видит. Это увлекательно: наблюдать за чужими судьбами и осознавать, что именно ты можешь внести коррекцию.

— У вас мания величия. В молодости я увлекался фантастикой…

— Не продолжайте, Лем… я знаю… не помню название…

— Я тоже забыл.

— Вы прикидывались, хотели меня провести. Не многие читают Лема.

— Это было давно, практически в другой жизни.

— Жизнь одна. Другая будет совсем по-другому, если вы понимаете…

— Кажется, да. С вами интересно разговаривать. Мне бы хотелось встретиться с вами в другой обстановке.

— Опять за своё.

— Не подумайте дурного. Просто поговорить… Я сто лет просто так ни с кем не говорил. На работе дела, дома телевизор… Вы вот сказали про подарки, и я опять вспомнил. Нелепо. Как-то на какой-то праздник, 8 Марта, кажется, я подарил подруге браслет. Довольно дорогой. Мы недавно познакомились, хотелось произвести впечатление. Шикануть. Я долго выбирал, обошёл несколько магазинов, искал что-то оригинальное. Для меня вообще пытка ходить по магазинам, а тут… в общем, нашёл. Вещица дорогая, но достойная. Почти эксклюзив. Я пригласил её в ресторан, мы выпили, и я с гордостью выложил перед ней подарок. Она открыла, охнула, бросилась благодарить, и я растаял. Как снежная баба весной. Потом я должен был идти на один светский вечер. Пригласили только меня, все остальные были чужие, и я решил взять её. Похвастаться хотел. Попросил её надеть браслет. Она обещала. На вечере я не сразу вспомнил про браслет, но когда посмотрел на неё, браслета на ней не было. Это задело меня, и я задал вопрос. Она сказала, что забыла. Поздно вернулась с занятий, впопыхах собиралась, думала, что надеть, а про браслет забыла… Могло ведь так быть?

— Вполне. Чему вы удивляетесь?

— Да. Женщины очень забывчивы. Я не придал этому значения. Но потом я ни разу не видел на ней браслета. Никогда. И ни одно из тех украшений, что я ей дарил, я ни разу на ней не видел… Конечно, мы редко встречались, это могло быть простое совпадение… Но она могла бы хоть раз из вежливости надеть хоть что-то. Потешить моё самолюбие.

— Ну а что вас так насторожило?

— Да опять вы. Я подумал, что у неё тоже мог быть молодой человек, для которого она продавала эти украшения. А я старался… искал… какая пошлость!

— Вполне могло так быть. Не тешьте себя иллюзиями. История повторяется. Люди не очень оригинальны, поверьте. Особенно, если дело касается денег. Или любви.

— Вы очень добры.

— А что такого? Просто правда. Или вы предпочитаете страусизм? Вы думаете, она носила деньги больной маме?

— А вдруг? Пусть лучше больной маме…

— Господи! Вы же взрослый мужчина! Вы где живёте? На Луне? Всё это было давно, и по преимуществу в романах. Сердобольные дочери истязали себя, чтобы послать немного денег больной маме! Как трогательно! Сейчас это даже не смешно. Моветон, если хотите. Она ещё не просила у вас машину? Чтобы возить больную маму в больницу?

— Да нет… хотя… Разговоры были…

— Вот видите, я угадала. Всё старо, как мир. Надеюсь, вы не собирались этого делать? Насчёт машины?

— Да нет…

— А что так неуверенно?

— Не знаю, может, и собирался. Она говорила, что тратит кучу времени, чтобы добраться в институт и обратно.

— Бедная девочка!

— Не иронизируйте.

— Даже не пытаюсь. А ваша дочь не догадывалась?

— О чем?

— О вашей связи.

— Откуда мне знать? Я мало её видел, мы редко разговаривали… Но в тот день произошёл ещё один случай. Ужасный случай… Я не хотел говорить даже вам. Но всё-таки скажу. Пусть будет исповедь… Когда я накричал на жену, мне показалось мало, и я вошёл в комнату дочери. Её там не было, хотя было уже поздно… На столе лежала тетрадь. Я взял её в руку и машинально полистал. Это был дневник. Я хотел положить его на место, но неожиданно одна запись привлекла внимание… Девочка писала: «У матери любовник. Это папин шофёр. Красивый парень… Зачем ей такой молодой?» Потом долго не было таких записей, и снова: «Он просто супер!!! Он моя мечта!!! Он осуществил мои самые смелые желания в сексе!!! В постели он просто ас!!!» Я остолбенел. Вы понимаете? В один день всё сразу?

— Понимаю. Ну, и..?

— Дальше опять провал, а потом опять запись: «Я понимаю мать». Вот так, одной строчкой. Потом опять провал, и опять: «Я ненавижу мать!!!», а потом: «Сегодня всё случится». Я не мог сойти с места. Что она задумала? Хотя, признаться, это меня мало волновало в тот момент. Я буквально кипятком писал от того, что у моей жены любовник — мой собственный шофёр. Прямо по вашему сценарию! Я намеревался дождаться дочь и расспросить её. Я кипел от негодования. У меня хватило ума не устроить скандал жене. Вдруг дочь врёт? Мало ли что ей пригрезилось? Подростки очень неуравновешенны… Я вошёл в спальню, жена спала. Я лёг и попытался смотреть телевизор, но как-то быстро заснул… И вот я здесь… Отличный конец истории?

— Да как вам сказать? Банальный. Опереточные страсти. Шофёр обслуживает и маму и дочку. Крепкий парень…

— Вы циничны.

— Нисколько. Скорее, циничен ваш шофёр. Девочка-то несовершеннолетняя. А с чего вы взяли, что это шофёр? Там было сказано?

— Да нет. Прямо нет. Но почему-то я так подумал. С чего ей ненавидеть мать?

— Да мало ли? Не пустила куда-нибудь, или ещё?

— Вполне могло быть, но я думаю, это так… Интуиция…

— Если честно, я думаю, вы правы. В молодости все чувства обострены. Особенно если дело касается первой любви.

— Помилуйте, какая любовь?! Там речь шла о сексе! О сексе!

— Секс и есть любовь. Для вашей дочери, я думаю, это так. Они ещё не способны различать чувства.

— А вы любили мужа? Если не хотите, можете не отвечать, я не настаиваю.

— Да нет, я отвечу. В молодости сильно любила, и потом… А потом устала… От собственной любви. И от статуса кухонного комбайна, или, если хотите, старого ботинка. Всё как-то смазалось, покатилось… Не знаю… Но расставаться с ним, во всяком случае, не хотелось. Я знала каждый его каприз, каждую привычку, если вы понимаете… Я спокойно смотрела, как он в туалете читает газету. Как бы это было с другим? Вопрос… Я не очень туманно изъясняюсь?

— Да нет, нормально. Я вас понимаю. У меня то же самое. Я никогда бы не развёлся с ней. Я здесь привёл плохие сравнения, вы извините. Просто сейчас я подумал, что было бы, если бы она ушла от меня? Навсегда… Мне страшно… Так страшно, как никогда в жизни… Я могу потерять работу, деньги, но её — никогда! Ужасно, что я так вёл себя всё это время! Не могу простить себе…

— Простить… Как вы хорошо сказали… А вы могли бы сейчас простить?

— Кого?

— Жену, дочь, себя, всё забыть и начать сначала? Как в молодости?

— Сейчас я думаю, что мог бы. Даже если это правда… Ну, то что написано в дневнике… Пусть, она не виновата, это я её сделал такой… А сам-то я хорош! Если честно, мне и поговорить-то с этой девочкой не о чем было… Да и в постели… Кажется, она просто отбывала срок. И даже не пыталась притворяться. Вот так. Никому этого не говорил, только вам… Хорошо, что мы не видим друг друга. Я мог бы не вынести вашего взгляда.

— Да полноте! Он у меня не такой уж и обжигающий, поверьте! Знаете, я немного устала… Мы столько наговорили, что мне захотелось помолчать, подумать… Нельзя трещать без умолку, и потом, что-то я хочу спать. Странно: в таком месте хотеть спать? Но у меня глаза закрываются… Абонент временно недоступен…

— Хорошо, давайте помолчим, только не уходите насовсем, прошу! Будьте он-лайн.

— Я же сказала, временно недоступен… Не терзайте номер…

— Не буду, на меня тоже сонливость накатила. А вдруг мы проснёмся в своих постелях? Забавно? Я уже даже не знаю, хочу ли я этого?

* * *

— Послушай, кто у нас в реанимации?

— А ты не знаешь? Три дня назад привезли, огнестрельные ранения, муж и жена…

— Господи! Думаешь, выкарабкаются? Молодые хоть?

— Около сорока. Не знаю, пока держатся, но шансов мало, почти ноль. Профессор вчера смотрел, говорит, вряд ли. Ранения серьёзные.

— Да кто же их так? И за что?

— Собственная доченька! Можешь себе представить! Несовершеннолетняя, школьница. И её любовник, шофёр мужа. Прямо бразильские страсти!

— Да, ну и детки! Спят и видят, чтобы воткнуть тебе нож в спину… Ужас!

— Я сама как узнала, чуть в обморок не упала. Надо же такое!

— А как их так быстро вычислили? Ты говоришь, они три дня здесь…

— Случайность. Прямо рука Господа, свят, свят… Сосед по лестничной площадке поздно возвращался домой, и услышал звук выстрела. Он бывший военный, говорит, что ни с чем не может этот звук перепутать. Он у него в ушах стоит. Быстро среагировал, и вызвал патруль. Тот как раз поблизости был, приехал через пару минут, так что взяли тёпленькими: на кухне коньяк пили, радуясь удачно обстряпанному дельцу. А трупы родителей в спальне лежали. Представляешь?

— Мне даже не по себе… Неужели всё так и было?

— Так. Этот военный приходил, рассказывал. Ничего себе мужчина, пожилой, но видный… О самочувствии их спрашивал… Да какое самочувствие! Они себя сами не чувствуют. Наш главный так ему и сказал.

— А за что их?

— За деньги, за что ещё? Папа богатеньким был, машина, квартира, дача, счёт в банке, и всё такое, не олигарх, конечно, но на безбедную жизнь хватило бы… а может, любовник её подбил? Она ведь единственная наследница. Там ещё непонятная история, вроде этот шофёр был любовником и матери… Девочка, ясно, ревновала… Но это так, сплетни… Их как взяли, так она и не выдержала, сама рассказала. Да и как отвертишься? Все улики налицо, как говориться. Пистолет с отпечатками, тела… и никого, кроме них, в квартире… Да ещё будто парень сказал, что не смог выстрелить, и девчонка сама… Можешь представить? В собственных родителей! Она в стрелковой школе занималась… Ах, да! Девчонка очень предусмотрительно снотворного подсыпала в еду, ну, чтобы наверняка, без эксцессов. А потом собирались сымитировать ограбление… Это всё сосед рассказал, он у следователя был.

— Мрак! Всё настроение испортилось! Из отпуска вышла, называется… Что там с приборами? Смотри! Зови врача! Скорее! Беги!

* * *

— Реанимация, быстро! Ток! Ещё! Ещё! Хватит… Выключите всё… Известите кого следует… Кто там у них?

— Никого нет. Сосед, вроде…

— Значит, соседа, сослуживцев, в конце концов… Я сделал, всё, что мог…

* * *

— Не спасли? Вчерашних… Смотрю, нет никого…

— Не смогли. Она первая, он за ней. Разница в пару минут… Трагедия…

— А кто похоронами займётся? Дочь-то в тюрьме…

— Сосед, он уже приходил, сказал, сделает всё, что положено. Все расходы возьмёт на себя.

— Мир не без добрых людей… Свои убили, чужие похоронили… Что с нами происходит? Жить страшно…

— Не причитай… Меньше детям позволять нужно. А то распустят с детства, на тебе то, на тебе сё! Смотреть противно! Вот они и меряют той же меркой! Кроме денег ничего не видят. Если ты без денег, то уже и не человек вовсе. Прости их, Господи! Как она жить-то после этого будет? Дочь, я имею в виду.

— Ещё отсидеть нужно.

— Да отсидит, увидишь. Такие просто так не умирают. Тот сосед, военный, своими руками удавить её готов! Такие дела…

— А с работы что?

— Да ничего… Денег дали, и всё… Дальше сами… Если бы не сосед, дай Бог ему здоровья. Сказал, что на войне своих не бросали. Хотя говорит, не очень-то они и дружили… Так, перебрасывались парой слов. Но женщина ему нравилась. Добрая была, говорит, весёлая… Никогда не отказывалась помочь… Кошку его кормила, когда он уезжал… Хотя у них собака. Ту собаку он теперь себе взял… Добрый человек. Ладно, пойду, у меня там больной тяжёлый… Не по себе мне от всего этого. Всё думаю, думаю, и в толк не возьму… Чего не хватало?

* * *

— Лиля? Это ты, Лиля? Господи, как я рад! Какая ты красивая, Лиля! Откуда это белое платье? Ты прямо светишься вся!

— Пойдём, Артур. Нам пора.

— Давно мечтал вырваться отсюда. Жуткий сон приснился.

— Это не сон, Артур… Дай руку!

— Ты не сердишься на меня? Я так тебя люблю!

— Я тоже очень люблю тебя… ну же, выходи! Мы уходим…

— Надолго?

— Какое это имеет значение? Навсегда… Отсюда навсегда…

— Навсегда… Прекрасное слово…

— Ты не хочешь уходить?

— Хочу… Я хочу быть с тобой…

— Тогда идём…

— Как замечательно! Но что случилось, Лиля? Я совершенно необычно себя чувствую! И так сильно люблю тебя!

— Ты умер Артур, неужели непонятно? Мы умерли…

— Умерли?… А почему?

— Почему? Так было нужно… Нас убила дочь… Ну, хватит об этом… Всё это теперь не важно… Пойдём… Спектакль, под названием «Наша жизнь», закончен…

GAME OVER…

Змея

Лето на Урале в этом году выдалось жарким и засушливым. В небольшой уральской деревушке, стоящей вдалеке от больших дорог, и поэтому живущей особой, почти отшельнической жизнью, остановилась геологическая партия. Она осуществляла поиски полезных ископаемых недалеко от деревни, в районе скальных выходов. Что конкретно они искали, никому неизвестно, да это и не имеет отношения к рассказу. Геологи разбили лагерь возле реки, на косогоре, недалеко от деревни. Но часто появлялись в посёлке. Местные жители были этому рады — развлечений немного, каждый новый человек на виду, а здесь целых шесть добрых молодцев! Руководитель был человеком в возрасте, звали его Андреем Петровичем, зато остальные — молодые парни. Особенно выделялся один — лет двадцати пяти, высокий и стройный, с чёрными кудрявыми волосами и грустными голубыми глазами. Его звали Алексей. Он отлично играл на гитаре, и по вечерам, когда работа была закончена, геологи любили посидеть у костра и попеть песни. К ним подтягивались местные девчата, послушать, а иногда и спеть что-то своё, народное. Многие заглядывались на Алексея, но он никого особенно не выделял. Он был весел и шутил со всеми, иногда мог и приобнять девчонку за талию, отчего та краснела и смущалась, но дальше дело не шло. Не одна, наверное, лила по ночам слёзы в подушку, томясь от неразделённой любви. Деревенские парни недолюбливали Алексея, но, видя, что он не спешит соблазнять девчат, успокоились и стали дружелюбнее.

Среди девушек была одна, местная красавица, Софья, которая относилась к Алексею иначе, чем другие. Она никогда не садилась рядом с ним на вечерних посиделках, но всегда так, чтобы его видеть. В темноте, возле костра, трудно рассмотреть направление взгляда, и Софья не отрывала от парня прекрасных зелёных глаз. Взгляд её был серьёзен и задумчив, казалось, что раз и навсегда приняв какое-то ей одной ведомое решение, она думала, как его осуществить. Софья слыла среди сельчан решительной девушкой, все знали, что если она что-то задумала, то непременно сделает. И лучше не становится на её пути. В ней ощущался такой скрытый огонь, что не всякий решался его разжигать понапрасну. «Кремень девка, горяча, как молодая кобылка, — говорили старики, — эх, повезёт тому, кого полюбит, в огонь и воду пойдёт. Не ошиблась бы только, сломаться может». Родители переживали за Софью. Шутка сказать, когда в доме такой динамит?! И не знаешь, когда рванёт.

Алексей же не выказывал Софье особенного расположения. Только иногда, украдкой, бросит взор, и тут же отведёт от горячих глаз девушки.

И вот как-то вечером, когда все сидели у костра, Алексей пел про любовь особенно проникновенно, и всё время смотрел на Софью, не отводя на этот раз глаза. Песня лилась, ему начали подпевать, и тут воздух пронзил страшный женский крик: «Змея! Змея!». Кричала одна из девушек, и дрожащей рукой показывала на ногу Алексея. Алексей опустил глаза и замер в ужасе: огромная чёрная змея обвилась вокруг его ноги, и, откинув немного голову назад, в упор смотрела на парня. Тут все засуетились, затопали ногами, кто-то взял в руки палку, но змея успела скрыться в суматохе. Алексей побледнел и перевёл дух.

«Какая огромная! Это гадюка, очень ядовитая, — сказал кто-то из местных парней, — никогда таких здоровых не видел, прямо змеиная королева!» — парень восхищённо присвистнул.

«Её твоё пение очаровало!» — народ отошёл от шока и начал подшучивать над гитаристом.

Но самому гитаристу было не до смеха. Бледность не сходила с лица, и было видно, что он очень напуган.

«Хватит ржать, — прикрикнула Софья, — лето жаркое, змей здесь полно, ничего страшного! Ведь не укусила же».

Но вечер был испорчен. Начали потихоньку расходиться, в лагере оставили дежурного, а остальные потянулись в посёлок. Алексей на этот раз шёл рядом с Софьей, но разговор не клеился, и они молчали. Перед самой деревней Софья решилась заговорить: «Вы сильно испугались? Не бойтесь, змея просто так не нападёт. В наших краях змеи не редкость».

Но Алексей кивнул, продолжая молчать, и Софья более не стала ему докучать. Возле её дома они расстались, даже не пожав друг другу руки.

На следующий день происшествие обросло фантастическими подробностями: змея выросла до невероятных размеров, глаза её сверкали в темноте, как изумруды, а на голове кто-то особенно впечатлительный заметил корону. Старики посмеивались над девичьими придумками, но говорили: «Не иначе, как змеиной королеве приглянулся парень. На красоту его да на голос соблазнилась».

И случай бы быстро забылся, да неожиданно получил продолжение. Следующим вечером Алексей не пошёл в лагерь, а остался дома у хозяйки — та насобирала грибочков, напекла пирогов, пригласила попробовать, с пылу с жару, да и вечер выдался хмурым, накрапывал дождь. Алексей не возражал.

Перед ужином он вышел во двор покурить, тут же сынок хозяйки крутился, мальчонка лет десяти. Алексей сел на хлипкую скамеечку, пацан подбежал к нему, хотел что-то спросить, но с криком отпрянул. Алексей посмотрел вниз, и успел увидеть, как от его ног отползает огромная чёрная гадюка. Но пока схватил вилы, её и след простыл. С этого дня парень стал часто замечать, что стоит ему сесть где-нибудь, как невдалеке слышится шорох, мелькает хвост, или гибкое змеиное тело. Он перестал обращать на это внимание — здесь и правда много змей. К тому же гадина не причиняла особого беспокойства, она уже не подходила близко, но он всегда знал, когда она была здесь.

Тем временем дни текли своим чередом, группа вела изыскания, деревня жила своей жизнью. Наступил август, и геологи начали собираться в дорогу. Они хотели перебраться подальше, за перевал, километров за сто от деревни, там и разбить лагерь в тайге. У них был график, разработан маршрут, и они не хотели от него отклоняться. К тому же все дела здесь они практически закончили, и через несколько дней планировали начать перебазирование.

В тот день Алексей остался дежурить в лагере, остальные разбрелись по хатам, вскоре им предстояла полевая жизнь, и они хотели сполна насладиться заботой и теплом хозяюшек.

Алексей сидел у костра, тихо перебирая струны гитары, когда услышал, что кто-то идёт прямо к нему. В темноте он не сразу узнал Софью. Девушка выглядела решительно.

«Извини, что без приглашения, я хотела поговорить наедине, — красавица не смутилась и села рядом. — Разрешишь?»

Алексей молча кивнул. Софья не стала ходить вокруг да около, а перешла прямо к делу. Она огорошила парня тем, что любит его, вернее, полюбила с первого взгляда. Ей всё равно, как он к ней относится. Она знает, он холост, а это главное. Она сумеет сделать так, чтобы он её полюбил. А если нет, то и быть с ним для неё счастье само по себе. Она ничего не просит и на что не претендует. «Но, — добавила она решительно, — я знаю, вы идёте без поварихи, а мужчины не любят готовить, да это и отвлекает от дела, я попросилась к вам в партию поварихой. Меня Андрей Петрович взял. Я дойду с вами до Москвы, там устроюсь, и буду поступать в институт. У вас я немного заработаю, так что на первое время хватит. Я работы не боюсь. Всё равно мне здесь не жить. Так что тебе придётся смириться с моим присутствием. Но я не собираюсь навязываться, если не хочешь, я ни полусловом, ни полувзглядом не обмолвлюсь, не бойся». Тут Софья замолчала, и стала пристально смотреть в огонь: «Только сейчас не гони, пожалуйста, хорошо?»

Алексей вместо ответа привлёк девушку к себе и горячо обнял. Он нашёл губами её губы и начал жарко целовать, приговаривая: «Любушка моя, как ты могла подумать, что прогоню? Я такую, как ты, всю жизнь искал, да боялся, оттолкнёшь, посмеёшься». Он гладил девушку по русым волосам, и ласки их становились всё откровеннее и жарче. Как настоящая сибирячка, Софья ринулась с головой в любовь, забыв обо всём на свете.

Они, конечно, не услышали тихого свиста и шороха травы, приминающейся под гибким телом. Вскоре влюблённые встали с бревна и ушли в палатку. Благо в лагере никого не было, и они могли совершенно не стесняться. В палатке страсти ещё больше накалились, Софья, несмотря на небольшой опыт общения с мужчинами, оказалась чрезвычайно горячей девушкой. Алексей не мог себя сдерживать, да она и не просила. Распалённые страстью, они забыли застегнуть палатку, и не обратили внимания на то, что большая чёрная змея втянула себя внутрь и спряталась в углу.

Вдоволь натешившись, они уснули, уставшие, но счастливые. Сколько они спали, неизвестно, но Алексей проснулся от дикого крика Софьи: «Боже, она меня укусила!!!» Он приподнял голову, ещё не понимая в чем дело. Софья смотрела на него расширенными от ужаса и ставшими вдруг бездонными глазами. Её трясло, как в лихорадке. Алексей присмотрелся к ней внимательнее, и увидел на шее и на груди по две маленькие точки, из которых неспешно вытекали струйки чёрной, как ему показалось в тот миг, крови.

«Что с тобой, Сонюшка?!» — произнёс он, уже понимая, что случилось.

Софья, еле ворочая ставшим вдруг свинцовым языком, произнесла: «Змея. Укусила». Из глаз её полились слёзы. Алексей заметался по палатке, потом выскочил наружу, нашёл аптечку, но противоядия не оказалось. «Чёрт, — подумал он, — наш медик совсем рехнулся». Он отбросил ненужную аптечку и вернулся к Софье. Ей становилось всё хуже. Он попробовал отсосать кровь из ран, но понял, что в поисках противоядия потерял драгоценные секунды. Софья уже была без сознания. Он хотел взять «газик» и отвезти девушку в деревню, но вспомнил, что машину забрал начальник — хозяйка, у которой тот жил, попросила свозить её в райцентр.

В панике он совсем забыл про рацию, но, увидев её на столе, принялся вызывать Андрея. Тот долго не подходил, но наконец отозвался. Сбивчивым, задыхающимся от волнения голосом Алексей объяснил, что случилось, и просил поскорее приехать. Тот сказал, что выезжает немедля.

Газик приехал быстро, они погрузили Софью в кабину, и повезли в больницу. Но доехать не успели. Девушка умерла в дороге. Как сказал потом врач, доза была слишком велика: «Ничего не пойму, зачем она её так искусала? Змеи редко сами нападают на людей. Чем вы ей помешали? Жалко девку. Только жить начала» — и покачал головой, как будто протестуя против неумолимого рока. Алексей угрюмо молчал. Пока «газик» трясся по просёлку, он ещё надеялся, но теперь всё кончено. Его тоже больше нет. Он умер вместе с Софьей.

Когда родителям Софьи сообщили о происшедшем с дочерью, у матери случился сердечный приступ. Она не могла поверить, что дочь погибла. Глаза её умоляюще перебегали с одного мужчины на другого, в надежде, что они скажут, что это глупая шутка. Но они молчали. И она поняла, что это правда, и Сонечка больше никогда не вернётся. Отец хотел было обвинить Алексея, но, посмотрев на парня, осёкся. Краше только в гроб кладут. И заплакал, подумав, что на всё воля Божья.

Похоронили Софью на местном кладбище. Все сельчане и геологи пришли на похороны, и Алексей был здесь. С тех пор он едва перемолвился с окружающими парой слов. Он очень похудел и осунулся, был небрит и нечесан. При взгляде на него у родителей Софьи сжималось сердце. Они, конечно, знали о планах дочери, знали, куда она пошла. Становится у неё на пути было бесполезно, и они смирились с её решением уйти из посёлка. Само собой, они считали Алексея слишком легкомысленным, и неподходящим для дочери, но она всё решала сама. Но теперь, видя его скорбь, они изменили своё мнение. Парень так остро переживал случившееся, что они поверили в его чувства и жалели его.

«Алексей, гляди-ка ты, — говорили сельчане, — совсем не в себе, видать, крепко присушила Софьюшка парня, даже смотреть страшно. Не наложил бы на себя руки». Но руки он не наложил.

Отъезд отложили на неделю, но после поминок геологи собрали вещи и перебрались на новое место. Там разбили лагерь и начали работу. Состояние Алексея опасений не вызывало, он работал, как все, только прекратил играть на гитаре и почти не разговаривал.

«Ничего, отойдёт, — говорили товарищи, — время лечит. Всё забудется».

Но Алексей не забывал. Он старался побыстрее сделать работу, и ещё до наступления темноты уходил в лес. Что он там делал и где был, никто не знал.

«Неужели змею ищет? — недоумевали товарищи, — да разве её найдёшь? Да и как узнаешь, что она? Всех не истребишь». Шутить на эту тему никто не пытался. Но Алексей упорно уходил после работы, а в выходной пропадал на целый день. Так прошёл месяц. Наступил сентябрь. Днём было тепло, а вечерами становилось прохладно. Полетела паутина. «Бабье лето, — переговаривались геологи, — может, навестим деревеньку?» У некоторых остались зазнобы, и они маялись в разлуке.

«Леха, может с нами?» — звали его, но Алексей отмалчивался, только зыркал недобро на товарищей, и его оставили в покое: «Да шут с ним, пусть хоть до Москвы молчит».

И вот в тёплый субботний вечер, когда все работы были переделаны, и заняться, в общем, было нечем, геологи решили съездить в деревню с ночёвкой, навестить друзей и подруг, да и просто развеяться. Без людей в тайге одичать можно. Алексей вызвался остаться дежурить, с ним оставили ещё одного рабочего, Михея, одному нельзя, мало ли что, тайга всё-таки. На том и порешили. Ехать около трёх часов, поэтому выехали засветло, чтобы успеть повечерять и отдохнуть в воскресенье. Алексей с Михеем остался в лагере.

Когда в воскресенье вечером, отдохнувшие и довольные проведённым временем геологи приехали на стоянку, их встретил обеспокоенный Михей.

«А где Леха?! — закричал бригадир. — Неужели спит? Давай буди!»

Но лицо Михея не выражало ничего хорошего: «Вечером ушёл, когда вы уехали, и до сих пор нет. Может, заблудился? Прямо беда с ним. Как это случилось, парня не узнать. Неужели любовь такая? С первого взгляда, что ли?» — Михей махнул рукой и сел на бревно.

Тут пришёл черёд беспокоиться и остальным. О странности Алексея все знали, но он всегда возвращался. Решили, что утро вечера мудреней, сейчас всё равно ничего не увидишь, да ещё, не ровен час, в капкан попадёшь, а завтра с рассветом отправятся на поиски.

Утром, чуть свет, все собрались и пошли искать товарища. Искать долго не пришлось… Они нашли его недалеко от лагеря, в волчьей яме. Острый кол пробил грудь и страшным концом торчал наружу, как змеиное жало. Он лежал лицом кверху, голубые глаза неподвижно смотрели в небо, чёрные волосы откинуты со лба и разметались по тёмной земле…

Его осторожно сняли, и принесли в лагерь. Без сомнения, он умер сразу, как упал — слишком огромной была рана. Ужасная смерть Алексея потрясла товарищей: «Никак, Софья поманила, скучно одной в сырой земле лежать, одиноко и холодно», — переговаривались.

В деревне, куда тело Алексея отвезли в тот же день, местный врач осмотрел его в присутствии участкового, и тот обратил внимание на такую странность — в яме Алексей лежал лицом вверх. Если бы он не заметил ямы и шагнул в неё, скорее всего, лежал бы вниз лицом.

«Странно, — протянул участковый, — как будто испугался чего, привидение что ли увидел?… а там чёртова яма. Не повезло парню. Но что это могло быть? Хотя вечером в тайге чего не померещится. И бывалым людям иногда не по себе становится, а что уж про непривычного человека говорить».

И он вписал в соответствующую строчку протокола размашистым почерком: «гибель в результате несчастного случая».

Похоронили Алексея вместе с Софьей. Вся деревня собралась на похороны. Эта трагедия никого не оставила равнодушным, особенно переживали родители Софьи, а старики перешёптывались: «Это змеиная королева их погубила. Не смогла со страстью справиться. Да, с ней шутки плохи, если кого полюбит, так просто не отпустит».

После поминок, на следующий день, с утра, геологи собрались в лагерь. Только решили зайти, попрощаться с товарищем. И их изумлению не было предела, когда на свежей могиле Алексея увидели огромную чёрную змею. Сначала некоторые отпрянули в ужасе, но змея не подавала признаков жизни. Кто-то взял палку и отбросил её в кусты — они не верили бредням про змеиную королеву и её страсть к Алексею. Просто трагической случайностью объяснили его гибель, да и Софьи, впрочем, тоже. Мало ли что в жизни бывает. После этого уехали на стоянку, и в деревне их больше не видели.

Но как только ушли, откуда-то из-за могил появился местный знахарь, Порфирий. Он нашёл тело змеи в кустах, достал, и бережно погладил по ставшей тусклой чёрной шкурке и забормотал: «Бедная ты, бедная, — прошептал он, — неужто так полюбила? Но сбежал он от тебя, всё равно сбежал. И на том свете ты его не найдёшь, не надейся. Разные дороги у вас. Ну да я не осуждаю. Всякая тварь любить имеет право. Да уж больно любовь твоя жестокая оказалось. Ну да ладно, спи спокойно». Он вырыл в мягком грунте ямку рядом с могилой Алексея, положил змею и закопал. Разровнял комочки рукой, перекрестился и пошёл, опираясь на клюку, в сторону деревни.

Марина

Из пены рождённая Афродита
Вышла на берег и осмотрелась
Каскадом волос золотистых
Она стыдливо прикрылась
Взглядом, где плещется море,
Окинула сопки вдали…
Мир, ты меня принимаешь?
Или обратно уйти?

Начало этой истории было положено много лет назад, в небольшой греческой деревушке, расположенной на самом берегу моря. Это была совсем маленькая деревушка, всего несколько десятков домиков, в которых жили простые люди. Все знали друг друга в лицо, раньше здесь жили их отцы и матери, а ещё раньше отцы и матери их матерей, и так далее. Местность в округе была очень живописной, море очень голубым, поэтому жители не спешили покидать эти места, к тому же до ближайшего города было не так далеко, и многие предпочитали жить здесь, а работать в городе, или в близлежащих посёлках.

Лет двадцать назад в деревне жили девушка и парень. Девушку звали Елена, а парня Аристотель. Они знали друг друга с детства, вместе ходили в школу, вместе проводили свободное время. И в один прекрасный момент поняли, что любят и не представляют себе жизни друг без друга. Так как никаких препятствий и возражений со стороны родственников не было, они поженились и остались жить здесь. Со временем у них появился свой дом, сад, огород, всё как у всех в деревне. Аристотель стал рыбаком, каждый день выходил в море, и море не подводило: он возвращался с богатым уловом, который продавал на рынке или поставлял близлежащим отелям. Ещё он хорошо разбирался в разного рода технике, и сельчане часто просили его починить что-либо.

Елена слыла среди жителей деревни немного странноватой. Она занималась садом и огородом, как, впрочем, и все. Овощи муж вместе с рыбой продавал на рынке, или относил в соседний отель, но кроме этого у неё была ещё одна страсть, которая и создала ей такую репутацию. Елена очень любила море. Вечерами, когда деревенские кумушки, устав от работы, собирались на посиделки посплетничать, Елена шла к морю и пропадала там до позднего вечера. Она собирала на берегу ракушки, красивые камушки, из которых потом делала украшения и сувениры, которые, надо сказать, пользовались большим успехом у туристов. Елена много плавала и ныряла, и иногда ей удавалось достать со дна очень красивую крупную раковину, или ракушку с жемчугом. Эти раковины она не продавала, а хранила дома, как большую драгоценность, хотя они и стоили больших денег, если продать туристам. По местным меркам семья жила хорошо, с достатком. Да и в личной жизни у них всё было в порядке. Несмотря на то, что со дня свадьбы прошло более десяти лет, Елена и Аристотель любили друг друга, как и в тот день, когда поняли, что созданы друг для друга. Только одно обстоятельство сильно омрачало их жизнь: у них не было детей, а они мечтали о большой семье. Елена с мужем даже ездили в город, к доктору. Там они узнали, что Аристотель совершенно здоров, а у Елены есть проблемы. После этого Елена хотела расстаться с мужем: она не хотела лишить его счастья быть отцом, но Аристотель сказал, что если так распорядился Бог, то он пройдёт весь путь до конца, но только вместе с Еленой — без неё он не представлял жизни, и никакая другая женщина не переступит порог его дома. Елена поняла, что это не простая угроза — она любила мужа, и знала, что всё так и будет. Поэтому не было смысла окончательно разрушать и его и свою жизнь, а нужно просто нести свой крест до конца.

Елена ещё осталась на какое-то время в больнице, чтобы принять лечение. Но результат двухмесячного пребывания в клинике был отрицательным: приговор вступил в законную силу, и обжалованию не подлежал — детей у Елены не будет никогда. Она вернулась в деревню, и они с мужем зажили прежней жизнью. Все в деревне, конечно, знали об этом, и очень жалели супругов, но от судьбы не уйдёшь, и вскоре эта тема потеряла остроту. Жизнь покатилась дальше, годы мелькали один за другим, похожие, как братья-близнецы.

Как то раз, в один из ничем не примечательных душных летних вечеров, случилось событие, всколыхнувшее всю деревню. Как всегда, вечером Елена отправилась на берег моря, собирать ракушки и немного поплавать. Когда в положенный час она не пришла домой, Аристотель не сильно расстроился: Елена частенько задерживалась, если увлекалась процессом сбора, или заплывала слишком далеко. Но потом стемнело, а её всё не было. Поднялся ветер, на море начинался шторм. Обеспокоенный Аристотель отправился на берег, поискать жену. Ветер усиливался, начался дождь, лодки, привязанные у камней, нещадно било и швыряло. Аристотель в панике бегал по песку и камням и звал жену, но только усиливающийся шум прибоя был ему ответом. Море выло и бесновалось, и ничего из того, что оно хотело сообщить ему о Елене, Аристотель не понял. Он сбегал в деревню и привёл людей. С фонарями они обшаривали каждый закуток берега, но бесполезно, Елены нигде не было. К утру усталые помощники побрели домой, а Аристотель остался на берегу. Он звал и кричал, он просто охрип от крика, но никто не отвечал ему. Даже шторм утих, и только волны мерно бились о камни и шуршали галькой. Аристотелю казалось, что он ненавидит море. Он ушёл домой и лёг на кровать. Он не пил и не ел, забросил работу, только вечерами выходил из дома и шёл на берег, чтобы продолжить поиск. Сельчане смотрели на него с большим сочувствием. «Бедняга совсем сошёл с ума, — говорили они между собой — так и помереть недолго, он совсем ничего не ест!». Но в то же время восхищались его любовью, а некоторые жены даже завидовали и упрекали мужей, что те их недостаточно любят.

Прошла неделя, Аристотель поседел и ужасно осунулся. Все дни он проводил на кровати, в одной и той же одежде, никого не хотел видеть и ни с кем не говорил. Он хотел умереть, и только изредка вскакивал с ложа со страшными ругательствами в адрес моря. Сельчане боялись заходить к нему, потому как он встречал их таким страшным взглядом, что они спешили удалиться, и только качали головами и вздыхали, не в силах что-либо изменить. На исходе недели, к вечеру, когда все вроде привыкли к существующему положению вещей, в дом к Аристотелю ворвался соседский мальчишка. Он был так возбуждён, что даже не обратил внимания на грозный взгляд хозяина.

«Дядя, дядя — кричал он так громко, что со стен осыпалась штукатурка, — там Елена, Елена!!!»

Аристотель слетел с кровати, как будто его поднял ураган. Он даже не спросил мальчишку, жива ли она, потому как в этот миг прозрения он был точно уверен, что она жива! Что есть сил побежал он на берег — и там, у камня, лежала его Елена. Казалось, она прилегла отдохнуть, и никуда не уходила. Аристотель немного оробел и испугался, он вдруг подумал, что будет, если она мертва? Тогда, решил он, он кинется в море и утопится. Он осторожно приблизился к ней и наклонился к самому лицу. На ней не было никаких повреждений, только всё тело и особенно волосы были сплошь опутаны водорослями. Елена дышала глубоко и спокойно. Боже, счастью Аристотеля не было предела, он упал на грудь жены и зарыдал, и она открыла глаза. На лице её читалось изумление, как будто она не понимала, где находится. К берегу уже бежали люди, мальчишка успел сообщить новость. Елена поворачивала голову в недоумении, как будто не узнавала ничего вокруг, но вдруг пелена спала с неё и она окончательно очнулась: «О, Аристотель! — сказала она, — как ты похудел!» — и упала в обморок, на сей раз в настоящий. Не помнящий себя от радости муж подхватил её на руки и понёс в дом. Толпа было устремилась за ним, но он взглядом дал понять, что не стоит этого делать, он справится сам. Люди поняли и не осудили его. Они знали, что счастье его настолько велико, что заполнит весь небольшой домик, и им не будет места. И всё-таки они тоже были страшно рады, что всё так хорошо закончилось. В этот день супругов больше не беспокоили, а на утро сама Елена живая и здоровая вышла в деревню. Она рассказала, что плавала в море, и, видимо увлёкшись, уплыла слишком далеко, а когда стемнело, начался шторм. Потом она больше ничего не помнит. Очнулась она уже на берегу, возле родной деревни, где её и нашёл соседский мальчишка. Но люди додумали за неё сами. Они посоветовались, и пришли к единодушному мнению, что Елена, борясь с волнами, потеряла сознание, и, по счастливому стечению обстоятельств, её вынесло в один из многочисленных гротов, расположенных вдоль побережья. Их было настолько много, что затеряться очень легко. Там Елена пролежала какое-то время в горячке, а потом в полубессознательном состоянии поплыла домой, но так как сил у неё было мало, то, добравшись до родного берега, опять потеряла сознание, и память её отключилась после пережитого. В этой версии не было ничего необычного, поэтому её приняли и Аристотель, и Елена. Понемногу бы всё успокоились, но странное событие последовало за этим происшествием. Елена оказалось беременна. Ей исполнилось тридцать пять, и надежды на знаменательное событие давно оставили супругов. Но факт остаётся фактом: Елена ждала ребёнка. В городской больнице все подтвердили, сказав, что беременность протекает совершенно нормально. Супруги были на седьмом небе от счастья — столько радости сразу им давно не приходилось переживать. Сельчане тоже искренне радовались их счастью, решив про себя, что нет худа без добра, пережитый стресс всколыхнул организм Елены, и что-то там сдвинулось. Такие чудеса были не так уж и редки, врачи частенько ошибались в диагнозах, поэтому ничего сверхъестественного здесь не увидели. Вскоре страсти в деревне улеглись, и жизнь пошла своим чередом. Аристотель вернулся к обычным занятиям, и Елена тоже. Она чувствовала себя прекрасно, и с нетерпением ожидала появления малыша.

В положенный срок на свет появилась прекрасная девочка. У малышки были такие необыкновенно синие глаза, что счастливые родители назвали её Мариной, к тому же они помнили то морское приключение Елены, после которого она забеременела, и в глубине души считали, что морской бог Посейдон подарил им дитя. Вся деревня радовалась вместе с ними. По этому случаю был организован большой праздник — столы ломились от деликатесов, вино лилось рекой. Казалось, нет никого равнодушного к их счастью. Елена сплела венок из цветов и бросила в море, в знак признательности Посейдону. Она не знала, что ещё сделать и как отблагодарить морского бога, но в ежедневных молитвах возносила и благодарила его.

Родители души не чаяли в дочери. С самого детства у неё всё было самое лучшее. Елена даже подрабатывала в сезон в близлежащем отеле, чтобы дочка ни в чём не нуждалась. Но, несмотря на это, девочка росла скромной и послушной. Все в деревне любили её. Ещё в детстве родители заметили, что она любит рисовать, и мать, не жалея сил и времени, возила её в городскую художественную школу. Хотя педагоги и не отрицали у неё наличия некоторого таланта, который можно развивать, девочка рисовала довольно однообразные странные картины — все с изображением моря, дельфинов и двух человек на берегу. Другие сюжеты её не интересовали, и педагоги махнули на неё рукой — пусть рисует, что хочет.

Марина, как и её мать, очень любила море. Казалось, без него она не могла прожить и дня — каждый день ходила на берег, ныряла, плавала, собирала ракушки, иногда доставала жемчуг со дна. Елена же после родов потеряла к морю всякий интерес. У неё и без того было много дел. Работа, воспитание дочери, заботы о муже отнимали всё её время. Играя с камушками и жемчужинами на берегу, Марина, неведомо каким образом, научилась на них гадать. Ей исполнилось шестнадцать, и она могла с большой точностью предсказывать погоду на море, она чувствовала, когда крупные косяки рыб подходили к берегу, и можно получить богатый улов, не прикладывая много усилий. Сначала она говорила всё отцу, но потом сельчане заметили, что Аристотель стал уж очень удачлив, и если говорил, что будет шторм, и не стоит выходить в море, то шторм обязательно был. Понемногу правда раскрылась, и к Марине стали приходить и другие рыбаки, и, в конце концов, основали рыболовецкую артель. В благодарность ей приносили часть денег от проданной рыбы, и семья Марины стала зажиточной по местным меркам. Даже картины Марины, несмотря на их странность, охотно покупали туристы. Так неторопливо и размеренно текла их жизнь.

Вскоре девочке исполнилось восемнадцать, и родители начали задумываться о женихе. К ним в дом стали приходить по их приглашению молодые люди, которых считали подходящей парой своей девочке, но Марина оставалась равнодушной. Она была мила и приветлива с юношами, но было очевидно, что ей никто не пришёлся по душе. Родители не стали настаивать, в общем-то, им не особенно хотелось отпускать дочь из дому, и постепенно визиты прекратились. Пусть дочка сама найдёт своё счастье, решили они. К слову сказать, Марина была очень красивой девушкой — тоненькая, гибкая, с синими глазами и чёрными волосами — она производила неизгладимое впечатление на мужские сердца. Даже мужчины старшего возраста сватались к ней, но она отвергла все предложения. Так прошло ещё два года и Марине исполнилось двадцать.

Стояло начало курортного сезона, и было ещё не очень жарко. Как-то раз отец, который поставлял рыбу в соседний отель, немного занедужил. А в то утро, как назло, его попросили принести рано утром свежевыловленной рыбы и овощей — кто-то заказал свежий завтрак. За такие заказы платили по отдельной цене, очень неплохо, и отец всю ночь провёл в море, где, видимо, и простудился. Он попросил дочь помочь ему, и она с радостью согласилась. Ей давно хотелось побывать в отеле, посмотреть на приезжих, хотя вряд ли в такую рань удастся кого-либо увидеть. Она и раньше выполняла поручения отца, и на кухне её хорошо знали.

Марина взяла корзинку с рыбой и овощами и отправилась в путь — идти было не очень далеко, около получаса, и по утренней прохладе дорога обещала быть лёгкой. Девушка быстро дошла до отеля, прошла на кухню и отдала рыбу. Потом, прежде чем отправиться обратно, решила искупаться в море: солнце уже поднималось, и после купания идти будет легче. На берегу никого не было, и, скинув платьице, она вошла в море.

Рыбу, которую она принесла, заказала на завтрак семья Маньяни. Они приехали сюда вчетвером — супруги Маньяни с сыном Марио и невеста сына Луиза. Семья была очень обеспеченной, у них был бизнес в разных странах, и брак их сына с Луизой должен был значительно укрепить дело. Марио был послушным мальчиком, а может, ему было всё равно. Луиза была милой девушкой, и, если нужно для дела, он был готов жениться. Отец планировал ввести его в курс дела через год, когда ему исполнится двадцать один, тогда же планировалась и свадьба. А пока они были только помолвлены. Здесь, в Греции, у отца было подразделение бизнеса, которое он хотел отдать Марио. Марио хорошо знает греческий — его мать была гречанкой, и ему будет легко объясниться со служащими, в отличие от отца, который так и не освоил язык, и порой испытывал трудности в общении. Мать же с детства занималась с Марио, она хотела, чтобы и её язык стал для него родным, и это дало прекрасные плоды: греческий был вторым языком Марио. Для бизнеса это было немаловажно. Марио знал об этом, и был, в общем-то, не против — Греция ему нравилась. Они каждый год отдыхали здесь, сеньора Маньяни скучала и не хотела забывать о корнях, хотя здесь у неё давно никого не было.

На этот раз они выбрали отель на берегу моря. Он был очень приличным и респектабельным. Дети, так как не были ещё женаты, жили в разных номерах, но родители не очень следили за ними, они сами были не прочь развлечься. Но Марио соблюдал приличия. Конечно, они с Луизой, как все современные молодые люди, уже занимались любовью, но Марио не хотел слишком рано лишаться свободы. Несмотря на очевидность ситуации, ему хотелось сохранять хотя бы видимость некоторой неопределённости и независимости. Отдельная спальня способствовала этому. Луизе, видимо, хотелось того же, и она не возражала.

В ту ночь, перед завтраком, который принесла в отель Марина, Марио отчего-то очень плохо спалось. Может, шум моря действовал на него будоражащее, может, запах цветов, доносившийся из окна. Но он испытывал какое-то томление души, и не знал, что делать. Несколько раз он вставал и подходил к окну, вдыхал запах морских водорослей, ходил по номеру, опять ложился, но возбуждение не проходило. Он еле дождался рассвета и решил до завтрака сходить искупаться. Завтрак начинался не раньше одиннадцати, а было ещё около семи. Ему хотелось поплавать, пока никого нет, сбросить напряжение, ему казалось, что море успокоит его. И вот, наспех собравшись, он пошёл на пляж. По странному стечению обстоятельств, ему захотелось искупаться немного в стороне от основного пляжа, где начинались камни. Там, где Марина оставила платье. И, когда подходил к берегу, она как раз выходила из воды. Он застыл в немом изумлении. Утро, море, и девушка необыкновенной красоты. Ему почудилось, что сама Афродита вышла к нему из пены морской этим утром. Но девушка оказалась вполне реальной. Она вышла из воды и подошла к вещам, оставленным на камне. Марио не смог удержаться.

«Здравствуйте, — сказал он, немного волнуясь, — никак не ожидал, что кто-то ещё встаёт в такую рань! Разрешите узнать, как вас зовут?» Девушка не смутилась, подошла поближе и взглянула ему прямо в глаза: «Марина», — просто сказала она.

И тут Марио понял, что пропал навеки — таких синих глаз ему никогда не доводилось видеть.

«Давно ли вы приехали? Я вас здесь раньше не встречал. Из какого вы номера?» — Марио засыпал её вопросами, боясь, что она исчезнет раньше, чем он всё узнает.

Но девушка засмеялась чудесным смехом и сказала, что она не «из номера», а живёт неподалёку, в соседней деревне, в получасе ходьбы. А сюда пришла так рано, чтобы принести свежую рыбу к завтраку для постоянных клиентов отеля.

«Так это вы для нас принесли рыбу?! — вскричал Марио обрадованно, — это наша семья заказала вчера рыбу, мама очень любит. Она гречанка, выросла здесь, мы каждый год приезжаем в Грецию, но в этом месте в первый раз».

«Ах, вот откуда вы так хорошо знаете греческий, я даже приняла вас за грека, — Марина смотрела на него, щурясь от яркого солнца».

«Мой отец итальянец, но греческий я знаю с детства, мама научила, — тараторил Марио, боясь упустить прекрасную незнакомку — может, искупаемся вместе?»

«Знаете что, — сказала девушка, — мне сейчас пора домой, но вечером, если вы не будете заняты, можете придти к нам, в деревню. Всего полчаса ходьбы. Я буду ждать вас на берегу, в восемь часов».

Девушка надела платье и сандалии и вопросительно посмотрела на Марио. Он, не в силах поверить своему счастью, молча кивал головой. Больше она ничего не сказала, повернулась и ушла, а он ещё долго смотрел ей вслед.

Эта встреча произвела на молодого итальянца неизгладимое впечатление. Он бросился в море и долго плавал, пока не устал. Потом поспешил к завтраку, съесть принесённую Мариной рыбу. Он успел сполоснуться под душем, переодеться и спустился как раз к столу. Мама, отец и Луиза уже сидели там. Счастье переполняло Марио, он был остроумен и весел, как никогда. Он с большим аппетитом поедал рыбу, которую принесла незнакомка, и рыба казалась ему необыкновенно вкусной. Мать заметила необычный блеск в глазах сына, но подумала, что он провёл бурную ночь с Луизой.

Она была рада, что их отношения с Луизой налаживаются. Ей было немного не по себе, что они хотят поженить их ради бизнеса, ей казалось, что они лишают сына права на большую любовь, на страсть, лишают надежды. А ради чего? Всего лишь ради денег. Она с тревогой замечала, что Марио и Луиза не проявляют друг к другу повышенного интереса, но надеялась, что, познакомившись поближе, изменят своё мнение. Луиза была очень недурна собой, многие её добивались, но она выбрала их сына. Хотя, кто знает, почему? Наверное, тоже по настоянию родителей. Эта ситуация не давала ей покоя, и ощущение вины не оставляло её. Она боялась разбить ему жизнь и понимала, что потом никогда не простит себя. «Но, — рассуждала она сама с собой, — они ведь всего лишь помолвлены. Их никто не заставляет насильно вступать в брак. Если мой сын встретит настоящую любовь, я всё пойму. Да и Луиза, очевидно, не влюблена, просто ей всё равно. Очень расчётливая особа».

На самом деле мать, а её звали Кристина, вспоминала сейчас за завтраком свою молодость. Она была намного моложе своего мужа, Антонио, и это было заметно. История их женитьбы тоже была не простой. Когда-то, очень-очень давно, у неё тоже был возлюбленный. Они жили в одной деревне, но Кристина была сиротой. Родители её умерли, когда ей было пятнадцать, и с тех пор ближе и дороже Ставроса у неё никого не было. Он был рыбаком, они хотели пожениться, нарожать кучу детей и жить в мире и согласии до глубокой старости. Ставрос хотел заработать на свадьбу, часто выходил в море, несмотря на предостережения. Так было и в тот раз. Она просила его остаться, надвигался сильный шторм, но он не хотел слушать. Он столько раз ловил рыбу в шторм, что совершенно не боялся. Но на этот раз всё было иначе. Шторм разыгрался небывалой силы, и он не вернулся. Она ждала его несколько дней, потом рыбаки нашли в море разбитую лодку, и она поняла, что надеяться не на что. Ей хотелось покончить с собой, но она носила под сердцем ребёнка, и не решилась загубить две жизни.

А в то же время к ним в деревню приехал Антонио. Здесь жил директор греческого филиала его фирмы, которому захотелось пригласить босса на настоящий домашний ужин по-гречески. Антонио увидел Кристину из окна автомобиля. Кристина тоже заметила его, ибо его нельзя было не заметить — такой прекрасной машины у них в деревне отродясь не бывало. Кристина в те времена была красавицей, парни любовались ею, вот и Антонио не смог устоять. Потом он приезжал ещё и ещё. Ему удалось познакомиться с девушкой, и он начал ухаживать. Ему рассказали о её горе, и он был очень деликатен. Он совершенно не был назойлив или нагл, но вскоре ему предстояло уехать в Италию, и он решил рискнуть. Тем вечером он пригласил её погулять, долго не мог решиться, зная её историю и подозревая, что она всё ещё любит Ставроса. Он переживал, что прошло слишком мало времени, и боялся услышать отказ. Но обстоятельства не позволяли медлить. Ещё больше он боялся, что если уедет, то потеряет Кристину навсегда. Он решился и сделал ей предложение. Первой мыслью Кристины было отказать ему и прогнать прочь. Но ребёнок под сердцем помешал ей сделать это. Она видела, что Антонио очень порядочный, надёжный человек, который, к тому же, способен обеспечить и её и ребёнка. Он искренне полюбил её, она это чувствовала. Да и после смерти Ставроса ей было всё равно, что с ней будет, но ребёнок, его ребёнок, должен жить достойно, решила она, и приняла предложение. Счастью Антонио не было предела. Он радовался, как мальчишка, и бормотал что-то о том, что сделает всё, чтобы она была счастлива.

«Я всё понимаю, — твердил он, — что ты не забыла, что у тебя такое горе, я скорблю вместе с тобой, но ничего не поделаешь, ты молода, тебе нужно жить, а я тебя очень, очень люблю».

И она действительно не пожалела. Она скрыла от мужа, что ребёнок не его. Он так радовался сыну, что она не решилась. Она не думала о том, что муж её может бросить, но ей не хотелось ворошить прошлое. Она очень уважала мужа, а с годами ей даже начинало казаться, что она его любит. Не так, как Ставроса, конечно, но всё-таки любит. Марио был очень похож на неё, и тайна удалась без труда. Антонио души не чаял в сыне, и всё шло как нельзя лучше. Иногда она думала, что это Ставрос с небес помог ей так хорошо устроить их с сыном жизнь. Временами тоска по несбывшемуся томила её, и она думала, какой бы была их со Ставросом жизнь? Но каждый раз, когда пыталась представить, ничего не выходило, и почему-то всё время она снова представляла рядом с собой Антонио. В такие моменты она злилась на себя, ей казалось, что она предаёт память о любимом, хотя, конечно, это было не так.

Такие мысли проносились в голове Кристины, пока она завтракала. Муж заметил, что жена чём-то озабочена, но не подал виду. Мало ли чем может женщина занять голову, у неё очень много забот, хоть она и не работает. Он относился к этому философски. Антонио был чужд ревности, да и жена никогда не давала ему повода усомниться. Луиза молча ковырялась в тарелке, было видно, что она не прочь доспать после бурного времяпровождения. Это наблюдение окончательно убедило Кристину, что она на правильном пути, и дети, возможно, начинают нравиться друг другу. Таким образом она успокоила сама себя и отбросила грустные мысли.

Марио же тем временем не мог дождаться вечера. Он ещё не знал, что придумать, чтобы отлучиться, но это его не сильно беспокоило. Он уйдёт под любым предлогом. Луиза не очень следит за ним, ей, в общем, всё равно, где он. Она пребывает в счастливой уверенности, что деньги никуда его не отпустят, и он не пойдёт против воли семьи. Луиза тоже иногда бросала на Марио взгляды украдкой, и ей показалось немного подозрительным его возбуждение. «Уж не влюбился ли в кого? — подумала она, — хотя в кого здесь можно влюбиться? Одни жеманные девицы да старые клячи. Но, впрочем, Марио не особенно ей и нравится, ужасный зануда, каких поискать. С таким с ума сойдёшь, если будешь всё время находиться рядом. Так что пусть себе влюбляется, всё равно никуда не денется. Мне меньше хлопот», — вынесла она вердикт, и потеряла к Марио всякий интерес. Ей были по нраву парни попроще, любители погулять и повеселиться, хотя, конечно, она отдавала себе отчёт, что для супружеской жизни Марио подходит куда больше. Но она не собиралась хранить ему верность после свадьбы, а хотела отложить её на потом, когда пойдут внуки, а может, и ещё позже, как получится. Личная и семейная жизнь, по её представлениям, проходили в разных плоскостях и никак не пересекались.

Антонио за завтраком думал о бизнесе, о его перспективах, которые представлялись ему самыми радужными после женитьбы Марио и объединения капиталов. В общем, трапеза проходила спокойно. После неё все решили пойти на пляж, и Марио не возражал. Он уже решил, как ему отделаться от родственников и Луизы. На пляже вовсю жарило солнце. Народу было уже много и они с трудом нашли место поуединеннее. Луиза откровенно скучала.

«Марио, — капризно сказала она, — не пойти ли нам после обеда по магазинам? Я хочу купить что-нибудь новенькое. Сегодня вечером в пляжном баре отличная дискотека, мне нужно приодеться».

«Господи, Луиза, — Марио шутливо закатил глаза, — у тебя сотни нарядов, неужели ты не найдёшь, что одеть?»

«Возможно, ты и прав, — настаивала Луиза, — но я хочу новое!»

Кристина следила за их диалогом. Она знала, как Марио ненавидит магазины, и решила придти к нему на помощь.

«Луиза, детка, оставь Марио в покое, я охотно составлю тебе компанию. К тому же мужчины ничего не понимают в нарядах. Он будет злиться и испортит тебе настроение. Ты не против моей компании? Мы выберем тебе отличный наряд, и, я думаю, Антонио сделает тебе подарок», — она подмигнула мужу, и он кивнул головой. В конце концов, девочка на отдыхе, пусть побалует себя — ему хотелось произвести на неё самое благоприятное впечатление.

Марио был благодарен матери за поддержку и улыбнулся, глядя ей в глаза и как бы говоря: «Я люблю, тебя, мама, спасибо». Кристина была счастлива.

В результате женщины ушли с пляжа пораньше, чтобы отдохнуть перед походом в магазин, за ними потянулся и Антонио. Он устал и мечтал о сне и вкусном обеде. Марио остался один. Он пришёл перед самым обедом, наскоро поел и удалился в номер. Мать с Луизой ещё были здесь. Он зашёл в номер к родителям.

«Боже, сынок, да ты сгорел! Нельзя так увлекаться солнцем. Дай я немедленно намажу тебя кремом и быстро в постель! Сегодня больше никаких прогулок! У тебя может подняться температура!», — Кристина выглядела не на шутку озабоченной.

«И правда, мама, меня что-то знобит. Пойду, лягу. А вечером, может, пройдусь по территории. Луиза пусть веселится, передай ей, чтобы не беспокоилась. Я вечером зайду к ней».

«Хорошо, сынок, я передам. Она славная девочка. Я рада за вас. Иди, отдыхай».

И Марио пошёл в номер, лёг на кровать, включил телевизор и начал считать часы до благословенного свидания.

Он вышел из отеля чуть раньше, чем нужно и пошёл в направлении деревни. Вернее, не пошёл, а полетел, как на крыльях. В результате он дошёл до места намного раньше срока. Но Марина уже была там. Она очень обрадовалась, увидев его. Он немного растерялся, но она взяла его за руку и повела в укромное место, где она любила бывать — купаться, нырять, собирать ракушки, подальше от любопытных глаз. Это место среди скал и камней было очень живописным, внизу был небольшой песчаный участок берега, около двух метров, невдалеке располагалась пещера, или грот, где можно укрыться от непогоды. Молодые люди решили сначала искупаться, чтобы снять первоначальную неловкость. Они долго плавали и ныряли, Марина показывала Марио все свои заветные места на морском дне. Потом, устав, они выбрались на берег и с наслаждением растянулись на тёплом песке. И тут начался разговор. Они хотели узнать друг о друге как можно больше: чем живёт каждый, что любит, чем занимается. Марио рассказал о своей семье, о планах отца сделать его управляющим греческого бизнеса, о матери. Сказал, что в Греции они отдыхают каждый год, потому что так хочет мама. Только о Луизе не стал рассказывать. Не то, что бы он боялся, просто теперь это казалось несущественным. Он не хотел, чтобы кто-то стоял между ними, пока он здесь. Это романтическое приключение принадлежало только им, и Луизе нечего здесь делать. Он не думал о том, что будет после, слишком мало времени прошло с начала знакомства, да в этом и не было особой необходимости. Девушка совершенно очаровала его, прежде всего непохожестью на знакомых из их круга, и трезво мыслить он был не в состоянии. К тому же солнце, море, двадцать лет, уйма свободного времени — тоже исправно делали своё дело. Зачем думать про завтра, если сейчас хорошо?

Марина рассказала ему о себе. Девушка сказала, что она художница, рисует картины и продаёт туристам, делает вместе с матерью сувениры и украшения. В деревне живёт с детства, и нигде не была. Конечно, ей хотелось бы посмотреть мир, но она обожает море, и ей не скучно.

Так они болтали, рассматривая друг друга из-под полуприкрытых век, пока не начало смеркаться. Тут Марина вскочила и сказала, что им пора. Уже темнеет, и родители будут беспокоиться, да и ему нужно идти, скоро будет совсем темно.

«Я каждый вечер здесь, ты всегда сможешь меня найти, если захочешь, — сказала девушка в ответ на вопрос: „Увидятся ли они ещё?“

Марио было достаточно. Он мог посещать любимую каждый день. А в том, что это его любимая, он практически не сомневался. Придя в отель, он проскользнул в свой номер, и, быстренько искупавшись, лёг в постель. Оказалось, вовремя. В номер постучали, дверь открылась, и вошла Луиза. На ней было какое-то немыслимое платье, впрочем, довольно элегантное. У матери хороший вкус, подумал Марио. Он не сомневался, что это мать посоветовала ей купить.

„Ну, как? — Луиза повертелась перед ним. — Нравится?“

„Бесподобно! У тебя прекрасный вкус. Тебе очень идёт“.

„Я собираюсь на дискотеку на берегу, может, составишь мне компанию? Думаю, будет весело. Я познакомилась кое с кем. Отличные ребята. Ну, так как?“ — Луиза вопросительно посмотрела на него.

„Извини, но меня всего трясёт. Видимо, перегрелся на солнце. Повеселись, пожалуйста, без меня. Я не хочу портить тебе настроение своим кислым видом“, — Марио выглядел очень убедительно.

Впрочем, Луиза и не настаивала. Она с облегчением услышала отказ. Мысль о том, что этот зануда потащится за ней, была ей неприятна. Она присмотрела себе кавалера, и Марио только мешал бы. Но не зайти она не могла, всё-таки нужно соблюдать приличия, она ведь здесь с его родителями. Но если он не хочет, не сидеть же ей в номере?! К тому же и родители пропадают где-то все вечера. Так, сами о том не подозревая, они полностью соответствовали планам друг друга. Каждый из них был рад, что ему попался партнёр, который не мешает отдыхать по-своему. Марио даже проникся симпатией к Луизе за ненавязчивый характер и умение развлечь себя самой, а Луиза к Марио, за то же самое. О лучшем они не могли и мечтать, и с этого момента их жизнь на отдыхе более не пересекалась, если не считать завтраков, обедов и пляжа. Для родителей всё было более чем пристойно, а утреннюю усталость они принимали за бурные ночи, проведённые совместно. Но поскольку спрашивать об этом прямо считалось неприличным, правду они, естественно, не знали.

Луиза вовсю развлекалась на вечеринках, а Марио каждый день ходил в деревню на свидание с Мариной.

Несмотря на то, что они виделись каждый день, никто в деревне не знал об их встречах. Они встречались в уединённых местах, где у деревенских жителей было мало шансов их застать. Вечерами кумушки любили посидеть возле домов, посудачить, мужчины собирались своей компанией отдохнуть после работы, а немногочисленная молодёжь либо уезжала в город, либо ходила в бары близлежащих отелей. Марина приходила домой как обычно, поэтому её родители также ничего не заподозрили. Она не рассказала о встречах даже матери, хотя очень любила её и делилась всем. На то были свои причины: Марина не хотела волновать родителей раньше времени, ведь Марио был не их круга, и к тому же отдыхающий.

Но когда она увидела его в первый раз на пляже, то сразу поняла, что это Он, её суженый. Она ждала его давно, но всё равно он появился неожиданно. Сразу по приходу домой она раскинула камни и жемчуг, чтобы погадать. И они недвусмысленно указали на то, что этот человек предназначен ей самой судьбой. Она много раз брала белую и розовую жемчужины и разъединяла их — перлы сразу тускнели. Но стоило соединить их вместе, они снова сияли. И с тех пор мысль о том, что они предназначены друг другу высшими силами, не покидала её ни на минуту. Она видела, что он влюблён в неё без памяти, но не знала, чувствует ли он то же, что и она? Каждый день они проводили вместе несколько часов, болтали о том, о сём. Иногда ходили в соседний городишко, посидеть в кафе. Им не было скучно друг с другом, время летело незаметно. Так прошло две недели, и вечером, на берегу, Марио сказал девушке, что через три дня они уезжают.

„Но ты не волнуйся, — в голосе Марио звучала тоска, — это ненадолго. Через год мне исполнится двадцать один, я вернусь сюда, в греческое подразделение, и мы поженимся. Я люблю тебя больше всего на свете, мне никто, кроме тебя, не нужен, я не смогу жить без тебя. Но раньше я не смогу приехать. Мне нужно закончить учёбу, и немного постажироваться в ведении бизнеса, отец введёт меня в курс дела. Я буду писать тебе, дорогая. Я не забуду тебя, этот год мне покажется вечностью. А ты, готова ли ты ждать целый год? Что, если ты разлюбишь меня? Я не смогу этого вынести“.

Марина засмеялась: „Я готова ждать тебя всю жизнь. Я тоже очень люблю тебя, и я знаю, что мы принадлежим друг другу. Знаешь, мы никогда не говорили об этом, но скажи мне, что ты любишь больше всего? Деньги, власть? Любишь ли ты свободу? Что тебе нравится? Чего ты боишься?“

Марио задумался: „Я никогда всерьёз не задумывался над этим. Наша семья всегда жила в достатке, я не знаю, что такое бедность. Мне никогда ни в чём не отказывали, поэтому, собственно, и что-то сильно хотеть у меня не было причины — я знал, что получу всё, что захочу. Но я не злоупотреблял. До встречи с тобой у меня не было особых желаний“.

Марина серьёзно посмотрела на него: „Но разве ты не заметил, что деньги отбирают у тебя свободу? Ты подчиняешься их желаниям. Ты вынужден делать не то, что хочешь, а то, что приносит деньги. Ты ведь учишься сейчас, чтобы заниматься бизнесом отца? А хотел ли ты этого сам? Ты вынужден жить не там, где хочешь, и не с тем, с кем хочешь, — при этих словах Марио вспомнил Луизу, о которой совершенно забыл в последнее время, — разве не так?“, — Марина вопросительно посмотрела на него, и замолчала.

Марио покачал головой: „Не знаю, что сказать тебе, мы живём в мире денег. Деньги нужны нам. Разве бедняки менее несвободны? Они так же вынуждены зарабатывать на хлеб. О какой свободе ты говоришь? Хотя, возможно, ты и права, у нас, богатых, гораздо больше условностей. Но от этого я не люблю тебя меньше, и никакие деньги мира мне не заменят тебя. Я готов от всего отказаться“

„И всё-таки, — Марина настаивала, — что ты любишь больше всего? Что бы ты хотел больше всего на свете?“

Марио засмеялся: „Больше всего на свете я хотел быть с тобой, дышать с тобой одним воздухом. Я люблю море, солнце, песок и камни. Я люблю плавать вместе с тобой, слушать шум волн. Я люблю всё это, — он раскинул руки, — но только если там есть ты!“

И тут же шутливо притянул девушку к себе: „А ты что любишь, ты мне не сказала?“

Марина не стала отстраняться и ответила просто: „То же, что и ты. И тебя — очень, очень“.

И тут, разволновавшись от разговора и от близости, они впервые поцеловались. Это не был поцелуй страсти, но очень долгий, нежный, томный поцелуй. Им не хотелось торопиться, впереди целая жизнь, и незачем забегать вперёд. Всё придёт, потом, позже, и будет удивительно прекрасным.

После поцелуя Марина отстранилась и сказала, немного подумав: „Знаешь, ты приходи в последний вечер перед отъездом, мы устроим прощальный пикник. Я принесу домашнего вина, фруктов, сыра и оливок, и мы попируем на берегу. Ты мог бы остаться на всю ночь?“

„Ну конечно, о чем ты спрашиваешь. За мной никто не следит. Но почему в последний день? Ведь у нас есть ещё завтра. Неужели ты хочешь лишить меня счастья видеть тебя?“

Марина улыбнулась: „Ну что ты, конечно нет. Просто у меня завтра дела. А это будет для тебя репетицией перед долгой разлукой. Если ты не можешь подождать один день, как ты будешь жить целый год?“

Марио задумался: „Я не представляю. Целый год! Я сойду с ума! Ну ладно, пусть будет, как ты хочешь. Я приду послезавтра и останусь на ночь“.

На том они и расстались, и каждый поспешил домой. В номере Марио забрался в постель и уснул беспокойным сном, а Марина ещё какое-то время сидела возле дома и размышляла. Она собиралась сходить завтра к старой цыганке Раде, которая жила на краю села, погадать. Она, в общем-то была уверена, что Марио её суженый, но ей хотелось убедиться. А вдруг она ошиблась? Ошибиться было нельзя. Она надеялась, что старая Рада поможет ей. Она помогала всем девушкам, к ней даже приходили из соседних деревень, и из города. Рада многое знала. Теперь, когда Марио собрался уезжать, нет смысла скрывать, что у неё есть возлюбленный. Но Рада не выдаст её, она никогда ни про кого никому не рассказывала. И, приняв решение, Марина успокоилась и отправилась спать.

Наутро она решила пойти пораньше, пока никого нет — ей не хотелось ни с кем встречаться. До Рады она дошла быстро, и решительно постучалась в дверь. Цыганка будто ждала её возле порога — дверь тотчас распахнулась, приглашая войти. Девушка робко переступила порог.

„Здравствуй, здравствуй, давненько я тебя ждала, — услышала она голос Рады, — как же так, такая красотка, и не хочет ничего знать про любовь? Разве не это главное для девушки? Знаю, знаю, ты и сама всё знаешь, но всё-таки пришла ко мне. Зачем?“

„Я хочу убедиться, Рада, что не ошиблась. Мне нельзя ошибиться. Прошу, погадай мне. Я хорошо тебе заплачу“, — Марина протянула деньги.

Цыганка взяла купюры у неё из рук: „О, ты необыкновенно щедрая девочка! Я бы погадала тебе и просто так, но думаю, деньги тебе не очень нужны, в отличие от старухи, поэтому возьму с благодарностью. Садись, я сейчас“.

Она усадила Марину напротив, положила перед собой хрустальный шар и спросила, на кого гадать?

Марина достала рисунок, фото у неё не было. Цыганка внимательно посмотрела на него и покачала головой: „Красивый парень. Не наш, сразу видно. Ну, ладно, давай гадать“, — она положила руки на хрустальный шар и стала пристально всматриваться. Шар переливался разными цветами, мутнел, опять становился прозрачным, Марина сидела спокойно. Наконец, цыганка убрала руки и молча подняла глаза. Марина начинала терять терпение: „Что ты там видишь? Скажи, не молчи! Мы будем вместе?“

Рада очнулась и заговорила: „Да, милая, вы будете вместе всегда. Вы предназначены друг другу. Вот только…“, — и она опять умолкла.

„Что только? Прошу, не томи. Я и так волнуюсь. Что ты ещё увидела?“ — девушка не на шутку встревожилась.

„Нет, ничего страшного, не бойся. Просто я не могу это истолковать, вот и всё. Старая Рада никогда не видела такого. Это очень необычно, но не страшно. А может, я увидела кусок чего-то другого? Так бывает. У духов тоже есть чувство юмора. Всё хорошо, милая“.

Марина успокоилась. Тонкости её не интересовали. Она услышала главное, что хотела услышать: они будут вместе навсегда, а всё остальное они переживут. Мало ли что привидится старой гадалке.

„Он уезжает на год, — сказала Марина, — что мне сделать, чтобы он меня не забыл? Год — это долгий срок. Может, есть какое-нибудь зелье? Только не очень сильное. Только чтобы помнил“.

„Ну, конечно есть, красавица. Растолки две жемчужины, и высыпь в вино. Тогда, всегда, когда бокал будет в его руке, он обязательно вспомнит о тебе. Он не забудет, это верное средство“.

Марина ещё раз поблагодарила старуху за хорошие новости и побежала домой. Ей хотелось до завтра сделать зелье и дать немного настояться. Она очень любила Марио, и немного побаивалась его отпускать. Всё-таки она была современной девушкой, и знала, какие соблазны ждут богатого образованного юношу в городе.

Кое-как промучившись всю ночь, она с утра начала приготовления к пикнику. С огорода сорвала самые лучшие свежие овощи, в саду набрала фруктов. Спустилась в погреб, и наполнила бутыль самым лучшим вином. Дома никого не было, мать на работе, отец в море, и ей никто не мешал. Потом всё сложила в красивую корзинку и села ждать вечера.

Марио тем временем не находил себе места. Вчера ему пришлось весь вечер провести с Луизой, он даже сходил с ней на дискотеку, где чуть не умер от скуки. Ему показалось, что Луиза тоже тяготится им, и был недалёк от истины. Он уже решил для себя, что по приезду домой скажет родителям, что расторгает помолвку, и никакие интересы бизнеса не могут повлиять на его решение. Но в глубине души знал, что мать будет на его стороне — счастье сына для неё превыше всего, и она не позволит разрушить его жизнь из-за денег. Отец, наверное, будет страшно рассержен, но потом и он поймёт и смирится. Его сын не хочет быть рабом золотого тельца. Свобода, счастье и любовь важнее. Если отец не поймёт, будет очень жаль, но это ничего не изменит. Сейчас не средние века, и Марио способен прокормить себя и свою семью сам. Ему не хотелось огорчать родителей на отдыхе, и он отложил разговор до приезда домой. С вечеринки Марио ушёл рано, ему хотелось, чтобы скорее наступило завтра, и он сразу лёг спать.

Утром он, как всегда, пошёл на пляж, потом завтрак, опять пляж, Луиза. Луиза что-то говорила о том, что сегодня, по случаю отъезда, вечером будет грандиозное шоу — с фейерверками, танцами, выпивкой. Хозяин отеля устраивает вечеринку для лучших гостей.

„Ты пойдёшь, Марио?“ — Луиза капризно надула губки, втайне надеясь, что Марио откажется. Ей очень хотелось встретиться напоследок с одним парнем, и, возможно, провести с ним умопомрачительную ночь.

„Да, наверное, — ответил Марио, — но ненадолго. Завтра вечером мы уезжаем, и потом, ты же знаешь, я не любитель“.

Луиза воспрянула духом. Это то, что нужно. Они пойдут вместе, а потом разбредутся. Она всегда может сказать, что они были вместе всю ночь, или что потеряли друг друга в толпе и вернулись в разное время. Она даже стала напевать от радости. Но Марио не замечал её приподнятого настроения. Все его мысли занимала Марина и предстоящая встреча. Его не покидало чувство, что сегодня вечером будет что-то необычное. От этого чувства у него сладко ныло под сердцем.

И вот в назначенный час он отправился с Луизой на вечеринку. Пока Луиза бурно веселилась, он посматривал на часы, и потягивал апельсиновый сок. Народу всё прибывало, и скоро он уже не видел Луизу в толпе танцующих. Он хотел сказать ей, что уходит, потому что у него разболелась голова, но понял, что попытки найти её в толпе бесплодны, и просто ушёл. „Надеюсь, тебе не будет скучно, дорогая“, — подумал он на прощание.

В назначенный час Марина ждала его в укромном месте. Уже начинало темнеть, они встретились попозже, так как хотели провести вместе ночь. Девушка сразу разложила покрывало и поставила еду и вино. Оба почему-то вели себя очень торжественно, как будто собирались дать какую-то клятву.

„Какие прекрасные фрукты!“ — сказал Марио, просто, чтобы что-то сказать. Он очень волновался, и от этого вдруг стал неловким и стеснительным.

Марина засмеялась: „Садись, ты что, отвык от меня за один день?! Что же будет через год? Да ты вообще не узнаёшь меня“.

„Ну, что ты, — от её весёлого тона Марио немного расслабился, — прости, просто я почему-то волнуюсь“.

Марина стала серьёзной: „Не нужно волноваться. Мы принадлежим друг другу. Так распорядилась судьба, и с этим не поспоришь. Садись, будем пировать“.

Марио послушался и сел. Марина налила вина в стаканы — себе и ему. Пряный аромат немного кружил голову, море ласково плескалось возле ног, перешёптываясь со скалами. Вечер был как нельзя более романтичным. Сначала они молча пили вино и ели фрукты, но быстро стемнело, и Марина зажгла небольшой фонарик. Его света едва хватало на то, чтобы освещать стол, а лица оставались в темноте. Разгорячённый вином, Марио подвинулся к девушке и обнял её за плечи. Она не сопротивлялась, а только теснее прижалась к нему. Он прижался щекой к её волосам, и почувствовал запах моря. Шелковистая кожа под руками Марио была немного влажной и прохладной. У Марио закружилась голова. Он нашёл губами губы девушки и начал целовать. Она ответила ему, и сознание Марио начало тускнеть. Он жил только ощущениями. Он чувствовал запах морского ветра, слышал скрип песка под тяжестью тел, ощущал прикосновение ласковых морских волн. Потом ему показалось, что море охватило их со всех сторон, волосы Марины обвивались вокруг его тела, как водоросли, а их тела слились в одно целое. Голос волн начал нарастать в его голове, как шум приближающегося урагана, и он погрузился в небытие. Только шёпот, едва различимый шёпот Марины слышал он прямо у себя в голове — „мы вместе, мы любим, мы свободны, свободны, свободны….“

На утро Марио не спустился к завтраку. Кристина немного обеспокоилась, и спросила Луизу, не знает ли она, где Марио? Луиза покачала головой: „Спит, наверно, в номере — вчера мы неплохо повеселились“. Она умолчала о том, что повеселилась собственно, она, а где Марио, она и понятия не имеет. Но ей не хотелось раскрывать будущей свекрови молчаливое соглашение о невмешательстве в дела друг друга. Да и Марио правда был с ней вчера.

После завтрака нужно было готовиться к отъезду, вечером они уезжали, поэтому Кристина постучала к Марио в номер. Никто не ответил, и она забеспокоилась. „Неужели так крепко спит? — подумала она. — Молодец, Луиза“. Но когда через час снова постучала в номер, ей опять никто не открыл. Тут она несколько запаниковала. Она спустилась вниз, на ресепшен и спросила дежурного администратора, где её сын? Тот сказал, что ключей нет, так что, видимо, он в номере.

„Приходил ли он вечером?“ — с волнением спросила она.

Её тревога передалась администратору.

„Не знаю, сеньора, я только что пришёл на смену. Может, откроем запасным ключом?“

Кристина молча вырвала у него ключ и побежала обратно к номеру. Самые дурные предчувствия терзали её. Открыв дрожащими руками дверь, она ворвалась в номер. Администратор вошёл следом. В номере никого не было, постель заправлена, очевидно, Марио даже не приходил сюда ночью.

„Боже, где мой сын?!“ — Кристина закрыла лицо руками и со стоном села на кровать. — Будьте любезны, — обратилась она к администратору, — пригласите сюда моего мужа и девушку из соседнего номера».

Когда они пришли, Кристина сообщила им, что Марио пропал. Первый вопрос она задала Луизе: «Дорогая, ты правда видела, как Марио ушёл в номер? Только не лги мне, это очень серьёзно. Мальчик не ночевал в отеле».

Луиза покраснела и потупилась: «Простите меня, сеньора Кристина, мы потерялись с ним в толпе, я много танцевала, и потеряла его из виду. Я думала, что он пошёл спать. Я и предположить не могу, где он».

Кристина поспешила успокоить девушку: «Прости, дорогая, ты ни в чём не виновата, это скорее наша вина с отцом. Мы совсем не обращали на него внимания. Я не хотела вам мешать, я думала, вы поладили, а он многое, как мне кажется, скрывал от нас». Она вспомнила тот завтрак из свежей рыбы, выражение лица Марио, и это заставило её ещё более насторожиться. У Марио была тайна, возможно, он влюбился в кого-то здесь — материнское сердце подсказывало, что это так. Антонио молчал, он был растерян и выбит из колеи.

Потом Кристина велела Луизе идти собирать вещи, им с Антонио необходимо поговорить. Когда девушка ушла, Кристина изложила Антонио свои соображения. Тот немедленно согласился с женой, что всё может быть так.

«Сначала нужно опросить персонал, может, кто-то видел его? Он же не призрак. Наверняка кто-нибудь видел, — Кристина была настроена решительно, — отправь Луизу домой, а мы займёмся поисками. Может, он сбежал? О, это мы виноваты! Он боялся нам сказать, из-за Луизы! Боже, что мы наделали? Только бы его найти! Пусть будет, с кем хочет!» — Кристина заплакала. Антонио утешал её, приговаривая, что Марио обязательно найдётся — он не мог поверить, что сын пропал.

«Может, вызовем полицию?» — предложил он, вопросительно взглянув на жену.

«Что ты говоришь? — воскликнула жена возмущённо. — Мы ничего не знаем наверняка. А вдруг он просто влюбился, потерял голову, и сейчас, забыв про всё на свете, забавляется где-нибудь? Ещё скандала нам не хватало! Подумай только — все заголовки местных газет кричат: „Сын богатого предпринимателя сбежал неизвестно с кем!“ Ты этого хочешь?»

«Ну что ты, дорогая, конечно нет! Я просто так сказал, от растерянности. Но где мы будем его искать? Ума не приложу!»

«Я ведь сказала — нужно опросить персонал, который вчера работал. Попроси администратора отеля, пусть соберёт всех где-нибудь вместе, если кто-то уже ушёл, то пусть вернётся, дело серьёзное. Ну а потом будет видно».

Антонио кинулся выполнять приказание жены. Он хорошо разбирался в бизнесе, но в бытовых вопросах был совершенно беспомощным, и во всём доверял супруге. Через несколько минут он вернулся, и сообщил жене, что персонал будет собран в два часа. Многие уже ушли, и подойдут только к двум. А пока им предложено перекусить в ресторане за счёт отеля. Хозяин не хотел, чтобы вызвали полицию — боялся, пострадает репутация, и был рад решению супругов попытаться уладить всё самостоятельно. Кристина с Антонио приняли предложение и отправились в ресторан. Несмотря на пикантность ситуации, ела Кристина с аппетитом, в ней проснулась природная жажда деятельности, и она чувствовала себя в своей тарелке. Она была уверена, что мальчик жив, поэтому и быстро успокоилась. «Если бы он умер, я бы сразу это поняла», — думала она, сидя за столом.

Луиза в номере собирала вещи. Она поняла, что Марио куда-то делся, но не слишком беспокоилась об этом. Ей вдруг пришло в голову, что она совершенно не любит Марио, и ей всё равно, что с ним. Она была во власти прошедшей ночи, проведённой на берегу с молодым рокером. При воспоминании о его сильных руках и тренированном теле, её охватывала непроизвольная дрожь. «Вот это мужчина, — думала она, — не то, что этот хлюпик! Который ещё и пропал к тому же!» Внезапно она осознала, что совершенно не хочет замуж. Она вернётся в Италию, и скажет родителям, что хватит играть её жизнью в угоду своим интересам! Они с Марио совершенно не подходят друг другу, и незачем пытаться их свести, как породистых животных. Отныне и всегда она сама будет решать, как ей жить. Найдётся Марио или нет, она расторгнет помолвку. Они оба будут свободны. На этом она успокоилась, и стала методично и аккуратно укладывать вещи.

* * *

А в это время в море, напротив небольшой рыбацкой деревушки, резвились два молодых дельфина — самка и самец. Они составляли пару и очень нежно относились друг к другу. Подруга ласково тёрлась о глянцевые бока друга, и что-то стрекотала ему на ухо. Он касался её плавниками и кружился вокруг, приглашая поиграть. Резвясь, они уходили всё дальше и дальше от берега, в открытое море. Если бы мы понимали язык дельфинов, то, возможно, могли бы услышать такой диалог: «Как хорошо, дорогая! Я люблю тебя! Как тепло и прекрасно! Никогда не был так счастлив!»

«Я тоже, тоже! Сколько свободы, и мы одни, одни! Я так счастлива!».

«Но как мы здесь оказались? Я не помню».

«Мы так хотели. Мы хотели этого больше всего на свете. Теперь только море, солнце, любовь и свобода! Как хорошо! Хорошо! Не думай ни о чем, мы вместе навеки!»

Дельфины весело подпрыгнули над водой, потом нырнули, и бок о бок поплыли, удаляясь всё дальше от посёлка.

* * *

Тем временем в отеле наступило два часа, и персонал собрался в одной из комнат. Туда же пришли и супруги Маньяни. Кристина сразу взяла бразды правления в свои руки, и стала задавать вопросы. Она спросила, не видел ли кто Марио вчера вечером, может, он уходил куда-нибудь из отеля? Может, кто-нибудь раньше замечал, что Марио отлучается по вечерам? Всё, что угодно, что могло пролить свет на исчезновение. Хозяин отеля был здесь же, и настоятельно попросил подчинённых ничего не утаивать, даже если Марио вдруг просил кого-то сохранить его тайну. Люди качали головами: Марио ни о чем таком их не просил. Они вообще его мало видели. «Он обычно приходил вечером, — сказал один из администраторов, — шёл в номер, и больше я его не видел».

«Но вчера он не пришёл, — подхватил другой, — я дежурил всю ночь, его не было. Мне даже показалось, что он не выходил из номера, но я сам видел, как он пошёл на дискотеку с молодой сеньорой».

«Я видел, как он частенько уходил по вечерам за пределы отеля. Он никогда не брал такси, хотя я много раз ему предлагал, — сказал швейцар, — говорил, что хочет прогуляться».

«Я тоже видел, как он уходил по дороге, — поддержал его садовник, — которая ведёт в город, но дальше она разветвляется, и по ней можно попасть в соседние посёлки. Ближайший в получасе ходьбы отсюда».

«Да, — подумала Кристина, — он мог ходить, куда угодно. И познакомиться с девушкой тоже мог где угодно. Сейчас курортный сезон, девиц хоть отбавляй. Город буквально кишит ими. Что же делать?» А вслух сказала: «Прошу, пожалуйста, не стесняйтесь делать предположения, пусть и самые невероятные. Может, кто-нибудь видел его с девушкой? Если по вашим сведениям мне удастся узнать что-либо конкретное, я щедро вознагражу».

Одна кухарка долго не решалась заговорить, она не совсем не была уверена и мало что знала, но раз сеньора хочет слышать предположения, почему бы и нет?

«Сеньора, — сказала она наконец, — я, конечно, не знаю, но сегодня утром приходил рыбак из посёлка, что ближе всех к нам, и мы разговорились. Я спросила, как дочь? Он ответил, что уже совсем взрослая, вчера даже ночевать не пришла, первый раз. Правда, предупредила, что останется у подружек в соседнем селе, но родители волнуются. Я сказала, что ничего страшного, все дети рано или поздно покидают родителей, на том он и ушёл».

Сердце Кристины забилось: она почувствовала, что это может быть то, что нужно: «А эта девушка, вы её видели? Как они могли познакомиться, если, конечно, это так?»

«Да, я видела её, — кухарка вздохнула. — Марина просто красавица. Все местные парни влюблены в неё. Но она никому не ответила взаимностью. Она поздний ребёнок, родители не дышат над ней. Художница. Изумительная красавица, — добавила она. А познакомится, очень просто. Она иногда вместо отца приносит рыбу. Может, и увиделись?»

«Да, — кивнула Кристина, — так могло быть, — спасибо, вы очень помогли нам. Антонио, поблагодари женщину. И всех остальных тоже. Они заслужили».

Супруг открыл бумажник и исполнил приказание. Все разошлись, а Кристина с Антонио заказали такси и отправились в посёлок. Материнское сердце подсказывало Кристине, что её мальчик там.

Дом родителей Марины они нашли в два счёта. Кристина переступила порог, и первое, что увидела, была женщина, сидевшая за столом. Она уронила голову на руки, и, очевидно, плакала. Над ней стоял мужчина средних лет, очень загорелый и ещё стройный и красивый. Он утешал женщину, гладя по иссиня-чёрным волосам, подёрнутым сединой. Когда Кристина с Антонио вошли, он поднял глаза и сердитым голосом спросил, что им нужно? Кристина сразу поняла, что попала, куда надо.

«Ради бога, простите нас, — начала она, — я вижу, у вас горе, но поверьте, меня к вам привело не праздное любопытство. Мой сын, Марио, вчера не вернулся в отель. Я слышала, у вас есть дочь. Возможно, они вместе? Как вы думаете?»

При этих словах Елена, а это была она, подняла голову и посмотрела на гостью.

«У вас пропал сын? — удивлённо воскликнула она. — Боже мой, а у меня пропала дочь. Вчера она сказала, что пойдёт к подругам в соседний посёлок, и там останется, так как не хочет возвращаться ночью. Мы, конечно, разрешили. А что такого? Девочка взрослая, ей необходимо общение. Мы не можем запереть её дома. Она и так почти никуда не выходит. Так вот, сегодня, когда она не пришла утром, мы позвонили в соседний посёлок, к подруге, и та сказала, что Марина не приходила. Но теперь я, кажется, начинаю кое-что понимать», — и Елена опять зарыдала.

«О, ради бога, не плачьте, — остановила её Кристина, — лучше расскажите поподробнее, всё, что вы знаете. Вы знали, что они встречались?»

«Господи, ну конечно, нет, — ответила Елена, — хотя Марина всегда делилась со мной, но тут, видно, решила промолчать. Не знаю, почему. Да кто вы, в конце концов? Садитесь, — пригласила она, — муж нальёт нам соку».

Кристина и Антонио сели за стол.

«Нет ли у вас фотографии дочери? — спросила Кристина. — Хотелось бы посмотреть, в кого, может быть, так сильно влюбился мой сын, — и тут же добавила: Мы отдыхали в соседнем отеле, здесь, неподалёку, сегодня должны были уехать, но…»

Аристотель принёс сок, а Елена встала из-за стола и ушла в комнату Марины. Что-то подсказало ей, и она сунула руку под подушку. С изумлением достала она оттуда рисунок, изображавший молодого человека. Она взяла рисунок, фото Марины, и вернулась к гостям.

«Вот, смотрите, — протянула она снимок, — это наша доченька. Правда, красавица? А это, — она отдала портрет Кристине, — я нашла у неё под подушкой. Это ваш сын?»

Кристина взяла в руки портрет: «Да, это Марио. Очень похож. Теперь я не сомневаюсь, что они встречались. Но он мне тоже ничего не говорил, может, из-за Луизы?» — она повернулась к Антонио.

Муж пожал плечами. Он понимал сына, и не осуждал его, после того, как увидел фотографию девушки. Кристина, собственно говоря, тоже.

«А кто эта Луиза?» — спросила Елена, утерев слёзы.

«Невеста сына, она отдыхала здесь, с нами. Но мы не знали, что он встретит вашу дочь. Скорее всего, он ей ничего не сказал. А, впрочем, они с Луизой всего лишь помолвлены. Не берите в голову. Я всегда чувствовала, что они разные люди. Я знала, что сына ждёт большая любовь, — Кристина взяла мужа за руку и пожала, — мы бы никогда не стали мешать, если бы он действительно полюбил. Ему нечего было бояться. Мы с мужем никогда не ставили интересы бизнеса превыше любви. Правда, Антонио?»

Антонио кивнул в знак согласия.

Вдруг Аристотель очнулся и произнёс громко: «Но что же мы сидим?! Пойдёмте, поищем их на берегу. Возможно, они ещё там».

И родители отправились на берег. Они бегали по песку и камням, кричали и звали детей, но никто не отозвался. И вот, когда они уже устали от поисков, Елена наткнулась на небольшую бухточку, где вчера сидели влюблённые. Она увидела на песке остатки пищи, и сразу узнала бутылку, в которой Марина принесла вино. Крабы уже устроили пир, и, неловко крадучись, отщипывали кусочки сыра и фруктов.

Все спустились вниз, на небольшой пляжик, и молча уставились на остатки трапезы. Ни одежды, ни обуви рядом не было. Они обыскали каждый камушек в окрестностях, но ничего не нашли. Они были в отчаянии.

«Неужели они пошли купаться и утонули? — в растерянности бормотала Елена, — но Марина плавает, как рыба. Боже, они ведь выпили. Не может быть, не может быть…»

Кристина обняла её за плечи, и слёзы полились у неё сами собой. Теперь она поняла, что потеряла сына навсегда. Она больше не сомневалась, что никогда его не увидит. В бессилии женщины опустились на песок, и дали волю горю. Мужчины тоже сели рядом. Аристотель взял в руки бутылку, и вертел её во все стороны, как будто она могла ему рассказать, что здесь произошло. Антонио закрыл лицо руками и тоже как будто заплакал. Он любил сына, который был к тому же единственным его наследником и надеждой. А теперь всё рухнуло, и он не мог понять, зачем морю понадобился его сын? Убитые горем, они не заметили двух дельфинов, которые выпрыгивали из воды невдалеке, и что-то трещали на своём языке.

Сколько все так просидели, неизвестно, но начало темнеть, и они побрели обратно. Нужно было сообщить в полицию и оформить необходимые документы. Обратно шли молча, хоть общая беда и сблизила их. Дельфины наблюдали, пока они не скрылись из вида.

Так как было поздно, ночевать решили в доме Аристотеля, а утром заняться необходимыми формальностями. Елена постелила им в комнате дочери, но сама не могла уснуть. Она позвала Кристину, и шепнула, чтобы мужчины не слышали: «Я не хотела говорить при мужьях, вряд ли они поймут, но тебе скажу. Все наши девушки ходят гадать к старой цыганке, она живёт на краю села. Может, и Марина ходила? Пойдём сейчас, спросим её. Может, она что знает? Я не верю, что они погибли. Пойдём?»

Кристина с трудом заставила себя подняться. Она знала, знала наверняка, что сын потерян для неё, но всё же пошла.

Рада открыла сразу. По лицам она поняла, что что-то случилось: «Входите, мои дорогие, входите, — пригласила цыганка, — чем могу помочь? Вижу, беда вас привела, доченьки. Рассказывайте старухе, ничего не утаю».

Первой начала Елена: «Прости, Рада, что прошу раскрыть тайну, но моя дочь и её сын, — она кивнула в сторону Кристины, — пропали вчера. Может, Марина приходила к тебе погадать? Что ты ей сказала?»

Рада всплеснула руками: «Ой, ей, пропали! Да как же так? Да, Мариночка приходила ко мне позавчера, просила погадать, но всё было хорошо. Хотя… — тут она задумалась, — была одна странность в гадании, и я не смогла её разгадать. Я скажу вам, а вы уж понимайте, как знаете. Я видела их вместе, а потом шар помутнел, и я увидела бескрайнее море и двух дельфинов. А потом всё исчезло. Вот так, — тут цыганка помолчала немного, а потом добавила, — но я не увидела, что они утонули. Это бы шар показал. Он никогда не врёт».

Кристина с Еленой переглянулись. Старуха не сказала им ничего нового. Они не очень верили в шар, поэтому к словам гадалки отнеслись скептически. Поблагодарив за помощь, они отправились домой. По дороге, обсуждая гадание, они сошлись во мнении, что море и дельфины как раз и значат, что дети утонули. По приходу домой Елена схватила с полки статуэтку Посейдона и швырнула об стену: «Злой бог! Ты посмеялся надо мной! Зачем ты дал мне её?! Чтобы отнять?! Я ненавижу тебя!» — и Елена упала без чувств на пол. Аристотель подбежал к жене, и поднял её. Он по-прежнему любил её больше всего на свете, но потеря дочери подкосила и его. Руки у него тряслись, он никак не мог налить воды в стакан. Ему на помощь пришла Кристина. Она налила вина и влила прямо в рот Елены. Женщина очнулась. Её перенесли на кровать, и она забылась в бредовом сне.

Утром вызвали полицию, и оформили формальности. Марио и Марину стали считать утонувшими, а происшествие — несчастным случаем. Каждый год люди тонули, поэтому в этом не было ничего необычного. Правда, в тот вечер был полный штиль, но они пили вино, а оно, как известно, туманит разум и отключает осторожность. Купаясь в темноте, они могли испугаться чего-нибудь и не справиться с ситуацией. Это всё записали в полицейском протоколе, и дело закрыли, предоставив родителям молодых людей самим справляться с горем.

Елена просила Кристину с Антонио остаться, она чувствовала себя лучше, имея с кем разделить свою боль, но Кристине хотелось скорее покинуть эти места. Хоть она и очень подружилась с Еленой, и считала её чуть ли не сестрой, остаться она не могла. Ей было слишком больно сознавать, что Греция, её любимая Греция, отняла у неё единственного сына, которого она горячо любила. Она пока была не готова остаться здесь. Но обещала писать Елене, и звонить по возможности. Она согласилась пожить у них в доме до того, как будут оформлены все бумаги.

Формальности не заняли много времени, и вскоре супруги Маньяни уехали в Италию. Кристина, как и обещала, писала подруге, и иногда звонила.

И вот из писем она где-то через полгода после происшествия узнала, что как-то раз, поздно вечером, в дом Аристотеля постучали, и когда он вышел на стук, там уже никого не было, но на крыльце лежал свёрток. Аристотель занёс его в дом, они с Еленой развернули и с удивлением обнаружили ребёнка, мальчика, месяцев трёх-четырёх. Малыш оживлённо двигал ручками и ножками, и, казалось, был всем доволен. Аристотель обегал всю деревню, но никто ничего не видел. Ночи очень тёмные, и скрыться было легко. Но Елена уже поняла, что это подарок небес, вместо утерянной дочери.

«Бог сжалился надо мной, — писала она Кристине, — я назвала мальчика Марио. Мы опять счастливы с Аристотелем. Пусть мы уже не молоды, но успеем его воспитать. Малыш такой прекрасный! Ты бы видела! Если бог помог мне, он и тебя не оставит, я уверена, ты ещё молода. Приезжай, хочется тебе показать нашего Марио».

После письма Кристина разрыдалась. Она была искренне рада за Елену, чего не могла сказать о себе. После рождения Марио она хотела детей, но у них ничего не получалось. Антонио тоже хотел, но потом смирился. Она думала, что Ставрос не хочет, чтобы у неё были дети от Антонио, и тоже успокоилась. Но теперь сказала мужу, что прошёл год, и она хотела бы отправиться в морской круиз по Средиземному морю. Ей хочется навестить Елену, посмотреть на ребёнка. Антонио обрадовался, что жена немного ожила, и проявила хоть какое-то желание.

Год после пропажи Марио дался им непросто. Дела шли неважно, некоторые подразделения бизнеса пришлось закрыть. Всё было пущено на самотёк, так как не вызывало у Антонио былого энтузиазма. Он потерял смысл жизни, и не видел, для чего ему теперь столько денег. Как привидения ходили они с Кристиной по дому, почти не разговаривая. Он вяло просматривал отчёты, которые не возбуждали в нём ни малейшего интереса. Но, хоть и со скрипом, бизнес шёл, и они могли позволить себе морской круиз.

Не откладывая дело в долгий ящик, они купили билеты на круизный лайнер, и через неделю отправились в путешествие. Маршрут они спланировали таким образом, что конечным пунктом должна быть деревня Елены, где они планировали остаться на несколько дней, понянчится с малышом.

Круиз проходил спокойно. Кристина была спокойна, но не весела. Антонио даже подумал, что зря затеял всё это. Но как-то раз, вечером, Кристина вышла на палубу, полюбоваться звёздами — ночи на юге очень тёмные и звёздные. Она задумчиво взирала на небо, когда вдруг обратила внимание на двух дельфинов, резвящихся за бортом. Дельфины подплывали довольно близко, выпрыгивали из воды, что-то радостно стрекотали. Кристина смотрела на них с улыбкой, и вдруг внезапно вспомнила слова старой гадалки о двух дельфинах, увиденных ею в хрустальном шаре, и о том, что дети не могли утонуть. Смутная догадка озарила её, но она не могла поверить, слишком невероятным было то, что ей показалось. Но настроение её, тем не менее, улучшилось.

Она спустилась в каюту, сняла чёрные одежды, которые не снимала со дня исчезновения Марио, и надела голубое платье в обтяжку. Ей ведь было всего тридцать восемь. Муж был поражён. Он обнял жену, и пригласил в ресторан. На его удивление, она не отказалась. Она заказала разные блюда, бутылочку дорогого вина, и ела с большим аппетитом. В тот вечер они много танцевали, и Антонио показалось, что молодость вернулась, он страстно обнимал жену, она прижималась к нему, такого с ними давненько не случалось. Потом она не удалилась, по обыкновению, в свою каюту, а осталась у Антонио. Эта ночь превзошла всё его ожидания. Пожалуй, такой он жену никогда не знал. И после того, как, утомлённая страстью, она уснула, он ещё долго любовался ею, и поглаживал по разметавшимся волосам.

Наутро Кристина с аппетитом позавтракала, смеялась и дурачилась. Антонио не переставал удивляться перемене. Но такая Кристина очень ему нравилась, и он был чрезвычайно доволен. Ему казалось, что они молодожёны, отправившиеся в свадебное путешествие.

Всё шло, как запланировано. Они заехали к Елене и Аристотелю, Кристина бурно выражала восхищение малышом. Она целовала ему ручки ножки, качала и баюкала.

«Как он прекрасен! Вылитый Марио! Я так завидую, тебе, Елена!» — говорила Кристина, передавая ребёнка матери.

Елена и сама гордилась им. Тем более что Аристотель всегда хотел сына. Но внезапная мысль посетила Кристину: «Елена, пожалуйста, покажи мне картины Марины. Ведь она рисовала?»

«Да», — ответила Елена, и повела её к комнату дочери, где развесила по стенам оставшиеся картины.

Там, на фоне морского пейзажа, на них в разных видах были изображены две фигурки, а в море были видны спины дельфинов. Все картины, а их осталось три, были на одну тему, и изображали одно и тоже, но немного по-разному.

«Она всегда рисовала это, — сказала Елена, — туристы хорошо брали. Были и немного другие, но всё очень похожи».

Кристина вздохнула. Её невероятная догадка получала подтверждение. Но она была современной женщиной, и не верила ни во что. Она ничего не сказала Елене, только попросила разрешения взять одну из картин себе. Елена с радостью отдала.

Вскоре отпуск закончился, и супруги Маньяни засобирались домой. К тому же Кристина вдруг неважно себя почувствовала, кружилась голова, поднялась температура. Поэтому домой они решили лететь самолётом. Тепло расставшись, они договорились не забывать друг друга, и улетели.

Дома обеспокоенный Антонио вызвал врача, который не нашёл у неё ничего особенного. «Должно быть, перегрелась на солнце», — заметил врач, — но всё-таки посоветовал сдать анализы.

Кристина и сама чувствовала что-то необычное, и поэтому не замедлила воспользоваться советом. Как гром среди ясного неба для неё прозвучал диагноз: «Беременность».

Через некоторое время они с мужем с огромной радостью узнали, что будет девочка. Как её назвать, они уже знали. Она сообщила радостную новость Елене, и та была искренне обрадована. Обе надеялись, что на этот раз море не отнимет у них ничего. Хотя до этого ещё было очень долго, и они могли смело наслаждаться счастьем.

Маска

Всегда, когда он входил в комнату, взгляд его невольно падал на маску. Правду сказать, маска имела весьма устрашающий вид, и немного пугала его, но он её не трогал. Кто-то подарил ему маску около месяца назад, сейчас он даже не мог вспомнить, кто. Очевидно, кто-то из многочисленных друзей, часто бывающих у него дома. Вроде, как он смутно припоминал, маску привезли откуда-то из Южной Африки. Как она оказалась на стене в спальне, он тоже не мог вспомнить. Но это неудивительно: когда приходили гости, он всегда много пил. Но она, несомненно, несколько оживляла спартанский интерьер.

Но сейчас его мысли были заняты другим. С минуты на минуту должная прийти Ева. Всё лето её не было в городе, потому что остаться дома она считала моветоном. В этот раз она, кажется, отдыхала в Италии. Он успел соскучиться, и с нетерпением ждал её. Он купил бутылку её любимого вина и виноград. Он отлично знал, что Ева ревностно следит за фигурой, и это максимум, что она может себе позволить. Но виноград Ева обожала.

Еву она знал ещё со школы. Они всегда дружили, а в последних классах стали иногда и спать вместе, но это, к сожалению, ничего не изменило. Он был твёрдо уверен, что Ева никогда не выйдет за него замуж. Она тяготела к роскоши и деньгам, а его жалкие доходы и ещё более жалкие перспективы вряд ли могли её прельстить. Но, к его огромному удивлению, даже после удачного замужества Ева не оставила его. Они продолжали встречаться, тайком от её мужа, разумеется, но его даже такие крохи с барского стола вполне его устраивали. Ева была капризна и непредсказуема, она обладала особым шармом, и это делало её неотразимой в его глазах. Но сейчас обстоятельства несколько изменились. У него появилась девушка. Девушку звали Стелла, она была, в противоположность Еве, смуглой брюнеткой. Такой смуглой, что он иногда называл её мулаткой. А однажды Стелла со смехом призналась, что в её жилах течёт капля африканской крови. Он встречался со Стеллой чуть больше месяца, и она, это было очевидно, считала их отношения серьёзными. Сам он так не думал. Стелла была чрезмерно ревнива, и это значительно осложняло общение. Но, как бы там ни было, они продолжали общаться, во многом благодаря настойчивости Стеллы, и это обстоятельство накладывало некую тень на его отношение к Еве.

Звонок в дверь раздался неожиданно. Он вздрогнул и побежал открывать. Ева стояла на пороге благоухающая и безумно красивая. Прямо с порога она бросилась к нему на шею, испачкав его в губной помаде. Он втащил её в комнату.

— Привет, дорогая! Тебе не стоит уезжать так надолго! Я сгораю от страсти!

Ева надула губки. Он вспомнил, что Стелла всегда передразнивала эту манеру Евы, называя её надутой гусыней.

— Я сама ужасно соскучилась! Но провести лето здесь для меня убийственно, ты же знаешь. В Италии, конечно, тоже скучновато, но… не без приятных моментов. — Она кокетливо поиграла глазами.

— Как?! — Он шутливо погрозил ей пальцем. — Ты нашла какого-то мачо? Я этого не вынесу! Мало того, что у тебя есть муж, я с этим кое-как смирился, но ещё и итальянский любовник… Это уже слишком, дорогая Дездемона! — Он сделал вид, что собирается задушить её.

Ева засмеялась. Он тоже рассмеялся, гладя на неё.

— Прости, но ты же меня знаешь. И потом, это уже в прошлом. Не стоит вспоминать. Он не стоит твоей ревности. А ты как? Нашёл свою принцессу?

Он многозначительно покрутил ладонью.

— Это значит да? Что я слышу! — Ева подняла брови. — И кто она?

— Я же сказал — ни да, ни нет. Пока ничего не могу сказать. Я сам ещё не знаю.

— Ладно, оставим это. Я бы выпила вина. У тебя есть?

— Конечно. И твой любимый виноград.

— Хорошо, что ты ещё не забыл, — тон был весьма язвительным.

Ева налила вина в бокал и залпом выпила. Он подошёл к ней сзади, убрал волосы и поцеловал шею.

— Ты всегда будешь моей самой большой любовью, ты же знаешь.

— Всегда-всегда?

— Всегда-всегда… — Он легонько покусывал её, распаляясь всё больше.

— Даже, когда буду старой и безобразной?

— Даже тогда. Я тоже буду старым и безобразным. Мы будем безобразной старой парочкой.

Ева хрипло засмеялась. Он подхватил её на руки, и понёс в спальню.

В спальне Ева первым делом заметила маску. Её не было около трёх месяцев, поэтому она не видела этого предмета культа в спальне.

— Что за безобразие? Где ты взял эту гадость? Мне кажется, она сейчас сожрёт меня. Убери немедленно!

— Потом, Ева, потом, — он уже начал снимать с неё платье, и она обмякла. Он закрыл ей рот поцелуем, и вопрос о маске ушёл на задний план.

Они прокувыркались в постели около часа, и Ева начала собираться. Она хлебнула ещё вина на прощание, и выкурила сигарету.

— Мне пора, ты как всегда на высоте, милый. Я даже боюсь, что стала слишком зависеть от секса с тобой.

— Ты тоже, дорогая. Кажется, ты немного поправилась. — Ему захотелось подразнить её. — Но тебе идёт. Ты чрезвычайно аппетитна.

Ева надулась, она терпеть не могла, когда ей говорили, что она поправилась.

— Пока. В следующий раз, когда я немного успокоюсь, ты расскажешь мне поподробнее про свою пассию.

Он поцеловал её в щёку.

— Я даже не знаю, будет ли что рассказывать к следующему разу.

— Не прикидывайся дурачком, — Ева развернулась на каблуках и покинула дом.

Он вдруг почувствовал резкую головную боль и вернулся в постель. Маска немигающе смотрела на него. Теперь он вспомнил, кто подарил её. Стелла. Она как раз вернулась откуда-то из Африки, и принесла маску. Потом каким-то странным образом маска оказалась в спальне, на стене. Он хотел снять её, но приступ головной боли заставил его со стоном рухнуть на кровать. Он не помнил, чтобы у него когда-либо была такая дикая боль. Раздался телефонный звонок, и он с трудом снял трубку. Звонила Стелла. Она сообщила, что сейчас придёт. Ещё одним существенным недостатком Стеллы была её бесцеремонность. Она не просила разрешения, а просто уведомляла о приходе, заодно узнавая, дома ли он. Но сейчас у него не было сил спорить, и он попросил её зайти в аптеку и взять что-нибудь от головной боли.

Стелла позвонила в дверь минут через десять, как будто стояла за углом. Он едва смог подняться и открыть ей.

— Что с тобой? — Стелла недоуменно взглянула на него.

— Голова разламывается. Просто не знаю, что делать. Ты принесла таблетку? А то я сейчас умру.

— Минутку. — Стелла удалилась в кухню. — Надо растворить в воде. Очень эффективное средство.

Он буквально вырвал стакан из её рук и залпом выпил содержимое.

— Ложись. — Стелла проводила его в спальню и села в кресло рядом с кроватью.

От неё не укрылась смятая, расправленная постель, вино и фужеры.

— Эта шлюха опять была здесь?! — лицо её исказила гримаса ярости. — Я же просила тебя!

— Стелла! Я тебя умоляю! Кого ты называешь шлюхой? Еву?

— Да, эту белобрысую уродину. — Стелла смешно изобразила несколько жеманные манеры Евы. — Ей что, мужа мало?

— Во-первых, это не твоё дело. Я тебе ничего не обещал. И потом, я никогда не держал в секрете свою связь с Евой. И прекрати называть её шлюхой! Тем более, в моём доме. В конце концов, я тебя не звал. Ты могла бы хоть спросить разрешения прийти. Мне не нравятся твои замашки. Скорее, ты уйдёшь отсюда, чем Ева. — Он был зол на Стеллу, за то, что она вторглась туда, куда, по его мнению, ей не следовало вторгаться. Но напиток оказал должное действие, и обруч, стискивающий голову, начал ослаблять хватку. Стелла слушала его с каменным лицом.

— Послушай, — головную боль сменило раздражение, — может, ты избавишь меня от своего присутствия? Хоть на сегодня. Я смертельно хочу спать. Позвони мне завтра. — И он отвернулся к стене.

Стелла молча встала с кресла и хлопнула дверью так, что с потолка слетела штукатурка.

Он уснул. И ему привиделся странный эротический кошмар.

Он лежал прямо на земле, совершенно голый. Он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, потому что они были привязаны к колышкам, вбитым в землю. Ноги его были широко расставлены, и он мог видеть только свой гигантских размеров пенис, возвышающийся над животом в крайне возбуждённом состоянии. При этом он совершенно не чувствовал никакого возбуждения. Вокруг него совершали непонятные движения отвратительного вида дикари в масках и юбках из листьев. Они издавали странные звуки, сливающиеся в монотонный гул. Он гула голова раскалывалась на мелкие кусочки, и он не мог сосредоточиться. Дикари сливались перед глазами в сплошную разноцветную массу, и он с удивлением обнаружил, что тело начинает мелко дрожать и подёргиваться, очевидно, в такт пению. Он уже ощущал лёгкое возбуждение, которое постепенно нарастало в нём. Ему казалось, что пенис его раскалился и сейчас лопнет.

Гул нарастал, явно приближалась кульминация. В этот момент откуда-то сбоку показалась женщина. Она была очень смуглой, почти чёрной, и тоже абсолютно голой. По тому, как горделиво она выступала, было видно, что нагота её отнюдь не смущала. Он плохо различал лицо, но заметил, что у неё огромный зад. Женщина медленно подошла к нему и одним резким движением опустила необъятный зад на его до крайности возбуждённый пенис. Он конвульсивно дёрнулся, чтобы войти в неё, и начал совершать ритмичные быстрые движения. Развязка не заставила себя ждать, и он испытал величайшее наслаждение. Его тело ещё подёргивалось, когда она слезла с него. Ему показалось, что вместе с ней ушла вся его сила. Все его члены стали чрезвычайно мягкими, а ненужный теперь пенис стал вялым и обмяк.

Женщина выдернула колышки из земли и отвязала его ноги и руки. Он хотел встать, но не смог даже пошевелиться. Его тело съёжилось до крохотных размеров, женщина взяла его за волосы и легко подняла на уровень своего лица. На мгновение ему показалось, что он узнал лицо, но женщина опустила его вниз, и он мог видеть только часть бедра. Она пошла куда-то, неся его в руке, а он бессильно болтался. Наконец она вошла в нечто вроде хижины и, к его немому удивлению, повесила его на стену…

Он дико закричал, и сам проснулся от крика. Он сидел на кровати у себя в комнате, с него градом лился пот, а простыня была испачкана его выделениями… Он вскочил с кровати, сорвал простыню и сунул в стиральную машинку. Затем подскочил к маске, сорвал со стены и бросил за кровать. Только после этого перевёл дух.

Стелла не показывалась после того случая, а он не звонил ей. Он считал, что их роман закончен, и не испытывал особого желания её видеть. Более того, теперь он вообще не мог понять, что он в ней нашёл. Он опять сосредоточился на мыслях о Еве. Ева приходила примерно раз в неделю, ближе к выходным, но это было не обязательно. В отличие от Стеллы, у Евы было достаточно такта, чтобы предупреждать о приходе. Несмотря на то, что она его немного ревновала, она не делала попыток регулировать его личную жизнь. И это тоже был плюс в пользу Евы.

Он прямо через дверь услышал, как стучат каблучки по плитке, и распахнул перед ней дверь. Ева влетела и с ходу бросилась в кресло.

— Уф, какая жара! И это в сентябре! Дай попить!

Он принёс стакан сока из холодильника. Ева жадно выпила.

— Давай опустим прелюдию и перейдём сразу к постельным сценам. Я испытываю сексуальный голод.

— Что так?

— Мой муж не прикасается ко мне уже неделю. Он чём-то болен.

— И ты не знаешь, чем? Может, он неудачно встретился с любовницей?

Ева пожала плечами.

— Может. Мне-то какое дело? Я не лезу в его личную жизнь. Его задача — обеспечить мне достойную безбедную жизнь. А всё остальное я найду сама.

— Однако. Ты цинична.

— Не более чем все остальные. И ты в том числе. — Она пристально посмотрела на него. — Хватит философии, я пошла в душ.

Ему захотелось подурачиться. Он вытащил из-за кровати маску и приставил к лицу. Странно, но маска не упала, хотя он не придерживал её руками… Он задёрнул шторы, чтобы в комнате образовался полумрак, и начал снимать одежду…

Ева раздевалась в ванной. Платье имело большое количество пуговиц, и Ева сердилась сама на себя, что не догадалась одеться попроще. Увлечённая этим делом, она не заметила, как он вошёл в ванну, подошёл сзади, и охватил пальцами шею. Пальцы были холодными, и Ева невольно покрылась мурашками.

— Чёс, перестань! Мне холодно! Почему от тебя воняет? У тебя что, воды нет? — Она пыталась повернуть голову, но пальцы крепко держали её за шею. — Слушай, это уже не смешно. Мне больно! — В ответ пальцы усилили хватку. Голос Евы стал приглушённым. Она попыталась оторвать пальцы, но ей не удавалось. — Чёс! — Ева уже хрипела.

Внезапно он повернул её голову к себе, оставив туловище на месте; раздался мерзкий хруст ломающегося позвоночника, и крик замер на пухлых губах Евы.

Человек в нелепой африканской маске взял тело за руку, и, словно куклу, втащил в комнату. Там он издал победный клич и вонзил зубы прямо в нежную плоть Евы…

Из криминальной хроники: «Вчера в квартире № дома № по улице … найден растерзанный труп молодой женщины. Квартира принадлежит молодому человеку, с которым женщина знакома с детства. Судя по тому, что она оказалась раздетой, у них была связь. Тело обнаружила знакомая хозяина квартиры, некая Стелла А. Она пришла навестить молодого человека, но дверь оказалась открыта, она вошла и обнаружила труп, в котором опознала подругу своего знакомого. Жертва является женой известного бизнесмена. На теле обнаружено множество рваных ран, похожих на укусы, позвоночник в районе шеи сломан, живот разорван. Муж отрицает, что у жены был любовник. Он не имеет представления, кто мог совершить такое зверское убийство, и не объясняет, как его жена оказалась в квартире. Он незнаком с хозяином, и никогда о нём не слышал. Основным подозреваемым на настоящий момент является хозяин квартиры, где обнаружено тело. Идёт его розыск, который пока не дал результатов. Так же непонятны мотивы столь жестокого преступления. В настоящее время милиция ведёт активную следственно-розыскную работу…»

Стелла принимала гостей у себя дома. В её спальне на стене висела африканская маска. Вечеринка удалась на славу, и Стелла расслабленно наблюдала за гостями из глубокого кресла в углу комнаты, потягивая коктейль через соломинку.

— Послушай, Стелла! — Кто-то из гостей окликнул её, и она повернула голову. — Это правда, что ты нашла тело в квартире у нашего друга Чёса?

— Да, правда. — Голос у Стеллы был совершенно спокоен. — Это ужасно. — Она обхватила губами соломинку и втянула жидкость из стакана.

— Послушай, я не очень хорошо знал Чёса, но ты думаешь, он действительно мог совершить такое?

Прежде чем ответить, Стелла вынула сигарету из пачки и закурила.

— А почему бы и нет? Никто заранее не может знать, на что он способен.

— Но всё-таки… А, кстати, где он может так долго скрываться? Что ты думаешь об этом? Уже полгода прошло, а нет даже намёков на то, где он может быть.

— Откуда мне знать? — Стелла выпустила в воздух струю дыма. — На самом деле, я думаю, это не так трудно. Всегда можно найти место, где никто никогда тебя не найдёт. Может, он в джунглях Амазонки, а может, в Южной Африке или Австралии? А? — Стелла засмеялась. — Как тебе такой вариант?

— Не представляю, как он умудрился туда попасть в такой короткий срок? Это же не шпионский боевик. Кстати, вы, кажется, встречались?

Стелла окинула взглядом говорившего.

— Мы действительно встречались, но это не было серьёзно. Чёс не годился для семейной жизни. У него были беспорядочные половые связи, что меня совершенно не устраивало. И потом, это было давно, теперь у меня другие интересы. — Она оторвалась от коктейля и бросила взгляд на парня, сидевшего неподалёку. Внезапно её лицо нахмурилось, но она добавила, — а что до того, чтобы быстро скрыться, так не думаю, что это проблема.

— Слушай, а эта маска у тебя на стене. Я видел нечто похожее у Чёса… Это не ты ему подарила?

— Я. Я привезла её из путешествия по Южной Африке. Но хватит об этом. Эти воспоминания не доставляют мне удовольствия. — Говоривший замолчал, а Стелла не сводила глаз с парня, который, в свою очередь, не отрываясь, смотрел на блондинку с длинными волосами в короткой юбке, сидящую в противоположном углу комнаты. Блондинка заметила его взгляд и улыбнулась. Парень улыбнулся в ответ. Стелла помрачнела ещё больше. Блондинка театрально закинула ногу на ногу, грациозно вытащила сигарету из сумочки и начала кокетливо шарить глазами, ища прикурить. Парень быстро вытащил зажигалку из кармана брюк и бросился к ней. Она прикурила, но парень остался стоять. Они о чём-то весело болтали.

Стелла сидела мрачнее тучи, потом её взгляд упал на маску, и она улыбнулась. Порывом ветра открыло окно, и маска слегка зашевелилась. Стелла не переставала улыбаться… У её друга через неделю намечался день рождения, и подарок уже был готов…

Натюрморт с розой

Призраки красоты и увядания,
Что за вами стоит?
Любовь?
Страдание?
Вы с ума меня сводите, бедного…
Чувствую я, наказание скоро последует…

Он медленно водил пальцем по её обнажённому животу, рисуя ему одному известные иероглифы. Живот немного вздрагивал и покрывался пупырышками, когда он нажимал слишком сильно, и это его забавляло. На его высоком белом лбу не было ни одной морщины, а взгляд тёмно-карих глаз дышал безмятежностью. Девушка вдруг перевернулась на живот, выставив напоказ круглые упругие ягодицы.

— Ну, хватит! Мне щекотно. — Она тихонько засмеялась.

— Какая ты красивая, Роза! — Он смотрел на неё с неподдельным восхищением. — Ты само совершенство. — Он опустил руку ей на спину и провёл пальцем вдоль позвоночника. — Какая у тебя нежная кожа! Ты бесподобно прекрасна. Мне даже страшно — такая совершенная красота! Посмотри на меня, я хочу видеть твоё лицо! — Он слегка ущипнул девушку за бедро. Она резво перевернулась и села на кровати.

— Ты сошёл с ума! Мне больно. — Она надула губки.

Но он, казалось, не обратил внимания на её слова, продолжая любоваться. Девушка снова вытянулась во всю длину на спине и забросила руки за голову, мечтательно уставившись в потолок. Он подвинулся к ней, и заглянул в лицо.

— Как прекрасно твоё лицо! У тебя совсем нет изъянов, дорогая… Если бы не твой голос и твои движения, я бы подумал, что ты сделана из самого дорогого фарфора. Наверное, богини похожи на тебя…

Девушка засмеялась.

— Хватит петь мне дифирамбы, Филипп! Лучше дай вина, я хочу пить.

Филипп спустил руку вниз, пошарил по полу возле кровати, не глядя, взял бутылку и бокал, и налил вино. Девушка отхлебнула небольшой глоток, а он смотрел, как она глотает.

— Господи, Филипп! Что на тебя сегодня нашло! Ты смущаешь меня! — Она поставила недопитый бокал на пол. — Я подумала сейчас, — она подняла глаза на Филиппа, — я хотела бы заботиться о тебе… я хотела бы состариться вместе с тобой… А ты?

— Я? Состариться? Я вообще не хочу стариться… — Эти слова неожиданно вывели его из оцепенения. — Какие глупости ты говоришь!

— Ничего не глупости. Все люди старятся. И ты тоже не избежишь этой участи, увы. И я. — Девушка засмеялась. — Что в этом страшного? Жизнь такова, и её не изменишь. Чего ты испугался, дорогой?

— Да нет. Просто подумал. И у тебя будут морщины? Кожа станет дряблой… Повиснет…

— Ну и что? Всякая красота, даже самая совершенная, когда-то вянет. Но зачем об этом думать? До этого ещё далеко. Забудь. — Девушка взяла в рот виноградину с серебряного блюда, стоящего на небольшом столике возле кровати, и раздавила зубами. Сок потёк по подбородку, он взял её за шею, притянул к себе и поцеловал. Но чело его омрачилось. Некая мысль червоточиной засела в нём и не давала покоя. Он выпил вина.

— Я просто не могу представить, Роза, что твоё лицо избороздят морщины. — Он провёл пальцем по её розовым губам. — Вот здесь, и здесь, — он водил рукой по лицу девушки, как зачарованный, — что твоя грудь повиснет, а живот изуродуют роды… Я никогда не думал об этом до этого мгновения… Ты в самом деле хочешь, чтобы я наблюдал, как ты старишься? Замечал малейшие изменения? Переживал за каждую твою морщину? Ты и правда хочешь стариться вместе со мной?

Девушка подарила ему невинный взгляд.

— Да, правда. Я люблю тебя. А ты?

— Я тоже, — ответил он слишком поспешно, — ты самое совершенное творение природы, которое я знал. Нельзя допустить, чтобы ты состарилась. Чтобы время изуродовало тебя…

Он задумался. Почему он не думал об этом раньше? О старости. Об отвратительной старости. Немощной и безобразной. Это не для него. Он хочет видеть только прекрасное. Так уж он устроен. Он ненавидит безобразие в любом виде. А старость и есть безобразие в самом ужасном проявлении. Как жестока природа! Без всякой жалости губит самые свои совершенные творения, делая жалкими и неприглядными. Нет, он никогда не сможет видеть её старой. Глупо стариться вместе с ней, наблюдая увядание день за днём и час за часом.

Его передёрнуло. Девушка заметила перемену, но ничего не сказала. Она была молода и беспечна, и не придавала значения таким мелочам. Она любила, и чувствовала себя любимой, а остальное её не волновало. Она ела виноград, запивая вином, а он пожирал её глазами.

— Знаешь, Роза, твоя красота не должна исчезнуть. Я хочу нарисовать тебя. Прямо сейчас. — Он вскочил с кровати и принёс мольберт и краски. — Лежи так! Не двигайся. Ты похожа на статую богини. — Он начал быстро водить карандашом по полотну, прорисовывая контуры.

Роза постаралась не шевелиться. Он никогда ещё не хотел рисовать её, хотя был довольно известным художником. Они познакомились недавно, но она влюбилась, как кошка. Для неё было естественным хотеть выйти замуж и родить детей. Она старалась не замечать некоторых его странностей, потому что вообще не любила долго думать над проблемой. Половину его речей она пропускала мимо ушей, не придавая особого значения. Он был модным художником, а таким людям положено быть эксцентричными. Она гордилась их связью. Филипп ожесточённо что-то рисовал на холсте, стараясь перенести всю красоту модели на ткань.

— Почему ты решил нарисовать меня только сейчас? У тебя вообще нет портретов девушек?

— Нет. Никто не заставил меня так трепетать, как ты. Я почувствовал себя просто обязанным запечатлеть тебя сегодня здесь.

Что-то в его голосе показалось девушке подозрительным.

— Уж не собираешься ли ты меня бросить? По-моему, ты любишь творение больше, чем оригинал.

Он поднял на неё недоуменный взгляд.

— Конечно. Оно никогда не состариться. Здесь ты всегда будешь молодой и прекрасной. Я же просил тебя не шевелиться! — В его голосе послышалось раздражение.

— Но я не могу лежать так вечно! Мне нужно отдохнуть.

— Ладно! — Он махнул рукой. — Подожди чуть-чуть, я познакомлю тебя со своей подругой.

— Подругой? — Роза изобразила ревность.

— Не бойся, она тебе не соперница. — Филипп засмеялся. Он бросил кисть и скрылся в дальнем углу мастерской, откуда появился спустя пару минут, держа в руке плетёную корзину.

— Что это? — Роза вытянула лицо, стараясь рассмотреть поближе.

Филипп сунул руку в корзину и достал оттуда красную с чёрным змею. Змея обвила его руку, высовывая чёрный раздвоенный язык.

Роза отпрянула в испуге.

— Не бойся. Она не нравиться тебе? — Он смотрел на змею с обожанием.

— Какая гадость! Она ядовита?

— Просто ужасно! Это коралловая змея. Она мила, ты не находишь?

— Нет, нет, нет! Я боюсь, Филипп! Немедленно положи её обратно!

Но Филипп не слышал. Он играл со змеёй, подставляя ей то одну, то другую руку.

— Иди ко мне, Роза! — Он сел на кровать рядом с девушкой, и обнял её свободной рукой. Змея подняла голову и раскачивалась, держась хвостом за запястье Филиппа, перед лицом Розы. Та не могла отвести испуганных глаз. Она боялась пошевелиться, чтобы не провоцировать змею. Она онемела от страха, а сердце её гулко билось.

— Возьми её, дорогая! Я хочу, чтобы вы подружились… — Филипп ловко стряхнул змею на шею девушки. — Ну, же!

Роза непроизвольно дёрнулась, не в силах преодолеть ужас и отвращение, а красно-чёрное тело молниеносным движением нанесло смертельный удар в тонкую нежную шею…

Мёртвое тело Розы неподвижно лежало на кровати. Филипп снял змею, ползавшую в рыжих волосах девушки, и делавшую её похожей на Горгону, погладил по крохотной головке и положил обратно в корзину. Он придал телу то положение, в котором хотел видеть, и спокойно продолжил рисовать. Закончил он глубоко за полночь, бросился на кровать рядом с Розой, обнял её, поцеловал в полуоткрытые губы, и уснул. Утром снова взялся за кисть, продолжая совершенствовать портрет, любовно выписывая каждую деталь, ревностно нанося малейшие оттенки цвета на холст. К вечеру закончил рисунок, ещё раз придирчиво осмотрел, и остался доволен. А когда темнота стала такой чёрной, что ничего не было видно даже в полуметре, он взял Розу на руки и вышел на улицу. В дальнем уголке прекрасного сада, среди цветов и травы, он вырыл глубокую яму и положил Розу.

— Ты никогда не будешь старой, дорогая, — прошептал он, прежде чем начать засыпать, — у тебя никогда не будет морщин. — От яда тело начало чернеть и распухать в месте укуса, и он, заметив это, с отвращением отвернулся, быстро орудуя лопатой. Когда яма сравнялась с землёй, он посадил розовый куст, чтобы скрыть следы преступления. Если он и был в чём-то сумасшедшим, некий здравый смысл в нём присутствовал. И здравый смысл не отказал ему и теперь. Он знал, что у Розы не было родных в городе, она была начинающей натурщицей, и вряд ли кто её хватится в ближайшее время…

Он взял лопату, аккуратно очистил от земли и отнёс в сарай, а потом, не оборачиваясь, пошёл прямо в дом, и закрыл дверь.

Он проспал до обеда, а когда встал, наконец, с постели, ощутил тоску и апатию. Он ещё раз посмотрел на портрет Розы, а потом отнёс в угол мастерской. Роза загадочно улыбалась одними уголками губ, она была как живая, и ему стало не по себе. Дом давил на него, а благодаря портрету он почти физически ощущал присутствие Розы. Это вызвало у него приступ нервозности, и он начал бросать вещи в большой дорожный саквояж, решив уехать на время.

Отъезд талантливого художника не вызвал особого удивления в обществе. Не было ничего странного в том, что он захотел посмотреть мир. Он был утончённой творческой натурой, и ему, естественно, требовались новые впечатления.

Но путешествие затянулось. Он посетил множество стран и видел много красивых женщин, но нарисовал только нескольких. Портреты он всегда возил с собой, не желая продавать ни за какие деньги. Он приобрёл ещё большую славу, публика принимала его весьма благосклонно, но он вдруг затосковал. Всё чаще он вспоминал свою страну и свой дом, они приходили к нему во снах, и он просыпался с криком. Он решил, что пора возвращаться — прошло десять лет, он изменился, изменились его взгляды на жизнь, он устал от чужбины, и ему не терпелось вдохнуть запах родины. Помнят ли его там? Но нестерпимое желание вернуться не давало покоя, и он купил билет.

Сердце сжалось и на миг перестало стучать, когда он ступил на родную землю. Он не знал, что это радостно и больно одновременно — вернуться домой после стольких лет скитаний. Сад был немного запущен, но в целом выглядел цветущим. Тропинка, ведущая к дому, заросла, и ему пришлось пробираться сквозь высокую траву и кусты. В доме всё осталось на своих местах, только было много пыли и паутины. Он прошёлся по мастерской, и наткнулся на портрет Розы. По-прежнему молодая и красивая, она смотрела с холста, улыбаясь одними губами. Он улыбнулся в ответ и погладил портрет рукой — он был прав, Роза совсем не состарилась. Он попытался представить её образ спустя десять лет, но у него ничего не вышло. Тогда он распаковал вещи и принялся за уборку. Он оттёр дом до блеска, а потом вышел в сад. Постриг траву и кусты, облагородил клумбы, выкрасил забор. Дом снова приобрёл жилой вид, как когда-то. Филипп почувствовал, что наконец-то обрёл покой и умиротворение. По каким-то суеверным соображениям он не посетил удалённый угол сада, где похоронил Розу.

Утром, позавтракав, он решил сходить на обрыв, где далеко внизу плескалось море. Раньше он любил рисовать здесь, слушая рокот прибоя. Но сейчас просто опустился на траву и задумался. Что случилось с ним за эти десять лет? Он часто смотрел на себя в зеркало, но старость уже не так пугала его. Он видел свои морщины, видел, как меняется лицо, но теперь находил, что морщины придают лицу законченность и благородство, которых так не хватает молодости. Он замечал серебряные нити в своих чёрных, как смоль, волосах, но и они не пугали его.

Вдруг он услышал шорох, и из кустов вышла женщина. Увидев его, она смутилась, и слегка покраснела.

— Простите, я не хотела вам мешать. Я думала, здесь никого нет. — Женщина собралась уйти.

— Нет, отчего же, вы мне совсем не помешали. Каждый может прийти сюда. — Филипп не стесняясь, разглядывал женщину. Его профессия отучила его от ненужного смущения. Женщина была не очень молода, и не очень красива. Её смуглое лицо уже прорезали ранние морщины, а овал стал несколько расплывчатым. Уголки губ опустились, отчего лицо приобретало скорбное выражение, а грудь не поражала своей упругостью. Волосы были тёмные, и собраны в тугой узел на затылке, что явно прибавляло ей лет. Вместе с тем, он не была стара. Ей, вероятно, было около тридцати. Но, не смотря на все недостатки, она произвела на него, по странной прихоти случая, благоприятное впечатление. «Вот ведь курьёз, — подумал он, — всю жизнь я поклонялся совершенной красоте, а теперь не могу оторвать взгляд он этой старой девы. — Он чуть не рассмеялся вслух. — Но она явно мне нравится. Почему? Видимо, потому, что уже стара… Не нужно со страхом ждать появления признаков увядания… они все на лицо… Всё уже случилось, и можно просто жить. Рожать детей, заниматься хозяйством… Нельзя изуродовать то, что уже уродливо…»

Он так долго и пристально смотрел, что женщина стала пунцовой от смущения. Наконец он очнулся, испугавшись, что она догадается, о чем он подумал.

— Простите, я задумался. Давно не был здесь, на родине. Не бойтесь меня, садитесь рядом. Вы ведь за чём-то пришли сюда? Как вас зовут? — Он дружелюбно смотрел на женщину, и она расслабилась.

— Луиза. Меня зовут Луиза.

— Прекрасное имя. Будем знакомы. Меня зовут Филипп. Я художник.

— Я знаю вас. Видела ваши картины. Вы очень талантливы! — Она прижала руки к груди.

Он снисходительно улыбнулся.

— Рад, что вам нравиться. Я приехал издалека, и могу показать вам много нового. Думаю, вам понравиться. А если вы захотите, можете взять что-нибудь на память… И всё-таки, если это не секрет, что вы здесь делали?

— Я искала свою кошку, она пропала вчера, и я пошла её искать… Матильда такая любопытная и доверчивая. Совсем ничего не боится. Мне показалось, что я услышала шум от этого места, и подумала, что это она. Вы не видели кошечку? Серенькая, пушистая…

Он хотел ответить, но тут из-за огромного валуна выскочил пушистый серый комок и бросился под ноги хозяйке.

— О! Матильда… Как ты меня напугала, глупое животное! — Луиза взяла кошку на руки и стала качать, как ребёнка, приговаривая ласковые слова.

Филипп с немым удивлением наблюдал за этой сценой. «Господи, сколько у неё нерастраченной нежности! — подумал он. — Не то что в этих самодовольных куклах, которые только и способны, что лелеять свою красоту! Она будет прекрасной женой и матерью». Луиза нравилась ему всё больше. Он задумался о семье и детях, наследниках его творчества, его состояния. Эта мысль окутала его сердце теплом и уютом, и ему стало чрезвычайно хорошо.

— Так как, Луиза, вы не против навестить меня? Я живу неподалёку. Вот и Матильда нашлась. Ей, вероятно, хочется молока…

— Ну, хорошо, — было очевидно, что Луиза не очень высокого мнения о себе, и предложение известного художника вызывает у неё недоумение, — если вы так хотите…

— Да, милая Луиза, я так хочу. Идёмте же. — Он встал, отряхнулся, и подал ей руку…

Дома он провёл гостью в зал, а портрет Розы и других девушек спрятал в шкаф — ему не хотелось, чтобы Луиза их видела. Он налил Матильде молока, а Луизе чаю, они побеседовали немного. Луиза жила в одном из соседних домов. Она переехала сюда недавно, после смерти дяди, у которого кроме Луизы не было родственников, и дом достался ей по наследству. На жизнь она зарабатывала, работая гувернанткой в богатой семье. Денег платили немного, но ей хватало — у неё не слишком большие потребности. Он повёл Луизу в мастерскую, и начал показывать свои работы. Она восхищалась, и это тоже нравилось ему. В последнее время его кое-кто критиковал, называя его работы банальными и заурядными. На прощание он поцеловал Луизу в руку, взяв обещание погулять на выходные с ним по окрестностям. Теперь он не хотел спешить.

Всё лето они встречались, он немного работал, каждый раз спрашивая мнение Луизы о той или иной работе, и неизменно получал превосходные отзывы. В конце лета он решил, что пора, и как-то раз, когда рисовал на обрыве, а она разложила рядом скатерть для пикника, они выпили вина, и он решился поцеловать её. Луиза не пыталась сопротивляться, губы её пахли апельсинами, и он почувствовал влечение.

— Луиза, дорогая, — сказал он, когда долгий поцелуй закончился, — я люблю вас. Я так люблю вас, что не мыслю без вас своего существования. Я хочу, чтобы вы стали моей женой… Вы согласны? Прошу, не молчите! Я не молод, но способен составить счастье женщины…

— О! Филипп! — Грудь Луизы вздымалась от волнения. — Это так неожиданно… Я просто не могу поверить, что вы… вы… выбрали меня… Господи… — Луиза заплакала.

Он взял её руки в свои, и начал покрывать поцелуями.

— Так это да или нет? Милая…

— Да… да… да… — Плечи Луизы сотрясались от рыданий.

— Так вы любите меня? Любите?

— Господи! Какой вы глупый! Я обожаю вас! Я люблю вас так, что даже дышать с вами одним воздухом для меня счастье!

Обрадованный Филипп заключил её в объятия.

Вскоре они обвенчались, и Луиза въехала в дом Филиппа. Первая брачная ночь прошла на удивление хорошо. У Луизы не было опыта, но она оказалась способной ученицей, и он остался доволен. Луиза оказалась прекрасной хозяйкой, и он наслаждался безмятежностью семейной жизни. Он рассчитывал, что скоро у них пойдут дети, и разговоры об этом велись всё чаще. Он даже приготовил комнату для будущего ребёнка, украсив своими лучшими творениями, чтобы малыш сразу же привыкал созерцать прекрасное. Луиза была полностью счастлива.

Как-то раз он обходил сад в глубокой задумчивости. Непонятная тоска грызла его, и он тщетно пытался понять её причину. Он чувствовал томление духа и беспокойство, но старался не показывать виду — ему не хотелось волновать Луизу понапрасну. Забывшись, он зашёл в дальний уголок сада, где когда-то закопал Розу. Его охватило любопытство, и он подошёл к тому самому месту, где она лежала.

Розовый куст, посаженный десять лет назад, засох, но на его месте росла одинокая роза тёмно-красного цвета. Цветок был бесподобно красив, и Филипп замер, поражённый. Здесь было мало света, и потому капельки росы не блестели, а казались красными под цвет лепестков, как капли крови.

— Боже! Ты стала ещё прекрасней, дорогая Роза! Ты по-прежнему молода и свежа! Ты должна быть мне благодарна… я избавил тебя от отвратительной старости, теперь ты можешь быть вечно молодой… и жить вечно… возрождаясь каждой весной ещё более юной и благоухающей… О! Роза… — бормоча это, художник наклонился и понюхал цветок, — как ты восхитительно пахнешь! Милая, милая, Роза! — Он ещё раз втянул ноздрями запах, повернулся и пошёл обратно в дом.

Странно, но тоска, сжимавшая сердце, стала отпускать. Ему захотелось рисовать, и тут неожиданная идея пришла в его голову. «Я нарисую тебя, Роза, такой, какая ты сейчас — близится день увядания, и я снова перенесу твою совершенную красоту на холст» — подумал он, и решил не откладывать дело в долгий ящик. Он позвал Луизу.

— Пожалуйста, дорогая, срежь мне тёмно-красную розу в глубине сада. Она так хороша, что мне захотелось её нарисовать. Всё равно скоро она завянет… Я хочу успеть запечатлеть её. Это будет прекрасная картина…

Луиза тотчас же отправилась исполнять просьбу мужа. Она быстро разыскала розу, постояла, полюбовавшись её красотой, вздохнула и взялась за толстый стебель, чтобы срезать цветок. Вдруг она вскрикнула от боли: палец наткнулся на острый шип, и выступила кровь. Повинуясь порыву, она поднесла палец к губам, чтобы остановить кровотечение. Но ранка была совсем крошечной, и Луиза тут же забыла о ней. Она принесла розу мужу и занялась домашними делами.

Филипп приготовил для Розы кусок шёлковой ткани глубокого шоколадного цвета — ему казалось, что так её красота будет смотреться ещё лучше. Он положил цветок на ткань и встал за мольберт. Быстрыми взмахами он наносил мазки, боясь, что роза завянет у него на глазах, но та благоухала так, что у Филиппа закружилась голова.

Он работал, как одержимый, и закончил глубоко за полночь, надеясь завершить картину завтра, нанеся последние штрихи. Натюрморт отнял у него много сил, и он почувствовал себя опустошённым. Непривычная тишина поразила его, когда он покинул мастерскую. Луизы нигде не было. Он позвал её, но звук гулко отразился от стен, оставив глас без ответа. Его охватили мрачные предчувствия. Он почти бегом побежал в спальню Луизы.

Она лежала на кровати, очевидно, без сознания. Он подошёл к ней. Луиза металась, словно в горячке. Волосы её растрепались, на лбу выступила испарина, глаза были закрыты, она что-то бормотала, но он не мог разобрать, что. Филипп взял её за руку — рука была горячей, влажной и безвольной. Сердце Филиппа бешено застучало, и он побежал вызывать врача.

К приходу доктора Луиза так и не пришла в сознание. На глазах ей становилось всё хуже, она не реагировала на свет, и никого не замечала. Врач в недоумении развёл руками — похоже, что она отравилась каким-то сильнодействующим ядом, но тогда её нужно немедленно везти в больницу. Филипп побежал заводить машину, но когда он вернулся, всё было кончено… Доктор похлопал его по плечу, вздохнул, выразил соболезнования, и сказал, что пришлёт машину утром — для установления причины смерти требовалось вскрытие. Филипп закрыл лицо руками и зарыдал: рушились все его мечты о семейном счастье. Он сел возле Луизы и взял её за руку. Рука была ещё тёплой, и на миг ему показалось, что всё это дурной сон, и его жена жива. Он начал перебирать её пальцы, массируя подушечки. Перевернул руку и поднёс к лицу, желая поцеловать, рассчитывая, что она, как спящая красавица, проснётся от поцелуя прекрасного принца. Бездумно смотрел он на мягкую руку, пока красное пятнышко на безымянном пальце не бросилось ему в глаза. Он взял лупу и рассмотрел его поближе. Догадка ошеломила. У него не было никаких доказательств, но он не сомневался в том, что узнал правду. Филипп вскочил с места и бросился в мастерскую.

Роза невинно лежала на шёлке, источая сладковатый аромат. Но сейчас этот аромат показался Филиппу запахом смерти. Вне себя от ярости, он схватил нож и изрубил цветок на части. Устав, он сел на табурет и уронил голову на грудь.

— Какая же ты жестокая, Роза! Я не знал, что ты так ненавидишь меня… Господи! Я спас тебя от самого ужасного… ты бы сама себя ненавидела за свои морщины, за свою старость… а ты… так отомстить мне! Ты просто неблагодарная тварь!

Он выскочил на улицу и побежал в угол сада, где росла роза. В сарае за домом он нашёл грубые садовые перчатки и надел их.

Безобразным обрубком роза торчала из травы. Свежий срез не успел как следует затянуться. Филипп схватил обрубок рукой в перчатке и потянул на себя. Но тот крепко сидел в земле.

— Мерзкая тварь! Я уничтожу тебя до самого основания! Тебе мало было вечной жизни и вечной красоты, так ты решила уничтожить ту, которая тебе и в подмётки не годилась! У которой только и радости было, что я и забота обо мне! Жалкое ничтожество! — Он бормотал проклятия, и не заметил, как неизвестно откуда взявшаяся красно-чёрная змея, выползла из-за куста и обвила его обнажённую руку. Почувствовав прикосновение, он вздрогнул от неожиданности, и гадюка, находившаяся почти на уровне плеча, вытянулась, и молниеносным броском нанесла смертельный удар в шею… Филипп упал замертво, вырвав, падая, с корнем остатки розы …

Утром садовник, который приходил три раза в неделю ухаживать за садом, обнаружил труп хозяина лежащим в отдалённом углу сада и крепко сжимающим в руке в руке шипастый обрубок.

Филиппа и Луизу похоронили рядом. Трагедия наделала много шума, о ней долго судачили, но так как люди не склонны долго помнить о чужих проблемах, вскоре разговоры затихли, и всё забылось. Дом и картины ушли с молотка. Натюрморт с розой долго никто не хотел покупать, находя картину неинтересной и банальной, но потом одна весьма респектабельная художественная галерея приобрела её, сделав хорошую рекламу на том, что это последнее творение великого мастера.

Через определённое время на могиле Филиппа выросли две тёмно-красные розы, которые сначала росли отдельно, а потом, когда стебли стали такими длинными, что не могли удерживать себя в вертикальном положении, сплелись, образуя небольшой розовый куст. Каждую весну он распускался вновь, но на нём никогда не расцветало больше двух цветков. На могиле Луизы распустилась жёлтая роза, но красный куст вскоре стал таким пышным, что заслонил свет слабому цветку, и жёлтая роза засохла, и больше никогда не распускалась…

Пришелец

Мальчик смотрел в окно сквозь прозрачный тюль. Мать оставила его в комнате одного, по совету врачей: не выказывать беспокойства и предоставлять время от времени делать то, что он захочет. Хотя, конечно, в его положении это было просто смешно! Он и так делал только то, что захочет. Ему уже десять лет, но он ни разу не назвал её мамой. Все её жалкие попытки наладить контакт, оканчивались неудачей. Он закатывал жуткую истерику, и она отступала. Десять долгих лет никто не дал ей вразумительного совета, что делать. Она обошла великое множество врачей, но они в бессилии разводили руками: у вас очень тяжёлый случай! Но и отступить она не могла — он всё-таки сын, и это не в её правилах. Она очень боялась, что, лишённый присмотра, он выпадет из окна, но доктор убедил её оставить его на время в покое. Просто понаблюдать. Она слишком назойлива и нетерпелива. Это она-то нетерпелива?! Ей стало смешно даже сейчас. Если этот эскулап считает, что десять лет — очень маленький срок, пусть попробует сам. Но силы её были на исходе, и она решила попробовать. В конце концов, она совершенно ничего не добилась, таская его по врачам все эти годы, и, пожалуй, можно сделать некоторую паузу. Она понаблюдает. К тому же он не первый раз оставался один, и ничего не случалось. Она даже переехала в этот коттеджный посёлок, чтобы удобнее наблюдать, и вообще, чтобы сменить обстановку. Возможно, это пойдёт ему на пользу.

Он облюбовал комнату на втором этаже, и она не стала возражать. Теперь каждый раз, когда он хотел остаться один, он закатывал истерику, и она удалялась. У них установилось нечто вроде хрупкого равновесия. Когда он начинал хныкать и разбрасывать кубики, она молча вставала и покидала комнату. Ей удалось заметить, что истерики происходили примерно в одно и то же время. Обычно он строго следил, чтобы она закрыла за собой дверь, прежде чем заняться чем-то: он не хотел, чтобы она видела, чем, но однажды какой-то шум с улицы отвлёк его, и он отвернулся. Ей удалось на мгновение задержаться, и она успела заметить, что он подошёл к окну и молча встал возле.

Она не стала следить дальше, боясь, что он увидит, и ушла, решив, что на первый раз хватит. Когда она рассказывала об этом доктору, тот удовлетворённо кивал, и что-то записывал. Потом велел вести наблюдение дальше. Она ушла немного разочарованной, хотя и понимала, что того, что удалось узнать, ничтожно мало для прояснения картины болезни.

Мальчик стоял у окна минут десять, и начинал заметно нервничать. Лицо его исказилось, а веко начало подёргиваться, сигнализируя о начинающемся приступе. Но вдруг он улыбнулся и немного раздвинул тюль. Девочка лет восьми, с красным рюкзачком за плечами, бодро шагала по дорожке вдоль дома. Он наблюдал за ней. Казалось, она заметила взгляд, остановилась и подняла голову вверх. Он поспешно задёрнул тюль. Сердце его радостно забилось. Девочка постояла ещё немного, пристально всматриваясь в окна комнаты, но ничего не увидела, и продолжила путь. У девочки было ангельское личико с тонкими нежными чертами. Она производила впечатление болезненного ребёнка, поскольку была очень худенькой и небольшого роста. Когда она ушла, мальчик снова осторожно выглянул, и долго провожал её глазами, пока она не зашла к себе — девочка жила в соседнем коттедже.

И всё-таки кое-что доктор посоветовал. Он посоветовал закрыть окно в комнате сына на задвижку, чтобы мальчик не смог открыть. Лучше снаружи. Она пригласила плотника, и тот сделал задвижку с улицы. Её можно было открыть только с лестницы, приставленной к окну. Но он не закатывал истерик, значит, не пытался открывать окно. Доктор советовал набраться терпения и ждать, уверял, что, возможно, разгадка не за горами.

На этот раз он не спрятался за штору, когда девочка подняла голову. Поднимать голову возле его окна, похоже, стало у неё повседневной привычкой. К тому же она возвращалась из школы всегда одна. Он стойко встретил её взгляд, а она в ответ улыбнулась и помахала рукой. Он помахал в ответ. Девочка засмеялась. Он снова спрятался за штору.

В этот день он захотел спать один, в своей комнате. Это было необычно и ново для неё, но она решила не препятствовать. К тому же, она знала, что окно закрыто снаружи, и вряд ли что может случиться. Она постелила ему в комнате, укрыла одеялом и поцеловала на ночь. Но он остался безучастным. Он отвернулся к стене, демонстрируя полное пренебрежение. Женщина вздохнула, погладила его по голове и удалилась.

Среди ночи её разбудили жуткие вопли, доносящиеся из комнаты сына. Она в ужасе вскочила с кровати и влетела в комнату. Мальчик в исступлении дёргал окно, ломая ногти. Ей едва удалось его оттащить. Пришлось сделать укол, поскольку он бился в страшной истерике. Когда он заснул, она аккуратно обработала ему ногти, замазав раны зелёнкой.

С утра она, не откладывая, позвонила доктору, и рассказала о ночном происшествии. Тот посоветовал убрать задвижку, но оставить снаружи лестницу. На всякий случай. Это было довольно рискованно, но, поразмыслив, она согласилась. В первый раз мальчик проявлял некое желание. Что с того, что он хочет открыть окно? Тем более что его болезнь начинала её утомлять, но она боялась себе признаться. Дом обнесён высоким забором, и он вряд ли сможет выбраться. Они уцепились за крохотный шанс, но другого не было. Она снова воспользовалась услугами плотника, и тот, недовольно кряхтя и чертыхаясь, убрал задвижку.

Мальчик снова остался спать в комнате. Она не возражала. Молча снесла его равнодушие и ушла к себе. Она долго лежала, прислушиваясь к происходящему в его комнате, но там было тихо. Незаметно она уснула.

Мальчик подошёл к окну и распахнул. Было ясно, и луна на чёрном небе выделялась огромным жёлтым пятном. Он долго смотрел на неё, потом сел на подоконник и свесил ноги. Пятка коснулась лестницы, и он оттолкнул её от окна. Лестница со стуком упала на землю. Он встал на подоконник и шагнул в пустоту…

Женщина внизу услышала шум и открыла глаза. Было тихо, но она решила проверить. На цыпочках поднялась в комнату сына и приоткрыла дверь. Мальчик лежал на кровати и не шевелился. У неё ёкнуло сердце. Она подошла к нему и отогнула одеяло. Ребёнок равномерно дышал, глаза его были закрыты. Она вздохнула с облегчением, и так же тихо, как и вошла, удалилась.

Мальчик подлетел к соседнему дому, куда вечером вошла девочка, и пошарил глазами. На втором этаже было приоткрыто окно, и он влетел туда. Сел на подоконник, спустив ноги в комнату. Девочка чутко спала и сразу открыла глаза. В испуге она села на кровати, но не закричала. Он улыбнулся ей.

— Привет!

— Привет! Почему ты зашёл через окно?

Мальчик смутился.

— Не знаю. Так удобнее. Как тебя зовут?

— Ника. А тебя?

Он пожал плечами.

— Не знаю…

— Странно. У всех есть имена…

— А у меня нет.

От лунного света на полу образовалась серебристая дорожка, мальчик прошёл по ней и сел рядом с девочкой.

— Ты красивая… Хочешь, будем дружить? У тебя есть друзья?

— Нет. Если только одна девочка из нашего класса… — Ника задумалась. — Но она за глаза смеялась надо мной. — Потом, внезапно приняв решение, тряхнула волосами, — я буду с тобой дружить.

Мальчик просиял.

— Я хочу доверить тебе одну тайну. Если ты, конечно, согласна.

— Я согласна. А ты не боишься? Вдруг я расскажу кому-нибудь?

Мальчик задумался.

— Не боюсь. Мы же друзья. Ты сама сказала, что хочешь дружить.

Девочка вздохнула.

— Не бойся. Ты мне понравился. А в какую школу ты ходишь?

— Я не хожу в школу…

— Не ходишь? Почему?

Мальчик нахмурился, наклонился к девочке и понизил голос:

— Потому что меня держат в плену. Я не могу ходить в школу. Я ничего не понимаю. Здесь всё чужое. Я хочу домой.

— Домой? А где твой дом?

Мальчик широко улыбнулся.

— На Луне.

— На Луне?! А как ты сюда попал?

— Не знаю. Я давно здесь.

— А почему ты не вернёшься обратно?

Мальчик снова нахмурился.

— Я каждую ночь летаю туда. Но сегодня я могу взять тебя с собой… Ты хочешь на Луну?

— Конечно! Я никогда там не была.

— Тогда давай руку! — Он протянул ей ладонь, и она вылезла из-под одеяла.

По серебристой дорожке они подошли к подоконнику и встали на него.

— Не боишься? — Мальчик взглянул на девочку.

Та замотала головой.

— Нисколько. — Он потянул её вверх, и их ступни оторвались от подоконника…

Полёт был приятным и ничем не затруднённым. Вскоре их ноги коснулись лунного грунта, и мальчик весело засмеялся.

— Как здесь красиво! — Девочка смотрела по сторонам. — Просто здорово!

— Бежим! — Мальчик взял её за руку, и они побежали, весело подпрыгивая.

— А где здесь люди? — Девочка внезапно остановилась.

— Нужно попасть в город. Он под землёй. Смотри! — Мальчик показал на предмет, имеющий форму яйца. — Они достигли его в два прыжка. — Садись! — Мальчик запрыгнул внутрь на мягкое сиденье, а девочка устроилась рядом.

Мальчик нажал кнопки, и предмет понёсся по поверхности с огромной скоростью. Мальчик умело им управлял, и вскоре они въехали в тоннель.

В тоннеле скорость их транспортного средства не уменьшилась, и девочка различала только вспышки света на стенах. Было очень темно, она зажмурила глаза от страха, и решилась приоткрыть только тогда, когда мальчик подёргал её за рукав.

Капсула вылетела из тоннеля и замедлила скорость. Они двигались по узкому жёлобу, и рядом в других желобах тоже двигались капсулы. В них можно было различить силуэты людей, и девочка стала пристально вглядываться. У них были узкие лица с голубоватой кожей, и если бы девочка была постарше, она, вероятно, нашла бы сходство со своим лицом.

— Где мы? — Девочка изумлённо распахнула глаза.

— В городе.

— А куда мы едем?

— Нам нужно спуститься вниз. Там дома. Я покажу тебе.

Капсула легко скользила по жёлобу, который закручивался в форме спирали. Вскоре она совсем замедлила ход и остановилась. Жёлоб закончился. Мальчик одним прыжком выскочил из капсулы и подал руку девочке. Она выпрыгнула за ним. Движения требовали минимум усилий. Здесь было нечто вроде улицы, вдоль которой стояли эллипсовидные дома, опоясанные светящимися лентами окон. Мимо шли люди, и девочке удалось их рассмотреть. Они были невысокого роста, очень худые, с тонкими скорбными лицами и голубоватой кожей. Одежды были очень похожи, различаясь только оттенками цвета — длинные рубахи с высоким воротом, а снизу выглядывали узкие брючки, скрывающие ноги. На ногах носили что-то вроде высоких мокасин. Люди не замечали девочку и мальчика, они даже не смотрели на них. Дети стояли на улице несколько минут, но никто не проявил ни малейшего интереса, хотя они выглядели достаточно необычно. Мальчик нахмурился.

— Знаешь, — девочка первой решилась заговорить, — мне кажется, они нас не видят.

— Это как? — Мальчик был обескуражен.

— Просто. Мы для них невидимки. Мне мама рассказывала историю про человека-невидимку.

— Невидимки?

— Ну да. Мы же из другого мира. Они нас не видят. Но это хорошо. Мы можем делать, что хотим. Мы же их видим.

— Я из этого мира. — Мальчик насупился.

Девочка промолчала. Ей не хотелось ссориться.

— Всё равно. Идём. Покажи мне город. Я ничего здесь не знаю.

— Хорошо. Пойдём, я покажу тебе наши жилища. — Мальчик внимательно взглянул на девочку. — Знаешь, почему ты мне понравилась?

Девочка помотала головой.

— Ты тоже с Луны. Ты похожа на нас.

— Ты так думаешь?

— Да. Ты ведь тоже узнала меня, правда?

— Не уверена. Я ничего не помню.

Они пошли по улице. Мальчик показывал ей дома, они подходили близко, девочка трогала стены, рассматривала растения во дворах.

— Из чего они сделаны? Такие гладкие. — Девочка задумчиво погладила стену дома.

— Из лунного камня.

— Такой красивый! Они живут, как в шкатулке. А где его берут?

— В карьере. Пойдём туда? Или на площадь? Там тоже много интересного.

— Лучше в карьер. Я хочу посмотреть на лунный камень.

Они пошли, взявшись за руки. За разговорами они не заметили, что человек в чёрных одеждах пристально следит за ними. Он даже ускорил шаг, чтобы не потерять их из виду, продолжая не спускать глаз с необычных пришельцев.

До карьера они дошли быстро. Он представлял собой неглубокий котлован в породе нежно-голубого цвета с белыми прожилками. Камень мерцал, причудливо переливаясь, и девочка залюбовалась.

Мальчик наклонился и поднял что-то с земли.

— Возьми. — Он протянул девочке сжатую в кулак руку. Когда он разжал пальцы, она увидела небольшой бело-голубой камень, напоминающий яйцо. Девочка благодарно улыбнулась и взяла подарок.

— Он очень красив! Здесь здорово! — Она оглянулась по сторонам. Вдалеке работала незнакомая техника, возле которой копошились люди. Девочка внезапно погрустнела.

— Может, вернёмся? Мне утром в школу. Мама будет волноваться. Я хочу домой.

— Мы дома. Разве ты не поняла? Мы останемся здесь.

— Здесь?! — Девочка с ужасом посмотрела на мальчика. — А тебе не жалко твою маму?

— Мою маму? А кто это? У меня нет никакой мамы.

— Как кто? Не может быть, чтобы у тебя не было мамы. У всех есть. С кем же ты живёшь? Кто заботится о тебе? Разве ты один в доме? Я видела какую-то женщину… Кто это?

Мальчик пожал плечами.

— Есть какая-то женщина. Она везде таскает меня с собой.

— Это твоя мама, — заключила девочка. — Ты её не любишь?

Мальчик принял надменный вид.

— Она мне ужасно мешает.

— В чем?

— Она мешает мне приходить сюда. Вообще, она очень назойлива. Я хочу, чтобы она исчезла.

— Как ты можешь так говорить! Ты злой, плохой! Я тебя ненавижу! Я не хочу с тобой дружить. — Девочка вырвала руку. — Оставь меня!

Мальчик снова схватил её.

— Я тебя не отпущу.

— Да ты сумасшедший! — Девочка пыталась вырваться. — Ты здесь никому не нужен, неужели ты не понимаешь! Тебя даже никто не видит!

Мальчик заплакал. Девочке стало его жаль. Она прекратила вырываться и крепче сжала его кисть.

— Ты просто запутался. Пойдём домой. Твоя мама, должно быть, сильно волнуется.

Но мальчик упрямо замотал головой.

Человек в чёрном появился перед ними внезапно. Он стоял и смотрел на них, пока они не обратили на него внимание.

— Кто это? — Девочка испугалась и понизила голос. — Кажется, он нас видит…

Мальчик поднял глаза, и встретился взглядом с человеком. Тот сохранял неприступный вид. Мальчик съёжился под его взглядом и потянул девочку.

— Бежим! Он хочет нас поймать! — Мальчик весь дрожал.

Но человек успел схватить его за руку и притянул к себе. Мальчик обмяк и не сопротивлялся. Он опустил голову, и слёзы закапали на мерцающий голубым светом камень. Человек довольно грубо взял его за подбородок, и силой заставил смотреть прямо. Несколько человек, очевидно, рабочих карьера, подошли к ним, но человек не отпускал лицо мальчика. Люди скинули верхнюю одежду, и дети увидели, что тела их покрыты тёмно-фиолетовыми пятнами и язвами. Девочка в страхе отвернулась, а человек в чёрном продолжал стоять, заставляя мальчика смотреть. Тот пытался вырваться, но был явно слабее.

— Они больны! — Голос девочки сошёл на шёпот, и она испуганно прикрыла рот рукой, боясь, что её услышат.

Человек в чёрном обернулся к ней и кивнул головой.

Небольшая капсула с крыльями подплыла к ним по воздуху, и человек в чёрном заставил детей войти туда и захлопнул крышку… Капсула взвилась, развив громадную скорость, такую, что дети даже не замечали, что за пейзаж мелькает за пределами кабины. Вскоре Луна осталась далеко позади…

Девочка проснулась в своей постели. Было утро, и нужно было вставать, чтобы идти в школу. Правая рука девочки была зажата в кулак, она удивлённо посмотрела на неё и разжала пальцы: в раскрытой ладони мерцал призрачным светом камень, похожий на яйцо… Она встала с постели, пробежала босыми ногами по полу к столику в углу комнаты и открыла шкатулку, где хранила всё, что ей дорого. Осторожно положив камень на атласную подстилку, она закрыла крышку.

В определённое время дня мальчик подошёл к окну и начал смотреть на улицу. Он долго стоял, но улица была пуста. Он отошёл от окна и лёг на кровать. На следующий день повторилось то же самое, и через день, и потом. Тогда мальчик плотно задёрнул шторы и перестал подходить к окну.

Женщина была в отчаянии. Сын совсем перестал общаться. Он либо закатывал истерики, когда она только просовывала голову в дверь, либо безучастно лежал на кровати, ни на что не реагируя. Слабую надежду ей внушало лишь то, что он пока не отказывался от еды, хотя и ел значительно меньше.

Через неделю девочка шла из школы, и, как обычно, остановилась возле дома мальчика. Всю прошлую неделю ей нездоровилось, и мать никуда не выпускала её. Но сегодня ей стало значительно лучше, и она пошла на уроки. Девочка подняла голову вверх, но шторы в окне у мальчика были плотно задёрнуты. Девочка почувствовала неладное. Она постояла несколько минут с поднятой вверх головой, но окно было мертво. Тогда она, подумав секунду, тряхнула волосами, и решительно направилась по дорожке, ведущей к дому.

Дверь ей открыла измождённая женщина с печальным лицом. Девочка улыбнулась.

— Здравствуйте!

Лицо женщины выразило удивление.

— Здравствуй! Ты к кому?

— Я к вашему сыну. Я его подруга, — поспешила добавить девочка, видя, что женщина готова закрыть дверь.

— Подруга моего сына? Насколько мне известно, у него нет друзей. Тем более подруг. Мой сын болен и не выходит из дома. Ты не ошиблась?

— Нет. Мы познакомились неделю назад. Я увидела его в окне, когда возвращалась из школы. Он помахал мне рукой.

— Помахал рукой? Это интересно… — женщина задумалась. — Ну, заходи. — Она открыла дверь пошире, и девочка вошла.

— Выпьешь чаю? — Женщина провела девочку в зал, и показала рукой на небольшой уютный диванчик. — Садись. Я вчера испекла торт, думала порадовать его, — сказала она с грустной улыбкой, но он даже не попробовал… Может, ты будешь? Торт очень вкусный…

— Конечно. Я с удовольствием выпью чаю и съем кусочек торта. В школе сегодня кормили отвратительно. Я почти ничего не ела… А как зовут вашего сына?

— Ник. Сейчас я принесу торт и чай. — Женщина удалилась в кухню. У неё немного приподнялось настроение. Её мальчик кому-то помахал рукой! Само по себе это было удивительно, и ей захотелось поболтать с подругой сына.

Она вошла в комнату, держа в руках серебряный поднос с чайником, чашками, и тарелкой с нарезанным тортом.

— Прости, я немного растерялась, а как тебя зовут? Раз уж ты подруга моего сына…

— Ника. Интересное совпадение, вы не находите? А чем болен ваш сын?

Женщина пожала плечами.

— Редкое заболевание. Очень тяжёлая форма. Медицинские термины тебе ни о чем не скажут. Но он много лет не разговаривает со мной, да и вообще ни с кем… Я даже не могу отдать его в школу… — В голосе женщины послышались слёзы. — Господи, как я устала! — Это вырвалось у неё невольно, и она сразу же пожалела об этом.

Но девочка участливо посмотрела на неё.

— А у вас есть муж?

— Муж? Да, у меня был муж. Но он не вынес этого. Мы много лет, как расстались. Но ты не подумай, он помогает нам. Он оплачивает наши счета… Я его не осуждаю. Он просто хотел нормальной жизни…

Девочка откусила кусок торта и запила чаем.

— Все мужчины такие. Я хочу сказать, что все они боятся трудностей. Трусы. А торт у вас вкусный… Можно, я ещё съем? Я ужасная сладкоежка…

— Ешь, конечно. Кому всё это? Я столько не съем. А откуда такие сведения про всех мужчин? — Женщина улыбнулась.

— Мама так говорит. Она говорит, что папа за ней, как за каменной стеной, а всё решает она. Да я и сама так думаю. Мальчишки у нас в классе, чуть что, сразу ябедничать бегут…

Женщина погладила девочку по голове.

— Не всё так просто…

Девочка доела торт.

— Можно, я поговорю с вашим сыном? Он сейчас где?

— У себя в комнате, полагаю… Он всё время там. А что ты хотела ему сказать? — Женщина внезапно насторожилась. Это было необычно, но она сейчас не могла посоветоваться с доктором, и поэтому приходилось принимать решение самой.

— Просто поговорить.

— Думаю, не стоит. Может, зайдёшь в другой раз? В последнее время он чувствует себя совсем плохо…

Девочка понизила голос до шёпота.

— Я открою вам одну тайну. Я знаю, чем он болен.

Женщина удивлённо приподняла брови.

— Откуда ты можешь знать? Ты ведь видела его только в окно…

— Не только. Мы летали на Луну. Он с Луны, поэтому и не хочет с вами говорить. Он не хочет здесь жить. Он хочет обратно. Но там все больны. Он, как и все мужчины, просто боится.

Женщина от удивления чуть не проглотила язык. «Господи! Да она сумасшедшая! — подумала она. — Как я устала от сумасшедших!» Ей захотелось выпроводить девочку, но она сдержалась и взяла себя в руки. Малышка ходит в нормальную школу, а дети такие фантазёры… Она решилась. Пусть зайдёт к нему, хуже не будет. Что она может ему сделать? Даже если она немного не в себе, возможно, они найдут общий язык. Она кивнула.

— Хорошо, зайди. Только ненадолго. Он на втором этаже. — Женщина махнула рукой в сторону лестницы.

Девочка вдруг пристально всмотрелась в неё.

— Знаете, вам нужно сходить в парикмахерскую и купить новое платье. Мне кажется, когда всё закончится, вы выйдете замуж… Вы красавица. Мужчинам вы понравитесь.

Женщина расхохоталась.

— Спасибо, конечно, но почему ты так решила? — Она вытирала слёзы платком.

— Не знаю. Решила, и всё. Перед тем как познакомиться с вашим сыном, я вдруг подумала, что со мной скоро произойдёт что-то необычное. И оно произошло. И вы тоже выйдете замуж.

— Ладно, иди. — Женщина погладила девочку по голове. — Ты добрая девочка.

Девочка взбежала по лестнице и распахнула дверь в комнату Ника. Тот лежал на кровати, отвернувшись к стене. Услышав, что дверь открылась, он повернулся, и удивлённо уставился на девочку.

— Привет! — Ника подошла и села на кровать. — Извини, я болела. — Он порылась в сумке и вытащила оттуда камень, похожий на яйцо. — Я ношу его с собой. Послушай, хватит прятаться! Мы здесь, и с этим нужно смириться. У тебя замечательная мама. Она испекла вкусный торт. Ты видел, там все больны. Мы не можем там оставаться. Нас хотели спасти, поместив сюда. Какой же ты глупый, если не понимаешь! — Девочка понизила голос. — Они хотели, чтобы мы были здесь! Это теперь наш мир. Если ты сейчас же не спустишься вниз, я больше никогда не приду к тебе! Пойдём! — Она протянула руку.

Мальчик поколебался секунду, но вылез из кровати. Они вдвоём спустились вниз. Девочка толкнула его в бок, чтобы он не стоял, как истукан. Женщина застыла с тарелкой в руках, увидев, что сын идёт по лестнице.

— Мама! — Мальчик бросился к женщине, тарелка выпала у неё из рук, и разлетелась на мелкие кусочки. Она сжала сына в объятиях, и зарыдала. Тело мальчика тоже сотрясали рыдания.

Девочка стояла в стороне. Она на цыпочках развернулась и вышла на улицу, удовлетворённо улыбаясь.

Через пару недель женщина, держа сына за руку, шла к клинике. Она побывала в парикмахерской и надела только что купленное платье. Они весело болтали. Мальчик спрашивал её обо всём, и она не уставала отвечать. За эти пару недель он добился значительных успехов. Она позанималась с ним, и он за считанные дни научился читать и писать. Теперь женщине казалось, что её ребёнок — вундеркинд. Она хотела наглядно продемонстрировать доктору, что произошло. Всё-таки именно он посоветовал ей такую линию поведения. И она оказалась верной. Она так долго не появлялась в клинике, потому что боялась опять обмануться в ожиданиях. Ей казалось, что сын вскоре снова замкнётся, и всё вернётся на круги своя. Но теперь сомнений не было. Нельзя жить одними сомнениями. Много лет она жила надеждами, а теперь жила верой. Верой, что кошмар закончился, и больше не вернётся. Она гордо сжимала руку сына, когда они переступили порог клиники.

Доктор принял их сразу. Он поговорил с мальчиком, и был шокирован прогрессом в лечении. Он попросил его выйти и подождать в коридоре. К тому же ребёнок был увлечён изучением сотового телефона. Когда доктор остался с женщиной наедине, то раскрыл историю болезни и подробно записал её рассказ. Потом отложил ручку, и посмотрел женщине прямо в глаза.

— Это просто чудо. Удивительная история. В моей практике никогда такого не было. Прямо библейское исцеление. Чрезвычайно рад. А знаете что? Не пойти ли нам с вами по этому случаю в ресторан? Вы чудесно выглядите сегодня. — Он накрыл руку женщины своей ладонью. — Вы прямо светитесь от счастья, Анна. — Он в первый раз назвал женщину просто по имени.

Женщина покраснела.

— По-моему, это так естественно в моей ситуации — светиться от счастья. Я уже потеряла надежду. — Она готова была снова расплакаться.

— Ну, ну, Анна! Всё прекрасно закончилось. Вы проявили недюжинное мужество в борьбе за сына. Я восхищаюсь вами. Благодаря вам я теперь точно знаю: никогда не стоит терять надежду. Никогда. Даже если кажется, что всё потеряно. Я многому научился у вас. Я вас приглашаю на ужин. Не хочется с вами расставаться. Надеюсь, вы не против?

Женщина едва заметно кивнула.

— Вот и славно. — Доктор снял халат, и она увидела, что он ещё молод и хорош собой.

Когда они вышли из кабинета, он заботливо придерживал её за локоть, и что-то шептал на ушко. Женщина смеялась.

Мальчик посмотрел на них и улыбнулся.

— Мама, можно я пойду к Нике? Её мама испекла пирог и пригласила меня…

Доктор и женщина многозначительно переглянулись.

— Иди, дорогой! — Женщина погладила мальчика по голове. Тот побежал, весело подпрыгивая на ходу.

Розовый слон

Роберт выскочил из дома, сорвав со стены ружьё и громко хлопнув дверью. Он намеревался сходить на охоту. Крики Берты всё ещё раздавались в ушах, когда он вышел за околицу, но настроение стало понемногу улучшаться. Вообще-то Берта была хорошей женой и отличной хозяйкой. Она полностью его устраивала, и можно сказать, что он наслаждается семейным счастьем, если бы не приступы истерики. Время от времени Берта устраивала скандалы на пустом месте, и тогда он ретировался с поля боя, предпочитая переждать бурю вдалеке. Не то, чтобы он её боялся, просто не любил скандалов, тем более в исполнении Берты. Вот и сейчас она высосала всё из пальца. Утром обнаружила, что кошка задушила цыплёнка в курятнике, и подняла страшный шум. Хотя, собственно, из-за чего? Конечно, никто не спорит, цыплёнок был крупный и хороший, но всякое бывает. У них и раньше погибали цыплята, то от болезни, то от слабости, то непонятно от чего, вполне естественно, и никто не обращал на это особого внимания. А тут она раскричалась, будто мир перевернулся из-за цыплёнка.

Сначала костерила кошку, потом подобралась к нему, а потом и вовсе потеряла контроль и несла что попало. Но Роберт на неё не сильно обижен — Берта, несомненно, очень много вкалывает, и ей необходимо иногда разряжаться. Тем более, что лучше повода отправиться на охоту не придумаешь. Он начал насвистывать популярную мелодию. Роберт направлялся к охотничьему домику в лесу, расположенному в трёх часах ходьбы от дома, но это его не пугало. В пути он надеялся восстановить душевное равновесие и успокоиться.

В домике царил нежилой дух. Роберт бросил ружьё на скамейку и зажёг керосинку — день стоял пасмурный, и в домике было темно и неуютно. Он быстро наколол дров и затопил печь. Дрова, покусываемые огнём, весело затрещали, стало тепло и хорошо. Роберт расслабился. В принципе охоту он не любил, и никогда не охотился на крупных животных. Самое большее, на что мог решиться — пострелять куропаток, или, в крайнем случае, зайцев, но не более.

Роберт решил, что займётся ими позже. Он подумал, что заслужил небольшую сатисфакцию за моральный ущерб, открыл старый деревянный шкаф, висящий на стене, достал бутылочку крепкого виски и отхлебнул прямо из горла. Виски приятно обожгло внутренности, и Роберт крякнул от удовольствия. Если таким способом спасаться от скандалов, то он, пожалуй, не против.

Потом уселся в кресло напротив камина и начал медленно накачиваться алкоголем. Он подумал о закуске и вспомнил, что в погребе должны сохраниться соления с прошлой зимы, а может, и немного картошки — голод давал о себе знать.

Немного покачиваясь на нетвёрдо стоящих ногах, Роберт встал с кресла и открыл крышку погреба. Вниз вела лестница, и он стал спускаться. Неожиданно зацепился за ступеньку и упал, ударившись головой о столб. От удара потерял сознание, а крышка захлопнулась.

Когда Роберт открыл глаза, была жуткая темнота. Кряхтя и охая, он сел и ощупал место удара — там обнаружилась огромная шишка. Тогда Роберт на ощупь нашёл ступени и вылез наружу, открыв крышку головой.

На улице было серо, огонь в камине потух, и он не мог определить: вечер сейчас или утро, потому что не знал, сколько провалялся в погребе. Он поднёс руку с часами к глазам — стрелка стояла на 8-00. Роберт помотал головой. Это ни о чем не говорило — он пришёл в шесть вечера. Тогда он отхлебнул виски и решил поохотиться. Взяв ружьё, вышел наружу и отправился на поиски куропаток. Стало немного светлее, и Роберт понял, что сейчас утро. Шишка болела, и он чувствовал себя весьма скверно. Где-то сбоку послышался шорох, и Роберт выстрелил наугад, не особенно надеясь попасть. И всё же ему хотелось подстрелить куропатку. Берта их очень любила, и он рассчитывал задобрить её.

Шевеление прекратилось, и Роберт подошёл к тому месту, куда стрелял. Он был очень удивлён, но ему удалось попасть в птицу. Роберт поднял куропатку и положил в сумку. На этом его энтузиазм иссяк, и он решил возвращаться. По пути он стрелял, но мимо. Куропатки умудрялись выскакивать буквально из-под его ног.

Роберт вошёл в калитку и закрыл её. Берты на участке не было, хотя вовсю светило солнце. Он прошёл в дом, надеясь, что она там, но шаги эхом отдались в пустом помещении. Он слегка растерялся. Что, если она его бросила? Это некстати. В деревне без жены не обойтись, тем более с его хозяйством.

Он прошёлся по дому, выкрикивая имя жены. Та не отзывалась. Тогда он поднялся в спальню, и, с облегчением, обнаружил её: Берта спала одетая на кровати, сладко посапывая. Картина его умилила, и он решил не будить жену. Возможно, она сильно перенервничала вчера.

Он спустился вниз, бросил куропатку в раковину и включил чайник. Чайник мирно и по-домашнему зашумел, внося в сердце покой и умиротворение. Всё-таки Роберт любил свой дом и свою землю и не мыслил себя в ином месте. Где ещё, как не здесь, так уютно шумит чайник, так радостно поют птицы? Он вздохнул и налил себе кофе.

Берта спустилась, когда он допивал вторую чашку. Она томно потягивалась и выглядела посвежевшей, но вид у неё был слегка глуповатый. Он радостно бросился к ней.

— Берта! Как ты себя чувствуешь? Я принёс куропатку. Она в раковине.

— Куропатку? — Берта сделала удивлённое лицо. — Разве здесь водятся куропатки?

Он чуть не захлебнулся кофе, подумав, что она шутит.

— Да. И в большом количестве. Может, ты её приготовишь? Ты же любишь куропаток. Я тоже проголодался…

— Я люблю куропаток? Странно, почему ты это говоришь… Я не ем куропаток.

Шутка показалась Роберту затянувшейся, и он начал терять терпение.

— Берта! Очнись. Я хочу есть. Хочу есть! Это понятно?!

Берта, пропустив мимо ушей его слова, вышла на улицу. Роберт пошёл за ней. Она села на крыльцо и подняла лицо кверху.

В душу Роберта закралось подозрение, что что-то здесь не так. Не похоже, чтобы Берта шутила. Он зашёл с другого конца.

— Берта! Что с тобой? Тебе приснился плохой сон?

— Нет. Мне вообще ничего не снилось. — Берта посмотрела на Роберта невинными глазами. — Почему ты кричишь на меня?

— Потому что я пришёл с охоты и хочу есть.

Берта удивлённо приподняла брови.

— Вот как? А на кого ты охотился?

Он терпеливо повторил.

— Я охотился на куропаток. Одна в раковине. Пожалуйста, приготовь её. Я хочу есть, сколько можно повторять!

— Хорошо. Если ты так глуп, что не можешь поесть сам, возьми. — Берта наклонилась и сорвала пучок травы. — Сочная. — Она засунула пучок в рот и с наслаждением пожевала. — Бери, я ещё сорву.

Роберт не мог понять, шутит она или издевается. Он начал медленно закипать.

— Берта!!! Я не ем траву, я не корова! Я хочу куропатку!

— Не ешь траву? А что ты ешь? Ты как-то странно выглядишь, вообще. И несёшь всякую чушь… Зачем ты обманываешь меня?!

— Да в чем, Господи, я тебя обманываю?! — Голос Роберта сорвался на писк.

— Здесь не водятся куропатки!

— Господи! — Роберт застонал и сел рядом с Бертой. Одновременно ему в голову пришёл единственно правильный в данной ситуации вопрос:

— Берта, милая, скажи, что случилось вчера? Когда я ушёл?

— Когда ты ушёл? Ах, да! Ушёл… Вчера вечером я сидела здесь и смотрела на небо. Подул сильный ветер, а потом стало очень тихо. И вдруг начался звёздный дождь… Это было бесподобно красиво! Они падали и падали… такие яркие… А потом мне вдруг страшно захотелось сходить на озеро. Я просто не могла ничего с собой поделать, и потому пошла. Там была вся деревня. Вся до единого. Мы молча смотрели на небо, и ждали, пока кончится звёздный дождь. А потом скинули одежды и пошли купаться в озеро. Вода была такая розово-синяя, и тёплая-тёплая… Было очень весело… Нам совсем не хотелось выходить. А потом на берег вышли розовые слоны и стали танцевать… прекрасный танец… мы вышли из озера и разошлись по домам. Я так устала, что прилегла поспать. А теперь ты пришёл… А где ты был?

Роберт оставил вопрос без ответа. Он чувствовал, что больше не выдержит повторения разговора про куропаток.

— Берта, о каком купании может идти речь, уже глубокая осень?

Берта пожала плечами.

— Кстати, что ты сказала про розовых слонов? Куда они вышли?

— На берег…

— А что они здесь делают, эти слоны? — Роберт уже укрепился в подозрениях, что жена сошла с ума.

— Живут. Что же ещё? Ты разве их не видел? Здесь водятся розовые слоны.

— Нет, я не видел.

— Странно, они повсюду… Да вон один, смотри! — Берта указала пальцем на их свинью. — Только совсем маленький…

— Берта! Это наша свинья, боров Гилберт…

— Свинья? Что за чушь! Конечно, слона могут звать Гилбертом, но не называй его свиньёй! Он может обидеться!

Гилберт, словно в подтверждение её слов, угрожающе захрюкал.

Роберт был близок к панике. Совершенно ясно, что Берта безумна. Очевидно, её психика не выдержала очередной истерики, и рассудок покинул её. Роберт искренне надеялся, что это временное умопомешательство, и оно поддаётся лечению. Тут ему в голову пришла счастливая мысль сходить к соседке, миссис Доусон. Элеоноре Доусон. Элеонора была самой разумной женщиной, какую он знал, и совершенно не склонна к истерикам. Он оставил Берту мечтать на крыльце и выскочил за калитку.

Элеонора была дома. Она пила молоко из кружки и ела морковь. Довольно странное сочетание продуктов, но Роберту было не до её гастрономических пристрастий.

— Элеонора! Как я рад, что ты дома!

Элеонора улыбнулась ему.

— Привет, Роберт! А где же мне быть? Как-то ты плохо выглядишь… Не случилось чего?

— Случилось. — Роберт перешёл к делу. — Берта сошла с ума. Лепечет про каких-то розовых слонов. Сказала, что наша свинья Гилберт — розовый слон! Ума не приложу, что на неё подействовало!

— Ну, ну! Полегче! Не стоит называть свиньёй всех подряд. А насчёт цвета… конечно, они скорее лиловые, чем розовые, но это кому как… я хочу сказать, кто как назовёт. Но это, кстати, вовсе не указывает на то, что Берта сошла с ума.

— Господи! Элеонора! — Роберт рухнул на близлежащую табуретку. — Ты тоже вчера купалась в озере?

— Конечно. Все купались… Что ты шумишь? Мне не нравится твой вид. Ты слишком возбуждён. На, поешь! — Она протянула Роберту пучок травы.

— Спасибо, я сыт. — Роберт стремглав выскочил на улицу, которая наполнялась народом.

Он шёл вдоль домов, по центральной улице. Многие были здесь — и Фрэнк, и Сара, и Лиза, и Гретхен, и старый Джон. Он подошёл к ним. Они приветливо закивали. Роберт насторожённо взирал на односельчан, которые сосредоточенно жевали траву, растущую вдоль дороги. Вдруг старый Джон наклонился, встал на четвереньки и начал со смаком что-то поедать, весьма похожее на коровий навоз. Рядом с Робертом стояла Сара, и он обратился к ней:

— Что он делает?! Отберите же у него! — Роберта чуть не вырвало.

Сара вздохнула.

— Ну, это же он нашёл. Было бы несправедливо отобрать у него находку. Конечно, следовало поделиться, но… — она многозначительно пожевала губами.

Роберт еле сдержал крик ужаса. Он совсем перестал соображать. Сара пристально посмотрела на него.

— Ты плохо выглядишь. Что случилось? Ты не болен? Может, ты подцепил вирус? Он не заразный?

Остальные, услышав её, подошли поближе, наконец-то бросив жевать. Роберту стало страшно, но он не хотел терять контроль над ситуацией, и решил подыграть им.

— Да что ты, это не вирус. Я упал вчера, и сильно ударился головой. Ужасно болит. — Он потёр синяк рукой, и посмотрел на Сару. — И теперь я ничего не помню.

— Совсем ничего?

— Почти ничего… А самое главное — я забыл, кто мы такие? — Он беспомощно переводил взгляд с одного человека на другого. — Ну просто совсем вылетело из головы.

Старый Джон прекратил чавкать и воззрился на Роберта.

— Ну, знаешь… всё можно забыть… но это…

Толстая Соня шикнула на него.

— Не видишь, дурень, он совсем плох. Мало ли что бывает!

Джон вернулся к трапезе.

Сара обняла Роберта за плечи и совсем по-матерински прижала его голову к своему плечу.

— Мы — голубые кролики, дурачок! Ну, вспомнил?

И, хотя язык у Роберта буквально присох к нёбу, он всё-таки пробормотал:

— Ну да, ну да, голубые кролики… как я мог забыть.

Сара снисходительно похлопала его по спине.

— Ничего, это у тебя шок. Пройдёт!

— Ещё какой шок! — Тут Роберт был совершенно искренен. Он попытался криво улыбнуться.

Сельчане обступили его, заулыбались.

— А мы смотрим, что ты как-то странно выглядишь! Неужели от шока? Надо же! И волосы поредели, чёрные какие-то…

Роберт присмотрелся к ним повнимательней. Из-под волос у них выглядывали уши, ставшие вдруг намного длиннее нормальных. К его великому ужасу он заметил на ушах мягкие шелковистые волосики голубого и синего цвета. Видимо, у детей все процессы происходили быстрее, поэтому уши у них были совсем длинные и нежно-голубые. У тех, кто постарше, цвет варьировался от тёмно-голубого до синего. А сзади, под брюками и юбками, он различил бугорки, будто туда засунули комок ваты.

Малышка Гретхен протянула ему морковку, ушки её забавно колыхались. Роберт взял её и захрустел. Но это оказались не все потрясения, которые уготовила ему судьба на сегодня. Он повернул голову вправо, и челюсть у него непроизвольно повисла, так как разум был не в силах переварить увиденное. Молоденькая Лола, которой едва исполнилось шестнадцать, скинула одежду и совокуплялась у всех на глазах со старым Джеком. Роберта чуть не стошнило от отвращения, второй раз за последние полчаса. Ухажёр Лолы, Джим, стоял тут же, но это его совершенно не заботило. Он равнодушно взирал на странную парочку и задумчиво жевал траву. Потом среди стоящих произошло некоторое оживление, они начали расстёгивать одежду и образовывать парочки. Причём, кроме пола, их ничего больше, похоже, не интересовало. Джим приобнял толстуху Соню, и она принялась в ускоренном темпе сбрасывать юбку. Рядом с Робертом стояла Сара, она призывно улыбалась ему…

Роберт не выдержал. Он развернулся и бросился по направлению к дому. Его разум отказывался верить в происходящее. Сара посмотрела ему вслед и улыбнулась Фрэнку.

Возле дома Роберт притормозил, и замер на несколько минут, прежде, чем открыть калитку. Но его страхи оказались напрасными, во всяком случае, на этот раз. Берта всё ещё сидела на крыльце, наслаждаясь теплом. Он пронёсся мимо неё в дом. Ему пришла в голову спасительная, как ему показалось, мысль. Дома он схватил телефонную трубку и поднёс к уху. Телефон работал. Роберт перевёл дух. Он набрал номер матери, жившей в соседней деревне. После нескольких гудков он услышал знакомый старческий голос.

— Мама?

— Сынок! Как я рада, что ты позвонил!

— Мама! — Роберт зарыдал в трубку.

— Что случилось? — В голосе старушки послышалось беспокойство. — Роберт! Не молчи.

Сбиваясь от чрезвычайного волнения, Роберт всё рассказал ей. Она молча выслушала его.

— Так ты пил виски? Послушай, но у тебя совсем заплетается язык! Это, случаем, не белая горячка? Надо же — допиться до розовых слонов! Срам! Что подумает Берта?

— Мама! Берты больше нет! Ты что, ничего не поняла?!

— Я всё прекрасно поняла. Розовые слоны — это слишком. Где ты видел розовых слонов? Разве слоны бывают розовые?

Что-то в её голосе насторожило Роберта, и он осторожно переспросил:

— А какие они бывают, мама?

— Ну, знаешь, это уже не лезет ни в какие рамки! Тебе совсем нельзя пить! Какую чушь ты спрашиваешь! Слоны бывают фи-о-ле-то-вые !

Роберт положил трубку и выдернул телефонный шнур из розетки. Он знал, что делать. Теперь, когда он принял решение, стало легче. Он ощипал и зажарил куропатку и с аппетитом поел. Потом вышел на улицу, и, не обращая внимания на совокупляющуюся в огороде с кем-то Берту, отправился на озеро.

Вода, и правда, была светло-розового цвета, а кое-где виднелись пятна голубого и синего, отчего водная гладь напоминала гигантскую божью коровку. Он снял одежду и медленно вошёл в воду. Вода была тёплой и приятно обволакивала тело. Роберту стало вдруг весело и хорошо. Он поплескался немного, радуясь, как ребёнок, и вышел на берег. А когда одевался, из кустов неожиданно показался ярко-розовый хобот и на берег вышел могучий розовый торс благородного животного…

Спустя некоторое время некий молодой человек охотился в лесу на куропаток. Ему удалось пристрелить несколько птиц, и даже попасть случайным выстрелом в зайца. Молодой человек был весьма доволен результатом. Но, увлёкшись охотой, он немного заблудился и вышел к деревне, где счастливо проживали голубые кролики. По пути, недалеко от деревни, ему встретилось озеро, и он искупался, так как стояла жара.

Дом Роберта находился на краю деревни, и поэтому молодой человек вышел прямо к нему. Он толкнул калитку вошёл на участок. Никого не было во дворе, только в кустах смородины слышались звуки. Охотник пожал плечами и открыл дверь.

Роберт сидел за столом и поглощал морковь и свежую траву. После зимы он ощущал неистребимую потребность в свежей зелени. Он удивлённо уставился на молодого человека и чуть не поперхнулся. Тот поспешил растянуть рот в широкой улыбке, демонстрируя дружелюбие. Роберт несмело улыбнулся в ответ.

— Привет! — Молодой человек приподнял куропаток. — Настрелял у вас в лесу. Извините, но я немного заблудился. Вы не против, если я передохну немного? Чертовски устал. Целый день на ногах…

Роберт жестом пригласил его садиться и гостеприимно протянул пучок травы.

— Что за гадость? — Охотник презрительно скривил губы. — У вас что, есть больше нечего?

Роберт пожал плечами.

— Ну, ладно. Тогда я готов пожертвовать парочку куропаток. У тебя хозяйка есть?

Роберт наконец обрёл дар речи.

— Жена то есть?

— Ну да. Жена.

— А что?

— Пусть приготовит. Честно сказать, проголодался. Есть хочу.

Роберт посмотрел на незнакомца с недоумением.

— Не знаю, где вы взяли этих птиц, но у нас не водятся куропатки. И мы их не едим, к вашему сведению.

— Вот как? — Пришла очередь удивляться незнакомцу. — Где же я их, по-вашему, взял? И что вы едите?

— Ума не приложу, откуда они. А едим мы то, что я вам предложил.

— Это траву, что ли? Ты что, заяц?

— Не заяц, а кролик. Голубой, — вежливо поправил незнакомца Роберт.

— Хо-хо! Я сейчас умру от смеха! Голубой кролик! Хо-хо! Да ты голубой идиот! Кстати, а кто у вас водится?

Роберт улыбнулся слегка глуповато.

— Розовые слоны, кто же ещё.

— Розовые слоны?! Ещё смешнее! Ты что, шутишь?! Или разыгрываешь меня?! Ты, часом, не пьян? Или под кайфом? А, голубой кролик?

Роберт сделал оскорблённое лицо.

— Пойдёмте, сами увидите.

Они вышли на крыльцо. В огороде важно расхаживал изрядно выросший боров Гилберт. А в дальнем углу Берта с соседом совершали весьма недвусмысленные движения.

Роберт, не обращая внимания на Берту, указал рукой на Гилберта и обрадовано воскликнул:

— Вот он! Не правда ли, чудесный экземпляр?

Охотник прыснул в кулак.

— Это?! Розовый слон? Ну, ты уморил! Ха-ха! — Он заливался от смеха. — Если это слон, тогда я — нильский крокодил. Ты что, мужик! Это же свинья! Хотя и весьма большая. Ты лучше туда посмотри, там вроде твоя баба кувыркается. Совсем обнаглела!

Роберт угрожающе надвинулся на незнакомца.

— Кого ты назвал свиньёй?! Слона?! Ты — мерзкий нильский крокодил!

Незнакомец не хотел сдавать позиций.

— Да, эту огромную свинью я просто назвал своим именем — свинья. А ты, по-моему, рехнулся, придурок!

Роберт полез на охотника с кулаками. Тот изловчился и нанёс ему стремительный удар в челюсть. От неожиданности Роберт охнул и упал, лишившись на мгновение сознания, из глаз его посыпались искры.

Когда он очнулся, то первое, что увидел, было озабоченное лицо молодого человека, склонившееся над ним. Роберт сел и потряс головой. Молодой человек протянул ему фляжку, которую предусмотрительно достал из-за пазухи.

— На, тебе необходимо хлебнуть.

Роберт машинально взял из рук парня фляжку и сделал большой глоток. Спиртное обожгло горло так, что он поперхнулся, но это не помешало ему сделать ещё глоток. Парень расцвёл белозубой улыбкой.

— Вот и отлично! Ты как? Прости, я не хотел. Странные у вас, однако, порядки. Когда я говорю, что свинья — это свинья, ты лезешь в драку, а когда твоя баба у тебя на глазах занимается чёрт знает чем, ты молчишь. Эй, друг! Ты в норме? — Он взял Роберта за плечи, потому что тот снова затряс головой. Потом прекратил трястись и взглянул на охотника. В его сознании явно наметился перелом.

— Ты кто? — Роберт посмотрел на парня, будто видит в первый раз.

Тот терпеливо рассказал, что охотился неподалёку, заблудился и забрёл к ним. Он ещё ощущал свою вину. Роберт одобрительно кивал.

— Куропаток, говоришь, стрелял? — Он вспомнил, что всё началось с этих дурацких куропаток. — Как зовут?

— Джон. Может, всыплешь своей голубой крольчихе, и приготовим, наконец, поесть?

— Дай ещё. — Роберт протянул руку к фляжке. — Ты что, не видел нашего озера?

— Вот это правильно! — Джон вставил фляжку в пальцы Роберта, и тот отхлебнул изрядный глоток. — Видел я ваше озеро… Искупался в нём, жарища ужасная! А что с ним такое?

— Отличный виски! — прорычал Роберт. — Свинья говоришь? Баба обнаглела? Ну, где они?

— Да там были, во дворе…

— Слушай, — тут Роберт слегка покраснел, — а как мои уши?

— Твои уши? В полном порядке. Только одно немного покраснело, но это пройдёт…

— В порядке?

— В абсолютном. Кстати, смотри. — Охотник вытащил из сумки зайца и показал Роберту. — Это заяц. Ты что, на него похож?

— Да нет. — Роберт и сам теперь не мог ничего понять.

— Ну, вот. Выкинь из головы этот бред про кроликов, друг. Это даже неприлично. Ты взрослый мужик, а несёшь чёрт знает что.

— Ты прав, чёрт возьми! — Роберт бросился целовать Джона. — Где твои куропатки?! Я готов съесть их всех! Где Берта?!

— На улице…

Роберт выскочил на улицу, Джон за ним. Берта всё ещё развлекалась с соседом. Лицо Роберта при виде этого отвратительного зрелища налилось кровью. Он схватил первое подвернувшееся под руку полено и бросился на Берту. Первый удар обрушился на соседа, и тот позорно сбежал, придерживая штаны на ходу. Потом Роберт выбросил полено и дал Берте хорошую затрещину, а за ней другую. Берта охнула и села на землю. Роберт пинками поднял её и погнал в сторону дома.

— Похотливая сучка! На моих глазах! Дрянь! Совсем стыда лишилась, тварь! — Роберт гнал Берту тычками в спину, претворяя всё грязными ругательствами. Берта рыдала.

Дома Роберт бросил в раковину куропаток и велел Берте немедленно приготовить. Он с отвращением сбросил со стола траву, вытащил из шкафа изрядно запылившуюся бутылку самогона, и с шумом водрузил на стол. Джон, весьма довольный, наблюдал за этой сценой.

Когда куропатки были готовы, и Берта принесла на стол блюдо, источающее божественный запах, Джон и Роберт, обнявшись, распевали песни. Берта утёрла слёзы, улыбнулась, оторвала ножку, и запила рюмочкой самогона.

Гулянка закончилась под утро. На прощание Джон тепло расцеловался с хозяевами.

— Ну, мне пора! Дальше справитесь без меня. Что-то я слышал краем уха, тут где-то фиолетовые слоны завелись… — Он помахал Берте и Роберту, стоящим на крыльце обнявшись, и быстро зашагал по просёлку.

А Роберт тем временем отыскал глазами Гилберта, который с наслаждением поедал брюкву с огорода, издавая громкое хрюканье. Никакого хобота не было и в помине, а на том самом месте, где он должен быть, красовался большой сочный пятачок.

Роберт схватил большую хворостину и ударил со всего размаха распоясавшегося борова, заставляя ретироваться в свинарник. Свинья злобно посмотрела на Роберта заплывшими глазками, но в свинарник всё же пошла, явно недоумевая, что произошло. Берта на кухне освежевывала зайца, оставленного Джоном, и напевая простенькую песенку…

Светофор

Иван Фёдорович, или просто Ваня, собирался выйти из дома. Стояла вторая неделя жары, что, впрочем, было вовсе неудивительно для середины июля. На Ване были цветастые шорты и вытянутая грязно-белая майка, но это его совсем не смущало. Одежда для него имела значение лишь в том плане, что прикрывала тело. Таким образом он, по мере сил, отдавал дань приличия обществу.

Ваня натянул растоптанные шлёпанцы и вышел за дверь. В его холостяцкой квартире на огромной кровати оставалась Анечка, вчерашняя ночная гостья. Ваня работал с мужем Анечки в одной фирме, она была женой его начальника. Симпатичная шатенка лет тридцати с небольшим. Ваня встречался с ней около года, и эти встречи его вполне устраивали. Встречи не были столь частыми, чтобы надоесть, но и не столь редкими, чтобы чувствовать неловкость каждый раз, когда ложишься в постель будто с незнакомым человеком. Они познакомились случайно, на одной из корпоративных вечеринок, который устраивала фирма. Босс тогда пришёл с женой, то есть с Анечкой, и неведомые силы свели их вместе. В общем-то Ваня никогда не был против знакомства с женщинами, но относился к этому примерно так же, как к необходимости одеваться — то есть принимал за несущественную, но всё же потребность. Женщины играли в его жизни весьма малую роль. И поэтому, когда они становились настойчивыми, а в глазах Вани прямо-таки назойливыми и настырными, он без всякой жалости расставался с ними, и ни мольбы, ни слёзы не могли растопить его ледяное сердце.

Так он и дожил до тридцати пяти, совершенно не задумываясь о продолжении рода и об одинокой старости. Он справедливо полагал, что в мире и без него найдётся немало тех, чей генотип более достоин и более ценен в плане производства себе подобных.

Ваня никогда не интересовался, почему Анечка изменяет мужу, но она как-то обмолвилась, что страшно страдает от мужниных причуд, которые заключались в его маниакальной приверженности к порядку и чистоте. У каждой вещи в доме было своё, раз и навсегда определённое место, в которое та органично вписывалась. В принципе, Анечка ничего не имела против порядка, но если вещь вдруг сдвигалась хоть на миллиметр, или где-то нечаянно появлялась пыль, гневу мужа не было предела. Хотя гневом это сложно назвать, скорее он долго и нудно отчитывал Анечку за неряшество и приверженность к хаосу. Анечка молча выслушивала, потом шла стирать пыли и ставить на место вещь.

Постепенно муж успокаивался и садился смотреть телевизор, в особых тапочках, которые предназначались только для хождения по ковру. Анечка садилась рядом, и они весь вечер наслаждались просмотром новостей и познавательных телеканалов. Нет, добавляла Анечка, он неплохой человек, хорошо зарабатывает, по-своему любит её и заботиться, но её нервная система иногда даёт сбой. И тогда она мчится к Ване, в его неаккуратную берлогу и наслаждается беспорядочностью, пылью и хаосом. Судя по участившимся в последнее время визитам, Ваня был склонен думать, что нервные срывы случались у Анечки всё чаще и чаще. Он-то её прекрасно понимал, и очень сочувствовал в глубине души такому положению вещей в Аничкиной семье, но помочь, увы, ничем не мог. Тем более что Анечка, судя по всему, вовсе не собиралась уходить от мужа. А по тому, что она постоянно пыталась привести в порядок Ванину квартиру, он сделал вывод, что часть маниакальной страсти к порядку передалась от мужа и ей. Но здесь Ваня как раз не возражал, он был совсем не против порядка, особенно наведённого чужими руками.

И вот вчера вечером Анечка позвонила ему и сообщила, что может прийти к нему на ночь. Муж собрался ночевать за городом, у родителей, а она осталась, наврав, что у неё срочная работа до позднего вечера, и пообещав ему приехать утром. Ваня не возражал. В последнее время все его подружки разбежались, и он начинал испытывать что-то вроде лёгкой тоски. Да и квартира требовала уборки. Тем более что времени у них для всего будет вполне достаточно. Ваня купил коньяк, шампанское и водку, конфеты, фрукты, и немного холодных закусок. Он знал, что Анечка, привыкшая готовить мужу, вряд ли оставит его без вкусного ужина.

Всё прошло как нельзя лучше. Ужин, приготовленный Анечкой, был выше всяческих похвал, секс тоже на высоте. Правда, выпили они изрядно, но вечеринка удалась на славу.

Ваня встал рано утром, голова раскалывалась на мелкие кусочки. Он решил сходить в ближайший киоск, купить пива и слегка опохмелиться перед завтраком. Правда, вчера Анечка что-то упоминала о том, что утром собирается к мужу за город, но, глядя на её слегка опухшее от спиртного лицо, подумал, что вряд ли она в состоянии исполнить задуманное. В том смысле, что выходные мужу Анечки придётся провести в обществе родителей. Он не сомневался, что Анечка что-нибудь придумает, и поэтому особенно не волновался. Всегда можно позвонить и как-то оправдаться.

С пульсирующей головной болью Ваня подошёл к проезжей части. Было очень раннее утро, около четырёх часов, только начинало светать. Ваня бросил беглый взгляд на светофор, и ему показалось, что тот мигнул зелёным глазом. Ваня смело ступил на дорогу, одержимый мыслью скорее добраться до киоска и распечатать бутылку янтарного напитка…

Николай Петрович, босс Вани и по совместительству муж Анечки, в пятницу вечером отправился к родителям за город. Он был очень заботливым и внимательным сыном, и поэтому всегда приезжал к ним в пятницу вечером после работы. Анечка всегда сопровождала его в поездках, но на этот раз он ехал один. Анечка сказала ему, что её загрузили наисрочнейшей работой, которую она просто обязана выполнить до субботы, иначе её карьере конец. Это Николаю Петровичу, разумеется, не понравилось, но и отложить визит к родителям он не мог, и поэтому вынужден был ехать один.

Всю дорогу его грызли сомнения. Он был наслышан про похождения жены и про её любовника, но вежливо обходил намёки сослуживцев стороной. Он считал, что с ним такое произойти просто не может. Но злые языки всё же сделали своё грязное дело, и Николай Петрович задумался. Невольно он стал замечать некие странности в поведении жены, задержки после работы, якобы у подруги, стремление поярче одеться, и многие другие мелочи, которые могли бы другому человеку безошибочно указать на факт измены. Но только не Николаю Петровичу.

Возможно, вся эта история постепенно бы сошла на нет, но в тот пятничный вечер Николай Петрович был несколько раздосадован неприятностями на работе. Ему хотелось в пути пожаловаться Анечке, и услышать слова утешения, но её рядом не было, и в голове Николая Петровича крутились мрачные мысли. Он вспомнил того типа, работника их фирмы, которого молва приписала в любовники жене, и содрогнулся от отвращения. Вечно нечесан, небрит, в стоптанных грязных туфлях и засаленных джинсах, он вызывал у Николая Петровича чувство лёгкой брезгливости. К тому же от него вечно несло дешёвым табаком и непонятно чем, а уж об одеколоне речи не было вовсе. Если бы на то была его воля, он бы увольнял таких типов, но в этих вопросах с ним, к сожалению, никто не советовался. Ваня, а речь идёт именно о нём, считался ценным работником, отличным специалистом своего дела, и за него, что называется, «держались».

Николай Петрович тоже считался хорошим работником, но… это извечное «но»… скажем прямо, вполне заменяемым, в отличие от Вани. Поэтому не фирма держалась за Николая Петровича, а он за фирму, и ему приходилось всячески доказывать, что и он не даром ест хлеб. Хотя, как он подозревал в глубине своей правильной души, его держали прежде всего потому, что он был родственником одного из учредителей. Впрочем, он не особенно загружал свою голову по этому поводу, полагая, что полностью оправдал возложенное на него доверие учредителя.

Встретившись со своим подчинённым, Ваней, в коридоре, он высокомерно кивал ему и величаво проходил мимо, сердито обдав Ваню запахом дорогого парфюма, каждый раз недоумевая по поводу того, как его жена могла взять себе в любовники такое ничтожество и к тому же неряху и оболтуса. Но совсем недавно, отправившись в город по служебным делам среди бела дня, увидел жену, сидящую в кафе в обнимку с этим типом. Они обедали, так как был как раз обеденный перерыв. Николай Петрович застыл как соляной столб, хотя и сидел в машине. Анечка допила из чашки, по-видимому, кофе, встала из-за стола, подошла к Ване и он поцеловал её взасос. Николай Петрович закрыл глаза, чтобы прогнать наваждение, а когда открыл, ни Вани, ни Анечки уже не было. Он убедил себя, что ему почудилось, и вечером ни слова не сказал жене, хотя она и бросала на него насторожённые взгляды, видимо, заметив его машину. Но он вёл себя совершенно как обычно, и Анечка успокоилась. Таким образом, Николай Петрович уже целую неделю абсолютно точно знал, что жена изменяет ему, и знал, с кем. Но совершенно не знал, что с этим делать, так как развод с Анечкой не входил в его планы. Поразмыслив на досуге, он решил, что даже видимость порядка и благополучия важнее, чем разоблачение лжи, и поэтому пусть всё пока идёт своим чередом.

Николай Петрович долго не мог понять, что же нужно Анечке? Он исправно выполняет супружеские обязанности два раза в неделю, и Анечка никогда не жаловалась, что он делает это плохо, и вот теперь, застав супругу в объятиях другого мужчины, он был искренне удивлён и раздосадован. Но опять же пословица, что не пойман, не вор, сыграла с ним шутку, и он убедил себя, хотя и с большим трудом, что это был просто флирт и просто дружеский поцелуй… После этого он слегка успокоился, и постарался, чтобы жизнь шла в прежнем русле. Но злой рок на этом не успокоился, и в понедельник он узнал, что человек, благодаря которому он здесь работал, продал свою долю в фирме и вышел из состава учредителей. Николай Петрович почти физически ощутил, как зашаталось под ним уютное тёплое кресло, и испугался не на шутку. А сегодня его вызвал шеф, и без всяких обиняков сообщил ему, что хочет поставить на его место Ваню, его соперника, якобы тот гораздо лучше справится с должностью Николая Петровича. А самого Николая Петровича он переведёт на другую должность, которая, к слову сказать, гораздо хуже оплачивается. Но другой должности для Николая Петровича, увы, в их фирме нет.

Да и только потому, прибавил жестокосердный шеф, что лично обещал покинувшему их родственнику Николая Петровича позаботиться о нём. А данное им слово свято и нерушимо.

Николай Петрович вынужден был молча проглотить и эту пилюлю, но нервы его были на пределе. По приезду к родителям, после обязательного ужина и рассказа о том, как прошла неделя, он позвонил Анечке на работу, но там ему ответила тишина. Вечером, уже почти ночью, он позвонил домой, но ответ был тот же самый. Он снова перезвонил на работу, но чуда не произошло. С горечью он вынужден был констатировать прискорбный факт, что Анечки нет ни дома, ни на работе. Нервозность его достигла апогея, он не мог уснуть всю ночь, а рано утром, едва рассвело, он, ни слова не говоря родителям, спустился вниз, сел в машину и уехал в город, чтобы проверить, действительно ли Анечки нет, или просто сломался телефон. Он очень надеялся на последнее.

Около четырёх утра Николай Петрович ехал по пустым улицам в самом скверном расположении духа, когда внезапно заметил того мерзкого типа, Ивана Фёдоровича, бредущего в сторону проезжей части явно с намерением её перейти. Николай Петрович несколько притормозил и бросил взгляд на светофор. Там горел зелёный, уже начинающий моргать. Иван Фёдорович, отвратительный тип, был слегка навеселе, и Николай Петрович это заметил. Он совершенно бездумно ступил на проезжую часть, и тут Николай Петрович нажал на газ… Машина послушно рванула вперёд, прямо на ничего не подозревающего Ваню. Когда он заметил, что тонны металла несутся прямо на него, было уже слишком поздно. Стальной корпус ударил его в бок, он перевернулся в воздухе и отлетел на бордюр, на мгновение задержавшись на капоте машины.

В этот короткий миг Николай Петрович успел заметить недоуменное, а потом насмешливое, как ему показалось, выражение глаз его жертвы, руки и ноги которой болтались в воздухе, как у тряпичной куклы. Николай Петрович остановил машину и подбежал к Ване, лежащему на обочине без каких-либо признаков жизни. Под ним разливалась безобразное тёмно-красное пятно. Он немедленно вызвал скорую и ГАИ, как того предписывала ситуация, но было уже поздно: Ваня скончался на месте, не приходя в сознание и не узнав о своём новом назначении…

На счастье Николая Петровича, на этом участке пути недавно установили видеорегистратор, и он бесстрастно засвидетельствовал в пользу водителя, что тот проехал на зелёный свет, а Ваня бросился прямо под колёса. То, что Николай Петрович затормозил только в последний момент, вызвало негативное отношение к нему, но тюремного срока он избежал, во многом благодаря видеорегистратору. Суд также принял во внимание, что были сумерки, и на Ване была тёмная одежда.

Николай Петрович даже продолжал работать на той самой должности, которая так и не досталась Ване. Всё это было квалифицированно как досадный несчастный случай, которые, к сожалению, не так уж и редко бывают в нашей жизни. Тем более экспертиза установила, что Ваня был пьян, а значит, не мог адекватно оценивать действительность. Кое-кто даже жалел Николая Петровича, попавшего волею судьбы в непростую ситуацию, хотя были и те, кто осуждал. Но однозначного вердикта общественность так и не смогла вынести, и поэтому когда суд был закончен, все разговоры утихли, и Николая Петровича никто не беспокоил.

Относиться к нему продолжали ровно, без ненависти, за исключением Анечки, которая замкнулась в себе и почти с ним не разговаривала. Николай Петрович её не торопил и не настаивал, соблюдая некий такт. Квартира пришла в лёгкое запустение, что оказывало на Николая Петровича удручающее влияние, но он крепился и не читал Анечке нотаций, в глубине души понимая её состояние.

И вот когда Николай Петрович уже начинал думать, что всё позади, его ждал новый удар. Как-то вечером, придя домой, он застал Анечку спокойно собирающей чемоданы. Николай Петрович потребовал объяснений такого неадекватного поведения, на что Анечка спокойно ответила, что не в силах дальше так жить. Она сказала, что Ваня был её любовником, и ей прекрасно известно, что Николай Петрович сбил его намеренно. И никакие видеорегистраторы и суды в мире не заставят её думать иначе. Она бросила на Николая Петровича, застывшего возле дверного косяка, весьма красноречивый взгляд, и попросила не чинить ей препятствий. Николай Петрович заикнулся было о том, что всё это не более, чем досадная случайность, дурацкое совпадение, и ему тоже очень жаль Ваню, которого он ценил как работника, но… К тому же он совершенно не был в курсе их отношений, а поэтому зачем ему специально сбивать человека, который не сделал ему ничего плохого?

Анечка вздохнула, закрыла чемодан, и ответила, что, может, это всё и так, как он говорит, но в любом случае ей нужно побыть одной и разобраться в себе. В этот сложный для неё период она поживёт у мамы. Когда вернётся, и вернётся ли вообще, Анечка не знала. В любом случае, если Николай Петрович решит строить свою дальнейшую жизнь без неё, Анечка возражать не будет, и сразу даст ему развод. С этими словами она ушла, тихо прикрыв за собой дверь. Тишина, обрушившаяся на Николая Петровича, в первое мгновение чуть не свела его с ума, но потом он включил телевизор, посмотрел новости, и решил, что, может, Анечка и права, и стоит подождать, пока утихнут страсти.

Время шло, Анечка не возвращалась, и Николай Петрович потихоньку привыкал к холостяцкой жизни. Правда, квартиру теперь приходилось убирать самому, и он постепенно приходил к выводу, что порядок, тем более наведённый своими руками, не такая уж необходимая вещь. Он подумывал нанять уборщицу, но мысль о том, что она может сделать что-то не так, останавливала. К тому же уборщице нужно было платить за то, что Николай Петрович привык получать совершенно бесплатно. Он скучал по Анечке, и надеялся, что она всё-таки вернётся. В это самое время с ним произошёл довольно нетипичный для него случай. Как-то на пике тоски, мучаясь от одиночества, Николай Петрович пригласил на обед свою сотрудницу, Ирочку. Обед прошёл мило, Николай Петрович шутил, Ирочка смеялась. Тогда он набрался смелости и пригласил Ирочку на свидание. К его удивлению, она согласилась, и они встретились после работы. Так у Николая Петровича появилась любовница. Это было ново и неожиданно для него, но оказалось в чём-то даже приятным, потому как щекотало нервы и будоражило кровь. Встречи проходили на нейтральной территории, а именно в достаточно респектабельном отеле в номере люкс. Это было дорого, но Николай Петрович пошёл на траты сознательно. Он брезговал ходить на квартиру к Ирочкиной подруге, о сексе в машине он и думать не мог без содрогания, ну а привести Ирочку к себе было совсем невозможно. В любой момент могла придти Анечка, и страшно подумать, что могло случиться, если бы она застала его в постели с любовницей. Порядочность и честность были последними козырями Николая Петровича, и к тому же надо отметить, единственными.

Домой к Ирочке по вполне понятным соображениям он тоже пойти не мог — Ирочка была замужем. Хотя это-то и устраивало Николая Петровича как нельзя лучше. Хоть Ирочка и выглядела безупречно, но на её столе Николай Петрович частенько замечал беспорядок. Муж Ирочки был по медицинской части, то ли стоматологом, то ли кардиологом, то ли психиатром, то ли ещё кем, Николай Петрович не уточнял. Ему попросту было всё равно. Встречался он с Ирочкой два раза в неделю, в одно и то же время. Этот ритм половой жизни был ему привычен и комфортен, и он не хотел изменять пристрастиям. После каждого свидания он дарил Ирочке ценный подарок, и, как он справедливо подозревал, это и было самым приятным моментом свидания. Для Ирочки, разумеется… Но здесь Николай Петрович, хоть и был немного прижимист, решил не скупиться. Он боялся наскучить Ирочке, и необходимость снова остаться в совершенном вакууме его пугала. К тому же он совсем не был уверен, что способен найти себе новую любовницу, тем более такую же чистенькую и опрятную, как Ирочка.

Но хоть Ирочка и не особенно распространялась о своём муже-медике, а тем более не горела желанием познакомить его с Николаем Петровичем, всё же Николаю Петровичу довелось с ним встретиться. Это произошло совершенно случайно, в супермаркете, где он покупал продукты на неделю. Он столкнулся с Ирочкой и её мужем нос, что называется, к носу. Ему пришлось вежливо поздороваться, и даже пожать мужу Ирочки руку. Они перекинулись парой слов для приличия, и разошлись в разные стороны.

Николай Петрович обернулся, и ему показалось, что медик изучающее смотрит ему вслед, с каким-то особым недобрым прищуром. У мнительного Николая Петровича ёкнуло сердце — догадался! Как во сне он наполнил корзину продуктами и вернулся домой. Идя на работу на следующий день, он представлял себе Ирочку всю в слезах, пишущей заявление на увольнение, но она спокойно пила чай и болтала с сослуживцами, демонстрируя им новую причёску.

У Николая Петровича отлегло от сердца, но что-то всё-таки с ним произошло, и с той памятной встречи в супермаркете он лишился покоя. У него начала развиваться настоящая мания преследования. Он знал, что Ирочкиного мужа был серебристый «Фольксваген», потому что она об этом как-то упоминала, и теперь все серебристые «Фольксвагены» внушали Николаю Петровичу чувство неподдельного ужаса. Если такая машина ехала рядом с ним по дороге, то он начинал нервничать и дёргаться, что, как он знал, было недопустимо за рулём. В результате он делал ошибки, нарушал правила, и, как следствие, платил штрафы. Дошло до того, что прежде чем сесть в собственную машину, ему приходилось долго настраивать себя так, будто он шёл на смертельно опасное боевое задание.

Чтобы успокоиться, Николай Петрович вынужден был купить бутылку коньяка, и каждый вечер принимал по рюмке перед сном. К страху вождения машины прибавился ещё один. Стоянка, где он оставлял железного коня, находилась через дорогу от дома, и Николаю Петровичу приходилось пересекать проезжую часть, чтобы попасть домой вечером. Это пугало его ещё больше, чем езда на машине. Перед светофором он прямо-таки замирал, особенно если видел нечто серебристое, явно не отечественного производства, и неуклюже топтался на месте, будто кого-то ожидая. Он и правда ждал пешеходов, и переходил дорогу только тогда, когда кто-то невольно составлял ему компанию.

Дома он подолгу приходил в себя, отпиваясь коньяком, а иногда и водочкой. С Ирочкой он теперь встречался всего раз в неделю, да и то чтобы убедиться, что у неё всё в порядке, хотя это мало что значило, и муж мог просто не посвящать её в свои планы. Чтобы хоть немного снизить нервное напряжение, Николай Петрович решил ездить на работу на автобусе. Работал он в основном в офисе, редко куда-то выезжая по делам, поэтому для него такой способ доставки на работу был вполне позволителен. Он сделался нервным и раздражительным, и это не укрылось от сотрудников, и некоторые даже приписывали это мукам нечистой совести и чувству вины за гибель человека. Отказавшись от машины, Николай Петрович несколько успокоился, и, видя каждый день здоровую и счастливую Ирочку, даже начал приходить в себя и считать всё это блажью и глупостью.

Но тут шеф сообщил ему, что у него сломалась машина, и попросил Николая Петровича заехать за ним утром по пути на работу — шеф жил неподалёку. Николай Петрович сглотнул слюну, но мужественно кивнул. Все прежние страхи ожили в нём с новой силой. Он отвратительно спал ночью, а утром встал совершенно разбитый. Тем не менее, он отправился за машиной, выехал на дорогу и влился в поток машин. Поодаль следовал серебристый «Фольксваген». Николай Петрович занервничал, и чуть было не проехал мимо шефа, но вовремя одумался. Когда шеф очутился в машине, Николай Петрович, как ни странно, почувствовал себя увереннее, и они без особых приключений доехали до работы. Николай Петрович в глубине души порадовался, что легко отделался, но когда шеф вызвал его и велел съездить в город по служебным делам, у него случился обморок…

Очнулся он у себя в кабинете на диване, возле него хлопотал доктор. Диагноз был поставлен тотчас — нервное перенапряжение и изрядное переутомление. Чтобы избежать нервного срыва Николаю Петровичу был рекомендован режим покоя и отдыха. Его отправили домой с машиной скорой помощи. Но когда он шёл к скорой на своих ногах, что-то серебристое мелькнуло за кустами, и у Николая Петровича случился нервный срыв. Он забился в истерике, упав прямо к ногам изумлённого доктора. После этого и речи не могло быть о поездке домой, и его доставили прямо в психиатрическую клинику, где сделали укол и поместили в палату.

Очнувшись, Николай Петрович обнаружил себя на больничной койке, одетого в казённую пижаму. Он удивлённо оглядел помещение, потом вспомнил, что его сюда привезла скорая. Он сел на кровати, спустив ноги на пол, и хотел пойти найти хоть кого-то, кто бы объяснил ему нынешнее положение дел, но тут дверь открылась сама, и на пороге возник человек в белом халате в сопровождении молоденькой девушки в таком же белом одеянии. Николай Петрович поднял глаза, и тут челюсть его отвисла сама собой — перед ним стоял муж Ирочки собственной персоной. Николаю Петровичу погрузился в панику, и ужас от того, что он сейчас полностью в его руках, затопил разум. Потом тумблер в его воспалённом мозгу перещелкнулся, и Николай Петрович пустил слюну изо рта. Потом он загудел, очень похоже имитируя автомобильный клаксон, и вцепился в воображаемый руль, изо всех сил нажимая правой ногой на тормоз…

Изумлению доктора и медсестры не было предела. Только что они видели свет разума в глазах пациента, который померк на их глазах за считанные мгновения. Они просто не верили своим глазам, которые стали свидетелями непонятного превращения человека в животное. Так как Николай Петрович упал на пол, встал на четвереньки и попытался бежать, втыкаясь в ноги медсестры, доктор вызвал санитаров и ему ввели успокоительное. Через пару минут Николай Петрович успокоился и заснул. На него надели смирительную рубашку. Доктор только качал головой и разводил руками. Они с медсестрой вернулись в кабинет.

— Вы видели, Машенька? Это впервые в моей практике. Никогда не видел ничего подобного! Он просто сошёл с ума на наших глазах! Просто из ряда вон выходящий случай! С чем его доставили?

— Нервное расстройство… Ничего серьёзного… Я сама в шоке, Вадим Станиславович… Но мне показалось… мне показалось, что это с ним случилось, когда он посмотрел на вас…

— Вы знаете, Маша, и мне так показалось… вам нужно учиться на психиатра, это я вам точно говорю…

— Может, спутал с кем?

— Возможно… возможно я ему кого-то напомнил… н-да… случай требует тщательного изучения…

— Вы его видели раньше?

— Да нет. Никогда. Но знаете, так бывает… вам разве не случалось обознаться? Принять незнакомого человека за знакомого?

— Ну… бывало, конечно…

— Вот видите. Вероятно, с ним произошло то же самое. Кто-то его изрядно напугал, да что там, просто свёл с ума… Ладно, Машенька, идите… А вообще, подождите — поставьте чай. Пить очень хочется.

— Хорошо. Я мигом.

— И ещё, достаньте мне его историю. Ну, биографию, если можно… На работу позвоните, домой. Чувствую, теперь это просто материал для науки, н-да… вот ведь как бывает… это же надо! Сойти с ума за пару секунд. Господи! Ещё никто не сходил с ума только от одного взгляда на меня…

Машенька ушла, оставив доктора размышлять о перипетиях человеческой психики в одиночестве.

Аренда

Леонид Иванович, скромный банковский служащий, примерно тридцати лет, завтракал у себя дома чаем с бутербродом. За столом он, по обыкновению, просматривал газету, взятую накануне из почтового ящика. Леонида Ивановича интересовали объявления. Ему нравилось погружаться по утрам в мир купли-продажи мелкого барахла и крупной собственности, хотя сам он никогда ничего не продавал по объявлению, и уж тем более не покупал. Его покойная бабушка, царствие ей небесное, никогда не доверяла такого рода взаимовыгодному сотрудничеству, считая его благодатной почвой для мошенничества. Такое отношение к газетному рынку, когда товар нельзя увидеть и пощупать, передалось и Леониду Ивановичу. Но прочтение объявлений не возбранялось, и Леонид Иванович каждое утро этим наслаждался, да и, к слову сказать, наслаждаться больше было нечем.

Вдруг глаза его, лениво скользившие по строчкам, слегка округлились, а очки подпрыгнули на переносице. Леонид Иванович увидел странное объявление. Оно гласило: «Сдаю в аренду тело. Обращаться по телефону — далее следовал номер». Леонид Иванович не поверил глазам. Он снял очки, протёр их и снова надел. Объявление осталось на том же месте, красуясь чёрными буквами на белом фоне. Леонид Иванович крякнул и поперхнулся чаем. Потом аккуратно поставил чашку на стол, вытер скатерть — он не терпел беспорядка, — и снова уставился на объявление. Оно притягивало взгляд.

Леонид Иванович стал размышлять. Что это могло значить? Некто сдаёт в аренду своё тело, а, спрашивается, зачем? Возможно, что таинственный некто нуждается в деньгах, и хочет просто поработать на кого-то. Эта мысль показалась Леониду Ивановичу логичной. Почему бы и нет? Просто у человека в избытке чувство юмора. А по сути, если разобраться, ничего странного. Податель объявления хочет наняться на работу, причём всё равно, какую. Видимо, сильно его прижало, раз готов делать всё, что велят.

Леонид Иванович почесал затылок. Он вдруг совершенно кстати вспомнил, что у него не копана дача. Леонид Иванович страшно не любил копать дачу, и тянул до последнего, собираясь заняться этим в ближайшие выходные, но теперь у него созрела идея получше. Рука его сама собой потянулась к телефону. «Я что, не могу позволить себе поблажку раз в жизни? Не так уж мало я зарабатываю, чтобы надрываться, как негр на плантации», — раскипятился Леонид Иванович, и, сняв трубку, решительно набрал номер, указанный в объявлении. Трубку сняли после первого же гудка, и сочный мужской голос произнёс:

— Алле?

Леонид Иванович оробел. В его представлении голос гастарбайтера с финансовыми проблемами должен был звучать как-то иначе. Голос недовольно произнёс:

— Алле?

Потом кто-то постучал по трубке и два раза дунул в неё.

Леонид Иванович сглотнул слюну и решительно сказал:

— Простите, я по объявлению… насчёт аренды…

Трубка облегчённо вздохнула:

— Ну да, конечно. Рад слышать.

В голосе сквозила такая неподдельная радость, что Леонид Иванович опять растерялся.

Трубка его приободрила:

— Ну что же молчите? Вам сколько лет?

— Двадцать восемь…

— Отлично! Рад, очень рад!

— Чему? — тупо спросил Леонид Иванович.

— Да так, ничему, не обращайте внимания. Знаете что, нам нужно с вами всё обсудить. Думаю, не стоит это делать по телефону, тело всё-таки… — незнакомец хихикнул, — вы не против?

— Нет.

У Леонида Ивановича был выходной.

— Вот славно, вот и славно! Я живу за городом, приезжайте ко мне, заодно и осмотрите товар.

— Товар?!

— В смысле, тело, я хотел сказать. Ну, моё тело.

— Ах, да-да, ваше тело… — Леонид Иванович почувствовал себя словно кролик перед удавом. Вся ситуация казалась ему донельзя глупой и смешной, но он словно забыл слово «нет». — Куда ехать?

Трубка засуетилась.

— Вот адрес, записывайте.

Собеседник продиктовал Леониду Ивановичу адрес. Место считалось престижным, и находилось хоть и не очень далеко от города, но всё же порядочно.

Леонид Иванович машинально записал. В уме он уже прикидывал, что такси обойдётся дорого. Трубка словно прочитала его мысли.

— Дороговато?

— Пожалуй…

— Не переживайте. Я всё оплачу. Все расходы за мой счёт. Прошу вас, приезжайте быстрее!

— Хорошо.

Леонид Иванович положил трубку и снова снял, чтобы вызвать такси. В нём уже начинало просыпаться элементарное любопытство, пришедшее на смену оцепенению.

Такси приехало быстро. За рулём сидел молодой парень, ровесник Леонида Ивановича. Узнав, куда ехать, он лихо присвистнул и окинул Леонида Ивановича изучающим взглядом.

— Дороговато будет… Ты что, олигарх? Или к папе-олигарху едешь?

Наглость тона задела Леонида Ивановича за живое.

— Не суйте нос туда, куда вас не просят! Вам сделали заказ, вот и везите, а остальное вас не касается! Если вас деньги не интересуют, я вызову другое такси! Благо вас сейчас много развелось…

— Да ладно, чего расшумелся, это я так… без обид?

Леонид Иванович не удостоил его ответом и молча сел на заднее сиденье. В салоне автомобиля играл тюремный шансон, который Леонид Иванович терпеть не мог, и оттого надулся, как мышь на крупу, и всю дорогу смотрел в окно.

Через час езды такси лихо затормозило возле шикарного особняка, и Леонид Иванович очнулся. А очнувшись, ужаснулся. Если тело сдаёт хозяин особняка, то он явно сумасшедший, и Леонид Иванович сильно рисковал попасть в лапы к неконтролируемому маньяку. Он хотел сказать таксисту, чтобы вёз обратно, смирившись с денежной потерей, но дверца с его стороны вдруг открылась, и улыбающийся мужчина в костюме пригласил выходить. Леонид Иванович нехотя вылез, боясь поднимать шум. Мужчина в костюме просунул руку в окно пассажирской двери рядом с водителем и протянул тому купюры. Леонид Иванович краем глаза заметил, что лицо у водителя слегка вытянулось.

— Достаточно? Простите, других денежных знаков не имеем… — мужчина вроде извинялся.

Шофёр осторожно взял деньги и положил в карман, затем сглотнул слюну и произнёс внезапно севшим голосом:

— Ничего. Я сам разменяю.

Таксист резко рванул с места, словно боясь, что мужчина передумает и отберёт то, что только что дал.

Мужчина отпрянул от автомобиля и снова улыбнулся Леониду Ивановичу ободряющей улыбкой. Леонид Иванович чувствовал себя неловко. Сопровождаемый мужчиной, он прошёл в калитку, и они вместе двинулись по дорожке, засыпанной мелким гравием. Дом показался Леониду Ивановичу сказочным замком. Они поднялись по лестнице на второй этаж и подошли к массивной деревянной двери. Мужчина, шедший впереди, распахнул дверь перед Леонидом Ивановичем, впуская его внутрь, и закрыл за ним, оставшись снаружи.

Леонид Иванович робко озирался. Комната была шикарной и скорее походила на кабинет министра, или даже президента, хотя ни у того, ни у другого Леонид Иванович отродясь не был, но представлял их покои точно такими. У огромного окна он заметил, хоть и не сразу, мужчину. Тот стоял спиной к Леониду Ивановичу и не спешил оборачиваться. Леонид Иванович вежливо кашлянул, мужчина вздрогнул и повернул корпус на сто восемьдесят градусов. Он был довольно стар, на вид лет семьдесят пять — семьдесят восемь, но очень ухожен, и потому производил приятное впечатление. Лицо его избороздили глубокие морщины, придававшие ему, однако, мужественный вид. Он бросился навстречу Леониду Ивановичу.

— Проходите, любезный, проходите! Я заждался уже, задумался, простите… о бренности и тщете всего земного… о суете… ну, да ладно, это старческие бредни, не обращайте внимания. Как вас зовут, дорогой?

— Леонид Иванович Бамбуров.

Леонид Иванович был смущён.

— Прекрасно! — хозяин всплеснул руками и сделал умильное лицо.

Леонид Иванович не понял, что здесь особенно прекрасного, но на всякий случай улыбнулся, как лакей перед входом в отель.

— Садитесь, голубчик! — хозяин подвинул Леониду Ивановичу стул, и тот опустился на него. Бамбуров значит… А где вы работаете?

— В банке, бухгалтером. Зарплата нормальная.

— Это тоже неплохо. Ах, простите, я не представился! Пётр Иванович Иванов.

Леонид Иванович округлил глаза. Прямо как в ЖЭКе на стенде, где висят образцы заявлений.

Пётр Иванович засмеялся.

— Что поделать, такое имя. Но дело не в нём. Так, что вы хотели?

— Мне дачу вскопать надо… — бухнул Леонид Иванович весьма некстати.

Пётр Иванович разразился хохотом.

— Хо-хо! Дачу! — Потом вытер набежавшую слезу. — Можно и дачу. Но я, собственно, вас не за этим пригласил. А за дачу вы не волнуйтесь, вскопаем.

— Так вы не сдаёте…

— Сдаю, милый, сдаю… — Пётр Иванович перебил Бамбурова. — Своё тело вам. Только вы побудете здесь за меня, ну, скажем, месяц…

— Я?! За вас?! — Если сказать, что Леонид Иванович был шокирован, то это не сказать ничего. У него было предобморочное состояние.

— Не пугайтесь, у меня очень комфортно. И к тому же вам ничего не придётся делать, я вас уверяю. Просто побыть мной, только и всего. Попользоваться всем этим, — Пётр Иванович красноречиво обвёл рукой комнату. — Неужели не нравится?

Леонид Иванович потерял дар речи, он только открывал рот, словно рыба, вытащенная на берег. Пётр Иванович сделал озабоченное лицо.

— Вам нехорошо? — он помахал на Леонида Ивановича платком, который вытащил из кармана. — Лучше? Да что с вами, Господи помилуй!

Леонид Иванович сделал знак, что всё нормально, и Пётр Иванович вздохнул с облегчением:

— Экий вы нервный, голубчик! Хотя, надо признаться, я бы тоже был шокирован на вашем месте. Так как?

Леонид Иванович наконец-то заговорил.

— Я что-то вас не понимаю…

— Да тут и понимать нечего. Мы с вами подпишем контракт, что вы на месяц согласны взять в аренду моё тело, и всё. Вы будете здесь жить, наслаждаться, так сказать, самим фактом моего, то есть вашего, существования. У меня сад большой, там и пруд есть, с золотыми рыбками.

— С золотыми рыбками? — Леонид Иванович спросил так, будто именно от золотых рыбок зависело согласится он или нет.

— Ну да, с золотыми рыбками, — подтвердил Пётр Иванович, — очень мило, знаете ли… И потом, это ещё не всё. Я вам заплачу. Да, да я — вам. Вот, смотрите. — Пётр Иванович достал листок бумаги и написал на нём цифру. Потом поставил на конце закорючку и протянул Леониду Ивановичу. Тот уставился на листок, решив на этот раз держать себя в руках. Но глаза его вновь полезли на лоб, и почему-то весьма некстати он покраснел до корней волос, будто ему предложили нечто непристойное. На листке значилась цифра: 1 000 000 $. Леонид Иванович потряс головой и ещё раз посмотрел на листок, а потом на собеседника. Тот кивнул в знак того, что Леонид Иванович видит именно то, что видит.

— Ну, знаете ли… — Леонид Иванович раздувался, словно жаба. — Это чёрт-те что!

— Да успокойтесь Вы, милейший! Я неприлично богат. Могу себе позволить практически любую прихоть. Даже такую… м-м… эксцентричную выходку. Соглашайтесь! Поживёте месяц, как человек, что в этом плохого? Ещё и заработаете. Такие шансы на дороге не валяются, уж поверьте мне.

Леонидом Ивановичем вдруг овладела жадность, даже можно сказать, алчность. Круглая цифра так и стояла перед глазами.

— А вам-то это зачем? — наконец выдавил он из себя.

— Мне? Хороший вопрос. А надоело всё, знаете ли… просто надоело. Жизнь какая-то бестолковая… всё есть, даже пожелать нечего. Тоска смертная. Вырваться хочу, хоть на месяц. Что не знал никто, и не искал. Посидеть с удочкой на берегу, в деревне пожить, на природе… ну, да что там говорить, сами понимаете…

— Не вполне. Как можно, от такой жизни… не понимаю.

— Вот побудете в моей шкуре, поймёте. — Пётр Иванович покровительственно постучал Леонида Ивановича по спине. — Ну, так как?

Леонид Иванович задумался. А почему бы и нет? Если сказать честно, работа в банке ему опостылела до чёртиков, и в самых смелых мечтах он видел себя богатым и независимым. Да, почему бы и нет…

Пётр Иванович терпеливо ждал. И Леонид Иванович решился.

— Ну, в принципе, я не против… Но я ничего не знаю о вашей жизни… Боюсь, что ваши… м-м… близкие могут подумать, что у вас в лучшем случае амнезия. Я даже имён их не знаю… И потом, — вдруг забеспокоился Леонид Иванович, — внешность у нас с вами, простите, мало похожа…

— О! Об этом не беспокойтесь! Я и сам плохо помню всех, кто мельтешит у меня перед глазами. Женщин можете называть кисками, мужчин… да как хотите, они всё равно не обидятся, не посмеют просто. Я их вечно путаю. Ах, ещё! Мою жену зовут Матильда. Но я её Мотря называю. А насчёт внешности… тут, конечно, не поспоришь… никакого сходства. Но это дело поправимое. Мой гримёр вас так загримирует, мама родная не узнает, это я вам обещаю. И потом, они, то есть мои домочадцы и прочие, в лицо мне не больно заглядывают. Думаю, что на улице, встретив меня, и не узнать могут. Мотря меня только за столом и видит. И это если я опять же сам того захочу. Можете с ней общаться по телефону, пустая особа, но красотка что надо. — Пётр Иванович подмигнул Бамбурову.

— Мотря?! — Леонида Ивановича почему-то поразило это имя.

— Мотря. — подтвердил Пётр Иванович. — Славное имечко, не находите? Я придумал. Но если она вам не понравится, можете с ней развестись, я разрешаю. Или придумайте другое имя, она будет не против. Насчёт бизнеса, то есть подписания бумаг, не беспокойтесь, подписывайте всё подряд. Прежде чем попасть ко мне, они проходят кучу инстанций, море народа их смотрит, так что это абсолютно безопасно. Ну, если хотите, прочтите. Если вам интересно. Можете даже не подписать, это тоже разрешается. Впрочем, делайте всё, что хотите, называйте кого как вам вздумается, всё дозволено. И вообще, поменьше зацикливайтесь на этом. В нужное время к вам придут и все скажут — когда есть, когда спать, когда и что делать. Вам всё напомнят. А насчёт денег не волнуйтесь, я переведу их прямо сейчас. У вас есть счёт в банке? Паспорт с собой?

— Счёт у меня есть, а паспорт зачем? — Леонид Иванович сделался вдруг подозрительным.

— Договор оформим, как положено, по все форме. Паспорт ваш нужен, мой вот. — Пётр Иванович протянул Леониду Ивановичу кусок картона. — Можете изучить.

Леонид Иванович вперился в документ. Полистал, всмотрелся в фотографию. Ничего особенно, обычный паспорт. Он отдал документ владельцу.

— Устраивает?

— Вполне. Где договор?

— Сейчас, сейчас. — Пётр Иванович засуетился, открыл ящик массивного стола из редкой породы дерева, достал лист бумаги, что-то быстро вписал и протянул Леониду Ивановичу. — Вот, читайте.

Леонид Иванович опустил глаза на строки. Документ был коротким и гласил буквально следующее: «Я, Пётр Иванович Иванов, сдаю принадлежащее мне тело сроком на 1 месяц Бамбурову Леониду Ивановичу со всеми вытекающими отсюда последствиями». Далее шли подписи договаривающихся. Леонид Иванович насторожился.

— А что это за последствия? Уточнить бы…

— Да Господи помилуй! Какой вы подозрительный… Имеется в виду, что вы будете выдавать себя за меня, и пользоваться всем, чем я имею. Ну, и обязанности у вас будут соответствующие — мои. Про обязанности я вам всё рассказал. Есть ещё парочка никчёмных, но это уж сами разберётесь. Я вас ни к чему не принуждаю. Можете ничего не делать. Ходите по саду и кормите золотых рыбок. Скажите, что у вас депрессия…

— Ладно. — Леонид Иванович махнул рукой. — Ручку дайте.

— Вот, берите, — Пётр Иванович протянул Бамбурову ручку. Тот на секунду замешкался, но поставил решительный росчерк пера. Чернила были красными. Леонид Иванович удивлённо уставился на хозяина тела. Тот развёл руками.

— Так положено, любезный. Тут уж ничего не поделаешь. Да и смотрится гораздо лучше, — он поставил с другой стороны договора подпись и убрал договор в стол. — Сейчас деньги переведу. Давайте счёт и паспорт. Вот мой, возьмите. А ваш у меня побудет, уж не взыщите. Так куда деньги переводить?

Леонид Иванович назвал свой родной банк и счёт. Пётр Иванович постучал пару минут по клавиатуре компьютера, и, довольный самим собой, позвал Леонида Ивановича.

— Можете позвонить в банк. Деньги на счету. Вот телефон. — Пётр Иванович подвинул к Бамбурову аппарат. Тот снял трубку и набрал номер. Операционистка Алла сняла трубку, и Леонид Иванович попросил её проверить свой счёт. По сдавленному возгласу Аллы и звуку падающего предмета, Леонид Иванович понял, что его не обманули. Он терпеливо ждал. Алла сдавленным голосом, граничащим с истерикой, сообщила, что только что на его счёт поступил ровно миллион долларов. Леонид Иванович положил трубку. Сказка превратилась в быль.

— Ну что, голубчик, довольны? — Пётр Иванович потирал руки.

— Вполне… — Леонид Иванович был шокирован.

— Вот и славно. А теперь давайте выпьем по этому случаю по чашечке кофе с коньячком! — Пётр Иванович дёрнул за шнурок старомодного колокольчика, раздался тихий звон, и Леонид Иванович хмыкнул про себя. Но его ирония оказалась напрасной. Буквально через пару минут дверь распахнулась, и мужчина в строгом костюме и белых перчатках торжественно внёс на вытянутой руке поднос с двумя чашками и небольшой причудливого вида бутылкой. Он бесшумно приблизился, поставил поднос на стол и так же бесшумно удалился.

Когда дверь закрылась, Пётр Иванович, лихорадочно блестя глазами, налил в тончайшие фарфоровые чашки жидкости из бутылки, и протянул одну чашку Леониду Ивановичу. Тот взял чашку за крохотную ручку двумя пальцами, боясь разбить, и осторожно отхлебнул напиток. Вкус был очень необычным, но приятным. Жидкость подействовала на Леонида Ивановича расслабляюще. Ему вдруг стало жарко, и он начал расстёгивать верхнюю пуговицу на рубашке. Пётр Иванович заботливо подставил Бамбурову стул, на который тот опустился не без облегчения.

— Вкусно? — Пётр Иванович с беспокойством обмахивал Леонида Ивановича платком.

— Вполне. — Леонид Иванович в подтверждение слов отхлебнул парочку приличных глотков, а потом выпил всю чашку.

Пётр Иванович медленно пил свою, поглядывая время от времени на гостя, который сидел красный, словно рак.

— Вам жарко? — Пётр Иванович заботливо склонился к Леониду Ивановичу. — Что-то вы выглядите неважно…

— Да… жарковато… перенервничал должно быть… неожиданно всё как-то…

— Согласен. Ну, успокойтесь, голубчик. Посидите, остыньте… а я у окна постою, полюбуюсь напоследок…

Бамбуров кивнул и закрыл глаза — жар внутри нарастал…

Когда Леонид Иванович открыл глаза, он обнаружил себя лежащим в постели на чёрном шёлковом белье. Он опустил взгляд на свою руку и увидел, что она одета в красную шёлковую пижаму. Сочетание цветов его озадачило, и он снова закрыл глаза, надеясь, сам не зная, на что. Ему вдруг пришло в голову, что если он снова заснёт, то проснётся в своей постели. Да что говорить, ему этого почти хотелось. Но ощущение прикосновения шёлка к коже не проходило, и, поворочавшись ещё около получаса, Леонид Иванович решил вставать. Нельзя же в конце концов валяться в постели целый день, пусть и в шёлковой.

Кряхтя, Леонид Иванович поднялся с кровати, отметив, что кости хрустят, и встать удалось с трудом. В глубине необъятной комнаты он заметил зеркало и пошаркал к нему. При этом ему едва удавалось волочить ноги. «Старый индюк что-то подмешал в кофе, — подумал Леонид Иванович вяло и зевнул, — ну да что теперь-то». Он подошёл к зеркалу и молча уставился на то, что там отражалось. Сначала ему показалось, что зрение его подводит, и он сощурил глаза, чтобы лучше видеть. Но изображение не изменилось, хотя стало более чётким. Кроме того, словно издеваясь, зеркальное отражение тоже сощурило глаза, будто всматриваясь в Леонида Ивановича.

От увиденного Леонид Иванович хотел упасть в обморок, но по непонятной причине остался на ногах: из полированной поверхности зеркала на него смотрел старик, или, если быть совсем точным, Пётр Иванович Иванов, собственной персоной.

Леонид Иванович готов был закричать, но крик застрял у него в горле, и он только безобразно захрипел, словно раненое животное. Потом он поднёс руку к глазам и увидел, что кожа на ней тонкая, словно пергамент, вся покрытая пигментными пятнами. Леонид Иванович застонал, вернулся на кровать, и рухнул на неё, как подкошенный. Так он пролежал некоторое время, начисто лишённый каких-либо мыслей по поводу происшедшего. Всё это было настолько абсурдно, что не укладывалось в голове. Он был бухгалтером, материалистом, и в потусторонние штучки мало верил. Но сейчас его вера сильно пошатнулась, и сознание готовилось в корне пересмотреть материалистический взгляд на мир.

Пока Леонид Иванович лежал, закатив глаза, на шёлковой постели, и размышлял о странностях мироустройства, дверь распахнулась, и вошёл человек небольшого роста, круглый, словно шар. Он подкатился к Леониду Ивановичу и озабоченно стал щупать у него пульс. Леонид Иванович открыл глаза и в ужасе уставился на него.

— Проснулись? Вот и отлично! А то я было испугался, что вы поперёк кровати лежите, уж не случилось ли чего? Да пульс вроде нормальный… Вы как?

Леонид Иванович не удостоил человека ответом, продолжая лежать в неудобной позе. Тот поставил на стул чемоданчик, который держал в руке, и раскрыл, достав шприц. Заполнил его, и засуетился возле Леонида Ивановича. Тот забеспокоился.

— Что это у вас? Зачем это?

— Да не пугайтесь так, милый вы мой! Сахарный диабет не терпит беспорядка. Вовремя сделанный укол спасает от больших проблем. А нам с вами проблемы как раз и не нужны. Ложитесь удобно, я сделаю всё быстро и безболезненно. К тому же не первый раз мы с вами проделываем данную процедуру, так что бояться нечего.

Леонид Иванович послушно лёг на подушку, перевернулся на живот и просипел:

— У меня что, сахарный диабет? Вы кто, вообще?

Человек застыл со шприцем в руке.

— Помилуйте… я доктор, Афанасий Степанович. Да, дорогой мой, у вас сахарный диабет, увы. Поэтому укольчик — это жизненная необходимость.

— А что у меня ещё? — Леонид Иванович решил идти напролом.

— Да что с вами?!

— Прикусите язык! — Леонид Иванович внезапно вышел из себя. — И отвечайте на вопрос!

— Простите ради Бога! — Доктор выглядел весьма испуганным. — Я не хотел вас обидеть, ни Боже упаси! Да, собственно… гипертония и сердце пошаливает. Печень увеличена, простатит…

— Вы хотите сказать, что внутри я весь прогнил?! Так надо понимать?!

— Ну что вы, милейший! Всё это успешно лечится, тем более с вашими возможностями! Вы до ста лет протянете, уверяю вас! Никакой опасности нет совершенно! Да вы и сами всё знаете, не вчера началось… Ну, само собой разумеется, процедуры, уколы, от этого никуда не деться… Тут уж извините, надо… Так укол делать?

Леонид Иванович молча кивнул. Игла вошла в дряблое тело безболезненно и так же вышла. Афанасий Степанович прижал ватку, смоченную в спирте, к месту укола, и помассировал немного.

— Давление замерим? Лекарства нужно принять, потом Валя придёт, массаж вам сделает. У нашей Валечки золотые руки!

Леонид Иванович проделал всё необходимое, и сел на постели.

— Всё?

— Пока да. Вечером ещё зайду, процедурки сделаем, порошочки попьём…

— Отлично. Где моя жена?

— Ваша жена? Помилуйте! Разве она мне докладывает? Не та я для неё персона, знаете ли…

— Тогда убирайтесь! — Леонид Иванович был раздражён до крайности, и в равной степени испуган. Испуг вкупе с раздражением сделал его грубым и смелым, чего в его собственной жизни за ним не замечалось. Он свирепо взглянул на доктора, и тот, закрыв дрожащими руками чемоданчик, поспешил удалиться.

После процедур, однако, Леонид Иванович почувствовал себя лучше, и ощутил прилив сил. Ситуация показалась ему не такой уж и страшной. Он внушил себе мысль, что Пётр Иванович каким-то одному ему ведомым образом загримировал его во сне, как и обещал. Но версия при ближайшем рассмотрении не выдерживала критики: как тогда быть с руками и телом? Этот вопрос оставался открытым, но Леонид Иванович решил не морочить себе голову. В конце концов, какая теперь разница?! Контракт подписан всего на месяц, на его счету миллион долларов, чего ещё можно желать? Ради этого он согласен поносить месяц стариковское тело, а потом всё вернётся, и он снова станет собой. А сейчас нужно просто насладиться моментом. Кажется, у него молодая жена… Это хорошо. Тем более, что в образе Леонида Ивановича девушки обходили его стороной. Это было трудно объяснить, но отношения с противоположным полом у Леонида Ивановича не складывались катастрофически. Операционистка Варвара, на которую он положил глаз, вроде сначала улыбалась ему, поощряя его ухаживания, но когда он отважился пригласить её на свидание, посмотрела так, что он почувствовал себя полным дураком. С тех пор он стал более осторожным, боясь в очередной раз выставить себя на посмешище. Тем более, что в глубине души Леонид Иванович был о себе достаточно высокого мнения.

Пока он размышлял таким образом, дверь вновь отворилась, и вошла женщина средних лет, миловидная и крепкая. Очевидно, это была Валя, массажистка, о которой упоминал доктор, как бишь его…

Валя приблизилась к ложу Леонида Ивановича.

— Массаж делать будем? Переворачивайтесь на животик, снимайте рубашечку.

Леонид Иванович перевернулся и снял куртку от пижамы. Валя намазала его маслом и принялась за дело. Леонид Иванович кряхтел от удовольствия: Валя оказалась весьма умелой и ловкой, эскулап не соврал. Неожиданно Леониду Ивановичу пришла в голову шальная мысль, и он решил рискнуть. Выпростав руку из-под живота, он схватил Валю за крупный плотный зад. Женщина ойкнула, покраснела, но продолжала делать массаж. Леонид Иванович помял слегка зад Вали, но влечения не ощутил, и отпустил. Валя массировала его тело, не обращая внимания на вольности.

«Интересно, — подумал Леонид Иванович, — старик с ней спал? Ничего бабёнка, аппетитная…». От тепла Валиных рук Леонид Иванович окончательно расслабился, закрыл глаза и даже стал похрапывать. В полудрёме Леонид Иванович услышал, как Валя просит его снять брюки и повернуться на спину. Леонид Иванович с радостью сделал это. Валя начала деловито массировать ему ноги и половые органы. Массаж приобрёл эротический характер. Валя разделась и старалась вовсю, выделывая такие штучки, о которых Леонид Иванович даже не подозревал. Он думал, что орган, ради которого Валя так старается, откликнется, но тот уныло свисал, не реагируя на прелести Вали. Леонид Иванович попристальнее всмотрелся в её лицо, и понял, что она всего лишь качественно выполняет свою работу. Тогда он снова отключился, представив на её месте Варвару.

Когда Валя ушла, вошла ещё какая-то женщина и внесла одежду — лёгкую рубашку и брюки, в которую Леонид Иванович тут же облачился. Он немного растерялся, что делать дальше, но тут вошёл мужчина и пригласил на завтрак.

Леонид Иванович торжественно спустился в роскошную гостиную, какую видел разве что по телевизору, когда показывали передачи, посвящённые царским дворцам. За столом сидела женщина, на вид лет двадцать пять — тридцать, и у Леонида Ивановича были все основания полагать, что это и есть та самая Мотря, его жена. Мотря выглядела весьма неплохо, можно сказать, превосходно. У неё были длинные светлые волосы и огромные голубые глаза, глядевшие на мир с наивностью и оттенком глупости. Печать интеллекта явно не обезобразила её лицо, но оно от этого, как ни странно, только выиграло, делая Мотрю похожей на сказочного эльфа. Леонид Иванович приосанился и хмыкнул. Мотря произвела на него впечатление, и он решился на комплимент:

— Милая, вы очаровательны!

— Спасибо, дорогой! — её ответ убедил Леонида Ивановича, что он не ошибся и это действительно Мотря. — Ты тоже сегодня хорошо выглядишь. Как спалось?

— Без вас плохо… — Леонид Иванович входи в раж. — Надеюсь, сегодня вы составите мне компанию?

Мотря помолчала, и Леонид Иванович заметил удивление, промелькнувшее на её прекрасном лице.

— Как скажешь, милый! Только сегодня понедельник, ты забыл, что ли? Мы же по четвергам, м-м… развлекаемся… Ну, если ты настаиваешь, я спрошу Артура, если он не занят…

— Что значит «спрошу Артура?» При чём здесь Артур и его занятость? И потом, — Леонид Иванович вдруг сделался упрямым и неуступчивым, — если я хочу видеть тебя именно в понедельник, я что, не могу?!

— Прости, конечно, сморозила глупость. Он не занят. Не волнуйся так, милый. Всё будет, как всегда. Действительно, какая разница — понедельник, четверг? — Мотря пожала мраморными плечами и наколола на вилку кусок ветчины.

Леонид Иванович мало что понял из её слов, но решил не устраивать допрос. События его увлекли, и он решил посмотреть, куда всё ведёт. Очевидно, что старик развлекался особенным образом, и Леонид Иванович решил выяснить, как именно. Он положил в рот кусок мяса с тарелки и разжевал его, похоже, искусственными зубами. Он решил не удивляться и не задавать много вопросов, боясь, что его сочтут внезапно впавшим в слабоумие и начнут лечить. Между тем он чувствовал себя весьма неплохо после оздоровительных сеансов.

Мотря аккуратно ела, косясь на Леонида Ивановича.

— Милый, я хочу проехаться по магазинам. Не составишь мне компанию? Потом мы хотели пойти на скачки, а вечером в театр…

— Пожалуй, сегодня я воздержусь, дорогая. Хочу побыть один. Небольшая депрессия, извини. Я погуляю в саду. Надеюсь, вечером увидимся. А без Артура нельзя?

— Да, но… ты сам его привёл… он твой любимчик… Хотя я могу пригласить и Ланку.

— Нет, давай Артура. Раз он мой любимчик… — Леонид Иванович решил, что дальнейшие разглагольствования на эту тему будут неуместны и вызовут подозрения.

— Ты как-то странно себя ведёшь сегодня, милый… что-то случилось? Ты так рассеян…

— Тебе показалось, дорогая. Не засоряй свою прелестную головку. Со мной всё в порядке.

Мотря снова пожала плечами. Леонид Иванович вдруг некстати подумал: есть ли у него дети? Но задать такой вопрос кому бы то ни было не представлялось возможным и вызвало бы уйму подозрений. Он весьма благоразумно решил, что всему своё время, и если дети у него есть, то так или иначе проявят себя. Вряд ли детки далеко оторвались от такой кормушки.

Леонид Иванович утолил голод и встал из-за стола. Потом подумал секунду и обратился к Мотре, которая ещё пила кофе.

— Дорогая, если тебя не затруднит, скажи кому следует, что сегодня я не принимаю, пусть меня не беспокоят.

— Скажу, конечно, дорогой, а где твоя секретарша, эта мегера Анфиса? По-моему, она получает за это деньги, а не я.

— Понятия не имею, — ответил Леонид Иванович, (и это была чистая правда) — где-то бродит, наверное…

— Где-то бродит? Вместо того, чтобы работать? Это уже новости! Почему ты не уволишь её? Она что, тебе нравится? Эта крашеная сучка?! Ты всё ей прощаешь! — Мотря готова разрыдаться.

Леонид Иванович растерялся.

— Не стоит так расстраиваться, милая. Она мне не нравиться. Если хочешь, я уволю её.

— Правда? — Мотря утёрла нос салфеткой и расцвела белозубой улыбкой. — Прямо сейчас?

— Нет. Завтра. Для начала нужно её найти. Я ведь не самодур. Ты же не хочешь, чтобы моя безупречная репутация пострадала из-за такой ерунды? — Леонид Иванович решил не рубить с плеча и порадовался дипломатичному уклончивому ответу. — Иди, дорогая, развейся. Я побуду в кабинете, а потом погуляю в саду. — Он улыбнулся Мотре. Она улыбнулась ему в ответ, приблизилась на расстояние вытянутой руки, согнулась почти пополам и поцеловала его в щёку. От неё волшебно пахло духами, у Леонида Ивановича закружилась голова, и он на мгновение утратил над собой контроль.

— Варенька… ты так… — поймав себя за язык Леонид Иванович с ужасом осёкся, поняв, что сморозил непростительную глупость. Но в тот момент имя Мотря напрочь вылетело у него из головы.

Мотря побледнела, натянуто улыбнулась, и, грациозно покачивая бёдрами, вышла из гостиной. Леонид Иванович беспомощно посмотрел на лакея, стоящего поодаль от стола, словно соляной столб, и ждущего дальнейших указаний. На лице преданного слуги не дрогнул ни один мускул. Леонид Иванович вышел вслед за Мотрей и поплёлся искать рабочий кабинет, чтобы познакомиться с мегерой Анфисой.

Но оказалось, что его потуги напрасны. Вдруг из-за угла с озабоченным и испуганным видом вышла девушка лет тридцати — тридцати двух, в очках на тонком греческом носике и с точёной фигуркой. Она радостно бросилась к Леониду Ивановичу.

— Вот вы где! А я вас везде ищу. Ваша жена сказала, она сказала… — девушка начала всхлипывать.

— Что же она сказала? Пойдёмте в кабинет! — Леонид Иванович увлёк девушку за собой. — Идите, милочка, я вас сейчас догоню, в ботинок попало что-то… — Леонид Иванович сделал вид, что вытряхивает из ботинка несуществующую соринку.

Девушка решительно шла вперёд, Леонид Иванович за ней. Вскоре она открыла тяжёлую деревянную дверь, и они очутились в комнате, с которой и начались приключения Леонида Ивановича. Он плюхнулся в кресло и сложил руки на животе. Анфиса стояла перед ним.

— Так что же она сказала?

— Что вы меня собираетесь уволить! Только за что?! За что?! Я ничего не понимаю… Я выполняла все ваши задания, я делала всё, что вы прикажете… Вы ни разу не сделали мне ни одного замечания! У меня нет ни единого промаха!

Вид девушки растрогал Леонида Ивановича.

— Да помилуйте, дорогая! Никто не собирался вас увольнять! Мало ли что говорит моя жена… Разве я говорил что-то подобное?

Девушка помотала головой.

— Вот видите. Работайте спокойно. Только сообщите всем, что я сегодня не принимаю.

Анфиса обрадованно закивала.

— Вы будете меня сегодня наказывать?

— Вас?! Наказывать?! Да за что же?! Что вы такого сделали? Уж не хотите ли вы сказать, что провинились передо мной?

Взгляд Анфисы вдруг сделался томным, она выскользнула за дверь и быстро вернулась с чёрной кожаной плёткой в руках. Леонид Иванович недоуменно наблюдал за ней.

— Наказывать своих рабынь нужно для профилактики. — Анфиса лукаво улыбнулась и протянула Леониду Ивановичу плётку, одновременно упав на четвереньки и задрав узкую юбку, выставив на обозрение розово-белые ягодицы по которым тонкой змейкой вились резинки чёрного пояса от чулок.

К такому Леонид Иванович оказался не готов. По своей натуре он был человеком мягким, к садизму не склонным. Хотя надо признаться, зрелище показалось ему заманчивым и привлекательным. Тем более, что никогда ранее в своей скудной на события жизни ему не приходилось видеть ничего подобного. Часть тела, без всякого смущения выставленная на показ услужливой секретаршей, манила и будоражила его воображение, хотя, к его великому сожалению, там, где, собственно, всё должно было проявиться особенно заметно, царила тишина и покой. Леонид Иванович смущённо отвернулся и прогундосил:

— Нет, сегодня я вас не буду наказывать. Настроение не то… извините…

Анфиса вскочила на ноги, одёрнула юбку.

— Как скажете… просто я подумала… вы захотите разрядиться… ну, как обычно, когда не хотите работать.

— В другой раз, милая, — ответил Леонид Иванович уклончиво.

Анфиса быстро удалилась за дверь. Леонид Иванович проводил её взглядом. «Занятный старик, — подумал он, — мило развлекался. Эта Анфиса тоже ничего себе штучка, пикантная». Он вышел из кабинета и столкнулся с Анфисой, деловито сидящей за рабочим столом. На её челе он не заметил ни грамма смущения. Леонид Иванович кивнул ей, она улыбнулась искусственной улыбкой и начала разбирать бумаги. Леонид Иванович спустился в сад. Тут у него слегка отлегло от сердца, когда он услышал пение птиц и почувствовал лёгкое дуновение ветра.

Он отправился искать пруд с золотыми рыбками. Сад оказался огромен, и после получасового блуждания Леонид Иванович наконец нашёл, что искал — пруд с венецианским мостиком. Пруд был немаленьким, обложенным по краям диковинным камнем.

Леонид Иванович уселся на бортик и уставился в прозрачную глубину, выискивая глазами золотых рыбок. Вода была словно стекло — всё, до последнего камушка, светилось, как на ладони. Рыбки, крупные и красивые, лениво перемещались по акватории, и, по всей видимости, чувствовали себя превосходно. Леонид Иванович засмотрелся, задумался, перестав замечать время. Неизвестно, сколько он так просидел, но вдруг ощутил лёгкий дискомфорт, будто он не один. Леонид Иванович оторвал глаза от рыбок, просканировал окружающее пространство и обнаружил стоящего за спиной человека в строгом костюме. Тот расплылся в улыбке.

— Простите, что беспокою, но ваша жена ищет вас.

— Что ей нужно?

— Не знаю. Она не сказала. Просто велела вас найти. Вы пройдёте в дом?

— Пусть придёт сюда. — Леониду Ивановичу не хотелось покидать окрестности пруда.

— Я скажу ей, — мужчина быстро испарился. Леонид Иванович продолжал сидеть, но очарование одиночества и уединения покинуло его.

Вскоре он услышал шаги и увидел Мотрю. Она была одета в короткую юбку и туфли на немыслимо высоких каблуках. Длинные распущенные волосы колыхались в такт шагам. Леонид Иванович про себя отметил, что ноги у неё тоже отменного качества.

— Как прогулялась, дорогая?

— Превосходно. Купила шубку из шиншилл. Ужасно стильная, тебе понравится. Но я не за этим. Артурчик здесь и согласен. Только дорогой, он ведь можно сказать вне графика… упустил ради тебя выгодного клиента, думаю, надо ему подкинуть премию.

— Что ты, радость моя, это не вопрос. Премия, значит премия… размер на твоё усмотрение.

— Ты душка! Кстати, ты уволил Анфиску?

— Нет, не уволил.

— Почему? Ты же обещал!

— Не нужно устраивать истерик по такому ничтожному поводу, дорогая! — В голосе Леонида Ивановича появилась сталь. Он хоть и был человеком робким и стеснительным, но если на него начинали давить, то в нём просыпался вулкан Везувий. На его прежней работе знали об этой особенности его характера и старались не задевать за живое. — Анфиса прекрасный работник — грамотный, умный, исполнительный. Она выполняет все мои задания, у неё нет ни одного замечания! За что, по-твоему, я должен её уволить? За то, что она кому-то не угодила? Это абсурд! В конце концов, есть законы! И вообще, я не намерен это больше обсуждать! Прошу тебя, не вмешивайся в мои дела. Так что там с Артурчиком?

— Всё хорошо. Мы ждём тебя в спальне. — Мотря выглядела немного раздосадованной, но сдержалась. — Хочешь, я сама всё проверю?

Леонид Иванович сменил гнев на милость.

— Хочу. Пожалуйста, проверь всё.

Леонид Иванович встал, обнял Мотрю за талию, и они пошли в сторону дома.

В доме они прошли в уже знакомую Леониду Ивановичу спальню, и Мотря немного повеселела. Она включила телевизор и настроила канал, где Леонид Иванович увидел комнату с огромной кроватью, накрытой жёлтой простынёй. Этот предмет мебели оказался в комнате единственным. Потом Мотря подошла к изголовью кровати, где ночью спал Леонид Иванович, и отодвинула изящным пальчиком металлическую бляшку на стене, напоминающую раковину. Это оказалось банальным отверстием в соседнюю комнату, очевидно, предназначенным для подглядывания. Мотря поманила Леонида Ивановича пальцем, и он прислонился лбом к стене, заглядывая в глазок. Его взору предстала всё та же комната, только теперь в натуральном виде.

— По-моему, всё хорошо. Как ты находишь? Видно прекрасно. Ничего лишнего, как ты и хотел. Только тела. Тела и ложе.

— Тела и ложе?

— Ну да. Это твоё выражение. Ну, я побежала, мне нужно подготовиться. Артур уже пришёл. Потом поделишься впечатлением.

— Да, беги.

— Минут через пятнадцать. А впрочем, сам увидишь по телевизору. Ну, развлекайся, милый! Я буду стараться для тебя. Поцелуй свою кошечку! — Мотря вытянула губы для поцелуя, и Леонид Иванович чмокнул её.

Подпрыгивая, как жираф на высоких каблуках, что, по всей видимости, означало бег, Мотря удалилась. Леонид Иванович уставился в телевизор. Сначала там ничего не происходило, но потом вошёл свирепого вида качок в одних плавках, если микроскопический кусок ткани можно так назвать, а за ним Мотря в костюме, что называется, «ню». Леонид Иванович покраснел. Качок грубо схватил Мотрю за талию и без обиняков притянул к себе. Мотря сделала вид, что сопротивляется. Качок бросил её на кровать и бухнулся сам. Они начали возиться, как участники греко-римской борьбы, потом перешли к жарким лобзаниям и более откровенным ласкам. Леонид Иванович наблюдал за действом со смешанным чувством стыда и интереса. Потом, спохватившись, перебрался к глазку и стал наблюдать дальше воочию. В какой-то момент зрелище захватило его, и он почувствовал в низу живота тепло и некоторое шевеление спящего мёртвым сном органа. Он помял его, радуясь, что никто не видит, дёрнулся пару раз, испытав что-то вроде пародии на оргазм, и оторвался от глазка. Ему было стыдно. Конечно, он и раньше смотрел порно, но чтобы подглядывать в замочную скважину… этого не доводилось. Мотря и Артурчик извивались в пароксизме страсти, Артурчик потрясал перед носом Мотри огромным членом, а Мотря стонала, как мартовская кошка. Леонид Иванович, вынужденный лишь бессильно наблюдать, пришёл в дурное расположение духа и выключил телевизор, решив лечь спать. С непривычки день показался ему ужасно длинным.

Спустя неделю пребывания в теле и доме Петра Ивановича, Леонид Иванович вполне освоился. Утром и вечером к нему приходил доктор, как бишь его, за ним массажистка Валя. Леонид Иванович смиренно выполнял все процедуры, молча глотал порошки и измерял давление. У него хватило ума понять, что тело, сданное ему в аренду, находится не в самом лучшем состоянии, если не сказать, в плохом. К почтенному возрасту примешивались болезни, и всё это вместе взятое вносило ограничения в жизнь богатого старца. Есть ему можно было только строго определённый набор продуктов, пить нельзя совсем, нормальный человеческий секс был ему недоступен по причине полового бессилия. Всё, что оставалось, так это развлекаться извращёнными способами, призывая на помощь всю свою фантазию. Каждое утро Анфиса приносила Леониду Ивановичу на подпись кучу бумаг, которые он, как специалист по бухучету, сначала просматривал, не имея привычки подписывать что попало. Но, как смог вскоре убедиться, все бумаги были весьма схожего содержания: в той или иной форме речь шла о деньгах. Какие-то вложения, инвестиции, фонды, расходы — всё это Леониду Ивановичу скоро прискучило, тем паче, что он ничего не понимал. Он махнул рукой и начал подписывать всё подряд — пусть хозяин, в конце концов сам разбирается, когда вернётся домой. Ему-то какая разница? От скуки же он начал пороть Анфису, как того предписывала ситуация. Ему доставляло неподдельное удовольствие её похрюкивание и постанывание во время порки. Анфиса явно была мазохисткой. Иногда Леонид Иванович даже входил в раж, и тогда Анфисе доставалось больше обычного. Но она, как правило, не обижалась, тем более что Леонид Иванович, чувствуя себя слегка виноватым, выписывал ей щедрые чаевые. Вечерами он наблюдал за Мотрей и Артурчиком, порой даже засыпая перед телевизором. Днём, чтобы не загнуться от безделья, ездил с Мотрей по магазинам, на скачки, а вечерами посещал театр. Они встречали знакомых, здоровались, но тут Леонид Иванович больше отмалчивался, чувствуя себя несколько неуверенно.

Во всём остальном его жизнь не отличалась особенным разнообразием, и чем ближе подходил к концу срок аренды, тем больше он скучал по своей собственной жизни. Теперь ему казалось недопустимым прожигать годы, тратя их непонятно на что. Он хотел научиться водить самолёт, совершить кругосветное путешествие, встретить любовь, и ещё много-много чего он хотел сделать, пока молод и полон сил. Он даже забыл, что на его счету лежит миллион долларов, с которым все его мечты могли осуществиться гораздо быстрее. Но деньги теперь мало волновали Леонида Ивановича. Даже наоборот, ему казалось, что чрезмерно большое количество денег дурно влияют на человека, развращая его душу. Его даже посетила шальная мысль передать деньги детским домам и забыть это неожиданное приключение, как страшный сон. Мотрю он теперь называл Варварой, потому что это имя нравилось ему гораздо больше, и напоминало о его работе и доме. Он умудрился слетать с Мотрей-Варварой на собственном самолёте на Мальдивы и ещё куда-то, кажется в Индию или Непал. Но и там развлечения остались всё те же, за исключением роскошной природы, которая вносила оттенок разнообразия. В общем, когда срок аренды подошёл к концу, Леонид Иванович уже порядком устал от этого вертепа и мечтал поскорее вырваться отсюда. Но в день, когда аренда закончилась, и Леонид Иванович с замирающим сердцем ждал звонка, никто не позвонил. Мотря-Варвара носилась по магазинам, как заведённая, скупая всё подряд, а он ждал.

Но, как оказалось, напрасно. Не позвонил Пётр Иванович и на следующий день, и ещё через день. Бамбуров забеспокоился. У него поднялось давление и начались печёночные колики. Доктор кудахтал вокруг него, настаивая на госпитализации, но Леонид Иванович наотрез отказался. Его вдруг осенила безумная мысль, которую он сначала со страхом отринул, но мысль была настырной и липучей. Ведомый этой мыслью, он доплёлся до кабинета и снял телефонную трубку. Медленно набрал номер своего банка и услышал голос Варвары. Он сглотнул слюну, сердце его бешено забилось, и он спросил:

— Скажите, можно позвать к телефону Бамбурова Леонида Ивановича?

— У нас такой УЖЕ не работает, — был ответ.

— Девушка, я его родственник, приехал в город, а он дал мне этот телефон. Куда он делся, простите? Я пожилой человек, что же мне делать? Где его искать?

— Он уволился две недели назад. Куда, не сказал. Закрыл счёт. Простите, мне очень жаль. А вы давно с ним разговаривали?

— Месяц назад.

— Ну вот, как раз месяц назад он и написал заявление, отработал две недели и уволился. Всё по закону. Не знаю, почему он вам не сказал.

— Извините, что побеспокоил, — Леонид Иванович положил трубку и схватился за сердце. То, что он понял, было настолько невероятно, что не укладывалось в голове. Он лихорадочно стал набирать номер своего сотового, но равнодушный синтетический голос ответил, что такого номера не существует. Леонид Иванович рухнул на стул и закатил глаза. Он был на грани обморока.

В это самое время Мотря-Варвара сидела в отдалённом уголке сада на живописной резной скамье, увитой диковинными цветами так, что сидящих на ней трудно было заметить. Рядом с ней сидел молодой человек с очень красивым, но немного отрешённым лицом, с которого не сходило выражение блаженного самодовольства. Он держал Мотрю-Варвару за руку. Девушка выглядела раздосадованной. Она нервно постукивала ярко накрашенными ногтями по подлокотнику скамейки. Молодой человек хотел обнять её, но она оттолкнула его.

— Что с тобой, детка? Ты странно выглядишь сегодня…

— А как бы ты выглядел в моей ситуации? Очень хотелось бы посмотреть. — Мотря-Варвара бросила на молодого человека сердитый взгляд. — Живу, как на пороховой бочке. Мне кажется, он меня скоро бросит! — Она закусила губу, чтобы не разрыдаться.

— Вот и чудненько. Мы славно заживём с тобой, крошка! Думаю, он отвалит тебе щедрые отступные. Все папашки так делают. Их терзает чувство вины.

— Дурень! Да какое, к чёрту, чувство вины?! Какие отступные?! Да он выставит меня без копейки денег! Он ещё ни одной своей жене ничего не дал! Ему вообще наплевать на жён!

— Ну не расстраивайся так, детка! С чего ты взяла, что он тебя собирается выгнать?

— Он называет меня Варварой! Варварой, слышишь?! Он нашёл какую-то Варвару! И потом, раньше он увольнял секретарш по моему первому требованию, а теперь не уволил! Анфиска так и работает. Если бы ты видел, как она на меня зыркает! С полным сознанием своего превосходства. А мне и сказать ей нечего! Если честно, мой муженёк на ладан дышит. Прогнил весь внутри.

— Ну вот. Значит, скоро сам загнётся. И всё достанется тебе!

— Ну ты и идиот, Дэн! Во-первых, с таким уходом он может прожить ещё лет сто, до самой моей старости хватит. А перед смертью выгонит меня, и тогда я уж точно никому не буду нужна! И тебе в том числе.

— Ну так брось его сама и найди другого богатенького папочку.

— Ты что, и правда думаешь, что это так просто?! Не зли меня лучше… И потом, я устала от этого цирка. Артурчик, и всё такое… Имей ввиду, что если он оставит меня без гроша, тебе придётся распрощаться с мечтой о спортивном клубе!

— Ну, ты по самому больному ударила…

— А как ты хотел? Ты вообще о чем-нибудь думаешь? Или считаешь, что это я должна обеспечить тебе будущее?

— Не мне, а нам…

— Послушай, Дэн, я не хочу, чтобы всё досталось какой-то стерве, Варваре, или ещё кому. Он старый и больной. У него слабое сердце. В последний раз его еле вытащили. Никто не удивится, если он тихо скончается от сердечного приступа. Прошу тебя, найди, ну… препарат там какой-нибудь, чтобы этот приступ вызвать. А я найду способ ему этот препарат подсунуть. Никто ничего не заподозрит, я уверена. Только это нужно сделать быстро. Я бы и сама этим занялась, но за мной следят, а ты часто бываешь в городе один. Ты должен это сделать, Дэн! У нас мало времени. Я умоляю тебя! Ради нашего будущего!

— Ну ты даёшь, детка! — Дэн восхищённо присвистнул. — Я постараюсь.

— Очень сильно постарайся, я надеюсь на тебя!

— Не волнуйся, красавица, всё сделаю! — При этих его словах Мотря-Варвара вздохнула, будто тяжкий камень упал с её грешной души, и слилась с Дэном в долгом поцелуе.

Она даже не догадывалась, что в нескольких сотнях метрах от них, у себя в кабинете, её муж, которого она собиралась так хладнокровно лишить жизни в скором будущем, жадно ловил ртом воздух, схватившись за сердце. Потом рот его приоткрылся, нижняя губа повисла, а голова упала на грудь. Он дёрнулся пару раз в своём необъятном кресле, захрипел и вытянул ноги, но остался сидеть.

Когда в кабинет вошла Анфиса, он уже не дышал. На крики Анфисы сбежались люди, приехала скорая, но спасать уже было некого…

На пышных похоронах, с огромным количеством народу, будто хоронили народного артиста, никто не заметил скромного молодого человека в тёмных очках. Безутешная вдова рыдала, в глубине души радуясь, что всё так удачно обернулось, совершенно не подозревая о том, что муж в своём завещании оставил ей ровно столько денег, как и его секретарше. Так, небольшое вознаграждение за то, что скрасила его существование. Основная же сумма денег отходила фондам и благотворительным заведениям. Молодой человек снял очки, чтобы протереть запотевшие линзы, и тут в его рукав вцепилась старушка.

— Вы знали покойного? — Спросила она скрипучим резким голосом.

Молодой человек вздрогнул от неожиданности.

— Немного.

— Как вы считаете, он был хорошим человеком?

Молодой человек замялся.

— Мне трудно судить. Я плохо его знал. Так, беседовал один раз. Но он мне помог. Просто оказал неоценимую помощь.

Старушка вздохнула и утёрла набежавшую слезу.

— Ну, раз помог практически незнакомому человеку, значит, был не плохим. Эх, да что там говорить, все умирают — и хорошие, и плохие… Я-то с покойным не имела чести быть знакомой. Просто люблю на похоронах бывать… Странно, а тянет… Приду, посмотрю на очередного усопшего и как-то легче становится. Вот ведь как получается — вчера ещё ходил, думал, ел, хотел чего-то, а сегодня лежит себе в гробу, тихий, безразличный… Н-да… Всех нас это ждёт… Ну да вы ещё слишком молоды, чтобы об этом думать… — Старушка отпустила руку молодого человека и пошла восвояси, он надел очки и лицо его на миг приняло скорбное выражение.

Но потом он улыбнулся, бросил на безутешную вдову торжествующий взгляд, высморкался в платок и быстрым шагом зашагал прочь с кладбища — он терпеть не мог похорон. К тому же у него был заказан билет на самолёт, через три часа вылетающий в Америку, страну великих возможностей и разбитых надежд.