Чужак В Чужой Стране Stranger In A Strange Land

Роберт ХАЙНЛАЙН

ИСТОРИЯ БУДУЩЕГО IX

ЧУЖАК В ЧУЖОЙ СТРАНЕ

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ОН БЫЛ ЗАЧАТ ПОРОЧНО

Глава 1

Первую экспедицию на Марс земляне организовали в те времена, когда по их убеждению – наибольшую опасность для человека представлял сам человек. Это произошло через восемь земных лет после основания первой колонии на Луне. Тогда все межпланетные перелеты совершались в момент противостояния планет. От Земли до Марса – двести пятьдесят восемь дней, столько же обратно, да еще четыреста пятьдесят пять дней нужно ждать на Марсе, пока расположение планет не позволит вылететь на Землю.

К тому же путешествие на Марс могло стать успешным, если по дороге вам удалось дозаправиться на орбитальной станции, не разбиться при посадке, найти на Марсе воду для реакторов и избежать тысячи всевозможных неприятностей.

Восемь членов экипажа корабля «Посланец» должны были уживаться лучше, чем это получалось бы у людей на Земле. Чисто мужской состав забраковали как нездоровый и психологически нестабильный. Оптимальным был признан экипаж из четырех супружеских пар, подобранных так, чтобы все члены экипажа в совокупности имели необходимый в полете перечень специальностей. Главный подрядчик, Эдинбургский университет, привлек для формирования экипажа Институт Социальных Исследований. После того, как были отсеяны добровольцы, не подходящие по возрасту, состоянию здоровья, коэффициенту интеллекта, темпераменту или профессиональной подготовке, осталось девять тысяч, в принципе, подходящих кандидатов. Для экспедиции требовались: штурман, врач, повар, механик, командир корабля, лингвист, химик, специалист по электронике, физик, геолог, биохимик, биолог, ядерщик, фотограф и специалисты по гидропонике и ракетной технике. Набралось несколько сот экипажей, члены которых имели указанные специальности; три из них составляли супружеские пары. Когда же подрядчик предложил снизить ценз психологической совместимости, субподрядчик в ответ заявил, что отказывается и от работы, и от вознаграждения.

Компьютеры продолжали обрабатывать данные. У капитана Майкла Бранта, магистра естественных наук, офицера запаса и ветерана лунных походов, нашелся в институте приятель, который подобрал для него нескольких женщин-добровольцев и обработал их данные на совместимость с капитаном. В результате Брант сел в самолет, отправился в Австралию и предложил руку и сердце доктору Уинифред Коберн, сорокалетней девственнице. Компьютеры, мигая лампочками, определили состав экипажа: капитан Майкл Брант, тридцати двух лет, – командир, пилот, штурман, повар-любитель, фотограф-любитель, специалист по ракетной технике; доктор Уинифред Коберн-Брант, сорока одного года, – лингвист, историк, практикующая медицинская сестра, заведующая хозяйством; мистер Френсис Сини, двадцати восьми лет, – помощник командира, второй пилот, штурман, астрофизик, фотограф; доктор Ольга Ковалик-Сини, двадцати девяти лет, – повар, биохимик, специалист по гидропонике; доктор Уорд Смит, сорока пяти лет, – терапевт, хирург, биолог; доктор Мэри Джейн Лайл-Смит, двадцати шести лет, – специалист по электронике, энергетике и ядерной физике; мистер Сергей Римски, тридцати пяти лет, – специалист по электронике, химик, механик, метролог, специалист по криогенной технике; миссис Элеонора Альварес-Римски, тридцати двух лет, – геолог, селенолог, специалист по гидропонике.

У членов экипажа были все необходимые в полете специальности, часть из которых будущие астронавты получили путем интенсивного обучения в последние недели перед вылетом. И самое главное – члены экипажа были полностью совместимы психологически.

«Посланец» стартовал. В течение нескольких недель его сообщения были слышны в радиоприемниках. Потом сигналы стали слабее, их улавливали лишь спутники-ретрансляторы. Согласно сообщениям, экипаж был здоров и бодр. За неделю члены экипажа адаптировались к невесомости и перестали принимать таблетки от тошноты. Единственным заболеванием, с которым пришлось бороться доктору Смиту, была потница. Если у капитана Бранта и возникали проблемы, то он о них не сообщал.

«Посланец» вышел на посадочную орбиту внутри орбиты Фобоса и две недели фотографировал Марс. Затем капитан Брант передал: «Завтра в 12:00 по общекосмическому времени мы садимся на юге Lacus Soli» note 1.

На этом связь оборвалась.

Глава 2

Прошло двадцать пять лет, прежде чем земляне снова отправились на Марс. Через шесть лет после того, как замолчал «Посланец», Международное Общество Астронавтов запустило к Марсу беспилотный корабль «Зомби», который благополучно вернулся. Фотографии, сделанные «Зомби», изображали местность, мало привлекательную по земным меркам. Данные приборов, которыми был оснащен корабль, подтвердили, что атмосфера Марса разрежена и практически непригодна для жизни.

По фотографиям можно было предположить, что марсианские каналы являются техническими сооружениями, а некоторые объекты были признаны руинами городов. И если бы не третья мировая война, на Марс вылетел бы новый отряд астронавтов. «Чемпион» стартовал через несколько лет после войны, и его экипаж был более многочисленным, чем экипаж пропавшего «Посланца». На борту «Чемпиона» находились восемнадцать человек команды и двадцать три добровольца, все мужчины. «Чемпион» покрыл расстояние от Земли до Марса за девятнадцать дней и приземлился на юге Lacus Soli, где капитан ван Тромп собирался начать поиски «Посланца». Сообщения от экспедиции ван Тромпа поступали на Землю ежедневно. Вот три самых важных:

Первое: «Найден ракетный корабль «Посланец». Все члены экипажа погибли».

Второе: «На Марсе есть жизнь».

Третье: «Поправка к сообщению 23-105: обнаружен оставшийся в живых астронавт с «Посланца».

Глава 3

Капитан Виллем ван Тромп был осторожным человеком. Он предварил свое прибытие на Землю таким сообщением: «Не устраивайте моему пассажиру шумного приема. Необходим автомобиль скорой помощи, носилки, палата с гидравлической кроватью и вооруженная охрана».

Капитан поручил корабельному врачу проследить, чтобы Валентайна Майкла Смита (именно так звали пассажира «Чемпиона») поместили в отдельную палату медицинского центра в Бетесде, уложили в гидравлическую кровать и изолировали от внешнего мира. Сам ван Тромп отправился на чрезвычайное заседание Верховного Совета Федерации.

В ту минуту, когда Смита укладывали в Бетесде в кровать, Верховный министр науки раздраженно говорил ван Тромпу:

– Капитан, ваше положение командира так называемой «научной экспедиции» дает вам право приказывать медицинской службе охранять человека, за которого вы в ответе. Но я не понимаю, на каком основании вы осмеливаетесь вмешиваться в дела моего министерства? Ведь Смит – это просто клад для науки!

– Да, сэр.

– В таком случае, – министр науки обернулся к Верховному министру по делам мира и безопасности, – Дэвид, распорядитесь, пожалуйста, чтобы к Смиту пропустили профессора Тиргартена, доктора Окадзиму и остальных. Министр по делам мира взглянул на капитана Тромпа. Тот покачал головой.

– В чем дело? – спросил министр науки. – Вы ведь сказали, что он не болен!

– Выслушайте капитана, Пьер, – попросил министр по делам мира. – Говорите, капитан.

– Смит не болен, сэр, – терпеливо начал разъяснять ван Тромп, – но и здоровым его назвать нельзя. Он не адаптирован к земному тяготению. Здесь он весит в два с половиной раза больше, чем весил на Марсе, и его мышцам не справиться с такой нагрузкой. Смит не привык к атмосферному давлению, которое мы здесь считаем нормальным. Он не приспособлен ни к чему земному, для него здесь все – сплошные перегрузки. Черт возьми, господа, я сам устал, как собака, хоть и родился на этой планете!

Министр науки посмотрел на капитана с осуждением:

– Вполне естественно, капитан, идет адаптационный период. Я тоже побывал в космосе и все это испытал. И молодой человек по имени Смит… Капитан ван Тромп решил, что больше не стоит сдерживаться. Потом можно будет оправдаться усталостью: он чувствовал себя так, как будто приземлился на Юпитере. И капитан перебил министра:

– О-о! «Молодой человек»! «Человек»! Да как вы не понимаете, что Смит – не человек?!!

– Что?!

– Смит – не человек.

– Вот как? Поясните свои слова, капитан.

– Смит – разумное существо земного происхождения, но он не человек, а марсианин. Мы – первые люди, которых он увидел. Смит думает и чувствует по-марсиански. Его воспитало племя, совершенно не похожее на нас. Смит не может отличить мужчину от женщины. Он – человек по рождению, но марсианин по воспитанию. Если вы спешите уничтожить этот, как вы выразились, клад, – зовите ваших дубинноголовых профессоров! Пусть Смит сойдет с ума раньше, чем привыкнет жить в сумасшедшем мире; я же умываю руки. Свою задачу я выполнил.

– И с честью выполнили, капитан, – вступил в разговор Генеральный Секретарь Дуглас. – Если вашему человекомарсианину нужен денек-другой, чтобы привыкнуть к Земле, я думаю, наука подождет. Пит, не обижайтесь на капитана: он устал.

– Есть дело, которое не может ждать! – возразил министр средств массовой информации.

– Да, Джок?

– Господин Секретарь, если мы в ближайшее время не покажем марсианина по стереовидению, начнутся беспорядки.

– Пожалуй, вы преувеличиваете, Джок. Мы включим в информационные выпуски марсианский материал. Завтра – награждение капитана и всего экипажа, а послезавтра, когда капитан отдохнет, – его рассказ о полете. Министр покачал головой.

– Что не годится, Джок?

– Люди ждали, что им привезут настоящего марсианина. Раз его не привезли, нужен хотя бы Смит, причем немедленно.

– Вам нужен живой марсианин? – Генеральный Секретарь Дуглас обернулся к ван Тромпу. – Вы снимали марсиан?

– Мы перевели на них километры пленки.

– Чего же вам еще, Джок? Нет живых марсиан – показывайте фильмы. Да, капитан, марсиане не выступали против вас?

– Нет, сэр, но они нас и не приветствовали.

– Не понял?

Капитан ван Тромп подыскивал ответ.

– Видите ли, сэр, говорить с марсианином – все равно что кричать в лесу. Вы не получите ответа: ни да, ни нет.

– Вы привели с собой вашего лингвиста, как его там?…

– Доктора Махмуда, сэр? Доктор Махмуд нездоров. У него нервный срыв. («Читай: «мертвецки пьян», – подумал капитан ван Тромп.) – Космическая эйфория?

– Да, пожалуй. («У-у, сухопутные крысы!»).

– Ну что ж, побеседуем с ним, когда ему станет лучше. А заодно пригласим нашего юного гостя Смита. Я думаю, это будет полезно.

– Возможно, – с сомнением произнес ван Тромп.

…А юный гость изо всех сил старался выжить. Невыносимое давление чужого мира стало ощущаться меньше, когда его поместили в мягкое гнездо. Сердце и легкие едва справлялись с усиленной гравитацией, приторно густой и невыносимо горячей атмосферой. Смит боролся. Он отвел все три уровня на управление дыханием и работой сердца. Через некоторое время, когда пульс и дыхание замедлились, Смит решил, что можно уделить внимание и другим проблемам. Он выделил часть второго уровня для наблюдения за своим организмом и окружающим пространством, а остальное использовал для осмысления последних событий. Нужно было не только приспособиться к новому миру, но и попытаться понять его.

С чего начать? С того, как он покинул Марс? Или с того, как очутился в этом гнетущем мире? Смит снова болезненно ощутил жар и грохот, которыми встретила его эта планета. Нет, он еще не готов все это осмыслить! Назад! Назад! К тому моменту, когда он впервые увидел чужаков, впоследствии оказавшихся соплеменниками. Нет, еще дальше, в то прошлое, когда он с ужасом осознал, что он – чужак. Назад, к самому началу!

Смит мыслил не так, как мыслят земляне. Его обучили основам английского языка, но английский был нужен ему, как он был бы нужен индусу для объяснения с турком. Английский был для Смита сложным кодом, с помощью которого можно лишь приблизительно выразить мысли. Образы и ассоциации, возникавшие в его мозгу, невозможно было привести к земным: они были порождены иной культурой.

В соседней комнате доктор Тадеуш играл в криббедж с Томом Мичемом, приставленным к Смиту в качестве сиделки. Одним глазом доктор смотрел в карты, а другим – на датчики. Увидев, что пульс у Смита упал до двадцати ударов в минуту, Тадеуш бросился в его комнату. Мичем вскочил следом. Гидравлическая кровать тихо покачивалась. Смит казался мертвым.

– Позвать доктора Нельсона! – приказал Тадеуш.

– Есть, сэр! – мгновенно отозвался Мичем. – А, может, сделаем электрошок, док? – неуверенно добавил он.

– Позвать доктора Нельсона!!

Мичем выбежал. Тадеуш смотрел на пациента, не решаясь прикоснуться к нему. Вошел доктор Нельсон. Он двигался тяжело и неловко, как человек, долго пробывший в космосе и еще не привыкший к земному тяготению.

– Что случилось?

– Две минуты назад, сэр, пульс и температура пациента резко упали.

– Что вы предприняли?

– Ничего, сэр, согласно вашему указанию.

– Хорошо, – Нельсон посмотрел на Смита, потом на датчики, такие же, как в соседней комнате. – Будут какие-нибудь изменения – дайте мне знать. Он собрался уходить. Тадеуш испуганно промямлил:

– Позвольте, доктор…

– Что – «доктор»? Какой диагноз вы ему ставите?

– Это ваш пациент, и мне не хотелось бы…

– Ваш диагноз?

– Хорошо, сэр. Это, скорее всего, шок, травматический шок, за которым последует смерть.

Нельсон кивнул:

– Для большинства ситуаций это было бы справедливо. Но перед вами уникальный случай. Мне уже приходилось видеть его в таком состоянии. Смотрите.

Нельсон поднял руку пациента и отпустил. Рука не упала.

– Каталепсия? – неуверенно спросил Тадеуш.

– Называйте это как хотите, только не трогайте его и всегда зовите меня. – Нельсон опустил руку Смита, покачал головой и вернулся на пост. Мичем собрал карты:

– Сыграем?

– Не хочу.

– Знаете, док, мне сдается, что он еще до утра сыграет в ящик.

– Вашего мнения на этот счет никто не спрашивает. Можете пойти покурить. Мне надо подумать.

Мичем пожал плечами и вышел в коридор, где стояла охрана. Солдаты вытянулись, но, увидев, кто идет, снова расслабились. Солдат повыше спросил:

– Что за шум?

– Он выкидывал коленца, а мы гадали, что бы это значило. Дайте закурить, черти!

Солдат пониже вынул пачку сигарет:

– А как насчет выпить?

– Что-то не хочется, – Мичем взял сигарету.

– Слушай, а почему к нему не пускают женщин? Он что, сексуальный маньяк?

– Я сам ничего не знаю, кроме того, что его привезли с «Чемпиона», и ему нужен абсолютный покой.

– С «Чемпиона»? Тогда все ясно, – заявил высокий солдат.

– Что тебе ясно?

– Как же! Столько времени баб не только не трогал, но и не видел! Вот и свихнулся маленько. А теперь они боятся, что он на бабу глянет и удавится. Я на его месте точно бы удавился!

***

Смит видел, как появились врачи, понял, что они пришли с добрыми намерениями, и ушел в себя окончательно. А утром, в тот час, когда сиделки умывают больных, он вернулся. Активизировал сердце, дыхание и стал осматриваться.

Смит оглядел комнату, оценивая каждую деталь. Он видел это помещение впервые: раньше у него не хватало на это сил. Обстановка была необычной; ни на Марсе, ни на «Чемпионе» не было ничего подобного. Восстановив события, приведшие его из родных мест сюда, Смит уже готов был признать новый мир, принять его и даже полюбить.

В комнате было еще одно живое существо: с потолка, кружась, спускался паук. Смит с восхищением смотрел на этот танец, готовый признать в пауке соплеменника и опекуна.

Вошел доктор Арчер Фрейм, стажер, сменивший доктора Тадеуша.

– Здравствуйте, – сказал он. – Как вы себя чувствуете?

Смит проанализировал фразу. В первой части он узнал формальность, не требующую ответа. Для второй в его памяти было зафиксировано несколько значений. Если подобный вопрос задавал доктор Нельсон, он имел определенный смысл; в устах же капитана ван Тромпа этот вопрос превращался в пустой звук.

Смит всякий раз испытывал неловкость при обращении с этими существами. Он встревожился, но приказал себе успокоиться и рискнул ответить:

– Чувствую хорошо.

– Отлично! – улыбнулся человек. – Сейчас придет доктор Нельсон. На завтрак пойдете?

Смит знал значения всех произнесенных слов, но сомневался, что правильно понял вопрос. Да, он знал, что съедобен, но его не предупреждали, что он может пойти кому-то на завтрак. Видимо, это большая честь? Или запасы пищи на Земле настолько истощились, что им приходиться есть себе подобных? В душе Смита не возникло протеста, он почувствовал лишь сожаление, что не успел познать этот мир.

Вошел доктор Нельсон и избавил его от необходимости обдумывать ответ. Доктор посмотрел на Смита, потом на приборы, потом опять на Смита:

– Желудок работает?

Смит понял: это был привычный для него вопрос.

– Нет.

– Ладно, это мы исправим. Но прежде всего надо поесть.

Сначала Нельсон кормил Смита с ложки, потом попросил его есть самостоятельно. Это было трудно, но Смит торжествовал: в этом мире он впервые обходился без помощи. Он опустошил тарелку и решил узнать, кто его облагодетельствовал, позволив себя съесть.

– Кто это был? – спросил Смит.

– Не кто, а что. Синтетическая пищевая масса. Это тебе что-нибудь говорит? Доел? Вылезай-ка из кровати.

– Прошу прощения? – Смит знал, что эта фраза используется, когда необходимо возобновить прерванное по какой-либо причине общение.

– Я говорю – вставай. Пройдись. Сил у тебя, конечно, немного, но если будешь валяться в кровати, их не прибавится.

Нельсон открыл кран и стал выпускать воду из баллона. Смит отогнал тревогу: Нельсон никогда не делал ему ничего плохого.

Вода, поддерживавшая тело Смита, вылилась, и он оказался на дне кровати среди складок непромокаемой ткани.

– Доктор Фрейм, возьмите его под руки, – попросил Нельсон. Поддерживаемый с двух сторон и подбадриваемый Нельсоном, Смит кое-как перелез через борт кровати.

– Спокойно! Выпрямись! – командовал Нельсон. – Не бойся, я поддержу. Смит сделал над собой усилие и выпрямился. У него была слабая мускулатура, но хорошо развитая грудная клетка. Еще на «Чемпионе» его постригли и побрили. На бледном лице выделялись мягкий детский рот и глаза умудренного жизнью старика.

Смит постоял на дрожащих ногах и шагнул вперед. Сделав три шага, он по-детски радостно улыбнулся. – Умница! – похвалил Нельсон. Смит сделал еще шаг и потерял равновесие. Врачи едва успели подхватить его.

– Черт! – выдохнул Нельсон. – Падает… Давайте-ка положим его в кровать… Нет, сперва нужно набрать воду.

Наполнив баллон, врачи осторожно уложили в кровать Смита, застывшего в позе зародыша.

– Положите ему под затылок валик, – распорядился Нельсон. – Если что-нибудь случится – позовите меня. Вечером вернемся к занятиям. Через три месяца он у нас будет лазать по деревьям не хуже обезьяны. Все идет нормально.

– Да, доктор, – ответил Фрейм без особого энтузиазма.

– И еще: когда он вернется, покажите ему, как пользоваться ванной. Позовите себе в помощь сиделку и следите, чтобы он не падал.

– Хорошо, сэр, но как ему объяснить…

– Объяснять ничего не нужно. Он все равно не поймет. Именно покажите…

…Ленч Смит съел без посторонней помощи. Санитар, забирая поднос, наклонился к нему и тихо сказал:

– Слушай, у меня к тебе есть дело.

– Простите?

– Мы можем заработать кучу денег. – Денег? Что это такое?

– Брось философствовать. Деньги нужны всем. Мне некогда долго разговаривать: смываться пора. Я из Пирлесс Фичерс. На нас работают лучшие писатели. Они будут задавать вопросы, а ты будешь на них просто отвечать. За это получишь шестьдесят тысяч. На, подпиши.

Смит взял протянутый лист бумаги и уставился на него, держа текст вверх ногами.

Санитар воскликнул:

– Боже! Да ты читать не умеешь!

Смит понял и ответил:

– Нет.

– Ну, ладно, я прочитаю, ты поставишь отпечаток пальца, а я засвидетельствую. «Я, нижеподписавшийся, Валентайн Майкл Смит, известный как Человек с Марса, передаю компании Пирлесс Фичерс Лимитед все права на мой (основанный на фактах моей биографии) рассказ «В плену у марсиан» в обмен на…»

– Санитар!

В дверях стоял доктор Фрейм. Санитар быстро сунул бумагу за пазуху.

– Иду, сэр. Я забирал поднос.

– Что вы читали? Учтите, я вас запомнил. Вы знаете, что с этим больным разговаривать нельзя.

Санитар и врач вышли. Дверь закрылась. Смит долго лежал без движения, пытаясь осмыслить это событие, но, как ни старался, ничего не смог понять.

Глава 4

Джиллиан Бордмэн считалась хорошей медицинской сестрой, и у нее было серьезное хобби – мужчины. В тот день она была старшей по этажу, где лежал Смит. Когда она услышала, что больной из палаты К-12 ни разу в жизни не видел женщину, она не поверила своим ушам и решила нанести визит странному пациенту.

Джиллиан знала, что женщинам нельзя посещать этого больного, однако себя она не относила к разряду посетителей и потому гордо проплыла мимо охраны (у солдат тоже была странная привычка понимать приказы буквально) в соседнюю с палатой Смита комнату.

Доктор Тадеуш обернулся к ней:

– Здравствуй, солнышко! Каким ветром тебя сюда занесло?

– Я исполняю свои служебные обязанности. Как поживает ваш пациент?

– Не волнуйся, рыбка, присмотр за этим больным в твои обязанности не входит. Можешь проверить по журналу.

– Знаю. Но я хочу его увидеть.

– Это запрещено.

– Ну, Тэд, не будь таким правильным…

Тадеуш принялся изучать свои ногти.

– Если я тебя к нему впущу, то закончу свою карьеру в Антарктиде. Не знаю, что будет, если доктор Нельсон застанет тебя даже здесь.

– Он, должен сюда прийти?

– Нет, если я его не позову. Он все еще отсыпается после полета.

– Откуда же такое рвение?

– Я все сказал, сестра.

– Хорошо, доктор… Вонючка!

– Джилл!

– Тюфяк!

Тадеуш вздохнул.

– Так мы встречаемся в субботу?

– Конечно. Разве женщина способна сердиться целых три дня? – пожала плечами Джиллиан.

Она вернулась на свой пост и отыскала ключ от комнаты, примыкающей к палате К-12 с другой стороны. В этой комнате дежурили сиделки, обслуживающие высокопоставленных больных. Не в ее характере было сдаваться.

Джиллиан беспрепятственно прошла в эту комнату: солдаты и не знали, что она сообщается с вверенной им палатой. Перед заветной дверью Джиллиан задержалась, испытывая чувство, знакомое ей с тех времен, когда она студенткой убегала с дежурства. Она отперла дверь и заглянула в палату. Больной лежал в гидравлической кровати. Когда Джилл вошла, он повернул к ней голову. Сначала у нее возникло впечатление, что лечить его уже бесполезно. Его лицо ничего не выражало; такие лица бывают у безнадежно больных. Потом она заметила в его глазах живой интерес. Может, у него парализованы мышцы лица?

По профессиональной привычке она спросила:

– Ну, как мы себя чувствуем? Лучше?

Смит перевел вопрос на свой язык. Его смутило, что он должен содержать сведения и о состоянии ее организма. Он решил, что это свидетельствует об особом расположении и желании сблизиться. Вторую часть вопроса Смит часто слышал от Нельсона и ответил на нее:

– Да.

– Вот и хорошо. – Обычный больной, если не считать лица без выражения. Если он и не видел женщин, то хорошо это скрывает. – Вам что-нибудь нужно?

Джилл заметила, что на тумбочке отсутствует положенный стакан:

– Принести вам воды?

Смит сразу заметил, что новое существо не такое, как другие. Он сравнил его с тем, которое видел на картинке у Нельсона еще на «Чемпионе». Нельсон пытался объяснить ему анатомические особенности той части человеческого рода, которая называлась «женщины». Новое существо было «женщиной».

Смит ощутил одновременно и радость, и разочарование. Однако он подавил оба чувства, чтобы процесс познания нового явления не отразился на датчиках Тадеуша. Когда же Смит перевел последний вопрос, его охватило такое волнение, что он почти выпустил из-под контроля сердце, но вовремя опомнился и отругал себя за недисциплинированность. Потом проверил перевод. Нет, он не ошибся. Эта женщина предлагала ему воду. Она хотела сблизиться.

С трудом подбирая слова для приличествующего ситуации ответа, он произнес:

– Благодарю вас за воду. Пусть она у вас будет в изобилии.

Сестра Бордмэн опешила.

– О, как мило!

Она нашла стакан, наполнила его и подала больному.

– Пейте вы, – сказал Смит.

«Он думает, что я решила его отравить», – подумала сестра, но просьба звучала очень настойчиво, и Джилл подчинилась. Она отпила из стакана. Больной тоже сделал глоток и откинулся на кровати с таким видом, будто сделал что-то значительное.

Джилл решила, что никакого приключения из этого не выйдет и сказала:

– Ну что ж, если вам больше ничего не нужно, я пойду.

И пошла к двери. Он крикнул ей вслед:

– Нет!

– Что?

– Не уходи!

– Я на работе. Мне нужно идти.

Он смерил ее взглядом:

– Ты женщина?

Джилл обиделась. Она хотела сказать что-нибудь резкое, но увидев серьезное лицо и тревожные глаза Смита, передумала. Она почувствовала, что он действительно до сих пор не видел женщин и не знает, что это такое. И она ответила:

– Да, я – женщина.

Смит не сводил с нее глаз. Джилл смутилась. Она ожидала, что на нее будут смотреть глазами самца, а попала как будто под объектив микроскопа. – Ну что, похожа я на женщину?

– Я не знаю, – медленно проговорил Смит. – Как должна выглядеть женщина? Что делает тебя женщиной?

– О Господи! – (Такого странного разговора с мужчиной Джилл не приходилось вести, пожалуй, со дня конфирмации). – Может быть, мне раздеться?

Смит молчал, анализируя услышанное. Первую фразу он не понял. Наверное, это одна из формальных фраз, которые люди так часто используют… Но она произнесена с силой, поэтому может быть последним сообщением перед уходом. Возможно, он вел себя с женщиной настолько неправильно, что она сейчас дематериализуется.

Смит не хотел, чтобы женщина умерла, даже если это ее право или обязанность. Только что они разделили воду, и вот новообретенный брат по воде уходит и дематериализуется! Смит пришел бы в ужас, если бы не нужно было подавлять чувства. Он решил, что если она сейчас умрет, он умрет тоже – после воды иначе нельзя.

Во второй фразе встречались знакомые слова. Смит понял суть действия и то, что действие мыслится как предполагаемое. Может быть, это выход из кризиса? Может быть, если женщина снимет с себя одежду, никому из них не придется умирать? Он радостно улыбнулся:

– Да, пожалуйста.

Джилл открыла рот. Закрыла. Опять открыла и сказала:

– Черт меня возьми!

По интонации Смит понял, что ответил неправильно. Он стал настраиваться на дематериализацию, с нежностью перебирая в уме все, что пережил и познал. Особое внимание в своих воспоминаниях он уделял этой женщине. Вдруг Смит увидел, что женщина наклонилась к нему. Она смотрела ему в лицо и, очевидно, не собиралась умирать.

– Может, я неправильно вас поняла? Вы просили меня снять одежду?

Смит перевел вопрос правильно и ответил в надежде, что нового кризиса не будет.

– Да.

– Так оно и есть. Да, брат, не такой уж ты больной!

Смит сразу же отметил слово «брат» – женщина напоминала, что они побратались через воду. Потом он подумал, соответствует ли его состояние тому, о котором говорит новый брат.

– Я не болен, – подтвердил он.

– Провалиться мне на этом месте, если у тебя не все в порядке! Но раздеваться я не буду. Мне пора.

Она выпрямилась и пошла к двери. На пороге оглянулась и с игривой улыбкой сказала:

– Ты можешь попросить меня об этом в другом месте. Тогда посмотришь, что делает меня женщиной.

Женщина ушла. Смит расслабился и отключил внимание от своей палаты.

Он был горд, что исправил ситуацию, и им не пришлось умирать. Но нужно было еще многое осознать. В речи женщины было несколько новых слов, а те, которые не являлись новыми, оказались сгруппированными таким образом, что смысл фраз был неясен. Он испытывал какое-то радостное чувство, которое вполне могло сопутствовать общению братьев по воде, но к этому чувству подмешивалось что-то, одновременно и тревожное и приятное. Смит думал о своем новом брате, этой женщине, и вслушивался в свое радостно-тревожное чувство. Он вспомнил, как впервые присутствовал при дематериализации. Но сейчас это воспоминание, неизвестно почему, вызвало у него ощущение счастья.

Жаль, что здесь нет доктора Махмуда. Так много нужно узнать – и неоткуда.

***

Остаток дежурства прошел, как во сне. Перед глазами Джилл стояло лицо марсианина, а в памяти крутились его безумные слова. Нет, Смит не безумен, она работала в психиатрических клиниках и знала, что марсианин был в здравом рассудке. Он не безумен, а невинен, решила она, а потом подумала, что и это слово не подходит. У него невинное лицо, но отнюдь не невинные глаза. Кем же надо быть, чтобы так выглядеть?

Когда-то она работала в монастырской больнице и видела такое лицо у сестры-монашки. Однако в лице Смита ничего женского не было.

Джилл переодевалась, когда к ней заглянула другая сестра.

– Джилл, к телефону.

Джилл ответила, не включая изображения.

– Это Флоренс Найтингейл? – спросил баритон.

– Да. Это ты, Бен?

– Верный поборник свободы слова собственной персоной. Ты занята, малышка?

– Что ты задумал?

– Я задумал угостить тебя бифштексом, напоить ликером и задать тебе вопросик.

– Я отвечу «нет».

– Не тот вопрос, что ты думаешь.

– О, ты умеешь задавать и другие вопросы? А ну-ка!

– Потом. Когда ты подобреешь.

– А бифштекс будет натуральный? Не синтет?

– Обещаю. Ткнешь в него вилкой – и он замычит.

– У тебя, наверное, банковский счет закрыт, Бен?

– Это постыдно, но не смертельно. Так как?

– Уговорил.

– Через десять минут на крыше медицинского центра.

Джилл сняла надетый было костюм, повесила его в шкаф и выбрала платье, которое держала специально для таких случаев. Платье было простого покроя, почти прозрачное и, скорее, подчеркивало то, что должно было скрывать. Джилл с удовлетворением оглядела себя в зеркало и отправилась на крышу.

Пока она осматривалась в ожидании Бена Кэкстона, к ней подошел дежуривший на крыше санитар.

– Вас ждет машина, мисс Бордмэн. Вон тот «тальбот».

– Спасибо, Джек.

Джилл увидела такси с открытой дверцей. Она села в аэромобиль и уже собиралась сказать Бену двусмысленный комплимент, когда увидела, что его нет. Такси было автоматическим. Дверца закрылась, машина взлетела, развернулась и направилась к другому берегу Потомака. На площадке над Александрией машина приземлилась, в нее сел Бен, и аэромобиль снова взлетел.

Джилл взглянула на Бена.

– Ты посмотри какие мы! С каких это пор за своими подругами ты присылаешь роботов?

– Есть причины, малышка, – Бен погладил ее по колену. – Нельзя, чтобы нас видели вместе.

– Что?!

– Нельзя, чтобы нас видели вместе. Остынь.

– И кто же из нас прокаженный?

– Мы оба. Джилл, я – газетчик…

– А я уж подумала, что ты кто-то другой.

– …А ты работаешь в больнице, где лежит марсианин.

– И поэтому мне нельзя здороваться с твоей мамой?

– Объясняю популярно. В округе более тысячи репортеров, литературных агентов, борзописцев и всякой другой шушеры плюс толпа, которая набежала, когда прилетел «Чемпион». Все они хотят поговорить с Человеком с Марса, но никому это еще не удалось. Поэтому мы с тобой поступили бы не слишком благоразумно, если бы вышли из больницы вместе.

– Ну и что из того, что вместе? Я же не Человек с Марса.

– Конечно, нет, – Бен посмотрел на Джилл. – Но ты поможешь мне с ним встретиться. Именно поэтому я за тобой и не заехал.

– Бен, ты, наверное, на солнце перегрелся. Там вооруженная охрана. – Мы все продумаем.

– О чем тут думать?

– Погоди, давай сначала поедим.

– Наконец-то ты заговорил разумно. А ты не разоришься окончательно?

Ты ведь на мели.

Кэкстон нахмурился.

– Джилл, я не рискну войти в ресторан ближе, чем где-нибудь в Луисвилле. На этой колымаге мы доберемся туда не раньше, чем через два часа. Поэтому давай пообедаем у меня.

– …сказал паук мухе. Бен, я устала и не могу бороться.

– А тебя никто об этом и не просит. Честное благородное.

– Тогда нам вообще не о чем говорить. А, впрочем, поехали, честный-благородный…

Кэкстон стал нажимать на кнопки, и такси, кружившее на месте, направилось к отелю, где жил Бен.

– Сколько времени тебе нужно, чтобы пропитаться ликером? – спросил Бен, набирая номер телефона. – Я закажу бифштекс.

Джилл спросила:

– Бен, в твоем хлеву есть собственная кухня?

– Есть. Ты хочешь, чтобы я сам поджарил тебе бифштекс?

– Я поджарю. Дай мне трубку.

Джилл стала делать заказ, оглядываясь на Бена и проверяя, согласен ли он. Такси приземлилось на крыше отеля, и они спустились в номер Бена. Номер был старомодный, с живым газоном в гостиной. Джилл сняла туфли и прошлась по траве.

– Здорово-то как, – вздохнула она, – ноги устали.

– Садись и отдыхай.

– Нет, я хочу еще по траве походить, чтобы на завтра хватило.

– Как хочешь, – Бен ушел в столовую и стал смешивать напитки.

Вскоре Джилл тоже занялась хозяйством. Она достала из лифта бифштекс-полуфабрикат с картофелем и салатом, поставила салат в холодильник и собралась разогревать картофель и жарить мясо.

– Бен, здесь что, нет дистанционного управления?

Бен подошел к плите и повернул выключатель.

– Тебе придется готовить на открытом огне. Не боишься?

– Ничего страшного. Я же в скаутах была.

Они вернулись в гостиную. Джилл села у ног Бена, и они принялись за мартини. Напротив стоял аппарат стереовидения, замаскированный под аквариум. Бен включил аппарат, гуппи и меченосцы исчезли, а на экране появилось изображение известного обозревателя Огатеса Гривса.

– …можно с уверенностью утверждать, – вещал обозреватель, – что Человеку с Марса постоянно вводят наркотики, чтобы он не мог предать огласке эти факты. Разглашение их было бы для правительства…

Кэкстон выключил стереовизор.

– Бедняга, – посочувствовал он, – ничего-то ты не знаешь. Хотя насчет наркотиков… Он, пожалуй, прав. – Не прав, – сказала вдруг Джилл. – Да? Откуда ты знаешь, малышка? – Знаю, – Джилл сказала больше, чем хотела. – За ним постоянно наблюдает врач, но назначений седативных средств я не видела.

– Это вовсе не означает, что их нет. Или тебе поручили уход за ним?

– Нет, и даже наоборот. Туда вообще не пускают женщин – у двери стоит вооруженная охрана.

– Это мне известно. Но тогда ты не можешь знать, шпигуют его наркотиками или нет.

Джилл закусила губу: «Придется признаться во всем, чтобы подтвердить сказанное».

– Бен, ты меня не выдашь?

– В смысле?

– Не выдашь?

– Это понятие растяжимое, но я постараюсь.

– Ну, хорошо. Налей-ка мне еще. – Он налил, и Джилл продолжила. – Я знаю, что Человека с Марса не колют наркотиками. Я с ним говорила. Кэкстон присвистнул.

– Я так и предполагал. Проснувшись сегодня утром, я подумал: «Надо позвонить Джилл. Не может быть, чтобы она ничего не знала». Выпей еще, солнышко, мне для тебя ничего не жалко. Можешь прямо из графина.

– Отстань!

– Ну хочешь, я тебе ножки потру? Мадам, позвольте взять у вас интервью. Как…

– Бен! Ты обещал! Если ты сошлешься на мой рассказ, меня уволят.

– Я скажу «из надежных источников».

– Я боюсь.

– Я сейчас умру от неудовлетворенного любопытства, и тебе придется доедать мой бифштекс.

– Ладно, я расскажу, только ты не должен мои слова использовать.

Бен молчал. Джилл рассказала, как она обманула охрану.

– Ты можешь пройти туда еще раз?

– Пожалуй, могу. Но не хочу: это рискованно.

– Слушай, проведи меня. Я оденусь электриком: комбинезон, профсоюзный значок, инструменты. Ты дашь мне ключ…

– Нет.

– Почему? Будь умницей, девочка. Это будет величайшая сенсация со времен Колумба и Изабеллы. Единственное, чего я боюсь – это встретить там более расторопного «электрика».

– А я боюсь за себя, – перебила Джилл. – Для тебя это сенсация, а для меня крах карьеры. Меня дисквалифицируют, уволят и вышлют из города.

– Правда?

– Правда.

– Мадам, позвольте предложить вам взятку.

– Сколько? Я соглашусь, если ее хватит на то, чтобы провести остаток жизни в Рио-де-Жанейро.

– Я не могу перещеголять Ассошиэйтед Пресс или Рейтер. Сотни хватит?

– За кого ты меня принимаешь?

– Сто пятьдесят!

– Как связаться с Ассошиэйтед Пресс?

– Капитолий, 10-9000. Джилл, я на тебе женюсь. Это предел моих возможностей.

Джилл вздрогнула.

– Что ты сказал?

– Выходи за меня замуж. Когда тебя будут выгонять из города, я тебя встречу и привезу сюда. Ты пройдешь по нашей траве – и забудешь свой позор. Но сначала ты проведешь меня в ту комнату.

– Ты серьезно, Бен? Ты повторишь свои слова при Беспристрастном Свидетеле?

– Повторю, – вздохнул Кэкстон. – Зови.

Джилл встала.

– Я не приму от тебя такой жертвы, Бен, – сказала она мягко, целуя его в щеку. И, пожалуйста, не шути так со старыми девами.

– Я не шутил.

– Сомневаюсь в этом. Ладно, вытри помаду; я расскажу тебе все, что знаю, и мы подумаем, как тебе извлечь из этого выгоду, не подводя меня. Идет?

– Идет!

– Я уверена, что под действием наркотиков он не был, и готова поручиться, что он был в здравом уме, хотя говорил странные вещи.

– Было бы странно, если бы он не говорил странных вещей.

– ?!

– Джилл, у нас мало сведений о Марсе, но мы хорошо знаем, что марсиане сильно отличаются от людей. Представь, что ты попала в дикое племя, которое носит шкуры. Какой ты вернешься оттуда через десяток лет? А это еще слабое сравнение: Марс отстоит от нас на сорок миллионов миль.

– Понимаю, – кивнула Джилл. – Именно поэтому я и пропустила его глупости мимо ушей. Не такая уж я тупица.

– Ну что ты! Ты просто умница, хоть и женщина.

– Тебе нравится, когда тебя поливают мартини?

– Извини. Женщины умнее мужчин, история это не раз подтверждала. Давай налью.

Джилл смягчилась и продолжала:

– Просто глупо, но к нему не пускают женщин. Он вовсе не сексуальный маньяк.

– Наверное, его оберегают от излишних волнений.

– Он не был взволнован. Ему было просто любопытно. Я не чувствовала, что на меня смотрит мужчина.

– Если бы ты разделась, он, может быть, поступил бы как мужчина.

– Не думаю. Мне кажется, он уже слышал, что есть женщины и есть мужчины, и хотел увидеть, в чем между ними разница.

– Vive la difference! note 2 – провозгласил Кэкстон.

– Не говори сальностей!

– Что ты! Я поблагодарил Господа за то, что он позволил мне родиться человеком, а не марсианином.

– Хватит шутить, Бен.

– Я абсолютно серьезен.

– Ну, значит, успокойся. Он не обидел бы меня. Ты не видел, какое у него лицо, а я видела.

– Какое же у него лицо?

Джилл задумалась.

– Бен, ты когда-нибудь видел ангела?

– Ни одного, кроме тебя.

– И я не видела, но он был именно, как ангел. Совершенно безмятежное лицо и мудрые глаза. Не по-земному чистое лицо, – она передернула плечами. – Не по-земному… – повторил Бен. – Посмотреть бы на него.

– Бен, почему его держат взаперти? Он и мухи не обидит.

– Ему дают освоиться. Он не привык к земному тяготению и паршиво себя чувствует.

– Мышечная слабость не опасна; гравитационная миастения гораздо серьезнее, но мы и с ней справляемся.

– Его нужно оберегать от простуды и инфекций: на Марсе он с ними не сталкивался.

– Ну да, у него нет антител. Хотя постой, я слышала, что доктор Нельсон – он летал на «Чемпионе» – по пути на Землю делал Смиту переливания и заменил ему половину крови.

– Можно мне это опубликовать, Джилл?

– Только не ссылайся на меня… Да, ему сделали прививки против всех болезней, за исключением родильной горячки. Кроме того, для защиты от инфекции, по-моему, не нужна вооруженная охрана.

– М-м-м, Джилл, я тоже знаю кое-что, чего ты можешь не знать. Опубликовать это «кое-что» я не могу, потому что не хочу подводить людей. Но если ты обещаешь молчать, тебе расскажу.

– Обещаю.

– Это длинная история. Хочешь еще выпить?

– Нет, я хочу есть. Где звонок?

– Вот он.

– Так позвони.

– Позвонить? Не ты ли собиралась готовить обед?

– Бен Кэкстон, я лучше умру с голоду, чем встану и нажму кнопку, которая находится в полуметре от тебя.

– Как прикажешь, – он нажал кнопку. – Но вернемся к Валентайну Майклу Смиту. Есть серьезные сомнения относительно его права носить фамилию Смит. – Как так?

– Милочка, твой приятель – первый незаконнорожденный в истории освоения космоса.

– Черт возьми!

– Веди себя прилично!… Ты слышала что-нибудь об экспедиции на «Посланце?» В ней участвовали четыре супружеские пары. Две из них носили фамилии Брант и Смит. Так вот, твой приятель с ангельским лицом – сын миссис Смит от капитана Бранта.

– Откуда это известно? И не все ли равно? Зачем копаться в их грязном белье? Этих людей уже нет в живых.

– Откуда это известно, я могу объяснить. На «Посланце» летели люди, о которых было известно все: группа крови, резус-фактор, цвет глаз и волос – все эти генетические штучки, в которых ты понимаешь больше, чем я. Так вот, по результатам анализа генетических признаков точно установлено, что матерью Смита была Мэри Джейн Лайл-Смит, а отцом – Майкл Брант. У Смита великолепная наследственность: коэффициент умственного развития его отца был 163, матери – 170 note 3. Ты говоришь, не все ли равно? Нет, не все. И чем дальше, тем больше людей будут этим интересоваться. Ты знаешь, что такое Лайл-Драйв?

– Конечно. Это форма пространства, в которой «Чемпион» летел на Марс.

– И все корабли после «Чемпиона». А ты знаешь, кто эту форму вычислил?

– Ты хочешь сказать, что это ОНА?

– Ну конечно! Доктор Мэри Джейн Лайл-Смит! Перед вылетом на Марс она, в основном, закончила расчеты, оставалось доработать лишь кое-какие детали. Она запатентовала изобретение, а патент вверила попечению Фонда Науки. Поэтому твой приятель является собственником изобретения, а распоряжается изобретением и получает от него доход Фонд Науки. Это миллионы, а может – сотни миллионов; я даже не представляю, сколько. Принесли обед. Бен, чтобы не мять газон, опустил с потолка висячие столики: один – к своему креслу, другой – к сидящей на газоне Джилл.

– Вкусно?

– Очень.

– Спасибо. Старался.

– Бен, – спросила Джилл, проглотив очередной кусок, – если Смит незаконнорожденный, имеет ли он право наследования?

– Он не незаконнорожденный. Доктор Мэри Джейн была из Беркли, а по законам Калифорнии не существует понятия «незаконнорожденный». На родине капитана Бранта, в Новой Зеландии, также цивилизованные законы. В штате, где родился доктор Уорд Смит, муж Мэри Джейн, ребенок, рожденный в браке, всегда считается законным. Перед нами, Джилл, человек, имеющий троих законных родителей.

– Постой, Бен. Этого не может быть. Я не адвокат, но…

– Вот именно. Адвокатов такие мелочи не трогают. По всем законам Смит является законнорожденным, хотя на деле он незаконнорожденный. Он имеет право наследования. Его мать была богата, отцы тоже не были нищими. Брант вложил все деньги, полученные за лунные походы, в Лунар Энтерпрайзез и получал бешеные дивиденды. У него был опасный недостаток – он играл, но ему везло. Выигрыши Брант снова вкладывал в дело. У Уорда Смита было фамильное состояние. И наш Смит наследует и то, и другое.

– Недурно!

– Это еще не все, рыбка. Смит – наследник всего экипажа.

– Как это?

– Все члены экипажа подписали Джентльменское Соглашение Первопроходца, по которому каждый из них (или ребенок каждого их них) является наследником всех остальных. Они хорошо обдумали свое соглашение, взяв за образцы подобные же контракты XVI и XVII веков. Все они были состоятельными людьми: у многих были акции Лунар Энтерпрайзез. Так что Смит, кажется, может получить контрольный пакет.

Джилл подумала о пациенте из палаты К-12, вспомнила, какую трогательную церемонию он устроил с водой, и ей стало жаль его.

Кэкстон продолжал:

– Любопытно было бы почитать бортовой журнал «Посланца». Его нашли, но вряд ли опубликуют.

– Почему, Бен?

– Это грязная история. Чтобы ее услышать, мне пришлось хорошо напоить информатора… Доктор Уорд Смит сделал жене кесарево сечение, и она умерла под ножом. Его последующие поступки подтверждают мой рассказ. Тем же скальпелем, которым делал операцию, он перерезал горло сначала капитану, а потом себе. Извини, малышка.

– Я медсестра и спокойно воспринимаю такие вещи.

– Ты лгунья, и за это я тебя люблю. Я три года работал в полиции, но так и не научился спокойно реагировать на подобное.

– А что случилось с остальными?

– Этого мы не узнаем, если не добудем у бюрократов журнал. Но я, хитроглазый газетчик, надеюсь, что добудем и узнаем. Секретность порождает тиранию.

– Бен, мне кажется, для него будет лучше, если наследство ему не достанется. Он не от мира сего.

– Точно сказано. И деньги ему не нужны. Человек с Марса с голоду не умрет. Любое правительство, университет или институт согласятся иметь его постоянным гостем.

– Ему лучше отказаться от наследства.

– Это не так легко, Джилл. Помнишь дело Дженерал Атомикс против Ларкин и Ко?

– Проходила в школе, как и все. Но при чем тут Смит?

– Восстановим события. Русские отправили на Луну первый корабль, который разбился. Потом стартовала американо-канадская экспедиция – и вернулась, никого на Луне не оставив. Соединенные Штаты вместе с Общим рынком стали готовить экспедицию колонистов; параллельно с ними такую же экспедицию готовила Россия. В это время Дженерал Атомикс запускает корабль с одного из арендуемых у Эквадора островов. Прилетают на Луну наши и русские, а парни из Дженерал Атомикс уже тут как тут.

Получилось, что Дженерал Атомикс, шведская фирма с контрольным пакетом акций в Штатах, застолбила Луну. Наши, вроде, не собирались их сгонять, но русские на могли успокоиться. Верховный Суд решил, что юридическое лицо не может быть собственником планеты, и владельцами Луны стали люди, первыми на нее ступившие – Ларкин и его экипаж. Их признали суверенной нацией и приняли в Федерацию. Неудачливые претенденты на обладание Луной получили компенсацию, а Луну отдали на концессию Дженерал Атомикс и ее дочерней фирме Лунар Энтерпрайзез. Такое решение никому особенно не понравилось, но его считают компромиссом, более или менее удовлетворяющим все заинтересованные стороны. Позже на основе этого решения был разработан закон о колонизации планет, направленный на предотвращение кровопролития. Этот закон себя оправдал: третья мировая война началась не из-за столкновения интересов в космосе. Так вот, решение по делу Ларкина – закон, применимый к Смиту.

Джилл покачала головой.

– Я тебя не понимаю.

– Подумай, Джилл. По нашим законам Смит является суверенной нацией и собственником планеты Марс.

Глава 5

У Джилл округлились глаза.

– Или я перебрала мартини, Бен, или ты сказал, что наш пациент – владелец Марса.

– Именно это я и сказал. Он там прожил необходимое для этого время.

Он – король Марса, президент, единственный гражданин – назови его, как хочешь. Если бы «Чемпион» не оставил колонистов на Марсе, право собственности Смита на Марс потеряло бы силу. Но колонисты остались, и Смит, даже находясь на Земле, владеет Марсом. Ему не нужно делить планету с новыми поселенцами: они на ней всего лишь иммигранты и не станут ее гражданами, пока Смит не даст им этого статуса.

– Фантастика!

– Но вполне законная. Теперь ты понимаешь, рыбка, почему люди проявляют такой интерес к Смиту? Почему власти прячут его в больнице, что кстати, незаконно. Смит, кроме всего прочего, является гражданином Соединенных Штатов и Федерации, а гражданина, даже осужденного преступника, по закону нельзя лишать общения с внешним миром на территории Федерации. Более того, на протяжении всей истории считалось недружественным актом по отношению к прибывшему с визитом иностранному монарху – каковым является Смит – сажать его под замок, не позволять принимать посетителей и представителей прессы – каковым являюсь я. Ну что, теперь ты согласна провести меня к Смиту?

– Бен, я боюсь. Если меня поймают, что мне будет?

– Тебя посадят в камеру со звуконепроницаемыми стенами, три врача засвидетельствуют твою невменяемость, и каждый второй високосный год тебе позволят передавать письмо на волю. Мне интересно, что будет со Смитом?

– А что ему могут сделать?

– Он может, например, умереть, не выдержав земного тяготения.

– Ты хочешь сказать, что его могут убить?

– Тихо, тихо, не ругайся! Пожалуй, убивать его не станут. Ведь, во-первых, Смит – сокровищница научной информации. Во-вторых, он может стать посредником между нами и марсианской цивилизацией. Помнишь классику – Герберт Уэллс, «Война миров»?

– В школе проходили.

– Вдруг марсиане проявят враждебность? Почему бы и нет? А мы не будем знать, на что они способны. Смит может выполнить роль миротворца и предотвратить Первую Межпланетную войну. Это, конечно, маловероятно, но полностью исключать возможность такого поворота событий правительство не может. Жизнь на Марсе – это политический фактор, который еще никак не учитывается.

– Значит, ему ничего не сделают?

– В ближайшее время – ничего. Если Генеральный Секретарь не ошибается. В правительстве сейчас разброд.

– Я не слежу за политическими событиями.

– А надо бы. За ними надо следить, как за своим артериальным давлением.

– За ним я тоже не слежу.

– Не перебивай. Итак, разношерстное большинство, возглавляемое Дугласом, вот-вот распадется: у них разногласия по пакистанскому вопросу. В этом случае господину Генеральному Секретарю будет предъявлен вотум недоверия, и он отправится к себе в провинцию. Человек с Марса может либо сильно укрепить позиции Дугласа, либо катастрофически ускорить его падение. Ну, ты согласна провести меня к Смиту?

– Я уйду в монастырь. Есть еще кофе?

– Сейчас посмотрю.

Они встали. Джилл, потянувшись, простонала:

– О-о-о-х! Старые косточки. Не нужно кофе, Бен. Завтра у меня трудный день. Отвези меня домой. Или отправь: для пущей конспирации.

– Ладно, хотя время еще детское. – Бен вышел в спальню и вынес оттуда какой-то предмет размером с небольшую зажигалку. – Ну что, проведешь меня? – Бен, я бы рада, но…

– Успокойся. Это опасно, но не только для тебя, – он показал ей «зажигалку». – Установишь там «жучок»?

– Что это такое?

– Лучший друг шпионов со времен Микки Финна – диктофон. Питается от батарейки, так что обнаружить его будет сложно. Рабочие детали в пластиковых футлярах, но экранированы. Излучение, как от электронных часов. Кассеты хватает на сутки. Потом ее нужно вынуть и поставить другую. – Он не взорвется? – испуганно спросила Джилл.

– Гарантирую. Можешь даже положить его вместе с начинкой в пирог и поставить в печку.

– Бен, я боюсь входить в комнату к Смиту.

– Войди в соседнюю.

– …Ну, ладно.

– У этой штуки слух, как у собаки. Прилепи ее вогнутой стороной к стене, например, липкой лентой – и она запишет все, что будет происходить в соседней комнате.

– Меня могут заметить, когда я буду заходить или выходить… Бен, палата Смита имеет общую стену с другой палатой, куда можно войти из соседнего коридора. Может, я прилеплю диктофон там?

– Хорошо.

– Ладно, я постараюсь. Давай его сюда.

Кэкстон протер диктофон носовым платком.

– Надень перчатки.

– Зачем?

– Чтобы не провести отпуск за решеткой. Не трогай его без перчаток и постарайся, чтобы никто его у тебя не видел.

– Великолепная перспектива!

– Идешь на попятный?

Джилл тяжело вздохнула.

– Нет.

– Умничка!

Блеснул свет, Бен глянул в окно.

– Это твое такси. Я его вызвал, когда ходил за диктофоном.

– Поищи, пожалуйста, мои туфли и не провожай меня. Чем реже сейчас нас будут видеть вместе, тем лучше.

– Как прикажешь.

Бен помог Джилл обуться. Она обхватила его голову руками и поцеловала.

– Милый Бен! Я не знала, что ты преступник, но ты хорошо готовишь, если тебе расфасовать продукты и настроить плиту. Я бы согласилась выйти за тебя замуж, если бы мне еще раз удалось выманить у тебя предложение.

– Предложение остается в силе.

– Разве гангстеры женятся на своих подружках? – и Джилл поспешно вышла.

***

…Джилл установила диктофон без труда. Женщина, лежавшая в нужной палате, была прикована к постели. Джилл зашла поболтать к ней и прикрепила диктофон над полочкой для туалетных принадлежностей, сетуя на то, что горничные никогда не вытирают там пыль. Назавтра она так же легко сменила кассету: больная спала. Она проснулась, когда медсестра спускалась со стула; Джилл рассказала ей больничную сплетню.

Извлеченную из диктофона запись Джилл отправила по почте, сочтя это более безопасным, чем игру в юных разведчиков. Третью кассету ей вставить не удалось: больная долго не засыпала и, едва Джилл успела влезть на стул, проснулась.

– Здравствуйте, мисс Бордмэн!

Джилл застыла.

– Здравствуйте, миссис Фритчли. – Выдавила она. – Как вам спалось?

– Хорошо, – грозно произнесла женщина. – Но у меня болит спина.

– Давайте я ее разомну.

– Это бесполезно. Что вы все копаетесь в туалетной комнате? Что там случилось?

– Мыши, – Джилл с трудом проглотила слюну.

– Мыши? Немедленно переведите меня в другую комнату!

Джилл сняла прибор со стены, сунула его в карман и слезла со стула.

– Не волнуйтесь, миссис Фритчли, мышей нет. Я только смотрела, есть ли норы.

– Это правда?

– Конечно. Давайте я разомну вам спину.

После этого Джилл решила рискнуть установить диктофон в комнате, через которую она входила к Смиту. Она взяла ключ от этой палаты, но обнаружила, что дверь не заперта, а на кровати сидят двое часовых.

– Что нужно? – один из них обернулся к Джилл.

– Ничего. Не сидите на кровати, ребята, – сухо ответила она. – Если вам нужны стулья, скажите, мы их вам принесем.

Солдаты неохотно встали. Джилл вышла, стараясь не показать, что испугалась.

До конца смены диктофон пролежал у Джилл в кармане. Она решила немедленно вернуть его Кэкстону. В такси Джилл успокоилась и набрала номер Бена.

– Кэкстон слушает.

– Бен, это Джилл. Нужно встретиться.

– Это не слишком благоразумно, – медленно ответил он.

– Бен, очень нужно. Я уже еду.

– Ну, ладно, что теперь поделаешь…

– Какой энтузиазм!

– Не подумай, что я…

– Пока! – Она отключилась, подумала и решила не держать на Бена зла.

Сама виновата: влезла не в свое дело. От политики лучше держаться подальше.

В объятиях Бена Джилл почувствовала себя спокойнее. Он такой милый, может быть, действительно стоит выйти за него замуж. Она хотела заговорить, но Бен зажал ей рот рукой.

– Молчи, – прошептал он. – Нас наверняка подслушивают.

Она кивнула, вынула из кармана диктофон и отдала Кэкстону. Он поднял брови и вместо ответа вручил ей вечерний выпуск «Пост».

– Читала газеты? – спросил он обычным голосом. – Посмотри, пока я умоюсь.

– Спасибо.

Бен показал Джилл, что нужно читать, и вышел, забрав диктофон. В указанной Беном колонке Джилл прочла:

Кэкстон.

ВОРОНЬЕ ГНЕЗДО Всем известно, что тюрьмы сродни больницам: из них трудно выбраться.

Но заключенный пользуется большей свободой, чем пациент больницы. Заключенный может послать за адвокатом, призвать Беспристрастного Свидетеля, потребовать и добиться открытого слушания дела.

Но стоит врачу подписать распоряжение «ПОСЕТИТЕЛЕЙ НЕ ВПУСКАТЬ» – и пациента предают забвению, как Железную Маску. Конечно, ближайших родственников к больному пускают, но у Человека с Марса нет родственников или близких. Астронавты с «Посланца» не имели их на Земле. Если у Железной Маски… простите, у Человека с Марса, и есть родственник, который мог бы представлять его интересы, то мы, репортеры, его еще не нашли.

Кто опекает Человека с Марса? Кто приказал окружить его вооруженной охраной? Неужели болезнь его так страшна, что с ним нельзя видеться и говорить? Я обращаюсь к Вам, господин Генеральный Секретарь. «Физическая слабость», «неспособность справиться с земным тяготением» – это не ответ. Будь это правдой – зачем была бы нужна вооруженная охрана? Хватило бы дюжего санитара.

Может быть, болезнь Человека с Марса носит финансовый характер? Или политический…

– И далее в том же духе.

Джилл догадалась, что Бен подначивает правительство, пытаясь спровоцировать его на открытые действия. Она понимала, что это опасно, но не знала, откуда исходит опасность и насколько она велика.

Джилл пролистала газету. Там были репортажи о «Чемпионе», фотографии Генерального Секретаря Дугласа, раздающего медали, интервью с капитаном ван Тромпом и его ребятами, марсианские кадры. О Смите было написано немного: он медленно адаптируется к земным условиям.

Вышел Бен и положил на колени Джилл несколько листков тончайшей бумаги.

– Вот еще газета. – И опять ушел.

Это оказалась распечатка первой диктофонной записи. Реплики были помечены: Первый голос, Второй голос и так далее. Бен, где мог, написал имена говоривших. В самом начале стояло: «Все голоса – мужские».

Из большинства реплик явствовало, что Смит под присмотром доктора Нельсона и еще одного врача ел, умывался, проходил курс массажа и занимался физическими упражнениями.

Попался и совсем не больничный отрывок. Джилл прочла его несколько раз.

Доктор Нельсон: Как ты себя чувствуешь, сынок? Можешь говорить?

Смит: Да.

Доктор Нельсон: С тобой хочет побеседовать один человек.

Смит: Кто? (Примечание Кэкстона: «Все реплики Смита начинаются с паузы»).

Нельсон: Это наш великий… (непонятное слово – «марсианин»?). Он наш Старший Брат. Ты поговоришь с ним?

Смит (чрезвычайно длинная пауза): Я очень счастлив. Старший Брат будет говорить. А я буду слушать и расти.

Нельсон: Нет, нет! Он хочет задать тебе несколько вопросов. Смит: Я не могу учить Старшего Брата.

Нельсон: Старший брат так хочет. Ты позволишь ему задавать вопросы?

Смит: Да.

(Шум).

Нельсон: Проходите сюда, сэр. Доктор Махмуд будет переводить.

Джилл прочитала: «Новый голос». Кэкстон зачеркнул это, а сверху написал: «Генеральный Секретарь Дуглас!!!»

Генеральный Секретарь: зачем нужен переводчик? Вы же говорили, что Смит понимает английский.

Нельсон: И да, и нет, Ваше Превосходительство. Он знает многие слова, но, как говорит доктор Махмуд, не всегда может однозначно понять смысл услышанного. Могут возникнуть недоразумения.

Генеральный Секретарь: Я думаю, мы поймем друг друга. В молодости я путешествовал по Бразилии автостопом, не зная ни слова по-португальски. Представьте нас друг другу и оставьте вдвоем.

Нельсон: Сэр, позвольте мне остаться с моим пациентом.

Генеральный Секретарь: Доктор, боюсь, это невозможно. Извините.

Нельсон: Простите, сэр, но я не могу Вам подчиниться. Медицинская этика…

Генеральный секретарь (перебивает): Я юрист и разбираюсь в таких вещах. Не пугайте меня своей этикой. Ваш пациент сам выбрал вас? Нельсон: Нет, но…

Генеральный Секретарь: Вы предоставили ему возможность выбора? Сомневаюсь. Ваш пациент находится под опекой государства, и я действую как опекун – де-факто и де-юре. И я хочу поговорить с ним наедине.

Нельсон (длинная пауза, потом сдавленно): Если так, Ваше Превосходительство, то я отказываюсь от пациента.

Генеральный Секретарь: Вы меня не так поняли, доктор. Я не подвергал сомнению правильность вашего лечения. Но ни один врач не может запретить матери поговорить с сыном наедине. Может быть, вы опасаетесь, что я могу причинить ему вред?

Нельсон: Нет, но…

Генеральный Секретарь: Тогда в чем же дело? Представьте нас друг другу, и покончим с этим. Наши пререкания могут причинить больному гораздо больший вред.

Нельсон: Ваше Превосходительство, я представлю Вас. Но после выберите другого врача для Вашего… подопечного.

Генеральный Секретарь: Простите, доктор, но я не могу пока принять вашу отставку. Обсудим этот вопрос позже. А сейчас, прошу вас…

Нельсон: Пройдите сюда, сэр. Сынок, вот человек, который хочет с тобой поговорить. Это наш Великий Старший Брат.

Смит: (нечленораздельно).

Генеральный Секретарь: Что он сказал?

Нельсон: Он приветствует Вас. Махмуд говорит, что это означает «Я всего лишь яйцо», или что-то в таком роде. Это выражение почтения. Сынок, говори по-человечески.

Смит: Да.

Нельсон: Пожалуйста, говорите проще, Ваше Превосходительство.

Генеральный Секретарь: Да, конечно.

Нельсон: До свидания, ваше Превосходительство. До свидания, сынок. Генеральный Секретарь: Спасибо, доктор. До скорого.

Генеральный Секретарь (Смиту): Как ты себя чувствуешь?

Смит: Отлично.

Генеральный Секретарь: Хорошо. Нуждаешься ли ты в чем-нибудь? Если да, то скажи. Мы стараемся, чтобы тебе было хорошо. У меня есть к тебе просьба. Ты умеешь писать?

Смит: Писать? Что такое – писать?

Генеральный Секретарь: М-да. Ну, ладно, подойдет и отпечаток пальца. Сейчас я прочитаю тебе документ. Там много юридических рассуждений, но его суть заключается в следующем. Поскольку ты уже не живешь на Марсе, то должен отказаться от каких бы то ни было, то есть – от всех – претензий на эту планету. Ты меня понимаешь? Ты отпишешь свои права собственности в пользу государства.

Смит: (молчание).

Генеральный Секретарь: Хорошо, пойдем с другой стороны. Ты ведь не считаешь, что Марс – твоя собственность?

Смит (значительная пауза): Я не понимаю.

Генеральный Секретарь: Ладно, давай попробуем по-другому. Ты хочешь остаться у нас?

Смит: Я не знаю. Меня послали Старшие Братья. (Длинное непонятное высказывание, похожее на кваканье лягушки и вой терзаемой кошки). Генеральный Секретарь: Черт возьми, могли бы за это время более основательно обучить его английскому! Послушай, сынок, не горячись. Дай мне правую руку. Нет, поверни другой стороной. Дай сюда! Я тебе ничего плохого не сделаю… Доктор! Доктор Нельсон!

Второй врач: Да, сэр?

Генеральный Секретарь: Позовите доктора Нельсона!

Второй врач: Доктора Нельсона? Он ушел, сэр. Он сказал, что Вы отстранили его от работы с этим больным.

Генеральный Секретарь: Он так сказал? Проклятье! Тогда вы сделайте что-нибудь: искусственное дыхание, укол! Что вы стоите, разве не видите – человек умирает!

Второй врач: Боюсь, что сделать ничего нельзя, сэр. Нужно просто подождать, пока он не выйдет из этого состояния. Доктор Нельсон всегда в таких случаях ждал.

Генеральный Секретарь: Чертов Нельсон!

Голос Генерального Секретаря и голос доктора Нельсона в записи больше не встречались. Джилл, вспомнив больничные пересуды, догадалась, что Смит «ушел» в свое обычное оцепенение. Появились новые голоса.

Первый: Можешь говорить в полный голос. Он все равно не слышит.

Второй: Убери поднос. Вернется в нормальное состояние – тогда покормим.

***

Вошел Бен. В руках он держал еще несколько тонких бумажных листков, которые не стал показывать Джилл. Он спросил:

– Проголодалась?

– Ужасно.

– Пойдем, застрелим корову!

Они не разговаривали до тех пор, пока не доехали до Александрии и не пересели в такси с балтиморским номером. И только запрограммировав такси на полет в Хэгерстаун, штат Мэриленд, Бен обратился к Джилл:

– Теперь можно поговорить.

– К чему такая конспирация?

– Прости, золотце. Я точно не знаю, установлены ли в моем доме диктофоны, но могу предположить, что, скорее всего – да. Если подслушиваю я, то могут подслушивать и меня. Такси, которое я вызвал из отеля, могло быть чистым, но могло и иметь уши. Особая служба работает оперативно. В этой машине… – он пощупал сиденье. – Не могут же они нашпиговать все машины?… В случайном такси ничего не должно быть…

Джилл вздрогнула.

– Бен, ты думаешь, они… – и не договорила.

– И думать не надо. Ты же видела мою статью. Вот уже девять часов, как я ее сдал. Ты считаешь, правительство за здорово живешь простит мне такой выпад?

– Но ты всегда выступал против властей.

– Сейчас – другое дело. Я обвинил правительство в том, что оно содержит Смита, как политического заключенного. Джилл, правительство – живой организм, и, как всякое существо, оно руководствуется инстинктом самосохранения. Оно отвечает ударом на удар. В этот раз я нанес очень чувствительный удар. Но мне не следовало впутывать тебя в это дело.

– А я перестала бояться в тот момент, когда принесла тебе эту штуковину. – Все знают о нашей связи. Если меня возьмут в оборот, то и тебе несдобровать.

Джилл задумалась. Ей трудно было поверить, что она, которую в детстве ни разу серьезно не отшлепали и, может быть, пару раз отчитали во взрослой жизни, в опасности. Как медицинской сестре, ей приходилось видеть следы жестоких пыток, но разве могло что-нибудь подобное случиться с ней?

Такси заходило на посадку, когда Джилл спросила:

– Бен, что будет, если Смит умрет?

– Хороший вопрос, – нахмурился Бен. – Если вопросов больше нет, урок окончен.

– А если серьезно?

– Гм… Я уже давно об этом думаю. Вот лучшие ответы, которые я нашел. Если Смит умрет, его право собственности на Марс потеряет силу. Возможно, оно перейдет к колонистам, которые прилетели туда на «Чемпионе». Правительство, вероятнее всего, приняло какое-то решение на этот счет, прежде чем отправлять корабль на Марс. «Чемпион» принадлежит Федерации, но вполне возможно, что Марс отдан на откуп лично Генеральному Секретарю Дугласу. Это помогло бы ему еще какое-то время продержаться у власти. С другой стороны, Смит может умереть – и при этом ничего не изменится.

– Почему?

– Потому что дело Ларкина – не совсем точный прецедент. Луна была необитаема, а Марс заселен марсианами. В настоящий момент их в расчет не принимают. Но не исключено, что Верховный Суд учтет политическую ситуацию и вынесет решение о том, что на планете, заселенной негуманоидами, наши законы недействительны. Тогда придется отвоевывать Марс у марсиан.

– Все равно будет шум. Ты только подумай: один человек владеет целой планетой! Это невероятно!

– Никогда не говори этого слова адвокату. Он тебя не поймет, потому что по долгу службы по три раза в день делает из мухи слона и наоборот.

Кроме того, в истории есть прецедент. В XV веке Папа Римский отдал Западное полушарие Испании и Португалии, хотя там жили индейцы, у которых были свои законы, обычаи и права собственности. Теперь одна половина Южной Америки говорит по-испански, а другая – по-португальски.

– Да, но сейчас не XV век.

– Законнику все равно. Если Верховный Суд примет решение по аналогии с делом Ларкина, Смит может сдать Марс в концессию и получить за это миллионы, а скорее – миллиарды. Если же суд отдаст права собственности на Марс государству, все получит Генеральный Секретарь Дуглас.

– …Бен, зачем человеку столько?

– А зачем насекомые летят на свет?… Состояние Смита почти так же значительно, как и его положение марсианского монарха. У него можно отобрать права первопоселенца, но никак нельзя оспорить его прав на Лайл-Драйв и долю в Лунар Энтерпрайзез. Что будет, если он умрет?… Объявятся разные кузены и кузины. Но от этих падких на деньги деятелей Фонд Науки успешно отбивается вот уже более двадцати пяти лет… Если Смит умрет, не оставив завещания, его собственность отойдет государству.

– Федерации или Соединенным Штатам?

– Это отдельный вопрос, на который я не могу ответить. Родители Смита – выходцы из двух разных стран, входящих в Федерацию. Смит родился за пределами Федерации… тут столкнется множество интересов… Но в любом случае Смит своего состояния не получит: он не может отличить ассигнацию от авиабилета. Деньги Смита получит тот, кто первым его одурачит. А что касается жизни Смита, то даже Ллойд не решится застраховать ее – это верный проигрыш.

– Бедный, бедный мальчик!

Глава 6

Ресторан, в который они приехали, находился «на природе». Столики стояли под деревьями и на лужайке, спускающейся к озеру. Джилл хотела сесть под деревьями, но Бен изменил ее заказ; дав на лапу метрдотелю, он попросил столик у воды.

Джилл возмутилась:

– Я не понимаю, зачем платить такие деньги, если нельзя сидеть среди деревьев и нужно терпеть этот идиотский «ящик».

– Спокойно, малышка. Столы под деревьями наверняка оборудованы микрофонами. А наш столик чистый, потому что его только что принесли из кладовой. Что же касается стереовизора, то обедать без него было бы не по-американски, а, кроме того, ящик отлично «забьет» направленный микрофон, если за нами охотятся.

– Ты думаешь, что за нами пристально следят? – Джилл передернула плечами. – Бен, я не создана для жизни в бегах.

– Тоже мне! Когда я описывал скандал на Дженерал Синтетикс, я ни разу не ночевал дважды в одном и том же месте и не ел ничего, кроме консервов. Придется и тебе привыкать – это хорошо стимулирует обмен веществ. – Моему обмену веществ такая стимуляция не требуется. Все, что мне нужно – это какой-нибудь пожилой и состоятельный больной.

– А как же я?

– А ты – после того, как сыграет в ящик мой будущий супруг. Тогда я стану такой богатой, что смогу содержать тебя в должности любовника.

– Давай сегодня же и начнем. – Я же ясно сказала: после того, как умрет мой будущий муж.

Музыкальная программа вдруг прервалась, и на экране появилось лицо диктора, который, улыбаясь, объявил:

– Программа «Нью Уорлд Нетворкс» вместе со своим спонсором «Уайз Герл Мальтузиан Лозенгез» уступает свое время в эфире правительственной программе для передачи важного сообщения. Девушки, будьте благоразумны, пользуйтесь таблетками «Уайз Герл». Это стопроцентное, доступное без рецепта и приятное на вкус средство. Забудьте старые, примитивные и ненадежные снадобья – и Его любовь будет всегда с Вами, – диктор, хищный красавец, посмотрел куда-то в сторону и торопливо добавил. – Передаю слово мисс Уайз Герл, которая, в свою очередь, уступит место перед стереокамерами Генеральному Секретарю.

На экране стереовизора появилась молодая женщина, такая чувственная и соблазнительная, что, взглянув на нее, все мужчины должны были сразу воспылать к ней страстью. Она потянулась, вильнула бедрами и интимным голосом проворковала:

– Я принимаю только «Уайз Герл».

Изображение исчезло и зазвучал гимн Федерации. Бен спросил:

– А ты принимаешь «Уайз Герл»?

– Не твое дело, – смутилась Джилл, потом добавила, – а почему ты решил, что мне вообще это нужно?

Кэкстон не ответил: на весь экран расплылось отеческое лицо Генерального Секретаря.

– Друзья! – начал Дуглас. – Сограждане по Федерации! Сегодня мне оказана величайшая честь. Триумфальное возвращение славного «Чемпиона»… – и он начал поздравлять землян с успешно осуществленным актом общения с другой планетой. Он убеждал слушателей, что успех «Чемпиона» – это успех персонально каждого жителя Земли, что каждый мог бы возглавить экспедицию на Марс, если бы не был связан повседневной работой, и что он, Генеральный Секретарь Дуглас, был только скромным орудием воли народа. Речь Секретаря Дугласа была великолепно продумана и основывалась на мысли, что всякий простой человек ничем не хуже, а, скорее, даже лучше большинства себе подобных, и что старый добрый Джо Дуглас – такой же простой человек, как и все. Об этой его простоте свидетельствовали слегка сдвинутый галстук и взъерошенные волосы.

Кэкстону стало любопытно, кто написал эту речь. Наверное, Джим Сэнфорт, самый искусный льстец в команде Дугласа. До того как Сэнфорт ушел в политику, он был весьма преуспевающим специалистом по рекламе. Да, этот пассаж с «рукой, качающей колыбель», бесспорно, работа Джима: он всегда играет на самых чувствительных струнах.

– Выключи эту муть! – потребовала Джилл.

– Тихо, моя радость. Мне нужно послушать.

– …и вот, друзья, мне оказана честь представить вам нашего нового согражданина Валентайна Майкла Смита, Человека с Марса. Майк, мы знаем, что ты устал и не совсем здоров, но, пожалуйста, скажи своим друзьям пару слов. На экране появился человек в инвалидной коляске. С одной стороны над ним нависал Дуглас, а по другую сторону коляски стояла очень фотогеничная сестра милосердия в жестко накрахмаленном халате.

Джилл вскрикнула. Бен шикнул:

– Тихо!

На детском лице человека в коляске появилась робкая улыбка. Он посмотрел в объектив и сказал:

– Привет, ребята. Простите, что я сижу. Я еще не совсем здоров. Он говорил с видимым трудом, и как только он замолчал, сестра стала считать его пульс.

Отвечая на вопросы Дугласа, он выразил благодарность капитану ван Тромпу и его экипажу, поблагодарил врачей за спасение его жизни, заверил всех, что население Марса приветствует контакт с Землей и обещал помочь в налаживании добрых отношений между двумя планетами. Сестра хотела было прервать интервью, но Дуглас вкрадчиво спросил:

– Майк, ты в состоянии ответить еще на один вопрос?

– Конечно, мистер Дуглас.

– Майк, тебе понравились наши девушки?

– Еще как!

На младенческом лице Смита проступил ужас, сменившийся выражением восторга и румянцем. Объектив переместился на лицо Генерального Секретаря. – Майк просил передать, – продолжал Дуглас отеческим тоном, – что он обязательно выступит перед вами еще раз, как только поправится. Ему нужно набраться сил. Я думаю, на следующей неделе доктора позволят ему снова встретиться с вами.

Опять пошла реклама противозачаточных таблеток. Зрителям наглядно продемонстрировали, что девушка, которая не принимает таблеток «Уайз Герл», не только неблагоразумна, но и непривлекательна настолько, что от нее шарахаются мужчины. Бен переключил стереовизор на другой канал, обернулся к Джилл и хмуро проговорил:

– Приготовленную на завтра статью можно порвать и выбросить. Дуглас опередил нас.

– Бен!

– Что?

– Это был не человек с Марса! – Что-о?!! Ты уверена, малышка? – Это был человек, очень похожий на нашего пациента, но не он.

Бен возразил, что Смита видели десятки людей: охрана, врачи, сестры, астронавты с «Чемпиона», возможно, и другие люди. Они могли смотреть этот информационный выпуск и заметить подмену. Вряд ли правительство стало бы рисковать.

Джилл, упрямо выпятив нижнюю губу, повторила, что человек, показанный по стереовидению, – не Смит.

– Не веришь, и не надо! – рассердилась она. – Ох уж эти мужчины!

– Ну, Джилл!

– Отвези меня домой!

Бен пошел за такси. Он не стал брать его в ресторане, а нанял в отеле напротив. В такси Джилл холодно молчала. Бен вытащил диктофонные записи и стал их перечитывать.

– Джилл! – позвал он.

– Слушаю, мистер Кэкстон.

– Какой «мистер»! Джилл, прости меня. Я был не прав. – Как вам удалось прийти к такому блестящему заключению?

– Вот! – он хлопнул ладонью по бумаге. – Смит не мог выступать по стереовидению. Он впал в оцепенение.

– Слава Богу, ты начинаешь понимать очевидное.

– Джилл! Какой же я идиот! Ты понимаешь, что это значит?

– Понимаю. Они наняли актера, который сыграл Смита. Я тебе это говорила еще час назад.

– Типаж хорошо подобран и тщательно обучен. Что это значит? Я вижу два возможных объяснения. Первое: Смит умер…

– Умер! – она снова вспомнила странную церемонию питья воды, вспомнила мягкую неземную энергию, исходящую от Смита, и ей стало невыносимо грустно.

– Ну да. В этом случае будет «жить» двойник, столько, сколько потребуется Дугласу. Когда нужда в Смите отпадет, он «умрет», а двойника отправят вон из города под каким-нибудь наркотиком или с лоботомией… Если Смит мертв, все очень скоро утихнет, и мы никогда не узнаем правду. Поэтому давай рассмотрим второй вариант и предположим, что он жив. – Я надеюсь, что жив!

– Что тебе Гекуба, что ты Гекубе? – наскоро переврал Шекспира Кэкстон. – Если Смит жив, то, возможно, все будет в порядке. Может случиться, что через три-четыре недели Смит будет в состоянии предстать перед публикой, и двойника разжалуют… Хотя вряд ли…

– Почему?

– Подумай сама. Дуглас уже пытался выдавить из Смита нужные слова, но не смог. А ему эти слова нужны во что бы то ни стало. Поэтому Дуглас постарается спрятать настоящего Смита подальше, и мы никогда больше не увидим живого Человека с Марса.

– Смита убьют?

– Ну, зачем так грубо? Его поместят в частную клинику и будут тщательно оберегать от внешнего мира.

– Боже мой, что же делать?

Кэкстон помрачнел.

– Придется принять их правила игры. Или найти зубастого адвоката, взять Беспристрастного Свидетеля и требовать встречи со Смитом. Может быть, удастся вывести их на чистую воду.

– Бен, я с тобой!

– Тебе нельзя выступать открыто. Ты рискуешь своей карьерой.

– Но кто, кроме меня, сможет это опознать?

– Честно говоря, я и сам отличу человека, воспитанного инопланетянами, от актера, изображающего такого человека. А ты будешь моим козырем: ты в курсе дела и имеешь доступ в клинику. Если я вдруг пропаду, поступай по своему усмотрению.

– Бен, с тобой ведь ничего не случится?

– Девочка, я влез не в свою весовую категорию.

– Бен, мне это не нравится. Что ты собираешься делать, когда увидишь Смита?

– Я спрошу, хочет ли он уйти из больницы. Если он скажет «да», я приглашу его с собой. В присутствии Беспристрастного Свидетеля никто не посмеет его остановить.

– А что дальше? За ним нужно ухаживать, Бен. Он сам о себе не позаботится.

Бен нахмурился.

– Я думал об этом. Я готов за ним ухаживать. Поселим его у меня…

– А я буду за ним присматривать. И все будет хорошо, Бен!

– Разогнались! Дуглас нас спокойно выследит и водворит Смита обратно в палату. А заодно и нас с тобой, – Кэкстон наморщил лоб.

– Я знаю человека, который нам поможет! – воскликнул он через некоторое время.

– Кто это?

– Знаешь Джабла Харшоу?

– Кто же его не знает?

– Это одно из его достоинств. Именно потому, что его все знают, его трудно убрать. Он одновременно врач и юрист, поэтому сладить с ним еще труднее. Но самое главное, он такой закоренелый индивидуалист, что, если нужно, в одиночку выйдет против всей Федерации с перочинным ножом. Поэтому с ним просто невозможно справиться. Я с ним познакомился во время проверки на лояльность; на него можно положиться. Если мне удастся вытащить Смита из Бетесды, я отвезу его к Харшоу в Поконос. И тогда мы им всем покажем!

Глава 7

Джилл ушла с дежурства на десять минут раньше. Нельзя оказаться замешанной в попытку Бена встретиться со Смитом, но нужно быть рядом. Бену может понадобится помощь.

Охраны в коридоре не было. Дежурство выдалось напряженное – она возилась с двумя хирургическими больными – и только раз успела проверить дверь палаты К-12. Дверь была заперта. Соседняя тоже. Отпирать ее не было времени. Джилл старалась хотя бы следить, кто входит на этаж. Бен не появлялся; Джилл задала несколько осторожных вопросов своей помощнице и по ответам поняла, что за время ее отсутствия в палату К-12 никто не входил. Джилл недоумевала: Бен не назначил точного времени, но он намеривался осуществить задуманное около полудня.

Наконец, Джилл не выдержала. Улучив свободную минутку, она постучала в комнату врача, заглянула туда и изобразила удивление.

– О! Доброе утро, доктор. Я надеялась увидеть здесь доктора Фрейма.

– Я его не видел, сестра. Я доктор Браш. Чему могу быть полезен?

Типично мужская реакция. Джилл успокоилась:

– Спасибо, ничего не нужно. Как поживает Человек с Марса?

– Кто?

Она улыбнулась.

– Доктор, для больницы уже не секрет, кто ваш пациент, – Джилл указала рукой на дверь в палату.

Врач удивился:

– Вы хотите сказать, что он лежит здесь?

– А что, его там нет?

– Нет, с точностью до шести знаков. Здесь лежит миссис Роуз Банкерсон – пациентка доктора Гарнера. Ее привезли утром.

– Правда? А что случилось с Человеком с Марса?

– Не имею ни малейшего представления. Так хотел на него посмотреть и не успел. Еще вчера он был здесь… Везет же некоторым людям! А мне достается Бог знает что, – он включил экран над столом.

Джилл увидела кровать с водяным баллоном, поверх которого колыхалось тело маленькой старушки.

– Что с ней?

– Гм, если бы у нее не было столько денег, это называлось бы старческим маразмом. А с ее деньгами – это «обследование и общеукрепляющие процедуры».

Джилл немного поболтала, потом сказала, что, кажется, ее зовут на пост, и ушла. Достала ночной журнал – да, вот оно: «Смит В.М., К-12 – переведен». И ниже: «Роуз С.Банкерсон (ж), К-12 (специальная диета, кухня проинструктирована доктором Гарнером, предписаний нет, дежурный по этажу не отвечает)».

Почему Смита переместили ночью? Чтобы никто не видел? Куда же его отправили? Можно было позвонить в приемное отделение, но, наслушавшись предостережений Бена, Джилл стала осторожной. Она решила подождать естественного развития событий и послушать, что говорят.

Сначала она позвонила Бену на работу. Ей сказали, что его нет в городе. У Джилл от испуга отнялся язык, но она овладела собой и попросила оставить Бену записку.

Джилл позвонила Бену домой; его не было и там, и она вновь попросила оставить ему записку…

***

…Бен Кэкстон не терял времени зря. Он заполучил в свое распоряжение Джеймса Оливера Кавендиша. Бен мог воспользоваться услугами другого Беспристрастного Свидетеля, но авторитет Кавендиша был так велик, что к нему почти не нужен был адвокат. Этот почтенный господин не раз свидетельствовал в Верховном Суде; поговаривали также, что при нем составлено завещаний на миллиарды. Он зарабатывал за день больше, чем Бен за неделю, но Кэкстон собирался расплатиться с ним за счет редакции.

В качестве адвоката Бен пригласил Фрисби из «Биддл Фрисби, Фрисби, Биддл Рид», и вдвоем они отправились к Свидетелю Кавендишу. Дородный Кавендиш в своем белом одеянии был похож на Статую Свободы.

Еще до встречи с Кавендишем Бен объяснил Марку Фрисби, что им предстоит делать. В присутствии Свидетеля оба обязались зафиксировать и не обсуждать увиденное или услышанное (Фрисби заметил, что не имеет на это прав).

Такси привезло их в медицинский центр, и они направились к директору.

В приемной Бен вручил свою визитную карточку и сказал, что хочет видеть директора.

Суровая женщина спросила у Бена, договаривались ли они с директором о встрече. Бен признался, что нет.

– В таком случае, у вас мало шансов увидеть доктора Бремера. По какому делу вы пришли?

Кэкстон ответил громко, чтобы все окружающие слышали:

– Передайте, пожалуйста, директору, что пришел Кэкстон из «Вороньего гнезда» с адвокатом и Беспристрастным Свидетелем и хочет побеседовать с Валентайном Майклом Смитом, Человеком с Марса.

Женщина было испугалась, но овладела собой и холодно изрекла:

– Хорошо, я передам. Присаживайтесь, пожалуйста.

– Спасибо, я постою.

Фрисби сломал сигарету; Кавендиш был совершенно спокоен, как человек, видавший виды; Кэкстон переминался с ноги на ногу. Наконец, «снежная королева» объявила:

– С вами поговорит мистер Берквист.

– Берквист? Джил Берквист?

– Мистер Джилберт Берквист.

Кэкстон знал Берквиста – он был из отряда марионеток Дугласа.

– Мне не нужен Берквист, я хочу поговорить с директором.

Но Берквист уже вышел им навстречу, помахивая рукой и радушно улыбаясь:

– Бенни Кэкстон! Здорово, приятель! Ты все там же?

– Все там же. Что ты здесь делаешь, Джил?

– Если я когда-нибудь освобожусь от общественной деятельности, я тоже возьму в газете колонку скандальной хроники слов эдак на тысячу и буду валять дурака. Я тебе завидую, Бен.

– Я тебя спрашиваю, Джил, что ты здесь делаешь? Я пришел поговорить с директором и с Человеком с Марса, а вовсе не за тем, чтобы ты мне заговаривал зубы.

– Не надо так, Бен. Доктора Бремера уже замучили газетчики, и Генеральный Секретарь прислал меня ему в помощь.

– Хорошо. Я хочу поговорить со Смитом.

– Бен, старина, этого хотят все репортеры, специальные корреспонденты, писатели, комментаторы, внештатные корреспонденты и корреспондентки… Двадцать минут назад сюда приходила Ролли Пиперс. Она хотела расспросить Смита, как марсиане любят друг друга, – Берквист развел руками.

– Я хочу видеть Смита. Имею я на это право или нет?

– Бен, давай поговорим в другом месте, в спокойной обстановке. Там спросишь у меня все, что захочешь.

– У тебя я ничего не собираюсь спрашивать. Я хочу видеть Смита. Вот мой адвокат, Марк Фрисби. (Беспристрастного Свидетеля представлять не полагалось).

– Мы знакомы, – сказал Берквист. – Как здоровье отца, Марк? Все тот же насморк?

– Да, все по-старому.

– Дурацкий климат. Пойдем, Бен. И ты, Марк.

– Итак, – сказал Кэкстон, – я хочу видеть Валентайна Майкла Смита. Я представляю газету «Пост» и двести миллионов читателей. Мне дадут возможность поговорить со Смитом? Если нет, скажите об этом прямо и дайте юридическое обоснование вашему отказу.

– Марк, – вздохнул Берквист, – объясни этому сплетнику, что нельзя врываться в комнату к больному человеку. Смит вчера, несмотря на запреты врача, выступил перед общественностью. Сейчас ему нужен покой, иначе он не сможет восстановить силы.

– Ходят слухи, – заметил Кэкстон, – что вчерашнее выступление – фальшивка.

Берквист перестал улыбаться:

– Фрисби, – сказал он холодно, – ваш клиент слишком резко выражается.

– Не горячитесь, Бен.

– Я знаю закон о клевете, Джил. Кого я сейчас оклеветал? Человека с Марса? Или кого-то еще? Ну, кого? – Бен повысил голос. – Я повторяю, что, по имеющимся у меня сведениям, человек, интервью с которым вчера передавали по третьему каналу, не был Майклом Смитом. Я хочу увидеть Человека с Марса и спросить его об этом.

В приемной стало очень тихо. Берквист посмотрел на Беспристрастного Свидетеля, нацепил на лицо улыбку и сказал:

– Похоже, Бен, что ты выторговал себе интервью с судебным процессом в придачу. Я сейчас вернусь.

Он вышел и вскоре вернулся.

– Я договорился, – сказал Берквист устало, – хотя ты, Бен, этого не заслуживаешь. Пройти может еще Марк: Смит болен, к нему нельзя приводить толпу.

– Нет, – отрезал Кэкстон.

– Что?

– Или все втроем, или никто.

– Бен, не упрямься. Тебе и так делают одолжение. Марк пойдет с тобой и подождет за дверью, а он, – Берквист кивком указал на Кавендиша, – тебе не нужен.

Кавендиш молчал, как будто ничего не слышал.

– Возможно. Но завтра я напишу в газете, что представители администрации отказали Беспристрастному Свидетелю в визите к Человеку с Марса.

Берквист пожал плечами.

– Хорошо. Я надеюсь, Бен, что клеймо клеветника тебя утихомирит.

Из уважения к возрасту Кавендиша они поднялись лифтом, потом по движущейся дорожке проследовали мимо лабораторий и кабинетов. Их остановил часовой, предупредил о них кого-то и, наконец, их впустили в комнату, где стояли датчики.

– Это доктор Таннер, – представил Берквист дежурного врача. – Доктор, познакомьтесь: мистер Кэкстон и мистер Фрисби. (Представлять Кавендиша он, как это и было положено, не стал).

Таннер был обеспокоен.

– Господа, позвольте вас предупредить. Постарайтесь не говорить и не делать ничего, что могло бы взволновать больного. Он крайне возбужден и легко впадает в патологическое состояние, напоминающее транс.

– Эпилепсия? – спросил Бен.

– Неспециалист сказал бы «да». Но это, скорее, каталепсия.

– Вы специалист, доктор? Психиатр?

Доктор Таннер оглянулся на Берквиста.

– Да.

– Где вы учились?

Берквист вмешался:

– Бен, пойдем к больному. Доктора Таннера допросишь после.

– О'кей.

Таннер посмотрел на датчики, включил экран наблюдения, отпер дверь в палату и, приложив к губам палец, ввел туда посетителей.

В палате было темно.

– Наш пациент болезненно реагирует на свет, поэтому пришлось сделать затемнение, – приглушенным голосом объяснил Таннер.

Он подошел к кровати, стоявшей в центре комнаты.

– Майк, я привел к тебе гостей.

На водяной подушке, закрытый до подмышек простыней, лежал молодой человек. Он молча смотрел на посетителей. Его круглое лицо было лишено всякого выражения. Это был тот самый человек, которого вчера показывали по стереовидению. Похоже, малышка Джилл подложила свинью. Придется отвечать за клевету – и конец карьере.

– Вы Валентайн Майкл Смит?

– Да.

– Человек с Марса?

– Да.

– Вы выступали вчера по стерео?

Молодой человек молчал. Таннер сказал:

– По-моему, он не понял. Майк, ты помнишь, что вы с мистером Дугласом делали вчера?

Больной недовольно ответил:

– Свет… Глазам больно.

– Да, свет мешал тебе. Мистер Дуглас велел тебе поздороваться с публикой.

– Долго ехал в кресле, – слабо улыбнулся больной.

– О'кей, – сказал Кэкстон. – Я понял. Майк, с тобой хорошо обращаются?

– Да.

– Ты можешь не жить здесь, если не хочешь. Ты ходишь?

Таннер торопливо заговорил:

– Мистер Кэкстон, я вас прошу… – Берквист взял Таннера за плечо.

– Хожу… немножко. Трудно.

– Я видел, у тебя есть коляска. Майк, если ты не хочешь здесь жить, я отвезу тебя, куда скажешь.

Таннер стряхнул руку Берквиста и возмутился:

– Я запрещаю давить на моего пациента!

– Он свободный человек или заключенный? – стоял на своем Кэкстон.

– Конечно, он свободный человек, – ответил Берквист. – Доктор, не мешайте дураку рыть себе могилу.

– Спасибо, Джил. Майк, ты слышал, ты – свободный человек. Ты можешь идти, куда хочешь.

Больной с ужасом посмотрел на Таннера:

– Нет! Нет! Нет!

– Нет – значит нет.

– Мистер Берквист, это уже слишком! – взорвался Таннер.

– Хорошо, доктор. Бен, хватит.

– Э-э… еще один вопрос, – Кэкстон лихорадочно соображал, стараясь придумать хитрый вопрос. «Наверное, Джилл ошиблась; нет, она не могла ошибиться, она вчера очень верно рассудила!»

– Последний вопрос, – снизошел Берквист.

– Спасибо… Майк, вчера мистер Дуглас задавал тебе вопросы… Больной не отвечал.

– …Он спросил тебя, нравятся ли тебе наши девушки, так?

– Нравятся, еще бы! – больной расплылся в улыбке.

– Хорошо, Майк. А где и когда ты видел девушек?

Улыбка испарилась. Больной глянул на Таннера, потом закатил глаза, собрался в позу зародыша – руки на груди, колени ко лбу – и застыл. Таннер рявкнул:

– Вон отсюда! – и стал щупать пульс больного.

– Это переходит всякие границы, – возмутился Берквист. – Кэкстон, вы выйдете сами или мне позвать солдат?

– Мы уходим, – сдался Кэкстон.

Все, кроме Таннера, вышли. Берквист закрыл дверь.

– Джил, объясни, – снова взялся за свое Кэкстон, – вы держали его под замком. Где он мог видеть девушек?

– Что за странный вопрос? Он видел десятки девушек. Сестры, лаборантки… Сам понимаешь.

– Не понимаю. Его обслуживали исключительно мужчины, пускать к нему женщин строго запрещалось.

– Не говори глупостей! – Берквист досадливо сморщился, а потом вдруг ухмыльнулся. – Вчера его сопровождала сестра-женщина.

– Да, действительно… – Бен умолк.

Когда Кэкстон, Фрисби и Кавендиш вышли из медицинского центра, Фрисби заметил:

– Бен, я думаю, что Генеральный Секретарь возбудит против тебя судебное дело, но все-таки, если тебе есть на кого сослаться…

– Ерунда, Марк. Дела не будет, – Бен сверкнул глазами. – Как знать, может быть, нам подсунули ту же фальшивку.

– Оставь, Бен.

– Не оставлю. Нам показали укрытого простыней человека одного возраста со Смитом. Берквист сказал, что это Смит, но Берквист сделал карьеру на отрицании очевидных фактов. Нам представили якобы психиатра, но когда я спросил, где он учился, меня отвлекли… Мистер Кавендиш, вы видели какое-нибудь подтверждение тому, что перед нами лежал человек с Марса?

– Я не имею права высказывать своего мнения. Я смотрю и слушаю – и не более.

– Простите.

– Я могу считать свою миссию выполненной?

– Да, конечно. Спасибо, мистер Кавендиш.

– Благодарю вас, сэр. Очень интересный случай, – старый Свидетель снял белое одеяние и превратился в простого смертного. Черты его лица смягчились.

– Надо было привести кого-нибудь с «Чемпиона», – продолжал Кэкстон, – тогда было бы ясно.

– Должен заметить, – заговорил Кавендиш, – я был очень удивлен тем, что вы упустили весьма важную деталь.

– Да? Что же я прозевал?

– Мозоли.

– Мозоли?

– Ну да. По мозолям можно восстановить биографию человека. Я читал об этом в «Уитнесс Куортерли». У молодого человека, который никогда не носил обувь и находился под действием тяготения гораздо более слабого, чем наше, и мозоли не должны быть похожи на наши.

– Господи! Мистер Кавендиш! Что же вы раньше молчали?

– Сэр! – старик развернул плечи и раздул ноздри. – Я не участник событий, я – Беспристрастный Свидетель.

– Простите, – Кэкстон нахмурился. Давайте вернемся и посмотрим на его мозоли. Не будут пускать – я разнесу эту чертову больницу.

– Вам придется искать другого Свидетеля… я не должен был Вам подсказывать.

– Да, действительно, – Кэкстон помрачнел.

– Бен, успокойся, – увещевал Фрисби. – Не наживай лишних неприятностей. Лично я верю, что нам показали настоящего Человека с Марса. Кэкстон покинул своих спутников, сел в такси, направил его в сторону редакции и задумался. Сегодня его в больницу уже не пустят. Две официальные беседы с одним больным в один день – это уже слишком.

Но надо же чем-то заполнить колонку! Значит, надо попасть в больницу.

Как?

Он знает, где находится палата «Человека с Марса»… Что дальше? Нарядиться электриком? Не пройдет. Доктор Таннер его узнает.

Кстати, доктор ли этот Таннер? Врачи обычно отказываются вмешиваться, когда политические соображения перевешивают гуманистические. Например, Нельсон умыл руки, потому что понял… Стоп! Нельсон, даже не глядя на мозоли, может сказать, Смит – тот парень или нет. Кэкстон позвонил своему помощнику и попросил выяснить номер телефона Нельсона. В редакционном списке важных людей значилось, что Нельсон живет в Нью-Мэйфлауэре.

Кэкстон связался с Нельсоном… Нет, Нельсон не видел эту передачу.

Да, он слышал о ней. Нет причин думать, что Смита подменили. Знает ли доктор о попытке принудить Смита к отказу от прав на Марс? Нет, такие вещи его не интересуют. И вообще, как можно «владеть» Марсом? Марс принадлежит марсианам. Доктор, давайте предположим, что кто-то…

Доктор прервал связь. Бен перезвонил опять, но услышал стандартный ответ робота: «Абонент временно прервал связь. Можете записать сообщение…»

Глупо было ожидать от Нельсона помощи. Но где одна глупость – там и другая: Кэкстон позвонил в Верховный Совет и потребовал к телефону Генерального Секретаря.

Кэкстон был опытной ищейкой и знал: для того, чтобы раскрыть тайну, иногда достаточно привязаться к большому человеку и надоесть ему. Конечно, опасно дергать тигра за хвост – Бен, как никто, был знаком с психологией сильных мира сего – но и он чувствовал в себе силы.

Единственное, о чем забыл Бен – что звонить следовало не из такси, а из какого-нибудь общественного места.

Кэкстон перебрал с полдесятка мелких чиновников, все больше распаляясь от разговора к разговору, когда заметил, что его такси изменило курс.

Он спохватился, но было поздно, такси не повиновалось. Кэкстон с горечью понял, что попался – и как позорно! Его запеленговали и перехватили управление роботом-пилотом на приоритетной политической частоте. Взяли без лишнего шума.

Кэкстон попытался позвонить своему адвокату, но не успел этого сделать: такси приземлилось во внутреннем дворе какого-то дома, и сигнал не смог пробиться сквозь стену. Бен попытался выйти из машины, но дверца не открывалась. И тут он с удивлением почувствовал, что теряет сознание…

Глава 8

Джилл подумала, что Бен пошел по другому следу, а сообщить об этом ей не счел нужным, но сразу же отогнала эту мысль. Своими успехами Бен был обязан скрупулезным вниманием к людям. Он помнил дни рождения всех своих знакомых и скорее бы не отдал карточный долг, чем не ответил на открытку, где его благодарят за гостеприимство. Куда бы он ни отправился, каким бы срочным ни было дело, Бен обязательно выкроил бы минутку, чтобы написать записку.

Он должен был оставить ей весточку! Джилл позвонила Бену на работу и попала на его референта, Осберта Килгаллена, который сказал, что Бен ничего ей не передавал и с тех пор, как она звонила в первый раз, не появлялся и не звонил.

– Он не говорил, когда вернется?

– Нет, но он оставил указания, чем заполнить колонку. У нас всегда есть материал для такого случая.

– Значит, он звонил?

– Нет, он прислал письмо по статопринту из Филадельфии – из Паоли Флэта. Джилл пришлось удовольствоваться этим. Она отправилась в столовую для сестер и долго ковыряла вилкой в тарелке, не видя, что ест. «Все должно быть в порядке, – успокаивала она себя. – Неужели я влюбилась в этого?…»

– Бордмэн! Проснитесь!

Джилл очнулась и увидела Молли Уилрайт, диетолога.

– Простите.

– Я спрашиваю, с каких пор у вас на этаже стали класть в палаты-люкс больных, за которых платят благотворительные организации?

– Что вы?!

– Палата К-12 на вашем этаже?

– К-12? Там лежит богатая старуха, такая богатая, что дежурный врач прислушивается к каждому ее вздоху.

– Хм. Наверное, она вчера получила наследство. До этого она полтора года лежала в приюте для престарелых.

– Это какая-то ошибка.

– Не знаю. У меня на кухне ошибок не бывает. А диета – ничего себе! Вагон еды, королевский выбор блюд; и лекарства приказано давать не в чистом виде, а подмешивать в пищу. Поверьте, дорогая, диета может быть такой же уникальной, как отпечатки пальцев. – Мисс Уилрайт встала. – Ну, ладно, я побежала.

– Чего хотела от тебя Молли? – спросила у Джилл другая сестра.

– Не знаю. Она что-то перепутала в предписаниях.

Джилл пришло в голову, что Человека с Марса можно найти по диете. Правда, в Медицинском Центре несколько кухонь, и чтобы их все проверить, нужна по крайней мере неделя. Во время морских войн Центр работал как флотский госпиталь и уже тогда был огромным. Потом его расширили и перевели в подчинение Министерства здравоохранения, образования и социального обеспечения. Теперь Центр принадлежал Федерации и представлял собой целый город.

Настораживала история с миссис Банкерсон. Центр принимал любых пациентов: частных, правительственных, состоящих на обеспечении благотворительных организаций. Этаж Джилл был отведен для правительственных больных, там лечились сенаторы Федерации и другие высокие чины. Странно, что в палату К-12 положили частного больного. Может быть, в отделении для частных больных не хватило места?

Долго думать об этом было некогда: на Джилл навалилась масса работы. Понадобилась складная кровать. Можно было позвонить на склад, но он находился в подвале, чуть ли не за четверть мили от Джилл, а кровать была срочно нужна. Тут Джилл вспомнила, что такая кровать стоит в дежурке при палате К-12, на ней еще сидели часовые, и Джилл их прогнала. Наверное, кровать вынесли в дежурку, когда в палате поставили гидравлическую. Если кровать из дежурки еще не отправили на склад, то ее можно взять.

Дверь дежурки была заперта и не открывалась ключом. Джилл подумала, что надо сказать об этом слесарю, и направилась в комнату врача, чтобы справиться насчет кровати у него. Врач оказался знакомым, – мистер Браш. Он не был ни стажером, ни врачом, живущим при больнице. Его, по его же собственным словам, пригласил доктор Гарнер специально для ухода за миссис Банкерсон. Браш обрадовался, увидев Джилл:

– А, мисс Бордмэн! Вы-то мне и нужны.

– Что же вы не позвонили? Как ваша больная?

– Больная в порядке. У меня проблемы.

– Что случилось?

– Пустяки, минутное дело. Надеюсь, сестра, вы сможете уделить мне столь незначительное время и никому об этом не рассказывать?

– Хорошо. Только позвольте мне позвонить помощнице и предупредить ее.

– Нет, – поспешно возразил он. – Я выйду, вы закроете за мной дверь и не будете открывать, пока я не вернусь и не постучу вот так, – он отстучал первые такты популярной песенки.

– Хорошо, сэр – ответила Джилл неуверенно. – Что делать с больной?

– Ничего, ее нельзя беспокоить. Смотрите на экран.

– Где вас найти, если что-нибудь случится? В комнате отдыха врачей?

– В конце коридора, в мужской уборной. Все, я убегаю.

Он ушел, и Джилл заперла дверь. Она посмотрела на экран и на датчики. Женщина спала, ее пульс был четким и ритмичным, дыхание спокойным и ровным. «К чему такое неусыпное наблюдение?» – недоуменно подумала Джилл. Она решила все-таки проверить, стоит ли в дальней комнате складная кровать. Больную Джилл не потревожит – она умеет ходить так, чтобы не будить больных, а что до доктора Браша, то он, как и все врачи, не будет возмущаться тем, о чем не узнает.

Проходя мимо миссис Банкерсон, Джилл убедилась, что та спит. Дверь дежурки была заперта. Джилл открыла ее ключом.

Складная кровать стояла на месте… И тут Джилл заметила, что комната занята. На стуле, с детской книжкой в руках, сидел Человек с Марса.

Смит увидел Джилл, и лицо его озарилось лучезарной улыбкой счастливого ребенка.

У Джилл закружилась голова. Валентайн Смит здесь? Не может быть! Его же перевели, в журнале записано…

Страшная догадка родилась у нее. Подставной «Человек с Марса» на стерео… умирающая старуха, и вместе с ней в палате – еще один человек… ключ, не отпирающий дверь… Через день-другой отсюда выедет каталка, а на ней под простыней – не один труп, а два!

Вслед за этой догадкой пришла еще одна: она рискует. Очень рискует.

Смит неловко встал со стула, протянул к ней руки и сказал:

– Брат мой!

– Здравствуй. Как живешь?

– Я здоров. Мне хорошо, – он сказал еще что-то на непонятом задыхающемся языке, потом поправился, – ты здесь, брат. Тебя не было. Теперь ты снова здесь. Ты – как вода.

Сердце Джилл таяло под лучами улыбки Смита, а кровь в жилах стыла от страха, что ее здесь застигнут. Смит этого не замечал. Он сказал:

– Видишь? Я хожу. Я становлюсь сильнее. – Он сделал несколько шагов и торжествующе улыбнулся.

Через силу улыбнулась и Джилл.

– О, да мы делаем успехи! Продолжай в том же духе. А мне надо идти, я на минутку заглянула.

– Не уходи, – на его лице отразилось огорчение.

– Я должна идти…

Огорчение переросло в горе.

– Я чем-то тебя обидел? Я не знал.

– Нет, ты меня ничем не обидел. Мне действительно нужно уходить, и чем скорее, тем лучше.

Его лицо вновь стало спокойным. Он сказал скорее утвердительно, чем вопросительно:

– Брат, возьмешь меня с собой.

– Я не могу. Мне нужно уходить. Слушай, не говори никому, что я была здесь, пожалуйста!

– Не говорить, что приходил мой брат по воде?

– Правильно. Никому не говори. Будь умницей, потерпи, пока я вернусь.

Смит переварил услышанное и сказал безмятежно:

– Я буду ждать. Я не скажу.

– Вот и хорошо, – Джилл соображала, как она сможет выполнить обещание.

Она догадалась, что «испорченный» замок не был испорчен, глянула на дверь в коридор и поняла, почему дверь не открывалась: к ней был прибит засов. В больнице пользоваться такими засовами было запрещено. Те, что стояли на дверях ванных, уборных и других комнат, открывались снаружи специальными ключами. Этот же можно было открыть только изнутри. Джилл отодвинула его.

– Жди. Я приду.

– Я буду ждать.

Вернувшись в комнату врача, она услышала: Тук! Тук! Тук-тук!… Тук! Тук!… Это был сигнал Браша. Джилл поспешила к двери.

Браш ворвался в комнату с криком:

– Где вы были, сестра? Я стучал три раза! – он подозрительно покосился на дверь в палату.

– Больная стала вертеться, – солгала Джилл. – Я поправляла ей подушку.

– Черт возьми! Я же запретил вам отходить от стола!

Джилл видела, что он испуган, и пошла в контратаку.

– Доктор, – сказала она сухо, – я за эту больную не отвечаю. Но раз уж вы мне ее доверили, я оказала ей помощь, которую сочла необходимой. Если у вас ко мне претензии, давайте позовем главного врача отделения.

– Что вы, из-за такого пустяка…

– Нет, сэр. Такую слабую старушку наполненная водой подушка может задушить. Есть сестры, способные стерпеть от врача любое обвинение. Я же ложных обвинений терпеть не хочу! Давайте позовем главного врача.

– Не надо, мисс Бордмэн. Я погорячился, не подумал. Прошу прощения.

– Хорошо, – отчеканила Джилл, – чем я еще могу быть полезна?

– Спасибо, больше ничего не нужно. Хотя… пожалуйста, никому не рассказывайте об этом.

– Конечно, нет – можете быть совершенно спокойны, доктор.

Джилл вернулась на свое место и сделала вид, что разбирает бумаги. Потом вспомнила, что так и не заказала на складе кровать. Она позвонила на склад, отослала помощницу с каким-то поручением и задумалась.

Где же Бен? Как его недостает! Позвонить бы ему и переложить ответственность на его плечи. Но он пропал черт знает куда и свалил все на нее. Свалил? Раздражение, которое она подспудно чувствовала все утро, вдруг прошло. Бен не уехал бы, не дав ей знать, как закончилась его встреча с Человеком с Марса. Джилл, как участница заговора, имела право знать исход дела, а Бен всегда играл честно. «Если я вдруг пропаду, – вспомнила она, – ты – мой запасной козырь».

За все это время она даже не подумала, что с Беном могло что-то случиться, ей это не приходило в голову. А теперь пришло. И настало время – рано или поздно это случается с каждым – поставить на карту свою карьеру, жизнь и честь. Джилл Бордмэн приняла вызов судьбы в 15:47.

***

…Когда Джилл вышла, Человек с Марса сел на прежнее место и стал, выражаясь земным языком, ждать. Он испытывал тихое счастье от того, что брат обещал вернуться. Смит был готов сидеть в ожидании брата и год, и два, и три, ничего не делая и не двигаясь. Он не помнил точно, когда они побратались: Смит еще не мог измерить новое время и пространство – так сильно они отличались от того, к чему он привык в родном гнезде. Дело было не в том, что, измеренная земными годами, его жизнь оказывалась длиннее или короче, а в том, что здесь он столкнулся с совершенно иным, чем дома, восприятием времени. Фразу «Это произошло позже, чем тебе кажется» нельзя перевести на марсианский язык, потому что у марсиан не существует понятия «позже». А фразу «Поспешишь – людей насмешишь» нельзя перевести, потому что на Марсе это – непреложная истина, нечто само собой разумеющееся, как на Земле то, что рыба плавает. Высказывание «Так было, есть и будет» на Марсе показалось бы таким же трюизмом, как на Земле «Дважды два – четыре». Смит ждал.

Вошел Браш, посмотрел на него; Смит не пошевелился, и Браш вышел.

Услышав скрежет ключа в двери, Смит вспомнил, что такой же звук предшествовал последнему визиту брата по воде, и стал настраиваться на встречу с братом. В прошлый раз он удивился, когда дверь открылась, впустив к нему Джилл. Смит тогда еще не знал, что такое дверь, но сейчас уже усвоил это и отдался радости, которая приходит в присутствии братьев по гнезду или по воде, а иногда – в присутствии Старших Братьев. Радость его несколько омрачилась от сознания, что брат ее не разделяет; брат скорее огорчен, да так сильно, что вот-вот дематериализуется. Но Смит уже знал, что эти странные существа могут испытывать очень сильные отрицательные эмоции без риска для жизни. Брат Махмуд мог по пять раз в день переживать душевную агонию, но при этом и не думал умирать физически. Другой его брат, капитан ван Тромп, тоже часто испытывал приступы душевных страданий, которые, по понятиям Смита, давно должны были привести его к дематериализации, тем самым разрешив конфликт, а капитан был жив и здоров. Поэтому Смит не обратил внимание на волнение Джилл.

Джилл сунула ему какой-то узел.

– Одевайся! Быстро!

Смит взял узел в руки и застыл в растерянности.

– Господи! Давай помогу!

Ей пришлось самой и раздеть его, и одеть. Пижаму и тапочки Смит носил не потому, что ему так велели. Он мог их снять и надеть, но делал это очень медленно. Сейчас Джилл взяла дело в свои руки. Она была медицинской сестрой, а Смит не испытывал стыда от своей наготы, поэтому обошлось без проблем. Смит был очарован кожей, которую Джилл натягивала ему на ноги. Но брат по воде не дал почувствовать и полюбить новую кожу – Джилл принялась пристегивать чулки к повязкам. Форму сестры милосердия она выпросила у напарницы, якобы на маскарад для своей двоюродной сестры, которая носит одежду большого размера. Джилл надела на Смита пелерину – кажется, неплохо получилось. С туфлями было хуже: они оказались тесными, а Смит и босиком ходил плохо.

Джилл надела на него шапочку и приколола ее к волосам.

– Волосы у тебя коротковаты, – заметила она озабоченно. – Ну да ладно, сойдет, сейчас многие девушки такие носят.

Смит не ответил, так как плохо вник в смысл ее слов. Он попытался представить собственные волосы более длинными и решил, что на это нужно время.

– А теперь слушай внимательно, – сказала Джилл. – Что бы ни произошло, не говори ни слова. Понял?

– Не говорить. Я не буду говорить.

– Иди за мной. Я буду держать тебя за руку. Если знаешь какие-нибудь молитвы – молись.

– Молиться?

– Нет, не надо. Иди за мной и ничего не говори.

Джилл открыла дверь, выглянула в коридор и, убедившись, что он пуст, вывела Смита из палаты.

Смит увидел вдруг множество незнакомых предметов, это выводило его из равновесия. В глаза ему бросались все новые и новые образы, и он ни на чем не мог сосредоточиться. Спотыкаясь, он поплелся вслед за Джилл, стараясь никуда не смотреть, чтобы спастись от окружающего хаоса.

Джилл вывела его в конец коридора и быстро ступила на движущуюся дорожку, бегущую направо. Смит повторил ее движение и чуть не упал. Джилл подхватила его. Поймав удивленный взгляд какой-то горничной, Джилл выругалась про себя и, сходя с дорожки, действовала уже осторожнее. Наконец лифт вынес их на крышу. Тут произошла заминка, которой Смит не заметил. Он наслаждался видом неба. Небо было ясное, глубокое, просто великолепное; Смит его так давно не видел. Джилл искала глазами такси. Людей на крыше не было. Сесть в воздушный автобус Джилл не решилась. Приземлилось какое-то такси.

– Джек! Эта машина не занята?

– Я ее вызвал для доктора Фипса.

– Вот жалость! Джек, как бы нам побыстрее уехать? Это моя двоюродная сестра Мэдж, она работает в южном крыле. Она простужена, и я не хочу ее долго держать на ветру.

Санитар почесал затылок:

– Вам, мисс Бордмэн, я отказать не могу. Езжайте этой машиной, а доктору Фипсу я вызову другую.

– Джек, ты просто прелесть! Мэдж, молчи, я сама все скажу. У нее болит горло, и голос совсем сел. Приедем домой – буду ее ромом отпаивать. – Да, горячий ром – лучшее средство от простуды. Моя мать так всегда меня лечила.

Он набрал адрес Джилл, который знал на память, потом помог Джилл и «Мэдж» сесть в такси.

– Спасибо, Джек, большое спасибо, – поблагодарила Джилл за двоих.

Такси взлетело, и Джилл с облегчением вздохнула:

– Теперь можешь говорить.

– Что я должен говорить?

– Что хочешь.

Смит задумался. На приглашение нужно ответить так, как подобает отвечать брату. Он перебрал в уме несколько подходящих для таких случаев фраз, но не сказал ни одной, потому что не смог их перевести. Наконец он нашел слова, которые переводились на этот странный пустой язык и могли быть сказаны брату:

– Пусть наши яйца живут в одном гнезде.

Джилл вздрогнула:

– Что? Что ты сказал?

Смит был огорчен непониманием, но решил, что в этом виноват он сам.

Он уже заметил, что стремясь к единению с этими существами, он иногда причиняет им боль или приводит в волнение. Смит попытался исправить положение, порылся в своем скудном словарном запасе и сказал так:

– Мое гнездо – твое гнездо, а твое гнездо – мое гнездо.

На этот раз Джилл улыбнулась:

– О! Как мило! Я не уверена, что до конца тебя понимаю, но такого милого предложения мне не делали уже давно, – и добавила, помолчав. – Только сейчас мы по уши вляпались, поэтому давай подождем, ладно?

Смит понял Джилл не лучше, чем она поняла его, но видел, что ей приятно, и решил, что она просит подождать. Ждать ему было нетрудно: он откинулся на спинку сиденья и, довольный, что между ними все хорошо, стал любоваться окрестностями. Со всех сторон громоздились незнакомые предметы, которые нужно было познать. Он отметил, что способ передвижения, практикуемый здесь, не позволяет в полной мере насладиться тем, что встречается на пути. Он чуть было не пустился в порицаемое Старшими Братьями сравнение марсианского образа жизни с земным, но сразу же выбросил из головы еретические мысли.

Джилл молчала, обдумывая свое положение. Она увидела, что такси подлетает к ее дому, и решила, что у нее останавливаться нельзя: там их сразу же найдут. Джилл не знала, как работает полиция, поэтому ждала нападения со всех сторон сразу. Во-первых, она могла оставить отпечатки пальцев в комнате Смита, во-вторых, их видели вместе. А может (Джилл слыхала об этом), полиция прочтет записанный в памяти робота маршрут. Джилл стерла свой адрес из памяти робота, и такси зависло над трассой. Куда лететь? Где спрятать взрослого мужчину, который сам даже одеться толком не может? А ведь его будут искать! Ах, если бы Бен был рядом! Бен, где ты?

Джилл взяла телефон и набрала номер Бена, уже не надеясь его застать. Ответил мужской голос. Джилл было обрадовалась, но радость ее тут же погасла. Это был секретарь Бена.

– Говорит Джилл Бордмэн. Простите, мистер Килгаллен, я думала, что звоню мистеру Кэкстону домой.

– Так оно и есть. Но когда Бена нет дома больше суток, все звонки переадресовываются в редакцию.

– Значит, его до сих пор нет?

– Нет. Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Да нет… Мистер Килгаллен, вам не кажется странным, что Бена так долго нет? Вы не беспокоитесь?

– Абсолютно. Бен прислал письмо, в котором сказано, что он не знает, когда вернется.

– И это нормально?

– В работе мистера Кэкстона это более, чем нормально, мисс Бордмэн.

– Возможно, но мне кажется, что в данном случае не все нормально. Я думаю, вам стоит объявить на всю страну, даже на весь мир, что Бен пропал. Хотя в такси не было видеотелефона, Джилл почувствовала, что Осберт Килгаллен напыжился.

– Мне кажется, мисс Бордмэн, что я вправе сам истолковывать указания моего начальника. Более того, осмелюсь вам сообщить, что каждый раз, когда мистер Кэкстон подолгу отсутствует, находится какая-нибудь добрая приятельница, которая звонит и поднимает панику…

«Какая-нибудь баба, которая хочет заарканить Бена, – перевела Джилл.

– И этот тип думает, что я очередная…». У нее пропало всякое желание просить у Килгаллена помощи; она отключилась.

Куда же деться? Решение пришло внезапно. Если Бена нет, и к этому приложили руку власти, то никто не станет искать Валентайна Смита в квартире Бена, если, конечно, не догадаются, что она – сообщница скандального репортера. Но это маловероятно.

У Бена в холодильнике можно будет чем-нибудь поживиться, и найдется во что одеть этого взрослого ребенка. Джилл набрала адрес Бена, такси легло на заданный курс.

У дверей Бена Джилл сказала роботу-сторожу:

– Карфаген пал!

Реакции не было. Вот черт! Он поменял пароль. У Джилл затряслись поджилки, она старалась не смотреть на Смита. А, может, Бен уже дома? Джилл сказала сторожу, который еще и докладывал о посетителях:

– Бен, это Джилл.

Дверь открылась.

Джилл и Смит вошли, и дверь закрылась за ними. Джилл поначалу решила, что их впустил Бен, но потом поняла, что случайно угадала новый пароль, рассчитанный, вероятно, на то, чтобы польстить ей. Но сейчас ей не были нужны комплименты.

Смит стоял у края газона и оглядывался. Место было новое, охватить его сразу Смит не мог, но ему здесь нравилось. Здесь было не так интересно, как в летающем доме, но зато тихо. Тут можно было гнездиться. Он увидел окно и принял его за живую картину, какие видел дома. В больничной палате окон не было: палата находилась во внутреннем корпусе, и Смит еще не знал, что такое «окно». Он с уважением отметил, что имитация объемности и движения на картине совершенна – наверное, ее создал великий мастер. До сих пор он не видел ничего, что свидетельствовало бы о мастерстве людей в каком-либо деле. Сейчас люди выросли в его мнении, и на душе у него потеплело. Краем глаза он уловил какое-то движение: его брат снимал с ног тапочки и искусственную кожу.

Джилл вздохнула и, ступив босыми ногами на газон, пошевелила пальцами.

– Ох, как ноги устали! – Она увидела, что Смит наблюдает за ней. – Разувайся и иди сюда. Тебе понравится.

Он недоуменно заморгал:

– Как?

– Совсем забыла. Давай сюда ноги, – она сняла с него туфли, отстегнула и стянула чулки. – Ну как, приятно?

Смит пошевелил пальцами и робко спросил:

– Ведь они живые?

– Ну да, живые, это настоящая трава. Бен заплатил большие деньги, чтобы устроить этот газон. Одно только освещение стоит больше, чем я зарабатываю в месяц. Так что ходи, получай удовольствие.

Смит не понял ничего, кроме того, что трава была живая, и что ему предлагали по ней ходить.

– Ходить по живому? – спросил он с недоверием и ужасом.

– А почему бы и нет? Траве не больно. Она здесь именно для этого и растет.

Смит подумал, что брат по воде не будет учить его дурному. Он решился пройти по траве и почувствовал, что это действительно приятно, а трава не протестует. Он включил чувствительность на максимальный уровень и понял: брат прав, трава предназначена для того, чтобы по ней ходили. Он попытался одобрить это странное предназначение – человеку было бы так же трудно одобрить каннибализм, который для Смита как раз не был странным.

Джилл вздохнула:

– Хватит развлекаться. Неизвестно, как долго мы будем в безопасности.

– В безопасности?

– Нам нельзя оставаться здесь надолго. Скоро начнут проверять всех, кто сегодня выходил из Центра.

Джилл задумалась и наморщила лоб. Ее квартира не подходит, квартира Бена – тоже. Бен собирался отвезти Смита к Джаблу Харшоу. Но она не знает ни самого Харшоу, ни его адреса. Бен говорил, он живет где-то в Поконосе. Придется искать: больше деваться им некуда.

– Почему ты несчастлив, брат?

Джилл вздрогнула и взглянула на Смита. Бедное дитя и не подозревает, как все плохо. Она попыталась оценить ситуацию с его точки зрения. Хоть это ей и не удалось, она поняла, что он не понимает, что им нужно бежать… От кого? От полиции? От больничного начальства?… Она не знала, что совершила, какие законы преступила; Джилл полагала, что всего лишь противопоставила себя большим людям, боссам.

Как объяснить Человеку с Марса, против кого они восстали, если она и сама этого не знает? Есть ли на Марсе полиция? С ним говорить – все равно что кричать в водосточную трубу!

А есть ли на Марсе водосточные трубы? Или дождь?

– Не обращай внимания, – ответила ему Джилл. – Самое главное – делай, как я говорю.

– Да.

Безграничное согласие, вечное «да». Джилл вдруг почувствовала, что он выпрыгнет из окна, если она его об этом попросит. Она была права – он бы выпрыгнул и наслаждался каждой секундой падения с двадцатого этажа, и удар, и смерть принял бы без удивления и протеста. Смит не понял бы, что это смерть; в нем не был воспитан страх смерти. Если бы его брат по воде выбрал для него такой необычный способ дематериализации, он согласился бы с этим способом и попытался бы его понять и принять.

– Нам нельзя здесь оставаться. Поедим, я дам тебе другую одежду, и пойдем. Раздевайся. – И она отправилась изучать гардероб Бена.

Джилл выбрала дорожный костюм, берет, рубашку, белье, туфли и вернулась к Смиту. За это время он успел запутаться в одежде, как котенок в вязании. Рука и голова были связаны подолом платья: он стал снимать платье, не сняв пелерину.

– Батюшки! – воскликнула Джилл и бросилась к нему на помощь.

Она стащила с него одежду и сунула ее в мусоропровод. Этте Шер она потом заплатит, а полицейским – в случае чего – не к чему будет прицепиться.

– А теперь, дружок, прежде чем одеться в чистое, нужно принять ванну.

Они там за тобой совсем не следили. Пойдем.

Будучи медицинской сестрой, Джилл привыкла к дурным запахам, однако, как настоящий медик, она была фанатичным приверженцем мыла и воды. Ей казалось, что Смита давно никто не мыл. Хотя от него не так уж сильно пахло, Джилл почему-то вспомнилась лошадь после скачек.

Смит с восхищением смотрел, как Джилл наполняет ванну. В палате К-12 была ванна, но Смит не знал, каково ее назначение; его обтирали мокрой тканью, да и то редко: когда он впадал в транс, к нему боялись притрагиваться.

Джилл проверила температуру воды.

– Отлично. Лезь в воду.

Смит смотрел недоуменно.

– Живо! – скомандовала Джилл. – Лезь в воду.

Все слова были понятны, и Смит подчинился приказу, дрожа от волнения.

Брат требует погрузить в воду все тело! О такой чести он и не помышлял. Он не помнил, чтобы кто-либо вообще удостоился такой привилегии. Смит начал понимать, что эти существа состоят в более близких отношениях с влагой жизни. Это невозможно понять, но нужно принять.

Смит погрузил в воду сначала одну дрожащую ногу, потом другую… и нырнул в ванну с головой.

– Эй! – закричала Джилл и вытащила его голову на поверхность. Ей показалось, что он мертв. Боже милостивый! Не успел же он за это время утонуть?! Испуганная, она стала трясти Смита:

– Смит! Очнись же! Очнись!

Издалека Смит услышал призыв брата и вернулся. Глаза его заблестели, сердцебиение ускорилось, дыхание восстановилось.

– Ты себя нормально чувствуешь? – спросила Джилл.

– Мне хорошо. Я очень счастлив… брат мой.

– Ты меня перепугал. Не ныряй больше. Как сейчас сидишь, так и сиди. – Да, брат мой, – Смит добавил еще что-то на своем языке, зачерпнул ладонью воду так бережно, как будто это было жидкое золото, и поднес ее к губам. Прикоснувшись к воде губами, он протянул руку Джилл.

– Что ты делаешь! Не пей эту воду! И я ее пить не буду!

– Не будешь пить?

Его лицо выразило такую беспомощную обиду, что Джилл растерялась. Подумав, она нагнулась и коснулась воды губами.

– Спасибо.

– Пусть тебе никогда не придется испытать жажду!

– Я желаю того же и тебе. Но не пей, пожалуйста, эту воду. Если хочешь пить, скажи, я дам тебе другой воды.

Смит с умиротворенным видом откинулся назад. Джилл уже поняла, что он еще ни разу не принимал ванны и не знает, чего от него хотят. Конечно, можно было научить его этому, но время дорого!

А, ладно! Это хотя бы не так противно, как возиться в больнице с брюзжащими стариками. Ее блузка промокла, когда она вытаскивала Смита из-под воды. Джилл сняла блузку и повесила на плечики. На ней была еще плиссированная юбка. Конечно, складки пропитаны специальным составом, но лишний раз мочить юбку не стоит. Джилл сняла и ее и осталась в бюстгальтере и трусиках.

Смит смотрел на нее с любопытством ребенка. Джилл покраснела и сама себе удивилась. Она считала себя свободной от излишней стыдливости; вдруг вспомнился первый поход на нудистский пляж, когда ей было пятнадцать лет. Но этот детский взгляд смущал ее. Джилл решила дальше не раздеваться, пусть уж лучше белье будет мокрым.

Свое смущение она постаралась скрыть проявлением заботы:

– Ну-ка, давай займемся мытьем!

Джилл наклонилась над ванной, налила в воду шампунь и стала взбивать пену. Смит тем временем вынул из воды руку и дотронулся до ее правой груди. Джилл отодвинулась.

– Ты что? Этого не надо!

Смит посмотрел на нее так, как будто она дала ему пощечину.

– Не надо? – спросил он в отчаянии.

– Нет, – твердо сказала Джилл и уже мягче добавила. – Не нужно меня отвлекать, нам надо торопиться.

Джилл вынула пробку, выпуская воду из ванны, и поставила Смита под душ. Потом включила сушилку и стала одеваться. Поток теплого воздуха испугал Смита, он задрожал. Джилл велела ему не бояться и держаться за поручень. Помогая Смиту выходить, она заявила:

– Ну, вот. Теперь от тебя пахнет свежестью, и, держу пари, ты чувствуешь себя лучше.

– Чувствую себя отлично.

– Хорошо. Давай одеваться.

Джилл повела Смита в спальню Бена. Она как раз показывала ему, как надевать шорты, когда прозвучал грозный голос:

– Откройте дверь!

Джилл уронила шорты. Откуда они узнали, что в доме кто-то есть?! Наверное, это робот-такси, черт бы его взял! Открыть? Или затаиться?… Приказ повторили по внутреннему переговорному устройству. Джилл шепнула Смиту: «Сиди здесь», – и пошла в гостиную.

– Кто там? – спросила она, стараясь говорить спокойно.

– Именем закона, откройте!

– Именем какого закона? Не шутите! Скажите, кто вы, или я вызову полицию!

– Мы и есть полиция. Вы Джиллиан Бордмэн?

– Я? Я – Филлис О'Тул и жду мистера Кэкстона. Я сейчас позвоню в полицию и скажу, что вы нарушаете закон о неприкосновенности жилища! – Мисс Бордмэн, у нас есть ордер на ваш арест. Откройте, иначе вам будет хуже.

– Я не мисс Бордмэн, и я вызываю полицию.

Ей не ответили. Джилл ждала. Вскоре она почувствовала тепло. Дверной замок стал красным, затем белым. Что-то хрустнуло, и дверь открылась. Вошли двое мужчин. Один ухмыльнулся и сказал:

– Вот эта баба. Джонсон, посмотри, где марсианин.

– Слушаюсь, мистер Берквист.

Джилл преградила Джонсону путь. Он отодвинул ее и направился в спальню.

Джилл резким голосом спросила:

– Где ваш ордер? Это преступление!

Берквист примирительно проговорил:

– Не вредничай, голубушка. Веди себя прилично, иначе для тебя это плохо кончится.

Джилл попыталась ударить его ногой. Он ловко отступил.

– Вот непослушная, – пожурил он. – Джонсон, ты нашел его?

– Он здесь, мистер Берквист! Стоит, в чем мать родила. Что они тут делали?

– Неважно. Веди его сюда.

Появился Джонсон. Он заломил Смиту руку за спину и толкал его перед собой:

– Он не хочет идти.

– Захочет.

Джилл, проскочив мимо Берквиста, бросилась на Джонсона. Тот отшвырнул ее в сторону:

– Не лезь, шлюха!

Джилл повезло: Джонсон ударил ее не так сильно, как бил свою жену или упрямых арестованных.

До сих пор Смит не проявлял никаких чувств и ничего не говорил. Он молча покорялся, ничего не понимая и ничего не предпринимая. Когда же он увидел, что на его брата по воде подняли руку, то рванулся, высвободился, надвинулся на Джонсона, и… Джонсон исчез.

Только примятая трава говорила о том, что он стоял здесь. Джилл смотрела на траву и была близка к обмороку.

Берквист подобрал отвисшую челюсть и хрипло спросил:

– Что вы с ним сделали? – он посмотрел на Джилл.

– Я? Я ничего не делала.

– Так я и поверил. У вас здесь, наверное, люк или что-то в этом роде?

– Да нет! Куда делся ваш человек?!

Берквист провел языком по губам:

– Откуда я знаю? – он вынул из внутреннего кармана пистолет. – Со мной ваши трюки не пройдут. Ты стой здесь, а я займусь им.

Смит вернулся к пассивному ожиданию. Он не понимал происходящего и делал лишь минимум того, что от него требовалось. Оружие в руках людей он уже видел (это было на Марсе), и выражение лица Джилл, на которую был направлен пистолет, ему не понравилось. Он понял, что настал тот критический момент роста живого существа, когда за созерцанием должно последовать действие, дающее возможность дальнейшего роста. Смит начал действовать.

У Старших Братьев он прошел хорошую школу. Смит шагнул к Берквисту тот перевел оружие на него. Смит сделал еще шаг – и Берквиста не стало. Джилл закричала. Смит побледнел. Неужели он опять поступил неправильно? Он умоляюще взглянул на Джилл и задрожал; его глаза закатились, он упал, свернулся в комочек и застыл.

Джилл прекратила истерику. Больному нужна ее помощь! Не время плакать, не время гадать, куда исчезли непрошенные гости. Она опустилась на колени и стала осматривать Смита.

Дыхания не было, пульс не прощупывался, Джилл приложила ухо к груди Смита. Ей показалось, что и сердечная деятельность прекратилась, но через некоторое время она услыхала ленивое «тук-тук», а через пять секунд – еще такое же «тук-тук».

Состояние больного было похоже на транс, но такого глубокого транса Джилл не видела даже на сеансах гипнотической анестезии. Она слышала, что факиры-индусы умеют входить в такое состояние, но не могла этому поверить. В обычной ситуации Джилл не решилась бы самостоятельно приводить больного в чувство, а вызвала бы врача. Но ситуация была необычной. Последние события нисколько не поколебали Джилл, а, напротив, укрепили ее в нежелании отдавать Смита в руки властей. После десяти минут безуспешной возни Джилл поняла, что ничего не выйдет.

В спальне Бена она отыскала большой старый чемодан. В нем лежали магнитофон, бритвенный прибор, смена белья и другие вещи, которые могут пригодиться репортеру в дороге (даже аппарат для подключения к телефонной линии). Джилл отметила, что причина отсутствия Бена не та, которую назвал Килгаллен, поскольку чемодан на месте.

Она не стала терять времени: опустошила чемодан и понесла его в гостиную. Смит был тяжелее ее, но в больнице она привыкла таскать больных, и ей удалось засунуть Смита в чемодан. Чтобы закрыть чемодан, пришлось разогнуть тело Смита и согнуть его по-другому. Тело Майкла не поддавалось резким усилиям, но уступало настойчивому мягкому воздействию. В углы чемодана Джилл насовала тряпок. Она хотела проделать в нем еще отверстия для воздуха, но не смогла. Подумав, она решила, что при таком слабом дыхании и замедленном обмене веществ Смит и так не задохнется.

Обеими руками Джилл едва подняла свою ношу; нести такую тяжесть она не могла. К счастью, чемодан был на колесиках. Безобразно помяв траву, Джилл стащила его на паркет.

На крышу она не поехала: с нее было достаточно полетов в такси. Джилл спустилась на первый этаж и вышла через служебную дверь. По дороге ей попался молодой человек, наблюдавший за выгрузкой продуктов из ресторана. Он посторонился и пропустил Джилл:

– Эй, сестричка, что у тебя в чемодане?

– Тело! – отрезала Джилл.

– Что ж, каков вопрос – таков ответ. Учту на будущее.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

АСТРОНОМИЧЕСКОЕ НАСЛЕДСТВО

Глава 9

…Каждый день на третьей от Солнца планете насчитывается на двадцать три тысячи человек больше, чем накануне, хотя для пяти миллиардов землян такой прирост является незначительным…

Верховный Суд осудил Королевство Южная Африка за дискриминацию белого меньшинства…

Собравшиеся в Рио законодатели мод постановили, что юбки должны стать длиннее и животы следует прикрывать…

Оборонительные устройства Федерации вращаются на околоземной орбите, грозя смертью каждому, кто посмеет нарушить покой планеты (его нарушали торговые космические корабли)…

На берегах Гудзона осело на полмиллиона передвижных домиков больше, чем в то же время в прошлом году…

Ассамблея Федерации объявила китайский рисовый пояс зоной голода…

Синтия Дачесс, известная как самая богатая женщина в мире, дала отставку шестому мужу…

Преподобный доктор Дэниэл Дигби, Верховный Епископ Церкви Нового Откровения (фостеритской) объявил, что назначил ангела Азриэля руководить сенатором Федерации Томасом Буном и ожидает божественного знамения сегодня вечером… (Службы новостей передавали подобные сообщения вполне серьезно, так как фостериты, случалось, громили редакции за их слишком вольные комментарии)…

У миссис и мистера Гаррисон Кэмпбелл VI родился сын от специально нанятой женщины; счастливые родители были в это время на курорте в Перу… Доктор Горацио Квакенбуш, преподаватель изящных искусств в Йельской духовной семинарии, призвал к возрождению веры и возвышению духовных ценностей…

Трое специалистов по бактериологическому оружию задержаны в Торонто за моральную неустойчивость; они заявили, что обжалуют дело в Верховном Суде…

Верховный Суд Федерации приступил к рассмотрению переданного из Верховного Суда Соединенных Штатов дела «Рейнсберг против штата Миссури»…

Его Превосходительство Джозеф Э.Дуглас, Генеральный Секретарь Всемирной Федерации свободных государств, завтракал и думал, почему ему не дают спокойно выпить чашку кофе. Сканирующее устройство с обратной связью считывало ему сообщения, подобранные ночной сменой референтов из последних выпусков газет. Слова стояли на экране сканера до тех пор, пока Дуглас смотрел на них. Сейчас Генеральному Секретарю не нужна была газета, он смотрел на экран, чтобы не смотреть на жену, сидевшую напротив. – Джозеф!

Дуглас оторвал взгляд от экрана; текст исчез.

– Да, дорогая?

– Что у тебя случилось?

– Ничего особенного, дорогая.

– Джозеф, после того, как я промучилась с тобой тридцать пять лет, я знаю, случилось что-нибудь или нет.

«Что знает, то знает, этого у нее не отнимешь», – Дуглас смотрел на жену и удивлялся, как это ей удалось выжать из него бессрочный брачный контракт. В старые добрые времена, когда он был законодателем штата, она была его секретаршей. Сначала они заключили соглашение о трехмесячном сожительстве, чтобы платить не за два гостиничных номера, а за один. Они договорились, что это чисто денежная операция, и их сожительство будет состоять в обитании под одной крышей, не более.

Дуглас попытался вспомнить, когда все переменилось. В биографии миссис Дуглас («Рядом с великими: История одной женщины») говорилось, что он сделал ей предложение во время подсчета голосов на своих первых победоносных выборах. Он был таким старомодным романтиком, что, оказывается, пообещал ей не разлучаться до самой смерти…

Бесполезно спорить с официальной версией.

– Джозеф! Отвечай!

– Ничего не случилось, дорогая, просто я плохо спал.

– Разумеется, плохо: тебя разбудили по какому-то делу.

А ведь их спальни отстоят друг от друга на тридцать метров!

– Откуда ты знаешь, дорогая?

– Женское чутье. Так какие новости принес тебе Брэдли?

– Прости, дорогая, у меня скоро заседание Совета, а я еще не просмотрел газеты.

– Джозеф Эджертон Дуглас, не увиливай от ответа!

Он вздохнул.

– Пропал этот идиот Смит.

– Смит? Человек с Марса? То есть как – «пропал»? Это смешно!

– Смешно это или грустно, дорогая, но он пропал. Исчез вчера из своей палаты.

– Каким образом?

– Вероятно, его переодели сестрой милосердия.

– Ладно, это не главное. Главное то, что он пропал. Скажи мне, пожалуйста, как вы собираетесь вернуть его обратно?

– Мы организовали поиски. Я поручил дело верным людям: Берквисту…

– Этому ослу? Да ты должен был поднять всю полицию, вплоть до последнего бездельника!

– Позволь, дорогая, ты не знаешь всех обстоятельств. Мы не можем поднять полицию. Официально Смит не пропал. Для публики мы держали другого, подставного Человека с Марса.

– Час от часу не легче. – Она побарабанила пальцами по столу. – Говорила же я тебе, что игры с двойниками добром не кончатся!

– Но, дорогая, не ты ли предложила подменить Смита двойником?

– Не я. И не перечь мне. Вызови сюда Берквиста.

– Берквист занят розысками Смита. От него еще не было известий.

– А я тебе скажу, что Берквист уже в Занзибаре. Он нас предал. Я ему никогда не верила. Когда ты нанимал его, я тебя предупреждала…

– Разве я его нанимал?

– Не перебивай… человек, который получает деньги от двух хозяев, найдет себе и третьего. – Она нахмурилась. – Джозеф, за этим стоит Восточная Коалиция. Вполне возможно, что на Ассамблее тебе предъявят вотум недоверия.

– Не вижу причин для беспокойства. Еще никто ничего не знает.

– Ради бога! Все все узнают! Уж Восточная Коалиция об этом позаботится. Помолчи и дай мне подумать.

Дуглас замолчал. Он прочел в газете, что городской совет Лос-Анджелеса обратился к Федерации с просьбой о помощи в борьбе со смогом, поскольку Министерство здравоохранения в помощи отказало. Надо будет подкинуть Чарли что-нибудь, у него впереди избирательная кампания, будет кандидат от фостеритов… Акции Лунар Энтерпрайзез поднялись на два пункта…

– Джозеф!

– Да, дорогая?

– Наш Человек с Марса – настоящий, а тот, которого выдвинет Восточная Коалиция – подставной. Вот что нужно сказать.

– Но, дорогая, мы не можем этого утверждать.

– Что значит «не можем»? Мы ИНАЧЕ не можем!

– Так нельзя, дорогая. Ученые тут же обнаружат подмену. Если бы ты знала, чего мне стоило все это время прятать его от них!

– Ох уж эти мне ученые!

– Их нельзя не принимать в расчет, дорогая.

– В самом деле? Чего стоит их наука! Смесь догадок с суевериями! Давно пора ее запретить, а всех ученых – посадить! Единственная точная наука, Джозеф, – астрология!

– Я не знаю, дорогая. Я не разбираюсь в астрологии…

– Астрология существует не для того, чтобы ты в ней разбирался, а для того, чтобы ты ею пользовался.

– …а ученые – очень грамотные люди. Один профессор мне на днях рассказывал, что есть звезда, у которой удельный вес в шесть тысяч раз больше удельного веса свинца. Или даже в шестьдесят тысяч раз?… Забыл.

– Господи! Да он все это выдумал! Молчи, Джозеф. Мы стоим на своем.

Их марсианин – подставной. Пока они доказывают, что он настоящий, мы поднимаем Особую Службу и похищаем его. Если необходимы будут строгие меры или Смита застрелят при аресте за сопротивление властям – тем лучше, от него все равно толку не будет.

– Агнесс! Ты понимаешь, что говоришь?

– Ничего страшного я не говорю. Каждый из нас может споткнуться, упасть и убиться. Все мы в руках Господа.

– Смит мне нужен живым и здоровым.

– Тебя никто не заставляет его убивать. Ты просто должен принять необходимые меры. История тебя оправдает. Что важнее: благосостояние и покой пяти миллиардов людей или здоровье одного человека, который, к тому же, почти не гражданин?

Генеральный Секретарь молчал. Миссис Дуглас встала:

– Я не стану больше тратить время, доказывая тебе очевидное. Я еду к мадам Везан заказывать новый гороскоп. Я потратила лучшие годы жизни на то, чтобы сделать тебя тем, кто ты есть, и не хочу все потерять из-за твоей бесхребетности. Вытри яйцо с подбородка. – Она вышла.

Властитель чуть ли не всей планеты выпил еще две чашки кофе и только после этого нашел в себе силы отправиться на заседание. Бедняжка Агнесс! Он не оправдал ее надежд… и сейчас уже ничего не изменишь. Недостатки есть у всех, а она все время была верной, преданной женой… Наверное, устала от него… Но какое отношение это имеет к делу?

Дуглас расправил плечи. Катитесь все к черту! Он никому не позволит обойтись грубо с этим парнем, Смитом. Да, он путается у всех под ногами, но он такой беспомощный – рука не поднимается его обидеть. Если бы Агнесс видела, как он всего пугается, она бы так не говорила. Смит пробудил бы в ней материнские чувства… А есть ли у Агнесс материнские чувства? Глядя на нее, это трудно предположить. Однако наука утверждает, что материнские инстинкты присущи всем женщинам.

В любом случае, довольно плясать под ее дудку. Она говорит, что своим высоким положением он обязан ей, но он-то лучше знает, кто кому и чем обязан… да и отвечать за все придется ему. Дуглас гордо вскинул голову и вошел в зал Совета.

Весь день он ждал ехидного вопроса или тонкого намека, но ничего подобного не произошло. Значит, как это ни маловероятно, факт исчезновения Смита еще не стал достоянием общественности. Генеральному Секретарю хотелось зажмуриться, тряхнуть головой и отогнать от себя этот кошмарный сон, но обстоятельства не позволяли. Более того, не позволяла жена.

Агнесс Дуглас не могла допустить, чтобы ее муж действовал самостоятельно. Его подчиненные выполняли ее распоряжения чуть ли не с большей готовностью, чем распоряжения самого Генерального Секретаря. Сначала миссис Дуглас послала за референтом мистера Дугласа по настроениям общественности (так Генеральный Секретарь именовал своего лучшего агента), затем обратила свою энергию на составление свежего гороскопа. В ее покоях был установлен телефонный аппарат специально для связи со студией мадам Везан. Миссис Дуглас включила аппарат. На экране появилось упитанное лицо мадам:

– Агнесс? Что-то случилось, дорогая? У меня клиент.

– Твой телефон прослушивается?

– Конечно, нет.

– Тогда гони своего клиента.

Мадам Александра Везан не проявила ни малейшего неудовольствия.

– Минутку… – изображение на экране пропало, появилась заставка «Ждите».

В кабинет вошел человек. Это был Джеймс Сэнфорт, агент, за которым миссис Дуглас только что послала.

– Вы получили какое-нибудь сообщение от Берквиста?

– Я этим не занимаюсь. Спросите у Мак-Крэри.

Миссис Дуглас пропустила слова агента мимо ушей.

– Берквиста нужно срочно дискредитировать.

– Вы считаете, что он нас предал?

– Не будьте наивным. Прежде чем давать ему такое поручение, нужно было посоветоваться со мной.

– Его ведет Мак-Крэри.

– Вам также не мешает знать, что происходит. – Мадам Везан вновь появилась на экране. – Подождите за дверью.

Миссис Дуглас обернулась к экрану:

– Элли, дорогая, мне срочно нужны свежие гороскопы для меня и Джозефа.

– Хорошо, – предсказательница подумала и добавила: – Гороскоп будет более удачным, если вы, дорогая, сообщите мне, зачем он вам нужен.

Миссис Дуглас побарабанила пальцами по столу:

– Тебе обязательно это знать?

– Конечно, нет. Для составления гороскопа достаточно знать расположение звезд, математику и быть осведомленным о месте и времени рождения предмета. Вы, дорогая, могли бы этому легко научиться, если бы не ваша чрезмерная занятость… Но учтите: звезды говорят то, что может случиться, но не то, что действительно случается. И если я хочу подробно проанализировать предсказания звезд и на основании этого анализа дать вам полезный совет, мне желательно знать, в каком направлении работать. Обращать больше внимания на Венеру или на Марс? Или…

– На Марс, – перебила миссис Дуглас. – Элли, мне нужен еще один гороскоп.

– Отлично. Для кого?

– Элли, я могу тебе полностью довериться?

Мадам Везан изобразила обиду:

– Агнесс, если вы мне не верите, лучше не консультируйтесь у меня. Обратитесь к кому-нибудь другому. Я не единственный адепт древнего искусства. Я слышала очень хорошие отзывы о профессоре фон Краусмейере, хотя он склонен… – она не договорила.

– Что ты, что ты! Я никому, кроме тебя, не доверю свою судьбу. Нас никто не может слышать на твоем конце линии?

– Конечно, нет, дорогая.

– Мне нужен гороскоп для Валентайна Майкла Смита.

– Валентайн Майкл… Человек с Марса?

– Да, да, Элли, его выкрали. Нам нужно его найти.

Два часа спустя мадам Александра Везан со вздохом облегчения встала из-за своего бюро. Ей пришлось отменить все встречи, назначенные на это время. Мадам потрудилась плодотворно: на столе лежал ворох листов, исписанных цифрами и исчерченных графиками. Александра Везан отличалась от других астрологов тем, что в своих расчетах использовала руководство по навигации и брошюру «Тайная наука судебной астрологии. Ключ к философскому камню», написанную ее покойным мужем профессором Симоном Магусом, гипнотизером, иллюзионистом и магом. Она верила его книге, как верила ему самому. Никто не мог составить гороскоп так, как Симон, особенно, когда он был трезв. Ему и книги-то были не нужны. Ей с ним никогда не сравниться: она без книг, как без рук. Расчеты ее иногда не совсем точны: у Бекки Вези (это было ее настоящее имя) всегда было плохо с арифметикой – при умножении она частенько путала семерки с девятками.

Тем не менее, у мадам Везан получались хорошие гороскопы. У нее было много высокопоставленных клиентов. Когда миссис Дуглас потребовала гороскоп для Человека с Марса, мадам Везан испугалась. У нее был подобный случай в молодости: профессор Симон должен был задавать ей вопросы, а какой-то идиот из зала потребовал, чтобы она отвечала с завязанными глазами. Еще тогда Бекки обнаружила, что у нее хорошая интуиция, поэтому сейчас, подавив страх, она продолжила игру.

Элли спросила у Агнесс точное место и время рождения Человека с Марса, уверенная, что они ей неизвестны. Однако запрошенная мадам Везан информация была в скором времени извлечена из бортового журнала «Посланца». Элли пришлось записать эти данные и пообещать позвонить, когда гороскопы будут готовы.

По прошествии двух часов мучительной арифметики предсказания для мистера и миссис Дуглас были готовы. Со Смитом ничего не получалось, и причина тому была проста и неискоренима: Смит родился не на Земле. Астрологические талмуды не предусматривали такой возможности: их составители умерли еще до полетов на Луну. Мадам Везан решила вести расчеты по обычной схеме, сделав поправку на смещение в пространстве, однако сразу же запуталась в массе новых неразрешимых вопросов. Но главное – Элли не могла поручиться, что на Марсе знаки Зодиака те же, что и на Земле. А как же обойтись без знаков Зодиака? В детстве она так же мучилась с кубическими корнями и из-за этого бросила школу.

Мадам Везан достала тонизирующее средство, которое держала специально для таких случаев, и приняла двойную дозу. «А как бы поступил на моем месте Симон?» – подумала она. Ей даже почудился его голос: «Больше уверенности, девочка! Верь себе, и дураки тебе тоже поверят. Они за это платят».

Элли приободрилась и принялась переводить цифры и графики в слова. Написав предсказания для Дугласов, она обнаружила, что ей не составит труда сочинить прогноз и для Смита. Слова, ложась на бумагу, становились правдивыми. Мадам Везан уже заканчивала работу, когда позвонила Агнесс Дуглас:

– Элли! Ты еще не закончила?!

– Осталось буквально два слова. Вы знаете, дорогая, гороскоп Смита представляет собой серьезную и оригинальную научную проблему. Поскольку Смит рожден на другой планете, мне пришлось вести расчеты по-новому. Влияние Солнца на предмет ослаблено, воздействие Луны почти отсутствует. Юпитер действует абсолютно не так…

– Элли, мне все равно! Мне нужен результат.

– Он сию минуту будет готов. – Слава Богу! Я уже думала, что ты расписываешься в своей несостоятельности.

Мадам Везан изобразила оскорбленное достоинство:

– Дорогая моя, наука – всегда наука, а истина – всегда истина. Меняется лишь ее оболочка. Наука, предсказавшая место и время появления на свет Христа, наука, сообщившая Цезарю дату и причину его смерти, – правдива и вечна.

– Да, конечно.

– Вы готовы слушать?

– Постой, я включу запись. Читай.

– Агнесс, в вашей жизни наступил переломный момент. У вас еще никогда не было такого тревожного положения звезд. Прежде всего вам не следует нервничать и торопиться: каждый шаг должен быть тщательно продуман. В целом все складывается благоприятно… Повторяю, не следует спешить и расстраиваться по пустякам, – она продолжала давать советы. Бекки Вези всегда давала полезные советы оттого, что сама верила в их полезность. У Симона она научилась находить для клиента лазейку к счастью даже при самом неблагоприятном расположении светил.

Напряжение на лице Агнесс понемногу исчезло, она стала согласно кивать.

– Теперь вы понимаете, что исчезновение Смита необходимо – это подтверждают и остальные гороскопы. Не волнуйтесь: он найдется, и очень скоро. Самое главное – не драматизировать события. Сохраняйте спокойствие. – Да, конечно.

– И еще. Венера доминирует над Марсом. Венера в данном случае ассоциируется с вами, а Марс – с вашим мужем и юношей Смитом (как уникальное обстоятельство его рождения). Таким образом, на вас ложится двойная ответственность, и вы должны быть достойны ее. Вы должны проявить свое женское начало, заключающееся в спокойной мудрости и сдержанности, должны поддержать и направить мужа, успокоить и утешить его. Вы должны быть доброй и мудрой, как сама мать-Земля. Я чувствую в вас этот дар. Используйте же его.

Миссис Дуглас вздохнула:

– Элли, ты просто чудо! Я не знаю, как благодарить тебя!

– Я всего лишь скромная ученица великих мастеров древности.

Благодарите их.

– Их я поблагодарить не могу, поэтому выражаю признательность тебе. С меня причитается.

– Спасибо, Агнесс, не нужно. Оказать вам услугу – честь для меня.

– А для меня честь – вознаградить тебя за услугу. Ни слова больше, Элли! – Мадам Везан дала себя уговорить и отключилась с чувством выполненного долга. Теперь она знала, что верно истолковала расположение светил. «Бедная Агнесс! Какое счастье облегчить ее тернистый путь, снять с нее часть нелегкой ноши!» – мадам Везан была горда тем, что ей удалось помочь миссис Дуглас.

Да и как же не гордиться! Она ведь почти на равных с женой Генерального Секретаря. Кто еще может этим похвастать? Юная Бекки Вези была такой ничтожной, что председатель местного избирательного комитета все время забывал, как ее зовут, хотя не забывал заглянуть в вырез ее блузки. Бекки Вези не обижалась: она любила людей. Она любила Агнесс Дуглас. Она всех любила.

Мадам Вези посидела еще, греясь в лучах славы, выпила еще тонизирующего, и тут ее осенило. Она позвонила своему брокеру и приказала ему продать акции Лунар Энтерпрайзез.

– Элли, – усмехнулся он, – голодание вредно отражается на твоих умственных способностях.

– Слушай, Эд. Когда их курс упадет на десять пунктов, продай все акции, даже если ниже курс опускаться не будет. Когда же их курс поднимется пункта на три – покупай… А когда они доберутся до сегодняшнего уровня – снова продай.

Эд долго молчал, потом попросил:

– Элли, ты что-то знаешь? Скажи дяде Эду.

– Звезды кое-что шепнули мне, Эд.

Эд высказал предположение, невозможное с точки зрения астрологии.

– Что ж, не хочешь – не надо. У меня никогда не хватало совести на нечестную игру. Ты не будешь возражать, если я прокручу по твоей схеме и от себя?

– Играй, только осторожно. Сатурн стоит между Девой и Львом – положение щекотливое.

– Как скажешь, Элли.

***

Миссис Дуглас, получив от Элли подтверждение своим догадкам, взялась за дело: она потребовала принести досье Берквиста и отдала распоряжение о подрыве его репутации; она вызвала начальника Особой Службы Твитчелла – он вышел бледный и целый день ел поедом своего помощника; она поручила Сэнфорту выпустить еще одну передачу о Человеке с Марса и в ходе этой передачи сообщить, что по сведениям, исходящим из близких к правительству кругов, Смит собирается или даже уже отправился в Анды, где климат похож на марсианский. После этого миссис Дуглас задумалась над тем, как заставить Пакистан замолчать.

Она потребовала к себе мужа и убедила его поддержать Пакистан в его притязаниях на львиную долю кашмирского тория. (Он и сам собирался так поступить, поэтому легко дал себя уговорить, проглотив упрек в том, что еще вчера возражал против этой идеи). Урегулировав пакистанский вопрос, миссис Дуглас отправилась выступать перед Дочерьми Второй Революции с лекцией на тему «Материнство в новом мире».

Глава 10

В то время, как миссис Дуглас разглагольствовала о том, о чем не имела ни малейшего представления, Джабл Э.Харшоу, член коллегии адвокатов, доктор медицины, доктор естественных наук, бонвиван, гурман, сибарит, популярный автор и философ-неопессимист, сидел на краю бассейна у себя в Поконосе и наблюдал за плещущимися в воде тремя его секретаршами. Все они были очень красивыми женщинами и на редкость толковыми работниками. (Харшоу любил сочетать приятное с полезным). Энн была блондинкой, Мириам – рыжеволосой, а Доркас – брюнеткой; фигуры у них тоже различались: от пышной булочки Энн – до изящной статуэтки Доркас. Самая младшая была на пятнадцать лет моложе самой старшей, но самую старшую было трудно выделить. Харшоу напряженно работал. Большая часть его существа наблюдала за хорошенькими женщинами, резвящимися в воде, а маленькая частичка, звуко– и светонепроницаемая, сочиняла. Харшоу утверждал, что способ его творчества заключается в разделении организма: зрение, осязание и половые железы – сами по себе, а головной мозг – сам по себе. Его бытовые привычки подтверждали эту теорию. На столе стоял магнитофон, но Харшоу пользовался им лишь для заметок. Готовый текст он диктовал стенографистке, следя за ее реакцией. Харшоу как раз приготовился диктовать и позвал:

– Ближняя!

– Это Энн, – ответила Доркас. – Она плескалась ближе всех.

– Нырни и достань ее.

Брюнетка нырнула; через несколько секунд Энн вышла из бассейна, вытерлась, надела платье и села у стола. Она молчала и не шевелилась: абсолютная память позволяла ей обходиться без стенографической машинки. Харшоу достал бутылку из ведерка со льдом, налил бренди в стакан, отхлебнул и сказал:

– Энн, я придумал душещипательную вещицу… Котенок под рождество зашел в церковь погреться. Он голодный, холодный и одинокий. К тому же у него перебита лапа… Начнем: «Снег падал и падал…»

– Какой вы берете псевдоним?

– Молли Уодсуорт – эдакое корявое имечко. А название – «Чужие ясли». Поехали.

Харшоу диктовал и смотрел на Энн. Когда из-под ее опущенных ресниц потекли слезы, Харшоу улыбнулся, закрыл глаза и тоже заплакал. Когда он закончил диктовать, у них обоих были одинаково мокрые щеки и умиленные души.

– Тридцать, – оценил свое творение Харшоу, – отошли его куда-нибудь в издательство, смотреть на него не могу.

– Джабл, вам когда-нибудь бывает стыдно?

– Никогда!

– В один прекрасный день я прослушаю ваш очередной опус, разозлюсь и лягну вас в пузо.

– Уноси ноги… и все остальное, пока не разозлился Я!

– Слушаюсь, босс! – и, подойдя сзади, Энн поцеловала его в лысину.

– Ближняя! – завопил снова Харшоу, и к нему выбежала Мириам.

Ожил громкоговоритель, установленный на крыше дома:

– Босс!

Харшоу произнес короткое слово, Мириам хихикнула.

– Что тебе, Ларри?

– К вам с визитом дама, а с ней тело.

Харшоу подумал.

– Она хорошенькая?

– Гм… да.

– Что ж ты резину тянешь? Впусти ее, – Харшоу откинулся в шезлонге. – Начнем: «Городской пейзаж, затем интерьер. На стуле с высокой прямой спинкой сидит полисмен, без фуражки, воротник расстегнут, на лбу пот. Между полицейским и зрителем, спиной к зрителю стоит человек. Он замахивается, вынося руку за кадр, и бьет полисмена по лицу…» – Харшоу остановился. – Продолжим позже.

К дому подъехал автомобиль. За рулем сидела Джилл, рядом с ней – молодой человек. Автомобиль остановился, и молодой человек поспешно вышел. – Вот она, Джабл.

– Я вижу. Здравствуй, девочка. Ларри, а где же тело?

– На заднем сидении, босс. Под одеялом.

– Это не тело, – запротестовала Джилл. – Это… Бен сказал, что вы…

Я хочу сказать… – она понурила голову и заплакала.

– Не надо плакать, голубушка, – мягко произнес Харшоу, – редкое тело стоит слез. Доркас, Мириам, займитесь ею. Дайте ей чего-нибудь выпить и умойте ее.

Харшоу заглянул на заднее сидение, поднял одеяло. Джилл вырвалась из рук Мириам и резко сказала:

– Да послушайте же меня, наконец! Он не умер! Не должен был умереть! Он… Господи! – она снова заплакала. – Я такая грязная… и устала…

– Похоже, что это все-таки труп, – вслух рассуждал Харшоу. – Температура тела приближается к температуре окружающей среды, типичное трупное окоченение. Когда он умер?

– Он не умер! Вытащите его оттуда! У меня больше нет сил его таскать.

– Конечно. Ларри, помоги мне. Фу, какой ты зеленый! Отойди в сторонку и сунь два пальца в рот – полегчает.

Мужчины вынули Валентайна Майкла Смита из машины и положили его на траву; он так и лежал согнутый. Доркас принесла стетоскоп, включила его и настроила. Харшоу надел наушники, послушал.

– Боюсь, вы ошиблись, – мягко обратился он к Джилл. – Я не смогу ему помочь. Кто это был?

Джилл вздохнула. Ни в ее лице, ни в голосе не было жизни.

– Человек с Марса. Я так старалась…

– Я не сомневаюсь… Человек с Марса?!

– Да. Бен, Бен Кэкстон… сказал, что к вам можно обратиться.

– Бен Кэкстон? Я польщен доверием… Т-с-с! – Харшоу жестом приказал всем молчать. Удивление все сильнее проступало на его лице. – Сердце! Ну и горилла же я! Доркас, живо наверх! Третий ящик в запертой части холодильника. Пароль – «сладкий сон». Принесешь весь ящик и шприц на кубик.

– Иду!

– Доктор, никакой стимуляции!

Харшоу обернулся к Джилл:

– Что?

– Простите, сэр, я всего лишь медсестра, но это особый случай. Я знаю, что нужно делать.

– Г-м… сорок лет назад мне стало ясно, что я не Господь Бог, десять лет спустя – что я не Эскулап. Что же нужно делать?

– Нужно попробовать его разбудить. Иначе, что бы вы ни делали, он будет уходить все глубже и глубже.

– Вперед! Только не топором. А потом попробуем мои методы.

– Хорошо, сэр, – Джилл опустилась на колени и принялась выпрямлять конечности Смита.

Это ей удалось; брови Харшоу поползли вверх. Джилл положила голову Смита к себе на колени и нежно позвала:

– Проснись! Это я, твой брат по воде.

Его грудь медленно поднялась. Смит глубоко вздохнул, открыл глаза, увидел Джилл и улыбнулся детской улыбкой. Потом он посмотрел вокруг, и его улыбка погасла.

– Не волнуйся, – успокоила его Джилл, – это друзья.

– Друзья?

– Да. Все они – твои друзья. Не волнуйся и не уходи больше. Все хорошо.

Смит лежал, глядя на мир широко открытыми глазами, и был доволен, как кот у камина.

Через полчаса и его, и Джилл отправили в постель. Прежде чем подействовала таблетка, которую дал Харшоу, Джилл рассказала ему, в чем дело.

Харшоу осмотрел машину, в которой приехала Джилл. Она была взята напрокат на станции в Ридинге.

– Ларри, ты пустил ток по ограде?

– Нет.

– Пусти. Сотри с этой колымаги все отпечатки пальцев, отгони ее, когда стемнеет, в противоположную от Ридинга сторону, вот, скажем, в Ланкастер, и оставь в кювете. Потом езжай в Филадельфию, оттуда – в Скрэнтон, а оттуда можно и домой.

– Будет сделано, Джабл. Скажите, он действительно Человек с Марса? – К сожалению, да. Поэтому, если тебя поймают в этой вагонетке, то будут допрашивать с большим пристрастием.

– То есть лучше ограбить банк, чем связываться с ним?

– Вот именно.

– Босс, вы не будете возражать, если я останусь ночевать в Филли?

– Как хочешь. Я только не понимаю, что можно ночью делать в Филадельфии? – Харшоу отвернулся. – Ближняя!

***

Джилл проспала до обеда и проснулась в отличном настроении. Она вдохнула запах жареного мяса и подумала, что доктор дал ей не успокаивающее, а снотворное. Пока она спала, кто-то унес ее рваную, грязную одежду и повесил на стул вечернее платье. Платье оказалось Джилл впору, и она решила, что оно, должно быть, принадлежит Мириам. Джилл умылась, накрасилась, причесалась и спустилась в гостиную, ощущая себя совсем иначе, чем вчера.

Доркас, свернувшись в кресле калачиком, вязала кружево; она кивнула Джилл, как члену семьи, и вновь углубилась в работу. Харшоу смешивал что-то в матовом графине.

– Выпьешь? – спросил он.

– Да, спасибо.

Харшоу до краев наполнил большие стаканы и подал один из них Джилл.

– Что это? – спросила она.

– Мое фирменное блюдо: треть водки, треть соляной кислоты, треть раствора для батареек, две щепотки соли и прошлогодняя муха.

– Выпейте виски с содовой, – посоветовала Доркас.

– Занимайся своим делом, – отверг ее совет Харшоу. – Соляная кислота способствует пищеварению, а муха – это белки.

Он поднял стакан и торжественно произнес:

– За наши благородные души! Нас так мало осталось! – и осушил стакан. Джилл сделала глоток, потом еще один. Чем бы ни было это зелье – это было как раз то, что ей требовалось. По телу Джилл разлилось тепло. Она выпила половину, Харшоу долил доверху.

– Видела своего приятеля?

– Нет, я не знаю где он.

– Я к нему только что заглядывал. Спит, как младенец. Его надо назвать Лазарем – он так охотно воскрес… Он станет с нами обедать?

– Не знаю, доктор.

– Ладно, проснется – спрошу. Не захочет сидеть с нами – принесем ему персональный обед. У нас здесь остров свободы, дорогая. Каждый поступает, как хочет… а если поступает не так, как хочу я, то я его выгоняю к чертям собачьим. Кстати, я не люблю, когда меня называют доктором.

– Но, сэр!…

– Мне не нужен этот титул. Вот если бы меня называли доктором народного танца или рыбалки – другое дело! А официальные звания – все равно, что разбавленное виски, которого я в рот не беру. Называй меня просто Джабл.

– Хорошо, но медицинская степень много значит…

– Будет значить, когда для нее придумают такое слово, чтобы люди не путали врача со спортивным судьей. Девочка, какие у тебя отношения с этим парнем?

– Я рассказывала вам, док… Джабл.

– Ты мне рассказывала, что произошло, но не рассказала, почему. Джилл, я же видел, как ты с ним говорила. Ты в него влюблена?

– Вот еще! Чепуха какая!

– Вовсе нет. Ты женщина, он мужчина – премилое сочетание.

– Видите ли, Джабл, он сидел в больнице, как в тюрьме, и я, вернее, Бен, решил, что он в опасности, и что ему нужно помочь освободиться и вступить в свои права.

– Милая моя, я не верю в бескорыстные поступки. Насколько я могу судить по твоему внешнему виду, железы внутренней секреции у тебя работают нормально. Стало быть, они работают либо на Бена, либо на этого парня. Тебе следует уяснить для себя самой мотив поведения и, исходя из этого, решить, что делать дальше. В свою очередь, я хотел бы знать, чего ты хочешь от меня.

Джилл было трудно ответить на этот вопрос. С тех пор, как она перешла свой Рубикон, она думала только о том, как бы уйти от преследования. Ясных планов у нее не было.

– Я не знаю.

– Так я и предполагал. Я предположил также, что ты хочешь сохранить за собой место работы и диплом. Исходя из этого, я послал твоему шефу телеграмму из Монреаля, где сообщил, что тебя вызвали к серьезно больному родственнику. Я верно поступил?

Джилл почувствовала внезапное облегчение. В последнее время она не думала о своей судьбе, но в глубине ее сознания затаилась горькая мысль о том, что она бесповоротно испортила себе карьеру. И вот…

– Большое спасибо, Джабл. Я еще не успела прогулять свое дежурство.

По графику у меня сегодня выходной.

– Отлично. Что ты будешь делать дальше?

– Я еще не думала… Пожалуй, нужно связаться с банком и снять кое-какие деньги… – она остановилась, пытаясь вспомнить, сколько за ней числится. Сбережения ее были невелики, но она все время забывала, сколько у нее денег. Харшоу так и не дал ей вспомнить.

– Как только ты позвонишь в банк, у тебя из ушей посыплются полицейские. Я тебе советую сидеть тихо, пока все не уляжется.

– Но я не хочу быть вам в тягость.

– А ты мне уже в тягость. Не переживай: не ты первая, не ты последняя. Никто не может быть мне в тягость против моей воли. Поэтому не волнуйся. Далее: ты говорила, что хотела помочь парню вступить в свои права. Ты рассчитывала на мое содействие?

– Бен сказал, что вы можете помочь…

– Какое право имел Бен за меня расписываться? Я не заинтересован в защите так называемых прав твоего приятеля. Его право на Марс писано вилами по воде. Я – юрист и понимаю, что к чему. Что же до денег, которые он должен унаследовать, то, исходя из некоторых фактов его биографии и наших странных обычаев, он имеет очень мало шансов что-то получить. Для него же лучше, если он не получит наследства. Если Бен рассчитывал на меня, то он сильно ошибался. Я не только не стану бороться за права Смита, но даже не стану читать в газетах, как за его права борется кто-то другой. Джилл почувствовала себя одинокой и беззащитной:

– Тогда нам лучше уехать.

– Что ты! Зачем?

– Вы сказали…

– Я сказал, что не буду защищать его прав, как адвокат. Но я приму его, как гостя, у себя в доме. Он может оставаться здесь, сколько пожелает. Я просто хотел предупредить, что не собираюсь соответствовать вашим с Беном Кэкстоном романтическим представлениям обо мне и лезть для этого в политику. Милая моя, когда-то я думал, что делаю человечеству добро. Мне это льстило. Потом я обнаружил, что человечеству не нужно, чтобы ему делали добро, наоборот, оно отвергает всякие попытки сделать ему добро. С тех пор я делаю добро только одному человеку – Джаблу Харшоу. – Он отвернулся. – Доркас, не пора ли обедать? Кто-нибудь что-нибудь делает в этом доме?

– Мириам готовит обед. – Доркас отложила вязание и встала.

– Я никак не могу понять, как они ухитряются распределять работу?

– Вы же не знаете, что такое работа, босс. – Она похлопала Джабла по животу. – А вот поесть никогда не забываете.

Прозвучал гонг, и все пошли к столу. Мириам устраивала обед по современной моде: на столе было много разных салатов. Она сидела во главе стола, прекрасная и холодная, как снежная королева. Появилось новое лицо – молодой человек немного старше Ларри; все называли его Дюк. С Джилл он вел себя так, как будто она уже давно здесь живет. Еду подавали неантропоморфные роботы, которыми управляла Мириам. Все было очень вкусным и, насколько Джилл могла судить, натуральным.

Харшоу, тем не менее, был недоволен. Он жаловался, что нож тупой, мясо жесткое; он обвинил Мириам в том, что она подала остатки вчерашнего обеда. Джилл стало неловко за Мириам; остальные, казалось, ничего не слышали. Вдруг Энн отложила вилку.

– Он начал вспоминать, как готовила его мамочка, – заявила она.

– Он вспомнил, что он босс, – подхватила Доркас.

– Когда это было в последний раз?

– Дней десять назад.

– Давненько. – Энн глазами сделала знак Доркас и Мириам; те встали. Дюк продолжал есть. Харшоу спохватился:

– Девочки, не за обедом же! Подождите!

Но те неумолимо приближались к Харшоу. Робот едва успел выскочить у них из-под ног. Энн схватила босса за ноги, Доркас и Мириам – за руки. Несмотря на его отчаянные вопли, они понесли его во двор. Вопли прекратились. Послышался всплеск. Девушки вернулись и, как ни в чем не бывало, продолжили обед.

– Еще салата, Джилл?

Пришел Харшоу, сменивший костюм на пижаму. Когда Харшоу уносили, робот накрыл его тарелку. Теперь он открыл ее, и Харшоу снова принялся за еду.

– Я остановился на том, что женщина, которая не умеет готовить, – это просто пустое место. Если меня не начнут обслуживать как следует, я всех уволю. Что на десерт, Мириам?

– Пирог с клубникой.

– Это уже на что-то похоже! Увольнение откладывается до среды.

После обеда Джилл пошла в гостиную. Ей хотелось посмотреть новости и узнать, скажут ли что-нибудь о ней. В гостиной стереовизора не оказалось. Джилл стала припоминать обстановку других комнат, но ничего похожего на стереовизор не вспомнила. Газет тоже не было видно, кругом валялись только книги и журналы.

Никто не входил. Интересно, который час? Джилл оставила наручные часы наверху, поэтому она стала оглядываться, ища часы на стене и не нашла их. Джилл покопалась в памяти и обнаружила, что в этом доме ей пока не попадались на глаза ни часы, ни календарь.

Она подумала, что можно лечь поспать. Взяла с полки книгу; это оказались «Просто сказки» Киплинга. Джилл забрала книгу с собой.

Кровать в комнате Джилл была оборудована по последнему слову техники.

Там был автоматический массажер, кофеварка, монитор погоды, читающий аппарат… Не хватало только будильника. Джилл подумала, что не проспит больше, чем сможет, и легла. Вставила книгу в читающий аппарат – и по потолку побежали слова. Вскоре пальцы Джилл разжались, выпустив блок управления. Свет погас, и Джилл уснула.

Джабл Харшоу уснул не так легко. Он был недоволен собой. Интерес к гостям угас и уступил место досаде. Пятьдесят лет назад он дал себе страшную клятву не подбирать бездомных кошек, а сейчас, расслабленный жрицами Венеры, подобрал сразу двоих, даже троих, если считать Кэкстона. Он не подумал о том, что нарушал свой обет каждый год: последовательностью Харшоу не отличался. Ему не жалко было кормить еще двоих: не в его характере было считать деньги. Харшоу прожил более ста лет, испытал бедность, побывал богатым. Перемены в финансовом положении он воспринимал, как перемены погоды, и никогда не считал сдачу.

Он боялся, что по следу Джилл к его воротам придет полиция, и начнется скандал. Непременно придет и непременно начнется. Эта девчонка наверняка наследила, как корова в валенках.

До каких же пор люди будут стучать к нему в дверь, задавать вопросы, взывать о помощи? А он будет принимать решения и помогать. Ему уже надоело думать и действовать, мысли о будущем раздражали его.

Трудно ожидать разумного поведения от человеческого существа; большинство людей прямо-таки напрашиваются на неприятности. Почему его до сих пор не оставили в покое? Он отгораживался, как мог. Ему казалось, что, предоставленный самому себе, он достигнет высшего блаженства, уйдет в нирвану, растворится в воздухе, как индийский факир. Когда же его оставят в покое?

Около полуночи он отложил взятую было сигарету – двадцать седьмую за день – и сел на кровати. Зажегся свет.

– Ближняя! – крикнул он в микрофон.

Вошла Доркас в халате и тапочках. – Слушаю вас, босс, – зевнула она. – Доркас, в течение последних двадцати или тридцати лет, я был никчемным паразитом.

Доркас снова зевнула:

– Это не новость.

– Нельзя успокаиваться. В жизни каждого человека наступает время, когда он перестает быть благоразумным. Он встает во весь рост и выступает на борьбу со Злом во имя Добра и Свободы.

– О-о-о-о!

– Перестань зевать! Пришло время бороться!

– Я хотя бы оденусь.

– Разумеется. Подними остальных. У нас много работы. Вылей на Дюка ведро воды и вели ему отыскать и отремонтировать этот ящик. Я хочу послушать новости.

Доркас испугалась.

– Починить стереовизор?

– Вот именно. Если Дюк будет упрямиться, скажи ему, чтоб шел на все четыре стороны. Живо! У нас много дел!

– Хорошо, – неуверенно согласилась Доркас, – но, может быть, сначала измерим вам температуру?

– Успокойся, женщина!

Дюк настроил стереовизор как раз вовремя. Передавали второе сфабрикованное интервью с «Человеком с Марса». В комментариях сообщили, что Смит, по непроверенным пока сведениям, отправляется в Анды. «Дважды два – четыре», подумал Джабл и до утра повис на телефоне. На рассвете Доркас принесла ему завтрак: шесть сырых яиц, смешанных с бренди. Поедая яйца, Харшоу сделал вывод: долгая жизнь хороша тем, что успеваешь познакомиться со многими влиятельными людьми, и в трудный момент есть кому позвонить.

Харшоу заготовил бомбу, но взрывать ее не спешил. Он ждал, чтобы сильные мира сего сами спровоцировали взрыв. Он понимал, что власти могут снова засадить Смита в больницу, ссылаясь на его невменяемость. С юридической точки зрения Смит был действительно невменяем; с медицинской – его можно было считать психопатом.

Харшоу определил у него сильный ситуационный психоз, проистекающий, во-первых, оттого, что Смит был воспитан чужой цивилизацией, а во-вторых оттого, что он был пересажен опять-таки в чужую цивилизацию. Будучи грудным младенцем, то есть находясь в начале развития, Смит успешно прижился в инородной среде. Сейчас он – взрослый человек с полностью сформировавшимися привычками и определившимся мышлением. Сможет ли он подстроиться под новые условия столь же успешно? Доктор Харшоу намеревался это выяснить. Впервые за много лет он почувствовал интерес к медицине. Кроме того, ему хотелось подразнить власть имущих. В нем было больше стремления к свободе, чем полагается по праву каждому американцу. Возможность противопоставить себя планетарному правительству приятно щекотала его самолюбие.

Глава 11

Вокруг заурядной звезды класса G, расположенный на задворках галактики средней величины, спокойно вращались планеты, как вращались они и за миллиарды лет до того. Четыре из них были достаточно велики для того, чтобы их можно было назвать планетами. Остальные – мелкие камешки, не заметные в свете звезды или затерянные в темноте космоса. Все планеты, как это водится, были подвержены странной форме энтропии, называемой жизнью. Температура на поверхности третьей и четвертой планет колебалась вокруг точки замерзания окиси водорода, поэтому там получили развитие сходные формы жизни, между которыми был вполне возможен достаточно успешный контакт.

Марсиан, живущих на четвертом камешке, не особенно волновали контакты с Землей. Куколки радостно прыгали по планете, учась жить; восемь из девяти куколок погибали в процессе обучения. Взрослые марсиане, существенно отличающиеся от них обликом и сознанием, жили в сказочно красивых городах и были настолько же тихими, насколько куколки были буйными. Взрослые занимались умственной деятельностью.

Марсиане много работали в человеческом понимании этого слова: им нужно было управлять планетой, указывать растениям, когда и где расти, собирать и развивать выживших куколок, лелеять яйца, рожденные куколками, наблюдать за ними, поощрять их правильное созревание. Нужно было воспитывать яйца, уговаривать их отказаться от ребяческих выходок и пройти фазу метаморфоз. Это была далеко не вся жизнь, а лишь незначительная ее часть, как, например, прогулка с собакой для директора транснациональной корпорации. Впрочем, при взгляде на Землю со стороны, прогулка с собакой может показаться очень важным делом.

И марсиане, и люди были разумными существами, но развитие их интеллекта происходило в совершенно разных направлениях. Все мотивы человеческого поведения, все людские страхи и надежды были порождены трогательно прекрасным способом размножения людей. То же самое было верно для Марса, но только в зеркальном отражении. Размножение марсиан происходило по обычной для этой галактики двуполой схеме, но совершенно иначе, чем на Земле. Земной биолог мог считать такое размножение половым, земной психолог – никогда! Все куколки на Марсе были женского пола, а все взрослые марсиане – мужского. Такое разделение существовало лишь с точки зрения биологической функции; социального разделения, определяющего всю жизнь человечества, на Марсе не было. Там нельзя было вступить в брак. Взрослые марсиане были огромными, как пещерные люди. Они были физически бездеятельны, но интеллектуально активны. Куколки были толстенькими пушистыми колобками, полными бездумной энергии. В психологии марсиан и людей не наблюдалось ничего общего. Полярность полов на Земле была одновременно и движущей, и направляющей силой всех человеческих поступков – от сочинения сонетов до создания атомной бомбы. Если кто-то сочтет это преувеличением, он может поинтересоваться, много ли в патентных бюро заявок на открытие способов стерилизации людей, много ли в музеях портретов евнухов?

Марсиане не обратили внимания на визиты земных кораблей. События, связанные с ними, были слишком недавними и поэтому не имели значения. Если бы на Марсе были газеты, то в одном их номере могли бы уместиться события целого столетия. Контакт с иной цивилизацией не был нов для марсиан: подобное случалось в прошлом, повторится и в будущем. Действовать же, с точки зрения марсиан, следовало тогда, когда соседняя цивилизация будет полностью осмыслена (а на это уходил примерно миллион земных лет).

Важным событием на Марсе считалось совсем не то, что на Земле. Дематериализованные Старшие Братья мимоходом решили послать гнездящегося на Марсе человека на Землю, чтобы он узнал о ней побольше, и возвратились к действительно важным делам.

Незадолго до того (на Земле это было время правления императора Августа) марсианский художник начал создавать произведение искусства. По земным меркам оно могло быть названо одновременно поэмой, оперой и трактатом; это были определенным образом организованные эмоции. Человек не способен представить себе подобное творение, как слепой от рождения не может представить закат. Поэтому неважно, к какому виду искусства принадлежало произведение марсианского мастера. Важно было то, что он дематериализовался, не успев закончить свой шедевр.

Внезапная дематериализация была редкостью на Марсе. Марсиане считали, что жизнь должна являть собой законченное целое, а физическая смерть – наступать в специально отведенный, подобающий момент. Художник же так увлекся работой, что забыл уйти с холода. Когда его обнаружили, тело было уже непригодно для пищи. Но художник не ощутил своей дематериализации и продолжал творить.

Марсианское искусство делилось на две категории: в первую попадали работы живых взрослых марсиан, яркие, часто радикальные и примитивные, во вторую – творчество дематериализованных Старших Братьев, консервативное, сложное по форме и содержанию. Работы, принадлежащие к разным категориям, оценивались по-разному.

По каким же критериям оценивать работу неожиданно умершего мастера?

Ее начал живой, материальный марсианин, а закончил бесплотный Старший Брат. Художник же, рассеянный, как все художники Вселенной, не заметил своего перехода в новое качество и продолжал работу в прежнем, материальном стиле. Открыл ли он тем самым новую категорию искусства? Стоит ли в будущем практиковать дематериализацию в процессе творчества? Старшие Братья столетиями обсуждали захватывающие перспективы, а материальные марсиане с нетерпением ожидали окончательного решения.

Вопрос был вдвойне важным, потому что произведение являлось религиозным по содержанию (в земном понимании этого слова) и очень богатым эмоционально. В нем описывался контакт марсиан с населением пятой планеты – событие, произошедшее давно, но для марсиан памятное и важное в такой же степени, как для землян осталось незабываемым одно, казалось бы, самое рядовое распятие. Марсиане встретились с жителями пятой планеты, познали их и перешли к действию… В результате от пятой планеты note 4 остались обломки… а также память и любовь марсиан. Это произведение являлось одной из многих попыток передать и обобщить прекрасный и сложный исторический опыт. Однако, прежде чем оценивать произведение, нужно было договориться, с какой точки зрения его оценивать.

А это было нелегко.

На третьей планете Валентайн Майкл Смит был занят другими мыслями. Впрочем, он и не знал ничего об эпохальном произведении. Его воспитатель и братья воспитателя не отягощали ученика тем, чего он не в силах был понять. Смит знал о гибели пятой планеты, как всякий школьник Земли знает о гибели Трои. Но ему не показывали произведений искусства, которых он не мог осмыслить. Смит получил нестандартное воспитание: он знал и умел гораздо больше, чем юные марсиане, но гораздо меньше, чем взрослые. Его воспитатель и братья воспитателя с прохладцей относились к программе обучения чужака. Они изучали его самого и узнали о людях гораздо больше, чем люди сами о себе знали.

Смит был счастлив. У него появился новый брат по воде Джабл и вместе с ним обилие новых друзей; новых впечатлений было так много, что он не успевал их осмысливать. Он их только запоминал, чтобы впоследствии оживить и переработать.

Брат Джабл сказал, что новое место можно познать быстрее, если научиться читать. Смит отвлекся от созерцания и целый день просидел с Джилл над книгой. Он даже не плавал в бассейне в этот день, а это была большая жертва, поэтому по ночам он тоже читал. На закуску к Британской Энциклопедии Смит предпочитал медицинские и юридические книги Джабла.

Однажды брат Джабл, видя, как Смит листает книгу, остановился и стал задавать вопросы по прочитанному. Смиту это напомнило, как его экзаменовали Старшие Братья. Джабл, по-видимому, был недоволен ответами, и Смит решил, что книгу нужно обдумать. Он был полностью уверен, что отвечал теми же словами, что вычитал в книге, хотя не все слова ему были понятны. Однако с бассейном не могло сравниться ничто, особенно когда с ним купались Джилл, Мириам, Ларри и все остальные. Смит не сразу научился плавать, но заметил, что умеет то, чего не умеют остальные. Он опускался на дно и блаженствовал там. Его вытаскивали и ругали, и если бы Смит не понимал, что все хотят ему добра, он уходил бы в транс.

Как-то он продемонстрировал свое умение Джаблу, просидев на дне очень долго; потом пытался научить этому Джилл, но она боялась, и Смит не решился настаивать. Когда Смит впервые понял, что новые братья могут не все, что может он, ему пришлось долго ломать над этим голову.

Смит был счастлив, чего нельзя было сказать о Харшоу. Джабл бездельничал, иногда отвлекаясь, чтобы понаблюдать за редким подопытным животным. Он не составлял для Смита какой бы то ни было программы умственного и физического развития, а пустил все на самотек.

Организованное руководство осуществляла Джилл. Харшоу считал, что она уделяет Смиту слишком много внимания: он не любил, когда женщина возится с мужчиной, как с ребенком.

А Джилл всего лишь обучала Смита поведению в обществе людей. Смит уже ел за столом, сам одевался (Харшоу не был полностью в этом уверен и все собирался спросить Джилл, помогает ли она Смиту одеваться), привык к распорядку жизни в доме и выучил важнейшие бытовые правила. Когда Смит впервые сел со всеми за стол, он умел пользоваться только ложкой. Джилл резала для него мясо. К концу обеда он уже пытался есть, как все. На следующий день он вел себя за столом, с таким же, как у Джилл, избытком хороших манер.

Когда Харшоу увидел, что Смит читает со скоростью компьютера и запоминает все, что прочитал, – он не стал делать из этого сенсацию и проводить измерения скорости восприятия информации. Харшоу вел себя с высокомерным смирением человека, который знает достаточно, чтобы понять, как мало он знает. Что толку в измерениях, если ты не знаешь, что именно измеряешь?

Безусловно, интересно наблюдать за превращением экзотического животного в человека, но Харшоу, наблюдая за Смитом, не испытывал удовлетворения.

Как и Генеральный Секретарь Дуглас, он ждал, что вот-вот что-то случится.

Но ничего не случалось, и Харшоу надоело ждать. Неужели полицейские настолько глупы, что не могли выследить не очень умную девушку с бездыханным телом в чемодане? Или они ее все же выследили и теперь наблюдают за его домом? Мысль о том, что правительство наблюдает за его личной жизнью, привела Харшоу в ярость. Это такая же низость, как и вскрывать письма!

Кстати! Они и это могут! Правительство! На три четверти паразитическая, а на четверть – бессмысленная структура! Харшоу понимал, что изолировать Смита от государства невозможно, но нельзя же называть зло добром только потому, что зло неизбежно. Пропади оно пропадом, это государство!

Вполне возможно, что власти знают, где находится Человек с Марса, но им выгодно оставить пока все как есть. Если так, то сколько это продлится? Сколько можно удерживать готовую взорваться бомбу?

И где, наконец, этот идиот Бен Кэкстон?…

***

Джилл Бордмэн вывела его из задумчивости:

– Джабл!

– А, это ты, глазастая? Извини, я задумался. Садись. Хочешь выпить?

– Нет, спасибо. Мне нужно с вами поговорить.

– Ты здорово прыгаешь в воду. Прыгни-ка еще разок.

Джилл закусила губу, как двенадцатилетняя девочка, и умоляюще посмотрела на Харшоу:

– Джабл! Пожалуйста, выслушайте меня.

Он вздохнул:

– Вытрись. Ветер холодный.

– Мне не холодно. Я могу оставить Майкла здесь?

Харшоу удивленно заморгал:

– Конечно. Девочки за ним присмотрят, это нетрудно. А ты уезжаешь?

– Да, – Джилл опустила глаза.

– Жаль… Но удерживать тебя я не могу.

– Ах, Джабл! Я бы и рада остаться.

– Так оставайся.

– Нет, я должна ехать.

– Не понял. Еще раз.

– Как вы не понимаете, Джабл! Мне у вас нравится, вы к нам так добры.

Но я не могу здесь остаться. Бена до сих пор нет. Я должна его найти. Харшоу произнес крепкое словцо, потом добавил:

– Как ты собираешься его разыскивать?

– Не знаю, – нахмурилась она. – Но я не могу здесь прохлаждаться, когда его нет.

– Джиллиан, Бен – взрослый человек. Ты ему не мать и даже не жена. Какое право ты имеешь искать его?

– Никакого. – Джилл пошевелила в траве ногой. – Но я знаю, что если бы я пропала, Бен искал бы меня… пока не нашел. Поэтому я должна искать его.

Харшоу мысленно послал проклятье всем богам, которые должны удерживать людей от глупостей, но не делают этого, а вслух сказал:

– Давай рассудим здраво. Ты собираешься нанять детектива?

– Наверное. – Она выглядела крайне несчастной. – Я еще ни разу в жизни не нанимала детектива. Это дорого?

– Очень.

– А если платить в рассрочку?

– Обычно они берут наличными и вперед. Не грусти, девочка. Я уже нанял детектива. Лучшего в стране. Не стоит тебе влезать в долги, чтобы нанять лучшего после самого лучшего.

– И вы ничего мне не сказали?

– А зачем?

– Уже что-нибудь известно?

– Пока ничего. Именно поэтому я тебе ничего не говорил. – Сначала я думал, ты зря беспокоишься. Я, как и его секретарь Килгаллен, решил, что Бен пошел по какому-то следу и скоро вернется с новым материалом. – Джабл нахмурился и вздохнул. – Теперь я так не думаю. Этот идиот Килгаллен получил по статопринту письмо, что Бен задерживается. Я поручил своим людям стащить или сфотографировать эту бумажку. Письмо оказалось подлинным.

– Почему же Бен не прислал ничего мне? Это на него не похоже.

Харшоу подавил стон.

– Пошевели мозгами, Джилл. Если на клетке со львом написано «Буйвол», не верь глазам своим. Ты приехала в пятницу. Письмо отправлено в 10:34 утра в четверг. Оно было получено без задержки: в конторе Бена есть статопринт. А теперь скажи – зачем Бену посылать письмо по статопринту в рабочее время, если есть телефон?

– Действительно, зачем? Я бы на его месте позвонила. Телефон – самый…

– Ты не Бен. У репортера может быть тысяча причин на это. Он мог послать письменное сообщение, чтобы избежать неточностей. Ему могло понадобиться зафиксировать сам факт передачи сообщения или чтобы сообщение пришло не сразу. Килгаллен не нашел в этом ничего странного, он знает специфику профессии. Но дело в том, что письмо отправлено не из Филадельфии.

– Но…

– Не перебивай. Можно передать письмо по телефону, а можно принести на статопринт готовый текст. Когда человек приносит готовый текст, адресат получает его факсимиле. Когда же человек диктует письмо по телефону, его кто-то печатает.

– Ну…

– Что из этого следует?

– Джабл, я так волнуюсь, что ничего не соображаю.

– Не волнуйся: я в этом тоже ничего не соображаю. Но на меня работает человек, который соображает. По фотографии он изготовил копию письма и отправился в Паоли Флэт под именем Осберта Килгаллена. У него респектабельный вид, честное лицо, и он выпытал у служащей такие вещи, какие рассказывают только в суде. То, что она сообщила, отнюдь не радует. Служащие обычно не помнят, кто и что передает. Отстучала – и забыла. Но эта дама – поклонница Бена. Каждый день читает его колонку – просто безобразие… Ближняя!

Появилась мокрая Энн.

– Напомнишь мне, – сказал ей Харшоу, – написать статью о регулярном чтении газет. Идея: большинство неврозов происходит от нездоровой привычки вбирать в себя беды пяти миллиардов чужих людей. Название: «Сплетни без границ». Или нет – «Планета сплетничает».

– Босс, вы нездоровы.

– О, только не я! Проследи, чтобы я написал эту статью в течение следующей недели. Теперь исчезни. Я занят. – Он обернулся к Джиллиан. – Эта дама, услышав имя Бена, затрепетала: она говорит со своим героем. Но тут же разочаровалась: он не заплатил ни за изображение, ни за разговор. Поэтому она запомнила Бена и еще то, что передача письма была оплачена из телефона-автомата в Вашингтоне.

– В Вашингтоне? – повторила Джилл. – Зачем же Бену звонить из…

– Вот именно. Если он стоит в телефонной будке в Вашингтоне, он может связаться с Килгалленом напрямую. Это дешевле и быстрее, чем звонить в Филадельфию, чтобы оттуда отправили письмо назад в Вашингтон. Может быть, Бен боялся, что телефон прослушивается, но надеялся, что статопринт не контролируется. А может, он подозревал, что и статопринт контролируется, и проверял, так ли это. Я не пойму, в чем здесь дело, но боюсь, что если мы продолжим поиски Бена, мы поставим его жизнь под угрозу.

– Джабл, нет!

– Да, – устало сказал Джабл. – Бен ходит по краю пропасти, он сделал на этом карьеру. Сейчас он перешел все границы. Если он исчез по своей воле, не стоит привлекать к этому факту внимание. Килгаллен спокоен. Колонки Бена не пустуют: его статьи выходят каждый день. Я проверял.

– Бен заготавливал материал впрок.

– Или их пишет Килгаллен. В любом случае, официально Бен не пропал.

Он на работе. Может быть, он решил на время выйти из игры, а тебя не предупредил, чтобы не подвергать опасности.

Джилл закрыла лицо руками:

– Джабл, что мне делать?

– Не волноваться. Самое худшее, что ему грозит – это смерть. А она грозит нам всем, не сегодня – так завтра. Спроси у Майка. Ему легче дематериализоваться, чем выслушать упрек. Если я скажу ему, что мы собираемся его зарезать и зажарить на обед, он со слезами на глазах будет благодарить за оказанную честь.

– Знаю, – тихо ответила Джилл, – но не разделяю его взглядов. – Я тоже, – согласился Харшоу, – но начинаю понимать их: это утешительная мысль для пожилого человека. Способность наслаждаться неизбежным – я всю жизнь пытался развить ее в себе. А этот мальчик, который уже имеет право избирать и быть избранным, но не знает, что перед автомобилем нужно посторониться, показал мне, что я… не стал умнее, чем был в детском саду. Ты спрашивала, можно ли оставить у меня Майка. Да я его сам не отпущу, пока не выучусь у него тому, что он знает, а я – нет. Эта самая дематериализация! Она – не фрейдовское желание смерти, ничего похожего на «Самую усталую реку». Это как у Стивенсона: «С радостью живу, с радостью умру». Но Стивенсон жил с радостью, потому, что вкусно обедал, а Майк знает какой-то секрет.

– Я ничего не понимаю, – угрюмо проговорила Джилл. – И волнуюсь за Бена.

– Я тоже. И мне кажется, что он не прячется.

– Вы же только что…

– Прости… Мои люди не ограничились визитом к Килгаллену и в Паоли Флэт. Они узнали, что в четверг утром Бен приходил в медицинский центр с адвокатом и Беспристрастным Свидетелем Джеймсом Оливером Кавендишем – ты знаешь, что это значит?

– Нет.

– Если Бен пригласил Кавендиша, – дело было серьезным. По воробьям не стреляют из пушки. Бен хотел поговорить с Человеком с Марса в присутствии Свидетеля.

– Не может быть, – выдохнула Джилл.

– Это мне сказал сам Кавендиш, а ему можно верить, как Писанию.

– Тоже мне апостол! В четверг утром ко мне на этаж никто не заходил.

– Не торопись. Я же не сказал, что они говорили с Майком. Они говорили с «Человеком с Марса», очевидно, с подставным, которого показывали по стереовидению.

– Ну конечно! И Бен вывел их на чистую воду!

– Нет, у него это не вышло. И у Кавендиша тоже. Ты же знаешь, как обязан вести себя Беспристрастный Свидетель?

– Не знаю. Я никогда их не видела.

– Ну да?! Энн!…

Энн стояла на трамплине. Джабл крикнул ей:

– Тебе виден тот дом на горе? Какого он цвета?

Энн посмотрела и сказала:

– С нашей стороны белый.

Джабл обернулся к Джилл:

– Вот видишь, Энн не стала говорить, что дом белый целиком. И вся королевская рать не заставит ее сказать это до тех пор, пока она не пойдет и не посмотрит. Но даже и тогда она не сможет утверждать, что дом остался белым после того, как она ушла.

– Энн – Беспристрастный Свидетель?

– Да, у нее диплом без ограничения, с правом свидетельствовать в Верховном Суде. Спроси у нее как-нибудь, почему она оставила практику. Только ничего больше не планируй на этот день. Она будет тебе рассказывать правду, всю правду и ничего кроме правды, а это займет много времени. Так вот, вернемся к Кавендишу. Бен пригласил его с условием, что Кавендиш станет свидетельствовать открыто. Когда это потребовалось, Кавендиш рассказал все в мельчайших подробностях. Но интересно другое – то, чего он не сказал. Он не сказал, что человек, с которым они беседовали, не являлся Человеком с Марса. Но он не сказал также ни одного слова в подтверждение того, что этот человек ЯВЛЯЕТСЯ Человеком с Марса! Если бы ты знала Кавендиша, ты бы поняла, что это многое значит. Если бы Кавендиш видел Майка, он объявил бы об этом так, чтобы все поняли – что он видел Майка. В противном случае Кавендиш обычно действует по-другому. Например, он описывает форму ушей представленного им человека, а она не совпадает с формой ушей Майка. Следовательно, им подсунули фальшивку. Кавендиш это понимает, но не имеет права прямо высказать свое мнение.

– Я же сказала, что на мой этаж никто не входил.

– Пойдем дальше. Все это произошло задолго до того, как ты выкрала Майка. Кавендиш говорит, что они встретились с «Человеком с Марса» в 9:14 в четверг. Майк в это время был в больнице, его вполне можно было показать посетителям. Почему самому знаменитому Беспристрастному Свидетелю подсунули фальшивку? Почему они пошли на такой риск?

– Вы меня спрашиваете? – пожала плечами Джилл. – Я не знаю. Бен говорил мне, что спросит у Майка, хочет ли тот уйти из больницы, и если Майк скажет «да», то Бен заберет его с собой.

– Бен спросил, и двойник, естественно, ответил «нет».

– Но не могли же они знать, что именно Бен собирался спрашивать. И все равно Майк не пошел бы с Беном!

– Тогда почему он пошел с тобой?

– Я его брат по воде, как и вы сейчас. Он считает, что можно верить каждому, с кем разделил глоток воды. Брату по воде он подчиняется во всем, а с остальными норовист, как осел. Бен не смог бы его увести. По крайней мере, на прошлой неделе. Сейчас Майк, наверное, уже не такой.

– Да. Он очень быстро меняется. Я еще никогда не видел, чтобы мышечная ткань с такой скоростью росла. Но вернемся к делу: Кавендиш сообщил, что Бен оставил его и адвоката – некоего Фрисби – в 9:31 и сел в такси. Через час Бен или кто-то другой, назвавшийся его именем, передал в Паоли Флэт по телефону письмо.

– Вы думаете, что это не Бен…

– Да, скорее всего, это был кто-то другой. Кавендиш запомнил и сообщил номер такси; я поручил своим людям выяснить дневной маршрут этой машины. Если Бен пользовался своей кредитной карточкой, ее номер должен быть записан в памяти робота. Но даже если Бен бросал монетки, должны были остаться записи: время, направление следования…

– Ну?

– Записи показывают, что в четверг утром машина была в ремонте. Значит, Кавендиш дал не тот номер, либо кто-то уничтожил запись. Суд может решить, что Свидетель неправильно запомнил номер машины, тем более, что его об этом не просили. А я говорю, что с Кавендишем такого случиться не могло. Он не дает показаний, в достоверности которых не уверен. – Харшоу нахмурился. – Джилл, ты втягиваешь меня в дело, в которое я не хочу вмешиваться. Можно допустить, что Бен отправил письмо из Вашингтона в Вашингтон через Филадельфию. Гораздо труднее предположить, что он станет стирать из памяти робота свой маршрут. Вероятнее всего, это сделал тот, кому был известен маршрут Бена и кто хотел скрыть свою осведомленность. Он же отправил письмо, чтобы никто не догадался об исчезновении Бена.

– Исчезновении? Вы хотите сказать – его похитили?!

– Осторожнее на поворотах, Джилл. «Похитили» – нехорошее слово…

– Еще бы! Джабл, об этом надо растрезвонить на всю страну, а мы сидим!

– Не суетись, Джилл. Возможно, Бена уже нет в живых.

– Да, в самом деле, – сникла Джилл.

– Пока не увидим его мертвым, будем считать, что он жив. Джилл, ты знаешь, чего нельзя делать, когда человека похищают? Именно того, что предлагаешь ты – бежать следом и кричать. Похититель может испугаться и убить свою жертву.

Джилл была в отчаянии. Харшоу меж тем продолжал:

– Я должен предусмотреть все варианты развития событий. Поэтому мне пришлось допустить возможность гибели Бена, тем более, что он долго не появляется. Сейчас мы условились считать, что он жив. Тогда поиски лишь увеличат риск: неведомые силы, в руках которых находится Бен, уничтожат его.

– Почему неведомые? Мы знаем, кто его похитил.

– Правда?

– Конечно! Те же люди, которые заперли Майка в больнице! Это – правительство.

Харшоу покачал головой:

– Это всего лишь догадка. У Бена много врагов, и не все они – члены правительства. Должен заметить, что твоя гипотеза наиболее вероятна и вместе с тем весьма расплывчата. Правительство состоит из нескольких миллионов человек. Кому из них Бен стал поперек дороги?

– Я уже говорила – Генеральному Секретарю Дугласу.

– Нет, – возразил Харшоу, – Генеральный Секретарь не совершает ничего противозаконного, даже если это ему выгодно. Мы никогда не докажем, что он хоть что-нибудь слышал о похищении Бена. И что скорее всего – он об этом действительно не знает. Нам нужно выяснить, кто из команды Дугласа это сделал… Когда Бену показывали двойника, с ним ходил один из подручных Дугласа; сначала он все отговаривал Бена, а когда не получилось – пошел с ним. Теперь оказывается, что этот тип тоже пропал в четверг. Мне кажется, это не просто совпадение, потому что ему было поручено проведение операции «Двойник». Его зовут Джилберт Берквист.

– Берквист?!

– Ну да, Берквист. У меня есть основания… Джилл, что с тобой? Не падай в обморок, не то я брошу тебя в воду.

– Джабл, этот Берквист… только один?

– По-моему, один. Я больше не слышал такой фамилии. Ты его знаешь?

– Пожалуй, знаю. Если это тот Берквист, то его вряд ли стоит искать.

– Гм… Объясни.

– Видите ли, Джабл, я не все вам рассказала…

– Вполне естественно. Рассказывай сейчас.

Запинаясь, Джилл сообщила о том, как вдруг исчезли люди, пришедшие арестовать их со Смитом.

– А потом, – грустно закончила Джилл, – я закричала и испугала Майка.

Он ушел в транс, и я замучилась, пока дотащила его сюда.

– Жаль, что ты раньше умолчала об этом факте.

Она покраснела.

– Я боялась, что никто не поверит. И потом, Джабл, нам за это могут что-нибудь сделать?

– Что? – удивился Харшоу.

– В тюрьму посадить или еще что-нибудь?

– Милая моя, ни присутствие при совершении чуда, ни совершение оного не являются преступлением. Помолчи, я подумаю.

Минут десять Джабл думал. Потом открыл глаза и сказал:

– Нет проблем, малышка. Где Майк, опять лежит на дне?

– Да.

– Нырни к нему и скажи, пусть идет ко мне в кабинет. Я хочу, чтобы он повторил чудо. Зрителей не нужно… Хотя нет – один нужен. Скажи Энн, пусть наденет свидетельское одеяние – я использую ее по прямому назначению. И еще мне нужен Дюк.

– Хорошо, босс.

– Ты не имеешь права называть меня боссом. Я тебя на работу не нанимал.

– Хорошо, Джабл.

– Надо бы иметь кого-то, чье отсутствие мы пережили бы безболезненно.

А Майк может проделать такую штуку с неодушевленным предметом?

– Не знаю.

– Ладно, проверим. Зови его. – Джабл сверкнул глазами. – Какой способ избавиться от… Нет, нельзя. За дело, Джилл!

Глава 12

Через несколько минут Джилл вошла в кабинет Харшоу. Энн уже была там, облаченная в одежду Беспристрастного Свидетеля; она взглянула на Джилл и ничего не сказала. Джилл отыскала свободный стул и молча села. Харшоу диктовал Доркас, не обращая внимания на остальных: «…из-под распростертого тела, пропитав уголок ковра и собираясь в лужицу у камина. Две праздные мухи насторожились. Вошла мисс Симпсон и схватилась за голову. «Боже! – выдохнула она. – Папин любимый ковер!… Да и сам папа!». Конец главы, Доркас, и конец части. Можешь отсылать. Свободна.

Доркас вышла, забрав стенографическую машинку и улыбнувшись Джилл.

– Где Майк? – спросил Джабл.

– Скоро будет, – ответила Джиллиан. – Одевается.

– Одевается, – ворчливо передразнил Харшоу. – Не на званый обед собирается…

– Не может же он ходить голым!

– Он не голый, на нем есть кожа. Веди его сюда.

– Джабл, так нельзя. Он должен научиться ходить в одежде.

– Зачем ты навязываешь ему свою христианско-буржуазную ханжескую мораль?

– При чем тут мораль? Я прививаю ему важнейшие бытовые привычки!

– Привычки, мораль – какая разница? Женщина, ради Бога в небесах и в душе, пойми – перед нами личность, не искалеченная идиотскими табу нашего племени, а ты хочешь сделать из него третьесортного обывателя. Пойдем до конца: купи ему атташе-кейс!

– Ничего подобного! Я стараюсь избавить его от неприятностей. Я ему добра желаю!

Джабл фыркнул.

– Так говорит чистоплотная хозяйка, стерилизуя блудливую кошку.

– Ух! – Джилл сосчитала до десяти. Потом сухо произнесла: – Вы здесь хозяин, доктор Харшоу, и мы перед вами в долгу. Сейчас я приведу Майка. Она поднялась.

– Джилл!

– Да, сэр?

– Сядь и не соревнуйся со мной во вредности: я старше и опытнее. Далее: ты никак не можешь оказаться у меня в долгу, потому что я никогда не делаю того, что мне невыгодно. Кстати, другие тоже не делают, но я, в отличие от многих, еще и осознаю это. Поэтому не изобретай себе долгов, иначе ты начнешь испытывать ко мне чувство благодарности, а это первый предательский шаг к моральной деградации. Ты полюбила мою мысль?

Джилл прикусила губу, потом улыбнулась.

– Я не знаю, как это делается.

– Я тоже, но хочу научиться у Майка. Так вот, я говорю вполне серьезно: благодарность есть эвфемизм для обозначения отвращения. Отвращение большинства людей меня не беспокоит, но мне не хотелось бы стать отвратительным для такой маленькой хорошенькой девочки.

– Что вы, Джабл, я ничего подобного не испытываю!

– Надеюсь… но начнешь испытывать, если взрастишь в своем сознании мысль, что ты передо мной в долгу… У японцев существует пять способов выражения благодарности. Каждая из этих фраз буквально переводится как выражение недобрых чувств. Если бы англосаксы были так же честны! Но они выдумали чувства, которые человеческая нервная система не способна производить.

– Джабл, вы старый циник. Я вам уже благодарна и буду благодарна в дальнейшем.

– А ты сентиментальная девчонка. Мы друг друга отлично дополняем. Давай-ка закатимся в Атлантик-Сити и покутим!

– Как можно, Джабл?

– Где же твоя благодарность?

– Я готова. Когда едем?

– Ехать нужно было сорок лет назад. Это во-первых, а во-вторых, ты права: Майк должен обучиться человеческим привычкам. Он должен разуваться в мечети, сидеть с покрытой головой в синагоге и прикрывать наготу, когда этого требуют нормы морали. Иначе его сожгут за ересь. Только ради Аримана, не подвергай его идеологической обработке.

– Не думаю, что у меня это получится.

– Пора бы уже Майку одеться.

– Пойду, гляну, что он делает…

– Минутку, Джилл. Я объяснил, почему не хочу обвинять кого-либо в похищении Бена. Если Бен, скажем так, незаконно задержан, то мы не можем никого уличить в том, что он стремился избавиться от свидетеля в лице Бена. Если Бен жив, у него есть шанс остаться в живых. Я в первый же день твоего приезда предпринял другой шаг. Ты читаешь Библию?

– Иногда.

– Читай чаще, эта книга заслуживает изучения, так как содержит практические советы на все случаи жизни. «Каждый, кто делает зло, боится света» – это сказал Иоанн, а может быть, Иисус – неважно. Я все время ждал, что у нас начнут отбивать Майка. Не могли же они не заметить, как ты тащила его сюда. Я живу на отшибе и тяжелой артиллерии во дворе не держу.

Единственное оружие, которого они боятся и которое их остановило, – это общественное мнение. Я устроил так, что малейший скандал в моем доме автоматически станет достоянием общественности. И не какой-нибудь, а мировой. Неважно, какие при этом будут действовать рычаги. Главное в том, что если здесь что-нибудь случится, это покажут сразу по трем программам стереовидения. Кроме того, немедленно будут оповещены специальными сообщениями большие люди, которым будет приятно поймать на горячем нашего уважаемого Генерального Секретаря.

Харшоу угрюмо продолжил:

– Но я не могу ждать бесконечно. Когда я все организовывал, то опасался, что скандал произойдет сейчас же. А теперь мне кажется, что – пока внимание предупрежденных мною людей не ослабло – нам следует поторопить события.

– Каким образом, Джабл?

– Я думал об этом последние три дня. Ты своим рассказом о чуде навела меня на мысль.

– Простите, Джабл, что я не рассказала об этом раньше. Я боялась, что мне не поверят, и рада тому, что вы верите.

– Я не говорил, что верю.

– Как?!

– Я верю, что ты говорила правду, Джилл. Но сны и галлюцинации – тоже правда в своем роде. То, что произойдет сейчас, произойдет на глазах Беспристрастного Свидетеля и перед объективами кинокамер, которые уже работают. – Он нажал кнопку. – Я не думаю, что Энн, находясь при исполнении служебных обязанностей (а кинокамеры – и подавно), заснет или поддастся чьему-либо гипнотическому воздействию. Мы разберемся, с какой правдой имеем дело, а потом подумаем, как вынудить к действию власть имущих… и, может быть, придумаем, как помочь Бену. Веди Майка.

***

Причина отсутствия Майка не была сверхъестественной: он стреножил себя шнурками. Сделав шаг, он упал, затянув при этом узлы. Ему понадобилось значительное время, чтобы проанализировать происшествие, развязать шнурки и завязать их правильно. По марсианской привычке времени он не считал и был огорчен только тем, что неправильно усвоил уроки Джилл. Когда Джилл пришла за ним, Майк исповедовался ей в своей несостоятельности, хотя шнурки уже были завязаны как надо.

Джилл утешила его, пригладила волосы и повела за собой.

– Здорово, сынок. Садись, – приветствовал его Харшоу.

– Здорово, Джабл, – торжественно произнес Валентайн Майкл Смит, сел и погрузился в ожидание.

– Что ты сегодня узнал, мальчик? – спросил Харшоу.

Смит радостно улыбнулся и, как всегда, после небольшой паузы ответил:

– Я научился, прыгая в воду, делать сальто в полтора оборота. Разбегаешься, прыгаешь и входишь в воду…

– Я видел – носки вытянуты, колени прямые, стопы вместе.

– Неправильно? – огорченно спросил Смит.

– Для первого раза очень даже правильно. А теперь вспомни, как это делает Доркас.

Смит подумал.

– Вода охотно принимает Доркас, любит его.

– Не его, а ее. Доркас – она.

– Ее, – поправился Смит. – Разве я говорю неправильно? Я читал в словаре Уэбстера (3-е издание, Спрингфилд, Массачусетс), что мужской род включает женский. Словарь приводит пример из закона о контрактах (5-е издание, Чикаго, Иллинойс, 1978, с.1012). Там сказано…

– Постой, постой, – прервал Харшоу. – Мужской род действительно включает женский, но только в том случае, когда ты говоришь вообще. Если же о конкретной женщине, то следует говорить «она», «ей», «ее».

– Я запомню.

– Ты бы лучше вынудил Доркас на деле доказать ее женский род. – Харшоу задумался. – Джилл, парень спит с тобой или с кем-нибудь из вас?

– По-моему, он вообще не спит.

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Отвечаю: он не спит со мной.

– Я спросил не из праздного любопытства, а из научного интереса. Майк, чему ты еще научился?

– Я нашел два способа завязывать шнурки. Один хорош для того, чтобы падать, другой – чтобы ходить. Я выучил спряжения…

– Что еще?

Майк восторженно улыбнулся:

– Вчера я учился ездить на тракторе. Так здорово!

Джабл выразительно глянул на Джилл.

– Когда это произошло?

– Вечером, когда ты спал, Джабл. Все было хорошо, Дюк не дал ему упасть.

– Понятно, что не дал… Майк, ты читал что-нибудь?

– Да, Джабл.

– Что?

– Я прочел, – доложил Майк, – еще три тома энциклопедии: «Marub – Mushe», «Mushr – Ozon» и «P – Planti». Ты не велел мне читать энциклопедию помногу, поэтому на «Planti» я остановился. Потом я прочел трагедию «Ромео и Джульетта» Уильяма Шекспира. Потом – «Мемуары» Джакомо Казановы в переводе Френсиса Уэллмена. Потом я осмысливал прочитанное. Потом Джилл позвала меня завтракать.

– Ты что-нибудь понял?

– Не знаю, Джабл, – в голосе Смита была тревога.

– Что тебе неясно?

– Я не смог охватить всей полноты того, что прочитал. Читая у Мастера Уильяма Шекспира о смерти Ромео, я почувствовал, что полон счастья. А после я прочел, что он дематериализовался слишком рано – по крайней мере, мне так показалось. Почему так?

– Потому что он сопливый идиот.

– Прошу прощения?

– Я сам не знаю, Майк.

Смит пробормотал что-то по-марсиански, а по-человечески сказал:

– Я только яйцо.

– Что? Мне кажется, ты меня о чем-то просишь, Майк. Чего ты хочешь?

Смит поколебался, потом выпалил:

– Брат мой Джабл, пожалуйста, спроси Ромео, почему он дематериализовался! Я не могу с ним говорить, я только яйцо. А ты можешь. Спроси и после объяснишь мне.

Майк, по-видимому, считал, что Ромео существовал на самом деле, и сейчас просил его, Джабла, вызвать дух Ромео и потребовать у него отчета о поступках плоти. Как объяснить Майку, что Монтекки и Капулетти не существовали в материальном мире? Джабл не оперировал понятиями, опираясь на которые, можно было бы объяснить Смиту, что такое художественная литература.

Джилл испугалась, что Майк сейчас свернется в клубок и оцепенеет.

Майк действительно был близок к этому, но изо всех сил держался; он дал себе слово не прибегать к подобному средству в присутствии друзей. Он видел, что причиняет этим беспокойство всем, кроме доктора Нельсона. Майк замедлил сердце, успокоил чувства, улыбнулся и сказал:

– Я подожду, пока понимание придет само.

– Хорошо, – согласился Джабл. – А в следующий раз, когда ты соберешься читать, спроси меня или Джилл – кого угодно – художественная ли это литература. Тебе, пожалуй, не стоит ее читать…

– Я буду спрашивать, Джабл.

Майк решил, что обязательно расскажет Старшим Братьям, что такое художественная литература, когда сам это поймет… Тут он с удивлением заметил, что сомневается; – поймут ли они. Предположение о том, что существуют вещи, столь же непонятные для Старших Братьев, как и для него самого, было даже более революционным, чем само понятие художественной литературы. Майк решил подумать об этом в другой раз, в спокойной обстановке.

– …но я позвал тебя не для того, – говорил тем временем брат Джабл, – чтобы рассуждать о литературе. Майк, вспомни, пожалуйста, тот день, когда Джилл забрала тебя из больницы.

– Из больницы? – переспросил Майк.

– Мне кажется, Джабл, – вмешалась Джилл, – Майк не знает, что он был именно в больнице. Давайте я попробую…

– Вперед!

– Майк, ты помнишь, как жил в комнате один, пока я тебя не одела и не увела?

– Да, Джилл.

– Потом мы поехали в другое место, я тебя раздела и велела принять ванну.

– Да, это было такое счастье! – Смит улыбнулся воспоминанию.

– Потом я тебя вытерла, и тут пришли двое.

Улыбка погасла. Смит задрожал и стал уходить в себя.

– Майк! Остановись! – приказала Джилл. – Не смей уходить!

Майк взял себя в руки.

– Хорошо, Джилл.

– Слушай, Майк. Вспомни, что было, только не волнуйся. Пришли двое мужчин, один потащил тебя в гостиную…

– Туда, где растет трава, – подтвердил Майк.

– Правильно, там на полу растет трава. Я хотела помешать ему, но он меня ударил. Потом он пропал. Помнишь?

– Ты не сердишься на меня за это?

– Что ты! Нет, конечно. Один пропал, второй навел на меня пистолет и тоже пропал. Я испугалась, а не рассердилась.

– И сейчас не сердишься?

– Майк, милый, я никогда на тебя не сердилась. Мы с Джаблом просто хотим понять, что произошло. Те двое пришли, ты что-то сделал, и они пропали. Почему? Что ты сделал, скажи?

– Я скажу. Тот человек – большой – ударил меня, и я испугался. Я… тут он перешел на марсианский. – Я не знаю слов. – Объясни постепенно, – попросил Харшоу.

– Я постараюсь, Джабл. Передо мной есть что-то. Это плохая вещь, ее не должно быть. И я… – он опять запнулся. – Это просто, гораздо проще, чем завязывать шнурки! Но слов нет. Извините, пожалуйста…

Он немного помолчал и продолжил:

– Может быть, слова есть в «Plant – raum» или в «Rayn – sarr», или в «Sars – Sors». Я прочту их сегодня, а завтра за завтраком вам расскажу.

– Может быть, и есть, – сказал Джабл. – Погоди-ка, Майк.

Он отошел в угол комнаты и взял в руки большую бутылку с бренди.

– Ты можешь сделать так, чтобы это пропало?

– Это плохая вещь?

– Предположим, что да.

– Но, Джабл, я должен точно знать, что она плохая. Это бутылка. Я не вижу в ней ничего плохого.

– А если я замахнусь и брошу ее в Джилл?

Смит произнес с мягкой грустью:

– Джабл, ты этого не сделаешь.

– Правда, не сделаю. Джилл, тогда ты брось в меня. Бутылка тяжелая, и если Майк не защитит меня, я получу по крайней мере поверхностное ранение. – Джабл, я не хочу этого делать.

– Бросай! Это в интересах науки и… Бена Кэкстона.

– Но… – Джилл вскочила, схватила бутылку и швырнула ее Джаблу в голову.

Джабл хотел стоять прямо, но сработал рефлекс, и он пригнулся.

– Пролетела, – сказал Джабл с сожалением. – Я не хотел нагибаться, думал посмотреть. Майк, что с тобой?

Человек с Марса дрожал и выглядел совсем несчастным. Джилл обняла его за плечи:

– Ну, ну, все в порядке, милый! Ты все отлично сделал. Она никого не задела. Исчезла и все.

– Похоже, что исчезла, – согласился Джабл, оглядев комнату. Затем прикусил свой большой палец и спросил: – Энн, ты смотрела?

– Да.

– Что ты видела?

– Бутылка не просто исчезла. Процесс имел определенную длительность.

С моего места это выглядело так, будто бутылка сжалась и исчезла вдали. Но за пределы комнаты она не вылетела, я видела ее до момента исчезновения.

– Куда же она делась?

– Я больше ничего не могу добавить.

– М-м-м… Пленки прокрутим потом, но я верю. Майк!

– Да, Джабл?

– Где сейчас находится бутылка?

– Бутылка находится… – Майк снова запнулся. – Опять нет слов. Прости.

– Занятно. Сынок, ты можешь ее вернуть?

– Прошу прощения?

– Ты ее убрал. Теперь сделай так, чтобы она снова появилась.

– Я не могу. Бутылки нет.

Джабл задумался. «Этой способности можно найти неплохое применение.

Есть пара-тройка парней, о которых жалеть никто не будет».

– Майк, а расстояние для тебя имеет значение?

– Прошу прощения?

– Если бы ты был в комнате, а я – на улице, футах в тридцати от дома, ты бы смог убрать бутылку?

– Да, – ответил несколько удивленный Смит.

– Гм… Подойди к окну. Предположим, Джилл и я стояли бы на той стороне бассейна, а ты здесь. Ты бы смог убрать бутылку?

– Да.

– Ну а если бы мы были за воротами, за четверть мили отсюда?

Смит задумался.

– Джабл, дело не в расстоянии, не в видении, а во ВНИКНОВЕНИИ.

– Постой, постой… Расстояние роли не играет. Тебе даже не нужно ничего видеть. Если ты знаешь, что где-то происходит что-то плохое, ты можешь это остановить? Так?

Смит встревожился.

– Почти так. Я недавно из гнезда. Чтобы вникать, я должен видеть. А Старшему Брату для этого глаза не нужны. Он вникает. Чувствует. Действует… Прости.

– Ты ни в чем не виноват, – угрюмо сказал Харшоу. – Видел бы тебя министр по делам мира – тут же объявил бы секретным оружием.

– Прошу прощения?

– Не обращай внимания.

Джабл вернулся к столу и взял в руки тяжелую пепельницу.

– Джилл, не бросай в лицо. Майк, выйди в коридор.

– Джабл, брат мой, пожалуйста, не надо!

– Что случилось? Я хочу провести еще один опыт, но в этот раз буду смотреть, куда она летит.

– Джабл!

– Да, Джилл?

– Я поняла, что тревожит Майка.

– Ну?

– В наших экспериментах я должна вам угрожать. А ведь мы Майку – братья по воде. Он не может понять, как между нами возможно такое. Это, наверное, совсем немарсианское поведение.

Харшоу нахмурился.

– И нас будут разбирать на заседании «Комитета по Немарсианским Деяниям»?

– Джабл, я не шучу!

– Я тоже. Ладно, Джилл, я сам ее брошу, – Харшоу дал пепельницу Майку. – Видишь, какая она тяжелая, сынок, какие острые у нее углы?

Смит внимательно осмотрел пепельницу.

– Я ее подброшу к потолку, – продолжал Харшоу, – и, падая, она ударит меня по голове.

Майк испуганно поднял глаза.

– Брат, ты умрешь?

– Нет, просто мне будет очень больно. Оп-ля! – Харшоу бросил пепельницу вверх.

В верхней точке траектории пепельница остановилась.

Харшоу смотрел на нее, и ему казалось, что перед ним – застывший кинокадр. Он прохрипел:

– Энн, что ты видишь?

Энн ответила бесцветным голосом:

– Пепельница остановилась в пяти дюймах от потолка. Я не вижу ничего, что бы ее удерживало, – и уже нормальным голосом добавила: – Джабл, я думаю, что вижу это… Если фильм покажет что-то другое, я порву диплом.

– Джилл?

– Пепельница висит в воздухе.

Джабл отошел к столу и, не сводя с пепельницы глаз, сел.

– Майк, – спросил он, – почему она не исчезла?

– Ты не просил убрать ее, – сказал Майк извиняющимся тоном, – ты велел ее остановить. Когда я убрал бутылку, ты захотел вернуть ее обратно. Я делаю что-то не так?

– Нет. Я забыл, что ты все понимаешь буквально.

Харшоу вспомнил проклятия и клятвы, модные во времена его молодости, и подумал, что Майку их говорить нельзя. Пошлешь его к чертям – он и пойдет.

– Я рад, – ответил Смит сдержанно. – Простите, что бутылка пропала. И еще простите, что пропала пища. Но иначе было нельзя. Мне так казалось.

– О чем ты? Какая пища?

Джилл поспешно объяснила:

– Он имеет в виду тех типов, Джабл. Берквиста и его подручного.

– Ах, да, – Харшоу отметил, что у него самого немарсианские представления о пище. – Майк, не переживай, из них бы не вышло хорошей пищи. Такие отбросы бы забраковал любой инспектор пищевой службы. А самое главное – это было необходимо. Ты понял все совершенно правильно и поступил верно.

– Мне приятно это слышать, – с облегчением ответил Майк. – Только Старшие Братья никогда не ошибаются. А мне еще многому нужно учиться и расти, прежде чем я присоединюсь к Старшим Братьям. Джабл, можно, я опущу пепельницу?

– Ты хочешь ее убрать? Давай!

– Я уже не могу.

– Почему?

– Она сейчас не угрожает твоей голове. Я не нахожу в ней ничего плохого. – Опустить?

– Конечно, опускай.

Харшоу ожидал, что пепельница, висевшая над его головой, упадет на пол, но она спикировала к столу, покачалась над ним и мягко опустилась.

– Спасибо, Джабл, – сказал Смит.

– Тебе спасибо, сынок. – Джабл взял пепельницу. Она была такая же, как раньше. – Тебе спасибо. За самые удивительные впечатления, которые мне довелось испытать с тех пор, как первая нанятая мною девчонка повела меня на чердак. Энн! Ты училась в Рейне?

– Да.

– Ты раньше сталкивалась с левитацией?

Энн подумала.

– Я видела то, что называют телекинезом. Его демонстрировали на игральных костях, а я в математике слаба и не могу точно сказать, телекинез это был или нет.

– Черт возьми! Если так рассуждать, то в пасмурный день нельзя сказать, что солнце встало.

– А как же иначе! Может быть, за тучами кто-то установил искусственный источник света… Один из моих сокурсников мог передвигать взглядом мелкие предметы, но для этого ему нужно было выпить. Но я опять-таки ничего точно сказать не могу, потому что с ним пила и я, а в нетрезвом состоянии…

– И больше ты ничего не видела?

– Нет.

– У меня больше нет к тебе вопросов как к Свидетелю. Снимай свою простыню и садись, если хочешь.

– Спасибо, хочу. Но, памятуя вашу лекцию о мечетях и синагогах, я переоденусь в своей комнате.

– Как хочешь. Разбуди Дюка и скажи ему, чтобы занялся камерами.

– Хорошо, босс. Ничего без меня не делайте.

Энн пошла к двери.

– Обещать не могу. Майк, садись за стол. Ты можешь снова поднять пепельницу?

– Да. – Смит протянул руку и взял пепельницу.

– Не так!

– Не так?!

– Это я виноват. Ты можешь поднять ее, не касаясь руками? – Могу, Джабл.

– Ну? Ты не устал?

– Нет, Джабл.

– Так в чем же дело? Она должна быть плохой?

– Нет, Джабл.

– Джабл, – вмешалась Джилл, – вы не попросили поднять пепельницу, а только спросили, может ли он ее поднять.

– Ах, да! – смутился Джабл. – Майк, пожалуйста, подними пепельницу, не касаясь ее руками. На фут над столом.

– Хорошо, Джабл. – Пепельница поднялась и зависла над столом. – Ты измеришь расстояние, Джабл? Если что не так, я ее передвину.

– Отлично. Держи. Устанешь – скажешь.

– Скажу.

– А можешь поднять что-нибудь еще? К примеру, этот карандаш. Если можешь – подними.

– Хорошо, Джабл.

Карандаш присоединился к пепельнице.

Постепенно их компанию пополнили другие предметы. Вернулась Энн и молча села на стул. Пришел Дюк со стремянкой, взглянул на представление раз, другой и стал устанавливать стремянку. Майк неуверенно произнес:

– Мне кажется, Джабл… – он тщательно подбирал слова, – я запутался в этих предметах.

– Не перенапрягайся.

– Кажется, я смогу поднять еще один. – Зашевелилось пресс-папье, поднялось и… все висевшие в воздухе предметы посыпались на пол.

Майк чуть не плакал.

– Джабл, мне очень жаль.

Харшоу похлопал его по плечу.

– Сынок, ты должен гордиться. То, что ты сделал, – это… – он искал сравнение среди фраз, известных Майку, – труднее, чем завязывать шнурки, и лучше, чем сделать сальто в полтора оборота. Ты это просто здорово сделал! Майк удивился.

– Я не должен стыдиться?

– Ты должен гордиться.

– Да, Джабл, – с довольным видом сказал Майк. – Я горжусь.

– Отлично. Майк, я не могу поднять даже одну пепельницу, не прикасаясь к ней руками.

Смит испугался.

– Ты не можешь?

– Нет. Ты научишь меня?

– Да, Джабл. – Смит замолчал, смутившись. – У меня опять не слов. Я буду читать, читать и читать, пока не найду слова. Потом я научу моего брата.

– Только не очень разгоняйся.

– Прошу прощения?

– Я говорю, не разочаровывайся, если что-то не получится. Нужных слов может не быть в английском языке.

Смит подумал.

– Тогда я научу брата языку моего гнезда.

– Ты можешь опоздать лет на пятьдесят.

– Я сказал что-то не так?

– Вовсе нет. Но лучше начни заниматься с Джилл.

– У меня от этих занятий горло болит, – запротестовала Джилл.

– Будешь пить аспирин. – Харшоу строго взглянул на нее. – Это не причина, сестра. Вы назначаетесь младшим научным сотрудником в области марсианской лингвистики… что включает исполнение и ряда дополнительных обязанностей. Энн, прими ее на работу официально, пусть ей идет заработная плата.

– Она уже давно работает на кухне. Оплатить ей и эту работу?

Харшоу пожал плечами.

– Такую мелочь можешь решить сама.

– Джабл, – запротестовала Джилл, – у меня может не получиться!

– Сначала попробуй!

– Но…

– А где благодарность? Я предлагаю тебе работу!

Джилл прикусила губу.

– Я согласна… босс.

Смит робко коснулся ее руки. – Джилл… я научу.

Джилл погладила его плечо.

– Спасибо, Майк. – Она посмотрела на Харшоу. – Я буду учиться специально, чтобы подразнить вас.

Харшоу улыбнулся.

– О, этот мотив я понимаю! Можно не сомневаться, ты все выучишь. Майк, что ты еще умеешь такого, чего не умеем мы?

– Не знаю, – удивился Смит.

– В самом деле, – поддержала его Джилл, – как он может ответить, если не знает, что мы умеем, а что – нет.

– И то правда. Энн, измени название должности на «сотрудник по исследованию языка, культуры и техники». Джилл, изучая язык, ты встретишься с незнакомыми нам явлениями их жизни. Будешь сообщать мне. Майк, если ты заметишь что-то, чего мы делать не умеем, а ты умеешь – тоже сообщи мне.

– Сообщу, Джабл. А что именно?

– Не знаю. Ну, например, что-то вроде того, что ты показывал сегодня.

Или вроде твоего сидения под водой… Дюк!

– Босс, у меня полные руки пленки.

– Но говорить ты можешь? Мне показалось, что вода в бассейне мутная.

– Я сегодня же вечером добавлю туда осаждающий раствор, а завтра вычищу.

– Какая там степень загрязненности?

– Вода чистая, хоть к столу подавай. Только кажется мутной.

– Ладно. Сегодня ничего делать не надо. Я скажу, когда нужно будет чистить.

– Босс, никто ведь не захочет купаться в луже.

– Не захочет – не будет. Хватит болтать, Дюк. Фильмы готовы?

– Еще пять минут.

– Хорошо. Майк, ты знаешь, что такое пушка?

– Пушка, – заговорил Смит, – это оружие, предназначенное для метания снарядов с помощью взрывчатого вещества – например, пороха – и состоящее из ствола, закрытого с одной стороны, где…

– Хватит, хватит! Ты понимаешь, что это?

– Я не уверен, что понимаю.

– Ты видел что-нибудь похожее?

– Не знаю.

– Конечно, видел, – вмешалась Джилл. – Помнишь, Майк, в комнате, где растет трава – только не волнуйся! – Один человек меня ударил.

– Да.

– А второй направил на меня предмет.

– Это был плохой предмет.

– Это был пистолет. Та же пушка.

– В словаре Уэбстера, 3-е издание, Спрингфилд…

– Отлично, сынок, – перебил Харшоу. – Слушай. Если кто-нибудь направит на Джилл пушку, что ты будешь делать?

Смит думал больше, чем обычно.

– Уничтожу еще кусок пищи, если вы не будете сердиться.

– При таких обстоятельствах на тебя никто не будет сердиться… Я хочу знать кое-что еще. Ты можешь выбросить пушку, не выбрасывая человека? Смит подумал.

– Чтобы осталось больше пищи?

– Я не это имел в виду. Ты можешь убрать оружие, не причиняя вреда человеку?

– Я не причиню ему вреда. Я уберу оружие, а человека просто остановлю. Ему не будет больно. Он просто дематериализуется. Пища останется в целости.

Харшоу вздохнул.

– Я так и знал. А ты можешь просто убрать оружие? Не останавливать человека, не убивать его, а убрать только оружие – и все. Человек же пусть живет дальше.

Смит подумал.

– Это, конечно, легко. Но если я оставлю его в живых, он убьет Джилл.

Я так понимаю.

Харшоу снова почувствовал, что этот невинный младенец отнюдь не младенец и далеко не невинный. Он представитель культуры, во многом значительно опередившей человеческую. И эти наивные речи говорит сверхчеловек. Харшоу ответил, осторожно подбирая слова:

– Майк, если наступит момент, когда нужно будет сделать что-то, чтобы помочь Джилл – обязательно помоги ей.

– Да, Джабл, я помогу.

– Не обращай внимания на пищу или на что-нибудь другое. Защищай Джилл.

– Я всегда буду защищать Джилл.

– Хорошо. Допустим, человек навел оружие… даже нет, он просто держит его в руке. А ты не хочешь его убивать. Тебе… нужно только убрать оружие. Ты можешь это сделать?

Майк помолчал.

– Мне кажется, я понял. Оружие – плохая вещь. Но оно может понадобиться человеку, чтобы защитить свою жизнь. – Он еще поразмыслил. – Да, могу.

– Хорошо, Майк, я покажу тебе оружие. Это – плохая вещь.

– Я сделаю так, что оно исчезнет.

– Только не сразу.

– Не сразу?

– Нет. Я подниму оружие и направлю его на тебя. Прежде, чем оно посмотрит тебе в глаза, убери его. Но ничего не делай со мной: не останавливай, не убивай, не убирай в никуда.

– Что ты, брат Джабл! Я не хочу, чтобы ты пропал. Я надеюсь, что, когда ты дематериализуешься, мне позволят съесть твое тело. Я буду ценить и любить каждый твой кусочек, чтобы полностью познать тебя.

Харшоу с трудом подавил рвотный рефлекс:

– Спасибо, Майк.

– Я должен благодарить тебя, брат. А если мне придется дематериализоваться раньше, я надеюсь, что ты найдешь меня достойным познания. И разделишь меня с Джилл. Я надеюсь на это.

Харшоу посмотрел на Джилл. Ее лицо было безмятежно, и Харшоу подумал, что это профессиональное. Он торжественно произнес:

– Я разделю тебя с Джилл, – и добавил: – Однако, мне кажется, никому из нас не стоит в ближайшее время идти на мясо. Сейчас я покажу тебе оружие. Ты должен ждать моего сигнала, а потом будь осторожен, потому что я еще не готов дематериализоваться. Мне еще очень много нужно сделать.

– Я буду осторожен, брат.

– Отлично. – Харшоу открыл ящик стола. – Смотри, Майк. Видишь пистолет? Я беру его в руку. Ничего не делай, пока я не скажу.

Харшоу вынул из ящика пистолет. Такие носили полицейские полвека назад.

– Приготовься, Майк! Давай! – Харшоу прицелился в Смита.

Рука Харшоу оказалась пустой. Джабл почувствовал, что его трясет, и решил прекратить опыты.

– Великолепно! – сказал он. – Я и прицелиться не успел, а у тебя уже готово!

– Я счастлив. – Я тоже. Дюк, это попало на пленку?

– Да.

– Отлично. – Харшоу вздохнул. – Все, ребята, разбежались.

Энн попросила:

– Босс, расскажете мне потом, что засняли камеры?

– А ты сама не хочешь посмотреть?

– Что вы! Я не имею права смотреть фильм о том, чему была Свидетелем. Мне просто интересно, насколько верно я передала происходящее.

– О'кей!

Глава 13

Все ушли. Харшоу стал давать распоряжения Дюку.

– Что ты такой кислый?

– Босс, когда этот вурдалак свалит отсюда?

– Вурдалак? Ах ты, деревенщина!

– Пусть деревенщина. Зато у нас в Канзасе людоедство не в чести. Пока он отсюда не свалит, я буду есть на кухне.

Харшоу произнес ледяным голосом:

– Что ж, Энн хватит пяти минут, чтобы выписать тебе расчет. На сборы тебе должно хватить десяти.

Дюк устанавливал проектор. Он отложил взятую было в руки кассету с пленкой и сказал:

– То, что я говорю, не значит, что я собираюсь уходить.

– Для меня значит.

– Почему, черт возьми? Я не первый раз ем на кухне!

– Дело в принципе. В моем доме никто не может отказываться есть за общим столом потому, что он не хочет сидеть рядом с кем-то из моих гостей. Я – представитель вымирающего племени джентльменов, а джентльмен, когда ему нужно, может быть тверже стали. Сейчас мне это нужно, и я заявляю, что не позволю невежественному и суеверному мужлану указывать мне, с кем мне сидеть за одним столом. Я делю свой хлеб с мытарями и грешниками, но не с фарисеями!

Дюк медленно произнес:

– Если бы вы были младше или я – старше, я бы вам этого не спустил.

– Пусть это тебя не останавливает. Я крепче, чем тебе кажется… На шум сбежится весь дом. Ты уверен, что справишься с Человеком с Марса?

– Да я его одной рукой в бараний рог согну!

– Возможно, если тебе удастся достать его рукой.

– Что?

– Ты видел: я целился в него из пистолета. Где этот пистолет? Найди его, а потом будешь говорить, кого ты собираешься гнуть в бараний рог. Только сначала разыщи мой пистолет.

Дюк отвернулся и стал налаживать проектор:

– Это ловкость рук. Прокрутим фильмы – сами увидите.

– Дюк, отойди от проектора, – сказал Харшоу. – Я лично его налажу, когда ты получишь расчет и уйдешь.

– Джабл, лучше не трогайте проектор. Вы всегда его ломаете.

– Отойди, я сказал!

– Но…

– Я его разобью к чертям, если захочу. Я не могу принимать услуги от человека, который уже не работает у меня!

– Я не увольнялся! Это вы меня выгнали – без всякой на то причины!

– Дюк, – Харшоу старался говорить спокойно, – сядь и выслушай меня. Позволь мне предостеречь тебя – или убирайся немедленно. Не задерживайся даже для того, чтобы собрать вещи. Ты можешь прекратить свое существование раньше, чем успеешь закончить сборы.

– Что это значит, черт возьми?

– Буквально то, что я сказал. Дюк, пойми, неважно, сам ли ты уволился или я тебя выгнал. Твоя работа здесь закончилась в ту самую секунду, когда ты объявил, что не станешь есть за моим столом. Думаю, что тебе будет также неприятно оказаться убитым в моем доме. Поэтому сядь, и мы подумаем, как этого избежать.

Дюк испуганно моргнул и сел. Харшоу продолжал:

– Ты приходишься Майку братом по воде?

– Что? Разумеется, нет. Как я понимаю, это ерунда.

– Ты не так много понимаешь, а это – не ерунда. – Харшоу сдвинул брови. – Дюк, я не хочу тебя выгонять. Ты держишь технику в порядке и избавляешь меня от возни с нею. Но я должен удалить тебя и других, кто не приходится Майку братом по воде, чтобы с вами ничего не случилось. Можно, конечно, взять с Майка обещание никого не трогать без моего разрешения. Но во всем этом мало определенности, а Майк имеет обыкновение истолковывать все не так. Представь, что ты или Ларри – тебя ведь не будет – толкнет Джилл в воду. Тогда он окажется там же, где сейчас мой пистолет, и я не успею сказать Майку, что Ларри не хотел Джилл ничего плохого. А жизнь Ларри не должна оборваться из-за моей неосторожности. Я согласен, что каждый виноват в своей смерти сам, но нельзя же давать ребенку в руки динамитную шашку.

– Босс, – медленно проговорил Дюк – вы преувеличиваете. Майк никого не обидит. А я против него ничего не имею, я просто не могу за едой слушать людоедские рассуждения. Он, конечно, дикий, но кроток, как ягненок. Он не способен никого обидеть.

– Ты уверен?

– Уверен.

– Хорошо. У тебя есть оружие. Я повторяю: Майк опасен. Охота на марсиан позволена в любой сезон. Бери пушку и выходи на него. За убийство тебя не посадят – могу гарантировать. Ну, давай! – Джабл… на самом деле вы ведь не хотите этого. – Не хочу. Потому что ты не можешь. Если бы попробовал, твой пистолет отправился бы вслед за моим. А если бы при этом ты напугал Майка и не дал ему сосредоточиться, то и сам бы туда отправился. Дюк, ты не понимаешь, с чем шутишь. Майк не кроток, как ягненок, но он и не дикарь. Это мы с тобой дикари… Ты держал дома змей?

– Гм… нет.

– А я в детстве держал. Однажды зимой во Флориде я поймал молодую змею. Я думал, что это кардинал. Ты их видел?

– Я не люблю змей.

– Еще один предрассудок. Большинство змей безопасны, очень полезны и красивы. За ними интересно наблюдать. Кардиналы – просто красавцы, красно-черно-желтые, гибкие. У них спокойный характер, с ними можно дружить. Мой новый друг меня, по-видимому, тоже любил. Я умел обращаться со змеями, знал, как их не пугать и не провоцировать на укус: укус даже неядовитой змеи удовольствия не доставляет. Детеныш кардинала был моим сокровищем. Я всюду с ним носился, всем показывал, держа его сзади за голову и позволяя ему обвиваться вокруг моего запястья. Как-то я показал свою коллекцию змей герпетологу зоопарка Тампа. Тот чуть не хлопнулся в обморок. Мой любимец не был кардиналом. Это была молодая коралловая змея – самая опасная в Северной Америке. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Что опасно держать змею дома? Я это и сам кому угодно скажу.

– Ради святого Петра! У меня были анаконды и гремучие змеи, а я до сих пор жив. Ядовитая змея не более опасна, чем заряженное ружье; но и с тем, и с другим нужно уметь обращаться. Та змея была опасной, потому что я не знал, чего от нее ждать. И если бы по своему невежеству я повел бы себя с ней неосторожно, она бы убила меня с той же легкостью, с какой бы кот на ее месте оцарапал. Поэтому я и хочу объяснить тебе, как следует вести себя с Майком. На вид Майк – обычный молодой человек, физически несколько недоразвитый, неловкий, исключительно невежественный, но сообразительный и готовый учиться. Но если он почувствует к тебе недоверие, то станет гораздо опаснее коралловой змеи, особенно, если ему покажется, что ты угрожаешь кому-либо из его братьев. Например, Джилл или мне.

Харшоу покачал головой:

– Дюк, если бы ты не удержался от желания дать мне по морде и тебя в этот момент увидел бы Майк – ты умер бы раньше, чем осознал свою смерть, а я не успел бы остановить Майка. Потом Майк стал бы извиняться, что уничтожил пищу, то есть, твое мясо. Но он не чувствовал бы вины в том, что убил: ты сам навязал ему необходимость тебя убить. А кроме того, Майк считает, что тебе все равно, жив ты или нет. Он верит, что душа бессмертна.

– Я тоже в это верю. Но…

– Неужели? – устало сказал Джабл. – Никогда бы не подумал.

– Я действительно верю. Да, я не часто хожу в церковь, но меня воспитали в твердой вере.

– Ладно. Хотя мне всегда было непонятно, как Господь позволил своим созданиям разбить единую Веру на праведные и неправедные, и почему он так дилетантски управляет миром. Если ты действительно веришь в бессмертие души, я больше не волнуюсь по поводу того, что твои предрассудки доведут твое же тело до смерти. Что прикажешь с ним делать: похоронить или кремировать?

– Джабл, прошу, прекратите меня дразнить.

– Я тебя не дразню. Если ты утверждаешь, что коралловая змея – это безобидный кардинал, я не могу гарантировать тебе долгую жизнь. Любая твоя ошибка может стать последней. Я могу лишь обещать, что не позволю Майку съесть твое тело.

Дюк даже рот открыл. Потом заговорил – гневно, сбивчиво, путано.

Харшоу слушал, затем прервал:

– Ладно, остынь. Делай, что хочешь. Я хочу посмотреть фильм. А-а, чертова машина!

Джабл склонился к проектору:

– Не нужно так сильно. Вот так… – Дюк поправил то, что напутал Харшоу, и вставил кассету.

Вопрос о том, работает ли Дюк на Харшоу или нет, больше не поднимался. Проектор был настольный, рассчитанный на твердую видеозвуковую четырехмиллиметровую пленку. На экране происходили события, предшествовавшие исчезновению бутылки. Джабл увидел, как она летит ему в голову и исчезает в мгновение ока.

– Энн будет рада, когда узнает, что фильм подтвердил ее слова. Дюк, повтори в замедленном темпе.

– О'кей! – Дюк отмотал кассету назад и объявил: – Пускаю в десять раз медленнее.

Кадры были те же самые, а так как замедленный звук ничего не давал, то Дюк отключил его. Бутылка выпорхнула из рук Джилл, поплыла по направлению к голове Харшоу и пропала, но не сразу, а постепенно, становясь все меньше и меньше, пока не исчезла совсем.

– Дюк, можно еще медленнее?

– Секундочку. Что-то случилось со стереоэффектом.

– Что именно?

– Черт его знает. При просмотре с нормальной скоростью все было в порядке. А при замедлении получилось искажение стереоэффекта: бутылка летела от нас, а казалось, что она летит вбок. Это могло произойти из-за внезапного смещения оптических осей камеры. Но камеру я не трогал. Может быть, испорчена кассета?

– Бог с ним, Дюк. Поставь другую кассету.

– Точно. Угол зрения будет другим и мы все увидим, даже если эта кассета испорчена. – Дюк сменил кассету. – Первую часть пустим быстро, а конец замедлим?

– Годится.

Когда Джилл взяла бутылку в руки, Дюк замедлил просмотр. Бутылка двинулась по направлению к Харшоу. Дюк выругался.

– Со второй камерой тоже что-то не в порядке.

– Да?

– Камера была установлена под таким углом, что бутылка должна была вылететь из кадра вбок, а она полетела вглубь. Вы видели?

– Да.

– Но этого не может быть! Одна и та же неисправность сразу в обеих камерах?

– Что значит «не может быть», если это есть?! Интересно, если бы вместо камер стояли радары, что бы они показали?

– Откуда я знаю? Нужно перебрать камеры.

– Не нужно.

– То есть как?

– Дюк, камеры исправны. Скажи, что перпендикулярно всему остальному?

– Я плохо разгадываю шарады.

– Это не шарада. Я мог бы отослать тебя к мистеру Квадратусу из Планиметрик-Сити, но я тебя пожалею. Так что же перпендикулярно всему на свете? Ответ: два тела – бутылка и пистолет.

– Что-то вы темните, босс…

– Я никогда еще не выражался яснее. Вместо того, чтобы искать неисправности в камерах, которые не показали тебе ожидаемого, постарайся поверить увиденному. Давай посмотрим остальные фильмы.

Ничего нового для себя Харшоу из этих фильмов не почерпнул. Пепельница, висящая под потолком, не попала в кадр, было заснято лишь ее неторопливое возвращение. Изображение пистолета было очень маленьким, но, насколько Харшоу разобрал, пистолет исчез, не перемещаясь в пространстве. Наводя пистолет на Смита, Харшоу крепко держал оружие, поэтому результатом он остался доволен, если здесь уместно слово «доволен».

– Дюк, мне нужны копии.

Дюк поколебался:

– Я еще не уволен?

– Черт возьми! Нет, но с условием, что ты будешь есть за общим столом. Постарайся отложить свои предрассудки и слушай.

– Слушаю.

– Когда Майк просил позволения съесть мое старое жилистое мясо, он оказывал мне величайшую из известных ему почестей. Да, по единственному ЕГО закону, это – честь! Майк всосал это, если можно так выразиться, с молоком матери. Он оказывал мне величайшее доверие и просил о величайшем одолжении. Ему все равно, что думают об этом в Канзасе; он мерит жизнь теми мерками, которые ему преподали на Марсе.

– По мне лучше канзасские.

– По мне тоже. Но ни ты, ни я, ни Майк не вольны в выборе. Нельзя перечеркнуть то, чему тебя учили в детстве. Пойми, наконец, что ты, если бы тебя воспитывали марсиане, относился бы к съедению себе подобных так же, как Майк.

– Не думаю, Джабл. Конечно, Майку не повезло, он воспитывался не в цивилизованном обществе. Но здесь другое, здесь – проявление инстинкта.

– Сам ты инстинкт! Дерьмо!

– Но это же инстинкт! Я не всосал с молоком матери, что нельзя быть людоедом. Я сам знал, что это – грех, страшный грех. Меня от одной мысли об этом тошнит. Это – чистый инстинкт.

– Дюк, – простонал Джабл, – так не бывает: ты разбираешься в сложнейших механизмах и не имеешь ни малейшего представления о том, как работает твое сердце или желудок. Твоей матери не было нужды говорить: «Не ешь своих друзей, сынок, это нехорошо». Ты впитал это убеждение из нашей культуры, как, впрочем, и я. Все эти анекдоты о каннибалах и миссионерах, сказки, мультики, фильмы ужасов – разве это инстинкт? В древности каннибализм присутствовал во всех ветвях человеческой расы. И твои, и мои предки были каннибалами.

– Ваши, наверняка, были.

– Дюк, ты, кажется, говорил мне, что в твоих жилах есть доля индейской крови.

– Ну да, одна восьмая. А что?

– Это значит, что и среди твоих предков были каннибалы, и тебя от твоих предков-каннибалов отделяет более короткий промежуток, чем меня от моих, потому что…

– Ты старый, лысый…

– Тихо! Ритуальный каннибализм был широко распространен в племенах коренного населения Америки – читай историю. Кроме того, будучи североамериканцами, мы можем иметь прадеда-конголезца – вот вам, пожалуйста, еще людоед. Если даже мы чистейшие англосаксы (что маловероятно: смешанные браки были, есть и будут), то это значит, что мы произошли от европейских, а не африканских или индейских людоедов. Все цивилизации проходили ступень людоедства. Дюк, глупо противопоставлять практику десятка поколений извечному инстинкту, по которому тысячи людей жили тысячи лет.

– Я не могу с вами спорить, Джабл, вы выворачиваете все мои слова наизнанку. Я останусь при своем мнении. Пусть мы произошли от дикарей, но сами-то мы – цивилизованные люди. По крайней мере – я.

Джабл улыбнулся.

– Из чего следует, что я – нет. Что ж, сынок, несмотря на то, что мои условные рефлексы не дадут мне жевать твое филе, несмотря на укоренившийся во мне предрассудок против такой возможности, я считаю табу на каннибализм величайшим изобретением человечества… именно потому, что мы нецивилизованные люди.

– Что?

– Если бы у нас не было этого табу, настолько сильного, что ты считаешь его инстинктом, я бы насчитал не один десяток человек, которым нельзя доверять даже при нынешних ценах на мясо.

Дюк не сдержал улыбки.

– Я бы, к примеру, не рискнул бы пойти в гости к теще.

– А взять нашего южного соседа! Ты можешь поручиться, что мы не попали бы к нему в холодильник? А Майку я доверяю, потому что он – цивилизованный человек.

– Что?

– Ну, не цивилизованный человек, а цивилизованный марсианин, если тебе так понятнее. Я много говорил с Майком и знаю, что марсиане не жрут друг друга, как пауки. Они съедают тела своих умерших, которые мы обычно сжигаем или закапываем в землю. Это формализованный и глубоко религиозный обычай. Марсианина никогда не рубят на мясо против его воли. У марсиан нет понятия «убить». Житель Марса умирает тогда, когда он сам этого хочет, и когда его друзья и души умерших предков позволяют ему это сделать. Решив умереть, марсианин умирает так же легко, как мы с тобой закрываем глаза. Ему не нужны ни насилие, ни болезнь, ни лишнее снотворное. Вот он жив и здоров, а через секунду превращается в дух. Тогда его друзья съедают то, в чем он более не испытывает потребности, познавая его и воздавая честь его достоинствам. Дух присутствует при этом. Это своего рода обряд конфирмации, после которого дух приобретает статус Старшего Брата; как я это понимаю, – старейшины.

Дюк скорчил гримасу:

– Боже, какой пещерный обычай!

– Для Майка – это торжественная и даже радостная религиозная церемония.

Дюк фыркнул:

– Джабл, неужели вы верите в эти сказки? Это же людоедство плюс дичайшее суеверие.

– Я бы не рубил сплеча. Конечно, идею о Старших Братьях трудновато переварить, но Майк говорит об этом так, как мы говорим о дожде, прошедшем в последнюю среду. Кстати, к какой церкви ты принадлежишь?

Дюк ответил.

Джабл продолжал:

– Я так и думал. В Канзасе – это самое распространенное религиозное течение. Скажи, что ты чувствуешь, когда участвуешь в акте каннибализма, допущенном и освященном христианской церковью?

– Что вы имеете в виду? – Дюк вытаращил глаза.

Джабл торжествующе выпрямился:

– Ты был членом общины или только посещал воскресную школу?

– Я был членом общины. Я и сейчас им остался, хотя редко хожу в церковь.

– Я подумал, что, возможно, тебя к причастию не допускали… Но ты понял, что я имею в виду, если сразу перестал соображать. – Джабл поднялся. – Дюк, я не стану обсуждать разницу между ритуалами. Не буду тратить время и на то, чтобы тебя перевоспитывать. Говори: уходишь? Если да, то я тебя провожу. Если нет – будь любезен сидеть с нами, каннибалами, за одним столом.

Дюк, нахмурившись, подумал.

– Пожалуй, остаюсь.

– Помни: я ни за что не отвечаю. Ты просмотрел фильмы. Если у тебя не совсем пустая голова, ты должен понимать, насколько опасным может быть наш человек-марсианин.

– Я не так глуп, как вам кажется, Джабл. И не позволю Майку выжить меня отсюда.

Помолчав, Дюк добавил:

– Вы говорите, он опасен. Хорошо, я не буду его заводить. Он мне даже нравится.

– Все же ты недооцениваешь его, Дюк. Если ты испытываешь к нему дружеские чувства, лучшее, что ты можешь сделать, – это предложить ему стакан воды. Понимаешь? Стать его братом по воде.

– М-м-м… я подумаю.

– Помни, Дюк, все должно быть честно. Если Майк примет от тебя воду, значит он доверяет тебе и будет полностью доверять всегда. Поэтому, если ты не готов верить ему и защищать его во всех ситуациях, лучше не пей с ним воду. Здесь – или все, или ничего.

– Я понимаю. Потому и сказал, что подумаю.

– О'кей. Только не тяни: может быть поздно. Мне кажется, что очень скоро дела примут серьезный оборот.

Глава 14

Если верить Лемюэлю Гулливеру, то в Лапуте ни одна сколько-нибудь важная персона не могла ни с кем беседовать без помощи клименола (по-английски – хлопуши), задача которого состояла в том, чтобы хлопать по ушам или губам хозяина всякий раз, когда, по мнению слуги, хозяин хотел что-то сказать или услышать. С лапутянином-аристократом нельзя было поговорить без согласия его слуги-клименола.

Жители Марса не были знакомы с такой системой. Марсианские Старшие Братья испытывали в хлопушах такую же необходимость, как рыбы в зонтиках. Материальные марсиане могли бы держать хлопуш, но это противоречило стилю их жизни. Если марсианину требовалось несколько минут или лет на созерцание, он тратил именно столько, сколько ему было необходимо. Если в это время с ним хотел поговорить друг, то другу приходилось ждать. Впереди вечность – куда торопиться? У марсиан не существовало понятия «торопиться». Скорость, одновременность, ускорение и другие абстракции использовались в марсианской философии, но не в повседневной жизни.

И наоборот, поспешность человеческого существования не диктовалась рассчитанной по формуле потребностью во времени, а вытекала из сексуальной биполярности человеческого рода. На планете Земля постепенно развивалась система хлопушества. Было время, когда правители устраивали открытые приемы, во время которых подданные могли войти к королю без посредников. Остатки этого обычая сохранялись вплоть до двадцатого столетия. Умные градоначальники держали двери открытыми для последней ресторанной певички. Что-то подобное было зафиксировано в Первой и Одиннадцатой поправках к Конституции Соединенных Штатов, впоследствии поглощенных законами Всемирной Федерации.

Ко времени полета «Чемпиона» на Марс возможность прямого контакта с правителем (независимо от формы правления) окончательно отмерла. О ранге правителя можно было судить по количеству клименолов, ограждающих его от подданных. Клименолы назывались адъютантами, референтами, личными секретарями, пресс-секретарями, агентами по связям с общественностью – но все они были клименолами, потому что каждый из них по своему усмотрению устанавливал или обрывал контакт хозяина с внешним миром. Кроме официально назначенных хлопуш, существовали неофициальные, самозваные, использующие для хлопания личные отношения с Большим Человеком. Они назывались компаньонами по гольфу, лоббистами, важными государственными деятелями, родственниками. Эти неофициальные хлопуши, в свою очередь, окружали себя сетью официальных (уже вторичных) хлопуш и становились такими же недоступными, как сам Большой Человек. Вслед за вторичными официальными хлопушами вокруг первичных неофициальных хлопуш собирались вторичные неофициальные. Пробиться сквозь сложные, переплетающиеся сети хлопуш к более или менее значительному человеку было практически невозможно.

***

Доктор Джабл Харшоу, шутник-профессионал, диверсант-любитель и, наконец, сознательный бездельник, подобно марсианам, никогда не спешил. Сознавая, что жизнь коротка, и – в отличие от марсиан и канзасцев, – не веря в бессмертие души, он стремился каждое бесценное мгновение жизни прожить как вечность, без страха, без надежды, со смаком истинного сибарита. Для этого ему требовалось жилище, более вместительное, чем бочка Диогена, но менее просторное, чем дворец Кубла-хана. В собственности Харшоу было несколько акров земли, охраняемых электрическим забором, и дом из полутора десятков комнат со всеми удобствами и секретарями-домоправительницами. Харшоу прилагал необходимый минимум усилий, чтобы поддерживать в порядке дом и платить работникам (легче быть богатым, чем бедным), а в остальном жил в ленивой роскоши, делая только то, что ему было приятно.

Он чрезвычайно огорчался, когда обстоятельства вынуждали его спешить; в такие моменты он всегда бывал недоволен собой.

В тот день ему нужно было поговорить с Первым Министром планеты. Он знал, что система хлопуш не даст ему такой возможности. Сам Харшоу считал ниже своего достоинства окружать себя приличествующими его положению клименолами. Он лично отвечал на телефонные звонки, почти каждый из которых давал ему возможность кому-нибудь нагрубить за то, что звонящий без видимой причины (причины в понимании Харшоу) нарушал его уединение. Харшоу знал, что во Дворце Министров так не заведено и Генеральный Секретарь сам не отвечает на звонки. Но у Харшоу был многолетний опыт использования человеческих привычек в своих интересах, и после завтрака он бодро приступил к делу.

Его имя позволило ему пробиться сквозь первые ряды хлопуш. Он был достаточно важной персоной, чтобы его не отключали. Харшоу перебрасывали от одного секретаря к другому и, наконец, соединили с вежливым молодым человеком, который, казалось, готов был выслушать все, что скажет ему Харшоу, но никак не хотел соединять с Генеральным Секретарем.

Харшоу понимал, что легко может спровоцировать эту компанию на действия, стоит лишь сказать, что Человек с Марса живет у него. Но он не был уверен в том, что конечный результат в этом случае будет удовлетворительным. Харшоу предвидел также, что упоминание о Смите лишит его всяких шансов добраться до Дугласа, а действовать начнут подчиненные Генерального Секретаря. Это было нежелательно. Ставкой в начатой Джаблом игре являлась жизнь Бена Кэкстона, поэтому рисковать было нельзя.

В конце концов терпение Харшоу иссякло.

– Молодой человек, если мое дело не в вашей компетенции, позовите к телефону кого-нибудь более компетентного! Соедините меня с мистером Берквистом!

Улыбка мгновенно испарилась с лица чиновника, и Харшоу злорадно подумал, что, наконец, сумел уколоть эту лису. Он продолжал напирать:

– Не сидите, как пришитый! Вызовите по внутреннему телефону Джила Берквиста и скажите ему, что на связи его ждет Джабл Харшоу.

Чиновник произнес деревянным голосом:

– Мистера Берквиста здесь нет.

– Значит найдите его. Если вы лично не знаете Джилберта Берквиста, спросите вашего начальника, кто это такой и где его найти! Он личный помощник Генерального Секретаря. Если вы работаете во Дворце, вы должны были его видеть. Тридцать пять лет, шесть футов ростом, сто восемьдесят фунтов весом, волосы светлые, на макушке редкие, все время улыбается, зубы отличные. Если вы боитесь к нему обратиться, попросите вашего шефа. Довольно грызть ногти, действуйте!

Молодой человек сказал:

– Не прерывайте связь. Я все узнаю.

– Хорошо, я жду.

Изображение чиновника исчезло, появилась нейтральная заставка.

Зазвучал голос:

– Пожалуйста, подождите. Время ожидания оплачивается нашей стороной. Используйте паузу, чтобы расслабиться.

Послышалась спокойная музыка; Джабл откинулся на спинку стула и огляделся. Энн читала, сидя вне поля зрения видеотелефона. Человек с Марса, также не попадающий в обзор камеры, смотрел по стереовидению новости, используя наушники, чтобы не мешать разговору.

Джабл подумал, что пора вернуть этот мерзкий ящик в подвал.

– Что слушаешь, сынок? – спросил Джабл, потянулся к стереовизору и включил звук.

– Не знаю, – ответил Майк.

Опасения Джабла подтвердились: Майк смотрел фостеритскую программу. Пастырь читал церковные новости:

– …молодежная команда «Вера-в-Действии» вам продемонстрирует… Приходите, посмотрите, как от их соперников полетят пух и перья! Тренер команды, брат Хорнсби, просил передать вам, что нужно взять с собой только шлемы, перчатки и трости. В этот раз охоты на грешников не будет. Но на случай чрезмерного рвения с вашей стороны на посту будет команда «Юный Херувим» с аптечками первой помощи. – Пастырь сделал паузу и широко улыбнулся. – А теперь дети мои, чудесная новость! Послание ангела Рамзая к брату Артуру Ренвику и его доброй жене Доротее. Ваша молитва услышана: вы будете призваны на небеса в четверг на рассвете! Арт, встань, Дотти, встань. Поклонитесь!

Камера переместилась на конгрегацию, особо выделив брата и сестру Ренвик. Раздались бурные аплодисменты и крики «Аллилуйя!». Брат Ренвик ответил на них боксерским приветствием, а сестра Ренвик улыбнулась, покраснела и прослезилась.

Камера вернулась к пастырю, призывавшему публику к тишине. Все замолчали. Пастырь продолжал:

– Церемония «Bon Voyage» note 5 начнется в полночь; двери в это время должны быть закрыты. Поэтому приходите пораньше, и пусть эта церемония будет самым счастливым праздником в нашей жизни! Мы гордимся Артом и Дотти. Похоронная церемония состоится через полчаса после восхода солнца. Вслед за этим – завтрак для тех, кому рано на работу.

Тут пастырь напустил на себя суровый вид, и камера поехала на него, так что лицо фостерита заняло весь экран.

– После прошлой церемонии «Bon Voyage» в одной из комнат Счастья была найдена пустая бутылка из-под зелья, приготовляемого грешниками. Это дело прошлое; брат, совершивший ошибку, покаялся и понес наказание, отказавшись от обычной денежной скидки. Я уверен, что он больше не собьется с пути. Обращаюсь ко всем остальным: дети мои, подумайте, стоит ли рисковать вечным счастьем ради мизерного мирского удовольствия? Добивайтесь священной печати одобрения, с которой вам улыбнется епископ Дигби. Не позволяйте грешникам осквернять ваши помыслы. Брат Арт, мне неловко говорить об этом сейчас…

– Ничего, пастырь, говорите.

– …в такой счастливый день. Но мы не должны забывать…

Харшоу выключил стереовизор.

– Майк, это тебе не нужно.

– Не нужно?

– М-м-м… («Рано или поздно парню придется с чем-то подобным столкнуться».) Ладно, смотри. Потом обязательно обсудим.

– Хорошо, Джабл.

Харшоу собирался напомнить Майку, что не следует буквально понимать услышанное, но тут музыка по фону прекратилась, на экране появилось изображение человека лет сорока, которого Харшоу определил как полицейского.

– Вы не Берквист, – задиристо заявил Джабл.

– Зачем вам нужен Джилберт Берквист?

Джабл подчеркнуто терпеливо ответил:

– Я хочу с ним поговорить. Послушайте, любезный, вы государственный служащий?

Тот поколебался:

– Да. Вы должны…

– Я ничего не должен! Я – гражданин Федерации, я плачу налоги, которые идут вам на зарплату. Все утро я пытаюсь позвонить нужному человеку, а меня водят за нос разные попугаи, живущие за счет моих налогов. А теперь еще вы! Назовите мне ваше имя, должность и табельный номер. И соедините меня с мистером Берквистом.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Вот еще! Я не обязан вам отвечать, я – частное лицо. А вы – нет; вопрос же, который я вам задал, любое частное лицо имеет право задать любому государственному служащему. Вспомните дело О'Келли против штата Калифорния, 1972 год. Я требую, чтобы вы назвали себя: имя, должность, номер в табеле.

Человек ответил без выражения:

– Вы – доктор Джабл Харшоу, звоните из…

– Боже! Вы так долго это выясняли? Это идиотизм. Мой адрес есть в любой библиотеке, в любой почтовой конторе. Меня все знают. Все, кто умеет читать. Вы что, читать не умеете?

– Доктор Харшоу, я – офицер полиции. Мне требуется ваша помощь. Скажите, зачем…

– Как вам не стыдно, сэр! Я юрист! Полиция имеет право приглашать частное лицо к сотрудничеству только при исключительных обстоятельствах. Например, во время преследования преступника. И даже в этом случае полицейский должен предъявить удостоверение личности. Разве мы с вами преследуем преступника? А как вы собираетесь показывать удостоверение? Прыгнете ко мне через экран? Далее, гражданина можно привлечь к сотрудничеству с полицией в разумных пределах в ходе расследования…

– Мы ведем расследование.

– Опять-таки, сэр, вы должны сначала представиться, сообщить о ваших намерениях, а если я того потребую, процитировать кодекс и доказать мне, что необходимость привлечения меня к сотрудничеству действительно существует. Вы ничего этого не сделали. Я хочу говорить с мистером Берквистом.

У полицейского заиграли на скулах желваки, но он ответил:

– Я – капитан Хейнрик из Бюро Особой Службы. Доказательством этому служит то, что я с вами говорю. Тем не менее… – Он вынул из кармана документ, раскрыл его и ткнул в глаз видеотелефона.

Харшоу скользнул по документу взглядом.

– Очень хорошо, капитан, – прорычал он. – Теперь будьте любезны объяснить мне, почему вы не даете мне поговорить с мистером Берквистом?

– Мистера Берквиста нет.

– Почему вы не сказали об этом сразу? Соедините меня с кем-нибудь, равным ему по рангу. Я имею в виду с кем-нибудь, кто, как и Берквист, имеет прямой контакт с Генеральным Секретарем. Мне не нужны младшие помощники, которые даже высморкаться без разрешения свыше не смеют. Если нет Джила, соедините меня с другим серьезным человеком. – Но вы же хотели поговорить с Генеральным Секретарем? – Именно!

– Отлично. Вы можете объяснить, какое у вас дело к Генеральному Секретарю?

– Но могу и не объяснять. Вы что, конфиденциальный секретарь Генерального Секретаря? Вам позволено знать его секреты?

– Это к делу не относится.

– Как раз относится. Как офицер полиции, вы должны знать это лучше меня. Я объясню суть дела человеку, у которого не будет никаких записывающих устройств и с условием, что мне дадут возможность переговорить с Генеральным Секретарем. Вы уверены, что нельзя позвать мистера Берквиста?

– Абсолютно.

– Должны же быть равные ему по рангу!

– Если ваше дело так секретно, зачем вы звоните по телефону?

– Мой добрый капитан, если вы проследили мой звонок, то вы должны знать, что по моему телефону можно вести сверхсекретные разговоры.

Офицер Особой Службы пропустил последнее замечание мимо ушей.

– Доктор, не ставьте мне условий, – ответил он. – Пока вы не объясните, о чем вы хотите говорить с Генеральным Секретарем, мы не двинемся с места. Если вы позвоните еще раз, ваш звонок будет переадресован мне. Позвоните сто раз подряд или через месяц – результат будет таким же. До тех пор, пока вы не согласитесь с нами сотрудничать. Джабл радостно улыбнулся.

– В этом уже нет необходимости. Вы сообщили мне – неосознанно, а может, и сознательно – то, что мне необходимо было знать, чтобы начать действовать… Или не начинать? Могу подождать до вечера. Да, пароль меняется. Слово «Берквист» уже не работает.

– Что вы имеете в виду?

– Капитан, дорогой, не надо! Не по телефону… Вы ведь знаете или должны были бы знать, что я – главный мозгополоскатель страны?

– Повторите, не понял.

– Как? Вы не в курсе, что такое аллегория? Боже, чему учат детей в школах? Можете играть в свои карты дальше. Вы мне больше не нужны.

Харшоу отключился, поставил телефон на десять минут на отказ, вышел к бассейну; велел Энн держать форму Свидетеля наготове, Майку – оставаться в пределах досягаемости, Мириам – отвечать на звонки. И уселся отдыхать.

Он был вполне доволен собой. Он не надеялся, что ему с первой попытки удастся соединиться с Генеральным Секретарем. Разведка боем дала кое-какие результаты, и Харшоу ждал, что его стычка с капитаном Хейнриком повлечет за собой звонок из высших сфер.

Если и не повлечет, то обмен любезностями с капитаном сам по себе является наградой. Харшоу придерживался мнения, что есть носы, созданные специально для того, чтобы по ним щелкали. Это укрепляет всеобщее благоденствие, уменьшает извечную наглость чиновников и улучшает их породу. Харшоу сразу понял – у Хейнрика именно такой нос.

Но сколько еще ждать?… А тут новая неприятность: ушел Дюк. Ушел на день, на неделю, или навсегда? Джабл не знал. Вчера за обедом Дюк был, а сегодня за завтраком не появился. Больше ничего достойного внимания в доме Харшоу не произошло. Отсутствие Дюка никого не огорчило.

Джабл взглянул на противоположную сторону бассейна, проследил, как Майк пытается повторить за Доркас прыжок в воду, и поймал себя на том, что намеренно не спрашивал у Майка, где может быть Дюк. Он боялся спросить у волка, что случилось с ягненком. Волк мог и ответить.

Однако слабости следует преодолевать.

– Майк! Иди сюда!

– Иду, Джабл. – Майк вылез из воды и потрусил, как щенок к хозяину.

Харшоу оглядел его и подумал, что сейчас он весит фунтов на двадцать больше, чем в день приезда: нарастил мускулы.

– Майк, ты не знаешь, где Дюк?

– Нет, Джабл.

Нет – и ладно: врать парень не умеет. Хотя стоп: он, как компьютер, отвечает только на тот вопрос, который ему задают. Когда его спросили, где бутылка, он тоже сказал, что не знает.

– Майк, когда ты его в последний раз видел?

– Он поднимался по лестнице, а мы с Джилл спускались. Это было утром, когда готовят завтрак. – Тут Майк с гордостью добавил: – Я помогал Джилл готовить.

– И больше ты Дюка не видел?

– Больше я Дюка не видел. Я жарил гренки.

– Что ты говоришь? Из тебя выйдет отличный муж для какой-нибудь девчонки, если ты не будешь осторожен.

– О, я очень осторожно жарил!

– Джабл!

– Слушаю, Энн.

– Дюк поел на кухне до общего завтрака и умотал в город. Я думала, вы знаете.

– Гм-м, – протянул Джабл, – я полагал, он поедет после ленча.

У него словно гора с плеч упала. Не то чтобы Дюк для него многое значил – нет, конечно, Харшоу никогда и никому не позволял стать значительным в его глазах. И все-таки хорошо, что Дюк ушел от греха подальше.

Какой закон нарушается, если человека развернуть перпендикулярно всему на свете, то есть отправить в другое измерение?

Это не будет убийством, потому что для Майка это средство самозащиты или защиты ближнего, например, Джилл. Пожалуй, подойдут пенсильванские законы о колдовстве. Интересно, как может быть сформулировано обвинение? Гражданское право вряд ли подойдет – за нарушение общественного порядка Майка не привлечешь. Похоже, нужно разрабатывать для него особый закон. Майк уже поколебал основы медицины и физики, хотя ни медики, ни физики этого не заметили.

Харшоу вспомнил, какой трагедией для многих ученых стала теория относительности. Не в силах ее усвоить, они сошли со сцены навсегда. Несгибаемая старая гвардия вымерла, уступив место молодым гибким умам. Дедушка рассказывал, что то же самое произошло в медицине, когда Пастер сформулировал основы микробиологии. Старые врачи сходили в могилу с проклятиями в адрес Пастера, но не утруждали себя изучением явлений, которые с точки зрения их здравого смысла были невозможными.

Майк, по всей видимости, наделает больше шума, чем Пастер и Эйнштейн вместе взятые. Кстати о шуме:

– Ларри! Где Ларри?

– Здесь, босс, – послышалось в рупоре за спиной, – в мастерской.

– Сигнализатор тревоги у тебя?

– Да. Я с ним сплю, как вы сказали.

– Вылезай наверх и отдай его Энн. Энн, держи его вместе со свидетельской формой.

Энн кивнула. Ларри ответил:

– Хорошо, босс, иду. Уже пошел.

Джабл заметил, что Человек с Марса до сих пор стоит рядом, неподвижный, как изваяние. Скульптура? Харшоу покопался в памяти. «Давид» Микеланджело. Полудетские ноги и руки, безмятежное чувственное лицо и длинные спутанные волосы…

– Майк, ты свободен.

– Да, Джабл.

Он все не уходил. Джабл спросил:

– Тебя что-то беспокоит, сынок?

– Ты сказал, мы должны обязательно поговорить о том, что я видел в чертовом ящике.

– Ах, да, – Джабл вспомнил фостеритскую передачу и поморщился. – Только не говори «чертов ящик»: это приемник стереовидения.

Майк удивился:

– Не «чертов ящик»? Ты сам его так называл!

– Да, это на самом деле чертов ящик, но ты должен называть его «приемник стереовидения».

– Я буду называть его «приемник стереовидения», но зачем? Я не понимаю.

Харшоу вздохнул. Он устал воспитывать Майка. В каждой беседе с Майком Харшоу обнаруживал, что человеческое поведение часто нельзя объяснить логически. Когда же Джабл пытался это сделать, он лишь попусту тратил время и силы.

– Я и сам не понимаю, Майк. Так хочет Джилл.

– Так хочет Джилл? Хорошо, Джабл.

– Теперь расскажи мне, что ты видел, слышал и что понял из этого.

Майк пересказал все, что было передано по стереовизору, все до последнего слова, даже рекламные врезки. Он почти закончил энциклопедию, а, следовательно, читал статьи «Религия», «Христианство», «Ислам», «Иудаизм», «Буддизм», «Конфуцианство» и многие другие, с ними связанные. Ничего из прочитанного он не понял. Сейчас Джабл выяснил, что: а) Майк не заметил, что фостеритское действо носило религиозный характер; б) Майк помнил все, что в энциклопедии сказано о религиях, но ничего не понимал и оставил эту информацию для дальнейшего осмысления; в) Майк имел весьма туманное представление о том, что такое религия, хотя знал девять словарных толкований этого понятия; г) в марсианском языке не было слов, на которые можно было бы перевести хотя бы одно из этих толкований; д) обычаи, которые Джабл описал Дюку как религиозные, для Майка таковыми не являлись, а были скорее бытовыми, как для Джабла покупка овощей; е) в марсианском языке понятия «религия», «философия», «наука» не существуют по отдельности, а так как Майк думает по-марсиански, для него они также неразделимы – это то, что преподают Старшие Братья.

Майк не знал, что такое гипотеза и исследование. Он мог получить ответ на любой вопрос от Старших Братьев, всеведущих и непогрешимых как в метеорологии, так и в космической теологии. (Когда Майк услышал прогноз погоды, он решил, что это послание от земных Старших Братьев к живым землянам. Подобным же образом он относился и к Британской энциклопедии). И наконец, что было хуже всего, Майк расценил передачу как объявление о предстоящей дематериализации двоих людей и последующем их присоединении к армии Старших Братьев. Майк страшно волновался. Правильно ли он понял? Майк знал, что его английский оставляет желать лучшего и поэтому он не всегда правильно понимает людей. Он еще только яйцо. Но правильно ли он понял это? Майк ждал встречи с человеческими Старшими Братьями, у него было так много вопросов к ним. Может быть, уже можно? Или нужно узнать еще что-то, прежде чем он будет готов с ними говорить?

Джабла спас сигнал к ленчу. Доркас принесла сэндвичи и кофе. Джабл ел молча, и это было вполне понятно Смиту: Старшие Братья учили, что еда – время для размышлений. Джабл, как мог, растягивал это время, проклиная себя за то, что позволил парню смотреть стерео. Правда, мальчик все равно столкнулся бы с религией, если ему предстоит провести остаток жизни на этой сумасшедшей планете. И все же было бы лучше, если бы это произошло позже, когда Майк привыкнет к нелогичности человеческого поведения. И как было бы хорошо, если бы он увидел первыми не фостеритов!

Убежденный агностик, Джабл все религии – от тотемизма до самых интеллектуальных – ставил на одну доску. Но эмоционально некоторые религии были ему симпатичны, а некоторые – отвратительны. При упоминании о Церкви Нового Откровения у него волосы вставали дыбом. Фостеритские претензии на прямой контакт с Небом, их нетерпимость, обряды, напоминающие футбольные матчи или торги, – все это угнетало Харшоу. Если людям так уж необходимо ходить в церковь, почему не пойти в приличную церковь – католическую или квакерскую? Если Бог существует (в этом вопросе Джабл предпочитал сохранять нейтралитет) и если он хочет, чтобы его почитали (это Джабл полагал маловероятным, но, признавая свое невежество, допускал такую возможность), – то как Он, создатель Вселенной, может принимать почести в таком идиотском виде?

Джаблу приходилось призывать всю свою терпимость, чтобы допустить, что фостериты владеют Истиной, исключительной Истиной и только Истиной. Вселенная – величайшая глупость… мягко говоря. Но как это объяснить? Согласиться с тем, что абстрактное нечто по чистой случайности оказалось атомами, которые чисто случайно сгруппировались таким образом, что друг против друга уселись Человек с Марса и мешок дерьма, который называется Джаблом?

Нет, он не может проглотить теорию чистой случайности, популярную среди людей, называющих себя учеными. Случайность не является объяснением Вселенной, случайности не достаточно для объяснения случайных событий.

Сосуд не может вмещать сам себя.

Что дальше? Скальпелем Оккама note 6 не вырезать первичную проблему: природу божественного разума. Есть ли основания для того, чтобы предпочесть одну гипотезу другой? Нет, если ты не разбираешься в проблеме. Джабл признал, что за всю свою долгую жизнь так и не разобрался в главных проблемах Вселенной.

Может быть, фостериты и правы.

В таком случае, как быть с его эстетическим вкусом и чувством собственного достоинства? Если фостериты захватили монополию на Истину, если Небо открыто только им, то он, Джабл Харшоу, джентльмен, предпочтет Истине вечное проклятие, обещанное грешникам, отвергающим Новое Откровение. Ему не дано видеть лицо Бога, зато он видит его наместников на Земле – этого фостериты не учли!

***

А Майк почти созрел, чтобы идти за ними. Это их восшествие на небеса в определенное время очень похоже на добровольную дематериализацию, которая практикуется на Марсе. Джабл подозревал, что для фостеритской практики скорее подойдет термин «убийство», но средства массовой информации на это намекали очень редко, а доказать что-либо еще никому не удалось. Первым на Небо отправился сам Фостер; он умер в заранее назначенное время. С тех пор восшествие считается у его последователей особой честью. Уже давно коронеры не отваживаются проводить расследования случаев смерти фостеритов. Впрочем, Джаблу все равно, и даже наоборот: хороший фостерит – мертвый фостерит.

Но как трудно будет это объяснить…

Нет смысла тянуть – лишняя чашка кофе не спасет.

– Майк, кто сотворил мир?

– Прошу прощения?

– Посмотри вокруг себя. Все, что видишь: Марс, звезды, ты, я, все остальные. Старшие Братья не говорили тебе, кто все это сделал?

– Нет, Джабл, – удивился Майк.

– А ты никогда не задавался этим вопросом? Откуда взялось Солнце? Кто повесил звезды на небо? Кто все начал? Все: весь мир, Вселенную, которая жила, жила и дожила до нас, до нашего разговора?

Тут Джабл сам себе удивился. Он хотел начать разговор с позиций агностицизма, а заговорил, как хорошо вышколенный честный адвокат. Он против своей воли говорил в пользу верований, которых не разделял, но которых придерживалось большинство людей. Ну да, как же иначе? Он человек и отстаивает убеждения человеческого племени в борьбе против… чего? Точки зрения, не свойственной людям?

– Как Старшие Братья отвечают на такие вопросы?

– Джабл, я не понимаю, почему это вопросы?… Извини.

– А я не понимаю твоего ответа.

Майк помолчал.

– Я постараюсь… слова неправильные… «повесил», «сотворил». Мир нельзя сотворить. Мир был. Мир есть. Мир будет…

– Ты хочешь сказать, что мир бесконечен и неизменен: как было вначале, так будет всегда – без конца?

Майк радостно улыбнулся.

– Ты понял!

– Я не понял, – пробурчал Харшоу, – я цитирую… м-м-м… одного из наших Старших Братьев. Харшоу решил испытать другой подход. Идею Бога-Создателя, как ни бейся, Майк не воспримет. Джабл и сам не мог ее как следует воспринять. В молодости он договорился сам с собой: по четным дням считать Вселенную сотворенной Богом, а по нечетным – вечной и неизменной, так как у каждой из этих идей были свои плюсы и минусы. 29 февраля он отвел для отдыха от обеих идей – для хаоса солипсизма в душе и сознании. Составив себе такое расписание, Харшоу вот уж более полувека не задавался неразрешимыми вопросами.

Джабл решил объяснить понятие религии в широком смысле, а к идее Бога вернуться позже.

Майк был согласен с тем, что знание приходит разными порциями: от маленьких кусочков, которые под силу птенцу, до огромных массивов, которые может одолеть только Старший Брат. Однако дальше дело не пошло: Джаблу не удалось провести границу между «большим знанием» и «маленьким». Некоторые вопросы религии, которые можно было бы квалифицировать как «большое знание» не были для Майка вопросами (сотворение мира), другие были «маленькими вопросами» (жизнь после смерти).

Джабл отказался от этого подхода и перешел к факту одновременного существования многих религий. Он сказал, что у людей существует много путей получения «больших знаний» и каждый путь дает свои ответы на главные вопросы; и люди, идущие по какому-либо пути, лишь его считают истинным.

– Что такое Истина? – спросил Майк.

– («Что есть Истина? – спросил прокурор и умыл руки». Мне бы так). Истина, Майк, – это правильный ответ. Скажи, сколько у меня рук?

– Две руки, – ответил Майк и тут же уточнил: – Я вижу две руки.

Энн оторвалась от чтения:

– За полтора месяца из него вышел бы отменный Беспристрастный Свидетель.

– Тихо, Энн! Не сбивай, я сам собьюсь. Майк, ты правильно сказал. У меня две руки. Твой ответ был истинным. А если бы ты сказал, что у меня семь рук?

Майк забеспокоился:

– Не понимаю, как такое можно сказать.

– Я и не рассчитывал, что ты это скажешь. А если бы сказал, то сказал бы неправильно. Твой ответ не был бы истинным. Так вот, слушай внимательно, Майк. Каждая религия утверждает, что только она истинна, только она говорит правду. Но если одна религия скажет: две руки, то другая на тот же вопрос ответит: семь рук. На один и тот же вопрос фостериты говорят одно, буддисты – другое, мусульмане – третье; сколько религий – столько разных ответов. Майк соображал изо всех сил:

– И все ответы правильные? Джабл, я не понимаю.

– Я тоже.

Человек с Марса снова забеспокоился, потом вдруг радостно улыбнулся:

– Я попрошу фостеритов поговорить с вашими Старшими Братьями, и тогда мы все узнаем и поймем. Как я могу это сделать?

Через несколько минут Джабл со стыдом вспомнил, что пообещал Майку встретиться с каким-нибудь фостеритским пастырем. Он никак не мог разубедить Майка в том, что фостериты общаются с земными Старшими Братьями. Камнем преткновения было то, что Майк не знал, что такое ложь. Он запомнил определения лжи и фальши, но был далек от их понимания. («Говорить неправильно» можно только случайно). Поэтому Майк принял фостеритский балаган за чистую монету.

Джабл пытался объяснить Майку, что каждая религия претендует на то, что ей известен тот или иной способ общения со Старшими Братьями, но каждая религия дает свой ответ на один и тот же вопрос.

Майк сдерживал нетерпение:

– Брат мой Джабл! Я стараюсь, но не могу понять, как можно говорить разную правду. Моему народу Старшие Братья говорят всегда одну правду. Ваш народ…

– Стоп!

– Прошу прощения?

– Ты сказал «мой народ», имея в виду марсиан. Майк, ты не марсианин, ты человек.

– Что такое человек?

Джабл застонал. Конечно, можно было бы отослать Майка к словарю. Однако Майк никогда не задавал вопрос ради вопроса. Если уж он что-то спрашивал, значит, хотел получить информацию и рассчитывал, что Джабл в состоянии ему эту информацию дать.

– Я человек, ты человек, Ларри – человек.

– А Энн не человек?

– Гм… Энн – человек женского пола. Она женщина.

(«Спасибо, Джабл». – «Заткнись, Энн!») – А ребенок – человек? Я видел детей в чертовом… по стереовидению. Ребенок не похож на Энн, Энн не похожа на тебя, а ты не похож на меня… Ребенок – это птенец человека?

– Да, ребенок – это птенец.

– Джабл, мне кажется, я понял, что мой народ – «марсиане» – люди. Не по форме. Человек не форма. Человек – это вникновение. Я правильно говорю? «Хватит философии, – подумал Джабл. – До чего-то мы еще договоримся?

Что такое человек? Ощипанное двуногое существо? Образ и подобие Бога? Или печальный результат «выживания сильнейших», рождающихся лишь для того, чтобы выплатить налоги и умереть? Марсиане, по-видимому, победили смерть, у них нет денег, собственности, стало быть, и налогов они не платят. Мальчик прав: форма не главное в человеке: ведь форма бутылки не влияет на качество вина. Человека можно даже вылить из его бутылки, как того беднягу, которого русские «спасли», поместив его мозг в стеклянную банку и опутав ее проводами, как телефонную станцию. Здорово они пошутили! Интересно, тот парень оценил их юмор?

Чем же, с точки зрения марсиан, человек отличается от других животных? Можно ли удивить достижениями техники народ, владеющий тайной левитации? Кому марсиане присудят первый приз: Асуанской плотине или коралловому атоллу? Напереть на сознание? А кто докажет, что синие киты или секвойи не имеют сознания и не умеют сочинять стихи?

Есть поприще, на котором человека никто не превзошел: человек проявил чудеса изобретательности, выдумывая способы убийства, порабощения, закабаления и отравления жизни себе подобных. Человек – это злобная насмешка над самим собой».

– Человек – это животное, которое смеется, – сказал в конце концов Джабл.

Майк подумал.

– Тогда я не человек, – сказал он.

– Почему?

– Я не умею смеяться. Я слышал смех, он пугал меня. Потом я понял, что это не страшно. Я пытался научиться. – Майк запрокинул голову и издал звук, похожий на скрипучий кашель.

– Перестань. – Джабл закрыл ладонями уши.

– Вот видишь, – печально заключил Майк, – я не умею правильно смеяться, значит, я не человек.

– Постой, сынок, ты просто еще не научился. И никогда не научишься, если будешь просто копировать других. Ты засмеешься, я тебе обещаю. Поживешь с нами, посмотришь, какие мы смешные, – и засмеешься.

– Правда?

– Правда. Не волнуйся, все придет само собой. Даже марсианин засмеется, когда поймет, что мы такое.

– Я подожду, – умиротворенно согласился Майк.

– А пока ты ждешь, не сомневайся, что ты человек. Человек, рожденный женщиной самому себе на беду. Ты когда-нибудь поймешь это во всей полноте и засмеешься, потому что человек – это животное, которое смеется над собой. Вполне возможно, что твои марсианские друзья тоже люди в этом смысле слова.

– Да, Джабл.

Харшоу решил, что беседа окончена, и почувствовал облегчение. Такого смущения он не испытывал давно – с того дня, когда отец – непоправимо поздно – стал объяснять ему, как живут и рождаются птицы, пчелы, цветы. Но Человек с Марса не уходил.

– Брат мой Джабл, – заговорил он, – ты спрашивал меня, кто сотворил мир, а у меня не было слов, потому что я неправильно понял тебя. Я не знал, что это вопрос. Я искал слово.

– Ну?

– Ты сказал: Бог сотворил мир.

– Нет, нет! – запротестовал Харшоу. – Так сказал не я. Так говорят религии. Я сказал, что сам не пойму всей глубины того, что принято обозначать словом «Бог».

– Да, Джабл, – подтвердил Майк. – Правильное слово – «Бог». Ты понял.

– Я должен признаться, что не понял.

– Понял, – настаивал Смит. – Я объясняю. У меня не было слова. Ты понимаешь, Энн понимает, я понимаю, трава под ногами понимает и радуется. У меня не было слова. Теперь оно есть. Это слово – «Бог».

– Дальше.

– Ты есть Бог. – Майк торжественно ткнул пальцем в Харшоу.

Джабл закрыл лицо руками.

– Господи, что я наделал! Майк, ты перепутал! Ты меня не понял! Забудь все, что я сказал. Завтра начнем сначала.

– Ты есть Бог, – повторил Майк невозмутимо. – Бог – тот, кто умеет вникать. Энн есть Бог, я есть Бог. Счастливая трава – тоже Бог. Джилл понимает красоту – Джилл тоже Бог. Все, что умеет думать и творить, – он защебетал что-то по-марсиански и улыбнулся.

– Умница, Майк. Подожди минутку. Энн, ты слушала?

– Слушала, босс.

– Запиши. И дальше будешь записывать. Я должен над этим поработать. Тут Джабл взглянул на небо. – О, Господи! Генеральный Штаб и вся королевская рать! Энн, настрой сигнализатор на сигнал «человек погиб» и держи палец на кнопке. Может, они не сюда.

Харшоу снова взглянул на небо, по которому с юга летели две машины.

– Боюсь, что все-таки к нам, Майк! Прячься в бассейн, на самую глубину. И сиди тихо, не выходи, пока за тобой не придет Джилл.

– Да, Джабл.

– Ну, давай, живо!

– Да, Джабл!

Майк побежал к бассейну, прыгнул в воду и исчез. Прыгал он, старательно вытягивая ноги.

– Джилл! – закричал Джабл. – Прыгай в воду – и на берег! Ларри, ты тоже! Я хочу, чтобы было непонятно, сколько человек плавает в бассейне. Доркас! Выйди на берег и опять нырни! Энн!… Нет, у тебя сигнализатор.

– Я надену плащ и выйду к бассейну, босс. Может, поставить задержку сигнала?

– Да, на тридцать секунд. Плащ наденешь, если они приземлятся. Не хочу заранее паниковать. – Он приставил ладонь козырьком ко лбу. – Одна собралась садиться. Здоровенная, как экскаватор. Черт побери, я думал, они начнут с переговоров. Одна из машин зависла и стала искать в саду место для посадки. Вторая тем временем кружила над усадьбой на малой высоте. Машины были большие, рассчитанные на отделение солдат. На бортах можно было различить знаки Федерации – стилизованные изображения Земли.

Энн надела плащ, взяла сигнализатор и выпрямилась, держа палец на кнопке. Приземлилась первая машина, ее борт открылся, и Джабл, воинственный, как петух, бросился навстречу непрошенным гостям. Из машины вышел человек.

– Снимите вашу бочку с моих роз! – зарычал на него Джабл.

– Джабл Харшоу? – спросил человек.

– Велите вашим ослам поднять этот мусоровоз в воздух и отогнать его прочь из сада, в поле! Энн!

– Иду, босс.

– Джабл Харшоу, у меня есть ордер на ваш арест!

– Да пусть у вас будет ордер на арест хоть самого короля Англии! Уберите ваш металлолом с моих цветов. А потом я возбужу против вас дело. – Тут Джабл взглянул на человека и узнал его. – Так это вы! Хейнрик, вы родились дураком или вас в детстве плохо учили? И когда этот шакал в форме научится летать?

– Ознакомьтесь, пожалуйста, с ордером, – терпеливо проговорил капитан Хейнрик. – Затем…

– Ваша телега уберется, наконец, с моих клумб? Я потребую возмещения ущерба, и вы до конца жизни не расплатитесь!

Хейнрик заколебался.

– Ну! – завопил Джабл. – И пусть ваши олухи возьмут ноги в руки! Вон тот идиот с лошадиными зубами наступил на «Элизабет Хьюит»!

Хейнрик обернулся к своим людям.

– Эй, там, осторожнее с цветами! Пескин, не топчите куст! Роджерс, поднимите машину в воздух и выведите ее из сада. – Он вновь обратился к Харшоу: – Вы удовлетворены?

– Машина еще не поднялась, ущерб пока не возмещен. Предъявите удостоверение личности, покажите его Беспристрастному Свидетелю. Громко и четко назовите ваше имя, звание, организацию, в которой служите, и ваш табельный номер.

– Вы знаете, кто я. У меня ордер на ваш арест.

– А у меня есть право сделать вам пробор пистолетом, если вы откажетесь действовать по закону! Я не знаю, кто вы. Вы похожи на чучело, которое я видел по видеотелефону, но я не обязан вас узнавать. Вы должны назвать себя, по форме, указанной во Всемирном Кодексе, параграф 1602, часть II. И только тогда вы можете предъявить ордер. Это касается и остальных обезьян, в том числе и того питекантропа, который управляет колымагой.

– Это подчиненные мне полицейские.

– Я не знаю, кто они! Они могли купить костюмы у прогоревшего театра. Соблюдайте закон, сэр! Вы пришли в мой дом, утверждая, что вы полицейские и имеете право на вторжение. А я утверждаю, что вы – нарушители порядка, и вы должны доказать мне обратное. В противном случае я имею право применить силу, чтобы изгнать вас из моих владений, что я и сделаю через три секунды.

– Не советую.

– Да кто вы такой, чтобы советовать мне? Вы ущемляете мои человеческие права, вы осуществляете против меня агрессию, вы угрожаете мне оружием. Ведь ваши ослы забавляются именно огнестрельным оружием. Вы преступник, а я честный гражданин! Да я вашу шкуру у порога положу, буду об нее ноги вытирать! – Харшоу потряс в воздухе кулаком. – Вон из моих владений!

– Ладно, доктор. Пусть будет по-вашему. – Хейнрик побагровел, но голосом владел по-прежнему.

Он показал удостоверение личности сначала Харшоу, который мельком взглянул на документ, затем Энн. Потом назвал полное имя, звание, место работы, табельный номер. Затем приказал проделать то же самое всем солдатам и пилоту. По окончании церемонии Харшоу любезно обратился к капитану:

– Чем могу быть вам полезен, капитан?

– У меня в руках ордер на арест Джилберта Берквиста.

– Покажите его сначала мне, затем Свидетелю.

– Показываю. У меня имеется также аналогичный ордер на арест Джиллиан Бордмэн.

– Что?

– Джиллиан Бордмэн. Обвиняется в похищении граждан.

– Боже мой!

– Далее. На Гектора К. Джонсона, Валентайна Майкла Смита и на вас, Джабл Харшоу.

– На меня? Опять что-то не так с налогами?

– Нет. Вам инкриминируются соучастие, укрывательство и сопротивление властям.

– Полноте, капитан! Как только вы представились, – я само сотрудничество. И останусь таковым. Что не мешает мне возбудить против вас, вашего непосредственного начальника и правительства дело о незаконных действиях, имевших место до момента вашего представления. Если вы и дальше будете действовать незаконно, я и это учту. О, да у вас целый список! Теперь я понял, зачем вам вторая машина. Ба, тут что-то не так. Какая-то миссис Бордмэн обвиняется в похищении Смита, а здесь Смит обвиняется в побеге… Ничего не понимаю!

– Все верно. Он сбежал, а она его похитила.

– А-а-а… Должно быть, непросто сделать это одновременно. А за что он отбывал заключение? В ордере не указано.

– Откуда я знаю? Он сбежал, и все тут. Мне приказано его поймать.

– Господи! А я оказывается, помогаю всем скрываться. Занятно… Вам будет несладко, когда выяснится, что вы спутали грешное с праведным. Хейнрик холодно улыбнулся.

– Если кому и будет несладко, так это вам.

– Я надеюсь, все выяснится очень скоро. – Джабл повысил голос и обернулся к дому. – Если нас слышал судья Холланд, процесс – для всех нас – не затянется. А если поблизости случайно находится корреспондент Ассошиэйтед Пресс, то мы тут же и узнаем, куда можно предъявить такой иск. – Все крутите ваши скользкие делишки, Харшоу?

– Клевета, сударь. Я возьму на заметку.

– Хоть на две. Мы здесь одни, вы ничего не докажете.

– Ой ли?!

Глава 15

Валентайн Майкл Смит поплыл в мутной воде в самую глубокую часть бассейна, что под вышкой, и устроился на дне. Он не понял, зачем брат по воде велел ему спрятаться. Он даже не понимал, что прячется. Джабл велел сидеть на дне и ждать Джилл – этого достаточно. Смит свернулся в комок, выпустил воздух из легких, зафиксировал язык, закатил глаза, замедлил сердце и фактически умер, разве что не дематериализовался. Он решил еще растянуть ощущение времени, так как ему о многом нужно было подумать.

Ему опять не удалось наладить полный контакт с братом по воде. Он знал, что контакт не установлен по его вине: он неправильно употребляет всякие неоднозначные слова человеческого языка и расстраивает Джабла.

Смит знал, что люди легко переносят сильные чувства, тем не менее огорчение Джабла печалило его. Правда, под конец разговора он, кажется, понял самое непонятное человеческое слово. Майкл давно, еще когда занимался с братом Махмудом, заметил, что длинные слова чаще всего однозначны, а короткие – очень скользкие и меняют свои значения совершенно непредсказуемо. По крайней мере, ему так казалось. Понять короткое слово в человеческом языке – все равно, что набирать воду ножом. А это слово было очень короткое.

Но Смит понял это слово – слово «Бог». Недоразумение произошло оттого, что Смит неправильно подбирал другие слова. Понятие же «Бог» было таким простым, таким изначальным, таким необходимым, что на Марсе его мог бы объяснить и птенец. Но выразить его словами человеческого языка, да так, чтобы передать тончайшие оттенки марсианского смысла, было трудно. Как же так? Почему нельзя высказать такую простую, всем известную вещь, без которой невозможно жить? Наверное, нужно спросить здешних Старших Братьев, как правильно говорить, чтобы не барахтаться в тине изменчивых значений. Если так, то нужно подождать, пока Джабл устроит ему встречу со Страшим Братом. Ведь он сам – только яйцо.

Майклу стало жаль, что он не получил права присутствовать при дематериализации брата Арта и брата Дотти.

Потом Смит стал перебирать в памяти словарь Уэбстера (3-е издание, Спрингфилд, Массачусетс)…

Он оторвался от словаря, так как ощутил, что его братья в беде. Смит остановился между словами «шербет» и «шеренга» и стал обдумывать ситуацию. Должен ли он покинуть бассейн с влагой жизни и присоединиться к братьям, чтобы познать и разделить их беду? Дома в этом не могло быть ни тени сомнения: там братья спешат на помощь друг другу и вместе противостоят неприятностям.

Но Джабл велел ему ждать.

Смит припомнил слова Джабла и удостоверился, что понял их правильно: он должен ждать Джилл.

Однако вернуться к словарю Смит не мог: тревога не покидала его. И тут Майку в голову пришла идея настолько смелая, что он задрожал бы, если бы тело его было к этому готово. Джабл велел ему держать под водой тело, но это не значит, что он сам должен сидеть в бассейне.

Смит поразмыслил над этим, боясь, как бы скользкие английские слова не завели его куда не следует. Он пришел к выводу, что Джабл не приказывал ему оставаться в теле, а это давало возможность выйти из тела, присоединиться к братьям и вместе с ними пережить беду.

Смит решил прогуляться.

Он удивился собственной смелости: еще никогда он не предпринимал таких прогулок в одиночку. Всегда рядом был Старший Брат, который наблюдал, направлял, следил, чтобы тело Майка находилось в безопасности. Сейчас рядом никого не было. Однако Смита переполняла уверенность, что он справится один и никому не будет за него стыдно. Он проверил все свои внутренние органы, убедился, что с ними в ближайшее время ничего не случится, и осторожно выбрался наружу, оставив для присмотра за телом лишь маленькую часть себя.

Смит выбрался на берег, напомнил себе, что нужно двигаться так, как будто тело при нем (иначе можно потерять ориентацию, забыть дорогу к бассейну, к телу – ко всему и улететь в незнакомые места, откуда нет возврата).

Смит огляделся. В саду приземлялась машина. Существа, которые она при этом подмяла, жаловались на боль и унижение. Может быть, именно их жалобы разбудили его? Трава живет для того, чтобы по ней ходили, кусты и цветы – нет. Это уже плохо. Нет, не только это плохо. Вот из машины выходит человек. К нему бежит Джабл. Смит увидел волну гнева, прокатившуюся от Джабла к человеку, такую плотную, что если бы двое марсиан пустили друг в друга такие волны, оба немедленно бы дематериализовались бы.

Смит решил, что над этим нужно подумать и выяснить, чем можно помочь брату. Потом он оглянулся на остальных.

Доркас выбиралась из бассейна, она была взволнована, но не очень.

Смит чувствовал, что она верит в силы Джабла. Ларри тоже только что вышел из бассейна, и с него стекала вода. Ларри был возбужден и весел, он верил в босса непоколебимо. Рядом с Ларри стояла Мириам. Ее настроение было средним между настроениями Ларри и Доркас. Чуть поодаль стояла Энн в белом наряде, который она носила с собой весь день. Ее настроения Смит не уловил: она казалась спокойной и строгой, как Старший Брат. Смита это неприятно удивило: он привык, что от Энн исходит мягкое, дружественное тепло.

Энн внимательно наблюдала за Джаблом и готова была ему помочь. И Ларри, и Доркас, и Мириам были готовы помочь Джаблу. Смит понял, что все они приходятся братьями Джаблу, а значит, и ему, Майку. Он разволновался и чуть было не потерял ориентацию, но вовремя спохватился, успокоился и остановился, чтобы прочувствовать любовь ко всем сразу и к каждому в отдельности.

Джилл стояла в воде, держась одной рукой за край бассейна. Смит знал, что она ищет глазами его. Сидя на дне, он чувствовал ее присутствие. Но ее тревожило не только его благополучие, а что-то еще, более серьезное: она не успокоилась, даже узнав, что с ним все в порядке. Смит решил идти к ней и дать ей знать, что он рядом и разделит с ней беду.

Он так бы и поступил, если бы не смутное чувство вины: Смит не был уверен, что Джабл одобрит его прогулки в то время, когда ему необходимо сидеть на дне. Смит пошел на компромисс: если будет нужно, он сообщит им о себе и поможет.

Смит обратил внимание на человека, выходящего из машины и уловил его настроение. Настроение человека Смиту не понравилось, и он стал подробнее разглядывать его. В специальном кармане, прикрепленном к поясу человека, Смит увидел оружие. Смит был почти уверен, что это оружие. Он внимательно осмотрел предмет, сравнил его с оружием, которое ему приходилось видеть, сравнил с определением из словаря Уэбстера (3-е издание, Спрингфилд, Массачусетс).

Да, это оружие. Не только по форме, но и по недоброй энергии, исходящей от него. Смит заглянул в ствол, понял, как оружие должно действовать, и задумался. Отправить оружие прочь, пока человек не вышел из машины? Смит чувствовал, что это нужно сделать, но Джабл когда-то сказал ему не делать ничего с оружием, пока не скажут, что пора.

Смит чувствовал, что необходимость действия приближается, но решил ждать до последнего. Может быть, Джабл специально отправил его под воду, чтобы он не начал действовать раньше времени или неправильно?

Он подождет, но будет наблюдать за оружием. Не спуская с оружия глаз, Смит вошел в машину. Он еще никогда не чувствовал столько недоброй энергии. В машине были другие люди, один из них собрался выйти. От всех пахло, как от стаи хауга, унюхавшей неосторожную куколку; в руках они держали что-то такое же недоброе…

Смит знал, что форма предмета не определяет его сущности. Чтобы понять сущность предмета, нужно заглянуть внутрь формы. Его народ проходит в своем развитии пять форм: яйцо, куколка, птенец, взрослый, Старший Брат. И все же сущность Старшего Брата угадывается по форме яйца…

Это что-то было похоже на оружие. Смит не знал, что это. Оружия такой величины он еще не видел. Да и форма не совсем знакома. Есть совершенно незнакомые детали.

И все-таки это оружие.

Какой-то человек пристегнул к поясу еще оружие, маленькое. В машину, оказывается, были встроены две огромные пушки и еще какие-то предметы, назначение которых Смит не понял, но почувствовал зло, исходящее от них. Смит подумал, не уничтожить ли машину со всем содержимым, но его остановило нежелание уничтожить пищу и сознание того, что он еще не до конца понял суть происходящего. Лучше двигаться медленно, наблюдать внимательно и ждать сигнала от Джабла. А если Джабл решит, что правильное поведение – оставаться пассивным, то нужно будет вернуться на дно.

Смит покинул машину и стал смотреть, слушать, ждать. Человек, вышедший из машины первым, говорил с Джаблом о вещах, которые Смит только запомнил, но не мог понять: они находились за рамками его опыта. Вышли другие люди и разбрелись по саду; Смит рассредоточил внимание, чтобы следить за всеми сразу. Машина поднялась в воздух, двинулась в сторону и освободила примятые кусты. Смит передал кустам посильное утешение.

Первый человек стал показывать Джаблу какие-то бумаги, которые Джабл передавал Энн. Вместе с Энн Смит прочел их. Слова относились к человеческим ритуалам, описания которых он встречал в медицинских и юридических книгах Джабла, и Смит не стал вдумываться в смысл документа, тем более что Джабла они не встревожили – зло шло с другой стороны. Смит был счастлив, когда в двух документах прочитал свое имя: он всегда испытывал восторг, когда его читал; ему тогда казалось, что он раздваивается, а это умеют только Старшие Братья.

Джабл и человек, который первым вышел из машины, направились к бассейну. Рядом с ними шла Энн. Смит слегка ослабил ощущение времени, так, чтобы они двигались быстрее, но чтобы он сам успевал следить за остальными. Подошли еще трое из прилетевших в машине.

Вышедший первым остановился рядом с Джилл и Ларри, вынул из кармана картинку и посмотрел на нее, затем – на Джилл. Смит почувствовал, как в нем зарождается страх и нарастает напряжение. Джабл говорил: «Защищай Джилл. Не бойся, что уничтожишь пищу. Не думай ни о чем. Защищай Джилл». Нужно защитить Джилл, даже если что-то будет сделано не так. Правда, было бы хорошо почувствовать поддержку и одобрение Джабла.

Когда человек, вышедший из машины первым, указал на Джилл, и двое его помощников поспешили к ней со своим злым оружием, Смит повернул их перпендикулярно всему на свете, отправив в пространство Допплера.

Первый посмотрел на то место, где они только что были, потянулся за своим оружием – и тоже исчез.

Подбежали еще четверо. Смит не хотел их убивать. Он знал, что Джабл будет доволен больше, если он их просто остановит. Но остановить вещь, даже пепельницу, – это работа, а у Смита нет тела. Только Старший Брат может обойтись без тела, а он – всего лишь яйцо. И четверо исчезли.

Теперь зло грозило со стороны машины, стоящей на земле. Смит направился к ней. Он больше ни в чем не сомневался. Машина и пилот исчезли.

Смит чуть было не проглядел дозорную машину. Он уже начал расслабляться, когда вновь ощутил недобрую энергию. Смит глянул вверх: вторая машина заходила на посадку.

Смит до предела растянул время, взлетел в воздух и осмотрел машину.

Она вся пропитана злом, и за это отправилась в никуда. Смит вернулся к друзьям, стоявшим у бассейна.

Все были взволнованы; Доркас рыдала, Джилл утешала ее, держа в своих объятиях. Одна Энн была спокойна. Зла больше не оставалось, можно было вернуться к прерванным размышлениям. С Доркас Джилл справится сама – Джилл, как никто, понимает боль. Кроме того, Смит не был уверен, что действовал правильно, и боялся, что Джабл не одобрит его поступков. Поэтому он почел за лучшее скрыться. Майкл нырнул в бассейн, отыскал свое тело и вошел внутрь.

Смит попытался осмыслить события, но не смог: происшедшее было так ново и незнакомо, что не помещалось все сразу. Он не успел познать и полюбить людей, которых ему пришлось убить. И Смит вернулся к словарю. Он был занят статьей «эклиптика», когда ощутил приближение Джилл. Смит вернулся в активное состояние, чтобы не заставлять Джилл ждать: он знал, что брат Джилл не может долго находиться под водой.

Когда Джилл дотронулась до него, Смит взял ее голову в ладони и поцеловал. Он научился этому совсем недавно и не до конца понимал, что это значит. Здесь было то же, что и в ритуале с водой, и еще что-то, что Смиту очень хотелось понять.

Глава 16

Харшоу не стал ждать, пока Джиллиан вытащит из воды своего подопечного. Он велел дать Доркас успокаивающее и поспешил в кабинет, чтобы услышать (или не услышать) от Энн объяснение событий, произошедших за последние десять минут.

– Ближняя! – крикнул он через плечо.

Подбежала Мириам и, запыхавшись, сказала:

– Я ближняя, босс. Что все это…

– Девочка, молчи.

– Но, босс…

– Прикуси язык. Все узнаешь в свое время. Энн за неделю не перескажет всего, что было. Сейчас мне начнут обрывать телефон, а репортеры посыплются с деревьев, как жуки. Пока не началось светопреставление, я хочу кое-куда позвонить. Мне казалось, что ты из тех женщин, которые могут работать даже с ненакрашенными губами. Кстати, не оплачивайте Доркас время, которое она провела в истерике.

– Как вы можете, босс, – возмутилась Мириам. – Вы хотите, чтобы мы все от вас ушли?

– Ерунда!

– Перестаньте придираться к Доркас. Я сама чуть в обморок не упала. А сейчас так точно заплачу.

– Только попробуй – и я тебя отшлепаю. – Харшоу ухмыльнулся. – Ладно, выпиши ей премию за работу в суровых условиях. Всем выпиши, и мне тоже, уж я-то заслужил.

– Хорошо, только кто вам ее заплатит?

– Налогоплательщики. Если постараться, можно сбросить доллар-другой с суммы налогов… Проклятье!

Они как раз вошли в кабинет, где уже трезвонил телефон. Харшоу упал в кресло и включил видеотелефон:

– Харшоу слушает. Кто говорит, черт вас возьми?

– Не старайтесь, док, – ответило лицо с экрана. – Я вас давно не боюсь. Как дела?

Харшоу узнал Томаса Маккензи, главного продюсера программы «Нью Уорлд Нетворкс» и немного смягчился.

– В порядке, Том. Я очень спешу, поэтому, пожалуйста…

– Вы спешите? Попробовали бы вы работать в моем режиме: сорок восемь часов в сутки. У вас в ближайшее время появится что-нибудь для нас? Я уже не говорю о технике, но я плачу трем съемочным группам только за то, что они сидят и ждут вашего сигнала. Мне для вас ничего не жалко, мы пользуемся вашими сценариями; надеюсь, будем сотрудничать и дальше, но что я должен сказать бухгалтеру?

– Неужели до вас ничего не дошло?

– А что должно было дойти?

Тут Харшоу узнал, что в «Нью Уорлд Нетворкс» не видели и не слышали о вторжении полиции в его дом. На вопросы Маккензи Харшоу отвечал уклончиво, так как решил, что правдивые ответы создадут о нем весьма определенное мнение. Джабл договорился с Томом, что если в ближайшие двадцать четыре часа не произойдет ничего достойного внимания, «Нью Уорлд Нетворкс» снимет наблюдение.

Когда сеанс закончился, Харшоу распорядился:

– Позови Ларри. Пусть возьмет у Энн сигнализатор и принесет сюда.

Пока Мириам ходила за Ларри, Харшоу позвонил еще в два места и узнал, что ни в одном из них не был получен сигнал о налете Особой Службы на его дом. Харшоу не стал проверять, дошли ли «подвешенные» сообщения: разумеется, нет; их отправка должна была осуществиться по тому самому сигналу тревоги, которого никто не услышал.

Вошел Ларри с сигнализатором тревоги.

– Вот он, босс.

– Дай-ка я на него гляну. Вот тебе урок, Ларри: не доверяй технике более сложной, чем нож или вилка.

– Хорошо, не буду. Что еще?

– Можно как-нибудь проверить эту штуковину? Чтобы не поднимать шума?

– Конечно. Изготовитель предусмотрел режим проверки. Там есть специальный переключатель. Двигаешь его в позицию «проверка», нажимаешь кнопку «тревога» и загорается лампочка. Можно сделать проверку в реальных условиях. Вызвать кого-нибудь по этой самой рации и сказать, что тревога проверочная. Потом нажать кнопку.

– Если проверка покажет, что связи нет, ты сможешь найти неполадку?

– Не знаю. Я такие задачи решаю на системном уровне. Вот Дюк – тот на молекулярном.

– Понимаю. Я тоже, сынок, умею больше головой, чем руками. Но все-таки попробуй.

– Что еще, Джабл?

– Если встретишь человека, который изобрел колесо, пришли его ко мне.

Выскочка!

Джабл подумал было, что это Дюк испортил передатчик, но сразу же отказался от этой мысли. Лучше поразмыслить над тем, что произошло в саду и как парню удалось это сделать, сидя под водой. Джабл ни на секунду не сомневался, что без Майка тут не обошлось.

То, что происходило в этой комнате вчера, впечатляло разум, но не душу. Мышь – такое же чудо природы, как и слон, и все же разница есть: слон больше. Увидев, как исчезла бутылка, можно было предположить, что с таким же успехом исчезнет и машина, в которой сидит отделение солдат. Но бутылка – одно, а солдаты – другое.

Довольно оплакивать полицейских. Туда им и дорога! Хотя бывают и честные полицейские… И даже последний взяточник-констебль не заслуживает того, чтобы выбрасывать его в никуда. А береговая охрана – вообще порядочные люди.

Но хотя, чтобы завербоваться в Особую Службу, нужно быть вором и садистом одновременно. Это же гестапо! Штурмовики. Каратели. Джабл вспомнил золотое время, когда для защиты прав гражданина было достаточно «Билля о правах», и никакая Федерация не смела рта раскрыть.

Отставить рефлексию! Надо подумать о будущем. Отряд Хейнрика должен был держать связь с базой по радио. Стало быть, исчезновение отряда не останется незамеченным. Пошлют еще один отряд. Особенно если Майк поймал вторую машину в момент передачи сообщения.

– Мириам!

– Да, босс.

– Приведи сюда Майка, Джилл, Ларри – всех. Заприте двери и закройте все окна на первом этаже.

– Что-то опять случилось?

– Пошевеливайся!

Если обезьяны начнут ломиться в дом, – вернее, когда они начнут ломиться в дом, можно натравить на них Майка. Но боевые действия необходимо прекратить, а это значит, что Джабл должен пробиться к Генеральному Секретарю.

Как?

Позвонить во Дворец? Нет, Хейнрик предупредил – и, наверное, не соврал, – что звонки Харшоу во Дворец Министров будут направляться к нему или к другому офицеру Особой Службы, сидящему в том же кабинете… А почему бы и нет? Они оторопеют и, может, соединят со своим шефом? Уж он-то, боров, наверняка имеет прямой контакт с Генеральным Секретарем! Бесполезно. Разве убедишь человека, который верит только в пушки, что у тебя есть что-то получше? Он будет посылать отряд за отрядом, пушку за пушкой, пока они не кончатся, но до него не дойдет, что не всегда можно арестовать человека, местонахождение которого известно.

Что ж, не мытьем, так катаньем – политика проста. Эх, Бена бы сюда, он знает, что и кому сказать…

Правда, если бы Бен не исчез, не произошло бы того, что произошло. Значит, надо искать кого-то другого, кто знает. Идиот! Полчаса назад говорил с ним! Джабл стал звонить Тому Маккензи, которого оберегали три слоя хлопуш. Все хлопуши знали Джабла и пропускали его. Пока Харшоу звонил, пришли все его сотрудники и Человек с Марса. Все сели. Мириам подсунула Харшоу листок с надписью: «Окна и двери закрыты». Джабл кивнул и ниже написал: «Ларри – передатчик?». Потом сказал в телефон:

– Том, прости, что снова беспокою.

– Что вы, Джабл, я всегда рад вас слышать.

– Том, что ты делаешь, когда тебе надо поговорить с Генеральным Секретарем?

– Звоню его пресс-секретарю Джиму Сэнфорту. Джим все решает.

– А если тебе нужно поговорить лично с Генеральным Секретарем?

– Прошу Джима все устроить. Говорю ему, в чем дело. Джабл, наш телефон не прослушивается.

– Том, представь, что тебе в ближайшие десять минут обязательно нужно поговорить с Дугласом.

Брови Маккензи поползли вверх.

– Ну, я бы объяснил Джиму, зачем…

– Нет.

– Джабл, будьте благоразумны.

– Это как раз то, чего я не умею. Представь, что три дня назад ты поймал Джима за руку, когда он лез к тебе в карман. Ты не хочешь объяснять ему, в чем дело, но тебе очень нужно поговорить с Дугласом.

Маккензи вздохнул:

– Что ж, я бы сказал Джиму, что мне нужно поговорить с боссом и если меня не соединят с ним, правительство не получит от нашей программы ни грана информации.

– Отлично, Том, ты сейчас так и сделаешь.

– Что?!

– Ты позвонишь во Дворец по другому телефону, а когда тебе дадут Дугласа, включишь меня. Мне нужно срочно с ним поговорить.

Маккензи скривился.

– Джабл, дружище…

– Не хочешь?

– Не в этом дело. Я, в принципе, могу поговорить с Генеральным Секретарем. Но я не могу передавать это право другому. Джабл, я вас очень уважаю. Нашей программе было бы очень больно отказываться от сотрудничества с вами. Я понимаю, что вы вправе отказаться от возобновления контракта. Но я не могу связать вас с Генеральным Секретарем. Человек не способен говорить с Генеральным Секретарем, если тот сам ему не позвонит.

– А если я заключу с вами контракт на выгодных для вас условиях? На семь лет?

У Маккензи был такой вид, будто у него разболелся зуб.

– Все равно не могу. Я потеряю место. И вам не с кем будет заключать контракт.

Джабл хотел было позвать к экрану Майка и представить его, но раздумал. Именно по программе «Нью Уорлд Нетворкс» прошли интервью с подставным Человеком с Марса, и Маккензи либо сам участвовал в фарсе, либо ничего не знал и не поверил бы, что покровители так надули его.

– Ладно, Том, не хочешь – не надо. Но ты ведь знаешь все лазейки в коридорах власти. Скажи, кто еще, кроме Сэнфорта, может позвонить Дугласу в любое время и поговорить с ним?

– Никто.

– Черт побери, ни один человек не способен жить в вакууме! Должен же найтись кто-то, кто звонит Дугласу, и секретарь его не отшивает!

– Может быть, кто-нибудь из Кабинета Министров? Не знаю…

– Я тоже никого из них не знаю. Я не имею в виду политиков. У него есть друг, который может пригласить его на партию в покер?

– Могу назвать пару имен. Джейк Алленби тебя устроит?

– Я его знаю. Он меня не любит. Я его тоже не люблю, и ему об этом известно.

– У Дугласа мало близких друзей. Жена отбивала. Погодите, Джабл! Как вы относитесь к астрологии?

– Не пробовал. Предпочитаю бренди.

– Дело вкуса. Слушайте внимательно, Джабл. Если вы кому-нибудь проболтаетесь, что слышали от меня, я перережу вашу лживую глотку!

– Согласен. Продолжай.

– Агнесс Дуглас предпочитает астрологию многому другому. И я знаю, как она получает прогнозы. Ее астролог может позвонить ей в любое время. А миссис Дуглас – главный министр в кабинете мистера Дугласа, можете мне поверить. Позвоните астрологу. Остальное зависит от вас.

– У меня в списке на рассылку рождественских открыток нет имен астрологов, – с сомнением произнес Харшоу. – Как зовут этого типа?

– Ее зовут мадам Александра Везан. Посмотрите в справочнике городской телефонной сети Вашингтона.

– Вот он, – торжествующе объявил Джабл. – Том, спасибо, ты меня так выручил!

– Не за что. Есть что-нибудь интересное?

– Подожди. – Харшоу пробежал глазами записку, которую ему подвинула Мириам: «Ларри говорит, что передатчик не работает. Причины он не знает». – У нас не сработал сигнализатор тревоги, он и сейчас молчит.

– Я кого-нибудь пришлю.

– Спасибо.

Джабл отключился и заказал разговор с Александрой Везан, попросив оператора соединить их через шифрующее устройство, если телефон мадам Везан оборудован для этого. Вскоре он увидел на экране ее величавые черты.

Джабл с улыбкой приветствовал астролога:

– Привет, землячка!

Везан вздрогнула и удивленно раскрыла глаза:

– О, док Харшоу! Старый мошенник! Ей-богу, рада вас видеть. Где вы скрывались все это время?

– Вот именно, Бекки, скрывался. Ищейки на хвосте сидят.

Бекки ответила, не раздумывая:

– Может быть, я могу помочь? Вам нужны деньги?

– У меня куча денег, Бекки, плюс очень неприятное положение. И помочь мне может только сам Генеральный Секретарь. Мне очень нужно с ним поговорить. Немедленно.

Она посмотрела ему прямо в лицо:

– Это непросто, док.

– Знаю, Бекки. Я уже пытался пробиться к нему – ничего не вышло. Мне не хотелось бы втягивать тебя в это дело, но я сижу на пороховой бочке. Может, ты подскажешь мне какой-нибудь номер телефона или другой способ поговорить с ним? Я не хочу, чтобы мы фигурировали в этом деле вместе. Тебе будет плохо, и я не смогу посмотреть профессору в глаза… упокой Господь его душу.

– Я знаю, о чем бы попросил меня сейчас профессор. Не говорите ерунды, док! Профессор всегда говорил, что вы единственный в мире настоящий костоправ. Он никогда не забывал того, что было в Элктоне.

– Не стоит вспоминать, Бекки. Мне заплатили за это.

– Вы спасли ему жизнь.

– Ничего подобного. Он сам хотел жить, а ты хорошо за ним ухаживала.

– Док, мы теряем время. У вас очень срочный разговор?

– Исключительно. Мне шьют такое дело, что погорю и я, и все, кто со мной рядом. Федерация уже дала ордер, с минуты на минуту мне его предъявят. А я не могу скрыться: они знают, где меня искать. Только мистер Дуглас может их остановить.

– Я постараюсь помочь.

– Я на тебя надеюсь, Бекки. Но это может занять несколько часов. И если ты не успеешь, они организуют процесс, который, скорее всего, будет закрытым. А я уже слишком стар для подобных дел.

– Док, вы в состоянии рассказать поподробнее? Мне нужно составить гороскоп, тогда я буду знать, что делать. Вы Меркурий, потому что доктор. Если вы мне скажете, с кем или с чем имеете дело, гороскоп будет еще лучше.

– Девочка, сейчас не время для этого. – («Кому же доверять?» – подумал Харшоу). – Пойми, если ты хоть что-то будешь знать о моем деле, то окажешься в таком же положении, как и я.

– Док, не темните. Вы ведь знаете – я никогда без куска хлеба не останусь.

– Ладно. Я Меркурий, а мои неприятности начались из-за Марса.

– Какие неприятности? – Она пронзительно взглянула на Харшоу.

– Ты смотришь новости? Человек с Марса, если им верить, отправился в Анды. Но это сказки для дураков. Он здесь.

Бекки испугалась не так сильно, как ожидал Харшоу.

– При чем здесь вы, док?

– Понимаешь, Бекки, есть на нашей печальной планете люди, которые хотят наложить на парня лапу. Они намерены использовать его в своих интересах. Но он – мой клиент, и, естественно, я должен его защитить. А для этого мне необходимо поговорить с мистером Дугласом.

– Человек с Марса – ваш клиент? И вы можете его предъявить?

– Только мистеру Дугласу. Ты знаешь, Бекки, как это бывает: босс обычно добрый человек, любит детей и собак и не знает, что вытворяют его подручные. Особенно если они сначала организовывают осаду, а потом устраивают закрытый процесс.

– Конечно, – кивнула она.

– Вот я и хочу переговорить с мистером Дугласом, пока меня не загребли.

– Вы хотите только поговорить с ним?

– Да. Я дам тебе свой номер и буду ждать звонка… или стука в дверь.

Если даже ничего не получится, все равно спасибо. Я знаю, Бекки, что ты постараешься.

– Не отключайтесь!

– Что?

– Не прерывайте связь, док. Если что-то выйдет, мы включим вас в разговор.

Мадам Везан прекратила диалог с Харшоу и позвонила Агнесс Дуглас. Она говорила со спокойной уверенностью, подчеркивая, что события развиваются в соответствии с ее предсказаниями. Наступил критический момент, когда Агнесс, используя женскую проницательность и мудрость, должна подсказать мужу верный шаг. – Агнесс, дорогая, такое расположение планет бывает раз в тысячу лет: Марс, Венера и Меркурий вместе, причем Венера в зените, то есть в доминирующей позиции. Таким образом, вы видите…

– Элли, я не разбираюсь в твоих выкладках. Говори конкретно, что я должна делать.

И более искушенный клиент не понял бы выкладок Элли: их попросту не было, она импровизировала. Совесть ее была чиста: она говорила высшую правду, давала добрый совет и была вдвойне счастлива оттого, что помогала двоим друзьям одновременно.

– Что вы, дорогая, вы все понимаете, у вас врожденный талант! Венера – это, как всегда, вы; Марс обычно символизирует вашего мужа, а сейчас еще и молодого Смита; Меркурий – это доктор Харшоу. Чтобы ликвидировать дисбаланс, вызванный усилением Марса, Венера должна содействовать Меркурию до тех пор, пока кризис не минует. Но у вас мало времени. Венера обладает силой, пока движется к зениту и находится в нем. Когда Венера покидает зенит, ее покидает и сила. У вас осталось всего семь минут; после этого ваше влияние ослабеет. Спешите.

– Тебе следовало предупредить меня об этом раньше.

– Дорогая, я целый день сидела у телефона, ожидая разрешающего звонка. Я уже говорила вам, что звезды могут сообщить лишь общую идею, но утаить детали. Время еще не упущено. У другого телефона ждет доктор Харшоу. Пока Венера в зените, вам нужно обязательно соединить доктора с вашим мужем.

– Хорошо, Элли. Мне нужно вызвать Джозефа с очередного заседания. Ты дашь мне номер телефона этого доктора Ракшоу или потом переадресуешь звонок?

– Я подключу его к вашей линии, только приведите мистера Дугласа. Поторопитесь, дорогая!

– Бегу.

Когда Агнесс Дуглас исчезла с экрана, Бекки подошла к другому телефону. Ее профессия требовала полной телефонизации. Это была самая важная статья накладных расходов. Весело напевая, она звонила своему брокеру.

Глава 17

Бекки отошла от экрана, и Джабл откинулся на спинку кресла.

– Ближняя! – позвал он.

– Слушаю, босс, – откликнулась Мириам.

– Пишем для группы «Риал Экспириенс». Укажи, что у рассказчицы должен быть низкий интимный голос.

– Как у меня?

– Нет, не такой интимный. Возьми список аннулированных фамилий, который нам прислали из комиссии по переписи населения, выбери оттуда любую и подбери к ней имя понежней и поженственней. Чтобы оканчивалось на «а»: у таких девушек обычно бюст не меньше пятого размера.

– Ты смотри, ни у одной из нас имя не оканчивается на «а».

– Потому вы все и плоские… Анжела. Ее зовут Анжела. Название: «Замужем за марсианином». Начинай: «Всю жизнь я мечтала стать астронавтом. Абзац. Когда я была совсем маленькой веснушчатой девчонкой, то, как, и мои старшие братья, собирала этикетки от спичечных коробочек и плакала, когда мама не позволяла мне ложиться спать со шлемом космического юнги на голове. В то беззаботное время я и не представляла, куда заведет меня мой мальчишеский характер…»

– Босс!

– Да, Доркас!

– Летят еще две машины.

– Продолжим позже. Мириам, к телефону! – Джабл подошел к окну и увидел две машины, идущие на посадку. – Ларри, запри дверь! Энн, надевай плащ! Джилл, иди к Майку! Майк, делай, что скажет Джилл!

– Хорошо, Джабл. Сделаю.

– Джилл, следи за ним, пока сможешь. Пусть лучше выбрасывает оружие, чем людей.

– Хорошо, Джабл.

– Пора прекратить уничтожение полицейских.

– Телефон, босс!

– Всем выйти из поля зрения телефона. Мириам, измени название на «Замужем за человеком».

Джабл сел в кресло и сказал в телефон:

– Слушаю.

С экрана на него глянуло чье-то доброжелательное лицо. Зазвучал голос:

– Доктор Харшоу?

– Да.

– С вами сейчас будет говорить Генеральный Секретарь.

– О'кей!

На экране появился лохматый Его Превосходительство Джозеф Эджертон Дуглас, Генеральный Секретарь Всемирной Федерации Свободных Наций.

– Доктор Харшоу? Я слышал, вам нужно со мной поговорить?

– Нет, сэр.

– То есть как?!

– Позвольте, я объясню, господин Секретарь. Это вам нужно со мной поговорить.

Дуглас удивился, потом ухмыльнулся:

– Доктор, даю вам десять секунд на то, чтобы вы это доказали.

– Хорошо, сэр. Меня пригласили адвокатом к Человеку с Марса.

– Повторите. – Генеральный Секретарь подобрался и утратил растрепанный вид.

– Я адвокат Валентайна Майкла Смита. Это позволяет мне выступать в роли посла Марса, если исходить из решения по делу Ларкина.

– Вы сошли с ума!

– Тем не менее я действую от имени Человека с Марса. Он намерен начать с вами переговоры.

– Человек с Марса в Эквадоре.

– Простите, господин Секретарь, Смит – я имею в виду настоящего Валентайна Майкла Смита, а не того, который выступал по стереовидению, – в прошлый четверг бежал из Медицинского Центра в Бетесде в сопровождении медицинской сестры Джиллиан Бордмэн. Он отстаивал и сейчас отстаивает свое право на свободу. Если ваши подчиненные сообщили вам что-то другое, то либо лгут они, либо лгу я.

Дуглас задумался. Кто-то невидимый что-то сказал ему. Наконец он выговорил:

– Даже если вы говорите правду, доктор, вы не имеете права выступать от имени молодого Смита. Он подопечный государства.

Джабл покачал головой.

– Это невозможно. Решение по делу Ларкина…

– Послушайте, я юрист и уверяю вас…

– А я, как юрист, должен отстаивать свое мнение и права клиента.

– О, вы юрист? Я думал, что вы просто поверенный.

– Да, я его поверенный, а кроме того, имею право выступать в Верховном Суде.

Джабл услышал глухой стук и скосил глаза в сторону. Ларри прошептал:

– Это в парадную дверь, босс. Пойти посмотреть?

Джабл покачал головой.

– Господин Секретарь, время идет. Ваши люди, хулиганы из Особой Службы, ломятся ко мне в дом. Вы их остановите, чтобы мы могли начать переговоры? Иначе придется говорить в суде со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Генеральный Секретарь опять посоветовался с кем-то невидимым.

– Вас пытаются арестовать, доктор? Это новость для меня.

– Если вы прислушаетесь, сэр, то услышите, их топот на лестнице. Майк! Энн! Идите сюда!

Джабл отодвинул кресло, чтобы Майка и Энн можно было видеть на экране Генерального Секретаря.

– Господин Генеральный Секретарь, это Человек с Марса, – представил Харшоу. Белая одежда Энн говорила сама за себя.

Дуглас посмотрел на Смита. Смит увидел Дугласа и смутился:

– Джабл…

– Погоди, Майк. Господин Секретарь, ваши люди ворвались в мой дом.

Они уже стучат в дверь кабинета. – Джабл отвернулся от экрана. – Ларри, открой. Майк, не волнуйся.

– Да, Джабл. Этот человек… Я знаю его.

– Он тоже тебя знает, – и через плечо: – Сержант, входите.

Сержант Особой Службы с автоматом стоял на пороге. Он крикнул в коридор:

– Майор! Они здесь!

Дуглас сказал:

– Я сам поговорю с офицером, если вы позволите, доктор.

Джабл почувствовал облегчение, когда увидел, что у майора застегнута кобура: Майк уже сделал охотничью стойку на автомат сержанта. Джабл не испытывал особой любви к солдатам Особой Службы, но не хотел, чтобы Майк демонстрировал свои способности.

Майор огляделся.

– Вы Джабл Харшоу?

– Да. Проходите. С вами хочет поговорить ваш босс.

– Хватит фокусов. Я пришел за обвиняемыми. Мне нужны еще…

– Идите сюда! С вами хочет говорить Генеральный Секретарь.

Майор вздрогнул, вошел в кабинет, подошел к экрану, глянул – и вытянулся, взяв под козырек.

Дуглас кивнул.

– Имя, звание, должность.

– Сэр, майор К.Д.Блох, Особая Служба, рота «Черио», Эйнклейв, Бэррэкс.

– Скажите, что вы там делаете?

– Сэр, по телефону это довольно затруднительно. Я…

– Говорите, майор, не стесняйтесь…

– Хорошо, сэр. Я прибыл сюда во исполнение приказа. Видите ли…

– Не вижу.

– Сэр, полтора часа назад сюда был выслан отряд для осуществления ряда задержаний! Когда связь по радио с ними прервалась, меня отрядили на помощь.

– Кто вас послал?

– Комендант, сэр.

– Вы нашли первый отряд?

– Нет, сэр. Абсолютно никаких следов. – Доктор, вы видели первый отряд? – обратился Дуглас к Харшоу.

– Я не обязан следить за вашими служащими, господин Секретарь.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Это правда, сэр. Но я не на допросе. И соглашусь на допрос лишь в судебном порядке. Я защищаю права клиента, а не приставлен нянькой к этим… ребятам в форме. Но на основании увиденного мной я могу предположить, что вы их не найдете.

– М-м-м… возможно. Майор, соберите своих людей и возвращайтесь.

– Есть, сэр. – Майор снова козырнул.

– Минутку! – вступил Харшоу. – Эти люди ворвались в мой дом. Я требую предъявить ордер.

– Майор, покажите ему ордер.

Майор Блох побагровел:

– Сэр, ордера были в первом отряде.

Дуглас широко раскрыл глаза:

– Молодой человек, вы говорите мне, что врываетесь в дом гражданина без ордера?

– Но, сэр! Вы не поняли! Ордера есть. Они у капитана Хейнрика.

На лице Дугласа отразилось отвращение.

– Возвращайтесь на базу и отправляйтесь под арест. Я еще поговорю с вами.

– Есть, сэр.

– Подождите, – снова вмешался Харшоу. – Я намерен осуществить свое право на арест граждан. Я помещу его в местную тюрьму за вооруженное вторжение в частное владение.

– В этом есть необходимость? – заморгал Дуглас.

– Я полагаю, что есть… Эти парни такие неуловимые. Мне бы не хотелось его упускать. А в этой ситуации кроме чисто юридической стороны дела существует еще и материальная.

– Можете не сомневаться, сэр, что ваши убытки будут возмещены полностью.

– Спасибо, сэр. Но как удержать очередного форменного олуха в форме от того, чтобы он опять не вломился ко мне в дом? Моя твердыня разрушена и открыта новому вторжению. Господин Секретарь, если бы не мои крепкие двери, меня выволокли бы из дома, не дав поговорить с вами! И вы слышали, что майор намекает на кого-то другого, у которого якобы есть ордера.

– Доктор, мне ничего не известно ни о каком ордере.

– Ордерах, сэр. Речь шла о ряде задержаний. Пожалуй, здесь лучше употребить термин «секретные инструкции».

– О, это серьезное обвинение!

– Однако и дело достаточно серьезное.

– Доктор, я ничего не знаю ни о каких ордерах. Но я даю вам слово, что сейчас же начну разбираться: выясню, на каком основании ордера были выданы – если они были выданы – и в дальнейшем буду поступать в соответствии с законом. Что еще?

– Сэр, я вправе ожидать большего. Я объясню вам, на каком основании были выданы ордера. Кто-то из ваших помощников, в избытке рвения, уговорил податливого судью выдать их, чтобы получить возможность схватить меня и моих гостей и тайно допросить нас. Тайно! Сэр, я согласен отвечать на ваши вопросы по этому делу, но не допущу, чтобы меня допрашивал этот… – Джабл указал большим пальцем в сторону майора, – …где-нибудь в комнате без окон. Сэр, надеюсь на вашу справедливость! Если же ордера не будут немедленно аннулированы и мне не дадут гарантий, что я, Человек с Марса и сестра Бордмэн восстановлены в правах и обладаем полной свободой передвижения, мне придется искать других защитников. Есть люди и партии, заинтересованные в Человеке с Марса.

– Вы мне угрожаете?

– Нет, сэр. Я вас прошу о помощи. Мы хотим начать переговоры. Но не можем этого сделать, пока нас травят. Прошу вас, сэр, отзовите ваших гончих.

Дуглас глянул в сторону.

– Ордера, если таковые существуют, предъявляться вам не будут. Сразу же после их обнаружения они будут отменены.

– Спасибо, сэр.

Дуглас посмотрел на майора Блоха.

– Вы все-таки настаиваете на его аресте?

– Бог с ним, он всего лишь болван в фуражке. Убытки тоже забудем. У нас есть более важные проблемы.

– Вы свободны, майор. – Офицер поспешно вышел. – Господин адвокат, вопросы, которые вы затронули, нельзя урегулировать по телефону.

– Я согласен с Вами, сэр.

– Я приглашаю вас и вашего… гм… клиента во Дворец. Я пришлю за вами свою яхту. Вы сможете собраться за час?

Харшоу покачал головой:

– Спасибо, господин Секретарь. Не беспокойтесь. Мы переночуем у себя, соберемся не спеша, а транспорт я найду сам.

Мистер Дуглас нахмурился:

– Доктор, вы сами говорили, что беседа будет официальной. Следовательно, я должен оказать вам официальное гостеприимство.

– Видите ли, сэр, мой клиент по горло сыт официальным гостеприимством. Все как раз и началось с того, что он решил от него освободиться.

Лицо Дугласа напряглось:

– Сэр, вы хотите сказать…

– Я ничего не хочу сказать. Смит перенес много волнений и еще не привык к официальным церемониям. Он будет крепче спать дома. Как, впрочем, и я. Я немолодой человек, сэр, и привык к своей постели. А если переговоры сорвутся и моему клиенту придется искать себе другого защитника? Мы не можем злоупотреблять Вашим гостеприимством.

– Опять угрозы, – нахмурился Генеральный Секретарь. – Я считал, что вы мне доверяете, сэр. Не вы ли говорили, что готовы вести переговоры?

– Я доверяю Вам, сэр. – (С таким же успехом можно сказать, что я китайский император), – и мы действительно готовы вести переговоры. Но я понимаю слово «переговоры» в его изначальном смысле, который шире, чем просто примирение. Могу заверить вас, что ничего лишнего мы не потребуем. Но мы не можем начать переговоры немедленно. Нужно еще немного подождать. – В чем дело?

– Нам нужно время, чтобы сформировать делегацию для перегов�