Ладлэм Роберт

Протокол 'Сигма'

Роберт Ладлэм

Протокол "Сигма"

перевод А. Гришина, К. Гришина

Глава 1

Цюрих

- Может быть, принести вам что-нибудь выпить, чтобы не так скучно было ждать?

Посыльный, малорослый щуплый человечек, разговаривал по-английски почти без акцента. Он был одет в униформу цвета хаки; на груди у него поблескивала латунная табличка с именем.

- Нет, спасибо, - чуть улыбнувшись, ответил Бен Хартман.

- Вы уверены? Может быть, чаю? Кофе? Минеральной воды? - посыльный уставился на Хартмана, и в его блестящих глазах без труда можно было разглядеть пыл человека, у корого остается всего лишь несколько минут на то, чтобы урвать хоть какие-то чаевые. - Я так сожалею, что ваша машина задерживается.

- Ничего, не беспокойтесь.

Бен стоял в вестибюле отеля "Сен-Готард", первоклассного заведения, с XIX века обслуживающего богатых деловых людей всего мира. "И, никуда не денешься, я один из них", - язвительно сказал он себе. Он уже освободил номер и теперь лениво размышлял о том, как бы намекнуть посыльному, чтобы тот не таскал с места на место его сумки и вообще перестал повсюду ходить с ним, держась на расстоянии пяти футов за спиной, как бенгальская невеста, и непрерывно извиняясь за то, что машина, которая должна доставить Бена в аэропорт, до сих пор не появилась. Во всем мире роскошные отели гордятся тем, что стараются как можно большее баловать своих клиентов, но Бен, которому пока что довелось путешествовать совсем немного, всегда находил такое обслуживание чрезмерно назойливым и очень раздражался из-за него. Он уже давно пытался выбраться из кокона, кокон - затасканный набор ритуалов, связанных с обслуживанием сильных мира сего, - в результате остался несокрушимым, и посыльный воспринимал Бена так и только так, к мог воспринимать, - видел в нем очередного богатого испорченного американца.

Бену Хартману исполнилось тридцать шесть лет, но сегодня он ощущал себя гораздо старше. Причина этого крылась не только в смене часового пояса, хотя он и впрямь лишь вчера прибыл из Нью-Йорка и все еще чувствовал себя разбитым из-за разницы во времени. Нет, это было связано еще и с тем, что он снова попал в Швейцарию. В былые, куда более счастливые дни он проводил здесь много времени, с бешеной скоростью съезжал на лыжах со склонов, с бешеной скоростью ездил на машине, ощущая себя диким призраком среди серьезных законопослушных бюргеров. И сейчас ему хотелось снова стать таким, как прежде, но из этого ничего не могло получиться. Он не бывал в Швейцарии четыре года, с тех пор как здесь погиб Питер, его брат-близнец и самый лучший в мире друг. Бен знал, что поездка вызовет воспоминания, но не ожидал, что они окажутся настолько острыми. Лишь теперь он понял, какую совершил ошибку, приехав сюда снова. С первой же минуты после того, как он сошел с самолета в аэропорту Клотен, Бен испытывал раздражение и ощущал только ярость, горе и одиночество.

Впрочем, ему удавалось не показывать виду. Вчера днем он провернул одно небольшое дело, а сегодня утром ему предстояла душевная встреча с доктором Рольфом Грендельмайером из Швейцарского государственного "Унион банка". Как это ни глупо, но клиент должен чувствовать себя счастливым, и поэтому рукопожатия и улыбки были неотъемлемой частью работы Бена. Если же быть честным с самим собою, то именно в этом как раз и состояла его работа, и порой Бен испытывал боль оттого, что ему удалось так легко войти в роль единственного оставшегося в живых сына легендарного Макса Хартмана, предполагаемого наследника семейного состояния и кабинета руководителя "Хартманс Капитал Менеджмент", фирмы с многомиллиардным оборотом, основанной его отцом.

К этому времени Бен полностью освоил весь арсенал, которым должен располагать финансист мирового уровня, - его гардеробы были битком набиты костюмами от Бриони и Китона, его улыбка была спокойной и ободряющей, рукопожатие - мягким, и, что самое главное, его взгляд был внимательным, ровным и участливым. Собеседники видели в этом взгляде ответственность, надежность и мудрость, хотя обычно он служил прикрытием для смертельной скуки.

Но на самом деле Бен приехал в Швейцарию вовсе не ради бизнеса. Из Клотена небольшой самолет должен был доставить его в Санкт-Мориц, где ему предстояло кататься на лыжах с одним очень богатым пожилым клиентом, его женой и его внучкой, которая, по слухам, была очень красива. Клиент вежливо, но настойчиво пытался "выкрутить руки" Бену. На Бена многие положили глаз, и он это хорошо знал. Это была одна из тех опасностей, которые неизбежно влек за собой образ представительного, богатого, "подходящего" мужчины, одинокого обитателя Манхэттена: клиенты Бена непрерывно пытались женить его на своих дочерях, племянницах, кузинах. Вежливо отказываться было не так уж просто. К тому же не следовало исключать возможность того, что когда-нибудь и впрямь удастся встретить женщину, которая понравилась бы ему. К тому же Макс мечтал обзавестись внуками.

Макс Хартман, филантроп и человек с немыслимо тяжелым характером, был основателем "Хартманс Капитал Менеджмент". Бежавший из фашистской Германии эмигрант, обязанный всеми своими достижениями лишь самому себе и больше никому, он сразу же по окончании войны появился в Америке с вошедшими в поговорку десятью долларами в кармане, основал инвестиционную компанию и неуклонно расширял ее, пока ее обороты не достигли нынешнего многомиллиардного уровня. Сейчас старому Максу шел восьмой десяток, он уединенно жил в великолепном поместье в Бедфорде, штат Нью-Йорк, и до сих пор управлял компанией, о чем никто и никогда не забывал.

Пока самолет Питера не рухнул с небес, Бен мог заниматься тем делом, которое любил по-настоящему - учить, и в частности учить таких детей, от которых отступились все остальные. Он преподавал в пятом классе школы для трудных детей в той части Бруклина, которая известна под названием Ист Нью-Йорк. Многие дети были страшными, уже готовыми бандитами - мрачные десятилетние подростки, вооруженные не хуже колумбийских наркобаронов. Но тем не менее им нужен был учитель, причем беспристрастный, которому было бы на все это плевать. Бен был именно таким, и ему действительно удавалось каждый раз помочь кому-то изменить жизнь к лучшему.

Однако же, когда Питер погиб. Бен вынужден был заняться семейным бизнесом. Он говорил своим друзьям, что таким было обещание, которое заставила его дать умирающая мать, да и сам он подозревал, что обещание было именно вырвано у него, а не дано добровольно. Рак там или не рак, но он никогда не мог никоим образом противиться матери. Он вспоминал ее искаженное болью лицо, мертвенно-бледную от химиотерапии кожу, похожие на синяки красноватые пятна под глазами. Она была почти на двадцать лет моложе отца, и Бен даже представить себе не мог, что она умрет первой. "Работай дотемна", говорила она, мужественно улыбаясь. Вторую часть фразы она не договаривала. Макс прошел через Дахау и остался в живых только для того, чтобы потерять сына, а теперь ему предстояло вот-вот потерять еще и жену. Сколько же в состоянии выдержать человек, пусть даже и необычайно крепкий?

- Неужели он потерял и тебя тоже? - прошептала она. Бен в то время жил в пяти кварталах от школы на шестом этаже ветхого многоквартирного дома без лифта, где коридоры пропахли кошачьей мочой, а линолеум на полу вздулся и пошел пузырями. Никаких денег от родителей Бен из принципа не принимал.

- Ты слышишь меня, Бен?

- Но мои дети, - сказал Бен и сам услышал в собственном голосе, что уже сдался. - Я им нужен.

- Ты нужен ему, - очень тихо ответила мать, и на этом разговор закончился.

Итак, теперь он обедал с богатыми клиентами, заставлял их ощущать себя чрезвычайно важными персонами, чувствовать себя обласканными и польщенными тем, что им уделяет внимание не кто иной, как сын основателя фонда. Еще он тихо и незаметно работал на общественных началах в центре для "трудных детей", стараясь сделать своих пятиклассников послушными и благонравными, словно алтарные служки. А все остальное время, которое только мог выкроить, он посвящал лыжам, парапланеризму, сноубордингу, скалолазанию, а также женщинам, хотя был разборчив и избегал слишком уж продолжительных знакомств.

Старому Максу придется подождать.

Внезапно обстановка холла отеля "Сен-Готард", выкрашенного в красно-розовые тона и уставленного темной тяжелой венской мебелью, показалась ему гнетущей.

- Вы знаете, я решил, что, пожалуй, лучше подожду на улице, - сказал Бен посыльному.

Человек в хаки жеманно улыбнулся в ответ:

- Конечно, сэр, как вам будет угодно.

Моргая, Бен вышел на яркое полуденное солнце и остановился на тротуаре Банхофштрассе, величественного проспекта, обсаженного липами. По обеим сторонам красовались дорогие магазины, кафе и множество небольших известняковых особняков, в которых размещались финансовые учреждения.

Посыльный с багажом торчал у него за спиной, пока Бен не сунул ему пятидесятифранковую купюру и жестом не велел убираться.

- Премного благодарен, сэр! - воскликнул коридорный с плохо разыгранным удивлением.

Швейцары должны были предупредить его, когда автомобиль появится на вымощенной брусчаткой аллее слева от отеля, так что Бен не спешил. Ветер с Цюрихского озера приятно освежал после долгого времени, проведенного в душных и горячих комнатах, воздух в которых был пропитан запахом кофе и не столь сильным, но тоже безошибочно узнаваемым сигарным дымом.

Бен прислонил свои новенькие лыжи "Волант Ти Супер" к одной из коринфских колонн, возле которой стояли и все остальные его вещи, и стал наблюдать за происходящим на улице спектаклем с участием незнакомых прохожих. Неприятный на вид молодой бизнесмен, что-то кричащий в сотовый телефон. Толстая женщина в красной пухлой куртке, толкающая перед собой детскую коляску. Возбужденно болтающая толпа японских туристов. Высокий мужчина среднего возраста с седеющими волосами, собранными в хвостик, одетый в деловой костюм. Курьер с коробкой лилий, обряженный в броскую оранжево-черную униформу цветочного магазина "Блюменгаллери". Эффектная молодая блондинка в дорогой одежде, держащая в руке хозяйственную сумку от "Фестинер" и глядящая прямо на Бена; впрочем, она сразу отвела взгляд и тут же еще раз посмотрела на него - хотя и мельком, но он успел уловить в ее глазах явный интерес.

"Было бы время да место..." - подумал Бен. Он снова принялся бесцельно рассматривать толпу. С Левенштрассе, до которой было не более пятисот футов, доносился нескончаемый приглушенный гул машин. Где-то рядом нервно тявкнула собака. Прохожий средних лет, одетый в яркую спортивную куртку странного красноватого оттенка, слишком уж броскую для Цюриха. И тут Бен заметил мужчину примерно своего возраста, целеустремленно шагающего мимо витрины "Косс кондитерай". Что-то в его облике показалось Бену знакомым.

Очень знакомым.

Он присмотрелся повнимательнее. Неужели... Неужели это его старый приятель по колледжу Джимми Кавано? Бен весело улыбнулся.

Джимми Кавано, которого он знал еще второкурсником в Принстоне. Джимми вел тогда чудесную жизнь за пределами кампуса, курил сигареты без фильтра, от которых любой нормальный человек неминуемо задохнулся бы, и мог перепить любого, даже Бена, обладавшего неплохой репутацией по этой части. Джимми был родом из небольшого городка под названием Хомер, расположенного на северо-западе штата Нью-Йорк, и оттуда он привез огромное количество всяких историй. Как-то ночью, после того как он научил Бена запивать текилу пивом, он несколько часов подряд рассказывал байки о популярном в их городе развлечении - вернее, местном виде спорта, - под названием "повали корову". Бен тогда чуть не помер со смеху. Джимми был стройным, мускулистым парнем, хитрым и остроумным, неистощимым на всякие проделки, хорошо знал жизнь и обладал прекрасно подвешенным языком. И, что самое главное, он казался гораздо более живым, чем большинство молодых людей, с которыми Бену приходилось иметь дело: типчиков с вечно липкими ладонями, которые профессионально торговали шпаргалками к вступительным экзаменам в юридические колледжи и бизнес-школы, претенциозных знатоков французского языка с их ароматизированными гвоздикой сигаретами и черными шарфами, угрюмых, словно разочаровавшихся в жизни. Весь протест, на который они были способны, ограничивался флаконом зеленой краски для волос. Джимми, похоже, старался держаться в стороне от всего этого, а Бену доставляла большое удовольствие и даже льстила дружба с ним, хоть он и завидовал той легкости, с какой Джимми шел по жизни. Как это часто бывает, после колледжа они больше не общались: Джимми получил какую-то должность в Джорджтаунской дипломатической школе, а Бен остался в Нью-Йорке. Никто из них особо не скучал по колледжу, а затем время и расстояние сделали свое обычное дело. Но Бен до сих пор изредка вспоминал Джимми Кавано и думал, что тот был, пожалуй, одним из немногих, с кем он был бы не прочь поболтать.

Джимми Кавано - это был действительно Джимми - подошел так близко, что Бен смог разглядеть его дорогой костюм, поверх которого было надето коричневое пальто, и сигарету. Он заметно раздался в плечах, но это, без сомнения, был не кто иной, как Кавано.

- Иисус! - громко произнес Бен. Он сделал несколько шагов по Банхофштрассе навстречу Джимми, но вспомнил о своих "волантах", которые не хотел оставлять без присмотра даже швейцарам (кто знает, насколько они бдительны). Он вскинул их на плечо и пошел к Кавано. Рыжие волосы Джимми выцвели и немного поредели, веснушчатое лицо покрыдось морщинами, одет он был в костюм от Армани за две тысячи долларов, и какого черта он мог делать именно здесь, в Цюрихе? Внезапно их глаза встретились.

Джимми широко улыбнулся и шагнул к Бену, протянув ему левую руку. Правую руку он держал засунутой в карман пальто.

- Хартман, старый ты пес! - выпалил Джимми, не дойдя пяти ярдов до Бена. - Рад тебя видеть, дружище!

- Боже мой, это действительно ты! - воскликнул Бен. Но тут он увидел странную металлическую трубу, торчащую из кармана пальто его старого друга. Он понял, что это глушитель и дуло смотрело из кармана Кавано вверх, прямо на Бена.

Это могло быть одной из всегдашних странных шуток доброго старого Джимми. Бен шутливо поднял руки и увернулся от воображаемой пули, но тут заметил, как Джимми Кавано чуть заметно пошевелил правой рукой. Это было то плавное движение, которое нельзя спутать ни с каким другим: именно так нажимают на спусковой крючок.

Случившееся потом заняло считанные доли секунды, но время, казалось, растянулось, замедлилось почти до полной остановки. Совершенно не раздумывая, неожиданно даже для самого себя, Бен взмахнул лежавшими на правом плече лыжами, инстинктивно пытаясь закрыться ими от оружия, и при этом зацепил своего старого друга по шее.

Мгновением позже - или в то же самое мгновение? - он услышал звук выстрела, ощутил затылком движение воздуха, и самая настоящая пуля расколола стеклянную витрину в каких-то пяти футах от него.

Это невозможно!

Не ожидавший удара Джимми потерял равновесие и взревел от боли. Падая, он протянул руку к лыжам. Одну руку. Левую. У Бена внутри похолодело, будто он проглотил здоровенный кусок льда. Когда человек спотыкается, он инстинктивно вытягивает обе руки, роняя при этом свой чемодан, авторучку, газету - любой предмет, который может держать в этот момент. Но существуют и такие вещи, которые не выпускают из рук, - вещи, в которые вцепляются намертво.

Пистолет был настоящим.

Бен услышал, как загремели лыжи, падая на тротуар, заметил тонкую полоску крови на щеке Джимми, увидел, что Джимми уже пришел в себя и поднимается на ноги. В следующий миг Бен пригнулся, сорвался с места и помчался по улице.

Пистолет был настоящим. И из этого самого пистолета Джимми только что выстрелил в него.

Путь Бену преграждали толпы покупателей и спешащих на ленч бизнесменов. Пробираясь через толпу, он несколько раз сталкивался с людьми, которые громко возмущались его поведением. Невзирая на это, он, как можно быстрее, бежал вперед, петлял из стороны в сторону, надеясь, что это поможет ему ускользнуть.

Черт побери, что же происходит? Это безумие, полное безумие!

Он допустил ошибку - очень грубую ошибку, - оглянувшись на бегу через плечо и непроизвольно замедлив при этом шаг. Его лицо, как вспыхнувший маяк, мелькнуло перед бывшим дружком, который по каким-то непонятным причинам зациклился на том, чтобы убить его. И тут же в каких-то двух футах от Бена лоб молодой женщины взорвался, в стороны полетели красные брызги.

Бен задохнулся от ужаса.

Иисус Христос!

Нет, это не могло происходить на самом деле, это было нереально, это был какой-то странный кошмар.

Он видел, как полетели каменные крошки, выбитые пулей из мраморного фасада узкого офисного здания, с которым он только что поравнялся. Кавано гнался за ним по пятам. Теперь он отставал от Бена на каких-то жалких пятьдесят футов, и, хотя ему приходилось стрелять на бегу и в толпе, его пули ложились слишком уж близко к цели.

Он пытался убить меня, нет, он собирается убить меня.

Бен внезапно сделал ложный выпад вправо, затем рванулся влево, прыгнув вперед насколько мог, и побежал прочь: В Принстоне он занимался бегом на восемьсот метров и теперь, через пятнадцать лет, хорошо понимал, что его единственный шанс остаться в живых состоит в том, чтобы собрать все силы и бежать как можно быстрее. Его туфли не слишком годились для бега, но, ничего не поделаешь, придется им выступить в качестве кроссовок. Ему нужно было определить направление, четко представить себе цель, конечную точку - это всегда помогало справиться с растерянностью. Думай, будь все оно проклято! Вдруг в его голове словно сработал переключатель: на расстоянии квартала отсюда расположен Шопвилль, крупнейший в Европе подземный торговый комплекс, потрясающий воображение храм потребления. А оттуда можно попасть на Гауптбаннхоф, главный железнодорожный вокзал.

Его внутреннему взору предстал вход - шеренга эскалаторов на Банхофплатц. Пройти через подземные галереи всегда быстрее и легче, нежели пробиваться сквозь постоянную толчею наверху. Он сможет найти там убежище. Только сумасшедший решился бы преследовать его внизу. Бен побежал по-спринтерски, высоко поднимая колени, мягко ставя ступни на внешнюю сторону, как на тренировках, когда он буквально глотал круг за кругом, ощущая только ветер, охлаждавший разгоряченное лицо. Удалось ли ему оторваться от Кавано? Он больше не слышал за спиной его шагов, но тем не менее не позволял себе расслабиться. Мысли были заняты только одним - он бежал.

Блондинка с сумкой от "Фестинер" закрыла свой крошечный сотовый телефон и сунула его в карман голубого костюма от "Шанель", ее бледные губы, накрашенные блестящей помадой, сжались в раздраженной гримасе. Сначала все шло точно, как часы. Ей понадобилось лишь несколько секунд, чтобы понять, что мужчина, стоящий перед "Сен-Готардом", мог быть тем, кто им нужен. По внешнему виду ему тридцать с небольшим, квадратное лицо с крепким подбородком, кудрявые каштановые волосы, кое-где чуть заметно тронутые сединой, и зеленовато-карие глаза. Приятный мужик, она бы даже сказала, что интересный, но с недостаточно характерной внешностью, чтобы она могла четко опознать его на расстоянии. Но это не имело значения - выбранный ими стрелок наверняка мог опознать его, они в этом нисколько не сомневались.

Сейчас, однако, ситуация несколько вышла из-под контроля. Объектом покушения был дилетант, обладающий поистине мизерным шансом уцелеть после встречи с профессионалом. Впрочем, дилетанты постоянно тревожили ее. Они делали странные и непредсказуемые ошибки, наивность их поведения не поддавалась рациональным прогнозам. Именно это только что и продемонстрировал этот неуловимый тип. Конечно, его сумасшедшее, излишне затянувшееся бегство могло лишь отсрочить то, что неминуемо должно произойти. Но все это дело займет слишком много времени, а его и так не очень много. Сигма-1 будет недоволен. Она глянула на свои маленькие наручные часики, украшенные драгоценными камнями, вновь достала телефон и сделала еще один звонок.

Бен Хартман тяжело дышал, все мышцы болели от нехватки кислорода, и на эскалаторе он позволил себе приостановиться и перевести дух. Ему необходимо было за долю секунды принять верное решение. Над головой мелькнула синяя вывеска "1. UNTERGESCHOSS SHOPVILLE" [Шопвилль. 1-й цокольный этаж (нем.).]. Эскалатор, ведущий вниз, был битком забит покупателями, нагруженными сумками и колясками, и ему пришлось воспользоваться эскалатором, двигавшимся вверх, на котором было относительно мало народу. Бен ринулся вниз, задев локтем молодую парочку, - они держались за руки и заняли весь проход. Он замечал устремленные на себя изумленные взгляды, в которых можно было прочесть и испуг и насмешку.

Теперь он бежал по центральному атриуму комплекса, его ступни упруго отталкивались от черного резинового покрытия пола, и он уже позволил себе надеяться на благополучный исход, но тут же понял, что допустил серьезнейшую ошибку. Вокруг него послышались вопли, а сзади - несколько частых выстрелов. Кавано пришел за ним сюда, в замкнутое, битком набитое людьми пространство. В зеркальной витрине ювелирного магазина Бен заметил белую вспышку пистолетного выстрела. В тот же миг пуля прошила сверкающие панели на фасаде магазина путеводителей для туристов, обнаружив под красным деревом дешевую плиту из ДСП. Началось форменное столпотворение. Старик в мешковатом костюме, находившийся в пяти футах от Бена, схватился за горло и опрокинулся, словно сбитая кегля; его манишка сразу же промокла от крови.

Бен нырнул за информационный стенд - продолговатую конструкцию из стекла и бетона, примерно пяти футов в ширину, - главной частью которого был список магазинов, написанный на трех языках изящными белыми буквами на черном фоне. По громкому звону стекла он понял, что пуля угодила в информационный стенд. А еще через полсекунды послышался резкий щелчок, и кусок бетона, отколотый от сооружения, тяжело шлепнулся к его ногам.

В считанных дюймах!

Еще один мужчина, высокий и крепкий, в верблюжьем пальто и стильной серой кепке, споткнулся в пяти футах позади него и рухнул на пол, убитый наповал попавшей в грудь пулей.

Бен был не в состоянии расслышать шаги Кавано в этом хаосе, но он мог судить о его перемещениях по отражавшимся в бесчисленных витринах вспышкам выстрелов и точно знал, что меньше чем через минуту Кавано его догонит. Все так же прячась за бетонным островом, он встал во весь свой шестифутовый рост и окинул безумным взглядом помещение в поисках нового убежища.

Между тем крики становились все громче. Галерея впереди была забита людьми, они кричали, визжали, пытались куда-нибудь укрыться, многие закрывали головы руками.

В двадцати футах находились эскалаторы с указателем "2. UNTERGESCHOSS". Если он сможет добраться туда невредимым, то попадет на нижний уровень. А там уже счастье вполне может ему изменить. "Хуже и быть не может", - подумал Бен и тут же увидел лужу крови, растекавшуюся из-под человека в верблюжьем пальто, который лежал в двух шагах от него. Проклятье, нужно что-то придумать. Но оторваться от Кавано невозможно. Хотя...

Он дотянулся до руки мертвеца и подтащил его к себе. У него оставались считанные секунды. Он рывком сдернул с мертвеца рыже-коричневое пальто и снял серую кепку, ощущая на себе недобрые взгляды покупателей, прячущихся около "Вестерн Юнион". Однако на деликатность не было времени. Он влез в просторное пальто и надвинул кепку как можно ниже на глаза. Если он хочет остаться в живых, то надо преодолеть настойчивое желание помчаться как заяц к ведущим вниз эскалаторам. Ему довелось за свою жизнь немало поохотиться, и поэтому он хорошо знал - все, что слишком быстро и резко перемещается, может стать отличной мишенью для хладнокровного стрелка с твердой рукой. Поэтому он медленно поднялся на ноги и побрел, сутулясь, спотыкаясь, покачиваясь, как старый человек, потерявший много крови. Теперь он был видим и уязвим, как никогда, но вся эта игра должна продолжаться лишь до тех пор, пока он не доберется до эскалаторов. Самое большее - десять секунд. Так как Кавано наверняка считает его случайно раненным посторонним человеком, то не станет тратить на него еще одну пулю.

Сердце в груди Бена стучало, словно молот, все инстинкты требовали рвануться к эскалаторам. Но не сейчас, позже. Ссутулясь, опустив плечи, спотыкаясь и пошатываясь, он шел дальше, шагая как можно шире, но не настолько, чтобы вызвать подозрения. Пять секунд. Четыре секунды. Три секунды. На опустевшем эскалаторе, покинутом перепуганными людьми, человек в окровавленном верблюжьем пальто, повидимому, упал ничком, перед тем как ступени унесли его из поля зрения.

Пора!

Бездействие требовало от Бена едва ли не больших усилий, чем действие, все нервы в его теле тревожно подергивались. Бен выставил вперед руки, опустился на четвереньки и, низко пригнувшись, пробежал по оставшимся ступенькам вниз.

Сверху он услышал негодующий рев: Кавано разгадал его хитрость и сейчас бросится за ним. На счету была каждая секунда.

Бен побежал еще быстрее, но второй подземный этаж торгового комплекса, в отличие от верхнего, представлял собой настоящий лабиринт. Здесь не было прямых галерей с выходами на другую сторону Банхофплатц, а только проходы между рядами, самые широкие из которых были утыканы киосками из дерева и стекла, торгующими сотовыми телефонами, сигарами, часами, плакатами. Для никуда не спешащих покупателей они представляли интерес, для него же преграду.

Но при этом они сокращали обзор и уменьшали шанс на то, что убийце удастся пристрелить его с большого расстояния. И, таким образом, давали Бену немного времени. Возможно, его хватит для того, чтобы обзавестись одной вещью, о которой он думал, не переставая, - щитом.

Он пробежал мимо скопления дорогих магазинчиков; "Фото-видео-ганц", "Рэстселлер бачхэндланг", "Презенс энд стиклер", "Микроспот". Потом ему попался "Киндербутик", с витриной, битком набитой плюшевыми зверюшками; витрина была обрамлена выкрашенными в зеленый и золотой цвета наличниками с резным узором в виде плюща. Рядом сверкал хромом и пластиком магазинчик "Сюуисском". Все они наперебой предлагали свои товары и услуги, и все были абсолютно бесполезными для него. Но вот совсем рядом, чуть правее, сразу же за офисом филиала "Кредит Сюисс Фольксбанк", он заметил магазин с чемоданами. Он посмотрел на витрину, там были высоко нагромождены мягкие кожаные чемоданы - не то. Нужный ему предмет отыскался внутри - большой "дипломат" из полированной стали. Без сомнения сверкающее стальное покрытие было скорее декоративным, нежели функциональным, но оно тоже пригодится. Обязано пригодиться. Когда Бен ворвался в магазин, схватил "дипломат" и выбежал, он заметил, как хозяин, бледный и весь в поту, что-то истерично забубнил по телефону на "швейцарском немецком языке". Никто не потрудился выбежать вслед за Беном, видимо, безумие дошло уже и досюда.

У Бена появился щит, но при этом он потерял много драгоценного времени. В тот самый момент, когда он выбегал из магазина чемоданов, он увидел, как витрина на мгновение украсилась странным изящным узором, изображавшим паутину, а затем рассыпалась градом осколков. Кавано был близко, настолько близко, что Бен не осмелился оглядеться вокруг и попытаться разглядеть его. Вместо этого он устремился вперед, прямо в толпу покупателей, выходящих из "Франсати", большого супермаркета, расположенного в конце крестообразной площади. Подняв над головой "дипломат", Бен прыгнул вперед, споткнулся о чью-то ногу и с трудом восстановил равновесие, потратив на это еще несколько бесценных мгновений.

Взрыв в нескольких дюймах от его головы, звук удара свинцовой пули о стальной "дипломат". Тот дернулся в его руках, частично из-за удара пули, частично из-за рефлекторного сокращения мускулов... Бен заметил выпуклость на стальной поверхности с его стороны, как будто от удара маленьким молоточком. Пуля пробила первый слой; ее энергии чуть-чуть не хватило на второй. Щит спас его, но рассчитывать на то, что такое случится еще раз, ни в коем случае не следовало.

Перед глазами Бена все расплывалось, но он знал это место - Халле Ландемузеум; здесь всегда кишели толпы народа.

Сейчас здесь тоже было очень много людей, и все они кричали, съеживались в страхе, бежали, сами не зная куда. По мере того, как стрельба, кровопролитие и ужас придвигались ближе, паника усиливалась.

Бен нырнул в обезумевшую толпу, и она поглотила его. Выстрелы вроде бы на мгновение прекратились. Он швырнул чемодан на пол: тот уже сделал свое дело, а теперь блестящий металл мог только помочь врагу найти его в толпе.

Неужели все кончилось? У Кавано вышли все патроны? Или он перезаряжает оружие?

Бен метнулся в одном направлении, затем в другом, разыскивая надпись "Ausgang", которая обозначала бы выход из путаницы коридоров. Может быть, я оторвался от него, подумал он. Однако он не осмелился еще раз оглянуться. Никаких "назад". Только вперед.

В боковом проходе, ведущем к супермаркету "Франшати", он заметил вывеску в фальшиво-деревенском стиле - из темного дерева, с позолоченными буквами - "КАТЦЕРКЕЛЛЕР-БЬЕРНХАЛЛЕ". Она висела над альковом, в глубине которого находился вход в пустой ресторан. На вывеске поменьше красовалась надпись: "GESCHLOSSEN". Закрыто.

Скрываясь в толпе мчащихся в том же направлении обезумевших людей, Бен рванулся туда. Сквозь псевдосредневековую арку, над которой красовалась вывеска, он вбежал в просторный пустой зал. С потолка свешивались чугунные цепи, поддерживающие огромные деревянные люстры, стены украшали средневековые алебарды и гравюры, изображавшие сцены из жизни средневекового дворянства. Средневековый мотив продолжали и тяжелые круглые деревянные столы, в нарочито примитивной резьбе которых было запечатлено чье-то представление об оружии пятнадцатого века.

С правой стороны зала тянулась длинная стойка бара, и Бен поспешно нырнул за нее, громко хватая ртом воздух; все его отчаянные попытки сохранять тишину были безрезультатны. Его одежда промокла от пота. Сердце гулко стучало с невероятной быстротой, и он морщился от боли в груди.

Он постучал по ящику стойки и услышал гулкий звук. Все ясно - фанера и гипсокартон, в ногу со временем, конечно, но надеяться не на что - пулю это сооружение не остановит. Низко пригибаясь, он добрался до угла. За ним обнаружился выложенный камнем альков, где он решился остановиться и отдышаться. Бен прислонился спиной к колонне и внезапно треснулся головой о кованый железный фонарь, прикрепленный к каменной стенке. Он невольно застонал. Потом быстро, но внимательно осмотрел кронштейн, о который только что больно ударился затылком, и обнаружил, что всю конструкцию - тяжелую черную железную руку, изготовленную в том же стиле, в каком было выдержано все убранство ресторана, - можно снять с монтажной подпорки.

Железка со ржавым пронзительным скрипом сдвинулась с места. Бен стиснул ее обеими руками и поднял перед собой, готовый ударить.

Так он стоял и ждал, пытаясь волевым усилием успокоить сердцебиение. Ждать он умел. Он помнил все свои Дни благодарения, проведенные в Гринбриаре. Макс Хартман настаивал на том, чтобы его сыновья учились охотиться, и поэтому был приглашен Хэнк Макги, седой охотник из Уайт Сульфур Спрингс, который должен был научить их всему необходимому Трудной ли окажется эта охота? Бен прикидывал шансы и вспоминал: он отлично стрелял по тарелочкам и вполне мог гордиться координацией руки и глаза. Он похвастался этим умением перед Макги, но тот неожиданно рассердился. "Ты что, и впрямь считаешь, что весь смысл охоты в стрельбе? Нет - в ожидании". И он сурово взглянул на своего ученика. Хэнк Макги был тогда абсолютно прав: труднее всего оказалось именно ждать, и именно этому Бен учился с наименьшим желанием.

Охотясь с Хэнком Макги, он часто караулил зверя.

Теперь же зверем был он сам.

Если, конечно... он... как-нибудь... не изменит этого положения.

Спустя всего несколько секунд Бен услышал приближающиеся шаги. Вошел Джимми Кавано. Он двигался осторожно, бросая по сторонам внимательные взгляды. Воротник его рубашки был измят, порван и забрызган кровью из раны на левой стороне шеи. Пальто все в грязи. На раскрасневшемся лице застыла жестокая гримаса, взгляд казался совершенно диким.

А был ли он вообще его другом? В кого превратился Кавано за десять с половиной лет, прошедших с тех пор, как Бен видел его в последний раз? Что заставило его сделаться убийцей?

И почему?

В правой руке Кавано сжимал свой иссиня-черный пистолет, к дулу была прикреплена десятидюймовая трубка глушителя. Бен вспомнил, как стрелял по мишеням двадцать лет тому назад, и узнал пистолет - "вальтер ППК" калибра 0.32 дюйма.

Бен задержал дыхание, боясь быть обнаруженным. Он втиснулся в альков, сжав покрепче сорванный со стены железный кронштейн, и прижался к стене. Как раз в этот момент Кавано обвел помещение пристальным взглядом. Внезапно Бен уверенным движением выбросил руку с кронштейном, и железка с отчетливым глухим звуком впечаталась в череп Кавано.

Джимми Кавано пронзительно, как животное, завопил от боли, его колени подогнулись, и он спустил курок.

Пуля пролетела, едва не задев Бена, он ощутил ухом ее жар, но вместо того, чтобы попытаться спрятаться или снова броситься бежать, он метнулся вперед и, врезавшись во врага, повалил его наземь. Голова Кавано с громким стуком ударилась о каменный пол.

Даже будучи тяжело раненным, Кавано оказался очень силен. Он встал, распространяя вокруг тяжелый запах пота, и, ухватив Бена своей огромной ладонью за шею, попытался пережать ему сонную артерию. Бен отчаянно потянулся к пистолету, стараясь выбить его, но ему удалось лишь задрать трубку глушителя вверх и назад, в сторону Кавано. Вдруг пистолет со звуком, показавшимся ему оглушительным, выстрелил и отлетел в сторону. В ушах у Бена раздавался непрекращающийся звон, лицо горело от удара пороховых газов.

Тиски, сжимавшие горло Бена, ослабли. Он крутанулся, высвобождаясь от захвата. Кавано свалился на пол. Бен содрогнулся, когда увидел темно-красную дырочку над бровями своего старого друга - ужасающий третий глаз. Его охватило странное чувство, состоявшее одновременно из облегчения, смятения и мысли о том, что мир никогда уже не останется таким, как прежде.

Глава 2

Галифакс, Новая Шотландия, Канада

Хотя до ночи было далеко, уже стемнело. На узкой улице, сбегавшей с крутого холма к мутным водам Атлантики, ревел ледяной ветер. Серые улицы затянул туман, он, как простыня, накрыл весь портовый город, стараясь спрятать от людских глаз очертания домов. Начал моросить мелкий дождик. В воздухе резко пахло солью.

В пятне серно-желтого света можно было разглядеть ветхий подъезд, вытоптанную лесенку большого дома, обшитого посеревшей от времени вагонкой, и фигуру человека, закутанного в коричневато-желтый клеенчатый дождевик с капюшоном. Человек держал палец на кнопке звонка и настойчиво, раз за разом нажимал на нее. В конце концов изнутри послышалось щелканье засовов, и облупившаяся от многолетней непогоды парадная дверь медленно приоткрылась.

За дверью стоял очень старый человек. Он был одет в грязный бледно-голубой халат поверх измятой белой пижамы. Бледное лицо с ввалившимся ртом, обвисшей сухой кожей и серыми водянистыми глазами было искажено недовольной гримасой.

- В чем дело? - спросил старик высоким скрипучим голосом. - Что вам нужно? - Он говорил с бретонским акцентом, доставшимся ему в наследство от предков, обитателей французской Акадии, промышлявших добычей рыбы в океане, омывавшем берега Новой Шотландии.

- Вы должны мне помочь! - выкрикнул человек, одетый в желтый дождевик. Он взволнованно переминался с ноги на ногу. Умоляю вас! О, ради бога, умоляю вас, помогите мне!

Недовольство на лице старика сменилось тревогой. Ночному визитеру, хотя он был и высок ростом, похоже, было еще далеко до двадцати лет.

- В чем дело? - снова спросил хозяин. - Что ты такое говоришь? Кто ты такой?

- Ужасное несчастье. О, боже! О, Иисус! Мой папа! Мой папа! Я боюсь, что он умер!

Старик поджал тонкие губы.

- И что ты от меня хочешь?

Незнакомец схватился было рукой в перчатке за ручку входной двери, но тут же выпустил ее.

- Прошу вас, пожалуйста, позвольте мне только позвонить от вас. Позвольте вызвать "Скорую помощь". Мы попали в аварию, ужасную аварию. Автомобиль вдребезги! Моя сестра тяжело ранена. Папа был за рулем. О, боже, мои родители! - юношеский голос сорвался. Теперь посетитель казался скорее ребенком, нежели подростком. - Боже мой, я боюсь, что он уже мертв!

После этих слов гневный взгляд старика, казалось, смягчился. Хозяин медленно открыл дверь перед незнакомцем.

- Ладно, - сказал он. - Заходи.

- Спасибо! - воскликнул юноша, входя в дом. - Всего лишь одно мгновение. Я вам так благодарен.

Старик повернулся спиной к своему незваному гостю и, шаркая ногами, поплелся перед ним в темную переднюю. Войдя туда, он поднял руку и, щелкнув выключателем, включил свет. Затем он повернулся, видимо, собираясь что-то сказать, и в этот момент юноша в дождевике подошел вплотную к хозяину и обеими руками стиснул руку старика в неумелом жесте неловкой благодарности. Из-за подвернутых рукавов плаща на халат хозяина внезапно хлынул поток воды. Юноша вдруг сделал чуть заметное короткое резкое движение.

- Эй! - протестующе воскликнул старик и попятился. В следующее мгновение он тяжело осел на пол.

Юноша склонился над неподвижным телом и секунду всматривался в глаза упавшего. Затем он вынул из рукава маленькую коробочку, из которой торчала крошечная выдвижная игла для инъекций, и убрал ее во внутренний карман дождевика.

Войдя в комнату, он окинул ее быстрым взглядом, нашел древний телевизор и без раздумий включил его. Показывали какой-то старый черно-белый кинофильм. После этого он, не по возрасту уверенно, принялся действовать.

Он вернулся к телу, поднял его и аккуратно устроил в изрядно потертом оранжевом мягком кресле, расположив руки и голову так, чтобы казалось, будто старик заснул перед экраном.

Вынув из-под дождевика рулон бумажных полотенец, он стремительным движением вытер с широких сосновых половиц передней натекшую с плаща воду. После этого вернулся к входной двери, которая все еще оставалась открытой, выглянул наружу и, убедившись, что все спокойно, выскочил на ступеньки и закрыл за собой дверь.

Австрийские Альпы

Серебристый "Мерседес S430" стремительно несся вверх по извилистой горной дороге, пока не оказался перед воротами клиники. Охранник вышел из будки, узнал пассажира и с великим почтением произнес:

- Прошу вас, сэр. - Он не стал затруднять ни себя, ни прибывшего проверкой документов. Ради руководителя клиники формальностями можно пренебречь. Автомобиль свернул на объездную дорогу, проходившую по пологому склону. На фоне ярко-зеленой ухоженной травы и скульптурно четких сосен контрастно выделялись пятна сухого снега. Далеко впереди громоздились великолепные белые скалы и грани пика Шнееберг. Автомобиль обогнул густую рощу высоких тисов и оказался перед вторым постом. Здесь охранник пребывал невидимым. Впрочем, он, предупрежденный с первого поста, был готов к прибытию директора, вовремя нажал кнопку, заставив подняться стальной шлагбаум, и одновременно повернул выключатель, убрав в щель острые длинные шипы, которые неизбежно привели бы в полную негодность шины любого автомобиля, который заехал бы сюда без позволения.

"Мерседес" покатил по длинной узкой дороге, по которой можно было доехать только до одного-единственного места - старинного часового завода, бывшего замка, который все так и называли "Шлосс" [Sсh1оss - замок (нем.)], построенного два столетия тому назад.

Подчиняясь сигналу, поданному с пульта, управляемый электроникой механизм открыл дверь, и автомобиль не спеша въехал на огороженную стоянку. Водитель выскочил со своего места, распахнул дверцу перед пассажиром, и тот торопливо зашагал к входу. Еще один охранник, сидевший в будке из пуленепробиваемого стекла, приветствовал приехавшего улыбкой и кивнул.

Директор вошел в лифт - явный анахронизм в этом древнем альпийском здании, - вставил в прорезь свою идентификационную карту, содержащую микросхему с цифровым электронным кодом, и поднялся на третий, верхний этаж. Там он миновал три двери, каждую из которых нельзя было открыть никаким другим способом, кроме как электронной картой, и оказался в зале заседаний, где за длинным сверкающим полировкой столом из красного дерева уже сидели все остальные. Он занял свое место во главе стола и посмотрел на присутствовавших.

- Господа, - заговорил он, - до наступления момента, которого мы так долго дожидались - до воплощения в жизнь нашей мечты, - остались считанные дни. Затянувшийся подготовительный период почти закончен. Можно с уверенностью сказать, что ваше терпение получит достойное вознаграждение, которое далеко превзойдет самые смелые мечты наших основателей.

Ответом послужил одобрительный шум, и говоривший немного выждал, пока он утихнет, и лишь с наступлением тишины заговорил снова.

- Что касается безопасности, меня заверили, что angeli rebelli [Angeli rebelli - мятежные ангелы (лат.)] уцелело совсем немного. Скоро не останется никого. Однако здесь имеется одна небольшая проблема.

Цюрих

Бен попытался встать, но ноги не держали его. Он снова опустился на пол, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, ощущая одновременно и жар, и озноб. Кровь пульсировала в голове, отдаваясь в ушах оглушительным гулом. Ледяная рука страха стискивала желудок.

"Что же это было?" - спросил он себя. Почему, черт возьми, Джимми Кавано пытался убить его? Какое безумие могло послужить причиной этого? Может быть, старый друг лишился рассудка? И тогда, возможно, внезапное появление Бена после пятнадцатилетней разлуки произвело в поврежденном мозгу какую-то вспышку, пробудило искаженные воспоминания, которые по неведомым причинам толкнули Джимми на попытку убийства.

Бен ощутил на губах присутствие чего-то жидкого, обладавшего солоноватым и металлическим вкусом, и прикоснулся ко рту. Из носа текла кровь. Это, вероятно, произошло во время схватки. Он остался с разбитым носом, а Джимми Кавано - с пулей в голове.

Шум, доносившийся из торговой галереи, постепенно затихал. Там все еще раздавались крики, время от времени общий гам прорезали отчаянные вопли, но хаос явно пошел на убыль. Упираясь руками в пол, Бен кое-как сумел подняться на ноги. Его качало, кружилась голова, и он знал, что дело тут не в потере крови - сколько ее могло вытечь из носа, - а в том, что он перенес самый настоящий шок.

Он заставил себя посмотреть на труп Кавано. К этому времени Бен уже успел достаточно успокоиться, чтобы вновь обрести способность рассуждать.

Человек, которого я ни разу не видел с тех пор, как мне исполнился двадцать один год, оказался в Цюрихе, сошел с ума и попытался убить меня. И вот он лежит мертвый здесь, в жалком ресторане, отделанном под Средневековье. Я не в состоянии предложить хоть какое-то объяснение всему этому. Может быть, никакого объяснения вовсе не существует.

Старательно избегая прикосновения к луже крови, растекшейся вокруг головы убитого, он присел на корточки и обыскал карманы Кавано - сначала пиджака, затем брюк и напоследок пальто. Там не оказалось абсолютно ничего. Ни каких-либо удостоверений личности, ни кредитных карточек. Интересно. Можно подумать, что Кавано вынул все из карманов, готовясь к тому, что произошло.

Это было заранее обдумано. Спланировано.

Бен заметил, что мертвая рука Кавано продолжает стискивать вороной "вальтер ППК", и решил проверить обойму, чтобы выяснить, сколько в нем осталось патронов. Ему захотелось взять оружие себе - просто засунуть этот изящный пистолет в карман. Что, если Кавано был не один?

Что, если поблизости остался еще кто-нибудь?

Но, уже протянув руку, он заколебался. Так или иначе, но это место преступления. Лучше ничего здесь не изменять, чтобы в дальнейшем не иметь неприятностей с законом.

Он медленно встал и, с трудом держась на ногах, заковылял в в главный зал. Теперь там было почти пусто; виднелись лишь несколько медиков, поспешно оказывавших первую помощь раненым. Кого-то несли на носилках.

Бен должен был найти полицейского.

Двое полицейских, один - явно новичок, а второй - средних лет, смотрели на него, не скрывая недоверия. Бен нашел их возле киоска с вывеской "Вижу Сюисс", поблизости от занятой продовольственными магазинами части Марктплатц. Они были облачены в темно-голубые свитеры с красными погонами, на которых красовалась надпись "Zurichpolizei"; у каждого на поясе висели портативная рация и пистолет в кобуре.

- Прошу показать ваш паспорт,. - вдруг заявил младший, после того как Бен несколько минут рассказывал о том, что случилось. Вероятно, старший или не знал английского языка, или предпочитал не разговаривать на нем.

- Помилуй бог, - озадаченно вскинулся Бен, - там убиты люди. В ресторане лежит мертвым тот самый парень, который пытался...

- Ihren Pass, bitte [Ваш паспорт, пожалуйста (нем.)], - очень серьезно потребовал молодой уже по-немецки. - У вас есть документы, удостоверяющие личность?

- Конечно, есть, - ответил Бен, доставая бумажник. Вынув документы, он протянул их полицейскому.

Младший с величайшей подозрительностью просмотрел документы и передал их старшему. Тот, в отличие от своего коллеги, без всякого интереса окинул их беглым взглядом и сунул в руку Бену.

- Где вы находились, когда это произошло? - спросил новичок.

- Ожидал перед входом в отель "Сен-Готард", пока подъедет автомобиль, чтобы отвезти меня в аэропорт.

Молодой шагнул вперед, оказавшись настолько близко к Бену, что тому стало неприятно, и уставился на него уже не нейтрально-отчужденным, а откровенно недоверчивым взглядом.

- Вы едете в аэропорт?

- Я направлялся в Санкт-Мориц.

- И этот человек внезапно начал стрелять в вас из пистолета?

- Это мой старый приятель. Вернее, он был моим старым приятелем.

Младший полицейский приподнял бровь.

- Я не видел его целых пятнадцать лет, - продолжал Бен. - Он узнал меня, сделал несколько шагов в мою сторону с таким видом, будто от души рад тому, что увидел меня, а потом совершенно неожиданно вынул пистолет.

- У вас с ним произошла ссора?

- Мы не успели обменяться и парой слов!

Молодой полицейский прищурился.

- Вы договорились о встрече?

- Нет. Это было чистой случайностью.

- И все же у него был с собой пистолет, заряженный пистолет. - Молодой многозначительно посмотрел на старшего и снова повернулся к Бену. - Да еще и оснащенный глушителем. Он, должно быть, знал, что вы там будете.

Бен помотал головой. Он начинал все больше и больше сердиться.

- Я не общался с ним много лет! Он просто не мог знать, что я окажусь здесь.

- Все же вы должны согласиться, что вряд ли кто-нибудь станет таскать с собой пушку с глушителем, если не хочет ею воспользоваться.

Бен на секунду замялся.

- Да, наверно, вы правы.

Старший полицейский откашлялся.

- А какой пистолет был у вас? - спросил он, на удивление легко и быстро произнося английские слова.

- О чем вы говорите? - спросил Бен, от негодования повысив голос. Никакого пистолета у меня не было.

- Тогда прошу простить меня - выходит, что я запутался. Вы говорите, что у вашего друга была пушка, а у вас не было. В таком случае, почему мертв он, а не вы?

Это был хороший вопрос. Бен только покачал головой, вернувшись мыслями к тому моменту, когда Джимми Кавано направил на него стальную трубку. Часть его существа - рациональная часть - восприняла это как шутку. Но ясно, что оставшаяся часть рассудка решила по-другому, заставив его отреагировать молниеносно. Почему? Перед мысленным взором Бена появился Джимми, он шагал непринужденной размашистой походкой, он широко улыбнулся старому знакомому... но глаза у него при этом были совершенно холодными. Настороженные глаза, совершенно не вязавшиеся с усмешкой. Маленькое противоречие, которое, судя по всему, подсознание Бена все же успело зафиксировать.

- Ну, что ж, давайте пойдем посмотрим на труп этого убийцы, - сказал наконец старший полицейский и положил руку на плечо Бена. Это прикосновение ни в малейшей степени не означало ни ободрения, ни поддержки, а скорее должно было показать Бену, что тот больше не является свободным человеком.

Бен шел через галерею, в которой теперь кишели полицейские и репортеры - они непрерывно фотографировали, мигая вспышками, - и вскоре оказался на втором этаже. Оба полицейских следовали за ним по пятам. Около вывески "Катцеркеллер" Бен вошел в обеденный зал, подошел к алькову и указал туда рукой.

- Ну и что? - гневно спросил младший.

Бен изумленно уставился на то место, где лежал труп Кавано. У него снова закружилась голова, все мысли разом испарились - настолько сильным оказалось очередное потрясение. На полу ничего не было.

Ни лужи крови. Ни трупа, ни пистолета. Фонарь мирно покоился в своем креплении, как будто его никогда оттуда не снимали. Пол был пустым и совершенно чистым.

Можно было подумать, что здесь никогда не происходило ничего чрезвычайного.

- Мой бог, - чуть слышно выдохнул Бен. Может быть, он сам спятил, утратил контакт с действительностью? Но он совершенно явственно ощущал материальность пола, стойки бара, столов. Может быть, это какой-то сложный розыгрыш... но это не было розыгрышем. Так или иначе, но он вляпался в нечто запутанное и пугающее.

Полицейские смотрели на него со все усиливавшимся подозрением.

- Послушайте, - произнес Бен, понизив голос до хриплого шепота, - я не в состоянии это объяснить. Но я был именно здесь. И он был здесь.

Старший полицейский быстро заговорил в свою рацию, и вскоре к ним присоединился еще один коп с бесстрастным лицом и широченной грудью.

- Возможно, я слегка сбит с толку, так что позвольте мне разобраться во всем этом, - сказал он. - Вы сломя голову мчитесь по людной улице, а затем по подземной торговой галерее. Рядом с вами убивают людей. Вы утверждаете, что за вами гнался маньяк. Вы обещаете показать нам этого человека, этого американца. Но никакого маньяка не оказывается. Есть только вы - странный американец, рассказывающий невероятные сказки.

- Черт возьми, я рассказал вам чистую npaвду!

- Вы говорите, что некий сумасшедший, появившийся из вашего прошлого, несет ответственность за свершившееся кровопролитие, - негромким, но совершенно стальным голосом заявил молодой. - Я вижу здесь только одного сумасшедшего.

Старший полицейский тем временем вполголоса совещался со своим могучим коллегой.

- Вы останавливались в отеле "Сен-Готард", верно? - в конце концов спросил он Бена. - Почему бы вам не проводить нас туда?

В сопровождении троих полицейских - здоровяк шел позади, молодой спереди, а старший - рядом - Бен проделал весь путь в обратном направлении через подземную галерею, по эскалатору вверх и далее по Банхофштрассе до гостиницы. Хотя на него не надели наручников, он понимал, что это вопрос простой формальности.

Перед гостиницей, не сводя внимательного взгляда с его вещей, стояла одетая в полицейскую форму женщина, которую, судя по всему, специально прислали сюда. Ее каштановые волосы были коротко, совсем по-мужски острижены, а выражение ее лица было каменным.

В окне вестибюля Бен поймал взгляд того самого прилипчивого рассыльного, который недавно надоедал ему. Их глаза встретились, и одетый в униформу человечек поспешно отвел взгляд, как будто ему только что сообщили, что он таскал вещи Ли Харви Освальда.

- Ваш багаж, да? - спросил Бена молодой полицейский.

- Да, да, - раздраженно подтвердил Бен. - И что из того?

Что дальше? Неужели тут тоже таится какой-то подвох?

Женщина-полицейский открыла коричневую кожаную сумку. Остальные трое заглянули внутрь и тут же обернулись к Бену.

- Это ваше? - снова спросил молодой.

- Я уже сказал - мое, - ответил Бен.

Полицейский постарше достал из кармана брюк носовой платок и с его помощью вынул из сумки то, что лежало сверху. Это был тот самый пистолет "вальтер ППК", из которого стрелял Кавано.

Глава 3

Вашингтон, округ Колумбия

Молодая женщина с серьезным выражением лица шла торопливой походкой по длинному центральному коридору пятого этажа министерства юстиции США, громоздкого, как мамонт, здания, выдержанного в стиле эпохи Возрождения и занимавшего целый квартал между Девятой и Десятой стрит. У женщины были блестящие темно-каштановые волосы, карие - цвета жженого сахара - глаза и острый нос. При первом взгляде на нее можно было подумать, что кто-то из ее родителей был азиатом или, возможно, испанцем. Одетая в коричневое пальто строгого покроя, она несла в руке кожаный портфель и вполне могла оказаться адвокатом, лоббистом или же правительственным служащим, спешившим по своим делам.

Ее звали Анна Наварро. Ей исполнилось тридцать три года, и работала она в Управлении специальных расследований, почти неизвестном широкой публике подразделении министерства юстиции.

Войдя в душный зал заседаний, женщина поняла, что еженедельное совещание уже давно началось. Арлисс Дюпре, стоявший на возвышении возле белой доски, повернулся к ней, прервав фразу на полуслове. Она почувствовала устремленные на нее взгляды и немного покраснела. Именно этого, несомненно, добивался Дюпре. Она села на ближайший свободный стул и на мгновение ослепла от падавшего из окна яркого солнечного света.

- Ну, вот и она. Очень мило с ее стороны, что она соизволила присоединиться к нам, - заявил Дюпре. Даже его оскорбления можно было безошибочно предсказать. Анна лишь кивнула, твердо решив, что ни в коем случае не позволит ему спровоцировать себя на резкость. Он лично сказал ей, что совещание начнется в восемь пятнадцать. Скорее всего он собирался начать его именно в восемь и будет наотрез отрицать, что мог сказать ей что-либо иное. Мелочные бюрократические уколы, направленные на то, чтобы как можно сильнее испортить ей жизнь. Даже если никто другой и не знал, почему она опоздала, то им обоим это было отлично известно.

До того как Дюпре возглавил Управление специальных расследований, общие совещания здесь были редкостью. Теперь же он устраивал их еженедельно, рассчитывая таким образом поднять свой авторитет. Дюпре был приземистым коренастым человеком лет сорока пяти; его фигуру бывшего штангиста слишком туго облегал легкий серый костюм, один из трех, которые он надевал по очереди. Все три были куплены в магазине готового платья. Даже через весь зал до Анны Наварро доносился резкий аптечный запах его лосьона после бритья. Лицо у него было круглое, как полная луна, покрытое пористой, наподобие круто сваренной овсянки, багровой кожей.

Было время, когда она по-настоящему беспокоилась о том, что думали о ней такие люди, как Арлисс Дюпре, и старалась произвести на них наилучшее впечатление. Теперь она полностью оставила подобные попытки. У нее были свои друзья, и Дюпре просто не входил в их число. Сидевший на противоположной стороне стола, Дэвид Деннин, рыжеволосый человек с квадратным подбородком, сочувственно взглянул на нее.

- Как некоторые из вас, возможно, уже слышали, Отдел внутреннего взаимодействия попросил временно прикомандировать к ним одного из присутствующих здесь наших коллег. - Дюпре повернулся и сурово уставился на Анну. - Учитывая объем числящейся за вами, агент Наварро, незавершенной работы, я склонен считать согласие принять задание от другого подразделения более чем безответственным поступком с вашей стороны. Может быть, вы рассчитываете таким путем чего-то добиться? Так скажите нам, чего именно. Вы знаете, что в этом кругу можно говорить совершенно откровенно.

- Я впервые слышу об этом, - совершенно искренне ответила Анна.

- Правда? Ну, что ж, возможно, я поторопился с выводами, - чуть мягче произнес Дюпре.

- Вполне возможно, - сухо согласилась Анна.

- Я предположил, что вы потребовались для участия в какой-то работе. Хотя, может быть, вы как раз и есть та самая работа.

- Я не поняла. Повторите, пожалуйста.

- Возможно, вы сами окажетесь объектом расследования, - с удовольствием произнес Дюпре. - Впрочем, для меня в этом случае не будет ничего удивительного. Вы та еще штучка, агент Наварро. - Кто-то из его постоянных собутыльников расхохотался.

Анна подвинулась вместе со стулом, чтобы солнце не светило в глаза.

С тех самых пор, как в Детройте, когда они жили на одном этаже в отеле "Вестин" и она отвергла (как ей казалось, очень деликатно) недвусмысленные пьяные домогательства Дюпре, он пользовался любой возможностью, чтобы вставлять в ее послужной список уничижительные и противные, как крысиное дерьмо, замечания: "В лучшем случае, она может проявить очень ограниченный интерес... Ошибки, допущенные вследствие невнимательности, но все же не являющиеся признаком некомпетентности..."

Как-то раз она услышала, что он говорил о ней одному из коллег-мужчин как "о сексуально озабоченной бабенке, дожидающейся, когда же с нею что-то произойдет, и в то же время очень боящейся этого". Он прилепил к ней самый, пожалуй, вредоносный и оскорбительный ярлык, какой только существовал в Бюро: "Не желает играть на команду". Правда, нежелание играть на команду означало лишь то, что она отказывалась пьянствовать с мужчинами, в том числе и с самим Дюпре, и не допускала коллег в свою личную жизнь. Он также считал обязательным для себя подшивать в ее досье описания всех допущенных ею ошибок, хотя среди них не было ни одной серьезной - просто несколько незначительных процедурных упущений. Так, например, во время следствия по делу о преступлениях некоего агента Администрации по контролю за применением законов о наркотиках, подкупленного крупным наркодельцом и замешанного в нескольких убийствах, она не представила форму 460 в требуемый недельный срок.

И самые лучшие агенты допускают ошибки. Она была убеждена, что лучшие на самом деле допускают даже больше мелких оплошностей, чем заурядные работники, потому что сосредоточиваются на ходе расследования, а не на скрупулезном соблюдении всех бесчисленных процедур, предусмотренных правилами и регламентами. Можно рабски следовать каждому из смешных процедурных требований, но так и не раскрыть дела.

Анна почувствовала, что он смотрит на нее, подняла глаза, и их взгляды встретились.

- У нас набирается очень и очень приличный объем работы, - продолжал Дюпре. - Когда кто-то не справляется со своей частью, это означает, что нагрузка на каждого из остальных становится еще больше. У нас имеется чиновник Внутренней налоговой службы не самого низкого уровня, подозреваемый в организации кое-каких весьма непростых налоговых махинаций. Еще нам подбросили пройдоху из ФБР, который, похоже, пользуется своим значком для того, чтобы устроить свою личную вендетту. Еще один подлец, продававший оружие из хранилища для вещественных доказательств.

Именно такими делами обычно и занималось УСР: расследованием (впрочем, в своем кругу эту работу называли словом "ревизия") должностных преступлений, к которым в той или иной степени были причастны сотрудники других правительственных учреждений. Управление являлось своего рода федеральной версией министерства внутренних дел.

- Может быть, служебная нагрузка, которая ложится на вас здесь, кажется вам слишком большой? - с нажимом произнес Дюпре. - Или я не прав?

Анна сделала вид, что записывает что-то в блокноте, и промолчала. Она чувствовала, что ее щеки горят. Она медленно набрала в грудь воздуха, старательно подавляя охвативший ее гнев. Она не могла позволить себе показать, что ее задевают эти мелкие укусы. Выдержав паузу, она все же заговорила.

- Но почему же вы не отказались от такого откомандирования? - Анна произнесла эти слова очень спокойно, почти равнодушно, но вопрос отнюдь не был невинным: Дюпре обладал слишком малым влиянием для того, чтобы бросить вызов высокопоставленному, строго засекреченному и практически всесильному Отделу внутреннего взаимодействия, а любой намек на ограниченность его власти должен был вызывать у начальника управления приступ бешенства.

Маленькие уши Дюпре покраснели.

- Я думаю, что все ограничится краткой беседой. Если охотники за призраками из ОВВ на самом деле знают столько, сколько хотят показать, то они должны понимать, что вы не слишком-то подходите для такой работы.

Его глаза пылали презрением.

Анна любила свою работу и знала, что хорошо справляется с ней. Она не рассчитывала на похвалы. Единственное, чего она хотела, это избавиться от необходимости тратить время и энергию на то, чтобы отстаивать свое право заниматься этой работой, цепляться за нее ногтями. Она старательно хранила на лице нейтральное выражение, ощущая, как напряжение собралось в тугой комок где-то в области желудка.

- Уверена, что вы приложили все силы, чтобы они смогли это понять.

Наступила полная тишина. Анна видела, как Дюпре мучительно искал подходящий ответ. Так ничего и не придумав, он перевел взгляд на свою любимую белую доску, где были записаны пункты повестки дня.

- Мы будем скучать без вас, - проронил он.

Вскоре после окончания совещания в крошечный закуток, служивший Анне Наварро кабинетом, пришел Дэвид Деннин.

- ОВВ хочет заполучить вас, потому что вы лучше всех, кто у нас имеется, - сказал он. - Вы ведь знаете это, не так ли?

Анна устало покачала головой.

- Я была удивлена, увидев вас на совещании. Вы же теперь занимаетесь надзорными операциями. - Но, так или иначе, это было очень кстати. Ходили слухи, что Дэвида должны вот-вот перевести в аппарат министра юстиции.

- Благодаря вам, - ответил Деннин. - Я сегодня оказался там как представитель своего отдела. Мы стараемся не пропустить никаких перемен. Так что я заглянул, чтобы кинуть взгляд на статьи бюджета. И на вас. - Он ласково накрыл ее руку ладонью. Но Анна заметила, что, кроме тепла, в его глазах было и изрядное беспокойство.

- Я очень обрадовалась, когда увидела вас там, - сказала Анна. - И передайте мои наилучшие пожелания Рамону.

- Обязательно передам, - ответил Дэвид. - Мы обязательно снова пригласим вас на паэлью.

- Но ведь вы заглянули не только для того, чтобы увидеть меня?

Деннин все так же, не отрываясь, смотрел ей в лицо.

- Послушайте, Анна, ваше новое назначение, что бы за ним ни стояло, не может ограничиться просто вручением предписания на очередную работу. Здешняя поговорка "Пути Призрака неисповедимы" - не шутка, а правда.

Он произнес старую шутку без всякого юмора. Призраком в министерстве называли за глаза Алана Бартлета, который уже много лет был директором Отдела внутреннего взаимодействия. Еще в семидесятые годы заместитель министра юстиции, выступая на закрытых слушаниях перед подкомиссией сената по разведке, в шутку отозвался о нем как о "призраке из машины", и эта кличка приклеилась намертво. Пусть Бартлет и не был на самом деле призраком, но все равно он оставался легендарной непостижимой фигурой. Неизменно пользуясь блестящей репутацией, мало с кем встречаясь, он управлял своим владением, в поле зрения которого попадали лишь немногочисленные дела, засекреченные по самому высшему разряду, а его собственные привычки затворника-анахорета постепенно сделались символом тайных путей его отдела. Анна пожала плечами.

- Не имею ни малейшего понятия. Я никогда не встречалась с ним и не думаю, что знаю хоть кого-нибудь, кому приходилось с ним общаться. Дейв, слухи всегда порождаются неосведомленностью. Кто-кто, а уж вы-то не можете этого не знать.

- Тогда послушайтесь совета невежды, которому не безразлична ваша судьба, - ответил Деннин. - Я не знаю, что за штуку затеял ОВВ. Но будьте осторожны, ладно?

- В каком смысле?

Деннин лишь встревожено покачал головой.

- Там совсем иной мир, - сказал он.

Тем же утром, немного позже, Анна оказалась в огромном мраморном вестибюле офисного здания на М-стрит, направляясь в Отдел внутреннего взаимодействия за своим новым назначением. Работу отдела плохо представляли себе даже сотрудники министерства, а область его компетенции была - по крайней мере по утверждениям некоторых сенаторов - опасно неопределенной. "Там совсем иной мир", - сказал Деннин, и ей самой тоже так казалось.

ОВВ располагался на десятом этаже этого современного здания в Вашингтоне и был изолирован от той самой бюрократии, представителей которой ему частенько приходилось выводить на чистую воду. Анна старалась не слишком пялиться на журчащий посреди вестибюля фонтан, полы и стены из зеленого мрамора. "Какое еще правительственное учреждение может себе позволить такую роскошь?" - спрашивала она себя. Войдя в лифт, она обнаружила, что даже кабина отделана мрамором.

Кроме нее, в лифте оказался лишь один пассажир - чрезмерно красивый парень в чересчур дорогом костюме. Адвокат, решила она. Как и подавляющее большинство населения этого города.

Краем глаза взглянув в зеркальную стенку кабины, Анна заметила, что попутчик устремил на нее взгляд. Вернее, Взгляд. Она знала, что стоит их глазам встретиться, как он улыбнется, пожелает ей доброго утра и заведет банальную болтовню, обычную при подъеме в лифте. Несмотря на то, что он, вне всякого сомнения, не имел в виду ничего дурного - лишь мимолетный вежливый флирт без надежды на продолжение знакомства, - Анна заранее испытала легкое раздражение от мысли о подобном разговоре. Если мужчины спрашивали ее, почему такая красивая женщина вдруг оказалась правительственным следователем, она никогда не давала вежливых шутливых ответов. Как будто то, что она делала, чтобы заработать себе на жизнь, относилось к какой-то особой, грубой и не заслуживающей уважения сфере человеческой деятельности.

Обычно Анна притворялась, что не замечает таких взглядов. Но на сей раз она хмуро посмотрела на своего спутника, и тот поспешно уставился в сторону.

Независимо от того, что хотел от нее ОВВ, время для этого назначения было выбрано исключительно не подходящее; в этом Дюпре был совершенно прав. Возможно, вы сами окажетесь объектом расследования, сказал он, и хотя Анна лишь пожала плечами в ответ на это предположение, оно, как ни странно, все же тревожило ее. Что, черт возьми, это могло означать? Арлисс Дюпре сейчас наверняка сидит у себя в кабинете в компании своих собутыльников и строит всевозможные предположения на этот счет.

Двери лифта открылись, и Анна оказалась в роскошном, сплошь выложенном мрамором зале, который вполне мог принадлежать этажу, где размещаются кабинеты руководства чрезвычайно дорогой юридической фирмы. На стене справа она увидела вывеску в виде печати министерства юстиции. Посетителям предписывалось сообщать о своем прибытии по селектору. Анна нажала кнопку. Было 11.25 утра, до назначенного ей времени оставалось пять минут. Анна гордилась своей пунктуальностью.

Женский голос спросил ее имя, и в следующий момент дверь автоматически открылась. Анна вошла и оказалась перед красивой темнокожей женщиной со стрижкой "каре". "Женщиной, пожалуй, чересчур шикарной для службы в правительственном учреждении", - подумала Анна.

Секретарша холодно посмотрела на нее и предложила присесть. Анна уловила в ее голосе чуть заметный ямайский акцент.

В помещении ОВВ роскошь уступила место полной стерильности. Жемчужно-серый ковер был чистым и гладким - Анна Наварро еще ни разу не видела ничего подобного ни в одном правительственном учреждении. Холл для ожидающих посетителей ярко освещался таким множеством галогенных ламп, что в помещении практически не было теней. Фотографии президента и министра юстиции оправлены в блестящие стальные рамки. Стулья и кофейный столик - из очень светлой твердой древесины. Все выглядело совершенно новым, как будто обстановку распаковали и установили лишь несколько часов назад и она еще не успела оскверниться присутствием людей.

Анне сразу бросились в глаза голографические этикетки из фольги, наклеенные на стоявшие перед секретаршей факсовый и телефонный аппараты: это были знаки правительственной маркировки, свидетельствовавшие, что эти линии связи защищены при помощи официально сертифицированных шифровальных телефонных систем.

То и дело негромко мурлыкал телефон, и женщина - у нее были надеты наушники - негромко отвечала. Первых два абонента говорили по-английски, третий, вероятно, по-французски, потому что секретарша ответила именно на этом языке. Еще два кратких разговора по-английски - как показалось Анне, по поводу времени приема. И еще один звонок, на который секретарша отвечала на языке из свистящих и щелкающих слов. Анна задумалась, пытаясь отгадать, какой же это язык, еще раз посмотрела на часы, поерзала на стуле с прямой жесткой спинкой и подняла глаза на секретаршу.

- Это был баскский язык, не так ли? - спросила она. По ее голосу можно было угадать, что это больше, нежели простое предположение наугад, но она все же не уверена до конца.

Женщина коротко кивнула и сдержанно улыбнулась.

- Вам придется ждать не слишком долго, мисс Наварро, - сказала она.

Затем внимание Анны привлекла высокая деревянная конструкция, сооруженная позади секретарского стола. Эта конструкция полностью загораживала противоположную стену. По закрепленному на ней значку, указывавшему на наличие выхода, Анна поняла, что это перегородка, скрывающая вход на лестницу. Она позволяла агентам ОВВ или их посетителям приходить и уходить, оставаясь невидимыми никем из присутствующих в официальной приемной. Что же все-таки представлял собой этот отдел?

Прошло еще пять минут.

- А мистеру Бартлету известно о моем присутствии? - осведомилась Анна, поднявшись с места.

Секретарша без всякого выражения на лице встретила ее вопросительный взгляд.

- Он как раз заканчивает беседу с кем-то.

Анна снова опустилась на стул. Ей было очень жаль, что она не взяла с собой ничего почитать. У нее не было даже "Морнинг пост", а первозданную чистоту приемной, естественно, не оскверняли никакие газеты или журналы. Она вынула электронную записную книжку, авторучку и принялась составлять список предстоящих дел.

Секретарша приложила палец к уху и кивнула.

- Мистер Бартлет говорит, что сейчас примет вас. - Она вышла из-за своего стола и повела Анну вдоль ряда дверей. На них не было табличек с именами, одни только номера. Дойдя до самого конца приемной, она открыла дверь, отличавшуюся от всех остальных тем, что на ней красовалась надпись "Директор", и оказалась в самом опрятном кабинете из всех, которые ей когда-либо приходилось видеть. На стоявшем у дальней стены столе стопки бумаг были разложены с такой аккуратностью, будто расстояние между ними специально измеряли линейкой.

Из-за огромного орехового стола вышел маленький, совершенно беловолосый человек в идеально чистом и отглаженном костюме, похожем на флотский мундир, и протянул посетительнице маленькую тонкую руку. Анна заметила бледно-розовые, прекрасно наманикюренные ногти и была удивлена силой пожатия руки. Она заметила также, что на столе не было ничего, кроме стопки зеленых папок и блестящего черного телефона. А позади стола на стене был закреплен выложенный бархатом стеклянный ящик, в котором лежала пара карманных часов, на первый взгляд по-настоящему старинных и представлявших антикварную ценность. Это был единственный намек на эксцентричность в этой комнате.

- Я ужасно сожалею, что заставил вас так долго ждать, - сказал хозяин кабинета. Его возраст было трудно определить, но Анна решила, что ему пятьдесят с небольшим. Его глаза, прикрытые толстыми стеклами очков в оправе телесного цвета, казались большими и круглыми, будто у совы. - Я знаю, насколько вы заняты, и считаю огромной любезностью с вашей стороны то, что вы согласились прийти. - Он говорил тихо, настолько тихо, что Анне пришлось напрягать слух, чтобы расслышать его слова, заглушаемые шорохом вентиляции. - Мы очень благодарны за то, что вы смогли выкроить для нас время.

- Если говорить честно, то я даже не представляла себе, что можно отказаться от вызова в ОВВ, - не скрывая ехидства, ответила она.

Он улыбнулся, как будто сказала она что-то смешное.

- Прошу вас, садитесь.

Анна опустилась в кресло с высокой спинкой, стоявшее перед столом.

- Говоря по правде, мистер Бартлет, мне очень интересно, зачем я вам понадобилась.

- Надеюсь, это не причинило вам никаких неудобств, - заявил Бартлет, сложив руки, как во время молитвы.

- Дело тут вовсе не в неудобствах, - ответила Анна и добавила, немного повысив голос: - Я с удовольствием отвечу на любые вопросы, которые вы сочтете нужным мне задать.

Бартлет ободряюще закивал.

- Именно на это я и рассчитываю. Но боюсь, что эти вопросы будет очень и очень непросто сформулировать. Более того, если бы мы могли хотя бы наметить эти вопросы, то можно было бы утверждать, что полдела уже сделано. Вам понятно, что я имею в виду?

- Я возвращаюсь к моему собственному вопросу, - подчеркнуто нетерпеливо произнесла Анна. - Что я здесь делаю?

- Прошу простить меня. Вы считаете, что я говорю невыносимо непонятно. Конечно же, вы правы, и я приношу извинения за это. Профессиональный недостаток. Слишком много времени приходится иметь дело с бумагами, с бесконечным количеством бумаг. Полностью лишен бодрящего воздуха практики. Но это уже должно быть как раз вашим вкладом. Теперь позвольте мне задать вопрос вам, мисс Наварро. Вы знаете, чем мы здесь занимаемся?

- В ОВВ? Очень смутно. Расследованиями внутри правительственного аппарата, причем все они строго секретны. - Анна решила, что на заданный вопрос лучше ответить чуточку уклончиво; на самом деле ей было известно немного больше, чем сказала она. Она знала, что за нейтрально звучащим названием скрывается чрезвычайно засекреченная, мощная и очень влиятельная сыскная служба, специализирующаяся на проходящих по высшему грифу секретности ревизиях и экспертизах работы других американских правительственных учреждений, в тех случаях, когда те не могли обойтись своими силами и когда дело касалось очень уж острых вопросов. Люди из ОВВ принимали самое непосредственное участие в расследовании таких, например, дел, как дело Олдрича Эймса, высокопоставленного сотрудника ЦРУ, оказавшегося русским шпионом, дела "Иран-контрас", затронувшего заметных лиц из Белого дома во время президентства Рейгана, в расследовании многочисленных скандалов, связанных с закупками, проводимыми министерством обороны. Ходили слухи, что именно люди из ОВВ первыми раскрыли подозрительные действия агента контрразведки ФБР Роберта Филипа Ханссена. Поговаривали даже, что ОВВ стоял за утечкой информации, получившей название "Большая глотка", той самой утечкой, которая оказалась причиной крушения Ричарда Никсона.

Бартлет посмотрел куда-то в середину кабинета.

- Методы расследования, по сути своей, повсюду одни и те же, - сказал он после непродолжительной паузы. - Разница лишь в сфере компетентности и области деятельности. Наша область действий имеет отношение к вопросам национальной безопасности.

- У меня нет допуска к информации такого уровня, - быстро вставила Анна.

- Вообще-то, - Бартлет снова позволил себе чуть заметно улыбнуться, теперь он у вас есть.

Ей что, повысили допуск без ее ведома?

- Все равно это не моя территория.

- Но ведь вы же не настолько строго соблюдаете границы, не так ли? возразил Бартлет. - Почему бы нам не вспомнить о сотруднике СНБ, которому вы в прошлом году присвоили кодовый номер тридцать три?

- Черт возьми, откуда вам об этом известно? - взорвалась Анна и тут же стиснула пальцами подлокотник кресла. - Извините. Но действительно, откуда? Ведь эта работа проводилась без отчетов. По прямому личному указанию министра.

- Отчетов не вели вы, - ответил Бартлет. - У нас есть свои собственные способы хранения информации. Его зовут Джозеф Несбетт, если я не ошибаюсь? Из Гарвардского центра экономического развития. Получил высокий пост в штате, затем попал в Совет национальной безопасности. Плохими люди не рождаются; наверно, так можно о нем сказать. Полагаю, что сам по себе он не дошел бы до этого, но его молодая жена оказалась излишне расточительным, даже изрядно алчным существом, верно? Чрезмерно дорогостоящие вкусы для правительственного служащего. Что и привело к этому печальному делу с оффшорной отчетностью, к произвольному направлению средств и тому подобному.

- Если бы все это вышло наружу, то последствия оказались бы просто катастрофическими, - сказала Анна. - В такое напряженное время подобный инцидент мог бы нанести большой ущерб нашим международным отношениям.

- Не говоря уже о тех трудностях, с которыми пришлось бы столкнуться администрации.

- Это было отнюдь не главным из соображений, - резко парировала Анна. Меня не интересует политика такого рода. Если вы думаете обо мне иначе, то значит, вы меня совсем не знаете.

- Вы и ваши коллеги сделали все совершенно верно, мисс Наварро. Мы по-настоящему восхищались вашей работой. Она была изящной. Очень изящной.

- Спасибо, - ответила Анна. - Но если вам известно так много, то вы должны знать, что она не относилась к моей обычной сфере деятельности.

- Тем не менее моя оценка остается прежней. Вы провели поистине впечатляющую работу и продемонстрировали наивысший уровень компетентности. Но, конечно, я знаю, что составляет круг ваших повседневных обязанностей. Чиновник налоговой службы, совершивший растрату. Мошенник, пробравшийся в ФБР. Неприятности, связанные с программой защиты свидетелей, - кстати, это тоже было весьма и весьма поучительное дельце. С ним невозможно было бы справиться без вашей подготовки в области расследования убийств. Уличный свидетель убит, но вам в одиночку удалось доказать причастность к преступлению сотрудника министерства юстиции.

- Счастливый случай, - бесстрастно отозвалась Анна.

- Люди сами творят свою удачу, мисс Наварро, - сказал Бартлет, и в его глазах не было и намека на улыбку. - Нам кое-что известно о вас, мисс Наварро. Больше, чем вы могли бы себе представить. Мы знаем, какие суммы расходов записаны в электронной записной книжке, которая лежит в вашем портфеле. Мы знаем каждого из ваших друзей, знаем, когда вы в последний раз звонили домой. Мы знаем, что вы в своих отчетах никогда не завышали суммы командировочных расходов, чем, откровенно говоря, мало кто из нас может похвастаться. - Он сделал паузу и пристально посмотрел Анне в лицо. - Прошу меня извинить, если мои слова задели вас, но вы не можете не понимать, что отреклись от права на неприкосновенность личной жизни, когда пришли на работу в УСР и подписали контракт и меморандум о согласии с правилами. Впрочем, это не имеет значения. Важно лишь то, что качество вашей работы неизменно относилось к самому высшему разряду. И довольно часто оказывалось просто экстраординарным.

Анна удивленно подняла брови, но промолчала.

_ А-а. Вы, похоже, удивлены. Но я же сказал вам, что у нас есть свои собственные пути сбора и хранения информации А также и собственные критерии оценки профессиональной подготовки, мисс Наварро. Так вот, то, что выделяет вас на общем фоне, естественно, с точки зрения наших интересов, это специфическая, присущая только вам и никому больше сумма навыков. Вы обладаете подготовкой в проведении стандартных "ревизий", составлении протоколов допросов, но, помимо этого, имеете опыт в расследовании убийств. Благодаря этому вы становитесь, если можно так сказать, уникальной личностью. Но пора переходить к сути дела. Было бы просто несправедливо не сказать вам, что мы подвергли вас самой доскональной проверке, какая только возможна. Все, что я намерен сообщить вам - абсолютно все мои заявления, утверждения, догадки, предположения или намеки, - должно рассматриваться как сведения наивысшего уровня секретности. Мы понимаем друг друга?

Анна кивнула.

- Я вас слушаю.

- Превосходно, мисс Наварро. - Бартлет вручил ей лист бумаги, на котором был напечатан список имен с указанием дат рождения и стран, где эти люди жили.

- Я не понимаю. Мне, что, нужно войти в контакт с этими людьми?

- Нет, поскольку вы, как известно, не занимаетесь спиритизмом. Все одиннадцать человек, перечисленных здесь, уже умерли. Причем все они покинули эту юдоль слез в течение последних двух месяцев. Некоторые, как вы, конечно, заметили, скончались в Соединенных Штатах, кое-кто в Швейцарии, Англии, Италии, Испании, Швеции, Греции... Смерть каждого наступила, предположительно, от естественных причин.

Анна пробежала глазами список. Два имени из одиннадцати оказались ей знакомы. Один был представителем семейства Ланкастеров, семейства, которому когда-то принадлежало большинство сталелитейных заводов страны, хотя теперь оно было более известно благодаря многочисленным пожертвованиям и другим формам филантропической деятельности. В перечне был упомянут Филип Ланкастер, которого она считала давным-давно покойным. Еще одно знакомое имя - Нико Ксенакис, - возможно, принадлежало семейству греческих судовладельцев. Хотя Анна знала эту фамилию главным образом в связи с другим отпрыском этого рода - человеком, прославившимся в бульварных газетах как повеса и распутник еще в шестидесятые годы, когда он кутил со множеством молодых красавиц из Голливуда. Ни одно из остальных имен не вызывало у нее никаких ассоциаций. По датам рождения она увидела, что все перечисленные люди были стариками - кто лет восьмидесяти, а кто и под девяносто.

- Может быть, умники из ОВВ и не слышали об этом, - сказала она, - но когда вам далеко за семьдесят... Одним словом, никто не вечен.

- Боюсь, что ни в одном из этих случаев проведение эксгумации невозможно, - как будто не услышав ее слов, продолжал Бартлет. - Не исключено, что дело обстоит именно так, как вы считаете. Старики ведут себя так, как и положено старикам. В этих случаях мы не можем ничего подтвердить или опровергнуть. Но несколько дней назад нам все же повезло. Мы включили эти имена в "информационный лист". В значительной степени для проформы, так как почти никто даже не пытается выполнять эти международные соглашения. Самым последним из этих людей скончался некий пенсионер, живший в Канаде, в Новой Шотландии. Наши канадские друзья - в отличие от большинства остальных - придают значение соблюдению процедур, поэтому тревога была поднята вовремя. Так что на этот раз у нас есть тело, с которым можно работать. Правда, вернее будет сказать: у вас есть.

- Вы, конечно, не договорили до конца. Что связывает между собой всех этих людей?

- На каждый вопрос могут быть два ответа: поверхностный и глубокий. Я дам вам поверхностный ответ, потому что иного дать не могу. Несколько лет назад проводилась внутренняя ревизия документов из секретных архивов ЦРУ, для которых был установлен очень длительный срок хранения. Вы спросите, имелись ли основания для ее проведения? Скажем, что имелись. Заметьте, это не были оперативные документы. Там не было никаких упоминаний об агентах или прямых контактах. Просто документация о проверках. Каждая папка помечена словом "Сигма". Возможно, это отсылка к коду операции - о которой, между прочим, в документации ЦРУ не сохранилось никаких следов. Мы не имеем никакой информации о ее содержании и цели.

- Вы сказали: о проверках? - переспросила Анна.

- В том смысле, что когда-то, давным-давно каждый из этих людей подвергся тщательному изучению и проверке - для чего, мы тоже не знаем.

- И источником информации был архивариус ЦРУ.

Бартлет не стал прямо отвечать на эту реплику.

- Каждое досье было доскональнейшим образом изучено лучшими из наших криминалистов - экспертов по документации. Они очень старые, эти досье. Они датируются серединой сороковых годов, когда еще не существовало ЦРУ.

- Вы хотите сказать, что они были заведены еще Управлением стратегических служб?

- Именно так, - подтвердил Бартлет. - Предшественниками ЦРУ. Многие из папок были начаты буквально сразу же после окончания Второй мировой войны, когда "холодная война" только-только начиналась. Самые последние датируются серединой пятидесятых. Но я отклонился от темы. Как я вам сказал, у нас имеется этот любопытный ряд смертных случаев. Конечно, это так и осталось бы вопросительным знаком на листе, сплошь изрисованном точно такими же знаками, если бы не одно "но" - мы заметили закономерность в том, что на каждого из умерших имелось персональное досье, помеченное словом "Сигма". Я не верю в совпадения. А вы, мисс Наварро? Одиннадцать человек из тех, на кого были заведены эти досье, умерли за очень короткий промежуток времени. И вероятность того, что это чистая случайность... в лучшем случае она очень невелика.

Анна нетерпеливо кивнула. Насколько она понимала, Призрак видел лишь призраков.

- На какое время рассчитано это назначение? Вы же знаете, что у меня есть текущая работа.

- Это и есть теперь ваша "текущая" работа. Вы уже переведены в наш отдел. Все документы не только подготовлены, но и подписаны. В таком случае задача для вас, вероятно, станет яснее? - его суровый взгляд смягчился. Похоже, мисс Наварро, это не слишком вдохновляет вас.

Анна пожала плечами.

- Я продолжаю исходить из того факта, что все эти парни относились к одной категории. Думаю, вы понимаете, что я имею в виду. Старики часто умирают совершенно неожиданно, ведь правда? А они были стариками.

- А в Париже девятнадцатого века гибель под колесами кареты была чрезвычайно банальным явлением, - сказал Бартлет.

Анна вскинула бровь.

- Прошу прощения?

Бартлет откинулся на спинку кресла.

- Вам никогда не приходилось слышать о французе по имени Клод Роша? Нет? А вот я частенько думаю об этом человеке. Унылый, лишенный воображения зануда, упорный трудяга, работавший в шестидесятых годах XIX века бухгалтером в "Директории", французском разведывательном агентстве. В 1867 году его внимание привлек тот факт, что на протяжении периода в две недели погибли двое мелких служащих "Директории", вроде бы даже не знакомых друг с другом. Один был убит в результате заурядного уличного ограбления, а второй насмерть задавлен почтовой каретой. Подобные вещи случались чуть ли не каждый день. Абсолютно ничего примечательного. И все же он задумался над этими случаями, особенно после того как узнал, что в момент смерти у обоих этих скромных чиновников были при себе очень дорогие золотые карманные часы. Более того, как он установил, часы были одинаковыми, с прекрасным эмалевым пейзажем на внутренней стороне крышки. Маленькая странность, но она привлекла его внимание, и, к большому раздражению своего начальства, он потратил четыре года на попытки выяснить, почему и как эта маленькая странность возникла. В конце концов он сумел раскрыть чрезвычайно сложную и хорошо организованную шпионскую сеть. Директория была насыщена агентами, которыми управляли его прусские коллеги. - Он заметил быстрый взгляд, который Анна кинула на стеклянный шкафчик, и улыбнулся. - Да-да, это те самые карманные часы. Изумительное мастерство. Я приобрел их два десятка лет назад на аукционе. Мне нравится, когда они находятся рядом со мной. Это помогает мне помнить то, что необходимо помнить.

Бартлет задумчиво закрыл глаза.

- Конечно, к тому времени, когда Роша закончил свое расследование, было уже слишком поздно, - продолжал он. - Агенты Бисмарка, ловко манипулируя дезинформацией, обманули Францию, и она объявила немцам войну. Всеобщим лозунгом стало "На Берлин!". Результат оказался катастрофическим для Франции: военное преимущество, которым она обладала, начиная с битвы при Рокруа, случившейся в 1643 году, было полностью утрачено за каких-нибудь два месяца. Вы можете это себе представить? Французская армия во главе с императором зашла прямиком в хорошо подготовленную западню возле Седана. И, само собой разумеется, это стало концом Наполеона III. Страна лишилась Эльзаса и Лотарингии, заплатила умопомрачительные репарации и вдобавок ко всему два года была оккупирована победителями. Это был удар невероятной силы; он полностью и бесповоротно изменил весь ход европейской истории. А всего за несколько лет до этих трагических событий Клод Роша ухватился за тоненькую ниточку, не зная, куда она его приведет, не зная даже, ведет ли она вообще куда-нибудь. Два ничем не примечательных заурядных клерка и их одинаковые карманные часы. - Бартлет издал негромкий звук, который вряд ли можно было назвать смехом. - В большинстве случаев то, что кажется тривиальным, и на самом деле оказывается таковым. В большинстве случаев. Моя работа состоит в том, чтобы тревожиться по поводу именно таких фактов. Тонюсенькие ниточки. Скучные мелкие несоответствия. Тривиальные мелочи, которые, может быть, приведут к чему-нибудь крупному. Самое важное из всего, что я делаю, вряд ли способно поразить чье-либо воображение. - Хозяин кабинета картинно вскинул бровь. - Я отыскиваю одинаковые карманные часы.

Анна несколько секунд сидела молча. Призрак полностью оправдывал свою репутацию: загадочный, безнадежно уклончивый.

- Я ценю этот урок истории, - медленно проговорила она, - но моя система взглядов всегда сводилась к понятиям "здесь" и "сейчас". Если вы действительно считаете, что эти залежавшиеся документы до сих пор сохраняют актуальность, то почему бы просто-напросто не обратиться к ЦРУ, чтобы их специалисты провели соответствующее расследование?

Бартлет вынул из кармана пиджака свежий шелковый платочек и принялся полировать стекла очков.

- Вот тут почва становится довольно-таки скользкой, - сказал он. - По правилам, ОВВ может подключаться только к таким делам, где существует реальная возможность вмешательства изнутри или еще какие-нибудь влияния, которые могли бы помешать проведению следствия, а то и вовсе сорвать его. Впрочем, давайте оставим это в стороне. - В последних словах прозвучало нечто, похожее на покровительственный тон.

- Давайте не будем это оставлять, - резко возразила Анна. Таким тоном, конечно, не полагалось разговаривать с начальником подразделения, особенно такого важного и могущественного, как ОВВ, но подобострастие никогда не входило в число ее привычек, а Бартлет, если уж почему-то решил забрать к себе сотрудника, вполне мог знать заранее о его характере. - Учитывая то, что из вашего намека можно понять, будто за этими смертными случаями, возможно, стоит кто-то из служащих или бывших служащих управления.

Директор Отдела внутреннего взаимодействия отвел взгляд в сторону.

- Я этого не говорил.

- Но вы и не отрицали этого.

Бартлет вздохнул.

- Природа человека такова, что он никогда ничего не делает прямо. - Эти слова сопровождала напряженная улыбка.

- Если вы считаете, что ЦРУ может быть скомпрометировано, то почему нельзя обратиться в ФБР?

Бартлет изящно усмехнулся.

- А почему в таком случае не к Ассошиэйтед Пресс? Федеральное бюро расследований обладает массой достоинств, но осмотрительность к их числу не относится. Я не уверен, что вы правильно оцениваете всю деликатность этого вопроса. Чем меньше народа знает о нем, тем лучше. Именно поэтому я не собираю команду, а беру лишь одного-единственного сотрудника. И, как я глубоко надеюсь, агент Наварро, подходящего сотрудника.

- Даже если эти смертные случаи действительно были убийствами, сказала Анна, - вероятность того, что вам удастся когда-нибудь найти убийцу, крайне мала. Надеюсь, что вы знаете об этом.

- Это стандартный бюрократический ответ, - заявил Бартлет, - но вам не удастся победить меня бюрократическими приемами. Мистер Дюпре говорит, что вы упрямы и "не очень-то любите играть в команде". Отлично, это именно то, чего я хотел.

Анна не позволила отвлечь себя.

- Вы, по сути, требуете от меня расследования по делам ЦРУ. Вы хотите, чтобы я расследовала ряд смертных случаев, установила, что они были убийствами, а затем...

- И затем собрали бы любые улики, которые позволили бы нам провести ревизию. - Серые глаза Бартлета прямо-таки сияли за окаймленными пластмассовой оправой стеклами его очков. - Независимо от того, кто причастен к преступлениям. Вам все ясно?

- Как в тумане, - отрезала Анна. Опытный следователь, она хорошо умела разговаривать и со свидетелями, и с подозреваемыми. Иногда достаточно было просто внимательно слушать. Однако чаще возникала необходимость как-то нажать, спровоцировать собеседника на ответ. Искусство и опыт вступали в дело, когда были нужны. История, рассказанная Бартлетом, пестрела уклончивостью и умолчаниями. Анна понимала инстинктивные попытки коварного старого бюрократа сказать как можно меньше, но хорошо знала по опыту, что работать гораздо легче, когда знаешь больше, чем это, строго говоря, необходимо. - Я не собираюсь блефовать вслепую, - заявила она. Бартлет заморгал.

- Прошу прощения?

- У вас должны иметься копии этих досье "Сигма". Вы, несомненно, тщательно изучили их. И все же утверждаете, что не имеете понятия о том, что представляла собой "Сигма".

- К чему вы все же клоните? - его голос стал заметно холоднее.

- Вы покажете мне эти досье?

Губы Бартлета чуть заметно изогнулись в подобии улыбки.

- Нет. Нет, это невозможно.

- Но почему же?

Бартлет снова надел очки.

- Я нахожусь здесь не в качестве подследственного. И тем не менее я восхищен вашей тактикой допроса. Так или иначе, но полагаю, что я достаточно четко прояснил все значимые вопросы.

- Нет, черт возьми, совершенно недостаточно! Вы досконально знаете эти документы. Если вам не известно, что они представляют собой в целом, то у вас по крайней мере должны иметься догадки. Обоснованные гипотезы. Хоть что-нибудь. Поберегите вашу непроницаемость для покера во вторник вечером. Я не играю.

Бартлет наконец взорвался.

- Ради Христа, вы же видели достаточно для того, чтобы понять: мы говорим о репутации чрезвычайно заметных, можно сказать, ключевых фигур послевоенной эпохи. Досье - типично проверочные, и сами по себе они ничего не доказывают. Я изучил вас перед нашей беседой - это что, как-то посвятило вас в мои дела? Я ценю ваше благоразумие. О да, ценю. Но мы говорим об очень видных людях, в биографиях которых есть странные пробелы. Нельзя вот так запросто топтаться вокруг них в ваших благоразумных туфельках.

Анна внимательно прислушивалась к словам Бартлета и поэтому смогла уловить нотку напряженности в его голосе.

- Вы говорите о репутациях, но все же по-настоящему вас интересуют не они, не так ли? - не сдавалась она. - Чтобы работать, я должна знать больше!

Бартлет покачал головой.

- Это похоже на попытку сплести веревочную лестницу из паутины. Нам так и не удалось выяснить ничего конкретного. Полстолетия назад кто-то что-то затеял. Что-то. Нечто такое, что должно было касаться жизненно важных интересов страны. В список "Сигма" входит любопытное собрание индивидуумов. О части из них мы знаем, что они были промышленниками, но там есть и другие, личности которых нам так и не удалось установить. Единственная черта, объединяющая их всех, - то, что основатель ЦРУ, человек, обладавший в сороковые и пятидесятые годы огромным могуществом, проявлял к ним прямой интерес. Может быть, вербовал их? Намечал как-то использовать их? Мы все блефуем вслепую. Но складывается впечатление, что затевалось какое-то предприятие, засекреченное по наивысшему из наивысших разрядов. Вы спрашивали, что объединяет этих людей. В реальном смысле мы просто этого не знаем. - Он поправил манжеты, что должно было служить проявлением высочайшего возбуждения, наподобие нервного тика. - Можно сказать, что мы сейчас находимся на стадии обнаружения карманных часов.

- Не хочу показаться грубой, но этот список "Сигма"... ведь с тех пор прошло уже полвека!

- Вы бывали когда-нибудь в Сомме, во Франции? - резко спросил Бартлет, и его глаза снова вспыхнули. - Вы должны там побывать - просто посмотреть на маки, цветущие среди пшеницы. Каждый раз, когда кто-нибудь из фермеров срубает там дуб и садится на свежий пень, чтобы передохнуть, вскоре его начинает рвать и он умирает. Знаете, почему? Потому что во время Первой мировой войны там проходило большое сражение, во время которого немцы применили горчичный газ. Дерево во время роста поглощало яд, и даже по прошествии нескольких десятков лет его сохранилось достаточно для того, чтобы убить человека.

- И вы считаете, что "Сигма" - это нечто в том же роде?

Пристальный взгляд Бартлета сделался еще напряженнее.

- Говорят, что чем больше ты знаешь, тем лучше осознаешь, что ничего не знаешь. Я считаю, что чем больше знаешь, тем сильнее тебя должны тревожить вещи, которых ты не знаешь. Можете называть это хоть тщеславием, хоть осторожностью. Я тревожусь по поводу того, что выйдет из невидимых растущих деревьев. - Он снова чуть заметно улыбнулся. - Искривленная человеческая природа - все всегда сводится к человеческой природе. Да, агент Наварро, я понимаю, что все это звучит для вас подобно лекции по древней истории, а возможно, ею и является. Вот вернетесь и наставите меня на путь истинный.

- Не уверена, - ответила Анна.

- Теперь к делу. Вам придется вступить в контакт с разными правоохранительными ведомствами. Вы, как всем будет известно, совершенно открыто проводите расследование убийства. Почему этим занимается агент УСР? Объяснение будет кратким: потому что эти имена неожиданно возникли в ходе проходящего в настоящее время расследования, связанного с мошенничеством в перечислении фондов. Никому не придет в голову требовать от вас раскрытия деталей. Простое прикрытие, без необходимости что-либо тщательно прорабатывать.

- Я буду проводить расследование так, как меня учили это делать, осторожно сказала Анна. - Это все, что я могу пообещать.

- Это все, о чем я вас прошу, - мягко ответил Бартлет. - Ваш скептицизм может иметь очень хорошее обоснование. Но, так или иначе, я хотел бы получить твердую уверенность. Отправляйтесь в Новую Шотландию. Докажите мне, что Роберт Мэйлхот действительно умер естественной смертью. Или же подтвердите, что это было не так.

Глава 4

Цюрих

Бена привезли в управление полиции кантона Цюрих, помещающееся в закопченном, но все же не утратившем элегантности старинном каменном доме на Цейгхаусштрассе. Там двое неразговорчивых молодых полицейских провели его через подземный гараж и по нескольким длинным лестничным пролетам в относительно современное здание, примыкающее к старинному. Изнутри оно выглядело так, что можно было подумать, будто находишься в американской пригородной средней школе году этак в 1975-м. На любые вопросы его конвоиры отвечали только пожатиями плеч.

Его мозг лихорадочно работал. Встреча с Кавано здесь, на Банхофштрассе, вовсе не была случайностью. Кавано оказался в Цюрихе с заранее намеченной целью убить его. Однако, как бы там ни было, труп исчез; в считанные минуты его убрала оттуда чья-то опытная рука, а пистолет так и вовсе оказался в собственной сумке Бена. Было очевидно, что, помимо Кавано, во всем этом деле участвовали и другие, и эти другие были профессионалами. Но кто они? И снова тот же вопрос - зачем?

Сначала Бена привели в маленькую комнатку со столом из нержавеющей стали, залитую светом люминесцентной лампы. Полицейские остались стоять у двери. Появился человек в коротком белом халате и, не глядя Бену в глаза, потребовал:

- Ihre Hande, bitte [Ваши руки, пожалуйста (нем.)]. - Бен протянул руки. Он знал, что спорить или что-то доказывать совершенно бессмысленно. Лаборант обрызгал его кисти с обеих сторон каким-то аэрозолем из пластмассовой бутылки, затем легонько протер кожу на тыльной стороне правой кисти пластиковой палочкой с ватным тампоном и убрал палочку в пластмассовую пробирку. То же самое он проделал с ладонью, а потом повторил процедуру с левой рукой Бена. После того как в четырех аккуратно подписанных пластмассовых пробирках оказались четыре палочки с тампонами, лаборант, не сказав больше ни слова, покинул комнату.

Через несколько минут Бен оказался в довольно приятном на вид, скупо обставленном кабинете на третьем этаже, где широкоплечий коренастый человек в штатском представился ему как Томас Шмид, детектив по расследованию убийств. У него было широкое рябое лицо и очень короткая прическа с маленькой челкой. Бен почему-то вспомнил, как женщина-швейцарка, с которой он однажды встретился в Гштаде, рассказывала ему, что полицейских в Швейцарии называют быками, и, глядя на этого человека, можно было понять, откуда возникло это прозвище.

Шмид начал задавать Бену множество вопросов - имя, дата рождения, номер паспорта, гостиница, в которой он жил в Цюрихе, и так далее. Он сидел перед терминалом компьютера и одним пальцем печатал на клавиатуре ответы. На его шее болтались на цепочке очки для чтения.

Бен был рассержен, утомлен, чувствовал себя разбитым, и его терпение наконец иссякло. Ему приходилось прилагать большие усилия для того, чтобы говорить спокойным тоном.

- Детектив, - сказал он, - я считаюсь арестованным или нет?

- Нет, сэр.

- Конечно, все это было очень весело, но если вы не собираетесь арестовывать меня, то я хотел бы вернуться в свою гостиницу.

- Мы с превеликой радостью арестуем вас, если вам этого так хочется, вежливо, с улыбкой, но при этом с чуть заметной угрозой в голосе ответил детектив. - У нас есть очень хорошая камера, и она ждет не дождется вас. Но если нам удастся разрешить проблемы по-дружески, то все окажется намного проще.

- Мне будет позволено позвонить по телефону?

Шмид, вытянув перед собой обе руки, указал на бежевый телефон, притулившийся на краю его заваленного бумагами стола.

- Вы можете обратиться в местное американское консульство или к вашему поверенному. Как пожелаете.

- Спасибо, - сказал Бен. Он снял трубку и посмотрел на часы. В Нью-Йорке только-только перевалило за полдень. Юристы, служившие в "Хартманс Капитал Менеджмент", поголовно специализировались на налоговом и финансовом праве, и поэтому он решил обратиться к своему другу, который занимался международным правом.

Когда-то Бен и Хови Рубин входили в команду Дирфилда по лыжным гонкам и стали близкими друзьями. Хови несколько раз приезжал в Бедфорд на День благодарения. На него, как и на всех друзей Бена, особенно сильное впечатление произвела мать Бена.

Адвокат ушел из своей конторы на ленч, но звонок Бена переключили на мобильный телефон Хови. Из-за шума ресторана на том конце понять, что говорил Хови, было не так уж просто.

- Бен, ради Христа, - сказал Хови, прервав монолог Бена. Рядом с ним кто-то громко разговаривал. - Так вот, я дам тебе тот же совет, который даю всем моим клиентам, которые попадают под арест, приехав в Швейцарию, чтобы покататься на лыжах. Улыбайся и терпи. Ни в коем случае не старайся изображать из себя Великого и Могущественного. Не играй в возмущенного американца. Никто не сумеет раздавить тебя всякими правилами, инструкциями и тому подобным лучше, чем швейцарцы.

Бен поглядел на Шмида; тот барабанил по клавиатуре и, несомненно, прислушивался к разговору.

- Я начинаю это понимать. Но все же, что я, по твоему мнению, должен делать?

- По швейцарским законам, тебя могут продержать двадцать четыре часа, не подвергая законному аресту.

- Ты меня разыгрываешь!

- А если ты станешь ругаться с ними, то они могут бросить тебя в грязную тесную камеру на всю ночь. Так что не делай этого.

- В таком случае, что же ты посоветуешь?

- Хартман, дружище, ты же способен уговорить голодную собаку уйти из мясной лавки, так что просто оставайся самим собой. При появлении каких бы то ни было затруднений вызывай меня, я сяду на телефон и буду угрожать международным инцидентом. Один из моих партнеров постоянно работает с организациями, занимающимися шпионажем, и поэтому у нас есть доступ к некоторым довольно мощным базам данных. Я вытяну все возможное о Кавано и посмотрю, что это может дать. Дай мне телефонный номер, по которому ты сейчас находишься.

Когда Бен закончил разговор, Шмид вывел его в смежную комнату и усадил перед столом около другого терминала.

- Вы уже бывали в Швейцарии? - любезным тоном спросил он; так мог бы разговаривать гид, сопровождающий туриста на экскурсии.

- Неоднократно, - ответил Бен. - Главным образом приезжал кататься на лыжах.

Шмид закивал, как будто эта фраза его сильно встревожила.

- Популярный отдых. Думаю, очень хорошо помогает снять стресс. Дает прекрасную возможность расслабиться. - Он прищурился. - Ваша работа, видимо, заставляет вас испытывать много стрессов.

- Я бы так не сказал.

- Стресс может заставить людей делать потрясающие вещи. День за днем они сдерживают его, а потом, совершенно неожиданно - бум! - они взрываются. Когда это случается, то, я думаю, они сами удивляются не меньше, чем все окружающие.

- Я вам уже сказал, что пистолет мне подложили. Я не пользовался им. Бен был мертвенно бледен, но говорил самым спокойным тоном, на какой был способен. Провоцировать детектива ни в коем случае не следовало, так как это привело бы только к отрицательному результату.

- И все же, по вашим собственным словам, вы убили человека, разбили ему голову голыми руками. Неужели это ваша обычная манера поведения?

- Это случилось при обстоятельствах, которые вряд ли можно назвать нормальными.

- Мистер Хартман, а что сказали бы о вас ваши друзья, если бы мне пришлось поговорить с ними? Могли бы они сказать, что вы отличаетесь вспыльчивостью? - детектив уставился на Бена странно задумчивым взглядом. Может быть, они сказали бы, что вы... что вы имеете склонность к насилию?

- Они сказали бы вам, что я такой же законопослушный гражданин, как и они сами, - ответил Бен. - Не могу понять, к чему вы клоните.

Бен посмотрел на свои руки, те самые руки, которые удавили Кавано по черепу кронштейном лампы. Был ли он склонен к насилию? Обвинения детектива были нелепыми - он действовал исключительно в целях самозащиты, - и все же память перенесла его на несколько лет назад. Он даже сейчас мог совершенно отчетливо представить себе лицо Дарнелла. Дарнелл, один из его пятиклассников из Восточного Нью-Йорка, был хорошим мальчиком, смышленым и любознательным учеником, лучшим в своем классе. Но потом с ним что-то случилось. Его оценки стали хуже, а вскоре он и вовсе перестал сдавать домашние задания. Дарнелл никогда не дрался с другими детьми и все же время от времени появлялся с синяками на лице. Однажды после занятий Бен долго разговаривал с ним. Дарнелл изо всех сил старался не смотреть ему в глаза. Нетрудно было заметить, что ему страшно. В конце концов он все же признался, что Орландо, новый дружок его матери, не желает, чтобы он тратил впустую время на посещение школы, и требует, чтобы он помогал добывать деньги. "Каким же образом ты должен добывать деньги?" - спросил Бен, но Дарнелл ничего не ответил. Когда он позвонил матери Дарнелла, ее звали Джойс Стюарт, та отвечала раздраженно и уклончиво. Она наотрез отказалась прийти в школу, отказалась обсуждать сложившееся положение и даже не согласилась с ним, что дела идут не лучшим образом. В ее голосе тоже можно было уловить страх. Через несколько дней он нашел адрес Дарнелла в школьных бумагах и нанес визит ему домой.

Дарнелл жил на втором этаже здания с обшарпаным фасадом; лестничную клетку украшали многочисленные надписи на стенах. Звонок был сломан, но дверь подъезда была не заперта, так что Бен поднялся по лестнице и постучал в квартиру с табличкой 2В. Ему пришлось довольно долго ждать, прежде чем появилась мать Дарнелла. Было заметно, что она избита: на щеках виднелись синяки, губы распухли. Он представился и попросил разрешения войти. Джойс задумалась, а потом проводила его на маленькую кухню, тесно уставленную Дешевой мебелью из бежевой формайки. Открытое окно было завешено колыхавшимися на ветру желтыми хлопчатобумажными занавесками.

Вопли из глубины квартиры Бен услышал задолго до того, как в кухне появился дружок матери.

- Какого х...я вы сюда приперлись? - злобно спросил Орландо, высокий человек могучего сложения, одетый в красную майку в обтяжку и свободные джинсы. Бен подумал, что его телосложение типично для преступников: мускулатура верхней части туловища была настолько переразвита, что мышцы казались надетыми поверх туловища как надувной спасательный жилет.

- Это школьный учитель Дарнелла, - чуть слышно сказала мать Дарнелла, почти не шевеля разбитыми губами.

- А вы... Вы опекун Дарнелла? - спросил Бен, обращаясь к Орландо.

- Черт возьми, лучше сказать, что я теперь его учитель. Только я учу его тому дерьму, которое ему необходимо знать. В отличие от вас.

Теперь Бен увидел и Дарнелла; от страха мальчик казался младше даже своих десяти лет, но все же он неслышно вошел в кухню, чтобы присоединиться к ним.

- Уходи, Дарнелл, - полушепотом приказала мать.

- Дарнеллу ни к чему забивать башку всем этим дерьмом, - заявил Орландо с улыбкой, выставлявшей напоказ ровный ряд сверкающих золотых зубов. Дарнелл должен учиться двигать камни.

Бен почувствовал себя так, словно его ударили. "Двигать камни" - на жаргоне означало продавать крэк.

- Он же учится только в пятом классе. Ему всего лишь десять лет.

- Попали в самую точку. Малолетка. Копы отлично знают, что их бесполезно хватать. - Орландо снова рассмеялся. - Впрочем, я дал ему хороший выбор: торговать камнями или торговать своей задницей.

Эти слова, эта низкая жестокость, составлявшая суть этого человека, вызывали у Бена глубокое отвращение, но он заставил себя говорить спокойно.

- Дарнелл самый способный ученик в своем классе. Вы обязаны позволить ему добиться успеха.

Орландо фыркнул.

- Он отлично проживет на улице, как жил я.

А потом Бен услышал дрожащий голос Дарнелла; хотя он и срывался, но все же звучал решительно.

- Я не хочу больше этим заниматься, - заявил мальчик Орландо. - Мистер Хартман знает, что лучше. - И добавил громче и смелее: - Я не хочу быть таким, как вы.

- Дарнелл, не смей! - воскликнула Джойс Стюарт и вся сжалась, ожидая удара.

Но было поздно. Орландо резко извернулся и нанес десятилетнему мальчику удар в челюсть, от которого тот в буквальном смысле слова вылетел за дверь. После этого он обернулся к Бену.

- А теперь проваливайте-ка отсюда. Хотя лучше я помогу вам.

Бен почувствовал, что его до краев наполнила ярость. Орландо толкнул его раскрытой ладонью в грудь, но вместо того, чтобы отшатнуться, Бен сам ударил его, целясь кулаком в висок, затем ударил левой и принялся колошматить здоровяка, словно боксерскую грушу. От неожиданности Орландо застыл на несколько мгновений, оказавшихся решающими, а когда он пришел в себя, то его мощные руки могли лишь без толку колотить Бена по бокам расстояние между ними было слишком маленьким для того, чтобы нанести сильный удар. К тому же, по-видимому, безумие гнева в какой-то мере заменяло анестезию; так или иначе, но Бен совершенно не чувствовал сокрушительных ударов, и вдруг Орландо мягко осел на пол. Впрочем, это был лишь нокдаун, а не нокаут.

Глаза Орландо снова уставились на него, но теперь наглый вызов в них сменился опасением.

- Вы сошли с ума, - пробормотал он.

Может быть, подонок прав? Что на него нашло?

- Если вы позволите себе еще раз хоть пальцем тронуть Дарнелла, произнес Бен с подчеркнутым спокойствием, которого вовсе не ощущал, - я убью вас. - Чтобы усилить эффект, он говорил медленно, делая паузы между словами. - Надеюсь, мы понимаем друг друга?

Немного позже от своей приятельницы Кармен, работавшей в отделе социального обеспечения, Бен узнал, что Орландо в тот же день покинул Джойс и Дарнелла и больше к ним не возвращался. Впрочем, если бы Бену и не сказали об этом, он сам пришел бы к такому выводу при виде того, насколько лучше стала успеваемость Дарнелла, да и вообще его состояние.

- Ладно, парень, - сказал тогда Орландо, понизив голос. Он смотрел на Бена, лежа на полу кухни, и даже не пытался подняться. Потом он закашлялся и пробормотал: - Знаете, мне не нужны лишние неприятности. - Он еще несколько раз кашлянул и добавил: - Вы сошли с ума. Вы сошли с ума.

- Мистер Хартман, не будете ли вы так любезны приложить большой палец правой руки вот сюда? - Шмид указал на маленькое белое устройство; внизу на нем было написано "Идентификация отпечатков", а повыше сиял рубиновым цветом овальный стеклянный глазок.

Бен приложил к овальному стеклу большой палец правой руки, а затем левой. На экране компьютера, который стоял так, что он мог искоса видеть экран, немедленно появились огромные отпечатки его пальцев.

Шмид набрал несколько цифр и нажал "ввод". Противно запищал модем. После этого детектив снова повернулся к Бену и проговорил извиняющимся тоном:

- Теперь они отправились прямо в Берн. Через пять или десять минут мы все узнаем.

- Что узнаем?

Детектив поднялся с места и, жестом приказав Бену следовать за ним, вернулся в первую комнату.

- Узнаем, существует ли ордер на ваш арест в Швейцарии.

- Я думаю, что, если бы он существовал, я помнил бы об этом.

Шмид долго смотрел на него, прежде чем заговорить.

- Я знаю людей вашего типа, мистер Хартман. Для богатых американцев, таких, как вы, Швейцария - это страна конфет, банков, часов с кукушкой и лыжных курортов. Вам хотелось бы считать каждого из нас своим Hausdiener, своей прислугой, не так ли? Но вы знаете, что такое Швейцария на самом деле? На протяжении многих веков все европейские державы стремились превратить нас в свое герцогство. Ни у кого ни разу ничего не вышло. Теперь, похоже, это рассчитывает сделать ваша страна с ее могуществом и богатством. Но здесь вы - как это говорят у вас? - не можете позвонить, чтобы вам принесли счет. В этом учреждении вам не будет никакого шоколада. И уж, конечно, не вам решать, когда и по какой причине вас освободят. - Он откинулся на спинку своего кресла и добавил, улыбнувшись с чуть ли не искренним видом: - Добро пожаловать в Швейцарию, герр Хартман.

Как будто в ответ на это издевательское приветствие в кабинет вошел новый человек, высокий и худой, в жестко накрахмаленном белом докторском халате. Он носил очки без оправы и имел маленькие щетинистые усики. Даже не подумав представиться, он указал на часть стены, выложенную белым кафелем, на котором были четко видны деления шкалы для измерения роста.

- Будьте любезны встать туда, - приказал он.

Стараясь на выказывать раздражения, Бен прислонился спиной к кафелю. Лаборант измерил его рост, а затем подвел его к белой раковине, повернул рычаг, выдавив белую пасту, и велел Бену вымыть руки. Мыло хорошо пенилось, но все равно было шершавым и сильно пахло лавандой. После этого лаборант размазал по стеклянной пластине специальные липкие чернила, и Бену пришлось приложить обе ладони к чернилам. Направляя руку Бена длинными тонкими, наманикюренными пальцами, полицейский лаборант сначала заставил его положить ладони на промокательную бумагу, чтобы снять излишек краски, а потом аккуратно отпечатал каждую ладонь в квадратах на специальной форме.

Пока Беном занимался лаборант, Шмид встал, вышел в смежную комнату и вернулся через несколько секунд.

- Что ж, мистер Хартман, на сей раз мы не угадали. Никакого ордера на ваш арест не оказалось.

- Какая неожиданность, - пробормотал Бен. Как ни странно, после этих слов он почувствовал облегчение.

- Однако имеется ряд вопросов. Баллистическая экспертиза поступит через несколько дней из Wissenschaftlicher Dienst der Stadtpolizei баллистической лаборатории полиции Цюриха, - но мы уже знаем, что найдены пули "браунинг" 0.765.

- Это что, такой сорт? - с невинным видом спросил Бен.

- Это тот самый сорт боеприпасов, который используется в пистолете, обнаруженном во время обыска вашего багажа.

- Ну, вы же знаете... - Бен попытался было заставить себя улыбнуться, но потом решил, что лучше вести себя прямолинейно, а то и просто тупо. Ведь тут же не может быть никаких сомнений: пули выпущены из того самого пистолета, о котором мы говорим. Который был подложен в мой багаж. Так почему бы вам просто не сделать этот тест... ведь есть же какая-то методика, при помощи которой можно точно установить, стрелял ли я из этой пушки.

- Анализ следов выстрела. Мы уже сделали его. - Шмид сделал движение, словно протирал палочкой руку.

- И каков же результат?

- Мы скоро его получим. После того, как вас сфотографируют.

- И отпечатки моих пальцев вы тоже не найдете на пистолете. - Слава богу, сказал себе Бен, что я не стал его трогать.

Детектив театрально пожал плечами.

- Отпечатки можно стереть.

- Да, но свидетели...

- Свидетели описывают хорошо одетого человека примерно ваших лет. Была большая неразбериха. Но пять человек мертвы, а семеро - серьезно ранены. К тому же вы говорите нам, что убили преступника. Но когда мы приходим туда, где это, по вашим словам, произошло, то не обнаруживаем трупа.

- Я... Этого я не могу объяснить, - признался Бен, понимая, насколько странным должен казаться полиции его рассказ. - Видимо, труп мгновенно унесли и место очистили от любых следов. Как мне кажется, из этого можно сделать вывод, что Кавано действовал не один.

- Чтобы убить вас? - Шмид глядел на него с каким-то мрачным весельем.

- Выходит, что так.

- Но вы не предлагаете нам никаких мотивов. Вы говорите, что между вами не было никаких конфликтов.

- Мне кажется, вы не до конца меня понимаете, - спокойно произнес Бен. - Я не видел этого парня больше пятнадцати лет.

Телефон, стоявший на столе Шмида, зазвонил. Детектив поднял трубку.

- Шмид. - Выслушав абонента, он ответил по-английски: - Да, одну минуту, пожалуйста, - и передал трубку Бену.

Это был Хови.

- Бен, старина, - сказал он; его голос на сей раз звучал так ясно и четко, как будто он говорил из соседней комнаты. - Ты говорил, что Джимми Кавано родом из Хомера, штат Нью-Йорк, верно?

- Маленький городок на полпути между Сиракузами и Бингхэмптоном, ответил Бен.

- Верно, - согласился Хови. - И он учился с тобой в одном классе в Принстоне?

- Именно так.

- Так вот, слушай. Твоего Джимми Кавано не существует.

- Мог бы сказать что-нибудь такое, чего я не знаю, - ответил Бен. Он же мертвее мертвого.

- Нет, Бен, выслушай меня. Я говорю, что твой Джимми Кавано никогда не существовал. То есть никакого Джимми Кавано нет на свете. Я проверил списки выпускников Принстона. Ни одного Кавано с первым или вторым именем, наинаюшимся на "Дж", в школе не числилось, по крайней мере в десять лет, когда ты там учился. И в Хомере тоже никогда не имелось никаких Кавано. И во всем округе. Как, кстати, и Джорджтауне. Да, и мы проверили его по всем нашим базам данных. Если бы существовал какой-нибудь Джеймс Кавано, более или менее соответствующий твоему описанию, то мы нашли бы его. Мы ведь пробовали и другие варианты написания фамилии. Ты и понятия не имеешь, какими мощными базами данных мы сегодня располагаем. Человек оставляет за собой следы, как слизняк; за каждым из нас тянется целая тропа. Кредиты, социальное обеспечение, военный учет, и так далее, и тому подобное. Этот не зарегистрирован нигде. Чудеса, ведь правда?

- Тут должна быть какая-то ошибка. Я знаю, что он учился в Принстоне.

- Ты считаешь, что знаешь это. Сам подумай, разве такое невозможно?

Бен вдруг почувствовал ледяную тяжесть в желудке.

- Если это верно, то это никак нам не поможет.

- Ты прав, - согласился Хови. - Но я попробую поискать еще. В любом случае ты ведь знаешь номер моего мобильного телефона?

Бен опустил трубку. Он чувствовал себя ошарашенным. Шмид сразу же снова взял быка за рога.

- Мистер Хартман, вы приехали сюда по делу или в отпуск?

Заставив себя сосредоточиться, Бен ответил со всей возможной вежливостью:

- Я вам уже говорил: в отпуск, чтобы покататься на лыжах. У меня была пара встреч в банках, но только потому, что я проезжал через Цюрих. - Джимми Кавано никогда не существовал.

Шмид снова откинулся в кресле и сложил ладони на груди.

- Последний раз вы были в Швейцарии четыре года назад, да? Чтобы получить тело вашего брата?

Бен не сразу ответил - пришлось переждать, пока отступит нахлынувший на него при этих словах поток воспоминании. Телефонный звонок среди ночи никогда не сулит хороших новостей. Он крепко спал рядом с Карен, своей подружкой-учительницей, в его неряшливой квартире в Ист Нью-Йорке. Он заворчал и перевернулся на другой бок, чтобы ответить на звонок, который полностью изменил его жизнь. Маленький арендованный самолет, на котором Питер летел в одиночку, потерпел аварию несколькими днями раньше в ущелье около озера Люцерн. В документах на аренду в качестве ближайшего родственника был назван Бен. Чтобы опознать погибшего, потребовалось время, но благодаря наличию зубной карты у дантиста это удалось сделать безошибочно. Швейцарские власти квалифицировали случившееся как несчастный случай. Бен прилетел к Люцернскому озеру, чтобы получить тело, и привез брата домой - то, что осталось от него после взрыва фюзеляжа - в маленьком картонном ящичке, лишь немного большем, чем коробка из-под торта.

На протяжении всего обратного полета он не плакал. Слезы пришли позже, когда шок от случившегося начал постепенно проходить. Его отец рухнул на пол, рыдая, после того как узнал о трагедии. Мать, уже прикованная раковым заболеванием к постели, кричала в голос.

- Да, - негромко ответил Бен. - Это был мой последний приезд сюда.

- Поразительный факт. Можно подумать, что, когда вы приезжаете в нашу страну, смерть следует за вами по пятам.

- Что вы имеете в виду?

- Мистер Хартман, - спросил Шмид, на сей раз уже совершенно нейтральным тоном, - вам не кажется, что между смертью вашего брата и тем, что случилось сегодня, может быть какая-то связь?

В штаб-квартире Stadtpolizei, Швейцарской национальной полиции, находящейся в Берне, пухлая женщина средних лет в очках с толстыми стеклами и черной роговой оправой поглядела на экран своего компьютера и с удивлением увидела, что на нем появилась строка текста. Она несколько секунд смотрела на нее, а потом вспомнила давным-давно полученное указание на этот счет и записала на листок высветившееся имя и следовавший за ним ряд чисел. После этого она постучала в стеклянную дверь кабинета своего непосредственного начальника.

- Сэр, - сказала она. - Только что активизировалось имя из надзорного списка РИПОЛ. - Слово РИПОЛ было аббревиатурой французского названия Recherche Informations Policier, национальной криминалистической и полицейской базы данных, содержавшей имена, отпечатки пальцев, номера автомобилей и другие сведения - обширный свод правоохранительных данных, которыми пользовались сотрудники федерального, кантональных и местных полицейских управлений.

Ее босс, самодовольного вида человек лет сорока пяти, который, как всем было известно, быстро продвигался по службе в Stadtpolizei, взял листок, поблагодарил свою исполнительную секретаршу и отпустил ее. Как только она закрыла за собой дверь, он снял трубку защищенного телефона, не подключенного к главной АТС, и набрал номер, которым пользовался крайне редко.

Помятый серый седан неопределенного возраста стоял с включенным мотором в квартале от управления Kantonspolizei на Цейгхаусштрассе. В машине находились двое мужчин. Они сидели молча и курили, утомленные продолжительным ожиданием. Внезапный звонок сотового телефона, закрепленного посередине приборной панели, заставил обоих вздрогнуть. Сидевший на пассажирском месте взял аппарат, что-то выслушал, сказал: "Ja, danke" [Да, спасибо (нем.)] - и закончил разговор.

- Американец выходит из здания, - сказал он.

Через несколько минут они увидели, как американец вышел из дверей и сел в такси. Когда такси отъехало на полквартала, водитель тронул седан с места, и автомобиль влился во все еще достаточно оживленный - вечер только начинался - поток машин.

Глава 5

Галифакс, Новая Шотландия

Когда пилот самолета "Эр Канада" объявил о скором приземлении, Анна Наварро взяла папку с документами, лежавшую перед нею на откидном столике, закрыла ее и постаралась сосредоточиться на случае, в котором ей предстояло разобраться. Она до ужаса боялась летать, и хуже приземления для нее был только взлет. Внутри у нее все дрожало, а желудок, казалось, пытался сжаться до размеров булавочной головки. Как обычно, она боролась с иррациональной убежденностью, что самолет разобьется и ей предстоит закончить свои дни в огненном аду.

Ее любимый дядя Мануэль погиб, когда от старой рухляди, на которой он опылял посевы, отвалился мотор и самолет камнем рухнул на землю. Но ведь это было так давно - ей было тогда всего лишь десять или одиннадцать лет. К тому же непригодный ни на что иное из-за своей дряхлости самолет-опылитель не имел совершенно ничего общего с огромным "Боингом-747", в котором она находилась в данный момент.

Она никогда не говорила никому из коллег по УСР о своей боязни самолетов, исходя из основополагающего принципа: ни в коем случае нельзя позволить кому бы то ни было узнать твои уязвимые места. Но она была уверена, что Арлисс Дюпре каким-то образом догадался об этом ее качестве примерно так же, как собака чует человеческий страх. Последние шесть месяцев он вынуждал ее буквально жить в самолетах, то и дело перелетая из одного места назначения, где она должна была провести какую-нибудь никчемную пустяковую работу, в другое.

Единственным способом сохранить самообладание было взять с собой папки с описанием криминалистических казусов и изучать их во время полета. Сухие, словно старинная пыль, описания аутопсии и заключения патологоанатомов всегда дразнили ее и звали разгадать свои тайны.

Ребенком она очень любила складывать паззлы из пятисот частей, которые приносила мать. Это были подарки хозяйки дома, где мать убирала, - хозяйским детям не хватало терпения возиться с головоломками. Причем гораздо больше, чем появление глянцевой картинки, Анну привлекало ощущение того, как фрагмент мозаики становился на место, и четкий щелчок, сопровождавший это событие. Часто в старых головоломках не хватало фрагментов, потерянных их беспечными прежними владельцами, и это всегда раздражало ее. Даже будучи ребенком, она уже стремилась к совершенству.

В некотором смысле нынешний случай можно было воспринимать как головоломку из тысячи частей, высыпанных перед нею на ковер.

За время полета из Вашингтона в Галифакс она детально изучила документы, присланные из Оттавы Королевской канадской конной полицией. Канадский эквивалент ФБР, несмотря на свое архаическое название, являлась первоклассным сыскным агентством. Профессиональные связи между министерством юстиции США и Канадской конной полицией всегда были очень хорошими.

"Кто же ты такой?" - молча спрашивала она, рассматривая фотографию старика. Роберт Мэйлхот из Галифакса, Новая Шотландия, добродушный пенсионер, уважаемый член общины церкви Божьей Матери милосердной. По первому впечатлению вовсе не из тех людей, на которых ЦРУ заводит досье без ограничения срока хранения. А может быть, как раз из таких?

Что же могло связывать его с загадочными махинациями давным-давно покойных мастеров шпионажа и бизнесменов, на следы которых наткнулся Бартлет? Она была уверена, что у Бартлета было досье на этого человека, но он не захотел ознакомить ее с документами. Анна была также уверена в том, что он хотел, чтобы она сама выяснила все нужные подробности.

Судья провинции Новая Шотландия согласился выписать ордер на обыск. Документы, которые она пожелала увидеть - информацию об использовании телефонной и кредитной карточек, - переслали ей в Вашингтон по факсу через несколько часов после запроса. Она была из УСР; никто и не подумал подвергнуть сомнению ее небрежно состряпаную легенду о проводящемся следствии по делу о мошенничестве в перечислении фондов за рубеж.

Однако документы ничего ей не сказали. Причина смерти, записанная в свидетельстве раздражительным и почти неразборчивым почерком врача, возможно, тем самым, который постоянно лечил старика, гласила: "Естественные причины". В скобках было добавлено: "С явлениями тромбоза коронарных сосудов". И, возможно, так оно и было на самом деле.

Покойный не совершал никаких необычных покупок, все его междугородные телефонные переговоры ограничивались Ньюфаундлендом и Торонто. Все это не давало никаких зацепок. Может быть, ей удастся найти ответ в Галифаксе.

А может быть, и нет.

Она чувствовала то опьянение странной смесью из надежды и отчаяния, которое всегда испытывала в начале следствия. То она была твердо уверена, что непременно справится с делом, но уже в следующую минуту ей казалось, что это совершенно невозможно. Но была одна вещь, которую она знала наверняка: во всех серийных убийствах, которые ей приходилось расследовать, первое всегда являлось самым важным. Это был краеугольный камень всего дела. Только в том случае, если ты работаешь скрупулезно, если заглядываешь под каждый камешек, ты можешь надеяться на то, что тебе удастся связать концы с концами. Если не видишь всех точек, тебе никогда не удастся правильно соединить их между собой.

Анна была одета в свой дорожный костюм: темно-голубую юбку от Донны Каран (естественно, из недорогих) и белую блузу от Ральфа Лорена (конечно же, не сшитую на заказ). В управлении она славилась умением одеваться совершенно безупречно. На свое жалованье ей было крайне трудно приобретать одежду, изготовленную лучшими фирмами, но она все равно покупала ее, несмотря даже на то, что ради этого ей приходилось жить в темной двухкомнатной квартирке в захудалом районе Вашингтона и работать без отпусков: все заработанные деньги уходили на одежду.

Все считали, что она одевается так хорошо для того, чтобы привлекать внимание мужчин, ведь именно к этому стремились все молодые одинокие женщины. Но в ее случае общественное мнение заблуждалось. Одежда заменяла ей бронежилет. Чем лучше она выглядела, тем спокойнее и безопаснее себя ощущала. Анна пользовалась косметикой лучших сортов и носила одежду, разработанную и сшитую лучшими фирмами, потому что так она больше не была дочерью нищих мексиканских иммигрантов, убиравших дома и подметавших дворы богачей. А значит, она могла быть кем угодно. У нее было вполне достаточно здравого смысла для того, чтобы понять, насколько это смешно с рациональной точки зрения. И все равно она вела себя именно так, а не иначе.

Анна не раз спрашивала себя, что же больше задевало Арлисса Дюпре - то, что она, привлекательная женщина, отвергла его домогательства, или же то, что она мексиканка. Возможно, и то, и другое. Возможно, по мнению Дюпре, выходцы из Мексики были низшими существами, и поэтому она не имела никакого права отказать ему.

Она выросла в маленьком городке в Южной Калифорнии. Ее родители были мексиканцами, которым удалось убежать от нищеты, болезней и безнадежности, царивших в стране, лежавшей южнее границы. Ее мать, ласковая женщина с тихим голосом, убирала в квартирах, а отец, молчаливый и самоуглубленный человек, делал дворовую работу.

Когда она училась в начальной школе, то носила платья, сшитые матерью. Мать также заплетала в косы и укладывала ее каштановые волосы. Анна знала, что одета не так, как все остальные, знала, что одежда не слишком-то идет ей, но это ее совершенно не волновало лет до десяти или одиннадцати, когда среди девочек начали формироваться компании, в которые ей не было доступа. Ни одна из ее одноклассниц ни за что не стала бы иметь дело с дочерью женщины, убиравшей их дома.

Она была изгоем, отверженной, ненужной обузой в классе. Она была невидимкой.

Не то чтобы она была одна такая - ученики делились примерно поровну на латиноамериканцев и белых, причем эти группы почти не соприкасались между собой. Она привыкла к тому, что некоторые из белых девочек и парней презрительно окликали ее "мокрая спина" или "спик". Но среди латиноамериканцев тоже имелись касты, и она относилась к самой низшей. Латиноамериканские девочки всегда одевались очень хорошо и издевались над ее одеждой даже с большей злобой, чем белые.

Выход, решила она, заключается в том, чтобы одеваться так же, как все остальные. Она начала жаловаться матери, которая сначала не принимала ее всерьез, но потом все же объяснила, что они не могут позволить себе покупать такую одежду, какую носят другие девочки, да и вообще, спросила она, какая разница? Ей что, не нравится та одежда, которую шьет ей мать? "Нет, бросила в ответ Анна, - я ее ненавижу!" Она и тогда отлично понимала, какими жестокими были эти слова и какую боль она причинила матери. Даже сегодня, через двадцать лет, Анна не могла без раскаяния вспоминать о тех днях.

Мать любили все, к кому она нанималась. Некая весьма и весьма богатая женщина стала дарить работнице вещи своих детей. Анна радостно носила их она никак не могла понять, как можно пренебрегать такой прекрасной одеждой! - пока до нее постепенно не дошло, что все эти наряды были модными год или два назад, а потом в один, как выяснилось, не такой уж прекрасный день все удовольствие от подобных подарков исчезло окончательно. Анна шла по школьному коридору, и девочка, входившая в компанию, к которой ей очень хотелось примкнуть, вдруг окликнула ее. "Эй, - сказала девочка, - это же моя юбка!" Анна, покраснев, принялась отнекиваться. Тогда девочка подцепила указательным пальцем подол, отвернула его и продемонстрировала свои инициалы, написанные несмываемыми чернилами на пришитой метке...

Анна заранее выяснила, с кем ей придется работать. Офицер Конной полиции, встретивший ее в аэропорту, провел год, стажируясь в Академии ФБР по расследованию убийств, нем отзывались как не о самом остром из ножей, которые могут найтись на кухне, но, в общем-то, вполне пригодном для работы.

Он стоял рядом с выходом для пассажиров, высокий, красивый мужчина лет тридцати с небольшим, одетый в синюю спортивную куртку с красным галстуком. Судя по его широкой улыбке, он был искренне рад встрече с Анной.

- Добро пожаловать в Новую Шотландию, - сказал он. - Меня зовут Рон Арсено. - Темноволосый, кареглазый, с худым продолговатым лицом и высоким лбом. Этакий Дадли-молодчина, мысленно охарактеризовала она его.

- Анна Наварро, - представилась она, сильно стиснув его ладонь. Мужчины всегда ожидают, что протянутая для пожатия рука женщины будет вялой, словно дохлая рыба, и поэтому она всегда жала руки мужчинам как можно крепче: это задавало тон общению и позволяло им понять, что она "свой парень". - Рада познакомиться.

Он наклонился, чтобы взять чемодан, но Анна, улыбнувшись, покачала головой.

- Благодарю вас, я сама.

- Вы впервые в Галифаксе? - похоже, он решил между делом проверить, что она собой представляет.

- Да. Сверху он кажется очень красивым.

Вежливо усмехнувшись в ответ, он зашагал рядом с нею через здание аэровокзала.

- Я буду организовывать ваше взаимодействие с властями Галифакса. Вы получили документы?

- Да, благодарю вас. Все, кроме банковских проводок.

- Сейчас они уже должны быть готовы. Если я найду их, то переброшу вам в гостиницу.

- Спасибо.

- Не за что. - Он, прищурившись, посмотрел куда-то вперед - контактные линзы, поняла Анна. - Хотите правду, мисс Наварро... Анна? Кое-кто в Оттаве никак не может понять, почему вы так заинтересовались этим дедом. Посудите сами: восьмидесятисемилетний старик умирает в своем доме от естественных причин. Знаете ли, этого можно было ожидать.

Они подошли к автомобильной стоянке.

- Тело находится в полицейском морге? - спросила Анна.

- Нет, в морге местной больницы. Ожидает вас в холодильнике. Вы связались с нами прежде, чем старикашку успели закопать в землю, - это хорошая новость.

- А какая же плохая?

- Труп был уже забальзамирован для похорон.

Анна даже вздрогнула.

- Это могло исказить токсикологическую картину.

Они подошли к темно-синему "Шевроле" последней модели, который всем своим видом прямо-таки убеждал всех окружающих в том, что принадлежит полиции. Арсено открыл багажник и положил туда чемодан Анны.

Некоторое время они ехали молча.

- А кто же вдова? - спросила Анна. О ней в полученных документах ничего не говорилось. - Тоже из французских канадцев?

- Местная. Из Галифакса. В прошлом школьная учительница. Такая суровая старуха. Я хочу сказать, что испытываю большую неловкость перед леди: она ведь только что потеряла мужа, и похороны, как предполагалось, должны были состояться завтра. Мы были вынуждены просить ее отложить их. К тому же приехали родственники из Ньюфаундленда. Когда мы упомянули о вскрытии трупа, она, мягко выражаясь, не пришла в восторг. - Он взглянул на Анну и снова уставился на дорогу. - Поскольку уже поздно, думаю, что лучше всего будет, если вы сейчас устроитесь в гостинице, а завтра, рано поутру мы могли бы взяться за дело. Патологоанатомы готовы встретиться с нами в семь часов.

Анна почувствовала острый, почти болезненный приступ разочарования. Ей хотелось приступить к работе прямо сейчас.

- Заманчиво звучит, - ответила она и снова умолкла. Было приятно иметь помощником такого офицера, который, похоже, нисколько не чувствовал себя обиженным появлением эмиссара американского правительства. Арсено держался настолько дружественно, насколько это вообще можно было себе представить. Может быть, даже слишком дружественно.

- А вот и ваша гостиница. Ведь ваше правительство не любит слишком уж щедро разбрасывать доллары, точно?

Гостиница оказалась непривлекательным викторианским зданием на Баррингтон-стрит, большим деревянным домом с выкрашенными в белый цвет стенами и зелеными наличниками. Впрочем, белая краска от времени превратилась в грязно-серую.

- Эй, знаете что, позвольте мне пригласить вас на обед, если у вас нет других планов. Можно отправиться в "Клиппер кэй", если вам нравятся дары моря. А можно послушать джаз в "Миддл дек"... - Он остановил автомобиль возле тротуара.

- Благодарю вас, но у меня сегодня был очень утомительный день, ответила Анна.

Он пожал плечами; было видно, что ответ сильно разочаровал его.

В гостинице чувствовался слабый запах плесени, словно под полом царила никогда не высыхающая сырость. Ей выписали старомодный счет в двух экземплярах через копирку и вручили медный ключ; она приготовилась было сказать толстому парню, сидевшему за конторкой, что сама отнесет свой чемодан в номер, но никто и не подумал предложить ей помощь. В оклеенной цветастыми обоями комнате на втором этаже точно так же пахло сыростью. Все здесь казалось старым и обшарпанным, хотя и не до возмутительной степени. Она повесила одежду в гардероб и переоделась в серый спортивный костюм. Хорошая пробежка должна взбодрить ее, решила она.

Она пробежала трусцой по Гранд-парад, площади, в которую упиралась на западе Баррингтон-стрит, затем свернула на Джордж-стрит к звездообразной крепости, именовавшейся просто Цитадель. Запыхавшись, она остановилась возле газетного киоска, купила карту города и нашла нужный ей адрес; это оказалось не так уж далеко от того места, где она сейчас находилась. Она вполне могла бы заглянуть туда во время пробежки.

Дом Роберта Мэйлхота казался с виду удобным, хотя ничем особым не выделялся: двухэтажная постройка с остроконечной крышей, обшитая посеревшей от времени вагонкой, спрятавшаяся на заросшем деревьями клочке земли, отгороженном сетчатым забором.

Сквозь тюлевую занавеску в выходивших в сторону улицы окнах был хорошо виден мерцающий голубой свет телевизора. Вероятно, вдова смотрела передачу. Анна на несколько секунд остановилась на противоположной стороне улицы и внимательно оглядела дом.

Она решила перейти через узкую улицу и взглянуть на все поближе. Она хотела увидеть, действительно ли это была вдова, и если да, то как она ведет себя. Можно ли заключить по ее облику, что она пребывает в трауре, или нет? Далеко не всегда удавалось отгадать такие вещи, просто наблюдая исподтишка, но никогда нельзя предсказать заранее, что принесет успех. И если Анна укроется в тени около дома, то соседи, какими бы подозрительными они ни были, наверняка не заметят ее.

Улица была совершенно пуста, хотя в одном из домов играла музыка, из другого доносилась болтовня телеведущего, а вдалеке слышался рев туманной сирены на маяке. Анна сошла на мостовую и направилась к дому...

Внезапно, словно из ниоткуда, возникла пара ярких автомобильных фар. Их свет ослепил ее; автомобиль, рыча мотором несся к ней, и огненные круги становились все больше и ярче. Громко вскрикнув, Анна метнулась к тротуару, ничего не видя перед собой, отчаянно пытаясь убраться с пути обезумевшего неуправляемого автомобиля. Должно быть, он медленно катился вдоль по улице с выключенными фарами - чуть слышный гул двигателя полностью заглушался фоном уличного шума, - пока не оказался совсем рядом с ней, а тогда внезапно включил фары.

И теперь он несся прямо на нее! Тут нельзя было ошибиться: все это не было ошибкой или случайностью, автомобиль не тормозил и даже не ехал прямо вдоль дороги, как этого можно было ожидать от слишком сильно разогнавшейся машины. Нет, он повернул к краю дороги, к тротуару и направлялся точно к ней. Анна узнала плоскую хромированную радиаторную решетку "Линкольн-таункара", его сглаженные прямоугольные фары, придававшие машине хищное выражение и делавшие капот машины похожим на голову акулы.

Живее!

Колеса автомобиля визжали, двигатель ревел на полном газу, и автомобиль-маньяк неотвратимо приближался к ней.

Скосив глаза, она увидела, что машина яростно мчится на нее, слепя фарами, и что их разделяет каких-нибудь десять-двадцать футов. Перепуганная, сознавая, что через долю секунды она может погибнуть, Анна с громким криком прыгнула в живую изгородь, которая окружала участок, примыкавший к дому вдовы. Жесткие колючие ветки вцепились в ее спортивные брюки, и она, несколько раз перекувыркнувшись через голову, покатилась по маленькой лужайке.

Она услышала треск ломавшихся о корпус автомобиля кустов живой изгороди и громкий визг шин. Подняв голову, она успела заметить, что автомобиль, взметнув колесами фонтан влажной земли, вывернул на проезжую часть и понесся дальше по узкой темной улице, а потом его огни исчезли так же внезапно, как появились.

Автомобиль исчез.

Что это было? Анна вскочила на ноги, ее сердце бешено колотилось, она чувствовала во всем теле мощный прилив адреналина, а ее колени подгибались от страха.

Что же, черт возьми, это значило?

Автомобиль двигался прямо на нее с совершенно явной целью: задавить.

А затем... затем он совершенно необъяснимо исчез!

Она заметила, что в окнах домов по обеим сторонам улицы показалось несколько лиц; поняв, что она видит их, любопытствующие поспешно закрыли шторы.

Если автомобиль по какой бы то ни было причине направлялся на нее, чтобы убить, то почему же тот, кто сидел за рулем, не довел дело до конца?

Это было совершенно, просто невыносимо нелогично.

Анна медленно шла, тяжело дыша, обливаясь потом; ее бил болезненный кашель. Она попыталась привести мысли в порядок, но никак не могла избавиться от испуга и потому была не в состоянии постичь значение этого странного и дикого инцидента.

Действительно ли, кто-то пытался убить ее или нет?

И если да, то почему?

Мог ли это быть какой-нибудь пьяный дорожный хулиган? Вряд ли, слишком уж точным, продуманным, чуть ли не балетным было движение большого автомобиля.

Все логические ответы лежали в области параноидального мышления, и она наотрез отказалась позволить мыслям двинуться в этом направлении. Там обитает безумие. Она думала о зловещих словах Бартлета насчет разработанных несколько десятков лет назад планов, окруженных глубочайшей тайной, о стариках, знающих секреты, которые нужно скрыть, о могущественных людях, готовых на все ради защиты своих репутаций. Но Бартлет, по его же собственным словам, сидел в кабинете, склоняясь над пожелтевшими от времени бумагами, и был слишком уж далек от действительности, погрузившись в хитросплетения теории заговоров.

Однако не могло ли быть так, что инцидент с автомобилем устроили для того, чтобы напугать ее и заставить отказаться от расследования?

Если так, то эти люди выбрали неподходящий объект для применения метода запугивания. Поскольку это могло привести лишь к одному: ее решимость выяснить реальную подоплеку всей этой истории станет еще крепче.

Лондон

В пабе, носившем название "Альбион" - он находился на Гаррик-стрит, на краю Ковент-гарден, - были низкие потолки нарочито грубые деревянные столы, а пол посыпали опилками. Это было одно из тех заведений, где можно выпить любой из двадцати сортов настоящего эля и съесть сосиски с картофельным пюре, пудинг с почками и знаменитый "долматец" - вареный пудинг с изюмом. Во время ленча сюда битком набивались элегантные банкиры и деятели рекламного бизнеса.

Жан-Люк Пассар, младший офицер охраны Корпорации, понял, почему англичанин выбрал для встречи именно это место, как только вошел в паб. Здесь было столько народу, что наверняка никто не обратит на них внимания.

Англичанин сидел в кабинке один. Он выглядел именно так, как его описали: неприметный человек лет сорока, с торчащими ежиком преждевременно поседевшими волосами. При более пристальном взгляде становилось видно, что кожа на его лице была очень гладкой, почти натянутой, как после косметической операции. Одет он был в синюю спортивную куртку и белую водолазку. Плечи у него были широкими, а талия тонкой; даже издалека он казался очень хорошо развитым физически. И все же в толпе вряд ли кто-нибудь обратил бы на него особое внимание.

Пассар сел напротив него за столик в кабинке и протянул руку.

- Жан-Люк.

- Тревор Гриффитс, - в свою очередь, представился англичанин. Рукопожатие его было вялым, чуть заметным, словно у человека, которого совершенно не интересует, что о нем могут подумать. Ладонь оказалась большой, гладкой и сухой.

- Встреча с вами - это честь для меня, - сказал Пассар. - Об услугах, оказанных вами Корпорации за эти годы, рассказывают легенды.

В мертвенно неподвижных серых глазах Тревора не появилось никакого выражения.

- Мы не стали бы тревожить вас в вашей... вашей отставке, если бы не возникла крайняя необходимость.

- Вы изгадили какое-то дело. - Это был не вопрос, а утверждение.

- Мы потерпели неудачу.

- И хотите повторить попытку.

- Можно сказать, заручиться страховым полисом. До полнительной гарантией. Мы и впрямь не можем позволить себе неудачу.

- Я работаю один. Вы это знаете.

- Ну, конечно же. При тех результатах, которых вы добиваетесь, никому не придет в голову подвергать сомнению ваши методы. Вы сами решите проблему, как сочтете нужным.

- Хорошо. Теперь дальше. Нам известно местонахождение цели?

- В последний раз его видели в Цюрихе. Но мы не знаем точно, куда он отправился дальше.

Тревор молча вскинул бровь. Пассар покраснел.

- Он любитель. Периодически выходит на поверхность. Скоро мы снова выйдем на его след.

- Мне потребуется хороший комплект фотографий цели, сделанных в максимальном количестве ракурсов.

Пассар пододвинул к собеседнику через стол большой конверт из плотной бумаги.

- Уже сделано. Там также лежат закодированные инструкции. Как вы понимаете, мы хотим, чтобы работа была проделана быстро и так, чтобы не осталось следов.

Тревор Гриффитс одарил Пассара взглядом боа-констриктора.

- Вы уже впутали в дело нескольких неумех. Мало того, что вы попусту потратили и деньги, и время, - вы еще и понапрасну встревожили клиента. Он теперь напуган, осторожен и, без сомнения, позаботился о том, чтобы передать своим поверенным документы, которые будут преданы гласности в случае его смерти при любых мало-мальски подозрительных обстоятельствах. Поэтому к нему теперь гораздо сложнее подобраться. Ни вам, ни вашим руководителям не стоит утруждать себя попытками давать мне советы по поводу того, как выполнять мою работу.

- Но вы уверены, что справитесь с этим делом?

- Я полагаю, вы пришли ко мне ради него?

- Да.

- В таком случае не задавайте дурацких вопросов. Мы все обсудили? Тогда давайте расстанемся, поскольку у меня намечается очень занятой вечер.

Анна вернулась в свой номер, нашла в мини-баре крошечную бутылочку с белым вином, отвинтила пробку, налила вино в пластмассовый стаканчик, выпила одним глотком, а потом поспешила в ванную и пустила такую горячую воду, какую только могла выдержать. Пятнадцать минут она лежала в кипятке, пытаясь упорядочить мысли и начать спокойно думать, но перед глазами у нее все так же стояла тупая хромированная решетка "Линкольна". И еще в мозгу звучал негромкий голос Призрака, его слова: "Я не верю в совпадения, мисс Наварро. А вы?"

И все же самообладание постепенно возвращалось к ней. Что случилось, то случилось, не так ли? Важной частью ее работы являлось понимание того, чему следует придавать значение, а чему нет, но существовала еще профессиональная опасность искать смысл в тех вещах, в которых его вовсе не было.

Затем она завернулась в махровый халат. После ванны она почувствовала себя гораздо спокойнее и поняла, что очень голодна. На полу лежал подсунутый под дверь конверт из крафт-бумаги. Анна подняла его и опустилась в кресло, обтянутое материей в цветочек. В конверте оказались копии банковских документов Мэйлхота за последних четыре года.

Зазвонил телефон.

Это был сержант Арсено.

- В половине одиннадцатого мы с вами сможем встретиться со вдовой. Вас устраивает это время? - В телефонной трубке она слышала тот шум, который всегда можно услышать вечером в любом полицейском отделении.

- Да, встретимся там в десять тридцать, - решительно ответила Анна. Благодарю вас. - Она на мгновение задумалась, стоит ли говорить ему о случае с "Линкольном", и решила, что не стоит. Почему-то она опасалась, что это подорвет ее авторитет - что она покажется коллеге уязвимой, напуганной, легко впадающей в панику.

- Что ж... - сказал Арсено и немного замялся. - Пожалуй, в таком случае я поеду домой. Я не думаю... Я буду проезжать мимо вас, так что, если вы надумали чего-нибудь перекусить... - Он говорил быстро, обрывая фразы, не договорив. - Или, может быть, выпить рюмочку на сон грядущий. - Было видно, что он старается придать своим словам шутливый тон. - Или еще что-нибудь в этом роде...

Анна ответила не сразу. Вообще-то она была бы не против того, чтобы провести вечер в компании.

- Спасибо вам за предложение, - сказала она после паузы. - Но я на самом деле устала.

- Я тоже, - быстро откликнулся он. - Долгий выдался день. Ну, что ж, в таком случае увидимся утром. - Его тон чуть заметно изменился: теперь это был уже не мужчина, уговаривавший женщину провести с ним вечер, а профессионал, говорящий с другим профессионалом.

Положив трубку, Анна почувствовала ощущение пустоты. Потом она закрыла шторы на окнах и принялась изучать документы. Ей нужно было еще много чего сделать.

Она была уверена в том, что настоящая причина того, что она до сих пор не вышла замуж и не допускала слишком серьезных отношений, состояла в том, что она хотела полностью управлять своей собственной жизнью. Как только вступишь в брак, сразу появляется обязанность перед кем-то отчитываться. Если ты хочешь что-то купить, то нужно доказывать необходимость покупки. Нельзя работать до глубокой ночи, не испытывая чувства вины перед супругом, нужно договариваться и оправдываться за задержку. Твоим временем распоряжаешься уже не ты, а кто-то другой.

Коллеги по управлению, не слишком хорошо знавшие ее, называли ее Ледяной девой и, вероятно, какими-то куда более оскорбительными прозвищами главным образом потому, что она редко с кем-нибудь встречалась. Причем так относился к ней не один только Дюпре. Людям не нравится, когда привлекательные женщины слишком долго остаются одинокими. Это оскорбляет их представление о естественном порядке вещей. Они были не в состоянии понять одного: она была самым настоящим трудоголиком и, мало общаясь с людьми, почти не имела времени на то, чтобы каким-то образом знакомиться с мужчинами. Все те мужчины, с которыми она часто имела дело, работали вместе с нею в УСР, а романы с коллегами не могли повлечь за собой ничего, кроме неприятностей.

Или по крайней мере так она себе говорила. Она предпочитала не думать о том, что произошло с нею, когда она училась в школе, хотя все еще продолжала переживать этот случай и почти каждый день вспоминала о Брэде Риди вспоминала со свирепой ненавистью. Если в метро ей случалось уловить запах цитрусового одеколона, которым обычно пользовался Брэд, то ее сердце стискивала мгновенная судорога страха, тут же сменявшегося рефлексивным гневом. Или же если она видела на улице высокого белокурого подростка, одетого в полосатую красно-белую футболку, то в первую секунду ей мерещился Брэд.

Ей было шестнадцать лет, и внешне она уже превратилась в женщину; причем, как ей не раз говорили, в красивую женщину. Правда, она сама все еще не сознавала этого и не знала, стоит ли верить комплиментам. У нее все еще было не так уж много друзей, но на изгоя она больше не походила. Она почти ежедневно ссорилась с родителями, потому что не могла больше выносить жизнь в их крошечном домишке; она испытывала здесь приступы клаустрофобии, она задыхалась.

Брэд Риди был старшеклассником и хоккеистом и поэтому принадлежал к школьной аристократии. Она была младше и в первый момент не поверила в реальность происходившего когда Брэд Риди - Брэд Риди! - остановился возле нее, стоявшей перед своим шкафчиком для вещей, и спросил, не хочет ли она когда-нибудь отправиться прогуляться. Она подумала, что это шутка, что он хочет как-то разыграть ее, и насмешливо отказалась. Уже тогда она начала применять сарказм в качестве защитной оболочки.

Но он не ушел, а продолжал уговаривать ее. Анна зарделась, на несколько мгновений лишилась дара речи, а потом сказала что-то вроде: "Я подумаю, возможно, когда-нибудь".

Брэд предложил заехать за ней домой, но Анна не могла допустить даже мысли о том, что он увидит их нищету, и поэтому выдумала себе какое-то дело в центре города и настояла на том, что они встретятся в кинотеатре. Несколько дней она внимательнейшим образом изучала журналы "Мадемуазель", "Очарование" и тому подобные. В разделе "Как привлечь к себе внимание" журнала "Семнадцать" ей удалось найти совершенно изумительное описание одежды, которую могла бы носить богатая классная девчонка из тех, кого одобрили бы родители Брэда.

Она надела купленное в универмаге "Гудвилл" коротенькое платьице в цветочек с высоким воротником от Лауры Эшли; только после покупки она поняла, что платье не слишком шло ей. В своих желтовато-зеленых эспадрильях [Эспадрильи - сандалии на веревочной подошве] и подобранных им в тон сумке "Папагалло бермуда" и ленте на голове она внезапно почувствовала себя смешной, маленькой девочкой, нарядившейся для Хэллоуина. Когда она увидела Брэда, облаченного в продранные джинсы и полосатую футболку, то поняла, что слишком уж разоделась. Вероятно, можно было понять, что она чересчур старалась хорошо выглядеть.

Ей казалось, что все, собравшиеся в кинотеатре, следили за тем, как туда вошла она - расфуфыренная школьница-притворяшка на пару с этим золотым мальчиком.

После кинофильма он захотел отправиться в паб "Корабельный", чтобы выпить там пива и поесть пиццы. Анна изо всех сил пыталась играть загадочную и неприступную даму, но она уже полностью попала под всепобеждающее обаяние этого юного Адониса и никак не могла до конца поверить, что именно он пригласил ее на свидание.

Но, выпив три-четыре кружки пива, он стал грубым. Он притиснул ее к стенке кабинки, в которой они сидели, и принялся лапать. Она сказала, что у нее болит голова - ничего иного она не в состоянии была выдумать в этот момент, - и попросила, чтобы он отвез ее домой. Они уселись в его "Порше", он погнал как безумный по дороге, а потом "по ошибке" свернул в парк.

Он был уже почти взрослым мужчиной весом в двести фунтов, невероятно сильным, выпившим как раз в ту меру, чтобы утратить контроль над собой, но не ослабнуть физически. Он насильно раздел ее, зажал ей ладонью рот так, что она не могла даже вскрикнуть, и лишь непрерывно приговаривал: "Ну вот тебе то, чего ты хотела, мексиканская б...дь".

Таким был у нее первый опыт встречи с мужчиной.

Целый год после этого она почти каждый день ходила в церковь. Ее терзало чувство греха. Она была уверена, что если бы мать когда-нибудь узнала, что с ней случилось, то умерла бы от горя.

Еще долгие годы воспоминание об этом вечере продолжало терзать ее.

А ее мать продолжала убирать в доме Риди...

Анна вспомнила о банковских документах, разложенных на кресле. Нельзя было даже пожелать более захватывающего чтения во время обеда, который ей подали в номер.

Через несколько минут она увидела несколько цифр, не поверила своим глазам, отвела взгляд и снова посмотрела на бумагу. Неужели это могло быть правдой? Четыре месяца назад на сберегательный счет Роберта Мэйлхота поступил ровно миллион долларов.

Анна выпрямилась в кресле и пристально вгляделась в листок. Опять в ее крови взыграл адреналин. Она долго изучала столбец чисел, и ее волнение все больше и больше росло. Из головы не выходил обшитый вагонкой скромный дом Мэйлхота.

Миллион долларов.

Дело становилось интересным.

Цюрих

По сторонам улицы горели фонари; их свет падал на заднее сиденье такси, словно нервные вспышки стробоскопа. Бен, ничего не видя, смотрел прямо перед собой и размышлял.

Детектив по расследованию убийств был заметно разочарован, когда результаты лабораторного анализа показали, что Бен не стрелял из огнестрельного оружия, и с видимой неохотой подписывал бумаги об освобождении. Очевидно, Хови сумел потянуть за какие-то ниточки, чтобы Бену вернули паспорт.

- Я отпускаю вас, мистер Хартман, с одним условием, - сказал ему Шмид, - что вы уберетесь из моего кантона. Немедленно уезжайте из Цюриха. Если я когда-нибудь узнаю, что вы сюда вернулись, то вы не обрадуетесь. Дело о перестрелке на Банхофплатц остается открытым, а у меня имеется оставшихся без ответа вопросов больше чем достаточно, чтобы я в любой момент смог получить ордер на ваш арест. И помните, что если в этот процесс вмешается наше иммиграционное управление, Einwanderungsbehorde, то вы можете подвергнуться административному задержанию сроком на один год, прежде чем ваше дело сумеет добраться до магистрата. У вас есть очень влиятельные друзья и сильные связи, но в следующий раз они не смогут вам помочь.

Впрочем, куда сильнее, чем угрозы Шмида, Бена занимал вопрос, который так небрежно, между делом задал детектив. Не мог ли случившийся на Банхофплатц кошмар иметь какое-нибудь отношение к смерти Питера?

Что, если сформулировать его по-другому: каковы шансы на то, что этот ужас не был каким-то образом связан со смертью Питера? Бен никогда не забывал любимую фразу своего наставника из принстонского колледжа, историка Джона Барнса Годвина. Старик частенько говорил: "Подсчитайте шансы, потом повторите, а потом сделайте это в третий раз. И только потом обращайтесь к своим глубинным инстинктам".

А глубинные инстинкты говорили ему, что это вовсе не было совпадением.

Помимо этого, имелась еще тайна, окружавшая Джимми Кавано. Дело тут было не только в исчезнувшем трупе. Это касалось его личности, его существования на этом свете. Как такое могло произойти? И откуда стрелок мог знать, где остановился Бен?

Исчезновение трупа и обнаружение того самого пистолета в его багаже... Все это говорило только об одном: человек, которого он знал под фамилией Кавано, работал не один. Но с кем? На кого работал? Какой интерес, какую потенциальную угрозу он, Бен Хартман, мог представлять для кого бы то ни было?

Конечно же, это имело отношение к Питеру. Не могло не иметь.

Ты же видел множество кинофильмов и знаешь, что иногда, когда нужно что-то скрыть, подбрасывают какие-нибудь трупы и сжигают их вместе с автомобилем или домом, так что в результате они становятся совершенно неузнаваемыми. Одна из первых отчаянных мыслей, пришедших в голову Бена после того, как он узнал ужасную, невыносимую новость, была о том, что, возможно, произошла ошибка и в самолете погиб вовсе не Питер Хартман. Власти что-то напутали. Питер жив и невредим и скоро позвонит, и они вместе посмеются над халтурой в ее столь мрачном проявлении. Бен не решился сказать об этой мысли отцу, опасаясь пробудить в нем беспочвенные надежды. А потом прибыло медицинское свидетельство, и случившееся стало неопровержимым фактом.

Теперь Бен начал раздумывать над другим вопросом. Не о том, находился ли в самолете Питер, а о том, как он умер на самом деле. Авиационная катастрофа могла быть эффективным способом скрыть признаки убийства.

И снова он возвращался к одной и той же мысли: а может быть, это все-таки было настоящим несчастным случаем?

В конце концов кто мог желать смерти Питера? И потом - убить кого-то, а после этого разбить самолет... Не слишком ли сложная маскировка?

Но в этот день ему пришлось пересмотреть границы царства правдоподобия. Поскольку если Кавано, кем бы он ни был, пытался по какой бы то ни было непостижимой причине убить его, то разве не могло быть так, что он - или другие люди, связанные с Кавано, - убил Питера четыре года назад?

Хови упомянул о базах данных, к которым имел доступ его коллега, связанный с контрразведкой. В связи с этим Бену внезапно пришло в голову, что Фредерик Маккаллан, пожилой клиент, с которым он, как предполагалось, должен был встретиться в Санкт-Морице, мог бы оказаться полезным ему в этом деле. Маккаллан не только являлся весьма серьезным биржевым игроком с Уолл-стрит, но и работал в нескольких вашингтонских администрациях; он должен иметь неограниченные контакты и связи. Бен извлек свой мультистандартный мобильный телефон "Нокиа" и набрал номер "Карлтон-отеля" в Санкт-Морице.

"Карлтон" был спокойным элегантным заведением, богатым без похвальбы, с изумительной бильярдной, с окном во всю стену, выходящим на озеро.

Его сразу же соединили с номером Фредерика Маккаллана.

- Надеюсь, вы не собираетесь сказать нам, что не приедете? - весело воскликнул старый Фредерик. - Луиза будет просто безутешна. - Луизой звали его предположительно красивую внучку.

- Ни в коем случае. Просто здесь произошла кое-какая путаница, и я пропустил последний самолет на Кур. - Строго говоря, это была чистая правда.

- Вот как? А мы-то попросили поставить для вас кресло во время обеда, рассчитывая, что вы вот-вот появитесь в дверях. Когда же мы можем ждать вас?

- Я намерен арендовать автомобиль и выехать сегодня же вечером.

- Автомобиль? Но ведь это займет несколько часов!

- Это приятная поездка, - ответил Бен. К тому же долгая поездка была бы сейчас для него полезнее всего на свете: ему совершенно необходимо было проветрить мозги.

- Но ведь вы наверняка можете заказать чартерный рейс, если захотите.

- Не могу, - не вдаваясь в объяснения, возразил Бен. На самом деле он хотел избежать аэропорта, где его могли ожидать другие - если они существовали. - Встретимся за завтраком, Фредди.

Бен доехал в такси до Гартенхофштрассе. Там он арендовал в "Авис" "Опель-Омегу", выяснил маршрут и без всяких происшествий выехал на шоссе A3, ведущее из Цюриха на юго-восток. Ему потребовалось время, чтобы привыкнуть к дороге, к большой скорости, с которой швейцарские водители носились по своим главным шоссе, к агрессивности, с которой они сигналили, желая обогнать, чуть ли не упираясь при этом передним бампером в багажник его машины и часто моргая фарами.

Раз или два он ощутил приступ паранойи - ему показалось, что за ним слишком уж долго тянется зеленый "Ауди", но едва он успел об этом подумать, как автомобиль исчез. Через некоторое время ему уже начало казаться, будто он покончил со всем этим безумием в тот момент, когда выехал из Цюриха. Вскоре он окажется в Санкт-Морице, в отеле "Карлтон", и это была самая высшая из истин.

Он думал о Питере, как это с ним часто бывало за четыре года, и чувствовал старую вину, от которой его желудок сжался было в мучительной судороге, а потом расслабился. Он чувствовал себя виноватым в том, что позволил брату умереть одному, потому что несколько последних лет жизни Питера они почти не общались друг с другом.

Но он знал, что Питер провел заключительный период своей жизни не в одиночестве. Он жил с женщиной-швейцаркой, студенткой медицинского факультета, в которую был серьезно влюблен. Питер сказал ему об этом по телефону за пару месяцев до того, как его убили.

После окончания колледжа Бен видел Питера всего дважды. Два раза.

Пока они были детьми, до того как Макс разослал их по разным школам, они были неразлучны. Они постоянно дрались между собой, они боролись до тех пор, пока один из них не брал верх и не говорил с гордостью: "Ты крут, но я все же круче". Они ненавидели друг друга и любили друг друга, и их никогда нельзя было увидеть порознь.

Но после колледжа Питер вступил в Миротворческие силы и отправился в Кению. Его тоже нисколько не интересовала работа в "Хартманс Капитал Менеджмент". И при этом он не захотел взять с собой ничего из своего трастового фонда. "Кто-нибудь может сказать мне, на кой черт мне могут понадобиться деньги в Африке?" - смеялся он.

Факт заключался в том, что Питеру в жизни ни разу не пришлось заняться чем бы то ни было таким, чему он мог бы придавать серьезное значение. Отца он избегал. У Макса с Питером никогда не было по-настоящему хороших отношений. "Боже! - однажды взорвался в разговоре с ним Бен. - Если тебе так не хочется встречаться с папой, то ты мог бы жить в Манхэттене и просто не звонить ему! Встречаться с мамой за ленчем раз в неделю, а то и того реже. Помилуй бог, у тебя вовсе нет необходимости ютиться в какой-нибудь поганой грязной конуре!"

Но брат не послушался. Питер возвращался в Штаты еще два раза: первый раз после того, как их матери удалили пораженную раковой опухолью грудь, и второй - когда Бен позвонил ему и сообщил, что, по словам врачей, опухоль снова начала разрастаться и матери недолго осталось жить.

К тому времени Питер переехал в Швейцарию. Со своей швейцаркой он познакомился в Кении.

"Она красива, она чрезвычайно умна, и при всем этом она до сих пор не смогла меня раскусить, - сказал ему Питер по телефону. - Запиши это в раздел "Невероятно, но факт". - Это было одним из любимых детских выражений Питера.

Девушка вернулась в свой медицинский институт, а Питер вместе с нею приехал в Цюрих. Именно это и явилось главной темой разговора братьев. "Значит, ты повстречался с какой-то курочкой и теперь бегаешь за нею по пятам?" - презрительно осведомился Бен. Он ревновал - ревновал к тому что Питер влюбился, и еще, на каком-то невыразимом братском уровне, ревновал к тому, что в средоточии жизни Питера вместо него оказался кто-то другой.

Нет, ответил Питер, дело не только в этом. Он читал в международном выпуске журнала "Тайм" статью об одной старухе, уцелевшей во время Холокоста. Она жила во Франции, отчаянно нуждалась и безуспешно пыталась заставить один из крупных швейцарских банков вернуть ей скромную сумму денег, которую вложил в банк ее отец, перед тем как сгинуть в гитлеровских лагерях.

Банк потребовал, чтобы она предъявила свидетельство о смерти ее отца.

Она ответила, что нацисты не выдали свидетельства о смерти тем шести миллионам евреев, которых они убили.

Питер намеревался вернуть старухе то, что причиталось ей по всем человеческим законам. "Черт возьми, - сказал он, - если Хартман не сможет вырвать деньги этой леди из жадных лап какого-то швейцарского банкира, то кто же тогда сумеет это сделать?"

Не было на свете столь упрямого человека, как Питер. Кроме, может быть, старого Макса.

Бен совершенно не сомневался в том, что Питер выиграл это сражение.

Бен начал чувствовать усталость. Поездка по шоссе проходила монотонно, убаюкивая его. Он подстроил свою манеру езды под естественный ритм дороги, и другие автомобили уже не так часто пытались его обогнать. Его веки начали слипаться.

Затем раздался яростный автомобильный сигнал, и Бена ослепил свет фар. В ту же секунду он понял, что на мгновение заснул за рулем. Ему удалось среагировать вовремя и вывернуть автомобиль направо, съехав с полосы встречного движения и чудом избежав столкновения.

Он свернул к обочине дороги; его сердце бешено колотилось. Он медленно, с облегчением выдохнул. Это его тело, все еще жившее по нью-йоркскому времени, наконец-то отреагировало на неимоверно растянувшийся день и безумные события на Банхофплатц.

Нужно съехать с шоссе. До Санкт-Морица оставалось вряд ли больше двух часов езды, но он не решался ехать дальше. Это было слишком опасно. Ему необходимо найти место, где можно будет переночевать.

Мимо проехало два автомобиля, но Бен не обратил на них никакого внимания.

Первым был помятый и ржавый зеленый "Ауди", отъездивший, пожалуй, не менее десяти лет. В нем не было никого, кроме водителя, высокого мужчины лет пятидесяти с длинными седыми волосами, собранными в хвостик; проезжая мимо, он обернулся и всмотрелся в автомобиль Бена, стоявший на обочине дороги.

Проехав на сотню метров дальше, "Ауди" тоже съехал с шоссе.

Затем мимо "Опеля" Бена промчался второй автомобиль - серый седан, в котором ехали два человека.

- Glaubst Du, er hat uns entdeckt? [Как ты считаешь, он мог нас заметить? (нем.)] - обратился водитель к пассажиру на швейцарско-немецком наречии.

- Вполне возможно, - ответил пассажир. - А иначе, зачем бы ему останавливаться?

- Что, если он заблудился? Он рассматривал карту.

- Он вполне мог сделать это для отвода глаз. Я собираюсь остановиться.

Тут водитель заметил на обочине зеленый "Ауди".

- Мы что, ожидаем компанию? - спросил он.

Глава 6

Галифакс, Новая Шотландия

На следующее утро Анна и сержант Арсено подъехали к дому, принадлежащему вдове Роберта Мэйлхота, и позвонили у дверей.

Вдова приоткрыла парадную дверь на несколько дюймов и с подозрением уставилась на них из темного холла. Это была небольшого роста женщина семидесяти девяти лет со снежно-белыми волосами, уложенными в чрезвычайно аккуратную - волосок к волоску - прическу на крупной круглой голове. Ее карие глаза настороженно взирали на них. Ее широкий плоский нос был красным; подобный знак с равным успехом мог явиться результатом как неутешных рыданий, так и продолжительного пьянства.

- Да? - она не была удивлена, скорее враждебно настроена.

- Миссис Мэйлхот, я Рон Арсено из Конной полиции, а это - Анна Наварро из министерства юстиции Соединенных Штатов, - неожиданно мягким голосом произнес Арсено. - Мы хотим задать вам несколько вопросов. Вы позволите нам войти?

- Зачем?

- Несколько вопросов, и ничего больше.

Маленькие карие глазки вдовы свирепо блеснули:

- Я совершенно не желаю разговаривать с полицейскими, откуда бы они ни явились. Мой муж мертв. Почему бы вам не оставить меня в покое?

Анна почувствовала в голосе старой женщины отголосок отчаяния. Девичья фамилия вдовы, согласно документам, была Леблан, Мари Леблан. Она не была обязана беседовать с ними, хотя, возможно, и не знала об этом. Теперь все сводилось к тому, удастся ли им преуспеть в тонком искусстве уговоров.

Анна терпеть не могла иметь дело с родственниками жертв убийства. Приставать к ним с вопросами о чем-то, имевшем место в прошлом, когда после смерти любимого человека прошло лишь несколько дней или даже часов, было для нее невыносимо.

- Миссис Мэйлхот, - заявил Арсено официальным тоном, - у нас есть основания считать, что вашего мужа кто-то убил.

Вдова уставилась на посетителей неподвижным взглядом.

- Это нелепо, - сказала она. Зазор между дверью и косяком стал уже.

- Возможно, вы и правы, - мягко отозвалась Анна, - но если ему и в самом деле никто не причинил вреда, то мы должны в этом удостовериться.

Вдова, похоже, заколебалась, но спустя мгновение произнесла, не скрывая ехидных интонаций:

- Он был стариком. У него было слабое сердце. Оставьте меня в покое.

Анне стало стыдно за то, что она вынуждена допрашивать эту старуху в такое ужасное для нее время. Но вдова имела право выставить их в любой момент, а она не могла и не должна этого допустить. Мягким голосом она проговорила:

- Ваш муж мог бы прожить гораздо дольше. Вы могли бы провести вместе еще не один год. У нас есть веские основания считать, что кто-то похитил у вас это время. А на это никто не имеет никакого права. И мы обязаны найти этого человека, кем бы он ни был.

Взгляд вдовы вроде бы смягчился.

- Без вашей помощи мы никогда не сможем узнать, кто разлучил вас с мужем.

Щель стала шире, дверь открылась.

В гостиной было темно. Вдова включила лампу, отбрасывающую сернисто-желтый свет. Она оказалась широкобедрой и гораздо меньше ростом, чем это показалось с первого взгляда. Одета она была в серую плиссированную юбку и крупной вязки свитер цвета слоновой кости, наподобие тех, что носят рыбаки.

В мрачной на вид, но чистой комнате пахло лимонной мастикой. Убирали здесь недавно - видимо, оттого, что миссис Мэйлхот ждала родственников на похороны мужа. Найти в этом помещении чьи-то волосы и шерстяные волокна от одежды было проблематично. "Места преступления" как такового не сохранилось.

Комната, как подметила Анна, была обставлена с большим вниманием к деталям. На подлокотниках обтянутых твидом софы и кресел лежали кружевные салфеточки. Все абажуры были из белого шелка с бахромой. На маленьких столиках красовались поставленные, похоже, совсем недавно фотографии в серебряных рамках. Одна из них свадебная, еще черно-белая: наивно-чистая, хрупкая с виду невеста и гордый, темноволосый, с резкими чертами лица жених.

На ореховой стойке для телевизора выстроились в ряд одинаковые фигурки слонов, выполненные из слоновой кости. Пошло, но трогательно.

- Взгляните, разве они не прекрасны! - сказала Анна, указывая Арсено на слонов.

- Ну, как же, конечно, - равнодушно ответил Арсено.

- Это работа Ленокса? - спросила Анна.

Вдова удивленно взглянула на нее, а затем гордо улыбнулась, чуть заметно изогнув губы:

- Вы их коллекционируете?

- Их собирала моя мать.

На самом деле у ее матери не было ни времени, ни денег на то, чтобы собирать что-нибудь, кроме грошовых счетов за оплату самых жизненно необходимых вещей.

Старуха указала на кресло:

- Присаживайтесь, пожалуйста.

Анна села на кушетку, Арсено разместился в кресле рядом. Анна вспомнила, что именно в этой комнате Мэйлхот был найден мертвым.

Миссис Мэйлхот устроилась на неудобном с виду стуле с плетеной спинкой, стоявшем у противоположной стены.

- Меня не было дома, когда муж умер, - грустно сказала она. - Я навещала свою сестру, я обычно хожу к ней каждый вторник по вечерам. Это так ужасно - знать, что он умер, когда меня не было рядом с ним.

Анна сочувственно кивнула:

- Может быть, поговорим о том, отчего он...

- Он умер от сердечного приступа, - ответила вдова. - Так мне сказал врач.

- Возможно, врач был прав, - сказала Анна. - Но иногда человека можно убить так, что никто не догадается об убийстве.

- Но зачем кому бы то ни было желать смерти Роберта?

Арсено кинул в сторону Анны быстрый, почти незаметный взгляд. В интонации женщины что-то изменилось: это был не риторический вопрос. Она произнесла это таким тоном, как будто действительно хотела знать. Их подход, судя по всему, привел к нужному результату. Эти двое были женаты с 1951 года - полвека вместе. И скорее всего она подозревала или смутно догадывалась, что ее муж был замешан в каких-то не слишком чистых делах.

- Вы оба прибыли сюда несколько лет назад, правильно?

- Да, - сказала старуха, - но какое это имеет отношение к его смерти?

- Вы жили на пенсию мужа?

Миссис Мэйлхот вызывающе задрала подбородок:

- Деньгами занимался Роберт. Он всегда заявлял мне, что я могу не беспокоиться на этот счет.

- Но он вам говорил, откуда брал деньги?

- Я же сказала, всем занимался Роберт.

- Ваш муж говорил вам, что у него в банке лежит полтора миллиона долларов?

- Если хотите, мы можем продемонстрировать вам банковские записи, вступил в разговор Арсено.

Взгляд старой вдовы не дрогнул:

- Я уже сказала вам - я очень мало знаю о наших финансовых делах.

- А он никогда не говорил вам о том, что получает деньги от кого-то? спросил Арсено.

- Мистер Хайсмит был благородным человеком, - медленно произнесла вдова. - Он никогда не забывал о маленьких людях. О людях, которые когда-то помогали ему.

- Это были выплаты от Чарльза Хайсмита? - полувопросительно подсказал Арсено. Чарльз Хайсмит был известным, можно даже сказать, скандально известным информационным магнатом. Его владения были даже обширнее, чем у его конкурента Конрада Блэка, туда входили газеты, радиостанции и компании кабельного телевидения по всей Северной Америке. Три года назад Хайсмит умер, по-видимому, свалившись с яхты в воду, хотя точные обстоятельства этого происшествия до сих пор служили поводом для споров.

Вдова кивнула:

- Мой муж проработал у него большую часть своей жизни.

- Но ведь Чарльз Хайсмит умер три года назад, - сказал Арсено.

- Он должен был оставить распоряжения насчет своего имущества. Мой муж не объяснял мне таких вещей. Мистер Хайсмит всегда заботился о том, чтобы мы ни в чем не испытывали недостатка. Вот такой он был человек.

- И чем же ваш муж вызвал такое отношение к себе? - спросила Анна.

- В этом нет никакого секрета, - ответила вдова.

- Он вышел в отставку пятнадцать лет назад, а до этого был телохранителем Хайсмита, - пояснил Арсено. - А также фактотумом - поверенным по особым поручениям.

- Он был тем человеком, кому мистер Хайсмит мог безоговорочно доверять, - добавила вдова таким тоном, как будто речь шла о посвящении ее мужа в рыцари.

- Вы переехали сюда из Торонто сразу после смерти Чарльза Хайсмита, сказала Анна, заглянув в свою папку.

- Мой муж... у него были некоторые догадки.

- Насчет смерти Хайсмита?

Теперь в голосе старухи угадывалось явное нежелание продолжать беседу, но, по-видимому, раз заговорив, она уже не могла остановиться.

- Он, как и многие другие, интересовался подоплекой этой смерти. А именно: был ли это несчастный случай. Роберт именно из-за этого ушел со своей работы, но все еще продолжал консультировать охранную службу. Иногда он вслух обвинял себя в случившемся. Я думаю, именно потому он был... немножко со странностями. Он внушил себе, что это вовсе не несчастный случай и что враги Хайсмита, быть может, однажды явятся и за ним. Выглядит глупо. Но вы же должны понимать, что это был мой муж, и я никогда не обсуждала его решений.

- Так вот почему вы переехали сюда, - произнесла Анна, обращаясь больше к себе, чем к собеседникам. После десяти лет, проведенных в больших городах, таких, как Лондон и Торонто, ее муж сменил образ жизни на деревенский фактически, спрятался. Он приехал туда, где жили в свое время его и ее предки, туда, где они знали всех соседей, где все казалось безопасным и где они могли тихо и спокойно доживать свои годы.

Миссис Мэйлхот промолчала.

- Я никогда по-настоящему в это не верила, - вздохнула она. - Но у мужа имелись какие-то подозрения, и этим все сказано. Со временем он стал тревожиться все сильнее и сильнее. Это присуще многим стареющим людям.

- Вы считали, что это было его странностью.

- У всех нас есть свои странности.

- А что вы думаете по этому поводу сейчас? - мягко спросила Анна.

- Сейчас я даже не знаю, что и думать, - глаза вдовы наполнились слезами.

- Вы знаете, где он хранил свои финансовые записи?

- Чековые книжки и все остальное хранится в коробке наверху, - она пожала плечами. - Можете взглянуть, если хотите.

- Благодарю вас, - сказала Анна. - Нам нужно вместе с вами восстановить события, которые произошли в последнюю неделю жизни вашего мужа. В деталях. Его привычки, все места, где он бывал, его поездки. Звонки, которые он сделал и на которые ответил. Письма, пришедшие на его имя. Рестораны, в которых вы побывали. Вспомните также, не приходили ли к вам какие-нибудь ремонтные рабочие - водопроводчики, телефонисты, уборщики, электромонтеры. Короче - все, что сможете вспомнить.

Следующих два часа они допрашивали ее, делая перерывы только для того, чтобы воспользоваться туалетом. Даже когда стало ясно, что вдова начала уставать, они не ослабили нажима, стараясь выжать из нее все, что ей было известно. Анна знала, что, если они прервут допрос и отложат его окончание на завтра, отношение вдовы к ним может измениться. Она может посоветоваться с кем-нибудь из знакомых или с адвокатом. Она может приказать им убираться к черту.

Но и через два часа они знали лишь немногим больше того, с чего начали. Вдова разрешила им осмотреть дом, но они не нашли никаких признаков взлома ни на парадной двери, ни на окнах. Создавалось впечатление, будто убийца если, конечно, старик действительно был убит - вошел в дом каким-то хитрым способом или же был знаком с жертвой.

Анна нашла в туалете старый пылесос "Электролюкс" и вытащила из него мешок. Он был полон, это означало, что его, по всей вероятности, не меняли со времени смерти Мэйлхота. Отлично. Надо будет сказать криминалистам, чтобы они разобрались с его содержимым. Возможно, в конце концов там найдутся вещественные доказательства, которые могут навести на след.

Может быть, они даже отыщут следы ног и отпечатки шин поблизости. Надо будет сказать, чтобы исключили следы вдовы и всех тех, кто регулярно навещал ее и оставлял отпечатки на мебели, стенах, дверях и прочих поверхностях.

Когда они вернулись в гостиную, Анна подождала, пока вдова усядется, а затем выбрала стул рядом с ней.

- Миссис Мэйлхот, - начала она деликатно, - а ваш муж когда-нибудь говорил вам, почему он считал, что Чарльз Хайсмит оказался жертвой в грязной игре?

Вдова довольно долго смотрела на нее, будто решала, стоит ли раскрывать тайну.

- Les grands hommes ont leurs ennemis, - произнесла она зловеще и сама же перевела: - У больших людей всегда есть враги.

- Что вы имеете в виду?

Миссис Мэйлхот отвела взгляд.

- Это просто такое выражение. Так часто говорил мой муж, - ответила она.

Швейцария

Бен воспользовался первым же попавшимся выездом.

Некоторое время дорога шла прямо через плоские фермерские поля, а затем пересекла несколько железнодорожных путей и начала петлять среди холмов. Бену приходилось чуть ли не каждые двадцать минут сверяться с картой.

Он уже миновал Бад-Рагац и приближался к Куру по шоссе A3, когда его внимание привлек темно-синий "Сааб", упорно державшийся позади. Конечно, он был на дороге не один, и не рассчитывал на это. Скорее всего в "Саабе" ехала одна из многочисленных веселых компаний отпускников с лыжами. Но что-то с этим автомобилем было не так - в том, как он согласовывал свою скорость с движением машины Бена. Бен свернул к обочине, и "Сааб" невозмутимо проехал мимо. Конечно же, он выдумывает себе разные страхи.

Он поехал дальше. Явно, что им начинала завладевать паранойя. Впрочем, кто стал бы его за это винить после всего, что ему пришлось недавно перенести? Он еще раз подумал о Джимми Кавано, и вдруг в его памяти стали один за другим возникать различные эпизоды, связанные с минувшими событиями. От их калейдоскопического мелькания у него закружилась голова, будто он смотрел в бездну, где были нагромождены друг на друга зловещие тайны. Он не мог позволить себе остаться в этом состоянии - так недолго было и спятить. Он найдет время разобраться со всем этим и позднее. Теперь же ему надо ехать.

Но не прошло и десяти минут, как видения бойни в Шопвилле снова завладели его рассудком, и он потянулся к радиоприемнику, чтобы отвлечься. Быстрая езда тоже может помочь, решил он и, надавив на акселератор, ощутил плавный нарастающий гул двигателя. Машина, набирая скорость, устремилась по поднимавшемуся в гору отрезку шоссе. Бен глянул в зеркальце заднего вида и увидел синий "Сааб" - тот же самый синий "Сааб", он был точно в этом уверен. И когда он прибавил скорость, "Сааб" тоже поехал быстрее.

Бен почувствовал болезненную тяжесть в желудке. Обычно на высокой скорости водители инстинктивно увеличивают дистанцию между собой и впереди идущей машиной, но этот "Сааб" держался точно на таком же расстоянии от него, что и прежде. Если бы "Саабу" нужно было его обогнать, он мог бы свернуть на резервную полосу, но, видимо, у пассажиров "Сааба" было на уме что-то другое. Бен снова посмотрел в зеркальце заднего вида, пытаясь через лобовое стекло "Сааба" разглядеть, что находится внутри, но не смог различить ничего, кроме нечетких теней. Единственное, что ему удалось рассмотреть, это два человеческих силуэта на переднем сиденье. Какого черта им нужно? Бен сосредоточился на дороге. Он не хотел даже показывать виду, что заметил их.

Но ему было необходимо от них оторваться.

Скоро представится много возможностей удрать - вокруг Кура прямо-таки лабиринт дорог. Бог свидетель, он сам заблудился, когда был в этих местах в прошлый раз. В последний миг он резко сменил направление, повернув к выезду на более узкое шоссе №3, ведущее на юг к Санкт-Морицу. Но через несколько минут в зеркале заднего вида, точно посередине снова появился знакомый синий "Сааб". На огромной скорости Бен промчался мимо Маликса и Курвальдена, его даже подташнивало от резких смен подъемов и спусков. Не сбавляя скорости, он свернул на изрядно разбитую объездную дорогу, не приспособленную для такой езды; "Опель" сотрясался и гремел из-за неровностей покрытия. Однажды Бен отчетливо расслышал под своей машиной громкий скрежет металла о выступ мостовой и заметил сноп искр в зеркале заднего вида.

Но удалось ли ему "стряхнуть" преследователей? "Сааб" несколько раз на какое-то время скрывался из виду, но каждый раз это продолжалось не слишком долго. Раз за разом он снова появлялся, будто привязанный к Бену крепким невидимым тросом. Бен пролетал через тоннели, пробитые в скалах, проскакивал мимо известняковых утесов и по старинным каменным мостам, перекинутым через глубокие ущелья. Он гнал отчаянно, нарастающий страх вытеснил всякую осторожность, он рассчитывал лишь на здравый смысл и инстинкт самосохранения преследователей. Это был его единственный шанс.

В тот самый момент, когда Бен подъезжал к узкой пасти тоннеля, "Сааб" вдруг обогнал его и проскользнул туда перед ним. Это озадачило Бена: быть может, "Сааб" все это время гнался за совсем другой машиной? И только доехав почти до конца короткого тоннеля, он увидел в желтоватом свете ртутных фар, что же произошло.

От "Сааба", который стоял, развернувшись боком и блокируя проезд по узкой дороге, Бена отделяли каких-то жалких пятьдесят футов.

Его водитель, одетый в темное длинное пальто и шляпу, стоял с поднятой рукой, приказывая ему остановиться. Это была баррикада, ловушка.

Тут до Бена дошло, что позади едет еще один автомобиль - серый "Рено. Он заметил его раньше, но не обращал на эту машину особого внимания. А ведь это тоже один из них, кем бы они ни были.

Думай, будь оно все проклято! Они хотят закрыть ему путь, поймать его здесь, в тоннеле. О, Боже! Он не мог допустить этого! Обычная осторожность опытного водителя велела ему перед барьером ударить по тормозам, но обстоятельства в данном случае были совершенно необычными. И поэтому Бен, напротив, повинуясь какому-то сумасшедшему импульсу, рванул машину вперед, вдавив педаль акселератора до самого пола. Его "Опель" ударил неподвижно стоящий "Сааб" в левый бок. Бен хорошо знал, что "Сааб" - это спортивный (??????????????????????? - прим. OCRщика) автомобиль, предназначенный для больших скоростей, и потому намного легче - фунтов на восемьсот, - чем его "Опель". Бен увидел, как водитель отпрыгнул с дороги, и тут же удар отшвырнул "Сааб" в сторону. Из-за внезапной потери скорости Бена бросило вперед, туго натянувшиеся ремни безопасности, словно стальные полосы, врезались в его тело, но все же "Сааб" отлетел как раз настолько, чтобы его машина смогла проскочить мимо под отвратительный скрежет металла о металл. От страшного удара передок его автомобиля изрядно помялся, и машина больше не походила на ту сверкающую игрушку, которую он недавно взял напрокат, но колеса продолжали крутиться. Под оглушительный рев мотора Бен ехал дальше, не осмеливаясь оглянуться.

И тут он услышал позади звук выстрела. О, Господи боже! Этот ужас еще не закончился. Он никогда не закончится!

Бен испытывал возбуждение от хлынувшего в кровь адреналина, все его чувства вдруг обрели чуть ли не лазерную четкость и точность. Старый серый "Рено", который въехал в туннель вслед за ним, тоже сумел каким-то образом пробраться через обломки. В зеркале заднего вида Бен видел, как из окна пассажирской дверцы высунулся ствол оружия, нацеленный в него. Это был автомат, и секундой позже он начал стрелять непрерывной очередью.

Вперед!

Бен, не сбавляя скорости, проехал старый каменный мост через ущелье; мост был настолько узок, что на нем не смогли бы разъехаться две встречные машины. Внезапно он услышал гулкий хлопок и звон стекла в пяти футах от себя. Зеркало заднего вида разлетелось, по заднему стеклу паутиной разбежались трещины. О, они отлично знают, чего им надо, и вскоре он будет мертв.

Приглушенный взрыв, похожий на вялый хлопок - и машина вдруг дернулась влево: одна из шин была пробита.

Они стреляли по его колесам. Пытались вывести его машину из строя. Бен вспомнил эксперта по охране, читавшего старшим администраторам "Хартманс Капитал Менеджмент" лекции об опасностях, связанных с похищениями людей в странах "третьего мира". Он вдалбливал им список рекомендуемых для таких случаев мер. И тогда, и сейчас они казались до смешного несоответствовавшими реальности. "Не выходите из машины" - гласила одна из этих заповедей. Но было совершенно ясно, что он сейчас не располагал богатым выбором действий.

И в этот самый момент он услышал вой полицейской сирены, который ни с чем нельзя было спутать. Сквозь дыру с зазубренными краями в непрозрачном заднем стекле он увидел третий автомобиль, который быстро нагонял серый седан. Это была обычная гражданская машина без опознавательных знаков, но с синей мигалкой на крыше. Это все, что он смог разглядеть, - расстояние было слишком велико, чтобы определить модель машины. Беном вновь овладело замешательство, но внезапно выстрелы прекратились.

Он проследил, как серый седан резко развернулся на 180 градусов, съехав с дороги, взмыл обратно на узкую насыпь и промчался мимо полицейской машины. "Рено", везущий его преследователей, исчез!

Бен остановил машину сразу же за каменным мостом и, расслабившись всем телом, оперся затылком на подголовник. Испытывая шок и чувствуя себя совершенно изнуренным, он ждал, когда же появится Polizei. Прошла минута, потом другая. Вытянув шею, он обернулся и взглянул на отрезок дороги, где только что чудом спасся от смерти.

Но полицейский автомобиль тоже уехал. О помятом "Саабе" скорее всего забыли.

Он был один, тишину нарушали только чуть слышное урчание мотора и громкий стук его собственного сердца. Он достал из кармана свою "Нокию", вспомнил разговор со Шмидом и принял решение. Они могут задержать тебя на двадцать четыре часа без какой-либо причины, сказал тогда ему Хови. Шмид недвусмысленно это подтвердил - он искал предлог, чтобы именно так и сделать. Нет, Polizei он вызовет позже. Ему надо передохнуть, иначе он совсем потеряет способность четко и разумно мыслить.

По мере того как адреналин в крови убывал, паника уступала место чувству глубокой усталости. Ему было совершенно необходимо отдохнуть, поесть и хорошенько все обдумать.

Он поехал дальше на своем полуразбитом "Опеле"; двигатель выл от напряжения, колесные диски громко скрежетали о мостовую. После пяти миль такой езды по продолжавшей подниматься на холмы и спускаться в низины дороге Бен въехал в город, который на самом деле оказался деревней, Dorf. По сторонам узких улиц стояли старинные каменные дома - от крошечных полуразвалившихся строений до больших зданий с первым каменным и вторым деревянным этажами. Почти все окна темные, лишь кое-где горел свет. Улица была вымощена неровно, подвеска автомобиля чуть не упиралась в дорогу и то и дело стукалась и скребла о булыжник.

Узкая дорога довольно скоро перешла в главную улицу. Большие каменные дома с острыми крышами и дома поменьше крытые черепицей и шифером. Бен выехал на просторную, замощенную булыжником площадь с надписью "Ратхаузплатц", над которой возвышался древний готический собор. Он оказался в деревне XVII века, построенной на руинах, относившихся к куда более ранним временам. Ее здания являли странную смесь архитектурных стилей.

Напротив собора, на другой стороне площади находилась усадьба из выветрившегося камня, тоже XVII века, с небольшой деревянной вывеской. Надпись гласила "Altes Gebaude", "Старый дом", хотя здание выглядело гораздо более новым, чем большая часть построек городка. Из множества окошек на фасаде бил яркий свет. Это была таверна - место, где можно поесть, выпить, отдохнуть и подумать. Он поставил свою развалину бок о бок со старым фермерским грузовиком, почти полностью закрывшим "Опель" от взглядов со стороны дороги, и, еле держась на дрожащих, подгибающихся ногах, вошел в дом.

Внутри оказалось тепло и уютно, помещение освещалось мерцающим пламенем огромного каменного очага. В воздухе витали запахи древесного дыма, жареного лука и мяса - замечательные, приглашающие к трапезе запахи. Все выглядело именно так, как и полагалось выглядеть классическому швейцарскому ресторану в старинном стиле. Один из круглых деревянных столов был явно Stammtisch местом, зарезервированным для постоянных посетителей, которые каждый день приходят сюда пить пиво и часами играть в карты. Пятеро или шестеро мужчин по облику фермеры и сельскохозяйственные рабочие - враждебно и подозрительно взглянули на него, когда он вошел, а потом вернулись к своим картам. Остальные сидели за столиками по одному, по двое за едой или выпивкой.

Только сейчас Бен осознал, насколько он голоден. Он поискал глазами официанта или официантку, никого не увидел и присел за свободный столик. Когда появился невысокий пухлый толстячок-официант, Бен заказал типично швейцарские блюда, тяжелые и питательные: Rosti - жареную картошку и Geshnetzeltes - куски телятины в сливочном соусе, и еще Vierterl полулитровый графин местного красного вина. Через десять минут официант вернулся, ловко держа все тарелки в одной руке. Бен обратился к нему по-английски:

- Где тут можно переночевать?

Официант нахмурился и молча поставил блюда на стол. Затем отодвинул в сторону стеклянную пепельницу и красный коробок спичек с логотипом "Altes Gebaude" и налил ярко-красное вино в бокал с высокой ножкой.

- Ландгастхоф, - произнес он с сильным романшским акцентом. - Это единственное место на двадцать километров в округе.

Пока официант объяснял дорогу, Бен жадно набросился на Rosti. Картошка оказалась восхитительной - поджаристой, хрустящей, с привкусом лука. Он ел с волчьим аппетитом, осторожно поглядывая в частично запотевшее окно на автостоянку снаружи. Рядом с его машиной встал другой автомобиль, загородив ему обзор. Зеленый "Ауди".

Какая-то мысль, связанная с этим автомобилем, промелькнула в его мозгу.

Не этот ли зеленый "Ауди" довольно долго ехал за ним по дороге A3 от самого Цюриха? Он вспомнил, что видел его и сначала опасался преследования, но потом посчитал это плодом слишком разыгравшегося воображения.

Бен отвел взгляд от "Ауди" и тут краем глаза заметил, что на него кто-то смотрит. Или показалось? Он оглядел помещение, но никто не смотрел в его сторону, даже мельком. Бен поставил бокал. Что мне сейчас нужно, так это черный кофе, - подумал он, - хватит пить вино. Мне уже начинает мерещиться то, чего нет на самом деле.

Почти весь свой обед он съел в рекордно короткое время. Теперь все это тяжело улеглось в желудке - свинцовая масса жирной картошки и сливочного соуса. Он поискал глазами официанта, чтобы заказать себе крепкого кофе. И снова испытал бросающее в дрожь чувство, что за ним кто-то наблюдает. Он обернулся налево, большинство обшарпанных столов с той стороны были пусты, но какие-то люди сидели в темных кабинках - глубоко в тени, возле длинной, покрытой вычурной резьбой стойки, тоже темной и пустой. Единственным предметом, стоящим на стойке, был старомодный белый телефон с вращающимся диском. Один человек сидел в своей кабинке в полном одиночестве, пил кофе и курил. Среднего возраста в теплой кожаной куртке "пилот", длинные седеющие волосы собраны в хвост. "Я его уже видел, - подумал Бен, - точно, я его уже видел. Но где?" Мужчина в кабинке тем временем поставил локоть на стол, наклонился вперед и оперся виском на ладонь.

Этот жест был слишком нарочитым. Человек пытался спрятать лицо, причем делал это настолько явно, что на случайность это не походило.

Бен вспомнил высокого мужчину в деловом костюме, с желтоватым лицом и длинным седым хвостиком волос. Но откуда? Он тогда мельком взглянул на этого человека и подумал, проходя мимо, как это нелепо и старомодно - бизнесмен с волосами, собранными в хвостик. Как в... восьмидесятые.

Банхофштрассе.

Пешеходная зона, многочисленные магазинчики. Мужчина с хвостиком был там, среди толпы. А сразу же после того, как Бен его заметил, появился Джимми Кавано. Бен был точно в этом уверен. Этот мужчина находился возле отеля "Сен-Готард", потом он ехал вслед за Беном в зеленом "Ауди", теперь он здесь, причем без всякой видимой причины, кроме одной.

"Господи, боже, он тоже меня преследует, - подумал Бен, - пасет меня с самого полудня". Он снова почувствовал боль в желудке.

Кто это, и почему он здесь? Если он, как и Джимми Кавано, хочет убить Бена - по той же причине, что и покойный Кавано, - то почему он этого до сих пор не сделал. Ведь возможностей для этого у него было больше чем достаточно. Кавано стрелял из пистолета при ярком дневном свете на Банхофштрассе. Почему бы Конскому Хвосту не подстрелить его в почти пустой таверне.

Он подозвал официанта, тот торопливо подошел и вопросительно взглянул на Бена.

- Можно мне кофе? - спросил Бен.

- Конечно, сэр.

- И еще, будьте любезны сказать, где у вас здесь туалет?

Официант показал рукой на слабо освещенный угол помещения, где едва виднелся небольшой коридорчик. Бен указал в ту же сторону, подтверждая, что понял, где расположен туалет, причем сделал этот жест как можно более заметным.

Чтобы Конский Хвост мог видеть, куда он собрался.

Бен сунул под тарелку несколько купюр, положил в карман коробок спичек, медленно поднялся и пошел в сторону туалета. Туда нужно было пройти по маленькому коридорчику и свернуть. В противоположной коридору стене обеденного зала была дверь на кухню. Бен знал, что в ресторанных кухнях, как правило, имеется служебный выход на улицу, через который можно сбежать. Еще Бен не хотел, чтобы Конский Хвост подумал, что он пытается покинуть ресторан через кухню. Туалет оказался маленьким помещением без окон, и убежать оттуда было просто невозможно. Конский Хвост, видимо, какой-нибудь профессионал и, похоже, уже просчитал все пути, которыми его объект располагал для бегства.

Бен запер дверь туалета. Внутри был старый унитаз и такая же старая раковина; все приятно пахло чистящим средством. Он достал сотовый телефон, набрал номер "Altes Gebaude" и услышал слабый телефонный звонок где-то в ресторане. Может быть, это тот старый телефон с диском, что он видел на стойке около кабинки Конского Хвоста, или это на кухне, если он там есть. Или же оба.

Мужской голос ответил:

- Altes Gebaude? Guten Abend. - Неведомо почему Бен был твердо уверен, что это официант.

Глухим скрипучим голосом Бен произнес:

- Мне нужно поговорить с одним из ваших клиентов, прошу вас. Он сегодня ночью у вас обедает. Это срочно.

- Ja? Кто это?

- Скорее всего вы его не знаете. Не из завсегдатаев. Это джентльмен с длинными седыми волосами, собранными в хвост. Он может быть одет в кожаную куртку, он всегда так одевается.

- Ах, да! Думаю, что я знаю, о ком вы говорите. На вид ему где-то пятьдесят лет?

- Да, он самый. Позовите его, пожалуйста, к телефону. Как я уже сказал, это срочно. Непредвиденные обстоятельства.

- Да, сейчас, сэр, - сказал официант, уловив напряженный тон, который Бен старательно придавал своему голосу. Было слышно, как трубку положили на что-то твердое, а потом послышалось несколько удаляющихся шагов.

Не прерывая связи, Бен сунул свой телефон в нагрудный карман спортивной куртки, вышел из туалета и вернулся в зал. Конский Хвост уже не сидел в своей кабинке. Телефон стоял на стойке, причем так, что от входа в ресторан его не было видно - Бен сам заметил его только тогда, когда сел за столик, и никто, сидел ли он у телефона или стоял, не смог бы сразу окинуть взглядом все помещение от туалета до двери. Бен быстро проскользнул к двери и вышел. Теперь у него было секунд пятнадцать, за это время он может исчезнуть незаметно для Конского Хвоста, который сейчас что-то говорит в телефонную трубку, слышит в ответ тишину и удивляется, что же случилось с тем, кто попросил его к телефону и так подробно описал официанту.

Бен выхватил свои сумки из разбитого седана и помчался к зеленому "Ауди". Ключ зажигания торчал в замке, будто водитель заранее готовился к поспешному бегству. В этой сонной деревушке, может быть, даже и не знали, что такое воровство но все когда-нибудь случается в первый раз. Бен имел сильное подозрение, что Конский Хвост не станет заявлять в полицию об угоне своего автомобиля. Бен прыгнул в машину и поехал. Соблюдать тишину смысла не было - Конский Хвост все равно услышал бы шум мотора. Он дал задний ход, затем с визгом резины пронесся по замощенной булыжником площади и на полной скорости убрался с Rathausplatz.

Через пятьдесят минут он свернул с небольшой проселочной дороги в отдаленной лесистой местности и затормозил возле дома с первым каменным и вторым деревянным этажами. На фасаде была небольшая вывеска "LANDGASTHOF".

Благоразумно укрыв машину за полосой густо посаженных сосен, Бен вернулся к парадной двери гостиницы, на которой виднелась надпись "EMPFANG" - места есть.

Он позвонил в звонок, и через несколько минут в доме зажегся свет. Была уже полночь, и он, конечно же, поднял хозяина с постели.

Старик с глубокими морщинами на лице открыл дверь и с важным видом провел Бена по длинному темному холлу к дубовой двери с номером 7. Старым ключом он отворил дверь и включил маленькую лампочку, осветившую уютную комнату. Большую часть номера занимала двуспальная кровать с аккуратно сложенным белым пуховым одеялом. Обои с геометрическим узором кое-где пузырились и отслаивались.

- Это все, что у нас есть, - неприветливо произнес хозяин.

- Подойдет.

- Я включу вам горячую воду. Это займет примерно десять минут.

Через несколько минут, распаковав самые необходимые вещи, Бен пошел в ванную принять душ. Устройство смесителя выглядело совершенно чужим и непонятным - четыре или пять рукояток и циферблатов, похожий на телефонную трубку ручной душ, висящий на крючке, - и Бен решил, что дело не стоит того, чтобы в нем разбираться. Он обрызгал лицо холодной водой, не дожидаясь, пока горячая дойдет по трубам, почистил зубы и разделся.

Одеяло было роскошным, из гусиного пуха. Он заснул почти сразу же после того, как опустил голову на подушку.

Прошло какое-то время, может быть, несколько часов, Хотя он не был точно уверен - его дорожный будильник остался в чемодане - когда он услышал шум.

Бен резко сел, сердце бешено стучало.

Он снова услышал тот же самый звук. Это был приглушенный ковром, но все же ясно различимый скрип половицы. Звук доносился откуда-то со стороны двери.

Он потянулся к столу и схватил медную настольную лампу за подставку. Другой рукой он медленно вытянул шнур из розетки в стене, чтобы лампой можно было свободно размахивать.

Он с трудом сглотнул. Сердце стучало, словно молот. Он тихо высунул ноги из-под одеяла и спустил их на пол.

Медленно и осторожно, стараясь не задеть ничего на столе, он поднял лампу. Крепко сжав ее в кулаке, он бесшумно поднял ее над головой. И резко спрыгнул с кровати.

Из темноты высунулась сильная рука, схватила лампу и вырвала ее из рук Бена. Бен прыгнул в сторону темного силуэта, выставил вперед плечо и толкнул им злоумышленника в подбородок.

Но в то же самое мгновение тот, сделав ловкую подсечку, сбил Бена с ног. Изо всех сил Бен пытался встать, он бил противника локтями, но в его грудь, а затем в солнечное сплетение врезалось колено и вышибло из него дух. Прежде чем он попытался что-либо предпринять, противник обеими руками прижал плечи Бена, придавив его к полу. Бен заорал было, как только снова обрел способность дышать, но широкая ладонь зажала ему рот, и Бен обнаружил, что глядит в лицо своего единственного родного брата, которое так часто являлось ему в сновидениях.

- Ты крут, - сказал Питер, - но я все равно круче.

Глава 7

Асунсьон, Парагвай

Богатый корсиканец умирал.

Впрочем, он умирал уже в течение трех или четырех лет и, вероятно, имел хорошие шансы прожить еще года два, если не больше.

Он жил в огромной вилле, выстроенной в стиле испанских миссионеров, которая находилась в богатом пригороде Асунсьона, в конце длинной аллеи, густо обсаженной пальмами и окруженной многими акрами ухоженной частной земли.

Спальня сеньора Проспери располагалась на втором этаже и, хотя она вся была залита солнечным светом, множество медицинского оборудования делало ее больше похожей на палату интенсивной терапии. Консуэла, его жена, намного моложе своего мужа, уже много лет спала в отдельной комнате.

Открыв этим утром глаза, он не узнал медсестры.

- Вы не та девочка, которая бывает у меня каждый день, - произнес он резким и хриплым от застоявшейся в бронхах мокроты голосом.

- Ваша постоянная медсестра сегодня нездорова, - ответила приятная молодая белокурая женщина. Она стояла возле его кровати и что-то делала с капельницей.

- Кто вас прислал? - настороженно спросил Марсель Проспери.

- Медицинское агентство, - ответила медсестра. - Пожалуйста, не волнуйтесь. Вам это не пойдет на пользу. - С этими словами она полностью открыла клапан капельницы.

- Вы, медики, все время льете в меня какую-то гадость, - проворчал сеньор Проспери, и это было все, что он смог сказать перед тем, как потерял сознание.

Через несколько минут подменная медсестра взяла пациента за руку, пощупала пульс и обнаружила, что его нет. Небрежным движением она вернула клапан капельницы в обычное положение.

А в следующий миг на ее лице внезапно возникло скорбное выражение, и она бросилась бегом, чтобы сообщить ужасную новость вдове старика.

Бен опустился на лежавший на полу ковер, чувствуя, как из рассеченной кожи у него на голове сочится кровь, а в следующее мгновение упал на четвереньки.

Ему было дурно, и казалось, что голова с бешеной скоростью вращается вокруг оси, а туловище замерло на месте, будто голову оторвали от тела.

На него нахлынули воспоминания о похоронах, церемония которых проходила на маленьком кладбище в Бедфорде. О раввине, который пел "Каддиш", молитву за умерших: "Йисгадал в...йискадаш шмай раббо..." О маленькой деревянной шкатулке, содержавшей в себе останки, о том, как в тот самый момент, когда шкатулку опустили в яму, броня самообладания, которой прикрывался его отец, внезапно дала трещину, о его стиснутых кулаках, о его хриплом рыдании.

Бен изо всех сил жмурил глаза. Воспоминания все так же яростно атаковали его измученный за минувший день разум. Звонок среди ночи. То, как он гнал на машине в Вестчестер, чтобы сообщить новость родителям. Он не мог сделать этого по телефону. Мама, папа, у меня дурные новости насчет Питера. Последует короткая пауза; неужели мне действительно придется пройти через все это? Что там полагается говорить в таких случаях? Его отец спал в своей огромной кровати. Конечно же, было четыре часа утра, оставался примерно час до того времени, когда старик обычно просыпался.

Снабженная множеством хитроумных приспособлений, механизированная кровать матери находилась в соседней комнате; рядом дремала на кушетке ночная медсестра.

Сначала к маме. Так, казалось ему, будет правильнее. Ее любовь к сыновьям была безоговорочной и не осложнялась никакой рефлексией.

Она прошептала: "В чем дело?" - и уставилась на Бена непонимающим взглядом. Казалось, что он выдернул мать из глубокой грезы. Все еще оставаясь наполовину в мире сновидений, она не могла понять, где находится и что происходит рядом с нею. "Мамочка, мне только что позвонили из Швейцарии..." - Бен опустился на колени и нежно прикоснулся рукой к ее мягкой щеке, как будто пытался таким образом смягчить удар.

От ее протяжного хриплого крика проснулся Макс; он, шатаясь, выбежал из спальни, зачем-то вытянув перед собой руку. Бену хотелось обнять его, но он помнил, что отец никогда не поощрял подобных излияний чувств. Дыхание отца было зловонным. Жидкие прядки седых волос спутались в диком беспорядке. "Произошел несчастный случай. Питер..." В подобных ситуациях люди, как правило, говорят штампами и не видят в этом ничего дурного. Штампы успокаивают; они как заблаговременно проложенные рельсы, по которым можно без труда и лишних мыслей двигаться туда, куда нужно.

Макс сначала никак не отреагировал на известие (Бен ожидал от него именно такого поведения): лицо старика было строгим, в его глазах сверкнул гнев, а не печаль, рот приоткрылся в виде буквы "о". Но в следующий момент он медленно закивал, из глаз хлынули слезы, потекли по бледным морщинистым щекам, а он все кивал и кивал, а потом рухнул на пол. Теперь он был уязвимым, маленьким, беззащитным, а не мощным, несокрушимым человеком, одетым в идеально скроенный костюм, всегда собранным, всегда безупречно владеющим собой.

Макс не бросился успокаивать жену. Они плакали порознь - два острова печали.

Теперь точно так же, как его отец во время похорон, Бен изо всех сил жмурил глаза и чувствовал, как руки подгибаются не в состоянии удержать тяжесть его тела. Он повалился вперед, вытянув руки перед собой, цепляясь за брата, расслабленно замершего перед ним, и все сильнее и сильнее проникаясь ощущением реальности этого фантома.

- Эй, братец, - негромко сказал Питер.

- О, мой бог, - прошептал Бен. - О, мой бог. Он чувствовал себя так, будто увидел призрак.

Через секунду к Бену начали понемногу возвращаться силы. Он набрал полную грудь воздуха, обнял брата и крепко прижал его к себе.

- Ты, ублюдок... Ты - ублюдок!

- И это все, на что ты способен? - осведомился Питер.

Бен разжал объятья.

- Какого черта...

Но выражение лица Питера вдруг сделалось строгим.

- Ты должен исчезнуть отсюда. Убирайся из страны как можно быстрее. Немедленно.

Перед глазами Бена все расплылось, и он понял, что это слезы.

- Ты, ублюдок, - снова повторил он.

- Ты должен покинуть Швейцарию. Они пытались разделаться со мной. А теперь они взялись и за тебя.

- Какого черта?.. - тупо повторил Бен. - Как ты мог?.. Что за дурацкая, извращенная шутка? Мама умерла... она не хотела... ты убил ее. - В нем стремительно нарастал гнев, заполнял все вены и артерии; он почувствовал, как его лицо вспыхнуло. Двое мужчин сидели на ковре и смотрели друг на друга, сами не сознавая, что это было повторением сцены из их младенческих времен, когда они могли часами сидеть вот так лицом к лицу и тараторить на выдуманном ими языке, который никто, кроме их двоих, не мог понять. - Что, черт возьми, означает вся эта затея?

- Такое впечатление, Бенно, что ты не рад меня видеть, - сказал Питер.

Бенно... Ни один человек на свете, кроме Питера, не называл его так. Бен поднялся на ноги, и Питер сделал то же самое.

Бен всегда испытывал странное чувство, когда всматривался в лицо своего брата-близнеца: чуть ли не единственное, что он при этом замечал, были различия между ними. То, что один глаз у Питера чуть больше, чем другой. Брови изогнуты по-другому. Рот шире, чем у него, с опушенными уголками. И общее выражение лица более серьезное, более строгое. На взгляд Бена, Питер нисколько не был похож на него. С точки зрения кого-либо другого, между ними не было практически никаких различий.

Бен был буквально ошарашен, внезапно ощутив, насколько сильно он тосковал по Питеру, какой зияющей раной явилось для него и продолжало оставаться отсутствие брата.

Он не мог прогнать от себя мысль о том, что исчезновение Питера могло быть связано с каким-то физическим насилием или увечьем.

На протяжении нескольких лет - всего своего детства - они были противниками, конкурентами, антагонистами. Такими вырастил их отец. Макс, опасаясь, что богатство сделает его мальчиков излишне мягкотелыми, посылал их едва ли не во все "школы воспитания характера", где дети проходили курсы выживания - например, должны были прожить три дня, питаясь исключительно тем, что им удастся найти, - а также в альпинистские лагеря и лагеря, в которых занимались походами на каноэ и каяках. Неизвестно, стремился к этому Макс или нет, но он добился того, что между его сыновьями разгорелась ожесточенная конкуренция.

И лишь после того, как Питер и Бен отправились учиться в разные школы, эта конкуренция понемногу пошла на убыль. Расстояние, отделявшее их друг от друга и от родителей, в конце концов позволило мальчикам отказаться от этого соперничества.

- Давай-ка сматываться отсюда, - сказал Питер. - Если ты зарегистрировался в гостинице под своим настоящим именем, то нам придется худо.

Небольшой грузовичок Питера, ржавая "Тойота", был весь облеплен грязью. Кабина оказалась завалена всяким хламом, а сиденья были покрыты видными даже в темноте пятнами и воняли псиной. Питер спрятал машину в роще на расстоянии сотни футов от гостиницы.

Бен рассказал брату об ужасном нападении, которому он подвергся на шоссе около Кура.

- Но это еще не все, - продолжал он. - Мне кажется, что большую часть пути меня сопровождал еще один парень. От самого Цюриха.

- Парень на старой "Ауди"? - спросил Питер и нажал на акселератор. Ревматический мотор дряхлой "Тойоты" взревел, и машина выползла на темную проселочную дорогу.

- Совершенно верно.

- Лет пятидесяти, с длинными волосами, собранными в хвостик; похож на постаревшего хиппи?

- Он самый.

- Это - Дайтер, мой наблюдатель. Моя антенна. - Он повернулся к Бену и улыбнулся. - А также мой, можно сказать, шурин.

- Что-что?

- Старший брат и опекун Лизл. Он только недавно решил, что я гожусь для его сестры.

- Нечто вроде эксперта по слежке? Я быстро заметил его. И вдобавок украл его автомобиль. А ведь я в этих делах настоящий любитель.

Питер пожал плечами. Несмотря на то что было темно, он часто оглядывался.

- Не стоит недооценивать Дайтера. Он тринадцать лет проработал в швейцарской армейской контрразведке в Женеве. К тому же он вовсе не старался укрыться от тебя. Он вел контрнаблюдение. Это была всего лишь предосторожность, к которой мы прибегли, как только узнали, что ты прибыл в страну. Его целью было выяснить, следит ли за тобой кто-нибудь и если следит, то кто. Убедиться в том, что тебя не убили и не похитили. На шоссе №3 твою шкуру спас вовсе не полицейский автомобиль. Дайтер прицепил полицейскую сирену, чтобы обмануть и спугнуть их. Это был единственный выход. Мы имеем дело с высококвалифицированными профессионалами.

Бен вздохнул.

- Высококвалифицированные профессионалы. Ты сказал, что они взялись за меня. Они... Ради Христа, кто - они?

- Скажем, корпорация. - Питер все время смотрел одним глазом в зеркало заднего вида. - Может быть, и сам черт не знает, что они представляют собой на самом деле.

Бен потряс головой.

- А я-то считал, что это я выдумываю какую-то несуразицу. Ты сошел с ума, если только было, с чего сходить. - Он почувствовал, что его лицо вновь запылало от гнева. - Ты ублюдок, эта катастрофа... мне все время казалось, что с ней что-то не так.

Питер несколько секунд молчал, а когда снова заговорил, то Бену показалось, что он думал о чем-то другом; его речь звучала бессвязно.

- Я боялся, что ты приедешь в Швейцарию. Мне все время приходилось вести себя предельно осторожно. Я думаю, они на самом деле так и не поверили до конца в то, что я погиб.

- Пожалуйста, расскажи мне, что же, черт возьми, здесь происходит?! взорвался Бен.

Питер глядел теперь прямо вперед, на дорогу.

- Я знаю, что это было ужасным поступком, но у меня не оставалось никакого выбора.

- Ублюдок. Отец так и не смог оправиться с тех пор, а мама...

Питер еще некоторое время ехал молча.

- Я знаю о маме... - Его голос сделался стальным. - А на то, что происходит с Максом, мне на самом деле плевать.

Бен, удивленный до крайности, посмотрел брату в лицо.

- Ладно, ты вполне сумел доказать это.

- Ты и мама... Это за вас я... мне было больно. Потому что я знал, чего это будет вам стоить. Ты и понятия не имеешь, насколько мне хотелось войти в контакт с вами, рассказать вам правду. Сообщить вам, что я живой.

- Но сейчас-то ты надумал рассказать мне, в чем дело, или нет?

- Я пытался защитить вас, Бенно. Ни при каких других обстоятельствах я не стал бы этого делать. Если бы я мог надеяться на то, что они убьют только меня и этим ограничатся, я с радостью позволил бы им это. Но я знал, что они возьмутся за всю мою семью. Я хочу сказать: за тебя и маму. Отец... Что касается меня, то отец умер для меня четыре года назад.

Бен был донельзя взволнован встречей с Питером и разъярен раскрывшимся обманом, так что почти полностью утратил способность логически мыслить.

- Все-таки, о чем ты все время говоришь? Не пора ли толком рассказать мне, что стряслось?

Питер взглянул на небольшой дом, стоявший чуть поодаль от дороги; его парадную дверь освещал яркий свет галогенной лампы.

- Сколько там? Пять утра? Но, похоже, кто-то здесь не спит. - Свет горел над подъездом гостиницы.

Он заехал на укрытую деревьями площадку возле auberge [Гостиница с рестораном (фр.)] и выключил двигатель. Оба брата вышли из машины. Перед рассветом было холодно и тихо, и лишь из леса, тянувшегося позади гостиницы, доносился чуть слышный шорох, производимый какой-нибудь птицей или зверьком. Питер открыл дверь, и они вошли в маленький вестибюль. Стойка регистрации была освещена чуть заметно мигающей люминесцентной лампой, но за ней никого не было.

- Свет горит, а дома никого нет, - сказал Питер. Бен понимающе улыбнулся - это было одно из любимых оскорблений, которые, не скупясь, употреблял их отец. Он протянул было руку, чтобы нажать на кнопку прикрепленного к стойке маленького металлического звонка, но остановился, так как дверь позади стойки открылась, и оттуда вышла, запахивая на ходу махровый халат, полная пожилая женщина. Она была явно рассержена тем, что ее разбудили, и хмурилась, мигая от света.

- Ja?

Питер быстро и совершенно свободно заговорил по-немецки.

- Es tut mir sehr leid Sie zu storen, aber wir batten gerne Kaffee. Ему жаль, что пришлось потревожить ее, но они хотели бы выпить кофе.

- Kaffee? - старуха нахмурилась еще сильнее. - Sie haben mich geweckt, well Sie Kaffee wollen? - Неужели они разбудили ее только потому, что захотели кофе?

- Wir werden Sie fur ihre Bemiihungen bezahlen, Madame. Zwei Kaffee bitte. Wir werden uns einfach da, in Ihrem Esszim-mer, hinsetzen. - Они заплатят ей за беспокойство, - заверил Питер. - Два кофе. Они просто хотели бы немного посидеть в ее столовой.

Все еще продолжавшая сердиться хозяйка auberge, качая головой, поплелась в закоулок, примыкавший к маленькой темной столовой, включила свет и повернулась к громоздкой красной металлической кофеварке.

Столовая была маленькой, но удобной. Несколько больших незавешенных окон, из которых в дневное время, вероятно, открывался красивый вид на лес, окружавший гостиницу, казались совершенно черными. Пять или шесть круглых столов были накрыты накрахмаленными белыми скатертями, на которых уже были приготовлены к завтраку стаканы для сока, кофейные чашки и металлические вазочки с горками кубиков коричневого сахара. Питер выбрал столик на двоих, стоявший возле окна. Бен сел напротив. Содержательница заведения, кипятившая молоко в своем закутке, почти не отрываясь, смотрела на братьев с тем изумлением, с которым люди так часто разглядывают двойняшек.

Питер отодвинул тарелку и серебряный столовый прибор и оперся локтями на стол.

- Ты помнишь скандал по поводу швейцарских банков и нацистского золота?

- Кажется, да. - Так вот, значит, с чем все это связано!

- Это все случилось незадолго до того, как я переехал из Африки сюда. Я внимательно следил за развитием истории по газетам - полагаю, она особенно заинтересовала меня из-за того, что отец побывал в Дахау. - Питер как-то странно и горько улыбнулся. - Так или иначе, но благодаря этому делу возникла целая отрасль юриспруденции. Адвокаты и другие крючкотворы, которых осенила яркая идея подзаработать на уцелевших после Холокоста стариках, пытавшихся разыскать следы состояний своих погибших родных. Наверно, я говорил тебе, что прочел где-то о старухе-француженке, выжившей в концентрационных лагерях. А когда она оказалась на свободе, ее начисто обобрал какой-то подонок, французский адвокат, сказавший, что у него имеется информация о принадлежавшем ее отцу депозитном счете швейцарского банка. Адвокат, конечно же, заявил, что ему необходим аванс для того, чтобы провести расследование, вступить в контакты со швейцарскими банками - в общем, вывалил ей целую кучу дерьма. Разумеется, старая леди заплатила ему хорошенький кусочек в двадцать пять тысяч долларов, - отдав все свои сбережения, до последнего гроша, деньги, которые ей были попросту необходимы на жизнь. Адвокат, само собой, бесследно исчез, а с ним и двадцать пять тысяч. Эта история сильно зацепила меня - я не мог вынести того, что беззащитную старую леди так беззастенчиво ограбили. Я связался с нею и предложил разыскать швейцарский счет ее отца, взяв все расходы на себя. Понятно, что она не сразу поверила мне - а какого еще поведения можно ожидать от человека, которого только что обчистили до нитки, - но после того, как мы некоторое время побеседовали, она все же дала мне разрешение заняться этим делом. Мне пришлось долго убеждать ее в том, что меня нисколько не интересуют ее деньги.

Питер, говоривший все это, упорно глядя в стол, умолк, поднял голову и посмотрел в глаза Бену.

- Пойми меня, эти оставшиеся в живых люди действовали вовсе не из жадности. Они искали справедливости, памяти о своих погибших родителях, искали свое прошлое - то, давнее. Вот зачем им нужны были деньги. - Он повернулся и вгляделся в одно из черных окон. - Даже как законный представитель старой леди, я испытал все неприятности и хлопоты которые приходится терпеть, когда имеешь дело со швейцарскими банками. Мне говорили, что у них нет никаких документов о таком счете. В общем, обычная история. Эти проклятые швейцарские банкиры - нет, это просто удивительно, ведь они всегда славились тем, что хранят под собственной задницей каждый поганый клочок бумаги с самого начала времен, - так вот, теперь они заявили: увы, но мы потеряли документацию. Вот уж действительно - горькая ирония! Но как раз тогда я услышал об одном охраннике из того самого банка, где отец леди открыл свой счет. Охранника вышвырнули с работы, потому что он наткнулся на группу людей - служащих банка, - которые глубокой ночью уничтожали кучи документов, относившихся к сороковым годам. И он спас целую охапку документов и бухгалтерских книг от бумагорезки.

- Я смутно вспоминаю, что слышал об этом, - сказал Бен.

Подошла хозяйка с подносом, с мрачным видом поставила на стол металлический кувшин с кофе-эспрессо и еще один - с горячим молоком, а потом, не сказав ни слова, вышла из комнаты.

- Швейцарским властям это очень не понравилось. Нарушение тайны банковской деятельности, все такое, одним словом, ханжеская трепотня. Но никому не пришло в голову поинтересоваться содержимым документов. Я нашел этого парня, он жил за пределами Женевы. Он сохранил все документы, хотя банк и пытался вернуть их, и он позволил мне просмотреть их: а вдруг там найдутся какие-нибудь следы счета отца француженки.

- И? - Бен водил зубцами вилки по узорам на белой скатерти.

- И ничего. Я не нашел там ничего. Но в одной из бухгалтерских книг я обнаружил клочок бумаги. И он мне очень здорово открыл глаза. Это было полностью оформленное, имеющее юридическую силу, нотариально заверенное и снабженное печатями и номерами свидетельство о регистрации корпорации.

Бен промолчал.

- Незадолго до окончания Второй мировой войны была создана некая корпорация.

- Какая-нибудь нацистская затея?

- Нет. Нацистов там оказалось всего несколько; в большинстве своем ее руководители не были даже немцами. Речь идет о правлении, в которое входил кое-кто из наиболее крупных промышленников той эпохи. Там фигурировали Италия, Франция, Германия, Англия, Испания, США, Канада. Имена, которые у всех на слуху, даже ты, Бенно, не можешь их не знать. Это самые настоящие большие шишки мирового капитализма.

Бен попытался сосредоточиться.

- Ты сказал, "незадолго до окончания", ведь так?

- Именно так. В начале 1945 года.

- В числе основателей этой корпорации были и немецкие промышленники?

Питер кивнул.

- Деловое партнерство, которое осуществлялось, невзирая ни на какие линии фронта. Это тебя удивляет?

- Но ведь мы же воевали...

- Кого ты имеешь в виду, говоря "мы"? Бизнес в Америке - это бизнес, разве ты никогда об этом не слышал? - Питер откинулся на спинку стула; его глаза вспыхнули. - Давай не будем затрагивать ничего из того, что не появлялось в широкой печати. Взять хотя бы "Стандарт ойл" из Нью-Джерси, которая постоянно договаривалась с "И.Г. Фарбениндустри" о разделе сфер влияния. У них было точно оговорено, к кому перейдет та или иная нефтяная и химическая монополия, как поделятся они патентами, и все прочее. Помилуй бог, ведь все военные действия питались исключительно тем молочком, которое наливала всем и каждому "Стандарт ойл". Такое впечатление, что никто из военных просто не мог позволить себе вмешаться в эти махинации. А что, если у компании вдруг возникнут "производственные проблемы"? Кроме того, в правление "Фарбениндустри" входил Джон Фостер Даллес собственной персоной. Пойдем дальше. "Форд моторс компани". Все эти пятитонные военные грузовики, на которых в основном держались немецкие военные перевозки. Их изготовил Форд. Кодировочные машины системы Холерита, которые позволили Гитлеру обеспечить секретность при проведении его невероятно эффективной охоты на "нежелательные элементы"? Все они были изготовлены и обслуживались "Большим синим", добрым старым "Ай-Би-Эм" - снимем шляпы перед Томом Ватсоном. Ах да, ведь была же еще "Ай-Ти-Ти", крупный держатель акций компании "Фокке-Вульф", на заводах которой была произведена большая часть немецких бомбардировщиков. Хочешь услышать кое-что очень любопытное? После окончания войны эта фирма предъявила американскому правительству иск и потребовала крупных компенсаций за то, что фабрики "Фокке-Вульф" сильно пострадали от бомбежек союзнической авиации. Я могу привести тебе бесконечное количество примеров. Но это только то, что нам известно, - вероятно, крошечная доля происходившего тогда в действительности. Ни одному из этих типов не было никакого дела до того, что представляет собой Гитлер. Они были преданы куда более высокой идеологии получению прибыли. Для них война была чем-то наподобие футбольного матча Гарвард - Йель, кратковременным отвлечением от куда более серьезных дел, от погони за всемогущим долларом.

Бен медленно покачал головой.

- Извини, братец. Но если бы ты только слышал сам себя. Все это звучит как самое банальное заклинание контркультуры, этакий рэп: собственность это воровство, никогда не доверяй никому старше тридцати лет... Эти рассуждения о заговоре - просто-напросто перепрелое залежалое дерьмо. Ты еще скажи мне, что они несут ответственность за Перл-Харбор. - Бен резко опустил чашку с кофе, так, что она громко звякнула о блюдце. - Забавно, ведь было время, когда ты на дух не переносил ничего, что имело хоть какое-нибудь отношение к бизнесу. Я думаю, что ты и на самом деле изменился.

- Я вовсе не рассчитываю на то, что ты так вот, сразу в это поверишь, ответил Питер. - Я только раскрываю перед тобой фон. Контекст.

- Тогда назови мне хоть что-нибудь реальное. Хоть один конкретный факт.

- В этом списке было двадцать три имени, - сказал его брат, внезапно сделавшись очень спокойным. - Главным образом капитаны промышленности, как их обычно называют. Несколько благородных государственных деятелей, от которых в самую последнюю очередь можно было бы ожидать подобного поступка. Причем речь идет о людях, которым необязательно было даже знать друг друга в лицо - любой историк и кто угодно с готовностью поклянется на Библии, что они никогда не встречались друг с другом. И все же все они связаны между собой неким деловым партнерством.

- Тут у тебя кое-что пропущено, - заметил Бен, обращаясь не столько к брату, сколько к себе самому. - Совершенно очевидно, что было нечто такое, что привлекло твое внимание к этому документу. Какой-то факт, заставивший тебя углубиться в эту историю. О чем ты умалчиваешь?

Питер горько улыбнулся, и в его взгляде вновь вспыхнула ярость.

- Я заметил там одно имя. Имя казначея корпорации.

Бен почувствовал, как коже головы у него под волосами внезапно стало холодно и по ней побежали бесчисленные мурашки.

- И кто же это был?

- Казначеем корпорации был молодой финансовый вундеркинд, оберштурмфюрер гитлеровской СС, между прочим. Его имя, возможно, покажется тебе знакомым: Макс Хартман.

- Отец? - Бен вдруг заметил, что уже давно не дышит.

- Он вовсе не был случайно уцелевшей жертвой Холокоста, Бен. Наш отец был одним из этих проклятых нацистов.

Глава 8

Бен закрыл глаза, сделал глубокий вдох и помотал головой.

- Это нелепость. Еврей никак не мог служить в СС. Документ, очевидно, фальшивый.

- Можешь мне поверить, - спокойно, но твердо ответил Питер. - У меня было достаточно времени, чтобы как следует изучить его. Это не подделка.

- Но в таком случае...

- В апреле 1945 года наш отец, как мы всегда считали, находился в Дахау. В конце апреля заключенных этого лагеря освободила американская 7-я армия.

- Я не помню точных дат... Наверно, так оно и было.

- Ты же никогда особенно не интересовался отцовским прошлым, ведь правда?

- Честно говоря, нет, - признался Бен.

Питер мрачно улыбнулся.

- Вероятно, с его точки зрения, это был самый лучший вариант. А тебе очень повезло, что ты не стал вникать во все это. Хорошо жить, пребывая в счастливом неведении. Верить любой лжи. Той легенде, которую создал о себе наш папочка: как он, выжив после Холокоста, прибыл в Америку с десятью долларами в кармане и построил финансовую империю. Стал знаменитым филантропом. - Питер покачал головой и фыркнул. - Какой же он мошенник! Какой миф ему удалось создать! - и добавил с ядовитой усмешкой: - Великий человек.

Бен почувствовал, что сердце у него вдруг начало биться медленно и тяжело. С отцом было трудно иметь дело; враги называли его безжалостным человеком. Но чтобы он оказался мошенником...

- Макс Хартман служил в Schutzstaffel, - произнес Питер. - Ведь это и есть СС, верно? Запиши это в раздел "Невероятно, но факт". - Питер был чертовски серьезен, говорил настолько убедительно... Бен никогда не предполагал, что брат сможет лгать ему прямо в глаза. Но ведь это, несомненно, было ложью! Ему хотелось закричать: "Остановись!"

- Но что же все-таки это была за корпорация?

Питер покачал головой.

- Возможно, это вывеска, своего рода фиктивная корпорация, базирующаяся на многомиллионных активах, объединенных основателями в общий фонд.

- Ради чего? Во имя какой цели!

- Этого я не знаю, и в документе об этом ничего не говорилось.

- Где этот документ?

- Не беспокойся, я хорошо запрятал его. Эта корпорация, штаб-квартира которой в начале апреля 1945-го размещалась в Швейцарии, в Цюрихе, называлась "Сигма АГ".

- А ты сказал отцу, что нашел эту бумагу?

Питер кивнул и впервые отпил кофе.

- Я позвонил ему, прочел вслух все до последней строчки и спросил, что это значит. Он взорвался; впрочем, я ожидал этого. Заявил, что документ фальшивый, - этого я тоже ожидал. Разозлился, стал отругиваться. Начались крики, вопли. Как я мог поверить такой клевете? Да после того, что ему пришлось пережить, бла-бла-бла, он, мол, и представить себе не мог, что я вдруг поверю такой ужасной лжи. Ну, и тому подобное. Я никак не рассчитывал, что у него удастся хоть что-нибудь узнать, но мне хотелось посмотреть на его реакцию. Так что я начал копать вокруг да около. Изучал учредительные документы фирм в Женеве и Цюрихе. Пытался выяснить, что же случилось с этой фирмой. А потом я чуть не погиб. Дважды. Первый раз это была "автомобильная авария", едва не достигшая своей цели. На Лимматкуа автомобиль вылетел на тротуар, по которому я шел. Потом последовало "вооруженное ограбление" на Нидердорфштрассе, которое вовсе не было ограблением. Оба раза мне удалось спастись, но затем меня предупредили. Если я буду продолжать копаться в вещах, которые меня совершенно не касаются, то в следующий раз меня таки убьют. Никаких пристрелочных выстрелов больше не будет. Мне велели отдать все документы, имеющие хоть какое-то отношение к делу. А если хоть что-нибудь, связанное с корпорацией, выйдет наружу, то погибну не только я, но и вся наша семья. Так что, сказали мне, не стоит рассчитывать на то, что публикации в газетах послужат мне защитой. На то, что случится с отцом, мне, понятно, было наплевать. Я защищал тебя и маму.

Все это звучало именно так, как и должен был говорить Питер, - он всегда был не менее яростным защитником матери, чем Бен. К тому же он был очень хладнокровным и уравновешенным человеком, нисколько не склонным к паранойе. Он должен был говорить правду.

- Но почему они так тревожились из-за того, что тебе это стало известно? - настойчиво спросил Бен. - Давай рассуждать объективно. Корпорация была основана более полувека тому назад. Так в чем же дело? Зачем нужно сохранять тайну сейчас?

- Ты не забыл, что мы только что приводили примеры делового партнерства, осуществлявшегося через линию фронта? А ведь если сведения об этом получат широкую огласку, то кое-какие из наиболее могущественных и уважаемых персон нашего времени окажутся опозоренными на весь мир. Но это далеко не самое главное. Попробуем рассмотреть характер всего предприятия. Экономические мамонты, как у союзников, так и в странах "оси", организовывали совместные предприятия для взаимного обогащения. Но ведь Германия в это время была блокирована, и из этого следует, что капитал не желает считаться с национальными границами, не так ли? Неизбежно найдутся люди, которые назовут такие действия торговыми взаимоотношениями с врагом. Кто знает, какие международные законы были при этом нарушены? А если существует хотя бы ничтожный шанс на то, что активы могут быть заморожены или конфискованы? Объем этих активов можно разве что прикинуть наугад. За полстолетия много чего могло случиться. Вероятно, речь может идти о просто-таки фантастических суммах. Ведь даже швейцарцы, как известно, под международным давлением иной раз вынуждены нарушать свои законы об охране банковской тайны. Очевидно, какие-то люди пришли к выводу, что я мог бы узнать достаточно, чтобы представлять опасность для устраивающих их всех договоренностей.

- Какие-то люди? Но кто же мог так угрожать тебе?

Питер вздохнул.

- Увы, этого я тоже не знаю.

- Подожди, подожди, Питер, но ведь если кто-то из основателей этой корпорации все еще жив, он должен быть уже глубоким стариком.

- Несомненно, большинство из тех, кто занимал в ней самые высокие посты, уже умерли. Но некоторые, поверь мне, все еще живы. И, может быть, не достигли крайней дряхлости - им где-то за семьдесят. Пусть даже в живых осталось лишь двое или трое парней из правления этой компании - они могут обладать колоссальными состояниями. И кто знает, что собой представляют их преемники? Ведь совершенно ясно, что у них достаточно денег для того, чтобы как следует беречь свою тайну. Не стесняясь при этом в методах.

- Значит, ты решил исчезнуть.

- Слишком уж много они обо мне знали. Мой ежедневный распорядок дня, места, в которых я бывал, мой незарегистрированный номер домашнего телефона, имена и место жительства членов семьи. У них имелась исчерпывающая информация о моих финансовых и кредитных делах. Они, как можно яснее и доходчивее, дали мне понять, что располагают очень большими возможностями. И потому, Бенно, я принял решение. Я должен был умереть. Они не оставили мне никакого иного выбора.

- Никакого выбора? Ты мог бы отдать им их дурацкую бумагу, согласиться на их требования и вести себя так, будто ты никогда и ничего не находил.

Питер хмыкнул.

- Это было бы все равно, что пытаться заставить звонок не звонить, держа при этом палец на кнопке, или же запихивать зубную пасту обратно в тюбик. Есть такие веши, которые сделать невозможно, как ни старайся. Они в любом случае не оставили бы меня в живых, после того как я узнал то, что узнал.

- Так зачем же было тебя предупреждать?

- Чтобы заставить меня сидеть тихо, пока они не смогут определить, много ли мне известно и говорил ли я кому-нибудь о своих открытиях. А до тех пор избавляться от меня было бы преждевременно.

Бен слышал, как в соседней комнате ходит, негромко поскрипывая половицами, старуха. Немного помолчав, он спросил:

- Питер, а как тебе удалось это устроить? Я имею в виду твою смерть. Это, вероятно, было не просто.

- Очень не просто. - Питер откинулся на стуле, прислонившись затылком к оконному стеклу. - Я не смог бы сделать этого без помощи Лизл.

- Твоей подруги?

- Лизл замечательная, изумительная женщина. Моя любовь, мой лучший друг. Ах, Бен, я никогда не смел рассчитывать на то, что мне удастся встретить женщину, которая умела бы так любить. Я надеюсь, что когда-нибудь и ты найдешь подругу, которая будет обладать хотя бы половиной ее достоинств. Честно говоря, это была ее идея. Я никогда не смог бы составить и исполнить такой план. Она согласилась, что мне необходимо исчезнуть, и настояла на том, чтобы это было сделано так, как надо.

- Но зубные карты... Я хочу сказать... Питер, ради всего святого, ведь они же по ним совершенно точно, без всяких сомнений идентифицировали твое тело.

Питер покачал головой.

- Зубы трупа соответствовали зубным картам, остававшимся дома, в Вестчестере. Естественно, власти исходили из тех соображений, что у доктора Меррилла хранились рентгеновские снимки именно моего рта.

Бен, совершенно озадаченный, потряс головой.

- Чье же тело...

- Лизл позаимствовала идею из шутки, которую студенты-медики из Цюрихского университета почти каждый год разыгрывают в конце весеннего семестра. Всегда находится шутник, который решается выкрасть труп из большой анатомички. Это своеобразный весенний ритуал, черный юмор недоучившихся врачей - в один весенний день труп просто-напросто исчезает. Впрочем, его всегда возвращают на место, так что у непосвященных создается впечатление случайной накладки. А Лизл умудрилась украсть невостребованный труп из больничного морга. А потом остались совсем пустяки: выкрасть медицинские документы умершего парня, в том числе и зубные карты - в Швейцарии они есть у всех.

Бен улыбнулся через силу.

- Но рентгеновские снимки...

- Признаюсь тебе, что я нанял одного человека, который проделал для меня простую и практически безопасную работу: открыл дверь и пробрался в приемную доктора Меррилла. Это все-таки не Форт-Нокс. Пару снимков заменили другой парой. Пустяки. Так что, когда полицейские явились к доктору за моей зубной картой, они получили то, что ему подбросили.

- А авиационная катастрофа?

Питер принялся объяснять, не упуская ни одной существенной детали.

Он говорил, а Бен рассматривал брата. Питер всегда разговаривал негромким голосом, спокойно, твердо и обдуманно. Но никто не смог бы назвать его расчетливым или изворотливым, а для осуществления этого плана требовалась как раз изворотливость. Как же сильно он должен был испугаться!

- За несколько недель до того Лизл попросилась на работу в маленькую больницу в кантоне Сен-Гален. Конечно, они с превеликой радостью приняли ее - у них не было педиатра. Она нашла маленький домик в сельской местности, в лесу возле озера, и я присоединился к ней. Я изображал из себя ее мужа-канадца, писателя, работающего над книгой. И все это время поддерживал контакты с организованной мною сетью, с моими наблюдателями.

- Люди, знавшие, что ты жив... Это, наверно, было очень опасно.

- Доверенные люди, знавшие, что я жив. Кузен Лизл - адвокат в Цюрихе. Он был нашим главным тайным агентом, нашими глазами и ушами. Она доверяет ему полностью, и поэтому я поступаю так же. У него большие международные связи, обширные контакты в полиции, в банковском сообществе, среди частных сыщиков. Вчера он узнал о кровопролитии на Банхофплатц и об иностранце, которого забрали в полицию для допроса. Но как только Дайтер сказал мне о покушении на тебя, я понял, что случилось. Они - наследники тех, кто входил в мой список, кто бы они ни были - вероятно, все время подозревали, что моя смерть была фальшивой. Они постоянно были начеку, дожидаясь то ли моего следующего появления в Швейцарии, то ли каких-нибудь признаков того, что ты решил продолжать мои расследования. Я доподлинно знаю, что многие швейцарские полицейские находятся у них на жалованье, а за мою голову назначена награда. Ими подкуплен, наверно, каждый второй полицейский. Как я понимаю, банк, где у тебя утром состоялась встреча - банк УБС, - был капканом. Поэтому мне пришлось выйти из укрытия, чтобы предупредить тебя.

Питер рисковал жизнью ради меня, сказал себе Бен. Он почувствовал, что его глаза наполнились слезами. А потом он помнил о Джимми Кавано, человеке, который, безусловно, был, но которого вроде бы и не существовало, и торопливо рассказал Питеру о таинственном происшествии.

- Невероятно, - протянул Питер и уставился взглядом в пространство.

- Можно подумать, что они хотели как следует высветить меня. Ты помнишь Джимми Кавано?

- Конечно. Он пару раз приезжал на Рождество к нам в Бедфорд. Мне этот парень тоже нравился.

- Какое он мог иметь отношение к корпорации? Неужели они каким-то образом завербовали его и сделали так, что в какой-то момент все следы его существования начисто исчезли?

- Нет, - ответил Питер, - ты пропустил важное звено. Хови Рубин, судя по всему, был прав. Никакого Джимми Кавано нет и никогда не было. - Он заговорил быстрее: - Во всем этом есть логика, пусть и извращенная. Джимми Кавано - давай будем называть его так, ведь все равно мы не знаем, каким было его настоящее имя, - никто не завербовывал. Он с самого начала работал на них. Посуди сам: парень, старше всех остальных в твоем классе, живет за пределами кампуса и становится твоим задушевным приятелем, прежде чем ты сам успеваешь это понять. Неужели ты не видишь, Бенно? Все это было запланировано. Неважно по какой причине, но они, должно быть, решили, что в то время и в том месте очень важно тщательно следить за тобой. Это были, конечно, меры безопасности.

- Ты хочешь сказать, что Кавано был... приставлен ко мне?!

- Наверняка кто-то был приставлен и ко мне. Наш отец был одним из основателей. А вдруг нам стало известно что-нибудь такое, что могло бы представлять опасность для организации? Что, если мы намеревались или хотя бы просто были в состоянии чем-то угрожать им? Неужели им не следовало побеспокоиться на этот счет? Может быть, они хотели досконально узнать, что мы собой представляли. Пока ты не спрятался в своем гетто, а я не уехал в Африку... в общем, пока мы не ушли сами по себе пастись на травке, они продолжали беспокоиться на наш счет.

Мысли Бена все время путались, и во время разговора ему казалось, что он понимает все меньше и меньше.

- Разве лишено смысла для группы промышленников иметь под рукой оперативника, профессионального убийцу, к достоинствам которого, помимо квалификации, можно отнести и то, что он хорошо знает тебя в лицо?

- Черт возьми, Питер, я полагаю...

- Ты полагаешь? Бенно, если ты задумаешься над...

Звон разбитого стекла.

Бен задохнувшись от неожиданности, увидел внезапно образовавшееся в оконном стекле неровное отверстие. Питер почему-то нагнул голову, наклонился вперед, к столу, как будто хотел изобразить шутливое приветствие на восточный манер. В тот же самый, неимоверно растянувшийся, словно замерзший, момент послышался продолжительный выдох, хриплое "ха-а-а-а". Бен никак не мог понять, что же означает этот звук, пока не увидел точно посередине лба Питера темно-красную, неизвестно почему показавшуюся ему непристойной выходную рану. И тут же на скатерть, тарелки и серебряные приборы полетели серые клочья мозговой ткани и белые осколки кости.

- О, мой бог! - пронзительно выкрикнул Бен. - О, мой бог. О, мой бог. Он опрокинулся назад вместе со стулом и упал на спину, громко стукнувшись затылком о дубовые половицы. - Нет! - простонал он, почти не сознавая того, что по маленькой уютной столовой разнесся звук заглушенного выстрела. - О, нет. О, мой бог! - Он утратил способность двигаться, парализованный ужасом, потрясенный невозможностью поверить в случившееся - столь непостижимым было представшее его глазам жуткое зрелище, - и все же где-то в самой глубине подкорки его мозга прозвучал поданный инстинктом самосохранения сигнал, который заставил его вскочить на ноги.

Невольно взглянув в разбитое окно, он увидел только черноту, а затем, при свете дульной вспышки, сопровождавшей второй выстрел, появилось лицо. Бен видел его на протяжении лишь краткой доли секунды, но оно успело накрепко отпечататься в его памяти. Глубоко посаженные глаза убийцы были темными, лицо оказалось бледным и лишенным морщин и складок, с кожей, производившей впечатление подтянутой.

Бен одним прыжком преодолел чуть ли не всю ширину маленькой столовой, и в это мгновение за его спиной разлетелось другое стекло, и еще одна пуля впилась в оштукатуренную стену совсем рядом с ним.

Теперь убийца целился в него, это было совершенно ясно. А может быть, нет? Что, если он все еще стрелял в Питера и лишь случайно так сильно промахнулся? Может быть, убийца вовсе не видел его? Или видел!

Как будто в ответ на его невысказанные вопросы, пуля вонзилась в дверной наличник в нескольких дюймах от его головы, в тот самый момент, когда он выскакивал за дверь в темный коридор, соединявший столовую с вестибюлем. Оттуда послышался женский крик, вероятно, это хозяйка гостиницы завопила от гнева или от страха; в следующее мгновение она оказалась на пути Бена, возбужденно размахивая руками.

Бен, оттолкнув ее в сторону, метнулся в холл. Хозяйка протестующе закричала.

Он совершенно не думал, что делать и куда бежать, он двигался быстро и с ловкостью отчаяния. Ошеломленный и обескураженный, он походил в этот момент на робота, мысли его были полностью заняты тем, что произошло, и все ресурсы, которыми располагал его организм, были направлены исключительно на выживание.

Глаза Бена быстро привыкли к почти полной темноте - маленькая лампа на стойке в дальнем углу помещения отбрасывала лишь крошечный кружок света, - и он увидел, что там имелась парадная дверь и еще один коридорчик, ведущий к номерам постояльцев.

Узкая лестница в углу вела, очевидно, к номерам, расположенным наверху. В вестибюле не было ни одного окна, а это означало, что он укрыт от пуль по крайней мере на несколько секунд.

С другой стороны, из-за отсутствия окон Бен был лишен возможности узнать, куда побежал убийца: к парадной двери или в обход здания. Убийца Питера не мог не заметить, что один из его "объектов" ушел, и обязательно должен был броситься к какому-нибудь из выходов. Бен, естественно, не знал, сколько их было. Поэтому у него была ровно половина шансов на то, что ему удастся уйти через парадную дверь.

Пятьдесят на пятьдесят.

Такое соотношение Бена не устраивало.

А что, если убийца не один?

Если их несколько, они наверняка взяли под контроль все входы и выходы из здания. Но, как бы там ни было, один или несколько убийц поджидали снаружи, о том, чтобы удрать через парадный или черный ход, не могло быть и речи.

Из столовой послышался истошный вопль: хозяйка вошла в комнату и увидела там омерзительную сцену страшного преступления.

Добро пожаловать в мой мир, мадам.

Бен услышал тяжелые шаги наверху. Постояльцы начали просыпаться.

Постояльцы. Сколько их могло быть?

Бен кинулся к двери и задвинул тяжелый стальной засов.

Ступеньки заскрипели под тяжелыми, но торопливыми шагами, и на лестнице появилась неповоротливая фигура какого-то толстяка. На нем был явно накинутый впопыхах синий халат. Лицо мужчины выдавало сильный испуг.

- Was gent hier vor? [Что здесь происходит? (нем.)] - крикнул он.

- Позвоните в полицию, - по-английски крикнул ему Бен. - Polizei... телефон! - он указал на телефонный аппарат, стоявший на стойке.

- Полицию? Кто-то пострадал?

- Телефон! - злобно повторил Бен. - Быстрее! Кто-то убит!

Кто-то убит...

Толстяк неловко покачнулся, как будто его толкнули в спину, но тут же метнулся к стойке, схватил телефонную трубку, чуть-чуть помедлил, дожидаясь гудка, и принялся набирать номер, затем быстро и громко заговорил в трубку по-немецки.

Где же теперь мог находиться стрелок? Или стрелки? Может быть, он уже ворвался внутрь и ищет его, чтобы сделать с ним то же самое, что только что сделал с Питером. Ему могут попасться на пути совершенно не причастные к чему бы то ни было постояльцы... но ведь это не остановит его, не так ли? Бен хорошо помнил бойню, учиненную убийцей в Цюрихской галерее.

Толстый швейцарец положил трубку.

- Sie sind unterwegs, - сказал он. - Полиция выехала.

- Они далеко отсюда?

Мужчина уставился было на него, но тут же понял вопрос.

- Чуть дальше по дороге, - сказал он. - Совсем рядом. Что случилось? Кто был убит?

- Вы не можете его знать.

Бен снова повернулся, на сей раз в сторону коридора, ведущего в столовую, но в тот же миг оттуда с воплями ворвалась хозяйка гостиницы.

- Er ist tot! Sie haben ihn erschossen! Dieser Mann dort draussen Dein Bruder, er wurde ermordet! [Он мертв! Его застрелили! Этот мужчина, там. Твой брат, он убит! (нем.)].

Неужели она почему-то решила, что Бен убил своего родного брата? Безумие.

Бен ощутил, что его желудок сжало резким болезненным спазмом. Он чувствовал себя, как в тумане, на него наваливался ступор, и тут он внезапно полностью осознал, что сейчас произошло и насколько ужасным было случившееся. Постоялец кричал на хозяйку по-немецки; Бен не понимал почти ничего. Внезапно он сорвался с места и кинулся в коридорчик, который, как он предполагал, вел к черному ходу.

Женщина что-то кричала ему в спину, но Бен не остановился. К истерическим взвизгиваниям хозяйки присоединился пронзительный вой полицейской сирены, который с каждой секундой становился все громче. Судя по звуку, ехал только один автомобиль. Но этого было вполне достаточно.

Остаться или убежать?

Ими подкуплен, наверно, каждый второй полицейский, сказал ему Питер перед самой смертью.

Он выбежал в коридор, резко повернул направо за угол и заметил маленькую крашеную деревянную дверь. Распахнув ее, он увидел деревянные полки, на которых было аккуратными стопками сложено белье.

Сирена звучала теперь очень громко, и сквозь ее вой пробивался хруст гравия под колесами автомобиля. Полиция подъехала к парадному входу.

Бен пробежал в конец коридора, где была еще одна деревянная дверь. Судя по находившемуся рядом с дверью маленькому окну, закрытому жалюзи, дверь выходила наружу. Он повернул замок, потянул за ручку, но дверь, видимо, разбухла и не поддавалась. Он дернул еще раз, посильнее, и на этот раз дверь открылась.

За пределами дома теперь наверняка безопасно: полицейские сирены не могли не спугнуть бандитов. Никто не стал бы прятаться в густом, но очень маленьком лесочке, опасаясь быть пойманным. Бен прыгнул в кусты, зацепился ногой за виноградную лозу и всей тяжестью грохнулся на землю.

"Боже мой! - думал он. - Быстрее, быстрее! Любой ценой нужно скрыться от полиции. Ими подкуплен каждый второй полицейский". Он поспешно вскочил на ноги и рванулся в черную, как смоль, ночь.

Сирена смолкла, и теперь слышались крики - мужские и женские голоса, и топот ног по гравию. Бен на бегу старался отводить ветки от лица, но все же одна больно хлестнула его, чуть не зацепив глаз. Но он не решился замедлить шаг и все так же проламывался почти вслепую через густые кусты, нырял на ощупь в узкие проходы и пролезал, согнувшись в три погибели, по туннелям, образованным нависавшими ветками. Он зацепился брюками за какой-то сук, кажется, вырвал клок из штанины, но даже не пощупал порванное место ладонью. Его руки были ободраны и кровоточили. Но все так же механически, ни о чем не думая, он ломился через кусты и деревья, пока не оказался на укромной полянке, где все еще стоял грузовик Питера.

Он открыл водительскую дверь - слава богу, она оказалась незапертой и, конечно же, не обнаружил на месте ключа зажигания. Пощупал под ковриком ни полу. Нет. Под сиденьем. Тоже нет.

Почувствовав, что его охватывает паника, Бен несколько раз резко вдохнул и выдохнул, пытаясь заставить себя успокоиться. "Конечно, - подумал он. - Я забыл, что кое-что умею".

Нащупав пучок проводов под приборной доской, он вытащил его и в просачивавшемся в кабину слабом свете из окон гостиницы всмотрелся в их путаницу. "Надо уметь заводить машину без ключей, - как-то раз сказал им с Питером их любимец Арни, управляющий имением. - Может быть, этот навык никогда в жизни вам не пригодится. Но если вдруг понадобится, то вы порадуетесь, что когда-то научились этому".

Ему потребовалось несколько секунд на то, чтобы, соединив два провода, включить зажигание, и мотор заработал. Задним ходом он выехал с поляны на темную дорогу. Нигде не было видно никаких фар. Он нажал на акселератор; непрогретый старый мотор грузовика закашлялся было, но тут же заработал ровнее, и машина покатилась по пустынному шоссе.

Глава 9

Галифакс, Новая Шотландия

Следующее утро оказалось холодным и мрачным. Туман тусклой пеленой окутал порт, и видно было не более чем на десять футов перед собой.

Роберт Мэйлхот, одетый в синий костюм, лежал на стальном столе мертвецкой. Кожу на лице и руках густо покрывала резкая розовая косметика, наложенная мастерами из похоронной фирмы. Рот на смуглом, напоминавшем цветом старую бронзу лице, изрезанном массой больших и малых морщин, был глубоко ввалившимся и даже в смерти сохранял сердитое выражение; нос торчал, словно острый хищный клюв. На вид в покойнике было пять футов и десять или одиннадцать дюймов, а это означало, что в молодости он был шести футов росту.

Судебно-медицинский эксперт - его звали Хиггинс - был тучным краснолицым человеком лет под шестьдесят, с жесткими белыми волосами и настороженным взглядом маленьких серых глаз. Он держался вроде бы совершенно сердечно, но в то же время умудрялся полностью сохранять нейтралитет. Одет он был в зеленый хирургический костюм.

- Значит, у вас есть основания предполагать, что это было убийство? весело проговорил он, окинув при этом посетителей недоверчивым взглядом. Он считал их предположения вздором и совершенно не пытался скрыть свое отношение.

Анна кивнула.

Сержант Арсено, облаченный в ярко-красный свитер и джинсы, держался очень тихо. Они оба были измотаны продолжительной и изнуряюще тяжелой беседой со вдовой. В конце концов она, конечно, дала разрешение на вскрытие трупа, избавив их от такой головной боли, как выпрашивание ордера у судьи.

В больничном морге сильно пахло формалином; этот запах всегда вызывал у Анны тревогу. Портативный радиоприемник, стоявший на невысоком шкафу из нержавеющей стали, негромко играл классическую музыку.

- Надеюсь, вы не рассчитываете найти на теле какие-нибудь вещественные доказательства? - осведомился Хиггинс.

- Полагаю, что при подготовке к погребению работники похоронной компании неплохо вымыли тело, - в тон ему ответила Анна. Он что, принимает ее за идиотку?

- В таком случае, что же мы ищем?

- Я сама не знаю. Следы от уколов, ушибы, порезы, царапины, ссадины.

- Вы подозреваете яд?

- Возможно.

Втроем - она, Хиггинс и Арсено - они раздели Мэйлхота. Затем Хиггинс удалил с лица и рук покойного косметику, которая могла скрывать мелкие повреждения. Глаза были зашиты; Хиггинс убрал швы и осмотрел глазные яблоки на предмет петехиальных кровоизлияний - крошечных, с острие булавки подкожных гематом, которые могли бы свидетельствовать об удушении.

- Следы с внутренней стороны губ? - спросила Анна. Рот тоже был зашит. Патологоанатом одним движением скальпеля разрезал нитку и засунул в рот палец облаченной в резиновую перчатку руки. Анна знала, что в случаях удушения подушкой, когда ее кладут на лицо и прижимают достаточно сильно для того, чтобы прекратить поступление воздуха, на внутренней стороне губ обычно находятся следы от ушибов о зубы.

- Э-э, - промычал он. - Не вижу ничего подобного.

Все трое принялись рассматривать старческое тело через увеличительные стекла, дюйм за дюймом. Когда имеешь дело со стариком, это очень трудная работа: кожа усыпана множеством складок, потертостей, родинок, поврежденных капилляров, бляшек и иных отметин возраста.

Они искали следы от инъекции во всех обычных местах: на задней части шеи, между пальцами рук и ног, на тыльной стороне кистей рук, на лодыжках, за ушами. Вокруг носа и на щеках. След от иглы можно было замаскировать царапиной, но ничего подозрительного они не нашли. Хиггинс проверил даже мошонку, которая оказалась большой и мягкой; член крошечным шпеньком примостился наверху. Патологоанатомы редко проверяют мошонку. Этот парень работал очень скрупулезно.

Они потратили на осмотр передней поверхности тела больше часа, а затем перевернули Мэйлхота на живот и продолжили исследование. На протяжении долгого времени никто не произнес ни слова, слышалось только негромкое пение кларнета, нарастающие и затихающие приливы струнных, время от времени нарушавшиеся потрескиванием атмосферных разрядов, а также гул холодильников и других механизмов. Запах формалина был неприятен, но по крайней мере здесь совсем не пахло разложением, чему Анна в глубине души очень радовалась. Хиггинс проверил, нет ли сломанных или оторванных от ложа ногтей - не боролся ли покойный перед смертью с каким-нибудь противником? - и взял соскобы вещества из-под ногтей, складывая материал в маленькие белые конверты.

- На эпидермисе, насколько я вижу, нет ничего необычного, - в конце концов объявил Хиггинс.

Это заключение разочаровало, но не удивило Анну.

- Яд можно и проглотить, - сказала она.

- Ну, в таком случае его можно было бы найти в токсикологической лаборатории, - отозвался Хиггинс.

- Пожалуй, что и нет, - возразила Анна. - В теле не осталось крови.

- Может быть, кое-что и осталось, - успокоил ее Хиггинс. Если да, то им очень повезет. Обычно при подготовке к погребению кровь полностью удаляют из тела, за исключением разве что небольших остаточных полостей, и заменяют бальзамирующими жидкостями. Метанол, этанол, формальдегид, красители. Эти вещества разрушают многие яды, которые поэтому невозможно выявить. Иногда бывает, что в пузыре остается немного мочи.

Хиггинс сделал обычный Y-образный разрез от плеч до таза, а затем проник в грудную полость, чтобы извлечь органы и взвесить их. Эта часть процесса вскрытия трупа казалась Анне особенно отталкивающей. Ей приходилось регулярно сталкиваться со смертью, но, пожалуй, именно эта процедура послужила основной причиной того, что она не стала патологоанатомом.

Арсено, сделавшийся белым, как бумага, отпросился выпить чашку кофе.

- Не могли бы вы взять образцы тканей мозга, почек, сердца, немного желчи и всего прочего? - спросила Анна.

Хиггинс раздраженно усмехнулся, дескать, не учите меня моему ремеслу.

- Извините, - сказала она.

- Готов держать пари, что мы найдем атеросклероз, - заявил Хиггинс.

- Вне всякого сомнения, - согласилась Анна. - Он был довольно стар. Здесь есть телефон, с которого я могла бы позвонить?

Телефон-автомат находился в вестибюле рядом с торговым автоматом, разливавшим кофе, чай и горячий шоколад. На машине красовалась большая фотография, изображавшая чашки с дымящимся шоколадом и кофе; напитки должны были казаться аппетитными, но из-за перенасыщенности цветов выглядели зеленоватыми и малоприятными. Набирая номер, она услышала звук стрикеровской пилы, которой Хиггинс резал ребра покойного.

Анна знала, что Артур Хаммонд обычно рано уходил на работу. Он руководил центром токсикологического контроля в Вирджинии и читал курс токсикологии в университете. Они встретились совершенно случайно и сразу же понравились друг другу. Он был застенчив, говорил неуверенно - за этой манерой скрывалось неистребимое заикание - и редко смотрел собеседнику в глаза. Но при этом обладал острым и едким юмором. Он был великолепным знатоком ядов и отравлений от Средних веков до наших дней. Хаммонд был гораздо лучшим специалистом, чем любой токсиколог из федеральных лабораторий, чем любой судебно-медицинский эксперт, и, конечно, гораздо охотнее оказывал помощь. К тому же он обладал не только огромными знаниями, но и богатой интуицией. Время от времени Анна приглашала его в качестве платного консультанта.

Она застала его дома - правда, он уже собирался уходить - и сказала, что ей требуется его совет.

- Где вы находитесь? - спросил он.

- Э-э... На севере.

Хаммонд коротко хмыкнул; его всегда забавляла секретность, окружавшая работу Анны.

- Понятно. В таком случае, что вы можете мне сообщить насчет жертвы?

- Некий старик. Как бы вы убили кого-нибудь, не оставив никаких следов?

Хриплый смешок.

- Просто сказал бы, что вы решили бросить его. Анна, вам совсем не обязательно убивать кого-нибудь своими руками. - Такой была его обычная манера флирта.

- Как насчет доброго старого хлористого калия? - осведомилась она, вежливо игнорируя шутку. - Остановка сердца, верно? И при этом изменяется лишь калиевая насыщенность организма, так что отравление не выявляется?

- Он что, лежал под капельницей? - спросил Хиггинс.

- Очень сомневаюсь. Мы не нашли никаких следов регулярных инъекций.

- В таком случае я тоже сомневаюсь. Слишком уж грязное и хлопотное дело. Если ему не делали вливаний, то хлористый калий нужно было бы ввести точно в вену, а это трудно сделать, не забрызгав кровью все в радиусе десяти футов. Вы не могли бы ее не заметить. Не говоря уже о следах борьбы.

Анна быстро сделала пометку в крошечной записной книжке в кожаном переплете.

- Это произошло внезапно, правильно? Значит, мы можем исключить постепенное отравление тяжелыми металлами. Слишком уж долго. Вы не возражаете, если я отойду и налью себе чашечку кофе?

- Давайте, давайте. - Анна молча улыбнулась. Артур Хаммонд знал о ядах все.

Хаммонд вернулся менее чем через минуту.

- Кстати, о кофе, - сказал он. - Яды либо дают с едой или питьем, либо вводят путем инъекции.

- Но мы не нашли ни единого следа от укола. Хотя, можете мне поверить, осмотрели тело очень тщательно.

- Если была использована игла 25-го размера, то вы скорее всего не сможете найти ее следа. К тому же при этом всегда применяется сукц.

Анна знала, что он говорил о хлориде сукцинилхолина, синтетическом кураре.

- Вы так считаете?

- В 1967 или 68-м году во Флориде произошел один случай, получивший широкую известность - врач был осужден за убийство собственной жены при помощи сукца, - уверен, вы знаете, что этот препарат вызывает расслабление скелетной мускулатуры. Человек не может пошевелиться, не может даже дышать. Картина сходна с острой сердечной недостаточностью. Знаменитый процесс, сбитые с толку судмедэксперты всего мира...

Анна сделала еще одну пометку.

- Существует великое множество релаксантов скелетной мускулатуры, и все с различными свойствами. Конечно, вы знаете, что, когда речь заходит о стариках, их может сбить с ног все, что угодно. Даже небольшое превышение дозы нитроглицерина.

- Под язык, да?

- Обычно... Но существуют препараты и в ампулах, скажем, амилонитрит. Человек может умереть, если вдохнет его. Или бутилонитрит. Достаточно большой дозы сосудорасширяющего, чтобы у старика резко понизилось кровяное давление, он упал и умер.

Анна торопливо писала.

- Есть еще такая вещь, как шпанская мушка, - хихикнув, сказал Хаммонд. - Чрезмерное увлечение ею тоже может убить. Если я не ошибаюсь, вещество, которое она выделяет, называется кантаридин.

- Старичку было восемьдесят семь лет.

- Тем больше у него оснований пользоваться средствами, возбуждающими потенцию.

- Я не хочу даже думать об этом.

- Он курил?

- Вообще-то не знаю. Наверняка мы увидим это по легочной ткани. А почему вы спросили?

- Я только что расследовал один интересный случай. В Южной Африке несколько стариков были убиты с использованием никотина.

- Никотина?

- Его требуется совсем не так уж много.

- Но каким же образом?

- Это жидкость. С горьким вкусом, но его можно замаскировать. Можно также ввести при помощи инъекции. Смерть наступает в течение нескольких минут.

- А у курильщика его применение невозможно распознать?

- Пора бы вам поумнеть. Я смог с этим разобраться. Секрет состоит в том, чтобы сопоставить количество никотина в крови с количеством продуктов его распада. Никотин через некоторое время превращается в...

- Я знаю.

- У курильщика вы обнаружите гораздо больше метаболитов, чем чистого никотина. В случае же острого отравления окажется чересчур много никотина, а метаболитов, напротив, намного меньше.

- На что я могу рассчитывать при токсикологическом анализе?

- Стандартный токсикологический анализ нацелен прежде всего на выявление наркотиков. Опиатов, синтетических опиатов, морфия, кокаина, ЛСД, дарвона, фенилциклидина, амфетамина, бензодиазепинов... э-э-э... валиума и... и барбитуратов. Иногда еще трициклических антидепрессантов. Просите, чтобы вам сделали полный токсикологический анализ, плюс все остальные. Хлоралгидрат в стандартный тест не входит, закажите его. И еще плацидил, старый снотворный препарат. Тест на барбитураты, снотворные. Чрезвычайно трудно обнаружить фентанил. Фосфорорганические инсектициды. Диметилсульфоксид... его применяют ветеринары для лошадей. Постарайтесь придумать как можно больше. Мне кажется, что будут сделаны ГХ и МС.

- Я не знаю. А что это такое?

- Газовая хроматография и масс-спектрометрия. Это золотой стандарт. Вы находитесь в очень глухой дыре?

- В городе. Честно говоря, это в Канаде.

- О, Конная полиция! Их криминалистические лаборатории куда лучше наших. Только не ссылайтесь на меня. И еще - удостоверьтесь в том, что они проверяют местную воду на предмет примесей, которые могли бы исказить токсикологическую картину. Вы сказали, что тело забальзамировано, не так ли? Позаботьтесь, чтобы они получили образец жидкости для бальзамирования и исключили ее при анализе. Попросите сделать полный токсикологический анализ телесных веществ: кровь, ткани, волосы. Некоторые протеины растворяются в жировых тканях. Кокаин откладывается в сердечной ткани, держите это в памяти. А печень это вообще губка.

- И сколько же времени потребуется на все эти анализы?

- Недели. А может быть, месяцы.

- Это невозможно. - Нервный подъем, владевший ею на всем протяжении разговора, внезапно пропал, сменившись стремительно нарастающей подавленностью.

- Но, увы, это так. Только вам ведь может и повезти. И тогда месяцы обернутся одним днем. И все же если вы не знаете точно, какой яд ищете, то нельзя исключить и того, что вам вообще не удастся его найти.

- Все говорит за то, что смерть была естественной, - объявил Хиггинс, когда Анна вернулась в лабораторию. - Вероятно, он страдал аритмией. Видно, что у него был атеросклероз. Заметен рубец от старого инфаркта.

Кожа верхней части лица Мэйлхота была завернута вниз, словно латексная маска. Череп был вскрыт, и наружу торчала розовая изборожденная морщинами поверхность мозга. Анне показалось, что она сейчас упадет в обморок. Она увидела лежащее на лабораторных весах легкое.

- И сколько же оно весит? - спросила она, как можно неторопливее и спокойнее, отвернувшись от обезображенного трупа.

Хиггинс улыбнулся, видимо, желая дать понять, что оценил ее выдержку.

- Немного. Двести сорок граммов. Без застойных явлений.

- Значит, смерть наступила быстро. Так что мы можем исключить депрессанты центральной нервной системы.

- Я вам уже сказал, что это больше всего похоже на сердечный приступ. Было заметно, что запасы терпения Хиггинса подходят к концу.

Раскрыв записную книжку, Анна сказала патологоанатому, какие нужно сделать токсикологические анализы. Эксперт уставился на нее, как будто не верил своим ушам.

- А вы хотя бы имеете представление о том, сколько это будет стоить?

Она вздохнула.

- Полагаю, что эта сумма не разорит американское правительство до конца. Я должна проделать все это полностью. Если я не обнаружу каких-то свидетельств сейчас, то, вероятно не найду их уже никогда. А теперь я должна попросить вас о большой любезности.

Судебно-медицинский эксперт пристально посмотрел на Анну. Она чувствовала, что он всерьез раздражен.

- Я хочу попросить вас снять кожу с трупа.

- Вы меня разыгрываете, что ли?

- Ни в малейшей степени.

- Позволю себе напомнить вам, агент Наварро, что вдова планировала обычные похороны в открытом гробу.

- Но ведь при этом остаются на виду только руки и лицо, верно? - Снять кожу означало удалить кожный покров как можно более крупными кусками, которые можно при необходимости снова сшить вместе. Этот метод позволял исследовать подкожный слой. Иногда это был единственный путь, позволяющий обнаружить следы инъекции. - Конечно, если вы не возражаете, - добавила Анна. - Я ведь всего-навсего заезжий гастролер.

Хиггинс ярко покраснел и, не ответив ни слова, повернулся к трупу и, слишком яростно нажимая на скальпель, принялся удалять кожу.

Анна почувствовала, что у нее кружится голова, и снова со страхом подумала, что может упасть в обморок. Поэтому она вышла из морга в коридор и решила поискать туалет. К ней подошел Рон Арсено, державший в руках огромную кружку с кофе.

- Ну, что, мы все еще роемся в кишках и перебираем кости? - осведомился он; по-видимому, к нему полностью вернулось хорошее настроение.

- Еще хуже. Мы снимаем кожу.

- Вы никак не хотите отказаться от своего намерения?

- Я всего лишь намереваюсь посетить комнату для девочек.

Арсено скептически сморщился.

- По-моему, нам здесь ничего не светит.

Анна лишь нахмурилась и покачала головой.

- Неужели вы, янки, не верите в старость? - в свою очередь, покачав головой, спросил канадец.

- Я сейчас вернусь, - холодно ответила Анна.

Она вымыла лицо холодной водой из-под крана и только после этого заметила, что тут не было бумажных полотенец, а лишь одна сушилка для рук из тех, которые никогда и нигде не работали. Негромко застонав, она зашла в кабинку, отмотала от рулона длинную полосу туалетной бумаги и вытерла ею лицо, оставив на коже многочисленные белые хлопья.

После этого она осмотрела себя в зеркале, обратив внимание на темные полукружья под глазами, тщательно обобрала клочки туалетной бумаги, поправила косметику и вернулась к Арсено, чувствуя себя освеженной.

- Он вас спрашивал, - возбужденно сообщил ей канадец.

Хиггинс держал в руке желтый кусок кожи, площадью примерно три на три дюйма, вид у него был такой, словно он был охотником и демонстрировал редчайший трофей.

- Вам повезло, что я решил обработать еще и руки, - заявил он. Директор похоронной компании, конечно, захочет оторвать мне голову, но, полагаю, у них найдется какая-нибудь косметика, чтобы замаскировать поврежденное место.

- Что это такое? - спросила Анна, ощущая, что ее сердце забилось вдвое быстрее.

- Тыльная сторона кисти руки. Abductor pollucis, короткая разгибающая мышца большого пальца. Посмотрите-ка сюда.

Анна подошла поближе - Арсено перегнулся через ее плечо, - но ничего не увидела. Хиггинс взял со стола лупу.

- Видите это маленькое лилово-красное пятно с полдюйма в поперечнике? Немного похожее на ожог?

- Ну, и?..

- Это и есть ваш след от укола. Можете мне поверить, ни один врач и ни одна, даже самая неопытная медсестра никогда в жизни не станет делать укол в это место. Так что в конце концов вы все же что-то нашли.

Глава 10

Бедфорд, Нью-Йорк

Макс Хартман сидел в кожаном кресле с высокой спинкой в заставленной книгами библиотеке, где обычно принимал посетителей. "Странно, - подумал Бен, - что отец решил укрыться за барьером - своим огромным столом из красного дерева с обтянутой кожей столешницей - даже при встрече с собственным сыном".

В громоздком кресле старик, некогда высокий и сильный, казался высохшим, походил чуть ли не на гнома, и это, конечно, был не тот эффект, на который он рассчитывал. Бен сидел на кожаном стуле по другую сторону стола.

- Когда ты позвонил, мне показалось, что ты хочешь что-то обсудить со мной, - сказал Макс.

Он говорил с ярко выраженным средне-атлантическим произношением; немецкий можно было уловить, только очень внимательно прислушиваясь. Вскоре после прибытия в Америку молодой Макс Хартман стал брать уроки языка и ораторского искусства, как будто хотел таким образом стереть все следы своего прошлого.

Бен пристально вглядывался в лицо отца, пытаясь составить представление об этом человеке. Ты всегда был загадкой для меня. Отчужденный, недоступный, непостижимый.

- Да, хочу, - ответил он.

Незнакомец, которому довелось бы увидеть Макса Хартмана впервые, обратил бы внимание на крупную лысую голову, покрытую старческими пигментными пятнами, и большие мясистые уши. Толстые линзы очков в роговой оправе гротескно увеличивали и без того большие слезящиеся глаза. Подбородок вызывающе торчал вперед, ноздри то и дело раздувались, будто улавливали неприятный запах. И все же, несмотря на возрастные изменения, нетрудно было понять, что этот человек когда-то был очень, просто потрясающе красив.

Старик был одет, как обычно, то есть в один из тех костюмов, которые шили для него на Сэйвиль-роу в Лондоне. В этот день он выбрал роскошный костюм цвета древесного угля, идеально свежую белую рубашку с вышитой на нагрудном кармане монограммой, репсовый галстук в синюю и золотую полоски и тяжелые золотые запонки. Дело происходило в десять часов утра в воскресенье, и Макс собирался на заседание правления.

"Просто забавно, до какой же степени прошлое влияет на сегодняшнее восприятие", - подумал Бен. Временами он видел своего отца таким, каким он был теперь: хрупким стариком. Но бывали моменты, когда он воспринимал его словно бы глазами растерянного ребенка: могучим и внушающим страх.

Правда состояла в том, что Бен и Питер всегда немного боялись своего отца, всегда испытывали нервозность в его присутствии. Макс Хартман внушал страх большинству людей; почему же его собственные сыновья должны являться исключением? Для того чтобы быть сыном Макса, любить и понимать его, испытывать к нему нежные чувства, нужно было приложить немалое усилие, наподобие того, что требуется для изучения сложного иностранного языка. Этот язык Питер так и не смог или не захотел выучить.

Перед глазами Бена, словно наяву, внезапно мелькнуло то ужасное мстительное выражение, которое было на лице Питера, когда тот рассказывал о том, что узнал об отце. А в следующее мгновение лицо Питера исчезло, смытое волной воспоминаний об обожаемом брате. Бен почувствовал, что его горло сжало спазмом, а к глазам подступили слезы.

"Не думай, - приказал он себе. - Не думай о Питере. Не думай о нем здесь, в этом доме, где мы играли в прятки и колошматили друг друга, шептались до полуночи, кричали, смеялись и плакали.

Питера больше нет, и теперь ты должен разобраться во всем, приложив для этого все свои силы, и за себя, и за него".

Бен понятия не имел, с чего начать, как перевести разговор на тот единственный предмет, который его интересовал. Во время полета из Базеля в Нью-Йорк он пытался отрепетировать разговор с отцом, заранее зная, что этот разговор будет резким. Теперь же он забыл все, что собирался сказать. Он твердо решил для себя только одно - не говорить отцу о Питере, о его новом появлении и гибели. Для чего? Зачем мучить старика? Макс Хартман считал, что Питер убит несколько лет тому назад. Так стоит ли говорить ему правду сейчас, когда Питер на самом деле мертв?

Ко всему прочему, Бен никогда не испытывал склонности к конфронтации. Поэтому он сразу передал инициативу в разговоре отцу, ответил на его вопросы, касавшиеся дел. Да, говорил он себе, старик все еще хоть куда. Он несколько раз пытался изменить тему беседы, но лишь убедился в том, что не в состоянии легко и изящно поинтересоваться: "Между прочим, папа, скажи, а правда, что ты был нацистом, если, конечно, ты не возражаешь против моего вопроса?"

В конце концов Бен все-таки решился.

- Похоже, что пребывание в Швейцарии позволило мне понять, насколько мало я знаю о том времени, когда ты жил в Германии...

Глаза Макса за мощными линзами, казалось, сделались еще больше. Он подался вперед.

- Ну-ка, ну-ка, и что же пробудило этот внезапный интерес к семейной истории?

- Я думаю, что само пребывание в Швейцарии. Я вспоминал там о Питере. Ведь я побывал там впервые после его смерти.

Его отец опустил взгляд и уставился на свои руки.

- Ты же знаешь, что я не оглядываюсь на прошлое. И никогда этого не делал. Я всегда смотрю только вперед, а не назад.

- Но то время, которое ты провел в Дахау... мы никогда не говорили о нем.

- Там не было ничего такого, о чем стоило бы говорить. Меня привели туда, мне крупно повезло, я выжил, и меня освободили 29 апреля 1945 года. Я никогда не забуду дату, а вот эту часть моей жизни я, напротив, предпочитаю забыть.

Бен вдохнул и заговорил, словно очертя голову кинулся в пропасть. Он всем своим существом понимал, что его отношения с отцом должны с минуту на минуту навсегда измениться, что полотно, на котором выткан узор его жизни, будет разорвано.

- Твоего имени не было в списке заключенных, освобожденных союзниками.

Это был блеф. Он хотел всего лишь увидеть реакцию отца. Макс довольно долго молча смотрел на Бена, а потом, к его удивлению, улыбнулся.

- Когда имеешь дело с историческими документами, всегда следует быть очень осторожным. Списки составлялись в обстановке величайшей неразберихи, настоящего хаоса. Все записывалось на слух, бывали и пропуски. Если мое имя случайно не попало в какой-нибудь список, составленный неким сержантом армии США, что из того?

- Но ведь на самом деле ты не был в Дахау, не так ли? - спросил Бен, говоря со всем спокойствием, на какое был способен.

Отец медленно развернул кресло, повернувшись спиной к Бену. Когда он вновь заговорил, его голос звучал пронзительно и, казалось, доносился издалека.

- Какие странные вещи ты говоришь.

Бен почувствовал слабость в животе.

- Но ведь это правда, да?

Макс обернулся кругом и снова уставился на сына. На его лице не было никакого выражения, но на сухих, словно бумажных, щеках появился румянец.

- Существуют люди, сделавшие себе профессию из отрицания того, что Холокост вообще когда-либо происходил. Так называемые историки, писатели... Они пишут книги и публикуют статьи, в которых говорится, что все это фальшивка, послевоенные выдумки. Что миллионы евреев вовсе не были убиты.

Сердце Бена билось неровно и глухо, во рту пересохло.

- Ты был лейтенантом в гитлеровской СС. Твое имя упоминается в учредительном документе компании в списке членов правления директоров засекреченной корпорации. Ты был там казначеем.

Его отец опять долго молчал и в конце концов проговорил ужасным шепотом:

- Я не стану этого выслушивать.

- Но ведь это правда, не так ли?

- Ты, похоже, совершенно не понимаешь, что говоришь.

- Вот почему ты никогда ничего не говорил о Дахау. Потому что все это фикция. Ты никогда там не был. Ты был нацистом.

- Как ты можешь говорить такие вещи?! - скрипучим голосом рявкнул старик. - Как ты мог всему этому поверить? Как ты смеешь так меня оскорблять?!

- Этот документ... он находится в Швейцарии. Учредительный документ корпорации. В нем и сказана правда.

Глаза Макса Хартмана вспыхнули.

- Значит, кто-то показал тебе фальшивый документ, изготовленный для того, чтобы меня скомпрометировать. И ты, Бенджамин, решил поверить клевете! На самом деле вопрос заключается в том, почему ты так решил!

Бен почувствовал, что стены комнаты сдвинулись с места и медленно поплыли вокруг него.

- Потому что Питер лично сказал мне об этом! - крикнул он. - Два дня тому назад в Швейцарии. Он нашел документ! Он выяснил правду. Питер узнал, чем ты занимался. Он пытался защитить нас от этого.

- Питер?.. - почти беззвучно выдохнул Макс. Выражение лица его отца было ужасным, но Бен заставил себя продолжать.

- Он рассказал мне об этой корпорации, о том, кто ты такой на самом деле. Он рассказывал мне обо всем этом как раз в тот момент, когда его застрелили.

Кровь отхлынула от щек Макса Хартмана, скрюченная рука, опиравшаяся на стол, определенно задрожала.

- Питер был убит прямо на моих глазах. - Теперь Бен буквально выплевывал слова. - Мой брат, твой сын - еще одна твоя жертва.

- Ложь! - выкрикнул его отец.

- Нет, - твердо ответил Бен. - Правда. То, что ты скрывал от нас в течение всей нашей жизни.

Внезапно голос Макса сделался жестким и холодным, словно арктический ветер.

- Ты говоришь о вещах, которые не в состоянии даже понять. - Он сделал паузу. - Разговор окончен.

- Я понимаю, кто ты, - сказал Бен. - И меня от этого тошнит.

- Убирайся! - крикнул Макс Хартман и, подняв дрожащую руку, указал на дверь. Бен тут же представил себе, как эта самая рука поднималась в нацистском приветствии в прошлом, которое минуло давно, но недостаточно давно. Оно не может стать достаточно давним. Ему на память пришли часто цитируемые слова какого-то писателя: "Прошлое не мертво. Оно даже не миновало".

- Вон! - гремел его отец. - Вон из этого дома!

Вашингтон, округ Колумбия

Самолет компании "Эр-Канада" из Новой Шотландии прибыл в Национальный аэропорт имени Рейгана уже под вечер. Такси подъехало к многоквартирному дому Адамс-Морган, где жила Анна, за несколько минут до шести. Уже почти стемнело.

Анна любила приходить домой, в свое жилище. Ее святыню. Единственное место, где она чувствовала себя полной хозяйкой. Это была маленькая двухкомнатная квартирка в плохом районе, но это был ее собственный идеально устроенный мир.

Выйдя из лифта на своем этаже, она столкнулась с соседом, Томом Бертоном, направлявшимся вниз. Том и его жена Даниэлла оба были адвокатами, оба отличались несколько преувеличенной экспансивностью, держались, пожалуй, излишне приветливо, но, в общем, были достаточно приятными людьми.

- А-а, Анна! - как всегда бодро, воскликнул он. - А я сегодня познакомился с вашим младшим братом. Наверно, он отправился куда-то в город. Очень симпатичный парнишка. - И двери лифта закрылись у него за спиной.

Брат?

У нее не было никакого брата.

Она несколько секунд постояла возле двери своей квартиры, дожидаясь, пока уляжется сердцебиение. Потом достала пистолет - 9-миллиметровый "зигзауэр" правительственного образца, и, держа его в одной руке, второй вставила в замок ключ. В квартире было темно, и, вспомнив, чему ее когда-то учили, Анна решила двигаться, используя стандартную тактику "уклонение и осмотр". Это означало, что она должна прижаться к стене, держа пистолет перед собой, сделать несколько шагов, затем метнуться к перпендикулярной стене и повторить то же самое. Во время обучения будущих полевых агентов буквально изнуряли, заставляя раз за разом повторять этот прием, но Анна никогда не могла себе представить, что ей придется вот так вести себя в своей собственной квартире, своем доме, своей святыне.

Она закрыла за собой дверь. Тишина.

Но что-то в квартире было. Еле уловимый запах табака, вот что. Слишком слабый, чтобы исходить от дымящейся сигареты; это, судя по всему, был запах, впитавшийся в одежду курящего человека.

Человека, находившегося в ее квартире.

В тусклом свете уличных фонарей, проникавшем в окна, она смогла разглядеть кое-что еще: один из ящиков шкафа, в котором она держала папки с бумагами, был слегка приоткрыт. Она всегда держала их плотно закрытыми. Кто-то рылся в ее вещах.

Кровь у нее в жилах похолодела.

Из ванной тянуло легким ветерком: окно там было открыто.

И потом она услышала звук, тихий, но все же недостаточно тихий: еле-еле уловимый скрип резиновой подошвы на кафельном полу ванной.

Неизвестный все еще находился здесь.

Нащупав выключатель, она зажгла свет и, пригнувшись, быстро повернулась кругом, окинув взглядом прихожую. Пистолет она крепко держала обеими руками. Она была рада тому, что у нее был "зиг" с укороченной спусковой скобой, который гораздо лучше подходил к ее ладони, чем стандартная модель. Забравшегося в дом незнакомца она не видела, но квартирка была маленькая, и мест, где он мог бы скрываться, было немного. Анна выпрямилась и, твердо придерживаясь правила движения по периметру - облизывая стену, как любили говорить инструкторы, - медленно направилась к спальне.

Движение воздуха она почувствовала лишь за долю мгновения до того, как пистолет выбили у нее из рук мощным ударом, нанесенным, казалось, из пустоты. Где он прятался? За комодом? Под письменным столом? Оружие с грохотом полетело на пол гостиной. Подобрать его, во что бы то ни стало!

В ту же секунду второй удар отшвырнул ее назад. Она с глухим стуком врезалась спиной в дверь спальни, съехала по ней на пол и застыла на месте, увидев мужчину, отступившего от нее на пару шагов.

Впрочем, его можно было назвать мужчиной лишь с натяжкой. У незнакомца была стройная фигура подростка. Несмотря на то что под обтягивающей его торс черной футболкой играли рельефные мышцы, на вид ему было не более семнадцати лет. Это же бессмыслица какая-то.

Медленно, осторожно она поднялась на ноги и начала, как бы случайно, приближаться к своему светло-желтому дивану. Из-под бахромы покрывала чуть-чуть виднелась синевато-серая рукоятка ее "зигзауэра".

- Преступность - это настоящий бич в этом районе, не так ли? подчеркнуто ироническим тоном произнес мужчина-мальчик. Его блестящие черные волосы были коротко подстрижены; судя по коже на лице с мелкими правильными чертами, можно было подумать, что он лишь недавно начал регулярно бриться. Статистика просто потрясает. - Он совершенно не походил на типичного преступника из тех, которые, частенько посещали юго-восточную часть Вашингтона. Если бы ее спросили, она сказала бы, что он не являлся уроженцем этой страны; ей показалось, что она обнаружила следы ирландского акцента.

- Здесь нет ничего ценного. - Анна старалась говорить как можно спокойнее. - Вы уже должны были это понять. Ни мне, ни вам не нужны неприятности. - Она поняла, что ее рука оставалась онемевшей после удара. Не отрывая от него пристального взгляда, она сделала еще один шаг к дивану и добавила, пытаясь изобразить игривый тон: - А разве вы не должны быть в школе или где там еще?

- Никогда не следует посылать мужчину делать детскую работу, отозвался он, как будто соглашаясь с ее словами, и внезапно еще раз ударил ее наотмашь, так, что Анна отлетела назад и стукнулась спиной о свой маленький деревянный письменный стол. Удар пришелся прямо в живот, и у нее перехватило дыхание.

- Разве вы не слышали, - как ни в чем не бывало продолжал молодой налетчик, - что ровно в половине случаев владельцы личного огнестрельного оружия оказываются убиты именно из него? Это тоже статистические сведения, которые наводят на серьезные размышления. В этом деле нельзя быть чрезмерно осторожным.

Он не был грабителем, это совершенно очевидно. Ни один из них так не говорит. Но что ему нужно? На мгновение Анна зажмурилась, вспоминая все имущество, находившееся в ее небогатой квартирке, все свои жалкие пожитки: одежда, лампы, увлажнитель воздуха, одежда... М26. Необходимо попытаться найти М26! Он наверняка досконально обыскал всю квартиру, но это был такой предмет, назначение которого должно остаться непонятным человеку, не знающему, что это такое.

- Я отдам вам деньги, - громко сказала она, выдвигая ящики письменного стола, и повторила: - Я отдам вам деньги. - Где же она держала эту штуку? И работает ли она? Устройству по меньшей мере два года. Она нашла его в большом центральном ящике, рядом с несколькими красными картонными коробками, где лежали чековые книжки. - Ну вот, - сказала она, - сейчас...

Когда она повернулась лицом к налетчику, у нее в руке был крепко зажат электрошоковый разрядник М26; негромкий, но пронзительный визг говорил о том, что устройство полностью заряжено.

- Я хочу, чтобы вы слушали меня внимательно, - сказала она. - Это электроразрядник М26, самый мощный из всех, какие только выпускает промышленность. Теперь уходите отсюда, или я им воспользуюсь. Мне неважно, какими боевыми искусствами вы владеете - двадцать пять тысяч вольт сделают из вас отличный крахмал.

Выражение лица налетчика не изменилось, но он начал молча пятиться от нее, направляясь в ванную.

При нажатии на кнопку из корпуса электрошокера молниеносно выдвинулись два тонких проводника, заканчивающихся иголками в четверть дюйма длиной. Стоит поднести их к телу, как произойдет разряд. Электрического напряжения вполне хватит для того, чтобы на несколько секунд лишить противника способности двигаться; возможно, он даже потеряет сознание.

Она шла вслед за ним в сторону ванной. Он был неопытен: войдя в маленькое помещение, позволял загнать себя в угол. Плохой ход, дилетантский промах. Она переключила электрошокер на максимум: рисковать не было ровно никакого смысла. Устройство, зажатое в руке, жужжало и потрескивало. Между выдвинутыми электродами играла яркая голубая дуга. Целиться нужно ему в живот.

Внезапно она услышала совершенно неожиданный звук - шум пущенной на полную мощность воды. Черт возьми, что это могло означать? Она метнулась в ванную, выставив перед собой электрошокер, и увидела, как мужчина-мальчик стремительно обернулся, держа что-то в руках. Увы, она только сейчас поняла разыгранный им гамбит, но было уже слишком поздно. Налетчик держал в руке лейку душа и с головы до ног окатил ее водой. Той самой водой, от которой обычно не ожидаешь никакой опасности. Она на долю секунды опоздала отпустить кнопку своего замечательного М26. Между торцом разрядника и ее мгновенно промокшей одеждой мелькнула яркая электрическая искра, яростная молния, мучительно пронзившая все ее тело. Мышцы Анны стиснуло спазмом, и она опустилась на пол в полуобморочном состоянии, не ощущая ничего, кроме боли.

- Вот так действует электрошокер, - невыразительным тоном произнес молодой человек. - Впрочем, я уже опаздываю. Увидимся в другой раз. - Он подмигнул Анне с деланной симпатией.

Она беспомощно смотрела, как он выбрался в окно ванной и исчез, спускаясь по пожарной лестнице.

Как только к Анне вернулась способность двигаться, она вызвала муниципальную полицию и убедилась в том, что из квартиры ничего не пропало. Но это был единственный вопрос, на который она могла ответить. Приехавшие полицейские задали ей обычные вопросы, поговорили о том, как следует классифицировать инцидент - как несанкционированное проникновение или попытку кражи, - после чего их мысли насчет случившегося, похоже, иссякли. Им еще предстояло обследовать помещение - полицейские понимали, что имеют дело с сотрудницей федеральных органов, которая, судя по всему, хорошо знает то, о чем говорит. Но на это потребуется несколько часов. А что она будет делать в это время?

Анна поглядела на часы. Восемь вечера. Она набрала домашний номер Дэвида Деннина.

- Извините, что беспокою вас, - сказала она, - но хотелось бы узнать свободна ли ваша комната для гостей? Похоже, что моя квартира превратилась в место преступления.

- Преступления... Боже... - пробормотал Деннин. - Что случилось?

- Я объясню позже. Извините, что я так сваливаюсь на вас.

- Вы хотя бы ели что-нибудь? Немедленно приезжайте. Мы поставим для вас приборы.

Дэвид и Рамон жили в доме довоенной постройки возле Дюпон-серкл пятнадцать минут на такси. Квартира была не очень большой, но отличалась хорошей планировкой, высокими потолками, а в окна были вставлены замечательные стекла. Судя по сложному кулинарному аромату, который ударил ей в нос, как только она вошла - чили, анис, тмин, - Анна предположила, что Рамон готовил один из своих замечательных соусов.

Три года назад Деннин был младшим агентом и работал под ее руководством. Он был способным учеником, хорошим работником и достиг известных успехов: проследил связи одного из сотрудников Белого дома с посольством Катара, что привело к раскрытию крупного коррупционного дела. Анна подкалывала в его личное дело восторженные отзывы, но вскоре ей стало известно, что Арлисс Дюпре, как директор управления, добавил в характеристику свою собственную оценку "квалификации". Сформулированная очень неопределенно, она была чертовски двусмысленной и подводила любого, кто станет изучать послужной список Деннина, к мысли о том, что он не годится для правительственной службы. У него, писал Дюпре, заметен "недостаток твердости, какую хотелось бы видеть у следователя УСР", он "проявляет излишнюю мягкость", "возможно, не всегда заслуживает доверия", "склонен к верхоглядству", "капризен". Его рабочие качества "проблематичны". Все это было полнейшей ерундой, бюрократическим камуфляжем интуитивной враждебности, предубеждения, не имевшего под собой никаких реальных оснований.

Анна подружилась и с Дэвидом, и с Рамоном, когда однажды зашла в книжный магазин "Крамербукс" на Коннектикут-авеню и увидела, как вместе они ходили по магазину. Рамон был маленьким человеком с открытым лицом и легкой улыбкой; на фоне смуглого лица его белые зубы казались ослепительными.

Он работал администратором местной программы "Пища на колесах". Они с Анной немедленно прониклись друг к другу взаимной симпатией: Рамон настаивал, чтобы она пошла к ним обедать, и не желал слушать никаких отговорок, так что Анна согласилась. Вечер получился прямо-таки изумительным благодаря отчасти волшебному вкусу приготовленной Рамоном паэльи, а отчасти - легкому разговору и беззлобным шуткам. Ни тот, ни другой ни разу не упомянули о своих служебных делах, и Анна позавидовала их спокойной близости и взаимной привязанности.

Дэвид с квадратным подбородком и волосами песочного цвета был высоким красивым мужчиной, и Рамон обратил внимание на те взгляды, которые нет-нет, да и кидала на него Анна.

- Я знаю, о чем вы думаете, - доверительно сказал он ей на ухо, когда Дэвид отошел в дальний угол комнаты, чтобы налить выпивку. - Вы думаете: что за парень пропадает!

Анна рассмеялась.

- У меня и впрямь мелькнула такая мысль, - ответила она.

- Так говорят все девушки, - усмехнулся Рамон. - Ну, так или иначе, но со мной он не пропадет.

Через несколько недель Анна встретилась с Дэвидом за ленчем и объяснила, почему он все еще не получил никакого продвижения по службе со своего разряда Е-3. Конечно, он работал под непосредственным руководством Анны, но Анне-то приходилось докладывать Дюпре.

- Что, по-вашему, я должна сделать? - спросила Анна. Деннин отвечал спокойно и, похоже, испытывал гораздо меньше негодования, чем Анна, из-за того, как с ним поступали.

- Я совершенно не хочу раздувать эту историю. - Он взглянул ей в глаза. - Правда, правда. Единственное, чего мне очень хочется, это уйти из подразделения Дюпре. Так уж получилось, что меня очень привлекает и оперативная работа, и стратегия. Но я всего лишь Е-3 и поэтому не могу сам этого устроить. Но вы могли бы мне в этом помочь.

Анна потянула за кое-какие ниточки, и в результате все было сделано в обход Дюпре, что, конечно, нисколько не улучшило ее отношений с начальником УСР. Но все получилось, и Деннин никогда не забывал того, что она для него сделала.

Теперь, сидя за приготовленным Рамоном цыпленком с соусом-моле и бархатистым вином "Риоха" и рассказывая Деннину о том, что случилось в ее квартире, Анна почувствовала, как напряжение оставляет ее. Скоро она уже мрачно подшучивала насчет того, что ее побил участник группы "Бэк Стрит Бойз".

- Вас могли убить, - серьезно заметил Деннин. Он повторял эту фразу уже не в первый раз.

- Но не убили. И это доказывает, что я ему не нужна.

- И что же ему было нужно?

Анна лишь помотала головой.

- Послушайте, Анна. Я знаю, что вы скорее всего не можете это обсуждать, но как вам самой кажется, не связано ли появление незваного гостя с вашим новым назначением в ОВВ? Старина Алан Бартлет за эти годы скопил так много тайн, что невозможно даже представить себе, во что он мог вас втравить.

- El diablo sabe mos роr viejo que роr diablo, - пробормотал Рамон. Это была одна из любимых пословиц его матери: дьяволу много ведомо не потому, что он дьявол, а потому, что он стар.

- Может ли это на самом деле быть совпадением? - настаивал Деннин.

Анна посмотрела в свой бокал и молча пожала плечами. Существовал ли еще кто-нибудь, кого интересовала смерть людей, перечисленных в досье "Сигма"? Сейчас она не могла и совершенно не хотела думать об этом.

- Возьмите еще карнитас, - заботливо предложил Рамон.

Когда на следующее утро Анна прибыла в здание на М-стрит, ее проводили в кабинет Бартлета, как только она вошла.

- Что вам удалось узнать в Новой Шотландии? - спросил Бартлет. На сей раз он не тратил попусту времени на светские любезности.

Анна заранее решила не упоминать о вторжении в ее квартиру. Не было никаких оснований считать, что ее поездка и этот странный случай как-то связаны между собой; к тому же она испытывала смутное опасение, что подобный эпизод может подорвать доверие к ней. Поэтому она рассказала о том, что имело прямое отношение к делу: о следе от укола на руке старика.

Бартлет медленно кивнул.

- Какой же яд был использован?

- Пока еще нет результатов токсикологического анализа. На это требуется время. Так всегда бывает. Если они что-то найдут, то сразу же поставят вас в известность. Если не найдут, то будут продолжать работу.

- Но вы действительно полагаете, что Мэйлхот был отравлен? - в голосе Бартлета слышалось возбуждение, как будто он никак не мог решить, считать то, что он услышал, хорошей или плохой новостью.

- Да, я думаю именно так, - ответила Анна. - Там есть еще и денежный вопрос, - добавила она. - Четыре месяца назад этот парень получил телеграфный перевод на миллион долларов.

Бартлет высоко вскинул брови.

- От?..

- Не имею ни малейшего представления. Счет на Каймановых островах. А далее след исчезает. Отмыто начисто.

Бартлет молча слушал, и даже в его молчании угадывалось недоумение.

Анна продолжала рассказ.

- Я смогла просмотреть банковские документы за последние десять лет, и в них эта картина повторяется с регулярностью часового механизм. Каждый год Мэйлхот получал телеграфным переводом на свой счет изрядную сумму денег. Причем эта сумма стабильно увеличивалась.

- Может быть, деловое партнерство?

- По словам его жены, это были выплаты его благодарного работодателя.

- Очень щедрый работодатель.

- Очень богатый. И очень мертвый. Старик большую часть своей жизни работал личным помощником газетного магната. Был его телохранителем, фактотумом, пожалуй, лучше всего назвать его пожизненным мальчиком на побегушках.

- И кто это был?

- Чарльз Хайсмит. - Анна внимательно следила за реакцией Бартлета. Тот бодро кивнул: это ему уже было известно.

- Главный вопрос, конечно, это зачем нужны оффшорные платежи, - сказал он. - Почему бы не переводить деньги напрямик со счета Хайсмита?

Анна пожала плечами.

- Это только один из множества вопросов. Я полагаю, что найти ответы на них можно одним-единственным способом: проследить движение фондов, убедиться, на самом ли деле они исходят из состояния Чарльза Хайсмита. Мне приходилось вести дела по поводу отмывания денег, полученных от торговли наркотиками. Но все это не вызывает у меня большого оптимизма.

Бартлет кивнул.

- А как насчет вдовы?

- Она ничем не помогла. Конечно, она может что-то скрывать, но, насколько я могу судить, о делах своего мужа она знала очень немного. Похоже, она втайне думала, что он подвержен паранойе. Судя по всему, он был одним из тех, кто не считал смерть Хайсмита результатом несчастного случая.

- А так ли это? - осведомился Бартлет, и в его голосе прозвучал чуть заметный оттенок иронии.

- И вы тоже относитесь к их числу, не так ли? Очевидно, вам было известно о связи между Хайсмитом и Мэйлхотом. На него тоже есть досье "Сигма"?

- Это не имеет отношения к делу.

- Прошу меня извинить, но вы должны позволить мне самой судить об этом. У меня создается ощущение, что очень немногое из моего рассказа оказалось для вас новостью.

Бартлет кивнул.

- Да, Хайсмит был в "Сигме". В данном случае они были там оба, и хозяин, и слуга. Хайсмит, кажется, очень доверял Мэйлхоту.

- И теперь эта пара неразделима, - мрачно проронила Анна.

- Вы сделали в Галифаксе превосходную работу, - заявил Бартлет. Надеюсь, вы и сами это понимаете. И еще я надеюсь, что вы не успели распаковать свои чемоданы. Похоже, мы получили свежий материал.

- И где же?

- В Парагвае. Асунсьон.

Свежий материал. Анна должна была признаться самой себе, что эти слова прозвучали для нее интригующе, но в то же время и пугающе. К тому же невероятно своенравное обращение Призрака с информацией расстраивало ее и вызывало острое ощущение тревоги. Она всматривалась в лицо этого человека и против воли восхищалась его полнейшей непроницаемостью. Что ему доподлинно известно? И что он не хочет говорить ей?

И почему?

Глава 11

Санкт-Галлен, Швейцария

Бен Хартман потратил на переезды два дня. Из Нью-Йорка - в Париж. Из Парижа - в Страсбург. В Страсбурге он взял билет на самолет короткого местного рейса до Мюлуза, города, расположенного неподалеку от того места, где во французскую границу упирается граница, разделяющая Германию и Швейцарию. Там он нанял автомобиль и попросил отвезти его в региональный аэропорт Базеля - Мюлуз, расположенный совсем рядом с Базелем.

Но вместо того, чтобы въехать в Швейцарию, что явилось бы логическим завершением вояжа, он заказал маленький самолет, который должен был доставить его в Лихтенштейн.

Ни оператор чартерных рейсов, ни пилот не стали задавать ему никаких вопросов. Почему человек, судя по облику - преуспевающий международный бизнесмен - может стремиться попасть в герцогство Лихтенштейн, один из всемирных центров отмывания денег, нестандартным путем, избегая официальных пунктов пересечения границ? В таких случаях действовал один девиз: "Не твое дело".

В Лихтенштейн Бен попал уже за полночь. Переночевав в маленьком пансионе за пределами Вадуца, он с утра принялся искать пилота, который согласился бы доставить его через швейцарскую границу таким способом, чтобы его имени не оказалось ни в каких декларациях и списках пассажиров.

В Лихтенштейне оперение международного бизнесмена - двубортный костюм от Китона, галстук "Гермес" и сорочка "Чарве" - служило лишь защитной окраской, и не более того. Герцогство резко разделяло людей на своих и чужих, на тех, кто мог предложить что-то ценное, и кто - нет, на подходящих и неподходящих. Символом извечной обособленности этого крохотного государства мог служить порядок обретения его гражданства: каждый иностранец, стремившийся к этому, должен был получить персональное согласие парламента и принца.

Бен Хартман хорошо знал, как следует вести себя в таких местах. В прошлом это ощущение всегда заставляло его испытывать моральную неловкость, постоянно окружавшая атмосфера неискоренимых привилегий обжигала, словно каинова печать. Теперь же это было лишь тактическим преимуществом, которое следовало использовать. В двадцати километрах к югу от Вадуца находился небольшой аэродром, куда время от времени прилетали бизнесмены на частных самолетах и вертолетах. Там он переговорил с грубоватым человеком, начальником бригады наземного обслуживания самолетов, изложив свои пожелания в уклончивых, но тем не менее не допускавших превратного истолкования фразах. Его собеседник оказался немногословным; оглядев Бена с головы до ног, он нацарапал на обороте испорченного бланка телефонный номер. Бен щедро вознаградил его за совет, но когда он позвонил по этому телефону, не слишком внятный голос - похоже, с похмелья, - ответил, что на сегодня у него уже имеется работа. Впрочем, у него есть друг, Гаспар... Еще один звонок. Уже перевалило за полдень, когда Бен наконец встретился с Гаспаром, желчного вида человеком средних лет, который с первого же взгляда понял, что представляет собой Бен, и выдвинул свои условия - прямо-таки грабительские. Говоря по правде, пилот очень неплохо зарабатывал себе на жизнь, помогая бизнесменам пересекать швейцарскую границу, не оставляя следов в компьютерах. Часто случалось, что каким-нибудь королям наркоторговли, или африканским правителям, или дельцам с Ближнего Востока было необходимо совершить в Швейцарии или Лихтенштейне какие-нибудь банковские операции без ведома властей. Пилот, на лицо которого, казалось, была надета глумливая маска, судя по всему, считал Бена кем-то из подобных дельцов. Через полчаса, уже во время подготовки к вылету, Гаспар узнал, что в районе Санкт-Галлена разыгралась непогода, и решил было отложить полет, но несколько стодолларовых купюр убедили его изменить решение.

Когда легкий двухмоторный винтовой самолет пробился через бурю, разыгравшуюся на восточных склонах Альп, молчаливый пилот вдруг разболтался.

- Там, откуда я приехал, есть такая пословица: "Es ist besser reich zu leben, als reich zu sterben". - Он захихикал. - Лучше жить богатым, чем умереть богатым...

- Давайте просто полетим дальше, - хмуро отозвался Бен.

Бен спрашивал себя, не слишком ли он увлекся предосторожностями, отлично сознавая, что не имеет понятия ни о том, какими возможностями располагают люди, убившие его брата, ни о том, кто отправил в Цюрих человека, которого он знал как Джимми Кавано, чтобы тот убил его. Но в любом случае Бен не намеревался хоть сколько-нибудь облегчить жизнь своим врагам.

До Санкт-Галлена он доехал с фермером, поставлявшим овощи на рынки и в рестораны. Фермер удивленно взирал на своего пассажира, и Бен объяснил, что он ехал на автомобиле, который, как назло, сломался в очень глухом месте. В городке он взял напрокат автомобиль и отправился в отдаленную сельскохозяйственную общину Меттленберг. Если полет проходил трудно, то и поездка оказалась не лучше. Шел проливной дождь, ветровое стекло арендованного автомобиля заливали потоки воды. Стеклоочистители отчаянно елозили по стеклу, не принося никакой пользы: слишком уж сильный был ливень. Близился вечер, и уже заметно стемнело. Бен видел перед собой лишь несколько футов дороги. Вероятно, ему просто повезло, что на этой маленькой сельской дороге в обе стороны ехало много машин, которые, как и его автомобиль, ползли с черепашьей скоростью.

Он находился в отдаленном малонаселенном районе на северо-востоке Швейцарии, в кантоне Санкт-Галлен, недалеко от озера Констанс. Временами, когда дождь на несколько секунд ослабевал, он видел по обеим сторонам дороги большие фермы. Стада коров, отары овец, акры тщательно обработанной земли. В сумерках виднелись большие примитивные здания, в которых, вероятно, под одной необъятной соломенной двускатной крышей находились и хлева, и сараи, и скорее всего жилища хозяев. Навесы укрывали сложенные с геометрической точностью поленницы.

За время поездки Бен испытал целый диапазон эмоций: и страх, и глубочайшую печаль, и почти сокрушительный гнев. Теперь он приближался к кучке домов, которые и должны были оказаться деревней Меттленберг. Ливень ослабел и превратился в обычный дождь. Бен разглядел руины укреплений средневекового города. Проехал мимо старого зернохранилища и церкви Святой Марии, выстроенной в начале XVI века. Вокруг стояли живописные ухоженные каменные здания с деревянными резными украшениями на фасадах и фронтонах, с ломаными красными крышами. Это место лишь с большой натяжкой можно было назвать деревней.

Питер сказал, что Лизл, его возлюбленная, устроилась на работу в находившейся здесь маленькой больнице. Бен посмотрел путеводитель: на несколько километров вокруг имелась только одна больница: "Regionalhospital Sankt Gallen Nord".

Почти сразу же за "центром города" находилось относительно современное здание красного кирпича очень простой и явно дешевой архитектуры, выстроенное, как решил Бен, в 1960-х годах. Региональная больница. Он нашел бензоколонку фирмы "Мигрос", остановил автомобиль и позвонил из телефона-автомата.

Когда дежурная телефонистка больницы взяла трубку, Бен медленно проговорил по-английски:

- Мне необходимо поговорить с педиатром. Мой ребенок заболел. - Он долго не мог решить, на каком языке разговаривать, но потом пришел к выводу, что его немецкий, который он знал лишь на туристском уровне, все равно не поможет замаскировать американский акцент, а швейцарская телефонистка должна хотя бы немного знать английский язык.

Питер говорил ему, что Лизл взяли на работу в больницу, потому, что там был нужен педиатр; Бен понял эти слова так, что в больнице вообще не было детского врача, кроме нее. Конечно, нельзя было исключить, что там найдутся и другие, но Бен сомневался в этом, слишком уж маленькой была больница.

- Я буду соединять вас с Notfallstation... э-э... "Скорой помощью". Сейчас...

- Нет-нет, - быстро прервал дежурную Бен. - Мне не нужна "Скорая помощь". Я должен поговорить непосредственно с педиатром. Он у вас один, или их несколько?

- Только один, но в это время доктор нет в больнице. Только один!

Бен в глубине души ликовал: неужели он нашел ее?

- Да, женщина по имени, кажется, Лизл, правильно?

- Нет, сэр. Насколько я знаю, в штате здесь больница никакая Лизл нет. Педиатра имя доктор Маргарита Хубли, но я сообщаю вам, она нет в больнице. Позвольте мне соединять...

- Должно быть, я ошибся. Мне называли именно это имя. Скажите, а у вас не работала в последнее время педиатр по имени Лизл?

- Нет, сэр, я не знать такого доктора. Необходимо что-нибудь придумать!

И ему в голову действительно пришла идея. Имелся шанс на то, что доктор Хубли может быть знакома с Лизл, знает, кто она такая и куда уехала. Это скорее всего будет другая больница, где Лизл получила работу.

- Не знаете ли вы номер, по которому я мог бы связаться с доктором Хубли?

- Я боюсь, что не могу дать вам ее домашний номер, сэр, но если бы вы доставили вашего ребенка в больницу...

- А не могли бы вы сами позвонить ей?

- Да, сэр, я могу сделать это.

- Благодарю вас. - Бен назвал номер телефона-автомата, с которого звонил, и вымышленное имя.

Телефон ожил через пять минут.

- Мистер Петерс? - спросил по-английски женский голос.

- Большое спасибо вам за звонок, доктор. Я американец, отдыхаю здесь вместе со своими друзьями, и мне нужно найти доктора, который, я точно знаю, работал в штате региональной больницы. Мне хотелось бы знать, не знакомы ли вы с нею. Это женщина по имени Лизл.

Последовала пауза - слишком уж длинная пауза.

- Я не знаю никакой Лизл, - ответила педиатр.

Похоже, что она лжет для того, чтобы защитить Лизл? Или он просто выдумал это?

- Вы уверены? - настаивал Бен. - Мне говорили, что в этой больнице была педиатр по имени Лизл, и мне необходимо срочно связаться с нею. Это... Это семейное дело.

- Какое еще "семейное дело"?

Попал в десятку. Она выгораживает Лизл.

- Это касается ее... ее брата, Питера.

- Ее... брата? - педиатр, казалось, растерялась.

- Передайте ей, что мое имя Бен. Снова долгая пауза.

- Где вы находитесь? - спросила женщина.

Не прошло и двадцати минут, как к бензоколонке подъехал маленький красный "Рено".

Миниатюрная женщина, одетая в большой дождевик-пончо защитного цвета, заляпанные грязью джинсы и ботинки, вышла из машины и нерешительно оглянулась, прежде чем захлопнуть дверцу. Заметив Бена, она подошла. Вблизи он сразу разглядел, что она была настоящей красавицей. Правда, не того типа, какой он, сам не зная почему, ожидал увидеть. Под капюшоном пончо он разглядел ее коротко подстриженные блестящие темно-каштановые волосы. С молочно-белого лица смотрели сияющие голубые глаза. Но ее лицо было перекошено, как-то странно сморщено; казалось, что она очень напугана.

- Большое спасибо, что вы согласились прийти, - сказал он. - Как я понимаю, вы знакомы с Лизл. Я брат ее мужа, близнец.

Женщина продолжала смотреть на него, не отводя взгляда.

- О, господи, - чуть слышно прошептала она. - Вы похожи с ним как две капли воды. Это... это... все равно, что увидеть привидение. - Напряженная маска, сковывавшая ее лицо, внезапно треснула. - Великий боже, - выдохнула она, разразившись рыданиями, - он был так осторожен! Столько... столько лет...

Бен в полной растерянности смотрел на женщину-врача.

- Он не вернулся домой той ночью, - она говорила так поспешно, словно боялась не успеть. - Я не ложилась спать, волновалась, мне было страшно. Женщина закрыла лицо руками. - А потом приехал Дайтер и рассказал мне, что случилось...

- Лизл... - сдавленным шепотом выговорил Бен.

- О боже! - простонала она, захлебываясь слезами. - Он был такой... такой хороший человек. Я так любила его!

Бен обнял ее обеими руками, прижал к себе, желая поддержать и утешить женщину, которую любил его брат, и почувствовал, что у него тоже полились слезы.

Асунсьон, Парагвай

В аэропорту Асунсьона Анну остановил толстомордый парагвайский таможенник в голубой рубашке с короткими рукавами и при галстуке. Глядя на его волосы и цвет лица, Анна могла с уверенностью сказать, что он, как и большинство парагвайцев, был метисом, потомком браков между испанцами и индейцами.

Он окинул Анну оценивающим взглядом, а потом ткнул пальцем в сумку, которая была у нее с собой, жестом потребовав открыть ее. Задав несколько вопросов на языке, который, если отбросить страшный акцент, мог бы сойти за английский, он снова посмотрел на Анну - в этом взгляде очевидное разочарование смешивалось с нескрываемым негодованием - и взмахом руки позволил ей пройти.

Анна ощущала себя примерно так же, как преступник, перевозящий наркотики. Согласно обычным инструкциям для федеральных служащих, прибывший в страну агент должен был отметиться в местном посольстве, но она вовсе не собиралась так поступать. Слишком уж большой была опасность утечки. Но в случае каких-нибудь неприятностей ей позднее придется отвечать за нарушение протокольного порядка.

В переполненном зале аэропорта она разыскала телефон-автомат. На то, чтобы разобраться, как здесь использовать телефонную карточку, ушла еще пара минут.

На ее автоответчике оказалось сообщение от Арлисса Дюпре, который требовал, чтобы Анна сказала, когда она вернется к своей работе в УСР. А затем следовало сообщение от сержанта Арсено из Конной полиции. Токсикологическая экспертиза была закончена. О результатах он ничего не сообщил.

Когда Анна дозвонилась до штаб-квартиры Конной полиции в Оттаве, ей пришлось ждать у телефона добрых пять минут, прежде чем там разыскали Рона Арсено.

- Анна? Как ваши дела?

Ей все стало ясно уже по его интонации.

- Ничего, да?

- Мне очень жаль - нисколько ему не жаль! - но, боюсь, что вы даром потеряли здесь время.

- Мне так не кажется. - Анна изо всех сил старалась скрыть свое разочарование. - Само наличие следа от инъекции - уже существенный факт. Вы не будете против того, чтобы я поговорила с токсикологом?

Он на секунду заколебался.

- Почему бы и нет, но вряд ли это хоть что-нибудь изменит.

- Но в любом случае ничему не повредит.

- Да, наверно, вы правы. - Арсено продиктовал ей телефонный номер в Галифаксе.

Аэропорт сотрясался от шума самолетов и голосов мельтешащих людей, так что расслышать собеседника, находившегося в другом полушарии, было довольно трудно. Токсиколога звали Денис Виз. Его высокий хриплый голос мог принадлежать человеку любого возраста - от двадцати до шестидесяти лет.

- Мы провели все до одного те анализы, которые вы указали, и еще несколько сверх того, - как бы оправдываясь, заявил он.

Анна попыталась представить его себе и решила, что он должен быть маленьким и лысым.

- Я вам очень признательна.

- Вы знаете, что это была чрезвычайно дорогостоящая работа?

- Мы оплатим ее. Но позвольте мне задать вам еще один вопрос: существуют ли такие вещества... такие токсины, которые могут переходить из крови в мозг, а потом не выводятся обратно? - Артур Хаммонд, ее эксперт по ядам, мимоходом упомянул и о таком сценарии.

- Полагаю, что существуют.

- И их можно найти только в спинномозговой жидкости?

- Я не стал бы полагаться на это, хотя такое возможно. - Токсиколог говорил сдержанно; его, судя по всему, не вдохновляли новые теории Анны.

Анна немного подождала и, когда убедилась в том, что продолжения не последует, задала очевидный вопрос:

- Как насчет спинномозговой пункции?

- Невозможно.

- Почему?

- Во-первых, невозможно сделать пункцию на мертвом теле. Нет давления. Вещество не выйдет наружу. И, во-вторых, тела уже нет.

- Похоронили? - Анна закусила нижнюю губу. - Проклятье!

- Сегодня вечером, наверно, состоится панихида. Тело уже перевезли в погребальный зал. А похороны завтра утром.

- Но вы могли бы попасть туда, не так ли?

- Теоретически да, но зачем?

- Ведь водянистая влага это почти то же самое, что и спинномозговая жидкость?

- Да.

- Вы можете взять ее пробу?

Пауза.

- Но вы не заказывали такой пробы.

- Я только что ее заказала, - ответила Анна.

Меттленберг, Санкт-Галлен, Швейцария

Лизл надолго умолкла. Слезы, только что обильно струившиеся по щекам и падавшие на воротник простенькой хлопчатобумажной блузки, начали высыхать.

Конечно же, это была она. Как он мог не догадаться с первого взгляда?

Они расположились на переднем сиденье ее автомобиля. Стоять на открытом со всех сторон асфальтовом островке бензоколонки было слишком уж опасно, сказала она, едва к ней вернулось самообладание. Бен вспомнил, как недавно вот так же сидел рядом с братом в грузовике Питера.

Женщина смотрела вперед через ветровое стекло. Стояла полная тишина, которую нарушал лишь шум изредка проезжавших автомобилей - хриплые короткие завывания сигналов грузовиков.

В конце концов она заговорила.

- Вам опасно находиться здесь.

- Я принял меры предосторожности.

- Если кто-нибудь увидит вас со мной...

- То подумает, что это Питер, ваш муж.

- Но если те люди, которые убили его, которые знают, что он мертв, каким-то образом выследили меня...

- Если бы они выследили вас, то мы с вами сейчас не сидели бы здесь, веско заметил Бен. - Вы уже были бы мертвы.

Лизл опять умолкла. Затем спросила:

- А как вы сюда добирались?

Бен подробно рассказал о частных самолетах и случайных автомобилях, которые он использовал на своем окольном пути. Он знал, что описание принятых им предосторожностей поможет ей успокоиться. Женщина кивнула, и в ее глазах он увидел благодарность.

- Насколько я себе представляю, все эти предосторожности стали главной частью вашего с Питером образа жизни,- сказал Бен. - Питер рассказал мне, что это вы изобрели его ложную смерть. Это было блестяще.

- Если бы это было так блестяще, как вы говорите, - с печальной иронией ответила Лизл, - им никогда не удалось бы снова найти его.

- Нет. Я виню в этом только себя. Мне не следовало никогда приезжать в Швейцарию. Не окажись я здесь, эти паразиты не вылезли бы из своих щелей.

- Но откуда вы могли знать, как на самом деле обстоят дела? Вы же не думали, что Питер жив! - она повернулась и посмотрела ему прямо в глаза.

Ее кожа была очень бледной, почти прозрачной, а каштановые волосы отливали темным золотом. Она была очень стройной; простую белую блузку приподнимали небольшие идеально округлые груди. Ее красота казалась чрезмерной, даже экстравагантной.

Ничего удивительного, что Питер решил расстаться со всем, что у него было, чтобы прожить жизнь с этой женщиной. Бен чувствовал властную притягательность этой красоты, но твердо знал, что никогда в жизни не поддастся этому влечению.

- Вы живете не под своим настоящим именем, - заметил он.

- Конечно, нет. Все мои местные знакомые знают меня под другим именем. Я совершенно официально поменяла его. Маргаритой Хубли звали сестру моей бабушки. А насчет Питера им было известно только то, что он был моим дружком, канадским начинающим писателем, которому я немного помогала. Они знали его тоже под другим именем...

Ее голос упал до шепота; она умолкла и на несколько секунд уставилась в темное окно.

- Тем не менее он продолжал поддерживать кое-какие из своих контактов с теми, кому он, безусловно, доверял. Он называл их своей "системой раннего оповещения". А потом, несколько дней назад, когда ему позвонили и рассказали о кровопролитии на Банхофштрассе... Он понял, что там произошло. Я умоляла его ничего не делать. Но нет, он настоял на этом! Сказал, что у него нет выбора. - Черты ее лица исказились в презрительной гримасе, голос сорвался на пронзительное рыданье. Сердце Бена сжалось от боли.

Она снова заговорила слабым, сдавленным голосом:

- Он должен был защитить вас. Уговорить вас уехать из страны. Он должен был спасти вашу жизнь, невзирая на то, что сам подвергался при этом смертельной опасности. О, боже, я говорила, что ему не следует ехать. Я просила, я умоляла его.

Бен взял ее за руку.

- Мне так жаль...

А действительно, что он мог сказать? Разве можно передать словами, как ему мучительно больно, что пришлось умереть Питеру, а не ему самому? Он скорбит, что все сложилось так, а не иначе. И еще одно - он любил Питера гораздо дольше, чем она.

Голос Лизл снова смягчился.

- Я ведь даже не могу попросить, чтобы мне выдали его тело, не так ли?

- Нет. И никто из нас не может.

Она сглотнула слюну.

- Вы знаете, Питер очень любил вас...

Ему было очень больно слышать это. Он вздрогнул.

- Мы много дрались. Я думаю, что это наподобие того закона физики, знаете, где говорится, что каждое действие вызывает равное противодействие.

- Вы, двое, не просто выглядели похожими, но и были очень схожи между собой.

- Не слишком.

- Это может сказать только близнец.

- Вы меня совсем не знаете. По темпераменту, по эмоциональному настрою мы были совершенно разными.

- Возможно, это такая же разница, какая бывает между двумя снежинками. Несмотря на некоторые различия, они все равно остаются снежинками.

Бен с благодарностью улыбнулся.

- Я не уверен, что нас можно было назвать снежинками. Мы всегда причиняли окружающим слишком много беспокойства.

Что-то в ней снова сломалось. Теперь она плакала навзрыд, и при виде ее мук сердце Бена готово было разорваться.

- О, боже, но зачем им нужно было убивать его? Для чего? Зачем? Он никогда ничего не сказал бы, он же не был дураком!

Бен терпеливо ждал, пока она не успокоилась снова.

- Питер сказал мне, что он нашел документ, список имен. Двадцать три фамилии высокопоставленных государственных деятелей и промышленников. "Люди, о которых ты должен был слышать", - сказал он. Он сказал, что это был учредительный документ какой-то организации, созданной здесь, в Швейцарии.

- Да.

- Вы видели этот документ.

- Видела.

- Он вам показался подлинным?

- Насколько я могу судить, да. Все признаки, даже машинопись, походили на те, относившиеся к тысяча девятьсот сороковым годам бумаги, которые мне доводилось видеть.

- И где он теперь находится?

Лизл поджала губы.

- Перед тем как мы уехали из Цюриха, Питер открыл счет в банке. Сказал, что делает это прежде всего ради сейфа, который при этом выделяет банк. Он хотел держать там бумаги. Я не знаю наверняка, но мне кажется, что он должен был поместить этот список туда.

- А не мог ли он спрятать его дома, в вашей хижине?

- Нет, - быстро ответила Лизл, - в нашей хижине нет никаких укромных мест.

Бен мысленно отметил, что она отреагировала на его слова слишком поспешно.

- А ключ от этого сейфа у вас?

- Нет.

- Если счет на имя Питера, разве не было опасности того, что плохие парни могли бы узнать о его существовании?

- Именно поэтому он не стал открывать его на свое имя. Счет открыт на имя его поверенного.

- Вы помните, кто это был?

- Конечно. Это мой кузен доктор Маттиас Дешнер. Даже не кузен, а троюродный брат. Дальний родственник, достаточно дальний для того, чтобы никто не мог бы догадаться о его связи с нами... со мной. Но он хороший человек, заслуживающий полного доверия. Его контора находится в Цюрихе, на улице Санкт-Аннагассе.

- Значит, вы доверяете ему?

Целиком и полностью. В конце концов я доверяла ему наши жизни. Он никогда не предавал нас и никогда не предаст.

- Если по прошествии стольких лет люди, обладающие влиянием, властью и широко разветвленными связями, идут на такие отчаянные меры для того, чтобы заполучить этот документ, он должен быть чрезвычайно важным. - Перед мысленным взором Бена вдруг возникло ужасное зрелище безжизненного тела Питера, залитого кровью. Спазм стиснул его.

Глаза Лизл наполнились слезами, губы искривились, как будто она пыталась сдержать подступившие рыдания.

- Да, - сказала она. - Если вы сможете сделать это... Если вы будете вести себя осторожно, так же осторожно, как вы добирались сюда, то для меня не может быть высшего счастья. Разыщите их, Бен. Заставьте их расплатиться за то, что они сделали. - Она крепко сжала нос большим и указательным пальцами, словно старалась сдержать чих. - Теперь мне нужно вернуться домой. Я должна попрощаться с вами.

Она казалась с виду безмятежной, но Бен все же сумел разглядеть глубоко затаенный страх. Это была сильная, замечательная женщина, настоящий бриллиант. Я сделаю это и для себя, и для вас, - подумал он.

- До свидания, Лизл, - сказал Бен, целуя ее в щеку.

- До свидания, Бен, - сказала Лизл, когда он вышел из автомобиля. Она еще долго смотрела на него. - Да, заставьте их расплатиться.

Глава 12

Асунсьон, Парагвай

Такси, которое Анна взяла в аэропорту - старый, гремящий на всех ухабах "Фольксваген", - оказалось далеко не таким симпатичным, каким показалось ей на первый взгляд. Можно было подумать, что у него вовсе не было глушителя. Они проехали мимо приятных на вид особняков в испанском колониальном стиле, а затем въехали в забитый транспортом деловой центр города, где на обсаженных деревьями улицах кишели пешеходы и ездили старинные желтые троллейбусы. Нигде за пределами Германии она не видела столько "Мерседесов", как здесь; многие из них - Анна хорошо это знала - были крадеными. Асунсьон, казалось, застыл в сороковых годах, и время проходило мимо, никак не сказываясь на его жизни.

Ее отель - маленький и непрезентабельный - размещался в деловом центре, на Колон. В путеводителе он был объявлен как трехзвездочный. Было ясно, что автору путеводителя специально за это заплатили. Портье сразу зауважал Анну, обратившуюся к нему на хорошем испанском языке.

Потолки в ее комнате были высокими, стены - облупленными, а так как окна выходили на улицу, то всю комнату наполняли невероятно громкие звуки, доносящиеся снаружи. По крайней мере в номере была своя ванна. Но если не хочешь, чтобы на тебя все обращали внимание, то не стоит останавливаться там, где обычно останавливаются "гринго".

Из маленького холодильника, носившего громкое имя "бар", Анна достала бутылочку aqua con gas [газированная вода (исп.)] - она оказалась лишь чуть-чуть холоднее воздуха в комнате, - не спеша напилась, а затем позвонила по номеру, который ей дали в Соmisaria Centrico - главном управлении полиции.

Это не был официальный контакт. Капитан Луис Болгорио занимался в парагвайской policia расследованием убийств и несколько раз по телефону обращался за содействием к американским властям. Анна узнала его имя в обход официальных каналов, через своих друзей из ФБР. Болгорио был обязан американским полицейским своими служебными успехами, и это давало повод надеяться на его лояльность.

- Вам повезло, мисс Наварро, - сказал капитан Болгорио, когда они созвонились в следующий раз. - Вдова согласилась повидаться с вами, несмотря даже на то, что пребывает в трауре.

- Замечательно. - Они разговаривали на деловом языке, то есть по-испански. Повседневным языком здесь был гуарани. - Спасибо вам за помощь.

- Это богатая и важная дама. Надеюсь, вы отнесетесь к ней со всем уважением.

- Конечно. Тело...

- Это не по моему ведомству, но я могу устроить вам визит в полицейский морг.

- Отлично.

- Дом находится на Авенида Марискал Лопез. Вы сможете добраться туда на такси, или мне вас подвезти?

- Я возьму такси.

- Очень хорошо. Я прихвачу с собой все документы, которые вы запрашивали. Когда мы встретимся?

Через консьержа она заказала такси и весь следующий час просматривала дело "жертвы" - хотя ей трудно было применять слово "жертва" к такому матерому преступнику.

Она знала, что вряд ли сумеет добыть еще какие-то сведения, помимо тех, которые содержались в картонной папке, предоставленной ей Аланом Бартлетом. Капитан Болгорио помогал ей лишь потому, что помощь, оказываемая ему самому время от времени Федеральной криминальной полицией Соединенных Штатов, обеспечила его успехи на родине и помогла произвести хорошее впечатление на начальство. Стопроцентная "услуга за услугу". Болгорио распорядился, чтобы тело Проспери пока задержали в морге.

Бартлет утверждал, что Парагвай печально известен своим отказом от сотрудничества в области экстрадиции и поэтому является общеизвестным убежищем для военных преступников и прочих людей, десятками лет скрывающихся от международного правосудия. Его одиозный коррумпированный диктатор, "пожизненный президент" генерал Альфредо Стресснер очень заботился об этом. После того как Стресснера в 1989 году скинули, появилась надежда на улучшение ситуации. Но ей не суждено было сбыться. Парагвай так и остался невосприимчивым к требованиям экстрадиции.

Так что эта страна была идеальным местом для престарелого негодяя вроде Марселя Проспери. Корсиканец родом, Марсель Проспери, по существу, был правителем Марселя во время Второй мировой войны, а после ее окончания контролировал героиновый бизнес, проституцию и сделки по купле-продаже оружия. Вскоре после того, как война закончилась и Интерпол снова взялся за дело, он бежал в Италию, затем в Испанию, а оттуда в Парагвай. Здесь Проспери развернул южноамериканскую сеть по доставке героина из Марселя так называемый "французский канал", по которому большая часть снежно-белого марсельского героина попадала на американские улицы. Действовал он совместно с главным наркодельцом американской мафии Санто Траффиканте-младшим, который контролировал большую часть наркоимпорта в США. В подельниках Проспери, и Анна это знала, ходили даже некоторые высшие государственные чиновники Парагвая. Все это означало, что Проспери даже после смерти оставался очень опасным человеком.

В Парагвае у Проспери был респектабельный легальный бизнес - он владел сетью агентств по продаже автомобилей. Однако последние несколько лет он был прикован к постели, а два дня назад умер.

Одеваясь перед встречей с его вдовой, Анна обдумывала все детали дел Проспери и Мэйлхота. На основе того, что она узнала от вдовы Мэйлхота и из результатов вскрытия, она готова была держать пари, что Проспери тоже умер не своей смертью.

Но кто бы ни были убийцы, они отличались находчивостью, умом и имели многочисленные связи.

Тот факт, что все убитые значились в бартлетовских документах по "Сигме", был очень важен, но что он давал? Где обретаются остальные, обладавшие доступом к этим именам и делам, - в министерстве юстиции, в ЦРУ или за рубежом? Быть может, произошла какая-то утечка, и содержание этого списка стало известно не тем, кому следовало?

У нее начала складываться теория. Убийцы - а скорее всего, их должно быть несколько, - вероятно, не испытывают финансовых проблем и имеют доступ к нужной информации. Если они действуют не сами по себе, то, значит, их нанял кто-то, обладающий деньгами и властью, - но из каких побуждений? И почему сейчас, почему так внезапно?

Анна снова вернулась к проблеме списка - кто именно мог его видеть? Бартлет говорил о внутренней ревизии, проведенной ЦРУ, и о решении подключить к ней ОВВ. Сделать это посоветовали люди, руководившие расследованием, крупные правительственные чиновники. Мог ли видеть эти документы сам министр юстиции?

И все равно оставалось несколько вопросов, которые прямо-таки бросались в глаза.

Почему убийства замаскированы под естественную смерть? Почему так важно сохранить сам факт убийства в секрете?

И как насчет...

Зазвонил телефон, вернув ее к реальности. Такси прибыло.

Она закончила наносить макияж и спустилась вниз.

Такси - серебристый "Мерседес", может быть, тоже краденый - пробивалось сквозь толпу на улицах Асунсьона, явно нисколько не считаясь с тезисом о драгоценности человеческой жизни. Водитель, красивый мужчина лет под сорок, с желтовато-коричневым лицом, карими глазами и тщательно, волосок к волоску прилизанной прической, одетый в очень идущую ему белую полотняную тропическую рубашку, то и дело оглядывался на нее, будто рассчитывал на более близкое знакомство.

Анна открыто игнорировала его. Латиноамериканский повеса, питающий к ней интерес, был ей нужен меньше всего на свете. Когда машина остановилась перед светофором, она выглянула из окна на уличного торговца, поднесшего к самому окну такси целую кучу часов - сплошь поддельные "Ролексы" и "Картье", - и отрицательно покачала головой. Рядом крутился еще один продавец - вернее, продавщица, - дряхлая старуха с травами и кореньями.

С момента прибытия в город Анна не видела ни одного белого. Может быть, они и вовсе здесь не попадаются. Асунсьон все-таки не Париж. Автобус, ехавший перед ними, изрыгнул облако вонючего дыма.

Она заметила, что движение поредело, улицы стали шире, по сторонам появились деревья. Они находились в предместьях, приближаясь к цели. У нее была в сумочке карта города, но она не хотела без необходимости доставать ее.

Она вспомнила слова капитана Болгорио о том, что дом Проспери находится на Авенида Марискал Лопез, а это было в восточном секторе, на пути в аэропорт. Анна проезжала по этой улице, когда ехала в город, именно там находились эти красивые особняки в испанском колониальном стиле.

Но на улице, которую она видела сейчас из окна, не было ничего знакомого. Совершенно точно, она никогда не видела эту часть города.

Она подняла глаза на водителя и спросила:

- Куда мы едем?

Он не ответил.

- Эй, послушайте... - начала Анна, но тут водитель резко свернул на обочину. Улица была тихой, машин на ней почти не видно.

Господи Иисусе!

У нее нет оружия. Ее пистолет заперт в ящике стола в офисе. Ее подготовка по части боевых искусств и самозащиты вряд ли...

Водитель обернулся и наставил на нее большой черный пистолет 38-го калибра.

- Теперь будем говорить, - сказал он. - Ты прилетела из Америки. Ты хочешь посетить имение сеньора Проспери. Ты понимаешь, почему некоторые люди тобою интересуются?

Анна постаралась взять себя в руки и сохранять спокойствие. Если у нее и могло быть какое-то преимущество, то только психологического плана. Минус противника состоял в том, что его знания ограниченны. Он не знал, кто она такая. Или же знал?

- Если ты - шлюха из отдела по борьбе с наркотиками, то у меня есть друзья, которые с удовольствием согласятся немного поразвлечь тебя... перед тем как ты навсегда исчезнешь при невыясненных обстоятельствах. Кстати, ты не одна такая - были и до тебя. Если же ты politico из Америки, то у меня найдутся другие друзья, которые с радостью с тобой, так сказать, поговорят.

Анна придала своему лицу выражение скуки пополам с презрением.

- Ты все время говоришь про "друзей", - сказала она, затем прошипела на своем хорошем испанском: - El muerto al hoyo у le vivo al bollo. У мертвецов не бывает друзей.

- Не хочешь выбрать себе смерть? Это единственный выбор, доступный большинству людей.

- Первым придется выбирать тебе. El que mucho habla mucho erro. Мне тебя жалко - дали тебе задание, а ты его так похабно провалил. Неужели ты действительно не знаешь, кто я такая?

- Если ты такая умная, то скажи.

Она пренебрежительно усмехнулась:

- А вот этого я сделать не могу. - Она сделала паузу. - Пепито Саласару это не понравится.

Улыбка медленно сползла с лица водителя:

- Вы сказали "Саласар"? - услышав это имя, он перешел на "вы".

Наварро упомянула имя одного из самых влиятельных экспортеров кокаина в этом регионе, человека, чье торговое предприятие превосходило даже размах больших шишек из Медельина.

Теперь водитель смотрел подозрительно:

- Имя назвать легко...

- Сегодня вечером, когда я вернусь в Палаквинто, я назову твое имя, вызывающим тоном отчеканила Анна. Палаквинто - так называлось горное убежище Саласара, и это название было известно лишь очень ограниченному кругу людей. - Я сожалею, что нас формально не представили друг другу.

Мужчина заговорил дрожащим голосом. Причинять неудобства персональному курьеру Саласара - значило серьезно испортить себе жизнь, а то и вовсе потерять ее.

- Я слышал рассказы про Палаквинто - золотые водопроводные краны, фонтаны с шампанским...

- Это только для тех, кого там принимают, а на твоем месте я не стала бы рассчитывать на приглашение. - Она сунула руку в сумочку - за ключами от номера.

- Вы должны меня извинить, - просительно произнес мужчина. - Полученные мною инструкции исходили от недостаточно осведомленных людей. Никто из нас даже и не думал о том, чтобы оскорбить кого-нибудь из окружения Саласара.

- Пепито знает о том, что жизнь не обходится без ошибок. - Анна посмотрела на пистолет в расслабившейся руке мужчины, ободряюще улыбнулась, а потом стремительным движением вонзила ключи в его запястье. Зазубренная сталь проткнула кожу, задев сухожилие, и пистолет упал Анне на колени. Водитель взвыл от боли, а она быстрым и ловким движением схватила оружие и приставила дуло к его затылку.

- La mejor palabra es la que no se dice, - процедила она через стиснутые зубы. - Самое лучшее слово, это то, которое не сказано.

Она приказала ему выйти из машины и отступить на пятнадцать шагов в чахлые придорожные кусты, затем пересела на его место и умчалась прочь. Она строго приказала себе не тратить времени на воспоминания об этой весьма неприятной стычке и не поддаваться панике, которая могла овладеть ее инстинктами и перекинуться на разум. У нее были еще дела, которые следовало сделать.

Дом, принадлежавший Марселю Проспери, стоял, немного отступя от Авениды Марискал Лопез. Этот огромный особняк в испанском колониальном стиле, окруженный довольно экстравагантным, но при этом изумительно ухоженным парком, напомнил Анне старинные дома, построенные испанскими миссионерами в Калифорнии. Но вместо обычного газона за кованой железной оградой здесь виднелись террасы, засаженные рядами кактусов и буйной дикой растительностью.

Немного не доехав, она оставила серебристый "Мерседес" на дороге и пошла пешком к воротам, где стояло незанятое такси. Из него вышел невысокий пузатый мужчина и легким шагом направился к ней. Это был темнокожий метис, с обвисшими черными усами, делавшими его похожим на bandito, такие же черные волосы были зачесаны на затылок и обильно политы каким-то лаком, чтобы прическа не распадалась. Его лицо лоснилось от пота, и он выглядел довольным собой. Белая рубаха с коротким рукавом была местами полупрозрачной от пота и открывала спутанные волосы на груди.

Капитан Болгорио?

Такси уехало, и Анна удивилась, почему Болгорио приехал не на своей полицейской машине.

Лучезарно улыбаясь, он подошел и пожал ей руку своими двумя липкими ручищами.

- Агент Наварро, - сказал он. - Очень приятно встретить такую красивую женщину.

- Спасибо, что пришли.

- Проходите, сеньора Проспери не имеет обыкновения долго ждать. Она очень богатая и властная женщина, агент Наварро, и привыкла, что все ей подчиняются. Войдемте же в дом.

Болгорио нажал на кнопку звонка и назвал в невидимый микрофон свое и ее имена. Прозвучал негромкий звонок, и парагваец распахнул ворота.

Анна заметила садовника, склонившегося над клумбой. По дорожке между кактусами шла старая служанка, державшая в руках поднос с пустыми стаканами и открытыми бутылками aqua gaseosa.

- После беседы мы поедем в морг? - спросила Анна.

- Это действительно вне компетенции моего отдела, агент Наварро, я уже вам говорил. Великолепный дом, не правда ли?

Они прошли под аркой и попали в прохладную тень. Болгорио позвонил в звонок, расположенный сбоку от украшенной вычурной резьбой двери из светлого дерева.

- Но в ваших силах помочь это организовать? - спросила Анна, и как раз в это время открылась дверь. Болгорио пожал плечами. Девушка в одежде служанки - белой блузе и черной юбке - пригласила их войти.

Внутри было заметно прохладнее; пол покрывали терракотовые плитки. Служанка провела их в большую светлую комнату, обильно украшенную плетеными ковриками в примитивистском стиле, керамическими лампами и глиняными безделушками. Вделанная в оштукатуренный потолок люстра полностью выбивалась из этого стиля и казалась не на своем месте.

Они присели на длинный низкий белый диван и стали ждать. Служанка предложила им кофе или минеральную воду, но оба отказались.

В конце концов появилась худая, высокая, но довольно привлекательная женщина лет семидесяти - вдова Проспери. Нельзя было не заметить, что она очень заботится о своей внешности. В знак траура она оделась во все черное, но платье было от кутюрье: может быть, от Сони Ракель, подумала Анна. Завершали наряд черная шляпка без полей и огромного размера темные очки в стиле Джекки Онассис.

Анна и Болгорио поднялись с дивана. Не протягивая посетителям руки, вдова сказала по-испански:

- Не знаю, чем я могла бы вам помочь. Болгорио выступил вперед:

- Я капитан Луис Болгорио из policia, - сказал он, кивнув головой, - а это специальный агент Анна Наварро из американского министерства юстиции.

- Консуэла Проспери, - нетерпеливо проговорила женщина.

- Пожалуйста, примите наши глубокие соболезнования по поводу кончины вашего мужа, - продолжил Болгорио - Мы просто хотим задать вам несколько вопросов, и потом мы вас оставим.

- Какие, по-вашему, тут могут быть проблемы? Мой муж долго болел, вам это отлично известно. Когда он наконец отошел в мир иной, это, несомненно, явилось для него большим облегчением.

"Не говоря уже о тебе", - подумала Анна. Вслух же она произнесла:

- Мы располагаем информацией, указывающей на то, что ваш муж был убит.

На сеньору Проспери эти слова не произвели впечатления, по крайней мере виду она не подала.

- Прошу вас садиться, - предложила она.

Они так и сделали, и она села в белое кресло напротив них. У Консуэлы Проспери была ненатурально выглядевшая, слишком натянутая кожа - кожа женщины, перенесшей слишком много подтяжек. Ее макияж был чересчур оранжевым, а губная помада - коричневой и блестящей.

- Последние несколько лет Марсель болел, он был прикован к постели. Его состояние было очень плохим.

- Я понимаю, - сказала Анна. - Имелись ли у вашего мужа враги?

Вдова повернулась в ее сторону, бросив на нее надменный взгляд:

- Почему у него могли быть враги?

- Сеньора Проспери, мы знаем о прошлом вашего мужа все.

Ее глаза сверкнули:

- Я его третья жена, - произнесла она, - и мы не разговаривали насчет его бизнеса. Сама я всем этим не интересовалась.

Эта женщина не могла не иметь понятия о репутации своего мужа, Анна точно это знала. И скорбь ее не казалась такой уж глубокой.

- Были ли у сеньора Проспери постоянные посетители?

Вдова ответила после секундного колебания:

- С тех пор как мы поженились - нет.

- А были ли какие-нибудь конфликты, конечно, я говорю лишь о тех, о которых вы знаете, с его партнерами по международной "торговле".

Тонкие губы вдовы сжались, и на лице сразу появилось множество вертикальных старческих морщинок.

- Агент Наварро не хотела вас оскорбить, - поспешно вступил в разговор Болгорио. - Она хотела сказать, что...

- Я отлично поняла, что она хотела сказать, - отрывисто произнесла вдова.

Анна пожала плечами:

- У вашего мужа, несомненно, было много недоброжелателей, которые все эти годы хотели арестовать его, посадить в тюрьму, даже убить. Конкуренты, претенденты на его территорию, обиженные партнеры по бизнесу. И вы это знаете не хуже меня.

Вдова ничего не ответила. Анна заметила, что жирный слой оранжевого макияжа на ее лице пошел трещинами.

- Также существуют люди, которые время от времени предупреждают заранее о подобных вещах, - продолжала Анна. - Разведка. Охрана. Вы не знаете, не поступало ли от кого-нибудь из этих людей предупреждений о возможных опасностях, угрожавших вашему мужу?

- Мы были женаты девятнадцать лет, - ответила Консуэла Проспери, отворачиваясь, - и я никогда не слышала ничего подобного.

- А вообще по поведению вашего мужа можно было сказать, что он боялся каких-то людей, преследующих его?

- Мой муж был очень независимым человеком, он никого не допускал в свою частную жизнь. Он был теневым владельцем своего автомобильного бизнеса. Он не любил никуда ходить. А я, наоборот, люблю время от времени выходить в свет.

- Да, я понимаю. Но не говорил ли он, что боится куда-либо выходить?

- Ему не нравилось куда-то ходить, - поправила вдова. - Он предпочитал сидеть дома, зарывшись в биографические и исторические книги.

Отчего-то в мозгу Анны промелькнули слова Рамона. El diablo sabe mos por viejo que роr diablo. Дьявол много знает, потому что он стар, а не потому, что он дьявол.

Анна попробовала зайти с другой стороны:

- У вас тут отличная охрана, не так ли?

Вдова самодовольно ухмыльнулась:

- Ну вы же не знаете Асунсьон.

- Народ тут нищий, агент Наварро, и преступность процветает, - капитан Болгорио повернулся к ней и развел руками. - Так что богатые люди, вроде Проспери, просто обязаны принимать меры предосторожности.

- Приходил ли к вашему мужу кто-нибудь за последние несколько недель его жизни? - продолжала Анна, проигнорировав слова Болгорио.

- Нет, иногда ко мне приходили друзья, но к нему наверх никто не поднимался. У него самого друзей в последние годы не осталось, он видел только меня и сиделок.

Анна внезапно подняла глаза:

- Кто присылал сиделок?

- Агентство по уходу за больными.

- Они сменялись, или постоянно приходили одни и те же?

- К нему ходили две медсестры - дневная и ночная, кстати, всегда одни и те же.

Анна закусила нижнюю губу.

- Мне надо просмотреть ваши книги по ведению хозяйства.

Вдова с возмущенным лицом повернулась к Болгорио:

- Я ведь не обязана вам их показывать. Это нелепо, это вторжение в мою частную жизнь.

Болгорио умоляюще сложил руки:

- Сеньора Проспери, пожалуйста, все, что она хочет, это установить, не было ли произошедшее убийством.

- Убийством? Сердце моего мужа в конце концов отказало.

- Если надо, мы можем получить эти сведения в банке, - сказала Анна, но было бы проще, если...

Консуэла Проспери встала и внезапно посмотрела на Анну, в гневе раздувая ноздри, будто американка была грызуном, каким-то образом проникшим в ее дом. Болгорио тихо произнес:

- Такие люди, как она, не терпят вторжений в их личную жизнь.

- Сеньора Проспери, вы сказали, что сиделок было две, - продолжила наступление Анна. - Вы могли на них положиться?

- Да, конечно.

- А они когда-нибудь отсутствовали - по болезни или по иной причине?

_О, конечно, время от времени. Еще они отпрашивались на ночь по праздникам. Асо Nuevo, Dia de los Trabajadores, Carnaval, и все такое. Но они были дисциплинированны, и агентство всегда вовремя присылало замену, я никогда не беспокоилась на этот счет. Их сменяли такие же квалифицированные медсестры. Даже в последнюю ночь жизни Марселя пришедшая на замену сестра сделала все, что было в ее силах, пытаясь спасти его...

Пришедшая на замену сестра... Анна выпрямилась, внезапно почувствовав тревогу:

- В ту ночь, когда он умер, дежурила не постоянная сестра?

- Да, но, как я уже говорила, такая же опытная...

- Вы раньше ее видели?

- Нет...

- Вы можете дать мне ее имя и телефон агентства?

- Конечно, но если вы думаете, что сиделка убила Марселя, то это глупо. Он же был болен.

Анна почувствовала, что ее сердце учащенно забилось.

- Вы можете позвонить в агентство? - спросила она Болгорио. - И еще я бы хотела прямо сейчас отправиться в морг, не могли бы вы туда позвонить, попросить их подготовить тело к нашему приходу?

- Тело? - настороженно произнесла Консуэла Проспери, поднимаясь на ноги.

- Я очень сожалею, что мы задерживаем похороны, - сказала Анна. - И мы бы хотели получить ваше разрешение на проведение вскрытия. Мы, конечно, всегда можем получить ордер в суде, но будет проще и быстрее, если вы дадите нам разрешение. Если вы предпочитаете похороны в открытом гробу, то я могу вам гарантировать - никто даже и не заметит...

- О чем вы говорите? - спросила вдова с неподдельным удивлением. Она подошла к огромному камину и подняла с полки богато украшенную серебряную урну. - Я получила прах моего мужа всего лишь несколько часов назад.

Глава 13

Вашингтон, округ Колумбия

Судья Верховного суда США Мириам Бэйтиман с большим усилием поднялась из-за своего массивного стола красного дерева, чтобы приветствовать посетителя. Тяжело опираясь на трость с украшенным золотом набалдашником, она обошла стол кругом и, тепло улыбаясь, несмотря на сильную боль от постоянно мучившего ее ревматоидного артрита, взяла вошедшего за руку.

- Как я рада видеть вас, Рон, - сказала она.

Ее посетитель, высокий чернокожий, примерно шестидесятилетний человек, наклонился и коротко поцеловал, словно клюнул, маленькую женщину-судью в щеку.

- Вы выглядите, как всегда, прекрасно, - изрек он глубоким четким баритоном; его произношение было изумительным.

- О, какая чепуха, - судья Бэйтиман проковыляла к камину, перед которым стояли два кресла с высокими спинками и подголовниками, и забралась в одно из них. Гость опустился в соседнее.

Ее посетитель был одним из наиболее влиятельных частных граждан Вашингтона. Пользовавшийся всеобщим уважением, обладавший необыкновенно широким кругом знакомств частный поверенный, который ни одного дня не был на правительственной службе, но, несмотря на это, являлся доверенным лицом всех президентов, как демократов, так и республиканцев, начиная с Линдона Джонсона, Рональд Иверс, славившийся также своим роскошным гардеробом, был одет в красивый костюм цвета древесного угля в тонкую полоску с неброским темно-бордовым галстуком.

- Мадам судья, благодарю вас за то, что вы нашли возможность принять меня, хотя я не попросил о встрече заблаговременно.

- Ради бога, Рон, меня зовут Мириам. Сколько лет мы с вами знакомы?

Он улыбнулся.

- Полагаю, что лет тридцать пять... Мириам, плюс-минус еще десятилетие. Но мне до сих пор хочется называть вас профессор Бэйтиман.

Иверc был одним из лучших студентов Мириам Бэйтиман в Йельском юридическом колледже, и он же стоял за ширмой и дергал за ниточки, когда лет пятнадцать назад судья Бэйтиман получила назначение в Верховный суд. Он наклонился в кресле, как бы подавшись к своей собеседнице.

- Вы чрезвычайно занятая леди, к тому же сейчас проходит сессия суда, так что позвольте мне перейти прямо к сути дела. Президент попросил, чтобы я обсудил с вами одну вещь, которая не должна выйти за пределы этой комнаты. Он много раздумывал на эту тему. Пожалуйста, учтите, что все это чисто предварительные соображения.

Голубые глаза судьи Бэйтиман мудро и проницательно смотрели сквозь толстые линзы очков.

- Он хочет, чтобы я ушла, - мрачно проговорила судья. Ее посетитель оказался не готовым к такому прямому разговору.

- Он питает огромное уважение к вашим знаниям, опыту и интуиции и хотел бы, чтобы вы сами рекомендовали своего преемника. Президент будет находиться на своем посту чуть больше года и хочет удостовериться в том, что ближайшая вакансия Верховного суда не достанется кандидату от другой партии. А это кажется вполне вероятным.

- А что дает президенту основания считать, что мое место может в скором времени освободиться? - спокойно спросила судья Бэйтиман.

Рональд Иверс склонил голову и закрыл глаза, как будто молился или глубоко задумался.

- Это очень деликатное дело, - произнес он мягким голосом, словно священник, выслушивающий исповедь, - но ведь мы с вами всегда разговаривали друг с другом открыто. Вы относитесь к числу самых лучших членов Верховного суда, которых когда-либо видела эта нация, и я нисколько не сомневаюсь в том, что вас будут вспоминать наряду с Брандисом или Франкфуртером. Но я знаю, что вы желаете сохранить свое положение, и поэтому вы сами должны задать себе очень трудный вопрос: сколько еще лет осталось у вас впереди? он поднял голову и посмотрел собеседнице прямо в глаза. - Вспомните, что такие люди, как Брандис, Кардозе, Холмс - все они чрезмерно засиделись на своем месте. Они оставались в суде еще много лет после того, как перестали справляться со своей работой.

Судья Бэйтиман твердо встретила его взгляд.

- Не хотите ли кофе? - неожиданно спросила она. И добавила, заговорщицки понизив голос: - Я только что вернулась из Вены и купила там у "Демела" его знаменитый сахарный торт, а врачи не разрешают мне съесть хотя бы кусочек.

Иверс погладил себя по плоскому животу.

- Я стараюсь держаться в форме. Так что, благодарю вас, но нет.

- Тогда позвольте мне ответить откровенностью на откровенность. Я знаю репутацию едва ли не каждого судьи любого уровня во всех округах страны. И я нисколько не сомневаюсь в том, что президент сможет найти юриста высочайшей квалификации, с блестящим умом, обладающего глубокими и широкими познаниями. Но я хочу указать вам на одну вещь. Верховный суд - это место, требующее многих и многих годов обучения, прежде чем юристу удастся начать по-настоящему плодотворно работать. Нельзя просто прийти сюда с надеждой на то, что место сразу сделает человека пригодным для того, чтобы занимать его. Ничего здесь не может заменить опыта и времени работы. Если можно сказать, что здесь я получила один главный урок, то он заключается в том, что я познала силу опыта. Именно он и является источником реальной мудрости.

Ее гость был готов к этому аргументу.

- И в суде нет никого, кто мог бы сравниться с вами в мудрости. Но ваше здоровье становится все хуже и хуже. К великому сожалению, вы не молодеете. - Он печально улыбнулся. - Как, впрочем, и все мы. Я знаю, что это ужасно неприятная тема, но, увы, ее никак не обойдешь.

- О, я не собираюсь отбрасывать копыта в ближайшие несколько дней, заявила она, яростно сверкнув глазами. Телефон, стоявший около ее стула, внезапно резко зазвонил, и они оба вздрогнули от неожиданности. Судья подняла трубку.

- Да?

- Прошу извинения за то, что потревожила вас, - раздался голос Памелы, которая уже много лет была секретарем судьи Бэйтиман, - но это мистер Холланд. Вы сказали мне, чтобы я соединяла его с вами каждый раз, когда он будет звонить.

- Я буду разговаривать из своего кабинета. - Она опустила трубку и начала с трудом подниматься на ноги. - Вы извините меня, если я оставлю вас на минутку-другую, Рон?

- Я могу подождать в приемной, - сказал Иверс, быстро вскочив и помогая судье подняться.

- Не валяйте дурака. Оставайтесь здесь. А если передумаете насчет сахарного торта, то сами знаете, что Памела всегда рядом.

Судья Бэйтиман закрыла за собой дверь и целеустремленно заковыляла к своему любимому креслу.

- Мистер Холланд?

- Мадам судья, прошу простить меня за то, что я вас отвлекаю, произнес голос в телефонной трубке, - но у нас возникли трудности, с которыми, как я подумал, вы могли бы помочь справиться.

Судья некоторое время слушала своего собеседника, а затем сказала:

- Я могу позвонить.

- Только в том случае, если это не причинит вам слишком больших неудобств. Я, конечно, ни за что не стал бы тревожить вас, если бы это не было чрезвычайно важно.

- Ничего, ничего. Никому из нас это не нужно. И уж, конечно, не в это время.

Она выслушала еще несколько фраз и заявила:

- Что ж, мы все уверены в том, что вы делаете именно то, что необходимо, - и добавила после очередной паузы: - Мы с вами очень скоро увидимся, - и положила трубку.

Цюрих

По Лимматкуа, набережной реки Лиммат, разгуливал пронизывающий ледяной ветер. Лиммат, вытекая из Цюрихского озера, проходит через самое сердце Цюриха и разделяет город на две очень непохожие части. Одна - это Цюрих банков, прославленных на весь мир финансистов и чрезвычайно дорогих магазинов, а вторая - Альтштадт - странный средневековый Старый город. Река тускло блестела в неярком свете раннего утра. Еще не было шести часов, но люди уже шагали на работу, вооруженные портфелями и зонтиками. Небо было облачным и пасмурным, хотя казалось, что дождя можно не опасаться. Впрочем, жители Цюриха лучше разбирались в капризах погоды своего города.

Бен, стараясь не выдавать владевшего им напряжения, прошел по Променаде, миновал выстроенный в XIII веке Цунфтхаузен, старинные дома гильдий с окнами из свинцового стекла, где теперь размещались респектабельные рестораны. На Марктгассе он свернул налево, вступив в лабиринт узких мощеных улиц - в Старый город. После нескольких минут поисков он нашел Тритлигассе, улочку, стиснутую с обеих сторон средневековыми каменными строениями, часть из которых была преобразована в жилые дома с современными удобствами.

Табличка с номером 73 красовалась на древнем каменном доме, перестроенном изнутри под жилье. В маленькую бронзовую рамку, прикрепленную к стене возле парадной двери, было вставлено шесть черных пластмассовых прямоугольничков, на которых крупными белыми буквами обозначились фамилии жильцов.

Одна из фамилий была "М. Дешнер".

Бен шел, не замедляя шага, прилагая всевозможные усилия для того, чтобы не проявить никакого особого интереса именно к этому дому. Возможно, это была ничем не обоснованная паранойя, но если существовал хотя бы малейший шанс на то, что сыщики Корпорации вели за ним слежку, то он мог бы подвергнуть опасности кузена Лизл, даже немного задержавшись около двери. Появление странного посетителя само по себе могло бы возбудить любопытство. Однако на тот случай, если шпики все же имелись, Бен принял кое-какие элементарные меры предосторожности.

Часом позже у двери дома 73 по Тритлигассе позвонил разносчик, одетый в приметную оранжево-черную униформу "Блюменгаллери". "Блюменгаллери" представляла собой сеть первоклассных цветочных магазинов, разбросанных по всему Цюриху, и облаченные в броское фирменное одеяние разносчики то и дело мелькали в самых богатых кварталах города. Человек держал в руке большой букет белых роз. Розы на самом деле были куплены в магазине "Блюменгаллери", а униформу Бен приобрел на благотворительной распродаже, устроенной католическим приходом в противоположном конце города.

Выждав несколько минут, разносчик позвонил еще раз. На сей раз в динамике домофона негромко прозвучал голос:

- Да?

- Это Питер Хартман.

Продолжительная пауза.

- Повторите, пожалуйста.

- Питер Хартман.

На этот раз молчание длилось еще больше.

- Поднимись на третий этаж, Питер.

Замок, чуть слышно зажужжав, открылся, и Бен очутился в темном парадном. Положив цветы на приделанный к стене мраморный столик, он поднялся по истертым ступеням неосвещенной крутой каменной лестницы.

Лизл назвала ему домашний и служебный адреса Маттиаса Дешнера и дала телефонные номера. Однако вместо того, чтобы позвонить адвокату в офис, Бен решил неожиданно заявиться к нему домой, сделав это достаточно рано, чтобы поверенный не успел уйти в свою контору. Швейцарцы, как он хорошо знал, в высшей степени постоянны в своем распорядке дня, и рабочее время у них обычно начинается между девятью и десятью часами утра. Дешнер, конечно же, не мог составлять исключения из общего правила.

Лизл сказала, что доверяет ему "целиком и полностью", но сам Бен теперь не мог заранее доверять никому. Поэтому он настоял на том, чтобы Лизл не звонила по телефону, предупреждая Дешнера о его приезде. Бен решил, что будет лучше явиться к поверенному неожиданно, дабы, застав его врасплох, увидеть его самую естественную, первую реакцию на встречу с человеком, который, как он будет считать, окажется Питером Хартманом. А что, если Дешнер уже знает об убийстве Питера?

Дверь открылась. Маттиас Дешнер стоял перед ним в халате в черно-зеленую клетку. Это был невысокий человек с бледным угловатым лицом с резкими чертами, рыжеватыми волосами, вьющимися на висках, и в очках с толстыми стеклами в изящной металлической оправе. Лет пятьдесят, предположил Бен.

Его глаза были широко раскрыты от изумления.

- Великий бог, - воскликнул он. - Почему ты так одет? Но не стой там, входи, входи! - он закрыл за Беном дверь и первым делом спросил: - Могу я предложить тебе кофе?

- Спасибо.

- Что ты здесь делаешь? - Дешнер перешел на шепот. - Неужели с Лизл?..

- Я не Питер. Я его брат, Бен.

- Ты... Вы... Кто? Его брат? О, мой Бог! - единым духом пробормотал Дешнер. Быстро повернувшись, он уставился на Бена с внезапным испугом на лице. - Они нашли его, да?

- Питер был убит несколько дней назад.

- О, Боже... - чуть слышно выдохнул Дешнер. - О, Боже. Они нашли его! Он всегда так боялся, что это когда-нибудь случит... - Дешнер внезапно умолк на полуслове, и его лицо перекосило уже от настоящего ужаса. - Лизл?..

- Лизл жива и невредима.

- Слава богу. - Он посмотрел в глаза Бену. - Я имею в виду, что...

- Я понимаю. Все в порядке. Она ваша близкая родственница.

Дешнер остановился перед маленьким столиком для завтрака и принялся наливать Бену кофе в фарфоровую чашку.

- Как это случилось? - ровным голосом спросил он. - Ради Бога, расскажите мне об этом!

- Несомненно, банк, в котором у вас проходила встреча утром перед инцидентом на Банхофштрассе, был ловушкой, - сказал Дешнер. Двое мужчин пристально рассматривали друг друга, сидя лицом к лицу за небольшим столиком. Бен освободился от мешковатой оранжево-черной униформы, и теперь на нем была его обычная уличная одежда. - Швейцарский "Унион банк" образовался путем слияния нескольких старых банков. Возможно, там имеется какой-нибудь давний счет, за которым по мало кому известной причине ведется наблюдение. Не исключено, что одной из тех сторон, с которой у вас была встреча. Какой-то помощник или клерк... Короче, информатор, имеющий доступ к списку посетителей.

- Внедренный туда той корпорацией, о которой говорили Лизл и Питер, или одним из ее ответвлений?

- Вполне возможно. Все гигантские фирмы имеют многолетние взаимовыгодные отношения с важнейшими швейцарскими банками. Полный список основателей даст нам имена подозреваемых.

- Питер показывал вам этот список?

- Нет. Сначала он даже не говорил мне, зачем ему нужно открывать этот счет. Я знал только то, что деньги на нем лежали совершенно пустяковые. На самом деле Питера интересовал только сейф, который банк предоставляет вкладчику. Чтобы хранить там кое-какие документы, сказал он. Вы не будете возражать, если я закурю?

- Вы же у себя дома.

- Ну, знаете ли, в том, что касается курения, вы, американцы, просто фашисты. Прошу простить меня за такое сравнение.

Бен улыбнулся.

- Не все.

Дешнер вынул сигарету из пачки "Ротманс", лежавшей рядом с его тарелкой, и прикурил от дешевой пластмассовой зажигалки.

- Питер настаивал на том, чтобы счет был открыт не на его имя. Он опасался - и, как выяснилось, правильно делал, - что у его врагов могут быть контакты в банках. Он хотел иметь счет под вымышленным именем, но теперь это невозможно. Банковские правила стали строже. Сильное давление из-за рубежа, главным образом со стороны Америки. Еще в семидесятых наши банки начали требовать паспорт при открытии счета. Правда, было возможно открыть счет по почтовому переводу. Но не более того.

- Значит, он был вынужден открыть счет на свое настоящее имя?

- Нет. На мое имя. Я - владелец счета, но Питер, как это у них называется, бенефициарный, то есть подлинный владелец. - Дешнер выдохнул густой клубок дыма. - Чтобы открыть счет, мы должны были пойти туда вместе, но имя Питера фигурировало только в одной форме и было известно лишь главному финансовому консультанту. Этот документ называется "Личная карточка бенефициарного владельца" и хранится в самой глубине архивов. - В другой комнате зазвонил телефон.

- И что это за банк?

- Я выбрал "Хандельсбанк Швайц АГ", потому что он невелик и осмотрительно обращается с деньгами. Несколько моих клиентов весьма удачно поработали с "Хандельсбанком", причем деньги их были, скажем, не идеально чистыми.

- Как я понимаю, это означает, что вы можете открыть сейф Питера для меня.

- Боюсь, что нет. Вам придется сопровождать меня. В качестве обусловленного бенефициария и наследника бенефициарного владельца.

- Если только это возможно, - сказал Бен, - я хотел бы отправиться в банк прямо сейчас. - Он хорошо помнил ледяные предупреждения Шмида о том, что ему не следует возвращаться в Цюрих. Полицейский прямо и четко сказал ему, что если он нарушит это условие, то окажется persona non grata и его ждет немедленный арест.

Телефон продолжал звонить. Дешнер затушил сигарету в блюдце.

- Очень хорошо. Если вы не возражаете, то я отвечу на звонок. Потом мне нужно будет самому сделать пару звонков, чтобы перенести назначенную на девять тридцать встречу.

Он вышел в соседнюю комнату, бывшую, по-видимому, его кабинетом, и возвратился через несколько минут.

- Вот и прекрасно, никаких проблем. Мне удалось все перенести.

- Благодарю вас.

- Главный финансовый консультант - его зовут Бернар Суше, банкир, первый вице-президент банка - имеет все необходимые документы. В досье хранится фотокопия паспорта Питера. Они считают, что он уже четыре года мертв. Насколько мне известно, о недавней... трагедии не сообщалось. А установить вашу личность будет легко.

- Я прибыл в эту страну, используя несколько нетрадиционные пути, сказал Бен, тщательно подбирая слова. - Законность моего присутствия здесь не может быть проверена ни по нормальному паспорту, ни через таможню, ни через иммиграционные учреждения. А что, если они решат обратиться к властям?

- Давайте не будем заранее беспокоиться обо всем, что может пойти не так, как надо. Теперь, если мне позволено будет переодеться, мы сможем приступить к делу и сразу отправимся туда.

Глава 14

Анна резко обернулась к капитану Болгорио.

- Что? Тело кремировано? Черт возьми, мы же договаривались!

Парагвайский детектив пожал плечами, развел руками и закатил глаза, старательно изображая волнение.

- Агент Наварро, прошу вас, давайте обсудим все это попозже, а не здесь, не перед лицом понесшей тяжелую утрату...

Игнорируя его вкрадчивые стоны, Анна снова повернулась к вдове.

- Вам говорили, что будет проводиться вскрытие трупа? - жестким голосом спросила она.

- Не смейте повышать на меня голос, - огрызнулась Консуэла Проспери. Я не преступница.

Анна, мертвенно побледневшая, уставилась на Болгорио:

- Вы знали, что тело ее мужа собираются кремировать? - Конечно же, он не мог не знать об этом, ублюдок.

- Агент Наварро, я уже говорил вам, что это не мой департамент.

- Но вы знали об этом или нет?

- Кое-что я слышал. Но поймите, пожалуйста, что на тотемном столбе мое место в самом низу.

- Вы закончили? - осведомилась Консуэла Проспери.

- Еще нет, - ответила Анна. - Вас убедили совершить кремацию? спросила она у вдовы.

- Капитан, прошу вас, удалите ее из моего дома, - потребовала вдова, обращаясь к Болгорио.

- Примите мои извинения, мадам, - ответил тот. - Агент Наварро, мы должны уйти.

- Мы еще не закончили, - спокойно отозвалась Анна. - На вас оказали давление, не так ли? - она обращалась только к сеньоре Проспери. - Вам заявили, что ваши активы будут заморожены, станут недоступными для вас, если вы так не поступите? Что-то в этом роде?

- Удалите ее из моего дома, капитан! - приказала вдова, повысив голос.

- Агент Наварро, прошу вас...

- Сеньора, - сказала Анна, - позвольте мне кое-что сообщить вам. Мне известно, что существенная часть ваших активов вложена в различные фонды и другие инвестиционные товарищества и акции предприятий в США и за границей. Американское правительство имеет возможность арестовать эти активы, если заподозрит вас в причастности к международному преступному сообществу. - Она встала и направилась к дверям. - Я немедленно позвоню в Вашингтон и дам именно такое распоряжение.

Она услышала, как вдова у нее за спиной выкрикнула:

- Она ведь не может этого сделать! Или может? Вы же говорили мне, что деньги будут в безопасности, если я...

- Заткнитесь! - внезапно рявкнул детектив, занимавшийся расследованием убийств. Анна, изумленная, обернулась и увидела, что Болгорио яростно уставился на вдову. Все его раболепие как рукой сняло. - С этим я разберусь!

Он шагнул к Анне и схватил ее за руку.

- Что вы здесь покрываете? - яростно спросила Анна, когда они оказались за воротами усадьбы Проспери.

- С вашей стороны было бы самым разумным не лезть в эти дела, - ответил Болгорио. Теперь в его голосе отчетливо звучали недоброжелательность и твердая уверенность, которых она прежде у него не замечала. - Вы здесь чужая. Вы не в своей стране.

- Но как это было сделано? Что, в морге "потеряли" распоряжение или просто что-то "напутали"? Вам заплатили за то, чтобы все произошло именно так, а не иначе?

- Что вы знаете о том, как в Парагвае делаются дела? - ощерился Болгорио, придвинувшись к Анне так близко, что ей стало неприятно. Она ощущала его горячее дыхание и мелкие брызги слюны. - У нас есть много такого, чего вам не понять.

- Вы знали, что тело уничтожено. У меня возникло нехорошее предчувствие сразу после того, как я в первый раз поговорила с вами. Вы знали, что тело вовсе не лежит в морге, дожидаясь моего приезда. Скажите мне только одно: вам приказали или вам за это заплатили? Откуда поступил приказ - из правительства или же откуда-то со стороны?

Болгорио ничего не ответил. Его, похоже, нисколько не встревожил ее гнев.

- Кто приказал уничтожить тело?

- Вы мне нравитесь, агент Наварро. Вы очень привлекательная женщина. Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось.

Он хотел напугать ее, и, к сожалению, у него это получилось. Но Анна не подала виду и лишь без всякого выражения взглянула на своего парагвайского коллегу.

- Вы угрожаете мне и делаете это не слишком тонко.

- Это не угроза. Я на самом деле не хочу, чтобы с вами произошло что-нибудь нехорошее. Вы должны выслушать меня, а затем немедленно покинуть страну. В нашем правительстве, на самом верху есть люди, которые защищают и Проспери, и других, таких же. Из рук в руки переходят деньги, очень большие деньги. Подвергая свою жизнь опасности, вы ничего не сможете выиграть.

"О, - подумала Анна, - ты не знаешь, с кем имеешь дело. Пугать меня так, как ты это делаешь, все равно, что размахивать красным флагом перед мордой быка".

- Вы лично отдавали распоряжение о кремации?

- Она была совершена, вот и все, что мне известно. Я уже говорил вам, я далеко не влиятельный человек.

- В таком случае кто-то должен знать, что смерть Проспери не была естественной. С какой еще стати им понадобилось бы уничтожать улики?

- Вы задаете мне вопросы, на которые у меня нет ответов, - спокойно произнес Болгорио. - Агент Наварро, прошу вас, позаботьтесь о своей собственной безопасности. Здесь имеются люди, которые предпочитают обходиться без малейшей огласки.

- Вы считаете, что они - эти "люди, которые предпочитают обходиться без огласки" - убили Проспери и не желают, чтобы этот факт выплыл наружу?

Болгорио на несколько секунд задумался, уставившись в пространство.

- Я вам сейчас кое-что расскажу, но если вы когда-нибудь сошлетесь на меня, то я буду утверждать, что ничего не говорил и что вы сами все выдумали. Перед вашим приездом сюда я звонил в медицинское агентство. Сразу же, едва узнал, о вы намерены расследовать смерть Проспери. Мне показалось что именно оттуда следует начать задавать вопросы.

- И?

- Пришедшая на замену медсестра - та самая, которая была с Проспери в ту ночь, когда он умер, - она исчезла.

Анне показалось, что внутри у нее все опустилось. Я знала, что все это было бы слишком уж просто, сказала она себе.

- А как эта медсестра попала в агентство?

- Мне заявили, что у нее были превосходные рекомендации. Все отзывы предварительно проверили. По их словам, она жила здесь совсем рядом, и если у агентства оказывались какие-то вызовы в этом районе... Она работала по трем различным назначениям - опять же здесь, поблизости, - и ею были очень довольны. А когда постоянная ночная медсестра, работавшая у Проспери, внезапно заболела, замена оказалась под рукой, ну, и...

- И у них нет никакого способа связаться с нею?

- Я же вам только что сказал, она исчезла.

- Но выданные ей чеки, ее банковский счет...

- Ей платили наличными. В нашей стране это обычное дело. Ее домашний адрес оказался ложным. Когда мы присмотрелись получше, выяснилось, что все, имевшее к ней отношение, было ложным. Такое впечатление, будто ее со всем, что ее окружало, создали специально для этого случая как некий сценический персонаж и набор декораций. И когда спектакль закончился, актер ушел, а декорации разобрали.

- Похоже на то, что здесь действовали профессионалы по устранению. Я хочу поговорить с руководством медицинского агентства.

- Вам ничего не скажут. А я не стану помогать вам. Я и так рассказал вам слишком много. Пожалуйста, немедленно уезжайте. Есть очень много различных способов убить чрезмерно любознательного иностранца. Особенно в тех случаях, когда очень могущественные люди не хотят, чтобы какие-то их дела выплыли наружу. Прошу вас, уезжайте.

Анна знала, что парагвайский полицейский говорил совершенно серьезно. Его слова - вовсе не пустая угроза. Упрямее, чем кто бы то ни был, она с отвращением относилась к необходимости отступить. Но иногда тебе не остается ничего иного, кроме отступления, - сказала она себе. - Иногда важнее всего бывает просто остаться в живых.

Цюрих

Когда Бен Хартман и Маттиас Дешнер вышли на Левенштрассе, начался мелкий дождь. Небо стало серо-стальным. Листья лип, высаженных вдоль улицы, шелестели на ветру. Часы на шпиле башни мелодичным перезвоном известили о том, что наступило девять часов. Трамваи, катившиеся посередине улицы - 6-й, 13-й, 11-й, - то и дело останавливались, отвратительно скрипя колесами по рельсам. Непрерывно мелькали грузовики с эмблемой "ФедЭкс" - Бен хорошо знал, что Цюрих является столицей всемирного банковского капитала, а банковское дело весьма чувствительно к приметам времени. Банкиры, укрывшись под зонтиками, спешили на работу. Пробежали, хихикая, две юные японки-туристки. Под липами стояли некрашеные деревянные скамейки, на которых никто не сидел.

Моросящий дождь то прекращался, то припускал снова. По кишевшему людьми переходу Бен и Дешнер миновали перекресток Левенштрассе и Лагерштрассе. Здание "Сосьете де банк Сюисс" - Швейцарского банковского общества пустовало; там шла реконструкция.

Навстречу прошла пара изысканно небритых итальянцев; оба курили. Следом за ними проплыла почтенная матрона, благоухавшая духами "Шалимар".

Не доходя до конца следующего квартала, Дешнер, одетый в плохо сидевший на нем черный плащ поверх уродливого клетчатого пиджака, остановился перед белым каменным зданием, сходным по внешнему виду с жилым домом. На фасаде здания красовалась неброская бронзовая табличка. На ней были изящным шрифтом выгравированы слова: "ХАНДЕЛЬСБАНК ШВАЙЦ АГ".

Потянув на себя, Дешнер открыл тяжелую стеклянную дверь.

На другой стороне улицы, прямо напротив входа в банк находилось уличное кафе, и там под красным зонтиком, украшенным эмблемой "Кока-колы", сидел по-юношески стройный человек. Он был одет в рабочие брюки-комбинезон со множеством карманов и форменную майку американской морской пехоты. За спиной у него висел синий нейлоновый рюкзак. Он пил "оранжину", не спеша потягивая напиток прямо из горлышка бутылки. Одновременно он разговаривал по сотовому телефону и вяло перелистывал музыкальный журнал, время от времени поглядывая через улицу на вход в банк.

Подчиняясь электронному устройству, стеклянные двери раздвинулись, пропустив посетителей, и закрылись за их спинами. Бен и Дешнер на мгновение остановились перед следуюшей парой дверей; затем чуть слышно зажужжал электропривод, и створки тоже разошлись перед ними.

Вестибюль "Хандельсбанка" представлял собой просторное помещение с мраморным полом и был абсолютно пуст, если не считать блестящего черного стола в дальнем конце зала. За столом сидела женщина с изящной телефонной беспроводной гарнитурой на голове и что-то негромко говорила. Когда посетители вошли, она подняла на них безмятежный взгляд.

- Guten morgen, - сказала она. - Капп ich Ihnen helfen? [Доброе утро. Могу ли я вам чем-то помочь? (нем.)]

- Ja, guten morgen. Wir haben eine Verabredung mit Dr. Suchet [Да, доброе утро. У нас договоренность с мистером Суше. (нем.)].

- Sehr gut, mein Herr. Einen Moment. - Она чуть слышно проговорила несколько слов в микрофон. - Er wird gleich unten sein, urn Sie zu sehen [Отлично, господа. Минуточку... Он сейчас спустится к вам. (нем.)].

- Я думаю, вам понравится Бернар Суше, - сказал Дешнер. - Он банкир старой школы, один из лучших. Не из этих суматошных и невнимательных, вечно спешащих молодых людей, которых в наше время в Цюрихе развелось слишком уж много.

"А вот это, - подумал Бен, - мне безразлично, будь он хоть сам Чарльз Мэнсон".

Стальной лифт негромким писком известил о своем прибытии, двери раскрылись, и из лифта вышел крупный сутулый человек в твидовом пиджаке. Широко шагая, он подошел к посетителям и пожал руку сначала Дешнеру, а затем Бену.

- Es freut mich Dich wiederzusehen, Matthias! [Я рад, что снова вижу вас, Маттиас! (нем.)] - воскликнул он и добавил, повернувшись к Бену: Очень приятно с вами познакомиться, мистер Хартман. Прошу, следуйте за мной.

Втроем они вошли в лифт. Из середины потолка за ними следила линза телекамеры. У Суше было приятное малоподвижное лицо, украшенное тяжелыми очками в квадратной оправе, двойной подбородок и объемистый живот. На кармане сорочки была вышита монограмма с инициалами. Из нагрудного кармана пиджака торчал платочек в тон галстуку. "Высокопоставленный чиновник, подумал Бен. - Твидовый пиджак, а не строгий костюм банкира: он выше таких мелочей, как форма одежды".

Бен пристально наблюдал за банкиром, ожидая проявлений каких-либо признаков подозрения. Но Суше держался совершенно спокойно.

Из лифта они вышли в просторную приемную. Пол здесь был покрыт огромным, во все помещение длинноворсовым ковром цвета овсяной каши. Стоявшая здесь мебель была подлинным антиквариатом, не имитацией. Пройдя по мягкому ковру, они очутились возле двери. Суше вставил небольшую карточку, прикрепленную к висевшей у него на шее цепочке, в щель электронного считывающего устройства.

Сразу же за дверью оказался кабинет Суше - большая, ярко освещенная комната. На длинном столе со стеклянной столешницей не было ничего, кроме компьютера. Суше уселся за этот стол, Дешнер и Бен расположились напротив хозяина кабинета. Тут же в другую дверь вошла женщина средних лет с двумя чашечками кофе-эспрессо и двумя стаканами воды на серебряном подносе и поставила их на стол перед посетителями. Следом за ней явился молодой мужчина, вручивший доктору Суше папку.

Суше раскрыл ее.

- Вы, конечно, Бенджамин Хартман, - утвердительным тоном произнес он, переводя совиный взгляд с бумаг на Бена.

Бен кивнул, чувствуя, как к желудку подступает спазм.

- У нас имеется служебная документация, удостоверяющая, что вы являетесь единственным наследником бенефициарного владельца этого счета. Вы подтверждаете, что это так?

- Это так.

- С юридической точки зрения, я удовлетворен вашими документами. К тому же мои собственные глаза говорят мне, что вы, несомненно, брат-близнец Питера Хартмана. - Он улыбнулся. - Так чем же я могу быть вам сегодня полезен, мистер Хартман?

Сейфы "Хандельсбанка" располагались в освещенном люминесцентными лампами подвальном помещении с низкими потолками. Эта часть здания нисколько не походила на отделанные в недавнее время роскошные верхние этажи. По сторонам узкого коридора находилось несколько пронумерованных дверей, вероятно, за ними скрывались сейфы величиной с целую комнату. Несколько больших ниш в конце коридора казались облицованными медными плитами, но, подойдя поближе, Бен увидел, что все это дверцы сейфов различных размеров.

Около ниши с номером 18С доктор Суше остановился и вручил Бену ключ. Он не указал, который из сотен находившихся здесь сейфов принадлежал Питеру.

- Я думаю, что вы предпочтете сохранить приватность, - сказал он. Поэтому мы, герр Дешнер и я, оставим вас одного. Когда вы закончите, то сможете вызвать меня по этому телефону, - он указал на белый аппарат, стоявший на находившемся посреди комнаты стальном столике.

Бен окинул взглядом ряды дверей. Он не знал, что делать. Может быть, это был какой-то тест? Или Суше просто считал, что Бен должен знать номер нужного сейфа? Бен взглянул на Дешнера, который, казалось, заметил его нервозность, но, что любопытно, ничего не сказал. Тогда Бен снова посмотрел на ключ и увидел выбитые на нем рельефные цифры. Ну, конечно же. Так и должно быть.

- Благодарю вас, - ответил он. - Я готов.

Швейцарцы удалились, о чем-то переговариваясь между собой. Еще раз осмотрев помещение, Бен заметил установленную под самым потолком телекамеру. Судя по горевшей красной лампочке, она была включена.

Быстро найдя номер 322 - маленькая дверца на уровне его глаз, - он вставил в замок ключ и повернул его.

"О, боже, - думал он; его сердце колотилось так, будто готово было выскочить из груди, - что же здесь может быть такого? Питер, что же такое ты тут спрятал, если это стоило тебе жизни?"

В металлическом ящике лежало нечто, похожее на конверт, сделанный из тонкой жесткой бумаги, похожей на кальку.

Бен достал конверт - вложенный внутрь документ был очень тонким. Бена слегка затрясло от непонятного безотчетного страха.

В конверте оказалась всего одна вещь, и это не был отпечатанный на бумаге список.

Это была фотография форматом приблизительно пять на семь дюймов.

У него захватило дыхание.

Снимок запечатлел группу людей, часть из которых была одета в нацистскую военную форму, а часть - в сшитые по моде 1940-х годов костюмы и пальто. Большинство из них можно было узнать совершенно безошибочно. Джованни Виньели, крупный итальянский промышленник из Турина, на огромных заводах которого для итальянской армии изготовлялись дизельные двигатели, железнодорожные вагоны, самолеты. Сэр Хан Детвилер, глава "Ройял Датч петролеум", голландский нефтяной король, прославившийся своей безудержной ксенофобией. Легендарный основатель первой и до сих пор крупнейшей авиакомпании "Америкэн эрлайнз". Некоторые лица Бен не мог опознать, но точно помнил, что видел их в книгах по истории. У части сфотографированных были усы. И среди усатых оказался красивый темноволосый молодой человек со светлыми глазами, стоявший рядом с высокомерным нацистом, по-видимому, в высоких чинах. Этот нацист показался Бену знакомым, хотя он и плохо знал немецкую историю.

Нет, ради бога, только не он.

Нациста, чье лицо ему уже приходилось видеть, он не смог опознать.

А красивый молодой человек... Это был, бесспорно, его отец.

Макс Хартман.

На белом поле внизу фотографии было напечатано на машинке: "ZURICH, 1945. SIGMA AG".

Он вложил фотографию в конверт и сунул его в нагрудный карман. Даже через материю она обжигала ему грудь.

Теперь у него уже не осталось никаких сомнений в том, что отец лгал ему, лгал на протяжении всей сознательной жизни его сыновей. У него закружилась голова. Из оцепенения Бена вывел резкий голос.

- Мистер Хартман! Мистер Бенджамин Хартман. К нам поступил ордер на ваш арест! Мы должны задержать вас.

О, господи...

Это говорил банкир Бернар Суше. Вероятно, он вошел в контакт с местными властями. Поиск по электронной системе учета прибывающих в страну не мог не показать, что Бен нигде не зарегистрировал своего прибытия. В памяти тут же прозвучал холодный голос Шмида, его до предела откровенные слова: "Если я когда-нибудь узнаю, что вы сюда вернулись, то вы не обрадуетесь".

Суше стоял рядом с Маттиасом Дешнером, а по сторонам их замерли два охранника, державшие в руках оружие.

- Мистер Хартман, Kantonspolizei проинформировала меня, что вы находитесь в этой стране незаконно. Это означает, что вы совершаете мошенничество, - заявил банкир. Лицо Дешнера представляло собой маску нейтралитета.

- О чем вы говорите? - с негодованием спросил Бен. Интересно, они видели, что он засунул фотографию в карман?

- Мы должны обязательно задержать вас до прибытия властей.

Бен молча смотрел на него.

- Ваши действия должны рассматриваться в соответствии с Федеральным уголовным кодексом Швейцарии, - громко продолжал Суше. - Похоже, что вы причастны и к другим правонарушениям. Вы не сможете уйти отсюда, кроме как в сопровождении полиции.

Дешнер хранил молчание. Выражение, которое Бен заметил в его глазах, больше всего походило на страх. Но все-таки, почему он ничего не говорил?

- Охранники, будьте добры, препроводите мистера Хартмана в безопасное помещение номер 4. Мистер Хартман, вам не разрешается ничего взять с собой. Тем самым вы объявляетесь задержанным вплоть до официального ареста.

Охранники подошли поближе, все так же держа пистолеты, направленные на него.

Бен поднялся и, не шевеля неподвижно висевшими вдоль туловища руками, медленно пошел по коридору; оба охранника шли по бокам чуть позади него. Поравнявшись с Дешнером, он увидел, что поверенный чуть заметно пожал плечами.

Предостережение Питера насчет того, что половина полицейских в стране находится на жалованье у его врагов. Угроза Шмида: "Если в этот процесс вмешается наше иммиграционное управление, Einwanderungsbehorde, то вы можете подвергнуться административному задержанию сроком на один год, прежде чем ваше дело сумеет добраться до магистрата".

Бен не мог позволить себе быть арестованным. Его тревожило отнюдь не то, что его могли убить или надолго упрятать за решетку, а то, что и в том, и в другом случае его расследование на этом безвозвратно закончится. Усилия Питера окажутся напрасными. Корпорация одержит полную победу.

Он не мог допустить такого исхода. Любой ценой.

Бен знал, что безопасные помещения, die Stahlkammern, предназначались для того, чтобы демонстрировать там владельцам сданные на хранение в банк предметы высочайшей ценности - золото, драгоценные камни, ценные бумаги и тому подобное - в случаях, когда те хотели удостовериться в сохранности своего имущества. Не отличаясь несокрушимостью сейфов, они все же были действительно безопасными, с бронированными дверями и системами наблюдения, не оставлявшими без присмотра ни одного уголка комнаты. Возле двери с надписью "Zimmer vier" один из охранников помахал перед мигавшим красным глазком электронным ключом. Когда дверь открылась, он знаком приказал Бену войти туда; следом вошли оба охранника. После этого дверь закрылась, и три раза щелкнули подчинявшиеся электронике замки.

Бен окинул взглядом помещение. Комната ярко освещена, очень скудно обставлена; потерять здесь хотя бы один маленький алмазик было бы чрезвычайно трудно. Пол из сланцевых плиток отполирован до темного блеска. На полу стоял длинный стол из идеально прозрачного плексигласа и шесть складных металлических стульев, выкрашенных в серый цвет.

Один из охранников - крупный и чрезмерно тучный человек, судя по красному мясистому лицу, неизменно придерживавшийся диеты из говядины и пива, - жестом приказал Бену сесть на стул. После небольшой заминки Бен подчинился. Охранники вложили оружие в кобуры, но по их манерам было совершенно ясно, что они без колебаний прибегнут к физической силе, если он откажется повиноваться.

- Значит, подождем, ja? - с сильнейшим акцентом произнес второй охранник по-английски. Этот человек с коротко подстриженными каштановыми волосами был намного стройнее своего напарника и, как подумал Бен, наверняка намного подвижнее, чем толстяк. И соображать он тоже должен побыстрее.

Бен повернулся к нему.

- Сколько они вам здесь платят? Знаете, я очень богатый человек. И, если сочту нужным, могу обеспечить вам очень хорошую жизнь. Вы сделаете услугу мне, а я вам. - Он даже не попытался сколько-нибудь скрыть владевшее им отчаяние: стражи могли либо ответить ему, либо не ответить.

Более худой громко фыркнул и мотнул головой.

- Говорите погромче, чтобы вас наверняка было слышно через микрофоны.

У них не было никаких оснований считать, что Бен сдержит свое обещание, а у него в тех условиях, в которых он находился, не было ни малейшей возможности убедить их в своей искренности. И все же их презрительное удивление само по себе ободрило его: теперь его лучший шанс заключался в том, что они его недооценивают. Бен громко застонал, встал и схватился обеими руками за живот.

- Сядьте! - решительно приказал один их охранников.

- Клаустрофобия... Я не могу... не могу находиться... в тесных закрытых помещениях! - каждое следующее слово Бен произносил все более и более надрывным тоном, срываясь на истерику.

Охранники переглянулись и презрительно рассмеялись - уж они-то не попадутся на такую примитивную удочку.

- Нет, нет, я говорю серьезно, - все настойчивее выкрикивал Бен. - Мой Бог! Как же мне вам объяснить? У меня... нервный желудок. Мне необходимо немедленно попасть в ванную, иначе... иначе со мной случится скандал! - Он играл роль капризного, слегка чокнутого американца, не боясь довести образ до гротеска. - При стрессах все это случается очень быстро! Мне необходимы мои таблетки! Черт возьми! Мой валиум! Успокоительное. У меня ужасная клаустрофобия - я не могу находиться в замкнутом пространстве. Умоляю вас! выкрикивая эту чушь, он все сильнее жестикулировал, как будто впадал в панику.

Тощий охранник ответил на его монолог несколько удивленной, но все же высокомерной полуулыбкой.

- Все, что нужно, вам дадут в тюремной больнице.

С безумным, отчаянным выражением на лице Бен шагнул к нему, его взгляд на долю мгновения метнулся к лежавшему в раскрытой кобуре оружию, но тут же вновь уперся в лицо охраннику.

- Прошу вас! Неужели вы не понимаете! - он размахивал руками уже совершенно дико. - У меня сейчас начнется приступ паники! Мне необходимо в ванную! Мне необходим транквилизатор! - с молниеносной быстротой он выкинул вперед обе руки и выхватил из кобуры короткоствольный пистолет. Затем отскочил на два шага, и на этом представление резко оборвалось.

- Руки за голову, быстро, - приказал он толстяку. - Или я буду стрелять, и вы оба умрете.

Охранники переглянулись.

- А теперь один из вас выведет меня отсюда. Иначе вы оба погибнете. Это хорошее предложение. Соглашайтесь, пока я не забрал его назад.

Охранники обменялись несколькими словами на своем швейцарском диалекте немецкого языка. Затем худощавый заговорил по-английски:

- С вашей стороны было бы чрезвычайно глупо пускать в дело эту пушку, если даже вы знаете, как ею пользоваться, в чем я лично сомневаюсь. Вы просидите в тюрьме всю оставшуюся часть жизни.

Это был не тот тон, который был нужен Бену: осторожный, нервный, но все же не испуганный. Похоже, что охранник не слишком встревожился из-за случившегося. Возможно, Бен слишком хорошо разыграл слабость в своем недавнем спектакле. По выражениям лиц и позам обоих было заметно, что они относятся к нему с изрядной долей скептицизма. Впрочем, он уже знал, что им сказать.

- Вы думаете, что я не стану стрелять из этой пушки? - совершенно будничным тоном проговорил Бен, не забывая, однако, яростно сверкать глазами. - На Банхофплатц я убил пятерых. Еще пара ничуть не ухудшит моего положения.

Эти слова действительно напугали охранников; вся снисходительность их поведения немедленно улетучилась.

- Das Monster vom Bahnhofplatz [Монстр с Банхофплатц (нем.)], - хрипло пояснил толстый своему напарнику; его лицо перекосила гримаса ужаса; кровь сразу отхлынула от багровых щек.

- Ты! - рявкнул на него Бен, не желая упускать инициативу. - Выведи меня отсюда. - В считанные секунды толстый открыл дверь своим электронным ключом. - А ты, если хочешь жить, останешься здесь, - грозно приказал Бен худощавому, который, как он все больше убеждался, соображал хуже напарника. Дверь за его спиной закрылась, и три приглушенных щелчка сообщили о том, что засовы электронного замка встали на место.

Охранник, подпрыгивая, как лягушка, бежал впереди. В таком строю он и Бен стремительно пронеслись по устланному бежевой ковровой дорожкой коридору. Изображение с телекамеры, вероятно, записывалось, направлялось на архивное хранение и анализировалось лишь при необходимости, а не контролировалось в режиме реального времени. Впрочем, узнать, так ли это, было совершенно невозможно.

- Как тебя зовут? - жестко спросил Бен. - Wie heissen Sie?

- Лаэммель, - задыхаясь, выговорил охранник. - Кристоф Лаэммель. - Он достиг конца коридора и повернул было налево.

- Нет, - прошипел Бен. - Не сюда! Нам не нужен парадный подъезд. Веди меня к черному ходу. Служебный вход. Откуда мусор вывозят.

Лаэммель замер на месте в растерянности. Бен приставил пистолет к его голове позади одного из красных, как свекла, ушей, чтобы тот почувствовал прикосновение холодного металла. Тут же снова оживившись, охранник повел его по задней лестнице, откровенно уродливой, являвшей собой разительный контраст с полированной роскошью предназначенной для публики части банка. Ничем не прикрытые низковаттные электрические лампочки, торчавшие на стенах каждой площадки, едва-едва рассеивали мрак на лестничной клетке, позволяя только различать ступеньки под ногами.

Тяжелые ботинки охранника загремели по металлической лестнице.

.- Тише, - приказал Бен; он говорил по-немецки. - Ни звука, а то я устрою очень громкий шум, и это будет последнее, что ты услышишь в своей жизни.

- У вас нет никаких шансов, - испуганным полушепотом проронил Лаэммель. - Ни одного шанса вообще.

В конце концов они оказались возле широкой двустворчатой двери, которая выходила на заднюю подъездную дорожку. Нажав на рычажок, Бен убедился в том, что дверь можно открыть изнутри.

- Вот и конец нашей маленькой совместной прогулке, - сказал он.

Как ни странно, Лаэммель хмыкнул в ответ.

- Вы что, думаете, что за пределами этого здания окажетесь в большей безопасности?

Бен вышел на укрытую тенью, несмотря на пасмурный день, дорожку и сразу же почувствовал освежающее прикосновение прохладного воздуха к своему разгоряченному лицу.

- Что будут делать Polizei, тебя нисколько не касается, - сказал он, все так же держа пистолет наготове.

- Die Polizei? - ответил Лаэммель. - Я говорю совсем не о них. - Он сплюнул на асфальт.

Бен почувствовал новый приступ страха. Ощущение было таким, словно у него в животе шевельнулся скользкий холодный угорь.

- О чем ты говоришь? - яростным голосом спросил он и, схватив пистолет обеими руками, поднял его на уровень глаз Лаэммеля. - Говори! - прикрикнул он. - Говори все, что знаешь!

Внезапно из горла Лаэммеля вырвался странный хриплый выдох, и в лицо Бену полетели теплые темно-красные мелкие брызги. Шею человека, к которому он обращался, пробила пуля. Неужели Бен каким-то образом не справился с оружием, нажал на спусковой крючок, даже не заметив этого? Впрочем, вторая пуля, ударившаяся в стену в нескольких дюймах от его головы, сразу ответила на этот вопрос. Поблизости затаился стрелок.

О, Боже! Только не то же самое снова!

Пока охранник еще падал лицом вперед, Бен пустился бежать по сырой аллее. Он услышал хлопок, как будто кто-то выстрелил из игрушечного ружья, затем грохот металла, и на большом мусорном баке, стоявшем слева от него, появилась похожая на оспину вмятина с дыркой в середине. Значит, стрелок находится справа.

Почувствовав прикосновение к плечу чего-то горячего, он поспешно нырнул за бак: конечно, это лишь временное убежище, но в шторм любой порт годится. Краем глаза он увидел, как прочь метнулось что-то маленькое и темное крыса, напуганная его появлением. Ходу! Оштукатуренная стена, отделявшая двор банка от двора соседнего дома, доставала ему до плеча. Бен засунул пистолет за пояс брюк и, ухватившись обеими руками за верх стенки, резким движением перекинул тело на другую сторону. Теперь ему нужно было преодолеть короткий переулок, чтобы попасть на Устериштрассе. Выхватив пистолет, он три раза подряд выстрелил неведомо куда. Он хотел, чтобы стрелок хоть ненадолго куда-нибудь укрылся, решив, что находится под обстрелом. Ему позарез необходимо время. Каждая секунда теперь была поистине драгоценной.

Последовала ответная стрельба, Бен слышал, как пули врезались в бетон, но он уже благополучно оказался по другую сторону забора.

Не теряя ни секунды, высоко вскидывая колени, будто мчался по беговой дорожке, он со всех ног устремился по переулку к Устериштрассе. Быстрее. Еще быстрее! "Беги так, словно спасаешь свою жизнь", - любил повторять перед соревнованиями его тренер по бегу. Теперь эта фраза из метафоры превратилась в факт.

А что, если там был не один стрелок, а больше? Но ведь не могли же они встревожиться настолько, чтобы посадить в засаду целый взвод! Мысли в голове Бена путались и выталкивали одна другую, не давая ничего додумать до конца. Соберись же, черт возьми!

Солоноватый запах, принесенный ветерком, дувшим от реки Зиль, непривлекательного узкого протока, впадавшего в Лиммат около Плац-променад подтолкнул его к следующему ходу.. Он перебежал через Гееснер-аллею. не обращая внимания на автомобили проскочил под носом у такси, бородатый водитель которого принялся сигналить и громко ругаться и лишь в самый последний момент нажал на тормоз. Но Бен уже оказался невредимым на другой стороне улицы. Перед ним лежала Зиль, стиснутая между набережными, сложенными из темно-серых грязноватого вида блоков шлакобетона. Бен отчаянно обшаривал глазами водную ленточку, пока не остановился на небольшой моторной лодке. На Зили таких было немало; в этой находился один-единственный пассажир: пухлый мужчина, судя по фигуре, большой любитель пива. Его глаза закрывали темные очки, а рядом лежала удочка, хотя он еще не приступил к рыбной ловле и даже не размотал снасть. Благодаря спасательному жилету его и без того массивная фигура казалась еще больше. По реке Бен мог бы попасть в Зильвальд, природный заповедник, начинавшийся в десятке километров к югу от Цюриха; там по берегам росли густые леса, и в реку впадали многочисленные ручьи. У горожан это было популярное место отдыха.

Пухлый человек вынул из пластикового пакета бутерброд с белым хлебом и бросил пакет в воду. Чрезвычайно антиобщественный поступок, если не преступление, по швейцарским меркам. Бен, полностью одетый, бросился в воду и поплыл к лодке. Одежда стесняла движения, не позволяя быстро плыть кролем.

Вода была студеной, пробирала до костей холодом тех ледников, в которых лежали ее истоки, и Бен почувствовал, что его тело начало цепенеть, хотя на то, чтобы преодолеть медлительную речку, ему потребовалось совсем немного времени.

Рыболов из моторной лодки откусывал большие куски от своего огромного бутерброда, каждый раз запивая еду пивом из бутылки "Кроненберга", которую держал в левой руке, и ни о чем не подозревал до тех пор, пока его маленький катерок вдруг не наклонился резко в подветренную сторону. Сначала были видны только посиневшие от холода кисти рук, а затем над бортом поднялась фигура полностью одетого мужчины. Сделав резкий рывок, он перевалился через борт, и в лодку хлынула вода с его дорогого костюма.

- Was ist das?! - закричал толстяк, от испуга выронив свое пиво. - Wer sind Sie? [Что это значит?! Кто вы такой? (нем.)].

- Я вынужден позаимствовать вашу лодку, - по-немецки ответил Бен, стараясь не стучать зубами от холода.

- Nie! Raus! [Ни за что! Грабеж! (нем.)] Убирайтесь! - Человек схватил свое крепкое с виду складное удилище и недвусмысленно размахнулся.

- Как хотите, - сказал Бен и, прыгнув к незадачливому рыболову, столкнул его в воду. Тот, поддерживаемый на плаву спасательным жилетом, смешно забарахтался, но все равно продолжал что-то негодующе бормотать.

- Берегите дыхание. - Бен указал на видневшийся поблизости мост, по которому проходила улица Зольштрассе. - На трамвае вы сможете добраться куда вам угодно. - Он протянул руку к замку зажигания и повернул ключ. Двигатель несколько раз кашлянул, затем взревел, и лодка, набирая скорость, устремилась к югу. Бен не намеревался забираться в Зильвальдский заповедник. Его вполне устроили бы и полмили вверх по реке. Растянувшись на шершавом фибергласовом полу лодки, он все же видел самые высокие дома и фронтоны магазинов на набережной Зили, универмаг "Мигрос", похожий на огромную коробку с закругленными углами, темные, словно покрытые многовековой копотью, шпили Шварценкирхе, расписанные бесчисленными затейливыми фресками стены Клатхауса. Бен понимал, что он беззащитен перед любым снайпером, который найдет подходящую позицию, но при этом хорошо сознавал, что враги вряд ли были в состоянии предсказать его образ действий. Он пощупал конверт в кармане пиджака; бумага ответила успокоительным хрустом. Вероятно, она была водонепроницаемой, но для проверки этого ни время, ни место были неподходящими.

Лодка набирала ход, и вот она уже оказалась между облепленными тиной каменными быками моста Штауффахерштрассе. Еще двести метров остались позади. А затем послышались безошибочно узнаваемые звуки большой скоростной автомагистрали, шорох шин, несущихся по истертому до зеркальной гладкости асфальту, свист воздуха, раздираемого угловатыми грузовиками и автобусами и обтекаемыми легковушками, отрывистые басовые и сопрановые вскрики гудков, единый гул моторов сотен несущихся быстрее ветра автомобилей. Все это сливалось в "белый шум", который то немного усиливался, то столь же незначительно ослабевал - звуковые колебания индустриального транспортного потока, мощный механический прибой.

Бен повернул ровно гудевшую мотором лодку к плавно изогнутой причальной стенке, выключил мотор и, как только услышал скрежет стекловолоконного корпуса о камни, выпрыгнул на берег. Совсем рядом находилась придорожная бензоколонка, где он оставил свой взятый напрокат "Рэнджровер". Считанные минуты езды отделяли его от Национальш-трассе-3, бетонной реки, в стремительное течение которой ему предстояло влиться.

Поворачивая рулевое колесо, чтобы выехать в другой ряд, Бен почувствовал боль в левом плече. Подняв правую руку, он легонько потер больное место. Но приступ боли повторился, на сей раз даже сильнее. Он убрал руку. Пальцы оказались липкими и темно-красными от начинавшей запекаться крови.

Маттиас Дешнер сидел на том же самом месте перед столом Суше, которое он занимал часом раньше. Суше с суровым выражением лица перегнулся к нему через стол.

- Вы должны были предупредить меня заранее, - сердито проговорил банкир. - Мы могли не допустить его к сейфу!

- Я сам ничего не знал заранее! - возразил Дешнер. - Они вошли в контакт со мной только вчера. Да и то лишь для того, чтобы узнать, не предоставлю ли я ему убежища. Нелепость!

- Вы хорошо знаете, каким бывает наказание за нарушение дисциплины в таких вопросах. - Лицо Суше покрылось багровыми пятнами от гнева и страха.

- Они очень ясно дали мне это понять, - без всякого выражения ответил Дешнер.

- Только сейчас? Что же это означает? Неужели они лишь недавно узнали о вашей возможной связи с объектом?

- Ну, конечно. Или вы считаете, что я имел хоть какое-то представление о том, в чем замешаны эти братья? Я не знал ничего. Ничего!

- Такое оправдание далеко не всегда помогало тевтону сберечь свою шею, если мне будет позволено прибегнуть к эпитетам.

- Дальний родственник попросил меня оказать ему услугу, - возразил Дешнер. - Меня не проинформировали о том, что это дело может оказаться важным.

- И вы ни о чем не спросили?

- Люди нашей профессии приучены не задавать слишком много вопросов. Я думаю, что вы не можете не согласиться с этим.

- Но теперь из-за вас мы оба подвергаемся серьезной опасности! - бросил Суше.

- Как только он появился, мне позвонили. Я мог предполагать лишь одно: что они хотели, чтобы он добрался до сейфа!

Послышался негромкий стук в дверь. Вошла секретарша Суше; в руке у нее была маленькая видеокассета.

- Это только что передали для вас из службы безопасности, герр Суше.

- Благодарю вас, Инга, - сладким тоном произнес Суше. - С минуты на минуту придет посыльный. Я хотел бы, чтобы вы запечатали кассету в конверт и отдали ему.

- Будет сделано, - ответила секретарша и вышла из кабинета, прикрыв за собой дверь так же беззвучно, как и открыла ее.

Глава 15

В современном восьмиэтажном здании на Шафхауссерштрассе, недалеко от Цюрихского университета, в комнате, заполненной мощными компьютерами и видеомониторами с высоким разрешением, сидели трое мужчин. Это была студия, арендованная у компании по производству мультимедийных средств информации, в которой занимались дублированием, восстановлением и редактированием видеозаписей для фирм и корпораций, осуществлявших слежку и надзор.

Один из присутствовавших, беловолосый худой человек в сорочке, без пиджака, казавшийся намного старше своих сорока шести лет, извлек видеокассету из цифрового видеозаписывающего устройства D-2 и вложил ее в один из видеослотов компьютера "Ксапфир", предназначенного для обработки видеоизображений. Он только что закончил изготовление цифровой копии видеозаписи, которую ему дали. Теперь он собирался увеличить изображение при помощи изготовленного в Великобритании видеокомпьютера, разработанного специально для МИ-5.

Молча занимавшийся своим делом беловолосый человек был одним из лучших специалистов по повышению качества видеоизображений МИД Великрбритании до тех пор, пока не перешел на службу в частную лондонскую охранную фирму, соблазнившись жалованьем, вдвое превышавшим то, которое платило ему государство. Два господина, находившихся в комнате вместе с ним, наняли его через фирму, в которой он служил, чтобы он выполнил для них оперативную работу в Цюрихе. Он понятия не имел, кто они такие, и знал только то, что ему обещали выплатить очень хорошее вознаграждение. Они оплатили его перелет из Лондона в Цюрих в бизнес-классе.

В данный момент эти двое таинственных мужчин сидели поодаль от него, переговариваясь между собой. Они могли быть международными бизнесменами из любой страны мира, хотя говорили на голландском языке, который эксперт по видео неплохо понимал.

Беловолосый техник пристально смотрел на экран компьютера. У нижней кромки экрана появилась надпись "САМ 2", дата и время, указанное с точностью до долей секунды. Он повернулся к клиентам.

- Ну вот, теперь скажите мне, что вы хотели бы сделать. Наверно, сравнить электронное изображение с какой-нибудь имеющейся у вас фотографией?

- Нет, - ответил один из голландцев. - Мы знаем, кто это такой. Мы хотим увидеть то, что он читает.

- Я должен был сам сообразить, - простонал техник. - Помилуй бог, клочок бумаги, который он держит в руке, находится в тени.

- А каково качество записи? - осведомился второй.

- Неплохое, - ответил техник. - Два кадра в секунду - это стандарт. Многие из банков используют чертовски поганое оборудование, но в этом, к счастью, установили быстродействующую камеру с хорошим разрешением. Я хочу сказать, что камера расположена не самым лучшим образом, но в этом тоже нет ничего необычного.

- Значит, вам удастся показать в увеличенном виде то, что у него в руке? - спросил второй бизнесмен.

- Несомненно. Программное обеспечение этого "квантела" позволяет скомпенсировать все распространенные проблемы, которые возникают при цифровом увеличении - мозаичность и тому подобное. Это все пустяки. Хуже то, что эта проклятая штука находится в тени.

- О вас говорят как о самом лучшем специалисте, - с кислой миной процедил первый из бизнесменов. - Во всяком случае, вы наверняка самый дорогой из всех.

- Это-то мне известно, - пробормотал техник. - Все верно. Что ж, я попробую повысить контрастность. - Он щелкнул по разворачивающемуся меню, и с верхней кромки экрана спустилась темная полоска с надписями: "Резкость", "Масштаб", "Цвета" и "Контраст". Щелкая по значку "+", он начал просветлять тень, и вскоре на листке бумаги, который рассматривал стоявший в банковском хранилище человек, возникли какие-то тени. Затем, набрав на клавиатуре число, техник увеличил масштаб. После этого он сделал изображение более контрастным и с помощью команды "Резкость" увеличил четкость изображения.

- Ну, вот, - сказал он.

- Вы можете разобрать, что он читает? - спросил второй из заказчиков.

- Вообще-то это фотография.

- Фотография?

- Именно. Старая. Групповой снимок. Много старомодно одетых мужчин. Похоже на собрание бизнесменов. Пара немецких офицеров. Да, несомненно, групповой снимок. Горы на заднем плане...

- Вы можете выделить их лица?

- Если вы дадите мне минутку-дру... сейчас-сейчас... вот и готово. - Он еще больше увеличил фотографию, так что она развернулась на весь экран. Здесь написано: "Цюрих, 1945"... И еще "Сиг..." Не могу разобрать.

Второй мужчина поглядел на первого.

- О, Боже... - Он подошел к монитору и наклонился, вглядываясь в экран.

- Кажется, "Сигма АГ", - произнес техник.

- Он вышел на это, - пробормотал второй клиент на ухо первому.

- Как я и думал, - ответил тот.

- Ладно, - сказал технику второй. - Я хочу, чтобы вы напечатали копию этой фотографии. И еще мне нужен хороший портрет этого парня, самый лучший, какой только вам удастся сделать.

- Сделайте пятьдесят копий, - добавил первый, поднимаясь со стула.

Второй вернулся к своему коллеге.

- Необходимо распространить извещение, - негромко произнес он. Принятые нами меры предосторожности оказались недостаточными. Американец превратился в серьезную угрозу.

Вашингтон, округ Колумбия

Анна Наварро, наклонившись вперед, сидела в кресле. Кабинет Алана Бартлета выглядел столь же безупречно, как и всегда, и выражение лица его хозяина было по обыкновению совершенно непроницаемым.

- Я проследила движение денег Роберта Мэйлхота от Национального банка Новой Шотландии до счета на Каймановых островах, но там, боюсь, уперлась в тупик, - сказала Анна. - Один из источников, которые у нас там есть, подтверждает, что этот счет указывает на недавнюю деятельность, связанную к тому же с одним из фондов Проспери. Но там, как я уже сказала, след денег начисто простыл. Узнать, откуда пришли деньги, это одно дело. А выяснить, откуда они там появились, - совсем другое. Следует ли нам начать работать по обычным каналам?

- Об этом и речи быть не может, - с легкой, но вполне уловимой злостью в голосе ответил Бартлет. - Такая работа поставит под удар всю операцию, и любой, кто хоть как-то заинтересован в том, чтобы прекратить расследование, без труда сумеет это сделать. Кроме того, мы не вправе подвергать опасности жизни других людей, которые именно поэтому могут попасть под удар.

- Я понимаю, - сказала Анна. - Но я к тому же не хочу повторения асунсьонской истории. Это та цена, которую вы платите за то, что входите с черного хода. Тот, кто стоит за этим... за неимением лучшего слова, скажем, заговором, судя по всему, обладает достаточно большим влиянием, чтобы остановить нас.

- Допустим. Но перевести это дело на уровень A-II - санкционированное расследование - все равно, что дать объявление в "Нью-Йорк таймс" или же прямо рассказать нашим объектам о начатом расследовании и о том, на что оно направлено. Мы не можем быть уверены в том, что в разведывательных организациях нет людей, работающих по этому делу на обе стороны.

- Но ведь А-II это высокопривилегированный уровень. Я не согласна...

- Вижу, что не согласны, - ледяным тоном откликнулся Бартлет. - Может быть, я ошибся и в глубине души вы на самом деле лояльный бюрократ?

Анна не обратила внимания на колкость.

- Мне приходилось участвовать во многих международных расследованиях, в том числе и в расследовании убийств, которые удалось сохранить полностью конфиденциальными. Особенно в тех случаях, когда мы считали, что к делу может быть причастен кто-то из правительства. Скажем, в Сальвадоре, когда правительственные чиновники убили американцев, чтобы скрыть...

- Как вы знаете, агент Наварро, я глубоко ознакомился с вашим предыдущим опытом работы, - не скрывая нетерпения, заявил Бартлет. - Вы говорите об одном иностранном правительстве. А я - о полудюжине, если не больше. Тут есть некоторая разница.

- Вы сказали, что теперь жертва оказалась в Осло?

- Да, согласно нашим самым последним разведывательным данным.

- В таком случае мы должны организовать через аппарат министра юстиции и генерального прокурора прямое обращение на самом высоком уровне в аппарат норвежского государственного прокурора, требуя сохранения абсолютной секретности.

- Нет. Слишком уж велика опасность от прямого обращения к норвежским властям.

- Тогда я хочу увидеть список. Не список трупов. Я хочу узнать имена людей, на которых были заведены досье "Сигма". Ваш "горячий список".

- Это невозможно.

- Понимаю... Я имею право узнать о существовании этих людей только после смерти. Что ж, в таком случае я откажусь от этой работы.

Бартлет задумался, видимо, испытывая колебания.

- Не надо играть в игрушки, мисс Наварро. Вы получили назначение. Заботливость и рыцарское благородство, которые так старательно демонстрировал Бартлет, моментально испарились. Теперь Анна увидела вспышку блеска той стали, которая позволила ему встать к штурвалу одной из самых могущественных правительственных разведывательных организаций и успешно оставаться на своем посту на протяжении немыслимо долгого срока. - Это действительно вас не касается.

- Я могу заболеть, внезапно лишиться возможности выполнять свою работу. Окажусь не в состоянии путешествовать.

- Вы так не поступите.

- Поступлю, если вы не покажете мне "горячий список".

- Я уже сказал вам - это невозможно. Эта операция должна проводиться с соблюдением определенных правил. Если эти правила иногда сводятся к ограничениям, то вы должны принимать их как неотъемлемую часть вашего расследования.

- Посудите сами, - возразила Анна, - тринадцать стариков из вашего списка "Сигма" уже умерли при, скажем, "сомнительных обстоятельствах". В живых остаются трое, правильно?

- Да, насколько нам известно.

- В таком случае позвольте мне предложить вам вот какой путь. Когда кто-нибудь из этих парней умирает или оказывается убитым - это неважно, - мы не можем получить доступ к телу без некоего официального правительственного содействия, безразлично на каком уровне. Верно? Но если мы доберемся до одного из них, прежде чем его убьют... Послушайте, я хорошо понимаю, что мне, как предполагается, необходимо исследовать мертвецов, а не живых людей. Но если мы будем рассматривать их как потенциальных свидетелей и возьмем под круглосуточное наблюдение - конечно, очень аккуратно...

Бартлет некоторое время смотрел на Анну, и выражение его лица то и дело менялось; легко было понять, что он пытается решить, как лучше поступить. Затем он подошел к стоявшему на полу сейфу, который заметно возвышался над его головой, открыл дверь и вынул оттуда папку. Из папки он достал листок бумаги, испещренный штампами: "Секретно", "Не для иностранцев", "Только специалистам". Эти пометки означали, что, помимо высочайшей засекреченности, документ ни в коем случае не должен попасть в руки подданным любого иностранного государства или временным служащим министерства.

- Вот этот список, - спокойно проронил он.

Она быстро пробежала глазами напечатанную в несколько колонок информацию - псевдонимы, настоящие имена, имена любых живых родственников и номера досье, заведенных на каждого из них. В живых оставались трое стариков родом из Португалии, Италии и Швейцарии.

- Никаких адресов? - поинтересовалась она.

- Только старые. Но ни одного современного, который можно было бы раздобыть традиционными способами. Все трое сменили место жительства в прошлом году.

- В прошлом году? Они могут находиться в любом уголке планеты!

- Логически это возможно. Но гораздо вероятнее, что они находятся в той же самой стране и скорее всего той же самой ее части. На определенном этапе жизни каждый человек оказывается подвластным своеобразному полю тяготения. Старикам бывает очень трудно оторваться от того места, где они успели пустить крепкие корни. Даже когда их жизни угрожает серьезная опасность, все равно, у каждого из них существует определенный и строго индивидуальный уровень, до которого они не станут подчиняться душевному волнению. Так или иначе, они все равно не оставили своего нового адреса. Очевидно, они ведут себя очень сдержанно.

- Прячутся, - уточнила Анна. - Они напуганы.

- Создается впечатление, что у них есть для этого основания.

- Похоже, что идет какая-то антистариковская война. Но как же может что-то, затеянное неведомо когда, еще до создания ЦРУ, все еще обладать такой силой?

Бартлет склонил голову на плечо и, полуобернувшись, некоторое время рассматривал выложенный бархатом стеклянный ящичек, и лишь через некоторое время снова взглянул на Анну.

- Некоторые вещи от возраста становятся только крепче. И, конечно, было бы серьезной ошибкой путать размер с влиятельностью. Это сегодня ЦРУ солидное правительственное учреждение с огромным штатом и бесчисленными слоями бюрократии. А в самом начале истинная сила скрывалась в личных "сетях". Так было с Биллом Донованом, основателем Управления стратегических служб, и в еще большей степени с Алленом Даллесом. Да, Даллес прославился ролью, которую он сыграл в создании ЦРУ, но это не было самым внушительным из его достижений. Что же касается его самого, то вся его деятельность в "конторе" являлась частью одного сражения, которое он вел всю жизнь, сражения против революционно настроенных левых.

- Ведь его называли шпионом-джентльменом, не так ли?

- Качество "джентльмен" проявлялось у него в не менее опасном виде, чем качество "шпион". Он никогда не был столь огромной и могущественной фигурой, как в те дни, когда являлся еще частным лицом и вместе со своим братом Фостером управлял отделом международных финансовых операций некоей юридической фирмы.

- Юридической фирмы? И что же они делали? Выставляли клиентам двойные счета?

На сей раз Бартлет взглянул на нее с легкой жалостливой снисходительностью.

- Это распространенная среди любителей ошибка - недооценивать возможности и диапазон действий частных предприятий. Их предприятие представляло собой нечто куда более крупное, чем простая юридическая фирма, созданная теми, кто ходит в белых ботинках, для обслуживания таких же господ. Эта фирма обладала поистине всемирным радиусом действия. Даллес, беспрерывно путешествуя по всему миру, сумел сплести своеобразную паутину, покрывавшую всю Европу. Он сумел завербовать себе сторонников во всех крупных городах, как среди союзников, так и в странах Оси, ну и, конечно, у нейтралов.

- Сторонников? - переспросила Анна, перебив своего начальника. - Что вы имеете в виду?

- Высокопоставленные персоны - контакты, друзья, "активы" - можете называть их, как хотите, - которых Аллен Даллес эффективно использовал в своих целях. Они служили ему не только источниками информации и советниками, но также были и агентами влияния. Даллес хорошо умел эксплуатировать личную заинтересованность людей. В конце концов он оказался вовлеченным в дела прямо-таки невероятного количества правительств и многонациональных корпораций, и это сделало его неоценимым человеком с точки зрения осведомленности. Если вы были бизнесменом, то он мог гарантировать, что большой правительственный заказ отправится именно к вам. Если вы были правительственным чиновником, то он мог предоставить вам жизненно важную информацию, которая явилась бы залогом вашего дальнейшего карьерного роста. Деньги и сведения - Даллес понимал, что одно можно без труда конвертировать в другое и обратно, наподобие двух валют, хотя и с чрезвычайно широко плавающим обменным курсом. И, конечно, успех собственной роли Даллеса как связующего звена, посредника зависел от того, что он всегда знал хоть чуть-чуть больше, чем все остальные.

- Посредника?

- Может быть, вы слышали о Базельском банке международного урегулирования?

- Пожалуй, что нет.

- Это была, по существу, бухгалтерия и одновременно деловой клуб, где бизнесмены обеих воюющих сторон могли встретиться и договориться о распределении дивидендов. Очень полезное учреждение - если вы бизнесмен. В конце концов бизнес не прекращается всего лишь из-за того, что начинают палить пушки. Но военные действия все же не могут не повлиять на состояние дел в корпорациях и деловых союзах, порождая многочисленные препятствия. Даллес нашел пути для того, чтобы обойти эти препятствия.

- Это весьма непривлекательная картина.

- Это действительность. Видите ли, Даллес верил в "сеть". Это ключ к пониманию его жизненной миссии. Сеть состояла из множества индивидуумов и представляла собой единое целое, чрезвычайно сложную структуру, влияние которой было значительно больше, чем возможности всех ее составляющих, взятых в сумме. Если присмотреться повнимательнее, это просто поразительная вещь. Я бы сказал, что подобное всегда сводится к тому, что бесчестность изначально заложена в человеческую природу.

Анна подняла бровь.

- Это производит страшноватое впечатление.

На виске Бартлета вздулась и забилась вена.

- Это действительно страшновато и, возможно, даже по-настоящему страшно. Важнейшая особенность этих сетей в конечном счете заключается в том, что они невидимы для тех, кто не входит в них. И даже для некоторых из тех, кто в них входит. И еще они, как правило, переживают тех индивидуумов, из которых первоначально слагались. Можно сказать, что они живут своей собственной жизнью. И они способны оказывать мощное воздействие на те организации, в которые внедряются. - Бартлет в который раз поправил свои отложные манжеты. - Я говорю о паутине. Существует очень интересная оса-паразит, очень крошечная, из рода Hymenoepimecis - умное маленькое существо, которое жалит паука, ввергая его во временный паралич, и откладывает свои яйца ему в живот. Вскоре паук приходит в себя и, как ни в чем не бывало, принимается за работу, хотя личинки растут в его брюхе, питаясь его жизненными соками. А однажды ночью, когда личинкам предстоит совершить метаморфозу и убить паука, они выделяют химические вещества, заставляющие его изменить свое поведение. В эту ночь паук оказывается вынужденным сплести паутинный кокон, совершенно ненужный ему, но необходимый для личинок. Как только паук заканчивает свою работу, личинки доедают его и скрываются в подвешенном на специальной паутине коконе, в котором им предстоит провести стадию куколки. Это весьма экстраординарное явление, поистине тончайшая манипуляция поведением хозяина, осуществляемая паразитом. Но это ничто по сравнению с тем, что способны изобрести мы, люди. Вот о каких вещах я думаю, мисс Наварро. Кто скрывается среди нас? Какие силы могли бы манипулировать аппаратом управления обществом, чтобы заставить его сплести сеть, которая будет служить их собственным целям? Когда паразит решит доесть своего хозяина?

- Ладно, продолжим наши игры, - сказала Анна. - Допустим, что полвека тому назад сложился какой-то темный заговор, который на самом деле ужалил нас... Ужалил и внедрил нечто такое, что, по замыслу паразита, должно было вырасти и причинить нам тот или иной ущерб. Даже если это действительно так, то как мы сможем узнать об этом?

- Превосходный вопрос, мисс Наварро, - ответил Бартлет. - Сети очень трудно разглядеть, даже когда они очень большие, не правда ли? Вам случалось когда-нибудь оказаться в старом подвале или складе, почти неосвещенном помещении, где во мраке абсолютно ничего не видно? А потом вы включаете фонарь и внезапно понимаете, что пустота над вашей головой вовсе не пустота - это пространство заполнено многослойной паутиной, - прямо-таки настоящий навес из тончайших нитей. Вы направляете луч в другую сторону, и этот навес исчезает, как будто его никогда и не было. Представили себе? Вы задираете голову и глядите вверх. Ничего. А потом вы перемещаете луч немного под углом, фокусируете зрение где-то в пространстве немного ниже потолка, и все это вновь появляется перед вашим взором. - Бартлет пристально вглядывался в ее лицо, словно пытался найти признаки взаимопонимания. Такие люди, как я, проводят большую часть жизни в поисках той самой необычной точки зрения, с которой станут заметны старые паучьи сети. Часто мы кажемся слишком упертыми и порой, случается, фантазируем. А порой видим нечто такое, что существует на самом деле. Вы, мисс Наварро, произвели на меня сильное впечатление как человек, не склонный к фантазиям.

- Я должна понимать ваши слова буквально? - осведомилась Анна.

- Я не хочу сказать, что вам не хватает воображения; просто вы держите его под жестким контролем. Впрочем, это неважно. Суть дела в том, что некогда был заключен союз между несколькими персонами, обладавшими весьма внушительными ресурсами. В значительной степени эти факты принадлежат истории. А вот как насчет того, что из этого вышло? Я очень, очень хотел бы это узнать. Все, чем мы располагаем - эти имена.

- Три имени, - уточнила Анна. - Три старика.

- Я посоветовал бы вам обратить особое внимание на Гастона Россиньоля. В лучшие свои годы он был весьма крупным и могущественным швейцарским банкиром. Самый видный человек во всем списке и притом самый старый.

- Что ж, - сказала Анна, подняв голову. - Житель Цюриха. Я думаю, что вы собрали на него свое досье.

Бартлет выдвинул ящик стола, достал оттуда папку, украшенную множеством штампов, предупреждающих о высокой степени секретности, и через стол придвинул ее к Анне.

- Тут довольно обширные сведения, если не считать одного очевидного пробела.

- Хорошо, - отозвалась Анна. - Я хочу повидаться с ним, прежде чем до него доберутся они.

- При том условии, что вы сумеете разыскать его.

- Он провел всю свою жизнь в Цюрихе. Как вы сами недавно сказали, у людей существует некое поле притяжения. Даже если он куда-то перебрался, остались его друзья, родственники. Это протоки, по которым можно добраться до истока реки.

- Или же крепостные стены. У такого человека, как Россиньоль, обязательно есть могущественные высокопоставленные друзья, которые приложат все силы для того, чтобы защитить его. Французы называют таких людей branche. Влиятельные и принадлежащие к определенному кругу. Они располагают возможностями убрать его из поля зрения, из учетных документов бюрократов и компьютерных файлов. У вас уже есть на уме какая-нибудь хитрая отговорка?

- Ничего подобного. Отговорка это как раз то, что заставит их насторожиться. Россиньолю нечего меня бояться. Если его друзья и партнеры информированы настолько хорошо, как вы предполагаете, они поймут это и скажут то, что нужно, кому следует.

- Значит, вы рассчитываете просто выйти с белым флагом и заявить: "Я пришла к вам с миром"? - Фраза была подчеркнуто шутливой, но Бартлет казался всерьез заинтригованным.

Анна пожала плечами.

- Что-то в этом роде. Я подозреваю, что прямой путь может оказаться самым коротким. Впрочем, я довольно скоро это узнаю. - Она посмотрела на часы. - Ближайшим рейсом, на который удастся достать билет, я вылетаю в Цюрих.

Меттленберг, Санкт-Галлен, Швейцария

Спустя пять с небольшим часов Бен Хартман сидел в своем арендованном "Рэнджровере" на стоянке перед больницей Regionalspital Sankt Gallen Nord, наблюдая за приходящими и уходящими людьми: врачами, медсестрами и другими работниками больницы. Мощный двигатель чуть слышно гудел. К счастью, народу было совсем немного, даже сразу после пяти часов, когда заканчивался рабочий день у конторских служащих. Начали сгущаться сумерки, и зажглись уличные фонари.

Из Цюриха он позвонил в больницу и попросил доктора Маргариту Хубли. Его соединили прямо с педиатрией, а там он спросил по-английски, на месте ли она.

- Да, - ответил ему женский голос. - Вы хотеть назначить встреча, чтобы доктор увидеть? - Английский, на котором разговаривала медсестра, был ужасающим, но более или менее понятным.

- Нет, - сказал он, - я лишь хотел удостовериться, что доктор находится в больнице. У меня болеет ребенок, и мне нужно узнать, есть ли у вас в настоящее время педиатр, к которому мы могли бы обратиться, если его состояние станет хуже. - Спросив, до которого часа работает доктор Хубли, он поблагодарил медсестру и повесил трубку.

Лизл должна была находиться в больнице только до четырех часов дня. Он ожидал уже более двух часов; она задерживалась на час с лишним. Бен был уверен, что она еще не выходила из больницы. Кроме того, среди находившихся на стоянке машин он узнал ее "Рено". Он предполагал, что она относится к тем преданным своему делу врачам, которые проводят на работе долгие часы и обращают мало внимания на график.

Он понял, что может просидеть здесь неведомо сколько.

Учредительного договора, о котором рассказывал Питер, в сейфе не оказалось. В таком случае где еще он мог находиться? Брат говорил, что хорошо спрятал его. Можно ли считать, что Лизл сказала правду насчет того, что ей неизвестно, где находится бумага? Не могло ли быть так, что Питер спрятал ее где-то в хижине среди своих вещей, ничего не сказав об этом Лизл?

Слишком уж быстро она ответила, когда он спросил, не мог ли Питер там что-нибудь спрятать. Ей что-то было известно, но она не хотела об этом говорить.

Он должен попасть в хижину.

Еще через сорок минут Лизл вышла из двери с надписью "Скорая помощь".

Она с кем-то разговаривала, смеясь. Потом помахала рукой, прощаясь, и застегнула до самого подбородка "молнию" кожаной куртки. И после этого быстро, почти бегом направилась к своей машине, села за руль и завела мотор.

Бен выждал, пока она отъедет на изрядное расстояние, и только после этого выехал со стоянки. Вряд ли она обратила внимание на стоявший в стороне "Рэнджровер", так что у нее не было оснований что-либо заподозрить, кроме, конечно, ее привычной осторожности. Однако лучше не пугать ее попусту.

В книжном магазине для туристов в Цюрихе он купил карту кантона Санкт-Галлен и внимательно изучил имевшиеся в районе дороги. И Питер, и Лизл, говоря о своем жилище, употребляли слово "хижина", из чего, вероятно, следовало сделать вывод, что дом находился где-то в лесу. Неподалеку от больницы, километрах приблизительно в восьми на север - северо-запад имелся лишь один лесной массив. До другого леса, находившегося на разумном удалении от Меттленберга, было километров сорок. Для человека, который должен каждый день являться на работу и, по-видимому, быстро приезжать туда в срочных случаях, это весьма солидное расстояние. Вероятнее всего, хижина находится в ближнем лесу.

Припомнив схему дорог, он сообразил, что до следующего поворота менее двух километров. Но если где-то на этом отрезке пути она остановится или съедет на малозаметную дорогу, то он скорее всего ее потеряет. Ему оставалось только уповать на то, что она ничего такого не сделает.

Вскоре дорога круто пошла вверх, повинуясь причудливым перепадам рельефа этой холмистой части Швейцарии. Это позволило ему посмотреть далеко вперед; машина, в которой он узнал "Рено" Лизл, остановилась перед светофором на перекрестке с шоссе, отмеченным на карте номером 10.

Повернув налево, она направилась бы к тому самому лесу, который он выбрал. А если бы она свернула направо или поехала прямо, то он и представить не смог бы, куда она могла направляться.

"Рено" свернул налево.

Он прибавил газу и примчался к перекрестку с 10-м шоссе всего лишь через несколько минут после того, как Лизл его миновала. На дороге было достаточно машин, так что автомобиль Бена не был слишком заметен. Бен был совершенно уверен в том, что Лизл все еще не догадалась о слежке.

Четырехполосное шоссе шло параллельно полотну железной дороги и мимо нескольких огромных ферм, поля которых тянулись до самого горизонта. Внезапно Лизл свернула с шоссе. Это произошло на несколько километров раньше, чем рассчитывал Бен.

Съехав на узкую извилистую дорогу, он сразу же понял, что за "Рено" не следует ни одной машины, кроме его. Это было плохо. Уже стемнело, движение на этой дороге, похоже, никогда не было оживленным, и Лизл скоро сообразит, что автомобиль едет именно за нею. Разве можно этого не понять? Ну, а заметив слежку, она или замедлит ход, чтобы посмотреть, кто там тянется следом, или, что вероятнее, попытается отделаться от "хвоста". В общем, если она начнет какие-нибудь необычные маневры, у него не будет иного выхода, кроме как обнаружить себя.

К счастью, извилистая дорога помогала Бену держаться на расстоянии, отставая от "Рено" по меньшей мере на один поворот. Теперь они ехали по поросшей редкими деревьями местности; впрочем, лес постепенно делался все гуще и гуще. Время от времени он видел вспышки фар, появлявшихся и вновь исчезавших на поворотах. Это позволяло ему следовать за Лизл на известном расстоянии и сохранять дистанцию именно на тот случай, если она все же обратила внимание на "Ровер".

Но всего через несколько минут фары "Рено" исчезли из виду.

Куда она делась? Неужели съехала с дороги? Бен резко прибавил скорость, чтобы нагнать "Рено", если Лизл решила оторваться от него - крохотная малолитражка не имела ни единого шанса в состязании с его могучим внедорожником, - но, промчавшись километр, не заметил никаких признаков того, что впереди едет машина.

Она могла только свернуть в лес, хотя он, как ему казалось, не пропустил ни одной дороги или даже тропы, которая углублялась бы в чащу. Бен остановил машину, развернулся - ни вслед ему, ни навстречу не ехало ни одной машины - и очень медленно поехал обратно, высматривая на обочинах любой намек на поворот.

Уже совсем стемнело, так что это оказалось нелегким делом.

Однако вскоре он заметил то, что с некоторой натяжкой можно было назвать дорогой. Полоса умятой земли больше походила на пешеходную тропу, но, присмотревшись повнимательнее, он разглядел следы шин.

Бен свернул на проселок и сразу понял, что ехать придется очень медленно. Дорожка было достаточно широкой для "Рено", зато его "Ровер" на ней еле-еле помещался. По бокам машины скребли кусты. Он буквально полз: шум мог привлечь внимание Лизл.

Насколько он помнил карту Санкт-Галлена, лес, в котором он оказался, был невелик. Он окружал маленькое озеро - скорее даже пруд, - и по этому лесу, кажется, не проходило ни одной другой дороги.

Прекрасно.

Если, конечно, карта была верна.

Затем он очутился на развилке, остановил автомобиль, вышел и увидел, что одно ответвление через сотню футов заканчивалось тупиком. Вторая дорога, изрытая глубокими колеями, тянулась дальше в лес. Он свернул на нее. Ехать было непросто, и он удивился про себя, каким образом Лизл удавалось пробираться на "Рено", если здесь с трудом пробирался даже "Ровер".

Эта дорога тоже довольно скоро закончилась.

И тут же он заметил "Рено".

Он поставил свою машину рядом и выбрался наружу. Уже полностью стемнело, и он совершенно ничего не видел. Как только двигатель автомобиля умолк, воцарилась полная тишина. Лишь изредка раздавался негромкий шелест, который, вероятно, производили какие-нибудь мелкие зверьки, да посвистывали и негромко щебетали птицы.

Его глаза довольно быстро привыкли к темноте, и он смог разглядеть другую, еще более узкую дорожку, проходящую под низкими кронами деревьев. Пригнувшись, то и дело оступаясь, Бен пробирался под нависавшими ветвями, закрывая руками лицо от веток, норовивших хлестнуть его по глазам.

Сначала он заметил неяркий свет и почти сразу же оказался на поляне. Посреди нее стояла небольшая хижина обычной для Швейцарии конструкции каркас из кое-как обтесанных бревен и грубо оштукатуренные стены. Впрочем, судя по нескольким окнам, внутри домик не был таким жалким и примитивным, каким казался на первый взгляд. В доме горел свет. Бен находился позади хижины; вход был с другой стороны. Неслышно шагая, он приблизился к стене и пошел вдоль нее туда, где, по его расчетам, должен был находиться вход.

Внезапно позади него послышался металлический щелчок. Он резко обернулся.

Перед ним стояла Лизл, держа в руке направленный на него пистолет.

- Ни с места! - выкрикнула она.

- Подождите! - поспешно отозвался Бен. Помилуй бог, она была по-настоящему бесстрашной, если вот так вышла одна, в темноте против незнакомца. Еще доля секунды, и эта женщина могла бы убить его.

- Это вы! - резко, словно сплюнув, произнесла Лизл, узнавая незваного гостя. - Черт возьми, что вы здесь делаете? - она опустила пистолет.

- Лизл, мне нужна ваша помощь, - сказал Бен.

В косом лунном свете ее покрытое пятнами теней лицо казалось перекошенным от гнева.

- Вы, должно быть, ехали за мной от больницы! Как вы посмели!

- Лизл, ну, пожалуйста, вы должны помочь мне кое-что найти. - Он был обязан сделать так, чтобы она его выслушала.

Она яростно замотала головой.

- Вы... Вы раскрыли мое убежище! Будьте вы прокляты!

- Лизл, за мной не следили.

- Откуда вам это известно. Вы арендовали этот автомобиль?

- Да, в Цюрихе.

- Ну, конечно же. Идиот! Если они следили за вами в Цюрихе, то наверняка узнали, что вы арендовали автомобиль!

- Но по дороге сюда за мной никто не следил.

- Откуда вы знаете? - огрызнулась женщина. - Вы же любитель!

- Как и вы.

- Да, но я любитель, проживший четыре года под постоянной смертельной угрозой. А теперь, прошу вас, уезжайте. Убирайтесь!

- Нет, Лизл, - негромко, но с непререкаемой твердостью отчеканил Бен. Нам необходимо поговорить.

Глава 16

Внутри хижина оказалась незатейливой, но уютной. С невысокими потолками, с уставленными книгами открытыми шкафами вдоль стен. Шкафы Питер соорудил своими руками, с гордостью сообщила Лизл. Пол был сделан из широких сосновых досок. Имелись там и сложенный из камня камин, рядом с которым аккуратной кучкой лежали поленья, дровяная печка, маленькая кухня. Пахло дымом.

В доме было холодно, и Лизл сразу же растопила печку. Бен снял пальто.

- У вас кровь на плече, - воскликнула Лизл. - Вы ранены. Бен, изогнувшись, посмотрел на левое плечо и увидел на сорочке жесткое пятно запекшейся крови. Странно, но он почти ничего не чувствовал - стресс и усталость каким-то образом сыграли роль обезболивающего, и на протяжении всей своей многочасовой поездки через горы он ни разу не вспомнил о ране.

- Я уверен, что с виду это куда хуже, чем на самом деле, - сказал Бен.

- Это зависит от того, - ответила Лизл, - как рана выглядит в действительности. Снимите рубашку. - Она говорила сейчас, как врач, которым на самом деле была.

Бен расстегнул пуговицы своей дорогой сорочки из оксфордского полотна. Ткань крепко присохла к плечу, и, потянув сильнее, он почувствовал предостерегающую вспышку боли.

Лизл взяла чистую губку, окунула ее в теплую воду, размочила корку крови и осторожно отлепила материю от раненого плеча.

- Вам невероятно повезло: пуля только ссадила кожу, и ничего больше. Расскажите мне, что произошло.

Пока Лизл обрабатывала рану, Бен подробно сообщил ей обо всех событиях, случившихся всего лишь несколько часов тому назад.

- Туда попали волокна материи от одежды. Нужно тщательно прочистить рану, чтобы не было заражения. - Лизл усадила Бена спиной к раковине умывальника, налила в фаянсовую мисочку немного воды из успевшего закипеть чайника и поставила ее остывать. Потом она на несколько минут вышла и появилась, держа в руках пачку марлевых салфеток и желтую пластмассовую бутылку с антисептиком.

Бен сам удивился, почувствовав, что его всего затрясло, когда Лизл стала тщательно промывать поврежденное место.

Потом он снова содрогнулся всем телом, когда она приложила к ранке салфетку, пропитанную антисептической жидкостью.

- Лечение оказалось куда болезненнее, чем само ранение, - сказал Бен.

Лизл закрепила салфетку поперек ранки четырьмя полосками лейкопластыря.

- В следующий раз вам вряд ли так повезет, - сухо заметила она.

- Сейчас меня заботит не столько везение, сколько знание, - ответил Бен. - Я должен, черт возьми, понять, что здесь происходит. Я должен хоть как-то разобраться с "Сигмой". А она, похоже, твердо решила разобраться со мной.

- Везение, знание - поверьте мне, что вам в равной степени потребуется и то, и другое. - Она подала ему рубашку. Плотную рубашку из хлопчатобумажного трикотажа. Одну из рубашек Питера.

Внезапно впечатления от всего, что произошло с ним за последних несколько дней, те впечатления, которые он большим напряжением душевных сил держал под контролем, вырвались на волю, и он почувствовал, что на него нахлынула волна головокружения, паники, горя, отчаяния.

- Я помогу вам ее надеть, - сказала женщина, заметив болезненную гримасу на его лице.

Он знал, что должен овладеть собой, хотя бы только ради этой женщины. Вряд ли он мог полностью представить себе ту мучительную боль, которую испытывала она. Когда он облачился в рубашку, Лизл посмотрела на него долгим взглядом.

- Как же вы похожи! Питер никогда не говорил мне об этом. Мне кажется, что он даже не понимал, что вы совершенно одинаковы.

- Близнецы никогда не замечают своего сходства.

- Это было нечто большее. И я имею в виду не только физическую похожесть. Кое-кто говорил, что Питер жил бесцельно. Но я-то знала его лучше. Он был сродни парусу, что ли, который безвольно мотается лишь до тех пор, пока не подхватит ветер. А после этого он завладевает силой ветра. Она помотала головой, как будто расстроенная тем, что не может как следует выразить свою мысль. - Я хочу сказать, что у Питера было как раз очень сильное ощущение цели.

- Я знаю, что вы имеете в виду. Именно этим его свойством я всю жизнь больше всего восхищался в нем - тем, что он стремился своими руками создать ту жизнь, которая устраивала бы его.

- Это была страсть, - сказала Лизл, и ее глаза печально блеснули, страсть к справедливости, пронизывавшая каждую частицу его существа.

- Страсть к справедливости... Эти слова не слишком много значат в финансовом мире, - с горечью отозвался Бен.

- Мир, в котором вам было трудно дышать, - добавила Лизл. - Который постепенно душил вас. Питер часто говорил, что рано или поздно он, этот мир, должен вас прикончить.

- Можно умереть и гораздо быстрее, - ответил Бен. - Как мне довелось недавно узнать.

- Расскажите мне о той школе, в которой вы преподавали. Питер говорил, что она находится в Нью-Йорке. Я пару раз была в Нью-Йорке еще девочкой, и еще раз, позже, на медицинской конференции.

- Да, она находится в Нью-Йорке. Но в том Нью-Йорке, который видит очень мало кто из туристов. Я преподавал в месте, которое называется Ист Нью-Йорк. Примерно пять квадратных миль, населенных самими дурными людьми во всем городе. Там есть несколько автомагазинов, забегаловки, где торгуют сигаретами и выпивкой, да места, где вам смогут выдать наличные по чеку. Семьдесят пятый участок - полицейские называют его "семь-пять" и считают большим несчастьем получить туда назначение. За то время, пока я преподавал, в семь-пять произошло более сотни убийств. Случались ночи, когда можно было подумать, что ты находишься в Бейруте. Стоило лечь спать, как раздавалась пальба из "сэтедей найт спешелз". Беспросветное место. И практически сброшенное со счетов остальным обществом.

- И там вы преподавали в школе?

- Я считал неприличным, что мы, американцы, богатейшая нация в мире, продолжаем мириться с такой нищетой. Там попадались места, по сравнению с которыми Соуэто сошло бы за Санта-Монику. Несомненно, там проводились обычные неэффективные программы помощи бедным, но существовала еще и непризнаваемая никем открыто убежденность в их тщетности. "Бедные всегда были и всегда будут", - никто больше не произносил этих слов вслух, но именно так все думали. Они использовали другие кодовые выражения, говорили о "структурном" этом и "бихевиористском" том, и о том, что средний класс прекрасно себя чувствует и делает все как надо, ура! Так что я решил плюнуть на все эти разговоры. Я не собирался спасать мир, не настолько я был наивен. Но я сказал себе, что, если мне удастся спасти одного ребенка или двух, а то и трех, это будет означать, что мои усилия не пропали впустую.

- И вам что-то удалось?

- Возможно, - ответил Бен, внезапно почувствовавший усталость от своего рассказа. - Возможно. Я ведь проторчал там недостаточно долго для того, чтобы что-то стало ясно! - Он чуть ли не с отвращением выплевывал слова. Вместо этого я заказывал в "Ореоле" тимбаль с трюфелями и хлебал с клиентами "Кристал".

- Создается впечатление, что вы испытали страшное потрясение от встречи с системой, - мягко сказала Лизл. Она внимательно вслушивалась в его слова, возможно, подсознательно пытаясь таким образом отвлечься от собственной боли.

- По-моему, это было просто убийственно. Но, будь оно проклято, вся эта пакость мне чертовски хорошо удавалась. У меня оказались отличные способности к этой игре, к выполнению ритуалов обхаживания клиента. Если вам нужен человек, способный, не заглядывая в меню, сделать отличный заказ в любом из самых дорогих ресторанов города - это я. И еще, я старался, как можно чаще, рисковать головой - естественно, на отдыхе. Я стал настоящим фанатиком экстремального спорта. Я поднимался на Вермиллонские скалы в Аризоне. Плавал в одиночку на маленькой парусной яхте на Бермудские острова. Прыгал на лыжах с парапланом с Камеронского перевала. Кортни - моя давняя подружка - часто пыталась убедить меня, что у меня подсознательная тяга к самоубийству, но мои развлечения не имели с этим ничего общего. Напротив, я делал все это, чтобы почувствовать себя живым. - Он помотал головой. Теперь мое тогдашнее поведение кажется глупостью, правда? Праздные забавы богатого ребеночка, который так и не сумел понять, зачем по утрам нужно одеваться.

- Возможно, дело заключалось в том, что вас лишили вашего естественного образа жизни, - предположила Лизл.

- А каким он был на самом деле? Я вовсе не уверен, что спасение детских душ в Ист Нью-Йорке могло стать моим призванием на всю жизнь. Но в любом случае у меня не оказалось шансов выяснить, так это или не так.

- Я думаю, что вы тоже парус, как и Питер. Вам только нужно было найти свой ветер. - Она печально улыбнулась.

- Похоже на то, что ветер сам нашел меня. И это проклятый сокрушительный тайфун. Какой-то заговор, затеянный еще полвека тому назад, но все еще требующий человеческих жизней. И в первую очередь жизней тех людей, которых я люблю. Думаю, Лизл, что вам никогда не приходилось плыть по океану в маленькой лодочке во время шторма, зато мне доводилось такое испытывать. Первое, что нужно сделать в такой передряге, это спустить парус.

- И что, это действительно единственный выход? - спросила Лизл, наливая ему немного бренди в стакан из-под воды.

- Я даже не имею представления, какой же на самом деле выход можно выбрать в сложившемся положении. Вы с Питером потратили на раздумья об этом гораздо больше времени, чем я. И к какому же заключению вы пришли?

- К тому самому, о котором я вам уже говорила. Но в основном все исчерпывалось догадками. Питер за это время провел серьезные расследования. И пришел в полное уныние от того, что ему удалось выяснить. Вторая мировая война была конфликтом, в котором можно было совершенно безошибочно определить правых и виноватых, и все же многие из причастных к этой истории людей оказались совершенно безразличными к всемирной трагедии. Существовало множество корпораций, все интересы которых сводились исключительно к сохранению уровня прибыли. А некоторые, увы, даже рассматривали войну как выгодную возможность, которой нельзя не воспользоваться - возможность увеличить доходы. Победители так по-настоящему и не наложили руку на капиталы этих двуличных негодяев. Это, видите ли, было неудобно. - Ее язвительная полуулыбка напомнила Бену о глубоко затаенной ярости брата, о постоянно тлевшем в нем гневе.

- Но почему?

- Слишком многих американских и британских крупных и крупнейших промышленников пришлось бы привлекать к ответственности за торговлю с врагом, за коллаборационизм. Лучше замести весь мусор под ковер и там оставить. Вы, наверно, знаете, что братья Даллес сумели всех убедить в этом. "Разыскать настоящих коллаборационистов - из этого не вышло бы ничего хорошего. Это стерло бы грань между добром и злом и разрушило бы мир девственной чистоты союзников..." Простите мне, если я говорю слишком сумбурно. Мне приходилось слышать множество подобных историй. В министерстве юстиции был молодой юрист, решившийся открыть дело о сотрудничестве американских бизнесменов с нацистами. Его тут же уволили. После войны кое-кого из германских руководителей призвали к ответу, но лишь некоторых из них. И все же цитадель промышленников Оси так и не была не то что разрушена, но даже просто потревожена. Зачем карать немецких промышленников, делавших свой бизнес с Гитлером - которые, честно говоря, и привели Гитлера к власти, - если теперь они с превеликой радостью начали делать бизнес с Америкой? Когда кое-кто из чрезмерно рьяных обвинителей на Нюрнбергском процессе потребовал осуждения для некоторых из них, Джон Дж. Макклой, ваш, американский верховный комиссар, тут же смягчил эти требования. Издержки фашизма чрезвычайно прискорбны, но промышленники обязаны заботиться друг о друге, не так ли?

Бен снова почти наяву услышал в ее монологе страстный голос Питера.

- У меня все это до сих пор не может уложиться в голове - финансовое партнерство между гражданами воюющих стран... - пробормотал он, тупо уставившись в стену.

- Вещи далеко не всегда являются тем, чем кажутся. Райнхард Гелен, один из самых главных разведчиков Гитлера, начал готовить свою личную капитуляцию уже в 1944 году. Их верховное командование хорошо знало, откуда и куда дул ветер, они отлично понимали, что Гитлер безумен и окончательно утратил способность реально оценивать положение дел. Поэтому они пошли на обмен. Они пересняли на микропленку захваченные в СССР архивы, упаковали их в водонепроницаемые контейнеры, зарыли их на альпийских горных лугах, менее чем в сотне миль отсюда и, установив контакт с американскими контрразведчиками, заключили сделку. После войны вы, американцы, поставили Гелена во главе "Южногерманской организации индустриального развития".

Бен немного растерянно покачал головой.

- Похоже, что вы оба очень здорово разобрались во всех этих делах. А я, кажется, окончательно теряю способность что-то понимать. - Он одним глотком допил остатки бренди.

- Да, я полагаю, что мы довольно глубоко копнули. Мы должны были это сделать. Я хорошо помню одну вещь, которую мне сказал Питер. А сказал он, что вопрос на самом деле не в том, где эти люди находятся, а в том, где их нет. То есть настоящая проблема не в том, кому нельзя доверять, а в том, кому доверять можно. Когда-то это звучало как речи параноика.

- Но теперь уже нет.

- Нет, - дрогнувшим голосом согласилась Лизл. - И теперь они обратили свои силы против вас, используя официальные и неофициальные каналы. - Она умолкла, видимо, решая, продолжать или нет. - Я должна кое-что отдать вам.

Она снова скрылась в спальне и возвратилась оттуда с простой картонной коробкой; в таких могли бы выдавать рубашки из химчистки. Поставив коробку перед Беном на грубовато сколоченный стол, женщина раскрыла ее. Бумаги. Ламинированные карточки удостоверения личности. Паспорта. Собранная в кучу валюта современной бюрократии.

- Все это документы Питера, - пояснила Лизл. - Плоды четырехлетней подпольной жизни.

Пальцы Бена быстро, как будто тасуя карты, перебрали удостоверения личности. Три различных имени возле фотографий одного и того же лица. Лица Питера. И, если рассуждать с практической точки зрения, его собственного лица. "Роберт Саймон". Отлично. В Северной Америке должно быть несколько тысяч людей с таким именем. "Майкл Джонсон". То же самое. "Джон Фридман".

- Насколько я могу судить, они сделаны очень хорошо, в высшей степени профессионально.

- Питер был требовательным человеком, - откликнулась Лизл. - Я уверена, что они безупречны.

Продолжая просматривать документы, Бен заметил, что наряду с паспортами там были кредитные карточки на те же имена. Кроме того, там имелись документы для "Паулы Саймон" и другие бумаги, необходимые для супружеской четы: если бы Роберту Саймону потребовалось отправиться в путешествие вместе с "женой", он был бы готов к этому. Бен восхитился тем, насколько хорошо все это сделано, но к его восхищению примешивалось и чувство глубокой печали. Какими скрупулезными, продуманными, всесторонними были предпринятые Питером меры предосторожности - и все же они так и не спасли его.

- Лизл, я должен задать вам один важный вопрос: можем ли мы быть уверены в том, что преследователи Питера - группа "Сигма" или кто-то еще не знают о существовании этих документов? Любой из них мог оказаться засвеченным.

- Возможно, но не слишком вероятно.

- Когда он в последний раз был "Робертом Саймоном"? И при каких обстоятельствах?

Лизл закрыла глаза, сосредоточилась и начала с изумительной точностью припоминать подробности прошлых лет. Через двадцать минут Бен убедился в том, что по меньшей мере два из псевдонимов Питера не использовались им на протяжении последних двадцати четырех месяцев, и вряд ли существовала опасность того, что кому-либо известно, кто за ними скрывается. Он засунул документы в просторные внутренние карманы своей куртки.

Бен положил ладонь на маленькую ручку Лизл и посмотрел в ее ясные голубые глаза.

- Спасибо, Лизл, - сказал он. Какая же она удивительная женщина, в который раз подумал он, и насколько повезло его брату, что ему довелось встретиться с ней.

- Рана на плече скоро засохнет и заживет уже через несколько дней, заверила она. - Вам будет гораздо тяжелее расстаться со своим именем и своей личностью, хотя эти документы вам, конечно, помогут.

Лизл откупорила бутылку красного вина и налила гостю и себе по полному стакану. Вино оказалось превосходным, с насыщенным богатым вяжущим вкусом, и вскоре Бен почувствовал, что напряжение начало отпускать его.

Несколько минут оба молча смотрели на огонь в камине. Бен размышлял. Если Питер спрятал документ здесь, то где он может находиться? А если не здесь, то где? Брат сказал, что он в безопасном месте. Не мог ли Питер оставить его у Маттиаса Дешнера? Но это не имело никакого смысла. Зачем ему нужно было затевать такую сложную в его обстоятельствах процедуру, как открытие счета в банке ради сейфа, который полагается вкладчику, а после всего не спрятать в этот самый сейф документ о создании корпорации?

Почему в сейфе не оказалось никаких документов?

Мысли Бена переключились на Дешнера. Какова его роль том, что случилось в банке, если он вообще как-то причастен к этому? Мог ли он тайно поставить банкира в известность о том, что Бен находится в стране незаконно? Если так, то фактор времени ничего не значил: Дешнер мог сделать это и до того, как Бена допустили в хранилище. А не могло ли случиться так, что Дешнер открыл сейф - он легко мог это сделать, несмотря на все его заверения, что, мол, это невозможно - несколько месяцев, а то и лет тому назад, изъял документ и передал его преследователям Питера? Но ведь Лизл сказала, что доверяет своему кузену... Противоречивые мысли бились в его мозгу, каждая вторая полностью перечеркивала предыдущую, и вскоре Бен почувствовал, что утратил способность здраво рассуждать.

В конце концов Лизл нарушила молчание, прервав его тревожные размышления.

- Меня очень пугает то, что вы так легко смогли выследить меня и приехать сюда. Прошу вас, не нужно никаких извинений, но, повторяю, вы любитель. Подумайте сами, насколько легче это сделать профессионалу.

Бен почувствовал, что должен ее успокоить, независимо от того, права она или нет.

- Лизл, посудите сами: Питер сказал мне, что вы живете вдвоем в лесной хижине неподалеку от озера. После того как я установил, в какой больнице вы работаете, круг поисков значительно уменьшился. Если бы мне не было известно так много, я скорее всего потерял бы вас в самом начале пути.

Она ничего не ответила, лишь смотрела все таким же тревожным взглядом в огонь.

- Вы умеете пользоваться этой штукой? - спросил Бен, взглянув на пистолет, который она оставила на столике возле двери.

- Мой брат служил в армии. Каждый швейцарский мальчик знает, как пользоваться огнестрельным оружием. Существует даже национальный праздник, во время которого мальчики-швейцарцы состязаются в стрельбе. Так получилось, что мой отец считал, что девочки ничем не хуже мальчиков и тоже должны уметь владеть оружием. Поэтому я подготовлена к такой жизни. - Она поднялась. Ладно, как бы там ни было, но я голодна и хочу приготовить какой-нибудь обед.

Бен прошел вслед за ней в кухню.

Лизл зажгла газовую духовку, достала из крошечного холодильника целого цыпленка, обмазала его маслом, посыпала сушеными травами и положила в духовку жариться. Пока хозяйка варила картофель и пассеровала зелень, она вела с гостем спокойный разговор о ее и его работе, о Питере.

Через некоторое время Бен извлек из нагрудного кармана фотографию.

Еще в пути он проверил ее состояние и убедился в том, что конверт из вощеной бумаги спас ее от воды. Теперь он показал снимок Лизл.

- Нет ли у вас каких-нибудь соображений насчет того, кем могут быть все эти люди? - спросил он.

В глазах женщины внезапно вспыхнула тревога.

- О, мой бог, это, должно быть, ваш отец! Он так похож на вас обоих. Каким же красивым мужчиной он был!

- А остальные?

Лилз задумалась, а потом покачала головой. Было заметно, что она снова встревожилась.

- Они кажутся важными людьми, но тогда все ходили в таких тяжелых и громоздких деловых костюмах. Нет, к сожалению, я их не знаю. Питер никогда не показывал мне эту фотографию. Он лишь однажды сказал мне о ее существовании.

- А тот документ, о котором я говорил - учредительный договор корпорации, - он никогда не упоминал о том, что спрятал его где-то здесь?

Лизл прекратила перемешивать зелень в сковородке и взглянула на Бена.

- Никогда, - с абсолютной уверенностью ответила она.

- Вы уверены? Его не оказалось в сейфе.

- Он обязательно сказал бы мне, если бы спрятал договор тут.

- Вовсе не обязательно. Он ведь не показывал вам эту фотографию. Он, видимо, хотел хоть немного обезопасить вас или, возможно, уберечь от излишних тревог.

- Что ж, в таком случае ваше предположение ничем не хуже моего.

- Вы позволите мне поискать?

- Будьте как дома.

Пока Лизл заканчивала готовить обед, Бен систематически осматривал дом, пытаясь рассуждать так же, как делал бы его брат. Куда мог Питер убрать документ? Он сразу исключил все места, которые Лизл должна была регулярно убирать или, все равно по каким причинам, осматривать. Помимо гостиной, в доме оказалось всего лишь две небольшие комнаты - спальня Лизл и Питера и кабинет Питера. Но обе комнаты были обставлены по-спартански, и там просто невозможно было бы что-то спрятать.

Стоя на четвереньках, он ощупал весь пол - нет ли где-нибудь вынимающихся досок, - затем осмотрел стены, и бревенчатый каркас, и оштукатуренные пространства между бревнами. Безуспешно.

- У вас есть фонарь? - спросил Бен, вернувшись на кухню. - Я хочу взглянуть снаружи.

- Конечно. В каждой комнате есть по фонарю - электричество довольно часто отключается. Один лежит на столике возле двери. Но еда будет готова уже через несколько минут.

- Я сейчас вернусь. - Бен взял мощный фонарь и вышел за дверь. Снаружи было холодно и абсолютно темно. Он быстро обошел лужайку, окружавшую хижину. Бросилось в глаза выжженное пятно - очевидно, Питер и Лизл там готовили, когда им хотелось поесть на открытом воздухе, и накрытая брезентом большая груда поленьев.

Документ мог быть спрятан в какую-нибудь коробку и зарыт под камнем, но в таком случае нужно подождать до утра. Он поводил лучом фонаря по ближним кустам и не спеша обошел дом вокруг, задержавшись возле металлического шкафа, в котором стояли газовые баллоны, но тоже ничего не нашел.

Когда он возвратился в дом, Лизл уже поставила на маленьком круглом столике, стоявшем у окна и покрытом скатертью в красную и белую клетку, две тарелки и положила приборы.

- Восхитительный аромат, - сказал Бен.

- Садитесь, пожалуйста.

Лизл налила еще два стакана вина и разложила еду по тарелкам. Все было изумительно приготовлено, и Бен уплел свою порцию за считанные минуты. Оба сосредоточились на еде и вернулись к разговору, лишь утолив голод. После второго стакана вина Лизл впала в меланхолию. Стоило ей упомянуть Питера, и она начинала плакать. А она говорила о том, как познакомились они, о том, как Питер гордился тем, что своими руками сработал значительную часть обстановки их дома, сам соорудил книжные шкафы...

"Книжные шкафы, - повторил про себя Бен. - Питер соорудил книжные шкафы..."

Внезапно он вскочил.

- Вы не будете против, если я получше осмотрю полки?

- А почему бы и нет, - ответила она, устало махнув рукой.

Книжные шкафы, как ему показалось, состояли из нескольких частей и собирались на месте. Это не были простые открытые полки, сквозь которые можно разглядеть бревна и штукатурку. Питер сделал в шкафах дощатые задние стенки.

Методично двигаясь от полки к полке, Бен снимал все книги и внимательно рассматривал стенки за ними.

- Что вы делаете? - не скрывая недовольства, спросила Лизл.

- Не волнуйтесь, я немедленно поставлю все на место, - поспешил успокоить ее Бен.

Прошло полчаса, а он так ничего и не нашел. Лизл закончила мыть посуду и объявила, что она очень устала. Но Бен продолжал поиски, снимая книги с каждой полки и все сильнее расстраиваясь по мере того, как дело подходило к концу. Дойдя до полки, на которой стояли подряд романы Ф. Скотта Фицджеральда, он печально улыбнулся. "Великий Гэтсби" был любимой книгой Питера.

Именно там, позади Фицджеральда, он обнаружил небольшую дощечку, вставленную заподлицо в деревянную стенку шкафа.

Питер безупречно справился со столярной работой - даже сняв все книги с полки, можно было увидеть лишь чуть заметный прямоугольный контур вставленной дощечки. Бен попытался подцепить ее ногтями, но у него ничего не получилось. Тогда он принялся нажимать на дощечку, так и сяк подталкивать, и в конце концов она со щелчком открылась. Такая работа сделала бы честь любому профессиональному столяру. Питер всегда стремился к совершенству.

Документ был аккуратно свернут в трубочку, перетянутую резинкой. Бен вынул бумагу, снял резинку и развернул находку.

Хрупкий, пожелтевший листок с отпечатанным на ротаторе машинописным текстом. Всего одна страница. Титульный лист пакета учредительных документов корпорации.

Сначала шло название: "Сигма АГ". Далее была проставлена дата: 6 апреля 1945 г.

А ниже следовал список учредителей и директоров компании.

"Всемилостивый Боже, - думал Бен, очумело глядя на список. - Питер был прав". Там были знакомые ему имена. Названия корпораций, которые все еще существовали, производили автомобили, и потребительские товары, и оружие. Имена магнатов и руководителей крупнейших фирм. Помимо тех людей, которых он узнал по фотографии, в списке оказался легендарный магнат Сайрус Вестон, чья стальная империя превосходила своей мощью даже металлургическую державу Эндрю Карнеги, и Эвери Хендерсон, которого историки деловой жизни XX века считали второй персоной в финансовом мире после Джона Пирпойнта Моргана. Там были руководители ведущих автомобильных компаний и только-только народившихся тогда технологических фирм, захвативших лидерство в разработке радаров, микроволновой техники и рефрижераторов - технологий, истинный потенциал которых осознали лишь спустя годы, а то и десятилетия. Главы трех самых больших нефтяных компаний, основанных в Америке, Англии и Нидерландах. Гиганты телекоммуникаций, которые тогда еще так не назывались. Мамонты делового мира тех лет; некоторые из них и поныне оставались такими же могучими и неподвластными времени, случайности и конкуренции, а некоторые теперь влились в состав еще более мощных гигантов. Здесь перечислялись промышленники из Америки, Западной Европы и, да, даже несколько имен из воевавшей против их стран Германии. А начинался список с имени казначея: Макс Хартман, а дальше в скобках было добавлено "OBERSTURMFUHRER, SS".

Сердце в груди Бена колотилось со страшной силой. Макс Хартман, лейтенант гитлеровской СС. Если это подделка... Если это подделка, то чертовски ловко изготовленная. Ему приходилось много раз видеть учредительные документы различных фирм, и то, что он сейчас рассматривал, очень походило на страницу из такого документа.

- Вы что-то нашли? - осведомилась Лизл, появляясь из кухни.

Огонь угасал, и в комнате становилось прохладно.

- Вам знакомы какие-нибудь из этих имен? - спросил Бен.

- Это известные люди. Могущественные "капитаны промышленности", как их называл Питер.

- Но почти все они к настоящему времени умерли.

- У них не могло не быть наследников, преемников.

- Да. Причем очень хорошо защищенных, - добавил Бен. - Тут есть и другие имена, которые мне ничего не говорят. Я не историк. - Он ткнул пальцем в несколько имен, обладатели которых явно не принадлежали к англоязычной части мира. - А из этих вам кто-нибудь знаком? И жив ли хоть кто-то из них?

Лизл вздохнула.

- Насколько я знаю, Гастон Россиньоль все еще должен жить в Цюрихе. Его-то знают все. Столп швейцарской банковской системы на протяжении значительной части послевоенной эпохи. А Герхард Ленц был партнером Йозефа Менгеле, того самого, который проделывал эти ужасные медицинские эксперименты на пленных. Чудовище. Он умер где-то в Южной Америке много лет тому назад. И, конечно... - Она внезапно умолкла.

- Питер был прав, - сказал Бен.

- Насчет вашего отца?

- Да.

- Это странно. Der Appel fallt nicht weit vom Stamm, как любят у нас говорить - яблоко от яблони недалеко падает. Вы с Питером действительно очень схожи. И когда я смотрю на молодого Макса Хартмана, то вижу в нем вас обоих. Но при этом вы оба совершенно не похожи на вашего отца. Внешность неверный признак.

- Он очень плохой человек.

- Извините. - Она долго молча смотрела на него. Бен не мог понять, было ли это горе или жалость, или нечто большее. - Вы еще никогда не были так похожи на своего брата, как сейчас.

- Что вы имеете в виду?

- Вы кажетесь... измученным, может быть, даже затравленным. Такой вид у него часто бывал в... в последние месяцы. - Она закрыла глаза, несколько раз мигнула, стряхивая слезы с ресниц, а потом сказала: - В кабинете Питера стоит диван, он раскладывается в кровать. Позвольте я постелю вам.

- Не беспокойтесь, - ответил Бен. - Я сам отлично справлюсь с этим.

- Тогда я хотя бы дам вам простыни. А потом я должна буду пожелать вам спокойной ночи. Я вот-вот свалюсь от усталости и выпитого вина. Я никогда не была большой любительницей спиртного.

. - Вам пришлось за последнее время перенести много горя, - отозвался он. - Нам обоим.

Он пожелал Лизл спокойной ночи, разделся, а потом аккуратно свернул документ и положил его в карман своей кожаной куртки, рядом с фальшивыми удостоверениями личности Питера. И уже через несколько секунд уснул крепким, чуть ли не наркотическим сном.

Они с братом были втиснуты в запертый, наглухо закрытый товарный вагон; они были плотно сжаты телами других людей, невыносимо горячими, дурно пахнувшими, потому что никто из заключенных не мылся уже много дней. Он был не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. Вскоре он вышел наружу, и следующее, что он осознал, было то, что они оказались в каком-то другом месте, снова в толпе заключенных, ходячих скелетов с остриженными наголо головами. Но Питер выглядел довольным, потому что ему наконец-то позволят принять душ, и что из того, что это общий душ. А Бен был охвачен паникой, потому что он знал. Неведомо откуда, но он знал. Он попытался закричать: "Питер! Нет! Это - не душ, это - газовая камера! Не ходи туда! Это газовая камера!" Но он не мог издать ни звука. Все остальные стояли рядом, словно зомби, а Питер лишь смотрел на него, не отрывая глаз, и ничего не понимал. Заплакал младенец, а затем несколько молодых женщин. Он снова попробовал закричать, и опять у него ничего не вышло. Он ничего не соображал от ужаса. Он чувствовал, что задыхается, как при приступе клаустрофобии. Он видел высоко поднятую голову брата, радовавшегося тому, что из леек сейчас хлынет вода. И в этот самый момент он услышал, как поворачивается ручка, затем ржавый протяжный скрип открывающихся клапанов, шипение газа. Он закричал: "Нет!", открыл глаза и испуганно оглядел совершенно темную комнату.

Он медленно сел и прислушался. Никакого ржавого скрипа не было - это ему приснилось. Он находился в кабинете своего покойного брата и спал.

Но он действительно слышал шум, или это ему только приснилось?

Затем он услышал хлопок закрывающейся автомобильной двери.

Тут уже нельзя было ошибиться - другого такого звука на свете не существует. Причем это был большой автомобиль, возможно, грузовик. Или его "Рэнджровер"?

Он вскочил с кровати, нащупал фонарь, быстро натянул джинсы, сунул ноги в тапочки и надел кожаную куртку. Может быть, это Лизл зачем-то понадобилось влезть в "Рэнджровер", скажем, что-то взять из него? Он на цыпочках подошел к ее спальне и приоткрыл дверь.

Она лежала в постели с закрытыми глазами и крепко спала.

О, боже. Это был кто-то посторонний. Кто-то находится около дома!

Он помчался к передней двери, схватил пистолет со столика, тихо приоткрыл дверь и осмотрел поляну, освещенную бледным светом неполной луны. Он не хотел включать фонарь, не хотел привлечь к себе внимание или насторожить того или тех, кто находился поблизости, кем бы они ни были.

А потом он услышал, как заработал стартер, и в следующую секунду взревел автомобильный мотор. Бен опрометью выскочил наружу, увидел "Рэнджровер", стоявший на том же месте, и красные габаритные огни грузовика.

- Эй! - крикнул он, кинувшись к машине.

Грузовик мчался по узкой земляной дорожке на самой большой скорости, при которой еще можно было не опасаться деревьев. Бен побежал быстрее, держа пистолет в одной руке, а в другой стискивая длинный увесистый фонарь, словно эстафетную палочку на соревнованиях по легкой атлетике, проводившихся в колледже. Стоп-сигналы все удалялись, хотя он бежал изо всех сил, совершенно не замечая веток, яростно хлеставших его по лицу. Он был сейчас машиной, машиной для бега, он снова превратился в звезду беговой дорожки, и он не мог позволить этому грузовику уйти, и, несясь по разъезженной грунтовой дороге, на которую выходила тропа, ведущая от дома, он подумал: а не могли ли они услышать шум в хижине? Может быть, они собирались взломать дверь и ворваться внутрь, но их что-то напугало? И он бежал, напрягая все силы, бежал все быстрее и быстрее, а красные огни становились все меньше и меньше, и грузовик неумолимо удалялся от него, а потом он понял, что не сможет догнать его. Грузовик удрал. Он повернулся, направился шагом к хижине и тут внезапно вспомнил про "Рэнджровер". Нужно попытаться догнать их на "Ровере"! Грузовик мог поехать только в одном из двух направлений, и он на своей мощной машине вполне мог рассчитывать на то, что сможет настичь его. Он снова перешел на бег, спеша попасть в дом, но вдруг его оглушило мощным взрывом, произошедшим прямо перед ним, в хижине, взрывом, который, подобно гигантской "римской свече", окрасил ночное небо в оранжево-красный цвет, а потом он с ужасом увидел, что хижина яростно пылает, превратившись в огненный шар.

Глава 17

Вашингтон, округ Колумбия

Сумка с одеждой никак не закрывалась - одно из платьев Анны попало в зубцы "молнии", и как раз в этот момент появилось такси и принялось нетерпеливо сигналить под окнами.

- Иду, иду, - простонала она. - Успокойтесь.

Она снова дернула "молнию", но безуспешно. Зазвонил телефон. "О, Боже мой!"

Она пыталась попасть в Национальный аэропорт имени Рейгана, чтобы успеть на вечерний рейс в Цюрих, но уже опаздывала. Подходить к телефону не было времени. Пусть звонящий оставит сообщение на автоответчике, решила было она, но затем все же сняла трубку.

- Агент Наварро, извините, пожалуйста, что звоню вам домой. - Она сразу же узнала этот высокий сипловатый голос, хотя до этого разговаривала с его обладателем только один раз. - Я взял ваш домашний телефон у сержанта Арсено. Это Денис Виз из химического отдела криминалистической лаборатории Новой Шотландии.

Он говорил мучительно медленно.

- Да, - нетерпеливо произнесла Анна, - вы токсиколог. Что там у вас?

- Ну, вы ведь просили меня проверить водянистую влагу глаза?

В конце концов ей удалось вынуть ткань платья из зубцов "молнии". При этом она старалась не думать о стоимости платья. Платье было испорчено, оставалось только надеяться, что разрыв окажется не на слишком заметном месте.

- Вы что-нибудь обнаружили?

- Да, причем очень интересное.

Гудок такси стал еще более настойчивым.

- Можете подождать секунду? - спросила Анна, положила телефон на ковер и побежала к окну.

- Наварро? Такси заказывали? - завопил снизу водитель.

- Я спущусь через пару минут, - крикнула она, высунувшись. - Можете включать счетчик - я скоро спущусь. - Она бегом вернулась к телефону: Извините. Вы говорили о водянистой влаге.

- Электрофлуоресцентный анализ, - продолжал токсиколог, - показал, что это не природный белок, а пептид, петлеобразная цепь аминокислот...

Анна поставила сумку на пол:

- Какое-то синтетическое соединение, так? Не природный белок. Нечто, созданное в лаборатории. Что бы это могло означать?

- Это соединение имеет выборочную связь с нейрорецепторами. Именно из-за этого мы не нашли никаких его следов в системе кровообращения. В достаточном количестве его можно обнаружить только в спинномозговой жидкости и водянистой влаге глаза.

- То есть, проще выражаясь, все это поступает прямо в мозг.

- Ну, да.

- И что это за соединение?

- Весьма редкое. Я думаю, что наиболее близким к нему является животный пептидный яд, например змеиный. Но молекулы явно синтетические.

- Короче, это яд.

- Это совершенно новая молекула, один из тех новых токсинов, которые теперь синтезируют ученые. Я думаю, что он вызывает остановку сердца. Он идет прямо в мозг, проходя сквозь гемоэнцефалический барьер, но при этом не оставляет никаких следов в сыворотке крови. Действительно мощная штука. Совершенно новая молекула.

- Можно у вас кое-что спросить? Как вы думаете, для чего был разработан этот токсин? Для биологической войны?

Токсиколог несколько делано рассмеялся.

- Нет, нет, нет, ничего подобного. Синтетических пептидов, вроде этого, много, их моделируют на основе природных ядов, таких, как у жаб, змей и так далее. Они используются в простейших биохимических исследованиях. А то, что эти соединения выборочно связаны с определенными протеинами, позволяет их метить. По этим же самым признакам их делают токсичными, но изготовляют их не для этого.

- Выходит, что это... эту субстанцию изготовила какая-то биотехнологическая компания.

- Или любая другая компания, производящая исследования в области молекулярной биохимии. Еще это могут изготовить крупные сельскохозяйственные фирмы. "Монсанто", "Арчер Дэниелc", "Мидлэнд", ну вы сами их знаете. Естественно, где именно создали такое вещество, я вам сказать не могу.

- Хочу попросить вас еще об одной любезности, - сказала Анна. - Не могли бы вы отправить все результаты по этому факсу. Ладно?

Она продиктовала ему номер факса, поблагодарила, повесила трубку и набрала телефон УСР. Если она опоздает на самолет, то что ж, так тому и быть. Сейчас не было ничего важнее только что услышанного ею.

- Можете соединить меня с человеком, имеющим связи с Американским патентным бюро? - спросила она. Когда ее соединили, она сказала: - Агент Стэнли, это агент Анна Наварро. Мне нужно, чтобы вы срочно проверили для меня одну вещь и сообщили мне о результате. Через пару минут к вам должен прийти факс из криминалистической лаборатории в Новой Шотландии. Это описание синтетической молекулы. Я хочу знать, заявляла ли какая-нибудь компания патент на это вещество, так что поищите в Американском патентном бюро.

Узнай, кто изготовил яд, и найдешь убийцу. Одно наведет на след другого.

Во всяком случае, так она надеялась.

Таксист опять начал сигналить, и Анна снова высунулась в окно и крикнула таксисту, чтобы он унялся и подождал еще немного.

Швейцария

Словно под гипнозом, практически не понимая, что, как и зачем он делает, Бен возвращался в Цюрих. "Обратно в логово льва", - с грустью подумал он. Да, он был там persona поп grata, но в городе обитало почти четыреста тысяч человек, и он сможет там продержаться, если не будет слишком высовываться, и постарается не попадать в ловушки. Интересно, где они могут поджидать его? Это был риск, сознательный, рассчитанный риск, но у него не было никаких оснований считать, будто он сможет найти хоть где-нибудь безопасное убежище. Лизл совсем недавно процитировала слова Питера, недвусмысленное предупреждение: вопрос не в том, где находятся эти люди, а в том, где их нет.

О, Боже! Лизл! Запах древесного дыма, пропитавший его одежду, всякий раз наполнял его грустью, напоминая ему о ней, о ее доме, который несколько часов назад был таким уютным, и о взрыве, который он видел, но до сих пор с трудом мог осмыслить.

Он вцепился в единственную мысль, позволявшую ему сохранять здравый рассудок - когда дом взорвался, Лизл, возможно, была уже мертва.

О, Господи!

К данному моменту Бену удалось связать воедино все происшедшие события. Тот скрип, который он услышал ночью и который стал частью его кошмарного сна, был произведен вентилем на баллоне с пропаном - вентилем, который откручивали до конца. Дом быстро наполнился не имеющим запаха газом - а он к тому времени уже вышел наружу, - это было запланировано, чтобы устранить возможность сопротивления, погрузить в сон и в конце концов убить обитателей дома. А для того, чтобы скрыть улики, был установлен взрыватель с часовым механизмом. Чтобы поджечь огнеопасный газ, достаточно самого крохотного и простого устройства. Местные власти спишут несчастный случай на неисправный пропановый баллон; в сельской местности наверняка время от времени случаются такие происшествия.

А потом тот, кто это устроил, кто бы он ни был, сел в грузовик и ускользнул.

Когда Бен вернулся к "Рэнджроверу" - спустя какие-то секунды после взрыва, - от дома уже почти ничего не осталось.

Ей не пришлось терпеть страдания. Несомненно, она спала или была уже мертва перед тем, как ее маленький домик превратился в ад.

Он не мог заставить себя не думать об этом!

Четыре года Лизл и Питер прожили здесь, все время прячась, пребывая, без всяких сомнений, в постоянном страхе, но, так или иначе, их никто не беспокоил. Быть может, они так и жили бы дальше.

Но Бен явился в Цюрих.

И спровоцировал этих фанатиков на решительные действия, что в конечном счете привело к гибели Питера.

И приволок этих безликих и безымянных фанатиков за собой к Лизл, к женщине, уже однажды спасшей Питеру жизнь.

Бен пребывал в запредельной тоске. Он больше не испытывал острого, пронзающего чувства вины, им овладело оцепенение. Он больше не чувствовал ничего. Шок превратил его в лишенную эмоций машину, в живой труп, едущий по ночной дороге, уставившись прямо перед собой.

Но когда он уже приближался к погруженному во тьму городу, в нем начало пробуждаться одно-единственное чувство - медленно разгорающийся гнев. Гнев, обращенный на тех, кто превращает невинных людей в мишени только за то, что те случайно наткнулись на обрывки информации об их делишках.

Убийцы и те, кто их направляет, так и остались в его представлении безликими. Он не мог дать их описания, но был полон решимости сорвать с них маски. Он нужен был им мертвым, они намеревались запугать его, заткнуть ему рот. Но вместо того, чтобы убегать и прятаться, он решил сам атаковать их, причем с той стороны, о которой они даже не смогут догадаться. Они хотят скрытно действовать из тени, он прольет на них свет. Они хотят продолжать скрываться, а он их разоблачит.

И если его отец один из них...

Сейчас ему нужно раскопать прошлое, узнать, кто такие эти убийцы, откуда они взялись и, главное, что они прячут. Бен знал, что нормальная человеческая реакция в подобных случаях - испуг, он и был испуган, но страх его не мог превозмочь его ярость.

Он знал, что перешел некую черту, за которой остались рациональные подходы и нормальные человеческие реакции - впереди была только одержимость.

Но кто же эти безликие убийцы?

Люди, которые в свое время помогли корпорации Макса Хартмана встать на ноги? Сумасшедшие? Фанатики? Или же просто наемники, которых наняла корпорация, основанная десятилетия назад крупными промышленниками и нацистами высшего ранга, в том числе и его отцом, людьми, которые хотят сейчас спрятать незаконные истоки своего богатства? Хладнокровные наемные убийцы, чуждые всякой идеологии, кроме обогащения - всемогущего доллара, немецкой марки, швейцарского франка...

Лжец на лжеце, и все связаны друг с другом.

Ему нужна конкретная, точная информация.

Кто-то говорил ему, что в Цюрихском университете находится одна из крупнейших в Швейцарии научных библиотек. Университет расположен на холмах, возвышающихся над городом, туда Бен сейчас и направлялся. Следуя логике, начинать копаться в прошлом нужно именно оттуда.

Вашингтон, округ Колумбия

Анна с отвращением смотрела, как бортпроводник демонстрировал какую-то гибкую штуку, которую надеваешь на нос и рот, чтобы дыхание не сбивалось, если самолет пойдет вниз. В свое время она прочитала в каком-то электронном издании статью, в ней говорилось, что никто еще не выживал при вынужденной посадке самолета на воду. Никогда. Она достала из сумочки аптечный пузырек с "ативаном". Срок годности лекарства истек, но Анна не особенно обеспокоилась. Если она хочет успешно перелететь Атлантику, то это единственное средство, которое ей поможет.

Откуда-то из глубин сумочки раздалась трель сотового телефона "СтарТэк", используемого для связи с ОВВ, - Анна забыла его отключить. Совмещенный с правительственным стандартом криптотелефонии, он был гораздо массивнее обычного аппарата.

Она достала телефон:

- Наварро.

- Подождите, соединяю с Аланом Бартлетом, - услышала она голос с легким ямайским акцентом.

Кто-то тронул ее за плечо. Это был стюард.

- Извините, мэм, - сказал он, - во время полета запрещено пользоваться сотовой связью.

- Мы пока еще не летим. - язвительно возразила Анна.

- Агент Наварро, - сказал Бартлет, - я рад, что поймал вас.

- Мэм, - упрямо продолжал стюард, - правилами запрещено пользоваться сотовой связью после того, как самолет покинул стоянку.

- Извините, это всего минута, - сказала ему Анна и обратилась к Бартлету. - В чем дело? Я лечу в Цюрих.

- Мэм... - начал стюард громко и возмущенно.

Не глядя на него, она свободной рукой достала удостоверение министерства юстиции и сунула ему под нос.

- Мы потеряли еще одного, - сказал Бартлет.

Еще одного? Так быстро? Убийцы активизировали свою деятельность.

- Прошу извинить, мэм, - стюард отошел.

- Вы разыгрываете меня, - простонала Анна.

- Это в Голландии. Городок называется Тилбург, в двух часах езды на юг от Амстердама. В Цюрихе поменяйте самолет и летите туда.

- Нет, - сказала она, - мне будет проще обратиться к представителю ФБР в Амстердаме, чтобы тот попросил немедленно произвести вскрытие. На сей раз мы сможем наконец-то сказать им, какой именно яд следует искать.

- Правильно ли это будет?

- Я лечу в Цюрих, директор. Я собираюсь найти живого человека - ведь мертвецы не разговаривают. Теперь скажите, как зовут тилбургскую жертву.

Бартлет на секунду замялся:

- Некий Хендрик Косгард.

- Постойте, - резко произнесла Анна, - этого имени нет в моем списке.

На другом конце линии воцарилось молчание.

- Бартлет, говорите, будь все оно проклято!

- Существуют другие списки, агент Наварро, - медленно проговорил Бартлет. - Я надеялся, что они... не понадобятся.

- До тех пор, пока я не сделаю крупную ошибку. Это мешает нашему взаимопониманию, директор Бартлет, - тихо сказала Анна, быстро оглянувшись вокруг - не подслушивает ли кто?

- Не совсем так, мисс Наварро. В моем отделе, как и в любом другом, существует разделение труда. Информация подается соответствующим образом. Вашей обязанностью было найти убийц. У нас имелись причины считать, что люди из списка, который я вам дал, люди, на которых заведены проверочные досье, находятся под угрозой убийства. У нас не было оснований думать, что... что остальным тоже угрожает опасность.

- А вы знали, где живет тилбургская жертва?

- Мы даже не знали, что он еще жив. Так или иначе, все попытки установить его местонахождение были напрасны.

- То есть мы не можем исключить возможность того, что убийцы просто имеют доступ к вашим документам.

- Все еще хуже, - с живостью отозвался Бартлет. - Те, кто убивает этих стариков, имеют источники информации лучше наших.

Швейцария

В начале пятого утра Бен нашел Universitatsbibliothek - на Зерингенплатц. Библиотека, естественно, была закрыта и должна была начать работу только через пять часов.

В Нью-Йорке, как он рассчитал, сейчас десять часов вечера. Скорее всего отец до сих пор на ногах - он обычно поздно ложился и рано вставал, так было всегда, а если даже Бен и поднимет отца с постели, то это его не заботит. Больше не заботит.

Прогуливаясь по Университетштрассе, чтобы размять ноги, Бен удостоверился, что его телефон подключен к европейскому стандарту GSM, и набрал номер Бедфорда.

Трубку взяла миссис Уолш, экономка.

Миссис Уолш, которую Бен всегда считал ирландской версией миссис Дэнверс из "Ребекки" [Роман известной английской писательницы Дафны Дюморье (1907- 1989)], проработала в их доме больше двадцати лет, и Бен никогда не принимал за чистую монету ее обычный высокомерный и холодный тон.

- Бенджамин? - сказала она. Ее голос показался ему странным.

- Добрый вечер, миссис Уолш, - устало ответил Бен. - Мне надо поговорить с отцом. - Он заранее настроился выдержать сражение с этим стражем отцовской крепости.

- Бенджамин, ваш отец уехал.

Бен похолодел:

- Куда уехал?

- Я не знаю.

- А кто же знает?

- Никто. За мистером Хартманом сегодня утром заехал автомобиль; он никому не сообщил, куда собирается. Ни слова. Он только сказал, что "какое-то время" его не будет.

- Автомобиль? За рулем был Джанни? - Джанни, веселый и беззаботный человек, являлся постоянным шофером отца, и старик был привязан к нему, хотя, конечно, не показывал виду.

- Нет, не Джанни. Автомобиль был не вашей фирмы. Он просто уехал, без каких-либо объяснений.

- Не понимаю. Он же раньше так не поступал?

- Никогда. Перед тем как выйти из дома, он взял с собой свой паспорт.

- Паспорт? Ну, это уже о чем-то говорит, вам не кажется?

- Но я звонила в его офис, говорила с секретаршей, она ничего не знает - ни про какие международные поездки. Я думала, что, возможно, он что-нибудь говорил вам.

- Ничего. Ему кто-нибудь звонил?

- Нет, я не... Подождите, я загляну в книгу сообщений. - Минутой позже она подошла к трубке снова. - Звонил только мистер Годвин.

- Годвин?

- Да, там написано - профессор Годвин.

Это имя застало его врасплох. Принстонский историк Джон Варнс Годвин был научным руководителем Бена, когда тот учился в колледже. И еще, понял Бен, в том, что Годвин звонил Максу, не было ничего странного: несколько лет назад, под впечатлением рассказов Бена о знаменитом историке Макс дал Принстону деньги на основание Центра изучения человечества, директором которого стал Годвин. Но почему этим двоим взбрело в голову пообщаться между собой именно в это утро? А потом Макс исчез.

- Дайте мне его номер, - сказал Бен.

Узнав номер, он поблагодарил миссис Уолш и отключился.

"Странно", - подумал он. Бен представил, что отец куда-то сбежал, ведь ему теперь известно, что его прошлое раскрыто или вот-вот окажется раскрытым. Но эту мысль он сразу же отбросил как бессмыслицу: от чего бежать? И куда?

Бен знал, что в том состоянии, в каком он находится - изможденный физически и морально, - он не может ясно мыслить. Ему совершенно необходимо поспать. Он чувствовал, что все выводы, сделанные им сейчас, далеко не самые логичные.

Он начал рассуждать: Питер знал нечто, нечто о прошлом их отца и о компании, которую Макс помог основать, и вот Питер убит.

А потом...

А потом я нашел фотографию основателей этой компании, и мой отец оказался среди них. Затем в хижине Лизл и Питера я нашел страницу из учредительного документа корпорации. А потом они попытались убить нас обоих - меня и Лизл - и скрыть улики, взорвав дом.

Так что вполне возможно, что они... снова эти безликие и безымянные Они... вышли на моего отца и дали ему знать о том, что секрет перестал быть секретом. Секрет его прошлого или, может быть, секрет этой непонятной корпорации? Или всего сразу?

Вероятно, так все и было, очень вероятно. И теперь они пытаются уничтожить любого, кто знает об этой компании...

Что еще могло заставить Макса так внезапно и таинственно исчезнуть?

Может быть, его заставили куда-то поехать и там с кем-то встретиться...

Бен был уверен только в одной своей догадке: внезапное исчезновение отца было каким-то образом связано с убийствами Питера и Лизл и с обнаружением документа.

Он вернулся к "Рэнджроверу", заметив в свете восходящего солнца глубокие царапины, испортившие краску на боках, и поехал обратно на Зерингенплатц.

Поставив машину у тротуара, он уселся поудобнее и позвонил в Принстон, Нью-Джерси.

- Профессор Годвин?

Судя по голосу, старый профессор уже спал.

- Это Бен Хартман.

Джон Варнс Годвин, специалист по европейской истории ХХ века, был в свое время самым популярным лектором в Принстоне. Хотя он давно уже отошел от дел - ему исполнилось восемьдесят два года, - но все равно каждый день приходил на работу в университет.

Бену представился Годвин - высокий, костлявый, седой, с морщинистым лицом.

Годвин был для Бена не только научным руководителем, но и в какой-то степени заменял отца. Бен вспомнил, как однажды они сидели в заваленном книгами кабинете Годвина в Дикинсон-холл. Янтарный свет и особый - смесь плесени и ванили - запах старых книг.

Они беседовали о том, каким образом ФДР [Франклин Делано Рузвельт 32-й президент США] вовлек придерживающиеся изоляционистской политики Соединенные Штаты во Вторую мировую войну. Бен писал работу о ФДР и сказал Годвину, что его больно поразила нечистоплотность поступков Рузвельта.

- Ах, мистер Хартман, - ответил Годвин. Тогда он называл Бена именно так. - Как там у вас с латынью? Honesta turpitudo estpro causa bona.

Бен тупо посмотрел на профессора.

- Если цель хороша, - перевел профессор с лукавой улыбкой, медленно и раздельно проговаривая слова, - то и преступление есть добродетель. Публилий Сир. Этот человек жил в Риме за сто лет до Христа и сказал много умных вещей.

- Не думаю, что я с этим согласен, - заявил Бен, наивный студент, охваченный праведным негодованием. - По мне, в этих словах нет ничего, кроме оправдания обмана. Надеюсь, что я никогда такого не скажу.

Годвин внимательно посмотрел на него, кажется, он был озадачен:

- Я думаю, что именно поэтому вы и отказываетесь войти в отцовский бизнес, - многозначительно произнес он. - Вы предпочитаете остаться чистеньким.

- Я предпочитаю учить детей.

- Но отчего вы так уверены, что хотите именно учить? - спросил Годвин, прихлебывая темно-золотистый портвейн.

- Оттого, что я люблю это занятие.

- Вы совершенно в этом уверены?

- Нет, - признался Бен, - как можно в двадцать лет быть в чем-то совершенно уверенным?

- О, я считаю, что двадцатилетние совершенно уверены во многих вещах.

- Но почему я должен заниматься делом, для меня неинтересным - работать в компании, основанной моим отцом, делая деньги - больше, чем мне когда-либо может понадобиться. Я имею в виду - какая от наших денег польза обществу? Почему я должен быть богатым, в то время как у других на столах пусто?

Годвин закрыл глаза:

- Это большая роскошь - воротить нос от денег. У меня в классе были очень богатые студенты, даже один Рокфеллер. И они стояли перед той же самой дилеммой, что и вы - не позволить деньгам управлять своей жизнью, или держать себя в четко очерченных границах и делать что-то общественно полезное. Ваш отец, однако же, один из величайших филантропов страны...

- Ну, да, а разве Рейнольд Найбур [Найбур, Рейнольд (1892-1971) американский теолог и философ] не говорил, что филантропия - это одна из форм патернализма? Что привилегированный класс старается сохранить свой статус за счет подачек неимущим?

Годвин удивленно возвел глаза к потолку. Бен изо всех сил старался не улыбаться. Он просто прочел эти слова на занятиях по богословию, и они прочно засели в его памяти.

- Один вопрос, Бен. Решение стать учителем в начальной школе - это на самом деле бунт против отца?

- Может быть, и так, - ответил Бен, не желая врать. Он хотел еще добавить, что именно Годвин вдохновил его на то, чтобы стать учителем, но это могло бы прозвучать слишком напыщенно. Да, слишком.

Ответ Годвина очень его удивил:

- Молодец! Для того чтобы принять такое решение, нужно мужество. И вы будете первоклассным учителем, я в этом не сомневаюсь.

Теперь же Бен сказал:

- Извините, что я так поздно звоню...

- Ничего, Бен. Откуда вы звоните? Связь...

- Из Швейцарии. Послушайте, мой отец пропал...

- Как это "пропал"?

- Сегодня утром он вышел из дома и куда-то уехал. Мы не знаем куда, и я решил спросить у вас, ведь вы говорили с отцом утром, как раз перед тем...

- На самом деле я просто ответил на его звонок. Он хотел поговорить насчет еще одного дара Центру, который намеревался преподнести на днях.

- И все?

- Боюсь, что да. Насколько я помню, ничего необычного. На всякий случай, если он мне еще раз позвонит, как я могу с вами связаться?

Бен дал Годвину номер своего мобильного телефона.

- Еще вопрос. Не знаете ли вы в Цюрихском университете кого-нибудь, кто занимается тем же, что и вы - историей современной Европы?

Годвин ненадолго замолчал.

- В Цюрихском университете? Карл Меркандетти, лучшего специалиста не найти. Исследователь высшего класса. Он специализируется на экономической истории, но в лучших традициях Европы, знает очень много и из других областей. Еще у него есть изумительная коллекция граппы; такой не найдешь, пожалуй, больше нигде. В общем, это именно тот, кто вам нужен.

- Благодарю вас, - сказал Бен и отключился.

Он откинул спинку сиденья, намереваясь несколько часов поспать.

Он спал тревожно, все время просыпаясь, в его сон врывались непрекращающиеся кошмары, в которых он снова и снова видел взрывающуюся хижину Лизл и ничего не мог поделать.

Проснулся Бен в начале десятого. Зеркало заднего вида продемонстрировало невеселую картину - небритый, грязный, темные круги под глазами, - но ему просто негде, да и некогда побриться и умыться.

Нужно начинать раскапывать прошлое, которое теперь уже не было прошлым.

Глава 18

Париж

Офис "Группы ТрансЕвроТех СА", расположенный на третьем этаже отделанного известняковыми плитками здания на проспекте Марсо в восьмом аррондисмане [Аррондисман - административный район в крупных городах Франции.], был отмечен только маленькой бронзовой табличкой. Эта табличка располагалась на каменной стене возле парадной двери дома, ничем не отличалась от еще шести таких же табличек с названиями юридических фирм и других мелких компаний и почти не привлекала к себе внимания.

Посетители никогда не приходили в "ТрансЕвроТех" без предварительной договоренности; любой, кому довелось бы там побывать, не увидел бы ничего необычного: молодой мужчина-секретарь, сидящий за стенкой с маленьким окошечком, сделанной из похожего на простое стекло пуленепробиваемого поликарбоната. А за его спиной - маленькая почти пустая комната, в которой не было ничего, кроме нескольких стульев из литой пластмассы и одной-единственной двери, ведущей во внутренние помещения.

Никому, конечно, и в голову не пришло бы, что секретарь всегда вооружен и что он вообще отставной офицер из войск коммандос, что повсюду установлены искусно скрытые камеры наблюдения, пассивные инфракрасные датчики движения и что каждая дверь снабжена невидимыми электромагнитными датчиками сигнализации.

Конференц-зал, скрытый в глубинах офиса, фактически представлял собой комнату, устроенную в пределах другой комнаты; это был модуль, отделенный от окружающих бетонных стен резиновой прокладкой толщиной в фут, которая полностью гасила любые звуковые колебания (в первую очередь соответствовавшие частотам человеческого голоса), так что разговоры никто не смог бы услышать из-за стены. Непосредственно к конференц-залу примыкало помещение, в котором было установлено несколько пеленгаторов с разнообразными антеннами, постоянно занятых поиском высокочастотных, сверхвысокочастотных, гиперчастотных и микроволновых передач, чтобы пресечь любые попытки подслушать происходящее в святая святых. К антеннам был также подключен анализатор спектра, запрограммированный на проверку фоновых радиоизлучений, чтобы обнаружить любые аномалии.

В торце большого стола, похожего на гроб из красного дерева, сидели два человека. Их разговор был защищен от подслушивания включенными одновременно генераторами "белого шума" и "бормоталкой" - звукозаписью, создававшей разноязыкий гомон, похожий на шум, стоящий в переполненном баре. Ни один виртуоз, которому оказалось бы по силам обмануть сложную систему безопасности и подслушать то, что происходило в зале, не смог бы выделить слова этих двоих из фонового шума.

Собеседник постарше в данный момент что-то говорил в также защищенный от подслушивания телефон - плоскую черную коробочку швейцарского производства. Это был одутловатый, встревоженный с виду человек лет пятидесяти пяти; его широкое, с обвисшими щеками и сальной кожей лицо украшали очки в золотистой оправе, а волосы, обрамлявшие залысый лоб, были выкрашены в неестественный каштановый цвет. Его звали Поль Марко, и он был вице-президентом Корпорации по вопросам безопасности. Марко попал в Корпорацию путем, по которому, как правило, проходили все директора охранных служб международных компаний: он служил в пехотных войсках французской армии, был изгнан оттуда за недисциплинированность и жестокость, вступил во Французский иностранный легион, позднее переехал в США, где был профессиональным штрейкбрехером в горнодобывающей компании, а затем его наняли обеспечивать безопасность в многонациональную фирму.

Марко говорил быстро, негромко, а потом выключил и отложил трубку.

- В секторе Вены тревожное положение, - сказал Марко сидевшему рядом с ним темноволосому, со смуглой оливковой кожей французу, лет на двадцать моложе, чем вице-президент, по имени Жан-Люк Пассар. - После несчастного случая со взрывом пропана в Санкт-Галлене американец все же уцелел. - И мрачно добавил: - Мы не можем больше позволять себе ошибаться. Особенно после катастрофы на Банхофплатц.

- Но ведь решение о привлечении американского солдата было не вашим, успокаивающе заметил Жан-Люк.

- Конечно, нет, но я и не возражал против него. Логика была вполне убедительной: он много общался с объектом и мог узнать его в толпе в любую секунду. Как часто ни рассматривай фотографию незнакомого человека, все равно никто не сможет действовать так быстро и надежно, как тот, кто лично знаком с целью.

- Но теперь мы подключили к делу самого лучшего, - сказал Пассар. Когда за дело берется Архитектор, проблемы разрешаются достаточно быстро.

- Его всегда отличало стремление к совершенству, - заметил Марко. - И все же, каким бы изнеженным ни был этот американец, его не следует недооценивать.

- То, что он, любитель, все еще жив, это просто чудо, - согласился Пассар. - И все равно, пристрастие к здоровому образу жизни не дает человеку навыков выживания. - Он громко фыркнул и насмешливо проговорил на английском языке с подчеркнуто сильным акцентом: - Он не знает джунглей. Он знает только игру в джунгли.

- И все равно, - возразил Марко, - существует такая вещь, как везение новичка.

- Он уже не новичок, - задумчиво произнес Пассар.

Вена

Из ворот вышел пожилой, хорошо одетый американец. Он шел медленно, напряженно, по-видимому, с усилием, держа в руке небольшой чемоданчик. На ходу он разглядывал толпу, пока не увидел водителя лимузина, одетого в форму, к которой была прикреплена маленькая табличка с именем.

Старик помахал рукой, и водитель, сопровождаемый женщиной в белой одежде медсестры, поспешно кинулся к нему. Водитель взял у американца багаж.

- Как прошел ваш полет, сэр? - осведомилась медсестра. Она говорила по-английски с австро-немецким акцентом.

- Ненавижу путешествия, - проворчал старик. - Я уже не в состоянии их переносить.

Раздвигая толпу, медсестра проводила прибывшего к выходу на улицу, где совсем рядом стоял черный "Дэймлер", и помогла старику забраться в машину. Салон был оборудован всеми стандартными аксессуарами - телефоном, телевизором и баром. В углу находился деликатно укрытый чехлом набор для оказания экстренной медицинской помощи, в котором имелся даже небольшой кислородный баллончик со шлангом и маской, электрический дефибриллятор, а также трубки и иглы для капельниц.

- Ну вот, сэр, - сказала медсестра, как только пассажир устроился на уютном кожаном сиденье, больше похожем на диван, - поездка будет совсем недолгой, сэр.

Старик хмыкнул, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

- Пожалуйста, сообщите мне, не могу ли я что-нибудь сделать, чтобы вам было поудобнее, - заботливо произнесла медсестра.

Глава 19

Цюрих

В вестибюле гостиницы Анну встретил прикомандированный к ней офицер из аппарата прокурора кантона Цюрих. Его звали Бернард Кестинг - низенький, но мощный темноволосый молодой человек с окладистой бородой и сросшимися над переносицей бровями. Он совершенно не улыбался и казался очень деловым и всецело поглощенным своими профессиональными обязанностями: олицетворение швейцарской бюрократии.

Несколько минут ушло на взаимные представления и вымученный разговор, необходимый для соблюдения этикета, а затем Кестинг проводил Анну к своему автомобилю "БМВ-728", стоявшему на полукруглой подъездной дорожке перед гостиницей.

- Конечно, мы знаем Россиньоля, - сказал Кестинг, распахивая дверцу автомобиля перед коллегой из-за океана. Он был очень уважаемой личностью в нашем банковском сообществе на протяжении многих-многих лет. Разумеется, у моего управления никогда не возникало поводов для того, чтобы допрашивать его. - Анна села в машину, но швейцарец продолжал стоять на месте, держась за ручку распахнутой дверцы. - Боюсь, что мы не совсем отчетливо поняли суть вашего запроса. Знаете ли, этот джентльмен никогда не был причастен к какому-либо криминалу.

- Я понимаю. - Анна протянула руку и сама закрыла дверь. Этот человек нервировал ее.

Усевшись за руль, Кестинг молчал лишь до тех пор, пока машина не выехала на Штейнвиштрассе, тихую улицу около Кунст-хауса, по сторонам которой тянулись жилые дома.

- Он был - или есть - блестящий финансист.

- Я не могу раскрыть вам содержание нашего расследования, - сказала Анна, - и могу лишь сообщить вам, что он не является его объектом.

Кестинг опять ненадолго замолк, а затем продолжал:

- Вы просили организовать защитный надзор. Как вы знаете, мы не могли точно установить его местообитание. - В голосе швейцарца без труда можно было уловить неловкость.

- А что, это общепринятая манера поведения видных швейцарских банкиров? Вот так, просто... исчезать?

- Общепринятая? Конечно, нет. Но ведь он в конце концов удалился на покой. И обрел право быть эксцентричным.

- А как же осуществляются его официальные контакты?

- Через доверенных местных представителей оффшорного объекта, остающегося, впрочем, непрозрачным даже для самих представителей.

- Прозрачность не относится к числу признанных в Швейцарии ценностей.

Кестинг быстро взглянул на нее, очевидно, решая, не могла ли она оказаться самозванкой.

- Такое впечатление, что где-то с год назад, возможно, чуть позже или раньше, он решил, что ему следует - ну, как бы это сказать... - скрыться от людей. Не исключено, что ему померещилось, будто за ним следили или его преследовали. В конце концов ему уже перевалило за восемьдесят, а начинающееся старческое слабоумие порой сопровождается параноидальными фантазиями.

- А что, если это ему не померещилось?

Кестинг смерил Анну пристальным взглядом, но промолчал.

Герр профессор, доктор Карл Меркандетти невероятно обрадовался, когда Бен упомянул о том, что он знакомый профессора Джона Варнса Годвина.

- Вы не причиняете мне никаких неудобств, и вам совершенно не за что просить прощения. У меня есть в библиотеке свой кабинет. Почему бы вам не навестить меня там где-нибудь до полудня? Я все равно должен туда пойти. Я надеюсь, что Годвин не сказал вам... э-э... что я готовлю монографию в выпускаемую издательством Кембриджского университета серию, которую он редактирует, и уже на два года ее задержал. Он не раз говорил мне по этому поводу, что у меня несколько средиземноморское ощущение времени. - В трубке густо раскатился отнюдь не стариковский хохот Меркандетти.

Бен и сам точно не знал, что ему нужно от Меркандетти, а профессор, судя по его жизнерадостному тону, вероятно, предположил, что это будет визит вежливости или что-то в таком же роде.

Несколько часов Бен провел, копаясь в справочниках швейцарских корпораций. Он даже просмотрел компьютерную телефонную базу. Но ему так и не удалось найти ни единого упоминания о какой-либо фирме, называвшейся "Сигма АГ", и у него сложилось впечатление, что в открытых документах вообще не было никаких сведений о ее существовании.

Карл Меркандетти оказался куда более строгим на вид, чем Бен представил его по телефонному разговору. Это был невысокий человек лет пятидесяти с торчавшими ежиком коротко подстриженными седоватыми волосами и в очках с овальной тонкой оправой. Впрочем, когда Бен представился, взгляд профессора оживился, а рукопожатие было крепким и приветливым.

- Любой друг Года... - начал Меркандетти.

- А я думал, что так его называют только принстонские студенты, - не удержавшись, перебил Бен.

Меркандетти, улыбнувшись, покачал головой.

- В то время, когда мы познакомились, он, можно сказать, лишь понемногу начинал оправдывать свое прозвище. А сейчас я боюсь, что, когда подойду к жемчужным вратам рая, он окажется там и скажет: "А теперь еще один небольшой вопрос по поводу сноски сорок три в вашей последней статье..."

После нескольких минут легкого разговора Бен перешел к рассказу о том, какие ему пришлось потратить усилия для того, чтобы найти следы корпорации под названием "Сигма АГ", учрежденной в Цюрихе в самом конце Второй мировой войны. Он не стал углубляться в подробности: ученый, несомненно, должен был подумать, что предмет его поисков вполне может относиться к кругу интересов международного банкира, связанных с его повседневной деятельностью и обусловленных чувством ответственности. Как бы там ни было, Бен знал, что излишняя откровенность здесь ни к чему.

Узнав о конкретном объекте интереса Бена, Меркандетти оставался так же вежлив, но не проявил ни малейшего возбуждения. Было совершенно ясно, что название "Сигма" ничего не говорило ему.

- Так вы сказали, что она была создана в 1945 году? - переспросил историк.

- Совершенно верно.

- Вы знаете, что "Бордо" того года было совершенно изумительным? Профессор пожал плечами. - Конечно, мы же говорим о событиях, случившихся более полувека тому назад. Много компаний, которые были основаны во время войны или сразу после ее окончания, рухнули. Наша экономика тогда была не столь стабильной, как сейчас.

- У меня есть основания полагать, что она все еще существует, - ответил Бен.

Меркандетти с добродушно-благожелательным выражением на лице вскинул голову.

- И какого рода информацией вы располагаете?

- Должен признаться, что это не точная информация. Она основывается в большей мере на слухах. Но слухах, исходящих от людей, которым много известно.

Выражение лица Меркандетти сделалось удивленным и скептическим.

- А располагают ли эти люди еще какой-нибудь информацией? Название вполне могло измениться.

- Но существует ли какой-нибудь свод данных об изменении названий фирм?

Историк на несколько секунд уставился в потолок библиотеки.

- Существует одно место, которое вам имело бы смысл посетить. Оно называется "Handelsregisteramt des Kantons Zurich" - регистрационный архив всех фирм, основанных в Цюрихе. Каждая созданная в этом кантоне компания должна сдавать туда бумаги о регистрации.

- Прекрасно. И позвольте мне задать вам еще один вопрос. Посмотрите, пожалуйста, вот этот список, - Бен положил на крепкий дубовый стол переписанный своей рукой список директоров "Сигма АГ". - Вам знакомо какое-либо из этих имен?

Меркандетти не спеша надел очки для чтения.

- Большинство этих имен... Знаете ли, это известные промышленники. Вот этот, Проспери, он принадлежит к теневому миру. Мне кажется, он совсем недавно умер. В Бразилии или в Парагвае, точно не помню. Эти люди к настоящему времени уже умерли или сделались глубокими стариками. О, здесь и Гастон Россиньоль, банкир - он скорее всего и сейчас живет в Цюрихе.

- Он все еще жив?

- Я не слышал о его смерти. Но если он жив, то ему, должно быть, под восемьдесят или даже больше.

- А можно это как-нибудь выяснить?

- Вы не пробовали посмотреть в телефонном справочнике? - профессор вскинул на Бена удивленный взгляд.

- Там целая куча Россиньолей. Но ни одного с таким первым именем.

Меркандетти пожал плечами.

- Россиньоль был крупнейшим финансистом. Помогал восстанавливать нашу банковскую систему после Второй мировой войны. У него было здесь множество друзей. Вполне возможно, что он ушел на покой, переехал куда-нибудь на мыс Антиб и, как говорится, сводит кокосовым маслом старческую пигментацию с плеч. Не исключено, что он старается не привлекать к себе излишнего внимания по каким-то личным причинам. После недавних споров из-за швейцарского золота и событий Второй мировой войны появилось немало людей с очень крайним подходом к данной проблеме; некоторые из них угрожали расправой всем, причастным к этим делам. Даже швейцарский банкир не может жить в сейфе. Поэтому все принимают меры предосторожности, какие находят необходимыми.

Значит, предосторожности...

- Благодарю вас, - произнес Бен, - все, что вы сказали, чрезвычайно полезно для меня. - Он вынул из кармана черно-белую фотографию, которую раздобыл в сейфе "Хандельсбанка", и подал ее ученому. - А можете ли вы опознать кого-либо из этих людей?

- Не знаю, кто вы по своему призванию, банкир или историк! - весело воскликнул Меркандетти. - А может быть, торговец старыми фотографиями весьма прибыльная торговля в наши дни. За ферротипии ХIХ века коллекционеры платят целые состояния. Но я не любитель таких вещей. Мне подавай цвет.

- Вряд ли это семейный снимок, сделанный во время отпуска, - мягко заметил Бен.

Меркандетти улыбнулся и поднес к глазам фотографию.

- Это скорее всего Сайрус Вестон... Ну, да, несомненно, это он, в своей знаменитой шляпе. - Профессор ткнул в снимок коротким пальцем. - Этот похож на Эвери Хендерсона, которого давно уже нет на свете. Это Эмиль Менар, создатель "Трианона", первой из современных многопрофильных корпораций. Этот похож на Россиньоля, но я в этом не уверен. Его всегда представляешь себе с огромным лысым черепом, а не с копной темных волос; но ведь тогда он был намного моложе. А это... - Меркандетти внезапно умолк. Он целую минуту вглядывался в фотографию, а затем положил ее на стол. Улыбка вдруг сошла с его лица. - Что это за шутка? - спросил он Бена, сурово глядя на него из-под очков для чтения. Профессор казался озадаченным.

- Что вы хотите сказать?

- Это, несомненно, какой-то монтаж, скомпонованный из разных фотографий. - Ученый произнес эту фразу с нескрываемым раздражением.

- Но почему вы так считаете? Вестон и Хендерсон, вероятно, были знакомы.

- Вестон и Хендерсон? Несомненно, были. И так же несомненно, что, конечно же, они никак не могли оказаться в компании, куда входили бы одновременно Свен Норквист, норвежский судовладелец, Сесил Бенсон, британский автомобильный магнат, Дрэйк Паркер, глава нефтехимического гиганта, и Вольфганг Зибинг, немецкий промышленник, чья фамильная компания некогда производила военное снаряжение, но теперь больше известна своим кофе. И еще несколько человек такого сорта. Некоторые из этих людей были вечными конкурентами, некоторые специализировались на очень далеких один от другого видах коммерции. Если удастся доказать, что эти люди встречались между собой... Для начала потребуется полностью переписать историю экономики ХХ века.

- А не могла ли это быть какая-то экономическая конференция середины столетия, наподобие нынешних давосских форумов? - рискнул предположить Бен. - Или совещание, предшествовавшее Бильдербергской конференции? Малоизвестная встреча титанов экономики?

Историк указал на одну из фигур.

- Это может быть только выдуманной кем-то шуткой. Ради которой очень умело сфабриковали эту фотографию.

- Кто этот человек, на которого вы указываете?

- Это, несомненно, Герхард Ленц, ученый из Вены. - Меркандетти говорил сухо и сурово.

Имя показалось Бену смутно знакомым, но он не мог сообразить, в каком контексте оно могло ему попасться.

- Да кто же он такой?

- Точнее, кем он был. Он умер в Южной Америке. Доктор Герхард Ленц, по всеобщему мнению, был человеком блестящего ума. И все же вряд ли его можно назвать в числе лучших выпускников замечательного медицинского факультета Венского университета и счесть олицетворением венской цивилизации. Простите, я иронизирую, а это не подобает историку. Но сухой факт заключается в том, что Ленц, как и его друг Йозеф Менгеле, заслужил единственную в своем роде жуткую славу экспериментами на заключенных концентрационных лагерей, на тысячах детей, погибших и оставшихся калеками в результате этих опытов. Его сын все еще живет в Вене.

Боже мой! Герхард Ленц был одним из самых страшных чудовищ двадцатого столетия. Бен почувствовал, что у него начала кружиться голова. Герхард Ленц, светлоглазый нацистский офицер, стоявший рядом с Максом Хартманом.

Меркандетти выудил из кармана пиджака восьмикратную лупу - ему часто приходилось пользоваться ею в своих архивных разысканиях - и тщательно исследовал изображение. Затем он долго рассматривал пожелтевшую бумажную подложку, на которую была нанесена эмульсия. Потратив на это занятие несколько минут, он покачал головой.

- Действительно, фотография кажется подлинной. И все же это невозможно. Она не может быть подлинной. - Меркандетти говорил со сдержанной страстью, и Бен мельком подумал: не пытается ли профессор в первую очередь убедить себя самого? Хотя историк и старательно отказывался поверить в то, что находилось у него перед глазами, все равно он вдруг смертельно побледнел.

- Расскажите мне, - потребовал он, и теперь его тон был резким; куда только делось все дружелюбие, - откуда вы это взяли?

Предосторожности... Гастон Россиньоль был жив: смерть такой поистине августейшей персоны не осталась бы незамеченной. И все же, потратив еще час на поиски, Бен и Меркандетти остались там же, откуда начали.

- Прошу извинить меня за напрасно потерянное время, - наконец проронил Меркандетти. - Но все же я историк, а не частный детектив. Кроме того, осмелюсь предположить, что такие вещи относятся скорее к вашей специальности, учитывая ваше близкое знакомство со стратегией финансовой деятельности и ее хитростями.

Ученый был прав; Бену и самому это уже приходило в голову. То, о чем упомянул Меркандетти - тонкости и хитрости финансовой деятельности, - было известно под названием защиты активов, а в этой области Бен знал все до тонкостей. Теперь настала его очередь сесть и подумать. Видные люди просто так не исчезают; используя законы, они создают мощные оборонительные сооружения, за которыми их невозможно достать. Человек, засекречивающий свое место жительства от возможных преследователей, не мог пользоваться способами, принципиально отличающимися от тех, к которым прибегают желающие укрыться от кредиторов или от налоговой системы. Россиньоль должен был устроить все так, чтобы сохранить контроль над своей собственностью, а со стороны казалось бы, что он не имеет к ней никакого отношения. За человеком, не обладающим имуществом, трудно вести наблюдение.

Бен Хартман вспомнил об одном исключительно скупом клиенте "Хартманс Капитал Менеджмент", у которого схемы защиты активов превратились в настоящую навязчивую идею. Бен в конце концов страстно возненавидел этого человека, но, хотя и смертельно жалел время, потраченное на работу над счетами этого скупца, он уже тогда понимал, что все, открывшееся ему обо всяких увертках, применяемых для "защиты активов", может пригодиться в дальнейшем.

- У Гастона Россиньоля в этих местах наверняка имеются близкие родственники, - сказал он Карлу Меркандетти. - Я думаю о каком-то человеке, который был бы и надежным, и послушным. Он должен быть достаточно близок к Россиньолю, чтобы выполнять его распоряжения, и при этом быть значительно моложе, чем он. - Бен хорошо знал, что при любых вариантах с использованием механизма дарения или продажи преждевременная смерть псевдобенефициария является крайне нежелательной и может привести к серьезнейшим осложнениям. И при любой схеме сохранение тайны всецело зависело от благоразумия партнера.

- Вы, конечно, имеете в виду Ива-Алана, - уверенно заявил профессор.

- Вы так считаете?

- Вы только что описали его. Ив-Алан Тайе, племянник банкира. Местный гражданский лидер, пользующийся определенной известностью благодаря выдающемуся положению своего семейства и совершенно никому не известный банкир благодаря своей крайней посредственности. Всеобщая его оценка слабый человек, но добрый малый. Председательствует в Цюрихском совете по искусству и где-то еще в этом же роде. И имеет синекуру в одном из частных банков, кажется, он вице-президент чего-то. Впрочем, это довольно легко выяснять.

- А если бы я попытался выяснить, имеет ли Тайе право на владение собственностью в кантоне, помимо своего первоначального имущества? Существуют ли открытые для доступа налоговые документы, связанные с передачей имущества?

- В Rathaus [ратуша (нем.)] - это совсем рядом с набережной Лиммата хранятся муниципальные отчеты. Но если речь идет о недавних операциях, совершенных в течение последних пяти лет, то вы сможете провести диалоговый поиск. То же самое и с налоговыми документами, которые вас могут заинтересовать. Предположительно они являются доступными для публики, но тем не менее находятся под строгой охраной, как того требует одна из двух главных страстей швейцарцев - любви к шоколаду и к секретности. Лично я имею пользовательский код и пароль для доступа к этим базам. Видите ли, не так давно отцы города заказали мне написать часть брошюры, посвященной 650-летнему юбилею присоединения Цюриха к Швейцарской конфедерации. Тема, конечно, несколько уже моих обычных исследований, но зато они не пожалели франков.

Через час Бен узнал адрес некоей резиденции, которая была заметно скромнее, чем прежнее место жительства Россиньоля. Еще через два часа, разобравшись в целой куче исключительно путанных налоговых документов, он убедился, что она принадлежит Гастону Россиньолю. Хотя дом с участком был зарегистрирован на имя Тайе, но это не было его основным местом жительства. Загородный дом? Кому пришло бы в голову заводить себе загородный дом прямо в пределах Цюриха? Жилище для любовницы? Но для этого дом был слишком уж роскошным. А что же с инвестициями в недвижимость, находящуюся в доверительной собственности, и привилегиями совладельца? Тайе не обладал единоличным контролем над этой собственностью; он не мог продать ее или передать кому-либо право управления без разрешения доверителя. И где же находится доверитель? На Джерси, одном из островов Ла-Манша. Бен улыбнулся. Отлично сделано - налоговый рай, но не из тех, что пользуются самой дурной славой. Это место не считалось столь гнусным, как, скажем, Науру, зато его банковские учреждения еще крепче повязаны между собой, и проникнуть туда намного труднее.

Бен снова взглянул на записанный на листе бумаги адрес. Было невозможно поверить в то, что краткая автомобильная поездка может привести его к одному из основателей "Сигмы". Питер пытался скрыться от "Сигмы", и это погубило его. Бен глубоко вздохнул и почувствовал, как в нем разгорается пламя гнева. "Что ж, наше положение изменилось, - подумал он. - Теперь пусть "Сигма" попытается спрятаться от меня".

Глава 20

Бен довольно быстро нашел дом Гастона Россиньоля. Он находился в той части Цюриха, которая носит название Хоттинген и представляет собой холмистую возвышенность, господствующую над городом. Дома здесь были окружены просторными участками и скрыты за деревьями: очень приватная, очень изолированная обстановка.

Дом Россиньоля стоял на Хаусерштрассе, неподалеку от "Долдер гранд-отель", королевы цюрихских гостиниц; зачастую это заведение вообще называли лучшим во всей Европе. Приземистый, с широким фасадом, сложенный из коричневатого камня дом был выстроен, очевидно, в начале ХХ века.

Здание не походило на конспиративное жилище, отметил про себя Бен, но, возможно, именно поэтому могло с успехом выполнять его функции. Россиньоль вырос в Цюрихе, провел значительную часть жизни в Берне. Он, несомненно, был знаком со многими представителями цюрихских властей и влиятельными людьми, но этот город не был тем местом, где у него могли бы оказаться случайные знакомые. Кроме того, обитатели Хаусерштрассе относились к той породе людей, которые предпочитали заниматься своими делами и не лезть в чужие. Тут возможно было постоянно соседствовать с жителями расположенного рядом дома, оставаясь практически незнакомым с ними. На старика, возящегося со своим собственным садиком, никто не станет обращать излишнего внимания. Такая жизнь должна быть достаточно удобной, и притом вполне незаметной.

Бен остановил "Ровер" в конце квартала, там, где улица уходила вниз. Чтобы машина не покатилась, поставил ее на ручной тормоз. Открыл перчаточный ящик и вынул пистолет Лизл. В барабане оставалось четыре патрона. "Необходимо где-то купить патроны", - подумал Бан. Убедившись в том, что оружие поставлено на предохранитель, он сунул пистолет в карман куртки.

Подойдя к двери дома, Бен нажал на кнопку звонка. Подождал несколько минут и, не дождавшись никакого ответа, позвонил снова.

Безрезультатно.

Он нажал на ручку, но дверь была заперта.

Под навесом возле боковой стены дома он заметил "Мерседес" одной из последних моделей. Естественно, он не мог определить, кому принадлежал автомобиль - Россиньолю или кому-то еще.

Он повернулся было, чтобы уйти, но тут ему в голову пришло обойти вокруг дома и попробовать остальные двери. Лужайку недавно скосили, цветы казались тщательно ухоженными. Кто-то очень хорошо следил за садом. Задняя часть участка оказалась более просторной, чем передняя; привольно раскинувшийся зеленый газон, окруженный цветочными клумбами, был залит ярким солнечным светом. Около большой террасы, примыкавшей к задней части дома, красовался изящный навес, под которым стояли несколько шезлонгов.

Бен подошел ко входу с террасы. Он открыл на себя стеклянную наружную дверь, а потом нажал на ручку следующей двери. Дверь подалась.

Он открыл дверь. Его сердце отчаянно колотилось, его так и подмывало поскорее уйти, но он не поддался этому порыву.

Был ли Россиньоль в доме? Или еще кто-нибудь - слуга, домохозяйка, родственники?

Он вошел в дом и очутился в темной прихожей с кафельным полом. На крючках висело несколько пальто, в подставке стояли деревянные трости с красивыми набалдашниками. Миновав прихожую, он оказался в помещении, напоминавшем рабочий кабинет - небольшой комнатке, в которой находился огромный письменный стол и несколько книжных шкафов. Гастон Россиньоль, бывший столп швейцарской банковской системы, похоже, был довольно непритязательным человеком в отношении окружающей обстановки.

На столе лежал большой зеленый блокнот, из которого высовывался уголок листа промокашки, а рядом стоял гладкий черный телефон "Панасоник" со всеми возможными современными наворотами: пультом для телеконференции, определителем номера, селектором внутренней связи, динамиком громкой речи и цифровым автоответчиком.

Пока Бен рассматривал телефон, тот зазвонил. Звук оказался оглушительным, очевидно, регулятор громкости был установлен в максимальное положение. Он застыл на месте, ожидая, что вот-вот появится Россиньоль, и выдумывая на ходу, как ему для начала объясниться. Телефон снова зазвонил три, четыре звонка, а затем умолк.

Бен ждал.

Никто нигде не снял трубку. Означало ли это, что в доме никого не было? Взглянув на экран определителя номера, он увидел, что номер представлял собой длинный ряд цифр; очевидно, звонок был откуда-то издалека.

Он решил, что стоит углубиться в дом. Проходя по коридору, Бен услышал негромкую музыку - ему показалось, что это Бах, - но откуда она доносилась, было непонятно.

Действительно, есть ли в доме хоть кто-нибудь?

В конце коридора Бен увидел отблеск света, падавшего из открытой двери. По мере того как он приближался к ней, музыка делалась громче.

Комната, в которой он оказался, не могла быть не чем иным, как только парадной столовой. Посередине вытянулся Длинный стол, покрытый свежей белой льняной скатертью, па ней стоял серебряный кофейник на серебряном подносе и тарелка с яичницей и сосисками. Завтрак, похоже, был сервирован слугой, но где был он или она? Портативный магнитофон, стоявший на буфете, играл виолончельную сюиту Баха.

И возле стола, спиной к Бену сидел старик в инвалидном кресле. Загорелая лысина, испещренная старческими серыми пятнами, бычья шея, тяжелые плечи.

Старик, казалось, не слышал, как Бен вошел. Наверно, он глуховат, решил Бен, и тут же заметил в правом ухе старика слуховой аппарат.

Однако, стараясь избежать любых случайностей, он сунул руку в карман куртки, нащупал рукоятку пистолета, вынул его и снял с предохранителя. Старик сидел все так же неподвижно. Он был, по-видимому, почти совсем глухим, или же его слуховой аппарат был выключен.

Внезапно Бен вздрогнул от телефонного звонка; звук здесь был таким же громким, что и тот, который он слышал в кабинете минутой раньше.

Но старик все равно не двигался.

Телефон зазвонил во второй, в третий, в четвертый раз и затих.

Потом Бен услышал доносившийся откуда-то из коридора мужской голос, показавшийся ему очень странным и неприятным. Впрочем, почти сразу же он понял, что это говорил автоответчик, но не смог разобрать слов.

Он сделал несколько шагов и приставил ствол пистолета к голове старика.

- Не двигайтесь.

Голова старика упала вперед; подбородок уткнулся в грудь.

Бен схватился свободной рукой за подлокотник и резким движением развернул инвалидное кресло.

Голова старика неподвижно свешивалась вперед, широко раскрытые глаза уставились в пол. Безжизненно.

Бен почувствовал, что на него накатывается паника.

Он прикоснулся к лежавшей на тарелке еде. Она все еще была теплой.

Судя по всему, Россиньоль умер только что. Может быть, его убили?

Если так, то убийца мог все еще находиться в доме!

Бен рысью бросился прочь по тому же коридору, по которому пришел сюда, и телефон зазвонил снова. Оказавшись в кабинете, Бен взглянул на экранчик определителя номера: тот же самый длинный ряд цифр, начинавшийся с "431". Откуда же поступил вызов? Код показался Бену знакомым. Он был совершенно уверен, что это одна из европейских стран.

В этот момент включился автоответчик.

- Гастон? Гастон? - громко прокричал мужской голос и что-то забормотал.

Хотя позвонивший говорил по-французски, он, несомненно, был иностранцем, так что из-за сильного акцента Бену удалось разобрать лишь несколько слов.

Кто звонил Россиньолю и почему?

Еще один звонок; на сей раз в дверь!

Бен метнулся к задней двери, которую оставил полуоткрытой. Там никого не было.

Быстрее, прочь отсюда!

Он выскочил наружу, пробежал вдоль стены дома, завернул за угол и остановился. Укрывшись за высоким кустом, он увидел медленно проезжавшую мимо белую полицейскую машину. Вероятно, патрульный объезд, предположил он.

Участок Россиньоля отделяла от соседнего двора невысокая сварная решетка. Бен подбежал к забору и перемахнул в соседний двор, который оказался примерно такого же размера, что и участок Россиньоля, но не был так тщательно ухожен. Существовала немалая опасность того, что кто-нибудь из живущих в соседнем доме увидит его, но никто не высунулся в окно, не раздалось никаких криков, так что он без помех обежал вокруг дальней стороны дома и выскочил на Хаусерштрассе. В сотне футов от этого места стоял его "Ровер". Он подбежал к машине, прыгнул на сиденье и поспешно повернул ключ зажигания. Мотор ожил.

Бен быстро развернулся и поехал по круто спускавшейся под гору улице, заставив себя ехать неторопливо, как было принято в этом городе.

Кто-то только что пытался связаться с Россиньолем. Кто-то звонил из места, где телефонные номера начинались с кода 431.

Цифры плясали перед мысленным взором, и в конце концов в мозгу что-то щелкнуло.

Вена, Австрия.

Звонили из Вены. У этих людей есть преемники, наследники, сказала ему Лизл. Один из них, по словам Меркандетти, жил в Вене: сын чудовища по имени Герхард Ленц. После смерти Россиньоля он может выйти на первый план с таким же успехом, как и любой другой. Бен не ощущал уверенности - нет, ни в малейшей степени, - но по крайней мере это было возможно. Когда нет верных путей, приходится идти по тем, которые кажутся возможными.

Через несколько минут он оказался в сердце города, около Банхофплатц, где Джимми Кавано пытался убить его. Где все это началось.

Он должен попасть на ближайший поезд в Вену.

Австрийские Альпы

В дверь негромко постучали.

- Да?! - раздраженно откликнулся старик.

В комнату вошел врач в белом халате; низенький толстяк с круглыми плечами и выпирающим животом.

- Как дела, сэр? - спросил врач. - Как вам нравится номер?

- Вы называете это номером? - едко откликнулся пациент номер восемнадцать. Он лежал на узкой односпальной кровати, не сняв своего успевшего измяться костюма-тройки. - Это же какая-то поганая монашеская келья!

Действительно, обстановка в комнате была крайне простой - стул, стол, настольная лампа и телевизор. Каменный пол ничем не застлан.

Врач чуть заметно улыбнулся.

- Я доктор Лефквист, - сказал он, усаживаясь на стул около кровати. - Я рад приветствовать вас, но должен сразу же вас предупредить. Вам предстоят очень насыщенные и трудные десять дней. Вы пройдете самое развернутое физическое и психическое обследование из всех, каким вам когда-либо приходилось подвергаться.

Пациент номер восемнадцать не пожелал утруждать себя тем, чтобы сесть.

- Какого черта еще психическое?

- Поскольку, видите ли, не каждый человек годится.

- И что произойдет, если вы сочтете меня сумасшедшим?

- Каждый, не получивший приглашения присоединиться к нам, будет с изъявлениями нашего сожаления отправлен домой.

Пациент промолчал.

- Пожалуй, вам стоит отдохнуть, сэр: вторая половина дня будет утомительной. Вам сделают компьютерную томограмму, рентген грудной клетки, а затем проведут ряд психологических обследований. И, конечно, стандартный тест на депрессию.

- У меня нет депрессии! - рявкнул пациент. Доктор пропустил его выпад мимо ушей.

- Сегодня вечером вам не следует есть, чтобы мы могли точно измерить уровень холестерина в плазме, триглецериды, липопротеины и так далее.

- Не есть? Вы хотите сказать, что я должен голодать? Я не согласен сам себя морить голодом!

- Сэр, - ответил доктор, поднимаясь, - вы можете уехать отсюда в любой момент, когда захотите. Если же вы останетесь и если вы получите приглашение присоединиться к нам, то узнаете, что процедура будет продолжительной и весьма болезненной; в этом я должен заранее честно сознаться. Но это не будет походить ни на что из того, что вам когда-либо приходилось испытывать на протяжении всей вашей долгой жизни. Ни на что. Это я вам обещаю.

Кестинг даже не пытался скрыть своего удивления, когда через несколько часов Анна возвратилась с адресом. По правде говоря, Анна и сама удивлялась успеху своих действий. Она сделала то, что сочла целесообразным, и это сработало. Несколько раз прочитав с начала до конца досье Россиньоля, она обратила внимание на имя, принадлежавшее человеку, который мог оказаться полезным: цюрихского государственного служащего по имени Даниэль Тайн. Это имя повторялось несколько раз в различных контекстах, и дальнейшие запросы подтвердили правоту интуиции Анны Наварро. Гастон Россиньоль был первым работодателем Тайна и, как оказалось, в известной степени его наставником. В семидесятых годах Тайн и Россиньоль были партнерами в предприятии с ограниченной ответственностью, занимавшемся высокодоходными еврооблигациями. Россиньоль поддержал кандидатуру Тайна, когда тот захотел вступить в "Кифкинтлер", мужской клуб, в составе которого числилось большинство наиболее влиятельных жителей Цюриха. Теперь, удачно сколотив небольшое состояние, Тайн служил на различных почетных постах в кантоне. Он был как раз таким человеком, в должной мере приближенным к власти и к финансам, который мог бы гарантировать успех осуществления планов своего старого учителя.

Анна без предупреждения явилась к Тайну домой и выложила свои карты на стол. Ее объяснение было очень простым: Гастону Россиньолю угрожает серьезная и неизбежная опасность.

Тайн явно был встревожен, но все равно крепко держал язык за зубами. Впрочем, Анна была к этому готова.

- Ничем не могу вам помочь. Он переехал. Никто не может точно сказать, куда, да это никого и не касается.

- Кроме убийц?

В том случае если они вообще существуют, эти убийцы, - Тайн говорил с показным скептицизмом, но слишком уж быстро соглашался с ее предположениями. - Кто может поручиться за то, что они смогут найти его, если даже вы не смогли этого сделать. А ведь вы располагаете, я бы сказал, экстраординарными возможностями.

- У меня есть основания считать, что они уже преуспели в своих поисках.

Собеседник кинул на Анну острый взгляд.

- Неужели? И какие же это основания?

Анна покачала головой.

- Есть некоторые вопросы, которые я могу обсуждать лишь с самим Гастоном Россиньолем.

- Но почему вы предполагаете, что кто-нибудь может стремиться убить его? Он относится к числу самых уважаемых жителей Цюриха!

- Тогда зачем же ему жить, скрываясь? - вопросом на вопрос ответила Анна.

- Что за ерунду вы говорите, - после непродолжительного раздумья проронил Тайн.

Анна несколько секунд пристально разглядывала собеседника, а потом протянула ему карточку со своим именем и телефонами Управления специальных расследований.

- Я вернусь через час. Мне кажется, что вы тоже обладаете неплохими возможностями. Проверьте мою личность. Удостоверьтесь в том, что я именно та, за кого себя выдаю. Сделайте все, что сочтете нужным, чтобы убедиться в моих добрых намерениях.

- Но как могу я, простой швейцарец...

- У вас есть для этого свои пути, мистер Тайн. А если нет у вас, то есть у вашего давнего патрона. Я совершенно уверена, что вы захотите ему помочь. Я думаю, что мы с вами понимаем друг друга.

Через два часа Анна Наварро позвонила Тайну по его служебному телефону. Министерство экономики располагалось в облицованном мрамором здании в вездесущем стиле "боз ар", в котором строились едва ли не все здания конца XIX столетия.

Личный кабинет Тайна оказался просторным, хорошо освещенным солнечным светом, со множеством книг вдоль стен. Анну проводили к нему, как только она вошла в здание. Полированная дверь из темного дерева бесшумно, но плотно закрылась за ее спиной.

Тайн спокойно сидел за своим ореховым столом.

- Это было не мое решение, - подчеркнул он. - Это решение мсье Россиньоля. Я не одобряю его.

- Вы проверили меня?

- Вы были проверены, - осторожно подбирая слова, ответил Тайн, используя грамматическую форму страдательного залога. - До свидания, мисс Наварро. - Он протянул ей карточку.

Адрес был записан карандашом мелкими буквами на пустом месте слева от ее имени.

Первый звонок она сделала Бартлету, чтобы поставить его в известность о том, что добилась успеха.

- Вы никогда не перестаете удивлять меня, мисс Наварро, - ответил тот, и Анне показалось, что в его голосе проскользнули нотки подлинной теплоты.

Когда Анна и Кестинг ехали в Хоттинген, швейцарец сказал:

- Вашу просьбу о наблюдении сегодня утром одобрили. Для этого выделят несколько немаркированных полицейских автомобилей.

- А его телефон?

- Да, в ближайшие часы на его телефоне будет установлен "жучок". А в Mutterhaus будет дежурить офицер Kantonspolizei и контролировать разговоры.

- Mutterhaus?

- Штаб-квартира полиции. Мы называем ее материнским домом.

Машина неторопливо преодолела подъем на Хоттингерштрассе. Дома становились все больше и эффектнее, а деревья во дворах - все гуще. Вскоре они доехали до Хаусерштрассе и свернули в переулок, проходивший мимо казавшегося приземистым здания из бурого песчаника, стоявшего посреди заботливо ухоженного участка. Анна обратила внимание на то, что нигде поблизости не было ничего похожего на замаскированные полицейские машины.

- Несомненно, это верный адрес, - сказал Кестинг. Анна кивнула. "Еще один швейцарский банкир, - подумала она, - с большим домом и красивым садиком".

Они вышли из машины и подошли к парадной двери. Кестинг нажал кнопку звонка.

- Надеюсь, вы не будете возражать, если беседу начну я.

- Ни в коей мере, - с готовностью откликнулась Анна. Что бы ни означали на бумаге слова "международное сотрудничество", но существовал совершенно определенный протокол, и они оба хорошо его знали.

Выждав несколько минут, Кестинг позвонил снова.

- Он старик и уже несколько лет назад передвигался только в инвалидном кресле. Ему потребуется немало времени, чтобы проехать по дому из конца в конец.

Еще через несколько минут Кестинг проворчал:

- Не думаю, чтобы Россиньоль в его возрасте часто выходил на прогулки. - Он еще раз нажал на кнопку звонка и долго не отпускал ее.

"Я знала, что все идет слишком уж легко, - подумала Анна. - В чем же будет промах?"

- Возможно, он нездоров, - взволнованно произнес Кестинг. Он подергал дверную ручку, но дверь была заперта. Вдвоем они обошли дом и оказались перед черным ходом; эта дверь с готовностью открылась.

- Доктор Россиньоль, - негромко крикнул в глубь дома швейцарец, - это Кестинг из прокуратуры. - "Доктор". Такое обращение было, по-видимому, весьма почетным.

Тишина.

- Доктор Россиньоль?

Кестинг вошел в дом, Анна следом за ним. Свет был включен, откуда-то доносились звуки классической музыки.

- Доктор Россиньоль?! - уже громче позвал Кестинг и поспешно зашагал в глубь дома. Вскоре они оказались в столовой, где горел свет и небольшой магнитофон проигрывал музыкальную запись. Анна почувствовала запах кофе, яичницы, жареного мяса.

- Доктор... О, помилуй Бог!

Анна с ужасом увидела то, что Кестинг заметил несколькими секундами раньше.

Старик сидел в инвалидном кресле перед столом, на котором стоял его завтрак. Его голова свешивалась на грудь, широко раскрытые глаза уставились в одну точку. Он был мертв.

Эти люди сумели добраться и до него! Само по себе это не удивило Анну. А вот что ее по-настоящему ошеломило, так это был выбор времени - судя по всему, убийство произошло непосредственно перед их прибытием. Как будто убийцы знали, что здесь вот-вот появятся представители власти.

Она почувствовала страх.

- Черт возьми, - сказала она. - Вызовите "Скорую помощь". И бригаду по расследованию убийств. И, пожалуйста, не позволяйте им ни к чему прикасаться.

Глава 21

Бригада по расследованию убийств цюрихской Kantonspolizei приехала менее, чем через час. Полицейские тщательно сняли все на видеокамеру и к тому же сделали массу фотоснимков. Дом жертвы был тщательно обследован на предмет отпечатков пальцев, особенно парадная и задняя двери и три окна, в которые можно было забраться с земли. Анна попросила, чтобы специалист снял отпечатки пальцев и с инвалидного кресла Россиньоля, и со всех открытых частей его кожи. Чтобы избежать путаницы, отпечатки пальцев сняли и с трупа, прежде чем его увезли.

Если бы американцы не проявили такого интереса к Россиньолю еще при его жизни, то смерть старика, несомненно, рассматривали бы как естественную. В конце концов Гастону Россиньолю уже был девяносто один год.

Но вместо этого назначили вскрытие трупа, причем особое внимание следовало обратить на состав глазной жидкости. Патологоанатомическое обследование проводилось в Институте судебной медицины Цюрихского университета. Вполне обычное явление, так как в городе не было своего судебно-медицинского эксперта.

Анна возвратилась в гостиницу. Чувствуя себя совершенно измученной - ей так и не удалось ни на минуту заснуть во время полета из Америки, - она задернула занавески на окнах, разделась, надела огромную футболку, которую использовала вместо ночной рубашки, и легла в постель.

Разбудил ее очень резкий и неприятный телефонный звонок. На мгновение утратив ориентировку, Анна подумала, что она у себя в Вашингтоне и что сейчас глубокая ночь. Но, взглянув на светящийся циферблат своих часов, она увидела, что было два тридцать дня по цюрихскому времени. Она взяла трубку.

- Мисс Наварро? - спросил мужской голос.

- Это я, - спросонок голос у нее был хриплым и смахивал на карканье, но она тут же откашлялась и заговорила нормально. - Кто это говорит?

- Я сержант-майор Шмид из Kantonspolizei. Я детектив по расследованию убийств. Извините, не разбудил ли я вас?

- Нет, нет, я просто задремала. Что случилось?

- Поступили данные по отпечаткам пальцев. Есть кое-что интересное. Вы сможете найти дорогу к управлению полиции?

Шмид оказался приветливым человеком с широким лицом, короткими волосами и смешной маленькой челкой. На нем была светло-синяя рубашка, а на шее он носил золотую цепь.

И кабинет у него был приятным, залитым светом и скупо обставленным. Напротив друг друга стояли два стола из светлого дерева; Анна села за один, а хозяин кабинета - за другой.

Шмид рассказывал, поигрывая скрепкой для бумаг:

- Отпечатки пальцев были направлены в Kriminaltechnik. Отпечатки Россиньоля сразу отбросили, но осталось много других, большинство из которых не опознано. Он был вдовец, и поэтому мы предполагаем, что они принадлежат его домохозяйке и еще нескольким людям, работавшим у него в доме и на участке. Домохозяйка находилась в доме до утра, она приготовила хозяину завтрак и ушла. Кто-то наверняка наблюдал за домом и видел ее уход.

- У него была медсестра или сиделка?

- Нет, - ответил Шмид. Он выпрямил проволоку, из которой была сделана скрепка, и теперь азартно перегибал ее в разные стороны. - Вы, может быть, знаете, что у нас теперь тоже есть компьютеризированная база данных отпечатков пальцев, точно такая же, как и у вас. - Он имел в виду Автоматизированную службу идентификации отпечатков пальцев, в которой хранилось несколько миллионов образцов. - Отпечатки были отсканированы, оцифрованы и переданы по модему в Берн, в центральный банк данных, где их прогнали по всем доступным базам. Поиск оказался недолгим. Мы очень быстро получили ответ.

Анна вскинула голову.

- И?..

- Так вот, именно поэтому дело поручили мне. Отпечатки принадлежат человеку, который был задержан здесь всего лишь несколько дней назад, в связи со стрельбой около Банхофплатц.

- И кто же он такой?

- Некий американец по имени Бенджамин Хартман.

Имя ничего не сказало Анне.

- И что же вам о нем известно?

- Не так уж мало. Видите ли, я сам его допрашивал. - Шмид вручил Анне папку из тонкого картона, в которой находились фотокопии американского паспорта Хартмана, водительских прав, кредитных карточек и протокол допроса в швейцарской полиции с фотографиями анфас и в профиль.

Анна с замиранием сердца просматривала документы. Неужели это тот самый человек, которого она ищет, убийца? Американец? Около тридцати пяти лет, инвестиционный банкир из финансовой фирмы под названием "Хартманс Капитал Менеджмент". Судя по всему, семейный бизнес. Это, вероятно, подразумевало, что у него имелись немалые деньги. Живет в Нью-Йорке. В Швейцарию приехал, чтобы покататься на лыжах во время отпуска. Так он сказал Шмиду.

Но все это могло быть ложью.

Три остававшиеся в живых персоны из списка "Сигма" были убиты в течение того периода, пока он находился здесь, в Цюрихе. Одна жертва жила в Германии, куда без труда можно было доехать на поезде, так что такая возможность у него имелась. Второй находился в Австрии; тоже рукой подать. Но Парагвай? Чтобы попасть туда, пришлось бы совершить весьма продолжительный перелет.

Все же такую возможность нельзя исключать. Как и возможность того, что он работал не в одиночку.

- Что случилось на Банхофштрассе? - спросила она. - Он кого-то застрелил?

Скрепка, над которой все это время измывался Шмид, сломалась посередине.

- Была большая стрельба на улице и в подземной торговой галерее под Банхофплатц. Лично я не думаю, что это он стрелял. А сам он уверяет, что кто-то пытался пристрелить его самого.

- Есть пострадавшие?

- Погибли несколько случайных прохожих. И, по его заверениям, тот самый парень, который в него стрелял.

- Хм-м...- озадаченно протянула она. Любопытный рассказ. Интересно, много ли в нем правды? - Вы отпустили этого американца?

- У нас не было оснований для ареста. К тому же из его фирмы потянули за кое-какие ниточки. Ему было строго-настрого рекомендовано покинуть кантон.

"Да, это тебе не дома. Неужели в Цюрихе практикуется именно такой подход к исполнению законов?" - расстроившись, подумала Анна.

- А у вас есть какие-нибудь предположения о том, где он может сейчас находиться?

- Тогда он заверял, что собирается уехать в Санкт-Мориц. Гостиница "Карлтон". Но мы узнали, что он так и не появлялся там. А потом, не далее как вчера, мы получили сообщение, что он вновь появился в Цюрихе, в "Хандельсбанк Швайц". Мы попытались задержать его для дальнейшего допроса, но он убежал. Причем при его побеге произошел еще один смертельный случай, связанный со стрельбой. Такие случаи прямо-таки тянутся за ним.

- Удивительно, удивительно... - пробормотала Анна. - Можете ли вы выяснить, остановился ли Хартман в какой-нибудь другой гостинице Цюриха, или где-то еще в стране?

Шмид кивнул.

- Я могу связаться с контролем поселения в гостиницах каждого из кантонов. Копии всех гостиничных регистрационных карточек поступают в местную полицию.

- А насколько своевременно они поступают?

- Бывает, что и с задержками, - сознался Шмид. - По крайней мере у нас появится шанс установить, где он был.

- Если он зарегистрировался под своим настоящим именем.

- Все законопослушные гостиницы требуют, чтобы иностранцы предъявляли паспорта.

- Возможно, у него не один паспорт. Он мог также остановиться не в "законопослушной" гостинице. У него могут быть здесь друзья.

На широком лице Шмида появилось раздраженное выражение.

- Посудите сами, я долго разговаривал с ним, и он не показался мне человеком, который станет возить с собой фальшивые паспорта.

- Знаете ли, у некоторых из этих международных бизнесменов бывают вторые паспорта из таких мест, как Панама, или Ирландия, или Израиль. Иногда эти документы оказываются очень полезными, - заметила Анна.

- Да, но ведь в таких паспортах все равно должны стоять настоящие имена, верно?

- Может быть, да, а может быть, и нет. Не могли бы вы установить, покинул ли он страну?

- Из страны можно выбраться различными путями: самолетом, автомобилем, поездом, даже пешком.

- А разве пограничная полиция не ведет учета?

- Считается, что пограничники должны проверять паспорта, но частенько они этого не делают, - неохотно признался Шмид. - Самая большая надежда у нас на авиалинии. У них есть списки всех пассажиров.

- А если он уехал поездом?

- Тогда мы можем не найти никаких следов, если, конечно он не забронировал себе место на международном поезде. Но я не стал бы слишком надеяться, что он так поступит.

- Да, - задумчиво согласилась Анна. - Вы можете начать общенациональный розыск?

- Ну, конечно, - возмутился Шмид. - Это же стандартная процедура.

- Когда я могу получить результаты вскрытия? Меня особенно интересует токсикология. - Она знала, что, видимо, слишком настойчиво наступает на полицейского. Но выбора у нее не было.

Шмид пожал плечами.

- Может быть, и через неделю. Я могу отправить запрос, чтобы ускорить работу.

- Я хотела бы, чтобы они поискали один определенный нейротоксин, сказала Анна. - Для этого не должно потребоваться так много времени.

- Я могу попросить об этом.

- Было бы чудесно. И еще банковские документы. Мне нужны сведения о движении средств Россиньоля за последних два года. Как вы считаете, швейцарские банки согласятся сотрудничать с нами или станут разыгрывать свои вечные песни и пляски насчет сохранения тайны?

- В деле об убийстве они будут сотрудничать с полицией, - важно заявил Шмид.

- Приятная неожиданность. О, и еще одна вещь. Фотокопии, которые вы сняли с его кредитных карточек... Надеюсь, я могла бы их получить?

- Не вижу ничего, что могло бы вам помешать.

- Замечательно! - воскликнула Анна. Этот парень начинал ей нравиться.

Сан-Паулу, Бразилия

Свадебный прием проводился в "Ипика Жардинс", самом фешенебельном и закрытом частном клубе во всей Бразилии.

Членами клуба были главным образом "катросентос", бразильские аристократы, потомки первоначальных португальских поселенцев, прибывших в страну самое меньшее четыре сотни лет назад. Они являлись крупнейшими землевладельцами, полноправными хозяевами бумажных заводов, газет, издательств, фабрик по производству игральных карт, магнатами гостиничного дела - богатейшие из богатейших людей, в чем нельзя было усомниться даже на миг, особенно при взгляде на длинную вереницу "Бентли" и "Роллс-Ройсов", выстроившихся перед зданием клуба.

Сегодня вечером многие из них - все мужчины во фраках при белых галстуках выглядели прямо-таки великолепно - собрались, чтобы отпраздновать свадьбу дочери одного из крупнейших плутократов Бразилии, Доутора Отавио Карвальо Пинто. Его дочь Фернанда выходила замуж за Алькантара Мачадоса, отпрыска столь же прославленного семейства.

Одним из гостей был почтенный седовласый человек почти девяноста лет от роду. Хотя он не принадлежал к кругу катросентос - он был уроженцем Лиссабона и иммигрировал в Сан-Паулу в пятидесятых годах, - но все же являлся чрезвычайно богатым банкиром и крупным землевладельцем, а также на протяжении нескольких десятков лет был постоянным деловым партнером и другом отца невесты.

Старик, которого звали Жорже Рамаго, сидел, наблюдая за танцующими парами; он даже не прикоснулся к своей тарелке с аппетитными телячьими нуазетт де перигордин. Одна из официанток, темноволосая молодая женщина, с величайшим почтением приблизилась к старику.

- Сеньор Рамаго, вас просят подойти к телефону, - сказала она по-португальски.

Рамаго медленно повернулся и посмотрел на нее.

- К телефону? - переспросил он.

- Да, сеньор. Сказали, что это срочно. Это из вашего дома. Ваша жена.

На лице Рамаго вдруг мелькнула тень волнения.

- Где? Где? - Он принялся с усилием подниматься на ноги.

- Сюда, господин, - сказала официантка и, осторожно подхватив старца под локоть, помогла ему подняться. Они медленно прошли через банкетный зал старый лиссабонец жестоко страдал от ревматических болей, хотя во всем остальном его здоровье оставалось превосходным.

За дверью официантка указала Рамаго на старинную деревянную телефонную кабинку и помогла войти внутрь, одновременно заботливо поправляя смокинг старика.

В тот самый момент, когда Рамаго потянулся к телефонной трубке, он почувствовал резкий булавочный укол в верхнюю часть бедра. Старик гневно обернулся, но официантки уже не было видно. Впрочем, боль сразу же исчезла. Он приложил телефонную трубку к уху, но не услышал ничего, кроме непрерывного гудка.

- Но там никого нет. - Это было все, что сеньор Рамаго успел проговорить вслух, ни к кому не обращаясь, перед тем как потерял сознание.

Примерно через минуту одному из официантов показалось, что старик, вошедший в телефонную будку, упал в обморок. Встревоженный, он позвал на помощь.

Австрийские Альпы

Пациента номер восемнадцать разбудили в полночь. Одна из медсестер ловко наложила жгут ему на руку выше локтя, умело ввела иглу в вену и принялась брать кровь.

- Что это за чертовщина? - простонал пациент.

- Прошу извинить, сэр, - ответила медсестра. Она говорила по-английски с очень резким акцентом. - Мы должны брать у вас кровь из вены каждые четыре часа, начиная с полуночи и на протяжении всего дня.

- Помилуй бог, зачем?

- Чтобы проследить за уровнем ЭПО - эритропоэтина - в вашей крови.

- Я и понятия не имел, что во мне есть что-то подобное. - Все эти медицинские штучки ужасно раздражали его, но он знал, что впереди ожидает много больше всякой гадости.

- Теперь, пожалуйста, постарайтесь снова уснуть, сэр. Вам предстоит долгий и трудный день.

Завтракал пациент номер восемнадцать в роскошном обеденном зале, где было еще немало людей. Там находился чрезвычайно изобильный буфет с большим выбором свежих фруктов, только что испеченных бисквитов и рулетов, колбас и сосисок к завтраку, яиц, бекона и ветчины в различных видах. ,

Когда пациент номер восемнадцать покончил с едой, его проводили в лабораторию, находившуюся в другом крыле здания.

Там другая медсестра маленьким скальпелем осторожно вырезала у него с внутренней стороны плечевой части руки небольшой кусочек кожи. Он застонал.

- Сожалею, что пришлось причинить вам боль, - сказала медсестра.

- Да все мое тело сейчас - одна сплошная боль, - проворчал старик. Это еще чего ради?

- Это биопсия кожи, чтобы исследовать упругость ее ретикулярных волокон, - ответила женщина, умелыми движениями делая перевязку. В глубине помещения двое врачей негромко переговаривались по-немецки. Пациент номер восемнадцать разобрал каждое их слово.

- Мозговая функция у него немного расстроена, - сказал полный коротышка, - но все же нет ничего такого, чего можно было бы ожидать у человека его возраста. Ни малейших признаков старческого слабоумия или болезни Альцгеймера.

- А как насчет массы сердечной мышцы? - осведомился высокий тощий человек с землисто-серым лицом.

- Приемлемо. Впрочем, мы измерили давление крови в задней большеберцовой артерии, использовав на сей раз допплеровскую ультразвуковую эхографию, и нашли небольшое периферическое артериальное расстройство.

- Значит, у него повышенное кровяное давление?

- Немного, но мы были к этому готовы.

- Вы подсчитали количество поврежденных кровяных частиц?

- Полагаю, что в лаборатории как раз сейчас этим занимаются.

- Отлично. Я думаю, что это хороший кандидат. Предлагаю ускорить обследование.

Хороший кандидат, повторил про себя пациент номер восемнадцать. Значит, это в конце концов может случиться. Он повернулся к разговаривавшим за его спиной врачам и широко улыбнулся, искусно изображая благодарность.

Глава 22

Вена

Частный детектив опаздывал почти на полчаса. Бен сидел в просторном вестибюле своего отеля, стоящего в стороне от Кертнерштрассе, его меланж так и стоял нетронутым - Бен ждал прихода сыщика, фамилию которого разыскал в справочнике "Желтые страницы".

Он знал, что существует много способов нанять частного детектива, причем все они гораздо лучше венского телефонного справочника - например, можно обратиться к деловым знакомым, которых у него здесь было несколько, и спросить, кого они могут порекомендовать. Но сейчас, повинуясь велению инстинкта, он по мере возможности избегал контактов с любыми знакомыми.

Ему удалось выехать на первом же поезде, и остановился он, не привлекая ничьего внимания, в маленькой гостинице. Ему даже повезло: он снял номер, воспользовавшись одним из фальшивых паспортов своего брата - на имя Роберта Саймона. У Бена сперло дыхание, пока паспорт проверяли, но паспорт оказался в полном порядке и выглядел абсолютно как настоящий - потрепанный и проштемпелеванный, словно после нескольких лет использования.

Первое что он сделал, это перелистал венский телефонный справочник в поисках достаточно респектабельного (насколько можно судить по рекламному объявлению) сыщика. В центре города, там же где остановился Бен, обнаружилось несколько частных детективов, один из них специализировался на розыске пропавших родственников. Бен позвонил ему и велел выяснить все, что можно, об одном австрийском гражданине.

В данный же момент Бен начинал сомневаться, появится ли сыщик вообще.

Толстый мужчина примерно сорока лет плюхнулся на стул за низким столиком напротив Бена.

- Вы мистер Саймон? - Он положил на стол потрепанную кожаную папку.

- Да, это я.

- Ханс Хоффман, - представился сыщик. - Есть ли у вас деньги?

- Я тоже рад вас видеть, - язвительно откликнулся Бен. Он достал бумажник, отсчитал четыреста долларов и подвинул их через столик к детективу.

Мгновение Хоффман смотрел на деньги.

- Что-то не так? - спросил Бен. - Вы предпочитаете австрийские шиллинги? Если так, то извините, я еще не заходил в банк.

- Потребуются дополнительные расходы, - сказал детектив.

- О, неужели?

- Жест вежливости по отношению к моему старому приятелю из НМА - Heeres Nachrichtenamt. - Так называлась австрийская военная разведка.

- Иначе говоря, взятка, - сказал Бен.

Хоффман пожал плечами.

- Я не думаю, что этот ваш приятель выпишет вам квитанцию.

Хоффман вздохнул:

- У нас все это делается именно так. Вы не получите нужную вам информацию, не задействовав разные каналы. Моему другу придется воспользоваться своим удостоверением сотрудника военной разведки, чтобы достать эти сведения. Это обойдется еще в двести долларов. Номер телефона интересующей вас персоны, кстати, не включенный в справочник, и адрес - я могу сообщить вам сейчас.

Бен пропустил эти слова мимо ушей, у него закончились наличные.

Детектив пересчитал банкноты:

- Я не знаю, зачем вам понадобились адрес и телефон этого человека, но вы, должно быть, причастны к какому-то интересному делу.

- Почему вы так думаете?

- Этот ваш человек - очень важное лицо в Вене. - Он помахал официантке, а когда та подошла, заказал меланж и пирожное "Максимилиан".

Затем он достал из портфеля переносной компьютер, открыл его и включил.

- Последнее биометрическое новшество, - с гордостью заявил детектив. Дактилоскопический сенсор. Вместо пароля у меня - отпечаток пальца. Без него компьютер будет заблокирован. Немцы делают такие вещи, пожалуй, лучше всех.

Несколько секунд детектив стучал по клавишам, затем повернул компьютер экраном к Бену. На белом экране появились имя и адрес Юргена Ленца.

- Вы его знаете? - спросил Хоффман, поворачивая компьютер обратно к себе. - Он ваш знакомый?

- Не очень близкий. Расскажите мне о нем.

- Ладно. Доктор Ленц - один из самых богатых людей в Вене, выдающийся филантроп и меценат. Деньги его семейного фонда идут на учреждение больниц для бедных. Еще он состоит в попечительском совете Венской филармонии.

Официантка поставила на столик перед Хоффманом кофе и пирожные. Не успела она повернуться, чтобы уйти, как детектив жадно накинулся на них.

- А доктор Ленц, он доктор в какой области?

- Доктор медицины, но очень давно не практикует.

- Сколько ему лет?

- Пожалуй, за сорок.

- Должно быть, медицинская специализация - это семейное.

Хоффман рассмеялся:

- Вы вспомнили его отца, Герхарда Ленца. Интересный случай. Наша страна, наверно, в некоторой степени является не самой прогрессивной. Мои соотечественники предпочитают забывать о таких неприятных вещах. Это типично австрийская реакция: когда заходит разговор на эту тему, мы убеждаем себя в том, что Бетховен был австрийцем, а Гитлер - немцем. Но Юрген сделан из другого теста. Сын ищет пути как-то загладить зло, причиненное отцовскими преступлениями.

- Правда?

- О, чистая правда. В некоторых кругах на Юргена Ленца обижаются за откровенные высказывания об этих преступлениях. Он даже открыто обвиняет своего отца. Ему очень стыдно за все, что сделал отец. - Детектив нетерпеливо посмотрел на пирожное. - Но в отличие от других детей известных фашистов он еще и что-то делает. Фонд Ленца - это самая крупная в Австрии организация, поддерживающая изучение Холокоста, исторические исследования, библиотеки в Израиле... Они вкладывают деньги в любые проекты, направленные против преступлений на почве ненависти, расизма и тому подобных вещей. - Он снова с волчьей жадностью занялся пирожными, будто опасаясь, что их у него украдут.

Сын Ленца - выдающийся антифашист? Возможно, у Бена с ним гораздо больше общего, чем он думал.

- Ладно, - сказал Бен, махнув официантке рукой. Этот жест, как всегда и везде, означал просьбу принести счет.

- Спасибо вам.

- Я могу быть вам еще чем-нибудь полезен? - спросил детектив, стряхивая крошки с лацканов куртки.

Тревор Гриффитс вышел из отеля "Империал", что на Кертнер Ринг, в двух кварталах от Оперы. "Империал" - это не только самый лучший отель в Вене, размышлял Тревор, он был еще известен во время войны как штаб-квартира фашистов, отсюда они правили городом. Так или иначе, но Тревору отель нравился.

Он шел прогулочным шагом по Мариахилферштрассе, направляясь в бар на Нойбаугассе. Дорога заняла немного времени. Название бара было написано яркими мерцающими неоновыми буквами - "Бродвей Клаб". Тревор расположился в кабинке у задней стены тускло освещенного подвального помещения и стал ждать. В своем сшитом на заказ шерстяном двубортном пиджаке он смотрелся здесь неуместно, напоминая бизнесмена, высокопоставленного управленца или, возможно, процветающего адваката.

Бар был полон вонючего табачного дыма. Тревор терпеть его не мог, он ненавидел, когда волосы и одежда пропитывались этим запахом и потом воняли. Он взглянул на часы - "Адемар пежо" последней модели - одна из маленьких слабостей, которые он себе позволял. Дорогие костюмы и часы, а также хороший грубый секс. Действительно, что еще нужно для счастья, если не интересуешься ни едой, ни живописью, ни музыкой?

Он был нетерпеливым человеком. Австрийский агент опаздывал, и Тревор уже не мог спокойно ждать.

Наконец, чуть ли не через полчаса показался австриец - квадратный неуклюжий троглодит по имени Отто. Он проскользнул в кабинет и поставил перед Тревором потертую красную войлочную сумку.

- Вы англичанин, да?

Тревор кивнул, расстегивая "молнию" на сумке. В ней находились два больших металлических предмета: девятимиллиметровый "Макаров", со стволом, приспособленным для глушителя, а также длинный дырчатый глушитель.

- Патроны? - спросил Тревор.

- Там, - сказал Отто. - Девять на восемнадцать. Полно.

"Макаров" был хорошей альтернативой. В отличие от "парабеллума" того же калибра он обладал меньшей скоростью пули и большим останавливающим моментом.

- Чье производство? - спросил Тревор. - Венгерское? Китайское?

- Русское. Но это хорошее оружие.

- Цена?

- Три тысячи шиллингов.

Тревор скорчил гримасу. Он знал, что деньги придется тратить, и ничего не имел против, но это был, по его мнению, грабеж. Он перешел на немецкий язык, так что Отто, плохо знавший английский, теперь ничего не мог упустить.

- Der Markt ist mil Makarovs uberschwemmt [На рынке полно "Макаровых" (нем.).].

Отто внезапно встревожился.

- Такие идут по десять центов за дюжину, - продолжал Тревор по-немецки. - Их производят все подряд, их полно повсюду. Я даю вам тысячу шиллингов, и считайте, что вам еще повезло.

Выражение лица Отто переменилось, показав явное уважение.

- Вы немец? - удивленно спросил он.

На самом деле, если бы Отто был внимательным слушателем, он бы уловил в немецком выговоре Тревора дрезденский диалект.

Тревор уже довольно давно не говорил по-немецки, у него не было для этого подходящих возможностей. Но он легко все вспомнил.

Ведь в конце концов это был его родной язык.

Анна в полном одиночестве обедала в ресторане "Мевенпик" в нескольких кварталах от отеля, в котором остановилась. В меню не нашлось ничего, заинтересовавшего ее, и она решила, что просто не разбирается в швейцарской кухне.

Обычно подобные ситуации - обед в одиночку в чужом городе и чужой стране - нагоняли на нее тоску, но сейчас она была слишком погружена в свои мысли, чтобы чувствовать себя одинокой. Она сидела возле окна, в длинном ряду таких же обедающих в одиночку людей, многие из них читали газеты и книги.

В американском консульстве она воспользовалась надежной факсовой линией, чтобы переслать все, что у нее было по Хартману, включая номера его кредитных карт, в ОВВ, и попросила отдел идентификации связаться со всеми указанными кредитными компаниями и привести в действие систему отслеживания, чтобы, когда Хартман воспользуется кредитной картой, их проинформировали в течение нескольких минут.

Еще она велела им, чтобы они подняли все сведения о самом Хартмане, и кто-то позвонил ей по зашифрованной сотовой связи менее чем через час.

Им повезло.

Согласно сведениям, полученным в офисе Хартмана, он провел отпуск в Швейцарии, но вот уже несколько дней не появлялся в фирме. Никто не знал, куда он направился, а сам он ничего не говорил. У них не было никакой возможности с ним связаться.

Но потом техник из отдела идентификации обнаружил кое-что интересное: единственный брат Хартмана, его близнец, погиб в Швейцарии в авиакатастрофе четыре года назад.

Видимо, он участвовал в каком-то деле, связанном со швейцарским золотом. Анна не знала, что со всем этим делать, сведения только вызывали у нее всевозможные новые вопросы.

Что же до Бенджамина Хартмана, то он тоже был во всем этом завязан, как сказал техник. Компания, где он работал - "Хартманс Капитал Менеджмент", управляющая инвестиционными фондами, была основана отцом Хартмана.

Хартман-старший был известным филантропом, а также жертвой Холокоста.

Возможные версии напрашивались сами. Несчастный богатый мальчонка, сын человека, пережившего Холокост, вбил себе в голову, что швейцарские банкиры поступают с подобными людьми несправедливо. А теперь эстафету подхватил его брат-близнец, пытаясь за что-то отомстить большим швейцарским банковским шишкам. Неподготовленная вендетта богатого мальчонки.

Но может быть, он копает глубже - пытается выяснить, во что превратилась эта самая "Сигма". По какой-то неизвестной причине.

Тут возникал вопрос - где он достал имена и адреса всех этих прячущихся стариков?

И, если подумать, какое отношение ко всему этому в конце концов может иметь смерть его брата?

Вечером, в начале десятого Анна вернулась в отель, и там ее поймал ночной менеджер с сообщением. Ей звонил Томас Шмид, детектив, расследующий убийства.

Придя в номер, она тут же ему позвонила. Он до сих пор был в офисе.

- Нам уже доставили результаты вскрытия, - сказал ей Шмид, - насчет того яда, искать который вы просили людей из токсикологии.

- И?

- Они обнаружили в глазной жидкости тот самый нейротоксин, все сходится. Нет никаких сомнений, что Россиньоль был отравлен.

Анна села в кресло возле телефона. Прогресс. Она ощутила приятное возбуждение, как и всегда при таких прорывах.

- Они нашли на теле след от инъекции?

- Пока нет, они говорят, что такие следы очень трудно найти. Они сказали, что еще поищут.

- Когда его убили?

- Вероятно, этим утром. Незадолго до того, как мы туда прибыли.

- Это значит, что Хартман может быть до сих пор в Цюрихе. Вы не в курсе?

Последовала пауза, затем Шмид холодным тоном произнес:

- Я в курсе.

- А что нового по банковским записям?

- Банки объединят усилия, но это потребует времени. у них же еще там свои процедуры.

- Да, конечно.

- Мы получим банковские документы Россиньоля завтра.

В ее трубке послышался звонок, прервавший речь Шмида:

- Секунду, мне тут кто-то звонит.

Анна нажала кнопку "флэш". Гостиничный оператор сказал ей, что звонят из ее офиса в Вашингтоне.

- Мисс Наварро, это Роберт Полоцци из отдела идентификации.

- Спасибо за звонок. Нашли что-нибудь?

- Нам только что звонили из службы безопасности "Мастер Кард". Несколько минут назад Хартман пользовался этой карточкой. Он оплатил заказ в ресторане в Вене.

Кент, Англия

Сэр Эдвард Дауни, бывший премьер-министр Англии, играл с внуком в шахматы, сидя в розовом саду своего загородного поместья в Вестерхэме, графство Кент, когда зазвонил телефон.

- Нет, не сейчас! - застонал восьмилетний Кристофер.

- Придержите лошадей, молодой человек, - добродушно оборвал его сэр Эдвард.

- Сэр Эдвард, это мистер Холланд, - произнес голос.

- Мистер Холланд, у вас все в порядке? - спросил сэр Эдвард, внезапно почувствовав интерес к разговору. - Надеюсь, наше собрание все еще идет по плану?

- О, не сомневайтесь. Но возник один малозначительный вопрос, и я хочу узнать, можете ли вы оказать нам помощь,

Не отрываясь от трубки, сэр Эдвард взглянул на Кристофера, угрожающе нахмурив брови, на что тот, как всегда, захихикал.

- Ладно, мистер Холланд, я сделаю несколько звонков и посмотрю, чем я могу помочь.

Вена

Дом Юргена Ленца находился в престижном, утопающем в зелени районе на юго-западе города. Район назывался Хитцинг, здесь обитали богатейшие из жителей Вены. Дом Ленца, хотя правильнее было бы сказать, вилла Ленца, оказался большим современным строением, выполненным в интригующей и красивой манере - смесь тирольской архитектуры и Фрэнка Ллойда Райта [Райт, Фрэнк Ллойд - знаменитый американский архитектор, прославившийся новаторскими изобразительными решениями (1867- 1959)].

"Когда я столкнусь с Ленцем, - подумал Бен, - мне понадобится элемент внезапности". Отчасти это был вопрос жизни и смерти. Бен не хотел, чтобы люди, убившие Питера, узнали, что он находится в Вене, и, несмотря на сомнения, посеянные Хоффманом, самым вероятным предположением было то, что Ленц - один из этих убийц.

Конечно, он не мог просто постучать в дверь Ленца и ждать, когда его впустят. Тут требовался более изощренный подход. Мысленно Бен пролистал список самых известных и влиятельных людей, которые могут за него поручиться и даже соврать в его пользу.

Он вспомнил главу крупной американской благотворительной организации, который несколько раз приходил к нему просить деньги. Всякий раз и семья Хартманов, и фирма проявляли щедрость.

"А теперь пусть расплачивается", - подумал Бен.

Этого человека звали Уинстон Рокуэлл. Совсем недавно Бен слышал, что он серьезно болеет гепатитом, лежит в больнице, и с ним невозможно связаться. Это было ужасно плохо для Рокуэлла, но как нельзя лучше устраивало Бена.

Он позвонил в дом Ленца, попросил Юргена Ленца, подошедшей к телефону женщине - миссис Ленц? - сказал, что он друг Уинстона Рокуэлла и интересуется фондом Ленца. Это был кодовый язык, означающий: "У меня есть лишние деньги, я отдам их вам". Ни один, даже самый богатый фонд не отвергнет пожертвований.

Миссис Ленц ответила на беглом английском, что ее муж вернется домой к пяти часам и не желает ли мистер Роберт Саймон зайти к ним пропустить стаканчик? Юрген будет рад видеть любого друга Уинстона Рокуэлла.

Открыла ему дверь элегантная, приятно худощавая женщина, немного за сорок. Одета она была в серое трикотажное платье, шею украшало жемчужное ожерелье, которое чрезвычайно удачно дополняли жемчужные серьги.

- Заходите, заходите, - сказала она, - вы мистер Саймон, да? Я Ильзе Ленц. Очень рада вас видеть!

- Я тоже рад вас видеть, - улыбнулся Бен, - спасибо за приглашение, особенно за то, что оно последовало так быстро.

- О, не говорите глупостей, нам приятно встретиться с человеком, которого порекомендовал Уинстон. Вы приехали - откуда, вы говорили?

- Из Лос-Анджелеса, - ответил Бен.

- Мы были там очень давно, на какой-то противной технологической конференции. Юрген сейчас спустится - а вот и он!

Прыгая через ступени, к ним спускался худой, как гончая собака, однако же, атлетически сложенный человек.

- Приветствую вас! - крикнул Юрген Ленц. В своем синем блейзере, серых фланелевых слаксах и репсовом галстуке он был похож на американского управленца-руководителя, например, на президента "Лиги Плюща" ["Лига Плюща" - общее название нескольких старейших и самых престижных университетов США] в каком-нибудь колледже. Его гладкое лицо сияло здоровьем, он радостно улыбался.

Все оказалось совсем не так, как того ожидал Бен. Пистолет Лизл, висящий в кобуре через плечо под его спортивной курткой, полностью заряженный - Бен побывал в спортивном магазине на Кtртнерштрассе, - вдруг стал тяжелым и громоздким.

Ленц крепко пожал Бену руку.

- Друг Уинстона Рокуэлла - мой друг, - тут его голос сделался мягким и нежным. - Как он там сейчас?

- К сожалению, не очень хорошо, - сказал Бен. - Он несколько недель лежал в медицинском центре при Университете имени Джорджа Вашингтона, и доктора сказали, что лучше ему еще две недели подождать и не выписываться домой.

- Очень грустно это слышать, - произнес Ленц, кладя руку на тонкую талию жены. - Какой он приятный человек. Ладно, чего мы здесь стоим? Пойдемте выпьем, а? Как там говорят в Америке - где-то скоро шесть часов, х-мм?

Тревор поставил угнанный "Пежо" у противоположного - через улицу тротуара возле дома Ленца в Хитцинге, выключил мотор и приготовился ждать. Когда жертва покинет дом, он выйдет из машины, перейдет улицу и приблизится к этому человеку. Он решительно не намеревался промахиваться.

Глава 23

Анна поняла, что времени у нее не было.

Несомненно, действуя по официальным каналам, она ничего не успеет сделать.

Хартман только что расплатился по кредитной карточке в гостинице, находившейся в первом районе Вены. Сумма была совсем небольшой, эквивалентной приблизительно пятнадцати долларам. Означало ли это, что он зашел в гостиницу только для того, чтобы выпить кофе или что-то спиртное, поесть? Если так, то он давно исчез оттуда. Но если он остановился в гостинице, то можно считать, что он у нее в руках.

Она могла связаться с представителем ФБР в Вене, но к тому времени, когда его офис через австрийское министерство юстиции вступит в контакт с местной полицией, Бенджамин Хартман вполне может покинуть город.

Поэтому она помчалась в аэропорт Цюрих-Клотен, купила билет на ближайший рейс австрийской авиакомпании на Вену, а потом отыскала телефон-автомат.

Первый звонок она сделала своему знакомому из Bundespolizeidirektion венской полиции. Его звали доктор Фриц Вебер, и он руководил Sicherheitsburo, тайным подразделением венской полиции, специализировавшимся на расследовании тяжких преступлений. Дело, которым занималась Анна, не совсем соответствовало профилю этого подразделения, но она была уверена, что Вебер охотно окажет ей помощь.

Она познакомилась с Вебером несколько лет назад, когда ее послали в Вену для расследования событий, связанных с похождениями атташе по культуре американского посольства: тот связался с компанией, где предавались сексуальным развлечениям с участием нескольких несовершеннолетних madchen [девушeк (нем.)].

Вебер, человек с любезными манерами и ловкий политик, был благодарен Анне за помощь и осмотрительность, с которой она разрешила проблему, грозившую обеим странам серьезными осложнениями, и устроил для Анны великолепный праздничный обед. Теперь он, казалось, был в восхищении от того, что разговаривает с агентом Наварро, и обещал немедленно поставить кого-нибудь заниматься этим делом.

Второй звонок она сделала представителю ФБР в Вене, человеку по имени Том Мэрфи; она не была с ним лично знакома, но слышала о нем хорошие отзывы. Мэрфи она изложила краткую, очень сдержанную версию причин, которые позвали ее в Вену. Он спросил, не хочет ли она, чтобы он организовал ей контакт с полицией Вены, но Анна отказалась, объяснив, что у нее есть там знакомые. Мэрфи, который, судя по всему, был большим приверженцем правил и уставов, не очень обрадовался ее решению, но возражать не стал.

Когда самолет приземлился в Швехате, аэропорту Вены, она перезвонила Фрицу Веберу, и тот назвал ей имя и номер телефона районного инспектора, руководившего внешним наблюдением, который уже получил указание заняться ее делом.

Сержант Вальтер Хайслер не очень бойко разговаривал по-английски, но они сумели объясниться.

- Мы побывали в той гостинице, где Хартман активизировал свою кредитную карточку, - сообщил Хайслер. - Он остановился именно там.

Сержант действовал быстро. Это вселяло надежду.

- Отличная работа, - похвалила Анна. - А есть какие-нибудь шансы на то, что нам удастся отыскать автомобиль?

Похвала, похоже, пришлась Хайслеру по вкусу. Притом что объектом операции исследования был американец, и участие представителя американского правительства должно было избавить его от большей части бумажной тягомотины и решения проблем юрисдикции, с которыми обычно приходилось сталкиваться, когда он имел дело с подданными иных государств.

- Мы уже, как у вас говорится, прицепили ему хвост, - не без самодовольства сообщил Хайслер.

- Вы, наверно, разыгрываете меня. Как вам это удалось?

- Без особого труда. Как только мы выяснили, что он находится в гостинице, то поместили двух человек в газетный киоск напротив выхода. Они увидели, как он сел в арендованую "Опель Вектру", и последовали за ним в Хитцинг, это район Вены.

- И что он там делает?

- Возможно, с кем-то встречается. Частный дом. Мы пытаемся выяснить, кто там живет.

- Удивительно. Фантастическая работа. - Она и на самом деле так считала.

- Благодарю вас, - бодро откликнулся австриец. - Если хотите, я заеду за вами в аэропорт?

Продолжавшаяся несколько минут светская беседа проходила довольно напряженно, поскольку Бен успел лишь наполовину обдумать свою легенду. Мифический Роберт Саймон руководил процветающей фирмой по управлению капиталовложениями, находившейся в Лос-Анджелесе - Бен рассчитывал, что чем ближе будет его вымышленная профессия к настоящей, тем меньше шансов на то, что он допустит какой-нибудь серьезный промах, - и организовывал капиталовложения кинозвезд, магнатов недвижимости, миллиардеров из Силиконовой долины. Бен с ходу попросил извинения за то, что не может перечислить своих клиентов, в силу договоренностей о конфиденциальности, хотя одно-другое имя, которое хозяину, несомненно, знакомо, он мог бы назвать.

И все время он возвращался к одной и той же мысли: кто же этот человек, единственный наследник Герхарда Ленца, пользовавшегося очень дурной славой ученого и одного из руководителей некоей организации, именуемой "Сигма".

Болтая с Ленцами - все трое потягивали прекрасный арманьяк, - Бен украдкой осматривал гостиную. Она была обставлена удобной и красивой английской и французской антикварной мебелью. На стенах висели оправленные в позолоченные багетные рамы картины старых мастеров различных школ; каждая была освещена специальной лампой. На столике около дивана он заметил фотографии в серебряных рамках; по-видимому, семейные. Бросалось в глаза отсутствие каких бы то ни было изображений Ленца-старшего.

- Впрочем, хватит о моей работе, - сказал Бен. - Я хотел расспросить вас о "Фонде Ленца". Насколько я понимаю, его главная цель состоит в развитии изучения Холокоста.

- Да, мы финансируем исторические исследования и поддерживаем израильские библиотеки, - с готовностью пояснил Юрген Ленц. - Мы даем много денег на борьбу против человеконенавистничества. Мы считаем, что чрезвычайно важно, чтобы австрийские школьники знали о преступлениях нацистов. Не забывайте, что многие из австрийцев приветствовали нацистов. Когда Гитлер приехал сюда в тридцатом году и произнес речь с балкона императорского дворца, его слушали огромные толпы, женщины плакали, глядя на такого великого человека. - Ленц вздохнул. - Это отвратительно.

- Но ваш отец... если вы позволите мне затронуть эту тему... - начал было Бен и умолк, не зная, что сказать дальше.

- Из истории хорошо известно, что мой отец был бесчеловечным, - прервал паузу Ленц. - Да, конечно, это правда. Он проводил ужасные, отвратительные эксперименты на заключенных в Аушвице, на детях...

- Надеюсь, вы извините меня, - сказала Ильзе Ленц, вставая с места. - Я не могу слушать разговоры об его отце, - пробормотала она и вышла из комнаты.

- Извини меня, дорогая, - произнес Ленц ей вслед и повернулся к Бену, который мучительно раздумывал, не допустил ли он фатальной ошибки. - Я не могу сердиться на нее за это. Она не обязана жить с этим наследством. Ее отец был убит на войне, когда она была еще ребенком.

- Прошу простить меня за то, что я начал этот разговор, - сказал Бен.

- Нет, нет, не переживайте. Вы затронули совершенно естественный вопрос. Я уверен, что это должно сильно удивлять американцев - сын печально знаменитого Герхарда Ленца посвящает свою жизнь тому, чтобы потратить деньги на изучение преступлений собственного отца. Но вы должны понять: те из нас, кому по случайности рождения пришлось бороться с судьбой - мы, дети самых высокопоставленных нацистов, - все мы ведем себя очень по-разному. Есть такие, как, скажем, Вольф Гесс, сын Рудольфа Гесса, которые тратят всю жизнь на то, чтобы обелить имена своих отцов. А есть и такие, кто стесняется своего происхождения и стремится к тому, чтобы извлечь из собственного смущения хоть какой-нибудь толк. Я родился слишком поздно для того, чтобы сохранить какие-то личные воспоминания об отце, но очень многие знали своих отцов только такими, какими они бывали дома, а не как людей Гитлера.

Юрген Ленц заметно волновался.

- Мы росли в привилегированных домах. Мы проезжали через варшавское гетто, глядя с заднего сиденья лимузина, и не понимали, почему дети там казались такими грустными. Мы видели, как загорались глаза у наших отцов, когда фюрер лично звонил по телефону, чтобы пожелать их семействам веселого Рождества. И некоторые из нас, как только повзрослели достаточно для того, чтобы начать думать, научились ненавидеть наших отцов и все, к чему они стремились и что с ними было связано. Ненавидеть и презирать всеми фибрами души.

Удивительно моложавое лицо Ленца вдруг вспыхнуло.

- Видите ли, я не думаю о своем отце как об отце. Он для меня какой-то совсем посторонний, незнакомый человек. Вскоре после окончания войны он удрал в Аргентину; уверен, что вы слышали - нелегально выбрался из Германии с фальшивыми документами. Он бросил мою мать и меня без гроша; мы жили в лагере для интернированных. - Юрген сделал паузу. - Так что у меня никогда не было никаких сомнений или душевных конфликтов по поводу нацистов. Создание этого фонда стало самым малым, что я сумел сделать.

В комнате ненадолго воцарилось молчание.

- Я приехал в Австрию, чтобы изучать медицину, - вновь заговорил Ленц. - В какой-то степени то, что я покинул Германию, принесло мне облегчение. Я любил эту страну - я здесь родился, - и я остался здесь, занимаясь медициной и по мере сил сохраняя свою анонимность. После того как я познакомился с Ильзе, любовью всей моей жизни, мы долго обсуждали, что могли бы сделать с унаследованными ею фамильными деньгами - ее отец сколотил состояние на издании религиозной литературы и псалтырей, - и решили, что я оставлю медицину и посвящу свою жизнь борьбе против того, за что сражался мой отец. Ничего никогда не сможет стереть темное пятно, которое представлял собой Третий рейх, но я приложил все свои силы, все свои скромные возможности для того, чтобы стать одним из тех орудий, которые работают для улучшения человечества. - Речь Ленца казалась излишне гладкой, походила на отрепетированную, как будто ему уже тысячу раз доводилось произносить ее. Наверняка так оно и было. И все же в его словах не угадывалось фальшивой ноты. За маской спокойной уверенности, которую носил Ленц, несомненно, скрывался измученный человек.

- И вы никогда больше не видели своего отца?

- Видел. Два или три раза незадолго до его смерти. Он приехал в Германию из Аргентины с визитом. У него было новое имя, новая биография. Но моя мать отказалась встретиться с ним. Я видел его, но я не испытал к нему никаких чувств. Он был для меня совершенно чужим человеком.

- Ваша мать просто выбросила его из своей жизни?

- А потом она ездила в Аргентину на его похороны. Можно было подумать, что она испытывала необходимость убедиться в том, что он мертв. Кстати, это забавно - страна ей очень понравилась. Так что в конце концов она туда переехала.

В комнате снова стало тихо, а потом Бен спокойно, но твердо произнес:

- Должен сказать, на меня произвели большое впечатление усилия, которые вы приложили, чтобы пролить свет на то, что досталось вам в наследство от отца. В этой связи было бы очень интересно узнать, не могли бы вы что-нибудь рассказать мне об организации, известной под названием "Сигма". - Произнося последние слова, Бен впился взглядом в лицо Ленца.

Ленц долго молча рассматривал его. Бену казалось, что он слышит в тишине, как бьется его собственное сердце. Наконец Ленц заговорил.

- Вы упомянули "Сигму" как бы между делом, но я думаю, что это основная причина вашего прихода сюда. Зачем вы пришли, мистер Саймон?

Бен почувствовал озноб. Он сам позволил загнать себя в угол. Теперь у него было два варианта: или держаться за свое вымышленное имя и легенду, или раскрыть правду.

Пришло время говорить напрямик. И постараться вызвать на откровенность хозяина дома.

- Мистер Ленц, я предлагаю вам прояснить характер вашей причастности к "Сигме".

Ленц нахмурился.

- Зачем вы пришли сюда, мистер Саймон? Зачем вы обманом втерлись в мой дом и лжете мне? - Ленц странно улыбался, его голос звучал очень тихо. - Вы ведь из ЦРУ, мистер Саймон, я не ошибаюсь?

- Что вы говорите? - возмутился Бен. Он был расстроен и испуган.

- Кто вы такой на самом деле, мистер "Саймон"? - прошептал Ленц.

- Милый дом, - сказала Анна. - Кому он принадлежит? Она сидела рядом с водителем синего "БМВ". Машина, хотя и принадлежала полиции, не имела никаких отличительных обозначений. Салон был полон дыма. Сидевший за рулем сержант Вальтер Хайслер, полный человек с приветливым выражением лица, почти непрерывно курил "Касабланку". Держался он тоже прямо-таки сердечно.

- Одному из наших самых... э-э-э... видных граждан, - ответил Хайслер, предварительно затянувшись сигаретой. - Юргену Ленцу.

- И кто же он такой?

Они оба рассматривали красивую виллу на Адольфсторгассе. Анна обратила внимание на то, что большинство стоявших вдоль тротуаров машин имело черные таблички знаков, на которых белым были нанесены номера. Хайслер объяснил, что такие номера выдавались за особую плату; таков был старый аристократический стиль.

Сержант выпустил изо рта густое облако дыма.

- Ленц и его жена пользуются широкой известностью в светских кругах. Бал Оперы и так далее. Я думаю, что вы назвали бы их... Как это у вас говорится - э-э-э, фило... филантропы? Ленц управляет семейным фондом. Переехал сюда из Германии двадцать с лишним лет тому назад.

- М-м-м... - Глаза Анны щипало от дыма, но она не хотела жаловаться. Хайслер оказывал ей очень большую любезность. И ей даже нравилось сидеть здесь, в полном дыма полицейском автомобиле и ощущать себя "своим парнем".

- И сколько же ему лет?

- Если я не ошибаюсь, пятьдесят семь.

- Значит, видный.

- Очень.

На улице находились еще три ничем не выделявшихся автомашины. Одна стояла неподалеку от них, а еще две - в нескольких сотнях ярдов, по другую сторону виллы Ленца. Автомобили были расположены в классическом порядке "коробка", чтобы, независимо от того, каким путем Хартман пожелает покинуть район, он обязательно оказался бы в поле зрения кого-нибудь из наблюдателей. Сотрудники, затаившиеся в машинах, все до одного являлись отлично подготовленными специалистами по ведению наружного наблюдения. Каждый из них имел оружие и портативную рацию.

У Анны никакого оружия не было. Она считала крайне маловероятным, что Хартман окажет какое бы то ни было сопротивление. Из всех материалов по нему следовало, что он никогда не имел огнестрельного оружия и не подавал запросов о выдаче разрешения на владение им. Все убийства стариков были совершены с помощью яда, введенного шприцем. Он скорее всего не имел при себе оружия.

Фактически она знала о Хартмане очень мало. Но ее коллегам из Вены было известно еще меньше. Своему другу Фрицу Веберу Анна сообщила лишь о том, что американец оставил отпечатки пальцев на месте преступления в Цюрихе. Хайслер тоже знал только то, что Хартмана разыскивали в связи с убийством Россиньоля. Но для Bundespolizei это было вполне достаточным основанием, чтобы согласиться задержать Хартмана и, по формальному запросу представителя ФБР в Вене, поместить его под арест.

А насколько могжно доверять местной полиции? - спросила Анна себя.

Это вовсе не было теоретическим вопросом. Хартман находился в этом доме на встрече с человеком, который...

Ей в голову пришла еще одна мысль.

- Этот парень, Ленц, - проговорила она (ее глаза буквально жгло от дыма). - Может быть, мой вопрос покажется вам странным, но не имеет ли он какого-нибудь отношения к нацистам?

Хайслер раздавил окурок в переполненной пепельнице.

- Ну, что же в этом вопросе странного? - ответил он. - Его отец... Вы слышали такое имя: доктор Герхард Ленц?

- Нет, а я должна была его слышать?

Он пожал плечами: наивные все-таки люди эти американцы.

- Один из самых худших. Коллега Йозефа Менгеле, того самого, который проводил в лагерях разные ужасающие эксперименты.

- А-а-а... - В мыслях Анны тут же возникло еще одно соображение: Хартман, сын выжившей жертвы нацизма, обуреваемый духом мести, отправился на борьбу с представителями следующего поколения.

- Его сын - хороший человек, нисколько не похожий на отца. Он посвятил всю свою жизнь исправлению того зла, которое совершил его отец.

Анна посмотрела на Хайслера, а затем перевела взгляд через ветровое стекло на великолепную виллу Ленца. Сын военного преступника был антинацистом? Поразительно. Она подумала, известно ли это Хартману. Он вполне мог ничего не знать о младшем Ленце, кроме того, что тот является сыном Герхарда, сыном нациста. Если Хартман настоящий фанатик, то вряд ли он стал бы задумываться над тем, что Ленц-младший, возможно, умеет превращать воду в вино.

А из этого следует, что Хартман уже мог сделать Юргену Ленцу смертельный укол.

"Боже мой, - подумала она, глядя, как Хайслер закуривает очередную сигарету. - Почему мы сидим здесь и ничего не предпринимаем?"

- Это ваше? - неожиданно спросил Хайслер.

- Что именно?

- Вон тот автомобиль. - Хайслер указал на "Пежо", стоявший почти напротив входа в виллу Ленца. - Когда мы подъехали, он уже находился здесь.

- Нет. А разве он не из ваших?

- Нисколько. Я знаю все номера.

- Возможно, это сосед или друг?

- Интересно, а не могли ли ваши американские коллеги включиться в это дело? Ну, например, чтобы проверить вас? - с неожиданным возбуждением произнес Хайслер. - Если это так, то я немедленно отменяю операцию!

- Этого не может быть, - не очень решительно, словно оправдываясь, сказала Анна. - Том Мэрфи обязательно поставил бы меня в известность, если бы дал кому-нибудь такое задание.

- Поставил бы? А если нет?

- Во всяком случае, когда я рассказала ему об этом деле, он не проявил к нему никакого интереса.

Но если он вздумал проверять ее? Было ли это возможно?

- Ладно, но в таком случае кто же это такой? - осведомился Хайслер.

- Кто вы такой? - снова спросил Юрген Ленц; теперь на его лице начал появляться испуг. - Вы не друг Уинстона Рокуэлла.

- Пожалуй, не совсем, - признался Бен. - Я имею в виду, что знаю его по работе, которой мне пришлось заниматься. Меня зовут Бенджамин Хартман. Мой отец Макс Хартман. - Он снова пристально всмотрелся в Ленца, чтобы не пропустить его реакции.

Ленц посмотрел в сторону, и в следующее мгновение выражение его лица смягчилось.

- Помилуй бог, - прошептал он. - Я сразу должен был заметить сходство. То, что случилось с вашим братом, было просто ужасно.

Бен вдруг почувствовал боль, как будто его ударили в живот.

- Что вам известно?! - выкрикнул он.

Полицейская рация щелкнула и заговорила.

- Korporal, wer ist das? [Капрал, кто это такой? (нем.)]

- Kerne Ahnung [Не имею представления (нем.)].

- Keiner van uns, oder? [Кто-то чужой или? (нем.)]

- Richtig? [Точно? (нем.)].

Теперь и другая команда захотела узнать, входит ли "Пежо" в число машин, выделенных для наблюдения, а Хайслер подтвердил, что понятия не имеет о том, откуда она взялась. Он достал с заднего сиденья монокуляр ночного видения и поднес к глазу. Уже стемнело, и неопознанный автомобиль стоял без огней. Поблизости не было ни одного уличного фонаря, так что разглядеть лицо водителя машины было невозможно. "Прибор ночного видения - отличная идея", подумала Анна.

- Он закрывает лицо газетой, - сообщил Хайслер. - Бульварная газетка. "Die Kronen Zeitung" - вот и все, что удалось разглядеть.

- Вряд ли парню легко читать газету в такой темноте, верно? - сказала Анна. И подумала: Может быть, Ленц-младший уже мертв, а мы все сидим здесь, ожидая неведомо чего.

- Не думаю, что он получает много удовольствия от чтения. - Хайслер с готовностью подхватил ее шутку.

- Можно, я посмотрю?

Он вручил ей монокуляр. Впрочем, Анна тоже не увидела ничего, кроме газеты.

- Совершенно ясно, что он старается спрятать лицо, - согласилась она. Что, если он действительно из Бюро? А это наводит на размышления. - Вы позволите воспользоваться вашим мобильным телефоном?

- Будьте любезны. - Полицейский протянул Анне свой громоздкий "Эрикссон", и она набрала номер американского посольства в Вене.

- Том, - сказала она, когда Мэрфи взял трубку, - это Анна Наварро. Скажите, вы ведь не отправляли никого в Хитцинг, да?

- Хитцинг? Это здесь, в Вене?

- В связи с моим делом.

Недолгое молчание в трубке.

- Нет. Ведь вы же меня об этом не просили, верно?

- Ну, а здесь кто-то присоединился к моему патрулю. Думаю, что никто в вашем аппарате не взялся бы проверять меня, не посоветовавшись предварительно с вами?

- Они знают, что лучше бы им так не поступать. К тому же, насколько мне известно, все мои находятся на месте.

- Благодарю вас. - Она нажала кнопку отключения и вернула телефон Хайслеру. - Странно.

- В таком случае кто же сидит в этом автомобиле? - озадачился Хайслер.

- Могу ли я спросить, почему вы решили, что я из ЦРУ?

- В этой организации есть ветераны, которые сильно настроены против меня, - ответил Ленц, пожав плечами. - Вы слышали о плане "Скрепка для бумаг"? - Ленц и его гость теперь пили водку. Ильзе Ленц так и не вернулась в гостиную, хотя после ее столь неожиданного для Бена исчезновения прошло больше часа. - Может быть, вам незнакомо это название. Но вы, конечно, знаете, что сразу после войны правительство США - Управление стратегических служб, так назывался предшественник ЦРУ, - занималось тайной перевозкой части ведущих нацистских ученых из Германии в Америку. "Скрепка для бумаг" кодовое название этого плана. Американцы подчищали немецкую документацию, фальсифицировали ее. Прилагали массу усилий для того, чтобы скрыть, что имеют дело с военными преступниками, убийцами огромного количества людей. Вы же знаете, что, как только война закончилась, Америка перешла к новой войне - "холодной". Внезапно стало приниматься в расчет лишь то, что могло помочь в борьбе против Советского Союза. Америка потратила четыре года и потеряла полмиллиона жизней, сражаясь против нацистов, и вдруг в одночасье нацисты превратились в друзей, поскольку могли оказаться полезными в борьбе против коммунистов. Помочь Америке в создании оружия и всякой всячины, нужной для этой цели. Эти ученые были блестящими людьми, именно благодаря им Третий рейх смог добиться таких огромных научных успехов.

- И при этом являлись военными преступниками.

- Совершенно верно. Некоторые из них виновны в пытках и убийствах тысяч и тысяч заключенных концентрационных лагерей. Некоторые, такие, как Вернер фон Браун и доктор Губертус Штругхолд, были создателями значительной части нацистского оружия. Артур Рудольф, причастный к убийству двадцати тысяч невинных людей в Нордхаузене, удостоился от НАСА наивысших почестей!

За окнами стемнело. Ленц встал и включил свет в гостиной.

- Американцы приютили у себя человека, руководившего всеми концлагерями в Польше. Один нацистский ученый, которому они предоставили убежище, проводил в Дахау эксперименты по замораживанию людей - он закончил свою жизнь на авиационной базе ВВС Рэндольф, в Сан-Антонио как выдающийся профессор космической медицины. Люди из ЦРУ, устроившие все это, те немногие, кто остался в составе этой организации, были менее чем благодарны мне за усилия, которые я приложил, чтобы пролить свет на эти эпизоды.

- Ваши усилия?

- Да, мои и моего фонда. Это составляет заметную часть исследований, которые мы финансируем.

- Но какой же опасности можно ожидать от ЦРУ?

- Я понимаю, что ЦРУ появилось лишь через несколько лет после войны, но оно унаследовало оперативный контроль над этими агентами. Существуют исторические аспекты, которые кое-кто из старой гвардии ЦРУ предпочел бы оставить неприкосновенными. Чтобы гарантировать это, некоторые из них готовы пойти на экстраординарные меры.

- Извините, но я не могу этому поверить. ЦРУ не способно убивать людей.

- Да, теперь, - с саркастическими нотками в голосе согласился Ленц. После того, как эти ребята убили Альенде в Чили, Лумумбу в Бельгийском Конго, устраивали покушения на Кастро. Нет, закон, безусловно, запрещает им заниматься такими вещами. Так что теперь они "используют внешние ресурсы", как вы, американские бизнесмены, любите выражаться. Они нанимают вольных стрелков, используя для этого длинные цепочки посредников, чтобы никто и никогда не смог бы найти связь между наемными убийцами и американским правительством. - Ленц умолк, а затем добавил: - Мир намного сложнее, чем вы, похоже, считаете.

- Но ведь все это - давняя и не имеющая отношения к современной жизни история!

- Вряд ли ее можно назвать не имеющей отношения к жизни, особенно если вы - один из людей, живших в те давние годы и в значительной степени причастных к этой самой истории, - непреклонно продолжал Ленц. - Я говорю о престарелых государственных деятелях, отставных дипломатах, бывших высокопоставленных чиновниках, прежних сановниках, которые в молодости сотрудничали с Управлением стратегических служб. Думаю, что, когда они сидят в библиотеках и пишут свои мемуары, они не могут не испытывать некоторой неловкости. - Он пристально вгляделся в прозрачную жидкость в своем стакане, как будто надеялся что-то там увидеть. - Это люди, привыкшие к власти и почету. Им совершенно ни к чему открытия, которые бросили бы тень на их золотые годы. О, конечно, они не устают говорить себе, что все, сделанное ими, служило на благо своей страны, помогало сохранить доброе имя Соединенных Штатов. Во имя общего блага делается так много зла! Это, мистер Хартман, мне доподлинно известно Старые одряхлевшие псы бывают самыми опасными. Можно позвонить по телефону, попросить об услуге. Наставники могут взывать к лояльности своих воспитанников. Перепуганные старики решили по крайней мере умереть, сохранив свои добрые имена в чистоте. Как бы мне хотелось разрушить весь этот сценарий. Но я знаю, что представляют собой эти люди. Слишком хорошо я изучил человеческую природу.

Снова появилась Ильзе. В руке она держала небольшую книжечку в кожаном переплете; на корешке Бен разглядел тисненую золотом надпись: "Гельдерлин".

- Вижу, джентльмены, вы все еще продолжаете обсуждать ту же тему, сказала она.

- Так что, вы, конечно, понимаете, - почти спокойным голосом произнес Ленц, обращаясь к Бену, - почему нам приходится быть в некоторой степени настороже. У нас много врагов.

- Моему мужу часто угрожают, - добавила Ильзе. - Есть крайне правые фанатики, почему-то считающие его ренегатом, человеком, предавшим дело своего отца. - Она холодно улыбнулась и вышла в соседнюю комнату.

- Если говорить откровенно, эти фанатики волнуют меня меньше, чем корыстные псевдорационалисты, которые просто не могут понять, почему я не хочу оставить в покое спящую собаку. - Взгляд у Ленца был тревожным. - И которые могут подбить своих друзей на достаточно резкие действия для того, чтобы их золотые годы так и остались в глазах людей золотыми. Но я увлекся. У вас были какие-то вопросы, касающиеся послевоенного периода, вопросы, на которые я, по вашему мнению, мог бы найти ответы.

Юрген Ленц рассматривал фотографию, держа ее обеими руками. На его лице застыло напряженное выражение.

- Это мой отец, - сказал он. - Да, это он.

- Вы очень похожи на него, - заметил Бен.

- Настоящий наследник, да? - с ощутимым сожалением в голосе отозвался Ленц. Теперь он уже не был очаровательным приветливым хозяином. Он пристально вглядывался в снимок. - Помилуй Бог, нет. Этого не может быть. Он откинулся в кресле; его лицо сделалось белым, как бумага.

_Чего не может быть? - Бен был неумолим. - Расскажите мне, что вам известно.

- Это не подделка? - реакция Ленца оказалась точно такой же, какой была у историка Карла Меркандетти.

- Нет. - Бен глубоко вздохнул и твердо повторил: - Нет! Гибель Питера, Лизл, и кто знает, скольких еще людей - бесспорная гарантия подлинности этой фотографии.

- Но ведь "Сигма" - это миф! Сказки старых бабушек! По крайней мере мы все убеждали себя в том, что дела обстояли именно так.

- Значит, вы знаете о ее существовании?

Ленц наклонился вперед.

- Вы должны помнить, что в той суматохе, которая творилась после войны, ходило много самых диких слухов. Один из них и был легендой о "Сигме", чрезвычайно засекреченной и совершенно неприступной организации. Поговаривали о том, что ведущие промышленные магнаты всего мира заключили между собой нечто вроде союза. - Он указал на два лица. - Что такие люди, как сэр Элфорд Киттредж и Вольфганг Зибинг, один всеми уважаемый, а другой всеми отвергнутый, организовали совместное дело. Что они тайно встретились и заключили секретный договор.

- И какова же была суть этого договора?

Ленц безнадежно покачал головой.

- Увы, но я этого не знаю, мистер Хартман; вы позволите называть вас Бен? Бен, я сожалею, но до сегодняшнего вечера я никогда не принимал эту историю всерьез.

- И не знали об участии в этой организации вашего собственного отца?

Ленц снова медленно покачал головой.

- Вы знаете куда больше меня. Возможно, об этом что-то знает Якоб Зонненфельд.

Зонненфельд... Зонненфелъд был самым известным из остававшихся в живых охотников за нацистами.

- Он согласится помочь?

- Мне, как главному благотворителю его института? Уверяю вас, что он постарается. - Ленц плеснул себе еще немного спиртного, видимо, чтобы взбодриться. - Но мы с вами все время танцуем вокруг одной проблемы, не так ли? Вы до сих пор не объяснили, каким образом оказались вовлеченным в эти дела.

- Вы знаете человека, стоящего рядом с вашим отцом?

- Нет, - ответил Ленц и, прищурившись, снова вгляделся в снимок. - Он немного похож... но это тоже невозможно.

- Возможно. Рядом с вашим отцом сфотографирован мой отец. - Голос Бена звучал совершенно бесстрастно.

- Но это же бессмыслица, - возразил Ленц. - Вашего отца знают все в моем мире. Он великий филантроп. Воплощение добра. И вдобавок ко всему уцелевшая жертва Холокоста. Да, этот человек имеет сходство с вами... даже очень похож на вас. Но повторяю: это бессмыслица.

Бен горько рассмеялся.

- Мне очень жаль. Но события и явления утратили для меня смысл в тот момент, когда мой старый приятель по колледжу попытался убить меня на Банхофштрассе.

Взгляд Ленца погрустнел.

- Расскажите, как к вам попала эта фотография.

Бен рассказал Ленцу о событиях последних нескольких дней, стараясь по мере сил сохранять бесстрастность.

- В таком случае вам тоже известно, что такое опасность, - торжественно произнес Ленц. - Существуют нити, невидимые нити, которые связывают эту фотографию со всеми этими смертями.

Бен почувствовал, что его охватывает отчаяние: он изо всех сил старался сложить всю информацию, в том числе и ту, которую дал ему Ленц, в единую картину, которая имела бы хоть какой-то смысл, но вместо того, чтобы проясниться, все становилось еще запутаннее, еще невероятнее.

Бен сначала уловил запах духов Ильзе и лишь потом услышал шаги.

- Этот молодой человек приносит с собой опасность, - сказала она мужу, и голос ее был при этом скрипучим, как шелест наждачной бумаги. Она повернулась к Бену. - Извините меня, но я не могу больше молчать. Вы привели к этому дому смерть. Моему мужу уже много лет грозит постоянная опасность со стороны экстремистов из-за того, что он постоянно ведет борьбу за справедливость. Я сочувствую вам - вы перенесли много бед. Но вы очень легкомысленны; вы, американцы, все такие. Вы пришли сюда, чтобы под вымышленным предлогом встретиться с моим мужем ради своей собственной, частной вендетты.

- Ильзе, прошу тебя... - попытался перебить ее Ленц.

- И теперь вместе с вами как незваный гость сюда явилась смерть. Я была бы благодарна вам, если бы вы покинули мой дом. Мой муж уже много поработал ради своего дела. Разве он обязан жертвовать еще и своей жизнью?

- Ильзе очень расстроена, - извиняющимся тоном пояснил Ленц. - К некоторым сторонам моей жизни она так и не смогла привыкнуть.

- Нет, - сказал Бен. - Она, вероятно, права. Я уже навлек беду на слишком многих людей. - Его голос звучал сухо, невыразительно.

Лицо Ильзе представляло собой неподвижную маску, черты сковал страх.

- Gute Nacht [Спокойной ночи (нем.)], - тихо, но с непререкаемой твердостью сказала она.

- Если вы захотите, я буду рад помочь вам, - негромко, несколько растерянно, но настойчиво говорил Ленц, провожая Бена в вестибюль. - Сделаю все, что в моих силах. Потяну за доступные мне ниточки, помогу установить контакты. Но в одном Ильзе все же права. Вы совершенно не знаете, против чего выступили. Я посоветовал бы вам, мой друг, быть как можно осторожнее.

Бену показалось, что в чертах лица Ленца, терзавшегося мучительными сомнениями и тревогой, он видит нечто знакомое, и после недолгого размышления он понял, что это было: подобное выражение он видел у Питера. И тот, и этот, как ему показалось, пытались не дать страсти к справедливости полностью завладеть всем своим существом, и все равно ее нельзя было спутать ни с чем другим.

Бен вышел из дома Ленца, ощущая ужасную растерянность. Одна только мысль непрерывно билась в его мозгу: почему он не может просто признать, что он бессилен, безнадежно не подготовлен к разрешению загадки, разгадывая которую его брат лишился жизни? И даже те факты, которыми он располагает, уже успели истерзать в кровь его душу, словно острые осколки стекла под босыми ступнями. Макс Хартман, филантроп, уцелевшая жертва Холокоста, гуманист - неужели он на самом деле был таким же, как Герхард Ленц, его соратником по варварству? Самая мысль об этом вызывала отвращение. Мог ли Макс быть замешан в убийстве Питера? Не был ли этот человек виновником смерти своего родного сына?

Не потому ли он внезапно исчез? Чтобы избегнуть разоблачения? И что же делать с соучастием ЦРУ? Черт возьми, каким еще образом оберштурмфюрер СС мог въехать и обосноваться в Штатах, если не с помощью американского правительства? Не стояли ли за всеми этими ужасающими событиями союзники отца, его старинные друзья? Был ли хоть какой-то шанс считать, что они делали все это ради защиты отца - спасти его, а вместе с ним и самих себя, не поставив старика в известность?

"Ты говоришь о вещах, которые не в состоянии понять", - сказал его отец, обращаясь то ли к сыну, то ли куда-то в пространство.

Бена обуревали противоречивые эмоции. Одна его часть, преданный, верный сын своего отца, требовала поверить в то, что существовало какое-то иное объяснение; она жаждала этого с того момента, когда он выслушал рассказ Питера о его открытиях. Какое-то основание для того, чтобы верить родному отцу, заключалось в... В чем? Чудовище. Он услышал голос матери, ее шепот, когда она, умирая, умоляла его понять, попытаться устранить разрыв, сблизиться. Полюбить того сложного, тяжелого человека, каким был Макс Хартман.

А другая часть Бена ощущала долгожданную ясность.

"Я упорно старался понять тебя, ты ублюдок! - беззвучно кричал Бен. - Я пытался любить тебя. Но после такого обмана, после того, как выяснилось, насколько отвратительной была твоя настоящая жизнь, что еще я могу чувствовать, кроме ненависти?"

Он и в этот раз оставил машину на изрядном расстоянии от дома Ленца. Он не хотел, чтобы кто-нибудь мог разыскать его по номеру; по крайней мере так он думал сначала, когда предполагал, что Ленц был одним из заговорщиков.

Он прошел по дорожке, ведущей от входа в дом Ленца к тротуару. Перед тем как выйти на улицу, он боковым зрением заметил неяркую вспышку света.

Это включилась внутренняя лампочка салона, когда в автомобиле, находившемся всего в нескольких ярдах от него, открылась дверь.

Кто-то вышел из автомобиля и шел ему навстречу.

Тревор увидел, что на противоположной стороне улицы зажегся свет, и, повернув голову, посмотрел туда. Парадная дверь дома открылась. Цель болтала с джентльменом постарше, который, как он предположил, был Ленцем. Тревор подождал, пока эти двое не пожали друг другу руки, а затем цель не спеша пошла по дорожке от дома. Только тогда он вышел из автомобиля.

Глава 24

- Я хотел бы, чтобы вы уточнили, кому принадлежит номер, - сказал Хайслер по полицейской рации. Он повернулся к Анне. - Если это не вы и не мы, значит, это кто-то еще. У вас должны быть хоть какие-то соображения.

- Кто-то, тоже ведущий слежку за домом, - ответила Анна. - Мне это не нравится.

Она думала: "Здесь происходит что-то еще. Стоит ли мне рассказывать Хайслеру о моих подозрениях по поводу Хартмана?" Ведь, с какой стороны ни взгляни, это были всего лишь домыслы. В конце концов могло случиться и так, что Хартман пришел сюда лишь затем, чтобы просто получить у Ленца информацию, скажем, сведения о том, где мог бы жить кто-нибудь из старых друзей его отца, а не затем, чтобы убить его!

И все же... у них имелись все юридические основания для того, чтобы ворваться на виллу. А вдруг окажется, что, пока они все сидели тут в четырех машинах и наблюдали за домом, внутри его убивали одного из самых уважаемых граждан города? Поднимется страшный шум - еще бы, такой международный инцидент, - и вся ответственность ляжет на ее плечи.

Голос Хайслера прервал ее раздумья.

- Я хотел бы, чтобы вы подошли к этому автомобилю и разглядели лицо человека, - сказал он. Это больше походило на приказ, а не на просьбу. Нужно твердо убедиться в том, что он незнаком вам.

Анна сразу согласилась; ей самой очень хотелось в этом убедиться.

- Мне нужно оружие, - сказала она. Хайслер вручил ей свой пистолет.

- Вы подняли его с пола автомобиля. Должно быть, я забыл застегнуть кобуру, и он выпал. Я вам его не давал.

Анна вышла из автомобиля и направилась к вилле Ленца.

Парадная дверь дома Ленца открылась.

Возле нее, видимо, заканчивая беседу, стояли два человека. Один постарше, один помоложе.

Ленц и Хартман.

Ленц был жив. Она почувствовала облегчение.

Двое мужчин обменялись рукопожатием - сердечным рукопожатием. И Хартман направился по дорожке к улице.

Внезапно внутри "Пежо" зажегся свет, и с водительского места на мостовую вышел мужчина. Через его правую руку было перекинуто пальто. В этот самый момент Анна впервые увидела его лицо.

Лицо!

Это лицо было ей знакомо. Она уже видела его.

Но где?

Перекинутым через руку пальто человек закрыл дверь своего автомобиля. Хартман как раз дошел до улицы и находился в каких-нибудь пяти ярдах.

Секунду, не больше Анна видела профиль этого человека.

И это подхлестнуло старые воспоминания.

Фотография в профиль. Анфас и в профиль. Ассоциация была неприятной, связанной с опасностью.

Фотографии из следственного дела. На работе. Довольно низкокачественные фотографии этого человека анфас и в профиль. Это плохой парень.

Да, она видела эти фотографии раз или два на еженедельном совещании.

Но это были, строго говоря, не фотографии из дела, это были снимки, сделанные сотрудниками наружного наблюдения с большого расстояния и увеличенные настолько, что зернистость забивала все мелкие подробности.

Да.

Конечно же, это не рядовой преступник.

Убийца.

Этот человек был международным убийцей, причем убийцей высочайшей квалификации. О нем мало что известно - лишь отдельные, фрагментарные сведения. О его нанимателях, хотя он и не был "вольным стрелком", вообще ничего не знали. Но, судя по немногим накопившимся данным, эти неизвестные обладали необыкновенной изобретательностью и имели очень обширный круг интересов. Перед ее мысленным взором мелькнула еще одна фотография: труп лидера рабочего движения из Барселоны, которого, как предполагалось, убил именно этот человек. Изображение запечатлелось в ее памяти, возможно, из-за пятна крови, которое расплылось по груди сорочки убитого, напоминая галстук. Еще одно изображение: популярный политический деятель из южной Италии, человек, возглавлявший национальное движение за реформы. Его смерть поначалу приписывали мафии, но мнение изменилось после того, как появились обрывки сведений, указывавших на присутствие в тех местах человека, который был известен только под кличкой Архитектор. Политик, уже получивший много угроз от организованного преступного мира, имел хорошую команду телохранителей, вспомнила она. А само убийство было подготовлено и осуществлено совершенно блестяще, с точки зрения не только техники выполнения, но и прежде всего политики. Реформатора застрелили, когда он находился в борделе, укомплектованном незаконными иммигрантками из Сомали, и неприглядные обстоятельства, сопровождавшие смерть, гарантировали, что его сторонникам не удастся посмертно возложить на него мученический венец.

Архитектор. Международный убийца высшего класса.

Охотится на Хартмана.

Она попыталась понять смысл всего происходящего. "Хартман ведет вендетту, - подумала она. - А второй? О, мой Бог. Чем это я занимаюсь? Может быть, пытаюсь задержать убийцу?"

Она поднесла к губам рацию и нажала кнопку "передача".

- Я знаю этого парня, - сообщила она Хайслеру. - Он профессиональный убийца. Я собираюсь перехватить его. А вы прикройте Хартмана.

- Прошу прощения, - окликнул незнакомец Бена, быстро шагая ему навстречу.

"Что-то с этим парнем не так, - сказал себе Бен. - Что-то не в порядке".

Сложенное пальто, перекинутое через правую руку.

Быстрота, с которой он приближается.

Лицо... Он уже видел это лицо. Это лицо он никогда не забудет.

Бен быстро засунул правую руку под левую полу пиджака, прикоснулся к холодной твердой стали пистолета и почувствовал страх.

Хартман нужен ей живым. От мертвого Хартмана не будет никакого толку.

Убийца собирался прикончить Хартмана, в этом у Анны не было ни малейшего сомнения. Вся картина сложилась для нее в единое целое. С точки зрения ее интересов, было бы гораздо лучше, если бы Хартман, ее подозреваемый, удрал, нежели оказался убитым. Так или иначе, но преследование Хартмана стоило бы перепоручить другим.

Она подняла "глок", который дал ей Хайслер.

Убийца, похоже, не замечал ее. Он был полностью сосредоточен на Хартмане. Она хорошо усвоила то, чему ее учили, и понимала, что он оказался жертвой самой большой слабости профессионала: целевой фиксации. Он утратил способность оценки ситуации. Большие кошки подвергаются наибольшей опасности со стороны охотников именно в тот момент, когда готовятся кинуться на добычу.

Возможно, это даст ей преимущество, в котором она так нуждалась.

Теперь она должна внезапно нарушить концентрацию его внимания, отвлечь его на себя.

- Стоять! - во все горло заорала она. - Ни с места, черт возьми!

Она увидела, что Хартман повернулся и уставился на нее.

Убийца чуть заметно дернул головой налево, но не повернулся, чтобы взглянуть, кто кричит; он даже на долю секунды не оторвал своего кошачьего взгляда от Хартмана.

Анна целилась точно в середину груди убийцы, в центр тяжести его тела. Это было чисто рефлексивное движение: ее учили стрелять так, чтобы убивать, а не ранить.

Но что же он делает? Убийца повернулся спиной к Хартману, у которого, как теперь увидела Анна, тоже было оружие.

Архитектор держал свою цель в поле зрения; он должен был предполагать, что тот, кто кричал, кем бы он ни был, не представляет для него непосредственной угрозы. В любом случае он обязан следовать своему первоначальному плану. Повернувшись к ней, он отвлекся бы от цели, а этого ему не следовало делать ни в коем случае.

Внезапно убийца начал поворачиваться...

Она ошиблась в своих расчетах его поведения.

Его движение было сверхъестественно плавным и походило на пируэт балерины. Поднявшись на носки, он развернулся на сто восемьдесят градусов, одновременно из-под пальто высунулось дуло пистолета, и с интервалом в считанные доли секунды раздалось несколько негромких выстрелов. Оружие лишь чуть заметно дергалось в его сильной руке. И только обернувшись, чтобы посмотреть, что происходит, она поняла, что он сделал. Боже, спаси и помилуй! Только что у нее за спиной стояли четверо венских полицейских, целившихся в этого человека. И он расстрелял их всех! Каждый его выстрел попал в цель. Теперь все они лежали на земле!

Это было умопомрачительно. Анне никогда в жизни не доводилось видеть столь виртуозного владения оружием. Ее охватил ужас.

Только теперь она услышала панические крики, стоны и невнятные возгласы выведенных из строя полицейских.

Этот человек был профессионалом; он решил сначала устранить все препятствия, а потом покончить со своим объектом. И она была последним из препятствий.

Но, пока он продолжал свое движение в ее направлении, Анна уже успела прицелиться. Она услышала крик Хартмана. Теперь наступила ее очередь сосредоточить внимание на цели. Она нажала на спусковой крючок.

Точно в яблочко!

Убийца повалился наземь, его пистолет с грохотом отлетел в сторону.

Она подбила его.

Но был ли он убит?

Тем временем вокруг воцарился хаос. Подозреваемый, Хартман, стремительно бежал по улице.

Но она знала, что улица заблокирована с обеих сторон полицией. Она метнулась к упавшему, подхватила его пистолет и помчалась вслед за Хартманом.

Стоны раненых полицейских теперь были заглушены громкими криками по-немецки; впрочем, она не знала этого языка, и они для нее ничего не значили.

- Erstehtauf! [Он встает! (нем.)].

- Ег lebt, er steht! [Он жив, он поднимается! (нем.)].

- Nein, nimm den Verdachtigen! [Нет, ему крышка! (нем.)].

В конце квартала Хартман бежал прямо к выстроившимся поперек дороги специалистам по наружному наблюдению; те из них, кто имел при себе оружие, успели вынуть его и прицелиться в бегущего. Анна слышала, как полицейские кричали:

- Halt! Keinen Schritt welter! [Стоять! Не двигаться! (нем.)].

- Polizei! Sie sind verhaftet! [Полиция! Вы арестованы! (нем.)].

Но тут раздавшийся у нее за спиной шум - он доносился как раз оттуда, где лежал убийца - привлек ее внимание. Резко обернувшись, Анна увидела, что убийца, шатаясь, влез в свой "Пежо" и захлопнул дверь.

Он был ранен, но не убит и теперь мог удрать!

- Эй, - срывая голос, закричала Анна - остановите его! "Пежо"! Не дайте ему уйти!

Хартман стоял, окруженный пятью Polizei. Пока что она могла спокойно забыть о нем. Поэтому она бросилась к "Пежо". В ту же секунду мотор машины взревел, и автомобиль рванулся с места прямо на нее.

В те доли секунды, которые оставались в ее распоряжении, Анна позволила себе вспомнить недавний случай с "Линкольном", произошедший в Галифаксе; тогда она мечтала о том, чтобы у нее в руках было оружие и она могла бы выстрелить в водителя. Теперь она была вооружена и раз за разом стреляла в сидевшего за рулем человека. Но в ветровом стекле лишь появилось несколько дырочек, от которых разбегались в стороны тонкие трещинки, а автомобиль, как ни в чем не бывало, набирая скорость, несся прямо на нее. В последний момент она метнулась в сторону, и "Пежо" с ревом, визжа шинами, промчался мимо нее вдоль квартала, где стояли два пустых автомобиля бригады наружного наблюдения - их водители и пассажиры толпились на улице, - и скрылся из виду.

Он ушел!

- Дерьмо! - выкрикнула она и, повернувшись, увидела Хартмана, стоявшего с поднятыми вверх руками.

Стараясь не поддаваться пережитому потрясению, она бегом кинулась вдоль улицы к своему свежезадержанному подозреваемому.

Глава 25

Пациент номер восемнадцать неторопливо бежал трусцой по дорожке тренажера.

Рот его прикрывала небольшая маска, к которой были присоединены две длинных толстых трубки. Ноздри сдавливал зажим.

К его обнаженной впалой груди приклеили лейкопластырем двенадцать датчиков, соединенных тонкими проводами с электрокардиографическим аппаратом. Еще один провод шел к маленькому устройству, пристроенному к концу указательного пальца. Пациент был бледен и покрыт каплями пота.

- Как вы себя чувствуете? - спросил врач, высокий человек с серым лицом.

Говорить пациент не мог, но он поднял вверх оба дрожащих больших пальца.

- Не забывайте, что прямо перед вами кнопка экстренной остановки, напомнил врач. - Если почувствуете, что вам плохо, нажмите ее.

Пациент номер восемнадцать продолжал трусить по ленте тренажера.

Доктор повернулся к своему маленькому полному коллеге.

- Мне кажется, - сказал он, - что это высший уровень тренированности. Он, похоже, превысит стандарт дыхательного обмена. Да, перевалил за черту. Никаких признаков ишемии. Он по-настоящему силен. Что ж, пусть отдохнет вторую половину дня. А завтра у него начнутся процедуры.

Впервые за весь день врач с серым лицом позволил себе улыбнуться.

Принстон, Нью-Джерси

Когда телефон зазвонил, великий старый принстонский историк работал в своем кабинете в Дикинсон-холле.

Все, что находилось в кабинете профессора Джона Варнса Годвина, можно было датировать сороковыми или пятидесятыми годами, будь то черный телефонный аппарат с наборным диском, дубовый картотечный шкаф или пишущая машинка "Ройял" (он не желал пользоваться компьютерами). Ему нравился стиль того времени, нравился внешний вид этих предметов, их основательность. Все они были сделаны из бакелита, дерева и стали, а не из пластика, пластика и еще раз пластика.

Он не был, однако, одним из тех стариков, которые живут прошлым. Ему нравился сегодняшний мир. Он часто думал о том, как хорошо было бы, если бы его любимая Сара, которая пятьдесят семь лет была его женой, могла разделить с ним все это. Когда-то они часто строили планы множества путешествий, которые намеревались совершить после того, как он выйдет в отставку.

Годвин был историком Европы ХХ века, лауреатом Пулицеровской премии. Его лекции пользовались в принстонском университетском городке огромной популярностью. Многие из его бывших студентов теперь занимали выдающееся положение в выбранном ими поле деятельности. Самыми яркими среди них были председатель Федеральной резервной системы, председатель "УорлдКом", министр обороны и его заместитель, представитель Соединенных Штатов в ООН, бесчисленные члены Совета экономических консультантов при президенте США и даже нынешний председатель Национального комитета республиканской партии.

Профессор Годвин сначала неторопливо откашлялся и лишь после этого взял трубку.

- Алло.

Голос показался ему очень знакомым.

- О да, мистер Холланд, рад вас слышать. Надеюсь, у вас все благополучно?

Некоторое время он слушал абонента, а потом заговорил:

- Конечно, я знаю его, он был моим студентом. Что ж, если вас интересует мое мнение, то я помню его как очаровательного, но немного упрямого юношу. Блестящий ум, хотя его и нельзя отнести к настоящим интеллектуалам с точки зрения заинтересованности идеями как таковыми. Мне всегда казалось, что у него очень твердые моральные принципы. В целом Бен Хартман всегда производил на меня впечатление весьма разумного и уравновешенного человека.

Он опять замолчал, слушая.

- Нет, он не относится к тем людям, которые с готовностью устремляются в крестовый поход против чего-нибудь, стоит дать им повод. Не тот у него характер. И, уж конечно, он не мечтает о мученическом венце. Я думаю, что его можно убедить.

Снова пауза.

- Естественно, никто из нас не желает провала проекта. Но мне хотелось бы, чтобы вы дали мальчишке шанс. Мне действительно было бы очень неприятно, если бы с ним что-нибудь случилось.

Вена

Комната для допроса была холодной и голой; она ничем не отличалась от других подобных помещений в других местах. "Я становлюсь специалистом", мрачно подумал Бен. Прозрачное снаружи и зеркальное изнутри стекло, размером с окно загородного дома. На окне, выходящем в пустой и унылый внутренний двор, натянута проволочная сетка.

Американка, одетая в серый костюм, сидела напротив него на складном металлическом стуле. Она казалась напряженной, словно часовая пружина. Женщина представилась как Анна Наварро, специальный агент Управления специальных расследований американского министерства юстиции, и в доказательство помахала у него перед носом удостоверением. Она была не просто хороша собой; он мог бы назвать ее настоящей красавицей: волнистые темно-каштановые волосы, глаза цвета карамели, оливковая кожа, сама высокая, стройная и длинноногая. К тому же хорошо одета - есть чувство стиля, что, вероятно, большая редкость для министерства юстиции. И все же она держалась очень по-деловому, ни намека на улыбку. Ни одного кольца; это, вероятно, означало, что она разведена - таких великолепных женщин обычно расхватывают рано. Несомненно, это был какой-нибудь галантный тип, правительственный следователь с квадратным подбородком, завоевавший ее рассказами о своей доблести в борьбе со злодеями... а потом столкновение честолюбий двух карьеристов, естественно, разрушило этот брак.

Рядом с нею на таком же стуле сидел громила-полицейский, чрезмерно тучный, раскормленный парень, не говоривший ни слова и задумчиво куривший одну за другой крепкие сигареты "Касабланка". Бен не знал, понимает ли полицейский английский язык. Австриец лишь сказал, что он сержант, что его зовут Вальтер Хайслер, и что он из Sicherheitsburo венской полиции, группы по расследованию тяжких преступлений.

После получаса допроса Бен начал терять терпение. Он пытался взывать к разуму, к чувствам полицейских, но они были неумолимы.

- Скажите, я арестован? - осведомился он наконец.

- А вам этого хочется? - язвительно поинтересовалась агент Наварро.

Помилуй Бог, только бы не снова то же самое.

- У нее есть такое право? - обратился Бен к неповоротливому венскому полицейскому, который все так же курил и тупо рассматривал его.

Тишина.

- Вот что, - возмутился Бен, - кто здесь главный?

- Пока вы отвечаете на мои вопросы, арестовывать вас нет причины, вместо ответа сказала агент Наварро и повторила: - Пока.

- Значит, у меня есть право уйти?

- Вы задержаны для допроса. С какой целью вы посещали Юргена Ленца? Вы еще не дали нам приемлемого объяснения.

- Как я уже говорил, это был частный визит. Спросите Ленца.

- Вы приехали в Вену по делам или для отдыха?

- И то, и другое.

- У вас нет никакого плана деловых совещаний. Вы всегда так проводите свои деловые туры?

- Я люблю поступать спонтанно.

- Вы заказали на пять дней номер в гостинице горнолыжного курорта в Швейцарских Альпах, но так и не появились там.

- Я передумал.

- Почему-то я в этом сомневаюсь.

- Это ваше право. А мне захотелось посетить Вену.

- И поэтому вы оказались здесь, даже не забронировав себе места в гостинице?

- Я вам уже сказал, что люблю совершать спонтанные поступки.

- Понятно, - сказала агент Наварро; похоже, она была расстроена. - А ваш визит к Гастону Россиньолю в Цюрихе - он тоже был деловым?

Мой бог, так они и об этом знали! Но откуда? Бен почувствовал, что на него нахлынула волна паники.

- Он был знакомым моего друга.

- И вы так странно обошлись со знакомым вашего друга - убили его?

О, Боже!

- Когда я попал туда, он уже был мертв!

- Действительно, - сказала Наварро, по-видимому, не совсем уверенная в том, что дело обстояло именно так. - Он ожидал вас?

- Нет. Я приехал без предупреждения.

- Потому что вам нравятся спонтанные поступки?

- Я хотел удивить его.

- А вышло, что вместо этого он сам удивил вас?

- Да, это было для меня потрясением.

- Как вы добрались до Россиньоля? Кто помог вам установить с ним контакт?

Бен замялся; это продолжалось немного дольше, чем нужно.

- Я предпочел бы не вдаваться в подробности.

Женщина сразу же прицепилась к этим словам.

- Потому что у вас не было никакого общего знакомого и вообще никаких отношений с ним, не так ли? Какая связь была у Россиньоля с вашим отцом?

Что, черт возьми, это означает? Много ли ей известно? Бен вскинул голову и в упор взглянул на нее.

- Позвольте мне сказать вам одну вещь, - сухо проговорила Анна Наварро. - Мне знаком ваш тип людей. Богатый мальчик, всегда получает то, что хочет. Каждый раз, когда вы оказываетесь по уши в дерьме, вас спасает ваш папа, или, быть может, семейный адвокат вносит за вас залог. Вы привыкли творить любую чертовщину, какая только приходит вам на ум, и думать при этом, что вам никогда не придется платить по счетам. Возможно, что это более или менее правильно, но не для этого раза, мой друг.

Бен невольно улыбнулся, но отказался доставить женщине-агенту удовольствие, вступив с нею в спор.

- Ваш отец прошел через Холокост, но сумел уцелеть, ведь так? продолжала она расспросы.

Значит, ей известно не все.

Бен пожал плечами.

- Во всяком случае, так мне говорили. - Конечно же, у нее нет никакого права знать правду.

. - А Россиньоль был крупнейшим швейцарским банкиром, не так ли? теперь она, не отрываясь, следила за выражением его лица.

К чему она клонит?

- Так вот почему вы со всей этой толпой австрийских полицейских топтались перед домом Ленца, - сказал он. - Вы явились туда, чтобы меня арестовать.

- На самом деле нет, - все тем же холодным тоном ответила американка. Чтобы поговорить с вами.

- Вы могли просто попросить меня о разговоре. И для этого вам не понадобилась бы половина полицейских сил Вены. Готов держать пари, что вы были бы рады повесить убийство Россиньоля на меня. И снять ЦРУ с крючка, правильно? Или же вы, в министерстве юстиции, ненавидите ЦРУ? Я, похоже, запутался.

Агент Наварро наклонилась вперед, взгляд ее прекрасных карих глаз сделался жестким.

- Почему у вас оказалось с собой оружие?

Бен снова замялся, но на сей раз всего лишь на одну-две секунды.

- Для самозащиты.

- Так ли... - Это было скептическое утверждение, а не вопрос. - У вас есть разрешение австрийских властей на владение оружием?

- Я полагаю, что это касается меня и австрийских властей.

- Австрийские власти сидят на стуле рядом с мною. Если они решат отдать вас под суд за незаконное ношение оружия, я не стану пытаться воспрепятствовать им. Австрийцы очень не любят иностранных визитеров, у которых оказываются в карманах незарегистрированные пистолеты.

Бен пожал плечами. У нее, конечно, имелись определенные основания для того, чтобы так говорить. Хотя его самого все это в данный момент занимало очень мало.

- Поэтому, мистер Хартман, позвольте мне сказать вам кое-что еще, продолжала агент Наварро. - Мне почему-то трудновато поверить в то, что вы носите с собой пушку, отправляясь навещать "знакомых ваших друзей". Особенно после того, как ваши отпечатки пальцев были найдены чуть ли не по всему дому Россиньоля. Вы меня понимаете?

- Я бы не сказал. Вы, что, обвиняете меня в его убийстве? Если да, то почему не хотите прямо так и сказать? - Бен заметил, что ему трудно дышать; владевшее им напряжение все больше и больше нарастало.

- Швейцарцы считают, что ваш брат вел вендетту против банковского сообщества. Возможно, в вас что-то надломилось после его гибели, и вы решили продолжить преследование, которое начал он, и перевести все на смертоносный уровень. Найти мотивы будет совсем не трудно. Я думаю, что у швейцарского суда не окажется никаких проблем, когда речь пойдет о том, чтобы обвинить вас.

Она что, искренне полагала, что он убил Россиньоля? А если так, то почему специальный следователь из министерства юстиции настолько заинтересовался этим делом? Бен понятия не имел, какими возможностями она располагает в Европе, насколько велики неприятности, в которые он влип, и неуверенность сама по себе вызывала у него излишнюю тревогу. Только не уходить в оборону, говорил он себе. Надо переходить в контратаку.

Бен выпрямился и перевел дух.

- У вас здесь нет никаких полномочий.

- Совершенно верно. Но мне и не нужны полномочия.

Что, черт возьми, она хотела этим сказать?

- В таком случае, чего вы хотите от меня?

- Я хочу получить информацию. Я хочу знать, зачем в действительности вы посещали Россиньоля. Зачем в действительности вы посещали Юргена Ленца. Что вам на самом деле нужно, мистер Хартман.

- А если я не хочу делиться этой информацией? - он решил попытаться выжать максимум возможного из конфиденциальности.

Женщина вскинула голову.

- Может быть, вы хотите узнать, что за этим последует? Почему бы вам не рискнуть?

"Господи, у нее толковые мозги", - подумал Бен. Он глубоко вздохнул. Стены комнаты, казалось ему, понемногу сдвигались. Он постарался сохранить непроницаемое, равнодушное выражение лица.

А женщина между тем продолжала:

- Вы знаете, что в Цюрихе выдан ордер на ваш арест?

Бен пожал плечами.

- Это просто смешно. - Он решил, что настало самое время ему перестать защищаться и сделаться агрессивным и разозленным, таким, каким следует быть неправомерно арестованному американцу. - Наверно, привычки швейцарцев знакомы мне лучше, чем вам. С одной стороны, они выдадут ордер на арест, стоит вам выплюнуть на тротуар жевательную резинку. А с другой стороны, у них чертовские проблемы с экстрадицией. - Он немало почерпнул из бесед с Хови. - У кантона Цюриха существуют большие сложности в сотрудничестве с Polizei других швейцарских кантонов. А тот факт, что Швейцария прославилась укрывательством беглецов от налогов, означает, что другие страны придерживаются политики игнорирования швейцарских запросов об экстрадиции. Это были слова Хови, и Бен с бесстрастным видом пересказывал их, осаживая эту женщину. Следовало дать ей понять, что она не сможет переиграть его. Цюрихские "быки" клялись, что хотели "встретиться со мной для беседы". Они даже не делали вида, что могут выдвинуть против меня обвинение. Так почему бы нам не перестать толочь воду в ступе?

Женщина-агент снова наклонилась к нему.

- Широко известно, что ваш брат пытался возбудить дело против швейцарского банковского сообщества. Гастон Россиньоль был выдающимся швейцарским банкиром. Вы посещаете его, и он оказывается мертвым. Давайте задержимся на этом. Затем вы внезапно оказываетесь в Вене, где встречаетесь с сыном одного из крупных нацистов, прославившихся своими преступлениями. Притом известно, что ваш отец был в концентрационном лагере. Вся ваша поездка ужасно похожа на некий вояж с целью мести.

Так вот к чему она подводила. Возможно, это и впрямь должно было произвести именно такое впечатление на человека, не знающего правды. Но я не могу сказать ей правду!

- Это нелепость, - почти не задумываясь, огрызнулся Бен. - я даже не хочу рассуждать по поводу ваших фантазий с какой-то вендеттой и насилием. Вы говорите о швейцарских банкирах. Я веду дела с этими людьми, агент Наварро. Это моя работа. Международные финансовые операции вовсе не предусматривают буйства и убийств. Самые серьезные травмы, которые можно получить в моем мире, это порезы о листы бумаги.

- Тогда объясните, что же произошло на Банхофплатц.

- Не могу. Швейцарские "быки" много раз задавали мне этот самый вопрос.

- Объясните, как вы разыскали Россиньоля.

Бен помотал головой.

- И все остальное. Валяйте. Я хочу знать, откуда вы узнали их имена и их местонахождение.

Бен лишь молча посмотрел на нее.

- Где вы находились в среду?

- Не помню.

- Случайно, не в Новой Шотландии?

- Если напрячь память, то окажется, что я был арестован в Цюрихе, резко бросил он в ответ. - Вы можете проверить это у ваших друзей из цюрихской полиции. Видите ли, я люблю попадать под арест в каждой стране, которую посещаю. Это самый лучший способ познакомиться с местными традициями.

Анна не обратила ни малейшего внимания на колкость.

- Расскажите мне, за что вас арестовали.

- Вам это известно не хуже, чем мне.

Наварро посмотрела на своего задумчивого соседа, а потом снова на Бена.

- За последнюю пару дней вас самого несколько раз чуть не убили. В том числе и сегодня...

Бен с удивлением почувствовал, что сквозь владевшую им унылую, почти безнадежную тревогу прорывается теплая волна благодарности.

- Вы спасли мне жизнь. Думаю, что я должен поблагодарить вас.

- Вы чертовски правы: должны, - ответила она. - А теперь сообщите мне, что вы сами думаете на этот счет? Почему кто-то пытался убить вас? Кому могло быть известно, чем вы занимаетесь и куда направляетесь?

Хорошая попытка, леди.

- Я понятия не имею.

- Могу поспорить, что какие-то соображения у вас все же есть.

- Сожалею. Может быть, вам стоит спросить у ваших друзей из ЦРУ, что они так старательно покрывают. Или ваша контора тоже участвует в прикрытии?

- Мистер Хартман, ваш брат-близнец погиб в Швейцарии, в подозрительной авиационной катастрофе. А совсем недавно вы оказываетесь связаны с несколькими перестрелками, случившимися в этой стране, причем ни одна из них не имеет никакого объяснения. Можно подумать, что смерть окружает вас, словно запах дешевого одеколона. Что, по вашему мнению, я могу обо всем этом думать?

- Думайте, что хотите. Я не совершал никакого преступления.

- Я хочу еще раз спросить вас: откуда вы узнали их имена и адреса?

- Чьи?

- Россиньоля и Ленца.

- Я уже сказал вам - от общих знакомых.

- Я в это не верю.

- Верьте, во что хотите.

- Что вы скрываете? Почему вы не желаете быть со мной откровенным, мистер Хартман?

- Извините. Мне нечего скрывать.

Агент Наварро вытянула и снова согнула свои длинные красивые ноги. Было заметно, что ею владело крайнее раздражение.

- Мистер Хартман, - сказала она, - я хочу предложить вам сделку. Вы будете сотрудничать со мною, а я постараюсь убедить швейцарцев и австрийцев отступиться от вас.

Могла ли она быть искренней? Недоверие стало у него чуть ли не инстинктом.

- Учитывая, что, судя по всему, именно вы направили их следить за мною, ваши слова кажутся мне пустым обещанием. Я не обязан больше оставаться здесь, не так ли?

Анна молча смотрела на него, покусывая зубами щеку изнутри.

- Нет, не обязаны. - Она вынула из сумочки визитную карточку, что-то приписала на ней и протянула Хартману. - Если вы вдруг передумаете, то здесь телефон номера гостиницы, в которой я остановилась в Вене.

Все закончилось. Слава богу. Бен вздохнул, ощутив, как воздух заполнил самые дальние уголки его легких, и его беспокойство внезапно снова усилилось.

- Было приятно познакомиться с вами, агент Наварро, - сказал он, поднимаясь. - И еще раз примите благодарность за то, что вы спасли мне жизнь.

Глава 26

Боль была резкой и чрезвычайно сильной; любой другой человек непременно лишился бы сознания. Собрав в кулак все свое умение концентрироваться, Тревор отправил боль в иное тело - в двойника, которого он сумел с предельной четкостью представить себе; пусть теперь двойник, а не он изнемогает от страданий. Держась на одной лишь силе воли, он сумел найти путь через Вену к дому на Таборштрассе.

Затем он вспомнил, что автомобиль, на котором он ехал, был краденым. Его мозг работал очень вяло, и именно это встревожило Тревора больше всего.

Он отогнал машину на пять кварталов и оставил там; ключи болтались в замке зажигания. Возможно, какой-нибудь идиот снова угонит "Пежо" и попадет в общегородскую облаву, которая, он был уверен, должна вот-вот начаться.

Пошатываясь, он тащился по улице, игнорируя бесчисленные взгляды прохожих. Он знал, что пиджак костюма пропитан его собственной кровью, и потому надел сверху пальто, но и сквозь него уже проступила кровь. Он потерял много крови. Он чувствовал головокружение.

Он был в состоянии вернуться на Таборштрассе, к наружной двери с медной табличкой, на которой было написано: "Д-Р ТЕОДОР ШРАЙБЕР, ТЕРАПИЯ И ОБЩАЯ ХИРУРГИЯ".

В приемной было темно, и, когда Тревор позвонил, не последовало никакого ответа. Впрочем, в этом не было ничего удивительного, так как уже минуло восемь часов вечера, а у доктора Шрайбера были определены приемные часы и он придерживался их. Но Тревор все равно продолжал нажимать на кнопку. Он знал, что Шрайбер живет в квартире, примыкающей к его маленькому офису и звонок из приемной проведен и в жилые комнаты.

Через пять минут в приемной зажегся свет, и из динамика послышался громкий и раздраженный голос:

- Ja?

- Doktor Schreiber, es is Christoph. Es ist ein Notfall [Доктор Шрайбер, это Кристоф. У меня экстренный случай (нем.)].

Электронный замок, запиравший входную дверь, щелкнул, и дверь отворилась. После этого открылась дверь, ведущая из вестибюля внутрь; на ней тоже красовалась табличка с именем доктора.

У доктора Шрайбера был недовольный вид.

- Вы прервали мой обед, - важно заявил он. - Я полагаю, что у вас действительно были серьезные... - Тут он заметил промокшее от крови пальто. - Хорошо, хорошо, следуйте за мной. - Врач повернулся и зашагал в свой смотровой кабинет.

У доктора Шрайбера была сестра, которая несколько десятков лет прожила в Дрездене, в Восточной Германии. До тех пор, пока не разрушили Стену, - он убежал из Восточного Берлина в 1961 году, а его сестра была вынуждена остаться там, - этого простого географического казуса было вполне достаточно для того, чтобы дать восточногерманской разведке власть над доктором.

Впрочем, штази не стремилась шантажировать Шрайбера или заставлять его шпионить - как будто врач мог когда-нибудь оказаться полезным в качестве шпиона. Нет, штази нашла для него гораздо более спокойное и полезное занятие: просто оказывать медицинскую помощь ее агентам в Австрии в критических случаях. В Австрии, как и во многих других странах, закон требует от врачей сообщать об огнестрельных ранениях в полицию. Доктору Шрайберу приходилось вести себя более чем осторожно, когда у него - как правило, глубокой ночью - появлялся случайно раненный агент штази.

Тревора, который много лет прожил в Лондоне в качестве тайного агента штази, до того как его завербовали в "Сигму", нередко под предлогом деловой поездки посылали в Вену, и дважды ему потребовалась помощь хорошего врача.

Даже теперь, когда "холодная война" давно закончилась и срок давности по преступлению Шрайбера - тайное содействие Восточной Германии - почти истек, Тревор почти не сомневался в том, что врач согласится сотрудничать с ним. Шрайбера все еще могли привлечь к суду за содействие штази. А этого он, конечно, не хотел.

Даже уязвимое положение доктора Шрайбера не могло заставить его удержаться от ехидных колкостей, за которыми он не слишком старательно скрывал свое негодование.

- Вы чрезвычайно везучий человек, - бесцеремонно заявил врач. Посудите сами, пуля прошла прямо над вашим сердцем. Окажись угол чуть другим, и вы умерли бы на месте. Вместо этого она, похоже, двигалась по наклонной линии, проделав нечто вроде траншеи в коже и жировой ткани. Она даже вырвала несколько поверхностных волокон из ресtoralis major, вашей грудной мышцы. И вышла справа, вот здесь, через axilla. Вы, видимо, очень вовремя повернулись.

Доктор Шрайбер посмотрел поверх узких стекол своих очков на Тревора, который никак не отреагировал на этот монолог.

Он ткнул в рану пинцетом, Тревор содрогнулся. Боль оказалась ужасной. Все его тело сразу захлестнула волна неприятного колючего жара.

- Вам также грозило серьезное повреждение нервов и кровеносных сосудов в области brachial plexus. Если бы это произошло, то вы навсегда потеряли бы способность пользоваться правой рукой. А может быть, лишились бы и самой руки.

- Я левша, - ответил Тревор. - Но в любом случае мне вовсе ни к чему знать все эти неприятные подробности.

- Да, - рассеянно отозвался врач. - Да, вам необходимо лечь в больницу, в Allgemeines Krankenhaus, если, конечно, мы хотим, чтобы все было сделано как следует.

- Об этом не может быть и речи, и вы сами это отлично знаете. - Руку раненого пронзила боль, словно удар молнии.

Доктор отложил пинцет и, несколько раз наполнив шприц, обколол рану препаратом для местной анестезии. При помощи маленьких ножниц и пинцета он отстриг несколько клочков почерневшей кожи и плоти, промыл рану, а затем начал зашивать ее.

Тревор чувствовал сильный дискомфорт, но никакой настоящей боли не было. Он скрипнул зубами.

- Мне нужно быть уверенным, что рана не откроется, если вдруг придется быстро поворачиваться, - сказал он.

- Вам следует на некоторое время воздержаться от резких движений.

- На мне все быстро заживает.

- Правильно, - сказал врач. - Теперь я вас вспомнил. - По странному капризу природы, на этом человеке действительно все быстро заживало.

- Как раз время - это та единственная роскошь, которая мне недоступна, - ответил Тревор. - Я хочу, чтобы вы зашили рану покрепче.

- В таком случае я могу воспользоваться более грубым шовным материалом, скажем, нейлоном 3-0, но после него может остаться довольно уродливый шрам.

- Меня это не тревожит.

- Тогда прекрасно, - сказал врач, поворачиваясь к стальному столику на колесах, на котором были аккуратно разложены стерильные хирургические инструменты. - Что касается боли, то я могу дать вам немного "демерола". - И сухо добавил: - Или вы предпочитаете не пользоваться лекарствами?

- Вполне сойдет и ибупрофен, - ответил Тревор.

- Как вам будет угодно.

Тревор выпрямился; его била дрожь.

- Что ж, я ценю вашу помощь. - Он вручил доктору несколько тысячешиллинговых банкнот.

Врач смерил его взглядом и проговорил чрезвычайно неискренним тоном:

- Всегда к вашим услугам.

Анна мыла лицо горячей водой. Плеснула ровно тридцать раз, как ее учила мать. Из всех форм тщеславия мать имела только эту. Следи за тем, чтобы кожа была упругой и светилась. Сквозь шум воды она услышала телефонный звонок. Схватив полотенце, чтобы вытереть лицо, она бегом бросилась к трубке.

- Анна, это Роберт Полоцци из отдела идентификации. Я звоню не слишком поздно?

- Нет-нет, Роберт, нисколько. Так что это оказалось?

- Слушайте. Во-первых, насчет патентного поиска.

Анна совсем забыла о том, что просила провести патентный поиск. Она приложила полотенце к лицу, с которого капала вода.

- Нейротоксин... - заговорил ее коллега.

- Ну да, конечно. Вам удалось что-нибудь найти?

- Держите. 16 мая этого года, номер патента... ну, это очень длинное число. Так или иначе, патент на именно этот синтетический состав получила маленькая биотехнологическая компания, зарегистрированная в Филадельфии. Называется она "Вортекс". Это, как сказано в описании, "синтетический аналог яда морской улитки конус, предназначенный для исследований in-vitro". А дальше идет всякая ахинея насчет "локализации ионных каналов" и "меченых хемохимических рецепторов". - Он сделал паузу, а затем снова заговорил; его голос звучал несколько нерешительно. - Я позвонил туда. Я имею в виду в "Вортекс". Конечно, выдумав предлог.

Немного неортодоксальный путь, но Анна ничего не имела против.

- Удалось что-нибудь узнать?

- В общем-то, совсем немного. Они говорят, что запас этого токсина у них минимальный и весь находится под строжайшим учетом. Его трудно производить, и поэтому вещества очень мало, тем более что оно используется в смехотворно крошечных количествах и все еще остается экспериментальным. Я спросил, можно ли его использовать как яд, и парень - я говорил с научным директором фирмы - сказал, что да, конечно, можно, что природный яд морской улитки конус обладает страшной силой. Он сказал, что крошечное количество его, попав в организм, влечет немедленную остановку сердца.

Анна почувствовала нарастающее волнение.

- Он вам сказал, что вещество находится под строжайшим учетом - это значит, что оно лежит в шкафу и заперто на замок?

- Именно так.

- И этот парень нормально воспринял ваш звонок?

- Мне так показалось, хотя, кто знает.

- Прекрасная работа, благодарю вас. А не могли бы вы выяснить у них, не было ли в какой-нибудь из партий этого вещества недостачи или вообще какой-нибудь путаницы?

- Уже сделано, - гордо сообщил агент. - Ответ отрицательный.

Анна почувствовала острый приступ разочарования.

- Вы могли бы разузнать для меня все, что удастся, насчет "Вортекса"? Кому фирма принадлежит, кто ею руководит, кто в ней работает, ну, и так далее?

- Будет сделано.

Она повесила трубку, села на край кровати и задумалась. Вполне возможно, что, потянув за эту ниточку, удастся распутать заговор, стоявший за всеми этими убийствами. Или не распутать ничего.

Ход ее расследования принимал все более и более обескураживающий характер. К тому же венская полиция нисколько не преуспела в розысках стрелка. Автомобиль "Пежо", в котором он сидел, был уже некоторое время назад объявлен угнанным - неудивительно... Еще один тупик.

Этот Хартман оказался для нее загадкой. Вопреки собственному желанию она сочла его симпатичным, даже привлекательным. Но он был типичным представителем своего круга. Золотой мальчик, рожденный для того, чтобы иметь деньги, наделенный симпатичной внешностью, самонадеянный. Он был Брэдом, тем самым футболистом, который изнасиловал ее. Такие люди идут по жизни, не оглядываясь и не глядя под ноги. Они, как говорила ее подруга по колледжу, большая любительница крепких выражений, считают, что их дерьмо не смердит. Они считают, что могут выбраться из любых неприятностей.

Но был ли он убийцей? Как ни взгляни, это казалось ей маловероятным. Анна поверила его версии о том, что случилось в доме Россиньоля в Цюрихе; это подтверждалось расположением отпечатков пальцев, да и собственное мнение Анны об этом человеке говорило в данном случае в его пользу. Но при всем том у него была с собой пушка, паспортный контроль не располагал никакими сведениями о его прибытии в Австрию, а сам он не пожелал дать всему этому никаких объяснений... К тому же тщательнейший обыск его автомобиля ничего не дал. Там не оказалось ни шприца, ни ядов, ничего вообще.

Трудно сказать, участвовал он в этом заговоре или нет. Он считал, что его брат, погибший четыре года назад, был убит; не исключено, что то убийство явилось катализатором всех убийств, которые произошли позже. Но почему их оказалось так много, и почему они сосредоточены в таком коротком промежутке времени?

Оставался единственный факт: Бенджамин Хартман знал больше, чем пожелал сказать. А у нее не было ни полномочий, ни основания задержать его. Это глубоко расстраивало Анну. Она вдруг спросила себя, не могло ли ее желание ладно, пусть навязчивая идея арестовать его - быть продиктованным ее отношением к богатым мальчикам, к старым ранам, к Брэду...

Она взяла лежавшую на краю стола записную книжку, разыскала номер и набрала его.

Ей пришлось довольно долго слушать гудки, прежде чем хриплый мужской голос произнес:

- Донахью.

Донахью был величайшим специалистом по проблеме отмывания денег во всем министерстве юстиции, и Анна потихоньку заручилась его поддержкой перед отъездом в Швейцарию. Она не стала ничего говорить о контексте дела; сообщила лишь информацию о счетах. Донахью не стал возражать против того, что она оставила его в темноте относительно своего расследования; он, похоже, расценил это как вызов.

- Это Анна Наварро, - сказала она.

- А, конечно. Ну, Анна, как поживаете?

Она заметила, что ее голос изменился, и заговорила как "свой парень". Это получилось у нее без всякого труда: так говорили приятели ее отца, соседи ее родителей.

- Поживаю нормально, спасибо. А как там наши делишки со следами деньжишек?

- А никак. Мы себе все лбы расшибли о толстенную кирпичную стену. Такое впечатление, будто каждый из покойников получал регулярные переводы на свой счет из какой-нибудь благословенной страны. Каймановы острова, Британские Вирджинские острова, Кюрасао... Как раз те самые места, где мы до сих пор не можем пробить стенку.

- А что будет, если вы обратитесь в эти оффшорные банки с официальным запросом?

Донахью вдруг разразился громким, отрывистым, похожим на лай хохотом.

- Они покажут нам средний палец. Когда мы обращаемся к ним с запросом по линии ДССП об их финансовых отчетах, они говорят, что рассмотрят этот вопрос в течение ближайших лет. - Анна знала, что ДССП - двухстороннее соглашение о помощи - было в принципе заключено между Соединенными Штатами и многими из этих оффшорных приютов. - Британские Вирджины и Кайманы хуже всего. Они всегда говорят, что у них это займет два, а может быть, три года.

- Н-да...

- Но даже если бы им нужно было всего-навсего приоткрыть волшебную дверцу и показать, что за ней находится, мы все равно не узнали бы ничего, кроме того, откуда эти деньги прибыли. Можете держать пари на свой месячный оклад, что это окажется какой-то другой оффшор. Остров Мэн, Багамы, Бермуды, Люксембург, Сан-Марино, Антилья. Скорее всего там обнаружится целая цепь оффшоров и подставных компаний. В наши дни деньги могут за считанные секунды несколько раз обойти вокруг света, побывав на нескольких десятках счетов.

- Можно я задам вам один вопрос? - осведомилась Анна.

- Валяйте.

- Каким образом вам и вашим парням вообще удается разыскивать отмываемые деньги?

- О, удается-то удается, - оправдывающимся тоном ответил Донахью. Только на это уходят годы.

- Потрясающе, - сказала она. - Большое вам спасибо.

В маленькой комнатушке на пятом этаже Sicherheitsburo, в штаб-квартире венской полиции, расположенной на Россауэр-ланде, перед экраном компьютера сидел молодой человек с наушниками на голове. Время от времени он с презрительным видом гасил окурки в большой золотой пепельнице, стоявшей на столе из серой формайки прямо под табличкой "Не курить!".

Под верхней кромкой экрана находилась маленькая рамка. В ней был записан номер телефона, который он контролировал, а также дата, время начала разговора, его продолжиельность, измеренная с точностью до десятой доли секунды, и номер вызываемого телефона. В другой части экрана располагался список телефонных номеров, по которым звонили с данного аппарата. Достаточно было навести курсор на любой из номеров, дважды "кликнуть", и записанная в цифровой форме беседа зазвучала бы в наушниках или через внешние динамики. Началась бы пляска небольших красных полосок, сопровождавшая колебания силы звука. Можно было регулировать не только громкость, но даже скорость воспроизведения.

Все телефонные звонки, которые женщина сделала из своего гостиничного номера, были записаны на жесткий диск компьютера. Для этого использовалась современнейшая технология, предоставленная полиции Вены израильтянами.

Дверь в комнатку открылась, и на традиционный для всего учреждения зеленый линолеум ступил детектив сержант Вальтер Хайслер. Он тоже курил. Вместо приветствия он чуть заметно кивнул головой. Техник снял наушники, положил сигарету на край пепельницы и уставился на вошедшего.

- Было что-нибудь интересное? - осведомился детектив.

- Большинство звонков сделано в Вашингтон.

- Строго говоря, предполагается, что, когда мы делаем запись любых международных звонков, мы ставим в известность Интерпол. - Детектив, не меняя строгого выражения лица, подмигнул.

Техник понимающе вскинул брови. Хайслер пододвинул стул.

- Не будете против, если я к вам присоединюсь?

Калифорния

Молодой миллиардер, компьютерный магнат Арнольд Карр прогуливался со своим старшим другом и наставником в вопросах капиталовложений Россом Камероном по лесу в Северной Калифорнии, когда в его кармане зазвонил сотовый телефон.

Эти двое проводили уикэнд в компании, куда входили несколько самых богатых и могущественных людей Америки, в некоем совершенно эксклюзивном местечке, носившем название Богемская роща. В лагере в данный момент были в самом разгаре соревнования по идиотской игре, именуемой пейнтбол. Возглавляли их президент "Бэнк оф Америка" и американский посол при Букингемском дворце.

В отличие от них Карр, основатель весьма преуспевающей компании, занимавшейся разработкой программного обеспечения, воспользовался редкой возможностью пообщаться со своим приятелем, таким же, как он сам, миллиардером Россом Камероном - его часто называли мудрецом из Санта-Фе. Поэтому они подолгу бродили по лесу, беседуя о деньгах и бизнесе, о филантропии и коллекционировании произведений искусства, о своих детях и не имевшем себе равных строго секретном проекте, к которому им обоим предложили присоединиться.

Карр с видимым раздражением вытащил из кармана пендлтоновской клетчатой рубашки крошечный телефончик. Этот номер был очень мало кому известен, а тем немногочисленным служащим, которые могли бы решиться позвонить по нему, было строго-настрого сказано, чтобы они ни в коем случае не беспокоили его во время уикэнда.

- Да, - проронил он.

- Мистер Карр, мне очень жаль, что приходится беспокоить вас воскресным утром, - промурлыкал голос. - Это мистер Холланд. Надеюсь, что я не разбудил вас.

Карр узнал голос своего абонента еще до того, как тот представился.

- О, нисколько, - произнес он неожиданно сердечным тоном. - Я поднялся уже несколько часов назад. А что случилось?

- Позвольте мне подумать, что я могу сделать, - сказал Карр, когда "мистер Холланд" закончил говорить.

Глава 27

Бен попал в свою гостиницу около девяти вечера. Он был голоден, но не мог ничего есть; его трясло от чрезмерного количества кофеина. Выйдя из полицейского управления, он взял такси, поскольку о том, чтобы ездить на арендованном "Опеле" не могло быть и речи. Два окна машины выбили во время перестрелки, и кожаные сиденья густо усыпали осколки триплексного стекла.

В вестибюле было тихо, постояльцы гостиницы или еще не вернулись с обеда, или уже разошлись по своим номерам. На полу лежали, пересекаясь одна с другой, несколько ковровых дорожек в восточном стиле, а там, где их не было, сверкал идеально отполированный мраморный пол.

Консьерж, мужчина средних лет с настороженными глазами, прикрытыми очками в тонкой стальной оправе, вручил Бену ключ от комнаты, прежде чем тот успел произнести хоть одно слово.

- Благодарю вас, - сказал Бен. - Нет ли сообщений для меня? Возможно, какие-нибудь сведения от частного детектива.

Консьерж забарабанил по клавиатуре компьютера.

- Нет, сэр, только то, которое вы уже получили.

- Какое еще сообщение?

"В чем дело? - испуганно подумал он. - Я не получал никаких сообщений за все время, которое провел в Вене".

- Я не знаю, сэр. Вам звонили несколько часов назад. - Служащий снова застучал по клавиатуре. - Этим вечером, в шесть двадцать, вы получили сообщение от оператора гостиницы.

- Не могли бы вы повторить его? - Это была или ошибка, или...

- Очень сожалею, сэр, но после того как наш гость принимает сообщение, его удаляют из системы. - Он изобразил мрачную дежурную улыбку. - Видите ли, мы не можем вечно хранить все сообщения.

Бен вошел в маленькую отделанную бронзой кабину лифта и нажал кнопку четвертого этажа. Его пальцы нервно ощупывали увесистый медный шарик, прикрепленный к ключу от номера. Вполне возможно, что агент Наварро поручила кому-нибудь из своих коллег-мужчин позвонить в гостиницу и получить переданные для него сообщения, чтобы узнать, с кем он поддерживает контакт.

Но кто мог передать сообщение? Кроме агента Наварро, его местонахождение известно только частному детективу. А детективу, конечно, звонить сейчас было слишком поздно. В этот час Ханс Хоффман вряд ли мог находиться в своем офисе.

Наварро рассуждала по поводу мотивов, которые могли у него быть, но не могла же она серьезно думать, что он убил Россиньоля. Или могла? Она должна понимать, что имеет дело вовсе не с серийным убийцей. В конце концов она же сказала, что у нее есть опыт в расследовании убийств, а значит, не могла не сообразить, кто способен на это, а кто нет.

В таком случае что же она все-таки расследует?

Могло ли быть так, что она на самом деле работала на ЦРУ или какого-нибудь седовласого ветерана этой организации, разыскивая улики, помогая ему или им скрыть свою причастность к преступлениям, и для этого переводила подозрение на него?

И оставался один факт: Гастон Россиньоль, основатель этой таинственной корпорации, которая могла иметь, но могла и не иметь отношения к ЦРУ, только что был убит. Как и Питер, единственной ошибкой которого, похоже, было обнаружение списка директоров этой самой корпорации. Могли ли их убить одни и те же люди? Это казалось очень вероятным.

Но киллеры из Америки? Из ЦРУ?..

Все это было очень трудно понять. Джимми Кавано был американцем... Но разве он не мог работать на иностранцев?

А тут еще и загадочное исчезновение Макса.

Почему он исчез? Разговор с Годвином не помог пролить свет на эту тайну. Почему Макс позвонил Годвину перед самым исчезновением?

Могло ли быть так, что отец тоже мертв?

Пришло время еще раз позвонить в Бедфорд.

Бен прошел по длинному коридору, несколько мгновений возился с ключом, затем дверь открылась. И он застыл на месте.

Свет был выключен.

Но ведь, уходя из номера, он оставил лампы зажженными. Значит, кто-то их выключил?

О, да брось ты, сказал он себе. Конечно, свет выключила горничная. Австрийцы всегда гордились своей добросовестностью.

Может быть, он выдумывает себе всякие страхи? Стал настоящим параноиком? Неужели за последние несколько дней он так переменился?

И все же...

Не входя в номер, он беззвучно закрыл дверь, повернул ключ, чтобы снова запереть замок, неслышно отошел и отправился по коридору в поисках портье или рассыльного. Никого из служащих поблизости не оказалось. Он прошел в другой конец коридора и спустился по лестнице на третий этаж. Там он увидел в противоположном конце коридора портье, выходившего из какой-то двери.

- Прошу извинить меня, - сказал Бен, быстрым шагом подойдя к нему. - Не могли бы вы мне помочь?

Молодой портье повернулся к нему. - Сэр?

- Послушайте, - сказал Бен, - я захлопнул дверь. Вы можете впустить меня в мой номер? - Он вложил портье в ладонь пятидесятишиллинговую купюру, что примерно соответствовало восьми долларам, и застенчиво добавил: - Это у меня уже второй раз. Очень не хочется снова спускаться к консьержу. Мой номер на следующем этаже. Четыре-шестнадцать.

- О да, сэр, конечно. Прошу, один момент... - Юноша быстро осмотрел ключи, прикрепленные к большому кольцу, висевшему у него на поясе. - Да, сэр, сейчас.

Они поднялись в лифте на четвертый этаж. Портье открыл дверь с номером 416. Чувствуя себя несколько глуповато, Бен стоял у него за спиной и чуть сбоку, чтобы можно было видеть часть помещения, не будучи сразу замеченным тем, кто мог там находиться.

И он увидел тень, силуэт! На фоне света, падавшего из приоткрытой двери ванной, вырисовывалась мужская фигура. Человек немного присел, направляя длинноствольный пистолет на дверь!

В следующее мгновение он повернулся, и Бен рассмотрел его лицо. Это был тот самый убийца, который пытался убить его несколько часов назад перед виллой Юргена Ленца! Убийца из швейцарской гостиницы.

Человек, убивший его брата.

- Нет! - завопил портье и кинулся бежать по коридору. На мгновение убийца растерялся - он ожидал появления Бена, а не служащего гостиницы, одетого в униформу. Этого мгновения Бену хватило для того, чтобы тоже броситься наутек. Позади него раздалось несколько негромких хлопков выстрелов и куда более громких ударов пуль о стену. Крики портье стали еще громче и страшнее, выстрелы послышались снова, уже ближе, а затем Бен услышал топот бегущего убийцы и прибавил ходу.

Прямо перед ним находился выход на лестницу, но Бен, не задумываясь, отказался от этого пути - ему совершенно не улыбалось оказаться на лестничной клетке с догоняющим его киллером. Вместо этого он метнулся за угол, увидел открытую дверь номера, возле которой стояла тележка горничной, вскочил в комнату, быстро закрыв за собой дверь. Прижимаясь к двери спиной, он пытался сообразить, видел ли убийца, что он вошел сюда. Он услышал приглушенные торопливые шаги: убийца пробежал мимо. Он слышал крик портье, громко призывавшего на помощь; судя по голосу, парень не пострадал, и от этого Бену стало чуть полегче.

В комнате раздался крик! Бен увидел испуганно забившуюся в угол маленькую темнокожую горничную, одетую в легкий синий форменный халатик.

- Тише! - прошипел он.

- Кто вы такой? - не помня себя от страха, выдохнула горничная. Она говорила по-английски с очень сильным неизвестно каким акцентом. Пожалуйста, не убивайте меня!

- Тише, - повторил Бен. - На пол! Если не будешь шуметь, ничего плохого с тобой не случится!

Девушка опустилась на ковролиновый пол, чуть слышно поскуливая от ужаса.

- Спички! - вполголоса рявкнул Бен. - Мне нужны спички!

- В пепельнице! Вот, пожалуйста... на столе, рядом с телевизором!

Бен нашел спички, а затем окинул взглядом комнату и сразу же заметил закрепленный на потолке датчик пожарной сигнализации. Такие, как он знал, извещали о наличии в помещении дыма, а также реагировали даже на небольшой нагрев. Встав на стул, он зажег спичку и поднес ее к коротенькому конусу. Уже через несколько секунд в номере и в коридоре завыли сирены пожарной тревоги - резкий металлический звук, прерывавшийся регулярными короткими интервалами. Вой раздавался повсюду! В коридоре послышались испуганные крики постояльцев, выбегавших из своих номеров. Еще через несколько секунд из проходивших под потолком труб системы автоматического пожаротушения полилась вода; тонкие струйки, направленные в разные стороны, ударили в ковер и на кровать. Как только Бен приоткрыл дверь, чтобы высунуться и быстро осмотреться, девушка снова закричала. В коридоре творилось черт знает что, люди метались во все стороны, возбужденно жестикулировали, что-то кричали друг другу, а автоматика безжалостно поливала их сверху водой. Бен выскочил из комнаты и присоединился к взбудораженной толпе, устремившейся на лестничную клетку. По всем правилам, главная лестница, начинавшаяся возле парадного входа, должна была иметь дополнительный выход на другую улицу или боковой проезд.

Запасной выход с лестничной клетки открывался в темный коридор, освещенный только мигающими и жужжащими люминесцентными трубками, прикрепленными под потолком, но этого света было вполне достаточно для того, чтобы разглядеть двустворчатую дверь гостиничной кухни. Бен кинулся туда, не задерживаясь, распахнул дверь и увидел неподалеку то, на что рассчитывал, служебный вход. Подбежав к двери, он почувствовал дуновение холодного воздуха, пробивавшегося снаружи в щели, отодвинул тяжелый стальной засов и с усилием открыл массивную дверь. Пологий пандус вел вниз, в узкий проулок, заставленный мусорными баками. Бен поспешно сбежал вниз - издалека доносились быстро приближавшиеся звуки сирен пожарных машин - и скрылся в темном переулке.

Через двадцать минут Бен подошел к лишенному каких-либо особых примет американскому отелю, неотличимому от остальных элементов международной сети, частицей которой он и являлся - высокому современному зданию, стоявшему над Дунайским каналом на дальней стороне Штадтпарка. Он уверенно прошел через вестибюль к лифтам. Несомненно, так не мог идти никто, кроме полноправного постояльца гостиницы.

Постучал в дверь номера 1423.

Специальный агент Анна Наварро повернула ключ и открыла дверь. Она была одета в длинную фланелевую ночную рубашку, косметики на лице не было, и все же она оставалась ослепительно прекрасной.

- Мне кажется, что я готов сотрудничать с вами, - сказал Бен.

Анна Наварро угостила Хартмана выпивкой, взяв из бара крошечную бутылочку виски, маленькую зеленую бутылку минеральной воды и положив в стакан несколько миниатюрных кубиков льда из крошечного морозильника. Она держалась, если это, конечно, возможно, даже более деловито, чем в управлении полиции. Поверх своей длинной фланелевой ночной рубашки она надела белый махровый халат. "Вероятно, ей не по себе, - подумал Бен, из-за того, что в номере совсем рядом с нею находится незнакомый мужчина, а она одета для сна".

Бен с благодарностью взял стакан. Напиток оказался очень слабым. Женщина явно не принадлежала к любителям спиртного. Но при том потрясенном состоянии, в каком он находился, выпивка была ему просто необходима, и он сразу почувствовал некоторое облегчение.

Несмотря на то что в номере имелся диван, на который хозяйка усадила Бена, помещение совершенно не было приспособлено для приема посетителей. Анна сначала устроилась на краю кровати, но потом решила пересесть в кресло, которое она поставила под углом к дивану.

Большое, без переплета оконное стекло казалось черным холстом, на котором написана картина художника-пуантилиста. Отсюда, с большой высоты, была хорошо видна залитая неоновым светом Вена, огни города мерцали под звездным небом.

Наварро наклонилась вперед, скрестив ноги. Она сидела босиком; ее ступни были изящными, с высоким подъемом. Ногти пальцев ног покрыты лаком.

- Так вы считаете, что это тот же самый парень? - Той резкости, которая звучала в ее голосе во время допроса, теперь и в помине не было.

Бен сделал еще глоток.

- Уверен в этом. Я никогда не забуду его лицо.

Она вздохнула.

- А я-то надеялась, что по крайней мере серьезно ранила его. Судя по всему, что я о нем слышала, этот парень невероятно опасен. А то, что он устроил с четырьмя полицейскими - просто поразительно. Действовал, словно автомат. Вам повезло. Или, пожалуй, лучше будет сказать, что вы оказались молодцом - почувствовали, что в номере что-то не так, воспользовались служащим гостиницы, чтобы смутить нашего друга, вывести его из равновесия и тем самым выиграть время для бегства. Хорошо сделано.

Бен смущенно пожал плечами, хотя в глубине души чувствовал удовлетворение от этого неожиданного комплимента.

- Вам что-нибудь известно о нем?

- Я читала его досье, но оно очень неполное. Он, как полагают, живет в Англии, вероятно, в Лондоне.

- Он англичанин?

- Бывший агент штази, восточногерманской разведки. Их полевые агенты отличались изумительной выучкой. И считались, пожалуй, самыми безжалостными. Впрочем, он, кажется, давным-давно покинул эту организацию.

- Что же он делает, обитая в Англии?

- Кто знает? Возможно, скрывается от немецких властей, как большинство его экс-коллег. Мы не знаем даже, является ли он наемным убийцей или состоит на службе у какой-то организации с разнообразными интересами.

- Его имя?

- Если я не ошибаюсь, Фоглер. Ханс Фоглер. Очевидно, приехал сюда, так сказать, по работе.

По работе. Я следующий. Бен почувствовал, что на него накатило оцепенение.

- Вы сказали, что, возможно, он состоит на службе в какой-то организации.

- Так мы говорим, когда нам еще неясна вся картина. - Она облизнула губы. - Вы тоже можете состоять на службе в какой-нибудь организации, причем я не имею в виду "Хартманс Капитал Менеджмент".

- Вы мне все еще не верите?

- А кто вы такой? Что вам нужно на самом деле?

- Ну, валяйте, валяйте! - сердито воскликнул он. - Только не говорите мне, что ваши парни не составили на меня какого-нибудь дурацкого досье!

Она сверкнула глазами.

- Все, что мне о вас известно, это отдельные факты без какого-либо логического объяснения, связывающего их вместе. Вы говорите, что находились в Цюрихе, когда внезапно появился некто из вашего прошлого и попытался убить вас, но вместо этого сам оказался убитым. К тому же его тело исчезло. Еще я знаю, что вы прибыли в Швейцарию незаконно. Затем множество ваших отпечатков пальцев оказывается в разных местах дома банкира по имени Россиньоль, который, по вашим словам, был уже мертв, когда вы попали в дом. Вы носите с собой оружие, но отказываетесь говорить, где и зачем взяли его.

Бен слушал молча, не пытаясь перебить Анну или что-нибудь возразить ей.

- Зачем вы встречались с этим Ленцем, сыном известного нациста?

Бен несколько раз моргнул, пытаясь сообразить, много ли можно сказать. Но, прежде чем он смог сформулировать ответ, она продолжила свой монолог:

- Я очень хочу это узнать. Что у Ленца общего с Россиньолем?

Бен допил свое виски.

- Мой брат... - начал он.

- Тот, который умер четыре года назад?

- Да, так я считал. Но оказалось, что он был жив и скрывался от каких-то очень опасных людей. Он не знал точно, кто они такие; и я тоже все еще не знаю. Какое-то тайное объединение промышленников или их потомков, а может быть, наемники ЦРУ, или что-нибудь совершенно иное - кто знает? Но, судя по всему, брат раскрыл список имен...

Карамельного цвета глаза агента Наварро широко раскрылись.

- Какой список?

- Очень старый.

Ее лицо вспыхнуло.

- Где же он раздобыл этот список?

- Он натолкнулся на него в архиве одного швейцарского банка.

- Швейцарского банка?

- Это список членов правления корпорации, которая была основана в последние дни Второй мировой войны.

- Боже правый, - беззвучно выдохнула Анна. - Так вот в чем дело.

Бен вынул из нагрудного кармана грязный сложенный листок бумаги и протянул ей...

- Извините, что он не очень чистый. Я хранил его в ботинке. Прятал от таких людей, как вы.

Она просмотрела список и нахмурилась.

- Макс Хартман. Ваш отец?

- Увы.

- Он рассказывал вам об этой корпорации?

- Никогда. Мой брат случайно натолкнулся на нее.

- Но разве ваш отец не был уцелевшей жертвой Холокоста?

- Теперь мы подошли к вопросу ценой в шестьдесят четыре тысячи долларов, - отделался Бен шуткой вместо ответа.

- Были ли у него какие-нибудь отметки - татуировка или что-нибудь в этом роде?

- Татуировка? Их делали в Аушвице. А в Дахау - нет.

Анна, казалось, не слушала его.

- Мой Бог, - прошептала она. - Цепочка таинственных убийств... Здесь же все они названы. - Создавалось впечатление, что она говорит не с ним, а обращается сама к себе. - Россиньоль... Проспери... Рамаго... Они все здесь. Нет, они не все входят в мой список. Частично списки пересекаются, но... Она посмотрела на Бена. - Что вы надеялись узнать у Россиньоля?

Интересно, на что она наткнулась?

- Я думал, что он мог знать, почему был убит мой брат и кто это сделал.

- Но его самого убили раньше, чем вы добрались до него.

- Похоже на то.

- Вы изучали эту самую компанию "Сигма", пытались обнаружить ее концы, проследить ее историю?

Бен кивнул.

- Но так ничего и не выяснил. И, между прочим, не исключено, что она вообще никогда не существовала, если вы понимаете, что я имею в виду. Увидев, что женщина нахмурилась, он добавил: - Фиктивная организация, нечто вроде компании-прикрытия.

- Какого же рода? Бен покачал головой.

- Я не знаю. Возможно, что-нибудь, связанное с американской военной разведкой.

Он рассказал о том, что так тревожило Ленца.

- Не думаю, что соглашусь с этим.

- Почему же?

- Не забывайте, что я работаю на правительство. Среди бюрократии не легче сохранить секрет, чем удержать воду в решете. Им ни за что не удалось бы скоординировать ряд убийств таким образом, чтобы об этом не узнал весь мир.

- В таком случае какую же вы видите связь? Я имею в виду, кроме самой очевидной.

- Я не знаю, много ли могу сказать вам.

- Посудите сами, - горячо воскликнул Бен, - если мы намерены делиться информацией, если мы собираемся помогать друг другу, то вам уже некуда отступать. Вы должны верить мне.

Она задумчиво кивнула, а затем, казалось, приняла решение.

- С одной стороны, среди них нет или не было ни одного ночного сторожа, можете мне поверить. У каждого имелось солидное состояние; по крайней мере у большинства. Единственный, кто вел скромную жизнь, по крайней мере из тех, кого я видела, все равно имел кучу денег в банке. - Анна в общих чертах рассказала Бену о своем расследовании.

- Вы сказали, что один из них работал на Чарльза Хайсмита, правильно? Получается, что существуют эти ваши титаны, а также парни, работающие на них, их доверенные лейтенанты и тому подобное. А давным-давно, в 1945 году или чуть позже, Аллен Даллес устроил им всем проверку, потому что они все играли в одной команде, а Даллес не любил получать сюрпризы от партнеров.

- И все равно самый главный вопрос остается без ответа. В чем заключается игра? Почему была сформирована "Сигма"? С какой целью?

- Возможно, объяснение очень простое, - сказал Бен. - В сорок четвертом, сорок пятом годах группа магнатов вознамерилась перекачать огромное количество денег из Третьего рейха. Они возместили весь свой ущерб, понесенный во время войны, и даже стали еще богаче. У этих парней особый образ мыслей, и они, вероятно, просто сказали себе, что вернули то, что должно было принадлежать им.

Его слова, казалось, несколько озадачили Анну. Она тяжело вздохнула.

- Ладно. Впрочем, остается кое-что, плохо укладывающееся в эту схему. Есть люди, которые вплоть до самой смерти, последовавшей считанные дни тому назад, получали большие регулярные платежи. Телеграфные переводы на их банковские счета. Суммы от четверти до полумиллиона долларов.

- Откуда?

- Начисто отмытые. Мы не знаем происхождения этих денег, нам известно лишь последнее звено в той цепочке, по которой они прошли, - такие места, как Каймановы острова, острова Терке и Кайкос и т. п.

- Страны налогового рая, - заметил Бен.

- Совершенно верно. Кроме того, у них совершенно невозможно получить какую бы то ни было информацию.

- Совсем не обязательно, - сказал Бен. - Зависит от того, с кем вы там знакомы. И еще от того, согласны ли вы немного обойти закон. Позолотить ручку-другую.

- Мы не нарушаем законы. - Агент Наварро произнесла эти слова с почти надменной гордостью.

- Именно поэтому вы и не знаете ни черта о том, откуда брались эти деньги.

На лице Анны появилось ошарашенное выражение, как будто он хлопнул ее по лицу. Но в следующую секунду она рассмеялась.

- Что вам известно об отмывании денег?

- Лично я этим не занимаюсь, если вы имеете в виду именно это, но у моей компании есть оффшорное отделение, которое управляет фондами - чтобы избежать налогов, правительственных инструкций и тому подобного. У меня также были клиенты, которые очень хорошо умеют скрывать свои активы от таких людей, как вы. Я знаком с людьми, которые могут получить информацию из оффшорных банков. Они специализируются на этом. Управляют огромными состояниями. Они способны выкопать финансовую информацию из любой точки мира; благодаря своим личным связям и тому, что они знают, кому нужно платить.

- Что вы скажете насчет того, чтобы поработать вместе со мной по этому делу? - спросила Анна, помолчав несколько секунд. - Разумеется, неофициально.

- Сформулируйте, пожалуйста, поточнее, что вы имеете в виду, - попросил изумленный Бен.

- Делиться информацией. Наши интересы во многом совпадают. Вы хотите знать, кто убил вашего брата и почему. Я хочу знать, кто убивает стариков.

"Можно ли ей доверять?" - спросил себя Бен. Не могло ли это предложение оказаться уловкой? Чего она хотела на самом деле?

- Вы думаете, что убийцы одни и те же? И что они расправились и с моим братом, и с этими людьми из вашего списка?

- Теперь я в этом совершенно уверена. Вся сходится, все кусочки мозаики складываются в общую картину.

- А что от этого выиграю я? - он пристально посмотрел на женщину, но тут же смягчил тяжелый взгляд улыбкой.

- Вы не приобретете никакого официального статуса, позвольте мне сказать вам об этом совершенно прямо. Возможно, получите небольшую дополнительную защиту. Посмотрите на это с такой стороны: вас уже не один раз пытались убить. Как долго вам будет продолжать везти?

- А если я стану прижиматься к вам, то опасность уменьшится?

- Возможно. А у вас есть идея получше? В конце концов это вы пришли ко мне в гостиницу. Так или иначе, но полицейские-то забрали вашу пушку, верно?

- Верно.

- Я уверен, что вы понимаете мои колебания - ведь совсем недавно вы угрожали мне тюрьмой.

- Послушайте, вы в полном праве вернуться к себе в отель. Желаю спокойной ночи.

- Один - ноль в вашу пользу. Вы делаете щедрое предложение. Возможно, что я все же окажусь настолько глуп, что откажусь от него. Я... Я не знаю.

- Что ж, в таком случае оставим решение на утро. А теперь пора спать.

- Спать?

Анна окинула комнату взглядом.

- Я...

- Я позвоню распорядителю и закажу себе номер.

- Сомневаюсь, что вам это удастся. Здесь проходит какая-то конференция, и отель забит под завязку. Я получила один из последних свободных номеров. Почему бы вам не лечь на диване?

Он быстро взглянул на нее. Могло ли быть так, чтобы опасающаяся за его жизнь специальный агент Наварро действительно просто так предложила ему провести ночь в ее комнате? Нет, не стоит себя обманывать. Язык ее тела, непроизносимые вслух сигналы четко дали ему понять: она действительно пригласила его именно укрыться от опасности в ее номере, а не забраться к ней в кровать.

- Благодарю вас, - сказал он.

- И еще одна вещь: диван, наверно, окажется коротким для вас.

- Поверьте, мне приходилось ночевать в куда худших условиях.

Она встала, подошла к шкафу, достала одеяло и вручила ему.

- Утром можно будет попросить горничную принести зубную щетку. А потом забрать из гостиницы ваши одежду и багаж.

- Вообще-то я не планировал возвращаться туда.

- Это действительно не слишком хорошая идея. Я приму меры. - Анна, казалось, поняла, что стояла слишком близко к нему, и немного попятилась неожиданно неловким движением. - Что ж, а теперь я собираюсь лечь спать, сказала она.

Внезапно в его голове прояснилась мысль, которая маячила на заднем плане всех его сегодняшних размышлений с тех пор, как он вышел из виллы Ленца.

- В этом городе живет Якоб Зонненфельд, старый охотник на нацистов, не так ли?

Анна повернулась к нему.

- Очень может быть.

- Я совсем недавно где-то читал, что он пусть и старик, но голова у него все еще совершенно светлая. Плюс к тому у него, вероятно, должны иметься обширные досье. Я подумал...

- Вы рассчитываете, что он согласится встретиться с вами?

- Я думаю, что стоит попытаться.

- Если отправитесь к нему, будьте поосторожнее. Примите все возможные меры. Не позволяйте никому выследить вас. Ради безопасности старика.

- Я с радостью приму любой совет, какой вы захотите мне дать.

Пока Анна готовилась лечь, Бен по своему сотовому позвонил в Бедфорд.

Ему ответила миссис Уолш. Судя по голосу, она очень волновалась.

- Нет, Бенджамин, я все так же ничего не знаю. Ничего! Он, похоже, исчез бесследно. Я... Да, я обратилась в полицию. Я не в силах больше ничего придумать!

Бен почувствовал, что у него началась ноющая головная боль: напряжение, на некоторое время оставившее его, снова вернулось. Борясь с дрожью, он пробормотал несколько пустых успокоительных фраз и выключил телефон. Затем он снял куртку, повесил ее на спинку стула и, как был, в слаксах и рубашке, лег на диван и накинул на себя одеяло.

Что могло означать это исчезновение его отца без единого слова кому бы то ни было? Он добровольно сел в лимузин, значит, это не было похищением. Возможно, он знал, куда отправлялся.

Но где же он может находиться?

Бен принялся возиться на диване, пытаясь устроиться поудобнее, но убедился, что Наварро была права - диван оказался на дюйм или два короче, чем нужно. Он видел, что она сидит на кровати и при свете ночной лампы читает какие-то бумаги. Ее красивые карие глаза были освещены.

- Это касалось вашего отца? - спросила она. - Извините, я знаю, что подслушивать нехорошо, но...

- Все в порядке. Да, мой отец исчез несколько дней назад. Уехал на лимузине в аэропорт, и с тех пор никто его не видел и не слышал.

Анна закрыла папку и выпрямилась.

- Возможно, это похищение. В таком случае этим должны заняться федеральные власти.

Бен сглотнул слюну и почувствовал, что во рту у него внезапно пересохло. А не могли ли отца и впрямь похитить?

- Расскажите мне все, что вы знаете, - сказала Анна.

Телефон зазвонил через несколько часов, разбудив их обоих.

Анна взяла трубку.

- Да?

- Анна Наварро?

- Да. Кто это говорит?

- Анна, я Фил Остроу, из здешнего американского посольства. Надеюсь, что я звоню не слишком поздно. - Слабый среднезападный акцент с чикагским произношением гласных.

- Мне все равно пришлось встать, чтобы подойти к телефону, - сухо ответила она. - Чем я могу быть вам полезна? - Чего ради клерк из Государственного департамента может звонить ей в полночь?

- Я... Ну, в общем, это Джек Хэмптон предложил мне позвонить вам. - Он сделал выразительную паузу.

Хэмптон был оперативником-распорядителем из ЦРУ и не единожды оказывал Анне немалую помощь на ее предыдущем месте службы. Хороший человек, настолько прямой, насколько это вообще было возможно при их извращенной профессии. Анна вспомнила слова Бартлета о "порочной человеческой природе". Нет, Хэмптон был сделан не из этого материала.

- Я располагаю некоторой информацией по делу, которым вы занимаетесь.

- Что вы... Кто вы такой, если, конечно, вы не возражаете против подобного вопроса?

- Я предпочел бы не говорить об этом по телефону. Я коллега Джека.

Она поняла, что это означало: ЦРУ. Следовательно, контакты Хэмптона.

- А какого рода ваша информация? Или об этом вы тоже не можете говорить?

- Давайте ограничимся лишь тем, что она важная. Прежде всего не могли бы вы завтра с утра подъехать ко мне в офис? Семь часов для вас не слишком рано?

"Что это может быть такое срочное"? - подумала Анна.

- Вы, парни, рано садитесь за столы, не так ли? Да, думаю, что смогу.

- Отлично, значит, завтра утром. Вы уже бывали в нашем офисе?

- Он находится в посольстве?

- Через дорогу от консульского отдела.

Он объяснил, как найти нужный дом. Анна повесила трубку.

- Все в порядке? - поинтересовался Бен из противоположного угла комнаты.

- Да, - неуверенно ответила она. - Все прекрасно.

- Вы знаете, похоже, нам нельзя здесь оставаться.

- Правильно. Завтра мы оба уберемся отсюда.

- Вы, кажется, встревожены, агент Наварро.

- Я всегда встревожена, - сказала она. - Я всю жизнь встревожена. И называйте меня Анной.

- А мне никогда не приходилось слишком много волноваться, - отозвался Бен. - Спокойной ночи, Анна.

Глава 28

Бен проснулся от звука работавшего тепловентилятора для сушки рук. Полежав несколько секунд неподвижно, он наконец понял, что находится в номере венской гостиницы и что у него ломит все тело после ночи, проведенной на неудобном диване.

Он покрутил шеей, услышал хруст позвонков и почувствовал долгожданное облегчение после нескольких часов неподвижности.

Дверь ванной открылась, и свет оттуда осветил половину комнаты. Анна Наварро была одета в коричневый твидовый костюм, немного помятый, но все же вполне аккуратный; на лицо она нанесла косметику.

- Я вернусь через час-полтора, - решительно сообщила она. - Можете спокойно поспать это время.

Прямо напротив консульского отдела американского посольства, как ей описал Остроу, находилось серое современное офисное здание. На плакате-указателе в вестибюле перечислялось множество названий американских и австрийских компаний и учреждений; на одиннадцатом этаже размещалось Торговое представительство Соединенных Штатов - под таким прикрытием действовало венское отделение ЦРУ. Во время расследований Анне неоднократно приходилось встречаться с попытками прощупать ее со стороны объектов следствия, и порой это помогало ей добиться впечатляющих успехов.

Анна вошла в ничем не примечательный вестибюль, где за казенного вида столом сидела и печатала на компьютере, одновременно разговаривая по телефону, молодая женщина. Над головой у нее висело большое изображение государственной печати Соединенных Штатов. Она даже не взглянула на вошедшую. Анна представилась, и секретарша нажала на кнопку и повторила ее имя.

Менее чем через минуту в вестибюль выскочил человек с бледным лицом вечного бюрократа. Его впалые щеки были испещрены шрамами от старых прыщей, а в темно-рыжих волосах пробивалась седина. Маленькие серые глаза прятались за большими очками в тонкой проволочной оправе.

- Мисс Наварро? - сказал он, протягивая руку. - Я Фил Остроу.

Секретарша снова нажала кнопку, открыв ту самую дверь, из которой появился Остроу, и тот проводил посетительницу в маленький зал для совещаний, где за столом из формайки, грубо имитировавшей дерево, сидел стройный, красивый мрачный человек. У него были щетинистые коротко подстриженные черные с проседью волосы и карие глаза с длинными черными ресницами. Около сорока. Вероятно, с Ближнего Востока. Остроу и Анна сели по бокам от него.

- Йосси, это - Анна Наварро. Анна, Йосси.

Лицо Йосси было загорелым, с квадратным раздвоенным подбородком и с глубокими морщинами вокруг глаз, то ли от привычки постоянно щуриться на ярком солнечном свете, то ли от жизни, наполненной стрессами. В его лице таилось нечто такое, отчего оно казалось почти хорошеньким, даже несмотря на то что выдубленная солнцем кожа и суточной давности щетина придавали ему дополнительную мужественность.

- Приятно с вами познакомиться, Йосси, - сказала Анна. Произнеся эту дежурную фразу, она настороженно, без улыбки кивнула; мужчина сделал то же самое. Он не протянул ей руки.

- Йосси - наш здешний резидент. Вы же не станете возражать против того, что я немного расскажу ей о вас, ведь правда, Йосси? - проронил Остроу. - Он работает здесь, в Вене под глубоким коммерческим прикрытием. Хорошее положение. Он эмигрировал в Штаты из Израиля, когда ему не было еще двадцати лет. Теперь все считают его израильтянином, а это значит, что каждый раз, когда он попадает в переделку, виноватым оказывается кто-то другой. - Остроу захихикал.

- Остроу, достаточно, - прервал его Йосси. Он говорил грубым баритоном с сильным акцентом, подчеркивавшимся гортанным еврейским произношением буквы "р". - Нам с вами нужно понять друг друга, - обратился он к Анне. - За последние несколько недель в разных частях мира было найдено мертвыми множество людей. Вы расследуете эти смертные случаи. Вы знаете, что это убийства, но не знаете, кто за ними стоит.

Анна без выражения смотрела на него.

- Вы допрашивали Бенджамина Хартмана в Sicherheitsburo. И после того были с ним в непосредственном контакте. Так?

- К чему вы клоните?

В разговор снова вмешался Остроу.

- Мы делаем вам официальное предложение передать Хартмана в нашу компетенцию.

- Что, черт возьми?..

- Вы здесь пытаетесь прыгнуть выше головы, офицер, - Остроу также тяжело взглянул ей в глаза.

- Я вас не понимаю.

- Хартман - неблагонадежный человек. Двоеженец. Вам понятно?

Анна была знакома с жаргоном агентства - так называли двойных агентов, американских разведчиков, перевербованных иными разведками.

- Я вас не понимаю, - повторила она. - Вы хотите сказать, что Хартман ваш человек? - Это было безумием. Или все же нет? Этим можно объяснить, каким образом ему удавалось путешествовать по европейским странам, избегая паспортного контроля, что, между прочим, озадачило ее. И разве специальность международного финансиста не была для него идеальной "крышей", позволяя осуществлять все виды разведывательной работы? Человек, реально принадлежащий к известному финансовому учреждению - ни одна выдуманная легенда не может быть настолько универсальной и настолько убедительной.

Йосси и Остроу переглянулись.

- Нет, он не из наших, это точно.

- Нет? В таком случае, чей же он?

- Наша теория заключается в том, что он был завербован кем-то из людей, работавших в контакте с нами, но являвшихся, так сказать, "вольными стрелками". Можно говорить, допустим, о вербовке под фальшивым флагом.

- Вы пригласили меня сюда, чтобы обсуждать теории?

- Нам нужно, чтобы он вернулся на американскую землю. Агент Наварро, умоляю вас, вы и на самом деле не знаете, с кем имеете дело.

- Я имею дело с человеком, впавшим в растерянность из-за многих вещей. С человеком, все еще продолжающим глубоко переживать смерть своего брата-близнеца, который, как он уверен, был убит.

- Все это нам известно. А вам не приходило в голову, что он, возможно, убил и его тоже?

- Вы шутите. - Обвинение было невероятным, просто ужасным. Неужели это могло оказаться правдой?

- Что вы на самом деле знаете о Бенджамине Хартмане? - раздраженно спросил Остроу. - Впрочем, я задам вопрос по-другому. Что вам известно о том, как началось движение вашего списка целей? Информация не любить жить на свободе, агент Наварро. Информация хочет наложить лапу на самый длинный доллар, а у такого человека, как Бенджамин Хартман, есть средства, чтобы заплатить за это.

"Позолотить ручку-другую" - слова самого Хартмана.

- Но зачем? Какая у него цель?

- Мы так и не сможем это выяснить, если он и дальше будет скакать по всей Европе, не так ли? - Остроу сделал паузу. - Йосси кое-что слышал от своих бывших соотечественников. У Моссада тоже есть резиденты в этом городе. Существует возможная связь с вашими жертвами.

- Отколовшаяся группа? - спросила она. - Или вы говорите о "Кидоне"? Так называлось подразделение Моссада, специализировавшееся на убийствах.

- Нет. Это совершенно неофициальная работа. Самый настоящий частный бизнес.

- При участии агентов Моссада?

- И нанятых ими "вольных стрелков".

- Но эти убийства по своему стилю не похожи на работу Моссада.

- Прошу вас, - с недовольной гримасой произнес Йосси, - не притворяйтесь наивной. Вы, может быть, считаете, что мои братцы всегда раскладывают свои визитные карточки? Когда они хотят, чтобы об их участии знали, они, конечно, так и поступают. Поехали дальше!

- Так, значит, они не хотят быть причастными к этому делу?

- Конечно, нет. Все слишком уж тонко. В нынешнем климате это может оказаться взрывоопасно. Израиль не хочет иметь к этому отношения.

- Так на кого же они в конечном счете работают? Йосси поглядел на Остроу, затем снова на Анну и пожал плечами.

- Не на Моссад, вы это хотите сказать? - спросила она.

- Для того, чтобы организовать убийства, Моссаду нужно пройти сложную процедуру. Существует порядок утверждения приказа. Окончательное решение принимает премьер-министр. Он должен завизировать каждое имя в списке, или же операция не состоится. Людей, которые самовольно, без согласования с верхами отдают приказы об убийствах, увольняют и из Моссада, и из Шин Бет. Именно поэтому могу сказать вам, что это неофициальные санкции.

- Позвольте, я еще раз повторю свой вопрос. На кого они работают?

Йосси снова взглянул на Остроу, но на сей раз его взгляд, как показалось Анне, был быстрым, словно толчок локтем.

- Я вам этого не говорил, - сказал Остроу.

Она почувствовала, что по ее телу пробежал озноб; спина словно покрылась гусиной кожей.

- Вы меня разыгрываете, - не веря своим ушам, прошептала она.

- Посудите сами, управление ни за что не станет пачкать руки, - сказал Остроу. - Больше не станет. В добрые старые дни мы не задумались бы над тем, чтобы уничтожить любого мелкотравчатого диктатора, если бы ему вздумалось косо взглянуть на нас. Теперь мы получаем президентские директивы, имеем надзорные комитеты Конгресса и кастрированных директоров ЦРУ. Господи боже, мы боимся сделать что-нибудь такое, из-за чего у иностранного гражданина может случиться хотя бы насморк.

В дверь постучали, а затем она приоткрылась, и в комнату просунулась голова молодого человека.

- Лэнгли на проводе, Фил, - сообщил он.

- Скажите им, что я еще не пришел. - Дверь закрылась, и Остроу закатил глаза.

- Позвольте мне сказать все это прямо, - заявила Анна, обращаясь к Остроу. - Вы, парни, передавали разведывательные данные каким-то "вольным стрелкам" из Моссада, так?

- Кто-то это делал. Это все, что мне известно. Но поговаривают, что Бен Хартман был в этом деле посредником.

- Вы смогли добыть убедительные доказательства?

- Йосси столкнулся с кое-какими деталями, наводящими на серьезные размышления, - спокойно ответил Остроу. - Он достаточно подробно описал мне "водяные знаки", "санитарные" процедуры, внутриофисную маркировку. Можно с уверенностью сказать, что все это поступило непосредственно из ЦРУ. Я говорю о том дерьме, которое нельзя просто выдумать: марки и знаки меняются ежедневно.

Анна была вполне способна сложить два и два: сам Йосси скорее всего являлся американским внедренным агентом, резидентом с хорошей "крышей", шпионящим за Моссадом для ЦРУ. Она подумала было прямо спросить его об этом, но решила, что это будет нарушением профессионального этикета.

- А кто же сидит в Лэнгли? - спросила она.

- Я уже сказал вам, что не знаю.

- Не знаете или не хотите сказать мне?

Йосси, наблюдавший за поединком, впервые улыбнулся. Зубы у него оказались великолепными.

- Вы не знаете меня, - сказал Остроу, - а вот любой, кто меня знает, скажет, что я достаточно умелый и энергичный специалист-бюрократ, чтобы свернуть шею любому, кто мне не нравится. Если бы я знал имя, я сообщил бы его вам только для того, чтобы "спалить" этого парня.

Вот этому Анна поверила: это был самый естественный ответ интригана из ЦРУ. Но она твердо решила не позволить ему увидеть, что она поддается на его убеждения.

- Но какие же здесь могут быть мотивы? Или вы говорите о каких-то фанатиках из ЦРУ?

Остроу помотал головой.

- Боюсь, что не знаю там никого, кто питал бы сильные чувства к чему бы то ни было, кроме разве что политики составления графика отпусков.

- Тогда с какой же стати все это происходит? Еще раз спрошу: какие все же могут быть мотивы?

- Мои предположения на этот счет? Позвольте, я кое-что вам расскажу. Остроу снял очки и протер стекла о рубашку. - У вас есть список мошенников и капиталистов, маленькая, но горячая работенка для того, чтобы приготовить большое жаркое. Когда дело доходит до имевших место сразу же после войны взаимоотношений ЦРУ и нацистов, оказывается, что там захоронено немало внушительных скелетов. Какова моя теория на этот счет? Некто высокопоставленный - я имею в виду: по-настоящему высокопоставленный заметил, что несколько имен, относившихся к давно прошедшим дням, могут вылезти на свет божий.

- Что это означает?

Разведчик снова надел очки.

- Имена кое-каких парней, которых мы когда-то использовали, которым платили. Парни, по большей части канувшие в туманах истории. Отлично? И вдруг появляется этот список, что же, можно предположить, из этого выйдет? Неизбежно всплывут имена и кое-кого из ветеранов управления, помогавших и способствовавших этому дерьму. Возможно, наткнутся на какие-нибудь финансовые махинации, растраты. Наверняка все эти старперы поднимут визг, как свиньи под ножом мясника. В таком случае, к кому вы можете обратиться? Только к кому-то из фанатиков-израильтян. Чисто и аккуратно. Потрепаться насчет призраков, оставшихся со времен Второй мировой войны, всплеснуть руками по поводу необъяснимых убийств из мести, спасти задницы старперов из управления - все счастливы.

"Да, - мрачно подумала Анна. - Все счастливы".

- Слушайте дальше. Здесь наши интересы сходятся. Вы пытаетесь расследовать серию убийств. Мы стараемся разгадать серию нарушений режима секретности. Но мы не можем справиться с этим без Бена Хартмана. Я не собираюсь вываливать на вас массу гипотез. Но существует немало шансов, что на него охотятся те самые люди, на которых он работает. Зачистки никогда не заканчиваются - это их главная проблема.

Зачистки: а разве она сама занималась чем-то другим? Остроу, казалось, уловил ее колебания.

- Нам нужно всего лишь узнать, где правда, а где ложь, - сказал он, пристально взглянув ей в лицо.

- У вас есть документы? - спросила Анна.

Остроу ткнул тупым пальцем в сколотую пачку листов. На первом бросался в глаза набранный крупным шрифтом заголовок: "ПЕРЕВОЗКА ПОД СТРАЖЕЙ ГРАЖДАН СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ".

- Да, у меня есть документы. Теперь все, что мне нужно, это тело. Джек Хэмптон сказал, что вы поймете, о чем идет речь.

- А какие у вас проблемы с перевозкой?

- Вы должны понимать: кое-какие щекотливые вопросы с экстерриториальностью...

- То есть вы не хотите, чтобы я привела его сюда.

- Вы совершенно правильно нас поняли. Впрочем, мы еще позвоним домой. Вы можете надеть на него браслеты, дать нам сигнал, и мы явимся с колокольным звоном. А если вам не хочется пачкать руки, тоже прекрасно. Сообщите нам время и место, предпочтительно, чтобы место было какое-то относительно изолированное, и...

- А со всем остальным мы разберемся, - снова помрачнев, вставил Йосси.

- Христос свидетель, вы, парни, настоящие ковбои, так, что ли?! воскликнула Анна.

- Ковбои, которые гарцуют в основном в самолетных креслах, - криво усмехнувшись, отозвался Остроу. - Но, уверен, с проникновением агентов мы еще в состоянии разобраться. Никому не причинят никакого вреда. Это будет просто "держи-хватай" - маленькая хирургическая операция.

- Хирургия - болезненное занятие.

- Не ломайте над этим голову. Это нужно сделать. И это означает, что мы все выполняем свою работу.

- Я обдумаю это, - скорчив гримасу, сказала Анна.

- Тогда обдумайте еще вот что, - Остроу протянул ей листок бумаги, на котором были перечислены беспосадочные рейсы из Вены до международного аэропорта Даллеса в Вашингтоне и аэропорта Кеннеди в Нью-Йорке. - Время деньги.

В темноватом помещении на втором этаже дома на Валлнерштрассе Ханс Хоффман, очень упитанный Berufsdetektiv, брякнул трубкой о корпус телефона и громко выругался. Было десять утра, и он уже четыре раза безуспешно звонил американцу в гостиницу. Сообщение, которое он оставил накануне вечером, было стерто, но так и осталось без ответа. Хартман не оставлял в гостинице никакого другого номера телефона, по которому его можно разыскать, а администрация не собиралась сообщать даже такую ерунду, как ночевал ли он в отеле или нет.

Частному детективу было необходимо как можно скорее связаться с Хартманом.

Дело стало по-настоящему срочным. Он дал американцу неверные сведения, отправил его в опасном направлении. Люди могли по-разному оценивать Ханса Хоффмана, но его добросовестности пока что не отрицал никто. Жизненно важно, чтобы он сумел добраться до Хартмана, прежде чем тот отправится на встречу с Юргеном Ленцем.

Ибо то, что детектив обнаружил вчера под вечер, тянуло никак не меньше, чем на сенсацию. Обычная проверка, которую он произвел по поводу Юргена Ленца, дала совершенно неожиданные, прямо-таки поразительные ответы.

Хоффман знал, что доктор Ленц уже давно не занимается практической медициной, но ему почему-то захотелось выяснить причину этого. Поэтому он решил запросить копию медицинской лицензии Ленца из Arztekammer, архива, в котором хранятся лицензии всех медиков Австрии.

Но никакой медицинской лицензии на имя Юргена Ленца там не оказалось.

Более того, ее там никогда не было.

Хоффман задумался: как это вообще возможно? Или Ленц все время лгал? И на самом деле он никогда не занимался медициной?

Официальная биография Ленца, которую бесплатно раздавали во всех офисах "Фонда Ленца", сообщала, что он закончил военно-медицинскую школу в Инсбруке. Хоффман обратился туда.

В военно-медицинской школе Инсбрука никогда не числился студент, которого звали бы Юрген Ленц.

Движимый теперь в первую очередь разыгравшимся любопытством, Хоффман сделал запрос в Венский университет, где хранятся отчеты о лицензионных экзаменах всех австрийских врачей.

Ничего.

Ханс Хоффман дал своему клиенту имя и адрес человека, чья биография оказалась фальшивой. Что-то здесь было очень-очень неправильно.

Хоффман внимательно изучил свои заметки, собранные в лаптопе, пытаясь понять смысл всего этого и, может быть, сгруппировать факты каким-то другим способом.

Теперь он снова уставился на экран, гоняя вверх и вниз собранные им материалы, и пытался сообразить, не совершил ли он какое-нибудь упущение, найдя которое можно было бы сразу объяснить всю эту странную ситуацию.

Громкий продолжительный звонок заставил его вздрогнуть. Кто-то звонил в его офис от входной двери. Детектив встал и подошел к динамику интеркома, приделанному к стене.

- Да?

- Мне нужен мистер Хоффман.

- Да?

- Моя фамилия Лайтнер. Я не договаривался о встрече, но мне очень нужно обсудить с вами одно важное дело.

- Какого рода? - осведомился Хоффман. "Надеюсь, это не какой-нибудь торговец", - подумал он.

- Конфиденциальное дело. Мне нужна помощь.

- Входите. Второй этаж. - Хоффман нажал кнопку, управлявшую электронным замком входной двери.

Он сохранил файл Ленца, отключил свой лаптоп и открыл дверь офиса.

- Мистер Хоффман? - спросил мужчина в черной кожаной куртке с серо-стальными волосами, козлиной бородкой и серьгой-гвоздиком в левом ухе.

- Да. - Хоффман смерил посетителя взглядом. Он всегда так осматривал своих потенциальных клиентов, пытаясь сразу понять, на какие расходы согласится пойти человек. Лицо незнакомца было гладким, без морщин; кожа туго обтягивала высокие скулы. Несмотря на седину, вряд ли ему было больше сорока лет. Отлично физически развитый экземпляр, а вот черты лица совершенно непримечательные, если исключить мертвые серые глаза. Серьезный человек.

- Прошу вас, - радушно сказал Хоффман. - Расскажите, в чем заключается ваша проблема, и посмотрим, чем я смогу быть вам полезен.

Только в девять утра Анна возвратилась в гостиницу.

Вставив электронную ключ-карту в щель чуть повыше дверной ручки, она услышала шум воды. Она стремительно вошла в номер, повесила пальто в стенной шкаф, стоявший возле двери, и прошла дальше в спальню. Ей предстояло принять важное решение, и она знала, что ей оставалось только положиться на собственную интуицию.

В этот момент душ выключился, и в двери ванной показался Бен. Судя по всему, он не заметил ее возвращения.

Все его тело усеяли капли воды, вокруг бедер он небрежно обернул полотенце. Тело у него было достойно внимания скульптора, на нем рельефно выделялись мышцы, что когда-то говорило о тяжелой физической работе, а теперь, как хорошо знала Анна, свидетельствовало о том, что обладатель такого тела пользуется многочисленными привилегиями - имеет персонального тренера, ведет активную спортивную жизнь. Наметанным глазом опытного медика она сразу заметила многочисленные признаки, свидетельствующие о том, что он придерживается хорошего спортивного режима - плоский, как стиральная доска, живот, грудные мышцы, похожие на два щита, массивные бицепсы. Вода блестела на загорелой коже. Он снял с плеча наклеенную лейкопластырем марлевую салфетку, и было хорошо видно маленькое ярко-красное пятнышко.

- А-а, вы вернулись, - сказал он, наконец заметив присутствие Анны. Что новенького?

- Ну-ка, позвольте мне сначала взглянуть на ваше плечо, - ответила Анна, и Бен послушно подошел к ней. Был ли ее интерес к нему чисто профессиональным? Анна с удивлением почувствовала тепло внизу живота.

- Уже практически зажило, - заявила она, легонько проведя пальцем вокруг красного пятнышка. - Повязка вам больше не нужна. Разве что - немного баситрасина. У меня есть с собой аптечка первой помощи.

Она вышла, чтобы достать аптечку, а когда вернулась, Хартман успел надеть трусы и вытереться, но все еще оставался без рубашки.

- Вчера вы говорили что-то о ЦРУ, - как бы между прочим проронила Анна, открывая тюбик мази.

- Возможно, я не прав насчет них; вообще-то я ничего толком не знаю, ответил он. - Это Ленц рассказал мне о своих подозрениях. Но я все равно не могу заставить себя в них поверить.

Говорил ли он правду или лгал? Мог ли он обмануть ее вчера вечером? Это казалось Анне невероятным. Это противоречило всем ее инстинктам, всей интуиции, которой она обладала. Она не могла уловить в его голосе ни тени бравады, ни малейшего напряжения - ни одного из обычных признаков обмана.

Пока она втирала антисептическую мазь в его плечо, их лица оказались совсем рядом. Анна ощутила запах мыла, гостиничного шампуня с зеленым яблоком и чего-то еще, чуть похожего на глину - запах самого человека. Анна бесшумно глубоко вдохнула эту смесь запахов. И, почувствовав, что ее захлестывает волна эмоций, отодвинулась.

Не мог ли ее радар, ее оценка его честности дать сбой под влиянием других чувств? Она никак не могла позволить себе такого в ее положении, особенно при сложившихся обстоятельствах.

С другой стороны, что, если офицеры ЦРУ дезинформированы? В конце концов кто был их источниками? Резиденты могли быть настолько хороши, насколько удачно сложилась у них сеть агентов. Она также знала, не хуже любого другого профессионала, насколько подвержена ошибкам их система. А если и в самом деле существовала опасность причастности ЦРУ к этому делу, то передать Бена этому агентству было бы совсем небезопасно. В мире, в котором обитала Анна, существовало слишком много неопределенности. Она должна доверять собственным инстинктам, иначе ей грозит неминуемая беда.

Она набрала номер Вальтера Хайслера.

- Я вынуждена попросить вас еще об одном одолжении, - сказала она. - Я звонила в гостиницу Хартмана. Он, похоже, выехал без предупреждения. Там произошло нечто вроде перестрелки. Очевидно, он оставил свой багаж в номере. Я хочу осмотреть его, уделить еще немного времени этому делу.

- Ну, вы же, конечно, знаете, что после начала следствия все это переходит в нашу собственность.

- А следствие уже начато?

- Пока еще нет, но...

- В таком случае не могли бы вы все же оказать мне огромную любезность и отправить этот багаж ко мне, в мою гостиницу?

- Что ж, я полагаю, это можно устроить, - мрачным тоном протянул Хайслер. - Хотя это... довольно неортодоксально.

- Большое вам спасибо, Вальтер, - ласково произнесла Анна и повесила трубку.

Бен, все еще в одних трусах, посмотрел на нее.

- Вот это я назвал бы обслуживанием по высшему разряду, - заявил он, усмехнувшись.

Анна бросила ему футболку.

- На улице довольно прохладно, - сказала она, ощутив, что горло у нее вдруг пересохло.

Бен Хартман, нервно оглядываясь по сторонам, вышел из отеля. Хотя на нем была та же самая изрядно помятая одежда, в которой он спал, но после душа и бритья он чувствовал себя довольно бодрым. Он пересек широкий проспект с оживленным движением транспорта, углубился в зеленый массив Штадтпарка - там он ощущал себя очень заметным и уязвимым, - а затем свернул в первый район.

Минувшие полчаса он провел, делая непрерывные телефонные звонки. Для начала он возобновил знакомство с Фергусом, приятелем своего приятеля, обитавшим на Каймановых островах. Тот руководил "исследовательским" бюро из двух человек, которое официально занималось проверкой многонациональных корпораций в качестве потенциальных клиентов. В действительности же фирма чаще всего по заказам достаточно богатых лиц или фирм, у которых порой возникали основательные причины для того, чтобы заглянуть в скрытые от большинства тайны банковских счетов и трансакций, занималась соответствующими расследованиями.

"О'Коннор секьюрити инвестигейшнс" была фирмой, занимавшейся самыми секретными проблемами. Ее создал ирландский экспатриант и бывший офицер полиции по имени Фергус О'Коннор, который некогда прибыл на Кайманы в качестве охранника Британского банка, да так и осел там. Потом он стал офицером охраны, еще несколько позже - руководителем службы безопасности. Когда же он понял, что сеть его контактов и его опыт являются рыночным товаром - он был знаком со всеми остальными руководителями служб безопасности, знал, кого можно подкупить, а кого нельзя, знал, как по-настоящему действует система, - то организовал свой собственный бизнес.

- Люблю делать чертовски важные дела! - прорычал в трубку Фергус.

- Не знаю, насколько это будет важно, - ответил Бен, - но уж наверняка чертовски прибыльно.

- В таком случае, о чем мы столько времени болтаем? - отозвался успокоенный Фергус.

Бен прочел ему список кодов направлений и номеров телеграфных переводов и сказал, что перезвонит в конце дня.

- Мне потребуется на это куда больше времени, - возмутился Фергус.

- Даже если мы удвоим ваш обычный гонорар? Не поможет ли это ускорить события?

- Еще как поможет. - Он помолчал и добавил после паузы: - Между прочим, вы, наверно, знаете, что о вас говорят всякие ужасные вещи?

- Что вы имеете в виду?

- Целая куча всякой х...ни. Сами знаете, как расползаются слухи. Говорят, что вы ввязались в какие-то кошмарные разборки с убийствами.

- Вы шутите.

- Говорят даже, что вы убили своего родного брата.

Бен ничего не сказал, но почувствовал, что к его горлу подкатил комок. Не могло ли это в какой-то степени являться правдой?

- Ну, и тому подобный бред. Это, конечно, не моя специальность, но мне кое-что известно о том, как в финансовом мире порой распространяют слухи для того, чтобы запутать положение. Самая настоящая х..ня, иначе и не скажешь. Но все же интересно, что кто-то решил заняться этим.

О, Боже!

- Спасибо, что предупредили меня, Фергус, - произнес Бен чуть более дрожащим голосом, чем ему хотелось бы.

Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы немного успокоиться, и набрал второй номер - молодой женщины из нью-йоркского офиса совсем иной фирмы, хотя эта фирма тоже занималась финансовыми расследованиями. Это была большая международная компания, обладавшая всеми возможными признаками легитимности, укомплектованная бывшими агентами ФБР и даже несколькими отставными офицерами ЦРУ. "Кнапп инкорпорейтед" специализировалась на том, что помогала корпорациям проявлять "должное усердие" в отношении потенциальных деловых партнеров, а также занималась борьбой с преступлениями "белых воротничков", такими, как растраты и хищения из собственных фондов - в общем-то, детективное агентство всемирного масштаба. Время от времени к ее услугам прибегала и "Хартманс Капитал Менеджмент".

Пожалуй, лучшим из специалистов "Кнаппа" была Меган Кросби, выпускница Гарвардского юридического колледжа. Как никто другой, она умела докапываться до подноготной любой корпорации. Меган имела странное дарование в раскапывании и последующем распутывании любых византийских хитростей, к которым прибегали корпорации, чтобы замаскировать свою структуру и избежать нежелательного внимания властей, осторожных инвесторов или конкурентов. Также она, как никто другой, умела вспугнуть тех, кто на самом деле пытался затаиться поглубже, кто в действительности скрывался за спиной фиктивных компаний. Она никогда не рассказывала клиентам, как ей удается добиваться таких успехов - фокусник не должен во всеуслышание разглашать тайны своего искусства. Бен несколько раз приглашал Меган на ленч, а так как ему неоднократно приходилось звонить ей из Европы, она сообщила ему свой домашний телефонный номер.

- Три часа ночи! Кому это вздумалось звонить в эту пору? - услышал Бен, когда она после изрядного количества гудков взяла трубку.

- Меган, это Бен Хартман. Прошу простить меня, но у меня важное дело.

Услышав голос выгодного клиента, Меган сразу же сменила гнев на милость.

- Ничего страшного. Чем я могу вам помочь?

- Я нахожусь на серьезной деловой встрече в Амстердаме, - объяснил Бен, понизив голос. - В Филадельфии имеется маленькая биотехнологическая фирма, которая называется "Вортекс лаборэториз". Она серьезно интересует меня. Анна, желая воспользоваться его помощью, рассказала ему о "Вортексе". - Я хочу знать, кто ее хозяин, с кем у них могут быть негласные связи, в общем, все, что можно.

- Я сделаю все, что в моих силах, - ответила Меган, - но ничего не обещаю заранее.

- Вас устроит, если я позвоню в конце дня?

- Господи. - Она немного помолчала. - Конец какого дня вы имеете в виду? Вашего или моего? Лишние шесть часов могут иметь определенное значение.

- Тогда давайте условимся на конец вашего дня. Сделайте все, что сможете.

- Договорились, - ответила финансовый детектив.

- И еще одно. В Париже есть парень по имени Оскар Пейо, он занимался для "ХКМ" взысканием долгов во Франции. У него соглашение с "Кнаппом". Мне нужен прямой контакт с ним.

К десяти часам Грабен, одна из самых больших пешеходных улиц Вены, была полна народом, от нечего делать глазевшим на витрины, деловыми людьми, туристами. Бен свернул на Кольмаркт и, проходя мимо "Кафе Демель", знаменитого кондитерского магазина, приостановился, чтобы взглянуть на богатую витрину. В оконном отражении он заметил, что кто-то пристально уставился на него, а затем быстро отвел взгляд. Высокий, похожий на театрального бандита мужчина в плохо сидящем темно-синем плаще. У него были жесткие густые черные волосы, в которых мелькала обильная седина, и самые широкие брови, какие Бену когда-либо приходилось видеть - полоса едва ли не в дюйм шириной, - почти черные, с редкими вкраплениями седины. Щеки человека были усеяны цветами, взращенными при помощи обильных возлияний джина густой паутиной лопнувших капилляров, какие часто бывают у застарелых пьяниц.

Бен знал, что уже видел этого человека. Он был совершенно уверен в этом.

Вчера, а может быть, позавчера ему уже попадался на глаза этот краснощекий тип с бровями, похожими на пшеничные колосья. Где-то в толпе, но где?

Да и вообще видел ли он его?

Может быть, им по-настоящему овладела паранойя? И теперь при виде обычных человеческих лиц ему повсюду мерещатся враги?

Бен повернулся, чтобы получше рассмотреть этого человека, но тот исчез.

- Моя дорогая мисс Наварро, - сказал Алан Бартлет. - Мне кажется, что у нас с вами разные представления о том в чем состоит ваше задание. Должен сказать, что я разочарован. Я ожидал от вас намного большего.

Анна позвонила Роберту Полоцци, и ее тут же, без предупреждения переключили на Бартлета.

- Послушайте, - запротестовала она, прижимая телефонную трубку щекой к левому плечу, - мне кажется, что я нахожусь на...

Бартлет, не дослушав, перебил ее.

- Агент Наварро, насколько я понимаю, предполагалось, что вы будете вести работу так, как это принято. А не исчезать неведомо куда, словно студент, сбегающий с лекций на перемене.

- Если вы выслушаете, что мне удалось... - снова заговорила Анна. Она начала не на шутку сердиться.

- Нет, это вы выслушаете меня, агент Наварро. Вы получили инструкции: не давать этому делу ни малейшей огласки, и именно так вы, по вашим словам, намеревались поступать. Мы узнали, что Рамаго уже нет на свете. Россиньоль оставался нашим последним шансом, причем наилучшим. Я не могу сейчас судить о том, к каким средствам вы прибегли для того, чтобы разыскать его, но совершенно ясно, что именно ваши действия повлекли за собой его смерть. Очевидно, я был введен в заблуждение относительно вашего здравого смысла. Голос Бартлета был совершенно ледяным.

- Но список "Сигма"...

- Вы говорили мне о наблюдении и о том, что намереваетесь действовать с величайшей скрытностью и осторожностью. Вы не предупредили меня о том, что намерены прицепить объекту на спину большую мишень. Сколько раз я подчеркивал деликатность вашего задания? Сколько?

Анна почувствовала себя так, будто ее с сокрушительной силой ударили в живот.

- Если какое-либо из моих действий могло привести к таким последствиям, я готова взять...

- Нет, агент Наварро, это моя вина. Именно я поручил дело вам. Не могу сказать, чтобы меня не отговаривали от этого. Так что, видите сами, всему виной мое собственное упрямство. То, что я доверился вам, было моей ошибкой. Поэтому вся ответственность лежит на мне.

- Перестаньте молоть чепуху! - вдруг взорвалась Анна, почувствовав, что она сыта по горло. - У вас нет ничего, чтобы обосновать ваши обвинения.

- По вашим действиям уже объявлено административное расследование. Я ожидаю вас в моем кабинете не позднее пяти часов дня, и меня совершенно не волнует, если для того, чтобы успеть вовремя, вам придется зафрахтовать частный реактивный самолет.

Прежде чем Анна поняла, что он повесил трубку, прошло несколько секунд. Ее сердце яростно колотилось, лицо пылало. Если бы он не оборвал разговора, то она сама бросила бы трубку, и на этом, без сомнения, ее карьера закончилась бы раз и навсегда.

Нет, сказала она себе, это уже сделано. Твоя карьера кончена. Стоит Дюпре краем уха услышать, что она завалила задание Отдела внутреннего взаимодействия, и через пять минут все ее полномочия будут отменены.

Ладно, по крайней мере я уйду, громко хлопнув дверью.

Она ощутила восхитительное чувство неизбежности. Это было так, словно она попала в катящийся под уклон поезд, из которого никак нельзя выскочить. Наслаждайся скоростью.

Глава 29

Служебные апартаменты легендарного, знаменитого во всем мире Якоба Зонненфельда - прославленного охотника на нацистов, портрет которого появлялся на обложках бесчисленного количества журналов, о котором было написано множество биографических исследований, сняты документальные фильмы; он даже появлялся в нескольких художественных фильмах, где его, пусть даже и небольшую, роль играли знаменитые актеры, - находились в мрачном, относительно современном здании на Сальтцторгассе, малопривлекательной улице, вдоль которой тянулись магазины уцененных товаров и угрюмые кафе. Телефонный номер Зонненфельда был напечатан в телефонном справочнике Вены без указания адреса. Бен позвонил по этому телефону примерно в полдевятого утра и был удивлен, когда ему ответили. Бесцеремонный женский голос спросил, по какому он звонит делу и зачем ему понадобилось увидеть великого Зонненфельда.

Бен ответил на это, что он сын человека, пережившего Холокост, и что он приехал в Вену в ходе своего личного небольшого исследования истории нацистского режима. Придерживайся того, в чем более или менее разбираешься, таков был принцип, которым он руководствовался в данном случае. Еще больше он удивился, когда женщина ответила согласием на его просьбу о встрече с живой легендой в то же утро.

Минувшей ночью Анна Наварро дала ему несколько советов по части того, что она назвала "мерами уклонения". Это были приемы, позволяющие избавиться от возможной слежки. Добираясь сюда окольными путями, после обнаружения краснощекого человека с бровями-колосьями Бен несколько раз возвращался назад, резко пересекал улицу, внезапно входил в книжные магазины и, делая вид, что разглядывает полки, высматривал подозрительных людей. Но казалось, что он избавился от "хвоста", или же этот человек по каким-то причинам не желал снова оказаться замеченным.

Добравшись до нужного ему здания на Сальцторгассе, Бен поднялся в лифте на четвертый этаж, где одинокий охранник, махнув рукой, разрешил ему войти. Дверь открыла молодая женщина, предложившая ему сесть на неудобный стул в прихожей, стены которой были увешаны дипломами, почетными грамотами и адресами в честь Зонненфельда.

Ожидая в прихожей, он вынул свой цифровой телефон и передал сообщение для Оскара Пейо, парижского аудитора. После этого он набрал номер гостиницы, которую так бесцеремонно покинул накануне вечером.

- Да, мистер Саймон, - в голосе оператора гостиницы ему послышались нотки неуместной фамильярности, - да, сэр, для вас имеется сообщение... если вы чуть-чуть подождете... да, от мистера Ханса Хоффмана. Он сказал, что у него срочное дело.

- Благодарю вас, - сказал Бен.

- Мистер Саймон, прошу вас, не отключайтесь еще минуточку. Менеджер только что сообщил мне, что хотел бы поговорить с вами.

К линии подсоединился менеджер гостиницы. Бен подавил свой первый порыв - немедленно прервать разговор. Сейчас для него было важнее определить, много ли известно руководству гостиницы, в какой степени они могли быть замешаны в случившемся.

- Мистер Саймон, - громогласным и чрезвычайно авторитетным басом-профундо заговорил менеджер, - одна из наших горничных сообщила мне, что вы ей угрожали. Кроме того, вчера вечером здесь случился инцидент со стрельбой из огнестрельного оружия, поэтому полицейские желают, чтобы вы немедленно прибыли сюда для того, чтобы они могли задать вам необходимые вопросы.

Бен нажал кнопку "Конец разговора".

В том, что менеджер хотел поговорить с ним, не было ничего удивительного. Гостинице нанесен ущерб, и менеджер был обязан вызвать полицию. Но вот в голосе менеджера прозвучало нечто такое, что встревожило Бена: неожиданная самоуверенность человека, пользующегося полновесной поддержкой властей и желающего запугать своего собеседника.

И что же могло так срочно понадобится частному детективу Хоффману?

Дверь кабинета Зонненфельда открылась, на пороге появился маленький сутулый старичок и слабым движением дал Бену знак войти. Трясущейся рукой он легонько пожал Бену руку и уселся за свой загроможденный всякой всячиной стол. У Якоба Зонненфельда были щетинистые седые усы, лицо с отвисшим подбородком, большие уши и полузакрытые морщинистыми веками покрасневшие водянистые глаза. Он носил старомодный широкий галстук с некрасиво завязанным узлом и клетчатый пиджак, под которым был еще надет коричневый вязаный жилет с проеденными молью дырами.

- Очень много людей хотят посмотреть мой архив, - резко проговорил Зонненфельд. - У некоторых из них добрые побуждения, а у некоторых - не очень. Каковы ваши побуждения?

Бен откашлялся было, но Зонненфельд не дал ему возможности вставить реплику.

- Вы говорите, что ваш отец уцелел после Холокоста. Так? Их уцелели тысячи. Почему вы так заинтересовались моей работой?

"Неужели я осмелюсь разговаривать с этим человеком напрямик?" - спросил себя Бен.

- Вы охотились на нацистов несколько десятков лет, - неожиданно для самого себя произнес он. - Вы, должно быть, ненавидите их всем сердцем так же, как я.

Зонненфельд недовольно махнул рукой.

- Нет. Мной руководила вовсе не ненависть. Я не мог заниматься этим делом более пятидесяти лет, если бы меня вынуждала к нему ненависть. Она просто сожрала бы меня изнутри.

Бен почувствовал сразу и недоверие, и раздражение от благочестивого заявления Зонненфельда.

- Ладно, а я, так уж получилось, считаю, что военные преступники не должны оставаться на свободе.

- Ах, но согласитесь со мной, что они на самом деле не военные преступники. Военный преступник совершает свои преступления, чтобы достичь военных целей, правильно? Он убивает и мучает, чтобы приблизить тем самым победу в войне. А теперь скажите мне: нужно ли было нацистам для победы в войне расстреливать, травить газом и убивать всякими иными методами миллионы невинных людей? Конечно, нет. Они делали это исключительно по идеологическим причинам. Уверяли, что это поможет очистить планету. Это не диктовалось даже намеком на практическую необходимость. Все это они совершали, так сказать, дополнительно. На это расходовались драгоценные ресурсы военного времени. Я сказал бы, что кампания геноцида, которую они проводили, препятствовала их успеху в военных действиях. Нет, их никак нельзя назвать военными преступниками.

- Но как же вы их в таком случае называете? - спросил Бен. Он наконец-то начал кое-что понимать.

Зонненфельд улыбнулся, сверкнув несколькими золотыми зубами.

- Чудовищами.

Бен медленно и глубоко вздохнул. Ему нужно довериться старому охотнику за нацистами; он понял, что только так он сможет рассчитывать на его сотрудничество. Зонненфельд был слишком умен.

- В таком случае позвольте мне говорить с вами совершенно прямо, мистер Зонненфельд. Мой брат - мой брат-близнец, мой самый близкий друг во всем мире - был убит людьми, которые, я уверен, каким-то образом связаны с некоторыми из этих чудовищ.

Зонненфельд подался вперед, опершись на стол.

- Теперь вы совершенно сбили меня с толку, - пристально глядя на посетителя, сказал он. - Несомненно, и вы, и ваш брат слишком, слишком молоды для того, чтобы принимать хоть какое-то участие в войне.

- Это случилось чуть больше недели тому назад, - ответил Бен.

Зонненфельд сдвинул брови и недоверчиво прищурился.

- Что вы такое говорите? Это совершенная бессмыслица.

Бен торопливо пересказал суть сделанного Питером открытия.

- Этот документ привлек внимание моего брата, потому что одним из членов правления был наш родной отец. - Он сделал паузу. - Макс Хартман.

Полная тишина. Нарушил ее Зонненфельд.

- Мне знакомо это имя. Он дал много денег на хорошие дела.

- В 1945 году главным из этих дел стало нечто, именовавшееся "Сигма", с каменным выражением лица продолжал Бен. - Среди прочих учредителей корпорации было много западных промышленников и небольшая горстка нацистских функционеров. В том числе и казначей "Сигмы", который был назван своим воинским званием - оберштурмфюрер - и по имени - Макс Хартман.

Слезящиеся глаза Зонненфельда, не мигая, смотрели на Бена.

- Потрясающе! Вы сказали: "Сигма"? Да поможет нам Бог в небесах!

- Боюсь, что это старая история, - сказал посетитель в черной кожаной куртке.

- Жена? - подмигнув, предположил частный детектив Хоффман.

Человек застенчиво улыбнулся.

- Она молода и хороша собой, да?

Вздох.

- Да.

- Молодые красавицы... Они хуже всех, - пояснил Хоффман, как мужчина мужчине. - Я посоветовал бы вам просто забыть о ней. Все равно вы никогда не сможете ей доверять.

Внимание посетителя, казалось, привлек замечательный новый лаптоп Хоффмана.

- Отличная штука, - заметил он.

- Просто не понимаю, как я мог раньше обходиться без него, - поддакнул Хоффман. - Я слабовато разбираюсь в технике, но здесь все просто. Кто теперь держит шкафы, набитые папками? Все находится здесь.

- Не возражаете, если я взгляну на него?

Хоффман ответил не сразу. Человек пришел с улицы - в конце концов он вполне мог оказаться, скажем, вором. Он снова смерил взглядом своего посетителя, особо отметив широкие плечи, тонкую талию и полное отсутствие лишнего жира. Затем он беззвучно выдвинул на пару дюймов длинный металлический ящик стола рядом со своим коленом и нащупал лежавший там "глок".

- Пожалуй, как-нибудь в другой раз, - возразил Хоффман. - Там находятся все мои конфиденциальные данные. Так что сообщите мне, пожалуйста, подробности о вашей молодой хорошенькой жене и том ублюдке, с которым она трахается.

- Почему бы вам не включить машину? - предложил посетитель. Хоффман недовольно посмотрел на него. По тону это была не просьба, а самый настоящий приказ.

- Что вам нужно? - рявкнул Хоффман, а в следующее мгновение понял, что смотрит в дуло "макарова", на которое навинчен глушитель.

- Включите компьютер, - не повышая голоса, произнес незнакомец. Откройте ваши файлы.

- Я скажу вам одну вещь. Несомненно, предполагалось, что этот документ никогда не увидит дневного света, - проговорил Зонненфельд. - Эта бумага была изготовлена лишь для того, чтобы соблюсти мелкую букву закона, и предназначалась только для внутреннего использования. Для цюрихских гномов, только и исключительно.

- Я не понимаю.

- "Сигма" долго принадлежала к миру легенд. Ни разу на свет божий не появилось ни искорки каких-либо конкретных сведений о ней, которых хватило хотя бы для того, чтобы построить самую грубую гипотезу. Я не пропустил бы этого. Можете мне поверить.

- До этого утра, верно?

- Так может показаться, - мягко сказал старик. - Совершенно ясно, что это фиктивное предприятие. Демонстрация, уловка - меры, которые промышленники с обеих сторон предприняли для того, чтобы гарантировать для себя сепаратный мир, независимо от того, какими бы ни были реальные условия окончания войны. Бумага, которую обнаружил ваш брат, может быть, является единственной материальной действительностью, которую имеет эта самая "Сигма".

- Вы говорите, что об этом ходили легенды - а что же в них говорилось?

- Влиятельные бизнесмены и могущественные политические деятели тайно встречались, чтобы организовать перевозку из фатерланда огромных украденных государственных активов. Далеко не каждый, кто выступал против Гитлера, был героем, это-то должно быть вам известно. Многие были холодными расчетливыми прагматиками. Они понимали, что исход войны предрешен, и знали, кто в этом виноват. А их самих куда больше тревожили перспективы репатриации, национализации. У них имелись свои собственные империи, о которых нужно было заботиться. Промышленные империи. Существуют некоторые косвенные свидетельства существования такого плана. Но мы всегда считали, что этот план так и остался всего лишь планом. К тому же почти все, кто мог иметь к нему отношение, уже успели упокоиться в могилах.

- Вы сказали: "Почти все", - резко повторил Бен. - Позвольте мне задать вам вопрос о тех немногих членах правления, которые прямо относятся к сфере ваших профессиональных интересов. О нацистах. Герхард Ленц. Йозеф Штрассер. - Он сделал паузу, а потом произнес последнее имя: - Макс Хартман.

Зонненфельд молчал. Некоторое время он сидел неподвижно, опустив голову на большие ладони с корявыми пальцами.

- Кто эти люди? - произнес он наконец, как будто обращался к самому себе; вопрос был, несомненно, риторическим. - Это ваш вопрос. И в таком случае я, как всегда, задам свой: кто меня спрашивает? Почему вы захотели это узнать?

- Уберите пушку, - сказал Хоффман. - Не делайте глупостей.

- Закройте ящик стола, - потребовал в ответ посетитель. - Я очень внимательно слежу за вами. Одно неверное движение, и я без колебаний убью вас.

- В таком случае вы никогда не доберетесь до моих файлов! торжествующе воскликнул Хоффман. - Компьютер оборудован биометрическим опознавательным устройством - сканером отпечатка пальца. Без моего отпечатка пальца никто не сможет входить в систему. Так что, сами понимаете, вы поступите очень глупо, если убьете меня.

- О, пока что я не вижу необходимости заходить настолько далеко, безмятежно ответил посетитель.

- Но знаете ли вы правду о моем отце? - спросил Бен. - Я больше, чем уверен, что вы могли бы собрать досье на такого известного человека, прошедшего через бедствия войны, и - прошу меня извинить, - потенциального благотворителя ваших трудов. Вы, как никто другой, обладаете возможностями разобраться в его лжи. Вы собрали все списки жертв концентрационных лагерей, самый исчерпывающий свод данных, более полный, чем есть у кого-либо еще. Именно поэтому я обязан спросить у вас: вы знали правду о моем отце?

- А вы? - резким тоном вопросом на вопрос откликнулся Зонненфельд.

- Я воспринимал правду лишь как черное и белое.

- Да, вы видели черное и белое, но вы не видели правды. Типичная ошибка любителя. Простите меня, мистер Хартман, но такие дела никогда не сводятся к черному и белому. Вы столкнулись с очень хорошо знакомой мне двусмысленной ситуацией. Случай с вашим отцом... Я очень мало могу сказать вам о нем, но это печально знакомая история. Однако вы должны подготовиться к тому, что окажетесь в царстве морали полутонов. Теней, этической неопределенности. Начнем с того простого факта, что если у еврея водились деньги, то нацисты желали прибрать их к рукам. Это была одна из отвратительных тайн войны, о которой довольно редко вспоминают. Было немало случаев, когда богатые покупали себе безопасный выезд. Нацисты соглашались брать золото, драгоценные камни, ценные бумаги - все равно что. Это было прямое вымогательство, простое и наглое. У них даже имелся прейскурант с твердыми ставками - триста тысяч швейцарских франков за одну жизнь! Один из Ротшильдов заплатил за свободу своими сталелитейными заводами - передал их "Герман Геринг Верк". Но вы никогда и нигде не прочтете об этом. Никто и никогда об этом не рассказывал. Существовало чрезвычайно богатое венгерско-еврейское семейство Вейсс - они владели предприятиями в двадцати трех странах по всему миру. Они передали СС все свое состояние, за что их благополучно вывезли в Швейцарию.

- Но оберштурмфюрер... - взволнованно пробормотал Бен.

- Еврей-оберштурмфюрер? Возможно ли такое вообще? Постарайтесь немного потерпеть и выслушать то, что я вам скажу. - Зонненфельд сделал паузу, перед тем как снова заговорить. - Я могу рассказать вам о полковнике СС Курте Бехере, который проворачивал такие дела от имени Эйхмана и Гиммлера. Бехер заключил сделку с венгром доктором Рудольфом Кастнером - семнадцать сотен евреев по тысяче долларов за каждого. Битком забитый железнодорожный состав. Евреи в Будапеште дрались за то, чтобы попасть в этот поезд. Вам, конечно, известно, что ваше семейство имело деньги еще перед войной, не так ли? А дальше все очень просто - если вы Макс Хартман. В один прекрасный день вас посещает обергруппенфюрер Бехер. Вы заключаете с ним сделку. Чего стоит все ваше состояние, если вам все равно, так или иначе, предстоит умереть? Поэтому вы выкупаете свою семью. Ваших сестер и самого себя. Вряд ли это можно счесть моральной коллизией. Вы делали то, что было в ваших силах, чтобы остаться в живых.

Бен никогда не думал о своем отце, как об испуганном и отчаявшемся молодом человеке. Он почувствовал, что его мысли путаются. Его тетя Сара умерла еще до рождения братьев, зато он помнила тетю Лию, которая скончалась, когда он был школьником: маленькая, тихая, кроткая, она спокойно обитала в Филадельфии, где всю жизнь проработала в библиотеке. Привязанность, которую она питала к своему брату, была совершенно естественной, но столь же естественным было и признание превосходящей силы его характера, проявлявшейся во всем его поведении. И если существовали тайны, которые нужно было сохранить, она сохранила бы их.

Но его отец - что еще он мог хранить в душе?

- Если то, что вы говорите, правда, то почему же он никогда не рассказывал нам об этом? - спросил Бен.

- Вы думаете, он хотел, чтобы вы об этом узнали? - в голосе Зонненфельда, как показалось Бену, зазвучали презрительные нотки. - Вы думаете, что могли бы по-настоящему понять это? Миллионы сгорели в печах крематориев, а Макс Хартман очутился в Америке лишь потому, что ему повезло в жизни и у него оказались деньги! Люди, побывавшие в его положении, никогда и никому об этом не рассказывали, мой друг. Больше того, многие из них искренне пытались сами забыть о том, что с ними было. Я знаю об этих делах, потому что моя работа заключается именно в том, чтобы о них знать, но люди, прошедшие через это, предпочитают держать свое прошлое в тени.

Бен не мог найти слова для ответа и поэтому промолчал.

- Даже Черчилль и Рузвельт - вам, несомненно, известно, что Гиммлер в мае сорок четвертого года обращался к ним с предложением. Он был готов продать союзникам всех до одного евреев, находившихся на территории, контролируемой нацистами, если бы союзники дали немцам по одному грузовику за каждую сотню евреев. Нацисты обещали сразу демонтировать все газовые камеры и перестать убивать евреев - все это ради грузовиков, которые они могли бы использовать против русских. Евреи были выставлены на продажу - но на них не нашлось покупателей! Рузвельт и Черчилль сказали: нет, они не станут продавать свои души дьяволу. Легко ли им было дать такой ответ? Они могли спасти миллион европейских евреев, но не сделали этого. Среди еврейских лидеров были люди, отчаянно желавшие осуществить этот план. Сами понимаете, что, если рассуждать с позиций этики, это было весьма и весьма непросто, согласны? - Зонненфельд говорил чуть ли не яростно. - В наши дни легко рассуждать насчет чистых рук. Но результат заключается в том, что вы сегодня сидите здесь. Вы существуете только потому, что ваш отец совершил сомнительную сделку, чтобы спасти свою жизнь.

В памяти Бена снова мелькнул отец, сначала старый и хилый, каким он видел его в Бедфорде, а затем молодой красавец с той давней фотографии. Какие превратности судьбы пришлось ему преодолеть, чтобы стать тем, кем он стал? Бен не мог даже помыслить об этом. И все же, неужели отец на самом деле считал себя обязанным скрывать это? И что еще он скрывал?

- Но тем не менее это не дает ответа на вопрос, почему его имя оказалось на данном документе, - Бен заставил себя вернуться к началу разговора, - и почему он назван офицером СС...

- Уверен, что это только имя.

- Но что это может означать?

- Много ли вы знаете о своем отце?

"Хороший вопрос", - подумал Бен. А вслух сказал:

- Похоже, что чем дальше, тем меньше. - Макс Хартман, могущественный и внушающий страх, уверенный в себе, как многоопытный гладиатор, проводит заседание правления. Высоко подбрасывает шестилетнего Бена над головой. Читает за завтраком "Файнэншнл таймс" - отдаленный и недостягаемый. Чего я только не делал, чтобы заслужить его любовь, его уважение! И как тепло мне становилось после его мимолетного одобрения, что, впрочем, случалось очень редко. Какую загадку всегда представлял собой этот человек.

- Кое-что я могу вам сообщить. - бесстрастно произнес Зонненфельд. Когда ваш отец был еще совсем молодым человеком, он уже стал своего рода легендой в финансовых кругах Германии. О нем говорили как о гении. Но он был евреем. В начале войны, когда евреев высылали из страны, ему предоставили возможность трудиться в Рейхсбанке, где он разрабатывал запутанные финансовые схемы, позволявшие нацистам обходить установленную союзниками блокаду. И эсэсовское звание ему дали как своеобразную охранную грамоту.

- Выходит, мой отец в некотором смысле помогал финансировать нацистский режим, - без выражения проронил Бен. Это ни в коей мере не оказалось для него неожиданностью, но тем не менее он ощутил резкий спазм в желудке, услышав подтверждение.

- К сожалению, да. Я уверен, что для этого имелись серьезные причины его фактически вынудили, и у него просто не было никакого выбора. И, как само собой разумеющееся, его включили в этот самый проект "Сигма". Зонненфельд снова сделал паузу, пристально разглядывая лицо Бена. - Я думаю, что вы не очень хорошо умеете различать оттенки серого цвета.

- Странные рассуждения для охотника за нацистами.

- А вы снова рассуждаете как поверхностный журналист, - отозвался Зонненфельд. - Я борюсь за справедливое правосудие, а в борьбе за правосудие необходимо уметь отличать вынужденное от добровольного, проступок от преступления. Не впадайте в распространенную ошибку: пребывание в затруднительных обстоятельствах никому не помогает проявить свои лучшие качества.

Комната, казалось, медленно вращалась вокруг него. Бен обхватил туловище руками, стиснул собственные бока и глубоко вдохнул, пытаясь хоть на мгновение вернуть себе спокойное, ясное мышление.

Внезапно перед ним предстал отец, сидящий в своем кабинете в любимом огромном кресле и слушающий при выключенном свете "Дон Жуана" Моцарта. Макс довольно часто сидел вечерами после обеда без света и в одиночестве слушал "Дон Жуана" в стереозаписи. Насколько одиноким человеком он, вероятно, был, как он боялся того, что его уродливое прошлое когда-либо станет известно миру... Бен сам удивился тому приливу нежности, который внезапно испытал. Старик любил меня настолько, насколько вообще был способен любить кого бы то ни было. Как я могу презирать его? Тут Бену внезапно пришло в голову, что настоящая причина той ненависти, которую Ленц испытывал к своему отцу, заключалась не столько в отвращении к нацизму, сколько в том, что тот бросил свою семью.

- Расскажите мне о Штрассере, - попросил Бен, понимая, что только изменение темы может немного ослабить головокружение, которое он испытывал.

Зонненфельд прикрыл глаза.

- Штрассер был научным советником Гитлера. Gevalt, его нельзя было назвать человеком. Штрассер был блестящим ученым. Он принимал участие в управлении "И. Г. Фарбен", вы не можете не знать знаменитую "И. Г. Фарбен", огромную индустриальную фирму, которую полностью контролировали нацисты? Так вот, он был одним из изобретателей нового газа под названием "циклон-Б", изготавливавшегося в форме гранул. Стоило потрясти эти самые гранулы, и они превращались в газ. Словно по волшебству! Первое испытание "цик-лон-Б" прошел в "душевых" Аушвица. Фантастическое изобретение. Ядовитый газ постепенно наполнял камеры, и по мере повышения уровня более высокорослые жертвы пытались забраться на остальных, надеясь, что смогут дышать. Но все равно, через четыре минуты никто не оставался в живых.

Зонненфельд умолк и несколько секунд неподвижно смотрел в пространство перед собой. В тишине Бен хорошо слышал тиканье механических часов.

- Очень эффективно, - наконец снова заговорил Зонненфельд. - За это мы должны благодарить доктора Штрассера. А вы знаете, что Аллен Даллес, ваш директор ЦРУ, в пятидесятые годы был американским адвокатом "И. Г. Фарбен" и юридическим поверенным этой фирмы? Да-да, это чистая правда.

Бен уже где-то слышал об этом, и все равно слова старика изумили его.

- Выходит, Штрассер и Ленц были, в некотором смысле, партнерами, медленно проговорил он.

- Да. Двое самых блестящих, самых ужасных нацистских ученых. Ленц с его экспериментами на детях, на близнецах. Блестящий ученый, далеко опередивший свое время, Ленц проявлял особый интерес к метаболизму у детей. Некоторых он морил голодом до смерти, чтобы проследить, как замедлялся, а затем вовсе прекращался их рост. Некоторых, в самом буквальном смысле, заморозил, тоже, чтобы посмотреть, как это воздействует на процесс роста. Он позаботился о том, чтобы всех детей, страдавших прогерией - это ужасная болезнь, преждевременное старение, - направляли к нему для изучения. Прекрасный человек, этот доктор Ленц, - с горечью добавил Зонненфельд после секундной паузы. - Конечно, он был очень близок к верховному командованию. Как ученый, он пользовался куда большим доверием, чем большинство политических деятелей. Его считали человеком с "чистыми намерениями". И, разумеется, наш доктор Штрассер тоже. Ленц уехал в Аргентину; очень многие из них так поступили после войны. Вы были в Буэнос-Айресе? Прекрасный город. Воистину, Париж Южной Америки. Ничего удивительного, что все нацисты стремились именно туда. А потом Ленц умер там.

- И Штрассер тоже?

- Возможно, вдова Ленца и знает о местонахождении Штрассера, но даже не думайте спрашивать ее об этом. Она никогда ничего не скажет.

- Вдова Ленца? - резко выпрямившись, переспросил Бен. - Да, Юрген Ленц говорил, что его мать решила там остаться.

- Вы разговаривали с Юргеном Ленцем?

- Да. Я думаю, вы знакомы с ним?

- А-а, с Юргеном Ленцем получилась сложная история. Я должен признаться, что сначала мне было чрезвычайно трудно принять деньги от этого человека. Конечно, без пожертвований мы неизбежно закрылись бы. В этой стране, где всегда защищали нацистов и защищают их до нынешнего дня, я не могу рассчитывать на какие бы то ни было пожертвования. Ни цента! Здесь на протяжении более двадцати лет не было ни единого судебного процесса по делу о нацистских преступлениях! Я долгие годы считался Антиобщественным Элементом Номер Один! На меня плевали на улицах. А Ленц... Ну, что касалось Ленца, мне было совершенно ясно, что это преступные деньги. Но затем я познакомился с этим человеком и очень скоро изменил свое мнение о нем. Он искренне стремится делать добро. Ну, например, он единственный содержатель Венского центра изучения прогерии. Вне всякого сомнения, он хочет каким-то образом перечеркнуть то, что было сделано его отцом. Мы не должны возлагать на него ответственность за преступления его отца.

Слова Зонненфельда, словно эхо, отозвались в душе Бена. "Просто удивительно, что и Ленц, и я оказались в одинаковом положении".

- Вы, конечно, знаете слова пророка Иеремии: "Уже не будут говорить: "отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина" [Ветхий Завет. Иер. 31-29.]. Иезекиль тоже высказывался на эту тему: "Сын не понесет вины отца" [Там же. Иез. 18-20.]. Здесь все совершенно ясно.

Бен некоторое время молчал.

- Так вы говорите, что Штрассер, возможно, еще жив?

- А возможно, и мертв, - мгновенно отозвался Зонненфельд. - Кто нас, стариков, знает? Лично я никогда не знал этого наверняка.

- У вас должно быть досье на него.

- Не пытайтесь заводить со мной такие разговоры. Или, может быть, вами завладела фантазия: вы найдете этого ублюдка, и он, словно восточный джинн, расскажет вам все, что вы захотите узнать? - Бену показалось, что тон Зонненфельда вдруг сделался уклончивым. - Много лет я боролся с молодыми фанатиками, стремившимися к мести, ради того, чтобы кровью патентованного злодея заглушить владевшую их душами тревогу. Это пустые домогательства, которые приводят всех к одинаково дурным результатам. Вы убедили меня, что не принадлежите к их числу. Но Аргентина - совсем другая страна, а негодяй, конечно, мертв.

В кабинете появилась та самая молодая женщина, которая открыла Бену дверь, и что-то чуть слышно сказала.

- Важный телефонный звонок. Я должен ответить, - извиняющимся тоном произнес Зонненфельд и удалился в другую дверь.

Бен обвел взглядом огромные канцелярские шкафы синевато-серого, аспидного цвета, выстроившиеся вдоль всех стен. Зонненфельд, совершенно очевидно, начал уводить разговор в сторону, когда речь зашла о нынешнем местонахождении Штрассера. Неужели он решил скрыть его? И если так, тo почему?

Судя по манерам Зонненфельда, телефонный разговор должен оказаться довольно продолжительным, решил Бен. Возможно, достаточно продолжительным для того, чтобы наскоро порыться в досье. Не раздумывая ни секунды, Бен подскочил к огромному, с пятью ящиками шкафу, на котором красовалась табличка "R-S". Ящики были заперты, но ключ лежал на шкафу - не самое безопасное место, отметил про себя Бен. Открыл самое нижнее отделение. Оказалось, что оно плотно забито пожелтевшими бумажными папками и хрупкими от ветхости бумагами. Штефанс. Штернгельд. Штрайтфельд.

ШТРАССЕР. Имя было нацарапано от руки выцветшими до желтовато-коричневого цвета чернилами. Он выхватил папку, и тут его осенила еще одна мысль. Он ринулся к шкафу, обозначенному буквами "К-М". В глаза сразу бросилась толстая папка материалов по Герхарду Ленцу, но его интересовало совсем не это. Рядом стоял тонкий конверт - досье на вдову Ленца. Именно его он и искал.

Здесь бумаги были втиснуты очень уж плотно. Бен услышал шаги: Зонненфельд возвращался гораздо раньше, чем он рассчитывал! Он принялся дергать конверт, и в конце концов тот медленно выполз из тисков, в которых его держали две солидных папки. Быстро пихнув добычу под куртку, которую он положил на стул рядом с тем, на котором сидел, Бен успел вернуться на свое место за мгновение до того, как Зонненфельд вошел в кабинет.

- Опасное занятие - нарушать покой стариков, - заявил Зонненфельд, как будто и не было этого перерыва. - Вероятно, вы считаете их беззубыми никчемными существами. Да, сами по себе они действительно такие. Но у них есть мощная сеть поддержки, даже в наши дни. Особенно в Южной Америке, где они имеют множество приверженцев. Скажем, головорезы, наподобие Kamearadenwerk. Они защищают своих старейшин примерно так же, как дикие животные защищают ослабевших вожаков. Убивают всякий раз, когда считают нужным, никогда не испытывая колебаний.

- И в Буэнос-Айресе?

- Там их больше, чем где бы то ни было. Нигде они не обладают такой мощью. - У старика был усталый вид. - Вот почему вам ни в коем случае не следует отправляться туда и вести расспросы насчет престарелых немцев.

Зонненфельд, нетвердо держась на ногах, поднялся, и Бен тоже встал с места.

- Вы обратили внимание, что даже в наши дни я вынужден постоянно иметь при себе охранника. Это не гарантия безопасности, но по крайней мере такую охрану мы можем оплачивать.

- И все же вы упорно живете в городе, где не любят вопросов, касающихся прошлого, - сказал Бен.

Зонненфельд положил руку на плечо Бена.

- Ах, мистер Хартман, что тут поделаешь? Тот, кто изучает малярию, вынужден жить в болоте, разве не так?

Джулиан Беннетт, помощник заместителя начальника Агентства национальной безопасности по оперативной работе, сидел напротив Джоэля Сколника, заместителя министра юстиции, в маленькой столовой для руководящего состава в Форт-Мид, штаб-квартире АНБ. Хотя Сколник, долговязый лысеющий мужчина, занимал заметно более высокое место в бюрократической иерархии, Беннетт держался с ним совершенно безапелляционно. Агентство национальной безопасности было организовано таким образом, чтобы освободить людей, подобных Беннетту, от бюрократического надзора со стороны внешних по отношению к агентству сил. Неизбежным эффектом такой политики должно было стать некоторое высокомерие, ну, а Беннетт был не из тех людей, которые отказались бы при каждом удобном случае демонстрировать свое превосходство.

На тарелке перед Сколником лежала огромная отбивная из баранины и гора вареного шпината - все почти нетронутое. Он давно утратил аппетит. Прикрываясь чисто декоративной маской дружелюбия, Беннетт довольно тонко запугивал его, причем сообщения были на самом деле тревожными.

- Все это не обещает вам ничего хорошего, - уже не в первый раз говорил ему Беннетт. Благодаря маленьким широко расставленным глазкам и почти бесцветным бровям чиновник из АНБ казался немного похожим на поросенка.

- Я это понимаю.

- Предполагалось, что в вашем корабле нет течи, - сказал Беннетт. Его собственная тарелка была чиста; он расправился со своим бифштексом в несколько быстрых глотков; было совершенно ясно, что этот человек ел лишь для того, чтобы снабдить организм топливом. - А то, с чем нам приходится иметь дело, внушает сейчас крайнее беспокойство.

- Все это вы очень ясно объяснили, - ответил Сколник, чуть ли не ненавидя самого себя за то, как прозвучали его слова - почтительно и даже испуганно. Он знал, что показывать свой страх такому человеку, как Беннетт, всегда было серьезнейшей ошибкой. Все равно, что вылить полведра крови в воду неподалеку от резвящейся акулы.

- Безрассудство, с которым, как оказалось, ваши люди относятся к вопросам национальной безопасности, может скомпрометировать нас всех. Я смотрю на то, как ведут себя ваши сотрудники, и не знаю, что мне делать: смеяться или плакать. Что толку запирать парадную дверь, когда черный ход распахнут настежь?

- Давайте не будем делать слишком большой проблемы из риска огласки, ответил Сколник. Хотя он старался говорить холодно и напыщенно, ему самому было ясно, что это чуть ли не мольба о пощаде.

- Я хочу, чтобы вы пообещали мне, что провал, возникший по вине этой Наварро, будет ликвидирован, - Беннетт наклонился вперед и погладил предплечье Сколника жестом, который был настолько же дружеским, насколько и угрожающим. - И что вы пустите в ход все имеющиеся в вашем распоряжении средства, чтобы поставить эту женщину на место.

- Это само собой разумеется, - отозвался человек из министерства юстиции, с трудом сглотнув стоявший в горле комок.

- Теперь встаньте, - приказал человек с козлиной бородкой, махнув зажатым в левой руке "макаровым".

- Это вам ничего не даст. Я не приложу палец к датчику, - ответил детектив Ханс Хоффман. - Так что уходите отсюда, пока не случилось ничего такого, о чем вам придется пожалеть.

- Я никогда ни о чем не жалею, - вкрадчивым голосом произнес незнакомец. - Вставайте.

Хоффман неохотно поднялся.

- Говорю вам...

Вторгшийся пришелец тоже встал с места и приблизился к нему.

- Повторяю вам, - сказал Хоффман, - что вы ничего не выиграете, если убьете меня.

- У меня нет необходимости убивать вас, - словно успокаивая его, ответил посетитель. А в следующее мгновение он сделал неуловимо быстрое движение.

Хоффман увидел вспышку металлического блеска немного раньше, чем почувствовал, что его руку пронзила невероятная боль. Он взглянул вниз. Там, где только что находился указательный палец, торчал короткий обрубок. Разрез был идеально чистым. Из кисти, совсем рядом с мясистой подушкой большого пальца, торчала окруженная плотью белая круглая кость. За долю секунды до того, как его рот раскрылся в отчаянном крике, детектив увидел в руке человека острый, как бритва, охотничий нож, а затем с изумившей его самого четкостью разглядел отрезанный палец, валявшийся на ковре, словно ненужный кусок куриной тушки, сброшенный наземь нерадивым поваром.

И тут из его рта вырвался визгливый крик мучительной, непостижимой боли и неверия в случившееся.

- О, мой Бог! О, мой Бог! О, мой Бог!

Тревор нагнулся и поднял отрезанный палец. С обрубленного конца все еще капала кровь.

Глава 30

Анна набрала номер Дэвида Деннина.

- Анна, это вы? - кратко осведомился он; его обычное теплое обращение сменилось непривычной осторожностью. - Отовсюду сыплется дерьмо.

- Дэвид, расскажите мне, в чем дело. Что за чертовщина там происходит?

- Именно, что чертовщина. Говорят, что вы... - Его голос вдруг затих.

-Что?

- Чертовщина. Вы говорите по чистой линии?

- Конечно.

Последовала непродолжительная пауза.

- Послушайте, Анна. По министерству отдан приказ провести вас по процедуре Р-47 - полная проверка почты, телеграмм, прослушивание телефонных разговоров.

- Иисус Христос! - воскликнула Анна. - Я вам не верю.

- Дело еще хуже. С этого утра вы объявлены 12-44: подлежите аресту при первой же возможности. С применением любых необходимых средств. Господи Иисусе, я не знаю, с чем вам пришлось связаться, но вы объявлены подозреваемой в государственной измене. Было сказано, что вы являетесь неблагонадежной и представляете угрозу национальной безопасности. Еще говорят, что вы уже несколько лет получали деньги от врагов государства. Я не имею права даже разговаривать с вами.

- Что-что?

- Также прошел слух, что ФБР обнаружил в вашей квартире много наличных денег и драгоценностей. Дорогую одежду. Документы оффшорного банка.

- Ложь! - вскипела Анна. - Это все ложь, до последнего слова.

Еще одна пауза, на сей раз подлиннее.

- Я знал, что это фальшивка. Но все равно, Анна, я очень рад, что смог услышать это от вас самой. Кто-то со страшной силой старается вывалять вас в грязи. Но почему?

- Почему? - Анна на мгновение прикрыла глаза. - Похоже, что я сейчас нахожусь не в том положении, чтобы определить причину. Могу только догадываться. - Она поспешно нажала кнопку отключения.

Что, черт возьми, происходит? Может быть, "Йосси" или Фил Остроу что-то надули в уши Бартлету? Она не упоминала о них; возможно, Бартлет разозлился в первую очередь из-за того, что они узнали о проводимом ею расследовании, хотя она в этом нисколько не виновата. А может быть, он завелся потому, что она не выполнила их требования выдать Хартмана.

Она внезапно поняла, что ни один из представителей ЦРУ ни словом не упомянул о Хансе Фоглере, убийце из бывшей штази. Не могло ли это означать, что "Йосси" ничего не знал о нем? Если так, то скорее всего "вольные стрелки" из Моссада не нанимали Фоглера для этой работы. Анна вынула карточку Фила Остроу и набрала его номер. Откликнулся автоответчик, и она решила не оставлять сообщения.

Может быть, что-нибудь об этом известно Джеку Хэмптону? Анна набрала номер его дома в Чеви-Чейз.

- Джек, - начала она. - Это...

- Иисус Христос! Только попробуй сказать, что ты мне не звонила! нервно воскликнул Хэмптон. - Попробуй сказать, что ты не подвергаешь опасности своих друзей непродуманными звонками по телефону.

- А что, на твоем конце стоит подслушка?

- На моем конце? - Хэмптон сделал паузу, потом игриво хохотнул. - Нет. Никогда. Я это проверяю сам.

- В таком случае тебе ничего не грозит. У меня, на этом конце безопасная линия. Я просто не представляю, каким образом можно засечь этот звонок.

- Допустим, что ты права, Анна, - с некоторым сомнением в голосе проронил он. - Ты все еще представляешь для меня в некотором роде моральную загадку. Прошли слухи, что ты прямо-таки суперзлодейка - помесь Ма Бейкер с Матой Хари. А гардероб у тебя похлеще, чем у Имельды Маркос.

- Все это дерьмо cобачье, и ты сам об этом знаешь!

- Может быть, знаю, а может быть, и нет. Суммы, о которых я слышал, могут оказаться чрезвычайно соблазнительными. Можно запросто купить хороший кусок земли в Вирджин-Горд. Розовый песок, синее небо, все такое... Каждый день плавать под водой...

- Прекрати валять дурака, Джек!

- Небольшой совет. Впредь не принимай деревянных рублей и не сворачивай шеи швейцарским банкирам.

- Что, обо мне говорят такие вещи?

- Это часть. Причем очень небольшая. Я бы сказал, что это самый массированный обвал слухов, с каким мне доводилось сталкиваться со времен Вен Хо Ли. Если говорить честно, все это несколько преувеличено. Я все время спрашиваю себя: кому могло понадобиться бросаться такими огромными деньжищами? В России настолько плохо с наличностью, что большинство их специалистов по ядерной энергии уже давно уехали. Сейчас они работают шоферами такси в Нью-Йорке. А что можно сказать о твердой валюте в Китае? Это ведь то же самое, что и Замбия, только с атомными бомбами. Я хочу сказать, что нужно вернуться к реальности. - Голос Хэмптона, казалось, наконец-то смягчился. - Так, зачем ты звонишь? Хочешь узнать сегодняшние коды ракетных пусков, чтобы передать их красному Китаю? Тогда продиктуй мне номер, я сброшу тебе по факсу.

- Позволь мне вставить хотя бы...

- Лучше мне, - рассмеялся Хэмптон; он, видимо, уже почти совсем успокоился.

- Да, именно тебе! Прямо в... Знаешь, что перед тем, как посыпалось все это дерьмо, у меня была встреча с твоим другом Филом Остроу...

- Остроу? - переспросил Хэмптон. Голос у него сразу сделался серьезным.

- В Вене.

Ответом ей был яростный крик:

- Что такое ты плетешь, Наварро?

- Перестань орать. Я не понимаю, о чем ты говоришь? Видимо, в ее голосе было нечто такое, что заставило Хэмптона сдержаться.

- Не пойму: или ты разыгрываешь меня, или кто-то разыграл тебя?

- Что, Остроу не прикреплен к венской конторе? - нерешительно осведомилась Анна.

- Он находится на О-15.

- Объясни, что это значит?

- Это означает, что он официально числится в списках, но на самом деле находится в длительном отпуске. Таким образом мы дурим головы плохим парням. Что скажешь, правда, дьявольская хитрость?

- А какого рода у него отпуск?

- Он уже несколько месяцев остается за штатом. Если тебе так уж нужно знать, то у него депрессия. У него уже были случаи в прошлом, но сейчас ему стало по-настоящему плохо. Так что он лежит в госпитале в Уолтер-Рид.

- И именно там он сейчас находится? - Анна почувствовала, что по ее скальпу пробежали мурашки, словно волосы вот-вот поднимутся дыбом. Она попыталась немедленно заглушить быстро нараставшую тревогу.

- Именно там. Печально, но факт. В одном из тех отделений, где каждая медсестра проходит полноценную проверку на благонадежность.

- Если я скажу тебе, что этот Остроу невысокий полуседой шатен, с бледным лицом, очки в проволочной оправе?

- То я тебе отвечу, что твое описание нуждается в повторной проверке. Остроу похож на постаревшего любителя серфинга - высокий, худощавый, белокурые волосы. В таком вот роде.

Несколько секунд оба молчали.

- Анна, черт возьми, что же с тобой все-таки происходит?

Глава 31

Совершенно ошеломленная, она опустилась на кровать.

- Что-то не так? - поинтересовался Бен.

- Я просто ничего не могу понять.

- Если это связано с тем делом, которым мы оба сейчас занимаемся, то...

- Нет. Не с ним. Вот ублюдки!

- Что случилось?

- Прошу вас, - воскликнула Анна, - дайте мне подумать!

- Ладно. - Бен с раздраженным видом вынул из кармана куртки свой цифровой телефон.

Неудивительно, думала Анна, что "Фил Остроу" позвонил ей глубокой ночью, когда было слишком поздно для того, чтобы звонить в американское посольство и проверять его права и намерения. Но в таком случае с кем же она встречалась в отделении ЦРУ?

И было ли это на самом деле отделением ЦРУ?

Кто такие "Остроу" и "Йосси"?

Краем уха она слышала, как Бен что-то быстро говорил по-французски. Потом он умолк, довольно долго слушал и в конце концов с довольным видом произнес:

- Оскар, вы гений.

Через несколько минут он снова принялся набирать номер.

- Меган Кросби, пожалуйста.

Если "Фил Остроу" является самозванцем, то он чрезвычайно квалифицированный актер. Но зачем все это понадобилось? "Йосси", в свою очередь, мог быть настоящим израильтянином или принадлежать к какой-то другой ближневосточной национальности.

- Меган, это Бен, - сказал он.

"Кто они такие?" - Анна еле-еле удержалась от того, чтобы произнести этот вопрос вслух.

Она взяла телефон и снова набрала номер Джека Хэмптона.

- Джек, мне нужен телефон отделения ЦРУ.

- Что я тебе, секретарша директора?

- Оно находится в здании, расположенном на другой стороне улицы, напротив консульского отдела, правильно?

- Анна, отделение ЦРУ находится в главном здании посольства.

- Нет, в другом помещении. Коммерческое здание через улицу. Под "крышей" офиса торгового представительства Соединенных Штатов.

- Я не знаю, о чем ты говоришь. У ЦРУ нет ни одной конспиративной точки, кроме той, что в посольстве. Во всяком случае, насколько мне известно.

Она повесила трубку, ощущая, что в ней вновь нарастает паника. Если место, где она встречалась с Остроу, не было конспиративной точкой ЦРУ, то куда же она приходила? Обстановка, оформление - каждая деталь там казалась достоверной. Может быть, слишком достоверной, слишком убедительной?

- Вы, наверно, разыгрываете меня, - словно из-за стенки доносились до нее слова Бена. - Боже, как же быстро вы действуете!

В таком случае, кто же пытался манипулировать ею? И с какой целью? Наверняка какой-то человек или группа людей, которым стало известно, что она находится в Вене, что она там расследует и в какой гостинице она остановилась.

Если Остроу самозванец, то вся его история насчет Моссада - фальшивка. А она сама в таком случае оказалась невольной жертвой сложного обмана. Они намеревались похитить Хартмана - и она должна была доставить "багаж" прямо им в руки.

Анна чувствовала себя потрясенной и растерянной.

Она снова прокрутила в мозгу все мельчайшие подробности того, что случилось с момента телефонного звонка "Остроу" до ее ухода из помещения, в котором она встретилась с ним и "Йосси". Могла ли существовать возможность того, что все это было одной сложной игрой?

Она слышала, как Хартман говорит:

- Отлично, только позвольте мне записать все это. Великолепная работа, детка. Потрясающая.

В таком случае история насчет Моссада со всеми ссылками на слухи и недостоверные данные была не чем иным, как сказкой, составленной из более или менее правдоподобных фрагментов! Мой Бог, если так, то сколько же из того, что она знала, было неверным?

И кто старался ввести ее в заблуждение - и зачем?

Где же правда? Помилуй Бог, где же правда?

- Бен, - сказала она.

Он поднял указательный палец, предлагая ей подождать, быстро произнес в телефон еще несколько слов, а затем защелкнул крышку, отключив аппарат.

Но за эти секунды Анна успела передумать и решила не говорить Бену ничего о том, что она минуту назад выяснила. Пока не говорить. Вместо этого она спросила:

- Вам удалось что-нибудь узнать от Зонненфельда?

Хартман начал рассказывать о своем визите к Зонненфельду. Анна довольно часто прерывала его и просила что-то пояснить или изложить более подробно.

- Значит, в итоге вам сказали, что ваш отец не был нацистом?

- Именно так, по крайне мере согласно мнению Зонненфельда.

- Были ли у него хоть какие-то представления насчет "Сигмы"?

- Он все время ходил вокруг да около. А когда речь зашла о Штрассере, явно начал уводить разговор в сторону.

- А что насчет причин убийства вашего брата?

- Очевидно, его убили из-за боязни огласки. Кто-то - возможно, некая группа - боялся обнародования имен.

- Или же факта существования корпорации. Несомненно, этот "кто-то" имеет в ней весомую финансовую долю. А из этого следует, что эти старички были... - Внезапно она умолкла. - Конечно! Отмытые деньги! Этим старперам платили. Вероятно, кто-то, осуществляющий управление корпорацией, которую они все помогали создавать.

- По-моему, это была не столько плата, сколько взятки, - добавил Бен. В противном случае они получали бы различные суммы, оговоренную долю от прибыли.

Анна вскочила.

- Устраните получателей платежей, и больше не будет телеграфных переводов. Не будет дней большой выплаты куче выживших из ума стариков. А из этого следует, что, кто бы ни стоял за этими убийствами, он должен был извлечь из них материальную выгоду. Должен. Кто-то, наподобие Штрассера или даже вашего отца. - Анна в упор взглянула на Бена. Она не могла автоматически исключить эту версию. Даже если бы он не хотел об этом слышать. Его отец мог и сам быть убийцей - его руки могли быть испачканы кровью, - и с тем же успехом мог стоять за всеми этими убийствами.

Но как тогда объяснить сложный обман "Остроу", псевдо-сотрудника ЦРУ? Возможно, он каким-то образом связан с наследниками скрытого от посторонних глаз огромного богатства?

- Теоретически я допускаю, что мой отец - один из плохих парней, сказал Бен. - Но по большому счету не верю в это.

- Почему же? - она не знала, насколько далеко можно подталкивать его в эту сторону.

- Потому что у моего отца и так уже столько денег, он даже и придумать не в состоянии, что с ними делать. Потому что он может быть безжалостным бизнесменом, он может быть лжецом, но после разговора с Зонненфельдом я все больше склоняюсь к мысли о том, что он не является изначально дурным человеком.

Анна не думала, что Хартман что-то утаивает от нее, но, несомненно, его кругозор сужен сыновней лояльностью. Бен, судя по всему, лояльный человек замечательное качество, но иногда лояльность может помешать разглядеть правду.

- Чего я не могу понять, - продолжал Хартман. - Все эти парни - дряхлые старики. Так зачем же утруждаться кого-то нанимать, чтобы устранять их? Вряд ли выигрыш может стоить такого риска.

- Только в том случае, если вы не боитесь, что кто-то из них заговорит, обнародует финансовую договоренность, независимо от того, что она собой представляет.

- Но если они молчали полстолетия, то что может заставить их начать болтать сейчас?

- Возможно, какое-то давление со стороны властей, которое может быть спровоцировано обнаружением этого списка. Оказавшись под угрозой судебного преследования, любой из них легко мог бы разговориться. Но не исключено, что корпорация переходит в какую-то новую фазу своего существования, переживает некую метаморфозу и ощущает себя в это время особенно уязвимой.

- Я все время слышу догадки, - ответил Бен. - Нам нужны факты.

Анна немного помолчала.

- С кем вы сейчас разговаривали по телефону?

- Со специалисткой из аудиторской фирмы, с которой мне уже не раз приходилось работать. Она выяснила кое-что любопытное, касающееся "Вортекс лаборэториз".

Анна почувствовала внезапное возбуждение.

- И?..

- Компания полностью принадлежит европейскому химико-технологическому гиганту "Армакон АГ". Австрийская компания.

- Австрийская... - чуть слышно повторила Анна. - Это интересно.

- Эти технологические мамонты всегда скупают малышей в своей и соседних отраслях, чтобы иметь возможность перехватить права на всякие открытия, до которых не успели добраться в их собственных исследовательских центрах. - Он сделал паузу. - И еще одна вещь. Мой друг с Каймановых островов сумел проследить некоторые из телеграфных переводов.

Боже! А ее парень из министерства юстиции так ни до чего и не докопался. Анна попыталась скрыть волнение.

- Расскажите.

- Деньги были высланы от имени подставной компании, зарегистрированной на острове Джерси, через несколько секунд после того, как поступили из Лихтенштейна, из анштальта компании, занимающейся предъявительскими акциями. Так называемая "слепая" фирма.

- Если деньги поступили от компании, это, наверно, означает, что имена настоящих владельцев где-то зарегистрированы?

- А вот это хитрая штука. Анштальтами обычно управляют агенты, часто адвокаты. По существу, это чисто фиктивные компании, которые существуют только на бумаге. Один агент в Лихтенштейне может управлять тысячами таких.

- И ваш друг способен выяснить имя анштальт-агента?

- Уверен, что может. Беда только в том, что без пыток ни один агент не выдаст информацию ни об одном анштальте, которым он управляет. Они не могут позволить себе подрыв своей репутации. Но мой друг все же занимается этим.

Анна усмехнулась. Парень заметно вырастал в ее глазах. Зазвонил телефон. Анна взяла трубку.

- Наварро.

- Анна, это Вальтер Хайслер. У меня для вас есть результаты.

- Результаты?

- Насчет пушки, которую потерял стрелок в Хитцинге. Вы же просили меня проверить отпечатки. Они соответствуют отпечаткам из цифровой базы Интерпола. Это Ханс Фоглер, когда-то он был агентом штази. Видимо, он никак не рассчитывал промахнуться и не ожидал встречи с нами, потому что не надел перчатки.

В информации Хайслера для нее не было ничего нового, но отпечатки пальцев должны были оказаться важной частью вещественных доказательств.

- Просто фантастика. Послушайте, Вальтер, у меня к вам еще одна просьба.

- Вас это, по-моему, не удивило, - Хайслер, видимо, почувствовал себя задетым. - Я сказал, что он из штази, понимаете? Это секретная разведывательная служба бывшей Восточной Германии.

- Да, Вальтер, я все понимаю и очень благодарна вам. Это очень впечатляет. - Она почувствовала, что снова начала держаться слишком деловито, даже бесцеремонно, и поспешила смягчить свои манеры. - Огромное вам спасибо, Вальтер. И все-таки еще одна вещь...

- Да?

- Одну секунду. - Она прикрыла рукой микрофон и повернулась к Бену: Вы так и не сумели связаться с Хоффманом?

- Нет. У него никто не отвечает. Мне это кажется странным.

Анна открыла микрофон.

- Вальтер, не могли бы вы узнать для меня хоть что-нибудь о венском частном детективе по имени Ханс Хоффман?

В трубке молчали.

- Алло!

- Да, Анна, я здесь. А почему вы интересуетесь этим самым Хансом Хоффманом?

- Мне требуется дополнительная неофициальная помощь, - быстро ответила она, - и мне порекомендовали именно его.

- Ну, похоже, что вам придется поискать кого-нибудь другого.

- Почему?

- Примерно час назад в Sicherheitsburo был звонок от служащего одного Berufsdetektiv, которого звали как раз Ханс Хоффман. Женщина, оперативный агент из конторы Хоффмана, пришла на работу и обнаружила своего босса мертвым. Застрелен почти в упор выстрелом в лоб. И, что любопытно, у него отрезан правый указательный палец. Это не может быть тот самый Хоффман, о котором вы говорите?

Когда Анна пересказала Бену то, что ей сообщил полицейский, тот недоверчиво уставился на нее.

- Боже мой! Создается впечатление, будто они все время болтаются у нас за спиной, что бы мы ни делали, - пробормотал он.

- Может быть, вернее будет сказать: опережают нас?

Бен некоторое время сидел, массируя виски кончиками пальцев, и наконец чуть слышно проговорил:

- Враг моего врага - мой друг.

- Что вы хотите сказать?

- Совершенно очевидно, что "Сигма" убивает своих. Те жертвы, которых вы пытаетесь разыскать... У всех них есть нечто общее со мной - общий враг. Мы видим одну и ту же картину: испуганные старики, вынужденные под занавес своей жизни скрываться, жить под псевдонимами. Я уверен - они имеют некоторое представление о том, что за чертовщина происходит вокруг. Наша единственная надежда - установить контакт с кем-то из списка, кто все еще жив, кто может говорить. Некто, с кем я смог бы найти точки соприкосновения, добиться симпатии, уговорить его оказать нам помощь, ради прежде всего защиты его собственной жизни.

Анна встала и прошлась по комнате.

- Бен, это может получиться лишь в том случае, если кто-то из них еще жив.

Он долго смотрел на нее, не говоря ни слова; в его глазах можно было прочесть глубокую растерянность. Анна могла бы сказать, что ему очень хотелось полностью доверять ей, так же безоглядно, как - ей очень хотелось на это надеяться - она могла доверять ему. Потом он негромко, нерешительно проговорил:

- У меня такое чувство... Это именно чувство, самое большее обоснованное предположение, что по крайней мере один из них все еще жив.

- И кто же это?

- Француз по имени Жорж Шардан.

Анна медленно кивнула.

- Жорж Шардан... я видела это имя в списке "Сигма". Но ведь он умер уже четыре года тому назад.

- Но сам факт того, что на него заведено досье "Сигма", означает, что Аллен Даллес по каким-то причинам очень заинтересовался им.

- Ну, да, давным-давно, в пятидесятые годы. Но припомните, большинство этих людей уже много лет как на том свете. Мое внимание было сосредоточено на тех, кто оказался жертвами недавней серии убийств - или тех, кто должен был оказаться в их числе. Шардан не относится ни к той, ни к другой категории. К тому же он не был основателем и не входит в ваш перечень. - В списке "Сигма", с которым приступила к работе Анна, перечислялись имена не только первоначальных учредителей корпорации, но и много других людей. Она кинула на Бена пристальный, даже тяжелый взгляд. - Должна задать вам вопрос: почему вам пришло в голову спросить именно о нем? Вы что-то скрываете от меня?

Бен помотал головой.

- У нас нет времени на игры, - сказала Анна. - Жорж Шардан - я знаю его только как имя на бумаге. Но он никому не известен, лично я никогда не слышала о нем. Так почему же он может иметь какое-то особое значение?

- Значение имеет его босс, легендарный французский промышленник человек, бывший одним из учредителей корпорации и присутствующий на фотографии. Человек по имени Эмиль Менар. В свое время он являлся одним из самых могучих титанов экономики. Уже в 1945 году он был стариком; он давно уже умер.

- О нем я знаю. Он основал "Трианон", который часто рассматривают как самую первую в мире многопрофильную промышленную корпорацию, верно?

- Совершенно правильно. "Трианон" - одна из крупнейших индустриальных империй во Франции. Эмиль Менар сделал из "Трианона" французский нефтехимический гигант, рядом с которым даже "Шлумбергер" казался лавкой дешевых распродаж.

- В таком случае этот Жорж Шардан работал на легендарного Эмиля Менара?

- Работал? Лучше сказать, что он дышал за него. Шардан был его доверенным помощником, адъютантом, фактотумом - называйте, как хотите. Он был не просто приближенным Менара, он был, в буквальном смысле слова, его правой рукой. Шардан попал к нему на работу в 1950 году, когда ему только исполнилось двадцать лет, и всего лишь через несколько лет новичок полностью изменил порядок капиталовложений, предложил сложный путь, гарантирующий их высокоэффективный возврат, и соответствующим образом реструктурировал компанию. Намного опередив при этом свое время. Гигантская фигура.

- Возможно, только в вашем мире.

- Согласен с вами. Но, если говорить как можно короче, дело в том, что старик целиком и полностью доверял своему молодому протеже, тот имел право определять любые крупные и мелкие детали в управлении этим колоссальным предприятием. После 1950 года Эмиль Менар нигде не показывался без Шардана. Говорят, что Шардан знал на память все бухгалтерские книги фирмы. Его можно было назвать ходячим компьютером. - Бен извлек пожелтевшую фотографию группы "Сигма", положил ее перед Анной и ткнул пальцем в лицо Эмиля Менара. - Что вы видите?

- По правде говоря, Менар выглядит довольно усталым. И отнюдь не здоровяком.

- Совершенно верно. Уже тогда он был очень серьезно болен. А последние десять лет своей жизни он провел в безнадежной борьбе против рака, хотя до самого конца оставался все тем же несравненным гигантом. Но он умер с сознанием полной уверенности в том, что его корпорация не только останется сильной, но и продолжит свой рост, потому что в ней имеется такой блестящий молодой Directeur General du Departement des Finance - то есть главный управляющий финансами.

- Из всего этого вы делаете вывод, что Менар мог доверить Жоржу Шардану и тайну предприятия "Сигма"?

- Я абсолютно уверен в этом. Вне всякого сомнения, Шардан оставался где-то за сценой. Но ведь он был так же неотделим от Менара, как его собственная тень. Невозможно даже представить, что Шардан не был полностью посвящен в секреты "Сигмы", какие бы цели ни преследовала эта корпорация и какими бы методами ни пользовалась. А теперь взгляните с точки зрения "Сигмы": чтобы выжить, независимо от своей истинной цели, "Сигма" была обязана постепенно вводить новых членов взамен основателей. И Шардан не мог не играть в ней существенную роль, вероятно, в качестве члена внутреннего совета - Менар должен был позаботиться об этом.

- Ладно, ладно, в этом вы меня убедили, - нетерпеливо прервала его Анна. - Но что это может дать нам сегодня? Мы же знаем, что Шардан умер четыре года назад. Вы думаете, что после него могли сохраниться какие-нибудь бумаги, архивы или нечто в таком роде?

- Нам сказали, что Шардан умер четыре года назад, так? Как раз тогда, когда и мой брат Питер разыграл свою гибель. А что, если он сделал нечто вроде того, что и Питер: чтобы таким образом исчезнуть, уйти в убежище, спрятаться от убийц, которые, как он знал наверняка, уже были или вскоре будут отправлены к нему?

- Постойте, Бен! Вы сами строите предположения, а от них переходите к совершенно необоснованным выводам!

- В вашем списке сказано, что он погиб при пожаре, правильно? терпеливо ответил Бен. - Так не может ли это быть старой уловкой с "обгоревшим до неузнаваемости трупом"? Как было с моим братом? Простите, не стоит позволять снова дурачить себя. - Он, вероятно, заметил скептицизм на ее лице. - Послушайте! Вы же это сами сказали. Мы имеем толпу стариков, которые убиты из-за того, что кто-то увидел в них возможную угрозу. "Сигма", или ее наследники, или распорядители. Так давайте как следует подумаем: почему кучка старикашек, доживающих последние дни, могла рассматриваться кем-то как настолько серьезная опасность, что для ее пресечения стоило пойти на множество убийств? - Бен встал и принялся расхаживать по номеру. - Видите ли, главная моя ошибка заключалась в том, что я рассматривал "Сигму" как некий фасад, подставную организацию, а не подлинную.

- Что вы имеете в виду?

- Ну, это же должно быть совершенно очевидным! Я могу привести вам сотню примеров из тех времен, которые я провел на Уолл-стрит. В 1992 году один парень выгнал своего конкурента, чтобы стать единственным главным управляющим "Тайм Уорнер", и знаете, каким был его первый приказ на этом посту? Произвести чистку правления от реальных и потенциальных недругов. Таким образом и осуществляется управление. Вы избавляетесь от своих противников!

- Но ваш парень из "Тайм Уорнер", полагаю, не убивал своих врагов, сухо заметила Анна.

- У нас на Уолл-стрит используются различные методы устранения врагов. - Бен криво улыбнулся. - Но, так или иначе, он их устранил. Это случается всегда, когда происходит резкая смена руководства.

- Вы хотите сказать, что такая смена произошла и в "Сигме"?

- Совершенно верно. Чистка от тех, кого, вероятно, можно было бы назвать диссидентами.

- Россиньоль, Мэйлхот, Проспери и все остальные - вы утверждаете, что все они были диссидентами? Занимали неверную позицию по отношению к новому руководству?

- Что-то в этом роде. А Жорж Шардан, как известно, обладал блестящим умом. Несомненно, он видел, к чему идет дело, и предпочел вовремя исчезнуть.

- Возможно, да, а возможно, и нет. И все равно мы остаемся в царстве самых диких предположений.

- Не совсем, - без малейшего недовольства возразил Бен. Он остановился и повернулся к Анне.

- Руководствуясь проверенным временем принципом "Иди за деньгами", я нанял французского аудитора, который уже неоднократно работал на "Хартманс Капитал Менеджмент". Этого волшебника зовут Оскар Пейо. Мы использовали его для работы с должниками в Париже, и каждый раз он изумлял нас быстротой и качеством своей работы. И размером своих счетов, но это уже другой вопрос.

- Спасибо, что вы держите меня в курсе ваших действий, - с ядовитым сарказмом произнесла Анна. - Очень мило со стороны партнера.

- Выслушайте меня. Человек не может жить без какой бы то ни было финансовой поддержки. Вот я и подумал: а что будет, если попробовать выследить распорядителя состоянием Шардана - посмотреть, в каком виде тот оставил свои активы, каким образом мог сохранить доступ к ним? - Он сделал паузу и вынул из кармана куртки сложенный листок бумаги. - Час назад об этом мне сообщил из Парижа Оскар Пейо.

На листочке не было ничего, кроме краткого адреса, написанного по-французски:

Rogier Chabot

1554 ruе des Vignoles

Paris 20

Анна, одновременно и озадаченная, и возбужденная, уставилась на адрес.

- Шабо?

- Готов держать пари, что это псевдоним Жоржа Шардана. Я думаю, что мы нашли нужного нам человека. Теперь проблема только в том, чтобы добраться до него раньше, чем это сделает "Сигма".

Еще часом позже на столе Вальтера Хайслера зазвонил телефон. Серия из двух коротких звонков: внутренняя линия. Хайслер глубоко затянулся сигаретой - он уже успел с утра выкурить две пачки "Касабланки" - и взялся за третью - и лишь через пару секунд произнес:

- Хайслер.

Это был техник из маленькой комнатушки на пятом этаже.

- Вы получили бюллетень насчет этой американки, Наварро?

- Какой бюллетень? - Хайслер медленно выпускал клубы теплого дыма из ноздрей.

- Который только что поступил.

- В таком случае он, вероятно, все утро провалялся в центре информации. - Центр информации Sicherheitsburo, качество работы которого, по мнению Хайслера, не сделало бы чести даже какой-нибудь из стран "третьего мира", сильно отравлял его существование. - Что же это значит? Или я должен узнавать новости по радио? - такой была его постоянная форма жалобы. Однажды он и на самом деле узнал о местонахождении беглеца из передачи местной радиостанции: переданный по факсу утренний бюллетень где-то затерялся по пути к его столу.

- Похоже, что она мошенница. И использовала нас. Американское правительство распространило ордер на ее арест. Это, конечно, меня не касается, но мне показалось, что кто-то должен предупредить вас.

- Матерь Божья! - воскликнул Хайслер, выпустив изо рта сигарету. Она упала в чашку с недопитым кофе и, зашипев, погасла. - Дерьмо! Обалденная неприятность!

- Не такая уж обалденная, если вы были не единственным, кто помогал ей, - тщательно подбирая слова, заметил техник.

- Номер 1423. Я выписываюсь, - сказала Анна клерку, сидевшему за расчетной стойкой с таким видом, будто ему все на этом свете осточертело. Она положила на черный гранитный прилавок две электронных карты-ключа.

- Сейчас, я только попрошу вас расписаться на итоговом счете, ja? - Это был усталый на вид человек лет под сорок с немного ввалившимися щеками и грязновато-белокурыми - крашеными? - гладко прилизанными волосами. Видимо, он пытался имитировать молодость. Он был одет в свежестиранную коричневую форменную куртку из какой-то синтетики с немного обтрепанными эполетами. Анна вдруг представила себе его в нерабочее время - одетого в черный кожаный костюм, обильно политого крепким мускусным одеколоном завсегдатая ночных клубов, где тусклое освещение порой помогало ему добиться успеха у какой-нибудь schone Madchen [красотки (нем.)].

- Конечно, - ответила Анна.

- Мы надеемся, что вам понравилось в нашей гостинице, мисс Наварро. Он набрал номер на клавиатуре, а затем посмотрел на нее, показав в широкой улыбке заметно пожелтевшие зубы. - Приношу извинения. Потребуется несколько мгновений для того, чтобы поднять записи. Проблема в системе. Компьютеры, вы же понимаете? - Он улыбнулся еще шире, как будто сказал нечто очень остроумное. - Прекрасно помогают экономить силы. Когда работают. Позвольте мне пригласить менеджера. - Он поднял красную телефонную трубку и произнес несколько слов по-немецки.

- Что происходит? - спросил Бен, стоявший за спиной Анны.

- Он говорит, что проблема с компьютером, - пробормотала она в ответ.

Из-за прилавка появился низенький пузатый мужчина в темном костюме и при галстуке.

- Я менеджер. Очень сожалею о задержке, - обратился он к ней. Затем переглянулся с клерком. - Сбой в компьютере. Несколько минут, и мы восстановим записи. Телефонные звонки и все такое. Очень скоро получим список, вы посмотрите и убедитесь, что все верно. Чтобы не платить за звонки из номера 1422. Иногда случается с новой системой. Чудо современной технологии.

Что-то здесь было не так, причем виновата была вовсе не компьютерная система.

Менеджер держался весело и даже экспансивно, говорил убедительно, и все же Анна заметила: несмотря на то что в вестибюле прохладно, у него на лбу выступили капельки пота.

- Прошу в мой кабинет, а мы быстренько все уладим. В ногах правды нет, верно? Вы ведь едете в аэропорт, верно? Вы заказали такси, верно? Тогда почему бы вам не воспользоваться автотранспортом отеля - как подарок от нас? Самое меньшее, что мы может сделать, чтобы возместить неудобства.

- Очень любезно с вашей стороны, - сказала Анна, думая при этом, что она очень хорошо узнала этот тип людей за годы своей следственной работы тип человека, который от напряжения делается болтливым. Ему поручили как можно дольше задержать их. Это совершенно ясно.

- Нисколько. Нисколько. Вы сейчас пройдете со мной и выпьете по хорошей чашке кофе. Нигде его не делают так, как в Вене, верно?

Вероятнее всего, менеджера не поставили в известность о причине, а также о том, опасны они или нет. Скорее всего ему дали инструкцию уведомить службу безопасности, но ее сотрудников, должно быть, не оказалось поблизости, в противном случае он не стал бы так тревожиться. Она выезжает из гостиницы раньше времени. И все это означало... Ладно, согласимся с тем, что здесь имеется не один вариант. Возможно, она - он? они? - совсем недавно объявлены в розыск. В таком случае приготовления еще могли быть не закончены.

- Послушайте, - сказала она. - Почему бы вам не потратить на это свое собственное время и не выслать мне счет. Тоже мне, проблема!

- Это займет всего несколько минут, - ответил менеджер, но при этом он старательно избегал ее взгляда. Вместо этого он пожирал глазами охранника, находившегося в дальнем конце вестибюля.

Анна демонстративно посмотрела на свои наручные часы.

- Твои родственники станут волноваться, что же с нами могло случиться, - сказала она Бену. - Поэтому будет лучше, если мы отправимся, не откладывая.

Менеджер вышел из-за прилавка и положил липкую ладонь ей на руку.

- Это всего несколько минут, - повторил он. Вблизи он источал неаппетитный запах жареного сыра и масла для волос.

- Не прикасайтесь ко мне, - заявила Анна угрожающим тоном. Бен был поражен той сталью, которая внезапно прорезалась в ее голосе.

- Мы можем отвезти вас, куда вы только пожелаете, - настаивал менеджер. В его-то тоне совсем не было угрозы, а лишь одно заискивание.

Из дальнего конца вестибюля быстрыми широкими шагами приближался охранник.

Анна накинула на плечо лямку своей дорожной сумки.

- Идем, - тоном приказа бросила она Бену.

Они быстро направились к выходу. Анна знала, что охранник, прежде чем преследовать их за пределами гостиницы, должен будет получить приказ менеджера.

На тротуаре перед гостиницей Анна внимательно осмотрелась. В конце квартала она заметила полицейского, который что-то говорил в портативную рацию; возможно, сообщал о том, где находится. А это означало, что он, вероятно, первым вышел на сцену.

Она резко бросила сумку в руки Бену и направилась прямо к полицейскому.

- Ради Христа, Анна! - пролепетал Бен.

Анна остановила полицейского и заговорила с ним громким, уверенным официальным голосом.

- Вы говорите по-английски?

- Да, - неуверенно ответил полицейский. - Да, я говорить по-английски. - У него была атлетическая фигура, стрижка ежиком. На вид около тридцати лет.

- Я из Федерального бюро расследований США, - сказала Анна. Федеральное бюро расследований, вы понимаете? ФБР. Мы ищем американцев, скрывающихся от правосудия, и я должна попросить вас о помощи. Женщину зовут Анна Наварро. - Она помахала перед носом полицейского своим удостоверением УСР, чтобы тот видел его, но не смог разглядеть.

- Вы говорить, Анна Наварро, - с видимым облегчением ответил полицейский и понимающе кивнул. - Да. Мы быть уведомлены. В гостинице, да?

- Она забаррикадировалась в своем номере, - сказала Анна. Четырнадцатый этаж. Комната 1423. И она путешествует с кем-то еще, правильно?

Полицейский пожал плечами.

- Анна Наварро - вот имя, которое нам дать.

Анна кивнула. Это была очень важная информация.

- У меня здесь два агента, понимаете? Но только как наблюдатели. Мы не можем действовать на австрийской территории. Это уже ваша работа. Я хочу попросить вас пройти через служебный вход с боковой стороны здания и подняться на четырнадцатый этаж. Если вы согласны.

- Да, да, - закивал полицейский.

- И известите свое начальство, хорошо?

Он снова закивал, теперь уже нетерпеливо.

- Мы доставить ее вы. Австрия, как вы говорить, место закона и порядка, да?

Анна одарила его самой теплой улыбкой, на какую была способна.

- Мы рассчитываем на вас.

Через несколько минут Бен и Анна уже сидели в такси и ехали в аэропорт.

- Это было чертовски нахально, - прошептал Бен на ухо своей спутнице. Вот так подойти к полицейскому...

- Вовсе нет. Я же отлично знаю этих людей. Я прикинула, что они совсем недавно получили сигнал, иначе они гораздо лучше подготовились бы. Следовательно, они понятия не имели, как я выгляжу. Они знали лишь то, что ловят американку или американцев по просьбе американцев. И поэтому как он мог решить: я та, на кого он охотится, или же он ведет охоту для меня.

- Когда вы так все это объясняете... - Бен покачал головой. - Но все-таки, почему они вдруг начали гоняться за вами?

- Я еще не смогла вычислить это до конца. Все, что мне известно - обо мне распустили слух, что я мошенница. Продавала государственные тайны или что-то в этом роде. А вопросы: кто, как и зачем?

- У меня создается впечатление, что "Сигма" пустила в ход новые каналы. И при помощи каких-то манипуляций заставила работать на себя настоящую полицию.

- Но ведь это получается, не так ли?

- И это очень плохо, - сказал Бен. - Сама мысль о том, что на хвосте у нас будут висеть все полицейские Европы, возглавляемые психопатами-убийцами, состоящими в штате "Сигмы"... Все это может сильно затруднить нашу игру.

- Я вижу один путь, один выход из всего этого, - ответила Анна.

- Умереть?

- Это несколько грубовато. - Анна пожала плечами. - Как насчет того, чтобы двигаться к цели маленькими последовательными шагами?

- Каким же образом?

- Бен Хартман и Анна Наварро закажут билеты на самолет из Граца - это примерно в ста пятидесяти километрах к югу - до Мюнхена.

- А что нам нужно в Мюнхене?

- Мы не поедем в Мюнхен. Все дело в том, что я уже установила наблюдение за вашими кредитными карточками. А этого джинна я не в состоянии загнать обратно в бутылку. Стоит вам воспользоваться любой карточкой, зарегистрированной на ваше имя, как в Вашингтоне в тот же миг начнется тревога, и одному Богу известно, какие еще службы включатся в работу.

- То есть мы попались?

- То есть как раз этим мы и воспользуемся. Бен, мне нужно, чтобы вы сосредоточились. Смотрите, ваш брат подготовил туристские документы для него и Лизл на тот случай, если им потребуется уехать инкогнито. Насколько мы знаем, удостоверения личности в полном порядке, и кредитная карточка тоже должна быть годной. Джон и Паула Фридман закажут билеты из Вены на ближайший доступный рейс в Париж. Наклеить мою фотографию вместо фотографии Лизл - раз плюнуть. Пара типичных американцев, среди десятков тысяч людей, ежедневно проходящих через аэропорт.

- Совершенно верно, - согласился Бен. - Совершенно. Простите меня, Анна. Я не могу заставить себя четко мыслить. Но ведь риск все равно остается, не так ли?

- Конечно, есть. Что бы мы ни делали, риск остается. Но если мы уедем, не откладывая, то будет немало шансов за то, что они не успеют раздобыть и разослать наши фотографии и не обратят внимания на мистера и миссис Фридман. Главное сейчас - сохранять спокойствие и трезвую голову. И быть готовыми к импровизации, если потребуется.

- Несомненно, - отозвался Бен, хотя, похоже, даже не расслышал ее слов.

Анна посмотрела на него. Он почему-то казался сейчас очень молодым, намного моложе своих лет; его самоуверенность куда-то делась, и он очень нуждался - она чувствовала это - в поддержке.

- После всего, через что вам пришлось пройти, вы, уж конечно, не потеряете головы. Ведь до сих пор не теряли. А сейчас это, пожалуй, самое главное.

- Самое главное - это добраться до Шардана.

- Мы доберемся до него, - ответила Анна и решительно стиснула зубы. Мы доберемся.

Цюрих

Маттиас Дешнер обеими руками закрыл глаза, надеясь, что мгновение пребывания в темноте прояснит его мысли. Одна из тех кредитных карточек, которые приятель Лизл оформил и поддерживал через его контору, наконец-то была пущена в ход. Запрос был формальным: поскольку счет давно не использовался, сигнал от активизированной карты попал к клерку из какого-нибудь отделения финансовой безопасности, а тот, по инструкции, должен был сделать запрос и установить, не объявлена ли карта утерянной.

Питер предусмотрел автоматическое перечисление ежегодного платежа; вместо имени, номера телефона и обратного адреса использовались реквизиты юридического лица, которое Маттиас для него учредил; все контакты вели к Дешнеру, как к законному представителю владельца. Дешнер чувствовал себя крайне неловко из-за всего этого - это казалось по меньшей мере сомнительным с юридической точки зрения, - но Лизл умоляла его помочь, и... ну, в общем, он сделал то, что сделал. Сейчас-то ему ясно, что он должен был немедленно бежать, бежать, куда глаза глядят, и как можно дальше. Дешнер считал себя благородным человеком, но никогда не питал иллюзий насчет своей склонности к героизму.

А теперь он снова, второй раз за каких-то несколько дней оказался перед дилеммой. Будь проклят этот Бен Хартман. Будь прокляты оба мальчишки Хартмана!

Дешнер хотел сдержать слово, которое дал Питеру и Лизл - хотел, невзирая даже на то, что они оба были теперь мертвы. Но они были мертвы, а вместе с ними и его клятва. К тому же теперь ему приходилось думать о еще более серьезных вещах.

Прежде всего о сохранении своей собственной жизни.

Бернар Суше из "Хандельсбанка" слишком умен для того, чтобы поверить его словам о том, что он совершенно не знал, в какие дела был замешан Питер Хартман. По правде говоря, это было скорее сознательное нежелание знать, надежда на то, что то, чего ты не знаешь, не может тебе повредить.

Но теперь все изменилось.

Чем больше он думал об этом, тем сильнее злился.

Лизл была чудесной девушкой - он почувствовал комок в горле из-за того, что о ней теперь нужно думать в прошедшем времени, - но все равно, с ее стороны, было нехорошо вовлекать его в свои дела. Она злоупотребила родственными чувствами, разве нет? Он представил себе, что продолжает спор со своей погибшей родственницей. Это было нехорошо с ее стороны, очень нехорошо. Он никогда не хотел никоим образом участвовать в ее крестовом походе. Имела ли она хоть малейшее представление о том, в какое положение его поставила?

Он вспомнил ее слова: "Нам необходима твоя помощь. Очень нужна. Нам больше совершенно не к кому обратиться". Дешнер помнил светящуюся ясность ее голубых глаз, напоминавших о глубоком кристально чистом альпийском озере, глаз, прямота и честность которых, казалось, ожидала увидеть такую же прямоту и честность во всех остальных.

Дешнер почувствовал, что у него начала, пульсируя, болеть голова. Молодая женщина просила слишком много, вот в чем все дело. Вероятно, слишком много для всего мира и, уж конечно, для него.

Она умудрилась стать врагом организации, которая убивала людей с тем же безразличием, с каким женщина-контролер раздает билетики на автостоянке. Теперь Лизл мертва, и казалось весьма возможным, что она заберет его с собой.

Они узнают, что карта была активизирована. И затем они узнают, что доктор Маттиас Дешнер лично получил уведомление об этом факте, но не удосужился сообщить об этом. И очень скоро доктора Маттиаса Дешнера не станет. Он подумал о своей дочери Альме, которая должна через каких-то два месяца выйти замуж. Альма не раз говорила о том, как ждет она того дня, когда пройдет по проходу вдоль всей церкви рядом со своим отцом. Он с трудом сглотнул и представил себе Альму, проходящую по церкви в одиночестве. Нет, об этом не могло быть и речи. Это было бы не просто опрометчиво, но и по-настоящему эгоистично с его стороны.

Пульсирующая боль в голове не только не ослабла, но и вроде бы усилилась. Он выдвинул ящик стола, вынул бутылочку "панадола" и, не запивая, разжевал и проглотил горькую меловую таблетку.

Затем посмотрел на часы.

Он сообщит о том, что его известили об активации кредита. Но не сразу. Он выждет несколько часов. А тогда позвонит.

Опоздание можно будет легко объяснить, а они будут благодарны за то, что он предоставил им эту информацию. Конечно, будут.

И, может быть, эта фора позволит мальчишке Хартману взять хороший старт. Во всяком случае, даст возможность прожить на земле еще несколько часов. Это я должен для него сделать, сказал себе Дешнер, это, но никак не больше.

Глава 32

Париж

Двадцатый аррондисман Парижа, самый восточный и самый непрезентабельный район великого города, оседлал высокий холм, у подножия которого проходит Периферик, шоссе, окружающее Париж и обозначающее границу старого города. В ХVIII веке эта земля принадлежала виноделам из деревни Шардоннэ. За истекшее с тех пор время виноградники уступили место маленьким особнячкам, а особнячки, в свою очередь, практически полностью сменились неприглядными бетонными строениями. Сегодня такие названия улицы, как, скажем, рю де Виньоль [Виноградная улица (фр.)], кажутся до смешного не подходящими к заплеванной городской обстановке.

Поездка в Париж проходила очень нервно; каждый случайный взгляд казался многозначительным, полнейшая флегматичность les douaniers, французских таможенников, производила впечатление отвлекающего маневра, прелюдии к предстоящему с минуты на минуту аресту. Впрочем, Анна по опыту знала, как трудно организуются международные операции, насколько сильно бюрократия каждой пограничной службы препятствует эффективному осуществлению директив безопасности. Поэтому ее не удивило, что им удалось ускользнуть от преследователей. Зато она понимала, насколько велики шансы на то, что в следующий раз это так хорошо не пройдет.

Только втиснувшись в переполненный вагон экспресс-метро, идущий в город из аэропорта де Голля, они начали ощущать небольшое облегчение. В конце концов Анна и Бен вышли из станции метро "Гамбетта", миновали большую старинную Maine или здание суда и прошли по рю Витрув до рю дез Орто. Там они свернули направо. Напротив них, по обе стороны от рю де Виньоль разбегались несколько узких улиц, точно соответствовавших планировке тех самых виноградников, которые они вытеснили.

Район, прилегавший к Шардоннэ и расположенный лишь чуть-чуть южнее Бельвиля, был одним из наименее парижских среди типичных предместий великого города, и его жители могли быть африканцами, испанцами или выходцами с Антильских островов с таким же успехом, как и французами. Впрочем, еще до начала недавнего прилива иммигрантов, буржуа относились к обитателям этого места с презрением. Именно здесь, как было замечено, обычно начинали объединяться бедняки и преступники, отсюда начались выступления мятежников Парижской коммуны, которые, воспользовавшись падением Второй Империи, обрели себе всенародную поддержку по всей Франции. Место обитания разочарованных и отверженных. Главной достопримечательностью двадцатого аррондисмана было кладбище Пер-Лашез, сорок четыре гектара сада, выросшего над бесчисленным множеством могил. Начиная с ХIХ столетия парижане, которым никогда не пришло бы в голову даже посетить этот район, не говоря уже о том, чтобы жить в нем, соглашались с тем, чтобы их тела оставались там для вечного упокоения.

Анна и Бен, одетые в небрежном стиле американских туристов, окунулись в своеобразную обстановку района; они обоняли запах жарившегося на лотках фалафеля, слушали дерганые ритмы североафриканской поп-музыки, звучавшей из раскрытых окон, и крики уличных торговцев, сбывавших носки без пальцев и истрепанные экземпляры "Пари матч". На улицах толпились люди с кожей самого разнообразного цвета, говорившие со всевозможными акцентами. Попадались молодые художники с проколотыми в самых разных местах телами - они, несомненно, считали себя законными преемниками Марселя Дюшама [Дюшам, Марсель (1887-1968) - французский и американский (с 1915 г.) художник.]. Мельтешили иммигранты из Магриба, надеющиеся заработать, чтобы послать немного денег своим родственникам в Тунис или Алжир. Из какого-то закоулка донесся густой и резкий запах гашиша.

- Трудно представить себе, чтобы босс всемирно известной корпорации решил доживать свои годы в таком окружении, - заметила Анна. - Неужели на Лазурном берегу уже негде построить виллу?

- На самом деле это почти идеальное место, - задумчиво ответил Бен. Если вы всерьез решили исчезнуть, то ничего лучшего просто не найти. Никто никого не знает, никто не хочет никого замечать. Если по каким-то причинам вы решили остаться в городе, это самое суматошное место, какое вы только сможете найти, где нет, пожалуй, никого, кроме чужаков, свежеприбывших иммигрантов, художников и различного рода чудаков. - Бен знал этот город гораздо лучше, чем Анна, и это в значительной степени вернуло ему уверенность в себе.

Анна кивнула.

- Многолюдность как гарантия безопасности.

- Плюс к тому, у вас сохраняется возможность в любой момент выехать отсюда в любом направлении - лабиринт улиц, метро, на котором можно уехать как в город, так и из города, и Периферик. Очень хорошее положение для человека, которому могут потребоваться запасные выходы.

Анна улыбнулась.

- Вы способный ученик. Вы уверены, что не хотите пойти на государственную службу дознавателем? Мы можем предложить вам жалованье в пятьдесят пять тысяч долларов и закрепленное место на автостоянке.

- Заманчиво, - ответил Бен.

Они прошли мимо "Ла Флеш д'ор", ресторанчика с красной крышей под черепицу, выстроенного прямо на оставшихся с невесть каких пор проржавевших рельсах. Оттуда Бен устремился дальше, к маленькому марокканскому кафе, от которого исходил манящий аромат жареной баранины.

- Не могу поручиться за качество, - сказал он. - Но на вид эта еда представляется многообещающей.

Через стекло витрины они видели каменный треугольник, который и был домом номер 1554 по рю де Виньоль. Семиэтажное здание представляло собой отдельный остров, окруженный с трех сторон узкими улицами. Его фасад был покрыт темными пятнами от автомобильной копоти и пестрыми - от птичьего помета. Прищурившись, Анна разглядела жалкие остатки декоративных горгулий: лепнина настолько выветрилась, что казалось, будто фигурки расплавились на солнце. Мраморные карнизы, декоративный фриз и парапеты казались воплощением безумных фантазий строителя давно минувшей эры, когда кое-кто еще мечтал привлечь в этот район "чистую" публику. Здание, которое вряд ли кто-нибудь осмелился бы назвать хоть чем-нибудь примечательным, источало дух неухоженности и пренебрежения.

- Согласно моему источнику, Пейо, его здесь называют "L'Ermite", отшельник. Он занимает весь верхний этаж. Время от времени оттуда доносятся какие-нибудь звуки, и по ним соседи узнают, что он еще жив. По шуму и продуктам, которые ему приносят - бакалею и тому подобное. Но даже мальчики-рассыльные никогда его не видели. Они грузят продукты в кухонный лифт, а потом кабина возвращается, и они забирают из нее свои франки. Мало кто вообще дает себе труд помнить о нем, а те немногие, кто что-то помнит, считают его обычным чудаком. Не забывайте, что чудаков здесь хватает выше головы. - Бен жадно впился зубами в кусок баранины.

- Значит, он живет затворником?

- Совершенным. Избегает не только разносчиков из магазинов - его вообще никто никогда не видел. Пейо говорил с женщиной, живущей на первом этаже. Она, да и вообще все жильцы дома, считают, что это пожилой, полусумасшедший и болезненно застенчивый рантье. Клинический случай агорафобии. Они и понятия не имеют, что весь этот дом принадлежит ему.

- И вы думаете, что мы явимся без приглашения и даже предупреждения к этому, возможно, спятившему, возможно, охваченному паранойей, возможно, непрерывно думающему об угрожающей ему опасности, и уж наверняка нервному и испуганному типу, а он угостит нас диетическим кофе без кофеина и расскажет нам все, что мы захотим узнать?

- Нет-нет, я этого вообще не говорил, - Бен ободряюще улыбнулся ей. Это может быть не диетический кофе, а что-то другое.

- Вы питаете безграничную веру в свое обаяние и, похоже, имеете на это право, - Анна с сомнением посмотрела на свой кускус [восточное блюдо из тушеного мяса или овощей, смешанного с особым образом приготовленным мучным гарниром]. - Он, хотя бы, говорит по-английски?

- Совершенно свободно. Почти все французские бизнесмены хорошо владеют английским языком, и по этому признаку вы можете отличить их от французских интеллектуалов. - Он вытер рот маленькой тонкой бумажной салфеткой. - Ну, свой вклад я внес, доставив нас сюда. Теперь дело за вами, как за профессионалом. Что говорится в полевых уставах? Как вам следует поступать в подобных ситуациях - каков принятый modus operandi [образ действий (лат.).]?

- Дайте подумать. Modus operandi дружественного визита к психу, которого весь мир считает покойником, а вы - обладателем тайны зловещей международной организации? Бен, я не уверена, что в руководстве по оперативной работе предусмотрен такой случай.

Ему вдруг показалось, что съеденная баранина лежит в желудке тяжелым камнем.

Они поднялись одновременно, и Анна легонько прикоснулась к руке Бена.

- Просто идите за мной и делайте, как я.

Тереза Бруссар тупо глядела из окна на суетливую жизнь рю де Виньоль, кипевшую семью этажами ниже. Точно так же она могла бы смотреть в огонь, если бы ее камин не замуровали много лет назад. Точно так же она могла бы смотреть на экран своего маленького телевизора, если бы он не detraquee [сломался, пришел в негодность (фр.)] в минувшем месяце. Она смотрела туда, чтобы успокоить нервы и немного развеять скуку; она смотрела туда, потому что у нее не было никакого другого развлечения. Кроме того, она только что целых десять минут непрерывно гладила свое огромное нижнее белье, и ей нужно было отдохнуть.

Ширококостная, с одутловатым, с какими-то свиными чертами лицом и длинными выкрашенными в блестящий черный цвет волосами женщина семидесяти четырех лет, Тереза все еще говорила людям, что она портниха, хотя на протяжении вот уже десяти лет не отрезала ни одного клочка материи, да и раньше никогда не была особенно сильна в этом ремесле. Выросла она в Бельвиле, закончила школу в четырнадцать лет и никогда не отличалась особой привлекательностью, так что не могла рассчитывать на то, что какой-нибудь мужчина пожелает обеспечить ей жизнь. Короче говоря, ей было необходимо овладеть каким-нибудь ремеслом. Так уж получилось, что у ее бабушки оказалась подруга, которая была портнихой, и она согласилась взять девочку себе в помощницы. Руки старухи не гнулись из-за артрита, а глаза сделались подслеповатыми; Тереза могла быть ей полезна, хотя старуха - Терезе было велено называть ее Тати Джин - всегда с великой неохотой расставалась с теми несколькими франками, которые платила ей каждую неделю. И без того маленькая клиентура Тати Джин понемногу сходила на нет, а с нею и жалкие доходы, так что необходимость выделять еще кому-то хотя бы крохи причиняла старухе едва ли не физическую боль.

Однажды - это случилось в 1945 году, - когда Тереза шла по Пор де ла Шапель, неподалеку от нее взорвалась бомба, и, хотя она не получила ранений или видимых травм, взрыв с тех пор регулярно снился ей по ночам, и у нее началась тяжелая бессонница. А через некоторое время состояние ее нервов сделалось еще хуже. Она пугалась малейшего шума, а еще с тех пор у нее возникла болезненная страсть к еде; она стала с превеликой жадностью пожирать любую пищу, какую только могла найти. Когда Тати Джин умерла, Тереза унаследовала ее немногих оставшихся клиентов, но заработка едва хватало на жизнь.

Она осталась одна, чего всю жизнь так боялась, но вскоре ей пришлось узнать, что бывают вещи и похуже: в ее жизни появился Лорен. Вскоре после своего шестьдесят пятого дня рождения она встретилась с Лореном на Рю Рампоно, перед обителью Сестер Назаретянок, где она получала еженедельную порцию еды. Лорен, тоже уроженец района Менилмонтан, был на десять лет старше ее, а казался по меньшей мере восьмидесятилетним. Сутулый и лысый, он носил кожаную куртку со слишком длинными для него рукавами. Он вел на поводке маленькую собачку, терьера, она спросила, как зовут собаку, и они разговорились. Он сказал, что сначала кормит Пупе, свою собаку, а только потом ест сам, и что позволяет песику самому выбирать, что ему понравится. Она, в свою очередь, рассказала ему о своих приступах панического страха и о том, что чиновник из l'Assedic, отдела магистрата по социальному обеспечению, однажды распорядился взять ее под патронаж. Чиновник также позаботился о том, чтобы ей выдавали государственное пособие - пятьсот франков в неделю. Когда Лорен узнал о том, что она получает субсидию, его интерес к ней резко возрос. Через месяц они поженились. Он переехал в ее квартиру около Шаронне; беспристрастному глазу это жилье, возможно, показалось бы маленьким, темным и убогим, но все равно оно было лучше, чем его собственная обитель, из которой его должны были вот-вот выгнать. Вскоре после женитьбы Лорен потребовал, чтобы она вновь взялась за шитье: им нужны были деньги, благотворительной еды, которую раздавали монахини, не хватало и на половину недели, а пособие от l'Assedic оказалось прискорбно маленьким. Она же всем говорит, что была портнихой, правильно? Так почему бы ей не взяться за шитье? Сначала она отвечала ему спокойно, показывая свои пухлые ладони с отекшими пальцами и объясняя, что ее руки утратили необходимую ловкость. Он возражал значительно менее спокойно. Она отвечала без малейшего признака гнева, что он обладает способностью не удерживаться даже на самых жалких рабочих местах и что она никогда не вышла бы за него замуж, если бы знала, какой он пьяница. Спустя семь месяцев, в разгар одного из споров, которые происходили между ними все чаще и чаще, Лорен неожиданно упал. Последними его словами, обращенными к ней, были: "T'es grasse comme une truie" - жирная свинья. Тереза выждала несколько минут, немного успокоилась, а затем вызвала "Скорую помощь". Позже она узнала, что ее муж был сражен обширным кровоизлиянием - разрывом аневризмы глубоко в мозгу. Усталый врач в нескольких словах объяснил ей, что кровеносные сосуды немного похожи на пожарные рукава и что повреждение в стенке рано или поздно приводит к разрыву. Она только жалела, что последние слова, которые Лорен сказал ей, не были более вежливыми.

Своим немногочисленным друзьям она всегда говорила о муже как о святом, но никого этим не обманула. Во всяком случае, замужество оказалось для нее школой. Едва ли не всю предшествовавшую браку часть жизни она думала, что наличие мужа сделает ее жизнь более полной. Лорен продемонстрировал ей, насколько мужчины недостойны и ненадежны. Глядя на различные фигуры, мелькавшие на углу улицы возле ее неуклюжего дома из монолитного железобетона, она фантазировала насчет того, какими у них могут быть странности и недостатки. Кто из этих мужчин наркоман? Кто вор? Кто бьет свою подругу?

Ее дремотные размышления прервал громкий и властный стук в дверь.

- Je suis de l'Assedic, laissez-moi entrer, s'il vous plait! - Явился человек из отдела социального обеспечения и требовал, чтобы его впустили.

- Почему вы не позвонили? - пролаяла мадам Бруссар.

- Но я звонил. Несколько раз. Звонок сломан. Как и входная дверь. И вы будете уверять меня, что ничего не знали?

- Но зачем вы пришли? В моем положении ничего не изменилось, запротестовала толстуха. - Моя субсидия...

- Проходит проверку, - официальным тоном прервал ее все так же стоявший за дверью посетитель. - Я думаю, что мы сможем во всем разобраться, получив ответы на несколько вопросов. Иначе выплаты будут прекращены. А мне бы не хотелось, чтобы это произошло.

Тереза тяжело побрела к двери и посмотрела в глазок. У стоявшего за дверью мужчины было знакомое высокомерное выражение лица, которое она приписывала всем fonctionnaires французского правительства, клеркам, воображающим, будто оттого, что они состоят на государственной службе, они получают частичку государственной власти и от этого ведут себя как настоящие тираны. Что-то в его голосе, его акценте казалось менее знакомым. Возможно, его родители были бельгийцами. Тереза не любила les Beiges.

Прищурившись, она всмотрелась в посетителя. Человек из отдела социального обеспечения был одет в тонкую шерстяную курточку и дешевый галстук, который, казалось, был фирменным знаком профессии. Волосы у него были каштановые с сильной проседью, и весь он казался ничем не замечательным, если бы не гладкое, безо всяких морщин, лицо; кожа на этом лице могла бы показаться детской, не будь она столь натянутой, как будто после косметической операции.

Тереза отодвинула два массивных засова, сняла цепочку и после этого потянула рычажок замка и открыла дверь.

Выходя следом за Анной из кафе, Бен не сводил глаз с дома номер 1554 по рю де Виньоль, пытаясь разгадать его тайны. Здание представляло собой картину обычного упадка - достаточно непривлекательную для того, чтобы возбудить в ком-нибудь восхищение, но в то же время не настолько уродливую, чтобы кто-то мог сосредоточиться на этом зрелище. Зато, присмотревшись повнимательнее, Бен подумал, что такое упражнение скорее всего не проделывал никто на протяжении уже многих лет - можно было рассмотреть останки некогда вполне изящного жилого дома. Особенно хорошо славное прошлое этого строения было заметно по окнам эркеров, отделанных резным известняком, который теперь растрескался и выкрошился.

Оно было заметно по углам, выложенным из облицовочных камней двух размеров, уложенных рядами - широкий ряд и узкий ряд - по крыше мансарды, окаймленной низким, полуразрушенным парапетом. Оно было заметно даже по узким полочкам, которые когда-то были балконами - до того как с них убрали железные перила, что, несомненно, было сделано, поскольку они полностью проржавели и начали разваливаться, угрожая жизни прохожих. Сто лет назад, когда строилось это здание, в него была вложена немалая толика заботы, которую не смогли до конца истребить даже десятилетия полного безразличия к судьбе строения.

Инструкции, которые дала ему Анна, были четкими и недвусмысленными. Им следовало присоединиться к группе прохожих, переходящих улицу, влившись в ритм их движения. Они должны были стать неотличимыми от людей, направлявшихся в близлежащий магазин, торговавший дешевым спиртным и сигаретами, или киоск с шаурмой, где большой, истекавший жиром яйцевидный оковалок мяса плавно вращался в гриле настолько близко к тротуару, что можно было протянуть руку и потрогать его. Этой возможностью, конечно, не преминули воспользоваться бесчисленные мухи. Ни один человек, наблюдающий из окна, не смог бы заметить ни малейшего отличия поведения одной пары от других пешеходов; только поравнявшись с парадной дверью, эти двое отделятся от толпы и войдут внутрь.

- Позвонить в звонок? - спросил Бен, когда они остановились около подъезда здания.

- Если мы позвоним, это будет значить, что мы явимся не неожиданно, не так ли? Я думала, что наш план был именно таким. - Незаметно оглянувшись по сторонам, Анна вставила в замок узкий упругий стальной язычок и несколько мгновений чуть заметно шевелила им.

Никакого результата.

Бен почувствовал нарастающий страх. До сих пор они очень старались сливаться с толпой, подстраивать свои шаги под движения других пешеходов. Но теперь они замерли на месте, и любой случайный наблюдатель мог бы заметить, что здесь что-то не так, и понять, что они не принадлежат к миру этого района.

- Анна... - чуть слышно, но с ощутимой яростью пробормотал он.

Она стояла, склонившись к двери, но Бен мог видеть, что ее лоб покрылся испариной, безошибочно выдававшей нервозность.

- Достаньте бумажник и пересчитайте деньги, - так же возбужденно прошептала она. - Или возьмите телефон и проверьте сообщения. Делайте что-нибудь. Спокойно. Медленно. Непринужденно.

Пока она говорила, продолжался едва уловимый скрежет металла о металл.

И наконец послышался щелчок язычка. Анна нажала ручку и открыла дверь.

- Иногда такие замки требуют некоторой ласки, нежного обращения. Но, так или иначе, это не высший уровень безопасности.

- Скрыться, якобы оставаясь на виду; мне кажется, идея была именно такова.

- Как угодно, только бы скрыться. Мне кажется, вы сами говорили, что его никто и никогда не видел.

- Совершенно верно.

- Тогда задумайтесь вот над чем: если даже он начинал свою игру в прятки, будучи в здравом уме и твердой памяти, то неужели он с тех пор не мог свихнуться? Абсолютная изоляция от общества вполне может привести к сумасшествию. - Анна первой подошла к обшарпанному лифту. Она нажала кнопку вызова, и они несколько секунд слушали грохот цепи, но тут им обоим одновременно пришло в головы, что подняться по лестнице будет безопаснее. Они взобрались на седьмой этаж, стараясь двигаться как можно тише.

Они оказались на площадке верхнего этажа, выложенной грязными белыми плитками.

К их великому удивлению, дверь единственной квартиры на этаже уже была раскрыта.

- Мсье Шабо, - негромко позвала Анна.

Никакого ответа.

- Мсье Шардан! - также тихо произнесла она, переглянувшись с Беном.

За дверью, в темноте послышалось какое-то шевеление.

- Жорж Шардан! - снова позвала Анна. - Мы принесли информацию, которая может быть ценной и для вас.

Несколько мгновений все было тихо - а затем раздался оглушительный грохот.

Что случилось?

Единственный взгляд на стену лестничной площадки прямо напротив двери сразу прояснил ситуацию: штукатурка была раздроблена смертоносным ударом картечи.

Находившийся в квартире человек, кем бы он ни был, выстрелил в них из дробовика.

- Я не знаю, что у вас может быть не так, - заявила Тереза Бруссар; на ее щеках выступили ярко-красные пятна. - С тех пор как умер мой муж, в моем положении ничего не изменилось. Уверяю вас, ровно ничего.

Вошедший мужчина держал в руке большой черный чемодан и сразу же шагнул к окну, полностью игнорируя хозяйку. Очень странный человек.

- Хороший вид, - сказал посетитель.

- Здесь совсем нет света, - брюзгливо отозвалась Тереза. - Здесь темно почти весь день. Здесь, прямо в комнате, можно смело проявлять пленку.

- В каком-то роде это может быть даже преимуществом. Что-то тут было не так. Акцент посетителя теперь вроде бы усилился, и вообще его французский как-то сразу утратил покровительственные интонации бюрократа из службы социального обеспечения и звучал все более странно - не по-французски, что ли?

Тереза отступила от незнакомца на несколько шагов. Ее сердце лихорадочно забилось, потому что она внезапно вспомнила сообщения о насильнике с Плас де ля Рeньон, который жестоко измывался над женщинами и убивал их. Среди его жертв были и старухи. Этот человек - самозванец, решила она. Так ей подсказали инстинкты. То, как этот человек передвигался, его сдержанная, но ощутимая, словно у змеи, сила подтверждали ее непрерывно усиливающееся подозрение о том, он и впрямь является тем самым насильником с Плас де ля Реньон. Mon dieu. Она же слышала, что ему удавалось втираться в доверие к будущим жертвам - они сами приглашали злодея в свои дома!

Всю жизнь ей говорили, что она страдает une maladie nerveuse [нервное заболевание (фр.)]. Она-то знала, что на самом деле она способна видеть и чувствовать то, чего не замечали другие. И вот теперь - ужасно! - чутье подвело ее. Как могла она оказаться такой дурой! Ее взгляд лихорадочно метался по квартире в поисках чего-нибудь такого, что можно было бы использовать для самообороны. В конце концов она схватила тяжелый глиняный горшок, в котором рос полузасохший фикус.

- Я требую, чтобы вы немедленно ушли! - дрожащим голосом произнесла она.

- Мадам, ваши требования для меня ничего не значат, - совершенно спокойно ответил человек с гладким лицом. Он смотрел на нее с молчаливой угрозой - уверенный в себе хищник, знающий, что добыча перед ним совершенно беспомощна.

Она увидела яркую серебряную вспышку - это он вынул из ножен длинный изогнутый клинок - и, собрав все силы, швырнула в злодея тяжелый горшок. Но тяжесть оказала ей дурную услугу: она не смогла докинуть свое оружие, и горшок упал мужчине на ноги, заставив его всего лишь отступить на шаг. Иисус Христос! Что еще она могла использовать для самозащиты? Ее маленький сломанный телевизор! Она сдернула его с комода, с большим усилием подняла над головой и метнула так, будто намеревалась трахнуть его об потолок. Пришелец, чуть заметно улыбнувшись, легко уклонился от снаряда. Телевизор грохнулся о стену и рухнул на пол; пластмассовый корпус и кинескоп разлетелись вдребезги.

Помилуй бог, нет! Должно же быть что-то еще. Да - утюг на гладильной доске! Интересно, она выключила его? Тереза протянула руку, но, как только она схватила утюг, пришелец увидел, что она затеяла.

- Стой, где стоишь, ты, мерзкая старая корова! - рявкнул пришелец; его лицо исказилось гримасой отвращения. - Putain de merde! [дерьмовая шлюха (фр.)] - Молниеносно быстрым движением он выхватил другой нож, поменьше и метнул его. Обоюдоострое стреловидное лезвие было идеально заточенным, а полая рукоятка гарантировала хороший баланс при метании.

Тереза даже не заметила полета ножа; она лишь почувствовала удар, когда лезвие глубоко вонзилось ей в правую грудь. В первое мгновение она подумала, что какой-то предмет ударил ее и отскочил. Потом она скосила глаза и увидела стальную рукоять, торчавшую из ее блузы. Очень странно, подумала она, что она ничего не чувствует, и тут же почувствовала холод, словно ей к груди приложили кусок льда, а вокруг стало расползаться красное пятно. И тут страх покинул ее, и ему на смену пришел гнев. Этот поганец считал ее всего лишь очередной жертвой, но он недооценил ее. Она вспомнила ночные посещения ее пьяного отца, которые начались, когда ей исполнилось четырнадцать лет, похожую на запах прогоркшего молока вонь, которой перло у него изо рта, когда он тыкал ее повсюду своими короткими пальцами, до крови царапая обломанными ногтями. Она вспомнила Лорена и последние слова, которые он сказал ей. Негодование захлестнуло ее, как вода, прорвавшаяся из подземной цистерны; так бывало каждый раз, когда ее оскорбляли, обманывали, обижали, издевались над нею.

Яростно взревев, она кинулась на злого пришельца и ударила его всем своим весом, всеми двумя с половиной сотнями фунтов.

И ей удалось сбить его с ног, придавить к земле.

Она непременно почувствовала бы гордость от своего поступка, была ли она truie grasse [жирная свинья (фр.)] или нет, если бы пришелец не выстрелил в нее в упор за долю секунды до того, как ее тучное тело навалилось на него.

Тревор, содрогаясь от отвращения, столкнул с себя безжизненное тучное тело. В смерти женщина имела лишь немного менее отталкивающий облик, чем при жизни, заметил он, вкладывая пистолет с глушителем в кобуру и чувствуя прикосновение горячего цилиндра к своему бедру. Два пулевых отверстия в ее лбу были похожи на вторую пару глаз. Он оттащил труп подальше от окна. Сейчас, post factum, ему было ясно, что следовало пристрелить ее, как только он вошел в квартиру, но кто же знал, что она окажется такой буйной? Как бы то ни было, всегда случалось что-нибудь неожиданное.

Вот за что он так любил свое занятие. Оно никогда не сводилось к рутине, всегда оставалась возможность встретиться с каким-то сюрпризом, бросить вызов непредвиденным обстоятельствам. Но, конечно, никогда не бывало ничего такого, с чем он не сумел бы справиться. Никогда и нигде не было и не будет ничего такого, что оказалось бы не по силам Архитектору.

- Боже, - прошептала Анна. Заряд картечи пролетел самое большее, в паре дюймов от нее. - Нельзя сказать, чтобы нас тут ждали с распростертыми объятиями.

Но где же стрелок?

Выстрел был сделан через открытую дверь квартиры, откуда-то изнутри, где было темно. Очевидно, стрелок просунул ствол ружья в щель между приоткрытой тяжелой стальной дверью и косяком.

Сердце Бена отчаянно колотилось.

- Жорж Шардан, - позвал он, - мы пришли не для того, чтобы причинить вам какой-нибудь вред. Мы хотим помочь вам и сами нуждаемся в вашей помощи! Пожалуйста, выслушайте нас! Выслушайте нас!

Из темной глубины квартиры донесся странный хриплый звук, дрожащий испуганный стон, по-видимому, вырвавшийся нечаянно; он походил на ночной крик раненого животного. Тем не менее человек оставался невидимым, все так же скрываясь в темноте. Они услышали, как патрон со щелчком вошел в ствол охотничьего ружья, и поспешно отскочили к противоположным сторонам лестничной площадки.

Еще один выстрел! Картечь, вылетевшая через открытую дверь, теперь расколола деревянную панель на стене и оставила в штукатурке новые глубокие выбоины. Воздух наполнился густым резким запахом кордита. Помещение теперь напоминало зону военных действий.

- Послушайте! - вполголоса крикнул Бен, обращаясь к невидимому противнику. - Разве вы не видите, что мы не стреляем? Мы не собираемся причинять вам ни малейшего вреда! - Последовала пауза; неужели человек, скрывавшийся в темной квартире, действительно слушал его? - Мы пришли сюда, чтобы защитить вас от "Сигмы"!

Тишина.

Человек слушал! Несомненно, это было следствием упоминания "Сигмы"; произнесенное вслух название этого столько десятилетий сохранявшегося в секрете заговора подействовало сейчас, как слово шибболет [Шибболет (евр "колос". Суд., XII, 6). - По произношению этого слова жители галаадские, во время междоусобной войны с ефремлянами при Иеффае, узнавали ефремлян, при переправе их через Иордан, и убивали их. Ефремляне произносили это слово: "сибболет" - такова была особенность их диалекта.] из библейской легенды.

В тот же момент Бен увидел, что Анна делает ему знаки руками. Она хотела, чтобы он оставался на месте - понял он, - а она тем временем проберется в квартиру Шардана. Но каким образом? Чуть повернув голову, он увидел большое двустворчатое окно, заметил, как Анна осторожным движением открыла его, почувствовал, как снаружи потянуло прохладой. Она собиралась выбраться из окна - с ужасом понял он - и дойти по узкому карнизу до окна квартиры француза. Это было форменным безумием! Он ощутил пронизывающий страх. Случайный порыв ветра, и она упадет и разобьется насмерть. Но теперь уже было слишком поздно что-то говорить ей; она уже открыла окно и выбралась на карниз. Христос Всемогущий! Ему хотелось закричать во весь голос: "Не делайте этого!"

В конце концов из квартиры послышался немного странноватый глубокий баритон:

- Значит, на этот раз они послали американца?

- Нет никаких "они", Шардан, - ответил Бен. - Есть только мы.

- И кто же вы такие? - из этой фразы прямо-таки сочился скептицизм.

- Да, мы американцы, у которых есть... есть личные причины искать вашего содействия. Видите ли, "Сигма" убила моего брата.

Последовала еще одна продолжительная пауза. А затем слова:

- Я не идиот. Вы хотите, чтобы я вышел и угодил в вашу ловушку, и вы захватили бы меня живьем. Ну, так вот, живым вы меня не получите!

- Если бы мы хотели это сделать, то нашли бы куда более простые пути. Пожалуйста, впустите нас. Позвольте нам поговорить с вами хотя бы одну минуту. Вы можете держать нас под прицелом вашего оружия.

- Зачем вам так нужно встретится со мной?

- Нам нужна ваша помощь, чтобы справиться с ними.

Пауза. А затем короткий взрыв горького, но язвительного смеха.

- Справиться с "Сигмой"? У вас ничего не получится! До нынешнего дня я думал, что от нее можно хотя бы скрыться. Как вы нашли меня?

- При помощи определенного чертовски тонкого расследования. Но я искренне восхищаюсь вами. Должен заметить, что вы проделали прекрасную работу по заметанию следов. Совершенно потрясающую работу. Трудно отказаться от контроля над фамильной собственностью. Я хорошо это понимаю. И поэтому вы воспользовались fictio juris. Агентство, никак не связанное с вами. Отлично придумано. Но ведь вы всегда были блестящим мыслителем-стратегом. Ведь далеко не случайно вы стали Directeur General du Departement des Finance "Трианона".

Еще одна долгая пауза, а затем в глубине квартиры заскрипели ножки стула. Неужели Шардан собрался в конце концов высунуться на свет божий? Бен с тревогой взглянул на другую сторону лестничной площадки и увидел Анну, осторожно перебиравшуюся по карнизу. Она чуть-чуть продвигала ногу вперед и придвигала к ней вторую, а обеими руками крепко цеплялась за парапет. Ее волосы развевались на ветру. В следующий миг она исчезла из поля его зрения.

Он должен все время отвлекать Шардана, чтобы не позволить ему заметить появление Анны в его окне. Он должен полностью завладеть вниманием Шардана.

- Что вы хотите от меня? - вновь раздался голос Шардана. Его тон теперь казался нейтральным. Он слушал; это означало, что первый шаг сделан.

- Мсье Шардан, мы располагаем информацией, которая должна быть неоценимой для вас. Мы много знаем о "Сигме", о наследниках, о новом поколении, которое захватило контроль над корпорацией. Единственная защита для каждого из нас - это знание.

- Дурак, от них нет никакой защиты!

Бен повысил голос.

- Черт бы побрал все это! Вы же на весь мир славились своим рационализмом. Шардан, если вы утратили его, значит, они победили! Неужели вы сами не видите, насколько неразумно рассуждаете? - И добавил уже более мягким тоном: - Если вы прогоните нас, то будете все время терзаться вопросом: а что же такое они хотели мне сказать? А может быть, у вас никогда больше не окажется возможности...

Внезапно из квартиры раздался звон разбитого стекла, и сразу же за ним грохот и громкий стук.

Удалось ли Анне благополучно пробраться через окно в квартиру Шардана? Ответ он узнал уже через несколько секунд, услышав ее громкий и ясный голос.

- Я отобрала у него дробовик! Теперь он направлен на него самого. - Эти слова, вероятно, были обращены не только к Бену, но и к самому Шардану.

Бен шагнул к открытой двери и вошел во все еще темную комнату. В первый момент он не видел ничего, кроме теней; когда же через несколько секунд его глаза привыкли к темноте, он разглядел Анну. Смутно вырисовываясь на фоне окна, завешенного плотной шторой, она держала в руках длинноствольное охотничье ружье.

И еще он увидел медленно поднимавшегося на трясущиеся ноги мужчину, вернее, старца, облаченного в странный тяжёлый халат с накинутым на голову капюшоном. Судя по внешнему виду, Шардан не был слишком уж энергичным самый настоящий затворник.

Было совершенно ясно, что здесь произошло. Анна, разбив стекло, прыгнула прямо на длинный ствол неуклюжего ружья, выбила его из рук хозяина квартиры и, конечно же, уронила и его самого.

Несколько мгновений все трое стояли молча. Было слышно, как дышит Шардан - тяжело, почти надрывно; его лицо спряталось в густой тени под капюшоном.

Убедившись в том, что Шардан не делает попыток извлечь из своего одеяния, очень напоминавшего монашескую рясу, еще какое-нибудь оружие, Бен быстро разыскал выключатель. Когда вспыхнул свет, Шардан резко отвернулся от них, встав лицом к стене. Неужели он все же хотел извлечь еще какую-нибудь пушку?

- Замрите! - рявкнула Анна.

- Воспользуйтесь вашим прославленным здравым смыслом, Шардан, - сказал Бен. - Если бы мы хотели убить вас, то вы уже были бы мертвы. Должно быть совершенно очевидно, что мы пришли сюда не за этим!

- Повернитесь к нам лицом, - приказала Анна.

Шардан несколько мгновений молчал, а потом произнес скрипучим голосом, не слишком-то похожим на тот баритон, которым говорил всего пару минут назад:

- Будьте поосторожнее со своими желаниями.

- Живо, черт возьми!

Двигаясь, как будто в замедленном кинопоказе, Шардан повиновался, и когда Бен осознал, что он видит перед собой, его желудок словно подпрыгнул к самому горлу, и его чуть не вырвало. Анне тоже не удалось скрыть, как от потрясения у нее приостановилось дыхание. Это был ужас, превышающий всякое воображение.

Вместо лица они увидели перед собой почти полностью лишенную каких-либо черт массу рубцовой ткани, каждый клочок которой поразительно отличался от соседнего. Кое-где она была неровной, словно изрытой, а в других местах сверкала, будто зеркало. Обнаженная плоть казалась покрытой лаком или облепленной целлофаном. Открытые капилляры превращали овал, который некогда был лицом этого человека, в багровый кусок воспаленного мяса, на котором выделялись темно-лиловые завитки варикозных сосудов. Пристально уставившиеся на пришельцев дымчато-серые глаза, лишенные век, казались совсем не к месту на этом лице - два больших стеклянных шарика, выпавших из кармана растеряхи-ребенка на разбитую щебеночную дорогу.

Бен поспешно отвел глаза, но тут же сделал над собой усилие и заставил себя снова посмотреть на это лицо. Теперь он увидел больше деталей. Посреди ужасно изрытой, словно кружевной, вогнутой центральной части зияли два носовых отверстия, расположенных выше, чем когда-то были ноздри. Ниже он разглядел рот, который мало чем отличался на вид от обычной глубокой раны рана внутри раны.

- Боже милосердный, - медленно выдохнул Бен.

- Вы удивлены? - осведомился Шардан. Трудно было поверить, что слова доносятся из зияющей раны - рта. Легче было подумать, что это кукла чревовещателя, изготовленная каким-то садистом в припадке обострения безумия. Затем послышался смех, больше похожий на кашель. - Сообщения о моей смерти были очень близки к истине во всем, что не касалось самого факта смерти. "Обгоревший до неузнаваемости" - да, именно таким я и был. Я должен был погибнуть в пламени. И часто жалею, что этого не произошло. То, что я выжил, чистая случайность. Чудовищно. Это худшая судьба, какая только может ожидать человека.

- Они пытались убить вас, - прошептала Анна. - Но потерпели неудачу.

- О, нет. Я полагаю, что в основном они вполне преуспели, - возразил Шардан и как будто подмигнул: темно-красный мускул, окружающий одно из его глазных яблок, конвульсивно дернулся. Было совершенно ясно, что даже такое простое действие, как разговор, дается ему с трудом и причиняет боль. Он произносил слова с преувеличенной точностью, но из-за повреждения некоторые согласные звучали весьма невнятно. - Мой близкий доверенный человек заподозрил, что они могут попытаться устранить меня. Уже шли разговоры об устранении angeli rebelli. Он примчался в мое загородное поместье - но слишком поздно. Здание превратилось в обугленные руины, пепел и почерневшие головешки. И мое тело, вернее, то, что от него осталось - такое же черное, как все эти обломки. Впрочем, моему другу показалось, что он нащупал пульс. Он доставил меня в крошечную провинциальную больницу, расположенную в тридцати километрах, рассказал им сказку об упавшей керосиновой лампе, назвал вымышленное имя. Он был очень осторожен. Он понимал, что, если бы мои враги узнали, что я выжил, они предприняли бы еще одну попытку и наверняка разделались бы со мной. Я пролежал в этой сельской больничке несколько месяцев. У меня было обожжено более девяноста пяти процентов тела. Никто не надеялся, что я выживу. - Он говорил отрывисто, но все же мерно, как загипнотизированный; было совершенно ясно, что он никогда еще не рассказывал эту историю вслух. Затем хозяин сел на деревянный стул с высокой спинкой; по-видимому, его силы иссякли.

- Но вы, несмотря ни на что, выжили, - заметил Бен.

- У меня не хватило силы на то, чтобы заставить себя перестать дышать, - ответил Шардан. Он снова сделал продолжительную паузу - даже воспоминания о боли заставляют переживать ее заново. - Меня хотели перевести в столичную больницу, но, конечно, я не мог согласиться на это. Все равно, мне ничего не могло помочь. Вы в состоянии вообразить себе, на что похоже существование, когда само сознание не является ничем другим, кроме ощущения боли.

- И все же вы выжили, - повторил Бен.

- Мучения мои далеко превышали меру, которая определяет страдания, предназначенные людям. Перевязки представляли собой кошмар, не поддающийся воображению. Даже я сам с великим трудом переносил зловоние некротизированной ткани, а медиков, входивших в мою палату, частенько рвало. А потом, когда сформировалась грануляционная ткань, меня ждал новый ужас контрактура. Шрамы стали стягиваться, снова и снова вызывая страшные мучения. Даже теперь боль, которую я испытываю каждое мгновение каждого дня, превосходит все то, что мне пришлось перенести за всю предшествующую жизнь. За то время, когда у меня была жизнь. Вы не можете смотреть на меня, не так ли? Никто не может. Но и я тоже не в состоянии смотреть на самого себя.

Анна заговорила, не позволяя установиться паузе; она отчетливо понимала, что между ними и изувеченным стариком необходимо восстановить нормальный, человеческий контакт.

- Сила, которой вы, судя по всему, обладаете, не имеет себе равных. Ни в одном учебнике по медицине вы не найдете объяснения тому, что с вами случилось. Инстинкт выживания. Вы выбрались из пламени. Вы были спасены. Что-то внутри вас боролось за жизнь. Этого не могло происходить без какой-то весомой причины!

Шардан ответил совершенно спокойно:

- Поэта однажды спросили: что он кинулся бы спасать, если бы увидел, что его дом горит? А он ответил: "Я стал бы спасать огонь. Без огня ничего невозможно". - Его смех звучал, как басовитый, не человеческий, а скорее механический рокот. - В конце концов именно огонь явился главным движителем цивилизации, но с таким же успехом он может выступить и орудием варварства.

Анна извлекла из магазина ружья все патроны и вернула дробовик Шардану.

- Нам необходима ваша помощь, - настойчиво напомнила она.

- Неужели я хоть сколько-нибудь похож на человека, способного оказать помощь? Ведь я же не в состоянии помочь даже самому себе!

- Если вы хотите призвать ваших врагов к ответу, то мы можем быть вашей лучшей ставкой, - мрачно произнес Бен.

- Я не собираюсь мстить за то, что со мной произошло. И выжил не потому, что меня поддерживала злость. - Он извлек из складок своей мантии маленький пластмассовый пульверизатор и направил облачко жидкости себе на глаза.

- На протяжении многих лет вы стояли у руля "Трианона", колоссальной нефтехимической корпорации, - продолжал Бен. Ему было необходимо дать понять Шардану, что им удалось разгадать исходную загадку, и так или иначе привлечь его на свою сторону. - Она была и остается лидером всей промышленности. Вы были ближайшим помощником Эмиля Менара, мозгом того реструктурирования, которое "Трианон" пережил в середине века. А Менар был основателем "Сигмы". И по прошествии определенного времени вы, вероятно, тоже, вошли в число ее руководителей.

- "Сигма", - дрожащим голосом повторил калека. - Оттуда все началось.

- И, несомненно, ваша гениальность в деле управления финансами помогла осуществить великий проект по переводу активов из Третьего рейха.

- А? Так вы считаете, что это был великий проект? Это была ерунда, мелкое упражнение. Великий проект... великий проект... - Он умолк. - Великий проект был совсем иного порядка. Это было нечто такое, что вы вряд ли сможете постигнуть.

- Попробуйте рассказать так, чтобы мы поняли, - ответил Бен.

- И разгласить тайны, сохранению которых я посвятил всю свою жизнь?

- Вы только что сами сказали, что жизни у вас теперь нет. - Бен шагнул к старику и, преодолевая инстинктивное отвращение, заставил себя взглянуть ему в глаза. - Разве у вас осталось нечто такое, что жалко было бы потерять?

- Наконец-то вы говорите правду, - мягко произнес Шардан, и его лишенные век глаза, казалось, закрутились в орбитах и уставились проницательным взглядом в глаза Бена.

Несколько мгновений - Бену и Анне они показались бесконечно долгими он сидел молча. А затем заговорил - медленно, монотонно.

- История началась до меня. И продолжится, без сомнения, после меня. Но начало она берет в нескольких последних месяцах Второй мировой войны, когда некоторые из самых могущественных промышленников со всего света собрались в Цюрихе, чтобы определить курс послевоенного мира.

Перед мысленным взором Бена мелькнули запечатленные на старой фотографии мужчины с суровыми глазами.

- Это были разгневанные люди, - продолжал Шардан, - которые уже узнали о том, как намеревался поступить больной Франклин Рузвельт: поставить Сталина в известность о том, что он, президент США, не станет препятствовать крупномасштабному захвату территорий Советами. Именно так он и поступил перед смертью. И действительно, он уступил коммунистам половину Европы! Это было величайшее предательство! Эти деловые лидеры знали, что им не удастся пустить под откос позорную американо-советскую сделку, заключенную в Ялте. И потому они сформировали корпорацию, которой предстояло стать передовым плацдармом, орудием для направления колоссальных сумм денег на борьбу против коммунизма, для концентрации воли Западного мира. Именно тогда началась следующая мировая война.

Бен взглянул на Анну, а затем уставился в пространство, пораженный и словно загипнотизированный словами Шардана.

- Эти лидеры капитализма точно рассчитали, что жители Европы, измученные фашизмом и озлобленные против него, повернут налево. Нацисты оставили за собой выжженную землю, и эти промышленники поняли, что если в ключевые моменты не будет происходить массивного вливания ресурсов, то социализм начнет пускать корни сначала в Европе, а затем и во всем мире. Они видели свою миссию в сохранении и укреплении индустриального общества. Что также означало необходимость заглушить голоса инакомыслящих. Эти тревоги кажутся вам надуманными? Отнюдь. Эти промышленники знали, как движется маятник истории. И поэтому видели, что если на смену фашистскому режиму придет режим социалистический, то Европа может оказаться по-настоящему потерянной.

- Они сочли весьма благоразумным взять к себе на службу некоторых ведущих нацистских функционеров, которые хорошо понимали, откуда ветер дует, и к тому же были искренне преданны делу борьбы против сталинизма. И как только синдикат утвердил свою политическую и финансовую базу, он взялся за управление мировыми событиями, обеспечивая деньгами политические стороны, вроде бы из-за занавеса. Что самое поразительное, их действия оказались успешными! Их разумно вложенные деньги породили Четвертую республику де Голля во Франции, помогли сохранению крайне правого режима Франко в Испании. В последующие годы они привели к власти в Греции полковников, которые свергли избранный народом левый режим. В Италии была проведена "Операция "Гладио", в результате которой левые занялись мелкими подрывными акциями, что практически свело на нет все их попытки организоваться и оказать реальное влияние на национальную политику. Были подготовлены планы, согласно которым военизированная полиция и карабинеры в случае необходимости заняли бы радио- и телевизионные станции. Мы имели обширные досье на политических и профсоюзных деятелей, священников. Партии ультраправого крыла повсюду пользовались тайной поддержкой из Цюриха, чтобы консерваторы по контрасту с ними казались умеренными. Выборы находились под строгим контролем, раздавалось множество взяток, левых политических лидеров убивали - и все нити вели к кукловодам из Цюриха, о существовании которых никто не имел ни малейшего понятия. Они выдвигали таких политиков, как сенатор Джозеф Маккарти в США. Ими финансировались государственные перевороты в Европе, Африке и Азии. Ими были созданы левые экстремистские группы, которые должны были играть роль агентов-провокаторов и обеспечивать все более возрастающее неприятие широкой публикой провозглашаемых левыми целей.

Эта организация промышленников и банкиров следила за тем, чтобы мир сделался безопасным для капитализма. Ваш президент Эйзенхауэр, предупреждавший об увеличении могущества военно-промышленного комплекса, видел только самую вершину айсберга. По правде говоря, значительная часть мировой истории за последние полвека была подготовлена людьми из Цюриха и их преемниками.

- Боже мой! - воскликнул Бен, прервав старика. - Вы говорите о...

- Именно, - подтвердил Шардан, кивнув своей отвратительной безликой головой. - Их интрига породила "холодную войну". Они ее начали. Или, наверно, правильнее будет сказать: мы начали. Теперь-то вы поняли, что открывается перед вами?

Пальцы Тревора двигались с молниеносной быстротой - он открыл свой чемодан и собирал винтовку 0.50-дюймового калибра, усовершенствованную версию "БМГ АР-15". По его мнению, это была очень красивая вещь: изготовленное с прецизионной точностью снайперское оружие, имевшее минимальное количество движущихся частей, но зато обладавшее дальностью боя до семи с половиной километров. На близком расстоянии пробойная сила его пули была просто поразительной - она пробивала трехдюймовую стальную пластину, насквозь прошивала автомобиль и могла отколоть угол дома. Она могла пробить бетонную плиту. Пуля обладала дульной скоростью более трех тысяч футов в секунду. Снабженная сошкой и оптическим прицелом "льюпольд" с переменной кратностью, способным улавливать инфракрасное излучение, винтовка вполне обеспечивала требуемую точность. Присоединяя сошку, Тревор улыбнулся. Вряд ли можно было сказать, что он плохо оснащен для предстоящей работы.

В конце концов до его цели рукой подать - она находилась на противоположной стороне улицы.

Глава 33

- Это невероятно, - пробормотала Анна. - Это... это настолько чрезмерно, что просто не укладывается в голове.

- Я так давно живу с этим знанием, что для меня оно превратилось в совершенную банальность, - сказал Шардан. - Но я без труда могу представить себе, какие перевороты произойдут, если обществу станет известно о том, что история новейшего времени, в значительной своей части, проходила по сценарию, сценарию, подготовленному такими людьми, как я - бизнесменами, финансистами, промышленниками, действовавшими через обширную сеть своих союзников и помощников. По сценарию "Сигмы". Все учебники истории пришлось бы переписывать от корки до корки. Жизни, посвященные осознанным целям, оказались бы всего лишь пляской марионеток на кончиках нитей кукольника. "Сигма" - это история падения могущественных и возвышения падших. Это история, которую никогда нельзя будет обнародовать. Вы понимаете меня? Никогда.

- Но кто мог оказаться настолько самонадеянным - настолько безумным, чтобы решиться на подобное предприятие? - Бен поискал, на чем бы остановить взгляд, и в конце концов выбрал мягкую коричневую мантию Шардана. Теперь он понимал, что странный свободный фасон этой одежды диктовался физиологической необходимостью.

- Вы должны сначала постараться понять провиденциальные, триумфаторские настроения, которые владели создателями корпорации в середине столетия, возразил Шардан. - Вспомните, что к тому времени мы уже преобразовали бытие человечества. Мой Бог! Автомобиль, самолет, затем реактивный самолет. Человек мог передвигаться по земному шару со скоростью, какую были не в состоянии даже представить себе наши предки. Человек обрел способность лететь в небесах! Радиоволны и звуковые волны подарили людям шестое чувство, благодаря которому они смогли видеть то, что было недоступно в прежние времена. Даже вычисление, и то теперь могло быть автоматизировано. И в прикладных науках наблюдались такие же экстраординарные достижения - в металлургии, в химии пластмасс, в технологии производства, позволяющей получать принципиально новые виды резины, клеев, текстиля и сотни других вещей. Обычный ландшафт человеческой жизни полностью преобразился. Во всех областях современной промышленности произошли революции.

- Вторая индустриальная революция, - заметил Бен.

- Вторая, третья, четвертая, пятая, - ответил Шардан. - Возможности казались бесконечными. Легко можно было решить, что пределов развития современной корпорации вообще не существует. А когда наступил рассвет ядерной науки... мой бог, уже не осталось ничего такого, чего нельзя было бы достичь, требовалось всего лишь как следует пошевелить мозгами! Ванневар Буш, Лоуренс Маршалл и Чарльз Смит из Рэйтиона вели пионерские работы во всех сферах, начиная от микроволновых генераторов и кончая системами наведения ракет и оборудованием для радиолокации. Так что многие из тех открытий, без которых нельзя представить себе мир в последующие десятилетия - ксерография, микроволновые технологии, двоичная вычислительная техника, электроника твердого тела, - уже были получены и даже имели изготовленные прототипы в лабораториях "Белл", "Дженерал электрик", "Вестингауз", RCA, IBM и других корпораций. Материальный мир был покорен нашей воле. Неужели же мы не сможем совладать с царством политики? - так думали мы тогда.

- А где вы сами находились в то время? - спросил Бен.

Глаза Шардана остановились, уставившись в воздух посередине комнаты. Он снова вынул пульверизатор из складок мантии и еще раз увлажнил глаза. Потом приложил белый носовой платок ниже своего рта-раны, где по остаткам подбородка стекала слюна. И поначалу отрывисто, а затем все более плавно, начал рассказывать.

Я был еще совсем ребенком - восемь лет, - когда вспыхнула война. Учился в ничем не примечательной провинциальной школе города Лион, носившей название лицей Бомон. Мой отец был городским гражданским инженером, а мать школьной учительницей. Я был единственным ребенком в семье и в каком-то смысле вундеркиндом. Когда мне исполнилось двенадцать лет, я уже ходил на лекции по прикладной математике в лионский Эколь нормаль суперьер, это был коллеж, готовивший учителей. У меня были ярко выраженные способности к математике, и все же академия не обладала для меня никакой привлекательностью. Я хотел чего-то другого. Кисло пахнувшие озоном тайны теории чисел нисколько не очаровывали меня. Я хотел научиться воздействовать на реальный мир, на царство повседневного. Придя в поисках работы в бухгалтерию "Трианона", я солгал и прибавил себе лет. К тому времени Эмиль Менар уже успел заслужить в деловом мире славу пророка, истинного провидца. Человек, собравший компанию из совершенно разнородных частей, которые поначалу все считали абсолютно несовместимыми. Человек, который первым понял, что, объединяя разрозненные доныне действия, можно создать индустриальную империю, могущество которой будет бесконечно превосходить сумму ее частей. На мой взгляд - взгляд аналитика, - "Трианон" был подлинным шедевром, Сикстинской капеллой в мире корпораций.

Прошло всего несколько месяцев, и о моем мастерском владении методами статистики узнал начальник отдела, в котором я работал, мсье Арто. Это был пожилой джентльмен, человек, обладавший немногочисленными увлечениями и практически безраздельно преданный подходу Менара. Кое-кто из моих коллег считал меня излишне холодным, но только не мсье Арто. Мы разговаривали между собой, как два спортивных болельщика. Мы могли часами обсуждать относительные преимущества внутренних рынков капитала или альтернативной величины премий при страховании делового риска. Вопросы, которые оказались бы совершенной загадкой для большинства людей - но зато они затрагивали архитектуру капитала, как таковую: пути рационализации решений о том, куда инвестировать и реинвестировать, как лучше распределять риски. Арто, находившийся уже на пороге отставки, позаботился о том, чтобы представить меня самому великому человеку, благодаря чему я перескочил через огромное количество ступенек карьерной лестницы. Менар, удивленный моей бросавшейся в глаза молодостью, задал мне несколько снисходительных вопросов. Я ответил довольно серьезно и притом провокационно - по правде говоря, мои ответы вплотную граничили с явной грубостью. Сам Арто был потрясен. Зато Менару это, кажется, очень понравилось. Манера моего разговора с ним была для него непривычной, зато в моих ответах в сжатом виде содержалось объяснение его собственного величия. Позже он сказал мне, что сочетание дерзости и глубокомыслия в моем поведении напомнило ему не кого иного, как его самого. Он обладал потрясающей самовлюбленностью, но эта самовлюбленность была заслуженной. Мое собственное высокомерие - этот ярлык я получил, еще будучи ребенком, - тоже, возможно, имело некоторое основание. Смирение годится только для церковников. Зато рационализм утверждает, что человек способен осознать свои собственные достоинства и недостатки. Я обладал значительным опытом использования методов оценки. Почему же моя оценка не может со всей логической обоснованностью распространиться на меня самого? Я был глубоко уверен, что моему отцу в жизни изрядно повредила чрезмерно почтительная манера обращения с людьми: он слишком мало ценил свои собственные дарования и тем самым подталкивал других тоже недооценивать их. Такой ошибки я допускать не намеревался.

И уже через несколько недель я стал личным помощником Менара. Я сопровождал его абсолютно повсюду. Никто не знал, то ли я был его секретарем, то ли советником. И, по правде говоря, я постепенно переходил от первой роли ко второй. Великий человек обращался со мной скорее как с приемным сыном, нежели с наемным служащим. Я был его единственным протеже, единственным помощником, который казался Менару достойным того, чтобы тратить время и силы, давая ему уроки. Я высказывал предложения, иногда весьма смелые, порой даже такие, которые полностью меняли разрабатывавшиеся в течение нескольких лет планы. Так, например, я предложил продать долю в нефтеразведке - эту программу его менеджеры разрабатывали не один год. Я предлагал совершать массивные инвестиции в пока еще не проверенные технологии. Все же в тех случаях, когда он следовал моим советам, он почти неизменно оказывался довольным результатами. L'ombre de Menard - тень Менара - так меня стали называть в начале пятидесятых. И в то время, когда он боролся с болезнью, лимфомой, которая в конечном счете свела его в могилу, он сам и "Трианон" стали все больше и больше полагаться на мое мнение. Мои идеи были смелыми, неслыханными, на первый взгляд безумными - но очень скоро им начинали пытаться подражать. Менар изучал меня в такой же степени, в какой я изучал его, с беспристрастной отчужденностью и в то же время искренней привязанностью. Мы оба были такими людьми, в которых эти качества без труда сосуществовали, взаимно дополняя друг друга.

И все же я скоро заметил, что наряду со всеми привилегиями, которые он предоставил мне, существовала одна святыня, вход в которую был мне заказан. Порой он в одиночку отправлялся в какие-то поездки, о которых ничего не говорил; существовали ассигнования, о назначении которых я не знал, а он никогда не вдавался в их обсуждение. Но затем наступил день, когда он решил, что меня следует ввести в общество, о котором я ровно ничего не знал, в организацию, известную вам как "Сигма".

Я все еще оставался вундеркиндом Менараг молодой надеждой корпорации, мне было всего лишь двадцать с небольшим лет, и я был совершенно не подготовлен к тому, что мне предстояло Увидеть во время первой встречи, на которой мне довелось побывать. Она происходила в замке в сельском районе Швейцарии, великолепном древнем замке, расположенном на обширном и изолированном участке земли, принадлежащей одному из руководителей. Меры безопасности там принимались совершенно исключительные: даже ландшафт, деревья и кусты, окружавшие поместье, были высажены таким образом, чтобы обеспечить тайное прибытие и отъезд различных посетителей. Так что во время моего первого визита туда я был лишен возможности видеть, как приезжают остальные. Ни один вид шпионского снаряжения не смог бы выдержать мощных импульсов высоко- и низкочастотного электромагнитного излучения - в то время это было последним достижением технологии. Все металлические предметы предлагалось складывать в контейнеры из чистого осмия, в противном случае даже простые наручные часы были бы бесповоротно испорчены. Менар и я прибыли туда под вечер, и нас проводили в отведенные помещения: его - в великолепные апартаменты с окном, выходящим на маленькое ледниковое озеро, а меня - в смежные комнаты, далеко не столь роскошные, но все же чрезвычайно удобные.

Совещание началось на следующее утро. О чем тогда шла речь, я почти не запомнил. Разговоры служили продолжением более ранних бесед, о которых я ничего не знал - новичку было очень трудно сориентироваться с первого раза. Но мне были знакомы лица людей, сидевших вокруг стола, и поэтому происходившее казалось мне совершенно ирреальным - нечто такое, на что мог бы решиться только писатель, создающий фантастическую пьесу. Менар был человеком, имевшим очень мало равных себе по величине богатства, по могуществу возглавляемой им корпорации, а также по деловой прозорливости. Так вот, все, кто мог считаться равным ему, находились там, в этом зале. Там были главы двух могущественных, враждующих между собой стальных конгломератов. Руководители ведущих американских изготовителей электрооборудования. Столпы тяжелой промышленности. Нефтехимии. Технологии. Люди, создавшие так называемый американский век. Их коллеги из Европы. Самый известный из мировых газетных магнатов. Руководители потрясающе всеядных инвестиционных компаний. Люди, которые сообща владели контролем над активами, превышавшими валовой национальный продукт большинства стран мира, вместе взятых.

В тот день, раз и навсегда, было разрушено мое изначальное мировосприятие.

Дети на уроках истории заучивают имена, разглядывают портреты различных политиков и военачальников. Они знают Уинстона Черчилля, знают Дуайта Эйзенхауэра, знают Франко и де Голля, Этли и Макмиллана. Эти люди имели определенное значение. Но в действительности они вряд ли являлись чем-то большим, чем просто представителями. Они были, в несколько утрированном смысле слова, пресс-секретарями, служащими. И "Сигма" внимательно следила, чтобы это положение сохранялось в дальнейшем. Люди, по-настоящему державшие в руках рычаги власти, сидели за этим длинным столом из красного дерева. Они были истинными кукловодами и при помощи ниточек управляли марионетками.

По мере того как шли часы, а мы пили кофе и грызли печенье, я понял, свидетелем чего оказался: это было заседание совета директоров огромной единой корпорации, которая управляла всеми остальными корпорациями.

Совета директоров, руководящего ни много ни мало - ходом всей истории Запада!

Именно их отношение к делу, их точки зрения запомнились мне куда крепче, чем любые слова, которые были тогда произнесены. Поскольку эти люди были профессиональными менеджерами, совершенно не располагавшими временем для бесполезных эмоций или иррациональных чувств. Они верили в развитие производительности, в укрепление порядка, в рациональную концентрацию капитала. Они верили, выражаясь простым английским языком, в то, что история - сама судьба человеческого рода - дело слишком важное для того, чтобы можно было доверить его массам. Катаклизмы двух мировых войн заставили их твердо укрепиться в этом мнении. История должна стать управляемой. Решения должны принимать беспристрастные профессионалы. И хаос, которым угрожает коммунизм - всеобщие беспорядки и перераспределение богатства, неизбежно последовавшие бы за его приходом, - сделал их проект вопросом наивысшей важности и безотлагательности. Коммунизм являлся не какой-то утопической схемой, а реально существующей опасностью, которую необходимо предотвратить.

Они убеждали друг друга в том, что нужно создать планету, где истинный предпринимательский дух навсегда окажется в безопасности от зависти и жадности масс. В конце концов разве не был мир на самом деле тяжело болен коммунизмом и фашизмом - мир, который каждый из нас хотел завещать своим детям? Современный капитал указал нам путь - но будущее индустриального общества следовало подстраховать, прикрыть от штормов. Таким было общее представление. И хотя происхождение этого представления берет свое начало в глобальной депрессии, которая предшествовала войне, оно, это представление, обрело бесконечно большую притягательную силу в связи с теми разрушениями, которые причинила война.

В тот день я говорил очень мало, и не потому, что я молчалив по характеру, а потому, что в самом буквальном смысле онемел. Я был пигмеем среди гигантов. Я был крестьянином, ужинающим с императорами. Я, что называется, не помнил себя, и самое большее, на что я был тогда способен, это, подражая моему великому ментору, сохранять бесстрастный вид. Такими были первые часы, которые я провел в составе "Сигмы", и с того дня моей жизни никогда уже не суждено было стать прежней. Ежедневная газетная жвачка - забастовка рабочих там, партийный съезд тут, убийство где-то еще не была больше сводкой случайных событий. За этими событиями теперь можно было разглядеть схему - сложные и запутанные махинации сложного и запутанного механизма.

Безусловно, основатели, руководители получали хорошую прибыль. Их корпорации - каждая из них - процветали, тогда как многие другие, которым не посчастливилось оказаться причастными к "Сигме", погибли. Но реальной движущей силой было их великое представление: Запад необходимо объединить против общего врага, или же он ослабеет и проиграет. И укрепление его бастионов следует производить осмотрительно и благоразумно. Слишком агрессивные, слишком поспешные действия могут вызвать обратную реакцию. Реформа должна осуществляться крошечными шажками. Одна группа специализировалась на убийствах, которые лишали левых самых вдумчивых и авторитетных лидеров. Другие подделывали - это слово в данном случае самое подходящее - разнообразные экстремистские группы: такие, как "Баадер-Майнхоф" и "Красные бригады", роль которых заключались в том, чтобы гарантированно отпугнуть любых умеренных сочувствующих.

Запад и значительная часть прочего мира должны были откликнуться на благое попечение и охотно проглотить те сказки, которыми мы прикрывали свою деятельность. В Италии мы создали сеть из двадцати тысяч гражданских комитетов, через которую качали деньги христианским демократам. Известный "план Маршалла", как и многие другие планы, был разработан "Сигмой" - очень часто "Сигме" принадлежали сами тексты тех актов, которые представлялись на рассмотрение американского Конгресса и получали его одобрение! Все европейские программы восстановления, организации экономического сотрудничества и в конечном счете даже НАТО - стали органами "Сигмы", которая оставалась невидимой, потому что была вездесущей. Колеса, приводящие в движение другие колеса, таким был наш образ действий. В любом учебнике вы найдете стандартный текст о послевоенном восстановлении Европы, сопровождаемый фотографией генерала Маршалла. А ведь все детали его плана были продуманы, разработаны и одобрены нами намного раньше.

Никогда и никому не закралась в голову даже мысль о том, что Запад оказался под управлением скрытого консорциума. А сообщению об этом никто не поверил бы. Потому что, окажись все истиной, это означало бы, что более половины планеты являлось эффективно работавшим филиалом единой мегакорпорации.

"Сигмы".

Через какое-то время старшие магнаты умерли, и на смену им пришли более молодые протеже. "Сигма" сохранялась, изменяясь там, где это было необходимо. Мы не были идеологами. Мы были прагматиками. "Сигма" просто стремилась переделать весь современный мир. Ей не требовалось ничего, кроме полновластного владения историей.

И "Сигма" преуспела в своих планах.

Тревор Гриффитс, прищурившись, взглянул в инфракрасный прицел. Тяжелые шторы, плотно закрывающие окна, были непроницаемы для невооруженного глаза, но для инфракрасной оптики они оказались прозрачными, как легкий тюль. Человеческие фигуры представлялись в прицеле четко очерченными зелеными пятнами, отдаленно похожими на капли ртути. Когда люди перемещались, обходя мебель и тонкие колонны, подпиравшие потолок, формы этих пятен заметно изменялись. Первой целью будет сидящая фигура. Остальные кинутся к стенам, рассчитывая, что это спасет их, и он уничтожит их прямо через кирпичную стену. Одна пуля пробьет дыру, а вторая поразит цель. Оставшиеся патроны закончат работу.

- Если то, что вы говорите, правда... - заговорил Бен.

- Люди лгут главным образом для того, чтобы сохранить лицо. Вы, вероятно, заметили, что у меня больше не может быть такого побуждения. Разрез, то есть рот Шардана, немного растянулся в улыбке или гримасе. - Я предупредил вас, что вы плохо подготовлены для того, чтобы понять рассказанное мною. Возможно, теперь вы все же в состоянии представить себе ситуацию несколько яснее, чем прежде. Очень много чрезвычайно могущественных людей в разных странах - Даже сегодня - имеют весьма серьезные основания для того, чтобы хранить правду глубоко под спудом. Вернее, сегодня даже больше, чем когда-либо прежде. Потому что "Сигма" за несколько последних лет начала развиваться в новом направлении. В значительной степени это стало результатом ее собственных успехов. Коммунизм больше не является угрозой казалось бы, бессмысленно продолжать тратить миллиарды на организацию гражданских действий и формирование политических сил. И, пожалуй, так оно и есть, поскольку существует более эффективный путь, позволяющий достичь конечной цели "Сигмы".

- Цели "Сигмы"? - эхом откликнулся Бен.

- Которой является, скажем так, стабильность. Подавление инакомыслия путем "исчезновения" нарушителей спокойствия и носителей угрозы индустриальному обществу. Когда Горбачев вознамерился совершить действия, которых от него не ожидали и которые могли быть чреваты неприятными последствиями, мы устроили его немедленное свержение. Когда режимы в странах Тихого океана проявляли упрямство, мы принимали меры для организации резкого, массивного оттока иностранного капитала, что ввергало их экономику в кризис. Когда мексиканские лидеры не выказали полной готовности к сотрудничеству, мы организовали перемены в правительстве.

- Мой Бог, - прошептал Бен, с трудом ворочая пересохшим языком. - Если послушать то, что вы говорите...

- О да. Нужно было только созвать сессию, вынести на нее проект решения, который был незамедлительно выполнен. Мы были очень сильны в этих делах, говорю совершенно честно - мы могли играть, управляя правительствами всего мира, как музыкант - трубами органа. И при этом нам отнюдь не вредило то, что "Сигма" владеет огромным количеством инвестиционных компаний, что доли ее собственности разбросаны по активам бесчисленных частных фирм. Однако очень узкий внутренний круг пришел к выводу, согласно которому в наступившей новой эпохе нам предстояло не просто лавировать, приноравливаясь к новым ветрам и преодолевая циклические кризисы. Теперь, решили они, следует увековечить устойчивое лидерство на очень длительный период. И поэтому несколько лет назад был начат один очень специальный проект "Сигмы". Его успешный исход полностью изменил бы сам характер контроля над миром. Речь уже шла не о капиталовложениях, не о направлении перераспределения ресурсов. Вместо всего этого возник простой вопрос: кто войдет в число "избранных". И я воспротивился этому.

- Вы решились выйти из общего строя "Сигмы", - сказал Бен. - Вы стали отверженным. И все же вы хранили тайны.

- Повторяю, если выплывет правда о том, как много из важнейших событий послевоенной эпохи было осуществлено под нашим негласным руководством, и люди узнают, что вся планета охвачена тайной интригой, реакция будет самой непредсказуемой.

- Но почему же вдруг такой внезапный подъем активности - ведь вы говорите, что все постепенно разворачивалось на протяжении десятилетий! удивленно воскликнул Бен.

- Да, но мы-то говорим о днях, - ответил Шардан.

- И вы знаете об этом?

- Вы удивляетесь, что такой отшельник, как я, умудряется не отставать от событий в мире? Надо научиться читать между строк. Если вы хотите выжить, то научитесь этому. И потом, когда постоянно сидишь взаперти, у тебя остается очень мало занятий для того, чтобы скоротать время. За годы, проведенные в их компании, я научился выявлять сигналы в том, что вам показалось бы просто статическим шумом. - Он указал на свою голову. Даже под капюшоном Бен разглядел, что ушная раковина у калеки полностью отсутствовала, слуховой канал представлял собой простое отверстие в обнаженной плоти.

- Значит, как раз этим объясняются внезапно начавшиеся убийства?

- Дело именно в том, о чем я говорил: "Сигма" за последнее время претерпела заключительную трансформацию. Смену руководства, если вам будет угодно.

- Которой вы противились?

- Задолго до того, как большинство склонилось к этому плану. А "Сигма" всегда оставляла за собой право "применения санкций" к тем своим членам, в абсолютной лояльности которых возникали сомнения. В своем высокомерии я не понимал, что мое положение не служит для меня никакой защитой. Совсем наоборот. Однако к "зачистке", устранению диссидентов всерьез приступили только в последние несколько недель. Тех, кого сочли настроенными враждебно по отношению к новому руководству - и тех, кто работал на нас, - объявили нелояльными. Нас называли angeli rebelli - мятежные ангелы. Если вы припомните, что прообраз одного из angeli rebelli восстал против самого Бога Всемогущего, то поймете уровень самооценки и присвоенных прав нынешних повелителей "Сигмы". Или, вернее будет сказать, повелителя, так как консорциум оказался под властью одного... поистине страшного индивидуума. Ну, а сейчас можно говорить о том, что "Сигма" тянет время.

- Какое время? Объясните, - потребовал Бен. Его мозг был переполнен вопросами.

- Мы говорим о днях, - повторил Шардан. - В лучшем случае. Какие же вы глупцы: пришли ко мне, как будто знание правды может вам хоть чем-нибудь помочь. Пришли ко мне, когда времени уже совсем не осталось! Несомненно, теперь уже слишком поздно.

- О чем вы говорите?

- Именно поэтому я сначала предположил, что вас прислали. Они знают, что никогда не были и не будут в столь уязвимом положении, как перед самым моментом достижения полного господства. Как я уже сказал вам, сейчас пришло время последнего прочесывания, стерилизации и устранения любых улик, которые могли бы указывать на них.

- Я вас еще раз спрашиваю: почему именно сейчас?

Шардан взял пульверизатор и в очередной раз опрыскал свои затуманенные серые глаза. И в этот момент раздался громкий удар, сухой треск кости, и Шардан вместе со своим стулом упал на пол, опрокинувшись на спину. Бен и Анна вскочили на ноги и с ужасом увидели мгновенно образовавшееся в оштукатуренной стене двухдюймовое круглое отверстие, как будто проделанное огромной дрелью.

- Уходим!- выкрикнула Анна.

Откуда мог прилететь этот снаряд? - дыра казалась слишком уж большой для пули, выпущенной из обычной винтовки. Бен метнулся к стене - Анна бросилась в другой угол комнаты, - а затем он обернулся и взглянул на свалившееся со стула на пол тело легендарного финансиста. Заставив себя еще раз рассмотреть ужасные кратеры и впадины, образованные разросшейся рубцовой тканью, Бен заметил, что глаза Шардана закатились под лоб, оставив на виду одни лишь белки.

Увидев струйку дыма, поднимавшуюся над обугленным краем капюшона, Бен понял, что огромная пуля прошла сквозь череп Шардана. Человек без лица человек, обладавший мощнейшей волей к жизни, позволившей ему вытерпеть годы неописуемых страданий, - был мертв.

Но что случилось? Каким образом? Бен знал только одно: если они немедленно не найдут укрытия, то в следующие несколько секунд погибнут. Но куда следовало идти, как избегнуть нападения, если они не знали, откуда оно последовало? Он увидел, что Анна стремительно пробежала вдоль дальней стены комнаты, кинулась на пол и распласталась ничком, и поспешил последовать ее примеру.

А затем раздался второй удар, и в капитальной внешней стене, а затем в оштукатуренной внутренней перегородке образовались еще две круглых дыры.

Независимо от того, из какого оружия стрелял их противник, пули прошили кирпичную стену с такой легкостью, словно это была легкая занавеска. Последняя пуля легла в опасной близости от Анны.

Безопасного места не было нигде.

- О, мой Бог! - крикнула Анна. - Мы должны выбраться отсюда!

Бен извернулся и выглянул в окно. Во вспышке отраженного солнечного света он разглядел лицо человека в окне, находившемся прямо перед ним, на противоположной стороне узкой улицы.

Гладкая, без морщин, кожа, высокие скулы.

Убийца, поджидавший его возле виллы Ленца. Убийца из швейцарского auberge... a...

Убийца, застреливший Питера.

Охваченный внезапно вспыхнувшим гневом, Бен издал громкий крик, крик предупреждения, недоверия, ярости. Они с Анной одновременно кинулись к выходу из квартиры. В наружной стене почти беззвучно появилось еще одно отверстие; Бен и Анна выскочили на лестничную клетку. Эти ракеты не могли застрять в теле, они не были предназначены для того, чтобы сжечь кожу - они должны были пробить человека насквозь с такой же легкостью, с какой копье протыкает паучью сеть. Совершенно ясно, что они задумывались для борьбы против танков. Повреждения, которые они причиняли старому дому, были невероятными.

Бен бежал вслед за Анной; перепрыгивая через несколько ступенек, они неслись по темной лестнице, а позади них снова и снова раздавался грохот разбитого кирпича и осыпающейся штукатурки. В конце концов они оказались в маленьком вестибюле.

- Сюда! - прошептала Анна и, не замедляя шага, бросилась к другому выходу, не на рю де Виньоль, а в боковой переулок, где убийце будет гораздо труднее стрелять в них. Выйдя наружу, они принялись лихорадочно осматриваться.

Множество лиц вокруг. На углу рю дез Орто стояла белокурая женщина в дешевой одежде, отделанной фальшивым мехом. На первый взгляд она могла показаться проституткой или наркоманкой, но было в ней нечто такое, что сразу привлекло внимание Бена. Снова перед ним оказалось лицо, которое он видел прежде. Но где?

Внезапно перед его мысленным взором предстала Банхофштрассе. Блондинка в дорогой одежде, несущая сумку из фешенебельного магазина. Обмен кокетливыми взглядами.

Это была та же самая женщина. Дозорный корпорации? А на противоположной от нее стороне улицы - подросток в разорванной футболке и джинсах: он тоже показался знакомым, хотя Бен не мог вспомнить, где же он видел его. Мой Бог! Еще один?

На дальнем углу стоял мужчина с румяными обветренными щеками и бровями, похожими на пшеничные колосья.

Еще одно знакомое лицо.

Неужели трое убийц из корпорации взяли их в кольцо? Трое профессионалов, полных решимости не дать им ускользнуть?

- Нас окружили, - сказал он Анне. - На каждом углу стоит минимум по одному человеку. - Они застыли, не зная, куда и как им следует идти.

Глаза Анны поспешно обшарили улицу, и лишь после этого она ответила:

- Послушайте, Бен. Вы сами сказали, что Шардан выбрал этот район, этот квартал совсем неспроста. Мы не знаем, какие планы были у него на случай непредвиденных обстоятельств, какие запасные выходы он заранее наметил, но мы знаем, что у него обязательно что-то имелось в заначке. Он был слишком умен для того, чтобы не обеспечить себе запасных путей для отступления.

- Запасные пути?

- Следуйте за мной.

Она побежала прямо к тому самому дому, где на седьмом этаже устроился убийца. Бен сразу понял, куда она направилась, это ему очень не понравилось, но он все же устремился вслед за нею, лишь пробормотав на бегу:

- Это безумие!

- Нет, - ответил Анна. - Если мы окажемся вплотную к этому дому, он никак не сможет нас достать. - Дорожка была темной и зловонной, кинувшиеся врассыпную крысы убедительно свидетельствовали о том, что сюда давно и постоянно выкидывали отбросы. Металлические ворота, выходившие на Рю дез Алле, оказались запертыми.

- Полезем через верх? - Бен с сомнением окинул взглядом створки, заканчивающиеся на высоте в двенадцать футов остроконечными железными пиками.

- Вы перелезете, - ответила Анна и вынула из кобуры "глок". Три тщательно нацеленных выстрела, и цепь, которой были заперты ворота, оборвалась. - Парень использовал винтовку 0.50-дюймового калибра. После "Бури в пустыне" их повсюду как грязи. Они были горячим товаром, потому что при использовании нужных боеприпасов способны пробивать броню иракских танков. Если у вас в руках одна из этих чудовищных игрушек, то вы можете расхаживать по такому городу, словно он склеен из картона.

- Вот дерьмо! Так, что нам делать дальше? - спросил Бен.

- Постараться не словить пулю, - резко ответила Анна и бросилась бежать. Бен следовал за нею по пятам.

Через пятьдесят секунд они оказались на рю де Баньоль, прямо перед рестораном "Ля Флеш д'ор". Внезапно Бен метнулся через дорогу.

- Не отставайте.

Там массивный мужчина слезал со скутера "Веспы", одного из тех не то маленьких мотоциклов, не то мопедов, к которым французские водители относятся, как к настоящему бедствию.

- Monsieur, - по-французски обратился к нему Бен, - j'ai besoin de votre Vespa. Pardonnez-moi, s'il vous plait [Мсье, мне крайне необходим ваш скутер. Прошу извинить меня (фр).].

Похожий на медведя здоровяк недоверчиво взглянул на него.

Бен показал ему пистолет и вырвал из рук мужчины ключи. Хозяин "Веспы" поспешно отступил и съежился, словно пытался сделаться невидимым, а Бен вскочил на мопед. Не успевший остыть мотор сразу же завелся.

- Забирайтесь! - крикнул он Анне.

- Вы сошли с ума, - запротестовала она. - Мы же окажемся беззащитными перед любым человеком в автомобиле, стоит нам выехать на Периферик. Из этой штуки не выжать больше пятидесяти миль в час. Это будет для них то же самое, что охота на индеек!

- Мы не поедем ни на Периферик, - рявкнул Бен, - ни на какое-либо другое шоссе. Садитесь!

Анна с изумленным видом подчинилась и быстро устроилась за спиной Бена.

Бен объехал вокруг "Ля Флеш д'ор", а затем непринужденно проехал по бетонному парапету, ведущему к старым железнодорожным колеям. Ресторан, как теперь разглядела Анна, был и в самом деле выстроен прямо поверх рельсов.

Бен направился прямо вдоль проржавевших рельсов. Они нырнули в туннель, а затем выбрались на открытое место. За "Веспой" хвостом вилась пыль; хорошо, что за долгие годы шпалы глубоко ушли в землю, так что дорога оказалась довольно гладкой и можно было ехать относительно быстро...

- А что будет, когда мы встретимся с поездом? - крикнула Анна и крепко вцепилась в Бена, так как мотоцикл в этот момент перевалил через рельс.

- Здесь уже полвека не проходил ни один поезд.

- Похоже, вам это место знакомо.

- Следствие потраченной впустую юности! - крикнул в ответ Бен, не поворачивая головы. - Я когда-то, еще подростком немало слонялся здесь. Мы находимся на заброшенной железнодорожной линии, известной как Petite Ceinture, маленький пояс. Она кольцом обходит вокруг всего города. Полностью заброшена. "Флеш д'ор" - это на самом деле старинная железнодорожная станция, построенная еще в ХIХ столетии. Этакая петля вокруг Парижа, на которую нанизано двадцать станций - Нейи, Пор-Майо, Клиши, Вийет, Шарон и многие другие. Автомобили уничтожили железнодорожное сообщение, но никому так и не пришло в голову снять пути. Теперь это главным образом просто длинная, ничем не занятая узкая полоса. Я немного подумал о том, почему Шардан выбрал именно этот район, и вспомнил о заброшенной железной дороге. Довольно полезное наследие прошлого.

Они проскочили через еще один просторный туннель и снова оказались на поверхности.

- И куда же мы попали? - спросила Анна.

- Трудно точно сказать - ведь отсюда не видно никаких заметных ориентиров, - ответил Бен, - но, вероятно, в районе Фор д'Обервийер. Или Симплона. Словом, чертовски далеко. Конечно, Центральный Париж не так уж велик. В общей сложности, порядка сорока квадратных миль. Если нам удастся найти метро и присоединиться к нескольким сотням тысяч болтающихся там парижан, то мы сможем отправиться к нашему следующему пункту назначения.

Бар "Флэнн О'Брайен" - его название было начертано причудливо изогнутыми неоновыми буквами на вывеске и выписано округлыми буквами на витрине - находился в первом аррондисмане, на рю Байоль около остановки Лувр-Риволи. Это было темноватое пропахшее пивом заведение, со стенами, отделанными щербатыми от старости деревянными панелями, и темным дощатым полом, на который уже много лет посетители выплескивали из кружек остатки "Гиннесса".

- Мы встречаемся в ирландском баре? - осведомилась Анна. Она машинально крутила головой, осматривая все вокруг, и была готова отреагировать на малейший признак опасности.

- У Оскара есть чувство юмора - больше ничего тут не скажешь.

- И напомните мне: почему вы настолько уверены, что ему можно доверять?

Бен сделался серьезным.

- Мы оба сошлись на том, что теперь нам приходится иметь дело с вероятностью, а не с возможностью. А он пока что был на уровне. По-настоящему опасной "Сигму" делает то, что она напропалую использует лояльность своих истинных приверженцев. Оскар слишком, чертовски жаден для того, чтобы быть приверженцем чего бы то ни было. Наши чеки всегда оплачивались без каких-либо задержек. Я думаю, что для Оскара это имеет немалое значение.

- Честь циника.

Бен пожал плечами.

- Я должен доверять своему чутью. Мне Оскар нравится и всегда нравился. Я думаю, что и он мне симпатизирует.

Даже в этот час во "Флэнне О'Брайене" стоял сильный гам, а чтобы глаза привыкли к полумраку, вошедшим пришлось несколько секунд постоять около входа.

Оскар сидел на скамье у дальней стены бара - миниатюрный седоватый человек, лицо которого наполовину закрывала огромная кружка с густым стаутом. Около кружки лежала аккуратно сложенная газета с наполовину разгаданным кроссвордом. У него был удивленный вид, или же он собирался подмигнуть - впрочем, Анна очень скоро поняла, что это просто обычное выражение его лица. Он приветствовал их обоих непринужденным взмахом руки.

- Я ждал вас сорок минут, - сказал он. Он схватил руку Бена так, как приветствуют друг друга перед началом схватки борцы, и сильно, утрированно пожал. - Сорок минут, каждая из которых стоит немалых денег. - Он, казалось, смаковал эти слова, пока они плавно катились с его языка.

- Небольшой сбой в нашем рабочем графике, - кратко пояснил Бен.

- Могу себе представить. - Оскар кивнул Анне. - Мадам, - сказал он, прошу вас, присаживайтесь.

Бен и Анна опустились на скамью по обе стороны от маленького француза.

- Мадам, - снова произнес тот, сосредоточив все свое внимание на Анне, - на самом деле вы гораздо красивее, чем на фотографиях.

- Простите? - Анна не поняла, что он хотел сказать, и растерялась.

- Моим коллегам из Сюрте недавно прислали комплект ваших фотографий. Цифровые файлы. Я тоже получил такой. Очень вовремя.

- Для его работы, - пояснил Бен.

- Моего artisans [ремесло (фр.)], - поправил его Оскар. - Настолько хорошего и настолько дорогого. - Он легонько постучал Бена по предплечью.

- Я не ожидал ничего меньшего.

- Конечно, Бен, я не сказал бы, что и твои фотографии льстят тебе. Эти папарацци, они никогда не могут выбрать нужный ракурс, не так ли?

Улыбка исчезла с лица Бена.

- О чем ты говоришь?

- Я очень горжусь собой за то, что разгадал кроссворд в "Геральд трибюн". Можете мне поверить, это по плечу далеко не каждому французу. Этот я почти закончил. Все, что мне осталось - это слово из пятнадцати букв: беглец от правосудия, объявленный в международный розыск.

Он перевернул газету.

- Бенджамин Хартман - не подойдет ли это для моего кроссворда?

Бен посмотрел на титульный лист "Трибюн" и почувствовал себя так, будто его окунули с головой в ледяную воду. Заголовок гласил: "РАЗЫСКИВАЕТСЯ СЕРИЙНЫЙ УБИЙЦА". А под ним была напечатана его фотография - нечеткая, очевидно, сделанная с кадра видеозаписи. Его лицо находилось в тени, изображение было очень зернистым, но, вне всякого сомнения, это был именно он.

- Кто мог знать, что мой друг станет такой знаменитостью? - сказал Оскар и снова перевернул газету. Он громко рассмеялся, и Бен с некоторым опозданием присоединился к нему, понимая, что это единственный способ не привлекать к себе внимания в атмосфере пьяного веселья, царившего в баре.

На соседней скамье какой-то француз пытался спеть "Дэн-ни-бой". Он абсолютно не попадал в тон и лишь очень приблизительно тянул гласные: "О, Дэнни-бой, тва-а-ай вы-зы-ы-гы-ляд зы-ы-вуущий..."

- В этом-то и проблема, - сказал Бен; напряженный тон нисколько не соответствовал почти естественной усмешке, застывшей на его лице. Его взгляд снова перескочил на газеты. - Это проблема величиной в Эйфелеву башню.

- Ты убиваешь меня! - негромко воскликнул Оскар, хлопнув Бена по спине, как будто тот удачно сострил. - Только те люди, которые утверждают, что такой вещи, как плохая реклама, не существует, - заявил он, - никогда не получают плохой рекламы. - С этими словами он вытащил откуда-то из-под сиденья пакет. - Берите, - сказал.

Это был белый пластиковый пакет, видимо, из какого-то туристского магазина с безвкусной надписью "Я люблю Париж весной", причем вместо слова "люблю" было изображено большое ярко-красное сердце. Пакет был снабжен жесткими пластмассовыми ручками, которые защелкивались, если их сжать. сжать.

- Это нам? - с сомнением в голосе спросила Анна.

- Без них не обходится ни один турист, - сказал Оскар. Его взгляд казался игривым, но в нем можно было прочесть и серьезную озабоченность.

Я бу-у-у-ду здесь и дне-е-ем и но-о-о-чью,

О, Дэнни-бой, я-а-а так тебя лю-у-у-у-блю-у-у-у!

Сидевшему по соседству пьяному французу теперь подпевали три компаньона, причем каждый пел на свой собственный мотив.

Бен съежился на сиденье, словно придавленный тяжестью своего положения.

Оскар ущипнул его за руку; со стороны это показалось бы шутливым жестом, но щипок оказался вполне ощутимым.

- Не пригибайся, - прошептал он. - Не пытайся прятать лицо, не отводи глаз, когда тебе смотрят в глаза, и не старайся держаться незаметно. В этом не больше проку, чем в тех темных очках, которые надевает кинозвезда, отправляющаяся за покупками в магазин "Фрэд Сигал", tu comprends?

- Oui, - слабым голосом ответил Бен.

- А теперь, - сказал Оскар, - какое же есть очаровательное американское выражение? Давайте уеб...ать отсюда.

Купив в нескольких уличных киосках кое-какие мелочи, они вернулись в метро, где случайный взгляд ни за что не выделил бы их среди множества других туристов, измученных созерцанием города.

- Пора разрабатывать планы - планы наших дальнейших действий, - сказал Бен.

- Дальнейших? - переспросила Анна. - Я не думаю, что у нас есть какой-то выбор. Штрассер - вот единственное уцелевшее звено, о котором мы знаем, последний из оставшихся в живых членов правления "Сигмы" основателей корпорации. Нам необходимо так или иначе добраться до него.

- А кто сказал, что он все еще жив?

- Мы не можем допустить иной версии.

- Вы понимаете, что они будут наблюдать за каждым аэропортом, каждым терминалом, каждыми воротами?

- Да, это приходило мне в голову, - ответила Анна. - Вы начинаете думать как профессионал. По-настоящему способный ученик.

- Насколько я знаю, это называется методом погружения.

На всем протяжении долгой подземной поездки до banlieue [пригород (фр.)], одного из тех кишащих случайным народом районов, которые кольцом окружают настоящий Париж, эти двое все время негромко переговаривались между собой, строя планы, словно влюбленные или беглецы.

Они вышли на станции в Ла Курнев, старомодном рабочем квартале. Он находился на расстоянии всего лишь нескольких миль от центра, но здесь был совсем другой мир - мир двухэтажных домов, непритязательных магазинов, в которых продавали вещи, необходимые для использования, а не для похвальбы. В окнах бистро и круглосуточных магазинчиков красовались плакаты "Ред стар", футбольной команды, игравшей во втором дивизионе. Район Ла Курнев находился немного севернее Парижа, неподалеку от аэропорта Шарля де Голля, но они не намеревались отправляться туда.

Бен указал на ярко-красный "Ауди", стоявший на противоположной стороне улицы.

- Как насчет этого?

Анна пожала плечами.

- Я думаю, что мы сможем найти что-то менее заметное.

Через несколько минут они наткнулись на синий "Рено". Автомобиль был немного забрызган грязью, а на полу валялись желтые обертки от пищи из магазина быстрого питания и картонные кофейные чашки.

- Готов держать пари, что хозяин ночует дома, - сказал Бен. Анна вставила в замок отмычку, и уже через минуту дверь открылась. На то, чтобы отсоединить провода от замка зажигания, потребовалось немного больше времени, но вскоре двигатель зарокотал, и двое беглецов двинулись по улице, соблюдая установленную правилами скорость.

Еще через десять минут они оказались на шоссе А1, ведущем к аэропорту Лилль-Лескин в Hop-Па-де-Кале. Поездка могла занять несколько часов и была связана с известным риском, но риском вполне допустимым: угон автомобилей являлся в Ла Курнев совершенно обычным делом, и можно с уверенностью сказать, что полицейские начнут спустя рукава опрашивать тех местных жителей, которые известны своим пристрастием к подобным штучкам. Конечно же, информация о происшествии не дойдет до Police Nationale, патрулирующей главные магистрали.

С полчаса они ехали молча, погруженные в собственные мысли.

Наконец Анна нарушила молчание.

- То, о чем рассказывал Шардан... Это просто невозможно принять. Кто-то говорит вам, что все, известное о современной истории, сущая чепуха и дело было совсем не так. Разве такое возможно? - Ее глаза неподвижно смотрели на дорогу перед собой, и, судя по голосу, она была так же измучена, как Бен.

- Я не знаю, Анна. Все происходящее утратило для меня смысл в тот день, когда случился этот кошмар на Банхофштрассе. - Бен пытался преодолеть навалившуюся на него слабость. Нервный подъем, вызванный их удачным спасением, давно уступил всепоглощающему чувству страха, леденящего ужаса.

- Еще несколько дней назад я главным образом занималась расследованием убийств, а не анализом глубинных основ современного мира. Вы можете в это поверить?

Бен ответил не сразу: что на это можно было ответить?

- Убийства... - задумчиво произнес он. Он испытывал неопределенное беспокойство. - Вы сказали, что это началось с Мэйлхота, который жил в Новой Шотландии, человека, работавшего на Чарльза Хайсмита, одного из основателей "Сигмы". А затем был Марсель Проспери, один из основателей. Как и Россиньоль.

- Три точки определяют плоскость, - сказала Анна. - Школьная геометрия.

Какие-то колесики в мыслях Бена сомкнулись между собой.

- Россиньоль был жив, когда вы вылетели, чтобы встретиться с ним, но умер к тому времени, когда вы до него добрались, верно?

- Верно, но...

- Как зовут человека, который дал вам это задание?

- Алан Бартлет, - после непродолжительного колебания ответила Анна.

- И когда вы вычислили место жительства Россиньоля в Цюрихе, вы доложили ему, правильно?

- Первым делом.

Во рту у Бена сразу пересохло.

- Да. Конечно, вы так и поступили. Именно поэтому в первую очередь он и поручил вам это дело.

- Что вы такое говорите? - Анна повернула затекшую шею и уставилась на Бена.

- Разве вы не видите? Анна, вы же были орудием в его руках. Он использовал вас.

- Использовал? Каким же образом? Последовательность событий окончательно оформилась в мозгу Бена.

- Думайте, черт возьми! Именно так натаскивают бладхаундов. Алан Бартлет сначала дал вам уловить запах. Он знает, как вы работаете. Он знал, что следующим, чего вы потребуете...

- Он знал, что я потребую у него показать мне список, - глухим голосом произнесла Анна. - Неужели такое возможно? И его упрямое нежелание - тоже часть спектакля, разыгранного в мою честь, поскольку он знал, что таким образом только укрепит мою решимость? То же самое и с поганым автомобилем в Галифаксе: вполне возможно, он знал, что от такого испуга я лишь сильнее разозлюсь.

- И таким образом вы получили список имен. Имена людей, связанных с "Сигмой". Но не все и не случайные имена, а только тех, кто ушел в подполье. Люди, которых "Сигма" не могла найти - так найти, чтобы не встревожить их. Совершенно ясно, что никто из работающих на "Сигму" не мог разыскать этих людей. Иначе они были бы уже мертвы.

- Потому что... - медленно заговорила Анна, - потому что все жертвы были из числа angeli rebelli. Отступники, диссиденты. Люди, которым больше нельзя было доверять.

- А Шардан успел сказать нам, что "Сигма" находится на пороге какой-то важной переходной фазы и пребывает в состоянии наибольшей уязвимости. Поэтому им было необходимо устранить всех этих людей. Но вы смогли найти кого-то, вроде Россиньоля, именно потому, что вы на самом деле именно такая, какой себя описали мне. Вы совершенно искренне стремились спасти его жизнь. И ваши добрые намерения можно установить путем беспристрастной проверки. И все же вы, сами того не зная, были запрограммированы!

- Вот первая причина того, что Бартлет дал назначение именно мне! воскликнула Анна; ее голос прозвучал громко и твердо - она вплотную приблизилась к полному осознанию ситуации. - Это было сделано для того, чтобы я раскопала укрытия оставшихся angeli rebelli. - Она стукнула кулаком по приборной панели.

- А затем Бартлет давал указания, и их убивали. Потому что Бартлет работает на "Сигму". - Бен буквально ненавидел себя за то, что его слова не могли не причинить Анне сильную боль, но теперь абсолютно все события последнего времени становились на свои места в единой картине.

- И в результате - я тоже. Да провались оно к чертям со всеми потрохами! Я - тоже!

- Невольно - подчеркнул Бен. - Как слепое орудие. А когда он увидел, что вы не желаете слепо подчиняться его приказам, он попытался отвлечь вас от дела. Они уже нашли Россиньоля, и вы больше не были им нужны.

- Боже! - воскликнула Анна.

- Конечно, это всего лишь теория, - продолжал Бен хотя был совершенно уверен в том, что сказал чистую правду.

- Да, теория. Но в ней слишком уж много этого чертова смысла.

Бен не отвечал. Извечный постулат, согласно которому реальность должна быть осмысленной, казался ему теперь диковинной роскошью. Слова Шардана заполнили его сознание, и значение этих слов было столь же отвратительным, как и лицо человека, который произносил их. "Колеса, приводящие в движение другие колеса, - таким был наш образ действий... Стали органами "Сигмы", которая оставалась невидимой... Все детали были продуманы нами... намного раньше... Даже мысли о том, что Запад оказался под управлением скрытого консорциума. А сообщению об этом никто не поверил бы. Потому что, окажись все истиной, это значило бы, что более половины планеты являлось эффективно работавшим филиалом единой мегакорпорации "Сигмы".

Они замолчали еще на десять минут, а потом Бен категорически заявил:

- Мы должны выработать маршрут.

Анна еще раз просмотрела статью в "Геральд трибюн" и прочла вслух:

- Существуют подозрения, что он может путешествовать под именем Роберта Саймона и Джона Фридмана.

Значит, эти документы ни на что не годились.

Но почему так получилось? Бен вспомнил рассказ Лизл о том, какие меры принимались для сохранения открытого банковского счета, о том, как Питер пользовался помощью ее троюродного брата - кузена, как она называла его.

- Дешнер! - громко воскликнул он. - Судя по всему, они добрались до него. - И добавил, немного помолчав: - Я удивляюсь, почему они не назвали моего настоящего имени. Здесь указаны псевдонимы, но нигде не напечатано Бенджамин Хартман.

- Нет, это как раз блестящий ход. Посудите сами, они знают, что вы путешествуете не под своим настоящим именем. А объявление вашего настоящего имени только замутило бы воду. Вы могли бы обратиться к вашей учительнице английского языка из Дирфилда, которая под присягой заявила бы, что Бенни, которого она отлично знала, никогда не сделал бы такой вещи. Плюс к тому, у швейцарцев имеются результаты криминологической экспертизы после стрельбы, которые полностью обеляют вас - но все это зарегистрировано за Бенджамином Хартманом. А тем, кто ведет облаву, нужно, чтобы картина была как можно более простой.

Около города Круазийе они увидели вывеску мотеля и подъехали к современному приземистому бетонному зданию.

Бен давно называл про себя этот стиль "интернациональным уродством".

- Только на одну ночь, - сказал Бен, отсчитав несколько сотен франков.

- Документы? - поинтересовался стоявший с каменным лицом клерк.

- Они у нас в багаже, - извиняющимся тоном произнес Бен. - Я принесу их позже.

- Вы сказали, только на одну ночь?

- Ну да, - поддакнул Бен, смерив Анну с головы до ног театрально похотливым взглядом. - Мы приехали во Францию, чтобы провести медовый месяц.

Анна переступила через порог, прижалась к Бену и склонила голову ему на плечо.

- Это такая красивая страна, - сказала она клерку. - И такая мудрая. Я не в состоянии постичь ее.

- Медовый месяц, - повторил клерк и впервые улыбнулся.

- Если вы не возражаете, нам хотелось бы поскорее попасть в номер, подал голос Бен. - Мы ехали несколько часов подряд. Нам очень нужно отдохнуть. - Он выразительно подмигнул.

Клерк вручил ему ключ с прицепленной тяжелой прорезиненной гирькой.

- Прямо в конце коридора. Номер 125. Если вам что-нибудь понадобится позвоните.

Комната была скудно обставлена, пол покрывал унылый зеленый ковролин, испещренный множеством разноцветных пятен, а резкий запах освежителя воздуха не мог скрыть легкий, но безошибочно угадываемый дух плесени.

Закрыв за собой дверь, они сразу же высыпали на кровать содержимое пакета, который дал им Оскар, и свои недавние покупки. Анна раскрыла паспорт Европейского сообщества. Фотография была ее, но в нее были внесены при помощи компьютера кое-какие небольшие изменения. Анна несколько раз произнесла вслух свое новое имя, чтобы запомнить его и привыкнуть к незнакомому звучанию.

- Я все же не понимаю, чем это нам поможет, - сказал Бен.

- Как намекнул ваш Оскар, полицейские относят людей к различным категориям, даже не присматриваясь к ним по-настоящему. На профессиональном языке это называется профилированием. Если вы не кажетесь подозрительным, то вас беспрепятственно пропускают. - Анна взяла тюбик губной помады и, глядя в зеркало, принялась тщательно красить губы. Она несколько раз стирала помаду, пока не решила, что все сделано правильно.

К тому времени Бен уже ушел в ванную и принялся наносить на волосы густой пенистый краситель, выделявший резкий аммиачный запах. В инструкции было сказано, что следует подождать двадцать минут, а потом смыть краску. Там также предостерегли, что не следует красить брови, так как это грозит слепотой. Бен все же решил пойти на такой риск. При помощи кисточки он нанес вязкую жидкость на брови и застыл на месте, прижимая к векам скрученные бумажные салфетки, чтобы едкая краска не попала в глаза.

Ему показалось, что эти двадцать минут тянулись не менее двух часов. С трудом вытерпев положенное время, он встал под душ, сильно пустив воду, и открыл глаза лишь тогда, когда у него не осталось никаких сомнений, что вся перекись водорода смыта без остатка.

Выйдя из-под душа, он посмотрел на себя в зеркало и увидел вполне правдоподобного блондина.

- Поздоровайтесь с Дэвидом Пэйном, - обратился он к Анне.

Анна помотала головой.

- Слишком длинные волосы. - Она помахала электрической машинкой для стрижки, сверкавшей хромированным покрытием везде, кроме небольшой обтянутой пластиком части, за которую ее следовало держать. - Именно для этого нам и нужна эта игрушка.

Спустя десять минут его кудри оказались на полу, и он был готов надеть аккуратно сложенную форму армии США, которую подготовил для него Оскар Пейо. Превратившись в стриженого ежиком блондина, он сделался очень похожим на офицера, каким и являлся, если судить по знакам различия на зеленом форменном кителе. Он знал, что офицеры армии США обязаны носить знаки различия при воздушных перелетах. Это отнюдь не являлось самым незаметным способом путешествовать, но быть заметным так, как надо, могло оказаться самым верным средством сохранить жизнь.

- А сейчас лучше всего уносить отсюда ноги, - сказала Анна. - Чем быстрее мы уберемся из этой страны, тем меньше будет опасность. Время играет не на нас, а на них.

Взяв вещи, они прошли по коридору и вышли на стоянку автомобилей.

Дорожную сумку Анны они бросили на заднее сиденье синего "Рено". Туда же положили и пластиковый пакет, полученный от Оскара. Там лежала пустая бутылка краски для волос, остриженные волосы и прочий мусор, который они не хотели оставлять. В сложившемся положении любая, самая жалкая мелочь могла погубить их.

- Я бы сказала, что мы разыгрываем последние оставшиеся карты, заявила Анна, когда машина снова выехала на шоссе, ведущее на север. Штрассер был одним из основателей. Мы найдем его.

- При условии, что он еще жив.

- А есть ли хоть какие-нибудь намеки на это в досье, собранном Зонненфельдом?

- Я перечитывал его сегодня утром, - ответил Бен. - Если быть честным, то нет. А сам Зонненфельд думал, что Штрассер умер, возможно, даже несколько лет назад.

- То ли умер, то ли нет.

- Возможно, что и нет. Вы неисправимая оптимистка. Но почему вы думаете, что нас не сцапают в Буэнос-Айресе?

- Черт возьми, вы же сами говорили, что нацисты, пользующиеся всемирной дурной славой, открыто живут там уже десятки лет. От местной полиции нам следует меньше всего ожидать неприятностей.

- А как насчет Интерпола?

- Я о них подумала - они могли бы помочь нам отыскать Штрассера.

- Вы что, и впрямь спятили? Предлагаете прямиком впереться в логово льва! У них же обязательно есть ориентировка на разыскиваемых преступников, в которой проставлено ваше имя. Скажете, нет?

- Вы, судя по всему, ничего не знаете о том, какие порядки в учреждениях Интерпола. Никто не проверяет ваши документы. Вас считают тем, за кого вы себя выдаете. Я бы сказала, что иметь с ними дело, это не самая сложная операция. А у вас есть предложение получше?

- Зонненфельд сказал, что вдова Герхарда Ленца, вероятно, еще жива, задумчиво проговорил Бен. - Почему бы не допустить, что ей может быть что-то известно?

- Все возможно.

- Я постараюсь не забыть об этом, - сказал Бен. - Вы что, серьезно считаете, будто у нас есть шансы выбраться из этой страны неопознанными?

- Из этого аэропорта нет ни одного трансатлантического рейса. Но мы можем добраться до какой-нибудь из европейских столиц. Я предлагаю разделиться. Вполне вероятно, что они разыскивают мужчину и женщину, путешествующих вместе.

- Конечно, вы правы, - согласился он. - Я полечу через Мадрид, а вы отправляйтесь через Амстердам.

Они снова погрузились в молчание; на сей раз не столь напряженное и более приятельское. Бен несколько раз ловил себя на том, что его взгляд перескакивает с дороги на Анну. Несмотря на все то, что им пришлось сегодня перенести, она была потрясающе красива. Как-то раз их взгляды встретились. Анна постаралась скрыть смущение за немного кривой усмешкой.

- Извините. Я все время пытаюсь привыкнуть к вашему новому арийскому офицерскому облику, - сказала она.

Еще через несколько минут Анна извлекла из сумочки свой сотовый телефон и, резко нажимая на кнопки, набрала номер.

Голос Дэвида Деннина казался жестяным, неестественно четким, что служило безошибочным признаком цифровой шифрованной связи.

- Анна! - воскликнул он. - С вами все в порядке?

- Дэвид, послушайте. Вы должны помочь мне - вы единственный, кому я могу доверять.

- Я вас слушаю.

- Дэвид, мне нужно все, что вы сумеете раздобыть на Йозефа Штрассера. Он был чем-то вроде старшего и еще более жуткого братца доктора Менгеле.

- Я сделаю все, что смогу, - немного неуверенно, расстроенным тоном ответил Деннин. - Не сомневайтесь. А куда мне отправить материал?

- Бэ-А.

Он сразу понял, что речь шла о Буэнос-Айресе.

- Но ведь мне, конечно, не следует посылать файл в посольство, не так ли?

- Как насчет отделения "Америкен Экспресс"? - Анна назвала ему имя, на которое нужно будет отправить материалы.

- Правильно. Чем меньше высовываешься, тем лучше.

- Да, мне тоже об этом говорили. Насколько плохо обстоят дела?

- Великая страна, великие люди. Но у некоторых довольно хорошая память. Почаще оглядывайтесь, Анна, прошу вас. А я немедленно займусь вашей просьбой. - Этими словами Деннин закончил разговор.

Главное помещение службы безопасности и пограничного контроля аэропорта Лилль-Лескин представляло собой большую серую лишенную окон комнату с низкими потолками, оклеенными шумопоглощающей плиткой. Одну стену почти полностью занимал белый киноэкран. Цветные фотографии преступников, находящихся в международном розыске, висели под черно-белой надписью "DEFENSE DE FUMER" [курить запрещено (фр.)]. Девять сотрудников иммиграционной службы и пограничного контроля границы сидели на складных стульях из хромированных металлических трубок и бежевой пластмассы, а их босс Бруно Паньоль, директор службы безопасности, давал наставления новой смене. Среди заступавших на дежурство был Марк Сюлли, и он изо всех сил старался не показать, насколько ему все это надоело. Он не питал ни малейшей любви к своей работе, но в то же время нисколько не хотел потерять ее.

Только на прошлой неделе, напомнил своим подчиненным Паньоль, они арестовали семь молодых турчанок, прилетевших из Берлина с контрабандным грузом в животах. Их наняли для использования в качестве "мулов": они глотали презервативы, заполненные "белым китайским порошком". Обнаружение этих семи наркокурьерш было отчасти делом случая, но все же необходимо отметить Жана-Дэниела Ру (когда босс указал на Ру, тот привстал и поклонился, окинув товарищей по работе быстрым взглядом; он был польщен, но не хотел этого показать), который оказался достаточно внимательным для того, чтобы заметить первую из них. Поведение женщины показалось ему явно странным. Позже они узнали, что из одного плохо завязанного презерватива, находившегося в ее кишках, начало просачиваться содержимое. Фактически женщина получила чрезмерную дозу контрабандного наркотика. В больнице из ее кишечника извлекли пятнадцать шариков, завернутых в двойной слой латекса и перевязанных рыболовной леской. Каждый из этих шариков содержал несколько граммов чистого героина.

- А как их потом вынимают? - спросил один из офицеров.

- Выковыривают из задницы, - негромко, но внятно произнес Марк Сюлли, сидевший в заднем ряду.

Все остальные расхохотались.

Багроволицый директор службы безопасности аэропорта нахмурился. Он не видел в том, о чем рассказывал, ничего смешного.

- Курьерша чуть не умерла. Это отчаянные женщины. Они готовы на все. Сколько, по вашему мнению, ей заплатили? Всего лишь тысячу франков, жалкую тысячу франков, и за них она чуть не умерла. Теперь ей предстоит отбыть очень длительное тюремное заключение. Эти женщины все равно что ходячие чемоданы. Прятать наркотики в своем собственном дерьме! А наша работа - не допустить яд в страну. Вы что, хотите, чтобы ваши родные дети подсели на это? И чтобы какой-нибудь толстож..ый азиат на этом разбогател? Они думают, что могут спокойненько таскать свой груз у нас под носом. А вы, надеюсь, сумеете их проучить?

Марк Сюлли уже четыре года служил в police aux frontieres и отсидел сотни таких утренних пятиминуток. Каждый год лицо Паньоля становилось все багровее, а воротничок все туже сдавливал шею. Сюлли никогда не был тем человеком, о котором часто упоминали. Он и сам был о себе не слишком высокого мнения и нисколько не стыдился этого. Время от времени он принимался грызть ногти, но тут же одергивал себя. Босс однажды сказал ему, что он выглядит "неряхой", но когда Марк спросил его, в чем же это проявляется, тот только пожал плечами. В общем, никто и никогда не подумает поместить его на рекламный плакат в качестве идеального таможенника.

Марк знал, что он не нравится некоторым из его молодых коллег, тем, которые считали необходимым мыться с ног до головы каждый день, боясь, что от них будет пахнуть, как от нормального человека, а не как от ходячего куска ароматизированного мыла. Они щеголяли промытыми шампунем коротко остриженными волосами и мило улыбались симпатичным пассажиркам, как будто собирались назначить им свидание. Марк считал их дураками. Из этого ни в коем случае ничего не вышло бы. Предпосадочный осмотр был верным способом чего-нибудь нанюхаться, особенно в том случае, когда лезешь на дно чемодана какого-нибудь выходца из "третьего мира", но заманить таким образом кого-нибудь к себе домой просто невозможно.

- А теперь две новые ориентировки, поступившие из DCPAF. - Direction centrale de la police aux frontiere [Центральная дирекция пограничной полиции (фр.)] являлась национальным бюро, от которого они получали приказы. Паньоль пощелкал выключателями, и на экране появились фотографии, спроектированные прямо из компьютера. - Высший приоритет. Это американка. Мексиканского происхождения. Она профессионал. Если заметите ее, ведите себя с предельной осторожностью, будто имеете дело со скорпионом, понятно?

Понимающее хмыканье.

Сюлли, прищурившись, всмотрелся в изображение. Да, он не отказался бы дать ей пососать.

- Еще один, - продолжал директор службы безопасности. - Белый мужчина лет тридцати пяти. Вьющиеся каштановые волосы, зеленые или светло-карие глаза, рост приблизительно метр семьдесят пять. Возможно, что он серийный убийца. Скорее всего тоже американец. Очень опасен. Есть основания считать, что еще сегодня он находился в стране и что он попытается выбраться за границу. Мы раздадим фотографии на все ваши посты, но мне хотелось бы, чтобы вы как следует пригляделись к ним прямо сейчас. Если окажется, что они вылетели из Лилль-Лескина и что наши люди позволили им ускользнуть, то отвечать за это буду не только я. Всем понятно?

Все закивали, и Сюлли вместе с ними. Его раздражало, что Ру, этот краснощекий выскочка, так выехал благодаря случайной удаче с этой шлюхой из гастарбайтеров. Но кто знает? Может быть, сегодня наступит звездный час Сюлли. Он еще раз всмотрелся в фотографии.

Бен высадил Анну на остановке автобуса, привозившего пассажиров в аэропорт, а затем поставил синий "Рено" на долгосрочную автомобильную стоянку при аэропорте Лилль-Лескин. Они должны были войти в аэропорт порознь и вылететь различными рейсами.

Они договорились встретиться в Буэнос-Айресе часов через десять.

При условии, что не произойдет никаких накладок.

Анна посмотрела на светловолосого коротко стриженного американского армейского офицера и почувствовала уверен ность в том, что ему удастся остаться незамеченным. Но, несмотря на все слова, которыми она ободряла Бена, она вовсе не была уверена в том, что это удастся ей. Она не подстригла и не покрасила волосы. Конечно, она изменила прическу и подобрала себе другую одежду, но, как бы то ни было, ее маскировка была очень слабой и примитивной. Она ощущала где-то пониже желудка ледяной ком - это был страх, который сам поддерживал себя, так как Анна хорошо понимала, что ничто не выдаст ее так окончательно и бесповоротно, как проявление этого самого страха. Ей следовало сосредоточиться. Ее обычная повышенная внимательность к окружающему могла теперь погубить ее. Прежде чем войти в терминал, ей было необходимо полностью избавиться от страха и беспокойства. Она представила себе, будто идет по лугу, заросшему бермудской травкой и одуванчиками. Она вообразила, будто держит за руку кого-то сильного и надежного. Это мог быть кто угодно - ведь она отлично сознавала, что всего-навсего выполняет мысленное упражнение, - но человеком, которого она представляла себе, был Бен.

Сюлли пристально рассматривал пассажиров, проходивших через его пост, высматривая признаки излишней нервозности или чрезмерной сдержанности, а также тех, у кого было слишком много или слишком мало вещей, и, конечно же, клиентов, имевших сходство с фотографиями, полученными из DCPAF.

Его внимание привлек мужчина, стоявший третьим. Он был примерно такого же роста, что и подозреваемый, имел курчавые каштановые волосы и все время позвякивал мелочью в кармане - нечто вроде нервного тика. Судя по одежде, он был, несомненно, американцем. Возможно, у него имелись основания для нервозности.

Он дождался, пока человек предъявит билет и паспорт офицеру охраны авиалинии, а затем вышел вперед.

- Всего несколько вопросов, сэр, - сказал Сюлли, прожигая подозрительного пассажира взглядом.

- Да, конечно, - отозвался тот.

- Прошу вас пройти со мной. - Сюлли подвел пассажира к своему посту возле билетной стойки. - Итак, что привело вас во Францию?

- Медицинская конференция.

- Вы врач?

Вздох.

- Я торговый агент фармацевтической компании.

- То есть торговец наркотиками! - Сюлли улыбнулся, хотя его взгляд остался настороженным.

- В каком-то смысле, - неохотно, словно не желая поддерживать шутку, ответил человек. На лице у него было такое выражение, будто он почувствовал дурной запах.

Американцы с их одержимостью гигиеной. Сюлли еще несколько секунд присматривался к пассажиру. У того было такое же угловатое лицо, квадратный подбородок, вьющиеся волосы. Но черты лица казались не совсем такими слишком мелкими. К тому же Сюлли не заметил в голосе человека, когда тот отвечал на вопросы, настоящего напряжения. Сюлли попусту тратил время.

- Хорошо, - сказал он. - Желаю вам приятного полета.

Сюлли снова вернулся к очереди пассажиров, дожидавшихся регистрации, и тут же заметил белокурую женщину со смуглой кожей. Подозреваемая вполне могла покрасить волосы; все остальные приметы, кажется, подходили. Он направился к ней.

- Могу я взглянуть на ваш паспорт, мадам? - сказал он. Женщина непонимающе уставилась на него.

- Votre passeport, s'il vous plaot, madame, - повторил он по-французски.

- Bien sur. Vous me croyez ktre anglaise? Je suis italienne, mais tous mes amis pensent que je suis allemande ou anglaise ou n'importe quoi [Пожалуйста. Вы приняли меня за англичанку? Я итальянка, но все друзья считают меня немкой или англичанкой, или еще неизвестно кем (фр.) ].

Судя по паспорту, она проживала в Милане, и Сюлли подумал, что вряд ли американка могла говорить по-французски с таким вопиющим итальянским акцентом.

Больше в очереди не оказалось никого, кто выглядел бы хоть сколько-нибудь подозрительно. Перед белокурой итальянкой стояла баба с пятнышком на лбу и с двумя ревущими детьми. Насколько понимал Сюлли, такие не торопятся покидать его страну. Судя по тем темпам, с какими они переселяются во Францию, цыпленок-виндалу скоро перестанет считаться экзотическим блюдом. Хуже мусульман, конечно, никого нет, но и пятнистые лбы с их непроизносимыми именами тоже очень небольшая радость. В прошлом году, когда он вывихнул руку, доктор-индус в клинике категорически отказался дать ему хорошее, настоящее болеутоляющее. Наверно, считал, что он должен владеть какой-нибудь из тех штучек, которые показывают их фокусники-йоги. Если бы рука у него не выскочила из плеча, он разорвал бы этого парня в клочья.

Сюлли без интереса взглянул на паспорт женщины и махнул рукой, чтобы она проходила вместе со своим сопливым выводком. От этой шлюхи с пятнистым лбом смердело шафраном.

Молодой прыщавый русский. Фамилия немецкая, значит, скорее всего еврей. Мафия? Сейчас это не его проблемы.

Кристально честный француз и его жена, отправляющиеся на каникулы.

Еще одна одетая в сари баба с пятнышком на лбу. Имя Гайатри, а дальше следует нечто, совсем уже непроизносимое. Перченая ж...а.

Больше никто не подходил под описание: один слишком старый, другой слишком жирный, третий слишком молодой, четвертый слишком короткий.

Совсем погано. Похоже, что его звездный час наступит не сегодня.

Анна устроилась на своем месте в салоне туристского класса, оправила сари и еще несколько раз мысленно повторила свое имя: Гайатри Чандрагупта. Если кто-нибудь спросит, она должна произнести его без запинки. Свои длинные черные волосы она закинула за спину и, увидев свое отражение в стекле иллюминатора, с трудом узнала себя.

Глава 34

Буэнос-Айрес

Анна беспокойно смотрела сквозь зеркальное окно в офисе "Америкен Экспресс" на тихую, обсаженную деревьями Пласа Либертадор Генерал Сан Мартин. Когда-то на месте этого парка проводились корриды, затем был невольничий рынок, теперь же внимание приковывала огромная бронзовая статуя генерала Хосе де Сан Мартина верхом на коне. Солнце пылало безжалостно, а в помещении перекатывался волнами ледяной воздух из кондиционера и стояла тишина.

- Сеньорита Акампо?

Повернувшись, она увидела стройного мужчину в обтягивающем синем блейзере и тяжелых стильных очках в черной оправе.

- Мне очень жаль, сеньорита, но мы не можем найти ваше письмо.

- Не понимаю. - Во избежание ошибок Анна перешла на испанский: Estaregistrado que to recibio [У вас зарегистрировано его получение? (исп.)]?

- Да, мадам, мы его получили, но не можем найти.

От всего этого можно было сойти с ума, однако по крайней мере это был уже прогресс. Предыдущий служащий, с которым она беседовала, категорически отрицал, что на ее имя вообще что-то поступило.

- Значит, получается, что оно пропало?

Быстрое пожатие плечами, словно нервный тик:

- Согласно данным компьютера, оно было послано из Вашингтона, округ Колумбия, прибыло сюда вчера, но вот потом - ничего не могу вам сказать. Если вы заполните этот бланк, то мы начнем поиск по всей системе. Если же мы ничего не найдем, то вы имеете право потребовать стоимость пропавшего.

Проклятье! Ей вовсе не казалось, что конверт пропал. Более вероятным было то, что его украли. Но кто? И зачем? Кто знал, что находилось внутри? Кто знал, что его вообще нужно искать? Деннин отказался помочь ей? Она с трудом могла в это поверить. Могло быть и так, что его телефон, по секрету от него самого, поставили на прослушивание. В действительности же возможных объяснений было гораздо больше, даже слишком много, и ни одно из них не меняло основного факта - если конверт украден, то, кто бы это ни сделал, он теперь знает, кто она такая и зачем приехала сюда.

Аргентинский офис Интерпола располагался в здании штаб-квартиры Polidia Federal Argentina на Суипача. Представителя Интерпола в Буэнос-Айресе, Jefe Section Operationes [Шеф оперативного отделения (исп.)] звали Мигуэль Антонио Перальта. На двери его кабинета висела пластинка с надписью "SUBCOMISSARIO DEPARTAMENTO INTERPOL". Перальта был массивным человеком с обвисшими плечами и большой круглой головой. Спутанные пряди черных волос, зачесанные на одну сторону, лишь подчеркивали лысину на макушке, вместо того чтобы скрывать.

Покрытые фанерой "под дерево" стены его офиса были сплошь увешаны памятными подарками. Разнообразные послания от благодарных полицейских всего мира висели рядом с распятиями, дипломами, образками святых и папским благословением в рамочке - семье Перальте от самого Папы римского. Из этого ряда, пожалуй, выбивалась старинная пожелтевшая фотография в серебряной рамке, на которой был запечатлен отец Перальты.

Глаза Перальты походили на глаза ящерицы и под очками казались сонными. На пустой блестящей столешнице лежал пистолет в кобуре; кожаная кобура была поношенной, но было видно, что хозяин очень о ней заботится. Перальта оказался общительным и безукоризненно любезным.

- Мы всегда готовы прийти на помощь, если речь идет о справедливости, заявил он.

- В общем, как мне объяснил мой ассистент, ситуация изменилась, и возникло в некотором роде соревнование между нами - "Си-Би-Эс", и "Дэйтлайн", - сказала Анна. - Люди из "Дэйтлайн" вот-вот найдут этого человека и сделают о нем передачу. Если они доберутся до него первыми... Что ж, так тому и быть. Но я вложила в это очень много времени и сил. К тому же я работаю вместе с аргентинским продюсером, и он считает, что вы сможете оказать нам помощь в получении материала.

- У нас в Аргентине футбол - или, как у вас его называют, "соккер" национальный спорт. В Штатах же, как мне кажется, подобную роль играет кабельное телевидение.

- Ну, можно сказать и так. - Анна наградила его широкой улыбкой и закинула ногу на ногу. - Я вовсе не хочу критиковать моих коллег из "Дэйтлайн", но мы оба знаем, какие передачи они делают - у них, как всегда, получится неинтересно и неново. Аргентина предстанет отсталой страной, предоставляющей убежище всяким мерзавцам. Они сляпают очередную дешевку с высосанным из пальца сюжетом. А мы хотим другого. То, что мы задумали, будет отличаться более вдумчивым подходом и, я считаю, больше соответствовать действительности. Мы хотим показать новую Аргентину. Страну, в которой такие люди, как вы, стоят на страже закона. Страну, где обеспечение правопорядка находится на современном уровне, где уважают права человека - она очертила ладонью в воздухе некий расплывчатый контур - ну, и все такое... - очередная широкая улыбка. - И, конечно же, ваши усилия будут оплачены как гонорар консультанту. Ну что, мистер Перальта, будем работать вместе?

Перальта слегка улыбнулся:

- Конечно, если вы уверены, что Йозеф Штрассер живет в Буэнос-Айресе, вам достаточно просто сказать мне об этом. Представить какое-нибудь достаточно весомое доказательство. - Он проткнул воздух серебряной ручкой "Кросс", подчеркивая этим жестом, как, в сущности, все просто. - Вот, собственно, и все.

- Мистер Перальта, кто-нибудь все равно сделает эту передачу - либо моя группа, либо конкуренты. - Улыбка Анны погасла. - Вопрос только в том, как эта передача будет сделана. Это окажется историей одного из ваших успехов или одного из ваших провалов. Ну же, у вас должны быть документы по Штрассеру - по ним можно установить, что он здесь, - сказала Анна. - Я думаю, вы не сомневаетесь, что он живет в Буэнос-Айресе?

Перальта откинулся на спинку кресла; кресло громко скрипнуло.

- Мисс Райз, - произнес он таким тоном, будто собирался сообщить презабавную сплетню, - несколько лет назад моя контора получила весьма правдоподобную информацию от женщины, живущей в Бельграндо - это один из самых богатых наших пригородов. Она видела на улице Алоиза Бруннера, гауптштурмфюрера СС, он выходил из соседнего дома. Мы немедленно установили круглосуточное наблюдение за этим домом. Лицо старика действительно очень походило на имеющиеся у нас фотографии Бруннера. Мы задержали этого джентльмена. Он был очень возмущен и показал нам немецкий паспорт, ну вы знаете такие, с орлами Третьего рейха и с большой буквой "J", обозначающей, что он еврей. Этого человека звали Кац. - Перальта снова выпрямился в кресле. - Ну, и как прикажете извиняться за такую ошибку перед человеком, прошедшим лагеря?

- Да, - спокойно согласилась Анна, - это должно быть ужасно стыдно. Но наша информация по Штрассеру достоверна. К тому же сейчас, пока мы с вами беседуем, "Дэйтлайн" уже снимает свою халтуру - то, что относится к биографическим документам. Они, должно быть, уже не сомневаются в успехе.

- "Дэйтлайн", "60 минут", "20/20" - я хорошо знаю все эти журналистские расследования. И если вы так уж уверены, что Йозеф Штрассер живет в Аргентине, то вы давным-давно могли бы найти его и сами, скажете, нет? взгляд его глаз, похожих на глаза ящерицы, уперся в Анну.

Она не могла сказать ему правду: что ее интересует вовсе на прошлое этого нациста, а то, чем он занимался, порвав с фюрером и присоединившись к невидимым архитекторам послевоенной эпохи.

- Тогда, может быть, вы хотя бы посоветуете мне, откуда начать поиски?

- Просто ничего не могу вам сказать! Если бы мы узнали, что здесь, у нас живет военный преступник, то мы бы его арестовали. Но должен вам заявить: их здесь уже не осталось. - Он решительным жестом опустил ручку на стол.

- Неужели? - Анна сделала несколько бессмысленных пометок в своем желтом блокноте.

- В Аргентине настали другие времена. Проклятые дни, когда Йозеф Менгеле мог открыто проживать здесь под своим собственным именем, миновали. Диктатура Перона давно рухнула. Теперь Аргентина - демократическая страна. Йозеф Шваммбергер был экстрадирован. Эрих Прибке тоже. Я не могу даже припомнить, когда мы в последний раз арестовывали нациста.

Анна резко перечеркнула свои каракули:

- А если посмотреть иммиграционные документы, в которых зарегистрированы все люди, прибывшие в страну в сороковые и пятидесятые?

Перальта помрачнел:

- Возможно, такие документы имеются в Национальном Регистре, в Миграционном департаменте - учетные карточки, заполненные от руки. Но наше побережье тянется на несколько тысяч километров. И кто знает, сколько буксиров, шлюпок и траулеров за последних десять лет причаливало, никем не замеченными, к каким-нибудь estancias - ранчо и поместьям? В одной только Патагонии сотни и сотни километров береговой линии, которые некому контролировать.

Он опять проткнул ручкой воздух:

- К тому же в тысяча девятьсот сорок девятом году Перон объявил всеобщую амнистию всем тем, кто въехал в страну по фальшивым документам. В силу этого маловероятно, что где-нибудь могут найтись иммиграционные документы на имя Йозефа Штрассера, даже если он сам действительно здесь. Правда, вы можете поехать в Барилоч, это лыжный курорт, и поспрашивать там. Немцам нравится Барилоч - он напоминает им их любимую Баварию. Но я бы на вашем месте не слишком надеялся на положительный результат, хотя мне и очень жаль вас разочаровывать.

Не прошло и двух минут с тех пор, как Анна вышла из офиса Перальты, как человек из Интерпола поднял трубку телефона:

- Маурицио, - сказал он, - у меня только что была очень интересная гостья.

В Вене, в современном административном здании добродушный на вид человек средних лет без интереса наблюдал, как бригада строителей разбирает перегородки, украшенные надписями "Приемная", "Конференц-зал" и тому подобное, и увозит их фрагменты на грузовом лифте. Вслед за стенами настала очередь стола для совещания из "формайки", простого металлического письменного стола, и разнообразной оргтехники, в том числе недействующего телефонного коммутатора и вполне рабочего компьютера.

Этот мужчина в очках был американцем, который почти десять лет занимался тем, что представлял различные службы по всему миру. Смысл этого занятия неизменно оставался для него тайной. Он даже никогда не видел шефа компании, не имел совершенно никаких догадок насчет того, кто это может быть. Он знал только, что этот таинственный шеф был деловым партнером владельца здания, последний же с удовольствием предоставил кому-либо в аренду одиннадцатый этаж.

Все это очень походило на разборку декорации в театре.

- Эй, - крикнул американец в очках, - снимите кто-нибудь вывеску в приемной. А печать с гербом США оставьте мне, ясно? Она еще может пригодиться нам.

Нью-Йорк

Телефонный звонок застал доктора Вальтера Рейсингера, бывшего государственного секретаря, на заднем сиденье лимузина, медленно, дюйм за дюймом пробиравшегося по забитым транспортом улицам манхэттэнского Ист-Сайда. Стояло утро, час пик.

К несчастью, доктор Рейсингер терпеть не мог телефона, поскольку ему много лет приходилось почти непрерывно вести телефонные разговоры, за исключением разве что тех часов, когда он спал. А на своем посту в международной консультационной фирме "Рейсингер Ассошиэйтес" он был занят еще сильнее, чем в бытность государственным секретарем.

В глубине души он боялся, что, после того как покинет правительство и засядет за мемуары, его забудут, общество утратит интерес к нему, он станет обычным знатным отставником, и ему останется лишь время от времени выступать в передаче "Найтлайн" да высасывать из пальца статьи для "Нью-Йорк таймс".

Но его страхи оказались напрасными - он стал еще более знаменитым и, конечно же, намного более богатым. У него появились воистину глобальные планы. В сравнение с ними не шли даже те идеи, которые он вынашивал, занимаясь челночной дипломатией на Ближнем Востоке.

Он нажал на кнопку:

- Да?

- Доктор Рейсингер, - произнес голос на другом конце линии, - это мистер Холланд.

- А, доброе утро, мистер Холланд, - весело откликнулся Рейсингер.

С минуту они дружески болтали, а потом Рейсингер произнес:

- Это не проблема. У меня есть хорошие друзья в правительствах едва ли не всех стран мира, но все-таки я думаю, что самым действенным способом будет обратиться прямо в Интерпол. Вы знакомы с генеральным секретарем Интерпола? Очень интересный человек. Давайте-ка я ему сам позвоню.

Пациент номер восемнадцать лежал на больничной кровати, закрыв глаза, в его левую руку была воткнута трубка от капельницы. С самого начала процедуры его все время трясло. Его тошнило и периодически рвало в стоящее возле кровати подкладное судно. Около кровати стояли медсестра и техник, наблюдая за пациентом.

Врач, которого звали Лефквист, вошел в процедурную и направился прямо к медсестре.

- Ну как температура? - спросил он. Они разговаривали по-английски, поскольку английским Лефквист владел гораздо лучше, чем немецким, несмотря на семь лет работы в этой клинике.

- Не спадает, - с волнением в голосе ответила медсестра.

- А тошнота?

- Постоянно рвет.

Доктор Лефквист повысил голос и обратился по-английски к пациенту номер восемнадцать:

- Как вы себя чувствуете?

- Чертовы глаза! Они болят! - простонал пациент.

- Все нормально, - сказал Лефквист. - Ваше тело пытается отторгнуть препарат. Так всегда бывает.

Пациент номер восемнадцать поперхнулся, наклонился над судном, и его снова вырвало. Медсестра вытерла ему рот и подбородок влажной тряпкой.

- Первая неделя всегда проходит очень тяжело, - бодрым голосом произнес Лефквист. - Вы держитесь просто замечательно.

Глава 35

Выстроенная в итальянском стиле базилика, взгромоздившаяся над многолюдной Калле Дефенса, напротив вызывающе современного филиала "Банко Галисиа" носила имя Нуэстра сеньора да ла Мерседес - Богоматери Милосердной. Гранитный фасад церкви кое-где осыпался. Сварная решетка окружала небольшую площадку, вымощенную потрескавшимися черно-белыми плитками, уложенными в шахматном порядке; там просили милостыню цыганка и ее многочисленный выводок.

Бен разглядывал мать, одетую в джинсы, с закинутыми за спину распущенными черными волосами. Она сидела на ступеньках возле пьедестала разрушенной колонны, дети копошились у нее на коленях и вокруг. Дальше во дворе дремал старик с загорелой лысиной, одетый в пальто, из-под которого виднелся галстук; его рука намертво вцепилась в костыль.

Ровно в час пятнадцать, как было указано, Бен вошел в церковь и, распахнув открывавшиеся в обе стороны массивные деревянные двери, вступил в мутный полумрак притвора, где густо пахло восковыми свечами и человеческим потом. Привыкнув к темноте, он разглядел внутреннее убранство - огромное, гнетущее и сильно потрепанное. Высокие сводчатые потолки в романском стиле, пол, выложенный старинной изразцовой плиткой с красивой росписью... Священник декламировал нараспев на латыни свой речитатив, его голос, усиленный при помощи электроники, гулко, как в пещере, разносился в храме, и прихожане покорно отвечали ему. "Звоните и вам ответят". Везде прогресс.

Шла дневная будничная месса, но все же, что характерно, церковь была почти наполовину заполнена. Но ведь Аргентина - это католическая страна, напомнил себе Бен. То и дело в молитвенные песнопения вплетались трели сотовых телефонов. Бен огляделся и справа нашел исповедальню.

Несколько рядов скамеек выстроились перед застекленным шатром, где находилось изваяние окровавленного Христа, над головой которого красовались слова: "HUMILIDAD Y PACIENCIA" [Смирение и терпение (исп.)]. Слева возвышалась другая статуя Иисуса; надпись над нею гласила: "SAGRADO CORAZON EN VOS CONFIO" [Святое сердце, в тебя веруем (исп.)]. Бен сел на переднюю скамью - это тоже было ему указано - и принялся ждать.

Священник в облачении сидел и молился рядом с молодой женщиной с обесцвеченными пергидролем волосами, одетой в мини-юбку и туфли на высоких каблуках. Тяжелые двери то и дело с громким скрипом раскрывались и долго потом раскачивались на петлях, а в церковь врывался хриплый рев работавшего на холостых оборотах мотоцикла. Каждый раз Бен поворачивался, чтобы взглянуть на вошедшего. Не был ли это тот, кого он ждал? Бизнесмен с сотовым телефоном в руке вошел в храм, перекрестился телефоном, затем вошел в притвор - может быть, этот? - но вошедший прикоснулся к изваянию Иисуса, закрыл глаза и принялся молиться. Прихожане снова запели в унисон, подхватив усиленный микрофоном латинский речитатив, а Бен все сидел и ждал.

Он боялся, но решил не показывать этого.

Несколько часов назад он набрал номер, который нашел в папке, похищенной из архива Зонненфельда, тот самый, который, как предполагалось, некогда принадлежал вдове Ленца.

И принадлежал ей до сих пор.

Женщина, судя по всему, ни от кого не пряталась, но сама не подошла к телефону. Бену ответил бесцеремонный враждебный баритон; мужчина назвался ее сыном. Брат Ленца? Сводный брат?

Бен представился как адвокат по имущественным делам из Нью-Йорка, прибывший в Буэнос-Айрес, чтобы выполнить распоряжение о передаче огромного наследства. Нет, он не может назвать имя покойного. Он может сказать лишь, что Вере Ленц по завещанию оставлена большая сумма денег, но он должен прежде всего встретиться с нею.

После этих слов последовала продолжительная пауза; несомненно, сын раздумывал, как ему дальше поступить. Бен решился вставить одно замечание, которое могло показаться никак не связанным с тем, что он говорил перед этим, но тут же оказалось, что оно стало решающим.

- Я только что прибыл из Австрии, - сказал он. Никаких имен, ни единого упоминания о ее сыне - ничего определенного, способного на что-то указать или оказаться с чем-то связанным. Чем меньше скажешь, тем лучше.

- Я не знаю вас, - наконец ответил сын.

- Как и я вас, - решительно возразил Бен. - Впрочем, если это неудобно для вас или вашей матери...

.- Нет, - поспешно откликнулся его собеседник. Он встретится с Беном "мистером Джонсоном" - в церкви, в определенной часовне, на определенной скамье.

И вот Бен сидел спиной к входу, оборачиваясь на каждый скрип дверей, на каждый всплеск шума, доносившийся снаружи.

Прошло полчаса.

Было ли это запланировано? Священник посмотрел на него, молча предлагая купить пару восковых свечей.

- Благодарю вас, нет, - сказал Бен, в очередной раз обернувшись к двери.

Группа туристов с фотоаппаратами, видеокамерами и зелеными путеводителями. Он снова повернулся к Иисусу в витрине и увидел, что священник направляется к нему. Это был смуглый, высокий, с широкой грудью, сильный с виду человек пятидесяти с лишним лет.

- Пойдемте со мной, мистер Джонсон, - обратился он к Бену приглушенным баритоном.

Бен поднялся и последовал за ним. Они вышли из часовни, прошли вдоль нефа до конца, затем резко повернули направо, пересекли абсолютно пустой проход, еще раз свернули в узенький коридорчик, тянувшийся параллельно нефу, и в конце концов оказались чуть ли не в апсиде.

Маленькая, еле заметная деревянная дверь. Священник открыл ее. Непроглядно темная комната, в которой пахло сыростью и плесенью. Священник щелкнул выключателем, слабая желтая лампочка осветила помещение, оказавшееся крошечной ризницей. К стене прибита вешалка, на которой висит сутана. Несколько кривоногих деревянных стульев.

Священник извлек откуда-то пистолет.

Бен почувствовал приступ страха.

- Что у вас с собой? - неожиданно любезным тоном осведомился священник. - Какое-нибудь оружие или электронные приборы?

Страх сменился вспышкой гнева.

- Только мой сотовый телефон, если, конечно, его можно считать мощным боевым средством.

- Вы позволите взглянуть на него?

Бен извлек из кармана телефон. А священник, не теряя времени, быстро ощупал свободной рукой пиджак Бена спереди и сзади, под мышками, вокруг талии, вдоль ног вплоть до щиколоток. Быстрый и умелый обыск. После этого он тщательно осмотрел телефон и вернул его Бену.

- Я должен посмотреть ваш паспорт, какое-нибудь удостоверение личности.

Бен достал паспорт на имя Майкла Джонсона, также визитную карточку. Утром он, специально ради такого случая, зашел в полиграфическую лавочку на проспекте 9-го июля и заказал пятьдесят штук. Через час у него была пачка очень внушительно выглядевших карточек на имя Майкла Джонсона, партнера вымышленной манхэттенской юридической фирмы.

Священник внимательно изучил паспорт и карточку.

- Знаете что, - сказал Бен, демонстрируя крайнюю степень обиды, - у меня нет времени на такие игры. И уберите, наконец, вашу проклятую пушку.

- Сюда, - показал священник, не обратив ни малейшего внимания на его протест.

Он распахнул вторую дверь, выходившую в крошечный внутренний дворик, залитый великолепным солнцем. Там стоял черный микроавтобус со сдвигающимися дверями без окон.

- Прошу вас. - Дуло пистолета недвусмысленно указало на машину.

- Простите, - сказал Бен. Значит, перед ним сын вдовы? Он никак не мог в это поверить: священник нисколько не походил на Юргена, который, как-никак, должен быть его сводным братом. - Это невозможно.

Глаза священника сверкнули.

- В таком случае вы, конечно, вправе уйти. Но если вы действительно хотите встретиться с моей матерью, вам придется поступать так, как я предлагаю. - Его тон несколько смягчился. - Видите ли, в Буэнос-Айрес время от времени приезжают разные люди, желающие пообщаться с нею. Иногда это журналисты, но попадаются и охотники за сокровищами, и просто сумасшедшие с оружием. Или агенты Моссада. Они взялись было угрожать ей, чтобы заставить ее сказать, где находится Ленц. Потому что люди очень долго не верили в его смерть. Как и в случае с Менгеле, они считали, что он выкинул какой-то трюк. Теперь я не допускаю, чтобы она встречалась с кем бы то ни было, пока я не проверю этого человека.

- Вы говорите - Ленц. Значит, он не ваш отец?

Священник нахмурился.

- Мой отец женился на вдове Ленца. Но она пережила обоих своих мужей. Сильная женщина. Я беспокоюсь о ней. Пожалуйста, садитесь.

Какой ни есть, а шанс. Он прилетел в такую даль не для того, чтобы отступить в последний момент. Этот человек мог наконец привести его к правде. Окинув загадочного священника еще одним долгим взглядом, он поднялся в отгороженный кузов микроавтобуса.

Глухо зарокотали подшипники - священник задвинул дверь. Теперь в салоне не было никакого освещения, кроме тусклой лампочки под потолком. И абсолютно пусто, если не считать пары откидных сидений.

Какой ни есть, а шанс.

"Что я делаю?" - спросил себя Бен.

Мотор заработал, затем протестующе взревел на первой передаче. Так, на малых оборотах машина и ехала всю дорогу.

"Вот так они и казнят людей, - думал Бен. - Я не знаю этого человека, не знаю, настоящий он священник или нет. Возможно, он принадлежит к одной из тех групп, о которых упоминал Зонненфельд, эти ребята охраняют и защищают старых нацистов".

Спустя приблизительно двадцать минут машина остановилась. Дверь откатилась в сторону, и он увидел улицу, вымощенную булыжником, на котором играли блики солнечного света, пробивавшиеся через нависавшую над улицей плотную листву. Судя по продолжительности поездки, они все еще находились в Буэнос-Айресе, но улица нисколько не походила на те части города, которые он успел увидеть. Она казалась безмятежной и тихой, здесь раздавалось только пение птиц. И еле слышные звуки фортепьяно.

Нет, я не допущу, чтобы меня убили.

Мельком он подумал о том, что сказала бы ему Анна. Несомненно, она возмутилась бы из-за того, что он решился на такой рискованный поступок. И была бы права.

Они остановились перед не очень большим, но изящным двухэтажным кирпичным домом с черепичной крышей. Деревянные ставни на всех окнах были закрыты. Фортепьянная музыка, казалось, доносилась из дома - сонаты Моцарта. Дом и крошечный дворик окружал высокий забор, состоящий из почти вплотную соприкасавшихся прихотливо изогнутых металлических полос.

Священник взял Бена под локоть и помог ему выйти из машины. Пистолет он или убрал, или, что менее вероятно, оставил в машине. Подойдя к воротам, он набрал на маленькой клавиатуре кодовый номер, негромко загудел электромотор, и створки раскрылись.

Внутри дом оказался прохладным и темным. Запись Моцарта доносилась из комнаты, находившейся прямо впереди. Вдруг звук прервался, несомненно, прозвучала не та нота - пассаж начался сначала, и Бен понял, что это вовсе не запись, что кто-то играет на фортепьяно, причем очень профессионально. Старуха?

Он вошел вслед за священником в комнату, откуда доносилась музыка. Это была маленькая гостиная с множеством книжных полок вдоль стен. Восточные ковры на полу. Крошечная, похожая на птицу старуха ссутулилась над клавишами огромного "Стейнвея". Она, казалось, не заметила вошедших. Они сели на жесткий неудобный диван и молча ждали.

Когда пьеса закончилась, она подняла руки, несколько секунд неподвижно держала их над клавишами, а затем медленно опустила на колени. Аффектация концертирующего пианиста. После этого она так же медленно повернулась. Лицо смуглое и сморщенное, как чернослив, ввалившиеся глаза, сухая и морщинистая кожа не шее. Ей было, судя по облику, лет девяносто.

Бен несколько раз хлопнул в ладоши.

- Quien es este [Кто это такой (исп.)]? - дрожащим, хриплым слабым голосом спросила старуха.

- Мама, это мистер Джонсон, - сказал священник. - Мистер Джонсон, это моя мачеха.

Бен подошел к старухе и прикоснулся к ее хрупкой руке.

- А я - Франсиско, - представился Бену священник.

- Pongame en una silla comoda [Я сяду на стул у комода (исп.)], сказала старуха.

Франсиско обнял свою мачеху за талию и помог ей пересесть в кресло.

- Вы прибыли из Австрии? - спросила она на приличном английском языке.

- Да, я почти прямиком из Вены.

- Зачем вы приехали?

Бен начал было говорить, но она прервала его.

- Вы из компании? - голос у нее был испуганный. Компании? Неужели она имела в виду "Сигму"? Если так, то он должен заставить ее говорить.

- Фрау... Фрау Ленц, боюсь, что я прибыл сюда под фальшивым предлогом.

Франсиско резко повернул голову к Бену.

- Я убью вас! - яростно прорычал он.

- Видите ли, Юрген Ленц попросил меня повидаться с вами, - сказал Бен, игнорируя священника. Он не собирался ничего объяснять. Упоминание об Австрии говорило о том, что он пользовался доверием Юргена Ленца. А если припрет, то он сможет что-нибудь сымпровизировать. Он уже хорошо наловчился в этом занятии. - Юрген попросил меня встретиться с вами и предупредить, чтобы вы были особенно осторожны, вашей жизни может угрожать опасность.

- Я не фрау Ленц, - надменно ответила женщина. - Я не Ленц уже более тридцати лет. Меня зовут сеньора Акоста.

- Приношу извинения, сеньора.

Но высокомерие старухи тут же сменилось страхом.

- Зачем Ленц прислал вас? Что он хочет?

- Сеньора Акоста, - начал Бен, - меня попросили...

- Почему? - спросила она, повысив свой все так же дрожавший голос. Почему? Вы приехали сюда из Земмеринга? Мы не допустили никакой ошибки! Мы не сделали ничего такого, что нарушало бы соглашение! Оставьте нас в покое!

- Нет! Мать, замолчите! - крикнул священник.

О чем она говорила? Соглашение... Неужели именно то, до которого докопался Питер?

- Сеньора Акоста, ваш сын определенно просил меня...

- Мой сын? - хрипло переспросила старуха.

- Именно так.

- Вы говорите о моем сыне в Вене?

- Да. Ваш сын Юрген.

Священник поднялся с места.

- Кто вы такой? - спросил он.

- Скажи ему, Франсиско, - потребовала старуха. - Франсиско мой пасынок. Сын моего второго мужа. У меня никогда не было детей. - Ее лицо перекосилось от страха. - У меня нет никакого сына.

Священник с угрожающим видом наклонился к Бену.

- Вы лжец, - рявкнул он. - Вы сказали, что вы адвокат по имущественным делам, и теперь вы нам снова лжете!

Бен лишь покачал головой в ответ.

- Так вы говорите, что у вас нет никакого сына? - попытался он исправить положение. - В таком случае я очень рад, что оказался здесь. Теперь я вижу, что не потратил впустую мое время и деньги моей фирмы на поездку сюда, в Буэнос-Айрес.

Священник с негодованием смотрел на него.

- Кто послал вас сюда?

- Он не из компании! - каркнула его мачеха.

- Именно это и есть то самое мошенничество, с которым я должен разобраться, - сказал Бен, придав лицу выражение триумфатора. - Значит, этот Юрген Ленц из Вены... он говорит, что он ваш сын, но на самом деле им не является! В таком случае, кто же он такой?

Священник повернулся к своей мачехе, которая, похоже, собиралась ответить.

- Ничего не говорите! - приказал он. - Не отвечайте ему!

- Я не могу говорить о нем! - решительно сказала старуха и добавила, обращаясь к своему пасынку: - Почему он задает мне вопросы о Ленце? Почему ты пригласил его сюда?

- Он лжец, он самозванец! - объявил священник. - Вена сначала прислала бы извещение и лишь потом направила бы посыльного! - Он засунул руку за спину, извлек пистолет и направил дуло прямо в лоб Бену.

- Разве священники так поступают? - спросил Бен, нарушив воцарившуюся тишину. Никакой он не священник. Священник не стал бы тыкать пушкой мне в голову.

- Я служитель Бога, который защищает мое семейство. А теперь немедленно уходите отсюда.

Бену в голову внезапно пришла мысль, вроде бы все объясняющая, и он, делая вид, что не обращает внимания на оружие, обратился к старухе:

- У вашего мужа была другая семья. Сын от другой жены.

- Вам нечего делать в этом доме, - заявил священник, взмахнув рукой с оружием. - Убирайтесь.

- У Герхарда Ленца не было никаких детей! - выкрикнула старуха.

- Тише! - прогремел священник. - Хватит! Ни слова больше!

- Он изображает из себя сына Герхарда Ленца, - сказал Бен, обращаясь больше к самому себе. - Почему же из всего человечества он выбрал себе в отцы... чудовище?

- Встаньте! - приказал священник.

- Герхард Ленц не умер здесь, не так ли? - сказал Бен.

- Что вы говорите? - полузадушенно пробормотала мачеха.

- Если вы не уберетесь, я убью вас, - предупредил священник.

Бен покорно встал, но все равно не сводил глаз со старухи, утонувшей в своем мягком кресле.

- Значит, слухи были истинными, - сказал он. - Герхарда Ленца не похоронили на кладбище Часарита в 1961 году, не так ли? Он убежал из Буэнос-Айреса, скрылся от преследователей...

- Он умер здесь! - с отчаянием в голосе заявила старуха. - Были похороны! Я своими руками бросила землю на его гроб!

- Но вы так и не видели его тела, не так ли? - сказал Бен.

- Прочь! - рявкнул священник.

- Почему он говорит мне такие?.. - плачущим голосом воскликнула старуха.

Ее прервал звонок телефона, стоявшего на буфете за спиной священника. Не отводя от Бена дуло пистолета, тот шагнул направо и схватил трубку.

- Si?

Он, казалось, слушал очень внимательно. Бен воспользовался преимуществом, которое давало ему то, что священник отвлекся, и украдкой немного приблизился к нему.

- Мне необходимо связаться с Йозефом Штрассером, - сказал он старухе.

- Если вас действительно прислали из Австрии, то вы должны знать, как связаться с ним, - фыркнула она, будто плюнула. - Вы лжец!

Значит, Штрассер жив!

Бен придвинулся еще на несколько дюймов ближе к священнику, продолжая разговор с его мачехой.

- Меня самого обманули... Человек выдавал себя за другого! - в том, что он говорил, не было на самом деле никакой логики, его слова ничего не объясняли, но он к этому и не стремился; ему хотелось лишь еще больше смутить старуху и сбить ее с толку.

- Я получил подтверждение, - сказал священник, положив трубку. - Это Вена. Этот человек мошенник. - Он взглянул на Бена. - Вы лгали нам, мистер Хартман, - объявил он.

При этом он на какое-то мгновение перевел взгляд дальше, за спину Бена, и Бен немедленно воспользовался этим. Он схватил запястье правой руки священника, в которой тот держал пушку, и изо всей силы вывернул руку, а другой рукой в тот же миг вцепился в горло Франсиско, держа напряженные указательный и большой пальцы буквой V. Старуха испуганно закричала. Застигнутый врасплох священник вскрикнул от боли. Пистолет выпал из его руки и с грохотом упал на пол.

Одним мощным движением Бен повалил священника на пол и еще сильнее сдавил его глотку. Он чувствовал, как под его ладонью подался в сторону прочный хрящ гортани. С полузадушенным криком человек растянулся на выложенном плиткой полу; его голова была вывернута неестественным образом, но он все равно пытался отбросить противника, высвободить левую руку, придавленную к полу у него за спиной весом двух крепких мужчин. Хотя он и задыхался, но все же сопротивлялся отчаянно. Каким-то странным жестом тыльными сторонами ладоней - старуха закрыла лицо.

Пистолет! Подобрать эту чертову пушку!

Бен еще сильнее надавил левой рукой на горло противника и ударил его коленом в живот, целясь в солнечное сплетение. Священник невольно громко выдохнул, и Бену стало ясно, что он не промахнулся. Темные глаза священника закатились, так что стали видны только белки. Он был на мгновение парализован ударом. Бен схватил с пола пистолет и приставил ко лбу священника.

Он взвел курок.

- Только пошевелитесь, и вы мертвы!

Тело священника тут же расслабилось.

- Нет, - сдавленно прошептал он.

- Отвечайте на мои вопросы! Говорите правду, если хотите жить!

- Прошу вас, не делайте этого. Я слуга Господа!

- Конечно, - презрительно бросил Бен. - Как мне найти Йозефа Штрассера?

- Он... Я не знаю... Умоляю... мое горло!

Бен ослабил нажим - совсем немного, лишь настолько, чтобы дать Франсиско возможность дышать и говорить.

- Где Штрассер?!- прогремел он. Священник с усилием набрал в грудь воздуха.

- Штрассер - я не знаю, как найти Штрассера... Он живет в Буэнос-Айресе, больше я ничего не знаю! - из-под ног мужчины по полу потекла маленькая струйка мочи.

- Дерьмо собачье! - заорал Бен. - Или вы дадите мне его адрес или телефон, или у вашей мачехи не останется никого, кто позаботился бы о ней!

- О, нет, прошу вас! - воскликнула старая вдова, все так же сидевшая, съежившись, в своем кресле.

- Если... если вы убьете меня, - выдохнул священник, - то вы не выберетесь из Буэнос-Айреса живым! Они выследят вас... они сделают с вами такое... вы будете... вы будете завидовать мертвым!

- Адрес Штрассера!

- Я не знаю его, - ответил священник. - Пожалуйста! У меня нет никакой связи со Штрассером!

- Не лгите, - сказал Бен. - Вы все знаете друг друга. Вы все связаны одной сетью. Если бы вам понадобилось связаться со Штрассером, то вы нашли бы способ.

- Я ничего собой не представляю! Если вы убьете меня, то ничего не выиграете. А они найдут вас!

Бен мельком подумал, кто же такие эти "они", но вопрос задал другой.

- Кто такой Юрген Ленц? - спросил он, надавив стволом пистолета на лоб священника. Из-под металла выступили несколько капель крови: он прорвал кожу.

- Он... прошу вас... он очень сильный человек, он управляет... владеет ее домом, ее собственностью, этот человек, который называет себя Юргеном Ленцем...

- Так, кто же он на самом деле?

- Опустите оружие и отойдите от него.

Голос негромкий, спокойный, с сильным испанским акцентом, - раздался из двери, находившейся прямо за спиной Бена. Там стоял высокий человек, державший в руках обрез охотничьего ружья. Он был одет в зеленые слаксы из толстой материи и рабочую рубаху. Широкоплечий, с высокой грудью, очень сильный с виду мужчина лет тридцати, плюс-минус два-три года.

- Роберто, на помощь! - крикнула вдова. - Спасите моего Франсиско! Немедленно прогоните отсюда этого человека!

- Сеньора, я должен убить этого наглеца? - спросил Роберто.

По его поведению Бен сразу понял, что он выстрелит без малейшего колебания. Бен растерялся, не зная, что делать дальше. Священник, ко лбу которого приставлен пистолет, был заложником, но Бен знал, что не сможет заставить себя нажать на спусковой крючок. И если даже он сделает это, человек с обрезом пристрелит его прежде, чем он успеет глазом моргнуть.

"Но я все еще могу блефовать", - сообразил он.

- Роберто, - каркнула старуха, - поторопитесь!

- Уберите оружие, или я буду стрелять, - сказал молодой человек. - Мне все равно, что случится с этим мешком дерьма. - Он указал на священника.

- Да, но сеньоре не все равно, - возразил Бен. - Мы опустим оружие одновременно.

- Хорошо, - согласился молодой человек. - Уберите пушку от его головы, встаньте и уходите отсюда. Если хотите жить. - Он опустил обрез, направив его дуло в пол, а Бен убрал пистолет от головы священника и медленно поднялся на ноги, тоже держа пистолет стволом вниз.

- А теперь идите к двери, - приказал человек.

Бен, пятясь, направился к выходу; в правой руке он держал пистолет, а левой шарил в воздухе за своей спиной, чтобы не наткнуться на препятствие. Молодой человек вышел вслед за ним в вестибюль; обрез он так же держал опущенным вниз.

- Я всего лишь хочу, чтобы вы ушли из этого дома, - спокойно произнес Роберто. - Если вы еще когда-нибудь появитесь здесь или поблизости, вас убьют, как только заметят.

Священник тяжело уселся на полу; вид у него был измученный и оскорбленный. Бен выбрался из открытой калитки - то ли священник оставил ее незапертой, то ли через нее вошел Роберто - и захлопнул ее за собой.

Через несколько секунд он опрометью бежал прочь.

Анна расплатилась с водителем такси и вошла в маленькую гостиницу, расположенную на тихой улице в районе Буэнос-Айреса, носившем название Ла-Реколета. "Это, - с тревогой думала она, - совсем не то место, где молодая женщина, путешествующая в одиночку, легко сможет остаться незамеченной".

Консьержка приветствовала ее по имени, что еще больше встревожило Анну. Сегодня с утра они с Беном зарегистрировались в этой гостинице, явившись туда порознь с разницей в несколько часов. И заказывали себе номера они тоже по отдельности и в разное время. То, что они жили в одной гостинице, имело определенный смысл, но в то же время и увеличивало риск.

Тележка горничной стояла прямо возле двери ее номера. Некстати. Анна надеялась побыть в одиночестве, пролистать свои папки, сделать несколько телефонных звонков, а теперь ей придется подождать. Войдя в номер, она увидела, что девица склонилась над ее открытым чемоданом.

Она вытаскивала папки из кожаного портфеля Анны.

Анна резко остановилась в дверях. Девица оглянулась, увидела ее и швырнула папки и портфель обратно в чемодан.

- Что, черт возьми, ты тут делаешь?! - воскликнула Анна, надвигаясь на нее.

Девица принялась с негодованием отругиваться по-испански, извергая целые потоки горделивых фраз. Анна вышла вслед за ней в коридор, продолжая требовать, чтобы та сказала, что она делала с ее вещами.

- Eh, que haces? Ven para аса! Que cuernos haces revisando mi valija [Что ты тут делаешь? Ну-ка, иди сюда! Какого черта ты копалась в моих бумагах? (исп.)]?

Анна попыталась прочитать имя на значке, приколотом к форменному халату, но женщина внезапно повернулась и, сломя голову, пустилась бежать по коридору.

Это была не простая воровка. Она действительно рылась в бумагах Анны. Знала она английский язык или нет, неважно; скорее всего ее наняли для того, чтобы она выкрала любые документы, бумаги, записки.

Но кто ее нанял?

Кто, вероятнее всего, мог знать, что Анна находится здесь, а также, что она расследует? Возможно, за ней вели наблюдение - но кто?

Кто вообще знает, что я нахожусь здесь? Деннин, да, но мог ли он рассказать об этом кому-нибудь еще, скажем, кому-то из коллег?

Или же Перальта, представитель Интерпола, сумел вычислить, кто она такая? Действительно, не могло ли так случиться?

Как только она протянула руку к телефону, стоявшему на тумбочке у кровати, тот зазвонил. Кто бы это мог быть? Менеджер гостиницы, желавший попросить прощения за поведение своих служащих? Или Бен?

Анна подняла трубку.

- Алло?

В трубке было мертвое молчание. Впрочем, нет, не молчание, а знакомое шипение ленты подслушки. А потом раздались слабые, неясные голоса; через несколько секунд громкость увеличилась, и звук сделался совершенно ясным.

Анна почувствовала, что ее щекам сделалось горячо от прилива адреналина.

- Кто говорит?

А затем она по первым же звукам узнала голос:

"А если посмотреть иммиграционные документы? В которых зарегистрированы все люди, прибывшие в страну в сороковые и пятидесятые годы?" - Это был ее собственный голос. А отвечал ей мужчина. Перальта.

По телефону кто-то воспроизводил запись ее разговора с Перальтой.

Они слышали все, и они - кем бы они ни были - точно знали, кто она такая и что ей нужно.

Она сидела на краю кровати, ошеломленная и напуганная. Теперь не осталось никаких вопросов: о ее присутствии здесь стало известно, несмотря на все принятые меры предосторожности. Воровка-горничная вовсе не была самостоятельным игроком.

Телефон зазвонил снова.

Ощущая, как по всему телу от страха пробежали мурашки, она схватила трубку.

- Да?

"Мы хотим показать новую Аргентину. Страну, в которой такие люди, как вы, стоят на страже закона. Страну, где обеспечение правопорядка находится на современном уровне, где уважают права человека ..." - Ее собственный голос, пусть с металлическим отзвуком, но все равно безошибочно узнаваемый, записанный при помощи неизвестно какого, но явно вполне современного подслушивающего оборудования.

Щелчок.

Взволнованная поведением горничной, Анна оставила дверь открытой; и сейчас она поспешно вскочила и кинулась запирать ее. В коридоре никого не было. Она закрыла дверь, повернула ключ на два оборота и вдобавок еще накинула цепочку.

Потом она бросилась к окну: тяжелые гардины были раздвинуты, и Анна понимала, что является легкой мишенью для стрелка, который решит устроиться в любом из окон высоких зданий, расположенных на противоположной стороне улицы. Она резкими движениями задернула занавески, чтобы лишить кого бы то ни было возможности заглядывать в ее номер.

Телефон снова зазвонил.

Она медленно подошла, поднесла трубку к уху, ничего не говоря.

"Я не смогла бы стать тем, кто я есть, если бы позволяла себе отступать..."

- Звоните больше, - в конце концов она заставила себя не просто выговорить эти слова, но еще и произнести их спокойным, небрежным тоном. Мы отслеживаем звонки.

Но никто ее не слушал. В трубке раздавалось только унылое шипение магнитофонной ленты.

Она нажала кнопку телефона и, прежде чем он мог успеть снова зазвонить, выбежала к стойке портье.

- Я получила непристойные телефонные обращения, - сказала она по-английски.

- Непристойные?.. - не понимая, повторила телефонистка.

- Amenazas, - повторила Анна по-испански. - Palabrotas [Угрозы. Оскорбления (исп.)].

- О, сеньорита, мне так вас жаль. Может быть, вы хотите, чтобы я позвонила в полицию?

- Я хочу, чтобы вы принимали все звонки в мой номер.

- Да, мэм, конечно.

С минуту подумав, Анна достала из кошелька вырванный из блокнота сложенный листок бумаги. На нем она нацарапала номер телефона местного частного сыщика, которого порекомендовал ей Деннин, когда она звонила ему из аэропорта Схифол. Деннин заверил ее, что это надежный, высококвалифицированный, имеющий контакты с властями и при всем при том совершенно честный человек.

Она позвонила из номера и долго слушала гудки в трубке.

В конце концов заговорил автоответчик. Серхио Мачадо представился и произнес название своего агентства. После звукового сигнала Анна назвала свое имя и номер телефона, а также упомянула Деннина. После этого она позвонила телефонистке и распорядилась соединять ее номер лишь в том случае, если позвонит Серхио Мачадо.

Ей нужен был кто-то хорошо осведомленный, находчивый и, что самое главное, заслуживающий доверия. Нельзя рассчитывать куда-то попасть и что-нибудь узнать, если у тебя нет надежного контакта в правительственной бюрократии, а как раз его она не имела.

Она пошла в ванную, сполоснула над раковиной лицо сначала холодной водой, затем горячей. Зазвонил телефон.

Неуверенными шагами, словно в ступоре, она направилась к тумбочке, стоявшей около кровати.

Телефон прозвонил еще раз, затем еще.

Она стояла около телефона, смотрела на него и решала как же ей поступить. Она подняла трубку.

Ничего не говорила, молча ждала.

Тишина.

- Алло, - произнес наконец мужской голос. - Кто-нибудь есть дома?

- Да, - негромко, с трудом заставляя пересохший язык повиноваться, ответила она.

- Это Анна Наварро?

- Кто это? - она постаралась заставить свой голос звучать нейтрально.

- Это Серхио Мачадо, вы только что звонили мне. Я ходил за почтой и сразу же, как только вернулся, перезвонил вам.

- О, боже. Прошу меня извинить, - облегченно вздохнула она. - Я только что получила целую серию скверных звонков и подумала, что это может быть еще один такой же.

- Что вы имеете в виду под "скверными звонками"? Тяжелое дыхание и что-то в этом роде?

- Нет. Ничего подобного. Это слишком сложно, чтобы сейчас вдаваться в подробности.

- У вас какие-то неприятности?

- Нет. Да. Впрочем, я даже точно не знаю. В любом случае благодарю вас за звонок. Дэвид Деннин сказал, что вы, вероятно, могли бы помочь мне.

- Вы, несомненно, не откажетесь выпить чашечку кофе? Совсем не того дерьма, которое вы пьете в Штатах. Настоящего кофе.

- Да, конечно, с удовольствием. - Ее волнение стало чуточку слабее.

Они договорились встретиться в начале вечера в кафе-ресторане, неподалеку от его офиса.

- Я сделаю то, что смогу, - сказал он. - Ничего большего не обещаю.

- Это меня вполне устроит, - ответила Анна.

Она положила трубку и несколько секунд стояла, глядя на телефон так, будто это была какая-то неземная форма жизни, каким-то образом вторгшаяся в ее номер.

Ей и Бену необходимо сменить гостиницу. Возможно, за ней следили после ее визита к Перальте. Возможно, прямо с момента выхода из самолета. Но и ее местопребывание, и ее миссия теперь раскрыты, именно это и должны были сказать ей эти звонки. Анна отлично понимала, что их нельзя рассматривать как пустые угрозы.

Стук в дверь.

Всплеск адреналина в крови бросил ее к двери. Дверная цепочка надежно вставлена в гнездо, врезанное в косяк.

Дверь невозможно открыть ключом снаружи.

Или возможно?

Никакого глазка на двери, конечно, не было.

- Кто там? - спросила она.

Ей ответил знакомый мужской голос. Анна никогда прежде не подумала бы, что будет так рада услышать его.

- Это Бен, - произнес голос.

- Слава богу, - пробормотала она.

Глава 36

Он был растрепан, рубашка выбилась из брюк, галстук сбился на сторону.

- А зачем цепочка? - поинтересовался он. - Вам тоже приходилось жить в Ист Нью-Йорке?

Анна окинула его взглядом.

- Что с вами случилось?

После того как оба рассказали друг другу о событиях последних нескольких часов, Анна заявила:

- Мы должны убраться отсюда.

- Вы чертовски правы, - ответил Бен. - Есть одна гостиница в centra на первый взгляд просто ночлежка для бродяг, но думаю, что на самом деле это вполне приличный отель. Его содержат британские экспатрианты. Называется "Сфинкс". - Он купил в аэропорту большой путеводитель по Южной Америке и сейчас листал его, разыскивая указатель. - Вот он. Мы можем туда явиться нежданно-негаданно или позвонить с улицы по моему сотовому телефону. Только не отсюда.

Анна кивнула.

- Пожалуй, нам нужно на этот раз остановиться в одном номере, словно мы муж и жена.

- Вы профессионал, - ответил Бен. Действительно ли в его глазах мелькнул огонек, или ей показалось?

- Они будут звонить повсюду и спрашивать, нет ли в отеле двоих американцев, мужчины и женщины, которые путешествуют вместе, но останавливаются в отдельных комнатах, - объяснила Анна. - Как по-вашему, много времени им потребуется, чтобы обнаружить нас?

- Вы, по всей видимости, правы. Послушайте, у меня кое-что есть. - Он вынул из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги.

- Что это такое?

- Факс.

- От?..

- От моего аудитора из Нью-Йорка. Здесь имена членов правления "Армакон АГ", венской компании, владеющей той самой биотехнологической лабораторией из Филадельфии, где изготовили яд, которым убивали стариков.

Он протянул Анне список.

- Юрген Ленц, - почти беззвучно выдохнула она.

- Один из директоров. Интересно, это просто интригующее совпадение или нечто другое?

Арлисс Дюпре снова взялся за лежавшие перед ним на столе бумаги и в который раз заметил, что не может сосредоточиться. Это был длинный доклад, подготовленный заместителем директора корпуса государственных кураторов США, контролировавшего дела о банкротстве, в котором подробно излагались доказательства, свидетельствующие о наличии коррупции в федеральных судах по этим делам. Дюпре три раза прочитал одну и ту же фразу и в конце концов все же отложил документ и отхлебнул омерзительного на вкус кофе, изготовленного плюющейся машиной, стоявшей в коридоре.

Его мысли были заняты совсем другим - навалившимися неприятностями. События, связанные с агентом Наварро, раздражали его. И не просто раздражали. Он был буквально в ярости. Ему наплевать на то, что могло случиться с этой бабой. Но если она действительно виновна в нарушении режима секретности и прочих грехах, это самым ужасным образом скажется на его судьбе. Что было абсолютно несправедливо. И он не мог отогнать от себя мысли о том, что вся эта гадость началась из-за этого проклятого Призрака из Отдела внутреннего взаимодействия - чтоб его черти взяли со всеми его пятнами от больной печени - Алана Бартлета! И совершенно не важно, в чем было дело. Несколько раз он подавал запросы - абсолютно официальные межотдельские запросы - и каждый раз получал уклончивый ответ, в котором без труда можно было разглядеть намек на то, что его это не касается. Как будто у него, в его Управлении специальных расследований ограниченный допуск к секретности. Как будто УСР вообще недостойно уважительного отношения. Всякий раз, когда Дюпре лишние несколько минут думал об этом, ему приходилось ослаблять галстук. Это было унизительно.

Сначала эту суку Наварро выдернули из его команды и зачем-то отправили шататься, одному Богу известно где. Потом пошли слухи о том, что она предательница, что она распродавала информацию торгашам и врагам из других стран и вообще черт знает кому. Если это так, то она самая настоящая Тифозная Мэри, а это - он снова и снова возвращался к своей главной мысли очень плохая новость для человека, у которого она находится в подчинении, а именно для Арлисса Дюпре. Если Дюпре хоть немного чуял, откуда дует ветер а вся его карьера была основана именно на наличии у него такого чутья, - то на него скоро должен обрушиться полновесный вал дерьма.

И будь он проклят, если допустит, чтобы его карьера погибла из-за преступлений этой самой Наварро или - поскольку большая часть обвинений казалась ему самым настоящим г...ном - в результате двуличной политики Бартлета. Дюпре был прежде всего великим мастером по части того, как удержаться на плаву.

Иногда для этого просто необходимо вовремя ухватить поганого быка за его поганые рога. У Дюпре было немало друзей - друзей, которые расскажут обо всем, что ему необходимо узнать. И, возможно, стоит нанести визит Призраку и заставить старикана собраться с мыслями. Бартлет на вид больше всего походил на облачко пара, но при том был едва ли не самой сильной фигурой в министерстве, этаким мини-Гувером. Имея с ним дело, Дюпре следовало быть крайне осторожным. В любом случае Бартлет должен знать, что Дюпре не из тех, кто затевает какие-то интриги. Призрак всю жизнь занимался расследованием жизни и деятельности своих коллег, а вот, интересно, когда кто-нибудь в последний раз поинтересовался тем, что он сам собой представляет?

Дюпре вскрыл два пакетика с сахаром и высыпал его в кофе. Вкус от этого не стал лучше - все равно кофе больше всего походил на грязную воду, - но Дюпре выхлебал чашку до дна. Ему предстояла серьезная работа. Если хоть немного повезет, то Алан Бартлет получит изрядную дозу того самого лекарства, которым пичкает других.

Номер в "Сфинксе" был просторным и ярко освещенным. В нем находилась единственная двуспальная кровать, на которую они оба старались не смотреть, откладывая решение вопроса о том, где и как спать, на потом.

- Чего я до сих пор не понимаю, - сказала Анна, - это как кто-то мог узнать о том, что я нахожусь здесь и с какой целью.

- Человек из Интерпола...

- Не считая того, что я увиделась с ним уже после похищения пакета из "Америкен Экспресс". - Она стояла перед высоким окном, задернутым прозрачными тюлевыми занавесками. - Как только пакет был украден, плохие парни узнали, что я разыскиваю Штрассера. Но вопрос в том, почему кому-то вообще пришло в голову прибрать его к рукам? Вы же не говорили никому, что отправляетесь со мной в Буэнос-Айрес, верно?

Бену не понравился тон вопроса, но он не подал виду.

- Нет. А вы никуда не звонили по телефону из гостиницы? Анна ответила не сразу.

- Да, звонила. Один раз, в Вашингтон.

- Если имеешь нужные связи, то совсем нетрудно организовать прослушивание гостиничного телефона, вы согласны?

Анна взглянула на него, явно заинтересованная таким предположением.

- Это может объяснить и появление фальшивого цэрэушника... Да. Если вы хоть чем-то намекнули Юргену Ленцу...

- Я ни словом не обмолвился Ленцу о поездке в Буэнос-Айрес, потому что тогда сам не имел понятия о том, что отправлюсь сюда.

- Хотелось бы мне раздобыть отпечатки пальцев Ленца, пропустить их через базы данных и посмотреть, что из этого выйдет. Возможно, на него имеется хорошенькое досье. Он вам ничего не давал - визитную карточку или что-нибудь в этом роде?

- Как мне помнится, ничего... Постойте, ведь я сам давал ему смотреть фотографию, ту самую, которую добыл из банковского сейфа Питера в Цюрихе.

- Вы ее многим показывали?

- Вам. Историку их Цюрихского университета. Лизл. И Ленцу. Вот и все.

- Он брал ее в руки?

- О, да. Крутил, рассматривал спереди и сзади, переворачивал вверх ногами. Его пальцы должны быть там повсюду.

- Великолепно. Я сделаю копию, а оригинал отошлю в антропометрическую лабораторию.

- Каким образом? У меня сложилось впечатление, что вы уже не пользуетесь правами сотрудника министерства юстиции.

- Но Деннин ими обладает. Если мне удастся переправить пальчики ему, то он сможет передать их какому-нибудь другу из другого агентства, скорее всего из ФБР. А тот вычислит все, что нужно.

Бен замялся было.

- Ладно, если таким образом мы выкопаем что-нибудь на Ленца. Или разыщем убийц Питера...

- Превосходно. Спасибо вам. - Анна посмотрела на часы. - Давайте займемся этим после ужина. Мы встречаемся с детективом, Серхио - как его фамилия? Впрочем, неважно - в районе, который называется Ла Бока. А там мы сможем найти что-нибудь поесть.

Водителем такси оказалась женщина средних лет, одетая в легкую кофточку без рукавов, открывавшую дряблые руки. К приборной панели была приклеена цветная фотография ребенка, возможно, ее собственного. На зеркале заднего вида болтался крошечный кожаный мокасин.

- Вооруженный священник... - вслух размышляла Анна. - А я-то боялась монахинь в доминиканском соборе. - Она оделась в серую плиссированную юбку и белую блузу, лебединую шею украшало жемчужное ожерелье, и пахло от нее чем-то цветочным и свежим. - И он сказал вам, что Юрген Ленц является фактическим владельцем ее дома?

- Вообще-то он сказал: человек, называющий себя Юргеном Ленцем.

Они въехали в захудалый рабочий barrio [предместье, пригород (исп.)], расположенный в самой южной части Буэнос-Айреса. Слева тянулся канал Риачуэло, широкая лента стоячей воды, из которой торчали полу затонувшие ржавые землечерпалки, шаланды и остовы более крупных судов. Вдоль канала были расположены многочисленные склады и мясокомбинаты.

- Она сказала вам, что у Герхарда Ленца не было детей? - Анна напряженно размышляла, сдвинув брови. - Я ничего не пропустила?

- Не-а. Он - Ленц, и в то же время он - не Ленц.

- Выходит, человек, известный всей Вене как Юрген Ленц, на самом деле самозванец...

- Выходит, что так.

- И в то же время кем бы он ни был, но эта старуха и ее пасынок, совершенно очевидно, до смерти боятся его.

- Несомненно.

- Но чего ради ему было становиться именно Юргеном Ленцем, выдавать себя за сына человека, пользующегося настолько дурной славой, если он им не является? - сказала Анна. - Я не вижу в этом никакого смысла.

- Не забудьте, что мы говорим здесь не о каком-нибудь двойнике Элвиса Пресли. Дело в том, что мы действительно очень мало знаем, как в "Сигме" организована преемственность. Может быть, таким образом он закрепился в организации? Если допустить, что он выдал себя за прямого потомка одного из основателей и что это единственный путь, каким можно было туда пробраться.

- Из этого следует, что Юрген Ленц - это "Сигма".

- Похоже, что гораздо безопаснее считать так, чем отрицать такую возможность. И, исходя из того, что рассказал Шардан, когда дело касается "Сигмы", вопрос заключается не в том, чем она управляет, а в том, чем она не управляет.

Уже стемнело. Они очутились в многолюдном, плохо освещенном и казавшемся опасном районе. Дома здесь были выстроены из листового металла, с крышами из рифленого листового металла, выкрашенного в розовый, охристый и бирюзовый цвета.

Такси остановилось перед баром-рестораном, где шумели завсегдатаи, сидевшие за скрипучими деревянными столами или с громкими разговорами и смехом толпившиеся в баре. За стойкой бара висел на стене большой цветной плакат с портретом Евы Перон. Под потолком медленно вращались размашистые вентиляторы.

Они заказали эмпанадас [блюдо латиноамериканской кухни: блинчики с мясом или иной начинкой], каберне-совиньон "Сан-Тельмо" и бутылку минеральной воды "Гасеоса". Бокалы испускали въевшийся запах старой губки. Вместо салфеток на столе лежала нарезанная квадратиками тонкая оберточная бумага.

- Вдова подумала, что вы прибыли из "Земмеринга", - сказала Анна, когда они уселись. - Что, по вашему мнению, она могла иметь в виду? Какое-то место? Или компанию?

- Я не знаю. Полагаю, что место.

- А когда она упомянула "компанию"?

- Я решил, что это "Сигма".

- Но ведь существует и другая компания. Юрген Ленц - кем бы он ни был на самом деле - входит в правление "Армакон".

- Вы собираетесь рассказать этому парню, Мачадо, многое из того, что нам известно?

- Совсем ничего, - ответила она. - Я всего лишь хочу, чтобы он разыскал для нас Штрассера.

Они разделались с парой хумитас - пастилой из сладкой кукурузы, поданной на кукурузных листьях, - и кофе.

- Думаю, что от парня из Интерпола вряд ли можно ожидать серьезной помощи, - заметил Бен.

- Он отрицал возможность того, что Штрассер вообще мог жить здесь. А это очень подозрительно. Нацисты какое-то время контролировали Интерпол незадолго до начала Второй мировой войны, - и кое-кто считает, что эта организация так до сих пор не очистилась от них. Я не удивлюсь, если выяснится, что этот парень находится на содержании у какой-нибудь из этих рэкетирских банд, защищающих нацистов. Теперь ваш вооруженный священник...

- Мой вооруженный священник настаивал на том, что у него нет никакой связи со Штрассером, но я ему не верю.

- Готова держать пари, что он позвонил Штрассеру в тот же самый момент, когда вы вышли за дверь.

Бен задумался.

- Если он звонил Штрассеру... Что, если нам удастся каким-то образом организовать запись телефонных разговоров вдовы?

- Мы можем попросить Мачадо. Возможно, он или сам может устроить это, или знает, к кому следует обратиться.

- Кстати, об "обратиться". Вы знаете, как выглядит этот парень?

- Нет, но мы должны встретиться с ним прямо перед входом.

Улица была переполнена народом, отовсюду раздавалась хриплая, искаженная слишком сильным звучанием музыка - однообразный рок из расставленных прямо на тротуаре динамиков, какие-то оперные арии, танго из расположенной поблизости кантоны. Портеньос [Прозвище жителей Буэнос-Айреса] прогуливались по вымощенной брусчаткой каминито - пешеходной улице, толпились возле открытых прилавков развернутого прямо на улице рынка. Люди то и дело входили в ресторан и выходили наружу, натыкались на Бена и Анну, но ни один даже и не подумал попросить извинения.

Вдруг Бен заметил стайку молодых парней лет около двадцати - вернее, банду хулиганов из восьми, а то и больше человек. Они целеустремленно направлялись к нему и Анне, громко переговариваясь между собой, смеясь, пьяные от алкоголя и тестостерона. Анна что-то пробормотала Бену краем рта, но он не разобрал ее слов. Некоторые из парней смотрели на него и Анну с чем-то большим, чем праздное любопытство. Через несколько мгновений банда окружила их.

- Беги! - крикнул он, и тут же получил удар кулаком в живот.

Он закрыл живот обеими руками - в этот момент кто-то ударил его в левую почку (ногой!) - и ринулся вперед, чтобы отбить нападение. Он услышал крик Анны, донесшийся, казалось, откуда-то издалека. Он был окружен со всех сторон, а его противники, хотя и были на вид подростками, похоже, имели некоторое представление о боевых искусствах. Он не мог вырваться, и на него сыпались удары. Боковым зрением он увидел, как Анна с неожиданной силой отбросила в сторону одного из нападавших, но в нее тут же вцепилось несколько рук. Бен снова попытался вырваться из окружения, но был отброшен назад градом ударов кулаков и ног.

Он заметил блеск ножей, и тут же лезвие полоснуло его по боку. Почувствовав резкую боль, он ухватил руку, державшую нож, резко вывернул ее и услышал визгливый крик. Он отмахивался ногами, как мог, яростно бил кулаками, несколько раз кого-то достал, но затем почувствовал сильный удар коленом в ребра и почти одновременно еще один удар коленом в живот. У него перехватило дыхание, он застыл, беспомощно хватая ртом воздух, но тут кто-то метко ударил его ногой в пах, и он сложился вдвое от нестерпимой боли.

В этот миг он услышал завывания сирены и крик Анны:

- Сюда! Сюда! Слава Богу!

Одновременно чья-то ступня врезалась ему в голову, и он почувствовал во рту вкус крови. Он выбросил руки вперед. Это движение было не только оборонительным, но и попыткой схватить любого, кто окажется рядом, и хоть на мгновение прикрыться им от избиения, а потом услышал новые кричащие голоса, шатаясь, выпрямился и увидел двух полицейских, оравших на хулиганов.

Один из полицейских обхватил его за плечи и проорал в самое ухо:

- Vamos, vamos par aco, que los vamos a sacar de aco! - что должно было означать, как понял Бен: пойдем, пойдем, шевелись, мы вытащим вас из этой передряги. Второй полицейский уже вел Анну к патрульной машине. Бену тоже удалось каким-то образом добраться до полицейского автомобиля, он увидел открытую дверь, почувствовал толчок в спину и оказался внутри. Дверь за ним захлопнулась, крики хулиганов и возбужденный шум толпы сразу сделались тише.

- С вами все в порядке? - осведомился один из копов с переднего сиденья.

Бен лишь простонал в ответ.

- Gracias! - сказала Анна. Бен заметил, что ее блузка порвана, а жемчужное ожерелье исчезло. - Мы американцы... - заговорила было она, а потом вдруг ненадолго задумалась. - Мой кошелек! - воскликнула она. - Вот дерьмо. Там были мои деньги.

- Паспорт? - хрипло выдавил из себя Бен.

- Остался в гостинице. - Автомобиль тронулся с места. Анна повернулась к Бену. - Мой бог, что это было? Бен, с тобой все в порядке? - Переехав в "Сфинкс", они условились разговаривать на "ты".

- Не уверен. - Страшная боль в паху начала понемногу ослабевать. В боку, там, где его полоснули ножом, чувствовалось липкое тепло. Прикоснувшись, он ощутил кровь.

Автомобиль влился в поток транспорта и устремился по дороге.

- Это вовсе не было случайным нападением, - сказала Анна. - Это было сделано преднамеренно. Заранее спланировано и скоординированно.

Бен тупо уставился на нее.

- Спасибо, - сказал он полицейским, сидевшим впереди. Ответа он не получил и понял, что между передним и задним сиденьями поднят плексигласовый барьер.

- Перегородка?.. - услышал он голос Анны.

Минуту назад перегородки не было; она появилась только что. Бен не слышал присущих всем полицейским непрерывных переговоров по рации и треска помех, хотя, возможно, звук не проникал через плексиглас.

Анна, видимо, заметила изменение в салоне машины одновременно с ним; она наклонилась вперед и постучала по прозрачной преграде, но полицейские никак на это не отреагировали.

Боковые двери наверняка запирались автоматически.

- О, мой Бог, - почти беззвучно выдохнула Анна. - Это не копы.

Они принялись дергать за ручки дверей, но все попытки оказались тщетными. Кнопки дверных замков тоже не поддавались.

- Где ваш пистолет? - прошептал Бен.

- У меня его нет!

Автомобиль, включив дальний свет, выскочил на четырехполосную автостраду. Они теперь, несомненно, очутились за пределами города. Бен принялся обоими кулаками барабанить по плексигласовой перегородке, но ни водитель, ни пассажир с переднего сиденья даже не повернули головы.

Автомобиль резко свернул в сторону, и вскоре они помчались по неосвещенной узкой дороге, вдоль которой с обеих сторон тянулись почти сплошные барьеры из высоких деревьев, а затем так же неожиданно машина снова свернула и въехала в густую высокую темную рощу, где дорога заканчивалась тупиком.

Двигатель смолк. На мгновение воцарилась тишина, которую нарушал лишь слабый звук проезжавшего где-то вдалеке автомобиля.

Двое мужчин, сидевших впереди, похоже, совещались между собой. Затем пассажир вылез, обошел вокруг автомобиля и открыл багажник.

Через мгновение он возвратился к своей стороне автомобиля, держа в левой руке что-то, похожее на тряпку. В правой он сжимал пистолет. Водитель тоже вышел из машины и достал оружие из наплечной кобуры. Затем они отперли задние двери.

Водитель, который, похоже, был главным, распахнул дверь с той стороны, где сидела Анна, и махнул ей пистолетом. Она медленно вышла и подняла руки. Он немного отступил и свободной левой рукой захлопнул дверь, оставив Бена одного на заднем сиденье.

Пустынная проселочная дорога, оружие... ведь это же классическая бандитская казнь.

Второй фальшивый полицейский - хотя, возможно, они были и настоящими, какая разница? - подошел к стоявшей с поднятыми руками Анне и принялся обыскивать ее на предмет оружия, начав с подмышек. Его руки задержались на ее груди, затем он провел ладонями по ее бокам, просунул их между ног, где тоже слишком уж долго шарил пальцами, и прощупал ноги с внутренней стороны вплоть до лодыжек. Затем он отступил, похоже, решая, не представляет ли она опасности. После недолгого раздумья он взял свою тряпку - оказалось, что это мешок, - надел его Анне на голову и завязал вокруг шеи.

Водитель пролаял какой-то приказ, и Анна упала на колени, сложив руки за спиной.

Бен с ужасом следил за происходившим, ожидая, что же будет дальше.

- Нет! - пробормотал он.

Водитель выкрикнул другой приказ, и более молодой "полицейский" открыл автомобильную дверь, держа оружие направленным на Бена.

- Выходите медленно, - сказал он. Похоже, он свободно владел английским языком.

Не было ни единого шанса на то, что ему удастся убежать на оживленную дорогу или же схватить Анну и утащить ее в какое-нибудь безопасное место. Только не в том случае, когда ты стоишь перед двумя людьми, держащими оружие наготове. Он вышел из автомобиля, поднял руки над головой, и младший принялся обыскивать его. На сей раз он действовал куда грубее, чем когда шмонал Анну.

- No este enfierrado, - доложил "полицейский". Вероятно, это значило, что оружия не оказалось. И добавил непринужденным тоном, обращаясь к Бену: Любое резкое движение, и мы вас убьем. Понятно?

"Да, мне понятно, - подумал Бен. - Они убьют нас обоих".

Ему на голову накинули воняющий конюшней мешок. Веревку на шее затянули слишком туго, так, что она душила его. Он абсолютно ничего не видел.

- Эй, полегче! - прохрипел он.

- Заткнись! - отозвался один из "полицейских". Судя по голосу, это был старший. - Или я убью тебя, и твой труп будет валяться здесь, пока его не разыщут недели через две, слышишь?

Он услышал шепот Анны:

- Надо пока что во всем с ними соглашаться. У нас нет никакого выбора.

Он почувствовал, как ему в затылок уперлось что-то твердое.

- Встать на колени! - приказал голос.

Бен послушно опустился на колени и, не дожидаясь приказа, сложил руки за спиной.

- Что вы хотите? - спросил он.

- Заткнись, сука! - рявкнул кто-то из "полицейских", и Бена ударили по голове чем-то твердым. Он застонал от боли. Похитители не желают говорить с ними.

Им предстояло умереть на какой-то заброшенной поляне, неподалеку от темной дороги, в глубине совершенно незнакомой ему страны. Бен подумал о том, как все это началось: на Банхофплатц в Цюрихе, когда он чудом остался жив, или все же с исчезновения Питера? Он вспомнил муки, которые испытал, оказавшись свидетелем убийства Питера в швейцарской сельской гостинице, но, вместо того чтобы деморализовать его, это воспоминание придало ему решимости. Если ему предстоит быть убитым здесь, то он по крайней мере может утешиться тем, что знает: он сделал все возможное, чтобы найти убийц брата, и если ему не удалось предать их в руки правосудия или выяснить, какова была их цель, то он все же сумел подобраться к ним вплотную. У него нет ни жены, ни ребенка, друзья через некоторое время позабудут о нем, но ведь для истории мира все наши жизни ничуть не длиннее, чем вспышки светлячков, порхающих в летней ночи, ну, а самого себя ему нисколько не жаль.

Еще он подумал о своем отце, исчезнувшем неведомо куда, и пожалел лишь о том, что ему так и не суждено узнать всю правду об этом человеке.

От этих мыслей его отвлек голос. Говорил старший.

- А теперь вы ответите на несколько вопросов. Что, черт возьми, вам нужно от Йозефа Штрассера?

Значит, они все же решили поговорить. Эти жлобы защищали Штрассера.

Он немного подождал - не начнет ли первой Анна - и, не услышав ее голоса, заговорил сам:

- Я адвокат. Американский адвокат. Я занимаюсь наследственными делами в смысле, пытаюсь получить и передать завещанные ему деньги.

Его с силой ударили по голове сбоку.

- Мне нужна правда, а не твои го...ные выдумки!

- Я говорю правду. - Бен еле-еле ворочал языком. - Эта женщина здесь совершенно ни при чем - это просто моя подружка. Она никаким боком не причастна ко всем этим делам. Я взял ее с собой, она никогда не была в Буэнос-Айре...

- Заткнись! - в очередной раз взревел кто-то из "полицейских". Носок ботинка врезался Бену в поясницу как раз напротив правой почки, и он грохнулся, ткнувшись лицом в землю сквозь грубую мешковину. Боль была настолько сильной и резкой, что он не смог даже застонать. А затем его так же жестоко ударили ногой в лицо, он ощутил вкус и запах крови и почувствовал, что вот-вот потеряет сознание.

- Стойте! - закричал он. - Что вы хотите? Я расскажу вам все, что вы хотите!

Бен кое-как поднялся на колени и согнулся, прикрыв лицо руками, задыхаясь от непередаваемой боли и чувствуя, как изо рта стекает кровь. Он напрягся в ожидании следующего удара, но какое-то мгновение ничего не происходило.

А затем раздался голос старшего, негромкий и деловитый, как будто этот человек намеревался высказать весомое утверждение в дружеском споре.

- Эта женщина не просто "твоя подружка". Это агент Анна Наварро, и она числится в штате министерства юстиции Соединенных Штатов. Это нам известно. Эй ты, мы хотим узнать все остальное.

- Я помогаю ей, - сумел он выдавить из себя и тут же получил очередной резкий удар по голове с другой стороны. От боли ему показалось, что у него вот-вот лопнут глаза. Боль теперь сделалась постоянной, была настолько сильной, прямо-таки сокрушительной, и он подумал, что, возможно, не перенесет ее.

Затем последовала пауза, небольшой перерыв в пытке, сопровождавшийся полной тишиной: по-видимому, палачи ожидали, когда он снова заговорит.

Но Бен мало что соображал. Кто такие эти люди и откуда? От человека, называвшего себя Юргеном Ленцем? Из самой "Сигмы"? Для этого их методы казались слишком уж примитивными. Kameradenwerk? Это было более вероятно. Какой ответ может удовлетворить их, как положить конец избиению и предотвратить гибель?

Заговорила Анна. Уши Бена были заложены, вероятно, от крови, и он с трудом разбирал ее слова.

- Если вы защищаете Штрассера, - произнесла она удивительно твердым голосом, - то, конечно, вас должно интересовать, что я здесь делаю. Я прибыла в Буэнос-Айрес, чтобы предупредить его, а не добиваться его экстрадиции.

Один из мужчин рассмеялся, но она продолжала говорить. Ее голос, казалось, доносился откуда-то издалека.

- Вы знаете, что за несколько последних недель было убито множество товарищей Штрассера?

Никакого ответа не последовало.

- Мы получили информацию, что Штрассера должны убить. Американское министерство юстиции нисколько не заинтересовано в его захвате - если бы мы хотели, то давно уже сделали бы это. Какие бы ужасные вещи он ни совершил в свое время, его не разыскивают как военного преступника. Я пытаюсь предотвратить его убийство, и значит, мне можно говорить с ним.

- Ложь! - крикнул один из мучителей. Послышался глухой удар, и Анна вскрикнула.

- Стойте! - надтреснутым голосом выкрикнула она. - У вас наверняка имеются способы проверить, что я говорю правду! Мы должны встретиться со Штрассером, чтобы предупредить его! Если вы убьете нас, то очень сильно навредите ему!

- Анна! - заорал Бен. Ему было необходимо хоть таким образом связаться с нею. - Анна, ты в порядке? Скажи мне только одно: ты в порядке?

Ему показалось, что его горло сейчас разорвется, в голове пульсировала - нет, отчаянно билась! - невыносимая боль. Тишина. А затем ее приглушенный голос:

- Я в порядке.

Это было последнее, что он услышал перед тем, как весь мир исчез.

Глава 37

Бен проснулся в кровати в большой незнакомой комнате с высоким потолком и высокими окнами, из которых открывался вид на незнакомую ему улицу.

Вечер, доносящийся с улицы шум, мелькающие огни.

Худощавая женщина с усталым лицом, темно-каштановыми волосами и карими глазами, одетая в футболку и черные велосипедные шорты из лайкры, сидела, свернувшись, в кресле и смотрела на него.

Анна.

В голове пульсировала боль.

- Эй... - негромко окликнула его Анна.

- Эй! - отозвался он. - Я живой.

В памяти понемногу складывался вчерашний кошмар, но он никак не мог вспомнить, когда именно потерял сознание. Она улыбнулась:

- Как ты себя чувствуешь?

Бен немного подумал:

- Ну, примерно как человек, который упал с крыши небоскреба, а кто-то высунулся из окна десятого этажа и спросил у него: ну, как дела? А тот ему ответил, что пока все замечательно.

Анна хихикнула.

- У меня чуть-чуть болит голова. - Он повертел головой туда-сюда и почувствовал обжигающую боль, перед глазами замелькали искры. - А может, и не чуть-чуть.

- Тебя очень сильно избили. Я какое-то время думала, что у тебя сотрясение мозга, но, по-моему, все обошлось. Вроде бы. - Она помолчала и добавила: - Меня-то били совсем немного, они сосредоточились в основном на тебе.

- Настоящие джентльмены. - Некоторое время Бен пытался сообразить, где находится. - Как я сюда попал?

- Скорее всего они устали тебя бить или, может, испугались, когда ты потерял сознание. Во всяком случае, они доставили нас обратно в город и выкинули где-то в Ла Бока.

Единственный свет в комнате давала лампа, стоящая возле его кровати. Он начал соображать, что его лоб и бок перевязаны.

- Кто это сделал?

- Что ты имеешь в виду - кто они были? Или кто накладывал повязки?

- Кто меня починил?

- Moi [Я (фр.)], - сказала она, скромно склонив голову. - Медикаменты мне любезно предоставили в "Сфинксе", в основном перекись водорода и бетадин.

- Спасибо. - Его мысли были расплывчатыми и медленными. - Итак, кто эти парни?

- Ну, поскольку мы живы, - сказала Анна, - то я думаю, что это местные громилы. Наемные бандиты, здесь их зовут pistoleros.

- Но полицейский автомобиль...

- Аргентинская полиция знаменита своей коррумпированностью. Многие из полицейских по совместительству работают pistoleros. Но я не думаю, что они связаны с "Сигмой".

Это скорее всего "Kameradenwerk", или что-то в этом роде - убийцы, которые заботятся о благополучии престарелых немцев. Их могли предупредить множеством разных путей. Во-первых, их мог поставить в известность хотя бы мой дружок из Интерпола - я назвалась не своим именем, но он мог видеть ориентировку. Не исключено также, что это сработала моя посылка, украденная из "Америкен Экспресс". Или мой детектив - Мачадо. Или твой священник с пистолетом. Но ладно, хватит вопросов. Я не хочу, чтобы ты волновался.

Бен попытался сесть, почувствовал боль в боку и снова лег. Только сейчас он вспомнил, куда его били: в живот, в пах, по почкам...

Веки слипались, комната то расплывалась перед глазами, то вновь обретала четкость, и вскоре он уснул.

Когда он снова проснулся, еще стояла ночь, было почти совсем темно. Комнату освещал только свет, падавший с улицы, но и его Бену вполне хватило для того, чтобы разглядеть человеческую фигуру в кровати рядом с ним. Он почувствовал слабый запах духов Анны. "А теперь она не против того, чтобы разделить со мной постель", - подумал он и снова провалился в сон.

Когда он проснулся в следующий раз, комната была ярко освещена. Бен попытался оглядеться, и его глазам стало больно от света. Он услышал шум льющейся воды в ванной и с усилием сел.

В облаке пара, кутаясь в банное полотенце, появилась Анна.

- Проснулся, - сказала она. - Как самочувствие?

- Немного лучше.

- Вот и прекрасно. Хочешь, я попрошу, чтобы принесли кофе?

- У них тут даже можно заказать кофе в номер?

- Да тебе явно лучше, - со смехом заявила она. - К тебе начало возвращаться чувство юмора.

- Я хочу есть.

- Понятно. Мы ведь вчера так и не смогли пообедать. - Она повернулась, чтобы уйти в ванную.

Бен был одет в чистую футболку и боксерские трусы.

- А кто меня переодел?

- Я.

- И трусы тоже?

- Хм-хм. Там все было вымазано кровью.

"Ну-ну, - подумал он, усмехнувшись про себя, - я ухитрился проспать момент нашей первой интимной близости".

Анна отправилась чистить зубы и через несколько минут появилась снова, уже с макияжем на лице, одетая в белую футболку и фиолетовые спортивные шорты.

- Как ты думаешь, что же все-таки произошло? - спросил он. В голове начинало проясняться. - Когда ты звонила своему частному детективу, как-там-бишь-его, вас подслушали?

- Вполне может быть.

- Значит, теперь будем пользоваться только моим цифровым сотовым телефоном. Коммутатор "Сфинкса" тоже может прослушиваться.

Анна положила рядом с ним две подушки. Сегодня она не стала душиться, но от нее приятно пахло мылом и шампунем.

- Ты не будешь против, если я возьму твой телефон и позвоню в тот отель, из которого мы съехали? Мой вашингтонский друг, конечно, считает, что я все еще там, и, возможно, пытается со мной связаться.

Она сунула ему номер "Интернейшнл геральд трибьюн":

- Расслабься. Почитай или поспи, как хочешь.

- Проверь, заряжен ли телефон. Можешь поставить его на подзарядку.

Он откинулся на спину и лениво пробежал глазами газетные страницы. Землетрясение в индийском штате Гуджарат, акционеры в Калифорнии подали в суд на компанию, оказывающую коммунальные услуги, лидеры мировых правительств собираются открыть Международный форум по вопросам здоровья детей. Бен отложил газету и закрыл глаза, но только для того, чтобы дать им отдых. Он уже вполне выспался. Он лежал и слушал, как Анна разговаривает по телефону с отелем "Ла Риколетта". Ее голос действовал на него успокаивающе, ее смех был живым и заразительным.

Она уже не казалась Бену такой жесткой и неприступной, как раньше. Теперь она выглядела уверенной в себе и неуязвимой. Может быть, это его слабость вынудила ее стать сильной. Может быть, ей просто нравится возиться со слабыми. Может быть, всему виной совместное приключение, в которое они вчера попали, или его забота о ней, или она жалела его за то, что ему так досталось, или же это просто неуместное чувство вины. А может быть, все сразу.

Она закончила разговор:

- Да, это интересно...

- Х-м-м? - он открыл глаза.

Анна стояла около кровати, ее волосы были взъерошены, грудь отчетливо вырисовывалась под белой хлопчатобумажной футболкой. Бен почувствовал, что на него резко нахлынула волна возбуждения.

- Поступило сообщение от Серхио, моего частного детектива: он просит прощения за опоздание, его задержало неотложное дело. Звучит вполне невинно.

- В отеле вполне могли подслушать ваш разговор.

- Я собираюсь встретиться с ним.

- Ты с ума сошла? Не слишком ли много риска для одной-единственной жизни?

- Встреча будет полностью на моих условиях.

- Не надо.

- Я знаю, что делаю. Я могу провалиться - и даже иногда проваливаюсь, но, знаешь, я, как ни удивительно, считаюсь очень хорошим специалистом своего дела.

- Я не сомневаюсь. Но ты же не занимаешься борьбой против организованной преступности, не участвуешь в перестрелках. По-моему, мы оба рискуем головой.

Он испытывал к ней странное покровительственное чувство, невзирая даже на то, что она, без сомнения, умела стрелять намного лучше, чем он, и лучше могла постоять за себя. К тому же - и это еще больше сбивало его с толку он чувствовал себя в большей безопасности, когда она была рядом.

Анна подошла и села на кровать. Он немного подвинулся, освобождая ей место.

- Спасибо, что беспокоишься обо мне, - сказала она. - Но я хорошо обучена, и я была полевым агентом.

- Прости, я вовсе не хотел...

- Извиняться не обязательно. Я совсем не обиделась.

Бен мельком взглянул на нее. Ему хотелось сказать: "Боже мой, как ты прекрасна!" - но он не знал, как воспримет Анна подобное проявление чувств. Манера ее поведения все еще казалась ему довольно отчужденной.

- Ты делаешь это ради отца или ради брата? - спросила она.

Вопрос застал его врасплох. Он не ожидал такой прямоты. И понял, что ответить будет непросто.

- Скорее всего ради них обоих, - сказал он, - но в большей степени, конечно, ради Питера.

- Какие у вас с Питером были отношения?

- Тебе когда-нибудь приходилось общаться с близнецами? - спросил он.

- Можно сказать, что нет.

- Я думаю, что это самое близкое родство, какое только может быть, гораздо ближе, чем между большинством мужей и жен. Хотя это - насчет мужей и жен - в большой степени мои догадки. Но мы с ним защищали друг друга. Мы чуть ли не читали мысли друг друга. Даже когда мы дрались, а мы дрались, можешь мне поверить, то потом мы чувствовали себя не столько злыми, сколько виноватыми. Мы соревновались между собой в спорте и во всем прочем, но не более того. Когда он был счастлив, я тоже был счастлив. Когда с ним случалось что-нибудь хорошее, то я чувствовал себя так, как будто это случилось со мной. И наоборот.

К своему удивлению, он заметил слезы в ее глазах. Почему-то на его глаза тоже навернулись слезы.

Он продолжал:

- Я говорил, что мы с ним были близки, но это неподходящее определение. Ведь не скажешь же, что ты "близок" со своей ногой или рукой, да? Он был как часть меня.

Внезапно на него нахлынули беспорядочные воспоминания, вернее, образы. Убийство Питера. Его потрясающее возвращение. Они с ним, смеясь, словно дети, бегут по дому. Похороны Питера.

Он в замешательстве отвернулся, закрыв лицо руками, не в силах сдержать плач.

Он услышал тихие всхлипывания и понял, что Анна тоже плачет. Это удивило его и даже тронуло. Она взяла его ладонь обеими руками и крепко сжала. Ее щеки блестели от слез, она мягко положила ему руку на плечо, затем вторую - на шею и осторожно, чтобы не потревожить раны, обняла его, нежно прижалась лицом к его плечу. Этот момент близости потряс его, но одновременно оказался абсолютно естественным - Анна, которую он постепенно узнавал все лучше и лучше, повернулась к нему другой, исполненной страсти стороной своего "я". Он искал утешения у нее, а она у него. Он чувствовал, как ее сердце колотится прямо о его ребра, ощущал тепло ее тела. Она убрала голову с его плеча и медленно, как бы пробуя, прикоснулась губами к его губам; ее глаза были плотно закрыты. Они поцеловались - сначала медленно и нежно, затем глубоко и страстно. Его руки обвили ее гибкое тело, его пальцы стремительно изучали ее, и то же самое делали губы и язык. Они переступили черту. Они оба перешагнули через границу - незримую, но прочную преграду, которую сами же недавно провели каждый для себя, - высокую стену между природными желаниями, сдерживавшую и нейтрализовавшую те мощные электрические разряды, которые сейчас с такой неудержимой силой кинули их друг к другу. И почему-то, когда они дошли до крайней степени близости, все у них оказалось вовсе не так неловко, как он поначалу представлял себе, когда позволял себе представлять такие вещи. И, наконец, обессиленные, они провалились в короткий - на какие-нибудь полчаса - сон, прильнув друг к другу.

Когда Бен проснулся, Анны уже не было в номере.

Седоволосый мужчина припарковал арендованный "Мерседес" и пошел по Эстомба. Он миновал несколько кварталов, застроенных каменными зданиями, пока не нашел нужный ему дом. Мужчина находился в самом сердце Бельграно одного из пригородов Буэнос-Айреса, населенного богатыми, вернее, богатейшими людьми. Мимо прошел молодой парень, выгуливавший сразу шестерых собак. Седоволосый мужчина в хорошо сшитом синем костюме по-соседски улыбнулся ему.

Нужный ему дом оказался георгианским особняком из красного кирпича. Мужчина прошел мимо него, делая вид, что любуется архитектурой, затем повернул обратно, отметив для себя будку охранника, установленную на тротуаре прямо перед домом: стандартная караульная кабинка с не очень чистыми окнами, в будке стоял человек, одетый в униформу и ярко-оранжевую светоотражающую жилетку. Скорее всего такие будки имелись здесь в каждом квартале.

"Очень безопасное и спокойное место", - подумал Тревор Гриффин. Охранник внимательно посмотрел на него. Тревор приветливо кивнул ему и направился к будке, как будто бы собирался о чем-то спросить.

Тщательно упаковав взятую у Бена фотографию, Анна отнесла ее в офис "Ди-Эйч-Эл", заплатив за то, чтобы посылку доставили по адресу Деннина на Дюпон-серкл как можно скорее. Все, что она делала, было сопряжено с некоторым риском, но она не говорила о "Ди-Эйч-Эл" ни по телефону, ни даже Бену, когда они находились в номере, и теперь была уверена, что за ней никто не следит. Она была уверена - и знала, что ее уверенность имеет основания, что с фотографией ничего не случится.

Теперь же она стояла у дверей магазина, под красной рекламой "Лаки Страйк" и наблюдала за окнами кафе, расположенного на углу Юнин и Виамонте, недалеко от Facultad Меdecma [Медицинский факультет (исп.)]. Кафе называлось "Энтре Тиемпо", это название было написано на зеркальном стекле корявыми буквами, долженствующими, видимо, символизировать царящее внутри эксцентричное веселье. Мимо проходили поглощенные друг другом парочки, целые толпы непрерывно болтающих между собой студентов с рюкзачками, мелькали черно-желтые такси.

В это время дня здесь не должно быть никаких сюрпризов.

Анна заблаговременно разведала это место и условилась встретиться с Серхио Мачадо здесь ровно в половине седьмого. Пришла же она сюда на целых пятнадцать минут раньше. Многолюдное место, ясный день. Она попросила его сесть за столик у окна или же, если не получится, как можно ближе к окну. И взять с собой мобильный телефон. Мачадо ее предосторожности скорее сбили с толку, чем разсердили.

В двадцать пять минут седьмого в кафе вошел седой мужчина в синем блейзере и голубой рубашке с расстегнутой верхней пуговицей. Его внешность совпадала с описанием, которое он дал ей по телефону. Где-то через минуту он сел за столик у окна и посмотрел на улицу. Анна быстро зашла в магазин, чтобы ее не было видно, и продолжала наблюдение через стеклянную дверь. Продавцу она заранее объяснила, что ждет мужа.

В тридцать пять минут седьмого Мачадо подозвал официанта.

Еще через пять минут официант поставил на его столик бутылку "Кока-Колы".

Если Мачадо причастен к их похищению вчера ночью, то где-то поблизости, несомненно, должны быть и остальные, но Анна не заметила никаких признаков чьего-либо присутствия. Никто не слонялся по улице, делая вид, что разглядывает витрины, никто не стоял праздно возле стоек с газетами, никто не сидел в припаркованных у тротуара автомобилях. Анна знала, что следует искать и на что именно следует обращать внимание. Мачадо был один.

Может быть, остальные поджидают ее в кафе?

Вполне возможно. Но она учла и этот вариант.

В шесть сорок пять она включила взятый у Бена телефон и позвонила Мачадо на сотовый.

На другом конце линии раздался гудок.

- Si?

- Это Анна Наварро.

- Вы что, заблудились?

- О, боже, этот город такой запутанный, - сказала она, - По-моему, я попала не туда, я вас очень прошу, можете встретиться со мной прямо здесь, где я сейчас нахожусь? Я просто уверена, что я опять потеряюсь! - Она назвала ему кафе, расположенное в нескольких кварталах отсюда.

Анна проследила, как он встал, оставил сдачу и вышел, не подавая никому из посетителей, находившихся в кафе, каких-либо знаков, ни с кем не советуясь. Она знала, как он выглядит, но он скорее всего не должен узнать ее.

Он пересек улицу и прошел мимо нее, так что она смогла прекрасно его рассмотреть. Седина оказалась ранней - Мачадо было немногим более сорока, у него были мягкие карие глаза, он производил приятное впечатление. У него не было с собой ни портфеля, ни какой-нибудь папки, один только телефон.

Она выждала несколько секунд и последовала за ним.

Мачадо легко отыскал кафе, вошел внутрь. Анна подошла к нему минутой позже.

- Объясните мне, пожалуйста, что все это значит, - попросил Мачадо.

Анна рассказала ему, что произошло с ней и Беном накануне вечером. Она внимательно изучала выражение его лица - Мачадо казался встревоженным.

У Мачадо был угрюмый взгляд, словно у итальянских кинозвезд шестидесятых годов. И очень смуглая кожа. На шее висела тонкая золотая цепочка, еще одна цепочка украшала левое запястье. Между близко посаженными карими глазами пролегала глубокая вертикальная морщина, придававшая ему озабоченное выражение. Обручального кольца на руке не было.

- Здешняя полиция полностью коррумпирована, вы абсолютно правы, сказал он. - Они даже наняли меня в качестве консультанта со стороны, поскольку не доверяют сами себе!

- Неудивительно. - Страх, еще не прошедший до конца после похищения, сменялся гневом.

- Вы знаете, у нас в Аргентине нет фильмов о героях-полицейских, как у вас, потому что наши полицейские отнюдь не герои. Наши полицейские подонки. Мне это хорошо известно. Я двадцать один год отработал в Федеральной полиции. А потом вышел на пенсию.

За длинным столом неподалеку от них какие-то студенты - возможно, целая учебная группа - громко расхохотались.

- Тут все боятся полиции, - возбужденно продолжал Мачадо. - Жестокости полицейских. Они берут деньги, если кто-то просит их о помощи. Они стреляют в кого хотят и когда хотят. Как вам нравится их форма?

- Они похожи на нью-йоркских полицейских.

- Это оттого, что их форма была в точности скопирована с NYPD [ New York Police Department - Управление полиции Нью-Йорка] . И это все, что они оттуда скопировали, - на лице Мачадо вспыхнула подкупающая улыбка. - Итак, что я могу для вас сделать?

- Мне нужно найти человека по имени Йозеф Штрассер.

Мачадо широко раскрыл глаза:

- Ну, вы, конечно, понимаете, что этот старый ублюдок живет под другим именем. Я не знаю, где он живет, но могу кое-кого спросить. Это не так легко. Вы разыскиваете его, чтобы добиваться экстрадиции?

- Нет. На самом деле мне очень нужно с ним поговорить.

Он выпрямился:

- Действительно?

- Может быть, я смогу и сама найти его, но мне нужна ваша помощь. - Она рассказала ему про встречу Бена со вдовой Ленца. - Если Вера Ленц и ее пасынок связаны со Штрассером и они предупредили его по телефону, то скажите, можете ли вы установить, на какой номер они звонили?

- Да, - сказал Мачадо, - пара пустяков. Могу, конечно, если только вы сможете достать телефон сеньоры Ленц.

Анна протянула ему полоску бумаги с номером.

- В Аргентине телефонные компании записывают начало и конец каждого разговора, вызываемый номер и продолжительность разговора. У них это называется системой "Эскалибур". Мои друзья в полиции могут за подходящую цену установить все звонки, сделанные с этого номера.

И словно в доказательство того, как это просто, он набрал номер, быстро поговорил и продиктовал номер телефона с клочка бумаги.

- Никаких проблем, - сказал он. - Скоро мы все узнаем. Пойдемте, я куплю вам бифштекс.

Они прошли несколько кварталов до автомобиля Мачадо - белого "Форда Эскорт", заднее сиденье которого зачем-то было снято. Мачадо отвез ее в старомодный ресторан возле Цементерио де ла Реколета. Ресторан назывался "Эстило Мюнич", его стены были украшены кабаньими и оленьими головами. Пол выложен мрамором, но выглядел, словно тусклый линолеум, потолок покрыт звукоизолирующей плиткой. Усталые официанты медленной шаркающей походкой двигались между столами.

- Я возьму вам bife de chorizo [Копченая говядина (исп.)], - сказал Мачадо, - с соусом chimichurri. Jugoso [Сочная (исп.)]. Хорошо?

- Да, я очень его люблю. А почему вы привели меня именно в ресторан под названием "Мюнич"? В этом есть какая-то символика?

- Они готовят лучшие бифштексы в Буэнос-Айресе, а наш город знает толк в бифштексах, - он заговорщицки взглянул на Анну. - В Буэнос-Айресе множество ресторанов, в название которых входит Мюнхен - в свое время они были очень модными. Теперь уже их значительно меньше.

- Теперь здесь не так много немцев.

Мачадо отхлебнул "карраскал". Его сотовый телефон зазвонил. Мачадо быстро поговорил и сунул телефон в карман.

- Моя подружка, - извиняющимся тоном объяснил он. - Я рассчитывал, что уже могут поступить какие-то результаты поиска, но их пока нет.

- Если Штрассер намеревался прожить здесь много лет и надеялся остаться необнаруженным, значит, у него должны быть качественные фальшивые документы.

- У таких людей, как он, всегда есть качественные фальшивые документы. Долгое время выслеживать их удавалось только Якобу Зонненфельду. Если помните, несколько лет назад ходили слухи, что Мартин Борман до сих пор жив и живет в Аргентине. Это продолжалось до тех пор, пока в Германии не нашли его череп - в Берлине, в тысяча девятьсот семьдесят втором году. При постройке моста копали землю и наткнулись на череп, который был идентифицирован как череп Бормана.

- Точно?

- Пару лет назад наконец-то провели тест ДНК. Это действительно оказался череп Бормана.

- А все тело?

- Так и не нашли. Я думаю, он был похоронен здесь, в Барилоче, и кто-то перевез его череп в Германию, чтобы запутать преследователей. - В глазах Мачадо сверкнуло веселье. - А знаете, здесь живет сын Бормана. Он католический священник. Честно, я вас не разыгрываю. - Еще один глоток "карраскал". - Это правда. Про Бормана все время ходят разные слухи. Как и про Йозефа Менгеле. После его похорон все стали думать, что он инсценировал собственную смерть. То же самое и с Ленцем. После того как стало известно о его смерти, еще годы ходили слухи о том, что он все еще жив. Потом нашли его кости.

- Их тоже подвергли тесту на ДНК?

- Не думаю.

- А где-нибудь находили его череп?

- Никакого черепа.

- Тогда получается, что он вполне может где-нибудь жить и здравствовать.

Мачадо хохотнул:

- Тогда ему было бы уже за сто двадцать.

- Молодыми умирают только хорошие люди. Он скончался от удара?

- Это официальная версия. Сам я считаю, что Ленца убили израильские агенты. Как вы знаете, когда сюда переселился Эйхман, они с женой взяли себе фальшивые имена, но трое их сыновей носили его настоящую фамилию. Школу посещали трое мальчиков по фамилии Эйхман! Но, как видите, никто не обратил на это никакого внимания. Совсем никто, пока за это дело не взялся Зонненфельд.

Им принесли бифштексы. "Потрясающе вкусно", - подумала Анна. Она никогда особо не налегала на мясо, но вкус этого блюда заставил ее на сей раз изменить привычке.

- Ничего, если я спрошу, зачем вам понадобилось побеседовать со Штрассером? - спросил Мачадо.

- Извините, но этого я вам сказать не могу. Ее отказ вроде бы не обидел Мачадо.

- Штрассер был одним из разработчиков "циклона-Б".

- Этот газ применяли в Аушвице.

- Но использовать его на людях было собственной идеей Штрассера. Он умный парень, этот Штрассер. Он возвысился, придумав более быстрый способ убивать евреев.

Пообедав, они немного прошлись по улице и зашли в большое кафе "Ла Бьела", расположенное на Авеню Квинтана. После одиннадцати вечера внутри кафе было людно и шумно.

За чашкой кофе Анна спросила:

- Вы можете достать мне оружие?

Мачадо хитро взглянул на нее:

- Можно организовать.

- К завтрашнему утру?

- Посмотрим, что я смогу сделать. Его телефон зазвонил снова.

На этот раз Мачадо стал что-то записывать на небольшую квадратную салфетку.

- Его телефон зарегистрирован на имя Альбрехт, - сказал он, окончив разговор, - возраст владельца совпадает. Он использовал свою настоящую дату рождения из метрики. Полагаю, что вы его нашли.

- Так значит, кто-то звонил ему из дома Ленца.

- Да. Когда знаешь номер телефона, установить имя и адрес не составляет особого труда. По-моему, его долгое время не было в городе, поскольку с его номера не наблюдалось никаких исходящих звонков на протяжении последних пяти недель. Два дня назад звонки начались снова.

"Это объясняет, почему до сих пор не появились сообщения о том, что Штрассера убили, как всех остальных, - подумала Анна. - Его не было в городе. Вот почему он остался жив".

- А что думает по этому поводу ваш источник, - спросила она, доставший вам информацию?

- Может быть, он решил, что я планирую, скажем, шантаж.

- Он может дать знать об этом Штрассеру?

- Мои партнеры из полиции слишком тупы, чтобы играть в подобные игры.

- Будем надеяться. - Но ее тревогу было не так-то просто успокоить. - А что насчет этих громил, похитивших нас тогда...

Он нахмурился:

- Дети и внуки скрывающихся от правосудия людей не станут со мной связываться. У меня слишком много друзей в полиции, а это для них опасно. Иногда, когда я занимаюсь такими делами, я, приходя домой, включаю автоответчик и слышу Вагнера - такая вот скрытая угроза. Еще они иногда фотографируют меня на улицах. Но это все, что они делают. Я никогда особо не тревожусь по этому поводу. - Он зажег новую сигарету. - И у вас нет причин бояться.

"Ну да, нет причин бояться, - подумала Анна. - Тебе-то легко говорить".

- Мистер Бартлет прямо сейчас не сможет принять никого, и я не вижу, чтобы он назначал вам встречу, - секретарша говорила ледяным и властным голосом.

- Я сам назначу для себя встречу - прямо сейчас, - ответил Арлисс Дюпре. - Скажите ему, что он захочет меня увидеть. Это касается нас обоих. Внутренее взаимодействие, понятно?

- Очень сожалею, мистер Дюпре, но...

- Ладно, избавлю вас от неприятностей. Просто постучусь в его дверь. Можете известить его об этом, можете этого не делать. Его кабинет там, да? на круглом, как луна, румяном лице Дюпре заиграла усмешка. - Не парься, девочка, все будет хорошо.

Секретарша торопливо и тихо заговорила в микрофон головного телефона. Почти тут же она поднялась с места:

- Мистер Бартлет сказал, что будет рад видеть вас. Я провожу вас к нему.

Дюпре оглядел спартанское убранство директорского кабинета и почувствовал болезненную вспышку тревоги. Это помещение не было комфортабельной норой типичного офицера-карьериста - кадрового офицера, окружающего себя фотографиями любимых людей и кипами незаполненных бумаг. Глядя на обстановку кабинета, трудно было заметить хоть какие-либо признаки, указывающие на то, что здесь бывают и работают люди.

- Чем я могу быть вам полезен сегодня, мистер Дюпре? - Алан Бартлет стоял за большим письменным столом, настолько спокойный, что напоминал манекен в отделе офисной мебели. Его вежливая улыбка почему-то показалась Дюпре леденящей, а во взгляде серых глаз, скрытых за большими, будто у летчика, очками, таилось что-то непонятное, не поддающееся расшифровке.

- Думаю, что много чем, - проронил Дюпре, бесцеремонно усаживаясь на стул из светлого дерева, стоящий напротив бартлетовского стола. - Начнем со всей этой истории с Анной Наварро.

- Это самая дурная из последних новостей, - заметил Бартлет, - которая может плохо отразиться на нас обоих.

- Как вы знаете, я не обрадовался, когда вы забрали Наварро из моего отдела, - сказал Дюпре, выражая свое отношение к междепартаментскому распределению временных обязанностей.

- Тем более вам это должно быть ясно. Скорее всего вам было о ней что-то известно, и поэтому вы решили не слишком откровенничать.

- Нет, дело не в этом, - Дюпре заставил себя встретиться глазами с твердым взглядом Бартлета. Говорить с этим человеком было все равно, что любезничать с айсбергом. - Если честно, то когда кого-нибудь из моих работников вот так вот, без моего ведома и согласия перемещают - это просто подрывает мой авторитет.

- Я все же думаю, что вы пришли сюда не для обсуждения ваших личных трудностей или же вашего метода управления коллективом, мистер Дюпре.

- Черт возьми, конечно, нет, - охотно согласился Дюпре. - Дело вот в чем. Мы, в юстиции, всегда даем своих ребят вам, в ОВВ, для любой работы, которую вы хотите провести. Вы получаете, что вам надо, а мы почти всегда бываем рады и счастливы оттого, что ничего об этом не знаем. Но после вашей нынешней затеи на моем ковре остались жирные пятна. Вы понимаете, о чем я говорю? Вы ставите меня в трудное положение. Я не упрекаю вас, а просто сообщаю, что все это заставляет меня призадуматься.

- Непривычный для вас вид деятельности, несомненно. Но если вы будете тренироваться, у вас станет получаться все лучше и лучше. - Бартлет говорил, нисколько не пытаясь скрыть презрения к собеседнику; так мог бы держать себя высокопоставленный китайский мандарин.

- Быть может, я и не самый острый ножик в сарае, - ответил Дюпре, - но увидите: резать я еще в состоянии.

- Звучит обнадеживающе.

- Так вот, я хочу сказать, все это весьма дурно пахнет.

Бартлет демонстративно потянул носом:

- Это "Аква Велва"? Или "Олд Спайс"? Запах вашего лосьона можно учуять задолго до того, как вы сами появитесь на горизонте.

Дюпре помотал головой, демонстрируя добродушную растерянность.

- Короче говоря, я тут немножко порылся кое-где. Узнал кое-что новое о вас и вашей жизни. Я так и не понял, на какие средства вы смогли приобрести огромный кусок Восточного побережья. По-моему, эта вещь значительно дороже, чем может позволить себе на свою зарплату правительственный служащий.

- Мой дед по линии матери был одним из основателей "Холлеран индастриз". И моей матери это владение досталось по наследству. Тут нет никакого секрета. И, я считаю, нет ничего, достойного внимания. Меня не слишком привлекает светская жизнь. Та жизнь, которую я выбрал, конечно, гораздо проще, но и запросы мои в конце концов тоже достаточно скромны. И что из этого?

- Да, ваша мать действительно была наследницей Холлерана - об этом я тоже узнал. Надо сказать, для меня это оказалось сюрпризом. Я считаю, нам должен льстить тот факт, что мультимиллионер мог снизойти до работы вместе с нами.

- Всякий человек должен решать, как ему жить.

- Да, тут вы правы. Но потом я задумался: что же еще есть такого, чего я не знаю об Алане Бартлете? Пожалуй, довольно много всякой всячины, согласны? Ну, скажем, все эти ваши поездки в Швейцарию. А Швейцария - я в этом уверен, потому что нам, в УСР, постоянно приходится иметь дело с отмыванием денег, - Швейцария всегда вызывает у меня некую тревогу. Так что я стал думать обо всех этих ваших путешествиях.

Похоже, Бартлета это проняло:

- Извините?

- Итак, вы несколько раз ездили в Швейцарию, я прав?

- Почему вы так думаете?

Дюпре вытащил из нагрудного кармана пиджака лист бумаги. Он был слегка помятым, но Дюпре положил его на идеально чистый стол Бартлета и расправил. На бумаге были нарисованы группы точек, разбросанных примерно по кругу.

- Простите, что не слишком красиво - я рисовал это сам.

Он указал на самую верхнюю точку:

- Вот здесь у нас Мюнхен, прямо под ним - Инсбрук. В юго-восточном направлении будет Милан. Турин. Потом еще немного на восток и чуть-чуть к северу Лион. Дижон, Фрейбург.

- Это что, задание, полученное вами на курсах географии для взрослых, которые вы посещаете?

- Пожалуй, что нет, - не поддаваясь на оскорбительный выпад, ответил Дюпре. - Чтобы получить эту информацию, мне пришлось потратить немало времени. Нужно было пройтись по компьютерным базам данных паспортного контроля и крупных авиалиний. Могу вам признаться, это большой геморрой. Но зато здесь все аэропорты, через которые вы куда-либо летали за последние пять лет. Большинство маршрутов начиналось в аэропорте Даллеса, некоторые из них проходили с пересадкой во Франкфурте или Париже. И вот я сижу и смотрю на разбросанные точки. Все эти проклятые нудные аэропорты - что они нам дают, если рассматривать их вместе?

- Надеюсь, что вы мне об этом расскажете, - произнес Бартлет с шутливым испугом на лице.

- О Иисус! Ладно, посмотрим на эти точки. Какой можно сделать вывод? Все ясно, не так ли? Они расположены по кругу радиусом в двести миль с центром в Цюрихе. Все эти места - опорные пункты для переезда в Швейцарию и возвращения оттуда, - вот что дают эти точки, рассматриваемые вместе. Все это как раз такие места, куда можно отправиться, желая попасть в Швейцарию, но не желая при этом иметь в паспорте отметку "Швейцария". В вашем случае в любом из паспортов. Когда я узнал, что у вас два зарегистрированных паспорта, на меня это тоже произвело впечатление.

- Что не является из ряда вон выходящим для должностных лиц, занимающихся такой работой, как я. Вы несете чушь, мистер Дюпре, но я продолжу. Допустим, я действительно бывал в Швейцарии - ну, и что из этого?

- Действительно, что из этого? Никому от этого не холодно, не жарко. Одна загвоздка: почему вы только что доказывали мне обратное?

- Вы что, действительно настолько тупы, мистер Дюпре? Если я решу обсудить с кем-нибудь мои планы на отпуск, то вы будете первым, кто будет о них знать. Ваше сегодняшнее поведение заставляет задуматься о вашем служебном соответствии. И, должен добавить, это похоже на нарушение субординации.

- Я не являюсь вашим подчиненным, Бартлет.

- Да, не являетесь, потому что семь лет назад, когда вы подавали рапорт о переводе в наш отдел, вашу просьбу отклонили. Сделали вывод, что вы не подходите для ОВВ. - Голос Бартлета звучал все так же спокойно, но на щеках пылали алые пятна. Дюпре знал, что ему удалось вывести Бартлета из равновесия. - А теперь, боюсь, я вынужден сказать вам, что наш разговор окончен.

- Я еще не закончил с вами, Бартлет, - ответил Дюпре, поднимаясь.

Бартлет улыбнулся - так улыбнулся бы череп с пиратского флага.

- "Великие дела никогда не заканчиваются. Их лишь прекращают". Так говорил Валери [Валери, Поль - французский поэт и философ (1871 - 1945)].

- Харпер?

- До свидания, мистер Дюпре, - спокойно произнес Бартлет, - вам еще ехать домой в Арлингтон. Даже в это время дня это достаточно долгая поездка, а ведь вы же не хотите попасть в час пик.

Бен проснулся и прежде всего заметил слабый свет раннего утра за окном, а потом услышал тихое дыхание Анны. Они спали в одной кровати. Он медленно сел, ощущая уже изрядно надоевшую ему тупую боль в конечностях и шее. Он чувствовал тепло, исходящее от ее тела. Она лежала в нескольких дюймах от него.

Он медленно прошел в ванную; к этому моменту боль тоже проснулась. Он понял, что проспал весь день и всю ночь. Бен знал, что его сильно избили, но знал еще и то, что нужно двигаться, причем не ограничивая движения, а не пытаться отлежаться в кровати. Но, как бы ни сложились события, ему потребуется время, чтобы прийти в норму.

Он вернулся в спальню, быстро достал телефон. Фергус О'Коннор на Каймановых островах, должно быть, ждал его звонка. Но когда Бен попытался включить телефон, он обнаружил, что аккумулятор сел. Видимо, Анна забыла его зарядить. Он услышал, что она повернулась во сне.

Он засунул телефон в гнездо зарядного устройства и позвонил Фергусу.

- Хартман! - радостно воскликнул Фергус, будто бы все это время он сидел у телефона и не мог дождаться, когда же услышит голос Бена.

- Какие новости? - спросил Бен, дохромав до окна и глядя на машины внизу.

- Есть хорошие, есть плохие. С чего начать?

- С хороших, как всегда.

В трубке раздался гудок - кто-то еще пытался до него дозвониться, но Бен не обратил на это внимания.

- Ладно. В Лихтенштейне есть один адвокат с дурной репутацией, сегодня утром он пришел в свой офис и обнаружил следы взлома.

- Ужасно огорчительно такое слышать.

- Да. Главное, что пропало одно из его дел - папка на Anstalt. Он подготовил его для безымянной компании или же компаний, находящихся в Вене.

- В Вене? - Бен почувствовал резь в желудке.

- К сожалению, имен там нет. Свод инструкций по связи, идентификационные коды и прочее подобное дерьмо. Но совершенно точно одно все находится в Вене. Хозяева были весьма осторожны и держали свои имена в секрете даже от этого парня. Который, кстати, не собирается обращаться к лихтенштейнским копам по поводу пропажи документов. Он слишком увяз во всякой дерьмовой нелегальщине.

- Хорошо сделано, Фергус. А каковы плохие новости?

- Немного увеличилась цена. Одна только работа в Лихтенштейне стоила мне пятидесяти штук. Вы думаете эти парни - дешевки? Они - е...ные ворюги!

Цифра была значительной, даже для Фергуса. Но предоставленная им информация - которую не смогло бы раздобыть ни одно законопослушное агентство - того стоила.

- Я и не рассчитываю на то, что вы выставите мне счет с подколотыми квитанциями, - ответил Бен.

Едва он закончил разговор, как телефон зазвонил.

- Да?

- Пожалуйста, позовите Анну Наварро, - прокричал мужской голос. - Мне нужно с ней поговорить!

- Она... - кто говорит?

- Просто скажите, что это Серхио.

- Да, подождите немного.

Анна уже проснулась, ее разбудил звонок.

- Мачадо? - пробормотала она хрипловатым со сна голосом. Бен протянул ей телефон. - Серхио, - сказала она, - извините, телефон был выключен, по-моему... Хорошо, да, годится... Что?.. Что?... Серхио, алло? Вы там? Алло?

Она нажала кнопку отключения.

- Как странно, - сказала она.

- О чем ты?

Анна изумленно посмотрела на него, явно не поняв его слов.

- Он сказал, что всю ночь пытался мне дозвониться. Он звонил из машины, из района Сан-Тельмо. Он хотел встретиться со мной в баре "Пласа Доррего", по-моему, он достал мне пистолет.

- Почему у него был такой дикий голос?

- Он сказал, что больше не желает участвовать в этом деле.

- Они добрались до него.

- Бен, судя по голосу, он действительно напуган. Он сказал - он сказал, что на него вышли люди, которые угрожали ему, и что это были не обычные местные громилы, работающие на беглых преступников. - Анна посмотрела вверх, не в силах совладать с дрожью. - А потом разговор прервался на полуслове.

Даже еще не въехав на Пласа Доррего, они почуяли запах пожара. Пока их такси протискивалось в сторону бара "Пласа Доррего", они увидели большую толпу, санитарные и полицейские машины и пожарные грузовики.

Таксист быстро что-то произнес.

- Что он говорит? - спросил Бен.

- Говорит, что не сможет ехать дальше, там произошел какой-то несчастный случай. Пойдем пешком!

Анна попросила водителя подождать их, затем оба - она и Бен - выскочили из машины и помчались на площадь. Дым почти рассеялся, но в воздухе все еще смердело серой, копотью и сгоревшим бензином. Уличные торговцы на время покинули свои столики в парке в центре площади, бросив на произвол судьбы дешевые драгоценности и парфюмерию, и устремились взглянуть, что случилось. Местные жители, толпясь в дверных проемах древних многоквартирных домов, тоже смотрели - словно зачарованные ужасом происходящего.

Что случилось, было ясно с первого взгляда. В момент взрыва автомобиль стоял прямо перед баром "Пласа Доррего". Взрывом вдребезги разбило стекла в баре и вышибло окна напротив. Вероятно, автомобиль горел еще какое-то время до прибытия пожарных, потушивших огонь. Почернела даже белая дорожная разметка около обломков.

Старая седая женщина в коричневой ситцевой блузе не переставая кричала:

- Madre de Dios! Madre de Dios [Матерь божья (исп.)]!

Бен почувствовал, что Анна взяла его за руку, и крепко сжал ее ладонь. Они смотрели, как спасатели распиливают обгоревший каркас бывшего когда-то белым "Форда Эскорт" - иначе было невозможно вытащить обуглившееся тело.

Он почувствовал, как задрожала Анна, когда одному из рабочих удалось оторвать кусок металла и она увидела черную сгоревшую руку, запястье которой обвивала потемневшая золотая цепочка; обожженная клешня кисти сжимала маленький сотовый телефон.

Глава 38

Совершенно ошеломленные, они притихли на заднем сиденье такси.

Дар речи вернулся к обоим, лишь когда они отъехали на несколько кварталов.

- О, мой Бог, Бен. Милостивый бог. - Анна откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.

Бен положил руку ей на плечо; всего лишь краткое успокаивающее прикосновение. Сейчас он не мог ничего ей сказать - ничего такого, что имело бы хоть какой-то смысл.

- Когда мы с Мачадо обедали вчера вечером, - медленно проговорила Анна, - он сказал мне, что за все годы своей работы он никогда ничего не боялся. И поэтому я тоже не должна ничего бояться.

Бен не знал, что ей ответить. Он никак не мог оправиться от того ужаса, который испытал при виде сгоревшего тела Мачадо. Его руки, сжимавшей сотовый телефон. Сейчас многие говорят, что мир погибнет в огне. Содрогнувшись всем телом, он вспомнил безликого Шардана, судьба которого доказывала, что уцелеть порой даже хуже, чем погибнуть. "Сигма", похоже, питала пристрастие к решению проблем при помощи огня.

- Анна, наверно, мне стоит дальше заниматься этим самому, - самым мягким тоном, на какой был способен, сказал он.

- Нет, Бен, - резко бросила она в ответ. Бен видел, что это непоколебимое решение. Анна смотрела прямо перед собой, ее лицо было напряжено, зубы крепко стиснуты.

Должно быть, тот ужас, свидетелями которого они только что оказались, лишь подхлестнул решимость Анны, вместо того чтобы удержать ее. Она была твердо настроена, несмотря ни на что, посетить Штрассера и добраться до самой глубинной сути заговора, носившего название "Сигма". Возможно, это сумасшествие - возможно, они оба уже спятили, - но Бен знал, что тоже не собирается поворачивать назад.

- Вы считаете, что кто-то из нас сможет просто вернуться к прежней жизни после того, что мы узнали? Думаете, нам это позволят?

После этих слов они снова надолго замолчали.

- Мы сделаем круг, - наконец сказала Анна. - Убедимся в том, что возле дома нет никого, кто поджидал бы нас. Возможно, они считают, что после устранения Мачадо угрозы больше нет. - Бену показалось, что в ее голосе прозвучала нотка облегчения; впрочем, он не был в этом уверен.

Такси пробиралось по переполненным улицам Буэнос-Айреса, направляясь в фешенебельный barrio Бельграно. Хороший человек только что погиб ради того, чтобы они могли попытаться спасти жизнь злодея. Какая странная и ужасная ирония. Бен спросил себя, а не подумала ли Анна о том же самом? Теперь мы собираемся рисковать своими собственными жизнями, чтобы помешать убийцам одного из самых страшных преступников, каких только знала история...

А каков же подлинный масштаб злодеяний Штрассера? Возможно ли хоть как-нибудь выяснить это?

В памяти вновь прозвучали слова Шардана, постоянно терзавшие его:

Колеса, приводящие в движение другие колеса, таким был наш образ действий... Никогда и никому не закралась в голову даже мысль о том, что Запад оказался под управлением скрытого консорциума. А сообщению об этом никто не поверил бы. Потому что, окажись все истиной, это означало бы, что более половины планеты являлось эффективно работавшим филиалом единой мегакорпорации - "Сигмы".

Несколько лет назад был начат один очень специальный проект "Сигмы". Его успешный исход полностью изменил бы сам характер контроля над миром. Речь уже шла не о капиталовложениях, не о направлении перераспределения ресурсов. Вместо всего этого возник простой вопрос: кто войдет в число "избранных".

Относился ли Штрассер к числу "избранных"? А может быть, он тоже уже мертв?

- Я говорил с Фергусом, тем, что с Каймановых островов, - сказал Бен. Он проследил телеграфные переводы вплоть до Вены.

- Вены... - без выражения повторила Анна.

Больше она ничего не сказала. Бен едва успел спросить себя: о чем, интересно, она думает? - как такси затормозило перед сложенной из красного кирпича виллой с белыми ставнями. На узкой подъездной дорожке стоял белый микроавтобус.

Анна бросила водителю что-то по-испански, а затем повернулась к Бену.

- Я велела ему объехать вокруг квартала. Хочу взглянуть на припаркованные автомобили всяких бездельников и вообще посмотреть, нет ли чего-нибудь подозрительного.

Бен знал, что это снова тот случай, когда ему следует положиться на нее. Просто принять как факт ее профессионализм.

- Что же нам нужно делать? - спросил он.

- Войти в дверь. Предупредить его. Сказать, что его жизнь в опасности. У меня при себе мои удостоверения министерства юстиции, которых должно хватить для того, чтобы мы не показались ему самозванцами.

- Надо исходить из того, что его уже предупредили - головорезы из Kameradenwerk, Вера Ленц или какие-то другие источники из системы раннего обнаружения, которую он здесь соорудил. И потом: что, если его жизни как раз и не грозит опасность? Что, если именно он стоит за всеми этими убийствами? Эти варианты ты предусмотрела?

Немного помолчав, Анна согласилась:

- Да, это действительно рискованно.

Рискованно. Это было колоссальное преуменьшение.

- У тебя нет оружия, - напомнил Бен.

- Нам нужно лишь сказать ему несколько слов. Если его удастся заинтересовать, то он будет слушать дальше.

А если он и есть организатор убийств? Впрочем, спорить на эту тему было бесполезно.

Завершив объезд квартала, такси остановилось, и они вышли.

Хотя день был теплым, солнечным, Бен чувствовал озноб - несомненно, от страха. Он был уверен, что Анна тоже боится, хотя она совершенно не показывала виду. Он восхищался ее силой.

В двадцати пяти футах от дома Штрассера на тротуаре стояла будка охранника. Охранником оказался сгорбленный старик с редкими седыми волосами и обвисшими усами; на голове у него чуть ли не комично сидела синяя фуражка. "Случись на улице какой-нибудь серьезный инцидент, от этого стража не будет никакого толка", - подумал Бен. Но все равно, лучше не вызывать у него подозрений, и поэтому они целеустремленно шагали по улице, как будто находились здесь на самом что ни на есть законном основании.

Они остановились перед домом Штрассера, который, как и большинство зданий на этой улице, был обнесен забором. Впрочем, забор был сделан не из кованого железа, а из потемневшего от времени штакетника и доставал Бену всего лишь до груди. Чисто декоративная ограда, которая, казалось, должна была сказать любому, оказавшемуся на этой улице, что обитателю этого дома нечего скрывать от окружающих. Анна нажала на ручку замка деревянной калитки, открыла ее, потянув на себя, и они вступили в маленький, ухоженный садик. Позади они услышали шаги по тротуару.

Бен нервно повернулся. К ним приближался охранник; он находился футах в двадцати. "Подготовила ли Анна какую-нибудь легенду?" - додумал он. Сам он ничего не сочинил. Охранник улыбнулся - было заметно, что зубные протезы у него плохо подогнаны и изрядно пожелтели, - и сказал что-то по-испански.

- Он просит нас показать документы, - пробормотала Анна и проговорила, повернувшись к старику: - Соmо nо, senor [Почему бы и нет, сеньор! (исп.)]!

Как ни странно, охранник сам полез в карман, словно тоже намеревался предъявить документы.

Краем глаза Бен заметил на противоположной стороне улицы какое-то движение и обернулся посмотреть.

Там стоял мужчина. Высокий мужчина с румяным лицом, жесткими черными волосами с проседью и густыми бровями, похожими на пшеничные колосья.

Ощущение, которое испытал Бен, походило на толчок в грудь. Лицо было ужасно знакомым.

Где я его видел?

В Париже - на рю де Виньоль.

В Вене. На Грабене.

И еще где-то раньше.

Один из убийц.

Мужчина наставил на них пистолет.

- Анна, ложись! - крикнул Бен и, не дожидаясь ее реакции, кинулся ничком на бетонированную садовую дорожку.

Анна растянулась немного левее, стараясь уйти с линии огня.

Послышался звук, похожий на плевок, из груди охранника взметнулся темно-красный фонтанчик, и он рухнул навзничь на вымощенный каменными плитками тротуар. Краснолицый бросился к ним.

Они угодили в ловушку прямо во дворе дома Штрассера.

Убийца застрелил охранника! Бен и Анна увернулись, а несчастный старик подвернулся под пулю.

В следующий раз убийца не промахнется.

Если я побегу, сказал себе Бен, то я побегу к убийце. И они оба безоружны!

Он услышал, что краснолицый незнакомец закричал по-английски:

- Не бойтесь! Не бойтесь! Я не буду стрелять!

Человек с огромными бровями бежал к ним, опустив пистолет.

- Хартман! - кричал он на бегу. - Бенджамин Хартман! Бен изумленно уставился на него.

- У меня пистолет! - крикнула Анна. - Не подходите! Но краснолицый так и не поднял оружия.

- Не бойтесь! Я не буду стрелять! - повторил он, бросил пистолет на тротуар и вытянул вперед пустые руки. - Он хотел убить вас, - заявил краснолицый, наклоняясь над телом старика. - Смотрите!

Это были последние слова, которые незнакомец произнес в своей жизни.

Двигаясь, словно манекен, внезапно наделенный жизнью, дряхлый охранник пошевелил рукой, вытащил из брючного кармана маленький, изящный пистолет с глушителем и направил его на склонившегося над ним краснолицего. Послышался мягкий хлопок, и во лбу и на затылке загадочного человека одновременно появились две дыры.

Что за чертовщина?

Старик, у которого из груди толчками хлестала кровь, начал садиться. Он был ранен, возможно, даже смертельно, но рука, державшая оружие, нисколько не дрожала.

- Нет! - раздался у них из-за спин яростный рев.

Резко обернувшись, Бен увидел еще одного человека, стоявшего под дубом, по диагонали от них: на той же стороны улицы, что и они, но ярдов на двадцать левее. Этот человек был вооружен большой винтовкой с оптическим прицелом - судя по всему, это был профессионал-снайпер.

Дублер краснолицего убийцы?

Дуло направлено в их сторону.

Уклониться от смертельной пули было просто невозможно.

В тот же миг Бен услышал громовой выстрел. Он был настолько парализован страхом, что даже не вздрогнул.

Две, три пули подряд ударили старика в середину груди, и он снова рухнул на землю.

Они вновь спаслись. Каким образом? Профессионал, вооруженный снайперской винтовкой, никак не мог промахнуться.

Человек с винтовкой - мужчина с блестящими черными волосами и оливковой кожей - кинулся к распростертому, залитому кровью телу охранника. Бена и Анну он словно не замечал.

Во всем этом не было никакого смысла. Почему все эти убийцы так старались разделаться со стариком-охранником? За кем же они все-таки охотились?

Бен медленно встал и увидел, что подошедший тоже склонился над стариком и извлек из внутреннего кармана его форменной куртки еще одно оружие: такой же автоматический пистолет с глушителем, навернутым на дуло.

- О, Господи, - пробормотала Анна.

Человек с оливковой кожей ухватил в кулак редкие седые волосы старика, дернул, и они полностью отделились от головы, словно шкурка кролика, открыв серо-стальные приглаженные волосы.

Потом он так же легко оторвал белые усы и, подцепив дряблую кожу, стянул с лица старика искусно сделанную из цветной резины маску, неотличимую от настоящей старческой кожи.

- Латексный протез, - пояснил их спаситель. Он отцепил нос, потом сморщенные мешки под глазами "старика", и Бен узнал гладкое, лишенное морщин лицо того самого человека, который пытался убить его перед домом Юргена Ленца в Вене. Человека, пытавшегося убить их всех в Париже.

Человека, убившего его брата.

- Архитектор, - выдохнула Анна.

Бен застыл на месте.

Он открыл рот, не веря своим ушам, но это было правдой.

- Он собирался убить вас обоих, подойдя вплотную, - пояснил странный спаситель. Бен всматривался в его желтовато-коричневую кожу, странно длинные ресницы и квадратную челюсть. Говорил смуглокожий с легким ближневосточным акцентом. - Это ему легко удалось бы, так как его внешность ввела вас в заблуждение.

Бен вспомнил странное движение хилого старика, поднявшего руку, чтобы засунуть ее в карман куртки, чуть ли не извиняющееся выражение его лица.

- Подождите минуточку, - заговорила Анна. - Вы же Йосси. Из Вены. Израильский парень, работающий на ЦРУ. По крайней мере вы изображали его из себя.

- Черт возьми, скажите же, кто вы такой! - потребовал Бен.

- Мое имя не имеет значения, - ответил Йосси.

- Ну, а для меня имеет. Кто вы такой?

- Иегудия Малкин.

Имя ничего не сказало Бену.

- Вы следили за мной, - заявил он. - Я видел вашего партнера в Вене и в Париже.

- Да, он зарвался и засветился. Он следил за вами всю прошлую неделю. А я его страховал. Теперь можно вам сказать, Бен: нас нанял ваш отец.

Мой отец? Но для чего?

- Вас нанял...

- Макс Хартман более пятидесяти лет назад купил для наших родителей возможность выехать из нацистской Германии. А человек, который только что погиб, был не только моим партнером. Он был моим двоюродным братом. Иегудия на секунду закрыл глаза. - Да чтоб все это черти побрали! Ави вовсе не собирался умирать. Ему было еще рано. Черт побери все это! - он с силой замотал головой. Смерть родственника, видимо, еще не проникла в его душу, и он не собирался позволить горю овладеть собой - слишком уж неподходящим был момент. Он твердо посмотрел в лицо Бену и увидел его растерянность. - Мы оба обязаны вашему отцу всем на свете. Я полагаю, что у него были какие-то связи с нацистами, потому что он сделал то же самое еще для многих семей немецких евреев.

Макс выкупал евреев - платил деньги, чтобы спасти их от лагерей? В таком случае то, что говорил Зонненфельд, было правдой.

- Где вы учились? - вмешалась в разговор Анна. - У вас не американская подготовка.

Иегудия повернулся к ней.

- Я родился в Израиле, в кибуце. Мои родители уехали в Палестину, как только вырвались из Германии.

- Вы служили в израильской армии?

- Парашютистом. В шестьдесят восьмом, после Шестидневной войны мы переехали в Америку. Мои родители были по горло сыты войнами. После средней школы я поступил в израильскую армию.

- Вся эта венская история с ЦРУ - что, черт возьми, все это значило? сердито осведомилась Анна.

- Для этого дела я использовал моего товарища-американца. Нам было приказано убрать Бена подальше от опасности. Вернуть его в Штаты и взять под прямую защиту. Не позволить ему рисковать.

- Но как вы за это взялись... - начала Анна.

- Ну, вы же должны понять: у нас совершенно не было времени. Знаете, если вы хотите побеседовать со Штрассером, то лучше всего войти в дом, прежде чем объявятся полицейские.

- Вы правы, - согласилась Анна.

- Подождите, - потребовал Бен. - Вы сказали, что вас нанял мой отец. Когда это случилось?

Человек нетерпеливо огляделся.

- Где-то с неделю назад. Он позвонил нам с Ави и сказал, что вам угрожает определенная опасность. Сказал, что вы находитесь в Швейцарии. Дал нам имена и адреса - те места, в которых, как он считал, вы могли появиться. Он хотел, чтобы мы сделали все, что в наших силах, чтобы защитить вас. Сказал, что не хочет потерять еще и второго сына. - Он снова покрутил головой. - Вас чуть не убили прямо у нас на глазах в Вене. Потом еще раз в Париже. И здесь вы тоже вляпались в такую же ситуацию.

Бен не знал, с какого из интересовавших его вопросов лучше начать.

- Куда уехал мой отец?

- Я не знаю. Он сказал, что в Европу, но ничего не уточнял, а ведь это большой континент. Сказал, что с ним несколько месяцев никто не сможет связаться. Оставил нам кучу денег на путевые расходы. - Он мрачно улыбнулся. - Намного больше, чем нам когда-нибудь могло понадобиться, честно.

Анна тем временем склонилась над телом Фоглера и вынула оружие из нейлоновой плечевой кобуры. Она отвинтила глушитель, опустила его в карман своей спортивной куртки, а пистолет засунула за пояс юбки, так что его совсем не было видно.

- Но вы ведь здесь не следили за нами, - сказала она, - или все-таки следили?

- Нет, - не слишком охотно согласился Малкин. - Имя Штрассера было в списке, который дал мне Макс Хартман. Там был его адрес и псевдоним.

- Он знает обо всем происходящем! - в сердцах воскликнул Бен. - Он знает всех игроков. Он рассчитал, что я в конце концов смогу выследить Штрассера.

- Но нам удалось сесть на хвост Фоглеру, который не очень беспокоился по поводу слежки за ним самим. Поэтому как только мы узнали, что он летит в Аргентину, а у нас был адрес Штрассера...

- Вы следили за домом Штрассера последние пару дней, - утвердительно заметила Анна. - Ожидая появления Бена.

Их собеседник снова оглянулся.

- Знаете что, нам нужно пошевеливаться.

- Действительно, надо, но сначала все же скажите мне еще одну вещь, продолжала Анна, - раз уж вы вели наблюдение: Штрассер только недавно возвратился в Буэнос-Айрес?

- По-видимому, да. Такое впечатление, что он вернулся откуда-то с отдыха. С ним было много багажа.

- Были у него какие-нибудь посетители после приезда?

Человек на секунду задумался.

- Насколько я видел, нет. Только медсестра, она вошла туда с полчаса назад...

- Медсестра! - воскликнула Анна. Она взглянула на белый микроавтобус, стоявший перед домом. Автомобиль был украшен надписью "Permanencia en CASA". - Быстрее! - крикнула она.

- О, Боже... - пробормотал Бен, устремившись вслед за Анной, а та метнулась к парадной двери и принялась снова и снова нажимать кнопку звонка.

- Вот дерьмо, - простонала она. - Мы опоздали. - Иегудия Малкин стоял позади нее и немного в стороне.

Менее чем через минуту дверь медленно открылась. Перед ними стоял глубокий старик, увядший и сгорбленный, с обвисшей, изборожденной множеством морщин кожей на лице.

Йозеф Штрассер.

- Quien es este? - хмуро спросил он. - Se este metiendo en mis cosas ya llego la enfermera que me tiene que revisar.

- Он говорит, что к нему пришла для осмотра его медсестра, - перевела Анна и добавила, повысив голос: - Нет! Герр Штрассер! Держитесь подальше этой медсестры, предупреждаю вас!

В глубине прихожей мелькнула белая тень.

- Анна! У него за спиной! - предупредил Бен. Медсестра приблизилась к двери и быстро заговорила сердитым, как показалось Бену, тоном, обращаясь к Штрассеру:

- Vamos, Secor Albrecht, vamos vamos para alle, que estoy apurada! Tengo que ver al pryximo paciente todavna!

- Она требует, чтобы он поторопился, - автоматически перевела Анна Бену. - Ей нужно посетить еще одного пациента. Герр Штрассер, эта женщина не настоящая медсестра. Я советую вам спросить у нее документы!

Женщина, в белой медицинской одежде, схватила старика за плечо и не то потянула к себе, не то дернула.

- Ya mismo, - приказала она, - vamos [Идите, быстро (исп.)]!

Свободной рукой она ухватилась за ручку двери, пытаясь закрыть ее, но Анна метнулась вперед и придержала дверь коленом.

Внезапно медсестра оттолкнула Штрассера в сторону и быстрым движением выхватила из-под халата пистолет.

Но Анна двигалась еще быстрее.

- Стоять! - рявкнула она.

Медсестра выстрелила.

В тот же миг Анна метнулась в сторону, сбив с ног не готового к этому Бена.

Откатываясь в сторону, Бен услышал выстрел и крик, похожий на рев раненого животного.

Даже не видя, он понял, что произошло: медсестра выстрелила в Анну, но Анна успела увернуться, и пуля попала в его израильского защитника.

Точно посередине лба Иегудии Малкина появилось красное овальное пятнышко, а сзади, там, где пуля вышла из черепа, взметнулся кровавый фонтанчик.

Анна мгновенно выстрелила два раза, и фальшивая медсестра выгнулась всем телом назад, а затем резко рухнула на пол.

И внезапно все стихло. В наступившей почти полной тишине Бен слышал отдаленное пение птицы.

- Бен, ты цел? - спросила Анна. Он утвердительно промычал в ответ.

- О, Иисус! - воскликнула Анна, обернувшись и увидев, что случилось. Впрочем, она тут же резко повернулась обратно к двери.

Штрассер, одетый в бледно-голубой халат, скорчился на полу, закрыв лицо руками, и негромко скулил.

- Штрассер? - повторила Анна.

- Gott im Himmel, - простонал тот. - Gott im Himmel. Sie haben mein Leben gerettet [Бог в небесах. Вы спасли мне жизнь! (нем.)]!

Какие-то контуры. Бесформенные, расплывчатые, лишенные какого бы то ни было смысла и содержания, серые разводы, распадающиеся и растекающиеся в полное ничто, словно те узоры, которые рисуют высоко в небесах реактивные самолеты, когда их разгоняет ветер. Сначала возникло одно только ощущение, но без всякого осознания реальности. Ему было так холодно! Неимоверно холодно. Лишь в груди комом растекалось тепло.

И там, где было тепло, он чувствовал боль.

Это хорошо. Боль - это хорошо.

Боль была другом Архитектора. Болью он мог управлять, мог заставить ее утихнуть, когда ему это требовалось. В то же время присутствие боли говорило о том, что он еще жив.

А вот холод - это нехорошо. Это означало, что он потерял много крови.

Что его тело впало в состояние шока, чтобы уменьшить дальнейшую потерю крови: его пульс замедлился, его сердце стало биться слабее, сосуды конечностей сжались, чтобы как можно меньше крови поступало к не самым жизненно важным частям тела.

Он должен провести инвентаризацию своих жизненных ресурсов. Он неподвижно лежит на земле. Действует ли еще его слух? Несколько мгновений ничего не нарушало глубокой тишины, воцарившейся в его голове. А затем как будто заработала связь, он услышал голоса, слабые, приглушенные, вроде бы доносившиеся из дома...

Из дома.

Из какого дома?

Он, должно быть, потерял действительно много крови. Теперь ему предстояло заставить себя восстановить в памяти события последнего часа.

Аргентина. Буэнос-Айрес.

Штрассер.

Дом Штрассера. Где он ожидал Бенджамина Хартмана и Анну Наварро и где столкнулся с... с другими. В том числе с кем-то, вооруженным снайперской винтовкой.

Он получил несколько пуль в грудь. После такого никто не мог выжить. Нет! Он отогнал от себя эту мысль. Это была непродуктивная мысль. Такая мысль могла прийти в голову только любителю.

Никто в него не стрелял. Он чувствует себя прекрасно. Правда, немного устал, но с усталостью он вполне может справиться, и она ни за что не заставит его сойти с дистанции. Они считают, что он выбыл из борьбы, и это будет его решающим преимуществом. Три образа промелькнули в его памяти лишь на мгновение, - но за это мгновение они вновь накрепко запечатлелись в его мозгу: четкие, как фотографии на паспорте, изображения его целей. По порядку: Бенджамин Хартман, Анна Наварро, Йозеф Штрассер.

Его сознание было вязким и мутным, словно старая смазка коленчатого вала, но, ничего, оно вполне работоспособно. Ведь именно сейчас ему крайне необходимо глубоко сосредоточиться: он должен перенести все свои травмы в какое-нибудь другое тело, передать все двойнику, которого он очень ярко, четко и в подробностях представит себе - это кто-то другой, а не он будет залит кровью, кто-то другой перенесет тяжелый шок. А он в прекрасном состоянии. Как только он полностью сосредоточит все свои резервы, он снова сможет двигаться, преследовать. Убивать. Его непреодолимая сила воли всегда превозмогала любые неприятности и трудности. Так же будет и сейчас.

Если бы кто-нибудь в эти минуты наблюдал за телом Ханса Фоглера, то он нипочем не распознал бы этой яростной концентрации мысли и духа - разве что легкое подергивание век, ничего больше. Каждое физическое движение теперь необходимо было точно заранее рассчитать и отмерить наименьшее усилие, необходимое для его совершения. Точно так же человек, умирающий от жажды в пустыне, рассчитывает каждый глоток воды, остающийся в его фляге. Ни одного движения не должно быть потрачено впустую.

Архитектор жил для того, чтобы убивать. Это было его единственной профессией, в этом деле он обладал непревзойденным мастерством. Сейчас он должен убить хотя бы для того, чтобы доказать, что сам еще жив.

- Кто вы такие? - высоким, хриплым голосом спросил Штрассер.

Бен поглядел на растянувшуюся на полу самозваную медсестру в залитой кровью белой униформе, на лежавшего поодаль убийцу, который чуть не прикончил их обоих, на своих таинственных защитников, нанятых отцом, - оба теперь лежали неподалеку друг от друга на вымощенном керамическими плитками полу патио.

- Герр Штрассер, - заговорила Анна, - здесь в любой момент может появиться полиция. У нас очень мало времени.

Бен понял, о чем она говорит: аргентинской полиции нельзя доверять, и они обязательно должны уйти до ее прибытия.

У них очень мало времени для того, чтобы узнать у старого немца то, что их так интересовало.

Лицо Штрассера было настолько изрыто бесчисленными глубокими пересекающимися морщинами, что казалось полосатым. Такими же морщинистыми были и губы странного темно-каштанового цвета; он скривил их в гримасе и вытянул трубочкой так, что они походили на две пересушенные черносливины. Темные глаза по сторонам испещренного прожилками носа с широкими ноздрями походили на изюминки в булке.

- Моя фамилия не Штрассер, - заявил он, с трудом поднимаясь на ноги. Вы ошиблись.

- Нам известны и ваше настоящее имя, и ваш псевдоним, - нетерпеливо прервала его Анна. - Прежде всего скажите мне - это ваша постоянная медсестра?

- Нет. Моя постоянная медсестра на этой неделе заболела. У меня анемия, и мне требуются ежедневные уколы.

- Где вы находились последние месяц или два?

Штрассер тяжело переступил с ноги на ногу.

- Мне нужно сесть, - прохрипел он и, не дожидаясь ответа, медленно, шаркая ногами, побрел по прихожей.

Они проследовали за ним в большую, красиво убранную комнату, стены которой были заставлены полками. Это была библиотека со стенами и шкафами, изготовленными из отполированного до яркого блеска красного дерева, расположенная в двухэтажном атриуме.

- Вы живете инкогнито, - сказала Анна, - потому что вы военный преступник.

- Я вовсе не военный преступник! - прошипел Штрассер. - Я невинен, как новорожденный младенец.

Анна улыбнулась.

- Если вы не военный преступник, - ответила она, - то почему же вы скрываетесь?

Старик замялся, но только на одно мгновение.

- Теперь стало хорошим тоном высылать из страны бывших нацистов. Да, я был членом национал-социалистической партии. Аргентина подписала соглашения с Израилем, Германией и США - ее правители хотят изменить образ своей страны в глазах партнеров. Теперь их волнует лишь то, что о них подумают в Америке. Они выслали бы меня только для того, чтобы американский президент одобрительно улыбнулся. К тому же, может быть, вы знаете, что здесь, в Буэнос-Айресе, выслеживание нацистов превратилось в бизнес! Для некоторых журналистов это сделалось основной работой, обеспечивающей неплохую жизнь! Но я никогда не был верноподданным последователем Гитлера. Гитлер был неизлечимым сумасшедшим - это стало ясно еще в самом начале войны. Он неизбежно уничтожил бы нас всех. Такие люди, как я, знали, что нужно искать другие пути выхода из сложившейся ситуации. Мои друзья пытались убить этого человека, прежде чем он сможет причинить непоправимый ущерб нашим индустриальным мощностям. И наши расчеты оказались верны. К концу войны на долю Америки приходилось три четверти мирового инвестиционного капитала и две трети промышленного потенциала. - Он сделал паузу и улыбнулся. - Этот человек просто не годился для бизнеса.

- Если вы выступали против Гитлера, то почему же Kаmеradenwerk до сих пор так старательно защищает вас? - поинтересовался Бен.

- Неграмотные головорезы, - пренебрежительно усмехнулся Штрассер. - Они не имеют никакого представления о действительности, точно так же, как те безмозглые мстители, с которыми они так старательно борются.

- Почему вы уехали из города? - прервала его Анна.

- Я жил в Патагонии, на estancia [большое имение (исп.)], принадлежащем родственникам моей жены. Моей покойной жены. В провинции Рио-Негро, у подножия Анд. Это ранчо, где разводят коров и овец, - но очень роскошное ранчо.

- Вы регулярно ездите туда?

- Я был там в первый раз. Моя жена умерла в прошлом году, и... и почему вы спрашиваете обо всем этом?

- Так вот почему им не удалось найти и убить вас, - вместо ответа сказала Анна.

- Убить меня... Но кто так хочет меня убить?

Бен взглянул на Анну, молча предложив ей продолжать.

- Компания, - ответила она.

- Компания?

- "Сигма".

Она блефовала - Бен хорошо это понимал, - но делала это чрезвычайно убедительно. В его памяти снова всплыли слова Шардана: "Запад и значительная часть прочего мира должны были откликнуться на благое попечение и охотно проглотить те сказки, которыми мы прикрывали свою деятельность".

Теперь Штрассер ненадолго задумался.

- Новое руководство. Да, так оно и есть. Ну да, конечно. - Его глазки-изюминки сверкнули.

- Что представляет собой "новое руководство"? - спросил Бен.

- Да, конечно, - повторил Штрассер, как будто не слышал вопроса. - Они боятся, что я слишком много знаю.

- Кто?! - крикнул Бен.

Штрассер взглянул на него, как будто его поразил этот окрик.

- Я помог им все это создать. Элфорду Киттреджу, Зайберту, Олдриджу, Холлерану, Коноверу - всем этим коронованным предводителям корпоративных империй. Они презирали меня, но не могли без меня обойтись, ведь так? Им были необходимы мои контакты на высоком уровне немецкого правительства. Если бы предприятие не стало по-настоящему многонациональным, у него не было бы никаких шансов добиться крупных успехов. Я пользовался доверием людей, находившихся на самом верху. Они знали, что я сделал для них такие вещи, которые навсегда вывели меня из круга обычной людской мелочи. Они знали, что я пожертвовал собой ради них. Я был посредником, которому доверяли все стороны. А теперь это доверие предали, оно разорвано ради какого-то бессмысленного фарса. Теперь стало окончательно ясно, что они использовали меня в своих собственных целях.

- Вы упомянули новых лидеров - Юрген Ленц один из них? - настойчивым тоном спросила Анна. - Сын Ленца.

- Я никогда не встречался с Юргеном Ленцем. Я даже не знал, что у Ленца был сын, хотя, впрочем, у меня не было с ним достаточно близких отношений.

- Но ведь вы оба были учеными, - заметил Бен. - Ведь это вы изобрели "циклон-Б", не так ли?

- Я входил в команду, которая разработала "циклон-Б", - поправил старик. Он одернул свой потертый голубой купальный халат и оправил его вокруг шеи. - Теперь все, кому не лень, нападают на меня за то, что я участвовал в этой работе, но никто не желает учесть, насколько изящным был этот газ.

- Изящным? - переспросил Бен. Секунду или две он думал, что ослышался. Изящный газ. Этот человек был ему отвратителен.

- До появления "циклона-Б" солдатам приходилось расстреливать всех заключенных, - пояснил Штрассер. - Это было ужасно кровавое занятие. А с газом все делалось чисто, просто и изящно. И к тому же, учтите, что когда евреев стали обрабатывать газом, это в известной степени пошло им на пользу.

- Пошло на пользу? - эхом отозвался Бен. Его начало подташнивать.

- Да! В этих лагерях возникало так много различных смертельных заболеваний, что им пришлось бы страдать намного дольше и намного сильнее. Использование газа было самым гуманным вариантом.

"Гуманным! Я вижу перед собой воплощенное зло, - говорил себе Бен. Это старик в купальном халате с ханжески кротким выражением на лице".

- Как хорошо, - тупо произнес он вслух.

- Вот почему мы называли это "специальной обработкой".

- Эвфемизм, который вы использовали для массовых казней?

- Если угодно. - Старик пожал плечами. - Но, знаете, я не отбирал жертвы для газовых камер, как это делали доктор Менгеле или доктор Ленц. Менгеле часто называют ангелом смерти, но настоящим ангелом смерти был Ленц.

- Но не вы, - сказал Бен. - Вы были ученым.

Штрассер уловил сарказм в его словах.

- Что вы знаете о науке? - резко бросил он. - Вы что, ученый? Вы имеете хоть какое-то представление о том, насколько далеко мы, нацистские ученые, опередили весь остальной мир? Вы хоть что-нибудь знаете об этом? - он говорил высоким дрожащим голосом. В уголках рта пузырилась слюна. - Принято бранить исследования, которые Менгеле проводил над близнецами, но при этом на его результаты до сих пор ссылаются все ведущие генетики мира! Эксперименты по замораживанию людей, осуществлявшиеся в Дахау, - эти данные тоже все еще используются! А то, что выяснили в Равенсбрюке об изменениях женского менструального цикла в ситуации сильного стресса - когда подопытные женщины узнавали о предстоящей казни, - с научной точки зрения это был настоящий прорыв! Или эксперименты доктора Ленца по изменению скорости старения. Эксперименты по воздействию голода на людей, ставившиеся на советских военнопленных, пересадка органов - я могу продолжать и продолжать. Возможно, мои слова покажутся не слишком вежливыми, но вы до сих пор используете достижения нашей науки. Просто вы не думали о том, как проводились все эти эксперименты, но неужели вы не понимаете, что одной из главных причин, благодаря которым нам удалось так далеко продвинуться, было именно то, что у нас имелась возможность экспериментировать на живых людях?

Пока Штрассер говорил, его сморщенное лицо все сильнее бледнело, и теперь оно сделалось белым как мел. Он задыхался.

- Вы, американцы, презираете нас за методы, которые мы использовали при проведении наших исследований, но ведь вы сами используете эмбриональную ткань абортированных зародышей для трансплантации, скажете, нет? Это что, допустимо?

Анна шагала по комнате взад-вперед.

- Бен, не трать времени на споры с этим монстром.

Но Штрассер не желал остановиться.

- Конечно, было много действительно безумных идей. Скажем, попытки превращать девочек в мальчиков, а мальчиков в девочек. - Он хрипло расхохотался. - Или же опыты по созданию сиамских близнецов путем соединения жизненно важных органов простых близнецов. Полный провал, на этом мы потеряли много живого материала.

- А после создания "Сигмы" вы продолжали поддерживать контакт с Ленцем? - перебила его Анна.

Штрассер повернул к ней голову, по-видимому, недовольный тем, что его прервали.

- Ну, конечно. Ленц ценил мой опыт и нуждался в моих контактах.

- И зачем они были ему нужны? - спросил Бен.

Старик пожал плечами.

- Он говорил, что ведет работу, осуществляет исследование молекулярное исследование, - которое должно изменить мир.

- Он говорил вам, что это за исследование?

- Нет, не говорил. Ленц был очень скрытный и сдержанный человек. Но все же я помню, как он однажды сказал: "Вы просто не в состоянии понять того, над чем я работаю". Он просил меня достать для него очень сильные электронные микроскопы, что было в то время трудно сделать. Они были изобретены в конце 40-х, и их только-только начали выпускать. Еще ему требовались различные химикалии. Много таких вещей, которые после войны подпадали под эмбарго. Он требовал, чтобы я отправлял все в частную клинику, которую он устроил в старом Шлоссе, замке, который он захватил во время вторжения в Австрию.

- В какой части Австрии? - спросила Анна.

- В Австрийских Альпах.

- Где в Альпах? Вы помните, какой там город или деревня? _ настаивала Анна.

- Как я могу это помнить, ведь прошло столько лет! Может быть, он вообще не говорил мне об этом. Я только помню, что Ленц иногда называл свой замок "часовым заводом", потому что там когда-то находилось часовое производство.

Научный проект Ленца.

- Значит, там была лаборатория! Для чего?

Штрассер укоризненно выпятил губы и вздохнул.

- Чтобы продолжать исследования.

- Какие исследования? - спросил Бен.

Штрассер молчал, как будто забыл, о чем говорил.

- Ну, давайте, - прикрикнула Анна. - Какие исследования?

- Я не знаю. Во времена рейха было начато очень много важных исследований. Исследования Герхарда Ленца.

Герхард Ленц: что там Зонненфельд говорил насчет ужасающих экспериментов, которые Ленц проводил в лагерях? Эксперименты на людях... но какие?

- И вы не знаете даже сути этой работы?

- Сейчас я ничего не знаю. Наука и политика - для этих людей они были одним и тем же. "Сигма" первоначально задумывалась как орудие для оказания поддержки одним политическим организациям и ниспровержения других. Люди, о которых мы говорим, уже тогда обладали огромным влиянием на все, что происходило в мире. "Сигма" показала им, что если они объединяют свое влияние, то полученное целое многократно превосходит сумму его частей. Когда они стали действовать совместно, выяснилось, что нет практически ничего, на что они не могли бы повлиять, организовать, направить. Но, понимаете, "Сигма" была живым существом. И, как все живые существа, она эволюционировала.

- Да, - согласилась Анна. - Имея активы, обеспеченные крупнейшими корпорациями в мире, наряду с фондами, украденными из Рейхсбанка. Мы знаем, кто входил тогда в правление. Вы последний из оставшихся в живых членов того, первоначального правления. Но кто ваши преемники?

Штрассер обвел взглядом зал, но было похоже, что он ничего не видел.

- Кто теперь управляет ею? Назовите нам имена! - крикнул Бен.

- Я не знаю! - Голос Штрассера дрогнул. - Они затыкали рты таким, как мы, регулярно посылая нам деньги. Мы стали лакеями, в конце концов изгнанными из внутреннего круга их советов. Мы все должны были давным-давно стать миллиардерами. Они посылают нам миллионы, но это мелочь, жалкие крохи со стола. - Губы Штрассера скривились в отвратительной ухмылке. - Они швыряют мне крохи со стола, а теперь они решили и вовсе разделаться со мной. Они хотят убить меня, потому что больше не желают платить мне. Они скупы и стыдятся этого. После всего, что я для них сделал, они сочли меня помехой. И опасностью для себя, поскольку, даже несмотря на то что двери передо мной закрылись много лет назад, они все еще считают, будто я слишком много знаю. Я сделал возможным все, чем они занимаются, и чем они мне отплатили? Презрением! - От все усиливавшегося гнева и прорвавшейся наружу обиды, которую старик скрывал на протяжении многих лет, его слова звучали отрывисто, а голос сделался резким, металлическим. - Они относятся ко мне так, будто я бедный родственник, паршивая овца, вонючий бродяга. Все эти шишки, разряженные в пух и прах, собираются на свой форум и больше всего на свете боятся, что я вломлюсь и испорчу их посиделки, словно скунс, пробравшийся в кофейню. Я знаю, где они собираются. Я не дурак и не тупица. Даже если бы они уговаривали меня, я все равно не присоединился бы к ним в Австрии.

Австрия.

- Объясните, о чем вы говорите! - потребовал Бен. - Где они собираются? Скажите мне.

Во взгляде, которым окинул его Штрассер, отчетливо читались осторожность и вызов. Было ясно, что он не намерен продолжать разговор.

- Черт возьми, отвечайте!

- Вы все одинаковые, - презрительно бросил Штрассер. - Могли бы подумать о том, что с таким человеком, как я, нужно обращаться уважительно, хотя бы из-за моего возраста! Мне больше нечего сказать вам.

Анна внезапно встрепенулась.

- Я слышу сирены. Да, Бен, совершенно точно. Нам нужно убираться отсюда.

Бен шагнул вперед и встал перед Штрассером почти вплотную.

- Герр Штрассер, вы знаете, кто я такой?

- Кто вы?.. - Штрассер запнулся.

- Мой отец Макс Хартман. Я уверен, что вы помните это имя.

Штрассер прищурился.

- Макс Хартман... Еврей, наш казначей?..

- Совершенно верно И еще, как мне сказали, он был офицером СС. Зонненфельд уверен в том, что это было всего лишь прикрытием, уловкой. Сердце Бена отчаянно колотилось: он боялся услышать от Штрассера подтверждение отвратительного прошлого Макса.

Штрассер рассмеялся, показав стертые почти до самых корней коричневые зубы.

- СС! - повторил он так, будто услышал нечто невероятно забавное. - Он не имел никакого отношения к СС. Мы дали ему фальшивое удостоверение, так что он мог без всяких хлопот ездить из Германии в Швейцарию. Это было нужно для дела.

В ушах Бена с оглушительным ревом пульсировала кровь. Он чувствовал волну облегчения; это было подлинное физическое ощущение.

- Борман лично включил его в немецкую делегацию, - продолжал Штрассер. - И не только потому, что он хорошо разбирался в том, как перекладывать деньги из кармана в карман, но еще и потому, что нам был нужен... э-э-э... псевдоруководитель.

- Номинальный глава делегации?

- Да. Промышленников из Америки и других мест изрядно нервировало то, что делали нацисты. Участник-еврей был нам необходим для того, чтобы придать себе как можно более респектабельный вид, показать, что мы не из плохих немцев, не фанатики, не ученики Гитлера. Со своей стороны ваш отец на этом немало выиграл: вытащил из лагерей свою семью и много других еврейских семей, да в придачу получил сорок миллионов швейцарских франков - почти миллион долларов США. Большие деньги. - Злобная улыбка. - Теперь он рассказывает о себе сказки, что, дескать, выбился из нищеты! Разве миллион долларов это нищета? Мне так не кажется.

- Бен! - крикнула Анна. Она быстро раскрыла кожаный бумажник, в котором лежало ее удостоверение министерства юстиции.

- Теперь, герр Штрассер, вы, наверно, захотите узнать, кто я такая? Я присутствую здесь от имени Управления специальных расследований министерства юстиции Соединенных Штатов. Уверена, вы знаете, что это такое.

- О-хо-хо, - насмешливо протянул Штрассер. - Как ни жаль разочаровывать вас, но я гражданин Аргентины, и вы с вашей юстицией для меня ничто.

Сирены звучали гораздо громче; похоже, что полиции осталось проехать всего лишь несколько кварталов.

Анна снова повернулась к старику.

- Полагаю, мы еще посмотрим, насколько серьезным было решение аргентинского правительства насчет выдачи военных преступников. Бен, к черному ходу!

Щеки Штрассера покрылись красными пятнами: видимо он разозлился еще сильнее.

- Хартман, - хрипло позвал он.

- Бен, уходим!

Штрассер согнул узловатый палец и поманил Бена к себе. Бен не смог устоять. Старик что-то зашептал. Бен опустился на колени рядом с ним, чтобы расслышать его слова.

- Хартман, ты знаешь, что твой отец был жалким слабым человечком? сказал Штрассер. - Бесхребетный слизняк. Трус и мошенник, прикинувшийся жертвой. - Губы Штрассера шевелились всего в нескольких дюймах от уха Бена. Он говорил нараспев, явно получая от этого удовольствие. - А ты сын мошенника, и больше ничего. Вот кто ты такой для меня.

Бен закрыл глаза и напрягся, стараясь подавить гнев. Сын мошенника.

Неужели так оно и было? И Штрассер говорит правду? А Штрассер явно наслаждался волнением Бена.

- О, тебе хотелось бы убить меня на месте, ведь правда, Хартман? - чуть погромче прошептал старик. - Но ты этого не сделаешь. Потому что ты такой же трус, как твой отец.

Бен увидел, что Анна быстро зашагала по коридору.

- Нет, - сказал он. - Потому что я предпочитаю, чтобы вы провели остаток жизни в вонючей тюремной камере в Иерусалиме. Я хотел бы сделать ваши последние дни настолько неприятными, насколько это возможно. А убивать вас - это попусту потратить пулю.

Он бегом кинулся вслед за Анной в глубину дома, а звук сирен делался все громче и громче.

Ползти, не подниматься. Архитектор знал, что если он примет вертикальное положение, то усилия, требующиеся для того, чтобы поддерживать ортостатическое кровяное давление в голове, окажутся намного больше, а в настоящее время ему совершенно не нужно подниматься. Это было рациональное решение, и способность принять его подействовала на убийцу так же успокоительно, как ощущение прицепленной к щиколотке кобуры, в которой лежал "глок".

Парадная дверь была открыта, прихожая пуста. Он полз по-пластунски, не обращая ни малейшего внимания на кровавую полосу, которая оставалась от прикосновения его груди к светлому, почти белому полу. Каждый ярд казался ему целой милей. Но он дойдет до конца!

Ты лучше всех. Ему было семнадцать, и инструктор сказал это перед всем батальоном. Ты самый лучший. Ему было двадцать три, и эти слова произнес его командир в штази, когда говорил молодому Хансу, что написано в донесении, которое он отправил наверх. Вы лучше всех. Это сказал начальник управления штази: Архитектор только что возвратился из "охотничьей поездки" в Западный Берлин, где разделался с четырьмя физиками, членами известной во всем мире группы из Лейпцигского университета, накануне сбежавшими туда из ГДР. Вы лучше всех: так сказал ему высокопоставленный руководитель из "Сигмы", седовласый американец в очках с оправой телесного цвета, после того как он прекрасно выполнил ликвидацию видного итальянского левого деятеля, пристрелив его с противоположной стороны улицы, когда тот исходил страстью в объятиях пятнадцатилетней шлюхи из Сомали. Но он еще услышит эти слова. Услышит их снова и снова. Потому что это правда.

И потому, что это правда, он не сдастся. Он не уступит почти непреодолимому желанию отступить, остановиться, уснуть.

С четкостью, которой позавидовал бы робот, он выдвигал вперед руку и колено, перетаскивая себя через прихожую.

В конце концов он оказался в просторной, очень высокой комнате, вдоль стен которой стояли книжные шкафы. Холодные и немигающие, будто у ящерицы, глаза осмотрели помещение. Главной из его целей здесь не оказалось; впрочем, это было разочарование, а не неожиданность.

Зато здесь находился громко сопевший, покрытый потом слабак Штрассер, предатель, который тоже заслужил смерть.

Сколько еще минут Архитектор сможет сохранять сознание? Он с отчаянным усилием впился глазами в Штрассера, как будто рассчитывал, отняв у него жизнь, вернуть свою.

Чувствуя, как его шатает, он поднялся с пола и принял стойку стрелка. Все мышцы его тела сводила судорога, но руки все же подчинялись ему. Маленький "глок", который он держал обеими руками, весом, казалось, не уступал артиллерийскому орудию, но все же он поднимал пистолет, пока тот не оказался направленным точно в цель.

Именно в этот момент Штрассер, вероятно, учуявший запах крови, наконец обнаружил его присутствие.

Архитектор видел, как похожие на две изюминки глаза на мгновение широко распахнулись, а затем закрылись. Нажать на спусковой крючок было так же тяжело, как одним пальцем поднять стол, но он все равно сделает это. Сделал это.

Или нет?

Не услышав громкого ответа оружия на свое усилие, он в первый момент испугался, что не выполнил свою миссию. Но тут же понял, что это просто органы чувств начали отказывать.

В комнате стремительно сгущалась темнота: он знал, что мозговым клеткам не хватает кислорода и они прекращают свою работу - что сначала пропадут слух и зрение, а затем угаснет и сознание.

Он ждал, пока не увидел, что Штрассер упал на пол, и только после этого разрешил своим глазам закрыться. Когда веки сомкнулись, в его мозгу промелькнуло осознание того, что они никогда больше не откроются, а затем он перестал ощущать что бы то ни было.

Вернувшись в гостиничный номер, Бен и Анна принялись листать газеты по дороге они купили целую пачку в первом попавшемся киоске. Шардан успел сказать о важнейшем шаге, который "Сигме" предстояло совершить в своем развитии. И форум важных шишек в Австрии, о котором проговорился Штрассер, совершенно явно, связан с этим шагом. Но что же это за сборище?

Они знали, что в силах найти ответ.

Именно Анна наткнулась в "Эль-Паис", ведущей аргентинской газете, на краткую заметку о Международном форуме по вопросам здоровья детей собрании, на котором мировые лидеры намеревались обсудить вызывающие всеобщую тревогу проблемы, в особенности касавшиеся развивающихся стран. Ее внимание привлекло название города, в котором должна была состояться встреча, - Вена, Австрия.

Анна бегло просмотрела заметку. За ней следовал список спонсоров, среди которых оказался "Фонд Ленца". Затем она вслух прочла заметку Бену, переводя с испанского на английский.

По спине Бена пробежал холодок.

- Мой Бог! - воскликнул он. - Вот оно! Совершенно точно. Шардан ведь говорил, что остаются считанные дни. То, о чем он говорил, наверняка связано с этой конференцией. Прочти мне еще раз список спонсоров.

Анна с готовностью прочла.

И Бен принялся набирать телефонные номера. Он говорил с профессионалами, связанными с "Фондом Ленца", которые были рады ответить одному из своих крупных вкладчиков. Войдя в знакомую роль, Бен разговаривал с ними весело и сердечно, но то, что он узнал, глубоко встревожило его.

- В "Фонде Ленца" собрались по-настоящему крупные люди, - со своим приятным новоорлеанским акцентом сообщил ему Джеффри Баскин, директор программ из "Фонда Робинсона". - Это их любимое детище, но они все равно предпочитают не афишировать его. Они создали его, сами оплатили большую часть счетов. Вряд ли можно считать справедливым, что часть их славы достается нам. Но я полагаю, что они заботились о том, чтобы фонд имел поистине международный характер. Я бы сказал, что они действуют по-настоящему самоотверженно.

- Очень приятно это слышать, - ответил Бен. Он говорил все так же бодро и весело, хотя страх, который он испытывал, делался все сильнее и сильнее. У нас есть намерение принять вместе с ними участие в одном специальном проекте, и поэтому мне просто хотелось узнать, что вы о них думаете. Действительно, я очень рад, что у вас хорошее мнение о них.

"Руководители стран и высокопоставленные деятели правительств со всего мира соберутся в Вене под эгидой "Фонда Ленца"..."

Им необходимо было срочно отправиться в Вену.

Это было, пожалуй, единственное место в мире, куда им нельзя показывать носа, и в то же время единственное место, куда им совершенно необходимо попасть.

Они оба - и Анна, и Бен - молча мерили шагами гостиничный номер. Они могли принять меры предосторожности - эти предосторожности уже успели сделаться второй стороной их натур, - снова перекрасить волосы, воспользоваться фальшивыми документами, лететь разными рейсами.

Но опасность теперь выросла во много раз.

- Надо исходить из того, что, если только мы не гоняемся за миражом, за блуждающим огоньком, пассажиров каждого коммерческого рейса в Вену будут досматривать с величайшей тщательностью, - сказала Анна. - Они, несомненно, объявили полную боевую готовность.

Бен почувствовал, что его вот-вот постигнет озарение.

- Что ты сказала?

- Они находятся в полной боевой готовности. И пройти пограничный контроль будет не то же самое, что сделать тур вальса. Скорее это будет похоже на порку негров на плантациях в южных штатах в старину.

- Нет, раньше.

- Я сказала: надо исходить из того, что каждый коммерческий рейс в Вену...

- Вот оно! - воскликнул Бен. - Что?

- Анна, я намерен пойти на риск. И расчет здесь на то, что этот риск окажется меньшим, чем в любом другом варианте.

- Внимательно слушаю.

- Я собираюсь позвонить парню, которого зовут Фрэд Маккаллан. Это один старый чудак, с которым мы намеревались вместе кататься на лыжах в Санкт-Морице.

- Ты ехал в Санкт-Мориц, чтобы покататься на лыжах со старым чудаком?

Бен покраснел.

- Ну, там еще имелась в перспективе его внучка...

- Валяй дальше.

- Впрочем, ближе к делу. На этой картинке еще имеется частный реактивный самолет. "Гольфстрим". Я в нем однажды летел. Очень красный. Красные сиденья, красные ковры, красный телевизор. Фрэд все еще должен находиться в том же самом отеле "Карлтон", а самолет скорее всего спокойно стоит себе в небольшом аэропорту возле города Кур.

- Ты что, собираешься позвонить ему и попросить дать тебе ключи? Все равно, что попросить у соседа его машину, чтобы съездить в магазин за макаронами, пока твоя тачка в ремонте, так, что ли?

- Ну...

Анна помотала головой.

- Верно говорят: у богатых - свои привычки. - Она быстро взглянула на Бена. - Конечно, я имею в виду только себя.

- Анна...

- Бен, мне ужасно страшно. Поэтому и все шутки неудачные. Послушай, я этого парня совершенно не знаю. Если ты считаешь, что ему можно доверять если так подсказывает тебе чутье, - то я смогу смириться и с полетом на частном самолете.

- Потому что ты права - они будут внимательно следить за коммерческими рейсами...

Анна энергично закивала.

- На частные рейсы, если только они не из таких мест, как, скажем, Колумбия, повсюду смотрят сквозь пальцы. Если пилот этого парня сможет перевести свой "Гольфстрим", например, в Брюссель...

- Мы отправляемся прямиком в Брюссель, рассчитывая на то, что документы Оскара сработают не хуже, чем в первый раз. Там мы пересаживаемся на частный реактивный лайнер Фрэда и на нем перелетаем в Вену. Точно так же, как туда будут собираться главари "Сигмы". Скорее всего они никак не ожидают прибытия "Гольфстрима" с двумя беглецами на борту.

- Отлично, Бен, - сказала Анна. - Я бы сказала, что это основа плана.

Бен набрал номер отеля "Карлтон", и через минуту телефонистка соединила его с Маккалланом.

Голос Фрэда Маккаллана гулко раздавался в трубке, хотя и долетел через полмира.

- Помилуй бог! Бенджамин, ты представляешь себе, который час? Впрочем, не обращай внимания, я думаю, что ты звонишь для того, чтобы принести извинения. Хотя извинения ты должен приносить совсем не мне. Ты представляешь себе, насколько ужасно разочарована была Луиза? Расстроена. Убита! А у вас с ней так много общего.

- Я понимаю, Фрэд, и...

- Но вообще-то я рад, что ты наконец позвонил. Знал бы ты, какую ерунду о тебе рассказывают! Мне позвонил один парень и битый час вдувал все это в уши. О тебе говорят, что...

- Можете поверить мне, Фрэд, - повысив голос, перебил его Бен, - во всех этих разговорах нет ни слова правды. Я хочу сказать, что независимо от того, в чем меня обвиняют, вы должны мне верить, когда я говорю...

- А я рассмеялся ему в лицо! В смысле, в ухо, - заявил Фрэд, в свою очередь перебив Бена. - Я сказал ему, что, может быть, вы все и могли набраться такого в своих жутких английских школах-интернатах, но я сам выпускник Дирфельда, и в божьем мире просто невозможно...

- Я ценю ваше доверие, Фрэд. Дело в...

- Лучший теннисист, сказал я ему. Ты же был чемпионом по теннису, да?

- Ну, в общем...

- А легкая атлетика? Я сам занимался легкой атлетикой - я когда-нибудь показывал тебе свои призы? Ты представляешь, Луиза считает, что это смешно то, что я спустя пятьдесят лет продолжаю ими хвастаться, и она, конечно, права. Но я неисправим.

- Фрэд, я собираюсь попросить вас о большом - по-настоящему, очень большом одолжении.

- Тебе, Бенни? Сам знаешь, ведь ты же мне почти родственник. В один прекрасный день мы можем стать настоящими родственниками. Просто скажи, что тебе нужно, мой мальчик. Только и всего.

Как сказала Анна, есть основа плана, и ничего больше. Но для того, чтобы разработать и осуществить по-настоящему надежный план, потребовалось бы гораздо больше времени, чем у них было. Поскольку им точно известно лишь одно - они должны со всей возможной скоростью мчаться в Вену, иначе будет слишком поздно.

Если, конечно, Шардан не ошибался. В таком случае уже слишком поздно.

Глава 39

Гостиница располагалась в седьмом районе Вены. Они выбрали ее потому, что она, как им казалось, очень незаметна; ее постояльцами были в основном немецкие и австрийские туристы. Бен, одетый в военную форму, прибыл в Брюссель под именем Дэвида Пейна, а через несколько часов к нему присоединилась Анна - Гайатри Чандрагупта, летевшая отдельно от него через Амстердам. Пилот Маккаллана, приветливый ирландец по имени Гарри Хоган, был озадачен необычными одеяниями гостей. Еще больше его удивило то, что они отказались заранее сообщить ему место назначения, но указания старика были совершенно недвусмысленными: все, что захочет Бен, должно быть исполнено. И без вопросов!

По сравнению с роскошной обстановкой "Гольфстрима" и приятельским выражением открытого лица Гарри Хогана гостиница казалась серой и мрачной. Гнетущее воздействие ее обстановки усиливалось еще и тем, что Анна пока не приехала: они решили, что ехать вдвоем из аэропорта слишком опасно и лучше избежать этого риска. Они ехали порознь и различными маршрутами.

Бен, сидевший один в номере, чувствовал себя тревожно, как будто его заперли в клетке. Это был полдень, но погода была хуже некуда: дождь поливал стекла маленьких окон, усугубляя владевшее им мрачное настроение.

Он сидел и думал о жизни Шардана, о тех невероятных формах, в которое отлилось управление Западным миром, направляемое этими корпоративными менеджерами. И еще он думал о своем отце. Кто он? Жертва? Обманщик? И тот, и другой?

Макс нанял людей присматривать за ним - помилуй бог, старик решил, что ему необходимы няньки. И действовал типичным для себя образом: раз уж Бен не желает позволить старым тайнам мирно покоиться в вырытой для них могиле, значит, Макс должен постараться исподволь заставить его поступать так, как он сам, Макс, считает нужным. Это приводило Бена в бешенство, но в то же время казалось ему очень трогательным.

Когда Анна наконец приехала - они сняли один номер как мистер и миссис Дэвид Пейн, - он обнял ее, прижался щекой к щеке и почувствовал, что часть тревоги покинула его.

Чувствуя себя грязными после длительных перелетов, оба решили вымыться. Анна долго стояла под душем и вышла из ванной в махровом халате, с откинутыми назад темно-каштановыми волосами, разрумянившимися щеками.

- Я не хочу, чтобы ты встречалась с Ленцем одна, - сказал Бен, когда она открыла сумку и принялась выбирать одежду для предстоящей встречи.

- Но почему же? - спросила она, не поднимая головы.

- Анна, - сердито произнес Бен, - ведь мы даже не знаем, кто такой этот Юрген Ленц на самом деле.

Держа в одной руке изящную блузку, а в другой - ярко-синюю юбку, Анна обернулась и, сверкнув глазами, посмотрела Бену в лицо.

- В данном случае это не имеет значения. Я должна поговорить с ним.

- Ну, посуди сама, кем бы он ни был, мы имеем серьезные основания подозревать, что он по меньшей мере причастен к убийству восьми стариков в разных концах мира. И моего брата. Следующее вполне вероятное предположение - что он является руководителем заговора, который, если Шардан прав, не имеет никаких реальных ограничений сферы действия. Ленц знает меня в лицо, а теперь, без сомнения, ему известно, где я побывал. Поэтому еще одно обоснованное предположение - он знает, что я путешествовал вместе с тобой, а это означает, что он скорее всего видел твои фотографии. Тебе просто опасно встречаться с этим человеком.

- Я не обсуждаю это, Бен. У нас нет такой роскоши, как возможность выбора между опасным и безопасным вариантами: опасно все, что бы мы ни делали. Даже ничего не делать тоже очень опасно. Кроме того, если я погибну вскоре после того, как задам ему вопросы, касающиеся серии убийств, происшедших в разных странах, он немедленно окажется под серьезнейшим подозрением, - а я очень сомневаюсь в том, что ему этого хочется.

- А почему ты думаешь, что он захочет встретиться с тобой?

Анна положила одежду на кровать.

- Самая лучшая тактика игры с ним состоит в том, чтобы не пытаться с ним играть.

- Мне это очень не нравится.

- Этот человек привык полностью владеть ситуацией, привык манипулировать людьми и событиями. Называй это хоть высокомерием, хоть любопытством, но он захочет увидеться со мной.

- Анна, послушай...

- Бен, я в состоянии позаботиться о себе. Действительно, в состоянии.

- Ну, конечно, в состоянии, - неохотно согласился он. Было видно, что на самом деле ему хотелось возразить. - Просто... - Он умолк, заметив странное выражение, с каким Анна разглядывала его. - В чем дело?

- Ведь ты же по своему психологическому типу защитник, да?

- Не знаю, что там насчет защитника. Я просто...

Анна подошла к нему поближе, разглядывая его как экспонат в музее.

- Когда мы встретились, я подумала, что ты всего лишь очередной богатый, испорченный, самовлюбленный мальчишка из привилегированного колледжа.

- Вероятно, ты была права.

- Нет. Мне так не кажется. Значит, вот какая была у тебя роль в семье опекун, верно?

Бен, встревоженный ее словами, не знал, что и ответить. Возможно, она права, но он почему-то не хотел в этом признаваться. Вместо этого он взял ее за руки и подтянул ближе к себе.

- Я не хочу терять тебя, Анна, - чуть слышно произнес он. - Я и так потерял за свою жизнь слишком много людей.

Анна закрыла глаза и крепко обняла его; они оба были взволнованы, возбуждены, измучены, и все же в момент объятия они ощутили, что на них на секунду снизошло спокойствие. Бен вдохнул исходивший от нее тонкий цветочный аромат, и что-то в нем растаяло.

А затем Анна медленно разжала руки и отстранилась.

- Бен, у нас есть план, и мы должны его придерживаться, - мягко, но решительно сказала она и принялась быстро одеваться. - Я должна заглянуть в офис ДХЛ, а затем сделать деловой звонок.

- Анна, - позвал ее Бен.

- Мне нужно идти. Мы поговорим потом.

- Боже милосердный, - пробормотал офицер Берт Коннелли. Он всего шесть месяцев патрулировал шоссе №166 и никак не мог привыкнуть к виду стоявших у обочины машин, попавших в катастрофы. Он почувствовал, что содержимое его желудка неудержимо устремилось вверх, поспешно отбежал в сторону, и его вырвало. Несколько капель рвоты попало на отутюженную синюю форму, и он стер их носовым платком. А потом выбросил и платок.

Даже в слабом свете - уже смеркалось - он очень ясно видел кровь, забрызгавшую ветровое стекло, и голову человека на приборной панели. Она была оторвана от тела и страшно изуродована ударом, который получил человек, находившийся в попавшем в столкновение автомобиле, когда силой инерции его швырнуло внутри машины.

Напарник Коннелли, офицер Лэм Грейдон, патрулировал шоссе больше года. Ему пришлось повидать не одну ужасную аварию, и теперь он уже знал, как удержать в себе съеденный обед.

- Да, Берт, поганое зрелище, - сказал Грейдон, погладив напарника по спине. В его прищуренных карих глазах играло выражение усталой бравады. - Но я видывал и похуже.

- Ты заметил его голову?!

- По крайней мере здесь нет маленьких детей. Знаешь, в прошлом году я выезжал на катастрофу, так там младенца выкинуло в открытое окно "Импалы", и он пролетел по воздуху добрых тридцать футов. Словно какая-то дерьмовая тряпичная кукла. Вот это было и впрямь ужасно.

Коннелли несколько раз конвульсивно кашлянул и выпрямился.

- Извини, - сказал он. - Я просто слишком засмотрелся на лицо этого парня. Я в полном порядке. "Скорая" выехала?

- Будет здесь минут через десять. Он-то все равно не чувствует боли. Грейдон кивнул в сторону обезглавленной жертвы несчастного случая.

- Так что же здесь все-таки случилось? Одиночное? - Судя по статистическим сводкам, несчастные случаи, в которых пострадал только один автомобиль, происходят чаще всего.

- Исключено, - ответил Грейдон. - При ударе в ограждение такое не получится при всем желании. Такое может быть лишь в том случае, если ты хорошенько приложишься об один из дальнобойных грузовиков, которых на этом шоссе больше, чем достаточно. У этой пакости очень низкий задний борт, а это литая металлическая полоса - не хуже любого ножа. Если ты идешь за такой дрянью, и она вдруг давит на тормоза, то сразу ныряй на пол, или останешься без головы. Могу поспорить на что угодно - это как раз тот самый случай.

- Ну а что произошло с другим парнем? Где этот проклятущий грузовик? К Коннелли начало возвращаться самообладание. К своему большому удивлению, он даже снова почувствовал легкий голод.

- Похоже, что он решил не задерживаться из-за всяких мелочей, - ответил Грейдон.

- Ну и что же мы? Будем его искать?

- Я уже передал ориентировку. Диспетчер принял информацию. Между нами говоря, я не стал бы спорить на большие деньги, что его задержат. А нам с тобой сейчас нужно попытаться установить личность этого парня. Осмотреть карманы.

Хотя крыша красного "Тауруса" была разбита, водительская дверь отворилась на удивление легко. Перед тем как начать обшаривать карманы безголового человека, Коннелли надел резиновые перчатки; их носили с собой специально для такого вот случая, когда одежда погибшего залита кровью.

- Прочти мне имя, я передам его диспетчеру, - окликнул напарника Грейдон.

- Водительские права на имя Дюпре. Арлисс Дюпре, - ответил Коннелли. Адрес - Глебс-роуд, Арлингтон.

- Вот и все, Берт, что нам нужно было узнать, - сказал Грейдон. - И тебе вовсе не обязательно студить ж...у на холодном ветру. Теперь мы можем спокойно подождать в машине.

Здание, в котором разместился "Фонд Ленца", было выстроено в стиле "баухаус" - сплошное стекло и мрамор. В ярко освещенном вестибюле стояло множество простых белых кожаных стульев и диванов.

Анна попросила секретаршу позвонить в офис директора. Он был на месте, она уже узнала об этом, позвонив по телефону с дороги.

- Как мне сказать, кто хочет видеть доктора Ленца? - осведомилась секретарша.

- Меня зовут Анна Наварро. Я агент министерства юстиции Соединенных Штатов Америки.

Она уже подумала о том, не стоит ли ей попытаться проникнуть к Ленцу, воспользовавшись вымышленным именем, и отказалась от этой идеи. Она сказала Бену, что лучший способ обыграть этого человека заключается в том, чтобы не вести с ним игры, и чем дальше, тем больше утверждалась в этой мысли. Стоило Ленцу хотя бы поверхностно проверить ее личность, и он узнал бы о ней вполне достаточно для того, чтобы выяснить, что она объявлена государственной преступницей, и открыть на нее охоту. Но как это сказалось бы на вероятности встречи с ним? Если их теория насчет Алана Бартлета была верной, то Юрген Ленц вполне мог знать об Анне больше чем достаточно. Но он не знал - не мог знать, - что удалось узнать ей, и что она могла передать другим. Она должна положиться на его любопытство, его высокомерие и, более всего, на его желание полностью контролировать ситуацию. Он наверняка захочет узнать, не поставила ли она его в опасное положение, причем узнать лично.

Секретарша сняла трубку стоявшего перед ней телефона, негромко произнесла несколько слов, а затем протянула трубку Анне.

- Прошу вас.

Женщина, ответившая по телефону, говорила учтиво, но твердо.

- Боюсь, что график доктора Ленца на сегодня полностью забит. Может быть, вы согласитесь договориться о встрече на другой день? В связи с предстоящим Международным форумом по вопросам здоровья детей мы все заняты по горло.

Он старается уклониться от встречи, но почему? Потому что узнал о том, какую организацию она представляет, или потому что уже слышал ее имя? Не исключено, впрочем, что женщина даже не потрудилась передать ему сообщение.

- Это действительно не может ждать, - сказала Анна. - Я должна увидеть его как можно скорее по чрезвычайно срочному вопросу.

- Не могли бы вы сказать мне, о чем вы желаете говорить с доктором Ленцем?

Анна на секунду заколебалась.

- Пожалуйста, сообщите ему, что это проблема, о которой я могу сообщить только лично ему.

Она положила трубку и, сдерживая волнение, принялась расхаживать по вестибюлю.

"Вот я и оказалась в логове зверя, - думала она. - В средоточии мрака, где полно воздуха и света".

Стены, облицованные белым каррарским мрамором, были почти пусты, если не считать висевших тут и там сильно увеличенных фотографий, на которых были запечатлены эпизоды различных гуманитарных акций, проводившихся "Фондом Ленца".

Снимок семьи беженцев - беззубая сгорбленная старуха, изможденные, подавленные муж и жена, их дети, одетые в грязное тряпье. Простая подпись: "Косово".

Что это значило? Какое отношение "Фонд Ленца" мог иметь к беженцам?

Неподалеку висел портрет странно высохшей пучеглазой девочки с вытянутым носом, пергаментной кожей и длинными волосами - несомненно, париком. Она улыбалась неровными кривыми зубами - одновременно и девочка, и старуха. Здесь подпись оказалась гораздо длиннее: "Прогерический синдром Гетчинсона - Гилфорда".

Оказалась здесь и известная потрясающая и отвратительная фотография изможденных обитателей концентрационного лагеря, с любопытством уставившихся в камеру со своих двухъярусных нар. "Холокост".

Странный круг интересов. Что же их объединяет?

Анна почувствовала чей-то взгляд и обернулась. В вестибюле появилась пышная дама; на шее у нее висели на цепочке очки для чтения.

- Мисс Наварро? - сказала дама. - Вам очень повезло. Доктор Ленц сумел высвободить несколько минут, чтобы встретиться с вами.

В расположенном этажом выше пункте охраны техник наклонился над пультом управления. Манипулируя джойстиком, он поворачивал и увеличивал изображение, которое передавала одна из скрытых камер. Смуглое лицо посетительницы заполнило экран плазменного дисплея. Одно нажатие кнопки, и изображение зафиксировано. При помощи тридцати семи точек физиогномической метрической карты цифровой образ лица мог быть сопоставлен с набором изобразительных файлов, хранившихся в обширной базе данных системы. Но технику казалось, что длительного поиска не потребуется.

Он оказался прав. Тихий электронный щебет сообщил ему, что изображение соответствует файлу розыскного списка. После того как на экране развернулась колонка с текстовой информацией, он взял трубку и набрал номер. На столе Ленца зазвонил телефон.

Юрген Ленц в точности соответствовал описанию Бена: поджарый, как гончая собака, седой, изящный и очаровательный. Он был одет в идеально сшитый темно-серый фланелевый костюм и отглаженную белую рубашку с фуляровым галстуком и сидел в чиппендейловском кресле лицом к ней, сложив руки на коленях.

- Ну, вот вы и попали ко мне, - сказал он, вернув Анне ее "верительные грамоты".

- Прошу прощения, не поняла.

- Вы возбудили мое любопытство. Мне сказали, что пришла женщина, представляющая американское правительство, чтобы повидаться со мной по делу, о котором может сказать только мне лично - разве мог я сопротивляться такой приманке?

"Интересно, много ли ему обо мне известно?" - подумала Анна. Она с первого же взгляда поняла, что этот человек такой же скользкий и твердый, как хорошо отполированный камень.

- Я благодарна вам за то, что вы согласились встретиться со мной. Анна ответила казенной любезностью на его двусмысленную учтивость. - Я выполняю особое задание: расследую серию убийств, происшедших в разных странах мира...

- Убийств? - переспросил Ленц. - Ради всего святого, что я могу сказать вам об убийствах?

Она знала, что у нее имеется только один шанс и она обязана нанести тяжелый удар. Любая слабость, любое колебание, любая неуверенность - и игра окончится. Ей следовало держаться в рамках одного очень конкретного подхода: убийства связаны с "Сигмой".

- Все жертвы убийств были теснейшим образом связаны с корпорацией, известной под названием "Сигма", одним из основателей которой был Герхард Ленц. Мы установили прямую связь между смертными случаями и филиалом химического гиганта "Армакон", членом правления которого вы являетесь...

Ленц, как ей показалось, позволил себе расслабиться. Он вальяжно хохотнул.

- Мисс Наварро, за все годы, которые я посвятил борьбе против зла, сотворенного моим отцом, меня обвиняли во множестве ужасных вещей нелояльности к семье, нелояльности к моей стране, оппортунизме, неискренности, на что вы сами определенно намекаете, - но никто и никогда еще не обвинял меня в убийстве!

Анна знала, чего следовало ожидать. Уравновешенного поведения, отказа от конфликта, уклончивости. Поэтому она старалась заранее предвидеть его ответы и была готова реагировать на них.

- Доктор Ленц, - сказала она, - надеюсь, вы не станете отрицать, что входите в правление "Армакона".

- Это честь для меня.

Она секунду помолчала, а затем заговорила дальше:

- Я не хочу впустую тратить ваше время. Как вы знаете, "Армакон" тайный владелец биотехнологической лаборатории и опытного производства "Вортекс", находящегося в Филадельфии.

Анна следила за лицом Ленца. Его выражение было нейтральным, непроницаемым.

- Уверен, что "Армакон" владеет множеством мелких лабораторий в самых разных странах мира.

- "Вортекс", - продолжала она, - разработал и изготавливает синтетическое вещество, которое используется в теоретических исследованиях в качестве молекулярной метки. Оно также является смертельным ядом, который при попадании в кровеносную систему провоцирует немедленную смерть от остановки сердца и к тому же не оставляет следов в крови.

- Как интересно, - без выражения произнес Ленц.

- Этот специфический токсин был найден в глазной жидкости нескольких жертв этих убийств.

- У вас есть что-то конкретное?

- Да, - спокойно ответила Анна, не отводя от него взгляда, и в это момент заметила, что в его глазах мелькнуло изумившее ее выражение: глубокое жгучее презрение. - У меня есть доказательства, непосредственно связывающие вас с этими убийствами.

Несколько секунд в комнате не раздавалось ни звука, кроме тиканья часов. Ленц с мрачным видом стиснул руки. Он походил на лютеранского священника.

- Агент Наварро, вы бросаете мне чудовищные обвинения. По вашим словам, я совершил ужасные вещи. Я выкроил время в своем чрезвычайно напряженном распорядке дня - время, которым я вовсе не могу свободно распоряжаться, поскольку считал, что мы можем каким-то образом оказаться полезными друг другу. Возможно, кто-то из моих друзей попал в беду. Возможно, кому-то требуется моя помощь, или, наоборот, кто-то хочет помочь мне. Вместо этого вы приходите сюда для того, чтобы - я нисколько не сомневаюсь, что так оно и есть - "прощупать почву". - Он поднялся с кресла. - Боюсь, что вам придется уйти.

"Не так быстро, ублюдок", - произнесла про себя Анна, чувствуя, как сильно и часто бьется ее сердце. Вслух же она сказала:

- Я еще не закончила, - и заметила, что твердость ее голоса изумила этого человека.

- Агент Наварро, я ведь совершенно не обязан разговаривать с вами. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но, по-моему, любой, кто посещает меня в качестве агента американской правоохранительной системы, может находиться здесь только как гость моей страны. Если вы желаете допросить меня в связи с тем, кем был мой отец, то вам следует получить разрешение австрийского правительства, не так ли? Вы это сделали?

- Нет, - призналась Анна, почувствовав, что на щеках у нее появился румянец. - Но позвольте мне сказать прямо...

- Нет, мадам, - возразил он, повысив голос. - Позвольте мне сказать прямо. Вы не сделали этого, потому что вы больше не находитесь на государственной службе своей страны. На самом деле, это вы скрываетесь от правосудия. Давайте, раскроем карты. В своем расследовании вы вышли за дозволенные законом границы. Мой секретарь сообщает мне о том, что американский агент настаивает на встрече со мной. По моей просьбе она делает несколько запросов по телефону, чтобы установить вашу личность. - Он не отрывал взгляда от ее лица. - Она выясняет, что вы находитесь в международном розыске. Но в таком случае вы не можете не понимать, что должны соблюдать определенные меры предосторожности. И все же вы, несмотря ни на что, пришли, чтобы встретиться со мной. Это еще больше разожгло мое любопытство.

- Случай, который немного развеет унылую скуку ваших будней, - заметила Анна.

- Поставьте себя на мое место, мисс Наварро. Некий проходимец - бывший правительственный агент США - проявляет ко мне странный повышенный интерес такое случается не каждый день. Естественно, я задаю себе вопрос: не могло ли вам подвернуться нечто или некто, представляющее опасность для меня? А вдруг вы, выйдя за отведенные вам рамки, решили сообщить мне о какой-то злонамеренной интриге, начатой американскими разведывательными службами? Я знаю, что благодаря проведенному нами расследованию операции "Скрепка для бумаг" заработал немало врагов в определенных американских кругах. Вдруг вы прибыли, чтобы предупредить меня о том, что и впрямь возникла какая-то серьезная опасность? Воображение кипит. Возникают всякие страхи. Так неужели я мог устоять и не встретиться с вами? Вы отлично знали, что не мог.

- Мы отвлеклись от темы, - прервала его Анна. - Все это...

Ленц немедленно перебил ее.

- Поэтому вы должны понять, насколько я был разочарован, когда узнал, что вы явились сюда только для того, чтобы высказать мне какие-то абсурдные, необоснованные и очень легко опровергаемые обвинения. Судя по всему, вы не только не справляетесь со своими служебными обязанностями, но и просто-напросто лишились рассудка. - Он указал на стол. - Мне достаточно всего лишь снять трубку телефона, набрать номер моего друга, работающего в министерстве юстиции, и вы окажетесь в нежных объятиях американских властей.

"Ты хочешь драки, - подумала Анна. - Ну, что ж, ты ее получишь". Он не мог запугать ее. Только не теперь, когда она так много узнала о нем.

- Вы совершенно правы, - спокойно ответила она. - Вы можете взять трубку и все это сделать. Но я очень сомневаюсь, что это будет в ваших интересах.

Ленц повернулся к ней спиной и направился к выходу.

- Мисс Наварро, меня совершенно не интересуют ваши глупые игры. Так что, прошу вас немедленно покинуть мой офис, или я буду вынужден...

- Перед тем как прийти к вам, я посетила местное отделение ДХЛ, куда на мое имя поступил один документ. В нем содержится описание результатов поиска, который был проведен по моей просьбе. Я представила в лабораторию набор отпечатков ваших пальцев и попросила идентифицировать их. Для этого потребовалось немало времени. Чтобы найти то, что было необходимо, нашей дактилоскопической секции пришлось очень глубоко копать. Но они все же докопались. - Она вздохнула. - Доктор Ленц, я знаю, кто вы такой. Я не понимаю этого. Совершенно искренне говорю вам, что я не в силах это постичь. Но я действительно знаю, кто вы такой на самом деле.

Ей было страшно - никогда в жизни она еще не испытывала такого страха. Сердце лихорадочно колотилось, кровь ревела в ушах. Она знала, что отступать ей некуда.

Ленц резко остановился, не дойдя несколько футов до выхода, и закрыл дверь. Когда он снова повернулся к ней, его лицо было темным от гнева.

Глава 40

Бен присоединился к кучке журналистов и операторов, собравшихся возле главного входа в "Винер Штадтхалле Сивик Центр" - огромное здание, облицованное бежевым камнем, где должен был проходить Международный форум по вопросам здоровья детей. Поймав взгляд замерзшего, жалкого с виду пузатого человека средних лет, одетого в потертое коричневое полупальто, Бен протянул ему руку.

- Рон Адамс, - представился он. - Журнал "Филантропия в Америке". Давно торчите здесь?

- Черт-те сколько, - проворчал потертый. Он говорил с отчетливым акцентом кокни. - Джим Боуэн, "Файнэншнл таймс". Европейский корреспондент и отъявленный негодяй. - Он скорчил рожу и метнул в Бена комический, делано мрачный взгляд. - Мой редактор заманил меня сюда, посулив шницели, штрудели и сахарные торты, и я сказал себе: ладно, во всем можно найти хоть что-то хорошее. Торжественно клянусь: Хиггинс никогда не захочет узнать, что из этого вышло. Два дня слоняюсь вокруг под этим очаровательным бодряще холодным дождем. Промок до костей, на ногах у меня уже не пальцы, а фруктовое мороженое, а все, что удалось раздобыть - те же самые поганые официальные сообщения для печати, которые они рассылают по факсу во все информационные агентства.

- Но вы же должны были увидеть здесь кучу всяких важных шишек. Я смотрел список приглашенных.

- Понимаете, в чем штука - они могут быть где угодно, но только не здесь. Может быть, им так же наплевать на эту программу, как и всем остальным. Скорее всего все они решили быстренько отметиться здесь и отправиться кататься на лыжах. Все, кого мне удалось увидеть хотя бы краем глаза, проходят по списку "Б". Наш фотограф запил, и у него есть для этого все основания. Мне, кстати, кажется, что он поступает совершенно правильно. Я тоже почти созрел для того, чтобы отправиться за угол и опрокинуть пинту-другую. Меня удерживает только то, что в этой стране подают слишком уж холодное пиво. Когда-нибудь обращали на это внимание? Да, к тому же пиво у них больше похоже на мочу.

"Что же получается? Самых важных гостей здесь нет? Неужели это значило, что тайное собрание "Сигмы" проходит где-то в другом месте?" Бен почувствовал резкую боль в желудке. Неужели он ошибся? Но ведь и Штрассер мог ошибаться. А может быть, они с Анной допустили ошибку при анализе известных им фактов.

- И что, никто даже не догадывается, в какую дыру могли залезть все эти клопы? - осведомился Бен, старательно придерживаясь игривого тона.

Кокни громко фыркнул.

- Проклятый ад. Знаете, на что это похоже? На один из этих ночных клубов для извращенцев, где мало-мальски известные люди прячутся в особых комнатах, а всякая шелупонь гужуется в общем загоне, в котором пол застлан соломой. - Он порылся в карманах и извлек измятую, почти пустую пачку "Силк катс". - Проклятый ад.

Бен судорожно пытался сообразить, что происходит. Совершенно ясно, что Юрген Ленц вызывал журналистов именно сюда. Также ясно, что настоящие события совершаются вовсе не на конференции. Ответ, без сомнения, следовало искать в действиях "Фонда Ленца". И здесь окольный путь скорее всего дал бы самые быстрые результаты. Вернувшись в гостиницу, он взял свой сотовый телефон и принялся набирать номера, то и дело поглядывая одним глазом на часы. Он хотел получить как можно больше информации, прежде чем они с Анной вечером начнут делиться впечатлениями.

- Австрийский онкологический фонд.

- Будьте добры, соедините меня с администратором, отвечающим за сбор средств, - сказал Бен. В трубке послышался щелчок, потом он несколько секунд слушал музыку - естественно, "Сказки Венского леса", - после чего ему ответил другой женский голос:

- Шиммель.

- Фрау Шиммель, меня зовут Рон Адамс, я американский журналист, и в Вене я работаю над очерком об Юргене Ленце для журнала "Филантропия в Америке".

Голос администратора из настороженного сразу же сделался приветливым.

- Да, конечно! Чем же я могу вам помочь?

- Видите ли, меня очень интересуют - особенно в свете проходящего Международного форума по вопросам здоровья детей - документы, говорящие о его пожертвованиях, поддержке, которую он оказывает вашему фонду, о том, какие трудности ему приходится преодолевать, и тому подобное.

Расплывчато сформулированный вопрос повлек за собой еще более расплывчатый ответ. Дама принялась подробно рассказывать о всяких совершенно не интересующих его вещах, и после разговора с нею Бен расстроился. Затем он позвонил в "Фонд Ленца" и попросил кого-то из мелких сотрудников прочесть список всех благотворительных проектов, финансируемых фондом. Тот не задавал никаких вопросов: как освобожденная от уплаты налогов организация, "Фонд Ленца" был обязан по первому требованию сообщать кому угодно о том, куда он вкладывает средства.

Но Бен понятия не имел, что же он ищет. Он тыкался наугад. Возможно, это был единственный способ проникнуть за фасад Юргена Ленца, известного филантропа. И все же, анализируя цели, на которые Ленц жертвовал деньги, он не мог уловить никакой логики, никакого организационного принципа, вообще ничего общего. Раковые заболевания - Косово - прогерия - германо-еврейский диалог... Это главные темы. Но если какая-нибудь связь между ними все же существовала, то он обязан ее заметить, причем желательно было ограничиться разговорами с тремя разными благотворительными организациями.

"Еще одна попытка, - сказал себе Бен, - а потом двинемся дальше". Он встал из-за стола, вынул из маленького бара-холодильника банку пепси, снова сел за стол и набрал номер еще одной организации, входившей в наскоро составленный им список.

- Алло, это Институт прогерии.

- Будьте добры, соедините меня с администратором, отвечающим за сбор средств.

Прошло несколько секунд.

- Мейтер.

- Да, фрау Мейтер. Меня зовут Рон Адамс...

Без особой надежды на успех он принялся излагать составленный им текст интервью. Женщина, как и все администраторы, с которыми ему пришлось говорить, оказалась большой поклонницей Юргена Ленца и сразу же принялась петь ему восторженные дифирамбы.

- Мистер Ленц - это наш самый главный благотворитель, - сказала она. Думаю, что без него мы вообще не могли бы существовать. Вы же, конечно, знаете, что это трагическое и чрезвычайно редкое расстройство.

- Увы, должен сознаться, что я ничего не знаю об этой болезни, вежливо ответил Бен. Он понял, что впустую тратит время, а его и так катастрофически не хватало.

- Чтобы было понятнее - это преждевременное старение. А полное название - прогерический синдром Гетчинсона - Гилфорда. При этом заболевании ребенок стареет в семь или восемь раз быстрее, чем следует. Десятилетний ребенок, страдающий прогерией, похож на восьмидесятилетнего старика с артритом, сердечными проблемами и всем остальным. В большинстве случаев они умирают к тринадцати годам. И редко превосходят в росте пятилетнего ребенка.

- Мой бог, - проронил Бен, искренне потрясенный услышанным.

- Поскольку это крайне редкое явление да к тому же еще и относится к так называемым "сиротским болезням", то его исследования финансируются очень слабо, а фармацевтические компании не имеют финансовых стимулов для разработки препаратов. Именно поэтому помощь Ленца имеет поистине неоценимое значение.

Биотехнологические компании... "Вортекс".

- Почему вы считаете, что у мистера Ленца имеется личный интерес к этому направлению?

Собеседница замялась.

- Я думаю, вам лучше было бы спросить самого мистера Ленца.

Он ощутил в ее голосе внезапный холод.

- Если вы хотите сообщить мне что-то, так сказать, не для печати...

Пауза.

- Вы знаете, кем был отец Юргена Ленца? - спросила женщина, осторожно подбирая слова.

А хоть кто-нибудь это знает?

- Герхард Ленц, нацистский врач, - без колебания ответил Бен.

- Верно. Не для печати, мистер Адамс: я слышала, что Герхард Ленц проводил какие-то ужасные эксперименты на детях, больных прогерией. Несомненно, Юрген Ленц просто желает возместить то, что делал его отец. Но, прошу вас, не упоминайте об этом в публикациях.

- Не буду, - с готовностью пообещал Бен. Но если Юрген Ленц не был сыном Герхарда, то почему он так интересуется теми же вопросами? Что это за странный маскарад?

- Вы знаете, мистер Ленц даже посылает некоторых из этих бедных детей в принадлежащий его фонду частный санаторий в Австрийских Альпах.

- Санаторий?

- Да, если я не ошибаюсь, он известен под названием "Часовой завод".

Бен сам не заметил, как поднялся со стула. "Часовой завод" - то самое место, куда Штрассер послал электронные микроскопы для Ленца-старшего. Если Юрген был сыном Герхарда, он мог унаследовать его. Но неужели он действительно использовал этот самый "Часовой завод" в качестве санатория?

Бен попытался сохранить непринужденный тон.

- О, и где это находится?

- В Альпах. Я не знаю точно, где. Сама я никогда там не бывала. Это эксклюзивное частное заведение, очень роскошное. Настоящее убежище от городской суматохи.

- Хотел бы я поговорить с кем-нибудь из побывавших там детей. - И разузнать, что там на самом деле происходит.

- Мистер Адамс, - мрачным тоном ответила женщина, - туда, как правило, приглашали детей, краткая жизнь которых уже близилась к завершению. Честно говоря, я не знаю никого, кто мог бы все еще оставаться в живых. Но я уверена, что вам нетрудно будет найти кого-нибудь из родителей, кто согласился бы побеседовать с вами о великодушии мистера Ленца.

Квартира находилась на четвертом этаже мрачного жилого дома без лифта в двенадцатом районе Вены. Она оказалась маленьким и темным закутком, где пахло застарелым табачным дымом и кулинарным жиром.

После смерти их любимого сына - ему было одиннадцать лет - они с женой развелись, сообщил мужчина. Их брак не пережил такого удара, как болезнь и смерть ребенка. Большая цветная фотография Кристофа, их мальчика, висевшая над диваном, бросалась в глаза сразу же, как войдешь в комнату. Было трудно назвать возраст ребенка: ему могло быть и восемь, и восемьдесят. Он был совершенно лысый, с отвисшим подбородком; его маленькое лицо на большой голове, морщинистое, с выпученными глазами, было лицом очень старого человека.

- Мой сын умер в санатории, - рассказывал мужчина. У него была окладистая седоватая борода, лысину на макушке окружала бахрома чахлых волос. Глаза, закрытые бифокальными очками, полны слез. - Но по крайней мере он был счастлив в конце жизни. Доктор Ленц чрезвычайно добрый и щедрый человек. Я рад, что Кристоф хотя бы умер счастливым.

- А вам приходилось навещать Кристофа там, в "Часовом заводе"? - как бы ненароком осведомился Бен.

- Нет, родителей туда не допускают. Это место только для детей. Обо всех медицинских проблемах детей заботятся опытные медики. Но он посылал мне открытки. - Хозяин дома встал и вернулся через несколько минут, в руках у него была открытка с видом. Открытка была исписана крупными ребяческими каракулями. Перевернув открытку, Бен увидел цветную фотографию альпийской горы. Внизу была напечатана подпись: "Земмеринг".

Вдова Ленца упомянула Земмеринг.

Штрассер говорил об исследовательской клинике Герхарда Ленца, находившейся в Австрийских Альпах. Не могло ли это быть одно и то же место? Земмеринг.

Он должен немедленно найти Анну и передать ей эту информацию.

Он оторвал взгляд от открытки и увидел, что отец тихо плачет. Прошло не меньше минуты, прежде чем этот немолодой помятый мужчина нашел в себе силы заговорить:

- Да-да, я всегда себе это говорю. Мой Кристоф умер счастливым.

Они договорились встретиться в гостинице не позже семи часов вечера.

Если она не сможет вернуться к тому времени, сказала Анна, она позвонит. А на тот случай, если ей по каким-то причинам не удастся позвонить или почему-то покажется, что это опасно, она предусмотрела запасной вариант: в девять часов вечера в "Швайцерхаусе", в Пратере.

Наступило восемь часов, но она все еще не вернулась в гостиницу и никак не дала о себе знать.

Она отсутствовала почти целый день. Даже если Ленц согласился бы принять ее, все равно она не могла провести в помещении фонда более часа или двух. Но она отсутствовала почти двенадцать часов.

Двенадцать часов.

Бен начал не на шутку волноваться.

К восьми тридцати она все еще не объявилась, и Бен отправился в "Швайцерхаус", находившийся в доме номер два на Штрассе дес Эрстен Май. К тому времени он уже места себе не находил от тревоги - он по-настоящему боялся, что с нею что-то случилось. Что я так горячусь? - одергивал он себя. Она не обязана все время докладывать мне, где находится и что делает.

И все же...

Это было популярное место, известное своим жареным окороком, который подавали с изумительным соусом из хрена и горчицы. Бен сидел один за столиком на двоих, потягивал чешское пиво "Будвайзер" и ждал.

Ждал.

От пива ему нисколько не сделалось спокойнее. Он мог думать только об Анне и о том, что могло с нею случиться.

К десяти часам она так и не дала о себе знать. Он позвонил в гостиницу, но она не пришла туда и не передала никакого сообщения. Он то и дело проверял свой телефон, чтобы убедиться, что тот включен и что она сможет дозвониться до него.

Он заказал обед на двоих, но к тому времени, когда блюда подали, он полностью утратил аппетит.

Около полуночи он вернулся в пустой гостиничный номер. Некоторое время пытался читать, но не смог сосредоточиться.

Надтреснутый, шершавый, как наждачная бумага, баритон Шардана: "Колеса, приводящие в движение другие колеса, - таким был наш образ действий..." И Штрассер проболтался об одной интриге, ведущейся внутри другой... Ленц сказал ему, что ведет работу, которая изменит мир.

Он заснул в одежде, не разбирая постели, не выключив света, и спал очень беспокойно.

Он и Питер лежали бок о бок навзничь на стоявших рядом медицинских каталках, крепко привязанные к ним; над ними возвышался доктор Герхард Ленц, облаченный в полный хирургический костюм и маску. Однако его сверкающие глаза можно было узнать совершенно безошибочно. "Мы сделаем из этих двоих единое целое, - говорил он стоявшему рядом ассистенту с невероятно длинным лицом. - Мы соединим их органы так, чтобы ни один из них не был в состоянии жить без другого. Или они оба вместе выживут, или оба вместе умрут". Скальпель плясал в руке, одетой в резиновую перчатку, как смычок скрипача-виртуоза, рассекая плоть смелыми, уверенными ударами. Боль была неописуемой.

Напрягая все силы, пытаясь вырваться из пут, он немного повернулся и увидел лицо брата; широко раскрытые, уставившиеся в одну точку глаза, застывшее на лице выражение ужаса.

- Питер! - крикнул он.

Брат молча разинул рот, и влившемся с потолка резком свете Бен смог разглядеть, что у Питера не было языка. В воздухе тяжело запахло эфиром, и к лицу Бена с силой прижали черную маску. Но он не лишился сознания, напротив, чувство тревоги, осознание тех ужасов, которые творили с ним, еще больше усилилось.

Он проснулся в три часа ночи.

Но Анны все еще не было.

Потянулась долгая бессонная ночь.

Он пытался задремать, но у него ничего не получилось. Он испытывал мучительную тяжесть из-за того, что не мог никому позвонить, не мог сделать вообще ничего, чтобы узнать, где же все-таки она находится.

Снова сел, попробовал читать, но не мог сосредоточиться. Он мог думать только об Анне.

О, боже, как же он ее любил!

В семь утра, разбитый, с тяжелой головой, позвонил дежурному администратору гостиницы, чтобы в пятый раз спросить, не поступило ли каких-нибудь сообщений от Анны в течение ночи. Ничего.

Ничего.

Он принял душ, побрился, заказал себе завтрак в номер.

Он знал, что с Анной что-то случилось; он был совершенно уверен в этом. Во всем мире не существовало никакой причины, которая могла бы заставить ее добровольно уйти, не поставив его в известность.

С ней что-то случилось.

Он выпил несколько чашечек крепкого черного кофе, затем заставил себя съесть суховатый бисквит.

Ему было страшно.

На Варнингерштрассе находится интернет-кафе, одно из нескольких подобных заведений, внесенных в венскую телефонную книгу. Это, именовавшее себя "Интернет бар/кафе-хаус", оказалось залом, ярко освещенным простыми люминесцентными трубками, где на небольших круглых столиках из "формайки" стояло несколько несерьезных с виду компьютеров "Макинтош", а в углу шипела большая кофеварка. Пол был липким, и в помещении стоял густой пивной дух. За пятьдесят австрийских шиллингов здесь можно было получить тридцать минут доступа к Интернету.

Он набрал слово "Земмеринг" в нескольких поисковых окнах, используя разные тематические запросы и контекст, и получил в ответ рекламные объявления лыжных курортов, гостиниц, а также большое общее описание деревни и лыжного курорта, находящегося в Австрийских Альпах, приблизительно в девяноста километрах от Вены.

Впадая в отчаяние, сознавая, что, возможно, допускает ужасную ошибку, он нашел телефон-автомат и позвонил в "Фонд Ленца". Последнее место, которое, как он точно знал, она посетила. Это было скорее всего бессмысленно, более того, это был почти безумный поступок - спрашивать о ней там, - но что еще ему оставалось делать?

Он попросил соединить его с приемной Юргена Ленца, а у ответившего ему дежурного секретаря осведомился, не посещала ли фонд некая Анна Наварро.

Женщина, похоже, знала это имя, но вместо того, чтобы ответить на вопрос, она спросила, кто с ней разговаривает. Бен представился атташе американского посольства.

- Но все-таки, как вас зовут? - продолжала настаивать женщина.

Он назвал вымышленное имя.

- Доктор Ленц попросил меня записать ваш телефонный номер, чтобы он мог перезвонить вам.

- Вообще-то меня целый день не будет на месте. Если можно, я хотел бы переговорить с доктором Ленцем, - сказал Бен.

- Доктор Ленц временно недоступен.

- Хорошо, но не могли бы вы сказать, когда он освободится. Нам с ним очень нужно переговорить.

- Доктора Ленца нет в офисе, - холодно ответила его собеседница.

- Что ж, у меня есть его домашний номер, и я попробую позвонить туда.

- Доктор Ленц уехал из Вены, - после некоторого колебания сообщила секретарша.

Уехал из Вены.

- Ну вот, а посол лично попросил меня связаться с ним, - превозмогая нарастающую тревогу, соврал Бен. - Очень срочный вопрос.

- Доктор Ленц отбыл со специальной делегацией участников Международного форума по вопросам здоровья детей. Он сопровождает их в поездке по некоторым из наших отделений. В этом нет ничего тайного. А что, посол хотел присоединиться к ним? Если так, то, боюсь, уже слишком поздно.

Слишком поздно.

- Вас, вероятно, можно разыскать по общему телефону посольства? - после небольшой паузы предположила секретарша.

Бен повесил трубку.

Глава 41

Поезд, проходящий через Земмеринг, отошел от венского Южного вокзала в девять часов с минутами. Бен уехал, не выписавшись из гостиницы.

Он надел джинсы, кроссовки и свою самую теплую лыжную куртку. Для поездки на поезде потребуется немного времени, гораздо меньше, чем брать напрокат автомобиль и кружить по извилистым альпийским дорогам.

Поезд мчался через горную страну, ныряя в длинные туннели и взмывая на высокие перевалы. Он то пересекал холмистые поля и луга, среди которых виднелись выбеленные непогодой каменные дома с красными крышами, окруженные вздымавшимися к небу серо-стальными горами, то медленно вползал на узкие виадуки и проносился по узким настолько, что захватывало дух, ущельям, разрезавшим известняковые скалы.

Освещенное янтарным светом ламп купе поезда с обтянутыми отвратительной оранжевой материей креслами с высокими спинками почти все время пустовало. Бен думал об Анне Наварро. Она попала в какую-то опасную переделку. Он был уверен в этом.

Он чувствовал, что достаточно хорошо ее знает, чтобы быть уверенным она ни в коем случае не исчезла бы вот так, неожиданно, без всякого предупреждения, по собственной воле. Одно из двух: или ей пришлось очень быстро уехать куда-то, откуда она не могла позвонить, или ее увезли насильно.

Но куда?

Приехав из аэропорта, они снова встретились в венской гостинице и долго говорили о Ленце. Бен вспомнил слова, вырвавшиеся у вдовы Герхарда Ленца: зачем Ленц прислал вас? Вы приехали из Земмеринга? А Штрассер рассказал им об электронных микроскопах, которые он отправлял в расположенную в Австрийских Альпах старую клинику, известную под названием "Часовой завод".

Но что же могло быть теперь в Земмеринге такое, чего так боялась старуха? Очевидно, там продолжались какие-то работы, возможно, связанные с серией убийств.

Анна была твердо настроена разыскать в Альпах эту клинику. И убеждена, что найдет там все нужные ответы.

А из этого следовало, что она могла отправиться на поиски "Часового завода". И если он ошибается - если ее там нет, - то по крайней мере он, возможно, хотя бы на шаг приблизится к тому месту, где она находится.

Бен разглядывал купленную перед отъездом из Вены карту района "Земмеринг-Ракс-Шнееберг", выпущенную издательством "Фрайтаг и Берндт", и пытался выработать план. Хотя, не имея представления о том, где располагается клиника или исследовательские лаборатории, он все равно не мог решить, как и где пробираться внутрь.

Вокзал в Земмеринге оказался скромным двухэтажным зданием, перед которым не было ничего, кроме зеленой скамьи и автомата для продажи кока-колы. Как только Бен вышел из поезда, на него накинулся резкий ледяной ветер: погода здесь, в Австрийских Альпах, поразительно отличалась от погоды оставшейся на севере Вены. В Земмеринге стоял бодрящий морозец. За несколько минут пешком по крутой извилистой дороге до города Бен успел почувствовать, как мороз щиплет уши и щеки.

И пока он шел, им начали овладевать опасения. "Что я должен делать? спрашивал он себя. - А если Анны здесь нет, тогда что?"

Земмеринг оказался крошечной деревушкой, прилепившейся к южному склону горы. Здесь была всего лишь одна улица, Хохштрассе, по обе стороны которой выстроились маленькие и совсем крошечные гостиницы, а повыше располагалось несколько роскошных курортных отелей и санаториев. На севере виднелась Холленталь, Адская долина - глубокое ущелье, прорезанное в горах рекой Шварца.

На Хохштрассе, по соседству с банком, Бен увидел маленький туристский офис, в котором находилась лишь одна симпатичная молодая женщина.

Бен объяснил, что намерен совершать пешие прогулки вокруг Земмеринга, и попросил разыскать ему более детальную Wanderkarte [туристская (маршрутная) карта (нем.)]. Женщина, которая совершенно явно умирала от скуки, охотно исполнила его просьбу, а потом еще долго рассказывала, где самые впечатляющие виды.

- Если хотите, прогуляйтесь по исторической Земмерингской железной дороге - там есть пункт, откуда открывается изумительный панорамный обзор на поезда, проходящие Вайнцеттандский туннель. Также очень рекомендую вам задержаться и осмотреть место, где находится тот самый вид, который был напечатан на старой двадцатишиллинговой банкноте. Потрясающее впечатление производят руины замка Кламм.

- Действительно, - сказал Бен, симулируя неподдельный интерес, а затем небрежно добавил: - Мне говорили, что здесь есть какая-то известная частная клиника, расположившаяся в старом Schloss [замок (нем.)]. Если я не ошибаюсь, ее еще называют "Часовой завод".

- Часовой завод? - без интереса переспросила его собеседница. Uhrwerken?

- Частная клиника, а может быть, в большей степени исследовательская лаборатория или научный институт и санаторий для больных детей.

В глазах женщины что-то блеснуло - она сообразила, о чем он говорил, или это ему только показалось? - но тут же она отрицательно покачала головой.

- Извините, сэр, но я не знаю ничего похожего.

- Я где-то слышал, что эта клиника принадлежит доктору Юргену Ленцу...

- Извините, - повторила женщина, но на этот раз слишком уж торопливо. Она внезапно помрачнела. - Здесь нет никакой клиники.

Бен отправился дальше по Хохштрассе и вскоре наткнулся на заведение, представлявшее собой нечто среднее между Gasthaus [небольшая гостиница (нем.)] и пабом. Около входа была выставлена высокая черная доска, наподобие школьной, к которой сверху был прикреплен зеленый плакат, рекламирующий пиво "Вейнингер" и яркий свиток с надписью "Herzliche Willkommen" - "Добро пожаловать". Внизу крупными белыми буквами написано сегодняшнее меню.

Внутри царил полумрак и стоял застарелый запах пива. Хотя до полудня было еще далеко, за маленьким деревянным столиком сидели, потягивая пиво из больших стеклянных кружек, трое полных мужчин. Бен подошел к ним.

- Я ищу старый Schloss, замок, в котором размещается исследовательская клиника, принадлежащая человеку по имени Юрген Ленц. Старый часовой завод.

Мужчины вскинули на него подозрительные взгляды. Один из них что-то пробормотал приятелям, те, также вполголоса, ответили ему. Бен разобрал только два слова: "Ленц" и "Кlinik".

- Нет, ничего такого здесь нет.

Снова Бен безошибочно ощутил необъяснимую неприязнь. Он был уверен, что эти люди что-то скрывают от него. Небрежным движением он вынул из кармана несколько тысячешиллинговых купюр и принялся крутить их в пальцах. Времени для тонких ходов у него не было.

- Что ж, спасибо, - сказал он, шагнул к двери, но тут же повернулся, как будто что-то позабыл. - Послушайте, парни, если у кого-нибудь из вас есть друзья, которые могут что-то знать об этом заведении, передайте им, что я заплачу за информацию. Я американский предприниматель и ищу возможность получше вложить денежки.

С этими словами он вышел из паба и остановился, отойдя на несколько шагов от двери. Неподалеку прогуливались молодые парни, одетые в джинсы и кожаные куртки. Они держали руки в карманах и говорили по-русски. Подходить к ним было совершенно бессмысленно.

Секунд через десять он почувствовал, как кто-то тронул его за плечо. Это был один из посетителей паба.

- Э-э-э, сколько вы заплатите за эту информацию?

- Я думаю, что если информация окажется верной, то за нее не жалко заплатить пару тысяч шиллингов.

Мужчина украдкой оглянулся.

- Деньги вперед, пожалуйста.

Бен смерил его оценивающим взглядом, а потом протянул две банкноты. Человек отвел его на несколько метров по дороге и указал на крутую гору. К склону заснеженного пика прилепился древний средневековый замок с причудливым фасадом и позолоченной часовой башней, окруженный рядом засыпанных снегом елей, прижимавшихся одна к другой так же тесно, как кусты в живой изгороди.

Земмеринг.

Клиника, куда Йозеф Штрассер, советник Гитлера по науке, несколько десятков лет назад посылал сложное исследовательское оборудование.

Куда Юрген Ленц пригласил счастливых детей, умиравших от ужасной болезни.

Куда - сложив воедино обрывки имевшихся сведений с тем, что сказала секретарша Ленца, он уже в этом не сомневался - прибыла для осмотра делегация первых и вторых лиц многих стран мира, в том числе мировых лидеров.

И куда могла отправиться Анна. Можно ли считать такой вариант возможным?

Конечно, это возможно; во всяком случае, это было все, на что он мог хоть как-то рассчитывать.

Вот он, "Часовой завод", укрытый деревьями от постороннего взгляда; он заметил его, как только сошел с поезда. Это было самое большое из владений, какие он видел здесь.

- Великолепно, - мягким тоном проронил Бен. - А вы не знаете никого, кто побывал бы там внутри?

- Нет. Туда никого не допускают. Очень много охранников. Это совершенно закрытое заведение, туда просто невозможно попасть.

- Но ведь они же должны нанимать местных рабочих.

- Нет. Всех, кто там работает, привозят на вертолетах из Вены, и они живут там, не выходя наружу. В замке есть вертолетная площадка; если подойдете поближе, вы ее увидите.

- А вы не знаете, чем они там занимаются?

- Только слухи.

- И какие же это слухи?

- Люди говорят, что там творятся непонятные дела. Видели, как туда привозили на автобусах каких-то детей странного вида...

- А вы знаете, кто хозяин заведения?

- Вы верно сказали - Ленц. Его отец был известным нацистом.

- И давно он владеет замком?

- Давно. Я думаю, что, наверно, сразу после войны он принадлежал его отцу. Во время войны Schloss использовался нацистами как командный пункт. Они называли его Шлосс Зервальд - так Земмеринг именовался еще в средневековье. А замок выстроил один из принцев Эстергази в XVII столетии. В конце прошлого века, как вы и говорили, здесь лет двадцать размещалась часовая фабрика. Старожилы до сих пор так и называют замок - Uhrwerken. Как вы сказали, это будет по-английски?

- Часовой завод. - Бен вынул еще одну тысячешиллинговую купюру. - А теперь еще несколько вопросов.

Над ней стоял человек, одет он был в белый халат, а его лицо она никак не могла рассмотреть - ей не удавалось сфокусировать зрение. У человека были седые волосы, и говорил он мягко, даже вроде бы улыбался. Он казался дружелюбным, и ей было жаль, что она не может понять его слов.

Анна задумалась: что же с нею такое случилось, в результате чего она не может сесть? Несчастный случай? Ее кто-то ударил? Внезапно ее охватил страх.

В этот момент она услышала слова:

- ...Вынуждены так поступить с вами, но у нас действительно не было никакого выбора.

Акцент, возможно, немецкий или швейцарский.

Где я?

Еще два слова:

- ...Диссоциативный транквилизатор...

Кто-то говорил с ней на английском языке с каким-то среднеевропейским акцентом.

И далее:

- ...Как можно удобнее, до тех пор, пока кетамин не выйдет из организма.

Теперь она начала вспоминать, что с нею произошло. Место, в котором она оказалась, было очень плохим местом; оно раньше очень интересовало ее, но теперь она очень сожалела о том, что попала сюда.

Она смутно припоминала, как боролась с кем-то, как ее схватили несколько сильных мужчин, затем укол чем-то острым. А дальше - ничего.

Седой мужчина, который, как теперь чувствовала Анна, был очень плохим человеком, ушел, и она закрыла глаза.

Когда Анна открыла их снова, она была одна. Голова прояснилась. Она ощущала себя разбитой, чувствовала, что тело затекло, и сразу поняла, что привязана к кровати.

Она приподняла голову, насколько смогла - совсем немного, потому что ее грудь охватывал ремень.

Впрочем, ей удалось рассмотреть наручники и ремни, которыми она была привязана к больничной каталке. Обтянутые кожей полиуретановые медицинские приспособления, использовавшиеся в психиатрических больницах для самых сильных и опасных буйных пациентов. Такие оковы называли "гуманными кандалами", и ей самой приходилось использовать их во время обучения.

Наручники у нее на запястьях были прикреплены длинной цепью к ремню, удерживавшему ее за талию, - он тоже был заперт. То же самое и с лодыжками. Руки болезненно саднило: значит, она отчаянно боролась.

Завязки имели цветовую маркировку - красные предназначались для запястий, синие - для лодыжек. Они были изготовлены позже, чем те кожаные, которыми ей приходилось пользоваться, но замок, конечно, не изменился. Ключ - она хорошо это помнила - представлял собой маленький и плоский штырек без зубцов, плоский с одной стороны и клиновидный с другой.

Она помнила, что от этих больничных завязок довольно просто освободиться, если знаешь, как это сделать, но ей была необходима скрепка или что-нибудь в этом роде - любая прямая и твердая проволочка.

Повернув голову набок, она осмотрела стоявшую поблизости большую установку для анестезии. С другой стороны каталки оказалась металлическая тележка-тумба - до нее было несколько футов.

В тележке восемь ящиков. А наверху разложены всякие медицинские причиндалы: бинты, пинцеты, корнцанги, ножницы и запечатанный пакетик со стерильными английскими булавками.

Но она никак не могла дотянуться до них.

Анна потянулась налево, к сверкающей тележке, надеясь, что ей удастся хоть чуть-чуть пошевелиться в ремнях, но, увы, попытка оказалась тщетной. Она еще раз дернулась налево, на сей раз яростным резким рывком и опять без толку - единственным, что сдвинулось с места, было ее ложе на колесах.

На колесах.

Несколько секунд она лежала молча, прислушиваясь к приближающимся шагам. Потом еще раз дернулась в своих безжалостных ремнях и почувствовала или ей это представлялось? - что колеса сдвинулись еще на дюйм или два.

Обрадованная успехом, каким бы жалким он ни казался, Анна снова дернулась влево. И колеса опять чуть заметно подвинулись.

Но тележка находилась так же далеко и была столь же недосягаема для нее, как нарисованное миражом призрачное озеро для измученного жаждой человека в пустыне.

Несколько секунд она лежала, собираясь с силами: шею свела мучительная судорога.

Затем она напряглась и, стараясь не думать о том, насколько далеко находится тележка, рванулась в своих узах и отыграла еще один дюйм.

Один дюйм из нескольких футов значил то же самое, что единственный шаг в нью-йоркском марафоне.

Анна услышала шаги и голоса в коридоре, они быстро приближались, делались громче, и она застыла неподвижно, позволяя отдохнуть натруженной шее. Голоса снова удалились.

Еще один рывок влево, и каталка подалась еще на пару дюймов.

Она не хотела думать о том, что будет делать, когда доберется до тележки: это уже совсем другая проблема. А в ее положении проблемы следовало решать по мере возникновения.

Дюйм за раз.

Еще дюйм или около того. Еще. До тележки оставалось не более фута. Она дернулась еще раз, отыграла еще один дюйм, и в комнату вошел седой человек.

Юрген Ленц, как он именовал себя. Но теперь Анна знала поразительную правду.

Юрген-Ленц-который-не-был-Юргеном-Ленцем.

Глава 42

В конце Хохштрассе Бен разыскал магазин спортивных товаров, где имелся широкий выбор разнообразного снаряжения для туристов и спортсменов. Он взял напрокат пару прогулочных лыж и спросил, где можно арендовать автомобиль.

Такого места не было на много миль в округе.

В углу магазина у стены стоял мотоцикл "БМВ", который казался старым и обшарпанным, но, как выяснилось, был вполне пригоден для эксплуатации. Переговорив с молодым человеком, торговавшим в магазине, Бен стал владельцем мотоцикла.

Привязав лыжи за спиной, он покатил через Земмерингский перевал и в конце концов очутился на узкой, никак не обозначенной проселочной дороге, круто поднимавшейся по оврагу к замку. Дорога была изрыта колеями и покрыта ледяной коркой; судя по всему, по ней недавно проезжали грузовики или какие-то другие тяжелые автомобили.

Поднявшись в гору примерно на четверть мили, Бен увидел перед собой красную табличку с надписью "BETRETEN VERBOTEN - PRIVATBESITZ". Его знания немецкого языка вполне хватило для того, чтобы понять, это означает "Вход воспрещен, частная собственность".

Возле таблички располагался шлагбаум, раскрашенный черными и желтыми полосами. Желтая краска, вероятно, была светоотражающей. Поскольку рядом никого не было, то шлагбаум, похоже, управлялся дистанционно. Бен легко перескочил через него, а затем прокатил под шлагбаумом мотоцикл, наклонив его набок.

Ничего не произошло: не завыла сирена, не залились тревожной трелью звонки.

Бен поехал дальше по дороге через густой заснеженный лес и через несколько минут добрался до высокой каменной стены, увенчанной зубцами. Она, казалось, насчитывала много веков, хотя в то же время было видно, что ее недавно восстановили.

Поверху стены на высоте нескольких футов проходили тонкие натянутые провода. Издалека это украшение нельзя было заметить, но теперь Бен разглядел его совершенно ясно. Скорее всего по проводам пропущен ток, но карабкаться на стену и проверять, так ли это, ему не хотелось.

Вместо этого он направился вдоль стены и через несколько сот футов оказался перед, судя по всему, главными воротами шириной в шесть футов и высотой около десяти, сделанными из чугуна, украшенного декоративными коваными узорами. Присмотревшись повнимательнее, Бен понял, что ворота на самом деле сделаны из стали, окрашенной под чугун, и затянуты частой проволочной сеткой. Было понятно, что замок хорошо охраняется, чтобы никто не мог проникнуть внутрь.

"Впрочем - тут же поправил он себя, - почему обязательно внутрь? А может быть, наружу. Удалось ли Анне каким-то образом пробраться туда? гадал он. - Было ли это возможно? Или ее доставили туда как пленницу?"

Дорога закончилась в паре сотен метров от ворот. Дальше сверкал девственный снег. Бен выключил мотор мотоцикла, поставил его на подпорку, надел лыжи и отправился по снегу, держась неподалеку от стены.

Он намеревался осмотреть весь периметр владения или по крайней мере столько, сколько удастся, и изучить все имеющиеся ворота и калитки, через которые, может быть, ему удастся войти. Но даже по первому впечатлению можно было сказать, что рассчитывать, в общем-то, было не на что.

Снег был мягким и глубоким, так что лыжи глубоко проваливались в него, а скрытые под снегом кочки заметно затрудняли движение. И от того, что навыки ходьбы на лыжах сразу же вернулись к Бену, ему не стало намного легче, так как ландшафт делался все круче и круче, и передвигаться на лыжах с каждым шагом становилось все труднее.

Почва рядом со стеной быстро повышалась, и довольно скоро Бену стало видно, что делается внутри.

Снег ослепительно сверкал, заставляя Бена щурить глаза, но он все же смог хорошо разглядеть Schloss, скопление хаотически разбросанных каменных строений, больше растянувшихся в горизонтальном направлении, чем вверх по склону. На первый взгляд это могло показаться типичным туристским объектом, но затем он заметил пару охранников, одетых в куртки военного образца. Вооруженные автоматами, они патрулировали территорию.

Неизвестно, что творилось в этих стенах, но это наверняка не была простая исследовательская работа.

А затем он увидел нечто, глубоко шокировавшее его. Он не понимал, что это значит, но на огороженном участке находились дети - на снегу мельтешили десятки одетых в рваные лохмотья детей. Бен присмотрелся повнимательнее, щурясь от ослепительного горного света.

Кто они такие?

И почему они там оказались?

Совершенно ясно, что это никакой не санаторий. "Неужели эти дети пленники?" - спросил себя Бен.

Он поднялся еще выше по склону, держась достаточно близко к стене, чтобы хорошо видеть, что за ней скрыто, и в то же время не слишком близко: так, чтобы высокая каменная стена не перекрывала ему поля зрения.

Внутри, примыкая к стене, находилась огороженная забором площадка, размером с городской квартал. И на этой площадке стояло несколько огромных палаток военного образца, набитых детьми. Это казалось наскоро созданным трущобным поселением, палаточным городком, населенным детьми и подростками из какой-то восточноевропейской страны. Окружавший площадку металлический забор увенчивался колючей проволокой, растянутой в спираль Бруно.

Странное зрелище. Бен помотал головой, как будто пытался отогнать галлюцинацию, и снова всмотрелся в происходившее за стеной. Да. Это были дети, и малыши, и подростки - небритые и грубые с виду, - курившие и кричавшие друг на друга, девочки в косынках и стареньких крестьянских платьицах под изодранными пальто. Дети, множество детей... Ему приходилось видеть похожих в телевизионных программах новостей. Кем бы они ни были, откуда бы они ни появились, они имели тот безошибочно узнаваемый облик, присущий обнищавшей молодежи, которую война выгнала из домов. Это могли быть боснийские беженцы, спасавшиеся от кровопролитных конфликтов в Косово и Македонии, могли быть и этнические албанцы.

Может быть, Ленц укрывал военных беженцев здесь, на территории своей клиники?

Великий гуманист Юрген Ленц, дающий убежище жертвам войны и больным детям? Не похоже на то.

Потому что это место вряд ли можно было назвать убежищем. Крестьянские дети, собранные в этот палаточный город, были одеты совершенно не по сезону; все они мерзли. А вокруг бродили вооруженные охранники. Это больше всего походило на лагерь для интернированных.

А потом он услышал крик, донесшийся с территории палаточного лагеря; молодой мальчишеский голос. Кто-то из находившихся там заметил его. Крик тут же подхватили товарищи зоркого мальчишки, все дети принялись махать Бену и кричать что-то непонятное. Впрочем, он сразу понял, чего они хотели.

Они хотели, чтобы их освободили отсюда.

Они хотели, чтобы он им помог. Они видели в нем спасителя, человека из внешнего мира, который мог бы помочь им вырваться оттуда. Бен почувствовал болезненный спазм в желудке, его затрясло, причем вовсе не от холода.

Что с ними здесь делали?

Внезапно раздался крик с другой стороны, и один из охранников направил оружие на Бена. А в следующее мгновение уже несколько охранников орали на него и махали руками, указывая в сторону.

Их требование тоже было совершенно ясным: убирайся с частной территории, или мы будем стрелять.

И впрямь тут же раздалась короткая автоматная очередь, и Бен увидел, что в нескольких футах слева от него взметнулось снежное облачко, поднятое пулями.

Они не шутили и к тому же не отличались терпеливостью.

Дети беженцев были здесь пленниками. А Анна?

Находилась ли Анна там, внутри?

Услышь меня, Господи! Я надеюсь, что с ней не случилось ничего плохого. Я надеюсь, что она жива.

Он не знал, чего ему хотеть - то ли желать, чтобы она была там, внутри, то ли молиться, чтобы она туда не попала! Бен повернулся и поспешно отступил вниз по склону горы.

- Я вижу, вы уже соображаете, что к чему, - лучезарно улыбаясь, проговорил Ленц. Он остановился в ногах ее передвижного ложа и сложил руки на животе. - Может быть, теперь вы захотите сказать, кому сообщили о моей истинной личности?

- Е..ть тебя в ж..у, - выругалась Анна.

- Сомневаюсь, что это когда-нибудь кому-нибудь удастся, - ровным голосом ответил Ленц. - Как только закончится распад кетамина, - он взглянул на свои золотые часы, - а это произойдет не более чем через полчаса, вам введут внутривенно около пяти миллиграммов мощного опиоида, известного под названием "знаток". Вам приходилось когда-нибудь иметь с ним дело? Может быть, в ходе хирургической практики?

Анна безучастно глядела на него.

А Ленц продолжал ровным спокойным голосом:

- Пять миллиграммов - такой дозы как раз хватит для того, чтобы вы расслабились, но полностью сохраняли сознание. Сначала вы ощутите легкую тревогу, но она исчезнет секунд через десять, а после этого вы будете чувствовать себя спокойнее, чем когда-либо прежде за всю вашу жизнь. Вы полностью забудете о том, что такое беспокойство. Это замечательное ощущение.

Он по-птичьи наклонил голову набок.

- Если бы мы ввели вам всю дозу сразу, то вы перестали бы дышать и, очень вероятно, умерли бы. Поэтому мы будем вводить вам препарат капельно, в течение восьми или десяти минут. Мы ни в коем случае не хотим, чтобы с вами случилось что-нибудь плохое.

Анна хмыкнула, надеясь, что этот звук передаст скептицизм и сарказм. Несмотря на владевшее ею спокойствие, порожденное остаточным действием транквилизатора, она все же была сильно напугана.

- Вероятнее всего, вас найдут мертвой в разбитом арендованном автомобиле: еще одна жертва вождения машины в пьяном виде.

- Я не арендовала автомобиля, - нечленораздельно произнесла Анна.

- О, нет, в действительности вы это сделали. Вернее, это сделали за вас, воспользовавшись вашей кредитной карточкой. Вчера вечером вы были задержаны полицией в соседнем городе. Уровень алкоголя в вашей крови составил два с половиной промилле, и это, вне всякого сомнения, явилось причиной несчастного случая. Вас продержали часть ночи в камере для пьяниц, а потом освободили. Но вы же знаете, как бывает с этими пропойцами: они никогда не извлекают уроков из случившегося.

Анна не выказала никакой реакции. Но ее мозг лихорадочно работал, пытаясь найти выход из того отчаянного положения, в каком она очутилась. В плане Ленца не могло не оказаться каких-либо недостатков, но в чем они заключались?

А Ленц между тем продолжал.

- Видите ли, дело в том, что "знаток" является самой эффективной сывороткой правды из всех, которые когда-либо были изобретены, пусть даже он и не был предназначен для такого использования. Все наркотики, которые пыталось применять ЦРУ, ну, там, пентатол натрия или скополамин - от них не было никакого толку. Зато, получив правильно подобранную дозу "знатока", вы настолько освободитесь от всяких запретов, что с удовольствием расскажете мне все, что я захочу узнать. И у этого вещества есть еще одно волшебное качество: потом вы ничего не будете помнить. Вы будете говорить - говорить весьма подробно, - и все же с того момента, как вам в вену введут иглу капельницы, в памяти у вас не останется ничего, происходившего с вами, словно ничего и не было. Это на самом деле прекрасно.

В комнату вошла медсестра - приземистая, толстозадая женщина средних лет. Она толкала перед собой тележку-столик с различным медицинским снаряжением - шприцами, пакетиками с системами для переливания крови, резиновыми трубками, которые, видимо, использовала в качестве жгутов - и, оказавшись в комнате, сразу же принялась возиться с тем, что находилось на столике. С подозрением поглядывая на Анну, она наполнила несколько шприцов содержимым небольших пузырьков, а затем прилепила к ним наклейки с заранее напечатанными надписями.

- Это Герта, ваша сестра-анестезиолог. Она у нас одна из лучших. Вы находитесь в надежных руках. - Ленц небрежно махнул Анне рукой и вышел за дверь.

- Как вы себя чувствуете? - с профессиональной небрежностью спросила Герта - она говорила странным сухим контральто, - цепляя пластиковый мешок с прозрачной жидкостью на стойку, находившуюся слева от каталки, на которой лежала Анна.

- Сильно... сильно кружится... голова, - слабым голосом произнесла Анна, полуприкрыв подергивающиеся веки. Но она была полностью собрана: у нее созрел предварительный план.

Герта с чем-то возилась; судя по звуку, это была пластиковая трубка от системы для переливания.

- Ладно, я скоро вернусь, - сообщила она через некоторое время. Доктор хочет дождаться, чтоб кетамин у вас в организме разложился почти полностью. Если мы начнем вводить "знаток" сейчас, то у вас может наступить остановка дыхания. И все равно мне нужно сходить в анестезиологию - что-то не нравится мне этот комплект. - С этими словами она закрыла за собой дверь.

Анна открыла глаза и бросила тело влево, вложив в рывок всю свою силу, стараясь помогать себе скованными руками. Это движение уже начало у нее получаться. Каталка, как ей показалось, приблизилась к вожделенному шкафчику на несколько дюймов. Времени на отдых не было. Еще одна попытка, и она окажется там, куда стремится.

Анна приподняла плечи, насколько это позволял сделать ремень, державший ее туловище, и прижалась лицом к холодному верхнему краю тележки. Уголком левого глаза она хорошо видела английские булавки, которыми обычно закалывают бинты при перевязках; небольшая стерильная квадратная пачечка лежала всего лишь в дюйме или двух от нее. И все равно она не могла до нее дотянуться. Поворачивая голову налево, насколько это было возможно, она видела эти злосчастные булавки прямо перед собой. Сухожилия шеи и верхней части спины у Анны были настолько напряжены, что она почувствовала дрожь. Боль становилась мучительной.

И тогда, словно дразнящий кого-то ребенок, она высунула язык, насколько могла. Корень языка пронзила короткая вспышка резкой боли, как будто туда вонзились сотни крошечных булавочек.

Выбрав самый подходящий, как ей показалось, момент, Анна опустила напряженный язык к поверхности тележки, как будто это была насадка пылесоса. Почувствовав прикосновение к пластмассе пакета, она стала очень медленно отодвигать голову, пододвигая пакетик к краю тележки. В самый последний момент, перед тем как пакетик мог упасть с края, Анна стиснула его зубами.

Послышались шаги, и дверь комнаты открылась. Быстро, как гремучая змея, она снова вытянулась навзничь на каталке; пакетик с булавками больно колол уголком уздечку языка. Много ли успела увидеть медсестра? А та целеустремленной походкой подошла к Анне. Анна стиснула зубы; пакетик лежал во рту, провоцируя обильное выделение слюны.

- Да, - сказала Герта, будто Анна задала ей вопрос, - кетамин может иногда вызывать тошноту; именно это с вами и происходит. Вижу, вы уже очнулись.

Анна жалобно промычала с закрытым ртом и снова закрыла глаза. Слюна скопилась за зубами и грозила вот-вот просочиться сквозь губы. Она заставила себя сглотнуть.

Герта обошла Анну справа и начала возиться в изголовье. Анна закрыла глаза и постаралась дышать неторопливо и размеренно.

Еще через несколько минут Герта снова вышла из комнаты, беззвучно закрыв за собой дверь.

Анна знала, что на сей раз сестра возвратится намного быстрее.

Во рту, там где уголок пакетика врезался в нежную слизистую, сочилась кровь. Анна языком вытолкнула пакетик в губы и плюнула. Очень удачно - прямо на тыльную сторону левой руки. Сложив руки вместе, она дотянулась указательным пальцем до упаковки и зажала ее в кулак.

Теперь она двигалась со всей возможной быстротой. Она хорошо знала, что делать, потому что ей не единожды приходилось открывать эти замки всякими подручными средствами когда она не могла найти ключ и ей было почему-либо неловко просить дать другой.

Разорвать упаковку оказалось не очень-то легко, зато потом расстегнуть булавку и воспользоваться ею было проще простого.

Сначала левый наручник. Она вставила острие булавки в замок, отжала штифты влево, затем вправо, и замок со щелчком открылся.

Ее левая рука свободна!

Она почувствовала себя бодрее. Еще быстрее она освободила правую руку, затем расстегнула пояс, державший ее туловище, и в следующее мгновение дверь слабо скрипнула и отворилась. Герта вернулась.

Анна засунула руки в полиуретановые манжеты, чтобы казалось, что они все так же застегнуты, и закрыла глаза.

Герта подошла к каталке.

- Я слышала, что вы здесь шевелились.

Сердце Анны заколотилось с такой силой, что, вероятно, толстуха в белом халате тоже могла расслышать этот звук.

Анна медленно открыла глаза и посмотрела так, будто была не в состоянии сфокусировать зрение.

- А я скажу, что хорошего понемножку, - угрожающе произнесла Герта. - И вообще я думаю, что вы притворяетесь. - И добавила чуть слышно: - Так что попробуем.

Помилуй Бог, нет!

Она наложила жгут на левую руку Анны, затянула его так, что вена вздулась, а затем ловким движением ввела иглу в вену и повернулась к Анне спиной, чтобы открыть кран на капельнице. Одним молниеносным движением, каким хищная водяная черепаха, пролежавшая в неподвижности несколько часов, а то и дней, кидается на добычу, Анна высвободила руки из отпертых наручников и попыталась беззвучно снять жгут - тише, как можно тише!- но Герта все же услышала скрип резины, повернулась. В тот же миг Анна приподнялась, насколько позволял ей не до конца расстегнутый ремень, и обхватила шею медсестры согнутой правой рукой - возможно, со стороны это движение могло бы показаться жестом нежной привязанности. А затем накинула жгут и принялась с силой стягивать его вокруг мясистой шеи Герты.

Герта сдавленно взвизгнула. Замахала руками, потянулась к шее, попыталась просунуть пальцы под удавку - безуспешно - и принялась, отчаянно дергаясь, драть кожу на горле ногтями. Ее лицо налилось кровью. Широко раскрытый рот тщетно ловил воздух. Затем движения рук замедлились: вероятно, Герта теряла сознание.

Через несколько минут Анна, которая сама чуть не лишилась чувств от напряжения, завязала медсестре рот и приковала ее теми же самыми наручниками к поручню каталки. Расстегнув "манжеты", державшие щиколотки, она соскользнула с каталки на пол; в первый момент собственное тело показалось ей невесомым. Затем она приковала ноги Герты к установке для анестезии, которую было бы не так уж легко сдвинуть с места.

Отцепив от пояса Герты кольцо с ключами, она оглядела столик с анестезиологическими средствами.

Он был прямо-таки битком набит всяким оружием. Анна схватила несколько коробочек инъекционных игл, несколько маленьких стеклянных ампул различных препаратов, а затем вспомнила, что одета в больничную рубаху без карманов.

Тут же, в комнате оказался шкаф, в котором висели два белых докторских халата. Анна быстро надела один, набила оба кармана тем, что прихватила со столика, и выбежала из комнаты.

Глава 43

Местный архив земмерингской округи располагался в небольшой комнате, в подвальном этаже выстроенного в претенциозном баварском стиле здания, где помещались немногочисленные муниципальные служащие. Вдоль стен архива теснились зеленые стеллажи, на каждом из которых висела табличка с названием территории.

- Документация по Шлосс Зервальд публике не предоставляется, категорически заявила седовласая женщина, заведующая архивом. - Это часть Земмерингской клиники. Частное владение.

- Это мне известно, - откликнулся Бен. - Но меня интересует не замок, а сами по себе старые карты. - И он принялся объяснять, что он историк и ведет исследования замков Германии и Австрии. Женщина уставилась на него с неодобрительным выражением, как будто учуяла дурной запах, но все же приказала помощнику, подростку - с видимым страхом ловившему каждое ее слово - снять с полки одного из стеллажей и принести поземельный план. Все шкафы были битком набиты папками и коробками, но седая женщина точно знала, где находятся документы, которые хотел увидеть Бен.

Карта была напечатана в самом начале девятнадцатого столетия. В углу оттиснута фамилия владельца земельного участка, занимавшего в те дни едва ли не весь горный склон: "И. Эстерхази". А через всю карту тянулись какие-то загадочные обозначения.

- Что это означает? - спросил Бен, ткнув в карту пальцем.

Престарелая дама нахмурилась.

- Пещеры, - сказала она. - Карстовые пещеры в горе.

Пещеры. Это был шанс.

- Пещеры проходят через участок Шлосса?

- Да, конечно, - нетерпеливо подтвердила архивная дама. Это означало под Шлоссом.

- Вы можете сделать для меня копию этой карты? - спросил он, стараясь не выдать своего волнения.

Враждебный взгляд.

- Двадцать шиллингов.

- Прекрасно, - сказал Бен. - И ответьте мне еще на один вопрос: имеется ли где-нибудь планировочная схема Шлосса?

Молодой продавец из магазина спортивных товаров разглядывал карту так, как будто перед ним лежал набор сложнейших математических формул. Когда Бен объяснил, что отметки обозначают сеть пещер, он сразу же согласился.

- Да, старинные пещеры проходят прямо под Шлоссом, - сказал он. - Я думаю, что там, в пещерах, мог быть даже потайной вход в Шлосс. Впрочем, это было так давно, и его наверняка замуровали.

- Вам приходилось бывать в пещерах?

Молодой человек посмотрел на Бена с изумленным видом.

- Нет, конечно, нет.

- А вы знакомы с кем-нибудь, кто там бывал?

Продавец на несколько секунд задумался.

- Ja, думаю, что знаю такого человека.

- Как вы думаете, он мог бы согласиться сопровождать меня туда, быть моим проводником?

- Сомневаюсь.

- Но хотя бы спросить вы можете?

- Я спрошу, но не стал бы надеяться на успех.

Бен никак не ожидал увидеть человека, на вид без малого семидесяти лет, но именно таким был мужчина, который через полчаса вошел в магазин. Он был маленький и худощавый, даже тощий, с изуродованными ушами, какие часто можно увидеть у боксеров, длинным носом, свернутым набок, выпуклой грудью и длинными тощими руками. С самого порога он что-то быстро и раздраженно пробурчал по-немецки продавцу, но, увидев Бена, умолк.

- Привет, - сказал Бен.

Человек в ответ кивнул.

- По-моему, он немного староват, - заявил Бен продавцу. - А нет ли кого-нибудь помоложе и посильнее?

- Помоложе есть, а посильнее вы вряд ли найдете, - отозвался пожилой. И уж совершенно точно, нет никого, кто знал бы пещеры лучше меня. Но все равно я абсолютно не уверен, что захочу туда отправиться.

- О, вы говорите по-английски?! - удивленно воскликнул Бен.

- Многим из нас пришлось во время войны выучить английский.

- В пещерах есть проходы в Шлосс?

- Они там были и есть. Но с какой стати я должен помогать вам?

- Мне необходимо проникнуть в Шлосс.

- Это не разрешается. Теперь там частная клиника.

- И все равно, я должен попасть внутрь.

- Зачем?

- Скажем, что у меня есть на это личные причины, и это дело обойдется мне в очень серьезную сумму, - ответил Бен и сообщил старому австрийцу, сколько он намерен заплатить за услугу.

- Нам потребуется снаряжение, - ответил тот. - Вам когда-нибудь приходилось лазить по скалам?

Его звали Фриц Нойманн, и он лазил по Земмерингским пещерам гораздо дольше, чем Бен жил на свете. Он все еще оставался очень сильным, ловким и изящным.

Фриц рассказал, что под конец войны, когда ему было восемь лет, его родители присоединились к ячейке Сопротивления Католических рабочих, которая вела тайную борьбу с нацистами, вторгшимися в эту часть Австрии. Старый "Часовой завод" был захвачен нацистами и превращен в региональный командный пункт.

Нацисты, жившие и работавшие в Шлоссе, даже не догадывались, что в подвал старинного замка можно пробраться через пещеру, протянувшуюся под всей его территорией. Вообще-то Шлосс специально выстроили именно на этом месте, так как его первоначальные обитатели, которых очень тревожили возможные нападения на их цитадель, желали иметь потайной выход. Однако за минувшие с тех пор столетия о пещерном проходе почти совсем позабыли.

Но во время войны, когда нацисты заняли "Часовой завод", участники Сопротивления осознали, что обладают важнейшим знанием, позволяющим шпионить за нацистами, осуществлять саботаж и диверсии и что, если они окажутся достаточно осторожными, нацисты даже не смогут понять, каким образом все это совершается.

Сопротивлению удалось вывести из Шлосса десятки пленников, а нацисты так и не догадались, куда они подевались.

Фриц Нойманн, будучи еще восьмилетним мальчиком, помогал своим родителям и их друзьям, и запутанные пещерные лабиринты на всю жизнь запечатлелись в его памяти.

Старик первым покинул лыжный подъемник; Бен сразу же последовал за ним. Горнолыжные трассы находились на северном склоне горы, Шлосс располагался на противоположной стороне, но Нойманн решил, что добраться до входа в пещеру будет легче отсюда.

Их лыжи были снабжены креплениями "рандонэ", которые позволяют держать пятку в свободном положении при ходьбе по равнине и фиксировать ее для спуска с гор. И, что еще важнее, эти крепления можно надевать не только на лыжные ботинки, но и на альпинистскую обувь. Нойманн подобрал снаряжение для обоих: двенадцатизубые кошки, какими австрийские альпинисты предпочитают пользоваться на твердом льду, головные фонарики, ледорубы с ременными петлями, чтобы не вырывались из рук, ледовые крючья, веревки, страховочные пояса и карабины.

Все нашлось в магазине.

Оружие, которым хотел запастись Бен, оказалось не так легко найти. Впрочем, они находились в стране охотников, и у многих из друзей старика имелись и охотничьи ружья, и пистолеты. Один из обладателей оружия согласился расстаться с частью своего арсенала.

Облачившись в альпинистские куртки, ветрозащитные штаны с гетрами, надев на головы лыжные шапочки, а на руки тонкие непромокаемые перчатки, они поднялись на лыжах почти до вершины горы, а оттуда, застегнув задники на креплениях, устремились вниз, выходя на южный склон. Бен считал себя хорошим лыжником, но Нойманн оказался прямо-таки феноменом, и Бену пришлось прилагать все силы и умение, чтобы не слишком отставать от своего немолодого спутника, который стремглав мчался по нетронутому, девственно чистому снегу. Воздух был морозным, и кожа на лице Бена - во всяком случае, небольшие участки, оставшиеся неприкрытыми - скоро начала испытывать резкую боль. Бену казалось поразительным, что Нойманн находит дорогу с такой уверенностью, пока он не увидел на одной из елей пятно красной краски, которое, вероятно, обозначало путь.

После двадцатиминутного спуска они очутились возле расселины, являвшейся началом глубокого ущелья. Здесь же начинался лесной пояс горы. Они остановились футах в десяти от края, сняли лыжи и спрятали их в роще.

- До пещеры, как я вам уже говорил, очень трудно добраться, - сообщил Нойманн. - Теперь нам предстоит спуститься вниз по веревке. Вы ведь сказали, что знаете, как это делается, да?

Бен кивнул, внимательно осматривая обрыв. Ему показалось, что здесь сотня футов, возможно, немного меньше. Отсюда он мог видеть также и Шлосс Ленца, но замок находился настолько далеко внизу, что казался макетом, изготовленным руками архитектора.

Нойманн извлек особым образом смотанный канат. Бен с большим облегчением увидел, что это настоящая альпинистская веревка, причем отличного качества, с оплеткой из крученого нейлона.

- Одиннадцать миллиметров, - сказал Нойманн, заметив его взгляд. - Вас устроит?

Бен снова кивнул. Для такого спуска веревка подходила, как нельзя лучше. Тем более если это было нужно, чтобы разыскать Анну.

Отсюда он не видел входа в пещеру и предполагал, что это простая дыра посередине обрыва.

Нойманн опустился на колени около торчавшего из-под снега скального обнажения, вынул из висевшего на поясе специального чехла молоток и принялся забивать в трещины крючья. Каждый крюк входил в камень с упругим звоном, свидетельствовавшим о том, что никакая сила не сможет выдернуть его из гнезда.

Затем, закрепив веревку на большом валуне, он пропустил ее через крючья.

- Попасть в пещеру не так-то просто, - объявил он. - Нужно спуститься по веревке и, раскачавшись, запрыгнуть в отверстие. А теперь надеваем пояса и кошки.

- Как насчет ледорубов?

- Здесь они не нужны, - пояснил престарелый проводник. - Льда здесь, можно сказать, нету. Они понадобятся в пещере.

- В пещере лед?

Но Нойманн, занятый распаковкой снаряжения, не ответил.

Бен и Питер любили лазить в пещерах, находившихся неподалеку от Гринбриара, но тамошние пещеры представляли собой всего лишь цепочку проходов, по которым можно было ползать. А лазить по льду ему почти не приходилось.

На мгновение он почувствовал резь в желудке. До этого момента его решимость поддерживали адреналин, гнев и страх, и все сводилось к одному-единственному пункту: вытащить Анну из клиники Ленца, куда - он был убежден в этом - ее привезли силой.

А сейчас он задумался: а был ли выбранный им способ действительно лучшим? Скалолазание не такое уж опасное занятие, если делать все правильно - а он был вполне уверен в своих альпинистских навыках. Зато в пещерах то и дело погибают даже очень опытные спелеологи.

Бен обдумывал и иной вариант - попытаться взять штурмом главные ворота в расчете на то, что охрана захватит его, и таким образом привлечь внимание Ленца.

Но, пожалуй, более вероятно, что охранники просто-напросто его расстреляют.

Так что, как ни трудно было с этим согласиться, единственным способом проникнуть в замок оставался путь через пещеру.

Бен и его проводник затянули неопреновые ремни, прочно пристегнув кошки к рубчатым подошвам хорошо разношенных альпинистских ботинок. По краям подошвы и спереди ботинка теперь торчали двенадцать острых шипов, гарантировавших прочный контакт со скалой. Затем они застегнули нейлоновые страховочные пояса и теперь были готовы к спуску.

- Пойдем "дюльфером", да? - спросил Нойманн, используя альпинистский жаргон.

- У нас нет блока для спуска? - осведомился Бен.

Нойманн широко улыбнулся, с удовольствием наблюдая за растерянностью Бена.

- А кому он нужен?

Спуск без специального приспособления должен был оказаться не слишком приятным, зато им не приходилось тащить с собой тяжелые устройства с храповиками и зубчатыми колесами. Но и к веревке они не будут привязываться, а это делало спуск более опасным.

- Вы пойдете вторым, - сказал Нойманн. Он пропустил веревку между ногами, обхватив сзади левое бедро, затем провел веревку наискось по груди и перекинул через шею. Крепко держась правой рукой за натянутый конец, прикрепленный к скале, а левой - за уходивший вниз конец веревки, он подошел, пятясь задом и широко расставляя ноги, к краю обрыва и переступил в пропасть.

Бен следил, как пожилой человек висел, немного покачиваясь, повернувшись лицом к утесу, пока не нашел точки опоры. Стравливая самому себе веревку, Нойманн неторопливо переступал обутыми в кошки ногами по скальному обрыву. Спустившись еще немного, он снова повис без опоры, раскачиваясь на веревке, а затем послышался хруст камней под кошками и крик:

- Все в порядке, теперь спускайтесь вы!

Бен точно так же опоясался веревкой, подошел задом наперед к краю, задержал дыхание и перешагнул в бездну.

Как только веревка заскользила вокруг бедра чуть ли не через промежность, трение болезненно обожгло ногу даже через прочные штаны, Бен сразу же вспомнил, почему он так ненавидел альпинистский спуск классическим способом Дюльфера. Используя правую руку как тормоз, лежа на веревке, он медленно спускался, переступая по утесу, высматривая зацепки для кошек и непрерывно потравливая веревку. Спустя считанные секунды он заметил цель: маленький темный эллипс. Зев пещеры. Спустившись еще на несколько метров, он добрался до провала в стене и, качнувшись на веревке, закинул ноги внутрь.

Похоже, попасть в пещеру было не таким простым делом, как он надеялся. Недостаточно просто попасть в зев пещеры, нужно еще удержаться в нем. Провал находился на одном уровне с отвесным скальным обрывом.

- Зайди! - крикнул ему Нойманн. - Зайди!

Бен сразу понял, что имел в виду его проводник. За дырой был узкий карниз, на который ему следовало приземлиться. Места было очень мало, так что следовало действовать без ошибок. Шириной выступ не превышал два фута. Нойманн стоял на нем и, чуть пригнувшись, держался за скалу.

Пока Бен пытался закинуть тело в пещеру, он сильно раскачался. Почувствовав, что не может управлять своими движениями, он замер и заставил себя висеть неподвижно до тех пор, пока раскачивание не прекратилось почти полностью.

Дождавшись подходящего момента, он еще немного потравил веревку, тормозя ее правой рукой, и еще раз качнулся, влетев в зев пещеры и снова оказавшись снаружи. В конце концов, почувствовав, что веревки достаточно для намеченного маневра, он еще раз качнулся и приземлился на выступ, сильно пригнув колени, чтобы смягчить касание.

- Отлично! - похвалил его Нойманн.

Не выпуская веревки из рук, Бен наклонился вперед, в темноту пещеры и посмотрел вниз. В отверстие проникало вполне достаточно солнечного света, чтобы разглядеть опасность, которая подстерегала на самых первых шагах.

Начало пещерного хода, круто уходившего вниз футов на сто, было покрыто толстой коркой льда. Что хуже всего, лед был сырой - особенно скользкий и предательски ненадежный. Такого он еще никогда не видел.

- Ну? - через несколько секунд окликнул его Нойманн; видимо, он хорошо чувствовал колебания Бена. - Ведь не станем же мы торчать на этом карнизе целый день, правда?

Наверняка и более опытного человека не могла бы не встревожить необходимость двигаться по этому длинному ледяному желобу.

- Пойдемте, - произнес Бен со всем энтузиазмом, какой смог изобразить.

Они надели почти невесомые защитные шлемы с застегивавшимися на "липучку" подбородными ремешками, нацепили поверх шлемов фонарики. Нойманн вручил Бену пару новейших углепластиковых ледорубов с круто загнутыми клювами. Бен просунул кулаки в прикрепленные к ручкам петли, и ледорубы болтались у него на руках как никчемные игрушки.

Кивнув Бену, Нойманн повернулся спиной к горловине пещеры, и Бен скрепя сердце последовал его примеру, потеряв из вида своего проводника - тот спускался первым. По очереди они сделали по шагу назад и сошли с карниза; их кошки врезались в лед. Первые несколько шагов оказались довольно неуклюжими. Бен старался удерживать равновесие, всаживая кошки глубоко в лед и замирая после каждого шага, пока не отступил от входа достаточно далеко, чтобы взять в каждую руку по ледорубу и всадить клювы в глянцевую поверхность. Он видел, как Нойманн спускался по круто уходившему вниз ледяному желобу с такой же легкостью, как спускался бы по лестнице. Старик не уступал ловкостью горному козлу.

Бен все так же неуверенно, раскорячась, как паук, прижимаясь всем телом ко льду, задом наперед сползал вниз, опираясь всей тяжестью на ледорубы, которые поочередно вонзал в лед. Хруст льда под шипами кошек, резкий удар острия ледоруба, потом еще и еще... К тому времени, когда Бен наконец-то поймал ритм движения, желоб закончился, и на смену ему пришел известняк.

Нойманн развернулся, отцепил от ботинок кошки, скинул с рук ледорубы и пошел дальше вниз. Наклон здесь был уже не таким крутым. Бен следовал за ним почти по пятам.

Спуск был довольно плавным, словно в скале была вырублена винтовая лестница. Фонарик, закрепленный на шлеме Бена, освещал множество проходов, уходивших в разные стороны. Он мог бы свернуть в любой из них, если бы не Нойманн. Здесь не было никаких пятен красной краски, ничего такого, что помогло бы выбрать верную дорогу среди массы неверных. Судя по всему, Фриц Нойманн руководствовался своей памятью.

Воздух здесь вроде бы был теплее, чем снаружи, но Бен знал, что это кажущееся впечатление. Стены пещеры полностью покрывал лед, следовательно, температура здесь ниже точки замерзания, а от воды, которая хлюпала под ногами, скоро покажется еще холоднее. К тому же воздух в пещере был невероятно влажным.

Пол пещеры был густо засыпан выкрошившимися из потолка камнями и изрезан водяными промоинами. Бен то и дело чуть не падал, оступаясь на неровностях. Вскоре проход расширился, превратившись в галерею, и Нойманн на мгновение остановился и медленно повернул голову; лампа, укрепленная у него на шлеме, осветила такую красоту, что у Бена захватило дух. С потолка хрупкой бахромой свисали сталактиты, заканчивавшиеся остриями не толще, чем у вязальной спицы, навстречу им поднимались кальцитовые пни сталагмитов, а кое-где они встречались, образуя изящные колонны. Вода струилась по стенам и сочилась по сталактитам; жуткую тишину нарушал лишь непрерывный перезвон капель, падавших с потолка в воду, покрывавшую пол. Затвердевшие натеки минеральных солей образовывали террасы, а прозрачные слои кальцита свисали с потолка, словно занавеси; было видно, что грани у них зазубренные и острые. В воздухе стояла вонь от помета летучих мышей.

- Посмотрите сюда! - сказал Нойманн. Бен повернулся и увидел прекрасно сохранившийся скелет медведя. В следующее мгновение раздался громкий бумажный звук - это проснулись, услышав их появление, и замахали крыльями зимовавшие здесь летучие мыши.

Теперь Бен начал ощущать холод. Несмотря на все предосторожности, ему все же не удалось сохранить ноги сухими; вода проникла в ботинки, и он чувствовал, что его носки с каждой минутой становятся все холоднее. Пошли, - сказал Нойманн. - Сюда. Он свернул в узкий проход, совершенно неотличимый от нескольких других ответвлений галереи. Этот проход плавно поднимался вверх - подъем делался все круче и круче, - а его стены сходились все ближе и ближе. Потолок тоже был невысок; будь в Бене чуть больше его шести футов, ему пришлось бы согнуться. Стены здесь снова оказались покрытыми льдом, а под ногами чавкала просачивавшаяся сквозь камни холодная вода.

Пальцы на ногах Бена начали неметь от холода. Но старый Нойманн с поразительной легкостью продвигался по крутому подъему, и Бен следовал за ним. Правда, он двигался куда осторожнее, переступая через щербатые камни и хорошо зная, что если он оступится здесь, то падение окажется крайне неприятным.

В конце концов подъем, кажется, прекратился.

- Теперь мы находимся примерно на том же уровне, что и Шлосс, - сообщил Нойманн.

А вскоре, совершенно неожиданно, ход закончился тупиком. Они остановились перед ровной стеной, перед которой громоздилась куча щебня, очевидно, оставшаяся от давнего обвала.

- Боже! - воскликнул Бен. - Неужели все пропало?

Не говоря ни слова, Нойманн ногой сдвинул часть щебня в сторону; показался толстый ржавый железный прут длиной приблизительно в четыре фута. Австриец приподнял его, покраснев от натуги.

- Как лежало, так и лежит, - сказал Нойманн. - Для вас это хорошо. Им не пользовались много лет. Они его не нашли.

- О чем вы говорите?

Нойманн снова взялся за железный прут, втиснул его под валун и навалился на этот рычаг всем своим весом. Скала немного сдвинулась в сторону, открыв небольшое - не более двух футов в высоту и трех или четырех футов в ширину - отверстие неправильной формы.

- Во время войны мы то и дело ворочали эту скалу. Она закрывает начало последнего прохода. - Он указал царапины и сколы на валуне; Бен сразу понял, что они сделаны несколько десятков лет назад. - А дальше уже ваше личное дело. Здесь я с вами расстанусь. Дальше идет очень узкий и очень низкий лаз, но я уверен, что вы сможете проползти по нему.

Бен наклонился к дыре и всмотрелся в нее, испытывая нечто вроде пугающей зачарованности. В следующий миг на него нахлынула волна паники.

Это какой-то проклятый склеп. Нет, я не смогу этого сделать.

- Вам придется проползти метров двести. Почти все время по ровному месту, лишь в самом конце будет подъем. Если только с тех пор, как я был здесь мальчишкой, проход не обвалился, то вы выберетесь к замочной скважине.

- И оттуда выход прямо в Шлосс?

- Ну, конечно, нет. Вход закрывают ворота. Возможно, даже запертые. Скорее всего запертые.

- И вы только сейчас мне об этом говорите?

Нойманн вытащил из кармана старой зеленой парки большой заржавленный ключ странной формы.

- Не могу сказать наверняка, что он будет работать, но, когда я в последний раз пользовался им, все получилось, как надо.

- Последний раз был пятьдесят лет назад?

- Даже больше, - сознался Нойманн. Он протянул Бену руку. - Теперь я с вами прощаюсь, - торжественно произнес он. - Желаю вам большой удачи.

Глава 44

Лаз оказался чертовски тесным. "Несомненно, бойцам Сопротивления требовалось немало смелости и подлинной решимости для того, чтобы преодолеть этот последний этап на пути к Шлоссу, да к тому же делать это много раз, думал Бен. - Ничего удивительного, что они привлекали к делу мальчишек, таких, как маленький Фриц Нойманн, которому было не так уж трудно одолеть эту щель".

Бен, извиваясь всем телом, полз по узкому лазу. Точно так же ему приходилось пробираться в пещерах Уайт-Сульфур-Спрингс, но там "шкуродеры" никогда не бывали длиннее нескольких футов. А по этому, как ему казалось, он преодолел уже несколько сотен ярдов.

Только теперь он по-настоящему понял, что имели в виду матерые спелеологи, упорно утверждавшие, что подземные похождения позволили им испытать настоящий ужас: это и боязнь темноты, и постоянно грозящие опасности, такие, как возможность угодить в невидимый провал под ногами, заблудиться в безвыходном лабиринте, оказаться похороненным заживо.

Но у него не было выбора, во всяком случае, теперь. Он думал только об Анне и собирал волю в кулак.

Он полез в отверстие головой вперед, чувствуя, как навстречу тянет холодный воздух. На входе высота лаза составляла фута два, а это значило, что способ передвижения у него только один - скользить на животе, как червяк.

Он снял с плеч рюкзак и отталкивался ногами, приподнимая туловище на руках и толкая рюкзак перед собой. Пол туннеля оказался на дюйм, а то и два покрытым водой, и штаны Бена сразу же промокли насквозь. Лаз резко сворачивал то в одну, то в другую сторону, и Бену то и дело приходилось изгибаться самым неестественным образом.

Но вот лаз наконец-то начал расширяться, потолок приподнялся до высоты четырех футов, и Бен получил возможность подняться из ледяной воды, встать на ноги и дальше идти пешком, пусть даже и скрючившись в три погибели.

Впрочем, очень скоро его спина заныла, и он был вынужден остановиться, опустив рюкзак на мокрый пол и упираясь руками в бедра.

Чуть передохнув и двинувшись дальше, Бен заметил, что потолок снова начал снижаться и вскоре опустился примерно до трех футов. Тогда он встал на четвереньки и, словно краб, заковылял дальше.

Но таким образом он смог двигаться недолго. Каменное крошево, покрывавшее пол, больно врезалось в коленные чашечки. Он попытался перенести вес тела на пальцы ног и руки. Устав от такого способа передвижения, он снова пополз. Потолок опустился еще заметней, и Бен повернулся на бок и, отталкиваясь ногами и подтягиваясь на руках, полез дальше по вьющемуся туннелю.

Лаз сделался еще ниже - не более восемнадцати дюймов, - Бен начал задевать потолок плечом, и ему понадобилось на мгновение остановиться, чтобы подавить нахлынувший страх. Дальше он опять полз на животе, но теперь уже не видел перед собой окончания пути. Луч фонаря пробивал футов на двадцать вперед, но туннелю, шириной с гроб, высотой с гроб и даже формой напоминавшему гроб, казалось, не было конца. Стены вроде бы сужались.

Сквозь призму страха Бен все же замечал, что лаз, кажется, начал медленно подниматься, что на полу, все еще очень сыром, больше не было воды и что, самое ужасное, теперь он задевал камни и животом, и спиной.

Он все так же толкал рюкзак перед собой. Туннель стал еще ниже и не превышал двенадцати дюймов в высоту.

Бен попался в ловушку.

Нет, не попался, еще не попался, но определенно уже чувствовал себя пойманым. Еще немного, и ужас овладеет им. Он должен протиснуться здесь. Его сердце отчаянно колотилось, все его существо захлестнул страх, и ему пришлось остановиться.

Бен хорошо знал, что на свете нет ничего, хуже паники. Она лишает тело подвижности, нарушает координацию. Он сделал несколько глубоких, медленных вдохов и выдохов, а затем полностью выдохнул, чтобы уменьшить обхват груди и протиснуться в узкий проход.

Чувствуя, как тело покрывается холодным липким потом, Бен заставил себя втиснуться в дырку, пытаясь сосредоточиться на том, куда он направлялся и зачем, на том, насколько это важно, на том, что он будет делать после того, как попадет в Шлосс.

Подъем становился круче. Бен вдохнул и почувствовал, как стены с обеих сторон сдавили его грудную клетку, не позволяя легким наполниться воздухом. Это ощущение сразу же заставило сработать рецепторы, выплеснувшие в организм новую порцию адреналина. От этого дыхание сделалось частым и поверхностным, Бену показалось, что он вот-вот задохнется, и ему пришлось снова остановиться.

Не думать.

Расслабиться.

Лишь один человек на свете знал, что он находится в пещере. Ему предстояло остаться замурованным заживо здесь, в этом черном, как смоль, аду, где не было ни дня, ни ночи.

Бен обнаружил, что воспринимает эти панические мысли с отчетливым скептицизмом - судя по всему, власть над телом и духом перешла к лучшей, более смелой части его "я". Он почувствовал, что сердцебиение успокаивается, что восхитительный холодный воздух заполняет легкие до самых верхушек, что спокойствие растекается по телу, словно капля чернил по листочку промокашки.

Полностью овладев своими мыслями, он снова заставил тело двинуться вперед, извиваясь по-змеиному, не обращая внимания на царапавшие спину камни.

Внезапно потолок резко пошел вверх, и стены разошлись в стороны. Бен поднялся на ноющие колени и руки и побрел на четвереньках вверх по проходу. Вскоре он оказался в небольшом темном гроте, где мог - какое блаженство! стоять, выпрямившись во весь рост.

Он заметил слабый отблеск света.

Это был очень тусклый и отдаленный свет, но Бену он показался ярким, почти как день, таким же радостным и многообещающим, как восход солнца.

Прямо перед ним находился выход из пещеры, который действительно немного походил очертаниями на замочную скважину. Бен взобрался на груду щебенки, затем подтянулся на руках, опираясь на выступ, и в конце концов оказался на твердом и ровном месте.

Там он увидел прямо перед носом ржавые железные брусья древних ворот. Было видно, что их изготовили специально для этого отверстия, они входили в проем неправильной формы так же плотно, как крышка в люк на палубе судна. Бен не имел представления о том, что находится за воротами, но заметил продолговатую полоску света, который вроде бы пробивался под дверью.

Он вынул ключ, который дал ему Нойманн, вставил в замок и повернул.

Попытался повернуть.

Но ключ не повернулся. Язычок не сдвинулся с места.

Замок намертво проржавел. А чего же еще можно было ожидать: к старому замку не прикасались уже несколько десятков лет. Посветив своим фонариком, Бен увидел сплошную массу ржавчины. Он снова принялся ворочать ключом взад и вперед, но все попытки оказались тщетными.

- О, мой Бог! - вслух произнес Бен.

Всему конец.

Этого ни он, ни Нойманн не предвидели.

Он не видел никакого другого пути, которым можно было бы проникнуть внутрь замка. Даже если бы у него была лопата, он не смог бы прорыть лаз под воротами или рядом с ними, так как вделаны они были в сплошную скалу. Неужели теперь ему предстоит каким-то образом выбираться обратно?

А может быть... Что, если и сами ворота настолько проржавели, что он сможет сломать их? Он принялся колотить облаченным в перчатку кулаком по могучему засову и колотил до тех пор, пока был в состоянии терпеть боль, но, увы, ворота стояли непоколебимо. Похоже, что ржавчина была только сверху.

В полном отчаянии он ухватился за средний брус ворот, принялся трясти створку, словно обезумевший узник Сан-Квентина, отбывающий пожизненное заключение, и внезапно услышал металлический треск.

Одна из петель сломалась.

Он снова принялся трясти створку, вкладывая всю свою силу, и по прошествии недолгого времени сломалась еще одна петля.

Бен не прекращал усилия и вскоре услышал звук, показавшийся ему чрезвычайно приятным: сломалась третья и последняя петля.

Он ухватил створку ворот обеими руками, приподнял ее, освободил от замка и беззвучно опустил на землю.

Он проник в Шлосс.

Глава 45

Через несколько шагов Бен уткнулся в пыльную гладкую поверхность. Это была тяжелая железная дверь, закрытая на массивный засов. Он отодвинул засов, толкнул дверь, и она пронзительно скрипнула. Очевидно, ее не открывали со времен войны. Тогда Бен навалился на дверь всем своим весом. С громким стоном дверь подалась.

Помещение, в которое он попал, оказалось очень небольшим, но все равно было немного просторнее, чем тамбур, из которого он вошел. Его глаза, привыкшие к темноте, неплохо различали контуры предметов. По чуть заметной полоске просачивавшегося света Бен нашел следующую дверь и принялся шарить по стене рядом с нею, разыскивая выключатель.

Выключатель оказался там, где он рассчитывал; зажглась ничем не прикрытая лампочка, висевшая под потолком.

Он находился в маленькой кладовке. Вдоль каменных стен громоздились стальные полки, выкрашенные в неопределенный цвет, который с известной натяжкой можно было бы назвать бежевым, а на этих полках стояли густо покрытые пылью старые картонные коробки, корзины и цилиндрические металлические банки.

Он снял шлем и вязаную шапочку, затем освободился от рюкзака, из которого вынул два полуавтоматических пистолета, и положил все, кроме оружия, на одну из полок. Один пистолет он засунул за пояс сзади и, не выпуская из рук второй, принялся изучать ксерокопию плана замка. Можно было не сомневаться, что с тех пор, когда здесь размещалось часовое производство, замок претерпел довольно значительные изменения, но основной план должен был сохраниться: для серьезной перепланировки потребовалось бы переносить капитальные - и очень массивные - стены.

Он взялся за дверную ручку. Она легко повернулась, и дверь открылась.

Бен оказался в ярко освещенном коридоре с каменным полом и сводчатым потолком. Ни справа, ни слева не было видно ни души.

Наугад он пошел направо. Рифленые подошвы альпинистских ботинок приглушали шаги. Если бы не негромкое поскрипывание мокрой кожи, его походка была бы совсем беззвучной.

Впрочем, он отошел совсем недалеко, когда в конце коридора появился какой-то человек, направлявшийся прямо к нему.

"Сохраняй спокойствие, - напомнил он себе. - Веди себя так, будто ты находишься здесь с полным правом".

Это было не так уж легко для человека, облаченного в мокрую грязную одежду и с лицом, которое все еще украшали синяки и ссадины, полученные во время происшествия в Буэнос-Айресе.

Живее!

Увидев слева дверь, Бен остановился, на мгновение прислушался, а затем открыл ее, надеясь, что за ней не окажется никаких слишком уж неприятных сюрпризов.

Едва он успел скрыться в комнате, как неизвестный прошел мимо мужчина, одетый в белую куртку, похожую на прыжковый костюм парашютиста, с висевшим на поясе пистолетом в кобуре. Скорее всего охранник.

Помещение имело футов двадцать в длину и пятнадцать в ширину. В падающем из коридора свете Бен разглядел, что здесь тоже громоздятся металлические полки. Он нащупал выключатель и зажег свет.

То, что он увидел, было слишком ужасным для того, чтобы быть реальным, и в первый миг он решил, что пал жертвой какого-то кошмарного оптического обмана.

Но это вовсе не было иллюзией.

"Боже мой! - думал он. - Этого не может быть".

От того, что он увидел, у него подкосились ноги, и все равно Бен не мог отвести глаз от этого зрелища.

Все полки были уставлены рядами запыленных стеклянных банок; среди них попадались и маленькие, наподобие тех, в каких миссис Уолш консервировала фрукты, и большие, в два фута высотой.

Каждая банка была наполнена жидкостью, скорее всего консервантом, вроде формалина, слегка помутневшей от времени и загрязнений.

И в жидкости плавали, как огурцы в рассоле, в каждой банке по одному...

Нет, это не могло быть настоящим!

Он почувствовал, что весь покрылся гусиной кожей.

В каждой банке находилось по человеческому младенцу.

Банки были выстроены с ужасающей аккуратностью.

В самых маленьких - крошечные эмбрионы, в начальной стадии беременности - мелкие бледно-розовые креветки, прозрачные насекомые с хвостами и гротескно большими головами.

Затем зародыши немногим более дюйма в длину - скрюченые, с короткими ручками и огромными головами, запакованные в околоплодные мешки.

Зародыши не намного крупнее, но казавшиеся больше похожими на людей согнутые ножки, растопыренные ручки, глазки, словно ягоды черной смородины, - плавающие в совершенно круглых оболочках, окруженных рваным ореолом хорионового мешка.

Миниатюрные младенцы с закрытыми глазами, сосущие большие пальцы, со сложенными трудно вообразимым образом крошечными, но уже совершенно сформированными ручками и ножками.

По мере увеличения объема банок увеличивалось в размерах и их содержимое. В самых больших сосудах плавали практически доношенные младенцы, готовые к появлению на свет, с закрытыми глазами, расставленными в стороны конечностями, с раскрытыми или стиснутыми в кулачки крохотными ладошками, с длинной пуповиной, свисающей на дно сосуда, обмотанные прозрачной пленкой околоплодного мешка.

Здесь находилась сотня, не меньше эмбрионов, зародышей и младенцев.

На каждую банку была наклеена этикетка, где по-немецки, каллиграфическим почерком проставлена дата (дата извлечения из матки?), срок беременности, вес в граммах, длина в сантиметрах.

Даты ограничивались периодом с 1940 по 1954 год.

Герхард Ленц проводил эксперименты на человеческих младенцах и детях постарше.

Реальность оказалась хуже, чем Бен когда-либо воображал себе. Этого человека, собственно, нельзя было назвать человеком, он был чудовищем... но почему эта ужасная выставка все еще находится здесь ?

Он с трудом нашел в себе силы, чтобы не закричать.

На подгибающихся ногах побрел к двери.

Лицевую стену занимали стеклянные резервуары от фута до пяти футов высотой и диаметром в два фута, и в них находились уже не зародыши, а маленькие дети.

Маленькие дети с морщинистой кожей, от крошечных новорожденных малышей до семи-восьмилетних.

Дети, решил он, которых погубил синдром преждевременного старения, известный под названием прогерия.

Лица маленьких старичков и старушек.

Его затрясло.

Дети. Мертвые дети. Он подумал о несчастном отце Кристофа, укрывшемся от мира в своей мрачной квартире.

Мой Кристоф умер счастливым.

"Частный санаторий, - сказала женщина из фонда. - Эксклюзивное частное заведение, очень роскошное, - заверила она".

Чувствуя головокружение, он повернулся, намереваясь покинуть комнату, и услышал шаги в коридоре.

Осторожно выглянув и увидев, что по коридору приближается еще один охранник в белом, он отступил в комнату и неслышно закрыл за собой дверь.

Как только страж миновал дверь, Бен громко откашлялся и услышал, что шаги прекратились.

Как Бен и рассчитывал, охранник вошел в комнату, чтобы посмотреть, что в ней происходит. Двигаясь быстро, словно атакующая кобра, Бен ударил охранника рукоятью пистолета по затылку, и тот, не издав ни звука, осел на пол.

Бен снова закрыл за ним дверь, приложил пальцы к шее стража и почувствовал биение пульса. Живой, но без сознания и останется в таком состоянии надолго.

Он снял с лежавшего на полу человека кобуру, вынул из нее "вальтер ППК", а затем стянул с охранника белую униформу.

Скинув свою липкую одежду, он облачился в униформу.

Она оказалась великовата ему, но, в общем, годилась. К счастью, ботинки точно подошли по размеру. Откинув большим пальцем защелку, он вынул из пистолета обойму. Все восемь медных патронов находились на месте.

Теперь у него было три пистолета - целый арсенал. Он проверил карманы вновь обретенной одежды, но не нашел ничего, кроме пачки сигарет и магнитной карты-ключа, которую взял с собой.

Переодевшись, Бен вышел в коридор, задержавшись лишь для того, чтобы убедиться, что в поле зрения больше никого нет. Вскоре он очутился возле раздвижных стальных дверей лифта, казавшихся совершенно неуместными в этом древнем здании. Он нажал кнопку вызова.

Послышался звонкий щелчок, и двери тут же раздвинулись, открыв кабину, обитую зеленовато-серой материей. Бен вошел внутрь, окинул взглядом панель с кнопками и сразу понял, что кабина не сдвинется с места, если не вставлена ключ-карта. Он вставил в щель карту охранника и нажал кнопку первого этажа. Двери быстро закрылись, лифт плавно, но быстро пошел вверх и через несколько секунд остановился в совсем ином мире.

Это был ярко освещенный, отделанный по последней моде коридор, который можно увидеть в штаб-квартире любой преуспевающей крупной компании.

Полы были устланы ковровым покрытием нейтрального серого цвета, стены не выставляли напоказ старинную каменную кладку, как этажом ниже, а прятались под гладкой белой плиткой. Мимо прошли двое мужчин в белых халатах, вероятно, врачей или клиницистов. Каждый толкал перед собой металлическую тележку. Один из них взглянул на Бена, но, похоже, даже не заметил его.

Бен целеустремленно зашагал по коридору. Возле открытой двери, за которой, как успел заметить Бен, помещалось нечто вроде лаборатории, стояли две молодые женщины с азиатскими лицами, тоже в белых халатах. Они разговаривали на языке, который Бен не узнал, и, поглощенные беседой, не обратили на него никакого внимания.

Затем он оказался в большом атриуме, ярко освещенном мягким рассеянным светом ламп и янтарными лучами предвечернего солнца, падавшими сквозь высокие окна, напоминающие окна готических соборов. Было похоже, что роскошный парадный холл замка умело и по-настоящему искусно перестроили, создав современный вестибюль. Наверх уходила изящная каменная лестница. В стенах вестибюля имелось множество дверей. Каждая была помечена белой табличкой с черными цифрами и буквами; в них могли входить только обладатели карт-ключей. За каждой дверью начинался коридор.

В просторном холле Бен увидел десяток или полтора людей, которые входили в коридоры или выходили из них, спускались или поднимались по лестнице, направлялись к лифтам. Почти все облачены в белые лабораторные халаты, широкие белые штаны, белые ботинки или тапочки. Только охранники, которых сразу можно было узнать по теплым комбинезонам, были обуты в черные ботинки, похожие на обувь десантников. Один из мужчин в белом халате, проходя мимо двух азиаток, что-то негромко сказал им, и они поспешно удалились в лабораторию. Очевидно, этот человек был каким-то начальником.

Два санитара пронесли через холл носилки, на которых неподвижно лежал старик в бледно-голубой больничной пижаме.

Затем через холл, выйдя из коридора 3-А и направляясь в коридор 2-В, прошел еще один пациент в больничной пижаме. Это был энергичный и моложавый на вид мужчина лет пятидесяти. Он хромал; вероятно, у него болела нога.

Что, черт возьми, все это могло значить?

Если Анна действительно здесь, то где именно?

Клиника оказалась гораздо больше, чем он ожидал увидеть; в ней кипела энергичная жизнь. Что бы здесь ни делали - какой бы цели ни служили те кошмарные экспонаты в подземелье, если они вообще имели какое-то отношение к проводимой здесь работе, - в эту деятельность было вовлечено множество людей: и пациенты, и врачи, и исследователи.

Она где-то здесь, я это знаю.

Но не угрожает ли ей опасность? Жива ли она? Позволят ли они ей остаться в живых, если она выяснит, что здесь и в самом деле творится что-то ужасное?

Нужно идти. Нужно разобраться со всем этим.

Деловитым шагом Бен пересек атриум. На его лице застыло суровое выражение - вряд ли у охранника могут найтись причины для проявления эмоций. Остановившись у входа в коридор 3-В, он вставил в щель ключ-карту, надеясь, что она откроет ему дверь.

Замок щелкнул. Бен вошел в длинный белый коридор, который мог бы находиться в любой больнице любого уголка мира.

Среди людей, попавшихся ему по дороге, оказалась одетая в белую форменную одежду женщина, возможно, медсестра, которая вела на ремне, напоминавшем поводок, маленького ребенка.

Вид у нее при этом был такой, будто она выгуливает большую, послушную собаку.

Бен более пристально всмотрелся в ребенка и, заметив его высохшую и похожую на бумагу кожу, его морщинистое увядшее лицо, понял, что это маленький мальчик, оказавшийся жертвой прогерии. Он был очень похож на ребенка с фотографий в квартире несчастного отца, которую Бен совсем недавно посетил. Он также походил на детей, хранившихся в формалине в той кошмарной подвальной комнате.

Мальчик шел так, как ходят дряхлые старики, судорожно передвигая широко расставленные ноги и все время следя за равновесием.

Изумление, овладевшее было Беном, сменил ледяной гнев.

Мальчик остановился перед дверью и неподвижно застыл на месте, пока сопровождавшаяся его женщина отпирала замок при помощи ключа-карты, висевшей у нее на шее. Сквозь стеклянную стену, в которой была проделана дверь, Бен увидел все, что происходило с той стороны.

Длинную комнату за стеклом можно было бы принять за палату детской больницы, если бы не то, что все, находившиеся там, были прогериками. Семь или восемь маленьких изможденных детишек. С первого взгляда Бену показалось, что они тоже привязаны, но, присмотревшись, он понял, что у каждого и каждой к спине была прикреплена длинная прозрачная пластмассовая трубка. Вторым концом каждая трубка соединялась с блестящей металлической колонкой. Все это выглядело так, будто детям делают непрерывные внутривенные капельные инъекции. Ни один ребенок не имел бровей или ресниц, головы у всех были маленькими, с морщинистой дряблой пористой, серой, как грязная бумага, кожей. Те немногие, кто двигался, волочили ноги, словно настоящие старики.

Некоторые сидели на полу и спокойно возились с какими-то играми или головоломками. Двое играли вместе; их трубки спутались. Маленькая девочка с длинным белокурым париком на голове просто бесцельно бродила по комнате и неслышно то ли говорила сама с собой, то ли пела.

Фонд Ленца.

Каждый год в клинику приглашают несколько детей-прогериков.

Никакие посещения не допускаются.

Это вовсе не было каким-то подобием летнего лагеря, не было приютом последнего милосердия. С детьми здесь обращались, как с животными. Они были - не могли быть никем другим - объектами какого-то эксперимента.

Дети, которых хранят в формалине в подвальном этаже. Дети, с которыми обращаются, как с собаками.

Частный санаторий.

Теперь он был твердо уверен, что это вовсе не санаторий и не клиника.

Тогда чем же это было? Какую "науку" здесь создавали?

Чувствуя, что его подташнивает, Бен повернулся и пошел дальше по коридору, пока не добрался до конца. Слева находилась красная дверь; она была заперта, и открыть ее можно было только ключ-картой. В отличие от большинства других дверей, мимо которых он проходил, в этой не имелось окошка.

Не было на ней и таблички с номером. Бен почувствовал, что ему обязательно нужно выяснить, что же скрыто за ней.

Он вставил ключ-карту охранника, но на сей раз замок не сработал. Очевидно, для этой двери требовался иной уровень доступа.

Но как только он шагнул назад, дверь распахнулась.

Оттуда вышел мужчина в белом халате, из кармана которого свисал стетоскоп, и с большим блокнотом в руке. Врач. Человек равнодушно взглянул на Бена, кивнул и придержал дверь открытой. Бен прошел внутрь.

Оказалось, что он был совершенно не готов увидеть то, что там находилось.

Он очутился в большом, как баскетбольный зал, и столь же высоком помещении. Сводчатый каменный потолок и высокие стрельчатые окна с витражами - похоже, от первоначальной архитектуры не осталось больше ничего. Судя по плану, этот огромный зал изначально был замковой часовней, не уступавшей по величине иному собору. Как ни был Бен озабочен своими проблемами, он все же не мог не спросить себя: не здесь ли располагался главный цех часовой фабрики? На глаз, зал имел более сотни футов в длину, до сотни в ширину и около тридцати футов в высоту.

Теперь же зал превратился в колоссальную больничную палату. Но притом он походил и на хорошо, хотя и без излишеств, оснащенный клуб здоровья.

В одном конце помещения располагался ряд больничных кроватей, снабженных множеством рукояток и различных приспособлений; все кровати были разделены занавесками. Некоторые из кроватей были пусты; на пяти или шести других лежали на спине по пациенту. Каждый был опутан проводами каких-то мониторов и трубками капельниц.

В другом углу помещался длинный ряд черных беговых тренажеров; возле каждого из них стоял аппарат электрокардиографии. На нескольких "бегущих дорожках" не спеша перебирали ногами пожилые мужчины и женщины. К рукам, ногам, шее и голове каждого бегуна тоже были присоединены провода каких-то электродов или датчиков.

Тут и там торчали стойки с оборудованием для оказания первой помощи, в которое входили и реанимационные комплекты. Не менее дюжины врачей и медсестер наблюдали за действиями пациентов, помогали им или просто торчали поблизости. Вокруг всего огромного зала на высоте примерно двадцати футов от пола шла галерея.

Бен сообразил, что слишком долго стоит около входа. Раз уж он прикидывается охранником, то и действовать должен так, будто его прислали сюда с каким-то поручением. Поэтому он неторопливо, но сохраняя внешнюю уверенность, пошел дальше, глядя то в одну, то в другую сторону, как будто разыскивал кого-то.

На модерновом кресле из хромированной стали и черной кожи сидел старик. К его левой руке была присоединена трубка капельницы. Человек разговаривал по телефону, на коленях у него лежала папка с бумагами. Несомненно, он был пациентом этого заведения, но при этом занимался каким-то своим бизнесом.

В нескольких местах волосы старика казались пушистыми, словно у новорожденного. По бокам головы волосы были более грубыми, более густыми, седыми на концах, но черными или темно-коричневыми ближе к основанию.

А лицо этого человека показалось Бену знакомым. "Совершенно точно, оно часто появлялось на обложках "Форбс" или "Форчун", - подумал Бен. Бизнесмен или инвестор, кто-то из знаменитостей".

Да! Это был Росс Камерон, прославленный "Мудрец из Санта-Фе". Один из самых богатых людей в мире.

Росс Камерон. Вне всяких сомнений.

Сидевшего неподалеку от него сравнительно молодого мужчину Бен узнал с первого же взгляда. Это, совершенно точно, был Арнольд Карр, сделавший к своим неполным сорока годам миллиарды на программном обеспечении, основатель компании "Технокорп". Все знали, что Камерон и Карр были друзьями; Камерон также являлся для Карра чем-то вроде наставника или гуру, хотя иногда говорили, что их отношения больше похожи на отношения отца и сына. К руке Карра тоже была присоединена трубочка капельницы, и он тоже вел по телефону какой-то, видимо, деловой, разговор, хотя у него и не было никаких бумаг.

Два легендарных миллиардера сидели бок о бок, словно два провинциальных парня, дожидавшихся своей очереди в парикмахерской.

В "клинике", находившейся в Австрийских Альпах.

И им вливали какую-то жидкость.

Их здесь изучали? Проводили какое-то лечение? Во всяком случае, здесь происходило нечто странное, нечто тайное, нечто такое, что требовало тщательной охраны, и настолько важное, что ради этого стоило убить множество людей.

Еще один мужчина подошел к Камерону, бросил несколько приветственных слов. Бен узнал председателя Федеральной резервной системы. Ему шел седьмой десяток, и он входил в число самых уважаемых людей в Вашингтоне.

Неподалеку медсестра измеряла кровяное давление - кому же? Это мог быть сэр Эдвард Дауни, но он выглядел точно так же, как в бытность свою премьер-министром Великобритании, а с тех пор минуло три десятка лет.

Бен шел дальше, пока не оказался возле "бегущих дорожек", где бок о бок бежали мужчина и женщина. Они тяжело, с натугой, дышали, но все же продолжали переговариваться. Оба были одеты в серые спортивные костюмы и легкие белые кроссовки, у обоих ко лбам и затылкам, к шеям, рукам и ногам прилеплены полосами лейкопластыря электроды. Нитевидные провода, отходящие от электродов, словно шлейфы, тянулись за их спинами к симменсовским мониторам, которые, судя по всему, контролировали работу сердца каждого бегуна.

Этих двоих Бен тоже узнал.

Мужчина - доктор Уолтер Рейсингер, йельский профессор, ставший государственным секретарем США. Сейчас Рейсингер выглядел гораздо более здоровым, нежели на экране телевизора или на фотографиях. Его кожа разрумянилась, хотя это могло быть результатом бега, а волосы казались гораздо темнее; видимо, они были окрашены.

Находившаяся на соседнем тренажере женщина, с которой он разговаривал, походила на судью Верховного суда Мириам Бэйтиман. Но судья Бэйтиман, как всем было известно, мучительно страдала от артрита. Когда Верховный суд занимал свои места, чтобы заслушать доклад президента Конгрессу о положении страны, судья Бэйтиман всегда дольше всех добиралась до своего места, с трудом переставляя ноги и тяжело опираясь на трость.

А эта женщина - эта судья Бэйтиман - бежала, словно участница олимпийской сборной на тренировке.

Не могли ли это быть двойники всемирно известных персон? - спросил себя Бен. Двойники?.. Но это никак не объясняло ни капельниц, ни упражнений.

Здесь было что-то другое.

Он расслышал голос двойника доктора Рейсингера, который говорил двойнику судьи Бэйтиман что-то о "решении суда".

Это был вовсе не двойник. Это могла быть только судья Мириам Бэйтиман собственной персоной.

Но, в таком случае, что же это за место? Какой-нибудь оздоровительный курорт для богатых знаменитостей?

Бен слышал о таких местах, находившихся в Аризоне, или Нью-Мексико, или Калифорнии, иногда в Швейцарии или во Франции. Места, где представители элиты могли укрыться от посторонних глаз, чтобы прийти в себя после пластической операции, излечиться от алкоголизма или наркотической зависимости, сбросить десять-двадцать фунтов лишнего веса.

Но это?

Электроды, капельницы, электрокардиографические мониторы?

Знаменитостей - все, кроме Арнольда Карра, старики - тщательно обследовали, но с какой целью?

Бен оказался перед тренажерами "бегущая лестница", на одном из которых с поразительной скоростью носился вверх и вниз - точно так же, как это регулярно делал Бен в своем клубе здоровья - какой-то мужчина; на первый взгляд древний старик. Этот старик - Бен не узнал его - тоже был облачен в серый спортивный костюм. Фуфайка на груди потемнела от пота.

Бен знал молодых атлетов, которым еще не было и тридцати лет, и которые не смогли бы выдержать такой темп больше нескольких минут. Каким же образом этот старик, с его морщинистым лицом и покрытой пигментными пятнами кожей на руках, был способен на это?

- Ему девяносто шесть лет, - раздался неподалеку громкой мужской голос. - Замечательно, не правда ли?

Бен посмотрел по сторонам, затем поднял голову. Тот, кто произнес эти слова, стоял на галерее, прямо над головой Бена.

Это был Юрген Ленц.

Глава 46

Внезапно воздух заполнился мягким негромким перезвоном, мелодичным и умиротворяющим. Юрген Ленц, великолепный в своем темно-сером костюме, голубой сорочке и серебряном галстуке под идеально отглаженным белым медицинским халатом, не спеша спустился по металлической лесенке на пол зала и снова окинул взглядом "бегущие дорожки" и "лестницы". Судья Верховного суда, и отставной госсекретарь, и большинство остальных заканчивали свои упражнения, сходили с тренажеров. Сестры принялись поспешно снимать с тел стариков датчики.

- Это сигнал о том, что скоро отправится вертолет в Вену, - сообщил Ленц, обращаясь к Бену. - Пора возвращаться на Международный форум по вопросам здоровья детей, от работы которого они любезно согласились ненадолго отвлечься. Я думаю, не требуется лишний раз говорить, что все они чрезвычайно занятые люди, несмотря на свой возраст. Даже вернее будет сказать: именно благодаря своему возрасту. Все эти люди способны еще очень много дать миру - вот почему я их выбрал.

Он сделал чуть заметный жест, и сразу же Бена крепко схватили за руки сзади. Два охранника держали его, а третий быстро и умело обыскал и вытащил все три пистолета.

Ленц с видимым нетерпением ждал, пока у незваного гостя отберут оружие. Он держал себя так, словно рассказывал за столом интересную историю, но его прервали официанты, и теперь он ждет не дождется, когда же они закончат раскладывать салат.

- Что вы сделали с Анной? - спросил Бен. Несмотря на пережитые им потрясения, в его голосе слышались стальные нотки.

- Я как раз сам намеревался спросить вас об этом, - ответил Ленц. - Она настаивала на осмотре клиники, и, конечно, я не мог отказать ей в этом. Но каким-то образом мы потеряли ее по пути. Очевидно, она знает какие-то хитрости, позволяющие укрыться от систем безопасности.

Бен рассматривал Ленца, пытаясь понять, насколько можно верить его словам. Могли ли эти слова быть некоей уверткой, которой Ленц почему-то решил скрыть отказ отвести Бена к ней? Или он намеревался поторговаться? Бен почувствовал приступ паники.

Или он лжет? Сочиняя свою историю, он мог догадываться, что я поверю в нее, что я захочу поверить!

Ты убил ее, лживый ублюдок?

И тем не менее Анна могла исчезнуть по собственной воле, чтобы выяснить, что здесь творится.

- Позвольте мне сразу же предупредить вас, - начал Бен, - что если с нею что-нибудь случится...

- Но с нею ничего не случится, Бенджамин. Ничего. - Ленц сунул руки в карманы халата и склонил голову набок. - В конце концов мы же находимся в клинике, которая работает во имя жизни.

- Боюсь, что я уже успел увидеть слишком много для того, чтобы поверить этому.

- А многое ли из увиденного вы поняли? - осведомился Ленц. - Я уверен, что, как только вы сможете по-настоящему разобраться в нашей работе, вы поймете ее важность. - Он сделал охранникам знак отпустить Бена. - Это кульминация дела, которому была посвящена вся моя жизнь.

Бен промолчал. О побеге нечего и думать. И на самом деле ему хотелось остаться здесь.

Ты убил моего брата.

А Анна? Неужели ты и ее убил?

Ему пришлось сделать усилие, чтобы снова начать воспринимать слова Ленца.

- Знаете ли, это была одна из главных навязчивых идей Адольфа Гитлера. Тысячелетний рейх и вся подобная ерунда... Хотя сколько это продолжалось? Двенадцать лет? У него имелась собственная теория, утверждавшая, что арийская кровь загрязнена всякими примесями из-за межрасовых браков. И после того как "высшая раса" окажется очищенной, она станет чрезвычайно долговечной. Чушь, конечно. Но я все же отдам должное старому безумцу. Он очень хотел узнать, как сделать так, чтобы он сам и другие вожди рейха могли прожить подольше, и поэтому предоставил полную свободу действий группе своих лучших ученых. Неограниченные фонды. Право ставить любые эксперименты на заключенных концентрационных лагерей. Все, что угодно.

- Благодаря щедрости и покровительству самого жуткого чудовища двадцатого столетия, - прокомментировал Бен, словно выплевывая слова.

- Да, безумный деспот, не могу с вами не согласиться. И его разговоры о тысячелетнем рейхе были просто смешны: чрезвычайно неуравновешенный человек обещает сверхпродолжительную эпоху стабильности. Но при всем при том то, что он соединял эти два понятия - долговечность человека и стабильность, - было совершенно здравым подходом.

- Я вас не понимаю.

- Мы, человеческие существа, имеем один очень серьезный недостаток. Из всех разновидностей существ, обитающих на планете, нам требуется самый продолжительный период беременности и детства - одним словом, развития. И ведь мы должны думать не только о физическом, но и об интеллектуальном развитии. Два десятилетия уходят на полное физическое созревание, а потом зачастую еще десять лет, а то и больше - на то, чтобы достичь полного профессионального мастерства в своей специализированной области. А те, кто посвящает себя наиболее сложным ремеслам, ну, скажем, хирурги, достигают полной компетентности в своей профессии где-то на четвертом десятилетии работы. Процесс обучения и овладения мастерством затягивается, а что же случается потом, когда человек достигает высшего уровня? Его глаза начинают тускнеть, его пальцы утрачивают точность. Безжалостное время тут же начинает отбирать у него то, на приобретение чего он потратил половину отведенного ему срока жизни. Это очень походит на дурную шутку. Мы подобны Сизифу, который катит свои камни на вершину холма, заранее зная, что не успеет он добраться до цели, как его ноша снова рухнет вниз. Мне говорили, что вы когда-то преподавали в школе. Подумайте о том, насколько большая часть человеческого общества занята всего лишь собственным воспроизведением передачей потомству своих институций, своих знаний и навыков, костылей и подпорок цивилизации. Все это неимоверная дань, которую мы платим за свое стремление рано или поздно, но обязательно добиться победы. И все же насколько дальше мог бы продвинуться вперед наш вид, если хотя бы его политические и интеллектуальные лидеры оказались в состоянии сосредоточиться именно на продвижении, а не на простом самовоспроизведении! Каких высот мы смогли бы достичь, если хотя бы некоторые из нас были способны придерживаться единожды выбранного курса, дойти до высшей точки своих знаний и умений и не спускаться с нее! Насколько дальше мы смогли бы пройти, если бы самые лучшие и самые яркие из нас смогли закатить камень на вершину, а не прятаться в частном санатории или даже в могиле, успев лишь окинуть гребень беглым взглядом! Он грустно улыбнулся.

- Герхард Ленц, как бы мы к нему ни относились, был блестящим человеком, - заговорил Ленц после короткой паузы. "Но является ли Юрген на самом деле сыном Герхарда?" - мысленно спросил себя Бен. - По большей части его теории оказались ошибочными. Но он был убежден в том, что ответ на вопрос, почему и как люди стареют, кроется в наших клетках. Он пришел к этому заключению задолго до того, как Уотсон и Крик в 1953 году выяснили, что представляет собой ДНК! Действительно, замечательный человек. Он так много всего провидел! Он хорошо понимал, что нацисты потерпят поражение, что Гитлера не станет и фонды усохнут. Он просто хотел удостовериться, что его работа продолжится. Вы знаете, почему это было важно, Бенджамин? Вы позволите мне называть вас по имени?

Но Бен, словно в отупении, водил взглядом по огромной лаборатории и ничего не отвечал.

Он был здесь, но в то же самое время и не здесь.

Он лежал, сплетясь в любовном объятии с Анной, и их тела были теплыми и скользкими от пота. Он смотрел, как, слушая рассказ о Питере, она плакала.

Он сидел в маленькой сельской швейцарской гостинице с Питером; он стоял над окровавленным трупом брата.

- Большие дела требуют больших ресурсов. Гитлер долдонил о стабильности, усиленно занимаясь ее подрывом, и в конце концов вступил в драку с другими тиранами из других частей мира. А вот "Сигма" на самом деле могла внести немалый вклад в умиротворение планеты. Ее основатели знали все, что было необходимо для этого. У них было одно-единственное кредо: рациональность. Замечательные прорывы в технологии, которые мы видели на протяжении истекшего столетия, было необходимо согласовать с прогрессом в управлении нашей расой - человеческой расой. Наука и политика не могли больше пренебрежительно рассматриваться как отдельные доминанты.

Бен мало-помалу заставил себя сосредоточиться.

- Все это не имеет смысла. Технология давно уже стоит на службе безумия. Тоталитаризм базируется на средствах массовой коммуникации. А ученые помогли сделать возможным Холокост, - возразил он.

- Тем больше было оснований для создания "Сигмы" как средства защиты против безумия такого рода. Неужели вы этого не понимаете? Один-единственный сумасшедший вверг Европу в пропасть анархии. На противоположном конце континента горсточка агитаторов превратила империю, созданную Петром Великим, в кипящий котел. Безумие толпы многократно усиливает безумие индивидуума. Это один из важнейших уроков, которые нам дало минувшее столетие. Будущее западной цивилизации слишком серьезное дело для того, чтобы доверять заботы о нем толпе. Война оставила после себя вакуум, вакуум власти. Гражданское общество повсюду оказалось в хаосе. И обязанность восстановления порядка легла на маленькую группу могущественных и хорошо организованных людей. Теневое управление. Рычагами власти следовало манипулировать, хотя сам факт этой манипуляции было необходимо тщательнейшим образом скрывать при помощи официальных механизмов управления. Крайне требовалось просвещенное руководство - руководство за сценой.

- А что же должно было послужить гарантией того, что это руководство будет просвещенным? - хмуро поинтересовался Бен.

- Я уже сказал вам: Герхард Ленц был прозорливым человеком, и такими же были промышленники, с которыми он объединился. Повторю еще раз: все сводится к союзу науки и политики: они должны взаимно исцелять и усиливать друг друга.

Бен помотал головой.

- И еще одна вещь, которую невозможно никак объяснить. Эти бизнесмены были народными героями, во всяком случае, многие из них. Так почему же они согласились на альянс с такими людьми, как Штрассер или Герхард Ленц?

- Да, это была чрезвычайно неординарная группа. Но, возможно, вы забываете о совершенно исключительной роли, которую сыграл ваш родной отец.

- Еврей.

- Можно сказать даже, вдвойне исключительной. Из Третьего рейха были переведены весьма и весьма существенные суммы, и проделать это таким образом, чтобы не вызвать ни у кого тревоги, являлось умопомрачительно сложной задачей. Ваш отец, который был настоящим волшебником в таких финансовых вопросах, принял этот вызов. А то, что он был евреем, оказалось чрезвычайно полезным для укрепления отношений с нашими партнерами в странах антигитлеровской коалиции. Это помогло установить как данность тот факт, что наши заботы не направлены на развитие безумных планов фюрера. Мы занимались бизнесом. И стремились улучшить положение вещей.

Бен окинул его взглядом, исполненным крайнего скепсиса.

- Но вы так и не объяснили, почему Герхард Ленц обладал такой привлекательностью для этих бизнесменов.

- У Ленца имелось нечто такое, что он мог предложить им. Вернее, в данном случае я должен сказать: мог пообещать. До магнатов еще раньше стали доходить слухи, что Ленц добился весьма серьезных и наводящих на размышления научных успехов в области, представлявшей прямой личный интерес для каждого из них. А сам Ленц, основываясь на некоторых предварительных результатах, тогда считал, что победа ближе, чем она была на самом деле. Он был охвачен волнением, а волнение вещь заразная. Но события развивались так, что никто из основателей не дожил до того момента, когда стало возможно извлечь выгоду из его исследований. Но все они заслуживают великого уважения за то, что сделали это возможным. На поддержку исследований незримыми реками текли доллары - миллиарды долларов. На этом фоне Манхэттенский проект с его правительственными отчислениями - все равно что физическая лаборатория в провинциальной школе рядом с Лос-Аламосом. Впрочем, теперь мы затронули вопросы, которые могут оказаться непонятными для вас.

- Я попытаюсь.

- Полагаю, что вы в своем расследовании не преследуете никаких личных интересов, не так ли? - сухо осведомился Ленц. - Как и мисс Наварро.

- Что вы сделали с нею? - снова спросил Бен, поворачиваясь к Ленцу, как будто выйдя из оцепенения. Он уже миновал стадию гнева. Он находился в ином, более спокойном состоянии. Бен думал о том, как он убьет Юргена Ленца, понимая при этом со странным удовлетворением, что на самом деле он желает убить в нем другого человека.

И еще он думал о том, как он найдет Анну. Я буду слушать тебя, ублюдок. Я буду цивилизованным и послушным, и я позволю тебе говорить до тех пор, пока ты не отведешь меня к ней.

И потом я убью тебя.

Ленц посмотрел на него немигающим взглядом и продолжил свои объяснения:

- Я надеюсь, что вы смогли увидеть основные контуры сценария. Говоря очень упрощенно, работа Герхарда Ленца обещала возможность исследовать и изменить пределы смертности. Человек, если ему повезет, живет сто лет. Мышам отведено всего лишь два года. Галапагосские черепахи могут ползать две сотни лет. Во имя всего сущего, почему так? Неужели природа от нечего делать установила эти произвольные границы?

Ленц начал медленно расхаживать перед Беном; охранники стояли все так же неподвижно.

- Несмотря даже на то, что мой отец был вынужден переехать в Южную Америку, он продолжал издали руководить вот этим своим научно-исследовательским институтом. Ездил взад и вперед по нескольку раз в год. В конце пятидесятых один из его ученых совершил знаменательное открытие - оказалось, что при каждом делении человеческой клетки ее хромосомы, эти крошечные ниточки ДНК, становятся короче! Да, совсем незначительно, но тем не менее это сокращение можно измерить. Так что же это такое - то, что делается короче? Чтобы найти ответ, потребовались годы. - Он снова улыбнулся. - Отец был прав. Разгадка действительно крылась в наших клетках.

- Хромосомы, - сказал Бен. Он начал понимать. Отец был прав.

Теперь он догадывался, куда делся Макс.

- На самом деле лишь одна крошечная часть хромосомы. Самый кончик нечто вроде тех твердых наконечников, которые делаются на шнурках для ботинок. Эти нашлепки были открыты еще в 1938 году; их назвали теломерами. Наша команда выяснила, что каждый раз, когда клетка делится, эти кончики становятся все короче и короче, пока клетка не начинает умирать. Наши волосы выпадают. Наши кости становятся ломкими. Наши позвоночники сгибаются. Наша кожа становится сухой и морщинистой. Мы превращаемся в стариков.

- Я видел, что вы делаете с этими детьми, - прервал его Бен, - с прогериками. Насколько я понимаю, вы экспериментируете на них. - А на ком еще вы экспериментируете? - Весь мир считает, что вы приглашаете их сюда на нечто вроде каникул. Да, своеобразные каникулы. - Нет, упрекнул себя Бен, я должен держаться спокойно. Он внутренне напрягся, чтобы сдержать свой гнев, не дать ему воплотиться в какие-нибудь зримые проявления.

Слушай его. Подталкивай его к дальнейшим разговорам.

- Действительно, у них нет никаких каникул, - согласился Ленц. - Но эти бедные дети вовсе не нуждаются в каникулах. Они нуждаются в уходе! Знаете, эти малолетние старики действительно очаровательны. Они рождаются старыми. Если вы возьмете клетку у новорожденного ребенка-прогерика и поместите ее под микроскопом рядом с клеткой девяностолетнего старика, то, черт возьми, даже квалифицированный молекулярный биолог не сможет найти разницу! У прогериков эти наконечники короткие от самого рождения. Короткие теломеры короткая жизнь.

- Что вы с ними делаете? - спросил Бен. Он понял, что его челюсть болит оттого, что он все это время изо всех сил стискивал зубы. Перед его внутренним взором плясали дети-прогерики, упакованные в стеклянные банки.

Доктор Рейсингер, судья Мириам Бэйтиман, Арнольд Карр и другие весело выходили из зала, переговариваясь между собой.

- Эти крохотные наконечники для шнурков, они... они наподобие крохотных одометров. Хотя вернее будет сравнить их с таймерами. В теле человека сотня триллионов клеток, а в каждой клетке имеется девяносто две теломеры, так что получается десять квадриллионов маленьких-маленьких часиков, которые говорят телу, когда ему пора выключаться. Мы заранее запрограммированы на смерть! Ленц, казалось, был не в состоянии сдержать волнение. - А что, если бы мы смогли каким-то образом перепрограммировать эти часы, а? Помешать теломерам укорачиваться! Вот в этом-то и заключалась вся хитрость! Ну, так вот, выяснилось, что некоторые клетки - к примеру, некоторые клетки мозга производят химические вещества, энзимы, которые сохраняют теломеры и даже восстанавливают их. Все наши клетки обладают способностью делать это, но по неизвестным причинам - большую часть времени эта способность оказывается выключенной. А что, если нам удастся ее включить? Заставить внутренние часики тикать дольше, чем они это делают сами по себе? Как изящно и как просто. Но я солгал бы вам, если бы сказал, что это было легко сделать. Даже имея доступ к чуть ли не всем деньгам мира и обладая возможностью выбирать из числа крупнейших ученых, для решения проблемы потребовались десятилетия, и множество других научных достижений, таких, например, как соединение генов...

Выходит, вот ради чего совершались все эти убийства, так, что ли?

"Как всегда, судьба не обходится без иронии, - подумал Бен. - Люди умирают ради того, чтобы кто-то другой мог прожить намного больше отведенного ему природой срока..."

Продолжать отвлекать его разговором, заставлять его увлеченно объяснять. Не показывать гнева. Не выпускать цель из виду.

- И когда же вы совершили ваш главный прорыв? - осведомился Бен.

- Лет пятнадцать-двадцать тому назад.

- Но почему же никто так и не догнал вас?

- Конечно, мы не одни работали в этой области. Но у нас имелось преимущество, которым не обладал никто другой.

- Неограниченное финансирование. - "Деньги Макса Хартмана", - добавил он про себя.

- Конечно, это было весьма полезно. И еще тот факт, что мы почти без остановок работали над этой проблемой, начиная с сороковых годов. Но это еще далеко не все. Главное отличие в том, что мы проводили эксперименты на людях. Все так называемые "цивилизованные страны" давно уже объявили подобные исследования вне закона. Но, ради бога, скажите: много ли можно по-настоящему узнать, работая с крысами или плодовыми мушками? Самых первых наших достижений мы достигли, экспериментируя на детях с прогерией, аномалией, не существующей ни у одного другого вида представителей животного мира. И мы продолжаем использовать прогериков, по мере того как совершенствуем свое понимание молекулярных структур. Наступит время, когда они больше не будут нам нужны. Но пока что нам предстоит узнать еще много того, чего мы не знаем.

- Эксперименты на людях... - повторил Бен, с трудом скрывая отвращение. Между Юргеном Ленцем и Герхардом Ленцем не существовало никакой разницы. Для них люди - больные дети, беженцы, заключенные лагерей - были все равно, что лабораторные крысы. - Таких, как те дети-беженцы из стоящих за забором палаток, - продолжал он. - Наверно, вы привезли их сюда, укрываясь за вывеской "гуманитарной помощи". Но они для вас тоже всего лишь "расходный материал", не так ли? - Он вспомнил то, что успел рассказать им Жорж Шардан, перед тем как его голову разнесла бронебойная пуля, и добавил: - Избиение младенцев.

Ленц сразу ощетинился.

- Действительно, именно так называли это некоторые из angeli rebelli, но это чрезмерно эмоциональное определение, - возразил он. - И к тому же оно противоречит рациональному осмыслению проблемы. Да, некоторые вынуждены умереть для того, чтобы другие смогли жить. Несомненно, это неприятная мысль. Но откинем завесу сентиментальности и хотя бы мгновение посмотрим в лицо жестокой правде. Эти несчастные дети все равно были обречены на то, чтобы погибнуть во время войны или умереть от болезней, порожденных нищетой, - и чего же ради? А они, вместо того, чтобы бессмысленно умереть, превращаются в спасителей. Им предстоит послужить делу полной перемены мира. Разве этичнее бомбить их дома, допускать, чтобы их расстреливали из автоматов, позволять им бессмысленно умирать, как это широко практикует "цивилизованный мир"? Может быть, все же стоит дать им шанс вложить свою лепту в изменение хода истории? Видите ли, форма фермента теломеразы, требующаяся для нашей терапии, эффективнее всего добывается из тканей центральной нервной системы человека - из клеток головного мозга и мозжечка. Выработка фермента гораздо успешнее происходит в молодом организме. К сожалению, этот фрагмент невозможно синтезировать: это сложный белок, и структура его молекулы имеет критическое значение. Как и многие другие сложные белки, его не удается воссоздать искусственными средствами. И потому... мы должны получать его из людей.

- Избиение младенцев, - повторил Бен.

Ленц пожал плечами.

- Эти жертвы могут беспокоить вас, но они не вызывают никакого волнения у мира в целом.

- Что вы имеете в виду?

- Не сомневаюсь, что вы знакомы со статистикой - с тем фактом, что ежегодно бесследно исчезает двадцать тысяч детей. Люди знают об этом и пожимают плечами. Они смирились с этим. Возможно, им стало бы полегче, если бы они знали, что эти дети погибли не бессмысленно. А нам потребовались годы и годы на то, чтобы устранить противоречия в теории, отработать методы, определить дозировку. Никакого иного пути просто не существовало. И не появится в обозримом будущем. Мы нуждаемся в тканях. Это должны быть человеческие ткани, и они должны быть добыты у подростков. Мозг семилетнего ребенка - полторы кварты дрожащего желе - почти не уступает по размеру мозгу взрослого, но производит в десять раз больше фермента теломеразы. Согласитесь, что это самый большой, самый ценный природный ресурс на земле. Как говорят у вас в провинции, нельзя, чтобы такое богатство пропадало зря.

- Так значит, это вы "исчезаете" их? Каждый год. Тысячи и тысячи детей.

- Как правило, из разоренных войной областей, где их шансы на выживание в любом случае были бы крайне невысоки. А здесь они по крайней мере умирают не напрасно.

- Да, они умирают не напрасно. Они умирают во имя человеческой суетности. Они умирают ради того, чтобы вы и ваши друзья могли жить вечно, разве не так? - Не смей спорить с этим человеком! - говорил себе Бен, но ему с каждой минутой было все труднее и труднее сдерживать ярость.

Ленц усмехнулся.

- Вечно? Ну, нет, никто из нас не сможет жить вечно. Все, что мы делаем, сводится к торможению процесса старения в одних случаях и направлению его вспять в других. Фермент позволяет в значительной степени ликвидировать возрастные изменения кожи, иных наружных покровов. Полностью устранить повреждения, причиненные сердечными заболеваниями. Пока что эта терапия может лишь в отдельных случаях вернуть пожилого в состояние относительной молодости. И даже для того, чтобы дать человеку моих лет его сорокалетнее тело, требуется очень много вре...

- Эти люди, - перебил его Бен, - они все прибыли сюда, чтобы... чтобы омолодиться?

- Только некоторые. Большинство из них - общественные деятели, которые не могут позволить себе решительное изменение внешности без того, чтобы привлечь к этому всеобщее внимание. Так что они приезжают сюда по моему приглашению, чтобы замедлить ход старения и, возможно, компенсировать часть того ущерба, который неизбежно причиняет возраст.

- Общественные деятели? - насмешливо переспросил Бен. - Они все богатые и влиятельные люди! - Он начинал понимать, чем занимается Ленц.

- Нет, Бенджамин. Это великие люди. Лидеры нашего общества, нашей культуры. Те немногие, кто двигает вперед нашу цивилизацию. Основатели "Сигмы" сумели дойти до понимания этого. Они увидели, что цивилизация - это очень хрупкая вещь и что существует лишь один способ гарантировать требуемую непрерывность поступательного движения. Будущее индустриального общества необходимо защитить, укрыть от штормов. Наше общество способно развиваться только в том случае, если нам удастся отодвинуть порог человеческой смертности. Из года в год "Сигма" использовала для этого все инструменты, которые имела в своем распоряжении, но теперь к изначальной цели можно будет продвигаться при помощи других, более действенных средств. Видит бог, мы говорим о вещах, гораздо более эффективных, чем миллиарды долларов, потраченные на государственные перевороты и организацию групп политических действий. Мы говорим о формировании относительно стабильной долговременной элиты.

- Так значит, это лидеры нашей цивилизации...

- Совершенно верно.

- А вы тот человек, который руководит этими лидерами.

Ленц тонко улыбнулся.

- Прошу вас, прошу вас, Бенджамин. Меня совершенно не интересует актерская карьера и тем более роль босса. Но в любой организации должен иметься, скажем, э-э-э... координатор.

- Причем только один.

Пауза.

- В конечном счете, да.

- А как же обстоит дело с теми, кто выступает против вашего "просвещенного" режима? Я полагаю, что их отстраняют от большой политики.

- Бенджамин, чтобы выжить, организм должен очищаться от токсинов, - с неожиданной мягкостью ответил Ленц.

- То, что вы описываете, Ленц, это вовсе не разновидность утопии. Это скотобойня.

- Ваш упрек очень поспешен и настолько же пуст, - возразил Ленц. Жизнь, Бенджамин, это процесс, основанный на непрерывном обмене и переоценке приоритетов. Вы живете в мире, где на лечение нарушений эрекции тратится во много раз больше денег, чем на борьбу с тропическими болезнями, которые ежегодно уносят миллионы жизней. И что вы скажете о своих собственных поступках? Когда вы покупаете бутылку шампанского "Дом Периньон", то тратите сумму, на которую можно было бы провести поголовную вакцинацию населения деревни в Бангладеш, спасти множество жизней от губительных болезней, разве не так? Бенджамин, люди умрут в результате принятого вами решения, вследствие выбранного вами приоритета, выразившегося в совершенной вами покупке. Я говорю абсолютно серьезно: вы можете отрицать, что те девяносто долларов, которые вы заплатили за бутылку "Дом Периньон", легко могли спасти полдюжины жизней, а возможно, и больше? Подумайте об этом. В бутылке содержится семь или восемь стаканов вина. Каждый стакан мы можем, условно говоря, считать за одну потерянную жизнь. - Глаза Ленца ярко сверкали; он выглядел, как математик, решивший одно уравнение и переходящий к другому. Именно поэтому я говорю, что такой обмен совершенно неизбежен. И когда вы приходите к пониманию этого, вы начинаете задавать вопросы высшего порядка: вопросы не количественные, а качественные. А мы здесь имеем возможность значительно продлить период полезного функционирования большого филантропа или мыслителя - человека, вклад которого в общественное благо является неоспоримым. И что значит в сравнении с этим благом жизнь сербского пастушонка? Неграмотного ребенка, который в ином случае был бы обречен на жизнь в нищете и мелкое воровство? Девочки-цыганки, которой предстояло провести свои дни, шаря по карманам туристов, посещающих Флоренцию, а по ночам выбирать вшей из волос. Вас учили в школе, что человеческие жизни священны, и все же вы каждый день принимаете решения, из которых следует, что некоторые жизни имеют большую ценность, чем другие. Я скорблю по тем, кто отдал свои жизни за лучшее будущее. Я говорю это совершенно искренне. Мне бы очень хотелось обойтись без тех жертв, которые они принесли. Но я также знаю, что все большие достижения в истории нашей разновидности достигались за счет человеческих жизней. "Нет ни одного документа нашей цивилизации, который не был бы одновременно свидетельством ее варварства" это сказал один большой мыслитель, мыслитель, который умер слишком молодым.

Бен лишь моргал, не находя слов.

- Пойдемте, - предложил Ленц. - Тут один человек очень хочет с вами поздороваться. Это ваш старый друг.

- Профессор Годвин? - пробормотал Бен, когда к нему вернулся дар речи.

- Бен.

Да, это был его старый наставник из колледжа, давно вышедший в отставку. Но держался он теперь намного прямее, а его прежде изборожденная морщинами кожа стала теперь гладкой и порозовела. Можно было подумать, что ему не восемьдесят два года, а на несколько десятков лет меньше. Джон Варнс Годвин, прославленный исследователь истории Европы ХХ столетия, был полон жизни. Его рукопожатие оказалось твердым и энергичным.

- О Господи! - воскликнул Бен. Если бы он не был знаком с Годвином раньше, он дал бы ему лет сорок пять, никак не больше.

Годвин стал одним из избранных. Конечно: он же являлся теневым создателем королей, он был чрезвычайно влиятельным человеком и имел контакты во всех сферах общества.

Годвин стоял перед ним как ошеломляющее доказательство успехов в работе Ленца. Они находились в примыкавшей к большому залу маленькой комнатке, с удобными диванами и креслами, подушками на полу, торшерами и этажерками с газетами и журналами на разных языках.

Изумленный вид Бена, казалось, доставлял Годвину большое удовольствие. Юрген Ленц прямо-таки сиял.

- Вы, конечно, не знаете, как все это понимать, - предположил Годвин.

Бену потребовалось несколько секунд, прежде чем он сумел ответить.

- Это можно истолковать только однозначно.

- То, чего достиг доктор Ленц, совершенно экстраординарно. Мы все глубоко благодарны ему. Но я думаю, что мы также отдаем справедливую дань его способностям, глубине познаний, научной одаренности. В сущности, мы получили обратно наши жизни. Не нашу юность, как... как другой шанс. Но отсрочку от смерти. - Он глубокомысленно нахмурился. - Можно ли считать, что это противоречит законам природы? Возможно. Но лечить рак, значит, тоже идти против природы. Если помните, Эмерсон сказал, что старость - это "единственная болезнь".

Его глаза сияли. Бен, ошеломленный, молча слушал.

В колледже Бен всегда обращался к нему "профессор Годвин", но сейчас он не хотел вообще произносить его имя. Поэтому он сказал лишь одно слово:

- Почему?

- Почему? В личном плане? Неужели вам нужно еще что-то спрашивать? Мне продлили жизнь. Возможно, даже удвоили ее.

- Надеюсь, вы, господа, извините меня? - прервал его Ленц. - Первый вертолет вот-вот улетит, и мне нужно попрощаться. - Он суетливо, чуть ли не бегом, покинул комнату.

- Бен, когда вы доживете до моих лет, вы не будете покупать незрелые бананы, - снова заговорил Годвин. - Вы станете опасаться приступать к работе над новыми книгами из страха, что не успеете их завершить. А теперь подумайте о том, сколько всего я могу теперь сделать. Пока доктор Ленц не предложил мне свою помощь, я испытывал такое чувство, будто все знания, все, чего я добивался тяжким и упорным трудом на протяжении десятилетий, все, что я умел и мог, все, что я понимал, то, чем я стал, - все это в любой момент может кануть в небытие. "Если бы юность умела, если бы старость могла!" так ведь?

- Даже если все это правда...

- У вас же есть глаза! Вы способны увидеть то, что находится перед вами. Так, ради бога, посмотрите на меня! Вы же помните, что я с превеликим трудом взбирался на лестницу в Файерстоуновской библиотеке, а теперь я могу бегать.

Бен понял, что Годвин был не просто примером успешного завершения эксперимента, нет, он был одним из них - заговорщиков, сплотившихся вокруг Ленца. Неужели он не знал о жестокости, без которой не удалось бы достичь его чудесной перемены, об убийствах?

- Но вы же видели то, что здесь происходит - детей-беженцев во дворе? Тысячи похищенных детей? Это вас не тревожит?

Годвин явно почувствовал неловкость.

- Я признаю, что во всем этом имеются аспекты, о которых я предпочитаю ничего не знать, и всегда ясно давал это понять.

- Мы говорим о непрерывно продолжающемся убийстве тысяч детей! - сказал Бен. - Это требуется для вашего лечения. Ленц говорит: "добывать" - неплохой эвфемизм для резни, которая длится уже много лет.

- Это... - Годвин замялся. - Да, конечно, здесь есть этическая дилемма. Honesta turpitude est pro causa bona.

- Если цель хороша, то и преступление есть добродетель, - перевел Бен. - Публилий Сир. Вы говорили мне эти слова.

Значит, и Годвин тоже. На него можно не рассчитывать - он присоединился к Ленцу.

- Что в данном случае важно, это то, что цель здесь в высшей степени достойна. - Профессор подошел к кожаному дивану. Бен сел на такой же диван напротив.

- Вы и в прежние времена были связаны с "Сигмой"?

- Да, уже несколько десятков лет. И я горжусь тем, что новая стадия с самого начала происходит у меня на глазах. Под руководством Ленца все идет совсем по-другому.

- Насколько я понимаю, не все ваши коллеги были с этим согласны.

- О, да. Ленц называет их angeli rebelli. Мятежные ангелы. Да, была горстка людей, желавших вступить в борьбу. Из тщеславия или по близорукости. Возможно, они никогда не доверяли Ленцу или чувствовали себя ущемленными сменой руководства. Я думаю, что кое-кто из них испытывал растерянность из-за... из-за жертв, которые необходимо было принести. Всегда и везде при перемене власти следует ожидать тех или иных проявлений сопротивления. Но несколько лет назад Ленц сообщил, что решил проблему и его проект скоро будет готов к испытанию на практике. Он объявил всему коллективу, что его должны признать в качестве лидера. Им двигала вовсе не личная заинтересованность, нет. Дело было в том, что предстояло принять некоторые непростые решения по поводу того, кто... э-э-э... кто будет допущен к участию в программе. То есть войдет в постоянную элиту. Слишком велика была опасность появления фракций. Ленц был именно таким лидером, который нам требовался. Большинство из нас согласилось с этим. Но кое-кто - нет.

- Тогда скажите мне: ваш план в конечном счете предполагает, что такое лечение станет доступным массам, то есть каждому? Или только тем, кого Ленц называл "великими"?

- Что ж, вы коснулись серьезной проблемы. Мне была оказана высокая честь, когда Юрген выбрал меня для того, чтобы я стал в некотором роде вербовщиком для этой августейшей группы мировых... полагаю, можно сказать, светил. Wiedergeborenen, как называет нас доктор Ленц - возрожденные. Наши длани простираются далеко за пределы той узкой группы, какую представляла собой "Сигма". Могу сказать, что я привел сюда Уолтера и моего старого друга Мириам Бэйтиман - судью Мириам Бэйтиман. Я был призван оказывать содействие в выборе тех, кто казался достойным такой участи. Со всего мира - из Китая, России, Европы, Африки - отовсюду без каких-либо предпочтений. За исключением признаков мании величия.

- Но Арнольд Карр не намного старше меня...

- Вообще-то у него самый идеальный возраст для того, чтобы начать это лечение. Если он захочет, то сможет всю свою дальнейшую жизнь - очень долгую жизнь - оставаться сорокадвухлетним. Или же снова стать биологически эквивалентным себе тридцатидвухлетнему. - Историк от восхищения широко раскрыл глаза. - На сегодня нас сорок человек.

- Я понимаю, - прервал его Бен, - но...

- Выслушайте меня, Бен! О господи, еще один член Верховного суда, которого мы выбрали, великий юрист, тоже чернокожий. Он сын издольщика и прошел на своем веку через сегрегацию и десегрегацию. Какую мудрость он накопил за свою жизнь! Разве сможет кто-нибудь заменить его? А живописец, чьи работы уже полностью преобразовывают мир искусства - каким количеством потрясающих холстов он сможет осчастливить человечество? Вы только подумайте, Бен, если величайшие композиторы, каких только знала история, и писатели, и художники - такие, как Шекспир, как Моцарт, как...

Бен всем телом подался вперед.

- Это безумие! - прогремел он. - Богатые и сильные будут жить вдвое дольше, чем бедные и безвластные! Это отвратительный заговор элиты!

- А если и так - что из того? - не задумываясь, откликнулся Годвин. Платон писал о короле-философе, о правлении мудрецов. Он понимал, что наша цивилизация движется вперед скачками, то продвигается, то отступает. Мы изучаем уроки только для того, чтобы забыть их. Трагедии истории то и дело повторяются - Холокост, а затем разные геноциды, как будто мы забыли обо всем, что с нами было. Мировые войны. Диктатуры. Ложные мессии. Притеснение меньшинств. Создается впечатление, что мы совершенно не эволюционируем. Но теперь, впервые, мы можем полностью изменить все это. Мы можем переделать человеческую расу!

- Каким же образом? Ведь вас так ничтожно мало. - Бен скрестил руки на груди. - Это еще одна проблема из тех, с которыми сталкиваются любые элиты.

Годвин секунду-другую смотрел на Бена, а потом рассмеялся.

- Мы немногие, мы немногочисленные счастливцы, мы, братская общность да, все это звучит до смешного неадекватно великим задачам, не так ли? Но человечество прогрессирует отнюдь не через какой-то процесс коллективного просвещения. Мы прогрессируем, потому что некий индивидуум или горстка людей где-нибудь добивается крупного достижения, а все остальные от этого выигрывают. Лет триста назад в местности с почти поголовно неграмотным населением один человек выдумывает новый способ математических вычислений или их было двое? - и путь развития нашего общества изменяется целиком и полностью. Сто лет назад один человек додумывается до теории относительности, и ничто в мире уже не может идти по-старому. Скажите-ка мне, Бен, вам точно известно, как работает двигатель внутреннего сгорания? Вы могли бы собрать его, даже если бы я дал вам все детали? Вы знаете, как проходит вулканизация каучука? Конечно, нет, но все равно вы свободно пользуетесь автомобилем. Вот так все это и происходит. В примитивном мире я знаю, что мы, как предполагается, больше не используем этот термин, но прошу на сей раз извинить меня - между тем, что знает один из соплеменников и любой из остальных, не существует большой разницы. Но в западном мире все совсем не так. Разделение труда это, собственно, и есть признак цивилизованности - чем выше степень разделения труда, тем более развитым является общество. И самый важный раздел проходит между интеллектуальным и физическим трудом. В Манхэттенском проекте была занята ничтожная горстка людей - и все же ее трудами планета изменена навсегда. В минувшем десятилетии несколько маленьких команд ученых расшифровали человеческий геном. Что из того, что подавляющее большинство людей понятия не имеет о том, какая разница существует между никуилом и ниацином - все равно они успешно пользуются и тем, и другим. Люди во всем мире используют персональные компьютеры - те самые люди, которые даже слыхом не слыхивали о машинных кодах, понятия не имеют даже о самых общих принципах построения интегральной схемы. Знанием и ремеслом владеют немногочисленные счастливцы, и все же выгоды от этого получают бесчисленные множества. Так что, прогресс нашего вида животного мира осуществляется не путем могучих коллективных усилий - евреи, возводящие пирамиды. Это делают индивидуумы, очень малочисленные элиты, догадывающиеся о том, как получить огонь, изобретающие колесо или центральный процессор и переделывающие таким образом самый ландшафт, на котором проходят наши жизни. А то, что верно для науки и техники, не может быть неверным и для политики. С одной лишь разницей график "учебного процесса" здесь охватывает куда более длительный период. А это означает, что к тому моменту, когда мы полностью осознаем свои ошибки, нас заменяют более молодые выскочки, которые повторяют те же самые ошибки снова и снова. Мы не можем в достаточной степени научиться чему бы то ни было, потому что нам отпущен для этого недостаточный срок. Люди, основавшие "Сигму", признали это ограничение за внутреннее состояние, присущее человеческому роду, и исходили из того, что наша разновидность будет вынуждена всегда считаться с ним, если, конечно, ей вообще удастся выжить. Вы начинаете понимать суть дела, Бен?

- Продолжайте, - произнес Бен тоном нерешительного студента.

- Действия "Сигмы" - наша попытка взять под контроль политику послевоенной эпохи - были только началом. Теперь мы можем изменить лицо планеты! Гарантировать мир во всем мире, процветание и безопасность благодаря мудрому управлению и организованному рынку ресурсов планеты.

Если это и есть, по вашим словам, заговор элиты, то посудите сами: действительно ли это такая плохая вещь? Если нескольким несчастным военным беженцам придется раньше срока предстать перед Создателем, но ценой этого окажется спасение всего мира - нужно ли считать это очень уж большой трагедией?

- Но ведь все, о чем вы говорите, предназначено лишь для тех, кого вы сочтете достойными, правильно? - уточнил Бен. - А всех остальных вы к этому не допустите. Будут существовать люди двух классов.

- Управляемые и правители. Но это неизбежно, Бен. Будут Мудрецы и управляемые массы. Это единственный способ сформировать жизнеспособное общество. Мир уже перенаселен. Значительная часть жителей Африки даже не имеет чистой питьевой воды. Если все будут жить вдвое или втрое дольше обычного срока, то, сами подумайте, к чему это приведет. Мир погибнет! Именно поэтому Ленц в его мудрости хорошо понимает, что долголетие привилегия лишь очень немногих.

- А что же будет с демократией? Как это можно увязать с народовластием?

Щеки Годвина вдруг покраснели.

- Избавьте меня от сентиментальной риторики, Бен. История о том, насколько люди бесчеловечны по отношению друг к другу, сама по себе заслуживает описания в сотнях и сотнях томов: толпа всегда разрушала то, что кропотливо создавалось благородством. Основной задачей политики всегда было спасти людей от самих себя. Это далеко не сразу удается понять новичкам, но принцип аристократии был всегда верным: правление лучших. Проблема заключалась в том, что аристократия зачастую не могла предоставить лучших. Но представьте себе, что вы впервые в человеческой истории получили возможность рационализировать эту систему, создать скрытую аристократию, базирующуюся на объективных достоинствах - с Wiedergeborenen, которые несут службу хранителей цивилизации.

Бен поднялся и принялся расхаживать по комнате. Он чувствовал, что у него кружится голова. Годвин, нанизывающий свои легковесные софистические оправдания творившихся преступлений, оказался пойманным на крючок с непреодолимо привлекательной приманкой - чуть ли не бессмертием.

- Бен, вам сколько - тридцать пять или тридцать шесть? Вы воображаете, что будете жить вечно. Я знаю, в вашем возрасте я тоже так думал. - Бен снова опустился на диван. - Но я хочу, чтобы вы представили себе, что вам восемьдесят пять или девяносто, да пошлет вам Бог столь долгую жизнь. У вас семья, у вас дети и внуки. Вы прожили счастливую жизнь, ваша работа получила всеобщее признание, и хотя вы обладаете всеми обычными старческими бедами...

- Я хотел бы умереть, - кратко ответил Бен, не дослушав до конца.

- Совершенно верно. Если вы находитесь в том же состоянии, в каком пребывает большинство людей, достигающих этого возраста. Но вам вовсе не обязательно становиться девяностолетним. Если вы начнете эту терапию сейчас, то вы навсегда останетесь в своей лучшей поре, в середине четвертого десятка. Видит бог, чего бы я только ни отдал за то, чтобы оказаться в вашем возрасте! И прошу вас, не говорите мне, что у вас есть на это какое-то возражение морального порядка.

- Я толком не знаю, что и думать об этом, - сказал Бен, внимательно наблюдая за выражением лица Годвина.

Профессор, казалось, поверил ему.

- Прекрасно. Вы не находитесь в плену предубеждений. Я хочу, чтобы вы присоединились к нам. Вошли в число Wiedergeborenen.

Бен, как бы в задумчивости, уткнулся лицом в ладони с растопыренными пальцами.

- Это, конечно, очень привлекательное предложение. - Его голос звучал приглушенно. - Вы подробно осветили для меня несколько...

- Джон, вы еще здесь? - перебил его громкий и веселый голос Ленца. Последний вертолет уже скоро отправится!

Годвин стремительно вскочил.

- Я должен успеть на транспорт, - извиняющимся тоном сообщил он. - Мне хотелось бы, чтобы вы подумали о том, что мы с вами только что обсудили.

Вошел Ленц, обнимая за талию сутулого старика.

Якоб Зонненфельд.

- Ну как, хорошо побеседовали? - поинтересовался Ленц.

Нет. Только не он!

- Вы?.. - выпалил Бен, удивленно глядя на старого охотника за нацистами, и вскочил.

- Я думаю, что мы можем получить нового рекрута, - угрюмо произнес Годвин и кратко, но выразительно взглянул на Ленца.

Бен повернулся к Зонненфельду.

- Они узнали о том, что я отправился в Буэнос-Айрес, от вас, не так ли?

У Зонненфельда было такое выражение лица, словно от этих слов ему стало больно. Он отвел взгляд.

- В жизни бывают моменты, когда приходится решать, на какую сторону встать, - ответил он. - Когда началось мое лечение...

- Пойдемте, джентльмены, - снова перебил его Ленц. - Нам нужно торопиться.

Годвин и Зонненфельд двинулись к выходу. Бен явственно услышал рокот вертолета.

- Бенджамин, - не оборачиваясь, сказал Ленц. - Будьте добры, побудьте здесь. Я рад был услышать, что от вас можно ожидать интереса к нашему проекту. Так что теперь нам с вами стоит немного побеседовать.

Бен почувствовал, что его схватили сзади, и тут же к его запястьям прикоснулась холодная сталь. Наручники. У него не было никаких шансов на спасение.

Охранники проволокли его через большой зал, мимо тренажеров и медицинских контрольных приборов.

Он заорал во всю силу своих легких и подогнул ноги. Если бы здесь оставался хоть кто-нибудь из Wiedergeborenen, этот человек увидел бы, как с ним обращаются, и, конечно, запротестовал бы. Эти люди не были злыми.

Но никого из них уже не было в замке, по крайней мере он никого не видел.

Третий охранник схватил его за руку выше локтя. Бена волокли коленями по каменному полу; это оказалось мучительно больно. Он принялся дергаться и вырываться. Появился еще один охранник, и теперь Бена волокли за руки и за ноги, хотя он продолжал извиваться и рваться всем телом, чтобы как можно сильнее затруднить задачу своим противникам, и продолжал кричать.

Его втащили в лифт. Один из охранников нажал кнопку второго этажа. Через несколько секунд двери открылись в абсолютно белый коридор. Когда охранники выволокли его - он прекратил сопротивление: какой смысл? проходящая мимо медсестра уставилась на него, раскрыв рот от неожиданности, и тут же поспешно отвела взгляд.

Его приволокли в комнату, похожую на операционную, и подняли на кровать. Санитар, который, похоже, дожидался его появления - неужели охранники успели предупредить по радио? - пристегнул его лодыжки и запястья к койке широкими упругими цветными ремнями, а потом снял наручники.

Бен, измотанный донельзя, лежал неподвижно. Все охранники, кроме одного, покинули помещение; они свое дело сделали. Оставшийся застыл перед закрытой дверью. На груди у него висел автомат "узи".

Дверь открылась, и вошел Юрген Ленц.

- Я восхищаюсь вашим умом, - сказал он. - Я был уверен, что старая пещера давно завалена или по крайней мере непроходима, так что благодарю вас за то, что вы показали нам, откуда можно ждать опасности. Я уже приказал взорвать этот проход.

Бен задумался: действительно ли Годвин искренне предлагал ему присоединиться к этой компании? Или же старый наставник просто пытался нейтрализовать его? В любом случае Ленц был слишком, слишком осторожным и подозрительным человеком и не мог поверить опасному противнику.

Или все-таки мог?

- Годвин предлагал мне присоединиться к проекту, - сказал Бен.

Ленц подкатил к его кровати металлический столик на колесиках и взял со стеклянной крышки шприц.

- Годвин доверяет вам, - заявил он, поворачиваясь к Бену. - А я не доверяю.

Бен следил за его лицом.

- Доверяет мне по поводу чего?

- Того, что вы с уважением отнесетесь к нашей потребности в конфиденциальности. А также того, о чем вы или ваша любознательная подруга уже могли кому-то сообщить.

Так вот, какова его ахиллесова пята!

- Если вы освободите ее целой и невредимой, то мы с вами могли бы заключить сделку, - сказал Бен. - И каждый из нас получит то, что хочет.

- И, конечно, я могу быть уверенным в том, что вы сдержите ваше слово?

- Это будет полностью в моих интересах, - ответил Бен.

- Люди не всегда действуют в соответствии со своими личными интересами. Если бы я даже мог когда-нибудь забыть об этом, angeli rebelli очень убедительно напомнили мне.

- Давайте попробуем смотреть на это дело просто. Мой интерес состоит в том, чтобы вы отпустили Анну Наварро. Ваш - в том, чтобы сохранять свой проект в секрете. У нас есть взаимные интересы, так что мы вполне можем договориться к обоюдному удовольствию.

- Что ж, - с сомнением в голосе протянул Ленц. - Возможно. Но сначала мне потребуется обратиться к помощи химии, чтобы подкрепить вашу честность, на тот случай, если она не сможет достаточно проявиться естественным путем.

Бен внутренне напрягся, чтобы подавить нахлынувшую панику.

- Что это означает?

- Никакого вреда. Даже, напротив, весьма приятный опыт.

- Не думаю, что у вас есть время для этого. Особенно если учесть, что в любую секунду здесь могут появиться агенты правоохранительных служб. Это ваш последний шанс на заключение сделки.

- Мисс Наварро оказалась здесь одна и без поддержки, - ответил Ленц. Она никого не вызвала. Это она лично сказала мне. - Он помахал шприцем. - И ручаюсь вам, что она говорила правду.

Продолжай болтовню! Переключи его на другую тему!

- Откуда вы знаете, что можете доверять ученым из вашей команды?

- Я им не доверяю. Все - все материалы, компьютеры, аппаратура, слайды, химические формулы - находится здесь.

Бен попытался усилить нажим.

- И все равно вы уязвимы. Кто-то мог получить доступ к внешним хранилищам данных. А ведь любое кодирование рано или поздно поддается расшифровке.

- Именно поэтому никаких внешних хранилищ не существует, - ответил Ленц. Было ясно, что он получает искреннее удовольствие, указывая на ошибки, обнаруживающиеся в гипотезах Бена. - Это риск, который я не могу себе позволить. Признаюсь со всей откровенностью: я не представляю себе, что бы со мной было, если бы я чрезмерно доверял моим соратникам и коллегам.

- Раз уж мы оба говорим откровенно, позвольте мне задать вам один вопрос.

- Да? - Ленц принялся массировать левое предплечье.

Бена, пока не вздулась вена.

- Я хотел бы узнать, зачем вы убили моего брата.

Ленц воткнул иглу в вену. Как показалось Бену, его движение было чрезмерно энергичным.

- Это не должно было случиться. Это сделали фанатики из моей службы безопасности, я глубоко об этом сожалею. Ужасная ошибка. Они испугались, что сделанное вашим братом открытие - первоначальный состав правления "Сигмы" поставит под угрозу нашу работу.

Сердце Бена лихорадочно забилось, и он снова взял себя в руки и заставил успокоиться.

- А мой отец? Ваши "фанатики" убили его тоже?

- Макс? - Ленц изумленно выкатил глаза. - Макс - гений. Я глубоко восхищаюсь этим человеком. О, нет, я не причинил бы вреда ни одному волоску на его голове.

- Тогда где же он?

- А он что, куда-то уехал? - с невинным видом спросил Ленц.

Болтай, не останавливайся!

- Тогда зачем нужно было убивать всех остальных стариков?

Левый глаз Ленца пару раз чуть заметно дернулся.

- Это была уборка. В данном случае мы говорим главным образом об индивидуумах, принимавших персональное участие в деятельности "Сигмы", о тех из них, кто стремился сопротивляться неизбежному. Они были недовольны тем, что "Сигма" все больше оказывалась под моим влиянием, чувствовали себя оскорбленными из-за возрастания моей роли. О, со всеми нашими членами обращались великодушно...

- Вы хотите сказать, держали на коротком поводке? Выплачивали им нечто вроде пенсии, чтобы подкрепить их осмотрительность.

- Если хотите, можно сказать и так. Но пришло время, когда этого оказалось недостаточно. В итоге все свелось к принципиальным порокам мировоззрения. А суть дела в том, что они отказались принять и поддержать программу. Были и такие, кто сделался назойливым, даже нескромным и в то же время давно утратил способность что-либо предложить. Это были ненужные, совершенно излишние нити, и пришло время их отрезать. Возможно, это может показаться излишне жестким решением, но когда под угрозой оказывается так много, вы ведь не ограничиваетесь тем, что делаете вашим подопечным резкие выговоры, шлепаете их по рукам или не выпускаете из класса на перемену, не так ли? Вы принимаете более категорические меры.

"Только не позволяй себе ни секунды растерянности, - приказал себе Бен. - Он должен быть увлечен разговором".

- А вам не кажется, что убийство этих стариков само по себе было глупым риском? Смертные случаи не могут не вызывать подозрений.

- Прошу вас... - поморщился Ленц. - Все смерти выглядели совершенно естественными, но даже в том случае, если бы токсин был обнаружен... У этих людей было множество врагов во всех странах мира.

Ленц услышал звук в ту же секунду, что и Бен.

Автоматная очередь где-то совсем неподалеку.

И еще одна - еще ближе.

Крик.

Ленц, держа шприц в руке, повернулся к двери. Что-то сказал стоявшему перед дверью охраннику.

Дверь резко распахнулась, и комнату залило градом пуль.

Раздался громкий крик, и охранник осел на пол, прямо в лужу собственной крови.

Ленц ничком кинулся на пол.

Анна!

Никогда еще в жизни Бену не приходилось испытывать такого облегчения. Она жива, неизвестно, как ей это удалось, но она жива.

- Бен! - крикнула она, захлопнув за собой дверь и не забыв повернуть ключ в замке. - Бен, ты цел?

- Я в полном порядке, - откликнулся он.

- Встать! - крикнула она Ленцу. - Встать, проклятый сукин сын.

Она шагнула вперед, держа автомат, нацеленный на Ленца. На ней был короткий белый медицинский халат.

Ленц поднялся. Его лицо раскраснелось, серебристо-седые волосы растрепались.

- Моя охрана будет здесь через несколько секунд, - произнес он заметно дрожащим голосом.

- Не слишком рассчитайте на это, - ответила Анна. - Я заблокировала все крыло, а двери заклинены с той стороны.

- Думаю, что вы убили этого охранника, - сказал Ленц; в его голосе вновь слышалась бравада. - А я-то думал, что агентов правительства Соединенных Штатов учат убивать только для самозащиты.

- Разве вы не знаете, что я сейчас не на службе? - резко бросила Анна. - Руки в стороны. Где ваше оружие?

- Я безоружен! - с возмущенным видом заявил Ленц.

Анна шагнула к нему.

- Вы, конечно, не будете возражать, если я проверю, не ошиблись ли вы. Руки в стороны, я сказала!

Она медленно подошла к Ленцу и засунула свободную руку во внутренний карман его пиджака.

- Давайте-ка, посмотрим, - сказала она. - Очень надеюсь, что мне удастся сделать это и не нажать на спуск этого дурацкого автомата. Я не слишком привыкла пользоваться подобными крошками.

Ленц побледнел.

Улыбнувшись, словно фокусник, вытаскивающий кролика из цилиндра, Анна извлекла из нагрудного кармана пиджака Ленца крохотный пистолетик.

- Ну-ну, - укоризненно произнесла она. - Разве прилично старику так себя вести? Подумайте сами, Юрген. Или ваши друзья все еще называют вас Герхардом?

Глава 47

- О, мой Бог! - выдохнул Бен.

Ленц облизал губы, а потом, как ни странно, улыбнулся. Анна опустила пистолет Ленца в карман халата.

- Это очень долго смущало меня, - сказала она. - Федеральная лаборатория исследовала отпечатки, но ничего не смогла найти ни в одной базе данных. Они обратились к материалам армейской разведки - тоже безуспешно. И только в самом конце они взялись за старые архивные карты с десятью отпечатками, сделанные во время войны и в первые годы после нее. Очень немногие из них были оцифрованы, да и зачем это нужно, ведь правда? Полагаю, что ваши отпечатки из документов СС хранились в архивах армейской разведки потому, что вам удалось убежать.

Ленц следил за ней с удивленным выражением лица.

- Техники прежде всего подумали, что отпечатки на фотографии, которую я послала им, были старыми, но, как ни странно, жировые следы, остатки потовых выделений, как это у них называется, оказались совершенно свежими. Специалисты были в полной растерянности.

Бен вгляделся в Ленца. Да, он походил на Герхарда Ленца, стоявшего на фотографии рядом с Максом Хартманом. Ленцу на этом снимке, сделанном в 1945 году, было лет сорок пять. Выходит, сейчас ему уже больше ста.

Это казалось совершенно невозможным.

- Первый успешный опыт я поставил сам на себе, - спокойно сообщил Герхард Ленц. - Почти двадцать лет назад я впервые сумел остановить, а потом полностью пустить вспять мое собственное старение. Только несколько лет назад мы изобрели формулу, которая одинаково надежно действует на каждого. Он уставился в пространство. - Это означало, что все, ради чего существовала и действовала "Сигма", можно было обезопасить практически навсегда.

- Очень мило, - перебила его Анна. - Дайте-ка мне ключ от ремней.

- У меня нет ключа. Дежурный санитар...

- Забудьте об этом. - Она взяла автомат в правую руку, вынула из кармана разогнутую скрепку, освободила Бена и дала ему длинный пластмассовый предмет, который он узнал с первого же взгляда.

- Не шевелиться! - крикнула Анна, снова наведя "узи" на Ленца. - Бен, возьми эти браслеты и пристегни ублюдка к чему-нибудь неподвижному. - Она окинула комнату быстрым взглядом. - Мы должны убраться отсюда как можно скорее, и...

- Нет, - твердо произнес Бен.

Анна изумленно уставилась на него.

- Что ты?..

- Он держит здесь заключенных - подростков в палатках во дворе и больных детей, по крайней мере, в одной палате. Мы должны освободить их!

Анна сразу поняла его и кивнула.

- Проще всего это сделать, отключив системы безопасности. Снять напряжение с заборов, отпереть... - Она повернулась к Ленцу и сделала движение стволом автомата. - В вашем кабинете находится главный пульт управления. Мы сейчас немного прогуляемся.

Ленц вскинул на нее делано равнодушный взгляд.

- Боюсь, что не знаю, о чем вы говорите. Всей системой безопасности клиники управляют с центрального поста охраны на первом уровне.

- Мне очень жаль, - ехидным тоном откликнулась Анна, - но я уже успела обсудить этот вопрос с одним из ваших охранников. - Она указала автоматом на закрытую дверь, не ту, через которую все входили. - Пойдемте.

Кабинет Ленца оказался огромным, мрачным и походил на собор.

Через окна-щели, проделанные в каменных стенах намного выше уровня головы, просачивались струйки бледного света. Почти вся комната была темна, лишь на массивном, сделанном из грецкого ореха столе Ленца светилась настольная лампа, прикрытая зеленым стеклянным старомодным абажуром. От нее на полированную столешницу ложился маленький световой круг.

- Думаю, что вы не станете возражать, если я зажгу свет. Так вам будет легче следить за моими действиями, - сказал Ленц.

- Извините, - ответила Анна, - но в этом нет необходимости. Просто обойдите стол и нажмите кнопку, чтобы выдвинуть пульт управления. Давайте сделаем это без лишних обсуждений.

Ленц заколебался, но уже через секунду решил, что лучше выполнить требование.

- Это совершенно бессмысленное занятие, - произнес он с усталым презрением в голосе, подходя к своему креслу. Анна шла следом за Ленцем, держа автомат нацеленным на него.

Бен следовал за нею по пятам. Если Ленц попытается что-то предпринять, две пары глаз лучше, чем одна, а в том, что Ленц постарается что-то выкинуть, он нисколько не сомневался.

Ленц нажал потайную кнопку, вделанную в передний край стола. Загудел сервомотор, и прямо посредине полированной столешницы показалась длинная, плоская секция, похожая на надгробную плиту. Матово блестящая, словно сделанная из нержавеющей стали, приборная панель производила очень странное впечатление на антикварном готическом столе.

В стальную оправу был вделан пылающий ледяной голубизной плоский плазменный экран, разделенный на девять маленьких квадратов, расположенных рядами по три. Каждый квадрат показывал, что происходит в различных местах внутри и снаружи замка. Ниже экрана располагалось множество сверкавших серебром тумблеров и верньеров.

В одном квадрате играли дети-прогерики, привязанные трубками датчиков к тумбам, на другом копошились возле своих палаток беженцы; почти все курили. Около входов стояли охранники. Другие охранники совершали свои обходы. Мигающие красные огни, расположенные через каждые несколько футов поверху находившихся под током металлических барьеров, венчавших древние каменные стены, вероятно, показывали, что система в действии.

- Отключайте! - приказала Анна.

Ленц снисходительно, будто делал одолжение, кивнул и принялся быстрыми движениями переставлять каждый выключатель из левого в правое положение. Ничего не случилось, ничего не говорило, что система безопасности выключилась.

- Мы найдем других прогериков, - спокойно сказал Ленц, щелкая тумблерами, - да и запас юных беженцев у нас неограничен - ведь в мире непрерывно идут какие-нибудь войны. - Эта мысль, казалось, забавляла его.

Мигающие красные огни погасли. Группа детей-беженцев играла около высоких железных ворот. Один из них повернулся и замер - очевидно, заметил, что красных огней больше нет.

Второй подошел к воротам и толкнул створку.

Ворота медленно раскрылись.

Ребенок настороженной, скованной походкой прошел через ворота и оглянулся назад, подзывая к себе других. Еще один медленно прошел через ворота к свободе и присоединился к нему. Эти двое, казалось, что-то кричали остальным, хотя звука слышно не было.

Их примеру последовали еще несколько детей. Изможденная девочка со свалявшимися курчавыми волосами. Еще один, совсем маленький мальчик.

И другие дети.

В следующее мгновение началась суета. Дети, отталкивая друг друга, кинулись за ворота.

Ленц с непроницаемым лицом следил за происходившим на экране монитора. Анна не сводила с него глаз; "узи" был все так же направлен на него.

На другом экране дверь в детскую палату (а может быть, камеру?) была широко открыта. Медсестра, боязливо оглядываясь по сторонам, выводила детей наружу.

- Итак, они убегают, - констатировал Ленц. - Но вам самим это будет не так легко сделать. Сорок восемь охранников проинструктированы стрелять в любых посторонних, которые только попадутся им на глаза. Вам не удастся выйти отсюда. - Он протянул руку к большой, помпезно отделанной бронзовой лампе, словно хотел включить ее, и Бен сразу насторожился: он был уверен, что Ленц хочет схватить лампу и швырнуть ее в Анну. Но вместо этого Ленц быстрым движением сдвинул в сторону часть пьедестала и выхватил маленький продолговатый предмет, который тут же направил на Бена. Это оказался компактный, покрытый бронзовыми украшениями пистолет, с поразительным искусством замаскированный под деталь лампы.

- Бросьте! - крикнула Анна.

Бен находился в нескольких футах от Анны, и Ленц не мог взять на прицел сразу обоих.

- Я предлагаю вам немедленно положить ваше оружие, - ответил он. - В таком случае никто не пострадает.

- Я так не думаю, - сказала Анна. - У нас с вами несколько разный уровень подготовки.

Ленца ее слова, похоже, нисколько не встревожили.

- Видите ли, если вы начнете стрелять в меня, то ваш друг, присутствующий здесь, тоже будет убит, - вежливым, почти ласковым тоном произнес он. - Так что вы должны спросить себя, насколько важно для вас убить меня - стоит ли игра свеч.

- Бросьте эту чертову игрушку, - потребовала Анна, хотя Бен хорошо видел, что предмет, который Ленц держал в руке, игрушкой как раз не был.

- Даже если вам удастся убить меня, вы все равно ничего не измените. Моя работа продолжится и без меня. А вот ваш друг Бенджамин будет бесповоротно мертв.

- Нет!- раздался хриплый крик. Это был старческий голос.

Ленц резко повернул голову.

- Lassen Sie ihn los! Lassen Sie meinen Sohn los! [Отпустите его! Отпустите моего сына! (нем.)] - И по-английски: - Отпустите его! Отпустите моего сына!

Голос донесся из скрытого в густой тени угла огромной комнаты. Ленц повернул было оружие на голос, но тут же, видимо, передумал и снова наставил его на Бена.

- Отпустите моего сына! - повторил голос.

В густом полумраке Бен с трудом различил лишь контуры сидящего человека.

Его отец. И он тоже держал в руке пистолет.

На мгновение Бен лишился дара речи.

В первый момент он подумал, что это странная игра сумеречного освещения, снова взглянул в угол и понял: увиденное им - реальность.

- Отпустите их обоих, - несколько тише потребовал Макс.

- Ах, Макс, мой друг! - громким сердечным голосом воскликнул Ленц. Может быть, вы сумеете втолковать этой парочке, что к чему.

- Хватит убийств, - потребовал Макс. - Хватит кровопролития. Всему этому пришел конец.

Ленц напрягся.

- Вы старый дурак! - ответил он.

- Вы правы, - согласился Макс. Он оставался на месте, и его оружие было все так же направлено на Ленца. - И в молодости я тоже был дураком. Вы обманывали меня тогда точно так же, как теперь. Всю жизнь я провел в страхе перед вами и вашими людьми. Ваши угрозы. Ваш шантаж. - Он повысил срывающийся от гнева голос. - Что бы я ни создал, кем бы я ни стал - вы всегда стояли у меня за спиной.

- Вы можете опустить оружие, мой друг, - мягко проговорил Ленц. Его пистолет был все еще направлен на Бена, но ему потребовалась лишь доля секунды, чтобы прицелиться в Макса.

"Я могу сбить его, повалить на пол, - подумал Бен. - Пусть только он еще раз отвлечется".

А Макс продолжал говорить, как будто не слышал этих слов, как будто в комнате не было никого, кроме него самого и Ленца.

- Разве вы не видите, что я больше не боюсь вас? - Его голос гулко разносился по кабинету, отражаясь от каменных стен. - Я никогда не прощу себе того, что я делал: помогал вам и вашим друзьям-мясникам. Это было условием моей сделки с дьяволом. Когда-то я думал, что это нужно и полезно для моей семьи, для моего будущего, для всего мира. Но я старательно обманывал себя. Что вы сделали с моим сыном, моим Питером... - Его голос сорвался.

- Но вы же знаете, что это не должно было случиться! - возразил Ленц. Это было делом чрезмерно фанатичных людей из моей службы безопасности, превысивших свои полномочия.

- Хватит! - взревел Макс. - Довольно! Довольно вашей проклятой лжи!

- Но проект, Макс. Мой бог, дружище, я думаю, что вы не понимаете...

- Нет, это вы не понимаете. Вы думаете, что меня сколько-нибудь занимают ваши мечты о том, чтобы получить возможность разыгрывать из себя бога? Вы думаете, что они хоть когда-нибудь занимали меня?

- Я сделал вам одолжение, пригласив сюда, в качестве компенсации за вашу потерю. Что еще вы пытаетесь мне сказать? - было заметно, что Ленц лишь с превеликим трудом одерживает ярость.

- Компенсации? Но это только продолжение ужаса. Вы готовы всех и каждого принести в жертву своей мечте о вечной жизни. - Макс тяжело, надсадно дышал. - Сейчас вы собираетесь лишить меня единственного оставшегося у меня ребенка! После того, как лишили всего остального.

- Значит, все ваши увертюры были просто-напросто игрой. Да, теперь я начинаю понимать. Когда вы присоединились к нам, уже тогда у вас было намерение предать нас.

- Это был единственный способ проникнуть за крепостную стену. Единственный путь, позволявший мне надеяться хоть как-то контролировать ситуацию изнутри.

- Моя ошибка состоит в том, что я всегда считал, будто ради настоящего общего блага другие могут быть такими же филантропами, как я, - произнес Ленц, как будто разговаривая сам с собой. - Как вы разочаровали меня, Макс. И это после всего, что мы вместе пережили.

- А-а! Так вы еще пытаетесь делать вид, будто озабочены прогрессом человечества! - крикнул Макс. - И вы еще называете меня старым дураком! Вы говорите о других как о недочеловеках, но вы сами не человек.

Ленц бросил взгляд на Макса, все так же сидевшего в темном углу. В тот самый миг, когда Бен напрягся, чтобы кинуться вперед, он услышал хлопок выстрела малокалиберного пистолета. Гнев на лице Ленца сменился скорее удивлением, нежели испугом, а на его белом халате возле правого плеча появилось маленькое, но стремительно увеличивающееся красное пятнышко. Направив пистолет туда, где сидел Макс, Ленц, не целясь, трижды яростно нажал на спуск.

В это мгновение на груди Ленца расцвело второе красное пятно. Его правая рука беспомощно повисла, а пистолет со звонким стуком упал на пол.

Анна немного опустила ствол "узи", наблюдая за раненым.

Внезапно Ленц нанес Анне мощный короткий удар, сбив ее с ног. Автомат с грохотом отлетел в сторону.

Его рука схватила ее за горло, стиснув железной хваткой гортань. Анна попыталась вывернуться, но он ударил ее головой об пол с такой силой, что послышался хруст.

Ленц успел еще раз стукнуть ее головой о камень, прежде чем разъяренный Бен навалился на него, сжимая в кулаке одноразовый пластмассовый шприц, который еще раньше вручила ему Анна. Взревев от бешенства, Бен взмахнул рукой и на всю длину всадил иглу в шею Ленца.

Ленц взвыл от боли. Бен понял, что воткнул иглу в яремную вену или где-то совсем рядом с ней - как раз туда он и целился, - и резко нажал на плунжер.

Лицо Ленца перекосилось от ужаса. Он вскинул обе руки к шее, нащупал шприц, выдернул и увидел ярлык.

- Verdammt nochmal! Scheiss! Jesus Christus [Черт побери! Дерьмо! Иисус Христос! (нем.)]!

В уголке его рта вздулся пузырь слюны. Внезапно он упал на спину, подобно опрокинутой статуе. Его рот открывался и закрывался, как будто он пробовал кричать, но вместо этого лишь хватал губами воздух.

В следующее мгновение он замер.

Глаза Ленца сохраняли яростное выражение, но зрачки расширились чуть ли не на всю радужку и застыли в неподвижности.

- Я думаю, что он мертв, - почти беззвучно выдохнул Бен.

- Я знаю, что он мертв, - уточнила Анна. - Это самый сильный опиод из всех, какие только существуют на свете. У них здесь, в запертых шкафах есть очень любопытные медикаменты. А теперь давайте убираться отсюда! - она взглянула на Макса Хартмана. - Все вместе.

- Идите, - чуть слышно прошептал отец Бена, не вставая со своего стула. - Оставьте меня здесь. А вы оба должны немедленно уходить, охрана...

- Нет, - возразил Бен. - Ты пойдешь с нами.

- Черт возьми, - сказала Анна, взглянув на Бена. - Я слышала, что вертолет улетел, так что этот путь отпадает. Ты-то как сюда попал?

- Через пещеру... под всем замком... выходит в подвал. Но все равно они уже нашли ее.

- Ленц был прав, мы попались, отсюда не выбраться...

- Выход есть, - слабым голосом произнес Макс.

Бен кинулся к нему и замер, пораженный тем, что увидел.

Макс, одетый в бледно-голубую больничную пижаму, прижимал трясущиеся руки к основанию горла, куда, как теперь заметил Бен, попала пуля. Кровь настойчиво сочилась между дрожащими пальцами. На пижамной куртке из тонкой хлопчатобумажной материи был нанесен по трафарету черный номер восемнадцать.

- Нет! - закричал Бен.

Этот человек подставил себя под пулю, чтобы убить Ленца - и защитить своего единственного, пока еще уцелевшего сына.

- Собственный вертолет Ленца, - шептал Макс. - Выйдете на площадку через заднюю галерею в дальнем левом... - Еще несколько долгих секунд он бормотал указания. В конце концов он умолк, но после короткой паузы заговорил снова: - Скажи, что ты меня понимаешь. - Взгляд Макса был непривычно умоляющим. - Скажи, что ты меня понимаешь, - чуть слышно повторил он.

- Да, - проронил Бен; он сам с великим трудом находил в себе силы говорить. Скажи, что ты меня понимаешь, - его отец, конечно, имел в виду указания насчет того, как добраться до вертолетной площадки, но Бен не мог отрешиться от мысли, что он подразумевал и нечто большее. Скажи, что ты меня понимаешь: скажи, что ты понимаешь те трудные решения, которые я принимал в жизни, пусть даже они были ошибочными.

Скажи, что ты понимаешь, почему и как я их принимал. Скажи, что ты понимаешь, кто я такой на самом деле.

И, как будто смирившись, Макс отнял руки от горла, и кровь тут же полилась толчками, повинуясь медленному, размеренному ритму биения его сердца.

Скажи мне, что ты понимаешь.

- Да, - сказал Бен отцу, и по крайней мере именно в этот момент так оно и было. - Я понимаю.

Через несколько секунд Макс резко осел в кресле, уже без признаков жизни.

Безжизненное тело - и все же воплощение здоровья. Сморгнув слезы, Бен разглядел, что его отец, казалось, помолодел на несколько десятков лет, что его волосы потемнели и сделались мягкими и шелковистыми, кожа стала гладкой и упругой.

Никогда Макс Хартман не выглядел более живым, чем в смерти.

Глава 48

Бен и Анна бежали по коридору, а со всех сторон слышалась стрельба. Запасные рожки для "узи", прицепленные к портупее, раскачиваясь на бегу, задевали за ствол автомата, производя унылый скрежет. В любой момент они могли подвергнуться нападению, но охранники не могли не знать, что беглецы хорошо вооружены и поэтому, несомненно, будут вести себя осторожно. Анна понимала, что ни один наемный охранник, каким бы преданным хозяину он ни был, не станет понапрасну подвергать свою жизнь опасности.

Указания Макса были ясными и точными.

Еще один поворот направо, и они вышли к лестничной клетке.

Бен открыл бронированную дверь, и Анна дала длинную очередь по площадке. Любой, кто мог там оказаться, повинуясь инстинкту, сразу же кинулся в какое-нибудь укрытие. Как только они очутились на площадке, раздалась стрельба - охранник, расположившийся этажом ниже, принялся палить в узкий просвет между лестничными маршами. Под таким углом было просто-напросто невозможно попасть в цель, так что главную опасность представляли рикошетирующие пули.

- Беги вверх, - шепотом приказала Анна.

- Но ведь Макс сказал, что площадка на нижнем ярусе, - вполголоса возразил Бен.

- Делай, как я говорю. Беги вверх. И не вздумай таиться.

Бен понял, что она задумала, и помчался вверх по лестнице, изо всех сил топая по ступеням.

Анна прижалась к стене так, чтобы ее нельзя было разглядеть с нижней площадки. Уже через несколько мгновений она смогла различить движения охранника: услышав, как Бен побежал по лестнице, тот тоже стал взбираться вверх, рассчитывая догнать нарушителя спокойствия.

Секунды показались Анне часами. Она старалась представить себе охранника, бегущего вверх по лестнице: ей приходилось ориентироваться по мысленному изображению, создававшемуся по звукам, которые производил этот человек. Как только она окажется в поле зрения охранника, у нее не будет никаких преимуществ, кроме внезапности и скорости. Ей следовало оставаться незамеченной как можно дольше, а потом ее реакция должна быть молниеносной.

В нужный момент она высоко подпрыгнула и дала очередь как раз туда, где, по ее расчетам, должен был находиться охранник. Она нажала на спусковой крючок даже раньше, чем смогла разглядеть, какое положение он занимает.

И поняла, что автомат охранника был нацелен как раз на нее. Победу или смерть разделяли сотые доли секунды. Если бы она выжидала, чтобы увидеть своего противника, и лишь тогда принялась стрелять, то преимущество оказалось бы на его стороне.

Ну, а сейчас Анна увидела, как куртка могучего мужчины мгновенно покраснела от крови, оружие дало короткую очередь по потолку над ее головой, и убитый с грохотом покатился вниз по ступенькам.

- Анна? - окликнул ее Бен.

- Сюда! - ответила она, и он опрометью промчался вниз по лестнице, догнав ее уже на нижнем этаже, возле выхода к вертолетным площадкам выкрашенной в серо-стальной цвет металлической двери. Электронный замок был выключен, и дверь легко открылась.

Вбежав на стоянку номер семь, они почувствовали, что воздух стал намного холоднее. В гаснущем дневном свете они увидели машину - сверкающее свежей краской внушительное металлическое создание обтекаемой формы. Это был большой, изящный черный "Агуста-109" - новая итальянская модель с колесами вместо полозьев.

- Ты действительно умеешь летать на этих штуках? - спросила Анна, как только они оба вскарабкались в кабину.

Бен утвердительно хмыкнул, устраиваясь в кокпите. По правде говоря, он управлял вертолетом лишь один раз в жизни, причем это была учебная машина, и рядом с ним в инструкторском кресле сидел опытный пилот, готовый в любой момент взять на себя управление. Ему много раз приходилось пилотировать самолеты, но здесь все было по-другому, против всех усвоенных приемов. Он окинул взглядом рычаги и циферблаты в неосвещенном кокпите.

В первый момент циферблаты приборной панели слились в туманное пятно. Перед глазами Бена вновь повис образ безжизненного тела отца. В те секунды, когда он в последний раз увидел Макса Хартмана, тот выглядел достаточно молодым для того, чтобы можно было представить его таким, каким он был в далеком прошлом. Представить себе того юного финансиста, который вдруг обнаружил, что его страна охвачена смертоносным пламенем ненависти. Который пускался на всевозможные хитрости, заключая отвратительные сделки с бесчеловечным режимом, чтобы спасти тех, кого удастся. Человек, владеющий всеми тайнами своего ремесла, превратился в заложника.

Бен смог бросить беглый взгляд на человека - измученного жизненными перипетиями эмигранта, человека, окутанного тайной, - того самого, которого когда-то встретила его мать, встретила и полюбила. Он увидел Макса Хартмана, своего отца.

Бен с силой помотал головой. Он должен сосредоточиться.

Он обязан сосредоточиться, иначе они оба погибнут. И все, что они сделали, окажется тщетным.

Вертолетная площадка не имела никакого ограждения. А стрельба, похоже, постепенно приближалась.

- Анна, я хочу, чтобы ты держала "узи" наготове на тот случай, если кто-нибудь из охранников попытается обстрелять нас, - сказал Бен.

- Они не будут стрелять, - ответила Анна, всем сердцем желая, чтобы ее успокоительные слова оказались истиной. - Они знают, что это вертолет Ленца.

- Совершенно верно, - произнес кто-то с заднего сиденья. Человек имел идеальное нью-йоркское произношение и очень четко выговаривал слова. - А вы, мисс Наварро, судя по всему, не предполагали, что Ленца могут дожидаться попутчики.

В вертолете был кто-то еще.

- Твой знакомый? - чуть слышно спросил Бен у Анны. Они оба повернулись и увидели пассажира, который до сих пор сидел, пригнувшись, на заднем сиденье: совершенно седой, но тем не менее бодрый с виду человек в больших очках с оправой телесного цвета. Он был одет в безукоризненный костюм в стиле "король Эдуард" от Гленна Уркварта, свежую белую сорочку с туго затянутым оливковым шелковым галстуком.

Единственной неэлегантной деталью его облика был короткоствольный автомат, который он держал в руках.

- Алан Бартлет, - выдохнула Анна.

- Бросьте-ка мне вашу пушку, мисс Наварро. Моя, как вы видите, направлена на вас, а ваша находится в явно неподходящем положении. Знаете, мне бы очень не хотелось открывать стрельбу. Выстрел, несомненно, разобьет ветровое стекло и, возможно, даже повредит фюзеляж. А это было бы очень некстати, так как этот аппарат может понадобиться для того, чтобы использовать его в качестве средства передвижения.

Анна позволила ремню "узи" сползти с плеча; автомат съехал на пол, и она ногой подтолкнула его к Бартлету. Тот не стал наклоняться, чтобы подобрать оружие; его, казалось, вполне устраивало то, что оно оказалось недосягаемым для Анны.

- Спасибо, мисс Наварро, - сказал Бартлет. - Мой долг по отношению к вам все время растет. Я просто не знаю, как выразить вам мою благодарность за то, что вы разыскали для нас Гастона Россиньоля и притом сделали это с такой молниеносной быстротой. Этот коварный старый стервятник действительно намеревался устроить нам немало неприятностей.

- Ублюдок, - глухо проговорила Анна. - Злобный хитрый сукин сын.

- Прошу извинить меня, мисс Наварро, но, насколько я понимаю, сейчас неподходящее время для обсуждения служебных характеристик. Хотя я должен заметить, что считаю ваше поведение крайне неудачным. Сослужив нам такую превосходную службу, вы теперь так старательно разрушаете то хорошее впечатление, которое на всех произвели. Так, ну и где же доктор Ленц?

- Мертв, - ответил за Анну Бен.

Несколько секунд Бартлет сидел молча. Потом его серые, невыразительные глаза ярко сверкнули.

- Мертв? - его пальцы побелели: с такой силой он стиснул свое оружие, переваривая информацию. - Вы идиоты! - его голос сорвался на визг. Безумцы-разрушители! Порочные дети, стремящиеся уничтожить все то, красоту чего вам никогда в жизни не дано будет постичь. Кто дал вам право это сделать? Что помогло вам прийти к выводу, что такое решение вообще возможно? - Он снова умолк, но его совершенно явно трясло от гнева. - Будьте вы оба прокляты во веки веков!

- После вас, Бартлет! - рявкнул Бен.

- А вы, конечно, Бенджамин Хартман. Сожалею, что мы знакомимся при таких обстоятельствах. Но мне нужно винить в этом лишь себя одного. Я должен был приказать убить вас вместе с вашим братом: это было бы нисколько не обременительно для нас. Должно быть, я с возрастом стал сентиментален. Хорошо, мои влюбленные голубки, боюсь, что вы поставили меня перед необходимостью принять кое-какие непростые решения.

В стекле пилотского фонаря чуть заметно отражался ствол автомата в руках Бартлета. Бен не сводил глаз с этого отражения.

- Пожалуй, начнем сначала, - продолжил Бартлет, немного помолчав. - Мне придется положиться на ваши пилотские навыки. Неподалеку от Вены есть взлетно-посадочная площадка. Я буду указывать вам, как туда лететь.

Бен снова взглянул на тяжелый автомат Бартлета и включил питание.

Послышался щелчок контакта аккумуляторов, затем заскулил двигатель стартера, сначала чуть слышно, а затем все громче и громче. Запуск осуществлялся полностью автоматически, понял Бен, а это значило, что лететь будет гораздо легче.

Через десять секунд включилось зажигание, и заревел главный двигатель. Роторы начали плавно вращаться.

- Пристегнись покрепче, - негромко сказал Бен Анне.

Он потянул левой рукой на себя рукоять управления шагом несущего винта и услышал, что вращение роторов замедлилось.

Потом что-то прогудело, и турбина сбросила обороты.

- Проклятье! - воскликнул Бен.

- Вы хотя бы знаете, что делаете? - спросил Бартлет. - Поскольку если не знаете, то вы для меня окажетесь полностью бесполезными. Думаю, мне не нужно вам разъяснять, что это означает.

- Просто немного подзабыл, - ответил Бен. Он поднял руки к рычагам газа - двум рукояткам, опускавшимся с потолка кабины перед ветровым стеклом, и подтолкнул обе вперед.

Двигатель прибавил обороты; несущий и хвостовой винты принялись с ревом рубить воздух. Вертолет качнулся вперед, а затем дернулся налево и направо.

Бен резко толкнул назад рычаг газа, и вертолет тут же остановился. И его самого, и Анну сильно швырнуло на привязных ремнях. Бартлет же, как и рассчитывал Бен, с силой треснулся о металлическую решетку, служившую ограждением кокпита.

Не успел стихнуть грохот от падения на пол кабины тяжелого автомата, как Бен уже отстегнул пояс и кинулся на врага.

Он сразу заметил, что Бартлет выведен из строя внезапным ударом; из левой ноздри седовласого разведчика сбегал ручеек крови. Двигаясь со скоростью атакующего добычу леопарда, Бен обогнул свое кресло и налетел на Бартлета, прижав обеими руками плечи старика к шершавому стальному полу кабины. Бартлет не оказал никакого сопротивления.

Он что, потерял сознание от удара? Или умер?

Строить догадки в их положении было слишком опасно.

- У меня с собой еще один комплект ремней, - сказала Анна. - Если ты сложишь его руки вместе...

В считанные секунды она связала своему бывшему начальнику руки и ноги и оставила его валяться на полу в задней части кабины, словно скатанный в рулон ковер.

- Боже, - вздохнула Анна. - Мы потеряли столько времени... Пора сматываться. Охрана... Она вот-вот будет здесь!

Бен подтолкнул обе рукоятки вперед, затем повернул рычаг "шаг-газ", не выпуская из правой руки ручку автомата перекоса. "Шаг-газ" управлял скоростью подъема, а автомат перекоса - направлением движения. Нос вертолета повернулся направо, хвост налево, а затем машина покатилась с площадки на заснеженную лужайку, залитую холодным лунным светом.

- Дерьмо! - рявкнул Бен и немного подал рычаг "шаг-газ" в другую сторону, стараясь стабилизировать машину.

Затем он медленно начал выводить рычаг в прежнее положение и почувствовал, что вертолет становится легче.

Он подтолкнул рычаг газа на пару дюймов вперед и увидел, что машина чуть заметно опустила нос, и тогда еще немного увеличил шаг винта и мощность двигателя.

Вертолет катился вперед. Рычаг "шаг-газ" стоял почти в среднем положении.

Внезапно, когда указатель скорости показывал двадцать пять узлов, вертолет подскочил в воздух.

Они оторвались от земли.

Бен подал назад рукоятки, чтобы добавить тяги двигателя, и нос машины пошел вправо. Они продолжали подъем.

По обшивке кабины загремели пули.

Внизу, подняв автоматы, бежали несколько охранников, их рты распахнулись в беззвучном крике.

- Насколько я помню, ты сказала, что они не станут стрелять в вертолет Ленца.

- Наверно, кто-то уже сообщил им, что случилось с добрым доктором, ответила Анна. - И к тому же всегда лучше начинать путешествие в хорошем настроении, согласен? - Она выставила ствол своего "узи" в открытое боковое окно и дала очередь. Один из охранников упал как подкошенный.

Затем она дала более длинную очередь. Повалился еще один охранник.

- Ладно, - сказала Анна, - думаю, что на некоторое время нас оставят в покое.

Бен вернул "шаг-газ" в среднее положение, и нос выровнялся.

Выше, еще выше.

Они поднимались прямо над Шлоссом, и вертолет, казалось, намного устойчивее держался в воздухе. Теперь Бен мог управлять им как самолетом.

Боковым зрением Бен заметил резкое движение за спиной и, не успев даже повернуться, чтобы взглянуть, что же там такое, почувствовал резкую мучительную боль в основании шеи. Ощущение походило на то, какое испытываешь при защемлении нерва, но было в сотни раз сильнее.

Анна пронзительно закричала.

По жаркому сырому пару от дыхания, доносившемуся сзади, Бен понял, что случилось. Бартлет, валявшийся со связанными руками и ногами, пришел в себя и набросился на Бена, используя для нападения единственное оружие, оставшееся в его распоряжении, - собственные зубы.

Гортанный хрип, походивший на рычание хищника из джунглей, вырывался из горла Бартлета, а он все глубже и глубже вонзал зубы в открытую шею Бена.

Бен выпустил было рычаг автомата перекоса, чтобы попытаться оторвать Бартлета от себя, но вертолет тут же начал опасно крениться на бок.

Неужели это еще не закончилось?! Анна понимала, что стрелять из автомата нельзя - слишком велика опасность попасть в Бена. Она схватила Бартлета за его жидкие седые волосы и принялась тянуть изо всей силы. Тянула до тех пор, пока не выдрала волосы, обнажив розовый кровоточащий скальп.

И все равно Бартлет не разжал зубы.

Можно было подумать, что он вложил в челюсти всю свою жизненную энергию, и все силы, отпущенные его телу, теперь были направлены только на то, чтобы все глубже и глубже вонзать зубы в плоть Бена.

Это было все, что ему оставалось. Последний шанс раненого животного на то, чтобы выжить или по крайней мере убедиться в том, что его враг погибнет вместе с ним.

Бен, у которого начал мутиться разум от мучительной боли, колотил Бартлета по голове кулаками, но тот не обращал на это внимания.

Неужели такое может быть: столько всего перенести, выйти из стольких безвыходных положений лишь для того, чтобы погибнуть, когда до спасения уже рукой подать?

Бартлет превратился в маньяка, сделался нечувствительным к боли человек, бывший воплощением элегантности и питавший сверхчеловеческие амбиции, теперь сравнялся с самым примитивным из позвоночных существ. С таким же успехом он мог быть гиеной с равнин Серенгети, которая вонзает клыки в другое живое существо, надеясь, что только один из них увидит завтрашний день.

Невзирая на то, что его челюсти терзали шею Бена, Бартлет извивался всем телом, корчился, пинал Анну коленями связанных ног, пытаясь столкнуть ее с места и заставить выпустить остатки его волос. Внезапно вертолет заполнил яростно бьющий в лица холодный ветер. В своих отчаянных метаниях, похожих на конвульсии пойманного угря, Бартлет раскрыл дверь со стороны Анны.

Очередным резким рывком он так сильно дернул Бена, что тот навалился на педали, управляющие вращением роторов, и вертолет начал вращаться против часовой стрелки, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Повинуясь непреодолимой центробежной силе, Анна начала сползать к зияющей за дверью бездне. Безотчетным движением она вцепилась пальцами в лицо Бартлета, ее ничего не удерживало в кабине, кроме ногтей, вонзившихся в плоть старца. То, что она делала, вызывало у нее сильные позывы к рвоте, но ничего другого не оставалось: она впивалась в это лицо все сильнее, стараясь просунуть палец в глазницу.

- Открой пасть, сукин сын! - кричала она, раздирая ногтями податливые мышцы, пока наконец Бартлет не разжал с полным отчаянья криком зубы.

То, что происходило потом, отложилось в памяти Анны как смутное неопределенное пятно: ее вместе с Бартлетом швырнуло к открытой двери, навстречу смертельному падению на оставшуюся далеко внизу землю.

И в этот момент она почувствовала на своем запястье железную хватку. Бен выкинул руку в сторону, поймал Анну и понемногу втаскивал ее в вертолет, который, наклонившись под углом в почти сорок пять градусов, продолжал вращаться вокруг своей оси. Бартлет, лишенный возможности за что-нибудь уцепиться, в конце концов уступил силе тяжести и с животным ревом вывалился из вертолета.

Его рев почти сразу же стих; вероятно, обезумевший старец уже вернулся в только что покинутый Шлосс.

Но не последует ли за ним и вертолет? В отличие от самолета вертолет, превысивший допустимый крен, просто рухнет вниз, как камень. А вращающийся вокруг своей оси вертолет продолжал опасно крениться, и было уже с пугающей ясностью видно, что машина перестала набирать высоту.

Для того чтобы вернуть летательный аппарат в надлежащее положение, требовалось действовать обеими руками и ногами. Бен, стараясь не торопиться, манипулировал рукоятками регулятора "шаг-газ" и автомата перекоса, а его ноги нажимали на педали, пытаясь скоординировать вращение хвостового и несущего винтов.

- Бен! - отчаянно закричала Анна, как только ей удалось, непостижимым образом извернувшись, задвинуть дверь. - Сделай хоть что-нибудь!

- Господи! - выкрикнул он в ответ, перекрывая грохот роторов. - Не знаю, смогу ли я!

Вертолет внезапно просел вниз - желудок Анны, напротив, подскочил вверх, - но она заметила, что в самый момент снижения машина качнулась вправо.

Если вертолет успеет выправиться - занять положение, допускающее дальнейший подъем, - то у них все же останется шанс.

Бен, полностью отрешившись от всего на свете, сосредоточенно действовал рычагами и педалями. Интуитивно они оба осознавали, что у них оставались считанные секунды до того, как снижение вертолета превратится в падение, что любое ошибочное решение в этой ситуации окажется фатальным.

Анна ощутила это раньше, чем смогла увидеть - почувствовала, что вновь возносится кверху, прежде чем по положению линии горизонта определила, что вертолет снова встал на ровный киль.

Впервые на протяжении весьма продолжительного периода Анна почувствовала, что ее панический страх пошел на убыль. Ловким движением она оторвала кусок от своего халата и приложила его к пострадавшей в результате нападения Бартлета шее Бена. Давленные раны почти не кровоточили. Ни один крупный сосуд не был поврежден. Бену, безусловно, следовало, не откладывая, обратиться к врачу, но особой срочности в этом не было.

Анна наконец-то решилась взглянуть вниз.

- Смотри! - крикнула она. Прямо под ними лежала игрушечная модель замка, окруженного извилистой оградой. А ближе к подножию горы волновалась плотная толпа людей, удалявшихся от замка.

- Это они! - крикнула Анна. - Значит, им удалось выбраться!

В следующий момент они услышали снизу взрыв, и рядом со Шлоссом внезапно разверзся зияющий кратер.

Фрагмент древней каменной крепости, находившийся ближе всего к месту взрыва, развалился, словно хрупкая кондитерская поделка из сахарной ваты.

- Динамит, - сказал Бен.

Они поднялись уже более чем на тысячу футов и двигались прочь от замка со скоростью 140 узлов.

- Эти идиоты взорвали вход в пещеры. А он находился совсем рядом со строениями - ты только посмотри, что наделал взрыв!

Анна увидела, что возле самой вершины горы образовалось нечто, похожее на белое облачко, и покатилось, непрерывно увеличиваясь в размерах, подобно полосе густого тумана, вниз по склону горы.

Белое снеговое облако, большая волна - лавина, страшное стихийное бедствие, обычное в Австрийских Альпах.

Это было странное, пугающее и очень красивое зрелище.

Кроме множества детей, сумевших добежать из Шлосса до подножия горы, в живых не осталось никого.

Тридцать семь человек, обитавших в разных уголках мира - мужчин и женщин, очень влиятельных в своих странах, лидеров в собственных сферах деятельности, - были потрясены, прочитав некрологи, посвященные памяти венского филантропа Юргена Ленца, погибшего в лавине, похоронившей альпийский замок, унаследованный им от своего отца.

Тридцать семь мужчин и женщин, которые все поголовно отличались изумительным здоровьем.

Глава 49

Клуб "Метрополис", являвший собой блестящий пример возврата к иному, более элегантному времени, занимал угловое здание в фешенебельном квартале на Восточной Шестьдесят восьмой стрит в Манхэттене. Это было детище великого Маккима [выдающийся американский архитектор], построенное в конце девятнадцатого столетия, выкрашенное в белый и золотисто-медовый цвета здание, украшенное каменными балюстрадами, опирающимися на изящные модильоны. Внутри, от парадного входа мимо мраморных пилястр и лепных медальонов, вверх, в просторный Скуилер-холл вели две широкие мраморные лестницы, огороженные изумительными коваными железными перилами. На полу в черно-белую клетку в этот день стояло три сотни стульев. Несмотря на то что Бен никак не мог избавиться от нехороших предчувствий, он все же вынужден был признать, что это место вполне подходило для проведения панихиды по его отцу. Маргерит, в течение двадцати лет бывшая секретарем и ближайшей помощницей Макса Хартмана, настояла на проведении такой панихиды, сама руководила ее организацией, и, как это бывало всегда, ее усилия увенчались полным успехом. И сейчас Бен часто моргал и смотрел на сидевших перед ним людей до тех пор, пока рябое пятно не разбилось на отдельные лица.

На установленных в зале стульях разместилось неординарное сообщество скорбящих. Бен видел измученные заботами лица ведущих сочленов нью-йоркского банковского сообщества, серолицых, обрюзгших сутулых людей, знавших, что банковское дело, которому они посвятили свои жизни, претерпевает изменения, вследствие которых техническая компетентность берет верх над умением выстраивать личные отношения. Это были банкиры, вершившие потрясающие дела, властители потоков зеленых бумажек, провидевшие, что будущее их индустрии принадлежит неопытным юнцам с плохими стрижками и докторскими степенями в области электричества и электроники, юнцам, не знавшим, чем путтер отличается от девятой железной [выдающийся американский архитектор].

Бен видел элегантно одетых предводителей крупнейших благотворительных акций. Он мимолетно встретился взглядом с шефом Нью-йоркского исторического общества, женщиной с густыми пышными волосами, собранными в тугой пучок; ее лицо казалось слегка растянутым по диагоналям, расходившимся от уголков рта к ушам - безошибочный признак недавно проведенной косметической операции, следы жестокого ремесла хирурга. Через ряд от нее Бен заметил седую голову председателя Общества Гролье, одетого в светло-синий костюм. Чрезвычайно благообразный президент музея "Метрополитен". Одетый в стиле нео-хиппи председатель Коалиции бездомных. Тут и там встречались лица ректоров и деканов крупных учебных заведений; все эти люди держались друг от друга на почтительном расстоянии и рассматривали Бена с одинаковым мрачноватым и настороженным выражением. Место точно посередине первого ряда занимала харизматическая фигура национального директора программы "Единый путь". Он был слегка растрепан; выражение его карих, печальных, словно у таксы, глаз казалось искренне расстроенным.

Множество лиц, то и дело сливавшихся в единое пятно, которое тут же снова распадалось на отдельные фрагменты. Бен видел в толпе супружеские пары - подтянутых, мускулистых жен и их рыхлых, расплывшихся мужей, которые укрепляли свои позиции в нью-йоркском обществе, заручаясь поддержкой Макса Хартмана в их непрерывных акциях по сбору средств для борьбы с неграмотностью, СПИДом, за свободу слова, за сохранение живой природы. Он видел соседей по Бедфорду: журнального магната, больше всего на свете любящего играть в софтбол, который, как и всегда, оделся в сорочку с вызывающе броскими полосами; отпрыска одного из знаменитейших семейств страны, выделявшегося чрезмерно вытянутым лицом и вечно неряшливым обликом, который некогда возглавлял египтологическую программу в одном из университетов Лиги Плюща; моложавого человека, организовавшего, а затем продавшего конгломерату компанию, изготавливающую травяные чаи, которые упаковывались в коробки, с броско оттиснутыми названиями, взятыми из эзотерических текстов, и отпечатанными на верхней крышке проповедями соответствующего содержания.

Усталые лица, свежие лица, знакомые лица, странные лица. Тут были люди, работавшие на "Хартмане Капитал Менеджмент". Постоянные заслуженные клиенты, вроде старого доброго Фрэда Маккаллана, который раз или два приложил к глазам носовой платок. Бывшие коллеги Бена по тем дням, когда он преподавал в школе Восточного Нью-Йорка; коллеги более поздних времен по работе, которую он не так давно получил в такой же нищей школе в Маунт-Вернон. Тут были люди, которые помогали ему и Анне в трудные моменты. И, самое главное, здесь была Анна, его невеста, его друг, его любовь.

Бен стоял перед всеми этими людьми на трибуне, возвышавшейся на небольшой сцене в конце зала, и пытался сказать что-нибудь о своем отце. До этого изумительный струнный квартет - главным спонсором которого являлся Макс Хартман - почти час играл адажиетто Малера на тему его Пятой симфонии. Бывшие деловые партнеры и бенефициарии Макса вспоминали человека, которого они хорошо знали. А теперь Бен говорил и не переставал спрашивать себя, к кому же он на самом деле обращается: к собравшимся или к себе самому?

Он должен был сказать о Максе Хартмане, которого он знал, несмотря на то, что не переставал задаваться вопросом, насколько он когда-либо его знал и мог ли вообще знать его. Единственное, в чем Бен был уверен, так это в том, что сделать это было его обязанностью. Он сглотнул подступивший к горлу ком и продолжил речь:

- Ребенок считает отца всемогущим. Мы видим чувство собственного достоинства и сознание своего мастерства, и просто невозможно подумать, что эта сила имеет пределы. Возможно, зрелость приходит тогда, когда мы осознаем эту свою ошибку. - Горло Бена опять стиснул спазм, и он был вынужден умолкнуть на несколько секунд.

- Мой отец был сильным человеком, самым сильным из всех, которых я когда-либо знал. Но мир тоже могуч, он гораздо сильнее любого человека, каким бы смелым и предприимчивым тот ни был. Максу Хартману выпало жить в самые темные годы двадцатого столетия. Он повидал времена, когда человеческий род продемонстрировал, насколько черным может быть его сердце. Я думаю, что это знание глубоко отягощало отца. Я знаю, что он должен был жить с этим знанием, и строить жизнь, и поднимать семью, и молить, чтобы это знание не омрачило своей тенью наши жизни, как легло оно бременем на его собственную судьбу. Когда обладаешь подобным знанием, о каком прощении может идти речь? - Бен снова сделал паузу, глубоко вздохнул и заставил себя говорить дальше: - Мой отец был сложным человеком, самым сложным человеком из всех, которых я когда-либо знал. Он жил в невероятно сложный исторический период. Поэт писал:

Подумайте о том,

Сколь много тайных лазов, проходов хитрых, ведомо Истории.

Намеренья, навязанные нам шепотом амбиций,

Влекут нас по стезе тщеты.

Мой отец любил говорить, что он никогда не оглядывается, что он всегда смотрит вперед. Это была ложь, бравада непокорства. Именно история сформировала моего отца, и именно ее он всегда стремился преодолеть. История, которая отнюдь не является черно-белой. У детей очень острое зрение. Глаза мутнеют с возрастом. И все же существует нечто такое, что дети не умеют как следует различать: промежуточные оттенки. Тона серого. Юность чиста сердцем, правильно? Молодежь бескомпромиссна, решительна, рьяна. Это привилегия неопытности. Это привилегия моральной чистоты, еще не потревоженной прикосновением к грязи реального мира.

Что, если у тебя нет иного выбора, кроме как вступить в союз со злом для борьбы со злом? Что предпочесть: спасти тех, кого ты любишь, кого можешь спасти, или остаться чистым и незапятнанным и дать им погибнуть? Я знаю, что мне никогда не приходилось оказываться перед таким выбором. И я знаю кое-что еще. Руки героев - изодранные, мозолистые, узловатые, и крайне редко они бывают чистыми. Руки моего отца не были чистыми. Он жил со знанием того, что в борьбе против врагов ему приходилось совершать и такие поступки, которые служили их целям. И в конце концов его широкие плечи все же согнулись под тяжестью чувства вины, которое не смогли облегчить все его добрые дела. Он так и не смог забыть, что он выжил, а столь многим из тех, кого он высоко ценил и нежно любил, это не удалось. Повторю еще раз: когда обладаешь подобным знанием, о каком прощении может идти речь? А результатом было то, что он удваивал усилия, направленные на то, что считал правильным. Только недавно мне удалось понять, что никогда я не относился к нему и его собственному толкованию смысла своей миссии вернее, чем в те дни, когда считал, что бунтую против него и того, что он от меня ожидал. Отец хочет для своих детей прежде всего безопасности. Но это такая вещь, которую не может обеспечить ни один отец.

Бен на долгое, почти бесконечное мгновение встретился взглядом с Анной, и он нашел утешение в твердом, ободряющем взоре ее светло-карих глаз.

- Когда-нибудь, по воле божьей, я стану отцом и, без сомнения, забуду этот урок и должен буду проходить его заново. Макс Хартман был филантропом согласно буквальному значению этого слова, он любил людей, - и все же он был человеком, которого очень нелегко полюбить. Каждый день его дети должны были спрашивать себя, будет гордиться он ими сегодня или стыдиться их. Теперь я вижу, что он был обуреваем тем же самым вопросом: как поведем себя мы, его дети, будем ли мы гордиться им или стыдиться его?

Питер, мне, помимо всего прочего, ужасно жаль, что тебя нет здесь, рядом со мной в этот момент, чтобы ты мог слушать и говорить. - На его глаза навернулись слезы. - Но, Питер, вот что ты должен записать в раздел "Невероятно, но факт", как ты любил говорить: отец жил, боясь нашего суждения.

Бен на мгновение склонил голову.

- Я сказал, что мой отец жил, постоянно боясь того, что я буду судить его, каким бы это ни казалось невероятным. Он боялся, что ребенок, выращенный в роскоши и праздности, станет судить человека, которому пришлось пережить гибель всего, что было для него дорого.

Бен расправил плечи, и его голос, хриплый и глухой от печали, зазвучал немного громче:

- Он жил в боязни того, что я буду судить его. И я это делаю. Я сужу его и говорю, что он был смертным. Что он был несовершенным. Что он был человеком упрямым и сложным, человеком, которого трудно любить и который был навсегда травмирован историей, оставляющей свое клеймо на всем, к чему она хоть единожды прикоснулась.

Я говорю, что он был героем.

Я говорю, что он был хорошим человеком.

И потому, что его было трудно любить, я любил его еще крепче...

Бен умолк, не закончив фразы, слова будто застряли у него в горле. Он больше не мог говорить, да и, возможно, ничего не нужно было добавлять. Он взглянул на лицо Анны, увидел слезы, блестящие на ее щеках, увидел, что она плачет за них обоих, медленно сошел с трибуны и прошел в дальний конец зала. Очень скоро к нему присоединилась Анна и стояла рядом с ним, пока бесчисленные гости пожимали ему руку, направляясь к выходу из зала, и лишь после этого, выйдя за дверь, начинали разговаривать между собой. Звучали слова сочувствия и теплые воспоминания. Старики ласково похлопывали его по плечу; они хорошо помнили его ребенком, половинкой очаровательной пары близнецов Хартмана. К Бену постепенно вернулось самообладание. Он чувствовал себя полураздавленным, но большую часть его бремени составлял гнет печали.

Когда через десять минут кто-то - кажется, руководитель налогового отдела ХКМ - рассказал милый, смешной, но притом исполненный любви и уважения анекдот о его отце, Бен громко рассмеялся. Почему-то ему вдруг сделалось легче, чем было все последние недели, а может быть, и годы. Когда толпа заметно поредела, высокий рыжеволосый мужчина с квадратной челюстью крепко пожал ему руку.

- Мы еще никогда не встречались лично, - сказал рыжеволосый и посмотрел на Анну.

- Бен, это наш с тобой очень добрый друг, - тепло проговорила Анна. Познакомься - новый директор Отдела внутреннего взаимодействия министерства юстиции - Дэвид Деннин.

Бен энергично встряхнул руку нового знакомого.

- Я много слышал о вас, - сказал он. - Вы позволите выразить вам благодарность за то, что вы спасли наши с ней задницы от серьезной порки? Или же это всего лишь часть ваших должностных обязанностей? - Бен знал, что благодаря в основном именно Деннину ее имя было очищено от клеветы; был искусно распущен слух, что она проводила операцию по выманиванию "крота" и все извещения о ее преступлениях были фальшивкой, предназначенной для того, чтобы обмануть настоящих преступников. Анна даже получила официальное правительственное письмо с благодарностью за "самоотверженность и доблесть, проявленные при выполнении служебного задания", хотя о сути этой самой доблести в письме осторожно умалчивалось. Однако письмо сыграло свою роль при получении ею новой работы в качестве вице-президента "Кнэпп инкорпорейтед", отвечающего за предотвращение коммерческого риска.

Деннин наклонился и поцеловал Анну в щеку.

- Я всего лишь вернул должок, - сказал он, снова повернувшись к Бену. Как вам наверняка должно быть хорошо известно. В любом случае я все эти дни в ОВВ кручусь так, словно хочу побыстрее сбросить вес. Надеюсь, что, если мать когда-нибудь спросит меня, чем я зарабатываю на жизнь, я уже буду знать, что ей ответить.

- Бен! - Анна представила ему крошечного, смуглого человека, сопровождавшего Деннина. - Еще один мой дорогой друг, с которым я хочу тебя познакомить: Рамон Перес.

Еще одно энергичное рукопожатие. Рамон улыбнулся, показав ослепительно белые зубы.

- Чрезвычайно приятно, - сказал он, коротко качнув головой. Он все еще продолжал улыбаться, когда Анна взяла его под руку и отвела на несколько шагов в сторону.

- У вас вид, словно у кота, который только что съел канарейку, заявила Анна. - В чем дело? Что тут такого забавного? - Ее прекрасные глаза искрились весельем.

Рамон лишь покачал головой. Он взглянул на стоявшего неподалеку жениха Анны, затем на нее и заулыбался еще шире.

- А-а, - снова заговорила Анна. - Я знаю, о чем вы думаете: что за парень пропадает!

Рамон лишь пожал плечами и снова ничего не ответил. Анна посмотрела на Бена, и он тут же повернулся, будто она его окликнула, и встретился с ней взглядом.

- Ладно, в таком случае я кое-что вам скажу. Так или иначе, но со мной он не пропадет.

Когда, после того как все кончилось, Бен и Анна направлялись к принадлежавшему ХКМ "Линкольну", ожидающий их перед "Метрополисом" водитель, увидев их, застыл возле автомобиля, готовый распахнуть заднюю дверь. Бен нежно держал Анну под руку. Они не спеша шли к автомобилю, которому предстояло увезти их отсюда. Сгущался вечер; моросил слабый дождик.

И вдруг Бен почувствовал резкий прилив адреналина: водитель казался очень молодым, почти юным, но при этом очень сильным и физически развитым. В голове замелькали многочисленные видения - кошмарные образы из совсем недавнего прошлого. Бен отчаянно стиснул руку Анны.

Держась за ручку двери, водитель повернулся к Бену лицом, и его озарило светом, падавшим из арочных окон "Метрополиса". Это был Джанни, водитель Макса на протяжении последних двух лет, редкозубый, с ребяческой внешностью, всегда веселый и бодрый парень. Джанни взял за козырек свою темно-коричневую кепку и приподнял ее над головой.

- Мистер Хартман! - подчеркнуто официальным тоном произнес он.

Бен и Анна сели в автомобиль, Джанни с энергичным, но негромким хлопком закрыл дверь и уселся на свое место.

- Куда ехать, мистер Хартман? - спросил он.

Бен поглядел на часы. Ночь только начиналась, а занятий в школе завтра все равно не было. Он повернулся к Анне.

- Куда ехать, мисс Наварро?

- Куда угодно, - ответила она. - Лишь бы с тобой. - Ее рука снова нашла его ладонь, а голова опустилась на его плечо.

Бен глубоко вдохнул, ощутил тепло ее лица рядом со своей щекой и почувствовал глубокий покой. Это было странное, совершенно непривычное чувство.

- Поезжайте вперед, - сказал Бен. - Ладно, Джанни? Куда угодно, хоть никуда. Просто будем ехать и ехать.

Глава 50

"Ю-Эс-Эй Тудэй"

ОСВЕДОМЛЕННЫЕ ИСТОЧНИКИ РАССУЖДАЮТ О ТОМ, КТО МОЖЕТ БЫТЬ КАНДИДАТОМ НА ОСВОБОДИВШЕЕСЯ МЕСТО В ВЕРХОВНОМ СУДЕ

"Заявив, что он "глубоко сожалеет, но хорошо понимает" решение судьи Мириам Бэйтиман уйти со своего поста в Верховном суде США по окончании весенней сессии, президент Максвелл добавил, что ему и его советникам потребуется время для того, чтобы принять "взвешенное и обоснованное" решение о кандидатуре ее преемника. "Требование не слишком уступать судье Бэйтиман в таких качествах, как честность и мудрость, окажется тяжелым бременем для любого кандидата, и мы приступаем к этой задаче со смирением и без предубеждения", - сказал президент на пресс-конференции. Однако осведомленные лица уже рассмотрели краткий список имен, который, вероятнее всего, окажется предметом активного обсуждения..."

"Файнэшнл Таймс"

ОЖИДАЕТСЯ СЛИЯНИЕ КОМПАНИЙ "АРМАКОН" И "ТЕХНОКОРП"

"Невзирая на всю необычность предполагаемого альянса двух "локомотивов" новой экономики, ответственные лица как зарегистрированного в Вене сельскохозяйственного и биотехнологического гиганта "Армакон", так и базирующегося в Сиэтле лидера на рынке программного обеспечения "Технокорп" подтвердили, что корпорации приступили к предварительным переговорам о слиянии компаний. "Биологическим технологиям требуется все больше и больше математики, а программное обеспечение все сильнее нуждается в широких приложениях", - сказал репортерам главный администратор "Технокорпа" Арнольд Карр. "Мы были стратегическими партнерами и в прошлом, но более формальная консолидация, мы глубоко уверены, послужит гарантией роста обеих компаний на долгосрочный период". "Один из видных членов совета директоров "Технокорпа", бывший государственный секретарь Уолтер Рейсингер, сообщил, что правления обеих компаний полностью поддержали исполнительную администрацию в этом решении. По словам Райнхарда Вольфа, исполнительного директора "Армакона", слияние компаний устранит потребность в чрезвычайно дорогостоящих заказах на программирование и потенциально позволит сберечь миллиарды. Он отметил, что "истинная мудрость и выдающиеся дарования директоров" обеих компаний чрезвычайно способствуют успеху переговоров.

Крупные акционеры в обеих компаниях, похоже, с одобрением отнеслись к переговорам о слиянии. "Сила в единстве - такой лозунг провозгласил в подготовленном заявлении Росс Камерон, "Группа Санта-Фе" которого владеет 12,5 процента акций "Технокорпа", - и мы полагаем, что вместе эти компании смогут предложить миру очень много интересных и полезных вещей".

В совместном официальном сообщении для печати, выпущенном компаниями, говорится, что объединенная корпорация будет способна занять лидирующую позицию в медицинских и биологических науках.

"Учитывая тот большой опыт, которым обладает "Армакон" в деле проведения исследований в области биотехнологии, и огромные ресурсы "Технокорпа", - заявил Вольф, - можно смело утверждать, что, объединившись, компании будут в состоянии передвинуть границы науки о жизни к таким пределам, какие мы сейчас просто не в состоянии себе представить".

Аналитики Уолл-стрит по своей реакции на сообщение о предстоящем слиянии компаний резко разделились на два..."