Старая узкая улочка в Венеции… Незнакомец в белом балахоне, мелькнувший в толпе… И бездыханное тело самого близкого человека – моего отца… Что это, страшный сон, и я вот-вот проснусь?.. Но кошмар и не думал кончаться, он только начался… Именно после смерти папы я узнала, что в нашей семье есть какая-то тайна. Пытаясь разгадать ее, и погиб мой отец. Ключ к ней – пачка старых писем и записная книжка. За ними идет настоящая охота, – второй жертвой которой стала моя мачеха. Теперь из родных у меня осталась только сестра. А я все чаще вспоминаю слова, сказанные отцом перед смертью: у нас есть враг – некто Макс фон Ланц. И вот когда рухнул мой мир, когда мне нужно думать только о том, как остаться в живых, нас с сестрой угораздило влюбиться… По самые уши, да еще в одного и того же парня…
ru carpenter Fiction Book Designer, Fiction Book Investigator, FB Writer v1.1 2007-09-17 9805aa90-bbb1-102a-94d5-07de47c81719 1.1 Сжигая за собой мосты Эксмо М. 2007 978-5-699-22932-1

Татьяна ПОЛЯКОВА

СЖИГАЯ ЗА СОБОЙ МОСТЫ

Но только она одна может заставить его сердце плакать…

«Аль Пачино» («Банд'эрос»)

* * *

Отец хотел, чтобы я ехала первым классом. Он любил повторять: «Ты должна выбирать все самое лучшее». По мне, так и второй совсем неплох, вся разница в том, что в первом классе приносят скверный кофе, по крайней мере здесь, в скором поезде, на успевшем стать привычным отрезке пути от Болоньи до Венеции. Однако я все-таки купила билет в первый, зная, что отец будет встречать меня на вокзале и, разумеется, ему не понравится, что я его ослушалась.

Последнее время мы виделись не часто, уже четвертый год я жила в Италии, училась в Болонском университете. Отец остался в России, у него давно была другая семья. Моя мать умерла, когда мне было четырнадцать, с отцом они развелись через два года после моего рождения. Когда случилось несчастье, меня хотела забрать к себе тетка, но папа настоял, чтобы я жила с ним, то есть в его семье. Как ни странно, эти несколько лет теперь казались мне самыми счастливыми в моей жизни. Рядом был отец, сводная сестра, с которой мы очень подружились, несмотря на разницу в пять лет, что в таком возрасте весьма существенно. С Музой, женою отца, отношения сложились тоже на редкость хорошие. В общем, о том времени я неизменно вспоминала с большой теплотой. Это вовсе не значит, что в Италии мне жилось плохо. Нет. Напротив. Мне все здесь нравилось или почти все. Но семьи все-таки не хватало, потому я при каждом удобном случае отправлялась домой и очень радовалась редким приездам отца.

Вчера он позвонил довольно поздно, ближе к одиннадцати вечера, и сообщил, что прилетел в Верону. Обычно о своем приезде он предупреждал заранее, и этот неожиданный звонок меня слегка удивил.

– Что-нибудь случилось? – на всякий случай спросила я.

– Нет, все в порядке, – поспешно ответил он. – Не смог отказать себе в удовольствии повидать тебя, оттого и собрался за три дня.

Отец занимался бизнесом, в Италии у него были деловые партнеры, так что его слова меня не удивили.

– У меня мало времени, я не смогу приехать в Болонью.

– Хочешь, чтобы я приехала? – спросила я.

– Хочу, только не в Верону, а в Венецию. У меня там встреча с одним человеком.

– Хорошо, я приеду, – ответила я.

– Извини, если нарушил твои планы, – засмеялся отец.

– Даже если бы и нарушил, я все равно очень рада, что увижу тебя.

В общем, это был ничем не примечательный разговор, и, отправляясь в Венецию, я и подумать не могла, чем закончится моя поездка.

Я пила скверный кофе, смотрела в окно и радовалась предстоящему свиданию. А еще пыталась угадать, как встретит меня Венеция. В смысле погоды этот город еще более непредсказуем, чем Санкт-Петербург, где я жила некоторое время до смерти мамы.

– Обещали солнце, – будто читая мои мысли, сказала сидящая рядом со мной дама лет семидесяти, поглядывая в окно.

Последний раз я была в Венеции месяц назад, в феврале. Тогда город окутал туман, да такой, что в двух метрах от себя ничего не увидишь. Прогулка не доставила мне удовольствия, и большую часть времени я провела в музеях.

Я достала книгу и, устроившись поудобнее, начала читать, то и дело возвращаясь мыслями к отцу. Жаль, что мы будем вместе всего несколько часов. Потом подумала, что впереди каникулы, я смогу поехать домой… Подруга предлагала отправиться в Париж, впрочем, эта поездка займет неделю, не больше, а потом к родным…

Поезд чуть сбавил ход, и за окном показалась ровная гладь воды под ярким мартовским солнцем. Сайта-Лючия. Пассажиры оживились, самые нетерпеливые доставали багаж, дама рядом со мной удовлетворенно кивнула:

– Солнце. Прекрасный день.

Наконец поезд замер на перроне. Я вышла из вагона одной из первых и сразу же увидела отца. Он стоял в нескольких метрах от меня в светлом плаще нараспашку, махнул мне рукой и шагнул навстречу. Мы обнялись, поцеловались, он отошел на шаг, не выпуская меня из объятий, и сказал весело:

– Господи, какая ты взрослая… и настоящая красавица.

– Взрослая? – хихикнула я. – Хочешь сказать, что время быстро бежит и я уже успела постареть?

– В твоем возрасте, дорогая, смешно говорить о старости.

– В твоем тоже, – улыбнулась я.

– Лучше бы ты не напоминала об этом, – покачал он головой. – Грустно это сознавать, но твой отец уже старик, что бы ты ни говорила в припадке дочернего великодушия.

– Ты отлично выглядишь, – заверила я, ничуть не покривив душой. Отец отметил свое шестидесятилетие три года назад, но выглядел лет на десять моложе. Высокий, подтянутый, в темно-каштановых волосах седины почти нет, карие глаза смотрят на мир с любопытством. Янка, моя сестра, утверждала, что волосы отец красит; если это и так, то правильно делает.

Однажды в ресторане нас приняли за любовников, отца это разозлило, а мне, напротив, показалось забавным.

– Давай твои вещи, – сказал он, продолжая улыбаться.

– Какие вещи? У меня в рюкзаке только книга и бутылка воды.

– Путешествуешь налегке?

– Ты же сказал, что сегодня уедешь?

– Да, к сожалению.

Болтая, мы пересекли вокзал и вышли к каналу.

– Какие у тебя планы? – спросила я.

– В пять у меня встреча. До этого времени я свободен. Правда, есть еще небольшое дельце. Надо навестить одного знакомого, он живет тут неподалеку. Ты не против прогуляться?

– Нет, конечно. Рассказывай, как там Янка, как Муза?

– Подозреваю, о Янкиных делах ты знаешь больше, чем я. Судя по телефонным счетам, она звонит тебе каждый день.

– Трижды в неделю, – улыбнулась я. – И трижды звоню я.

– Рад, что у вас такие отношения, – серьезно сказал отец.

– Мы же сестры.

– Да, конечно. – Отец вдруг нахмурился. Теперь, приглядываясь к нему, я поняла, что он чем-то озабочен.

– У тебя правда все в порядке? – нерешительно спросила я.

– Конечно, – кивнул он. – Я не стал бы тебе врать. Ты ведь мой лучший друг.

По мосту мы перешли на другую сторону канала, нас сразу же подхватил поток туристов.

– Где живет твой знакомый? – задала я вопрос, стараясь не отстать от отца: он шел очень быстро, поглядывая по сторонам, точно кого-то высматривая в толпе.

– Всего в трех шагах отсюда у него антикварный магазин.

– Ты стал интересоваться антиквариатом? – удивилась я. Как ни странно, вопрос вызвал у отца легкое замешательство.

– Нет, просто хотел поболтать со знакомым.

Наличие у отца знакомых в Венеции меня удивило.

За три с половиной года, что я в Италии, отец приезжал раз шесть, не больше, в основном в Верону, где, собственно, и находились его поставщики. По-итальянски отец говорил неплохо и в переводчике не нуждался, но, приезжая сюда, старался как можно больше времени проводить со мной. Он сказал «знакомый», следовательно, предстоящая встреча вряд ли будет деловой. Я хотела расспросить его об этом знакомом, но потом решила: не стоит, раз уж скоро я сама его увижу.

Пройдя вперед еще метров пятьсот, мы свернули направо и оказались в узкой улочке, где дома лепились друг к другу, а от окна до окна напротив можно было достать рукой. На ближайшем доме висела вывеска «Антиквариат», над дверью балкончик, заставленный горшками с геранью.

– Ну, вот мы и пришли, – кивнул отец на вывеску. – Послушай, ты ведь, наверное, голодна, нам нужно было сначала где-нибудь перекусить…

– Не волнуйся, с голода я не умру. Что у тебя здесь за знакомый? – все-таки не выдержала я.

– Сейчас узнаешь, – усмехнулся отец. – Занятный тип, кстати сказать.

Он первым направился к двери, толкнул ее, звякнул колокольчик, и мы вошли в маленький магазинчик. Комната метров тридцать была заставлена старой мебелью, на которой громоздились тарелки, горшки, подсвечники, вазы, старые куклы в затейливых платьях. На стенах висели гравюры вперемежку с фотографиями в изъеденных жучком деревянных рамах. Посреди всего этого хаоса стояла конторка, рядом с которой в кресле сидел сухонький старичок. Седые волосы в разные стороны, под ними видна кожа, покрытая крупными темно-коричневыми пятнышками. Лицо старика изрезано глубокими морщинами, довольно внушительных размеров нос, а вот рот был до того мал и узок, что с трудом угадывался. Самым замечательным у него были глаза: большие, с набрякшими веками, они не потеряли своей небесной синевы и казались на этом лице чем-то инородным, неприлично молодым. Выпуклый лоб украшали очки в роговой оправе.

Услышав, как звякнул колокольчик, старик повернулся к нам и водрузил очки на нос.

– Добрый день, – сказал он приветливо.

– Добрый день – ответил отец, подойдя ближе. Вне всякого сомнения, это не было встречей двух старых приятелей: до тех пор пока отец не подошел почти вплотную, старик вежливо улыбался, приглядываясь к нам, как видно приняв нас за потенциальных покупателей. Может, зрение у него было совсем плохим? И по голосу отца он тоже не узнал. Но улыбка сползла с его лица, как только папа представился.

Старик кивнул, поднялся, опираясь на подлокотник кресла, и протянул ему руку.

– Наконец-то, – сказал он ворчливо.

– Извини, не смог приехать раньше, – ответил отец. – Как твои дела?

– До сих пор жив, как видишь, – засмеялся старик. – Чего еще желать в моем возрасте? Сердце на днях прихватило, боялся помереть раньше, чем ты появишься. Это твоя дочь? – кивнул он в мою сторону.

– Да. Что, похожа на меня?

– Не знаю. Просто вряд ли ты сюда привел бы кого-то другого.

– Бумаги у тебя? – спросил отец.

– Конечно.

К этому моменту я с большим интересом прислушивалась к разговору, он показался мне довольно странным, если не сказать загадочным. Отец посмотрел на меня и мягко предложил:

– Выбери себе что-нибудь на память.

Я сообразила, что от меня попросту хотят избавиться, и с некоторой обидой отошла к противоположной стене магазина. Обида была простительна, я, как и большинство людей, любопытна. Отец склонился к старику, и тот очень тихо что-то говорил ему. Отец хмурился, время от времени кивая и делая вид, что разглядывает статуэтки на полке. Я наблюдала за ними. Он в очередной раз кивнул и выпрямился. Старик, сделав пару шагов к конторке, отпер ключом один из ящиков и достал обычный конверт из желтоватой бумаги и протянул отцу.

– Что-нибудь выбрала? – спросил тот, взяв конверт и поворачиваясь ко мне.

– Вряд ли мне захочется здесь что-нибудь купить.

Теперь я стояла рядом с отцом и хорошо видела конверт в его руках, он постукивал им по ладони и, похоже, совсем меня не слушал.

– Да? – с сомнением спросил он по-русски. – Жаль. Мне казалось, тебя что-нибудь заинтересует.

Больше всего в тот момент меня интересовал вопрос, что ему здесь понадобилось, но задавать его я не спешила, будет еще время. Отец, точно опомнившись, достал из внутреннего кармана пиджака другой конверт с названием отеля на нем и протянул его старику. Почему-то я была уверена, что в конверте деньги, и это еще больше заинтриговало меня. Старик взял его, высохшая старческая рука с искалеченными артритом пальцами тоже была сплошь покрыта темными пятнами. Металлический браслет часов был ему великоват, часы сползли к самой кисти, и я обратила внимание на татуировку, которая до этого была скрыта под ними. Свастика. Я невольно нахмурилась. Старик убрал пакет в ящик конторки, а отец сунул свой в карман пиджака. Антиквар посмотрел на меня и улыбнулся.

– До свидания, – сказал ему отец и направился к двери.

Тот кивнул в ответ и опустился в кресло, вроде бы потеряв к нам интерес. Мы вышли на улицу. Колокольчик за моей спиной вновь мелодично звякнул.

– За углом есть очень симпатичное кафе, – сказал мне папа. – Выпьем кофе, поговорим. Времени достаточно.

Я бы предпочла прогуляться, но наш визит к старику очень меня заинтриговал, и я согласно кивнула: задавать вопросы, сидя друг против друга в кафе, куда удобнее, это больше располагает к доверительной беседе.

В зале были заняты почти все столики, мы устроились возле окна, которое выходило на канал. Мимо прошла группа японских туристов, громко о чем-то разговаривая, их голоса были слышны даже здесь. Мы не спеша сделали заказ, официант отошел, улыбнувшись нам, а я отправилась мыть руки. Туалет находился за дверью в глубине зала. Возвращаясь, я увидела: отец держит в руках лист бумаги и внимательно что-то читает. Возле его локтя на столе лежал конверт, тот самый, что он взял у старика. Почувствовав мой взгляд, он обернулся, быстро свернул листок, убрал его в конверт и сунул в карман пиджака чересчур поспешно, будто не хотел, чтобы я его увидела.

– Меня просто распирает от любопытства, – засмеялась я, садясь напротив.

– Ты о чем? – делано удивился отец.

– Я и предположить не могла, что у тебя есть знакомые в этом городе.

– Вот как? – Отец пожал плечами, и стало ясно: он вовсе не собирается развивать эту тему.

– Занятный старик, – не отставала я: уж очень сильно было любопытство.

– Обычный, – усмехнулся отец.

– У него на руке татуировка. Ты заметил?

– Конечно. Не забывай, Италия – родина фашизма, так что это, скорее всего, грехи молодости.

– Он такой старый?

– Если не ошибаюсь, в сорок пятом ему было девятнадцать.

– Вы давно знакомы?

– Виделись до этого пару раз. Меня познакомил с ним приятель.

– Мне кажется, тебя раздражают мои расспросы, – помолчав, заметила я.

– Вовсе нет, – покачал он головой и как-то странно посмотрел на меня. Точно прицениваясь. Или размышлял, стоит ли продолжать.

– Ты дал ему деньги?

На этот вопрос отец отвечать не спешил, уставился в окно, наблюдая за бесконечной вереницей туристов.

– Извини, что я так настойчива, – вздохнула я. – Просто… просто все это выглядело… необычно, – я с трудом нашла подходящее слово.

– Вот что, – вдруг сказал он, поворачиваясь ко мне. – Запомни, пожалуйста, следующее. Если вдруг рядом с тобой появится человек по фамилии фон Ланц… Макс фон Ланц… впрочем… – Отец опять отвернулся к окну и замолчал.

– Фон Ланц? Имя какое-то опереточное, – сказала я, сгорая от любопытства, но теперь вместе с ним появилось беспокойство. Я смотрела на хмурое лицо отца, и беспокойство крепло, пока не вытеснило любопытство. – Папа, в чем дело? – сердито спросила я.

– Главное, чтобы ты помнила… – вздохнул он. – Этот человек враг. Мой враг. И твой тоже.

– Враг? – растерялась я. – У тебя неприятности?

– Нет-нет, – возразил он и улыбнулся, взял мою ладонь и легонько сжал ее. – Я, кажется, напугал тебя. Все в порядке. Я говорю это на всякий случай, чтобы ты знала. Вряд ли он появится здесь, и все же…

– Кто он такой? – не выдержала я. – Прекрати говорить загадками. Объясни, что происходит, что в этом конверте?

– Очень много вопросов, – засмеялся отец. – А я далеко не на все смогу ответить.

– Ты сказал, что он вряд ли здесь появится, – не отступала я. – А если все-таки появится, что я должна делать?

– Ничего, – развел он руками. – Просто знай, это враг.

– Ты разыгрываешь меня, да? – спросила я со злостью.

– Нет. Сейчас я не могу сказать тебе больше. У меня были предчувствия в отношении этого типа, сегодня они подтвердились.

– Ты имеешь в виду конверт, который передал тебе старик?

– Да. Я просил навести о фон Ланце справки, и вот… мои подозрения оказались не напрасными.

– Это касается твоего бизнеса? – нахмурилась я, не понимая, почему бы отцу не объяснить мне, в чем тут дело.

Он опять покачал головой.

– Бизнес здесь ни при чем. Пожалуй, мне не стоило… извини. Забудь о том, что я успел тут наговорить. Я сам ни в чем не уверен, обещаю, как только смогу, расскажу тебе все об этой истории, все, что сам знаю. Возможно, мне даже понадобится твоя помощь. Ты ведь свободно владеешь немецким?

– Да, – пожала я плечами.

– Молодец. А я с большим трудом могу изъясняться, – засмеялся он.

– Если хочешь, дам тебе несколько уроков, – улыбнулась я.

– Непременно. У тебя талант к языкам.

– Ага. Но мой английский оставляет желать лучшего.

– Уверен, ты преувеличиваешь. Как твоя учеба?

Мне стало ясно, что отец спешит перевести разговор на другую тему, я досадливо поморщилась, но возражать не рискнула, очень хорошо его зная: если он решил молчать, приставать к нему с расспросами напрасный труд. Но беспокойство не проходило, и я все-таки спросила:

– У тебя действительно все в порядке?

– Я бы не стал от тебя скрывать, будь иначе, – серьезно ответил он. – Все это касается… – Он замолчал. – Это имеет отношение к моей матери, твоей бабке. Давняя история, которая не дает мне покоя. Сейчас появилась возможность в ней покопаться.

– И для этого тебе понадобилось приехать в Италию? – вытаращила я глаза.

Моя бабка, насколько я знала, всю жизнь прожила в одном городе, практически его не покидая, и отличалась отсутствием какой-либо склонности к перемене мест.

– Когда я смогу объяснить, в чем дело, ты все поймешь.

– А нельзя объяснить сейчас? Ты меня заинтриговал, хуже того, я теперь здорово за тебя беспокоюсь.

– Я бы хотел для начала сам что-нибудь понять, – вздохнул отец. – А повода для тревоги нет, уверяю тебя. Просто я чересчур увлекся нашей родословной.

– И в результате у тебя появились враги? – удивилась я.

– Да, именно так. Есть тайны, которых опасно касаться и через несколько десятилетий.

– Может, тогда в самом деле не стоит ворошить прошлое? – спросила я с сомнением.

– А любопытство? – ответил отец и звонко рассмеялся.

– Ладно, – проворчала я. – Давай говорить о моей учебе.

В кафе мы пробыли часа два. Тревога понемногу оставила меня. Отец взглянул на часы, я, конечно, обратила на это внимание.

– Где у тебя встреча? – спросила я.

– Недалеко от Риальто. Пожалуй, нам пора.

– Сколько, по-твоему, продлится ваш разговор?

– Час, не больше. Чем ты собираешься заняться?

– Провожу тебя, если не возражаешь, потом пройдусь до Сан-Марко. Мы могли бы встретиться там.

– Отличная идея. Так и сделаем. Я позвоню тебе, как только освобожусь.

Отец расплатился, и мы покинули кафе. По узким улочкам направились в сторону моста. Заблудиться в местных лабиринтах ничего не стоило, если бы не стрелки с надписью «Риальто», которые то и дело бросались в глаза.

– Ужасный город, – заметил отец.

– Ужасный? – не поняла я.

– Ты смогла бы здесь жить?

– Вряд ли, летом тут нечем дышать, зимой туман. Сырость действует мне на нервы.

– Вот-вот. Я не понимал, как твоя мать способна переносить Питер, а в Венеции больше одного дня попросту бы не выдержал.

– Наверное, можно привыкнуть.

– Наверное, но я предпочел бы менее экзотическое место. Мне больше по душе Рим, там хоть чувствуешь землю под ногами, – отец засмеялся.

– Ты улетаешь завтра?

– Да. Рано утром.

– Я могла бы поехать с тобой в Верону.

– Не стоит. Завтра у тебя занятия, а в поездах меня всегда клонит в сон, так что…

Скоро каникулы, приедешь домой, и мы успеем наговориться.

Я не стала возражать, в самом Деле, глупо тащиться в Верону, чтобы завтра с утра опять трястись в поезде. Мы вышли к мосту и сразу оказались в толпе туристов. Отец взглянул на часы.

– Что ж… ты пойдешь пешком или поедешь на трамвайчике?

– Разомнусь немного, – ответила я.

– Я позвоню, – сказал он, целуя меня, и махнул рукой на прощание.

Он остался на мосту, а я пошла дальше, не забывая поглядывать на стрелки, намалеванные на домах, теперь над ними значилось «Сан-Марко». Я шла довольно быстро, радуясь солнечному дню.

Как всегда, площадь возникла неожиданно. Узкая улочка вдруг закончилась, и впереди показалась стена собора. Здесь было так шумно, что от разноязычного гомона толпы закладывало уши. Из-за дождей, которые шли несколько дней подряд, вода поднялась, идти приходилось по деревянному настилу. Перед входом в собор выстроилась длинная очередь, я обогнула ее, и в этот момент зазвонил мобильный.

– Да, папа, – ответила я.

– Жанна, мои планы изменились. Мне придется уехать раньше.

– А в чем дело?

– Мой приятель не смог приехать сюда. Возможно, нам удастся встретиться в Вероне.

– Ты расстроен?

– Вовсе нет. В крайнем случае поговорим по телефону. Жаль, что наше свидание с тобой вышло таким коротким. Извини, что тебе пришлось тащиться сюда из Болоньи всего на несколько часов.

– Я успею тебя проводить?

– Полтора часа у меня еще есть.

– Отлично. Жди меня на мосту, я сейчас подъеду.

Я направилась к остановке трамвайчика, жалея, что не успела покормить голубей, взглянула на громаду собора и дала себе слово приехать сюда в ближайшие выходные.

Я купила билет в кассе, через минуту подошел сорок второй трамвай, я заняла место на носу судна, и через минуту оно отчалило. Туристы защелкали фотоаппаратами, слева появилась церковь Салюте, и мы вышли в Большой канал. Я вертела головой, повторяя про себя названия палаццо, мимо которых мы проплывали, и думала о том, что привыкнуть к этой красоте невозможно. Я бы точно не хотела привыкать. В некоторых городах приятно жить, а некоторыми надо любоваться. Как Венецией.

Путешествие заняло совсем немного времени, впереди показался мост Риальто, возбуждение среди туристов нарастало, фотоаппараты щелкали беспрестанно, а я увидела отца. Облокотившись на каменные перила, он смотрел в воду, стоя ближе к остановке трамвая. Я приподнялась и замахала руками, он поднял голову, увидел меня и махнул мне в ответ. Трамвай сбросил скорость, направляясь к берегу, где царила невообразимая толчея. По-прежнему стоя на носу судна, я видела, как отец идет в сторону остановки, решив встретить меня. Он уже дошел до ступеней моста, когда мое внимание привлекла фигура рядом с ним. Высокая, нелепая, в белом балахоне, капюшон надвинут на лицо, полностью закрывая его, в капюшоне прорези для глаз и рта. Это была одна из тех живых фигур, которые можно встретить в многолюдных местах. В самых невероятных одеждах они замирали где-нибудь на площади, вызывая у прохожих любопытство, а иногда испуг, когда такая вот фигура вдруг неожиданно начинала двигаться.

Эта сейчас двигалась чересчур активно, тенью следуя за отцом. Он, кажется, вовсе не обращал на нее внимания. Начал спуск по лестнице, но белый балахон почему-то вызвал у меня беспокойство, показавшись довольно зловещим, может, из-за сходства капюшона с куклуксклановским. «Какой-нибудь попрошайка», – подумала я, но то, что он неотступно следует за отцом, тревожило меня.

Трамвайчик причалил, пассажиры заспешили к выходу, я стояла в образовавшейся очереди, переминаясь с ноги на ногу. Попыталась вновь обнаружить в толпе отца, но из-за того, что люди вокруг стояли плотной массой, сделать это было невозможно. Наконец я вышла на берег, сделала несколько шагов и начала оглядываться. Поток людей направлялся к мосту, я вертела головой, но отца так и не увидела.

Через пару минут, когда толпа несколько поредела, я направилась к ступеням моста, решив, что папа ждет меня там. Я-то была уверена, что он будет ожидать меня возле остановки трамвая, но, наверное, ему не захотелось толкаться в толпе, и он предпочел вернуться на мост, хотя и там народу было в избытке.

Поднимаясь по ступенькам, я вновь начала оглядываться и тут заметила белый балахон – он очень поспешно скрылся в одной из узких улочек. Я с удивлением поняла, что наблюдаю это, сжав зубы, точно только что упустила своего злейшего врага.

Я поднялась на мост, решив, что с самой высокой точки непременно замечу отца. Или он заметит меня и поторопится навстречу. Я стояла у самого парапета, хмурилась, чувствуя, как тревога все больше и больше овладевает мной, потому что отца я так и не нашла. Куда же он делся?

Я достала мобильный и набрала отцовский номер. Он не ответил, и это показалось еще более странным. Может, в том шуме, что царит вокруг, он попросту не слышит звонка? Наверное, мы просто разминулись с ним. Не желая толкаться в толпе туристов, отец свернул в какую-нибудь улочку и не заметил, как я прошла мимо. Но теперь он непременно бы меня увидел. Однако мысль о том, что он где-то там, внизу, в тот момент показалась мне вполне вероятной, по крайней мере она хоть как-то объясняла папино странное исчезновение.

Я вспомнила белый балахон, и мне вновь сделалось не по себе. Я опять набрала номер отца и стала быстро спускаться, насколько это позволяла толпа. Отец не ответил. «Наверное, он, как и я, бестолково мечется в людском потоке, не слышит звонка и уже теряет терпение», – успокаивала я себя. Тогда почему бы ему самому не позвонить мне? Я надеялась, что максимум через пять минут увижу его, и все разрешится самым банальным образом. Я опять оказалась на набережной, отца здесь не было, очередной трамвайчик только что отчалил, поток людей схлынул, и не увидеть друг друга мы просто не могли. «Ему давно пора мне позвонить, – со страхом подумала я, но тут же одернула себя: – Телефон у него мог разрядиться». Я опять вспомнила фигуру в балахоне, он мог быть уличным воришкой. Вдруг мобильный у отца украли? Мысль о белом балахоне не давала покоя, и я попробовала сообразить, в какую из улочек он свернул. Кажется, в эту.

Улочка оказалась совсем узкой и совершенно пустой, скорее всего, она заканчивается тупиком, оттого здесь и нет прохожих. Уже не пытаясь бороться с паникой, я вновь набрала номер, слушала гудки и досадливо кусала губы. И тут некий звук привлек мое внимание: где-то совсем рядом звонил телефон. Звук был приглушенный, но вполне различимый.

В этот момент я свернула за угол и едва не споткнулась. Прямо на земле сидел отец, привалившись спиной к стене дома. Ноги у него были как-то странно поджаты, словно он намеревался свернуться калачиком в приступе сильной боли. Телефон в его кармане отчаянно звонил, и я поняла, что все еще держу трубку возле уха.

– Папа, – испуганно позвала я, решив, что ему стало плохо, и наклонилась к его лицу. И тут же отпрянула, потому что сразу поняла – он мертв. Но смириться с этим было невыносимо, и я жалобно позвала: – Папа… – и даже схватила его за плечо, точно это могло привести его в чувство.

Его тело безвольно откинулось, и я увидела залитый кровью пиджак, несколько капель попало на светлый плащ. Слева в груди торчала рукоятка ножа, я смотрела на нее, пытаясь осознать, что произошло, и тут услышала шаги сзади, резко обернулась, ожидая увидеть белый балахон, но за моей спиной стояла пожилая дама. Она видела отца, но вряд ли поняла, что он убит, потому что заботливо спросила:

– Синьору плохо?

– Вызовите полицию, – пробормотала я.

Мой сбивчивый рассказ вряд ли что-то прояснил для итальянских полицейских, что, собственно, не удивительно, раз я сама ничего не могла понять. Кто и по какой причине убил моего папу здесь, в Италии, вдали от Родины, где, как я знала, у него не было ни врагов, ни каких-то проблем? Версия ограбления была отметена сразу: бумажник остался в кармане отца, в нем оказалась Довольно внушительная сумма денег, паспорт и кредитные карточки. Мой рассказ о белом балахоне вызвал у полицейских пожатие плеч. Как я уже говорила, ряженых на площади было немало, значит, придется искать иголку в стоге сена, тем более что лицо неизвестного было скрыто. Но я была уверена, что он имеет к убийству отца прямое отношение: он вертелся за его спиной на мосту, спускался следом по ступенькам, и я видела, как он свернул в улочку, где я обнаружила папу. Хотя с уверенностью утверждать, что это та самая улочка, я не могла.

Полицию больше интересовала причина убийства, а я ломала голову над тем, зачем отец свернул на эту улицу, раз собирался встретить меня. Что произошло, почему он это сделал? Заподозрил что-то? Испугался? И поспешил выбраться из толпы? Ударить ножом человека в толпе, конечно, легко, но пустынная улица в этом смысле не безопаснее. Вдруг отец хотел проверить свои подозрения, вот и свернул, и балахон последовал за ним?

Полицейские хмурились, я сидела, погруженная в свои мысли. С нашим консульством уже связались, а то, как вели себя стражи порядка, было вполне объяснимо: неприятности никому не нужны. Наверное, они и меня вполне могли подозревать, но не торопились высказывать это вслух, а я сидела совершенно оглушенная. Гибель отца вызвала настоящий шок, именно этим я объясняю тот факт, что не вспомнила о конверте. Я отвечала на вопросы и пыталась понять, почему отец не пошел мне навстречу, а свернул на эту улицу, почему не позвонил?

Через несколько часов меня отпустили, как видно, решив, что толку от меня все равно не будет. Покинуть Венецию я пока не могла, следовало позаботиться о ночлеге.

Консульство приняло самое горячее участие в моей судьбе, и вскоре я оказалась в гостинице недалеко от вокзала, на который прибыла утром. Гостиница была старой, небольшой и уютной. Я вошла в маленький номер: три на четыре метра, окно почти до пола, кровать, шкаф, стол, телевизор, прикроватная тумбочка, в узкое пространство между кроватью и окном умудрились втиснуть кресло. Я легла, зажмурилась, как будто надеясь, что все происшедшее вдруг окажется дурным сном, и только тогда вспомнила про конверт.

Ну конечно. Никто о нем ничего не сказал, выходит, в карманах его не нашли. Что же получается? Убийца охотился за конвертом? Я вскочила и уже потянулась к телефону с намерением звонить в полицию, поражаясь тому, как я могла забыть о конверте, и злясь на себя за это, но почти сразу отдернула руку. Прежде чем звонить, не лучше ли встретиться со стариком, от которого отец этот конверт получил? Возможно, антиквар объяснит мне многое…

Я подумала, что его магазин совсем рядом. Время, конечно, позднее, но, возможно, мне удастся узнать номер его домашнего телефона и позвонить. Я обулась, схватила сумку и через пять минут уже выходила из здания гостиницы.

Я была уверена, что лавку старика найду без труда, но на это ушло гораздо больше времени, чем я ожидала. Прежде всего, я свернула не в тот переулок и довольно долго плутала, прежде чем поняла, что заблудилась. Пришлось вернуться к каналу и повторить наш с отцом путь. Наконец я увидела магазин. На стеклянной двери висела табличка «Закрыто», за окном темнота. Я прижалась к стеклу, силясь хоть что-то разглядеть в глубине магазина, и подергала дверь. Она была заперта. Понимая, что все мои действия, скорее всего, бесполезны, я громко постучала, потом обнаружила возле двери кнопку звонка и нажала ее. Я услышала где-то в глубине помещения надоедливый трезвон. «Придется ждать до утра, – досадливо решила я и вновь удивилась: как я могла забыть о конверте, о старике и не рассказать об этом в полиции? – Надо сделать это немедленно, – подумала я. – Они допросят его…» Впрочем, хорошо зная итальянцев, я была уверена: ранее утра никто этим заниматься не станет.

В полицию я звонить не стала, нашла визитку, что дал мне мужчина из нашего консульства, и позвонила ему. Он ответил сразу.

– Дмитрий Сергеевич, – взволнованно начала я: мне показалось или он действительно тяжко вздохнул? Скорее всего, так и было, он наверняка проклинал на все лады идиота, убившего здесь его соотечественника, тем самым создав ему столько хлопот.

– Слушаю вас, Жанна Александровна. – Голос его звучал с преувеличенной заботой, впрочем, возможно, я просто придиралась к человеку.

– Я кое-что вспомнила, – выпалила я и принялась торопливо рассказывать о встрече с антикваром.

Мой рассказ его явно не порадовал. Он не мог взять в толк, как я могла забыть об этом. Наверное, я бы на его месте тоже усомнилась в правдивости моих слов. Создавалось впечатление, что я выдумала эту историю только что с неясной целью.

Хотя если заподозрить меня в причастности к убийству, то цель, само собой, очевидна. Мне такие подозрения казались глупостью, но у него, как и у полиции, на сей счет могло быть другое мнение.

– Где вы находитесь? – спросил он и вновь вздохнул, услышав:

– Возле лавки этого старика. Я боялась, что не найду ее, но… Что мне делать, звонить в полицию?

– Я сейчас приеду, – голосом мученика заявил он. – Вы пока ничего не предпринимайте, подождите меня где-нибудь в кафе. Говорите адрес…

Мне пришлось вернуться к началу улицы, чтобы прочитать ее название, я убрала телефон и направилась в кафе, что было в соседнем доме, но, не удержавшись, вернулась к двери в лавку и еще раз нажала кнопку звонка.

– Что вам нужно? – услышала я и от неожиданности вздрогнула. Из дома напротив за мной наблюдала женщина, стоя возле открытой настежь двери.

– Извините, – пробормотала я. – Мне необходимо поговорить с пожилым синьором, хозяином магазина.

– Магазин закрыт, – ответила она.

– Да, я знаю, но мне действительно очень надо его увидеть.

Женщина пересекла узкую улочку и теперь стояла рядом со мной, но смотрела не на меня, а на дверь лавки.

– Странно, – тряхнув головой, заметила она и повернулась ко мне. – Он всегда закрывает ставни. Вот что, идемте со мной…

Пока я пыталась понять, что происходит, она свернула к калитке рядом с домом, набрала код на замке, и мы вошли в маленький дворик, здесь тоже росла герань в горшках и еще какие-то цветы, названия которых я не знала. Женщина стала торопливо объяснять:

– Он живет на втором этаже, сейчас должен быть дома. Он практически никуда не отлучается, особенно вечерами.

Мы подошли к двустворчатой двери, она казалась очень старой, как и весь дом, впрочем, в Венеции все имеет такой вид. Краска на двери изрядно облезла, рядом был звонок, женщина позвонила и стала ждать, задрав голову. Над дверью было окно, скорее всего, она ожидала, что в нем появится хозяин. Но этого не произошло. Женщина перевела на меня озадаченный взгляд.

– Очень странно, – пробормотала она.

– У него есть родственники? – спросила я.

– Нет, семьи у него никогда не было, сколько помню, он всегда жил один.

– Может быть, позвонить в полицию? – неуверенно предложила я и добавила: – Вдруг ему стало плохо?

– У меня есть ключ, – подумав, ответила женщина. – Дважды в неделю я убираю у него, хожу за продуктами.

Кажется, она не решалась воспользоваться ключами от квартиры, но беспокойство за старика все-таки пересилило. Женщина еще раз позвонила и, убедившись, что на звонок хозяин не реагирует, достала ключ. Она первой вошла в узкий коридор, который начинался за дверью. Я начала с любопытством оглядываться: прямо напротив была лестница на второй этаж, слева дверь, она-то и привлекла внимание женщины.

– Дверь открыта, – прошептала она и испуганно замерла.

– Куда ведет эта дверь? – задала я вопрос, чувствуя, как беспокойство охватывает и меня, переходя в ощущение близкой опасности.

– Это дверь в магазин, – ответила женщина. – Она не может быть открыта.

«Не может быть» она произнесла таким тоном, что стало ясно: открытая дверь – событие и впрямь из ряда вон выходящее.

– Может, позвонить в полицию? – вновь предложила я. Она, вроде бы решившись, направилась к двери и скрылась за ней, я приблизилась и убедилась: за дверью царит темнота.

Женщина шарила рукой по стене в поисках выключателя, наконец вспыхнул тусклый свет, и я увидела, что мы находимся в небольшой комнате, вроде кабинета. Стеллажи вдоль стен с толстыми папками для бумаг, письменный стол, кресло, напротив дверь. Женщина уверенно пересекла комнату и протянула ладонь к дверной ручке, посмотрела на меня, словно спрашивая моего согласия, потом резко толкнула ее. Магазин тонул в полумраке, но предметы вокруг все-таки угадывались, и от этого казалось, что находишься в заколдованном замке. Звякнул колокольчик, и я вздрогнула от неожиданности, тут женщина включила свет, и я увидела старика. Он сидел в своем кресле, безвольно опустив руки, голова свесилась на грудь, на полу возле его ног валялись осколки чашки, наверное, он держал ее в руке, она упала и разбилась.

Я торопливо приблизилась, глядя на его грудь, ожидая увидеть рукоять ножа, кровавое пятно… На старике была рубашка в полоску, поверх которой он надел шерстяную кофту, никаких кровавых пятен видно не было. Он выглядел спокойным и даже умиротворенным, можно было подумать, что он спит, если бы не одна деталь: черты лица заострились, точно окаменели, как будто это было уже не лицо, а посмертная маска.

– Бедняжка, – вздохнула женщина, наклоняясь к нему. – Умер, когда рядом никого не было.

– Вы думаете, он умер? – спросила я, вопрос прозвучал довольно глупо, я-то сомневалась, что старик умер сам, хотя ничто не указывало на убийство, но женщина поняла его по-своему.

– Без сомнения. Причем несколько часов назад. Я уже лет двадцать ухаживаю за стариками, – добавила она и покачала головой. – Бедняга.

– Но от чего он умер? – нахмурилась я, женщина снисходительно улыбнулась.

– От старости, моя дорогая. В его возрасте люди умирают в один миг.

Если честно, я в этом сомневалась. Покосилась на чашку возле своих ног, рядом с ней была небольшая лужица воды. Отец встречается с антикваром, получает от него конверт, через несколько часов после этого папу убивают, а старик вдруг умирает в своем магазине.

В этот момент зазвонил мой телефон, и это привело нас в чувство, меня-то уж точно. Звонил Дмитрий Сергеевич.

– Жанна Александровна, где вы?

– В лавке антиквара. Он умер.

На этот раз я ничуть не сомневалась – Дмитрий Сергеевич не только тяжко вздохнул, но еще и выругался сквозь зубы.

Через два дня я сидела в номере гостиницы и пыталась свести воедино весьма разрозненные факты. Факт первый: мой отец погиб. Был убит неизвестным, который, скорее всего, следил за ним. Еще только обнаружив тело отца и ожидая полицию, я позвонила его жене и сообщила о случившемся. В первый момент толку от нее было мало, то есть его не было вовсе. Муза охала, ахала и отказывалась верить в то, что произошло. Я бы, наверное, вела себя точно так же. Ночью Муза позвонила мне, и мы долго обсуждали с ней случившееся. Теперь она была гораздо спокойнее и силилась понять, кто и за что убил ее мужа. Если верить ей, не существовало человека, который мог бы желать ему смерти. По крайней мере никто из тех, кого она знала или о ком просто слышала, на ум не приходил. Факт второй: вслед за отцом погиб старик-итальянец, с которым отец встречался незадолго до своей смерти. То, что антиквара убили, – неоспоримый факт. Вскрытие показало, что он был задушен, скорее всего, одной из разноцветных подушек, которые в большом количестве были разбросаны в лавке. Наверное, принимая во внимание возраст старика, убийцы рассчитывали на то, что его смерть будет выглядеть естественно и ее никак не свяжут с другой смертью.

Допустим, отца убили из-за конверта, точнее, из-за того, что в нем содержалось. Речь идет о каких-то сведениях, о человеке по имени Макс фон Ланц. Причем папа особо подчеркнул, что он наш враг, не только его, но и мой тоже. Вот тут, собственно, и крылась самая большая загадка. Отец утверждал, что фон Ланц к его бизнесу никакого отношения не имеет, и даже намекнул на некую семейную тайну, связанную с моей бабкой.

Я нервно прошлась по комнате, грызя карандаш и не замечая этого. Крайне неприятная мысль посетила меня, и теперь мне стало весьма неуютно. Я даже подошла к двери и проверила, заперта ли она. Зачем было убивать антиквара? Допустим, он передал папе нечто очень важное, некую информацию. Убийца взял конверт, не желая, чтобы содержащиеся в нем бумаги оказались в полиции, или эти самые бумаги как раз ему и были нужны, и именно по этой причине он убил отца. Допустим. Допустим даже, что он сначала явился к старику за конвертом, убил его, а потом начал охоту за моим отцом. Хотя был и другой вариант, который нравился мне гораздо меньше. Все дело в бумагах, а отец и старик погибли, потому что знали их содержание. В этом случае убийце следует избавиться и от меня, ведь у него нет гарантий, что отец не посвятил меня в суть проблемы, то есть, говоря проще, на очереди еще один труп, на этот раз мой.

Именно от этой мысли я и принялась ерзать, а потом носиться по номеру кругами. Я плюхнулась в кресло и с досадой подумала, что отцу следовало хоть что-то объяснить мне, потому что если меня сегодня зарежут, то совершенно напрасно, никакими сведениями, ценными или не очень, я не располагаю.

О Максе фон Ланце в полиции я, конечно, рассказала. Но мои слова их впечатлили мало. Если честно, они и меня совсем не впечатлили. Ну что такого, в самом деле: у отца были некие предчувствия в отношении фон Ланца, после получения конверта они подтвердились. Он назвал его врагом. Враг необязательно убийца. Разумеется, полицейские проверили, не остановился ли в какой-нибудь венецианской гостинице человек с такой фамилией. Не остановился. Хотя ничто не мешало ему сделать это под другой фамилией. Кроме имени, ничего я им сообщить не могла, оттого особо и не рассчитывала, что от этого будет толк. Наверное, они разошлют запросы и в конце концов обнаружат какого-нибудь Макса фон Ланца, возможно, даже не одного. Если вдруг выяснится, что он был в день гибели отца в Венеции или по крайней мере неподалеку, это все-таки зацепка, но, зная расторопность итальянцев, я не сомневалась: на поиски уйдет очень много времени, а если фон Ланц действительно причастен к убийству папы, то обо мне он уже знает, а вот я о нем ничего…

Я вновь поежилась и попыталась вспомнить интонацию папы, когда он говорил о нашем враге. Отец не производил впечатление человека, который кого-то опасается. По крайней мере, если бы он думал, что мне угрожает серьезная опасность, то вел бы себя по-другому. Нет, ни за меня, ни за себя он не боялся. Хотя что-то его, безусловно, тревожило. Или тяготило. Возможно, это мое убеждение не более чем иллюзия, ведь я знаю, чем закончилась наша встреча в Венеции, но в тот день, когда это произошло, ничто меня в его поведении не насторожило. Он выглядел как обычно, говорил как всегда… все как обычно, за исключением посещения старика и упоминания о фон Ланце. Это, конечно, выходило за рамки обычного.

Попытка выяснить, с кем в день своей смерти собирался встретиться отец, тоже успехом не увенчалась. Никто из его партнеров даже не знал, что он находится в Италии. Довольно странно. Некоторое время отец сидел в кафе, по словам официантов, явно кого-то ждал, но этот кто-то не пришел. Мне отец сказал, что этот человек звонил ему, и они перенесли встречу на вечер, причем собирались встретиться в Вероне. В действительности, в это время отцу никто не звонил и сам он тоже. Выходит, он просто какое-то время сидел в кафе, ожидая неизвестно чего, потом позвонил мне, зачем-то выдумал несуществующий звонок и сообщил, что должен раньше намеченного срока покинуть Венецию. Чепуха. Предположим, что он хотел ненадолго остаться в одиночестве, чтобы просмотреть бумаги, полученные от старика. Вот и выдумал встречу, как предлог от меня избавиться. Хотя о ней отец сказал мне еще на вокзале… Ну и что? Он хотел в спокойной обстановке ознакомиться с содержимым конверта. Если бы я находилась рядом, ему пришлось бы что-то мне объяснять, так что деловая встреча в этом смысле очень даже неплохой предлог. Меня он отправил прогуляться, а сам… но официант утверждает, что никаких бумаг в его руках не заметил. Так должна была состояться встреча или нет? Отец ведь вполне мог позвонить человеку, которого ждал, поняв, что тот чересчур задерживается. Но он не сделал ни одного звонка. Может быть, просто не знал номера? Допустим. Так с кем он намеревался встретиться? Сначала старик, потом еще какой-то неизвестный, вряд ли он имеет отношение к бизнесу отца. Или все-таки имеет? Тогда кто-нибудь должен был знать об их встрече…

Я вновь прошлась по крохотному номеру, то и дело натыкаясь на мебель и досадливо морщась. Отец, напрасно прождав незнакомца, решил уехать раньше. Надеялся застать его в Вероне? У меня не было ответов на эти вопросы, как и на многие другие. Итальянские полицейские разговаривали со мной исключительно вежливо, но у меня создалось впечатление, что они считают моего отца замешанным во что-то неблаговидное. В противном случае с какой стати его кому-то убивать? На этот вопрос я могла лишь саркастически ухмыляться. Хотя направление их мыслей было, в общем-то, понятно. Человек уверяет жену и дочь, что приехал сюда по делам, но ни с кем из партнеров в Италии не встречается и даже не удосуживается им сообщить, что он здесь. Зато он поспешил к странноватому старику, который, как выяснилось, считался у местных полицейских довольно темной личностью. Подробностей мне, разумеется, не сообщили, но, учитывая род его занятий, вообразить, в чем там дело, не трудно. К примеру, он мог быть скупщиком краденого. А при чем здесь мой папа? Ну конечно. Они вполне могли решить, что отец вел с ним какие-то дела. Противозаконные, разумеется. И в результате оба погибли.

Я досадливо пнула ногой кресло. Я почти уверена, что убийцу не найдут. Спасибо, хоть меня не заподозрили. А что, дочь вполне могла зарезать родителя, а потом придумать типа в балахоне и неведомого фон Ланца. На мое счастье, напротив того места, где я нашла папу, был магазин с видеонаблюдением. Уличная камера зафиксировала фигуру в балахоне, которая появилась за отцом. Момент убийства заснят не был, угол здания камера не захватила, но это по крайней мере избавило меня от неприятностей.

Я подошла к окну, хмуро разглядывая двор, тонувший во мраке. Мог ли отец в самом деле заниматься чем-то противозаконным? Я покачала головой. Нет и еще раз нет. С моей точки зрения, он был человеком порядочным и законопослушным, вне всякого сомнения. «А что, собственно, я знаю о своем отце?» – с печалью подумала я и вздохнула. И все-таки поверить в то, что он впутался в какое-то темное дело, я не могла.

Я вернулась в кресло, откинула голову на спинку и уставилась в потолок. Черт, если бы я проявила настойчивость, папа наверняка объяснил бы мне… Он мог быть очень скрытным, это я хорошо знала. Наверное, на свете не было человека, с которым он был до конца откровенен. Если только со своей матерью, моей бабкой… Я опять нахмурилась. Он намекал на какую-то тайну, связанную с ней. Но ведь не из-за нее же его убили? И что это за тайна, если для ее разгадки ему пришлось приехать сюда и встретиться то ли со скупщиком краденого, то ли с кем-то еще похуже… Какой-то фон Ланц… Как это вообще может быть связано?

Я взглянула на часы – давно пора ложиться. От моей беготни по комнате нет никакого толка. Я отправилась в душ, надеясь, что горячая вода поможет мне расслабиться и я усну, а не буду в сотый раз задавать себе одни и те же вопросы.

Обычно горячий душ в этом смысле мне очень помогает, но в ту ночь мне было не до сна. Я легла, закрыла глаза и стала монотонно повторять считалку, которой в детстве меня научила бабушка. «Встань к колокольне спиной, на юг иди по прямой, сорок шагов – поворот…» Это что-то вроде мантры, по крайней мере, если раз двадцать повторить ее от начала до конца, от ненужных мыслей освободишься. Обычно где-то ближе к пятнадцатому разу я засыпала. Но в ту ночь все было иначе. Промучившись часа два, я поднялась и, не зажигая света, направилась в туалет, оставив дверь открытой. Я умылась холодной водой, прикидывая, что разумнее: почитать немного в надежде, что усну в конце концов, или еще раз попытаться уснуть, не прибегая к чтению. Я выключила воду, так ничего и не решив, и уже хотела покинуть ванную, как вдруг мое внимание привлек шорох за окном. Я замерла на пороге, прислушиваясь и выглядывая в комнату.

Ставни на окне моей комнаты почти беззвучно открылись, а вслед за этим оконная рама начала подниматься. С довольно глупым видом я наблюдала за этим, пока до меня наконец не дошло: кто-то весьма нахально лезет в мой номер. Сердце ухнуло вниз, и я едва не рухнула на плиточный пол, потому что ноги мои подкосились от страха. Сообразить, зачем кто-то решил навестить меня среди ночи, было нетрудно. Учитывая мои недавние размышления, я даже ощутила нечто вроде удовлетворения, что не ошиблась. Правда, длилось это недолго, как и радость оттого, что я в этот миг находилась в ванной, а не спала, на что, по всей видимости, рассчитывал тот, кто сейчас осторожно открывал окно.

Я вторично едва не рухнула в обморок, представив, что могла бы спать себе и… далее ничего представлять не хотелось, а вот решать, что делать, необходимо, причем срочно.

Вариант первый, самый простой: заорать что есть мочи в надежде, что на крик сбегутся все обитатели гостиницы. Такая встреча типа за окном должна впечатлить, и он поспешит убраться восвояси. А если он не из пугливых и настроен решительно? Я буду орать, а он швырнет в меня нож или выстрелит? И то и другое я видела очень ярко и в который раз за последние две минуты собралась упасть в обморок. Одним словом, укокошит он меня и успеет смыться до того, как в гостинице сообразят, что происходит.

Второй вариант: выскочить из номера и орать уже в коридоре. Шансов остаться в живых в этом случае гораздо больше, как и привлечь к себе внимание постояльцев. Существовало одно «но» – я не помнила, куда дела ключ от двери номера. Какого черта я не оставила его в замке? Вопрос риторический. Пока я буду искать ключ в темноте, этот тип…

Тип между тем делал определенные успехи, окно уже было открыто, и я увидела руку в черной перчатке, этой рукой он уцепился за раму…

Орать надо немедленно, иначе будет поздно. Вместо этого я потянула на себя дверь ванной и закрыла ее, радуясь, что смогла сделать это совершенно бесшумно. Защелкнула задвижку. Запереться в ванной не самая хорошая идея. Тип за окном не желает поднимать шум, вон как осторожно лезет, но, без сомнения, он начнет действовать решительно, сообразив, где я от него прячусь. Я посмотрела на окно за своей спиной, оно довольно маленькое, но я пролезть смогу. Не очень хорошо понимая, что и зачем делаю, я встала на унитаз, открыла окно и, подтянувшись, довольно легко выбралась на карниз.

– Идиотизм, – констатировала я с прискорбием, имея в виду свое неразумное поведение. Орать в таком положении было довольно трудно, к тому же люди в гостинице не сразу поймут, кто и где орет: то ли в доме, то ли на улице, а вот мой ночной гость наверняка обратит внимание на крик. Вышибет дверь, а потом… потом столкнет меня вниз, прибавив забот полиции. Хотя там вполне могут решить, что я покончила жизнь самоубийством.

Эта мысль придала мне силы, я вертела головой во все стороны в поисках спасения и увидела совсем рядом металлическую решетку, это была подпорка для вьющихся растений. Не задумываясь над тем, выдержит она меня или нет, я уцепилась за нее рукой, закрыла окно ванной, отдышалась и попробовала решить, что делать дальше. Рядом было окно соседнего номера. Можно постучать, вдруг меня услышат, хотя номер может быть не занят. Проще спуститься вниз, по крайней мере попытаться. И я полезла вниз, каждое мгновение ожидая, что нога зависнет в пустоте или я сорвусь, не удержавшись. Но, как ни странно, спуск прошел благополучно – помогли выступы на стене. Я спрыгнула на землю, почувствовала леденящий холод и лишь тогда сообразила, что я стою босиком и в пижаме. Я чертыхнулась в крайней досаде на себя: все я делаю неправильно. Надо бежать к администратору, вызвать полицию… Я подняла голову, не очень торопясь выполнять задуманное и радуясь, что номер мне достался на втором этаже. В окне ванной никто не появлялся. Возможно, он еще возится с дверью. Я огляделась. Здание гостиницы было угловым, окна моего номера выходили во двор, окно ванной – в узенькую улочку, на которой было всего с десяток домов. Все окна темные, только впереди возле канала горел фонарь.

Я свернула за угол, фасад гостиницы был хорошо освещен, что придало мне бодрости. Позвоню в дверь, объясню ситуацию, пусть вызывают полицию. Вместо этого я устроилась на корточках, привалившись спиной к стене, и попыталась понять, как тип, что влез в мою комнату, попал во двор. Я сегодня довольно долго стояла у окна и точно помню, что двор огорожен высокой стеной, вплотную к ней стены соседних домов. Земля в Венеции стоит дорого, и дома здесь во все века строили очень близко друг к другу.

Я вернулась на улочку, куда выходило окно ванной, дошла до конца гостиницы и убедилась, что стену, отделявшую двор от улицы, преодолеть без посторонней помощи невозможно. Мне-то уж точно ее не преодолеть. Стена длиной метра три упиралась в торец соседнего дома, к нему лепился еще дом, к тому еще. Дальше был канал. В хитросплетении здешних улиц легко заблудиться, особенно в темноте. Но попробовать найти проход во двор все-таки можно.

Я почти бегом направилась к каналу, и тут стало ясно: пройти здесь не получится, тротуар обрывался, дальше двигаться можно только на лодке. Значит, следует попробовать с другой стороны.

Я бегом вернулась к гостинице. На этот раз, оказавшись на освещенном месте, я почувствовала себя неуютно и подумала: что, если кто-то заметит меня в окно? Довольно странное зрелище: девушка в шелковой пижаме крадется по ночной улице. Чего доброго вызовут полицию. Тут я здраво рассудила, что полицию стоило бы вызвать мне, а не бегать по городу босиком, однако на мои намерения это никак не повлияло.

Если честно, я и сама в тот момент не знала, чего, собственно, добиваюсь. Разумеется, я очень хотела узнать, кто и за что убил моего отца, и уже догадывалась: вряд ли полицейские в скором времени сообщат мне, кто это сделал. Отец для них некто вроде мафиози, к тому же гражданин другой страны, поди разберись, что у него за проблемы. Но это был мой отец, даже если он действительно умудрился влезть во что-то скверное, моих намерений это изменить не могло. Оттого таким важным мне казалось узнать хоть что-то об убийцах, иметь хотя бы незначительную зацепку. Именно эти соображения и гнали меня по ночной улице. Я хотела выследить ночного гостя, надеялась, что он приведет меня к убийцам. Довольно самонадеянно и, в общем-то, глупо, но я была в таком состоянии, что не очень осознавала всю меру опасности своего решения.

Улица по-прежнему была пуста. Как же попасть во двор? Проход должен быть. Не могут, например, продукты для гостиничного ресторана заносить через центральный вход. Я покосилась на кирпичную стену, отделявшую от меня двор, вздохнула и опять направилась по улице в сторону канала в надежде обнаружить какую-нибудь калитку, не замеченную мною в первый раз. Калиток не было. Выйдя к каналу, я чертыхнулась сквозь зубы, но тут же замерла, настороженно прислушиваясь. Вне всякого сомнения, рядом причаливала лодка. Я спряталась за угол дома, очень осторожно выглянула и смогла убедиться: так и есть. В темноте лодку можно было разглядеть, хотя подходила она без огней и мотор не работал, но это была моторная лодка. Я слышала, как тихо плещется вода под веслами. Кто-то не хотел привлекать к себе внимание. Конечно, меня это очень заинтриговало.

Я опустилась на колени, вытянула шею, чтобы получше видеть происходящее, не опасаясь, что меня заметят. Лодка пристала к берегу у соседнего дома. В ту же секунду я увидела темный силуэт, отделившийся от стены, а потом услышала голос. Некто спросил по-немецки:

– Ну что, готово?

– Ее не было в номере, – ответил другой голос, сердце у меня застучало так сильно, что я могла лишиться с перепугу сознания, потому что поняла: эти двое говорят обо мне.

– Как не было? Где же она? – с сомнением спросил первый.

– Откуда мне знать? Наверное, куда-то ушла.

– Куда она могла уйти ночью? – Тот, что был у меня, на этот вопрос отвечать не собирался, а тот, кто задавал вопросы, выругался. – Тебе надо было ее дождаться.

– А если бы она вернулась не одна?

– Черт, – вновь выругался первый. – Ты хоть проверил ее вещи?

– Конечно. Ничего нет.

Пока они разговаривали, мой ночной гость перебрался в лодку, и вот она плавно заскользила по узкому каналу. В какой-то момент они поравнялись со мной, я растянулась на земле, ткнувшись головой в ладони, боясь взглянуть на лодку. Почему-то я была уверена, что мой взгляд они почувствуют. Лодка удалялась, и голоса стихли.

Я поднялась, посмотрела в том направлении, но они успели отойти слишком далеко, чтобы я смогла что-то разглядеть. Оставалось одно: вернуться в гостиницу.

Бредя по улице, я размышляла над словами ночного гостя. Он сказал, что в номере меня не было. Или он не догадался проверить ванную (дверь была заперта на задвижку, что его, безусловно, навело бы на определенные мысли), или попросту соврал, не желая сознаться, что я ускользнула у него из-под носа. Первый вариант маловероятен, если парень не законченный олух, конечно. Допустим, он соврал. Если они хотели убить меня, он должен был отправиться за мной следом. Вместо этого он, по его собственным словам, осматривал мои вещи. Но если он знал, что я сбежала, должен был как можно скорее покинуть номер, а он пробыл там довольно долго.

Неужто в самом деле решил, что я ушла куда-то еще до его прихода, и не потрудился проверить ванную?

Я как раз поравнялась с гостиницей, задрала голову и посмотрела на решетку. Конечно, следует позвонить в дверь, все рассказать администратору и вызвать полицию… а потом до утра объясняться с ними. Поверят они в рассказ о ночных гостях или нет, еще вопрос, а вот мне мое поведение объяснить будет затруднительно. Полицейским оно покажется весьма странным, ведь для такого поведения у меня должны быть очень веские причины.

Я вздохнула, уцепилась руками за решетку и полезла наверх. Подняться оказалось даже легче, я достигла окна своей ванной и осторожно толкнула раму. Далее последовало несколько весьма неприятных минут, когда я подтягивалась, уцепившись за подоконник, и еще более неприятных, когда я спускалась с той стороны, хватаясь за все, что попадало под руку. На счастье, окно располагалось невысоко, и шею свернуть я вряд ли могла, даже если бы свалилась. Впрочем, тут с уверенностью никогда не скажешь. Отдышавшись, я умылась, нащупала полотенце и, держа его в руках, вышла из ванной. Ставни были закрыты, но темнота в номере не была абсолютной, предметы я различала, направилась к кровати, протянула руку к выключателю, думая, что надо проверить свои вещи после посещения гостя, и тут услышала за своей спиной:

– Не включай свет.

Я резко повернулась. В кресле, совсем рядом со мной, сидел мужчина. В первое мгновение страх пересилило удивление: как я его не увидела, не почувствовала его присутствие в комнате? Рука моя все еще тянулась к выключателю, наверное, поэтому мужчина сказал:

– Руку-то убери, меня это нервирует.

Только тут до меня дошло, что в отличие от тех двоих он говорит по-русски. Меня это отнюдь не успокоило, скорее наоборот. Все так запуталось… разозлилась и ляпнула:

– Вы кто?

– О господи, – пробормотал он со вздохом, точно сокрушаясь по поводу моей бестолковости. – Тебе, может, паспорт еще показать?

– Было бы неплохо, – подумав, ответила я. Мужчина в кресле хихикнул, но тут же посуровел и заявил приказным тоном:

– Сядь и не вздумай дурака валять.

Я села на кровать и уставилась на его голову, силясь хоть что-то разглядеть, но вместо лица видела лишь расплывчатое пятно. Говорил он тихо, так что вряд ли я смогу узнать его по голосу, если вдруг нам доведется встретиться. Тут я подумала: довольно самонадеянно рассчитывать на такое, в смысле, с чего я взяла, что останусь жива после сегодняшней встречи? Эта мысль вызвала дрожь в конечностях, и я как можно увереннее заявила:

– Сейчас здесь будет полиция.

– Ладно врать-то, – отмахнулся он. Это показалось мне обидным.

– Ничего я не вру.

– Брось, – опять хохотнул он. – Ты смылась через окно в ванной, потом носилась по улице… Этих типов выслеживала?

– Вам-то что до этого? – съязвила я, вновь осмелев.

– Между прочим, я задал тебе вопрос, а на мои вопросы надо отвечать. Причем сразу и без вранья. Я не всегда бываю добрым, а каким я бываю, когда злюсь, тебе лучше не знать.

– Слушайте, а вы кто? – пискнула я. – Я же не просто так спрашиваю.

– Не сомневаюсь. Я жду ответа на свой вопрос, заметь, жду терпеливо.

– Спасибо. Я забыла вопрос, – помедлив, сказала я, сообразив, что и в самом деле не в состоянии вспомнить, о чем он меня спрашивал.

– Ты следила за этими типами?

– Ага. Вы знаете, кто они?

– Догадываюсь.

– А мне скажете?

– Возможно. Если ты пойдешь мне навстречу.

– Пойду, – кивнула я.

– Ну, так что ты успела увидеть?

– Ничего. Подошла лодка, кажется, в ней был один человек, потом появился тип, кто был у меня в номере. Между собой они говорили по-немецки.

– Ты знаешь немецкий?

– Знаю.

– О чем они говорили?

– Один спросил, все ли в порядке, другой ответил, что меня не было в номере, вещи он проверил, но ничего не нашел. Вы случайно не знаете, что они искали?

– А ты?

– Нет, конечно.

– Серьезно? – Он опять хихикнул и покачал головой. – Плохо.

– Для кого? – насторожилась я.

– В основном для тебя. – Мужчина вздохнул. – Что тебе успел рассказать отец? – вновь посуровел он.

– Ничего. Вы можете мне не верить, но я понятия не имею, что происходит.

– Разумеется, поэтому ты сегодня ждала гостей, и они не смогли застать тебя врасплох, мало того, ты при появлении гостя не завизжала на весь отель, а смылась через окно с намерением его выследить.

– За что убили моего отца? – не выдержала я.

– Кто здесь, по-твоему, задает вопросы? – вздохнул он. – Твой отец заходил к антиквару при тебе?

– Да.

– И получил бумаги?

– Конверт. Это был конверт.

– И ты не проявила любопытства?

– Проявила, но отец сказал, что позже все объяснит. А когда его убили, конверта при нем не оказалось.

– Расскажи мне про убийство.

Я рассказала, удивляясь, что ни страха, ни даже волнения не чувствую. Мужчина в кресле выслушал меня молча, потом кивнул:

– Правдоподобно.

– Я не вру, – нахмурилась я.

Примерно так и было, я не врала, просто недоговаривала, к примеру, не стала называть имя, которое сообщил отец: Макс фон Ланц. А ведь типы в лодке разговаривали по-немецки. Если они имеют отношение к убийству папы, тогда его предупреждение о том, что у нас есть враг, надо понимать буквально: враг, который желает и моей смерти, не больше и не меньше. Знать бы еще, чем я этому Ланцу не угодила.

– Допустим, – подал голос мужчина в кресле и вздохнул. – Час от часу не легче. – Он поднялся и шагнул к двери.

– Вы куда? – растерялась я.

– Дорогая, – дурашливо протянул он. – Я не против остаться, но, к сожалению, у меня дела. Порезвимся как-нибудь в другой раз.

– Вы мне ничего не объяснили… – начала я и вздохнула. Ситуация дурацкая, мне бы радоваться, что он уходит, а я вроде бы расстроена.

– А должен был? – спросил он, притормозив, я не могла видеть его лица, но точно знала: сейчас он улыбается.

– Наверное, нет. Но чисто по-человечески… вы же должны понимать, в каком я положении… – Последние слова я произнесла почти шепотом, мне так себя стало жалко, что я едва сдержала слезы.

– Ладно, не переживай. Никто тебя не тронет, я присмотрю.

– В каком смысле? – брякнула я.

– В буквальном. В окна лазить завязывай, сорвешься чего доброго.

Он открыл дверь и через мгновение исчез.

На месте я смогла усидеть всего несколько секунд, потом кинулась к двери. Гостиничный коридор был пуст, лестница терялась в темноте, только возле лифта светилась лампочка.

– Куда он делся? – пробормотала я, закрывая дверь. Конечно, он мог покинуть гостиницу, но почему-то мне казалось, что он где-то рядом, то есть он один из постояльцев. Загадок лишь прибавилось, нечего было и думать о том, чтобы уснуть.

Я легла, уставилась в потолок и вздохнула. Итак, мои худшие опасения оправдались: убийцы отца заинтересовались мною. Это немцы, по крайней мере говорили они по-немецки, а человека, которого мне следует опасаться, зовут Макс фон Ланц. Тут все сходится, кроме одного: какое к отцу могут иметь отношение эти самые немцы? Насколько я знаю, никаких дел в Германии у него никогда не было, а также никаких знакомых, интересов и т.д. Он ни разу туда не ездил, по крайней мере ни о чем подобном не упоминал, но умудрился нажить врага с немецким именем. Далее: этот русский, оказавшийся в моей комнате. Он-то откуда взялся, не в комнате, а вообще? Его интересовало, что папа успел мне рассказать. То же интересовало и немцев. Точнее, их интересовало, не успел ли он мне что-то передать, иначе парень не стал бы рыться в моих вещах. Тут я вскочила с кровати, включила свет и первым делом проверила наличие документов. Слава богу, все на месте. Я тщательно осмотрела свои вещи, вдруг подумав: что, если отец незаметно сунул мне в карман записку? Или еще что-нибудь? С этим повезло меньше, то есть совсем не повезло. Да если бы папа и оставил что-то, парень, что копался в моих вещах, непременно бы это обнаружил… Хотя, если русского он не знает, мог и не обратить внимания на записку. Знает или нет, осталось загадкой, но записки точно не было. Я пригорюнилась и вернулась мыслями к своему недавнему гостю. Не похоже, что он с немцами заодно. Если те двое имеют отношение к неведомому Максу фон Ланцу, то этот… Он наблюдал за мной, причем еще до появления немца, видел, как я вылезла в окно (или догадался), и следил за моими перемещениями на улице. Предположим, он тоже что-то искал в моих вещах. Поискал и шел бы себе с миром, но он решил меня дождаться и задать несколько вопросов. Его интересовало, при каких обстоятельствах погиб мой отец. То есть он об этом не знал? Следовательно, к убийству не причастен. Вилами по воде писано, но мне так спокойнее. Но, как и немцев, его интересовал конверт, а также что отец успел рассказать или передать мне. Что же такого особенного в этом конверте?

Он должен быть у убийцы, то есть если немцы причастны к убийству, то пришли они отнюдь не за конвертом. Я уверена, тип влез в окно с одной целью – убить меня, а еще хотел убедиться, что папа мне ничего не передал. Логично допустить, что немец и тот, что сидел в моем кресле, – конкуренты, ищут одно и то же, но с разной целью, хотя цель может быть одна, просто соотечественник менее кровожаден. Он сказал, что будет за мной приглядывать, и советовал особенно не беспокоиться. Что это значит? Жаль, что на мои вопросы он не пожелал ответить. Господи, ну какое все это может иметь отношение к моему папе? К обычному бизнесмену средней руки из областного центра? Шпионский триллер какой-то. Я нахмурилась и в который раз с печалью подумала: а что, собственно, я знаю о своем отце? То же, что и любая дочь, прожившая с ним в одной квартире несколько лет. Вроде бы очень много и вместе с тем – ничего. Я даже не знаю, при каких обстоятельствах он, к примеру, познакомился со своей второй женой. Так что, по большому счету, он мог быть кем угодно, даже шпионом. Шпион должен работать в соответствующем ведомстве, представляющем интерес для иностранных держав. А мой организовал собственный бизнес, по делам ездил не часто, в основном в Москву, ну и в Италию. Я тяжко вздохнула, потому что уже просто устала от этих мыслей.

За окном серело, дождавшись девяти утра, я позвонила Дмитрию Сергеевичу, он обещал приехать через час. Я отправилась завтракать. Само собой, теперь меня очень интересовали постояльцы гостиницы, оттого я была разочарована, обнаружив в ресторане только пожилую японскую чету. Я устроилась лицом к открытой двери в ресторан. С моего места хорошо был виден холл, вскоре там появились три женщины-француженки. Пожилой итальянец, сидя за стойкой, просматривал журнал. В ресторан вошли парень и девушка. Поначалу я насторожилась, но тут же разочарованно вздохнула: парень был чуть выше меня, а ночной гость отличался довольно высоким ростом. Минут через десять появилась еще одна пара, но мужчина был невысок и упитан, то есть на роль гостя также не годился.

Мое сидение в ресторане становилось неприличным; допив кофе, я решительно направилась к стойке. Завидев меня, мужчина убрал журнал и дружески мне улыбнулся. Накануне мы с ним немного поболтали, он, кстати, был хозяином гостиницы, где работала вся его семья, хвалил мой итальянский, расспрашивал о жизни в Болонье, учебе, – в общем, можно считать, что мы подружились. Оттого я была уверена: он не откажет мне в услуге.

– Доброе утро, – сказала я, он охотно ответил. Поболтав о погоде и о своих планах на день (разумеется, они касались экскурсий), я спросила: – В гостинице живут еще русские?

– Да, – кивнул хозяин. – Пятеро. Три женщины и двое мужчин. Очень приятные люди, – счел своим долгом добавить он и улыбнулся.

– Мужчины приехали вместе? – продолжила я допрос, надеясь, что мои вопросы покажутся ему праздным любопытством.

– Да, – кивнул он. – Они здесь со своими женами, и еще одна дама, которая занимает одноместный номер. Кажется, они друзья или родственники.

Я мысленно вздохнула, конечно, мой ночной гость мог появиться здесь в компании, но почему-то в это не очень верилось.

– Простите мою назойливость, – изобразив смущение, сказала я. – Других русских в гостинице нет? – Хозяин смотрел на меня с недоумением, а я объяснила: – Вчера я встретила мужчину в коридоре, русского…

– А-а… это, наверное, тот, что уехал сегодня утром, часов в восемь.

– Как он выглядел? – не отставала я.

– Симпатичный, – улыбнулся хозяин. – Высокий, светлые волосы.

– Вы не могли бы назвать мне его имя?

– Конечно. – Он заглянул в журнал и, коверкая имя, произнес: – Владимир Шульгин. Но он уехал. У него самолет утром.

– Спасибо, – вздохнула я.

Шульгин мог быть тем, кого я ищу, а мог быть совершенно другим человеком. Но тот, кто был у меня ночью, вне всякого сомнения, останавливался в этой гостинице. Как иначе он оказался в моей комнате, не сквозь стены же прошел. А с чего, собственно, я взяла, что он из России? По-русски он говорил без акцента, но ведь это ничего не значит…

Взглянув на часы, я поднялась в номер. Не успела закрыть дверь, как зазвонил телефон. Я сняла трубку, решив, что это Дмитрий Сергеевич, и услышала незнакомый голос.

– У тебя что, проблем мало? – со вздохом спросил мужчина.

– Что? – растерялась я.

– Не вздумай меня искать, – велел он. – И вообще, лучше обо мне помалкивай.

– Вы что, следите за мной?

– Приглядываю. Между прочим, для твоей же пользы.

– Послушайте…

– Нет, это ты послушай, – перебил он. – Забудь о нашей встрече и вообще поменьше болтай. Кстати, я тебе не враг.

– Серьезно? – разозлилась я и в припадке храбрости спросила: – Кто же вы тогда?

– Ангел-хранитель, – засмеялся он и повесил трубку.

– Что же это такое? – растерялась я, но предаваться размышлениям времени не оказалось; телефон опять зазвонил. Я схватила трубку, очень надеясь, что это мой ночной гость: вдруг он решил растолковать мне, что происходит. На этот раз звонил Дмитрий Сергеевич, сообщил, что ждет меня в баре.

Я спустилась вниз и застала его с чашкой кофе и с озабоченной физиономией.

– Что опять случилось? – спросил он, поднимаясь мне навстречу, сделав акцент на слове «опять».

Я торопливо начала рассказывать о ночных событиях. Слушая меня, он мрачнел на глазах. Я-то думала, он переживает за меня, но оказалось, я была далека от истины, о чем и узнала, лишь только закрыла рот.

– Жанна Александровна, – сказал он с печалью, – а вы все это не выдумали?

Челюсть у меня отвисла, я уставилась на него в недоумении, он вздохнул и покачал головой.

– Вы считаете меня сумасшедшей? – я обрела дар речи, не зная, что и думать о его поведении.

– Я считаю, что вы… вы нервничаете. Это, в общем, понятно, имея в виду то, что произошло с вашим отцом. И теперь многое вам кажется подозрительным.

– Вот как, – кивнула я. – По-вашему, тип, который влез в окно моего номера, подозрительным не выглядит?

– А вы уверены, что все было именно так? Вы видели этого человека в вашем номере?

– Нет, я увидела его руку и… я же вам рассказывала…

– Вот-вот. Вы увидели, или вам показалось, что кто-то открывает окно в вашем номере. Что произошло после этого? Вы выбрались через окно ванной… кстати, как вам это удалось?

– Там рядом решетка, подпорка для вьющихся растений, и выступы на стене.

– Н-да… Знаете, ваш рассказ здорово напоминает американский триллер. Впрочем, российский тоже. Должен заметить, ваше поведение выглядит очень странно. Женщина в подобной ситуации бросилась бы в коридор, стала звать на помощь, а вы…

– Я не помнила, где лежит ключ от входной двери. К тому же на размышления у меня не было времени. Вот я и полезла в окно.

– А если бы решетки не оказалось?

Я вздохнула.

– Хороший вопрос. Пришлось бы прыгать со второго этажа или голосить «на помощь».

Следует признать, ночью я действительно вела себя очень странно, то есть я-то всему этому находила объяснение, но моему слушателю оно не казалось серьезным.

– Вы благополучно спустились на землю, – продолжал он, – но не вернулись в гостиницу, что было бы логично. Вызови вы полицию вовремя, и этого человека схватили бы на месте преступления. Кстати, почему вы так уверены, что это, к примеру, не обычный воришка?

– Вы что, издеваетесь?

– Нет, не издеваюсь, – серьезно ответил он. – Пытаюсь понять, что происходит. Простите, Жанна Александровна, но вы либо все это выдумали, либо…

– Либо что? – хмуро поинтересовалась я, сообразив, что продолжать он не намерен.

– Либо о делах вашего отца знаете гораздо больше, чем сочли нужным рассказать.

– Ничего я не знаю…

– Хорошо, – устало кивнул он. – Допустим, вы вообразили себя сыщиком и, вместо того чтобы просить о помощи, отправились выслеживать этого типа. С чего вы взяли, что люди в лодке, точнее, один из них, тот самый, что залез к вам в окно?

– Я же слышала их разговор, – напомнила я.

– Вы свободно владеете немецким?

– Да.

– И все же… вы ведь могли…

– Такое впечатление, что вы всячески стараетесь внушить мне мысль…

– О том, что итальянской полиции ваш рассказ покажется весьма подозрительным, – перебил он меня и многозначительно сказал: – Они и так считают вашего отца чуть ли не мафиози.

– Вы тоже так считаете? – возмутилась я.

– Поверьте, я только хочу помочь соотечественнице, оказавшейся в трудной ситуации. В этом, кстати, заключается моя работа, и я пытаюсь ее выполнить.

– А я вам мешаю?

– Себе, – поправил он. – В ваших рассказах очень много нереального, фантастического. Прошу вас серьезно отнестись к моей просьбе, взвешивайте свои слова.

Я сердито посмотрела на него, меня, разумеется, переполняло негодование.

– Вы мне предлагаете ничего не рассказывать полицейским?

– Боже избави. Если вы считаете, что рассказать необходимо…

– А вы так не считаете?

– Свою точку зрения я уже высказал: если вы все это не придумали, значит, вам известно гораздо больше. Гораздо. Вам следует быть до конца откровенной, в противном случае вы только запутаете следствие.

Я продолжала на него таращиться, и вдруг совершенно идиотская мысль пришла мне в голову: что, если мой отец разведчик, то есть работал на российскую разведку, и теперь этот тип просто пытается запудрить мне мозги? Целую минуту эта мысль казалась мне вполне вероятной, потом я выругалась про себя, нецензурно, разумеется. Смех, да и только, что он мог тут разведывать? Мой отец иногда представлялся мне большим ребенком, каковым, в сущности, и был. Бабка любила приговаривать: «дитя великовозрастное» и качала головой; подозреваю, она не видела повода гордиться сыном. Нет, конечно, она его очень любила, но, скорее всего, он не оправдал ее надежд, хотя о ее надеждах мне ничего не известно. «Я действительно увлекаюсь фантазиями», – подумала я с печалью, но отступать без боя не хотелось, и я задала еще вопрос:

– А этот тип, что ждал меня в номере, он что, тоже плод моего воображения?

– Он угрожал вам? – поднял брови Дмитрий Сергеевич.

– Нет, – съязвила я. – Напротив, сказал, что он мой ангел-хранитель.

– Вы считаете, к вам его приставил ваш отец?

Признаться, такое мне в голову не приходило, я опять замерла с открытым ртом, выглядела, должно быть, очень глупо, а чувствовала себя еще глупее.

– Отец? – обретя голос, повторила я и вновь задумалась, правда, рот закрыла.

– Зачем? – нашла в себе силы спросить я через некоторое время.

– Уверен, вам об этом лучше знать.

– Ничего я не знаю, – возмутилась я, но мысль об ангеле-хранителе накрепко засела в моей голове.

– Жанна Александровна, – очень мягко начал Дмитрий Сергеевич, – со стороны все выглядит приблизительно так: ваш отец оказался замешанным в некую опасную историю. Ни вы, ни я о ней ничего не знаем, – он поднял руку, избегая моих возражений. – Это, без сомнения, так. Его убийство тому доказательство. Поняв, что находится в опасности, он предупредил вас о некоем человеке, а еще позаботился об охране для вас. Я почти уверен, что в данных обстоятельствах он был просто обязан вам что-то объяснить, хотя бы что-то, – повторил он. – Единственно для того, чтобы не подвергать вас риску. Но вы категорически отказываетесь…

– Он мне ничего не объяснил, – возмутилась я.

– И вы не знаете, зачем он приехал в Италию? И из любопытства не поинтересовались, что было в конверте, полученном вашим отцом?

– Я вам все рассказала…

– Отлично.

Он поднялся, давая понять, что разговор окончен. Наверное, у него кончилось терпение. Однако, как выяснилось позже, два добрых дела он все-таки сделал, потому что ближе к вечеру сообщил:

– Владимир Шульгин действительно вылетел сегодня в Москву. Он был здесь по турпутевке, находился в Италии семь дней, живет в Кемерове, работает автослесарем.

– Не так часто мужчины путешествуют в одиночку, – буркнула я, услышав это.

– При желании каждая мелочь может казаться подозрительной, – помолчав немного, сказал он. – В любом случае он покинул Италию, так что угрожать вам не будет.

– Может, установить за ним наблюдение… По-видимому, Дмитрию Сергеевичу понадобилась вся его выдержка, чтоб ответить спокойно и без всякого намека на издевку:

– На каком основании? Вы уверены, что это он посетил вас ночью?

– Кто же еще? – я досадливо чертыхнулась, и на этом разговор закончился.

На следующий день он же сообщил мне, что ангел-хранитель звонил мне в номер из холла гостиницы. Это мои подозрения лишь усилило. К сожалению, этот факт усилил и сомнения Дмитрия Сергеевича, что, в общем-то, было понятно.

Покидая гостиницу, я нервно кусала губы – скверная привычка, но в тот момент мне было не до хороших манер. Я пыталась решить, должна ли я сообщить в полицию о событиях этой ночи, и если должна, то что?

Дмитрия Сергеевича, как видно, беседы со мной утомили, и он предпочел отмалчиваться. Так что решать пришлось самой. В конце концов я определилась: о ночном визитере я расскажу, о лодке, о разговоре на немецком тоже, а вот об ангеле-хранителе не стану… Чего доброго они и впрямь решат, что мой отец – мафиози и приставил ко мне охрану.

Удручающе вежливые полицейские выслушали мой рассказ, кивая в нужных местах.

– Синьорина считает, что ей необходима охрана? – спросил один серьезно, второй ласково улыбнулся с особым выражением на физиономии, которое можно было понять примерно так: какой глупостью нас еще удивят?

Поначалу я здорово разозлилась, меня потянуло наговорить ему гадостей, чтобы дурацкая улыбка сползла с его лица, но, немного успокоившись, я поняла, что злюсь напрасно. Дмитрий Сергеевич прав, моя история со стороны выглядит глупо, если не сказать больше. Подозрительно, уж точно.

– Думаю, будет разумно, если синьорина переедет в другую гостиницу, – заметил Дмитрий Сергеевич.

Полицейские согласно кивнули. На том мы простились.

Справедливости ради следует сказать, что драматические события на этом закончились, то есть на мою жизнь более никто не посягал, встреч со мной не искал и даже по телефону не звонил. Дмитрий Сергеевич оказался на редкость милым человеком и все заботы, связанные с оформлением необходимых бумаг, взял на себя. Через несколько дней я отправилась в Россию, сопровождая гроб с телом отца. К тому моменту я уже отчаялась разобраться в этой истории, хотя кое-какие надежды теплились в моей душе: вдруг встреча с родственниками что-то прояснит? Надежды оказались напрасными. Родственники пребывали в недоумении.

Муза истерически рыдала и время от времени обращалась ко мне с вопросом:

– Как ты можешь жить в стране, где людей режут на улицах?

Можно подумать, что здесь ничего подобного не случается. Сестра выглядела испуганной, плакала и просила меня не уезжать. Вскоре стало ясно, что никто понятия не имеет о делах отца, мой рассказ, который мне пришлось повторять раз пять, у всех вызвал стойкое недоумение. Правда, памятуя недавний опыт, я была скупа на слова, что друзьями и родными воспринималось с пониманием.

Отца похоронили, а я поспешила вернуться в Италию, очень рассчитывая на то, что у полицейских появились хоть какие-то зацепки. Но и этим надеждам не суждено было сбыться.

Вновь оказавшись в Болонье среди привычных людей и вещей, я решила: лучшее, что я могу сделать, это сосредоточиться на учебе. Прошел месяц, и теперь мне временами казалось, что в моей жизни ничего не изменилось. Лекции, общежитие, подруги… Иногда я вдруг думала: «Надо позвонить отцу», и тогда недавняя боль возвращалась, и я стискивала зубы, а по ночам ревела, успокаивая себя тем, что моя тоска когда-нибудь пройдет. И все же я ловила себя на мысли, что жду звонка от отца. Нелепость, но именно так и было. Я ждала звонка, а мысль о том, что папы больше нет, попросту не укладывалась в голове. Это было похоже на тихое помешательство. Может, я в самом деле спятила? Конечно, согласиться с этим я не могла, хоть мне было известно от знающих людей, что ни один псих психом себя не считает.

Никто мною не интересовался, таинственные личности, желавшие моей гибели, вдруг потеряли ко мне интерес. А может, мне все это привиделось? Прав Дмитрий Сергеевич: гибель отца вызвала сильнейший стресс, и у меня попросту начались глюки. А потом так же внезапно кончились. Если те двое замышляли меня укокошить, почему вдруг они отказались от своего намерения? Очень много вопросов, на которые у меня не было ответов. Оставалось рассчитывать лишь на время, которое, как известно, лечит. Но в моем случае все происходило иначе: чем больше времени проходило с момента гибели папы, тем настойчивее было мое желание понять, что тогда произошло.

Однажды я, сев за стол, записала наш разговор с отцом, постаравшись ничего не упустить, и, дважды прочитав написанное, пригорюнилась. Он имел в виду какую-то семейную тайну. Что, если именно она послужила причиной его гибели, как бы нелепо это ни звучало?

– Искать надо там, – произнесла я, и в тот момент стало ясно: пока я не разберусь в этой истории, не успокоюсь. Я должна знать, кто и почему убил папу, и в этом я видела смысл своей жизни. Учеба и прочее перестали иметь значение. У меня была цель. Я понятия не имела, что должна сделать, с чего начать, но, несмотря на это, была полна решимости.

Для начала следовало вернуться в Россию. Находясь в Италии, я вряд ли смогу разобраться в тайнах нашего семейства, а после одного события мое намерение поскорее вернуться домой лишь окрепло.

Произошло это событие в конце мая. Я возвращалась от подруги, время было позднее, от дома, где она жила со своим бойфрендом, до общежития было недалеко, и я отправилась пешком. Я шла по пустынной улице, как всегда, погруженная в свои мысли, пока вдруг не ощутила чей-то настойчивый взгляд. Это чувство было настолько сильным, что я резко повернулась, не отдавая себе отчета в том, что делаю. Крытая галерея за моей спиной была совершенно пуста. И все-таки я знала: оттуда, где темнота сгущалась и становилась совершенно непроницаемой, кто-то смотрит на меня. «Я точно спятила», – подумала я с испугом, потому что неизвестно, что хуже: ожидать нападения или понять, что ты сумасшедшая и видишь то, чего нет. Впрочем, в тот момент я ничегошеньки не видела, но радоваться не спешила.

– Кто здесь? – спросила я громко.

Мой голос зловеще прозвучал под древними сводами, и я поежилась. Мне никто не ответил, что неудивительно. Постояв немного, я сделала еще несколько шагов и опять резко повернулась. Никого. Я бросилась бежать, и вот тогда… возможно, мне это все-таки показалось, но я была уверена, что слышу шорох за своей спиной. Галерея кончилась, я свернула за угол и замерла, привалившись к стене. Я ждала, стараясь не дышать, боясь, что тот, кто следил за мной, услышит. Мимо проехало такси, я перевела дух и вновь стала ждать. Но ничего не происходило. По неведомой причине мой преследователь не спешил за мной. Может, испугался проезжавшей машины?

Я очень осторожно выглянула из-за угла. Ко мне приближалась парочка, парень обнимал девушку, прижимая ее к себе, и что-то нашептывал.

– С ума сойти, – покачала я головой.

Парочка прошла мимо, а я, выждав еще немного, отправилась за ними, и почти сразу чувство, что за мной наблюдают, вернулось. Разумеется, оглянувшись, я никого не обнаружила.

– Все, пора к психиатру, – решила я, юркнула за ближайшую колонну галереи и замерла, прислушиваясь.

Шорох. Кто-то очень осторожно приближался. Я выглянула из-за колонны, уверенная, что опять никого не увижу, перспектива близкой встречи с психиатром казалась вполне реальной, и тут из темноты донеслось:

– Шла бы ты в свою общагу, в самом деле.

Признаться, я присела от неожиданности.

Сказано это было по-русски, но, разумеется, вовсе не значило, что сие не слуховая галлюцинация, почему бы глюкам и не говорить на моем родном языке? Пялясь в темноту, я ущипнула себя за руку и без удивления поняла, что не сплю. Тут в голову пришла мысль об ангеле-хранителе.

– Эй, – робко позвала я. – Это вы?

– Я, я, – ответили из темноты.

От этого мне стало только хуже, вдруг я сама с собой разговариваю? Раздвоение личности, одним словом, шизофрения.

– Вы за мной следите? – вновь спросила я.

– Как ты мне надоела, – ответила темнота. – Иди уже.

– Слушайте, вы кто? – осмелела я и нарвалась:

– Конь в пальто.

Вполне предсказуемый ответ, но он ничего не прояснял. Я сама с робой говорю или там кто-то есть?

– Может быть, вы покажетесь? – не отставала я. – Какой смысл прятаться, если я все равно знаю, что вы здесь?

Я вновь осторожно выглянула и убедилась, что галерея пуста. Он молчал, а я не знала, что делать: еще поговорить в одностороннем порядке или двигать в общагу. И тут поняла, что рядом кто-то стоит. В тот же миг рот мне крепко стиснули ладонью, а потом попросту выдернули меня из-за колонны. Теперь я стояла навытяжку, прижимаясь спиной к чьей-то груди, готовая скончаться от ужаса, и вместе с тем пришло странное облегчение: это не глюк. Человек, что держал меня, был из плоти и крови и даже имел запах, кстати, приятный. Я пыталась вспомнить название мужского парфюма, который казался ужасно знакомым, и вновь испугалась за свой рассудок: о том ли должна думать девушка в минуту смертельной опасности?

– Прекращай эту дурацкую игру в прятки, – шепнули мне в ухо, и теперь я была абсолютно уверена: это мой ночной гость, ангел-хранитель… чтоб ему! – Марш в общагу, – сказал он сурово, – И не вздумай оглядываться, дело кончится переломом конечностей.

Он разжал руки и легонько толкнул меня. Пролетев по инерции пару метров и притормозив, я первым делом обернулась, несмотря на предупреждение. И никого не увидела. Мужчина, скорее всего, просто скрылся за колонной. Я осторожно приблизилась и стала медленно обходить ее. Надо полагать, он делал то же самое, правда, шагов я не слышала, но я их и раньше не слышала, двигается этот тип совершенно бесшумно. Я резко повернула и шагнула в противоположную сторону, потом побежала, то и дело меняя направление, пока не услышала смех из темноты. Судя по всему, парень находился довольно далеко от меня.

– До чего ж по-дурацки ты выглядишь, – сказал он, а я нахмурилась, хотя и вынуждена была с ним согласиться.

– Давайте поговорим, – предложила я и спросила, вспомнив предположение Дмитрия Сергеевича: – Вас отец послал?

– Ага, с того света.

– Я ведь серьезно. Почему бы вам мне все не объяснить? Зачем вы за мной ходите, ведь должен быть в этом смысл?

– Не хочу, чтобы ты отправилась вслед за отцом.

– Почему не хотите?

– По доброте душевной. Кстати, ты домой не собираешься? Мне здешние красоты уже поперек горла.

Я сделала еще пару шагов, очень рассчитывая на то, что мне удастся его разговорить. Но тут в галерее появилась группа молодых людей, я замолчала, ожидая, когда они пройдут. Они поравнялись со мной, и выяснилось, что мы хорошо знакомы, ребята тоже возвращались в общежитие. Я пыталась придумать предлог, чтобы не пойти с ними, но, пока думала, один из них подхватил меня под руку, и я, то и дело оборачиваясь, отправилась вместе с компанией.

Ночью я, по обыкновению, разглядывала потолок, совершенно уверенная в двух вещах: я не шизофреник, а гибель отца действительно связана с некой тайной, которую я смогу разгадать. Если повезет. Этот тип спросил, не собираюсь ли я домой, и имел в виду вовсе не общежитие, что лишь укрепило мое решение вернуться на Родину.

В аэропорту меня встречала Яна, рядом с ней стоял молодой человек, высокий, худой, длинные волосы падали ему на глаза, он то и дело их отбрасывал, наверное, поэтому создавалось впечатление, что он очень нервничает. Сестра рядом с ним казалась совсем маленького роста, на ней была короткая юбка и светлая блузка с рюшами, которая ей совершенно не шла. Яна была в том возрасте, когда любое замечание воспринимается в штыки, и я остерегалась давать ей советы. Наверное, ее мать помалкивала из тех же соображений. Я некстати подумала, что Янка унаследовала от обоих родителей не самые лучшие черты: от Музы взбалмошность, от отца упрямство. От папы ей также достался высокий лоб и длинный нос, лицо отца он совершенно не портил, а вот сестре давал повод считать себя дурнушкой, хотя, с моей точки зрения, у нее была интересная внешность. Узкое лицо с небольшими, но выразительными глазами, маленький рот, который она неумело красила, стараясь сделать губы полнее. Янка была вспыльчивой, ленивой, заносчивой и не испытывала ни малейшего желания заниматься чем-то полезным. Учеба ей никогда не давалась, в восьмом классе ее собирались оставить на второй год, спасло лишь вмешательство отца. Школу она закончила в прошлом году, папа пристроил ее в институт на платное отделение, но и там она проявила абсолютное равнодушие к учебе, папа с сожалением говорил, что туристическому бизнесу, как видно, придется обходиться без Яны. Сестрицу по-настоящему интересовали лишь тряпки, в которых она ничего не смыслила, и парни, с которыми ей не везло. Отец возлагал на меня определенные надежды в том смысле, что я благотворно повлияю на нее. Я очень любила Янку, но сомневалась, что на нее кто-то серьезно способен повлиять.

Увидев их еще издалека, я помахала им рукой, и через минуту Янка уже заключила меня в объятия.

– Наконец-то ты приехала, – сказала она, когда с поцелуями и приветствиями было покончено. Она нахмурилась, а я спросила:

– Как твои дела? – заподозрив, что меня ожидают плохие новости.

– Нормально, – отмахнулась Янка. – Кстати, это Юра. Мы вместе учимся.

Юра стоял рядом, с любопытством на меня поглядывая.

– Напрасно пыжишься, – добавила Янка с ноткой презрения в голосе, обращаясь к нему. – На таких, как ты, моя сестра внимания не обращает.

Парень смутился, что доставило ей удовольствие, я не знала, как себя вести в такой ситуации, и решила вовсе не реагировать на ее слова. Парень взял мой багаж, и мы направились к машине.

– Я скоро получу водительское удостоверение, – похвастала Яна. – Как только мне исполнится восемнадцать. Буду ездить на папиной машине, жду не дождусь. Я так рада, что ты приехала, – повторила она, поцеловав меня.

– Как чувствует себя Муза?

– Мама, по-моему, спятила, – вновь нахмурившись, ответила сестра. – У нее одна идея – поскорее выйти замуж. При этом она говорит, что папа – мужчина всей ее жизни. Мне кажется, она никогда его не любила.

– Перестань. Они были прекрасной парой, – ответила я. Вообще-то Муза из тех женщин, которые просто не способны любить кого-либо, но вряд ли отца это очень волновало, поэтому их брак вполне можно было назвать счастливым.

– С ней совершенно невозможно ужиться, – продолжала Янка. – Она точно спятила.

Вчера нацепила короткую юбку и полдня вертелась перед зеркалом. Доставала меня разглагольствованиями, что ноги у нее красивее моих. Говорят, многие бабы съезжают с катушек, когда начинается климакс, вот я и думаю, не спятила ли мамаша.

– Какой климакс? – буркнула я, косясь на Юру.

Он шел рядом, не особенно прислушиваясь к нашей болтовне, но я все равно подумала, что Янке стоило бы подождать с рассказами до тех пор, пока мы не останемся одни.

То, что жалоб не избежать, я отлично знала, причем мне предстоит выслушать еще и Музу. Мать с дочерью жили как кошка с собакой, наверное, потому, что были очень похожи.

– Меня тошнит, когда я слышу ее болтовню, – не утихала Янка. – Могла бы ради приличия подождать хоть год после смерти отца, как делают нормальные люди. Но она ненормальная. Пристает ко всем с просьбой найти ей мужа, даже не понимает, как это омерзительно выглядит. Может, хоть при тебе присмиреет, – вздохнула сестра, а я подумала: «Это вряд ли».

– Почему вдруг такая спешка с замужеством?

– Потому что в голове у нее полный бардак. И под юбкой тоже. Она не в состоянии жить одна. Бедный папа, он заслуживал лучшей жены. Жду не дождусь, когда смогу уйти из дома.

– Куда уйти? – насторожилась я, трудно было представить Янку самостоятельным человеком.

– Да куда угодно, лишь бы не жить с ней вместе. Мы ведь должны получить наследство после папы, я потребую свою долю.

– На твоем месте я бы не стала ссориться с мамой, тем более из-за наследства.

– Тебе хорошо, у тебя была нормальная мать, а у меня эта чокнутая.

Мы наконец добрались до стоянки, где находилась машина, на которой приехали Яна с молодым человеком, довольно старенькие «Жигули». Янка, взглянув на них, сморщила нос. Машина принадлежала Юре, разумеется, он не соответствовал представлениям моей сестры о достойном молодом человеке, но если встречает она меня с ним, значит, никого другого на примете у нее нет.

– А как твои дела? – спросила Яна, когда мы устроились на заднем сиденье, а Юра завел машину.

– Ничего нового, – уклончиво ответила я.

– Они не нашли убийцу?

Я покачала головой.

– Если бы у меня были новости, я бы немедленно позвонила.

Янка кивнула, соглашаясь со мной.

До родного города на машине добираться надо часа два, всю дорогу Янка болтала без умолку, в основном жалуясь на мать, не стесняясь присутствия Юры и вроде бы вовсе не обращая на него внимания. Мы остановились перекусить в ресторане по дороге, но и за столом Янка продолжала болтать. Польза от этого была лишь одна: я не заметила, как пролетело время, и мы въехали в наш город.

– Наверное, я перееду в Москву, – оглядываясь с явным неудовольствием, заявила сестрица.

– Что ты будешь там делать? – вздохнула я.

– Какая разница? Здесь мне все ужасно надоело. Как думаешь, отец оставил нам много денег?

– Понятия не имею.

– Я думала, он был с тобой откровенен.

Замечание это показалось мне довольно странным, но в тот момент я не склонна была размышлять на эту тему. Когда умерла бабушка, мать папы, все ее имущество отошло мне, о чем она предупредила заранее.

Отец с ее решением согласился. Соответственно, было оговорено, что на наследство отца я претендовать не буду, но он погиб неожиданно и завещания не оставил.

Возможно, Муза опасалась, что я воспользуюсь ситуацией. Если так, то совершенно напрасно.

Мы подъехали к дому, где жила семья отца. Собственно, я могла остановиться в квартире бабки, квартирантов я предупредила заранее, и на днях они ее освободили. Но я решила, что переберусь туда только в том случае, если увижу, что и Муза, и Яна мне не рады. Если честно, такое казалось не особенно вероятным: и с Музой, и с сестрой у меня были очень хорошие отношения, однако, наслушавшись Янкиных рассказов, я подумала, что, возможно, мне придется жить отдельно.

– Ну вот, – сказала Янка, выходя из машины. – Сейчас начнется…

– Что ты имеешь в виду?

– Сама увидишь.

Юра вытащил мои вещи из багажника, Янка кивнула ему и направилась к подъезду.

– Спасибо вам большое, – поблагодарила я. – Может быть, зайдете к нам?

– Перебьется, – отозвалась Янка, открывая дверь.

– Извините, – промямлила я и пошла за ней. – По-моему, он неплохой парень, – со вздохом заметила я уже в подъезде.

– А по-моему, он идиот.

– Однако он оказал тебе услугу. И мне тоже.

– Ну и что? Подумаешь. Мне что теперь, из-за этого всю жизнь быть ему благодарной?

– Допустим, не всю жизнь, но ты могла бы вести себя вежливо.

– Он в меня влюблен, – хмуро сообщила Янка. – Это он так сказал. И сразу стал на тебя пялиться. По-твоему, это нормально?

– Он не пялился. Просто ему было любопытно…

– Да ладно. Я все вижу. Если такое ничтожество будет заглядываться на других, на фига он мне вообще сдался?

– Разумно, – пожала я плечами.

В этот момент дверь квартиры распахнулась, и я увидела Музу. Вот уж кто заслуживает отдельного описания, так это моя мачеха. Очень эффектная женщина без возраста. Пышные волосы ярко-рыжего цвета рассыпаны по плечам, зеленые глаза особенно хороши, полные губы и вздернутый носик, который она презрительно морщит по любому поводу. Правда, сейчас ее лицо украшала широкая улыбка. Ровные белые зубы придавали улыбке голливудский шик. Высокая, с великолепной фигурой, она несла себя так торжественно, что временами напоминала метрдотеля в дорогом ресторане. В правой руке неизменная сигарета, Муза держала ее, манерно отведя руку в сторону. На мачехе в настоящий момент был розовый пеньюар, почти прозрачный, и туфли на высоченных каблуках, она носила их даже в ванной, с презрением относясь к женщинам, предпочитавшим тапочки. Когда-то Муза закончила театральный институт, о чем вспоминала к месту и не к месту. На момент встречи с моим отцом играла в нашем драматическом театре, где ей доверяли роли без слов. Разумеется, она считала, что сие происходит из-за интриг и черной зависти коллег-бездарей. Мне не довелось ее видеть ни в одном спектакле, потому что вскоре после замужества театр она покинула. По мнению людей, хорошо ее знавших, актрисой она была никудышной, зато умудрилась превратить собственную жизнь в бесконечный спектакль. Моя бабка ее терпеть не могла и называла фигляркой. Разумеется, Муза платила ей тем же, звала старой ведьмой, которая, по ее мнению, просто выжила из ума. Однако при редких встречах они вели себя образцово, бабка обращалась к ней «милочка» с преувеличенной ласковостью, смахивающей на издевку, а Муза, соответственно, называла ее «матушкой» и тоже не без ехидства. Между двумя этими женщинами мужчина должен был чувствовать себя неуютно, но только не мой отец. Он то ли не замечал, та ли не желал замечать их взаимной неприязни, правда, на частых их встречах никогда не настаивал. Музе я была очень благодарна. Она не только не возражала против моего присутствия в доме, когда после смерти мамы отец решил, что я должна жить с ними, порой мне казалось, что ко мне она относится с большей теплотой, чем к собственной дочери.

– Слава богу, ты приехала, – сказала Муза, заключив меня в объятия. – Я совершенно извелась. Одни проблемы. Не хотела тебя загружать, пока ты была там, но теперь все сама узнаешь.

– Какие проблемы? – насторожилась я.

– После смерти твоего отца вся моя жизнь – сущий ад. А некоторые словно нарочно стараются свести меня в могилу.

Янка при этих словах закатила глаза и буркнула себе под нос:

– Начинается.

Мы все еще стояли на пороге, я втащила багаж и дверь закрыла. Муза, наблюдая за этим, кивнула на Янку:

– Взгляни на свою сестрицу. Вырядилась в мою блузку. Без спроса. Хватает мои вещи, ведет себя по-свински. Представь, она требует от меня денег. Наследство отца.

Ты выглядишь полной дурой, – заявила она дочери. – Сними сейчас же блузку, у тебя титек нет, чтоб ее носить.

– Зато у тебя всего в избытке, – фыркнула Янка, а я сразу же почувствовала себя дома, точно никуда и не уезжала.

– Не смей хамить матери, дрянь. Знаешь, она назвала меня старой бабой. А мне всего-то тридцать пять.

– Сорок два, – ядовито поправила Янка. – Мамочка с моими парнями заигрывает, совсем спятила.

– У тебя нет парней, и не выдумывай. Только этот прыщавый Юрик, к которому ты относишься по-хамски, впрочем, чего от тебя ждать. Сними блузку немедленно.

– Подавись, – стянув с себя блузку и швырнув ее в лицо матери, заявила Янка.

– Видела? – обрадовалась Муза. – Совершенная дрянь.

Янка удалилась в свою комнату, хлопнув дверью, а Муза, заметно повеселев, продолжала:

– Извини, я ничего не успела приготовить, задержалась в парикмахерской.

– Мы заехали в кафе.

– Вот и отлично. Идем пить кофе, я расскажу тебе о своем житье-бытье.

Мы устроились в просторной кухне, пока Муза готовила кофе, я осмотрелась и отметила, что с моего последнего появления здесь ничего не изменилось. Муза разлила напиток в две антикварные чашки и одну пододвинула мне. В этот момент появилась Яна, Муза принципиально не обращала на нее внимания, та налила себе кофе и села рядом со мной, хмуро глядя на мать.

– Должна тебе сказать, солнышко, – начала Муза, обращаясь ко мне, – наши дела совсем нехороши. Боюсь, все даже очень скверно. – При этих словах Яна презрительно фыркнула и отвернулась. – Эта дурочка возомнила, что отец оставил нам миллионы, требует свою долю, – ровным голосом продолжала мачеха. – Представляешь?

– Мамаша не хочет делиться, – буркнула Янка. – Впрочем, меня это не удивляет.

– Было бы чем делиться, – вздохнула Муза. – Последнее время дела отца шли из рук вон плохо. Ты знаешь, я никогда не вмешивалась, мало что в них понимая, и он был не любитель рассказывать, но наши доходы сократились, это я знаю точно. Отец нервничал, нам даже пришлось экономить, представляешь?

– Папа не купил мамаше шубу, – влезла Янка. – Здраво рассудив, что четыре манто вполне достаточно.

– Уймись, дура, – равнодушно бросила Муза. – Как бы нам не пришлось идти по миру. Я-то замуж выйду, а что будешь делать ты? Хоть бы пристроить ее какому-нибудь старому козлу, помешанному на малолетках, – с материнской печалью заметила она.

Янка слегка подпрыгнула, но нашла в себе силы сдержаться, что я сочла хорошим признаком: она взрослеет. Раньше в подобных случаях она убегала в свою комнату, закатывала истерику и грозилась выпрыгнуть в окно.

Впрочем, такие сцены разыгрывались, только когда отец отсутствовал. При нем и Муза, и ее дочурка вели себя вполне сносно, язвили, конечно, но особо не увлекаясь. Музе были хорошо известны взгляды отца на семейную жизнь, и она не рисковала демонстрировать все грани своего таланта, справедливо опасаясь, что муж в один прекрасный момент ее бросит. Это было тем более вероятно, что она имела могущественного врага в лице свекрови. Бабушка своего сына очень любила, что неудивительно – он был ее единственным ребенком и платил ей искренней привязанностью, хотя характер у бабули был скверный.

– Твоя бабка раз сто сказала, что бизнесмен из отца никудышный, – продолжала Муза, а я мысленно усмехнулась: забавно, что воспоминания о бабуле пришли к нам одновременно. – Я-то думала, она просто ворчит. Она ведь не в состоянии была сказать о ком-то доброе слово, – добавила Муза. – Наверное, боялась, что язык отсохнет, царство ей небесное. – Тут Муза перекрестилась, по-прежнему держа сигарету в руке.

– Но, боюсь, она оказалась права. Дела шли прекрасно, пока старушенция была жива.

Знаешь, мне кажется, отец только делал вид, что руководит всем, а на самом деле заправляла бизнесом бабка.

Такая мысль показалась мне фантастической: бабуля умерла в преклонном возрасте и, насколько я помню, никогда делами сына особо не интересовалась.

– В любом случае в последнее время ему не везло, – говорила мачеха. – Ко всему прочему у него появилась привычка играть, да-да, он увлекся игрой, мне это доподлинно известно.

Мы с Янкой переглянулись, та презрительно усмехнулась, демонстрируя свое отношение к мамашиному заявлению, я же не знала, как на это реагировать. Муза сама обожала игру в рулетку и могла спустить за вечер приличную сумму. Что, если ее страсть передалась отцу?

– Две недели назад ко мне явился тип с расписками, – вздохнула она. – Представь, отец задолжал ему двадцать тысяч баксов, пришлось отдать. Теперь я с ужасом жду, не появятся ли еще кредиторы. Чтобы расплатиться с этим негодяем, мне пришлось продать буфет, тот, что стоял в папиной комнате. Комната осиротела. Кошмар. Но это не самое страшное. Последнее время он охладел к своему бизнесу, Саша и в офисе-то появлялся всего на пару часов. Где пропадал все остальное время, остается лишь догадываться. Вместо него там заправлял Морозов, надеюсь, ты его помнишь, по-моему, вор и мерзавец. В любом случае он заявил мне на днях, что дела фирмы далеко не блестящи, ко всему прочему выяснилось, что отец часть бизнеса продал какому-то типу. Можешь себе представить такое? И теперь я там не хозяйка. Морозов советует продать свою долю этому жулику, но деньги дают смешные. Что я буду с ними делать, ума не приложу. Все, что мы теперь имеем, это квартира и две машины.

Моя уже никуда не годится, ей четыре года, как раз в мае Александр собирался подарить мне новую и вдруг… – В этом месте Муза зарыдала, горько и вполне искренне. Оставалось лишь догадываться, оплакивает ли она мужа или машину, которую он так и не успел ей подарить.

– Интересно, куда делись деньги? – хмыкнула Янка, ни к кому не обращаясь.

Слезы на щеках ее матери высохли почти мгновенно.

– Какие деньги, дорогуша?

– Хочешь сказать, у отца не было денег в банке?

– На его личных счетах нет ни копейки, то есть четыреста пятьдесят три доллара, можешь взять их и ни в чем себе не отказывать.

– Спасибо, – зло улыбнулась сестра.

– Вот так обстоят дела, – вздохнула Муза. – Твой отец оставил нас в полном… в сложном положении, – вовремя поправилась она. – И я понятия не имею, что нам теперь делать.

– У меня есть немного денег, – пожала я плечами. – Из тех, что бабушка оставила мне на учебу. Можно продать ее квартиру…

– Ты прелесть, – погладив мою руку, сказала Муза. – Боюсь только, что нас это не спасет. Мне надо срочно выйти замуж. Проблема в том, что подходящую кандидатуру найти не так просто. Друзья твоего отца в этом смысле совершенно бесперспективны, а в нашем городе отыскать что-нибудь по-настоящему приличное… К тому же надо пристроить Янку. Она мне все нервы измотала, но я как мать озабочена ее судьбой.

Подумай, может быть, кто-то из твоих знакомых… если ты будешь рядом с ней, подскажешь и позаботишься о том, чтоб она не натворила глупостей, может, что и выгорит.

– Я прекрасно обойдусь без твоей заботы, – огрызнулась Янка.

– Без меня ты, может, и обойдешься, а вот без денег никто замуж тебя, не возьмет. Дуру, уродину да еще и нищую?

– Спасибо, мамочка, – кивнула Янка, едва сдерживаясь.

– Пожалуйста.

– Ты сказала, что у отца появился компаньон? – не обращая внимания на очередную перепалку, заинтересовалась я. Ставить Музу и Янку в известность, зачем я, собственно, приехала, я не спешила. Вряд ли идея самостоятельно найти убийцу отца или, по крайней мере, понять, почему его убили, найдет у них понимание. Но все, что происходило здесь до его смерти, меня, конечно, весьма интересовало, а появление компаньона насторожило.

– Вот именно. Правда, всем там по-прежнему заправляет Морозов, тот еще тип. Не удивлюсь, если он как раз все и украл. А теперь делает вид, что весьма огорчен. Иуда. Он говорил, как зовут человека, которому отец продал часть своего дела, но я не запомнила. Впрочем, какая разница.

– Я бы хотела встретиться с Морозовым.

Муза посмотрела на меня очень внимательно, и что-то похожее на надежду появилось в ее взгляде.

– Надеешься разобраться в ситуации? Что ж, ты кое в чем похожа на свою бабку, может, у тебя и получится.

Я взглянула на часы, поднялась и сказала:

– Если не возражаете, я приму душ и отдохну немного.

– Конечно. У тебя будет время приготовить ужин? Правда, холодильник совсем пустой…

– Съезжу в супермаркет, он работает допоздна.

– Как я рада, что ты с нами, – со вздохом заметила Муза.

Я отправилась в комнату, которую считала своей. Я занимала ее в то время, когда жила в семье отца. Решив, что чемодан можно распаковать и позднее, я достала только самое необходимое и пошла в ванную. Вернувшись, застала в комнате Янку.

– Как думаешь, она все это выдумала? – спросила она, лишь только я закрыла за собой дверь.

– Не вижу смысла.

– Смысл есть. Захапать все деньги, оставив меня с носом. Отец не успел написать завещание, и я понятия не имею, что мне принадлежит.

– Вряд ли ей удастся все захапать, – пожала я плечами.

– Еще как удастся. Морозов с ней не связывается, шарахается как от гремучей змеи. А адвокат ее трахает. Чего ты морщишься, я это знаю точно, застукала их на днях. Мамаша просто так ничего не делает, и если решила кого-то к телу допустить, значит, видит в том выгоду.

– Ты не могла бы говорить о матери в более пристойных выражениях? – вздохнула я.

– Я не в состоянии понять, за что ты ее любишь? Ведь ты ее любишь? По мне, так я говорю о ней в очень мягких выражениях.

– Твоя мать хорошо ко мне относится. Я жила в вашей семье, и она никогда…

– О господи… Мамаша тогда уволила домработницу, решила сэкономить, и все по дому делала ты.

– Ну и что? Кстати, ты мне помогала.

– Ага. А мамаша лежала на диване, разглядывая потолок, и без конца дымила. Она задолжала домработнице и вчера ее уволила, ведь ты снова с нами. Так что мамочка совсем не изменилась.

– И все-таки она твоя мать.

– К несчастью. Слава богу, что у меня есть ты.

Янка подошла ко мне, и мы немного постояли обнявшись. Она, как и я, очень любила отца и, оставшись без него, конечно, страдала. Я подумала, что она могла бы мне помочь.

– Расскажи, что происходило здесь перед гибелью папы, – попросила я.

– В каком смысле?

– Ведь его убили… Должна быть какая-то причина.

– Ах, вот что… Жанна, я не знаю, ей-богу, ничего не знаю. Все было как обычно. Правда, в последнее время отец действительно пропадал где-то, в смысле, поздно возвращался. Сидел в своем кабинете с какими-то бумагами. Иногда уезжал на пару дней. Мамаша даже начала беситься, думала, у него любовница. Потом вдруг выяснилось, что он ходит на курсы немецкого.

– Он объяснил почему?

– Сказал, что в институте мало уделял ему внимания, о чем сейчас жалеет. Представляешь?

– Что, если у него были какие-то связи с немцами и он рассчитывал на то, что знание языка пригодится?

– Ничего подобного он не говорил. Мы с матерью решили, что это просто блажь. Потом я застала его с какой-то книжкой на немецком. Что-то такое про войну, кажется, воспоминания. Папа сказал, что совершенствуется в языке.

Это показалось мне интересным, я вспомнила слова отца во время нашей встречи, он тогда сказал, что мне, возможно, придется ему помочь, ведь я свободно владею немецким. В чем должна была заключаться моя помощь? И те типы в лодке говорили по-немецки. Если мне удастся узнать, по какой причине он стал вдруг интересоваться языком…

– Слушай, мне кажется, его убили просто так, ну, случайно, – помедлив, сказала Янка. – Да и вообще… нам не разобраться.

– Почему ты так считаешь? – спросила я.

– Потому что… все ужасно глупо. Его смерть, какой-то конверт… Там небось были деньги, кто-то узнал об этом, и папу ограбили.

– Ничего подобного. Это отец заплатил старику за какие-то бумаги. И назвал мне имя человека, которого считал своим врагом и нашим, кстати, тоже. Он так и сказал: «И твой враг». Если мой, значит, и твой.

– Макс фон Ланц? Идиотизм. Какое этому Ланцу дело до нашего отца?

– Но ведь имя немецкое. А ты говоришь, папа стал ходить на курсы. (Янка нахмурилась, размышляя.) К тому же, – я запнулась, не зная, стоит ли рассказать ей о моем приключении в Венеции. И в конце концов решила: стоит. – В мой номер влез какой-то тип. Я по чистой случайности оказалась в тот момент в ванной, выбралась через окно и смогла его выследить. Его ждал приятель в лодке, между собой они говорили по-немецки. Они что-то искали в моих вещах, это я поняла из их разговора. Теперь тебе ясно? Я не могу считать внезапное увлечение отца просто блажью.

– Ничего себе, – ахнула Янка. – Ты должна мне все подробно рассказать.

На подробный рассказ ушло минут двадцать, сестрица без конца меня перебивала, засыпая вопросами. О моем ангеле-хранителе я промолчала. Почему, я в тот момент и сама толком не знала. Мне самой эта история казалась совершенно нелепой, и я боялась, что Янка чего доброго решит, будто я попросту спятила. В этом не было бы ничего удивительного, раз я сама сомневалась в своем здравомыслии.

– Ты хочешь найти убийцу отца? – когда с рассказом и ответами было покончено, спросила она.

– Конечно. А ты нет?

Она пожала плечами.

– Если честно, я об этом не думала, то есть мне казалось, что этим должен заниматься кто-то другой. Но теперь… Я тебе помогу, я очень хочу тебе помочь. Жаль, что я ничего не знаю… Так обидно, ведь я могла поговорить с папой. Слушай, но при чем здесь какие-то немцы? – И вдруг огорошила меня: – А вдруг это она?

– Кто – она? – нахмурилась я, пытаясь сообразить, куда это занесло сестрицу.

– Мамаша, естественно.

– Ты спятила! Зачем Музе убивать отца?

– Чтобы захапать наследство. Ладно, не злись, это я так, для примера. Как думаешь, он нам действительно ничего не оставил или она врет, по обыкновению?

– Не знаю, – пожала я плечами.

– Будет очень обидно, если мамаша оставит меня с носом. А ты не вздумай ей деньги давать. Ты же знаешь, ей сколько ни дай… Бабка оставила наследство тебе, так что будет несправедливо, если мамаша начнет им пользоваться, старуха в гробу перевернется, она нас терпеть не могла.

– Тебя она любила, – возразила я.

– Нет, не любила. Это из-за мамаши, такая кого хочешь достанет, так что я на бабку не в обиде. Но как ты собираешься найти убийцу отца? – вновь задала вопрос Янка.

Отвечать я не торопилась, потому что ответа не знала, мои действия на ниве следствия виделись мне с трудом, но признаваться в этом Янке все же не хотелось, и я заговорила несколько уклончиво, зато с весьма уверенным видом:

– Первое, что надо выяснить, – мотив преступления.

– Да, это точно, – кивнула Янка и тут же загрустила: – А если это все-таки ограбление?

– Забудь об этом, бумажник отца не взяли, и с какой это стати тогда тем типам лезть в мой номер?

– Это верно.

– Если мы будем знать, кому была выгодна смерть папы, найти убийцу будет нетрудно.

– Но ведь папа погиб в Италии. Или ты думаешь… Я бы все-таки мамашу имела в виду… Хорошо, как знаешь.

– Надо постараться собрать как можно больше сведений о последних месяцах жизни отца. И непременно выяснить, с какой стати он вдруг так увлекся немецким. Может, тогда и об этом фон Ланце удастся что-то узнать.

– Хорошо. Когда начнем?

– Завтра, – улыбнулась я. – А ты постарайся вспомнить…

– Да-да, – перебила меня Янка. – Я попробую. Жаль, что мы с папой так мало общались в последнее время. Я вот что подумала, – после паузы произнесла сестра. – Он так тебя любил… и доверял тебе… он ведь всегда с тобой советовался, верно?

– Ты преувеличиваешь.

– И все-таки странно, что он ничего тебе не рассказал.

– Выходит, у него были на то причины. Думаю, папа не опасался за свою жизнь, иначе действительно хотя бы в общих чертах посвятил меня в суть проблемы. Ладно, идем в магазин. Надо подумать об ужине.

Мысль о собственном расследовании очень увлекла мою сестру, весь вечер она многозначительно со мной переглядывалась, что не могло не насторожить ее мать. Я уже начала жалеть о том, что так неосмотрительно всё ей рассказала: вносить еще больший разлад в семью я не планировала, оттого и злилась на себя за свою болтливость. Но уже на следующий день Янка заметно охладела к расследованию, по крайней мере, особого усердия не проявляла.

Утром, проснувшись часов в восемь, я приготовила завтрак и, пока Муза с Янкой спали, позвонила Морозову.

– Рад, что ты приехала, – сказал он мне. – Появился хоть один здравомыслящий человек в этом семействе. Если честно, чертовы бабы мне порядком надоели.

Мне бы прыгать до потолка от всеобщей радости по поводу моего приезда, на последнее замечание Морозова вызвало у меня тяжкий вздох. Мы договорились встретиться через два часа, я позавтракала в одиночестве и подумала, что до встречи с Морозовым могла бы немного прогуляться, и вместо того, чтобы вызвать такси, отправилась в офис пешком.

День был солнечный, оттого моя идея показалась мне едва ли не гениальной, минут двадцать я гуляла в парке по соседству, размышляя, с кем из знакомых отца стоит встретиться в первую очередь, и вдруг загрустила. В Италии собственное расследование представлялось мне не только возможным, но и вполне осуществимым, теперь я сообразила, что это будет совсем нелегко. Наверное, потому, что я понятия не имею, с чего его начинать. Вчерашний разговор с Музой и Янкой укрепил меня во мнении, что в жизни отца все было не так просто и ясно, как мне казалось все эти годы. У него были тайны, о существовании которых я и не подозревала. Хватит ли у меня сил осуществить задуманное? Я погнала эти мысли прочь, но они становились все настойчивее.

Чтобы окончательно не впасть в уныние, я решила поехать в офис, вышла к троллейбусной остановке и неподалеку увидела машину Музы. Она была припаркована рядом с кофейней, что, признаться, вызвало у меня недоумение. Обычно Муза раньше двенадцати из спальни не появлялась, и тот факт, что я вижу ее машину, не укладывался в голове. Должно было случиться что-то поистине невероятное, чтобы заставить ее изменить своим привычкам. У меня даже возникла мысль: а не угнали ли ее автомобиль? В общем, я направилась в кофейню, чтобы проверить свои догадки.

Открывалось заведение в десять, в нем было два зала, и в тот момент посетителей оказалось немного, строго говоря, в первом зале их вообще не было. Я пересекла его и заглянула в соседний зал. Здесь столики были отделены друг от друга высокими перегородками, и в первый момент Музу я не увидела, зато услышала ее голос:

– Не валяйте дурака, – сказала она довольно громко. – Должны быть какие-то способы.

Я замерла на месте, не зная, что делать дальше. Судя по голосу, Муза находилась за ближайшим ко мне столиком. Соответственно, ничто не мешало мне уйти, раз я убедилась, что с машиной полный порядок, никто ее не угонял и хозяйка находится по соседству. Но разбирало любопытство, с кем Муза решила встретиться в столь неподходящее для нее время? Чего проще – подойти к ней и объяснить все как есть: я пошла к Морозову, увидела машину, удивилась и даже испугалась, не позаимствовал ли ее кто-нибудь, а заодно взглянуть, с кем она там сидит. Но что-то меня удерживало. Возможно, мысль о том, что Муза хотела сохранить эту встречу в тайне.

Я быстро огляделась и направилась к туалету. Проход от стойки бара отделяла деревянная ширма, за ней я и устроилась. Теперь и Музу, и ее спутника я видела хорошо, а они меня видеть не могли, по крайней мере, до тех пор, пока одному из них не придет охота пройтись до туалета. Но был один существенный минус: отсюда я не слышала их разговор, а он представлялся мне весьма занимательным. Прежде всего меня заинтересовал спутник Музы. Мужчина лет сорока пяти, одетый в поношенные джинсы и трикотажную рубашку, на ногах стоптанные туфли. В целом вид у него был неряшливый, он напоминал тех опустившихся мужиков, которые на старости лет пребывают в одиночестве, злясь на соседей, случайных прохожих и общаясь в основном с собакой или кошкой. Он не был похож на пьяницу, но на неудачника – вне всякого сомнения. Предположить, что это кандидат в мужья, было невозможно, просто знакомый – тоже. Муза тщательно выбирала знакомых, я могла допустить только одно: их связывает какое-то дело, но, если учесть, что у мачехи вовсе не было никаких дел, мужчина оставался загадкой. Оттого мне так и хотелось подслушать их беседу. Любопытство мое лишь увеличилось, когда я увидела, что Муза протягивает мужчине деньги. Он поспешно убрал их в карман джинсов, сказал что-то, поднялся и ушел, кивнув ей на прощание. Муза осталась сидеть, глядя перед собой и помешивая ложечкой кофе, абсолютно поглощенная своими думами. Я решила, что вполне могу подойти к ней и, если повезет, узнать, с кем она только что встречалась. Я уже сделала шаг, когда Муза вдруг резко поднялась, схватила свою сумку и направилась к выходу. Я подумала ее окликнуть, но тогда мне было бы непросто объяснить ей, что я делаю за ширмой, и, выждав полминуты, я отправилась следом за ней.

Муза вышла на улицу и теперь открывала дверь своей машины, а я, стоя на ступеньках кафе, громко позвала:

– Муза!

Она испуганно повернулась, но, увидев меня, улыбнулась.

– Жанна? Откуда ты здесь взялась? – спросила она, я спустилась к ней по ступенькам.

– Хотела выпить кофе и увидела тебя.

– Вот как… Решила прогуляться?

– Я звонила Морозову. Мы должны встретиться, но время еще есть, успею выпить кофе, составишь мне компанию?

– Я тороплюсь к портнихе…

– Жаль. А что ты здесь делаешь? – спросила я с улыбкой. Вопрос вызвал у нее замешательство, и стало ясно: правду говорить она не намерена, а что соврать, не знает. Мачеха нахмурилась и махнула рукой:

– Так… Если хочешь, я отвезу тебя к Морозову, – вдруг предложила она.

– А как же портниха?

– Успею.

Она кивнула мне, села за руль, и я устроилась на сиденье рядом. Я-то надеялась разговорить ее по дороге, но Муза не была расположена к разговорам.

– Значит, вы договорились с ним встретиться? – наконец спросила она. – Мне кажется, ты только зря потеряешь время.

– Они дружили с папой, – пожала я плечами.

– Дружили, – фыркнула она презрительно. – А теперь он готов пустить нас по миру. Я все-таки не очень понимаю, о чем ты с ним намерена говорить. – В ее голосе чувствовалось беспокойство, это меня удивило и, конечно, увеличило мое любопытство. В семействе явно что-то происходило. Конечно, Муза озабочена наследством… а если дело не столько в нем, сколько… Могла ли Муза иметь отношение к убийству отца? Нет, это совершеннейшая нелепость. Прежде всего, я не видела мотива, опять же, ее существование без него обрастало различными трудностями, в основном финансового характера, а Муза терпеть не могла трудности, особенно финансовые.

Я пожала плечами, сообразив, что она ждет от меня ответа.

– По-моему, ты к нему несправедлива.

– Разумеется, – она презрительно фыркнула. – Что бы он ни наплел тебе, ничему не верь. Ты же понимаешь, когда речь идет о деньгах, даже старые друзья торопятся предать. Он готов на что угодно… Ладно, молчу, а то получается, что я настраиваю тебя против этого типа. Уверена, он поспешит вылить на меня ведро грязи, даже не ведро, а несколько ушатов. Хочу тебя предупредить, дорогая, после смерти твоего папы многое переменилось, и отношение его друзей тоже. Так что будь осторожна, не принимай слова на веру.

– Я не очень понимаю, о чем ты? – нахмурилась я.

– Поймешь, – кивнула Муза.

В этот момент мы как раз подъехали к офису, она лихо затормозила и взглянула на меня.

– Что ж, иди.

– Может, пойдем вместе? – на всякий случай предложила я.

– Ну уж нет, мы и так видимся с ним слишком часто.

Нежелание Музы говорить о том, что она делала в кафе, показалось мне странным, она довольно болтлива, выходит, у нее появились тайны. Размышляя над этим, я вошла в офис и длинным коридором направилась к Морозову. Справа был кабинет, который раньше занимал отец. Табличку с двери успели снять, и это вызвало у меня неприятное чувство.

Секретарь отца, дама лет пятидесяти, теперь перебралась в приемную по соседству, дверь была открыта, и мы увидели друг друга одновременно.

– Здравствуйте, – улыбнулась я. – Андрей Ильич не предупредил вас?

– Он сейчас занят. Присаживайся. Хочешь кофе?

– Нет, спасибо.

Я устроилась на кожаном диване, поглядывая на дверь кабинета Морозова. Оттуда доносились приглушенные голоса.

– Это такой удар для всех нас, – вздохнула Валентина Петровна. – Я имею в виду смерть твоего отца. Мы до сих пор не в состоянии поверить в это…

– Я тоже.

– Удалось что-нибудь выяснить? – спросила она нерешительно, а я покачала головой.

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге появился тучный мужчина в сопровождении Морозова. Судя по их лицам, разговор обоим не доставил удовольствия. Мужчина, не обращая на меня внимания, удалился, а Морозов подошел ко мне и улыбнулся. Улыбка получилась какой-то вымученной. Вообще его вид оставлял желать лучшего, чувствовалось, что он раздражен, а еще очень устал. Под глазами мешки, в волосах появилась седина, которую я раньше не замечала.

– Здравствуй, – сказал Андрей Ильич, я поднялась, и мы обнялись. – Идем ко мне, – предложил он, и мы вместе вошли в кабинет.

Морозову было лет сорок, у отца он работал довольно давно, чем занимался до этого, я понятия не имела, но знала, что папа очень хорошо к нему относился. Мне Морозов всегда нравился, он был, что называется, душой компании, веселым, приятным человеком, но теперь было видно: с весельем у него проблемы, что неудивительно.

– Садись, – кивнул он мне на диван и сам устроился рядом. – Вчера прилетела?

– Да.

– Как тебя встретили?

– Ты имеешь в виду Музу? – Мы с ним были на «ты», сейчас я затруднялась припомнить, как это произошло, но инициатива, разумеется, исходила от него.

– Конечно, – кивнул он и досадливо поморщился. – Небось она сказала, что я вас обворовываю?

– Мы еще не успели поговорить как следует, – уклончиво ответила я.

– Значит, скажет.

– По-моему, она рада моему приезду, – ответила я на его вопрос.

– Еще бы. Ей нужны деньги. Она же ни черта не понимает… – он махнул рукой. – Надеется, что ты станешь ее дойной коровой. Послушай моего совета: денег ей не давай ни в коем случае, что бы она тебе ни говорила. Она промотает все, оставив тебя без копейки.

– Бабушка завещала мне двадцать тысяч долларов. Отец помогал ей, а она жила очень скромно и откладывала мне на учебу. Они так и лежат на моем счете, отец сам платил за мою учебу, к тому же я все эти годы работала, в общем, вполне обойдусь без этих денег. Бабушкина квартира мне тоже не нужна, так что…

– Вот-вот, – усмехнулся Морозов. – Она спустит все эти деньги за пару месяцев. Поверь, твое намерение очень бы не понравилось отцу и уж совсем бы не понравилось бабке.

– Муза сказала, у отца были долги, – вздохнула я. Морозов кивнул, нахмурившись, лоб перерезали морщины, сделав его лицо не просто уставшим, а изрядно постаревшим и измученным.

– Она сказала, что папа увлекся игрой…

– Черт, – буркнул Андрей Ильич, вскочил и нервно прошелся по кабинету. – Вот мерзкая баба… Все это вранье, – махнул он рукой. – Никакой игрой он не увлекался.

Она разорила его, понимаешь, разорила. Ей нужно было только одно: деньги. Как можно больше денег. Диву даюсь, куда она спустила такую прорву… Впрочем, зная ее привычки…

– Так она это выдумала? – растерялась я. – Она сказала мне, что пришлось платить по долгам отца…

– Это ее долги. И бог знает, сколько еще она должна. – Морозов вздохнул, вернулся к дивану и вновь сел рядом. – Твой отец ее любил. В это трудно поверить… я хочу сказать, невозможно представить, что такой человек, как он, умный, порядочный, сдержанный, настолько увлекся этой бабой… Он как будто ничего не видел и не понимал. До его гибели я и представить не мог, как скверно обстоят дела. Ты знаешь, я ведь наемный менеджер, финансами всегда занимался твой отец. И только когда его не стало… На счетах фирмы нет денег, попросту нет. Мы банкроты. Он пытался спасти положение, но… если бы он ввел режим строжайшей экономии, но с этой чертовой бабой такое попросту невозможно. Он брал один кредит, другой, а деньги уходили неизвестно куда. Я бы бросил все хоть сейчас, если бы не обязательства перед другими людьми и еще, конечно, дружба с твоим отцом. Я обязан спасти хоть что-то и помочь его семье, как бы я к ним ни относился.

– Муза сказала, у папы появился компаньон? – вздохнула я.

Морозов нахмурился еще больше и кивнул.

– На самом деле он продал ему часть бизнеса, и в том числе вот это офисное здание.

Больше у него ничего уже не было, понимаешь? Я уверен, он был должен этому человеку деньги и пошел на этот шаг, чтобы тот не требовал долг немедленно. Но формально они были компаньонами, и этот человек теперь тоже в очень неприятной ситуации, вполне возможно, все пойдет с молотка за долги.

– Кто этот человек? – спросила я.

– Его фамилия Самойлов, я его ни разу не видел, встречался только с адвокатом, тот еще хлыщ. Конечно, я сделаю все возможное, но… если бы Муза хотя бы понимала, что происходит… Вместо этого твоя чокнутая мачеха каждый день звонит мне и требует денег, как будто я ей муж, и еще распускает грязные сплетни. Ладно бы только обо мне, но если ее послушать, так твой отец игрок и мот.

– У итальянской полиции, по-моему, есть только одна версия гибели папы: его бизнес, – помедлив немного, заговорила я. – Мне это представлялось сомнительным, но теперь… Что ты скажешь?

Морозов сцепил руки замком и некоторое время молчал, разглядывая пол. Потом пожал плечами.

– Не знаю. Если честно… если честно, – точно собравшись с силами, сказал он, – это вполне возможно. – Он покосился на дверь и добавил тихо, почти шепотом: – Этот Самойлов, по моим сведениям, не более чем подставное лицо.

– Не поняла, – глядя на него, растерянно призналась я.

– Боюсь, твой отец задолжал деньги весьма серьезным людям.

– И они его убили?

Эта мысль вызвала у Андрея Ильича гримасу неудовольствия.

– Чепуха получается, да? Если они хотели вернуть деньги, то было бы весьма неосмотрительно убивать твоего отца, я уже сказал, мы на грани банкротства, и этот человек, формально являясь совладельцем…

– Подожди, – перебила я. – Если он намеревался получить свои деньги, которые дал папе в долг, предположительно дал, он мог ограничиться тем, что заставил его переоформить на себя офис.

– Это было бы наиболее разумным, – кивнул Морозов.

– Но вместо этого он становится компаньоном отца. Андрей Ильич задумался, потом пожал плечами.

– Как это можно объяснить? – не отставала я, меня сей вопрос очень интересовал.

– Не знаю, что тебе и сказать, – буркнул Морозов. – Все очень странно. Такое впечатление, что он всерьез собирался помочь твоему папе спасти бизнес, но…

– Но потом передумал и убил его?

– Если так, то он поступил весьма неосмотрительно.

– Ты сказал, что Самойлов подставное лицо, а того, кто стоит за всем этим, ты знаешь?

– Мне намекнули… Слушай, зачем тебе все это, а?

– Речь идет о моем папе.

– Конечно, но если я не в состоянии понять, что происходит, то ты… хорошо. Это Кондаков, кажется, сам он из Питера, но в нашем городе у него бизнес. Не спрашивай, какой, по общему мнению, он просто бандит.

– И с таким человеком связался мой папа? – хмуро произнесла я.

Андрей Ильич вторично поморщился.

– Невероятно, да? Но бывают такие ситуации… Твой отец был на грани банкротства, а его жена требует денег все больше и больше.

– Допустим, у него не было выбора, – кивнула я. – Хотя все представляется мне… каким-то неправильным. Отец связывается с малоподходящим человеком, а тот, вместо того чтобы обобрать его, пытается спасти его бизнес. Я верно поняла?

Морозов растерянно кивнул:

– Выходит, что так.

– Никаких других странностей в поведении папы ты не заметил?

– Что ты имеешь в виду?

– Может быть, изменились его привычки или вдруг появились какие-то увлечения?

– Ты ведь не просто так спрашиваешь? Что еще успела наболтать тебе Муза?

– Она сказала, что отец посещал курсы немецкого языка.

– Мне об этом ничего не известно, – развел он руками. – Может, и посещал, что с того? Он ведь любил отдыхать за границей.

– Однако раньше желание улучшить свой немецкий у него не возникало.

– Ты считаешь, что это как-то связано с его гибелью… но как?

Я могла бы рассказать ему о своем приключений в Италии, но решила с этим не торопиться и лишь пожала плечами.

– Может, у него возник некий проект?

– Может, но я об этом ничего не знаю. Несколько лет я был его замом. Потом он предложил мне стать директором фирмы. Не буду скрывать от тебя, я принял предложение с радостью, рассчитывая, что мы со временем станем компаньонами. Александр Иванович ведал финансами, на мне была вся практическая работа… Если честно, у меня сложилось впечатление, что в последнее время твой отец охладел к делам. Он появлялся в офисе с утра, ближе к обеду обычно уезжал. Возможно, у него была депрессия, ведь в отличие от меня он знал, как в действительности обстоят наши дела. Чем он занимался в то время, когда не находился здесь, не знаю. Возможно, эти курсы просто блажь… К тому же я не стал бы доверять словам этой бабы.

– Значит, ничего особенно необычного в поведении отца ты не заметил? – вздохнула я.

Морозов посмотрел как-то странно.

– Я видел у него папку, – помедлив, сообщил он.

– Какую папку? – не поняла я.

– Обычную, каких у нас здесь сотни, но он поспешно убрал ее, когда я вошел в кабинет, как будто не хотел, чтобы я ее видел. Я бы совершенно не обратил на это внимания, если бы не одно обстоятельство: на следующий день после гибели твоего отца… в тот момент мы еще даже не знали о произошедшей трагедии… в общем, кто-то вскрыл сейф в его кабинете.

– Как это могло произойти? – спросила я, думая при этом, что история становится все запутаннее.

– Понятия не имею. Я даже толком не знаю, когда это случилось. Твой отец был в отъезде, а его кабинет заперт на ключ. Само собой, ключ он носил при себе. Когда мы узнали о его гибели, нашли запасной ключ, он был у Степанова, отвечавшего за противопожарную безопасность. И вот тогда выяснилось, что кто-то вскрыл сейф, дверца была прикрыта, но не заперта.

– Что-нибудь пропало?

– В сейфе твой отец хранил только документы, вроде бы ничего не пропало, но как можно быть уверенным, раз я понятия не имел, что там лежало. Понимаешь? Ведь зачем-то сейф вскрывали? Вот тогда я и вспомнил про ту папку.

– Что, по-твоему, могло быть в ней?

– Не знаю. Через пару дней у нас появился адвокат Самойлова, его очень интересовали документы. Я не вправе был ему отказать, раз Самойлов оказался компаньоном твоего отца. Судя по его вопросам, он считал, что среди бумаг не хватает некой папки, то есть прямо он мне об этом не сказал, но я уверен, что он искал именно ее. Понимаешь?

– Как ты думаешь, кто ее мог забрать?

Морозов отвернулся, возмущенно засопел.

Подождав немного, я повторила вопрос:

– Так что ты думаешь?

– Ее вполне могла забрать эта чокнутая, твоя мачеха. Она сама приезжала в офис, чтобы сообщить нам…

– И ты даже не догадываешься, что могло быть в папке?

– Нет. Поверь, я совершенно искренен с тобой. И я понятия не имею… Очень много загадок, – заключил он со вздохом, взял мою руку и легонько ее сжал. – Хочешь совет? Держись подальше от всего этого. Твоя мачеха сумасшедшая, она разорила твоего отца и непременно попытается использовать тебя. Ты говоришь, что ни в чем не нуждаешься, я очень рад это слышать. Продай квартиру бабки и уезжай. Музе ты ничем не поможешь, своей сестре тоже. Им придется научиться жить так, как живут все нормальные люди. Возможно, Янке это пойдет на пользу, начнет работать… Ты знаешь, что задумала Муза? – всплеснул он руками. – Она тебе говорила об этой своей идее?

– Какой идее?

– Как же, на восемнадцатилетие Яны она решила устроить празднество в «Дворянском собрании». Интересно, кто будет платить за это?

– Ты пробовал отговорить ее?

– Еще бы. Вчера в очередной раз она мне звонила, требовала денег. Я ей сказал, что денег нет и взяться им неоткуда. Она обозвала меня вором. Впрочем, за эти месяцы я не раз слышал от нее обвинения в свой адрес, и выражения она не выбирает. Между прочим, она наняла частного детектива.

– Зачем ей частный детектив? – удивилась я.

– Наверняка чтобы следить за мной. Я же говорю, она сумасшедшая и не желает знать, как обстоят наши дела, зато уверена, что я сижу на деньгах, хуже того, что я их украл.

– Откуда ты знаешь о детективе? Не она же тебе о нем сказала?

– Нет, не она. Мне сказал Уманский.

– Геннадий Сергеевич?

– Да, он самый. Она обращалась к нему, спрашивала, не поможет ли он ей найти подходящего человека, тот заверил, что такими знакомствами не располагает, но вряд ли это ее остановило. Если Муза что-то вбила себе в голову…

С этим я охотно согласилась, что верно, то верно. И вспомнила сегодняшнюю встречу в кафе. Что, если тот мужчина и есть детектив? Внешность у него вполне подходящая.

Минут через десять я ушла с ощущением, что наш разговор не приблизил меня к разгадке. Морозов жалуется на Музу вполне, кстати, обоснованно, она действительно никогда не умела жить по средствам. Дважды в год уезжала отдыхать к морю, разумеется, останавливаясь только в пятизвездочных отелях, и не где-нибудь, а на Сардинии и в прочих недешевых местах. Трижды в год летала в Милан, не забывала про Париж и Лондон, в общем, удивительно, как отец смог продержаться столь долгое время, не разорившись значительно раньше. Почему он терпел все это, не знаю. Возможно, в самом деле слишком любил свою жену. Впрочем, я могла убедиться в этом не раз, он разделял взгляды Музы и считал, что именно так и должен жить приличный человек. Он ведь и мне внушал, что я должна выбирать все самое лучшее, не хотел, чтобы я подрабатывала, предлагал мне снять квартиру. Бедный папа, из лучших побуждений он добился одного: его семья совершенно не в состоянии жить как обычные люди, трудно представить, что они будут делать, оказавшись без денег. Морозов жалуется на Музу, она на него… Он прав, объяснить ей, что денег больше нет, совершенно невозможно. Я вспомнила его слова о детективе и покачала головой: зачем Музе сыщик? Что даст ей наблюдение за Морозовым? Или она знает нечто такое, о чем и она и он предпочли молчать? Я нахмурилась, подумав о таинственной папке. Рассказ Морозова представлялся мне вполне искренним, я считала его порядочным человеком, отец ему доверял. Что же такого может быть в папке и куда она делась? Допустим, там очень важные бумаги, имеющие непосредственное отношение к бизнесу отца, но что конкретно? У самого Морозова на этот счет нет никаких догадок. А если дело вовсе не в бизнесе, тогда в чем?

Я вновь подумала о своем приключении в Италии и вздохнула. Если отца убили из-за его бизнеса, при чем тогда парни, говорящие по-немецки, и какой-то фон Ланц, старик-итальянец со свастикой на руке и ангел-хранитель, которого ко мне кто-то приставил или он сам себя таковым назначил? Подумав о нем, я машинально огляделась. Вокруг сновали люди, и до меня им не было никакого дела. Интересно, он сейчас где-то здесь? Или в России я, по его мнению, не нуждаюсь в охране? Как бы это проверить… На ум стали приходить идеи одна фантастичнее другой, пока все не показались мне совершенно глупыми, и я поспешила сосредоточиться на мыслях о таинственной папке.

Домой я вернулась к обеду, Муза пила кофе, устроившись в гостиной, она с улыбкой пошла мне навстречу и поцеловала в щеку. Однако, несмотря на все признаки хорошего настроения, в ней чувствовалось напряжение.

– Как там Морозов? – не выдержала она, и мне стало ясно: моя встреча с Андреем Ильичом ее беспокоила, точнее, не сама встреча, а то, что он рассказал мне. – Представляю, что он наговорил тебе, – она зло фыркнула. – Я свела твоего отца в могилу, верно?

Признаться, такая постановка вопроса меня слегка удивила, я устроилась на диване рядом с Музой и внимательно! на нее посмотрела.

– По-моему, вы дурака валяете.

– Что? – растерялась она.

– Папа погиб, – сказала я. – А вы устроили дурацкую междоусобицу.

– Я устроила? – ахнула она. – Да я…

– Зачем тебе детектив? – перебила ее я. Муза тяжко вздохнула.

– Ты что, подслушивала? – спросила она, нахмурившись.

– Значит, в кафе ты встречалась с ним? – в свою очередь, поинтересовалась я.

– Черт знает что такое, – в сердцах сказала мачеха и посмотрела на меня на этот раз с большим неудовольствием. – Тебе-то хорошо, – вдруг заявила она. – А мне что делать прикажешь? Все только и смотрят, как бы оставить меня с голой задницей, родная дочь и то…

– Я не поняла, мне-то чем хорошо в данной ситуации? – усмехнулась я.

Муза приуныла.

– Ты ведь не рассчитываешь на его деньги?

– Нет, – покачала я головой. – У нас была договоренность: бабушка оставляет мне квартиру и свои деньги, а я…

– Разумеется, – махнула Муза рукой. – Но отец завещания не оставил. Так что по закону ты имеешь право…

– У нас была договоренность, – напомнила я, но Музу это отнюдь не успокоило.

– Конечно, ты устраняешься от дел, и мне одной надо биться с этими монстрами, от Янки нет никакого толка. Она еще ребенок, к тому же идиотка, вместо того чтобы матери помочь, вовсю интригует.

– Что еще за монстры? – посуровела я.

Муза вздохнула, размышляя, но все же ответила:

– Морозов и этот Самойлов.

– Самойлов? Это тот, кому отец продал…

– Перестань, – отмахнулась она. – Не он продал, они вынудили его продать. Понимаешь?

– Ты видела документы? – насторожилась я.

– Видела, видела, – хмыкнула Муза. – Но я точно знаю, что они заставили мужа. И Морозов этот тоже.

– Ему-то что за радость?

– Неизвестно, что они ему пообещали, – возразила Муза. – Возможно, долю в бизнесе. А что? Вот он и купился. Муж ему доверял, и он…

Если честно, все это представлялось мне весьма сомнительным, хотя…

– И ты наняла детектива?

– Да. Вдруг ему удастся что-то выяснить.

– Допустим. И что дальше?

– Буду бороться, – заявила Муза. Я не удержалась и фыркнула, уж очень забавно она выглядела в тот момент. – Чего ты ржешь? – обиделась она. – Это дело твоего отца, понимаешь? Я просто обязана…

– Ладно, – махнула я рукой. – Объясни, чего конкретно ты ждешь от детектива и как намерена его использовать.

– Зачем это тебе? – насторожилась она.

– О господи, – закатила я глаза. – Вы что тут все, с ума посходили?

– Жанка, ты должна понять, доля в бизнесе – все, что у меня осталось. Все. И что мне с этим делать? Я ведь ни черта не соображаю, а любой мерзавец норовит облапошить.

– Детектив-то тебе что даст?

– Что даст, что даст, – передразнила она. – Буду знать по крайней мере, что они спелись.

– Кто?

– Морозов и этот Самойлов.

– И как ты это узнаешь?

– Ну, они должны встречаться…

– По-любому должны, – перебила я, – раз Самойлов теперь работодатель Морозова.

Муза досадливо отвернулась, а я вздохнула. Оставалось лишь догадываться, зачем ей понадобился сыщик, ясно, что сама она об этом говорить не желает, пока по крайней мере. Мне вдруг стало очень жаль отца. Я покачала головой и уставилась в глаза Музе. Ей это, понятное дело, не нравилось.

– Что? – спросила она.

– Морозов сказал, что в сейфе лежала какая-то папка, которая на следующий день после гибели отца исчезла.

– А ему она зачем? – хмыкнула Муза и тут же разозлилась: – Какая еще папка?

– Опять ты за свое? – вздохнула я. – Жаль, что ты меня считаешь… противником, – с трудом нашла я подходящее слово.

– Вовсе нет, с чего ты взяла? – Муза поспешно сграбастала мою руку и принялась ее гладить. – Ты же знаешь, как я люблю тебя…

– Что в этой папке? Пойми, меня не интересуют деньги, но я хочу знать, кто и почему убил папу.

– Этим занимаются соответствующие органы, – выпалила Муза, получилось невероятно смешно. – Зачем тебе соваться? Лучше бы подумала, как отбить у этих мерзавцев папино наследство.

– Ты видела ту папку? – не отставала я.

Муза надула губы, точно обиженный ребенок, и опустила взгляд.

– Чего молчишь? Видела?

– Ну видела, – буркнула она.

– Что в ней было?

– Какие-то бумаги. Я тебе сто раз говорила, я ничего в этом не понимаю.

– Она у тебя?

Муза моргнула, глядя на меня с непониманием, потом до нее вроде бы дошло.

– Нет, – покачала она головой. – Откуда?

– Но ты пытаешься ее найти?

– Но ведь они-то ее ищут.

– Кто – они?

– Эти типы. Морозов сказал тебе, кто такой Самойлов? Форменный бандит. Ты живешь за границей и совершенно не понимаешь, что здесь происходит. Самойлов приходил за папкой, она ему нужна. Значит…

– Это понятно, – отмахнулась я. – Потому тебе и понадобился детектив?

– Жанночка, я не могу ни на кого рассчитывать…

– Обещай, если найдешь папку, покажешь ее мне. Я просто хочу убедиться, что к гибели отца бумаги, хранящиеся в ней, не имеют отношения. Или имеют, – закончила я довольно бестолково.

– Хорошо, – не очень уверенно ответила Муза. Мы немного помолчали, я продолжала размышлять на тему: «Что такого могло быть в этой папке». О чем думала Муза, мне неведомо, скорее всего, о деньгах, которые недруги уводят из-под ее носа, не хватало только, чтобы к ним она причислила и меня.

– Ты слышала от отца о человеке по фамилии фон Ланц? – спросила я.

Муза вытаращила глаза.

– Фон Ланц? Ты что, смеешься?

– С какой стати? – не поняла я.

– Фон Ланц, – повторила Муза. – Идиотство какое-то… Ничего я не слышала.

Не знаю, говорила я или нет, но актриса из Музы никудышная, она всегда переигрывает, и теперь глаза таращила так отчаянно, что мне стало совершенно ясно: фамилия была ей знакома.

– Не врала бы ты мне, – вздохнула я. Мачеха вроде бы поперхнулась.

– Солнышко, ну что за подозрения? Мало мне родной дочери, так еще и ты… Кстати, ты помнишь, что у этой дуры скоро день рождения?

– Конечно.

– Хоть она и никудышная дочь, но я примерная мать и решила, это должен быть настоящий праздник. Ты слышишь?

– Слышу, – вздохнула я, сообразив, что Муза торопится сменить тему.

– Я решила… – Далее последовал пересказ сценария грандиозного празднества, я слушала и мысленно головой качала.

– А Янке все это надо? – когда Муза сделала передышку, спросила я.

– Конечно, как же иначе?

– У меня другое предложение: собрать ее друзей на нашей даче.

– У этой дуры нет друзей. А здесь она будет в центре внимания. Жанночка, в таких вещах я смыслю больше, чем ты.

– Наверное. А деньги на все это у тебя есть?

Напоминание о деньгах вызвало легкую судорогу на ее прекрасном лице.

– Я обязана… – начала она, я поднялась и направилась в свою комнату. – Жанна, – позвала она и очень серьезно спросила: – На чьей ты стороне?

– Ты что, спятила? – удивилась я и даже покрутила пальцем у виска, но на Музу это особого впечатления не произвело, она пожала плечами и погрузилась в созерцание своей бездонной души.

«Москвичей испортил квартирный вопрос, – думала я в досаде. – А моих родственников денежный».

Войдя в комнату, я устроилась на диване с намерением проанализировать ситуацию, впрочем, я подозревала, что ничего из этого не выйдет. Допустим, есть некая папка с некими документами, но при чем здесь фон Ланц, о котором говорил отец, и парни, болтавшие по-немецки? Просто международные бандиты какие-то. Не успела я предаться тоске и отчаянию, как зазвонил телефон. После третьего звонка стало ясно – Муза его по какой-то причине игнорирует, и я с неохотой, но быстро проследовала в холл и сняла трубку.

– Меня нет, – появляясь из кухни, предупредила мачеха.

– Слушаю, – сообщила я.

– Жанночка, это ты? – услышала я голос Маргариты Сергеевны, давней подруги моей бабки. – Приехала? Замечательно. Жду тебя на чай.

– Спасибо.

– Очень хочу тебя увидеть. Приезжай прямо сейчас.

– Вряд ли получится…

– А чем ты занята, дорогая? Опять в роли Золушки? Кормишь, убираешь, обстирываешь?

– Маргарита Сергеевна, – начала я укоризненно.

– Ничего мне не говори, я все знаю. Кстати, передай этой крашеной кобыле, твоей мачехе, на день рождения я не приду, ноги болят. Я, собственно, и звоню поэтому, чтоб на меня не тратились. Янка вся в мамашу, такая же мерзавка, уморили отца. А ты приезжай и помни: мы в ответе за тех, кого приручили, значит, надо вовремя уметь посылать на хрен всяких остолопов.

Старушка хорошими манерами никогда не отличалась, оттого не удивила ни меня, ни Музу, которая стояла рядом и прекрасно слышала весь разговор.

– Жду, – закончила Маргарита Сергеевна. Я повесила трубку, а Муза выразила общее мнение:

– Чертова баба.

Я пожала плечами.

– Как бы эта гадюка не сорвала мне праздник, – посуровела Муза и потянулась к телефону. Очень занятая размышлениями на данную тему, она перестала обращать на меня внимание, что позволило мне незаметно удалиться.

Я все-таки решила навестить Маргариту Сергеевну. Не скажу, что очень скучала по ее обществу, но в одном Муза была права: старушка обладает таким характером, что лучше с ней не ссориться, дабы не увеличивать свои жизненные трудности. Разумеется, кроме мыслей о самосохранении, присутствовала еще одна: я надеялась что-то узнать о жизни отца в последнее время. Маргариту Сергеевну он часто навещал, так как старуха совершенно одинока и позаботиться о ней было некому, впрочем, не очень-то она, по моему мнению, в заботе нуждалась.

Взяв такси, я отправилась на улицу Дворянскую, где в двухэтажном доме довоенной постройки жила Маргарита Сергеевна. Когда-то у нее была семья, муж и сын, сын в одиннадцатилетнем возрасте утонул, а муж ушел к девице на тридцать лет его моложе, что позволило Маргарите Сергеевне считать всех мужиков мерзавцами. Исключения она не делала ни для кого, моему отцу здорово от нее доставалось.

Я поднялась на второй этаж и позвонила в дверь, выкрашенную красной краской, с прибитым к ней почтовым ящиком. Квартира у Маргариты Сергеевны трехкомнатная, когда-то это была коммуналка. Ходили слухи, что Марго всеми правдами и неправдами отвоевала себе еще две комнаты, одни намекали на любовную связь с неким чиновником высокого ранга, другие на отравление соседей крысиным ядом, что лично мне казалось полным бредом.

Дверь открылась, и я увидела Маргариту Сергеевну в темном платье с кружевным воротником, туфлях-лодочках, с прической а-ля Мерлин Монро, белые, лежавшие точно пакля волосы обрамляли сморщенное личико с нарисованным ярко-красной помадой ртом-сердечком. «Среди моих знакомых встречаются довольно занятные», – вынуждена была признать я.

– Проходи, – кивнула мне Марго.

Я вошла в прихожую с огромным резным зеркалом и тумбочкой, на которой стоял телефон.

Маргарита Сергеевна взяла меня за плечи, окинула взглядом с ног до головы и удовлетворенно кивнула:

– Вся в бабку. – И добавила: – Красавица. Идем чай пить.

Мы торжественно прошли на кухню. Круглый стол под абажуром, покрытый скатертью с кистями, поверх нее салфетки с вышивкой, венские стулья. Сервиз, который через несколько минут украсил стол, я помнила с детства.

– Я до сих пор в себя не приду, – вздохнула Маргарита Сергеевна. – Все думаю о твоем отце. Я-то была уверена – ему меня хоронить, и что теперь? На тебя вся надежда, Жанка. А ты в своей Италии. Ну что там делать русскому человеку? Одна мафия кругом, вот Александра убили.

– При чем тут мафия? – вздохнула я.

– А ты не спорь. Этот… как его… дон Корлеоне.

– Он же в Америке.

– Кто сказал, что американцы лучше? Ладно, пей чай. Все равно тебе меня хоронить, больше некому. Я думала, может, Янке квартиру отписать, но не в коня корм. Деньги спустит, а меня поверх земли оставит, с нее станется.

– Не говорите глупостей, – буркнула я.

– Слава богу, бабка твоя не дожила до всего этого безобразия, – ворчливо заметила она.

– Какого безобразия? – нахмурилась я, пытаясь понять, куда понесло старушку.

– Твоего отца убили, – произнесла она чуть ли не по слогам. – Это что, не безобразие?

– Еще какое, – не стала я спорить.

– А все из-за этой кобылы.

Я понять не могла, с какой такой стати Марго называет Музу кобылой, но решила, что сейчас не самый подходящий момент выяснять это.

– Почему из-за нее?

– Его ведь не ограбили, нет? Значит, причина в другом? Следовательно, без нее никак не обошлось.

Чужая логика произвела впечатление, я только головой покачала.

– Вы же всерьез не думаете, что Муза причастна к его убийству. – попробовала я вразумить старушку.

– Еще как думаю, – отрезала она. – Эта дрянь втравила его в какое-то темное дело. Он хороший мальчик и сам никогда бы…

– Что за темное дело? – насторожилась я. Старушка махнула рукой.

– Просто так людей не убивают.

– Допустим, – не стала я спорить, зная всю бессмысленность подобной попытки. – У вас есть предположение, что это за дело может быть?

Старушка с горечью покачала головой, явно сокрушаясь, что сказать ей нечего, представляю, как ей было тяжело это пережить.

– Сашенька приходил ко мне перед самым отъездом, – заявила она, промокнув несуществующую слезу салфеткой. – Мы с ним долго разговаривали. Ты знаешь, я как чувствовала, все насмотреться на него не могла.

– О чем вы разговаривали? – спросила я, надеясь, что старушка хоть что-нибудь вспомнит из той беседы. Впрочем, память у нее была исключительная, а вот то, что отец долго разговаривал с ней, очень сомнительно. Он часто ее навещал, но больше пятнадцати минут здесь не выдерживал. Королева Марго, как называл ее папа, задумалась и наконец ответила:

– Как всегда, о твоей бабуле.

Вот так раз. Хотя тот факт, что отец в компании Марго вспоминал свою мать, удивительным не был, однако в свете некой семейной тайны, на которую он мне намекал, это показалось интересным, и я спросила:

– О чем конкретно вы говорили?

– Думаешь, это важно? – насторожилась старушка и сразу стала похожа на мисс Марпл.

«Этого только не хватает», – мысленно вздохнула я и сиротски улыбнулась:

– Для меня – да.

– Бедное дитя, – вздохнула старушка, прижав худую ладошку к груди. Тут надо заметить, что Марго в прошлом тоже была артисткой, пела в оперном театре, и еще как пела, говорят. Впрочем, говорила только она, свидетелей ее триумфа почти не осталось, уже лет тридцать она была на пенсии. Как известно, у двух великих нет практически никаких шансов ужиться рядом, так что их с Музой взаимная нелюбовь была, в общем-то, понятна.

– Так о чем вы говорили? – напомнила я.

– Просто вспоминали… – пожала Марго плечами. – Кстати, твой отец последнее время постоянно говорил о ней, должно быть, предчувствовал, – Тут она опять промокнула глаза салфеткой, а я покачала головой.

– Так не пойдет. Вы долго разговаривали… сколько?

– Часа три, – ответила Марго, помедлив, а у меня глаза на лоб полезли.

– Сколько? И что вы вспоминали такую прорву времени?

– Ну… – старушка посмотрела на меня с недоумением. – Он расспрашивал, как мы познакомились, где тогда жила твоя бабка и все такое…

– А где вы познакомились? – спросила я, решив, что, если это заинтересовало отца, может, и мне на что-то сгодится.

– Мы жили в соседних бараках, – заявила Марго, приглядываясь ко мне, словно пыталась отгадать, с какой такой стати меня вдруг это заинтересовало. – Тогда все жили в бараках. Ужас что было за время. Жрали черт-те что. Мужиков практически не было. Не то твоя бабка не пошла бы за инвалида. Ты знаешь, что у твоего деда не было обеих ног? Но по тем временам это было не так скверно, все-таки живой и… Он смог сделать ей ребенка, значит, толк от него какой-никакой, а был. Вам сейчас не понять, а тогда… Война только что кончилась, твоя бабка красивая, как ангел, с этим инвалидом. У него к тому же открылась какая-то болезнь, от которой он вскорости умер, оставив ее в бараке с маленьким ребенком. Ужас. Я твоего деда в живых уже не застала, мы вернулись из эвакуации, в Москву нельзя, черт знает почему, застряли здесь. Барак, бешеные бабы, вечно пьяные мужики, впрочем, этих раз-два и обчелся, дети все как есть беспризорники. Матерщина, голодуха, полный звездец, как теперь любят выражаться. И я, дура дурой, одна наедине с мечтами. А тут твоя бабка. Жила она тихо, скромно, мало с кем разговаривала. Муж устроил ее работать кладовщицей в ремесленном училище. Ты что, не знала? Она была единственным человеком, с кем я могла поговорить, отвести душу. Неудивительно, что мы подружились.

– А что было дальше? – спросила я, поймав себя на мысли, что практически ничего не знаю о своей бабушке.

– Дальше? Я уговорила ее перейти в наш театр костюмершей. У нее открылся настоящий талант. Всю жизнь она отдала родному театру. И Сашеньке, конечно, тоже.

Я думаю, из-за него она и не смогла устроить свою личную жизнь.

– Но ведь бабуля была еще несколько раз замужем? – спросила я, вспомнив фотографию, где моя бабка в компании усатого дядьки держит на коленях моего папу, которому было всего лет пять-шесть.

– Трижды, – кивнула Марго. – Но… все эти браки заканчивались ничем. Сказать по секрету, у твоей бабки был дурной вкус, вечно она выбирала всякую… – Марго кашлянула и виновато потупилась. – Первым, то есть вторым, ее мужем стал осветитель в театре, а между тем в нее был влюблен режиссер. И как влюблен! Просто места себе не находил. Осыпал ее цветами, подарил ей чулки… Чего ты ухмыляешься, в то время достать их было практически невозможно. Сашеньку обожал, твоя бабка брала сына с собой в театр, чтобы не оставлять одного. И что? Она вдруг выходит замуж за осветителя. Кошмар. Никто не мог понять… Режиссера перевели в Москву, и слава богу, а то мы боялись, что он руки на себя наложит.

– Осветитель тот, который с усами? – спросила я.

– Точно. Бабка прожила с ним три года. Потом они развелись. Он ушел из театра.

– Почему развелись?

– Он жуть как ревновал ее к режиссеру.

– Но тот же уехал.

– Какое это имеет значение? – удивилась Марго. – Потом был Валера. Нет, кажется, его звали Вадим. Точно. Этот вообще продержался полгода, что неудивительно, выпить любил, а твоя бабка это не приветствовала. Вадим служил шофером, не помню где, вообще я его плохо помню. Затем был перерыв в несколько лет, и бабка наконец встретила Григория Васильевича. Хороший был человек, упокой господь его душу, хоть и простой часовщик, но очень интеллигентный, степенный. Неразговорчивый, правда, но бабка твоя тоже особо болтать не любила. С ним она жила лет пять, брак их был абсолютно счастливым, но Григорий Васильевич заболел и вскоре умер. После этого она заявила, что больше никогда не выйдет замуж, и слово сдержала.

– Да, – вздохнула я. – У нее был солидный опыт.

– Это уж точно, – усмехнулась Марго. – Сказать по чести, мне всегда было непонятно… твоя бабка красавица, умница, а мужиков выбирала… как бы это выразиться… заведомо ниже себя. А ведь, кроме режиссера, были еще желающие, были, уж можешь мне поверить. Взять хоть Уманского, к примеру. Она ведь и в пятьдесят выглядела очень эффектно. Было в ней что-то… Один мужчина очень ее добивался, между прочим, работал в обкоме, на хорошей должности, она могла бы прекрасно устроиться, но бабка твоя за него не пошла, заявила, что сыну себя хочет посвятить. Смех, да и только, одно другому не мешает. Все-таки это странно, – нахмурилась Марго.

– Что странно? – не поняла я.

– Странно, что она всегда выбирала мужчин попроще, понезаметнее.

– Может, в качественном отношении они уступали, зато бабуля догнала в количестве, – усмехнулась я. Марго снисходительно хихикнула. – Почему ее браки заинтересовали моего отца? – решила я задать беседе нужное мне направление. – Вы думаете, это просто тоска по матери или…

– Я уверена, он хотел разгадать ее тайну.

– Какую тайну? – обалдела я, но, вспомнив, что Марго натура творческая и склонна к фантазиям, спешить с выводами не стала. – У нее была тайна?

– У каждого человека есть тайна, и у нее тоже была.

– Ну, не знаю, – пожала я плечами. – У меня, к примеру, нет никаких тайн…

– Уверена? – хмыкнула Марго и так взглянула, что я призадумалась. Пожалуй, старушенция права, кое-что все-таки есть. Вот взять хотя бы ангела-хранителя, далеко не с каждым его ангел заговаривает на улице. – Ты еще слишком мало живешь на свете, – махнула рукой Марго. – Кстати, у тебя есть любовник?

– Нет, – ответила я.

– Почему? Это как-то ненормально. В твоем возрасте девушке положено влюбляться в первого встречного.

– Можно я подожду второго? – хихикнула я, а Марго махнула рукой.

– Все ты врешь. Ты очень похожа на свою бабку, такая же красавица и с изюминкой, мужики таких не пропускают. А как же итальянский темперамент? – подмигнула Марго. – Неужто тебе не было интересно?

– Было, – согласилась я.

– И что?

– Ничего. То есть ничего особо примечательного. Наверное, мне не повезло.

– Все-таки ты здорово на нее похожа, – опять усмехнулась она. – Та тоже, вроде и говорит охотно, но ничегошеньки при этом не скажет.

– Значит, у нее была тайна? – напомнила я. – И папа хотел ее разгадать?

– Я думаю, его интересовал отец.

– С чего это вдруг? В его возрасте больше думают о внуках, чем о своем покойном отце, о нем ему следовало расспросить мать в пору любопытного отрочества.

– Можешь мне поверить, она о нем рассказывала и перед Пасхой всегда вместе с твоим отцом ездила к Ивану Николаевичу на кладбище, пока его тридцать лет назад не превратили в парк. Как тебе такая идея?

– Превращения кладбища в парк? Идиотская. Вы имеете в виду кладбище у Красных Ворот?

– Конечно.

– Отец мне о нем рассказывал, и о могиле предка тоже, даже место приблизительное показал. Так что необходимым запасом знаний он располагал. Может, его заинтересовали военные подвиги отца?

– Его интересовал не он сам, а тайна матери.

– Вот как. Надо бы пояснить, потому что я ничего не поняла.

Марго посмотрела на меня с сомнением и вздохнула.

– Вот я сейчас начну рассказывать, а ты решишь, что я выдумываю.

– Даже если так, разговор у нас получается увлекательный.

Марго махнула рукой.

– Никогда не понимала, шутишь ты или говоришь серьезно. Когда твой отец заговорил об этом, у меня возникла мысль, что он считает Ивана Николаевича не родным отцом.

– Ничего себе, – на всякий случай поразилась я.

– Только не надо намеков, – выставив руки вперед, точно защищаясь от меня, сказала старушка. – Он очень въедливо выспрашивал, как мы познакомились с твоей бабкой и что я, собственно, знала о ее жизни до нашего знакомства с ней.

– Так-так, и что вы знали?

– Да ничего. То есть я знала, у нее был муж-инвалид, маленький ребенок… Позднее, когда мы стали близкими подругами, к этим сведениям кое-что прибавилось, но, в сущности, я как ничего не знала о ее жизни до встречи со мной, так и не знаю.

– Отец, видно, тоже не знал.

– Что-то знал. Возможно, она все-таки ему рассказала.

– О чем? – не поняла я, теряя нить разговора.

– До чего ж ты несообразительна, – укорила Марго. – С чего-то ведь эта мысль пришла ему в голову?

– Главное, что она в вашу голову пришла.

– Неудивительно. Он был весьма настойчив, и я тогда подумала: должна быть причина его интереса, и в ту же ночь вспомнила сплетни соседей. Мне ведь намекали, и не раз, что ребенка она прижила от кого-то другого, то есть инвалид взял ее уже в положении, дал ребенку свою фамилию.

– И вскорости скончался, – подсказала я.

– Ты тоже поняла? – обрадовалась Марго, я вытаращила глаза, а она торопливо продолжила: – Инвалид был нужен для того, чтоб прикрыть грех.

– Вот как?

– Конечно. Тогда всем этим глупостям еще придавали значение. Опять же, пенсия и все такое… Думаю, у них было нечто вроде договора, она за ним ухаживает, а он усыновляет ее ребенка. То, что он в ней души не чаял, само собой. Я же сказала, она была красавицей. Но ребенок… Мужики тогда были на вес золота, в общем, это был счастливый брак.

– Но недолгий.

– Разумеется. Думаю, она на это и рассчитывала. Не смотри так, я не осуждаю твою бабку, времена были еще те… Опять же, все честно, инвалид умер у нее на руках в полном блаженстве, ну, или был близок к нему.

– При этом успел оказать бабке неоценимую услугу: стал отцом ее ребенка. Кроме слухов, эта теория под собой что-нибудь имеет?

– Я могу говорить только о слухах, но твой отец… у него что-то было. Я думала, думала и сообразила: наверняка он нашел свидетельство о браке, бабка всегда все хранила, у нее было прямо-таки немецкое пристрастие к порядку. Нашел и сравнил дату регистрации брака своих родителей и дату собственного рождения.

– Ну и что? – усмехнулась я. – Это еще не повод подозревать, будто инвалид к его рождению непричастен. Множество людей вступают в брак именно по причине скорого появления на свет наследника. Я сама родилась через шесть месяцев после свадьбы родителей.

– Допустим. Но злые языки болтали, что у него не было не только ног…

– Грустно, – кивнула я. – Зачем бабка пошла за него тогда?

– Господи, так в этом же все и дело! – всплеснула руками Марго. – Это было соглашение.

– Хорошо, я не спорю, было так было. И мой отец, встретив свое шестидесятилетие, всерьез озаботился, кто его настоящий родитель? Конечно, если тот из долгожителей, встреча могла состояться…

– Его интересовала твоя бабка, отец, конечно, тоже, но…

– Я не могу взять в толк, с какой стати?

– Я тоже не могла, пока не начала вспоминать. И вот тогда мне стало совершенно ясно: у нее была тайна, и твой отец хотел ее разгадать.

– Тайна появления на свет ребенка? То есть папа решил, что его родитель кто-то из великих людей? Что ж, недурно. Я не против иметь в предках выдающегося человека.

– Выдающийся он или нет, но точно – скотина, – огорошила меня Марго. – Приличные люди беременных баб не бросают, особенно когда кругом война и жрать нечего.

– А если он был на фронте? Какой-нибудь полководец?

– Чепуха, – отмахнулась старушка. – Хотя кто его знает. Она поспешила выйти замуж, значит, он ее бросил. Я даже знаешь что подумала: она пряталась. Ага. И фамилию поспешила сменить, чтоб этот полководец ее не нашел.

– Это вы с папой придумали или уже без него?

– Зря ухмыляешься. С твоим отцом мы ничего не придумывали, просто всякий раз, заводя разговор на эту тему, он интересовался одним: что я знаю о твоей бабке, о ее жизни во время войны и до войны. Все, что она мне рассказывала. Беда в том, что она не рассказывала практически ничего и всячески избегала вопросов. И когда я стала размышлять об этом, в общем, кое-что показалось мне заслуживающим внимания. Жаль, что с твоим отцом нам поговорить больше не удалось.

– Ничего, теперь у вас есть я.

Старушка посмотрела на меня с сомнением.

– Тебе это интересно?

– Еще как. Вы сумели меня заинтриговать.

– Тогда слушай. Твоя бабка говорила, что родилась в деревне и прожила там до самой войны. Когда война началась, мать отправила ее к родственникам в Воронеж. Когда твоя бабка туда добралась, выяснилось, что те куда-то уехали, она устроилась у добрых людей, но тут другая напасть: немцы подошли к городу, там начался ад кромешный, город сдали, но твоя бабка успела его покинуть. Как она говорила, в рубашке родилась. Ее родители оказались в зоне оккупации, идти ей было некуда, она фактически бродяжничала, пока не очутилась в нашем городе.

– Ничего особенного, – кивнула я. – Во время бродяжничества она встретила свою любовь, и на свет появился мой папа. Это, конечно, лучший вариант, в худшем никакой любовью и не пахло. В любом случае после долгих мытарств инвалид с комнатой в бараке показался ей вполне приемлемой партией.

– Конечно, – кивнула Марго. – Но, начав вспоминать, я уже не могла остановиться. Никакой деревни не было.

– Извините, я торможу.

– Твоя бабка совсем не походила на деревенскую девку. И вообще, мне кажется, она была человеком с образованием. Разумеется, я ничего не утверждаю, но… она, конечно, все больше помалкивала и любила повторять, что нигде не училась, что не мешало ей выглядеть как королева. У нее был прекрасный вкус, и хотя она всячески стремилась к простоте, скромно одевалась и прочее, но в ней был природный шик.

– Вы же сами сказали: природный.

– Сказала, а теперь ты скажи: откуда ему взяться в деревне? Теперь еще: она любила музыку, опять же любила повторять, что ничего в ней не понимает, но могу тебя заверить, понимала, и прекрасно. Как слушатель, я хочу сказать. И вот еще что: она ни разу, ни разу не проговорилась.

– Я опять торможу, – вздохнула я.

– Если врут по пустякам, непременно в один прекрасный момент проболтаются.

– Ах, вот в каком смысле.

– Да. Она – никогда. Думаю, она была исключительно осторожна и всегда помнила о необходимости соблюдать тайну.

– Можно я подведу итог? – вздохнула я. – Бабка появилась в этом городе неизвестно откуда, беременная. Уверяла, что родилась и жила в деревне, но ее природный аристократизм мешает в это поверить. Она не имела дипломов, но была умна и образованна, все свои достоинства она по неведомой причине скрывала. В спешном порядке выходит замуж за инвалида, берет его фамилию. Вроде бы для того, чтобы дать ребенку фамилию, а может, и с другой целью: сменить свою собственную.

– Вот-вот. – кивнула Марго с большим удовлетворением.

– Но этого ей показалось мало, и она выходила замуж еще трижды, точно стараясь кого-то запутать, причем мужчин выбирала ничем не примечательных, а иногда попросту пьяниц, игнорируя всех, кто стоял чуть выше на социальной лестнице.

– Среди простых людей легче затеряться, – опять кивнула Марго. – А все, кто был чуть выше, находились под пристальным вниманием сама знаешь кого.

– Точно, – согласилась я. – Факты железные, была у бабки тайна, точно была.

– Опять ты смеешься над старухой, да еще с такой серьезной миной. Скажи на милость, а что я должна была решить?

– Ну… – пожала я плечами. – Ребенок требует сил и средств, верно? В сорок пятом жизнь не сахар, самой бы прокормиться, и куда возьмут бабу с пузом? И вдруг сосед, хороший человек, одинокий и беспомощный. Просто встретились два одиночества… Опять же, комната у него и хоть какая-то пенсия, у деда были ордена, я точно помню. А за ордена, кажется, платили. Бабка действительно была умна и проницательна, но умные люди рождаются во всех сословиях. Может, она на лету все схватывала, обладала чутьем, то, чему многие учились годами, у нее получалось само собой. А мужиков из простых она предпочитала по одной причине: не хотела наживать комплексы, чувство собственной неполноценности, которое могло возникнуть, по ее мнению, свяжи она свою судьбу с режиссером, к примеру. Однако ваша история куда занятнее моей, бабуле уже давно все равно, так что можем остановиться на вашей версии. Кто она была, по-вашему?

– Из репрессированных, однозначно. Ей каким-то образом удалось сбежать, вот она и пряталась. Я даже думаю, она не из простых репрессированных, у нее была интеллигентная семья, более того, не удивлюсь, если она знатного рода. Да-да. Голубая кровь дорогого стоит, уж можешь мне поверить. Она в твоей бабке была. И ты кое-что унаследовала. Просто красивых девок вокруг пруд пруди, а вот ты… не буду, а то еще перехвалю. Возьми, к примеру, твою мачеху, вот уж кто из кожи вон лезет, чтоб произвести впечатление. И что? За версту видно взбесившуюся плебейку, а в бабке все степенно было, с достоинством. Выглядела она очень молодо, ей в пятьдесят больше сорока никто не давал. Я вот и подумала, может, паспорт-то был не ее? Отца она родила в двадцать пять, но ей могло быть и меньше.

– К двадцатому году, предположительной дате ее рождения, с князьями Родина уже покончила.

– Именно. Остается только гадать, кем она была на самом деле.

– И это очень занимало моего отца?

– Он мне этого не говорил, но я уверена, так оно и было. Зачем-то он расспрашивал меня? Я думаю, он начал с выяснения, кто его отец, обнаружив несоответствия в каких-то документах, а потом пришел к той же мысли, что и я: его мать что-то скрывала.

– Я готова согласиться со всем на свете, если бы не одно «но», – улыбнулась я. – Бабуля умерла всего шесть лет назад, в это время княжескую родню прятать было совсем не надо, напротив, этим хвалились, если, конечно, было чем. По крайней мере, мне или отцу она обязана была рассказать. На всякий случай предупреждаю, чтобы уберечь вас от фантазий: срок давности по закону наступает по прошествии двадцати пяти лет, и если бабка совершила в молодости какое-то преступление, уже в семидесятом году она могла вздохнуть свободно, а перед своей смертью написать мемуары. Так что если и была у нее тайна, то, скорее всего, до того банальная, что романа из нее не выйдет.

– Как же вы с ней все-таки похожи, – с неудовольствием глядя на меня, заявила Марго. – Она тоже могла сказать всего несколько слов и все испортить. Полное отсутствие романтизма и сухой расчет.

Я возвращалась домой, ухмыляясь над словами Марго, но, если честно, в душе шевелилось сомнение. Отец намекал на некую семейную тайну. И вдруг Марго предлагает моему вниманию целый клубок загадок. Папа расспрашивал ее о своей матери, но, скорее всего, интересовал его отец. Хотя Марго могла присочинить кое-что, однако вопрос все-таки остался: был ли инвалид, за которого вышла замуж моя бабка, в действительности моим дедом или отец ее ребенка кто-то другой? Установить это сейчас, когда, за исключением Марго, не осталось ни одного свидетеля тех событий, а Марго – свидетель весьма ненадежный, по моему мнению, совершенно невозможно. Хотя… если отец заинтересовался своим происхождением, этому должна быть причина, вдруг какие-то документы действительно попали ему в руки? То, что бабуля была какой-нибудь графиней и скрывалась от НКВД, мне казалось глупостью, и причину такого своего отношения к этой идее я предельно ясно изложила Марго. Допустим, в сорок пятом ей следовало опасаться, и даже в семидесятых разумней, с ее точки зрения, было помалкивать, но не через тридцать же лет, когда умерла моя бабка. В конце двадцатого века дворяне, репрессированные и диссиденты всех мастей вошли в моду, так что скрываться ей не было ни малейшего смысла. Да она просто обязана была рассказать мне все, раз мы вдвоем читали «Графа Монте-Кристо» и обливались слезами над его историей. Вот тут бы бабуле кстати вспомнить о своей собственной драматической судьбе. Но ничего подобного, из нее слово клещами нельзя было вытащить, я имею в виду то, что старушка терпеть не могла воспоминания. Об отце, его детстве, юности рассказывала охотно, как большинство матерей, а вот о собственном детстве и юности – ни словечка. Вообще все её рассказы относились к тем временам, когда она уже жила в нашем городе, и я, если честно, понятия не имела, что родилась она вовсе не здесь, а где-то под Воронежем, об этом мне рассказал отец уже после ее смерти. У меня создалось впечатление, что и он тогда впервые узнал об этом. Очень заманчиво поверить, что все упирается в ее происхождение. В самом деле, удобная версия, но мой разум протестовал. Опять же, как связать семейную тайну и гибель папы? Допустим, он узнал нечто, показавшееся ему странным, усомнился в том, что его отец по документам является его биологическим отцом, дальше – больше, и всплыла семейная тайна, но что за тайна такая, за которую и через шестьдесят лет убивают? Если верить Марго, во время войны бабка оказалась в Воронеже, который вскоре заняли немцы. Допустим, бабуля не успела уйти из города, как она рассказывала Марго. Из уроков истории я помню, что бои за Воронеж были страшные, мало чем уступая битве под Сталинградом. Перед тем как покинуть город, немцы погнали под угрозой расстрела все население в глубь оккупированной ими территории, многие оказались на работах в Германии, в лагерях, в общем, судьба их сложилась трагически. Советские войска вошли в пустой город, хотя это был уже не город, а развалины. Бабке удалось избежать угона в рабство. Что ж, вполне вероятно. Ведь не каждый подвал немцы проверяли, в конце концов. К тому же всегда есть место случайностям. К тем, кто оказывался на оккупированной территории, наши власти относились с подозрением, и следующим местом их жительства вполне мог стать лагерь, уже советский. Вот и причина бабкиной скрытности в сорок пятом. Но через двадцать лет это уже вряд ли имело значение. А если документы у нее и впрямь были поддельные? Тогда был повод помалкивать и через двадцать лет. И тут в голову пришла и вовсе неприятная мысль. Срок давности не распространялся на нацистских преступников. Я даже замерла на месте, обдумывая эту мысль. Бабуле было двадцать с небольшим, к тому же представить ее в роли злодейки-преступницы – это выше моих сил. Нет, нет и еще раз нет. Пусть лучше будет графиней, живущей по чужому паспорту.

А в следующий миг я испытала настоящий шок, потому что из глубин памяти возник эпизод: мне лет семь, мы с бабушкой поехали из Питера в Ригу. Взглянули на все достопримечательности, которые этого заслуживали, а потом она предложила просто погулять по городу. Мне хотелось покататься на качелях, но бабка, не обращая внимания на мои просьбы, шла все быстрее, словно впереди было нечто такое, что притягивало ее как магнит, а потом мы оказались перед двухэтажным домом с красивой дверью, почему-то в моей памяти осталась лишь эта дверь. Бабка, прижав меня к себе, смотрела на этот дом, и я с удивлением поняла, что она плачет. Моя бабуля плачет. Это было до того странно, даже невероятно, что я до смерти перепугалась, потому что до той поры плачущей или просто жалующейся никогда ее не видела. Я отчаянно заревела, бабуля принялась меня утешать и сказала:

– Ты только никому не говори.

– О чем? – не поняла я.

– Что мы с тобой здесь были. Никому, даже папе, поняла? Это будет нашей с тобой тайной.

– Не скажу, если ты мне объяснишь, почему ты плакала. – Наверное, я была не очень покладистым ребенком.

Бабка кивнула.

– Здесь когда-то жили люди, которых я очень любила.

– Жили? – переспросила я. – А где они сейчас?

– Их всех убили на войне…

– Я никому не скажу, – клятвенно пообещала я и в самом деле никому ни словом не обмолвилась, мало того, я совершенно забыла об этом случае. А ведь в догадках Марго что-то есть, была, была у бабки тайна.

Я побрела по улице, качая головой точно в досаде. После того как Морозов сообщил мне о папке, которую видел в руках у отца и которая после его смерти исчезла из сейфа, я склонялась к мысли, что гибель папы напрямую связана с его делами, о которых Морозов не знал или предпочитал молчать. Долги, появление компаньона, на которого отец переписал офис, лишь укрепили меня в этом мнении. Возможно, отец действительно связался не с теми людьми… Но теперь я уже не знала, что и думать. Конечно, очень хотелось поддаться соблазну и вообразить что-то драматическое, выстроив цепочку: бабулино появление здесь в конце войны, люди в лодке, говорившие по-немецки в Венеции…

На ум сразу пришел фон Ланц, о котором предупредил меня папа. Допустим, он семейный враг. Если он преследовал бабку и благодаря его проискам она вынуждена была скрываться, ему уже ближе к девяноста, в таком возрасте следует забыть старые распри. Хотя вряд ли отец имел в виду девяностолетнего старца, говоря о том, что он способен появиться в моем окружении. Может, вражда переходит по наследству?

Я могу сколько угодно ломать голову, толку от этого не будет никакого. Вот если бы найти ту папку… Я пообещала себе поговорить с Музой еще раз и постараться добиться ее откровенности.

– Это ты? – крикнула Муза из кухни, как только я вошла в квартиру.

– Да, – я направилась к ней.

С сиротским видом Муза стояла возле плиты и тыкала вилкой в кастрюлю, которая стояла на конфорке.

– Готовка отнимает так много времени, – пожаловалась она, я согласно кивнула, хотя уже видела, что в кастрюльке варятся два яйца. Впрочем, это все же лучше внезапного желания Музы поразить всех своими кулинарными талантами. После подобных припадков приходилось часа два отмывать кухню, а блюда все равно оказывались несъедобными.

Я включила чайник и устроилась на стуле, все еще пребывая под впечатлением от разговора с Марго.

– Как там старуха? – приглядываясь ко мне, спросила Муза.

– Неплохо.

– Да? Ей уже за сотню перевалило, а она все никак не успокоится и интригует.

– Зря ты так, старушка настроена весьма доброжелательно.

– По отношению к тебе, может быть. Но уж мне-то небось перепало.

– Нет, – покачала я головой и отметила, что мое «нет» вызвало у Музы гримасу недовольства, то ли не поверила, то ли обиделась: она считала себя звездой, а о звездах говорят всегда если не хорошее, то хотя бы плохое. – О тебе она дипломатично молчала, на день рождения Янки не пойдет, потому что в свои девяносто стала уставать от больших сборищ. Так что ничего похожего на интриги.

– Уж я-то знаю старую ведьму, – хмыкнула Муза и тут же опять загрустила. – У меня так много дел, на работу по дому совсем нет времени, а в нашем положении я не могу пригласить домработницу, ведь экономить приходится буквально на всем.

Она надула губы и посмотрела на меня с детской непосредственностью. Я уже хотела ответить, что заботы по дому возьму на себя, но вовремя сообразила, что тогда забот у меня будет с утра до вечера, а значит, времени на разгадку тайн попросту не останется. Можно было бы оплатить труд домработницы из собственных средств, но появление еще одного человека в доме чревато увеличением скандалов ровно в два раза. Муза не способна ужиться с существом женского пола, о мужчинах-домработниках мне ничего не известно… Все-таки странно, что со мной она даже не предпринимает попыток разругаться.

В общем, я рассудила, что экономия только пойдет семье на пользу, и с той же детской непосредственностью ответила:

– Если ты беспокоишься обо мне, то напрасно, я вполне могу перекусить в кафе.

Муза подняла брови и вздохнула.

– Помоги ей выбрать платье, меня она не послушает.

– Ты о Яне?

– Конечно. У нее же день рождения через два дня. Мать с ног сбилась, чтобы все сделать по высшему разряду, а она даже спасибо не скажет.

– Вдруг у нее есть свое мнение, каким должен быть ее день рождения?

– Не говори глупостей, у нее нет воображения. Очень жаль это говорить, но твоя сестра набитая дура. Помоги ей, ради бога.

– Где она сейчас?

– Понятия не имею.

– Хорошо, я ей позвоню.

– С платьем лучше не затягивать. Помни, я на тебя надеюсь.

Муза сняла с плиты кастрюльку, а я, кивнув, отправилась в свою комнату и позвонила Янке на мобильный. Через полчаса мы встретились с ней и отправились выбирать платье. Муза ничего не сказала о деньгах, и я решила, что в этом смысле она тоже рассчитывает на меня.

На выбор платья ушла часть этого дня и весь следующий. С большим трудом нам все-таки удалось достигнуть компромисса. Янка была довольна, Муза вроде бы тоже, правда, от язвительности не удержалась и заметила:

– Фигурка у тебя могла быть и получше.

Почему после этого платье не полетело в окно, для меня тайна, все обошлось слезами и клятвой, что, как только Янка получит наследство, ноги ее в этом доме не будет.

– Твоя мать права, – со вздохом сообщила я неприятную новость сестре, когда мы пили кофе в ее комнате после примерки и последующей за ней продолжительной истерики. – Отец оформил офис на своего компаньона, а дела, если верить Морозову, из рук вон плохи. Сплошные долги, он пытается справиться с ситуацией, но не особенно уверен в успехе. В любом случае рассчитывать сейчас на какие-то большие суммы не приходится.

– Что, у отца действительно не было денег? – ахнула Янка.

– Похоже, что так.

– Это все она, все она…

– Ты мать имеешь в виду?

– Конечно. Она тянула из него деньги и тянула. Слушай, что же теперь будет, а? Если мы не получим наследства, как станем жить?

– Ну… – пожала я плечами. – Не стоит драматизировать, ты закончишь учебу, пойдешь работать.

– Спятила, да? – обалдела Янка. – Работать… я не хочу работать. Мамочка всю жизнь не работает, а я чем хуже?

– Тогда тебе надо выйти замуж.

– За кого? Ты не представляешь… Господи, что же делать, а?

– Можно продать квартиру, купить жилье поскромнее, а на эти деньги…

– Ты как будто издеваешься, – всплеснула руками сестрица. – Мне нужны большие деньги, огромные. Я хочу жить в Москве, в собственной квартире с большущим окном в спальне…

– И вертолетной площадкой на крыше, – кивнула я. – Боюсь, с этим придется повременить. Скажи мне вот что: ты не обращала внимания, приносил отец домой какую-нибудь папку с работы? Папку с бумагами?

– Откуда мне знать. Может, и приносил. При чем здесь какая-то папка?

– Морозов видел ее у отца, а после его смерти она куда-то исчезла.

– В ней были бумаги, да? Наследство? Ее мамаша сперла, вот гадость… – Янка досадливо стукнула кулаком по колену. – Теперь все к рукам приберет.

– Прекрати ее обвинять, – нахмурилась я.

– О господи, неужто ты не понимаешь? Она же меня облапошит, а ты как будто на ее стороне.

– Не говори глупости. В папке могут быть бумаги, которые позволят узнать, почему убили папу, только это меня и интересует.

– А меня интересуют деньги! – сорвалась она на крик, но тут же закусила губу и принялась хныкать. – Не может быть, чтобы он ничего не оставил. Если тебе нужна папка, спрашивай о ней мамашу.

– Я спрашивала, она ничего не знает.

– Врет, – махнула рукой Янка.

– Почему ты так уверена?

– Она всегда врет, просто так, на всякий случай, а если видит в этом выгоду, то вообще…

Я в досаде покачала головой.

– Ты ведь собралась мне помочь, – напомнила я.

– Об этой папке я ничего не знаю. Но если мы пойдем к матери вдвоем, она не сможет отвертеться.

Эта идея всецело завладела воображением сестры, она поднялась и направилась к двери, дверь как по волшебству открылась, и мы увидели Музу. Держа сигарету в левой руке, она насмешливо поинтересовалась:

– Решила родную мать со свету сжить? Очень мило. Имей в виду, никаких денег нет, так что, если надумаешь подсыпать мне яда, прежде хорошо подумай. Что ты будешь без меня делать, убогая? Тебе даже замуж никогда не выйти без моей помощи.

– Прекратите, – вмешалась я. – Давайте успокоимся и подумаем, что может быть в той папке и куда она делась.

– Дураку ясно, там деньги, – как заезженная пластинка, повторила Янка.

Муза усмехнулась:

– Ага, прямо в папке и лежат.

– А что тогда? – нахмурилась сестра.

– Какие-нибудь важные документы. Их присвоил Морозов, вот увидите, он объявит фирму банкротом, а через некоторое время станет жить припеваючи…

– Подозреваются все, – пробормотала я, уже поняв, что толку от родственников не будет, они не способны думать ни о чем, кроме денег.

– У тебя-то на этот счет какие мысли? – решилась спросить Муза, хмуро глядя на меня.

Я пожала плечами.

– Отца убили его итальянские партнеры, – заявила Янка – хоть в этом мать с дочерью были едины.

Я шумно выдохнула и пошла в ванную.

День рождения Янки пришелся на субботу. Я встала пораньше и приготовила завтрак, сестра появилась на кухне часов в десять. Увидев на столе торт, захлопала в ладоши, я вручила ей свои подарки и, наблюдая ее искреннюю радость, была вполне счастлива. Однако вскоре из спальни появилась Муза, и наше недолгое счастье подверглось серьезным испытаниям.

– Кто-нибудь звонил? – спросила она.

– Нет, – ответила я.

– Этого и следовало ожидать. Не торопятся тебя поздравлять, – мстительно заметила она.

В этот момент зазвонил телефон, Янка бросилась снимать трубку, а я сказала тихо:

– Может, не стоит портить ей праздник?

– По-твоему, я плохая мать? – вздохнула Муза. Развить тему мы не успели, вернулась сестрица.

– Геннадий Сергеевич звонил, – без особого воодушевления сообщила она.

– Он будет вечером в ресторане?

– Да, обещал.

– Позвонит тебе твой Юра, не кисни, – не удержалась от колкости Муза и удалилась.

– Может, ей в самом деле яда сыпануть? – вздохнула Янка.

В ресторан начали собираться часа за полтора. Муза облачилась в кружевное вечернее платье, выглядела сногсшибательно, встала рядом с дочерью возле зеркала и презрительно вздернула губу. Та, переведя взгляд с ее отражения на свое, приготовилась залиться слезами, тут и я появилась из своей комнаты, обе посмотрели на меня. Муза кивнула и сказала:

– Шикарное платье.

Янка схватила меня за руку и, глядя в зеркало, наблюдала за реакцией матери. Та поспешно отошла.

– Ну, что? – томно заметила она. – Вызываем такси?

– Мамаша не переживет, если не будет сегодня первой красавицей, – шепнула мне Янка, сияя от счастья.

– Это твой праздник, и первая красавица сегодня ты.

– Ага. Смотри только, как бы она теперь яда тебе не подсыпала. Знаешь, ты очень красивая.

– И что мне с этим делать? – спросила я с усмешкой.

– Остерегаться мою мамочку.

Пришла машина, и мы отправились в ресторан. Надо сказать, что на людях Муза всегда старалась выглядеть образцовой матерью, по крайней мере, тон, которым она говорила с дочерью, резко менялся. Она начинала сюсюкать, шумно ее целовать и другими незатейливыми способами демонстрировать свою любовь. То, что для празднования дня рождения дочери она сняла самый дорогой в городе ресторан, по ее мнению, было лучшим доказательством материнской привязанности.

Среди гостей не было ни одного ровесника Янки, что меня ничуть не удивило, только друзья семьи и люди, которые, по мнению Музы, заслуживали приглашения, далеко не всех я знала. Мы стояли в холле, встречая гостей, я держалась в стороне, не желая портить Музе праздник, Янка с сияющим видом принимала подарки. Для них был подготовлен специальный стол, который быстро обрастал разноцветными коробками.

Геннадий Сергеевич пришел один, он был старым другом семьи, точнее, он много лет дружил с моей бабкой. Отец утверждал, что Геннадий несколько раз делал ей предложение выйти за него замуж, но бабка со свойственной ей резкостью отвечала, что к любовным утехам давно остыла, а чтобы подать ей чашку чая или отправиться на прогулку в сквер, совсем необязательно становиться ее мужем. Поздравив именинницу и перебросившись несколькими словами с Музой, Геннадий Сергеевич направился ко мне.

– Как ты на нее похожа, – сказал он, целуя меня.

– На бабушку? – уточнила я, улыбаясь.

– Такая же красавица. Неудивительно, что она так любила тебя. Давно приехала?

– Три дня назад.

– И не позвонила мне?

– Подумала, раз мы увидимся здесь, то торопиться ни к чему. Я очень бы хотела поговорить с вами.

Он внимательно посмотрел на меня и, посерьезнев, кивнул:

– Конечно. В любое время. Я сейчас практически всегда дома.

Гости все прибывали и в ожидании, когда пригласят к столу, стояли, разбившись на небольшие группки. Я заметила, что Муза начала проявлять нетерпение, несколько раз она смотрела на часы, затем взгляд ее возвращался к входной двери, руки в черных перчатках нервно двигались, и я с удивлением поняла, что она волнуется. Это показалось мне любопытным, и я с удвоенным рвением принялась наблюдать за ней.

Дверь в очередной раз распахнулась, Муза резко вскинула голову и замерла, став похожей на натянутую струну, глаза ее вспыхнули, а улыбка стала шире. От двери навстречу ей шел мужчина под руку с дамой лет сорока, звали ее Зинаида Аркадьевна, отец с ней дружил много лет. Он всегда с интересом относился к живописи, а Зинаида была художницей, довольно известной, ее картины охотно покупали иностранцы. Но, конечно, не ее приход так подействовал на мачеху. Насколько я помню, к Зинаиде Литвиненко она добрых чувств не питала. Так что нетрудно было догадаться – волнение ее вызвано появлением спутника Зинаиды. При взгляде на него в голову поневоле приходили грешные мысли. Бюсты присутствующих дам взметнулись на максимальную высоту и опустились вниз с тихим стоном: «Какой мужчина!» Каюсь, я приняла самое деятельное участие во всеобщем хоре. Высокий, с отличной фигурой, он широко улыбнулся в ответ на улыбку мачехи, и я мысленно чертыхнулась. Чем он тут занят, в Голливуде его встретили бы с распростертыми объятиями. Впрочем, чувствовалось, что на Голливуд ему наплевать. От него за версту несло самодовольством и большими деньгами. Плечи развернуты, подбородок вскинут вверх, дорогой костюм, белоснежная рубашка без галстука, темные, довольно длинные волосы зачесаны назад, высокий лоб, насмешливый взгляд. Подбородок, пожалуй, тяжеловат, но глаза, губы и, конечно, улыбка были так хороши, что это уже не имело значения.

– Как я рада вас видеть, – громче, чем следовало, сказала мачеха, голос ее дрогнул, а я покачала головой в замешательстве: такого раньше с ней не случалось.

– Здравствуй, дорогая, – ответила ей Зинаида, и они расцеловались, то есть пару раз прижались щеками.

Мужчина кивнул и приложился к ручке, Муза в этот момент смотрела на него с таким откровенным желанием, что это становилось неприличным.

– Это моя дочь, Яна, – потупив взор, произнесла мачеха, вроде бы стыдясь данного обстоятельства.

– Красавица, – впервые открыл рот спутник Зинаиды, и я удовлетворенно кивнула: голос не подвел, низкий, с хрипотцой, он идеально соответствовал его облику.

– Знакомься, Яна, это Максим…

– Можно просто Максим, – не желая, чтобы произносили его отчество, перебил мужчина.

Тут я наконец-то обратила внимание на сестру. Она стояла с видом потерявшегося ребенка, растерянная, даже несчастная, лицо ее покрылось ярким румянцем, а на лбу выступили капельки пота.

– Очень приятно, – едва слышно ответила она и неловко протянула руку.

Он очень осторожно ее пожал, а потом с улыбкой спросил: «Можно?» – и поцеловал Янку в пылающую щеку.

Зинаида, стоя рядом, наблюдала все это, чуть прищурившись. Придя в себя и оглянувшись, я поняла, что мы с ней не одиноки, все внимание было приковано к этой группе. Разумеется, центром внимания был Максим, женщины смотрели на него с легкой тоской, мужчины – настороженно. Он повел головой с едва заметной усмешкой, и стало ясно, на все эти взгляды ему тоже плевать.

– Кто это? – услышала я напряженный шепот и рядом с собой обнаружила одну из дам, давних приятельниц семьи.

– Понятия не имею, – шепнула я в ответ.

– Если она получит этого парня, бога нет и справедливости тоже, – заключила дама, звали ее Елена Константиновна. Она была ровесницей Музы, но в отличие от нее красотой похвастать не могла и сейчас, глядя на Максима, досадливо вздохнула, очевидно, почувствовав внезапную тоску при мысли о сильно раздавшейся талии и нахально лезущем втором подбородке. – Таких надо в резервации держать, чтоб у людей не возникало чувства неполноценности, – вынесла она вердикт.

– Она его не получит, – вмешалась в разговор другая дама, подруга Музы. – Вот увидишь. Мужики вроде этого оставляют баб с носом.

– Но ведь кому-то должно повезти? – вздохнула Елена Константиновна.

– Только не Музе, старовата она для него.

«Вечер обещает быть занятным», – подумала я. Тут выяснилось, что все мы ждали появления Максима, потому что нас сразу же пригласили к столу.

Гости, переговариваясь, направились в зал, я осталась стоять на месте, здраво рассудив, что спешить ни к чему. Максим как раз проходил мимо, взглянул на меня, и тут случилось невероятное, я имею в виду невероятное для такого парня: он сбился с шага.

Выражение его лица мгновенно изменилось, вдруг став серьезным, он все-таки сделал шаг и что-то шепнул на ухо идущей рядом Музе. Та перевела взгляд на меня и махнула мне рукой:

– Жанна, подойди, пожалуйста.

Я не спеша приблизилась, на его лице вновь появилась улыбка, но теперь в глазах сквозила едва заметная настороженность.

– Это дочь Александра Ивановича, – представила меня Муза.

– Максим Вершинин, – сказал он, я держала руки за спиной, что вызвало у него усмешку. – Можно просто Макс, – продолжил он, – если вам так больше нравится. Мы приятельствовали с вашим отцом, он много о вас рассказывал.

– Жаловался на мой характер? – в свою очередь, усмехнулась я.

– Ничего подобного. Он вами гордился. Я его прекрасно понимаю.

Мы наконец вошли в зал. Муза, улучив момент, шепнула мне:

– Присматривай за нашей дурой, кажется, у нее любовь с первого взгляда, ума не хватает сообразить, что этот кусок ей не по зубам.

Гости рассаживались в соответствии с табличками возле приборов. Я была почти уверена, что Вершинин сядет рядом с мачехой, но, как видно, она решила соблюдать приличия. С видом королевы Муза опустилась на стул, мое место было слева от нее. Янкино справа, рядом с ней села Зинаида, а потом уже Макс.

Примерно через час я поняла, что Муза не язвила, по обыкновению, и в своем прогнозе насчет любви с первого взгляда, пожалуй, не ошиблась. Янка сидела тихая, похожая на испуганную птичку, и то и дело робко смотрела на Максима. Стоило ему посмотреть в ее сторону, как Яна мгновенно заливалась краской, торопливо отводила взгляд, но он тут же возвращался к нему, наверное, потому, что справиться с собой она была не в силах. Подозреваю, что день рождения вовсе не отпечатался в ее памяти, только эта боязнь и навязчивое желание видеть его лицо. Надо отдать Максу должное: он вел себя образцово, смотрел на нее с нежностью, а говорил просто, по-товарищески, несколько раз сделал ей комплимент и вообще всячески давал понять: это ее праздник, и она здесь королева бала. Я была ему благодарна за это и простила и его насмешливый взгляд, и вздернутый подбородок, и твердую уверенность в том, что ему сам черт не брат.

Несколько раз наши взгляды встречались, его глаза мне не нравились. Я бы предпочла увидеть в них насмешку, но Макс взирал серьезно, точно оценивая или прицениваясь, его взгляд рождал во мне непрошеное волнение, казалось, он всерьез намеревался заглянуть мне в душу. Я смотрела ему прямо в глаза, без напускного равнодушия, но спокойно. Презрительные усмешки он мог счесть кокетством и началом некой игры, в этом смысле они ничем не лучше тех откровенных, жадных взглядов, которые бросали на него женщины за столом. Мне не хотелось уподобляться им. Я надеялась, он понял: признавая его достоинства, я преспокойно обойдусь без его внимания, просто еще один красивый мужчина в моей жизни, вот и все. Но, конечно, я не могла не понимать: он произвел-таки на меня впечатление, я слишком много думаю о нем, слишком приглядываюсь, пытаясь выискать в нем недостатки, чтобы, презрительно фыркнув, решить – он ничуть не лучше других. Я была весьма озабочена тем, как выгляжу в его глазах, слишком усердно следила за своей речью, за своими взглядами, так что мне стало ясно: судя по затраченной на все это энергии, и речи быть не может о равнодушии.

Я вдруг испугалась: что, если он поймет это? И уже не знала, как вести себя; может, замкнуться, затихнуть, стать незаметной? Но эти мысли не так занимали меня, как поведение Янки. Муза бросала в ее сторону такие взгляды, от которых сестру давно должно было покоробить, но все дело в том, что Яна их даже не замечала. Боюсь, в тот момент она пребывала в каком-то своем мире, который ничего общего с реальностью не имел. И я не знала, бояться за нее или завидовать, такой доверчивой, откровенной она была. У нее не хватало ни осторожности, ни опыта скрыть свои чувства, и, конечно, я боялась за нее, потому что понимала: Муза права, этот тип ей не по зубам. К осознанию этого примешивалась досада, потому что я подозревала: не только ей, но и мне тоже. Но Янка не думала об этом, не рассуждала. Она просто отдалась своим чувствам, чего не умела делать я, наверное, оттого и завидовала ей.

– Можно пригласить тебя танцевать? – спросил ее Макс.

Янка кивнула, поднялась из-за стола, и лицо ее сияло от счастья так откровенно, так радостно, что все гости, провожая их взглядами, вдруг улыбнулись с легкой грустью, как будто все испытывали те же чувства, что и я. Хотя, может, так и было? И вновь я была благодарна Максу за то, как он держал себя с Яной – почтительно, нежно, с едва заметной дистанцией, давая понять, что он видит в ней красивую девушку, которая ему очень симпатична. В его словах, взглядах, жестах не было и намека на охотника, который почуял очередную жертву, впрочем, вряд ли она могла возбудить его охотничий инстинкт.

В общем, я не имела никаких претензий к Максу, но, несмотря на это, он меня очень раздражал, может, потому, что я все-таки больше завидовала сестре, чем беспокоилась за нее?

Выпито было уже достаточно, и гости теперь в основном танцевали. На этот раз Максим пригласил Музу, и я была вынуждена признать, что они очень красивая пара. Не одна я так думала, хитрые улыбки блуждали по лицам друзей и недругов, а Янка сидела совершенно потерянная. Но Макс вернулся, сказал ей что-то смешное, и она вновь ожила. Муза, кажется, осталась весьма довольна произведенным эффектом, она даже не стала язвить, когда ее подруга потащила Максима танцевать, отнесясь к этому вполне благосклонно.

Я вдруг решила, что он, в сущности, неплохой парень, который никого не желает обидеть, и тут неплохой парень возник рядом со мной.

– Можно? – спросил он с легким сомнением, точно не был уверен, что я пойду с ним танцевать.

– Конечно, – ответила я, поднимаясь со стула. Я решила перенять его тактику: доброжелательность, товарищеский тон, точно мы старые приятели и делить нам нечего. Впрочем, нам и вправду нечего было делить, к счастью или к сожалению.

– У вас очень милая сестра, – сообщил он, думаю, просто не зная, с чего начать разговор, а я охотно поддержала тему, рассказала про наши детские проделки, про то, как я скучала без нее.

Моя словоохотливость вроде бы его удивила, он приглядывался ко мне, словно подозревая подвох, и вместе с тем чувствовалось: он очень рад, что мы болтаем, вот так, запросто, словно он вовсе не рассчитывал на это. Странно, почему Макс решил, что я должна принять его в штыки? У меня не было времени подумать над этим.

– Вы живете в Италии? – спросил он.

– Да.

– Ваш отец мне рассказывал.

– Вы дружили с ним? – в свою очередь, спросила я.

– Скорее мы были приятели, познакомились незадолго до его смерти.

– Вас не было на похоронах.

– В то время я уезжал за границу и о том, что произошло, узнал, только когда вернулся.

Музыка кончилась, я направилась к столу, но Макс удержал меня за локоть.

– Может быть, выйдем на балкон, немного проветримся?

И вновь у меня появилось чувство, что он очень сомневается, что я соглашусь. Наверное, поэтому я сказала:

– С радостью.

Мы оказались в холле и оттуда прошли на балкон, он был огромным, и с него открывался прекрасный вид на вечерний город. Начинало темнеть, повсюду зажглись огни, и это создавало ощущение праздника.

Максим присел на перила лицом ко мне, город его, казалось, вовсе не интересовал.

– Вас с моим отцом познакомила Зинаида? – задала я вопрос, глядя на проспект у своих ног.

– Да. Как-то я зашел к ней и застал там Александра Ивановича. Мы понравились друг другу, стали видеться от случая к случаю, не могу похвастать, что часто, зато эти встречи были по-настоящему интересны. Ваш отец был необыкновенным человеком.

– Да, – кивнула я с печалью. – Вы часто бываете за границей? – это выглядело так, словно я спешу сменить тему.

– В основном в Англии, ну, и в Латинской Америке.

– Вот как? – удивилась я.

– Я долго жил в Венесуэле. Но потом заскучал и вернулся сюда. Бизнес там вполне отлажен и моего постоянного присутствия не требует. А в Англии живет моя мать.

– В Италии бывали? – спросила я.

– Да, несколько раз, еще в юности. Мама в то время много путешествовала и брала меня с собой.

Мне показалось или в его взгляде мелькнула настороженность?

– Если надумаете приехать, позвоните мне, – предложила я с максимальной теплотой. – Буду вашим гидом.

– Вам нравится Италия?

– Очень.

В этот момент на балконе появилась Муза, окинула нас высокомерным взглядом и спросила Максима:

– Соблазняешь мою падчерицу?

– Боюсь, это задача не из легких, – ответил он весело и взглянул на меня. Я подумала, что, ответив: «Правильно боишься», я, скорее всего, буду выглядеть самонадеянной девицей, которая как раз только об этом и мечтает, и отделалась ничего не значащей улыбкой.

– Ты. И вдруг боишься? – сказала Муза и, запрокинув голову, захохотала. Выглядело это чересчур театрально и потому неприятно, мне вдруг стало жаль ее.

– Мы говорили об отце, – сказала я, пожав плечами. Муза перестала хохотать, теперь в ее взгляде появилось беспокойство.

– Да? А я думала, вы нашли более подходящую тему, летняя ночь способствует романтическому настроению, разве нет?

Я не стала отвечать, и Максим тоже, вместо этого он одарил ее таким взглядом, что она, а вслед за ней и я почувствовали неловкость, мне опять стало жаль ее. Муза считала, что ни один мужчина не в силах устоять перед ней, кстати, для такого мнения были все основания, но рядом с Максом она как-то терялась, точно начинала сомневаться в себе. Ей следовало уйти, но она продолжала стоять и силилась придумать подходящую реплику, Макс ухмылялся, и тогда я решила, что уйду я.

– Пойду поболтаю с именинницей, – заявила я, сделав шаг к двери, но Максим взял меня за руку.

– Ты не сказала, что в Италии нужно посмотреть в первую очередь?

Я растерянно взглянула на него, потом вспомнила: перед появлением Музы мы говорили об Италии.

– Вы уже на «ты»? – засмеялась мачеха. – Впрочем, чему удивляться… – Она резко повернулась и ушла. Максим пожал плечами и улыбнулся мне.

– Пожалуй, нам тоже пора… – начала я, а он пожал плечами.

– Извини за мою выходку, твоя мачеха из тех людей, которые любят быть в центре внимания.

– Вниманием и ты не обделен, – усмехнулась я, выделив местоимение, он кивнул.

– Вряд ли эти дамы смотрели бы на меня, открыв рот, появись я в рваных джинсах и на велосипеде.

– Вот как? – спросила я, не зная, как реагировать на это замечание.

– Конечно. Все дело в моих деньгах.

– А других достоинств у тебя нет?

– Сколько угодно, – заверил он. – Ты выглядишь очень серьезной девушкой, ты и вправду такая?

– Я не гожусь на роль романтической героини, если ты об этом.

– Жаль, а я рассчитывал, – засмеялся он.

– Уверена, у тебя богатый выбор.

– Неужто боишься конкуренции?

– Я не сильна в пикировке, извини. – Я опять сделала шаг с намерением уйти, а он снова взял меня за руку.

– Это я должен извиниться. Надеюсь, я не обидел тебя? Потанцуешь со мной еще?

– Обожаю танцевать.

Мы вернулись в зал и присоединились к танцующим. Макс привлек меня к себе, пожалуй, ближе, чем следовало, я постаралась незаметно отстраниться и тут же поймала Янкин взгляд, она смотрела на нас, кусая губы. Муза наблюдала за этим с усмешкой.

– Кто в семье Золушка? – спросил Максим, заглядывая мне в глаза.

– Зря ты плохо думаешь о Музе, она, в сущности, хороший человек.

– Ты чрезмерно добра к ней, – засмеялся он.

– Вы давно знакомы?

– Как-то раз твой отец пригласил меня на ужин, разумеется, он был с женой. Она принялась оттачивать на мне свое искусство обольщения.

– Но у нее ничего не вышло?

– Разумеется, нет.

Я с нетерпением ждала, когда закончится танец, этот разговор мне не нравился.

Музыка стихла, и я пошла к Янке. Воспользовавшись тем, что Зинаида перебралась к Геннадию Сергеевичу и что-то с ним живо обсуждала, я заняла ее место, Максим устроился рядом. Янка робко улыбнулась ему, а я поспешила начать ничего не значащий разговор, Максим охотно меня поддержал, то и дело обращаясь к Янке, и теперь улыбка не сходила с ее губ.

Муза бродила среди гостей, но за нами приглядывала, однако больше в тот вечер к Максиму не обращалась, не то чтобы игнорировала его, но предпочитала держаться в стороне. Ближе к двенадцати гости начали разъезжаться, Максим уехал с Зинаидой одним из первых, что меня, признаться, порадовало. Только когда он покинул зал, я поняла, в каком напряжении пребывала все это время.

Наконец мы тоже отправились домой. По дороге никто из нас не проронил ни слова. Муза сидела впереди, Янка рядом со мной, она смотрела в окно, о чем-то думая. Войдя в квартиру, Муза бросила сумочку на банкетку и заявила:

– Я в ванную.

Янка удалилась в свою комнату, наверное, хотела побыть одна.

Я приняла душ и легла в постель. Только выключила ночник, как дверь скрипнула и появилась Янка. Проскользнула к кровати и села у меня в ногах.

– Ты не спишь? – спросила тихо.

– Нет. Хочешь, ложись со мной.

Она не ответила, продолжала сидеть, низко склонив голову, потом сказала:

– Он тебе понравился, да?

– Ты о Максиме? По-моему, он симпатичный.

– Симпатичный, – хмыкнула она. – Брось. Все бабы только на него и пялились. Он назначил тебе свидание?

– Нет. С чего ты взяла?

– Если она выйдет за него, я руки на себя наложу.

– Что ты болтаешь? – не выдержала я.

– Максим расплачивался с официантом. Я видела. Это он за все платил. Думаешь, просто так? Я убью ее…

Я приподнялась и обняла сестру за плечи.

– Успокойся.

– Тебе хорошо говорить… что я буду делать, если он и вправду… я люблю его.

– Ты же его совсем не знаешь, – начала я, прекрасно понимая, что мои слова для нее пустой звук.

– Мне кажется, я ждала его всю жизнь.

«Если учесть, что сегодня ей исполнилось восемнадцать, ждала она не так долго», – подумала я и мысленно выругала себя за эти слова.

– Скажи мне правду, – продолжала она. – Если он тебе позвонит…

– То, что он понравился тебе, для меня веский повод с ним не встречаться.

– Ты правда так думаешь? – спросила она с надеждой.

– Конечно. Ведь ты моя сестра.

Она поцеловала меня, мы легли и обнялись, укрывшись одеялом.

– Он очень красивый… а какой у него голос… я думала, что упаду в обморок, когда он танцевал со мной, обнял меня… Жанна, он считает меня ребенком, я вижу, как он разговаривает со мной и как с тобой. К тебе он относится как к взрослой. Я хотела вести себя кокетливо, чтобы он все понял, но у меня не получается. Ты научишь меня, как надо разговаривать с мужчинами?

– Боюсь, что мой опыт никуда не годится. Но что-нибудь придумаем, – сказала я, чтобы ее успокоить.

– Что, если мне самой позвонить ему? Как думаешь? Только бы мамаша не вмешалась. Так противно думать, что он спит с ней. Представляешь, он и эта старая баба… я… я что угодно сделаю, лишь бы принадлежать ему.

– Янка, он тебя почти вдвое старше, – попробовала я ее вразумить.

– Ну и что? Отец был старше матери на двадцать лет и женился на ней.

«Пожалуй, с его стороны это было ошибкой», – мысленно решила я.

– Первое впечатление бывает обманчиво, может, в следующий раз он не покажется тебе таким привлекательным.

– Знаешь, о чем я подумала? Я скажу ему, что у меня уже были мужчины, чтобы он не считал меня ребенком.

– Я бы не стала этого делать, звучит как предложение.

– А мне плевать.

– Вот что, давай-ка спать, – вздохнула я, покрепче обняв ее.

Янка в самом деле вскоре уснула, а я лежала, боясь потревожить, ее, и размышляла над словами сестры. Макс расплачивался в ресторане? Вполне возможно. У Музы вряд ли были деньги на это пиршество. Выходит, они в самом деле любовники? То, как она себя вела, такую мысль не исключает. Я нахмурилась, вдруг поняв: мои догадки вызывают у меня отвращение сродни тому, о котором говорила Янка. Хотя, надо признать, несмотря на то что Муза старше его, они красивая пара. Пожалуй, их отношения ровными не назовешь, боюсь, он заставит мачеху страдать, с его стороны особой привязанности не ощущается. Он что-то говорил о деньгах, намекнул, что богат. Музу только деньги и интересуют. Так, может, здесь не любовь, а партнерские отношения? Вот только что их связывает?

Утром мать с дочерью опять отчаянно скандалили. Я решила, что семейных радостей с меня достаточно, и тихо смылась. Болтаться по городу в одиночестве быстро надоело, я позвонила Уманскому и порадовалась, застав его дома. Если кто и знал что-то о моей бабке, то, безусловно, он.

– Приезжай, – сказал мне Уманский.

Я взяла такси и вскоре уже выходила возле нарядного дома за высоким забором.

Уманский жил здесь последнее время в одиночестве. У него был сын, но он с ним поссорился несколько лет назад, по слухам, с тех пор они не виделись и даже не разговаривали. Причину размолвки я не знала, хотя версий слышала множество. Геннадий Сергеевич был ювелиром, причем не просто ювелиром, говорят, его слава гремела по всей России, он имел большие связи и здесь, и за границей. Потом интересы его расширились, он стал заниматься антиквариатом. Когда ему исполнилось семьдесят, он решил отойти от дел. Предположительно это и послужило началом размолвки с сыном, который стал его наследником. С уходом старик, как видно, поторопился, обладая крепким здоровьем и завидной энергией, без любимого дела он вскоре заскучал. Но сын уже не желал играть роль второй скрипки, и последовал разрыв. Бабка обзывала Усманского старым маразматиком, утверждая, что только идиот способен проявлять такую принципиальность в отношении единственного ребенка.

– Он ждет, что тот прибежит к нему, – ворчала она. – Ждет, но сам первый шаг ни за что не сделает. А между тем должен бы знать, что характером Витька весь в папашу. Вот они, как два барана на узком мостике, и козыряются.

Теперь, глядя на дом Геннадия Сергеевича, я подумала: как ему, должно быть, одиноко здесь, и пожалела, что не навестила старика раньше.

Возле калитки был звонок. Я нажала на кнопку и тут сквозь прутья металлической решетки увидела Геннадия Сергеевича. Он шел по вымощенной камнем тропинке в белых брюках, шелковой рубашке и панаме, высокий, грузный, улыбка пряталась в аккуратно подстриженной бороде. Еще в юности я решила, что он очень похож на Хемингуэя на знаменитой фотографии, где тот уже в возрасте, одетый в свитер.

– Ну вот, моя девочка пожаловала, – засмеялся Уманский и махнул рукой. – А я пошел взглянуть на розы. Один куст особенно хорош, я назвал эти цветы «Жанна», в твою честь.

Он открыл калитку, расцеловал меня и повел в сад, где у него была целая плантация роз.

– Вот, взгляни.

Розы в самом деле были дивные, я наклонилась, внимательно разглядывая бутоны. Геннадий Сергеевич остался доволен произведенным впечатлением.

Мы бродили по саду, и я расспрашивала о его житье-бытье. Судя по всему, розы занимали в списке его жизненных ценностей самые верхние позиции, о сыне он даже не упомянул. Мне не хотелось уходить из сада, но Уманский повел меня в дом.

– Надеюсь, ты никуда не спешишь? – спросил он.

– Не спешу.

– Слава богу. Как там твои родственники?

– Когда я уходила, перешли на повышенные тона.

Он серьезно кивнул.

– Твой отец… понять не могу, почему он жил с этой бабой.

– Наверное, любил ее.

– Наверное, – вздохнул Уманский. – Я слышал, его фирма практически банкрот?

– Похоже, что так, – пожала я плечами.

– Может, оно и к лучшему, – заметил он и стал заваривать чай. «Вряд ли Муза с этим согласится», – подумала я, а Уманский продолжил: – Надеюсь, ты не обидишься на старика, если я выскажу свое мнение: твой отец был никудышным бизнесменом.

Признаться, его слова меня удивили.

– Почему?

– Все-таки обиделась? – улыбнулся он.

– Нет, ведь теперь это не имеет значения. Просто хочу понять…

– Видишь ли, это тоже своего рода талант, далеко не каждый им обладает, у твоего отца таланта не было, так, способности, да и то средние.

– То же самое говорила бабуля, – вздохнула я.

– Она была исключительно умной женщиной, – заявил Уманский, глядя куда-то вдаль, и на мгновение мне показалось, что его больше нет в этой комнате, он ушел далеко в своих мыслях, и я робко кашлянула, надеясь тем самым вернуть его к действительности. – Н-да, – кивнул он и улыбнулся мне.

– Вы ее любили? – спросила я.

– Это общеизвестный факт, я ее любил, а она меня нет, категорически отказывалась выйти за меня замуж. Первый раз я сделал ей предложение двадцать лет назад, она придумала смехотворный предлог для отказа, видите ли, я ее младше. Через десять лет разница в возрасте уже просто не имела значения, тем более что твоя бабка всегда выглядела моложе меня, да и казалась крепче, но она все равно отказалась, заявив, что теперь мы два трухлявых пня.

– Я на днях была у Марго, она утверждает, что бабуля выходила замуж по расчету, чтобы замести следы, у нее была некая тайна, которую она хранила. – Я хихикнула, предлагая считать мои слова шуткой, но Уманский кивнул с очень серьезным видом.

– Терпеть не могу Марго, но в данном случае она, пожалуй, права. Тайны у твоей бабки, безусловно, были. Из-за одной такой тайны мы с ней однажды так поругались, что не разговаривали почти год.

– Вы мне об этом расскажете?

– Конечно. Но сейчас я бы хотел поговорить о другом. – Он посмотрел на меня и сообщил: – Она оставила тебе деньги.

– Я знаю. Предполагалось, что они пойдут на мою учебу, но папа сам ее оплачивал…

– Нет-нет, – поднял руку Уманский. – Ты не поняла. Речь идет о совсем других деньгах.

– Да? – я смотрела на него выжидающе.

– Я повторюсь, твой отец был плохим бизнесменом, и дела у него шли так себе, о чем твоей бабке было прекрасно известно. Я узнал, что она в больнице, и поехал к ней, хотя незадолго до этого события мы в очередной раз здорово поругались. Она выгнала меня, но на следующий день сама послала за мной. Я, конечно, приехал. Она чувствовала, что ей осталось недолго, оттого и хотела, чтобы я выступил в роли ее душеприказчика. Твой отец очень ее беспокоил. Она собиралась оставить деньги ему, но уже в больнице передумала и обратилась ко мне. «Он все пустит по ветру, – сказала она. – Или еще хуже, эта его баба все потратит на тряпки». И твоя бабка решила оставить деньги тебе. Я, признаться, ее в этом решении поддержал, единственный здравомыслящий человек в семье – это ты, на тебя бабуля и возлагала свои надежды.

Разумеется, зная твой характер, она была уверена: получив деньги, ты незамедлительно отдашь их отцу, поэтому мы договорились, что ты их получишь только после его смерти, точнее, я сам имел право решать, когда передать тебе их, смотря по обстановке. Чтобы у тебя не возникло неких мыслей по этому поводу, сообщаю: деньги лежат на счетах, открытых на твое имя, воспользоваться ими никто, кроме тебя, не может, у меня лишь есть документы, которые в случае моей смерти окажутся у моего адвоката. Разумеется, он передаст их тебе. С моей точки зрения, ситуация сейчас не самая подходящая: тебе еще целый год учиться, больших денег тебе не понадобится, Но если вдруг все-таки… я охотно помогу тебе из собственных средств. Узнав, что у тебя есть деньги, твои родственники, вне всякого сомнения, приложат максимум усилий… – Он махнул рукой. – Бабка была права, с твоим характером ты все им отдашь, а ей этого очень не хотелось, и я обязан с этим считаться. Ко всему прочему есть еще фирма. Спасти положение ты не сможешь, но денег, безусловно, лишишься. Я уверен, дети не должны расплачиваться за грехи отцов, но главное, что в этом была абсолютно уверена твоя бабушка. Это твои деньги, и только твои. Конечно, она и предположить не могла, что твой отец умрет через шесть лет после нее, думаю, она надеялась, что произойдет это как минимум лет через пятнадцать, когда ты уже будешь взрослым, вполне самостоятельным человеком и, скорее всего, у тебя уже будет своя семья, о которой и надлежит позаботиться. Так что я оказался в довольно сложном положении и после долгих размышлений пришел к выводу: в настоящий момент неразумно отдавать тебе эти деньги.

– Я не стану с вами спорить, – пожала я плечами. – Отец об этом знал?

– Нет. Она видела, что дела его идут далеко не блестяще, и, наверное, собиралась ему помочь решить финансовые проблемы, но в больнице передумала.

– Вы сказали папе о том, что его мать оставила мне деньги?

Уманский покачал головой.

– Она категорически запретила мне делать это. Даже взяла с меня слово. И я, разумеется, его сдержал. Это большие деньги, Жанна.

– Большие? – переспросила я. – И отец о них не знал? Но откуда они у бабушки?

– Это как раз одна из ее тайн, которую она не пожелала открыть даже перед смертью, – грустно улыбнулся Уманский. – Я думаю, кое-что об этом должен знать мой сын, но вряд ли он расскажет.

– Ваш сын? – растерялась я.

– Да, после нашей ссоры она предпочла иметь дело с ним.

– Какое дело?

Все, что он говорил, просто не укладывалось в моей голове.

– Попробую объяснить. Впервые твоя бабка обратилась ко мне лет двадцать пять назад, мы тогда только познакомились. Моя жена… Что ты так смотришь? У меня была жена…

– Разумеется, – промямлила я: если у него есть сын, то удивляться не следует. С тех пор как я увидела Уманского впервые, он всегда мне казался старым и был одиноким, но ведь когда-то у него была совсем другая жизнь и он был молодым, хотя мне в это трудно поверить.

– Так вот, моя жена обожала театр, среди ее друзей было много актёров, и однажды Марго привела к нам твою бабушку, конечно, тогда она вовсе не была старой, мне она, по крайней мере, казалась молодой и очень красивой. Она заглядывала к нам время от времени, а потом случилась эта история с соседским мальчиком. Ты знаешь о ней?

– Нет, – покачала я головой.

– Неудивительно, – пожал плечами Уманский. – Твоя бабушка не из разговорчивых.

У нее были соседи, обычная семья. Не думаю даже, что они особенно дружили. И вдруг их сын заболел. Очень серьезно. Ему необходима была операция, но в нашей стране их не делали. Кто-то сказал матери, что подобные операции делают в Германии. В то время выехать из страны было не так просто, необходимо получить разрешение и прочее… Но главная проблема была в другом, операция стоила больших денег, у родителей ребенка их, естественно, не оказалось. Твоя бабуля приняла в его судьбе самое горячее участие. В один прекрасный день она куда-то уехала, никому ничего не сказав. А когда вернулась, принесла мне бриллиант. Редкой красоты, надо сказать. Попросила продать его. Я выполнил ее просьбу, а она отдала деньги родителям ребенка.

– Операцию сделали? – спросила я.

– На все бюрократические препоны ушло очень много времени, мальчик умер в Германии еще до операции.

– Бабка сказала, откуда у нее бриллиант?

– Нет, – помедлив, ответил Уманский. – Впрочем, я не спрашивал.

– Почему?

– Видишь ли, люди моего поколения пережили непростые времена, далеко не обо всем принято было спрашивать. Я был уверен, что камень – фамильная реликвия.

Тогда я не знал, что твоя бабушка… в общем, я считал, что она из благородных, как говорили в старину. Такая мысль приходила в голову не только мне, многие ее знакомые так считали. Потом времена изменились, твой отец развелся с твоей матерью, вернулся в наш город и решил заняться бизнесом. Ему понадобились деньги, и вот тогда твоя бабка вновь обратилась ко мне. Принесла несколько камней.

– И вы опять не задали ей вопросов? – усмехнулась я.

– Не задал. Хотя уже был хорошо знаком с ней и знал кое-что в ее биографии… Но, как я уже сказал, в прежние времена многие предпочитали помалкивать о своем происхождении. Но однажды я изменил своим правилам и задал ей вопрос, который меня интересовал. И этому была веская причина.

– Что ответила бабка?

– Ничего, – развел он руками. – Она категорически отказалась что-либо объяснять. Я настаивал, мы поссорились и почти год не разговаривали.

– Вы сказали, у вас была причина проявить любопытство?

– Да. Была. Сейчас ты все поймешь.

Он поднялся, подошел к секретеру и стал что-то искать в ящике, стоя ко мне спиной и продолжая рассказ:

– В то время у твоего отца возникли финансовые трудности, серьезные. Его мать решила ему помочь, оттого и обратилась ко мне. Она принесла колье, редкой красоты камни, работа настоящего мастера. Такие вещи встречаются не часто. Произведение искусства. Разумеется, продать такой шедевр непросто, за настоящие деньги, я имею в виду. У меня много знакомых за границей, с которыми я вел дела, к одному из них я и обратился. Он живет в Израиле. – Уманский вернулся за стол, держа в руках два листа бумаги, исписанных мелким почерком. – Я переслал ему фотографию колье с его подробным описанием и вскоре получил от него письмо. Вот оно. – Старик протянул мне листы бумаги. – Прочитай.

С некоторой робостью я взяла письмо в руки и стала читать.

«Дорогой Геннадий. Рад был получить от тебя весточку, ты знаешь, я всегда готов тебе помочь, считая тебя своим другом. Думаю, и ты обо мне того же мнения. Это позволяет обратиться к тебе с просьбой, которая вряд ли покажется тебе нескромной, когда ты поймешь, в чем дело. Не помню, говорил ли я тебе, что наша семья до конца тридцатых годов жила в Вильнюсе, тогда этот город называли Вильно. Мой отец был сыном потомственного ювелира, владельцем нескольких магазинов в Вильно и других городах. «Штайн и сыновья» – фирма старая, хорошо себя зарекомендовавшая, впрочем, об этом ты, конечно, знаешь. После смерти деда его дело унаследовали сыновья – мой отец и его старший брат. О нем, точнее, о его семье, и пойдет речь. Не удивляйся, прошу тебя, и дочитай мое письмо до конца. У моего дяди было две дочери, старшую звали Анна Штайн. В начале тридцатых она училась в Германии, у нее был большой художественный талант, она мечтала стать художницей. Отец ее в этом поддерживал. В Германии Анна познакомилась с немцем по имени Ральф Вернер. Не помню точно, но, кажется, он родился в Риге, был из очень хорошей обеспеченной семьи, воспитанный молодой человек, учился в Германии в университете. Они полюбили друг друга, и он сделал ей предложение. Моя семья не стала возражать против этого брака, дядя очень любил свою дочь и желал ей счастья. День свадьбы был назначен, и к этому торжественному дню мой дядя решил сделать подарок дочери, он работал над ним больше года. Колье с рубинами и бриллиантами. Ты, наверное, уже понял: это то самое колье, фотографию которого я получил от тебя. Мой отец очень стар, но он не сомневается, это колье сделал его брат, конечно, стопроцентной уверенности быть не может, пока мы имеем дело с фотографией, и все же я склонен ему верить. У старика до сих пор прекрасная память. Но дело, собственно, не в этом. Свадьбе не суждено было состояться. В Германии начались известные события, и жених отказался от своих намерений, не пожелав связать судьбу с еврейкой. Анна вернулась в Вильно, она очень страдала, особенно когда узнала, что Вернер женился на богатой немке. Я думаю, она любила этого человека. Возможно, и он любил ее, хотя с таким же успехом он мог быть охотником за приданым. До нас доходили слухи о том, что он связался с фашистами и сделал неплохую карьеру, стал офицером СС. Все это только усугубило страдания моей несчастной сестры. Перед самой войной отец решил уехать в Палестину, в тот момент уже было ясно, чем может обернуться для нас желание остаться на Родине, но его брат ехать отказался. Он верил в немецкую культуру и немецкую нацию. Рассказы о событиях в Германии в то время многим казались небылицами. Путь в Палестину был долгим и трудным, и на новом месте нам поначалу жилось нелегко, но мы остались живы, так что нам всем следует благодарить бога за то, что он внушил эту мысль отцу. Семья его брата осталась в Вильно. Все остальное мы знаем по рассказам немногочисленных свидетелей. Незадолго до прихода русских дядя все-таки решил уехать, но теперь сделать это оказалось еще труднее. Вдруг тяжело заболела младшая дочь, отъезд пришлось отложить. Потом город заняли немцы. Что пришлось испытать евреям, оказавшимся на оккупированной территории, рассказывать тебе не надо. Мы не имели с семьей дяди никакой связи, однако после войны нам удалось разыскать женщину, которая до войны работала в нашем магазине. Так вот она рассказала, что дядя с семьей все-таки покинул город и помог им в этом тот самый Ральф Вернер. Он оказался в Вильно и разыскал свою бывшую невесту. С этого момента их следы окончательно теряются, удалось кому-нибудь спастись или нет, неизвестно, но совершенно точно: в вильнюсском гетто их не было. Возможно, этот немец действительно любил сестру и оказался порядочным человеком, помог семье бежать из города. Но что было с ними дальше? Теперь ты понимаешь, дорогой Геннадий, какие чувства мы все испытали, получив эту фотографию. Конечно, мы не надеемся через столько лет найти кого-то из членов семьи дяди. Будь они живы, изыскали бы возможность связаться с нами, хотя и в этом я не уверен. Но мы были бы благодарны за любые сведения об их судьбе. Конечно, дядя мог продать колье еще до оккупации, но, как я уже сказал, любые сведения для нас важны, потому очень прошу тебя дать нам возможность связаться с человеком, который попросил тебя продать колье. Если же это по какой-то причине невозможно, надеюсь, что ты не откажешься сам поговорить с ним, вдруг ему что-то известно о ювелире Штайне из Вильно и двух его дочерях? Очень на тебя рассчитываю. Мой старый отец надеется перед смертью получить весточку о своем брате. Заранее тебе благодарен».

Я положила письмо на стол и некоторое время тупо на него пялилась. Уманский сидел молча, наблюдая за мной, – должно быть, решил дать мне время переварить прочитанное.

– Вы показали письмо бабке? – наконец спросила я.

– Да. Но читать его она не стала и наотрез отказалась ответить, как колье попало к ней.

– И что вы?

– Позвонил своему другу и сообщил, что нынешний хозяин колье приобрел его три года назад у человека, который не так давно умер. Как колье попало к нему, никто из его родственников не знает.

– Зачем вы соврали?

– Ну, это просто. Хотел избавить твою бабушку от возможных неприятностей. Мы поссорились, но я любил ее и… Через год мы все-таки помирились, еще пару раз я пытался начать с ней разговор об этом, но всякий раз она поспешно меняла тему. Мне стало ясно: объяснять что-либо она не намерена, пришлось с этим смириться. Ко мне она больше не обращалась, предпочла иметь дело с моим сыном.

– Вы уверены, что он тоже для нее что-то продавал?

– Уверен. Но оба об этом помалкивали. У них, конечно, была причина.

– Подождите, если я правильно поняла вас, у бабки были ценности, которые она на протяжении своей жизни продавала время от времени и происхождение которых неизвестно?

– Именно так. И свое собственное происхождение она тщательно скрывала.

– Свое происхождение? Геннадий Сергеевич, но вы ведь не думаете, что моя бабуля та самая Анна?

Признаться, мысль о том, что бабка может быть еврейкой, избежавшей уничтожения в вильнюсском гетто, не укладывалась в моей голове. У нее были светлые волосы, голубые глаза. – Тут я призадумалась, вовремя вспомнив школьного друга Милю Зильбермана, зеленоглазого блондина. Уманский в ответ на мой вопрос пожал плечами.

– Но какой смысл ей было это скрывать? – хмуро спросила я.

– Причин может быть несколько, – вновь пожал плечами Уманский. – Того, что она дочь богатого ювелира да еще находилась в оккупации, было вполне достаточно, чтобы после войны оказаться в лагере. Я уж не говорю о женихе-эсэсовце. То, что он бывший жених, вряд ли бы произвело впечатление на судей.

– Допустим, но… когда вы получили это письмо?

– Десять лет назад, за четыре года до смерти твоей бабушки.

– Вот-вот, в тот момент ничто не мешало ей сказать правду, и эти люди… это ведь ее близкие родственники, вполне могла общаться с ними и даже съездить к ним в гости в Израиль. Разве нет?

– Не берусь судить о том, какие чувства она испытывала. В любом случае у нее была некая тайна, которую очень хотел разгадать твой отец.

– Отец? – растерялась я. – Вы же сказали, что он ничего не знал об этих деньгах?

– По крайней мере, я ему о них не говорил. Но его очень интересовало все, что касалось жизни его матери во время войны. И о том, что у нее были ценности, он, конечно, знал. Ведь она дважды давала ему крупные суммы денег. Я считал, что она должна как-то объяснить ему это, однако после ее смерти выяснилось: ничего она ему не объясняла, и он пришел с вопросами ко мне. – А вы?

– Рассказал ему о колье. Она не просила держать это в тайне, оттого я и рассказал.

– Он видел это письмо? Уманский кивнул.

– Дело в том, что после ее смерти твой отец нашел в ее бумагах пачку писем. Единственное, что могло пролить свет на ее прошлое. Пачку писем на немецком языке, подписанную именем Ральф. Он не мог понять, откуда они у нее, раньше он их никогда не видел. Думаю, это навело его на мысль, что у матери были тайны. Добавь некоторые странности и нестыковки в ее биографии. Вполне достаточно, чтобы вообразить бог знает что. Я рассказал ему то, что счел возможным. О том, что она трижды обращалась ко мне с просьбой продать драгоценности. Но о ее делах с моим сыном я умолчал. Впрочем, если бы даже Саша что-то узнал об этом, вряд ли мой сын стал бы просвещать его на сей счет.

– Так что его интересовало: деньги или тайна матери?

– Разве одно не проистекает из другого? – усмехнулся Уманский. – У твоего отца были финансовые проблемы, и он надеялся их решить.

– Допустим, он пытался прояснить некие факты ее биографии, – нахмурилась я и тут же подумала о внезапном желании отца посещать курсы немецкого и о таинственной папке. – Допустим даже, – упрямо продолжала я, – эти тайны были, но…

– Что «но»? – вздохнул Уманский.

– Я отказываюсь верить, что бабушка жила под чужим именем. Столько лет… это невозможно. И почему так упорно хранила свою тайну?

– Потому что тайна могла быть такого свойства, что о ней следовало молчать и шестьдесят лет спустя.

– Чепуха. Не из-за этого же его убили? – Я произнесла эти слова и сразу же пожалела о сказанном.

– Тебе ведь это пришло в голову? – вздохнул Уманский.

– Невероятно, – тряхнув головой, сказала я.

– Возможно, все дело в этом Ральфе Вернере, – заметил Уманский.

– В офицере-эсэсовце? Да ему сейчас должно быть за девяносто, он давно умер, если не погиб в войну.

– Отца он очень интересовал. Возможно, он наводил о нем справки. На похоронах ты мне сказала, что отец встречался с каким-то стариком в Венеции?

– Да, но при чем здесь…

– После войны многие нацистские преступники смогли покинуть Европу, существовала даже тайная организация, которая помогала им.

Мне опять сделалось не по себе, потому что я вспомнила свастику на иссохшей руке старика-итальянца.

– Твой отец в своем желании что-то узнать мог зайти слишком далеко, с точки зрения некоторых людей.

– Вы не можете всерьез говорить это, – упрямилась я. – Столько лет прошло. Кому все это нужно?

– Я уже сказал тебе: есть тайны, которые предпочитают хранить и через шестьдесят лет. Представь такую ситуацию: некий политический деятель, всеми уважаемый, и вдруг выясняется, что его отец – гестаповский палач, благополучно доживший до лучших времен под чужим именем. А ведь были люди, активно помогавшие им избежать наказания.

– И к ним имела отношение моя бабка?

– Я этого не говорил. И очень сомневаюсь в такой возможности. Однако повторюсь: у нее была тайна, которую она не пожелала открыть даже перед смертью.

– Скажите, вы случайно не обращались к своему другу из Израиля с просьбой прислать фотографию его двоюродной сестры?

– Обращался. Уже после похорон твоей бабушки. Он ответил, что весь семейный архив утерян, что совсем неудивительно. К тому моменту его отец скончался, и мой друг мог дать лишь приблизительное описание своей двоюродной сестры, такой, какой он ее запомнил. Высокая, пепельные волосы, светлые глаза. Никаких особых примет. Описание вполне подходило твой бабке, как, впрочем, и сотням других женщин. К тому же не стоит забывать, что мой друг видел ее в последний раз, еще будучи ребенком, так что на его свидетельства я бы не стал особо полагаться. Одно несомненно: Анна получила прекрасное образование, говорила на нескольких языках и была талантливым художником.

– Талант в землю не зароешь, не помню, чтобы бабуля когда-нибудь рисовала.

– Да. Зато какие театральные костюмы она шила.

– Черт… Извините, – вздохнула я. – Все равно мне трудно поверить… Вы думаете, она… Я хочу сказать, если допустить мысль, что моя бабушка и эта женщина… она отказалась от своей родни из-за этого Ральфа Вернера? Но… он ведь… она осталась одна. К тому же он к моменту их встречи в Вильнюсе успел жениться.

– Женился он, скорее всего, по расчету. Хотя… в любом случае, вновь встретившись, да еще в такой трагической ситуации… если она осталась жива благодаря ему… бог знает, что ей пришлось пережить. Не нам судить ее. Все это я говорю тебе с одной целью: хочу предупредить возможные необдуманные шаги. Кто бы ни была твоя бабка, тебе следует соблюдать осторожность. Главное, никому ни слова о деньгах, что она тебе оставила. Ни слова, девочка.

– Кстати, о деньгах. Она решила оставить их мне, надеясь, что я смогу ими достойно распорядиться; с другой стороны, была уверена: я отдам их отцу, и потому…

– Я же сказал, она не ожидала, что он умрет так скоро. Ты разумная девушка и хороший человек, возможно, она видела во всем этом какой-то смысл?

– Смысл?

– Давай не будем торопить события, вдруг со временем тебе все станет ясно?

Я покидала Уманского с тяжелым чувством. Поверить в то, что моя бабка на самом деле Анна Штайн, я по-прежнему отказывалась. Допустим, встреча через несколько лет с бывшим женихом всколыхнула чувства и они бросились в объятия друг друга.

Еврейка и эсэсовский офицер, как ни крути, а с любой точки зрения это никуда не годится. Ему это грозило большими неприятностями, и ее родня никогда бы ей подобного не простила. Штайны после войны искали родственников, но ничего о них узнать не смогли. Ральф Вернер вроде бы вывез их из города и… все. Дальше неизвестность. Допустим, он раздобыл ей документы. Пепельные волосы, светлые глаза, она мало походила на еврейку и могла успешно выдавать себя за немку или литовку, ведь она знала несколько языков. Русский точно должна была знать, если речь идет о моей бабушке, ведь говорила она без намека на акцент. Были они вместе все годы войны? Если да, то вот и повод скрываться. О ней знали как о любовнице офицера-эсэсовца, пусть под чужой фамилией. Но если фамилия чужая, она вполне могла ответить на письмо брата из Израиля, ведь так? Рассказать историю своего чудесного спасения… А если ее брат в письме Уманскому рассказал далеко не все?

Но сейчас меня больше занимало другое: эти самые драгоценности. Бабка жила очень скромно, на зарплату костюмера в театре, а потом на пенсию. Если это фамильные ценности, их следовало продать в самое трудное для нее время. Вместо этого она выходит замуж за инвалида… Тут я опять выругалась, потому что сейчас и мне казалось, что Марго права и бабка меняла мужей с одной целью: запутать следы. Четыре фамилии за несколько лет. Надо полагать, чего-то она здорово боялась. Может, потому и думать себе не позволяла о спрятанных бриллиантах, чтобы не вызвать подозрений. И решилась их продать, когда после войны прошло очень много времени, а соседский мальчик серьезно заболел. Я испытала невольную гордость за бабушку, для себя она не стала продавать драгоценности, а вот для того, чтобы спасти жизнь ребенку… Потом она решила помочь отцу, первый раз – когда он начал заниматься бизнесом, второй – когда оказался в трудной ситуации. А перед смертью продала их и положила деньги на мой счет. Почему деньги? Фамильные ценности принято передавать по наследству. Боялась, что отец узнает о них, продаст и вскоре лишится денег? Но как это все связано с его гибелью? Неужели Уманский прав и папа ненароком коснулся чьих-то тайн? Я представила дряхлых старцев, мечтающих возродить третий рейх, и хмыкнула. Нарочно не придумаешь.

Однако теперь меня очень интересовали письма, которые отец нашел в бумагах своей матери. Письма, которые, несмотря на предполагаемую опасность, она хранила все эти годы и с которыми не пожелала расстаться даже перед смертью. Надо посмотреть в кабинете отца. Ясно, что Муза все там не раз переворошила, но ведь ее интересуют исключительно деньги, так что вряд ли она обратила внимание на письма.

Я остановила такси и поехала домой. Войдя в квартиру, с облегчением вздохнула: тишина. Мачеха с сестрой, должно быть, удалились или просто устали вопить и разошлись по комнатам, как два боксера по углам ринга, ожидая, когда прозвучит гонг и можно будет снова вцепиться друг в друга.

Первый вариант был мне более симпатичен, я ведь намеревалась заглянуть в бумаги папы, лучше сделать это без свидетелей. Я не собиралась скрывать свои намерения, но в семействе, где двое просто помешались на деньгах, мой интерес, безусловно, вызвал бы настороженность и массу вопросов, на которые я не склонна была отвечать.

Сбросив туфли, я направилась в кабинет отца и, уже приоткрыв дверь, поняла, что ошиблась. В кабинете была Муза, я услышала, как, она произнесла: «И сколько я получу за это?», и в тот же момент увидела ее в кресле, она сидела с сигаретой в руке, а напротив нее устроился Макс. Закинув ногу на ногу, он сидел на отцовском столе и насмешливо смотрел на мою мачеху. Ответить на вопрос он не успел, потому что заметил меня, улыбнулся, а Муза, проследив его взгляд, сказала:

– Здравствуй, милая.

– Привет, – ответила я. – Извините, что помешала, я думала, что здесь никого нет.

– Приготовь, пожалуйста, чай, дорогая, – ласково попросила Муза, и я удалилась, хотя, если честно, очень хотелось замереть перед дверью и подслушать их разговор.

Через минуту я убедилась: сделав это, я бы поступила весьма опрометчиво. Из кухни я видела, как дверь в кабинет отца приоткрылась, должно быть, Муза проверяла, не поддалась ли я искушению. Вздохнув, я заварила чай и стала ждать, что будет дальше.

Минут через пятнадцать эти двое вышли из кабинета и направились к входной двери. Макс все-таки заглянул на кухню и со своей сногсшибательной улыбочкой спросил:

– Как дела?

– Нормально.

– Рад. Выглядишь отлично.

– Ты тоже, – буркнула я себе под нос, когда они удалились.

Впрочем, удалился только Максим, Муза, проводив его до двери, появилась на кухне.

– Ужасный день сегодня, – сообщила она.

– Да? А в чем дело?

– Настроение ни к черту. Не знаешь, где Янка? По-моему, она совсем спятила. Ревнует меня к Максу, как будто ему может быть хоть какое-то дело до этой дурочки.

– Он твой любовник? – помедлив, спросила я, наплевав на то, как Муза отнесется к моему вопросу.

– Нет, к сожалению, – ответила она. – Хотя я очень хотела бы. Он богат, красив, умен… Я бы черту душу продала, чтобы заполучить в мужья такого парня.

– Хочешь сказать, что он остался равнодушным к твоим чарам?

– Вот именно. У всех бывают неудачи.

– Янка утверждает, что в ресторане расплачивался он, – заметила я.

Муза нахмурилась.

– Господи, когда только она увидела? Впрочем, Янка с него глаз не спускала. А я-то думаю, чего она с утра бесится.

– Так за ресторан действительно платил он?

– Я взяла у него денег взаймы. Кому я только не должна, – добавила она со вздохом.

– Муза… – начала я, но она замахала руками:

– Давай без глупых вопросов. Господи, как я устала от всего этого!

Она села пить чай, я составила ей компанию, и хоть вопросы вертелись у меня на языке, задавать их я не стала. Ясно, что у Музы появились тайны, и одна из них – недавний разговор с Максом. Я не сомневалась, там, в кабинете отца, шел торг, вот только что она пыталась ему продать? И до той минуты Макс очень интересовал меня, а теперь интерес усилился.

Вскоре пришла Янка, мать с дочерью игнорировали друг друга, и это было хорошо, по крайней мере, освобождало меня от необходимости выслушивать их взаимные обвинения. Воспользовавшись затишьем, я отправилась в кабинет отца. Здесь все было как при его жизни. Отец был аккуратистом и терпеть не мог захламленный стол, сейчас на нем стоял лишь чернильный прибор, которым никогда не пользовались. В замках ящиков торчали ключи, я повернула один, выдвинула ящик и увидела несколько пластиковых папок. Через полчаса мне стало ясно: ничего интересного в столе нет, а интересовали меня письма, о которых говорил Уманский. Выходит, либо отец их кому-то отдал, либо кто-то взял их сам уже после его смерти. Кому могли понадобиться старые письма, да еще на немецком?

В одном из ящиков я нашла записную книжку папы, довольно объемистую, исписанную до последней страницы. Первая запись была сделана три года назад, последняя – за две недели до его смерти. Я тщательно просмотрела все записи, в основном они касались деловых встреч, страницы были заполнены номерами телефонов. Одна запись меня заинтересовала. «Узнать адрес в Риге», чуть ниже – «Позвонить». Кому, неясно. Через пять страниц номер телефона, имя Марта трижды подчеркнуто, номер международный, но мне он ни о чем не говорил. Вздохнув, я убрала записную книжку и только тут увидела, что в дверях стоит Муза.

– Что ты ищешь? – спросила она.

– Просматривала папину записную книжку, – пожала я плечами.

– Можешь быть уверена, нашлись умники до тебя, все здесь переворошили, – фыркнула она. – И что? Убийца до сих пор на свободе.

– Ты не видела у отца писем, старых писем на немецком?

– Каких еще писем? – возмутилась она. – По-моему, ты просто спятила.

Она резко повернулась и вышла из кабинета. Хорошо зная повадки Музы, я не сомневалась, что ей прекрасно известно, о каких письмах идет речь.

Утром я долго не покидала свою комнату, ожидая, когда стихнет очередной скандал. Меня так и подмывало собрать вещи и переехать в квартиру, оставленную мне бабулей. Междоусобная война шла по нарастающей, и казалось, конца этому не предвидится. Наконец все стихло, и я выбралась на кухню. Тут же выяснилось, что мать с дочерью покинули поле боя и находятся вне квартиры. Позавтракав, я пошла в кабинет отца и вновь стала изучать его записную книжку. Если он занимался разгадкой некой тайны, связанной с бабушкой, должен был оставить хоть какие-то записи. Конечно, на ум сразу пришла таинственная папка. Я считала, что там документы, имеющие отношение к бизнесу отца, а если… Нет, это уж слишком. Пожалуй, я чересчур увлеклась теорией, что бабуля жила под чужим именем, да и кого ее тайна могла заинтересовать, кроме самых близких родственников?

Мои размышления нарушил телефонный звонок. Сняв трубку, я услышала голос Макса.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – ответила я и зачем-то добавила: – Музы нет дома.

– Я не ей звоню, – весело ответил он. – А тебе.

– Да? – Я постаралась, чтобы голос звучал равнодушно, наверное, получилось так себе, потому что он засмеялся.

– Тебя это удивляет?

– У меня не было времени поразмышлять над этим.

– Жаль, я надеялся, ты хоть иногда думаешь обо мне.

– Иногда думаю, – порадовала его я.

– Спрашивать, что конкретно ты думаешь, не буду, чтобы не нарваться.

– Разумно.

– На улице плюс двадцать семь, самое время искупаться. Как ты на это смотришь? Я знаю чудное местечко в двадцати километрах от города, сегодня понедельник, есть шанс, что к воде не придется идти, переступая через тела отдыхающих. Ну так как, составишь мне компанию?

– С удовольствием. Только дождусь Яну, она хотела поехать за город.

– Я должен понять это так: она едет с нами?

– Ты не против?

– Нет, – вздохнул он. – Хотя ты зря опасаешься посягательств с моей стороны, я хорошо воспитан.

– Здорово, – хихикнула я. – Но я не могу оставить Яну, она обидится, если я поеду без нее.

– Хорошо, пусть будет Яна.

– Я ей сейчас позвоню.

– Я возле вашего дома, мне следует ждать в машине?

– Зачем же? Поднимайся. Квартира тебе известна. – Я поморщилась в досаде, решив, что он может счесть это намеком на их вчерашнюю встречу с мачехой.

Через несколько минут позвонили в дверь, я пошла открывать и обнаружила Макса с картонной коробкой в руках.

– Это пирожные, – пояснил он. – Надеюсь, ты не на диете?

– А мне стоит задуматься над этим, по твоему мнению?

– О нет, нет. Ты выглядишь великолепно.

– Слава богу, а то я уже начала беспокоиться.

К тому моменту я успела позвонить Янке. Узнав, что Макс приглашает нас на озеро, она едва не свихнулась от счастья и обещала быть дома через пять минут, я очень надеялась, что она вскоре появится. Оставаться наедине с Максом было нелегким испытанием, я совсем не знала, как себя вести с ним. Дружеской, ничего не значащей беседы не получалось, а язвить мне совершенно не хотелось. Я налила себе и ему чаю, он устроился за столом, уминая пирожные и болтая о пустяках, у него-то это хорошо выходило.

Наконец хлопнула входная дверь, и появилась Янка. Я только вздохнула, заметив, как счастливо засияла ее физиономия при виде Макса.

– Привет, Яночка, – сказал он, поднялся и поцеловал ее.

– Куда мы поедем? – спросила она робко.

– Скоро узнаешь. А пока ешь пирожные.

Через полчаса мы вышли из квартиры, во дворе стоял джип из самых дорогих, меня это, конечно, не удивило. Я села сзади, а Янка рядок с Максом. Надо сказать, поездка на озеро вышла на редкость приятной. Макс умел растопить лед, впрочем, какой там лед, самой себе я могла признаться: вся его вина заключалась в том, что он понравился моей сестре. Не будь этого… не будь этого, я бы, наверное, влюбилась. Кстати, давно пора. Но мысль о том, что мы можем стать с сестрой соперницами, портила все, я вела себя чопорно и глупо и самой себе была противна. Впрочем, может, это мне только казалось?

Мы купались, играли в волейбол, и я наконец смогла расслабиться, хохотала над его шутками и даже убедила себя в том, что смогу видеть в нем брата. Старшего брата, которого у меня никогда не было.

Ближе к вечеру мы стали собираться домой. Янка была совершенно счастлива, а я поймала себя на мысли, что весь день ни разу не вспомнила об отце, о странной бабкиной истории, обо всем, что беспокоило и волновало меня все это время, и теперь не знала, хорошо это или плохо.

– Какие у вас планы? – спросил Макс, когда мы подъезжали к городу.

– Никаких, – весело ответила Янка, глядя на него с тем выражением на физиономии, которое не дает возможности мужчине усомниться: все, что он предложит, будет воспринято с восхищением.

– Тогда, может быть, заедем ко мне? Надо проверить почту. А потом – все, что пожелаете.

Ехать к нему я не хотела, решив, что наше свидание и так слишком затянулось, но не рискнула возразить, не рискнула, потому что боялась: Янка мой отказ может расценить по-своему.

Минут через двадцать мы уже тормозили возле особняка почти в центре города, однако расположен он был в одном из тихих переулков, всего-то домов десять, и все за высоченными заборами. Неподалеку был стадион и городской парк, создавалось впечатление, что ты находишься где-то в сельской местности. Редкое удовольствие и, конечно, дорогое.

Ворота поднялись, и мы въехали во дворик, где было все: цветы, пихты вдоль забора, зеленая лужайка и фонтан.

– Ну вот, – сказал Макс, выходя из машины, распахнул сначала Дверь с моей стороны, а потом помог Янке. – Будьте как дома. Предлагаю устроиться на веранде, оттуда открывается прекрасный вид.

Мы вошли в дом, я с любопытством огляделась, не выдержала и задала вопрос:

– Твои хоромы?

– Нет, снимаю. Терпеть не могу квартиры, а на гостиницы у меня и вовсе аллергия.

Сейчас будем пить чай, потом я вас оставлю на несколько минут, а вы подумайте, чего хотите от жизни.

С веранды действительно открывался прекрасный вид. Устроившись в кресле, я пила чай и глупо улыбалась. Убедившись, что мы ни в чем не нуждаемся, Макс оставил нас. Янка перегнулась ко мне и зашептала с сияющими глазами:

– Здорово, правда? Я так счастлива. А ты?

«С чего это мне быть счастливой?» – мысленно съехидничала я и тут же устыдилась: она моя сестра, я должна помогать ей, а не сидеть с кислой физиономией. Помогать, только вот в чем? Поверить, что такой тип, как Макс, серьезно отнесется к Янке… Впрочем, я очень сомневалась, что он вообще способен серьезно относиться к девушкам. Наверное, я была несправедлива, и причина моей несправедливости проста: я сама была к нему неравнодушна, что, разумеется, здорово меня злило. В общем, я сидела, пялилась на прекрасный вид и изо всех сил пыталась быть счастливой, а чувство было такое, что я и себя и Янку тяну в пропасть.

Наконец появился Макс, его появление мои душевные страдания лишь увеличило. Я так исстрадалась, что впору было волком выть, но до этого не дошло.

Макс мило беседовал с нами, и мы даже забыли о том, что куда-то собирались отправиться. Макс, должно быть, решил, что и дома неплохо, Янка готова была находиться где угодно, лишь бы рядом с ним, а я не вспоминала о наших намерениях, потому что мне было все равно, где изводить себя.

– Почему бы вам не остаться у меня ночевать? – несколько невпопад предложил Максим. – Музе я сам позвоню, она не станет возражать.

«Еще бы, – мысленно фыркнула я. – Кто платит, тот девушку и танцует. Может, ему просто лень везти нас домой?»:

– Мы можем уехать на такси, – мило предложила я. Макс закатил глаза.

– С какой стати? Между прочим, в саду есть бассейн, нам даже необязательно завтра ехать на озеро.

Янка, само собой, принялась зазывно смотреть на меня. Оставаться здесь я была не намерена, взгляды ее игнорировала и с упрямым видом покачала головой.

– Но почему, Жанна? – всплеснула руками сестра. Я вспомнила ее желание при первом удобном случае оказаться в его постели, и замотала головой еще отчаяннее. И вовсе не ревность была тому причиной. Я боялась, что она совершит поступок, из-за которого будет страдать, ясно ведь: девицы в его постель укладывались штабелями.

Пусть знает, что не для всех он является пределом мечтаний.

– Мы собирались вымыть окна, – заявила я тоже невпопад.

Янка скуксилась, а Макс едва заметно усмехнулся. Может, решил, что я боюсь остаться? Господи, все я делаю неправильно, по-дурацки. А как правильно? Поразмышлять на эту тему не удалось, потому что в этот момент на веранде появился молодой человек с очень суровой физиономией. С таким лицом русские таможенники обычно встречают миланский рейс. Макс взглянул на него и поморщился. Парень, на вид ему было лет тридцать, перевел взгляд с меня на Янку, вернулся ко мне и замер, привалившись спиной к стене.

– Что ты там стоишь? – без намека на любезность спросил его Макс. – У нас гости. Приличные люди обычно здороваются.

Парень, как видно, решил быть приличным и буркнул:

– Здравствуйте.

Говорил он с таким акцентом, что стало ясно: русский язык не только был ему не родным, но и как следует выучить его он не потрудился.

– Можно тебя на минутку? – спросил он, жутко коверкая слова.

Макс неохотно поднялся и вслед за ним прошел в комнату. Отсутствовал минут пять, а когда вернулся, по его лицу стало понятно: то, что сказал парень, по душе ему не пришлось.

– Кто это? – спросила Янка почему-то шепотом, косясь на дверь.

– Черт его знает, – пожал Макс плечами. Пока мы пытались это переварить, он объяснил: – Вообще-то я считаю его другом, а кем он меня – понятия не имею. То есть он любит говорить, что я его хозяин, потому что лет пять назад я помог ему избежать серьезных неприятностей. Угораздила меня нелегкая. С тех пор он везде за мной таскается и нагло учит жизни, в знак признательности, надо полагать. Избавиться от него я не могу. – Макс Широко улыбнулся, а потом и вовсе засмеялся, в общем, оставалось лишь гадать: шутит он или говорит серьезно.

– Карл! – крикнул он. – Иди посиди с нами, познакомишься с девушками, в конце концов.

Карл незамедлительно возник на веранде. Чинно пожал мою руку, а потом Янкину, назвав свое имя.

– А вы откуда приехали? – полезла к нему с вопросами сестра.

Вопросы он явно не любил, его физиономия стала едва ли не злобной, он взглянул на Макса, точно просил помощи.

– Мы познакомились в Венесуэле, – уклончиво ответил тот. – Я ведь рассказывал, что довольно долгое время жил там.

– А чем ты занимаешься здесь? – задала я вопрос Максу.

– В России? – переспросил Макс. – В основном бездельничаю. В Венесуэле я много работал и теперь решил пожить в свое удовольствие.

Карл при этих словах едва заметно усмехнулся, что лишь усилило мое любопытство.

– Как вам здесь нравится? – не придумав ничего умнее, спросила я Карла.

– Мне здесь совсем не нравится, – буркнул он. – Но я не могу оставить хозяина. – Макс досадливо махнул рукой, а Карл упрямо продолжал: – Он не слушает меня и везде ездит без охраны, а это опасно.

– Тебе что, в самом деле нужен охранник? – повернулась я к Максу.

Тот опять махнул рукой, точно считал все это глупостью, а Карл заявил:

– Нужен. У него полно врагов.

– Да с какой стати? – не выдержал Макс.

– У всех богатых людей полно врагов, – незамысловато ответил Карл. – И у тебя тоже.

– Что ты болтаешь? Девушки бог знает что подумают.

– Я обязан тебе жизнью, – хмуро бросил Карл, уставившись в пол.

Макс закатил глаза.

– Ну и что? Я тебе сто раз говорил, нянька мне не нужна.

На это Карл ничего не ответил, сидел себе истуканом, разглядывая пол. Макс тяжко вздохнул и перестал обращать на него внимание. Беседа понемногу вошла в прежнее русло. Карл в ней не участвовал, но и с веранды не уходил, по-моему, Макса это раздражало, хотя с какой стати, если он сам позвал его?

– Не пора ли нам ужинать? – сказал Макс через полчаса.

– Думаю, нам пора домой, – подала я голос.

– Нет-нет, без ужина я вас не отпущу. У этого типа бездна талантов, он прекрасно готовит. Что у нас на ужин? – обратился он к Карлу, тот вскочил с виноватым видом.

– Все будет готово через сорок минут.

– Тогда какого черта ты здесь штаны протираешь?

Карл бросился с веранды с таким видом, точно отсутствие ужина грозило ему смертной казнью.

– Странные у вас отношения, – не удержалась я.

– Он меня в гроб вгонит своей заботой.

– Он же хочет как лучше, – пискнула Янка. – Ты спас ему жизнь, и он… У тебя правда есть враги?

– Откуда им взяться, милая? – удивился Макс. – Не надо слушать этого чокнутого, у него просто не все дома. К тому же ему хочется прибавить себе значимости.

Не могу объяснить причину, но слова Макса почему-то меня не убедили. Карл, конечно, производил странное впечатление, но ему в данном вопросе я была склонна верить больше.

Через сорок минут нас позвали ужинать. Но этому предшествовал еще один эпизод, который добавил мне пищи для размышлений. Макс отправился на кухню за вином, а я через некоторое время пошла в туалет и услышала их разговор. Говорили на повышенных тонах, точнее, старались-то говорить тихо, но получалось очень эмоционально. На этот раз они предпочли для объяснения испанский. Я год жила в одной комнате с девочкой из Испании, так что содержание их разговора не осталось для меня тайной, впрочем, вряд ли это можно назвать разговором.

– Ты спятил, ты совершенно спятил, – выговаривал ему Макс.

– Я обязан тебе жизнью и…

– Заткнись и постарайся не попадаться мне на глаза. Впрочем, на это рассчитывать не приходится.

Макс зашагал к выходу, и я поспешила на веранду, мы едва не столкнулись в дверях, он одарил меня улыбкой, пропуская вперед и держа в руках бутылку вина.

– Надеюсь, вино вам понравится, – сказал он с видом заботливого хозяина, как будто только это его сейчас и интересовало.

Следовало признать, Макс, во-первых, хороший притворщик, во-вторых, ему есть что скрывать. Господи, кажется, мир сбесился, у всех есть тайны, даже у меня.

Наконец Карл позвал нас ужинать, я зашла в ванную на первом этаже помыть руки.

– Сейчас дам тебе чистое полотенце! – крикнул Макс мне вдогонку. Ванная оказалась огромной, с окном во всю стену. Я невольно покачала головой, прикидывая, сколько может стоить аренда этого дома.

– Деньги на ветер, – буркнула я, подошла к раковине, разумеется, шедевру дизайнерского искусства, разглядывая парфюм на полке, и тут замерла. Ну конечно, как же я сразу не сообразила. Мой ангел-хранитель пользовался одеколоном, показавшимся мне ужасно знакомым. Вот он стоит. Несколько лет назад его очень любил мой отец, пока не перешел на другую известную фирму.

Совершенно нелепая мысль пришла мне в голову: а что, если Макс и есть мой ангел-хранитель? Чушь, с какой стати? Хотя, если допустить эту абсурдную мысль… Его желание поближе со мной познакомиться и даже сомнительное предложение остаться у него становятся вполне понятными: он хочет держать меня в поле зрения. По его словам, они были с моим отцом приятелями, папа мог что-то рассказать ему, и Макс решил, что должен присматривать за мной. Версия была высосана из пальца, но я уже успела увлечься ею. Видеть в Максе своего ангела-хранителя – это так… Стоп, а если это Карл? Вторая кандидатура восторга не вызвала, Карл скверно говорит по-русски, а ангел явно был моим соотечественником. Пока я все это обдумывала, дверь за моей спиной открылась, и появился Макс.

– Держи, – протянул он мне полотенце.

– Спасибо, – промямлила я, все еще находясь под впечатлением от своих грез. Я заглянула в его глаза, пытаясь прочитать в них ответ на мучивший меня вопрос.

– Все нормально? – спросил он.

– Это твое? – кивнула я на полку с парфюмом.

– Мое, – удивился он.

– Вот этот тебе нравится? – взяв флакон в руки, спросила я, прямо-таки впиваясь в Макса взглядом.

– Разумеется, нравится, если я его до сих пор не выбросил. А в чем дело?

Классический аромат, ты что-то имеешь против?

– Нет, – поспешно ответила я. – Просто в Италии…

Он терпеливо ждал продолжения, а я понятия не имела, что сказать. Мне показалось или в его глазах действительно таилась озорная усмешка? Рост подходит, но голос, голос был другой; хотя голос можно изменить.

– Что в Италии? – спросил он.

– Так, ничего.

Я поставила флакон на место и едва ли не бегом припустилась из ванной.

Ужинали мы втроем, Карл, накрыв на стол, удалился. Я сидела и ломала голову: является ли моя недавняя мысль о том, что Макс и ангел-хранитель – одно и то же лицо, совершенно идиотской или в ней все же есть смысл? Богатый человек болтается по ночным улицам где-то в Италии – смех, да и только… Да что же такое, хоть бы знак какой подал, подмигнул, к примеру. Макс вскинул голову и весело мне подмигнул. Я застыла с поднятой ко рту вилкой.

– Что скажешь? – спросил Макс.

– В каком смысле? – растерялась я.

– Как тебе стряпня Карла?

– Изумительно.

Я смогла-таки запихнуть вилку в рот и призвала себя к порядку. Зато после ужина сразу же засобиралась домой, не помогли ни уговоры Макса, ни умоляющие взгляды Янки. Пока Макс выгонял машину из гаража, сестра канючила, стоя рядом:

– Ну, Жанночка…

– Нельзя идти у мужчины на поводу, – шипела я. – Запретный плод всегда сладок, а то, что преподносят на блюдечке, восторга не вызывает. – Я успела произнести еще массу банальностей, прежде чем мы загрузились в машину.

Макс ехал не спеша, а мне не терпелось поскорее оказаться дома. Разумеется, я не подозревала, какой сюрприз готовит нам судьба, иначе ни за что не стала бы торопиться. Мы приехали, и Макс вышел из машины вместе с нами. Я подумала, что утруждает он себя напрасно, потом решила, что он хочет увидеться с Музой, потом просто махнула рукой. Впоследствии я сказала судьбе спасибо за то, что Макс независимо от его мотивов пошел с нами.

Мы поднялись на наш этаж, и первое, на что обратили внимание, – входная дверь прикрыта неплотно.

– У мамаши, должно быть, гости, – пожала Яна плечами.

Я не стала возражать, хотя не замечала, чтобы Муза когда-нибудь раньше забывала запереть дверь, однако в тот момент ничего похожего на беспокойство не ощутила.

Мы вошли в просторный холл, в квартире стояла тишина, не похоже, чтобы гости были в доме.

– Муза, – громко позвала я, но никто не ответил. С удивившей меня саму робостью я зашла на кухню – неубранная посуда на столе, пепельница, заполненная окурками, распахнутое окно.

– Может, она спит? – хмуро спросила Янка и пошла в спальню матери, откуда крикнула через мгновение: – Ее здесь нет.

Макс заглянул в гостиную и развел руками:

– Никого.

Мы неуверенно переглянулись, чувствуя, как нарастает беспокойство. Я проверила одну ванную, потом другую. Свет был выключен, и Музы там, естественно, не оказалось.

– Да где она может быть? – возмутилась Янка. – Ушла и дверь забыла закрыть?

Я увидела на консоли дамскую сумочку и мобильник Музы.

– Вряд ли она оставила бы телефон, – подумала я вслух.

Янка стремительно направилась в свою комнату, по дороге заглянув в мою.

– Черт-те что, – фыркнула недовольно. – Может, она в кабинете отца?

Туда мы пошли вместе. Я толкнула дверь и замерла, не в силах вымолвить хоть слово. Муза сидела в кресле, руки и ноги ее были стянуты скотчем. Лицо залито кровью. Голова откинута назад, на шее…

– Мамочка! – заорала Янка, и в тот момент я поняла: Музу убили.

– Черт, – протяжно выдохнул Макс, хватая Янку в охапку, а я стояла, не в силах отвести взгляд от убитой. Ее ноги до самого паха были в жутких порезах, руки тоже, горло перерезано, здесь орудовал настоящий маньяк.

Янка билась в истерике, что-то крича, а я наконец-то заставила себя перевести взгляд и увидела еще кое-что. Портрет Музы, который украшал кабинет отца, был снят со стены, и теперь перед нами предстала дверца сейфа, вмонтированного в стену. Я понятия не имела о тайнике. Дверца была распахнута, и даже со своего места я видела, что сейф пуст.

– Как ты? – спросил Макс, тревожно глядя на меня. Я покачала головой, не зная, что ответить. – Вызови милицию.

Я бросилась в холл, мало что соображая, но номер набрала. То, что я говорила в ту минуту, начисто стерлось из памяти. Перед глазами было залитое слезами лицо Янки с размазанной косметикой, а в ушах стоял ее крик: «Мамочка!»

Мне казалось, что до появления милиции прошла целая вечность, все это время мы безуспешно пытались успокоить Яну. Что бы я делала без Макса, ума не приложу, наверное, тоже бы истерично вопила, вцепившись в сестру. В мозгу билась только одна мысль: «Музу убили, сначала отца, а теперь и ее». Сомнений не осталось: она знала о его делах гораздо больше, чем пожелала рассказать мне. Янке пришлось вызывать «Скорую». Сестру уложили в постель, сделали уколы, и она вскоре забылась тревожным сном. Я сидела рядом с ней, глядя в окно, за которым сгущались сумерки. Объяснялся с милицией Макс. Я слышала голоса мужчин из-за двери и боялась выйти, боялась вновь увидеть тело мачехи там, в кресле.

То и дело раздавались шаги, хлопала входная дверь, а я сидела, раскачиваясь и чувствуя, как по моим щекам катятся слезы. Наконец я нашла в себе силы подняться и вышла из комнаты. В гостиной находилось четверо мужчин. Макс стоял, привалившись к подоконнику, взглянул на меня и сказал поспешно:

– Она не сможет сейчас отвечать на вопросы.

– Смогу, – тряхнув головой, ответила я.

Все последующие дни Макс практически не покидал нас. Я была ему за это очень благодарна, не знаю, как бы я справилась без него. Яна меня очень беспокоила, после разговора со следователем у нее опять началась истерика. Она кричала: «Это я во всем виновата, я…» – и сердце у меня сжималось в предчувствии еще худшей беды.

Я пробовала с ней говорить, но на мои вопросы она не отвечала, повторяла бессмысленно:

– Это я, я… – и вновь заливалась слезами. Оставалось лишь гадать, что это – запоздалое дочернее раскаяние или в ее словах действительно был некий смысл.

Следователя к ней Макс больше не допускал, заручившись поддержкой врачей. Если и были у ментов какие-то версии, то со мной они ими не делились. Судя по их вопросам, они считали, что убийство совершил грабитель. Жуткие порезы на теле жертвы объясняли ее нежеланием сообщить код сейфа. Мне эта идея казалась смехотворной. Убийца разрезал Музе лицо, нанеся два удара крест-накрест. Муза ценила свою красоту, и угроза быть изуродованной, безусловно, подействовала бы. Она бы назвала код, лишь только поняла, что этот мерзавец настроен серьезно.

Уже на следующий день в квартире появился адвокат, видный мужчина лет сорока, с холеным лицом и манерами аристократа. Он хмурился, то и дело вздыхая и разводя руками, и повторял:

– Не могу поверить.

Я вспомнила, что он любовник Музы, и прониклась к нему сочувствием. Однако очень скоро мне стало не до его душевных переживаний.

– Мать с дочерью не ладили, – доверительно заговорил он, когда мы остались вдвоем. – Особенно после смерти Александра Ивановича. Делили деньги. Есть люди, которые слышали: девчонка не раз грозилась отравить мать.

– Вы что, с ума сошли? – возмутилась я. – Неужто вы…

– Ах, милая, в моей практике случалось и более невероятное.

– В какой практике? По-вашему, моя сестра могла убить свою мать?

– Ну, не сама, разумеется. Ведь у нее алиби. Но… подростки невероятно жестоки, а эта девица теперь единственная наследница, как я понял. Она могла пообещать убийце деньги…

– Замолчите, – перебила я. – Моя сестра не имеет к убийству никакого отношения. Да, они ссорились с матерью. И речь о деньгах действительно заходила, но Яна прекрасно знает, что фирма отца практически банкрот, к тому же наполовину принадлежит другому человеку. Какой смысл ей убивать мать?

Он поджал губы и, глядя на меня, еще несколько раз вздохнул, точно сетуя на мою наивность. Перепугавшись, я бросилась к следователю. Беседовали мы часа три, я подробно изложила ему свои соображения: убийство отца, таинственная папка, совладелец фирмы, о котором до гибели папы никто не знал, уверенность Музы, что о делах фирмы ей говорят далеко не все… Под конец я сникла, поняв, что мои рассказы больше похожи на донос, причем на людей, с которыми я даже незнакома, подумала о Морозове и едва не заревела с досады. Он не сделал мне ничего плохого, а я рою ему яму. Впрочем, следователь особого энтузиазма не выказал, а я не знала, как к этому отнестись: то ли огорчаться, то ли радоваться. Собравшись с силами, я решилась пойти дальше и рассказать о письмах, которые отец нашел после смерти бабки, его интересе к ее биографии, но подумала с беспокойством, что моя откровенность вряд ли придется по душе Уманскому, да и что конкретно я могла рассказать? Поведать о догадках Марго и собственных сомнениях? Мучилась я этими мыслями совершенно напрасно, мой рассказ о письмах следователя совсем не заинтересовал.

– Не будем отвлекаться, – вежливо предложил он. – При чем здесь какие-то письма на немецком? Есть фирма, на которую, как видно, нашлись охотники, ваш отец погиб, а потом и ваша мачеха. Там все весьма спорно, а в таких делах… В сейфе наверняка были документы, которые кто-то хотел получить. Наследницу убили, а девчонку просто не принимают всерьез. Вы, кстати, тоже долю наследуете?

– Нет, – испуганно покачала я головой.

– Ну и хорошо. Разберемся. Дело-то, в сущности, ясное.

Что ему там было ясно, еще вопрос. Я не знала, что хуже: уверенность следователя в том, что убийство связано с делами фирмы, или прозрачные намеки адвоката. Я уныло брела по улице, голову разрывало от боли, а душу от бессилия, и я понятия не имела, что мне делать дальше. «Забрать Янку и уехать в Италию – вот что», – решила я, но до окончания следствия уехать нам вряд ли позволят.

В разгар моих сомнений зазвонил мобильный. Я взглянула на дисплей, номер отсутствовал, только надпись «звонок», я открыла крышку, буркнула «да» и тут же сбилась с шага.

– Эй, – лениво произнес мужской голос. – Кажется, шоу начинается. Будь осторожней и не болтайся по городу одна, не прибавляй мне работы.

– Это вы? – ахнула я. – Вы?

– Конечно, я, кто же еще.

– Вы где-то здесь?

Я начала оглядываться, пока не почувствовала себя идиоткой, вряд ли мой ангел-хранитель приветливо помашет мне рукой, раз уж предпочел прятаться.

– Вам что-то известно об убийстве, да? Кто это сделал?

– Откуда мне знать? – возмутился он. – Главное, что ты жива-здорова. Твои родственники не моя забота. Да не верти ты головой, еще под машину попадешь.

– Вы правда здесь? – Я вновь начала оглядываться, а он хихикнул:

– Ты хоть поняла, что я сказал?

– Послушайте, мне необходимо знать, что происходит. Давайте встретимся, поговорим.

– Смотри, чтобы глупое любопытство не вышло тебе боком, – вздохнул он и отключился, а я досадливо топнула ногой.

Кто этот тип? Неужто все это время он был рядом? Что ему от меня надо? Вроде бы он уже не раз давал понять, что его заботит моя безопасность, вот только стоит ли в это верить? Особенно после последнего замечания.

Он и сейчас рядом? Наверное, так и есть, если он видел, как я верчу головой. Все мои чувства перемешались: и беспокойство, и страх, и любопытство… пожалуй, последнее перевешивало. Я отправилась домой, ловя себя на мысли, что то и дело оборачиваюсь.

На следующий день я поехала к Уманскому: хотелось просто сменить обстановку, находиться в квартире, где недавно произошло убийство, было тяжело. Уманский о смерти Музы, конечно, знал, но мы мало говорили об этом, мы вообще в тот раз говорили немного, молча пили чай, потом обсуждали предстоящие похороны. Он, конечно, предложил свою помощь.

– Что вы думаете о случившемся? – не выдержав, прямо спросила я.

Геннадий Сергеевич пожал плечами.

– Не знаю. Возможно, это действительно ограбление… хотя твоя мачеха из тех людей, кто запросто ввязывается в любую аферу.

– Аферу? – нахмурилась я.

– Ей ведь нужны были деньги, и в своих желаниях она могла зайти слишком далеко.

К примеру, начала шантажировать кого-то.

– Вам что-нибудь известно или это просто догадки?

– Конечно, догадки, – вздохнул он.

А я ощутила укол в сердце, потому что вспомнила случайно подслушанную фразу, когда Муза беседовала в кабинете отца с Максимом: «И сколько я получу за это?» Мысль о таинственной папке, конечно, тоже пришла в голову. Неужто Муза шантажировала Макса? Но при чем здесь он, раз с отцом они были лишь приятелями и не имели никаких общих дел? А если мне известно далеко не все? Было над чем ломать голову.

– Геннадий Сергеевич, – решилась я. – Мне звонил человек, который назвался моим ангелом-хранителем. Как вы думаете, отец мог попросить кого-то…

Конечно, Уманский поначалу ничего не понял, пришлось ему рассказать о встрече в Италии.

– Ты говорила об этом в милиции? – нахмурился он.

– Я пыталась, но меня даже слушать не стали, – ответила я, немного слукавив, слушать меня перестали, когда я завела речь о письмах, так что до своего итальянского приключения я так и не дошла.

– Даже не знаю, что тебе сказать, – помрачнел он еще больше. – Возможно, твой отец действительно чего-то опасался… Мне все это не нравится. Тебе надо уехать.

– Куда, если он и в Италии ходил за мной следом.

– Я сам поговорю со следователем, – кивнул он.

– Нет. Наверное, зря я вам об этом сказала. Если это действительно мой отец приставил его ко мне, в конце концов, должен он себя как-то проявить. Мне кажется, этот тип совершенно неопасен, даже наоборот. Обещайте, что никому не расскажете о нашем разговоре.

– Мне это не нравится, – повторил Уманский, но все-таки пообещал.

Я простилась с ним и, уже сидя в автобусе, вдруг вспомнила о детективе, которого наняла Муза. Ну конечно. Ему что-нибудь да известно о ее делах, по крайней мере, если я найду его, станет ясно, с какой целью она к нему обратилась. Первой мыслью было немедленно сообщить о нем милиции. Мысль вполне здравая, но надолго не задержалась. Они-то, может, и узнают, но вряд ли расскажут мне. Однако как найти этого детектива? Его номер телефона, вполне возможно, есть в мобильном Музы. Тогда о нем в милиции уже знают. Это если она записала – «детектив», такое следователь не пропустит. А если там лишь фамилия, обратят ли на нее внимание? Я вообще не помнила, чтобы они интересовались мобильным Музы. Если детектив узнает об убийстве, может, и сам позвонит.

Я заторопилась домой, теперь все мои мысли были только о том, как его найти, и беспокойство росло: вдруг именно сейчас он звонит? Макс или Янка ответят, он испугается и… Если он законопослушный человек, узнав об убийстве клиентки, сразу же обратится в милицию, но мне необходимо поговорить с ним самой.

В общем, я довела себя до весьма нервозного состояния, горя желанием поскорее взять в руки мобильный Музы. Вошла в квартиру и услышала, как Янка зовет с кухни:

– Жанна, это ты?

Они с Максом обедали, бледное лицо Янки, заметно похудевшее, выглядело утомленным и несчастным.

– Макс хочет, чтобы мы жили у него, – сказала она.

– Я думаю, эта квартира не лучшее для вас место, – кивнул он.

– У нас есть бабушкина квартира, – нахмурилась я.

– Конечно, но мне будет спокойнее, да и вам тоже, когда в доме есть мужчины. Сейчас мне придется ненадолго уехать, надо решить вопросы, связанные с похоронами.

– Мы… – начала я, но он меня перебил:

– Я сам всем займусь. Я просто обязан это сделать. Ради бога, не возражай. Сейчас позвоню Карлу… – Он стал звонить, а я спросила Янку тихо:

– Где мобильный Музы?

– В ее спальне. А что? – насторожилась она.

– Хочу взглянуть, кому она звонила в последнее время.

– Жанна, – Янка схватила меня за руку, – не вмешивайся, пусть убийцу менты ищут. Ты все равно ничего не сделаешь, а… у меня же, кроме тебя, теперь нет никого.

Она прижалась ко мне, всхлипывая, а я сказала:

– Просто я хочу помочь следствию. И ни во что я не вмешиваюсь, честно.

Я выскользнула из кухни. Макс, звонивший из холла, проводил меня настороженным взглядом, я вошла в спальню Музы и заперлась на ключ, желая избавить себя от неожиданностей, схватила ее мобильный и открыла телефонную книжку.

Тут же мне стало ясно: если детектив занесен просто под своей фамилией без обозначения рода деятельности, на поиски уйдет очень много времени, знакомства у Музы были весьма обширные. Какие-то имена были мне известны, но большинство нет. А ведь придется еще обзванивать всех этих людей. Я удрученно потерла нос и решила все-таки просмотреть телефонную книжку до конца. Появилась начальная буква «д», но слова «детектив» я не увидела и продолжила смотреть дальше, дошла до буквы «м», появилось очередное имя на дисплее, и я прочитала: «Мегрэ». Как видно. Муза особенной изобретательностью не отличалась. Интересно, милицейские обратили внимание на эту запись или нет? Я проверила звонки Музы, входящие и исходящие, и убедилась, что в последние пару дней ни она Мегрэ, ни он ей ни разу не звонил. Глубоко вздохнув, я набрала его номер и стала ждать.

– Слушаю, – неохотно сказал мужской голос.

– Здравствуйте, – поздоровалась я.

– Здравствуйте, – теперь в голосе слышалось недоумение, – С кем я разговариваю?

– Я падчерица Музы Павловны. Вы ведь с ней знакомы?

– А в чем, собственно, дело?

– Мне бы не хотелось говорить об этом по телефону. Мы могли бы встретиться?

Разумеется, я вам оплачу потраченное время.

– Мне платят за работу, – буркнул он. – Я бы все-таки хотел знать, в чем, собственно, дело?

«Вряд ли ему известно о гибели Музы», – мелькнуло в голове, и я заявила:

– У меня к вам просьба… Давайте все-таки не по телефону. Я готова встретиться с вами в любое удобное для вас время.

– Хорошо. Сегодня, часов в девять вечера, устроит?

– Вполне.

– Тогда жду вас в кафе… – Он назвал ту самую кофейню, где несколько дней назад я видела их с Музой.

Я немного приободрилась и вернулась на кухню.

– Ну и что ты нашла в ее мобильном? – спросила Янка.

Макс взглянул на меня очень серьезно.

– Жанна, расследованием должны заниматься профессионалы. То, что ты затеяла, глупо и бесперспективно. Я уж не говорю об опасности. Думаю, вам следует переехать ко мне прямо сейчас.

– До похорон нам лучше остаться здесь, – покачала я головой.

– В данных обстоятельствах на условности можно не обращать внимания.

– Яна, если хочет, может переехать, – ответила я.

– А ты останешься одна в этой квартире? Да ты просто спятила… Хорошо, после похорон, – помолчав, согласно кивнул Макс.

Приехал Карл, сменив на посту Макса, тот сразу же удалился. Карл устроился в гостиной и дремал, сидя в кресле, а я неожиданно для себя решила, что он вызывает у меня смутное чувство тревоги, точно он не охранник, а надзиратель, а я узник. Я видела, что он наблюдает за нами, ни его расслабленная поза, ни прикрытые глаза меня ничуть не обманули.

Зазвонил домашний телефон, его звук заставил меня вздрогнуть, я схватила трубку, сказала:

– Да… – и ничего не услышала в ответ, где-то тихо играла музыка, должно быть, радио. – Да, – повторила я, и бодрый мужской голос произнес:

– Мне бы Музу, Музу Павловну.

– А кто ее спрашивает? – насторожилась я. Трубку сразу же повесили.

– Кто это? – появляясь из-за моей спины, спросила Янка.

– Не знаю, не пожелал назваться. Спрашивал Музу.

– Странно, да? – нахмурилась она и машинально взглянула на дверь. Я пожала плечами.

Карл, который, безусловно, слышал наш разговор, переместился в другое кресло, откуда хорошо была видна входная дверь. Эти приготовления спокойствия душе не вернули. Чтобы отвлечь Янку, я пошла печь пирог и предложила ей помочь мне.

– Как ты думаешь, я ему нравлюсь? – тихо спросила она.

– Максу? Почему бы и нет?

– Почему бы и нет, – передразнила сестра. – Он меня ни разу не поцеловал, я имею в виду, по-настоящему. И разговаривает он со мной так…

– По-моему, он очень заботлив.

– Вот именно. Очень. Но с девушкой, которая тебе нравится, говорят иначе. Ты же прекрасно понимаешь, что я хочу сказать… У него кто-то есть, – добавила она, кусая губы. – Я слышала, как он звонил по телефону и называл ее «милая».

– Это ничего не значит, меня он тоже так называл.

– Жанна, я не знаю, что делать. Я пытаюсь дать понять ему, что я не ребенок, что я… но каждый раз как-то так выходит… Теперь, когда нет мамы, нам ничего не мешает, даже если они были любовниками.

Я только вздохнула, лично меня сейчас занимало совсем другое, но я, конечно, знала: стоит нам чуть больше времени проводить с Максимом, и прежняя маета опять ко мне вернется, поэтому осуждать Янку, что в такое время она думает о своих сердечных делах, я не спешила.

Между тем стрелки часов уже показывали время, когда следовало отправляться на встречу с детективом, если я не хотела опоздать.

– Мне надо отлучиться ненадолго, – вздохнула я.

– Куда ты? – нахмурилась Янка и, заметив мое нежелание развивать тему, добавила:

– Макс будет недоволен. Ему все это не нравится.

– Что «все»? – удивилась я.

– Что ты где-то ходишь, с кем-то встречаешься.

– А какое Максу до этого дело?

– Он беспокоится за нас, помогает.

– Да, но я хочу тебе напомнить, что многие люди готовы нам помочь, и здесь мог бы сидеть не Карл, а друзья Музы, что, с моей точки зрения, было бы правильнее, но, похоже, за меня все решает Макс.

– Почему ты к нему так несправедлива? Он хочет как лучше. Он хочет, чтобы мы жили у него.

– То же самое предлагает Геннадий Сергеевич, почему бы не воспользоваться его гостеприимством.

– Геннадий Сергеевич? – усмехнулась Янка. – Да я с ума сойду с этим старым занудой.

– Хорошо, переедем к Максу, а сейчас мне надо уйти.

– Что мне ему сказать, если он спросит, где ты?

– Что моя личная жизнь его не касается.

Карл, заметив, что я собралась уходить, возник в холле.

– Куда? – Вопрос прозвучал грубо, я усмехнулась и направилась к двери, наблюдая в зеркале борьбу чувств на его физиономии. Он переводил взгляд с меня на Янку, должно быть, решая, как поступить. Неужто Макс дал приказ следить за нами? Очень похоже. Знать бы, чем это можно объяснить: просто большой заботой или у Макса в этом деле свой интерес?

Я быстро шла в сторону кафе, поймав себя на мысли, что без конца оглядываюсь. Тряхнула головой, пытаясь прогнать ненужные мысли. Мне стоит подумать о том, что я скажу детективу. А если он не придет? Что тогда? Звонить ему еще раз или сообщить о нем в милицию?

Детектив пришел. Сидел в глубине зала с чашкой кофе, хмурился и наблюдал за входной дверью. На меня взглянул с сомнением, я сразу же направилась к нему.

– Здравствуйте, – сказала с улыбкой.

– Здравствуйте, – кивнул он.

Я села напротив, подошла официантка, и я заказала кофе.

– Меня зовут Жанна, – сообщила я. – А вас?

– Какая разница. Говори, в чем дело.

– Должна ведь я как-то к вам обращаться? – Я старалась расположить его к себе, но ему, похоже, было на это наплевать.

– Так чего тебе от меня нужно? – поторопил он.

– Муза наняла вас…

– Тебе-то что? – рыкнул он, поспешно оглянулся и Понизил голос.

– Ее убили.

Он стиснул зубы, мне стало ясно, что это для него вовсе не новость, может, оттого он так и нервничал.

– Я знаю, что она встречалась с вами здесь, в кафе. Я видела вас.

– Ну и что?

– Мне важно знать, что она вам поручила.

– А я не обязан тебе отвечать.

– Тогда ответите следователю, – заявила я.

– Не волнуйся, отвечу. Мне следователя бояться нечего.

– Отлично. – Я потянулась к телефону. – Прямо сейчас и позвоню.

– Подожди, – он все-таки остановил меня. – Они что, обо мне не знают, менты, я имею в виду?

– Должно быть, не обратили внимания на запись в ее мобильном, она не написала, что вы детектив.

– Ага, – кивнул он, что-то соображая. – Послушай, у меня проблемы с лицензией, мне все эти заморочки ни к чему, понимаешь?

– Конечно. Мне они тоже ни к чему. Давайте так, вы отвечаете на мои вопросы, а я молчу о том, что видела вас с ней. Идет?

– Задавай свои вопросы, – после минутной паузы буркнул он.

– Муза поручила вам следить за Морозовым? Он уставился на меня, не моргая.

– За каким еще Морозовым?

– Тогда что она от вас хотела? – смутилась я.

– Выслеживала своего любовника. Надо сказать, дамочке здорово не повезло с ним, у этого парня баб как грязи, за два дня я насчитал пяток.

– Как фамилия любовника? – додумалась спросить я.

– Вершинин. Максим Вершинин.

– Вы уверены, что они были любовниками? – пролепетала я.

– А с чего ей тогда интересоваться, чем он занимается?

– Давайте по порядку, – предложила я.

– Пожалуйста. Она мне позвонила, сказала, что по объявлению. Я действительно давал объявление, правда, давно. Ну, подумал, может, в какой старой газете нашла. Ну, мы встретились. Она сказала, что собирается замуж за этого типа и хотела бы знать о нем побольше, с кем он встречается и все такое. Я за ним два дня топал, принес ей отчет, думаю, отчет ей не понравился. А она мне и говорит: «Хочу знать, есть ли у него деньги, и если есть, то откуда». Ну, я прикинул и согласился разнюхать, но дело не выгорело. Здесь этот парень нигде не работает, приехал из-за границы, откуда мне знать, что он там делал и прочее? У меня нет таких возможностей, это я ей и сказал при следующей встрече, а она: «Должны быть способы…» Моя специализация – разводы, застукать дражайшую половину с сердечным другом или за мужем проследить, где он время проводит, А тут… Я ей стал втолковывать, что все это не для меня. Она расплатилась, и мы разошлись. Вот и все.

Я задала ему несколько вопросов, но уже поняла, что толку от этого не будет. Муза надеялась заполучить Макса в мужья или в любовники и приставила за ним сыщика. Ее интересовали его финансы, это понятно, боялась прогадать и связаться с нищим аферистом. Когда мы разговаривали с ней, у нее как будто не возникало сомнений в богатстве Максима, значит ли это, что она нашла-таки способ проверить его банковский счет?

– Ну, я могу идти? – понаблюдав за мной, спросил детектив.

– Да, – кивнула я поспешно.

– Ментам позвонишь? – спросил он мягче.

– Лучше это сделать вам.

– С какой стати? Когда ее убили, я на нее уже не работал. Или этот парень у ментов на подозрении? Так мне все равно нечего им сказать, кроме того, что он бабник. А за это пока еще не привлекают.

– Хорошо, – кивнула я. – Не звоните. И я не стану.

– Вот и молодец, – заулыбался он, но улыбка вышла до того фальшивой, что я порадовалась, когда он наконец ушел.

Итак, мои надежды что-то прояснить опять не оправдались. Но недавние сомнения все-таки не оставляли: о чем Муза с Максом говорили в кабинете отца? Расспросить Вершинина? А что? Почему бы, в самом деле, не задать ему этот вопрос?

Расплатившись за кофе, я побрела к выходу, вышла на улицу и направилась в сторону парка, решив немного прогуляться и все обдумать.

Парк никогда не считался в районе опасным местом, конечно, молодежь здесь тусовалась, но вела себя вполне прилично. Только не в этот раз. Войдя на его территорию, я заметила группу молодых людей на ближайшей скамейке, нетрезвых и явно ищущих острых ощущений, последнее отчетливо проявлялось в их поведении. Парни, громко разговаривая и заводя самих себя, оглядывались в поисках подходящей жертвы.

Роль жертвы мне, само собой, не улыбалась, и я попятилась вон из парка, пока меня не заметили. И тут в голову пришла гениальная идея, то есть это в тот момент она показалась мне гениальной, а уже через пять минут совершенно идиотской, но поначалу я рассудила так: если мой ангел-хранитель обеспокоен моей безопасностью и везде за мной ходит, то в ситуации, когда опасность мне грозит, он просто обязан проявить себя, то есть вмешаться и спасти меня от злодеев.

Воодушевленная этой мыслью, я решительно направилась в парк.

– Девушка, – сразу же донеслось со стороны скамейки. – Давайте познакомимся.

Я шла вперед, не обращая на вопящих никакого внимания.

– Девушка, куда вы так спешите, Вася почти влюбился.

– Дурак ваш Вася, – ответила я нагло, намереваясь ускорить события, и добилась-таки своего: вся свора ринулась в мою сторону.

– Чего? Ты еще хамить будешь?

Меня быстро окружили плотным кольцом, а спаситель где-то прохлаждался, вот тут я и сообразила, что ловить ангела-хранителя на живца затея идиотская.

Один из парней схватил меня за плечо, я толкнула его в грудь и попыталась вырваться, но не тут-то было.

– Что, сучка, попалась? – хмыкнул долговязый придурок с прыщавой физиономией.

– Пустите! – закричала я и предприняла повторную попытку вырваться из кольца.

Тут за моей спиной раздался скрип тормозов, и я услышала знакомый голос:

– Эй, парни, полегче… – Повернулась и увидела, как к нам бежит Макс. – Девушка понятия не имела, что это ваша территория. – Он подошел вплотную и сказал мне: – Иди в машину, милая, а я здесь потолкую с ребятами.

Но у ребят такого желания не возникло, они расступились и разом притихли.

– Следил бы получше за своей девкой, – вполне доброжелательно буркнул долговязый. – Шляется тут.

– Я что, спрашивал твоего совета? – спокойно спросил Макс, а я с печалью подумала: «Зачем же нарываться, раз они совсем не против, чтобы мы ушли».

Однако парни в ответ не проронили ни слова. Есть люди, одно присутствие которых вызывает у граждан чувство обоснованной тревоги, как видно, Максим из их числа. Еще минуту назад грозная свора сейчас походила на беззубых щенят, заметивших приближение рассерженного добермана.

– Ладно, пошли, – сказал долговязый, и парни стайкой потянулись в глубь парка.

– Что ты здесь делаешь? – зашипел Макс, ведя меня за руку к машине.

– Иду домой, – пролепетала я.

– Ты могла бы позвонить мне. И потом, есть более безопасная дорога, непременно надо было идти вечером через парк?

– А ты? Ты что здесь делаешь? – спросила я, несколько воспрянув духом.

– Еду к тебе, естественно. Хорошо, что вовремя повернул голову и увидел…

Он запихнул меня в машину и сел сам, а я схватила его за руку и задала вопрос:

– Это ты? Это действительно ты?

Его лицо стало нежным, он погладил меня по голове и сказал:

– Успокойся, милая.

– О господи, это ты звонил мне? – вновь спросила я, сообразив, что предыдущий вопрос прозвучал довольно глупо. Оказалось, и этот не лучше.

– Да, дважды, но ты не ответила.

– Так это ты или не ты?

– Милая, это стресс… – начал он.

– Прекрати, – перебила я. – Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю.

– Извини, но даже не догадываюсь.

– Ты мой ангел-хранитель? – спросила я с надеждой. Он взглянул на меня очень серьезно.

– С удовольствием возьму на себя эту роль.

– Черт бы тебя побрал, ты можешь ответить прямо? И прекрати болтать о стрессе, я совершенно…

– Хорошо, ты в порядке. Только говоришь загадками.

Мы уже тронулись с места, а я кусала губы в досаде, косясь на Макса. Эксперимент с треском провалился. Или я все-таки права, а он дурака валяет? Но что за причина у него скрываться?

– Сейчас соберешь вещи, и поедем ко мне, – сказал он, тоже косясь в мою сторону.

– После похорон.

– Нет, сейчас.

– Не командуй.

– Ты должна понимать, что я беспокоюсь. А ты болтаешься черт знает где и попадаешь в передряги. Это просто удивительно, что я оказался рядом.

В тот момент я была уверена, что вовсе не случайно он оказался возле парка, а уже через пять минут вновь сомневалась.

– Было бы лучше, если б ты сказал мне правду, – буркнула я.

– О моем отношении к тебе? – помедлив, спросил он.

– При чем здесь отношение… то есть что ты имеешь в виду? – насторожилась я.

– Вот что, – Макс внезапно разозлился. – По-моему, ты сама не знаешь, чего хочешь. Сиди и молчи.

Я обиделась и стала смотреть в окно.

– Вам действительно лучше переехать, – совсем другим тоном заявил он, когда мы остановились возле подъезда.

– Чтобы твой Карл присматривал за нами?

– Он действует тебе на нервы? – вздохнул Макс. – К сожалению, мне тоже. Но избавиться от него возможным не представляется. Однако это все-таки лучше…

Я не стала дослушивать, что там лучше, и вышла из машины.

После похорон Музы мы все-таки переехали к Максу. Наша квартира навевала уныние, все здесь напоминало о недавней трагедии. Янка категорически отказывалась перебраться в квартиру бабушки, уверяя, что не сможет там спать спокойно, если мы останемся вдвоем, я-то считала, что по ночам ей не дает спать нечто другое, но в конце концов согласилась.

Прошло две недели. Янка понемногу успокаивалась, не ревела по несколько часов подряд, как в первые дни после убийства, и даже начала улыбаться. Я приписывала заслугу в перемене ее настроения Максу, Он по-прежнему проводил с нами очень много времени и заботился о нас так трогательно, точно мы ему близкие родственники. В те редкие часы, когда он отсутствовал дома, Карл неотступно следовал за нами. Чем дольше я за ним наблюдала, тем опаснее он мне казался, хотя с нами он был исключительно вежлив и торопился вслед за хозяином исполнять любое наше желание. Однако время от времени я ловила на себе его настороженный взгляд, точно он подозревает меня в коварстве и ждет момента, когда я сотворю какую-нибудь пакость.

Стоило Максу покинуть дом, как я тоже сматывалась под любым предлогом, что вызывало у нашего нежданного покровителя вспышки раздражения.

– Если тебе куда-то надо отлучиться, скажи, я тебя отвезу, – с этого начинались все наши перепалки.

– Я что, под арестом? – возмущенно отвечала я, и мы развивали данную тему, ко взаимному неудовольствию. Я ловила себя на мысли, что все это напоминает недавние ссоры Янки с матерью, стыдила себя и призывала быть терпимей, но не выдерживала.

В один из дней я решила установить, где на курсах немецкого занимался мой отец. Не то чтобы я надеялась, что это позволит продвинуться в разгадке тайны его гибели, скорее просто не знала, как вообще подступиться к этой самой тайне.

Я дошла до ближайшего киоска, купила газету с объявлениями и, засев за телефон, принялась методично обзванивать многочисленные курсы. В так называемом Немецком доме мне повезло. Во-первых, женщина оказалась приветливой, во-вторых, в просьбе проверить, занимался ли у них несколько месяцев назад Ковальчук Александр Иванович, не увидела ничего подозрительного и не стала задавать массу вопросов, а в-третьих, попросив немного подождать, ответила:

– Да, занимался. С сентября прошлого года, сначала на ускоренных курсах, они длились три месяца, затем записался на курсы углубленного изучения языка. Заплатил за учебный год по июнь включительно, но с марта курсы не посещает. Мы ему несколько раз звонили на мобильный, но он отключен, а домашний адрес и телефон Ковальчук не оставил.

– Простите, это его дочь, меня зовут Жанна, папа погиб в марте, и я…

– Вы по поводу возврата денег?

– Нет-нет, я просто хотела поговорить с его педагогом, это очень важно для меня.

– Хорошо, оставьте свой телефон, я свяжусь с Ольгой Сергеевной, и она вам перезвонит.

Я поблагодарила и стала ждать звонка, глядя в окно. Янка валялась в шезлонге возле бассейна, Карл был где-то в доме.

«Наверняка подслушивает», – решила я с досадой. Ольга Сергеевна перезвонила примерно через час.

– Здравствуйте. – Голос звучал взволнованно или мне это показалось? – Вы дочь Александра Ивановича? Мне сказали… неужели это правда? Он погиб?

– Да.

– Господи, какое несчастье. Авария? А я-то гадаю, почему он вдруг перестал посещать курсы. Жаль, что я не знала… Какое несчастье, – повторила она.

– Ольга Сергеевна, мы могли бы с вами встретиться? – задала я вопрос. – Я хотела поговорить о папе, то есть о его занятиях.

Я ожидала, что женщина удивится и начнет расспрашивать, что конкретно меня интересует, но вместо этого она ответила:

– Да, конечно. Когда вам удобно?

– В любое время.

– Знаете что, приезжайте к нам, в Немецкий дом. У меня еще одна пара, после этого я освобожусь, и мы спокойно поговорим. Согласны?

– Да-да, конечно, – заверила я. – Через полтора часа я буду у вас.

Немецкий дом находился на улице Большая Московская, это было совсем недалеко отсюда, но я все равно вышла пораньше, боясь, что явится Макс и мне придется с ним объясняться.

Особняк начала прошлого века, недавно отреставрированный, выглядел очень нарядно: цветочки в лотках под окнами, большой балкон, дубовая дверь. Я прогуливалась по соседству, выжидая время. Двери распахнулись, и на улицу повалил народ, в основном молодежь, все шумно прощались и стайками разлетались в разные стороны. Я в очередной раз взглянула на часы и вошла в здание. Внизу был гардероб, закрытый по случаю летнего времени. За письменным столом сидел пожилой мужчина и читал газету, заметив меня, посмотрел вопросительно.

– Где я могу найти Ольгу Сергеевну? – поинтересовалась я, поздоровавшись.

– Поднимитесь на второй этаж, комната номер пять, она должна быть там.

Я поднялась и стала оглядываться в поисках нужной комнаты. Дверь впереди распахнулась, и в коридоре появилась полная дама в длинной мешковатой юбке и белой кофточке, с милым лицом и короткой стрижкой.

– Кого-то ищете? – спросила она.

– Ольгу Сергеевну, – ответила я. Она посмотрела внимательно.

– Вы Жанна?

– Да.

– А я Ольга Сергеевна. Вы на папу похожи, – улыбнулась она.

– Все говорят, на бабушку.

– Значит, бабушка у вас была красавица. Идемте, аудитория свободная, там и поговорим.

Аудиторией оказалась небольшая комната с партами как в школе и доской для записей на стене. Ольга Сергеевна устроилась за столом и предложила:

– Присаживайтесь. Расскажите, что с ним произошло?

– Папа был в Италии и… Бели честно, мне тяжело говорить об этом. – Я вдруг подумала: вдруг тот факт, что его убили, ее насторожит и она проявит сдержанность?

– Я понимаю, – коснувшись моей руки, кивнула она. – Бедная девочка. Ваш отец был прекрасным человеком. Знаете, я немножко влюбилась в него. Не подумайте ничего плохого, просто… такие мужчины редко встречаются.

– Вы с ним много общались?

– В основном на лекциях, конечно. Но иногда он приглашал меня выпить кофе, тут за углом есть кафе. Просто мы дружески беседовали…

– Можно узнать, о чем вы говорили? – Она пожала плечами.

– Обо всем на свете. В основном, конечно, о Германии, я там жила два года, о немецкой литературе… Потом он попросил меня сделать несколько переводов, он сомневался в своих знаниях немецкого. Я, конечно, охотно ему помогла.

– Переводы? – насторожилась я.

– Он же собирал материалы о третьем рейхе, – с некоторым удивлением сообщила она. – Собственно, это увлечение и привело его к нам на курсы, многие документы существуют только на немецком.

– Простите, – тряхнула я головой. – Что это были за документы?

– Они касались нацистских преступников, Их деятельности на территории нашей страны, разграбления музеев, похищения различных ценностей. Если честно, не так часто он ко мне обращался, так что моя помощь была незначительной. Однажды принес письма. Вот это было интересно. Он купил их на блошином рынке, чего там только не продают… Целая пачка писем, такие трогательные. Ваш папа сам сделал перевод, но потом принес их мне. Ему все казалось, что он что-то упустил. Кстати, перевод был вполне приличный. Мы потом разбирали буквально каждое слово. Знаете, у меня было чувство, что мы пытаемся разгадать какую-то тайцу. Впрочем, так оно и было. Тайна чьей-то любви. Я все пыталась вообразить, что с ними случилось потом, как эти письма попали в Россию…

– А что конкретно было в этих письмах? – облизнув губы, спросила я.

– Ну… ничего особенного. Мужчина писал их любимой девушке, рассказывал о своей жизни, учебе, о своем настроении…

– Вы вернули их папе?

– Конечно, – удивилась она. – Я работала с ксерокопиями, так удобнее.

– У вас случайно не осталось переводов, которые вы для него делали?

– Можно посмотреть. Идемте.

Мы прошли в соседнюю комнату, что-то вроде учительской. Ольга Сергеевна долго, просматривала бумаги в столе, пока не нашла папку.

– Вот ксерокопии двух писем. К сожалению, больше ничего нет.

– Сколько было всего писем?

– Штук двадцать, наверное. Вы сможете их прочитать? Если хотите, я переведу.

– Спасибо, я справлюсь, – Я взяла ксерокопии в папке-файле и сунула их в сумку.

– Где его похоронили? – спросила она. – Я бы хотела навестить могилу.

Я объяснила, как, ее найти, и поспешно простилась. Выйдя из дома, нашла ближайшую скамейку и достала папку.

«Здравствуй, моя маленькая принцесса. Сегодня читал твое письмо и вспоминал наш сад, старую липу и качели. Помнишь, как ты упала, а я страшно перепугался, так перепугался, что даже заревел. Стоял и ревел, как дурак, пока ты не засмеялась, сидя на земле, а потом дразнила меня плаксой. Как там наши качели? Впрочем, на зиму их, наверное, сняли. Ты катаешься на коньках? Наверное, катаешься. Здесь у меня на это нет времени. В моей комнате сгущаются сумерки, я пишу письмо и думаю о тебе. Мечтаю, как мы будем гулять в нашем саду. Ты качаешься на качелях, и твой белый шарфик треплет ветер, ты смотришь на меня и смеешься… Я вижу это так ясно, точно ты и вправду сидишь напротив, моя фея, и чувствую, что мне хочется плакать, как в детстве, оттого, что ты так далеко от меня. Ты просишь рассказать о моей жизни здесь. Поверь, в ней нет ничего интересного. Учеба, прогулки по городу и ожидание весны. Впрочем, учиться мне нравится. Но все мои мысли дома, рядом с тобой. Я везде ношу твою фотографию и, когда мне грустно, подолгу смотрю на нее. Ты настоящая красавица. Не морщи свой хорошенький носик. Жаль, что не удалось приехать на Рождество, я так на это рассчитывал. Но ничего, скоро весна, а там и лето, мы опять будем вместе. Ты и я.

Рядом с моим домом отличная художественная галерея, я иногда хожу туда, чтобы немного порисовать. Выбираю портрет какой-нибудь красавицы и копирую его, но знаешь, что забавно – в конце концов все мои красавицы получаются похожими, у них всегда твое лицо. Я не могу не думать о тебе каждую минуту, каждую секунду. Мне кажется, я не смогу вздохнуть, если не произнесу твоего имени. Ты пишешь, что очень скучаешь. Я тоже, мой ангел, но я не хочу, чтобы ты плакала, и не хочу, чтобы ты забывала меня хоть на секунду. Я сам не знаю, чего хочу. То есть знаю, конечно: поскорее оказаться рядом с тобой, видеть тебя, слышать твой голос. Пиши мне почаще, я так жду твоих писем.

С любовью, твой Ральф».

Я замерла, держа ксерокопию письма в руке и глядя на деревья напротив. На мгновение мне показалось, что это письмо адресовано мне и сердце болезненно сжалось. Я с каким-то странным отчаянием поняла – от того, кто написал это письмо, меня отделяют долгие-долгие годы, как будто оно дошло до адресата через целый век и ничего поправить и изменить нельзя. Ни броситься на помощь, ни просто написать ответ.

Я сглотнула ком в горле и начала читать второе письмо.

«Здравствуй, моя принцесса. У нас уже весна, солнце такое яркое, что с улицы уходить не хочется. Вчера я целый час сидел в сквере на скамейке, щурясь на солнце, словно наш кот. Помнишь его? Старый и все такой же толстый, наверное, он уже ленится выходить на улицу и целыми днями спит на подоконнике. Передавай ему привет от меня. Качели в саду повесили? А на лужайке, должно быть, расцвели нарциссы. Конец марта, я так люблю этот месяц, потому что он напоминает мне о тебе. Я слышу твое имя в птичьем пении, вот пичуга пролетела и прокричала его, и даже в грохоте трамвая я слышу его и повторяю как молитву. Ты пишешь, что подстригла волосы. Мне очень нравились твои смешные косички, и теперь трудно представить твой новый облик, но ты, конечно, с любой прической настоящая красавица. Пришли мне свою фотографию. Та, что ты мне подарила, совсем истрепалась, потому что я везде таскаю ее с собой, пришлось ее подклеивать, теперь она стоит в рамке на моем столе, и когда я ухожу из дома, у меня такое чувство, что я оставляю там свое сердце. Пройдет совсем немного времени, и мы снова будем вместе, ты и я.

С любовью, твой Ральф».

Я убрала письма в сумку и медленно побрела по аллее. Имя Ральф не такое уж редкое. Вовсе не обязательно, что это тот самый Ральф Вернер, о котором рассказал друг Уманского. Но отец, кажется, был уверен в том, что это одно и то же лицо. Может, в других письмах упоминалась его фамилия? Но, главное, конечно, кому были адресованы письма? Анне Штайн? Они познакомились в Германии. Упоминание о художественной галерее вроде бы делало догадку вполне реальной, но все остальное этому противоречило. Он пишет о саде и о том, как плакал, когда его подружка упала с качелей. Вне всякого сомнения, речь идет о детстве. Трудно представить, что молодой человек разрыдался… хотя как знать. Тогда времена были другие. На письмах нет даты, невозможно понять, кто и когда их написал. До войны, после? Никаких упоминаний известных событии, по которым можно было бы определить время. К тому же сам тон писем немного смущал, они скорее были адресованы очень юной особе, возлюбленной-девочке. Анна уехала учиться живописи в Германию, так что была уже вполне взрослой девушкой. Хотя многие мужчины любят обращаться с женщинами так, точно они несмышленые дети. И «маленькая» может быть дамой за тридцать. Только не в этом случае. Эти двое, безусловно, знали друг друга с детства. И моя бабка, хранившая эти письма, никакого отношения к исчезнувшей Анне Штайн не имеет. Что же заставило ее их хранить? Неужели они были адресованы ей? Но тогда получается, что она действительно жила под другим именем. Кто мог писать эти письма деревенской девчонке, да еще на немецком? Скорее я поверю, что отец в самом деле купил их на блошином рынке; ведь именно это он сказал Ольге Сергеевне. Тогда зачем он соврал Усманскому? Кому-то из этих двоих он соврал, и тому должна быть причина. Он просил Ольгу Сергеевну перевести письма, хотя к тому моменту уже знал их содержание, она говорит, что он прекрасно справился с переводом. И все же обратился к ней. Боялся, что чего-то не понял, пропустил главное? Вне всякого сомнения, он искал в них некую разгадку. Тайну своей матери? Пожалуй, Уманскому он сказал правду, и эти письма он нашел в бумагах бабушки. И отсюда странный интерес к третьему рейху, какие-то документы, которые он переводил. Эсэсовский офицер Ральф Вернер и Ральф, автор писем, – одно и то же лицо? Невероятно. Впрочем, почему бы и нет?

Если учесть, что у бабки время от времени появлялись фамильные ценности, которые стоили больших денег, любопытство отца вполне обоснованно. Он уверился, что его мать хранила некую тайну, связанную с его рождением и ее жизнью до войны. Но как драгоценности семьи Штайн оказались у нее, и на что рассчитывал отец: разгадать ее тайну или все-таки поправить свое материальное положение за счет тех самых ценностей? Знал он или догадывался, что далеко не все она успела продать?

Его интерес к нацистским преступникам более-менее понятен, но что отец надеялся найти в документах времен третьего рейха и кем, в конце концов, была моя бабушка?

Ясно, что на эти вопросы я не в состоянии ответить, тем желаннее было найти разгадку. А какое ко всему этому имеет отношение Макс фон Ланц, о котором предупреждал отец, и почему он мой враг?

И тут я замерла от внезапной догадки. Штайн в своем письме говорит, что Ральф Вернер родился в Риге, а бабка в ту нашу давнюю поездку в этот город стояла напротив некоего дома и горько плакала. На мой вопрос она ответила, что здесь когда-то жили люди, которых она любила, но все они погибли во время войны. Господи, ну конечно. Теперь я почти уверена, что письма адресованы ей, и они были тем единственным, что связывало ее с прежней жизнью. Письма человека, который называл ее «моя маленькая принцесса», они были так дороги ей, что она не пожелала расстаться с ними даже в самое опасное для себя время.

Но как же все-таки бриллианты семьи Штайн попали к ней? Допустим, судьба свела ее с этими людьми… Вернер предположительно вывез их из Вильнюса. Тогда она, скорее всего, встретилась с Вернером уже во время войны. Рига была занята немцами, так что это вполне возможно. Могла она прятать эту еврейскую семью? Допустим. А потом что-то произошло, и они исчезли, а вот их имущество осталось у нее.

Я невольно поежилась. При каких обстоятельствах это произошло, какую зловещую роль в ее собственной судьбе сыграл Ральф Вернер, почему она наотрез отказалась что-либо рассказать об этом Уманскому, раз знала о судьбе тех людей? Или не знала?

Впервые она воспользовалась драгоценностями, когда смертельно заболел соседский ребенок, до этого считала себя не вправе продать их или просто боялась, что кто-то обратит внимание на подозрительный достаток деревенской девчонки, появившейся в этом городе бог знает откуда. Что она знала, а чего нет и от кого на самом деле пряталась?

Эти мысли вконец измотали меня. Понятно, что загадка моей бабушки напрямую связана с судьбой этого Вернера, оттого отец и заинтересовался им. Вернер накануне войны женился на богатой немке. Ее имя мне неизвестно. Если бы я могла что-то узнать о ней… Вернер уехал в Германию, писал письма своей маленькой принцессе, потом влюбился в Анну Штайн и даже решил на ней жениться. Что ж, вполне обычная история. Юношескую влюбленность сменило более зрелое чувство. Однако на Анне Штайн он так и не женился, что тоже понятно, учитывая, что тогда происходило в Германии. Кем была его избранница? Что, если это прежняя подружка? Почему бы и нет? Если будущая жена Ральфа жила в Германии, мои догадки ничего не стоят. Как бабка, если допустить мысль о том, что это она, вдруг под конец войны оказалась в России? Штайн пишет: «женился на богатой немке», а Вернер предположительно родился в Риге. Ригу освободили в сорок четвертом году, через несколько месяцев в нашем городе появилась моя бабуля. Беременная. И поспешила выйти замуж, заметая следы. Если это допустить, то остальное более-менее ясно. Кроме одного: как к ней попало колье? Спасать бывшую возлюбленную и прятать ее у жены… хотя… черт его знает, в такое время можно на многое закрыть глаза. Но куда в этом случае исчезла Анна Штайн?

На эти вопросы я не отвечу, имея на руках копии лишь двух писем. Но если отец шел по тому же пути, что и я сейчас, у него должны быть какие-то бумаги, а главное, письма, около двух десятков писем, по утверждению Ольги Сергеевны.

Тут я вспомнила о записной книжке отца, международном телефонном номере, дважды подчеркнутом имени Марта. Стоп. Ральф писал, что любит месяц март, потому что все напоминает ему о возлюбленной. Март – Марта, ну конечно, это вполне может быть именем девушки, которой он писал. Надо немедленно проверить номер. Я бросилась останавливать такси.

В квартиру я входила с опаской, постояла немного в холле, прислушиваясь к тишине. После похорон Музы я была здесь лишь однажды, тогда меня сопровождал Макс.

С некоторой робостью я сделала несколько шагов и вновь прислушалась. Потом решительно направилась в кабинет отца. Здесь меня ждал сюрприз. Записной книжки в столе не оказалось. Я выдвинула все ящики, выкладывая их содержимое на стол. Вне всякого сомнения, папина книжка исчезла. В последний раз я видела ее еще До гибели Музы. Могла она ее взять? Вполне. То, что она застала меня в кабинете за просмотром бумаг отца, ей тогда не понравилось. Но зачем записная книжка Музе и где она может быть сейчас?

Я принялась обыскивать кабинет, вслед за столом пришла очередь книжных полок. Я потратила на поиски больше двух часов, чтобы убедиться: записной книжки здесь нет. Муза могла спрятать ее в своей комнате. Мне не хотелось этого делать, и все же я пошла туда. Больше часа ушло на поиски, но и здесь меня ждало разочарование. Не только записной книжки отца, вообще никаких бумаг Муза у себя не хранила. Все ящики комода и туалетного столика были завалены косметикой, склянками с духами и прочей ерундой. В шкафу и гардеробной – только одежда и обувь.

Я подумала о Янке: что, если соперничество с матерью заставило ее спрятать записную книжку отца? Чепуха. Она ведь могла ее просмотреть и убедиться, что о деньгах, счетах и прочих интересующих ее вещах там нет ни слова. И все-таки я отправилась в комнату сестры, однако по дороге почувствовала неуверенность. Неужели я действительно собираюсь обыскивать ее комнату? «Не обыскивать, посмотреть», – поспешно поправила я себя, но от собственного лукавства мне стало только хуже. Почему бы просто не спросить сестру о записной книжке?

Я вызвала, такси и через некоторое время уже ехала к Максу. Янку с Максом я нашла возле бассейна. Войдя в сад, я услышала голос Макса и смех сестры, счастливый смех, как будто не было убийства матери всего три недели назад. Я не знала, радоваться этому или печалиться. Наверное, надо радоваться. Меня угнетала мысль о том, что я просто ревную и поэтому придираюсь к Янке, обвиняя ее в бесчувственности.

Они лежали в шезлонгах, пили сок и дурачились. В этот момент я почувствовала чей-то взгляд, резко повернулась и успела заметить тень в окне первого этажа. «Карл». – подумала недовольно, его присутствие в доме по-прежнему угнетало меня.

– А вот и Жанна, – громко сказал Макс, заметив меня.

– Где ты была? – капризно спросила сестра.

– Встречалась с друзьями.

– Принести тебе что-нибудь выпить? – заботливо спросил Макс.

– Да, апельсиновый сок, если можно.

Он поднялся и отошел к бару, который находился в нескольких метрах от бассейна.

– Жанночка, – счастливо зашептала мне сестра, – Макс подарил мне машину. Ту самую, спортивную.

Ярко-красную спортивную машину я видела в гараже.

– Представляешь? У меня теперь есть своя тачка. – Янка захлопала в ладоши.

– Он что, с ума сошел? – не выдержала я.

– Кто? Макс? Что плохого… – начала сестра, но я ее перебила:

– Поговорим об этом позже. Скажи, ты видела в кабинете отца его записную книжку? Толстую, в коричневой обложке?

– Нет. Хотя, может, и видела. А что?

– Она куда-то исчезла.

– Кому нужна записная книжка? – Янка нахмурилась. – По-твоему, там было что-то важное?

– Я просматривала ее и ничего особенного не нашла. Но она исчезла…

– Глупости, где-нибудь лежит, ты же сама сказала, что там ничего важного не было, с какой стати тогда переживать?

Тут вернулся Макс со стаканом сока для меня, и я поспешно прекратила этот разговор. Но к нему все-таки пришлось вернуться.

– Будешь купаться? – спросил меня Макс.

– Вряд ли, – ответила я.

– Я сказала Жанне о твоем подарке, – затараторила Янка. – Она решила, что ты спятил.

– Вот как? – вроде бы удивился он.

– Довольно… странный подарок, – сказала я, так и не найдя подходящего слова.

– Почему? – еще больше удивился Макс, как видно, не находя ничего особенного в подарке за несколько десятков тысяч долларов.

– Хотя бы потому, что она плохо водит машину.

– У меня есть водительское удостоверение, – напомнила сестрица.

– Полученное за взятку.

– Она обещала, что будет ездить очень осторожно, – миролюбиво заметил Макс.

– На спортивной тачке? Ты сам-то в это веришь?

– Да-а, – вздохнул он. – Может, мы с тобой поторопились? – подмигнул он Янке.

– Макс, – захныкала она, – ты же обещал. И я совсем неплохо езжу, не слушай ее. Да ты просто завидуешь, – повернувшись ко мне, бросила она язвительно.

– Разумеется, – усмехнулась я.

– Вот что, давайте так, – Макс поднял руку, призывая нас к порядку. – Завтра я сам проэкзаменую Яну, и, если решу, что ездит она недостаточно хорошо, придется дать ей несколько уроков. О'кей?

Янка бросилась ему на шею, начала целовать, он хохотал, шутливо отворачиваясь от нее, и вдруг исподлобья в упор посмотрел на меня. Признаться, этот взгляд поверг в смятение мою девичью душу. Мужчина так смотрит на женщину только в одном случае… Это было впервые за время нашего знакомства, прежде он всегда вел себя по отношению ко мне подчеркнуто дружески.

Может, я все выдумываю и в его взгляде вовсе не было ничего особенного? Я не знала, чего мне хочется больше, – убедиться, что мне и вправду привиделось, или еще раз почувствовать этот взгляд на себе?

Хохоча, Макс подхватил Янку на руки и бросил в бассейн, а потом нырнул сам.

– Присоединяйся! – крикнул он и махнул мне рукой.

Я устроилась в шезлонге, выдавив из себя улыбку и покачав головой в знак того, что купаться не намерена. Я наблюдала за ними и едва сдерживалась, чтобы не зареветь, так скверно чувствовала себя в ту минуту. Конечно, вовсе не зависть к дорогим подаркам была тому причиной, я вдруг поняла, что дала сестре опрометчивое обещание. Я сказала, что ее любовь – веский повод для меня не питать к Максу нежных чувств, но наши чувства не всегда зависят от наших намерений. Что он к ней испытывает и испытывает ли вообще? Макс и Янка – это все-таки не укладывалось в голове, или я просто не хочу верить? Что же делать? «Перестать на него пялиться», – мысленно буркнула я. Мужчина, даже очень богатый, не станет делать девушке такие подарки. Неужели между ними что-то есть? Они часто остаются вдвоем. Я почувствовала, как краснею, воображение услужливо рисовало очень откровенные картины. Мне надо убираться из его дома, иначе я потеряю сестру. Я действительно желаю ей счастья, а со своими эмоциями придется как-то справляться.

Они выбрались из бассейна и устроились рядом со мной.

– Зря не пошла с нами, – сказал Макс и весело подмигнул.

– Она не в настроении, – усмехнулась Янка. – Ей понадобилась записная книжка отца, но она ее не нашла.

– Записная книжка? – Макс в упор посмотрел на меня.

– Да, – ответила я неохотно, кляня Янку за ее болтливость.

– Ее не могли взять в милицию?

– Возможно, – пожала я плечами. – Только я почему-то уверена, что они этого не делали.

– Тогда кто ее, по-твоему, взял? – не отставал Макс.

– Это я и пытаюсь выяснить.

– Она подозревает меня, – мрачно заметила Янка.

– Подозревает? – поднял брови Макс.

– Жанка решила, что сама найдет убийц, и теперь всех подозревает. Тебя, наверное, тоже.

– Не вижу повода. А что, по-твоему, было в записной книжке? – спокойно спросил он меня.

– Ничего там не было, то есть ничего особенного, – ответила я, злясь все больше и больше.

– Тогда в чем дело? – не понял он.

– Но ведь кому-то она понадобилась?

– Возможно, ты плохо искала.

– Я перерыла весь кабинет отца…

– Жанна, – сказал он очень серьезно, – я ведь тебе уже говорил: расследованием должны заниматься профессионалы, ты окажешь мне большую услугу, если прекратишь все это. Идемте ужинать, – предложил он, поднялся и направился к дому.

Я переодевалась в комнате, которую уже называла своей, когда там появилась Янка. Прошла и молча села в кресло. Я никак не отреагировала. Мне показалось, что она хочет со мной поговорить, и я испугалась ее возможных признаний.

– Не пойму, на кого ты злишься, – тихо сказала она. – На него, на меня… Это из-за машины?

– Просто я беспокоюсь за тебя, – ответила я, вздохнув.

– Ну конечно. Мать тоже беспокоилась, а на самом деле хотела увести у меня Макса. Болтала, что я ему не пара. Ты тоже так думаешь?

– Совершенно неважно, что я думаю.

– Нет, важно. Ты знаешь, что я люблю его. Очень люблю. В чем ты его подозреваешь?

Этот вопрос меня удивил.

– Подозреваю?

– Конечно. Не думай, что он ничего не замечает. Мы говорили о тебе сегодня. Ему не нравится твоя недоверчивость.

– А мне его доброта. Если учесть, что мы не так давно знакомы…

– По-твоему, он все это делает не просто так? Что ты отворачиваешься? Ведь ты так думаешь. Ты не в состоянии поверить, что он… он просто любит меня.

– Он тебе сказал об этом? – собравшись с силами, задала я вопрос.

– Нет, но как же может быть иначе? У нас с тобой ничего нет, ничего. Только квартиры, у тебя бабкина, у меня та, что осталась от предков. Для него это не деньги, так, пустяк. Но он нам помогает.

Я подошла к ней и села рядом.

– Скажи, он ни о чем тебя не просил? Может быть…

– Вот-вот, – Янка резко встала. – Я так и думала. Ты не веришь, что он меня любит, по-твоему, я его недостойна. Конечно, куда мне.

– Я этого не говорила.

– Но ты так думаешь.

– У вас что, близкие отношения? – решилась я.

– Нет, – вздохнула сестра, и я, признаться, тоже вздохнула облегченно. – В этом ты виновата. Ты.

– Я?

– Конечно. Он просто не решается, потому что все, что он делает, ты воспринимаешь как… как притворство.

– Пожалуй, мне лучше уехать отсюда.

– Нет, – вдруг испугалась Янка. – Он меня убьет.

– Что? – ахнула я. – Что ты сказала?

– Я сказала: он разозлится. Он и слышать не хочет… – Она закрыла лицо руками и заревела, – Жанна, я не знаю, что и думать. То мне кажется, что он меня любит, то… я же вижу, как он на тебя смотрит… я с ума схожу. Вдруг он… Жанна, ты мне обещала, ты не станешь делать ничего такого… Я не смогу жить без него. Сначала я просто радовалась, что он рядом, что я могу говорить с ним, видеть его. Но теперь… если он меня любит, почему не скажет об этом? А он меня даже не поцеловал ни разу по-настоящему. И все время выспрашивает о тебе.

– Успокойся, – обняв ее, сказала я. – Я прекрасно помню свое обещание. И можешь мне поверить, я не намерена закрутить с ним роман. А вот все остальное… Что его интересовало? О чем он тебя расспрашивал?

Шмыгнув носом и немного успокоившись, она пожала плечами.

– Так, обо всем. О твоей жизни в Италии, об отношениях с отцом, даже о бабке. Почему она оставила свою квартиру тебе, а не мне, к примеру.

– Ему-то до этого какое дело? – возмутилась я.

– Мне кажется, ему просто нравится говорить о тебе. Вдруг он…

– Не просто так держит нас в своем доме? – подсказала я.

– Ты опять за свое? – вздохнула Янка. – Меня пугает другое. Вовсе не в меня он влюбился. Только ты за порог, и он туда же. Я ему неинтересна. Хотя… Жанна, я не знаю, что и думать.

– Обещай мне, если он опять начнет задавать тебе вопросы, ты все расскажешь мне.

– Шпионить за ним? – возмутилась она. – Да ты с ума сошла!

– Тогда я просто не знаю, чего ты от меня хочешь, – отрезала я.

– Помни, что ты мне обещала, – нахмурилась сестра. – Если ты и он… если вы… я руки на себя наложу, так и знай. – Она стремительно вышла из комнаты, а я в досаде покачала головой.

Интерес ко мне Макса напугал сестру, но причина этого самого интереса может быть совсем другой. Я вспомнила сцену в парке. Мы живем в его доме, он заботится обо мне и моей сестре, надо признать, действительно заботится. Неужто отец в самом деле поручил ему это? Отец или кто-то еще?

– Я должна с ним поговорить, – пробормотала я, тут же вспомнила предыдущую неудачную попытку и загрустила.

После ужина Макс с Янкой смотрели телевизор, Карл возился на кухне. Я взяла книгу и устроилась в своей комнате. Чтение меня не увлекло, я сотый раз возвращалась мыслями к происходящему и в сотый раз с прискорбием констатировала, что ни на шаг не продвинулась в разгадке многочисленных тайн. Вздохнув, я побрела на веранду, решив, что страдать на свежем воздухе куда как приятнее. Карл из кухни исчез, так что я могла провести время, не раздражаясь и не ловя на себе его пристальные взгляды.

Я таращилась на звезды, прислушивалась к звукам ночного города, которые едва доносились сюда, и не заметила, как на веранде появился Макс.

– Мечтаешь? – с улыбкой спросил он. – Надеюсь, в твоих мечтах и для меня нашлось место.

– Макс, – не принимая его шутливого тона, решительно начала я, – нам надо поговорить.

– Слушаю тебя, милая, – с готовностью ответил он, садясь в кресло рядом и мгновенно став серьезным, а я поморщилась в досаде. Бог знает почему, но слово «милая» меня ужасно раздражало, я подозревала, что так он зовет всех женщин без разбора.

– Я ценю твою заботу и помощь, но… – Я смешалась, не находя слов под его взглядом.

– Но? – поторопил ой меня и положил руку на мою ладонь. Я поспешно убрала ее, а он усмехнулся.

– Скажи честно, – совсем другим тоном продолжала я. – Там, возле парка, ты появился не случайно?

– Что ты хочешь сказать? – не понял он, и стало ясно, что очередной разговор ничего не даст.

– Я уверена, что ты знаешь больше, чем…

– Что я знаю? – перебил он.

– Ты что-то скрываешь от меня, я же чувствую, – не обращая внимания на его тон, упрямо продолжала я.

– Допустим, – кивнул он, чем, признаться, удивил меня. – И что дальше?

– Скажи мне откровенно, объясни, пока я не спятила от всех этих мыслей.

– Я не знаю твоих мыслей, но почти уверен, что меня они не порадуют, оттого и не спешу открывать карты. Причина только в тебе. Ты требуешь от меня откровенности, но сама ничего объяснять не собираешься.

– Что объяснять? – растерялась я.

– Многое, милая. У тебя есть тайны, которыми ты не намерена делиться, так что не обессудь…

– Давай заключим партнерское соглашение, – деловито предложила я. – Ты все расскажешь мне, а я тебе.

– Отличная идея, начинай. Ну, что же ты, дорогая? – помедлив, с усмешкой спросил он.

– Я все тебе расскажу, а ты…

– Примерно те же мысли и меня посетили. Забавно, правда? Ты мне не веришь, но от меня требуешь откровенности… Извини. – Он взял мою руку и легонько ее погладил. – Надеюсь, придет время, и мы сможем поговорить. Для этого надо, чтобы ты перестала считать меня врагом.

– Я не считаю тебя врагом, – покачала я головой. – Вовсе нет. Макс, я не знаю, что и думать, – пробормотала я с досадой.

– Постарайся мне верить, – вздохнул он. – Я никогда не сделаю тебе ничего плохого. Никогда. Запомни это. Что бы ты ни успела вообразить, чего бы ни услышала обо мне от других, я… когда-нибудь я тебе скажу…

– Что, Макс, что? – схватив его за руку, испуганно зашептала я.

– Ты ведь знаешь? – глядя мне в глаза, жестко спросил он, а я замерла, чувствуя, как по спине прошел холодок, но, вместо того чтобы вскочить, бежать или хотя бы отодвинуться от него, я вцепилась в его руку еще крепче.

– Куда вы пропали? – услышала я голос Янки. Макс вскинул голову и улыбнулся, освобождая свою руку, а я мысленно пожелала сестрице провалиться сквозь землю.

Всю ночь я не спала и думала о нашем разговоре. Вновь, как после сцены в парке, мне то казалось, что Макс мой ангел-хранитель, то я решала, что это ужасная чепуха. Я в сотый раз вспоминала его слова: «Ты ведь знаешь?» – и взгляд, которым они сопровождались, и тут до меня дошло: а что, если не только я Макса, но и он подозревает меня в некой игре? Ведь его слова вполне можно понять именно так. Что, по его мнению, я знаю? Если бы не Янка, мне, возможно, удалось бы заставить его объясниться. Впрочем, нет, в такое верилось с трудом. А если в самом деле все ему рассказать? Что «все»? По крайней мере, все, что знаю сама. Рассказать и задать свои вопросы. И получить в ответ насмешливую улыбку? Да пусть улыбается на здоровье, что, в конце концов, я теряю? Ничего. Болезненный удар по самолюбию оттого, что меня переиграли. Вот тут и выяснилось, что с самолюбием у меня проблемы и проигрывать совсем не хочется. Опять же, как убедить его в том, что я рассказала все, что знаю, ведь мои откровения сами по себе гроша ломаного не стоят, а мои домыслы тем более. Может, он прав и время для разговора еще не пришло?

В четверг Макс, который, как я подозревала, видел смысл жизни в том, чтобы развлекать нас с утра до вечера, предложил на следующий день поехать в Москву.

– У меня там дело, но времени оно займет совсем немного. Мы можем остаться на выходные и поболтаться по московским клубам.

Я нигде болтаться не собиралась, но Янка, конечно, за идею ухватилась, хлопала в ладоши, висла на Максе и говорила, что он душка. Не увидев восторга на моей физиономии, он обратился ко мне:

– Тебе не нравится мое предложение?

– Оно не кажется мне привлекательным, – отрезала я.

– В Москве есть что посмотреть и без ночных клубов, – миролюбиво сказал он. – Музеи, театры. Магазины, наконец. Женщины обожают делать покупки.

– Да не хочу я никуда ехать, – возмутилась я.

Сестра принялась ныть, Маке настаивал, и я в конце концов согласилась, злясь на себя за это.

Сестра сразу же начала подготовку к отъезду, собрала чемодан платьев, как будто отправлялась на месяц.

– Мы остановимся в гостинице? – спросила я.

– У меня в Москве квартира. – сообщил Макс, эта новость вызвала дополнительные восторги сестрицы.

Однако утром ее постигло разочарование. Макс за завтраком с покаянным видом сказал, что ехать сегодня не сможет. Янка смотрела на него с видом юной прелестницы, брошенной коварным обманщиком с ребенком на руках. Я же вздохнула с облегчением.

Под взглядом моей сестры он начал ерзать и с ходу придумал очередной гениальный план.

– Давайте сделаем так. Вы отправитесь сегодня в Москву, как договаривались, а я присоединюсь к вам позже, постараюсь приехать завтра к обеду, в крайнем случае в воскресенье.

Я думала, что Янка сочтет идею эту никуда не годной, начисто забыв, что моя сестра бредила Москвой и мысль болтаться по магазинам ей отнюдь не претила. Особенно после того, как Макс сказал:

– Заодно обкатаешь мой подарок.

Тут уж я не выдержала и заявила, что он попросту свихнулся. Но Макс и тут выкрутился.

– Яна водит машину вполне прилично, ты за ней присмотришь, в крайнем случае сама можешь сесть за руль. – Точно факир, он выложил на стол ключи от квартиры и кредитку, после чего сестрица лишилась рассудка окончательно и ничего уже слушать не желала.

– Я одна поеду, – заявила она, и мне стало ясно: от поездки не отвертеться, отпускать ее в Москву одну я попросту боялась.

Примерно через час мы выехали из ворот на умопомрачительной машине, с чемоданом барахла и пожеланием Макса отдыхать в свое удовольствие и тратить его деньги не стесняясь. Приемник был включен на всю катушку, Янка вопила от восторга, а я сидела как на иголках, наблюдая за стрелкой спидометра.

Километров через сто сестрица все-таки утомилась и на водительское кресло пересела я. Надо признать, машина и на меня произвела впечатление, и, подъезжая к Москве, я решила, что в затее Макса есть кое-какие приятные стороны.

Его квартира находилась на Таганке и больше напоминала музей, потому что до отказа была забита антиквариатом.

– Я всю жизнь мечтала о такой квартире, – заявила Янка, весело прыгая на роскошном диване, потом побежала в ванную и залилась веселым визгом, обнаружив там здоровенную лохань, которую вполне можно было принять за бассейн. Свечи, аромалампы, сауна и шкура неизвестного животного на полу окончательно ее доконали.

– На кухне есть вино и коньяк, – сообщила она мне. – Закажем еду из ресторана и будем балдеть весь вечер.

Такая программа меня вдохновила, это лучше, чем болтаться с ней по магазинам с чужой кредиткой.

На ночь мы устроились в широченной кровати с балдахином, вид которого вызывал у меня легкую панику, и часов до двух болтали, разумеется, о Максе. Сестра твердо решила выйти за него замуж, о чем и поставила меня в известность. Наконец она уснула, а вслед за ней и я.

Утром мы отправились на прогулку, Янка откровенно скучала, я же стойко радовалась жизни и ее призывала к тому же. Мы заглянули в торговый центр, где сестра несколько воодушевилась, через два часа покинули его и пошли домой, чтобы оставить покупки.

Войдя во двор дома, мы увидели машину Макса и заспешили к подъезду. Макс пил кофе, сидя в своей роскошной кухне, когда мы вошли, улыбнулся и спросил:

– Как дела? – но что-то в его тоне меня насторожило.

Янка стала рассказывать, как мы развлекались накануне, и демонстрировать приобретенные тряпки. Макс слушал с улыбкой, кивал и даже время от времени задавал вопросы, но его явно что-то беспокоило, и в своих мыслях он был далек от нас. В конце концов это и сестра заметила.

– У тебя плохое настроение? – спросила она.

– Устал немного, – уклончиво ответил он. Обедали мы в ресторане, однако французская кухня благотворного влияния на Макса не оказала. Он был непривычно задумчив и время от времени хмурился. Вечером о клубе никто даже не заикнулся.

Янка устроилась рядом с Максом на диване и смотрела телевизор, как будто именно за этим сюда и приехала. Потом мы перебрались ужинать в кухню.

– У тебя неприятности? – не выдержав, спросила я, стоя к нему спиной, я в это время мыла посуду, а он сидел за столом и вертел в руках бокал, Янка как раз вышла, и я сочла время подходящим.

– Да, – ответил он, чем, признаться, удивил меня. Я-то считала, он отделается ничего не значащими фразами.

– Что случилось? – вытерев руки и направляясь к нему, спросила я.

Он посмотрел на меня, точно прикидывая, стоит отвечать или нет, и для начала вздохнул.

– Карл погиб, – ответил он и нахмурился, а я растерянно на него уставилась.

– Что? Когда? Как это произошло?

– Я вернулся утром, – понизив голос, сказал Макс. – И нашел его в своем кабинете. Два выстрела в грудь, парень был мертв. Сейф взломан… В дом, судя по всему, проникли через веранду, дверь оказалась открытой.

Новость меня ошеломила. Карла я терпеть не могла и не раз мысленно желала ему провалиться ко всем чертям, но теперь…

– Макс, я ничего не понимаю, – честно призналась я.

– К сожалению, я тоже. У меня есть только одна версия: грабитель решил, что в доме никого нет, открыл сейф, тут в кабинете появился Карл, и бандиту ничего не оставалось делать, как стрелять. Карл был вооружен, должно быть, почувствовал неладное, услышав шум.

– Ты не считаешь, что это как-то связано с гибелью Музы? – справившись с волнением, спросила я. – У нас тоже вскрыли сейф и…

– Как это может быть связано? – пожал он плечами.

– Убийца что-то искал.

– В сейфе было двадцать тысяч евро, сумма вполне приличная для какого-нибудь бродяги.

– Бродяги не вскрывают сейфы и не стреляют в людей. Кто-нибудь знал об этих деньгах?

– Я никому не говорил о них, но и не особенно скрывал, что некоторые суммы храню дома.

– Когда это произошло? – продолжила я расспросы.

– Ночью или рано утром.

– Тебя не было дома?

– Не было. Я приехал в девять утра и…

– Что думают об этом в милиции? – нахмурилась я, теряясь в догадках, с какой стати Макс явился в Москву, когда его друг…

– В милиции? – повторил он, внимательно глядя на меня. – Понятия не имею.

– Но ведь должны они были хоть что-то…

– Я ничего не сообщал, – огорошил меня он. – Пока не сообщал.

Тут я поняла, что сижу с открытым ртом и силюсь осознать услышанное.

Признаться, его слова в голове не укладывались.

– Что значит – не сообщил? – убедившись, что поняла его правильно, возмутилась я. – Но ведь это… он что, так и лежит там?

– Разумеется, – неожиданно разозлился Макс. – Что ты смотришь? Для начала я хотел поговорить с тобой.

– О чем? – окончательно запутавшись, спросила я.

– Мне необходимо алиби, – глядя мне в глаза, произнес он. – Я прошу тебя сказать, что эту ночь я провел здесь, в Москве, вместе с вами. Карл был моим другом, надежным другом, хоть и имел скверный характер. Я всегда мог положиться на него.

Но мои слова вряд ли произведут впечатление на следователя.

– И ты хочешь, чтобы я соврала? – возмутилась я.

– Я прошу тебя о помощи.

– Почему бы тебе не сказать правду, где ты в действительности провел эту ночь.

– Я не могу им этого сказать, – спокойно ответил он. – Поверь, не могу.

– Им? А мне ты сказать можешь?

– Мне бы очень не хотелось это делать, но, если ты настаиваешь…

– Настаиваю.

– Хорошо, – вздохнул он. – Я провел эту ночь у своей подруги. Она замужняя женщина. Ее муж известный в городе человек, так что скандала не избежать. Я не имею права подставлять ее. К тому же… – Он опять вздохнул. – Я вовсе не уверен, что в такой ситуации она подтвердит, что я был у нее. Скандал ей ни к чему. Есть, правда, выход, но он мне совсем не нравится. Если скандала не избежать, я, как порядочный человек, вынужден буду на ней жениться. Хотя я понятия не имею, как она себя поведет. Поверь, мне неприятно говорить тебе все это, но… я очень на тебя рассчитываю. Мне бы хотелось избежать скандала и спасти репутацию женщины, которая мне доверилась.

– Но ты ведь любишь ее, и она…

– Жанна, – недовольно перебил он, – возможно, она меня любит, и я к ней прекрасно отношусь, но… я не собираюсь связывать с ней свою жизнь, поэтому лучше помалкивать о наших отношениях.

– Очень мило, – усмехнулась я. – А мне ты предлагаешь врать?

– Да, черт возьми, предлагаю, потому что нахожусь в безвыходном положении. Если она откажется подтвердить, что я был у нее, у следователя будет повод заподозрить меня в убийстве, которого я не совершал.

– Я не могу тебе ничего обещать, – как можно спокойнее ответила я.

– У тебя есть время все обдумать. С Янкой я поговорю.

Как к этому предложению отнесется Янка, я не сомневалась, разумеется, бросится спасать любимого, это ведь лучший способ привязать его к себе. Оттого я не удивилась, когда сестра минут через сорок появилась в спальне, куда я ушла, чтобы привести собственные мысли в порядок.

– Мы должны помочь ему, – сказала она, гневно глядя на меня, как будто это я была виновницей его бед.

– Помочь? Помочь, соврав следователю?

– Да, соврать. И спасти человека. Только не надо болтать о честности и прочей бодяге. Та стерва ему не поможет, она будет дрожать за собственную шкуру, а он благородный, он не станет о ней рассказывать. Неужели не ясно? Мы можем ему помочь и просто обязаны сделать это.

– Хорошо, давай отвлечемся от вопросов морали, – кивнула я. – Ты подумала о том, что тебе придется лгать, причем очень убедительно? И если следователь что-то заподозрит, ты не только не поможешь Максу, он окажется в еще более скверной ситуации.

– Я готова на вес, лишь бы его спасти. Не думай, что я… Ненавижу эту гадину! – крикнула она, и слезы покатились из ее глаз горячим потоком, – Он был у нее, он нарочно отправил нас, чтобы остаться у нее на всю ночь, думаешь, мне легко смириться с этим? Жанна, вдруг он ее любит, потому и не хочет рассказать о ней? А эта мерзавка вертит им как хочет. Я ведь знала, что у него кто-то есть, знала…

– Прекрати, – велела я. – Мне он сказал, что, как порядочному человеку, ему придется на ней жениться в случае скандала, но он от этой идеи не в восторге. Так что до святых чувств там далеко.

– Слава богу, – вытирая слезы, вздохнула сестра. – Надеюсь, он порвет с ней, поняв, с кем связался.

– И воспылает к тебе большой любовью, – не выдержала я.

– Так вот что тебя беспокоит? – вспыхнула Янка. – Ты же мне обещала…

– Врать следователю – нет.

– Только посмей отказаться, – едва сдерживаясь, произнесла она. – Если ты ему не поможешь, я никогда тебе не прощу. Никогда. Считай, у тебя нет сестры.

– Хватит! – рявкнула я. – Я скажу все, что вы хотите, но если вранье выйдет ему боком, пусть пеняет на себя.

– Но ты ведь постараешься, да, Жанночка? – повиснув на мне, зашептала Янка голосом маленькой девочки. – Ты очень постараешься, чтобы они ни о чем не догадались?

– Я буду врать так, точно от этого зависит моя жизнь.

Сестра взглянула на меня с подозрением, однако скоренько удалилась. А я легла, закрыла глаза и попыталась успокоиться. Затея Макса казалась идиотской, но в каком-то смысле я его понимала. Замужняя женщина, у которой муж известный в городе человек. Вполне естественно попытаться уберечь ее от скандала. То, что Макс сказал мне правду, сомнений не вызывало. Вообразить, что он имеет к убийству друга какое-то отношение, я не могла. Карл действительно был ему предан прямо-таки по-собачьи. Пожертвовал жизнью, защищая хозяйское добро. Тут я вернулась к рассказу Макса, и совсем другие мысли полезли в голову. Конечно, Карла мог убить грабитель. В таких домах есть чем поживиться, о чем грабителям прекрасно известно. Вскрыть сейф способен далеко не каждый, значит, это не просто вор, и то, что оружием воспользовался, тоже понятно, ведь Макс сказал, что Карл был вооружен. Но… странная повторяемость событий настораживала. Убийство Музы, исчезновение папки с бумагами отца и его записной книжки, а теперь Карл и вновь вскрытый сейф. Может, вовсе не деньги там искали? Муза что-то собиралась продать Максу, это можно заключить из подслушанной мною фразы. Допустим, это что-то оказалось у Макса, о чем стало известно третьему лицу. Он убил Музу, чтобы заглянуть в сейф отца, и потом предпринял ту же попытку уже в доме Макса. Конечно, Максу известно больше, чем он говорит, впрочем, он и не скрывал этого. То, что он не собирается откровенничать со мной, совершенно очевидно.

Он непричастен к убийству, это главное. В конце концов, я со следователем тоже не была до конца откровенной, так что не мне судить Макса. Врать неприятно и страшно, но, пожалуй… Я тяжко вздохнула, уже зная, что соглашусь.

Я не спала всю ночь, то ругала себя на чем свет стоит за то, что так легко согласилась врать, хотя терпеть этого не могла, то вдруг решала, что поступаю правильно, приводя в пользу веские доводы.

На самом деле все было просто: я хоть и пылала возмущением, но, так же как и Янка, хотела избавить Макса от возможных неприятностей. Мысль о том, что он чего доброго может оказаться в тюрьме, откровенно пугала. Впрочем, с какой стати в тюрьме? Ну, придется немного попотеть в кабинете следователя, поделом ему, в следующий раз хорошо подумает, прежде чем связываться с замужней женщиной. «Я злюсь на него из-за этой бабы», – с прискорбием констатировала я и, как недавно Янка, залилась слезами. После этого нечего было и думать отказаться подтвердить его алиби, ведь тогда получится, что я просто мщу ему, вот и все, подлое желание наказать человека за нелюбовь. «Я обязана его спасти, – решила я. – Хотя бы для того, чтобы не чувствовать себя мерзавкой».

Утром мы встретились на кухне, лица у всех были мрачные, то Макс, то Янка косились в мою сторону, но молчали. Я не выдержала первой.

– Не надо смотреть на меня как на врага, – сказала я сердито и добавила. – Я согласна.

Янка бросилась ко мне с поцелуями, Макс же просто кивнул, и мне в голову пришла мысль, что он ничуть не сомневался в моем решении.

– Возвращаться лучше ближе к вечеру, – заметил он. – А сейчас надо обсудить, что мы будем говорить следователю.

Только подъезжая к дому, я поняла, что, собственно, нас там ждет. А ждал нас труп. К этому я оказалась совершенно не готова. Мысль о том, что мне придется увидеть убитого Карла, а потом еще давать показания, вызвала приступ панического ужаса.

– Вам ни к чему идти в кабинет, – как видно, поняв, что со мной происходит, заметил Макс. – Скажу, что тело обнаружил я, и запретил вам туда входить.

Это меня отнюдь не успокоило. Пока мы топтались в холле, Макс прошел в кабинет и оттуда вызвал милицию. Через полчаса в доме появилась следственная группа. Мы с Янкой сидели в холле на диване, жались друг к другу и клацали зубами.

Только приступили к вопросам, как Янка залилась слезами, а вслед за ней и я. Так что объяснялся в основном Макс. Рассказ его сводился к следующему: утром в пятницу мы с сестрой уехали в Москву, хотели пройтись по магазинам. Макс после обеда надумал к нам присоединиться. Карл остался дома. Сегодня мы вернулись и обнаружили в кабинете труп и открытый сейф. Дверь на веранду оказалась взломана.

– Видеокамер, как вы смогли убедиться, здесь нет, – спокойно объяснял Макс. – Дом на охране, но, так как Карл находился в доме, сигнализация была отключена.

Следователь спросил, было ли в доме оружие, и Макс ответил утвердительно. Янка к тому моменту была в таком состоянии, что отвечать на вопросы при всем желании не мосла, впрочем, и со мной дела обстояли не лучше. Гладя Янку по спине, Макс со вздохом пояснил, что меньше месяца назад при похожих обстоятельствах погибла ее мать. Нечего удивляться, что после этого в милиции решили: в городе действует грабитель, вскрывающий сейфы в домах и квартирах богачей, при этом не брезгующий убийством.

Труп вынесли, мы подписали бумаги и остались в опустевшем доме.

– Нам лучше переселиться в мою квартиру, – предложила я.

Макс в ответ покачал головой:

– Вряд ли мы найдем место более надежное, чем это.

Его ответ заставил задуматься. Что, если Макс действительно пытается защитить нас с сестрой? Только вот от кого?

По словам Макса, родных у Карла не было, труп через несколько дней кремировали, и теперь дико и страшно было сознавать, что горсть пепла – это все, что осталось от Карла.

Странная череда смертей вокруг меня не давала покоя. Я продолжала ломать голову нал многочисленными загадками, а между тем жизнь потихоньку входила в привычное русло. Макс пробовал вести себя так, точно ничего не случилось, но ему это плохо удавалось. Он часто бывал молчалив и задумчив, чем вызвал мое уважение, как видно, смерть друга он переживал по-настоящему.

Как-то ночью мне не спалось. Промучившись часов до двух, я решила выпить теплого молока, моя бабка утверждала, что это надежное средство от бессонницы, вот я и захотела проверить на себе ее чудодейственный рецепт. Вышла из комнаты и, стараясь двигаться бесшумно, прошла на кухню. Не включая свет, открыла холодильник, достала пакет молока и тут почувствовала, что за спиной кто-то стоит.

Я замерла, боясь повернуть голову, и заорать от ужаса во все горло, и тем самым переполошить сестру с Максом, Хороша я буду, если настойчивый взгляд в затылок – это лишь обман чувств. Я взяла чашку, заставила себя не спеша повернуться и в дверях увидела мужской силуэт. Только собралась закричать, как поняла: передо мной Макс. В джинсах и пуловере, несмотря на позднее время, когда нормальные люди лежат в постели.

– Не спится? – хрипловато спросил он, не включая свет и отводя правую руку за спину, но я успела увидеть оружие в его руке. И в ту же минуту решила, что все это уже было: силуэт мужчины в темной комнате и хрипловатый голос. Тогда в гостинице был Макс, теперь я в этом не сомневалась.

– Это ты? – пискнула я.

– Извини, я тебя, должно быть, напугал.

– Нет, – покачала я головой и замолчала, не зная, что еще сказать.

Он смотрел на меня, и в свете фонаря с улицы я видела его лицо, оно мне показалось очень усталым. Макс улыбнулся и вдруг произнес:

– Тебе нечего бояться.

– Я не боюсь, – опустив голову, произнесла я. – Ведь ты мой ангел-хранитель. Да?

– Конечно, – ответил он и опять улыбнулся, затем повернулся и ушел.

С той ночи я думала только о нем, об этой его улыбке, в которой было столько нежности. Но обещание, данное сестре, отравляло мои мечты. Я знала, что не смогу нарушить его, но вместе с тем была уверена: моя жизнь без Макса невозможна. Как бы я ни старалась, мне не справиться с нахлынувшими чувствами. Я с ужасом думала о том, что из этой ситуации нет выхода, а мое дальнейшее существование представлялось мне абсолютно бессмысленным. «Время лечит, – в особо тяжелые минуты утешала я себя. – Уеду в Италию и забуду его. Через год, через два, но забуду. Если не видеть человека, ничего не слышать о нем, можно справиться». Но Макс был рядом, и о том, чтобы забыть его, не могло быть и речи.

В пятницу вечером мы с Янкой сидели перед телевизором, Макс час назад уединился в своем кабинете, сказав, что ему надо немного поработать. Янка то и дело зевала и наконец ушла спать. Я решила, что и мне пора.

Проходя мимо кабинета Макса, я подумала, что будет вполне естественно, если я загляну к нему и пожелаю спокойной ночи. На самом-то деле я, конечно, искала возможность хоть ненадолго остаться с ним наедине. В течение дня это было немыслимо, сестра неотступно следовала за ним, ей, как и мне, было необходимо постоянно видеть его, разговаривать с ним.

Я робко постучала и открыла дверь. Макс сидел за столом, перед ним лежала папка с документами, он внимательно их просматривал и попросту не услышал моего стука и не заметил моего прихода.

– Я не помешала? – кашлянув, спросила я.

Он поднял голову, и что-то вроде неудовольствия появилось на его лице. Стало ясно, что я оторвала его от важного дела. Почему-то я была уверена, что он обрадуется моему приходу, и в тот момент испытала горькое разочарование.

Он поспешно собрал бумаги, закрыл папку, сунул ее в ящик письменного стола, запер его на ключ, а ключ положил в карман джинсов.

– Конечно, нет, – ответил он с улыбкой, выжидающе глядя на меня.

– Хотела пожелать тебе спокойной ночи, – не зная, что делать дальше, сообщила я.

– Спокойной ночи, – кивнул он. – Я, пожалуй, посижу еще немного.

Кивнув и выжав из себя улыбку, я быстро покинула кабинет, чувствуя, как заливаюсь краской стыда. Господи, что он обо мне подумает? Хотя особенно корить себя было не за что, ну, зашла я в кабинет, что такого? «Он, конечно, все понял, – кусая губы, бормотала я. – Понял. И не пришел в восторг от моего появления. Может, он и мой ангел-хранитель, но его чувства ко мне далеки от тех, что не дают покоя мне». Обругав себя идиоткой и вновь заливаясь краской, теперь уже от досады за свою самоуверенность, я вдруг подумала о папке. Ясно, что там какие-то документы. Но не слишком ли поспешно он убрал ее, увидев меня?

Допустим, там очень важные бумаги, но что с того, ведь я в его бумагах при всем желании ничего бы не смогла понять? Он убрал ключ в карман, носит его с собой. Неужто опасается, что я или Янка проявим любопытство? Глупость. Или не глупость? От грабителя бумаги в столе не спрячешь, значит, он опасается кого-то из нас. Вряд ли Янку, ей все документы на свете по фигу, у нее одно желание: выйти замуж за Макса или, по крайней мере, с утра до вечера любоваться его красивой физиономией. Значит, все-таки меня?

Через полчаса я вторично обозвала себя идиоткой – сначала выдумала, что Макс в меня влюблен, теперь сочинила целую историю с бумагами. Надо поменьше фантазировать и трезво смотреть на жизнь. Я твердо вознамерилась придерживаться этого похвального правила. Однако уже утром от моих намерений и следа не осталось.

Утро выдалось на редкость жаркое, поэтому часов в десять мы уже расположились возле бассейна. Макс был весел, что в последнее время случалось не часто, они с Янкой дурачились в бассейне, брызгались, гонялись друг за другом, а я сидела с приклеенной к губам улыбкой и страшно им завидовала. Вести себя естественно у меня в присутствии Макса не получалось. Наконец они угомонились и расположились в шезлонгах, а я решила, что теперь могу искупаться. Нырнула с бортика и в несколько бросков преодолела расстояние до противоположного края бассейна. Макс, устроив голову на согнутом локте, наблюдал за мной.

– Жанночка, хочешь кофе? – крикнула мне Янка, направляясь к бару.

– Лучше чай, – ответила я. Сделала еще один круг и вышла из воды.

Макс, легко поднявшись, пошел ко мне с полотенцем в руках, я прыгала на одной ноге, прижимая ладонь к уху, он приблизился сзади почти вплотную, набросил полотенце на мои плечи и легонько их сжал. Ладони заскользили по моим рукам, он наклонился, и я почувствовала дыхание на своей шее, а потом прикосновение губ, нежное, едва ощутимое, а затем точно вздох. Мне почудилось или он в самом деле произнес: «Я люблю тебя»? Я испуганно повернулась.

– Озябла? – спросил он, глядя мне в глаза.

– Нет, – покачала я головой.

Янка с подносом в руках шла к нам на цыпочках, забавно виляя бедрами.

– Прошу к столу! – звонко крикнула она.

Макс отошел от меня на шаг, и теперь в его глазах была усмешка, впрочем, и в этом я не уверена.

Весь день я пребывала в каком-то лихорадочном состоянии, мучаясь сомнениями, произнес он эти слова или я сама все придумала, и ждала от него какого-то знака. Если он все-таки их произнес, должно что-то последовать за этим? Несколько раз наши руки невзначай соприкасались, и каждый раз чувство было такое, точно меня бьет электрическим током. Иногда наши взгляды встречались, мой, испуганный, и его взгляд, настойчивый, в упор, тогда дыхание у меня перехватывало, и я всерьез опасалась, что грохнусь в обморок. Он отводил взгляд, улыбаясь, и в улыбке мне чудилась насмешка.

В общем, я в полной мере осознала смысл известного выражения «как уж на сковородке», не знаю, как чувствует себя несчастное пресмыкающееся, а я – весьма скверно. Раза два мы оказывались наедине, но на такой непродолжительный срок, что, реши Макс что-нибудь сказать мне, у него просто не было бы на это времени. За ужином я сидела, уткнувшись в тарелку, дважды роняла нож, в завершение опрокинула бокал с красным вином и поздравила себя с тем, что выгляжу распоследней дурой.

– Сегодня мы слишком много времени провели на солнце, – сидя за столом в расслабленной позе и наблюдая мои мучения, сказал Макс. – Предлагаю пораньше лечь спать.

Я скосила глаза в его сторону, рискуя заработать увечье, и пыталась решить, следует ли это считать намеком. Посуду в этом доме после гибели Карла убирала я и, заканчивая уборку, убедилась: эти двое разбрелись по своим спальням. Я была уверена, что Макс в эту ночь придет ко мне. Причина такой уверенности была мне самой неведома, но, оказавшись в своей комнате, я то и дело поглядывала на дверь и прислушивалась. «Он не может прийти сейчас, – утешала я себя. – Дождется, когда Янка уснет». О сестре я старалась не думать, то есть я, конечно, решила, если Макс придет, я его выгоню, скажу, что не стану соперницей сестре, в общем, успела подготовить целую речь, весьма пространную, что не помешало мне вертеться битый час перед зеркалом и сменить одну ночную рубашку на другую, так как первая показалась мне недостаточно эротичной.

Я легла в постель, выключила свет, потом включила прикроватную лампу, выключила, решив, что это выглядит так, будто я его жду, затем опять включила. Вот так развлекаясь, я горела нетерпением и повторяла свою речь. О том, что будет потом, я старалась не думать, не зная, чего боюсь больше: того, что Макс, выслушав меня, уйдет или, наплевав на мои слова, решит остаться. Первое было совершенно невыносимо, второго я боялась. Проведя ревизию своего сексуального опыта, я пришла к выводу, что он никуда не годится, и запаниковала. Гнать его в шею, не опыт – Макса. При этом я очень надеялась, что он все поймет правильно: если женщина в таких обстоятельствах говорит «нет», надо быть полным кретином, чтобы в это поверить. В общем, я жаждала быть соблазненной, но так, чтобы своей вины перед сестрой не чувствовать. В конце концов выбор должен сделать он.

Я сложила ручки на груди и пялилась на дверь. Удивляюсь, как под моим горящим взглядом она не распахнулась настежь. Помогать ей в этом с противоположной стороны никто не собирался. Я опять выключила свет и даже закрыла глаза, но через пару минут принялась ворочаться. Потом в отчаянии села. Он что, издевается? Вдруг он мне ничего не говорил? Вдруг я сама все выдумала? Я тут изнываю от нетерпения, а он спит спокойно и думать обо мне забыл. Вот и хорошо. Однако данное утверждение было очень далеко от истины.

Вскоре мне стало ясно, что находиться здесь я больше не в состоянии. Мне надо знать, были у меня глюки возле бассейна или он и в самом деле произнес эти слова. Со стыдом должна признаться, я выдержала еще полчаса, потом встала и по-воровски скользнула к двери. Взявшись за ручку, я призвала на помощь остатки здравого смысла, но они оказались столь ничтожны, что не смогли удержать меня в спальне. Я подумала, что надо бы накинуть пеньюар, будет возможность сослаться на бессонницу, но только мысленно рукой махнула.

Длинным коридором я пошла к комнате Макса, с головокружением и дрожью в коленях. Из-под его двери пробивался свет. Он не спит. Ждет меня? Весьма самонадеянно. Неужто он думает, что я послушно прибегу к нему… Кстати, а что я делаю? Зажмурившись, я толкнула дверь. «Скажу, что мне послышался какой-то шум. – утешила я себя. – Гениальная идея». Я распахнула глаза и убедилась, что в спальне никого нет. Первым чувством было разочарование – чего мне стоило прийти сюда, и вот пожалуйста… Вторым – досада. Макс не решается идти ко мне, бродит по дому. Сейчас придет в мою комнату, а меня там нет. В этих хоромах немудрено заблудиться, так и будем бродить до утра в поисках друг друга.

Где он может быть? Я направилась в кухню, уверенная, что застану его там. Но кухня была пуста. Я подошла к двери на веранду и убедилась, что она хоть и закрыта, но не заперта, толкнула дверь и ступила босыми ногами на плитки пола, еще теплые после жаркого дня. Ночь была душной, где-то вдали проехала машина, я подняла голову и увидела звездное небо над собой. Улыбнулась и блаженно прошептала: «Я люблю тебя». Перед мысленным взором возникло лицо Макса, он тоже улыбался, но почему-то насмешливо. Но это на мое блаженное состояние ничуть не повлияло. Я прошла к ограждению, любуясь огнями в саду, – фонари оставляли включенными на всю ночь. Возле бассейна мелькнула тень или мне это показалось? Макс не может уснуть и бродит по саду, любуется звездным небом и, конечно, мечтает обо мне. Я быстро сбежала по ступеням, чувствуя невероятную легкость во всем теле. Самой себе я представлялась небесным созданием, прекрасным, невесомым, спешащим на встречу с возлюбленным.

Я обогнула живую изгородь из туи и возле бассейна увидела Макса. Он стоял ко мне спиной в белом купальном халате, чуть наклонив голову, как будто что-то рассматривал у себя под ногами. Я сделала еще два шага и уже хотела как-то проявить себя, чуть сместилась вправо и тут поняла, что Макс не один. Перед ним на коленях стояла моя сестрица.

Если бы я не была такой дурой, сразу бы сообразила, что происходит, но в первый момент я только удивилась: чего это ей взбрело в голову стоять в такой дикой позе? Тут до ушей моих донесся легкий стон, потом стон погромче, и до меня наконец дошло. Если бы кто-то вылил на меня ведро ледяной воды, и то не добился бы подобного эффекта. «Черт бы вас побрал», – мысленно выругалась я и поспешила отойти в тень, а потом и вовсе бросилась к дому со всех ног, не боясь, что меня услышат. Впрочем, эти двое так заняты, что вряд ли обратят на шум внимание.

Оказавшись в комнате, я достала из шкафа чемодан и начала бросать в него свои вещи. Я немедленно покину этот дом. Макс – мерзавец. Теперь я была уверена: те слова у бассейна он действительно произнес, только вовсе не потому, что его переполняли нежные чувства. Он прекрасно видел, что со мной происходит, и решил подразнить меня. Невинное такое желание – дать дурочке почувствовать себя на вершине блаженства. Забавная игра от безделья. Он крутит любовь с моей сестрицей, а заодно не прочь пофлиртовать со мной. Знаю я таких типов, полугерой-полуподлец. Ведь прекрасно видела, с кем имею дело, и все же купилась…

Чемодан был собран, можно было вызывать такси, но тут силы меня оставили. Машина подъедет, они ее, конечно, увидят, придется объясняться. Разумнее подождать до утра и спокойно уехать под благовидным предлогом. Пусть Янка наслаждается жизнью… На сестру-то я за что злюсь? То, что она там с Максом предается греху сладострастия, вовсе не повод видеть в ней врага, раз о том же самом не так давно мечтала и я. То есть не о том же… Ладно, неважно. Сестра, по крайней мере, не скрывала, что хочет побыстрее оказаться в его постели, а я слово ей дала и при первом удобном случае вознамерилась ее предать. Если кто и выглядит мерзко, так это я сама. Поделом мне. Так, быстро под горячий душ и спать. И никаких мыслей о Максе. Слишком жирно будет для этого типа, если я начну страдать и рыдать в подушку.

К своей чести, могу сказать, что свою программу я выполнила. Приняла душ, легла в постель и очень скоро уснула. Утраченные иллюзии утром отозвались гнетущей тоской. Мир за окном был солнечным, но отнюдь не радовал. А мне еще надо было измыслить подходящий предлог, чтобы съехать. Промучившись полчаса, я решила: что бы я ни придумала, они все равно поймут, в чем дело, так что не стоит и стараться. Я оделась и пошла на кухню готовить завтрак. Это будет моим вкладом в их счастливую жизнь. Янка яичницу и ту приготовить не в состоянии, Макс в этом смысле вполне ее стоит, а силы, потраченные на ночные игры, надо восстанавливать.

На ходу заплетая волосы в косу, я вошла и увидела этих двоих, сидящих за столом. Аромат кофе наполнял кухню, на тарелке громоздились бутерброды, в общем, выходило, что и здесь без меня прекрасно обошлись. Макс был в белом купальном халате, и меня при одном взгляде на него буквально затошнило, вслед за этим я почувствовала себя на седьмом небе оттого, что господь был против и не я прошлой ночью повизгивала от счастья в его крепких мужских руках.

Янка сияла, как фонарь в саду, и посмотрела на меня так, что я бы поняла и без вчерашнего подглядывания: историческое событие свершилось.

– Доброе утро, – сказала я.

– Привет, – недружно ответили они и быстро переглянулись.

Неужто они меня вчера все-таки застукали? Ну и на здоровье. Я налила себе кофе и устроилась за столом. Макс сверлил меня взглядом, причем вовсе не пытаясь это скрыть. Мне было плевать на его взгляды.

– Пойдем купаться? – несколько неуверенно спросила сестра.

– У меня другие планы.

– Куда-то собираешься? – влез Макс.

– Собираюсь. Вчера вечером звонили друзья, они приезжают на несколько дней, поеду их встречать.

– Возьми мою машину, – предложил он.

– Спасибо. Вызову такси. Я буду жить в своей квартире, – решилась я. – Друзья остановятся у меня.

– Какие еще друзья? – нахмурилась Янка.

– Я тебя с ними познакомлю, – пообещала я.

– Я никуда переезжать не собираюсь, – фыркнула она.

– Как хочешь.

Макс сидел, откинувшись на стуле, и продолжал меня разглядывать, надеюсь, это доставляло ему удовольствие. Я пошла вызывать такси. Машину обещали подать через семь минут. Времени как раз хватит, чтобы сходить за чемоданом.

– Я тебя провожу! – крикнул Макс и пошел переодеваться.

Я выходила из комнаты, когда он появился в коридоре.

– Откуда они приезжают? – спросил он тихо, забрав чемодан из моих рук.

– Из Ростова, – ответила я. Он вроде бы растерялся.

– Из Ростова?

– Ага.

Янка стояла в дверях кухни и наблюдала за нашими передвижениями.

– Надолго они приехали? – хмуро спросила она.

– На пару недель.

– Как-то это все странно. Ты мне ничего не говорила.

– У них хобби являться неожиданно. Пока. – Я поцеловала ее и направилась к выходу. – Созвонимся.

Макс молча шел рядом. Такси уже стояло возле ворот. Чемодан погрузили в багажник, я села в машину и захлопнула дверь, махнув ему рукой на прощание. Он выглядел озадаченным.

Приехав в квартиру бабушки, я битый час слонялась по комнатам без всякого толка. Потом распаковала чемодан, сходила в магазин, чтобы купить самое необходимое. Вернувшись, затеяла уборку, уверенная, что это лучшее средство от депрессии. В квартире несколько лет жили квартиранты, так что из бабушкиных вещей здесь была лишь мебель, но я тщательно осмотрела все шкафы, вдруг да и найду что-то. Разумеется, ничего не нашла и загрустила.

Спать легла в гостиной на диване с включенным светом, находиться здесь одной почему-то было жутковато. Утром я продолжила уборку, а заодно и бесполезные поиски. Сходила перекусить в кафе, немного прогулялась и вернулась домой. Чем себя занять, совершенно не знала, но была убеждена: надо непременно придумать какое-нибудь дело, иначе хандра одолеет.

Перемыв посуду и еще раз протерев пол на кухне, я прилегла на диван с книжкой, даже не удосужившись взглянуть на ее название, и тут в дверь позвонили. Первой мыслью было не открывать, потом я подумала: должно быть, соседи обратили внимание на то, что в квартире кто-то есть, и пришли проверить. Отец говорил, что одна из соседок присматривает за квартирой. Я поднялась и пошла открывать. На пороге стоял Макс.

– Привет, – сказал он без улыбки.

– Привет, – ответила я и нахмурилась, давая понять, что его визит совершенно некстати.

– Ты одна? – спросил он, входя в квартиру.

Я загородила ему дорогу, не собираясь пускать его дальше порога. Дверь за собой он закрыл и, привалившись к ней спиной, наблюдал за мной.

– Одна, – ответила я, чего врать, если он и так понял.

– А где друзья?

– Пошли взглянуть на город.

– Вот как, – молвил он недовольно.

Я терпеливо ждала, когда он уберется восвояси, глядя ему в глаза и сама удивляясь своему спокойствию. Его присутствие в тесной прихожей совсем меня не смущало, просто вызывало досаду.

– Я хочу, чтобы ты вернулась, – со вздохом заявил он. – Поверь, так будет лучше. Безопаснее для тебя и спокойнее для меня.

– Что за опасность ты имеешь в виду?

– Ты, кажется, забыла…

– Я все помню, – перебила я. – Существует некая опасность или нет, это значения не имеет. Я буду жить здесь.

– Не хочешь объяснить, почему ты вдруг так решила?

– А я не обязана ничего объяснять. Извини, я занята и…

– Я надеялся, что мы спокойно все обсудим.

– Нам нечего обсуждать, – отрезала я.

– С какой стати ты разговариваешь со мной в таком тоне? – нахмурился он. – Мне кажется, я не заслужил подобного обращения.

– Если бы я была более романтичной особой, влепила бы тебе пощечину, так что не нарывайся.

– Очень интересно, – усмехнулся он. – За что, можно спросить?

– Ты сказал там, у бассейна… Захотелось позабавиться? Приятно было наблюдать, как я ерзаю под твоим взглядом? Надеюсь, ты получил удовольствие, а теперь выметайся отсюда.

– Я сказал правду, – глядя мне в глаза, ответил он, чем вызвал во мне прилив тихой ненависти.

– Молодец, – со злой улыбкой отрезала я. – А теперь проваливай.

Я оттолкнула его, открыла дверь и, сцепив зубы, ждала, когда он уйдет.

– Твоя сестра… – начал он, но я перебила:

– Только посмей обидеть Янку и можешь мне поверить, ты за это поплатишься…

– Это что, шантаж? – криво усмехнулся он.

– Понимай как хочешь. Она тебя любит, так что постарайся ее не разочаровать.

– Дурочка, – хмыкнул он и наконец ушел.

Я захлопнула дверь и заметалась по квартире, не зная, чего мне больше хочется: матерно выругаться вдогонку этому мерзавцу или зарыдать от отчаяния. Выругалась и пошла пить чай.

Вечером я позвонила Янке на мобильный. Сестра, судя по всему, о визите ко мне Макса не знала. Спросила, как там мои друзья, а я рассказала, как чудесно провожу время.

На следующий день я поехала к Уманскому, засиделась допоздна и осталась у него ночевать. Утром мы с ним съездили на кладбище, я вернулась домой, позвонила Янке и, убедившись, что у нее все в порядке, пошла в кино. Дурацкая мелодрама испортила и до того донельзя скверное настроение. Вечером я все-таки разрыдалась и часов до двух сидела перед телевизором, перещелкивая каналы. «Первые дни всегда самые тяжелые», – утешала я себя.

На следующий день я болталась без всякой цели по городу, забрела в торговый центр и купила заварочный чайник. Он мне был совершенно не нужен, но с чего-то новую жизнь надо начинать. Расплачиваясь за покупку, я услышала свое имя, повернулась и в трех шагах от себя обнаружила Зинаиду Литвиненко, приятельницу моего отца, с которой Макс появился на дне рождения Янки.

– Зинаида Аркадьевна, – расплылась я в улыбке. Прежде всего, я к Зинаиде очень хорошо относилась, к тому же сейчас радовалась любому общению, лишь бы избавить себя от неприятных мыслей.

– Подожди меня, – махнула она рукой, направляясь к соседней кассе, так как за мной уже стояло три человека. С чайником в руках и улыбкой на физиономии я замерла возле дверей. – Чудо как хороша, – сказала Зинаида, подходя ко мне. – Надо написать твой портрет. Непременно полуобнаженной, с распущенными волосами, такую фигуру грех прятать. Ну, как дела?

– Отлично, то есть я хотела сказать, неплохо.

– В твоем возрасте печали быстро забываются. Время у тебя есть? Могли бы поболтать. Я-то все ждала, что ты заглянешь ко мне. Ну-ну, не смущайся, я прекрасно понимаю, у молодых вечно нет времени на то, чтобы слушать болтовню старых баб.

– Времени у меня сколько угодно, – ответила я.

– Тогда пойдем пить кофе. Здесь на третьем этаже кафешка, капучино там бесподобный. Конечно, не такой, как в Италии, но по нашим меркам…

Болтая, мы поднялись в лифте на третий этаж. Кафе было просторное, многие столики заняты, но в нише у окна нашлось очень удобное местечко, там мы и устроились.

– Как там Янка, очень переживает из-за матери или любовь творит чудеса? – задала вопрос Зинаида в ожидании кофе.

– Макс старается ей помочь, – уклончиво ответила я.

– Да уж наслышана. Тачку подарил… Конечно, для него эти деньги пустяк, но… как-то не верится, что он влюбился в девчонку. Впрочем, это я так, не обращай внимания. Макс хороший парень, умеет быть милым и не прочь доставить женщинам удовольствие. Вы у него живете?

– Я живу в бабушкиной квартире, – ответила я.

– Так-так, хотя к чему дело идет, было ясно уже на похоронах Музы, Янка с него глаз не спускала, влюбилась, дурочка.

– Ну почему же дурочка, Зинаида Аркадьевна? – не выдержала я. – По-моему, это вполне естественно…

– Это да, бабы по нему всегда с ума сходили. Он сам-то как?

– Переживает из-за гибели друга.

– Да, неприятная история. Макс мне звонил, хотел заехать, но пока не удосужился.

А знаешь, я почему-то была уверена, что роман случится у него с тобой, он ведь еще до вашего знакомства все о тебе расспрашивал, фотографию твою у меня в студии увидел, там, где вы с отцом в Италии. Да и на дне рождения он такие взгляды на тебя бросал, я еще подумала, наконец-то попался. У мужиков вроде Макса всегда так, дурят бабам головы, дурят, потом вдруг влюбятся и становятся примерными семьянинами, а ему давно жениться пора.

– Может, он и женится.

– На твоей сестре? Не смеши. Поматросит и бросит. Янка вся в мать. Просто живая кукла. Только мать красавица была и умела обращаться с мужиками, твоему отцу так голову заморочила, что он умер, не поняв, что она за штучка. Но Янка не Муза, а Макс не твой отец.

– А вы Макса давно знаете? – решилась спросить я.

– Да как тебе сказать. Я его еще мальчишкой помню, потом он уехал к отцу, здесь появился примерно год назад. Конечно, я ему обрадовалась, особенно когда он мои картины начал покупать, – весело подмигнула мне Зинаида. – Я хорошо знала его мать.

По-моему, совершенно сумасшедшая баба, хотя, похоже, сейчас она угомонилась, что неудивительно в ее возрасте. Живет в Англии, занимается розами и пишет мемуары.

Лет пять назад я была у нее в гостях, встретила она меня как родную. Милая такая старушенция, ни за что не поверишь, какие страсти в ней бушевали.

– Страсти?

– А то. Такая была любовь… Не помню, кто их познакомил с Вершининым. Он в то время у нас на худграфе был деканом, очень интересный мужик, прекрасный педагог, правда, художник так себе. Студенты его обожали. У него была студия на Безыменского, огромная, вот мы все там и паслись. Иногда даже ночевали. Посиделки до утра за чаем, а то и за портвейном, он любил выпить, но меру знал. Вот кто-то и притащил туда мать Макса, она хотела написать о новой художественной волне, она ведь журналистка. Вершинин произвел на нее неизгладимое впечатление, и он в нее влюбился, да так, что только держись. Ну и понеслось. Признаюсь, я за их романом наблюдала с некоторой завистью, я ведь тоже была влюблена в Вершинина, как все девчонки с худграфа. Если бы ты его видела… Впрочем, ничего особенного в его внешности не было, но человеком он был в высшей степени интересным. Осторожничать они не умели, и из деканов его, конечно, поперли. Пострадал за любовь, что только прибавило ему уважения в наших глазах.

– За что же поперли? – удивилась я.

– Времена были такие, советскому мужчине полагалось влюбляться в советских женщин. А тут такое безобразие. Ладно бы она еще была из ГДР, так ведь из Западной Германии, идеологический враг, одним словом.

– Мать Макса – немка?

– Разумеется, я думала, ты в курсе его биографии.

– Он мне ничего не рассказывал.

– Да он вообще не из болтливых, так что неудивительно. Я ведь уже сказала, мать его была чокнутой. Отец ее нацистский преступник, и ее на этой почве переклинило.

Хотела замолить его грехи. То в Израиль махнет с благотворительной миссией, то еще что-нибудь выдумает. К евреям у нее были особые пристрастия, просто мания какая-то, если еврей, так непременно страдалец. Как она замуж в Израиле не выскочила, чтоб папаша в гробу перевернулся, просто удивительно. Она сама из очень богатой семьи, после войны они быстро на ноги встали. Конечно, затеи взбалмошной девицы в семье не приветствовали. Не знаю, что сыграло решающую роль, но замуж она вышла вовсе не за еврея, а за человека своего круга с приставкой «фон» в фамилии.

– Настоящий «фон»? – улыбнулась я.

– Самый что ни на есть, с фамильными портретами и большими бабками, что далеко не всегда совпадает. Но жили они в любви и согласии недолго, девицу опять понесло по миру. Она ведь журналистка. Приехала в Москву, быстро обзавелась знакомствами, в основном среди художников, она, кстати, очень хорошо в живописи разбиралась, чутье было. Вот кто-то и привез ее к нам сюда, а тут любовь. Жить ей пришлось в Москве, а не здесь, Макса она совсем маленьким привезла в Россию, хотела, чтоб он сполна проникся русской культурой. Он ходил в советскую школу и даже называл Вершинина папой, думаю, это все-таки мать настояла. Родному отцу все это очень не нравилось. В конце концов они договорились, он дал ей развод, но забрал мальчишку к себе. Она вышла за Вершинина замуж, потом у него случился инсульт, и через полгода он умер. Она это тяжело переживала, из страны вскоре уехала. Сошлась с мужем, но второй раз брак они уже не регистрировали, она так и осталась Вершининой. Как только Макс стал совершеннолетним, сразу упорхнул из дома.

Мотался по всему свету, пока не осел в Венесуэле. Я не сильна в географии, но, по-моему, это где-то у черта на рогах. Однако там он очень здорово разбогател, какие-то рудники и прочее недоступное моему пониманию. Потом умер его отец.

Макс – единственный наследник, сколько у него денег, он, видно, и сам не знает. Вот и явился в Россию их проматывать.

– Так Вершинин вовсе не отец Макса? – нахмурилась я.

– Конечно, нет. После смерти отца он вдруг взял фамилию матери и стал Вершининым, наверное, хотел сделать старушке приятное. Даже отчество Вершинина позаимствовал, ведь, как тебе известно, в Германии отчество не полагается. А его настоящее имя Макс фон Ланц.

Представляю, какая у меня была физиономия в ту минуту.

– Что? – пробормотала я и вцепилась руками в край стола.

– Макс фон Ланц, – повторила Зинаида. – При чем «фон» самый что ни на есть настоящий. Забавно, да? Но в Германии парню скучно, он совсем не похож на немца, правда? Все-таки его детство прошло в России, и он совершенно искренне считает ее своей родиной. В Германии после похорон отца он вообще ни разу не был.

– Детство – это понятно, – кивнула я. – Но должна же быть веская причина…

– Макс – человек мира, – махнула Зинаида рукой. – Где ему нравится, там и живет. То в Венесуэле, то здесь. С деньгами, милая, везде хорошо.

– Зинаида Аркадьевна, а какие у него были отношения с моим отцом? – спросила я, стараясь справиться с лихорадочным возбуждением.

– Нормальные, – пожала она плечами. – Одно время они даже подружились, потом твой отец как-то охладел к нему. Меня расспрашивал о Максе, я спросила, чего они не поделили, но Александр не ответил. Максу я тоже этот вопрос задала, а он, как всегда, шуточками отделался, но, по-моему, расстроился, что дружбы с твоим отцом не получилось.

К тому моменту я находилась в том состоянии, когда человек при всем желании не может поддерживать светскую беседу. Макс – тот самый фон Ланц, о котором предупредил меня отец: «мой враг», папа выразился весьма определенно. И моя сестра в доме этого врага, ничего не подозревает об опасности. Надо немедленно предупредить ее, вытащить оттуда.

– Зинаида Аркадьевна, извините, – пробормотала я. – Мне срочно надо позвонить.

– Конечно, девочка моя. Приезжай ко мне, попьем чаю и еще посплетничаем.

Она поднялась, поцеловала меня на прощание и тяжелой походкой направилась к выходу. А я, помахав ей вслед, схватила телефон.

Я позвонила Янке на мобильный, но она не ответила, это меня так испугало, и появилось чувство, болезненное, саднящее, что я опоздала. Хотя телефон Янка могла бросить где-то в доме, а сама лежать у бассейна, но я была так напугана, что эти доводы никакого впечатления не произвели. Я решила звонить на домашний телефон, рискуя нарваться на Макса. Ну и черт с ним… Если и домашний не ответит, я поеду за сестрой.

После шестого гудка трубку сняли, и я с облегчением услышала голос Янки:

– Да.

– Янка, – пролепетала я и замолчала, ожидая, когда начну дышать нормально и смогу внятно объясняться.

– Привет, – равнодушно ответила она. – Как там твои друзья?

– К черту друзей. Яна, я только что узнала, Максим тот самый фон Ланц, о котором предупреждал отец.

– Ну и что? – усмехнулась сестра. – Я это давным-давно знаю.

– Ты знаешь? – растерялась я. – И ничего мне не сказала?

– А зачем? Ты бы завела всю эту бодягу… Слушай, это просто смешно, отец что-то там сказал и…

– Он не просто сказал, он хотел предупредить… Макс нас обманывал, понимаешь?

– Конечно, еще бы. Думаешь, я дура? – зло спросила она. – Все прекрасно понимаю. Ты в него втюрилась, а когда он послал тебя, ты сбежала, придумав байку о друзьях.

Макс мне все рассказал…

– Что «все»?

– Нет у тебя никаких друзей, сидишь в бабкиной квартире и мечтаешь отнять его у меня. Ничего не выйдет, поняла? Болтай на здоровье о том, что он враг, о чем угодно болтай, я-то знаю, за что ты на него злишься. Думала, если ты красавица, он сразу…

– Что ты несешь? – разозлилась я. – Мне плевать на Макса, но ты моя сестра, и я боюсь за тебя. Подумай сама, почему он все это время хотел, чтобы мы жили в его доме? Чтобы постоянно были в поле его зрения? Ведь должна быть причина.

– Он меня любит – вот причина! – крикнула она. – Но такая причина тебя не устраивает, и ты готова черт знает что выдумать, лишь бы отнять его у меня. Ничего не выйдет, сестренка. Он мой, мой, поняла?

«Да подавись ты им», – чуть не брякнула я в досаде, но сдержалась, напомнив себе, что сестра в опасности, а в такой ситуации обиды просто неуместны.

– Хорошо, пусть так. Скажи мне только, он тебя о чем-нибудь просил? Записную книжку отца ты ему отдала? Может, еще какие-нибудь документы?

– Иди ты к черту! – заорала она. – И не пытайся настроить меня против Макса. Я тебя насквозь вижу. Не смей мне больше звонить, поняла? Катись в свою Италию и не лезь в мою жизнь.

– Обещай мне, что будешь осторожной, – в отчаянии попросила я.

Янка бросила трубку.

Я сидела и тупо пялилась на телефон, беспокойство за сестру лишь усилилось. Ясно было, что разговора у нас не получится, по крайней мере до тех пор, пока она немного не успокоится. Что же делать? Что я вообще могу сделать? Пойти в милицию? Мой рассказ вряд ли произведет впечатление. Да, отец предупредил, что фон Ланц – мой враг, но ничего конкретного не сказал. Это не повод для вмешательства милиции. Я могу сообщить о его липовом алиби… и потерять сестру. Она расценит это как месть, глупую бабью месть. Теперь я очень сомневалась, что замужняя женщина, у которой Макс якобы ночевал, вообще существует. Но не мог же он быть причастен к убийству друга? Какой смысл в этом убийстве? То, что он затеял некую игру с нами, сейчас сомнений не вызывало, его настойчивое стремление видеть нас в своем доме имело какую-то цель. Но какую? Теперь его поведение я видела совсем в другом свете, и многое стало понятным, в том числе его желание вернуть меня, хотя он прекрасно понимал, что я не соглашусь, зная, по какой причине я покинула его дом. Но это не давало ответа на главный вопрос: зачем? Я вспомнила все: и пропавшую записную книжку отца, и вскрытый сейф в квартире, когда погибла Муза, и странные слова Янки: «Это я виновата», которые так поразили меня тогда, и ее отчаяние. Сестре известно гораздо больше, чем мне. Но она влюблена в Макса и ничего не желает понимать. Он что-то хотел от нее, от нас и, безусловно, своего добился. Как я могла так долго пребывать в неведении, ведь все было ясно с самого начала: его необыкновенная доброта, даже его странная настороженность во время нашей первой встречи… Почему его поведение всерьез ни разу меня не насторожило? У меня даже не хватило ума хоть что-то узнать о нем, по крайней мере, его настоящее имя. Ведь когда он представился на дне рождения Янки, я почувствовала что-то вроде беспокойства, но тут же поддалась его обаянию, хотя имя, имя просто обязано было насторожить. Вот уж действительно: любовь слепа.

Я покинула кафе и брела по улице, плохо представляя, куда намерена попасть. Если Макс и мой ангел-хранитель одно и то же лицо, он может быть причастен к убийству отца. Он был в Италии и явился ко мне, чтобы получить бумаги папы. Надо узнать у Зинаиды, не уезжал ли он куда-то в то время. Хотя Макс должен был отсутствовать слишком долго, что совершенно невозможно, значит, все-таки не он? Главное сейчас – безопасность Янки. Я позвоню ей завтра, возможно, нам удастся поговорить спокойно.

– Привет, – вдруг услышала я, оторвала взгляд от асфальта и прямо перед собой увидела рослого парня в джинсах и темно-синей футболке в обтяжку. На левой руке татуировка крылатый змей, парень стоял, смотрел на меня и ухмылялся. Физиономия его особо привлекательной мне не показалась, но будь он хоть трижды красавец, в тот момент мне было не до знакомств.

Я попробовала его обойти, он сделал шаг вправо, загораживая мне дорогу, я предприняла еще одну попытку с тем же успехом и вздохнула:

– Извините, я спешу.

– Да ладно, – сказал он и засмеялся.

«Нахал», – решила я и сделала самую сердитую физиономию, на которую только была способна.

– Я сейчас милицию позову, – предупредила сурово.

– А здесь есть милиция? – удивился он. – Ладно, садись в машину.

Только тут я обратила внимание, что у обочины стоит автомобиль. Задняя дверь как по волшебству распахнулась, а я испуганно отступила.

– Садись, садись, – сказал парень, подхватив меня за руку и увлекая за собой.

– Вы что, спятили? – рявкнула я. – Оставьте меня в покое.

– Слушай, давай по-хорошему, – весело сказал он, а я решила, что нарвалась на идиота с извращенным чувством юмора, ему происходящее по неведомой причине казалось забавным. – Надо поговорить с одним человеком, – объяснил он. – Через час будешь у себя дома. Ну, не дури.

– Никуда я не поеду, – окончательно перепугалась я и начала оглядываться в поисках спасения. Как назло, редкие прохожие совершенно не обращали на нас внимания. – Я закричу, – честно предупредила я.

– Да кто ж тебе кричать-то даст? – удивился парень. Схватил меня за плечи, левой рукой стиснул рот и легко, точно я была куклой, сунул в машину. К моей чести, надо сказать, я сопротивлялась и даже укусила его за ладонь, чем вызвала приступ хохота.

Парень устроился рядом со мной, захлопнул дверь, и машина понеслась по городу. Водитель посматривал на нас в зеркало и ухмылялся, парень сидел, обняв меня за плечи, наверное, опасался, что я попытаюсь выпрыгнуть.

– Вы кто? – спросила я испуганно.

– Сейчас все узнаешь, – пообещал он. – Потерпи немного. Ты, главное, не бойся.

Ничего плохого не случится, если, конечно, ты дурака валять не станешь.

– Дурака валять – это как? – насторожилась я.

– Пудрить людям мозги, к примеру, – охотно пояснил он.

– А если буду пудрить, что тогда? – Мне все-таки хотелось знать, что меня ожидает в худшем случае.

– Тогда придется снять ремень и всыпать тебе как следует, – вздохнул он, едва сдерживаясь, чтобы опять не захохотать.

– А как я смогу убедить вас, что вовсе не пудрю вам мозги? – насторожилась я, помня: сколько людей на свете, столько и мнений.

– Говорить правду и ничего, кроме правды, – ответил парень. – У тебя красивое платье, – добавил он и растянул рот в улыбке, став похожим на кота, сытого и оттого довольного.

– А у вас красивая татуировка, – ответила я. – И что дальше?

Водитель не выдержал и хихикнул. Если честно, я немного успокоилась, особо зловеще ни тот, ни другой не выглядели. Тот, что рядом, вообще смотрел на меня так, точно ничего приятней в жизни и вообразить не мог.

– Рад, что татушка тебе понравилась, – кивнул он. – У меня еще одна есть, если захочешь, покажу.

– Не обременяйте себя.

Водитель вновь хихикнул, а парень заливисто засмеялся. Нет, злодеи ведут себя иначе.

– Куда мы едем? – спросила я.

– Тут недалеко, – ответил парень. – Да мы почти приехали.

Я выглянула в окно. Впереди возникло офисное здание, современное, из стекла красивого темно-зеленого цвета. Мы обогнули его и въехали во двор, напротив двери с надписью «Служебный вход» остановились. Признаюсь, я вздохнула с облегчением. В таком здании, где должно быть полно людей, ничего скверного со мной случиться просто не может. Парень вышел, протянул руку, помогая мне выбраться, и мы втроем направились к двери. Водитель нажал кнопку вызова, дверь открылась. Коридор был пуст, что меня слегка огорчило, мы прошли к лифту и поднялись на седьмой этаж. Здесь я опять взбодрилась, ясно, что это какой-то офис, по коридору сновали люди, хлопали двери кабинетов, и вообще кипела жизнь.

– А если я сейчас заору? – покосившись на парня рядом, спросила я.

– А ремень? – усмехнулся он.

Коридор закончился, мы уперлись в дверь с надписью «Переговорная». Переговорная оказалась просторной комнатой с большим круглым столом посередине и десятком кресел.

– Устраивайся, – кивнул мне парень, сам сел ближе к двери, водитель куда-то удалился.

– Вы кто? – понизив голос, спросила я парня.

– Т-с-с, – прижал он палец к губам.

Тут дверь распахнулась, и в переговорную стремительно вошел мужчина лет сорока, в светлом костюме и нелепом галстуке. Впрочем, не только галстук, он и сам выглядел довольно нелепо, в том смысле, что костюм, несмотря на потраченные деньги, сидел на нем кое-как и носить его он совсем не умел.

– Ну что, давай знакомиться, – хмуро бросил он, устраиваясь за столом. – Зовут меня Сергей Васильевич.

– Очень приятно, – кивнула я и поперхнулась. Он сурово посмотрел на меня, точно заподозрил, что я издеваюсь. Признаться, я была далека от этого.

– Проблема у нас, – сказал он. – Решать проблему надо.

– Надо, так давайте решать, – ответила я, он опять посмотрел сурово.

– Твой отец должен мне кучу денег…

– Простите, – перебила я. – Вы сказали, что вас зовут Сергей Васильевич, но фамилию не назвали.

– Самойлов моя фамилия.

– Вы папин компаньон, – вздохнула я с облегчением, хоть что-то начало проясняться.

– Компаньон, – фыркнул он презрительно.

– Сколько он вам должен? – спросила я.

– Триста штук, долларов, разумеется.

– Папа отдал вам офис, он стоит по крайней мере в два раза больше.

– Продал, – поправил он. – Офис само собой, а триста тысяч…

– Хорошо, я поняла. Фирма отца теперь принадлежит вам, мы с сестрой претендовать на нее не станем.

– Ты лучше молчи про эту чертову фирму. Она на ладан дышит, там еще такие деньжищи вбухать надо, чтобы ситуацию выправить. Твой отец меня попросту подставил, разбирайся теперь со всем этим дерьмом.

– Слушайте, вы же взрослый человек, должны были понимать, что делаете, – возмутилась я.

– Понимать, – проворчал он, глядя на меня с внезапной обидой. – Все я понимал, помочь ему хотел, а он меня в такое дерьмо сунул. Тут еще вот что, я серьезным людям обещал, что все будет тип-топ, и мне теперь, кровь из носа, но надо вопрос решить.

– Если папа вам должен, вопрос решим, – ответила я. – У меня есть квартира, стоит больше ста тысяч, я уточню и…

– Да плевать мне на твою квартиру… квартира…

– И подумаю, где взять оставшиеся деньги, – спокойно сказала я. – Если у вас есть соответствующие бумаги, адвокаты во всем разберутся. Если нет, извините. Почему я должна вам верить?

– Ишь, как заговорила, – покачал он головой. – Да я…

Я поднялась, а он крикнул:

– Сядь! – но впечатления не произвел. Парень, который до той поры никак себя не проявлял, сделал жест, призывая меня вновь устроиться на стуле. – Твой отец из меня целый год бабки тянул. Просто наказание какое-то. Так что забудь про триста тысяч, он мне обещал семьдесят процентов.

– Семьдесят процентов от чего? – не поняла я, но на стул все-таки села.

– Семьдесят процентов от прибыли, потому что я финансировал предприятие. Я считаю, все честно, и семьдесят процентов по праву мои.

– Но фирма же на грани банкротства, – мало что понимая, промямлила я.

– Да при чем здесь фирма! – разозлился он. – Фирму я, сколько мог, помогал ему держать на плаву, он же все обещал вернуть, просто загипнотизировал меня.

– Слушайте, объясните как следует, я не могу взять в толк, о чем вы говорите.

– В толк не возьмешь? – хмыкнул он. – Ну конечно. Решила себе все денежки в карман положить?

– Какие денежки? Да вы мне объясните, что происходит?

Он отчаянно засопел, вертясь в кресле и поглядывая на меня с какой-то обидой.

– Он обещал мне золотые горы, когда найдет клад.

– Клад? – переспросила я и невольно усмехнулась.

– Ну и чего смешного? – нахмурился он и тяжко вздохнул, должно быть понимая, какую глупость сказал.

– Папа предлагал вам искать клад?

– Предлагал… да он все мозги задолбал с этим кладом. Какой-то фашист зарыл где-то здесь награбленное, два железных ящика ценностей: золото, бриллианты.

– И вы поверили? – изумилась я чужой глупости.

– Так ведь он… он так все рассказывал… человек-то вроде серьезный был. Он мне и бумаги показывал, письма там всякие, документы. И в одном документе точно про ящики было. Написано по-немецки, но я дал прочитать надежному человеку, и он подтвердил, что твой отец не врет.

– Ага, – сказала я, понятия не имея, как отнестись к происходящему. – Значит, какой-то фашист спрятал награбленное…

– Они что, мало грабили? – обиделся дядька. – И спрятать вполне могли. Время-то какое было, все не вывезешь. Надеялся вернуться, но не успел, наши фрицам наподдали, и побежал мужик сломя голову, не до ящиков стало.

– А что за мужик? – проявила я интерес, потому что кое-что начало проясняться.

– Да не помню, как его зовут.

– Откуда отец о нем узнал?

– Он рассказывал, что купил на блошином рынке какие-то письма на немецком, просто так купил, из любопытства. Ну и заинтересовался типом, что письма эти писал.

Стал рыться в архивах, дальше – больше… Потом попались эти бумаги, ну, где про ящики сказано. Вот он и…

– Честно говоря, не особо впечатляет, – пожала я плечами, но сама так уже не думала.

Отец рассказал этому человеку далеко не все. Вряд ли он соврал Уманскому, значит, письма нашел в бумагах своей матери. Дальше все более-менее ясно. Отец знал, точно знал, что у бабки откуда-то время от времени появлялись ценности, раз она дважды давала ему деньги, которых у нее просто не могло быть. История с колье, рассказанная Уманским, окончательно убедила отца, что некий клад существует. Уманский не сказал, что обращалась она не только к нему, но и к его сыну, и отец ничего не знал про деньги, оставленные мне бабулей. Два железных ящика – это серьезно. Неужто в самом деле существовал клад, о котором знала моя бабка? И даже смогла воспользоваться им? Или догадки отца ничего общего с реальностью не имеют? Да, у бабули были бриллианты, но при чем здесь какой-то фриц с двумя железными ящиками? И что на самом деле искал отец: клад или пытался разгадать тайну матери и просто воспользовался доверчивостью этого типа, ведь на поиски нужны деньги, которых у него не было.

– Не впечатляет, – вывел меня из задумчивости голос Самойлова. – Но ведь за что-то его убили?

Я, признаться, от неожиданности открыла рот и с полминуты смотрела на Самойлова, пытаясь осознать, что он сказал.

– Вы думаете, его гибель связана с этим кладом? – спросила я, так и не решив, как к этому отнестись.

– Конечно, – кивнул Самойлов. – Он поехал в Италию, чтобы навести справки об этом фрице, тот, кстати, благополучно смылся, и после войны его не нашли, хотя искали. Твой отец уверял, что, когда у него окажутся все бумаги, мы точно будем знать, где спрятан клад. Он в Италии должен был встретиться с каким-то старым хрычом, который знал этого фрица. Я в детали не вникал, но он убедил меня, что мы на правильном пути. И вдруг твоего отца зарезали. Ясное дело, он напал на след.

– Кто же убил его, по-вашему?

– Конечно, конкуренты. Не одни мы эти ящики ищем. Если твой отец смог докопаться, значит, кто-то еще мог.

Это показалось мне весьма вероятным, и я кивнула.

– Но что вы от меня хотите?

– Как – что? – возмутился он. – Ты же виделась с отцом в тот день и даже вместе с ним ходила к старикану, я все знаю. Ни за что не поверю, что он тебе ничего не рассказал. Зачем ему тогда вообще тащить тебя с собой? Ты видела эти бумаги и должна знать…

– Ничего я не видела, – ответила я, и тут меня озарило. – Так это вы подослали ко мне в номер тех типов, чтобы они…

– Никаких типов я не подсылал. Я, между прочим, о твоей жизни беспокоился. Раз бумаги у тебя, ты запросто можешь отправиться вслед за отцом. Сашку вон послал, чтоб за тобой присматривал. Два месяца он шиковал в этой дурацкой Италии на мои деньги.

У меня перехватило дыхание. Я резко обернулась и спросила:

– Так это ты?

Сашка весело мне подмигнул, а Самойлов проворчал:

– Он, он. Думали, ты вернешься и прямиком выведешь нас к кладу. И что?

– Никуда я вас не выведу, – разозлилась я. – Потому что о кладе слышу первый раз. Отец мне ничего не говорил, и я не видела никаких бумаг.

– А папка, папка где? Отец ее берег как зеницу ока, мне и то показывал в своем кабинете. А папочка исчезла. Куда делась? Тут-то без тебя явно не обошлось.

– Слышала я об этой папке, только в глаза ее не видела.

– Не пудри мне мозги, – грохнул он по столу кулаком, а я подпрыгнула от неожиданности.

– Спокойнее, – подал голос Сашка. – Чего пугать девчонку.

– А ты молчи, пока не спрашивают. Кто деньжищ уйму потерял, я или ты?

– Вы же знаете, что жену отца убили, – сказала я как можно спокойнее. – Вскрыли сейф в кабинете… Логично предположить, что папку забрал убийца, если она там была, конечно.

– Вот именно, – съязвил Самойлов. – А может, она у тебя, а? Не зря вы снюхались с этим Вершининым, твой отец его, кстати, подозревал. Он ведь все выспрашивать пытался, интересовался.

– Макс ищет клад, вы это хотите сказать? – усомнилась я.

– А что? Деньги ни у кого не лишние. Конечно, папаша ему наследство оставил, но он из тех, кто любит сорить деньгами.

– Если папка и у него, то я об этом ничего не знаю, – отрезала я.

– Ага. Я уж понял. Чего-то вы не поделили. Он тебя кинул или ты решила не делиться?

– Да вы просто чокнулись, – не выдержала я. – Вы хоть понимаете, что все это только догадки и клада, возможно, вообще не было?

– А чего тогда этот Макс здесь торчит? Вас обхаживает, сестрице твоей дорогие подарки дарит? Все, я терпел, сколько мог. Мне нужны мои деньги, вот и ищи их как хочешь.

– Очень мило…

– Не умничай. Лучше тебе их и вправду найти, не то ни мне, ни тебе не поздоровится. Я тебе сказал про серьезных людей? Так вот, они шутить не любят. Обещали клад, значит, должен быть.

– Если бумаги у Макса, как я их верну? А без бумаг как найду клад?

– Ты ж в его доме запросто бываешь, вот и изыщи возможность.

– Если он охотится за кладом, ни за что меня к бумагам не подпустит, это совершенно очевидно. У него сейф в кабинете… – Тут я нахмурилась, вспомнив Карла. – Похоже, у него их уже увели. Сейф вскрыли и…

– Никакой папки в сейфе не было, – отмахнулся Самойлов, а я насторожилась.

– Откуда вы знаете?

– От верблюда.

– Так это вы… вы убили Карла? – перешла я на повышенные тона.

– Но, но, полегче, – заволновался он. – Никого Сашка не убивал, еще чего, только мокрухи нам и не хватает. Ни коня, ни воза, а тут уже статья.

– Сашка? – ахнула я и опять повернулась к своему ангелу-хранителю. Тот обворожительно улыбнулся.

– Ну Сашка, ну был я там. Вскрыл сейф, а он пустой. Вдруг слышу шорох, заподозрил неладное. Я был уверен, что в доме никого нет. Вы в Москве, Макс ваш к бабе отправился, и Карл этот уехал, я сам видел. Я едва на веранду выскочить успел, а Карл в кабинет входит, оглядывается, сейф увидел открытый и сразу Максу звонить.

Прошляпили наши этого Карла, как он в дом вошел, черт его знает. Короче, я не стал ждать, когда хозяин появится и ментов вызовет, и тихо смылся. Когда я уходил, Карл был целехонек и очень бойко сновал по кабинету. О том, как он вдруг стал трупом, лучше меня знает Макс, если знает, конечно. Я не в курсе, когда он приехал, но должен был поторопиться. Опять же, трудно представить, что в доме еще кто-то побывал. Хотя, может, и так. Не в моих правилах на человека наговаривать.

– Зачем Максу убивать своего друга?

– А я и не сказал, что убил он. Но и на меня чужое не вешай. Мне своего хватает.

– Короче, – вмешался Самойлов. – Время поджимает, бла-бла-бла разводить некогда, люди ждут от нас дела. У тебя месяц. Найди мне клад.

– Где я его буду искать? – возмутилась я.

– Где хочешь, там и ищи. Я-то уверен, что ты тут передо мной комедию ломаешь, а сама… Все на тебе сходится. Знаю я таких, с чистыми глазками и невинной физиономией, а сами любого мужика так окрутят, что только держись. Без штанов оставишь, – неожиданно закончил он, чем, признаться, поверг меня в изумление. Как видно, у дядьки был опыт в таких делах. – Все, иди, работай. Сашка, глаз с нее не спускай. Она в этом деле по самые уши.

– О своих бы ушах лучше думал, – пробубнила я, правда, так, чтобы он не услышал, поднялась и пошла из кабинета.

Сашка отправился за мной. Я старалась не обращать на него внимания, пока могла. На улице он обрел дар речи.

– Поехали.

– Куда?

– Куда ты хочешь.

– Я домой хочу.

– Поехали домой.

– Я хотела прогуляться.

– Очень много ты хочешь. Ладно, прогуляйся, я за тобой поеду. И не вздумай дурака валять. От меня не уйдешь.

– Таскайся за мной на здоровье, если делать нечего, – не стала я спорить. И побрела в сторону родного дома. Он ехал за мной. Через два квартала мне это надоело, и я села в машину.

– Умница, – похвалил он.

Возле дома мы были через пятнадцать минут. Сашка вышел из машины и направился со мной к подъезду.

– Ты куда? – насторожилась я.

– До тебя что, плохо доходит? – удивился он. – Сказано было, глаз не спускать.

Будем жить с тобой под одной крышей.

– В Италии ты вроде обходился.

– Тогда была другая ситуация. А теперь – слышала? – у нас месяц на все про все. Так что не до конспирации.

– А ты вообще кто? – разглядывая его, спросила я.

– А то ты не знаешь. Ангел-хранитель.

– Я серьезно спрашиваю. Ты работаешь на этого дядьку?

– Работаю, работаю.

– Он глупый.

– Такой достался. Хочешь предложить другой вариант?

– Нечего мне тебе предлагать.

– Жаль. Я бы согласился, – засмеялся он.

– Ты хоть понимаешь, что это афера чистой воды? Дядька твой наивный человек, наслушался сказок. Вам не приходило в голову, что отец его просто обманывал, желая выманить деньги?

– Твой родитель был на такое способен? – заинтересовался Сашка.

– Не знаю, – вздохнула я.

– Мне по фигу, есть клад, нет клада, деньги платят не за это. А насчет ангела-хранителя я не шутил. Сколько у нас уже трупов? То-то, серьезные люди в конкурентах, так что ты радуйся, что я рядышком.

– Вот возьму и заявлю на вас в милицию, – буркнула я.

– Ну, заявишь и что? Пошли, нечего перед дверью столбом стоять.

– Но не можешь же ты, в самом деле, жить у меня, – растерялась я.

– Могу, – порадовал он. – По ночам я не храплю, – добавил он, точно меня только это и волновало.

В квартире я устроилась на диване, закинула руки за голову и стала размышлять. Неужто клад действительно существует? Целых два ящика драгоценностей? И они каким-то образом оказались у бабки? Надо спросить Уманского, сколько денет на моем счету. Я покосилась на телефон, потом на Сашку, который бродил по квартире с праздным видом, и решила, что это терпит. Сколько бы там ни было, если выяснится, что деньги действительно имеют отношение к награбленным фашистами ценностям, я их, конечно, не возьму.

Совершенно немыслимо предположить, что бабка продала два ящика бриллиантов. Появление на рынке драгоценностей не осталось бы незамеченным, это ведь не два колье и четыре перстня. Соответствующие инстанции, безусловно, бабулей бы заинтересовались. Даже если сын Уманского был чрезвычайно осторожен, все равно… Возможно, к бабке попала лишь часть клада… Неужто я готова поверить в его существование? Но если отец все выдумал, а письма действительно купил на блошином рынке, откуда тогда у бабушки появились деньги? Придется с этим разбираться. Пока я не узнаю, кем была моя бабка на самом деле и что за деньги мне оставила, я не успокоюсь.

А если все было проще? Бабуля оказалась случайным свидетелем того, как прятали клад, и… Почему бы не сообщить о нем сразу? «Разные могут быть обстоятельства», – самой себе ответила я. Сначала она не могла по какой-то причине, потом сомневалась, что он до сих пор там, а когда заболел соседский ребенок, она о кладе вспомнила и решила проверить. И нашла его? Судя по всему, так. Понимая, что два ящика ценностей – это скорее большая проблема, чем подарок судьбы, бабка позаимствовала часть на благое дело, продолжая о кладе помалкивать. Возможно, хотела избежать ненужных вопросов, ведь ей непременно пришлось бы объяснять, откуда она о нем знает, а главное, почему молчала столько лет. Я вздохнула и вновь перевела взгляд на Сашку, он в соседней комнате смотрел телевизор. Я хорошо его видела через открытую дверь. Фриц, о котором говорил Самойлов, скорее всего, Ральф Вернер, ведь если все началось с писем, которые отец нашел у бабки, этот вывод напрашивается сам собой. Он стал копаться в биографии этого типа и сумел что-то разузнать о его дальнейшей жизни. Самойлов сказал, что Вернер исчез после войны, его искали, но не нашли. Вряд ли он вернулся в Россию за спрятанными ценностями, тут Самойлов прав, это совершенно немыслимо. Иностранцы были под пристальным наблюдением, слишком опасно. Так что, вполне возможно, Самойлов мечтает о кладе не напрасно.

Я подумала о бабуле. Я ведь почти не сомневалась, что эти письма были адресованы ей, оттого она и хранила их. А если я поддалась фантазиям, а на самом деле она купила их на блошином рынке? Бабка, которая, по ее утверждению, никаким языком, кроме русского, не владела? Тогда их купил мой отец. И соврал Уманскому? Так кем, в конце концов, была моя бабка? Деревенской девчонкой, которую природа наградила недюжинными способностями, а в руки ей во время войны случайно попали бриллианты, или беглянка, живущая под чужим именем, которой Ральф Вернер писал эти письма? Я не знала, чего желала больше. Мысль о том, что бабуля всю жизнь пряталась, вызывала беспокойство, ведь этому должна быть причина, а тут еще награбленные ценности, но вместе с тем ее романтический образ уже всецело завладел мной, и окажись, что эти письма не имеют никакого отношения к нашей семье, меня бы это, наверное, разочаровало.

Я поднялась и пошла на кухню пить чай. Сашка через пять минут заглянул туда и без приглашения устроился за столом.

– Ну, что надумала? – весело спросил он.

– Ты о том, где клад искать? – спросила я без иронии. – Для начала надо бы взглянуть на бумаги отца.

– Ну… – кивнул он.

– А для этого их надо найти.

– Логично. Но, сидя на диване, ты их не найдешь. Так что двигайся.

– От того, что я буду бегать по городу, они вряд ли появятся в моей квартире.

– Так ты не просто бегай, а с пользой.

– Куда бежать с пользой, я не знаю.

– Ты начни, – утешил он, – а там посмотрим. Главное, создать рабочую обстановку, чтобы люди не нервничали, а видели: ты трудишься для общего блага. – Он подмигнул. – Улавливаешь?

– Создать рабочую обстановку? – переспросила я.

– Конечно. Делай то, чего от тебя хотят, а что из этого получится, через месяц будет видно. Самойлов находится в гораздо более скверном положении, чем ты. Это он наобещал златые горы, пусть и выкручивается.

– Как-то ты без особой заботы говоришь о хозяине, – заметила я.

– Какой он мне хозяин, – отмахнулся Сашка.

– Та-ак, – протянула я. – Если я правильно поняла, тебя к нему те самые серьезные люди приставили, за мной приглядывать и его держать в тонусе.

– Умница, – пропел он, поднялся и поцеловал меня в лоб.

– Это еще что такое? – рявкнула я.

– Чего перепугалась, глупая? Ишь глазищи вытаращила. – Сашка весело хихикнул. – Я же тебя в лоб поцеловал, на правах ангела-хранителя.

– Ты лучше за плечом висни и не высовывайся.

– Вот характер, – пригорюнился он, но глаза смеялись. – А ты мне нравишься. Отчаянная. В окна лазишь, никого не боишься, и правильно, между прочим, я тебя в обиду не дам. Пусть Самойлов отдувается. Ты, главное, шевелись, чтоб к тебе претензий не было.

– Это я уже поняла, – буркнула я.

– Вот и хорошо. Я балдею от этого задания, смотреть на тебя одно удовольствие. Красавица, да еще с характером. Надо же, как повезло.

– Кому?

– Мне. А может, нам обоим. Представь, что на моем месте был бы другой тип, которому девчонки с характером не по вкусу.

– И правда, повезло, – не стала я спорить.

– То-то. Ты мне в самом деле нравишься. Другая бы, оказавшись в твоем положении, перепугалась до смерти, рыдала, а потом бы еще меня соблазнять принялась, на всякий случай, вдруг помогу.

– Об этом даже не мечтай.

– Да? Жаль. – Он опять засмеялся. – Шучу. Я тебе помогу в любом случае и уже дважды сказал почему. Главное, слушай меня. Я, кстати, долго буду ждать, пока мне чаю нальют?

Я неохотно поднялась, но чаю ему налила и даже сделала бутерброды.

– Хочешь, картошку разогрею? – спросила с легким уклоном в подхалимство.

– Валяй, путь к сердцу мужчины лежит через желудок, хотя в моем случае скорее через другое место. Готовить я и сам умею.

Я поставила перед ним тарелку, подала приборы. Он взял вилку, а я обратила внимание на кольцо.

– Ты женат? – спросила сурово, хотя какое мне до этого дело.

Он снял кольцо и сунул его в карман джинсов.

– Уже нет.

– Идиот, – буркнула я в досаде, но он не обиделся, а засмеялся.

– Чего ты? Кольцо отца, ношу на память. Но направление твоих мыслей мне нравится.

– А ты мне совсем не нравишься, – еще больше посуровела я.

– Чем не угодил?

– Серьезные люди – это кто, бандиты?

– Ну, какие сейчас бандиты, Жанка? – возмущенно воскликнул он, а в глазах горели веселые огоньки. – Бизнесмены. Бандиты на большой дороге добрых людей грабят, перебиваются с копейки на копейку, нехристи. А я задницу от стула не оторву меньше чем за десять косых.

– Точно бандит, и выражения какие-то бандитские.

– Хорошо, буду следить за своей речью, чтоб тебя не нервировать. Как-то ты не по-доброму со мной. А я-то думал, обрадуешься. Кто в Италии приставал: «Давай познакомимся поближе»?

– Мне же знать хотелось…

– Ну вот, теперь знаешь.

– Ничего я не знаю, ты про себя не рассказываешь.

– Биографию, что ли, изложить? Нормальная у меня биография: не состоял, не привлекался. Обещаю, что все о себе непременно расскажу, еще слушать надоест. За картошку спасибо. Готовишь хорошо, но я лучше.

– Рада за тебя, – съязвила я.

– Конечно, повезло тебе. – Он опять засмеялся, выпил чаю и посерьезнел. – Теперь о деле. Значит, так. Побегаешь по знакомым отца, о чем их спрашивать, тебя учить не надо. Для нас сейчас любые сведения хороши. С кем и о чем говорил, кому папку эту показывал, кстати, от всего этого может быть и практическая польза, вдруг и правда что узнаешь.

– Хорошо, – кивнула я, раз выбора у меня все равно не было. Подумала и спросила: – Значит, вы уверены, что Макс охотится за кладом?

– Самойлов прав, чего б ему тут тогда отираться, да и возле вас он не зря крутится.

– Но откуда он узнал?

Сашка пожал плечами.

– И тут Самойлов прав: если клад существует, о нем вполне мог знать кто-то еще. Другой вариант: твой отец был недостаточно осторожен и попросту проговорился, дальше дело техники, этот Макс начал за ним приглядывать и кое-что понял.

Разумеется, в словах Сашки была логика, по крайней мере, поведение Макса это вполне объясняло. Он обычный мерзавец, а моя сестра живет в его доме и ни о чем не подозревает.

– Но если бумаги у Макса, то он, скорее всего, уже знает, где искать клад, – вздохнула я. – Или уже нашел?

– Это в том случае, если конверт, который получил в Италии твой отец, оказался у него. Кстати, ты правда не в курсе, что там было? – спросил он и улыбнулся.

– Конечно, нет. Отец говорил, что ему, возможно, понадобится моя помощь, но ничего не объяснил. Наверное, считал, что меня в свои поиски посвящать еще рано, а возможно, вовсе не собирался этого делать.

«Надо позвонить Янке, – подумала я. – Объяснить, чего на самом деле хочет Макс… и нарваться на гнев сестры. Она уверена, что я наговариваю на ее обожаемого Макса потому, что он предпочел ее мне».

Янке я все-таки позвонила, но на следующее утро, решив дать ей возможность успокоиться. Голос ее звучал ровно, но как-то отстраненно, словно она говорит с едва знакомым человеком.

– Как твои дела? – спросила я.

– Прекрасно. А ты чем занимаешься?

– Так, пустяками.

– Ну-ну. Мы, наверное, уедем в Москву на несколько дней. Я тебе сама позвоню, когда вернусь.

– Хорошо, буду ждать. – Я совсем было собралась сказать ей о затее Макса, но передумала, ясно, что разговора не получится. – Будь осторожна, – напомнила я.

– Ты так говоришь, будто отправляешь меня в разведку по вражеским тылам.

«Может, так оно и есть», – подумала я с печалью. Сашка, который ночевал у меня, в этот момент появился из ванной и сказал:

– Доброе утро.

– Кто это там у тебя? – насторожилась сестрица.

– Знакомый, – ответила я.

– Он что… в смысле, в такое время в гости не заглядывают.

– Мы на озеро собрались.

– Да? И он желает тебе доброго утра? Что за парень, я его знаю?

– Нет. Ладно, позвони, когда вернешься.

Мы с Сашкой отправились колесить по городу, он везде таскался со мной, вызывая любопытство у многочисленных знакомых отца. К чести его надо сказать, вел он себя образцово. Все больше молчал и мило улыбался. Зинаида, к которой мы заглянули одной из первых, провожая нас, шепнула:

– Жених?

– Просто знакомый.

– Выглядит колоритно.

Бог знает, что она имела в виду, я пригляделась к Сашке, но ничего колоритного не обнаружила. Нормальный парень. А улыбка у него хорошая.

Уже на третий день я к нему так привыкла, точно он всю мою жизнь обретался рядом. Спал он в гостиной на диване, готовил ужин и не делал ни малейших попыток меня соблазнить, только улыбался хитро и в глазах его сияли озорные огоньки. Янка не звонила, хотя Сашка сказал, что ни в какую Москву они не уехали. И я позвонила сама.

На сей раз Янка разговаривала как-то нервно, я испугалась, не случилось ли чего, но на мой вопрос она ответила:

– У меня все прекрасно.

– Ты обещала позвонить, – напомнила я.

– Ну и что, забыла. Хватит изображать старшую сестру и без конца меня контролировать. И вообще, оставь меня в покое! – крикнула она и бросила трубку.

«Что-то происходит, – в тревоге подумала я. – С чего Янке нервничать, если я не живу в доме Макса, а даже завела парня, который желает мне доброго утра?»

– С сестрой, я вижу, у тебя отношения не сложились, – заметил Сашка, прислушиваясь к нашему разговору. – Впрочем, вы ведь не родные сестры…

– Раньше отношения у нас были прекрасные, – пожаловалась я.

– И что же их испортило? – Я вздохнула, не собираясь отвечать на этот вопрос, а он не отставал: – Неужто мужика не поделили? Этого самого Макса?

– Я на него не претендовала, – ответила я резче, чем хотела, потому что лукавила, конечно. Претендовала, претендовала, да еще сестре врала. Поделом мне теперь.

– Ты на него не претендовала, а он на тебя? – широко улыбнулся Сашка.

– И он на меня не заглядывался, если ты об этом.

– Ни в жизнь не поверю. Чтоб ты жила в его доме, глаза мозолила, а он даже не попытался…

– Отстань, – махнула я рукой. – Ты же сам говорил, его интересует другое…

– Говорил. Значит, сестра тебя приревновала, и ты из дома съехала, не желая мешать чужому счастью. Благородно. Макс, если не дурак, таким раскладом недоволен, если уж кого и соблазнять для благого дела, то, конечно, тебя. В смысле, соблазнять тебя гораздо приятнее. Теперь он отыгрывается на твоей сеструхе, а она на тебе.

– Что ты имеешь в виду? – забеспокоилась я. – Как отыгрывается?

– Ох, – вздохнул Сашка. – С ума сойдешь с тобой. Я не хочу сказать, что он ей иголки под ногти загоняет, но наверняка демонстрирует не лучшие качества своей натуры, вот она и бесится.

– Саша, я должна убедить ее покинуть его дом.

– Попытайся, – кивнул он. – Только вряд ли получится. Бабы привязчивые, как собаки, ногами их пинай, а они все лезут и лезут… Не все, конечно, – поспешно добавил он, видя, как каменеет мое лицо. – Но встречаются. Должно быть, твоя сеструха из таких. Сначала истерики закатывает: «Ты меня не любишь» – и все такое, а потом в глаза заглядывает и мурлычет: «Ты ведь любишь меня, любишь?»

– У тебя богатый опыт, – порадовалась я.

– Ладно, не злись. Это я к тому говорю, чтобы ты особо за нее не переживала.

Это было проще сказать, чем сделать. Еще дважды я звонила, но Янка не ответила. Разумеется, я довела себя до состояния крикливой нервозности, Сашке надоело терпеть все это, и он сказал:

– Да все у нее в порядке, у бассейна лежит. Просто с тобой говорить не хочет.

Это вполне могло быть правдой. Оттого Янкин звонок в четверг днем обрадовал меня и испугал одновременно. Мы с Сашкой сидели в кафе, куда заехали пообедать, и вот тогда зазвонил мобильный. Я взглянула на номер и завопила счастливо:

– Яночка…

– Жанна, – пробормотала она, и сердце у меня ушло в пятки, таким страдальческим был ее голос.

– Что случилось? – испуганно спросила я.

– Он меня не любит, он все нарочно… Господи, какая я дура… Он даже не думал на мне жениться…

– Вот, пожалуйста, – хмыкнул Сашка, сидя напротив и уминая салат.

Мне очень захотелось метнуть в него тарелку, но я ограничилась таким взглядом, что он подавился.

– Подожди, успокойся, что произошло? – попросила я сестру и призвала себя к тому же, если я сейчас начну психовать, добром это не кончится.

– Ничего не произошло, – заливаясь слезами, произнесла она. – Я просто ему надоела. Я вроде мебели, понимаешь? Он меня не замечает, не притрагивается ко мне, а когда я пытаюсь… Я же вижу, как он на меня смотрит, я ему противна, просто противна, у него не получается это скрывать… Я все делаю неправильно, я сама все испортила.

– Ничего ты не испортила, не болтай глупостей. Вот что, я сейчас за тобой приеду. Макс дома?

– Нет. Его почти никогда не бывает. У него постоянно какие-то дела.

– Яночка, но это нормально. Не может он всегда быть рядом с тобой.

– Может. Он… он просто не хочет видеть меня. Вчера он тоже уехал по делам, а я за ним проследила. Он целый вечер сидел в кафе на веранде и читал газету. Ему что, своей веранды мало? Сегодня я пыталась с ним поговорить, а он молчит. Просто молчит, и все, ходит мимо, как будто меня нет. А разговаривает со мной, точно я глупый ребенок. Это невыносимо. Жанна, что я буду делать, если он меня бросит? Я жить без него не могу. Помоги мне, пожалуйста, помоги.

– Что я должна сделать?

– Поговори с ним. Пусть, по крайней мере, скажет… Я буду знать. Нет, не надо. Он разозлится, что я тебе нажаловалась. Я не знаю, что делать, не знаю…

– Я сейчас приеду.

– Нет, лучше я к тебе. Ты дома?

– Я в кафе на Гороховой. Кафе называется… черт, как оно называется?

– Не вопи, – продолжая жевать, буркнул Сашка. – Люди смотрят. Кафе «Бумеранг».

– «Бумеранг», – сказала я Янке. – Я сижу на улице.

– Я сейчас приеду.

– Пожалуйста, возьми такси, тебе не стоит садиться за руль в таком состоянии.

– Ну, что я говорил? – заметил Сашка, когда я убрала телефон.

– Я заберу сестру из его дома, – скорее себе, чем ему, сказала я.

– Вот уж не знаю, удастся ли. Она малость успокоится, и ее опять к любимому потянет. А жениться на ней он и не собирался, дурак он, что ли? Я бы тоже не женился.

– Ты сначала найди дуру, которая за тебя пойдет, – разозлилась я.

– Не хами, – посуровел Сашка. – Я этого не люблю. Ладно, не буду принимать твои слова близко к сердцу, вижу, как ты из-за сестры переживаешь.

– Пересядь за другой стол, – попросила я. – При тебе она говорить не станет.

– Ох уж мне эти бабы, – проворчал он, но пересел.

Через двадцать минут подъехало такси, и я вздохнула с облегчением, увидев Янку. Глаза ее опухли от слез, она выглядела до того несчастной, беззащитной и потерянной, что я мысленно пожелала Максу когда-нибудь влюбиться в бессердечную стерву, чтобы на, собственной шкуре испытать, каково это, когда играют твоими чувствами. Я поднялась ей навстречу, и мы обнялись.

– Хочешь кофе? – спросила я.

– Нет.

– Тогда воды…

Я позвала официанта.

– Он приехал, – сказала Янка, вертя стакан в руках.

– Кто, Макс? Она кивнула.

– Я как раз вышла из дома, он спросил, куда я, а я ничего не ответила. Пусть думает что хочет.

– Правильно. Поедем ко мне. Если ты проявишь характер…

– А если он только обрадуется? Не надо мне было уезжать, – вздохнула она. – Он приехал, мы могли бы…

– Янка…

– Я не знаю, что делать, – заревела она. – Но так больше продолжаться не может. Ты не думай, он хорошо ко мне относится, – растирая по лицу слезы, сказала она. – Он добрый, заботится обо мне, подарками завалил…

– Так в чем же дело?

– Господи, Жанка, я же вижу… он… – Сестра отвела взгляд и выпалила: – Он ни разу не прикоснулся ко мне, понимаешь? По-настоящему, я имею в виду.

Тут, признаться, я растерялась, вспомнив сцену у бассейна: а это что было, не по-настоящему? Но углубляться в тему не стала.

– Я была с ним всего два раза. И… вдруг я ему правда противна?

– Яна, послушай меня, – я взяла ее за руку. – Я надеюсь, что он тебя любит. Очень надеюсь. Но… возможно, у него была иная цель и по этой причине…

– Ты имеешь в виду папку отца? – глотнув воды, спросила Янка. – Там не было ничего особенного.

Я замерла от неожиданности, глядя на нее.

– Какие-то бумаги, да там почти все на немецком. Отца один немец интересовал, оказывается, папа собирался написать о нем книгу. Представляешь? Ни в жизнь бы не поверила. Какой из папы писатель? А Макс хотел взглянуть на бумаги просто потому, что уважает память отца, он думал, вдруг рукопись уже готова и ее можно издать. Но там никакой рукописи не было. Там вообще какая-то фигня. Я не знаю немецкого, но где по-русски написано, точно фигня.

– Ты… ты отдала папку Максу?

– Конечно, отдала. А что? Он попросил, я отдала.

– Как она к тебе попала?

Янка уставилась в стол, потом опять заревела.

– Тебе ее оставил папа? – Я сомневалась, что так оно и было, просто хотела помочь Янке.

– Нет, папа мне ничего не оставлял. Я ее украла, – вздохнула она и посмотрела на меня с испугом.

– У кого украла? – не поняла я.

– У мамы. Помнишь, мы тогда говорили с тобой об этой папке, и я подумала, что там деньги… ну, документы, и я смогу по этим документам деньги получить. Мама бы мне ни копейки не дала. Я стала за ней следить, вдруг папка правда у нее? Все оказалось очень просто, она лежала в сейфе, в кабинете отца. Мама думала, там надежно, но я знала, как сейф открыть, при мне папа много раз убирал туда бумаги, и я запомнила. А мама считала меня дурой, она была уверена, что я о сейфе даже не знаю. «Ну семейка», – совсем некстати подумала я.

– Макс хотел купить у нее эту папку, чтобы издать рукопись, понимаешь? Но мама не знала, сколько она стоит, и боялась продешевить. Макс понял, что это бесполезно, и не стал с ней о папке больше заговаривать.

– Это тебе Макс сказал?

– Да, Макс. Но уже потом. А папку я взяла, потому что… ты же сама сказала, как это важно. Вот я и… Я хотела тебе отдать, честно, но не успела. Я ее у Юрки спрятала, даже не посмотрев, что там. Просто подумала, если мама начнет жадничать, я пригрожу, что документы ей не отдам и она тоже ничего не получит. Я как раз Юрке папку отвозила, когда вы с Максом ждали меня, помнишь, в тот день мы поехали на озеро… а маму потом убили.

– Ты решила, что убили ее из-за этой папки? – тихо спросила я, держа сестру за руку.

Янка кивнула, пряча глаза.

– Ведь в милиции сказали, что убийца требовал, чтобы мама открыла сейф, а там не было денег, только эта папка.

«Убийца заглянул в пустой сейф, – подумала я. – И стал требовать от Музы документы, она не знала, где они, но он не хотел поверить в это и резал ее на куски. Господи боже мой…»

– Я думала, это я убила маму, но Макс сказал: глупости, из-за рукописи никого не убивают. Просто убийца считал, что там должны быть деньги, и не поверил маме.

«Хорошо, что у него хватило ума соврать, – подумала я. – По крайней мере, избавил Янку от чувства вины. Что же там такое в этих бумагах? Неужели папа действительно нашел клад… что-то нашел, и убийца был уверен, что документы приведут его к этому кладу».

– Я не стала тебе говорить, потому что ты бы тоже решила, что я виновата. Я хотела, честно, просто боялась. Ты думаешь, Макс меня обманул и там что-то важное?

– Возможно. Макс держит документы в сейфе?

– Я не спрашивала. Наверное, хотя зачем их прятать в сейф, там же ничего такого…

В этот момент Янка вдруг замолчала, зрачки ее глаз расширились, а я услышала скрип тормозов, резко повернулась и увидела, как возле тротуара тормозит машина Макса, та самая, что он подарил Янке. Стекло опустилось, Макс посмотрел на мою сестру холодно, без улыбки. Выражение его лица было непривычно жестким, даже неприятным, сейчас бы никому и в голову не пришло назвать его красивым. Он повелительно махнул ей рукой, подзывая к себе, точно хозяин подзывал собаку. В его взгляде, в этом жесте было что-то непереносимо зловещее, от чего у меня холод пополз по спине, а руки дрогнули, и чашка, которую я подносила ко рту, выскользнула из пальцев и разбилась, упав на плиточный пол.

Янка поднялась, точно в гипнозе, и пошла к нему. Я успела схватить ее за руку.

– Пусти, – произнесла она, не глядя на меня. – Он приехал, он за мной приехал.

Она выдернула руку и бросилась к нему. Села в машину, Макс перевел взгляд на меня, и этот холодный, беспощадный взгляд парализовал, удержав меня на месте и не позволив броситься за сестрой. Окно закрылось, и машина рванула с места. Еще с минуту я стояла, глядя ей вслед, потом ноги у меня подкосились, и я рухнула на стул. Сашка тут же возник рядом.

– Милые бранятся – только тешатся, – дурашливо заметил он. – А ты переживала.

– Мне надо вытащить сестру оттуда. Он… он… она же совершенно не в состоянии справиться…

– Судя по тому, как ходко твоя сеструха устремилась к его тачке, это задача не из легких.

– Он же просто околдовал ее.

– Точно, – кивнул он. – Это выглядело, скажу я тебе. Махнул небрежно рученькой, и девушка уже на все готова. Просто позавидуешь некоторым… Вот я бы целый день мог махать перед тобой руками, как ветряная мельница, а такого эффекта вряд ли бы добился.

– Прекрати. Ты что, не понял? Моя сестра у этого типа…

– Точно. Боюсь, она об этом только и мечтает. Прилипла к нему, как жвачка к асфальту, хрен отдерешь. А парень ничего, а? Тебе такие нравятся?

– Мне надо спасать сестру, – не слушая его, произнесла я.

– Ага, сейчас вызовем взвод морской пехоты, и дело в шляпе, – вздохнул он. – Только, боюсь, и доблестные пехотинцы будут здесь бессильны. Оторвем от любимого, так она вены резать начнет.

– Замолчи, – перебила я гневно. – Не хочешь помочь, так и скажи.

– Конечно, я поеду с тобой, – опять вздохнул он. – Куда мне деваться. Только предупреждаю, затея эта зряшная. Но ты ведь все равно не послушаешь.

Он допил кофе, не спеша, точно испытывая мое терпение.

– Мы едем или нет? – рявкнула я.

– Едем. Но тебе не худо бы успокоиться, привести нервы в порядок. У тебя серьезный враг, и к встрече с ним надо подготовиться.

Конечно, он был прав. Я сидела, сцепив руки, и честно пыталась привести нервы в порядок, но от того, что я без конца повторяла «спокойно, спокойно», становилось только хуже.

– Ладно, идем, – позвал Сашка, и мы направились к его машине.

Отсюда до дома, где жил Макс, было недалеко, мы подъехали туда через двадцать минут. Когда я надавила кнопку звонка, руки мои дрожали, дыхание перехватывало, и я испугалась, что не смогу вымолвить ни слова.

– Да, – услышала я голос Макса и смогла лишь произнести:

– Это Жанна.

Раздался щелчок, и калитка открылась. Сашка, который шел рядом, шепнул:

– Помни спокойствие, только спокойствие.

Я потянула на себя дверь и первой вошла в просторный холл. Макс, скрестив на груди руки, стоял в дверях на кухню. Сестра сидела в кресле, стиснув ладони коленями и глядя в пол. Лицо ее было мертвенно-бледным, точно там, у себя под ногами, она видела что-то ужасное.

– Я приехала за Яной, – собрав волю в кулак, произнесла я.

Макс задержал взгляд на Сашке и насмешливо улыбнулся.

– Это что, группа поддержки? – потом повернулся к Янке. – Яночка, собирай вещи, не заставляй сестру ждать.

Янка вздрогнула и испуганно посмотрела на него.

– Ты хочешь, чтобы я ушла? – пролепетала она. – Ты меня гонишь?

– Вовсе нет, милая, просто я подумал, что вы с сестрой обо всем договорились. – Голос его звучал ласково, но, несмотря на это, в нем было столько издевки, а во взгляде, обращенном ко мне, откровенное злорадство.

– Поедем, – сказала я ей. – Вещи заберем потом.

– Я никуда не поеду, – вскочила она, бросилась к Максу, но под его взглядом внезапно остановилась, точно наскочив на невидимую преграду. – Не прогоняй меня, – попросила она жалобно, – Я без тебя умру.

– Вы тут разберитесь для начала, – хмыкнул он, отвернулся и пошел в кухню.

– Зачем ты приехала? – заговорила Янка, сердито глядя на меня. – Зачем? Я тебя просила? Ты все испортила. – На щеках ее появился лихорадочный румянец, два ярко-красных пятна, словно грубо намалеванных свеклой. Ее трясло, а в глазах затаилось отчаяние.

– Макс! – закричала она. – Макс, не бросай меня!

Она затопала ногами, затрясла головой, как ребенок, которому отказали в игрушке. Макс все-таки вышел из кухни.

– Как видишь, я не удерживаю твою сестру силой, – насмешливо произнес он. – Она может уйти в любой момент, и здесь она только потому, что ей так хочется, а вовсе не потому, что это нужно мне. Забери ее, сделай одолжение.

Его слова стали последней каплей, я бросилась к нему, сама толком не зная, чего хочу сделать, мне казалось, в тот момент я могла бы убить его, так велика была моя ненависть, обида за сестру. Я замахнулась, намереваясь влепить ему пощечину, но он перехватил мою руку. Мы стояли очень близко и смотрели друг другу в глаза, в его взгляде была ярость, и я вдруг поняла: те же чувства, что переполняют меня, испытывает и он. Почему? За что?

– Мерзавец, – гоня прочь непрошеные мысли, сказала я и сама не узнала своего голоса. – Какой же ты мерзавец! Ты же видишь, она любит тебя. Как ты можешь… Ты ее просто использовал, тебе нужны были бумаги отца, а теперь, когда ты их получил…

– Бумаги? – вроде бы удивился Маке и посмотрел на сестру, та съежилась под его взглядом и испуганно пролепетала:

– Я ей ничего не говорила, она сама…

– Давайте на этом и закончим, – выпуская мою руку, сказал Макс. – Мне все равно, уедет она или останется. Она взрослый человек и способна решать сама.

– Скотина, – сквозь зубы сказала я. – Я ведь тебя предупреждала, обидишь сестру, и я…

– И ты – что? – усмехнулся он. – Ты ничего не сможешь, ничего. И не смей мне грозить. Все еще злишься, милая, за те слова у бассейна? Или за то, что я не подтвердил их делом и не трахнул тебя прямо там, а? На глазах у сестры?

– Я знала, я знала! – закричала Янка. – Это все ты… ты виновата. Это ты, ты…

Я стояла, сцепив зубы, и вдруг странное спокойствие снизошло на меня, я как будто видела со стороны всю эту сцену, Янку, себя, Макса, Сашку, который стоял, переводя взгляд с одного действующего лица на другое, и когда я заговорила, голос мой звучал ровно, без намека на волнение:

– Не знаю, веришь ли ты в бога, а я верю. И уверена, ты за это поплатишься, Макс.

– Ты даже не представляешь, как права, – с кривой ухмылкой ответил он. – А теперь будь добра, катись отсюда. И не забудь прихватить своего дружка. Надеюсь, он тебя утешил.

– Ты идешь со мной? – повернулась я к Янке. Она отчаянно замотала головой. Я направилась к выходу, и тут Макс подхватил вазу, стоявшую на консоли, и швырнул ее в стену.

– Черт бы тебя побрал! – заорал он.

Сашка ухватил меня за плечи и буквально вытолкал из дома.

– Ну и страсти-мордасти, – почти сразу начал болтать он. – Слушай, а что такое было у бассейна?

– Помолчи, – отмахнулась я.

– Не хочешь говорить, не надо. Хотя я, как твой ангел-хранитель, должен быть в курсе. Так ты влюбилась в этого сукиного сына?

– Влюбилась. Доволен?

– С чего бы? Я бы предпочел, чтобы ты влюбилась в меня. Ну и что было дальше?

Я не слушала его болтовню, думала о своем. Теперь, когда мы покинули дом, я жалела, что оставила там Янку. Я должна была увезти ее оттуда силой. А что потом? Надеяться, что завтра она поймет, что любит подлеца, которому попросту безразлична, и забудет его ближе к вечеру?

– Не опасно ее оставлять там? – подумала я вслух, Сашка закатил глаза.

– Сейчас она рыдает, а он просит ее успокоиться. Он, в сущности, добрый парень, ага. Не то бы давно уже выпер ее из своего дома, а он терпит ее истерики, наверное, все же считает себя виноватым. Редкое качество в современном мире.

– Я все-таки…

– Вторую попытку предпринимать не советую. Может, они сами разберутся? В конце концов, он прав, девушка взрослая, нравится ей в ногах валяться, ну и на здоровье. Значит, папку твоего отца она отдала Максу? – без всякого перехода спросил он.

Я не знала, слышал он наш разговор с сестрой в кафе или нет. Был он неподалеку, однако разговаривали мы тихо и сидели на улице, где довольно шумно. Но поведение Янки, конечно, говорило само за себя.

– Думаю, да.

– Плохо, – вздохнул Сашка. – Не хотелось бы, чтобы золотишко оттяпал себе этот тип, обидно, да и не по-божески это будет. Вот если бы вразумить твою сеструху, чтобы она папочку для нас позаимствовала, но, боюсь, дело это безнадежное. Хотя ревность, к примеру, заставляет совершать людей и не такие поступки.

– При чем тут ревность? – не поняла я.

– Если внушить ей мысль, что Макс забрал у нее папку для какой-то бабы, то… дело может выгореть.

– Ты спятил? Какая баба? Янка и без того сама не своя.

– Тогда надо озаботиться другим вариантом, добровольно он с папкой не расстанется, а нам бумаги очень нужны. Есть клад или нет, но результаты своих трудов мы обязаны представить.

Мне было не до его рассуждений, я пыталась решить, как помочь сестре, и чувствовала при этом свое абсолютное бессилие. Мы приехали ко мне, Сашка устроился в кресле в гостиной, а я ходила из угла в угол, наверное, действуя тем самым ему на нервы, но он стоически терпел, потом вдруг спросил:

– Он правда тебе нравится?

– Думаешь, такой мерзавец способен нравиться? – возмутилась я.

– Ну, сеструхе твоей уж точно.

– Это какое-то болезненное чувство, когда человек просто не понимает, что делает со своей жизнью, – взволнованно начала я, а Сашка усмехнулся:

– Любовь всегда сродни болезни. Иногда, правда, выздоравливаешь, но для этого надо, чтобы кто-то крепко стукнул тебе по башке.

В тот вечер я легла спать рано, чувствовала себя до того разбитой, что не было сил даже сидеть перед телевизором. Сашка оставил дверь в гостиную, где расположился, открытой.

– Если что, зови, – сказал серьезно.

– Зачем? – не поняла я.

– Расскажу тебе сказку на ночь.

– Мне не нужны сказки, мне нужен здравый совет, как помочь сестре.

Он вздохнул и затих, я еще долго ворочалась, пока в конце концов не уснула. Утром меня разбудил звонок, я взглянула на часы – половина девятого, кому взбрело в голову звонить так рано? Тут я подумала о Янке, вскочила и бросилась к телефону.

– Жанна, – это был Макс, и в первое мгновение я просто растерялась, услышав его голос, ему-то мне звонить уж точно ни к чему. – Жанна, – повторил он. – Мне очень горько сообщать тебе это, но… Яна погибла.

Признаться, смысл сказанного не дошел до меня, я стояла перед зеркалом и видела свое недоумевающее лицо. «Он что, спятил, вздумав так шутить?» – решила я.

– Она… – продолжал Макс. – Вчера я поехал в Москву. Я не мог взять ее с собой.

Обещал сегодня вернуться. Она на своей машине поехала следом. Это случилось в тридцати километрах от города. Она ехала на очень большой скорости и не справилась с управлением, врезалась в бетонный столб. Удар был такой силы, что подушки безопасности ее не спасли. Машина зарегистрирована на мое имя, потому из ГАИ сразу же позвонили мне.

Он говорил, и до меня наконец стал доходить смысл его слов. Он не шутил, каким бы он ни был мерзавцем, но так не шутят. Я зажмурилась, вцепившись в край тумбочки, я хотела что-то сказать, но вместо слов наружу рвался стон.

– Мне очень жаль, – сказал Макс тихо. – Я не должен был оставлять ее одну.

И тут меня прорвало.

– Тебе жаль? – заорала я. – Ты убил мою сестру. Ты убил ее, мерзавец!

Я кричала, давясь рыданиями и кусая в отчаянии пальцы, пока из гостиной не выскочил Сашка с заспанным лицом и испуганными глазами, он вырвал трубку из моих рук и бросил ее на рычаг. Потом обхватил меня за плечи и прижал к себе, крепко, а я все кричала:

– Он убил ее, я знала, я знала…

– Успокойся, – шептал Сашка, не выпуская меня из рук. – Успокойся…

– Ты не понимаешь, он убил ее…

Я была уверена, что Макс подстроил эту аварию. Разубедить меня в этом не могли, хотя серьезные люди в погонах долго объясняли, что машина была абсолютно исправна, Янка летела на предельной скорости, в том месте опасный участок дороги, она не справилась с управлением… Я не верила им. Даже если все так, как они говорят, он все равно убил ее. Это за ним она бросилась в Москву, его пыталась догнать, это он довёл ее до того состояния, когда человек не думает ни о чем, когда теряет чувство самосохранения и уже не может себя защитить. Я знала, что Макс способен выйти сухим из воды, и была уверена, что убийство легко сойдёт ему с рук. Я хотела пойти к следователю и рассказать о липовом алиби, но в последний момент передумала. Макс найдет способ избежать наказания. Теперь, когда Яны нет в живых, мои слова никто подтвердить не сможет. А то, что я изменила показания, спишут на мое желание отомстить ему, ведь я не скрывала, что считаю его виновником гибели сестры. А еще я поняла, что теперь это мое личное дело – заставить его заплатить.

Наверное, в моих намерениях было что-то ребяческое. Но в тот момент я поняла, что не успокоюсь, пока не разберусь с Максом.

На похоронах он держался в стороне. Увидев его, я сначала хотела потребовать, чтобы он убрался, но желание избежать скандала пересилило, и я предпочла просто не обращать на него внимания. На поминки он не поехал. Зинаида подошла ко мне, обняла, и мы долго стояли так. Я расплакалась, но тут она заговорила, и слезы на моих глазах мгновенно высохли.

– Бедный Макс, он очень переживает… Я понимаю тебя, но он не виноват. Ему не стоило, конечно, дарить ей эту машину, но кто знал, кто знал. Он ведь искренне считал, что сделает ее счастливой. И вот… не надо обвинять его, девочка. Он ни в чем не виноват – повторила она. – Никто не виноват. Это просто судьба.

Мне хотелось орать в голос, чтобы все знали то, что знаю: Макс ее убил. Но я заставила себя смириться, молчала, опустив глаза, слушая соболезнования и глупые разглагольствования о судьбе. И только дома дала волю слезам и своему отчаянию.

Сидя на кухне перед остывшей чашкой чая, я наконец осознала, что у меня больше нет семьи. Отец, Муза, теперь Янка. Никого, никого не осталось. Я думала об отце. Не знаю, что он тогда имел в виду, но в любом случае оказался прав: Макс – мой враг. И теперь больше всего на свете я хотела уничтожить этого врага.

Сашка бродил по квартире и время от времени заглядывал в кухню.

– Ты бы выпила да спать легла. Что толку от того, что ты сидишь здесь и себя изводишь. – Он подошел, положил мне руку на плечо, легонько сжал. – В жизни бывают минуты, когда кажется, что все катится к чертям, но потом потихоньку налаживается. Я понимаю, сейчас тебе от моих слов не легче… Просто поверь, пройдет время, это останется позади.

– Он поплатится, – сказала я, глядя куда-то в угол.

– Ага, – кивнул Сашка. – Если мы постараемся. Он пудрил мозги твоей сестре, потому что хотел получить бумаги. Теперь они у него. Наверняка он уже прикидывает, как потратить денежки… Для такого, как он, лишиться бабок самое неприятное, вот давай на этом и сосредоточимся. Уведем их у него из-под носа. Пусть рвет на себе волосы.

– Я хочу, чтобы он страдал, – мотнув головой, сказала я.

– Еще как будет, уж можешь мне поверить. Деньги.

– При чем здесь деньги? – не поняла я.

– Жанка, если ты задумала посадить его в тюрьму, так это фигня. У нас на него ничего нет. И сестру твою он не убивал. Не злись, я имею в виду – в буквальном смысле. Конечно, она погибла из-за него, психовала, хотела догнать, но за это не сажают. Такие, как он, терпеть не могут проигрывать, и если мы оставим его с носом, это будет для него достойным наказанием.

Мутно взглянув на Сашку, я отправилась спать. Утром он вновь принялся за свое, но на этот раз я выслушала его спокойно.

– Хорошо, давай оставим его с носом. Как это сделать практически? Документы у него. Вполне возможно, и клад тоже. Он сбежит в любой момент в свою Венесуэлу, и поминай как звали.

– Рад, что ты заговорила как здравомыслящий человек. Вряд ли клад у него, мы за ним приглядываем в меру сил. Но даже если у него, вывезти из страны такую прорву золота совсем непросто, два ящика, прикинь? Нет, парню придется еще некоторое время побыть с нами. А насчет документов ты права, нам давно пора в них заглянуть.

– И как это сделать?

– Давай подумаем. Для начала стоит помириться с Максом. Ага. Ведь нам надо как-то проникнуть в дом.

– Помириться? – усмехнулась я.

– Точно. Разыграй перед ним сцену покаяния, мол, ты была не права и в смерти сестры обвинила его напрасно. У тебя получится, если очень постараешься. Пригласи его в ресторан. Сыпанешь ему в вино немного снотворного, и дом в нашем распоряжении, ищи хоть всю ночь.

– Ты уверен, что бумаги в доме? После твоего вторжения их следовало бы держать в банке.

– Не-ет, – покачал головой Сашка. – Если золотишко уже у него, бумаги эти нет смысла прятать, а если он еще в поисках, то их разумнее держать под рукой. Понимаешь? Я уверен, до золота он еще не добрался, но точно знает, где его искать.

Слушая Сашку, я вспомнила, как застала Макса в кабинете за чтением каких-то бумаг, он еще поспешно убрал их в стол. Это было после гибели Карла, так что выходит, Сашка прав. Они, скорее всего, действительно в доме. Но мысль о том, что придется ломать комедию перед Максом, вызывала у меня острую неприязнь.

– Он ведь не дурак и, если я вдруг пойду на мировую, проявит осторожность. Не выпустит меня из поля зрения ни на мгновение, так что идея со снотворным – ерунда. Он может вовсе ничего не пить. Проще дождаться, когда он покинет дом, и навестить его. Мне отдали вещи Яны, в сумочке были ключи от его особняка, Макс не забрал их.

– Если Макс покинет дом, то поставит его на охрану. К тому же он может вернуться в самое неподходящее время, и с носом останемся мы. Есть, правда, еще вариант, – вздохнул Сашка и замолчал.

– Ну… – поторопила я.

– Заглянем к нему ночью и сонного обеспечим анестезией. Как тебе эта идея? Спать-то он когда-то должен?

– Анестезия – это молотком по голове? – нахмурилась я.

– Что за мысли? На этот счет есть статья в Уголовном кодексе, я регулярно просматриваю данный труд, чтоб не вляпаться. Немного эфира на носовой платок, и парень в отключке до утра, будет видеть тебя в счастливых снах, или что там ему обычно снится.

– А на этот случай статьи в Уголовном кодексе нет?

– Даже если он поймет, кто его навестил, утром вряд ли побежит в ментовку. Сдается мне, ментов он тоже не жалует. Будет помалкивать как миленький. Ведь ему придется кое-что объяснить, к примеру, что это за бумаги и почему ты за ними явилась. Я уж молчу про то, что если на вопросы следователя начнешь отвечать ты… короче, ему это так же надо, как и нам. Увечий никаких, значит, и дела никакого. Ну, что скажешь?

– План твой дурацкий…

– Придумай лучше, – обиделся он.

Придумать я ничего не смогла, и к обеду мы вновь вернулись к этой теме.

– Говорю тебе, это верняк, то есть я хочу сказать, все равно ничего умнее ни мне, ни тебе в голову не приходит.

– Где мы достанем этот эфир? – буркнула я.

– Обижаешь, – развел руками Сашка, помолчал, наблюдая за моей реакцией, и закончил: – Тянуть нет смысла, прямо сегодня и пойдем.

В половине первого ночи мы были возле жилища Макса. Я нервно оглядывалась, так до конца и не поверив, что решусь проникнуть в дом. Сашка, напротив, был спокоен и чрезвычайно деятелен.

– Значит, так, – тихо говорил он, разбирая в темноте какое-то снаряжение. – Я поднимусь на стену, помогу подняться тебе. Осмотрим дом снаружи, дальше – по обстоятельствам.

– А если он успел поставить видеокамеры?

– Если бы да кабы… значит, нам не повезет. Но лучше, чтоб повезло.

Я посмотрела на дом. Окна второго этажа тонули в темноте, но это вовсе не значило, что Макс спит, он мог находиться внизу в гостиной или на кухне. Я слегка запаниковала, но Сашка уже лез на стену. Стена в высоту была метра два с половиной, он распластался наверху, потом сел, свесив ноги, бросил мне веревку и протянул руки, в темноте в черных штанах и свитере похожий на гигантского жука. Очень неловко я полезла наверх, конечности от страха совсем не слушались. Сашка ухватил меня за свитер и благополучно втащил на стену.

– Повезло, что ты практически ничего не весишь, – весело шепнул он. – Было бы в тебе росту метр восемьдесят да килограммов сто веса…

– Заткнись, – шепнула я, злясь на него за эту веселость, хотя понимала, болтает он для того, чтобы меня успокоить.

Сашка перекинул ноги и легко спрыгнул вниз, в темноте я видела светлое пятно его лица и протянутые ко мне руки. Зажмурилась, оттолкнулась от стены и через мгновение оказалась в его объятиях.

– Век бы так стоял, – хихикнул он, но поспешил разжать руки.

Согнувшись, мы осторожно направились к дому и обошли его по кругу. Все окна были темные.

– А он точно здесь? – спросила я.

– Вернулся в девять вечера и больше не выходил.

– Дверь на веранду открыта, – шепнула я, так и есть, дверь была распахнута настежь.

– Может, он возле бассейна? – принялась гадать я.

– Фонари выключены, – пожал Сашка плечами. – Хотя… вот что, сиди здесь, а я посмотрю.

Сашка исчез за ближайшими кустами, я сидела в траве, кусала губы и вертела головой. Через несколько минут он вернулся.

– Возле дома никого. Я вхожу первым, ты за мной. Двумя тенями мы скользнули на веранду. К моему облегчению, кухня оказалась пуста, гостиная тоже.

– Спальня наверху? – шепнул Сашка.

– Да. Теперь я пойду первой, ты не знаешь расположение комнат.

Мы медленно поднялись по лестнице, прислушиваясь. Тишина давила на уши. И все же открытая дверь на веранду продолжала меня беспокоить, это здорово походило на ловушку, словно нас ждали и предлагали войти. «Еще можно вернуться», – подумала я, прекрасно понимая, что Сашка на это вряд ли согласится.

Мы замерли возле дверей спальни.

Сашка толкнул дверь, она бесшумно открылась. Шторы были задернуты, и в темноте смутно белела постель с силуэтом человека.

– Иди в кабинет, – шепнул Сашка мне в ухо и вошел, дверь закрыл.

Я осталась стоять, ожидая чего угодно: криков, шума борьбы, даже рева сигнализации, но услышала Сашкин голос.

– Жанка, порядок, можешь не беспокоиться. – Я все-таки заглянула в спальню и увидела, как Сашка стоит на коленях перед кроватью. – Сказал же тебе, иди, – разозлился он.

– Ты ему ничего не сделал? – испугалась я, не понимая, почему Сашка все еще стоит возле кровати.

– Оно мне надо? Иди за бумагами, я его здесь покараулю.

Пожав плечами, я пошла в кабинет Макса. Оказавшись возле стола, включила лампу, зажмурилась от вспыхнувшего света, а потом огляделась. Перевела взгляд на ящики стола, в замке правого ящика торчал ключ. Я потянула ящик на себя и увидела папку, обыкновенную, застегивающуюся на «молнию». И вновь мне показалось, что это похоже на ловушку, точно меня ждали.

Я расстегнула папку и стала выкладывать ее содержимое на стол. В глаза бросилась стопка писем, аккуратно расправленных и пронумерованных карандашом. «Моя маленькая принцесса», – прочитала я, к горлу мгновенно подкатил комок. Я сунула письма назад в папку, надо побыстрее убираться отсюда.

Взгляд мой вернулся к ящику, и я увидела записную книжку отца, протянула к ней руку, и в этот момент услышала шаги. Дверь в кабинет открылась, и вошел Макс. К чести моей надо сказать, я не испугалась и даже не удивилась. Наверное, потому, что чего-то подобного ожидала все это время.

Макс привалился к стене рядом с дверью и сказал без улыбки:

– Здравствуй, милая.

– Привет, – хмуро ответила я. – Что с Сашкой?

– Он отдыхает, не беспокойся за него, – серьезно сказал Макс. – Значит, ты пришла за бумагами?

– Как видишь. Они тебе не принадлежат, так что не стоит строить из себя жертву, а из меня воровку.

– Я далек от этого. И что такого интересного ты надеешься в них найти? – вновь спросил он.

– Но ведь тебе они показались интересными? Или ты намерен рассказать мне сказку, которой потчевал Яну, якобы ты хочешь опубликовать рукопись моего отца?

– Думаю, это ни к чему, – пожал он плечами, отлепился от стены, включил верхний свет и направился ко мне.

Я отметила, что он одет в джинсы и футболку, на ногах теннисные туфли, скорее всего, он не ложился сегодня. Не знаю, как он провел Сашку, но, вне всякого сомнения, ему это удалось.

Тут я заметила, что в руках он держит пистолет, и усмехнулась.

– Намерен пристрелить грабителя? – спросила я зло.

– В каком-то смысле неплохая идея. Если учесть, что это оружие твоего дружка, получилось бы забавно.

– Что ж… – Я села в кресло, наблюдая за ним.

– Тебя ведь как будто интересовали бумаги? – спросил он. – Не хочешь в них заглянуть? – Это, признаться, меня удивило. – Время есть, пока твой дружок отдыхает. Не возражаешь, если я составлю тебе компанию?

Он сунул пистолет за пояс джинсов и устроился в кресле напротив.

– Ну, ну, смелее, милая.

Я вынула бумаги из папки, сложила аккуратной стопочкой и начала просматривать, поначалу мало вникая в содержание, пока на глаза мне не попался протокол допроса некоего Дитера Штрайхера, служившего шофером Ральфа Вернера. Вверху стояла дата: 27 октября 1945 года. Допрашивал его какой-то американский лейтенант с неразборчивой фамилией. Штрайхер рассказал, что в декабре 1942 года он находился вместе со своим начальником в Вильнюсе. Из его довольно путаных объяснений выходило, что Ральф Вернер занимался на бывшей территории Советского Союза экспроприацией различных художественных ценностей (внизу поправка американца: по заданию верхушки третьего рейха для личных коллекций). Примерно в середине декабря, точную дату Штрайхер не помнил, Вернер разбудил его и приказал спуститься в гараж. Через несколько минут сам появился там, после чего они отправились на окраину Вильнюса, где возле неприметного дома Вернер приказал остановиться и скрылся в доме. Через некоторое время он вернулся, но не один, а в сопровождении пожилого мужчины и двух молодых женщин. В руках мужчины и самого Вернера были чемоданы, в руках одной из женщин саквояж. Они сели в машину, и Вернер приказал шоферу следовать за город. Шофер был удивлен, но задавать вопросы не рискнул. Миновав посты, они выехали из города. Люди на заднем сиденье были очень напряжены, особенно во время проверки документов. Вернер, напротив, был абсолютно спокоен. «Все в порядке», – несколько раз повторил он по-немецки. Они ехали на северо-запад, примерно в тридцати километрах от города остановились возле заброшенного хутора. «Кого мы ждем?» – через некоторое время спросила одна из женщин. «Проводника, – ответил Вернер. – Здесь кругом болота, и без проводника нам не пройти. Отдыхай», – сказал он шоферу и вышел из машины. Шофер видел, как он направился к заброшенному дому. Через несколько минут вернулся. «Там есть где укрыться, – сказал он пассажирам. – Машину следует убрать с дороги, чтобы не привлекать внимания». Мужчина и женщины пошли с ним, через некоторое время шофер, который отогнал машину и в тот момент находился рядом с ней, услышал выстрел. Он бросился в сторону дома, не понимая, что происходит. Он слышал, как кричит женщина, а потом заметил темную тень на снегу, как потом оказалось, труп мужчины. Женщины бросились бежать, Вернер выстрелил дважды, одна из женщин упала, вторая успела достигнуть угла дома. «Не стоит, дорогая», – услышал шофер голос Вернера, который скрылся в том же направлении, после чего вновь последовали два выстрела. Шофер, по его словам, так и не смог понять, что происходит. Вернер приказал ему перетащить трупы во двор, что тот и сделал. Затем по приказу Вернера он облил трупы бензином и поджег, Вернер в это время наблюдал за его работой. Когда все кончилось, сказал: «Не переживай, дружище, это просто евреи. Мы сделали благое дело». Вещи убитых в двух чемоданах он разрешил забрать шоферу, себе оставил саквояж и посоветовал своему подчиненному забыть о том, что тот видел. В ту же ночь они вернулись в Вильнюс. «Я не знаю имена этих людей и не смогу припомнить дом, откуда мы их забрали, – так закончил шофер свои показания. – Со слов Вернера знаю только, что они были евреи».

Некоторое время я сидела, зажмурившись, тяжело дыша. Чувство было такое, будто это я бегу декабрьской ночью, проваливаясь в снег, а за мной страшной тенью следует человек в эсэсовской форме, человек, которого я когда-то любила и которому доверилась, человек, который хладнокровно убил меня за горсть бриллиантов.

– Анна Штайн, – прошептала я, забыв о присутствии Макса. «Значит, она погибла, и она, и ее сестра с отцом. В саквояже были драгоценности, и среди них колье, которое отец сделал к ее свадьбе. Они надеялись спастись и взяли все самое ценное».

– Анна Штайн? – переспросил Макс, возвращая меня к реальности. – Его невеста-еврейка? Почему ты так в этом уверена? Хотя… кого еще он мог назвать «дорогой»? Значит, они встретились опять.

– И он убил ее.

Макс пожал плечами, точно хотел сказать: чему тут удивляться?

– Твоих друзей, скорее всего, интересует не это, – заговорил он. – Почитай протокол допроса, которому твой отец дал порядковый номер один. Его он, видимо, тоже очень заинтересовал. – Макс поднялся и подошел ко мне, опершись рукой на стол и наблюдая за тем, как я читаю. – Речь, как ты сама можешь убедиться, идет о том, что Вернер вывез из Пскова два металлических ящика. Что в них находилось, его ближайшие соратники, оставшиеся в живых и давшие эти показания уже после войны, не знали. Ральфом Вернером американская разведка весьма интересовалась, как и этими ящиками. В них мог быть архив, несколько раз в бумагах упоминалось, что Вернер был ответствен за его эвакуацию, а могло быть и что-то другое. К примеру, некие ценности, ведь твоих друзей интересуют именно они?

– А тебя нет? – спросила я.

– Разумеется, и меня тоже. Смотри, что получается. Вернер в сопровождении трех автоматчиков отправился в неизвестном направлении на машине, куда загрузили ящики. Теперь взгляни на рапорт, вот здесь. Вернер сообщает, что по дороге из Пскова они попали под обстрел. Он и солдат, что был за рулем, успели покинуть машину, после чего в нее угодила бомба. Надо полагать, от машины ничего не осталось, если не считать глубокой воронки и груды железа, разбросанного в радиусе нескольких метров. От осколков снаряда погиб шофер машины, трое автоматчиков Погибли еще раньше. В ближайшую комендатуру Вернер явился один и потребовал, чтобы его немедленно доставили в Псков. А вот здесь, кстати, очень интересное упоминание о некой женщине, которая везде сопровождала Вернера. Шофер говорит о ней весьма туманно, называя то женой Вернера, то любовницей, и даже имя ее назвать не смог, что довольно странно, учитывая тот факт, что несколько месяцев он практически постоянно был рядом с Вернером. Очень может быть, что дама хорошо знала, что произошло в действительности с этими самыми ящиками.

– В действительности? То есть Вернер соврал? И что, по-твоему, произошло? – спросила я.

– Нетрудно представить, зная, как он предпочитал действовать. Я думаю, ящики спрятаны где-то в районе села Колываново, упомянутого здесь. Доставлять их по назначению Вернер вряд ли собирался, надеясь, что в царящей тогда неразберихе серьезное расследование проводить не будут. Через несколько дней Вернер уже появился в Риге, довольно далеко от Пскова. Возможно, он рассчитывал забрать их позднее.

– Не очень разумно.

– Да, не очень, – согласился Макс. – Он торопился оказаться в Риге, что-то его заставило отправиться туда, некое обстоятельство, которое в тот момент казалось ему важнее этих ящиков.

– Какое обстоятельство? – насторожилась я.

– Понятия не имею. А шофера и автоматчиков он, скорее всего, пристрелил сам, желая избавиться от свидетелей. И взорвал машину.

– Довольно рискованно.

– Это точно. Но рисковал он всегда с удовольствием. По большому счету, ему было плевать на войну и даже на то, как она закончится. Он был уверен, что неплохо устроится в любом случае, и торопился набить карманы.

– Редкий мерзавец, – усмехнулась я.

– Не стану спорить, – пожал Макс плечами. – Надеюсь, ты удовлетворила свое любопытство?

– А ты? – со злой усмешкой спросила я.

– Тебя интересует, был ли я в этом самом селе? Нет, конечно. Какой смысл? Ящики не иголка в стоге сена, но я уверен, Вернер позаботился о том, чтобы надежно их спрятать. И где искать прикажешь? Я опять усмехнулась:

– Представляю твое разочарование.

– Да? – в ответ усмехнулся он.

– Столько труда – и все впустую.

– Не все еще потеряно, верно? – засмеялся он.

– Ты… – начала я и в досаде покачала головой, понимая, как бессмысленно все то, что я собиралась ему сказать. – Ты убил мою сестру из-за этих…

– Я ее не убивал, – повысил он голос. – Это был несчастный случай, о чем тебе прекрасно известно.

– А мой отец – тоже несчастный случай? А Муза?

– Ты что, спятила? – удивился Макс. – При чем здесь твой отец и его жена? Уж не хочешь ли ты сказать…

– Хочу. Тебя не было здесь во время его похорон, ты сам признался, что в то время был за границей. Почему бы не в Италии?

– В Англии, этому есть множество свидетелей.

– Не сомневаюсь. Ты хотел купить эти документы у моей мачехи, а когда она отказалась их продать…

– Я ее убил? Я что, по-твоему, не в своем уме? Убить человека вот за эти бумажки? Бред. Это просто макулатура, годится в лучшем случае для занимательного чтения.

– Отец встречался в Италии с человеком, который передал ему…

– Да-да, – перебил Макс. – С этим старым маразматиком. Я тоже с ним встречался, давно, лет восемь назад. Так что могу представить, что за важные сведения он передал твоему отцу. Когда-то он помог Вернеру избежать правосудия и покинуть Европу. С новенькими документами Вернер отправился искать счастья в Латинской Америке. Это все, что старик мог рассказать твоему отцу.

– Сомневаюсь. После встречи с ним отец заявил, что у него есть враг, и назвал твое имя.

– Тогда еще проще. Старик снабдил его информацией о семействе Вернера, вот и все.

– О его семействе? – насторожилась я.

– В ящике стола есть конверт, там фотография Ральфа Вернера. Взгляни. – Я открыла ящик, нашла конверт, в нем действительно лежала фотография. – Это из его личного дела, он был не любитель сниматься, наверное, предполагал, что империя недолго протянет, вот и не спешил заявлять о себе потомкам. Здесь он моложе, чем я сейчас, – добавил Макс.

Я взглянула на мужчину в форме, смотревшего на меня с фотографии, перевела взгляд на Макса. Сходство было слишком очевидным.

– Значит, он…

– Мой дед, – кивнул он.

Разумеется, ведь Зинаида говорила, что отец его матери – нацистский преступник.

– Ральф Вернер в январе тридцать восьмого года женился на моей бабке, в 1940 году у них родилась дочь, которая, кстати сказать, отца никогда не видела.

– Как ты узнал об этом кладе в таком случае?

– А я о нем ничего не знал. Моя мать так тщательно старалась избегать всякого упоминания о своем отце, что я поневоле заинтересовался родословной. И чем больше интересовался дедом, тем больше мне хотелось знать о нем все. То, что о нем успел собрать я, в одной папке не поместится. Но досье все равно было неполным, оттого я и хотел купить бумаги у Музы. Согласись она – и, возможно, осталась бы жива. Те, кто убил ее, совершенно серьезно считают, что эти листочки приведут их к несметным богатствам. Здесь лишь рассказ о каких-то ящиках да название села, где они предположительно могут быть спрятаны.

– Если дело действительно только в любопытстве, почему бы тогда тебе не поговорить со мной откровенно?

– С тобой? А разве папка была у тебя?

– Яне ты тоже не сказал правду.

– Не сказал, потому что пришлось бы объяснять… Я не люблю распространяться о своей родословной.

– Это верно. Даже фамилию предпочитаешь носить другую. Вы очень похожи с твоим дедом, боюсь, не только внешне.

– Хочешь оскорбить меня? Напоминаю, ты в моем доме, куда проникла со своим дружком совершенно незаконно, а я между тем оказываю тебе услугу, объясняю свои мотивы и… Вернемся к Вернеру. После войны он оказался в Швейцарии. Думаю, где-то там его ждала кругленькая сумма в банке. Он жил под фамилией Йордан и вскоре женился, представь, на еврейке. Думаю, он сделал это из соображений безопасности, кто ж будет искать бывшего эсэсовца возле ее подола? Но жена, как видно, оказалась проницательной, а может, он был неосторожен, и вскоре супруга скончалась, погибла в автокатастрофе вместе со своим братом. Единственным наследником ее состояния стал наш Ральф. Но в Швейцарии уже было небезопасно, и он поспешил унести ноги за океан.

– В Венесуэле ты оказался не случайно, искал его? – спросила я.

– И его тоже, точнее, его следы. Занятным парнем был мой дед. – Макс засмеялся, а я отвернулась, так невыносимо было в ту минуту видеть его лицо. – Мать не разделяла моего увлечения, так что редким находкам приходилось радоваться в одиночку. Надеюсь, с тобой мне повезет больше.

– В каком смысле? – не поняла я.

– Как ты думаешь, почему твой отец вдруг заинтересовался Вернером?

– Это из-за писем, которые он купил на блошином рынке, – сказала я, чувствуя, что краснею. Я сама не была уверена, купил их отец или все-таки нашел у своей матери.

– Странное совпадение, да? Именно твой отец покупает письма, и судьба через какое-то время сводит нас.

– Возможно, это действительно кажется странным, при условии, что ты, конечно, явился сюда случайно. Но в этом я сомневаюсь. Отец интересовался Вернером, ты им тоже интересовался, в какой-то момент ваши пути пересеклись, и тебя уже заинтересовал мой отец.

– Логично. Кстати, когда я был в Венесуэле, ко мне явились некие люди и предложили кругленькую сумму за сведения о Вернере.

– Что конкретно они хотели знать?

– Все. Но главное, им нужен архив, о котором смутно упоминается в этих документах. Они были весьма настойчивы.

– И ты поспешил уехать?

– Я рассчитывал, что здесь, в России, они меня не достанут.

– Или все-таки надеялся найти архив?

Макс засмеялся.

– Что бы ни было в ящиках, это стоит денег.

– Карла к тебе приставили те самые люди?

– Карл был моим другом, – отрезал он. – И погиб, потому что кому-то взбрело в голову проверить мой сейф.

– Карл звонил тебе ночью, а домой ты вернулся, по собственным словам, в девять утра, хотя должен был поторопиться.

– Та-ак, – Макс опять усмехнулся. – Откуда сведения? Это не твой ли приятель развлекался здесь с моим сейфом?

– Нет. Но о звонке я знаю. Ты солгал нам.

– Чушь. Не было никакого звонка. Точнее, Карл звонил по дороге домой. Я приехал утром и обнаружил его в кабинете мертвым. Люди, посетившие меня в Венесуэле, весьма настойчивы и никакими средствами не брезгуют, но я, признаться, удивился, что они и сюда добрались, ну и огорчился, конечно. Однако вернемся к твоему отцу. Надеюсь, дату его рождения ты помнишь?

– Разумеется, помню.

– Ну а теперь вспомни, что успела прочитать в этих бумагах. Кое-что я добавлю от себя, то, чего здесь нет. Итак, моя мать родилась в сороковом, а в сорок первом Вернер оказался в Риге, кстати, в его родном городе. Кому он писал эти письма? Девушке, в которую был влюблен еще в детстве, предположение напрашивается само собой, верно? Логично также предположить, что они встретились.

– Ты знаешь имя этой девушки? – с волнением спросила я.

– Марта. В одном из писем он ее так называет.

– А фамилия?

– Понятия не имею, – пожал плечами Макс. – Он тщательно скрывал ее от посторонних глаз, хотя везде таскал с собой. Моя бабка о шалостях мужа очень скоро узнала, но… он оставил ее упреки без внимания. С июня сорок первого года они ни разу не виделись, она так и умерла, ничего не зная о его судьбе. Последний из соратников видел его в октябре сорок четвертого, никакой женщины он не упоминает.

Зато есть два любопытных рассказа о том, как Ральф Вернер в одиночку дважды переходил линию фронта: первый раз, когда русские стояли под Ригой, второй раз уже после того, как город сдали. Что ему там понадобилось?

– Два этих ящика? Макс засмеялся.

– Псков довольно далеко от Риги, в одиночку преодолеть несколько сотен километров по глубокому тылу противника? Не думаю, что дед был идиотом. Туда его гнало нечто совсем другое.

– Что же?

– Он искал ту самую женщину. Почему бы и нет? Хотя, если тебе больше нравится версия, что твой отец купил письма на блошином рынке…

– Женщина? – зло засмеялась я. – Чтобы такой мерзавец, как твой дед, стал рисковать головой из-за женщины?

– Чего на свете не бывает, – в ответ засмеялся Макс. – Сначала тебе кажется, что ты легко справишься с собой, – продолжал он, глядя мне в глаза, и вдруг стал серьезным. – Что это чувство просто блажь, выбросить ее из головы и забыть. А потом вдруг понимаешь: то, над чем ты вчера смеялся, стало смыслом твоей жизни, и за эту глупую девчонку ты готов умереть.

– Вряд ли твой дед был способен на эти самые чувства. Хладнокровно застрелить свою невесту, которая ему доверилась… Мразь, вот он кто. Жаль, что ему удалось сбежать за океан.

– Я был уверен, что ты непременно скажешь это, – расхохотался он. – Как же иначе… девушка с идеалами. И все-таки очень может быть, что мы с тобой родственники и Ральф Вернер…

Вот тут и выяснилось: чего-то подобного я все время ждала и именно этого боялась. Я вскочила, отшвырнув кресло, и сказала, глядя Максу в глаза:

– Мой дед похоронен на местном кладбище, он воевал с такими, как твой.

– Ну, разумеется, – с усмешкой кивнул Макс. – Твой дед освобождал Европу от коричневой чумы, а мой стрелял людям в затылок.

– Вот именно. Должна сказать, ты его достойный наследник. Вор и убийца.

– Полегче, милая. А тот парень, которому ты так опрометчиво доверилась, конечно, сама святость. Достойный выбор. Где ты его успела подцепить? Может, он хорошо знает, кто и по какой причине убил твоего отца и твою мачеху тоже?

– Не беспокойся, я разберусь, – ответила я.

– Почти не сомневаюсь. Только будь осторожна. Ты слишком впечатлительна, разочарования не для тебя, сестренка.

– Ты, ублюдок! – рявкнула я, он схватил меня за плечи, толкнув к стене, больно стиснул подбородок левой рукой, и я увидела совсем рядом его глаза, побелевшие от бешенства.

– Ну, что, поможет тебе твой парень, а? Вряд ли. Можешь охрипнуть, вопя во все горло, никто не поможет.

Он наклонился и поцеловал меня, я попробовала освободиться, но нечего было и думать мериться с ним силами. И вот тогда я испугалась и возненавидела себя за это.

– Только попробуй тронуть меня и…

– И что, милая? – ласково спросил он. – Что ты сделаешь? – Он грубо оттолкнул меня, разжав руки, я не удержалась на ногах и упала. – Все, на что ты способна, – это пустые угрозы. Убирайся.

Я поднялась с пола и шагнула к столу, теперь я была почти спокойна, только руки предательски дрожали.

– Я забираю письма и записную книжку отца, они тебе не принадлежат.

– Можешь взять все, – издевательски улыбнулся он. – Ведь твои друзья так хотели получить эти бумаги, порадуй их.

– Где Сашка? – спросила я, собирая бумаги в папку и чувствуя на себе взгляд Макса.

– В спальне. С нетерпением ждет, когда мы здесь закончим. Идем.

Мы направились в спальню. Сашка с унылым видом сидел, прикованный к батарее.

– Ну вот, герой, ты дождался своего освобождения, – сказал ему Макс и достал ключи от наручников. – Передай своим хозяевам: я семь лет жил в Латинской Америке, там есть очень неспокойные места, в спину мне не раз стреляли, и я успел приспособиться, так что в следующий раз прихвати с собой танковую бригаду.

– Выпендрежник хренов, – сказал Сашка, когда мы уже покинули дом, Макс выпустил нас через калитку, так что лезть на стену не пришлось. – Танковую бригаду… Застал меня врасплох. С кем не бывает… О чем вы так долго беседовали?

– О его родственнике, – хмуро сообщила я.

– О ком?

– Ральф Вернер – его дед.

– Так вот откуда он знает о кладе.

– Ничего он не знает, одни догадки, как и у нас. Вернер с сорок первого года ни разу не виделся с женой, так что рассказать ей о кладе не мог.

– Это он тебе наплел, да? И ты поверила?

– Я вообще не верю, что клад существует. Теперь вдруг возник какой-то архив…

– Что?

– Держи, – сунула я ему в руки папку. – Здесь все написано.

В машине он заглянул в папку, и лицо его страдальчески сморщилось.

– И что я здесь пойму? Тут почти все не по-русски.

– Не волнуйся, я переведу. Едем домой.

– Ты чего сердитая такая? – кашлянув, спросил он.

– А чего мне радоваться?

– Папка у нас, значит, и горевать нечего. Или ты думаешь, он отдал не все? Кстати, ас какой радости он вдруг расщедрился?

– Эти бумаги ему больше не нужны. Он снял копии на память о своем деде, а документы никуда нас не приведут.

– Значит, все-таки облапошил, скотина, – досадливо фыркнул Сашка.

– Расскажи лучше, как он тебя поймал, – предложила я, он вздохнул.

– Старый как мир трюк, на который я купился. Каюсь. Думал, это он в постели, а ублюдок подошел сзади и ткнул мне дулом в затылок. Потом отошел в сторону и велел тебе сказать, что все в порядке, я и сказал, а что прикажешь делать?

– Да уж. Он что, действительно отобрал у тебя пистолет?

– Я им и не думал воспользоваться, взял на всякий случай.

– Подозреваю, что он не пристрелил нас по одной причине: не хотел лишнего внимания господ из милиции. Один труп у него в доме уже был… Ты в тот раз тоже не собирался воспользоваться оружием?

– Начинается, – вздохнул Сашка. – Что он тебе еще успел наплести, а? Я не убивал этого Карла. А его желание настроить тебя против меня очень даже понятно. Вы там под конец здорово вопили, можно узнать, в чем дело?

– Перебьешься.

– Вот как. Обидно. Как ангелу-хранителю мне…

– Хреновый из тебя ангел-хранитель, – перебила я и добавила сердито: – На дорогу смотри.

Остаток ночи я занималась переводами. Сашка сидел нахохлившийся и недовольный, как видно, его мужская гордость страдала от недавнего близкого знакомства с чужой батареей.

– Значит, если я правильно понял, искать надо где-то в районе села Колываново? Да, задачка. Ну что ж, пусть пороются в свое удовольствие. То, что от тебя хотели, они получат. Это главное.

– Вряд ли вы на этом успокоитесь.

– «Вы»? Это ты брось, – посуровел он. – Я тебе уже говорил, я на твоей стороне. Злишься, что я оплошал?

– Нет, – покачала я головой. – Просто не верю тебе. Кто из вас врет, еще вопрос.

– Ты об отце? Клянусь, я приехал в Италию уже после его гибели, хочешь, паспорт с визой покажу? В конце концов, мои слова можно проверить.

– Проверить можно, – не стала я спорить. – Только зная, с кем имею дело…

Сашка поднялся, подошел и устроился на корточках возле моих ног, вид имел покаянный.

– Жанка, прости меня, – сказал со вздохом, пряча глаза. – Я чувствую себя ужасно виноватым за то, что подставил тебя там, в доме.

– Если бы я не была идиоткой, ни за что бы туда не полезла. Так что сама виновата.

– Ты на меня надеялась, а я…

– Ладно, будем считать эту тему закрытой, – кивнула я, его глаза со вселенской печалью рождали в душе материнские чувства, хотелось сказать что-нибудь утешительное, но нужные слова на ум не приходили, и я только рукой махнула.

– Можно я тебя поцелую? – спросил он.

– С чего это вдруг? – нахмурилась я, решив, что поцелуев на сегодня хватит.

– Вовсе не вдруг, – обиделся он. – Я, между прочим… Короче, это мое заветное желание.

– Что заветное – хорошо. Слыхал, что в жизни человека бывает две трагедии: неисполненное желание и исполненное. Отправляйся спать, поздно уже.

Он поднялся, пошел к двери, но все-таки обернулся и сердито спросил:

– Так, значит, это правда? То, что болтал этот тип? Ты в него влюбилась?

– Может, что-то похожее имело место, но до той поры, пока я не поняла, какой он мерзавец.

– И что, вот так сразу чувства испарились? – усмехнулся он.

– Ты, кажется, забыл про Янку?

– Я не забыл. Но точно знаю: сердцу не прикажешь. Вот я, к примеру, совершенно не хотел в тебя влюбляться.

– И что, влюбился?

– Конечно.

– Сочувствую.

– Это ты сейчас сказала «нет»? – забеспокоился он.

– Это я сказала «там посмотрим».

– Ну-ну… кстати, обращаю твое внимание на мое образцовое поведение. Сколько я в твоей квартире? А ни разу не приставал.

– Героический поступок.

– Для меня – да. И нечего так усмехаться. Обычно девушки совсем не против… – Он посмотрел так, точно всерьез ожидал, что я брошусь ему на шею, покачал головой и наконец удалился.

Я достала письма Вернера и не спеша начала их читать. От письма к письму тон их постепенно менялся. Сначала он писал только о своей тоске по дому и любимой, потом начал больше рассказывать о своей жизни в Германии, друзьях, учебе. Появились шутливые замечания: «Тебе надо больше заниматься, моя принцесса, в твоем письме я нашел семь ошибок. Читаешь любовные романы и совсем забыла про грамматику? Когда вернусь, придется нам как следует взяться за нее». Но в письмах по-прежнему была такая нежность, такая любовь, что на глаза против воли наворачивались слезы. Я не могла поверить, что их писал тот самый Ральф Вернер, который стрелял в безоружных людей на заброшенном хуторе. Мог человек так измениться? Как милый добрый мальчик превратился в безжалостного убийцу? Или добрым и милым мальчиком он никогда и не был? И все, что было в нем человеческого, – это его первая юношеская любовь? Что с ними случилось потом? С Вернером и этой Мартой? Действительно ли та женщина, о которой упоминается в документе, моя бабка? Я молилась о том, чтобы письма на самом деле не имели к ней отношения и она сама или мой отец купили их на блошином рынке.

Но очень многое мешало в это поверить. Колье Анны Штайн, исчезнувшей из занятого фашистами Вильнюса, оказалось у моей бабки. Каким образом? Если она та самая Марта, то получила она его из рук убийцы. Знала ли она, как колье попало к нему? Наверное, догадывалась. И поэтому долгое время не решалась воспользоваться этими драгоценностями, подозревая, что на каждом из них чья-то кровь.

Имела бабуля отношение к спрятанным где-то ящикам или нет, ответить трудно. Два железных ящика могли в самом деле где-то храниться до сих пор, и моя бабка понятия о них не имела, а вот что-то из награбленного Вернером каким-то образом оказалось у нее.

Неужели она любила этого человека? И находилась рядом с ним, пока их не развела война и он не оказался по другую линию фронта? И все, что ей оставалось последующие годы: прятаться и исходить липким страхом, что однажды кто-нибудь узнает… Бедная, бедная… Как дорого заплатила она за свою любовь. А мой отец? Неужели Макс прав и во мне течет кровь этого мерзавца Вернера? И что испытал мой папа, когда заподозрил, кто его настоящий отец?

Я заревела, глядя в окно на темное городское небо без звезд, размазывала слезы и все никак не могла успокоиться от бесконечной жалости и сочувствия к своей бабуле, которую видела плачущей лишь однажды. Резкой, язвительной, насмешливой и очень несчастной была она. Теперь мне казалось: если бы она сама рассказала все мне, было бы легче. И мне, и, быть может, ей. Я бы, наверное, поняла, как можно любить вопреки всему, вопреки собственной совести и здравому смыслу.

Испугавшись, что Сашка чего доброго заглянет на кухню, заинтересованный моим долгим сидением здесь, и застанет меня плачущей, я поспешила в ванную. Умылась и некоторое время разглядывала себя в зеркале. Те, кто знал мою бабку, безусловно, правы: мы действительно с ней очень похожи.

Утром я встала рано и первым делом открыла записную книжку отца. Еще просматривая ее в первый раз в кабинете папы, я обратила внимание на международный номер и рядом с ним трижды подчеркнутое имя Марта. Позвонив на переговорный пункт, я справилась о коде и узнала: абонент проживает в Риге, что совсем меня не удивило. Но кому звонил отец? И что имел в виду, написав имя Марта? Настоящее имя моей бабки или так звали женщину, которой он звонил? Бабуля, когда мы были с ней в Риге, сказала мне, что все ее близкие погибли во время войны, так ли это? Вдруг отцу удалось разыскать кого-то из родных или просто знавших ее? Вполне возможно. Я могу позвонить по этому номеру и узнать. С одной стороны, почему бы и нет, но как объяснить, что, собственно, меня интересует? Пока я размышляла над этим, проснулся Сашка.

– О чем задумалась? – спросил он, приглядываясь ко мне.

– Отец кому-то звонил в Ригу, – ответила я.

– Не только звонил, он туда ездил, – огорошил меня Сашка. – Когда разыскивал этого Вернера. Он же родился в Риге, хоть и был немцем.

– И что?

– Откуда мне знать? Я же все эти бумаги увидел только вчера, а отец твой занимался поисками несколько лет, еще до того, как подбил Самойлова клад искать. Надеюсь, мы в Ригу не поедем. У меня от заграницы изжога, я Россию люблю.

– А что, если позвонить?

– Позвони. Хуже от этого не будет, – пожал он плечами. – Только как ты намерена объясняться? Или латышский ты тоже знаешь?

– Отец точно его не знал или как-то справился…

Я понятия не имела, что скажу человеку, чей номер был в записной книжке, но уже потянулась к телефону. Гудки, трубку никто не снял. В крайней досаде я повесила ее, теперь мне казалось, что дозвониться очень важно.

– Какие у тебя планы на сегодня? – проявил интерес Сашка.

– Выяснить, кому звонил отец, – буркнула я.

– Это я уже понял. Больше ничего? – Я покачала головой. – Тогда я ненадолго отлучусь. Надо отвезти папку. Надеюсь, ты не возражаешь?

– Не возражаю. Только письма не трогай. Они твоим хозяевам не нужны, раз там нет ничего для них полезного.

– Лучше бы…

– Они написаны до войны, так что о кладе там не может быть ни слова, это на тот случай, если ты усомнился в качестве моего перевода.

– Ни в чем я не усомнился, – обиделся Сашка, переоделся и, взяв папку, вскоре уехал.

Я звонила еще несколько раз, теряя терпение и набирая номер все чаще. Когда прошло два часа и я совсем отчаялась, трубку неожиданно сняли. Женский голос что-то произнес, должно быть, по-латышски, а я разволновалась, в основном оттого, что к разговору так и не подготовилась.

– Простите, – произнесла я. – Вы говорите по-русски?

– Да, – ответила женщина с некоторым удивлением.

– Пожалуйста, выслушайте меня. Ваш номер я нашла в записной книжке отца, он… умер несколько месяцев назад, и я…

– А как его фамилия? – спросила женщина.

– Ковальчук. Меня зовут Жанна, я…

– Александр Иванович умер? – ахнула женщина. – Боже мой, какое несчастье…

– Вы были знакомы?

– Конечно. Он приезжал к нам… к моей маме. Неужели он вам не рассказывал? Моя мама Степанова Софья Григорьевна, а я Татьяна.

– Нет, папа ничего мне не говорил. Дело в том, что я учусь в Италии и последние несколько лет мы виделись редко.

– Да я знаю, и о вас, и о Яночке. Мама так радовалась. Он и фотографии привозил.

– Ваша мама… простите, ради бога, мы родственники?

– Нет, она когда-то была няней вашей бабушки. Из ваших родственников никого не осталось. Александр Иванович разыскал нас четыре года назад, когда еще жива была моя мама.

– Татьяна, мне необходимо с вами поговорить. Вы не возражаете, если я приеду? Я не буду вам в тягость, поверьте. Остановлюсь в гостинице и отниму у вас совсем немного времени.

– Конечно, приезжайте. Я могу прислать вам вызов.

– Я перезвоню вам позднее, если вы не против, и мы обо всем договоримся.

– Буду ждать.

Мы простились, в этот момент хлопнула дверь, и появился Сашка.

– Твои друзья могут быстро сделать визу? Мы едем в Латвию.

– Так я и знал, – возмутился Сашка. – Ну на хрена нам Латвия, скажи на милость?

– Ты хочешь найти клад?

– Что я хочу, о том я тебе вчера сказал, но ты бессердечно ответила «посмотрим».

– Хорошо. Твои друзья хотят? Тогда пусть пошевелятся. Должна же быть от них какая-то польза?

Мы ждали регистрации в аэропорту. Сашка хмурился и уже дважды отлучался в бар выпить коньяка, предупредив меня, что у него аллергия на самолеты.

– Могли бы ехать поездом, СВ, мы вдвоем в купе, под стук колес некоторые девушки становятся сговорчивее.

– Ты боишься летать, – съязвила я.

– Я не боюсь, просто не вижу необходимости болтаться в консервной банке так далеко от земли.

– Точно, боишься.

– Не понимаю, почему я терплю все это, – пожаловался он. – Другая давно бы на твоем месте схлопотала по шее. Скажи лучше, зачем мы летим в эту чертову Ригу, что ты надеешься там узнать?

– Кем была женщина, которой Ральф Вернер писал эти письма.

– И это, с твоей точки зрения, поможет нам найти те самые ящики?

– Возможно, – пожала я плечами. Сашка посверлил меня взглядом и кивнул.

– Я в это не очень верю, но, если удовлетворенное любопытство доставит тебе удовольствие, готов помучиться. Кстати, о моем удовольствии тоже бы неплохо подумать.

– Сходи в бар, выпей еще коньяка.

– Не о том я мечтал… – тяжко вздохнул он, но в бар отправился.

Весь перелет он сидел как на иголках и, только когда самолет приземлился, вздохнул с облегчением.

– Как хочешь, а поцелуй я заслужил, – с просветленным лицом заявил Сашка, сгреб меня в охапку и поцеловал.

– Смотри-ка, ожил, – хихикнула я, дама, сидевшая рядом с нами, улыбнулась.

– Мой муж тоже боится летать.

– Да не боюсь я, – бубнил Сашка, шествуя по проходу и недовольно косясь на меня.

В аэропорту мы взяли такси.

– Едем в гостиницу, – сказала я. – Потом я отправлюсь к Татьяне, а ты подождешь меня в номере.

– Поедем вместе.

– Нет, – покачала я головой. – Лучше, если мы поговорим с глазу на глаз.

– Чем лучше?

– Задушевная беседа двух женщин, разве не понятно? Если ты мне не доверяешь, так и скажи. Поедем вдвоем, но об ответном доверии в этом случае можешь даже не мечтать.

– При чем здесь недоверие? Я просто за тебя беспокоюсь. Мне больше по душе, когда ты мне глаза мозолишь.

– Враги далеко, здесь мы в полной безопасности.

– Это кто сказал? Ладно, – пошел он на попятный. – Так и быть. Подожду тебя в гостинице.

Через час мы расстались. Я поехала к Татьяне, позвонив ей из номера. По дороге я так нервничала, что даже всерьез подумала: а не выпить ли валерьянки? В сумке ее не нашлось, а останавливать машину у ближайшей аптеки я не стала.

Татьяна жила недалеко от гостиницы, где мы остановились, так что путешествие было недолгим. Обычный пятиэтажный дом с милым двориком, я расплатилась с водителем и направилась к первому подъезду.

Дверь мне открыла женщина лет шестидесяти, высокая, очень худая, с симпатичным лицом и короткой стрижкой. Я решила, что она учительница, и не ошиблась, Татьяна действительно более тридцати лет проработала в школе.

– Здравствуйте, – с улыбкой сказала она, пропуская меня в небольшую прихожую. – Давайте знакомиться. Татьяна. А вы, значит, Жанна?

– Да, – кивнула я и тоже улыбнулась.

Она обняла меня и поцеловала, а я почувствовала себя так легко, точно встретилась с родным человеком.

– Это вам, – протянула я ей пакет с подарками.

– Спасибо. Идемте на кухню, будем пить чай. Где вы остановились?

Минут тридцать мы мило болтали обо всем на свете. Потом, конечно, речь зашла о моем отце, я не стала рассказывать ей, как он погиб, решив остановиться на версии сердечного приступа.

– В голове не укладывается. Ведь он звонил мне восьмого марта, поздравлял с праздником.

– Он умер девятнадцатого.

– Даже не знаю, что сказать. Сочувствую вам от всей души, он был очень хорошим человеком.

– Скажите, как папа нашел вас? – спросила я.

– Не думаю, что это было очень сложно. Моя мама не выходила замуж, так и жила под своей фамилией. После войны работала на заводе, получила комнату, потом через десять лет квартиру. В общем, вся ее жизнь прошла в этом городе. Наверное, Марта рассказала вашему папе о ней, он сделал запрос и однажды позвонил маме. Для нее было большим утешением узнать, что Марта не погибла в войну, что все в ее жизни сложилось хорошо, вышла замуж, вырастила сына. Мама была очень к ней привязана, хотя мне ничего о ней не рассказывала до тех пор, пока здесь не появился ваш отец.

– Почему не рассказывала? – спросила я.

– Вы же понимаете, в те времена… как бы это сказать… в общем, могли быть серьезные неприятности. По этой причине мама не пыталась разыскать Марту, надеялась, если она жива, сама ее найдет. Конечно, мама и предположить не могла, что Марта все эти годы жила в России. Мама была уверена: если Марте удалось выжить, она где-то в Германии или вообще в Америке. И вдруг оказывается, все это время они были не так уж далеко друг от друга.

– Странно, что Марта… то есть, я хотела сказать, моя бабушка, не пыталась найти вашу маму.

– Чего же странного? Вы ведь знаете ее историю?

– Нет, – покачала я головой. – Ни она сама, ни папа ничего мне не рассказали. Папа, наверное, просто не успел. Я поэтому и приехала к вам, мне очень важно…

– Я понимаю. Жаль, что мама не дожила до этого дня, не увидела вас. Когда отец показал вашу фотографию, она даже вскрикнула от удивления, так вы похожи на свою бабушку. Я-то судить не берусь, потому что никогда не видела ее, даже на фотографии. Мама сожгла все бумаги еще до того, как советские войска освободили Ригу, фотографии, письма, все, что имело к ней отношение, а дом после войны забрали под какую-то контору. По отцу ваша бабушка немка, фамилия его была Гольдберг, богатый человек, но тихий, скромный, уже в зрелом возрасте он женился на баронессе из России, ее семья бежала от революции. Они познакомились в Швеции, через год она умерла родами, оставив мужу прелестную дочку, он назвал ее Мартой. Когда через три года отец Марты вернулся в Ригу, в дом взяли мою маму, ей тогда было лет четырнадцать, совсем еще ребенок. К Марте она привязалась как к родной сестре. Та была чудесным ребенком, милая, веселая. Все ее любили. Другую всеобщее восхищение могло бы и испортить, но Марта была сущий ангел.

Я попыталась представить свою бабку маленькой девочкой и не смогла, определение «сущий ангел» меньше всего ей подходило.

– Ральф Вернер жил где-то по соседству? – спросила я, чувствуя странный укол в сердце.

Лицо Татьяны помрачнело.

– Да. Ральф Вернер… Знаете что, я вам сейчас включу магнитофонную запись. В прошлый раз, когда приезжал ваш отец и мама стала вспоминать те давние события, я подумала: это же сама история. Мама была уже в очень преклонном возрасте, ей было за девяносто, и я испугалась, что вместе с ней все это уйдет, понимаете? И я потихоньку включила магнитофон, чтобы не смущать ни ее, ни вашего отца, и записала их разговор.

Она достала кассеты, одну из них вставила в магнитофон, и я вздрогнула, услышав голос папы.

– И он уехал в Германию?

– Да. Отец отправил его учиться. Он очень любил мальчика, но по натуре был замкнутым и жестким человеком, Ральфу было нелегко с ним. Отец боялся избаловать единственного сына и был с ним чрезмерно строг. Наверное, они так подружились с Мартой, потому что оба были сиротами и обоим не хватало тепла. Их любовь была очень трогательной, Ральф так о ней заботился, а называл всегда принцессой, Ральф был старше и, наверное, чувствовал себя рядом с ней совсем взрослым. Они все свободное время проводили вместе, отец Марты очень привязался к мальчику, его смешило то почтительное отношение, с которым он обращался с Мартой, как будто она в самом деле была принцессой, а он ее верным рыцарем, Это было счастливое время, я и не думала, что оно так быстро кончится… Ко мне в семье – относились очень хорошо, я никогда не чувствовала себя служанкой, нет. Я вместе с Мартой занималась музыкой, читала, помогала делать ей уроки. За мной давали хорошее приданое, и мой жених… он погиб в первые дни войны. Повезло, что я числилась здесь в прислугах, по крайней мере, избежала еще больших бед. Извините, что-то я отвлеклась… Так вот, отец отправил Ральфа учиться в Германию. Бедные дети, они так переживали эту разлуку. Первые дни Марта плакала все ночи напролет. А как она ждала его писем!»

Вновь голос моего папы:

– Она сохранила эти письма, после ее смерти я нашел их.

– Неудивительно, она никогда не расставалась с ними. Ждала от него весточки. Все надеялась, что он приедет на каникулы. Но его отец считал, что самостоятельность закалит сына, и… мальчик так и остался в Германии. Отец, правда, навещал его. Даже возил в Париж, еще куда-то, не понимая, что ему хотелось только одного: хотя бы на несколько дней оказаться дома. Когда Ральф уехал, ему было всего семнадцать, а Марта вообще была ребенком. Время шло, он стал взрослым и писал ей все реже, а она так ждала этих писем. Я помню, как она плакала навзрыд, получив от него письмо, не письмо даже, шутливую записку. «Он меня больше не любит», – твердила она, я никак не могла ее успокоить. Я знала его письма наизусть, потому что она без конца мне их читала. Они были для нее единственным утешением. Как она его ждала… и отца не раз просила о поездке в Германию. Но в то время он уже плохо себя чувствовал, и поездку постоянно откладывали. Она просила отпустить нас вдвоем, но об этом, конечно, не могло быть и речи. Одно время она всерьез хотела сбежать из дома, чтобы отправиться к Вернеру. Мне пришлось предупредить ее отца, и тогда мы с ней поссорились, в первый и единственный раз в жизни. А потом мы узнали, что Ральф женился в Германии. Мы долго боялись ей сказать об этом, к тому моменту она уже считала себя вполне взрослой, и ее чувства к нему давно переросли из детской влюбленности во что-то более серьезное. Но ее отец, конечно, считал все это пустяками. Никто не знал, как она страдала, никто, кроме меня. Я боялась отходить от нее хотя бы на шаг, боялась, что она руки на себя наложит. Единственным ее желанием было увидеть его, хотя бы раз. Но он не появлялся в Риге. Его отец терпеть не мог Гитлера, называл его выскочкой и был возмущен тем, что сын связался с фашистами. Отношения между ними вконец испортились. Вернер жил в Германии, с отцом практически не общался… Они встретились уже после того, как немцы заняли город. Я помню, как Ральф появился у нас в доме в этой своей черной форме. Она ему очень шла, высокий красавец с белозубой улыбкой. А я, когда увидела его, вдруг испугалась, наверное, было предчувствие. Ее отец разговаривал с ним в гостиной, когда вошла Марта. Ральф сказал: «Где моя маленькая принцесса?», повернулся и замер. Я помню, как он побледнел, как они стояли и смотрели в глаза друг другу. Он-то помнил ее маленькой девочкой, а теперь она была взрослой девушкой, такой красивой, что у мужчин при виде ее перехватывало дыхание. Она вела себя с таким достоинством, как будто не плакала долгие годы ночами напролет, ожидая его… Он увез ее через неделю. Приехал на машине, поднялся к ней в комнату, ни на кого не обращая внимания. Уже тогда надо было понять, что он очень изменился, ничего не осталось от милого ласкового мальчика. Я была в ее комнате, когда он вошел, в кожаном пальто нараспашку, не сняв фуражки, не поздоровавшись, не замечая ее отца, ему все были безразличны, он смотрел только на нее.

«Собирайся», – сказал спокойно, и моя бедная девочка стала собирать свои вещи. Отец пытался ее образумить, ведь Вернер был женат, но она, опустив голову, сказала: «Не надо, папа, я все равно уйду» – И ушла. Год мы ее не видели. Она приехала, когда умер ее отец. У него всегда было слабое сердце, а то, что его дочь… в общем, через год он умер, и она приехала его похоронить. Я-то думала, она так страдает из-за отца, но после похорон она сказала: «Я не вернусь к нему. Никогда. Он чудовище, настоящее чудовище». Но теперь ее некому было защитить, да и отец вряд ли смог бы что-то сделать. Ходили слухи, что у Вернера могущественные покровители. Он опять приехал за ней. Машина стояла у дверей, а он даже не вошел в дом, прогуливался рядом, сцепив за спиной руки. Она надела пальто и пошла к нему. Я смотрела в окно, как она идет, он молча распахнул перед ней дверцу машины, помог сесть, и они уехали. И еще два года я ее не видела. Потом она от него все-таки сбежала. Появилась ночью, измученная, похудевшая. Она была беременна. Я-то думала, он отправил ее в Германию, где было безопаснее, но он везде таскал ее с собой. Тогда она уже не питала никаких иллюзий и знала, что он ужасный человек, но… понимаете, она все равно любила его, простить не могла, но любила. Она не хотела возвращаться к нему. Ей надо было где-то укрыться, спрятаться от него. И я отправила ее на дальний хутор к своим родственникам. Они были добрыми людьми и готовы были помочь ей. Конечно, он приехал и, не найдя Марту в доме, приставил пистолет к затылку нашей кухарки, она помнила его еще мальчишкой, но я сразу поняла, что он выстрелит, и сказала, где прячется Марта. Я не могла иначе. Я знала, что он выстрелит. Он поехал за ней, но советские войска прорвали оборону немцев в том направлении, и хутор уже был на их территории. Он все-таки туда добрался, не знаю как, но добрался, об этом мне рассказали родственники уже после войны. Но Марты там к тому времени уже не было. Оставаться на хуторе было опасно, и она ушла, как только там появились русские, никто не знал, что с ней. Вернер, должно быть, надеялся, что она вернется в Ригу, ведь идти ей было некуда. Но она не вернулась. Последний раз он появился в октябре сорок четвертого, когда Ригу уже освободили. Все еще надеялся. Я прятала его в нашем подвале почти три месяца. Иногда он исчезал на несколько дней, думаю, он пытался найти ее, но в той неразберихе разве можно было рассчитывать на удачу. А потом он ушел. И я была уверена, что больше никогда его не увижу. После войны его искали. Его отца арестовали, он умер в лагере в пятидесятом. О Марте не было никаких известий. Сначала я надеялась, потом поняла: если бы она была жива, послала бы мне весточку. Долго-долго я видела ее в своих снах в сереньком пальто, в котором она тогда ушла из дома, с ребенком на руках. Я молилась за вас, даже не зная, живы вы или погибли. Уже в семидесятом меня разыскал мужчина, назвался троюродным братом Марты. У нее в самом деле был брат, до войны жил в Праге. Он расспрашивал, не известно ли мне что-то о ее судьбе. Мы долго разговаривали, хотя ничего сообщить ему я не могла. Не знаю, почему я ему не поверила. Он пошел в гостиницу, и я отправилась за ним. В холле его ждал мужчина. Я стояла возле дверей, не решаясь войти, он поднялся, повернулся ко мне. Ему тогда было лет шестьдесят, на лице безобразный шрам через всю правую щеку, но я его сразу узнала. Он все еще пытался ее найти.

– И вы не сообщили в милицию? Ведь он нацистский преступник?

– Нет. Каким бы он ни был мерзавцем, но он… он любил ее. По-настоящему любил. И она любила его. И никогда бы не простила мне.

Раздался щелчок, и запись прервалась.

– Вот и все, – вздохнула Татьяна. – Невероятная история, правда?

– Да, – кивнула я, глядя за окно. Теперь уже никаких сомнений быть не могло: мой дед эсэсовец, без колебания стрелявший в безоружных людей, сукин сын и мерзавец, который всю свою жизнь любил мою бабку… Надо еще как-то научиться с этим жить.

Конечно, сын за отца не отвечает, и уж тем более внучка за деда, но в тот момент у меня было такое чувство, точно на плечах моих тяжкая ноша и я даже с места сдвинуться не смогу.

Но, конечно, смогла. Мы проговорили с Татьяной еще часа три, расстались весьма неохотно, она взяла с меня слово звонить и непременно как-нибудь еще приехать. Татьяна вызвалась проводить меня до гостиницы, но по дороге наши планы изменились, и мы поехали к дому, где когда-то жила моя бабуля. Теперь дом показался мне меньше и каким-то обшарпанным, хотя былое великолепие все еще чувствовалось в нем.

– А Вернер жил вон там, – махнула рукой Татьяна. – Дом снесли году в восьмидесятом, какое-то время в нем была библиотека, потом контора. Он сильно обветшал, вот и снесли. Здесь раньше был сад, по словам мамы. Теперь, как видишь, стоянка. После того как твой отец разыскал нас, мы с мамой часто сюда приходили. Обычно по субботам. Она садилась на эту скамейку и смотрела на дом, иногда плакала, но, знаете, без горечи. Когда человек становится стар, он многое видит по-другому. Когда она слегла, все повторяла: «Ну вот, скоро увижусь с Мартой, будем долго-долго с ней болтать, всю жизнь свою перескажем друг другу».

Сашка спал, лежа поверх покрывала.

– Ты чего так долго? Я начал беспокоиться, – сказал он, проснувшись.

– Это я вижу, – кивнула я.

– Ну, что поведала старушка?

– Старушка умерла, я разговаривала с ее дочерью. Вернер приезжал в Ригу примерно в семидесятом, так что ваш клад вполне мог отправиться отсюда вместе с ним.

– Твой отец об этом знал?

– Разумеется.

– Тогда чего он людям голову морочил?

– А ты не догадываешься? Ему нужны были деньги, которыми его исправно снабжал Самойлов, в обмен на байки о кладе.

– И убили его за эти самые байки?

Я вздохнула.

– Думаю, отец чересчур увлекся поисками, кто-то до сих пор предпочитает держать дела давно минувших дней в тайне, и любопытство отца им пришлось не по вкусу.

Вот, кстати, и ответ на вопрос, почему типы, заглянувшие в мой номер, говорили по-немецки.

– Конечно, клад куда как заманчивее, но… когда домой?

– Да хоть сейчас.

В моей квартире мы оказались на следующий день ближе к обеду. Вечером Сашка ненадолго исчез, наверное, отправился с отчетом. Когда он вернулся, я пошла спать, сославшись на усталость. Почти все, что я хотела знать, я теперь знала, но это не принесло мне удовлетворения. Мой отец погиб, пытаясь разобраться во всей этой истории, бабка большую часть жизни прожила беглянкой, Муза погибла, потому что кто-то решил, что она знает тайну клада, и даже моя сестра погибла, Макс подло использовал ее, пытаясь подобраться все к тому же кладу. Я сомневалась, что бабуле была известна тайна тех двух железных ящиков, спрятанных неподалеку от Колыванова. Скорее всего, драгоценности ей отдал сам Вернер, и, спасаясь бегством, она спрятала их, а потом все-таки решила ими воспользоваться. Кто убил Музу, я вряд ли выясню самостоятельно, оставалось уповать на милицию. Но у них, судя по всему, в этом деле тоже особого успеха не наблюдалось. А про убийцу отца я, скорее всего, никогда не узнаю.

На меня напала хандра, весь следующий день я пролежала в своей комнате, разглядывая потолок, не реагируя на попытки Сашки вывести меня из этого состояния. Когда и на третий день, позавтракав, я устроилась на диване, Сашка возмущенно произнес:

– Долго это будет продолжаться?

– Что? – нахмурилась я.

– Объясни, ради Христа, что на тебя накатило?

– Клада нет, – отрезала я. – Вернер приезжал в семидесятом и забрал его. Самойлову придется это как-то пережить.

– Да плевать мне на Самойлова, что он мне, родственник? Я на тебя смотреть не могу, чувствую, что-то тебя мучает, а что, не понимаю.

– И не надо.

– Ты не из-за этого прохвоста Макса так переживаешь? – вздохнул он.

– С какой стати?

– Слава богу, остальное поправимо. Вот что, давай прокатимся в это Колываново, создадим рабочую обстановку. Заодно проветримся, все лучше, чем на диване лежать.

– Мне и на диване хорошо.

– Нет, не хорошо. Рожица у тебя совершенно несчастная. Опять же, пусть люди видят, что мы горим на работе. Чем черт не шутит, вдруг повезет, и мы его найдем?

– Мы? – удивилась я, а Сашка вздохнул:

– Конечно, мы. Неужто ты думаешь, что я сплю и вижу отдать кому-то золотишко? Вот уж нет. Мы его нашли, значит, оно наше. В смысле, если найдем, конечно.

– А твои друзья нам голову не оторвут?

– Не бойся, со мной не пропадешь.

– Но горя хватишь, – пробормотала я себе под нос. – Саша, ты идиот, никакого клада нет. А если даже и есть, где конкретно его искать прикажешь?

– Давай все-таки съездим. Там, на месте, прикинем, вдруг умные мысли появятся.

– У тебя – и умные?

– Хорошо, у тебя. Ну, что тебе стоит? Я к тебе со всей душой, а ты для меня такой малости сделать не хочешь.

Я подумала, что такую малость я для него сделать могу, и кивнула. В конце концов, он отправился со мной в Ригу, хоть и боится летать, Псков все-таки ближе.

– Вот молодец, – обрадовался Сашка. – Собирай вещи, а я пока машину подгоню.

Почти всю дорогу до села Колываново я спала, устроившись на заднем сиденье.

– Ты б хоть поговорила со мной, – бурчал Сашка.

– У тебя радио есть.

– Что радио… Я хочу слышать живой человеческий голос. Я тебе что, совсем не нравлюсь?

– Нравишься, – зевая, ответила я. – Стала бы я тебя в доме держать в противном случае.

– А-а, – кивнул Сашка. – Так это ты меня в доме держишь? Вроде собаки?

– Какая из тебя собака… одно недоразумение. – Я не выдержала и засмеялась. Он тоже засмеялся, качая головой.

– Жанка, ты замуж за меня пойдешь? Я серьезно.

– Если клад найдем? Чтоб деньги в одних руках были?

– По-любому. Пойдешь? Я, между прочим, никогда ни одной бабе такого не предлагал.

– Рассчитываешь на медаль «За отвагу»?

– Рассчитываю, что ты не будешь дурой и скажешь «да». Между прочим, у меня полно достоинств.

– Ага, я твою фамилию-то узнала, когда в Ригу летели.

– Ну…

– Что «ну»? – возмутилась я. – А кроме фамилии, мне известно, что ты жулик или того хуже. И больше ничего.

– Это не проблема. На близкое знакомство много времени не надо. Я тебе все как на духу. Ты, главное, соглашайся. К тому же я сирота, у тебя даже свекрови не будет, прикинь, какое счастье. У меня, кстати, двухэтажный дом в Сочи, до моря двести метров, махнем туда и будем знакомиться в свое удовольствие.

– Сейчас махнем?

– Сейчас мы едем в другое место. Вот разберемся с этой работенкой и махнем.

– Договорились.

– Серьезно? – насторожился он.

– Если твои предполагаемые достоинства произведут на меня впечатление, конечно.

– Об этом не беспокойся.

– Не сомневаюсь, что у тебя наилучшие рекомендации от половины женщин нашего города.

– Вот только этого не надо. Был бы я бабником, я бы уже давно… а я, блин, как пионер, только глазами зыркаю. Басня Крылова «Лиса и виноград».

– «Ворона и лисица».

– Чего?

– Радио слушай.

Я устроилась поудобнее и закрыла глаза.

– Подъем! – заорал Сашка. Я, признаться, вскочила с перепугу. – Село Колываново, – сообразив, что эффект от его вопля вышел куда более сильным, чем он рассчитывал, кашлянув, сказал Сашка. – Оно одно в области, я по карте проверил.

– Молодец.

Я начала хмуро оглядываться. Первое, что бросилось в глаза, деревенское кладбище. Оно начиналось прямо от дороги. Впереди несколько панельных домов вразброс и деревенские дома, утопавшие в садах. Надо сказать, что, несмотря на отличную погоду и большое количество зелени, Колываново выглядело уныло. Чувствовалось, что сейчас село переживает не лучшие времена. Мы проехали его из конца в конец, потом по кругу.

– Идеи есть? – насмешливо спросила я Сашку.

– Надо с народом пообщаться, должно быть здесь какое-то место примечательное. Сам-то фриц надеялся клад как-то отыскать, выходит, должен был выбрать приметное место.

– Давай пообщаемся, – не стала я спорить.

Мы подъехали к магазину, на ступеньках которого сидели двое мужиков, вполне готовых к общению, и ждали третьего. Сашка заспешил к ним, а я заглянула в магазин купить воды. Когда я вышла на крыльцо, Сашка как раз спрашивал:

– У вас здесь в округе ничего примечательного нет? Может, имение какое было в прежние времена?

– Никаких имений у нас не было, – степенно ответил мужичок, почесывая затылок. – Церковь была, вон там, на пригорке, – махнул он рукой. – И кладбище там было. Во время войны, когда наши наступали, бабахнули два снаряда прямым попаданием, один в церковь, другой аккурат в кладбище. Потом лет пять кости по всей округе собирали. А дальше, к лесу, дзот немецкий, там детня в войнушку играет.

– Дзот? – обрадовался Сашка. – Дзот – это хорошо, это даже очень хорошо, – кивнул мне и быстренько запрыгнул в машину. – Если и прятать ящики, то точно там, – доверительно сообщил он мне. – Дзот-то немецкий.

– Ага. Взорвали бы его наши к чертовой матери, и остался бы фриц без золотишка. Он что, дурак, прятать там золото!

– Не лишай человека надежды, – возмутился он.

Мы поехали искать дзот, впрочем, найти его не составило никакого труда. Лезть в подозрительного вида дыру я сочла для себя совершенно излишним и пошла прогуляться. Поднялась на пригорок, где проглядывал фундамент церкви, справа остов колокольни, из высокой травы виднелась кладка из красного кирпича высотой метра полтора.

Я огляделась. Справа – то, что раньше было кладбищем, могильные холмики еще угадывались, впереди начинался лес, слева – пустырь, заросший травой, небольшой луг и дальше тоже лес. Я стояла, подставив лицо ветерку, жмурясь на солнце, и вдруг… и вдруг на ум сама собой пришла считалка, которой когда-то научила меня бабушка: «Встань к колокольне спиной, на юг иди по прямой…»

– Сашка! – заорала я.

– Ты чего? – спросил он, преодолев расстояние от дзота за три минуты и пытаясь отдышаться.

– Где здесь юг? – ошалело спросила я.

– Юг? Ну, если солнце с той стороны, значит, юг там, – ткнул он пальцем в сторону пустыря.

– Тогда на юг по прямой сорок шагов, шаги должны быть мужские, но особо не старайся, не все верзилы вроде тебя.

– Ты меня разыгрываешь? – нахмурился он.

– Отсчитывай сорок шагов, – нетерпеливо потребовала я.

– Пожалуйста, – пожал он плечами и начал считать. – Один, два, три… сорок, что дальше?

– Теперь на запад, где запад?

– Там, где солнце.

– Двадцать шагов.

Он опять принялся считать.

– Ну? – повернулся он ко мне.

– Замри. Под ноги себе смотри.

– Смотрю, трава кругом.

Я подбежала к нему и стала оглядываться.

– Что-то должно быть, смотри лучше.

– Чего здесь смотреть-то? Трава, вон муравейник. Я опустилась на колени и принялась ползать вокруг Сашки. Он наблюдал за моими действиями с интересом.

– Надо иметь в виду, что шаги могут быть разные, – бормотала я. – Если все-таки женские, то… – Тут я ударилась коленом о камень и взвизгнула. – Есть.

– Чего там? – ахнул Сашка.

– Камень.

Большой валун почти полностью ушел в землю.

– Ну, камень, – разочарованно произнес Сашка. – Он здесь сто лет лежит. Если не больше.

– Клад под ним, – сообщила я, Сашка нахмурился.

– Издеваешься, да?

– Ты хотел его найти? – возмутилась я. – Он должен быть здесь.

Посверлив меня взглядом, Сашка все-таки опустился на корточки и стал осматривать камень.

– Не такой уж он и большой. Поднять вполне можно, если окопать. Только нечем. Слушай, а откуда ты знала про эти шаги? Давай колись, не то копать не буду.

– Детская считалка, – усмехнулась я и процитировала: – «Встань к колокольне спиной, на юг иди по прямой, сорок шагов – поворот, на запад снова вперед, двадцать шагов – замри, под ноги себе смотри».

– Чего-то я такую считалку не помню, про тетю Аришу помню, «вышел немец из тумана» – помню, а такой нет.

– У тебя было несчастливое детство.

– При чем здесь вообще дурацкая считалка? – возмутился он.

– Ни при чем. Тут я спорить не буду. Но я ее вспомнила, когда увидела колокольню, и решила проверить.

– И что?

– Нашла камень.

– Да их здесь полно, камней этих.

– Покажи.

– Если поискать, с десяток найдешь. Ты меня дуришь, точно дуришь.

– Ладно, в одном из писем Вернера была эта считалка, – легко соврала я. – Только по-немецки это нескладно, вот ты и не обратил внимания.

– Какая ж считалка, если нескладно?

– Проверять будем? – спросила я.

– Скажи честно, ты мне голову морочишь?

– Если клад вообще существует, он здесь. Можешь мне поверить. Я дошла до этого методом дедукции, собрав воедино все полученные сведения. Понимаешь? Но если Вернер приезжал в семидесятом, то, скорее всего, мы ничего не найдем.

– О, черт, – выругался Сашка. – Надо копать. Поехали за лопатами.

– Я в магазине видела…

– С ума сошла? Народ заинтересуется. Надо покупать в другом населенном пункте.

Мы поехали в соседнее село, где купили лопаты, сначала Сашка приглядывался к двум, но, посмотрев на меня, махнул рукой и ограничился одной. Потом все-таки вернулся за второй.

– Лопаты нынче ненадежные, – пояснил он. Прихватил два больших фонаря и здоровенную железяку неизвестного назначения, однако очень тяжелую.

– Это зачем?

– Какая там почва, еще вопрос, пригодится.

Там же, в селе, мы перекусили. Сашка был задумчив и неразговорчив, подозреваю, мысленно он уже копал яму и подсчитывал барыши. Надо сказать, любопытство и меня мучило, неужто и в самом деле что-то найдем? Церквей в России много, и камней в полях тоже. Но почему-то была уверенность: я не ошиблась.

– Поедем? – спросила я Сашку, возвращаясь из туалета.

– Надо вечера дождаться, чтоб внимания не привлекать. Деревенские ложатся рано, часов в десять вполне можно начинать. Не думаю, что он зарыт очень глубоко. Когда ему рыть-то было?

– Кому?

– Фрицу этому. Жанка, если мы его найдем, в свадебное путешествие махнем на остров Пасхи в собственном самолете. С детства мечтал увидеть этих… ну, болванов каменных.

– С болванами у нас проблем нет.

– Это ты на что намекаешь? – насторожился он.

– Я не намекаю, я, между прочим, нервничаю. А если клад не найдем, что тогда?

– Ограничимся Канарами.

– Согласна.

– Золота там должно быть много, не стал бы фриц из-за пустяков возиться.

– Давай сначала найдем, потом посчитаем.

– Если ты меня дуришь…

– Что тогда? Не женишься?

– Женюсь, раз уж обещал. Но медовый месяц тебе будет обеспечен на картофельнике моей тетки. Ясно?

– Более чем. Если я тебя дурю – картофельник, если клада нет – Канары. Если он там – будем на болванов смотреть из собственного самолета. Все верно?

До самого вечера мы болтались возле реки, искупались и даже немного позагорали. Но, несмотря на самую что ни на есть расслабляющую атмосферу, испытывали некоторую нервозность. Я то и дело возвращалась мыслями к кладу, Сашка, похоже, только о нем и думал.

В десять мы поехали в Колываново, машину оставили возле леса и отправились к заветному камню. Сашка вооружился лопатой и аккуратно его окопал, заметив:

– Земля нетронутая.

– Само собой. Камень с войны никто не беспокоил или, по крайней мере, с семидесятого года.

– Не волнуй меня. Клад здесь, я это чувствую.

Он поддел камень железкой, которую принес с собой, и со второй попытки сдвинул его с места.

– На всякий случай хочу предупредить: координаты могут быть неточные, под самим камнем или где-то рядом, так что не спеши сразу отправлять меня на картофельник.

Сашка ничего не ответил, трудился с усердием, яма росла вглубь и вширь.

– Фонарь включить? – спросила я.

– Пока не надо, как бы из села кто не заметил.

– Из села нас не увидишь, – утешила я, устроившись на камне, наблюдала за его работой и пыталась отгадать, что нам уготовила судьба. Глубина уже составила метра полтора, и Сашка заметно выдохся, и вот тогда лопата обо что-то лязгнула, а Сашка издал вопль. Поначалу я решила, что он себе по ноге тяпнул, оттого и орет, но лязг повторился, и стало ясно: внизу что-то есть. Мой воодушевленный друг взялся расчищать землю с удвоенным рвением, и я, включив фонарь и сунув его в яму, увидела крышку железного ящика.

– Ни хрена себе, – сказал Сашка, – Есть, точно есть, Жанка.

Я так и не успела разделить его радости, потому что услышала шум мотора, а повернувшись, обнаружила за своей спиной джип, он приближался на предельной для бездорожья скорости.

– Кто это? – испугалась я. Сашка вылез из ямы и сказал:

– Свои.

Пока я переваривала его ответ, джип остановился в пяти шагах от меня, и из него появился Самойлов в сопровождении двух здоровенных молодцов самой неприятной наружности.

– Ну, что? – спросил Самойлов, Саша растянул в улыбке рот и ответил:

– Кажется, есть. Точно железный ящик, сам посмотри.

Самойлов бросился к яме.

– Открыть его можно?

– Сначала надо откопать как следует.

Убедившись, что они заняты разговорами, я бросилась бежать в сторону села, но убежала недалеко, Сашка догнал меня, схватил в охапку и потащил назад.

– Ты чего, дурочка? – удивился он.

– Приглядывай за девкой, – сказал Самойлов. – А то правда сбежит. А вы давайте ящик выкапывайте.

– Сашка, отпусти меня, – попросила я жалобно.

– Выходит, девчонка знала, где искать, а ты еще сомневался, – проворчал Самойлов.

– Она не знала, дедуктивно дошла. Кстати, ты помнишь, что десять процентов мои? – с усмешкой сказал Сашка.

– Помню, – серьезно ответил Самойлов. – Ты лучше подумай, что теперь с девкой делать.

– В каком смысле? – удивился Сашка.

– В том смысле, – подала я голос, – что господин Самойлов законы знает: все, что находится в земле, принадлежит государству, вряд ли он согласится на причитающиеся ему двадцать пять процентов.

– Дело говорит. Нельзя ее отпускать, проболтается.

– Ты спятил, что ли? Она молчать будет, я ручаюсь.

– Не пойдет, Саша.

– Ладно, там решим, надо сначала этот ящик достать.

Двое парней орудовали в яме, Самойлов наблюдал за ними, Сашка держал меня.

– Отпусти, – шепнула я.

– Не бойся, – успокоил он. – Мы договоримся.

– Дурак, – не выдержала я. – Они же меня в этой яме и зароют.

Последние слова Самойлов услышал и задумался, а я мысленно чертыхнулась, надо полагать, я сама надоумила его, как использовать яму.

– Да не дергайся ты, – вцепившись в мой локоть, посоветовал Сашка. – Я же сказал, договоримся.

– Сволочь ты, – вздохнула я. – Впрочем, я сама виновата. Бандит и есть бандит, чего от тебя ждать.

Он меня не слушал, ящик притягивал его как магнит, а я горько вздохнула. Конечно, я до появления Самойлова не сомневалась: если вдруг под камнем что-то обнаружится, Сашка попытается это что-то присвоить. Но то, что он сообщил Самойлову о предполагаемом кладе и дожидался до вечера его приезда, явилось для меня новостью. С ним я надеялась договориться, уверенная, что и законные двадцать пять процентов его бы в конце концов вполне устроили, но теперь ситуация изменилась в очень скверную для меня сторону. Если вскроют ящики и там окажется золото, я вряд ли встречу рассвет. Напускное Сашкино добродушие сыграло со мной злую шутку, и я вправду поверила, что он хоть и недалекий, но добрый парень, забыв, кто он такой на самом деле.

– Отпусти, – попросила я совсем тихо, он вытянул шею, наблюдая, как парни в яме приподняли ящик.

– Тяжелый, – буркнул один, к вящей радости Самойлова. – Под ним еще что-то есть.

Точно.

– Шевелитесь, – нетерпеливо прикрикнул Самойлов. – Сашка, помоги им, а я ее подержу.

– Не торопитесь, господа, – вдруг услышали мы и дружно повернулись на голос.

Черная тень приблизилась, и я узнала Макса. Судя по всему, настроен он был весьма решительно.

– Я бы тоже хотел принять участие в дележе.

Его появление пришлось не по душе кладоискателям, тем более что двое из четверых были в яме, а те, что наверху, – с пустыми руками, зато Макс с пистолетом.

– Я знал, что ты на золотишко нацелился, – с обидой произнес Сашка, а я сказала:

– Все мерзавцы в сборе. Проценты придется пересматривать.

– Девушка права, – усмехнулся Макс.

– Ты один, нас четверо, – начал Сашка, чуть сдвинувшись, теперь между ним и Максом была я, являясь отличным живым щитом. Вряд ли Макса это остановит, так что Сашка немного выгадает. Правда, мне от этого не легче, я буду первой жертвой в битве титанов.

– Выстрелы услышат, и сюда скоренько менты приедут. Смыться с ящиками вы не успеете, это первое. Второе, с чего ты взял, что я один? Если через пятнадцать минут я не позвоню… В общем, давайте договариваться.

– Двадцать процентов, не больше, – крякнул Самойлов. – Не то мне самому уже ничего не остается, а я столько бабок вложил в ее папашу, чтоб этот клад найти. Двадцать процентов – это хорошее предложение, ты-то палец о палец не ударил, только девок охмурял.

– У меня встречное предложение, – сказал Макс.

– Только не наглей.

– Постараюсь. Ящики ваши, девушка моя.

Засим последовала немая сцена.

– Только девчонка, и больше ничего? – первым ожил Сашка.

– Я же сказал.

– А где гарантия, что ты нас ментам не сдашь? – заволновался Самойлов.

– Придется поверить мне на слово.

– Тебя что, не интересует, что там? – не унимался Самойлов.

– Еще как интересует. Но девушка все-таки больше. Деньги у меня и без того есть, а вот ее нет. Поэтому вы спокойно стойте еще некоторое время, а мы спокойно уходим.

– Подойди ко мне, милая, – сказал Макс.

Сашка разжал руки, и я сделала два шага по направлению к Максу, пытаясь понять, что за игру он затеял. Поверить в то, что он оставит им клад, я не могла, и с ужасом ждала момента, когда начнется стрельба и я бесславно скончаюсь близ села Колываново благодаря собственной глупости и доверчивости.

– Возле леса машина, – сказал мне Макс. – Ключи в замке. Заводи и жди меня. Если услышишь выстрелы, сразу уезжай. Поняла?

– Ага, – пискнула я, не очень рассчитывая, что в эту ночь мне повезет, но к машине бросилась со всех ног.

Ключи действительно были в замке, я завела мотор и дважды мигнула фарами. Через пять минут появился Макс.

– Подвинься, – сказал он мне, открыв дверцу со стороны водителя.

Я переместилась на соседнее сиденье, он сел за руль, и мы помчались к селу, подпрыгивая в джипе на многочисленных кочках.

Макс молчал, глядел в зеркало и следил за дорогой, точнее, за направлением. Было ясно: никто ничего мне объяснять не собирается. Мы выехали на шоссе, которое начиналось за селом, но свернули не направо, а налево, что поначалу меня удивило. Но, будучи девушкой догадливой, я сообразила, что Макс избрал этот маршрут на тот случай, если Самойлов с компанией решат нас догнать. Догадка избавила меня от лишнего вопроса. Спрашивать, как Макс здесь оказался, я тоже не стала, скорее всего, он следил за нами. Но молчать долгое время не было никакой возможности, и через тридцать минут вопреки своим намерениям я открыла рот.

– Ты был уверен, что там нет никакого золота.

– Я ни в чем не уверен, милая. Хотя два больших ящика с бриллиантами, а Вернер предпочитал именно их, весят меньше, стоят дороже, – сбыть их проще, чем слиток золота, так вот, два больших ящика с бриллиантами – это слишком даже для такого способного парня, как наш дед.

– Твой дед.

– Наш, милая, наш. Ты же была в Риге и теперь все знаешь. Во мне ровно столько же его крови, сколько и в тебе. Я думаю, в ящиках архив, который он должен был вывезти в Германию, хотя, возможно, кое-что из награбленного он туда тоже положил. Он не любил держать все яйца в одной корзине, что и позволило ему неплохо устроиться после войны. Кстати, архив стоит денег, по крайней мере, мне предлагали весьма приличную сумму, если я его найду.

– Кто предлагал?

– Они пожелали остаться неизвестными, но люди, безусловно, серьезные. Я же тебе рассказывал, они нашли меня в Венесуэле. У них неплохо налажены связи, и они с одинаковой оперативностью действуют по всему миру.

Я вспомнила о парнях в Венеции, говоривших по-немецки, и решила, что в его словах что-то есть.

– Это они убили моего отца? Он пожал плечами:

– Возможно.

– Но если архив стоит денег, почему ты… Мне трудно поверить, что в тебе заговорили родственные чувства.

– Чувства – да, но ничего общего с родственными они не имеют. Кстати, тебе бы не мешало быть осмотрительней в выборе друзей.

– Дурные гены, тянет на мерзавцев.

– Это комплимент и в мой адрес? – Сообразив, что на этот вопрос я отвечать не намерена, Макс опять спросил: – Откуда вообще взялся этот парень?

– Его приставили ко мне еще в Италии. Назвался моим ангелом-хранителем.

– Так вот в чем дело, а я все голову ломал, что за чепуху ты болтаешь.

– Какое-то время я думала, что он – это ты, в Италии он соблюдал инкогнито. Когда в парке ты так неожиданно появился в роли спасителя, я в этом почти уверилась.

– Так ты тогда нарочно… Черт, надеюсь, он все-таки обретался по соседству и смог бы вмешаться. Ты глупая, самонадеянная девчонка.

– Что я думаю о тебе, лучше не озвучивать. Куда ты сворачиваешь? – удивилась я, заметив здание у дороги с надписью «Мотель».

– Неразумно ехать ночью. Здесь охраняемая стоянка, и мотель выглядит вполне прилично.

– А если…

– Мы здесь в относительной безопасности, – отрезал он.

Через пять минут мы стояли у стойки регистрации. Женщина лет сорока с заспанным лицом, зевая, сообщила:

– Только двухместный номер.

– Подойдет, – кивнул Макс.

– Ты будешь ночевать в машине, – сказала я, когда мы шли по коридору.

– С какой стати?

– Хорошо, в машине буду ночевать я.

– Не дури, там две кровати, и я не кусаюсь. Кровать была одна, но это его не смутили. Должно быть, при виде широкой постели кое-какие мысли у него появились, потому что он вдруг заявил:

– Выходи за меня.

– Прямо сейчас? – уточнила я. Он вздохнул:

– Могу подождать.

– Второе предложение за последние сутки, и опять от мерзавца. Что за напасть.

– Я не слышал ответа.

– Ты наглец, Макс.

– Это не ответ.

– Ты наглец и мерзавец. Я видела вас с Янкой у бассейна.

– Я понял, – кивнул он, прошелся по номеру и замер напротив меня.

Я сидела в кресле и старалась не разреветься. Сначала меня чуть не убили, теперь еще и это издевательство. Я пыталась понять, зачем он все это делает, и не находила ответа, отчего стало еще обиднее.

– Я терпеть не могу проигрывать, – произнес он. – Я хотел увидеть эти бумаги, сначала я не знал, у кого из вас они могут быть…

– И на всякий случай приударил за обеими. Разумно.

– Согласен, в тот раз я зашел слишком далеко. Я не герой и, возможно, с твоей точки зрения…

– Забавно было бы послушать твою.

– Я смотрел на тебя и думал, – не обращая внимания на мое замечание, сказал он. – Ну и что? Еще одна красивая девчонка. Красивых много. А когда ты ушла… В общем, выяснилось, красивых девчонок много, но нужна мне ты. Я знал, что потерял тебя, и сам виноват в этом. Меня переполняла ярость, и я уже не мог остановиться, зная, что делаю только хуже, но не мог… Потом появился этот парень, и я попросту спятил от ревности, мне казалось, я ненавижу тебя, себя… Я думал только о том, что он с тобой… Ты так прекрасна и так невинна, – прошептал он, протягивая ко мне руку.

Я отстранилась.

– Прекрати. Если ты решил, что за твой геройский поступок сегодня я прощу тебе Янку, и не мечтай.

– Я очень сожалею…

– Сядь, – сказала я, кивнув на соседнее кресло. – Ты сейчас все мне расскажешь. Самым подробным образом. И как только я заподозрю тебя во лжи, разговор мы закончим и отсюда будем добираться отдельно друг от друга. Я не шучу.

– Не пытайся изображать из себя особу с крепкими нервами и холодным сердцем. Ты же влюбилась в меня почти сразу, мне стоило тогда только подойти…

– Точно. Но ты не подошел. А сейчас держись на расстоянии. Повторять свое предложение я не буду, ты все прекрасно понял. Либо ты говоришь мне всю правду, либо…

– Ты ставишь меня в очень трудное положение, – подумав, произнес он.

– По-другому не получится.

– А ты уверена, что действительно хочешь знать правду?

– Уверена. Лучше сейчас, чем…

– Хорошо, – кивнул он. – Правду так правду. Что, собственно, тебя интересует? Многое я уже успел тебе рассказать.

– Начнем с Карла. Почему ты убил его?

– Ты спятила, – нахмурился Макс. Я поднялась и прошла к двери.

– Сядь! – рявкнул он.

– Я тебя предупреждала.

– С чего, черт возьми, ты взяла…

– Его к тебе приставили те самые люди, что нашли тебя в Венесуэле?

– Нет, – после некоторой паузы ответил он. – Я действительно когда-то спас ему жизнь. И он считал, что мне обязан. Свою признательность он выразил очень своеобразно. Я не сразу сообразил, что он просто сумасшедший. Самый настоящий чокнутый сукин сын. – Макс посмотрел мне в глаза и покачал головой. – Я приехал в Россию по двум причинам. О первой я тебе говорил: надеялся, что эти типы оставят меня в покое. А вторая… Я хотел ее найти. Конечно, ее вполне могло уже не быть в живых, учитывая дату ее рождения, но мне было важно знать, какой она была…

– Кто?

– Твоя бабка. Женщина, которую дед любил всю жизнь.

– Но как ты узнал, я имею в виду, как ты узнал, где ее искать?

– В прошлый раз ты сама ответила на этот вопрос. Твой отец интересовался Ральфом Бернером и потратил на поиски несколько лет, я тоже. Мы искали по всей Европе, и несколько раз наши пути пересекались, иначе и быть не могло, ведь мы обращались к одним и тем же людям. Взять хоть старика-итальянца, который помог переправиться Вернеру за океан. Твой отец, конечно, тоже в какой-то момент сообразил, что ищет его не только он, Но я узнал о твоем отце раньше, чем он обо мне. Ведь мне было хорошо известно о событиях в Риге во время войны. Моей бабке очень не нравилась эта связь по вполне понятным причинам, она даже пыталась призвать деда к порядку, обратившись к его начальству. В общем, имя женщины, которая свела его с ума, в семье хорошо знали. Сопоставив кое-какие факты, например, дату рождения твоего отца, я понял, в чем дело. Мне очень хотелось взглянуть на бумага, которые он собрал, потому что моя версия жизни Ральфа Вернера была далеко не полной. И дело здесь не в поисках архива или ценностей, что он награбил, мне трудно объяснить, но он всецело завладел моим воображением. Понимаешь?

– Пожалуй. То же самое было у меня с бабулей.

– Я попытался подружиться с твоим отцом. У меня есть фотография твоей бабки, сделанная в сорок первом, и когда в студии Зинаиды я увидел тебя, не тебя, конечно, твою фотографию, сомнения отпали: вы невероятно похожи.

– Как ты с твоим дедом.

– С нашим. Твое стремление откреститься от него попросту нелепо. Сначала мы подружились с твоим отцом, он даже попытался склонить меня к поискам клада, он был уверен на все сто в его существовании. А я имел неосторожность сказать об этом Карлу.

– Что? – растерялась я.

– Да, да. Потом твой отец вдруг охладел к этой идее просто потому, что уже нашел единомышленников, и стал посматривать на меня косо, наверное, опасался конкуренции. То же самое решил Карл. Если я ищу архив, а в этом он не сомневался, свою задачу он видел в том, чтобы я пришел к финишу первым.

– Он убил моего отца?

– И его, и старика-итальянца из-за дурацкой бумажки с моей родословной. Только она и была в конверте. Твой отец узнал, что я внук Ральфа, и решил, что я явился за кладом, и предупредил тебя о потенциальном враге, а Карл убил его… Но этого ему показалось мало, и он пошел дальше. В конце концов я бы уговорил Музу продать мне бумаги, но сукин сын Карл искренне считал, что, преподнеся мне ту папку на блюдечке… Тогда до меня наконец дошло, что он просто псих, которого спасать совсем не стоило. Поэтому, когда он заговорил о том, что с вами тянуть нечего, а надо просто допросить вас с пристрастием и выяснить, у кого бумаги, я по-настоящему испугался, потому что не мог его контролировать, оттого и решил от него избавиться при первом удобном случае. И когда обнаружил его труп в своем кабинете, возблагодарил небеса за то, что рук пачкать не пришлось. Карла надо было пристрелить сразу после его возвращения из Италии.

– А кто его туда послал?

– Я. Следить за твоим отцом. Но не убивать.

– Все даже хуже, чем я предполагала, – пробормотала я. – Я очень сомневаюсь, что убить отца и Музу было его инициативой. Вполне в духе твоего деда, разделаться с людьми чужими руками, а потом…

– Я сказал тебе правду, – зло произнес Макс. – Карла убил твой Сашка, больше некому. Карл застал его в кабинете, когда он взламывал сейф, а бумаг он не получил, потому что их в тот момент у меня еще не было, Янка отдала мне папку через два дня.

Но тебе плевать на это, ты веришь Сашке и не желаешь верить мне, хотя он сегодня готов был уложить тебя в эту яму из-за призрачных золотых слитков, которых даже в глаза не видел. А все потому, что мой дед стрелял людям в затылок, а у него, надо полагать, гены пролетарские и он мухи не обидит. А что делать с твоими генами, дорогая?

– Не смей так со мной разговаривать. Да ты по головам пойдешь, чертов выродок, лишь бы своего добиться.

– И чего я сегодня добился, интересно? – рявкнул он. – Ты хотела правды, ты ее получила. Чего тебе еще надо? Чтобы я сознался в убийстве, которого не совершал? Очень хочется видеть меня мерзавцем? Пожалуйста.

Он вдруг вскочил, подхватил меня на руки и швырнул на постель.

– Только посмей… – запоздало начала я и замолчала, увидев его лицо.

– Любви от тебя не дождешься, так хотя бы будешь ненавидеть, – процедил он сквозь зубы.

Я и представить не могла, что он может быть таким.

До той минуты я была уверена, что вполне способна постоять за себя. Наверное, потому, что весь мой предыдущий опыт ограничивался ровесниками и отношения с ними были приятными и, в общем-то, ни к чему не обязывающими. А здесь была ярость взрослого мужчины, который не желал, да и не мог сдерживать себя. И моя оборона разом затрещала по всем швам, и чужая страсть захватила, засасывая в омут. Любовь, которая сродни ненависти и приносит страдание, и боль, что сродни наслаждению, – и я уже сама не знала, отчего ору во все горло, от страшной муки или от счастья.

В стены стучали, и в дверь тоже, но если бы над нами обвалился потолок, вряд ли бы и это образумило нас. Когда я наконец смогла отдышаться, я лежала, раскинув руки, и пыталась решить: готова ли я смириться с тем, что сделала никуда не годный выбор, влюбившись в этого человека, смириться, чтобы еще хоть раз в жизни испытать подобное? И попутно пыталась ответить на другой вопрос: не то же ли самое желание удерживало мою бабку возле человека, которого и человеком-то назвать язык не поворачивался?

– Иди ко мне, – позвал Макс, и я с прискорбием поняла, что не просто пошла бы, побежала вприпрыжку на другой конец света, а тут и вовсе ничего не надо, протяни руки да мурлыкни что-нибудь в ответ. И вновь вспомнила свою несчастную бабку. Наверное, ей тоже невозможно было оттолкнуть его, когда она видела совсем рядом его глаза, слышала его голос и против воли смыкала руки на его шее, и все начиналось снова, сумасшедшее желание принадлежать ему, и пусть весь мир катится ко всем чертям.

Он и катился, а вместе с ним и я, бормоча сквозь стиснутые зубы: «Я люблю тебя», целуя его руки и думая о том, что нет никого прекрасней на земле, чем он.

Солнце за окном жарило вовсю, а мы лежали, обнявшись, и не помышляли о том, чтобы встать с постели. На это не было ни сил, ни желания. Сунув голову ему под мышку, я уснула в полном обалдении от того, что жизнь преподнесла мне такой подарок.

Из номера мы выбрались часа в три с намерением пообедать в кафе при мотеле, и смогли убедиться, что стали героями дни. Служащие смотрели на нас с большим интересом, на лицах мужчин, что большой компанией устроились в холле, при виде нас появились понимающие ухмылки. Я с пунцовым лицом пыталась не принимать все это близко тс сердцу.

– У вас ночью было шумно, – заявила дама-администратор. – Соседи жаловались.

– Придется им это пережить, – отрезал Макс, и дама поспешно принялась искать что-то в ящике конторки.

Мы расположились за столом в кафе, сделали заказ, и, когда официантка отошла. Макс спросил:

– Теперь ты пойдешь за меня?

И все испортил. Я сразу же почувствовала себя облапошенной. Он опять добился своего. Со сколькими женщинами он проделывал это, и они наутро готовы были, как и я, радостно плясать под его дудку.

– Конечно, нет, – покачала я головой. – У нас общий дедушка, это инцест.

Макс нахмурился.

– А ты не болтай про дедушку, и никто не узнает, – ответил он. – Кстати, сегодня ночью дедушка тебе не мешал.

– Вот что, – я откинулась на спинку стула и сказала, разглядывая его физиономию, показавшуюся мне в тот момент невыносимо самодовольной. – С твоим опытом добиться того, чтобы у дуры вроде меня снесло крышу, раз плюнуть. Но то, что я сегодня ночью орала под тобой, еще ничего не значит.

– Убить тебя, что ли? – произнес он, и я вдруг подумала, что до этого вполне может дойти. – Вот что, – передразнил он. – Всю эту чушь я слышать не желаю. И я не позволю тебе по глупости исковеркать жизнь себе и мне. Ты выйдешь за меня замуж, даже если мне придется тащить тебя под венец силой.

– Вот в этом я как раз не сомневаюсь, проигрывать ты не любишь.

– Ты это называешь игрой? – вздохнул он. – Угораздило же меня влюбиться в дуру.

Я приподнялась и влепила ему пощечину. Конечно, не за дуру. Все было много хуже. Теперь я отказывалась понимать, как, хотя бы на мгновение, могла поверить ему.

Все, кто находился в кафе, дружно повернулись в нашу сторону и замерли с открытыми ртами, ожидая продолжения. Я его тоже ожидала. Лицо Макса стало холодным и жестким. Вот сейчас он скажет, что думает на самом деле, и я наконец узнаю…

– Еще одна такая выходка, – очень медленно произнес он и замолчал, предлагая включиться моей фантазии.

Я не собиралась напрягаться и спросила:

– И что?

Он вздохнул, не спуская с меня глаз.

– Извини. Я влюбился в умную девушку, которая сама не знает, чего хочет. Я тебя под замок посажу до полного прояснения в мозгах. А сейчас ешь по возможности молча и старайся увидеть во мне что-нибудь доброе.

– Это трудно.

– Еще бы. Тебе так этого не хочется.

Обедали мы молча, впрочем, кусок у меня застревал в горле, и я вскоре отодвинула тарелку. Макс хмуро наблюдал за мной. В номер я подниматься не стада.

– А твои вещи? – спросил он.

– Там только сумочка, ты вполне способен принести ее сам.

Он вернулся через пять минут, и мы поехали домой. Первые пятьдесят километров прошли в молчании, потом он спросил:

– Чего ты боишься, Жанна?

Я отвернулась к окну.

– У меня к тебе большая просьба, – еще через пятьдесят километров сказал он. – Прежде чем что-то сделать, хорошо подумай.

Больше мы не произнесли ни слова. Как только мы въехали в город, я попросила остановить машину.

– Зачем? – удивился он. – До моего дома…

– Я не собираюсь ехать к тебе. Ты просил хорошо подумать, и я подумала. Я не люблю тебя и никогда не буду с тобой.

Он захлопнул дверь, которую я открыла, собираясь выйти.

– Половина первого ночи, я не отпущу тебя одну. И в квартире одну не оставлю, потому что эти типы могут…

– Хорошо, отвези меня к Зинаиде. Она поздно ложится.

Зинаида нам обрадовалась. Несмотря на позднее время, стала поить Макса чаем, я от чая отказалась и пошла спать. Не знаю, что он наплел ей, но она сказала, что я могу жить у нее столько, сколько пожелаю. Макс тоже остался ночевать, ему постелили в гостиной. Я ревела часа два, попеременно считая себя то идиоткой, то волевой женщиной, которая сама отвечает за свою судьбу. Проснулась в десять, Макс с Зинаидой негромко беседовали за завтраком, меня, как видно, решили не беспокоить.

Я боялась выйти из комнаты и увидеть Макса, лежала и думала о том, какая я несчастная.

Тут зазвонил мобильный, я схватила телефон и с удивлением услышала Сашкин голос.

– Не бросай трубку, – торопливо произнес он. – Зря ты тогда подумала… Все не так, я бы ни за что не позволил им тебя и пальцем тронуть.

– Я и не сомневалась.

– Да? – не поверил он, правильно, между прочим. – А знаешь, никакого золота там не было. Одни бумаги: первый ящик забит под самую крышку, и второй – наполовину. Самойлов чуть не рехнулся. Не знал, что с этими бумажками делать, привезли ящики и бросили в гараже. А сегодня ночью их кто-то спер. Прикинь?

– Поздравляю, – сказала я. – Вы проморгали свое счастье. Это архив, который искал Макс, за него ему обещали кучу денег, а он еще на доставке сэкономил.

– Черт… Слушай, ты нарочно, да? Ну кому нужны какие-то бумажки столетней давности?

– Понятия не имею. Другого клада у меня в запасе нет, так что извини.

– Насчет денег ты серьезно? Бумаги действительно чего-то стоили?

– Какая разница, если их у вас больше нет.

Я отключилась и вздохнула. Значит, Макс снова всех облапошил. Молодец, ничего не скажешь. Я опять подумала о своей бабуле. Наверное, в одном из ящиков все-таки были те самые бриллианты. Трудно представить, что бабка бежала от Вернера, прихватив награбленное им. Об этих ящиках и о том, что в них, он рассказал ей сам. Она хорошо знала, где они, и придумала эту считалку… Значит, все-таки надеялась когда-нибудь вернуться туда? И сделала это через много лет, когда заболел соседский мальчик. Но она была уже пожилой и как бы она сдвинула валун? А может, драгоценности были закопаны рядом с камнем, отдельно от ящиков?… В дверь постучали, и появился Макс.

– Проснулась? – спросил он с удручающей ласковостью.

– Ага. Заходи. Сашка звонил. У них ночью из гаража архив свистнули.

– Меня это меньше всего волнует, – пожал Макс плечами.

– Еще бы, деньги тебе, наверное, уже перевели? За олухами пристроились еще от Колыванова, а стащить два ящика из гаража вообще плевое дело. Тебе только и надо было сделать один звонок. Слушай, а ты форму деда примерять не пробовал? Уверена, выглядел бы потрясающе. Ты сукин сын, Макс, Ты даже не представляешь… – Я заревела, злясь на себя за это.

Он сел рядом, обнял меня, но это не принесло мне облегчения.

– Я такой, какой есть, и с этим ничего не поделаешь. Но я люблю тебя. По-настоящему. И сейчас отдал бы все на свете, лишь бы ты мне поверила. Я тебе буду хорошим мужем, клянусь, ты никогда не пожалеешь.

– Не будешь. Никем ты мне не будешь.

Он достал из кармана фотографию и положил мне на колени. Я взяла ее в руки и поразилась тому, как велико мое сходство с бабкой. Если бы не прическа и это платье… На обратной стороне надпись чернилами, успевшими выцвести, но ее еще можно было прочитать. 1941 год.

– Я нашел Ральфа, – тихо сказал Макс. – Семь лет назад, очень старым, очень больным и совершенно одиноким. У него была тяжелая смерть. Он не мог говорить от боли, так что мое любопытство осталось неудовлетворенным, и историю его жизни пришлось собирать по крупицам самому. Он умер у меня на руках, до последнего вздоха глядя на ее фотографию. Твоя бабка пережила его на год. Он был негодяем, и она, наверное, считала, что поступила правильно, бросив его в тот момент, когда он был бессилен помешать ей. И очень многие с ней согласятся. Да что многие, все, как один. Но скажи мне правду, подумай и скажи: за долгую-долгую жизнь без него была она хоть один день счастлива?

– Надеюсь, что была, – с трудом ответила я.

– Так чего ты боишься, Жанна? – спросил он, заглядывая мне в глаза.

– Я слишком тебя люблю. Такая любовь лишает воли. Она… неправильная.

– Ты чересчур увлеклась их историей, девочка. Я не Вернер, и ты не Марта. У нас все будет по-другому. И в отличие от него я никогда не позволю тебе сбежать. Буду ходить за тобой как тень…

– Лучше как ангел-хранитель.

– Не напоминай мне о нем, опять поссоримся.

– Мне надо повидать Уманского, – вытирая слезы, сказала я. – Отвезешь меня к нему.

– Конечно.

Я позвонила Геннадию Сергеевичу, и через час мы были у него. Макс вошел в дом вместе со мной, против чего я не возражала.

Уманский долгие годы любил мою бабку, и я считала, что он имеет право знать. К тому же, рассказав ему правду, было проще объяснить свое решение. Он выслушал молча, не задавая вопросов. Когда я замолчала, в комнате на некоторое время стало тихо, и никто из нас не решался нарушить эту тишину.

– Геннадий Сергеевич, те деньги, что оставила бабушка… Вы же понимаете, я не могу их взять. Наверное, мне понадобится помощь, ведь все это надо как-то оформить, лучше всего перевести их в различные благотворительные фонды. В общем, я на вас рассчитываю.

Он кивнул, поднялся, приблизился ко мне и погладил по голове, точно я была маленькой девочкой.

– Думаю, она согласилась бы с твоим решением.

Садясь в машину, я сказала Максу:

– Хочешь взять меня в жены – бери бесприданницей.

– С удовольствием, моих денег более чем достаточно.

Я нахмурилась и уже хотела спросить, а откуда, собственно, взялись эти рудники в Венесуэле и прочие чудеса Вселенной? Учитывая, что Вернер умер у него на руках, не так уж трудно было догадаться. Но я решила с вопросами повременить и вновь подумала о бабке. Не знаю, кто прав, я или все-таки она, но Макс верно сказал: я не Марта, у меня своя судьба и свой выбор. Я верила, что впереди у нас долгая жизнь и нам еще не раз придется прощать друг друга. Главное, теперь у нас общая судьба, да и дед у нас тоже общий.