Яд Минувшего. Часть 2 Эксмо Москва 2007 978-5-699-21484-6

Вера Камша

Яд Минувшего. Часть 2

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ «КОЛЕСНИЦА»[1]

Слишком лютая ненависть ставит нас ниже тех, кого мы ненавидим.

Франсуа де Ларошфуко

Глава 1. НАДОР

400 год К. С. Вечер 18-го дня Зимних Скал

1

– Госпожа Арамона, – уже видящая себя в столичном особняке Джоан сделала вполне сносный книксен, – к вам теньент Левфож.

– Пусть войдет. – Луиза поправила шаль и потянулась к корзине с шитьем. – Дверь можешь не закрывать.

– Да, госпожа Арамона. – Проныра предпочла бы дверь закрыть, а щелочку оставить.

Обойдется, а заодно узнает, что дуэнье молодой герцогини и кавалеру Селины скрывать нечего. И это действительно так. Пока.

Занятая шушуканьем с Айрис дочка на красивого офицера не глядела, Рауль подумал и принялся обхаживать маменьку красавицы, и ведь не боится! Ну, допустим, Селина и через двадцать лет чудищем не станет, но внучки частенько удаются в бабушек.

– Сударыня, – Рауль подмел щербатый пол столичной шляпой, – прошу меня простить, но вы мне очень нужны.

Луиза отложила шитье и улыбнулась:

– Неужели я? А мне кажется, кто-то другой.

– Вы, – просто сказал Левфож. И Луиза поверила, южанин врать не умел. – Госпожа Селина сказала, будто вы не считаете, что госпожа Мирабелла отравила коня госпожи Айрис.

– Я не очень хорошо знаю лошадей, – госпоже Селине надо учиться молчать, – но герцогиня Окделл не похожа на отравительницу. Другое дело, что линарец больше никому не мешал. Садитесь, Рауль.

– Благодарю. – Теньент опустился на неизящно скрипнувший стул. – Сударыня, мне кажется, вы правы.

– То есть? – навострила уши Луиза, после откровений Эйвона проникшаяся к герцогине чем-то вроде сочувствия. – Слуги постарались?

– Поймите, я не могу сказать наверняка. И никто не может.

– Говорите, как есть. – Мирабелла, конечно, змея, но змея несчастная. Если Айри это поймет, пожар может и погаснуть. Душа у великой заговорщицы добрая.

– Лошади – создания загадочные. – Лицо Левфожа стало мечтательным, не знай капитанша, о чем речь, решила бы, что теньент думает о Селине. – Недаром говорят, приведи к коню двух коновалов, услышишь про восемь болячек.

– Но вы-то – один, – улыбнулась капитанша, – и вы не коновал, а офицер.

– Сударыня… – Рауль задумался, подбирая слова. Красивый мальчик, хоть и рыжий. – Конь мог отравить ся случайно. Если кбсят не глядя, в сено может попасть болиголов, дигитта или собачья трава. Болиголова, прав да, нужно много, и вряд ли бы обошлось одним конем, а дигитта действует иначе. Из трав, что я знаю, Бьянко мог убить огнепляс, но здесь он не растет.

– Зато здесь произрастают анемоны, – не удержалась Луиза, – в изобилии. А также незабудки и ромашки.

– Ромашки не ядовиты. – Разумеется, Левфож ни кошки не понял. – Сударыня, я склонен думать, что гибель Бьянко была несчастным случаем. Я расспросил конюхов, они не ума палата, но рука на лошадь у них не поднимется, а госпожа Мирабелла… Она скорей бы отрубила Бьянко голову на площади и насадила на копье.

– Принадлежащее святому Алану, – уточнила Луиза, и все было кончено. Ухажер Селины и предполагаемая теща не смеялись – они выли в голос, утирали слезы и только что не катались по растрескавшемуся полу.

Луиза опомнилась первой:

– Прошу простить. – Хорошо, ресницы не накрашены, а то бы потекло. – Так от чего, по-вашему, погиб Бьянко?

– Колики, – объявил Рауль, – штука очень коварная и непредсказуемая, а выглядит как отравление, не отличишь.

– А с чего он мог заболеть? – Луиза окончательно отдышалась и глянула в открытую дверь: пусто, и слава Создателю. – Нет, Рауль, я вам верю, но я должна убедить Айрис.

– Я понимаю. – Офицер был страшно серьезен. – Когда мать и дочь ни в чем не соглашаются, это ужасно.

Если б только не соглашались! Герцогини надорские сожрать друг друга готовы. Капитанша подмигнула Лев-фожу:

– Наш долг – прекратить войну.

– Я к вашим услугам, – заверил Левфож. – Госпожа Айрис чувствует лошадей, но она была знакома лишь с местной… я бы не назвал это породой…

– Назовите их одрами, – подсказала капитанша, и Рауль снова фыркнул.

– Они ужасны, но неприхотливы, а Бьянко к таким, простите, – южанин задумался, подыскивая слова, – к таким могилам не привык, да и корма сменились. Дорогих линарцев растят на всем лучшем, а тут коза и та затоскует. Конюхи говорят, госпожа Айрис гоняла Бьянко по холоду, он пил холодную воду, вот и не выдержал.

– Слишком быстро все произошло, – подняла голову дворцовая подозрительность, – у моего, прости Создатель, супруга колики случались, так ведь не с… не умер.

– Тут нал ожил ось одно на другое, – наморщил лоб Левфож. – Начались колики, конь, чтобы избавиться от боли, принялся кататься по полу… Виконт Лар это увидел и побежал за госпожой Айрис и герцогом Окделлом. Пока он их искал, Бьянко становилось все хуже, конюхи попробовали ему помочь, да перемудрили.

Ларе, старший конюх, не хотел говорить, но я его… убедил. Болван признался, что напоил беднягу местной тинтой, думал, полегчает. Другому, может, и помогло бы, а Бьянко стал задыхаться. Похоже, отек гортани… С лошадьми такое бывает: сотня выпьет и спасибо скажет, а сто первой – конец.

– С людьми тоже бывает. – Этот довод Айрис поймет. Сама же говорила, что от ветропляски задыхается, а Ричарду с Дейдри хоть бы что. – Рауль, вам не кажется, что виконт Реджинальд задерживается? Кузина его заждалась.

– Да. – Теньент мечтательно улыбнулся, и вряд ли от мысли о загулявшем толстячке. – Госпожа Айрис каждый день ездит его встречать. Эти прогулки укрепляют ее здоровье.

А тебе позволяют водить в поводу кобылку Селины, ну и води на здоровье. Хороший ты парень, а папенька умрет, станешь бароном. Надо тебя в заговор затащить, заговоры сближают, а первая любовь рано или поздно складывает крылья. Должна сложить…

Госпожа Арамона убрала шитье:

– Я сейчас же поговорю с Айрис, а вам пора седлать коня. Или вы предполагаете остаться на ночь?

– О нет. – Левфож еще разок подмел пол алыми перьями. – Мое место рядом с моими людьми. Не хочу вас пугать, но на тракте неспокойно. Будем откровенны, провинция Окделлам не принадлежит. Монсеньору следует поторопиться с приездом и еще больше с отъездом.

2

Айрис сидела на сундуке и теребила перчатки, она вечно что-нибудь теребила. От камина несло закатным жаром, а мутные окна заросли ледяными папоротниками, дикость… Луиза переставила подсвечники и велела приткнувшейся в уголке Селине выйти. Дочка подхватила недонизанные бусы и скользнула за дверь, Айрис вздернула подбородок:

– У меня от Сэль тайн нет.

– А у меня есть. – Луиза уселась на еще теплый стул и поняла, что забыла вышивание, ну и кошки с ним. – Свои камни надо таскать самой, а не вешать на чужие шеи.

– Я не стану просить прощения, – девица Окделл предпочла взять быка за рога, – и молиться не пойду. Просить Создателя еще хуже, чем Манриков.

– А ты пробовала? – Луиза расправила шаль: шелковистые кисти напомнили об исчезнувшей Кончите.

– Нет, – отрезала молодая герцогиня. – Манрики – свиньи, а свиней не просят. Рыжие ничего хорошего никому не сделали, им нравилось, что они могут все.

– Это многим нравится, – пожала плечами капитанша, – и всегда нравилось, но равнять тессория с Создателем – это слишком.

– Создатель хуже. – Перчатки перелетели через комнату, одна достигла стола, другая свалилась на ковер. – Он создал Манриков, и Ракана, и все остальное… Ему нравится, что все плохо, но благодарить за это я не буду.

– Твое дело, – прервала богословский спор Луиза, – но твоя мать создала не Манриков, а тебя.

– Матушка ненавидит Монсеньора, – пустила в ход неубиенный довод дочь великого Эгмонта, – и она убила Бьянко.

Что ж, вот и повод для откровений!

– Бьянко никто не травил, – выпалила дуэнья, уподобившись своей воспитаннице. – Он сам сдох, и кто бы на его месте не сдох? Это люди могут здесь жить, а линарец – существо деликатное.

– Это ОНА так говорит, – буркнула Айри, за неимением перчаток принимаясь теребить юбку.

Госпожа Арамона с вожделением глянула на приткнувшуюся к камину кочергу.

– Это говорит Левфож, – вот ведь ослица злопамятная, – я ему верю и тебе советую. Парень предан Эпинэ и прекрасно разбирается в лошадях.

– Все равно, – вот что девочка никогда не делает, так это не опускает глаз, – значит, она подумала, что это слуги. Она всегда хотела, чтоб другие убивали по ее приказу. Вы не видели, как она радовалась, когда Бьянко… Это все равно что убить самой!

Луиза вздохнула.

– Герцогиня Мирабелла – немолодая, некрасивая, недобрая и несчастная женщина. Я понимаю, почему ты от нее сбежала, но теперь ты сильнее. Ты не в ее власти, но в твоей власти ее пожалеть, так пожалей.

– А вы? – не спустила флаг непокорная дочь. – Вы ее жалеете?

– Я? – Луиза усмехнулась. – Я тоже некрасивая, недобрая и немолодая. Не скажу, что жалею, но понимаю.

– Вы – добрая! – возмутилась Айрис. – Селина говорила… И я сама вижу, и вы красивая! Эйвон в вас влюбился и правильно сделал, только он старый совсем!

Она тоже не молоденькая, но услышать, что ты – мать, а не мармалюка, приятно. Не меньше чем узнать, что ты в свои за сорок слишком молода для графа. Ну а про Эй-вона не заметим, сейчас он не нужен.

– Послушай, что я тебе скажу. – Может, поймет; не сейчас, так потом, ожегшись. – Твоя матушка с детства была обручена с одним человеком. Не знаю, любила она или нет, но женихом его считала. А потом ей сказали, что он встречается в столице с… с не очень хорошей женщиной.

– Он ее любил? – деловито уточнила невеста герцога Эпинэ. – Ту, с которой встречался?

– Вряд ли, – Луиза решила быть честной, – он просто… проводил с ней время.

– Ну и что? – взмахнула ресницами Айрис. – Мон-сеньор тоже встречался. У него даже бастарды есть, он же мужчина…

– Кто тебе сказал? – Вот и бери на себя заботу о распускающемся цветке, а это не цветок, а готовое яблочко. Славное такое, наливное, с червячками.

– Если мужчина спит с женщиной, – объяснила девица Окделл, – у них бывают бастарды, и в этом нет ничего страшного. То есть для мужчины нет. Хорошо, что новым королем будет сын Монсеньора. Фердинанда никто не слушал. Мне его жалко, не хочу, чтоб его убили.

Фердинанда Оллара жаль, собственную мать – нет, вот и решай, кто здесь мармалюка.

– Я тоже не хочу, – не покривила душой госпожа Арамона. Несчастный Оллар заслуживал выволочки, но не смерти. Айрис радостно улыбнулась:

– Сэль говорит, вы не верили, что я предала Монсеньора.

– Не верила, – подтвердила Луиза, – и сейчас не верю.

– Ну вот видите, – обрадовалась непонятно чему заговорщица, – а все остальные поверили. Даже Сэль.

– Селина не умеет врать, – сказала полуправду Луиза, – и не понимает, когда врут другие.

И еще дочка влюблена в того же синеокого красавца, что и ты, только без надежды.

Айрис оперлась рукой о подбородок.

– Хотите, я расскажу, как мы встретились с Монсеньором?

– Герцог Алва сказал, что ты приехала к брату. Когда просил меня переехать в его дом.

Он сразу в меня влюбился, – мяукнула Айрис, – только не понимаю почему… Я думала, он меня прогонит, с ним один кавалер был, кудрявый, в бантах. Вот ему я точно не понравилась, а Монсеньор… Я хочу, чтоб у моих детей были синие глаза.

– Серые тоже неплохо. Айрис, когда мы отсюда уедем, ты будешь красить ресницы и брови.

– Хорошо. – Айрис было не до краски. – Понимаете, он сначала просто хотел жениться. Для наследника и вообще. Дикон ему сказал про меня, а Окделл лучше, чем Манрик или Придд… Рыцари часто женились на сестрах оруженосцев. Монсеньор купил Бьянко и прислал в Надор Дикона, а этот гаденыш…

– Вы еще помиритесь.

– Никогда, – тряхнула головой сестрица, – и Монсеньору не дам! Дикон все предал, понимаете, все! Расселся в доме Монсеньора, как… как стервятник, и совал мне женихов и приданое… Бархат и рубины… Клещ собачий! Когда домой приехал, на нем ни одной надорской нитки не было. Баловника отослал, потому что у него теперь мориска – Монсеньор подарил.

Монсеньор дарил, а он глотал, кукушонок несчастный, а потом… Все забыл, в своего Таракана вцепился! Повелитель Скал! Тварь болотная, жаба… Отравитель! Если б ему удалось, Монсеньора… уже бы не было! Всыпал яд и удрал! А я… Я на следующий день приехала.

– А это кто тебе рассказал?

– Краклиха… То есть Людовина Кракл. Помните, Фердинанд прислал пироги с земляникой, а они плевались?

– Не помню. – Фердинанд всегда посылал фрейлинам лакомства… Бедолага!

– Мы перемазались, пошли в туалетную, мыться. Тут дура белобрысая и шепнула, что мне гордиться нечем, потому что Дикон – убийца.

– Странно, что ты ее не побила.

– Графиня Рокслей пришла, – извиняющимся тоном сказала Айрис. – Я ее спросила: правда, что Дик отравил Монсеньора? Дженнифер велела Людовине извиниться, потому что еще ничего не известно. Краклиха извинилась, и тут я подумала, что Дик мог на самом деле… И что тогда Монсеньор не просто решил жениться. Он в меня влюбился, потому он и кукушонка этого простил.

– Он простил раньше.

– Нет, когда увидел меня… Если он после такой подлости меня за одно только имя не выгнал.

– Никогда бы не подумала, – удивилась Луиза, – никогда бы не подумала, что ты можешь так молчать.

– Могу молчать? – Недоумевающие серые глаза были хороши. Воистину молчание и удивление украшают.

– О том, что тебе наговорила эта… Кракл, я слышу только теперь. Сэль тоже не знала?

– Я не хотела, чтоб знали. Даже вы. – В серых омутах что-то плеснуло и ушло в глубину. – Вы – люди Монсеньора, если б вы узнали… Да я сама с собой из-за такого брата перестала бы говорить, и потом… Краклиха могла и соврать. Она ведь сплетница.

– И дура к тому же, – уточнила госпожа Арамона. – Только ты – это ты, а твой брат – это твой брат. Что бы он ни натворил, ты не виновата.

– Я тоже Окделл, – лицо Айрис стало грустным, – а мы только и делаем, что себя позорим. Я так хотела, чтобы все стало враньем и Дик просто уехал по делу. Ну мог же Монсеньор его куда-нибудь послать?

– Конечно, мог…

– А он в самом деле предал, – выдохнула Айрис. – Мне в Багерлее снилось, как они возвращаются с Монсеньером и вышвыривают Манриков. Я… Я думала, эти сны вещие. Когда нас выпустили, я… Вы мне сказали, что неприлично все время говорить про Монсеньора, и я спросила про Дикона. И Краклиха… Я не хотела верить, не хотела!… А он, оказывается… Письмо пришло, а там сплошной Ракан-Таракан! И дребедень всякая – лошади, серьги… Лучше б он сдох!

– Прекрати! – прикрикнула капитанша. – Ричард Окделл не первый и не последний. А ну, накинь шаль!

Айрис дернула головой и часто задышала. Слишком часто! Луиза ухватила меховое одеяло и замотала воспитанницу по самый нос.

– Ты третий месяц твердишь, что у тебя нет брата. Его и нет. Забудь. К приезду Эпинэ ты должна быть здорова. Поняла? Ради твоего Монсеньора!

– Я буду, – пообещала Айрис, – пусть все знают, что я, хоть и Окделл… Я достойна имени Алва.

– Всем знать как раз и не следует, – напомнила Луиза. – Время неподходящее.

– Это потом, – утешила девица, – когда мы будем вместе в Алвасете. Госпожа Арамона, я так его люблю… Вы не понимаете…

– Отчего же, понимаю. В первый раз всегда так.

– Не в первый, но в последний.

– Не в первый? – Сегодня вечер откровений. – Какая ты опытная.

– Я влюбилась в Джеймса Рокслея, – Айри по-кроличьи дернула носом, – мне было тринадцать лет, только он на меня не смотрел.

– Ты была маленькая, и тебя плохо одевали, – утешила Луиза.

– В серое, как Эдит и Дейдри. Когда я увидела Монсеньора, было еще хуже, а он как вошел, так и замер… Если б он в меня не влюбился, он бы меня выгнал. Из-за Дикона.

Выгонишь такое… Это хуже, чем котенка выбросить.

– Айрис, почему герцог Эпинэ решил тебе помочь? Он ведь решил?

– Монсеньор ему спас жизнь, – объяснила заговорщица, – а Робер – Человек Чести! Они с Монсеньором станут как братья, а я буду Эпинэ сестрой. Госпожа Арамона… Нехорошо, что Сэль не хочет замуж! Давайте сделаем так, чтобы она вышла за Эпинэ.

– Айрис, – вздохнула Луиза, – Эпинэ – герцог, а Селина…

– Сэль – красавица, – отрезала юная герцогиня. – Рамиро Алва женился на Октавии, а она вообще была никто. И Франциск на ней женился, и все с ней были счастливы, и Робер будет.

– Со святой Октавией? – улыбнулась Луиза.

– С Сэль, – прыснула Айри, – это я напутала. Эпинэ, он ведь тоже красивый. Вы заметили?

– Разумеется, – кивнула Луиза, – очень красивый и очень порядочный. Мы не должны его подвести. Робер хочет спасти Монсеньора, он не обидится, если мы напишем Савиньяку?

– Конечно, нет, – подпрыгнула Айрис. – Я хотела Реджинальда попросить, но он где-то застрял, а сама я обещала из Надора не уезжать, хотя я могу…

– Ты можешь. – Луиза поняла, что гладит пепельные волосы, только почувствовав под пальцами живое тепло. – Ты многое сможешь и многое вынесешь… Завтра я переговорю с Левфожем, только сначала одна. Хорошо?

– Конечно, – согласилась Айри. – У вас лучше получится. Робер приедет, мы возьмем солдат Лионеля и вернемся за Монсеньором.

– Эреа Айрис. – Унылый слуга откровенно наслаждался жарой. – Ужин подан в трапезной, но госпожа герцогиня ужинает у себя.

– Ну и хорошо, – выпалила Айрис и вдруг добавила: – Госпожа Арамона… Я завтра попробую помириться с матушкой… Я в самом деле попробую.

Айри-то попробует, осталось уговорить Мирабеллу. Госпожа Арамона деловито поправила своей подопечной прическу:

– Не надо спешить. Первый шаг должна сделать эрэа Мирабелла.

Глава 2. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. 19-й день Зимних Скал

1

– Брат мой, вас спрашивают, – пожилой монах говорил шепотом, но Катари все-таки услышала и открыла глаза.

– Тебе нужно идти? Иди…

Тише. – Робер тихонько сжал хрупкое запястье: оставлять сестру, хотя бы и у Левия, было страшно. – Кому я понадобился?

– Наш гость назвал себя генералом Карвалем. Он очень настойчив.

– Карваль? – переспросила Катари. – Твой капитан? Это, наверное, важно.

Это важно без всяких «наверное», Никола настаивает только тогда, когда не может решить сам, а такое бывает нечасто.

– Я узнаю, в чем дело, и вернусь.

– Не нужно, – женщина осторожно высвободила руку, – со мной все хорошо… Его высокопреосвященство меня не оставит, а ты нужен другим. Только приходи вечером, я должна знать, что с ними… С герцогом Алвой и… моим мужем.

– А что с ними может быть? – улыбнулся Иноходец. – Суд провалился, их вернули в Багерлее. Вот увидишь, весной твоему величеству придется вступаться за нас с Карвалем. Ты не позволишь отрубить мне голову?

– До весны надо дожить. – Катари или не поняла шутки, или не захотела понять. – Отодвинь занавеску, пожалуйста.

– Сейчас. – Робер потянул черный бархатный шнур. Серебристое полотнище поползло вверх, открывая предрассветную тяжелую синеву, сквозь которую прорастали звезды. Ночь кончилась, а он и не заметил.

– Какая я гадкая, – Катари перебросила на грудь спутанные волосы, – спала, как сурок, а о тебе не подумала. Ты ведь сидел со мной всю ночь?

– А с кем мне еще сидеть, – отмахнулся Робер, – разве что с Клементом. Это мой крыс, я его в Агарисе подобрал. Ты боишься крыс?

– Нет, – она все-таки улыбнулась, – теперь, наверное, нет. Я боюсь только людей. Твоего Альдо боюсь…

– Он тебе ничего не сделает, – поспешно выговорил Робер, – ты – женщина и гостья кардинала.

– Мне – нет, – тонкие пальцы то ли разбирали светлые прядки, то ли путали, – но тебе… Твой король – жестокий человек. Ты не представляешь, как Фердинанд

любит Алву, а его заставили лгать. Фердинанда пугали не просто смертью… Боюсь… Боюсь, они обещали что-то сделать со мной.

Похоже на то, только вряд ли сюзерен запугивал Ол-лара сам. Поручил очередному Морену, знавшему, на чем поймать бывшего короля. Другое дело, что Альдо дал понять, чего ждет от следствия. Эпинэ поцеловал сестру в лоб.

– Я пошел к Карвалю. Ничего не бойся, отдыхай, жди меня вечером. И выкини из головы всякие глупости. Для тебя главное – сын, вот о нем и думай.

– Не могу. – Катарина виновато улыбнулась. – Наверное, я больше королева, чем мне казалось… Я хотела быть просто ждущей ребенка женщиной и не сумела… Я всегда думала, что не хочу короны, и я ее не хотела, клянусь тебе! Но когда Манрики бросились на Эпинэ, во мне что-то взорвалось, а теперь еще хуже… Будь твой Ра-кан добрым рыцарем из сказки, в которого я верила, я бы просто жила, а он губит Талиг. Это судилище… Я однажды потеряла ребенка… Испугалась, пошла кровь… Мне казалось, ничего страшней быть не может, но когда рушится все, чем мы жили…

Робер, я хочу убить Альдо Ракана, а я ведь никого не хотела убивать… Никогда. Даже Сильвестра. Я не умела ненавидеть, только плакать, а теперь ненавижу!… Не за себя. За всех, кого убили и убивают… Фердинанд был так счастлив, когда выпустил всех из Багерлее, а Ракан… Он хочет крови, как… как Манрик с Колиньярами, но Ман-рик не король, и Ракан не король…

Не король, это очевидно, поэтому нужно что-то наконец сделать. К счастью, время теперь есть. Благодаря Левию и Катари.

– Спи, – велел Робер развоевавшейся горлинке, – позабудь обо всем и спи. Ты сделала, что могла, дальше не твоя забота.

– Извини, – она виновато улыбнулась, – я не должна была так говорить о… о твоем друге и сюзерене.

– Альдо мне больше не друг и даже не сюзерен, – глядя в эти глаза, нельзя врать, – но убить его я не дам, постараюсь не дать. Попробуй меня понять, ведь ты не оставила ни Фердинанда, ни Алву…

– Я понимаю, – тихо произнесла женщина, – я все понимаю… Да смилуется над тобой святая Октавия. Иди, твой генерал ждет.

2

– Монсеньор! – Карваль с неудовольствием глянул на монаха, и тот незамедлительно покинул пропахшую шадди комнатку. – Я был вызван во дворец и получил приказ непосредственно от Альдо Ракана. Приказ весьма странный, чтобы не сказать иначе. Мне предписано прочесать юго-восточные предместья и окрестности. Там якобы видели два больших кэналлийских отряда, но мои разъезды ни о чем подобном не доносили.

– Кэналлийских? – переспросил Робер, отгоняя внезапно навалившийся сон. – Здесь? Бред!

– Полагаю, монсеньор, – предположил Никола, – мне предстоит гоняться за несуществующими доказательствами.

– Думаешь, ряженые? – Эпинэ потер виски, потом провел ладонями по бровям. – В таком случае неплохо поймать пару человек.

– Я постараюсь, – заверил маленький генерал. – Альдо Ракану полезно получить своего петуха в чужих перьях. Могу я узнать, как здоровье ее величества?

– У нее лихорадка. – Хотела Катари или нет, для Кар-валя она вчера стала королевой, и вряд ли только для Карваля. – Ей не следовало появляться в этом вертепе даже с людьми Левия.

– Ее величество настоящая Ариго. – Никола светился гордостью за родную провинцию. – Монсеньор, я отбываю. С вами остается граф Пуэн и пять сотен человек.

– Хватит и пары сотен, – не согласился Робер, – вряд ли сегодня что-нибудь случится.

– Не могу разделить вашу уверенность. – В голосе Карваля звучало неподдельное сожаление. – Вынесение приговора способно вызвать стихийное возмущение.

– Вынесение приговора? – пробормотал Робер, разминая вдруг затекшие пальцы. – Но ведь суд отменили.

– Как же! – Лицо Карваля стало злым. – Простите, монсеньор, я думал, вы знаете. Из обвинения вычеркнули несколько строчек и перенесли заключительную речь прокурора и слово обвиняемого на утро, только и всего.

– Закатные твари! – Эпинэ вновь потер виски, унимая бешенство. – Они хотят его убить. Несмотря ни на что…

– Да, монсеньор, – подтвердил Никола, – и это не только отвратительно, но и глупо. Тем не менее я должен ловить кэналлийцев, а вам нужно ехать в Гальтарский дворец. Разрешите идти?

Робер взглянул в светлеющее окно. Утро молочников и булочников перерастало в утро чиновников и судейских. Заезжать домой и тем более ложиться спать смысла нет.

– Карваль, прошу вас задержаться еще на минуту. Вы отправляетесь за город ловить кэналлийцев, а уверены ли вы в том, что они не прячутся возле Багерлее? Не бросят же они соберано на произвол судьбы. Вы не согласны?

Мир вокруг медленно наливался красным, Робер на мгновенье прикрыл глаза, и все стало на свои места, только слова кончились, вернее, не кончились, а замерли, как испуганные кошки. Никола Карваль верен, но до какой степени? Хватит ли его на то, чтоб переступить через ненависть к Ворону?

– Монсеньор, – маленький генерал зачем-то вытащил кинжал, тронул лезвие и сунул обратно в ножны, – если у вас будет время проехать по городу, то, на мой взгляд, имеет смысл осмотреть окрестности Голубиной площади. Я был там прошлым вечером. Признаюсь, это место меня беспокоит.

– А что с ним такого? – Ему кажется или они думают об одном и том же?

Вы помните заколоченный дом в Шляпном переулке? – сощурился маленький генерал. – Возле него растет старый клен. Если дерево упадет, оно перекроет дорогу. Улица узкая, карете не развернуться, а дворами можно проскочить до Капустной. Если кэналлийцы захотят отбить своего герцога, это место им понравится.

– Для начала нужно, чтобы узника из Багерлее повезли именно в Занху, а заговорщиков собралось не меньше трех десятков.

– Четырех, – поправил Карваль. – Три десятка во дворах и с десяток на крышах с мушкетами.

Сегодня Ворона осудят, а еще через пять дней убьют, то есть казнят. Если не вмешается кардинал, послы и судьба… Если они с Карвалем не свалят старый клен.

– Вы опасаетесь нападения? – Сердце подскочило и заколотилось, как в детстве на подходе к барьеру. – Или знаете о нем?

– Альдо Ракан отправляет нас ловить кэналлийцев. – Никола и не подумал опустить взгляд. – Если б я захотел освободить герцога Алва, то выбрал бы Шляпный. У кэналлийца много сторонников и становится все больше. Они не позволят его убить.

Осталось всего ничего, сказать вместо «они» «мы» – и заговор готов. Конечно, можно и промолчать…

– Вы возьмете Шляпный на себя? – раздельно произнес Эпинэ, сжигая последний и без того плохонький мостик.

– Да, но будет лучше, если мои люди получат приказ о дополнительном патрулировании Старого города. Герцог Окделл весьма щепетилен, когда речь заходит о полномочиях.

– Вы хотите сказать, глуп? – Если предстоит драка, вранье лучше отбросить. – Дик слишком молод, и он рано потерял отца.

– Я своего отца не помню, – набычился коротышка, – но это ничего не меняет. Если я предам, меня следует расстрелять, если не справлюсь с тем, что мне поручено, – разжаловать.

– А вы можете предать? – Они говорят о Диконе или сговариваются о нападении?

– Нет, монсеньор, – лицо маленького генерала стало странно торжественным, – на мою верность вы можете рассчитывать. Я выполню любой ваш приказ. Почти любой.

– То есть? Что значит «почти»? Договаривайте.

– Я не оставлю вас, даже если вы прикажете, – отчеканил Карваль, – и не только я. Мы в вашем распоряжении, монсеньор. Пока речь не идет о вашей жизни.

– Моя жизнь недорого стбит.

– Мой герцог, – свел брови южанин, – мы сами решаем, чему служить и за кого умирать. Если понадобится, мы это сделаем не хуже Алвы.

Спорить бесполезно. Никола не уступит, и Сэц-Ариж, и Дювье со своими теперь уже драгунами, и Форестье. Как там говорил Спрут – «мои люди слушают только меня»? Стали бы лиловые спасать своего герцога вопреки его приказу?

– По Гальтарским кодексам казнь назначат на утро пятого дня после оглашения приговора. Вам хватит времени?

– Должно. – Коротышка вновь был спокоен и деловит. – Лучше, чтоб это была Занха, но деревья растут и на других улицах.

Моро кэналлийцу пока не видать. Вернуть коня – все равно что расписаться в похищении, значит, нужно добыть мориска или хотя бы полукровку.

– Нужно подыскать подходящую лошадь.

– Лошадей, – поправил Карваль. – Я знаю, где купить полуморисков.

– Деньги возьмете у меня. – Он должен задать этот вопрос, не может не задать. – Вы понимаете, кого решились освободить?

– Разумеется, монсеньор, – подтвердил Никола. – Я освобождаю Талиг. Могу ли я вернуться к своим обязанностям?

– Отправляйтесь. – Эпинэ внезапно понял, что улыбается. – Желаю вам обнаружить побольше… кэналлийцев.

3

Почему-то вспомнилось, что эта мерзость называется триолетом. Триолет был выведен каллиграфическим почерком на оборотной стороне выписок из кодекса Диомида, которыми снабдил Высоких Судей еще Кракл. Под виршами виднелась прозаическая приписка. Граф Медуза лаконично уведомлял герцога Окделла, что в случае вынесения герцогу Алва смертного приговора он, Суза-Муза, возьмет дело в свои руки, и горе тем, кто встанет у него на пути. Далее следовала подпись и печать со свиньей на блюде. Неведомый затейник продолжал свои шуточки на глазах у целой армии военных и судейских…

Дрожа от ярости, Дикон перечитал послание. Граф был верен себе, кусая именно тогда, когда про него забывали. Подлец пролезал в самые невозможные щели, путая следы не хуже знаменитого лиса-призрака[2]. «Я вас предупреждаю – вам же хуже…» Безграничная наглость, но кто за ней стоит? Найденный было ответ после исчезновения Удо обернулся новыми вопросами. Тех, кто не мог быть Сузой-Музой, Дик знал наперечет, но не подозревать же всю столицу.

– Монсеньор. – Помощник экстерриора казался смущенным. – Монсеньор… Вам не попадалось в бумагах адресованного вам послания вызывающего содержания?

– Нет. – Дикон торопливо облокотился на злосчастный кодекс. – А что, кто-то получал?

Господин гуэций, господин супрем, господин обвинитель, а также большинство Высоких Судий, – с готовностью перечислил чиновник. – Им были подброшены оскорбительные стихи с угрозами.

– Вот как? – Начав врать, нельзя останавливаться. – Что ж, писавший, кем бы он ни был, знает, что угрожать Окделлам бессмысленно.

– Письма подписал так называемый граф Медуза, – сообщил судейский. – Монсеньор, возможно, есть смысл просмотреть бумаги на вашем столе?

– Нет. – Показывать вирши не хотелось, а для расследования хватит и того, что нашли. – Мне ничего не подбрасывали. Покажите мне то, что подкинули герцогу Придду.

– Конечно, монсеньор…

Любопытно, чем припугнули Спрута? Ричард протянул руку, в нее послушно лег плотный лист. Начало было до отвращения знакомым:

– Герцог Окделл читает чужие письма? – Валентин Придд собственной персоной стоял за спиной чиновника. – И почему это никого не удивляет?

– Поимка Сузы-Музы входит в обязанности цивильного коменданта Раканы, – отрезал Дикон, бросая злополучный листок на стол.

– В таком случае нашему таинственному другу ничего не грозит. – Длинные пальцы ухватили послание. Словно Щупальца. Придд пробежал глазами письмо и аккуратно сложил. – Граф настроен весьма решительно, впрочем, в том, что касается меня, он прав. Я и впрямь злоупотреблял вашим вниманием.

– О нет! – Дику удалось выдавить из себя улыбку. – Что вы скажете насчет совместной прогулки после обеда?

– Если мы покончим с судейскими обязанностями, – уточнил Спрут, – в противном случае нас могут счесть дезертирами.

– Разумно, – согласился юноша и, чтобы не видеть Придда, уткнулся в обвинительный акт. Черные строчки доносили об убийствах, нападениях, злоупотреблениях, но вдуматься в написанное не получалось, может быть, потому что главного в бумагах не было и о нем не знали ни Фанч-Джаррик, ни гуэций, ни Спрут.

Можно спорить, был ли Ворон сообщником Сильвестра и кто убил Оноре. Можно простить Алву, как простила Катари, это ничего не меняет. Объединение Золотых земель под скипетром Раканов в опасности, пока жив законный потомок Рамиро, и виновны в этом не Альдо и не Ворон, а недостойные собственной крови древние короли…

В конце прошлого круга, круга Молнии, из четырех Повелителей выжил лишь хозяин круга Шарль Эпинэ. Последним погиб Повелитель Скал, оставив грядущий круг малолетнему сыну. Все повторяется, но отчаянье сменила надежда. Смерть Повелителя Ветров в начале круга Ветра положит конец безвременью и смутам, а его сын не будет расплачиваться за преступления предков. Понимает ли это Алва? Наверное, иначе бы не прекратил бороться.

Ворон сложил оружие не у эшафота Оллара, а здесь, в зале Гальтарского дворца, взглянув на того, кого всю жизнь спасал. И на того, с кем пытался сражаться.

«Король Талига не может лгать», и молчание… Ворон мог рассказать о многом, мог отомстить, облить позором, утянуть за собой десятки людей, а он смотрел в стену, иногда по привычке огрызаясь. Нет, Алва не спустил флаг, не сдался, он умрет, как жил, с гордо поднятой головой, но борьба для него потеряла смысл. Как страшно понять, что ты прожил жизнь, защищая предавшее тебя ничтожество, но отступать Ворону некуда. Только в Закат, и это будет конец вражды и войны. Конец Золотого Договора и начало новой Золотой Анаксии от Седого моря до Померанцевого.

Глава 3. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. 19-й день Зимних Скал

1

– Ваше высокопреосвященство, господа судьи, господа послы, сейчас вы услышите то, что не успели услышать вчера из-за внезапной болезни госпожи Оллар. Поскольку нынешнее заседание является продолжением вчерашнего, Высокий Суд не просит вас встать. Господин Фанч-Джаррик, вы продолжаете утверждать, что обвиняемый виновен?

– Да, господин гуэций, – церемонно кивнул Фанч-Джаррик.

– Высокий Суд слушает. – Кортней излучал уверенность, все-таки не зря он стал супремом, вчерашние откровения скатились с него как с гуся вода.

Обвинитель утвердился на кафедре и развернул длинный свиток, заменивший разрозненные листы. Наверное, так было нужно.

– Ваше высокопреосвященство, – прочитала ученая горошина, монаршей милостью выкатившаяся в дыни, – Высокий Суд, господа послы, обвинение считает доказан ным, что присутствующий здесь Рокэ Алва виновен в пре ступлениях двоякого рода. Первые могут быть отнесены к тем, за что подлежали смертной казни уже в Гальтарские времена, про другие кодекс Эрнани и кодекс Доминика в его первозданном виде молчат, но не потому, что наши предки были склонны прощать подобные деяния! Они были слишком чисты сердцем, чтобы допустить саму возможность по добного. Лишь в последних дополнениях к кодексу Доминика, в кодексе Лорио Кроткого и протоколах Клеменция Шесто го, появились описания преступлений, подобных тем, что совершал обвиняемый, что и было доказано в ходе процесса. Сейчас же я ограничусь кратким перечнем преступных дея ний Рокэ Алвы, отдав приоритет первой категории…

В Фанч-Джаррике, без сомнения, погиб ликтор, но вранье не становится правдой, сколько раз его ни запиши. Вчера суд начал походить на суд, сегодня он вновь стал мистерией. Обвинитель, не краснея, зачитывал опровергнутую свидетелями дурь, остальные слушали, как обвиняемый «возглавил до сих пор не раскрытый до конца заговор, одним из участников которого является Чарльз Давенпорт. Подсудимый и Давенпорт замыслили и осуществили нападение на кортеж: его величества Альдо Первого, на собравшихся в Тарнике офицеров, вставших на сторону законного короля, а также на Первого маршала Талигойи герцога Эпинэ и маршала Симона Килеан-ур-Ломбаха»…

Эпинэ перевел взгляд на Ворона, тот сидел, слегка запрокинув голову и прикрыв глаза, длинные пальцы бездумно перебирали цепь. В Сагранне он точно так же молча играл сапфирами, а за стеной завывали местные волынки и плясали счастливые бакраны. Плясал ли кто-нибудь в Олларии в честь победы Ракана?

– … неоспоримые доказательства сговора герцога Алва с Чарльзом Давенпортом, – бубнил Фанч-Джаррик, – ка ковой Давенпорт, будучи оставлен в столице и переведен в Личную охрану Фердинанда Оллара, действовал в соответ ствии с отданными подсудимым распоряжениями. Следуя оным распоряжениям, Чарльз Давенпорт хладнокровно за стрелил маршала Генри Рокслея и бежал, чтобы присоеди ниться к отряду кэналлийцев, во главе которого ворвался в Тарнику и зверски умертвил шестнадцать преданных его величеству офицеров, не ожидавших подобного веролом ства…

Альдо читал этот бред, не мог не читать, и оставил, как есть. Даже после показаний Пьетро и криков Фердинанда. Сюзерен решил идти до конца, значит, осталось пять дней, за которые нужно добыть кэналлийское платье, сменить лошадей, позаботиться о караулах вдоль дорог…

– Сторонники Давенпорта действуют и сейчас. Даже лишившись своего предводителя, они продолжают преследовать друзей и соратников его величества. Не далее как шестнадцать дней назад их руки обагрила кровь герцога Эпинэ, и только сверхъестественное мужество Повелителя Молний и его мастерство бойца сохранили герцогу жизнь. Не может быть сомнений в том, что эти смерти на совести подсудимого, отдавшего Давенпорту приказ истреблять верных престолу людей и сеять ужас на дорогах, дабы лишить жителей Раканы подвоза продовольствия…

Главное, вытащить Ворона из столицы и замести следы. Альдо вовремя выдумал кэналлийцев и страшного Давенпорта. Тот, кто перебил в Тарнике верных Раканам офицеров, освободит и Алву. Не верить во второе – значит назвать ложью и первое. Жаль, Л юра не узнает, как его вранье спасло жизнь его же палачу.

– … Жажда убийства, которой одержим подсудимый, неоднократно толкала его на немыслимую жестокость, – строго объявил Джаррик. – Первым преступлением, совершенным герцогом Алва, преступлением, с которого началась его черная дорога, стало убийство его непосредственного воинского начальника генерала Карлиона. Завершила же кровавую дорогу резня, случившаяся в восьмой день Осенних Волн минувшего года, когда Рокэ Алва собственноручно убил находящегося при исполнении своих обязанностей маршала Талигойи Симона Люра графа Килеан-ур-Ломбаха, а с ним пятерых офицеров и одиннадцать солдат его величества Альдо Первого, исполнявших свой долг.

А может, не рядиться в чужие перья и поднять честный мятеж? Отбить Алву и угробить Дикона с кучей горожан в придачу? Жители столицы в стороне не останутся, а когда обыватели прут на солдат, города захлебываются кровью. Толпу не уймет даже Ворон, толпа не разбирает, толпа не боится, толпа не милует, она понимает только силу. Вырвавшуюся ярость можно затоптать лошадьми, вымести картечью, загнать в горящие дома, но лучше до этого не доводить.

– В начале минувшего года подсудимый вступил в преступный сговор с ныне покойным Квентином Дораком, незаконно и богохульственно присвоившим себе титул кардинала Талигойского. Начавшаяся с детоубийства так называемая Октавианская ночь унесла множество жизней. Святой Оноре умолял герцога Алва остановить резню, но ответом ему был смех. Алва бездействовал, пока гибли невинные, когда же план Дорака был выполнен, обвиняемый своими руками уничтожил главного свидетеля – лжеепископа Авнира, оборвав тем самым нити, ведущие к Дораку.

Обвинитель перевел дух, на тугой младенческой щеке плясал солнечный зайчик, день вообще выдался ясный, не то что вчера. В день несостоявшейся казни и в день коронации тоже было солнечно. Солнце видело, как рвали на куски Вешателя, и от отвращения позеленело. Других тоже разорвут, и виновных, и невинных…

– Несомненна вина подсудимого и в событиях, недавно потрясших Ракану. По приказу Алвы недобросовестные негоцианты продали короне гнилой лес, что стало причиной трагедии в Доре, однако последствия могли быть еще страшнее, потому что гнилые доски предназначались для строительства нового моста через Данар, укрепления осыпающихся берегов и ремонта храма Святого Доминика…

Дора – это тоже Ворон?! Додумались, хотя надо же чем-то заткнуть пробитые Левием и Катари дыры. Сестра и кардинал сделали все, чтобы предотвратить убийство. Не удалось. Значит, придется убивать гимнетов и ци-вильников. Значит, будут казнить заложников… А что, если пустить в дело Джереми? Переодеть в кэналлийца и пристрелить на месте драки? Замечательная мысль! До такого только после бессонной ночи и додумаешься. Джереми Бич – доверенный слуга Ричарда Окделла, присягнувшего Алве. Свалить нападение на Джереми все равно что донести на Дика. Что ж, будем играть в Хуана, или как там его зовут, и скажем спасибо господам судьям за Фердинанда. После вчерашнего об Олларе можно забыть. И ему ничто не угрожает, и сам он такой никому не нужен. Алва свободен от своего короля, такое предательство убьет любую верность…

– Наши предки не могли предположить, что власть за конных королей падет и меч Раканов окажется в чужих руках – Фанч-Джаррик смотрел уже в конец свитка, – тем не менее герцог Алва не желает возвращать меч законному обладателю, не только присвоив чужую собственность, но и оскорбляя чувства всех подданных его величества, для ко торых меч Раканов является величайшей ценностью.

Солнечный луч скользнул по лицу подсудимого, Рокэ глубоко вздохнул, приоткрыл глаза и снова закрыл. Эпи-нэ охотно бы последовал его примеру, но проявлять неуважение к Высокому Суду может первый маршал Тали-га, но не Талигойи.

– … подводя итог, обвинение полагает доказанной вину герцога Алва в намеренном, неоднократном публичном ос корблении дома Раканов и его величества лично, множест венных убийствах талигойских подданных, в том числе офи церов и солдат, исполнявших свой долг, подстрекательстве к убийствам, неповиновении короне и иных преступлениях, а также в злоупотреблении властью, присвоении чужого имущества и преступном бездействии.

Фанч-Джаррик иссяк, и стало чудовищно тихо, только танцующее на витражах солнце, смеясь, забрасывало почуявших кровь людей разноцветными лепестками: синими, красными, лиловыми, желтыми.

– Высокий Суд выслушал обвинение, – слова гуэция были круглыми и тяжелыми, как булыжники, – Высо кий Суд готов выслушать обвиняемого.

2

– Высокий Суд готов выслушать обвиняемого. – Жез лы судебных приставов согласно ударили об пол, и все смолкло. Не будь утреннего сговора с Никола, Робер бы не выдержал этой тишины. Даже теперь она казалась жут кой, словно сквозь переполненный зал прошел кто-то невидимый и безжалостный. Первым не выдержал Кортней.

– Герцог Алва, – голос гуэция сорвался на крик, – вы будете говорить?

– Простите, – Ворон очень медленно открыл глаза, – задумался… Вы не находите, что сегодня отменная погода?

– Герцог Алва, – половина лица супрема была лиловой, половина – золотистой, – вы находитесь перед судом, и вам предоставлено последнее слово. Разговоры о погоде неуместны.

– Да, действительно, – согласился Ворон, – в погоде меня, кажется, не обвиняли. Господин Джаррик, вас не затруднит передать мне ваши записки, а то я боюсь что-то пропустить…

– Это против правил, – отрезал обвинитель. – Впрочем, если на то будет воля Высокого Суда, я готов предоставить обвиняемому копию.

Кортней глянул на Алву. Тот пожал плечами и прикрыл ладонями глаза. Встать нужным он не счел, и ему никто не напомнил.

– Предоставьте. – Гуэций кивнул прокурору и торопливо ткнулся в бумаги. Он не знал, что в Шляпном переулке смотрит свой последний зимний сон старый клен.

– Обвинение исполнит волю Высокого Суда. – Фанч-Джаррик с недовольной миной протянул судебному приставу желтоватый лист. Пристав торопливо, словно боясь обжечься, сунул акт Ворону.

– Благодарю… – Кэналлиец рассеянно принял бумагу. – Так… государственная измена… Это не ко мне, а к господину в перевязи и десятку мерзавцев, которых я прикончил… если не ошибаюсь, в восьмой день Осенних Волн уже прошлого года. Теперь предъявить обвинения покойным могут разве что закатные кошки, предоставим это им… Дальше у вас… Ага… множественные убийства. Тут, как говорится, на войне как на войне… Врагов моего короля и моего королевства я убивал и убивать буду, иначе какой же я Первый маршал Талига.

Властью я не злоупотреблял. Я ее употреблял по назначению. Уничтожал врагов Талига и тех, кто по глупости или трусости играл им на руку, а вот бездействие… Чего не было, того не было. Это покойный Карлион бездействовал, в связи с чем мне и пришлось злоупотребить пистолетом по причине отсутствия власти.

Неповиновение короне? Смотря какой. Приказы моего короля я исполнял неукоснительно, что до корон дриксенской и гайифской, то увы… Их приказы исполняли те, кого я убивал по долгу службы и велению сердца.

Оскорбление величества и дома Раканов… Налицо явная путаница. В доме Раканов, как и везде, попадались всякие. Кто-то являлся оскорблением для своего рода, кто-то – наоборот. Я им не судья, но при чем здесь отсутствующий молодой человек в белых штанах? Он не станет королем Талига, даже сняв оные согласно гальтар-скому обычаю. Впрочем, если ему приятно считать себя оскорбленным, я никоим образом не возражаю.

Что там у вас еще? Ах да… Чарльз Давенпорт, подрядчики и меч… Судя по всему, речь идет о теньенте, которому я устроил выволочку на предмет исполнения приказа первого из убиенных мной Килеан-ур-Ломбахов… Вот где, кстати говоря, имело место преступное бездействие. Судя по всему, урок пошел молодому человеку впрок. Надеюсь, господин Давенпорт продвинется по службе дальше своего отца. Тот – хороший генерал, но маршалом станет вряд ли.

Подрядчики с гнилыми досками? Могу посоветовать повесить тех, кто эти доски покупал, это обычно помогает… И что у нас осталось? Поразивший воображение моего бывшего оруженосца меч?

Будь он в той же степени дорог королеве Бланш, она бы утащила его с собой вместе с драгоценностями, среди которых затесались и фамильные камни Людей Чести, пожертвованные на защиту тогда еще Кабитэлы… Королева решила, что камни важней дурно откованной железки, и я ее понимаю. Как бы то ни было, меч достался Ол-ларам, и они имеют на него не меньше прав, чем предки

Готфрида на марагонские изумруды, которые они, в смысле предки, выковыряли из чужой короны и вставили в свою. Господа, я удовлетворил ваше любопытство?

Господа смотрели на бледного черноволосого человека, как на выходца. Первым очнулся супрем.

– Это все?! – Вороном называли Алву, но каркнул именно Кортней. – Все, что вы можете сказать в своем последнем слове?

– В последнем? – поднял бровь Алва. – Последнее слово я скажу не сейчас и не вам. Можете удаляться и совещаться, мне вам сказать нечего, вам мне – тем более!

Глава 4. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. 19-й день Зимних Скал

1

– Эории Кэртианы, – голос Альдо звучал резко и звонко, словно перед боем, – сегодня мы впервые собрались в Зале Зверя, зале Малого Совета. Сюда могут входить лишь главы Великих Домов, их кровные вассалы и гимнет-капитаны. Мы желали бы, чтобы призвавшее нас дело было иным, но долг следует исполнить, как бы тяжел он ни был. Нам предстоит решить судьбу Повелителя Ветра, обвиненного во множестве преступлений. Будь этот человек крестьянином, ремесленником, ординаром, его участь определил бы обычный суд, но речь идет о главе Великого Дома. Древний закон гласит – равного судят равные. Пусть гимнеты выйдут и закроют двери. Мы не покинем Зала Зверя, пока не примем решения. Да будет так! Орстон!

– Так и будет! – откликнулся Мевен, замирая у порога.

– Мэратон! – Одри Лаптон встал за креслом государя, очередной раз напомнив, что отравитель еще не пойман.

Пальцы сюзерена легли на эфес шпаги. На ее месте должен быть меч, тот самый, что Дикон держал в руках после покушения на Ворона.

– Хозяин Круга, Повелитель Скал, – знакомые слова в Зале Зверя обретали новый смысл, – готов ли твой Дом сказать свое Слово?

Дикон поправил цепь Найери, просто для того, чтобы коснуться прохладных опалов. «Умереть за государя просто, – учил Лорио Отважный, – сложнее удержать над головой повелителя видимую лишь тебе скалу». И что с того, что скалу по имени исповедь Эрнани видит не только Ричард, но и сам Альдо? Это ничего не меняет. Так вышло, что шкатулку с завещанием открыл Повелитель Скал, став поверенным позора Раканов и Приддов, но на Изломе случайностей нет. Исповедь труса скрепила дружбу сюзерена и вассала. Это больше чем верность, даже больше чем Честь. Это таинство, доступное лишь двоим, и есть Сердце Зверя, и нет в мире ничего выше и крепче!

– Дом Скал готов. – Как странно звенит голос, словно в пещере! – Дом Скал ответит.

– Здесь ли твои кровные вассалы?

– Трое моих братьев здесь, а Джон-Люк Тристрам в пути.

– За него скажет Повелитель, и будет так, как он скажет!

– Повиновение государю.

– Мы слушаем волю Скал. Виновен ли Повелитель Ветров перед своими братьями и своим государем?

– Я спрошу своих братьев, – выдохнул Дик. Зимнее солнце ударило в глаза, отчаянно застучала в висках враз погорячевшая кровь, а губы стали сухими и непослушными. Трое кровных вассалов смотрели на своего Повелителя, они были готовы отвечать, но первым говорит младший. Даже не младший, а тот, чьи заслуги меньше. Берхаймы отсиделись в Агарисе и вернулись к чужой победе, они не воины, они придворные…

– Мариус, граф Берхайм, я, Повелитель Скал, спрашиваю тебя, виновен ли герцог Алва? Подумай и скажи.

– Мой государь, мой герцог! – Мариус думал недолго. – Рокэ Алва виновен и должен понести наказание. На его руках кровь наших братьев, а в сердце нет ни раскаяния, ни смирения.

– Я понял тебя. – Берхайм ошибается, Алва сложил оружие, только это мало кто заметил. – Ангерран, граф Карлион. Скалы ждут твоего слова.

Матушка обидится, если узнает, а узнает она непременно. Первое, что сделает Ангерран, выйдя отсюда, напишет в Надор, нажалуется, что его назвали вторым, а не третьим… Ничего, обойдется. Заслуги Карлионов и заслуги Рокслеев несопоставимы.

– Ваше величество. – Родич преклонил колено перед сюзереном, он до сих пор не понял, чем отличаются Раканы от Олларов. – Я, граф Карлион, полагаю Рокэ Алву виновным и заслуживающим смертной казни.

– Эорий, – Альдо недовольно сжал губы, – поднимись. Твоего слова ждет глава Дома. Отвечай ему.

Смотреть на выступившую на лбу дядюшки испарину было противно, и Дикон поднял глаза к потолку, где люди в ярких одеждах благоговейно вглядывались в пронизанные невидимым солнцем облака. На мгновенье Дикону показалось, что он видит средь них соразмерное, покрытое чешуей тело…

К Весеннему Излому потолок Зала украсит плафон со Зверем, но станет ли лучше? Временно взятый из дворцовой церкви плафон создавал ощущение ожидания. Смогут ли художники воплотить в красках само чудо, не ожидаемое, а явившееся во плоти?

– Мой герцог, – скрипучий голос выхватил юношу из солнечного гальтарского сна, – Алва виновен. Виновен во всем… На эшафот изменника и убийцу!

Граф Карлион, – свел брови Альдо, – как умрет Рокэ Алва, решаем мы и закон. Эории оценивают справедливость обвинений, но не выбирают наказание. Герцог Окделл, продолжайте.

– Граф Рокслей, – послушно окликнул Дикон. – Скалы ждут твоего слова.

– Герцог Алва виноват. – Дэвид не стал считать до шестнадцати, он приговорил Ворона много раньше. Ричард обнажил шпагу.

– Джон Люк Тристрам далеко, но я не усомнюсь в его ответе. Герцог Алва виновен.

Сюзерен торжественно наклонил голову.

– Мы выслушали вассалов Скал. – Как давно не зву чали эти слова, как давно Кэртиана не слышала своего повелителя! – Слово главе Дома! Ричард, сын Эгмонта, мы ждем. Во имя Зверя!

Это не будет легким, но клятва и честь обязывают служить сюзерену не только мечом, но и словом, а это неизмеримо труднее… Альдо ничем не выдал своих чувств, но Ричард знал, что он думает о том же.

– Мой государь, герцог Алва виновен. – Каменный поток сорвался с вершины, понесся вниз, вбирая в себя малые камни и целые скалы, набирая скорость, захлебываясь древней, изначальной мощью. Бег превратился в прыжок, прыжок – в полет…

– Ты сказал, мы слышали, – откликнулись Скалы, Зверь, глядящая в сердце Вечность.

– Мы слышали, – повторил Альдо Ракан, – Дом Скал сказал свое слово, и оно было единым. Дом Ветра не имеет кровных вассалов, а глава его не вправе говорить о себе. Дом Ветра молчит. Повелитель Волн, готов ли твой Дом сказать Слово?

2

Зачем все это?! Неужели нельзя обойтись без гальтарских мистерий?! Решил убить, убивай, только скорее!

– Повелитель Волн, готов ли твой Дом сказать Слово?

– Дом Волн готов. – Физиономия Придда не выражала ничего, вот уж воистину темна вода во глубинах.

– Здесь ли твои кровные вассалы? – Сюзерен знал древний ритуал назубок. Тяжелые, нелепые фразы вымораживали все вокруг, оставляя лишь ледяное, зимнее сиянье.

– Моих братьев здесь нет, – отчетливо произнес Спрут. А ведь у него на самом деле остались братья. Где-то во Внутренней Придце.

– Ты скажешь за них. Мэратон!

– Орстон!

Айнсмеллера отдали толпе, Алву скормят старым врагам и древней придури, а суть одна. Отдать на смерть и посмотреть, что получится… Молодой человек в белом… На белом кровь видней всего, это красное прячет красное. До поры до времени.

– Я готов держать ответ перед моим государем и моей Честью. – По части старых ритуалов Придд мог дать фору кому угодно. Будущий великий анакс еще прыгал по разумным вдовам, а Спрут уже читал своего проклятущего Павсания. Зачем? Покойный папенька заставлял?

– Мы слушаем волю Волн. – Неужели эти слова когда-то были живыми, неужели у Волн, Скал, Молний была своя воля? – Виновен ли Повелитель Ветров перед своими братьями и своим государем?

Придд положил руку на украшенный аметистами эфес. Закатные твари, он снова притащился не со шпагой, а с мечом.

– Во имя Чести, – спокойно сообщил Спрут, – мой брат Вольфганг фок Варзов давал ту же клятву, что и гер цог Алва. Я не видел графа фок Варзов около двух лет, но у меня нет сомнений в его решении. Я отвечаю за своего вассала «невиновен».

– Разрубленный Змей. – Дурацкая присказка сама слетела с языка, но ее вряд ли кто-то расслышал. Альдо замер, вцепившись в резные подлокотники, зато Дикон вскочил с места, хорошо хоть шпагу не выхватил. Мевен непонятным образом тут же оказался за спиной Повелителя Скал, Лаптон рванулся к Спруту, а Карлион с Берхаймом вжались в спинки своих кресел. Только Дэвид Рокслей ничего не заметил и только Придд не пошевелился…

– Вольфганг фок Варзов – изменник, – Альдо все же удалось ухватить себя за шиворот, – он лишен нами права отвечать.

– Лишенный голоса молчит, – подтвердил Спрут, – но голос его принадлежит ему и только ему. Павсаний пишет, что отданный голос в одной цене с Честью. Не исполнить волю отсутствующего – убить свою Честь. Воля маршала Талига Вольфганга фок Варзов несомненна. Его не назвали молчаливым, и его не освободили от данных им клятв, и я отвечаю «невиновен».

Савиньяка тоже не освободили. И Дорака с Ариго! Трое вассалов Молний и фок Варзов… Четверо из двенадцати! Треть, а не половина…

– Слово фок Варзов услышано. – Альдо тоже знает сложение, он считал и сосчитал. – Вечером мы подпи шем эдикт, разрешающий всех эориев от ложных клятв и примем их службу, где бы они ни находились. Клятвы, данные узурпаторам, больше не смогут служить оправда нием.

Вряд ли Лионелю или Ноймаринену понадобится оправдание, чтобы повторить подвиги Рамиро-Вешателя, а Эпинэ уже ничего не поможет, но какая же здесь холодина… От ненависти или от нерадивости?

– Ричард, сядь, – велел Альдо, но Дикон остался стоять. Ненависть липла к молодому лицу серой маской.

– Окделл, очнись! – рявкнул Альдо. – Напоминаю об эдикте. Никаких дуэлей! Ты меня слышишь, никаких! Повелитель Волн, твой вассал граф Гонт неизвестен, готов ли ты ответить за него, как за себя?

– Готов, – в светлых глазах что-то блеснуло, словно клинком поймали солнце, – во имя Чести и Государя! Я не знаю, кто из ныне живущих потомков Рутгерта Гонта имеет право на титул, и отвечаю за своего вассала так же, как за самого себя. Невиновен.

3

«Герцог Алва невиновен…» Скалы казнят, Волны оправдывают, а решать Молниям. Три голоса Придда и четыре Эпинэ. Вместе семь! Опять вместе, как в Доре… Пять голосов Окделла и голос Эпинэ против трех голосов Молний и трех Волн. Шесть на шесть… Или девять против трех, если подличать и ждать ответа от Савиньяка. Чего он только ни передумал, но то, что Ворона можно оправдать, в голову не приходило.

– Герцог Придд, – взгляд Альдо не сулил ничего хорошего, но с тем же успехом можно вызвериться на мраморного истукана, – объяснитесь! Что значит невиновен?

– Герцог Алва невиновен в том, в чем его обвиняют. – Закатные твари, и этот кусок льда ровесник Дикона?! – Алву допустимо убить без объяснений, как опасного врага, чье существование угрожает Великой Талигойе, но его нельзя осудить. Это незаконно.

– Странно слышать это из ваших уст, – очнулся Кар-лион, – из уст человека, чью семью уничтожили прихвостни Олларов.

– Не вижу ничего странного. – А лед, оказывается, может гореть. – Нас убивали не потому, что мы виновны, а потому, что Колиньяры и Манрики делили север и юг! Это они, решив от нас избавиться, утопили убийства в законе. Я не желаю превращаться в Манрика, я предпочитаю шпагу.

Если Придда возьмут, станет ли он защищаться? К чему он готов?

– Вина Алвы доказана. – Парой месяцев раньше Валентин лежал бы у камина с разбитой головой, но сюзерен учится, учится стремительно. – Часть обвинений отпала, зато другая не вызывает сомнений. Вы слышали обвинение, этого достаточно для сотни приговоров.

– Отнюдь нет. – Спрут выдержал бешеный взгляд и бровью не повел. – Алва присягал Оллару. Все, что он делал и делает, направлено на исполнение присяги. Мне не кажется правильным судить эория за верность, кем бы его сюзерен ни был, особенно накануне большой войны. Любой из нас может оказаться перед тем же выбором, что и Алва. Жизнь сюзерена или собственные жизнь и свобода… Повелитель Ветров выбрал Честь. Это достойно уважения, а не осуждения.

Валентин воистину был сыном супрема, хоть и покойного. Что сделает Альдо? Пошлет к кошкам гальтарские кодексы и отправит Ворона на плаху или отыграет назад? Будь Малый Совет большим, кто знает, но буря в тазу не буря. Выходит, присоединиться к Скалам? Ну и кто после этого будет спрутом?

– Герцог Алва смел, – Альдо все еще удерживал вожжи, – я бы даже сказал, слишком. Он не похож на слабоумного, значит, у его наглости есть объяснение.

– В древности подобные поступки объясняли благородством. – Лед погас, Валентин вновь был спокоен. – Я знаю, что герцог Окделл придерживается иных взглядов. Его право и его выбор. Кстати говоря, не первый.

– Я не позволю оскорблять себя на глазах Альдо! – Упавшее кресло, обнаженный клинок, и голодное солнце на потолке… – На глазах его величества… Не позволю!

– Я охотно оскорблю вас в любом удобном для вас месте. – Белые от бешенства глаза Дика и любезная улыбка в ответ. Воистину в Старом парке Дикон уцелел чудом. – Но наше непонимание никоим образом не отменяет нашего долга. Я подтверждаю свои слова. Герцог Алва обвинен несправедливо. Он должен быть оправдан, а недобросовестных чиновников, готовивших процесс, следует отстранить от должности и лишить содержания.

– Хватит! – От голоса Эмирани Ракана падали кони, Альдо почти догнал легендарного предка. – Если вы скрестите шпаги, окажетесь в Занхе раньше кэналлийца. Я сказал, вы слышали. Герцог Окделл, ты слышал слово Волн. Ты отказываешься от своего решения?

– Нет, государь!

– Герцог Эпинэ, что скажешь ты?

А что он может сказать? Только одно!

– Граф Савиньяк, граф Дорак, граф Ариго не могут осудить Алву. Я отвечаю за них: «невиновен»!

Вот оно! Пять смертей, шесть жизней и ты между… Ты выбираешь, но решит все равно другой, а он хочет смерти, так зачем закон? Скажи «виновен» и свали старый клен… Так проще, так умнее, так безопасней для всех!

– Вассалы Молнии служат не Талигойе, а Талигу, не Чести, а бесчестию. – Какие у Альдо злые глаза, совсем как у твари с герба… Золото, а под ним – пятна, темные, мокрые, жуткие. Сколько ни замазывай плесень, она проступит, сколько ни лги, проговоришься…

– Повелитель Молний, мы ждем.

Еще можно уйти, спрятаться в вырытую Приддом нору. Вассалы присягнули Олларам, Повелитель – Ракану, каждый верен своему сюзерену. Еще можно сравнять голоса, и пусть начинают сначала. Еще можно…

– Герцог Эпинэ, отвечайте!

– Я согласен с Повелителем Волн. Герцог Алва невиновен.

Глава 5. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 К. С. 19-й день Зимних Скал

1

Если бы не потерявшая сознание у кафедры Катари, Робер не сказал бы «нет», а Катари хотела только одного. Справедливости. Королева не знала, чем грозит Талигойе ее поступок. Благородных людей может убедить только правда, но сюзерен доверяет лишь Окделлу, и Окделл будет молчать. А потом, все уже случилось. Даже узнай Катари и Иноходец об отречении, что они смогут? Алва оправдан. Оправдан судом эориев, решение которого не отменить!

Альдо ничего не сказал. Ни единого слова, только поднялся и вышел, толкнув сапогом замешкавшуюся дверь. Дикон бросился следом, и не потому, что был Хозяином Круга, просто из-за Спрута все летело в Закат, и нельзя было схватить за руки, объяснить, потребовать…

– Дорогу Государю! Дорогу Повелителям…

Гимнеты раздвигали алебарды, хлопали створки дверей, кланялись кавалеры, приседали в реверансах дамы, но Альдо не отвечал, все убыстряя и убыстряя шаг. Дикон едва поспевал за сюзереном, ощущая терзавшие того ярость и сомнения. Этикет запрещал пойти рядом, взглянуть в лицо, заговорить, спросить, утешить. Юноша мог только мчаться сквозь разворошенный дворец, глядя в белую напряженную спину, перечеркнутую золотой перевязью… Золотой, не алой, а память будоражила ночными кошмарами, в которых мертвый Люра бросался в погоню за Алвой и Приддом. Сон оказался пророческим. По милости Спрута обвинение развалилось на куски, как развалилось тело несчастного маршала…

– Государь, лошади у крыльца, эскорт ждет приказаний.

– Хорошо!

Они куда-то едут… Куда? Сюзерен что-то бросил Ме-вену, но Дикон не расслышал. Не сбиться с шага становилось все труднее. Сменился караул, и анфиладу второго этажа, ту самую, по которой Ворон вел оруженосца в день рождения Катари, охраняли полуденные гимнеты. Лиловые туники напоминали о предательстве Эктора, отречении Эрнани, роковой выходке Валентина.

Какой бы тварью ни был Придд, он понимает, что без Раканов ему конец. Каким бы болваном ни был Иноходец, он сообразит, что будет, если исповедь Эрнани огласят при живом Алве, но Роберу заморочил голову Придд, а Придду застили глаза Манрики, и, что самое мерзкое, не знай Дик всей правды, он бы тоже отдал должное верности. Честь эория требовала сказать «невиновен», долг Повелителя Скал и друга государя – обвинить. Святому Алану было проще. Намного…

Справа мелькнул Круглый зал, и Ричард сообразил: они идут к бывшему Арсенальному крыльцу. Эскорт ждет, сюзерен куда-то собрался. В Гальтарский дворец?! Неужели он станет смотреть, как с Ворона снимут цепи? Станет, потому что прятаться и отступать – не для Альдо Ра-кана, но что потом? Чем обернется для Талигойи этот день?

Сзади неотвязным эхом катились чужие шаги, но Дик не оглядывался. Он и так знал, что за спиной – Придд, раз в жизни поступивший по чести и стронувший лавину. Сделал бы Спрут то, что сделал, не появись в суде Ката-ри? Теперь королева узнает, что Эпинэ и Придд на ее стороне, а Окделл верен Раканам. Как же тяжело будет с ней объясняться, а Робер, узнав, что его держали в неведении, оскорбится. Столько лет оставаться лучшим другом и уйти в тень, уступив младшему. Это счастье, что Эпинэ не честолюбивы, но всему есть предел.

Ноги тонули в прижатых медными прутьями коврах, на незнакомых шпалерах парили в небесах, качались на зеленой воде, сплетали шеи, распускали хвосты и гребни невиданные птицы. Раньше здесь висели трофейные знамена – гайифские, дриксенские, гаунаусские, кадан-ские… И будут висеть! Альдо не нужна чужая добыча, он вернет величие предков собственными руками. Будут войны, будут и трофеи, а пока гайифские летуньи могут резвиться в своих тростниках.

Потянуло холодом – гимнеты распахнули дверь, ведущую на крыльцо, камердинеры с господскими плащами замерли у стен вперемешку со статуями. Сюзерен остановился у ног занесшего меч воина с молнией на щите.

– Мы едем в Гальтарский дворец. – Если бы не блеск глаз и золото на плечах, Альдо был бы неотличим от мраморных гальтарцев. – Мы надеялись обойтись без этого, но чрезмерная щепетильность наших вассалов обязала нас пустить в ход королевское право. То самое, что сделало Эктора Придда регентом Талигойи. Герцог Алва девятью голосами против семи признан виновным и умрет, как и подобает эорию из Дома Ветра, на пятый день, считая от этого.

Мы можем простить своих врагов, но не врагов Великой Талигойи. Мы не можем уподобляться чиновникам и ценить бумажные увертки выше истины, а истина в том, что Рокэ Алва – преступник, на совести которого тысячи убитых. По коням, господа, не стбит заставлять правосудие ждать.

2

При появлении эориев Великой Талигойи Алва не встал, а поднимать обвиняемого силой гуэций не рискнул. Кракл с Феншо не постеснялись бы, но супрем есть супрем: стерпит любое вранье, любую подлость, но не драку в зале суда. Драка – дело солдафонское и лакейское, юристы такого не одобряют, юристы убивают за беседой у камина, промокая губы надушенными платочками. Или зачитывая приговоры.

– … Рокэ герцог Алва обвинен согласно законам прошлым и настоящим. – Сверху усов и бородки не видать, сверху Кортней в венке кажется женщиной. Холтийкой, как заметил бы Капуль-Гизайль, которому пора нанести визит. Сегодня же! Пять дней – это только кажется, что много, а гимнеты и люди Нокса не так плохи, как хочется думать Карвалю, и не так глупы… Кэналлийцы кэналлийцами, нужен и второй след. На всякий случай. Нужны «висельники»…

– Высокий Суд внимательно рассмотрел представленные улики… – А гуэций частит. Еще бы! Одно дело – быть одним из многих и совсем другое – дать убийству свое имя.

– … пришли к заключению, что они являются достоверными и служат неопровержимыми доказательствами…

Да уж, неопровержимыми… И стоило перешибать плетью обух и бодаться со стеной? Решил обойтись без драки? Как бы не так! Это Валентин может думать, что для сюзерена не все средства хороши. Придд не знает ни про гоганов, ни про Тарнику, ни про Удо, но ты-то?! Если приспичило переть на рожон, свалил бы оправдание на отсутствующих вассалов, а сам согласился с Рокслеем… Стало бы шесть к шести, Альдо так и так пришлось бы вмешаться, но он записал бы маршала в верные дураки и успокоился…

– … очевидность вины герцога Алва пред государем и Создателем не вызывает сомнений…

Джереми придется прикончить, из мерзавца выйдет чудесный кэналлиец. Пусть думают, что люди Люра взялись за старое. Труп Бича отвлечет от Карваля, а Дику это не повредит. Дик единственный, кто остался по одну сторону реки с сюзереном, не считая всякой швали и Рокслея, но Дэвид после Доры не живет.

– … несмотря на злонамеренное упорство обвиняемого, ему не было отказано в его праве. Судьбу герцога Алва ре шили те, кто равен ему по рождению, но не запятнал себя преступлениями против короля и Создателя. И да будет по слову их!

Торопливый бархатистый голос смолк, и к холоду прибавилась тишина. Послы, судейские, гости смотрели на обвиняемого, обвиняемый смотрел в окно, а у Робера в голове Багерлее мешалась с Сагранной. Ледяная горная синева разрывала раскаленную сухую тьму и меркла, оставляя на губах привкус соли.

– Именем Создателя и во имя Его, – зеленый судебный пристав, настоящий гигант, ударил жезлом, и где-то со звоном сломался невидимый клинок, – именем Великой Талигойи и во имя ее, слушайте его величество!

– Слушайте его величество, – повторили приставы поменьше, грохая о пол окованным медью деревом. Ро-бер облизнул прокушенную губу, пытаясь ухватить что-то важное, крадущееся по самому краю затопившей душу пустоты. Проклятая память плясала ренквахскими холодными огнями, куда-то тянула и гасла среди трясин.

– Государь встает, – напомнили приставы, – всем встать во имя Справедливости.

Звякнули, столкнувшись, пять тяжелых золотых цепей – король… Король? Молодой человек в белых штанах, белых сапогах, белом камзоле, только и всего.

– Государь встал. Слушайте его величество!

Поднялся ли Левий? За двойным рядом гимнетов малорослого кардинала не разглядеть, но Ворон остался сидеть, только отвернулся от окна. Теперь он смотрел прямо на Альдо. Без ненависти, без усмешки, без сострадания.

– Рокэ Алва, глава Дома Ветра! – Альдо заговорил раньше, чем следовало. И быстрее. – Эории Великой Талигойи признали тебя виновным. Мы сказали, а ты слышал. Ты ответишь за свои преступления сполна. Мэра-тон!

– Орстон! – Вот теперь Алва поднялся. Стремительно и неожиданно, словно выброшенное пружиной лезвие. – Ты сказал, я слышал. Ты сказал, и тебя слышали. Что ж, эории Великой Талигойи, я к вашим услугам. Предлагаю шпагу и кинжал, но готов и на что-нибудь более гальтарское.

3

Ворон – Повелитель Ветра, он не должен драться с Альдо! Это ошибка! Святой Алан, это ошибка! Скрестить шпагу с судьями может только Ракан, или все-таки нет?!…

– Герцог Алва, – чтобы перекрыть поднявшийся гул, гуэций почти кричал, – ваша бравада неуместна! Вы не на дуэли, а перед лицом Высокого Суда… С вами никто не станет драться.

– Станут, – отрезал Ворон, – и не кто иной, как эории Кэртианы. В строгом соответствии с гальтарскими традициями. Законы, господин Кортней, они вроде болота. Если вы перешли замерзшую Ренкваху и не заметили, не спешите лезть туда же летом.

Это такая же ложь, как с озером. Адгемар поверил, принял ультиматум и погиб. Альдо тоже погибнет, если примет вызов, но Ворон врет! Повелителей Ветров казнили стрелами, и только Ракан погибал в бою или уходил в пещеры…

– Только Ракан посылает вызов обвинителям. – Слава Создателю, Альдо знает правду. – А вы, несмотря на все ваши преступления, не Ринальди.

– Верно, не Ринальди. – Лицо Ворона было злым и веселым, словно за карточным столом, и Дикону стало жутко. Потому что Килеан проиграл, когда не мог проиграть, а ворон убил орлана, хотя это и было невозможно. – Герцог Окделл, вы читали о Беатрисе. Отвечайте, что вы помните?

– Ринальди не должен был драться с Эридани! – закричал Дикон. – Первым был Лорио Борраска… Он… Эр Рокэ, вы не можете драться с… с Альдо!

– Юноша, – Ворон сверкнул зубами, – неужели вам запомнились только мучения гордой эории? Эридани не скрестил меч с братом, потому что промолчал. Произнеси анакс «виновен», он бы дрался, хоть и после Лорио, ведь тот был истцом и оскорбленной стороной, а Эридани только судьей. У нас оскорбленным себя полагает господин в белом. Значит, он будет драться первым. Или не будет… В последнем случае вам остается залезть на стол и закричать, что «эр Альдо не туре»…

Окровавленные перья на колючих, багровых от ягод ветках, сквозь сухую траву просвечивают черные сапоги, трещит, разгораясь, костер…

– Первым буду драться я! – Ричард схватился за шпагу, словно поединок уже начался. – Я вызвал эра Рокэ после Эстебана, он принял вызов. Я дерусь первым…

– Герцог Окделл, помолчите! – В голосе Альдо было что угодно, но не облегчение. – Если принять вызов – наше право и обязанность, мы его никому не уступим, но законники не могут знать право хуже военных. Фанч-Джаррик, сколько правды в том, что говорит этот человек?

– В царствование Эрнани Святого прецедента не было, – круглое личико кривилось, морщилось и больше не казалось младенческим, – никто из осужденных не дрался с судьями, иначе это вошло бы в анналы. В годы правления Эрнани было осуждено шестьдесят четыре эория. Все приняли приговор достойно и смиренно, все…

Ворон усмехнулся, и чиновник замолчал. Он умолк бы и раньше, но раньше Алва на него не смотрел.

– Эрнани Святой до безумия боялся судебных ошибок, – губы Ворона кривила знакомая усмешка, от которой становилось не по себе не только судейским, – а Манлий Ферра и Диамни Коро умели докапываться до правды. Господа, вы будете смеяться, но при Эрнани судили исключительно виновных. Более того, все они признавали как свою вину, так и полномочия судей. Я не признал ни первого, ни второго, значит, нас рассудят гальтарские боги. Или, если угодно, демоны!

– Это кощунство! – крикнул гуэций. – Кощунство перед лицом его высокопреосвященства.

Кардинал не откликнулся. Ворон слегка повернул голову.

– Это всего лишь законы, сударь. Гальтарские законы. С точки зрения нынешних эсператистов, они еретич-ны, но кодексы пишут не для богов, а для людей. Осужденный без признания вины дерется с осудившими, сколько б их ни было. Первым в кабитэлский период этим правом с благословения святого Адриана воспользовался Ивиглий Пенья, последним – Цинна Марикьяре в 344 году Волн. После запрета Агарисом боев на линии об этом постарались забыть.

– Герцог Алва говорит то, что соответствует действительности. – В посольском ряду, кашляя и кряхтя, поднялась коричневая фигура, и Дик узнал дуайена. – Древнее право подразумевало божий суд во всех Золотых землях. В Дриксен этот обычай позабыт, но не отменен и по сию пору. Не правда ли, граф фок Глауберозе?

Затянутый в темно-синее дриксенец походил на замерзшее копье.

– Дриксен – страна чести и памяти, – холодно про изнес он, – но я не предполагал, что в Урготе столь хоро шо знают наше прошлое.

– А меня удивляет, что герцог Алва, отрицая права его величества Альдо на трон предков, столь рьяно навязывает Высокому Суду один из законов Раканов, – встрял Карлион. – Нельзя настаивать на одном законе, отрицая другие.

– О, – Алва рассмеялся и махнул рукой, – не волнуйтесь, барон, это вышло само собой. Юристы называют такое прецедентом. Эории Кэртианы уже приговаривали меня к смерти и даже назвали это судом. Правда, сообщить мне об этом они забыли. Я узнал о «приговоре» через несколько лет, когда число приговоривших странным образом уменьшилось. Первым убрался в Закат ваш кузен генерал Карлион. Я пристрелил его, чтобы спасти арьергард фок Варзов, знать не зная, что исполняю волю гальтарских богов. Не правда ли, забавно?

– Если это правда, – Альдо смотрел не на Карлиона, а на Ворона, – ответьте, кто вам сказал о приговоре?

– Окделл. – Ворон учтиво и холодно улыбнулся. – Эгмонт Окделл. Он не соглашался на убийство, пока ему не предложили считать сие благое дело казнью, а себя – судьей.

– Отец рассказал?! – Часовня в Надоре, странные гости, непонятный тогда разговор. – Рассказал?!

– Окделл! – Окрик сюзерена вырвал Дикона из прошлого. Ничего не изменилось, только Ворон больше не улыбался.

– Рассказал, – подтвердил он. – Прежде чем стать на линию. Я спросил Повелителя Скал, подсылал он ко мне убийц или нет. Эгмонт был безмерно оскорблен и сообщил о суде Чести. Я его заколол, но мне стало любопытно, я начал читать… Увы, когда я осилил старые манускрипты, из моих судей оставались в живых только старик Эпинэ и Вальтер Придд. Но мы заговорились, а дни сейчас не из длинных.

Кардинал молчит. Он не вмешается, он хочет, чтобы Альдо погиб, чтобы они все погибли…

– Я готов! – Дикон шагнул вперед, понимая, что к вечеру его не станет. Сюзерена можно спасти, лишь убив

Алву, и это придется сделать перед поединком. Пусть в спину, если не будет другого выхода. Алана казнили. Ричард избавит Альдо от этой необходимости, его хватит и на второй удар.

4

– Я сказал «виновен» раньше Окделла. – Дэвид Рокс-лей смотрел ясно и прямо, с его плеч словно свалилось что-то грязное и тяжелое. – Я дерусь первым.

– Мы бросим жребий. – Робер изловчился ухватить Дикона за плечо. Возмездие, о котором говорил Енни-оль, запоздало совсем немного. Любопытно, догонят они с Альдо в Закате Адгемара или нет…

– Я дерусь первым, – повторил Дэвид. – Алва, я обвинил вас раньше Окделла.

– Сожалею, но первым это сделал Берхайм. – Придд и не подумал встать. – Рокслей был третьим, после Карлиона, Окделл – четвертым.

– А вы? – обернулся к Спруту Ворон. – Каким по счету были вы?

– Я не счел вас виновным в том, в чем вас обвиняют, – Валентин церемонно наклонил голову, – и герцог Эпинэ со мной согласился. Вас следовало не судить, а убить.

– Тонкое наблюдение, – согласился Алва, – и тонкий ум. Значит, мне предстоит бой со Скалами и господином в белых штанах. Досадно…

– Досадно? – не выдержал Рокслей. – Вы сказали Досадно?!

– Мой оруженосец вызвал семерых, а мне досталось лишь пятеро, – задумчиво произнес Ворон. – Разве что счесть обладателя белых одежд за четверых?

– Вы деретесь со мной! – выкрикнул Ричард, выворачиваясь из рук Робера. – Слышите? Я убью вас!

Помолчите, юноша! – Ворон резко развернулся к Альдо. – Ты, дурак агарисский! Нельзя атаковать вниз по склону, не зная местности, но ты сказал, и тебя слышал не только я. Ты назвал себя Раканом, тебе придется драться прежде твоих прихвостней. Или отдать себя на милость древних сил. Они будут развлекаться дольше меня…

– Нет! – Ричард был сильней и моложе Робера, но Эпинэ как-то его удержал, а потом подскочил Мевен. – Нет!… Он тебя убьет!

– Хватит! – прикрикнул Альдо, и Дикон послушно замолчал. – Мы проверим кодекс Диомида и посмотрим старые хроники. Если Рокэ Алва имеет право на бой с нами, мы скрестим шпаги. Кортней, Фанч-Джаррик, позаботьтесь на этот раз представить все необходимые документы.

– В этом нет нужды. – Раздавшийся из-за спин гимнетов голос был мягким и спокойным. – Анналы Адриана в полной мере подтверждают сказанное обвиняемым. Осужденный может требовать поединка с обвинителями, последние же не могут ему отказать. Будь герцог Алва осужден судом эориев, все решало бы его желание отстоять свою невиновность, но два дома из четырех его оправдали, а третий объявили молчащим. Герцог Алва оправдан судом эориев и осужден по праву анакса. Он не может драться с оставшимися в меньшинстве обвинителями.

– Поединка не будет? – Дикон опередил Робера на полвздоха. – Не будет? Да, ваше высокопреосвященство?

Кардинал кротко вздохнул и поправил эмалевого голубя на груди. Сейчас ударит. Из-за угла и со всей силы.

– Увы, сын мой, – голубые глаза смотрели прямо и скорбно, – поединок состоится, но без участия Дома Скал. По древним законам и по Адриановым анналам Альдо Ракан обязан биться с Рокэ Ал вой один на один, если Рокэ Алва не признает свою вину. И если пригово ривший не проявит милосердие и не помилует преступ ника, отдав его на поруки, как Эрнани Святой отдал на поруки святого Адриана Силана Куллу.

Это выход! Для всех – для Алвы, Альдо, Дикона и для них с Никола… Ворон переберется в Ноху, сюзерен останется жив, город цел, можно будет ждать весны и Лионеля…

– Герцог Алва признает свою вину, – отрезал Альдо, – или мы будем драться.

– На линии, – холодно уточнил Ворон.

– На линии, – боднул воздух Альдо, – завтра на рассвете. И пусть Повелители и кар… и его высокопреосвященство увидят все. Орстон!

– Мой государь, – подался вперед Дикон, – мой государь…

– Помолчите, Окделл!

– Сын мой, – взгляд Левия стал еще мягче, белые пальцы скользнули по белой эмали, – я, скромный служитель Создателя нашего, именем Милосердия Его и во имя Возвращения Его прошу тебя помиловать Рокэ Алву и отдать мне на поруки. Залогом моей искренности да будет жезл святого Эрнани.

– Умоляю о милосердии… – Дуайен посольской палаты громко закашлялся и торопливо закрыл рот платком.

– Ваше величество, – поддержал дриксенец, – именем моего кесаря прошу проявить милосердие.

– Мой государь, – заворковал экстерриор, – послы Золотых земель…

– Ваше величество…

– Мой государь…

– Умоляем…

– Будьте великодушны…

Нужно было просить, доказывать, умолять, а язык не поворачивался. Левий делал невозможное – он спасал всех, дарил время и жизнь, послы, судейские, эории выплясывали вокруг Альдо, хлопоча, кто за себя, кто за сюзерена, а Иноходец тупо смотрел перед собой, запоминая всякую чушь вроде чернильного пятна на мизинце Фанч-Джаррика. В голове гудело, словно в нее набилась стая мух, их жужжанье глушило память, а нужно было вспомнить… Во что бы то ни стало вспомнить, только о чем?… Или о ком?

– Я не могу отказать его высокопреосвященству и вы звать неудовольствие его святейшества и держав Золотого Договора, – Альдо не говорил, он рычал, – но если Алва исчезнет из Нохи, ответят головой все… Все, вынуждавшие нас даровать преступнику жизнь. Ваше высокопреосвященство, мы сказали, а вы слышали.

– Мэратон! – Кардинал сложил ладони на груди и улыбнулся. – Мои люди готовы сменить гимнетов прямо сейчас.

– Этого не будет, – отрезал сюзерен. – Рокэ Алву доставит в Ноху цивильная стража и личный полк Повелителя Скал, но не раньше чем будут оговорены условия. Мы согласились сохранить герцогу Алва жизнь, но мы не можем допустить, чтобы он вредил делу Великой Тали-гойи. Мевен, уведите осужденного. Пока он находится в Гальтарском дворце, за него отвечаете вы.

– Повиновение государю. – Гимнет-капитан шагнул к Алве, вернувшемуся к созерцанию витражей. Гуэций затряс своим колокольчиком, невидимые мухи притихли.

– Герцог Алва, – теперь супрем говорил медленно и внятно, – заступничеством его высокопреосвященства Левия вам сохранена жизнь. Вы будете помещены в Ноху под двойной охраной цивильной стражи и людей его высокопреосвященства. Возблагодарите милосердие Альдо Ракана.

Алва потянулся, распрямляя плечи, и поднялся:

– Значит, все-таки не анакс, а ничтожество в белых штанах… Скучно, но предсказуемо… Мевен, дайте пройти!

Глава 6. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. 19-й день Зимних Скал

1

Алва вышел. Безупречно ровная спина скрылась за плащами гимнетов, торопливо сдвинула алебарды охрана, и Дик понял, что обошлось. Непоправимого не случится, сюзерен не будет драться и останется жив, они все останутся живы… От мысли, что он мог потерять Альдо, как потерял отца, стало холодно. Запоздалый страх, холодный, тяжелый, липкий, словно снег на крышах во время оттепели, рухнул на плечи, вдавливая в кресло. Хотелось одного – закричать и броситься вон, но Повелители не кричат, это Ричард Окделл усвоил еще в младенчестве.

Юноша прижался к изукрашенной гербами спинке, пытаясь унять нахлынувшую дрожь, а вокруг шевелилось, шуршало, гудело. Зал дышал и ворочался, под деревянной кожей дрожал уставший камень. Гальтарский дворец желал избавиться от набившихся в него людей, позабыть о том, что видел, уснуть, но люди не уходили. Они ждали сюзерена, а тот листал огромный, переплетенный в темную кожу том. Старые законы пахли плесенью и кровью, их не следовало будить, в государстве должно быть одно право – право государя.

Государь может все, и он никому ничего не должен. Раканы изначальны, как изначальны камни. Каменотес не может повелевать скалами, каменотесы слабы и смертны, камни вечны, и власть Раканов будет вечной. Альдо отыщет ключи к древней магии и станет неуязвим, но сейчас не время испытывать судьбу. Сюзерен совершил единственную ошибку – в обмен на отречение сохранил Фердинанду жизнь. С этого все и началось, а теперь камни недовольны. Они не хотят просыпаться, они устали слушать смертных, они устали…

Сквозь тяжелый холодный ропот пробился мягкий шлепок – государь захлопнул кодекс. Он больше не нуждался в законах.

– Господа послы, – Альдо в который раз справился с собой, он вновь был невозмутим, как гальтарский мрамор, – мы высоко ценим проявленную вами заинтересованность и надеемся и впредь на вашу лояльность.

Ваше высокопреосвященство, наш разговор не закончен, мы просим подождать нас в Бронзовом кабинете. Кортней, Фанч-Джаррик, вы нам нужны незамедлительно. Первый маршал, цивильный комендант, гимнет-ка-питаны, ждите дальнейших распоряжений, остальные могут быть свободны.

– Его величество покидает зал, – торопливо возвес тил старший пристав. – Дорогу его величеству Альдо Ра– кану! Дорогу его высокопреосвященству Левию! Дорогу послам Золотых земель! Дорогу Высокому Суду!

Пристав еще кричал, а сюзерен уже сошел вниз. Альдо всегда ходил быстро, но сегодня он почти летал, в отличие от неспешно выступавшего кардинала. Лицо Левия лучилось мягкой улыбкой, и Дика передернуло от отвращения. Это Оноре был добр, а Левий лгал. Истинной доброты и милосердия в кардинале было не больше, чем в Сильвестре, и все же он предотвратил поединок…

Кардинал выплыл из зала, послы тоже медленно и с достоинством разошлись. Дик вытащил из-под кучки бумаг листок с посланием Сузы-Музы, сунул в карман и поднялся, выискивая глазами Придда. Спрут, выпятив губу, слушал поднявшегося на помост лилового гвардейца. Увы, Карлион сидел ближе.

– Мевену не следовало уводить осужденного, прежде чем его величество нас покинет, – во всеуслышание объявил Ангерран, подхватывая Ричарда под руку. – Это нарушает этикет.

– Это Ворон увел Мевена. – Дэвид не мог оторвать взгляда от опустевшей скамьи. – Проклятый кодекс…

– Во всем виноват Кракл, – напомнил Мариус Бер-хайм и чихнул. – Косая образина напутала с обвинением, и все пошло кувырком, но какой же здесь холод!

– О да, – закивал Ангерран, не выпуская Дикова локтя, – коменданта дворца следует отправить в Багерлее за попытку нас всех заморозить. Не правда ли, Ричард?

Дикон рассеянно кивнул, думая о деле, которое следовало решить. От Ангеррана толку мало, но Рокслей сюзерену и другу не откажет.

– Дэвид, идемте со мной, – Дикон высвободил ло коть из дядюшкиных лап, – вы мне нужны.

– Ричард, – Ангерран в очередной раз ничего не понял, – вам нужна помощь? Но мы, как ближайшие родичи…

– Мне поможет граф Рокслей. – Невежливо, но только родственников ему на дуэли не хватало. – Засвидетельствуйте мое почтение вашей супруге.

– Но, Ричард…

К кошкам дядюшку! Вместе с родичами, но какие же огромные у Спрута гвардейцы, наверное, всю Придду перерыл, пока нашел.

– Вижу, вы торопитесь. Валентин сухо поклонился:

– Увы, меня ждут неотложные дела.

– Одно из них можно решить прямо сейчас. – Пере житый ужас сменился бешенством, и оно тоже было хо лодным. – Нам следует договориться о встрече.

Спрут уставился на Дика ничего не выражающими глазами.

– Сожалею, – наконец изрек он, – но в связи с открывшимися обстоятельствами дуэль между нами невозможна. Более того, будь я более осведомлен, не состоялась бы и предыдущая.

– Разумеется, – кивнул Ричард, – вас отрезвило то, как я владею шпагой.

– Как раз это, как выразился ваш бывший покровитель, предсказуемо, – оскалил зубы Валентин. – В Лаик вы фехтовали всего лишь сносно, но потом вам несказанно повезло с учителем.

– Так в чем же дело? – поднял бровь Дикон. – В том, что, пока одни воевали, другие позабыли, как держат шпагу?

– Багерлее, знаете ли, не располагает к тренировкам. – Святой Алан, эту тварь не переспоришь. – Но не переживайте. Герцог Алва справится с вами шутя. Даже в цепях.

При чем тут Ворон? – Нужно во что бы то ни стало сохранить спокойствие и вынудить Придда принять вызов. – Не при том ли, что из страха перед поединком вы предпочли его оправдать?

– А вы предпочли осудить, чтобы не возвращать дом и вещи, которые ваши слуги столь успешно распродают? Надо полагать, по вашему распоряжению, но мы отклонились от предмета нашей беседы. Ваш план очевиден.

– План? – не понял Дикон. – Какой, к кошкам, план?

– Весьма разумный. – Серый бархат, серое лицо, серая душа. – Вы бросили вызов человеку, который прикончит вас первым же ударом, вам не хочется прослыть трусом, еще меньше хочется умереть, и вы ищете равного вам противника. Ничего нет проще, чем обменяться парой ударов и отменить главную дуэль из-за раны, скажем, в запястье… Вы же не трусите, вы просто не можете держать шпагу.

Так вот, герцог Окделл, я не дам вам этой возможности. Настолько, насколько это зависит от меня, вы доживете до поединка со своим эром без единой царапины.

Ударить по холеной бледной морде? Кулаком, изо всей силы… Невозможно! После сказанного невозможно.

– Герцог Алва отправляется в Ноху. – Только бы не сорваться, святой Алан, только бы не сорваться. – У нас с вами есть время.

– Вы в этом уверены? – Ворон поднимал бровь, Придд – уголок рта, и это было еще отвратительней. – В любом случае, сейчас вы ближе к дуэли, чем утром, но не сомневайтесь, если Алва вас помилует или… неожиданно умрет, я пришлю к вам секундантов, а сейчас разрешите откланяться.

2

Стоять у одного окна с Левием и не иметь возможности заговорить – это хуже соленой воды и гитары без струн. Будь на то воля Робера, прицепившийся к кардиналу Кортней незамедлительно бы отправился к кошкам, но Первый маршал Талига не может выгнать супрема, а супрем не уймется, пока не заболтает свой конфуз.

– Старые кодексы несовершенны и противоречи вы, – уныло доказывал Кортней, – а возможности опи раться на прецеденты мы были лишены, что поставило нас в крайне неприятное положение.

Робер схватил себя за язык, его высокопреосвященство не счел нужным:

– Юристы, уступившие военному, отказавшемуся от судебной защиты и лишенному даже книг, должны за няться более подходящим для них делом. Я бы посовето вал выращивание моркови. Этот овощ весьма неприхот лив и самостоятелен.

Кортней затанцевал на месте, как огорченная лошадь, но доконать собеседника Левий не успел. Вошел Лаптон.

– Его величество просит передать свои извинения, – гимнет-капитан казался озабоченным, – его величество получил весьма важные и неприятные известия, требующие немедленного вмешательства. Сейчас будут поданы напитки и легкие закуски.

– В этом нет необходимости. – Левий стоял очень прямо и все равно в сравнении с торчащими по углам гимнетами казался маленьким. – Как долго продлится столь необходимое вмешательство?

– Не более часа, – заверил Лаптон. – Его величество весьма раздосадован…

– Вне всякого сомнения. – Кардинал тонко улыбнулся. – Мы все понимаем, и мы подождем, не правда ли, Эпинэ?

– Конечно, – подтвердил Иноходец, отгоняя проснувшийся голод, – но во дворце назначена аудиенция дуайену, а мы еще здесь.

Левий улыбнулся еще раз:

– Маркиз Габайру все поймет правильно. Кстати, господин Кортней, я прочел вашу записку внимательнейшим образом и вынужден ответить «нет». Светские власти, как бы они ни были сведущи в каноническом праве, не могут отринуть мир, а посему суд светский никогда не сможет заменить суд церковный.

Однако, – не растерялся супрем, – в кесарии Дриксен Белый Суд[3] уполномочен рассматривать дела о богохульстве и ереси.

Взгляд Левия стал жестким.

– Ксаверий Дриксенский в своей борьбе с эгидианством допустил ряд промахов и бросился за помощью к ке сарю. Это ошибка дорого обойдется и пастве, и пасты рям.

Поймите, барон, посвятившие себя Создателю думают лишь о воле Его, они чужды мести, корысти и ненависти, а неприявшие обет выискивают в святых текстах подтверждения своей правоты и оправдания своих деяний и чувств. Обманутая жена жаждет наказать мужа за измену, но не за нарушение заповеданного Создателем. Сосед доносит на соседа не потому, что тот – еретик, а потому, что богат. Король хочет смерти врага своего, видя в нем угрозу власти своей, но не власти Создателя…

– Его величество Альдо справедлив и милосерден, – напомнил Кортней. – Он сохранил жизнь герцогу Алва, несмотря на все его преступления.

Левий поправил наперсный знак, словно это была перевязь.

– Уста часто торопятся оправдать тех, кого обвиняет сердце, – произнес кардинал голосом кота, поучающего попавшую в когти мышь. – Если сердце знает, что некто честен, уста промолчат, как бы громко рядом ни кричали «Держи вора!». Защищая тех, кого не обвиняют, вы указываете на возможного преступника…

– Ваше высокопреосвященство, – позеленевший не только платьем, но и лицом супрем являл собой весьма кислое зрелище, – вы меня не так поняли. Я…

Оправдания грозили затянуться, и Робер отвернулся к окну. Солнце еще светило, но тени сделались синими и длинными. Они заполонили внутренний двор и подползли вплотную к воротам. Если Альдо не перестанет беситься, возвращаться во дворец и везти Ворона в Ноху придется ночью.

Существуй кэналлийцы Давенпорта на самом деле, они бы такую возможность не упустили, но таинственные отряды были такой же выдумкой, что и полученные сюзереном известия. Альдо просто злился, для отвода глаз гоняя по городу ни в чем не повинных офицеров. Ничего, сюзерену полезно проиграть, хотя, по большому счету, он выиграл ни много ни мало – жизнь. Дурак, не понимает, что родился заново, и хорошо, а то с него сталось бы отыграть назад и принять вызов.

– Добрый вечер, господа. – Сменивший Лаптона Ме-вен, как и положено гимнет-капитану, на закате явился в красно-черном. – Ваше высокопреосвященство, его величество готов отбыть во дворец и просит вас и герцога Эпинэ к нему присоединиться.

– Благодарю, сын мой. – Левий неспешно обернулся. – Но сначала я хотел бы убедиться, что герцог Алва находится в Нохе. Помещение для него уже готово?

– Ваше высокопреосвященство может не беспокоиться, – заверил Мевен. – Гимнет-капитан Лаптон и полковник Нокс лично осмотрели выбранный вами флигель и доложили его величеству, что побег оттуда невозможен. Его величество только что подписал указ о переводе узника в Ноху, его отправят туда незамедлительно.

– Мои люди и карета готовы, – кивнул кардинал.

– Его величество не возражает против дополнительного эскорта, но герцога Алва в Ноху препроводят гим-неты и цивильная стража. Вчера, как вам известно, в окрестностях города были замечены кэналлийцы.

– Сегодня у них отпала необходимость подвергать себя и своего соберано риску, – Левий тронул голубя, – а чрезмерная осторожность является не добродетелью, но пороком.

– Когда речь идет о Кэналлийском Вороне, осторожность не может быть чрезмерной, – вступился Кортней. – Алва не способен оценить милосердие государя.

Вы полагаете, он пойдет на побег, чтобы потребовать у его величества удовлетворения? – подсказал кардинал. – Эти опасения я готов разделить. Кто возглавляет эскорт?

– Цивильный комендант Олларии. Ему помогают полковник Нокс и ваш покорный слуга. Прикажете пересадить заключенного в вашу карету?

– Не стоит подвергать кэналлийского герцога подобному испытанию, – улыбнулся Левий. – С него достанет и общества брата Пьетро. По дороге в святую обитель узнику будет полезно узнать, что думал о нем преосвященный Оноре.

– И что же? – с удовольствием подыграл его высокопреосвященству Эпинэ.

Кардинал резко поднял голову, умело поймав взгляд Мевена.

– Епископ Оноре редко ошибался в людях, – раздельно произнес Левий, – и он не увидел в герцоге Алва зла. Я навещал кэналлийца в Багерлее и склонен согласиться с преосвященным. Герцог Кэналлоа чрезмерно горд, невоздержан на язык и всем сердцем предан своему королю. Верность же павшим и самопожертвование есть величайшие из добродетелей, они не останутся без награды ни за Порогом, ни перед ним. Задумывался ли ты над этим, сын мой?

– Нет, ваше высокопреосвященство, – пробормотал Мевен. – Я могу идти?

– Разумеется, – разрешил Левий. – И помни, долг наш перед Создателем превыше долга пред земными владыками, и, в отличие от последнего, он вечен.

3

На зеленоватом, словно дурная торская бирюза, небе проступила половинка луны – слабенькая, дрожащая, полупрозрачная. Она висела над черным гребнем крыш, и не глядеть на нее было трудно.

– Первая четверть, монсеньор. – Нокс никогда не испытывал тяги к небу, но леденящий зеленый шелк встревожил даже его. – Я бы предпочел, чтоб мы ехали в Багерлее, а не в Ноху.

– Почему? – не сразу сообразил Ричард и немедленно пожалел о сказанном. Не следует задавать школярских вопросов подчиненным, даже самым верным и неразговорчивым.

– Не стбит иметь пол-луны за спиной, – неохотно буркнул Нокс, – тем более ржавой. Дороги не будет.

Дикон еще раз глянул вверх: месяц был обычным, тускло-серебристым, вокруг него уже проступили звезды. Юноша старательно пожал плечами и поправил плащ.

– Это не наша дорога, полковник, а кардиналу и Ворону приметы не нужны.

– Не сомневаюсь, монсеньор. – Северянин больше не думал о небе. – Вы доверяете гимнетам?

– Мевена и Лаптона выбрал государь. – Святой Алан, Нокс сам на себя не похож. Сначала луна, потом эти расспросы. – Полковник, что с вами? Что-то случилось?

– Ровным счетом ничего, монсеньор… Просто я подумал, что этот Суза-Муза… Он может быть гимнетом, иначе как он всюду пробирается?

– Вполне возможно. – Не возможно, а так и есть! Только гимнеты сопровождают сюзерена повсюду. Гим-неты и граф Медуза!

– В таком случае в карету с герцогом Алва должен сесть цивильный офицер. Прошу меня простить, но Суза-Муза монсеньора ненавидит. Боюсь даже предположить, что будет, если он встретится с кэналлийцем.

Это так, забывать о неуловимом мерзавце нельзя. Граф Медуза объявил войну не только Альдо, но и Окделлу, и еще этот утренний ультиматум… Волны и Молнии уступили, Скалы – нет, теперь жди любой подлости!

– В карету сядет северянин, – отрезал Ричард. – Мевен поймет, а людям Айнсмеллера я не верю.

– Если монсеньор не возражает, я возьму это на себя, – Нокс запнулся, но решительно добавил: – Видите ли, монсеньор, мои люди… Они были очень преданы генералу Л юра… Я не хотел бы рисковать.

Что сделает Карваль, оказавшись один на один с убийцей Робера? С убийцей, ушедшим от палача? Если люди Симона расправятся с его убийцей, исповедь Эрнани утратит силу, но обвинят Альдо. Тот же Левий и обвинит, а другие подхватят.

– А вы, Нокс? – Ричард положил руку на плечо северянину. – Вы за себя ручаетесь?

– Да, монсеньор, – полковник был слегка обижен, – могу поклясться.

– Я вам верю. Доложите Мевену, что мы готовы, и ступайте за… кэналлийцем. Мы и так задержались.

Нокс щелкнул каблуками и исчез. Солдаты без лишних слов принялись разбирать лошадей, на ступени вышли два монаха, сгустившиеся сумерки превращали их в олларианцев. Следовало подойти и заговорить, но не хотелось.

Дикон облизнул пересохшие губы и подошел к коню. Поправил поводья, с облегчением почувствовав живое тепло. Карас негромко вздохнул, из нежных ноздрей выбились струйки пара, большой, добрый глаз отсвечивал красным. Ричард поднял голову: половинка луны над острыми крышами и впрямь была багровой.

Глава 7. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. 19-й день Зимних Скал

1

– Вот ящерица, – шепнул Альдо, приподняв портьеру, – ты заметил? Он меня короновал, и он же ни разу не назвал меня в разговоре «ваше величество», а этот город – Раканой.

– Не ящерица, – таким же шепотом откликнулся Ро-бер, чувствуя, что противен сам себе, – голубь.

Шутка удалась, Альдо весело подмигнул. Он не сердился на утренний приговор или делал вид, что не сердится.

– Ящерица или голубь, пора выходить. Если я не сяду за стол, неровен час, съем кардинала вместе с послами.

– Главное, подданных не ешь, – еще раз пошутил Иноходец, глядя в рыжую от горящих свечей приемную. – Они тебе еще пригодятся.

– Подданные невкусные. – Король Великой Тали-гойи одернул золотистый камзол и подхватил своего маршала под руку. – Пора являть себя волчьей стае. Слушай, неужели ты есть не хочешь?

– Нет, – признался Робер, – в Ружском, думал, проглочу кого-нибудь, а вернулись, как отрезало. Вот упасть и уснуть хочу.

– Потому и имена путаешь, – вздохнул сюзерен. – А не проглотил зря. Маршал должен быть хищным, иначе слопают.

– Хищных иноходцев не бывает. – Да что с ним такое, откуда это шутовство?

– Иноходец, говоришь? – Альдо махнул стоящим у дверей закатным гимнетам. – Хотел бы я увидеть, как Ворон с голубком уживутся. Спроси Левия при случае, он тебя любит.

– Не замечал. – Шутки шутками, а до конца далеко, до настоящего конца. – Не верю я клирикам… Еще с

Клемента не верю.

– И правильно делаешь, – посерьезнел его величест во, – но свое мы с них получили. Жезл наш, коронация прошла, теперь пускай подвинутся.

Выжать и выбросить… Откуда это у него, не было ведь раньше… Да нет, было, только не с тобой, а с женщинами да лошадьми. Мильжа сказал: кто загонит коня, тот и друга загонит. Бирисец думал про Адгемара, а вышло про Альдо.

2

Город притих. Темные улицы словно вымерли, лошадиный топот и скрип колес в выстывшей, настороженной тишине казались неуместными, как смех на кладбище. Эскорт молча полз меж вжавшихся в землю домов, говорить не тянуло никого, даже Мевена.

В Октавианскую ночь тоже молчали, но иначе. Тогда все было другим, даже катящиеся перед факельщиками тени, а вот висела ли над крышами луна, Дик не помнил. Память сохранила запах дыма, багровые сполохи, колокольный звон и мерный топот за спиной. Тогда они шли в бой, но страха не было; теперь он пришел. Горели факелы, тряслись в седлах цивильники и гимнеты, и все равно было чудовищно одиноко.

Дикон поправил шляпу и придержал Караса, дожидаясь Мевена, хотя приближаться к карете не хотелось. Факельщики на рысях прошли дальше, свернули за черную, длинношеюю церковь, следом истаял первый десяток цивильников…

– Вы о чем-то вспомнили? – Гнедой Мевена в свете факелов стал рыжим. – Или просто заскучали?

– Сам не знаю, – Ричард шевельнул поводьями, – похоже, заскучал.

– С удовольствием разделю вашу скуку, – виконт приподнялся в стременах, глядя вперед, – чем дальше от Триумфальной, тем гаже дорога.

– Возле Триумфальной видели подозрительных всадников, – напомнил юноша, – а его величество не хочет стычки.

– В здешних лабиринтах можно подозрительный полк спрятать, – хмыкнул Мевен, – никто не проснется.

– Зато здесь нас не ждут, – напомнил Дикон, – Нокс проверял. Разрубленный Змей!

Лошади факелоносцев зауросили, не желая идти в проход меж двумя глухими стенами, за которыми угадывалось что-то темное и растрепанное. Тополя! В ветках запутался гнилой лунный обломок, тени черными мечами рубили улицу. Раздался шорох, блеснули два круглых глаза. Кошка!

– Вот ведь тварь! – Мевен с трудом удержал прянувшего вбок полумориска. – Нашла где шастать.

– Господин цивильный комендант, – доложил сержант, – переулок узкий. Четверо в ряд еще проедут, а как с каретой быть?

Спросить Нокса? Но он с Ал вой, а карету лучше не открывать.

– Не останавливаться. – Выдра для засады выбрал похожий проезд, но сорок человек мелкой шайке не по зубам, а большому отряду в такой тесноте не развернуть ся. – Рысью!

Мевен окинул взглядом темную щель и окликнул гим-нет-сержанта.

– Один человек у дверцы проедет, остальные – спереди и сзади. Станет улица пошире, перестроимся. Понятно?

– Да, господин гимнет-капитан. Сержант завернул коня, Мевен почесал нос:

– На вашем месте, Ричард, я бы не связывался с Ал-вой, по крайней мере сегодня. Проводить его в Ноху мог и Рокслей.

– Я не боюсь, – отрезал Дикон. Справа зазвонил колокол, там была Дора.

– То, что вы не боитесь, вы доказали, – хмыкнул гимнет-капитан, и на душе у Дика потеплело. – Дело не в вас, а в Алве. Не стоит его раздражать. Представляете, что будет, если Ворону захочется свернуть голову Ноксу и отправиться во дворец, дабы настоять на поединке? Лично я не уверен, что полковник защитит себя и монашка. Цепи в карете мало помешают.

– Нокс – боевой офицер… Он не растеряется. Мевен покачал головой:

– Вы не видели, как Алва управился с Гирке и Килеа– ном, а я видел. Впечатляющее зрелище. Будет лучше, ес ли я присоединюсь к вашему полковнику.

Чья – то лошадь захромала и пошла шагом. Неровный стук копыт выбивался из общего топота.

– Нокс справится. – Остаться без Мевена среди грязных темных стен? Увольте! Северянин не станет ждать и тянуть, он, если что, ударит сразу, а Пьетро закричит. На это способен даже монах.

– Как хотите, – пожал плечами виконт, – но одного человека мало.

– Нас сорок, а я пока еще цивильный комендант! Зачем он это сказал? Мевен – друг, он хотел помочь, и он прав. Пусть посадит к Ноксу гимнета и успокоится, вот проедем старые аббатства, и пусть сажает…

За стеной уныло и равнодушно, словно исполняя надоевшую работу, завыла собака, ей ответил такой же бесплотный пустой голос. Лучше б здесь жили кошки. Они хотя бы не воют, но какое же гнусное место… Если что-то и нужно сносить, так это старые аббатства, они все равно насквозь прогнили.

– Отвратительное место!

– Монастырь как монастырь. Тут все такие. Обиделся… Нашел когда! Дикон послал Караса вправо и вперед, подальше от заплесневевшей стены, и прикрыл глаза, но стена не исчезла. Грязная и старая, она была испятнана плесенью, а по ее утыканному гвоздями верху, сверкая круглыми голыми пятками, шла маленькая ювелирша.

– Девочка!… Девочка, стой!

Дик пришпорил Караса, конь перешел на рысь, потом на кентер, оставив позади и карету, и эскорт, но догнать девчонку не удавалось. Малявка вприпрыжку бежала по гвоздям, оборачивалась, показывала зеленоватый язык, бежала дальше. Пахло мертвыми лилиями, цокот копыт перешел в болотное чавканье, Ричард оглянулся, сзади не было ничего, только плесень на стенах и лунная гниль.

– Трак-так-так, ты – дурак, – завопила девчонка, приставляя к носу растопыренные пальцы, – и тебя укусит рак…

3

– Проснись, – велел Альдо и тут же сам широко зевнул: – Пойдем, поприветствуем этот зверинец.

– Я готов. – Все утряслось, почему же он не радуется? Нету сил, или дело в старом клене, который теперь доживет до весны? Ты долго решался и наконец решился, а драки не будет. Ты оказался не нужен, Ворон перезимует у Левия, весной подойдет Савиньяк…

– Доброй ночи, господа. – Его величество широким жестом обвел разглядывавших гобелены приглашенных и уверенно направился к кардиналу. – Признаться, ваше высокопреосвященство, – сюзерен улыбался широко и беззаботно, – я рад, что вы приютите кэналлийца. Этот зверь слишком хлопотен в содержании.

– Я был готов освободить вас от него еще днем, – напомнил кардинал, трогая милосердного голубка. – Надеюсь, герцог Окделл скоро к нам присоединится.

– Вне всякого сомнения, – заверил Альдо, – мы не намерены отпускать гостей раньше полуночи. Окделл и Мевен появятся не позже половины одиннадцатого, разве что застрянут перед зеркалом.

Дикону сегодня не до зеркал. Сопровождать в Ноху собственного эра, а до этого бросить ему вызов… Мевен обещал не допустить встречи, но Дикон, чего доброго, попробует доказать то ли Придду, то ли себе, что не боится. Глупо…

– Молодым людям свойственно уделять внимание своей внешности, – кротко произнес его высокопреосвященство, – мы подождем цивильного коменданта, сколько бы ни занял его туалет. Кстати, не могу не отметить, что зимой золотистый цвет выглядит приятней, нежели режущий глаза белый.

– Принцесса Матильда и моя названная кузина думают так же, – быстро произнес сюзерен. – Они привезли из Алати множество сундуков, неприлично держать их запертыми.

– Без сомнения, – одобрил Левий, – тем более в глазах Создателя нашего бел лишь Эсперадор, но когда мы увидим ее высочество?

– Моя предприимчивая бабушка с отрядом мушкетеров лично проверяет Кольцо Эрнани, – засмеялся Альдо. – Скоро она вернется, и я дам в ее честь большой прием.

– Гостеприимство Раканов поражает, – вступил в беседу кашляющий дуайен, – мой преемник будет счастлив попасть к столь блистательному двору.

– Но мы не желаем расставаться с вами, маркиз, – сюзерен выпустил локоть Робера и подхватил Габайру, – без вас Посольская палата опустеет.

– О, – старикашка прикрыл рот золотистым платочком, – граф фок Глауберозе более представителен, нежели я, и он отличается крепким здоровьем. Я бы не пережил известий, подобных тем, что граф получил из Хексберг.

– Граф фок Глауберозе – дриксенец, а значит, воин, – пришел на помощь оледеневшему союзнику Маркус Гамбрин, – воин вынесет больше купца.

– Кому это и знать, как не купцу, – ухмыльнулся в свой платок Габайру. – Увы, сударь, тревога гнездится не только на севере. Вы слышали, что мориски зашевелились и собираются на Межевых[4] островах напротив гайифских берегов?

– Маркиз Габайру, – торопливо вмешался экстерриор, – когда мы увидим вашего преемника?

Граф Ченизу прибудет на следующей неделе, – с готовностью объявил старикашка. – Это достойный во всех отношениях человек. Он пользуется исключительным расположением его величества Фомы и знаком с та-лигойскими… особенностями. Я узнал о его приезде прямо в королевской приемной, без сомнения, это доброе предзнаменование. Кстати, курьер, доставивший известие, проехал мимо Нохи и Ружского, простите, Галь-тарского дворца и не встретил ни герцога Окделла, ни эскорта. Только людей его высокопреосвященства. Так странно…

– Действительно, странно, – согласился очнувшийся Рокслей, – на этой дороге невозможно разминуться.

– Ваше величество, – королевский дворец, Ружский, Ноха, ворота Лилий… Тут и впрямь не разминешься, – нелишне проверить, где эскорт. Я мог бы…

– Нет! – Сюзерен не сказал, а рыкнул и тотчас улыбнулся Роберу: – После лихорадки на холод?! Мы не можем рисковать нашим Первым маршалом накануне войны.

– Я должен проверить. – Проснувшееся беспокойст во визжало все громче. – Карваль занят, Лаптон тоже, кроме меня некому.

– Гимнеты, скрестить копья. – Альдо был непреклонен. – Вы останетесь с нами, Эпинэ, и сядете ужинать. Для беспокойства нет причин. Мы высоко ценим генерала Карваля, но у нас нет повода оскорблять недоверием цивильную стражу и солдат гарнизона. К тому же утром прибыло подкрепление.

– Я видел лазоревые кокарды, – вступил в разговор посол Дриксен, – раньше их не было.

– Утром подошел кавалерийский полк Халлорана и шесть пехотных рот из ближайших гарнизонов, – пояснил сюзерен, удивив если не послов, так Робера. – Кэналлийцев должны ловить кавалеристы, но оставлять столицу без защиты было бы опрометчиво.

С эскортом все в порядке… Должно быть в порядке, просто они задержались на выезде. Расковался конь, сломалась ось у кареты, Рокэ отказался ехать с клириком…

– Ваше величество, – румяный распорядитель грох нул об пол золоченым жезлом, до омерзения напоминав шим судейский, – столы накрыты.

Итак, Первый маршал не знает, какие войска входят в город. Красота!

Халлоран, пусть даже его вызвали приказом государя, обязан был доложить, но не доложил. Это не небрежность, это хуже.

– Господа, прошу, – Альдо мигом обратился в любезнейшего из хозяев, – дам и пулярок не следует вынуждать ждать.

– О да! – Габайру вежливо рассмеялся. – Что первые, что вторые хороши, когда свежи, но, боюсь, мы шокируем его высокопреосвященство.

– Остывшее мясо не украшает стол, – пальцы кардинала пробежались по державшей голубка цепи, – но пастырю надлежит беспокоиться не об ужине, но о пастве. Я желал бы убедиться, что герцог Окделл благополучно следует в Ноху.

– Мы убедимся в этом еще до окончания ужина, – пообещал Альдо, – вдогонку Окделлу незамедлительно отправится разъезд. Боюсь, цивильный комендант примет наше беспокойство за недоверие.

– Я разрешу его сомнения, – голубые глаза были внимательными и холодными, очень холодными, – ведь утешать усомнившихся и укреплять неуверенных – мой долг.

4

– Ричард, – кто-то с силой тряханул юношу за пле чо, – проснитесь!

Мевен, и ничуть не обиженный! Остальное – сон, мерзкий до невозможности, но в Олларии такое случается.

– Простите, задремал. – Хромую лошадь надо бросить, а всадник может встать на запятки, один человек там еще поместится.

Бывает. – Виконт вытащил из ольстры пистолет, сунул назад, подумал и осенил себя Знаком. – Вы – смелый человек, герцог, а вот мне не по себе. Паршивое место, и луна паршивая. Нет, в следующий раз пускай Лап-тон едет.

– Ноксу луна тоже не понравилась. – Дикон выдавил из себя усмешку. – Говорит, ржавая.

– Ржавая? – удивился гимнет-капитан. – Гнилая, как те цветочки… Помните, в гробнице?

– Еще бы, – буркнул Ричард, косясь на зловредное светило. Хорошо, что с ними Пьетро. Монах знал святого Оноре, у него должна быть настоящая эспера. Может, даже Адрианова…

– Не надо было лезть в гробницу. Началось с Франциска, кончилось Дорой…

– Узурпатору не место в храме, – откликнулся Дик, вслушиваясь в неровное клацанье. Проклятая кляча сбивала с шага весь отряд. Потеряла подкову?

– Пусть солдат, у которого захромала лошадь, встанет на запятки. Мы не можем его ждать.

– Захромала лошадь? – удивился Мевен. – Вы о чем?

– Мне послышалось. – Ричард огляделся: в первом ряду кони шли ровно, дальше было не разглядеть, но ко пыта стучали, как положено, и примыкающая к угловому дому стена была обычной, сухой и серой – ни пятен, ни плесени. Старые, выстывшие аббатства остались позади, вокруг тянулся Новый город с его домами, мастерскими,

складами.

– Не понимаю я Олларов. – Мевен достал флягу, отхлебнул и протянул Дикону: – Хотите? Будь я на их месте, я б эти могильники срыл под корень.

– Я бы тоже. – Дик с благодарностью глотнул вина. – Вы все еще намерены пересесть в карету?

– Пожалуй, нет. – Мевен поднес флягу к уху и потряс. – Но больше я сюда не ногой, уж лучше кэналлийцы…

– Вы суеверны, как бергер, – посетовал Дикон. Ка мень с души свалился, но голова оставалась тяжелой. Чтобы окончательно проснуться, требовалось хоть какое– то дело. Юноша привстал на стременах: – Надо же, мы почти у поворота на Вдовью площадь.

– Вы слишком крепко спали, – усмехнулся гимнет-капитан. – Поворот на Вдовью мы проехали минут десять назад.

– Разрубленный Змей! Мевен, почему вы раньше не сказали?

– Потому что не знал, куда вы столь уверенно направляетесь, – зевнул гимнет-капитан. – Хотите повернуть?

– Даже не знаю, – протянул Дикон. – Карета тут, пожалуй, развернется…

– Воля ваша, – откликнулся Мевен, убирая флягу, – но так мы скоро доберемся до Желтой, а с нее все равно попадем в Ноху, только по другой улице. Возвращаясь назад, мы потеряем больше времени.

– Хорошо. – Дик пожал плечами и послал Караса вперед. Линарец согласно взмахнул хвостом и с видимым удовольствием зашагал неширокой сонной улочкой. Все было спокойно, уютные двухэтажные домики мирно спали, как и вымощенная барсинским камнем площадь с молчащим фонтаном посередине. Дик придержал коня, любуясь осевшим на танцующих птицедевах инеем.

За раскинутыми крыльями начинался город Франциска, который пора переименовывать. Жаль, Оллария росла, куда придется, как ее ни крои, равнозначных частей не получится. А как заманчиво разделить столицу на четыре части и назвать по-гальтарски – город Скал, город Ветра, город Молний… Юноша приласкал благодарно всхрапнувшего Караса и оглянулся на приближающиеся рыжие отблески. В Желтую площадь со стороны аббатств вливалась одна улица, а в город Франциска вели целых три.

Куда сворачивать, Дикон не представлял, но дважды ошибиться дорогой было бы неприлично. Оставалось спросить у Мевена или выслать вперед разведку. Дикон отсалютовал стынущим под луной крылатым красоткам и завернул коня навстречу факельщикам. Страхи рассеялись вместе с дремотой, а сверкающая инеем и звездами ночь была прекрасна.

– «Чем горше сон, тем слаще пробужденье, – невольно прошептал юноша, – чем ночь темней, тем радостней рассвет…»

– Да, монсеньор? – На физиономии сержанта-цивильника застыло удивление.

– Это Веннен, – засмеялся Ричард, – и он, как всегда, прав. Надеюсь, вы знаете, какая улица ведет в направлении Нохи?

– Конечно, монсеньор, – перевел дух вояка. – Аптекарская.

– Вот ее и проверьте, – велел юноша. – Да поживее, поздно уже.

– Слушаюсь. – Цивильник, не забыв отдать честь, махнул двоим солдатам: – За мной.

Конские подковы застучали по спящим камням. Обычные подковы обычных лошадей. Вот и все! Через полчаса они в Нохе, а к полуночи – во дворце. Катари тоже в Нохе, но к ней ночью не войти, и вообще, пусть успокоится. Женщины, даже лучшие, никогда не поймут смысла войны и справедливости победы. Они будут защищать проигравших, даже любя победителей…

Юноша неспешно двинулся вдоль ползущего конвоя. Сколько можно вспоминать кошмары! В Надоре собаки воют каждую ночь, а луна над башнями такая, какой здесь и не увидишь. Огромная, серебристая, а на сверкающем диске, если вглядеться, можно рассмотреть вставшего на дыбы Зверя.

– Вот уж не думал, что люблю мещанские кварталы. – Оказавшийся рядом Мевен деловито поправил шляпу. – Что-то я проголодался, а вы?

– А я – нет. – Пережитые страхи обернулись не голодом, а досадой. Ничего, в полнолуние он выпьет шад-ди и проедется старыми аббатствами. Кентером, чтобы не снилась всякая чушь… Огонь гасят огнем, а страх – взглядом в лицо!

– Монсеньор, – вернувшийся цивильник был дово лен, – впереди тихо. Улица широкая, пятеро в ряд спо койно проедут.

– Отлично! – Мевен повернулся к Дику: – Надо взять карету в кольцо.

– На площади, – уточнил юноша. – Жду вас у фонтана.

Карас с готовностью перешел на рысь, догоняя факельщиков, на ограде углового особнячка засверкал иней, развернули крылья уже знакомые танцовщицы, и тут же позади что-то треснуло, охнуло, заскрипело… Грохнули выстрелы, пуля чиркнула по камням возле самых копыт Караса. Брызнули белые искры, линарец вскинулся на дыбы, ехавший слева факельщик свалился на камни, его факел за что-то зацепился, опалив круп соседней лошади. Та, ошалев от боли, взметнулась свечкой, сбросила седока и исчезла в темноте. Откуда-то выскочили люди с мушкетами, сколько их было, Дикон не разобрал…

Грохот. Двое цивильников летят наземь, перепуганный Карас бьет копытами, в глазах мечутся факелы, сбоку что-то звонит и рушится.

Конь!… Главное – подчинить коня… Леворукий бы побрал этих линарцев! Дикон обеими руками сжал шею жеребца, наваливаясь на нее всем телом. Если обойдется, на эту тварь он больше не сядет. Карас взвизгнул, опускаясь на передние ноги. Сона бы не взбесилась! Сона – умница, нужно ездить на ней и только на ней…

Толчок снизу, под ногу, неожиданный и сильный. Лошадиная спина куда-то делась, навстречу понеслись холодные камни, они распробовали кровь и хотели еще… Чьи-то лапы рванули пояс, кто-то огромный и горячий навалился сзади, Дик вскрикнул от боли в сведенных за спиной локтях и ощутил на горле острый, опасный холод.

– Смотри не придави, он тут из главных.

– Ага. – Похожий сразу на быка и на медведя здоровяк рывком поднял Дика на ноги. Рядом второй, тоже не маленький, удерживал хрипящего линарца, позади что-то мелькало и лязгало.

– Господин полковник, вот, взяли.

– Хорошо! – Лица офицера не разглядеть, только ногу в стремени. – Связать руки и – к карете. Остальные?

– Сдались.

– Хорошо, – повторил старший, звякнул поводьями, и убрался. Ричард судорожно вздохнул, но в горле застрял холодный, липкий ком. Сердце бешено колотилось, во рту сразу пересохло, грубые веревки резали запястья. Дик попытался ослабить узлы и заработал тычок в спину.

– Пошли!

Сбоку вспыхнули новые факелы, свет отскочил от мушкетных стволов, но лица стрелков остались в темноте. Ворота углового особнячка были распахнуты, во дворе приплясывали оседланные кони, их держали солдаты. Чужие. Дальше понуро стояли гимнеты, двое скорчились возле опрокинутой решетки. Так вот что звенело, когда взбесился Карас…

Юноша споткнулся о какую-то оглоблю, упасть не дал конвоир.

– Где полковник, Тобиас?

– На площади, – буркнул «Медведь», – добычу считает. Вот, еще один…

Мевен был жив. Скулу виконта украшала ссадина, запястья были стянуты так же, как у Дика.

– Спокойно, – шепнул гимнет-капитан, – только спокойно. Мы ничего не можем.

Перевязи на Мевене не было, плащ тоже куда-то делся, а на мундире недоставало пуговиц.

– Это не кэналлийцы, – прохрипел Дик. – Кто это? Мевен не ответил. Становилось все холоднее, руки бо лели так, словно их жалили все муравьи мира.

– Дорогу!

Из темноты улицы выкатилась карета, скрипнула, остановилась. Тот, кто спрашивал про полковника, вскочил на подножку и распахнул дверцу. Внутри зашевелились, и из кареты вывалилось тело. Кони дернулись и захрапели, один из солдат поднял факел, круг света накрыл полковника Нокса желтым саваном.

– Милосердны будьте, ибо Он милосерден. – Пьетро замер на подножке, не зная, куда поставить ногу. Монаха била дрожь, но свои четки он не бросил.

– Отодвиньте, – приказал какой-то офицер. Мед-ведь-Тобиас ухватил Нокса за ноги и рывком отшвырнул. Лицо мертвеца было искажено, на открывшейся шее чернела широкая полоса.

– Брат мой, дайте руку. Вам ничего не грозит. Пьетро вздрогнул и оперся на огромную лапищу. Тобиас ловко поставил монаха на землю и вдруг… раздвоился. То есть из кареты вылез еще один великан. Брат?

– Факелы поднять! – Офицер поправил мундир и обнажил шпагу. – На караул!

– Господа, это лишнее! – Рокэ Алва, звеня цепями, спрыгнул наземь и огляделся. – Доброй ночи, герцог. Это все-таки вы! Несколько неожиданно, но, не скрою, приятно.

Нужно отвечать, но ответ не находился. Дик смотрел на своего эра, а тот улыбнулся и слегка приподнял бровь, возвращая Ричарда в навсегда ушедшее. Навсегда потому, что мир между ними невозможен. Повелитель Скал верен Альдо Ракану, а в Талигойе Раканов места Воронам нет.

– Господин Первый маршал, мы в полном вашем распоряжении! Какие будут приказания?

Валентин! Валентин со своей спесивой миной среди факельщиков и… Эта тварь сняла траур!

– Предатель! – Веревки вгрызлись в кожу, но было не до них. – Подлый предатель!…

– Ричард, – негромко велел Мевен, – тихо.

Так вот с каким «герцогом» заговорил Ворон… Это дело рук Спрута и его стрелков, расползшихся по городу с попустительства Робера.

– Я убью его! – Кто-то повис у Ричарда на спине, кто– то вцепился в плечо. – Пусти! Обоих… Предатели!

– Говорите, приказания? – Рокэ склонил голову набок. – Найдите что-нибудь выпить, успокойте Окделла, снимите с меня цепи и доложите обстановку. Чем располагаете вы, сколько в городе войск, где они?

– Тобиас, убери этого… Повелителя. – Спина Валентина загородила Ворона, спина предателя, в которую нет возможности всадить кинжал.

– Не слишком далеко, – поправил Алва, подставляя скованные руки кому-то плечистому, – он тоже может быть полезен.

– Создатель хранит ходящих в незлобии и прощающих врагов своих, – пробормотал Пьетро, закрывая лицо Нокса подобранной тут же шляпой.

Глава 8. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. Вечер 19-го дня Зимних Скал

1

Левий, как и положено голубку, отщипнул кусочек хлеба. Его высокопреосвященство улыбался. Альдо улыбался еще шире. Неужели научился проигрывать?

– Герцог, вы совсем ничего не едите, – гайифский посол была сама озабоченность. – Вы дурно себя чувствуете?

– Я здоров, – буркнул Эпинэ. Пулярки правили свой последний бал, послы и придворные жевали, гимнеты смотрели, слуги нюхали, и все ждали известий, а может, и не все. Подавальщикам все равно кому подносить тарелки, лишь бы было что уволочь домой…

– Повиновение государю, – возвестил закатный гим-нет. – Гонец из Нохи к его высокопреосвященству.

– После ужина, – сюзерен небрежно поднял бокал, – все дела после ужина.

– Пища земная есть средство к существованию, но не цель и не суть его. – Левий промокнул губы салфеткой. – Я выслушаю.

Альдо усмехнулся:

– Ваше высокопреосвященство, мы уважаем тайны церкви, но чтобы узнать о водворении Алвы в Ноху, вставать из-за стола необязательно. Гимнет, пусть гонец войдет.

– Это тоже не обязательно, – усмехнулся Левий, – пусть посланец доверит новость гимнету.

Гонцов лучше расспрашивать без свидетелей, тем более таких. Уж лучше гимнет передаст чужие слова – и все.

– Ваше высокопреосвященство, вы не боитесь жить под одной крышей с еретиком? – полюбопытствовал вы здоравливающий ургот.

Сюзерен засмеялся и отодвинул тарелку.

– Наш кардинал очень смел, – объявил он. – Мы обеспокоены его безопасностью больше, чем он сам.

Левий живо повернулся к сюзерену:

– Святой Адриан и память преосвященного Оноре укрепляют меня, – сообщил он, разглядывая королев ские цепи, – к тому же страшен не черный лев, но гиена в овечьей шкуре, и не воин с мечом, но отравитель и лжец.

О ком это он? О вновь водворенном в Багерлее Штанп-лере или о гостеприимном хозяине?

– Повиновение государю. – Вернувшийся закатный был растерян или это только казалось?

– Мы слушаем.

– Мой государь, гонец послан теньентом охраны его высокопреосвященства Дексером. Дексер с двумя десятками солдат отправился навстречу эскорту герцога Алва, едва пришло известие о его выезде. Отряд достиг Галь-тарского дворца и никого не встретил, о чем теньент счел нужным уведомить его высокопреосвященство.

Весьма странно, – кардинал поправил эмалевого голубя, – и весьма неожиданно. Если б разверзлась земля и поглотила грешника вместе с эскортом, Дексер узрел бы бездну, он, знаете ли, весьма наблюдателен.

– Возможно, они не проезжали Триумфальной, – предположил маркиз Габайру и покосился на кардинала. – Не мог ли герцог Окделл, разумеется, по ошибке, вернуть узника в Багерлее?

– В таком случае, – не моргнул и глазом Левий, – ошибку следует исправить. Я немедленно отправляюсь в Багерлее.

– Это исключено, – огрызнулся Альдо. – Цивильный комендант и гимнет-капитан знают, куда везти узника. За Алву, пока он не в Нохе, отвечают они, и только они. Ваше высокопреосвященство, этот человек слишком опасен, чтобы оставлять его на попечении адептов ордена Милосердия. Его и дальше будут охранять гимнеты.

– Лев, и в клетке сидящий, пугает овец, – улыбнулся клирик. – Мне понятны ваши опасения. Четырежды в день гимнеты смогут убедиться, что Рокэ Алва там, где ему надлежит быть. Сейчас же я настаиваю на поисках герцога Окделла.

– Я распоряжусь, – чужим голосом произнес Эпи-нэ. – К сожалению, генерал Карваль отсутствует, но я пошлю Пуэна.

– К Окделлу уже отправлен разъезд, – напомнил сюзерен, – к тому же с Ричардом Мевен, Нокс и сорок солдат, не считая благочестивого брата. С помощью Создателя доберутся.

2

Пьетро перебирал свои дурацкие четки и пялился в землю. Торчал серым истуканом и перебирал. Тощие пальцы отсчитывали жемчужины, мелкие, плохонькие, чуть ли ни болотные, но руки… Они свободны! Зачем связывать овцу?

– Пьетро… Именем святого Оноре, развяжите нас! Испуганный, непонимающий взгляд. Чего удивлять ся: тот, кто трусил в Октавианскую ночь, струсит и в эту.

– Пьетро, ваш долг…

– Все мы должники Создателя и кредиторы Левору-кого, – проблеял монах, – прими в свое сердце первого, отринь последнего и будешь спасен.

– Тупица, ты пойми…

– Окделл, успокойтесь, – привалившийся к морщинистому стволу Мевен поднял голову, – мы сейчас ничего не можем, нужно ждать!

Ждать, пока Ворон со Спрутом удерут, как удрали во сне?! Но как же все совпало, даже неровный лошадиный цокот.

– Мевен… Мевен, вы меня слышите?

– Да. – К правой щеке гимнет-капитана прилип высохший листик. Виконт раз за разом вытирал щеку о плечо, но лист держался.

– Мевен, нужно… Мы должны сообщить Альдо… Мевен?

– Помолчите!

– Не поддавайтесь пустому гневу и словоблудию, – пробормотал монах. Смотреть на него было тошно, любоваться на выплясывающего перед Алвой Спрута – нестерпимо. Не спасало даже чувство правоты. Ну и что, что ты предупреждал сюзерена, а тот не слушал? Правотой меряются после победы, а она ускользает по милости сбежавшего к убийце ублюдка.

– Виконт Мевен, – офицер в лиловом. Знакомое лицо… На коронации он держал Спруту стремя, теперь держит пистолет, – вставайте, вы нужны.

– Кому? – Мевен дернул головой, избавившись наконец от докучливого листка, проступила кровь. Это только ссадина, но Придду свидетели его подлости не нужны.

– Герцог Алва хочет задать вам несколько вопросов. Алва, не Придд!

– Идемте. – Гимнет-капитан неуклюже – мешали связанные за спиной руки – оторвался от черного ство ла. Пьетро суетливо отступил, давая дорогу жертве и палачу. Чего хочет Ворон? Мевен не перейдет на сторону Олларов! Он не предатель!

– Мы идем вместе, – отчеканил Дикон, – наш разго вор с Приддом не окончен.

«Спрут» пожал плечами:

– Когда вы потребуетесь, – процедил он, – за вами придут.

Их с Мевеном ждут пули, и это в лучшем случае, Алва врагов предпочитает вешать. Святой Алан, пройти Окта-вианскую ночь, две войны, Дору и проститься с жизнью на каком-нибудь каштане в полухорне от ничего не подозревающего сюзерена!

– Я иду с вами!

Офицер молча кивнул ближайшему охраннику. Грубая солдатская пятерня вцепилась в плечо, отделяя от уходящего друга, Дик рванулся, на помощь капралу подоспел долговязый мушкетер.

– Мевен! – закричал Дик, выдираясь из лиловых лап. – Мевен, держитесь!!!

Виконт не оглянулся. Он медленно шел, почти плыл сквозь разодранную факелами тьму, ноги Мевена обнимали тени, длинные и тонкие, словно плети. Сколько факелов, столько и теней, а человек – один.

Солдаты ослабили хватку, решили, что пленник сдался. Дик не стал выводить их из заблуждения. Если б только Пьетро не был таким трусом! Развязать веревки – это все, что от него требуется, даже не развязать, найти что-то острое… Ворон не должен добраться до армии, иначе конец всему!

Святой Алан, Альдо еще ничего не знает! Помощи ждать неоткуда, когда сюзерен узнает правду, Алва будет Далеко, а герцог Окделл умрет. Со связанными руками, бессмысленно, позорно, упустив самого страшного врага анаксии. Они с Ноксом обманули всех, кроме Придда. Опасаться кэналлийцев и угодить к «спрутам»… А вдруг засады были везде? Хуан засел на Триумфальной, Прид-ДУ достался кружной путь, а Карваля обманом выманили из города. Маленький генерал опоздал в Дору, опоздает и сейчас.

3

– Мы весьма высоко ценим генерала Карваля и его людей, – обрадовал его величество. – Мы надеемся, что он вернется с добычей или, по меньшей мере, вынудит Давенпорта убраться за пределы Кольца Эрнани. Но полностью исключить нападение нельзя – пока шел суд, в окрестностях Гальтарского дворца были замечены люди, похожие на кэналлийцев, а разъезды видели за Данаром два крупных отряда…

– Могу ли я сделать вывод, – подался вперед гайи-фец, – что Давенпорт, вопреки полученным с севера сведениям, жив?

– Увы, – подтвердил сюзерен, – ложными оказались ВСЕ слухи о смерти этого человека. Давенпорт прекрасно знает Ракану, а его наглость не имеет границ. Весьма вероятно, что он один или же с кэналлийцами готовил нападение на эскорт.

Посол Ургота негромко закашлялся, прикрыв рот желтой старческой ладонью, гайифец поправил салфетку.

– Означает ли это, что герцогу Окделлу и виконту Ме-вену предписано ехать кружным путем?

– Им предписано передать Алву его высокопреосвященству, – Альдо слегка поклонился, – но я не удивлюсь, если они направились в объезд.

– Мимо Доры? – Очнувшийся Рокслей с недоумением смотрел на сюзерена. – Это прбклятое место.

– Вы становитесь суеверным, граф, – покачал головой гайифец, – церковь этого не одобряет, не правда ли, ваше высокопреосвященство?

Церковь не одобряет неуважение к смерти, – поправил кардинал, – но церковь и не отрицает огульно народных примет и поверий. Дора вряд ли опасна нескольким десяткам вооруженных мужчин, но одиноким путникам после захода солнца там лучше не показываться. Что до Давенпорта, то я не могу подвергать жезл Эрнани опасности. Святыня останется в Нохе, пока не станет очевидно, что отряд в сорок человек без особого риска преодолеет путь до дворца.

– Если Давенпорт столь опасен, – поежился ургот, – как вышло, что Посольскую палату не предупредили о возможной засаде? Ведь мы все, повторяю, все ездим Триумфальной улицей.

– Для паники нет никаких причин, – заверил Альдо. – Да, мы отправили генерала Карваля, как наиболее опытного в подобных делах, прочесать юго-восточные предместья, но город не остался без защиты.

– Тогда какой смысл везти Алву в обход? – не понял Габайру.

– Герцог Окделл молод, – улыбнулся сюзерен, – днем он проявил отвагу, сейчас проявляет предусмотри тельность.

Какая милая шутка, только что-то в ней не то. И в голосе не то, и в том, как старательно глотается мясо и пьется вино. Альдо не ест, не пьет, не шутит, он делает вид.

– Отвага герцога Окделла принадлежит ему самому. – Левий придвинул тарелку к краю стола. – Но вот кому принадлежит его предусмотрительность? Герцог Эпинэ, не будете ли вы столь отважны, что пошлете к Окделлу гонцов?

– Эпинэ будет предусмотрителен, – ввернул Альдо, – и не станет вмешиваться в чужие дела. Гимнет-теньент, пошлите курьера к Мевену.

– Это весьма… предусмотрительно. – Кардинал невозмутимо впился в цыплячье крылышко; сюзерен пьяно стукнул по столу и расхохотался, но он был трезвей Левая.

4

Они о чем-то говорили – Мевен, Спрут и Ворон. Слов Дик не слышал, лиц в свете факелов тоже было не разглядеть, только темные, окруженные закатным ореолом силуэты. Рокэ замер, скрестив руки и слегка выставив вперед ногу, на груди Валентина плясали рыжие блики – мерзавец озаботился надеть кирасу. Мевен то и дело поводил плечами, то ли от чего-то отказывался, то ли разминал затекшие локти.

– Молчите! – Зачем он кричит, им нечего сказать, кроме того, что они правы перед государем и Талигойей.

– Поберегите горло, сударь. Ночь холодная, можете простудиться!

Еще один негодяй, и тоже знакомый, только мундир раньше был другим – красно-белым!

– Предатель!

– В ваших устах это звучит глупо. Посторонитесь! Оседланные лошади, десятка два и отдельно пара морисков. Серый Придда и вороной… Моро?!

Черный конь, Придд, Ворон, ночь, кровь на камнях – все это уже было, только вместо Старого парка – спящий город, и нет ни Соны, ни пистолета… И это не сон, это все наяву! Выходит, Робер тоже?! Нет, у Моро не было белой звезды на лбу, а Робер – не предатель. Кто угодно, только не Иноходец, иначе его бы не пытались убить!

– К забору! – Нос у капрала сбит на сторону, бровь рассечена. Война или подлость? – Живо!

Очередной тычок в спину, бессильная ярость, боль в руках… Пьетро подбирает свой балахон, послушно трусит следом, только колокольчика на шее не хватает.

– Тобиаса не видел? К монсеньору!

– За домом глянь!

А факелов стало больше, много больше, и все равно здесь не все. Гвардия у Волн не меньше, чем у Молний и Скал. Если б Нокс взял с собой северян, но он не хотел мести за Люра и поехал один… Бедняга!

– Посторонись!

Несколько всадников срываются с места, исчезают в темноте, а напротив, в десятке шагов, – Алва. Валентин рядом, а Мевена увели. Куда? Что он рассказал? Гимнет-капитан не знает тайных проходов во дворец, а Ворон?!

Сколько же в нем фальши! Молчать и смотреть в окно, изображать проигравшего и ударить в спину! Алве весело, а Спруту – нет, Спруту что-то не нравится, аж в лице переменился, или это блики? Рыжие блики и боль в руках заполняют ночь, а луна исчезла. Луна забрала Нок-са, умылась кровью и растаяла.

Солдат отбросил выгоревший факел, засветил новый, из-за лошадиных спин показался высокий полковник, с ним двое солдат и теньент из «цивильников». Кто – со спины не узнать, но не предатель, а пленник, шпаги нет, руки связаны. Высокий присоединился к Придду, и Дик его узнал. Граф Гирке, в прошлом виконт Альт-Вальдер. Этому есть за что благодарить Ворона: свой титул он снял с его клинка.

Гирке четко, как на смотре, отдал честь, Алва знакомо кивнул и протянул руку, в которую предатель и вцепился. Потом вперед вылез цивильник и торопливо заговорил. Факелы осветили исполненное усердия лицо. Этот теньент ехал за каретой, у него была чалая лошадь. Пустое место, о чем с ним говорить, если только он не шпион, но шпионов не связывают. Значит, трус, как и все, собранные Айнсмеллером. Северяне так не лебезят, если б только они были здесь!

Ворон склонил голову к плечу, он всегда так слушал доклады. Мимо Дика пробежал капрал с корзиной, полной бутылок. Еще бы! Монсеньор потребовал вина, и верные «спруты» добыли, только Алва не оценил, отмахнулся.

Болтун наконец замолчал, и его увели. Алва проводил его взглядом и развернулся боком, брови Валентина сошлись в одну черту. Гирке и безымянный капитан подались вперед, только что рты не открыли. Что-то пошло не так? Вернулся Карваль? Святой Алан, наверняка! Не станет же коротышка гоняться за кэналлийцами ночью! Южане шастают везде, они должны услышать выстрелы!

Ворон что-то сказал, что-то короткое, но Гирке едва не подпрыгнул. Валентин положил руку родичу на плечо и кивнул, Алва усмехнулся и покачал головой: он был Уверен в себе, в своих словах, в успехе. «Спруты» переглянулись, и Дику отчего-то показалось, что речь о нем, но четверо у ворот смотрели на улицу…

Простучали копыта – Тобиас и его двойник подвели коней, в том числе и серого мориска. Выходит, Валентин куда-то собрался, а Ворон?! Великаны загородили стоящих, и Дик рванулся к ограде, он должен был видеть! Капрал ухватил юношу за предплечье, но Дикон даже не оскорбился. Солдаты, пули, смерть были рядом, и их не было. Юноша видел только Валентина и Ворона, Придд отдал честь, Алва ответил привычным небрежным жестом. Прихлебатель и господин, предатель и свихнувшийся убийца… Круг замкнулся, еще один круг! Спруты задолжали Раканам, а заплатили Ворону.

Придд сел в седло, звякнули удила, Тобиас набросил на плечи хозяину плащ. Серый! И шляпа серая. Куда он собрался? Три всадника вылетели со двора, следом рванулся четвертый, тот самый, с Золотой улицы… Варден, так его звали… Рэми Варден из Эпинэ, угостивший в Ок-тавианскую ночь оруженосца Ворона касерой, далеко же он пошел! Тогда чесночник хотел убить Килеана, сейчас предал своего герцога и короля.

Алва прикрыл руками глаза и замер, а где-то на улице с места в галоп сорвались кони, много, не меньше двух десятков… Кэналлиец поднял голову, на темных губах играла та же шалая улыбка, что и раньше. Блеснуло стекло, Ворон запрокинул голову, ловя винную струю. Кэнал-лийский разбойник, шад, отродье Леворукого, кто угодно, только не эорий!

Сквозь уносящийся к Данару топот прорвался колокольный звон. Десять с четвертью…

Пустая бутылка с дерзким звоном врезалась в решетку, взметнулся и опал стеклянный веер.

– На удачу! – выдохнул капрал, возвращая Ричарда в Нижний город.

Алва, не глядя, потянулся за другой бутылкой. Так же долго, с наслаждением, не отрываясь, он пил после Дара-мы, но тогда он еще был человеком, а вдоль Виры цвели сады. Как много мы запоминаем, до поры до времени не зная, что вмерзло в нашу память!

Конский топот стих, треск факелов стал громче, огонь плясал в бутылочных осколках рыжими звездами, обещая свободу. Нужно только исхитриться и подобрать…

– Тихо! – непонятно кому рявкнул капрал.

Ричард вслушался: где-то у Башни Эльвиры раздались выстрелы, потом еще и еще. Затем наступила тишина.

Глава 9. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. Вечер 19-го дня Зимних Скал

1

– Если вашему высокопреосвященству хочется увидеть Багерлее ночью, мы не станем этому препятствовать. – Альдо вздохнул, словно ментор, отчаявшийся унять воспитанника. – Вас проводит Лаптон и рота гим-нетов.

– Не разумнее ли отправить их на поиски пропавших? – предположил кардинал. – Уведомить герцога Окделла о его ошибке я смогу без помощи мушкетеров. С другой стороны, в столицу, воспользовавшись отсутствием Карваля, могут проникнуть головорезы Давенпорта.

– Увы. – Дуайен вздохнул и закашлялся. – Я не очень смелый человек. Мне неприятно ездить ночью по городу, в котором рыщет господин Давенпорт. Ваше высокопреосвященство, нам с вами по пути, я хотел бы присоединиться к вашему эскорту.

Буду рад. – Глаза кардинала ласково и тревожно взирали на его величество. – Мне кажется разумным объединить усилия по поимке Давенпорта. Я готов передать под начало генерала Карваля часть моих людей, размещенных по настоянию прошлого цивильного коменданта за пределами города. Тех же, кто не будет занят поисками кэналлийских разбойников, я переведу ближе к Нохе, чтобы предотвратить попытку освобождения узника.

– Если поиски, предпринятые генералом Карвалем, не завершились тем успехом, на который мы рассчитыва ем, – заверил Альдо, – нам останется лишь с благодар ностью принять предложение.

Герцог Эпинэ, поскольку гимнет-капитан Лаптон отправляется с его высокопреосвященством, вы, как Первый маршал, принимаете на себя его обязанности. До возвращения Лаптона охрана дворца возлагается на вас и графа Пуэна.

Иными словами, сам сиди на месте и южан держи, но в Багерлее Алву не повезли, это слишком даже для Альдо.

– Государь, я должен принять дежурство у Лаптона.

– Десяти минут вам хватит?

– Вне всякого сомнения. До возвращения Лаптона я останусь в комнате гимнет-капитана.

– Ступайте! – Альдо повернулся к гостям. – Ваше высокопреосвященство, господин Габайру, у нас есть десять минут, и мы потратим их с пользой. Сейчас подадут десерт.

2

Это был патруль, патруль, нарвавшийся на предателей. Неужели всех перебили? Если солдаты были пешими – скорее всего, а кавалеристы ловят кэналлийцев. Боялись Хуана и прозевали Спрута, но выстрелы ночью разносятся далеко, их обязательно услышат. Левий должен был послать кого-то навстречу, поднять тревогу. Должен… Только их ждали со стороны Триумфальной, там и станут искать в первую очередь, но с кем же была перестрелка?

– Пьетро!

– Да, брат мой?

– Пьетро, солдаты Ле… его высокопреосвященства проверяют окрестности?

Монах удивленно заморгал:

– Солдаты, проводившие нас сквозь земли горящие, стоят за пределами города. Его высокопреосвященство по слову господина твоего взял в Ноху лишь две сотни человек, и мы приняли это с кротостью и пониманием. Плох тот пастырь, что стережется паствы своей.

Две сотни? Дик готов был поклясться, что «серых» в Нохе больше.

– Нас найдут, – твердо сказал юноша, – должны найти.

Полк Халлорана, как же он забыл! Его ввели в город только сегодня и разместили между Нохой и Певанским предместьем. Перестрелка вышла с его разъездом, а церковники засели вдоль короткой дороги, улицы они не патрулируют…

– Ведите! – скомандовал очередной «спрут», махнув рукой в сторону особняка. За лиловыми спинами стражников зашевелились дожидавшиеся своей участи гимнеты. Безоружные и связанные, они понуро побрели в глубь двора, в темноту, и Дик потерял их из виду. Мевена среди пленных не оказалось, и это могло означать самое худшее. Вспомнился лежащий на земле Нокс, нелепо раскинутые ноги, страшный след на шее… Отгоняя настойчивое виденье, юноша прикрыл глаза и поднял голову, пытаясь за деловитой солдатской возней расслышать хоть что-нибудь, но город как вымер – ни крика, ни выстрела, ставень и тот не хлопнет.

– Пошли! – скомандовал кривоносый капрал. Вернулся и распоряжается!

– Я никуда не пойду, пока не узнаю, где гимнет-капитан Мевен!

– Пойдешь, – «спрут» бесцеремонно ухватил юношу за локоть, – шевелись! Брат, верхом ездишь?

– Если того требует мое служение…

– Требует. – На монаха кривоносый не смотрел, сосредоточившись на Дике. Можно ударить по колену, а потом? Двор полон «лиловыми», руки связаны, оружия нет. Юноша закусил губу, глядя, как «спруты» садятся на коней и выезжают за ворота. Ни Ворона, ни Гирке, ни Мевена видно не было, всем распоряжался незнакомый капитан в лиловом.

Чужие окрики, связанные запястья, мундир без перевязи и бессилие – это и есть плен…

– Развяжите руки! – Если развяжут, вскочить на крайнего жеребца и вперед, в ночь!

– Обойдешься. Подсадите их!

Первым в седло забросили Пьетро. Тощенький монах покачнулся и смешно вцепился в поводья.

– Не упадешь?

– На все воля Создателя.

– Теперь второго!

Это не Карас, а какая-то кобыла, то ли гнедая, то ли рыжая, в свете факелов не разобрать. Поводья привязаны к чужому седлу… К седлу кривоносого! Проклятье…

Капрал проверил пистолеты, что-то буркнул и тронул коня. У решетки призывно блеснули бутылочные осколки, кобыла переступила с ноги на ногу и послушно потрусила за поводырем.

3

Люди, лошади и карета растаяли в ночном городе, а сюзерен ужинает. Не бросается на стены, не рычит, не трясет гимнетов, а кушает желе. Потому что знает, куда делись Дикон с Мевеном, не ждет их и не хочет, чтобы их нашли. Потому он и от Карваля избавился.

– Монсеньор, – порученец графа Пуэна тяжело дышал: надо полагать, бежал бегом если не из Нохи, то по дворцу, – из Старого города они выбрались, а дальше как корова языком… Люди Левия никого не видели, кажется, так и есть.

– Откуда ты знаешь, что они добрались до Нового? Шадди хочешь?

– Расспросил горожан, – улыбнулся теньент, – нам открывают.

– Шадди будешь, спрашиваю? – Да, южанам открывают, и это еще пригодится.

– Спасибо, монсеньор, если можно, вина… Холодно!

– Возьми у гимнетов. Окделл свернул к Доре?

– К Тополиному проезду, там их в последний раз и видели. Люди огни гасят, но не спят – трясутся, а тут такое на улице. Ясное дело, сразу к окнам.

– Значит, до аббатств ничего не случилось?

– Ехали спокойно, как положено. Факельщики, ци-вильники, гимнеты вокруг кареты, герцог Окделл – сразу за факельщиками, Мевен возле дверцы. Свернули в Тополиный, я думал, они у Доры вынырнут или у святого Хьюберта. Не было их там, и на Железной не было.

В старых аббатствах не живут, там свидетелей не будет, разве что нетопыри, но Дикон никогда не убьет пленника. Сильного, непобедимого, удачливого врага – да… Чтобы спасти друзей и свою любовь, но любовь теперь за Ворона. Катари Алву не обвиняет, Дик не может это не понять, а Мевен… Мевен не мерзавец, не дурак и не убийца. Виконт везет, раз уж его оседлали, но подлость такому не поручат, это не Люра.

– Согреешься, возьмешь две дюжины солдат. Проедешь Новым городом по кромке аббатств, потом – по городу Франциска, где-то они должны были выехать.

– Да, монсеньор. – Радости в голосе не чувствовалось: еще бы, опять из тепла да в холод. – Только зря они туда сунулись… Кони туда по ночам идти не хотят, помните, третьего дня?

– Помню.

Нечисть не виновата. Сорок человек с лошадьми и каретой она не сожрет, это людские игры, но Альдо отослал Карваля утром, когда не сомневался в приговоре. С утра Убийство было ни к чему, ведь Алву собирались казнить. Тогда чем мешал маленький генерал? Сюзерен затеял похищение? Решил вытрясти из кэналлийца меч и гальтар-ские тайны? Абсурд. Ворон ничего не скажет, уже не сказал, как Морен ни старался! И вообще похищение – лучший способ раздуть слухи. Те самые, что его величество Желает пресечь. Показать Алву послам и дать ему исчезнуть? Эта даже не глупость, это безумие, и вдвойне безумие – выбрать в подручные Дикона и пустить в карету монаха, каким бы бараном тот ни был.

– Господин Первый маршал, – уже полуночный гим-нет торопливо отдал честь, – в городе Франциска слышали выстрелы.

– Где? И кто?

– Где-то за Желтой площадью.

За Желтой?! Чесать левой ногой за правым ухом умнее, чем ехать в Ноху через Желтую, но все-таки…

– Едем! – Робер потянул с кресла плащ. – Поднимайте Пуэна.

– Куда это ты собрался? – Сюзерен стоял у дальней двери. – Ты сейчас гимнет-капитан, твое место при мне, а я никуда не еду.

– У Желтой площади стреляли.

– Мы знаем. – Альдо зло глянул на гимнета, и тот вышел, но южанин остался – глядел на «Монсеньора» и ждал приказа.

– Идите, теньент.

– Что он тут делал?

– Докладывал. Люди видели, как Дикон свернул к старым аббатствам. Альдо, Лаптон вернется с минуты на минуту, с тобой останется Пуэн, а я найду Дика.

– Дикон сам найдется. – Альдо зевнул, но спать ему хотелось не больше, чем Роберу. – И с чего ты взял, что они у Желтой? Ты бы еще за Данаром поискал.

– Там стреляли.

– Солдаты передрались, или вора ловили. Да прекрати ты дергаться, не кардинал. Давай лучше о твоей свадьбе поговорим. Я обещал тебя отпустить после суда, ну так я тебя отпускаю. Сколько тебе нужно времени?

– Не знаю. – Отпускаешь или выгоняешь? – До На-дора неделя, там еще одна и назад три. Зимой с каретой и женщинами быстрее не выйдет.

Выстрелы в ночи, там, где не ждали, не искали, не думали… Дику не нужно быть убийцей, достаточно из осторожности свернуть, куда добрые люди подскажут, а дальше – дело «Давенпорта».

– Альдо, я должен найти Дикона, – сейчас все и решится, – и я поеду.

– Нет, – отрезал сюзерен, отсекая надежду, – ты мне нужен здесь, Окделл мне нужен там, а Ворон мне не нужен вообще…

И поэтому ты его убил или убиваешь?! Роберу показалось, что он прокричал это вслух, но вокруг мирно горели свечи, а его величество поправлял манжеты и сыто улыбался. Все уже произошло, изменить ничего нельзя, остается ждать известий, прося неизвестно кого, чтобы все стало не так!

4

Глаза пленным не завязали, но толку от этого было мало: в городе Франциска Ричард бывал нечасто. Днем он бы еще смог отыскать улочку, где жил Наль, но темнота превращала мещанские домишки в отражение друг друга. Фонарей не было, только в окнах оставшейся справа церкви мелькнул теплый мягкий свет. Что это была за церковь, Дикон не знал, не знал он, и который час, в голове все спуталось, даже плывущие над головой звезды стали незнакомыми. Юноша попробовал отыскать голубую Ретаннэ[5], но впереди ее не было, а крутиться в седле Дик бросил после первого же окрика.

Если не можешь ни ответить, ни сбежать, остается смотреть вперед, не замечая окруживших тебя мерзавцев. И Дикон смотрел на дорогу, на круп идущего впереди коня, на висящие над коньками крыш созвездия. Было тихо и пусто – ни горожан, ни воров, ни стражников, только пару раз перебегали дорогу загулявшие коты.

Отряд шел на рысях, шел уверенно, чтобы не сказать нагло. Кто его вел, было не разглядеть, но Дику казалось, что Ворон: Гирке бы действовал осторожней – обвязал бы лошадям копыта, пробирался задворками, а не гнал напрямую, понять бы еще куда. О том, что сталось с Мевеном, Дикон старался не думать, но надежда еще раз увидеть гимнет-капитана растаяла, когда их с Пьетро вбросили в седла и потащили со двора. Будь виконт жив, он был бы с ними.

Взявшись за гимнет-капитана, Спрут просчитался, хотя выбора у него не было: Пьетро знал только молитвы, а Окделла Придд никогда ни о чем не спросит. Если б не Ворон, Валентин бы со своим врагом уже расправился, но Алва рассудил иначе. Почему? Переманить Повелителя Скал на свою сторону он не рассчитывает, допроса не было, значит, взяли в заложники. Скоро Альдо придется выбирать между жизнью друга и смертью врага. Сюзерен выберет друга и погубит империю: без меча Раканов и древнего знания с Вороном не совладать. Как ни дорога жизнь Повелителя, Золотая Анаксия дороже.

Где-то впереди раздался оклик. Патруль?! Наконец-то! Юноша плотнее сжал лошадиные бока, если б не привязанный к седлу кривоносого повод… Движение застопорилось, солдат ухватил под уздцы лошадь Пьетро, темные всадники сомкнулись вокруг пленных. Сколько в патруле человек, как далеко они от казарм? Если это ци-вильники, толку не будет, но набранный Айнсмеллером сброд не рискнет остановить отряд… Это южане или кавалеристы Халлорана!

Оклик повторился, он звучал спокойно и дружелюбно. Неизвестный офицер ничего не знал, для него лиловые всадники были слугами одного из знатнейших вельмож Талигойи. Друзьями.

Дикон пошевелил связанными руками, за время пути веревки ослабли, но освободиться не получалось. Оставалось одно – закричать, и будь что будет! Альдо доверил им с Мевеном самого страшного своего врага, Мевен погиб, Алва почти на свободе, но из города ему не вырваться!

Каменные пальцы сдавили горло внезапно и сильно, юноша дернулся, судорожно разинул рот и едва не поперхнулся отвратительной жесткой тряпкой.

– Только вякни, – кривоносый что-то с силой затя нул на затылке, – в глотку пропихну.

Сухой комок раздирал рот, горло свело, из глаз хлынули слезы. Не от страха, не от злости – от боли. Дикон попытался вдохнуть, но грудь и шею сдавило, как во время гусиной[6] лихорадки. Юноша опустил голову, пытаясь хотя бы немного вытолкнуть тряпку, сквозь удушье и звон в ушах донеслось равнодушное:

– Именем государя. Кто идет?

– Граф Гирке. Приказ Повелителя Волн.

– Проезжайте.

Глава 10. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. Ночь с 19-го на 20-й день Зимних Скал

1

Лаптон наконец-то вернулся. Теперь в гимнетной торчал он, а Первый маршал Великой Талигойи любовался королевским кабинетом. Пустым. Сюзерен и друг куда-то выскочил, на прощание лихо подмигнув. Альдо был рад и счастлив, как всегда, когда удавалось кого-то облапошить, хоть Хогберда, хоть очередную вдову или ростовщика. Как же это было весело, пока не стало страшно.

Эпинэ прикрыл ладонями глаза, глазам стало легче, а память со всего маху саданула под ребра. Нельзя стать глупее глупца, упрямей упрямца и подлее подлеца, они с Карвалем попробовали и продули, а что теперь? Доиграть или опрокинуть стол? Ворон бы доиграл, но он умеет. Умел…

Дверь грохнула так, словно в нее вломился осенний лось, но это был всего лишь король.

– Ты опять прав, – объявил его величество. – Проклятье! Все гораздо серьезней, чем казалось…

Сейчас поднимет гарнизон, затопает ногами, потребует достать из-под земли. Теперь это можно, теперь надо утопить улики в воплях и возне. Что ж, представление продолжается!

– Что случилось? – Хорошо, Альдо носится из угла в угол, смотреть ему в глаза нет сил.

– Они в самом деле исчезли! – рявкнул сюзерен. – Все сроки вышли, а их нет. И в городе в самом деле стреляли!…

– Это известно второй час, – не выдержал Робер, – что изменилось?

Если не считать того, что тебе донесли об исполнении и ты изволишь гневаться. К кардиналу с дурной новостью сам поедешь или пошлешь глупого маршала?

– Говоришь, что изменилось? – окрысился сюзерен. – Ничего, только все сроки прошли! Все! Я тоже не железный, но анакс не может квохтать, как курица. Я ждал, потому что ничего НЕ МОГЛО произойти, а они пропали.

– Я сейчас разошлю разъезды.

– Гони всех, – разрешил Альдо, – то есть столько, сколько нужно. И держи в запасе резерв. Разрубленный Змей, этого быть не может!

– Всех? – хмыкнул Иноходец. – Откуда мне знать, кто в городе, а кто – нет. Халлоран мне не докладывался, и только ли он?

– Ну извини, – отмахнулся его величество, – это я ему велел. Хотел сделать сюрприз его высокопреосвященству…

– Мой государь, – вбежавший гимнет-теньент явно понюхал монаршего гнева, – срочный курьер к Первому маршалу от полковника Халлорана.

– Сюда его! – Сюзерен повернулся к Роберу: – Хоть что-то кстати!

– Халлорана ты поставил у Нохи. – Робер уже ничего не понимал, но Альдо не врал. Он был вне себя, не хватало только мертвого гогана у камина.

– Мой маршал, – начал гонец и переменился в лице,

увидев у окна сюзерена. – Мой государь, полковник Халлоран доносит, что два эскадрона вверенного ему полка преследуют отряд, предпринявший попытку отбить герцога Алва. Третий эскадрон перемещен непосредственно к Нохе и готов к бою, четвертый остается в резерве.

– Разрубленный Змей! – Альдо шумно вздохнул и бросился в кресло. – Кого преследуют? Где? Что вообще происходит?

Замечательный вопрос и какой своевременный.

– Субтеньент, – Робер довольно ловко оказался между высочайшим креслом и гонцом, – рассказывайте по порядку. Вы слышали выстрелы? Если да, то где и когда?

– Немногим позже десяти. Я только принял дежурство, – поняв, что от него требуется, кавалерист успокоился, – стреляли довольно далеко и скоро перестали, но я доложил полковнику. Он поручил подготовить два разъезда, и тут снова началась стрельба, быстро смещавшаяся в сторону Данара. Полковник велел выслать разъезды и поднять дежурный эскадрон.

– Что вы нашли? – Альдо и хотел бы не торопить, не получалось.

– Мы не успели выехать, потому что прибыл герцог Придд.

– Закатные твари! – Сюзерен был поражен не меньше Робера. – Что он делал у Нохи?!

– Ехал на исповедь, – с готовностью объяснил гонец, – услышал выстрелы, поскакал туда. Оказалось, у площади Трех Дроздов кэналлийцы напали на отряд, везший в Ноху Алву. Эскорт атаку отбил, началось преследование.

– Кто был с Приддом?! – Нет, Альдо не притворяется, а гонец?

– Двое гвардейцев, очень больших, и раненый теньент.

– Раненый?

– Легко. Герцог Придд был без шляпы и очень торопился… Он потребовал полковника.

Потерять шляпу может каждый, даже Спрут, шляпу – не самообладание!

– Вы его узнали? Я имею в виду Придда…

– Да, господин Первый маршал. И полковник узнал.

– Что Придд еще сказал?

– Что разбойники уходят за Данар, их преследуют, надо помочь гимнетам и цивильникам и отрезать беглецам путь. Сам герцог Придд передал своих людей под командование капитана Мевена.

Что Валентин делал у Нохи, да еще со «своими людьми»? Уж всяко не исповедовался! «Вас следовало не судить, а убить…» Спрут перехватил добычу у Зверя? Или спугнул?

– Где Придд сейчас?

– Отбыл предупредить его высокопреосвященство.

– Вы не спросили, где герцог Придд потерял шляпу? – не выдержал Эпинэ. – Было б неплохо ее отыскать.

– Вероятно, во время нападения. – Суб-теньент с удивлением посмотрел на Первого маршала. – Господин полковник не счел возможным тратить время на поиски.

– И был совершенно прав, – у сюзерена хватило выдержки на небрежный жест, – гимнет-теньент о вас позаботится.

В кого целил Спрут, в Окделла или в Алву? Или Леворукий вновь вмешался и спас своего любимца от «кэнал-лийцев» Люра? А вдруг это Карваль? Решил не дожидаться казни, он ведь не знал, что ее не будет.

– Ваше величество, – король королем, но свой полковник страшнее, – я должен получить приказания.

– Они будут, ступайте. – Сюзерен рванул цепь, но ювелиры сработали на совесть. – Я не знал, что наша медуза спелась с Левием…

– Придда может понять только Придд, – слова Ирэны сами стекли с языка, – но в кэналлийцев он играть не станет.

– Хватит гадать! – Альдо вскочил, словно под ним что-то загорелось. – Поднимай гарнизон, гимнетов, «спрутов», закатных тварей!…

– Гонять полки ночью, наугад – дурь несусветная! – Как просто врать, когда врешь правду. – Надо сначала разведать… Я верю только южанам, а они по твоей милости…

– Я же сказал уже, что ты прав, – огрызнулся Альдо. – Сколько можно душу мотать?! Посылай разъезды, а остальных держи наготове. И пусть знают: кто притащит Ворона хоть живого, хоть дохлого, станет генералом и богачом! Больше никаких судов и никаких кардиналов… Хватит с меня этой гадины, слышишь?!

2

Дома стали ниже, превратились в домишки, мостовая исчезла, а с ней и цокот подков, потянулись заборы, перешедшие в заросшие высохшим придорожником пустыри. Окраина! Они добрались до окраины, и ни один мерзавец не заметил, не узнал, не остановил!

Капрал на пленника не смотрел, и Дик торопливо завертел головой, пытаясь понять хоть что-то. Вблизи Ворот Роз особняки и сады, у ворот Лилий – церкви, возле Конских дом лепится к дому, остаются Козьи и Ржавые. Которые из них? И что собирается делать Ворон? Штурмовать ворота? Лезть через стену? Ясно одно – они уходят из города, значит, жизнь сюзерена в безопасности.

Кобыла, на которой сидел юноша, споткнулась. Ничего страшного, но кривоносый вспомнил о своих обязанностях, пришлось снова пялиться вперед. В свете факелов мелькали разбитые бочки, кучи земли, проржавевший котел и что-то темное, над чем трудились бродячие псы. Один, светлый и кудлатый, поднял бородатую мор-ДУ и зарычал. Капрал замахнулся, пес, не переставая рычать, отступил в темноту. И снова конская рысь, пустота, холод и неизвестность; знакомое небо и чужая земля. Так °ывает во сне, только это не сон. Спереди потянуло теплым смрадом, словно по лицу провели грязной простыней; заколыхалась, заплясала белая муть, раздалось журчанье. Поганый канал! Летом тут задыхаются от вони, потому вдоль него и не селятся.

Отряд перебрался через широкий – две телеги разъедутся – мостик, за грудами мусора черной полосой встала стена, к которой жалась дорога. Всадники перестроились, теперь они ехали по трое в ряд. Дика притиснули к старой, неровной кладке, нога раз за разом чиркала по камню, и прикосновения эти отзывались непонятным темным страхом. Это место, эти камни… Они не были добрыми, ведь их бросили…

Ржавый форт возвели еще до Франциска, потом крепость стала не нужна, но ббльшая часть стен уцелела. Сюзерен собирался осмотреть остатки форта, не успел… Неисполненный долг сдавил горло не хуже кривоносого. Если б не ненависть, Дик зарыдал бы от бессилия, но «спруты» плачущего Окделла не увидят. Он не Фердинанд Ол-лар и не станет ползать на коленях перед врагами Тали-гойи, но правом последнего желания воспользуется. Чтобы написать сюзерену и попросить прощения за ошибку, пусть ошибка и не его.

Сколько раз он говорил и Альдо, и Роберу, что Валентину нельзя верить, но его не слушали. Даже после того, как открылось предательство Эктора, Альдо думал, что Спрут его не предаст,, потому что не может вернуться к Олларам. Сюзерен не желал слушать про Джастина, а зря. Придд кинулся не к самозванному регенту, а к любовнику братца. Вместе с Вороном его примут с распростертыми объятиями, и страшно подумать, что начнется, когда в руках у Алвы будет армия.

Звон подков заставил вздрогнуть. Пустыри кончились, кони вновь шли по мостовой, а вокруг теснились дома, мелькнула пара фонарей, и кавалькада выбралась к надвратным башням, в которых дрыхли ничего не подозревающие стражники. Нет, не дрыхли!

Увидев фигуры в кирасах и с факелами, Дикон не поверил собственным глазам. Цивильники застыли двойной шеренгой, загородив проезд, они намеревались исполнить свой долг до конца. Святой Алан, что за дурак ими командует, что за отважный дурак! Надо заклинить решетку и засесть с мушкетами на лестнице и верхних площадках, а они спустились. Дюжина против полусотни!

Офицер цивильников вышел вперед, подняв шпагу в приветствии. Он не дурак. Он, как и те, из патруля, ничего не знает. Гарнизон подняли по тревоге, не сказав, кого опасаться, для стражи лиловые стрелки по-прежнему свои!

Дик изо всей силы саданул шпорами по лошадиным бокам. Кобыла с громким ржаньем рванулась вперед, кривоносый перехватил повод, но было поздно, цивильники увидели связанного пленника в комендантском мундире и… расступились, освобождая проход к воротам. Решетка скрипнула и поползла вверх, под шляпой с белыми перьями мелькнуло знакомое лицо. Так вот куда ускакал Рэми Варден!

3

Дювье вернулся к двум и привез серую шляпу, пробитую пулей. Шляпу отыскали там, где говорил Придд. Самого Придда сержант не нашел ни в Нохе, ни дома.

– Ворота никто не открыл, – объявил южанин, водружая трофей на стол, – мы только что лбами не стучали – никого, чисто передохли. Ну, мы вроде как отъехали, а потом вдвоем с Анри на стену влезли. Пусто там, дом нараспашку, ветер так и свищет, и никого, только кошки шастают!

– Хорошо смотрел?

– Как сказать… Торопился, конечно, но ясно – ушли «спруты». Не сбегли, а ушли. Я ж был там, когда они с Окделлом друг друга попортили, помню…

– Что они оставили?

– Да, почитай, все… Только картины поснимали, ну и мелочь всякую, а так все на месте. Я письма привез, на столе лежали. Под этой, змеехвостой… Ее мы тоже прихватили…

– Зачем?

– Сами не знаем, – признался сержант, – жалко стало… Ну вроде как собаку бросить.

– Давай письма. – Шелковистая дорогая бумага показалась горячей, и написано на ней было не так уж и много:

«Подняться из глубин, поднять забрало, Вздохнуть всей грудью, принимая бой Как просто встать над смертью и судьбой – Подняться из глубин, поднять забрало, Отдать долги и стать самим собой, Не позабыв о тех, кого не стало Подняться из глубин, поднять забрало, Вздохнуть всей грудью, принимая бой.

С наилучшими и наихудшимипожеланиями остающимся.

Валентин, герцог Придд.

400 год КС. Ночь с 18-го на 19-й день Зимних Скал.

P. S. Я не объявляю о кончине графа Медузы, так как не сомневаюсь, что он воскреснет еще не единожды, как воскрес в моем обличий после отъезда Удо Борна. Смех не умирает, как не иссякают слезы. В прибрежных тростниках до сих пор слышат песни и плач найери, они оплакивают смелых и поют избранным. Они помнят многое, и они еще заговорят.

P. P. S.Все, что находится в этом доме, с соблюдением всех возможных формальностей передано в управление кардиналу Талигойскому и Бергмаркскому Левию и предназначено для оказания помощи родным и близким жителей столицы, как погибших в Доре, так и казненных теми, кто осуществлял власть внутри Кольца Эрнани начиная с 1-го дня месяца Осенних Волн 399 года К. С.

Дарственная, находящаяся у дуайена Посольской палаты, подписана мною 16-м днем З. С. 400года, то есть за два дня до того, как я, будучи в здравом уме и твердой памяти, сделаю то, что г-н Альдо-в-Белом и г-н Окделл сочтут предательством, а я полагаю исполнением своего долга и жизненной необходимостью. Позволю себе напомнить, что согласно всем действовавшим и действующим в Золотых землях законам имущественные распоряжения, сделанные до того, как распорядившийся совершил нечто, что может быть вменено ему в вину, остаются правомочными».

4

– Август! – Высунувшаяся из-за кустов рожа скользнула глазами по Дику и Пьетро и осклабилась при виде кривоносого. – К полковнику!

Капрала звали так же, как графа! Ричард сцепил зубы, сдерживая захлестывавшую разум ненависть, а та рвалась наружу горным селем, с каждой секундой набирая силу и ярость. Дик понимал, что еще немного, и он сорвется, как сорвался с Эстебаном. Если б не связанные руки, он бы уже дрался, но здравый смысл и мерзкий тряпичный привкус в пересохшем рту пока пересиливали. Когда, разминувшись с патрулем, «спруты» вытащили кляп, Дик не понимал, ни куда они заехали, ни чего ждут, он просто жил – дышал, облизывал губы, сглатывал. Потом захотелось воды и хотелось до сих пор, очень хотелось, но просить он не станет никого и никогда!…

– Держи! – Кривоносый Август равнодушно отцепил кобылу Дика от своего коня, перебросил поводья соседу, чихнул и исчез в темноте, сквозь которую доносился от даленный стук копыт. Кто-то очень торопился, и вряд ли это был друг, друзья ничего не знают, разве что Левий поднял тревогу, но поднял ли? Святоша изо всех сил вы гораживал Ворона, узнав о нападении, он мог промол чать.

Булькнуло. Оставшийся с пленниками солдат вытащил флягу и присосался к горлышку. Ричард прикрыл глаза, но заткнуть уши было нечем, а «спрут» булькал, как утка.

– Брат мой, – напомнил о себе Пьетро, – мы тоже хотим пить.

Только пить? А в Октавианскую ночь он еще и есть хотел. Как «брат Пьетро» смотрел на преосвященного, когда тот отказался за себя и своих монахов от завтрака.

– Умерщвляя нашу плоть, мы питаем наш дух, – не выдержал Дикон. – Так говорил преосвященный Оноре. Так он в самом деле говорил.

– Преосвященный был свят, – Пьетро потупил глаза и взял у «спрута» флягу, – а я всего лишь исполненный скверны комок плоти. Благодарю, брат мой.

Стрелок пожал плечами:

– Напьешься, этого своего напои.

– Окделлы ничего не возьмут из рук предателей, – Дикона трясло от отвращения, – а ты… Ты лгал про преосвященного по приказу Левия.

Утром Дик еще сомневался, теперь сомнения рассеялись: Пьетро показал то, что ему велели, его клятвы ничего не стоят. Все было так, как говорит Салиган, вор оказался честнее монаха!

– Воин, не суди этого человека строго, – попросил Пьетро, – сердце его плачет, а уста не ведают, что говорят. Я молюсь, чтоб на него снизошел покой.

– Повелителю Скал не нужны эсператистские молитвы!

– Прости тебя Создатель, как я прощаю. – Монах вернул флягу и взялся за четки. Чужие кони били копытами совсем близко. Вспыхнули факелы, четверо «спрутов» выехали на дорогу, подавая сигнал. Так и есть, подъезжающих ждут.

Жажда становилась нестерпимой, но холод был еще хуже, плащ не грел, а шляпа потерялась при нападении. Ричард несколько раз повел плечами и попытался свести лопатки. Стало теплее, но ненамного. Придорожная рощица, в которой они задержались, выстыла насквозь – Зимние Скалы брали свое. Самый холодный месяц. И самый темный.

Конский топот, бегущие волчьи огни… Опять! Кто на этот раз? Дикон развернулся в седле навстречу рвущим тьму факелам.

– Стоять! – Солдат со злостью дернул повод, лошадка Дика испуганно всхрапнула и шагнула назад, ошалело завертел головой Пьетро. Пятна света выросли и расплылись, мелькнули быстрые тени – факельщики, пара «медведей», Придд без шляпы, снова факельщики, солдаты… Человек двадцать. Дикон замер, надеясь услышать шум погони. Тщетно: за Спрутом не гнался никто, кроме тишины.

5

– Где они?! – в четырехсотый раз рыкнул Альдо. – Где эти недоумки?!

– Успокойся. – Эпинэ отодвинул штору и глянул на звезды, хотя во дворце от часов не было житья. – Вина хочешь?

– Нет! – Сюзерен пулей пролетел от гобелена с голенастыми цаплями к гобелену с пышными лебедями. – Сколько раз тебе говорить, что нет?!

– Столько же, сколько спрашивать, где они. Успокойся, Халлоран и «спруты» у них на хвосте висят, догонят.

– В предместьях?! – Сюзерен уткнулся носом в лебединый зад. – Мне плевать, что переловят слуг, если Ворон удерет!

– Есть еще Дикон – Дикон, который может надеяться разве что на милость Ворона, потому что Придд ему не заступник, – и Мевен.

– Да помню я. – Альдо отвернулся от гайифских птичек. – Пусть только объявятся, придушу!

– Объявятся, – покривил душой Иноходец, – куда им деваться? А Ворон с охраной наверняка где-то в городе. Не тащить же его с собой.

– Разрубленный Змей! – От спокойствия Альдо осталась одна скорлупа, и та разбитая. – Когда наконец рассветет?!

– Нескоро. – Эпинэ удалось зевнуть. – Может, ляжешь? Все равно сейчас ни кошки не найдешь.

Левий велел передать, что молится за исполняющих свой долг. – Сюзерен топнул ногой, но холтийский ковер проглотил звук, как жаба комара. – Молится! Лицемер проклятый! Это он все затеял, к астрологу не ходи!

– Ничего он не затеял! – Только драки с кардиналом сейчас не хватало. – Левий чуть на стенку не лез, когда они пропали. Это ты у нас блистал спокойствием, а я тебе завидовал.

– Анакс должен быть спокойным, – огрызнулся Аль-до. – Особенно при всякой швали, и потом, я и подумать не мог…

Что Придд уведет Ворона из-под носа твоих убийц, а ты ему поможешь? Разумеется, не мог.

– Ложись, – повторил Эпинэ, – и я прилягу. Утром все найдутся. Халлоран – хороший вояка, да и Придд подоспел вовремя.

– Вызови его! – потребовал сюзерен. – Траур не траур, а побегать ему придется, будь он четырежды Повелителем!

– Сейчас Дювье пошлю. – Вот и повод найти письмо еще раз. – Заодно и шляпу вернет. Жильбер, что-то новое? Простите, ваше величество, позвольте!

– Не до этикета! – Альдо шумно втянул воздух. – Сэц-Ариж, есть новости?

– Да, ваше величество. Халлоран прислал курьера. Он на южном берегу. Жители видели каких-то всадников, они галопом шли к Барсине. Если это так, они должны встретить Карваля.

– Ну, хоть что-то. – Альдо наконец-то разжал кулаки. – Если Ворона схватит Карваль, никуда не денешься, сделаю его маршалом.

Никола Ворона не поймает, но Придд что, с ума сошел? Зачем им юг? Или так решил кэналлиец?

– Ваше величество, – запыхавшийся Лаптон внезапно напомнил Реджинальда Ларака, – ваше величество. Их нашли!

– Где? – Сюзерен едва не схватил гимнет-капитана за грудки. – Где?!

– Герцог Окделл жив? – Не спрашивать о Вороне и о Придде тоже…

– Окделла там не было…

– Где Алва?!

– Ваше величество, нашли только гимнетов и солдат… В погребе у Желтой площади. Они говорят, на них напал герцог Придд.

– Где Ворон?!

– Ваше величество… О герцоге Алва, равно как о герцоге Окделле… ничего неизвестно…

6

Факелы высветили черно-белую перевязь, сверкнули в камнях эфеса, отразились в глазах мориска. Теперь Дик видел, что вороной заметно крупней Моро. Сколько за него отвалил Спрут, было страшно подумать, но выслуживаться так выслуживаться.

– Вот они, все трое, как вы хотели, – доложил граф Гирке.

– Благодарю. – Ворон скользнул взглядом по лицу Дика, слегка усмехнулся при виде Пьетро, кивнул Мевену и задумался, знакомо наклонив голову.

– Мевен! – шепнул юноша. – Где вы были? Я боялся худшего.

– Я жив, – невпопад буркнул гимнет-капитан, – чего и вам желаю.

Да, они живы, но надолго ли? И что теперь? Ричард торопливо огляделся. Факелов было немного, но для того, чтобы рассмотреть готовый к выступлению отряд, света хватало. Придд собрал, самое малое, полтысячи человек, а в засаде участвовало не больше сотни. Чем в это время занимались остальные, было очевидно. Придд, как и положено Спруту, перекрыл все подступы к Нохе. Какую бы дорогу они с Ноксом ни выбрали, она вела в ловушку, разве что на Триумфальной подоспела бы помощь, и то если кардинал не в заговоре.

– Мевен… Это не мы ошиблись, они были везде, понимаете, везде.

– Ричард, потом…

Если оно только будет, это потом! Придд с Вороном выбрались из города, в темных полях их не найти, а хотя б и нашли! Полтысячи лиловых и Ворон – это больше двух тысяч чесночников с Карвалем. Зверь вырвался из клетки, назад его не загнать, а кинжал Алана у какого-то «спрута», и руки связаны.

– Господин Первый маршал, – Валентин успел надеть шляпу и расправить воротник, – все готово, можем выступать.

– Прекрасно, – Ворон развернул вороного, на конском лбу виднелась белая отметина, – но сперва уладим формальности. Герцог Придд, вы понимаете, что Тал иг находится в состоянии войны? Если вы примете сторону Олларов, вам придется стать офицером Северной армии.

– Да, монсеньор, – вильнул хвостом Валентин, – мы готовы.

– Очень хорошо, – похвалил предателя Алва. – Вы присягнули господину в белом?

Валентин еще больше выпрямился в седле. Ну почему он слишком близко, чтобы слышать разговор и слишком далеко, чтоб вмешаться?!

– Монсеньор, я присягал в Лаик. – Спрут говорил громко, громче, чем нужно. – После окончания службы у маршала Рокслея я должен был вновь присягнуть Фердинанду Второму, но Генри Рокслей не успел представить меня к офицерскому чину.

– Его величеству Альдо Первому присягал я! – выкрикнул Дик. – И я буду ему верен до конца!

– На здоровье, – пожал плечами Ворон, – от присяги оруженосца я вас освободил, делайте со своей верностью, что хотите.

– Герцог Алва! – Сейчас самое время решить все раз и навсегда. – Я зову вас на линию! Немедленно, здесь, сейчас! А потом вашего Спрута!

– Юноша, – поморщился Алва, – прекратите говорить пошлости, вы не в Высоком Суде. Герцог Придд, вы присягали господину в белом? Да или нет?

Опять! Святой Алан, опять! Оскорбления со скамьи подсудимых еще можно терпеть, узник только и может, что огрызаться, но сейчас Алва свободен. И оскорбляет государя перед его вассалами. Пленными!

– Не смейте оскорблять короля в моем присутствии! Вы будете драться, герцоги? Будете или нет?!

Придд спокойно положил руку на эфес шпаги:

– Монсеньор, я присягнул моему королевству и моему королю. Мое королевство – Талиг, имени своего короля в настоящее время я не знаю.

– Хорошо, – Алва смотрел только на Валентина, – как регент и Первый маршал Талига признаю принятую вами присягу правомочной. Полковник Придд, ваш полк, к которому также будут приписаны все, кто к вам присоединится во время марша, поступает в распоряжение маршала фок Варзов. Приказ о вашем производстве – у графа Гирке, вместе с другими бумагами.

– Да, монсеньор, – нет, это не человек, это какая-то бочка льда и грязи, – моя жизнь и моя честь принадлежат моему королю и моему королевству.

– Вы понимаете, что с этой минуты подчиняетесь всем моим распоряжениям, а также распоряжениям всех, кто старше вас по званию?

– Понимаю.

– С этим все. Монах Пьетро должен вернуться в Но-ху, а герцог Окделл прогуляется до Кольца Эрнани, где его заберут те, кто за ним явится. О времени и месте передачи следует договориться с герцогом Эпинэ.

– Вы полагаете, общество Окделла избавит нас от дорожных неприятностей? – уточнил Спрут.

– При определенных условиях, – усмехнулся Алва. – На чувства господина в белом я не рассчитываю, но Эпинэ предпочитают видеть друзей живыми. Брат Пьетро, вы передадите письмо?

– Если Создатель не оставит меня своей милостью и проведет сквозь Тьму, – промямлил монах, теребя жемчужины, – я с радостью передам послание.

– Брат Пьетро, вы, как я понял, уже спасались из бездны огненной и пасти львиной, спасетесь и сейчас, – заверил Ворон. – Впрочем, кто-нибудь вас проводит. Полковник Придд, пишите Эпинэ, и выступаем.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ПАПЕССА[7]

Как естественна и вместе с тем как обманчива вера человека в то, что он любим!

Франсуа де Ларошфуко

Глава 1. НАДОР РЛКАИЛ (Б. ОППЛРИЯ)

400 год К. С– Ночь с 19-го на 20-й день Зимних Скал

1

Аглая Кредон томно улыбнулась, провела по щекам кроличьей лапкой, взяла с туалетного столика букетик анемонов и завыла, задрав стареющее личико к потолку, на котором красовалась прибитая гвоздями луна, а вокруг серебристым обручем кружила моль. Подчиняясь маменькиному вою, серые бабочки то приближались к приколоченному светилу, то отступали, а Аглая прижимала к окутанной взбитыми кружевами груди цветочки на бледных жирных стеблях и выла, выла, выла…

– Совсем выстарилась! – прошипела ошалевшая от маменькиной выходки Луиза и проснулась. Госпожа Кредон исчезла, луна и вой – нет. Острые злые лучи процарапали залепивший стекла снег и ворвались в замок, неся на себе собачьи рыданья. Казалось, все псы Надора оплакивают свою незадавшуюся жизнь и дураков-хозяев. Как же все-таки глупо выть, если можно укусить и сбежать…

Госпожа Арамона пожелала снявшим верхний ставень недотепам увидеть во сне Мирабеллу, зевнула и отвернулась от настырного светила. Сон тут же вернулся. Вместе с мужем. Покойный капитан ввалился в комнату по лунному лучу, ведя в поводу украшенную анемоновым венком толстую лошадь. Та топнула ногой, луч проломился, словно гнилая доска, и Луиза вновь проснулась в целомудренном одиночестве.

Сон сбежал окончательно, оставив муторный осадок и желание разбудить хотя бы Селину, но госпожа Арамона не собиралась тревожить и без того плохо спавшую Айрис. Дениза говорила, что, если второй сон хуже первого, нужно зажечь огонь, выпить воды и четырежды обойти комнату. А почему бы и нет? Луиза встала, накинула на плечи покрывало и занялась свечами. Псы выли пуще прежнего, а луна забавлялась со стеклянным шаром, на котором госпожа Арамона в порыве скаредности штопала чулки. Круглые блики, дразнясь, скакали по потолку, напоминая о чем-то паскудном. К чему снятся маменька и моль? К Мирабелле! А будет сниться Мирабелла, ищи Аглаю Кредон? Капитанша фыркнула, представив родительницу, созерцающую надорскую герцогиню, и физиономию великой вдовы при виде закутанной в шелка мещанки. Зрелище было волнующим, но, увы, недостижимым. Как конец зимы.

Капитанша замкнула четвертый круг, глотнула прямо из кувшина еще не ледяной воды и уселась у мутного зеркала, словно какая-то невеста. Стало тоскливо, как бывает только зимними ночами. Где-то за продрогшими холмами спали Оллария, Кошоне, Креденьи, Фельп, там жили, дышали, видели сны Герард, Жюль, Амалия, маменька с господином графом, герцог Эпинэ, Катари, синеглазый кэналлиец, а в затерянном полумертвом замке не было ничего, кроме воя, холода и отвратительного скрипа.

– Сударыня! Я не смел надеяться…

– На что? – Капитанша рывком обернулась, не забыв придержать покрывало. Затянутый в камзол Эйвон торчал опенком у возникшей в стене дыры и трясся от собственной смелости.

– Я не смел надеяться, что вы не спите, – простонал он, – я лишь хотел взглянуть на ваш сон…

– Откуда дыра? – строго осведомилась Луиза. – Впрочем, садитесь, раз вошли.

– Благодарю. – Ввалившийся среди ночи к любовнице граф шагнул вперед, но остался стоять. Святая Октавия, он пришел со шпагой! – Сударыня, раньше в этих комнатах жили младшие дочери Повелителей Скал. Потайной ход предназначался для спасения их жизни, если бы замок захватили враги или изменники.

– А сыновей не спасали? – не выдержала госпожа Арамона, но Эйвон глотал любые колючки не хуже осла.

– Подобные ходы есть в апартаментах всех членов семьи, – радостно сообщил граф, – они проложены по приказу прапрадеда святого Алана герцога Эдварда. Его братья и сестры были уничтожены возжелавшим стать Повелителем Скал дядей. Малолетний Эдвард спасся чудом. Когда он стал хозяином Надора, то велел проложить потайные ходы, ведущие в домовую церковь к алтарю Создателя.

– Очень предусмотрительно, – одобрила Луиза, – но я бы прорыла ход к озеру и спрятала там лодку. Сударь, вас не затруднит взять из ларца на каминной полке флакон и подать мне? Я, как вы видите, не вполне одета.

– Я счастлив служить вам, – ночной гость метнулся к камину, – исполнить ваше желание для меня – высочайшая честь и величайшая радость.

– Тогда с вас стакан воды, – рассмеялась Луиза, наблюдая за суетящимся любовником. – Я рада вас видеть,

но вы явились слишком неожиданно. Кроме того, помещать дам в комнатах с подземным ходом неприлично.

– Сударыня, – Эйвон покаянно рухнул на колени, и у Луизы замерло сердце: доверенный графу флакон был единственным, – я так хотел увидеть вас спящей… Мы после того дня… После того дивного дня ни разу… Я украл ключ от церкви, я хотел…

– Флакон! – потребовала Луиза. – Неважно, что вы хотели, важно, что вы здесь. Вы уверены, что вслед за ва ми не явится отец Маттео?

– Он спит. – Граф еще раз преклонил колени, и Луи за выхватила из холодной руки драгоценную вещицу. – Эти ходы давно заброшены… Я две ночи провел у вашей двери и только сегодня осмелился… Я боялся, что замбк заклинило, но небо покровительствует любви! Я должен был вас видеть, и я вас вижу!

– И только? – Луиза сощурилась, считая капли. Тинктура пахла сразу полынью и мятой, но не была ни тем ни другим. Настойкой алатской ветропляски Луиза начала баловаться после Циллы, полагая, что пяти детей с нее хватит. Отправляясь во дворец, свежеиспеченная дуэнья прихватила с собой и зелье. Из предусмотрительности. Госпожа Арамона намеревалась стать поверенной чужих тайн, но чтобы ветропляска на старости лет пригодилась ей самой…

– Сударыня! – Эйвон так и не двинулся с места, при его-то болячках! – Клянусь вам, разве я бы посмел…

– Если любите – посмеете! – Луиза озабоченно тряханула флакон. До весны хватит, а потом придется стеречься. – Встаньте. Камни не для ваших костей, и вообще, сели бы вы на кровать, там ковер. Постойте, держите!

– Волшебница! – Граф с готовностью ухватил стакан. – Я слышал о любовном напитке, навеки связующем сердца, неужели я держу его в руках?

– В каком-то смысле, – хмыкнула волшебница, берясь за гребень. О том, что со слабо заплетенными косами в постель лучше не лезть, Луиза узнала в первую же супружескую ночь. Маменька перед свадьбой чего только не наговорила, а предупредить о волосах то ли забыла, то ли не захотела. Еще бы, ведь господин граф шутил, что его Аглая в восемь раз красивей своих дочерей, и будь у нее в придачу волосы Луизы и грудь Анны, он бы на ней женился…

– Во имя дивной Луизы! – прервал воспоминания Эйвон. – Я стану вашим рабом и умру у ваших дивных ног!

– «Дивных ног»? – возопила капитанша. – «Дивных»?! Сударь, что вы делаете?!

Госпожа Арамона, отбросив гребень, рванулась к любовнику, но опоздала – граф торжественно водрузил пустой стакан на стол:

– Теперь нас не разлучит даже смерть!

Этого дивная Луиза не вынесла. Испустив похожий на мяуканье вопль, женщина ткнулась лицом в вытертый камзол, заталкивая назад рвущийся наружу хохот. Эйвон понял возлюбленную по-своему.

2

Четвертая ночь разлуки, четвертая ночь без страха, четвертая ночь надежды и ожидания… Мэллит выдержала больше, глядя на полные тайн горы и незнакомые города, вслушиваясь в чужие слова и шум дорог. Она шла к любимому и умирала с ним и за него сорок тысяч раз, но первородный Альдо победил. Луна не властна над солнцем, огненные лучи растопили лед клятв и выжгли траву заклятий, нужно только ждать встречи, верить солнцу и забыть о грозящей луне. Она бессильна, потому и зла. Ничтожная Мэллит, баронесса Сакаци, пригладила отросшие кудряшки и открыла шкатулку с золотыми куницами на крышке. Так решила царственная, одарив гостью похожим на звон хрусталя именем и родовым знаком. Гоганы не знают гербов, рознящих внуков Кабиоховых, но рыбы, полюбив, становятся птицами, а камни – цветами. Мэллит вручила душу первородному, а он оправил жалкий дар в золото и осыпал самоцветами. Гоганни прикрыла глаза и наугад выдернула ожерелье. Круглые матовые бусины казались дикими вишнями, но были тверды и не имели запаха. Девушка лукаво улыбнулась и положила драгоценность на блюдо с яблоками и горькими орехами, что так любил «кузен Альдо». Так первородный велел себя называть, и Мэллит старалась, даже оставаясь одна.

– Ты ешь камни? – Тихий смех за спиной заставил Мэллит вздрогнуть. – Не знал… Нужно дарить тебе больше драгоценностей, может, поправишься наконец.

– Альдо!… Пришел к…

– Кузен Альдо, – перебил любимый и вновь засмеялся, громко и странно. – Кузен пришел к кузине. Соскучился и пришел. Ну-ка, скажи: «Здравствуй, кузен, как я рада тебя видеть!»…

– Здравствуй, кузен Альдо, – послушно повторила гоганни, глядя в обожаемые, покрасневшие от забот глаза, – недостойная счастлива…

– Достойная! – отрезал любимый. – Достойная, славная, сладкая и рыжая! Надень камешки, раз уж вытащила, а тряпку сними, лишняя она.

Губы первородного изгибала улыбка, но брови были сведены, скулы опалил злой румянец, и в смехе не было радости.

– Первор… Альдо устал? – спросила гоганни, послушно снимая расшитую хвостатыми звездами шаль. – Ушедшие дни принесли много тревог?

– Подлость они принесли. – Названный Альдо тяжело опустился на стул. – Предательство и глупость… Мэллит, ну почему у меня если не змея, то баран или мерин?!

– Где змея? – не поняла Мэллит. Каменные вишни холодили шею, а сердце сжималось от тревоги и чего-то непонятного и жгучего. – Где она, Альдо?

– Одна гадюка – в Нохе, – мощная рука играла золотыми цепями, как судьбами, – еще две удрали, а бараны не сумели их прикончить! Даже Нокс… А уж обещаний было, можно подумать…

Альдо потянулся к кувшину с лимонной водой, сверкнула бегущая через плечо лента.

– Проклятая кислятина! Такое только утром пить…

– Кузен Альдо желает вина? – поняла Мэллит. – Но здесь его нет.

– Ничего, обойдусь, – махнул рукой первородный. Ему было плохо, а у Мэллит не было кэналлийского. В Агарисе она знала, где взять вино и куда идти. Гоганни котенком юркнула вперед, опустилась на ковер возле замшевых сапог и подняла глаза. Любимый улыбнулся, его пальцы скользнули вниз, тронули вишневое ожерелье.

– Суд над неприятным закончен? – спросила Мэллит, убивая тяжелую тишину.

– Закончен. – Какой глухой и гневный голос, словно ропот горного потока. – Эта тварь вывернулась! Вот уж у кого ни стыда, ни разума, ни чести, одна дерзость! А кое-кто у мерзавца на поводу идет, даже твой Иноходец…

– Блистательный Робер верен не ничтожной, а своему повелителю. – Мэллит положила подбородок на колени первородного и замерла. Так они сидели в прбкля-том луной Агарисе и в замке, который нужно называть родным, сидели и говорили о старых тайнах, грядущем величии и любви. Зачем тем, кто любит, дворцы и ценности, довольно золотых роз на полу… Только названный Альдо не волен в своих желаниях, и путь его – путь величия и славы.

– Робер за меня умрет, не задумается. – Твердая ладонь коснулась волос девушки, скользнула по шее и замерла, вцепившись в плечо. – И за Матильду тоже, но Иноходец глуп, как и положено коню, вот его и запутали. Ну и Повелители мне достались, но до Ворона я доберусь! Смеялся над гальтарским – поплачет над варит-ским! Пусть полюбуется, как марагонское отродье усядется на кол, а когда хомяк сдохнет, займет освободившийся… трон. По воле колченогого Эрнани и великого Франциска! И по нашей воле! Я сказал, а ты слышала, Мэллит… Так и будет, слышишь, куничка?! Так и будет!

– Первородный сказал, а ничтожная слышит, – пролепетала Мэллит. – Первородный повергнет своих врагов в прах.

– Повергну, – свел брови любимый. – Ты – умница, куда умней этих… Проклятье, ну почему у тебя нет вина?!

– У ничтожной… У меня нет ничего, – прошептала девушка, – все приносят слуги…

– Нет бы догадаться, что внучке Матильды касера всегда пригодится, – захохотал Альдо, рывком поднимая гоганни с ковра. – Сейчас мы… Знаешь, что мы сделаем?

– Первородный…

– Альдо! Для тебя я – Альдо, раздери тебя кошки! Ты – не гоганни, ты – приемыш Матильды! Неужели трудно запомнить раз и навсегда?! И брось это свое дурацкое… Даже не знаю, как назвать… Тоже мне «ничтожная!» Ты – красотка, ты – умница, ты мне нравишься, ну так живи без вывертов.

– Я буду, – выдохнула враз опьяневшая Мэллит. – Я не гоганни, я сделаю все… Все по воле любимого…

– Так-то лучше, и не вздумай плакать. Не терплю слезливых женщин, они носом шмыгают. – Губы первородного были близкими и горячими, они пахли можжевельником и чем-то непонятным.

– Говоришь, любишь? – шептали они. – Любишь?

– Жизнь ничтожной, – выдохнула Мэллит, запрокидывая голову, – прах под ногами первородного…

– Под ногами? – Цветы и птицы на потолке стали ближе и закружились, пол ушел из-под ног, качнулись и замигали свечи. – А вот и не угадала… Хорошо, что ты тощая… Сейчас хорошо, скоро будет плохо.

– Альдо, – выдавила из себя девушка, – кузен Альдо…

Глупое тело дрожало, не понимая, что происходит, любимый громко дышал. Мэллит замерла, боясь шевельнуться и спугнуть свершавшееся. Альдо подмигнул девушке, шагнул к столу, пошатнулся, ударился о край, одна из свечей выпала из шандала и погасла. Как звезда.

– Свеча упала, – пробормотала Мэллит и оказалась на розовой скатерти.

– Глупости, – шепнул любимый и отбросил шпагу. – Она просто погасла… Не бойся! Ты ведь не станешь бояться?

– Клянусь родившей меня. – Руки сами по себе вцепились в рытый бархат, что-то глухо застучало. Яблоки… Это посыпались на ковер яблоки… Мэллит сама не поняла, что вырывается, но ее прижали к столешнице.

– Успокойся, – велел первородный, – все хорошо…

– Мое сердце спокойно, – солгала Мэллит, узнавая и не узнавая любимого. Первородный был прекрасен, как сын Кабиохов, сошедший к избранным, его глаза сияли, а грудь вздымалась. И ничто не могло сломить волю его и встать на пути его.

– Куничка!… Моя куничка!…, Рывок – и склоненное лицо стало ближе, в спину впилось что-то жесткое… Край стола… Ноги соскользнули в пустоту, но Мэллит не упала, ей не позволили упасть.

– Тихо! Лежи тихо!…

– Альдо…

Треск раздираемого атласа, холод, жар, боль и кивающая тень на потолке – огромная, черная, гривастая… Тень нависает над ними, мерно качается, и вместе с ней растет и качается боль, она тяжела, как жернов, и горяча, как печь.

– Куничка, – приоткрытый рот, раздувающиеся ноздри, слипшиеся волосы… Неужели это любимый? Неужели это высочайшее счастье и тайна тайн?! – Молодец, малышка, – выдыхает незнакомый. – Умница… Ты…

– Ты?! – Это она кричит или рвущаяся в окно луна. – Ты?!

Черная тень замирает, тает в мутно-зеленых волнах, сквозь которые проступает другое лицо – спокойное, гладкое, мертвое. Откуда оно?!

– Ты… – шепчут белые губы. – Ты…

– Ты… – У камина встает кто-то в плаще и шляпе, руки скрещены на груди, лица не видно. – Ты…

– Ты… – Лунные волны накатывают на серый берег, растут, несут на плечах бледных и спящих. Их много, очень много.

– Ты… – Бескровные пальцы тянутся вперед, по зеленоватой коже ползут медленные капли. – Ты…

– Что ты кричишь? – Нет луны, нет страшного лица, нет незнакомца у камина, есть боль и любимый. – Так всегда бывает, когда первый раз. Потом привыкнешь…

– Первородный!… – Надо утереть глаза, но пальцы не разжимаются, а слезы текут и текут. Сами.

– Да оставь ты своих первородных! Ты сама хотела, а теперь хныкать поздно…

– Яблоки рассыпались…

– Ну и кошки с ними! Хочешь, чтоб я ушел, так и скажи! Мне вранья не нужно.

Как сказать любимому, что ей пригрезился лунный мертвец, что у камина стоит чужой и гневный, что сама она тонет в боли и ужасе? Первородному хватит его тревог и его войны. Мэллит улыбнулась:

– Ничтожная забыла себя… от великой радости…

– Вот ведь! – Губы любимого, живые и красные, трогает улыбка. – Не ожидал… Хотя тихие, они все такие… Мы еще с тобой порадуемся, куничка… Ну, иди ко мне… Вот и умница.

– Кузен Альдо, – выдохнула Мэллит, закрывая глаза, чтоб не видеть напряженного, чужого лица, – мой кузен Альдо…

3

– Сударыня, – сообщил Ларак, – сегодня удивительная луна.

– И удивительные собаки, – откликнулась Луиза. – Их что, покормить забыли?

Их кормили, – задумчиво пробормотал Эйвон. Их каждый вечер кормят… Сударыня, я умоляю вас о милости!

– О какой? – Госпожа Арамона перекатилась на жи вот и улыбнулась любовнику. Лет двадцать назад и без бородки Эйвон был весьма недурен, да и сейчас с крова ти не свалишься, и потом, он любит. Не во сне, на самом деле.

– Луиза, – голос графа дрогнул, – я умоляю вас спуститься со мной в церковь. Я перед алтарем Создателя поклянусь вам в верности.

– А почему не на скале Окделлов? – сладким голосом осведомилась капитанша. – Перед памятью прикованных предков?

– Сударыня! – задохнулся Ларак. – Вы… вы рождены на юге, но чувствуете зов Надора, как никто. Мы встретим полдень на утесе, и это навеки скрепит наш союз, но я поднимусь к заветному камню уже вашим рыцарем!

Ну вот, вляпалась! Теперь придется лезть на обледенелую гору и любоваться на свиные морды, и ведь никто за язык не тянул! Хотела укусить и увязла в патоке!

– Луиза, – не отставал Эйвон, – я должен… Умоляю вас!

Госпожа Арамона высунулась из-под одеяла и вздрогнула: спальня уже выстыла, а на лестницах и вовсе только выходцев морозить, но рыцарская клятва стоит жертв.

– Хорошо, – обреченно произнесла прекрасная дама, – только вам придется мне помочь.

– Я отнесу вас на руках, – объявил полуголый Ларак, выпутываясь из одеял. А что говорит своим женщинам синеглазый кэналлиец? Вряд ли что-то глупое, хотя кто знает…

– Я пойду сама, – Луиза потянулась за нижним плать ем, – но вам придется послужить мне камеристкой. Справитесь?

Эйвон промычал нечто невразумительное, капитанша сунула графу его собственную рубаху и штаны и целомудренно отвернулась. Собаки не унимались, и это начинало пугать.

– Наверное, Джек умрет. – Л арак уже в пристойном виде застегивал пояс. – Прежний привратник… Думали, на поправку пошел, а они воют.

Значит, Джек. Похоже на правду – псы и лошади чуют смерть раньше людей, кошки тоже чуют, но молчат, им все равно. Луиза натянула черное платье и повернулась спиной к любовнику.

– Что? – несчастным голосом переспросил тот. – Что я должен делать?

– Берите и шнуруйте, – велела Луиза, – крест-накрест.

– Справа или слева? – не понял Ларак. – И потом, здесь же не сходится.

– И не должно, – успокоила капитанша. – Иначе я задохнусь. Затяните немного, и хватит. Как вы можете не понимать в женских платьях, если столько лет женаты?

– Я исполнял супружеский долг только в спальне, – пропыхтел граф. – Госпожа Аурелия знала, когда я должен прийти, и была готова… Ей помогали служанки… Только служанки.

– То есть? – уточнила Луиза, топя непонятное волнение в болтовне. – В чем же она вас ждала?

– В супружеской сорочке, – объяснил Эйвон. – Понимаете… Госпожа Аурелия преклоняется перед Мирабеллой, а кузина… Она полагает супружество долгом и не считает возможным превращать его в блуд.

– Эйвон, – женщина выдержала очередное надор-ское известие, даже не фыркнув, – а на что они похожи, эти сорочки? Понимаете, я при дворе о них не слышала.

– Оллары забыли о пристойности, – начал Эйвон и замолчал. Видимо, вспомнил, что сам погряз во грехе.

– Ну же, – поторопила Луиза, – какие они? Их трудно сшить?

– Не знаю, – промямлил Эйвон, – они из полотна, длинные, закрытые от шеи до пят, с рукавами, с воротом, и еще у них… есть… эээээ… отверстие.

– Принесите мне такую, – попросила госпожа Арамона. – Это, должно быть, восхитительно.

– Я бы не сказал, – вздохнул граф, – ваша сорочка… Она вышита и открывает плечи и… не только.

– Но у нее нет отверстия, – не унималась Луиза, – это нецеломудренно. Что скажет ваша супруга!

– Моя супруга отказалась меня принимать после гибели Эгмонта, – вздохнул Эйвон. – Она поклялась Мирабелле разделить ее утрату.

– Могло быть и хуже. – Госпожа Арамона повела лопатками и попробовала вздохнуть. Эйвон с испугу перестарался, но до церкви она как-нибудь доберется. – Что бы вы запели, если б кузина потребовала от вас возместить ее утрату? В постели.

– Сударыня! – Ларак судорожно вздохнул. – Кузина никогда… Никогда меня не привлекала. Она… нехороша собой! Клянусь, я не любил никого, кроме вас!

– Я верю, – проворковала капитанша голоском Катари. – Возьмите свечи, и идемте.

Эйвон послушно поднес фитиль к огарку, и тут в стену что-то грохнуло. Граф так и замер с двумя свечами в руках. Луиза бросилась к окну, в которое ломилось нечто вроде издохшего супруга, потому что живые так не стучат. Грохот перешел в глухой гул, словно в дальний погреб скатывали полные бочки, псы завыли сильнее, хоть это и казалось невозможным. Луиза рывком распахнула нижние ставни. За ними не было никого, только клубилась в лунном свете снежная пыль.

Глава 2. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. Утро 20-го дня Зимних Скал

1

– Господин Первый маршал, – младший Тристрам изо всех сил соблюдал субординацию, и Робера это вполне устраивало, – беглецы ушли через Ржавые ворота.

– Вы уверены? – Эпинэ потер виски, пытаясь проснуться. – Странный выбор.

– Да, монсеньор. – Тристрам подозревал, что герцог Эпинэ противился его назначению на место Рокслея, и был бы прав, не решись Иноходец изменить Альдо. Для заговорщика чем хуже защитники трона, тем лучше, и Робер не стал возражать, когда сюзерен отдал четырехцветную перевязь спесивому зануде. Иноходец снова потер виски:

– Докладывайте.

– Тревогу поднял офицер цивильной стражи, отпущенный на ночь в город. К шести часам он вернулся к воротам и обнаружил их открытыми, а караульные помещения пустыми. Офицер бросился в казармы цивильной стражи. Оказалось, что охрана была снята с постов и отправлена в казармы лично графом Гирке. Он предъявил фальшивый рескрипт, предписывавший ему взять под охрану Ржавые ворота.

– Это не доказывает, что Алва ими воспользовался. – Левия бы сюда, с шадди. – Халлоран тоже получил «приказ», а Карваль со вчерашнего утра ветер ловит. Два ложных следа у нас уже есть, только третьего не хватает.

– Они там были. – Тристрам не собирался сдаваться. – Посетители трактира «Разухабистый молодчик» слышали, как мимо проехал большой отряд. Хозяин выглянул в окно. Ворота были открыты, но на подъезде стояли цивильники с факелами. Трактирщик ничего не заподозрил, решил, что так и надо.

– Он видел только стражников?

– Нет, он видел конный отряд, но со спины.

– Я доложу его величеству, – пообещал Эпинэ, проклиная свою голову и назойливого генерала. – Когда вы сможете выступить?

– Хоть сейчас! – обрадовал Тристрам. – Гвардия готова!

– Сейчас рано. – Иноходец глянул в окно: благословенная зимняя ночь и не думала кончаться. – В такой темноте только ноги лошадям ломать. И потом, нужно о городе подумать. Мы не кого-нибудь ловим, а Ворона! С него станется выманить защитников за стены и захватить дворец. Если ворота стояли открытыми, мятежники могли выехать вместе и с шумом, а вернуться порознь и тихо.

– Об этом я не подумал, – на исполненной рвения физиономии проступило беспокойство, – я вышлю разведчиков.

– Договоритесь с Пуэном, – велел Робер, – у нас не так много людей, чтобы гонять их одними и теми же улицами. У Ржавых вы уже были, разузнайте, что творится у Конских, и к десяти утра будьте готовы.

– Государь велел докладывать лично ему, – напомнил Тристрам, – и я не хотел бы…

– Государь занят, – отрезал Эпинэ, знать не знавший, куда провалился утешавшийся можжевеловой настойкой сюзерен, – а время не терпит. Не волнуйтесь, генерал. Я доложу о вашем… усердии и о том, что именно вы напали на след.

– След еще нужно проверить, – заволновался Тристрам. – Мы не можем рисковать. Если Алва вернулся в город, следует принять дополнительные меры по охране дворца.

– Они приняты. – Эпинэ подтянул к себе первый по павшийся документ, оказавшийся все тем же письмом Придда. – Охраной его величества командует гимнет-ка– питан Лаптон, и у меня нет оснований ему не доверять. Идите, договаривайтесь с Пуэном. Простите, я очень за нят.

– Да, монсеньор!

Тристрам наконец убрался. Со спины он напоминал покойного Рокслея, но офицер из него был никакой.

Эпинэ подавил зевок, развернул план города и обвел Ржавые ворота. Далеко, что не может не радовать. Пока рассветет, пока объявится Альдо, расспросит разведчиков и доставленных очевидцев, прикажет что-нибудь судьбоносное… Раньше одиннадцати не выступить, а до ворот на рысях больше часа. Из города они выберутся в полдень, не раньше, значит, у Ворона десять часов форы и три дороги на выбор, а преследователям еще нужно разобраться, где свернуть. Вряд ли Алва с Валентином позабудут спутать следы, значит, погоне придется делиться, и еще вопрос, кто кого в конце концов поймает. Если вообще будет ловить.

Если Альдо пошлет за одним Первым маршалом другого, да еще с Карвалем, то почему бы его и не догнать? Не догнать и не вернуться вместе. Две с половиной тысячи южан, «спруты» и полторы тысячи Левия, если кардинал рискнет, против тысячи гимнетов и десяти тысяч не поймешь кого – не так уж и плохо. Особенно с Вороном во главе. Главное, не допустить бунта, но Алва и не такое может… Только бы найти и договориться, дальше пусть командует сам, а наше дело – исполнять. Проклятье, и что это сталось с Эпинэ, раньше были маршалы как маршалы, а сейчас на полковников и то не тянут.

2

– Монсеньор. – Глаза у Жильбера были на лбу. – Гимнет-капитан Мевен!

– Что? – не понял Робер. – Ты о чем?

– Эпинэ? Это вы? – Мевен, пошатываясь, ввалился в приемную. Его мундир был измят, небритую щеку украшали ссадины. – Где… где его величество?

– Не знаю, – честно признал Иноходец. – Он устал и… удалился. Вам удалось бежать?

– Нет, – замотал головой виконт, – не удалось. Мне ничего не удалось.

– Садитесь, – велел Робер, и Мевен плюхнулся в ближайшее кресло. Он и в самом деле не бежал, его отпустил Ворон. Кэналлиец вечно всех отпускает, а вот Дикон… Простил и взял с собой или хуже?

– Где Окделл?!

– По дороге в Придду. – Виконт тоскливо огляделся, и Робер понял, в чем дело.

– Вино будете? – Да.

– Не вставайте, я налью.

– Спасибо. Признаться, рад, что нарвался на вас.

И радость эта взаимна. Только б Альдо не проспался раньше времени, но, слава Леворукому, еще темно.

– Что с Ричардом? Только правду, слышите?!

– Вот, – Мевен вытащил из кармана измятый листок, – от Придда. Как говорится, в собственные руки.

– Закатные твари! – Эпинэ выхватил послание. – Второе письмо от Спрута за ночь – это чересчур.

Мевен, не отрываясь от бокала, поднял глаза. Слишком, усталые, чтобы быть удивленными.

– Второе?

– Пейте, – велел Иноходец. Читать было страшно, и Робер бросился в письмо, как в бой.

«Любезный господин Эпинэ, – может, Валентин и писал на колене, на почерке это не отразилось, – исполняя приказ Первого маршала Талига, уведомляю вас, что господину Окделлу не грозит ничего, кроме мук совести, каковые ему также не угрожают.

При желании вы можете получить означенного Окделла в свое полное распоряжение не раньше первого и не позже третьего дня Зимних Ветров текущего года в Фебидах. Чтобы получить искомое, вам следует прислать доверенное лицо, снабдив его доказательствами того, что оно действует по вашему поручению. В противном случае я буду вынужден вывезти господина Окделла в Ноймар, так как отвечаю за сохранность Повелителя Скал и, следовательно, не могу отдать его на милость его (господина Окделла) разума и воображения.

Пребываю к вам в глубочайшем уважении.

Полковник Придд.

Окрестности Олларии. 400 год КС. Утро 20-го дня Зимних Скал».

– Вы читали? – сдавленным голосом произнес Робер, понимая, что обошлось.

– Нет, – поморщился Мевен, – но там должно быть об Окделле.

– У Кольца Эрнани его отпустят, – подтвердил Робер, – вернее, не отпустят, а передадут тому, кто за ним приедет.

– Это правильно, – одобрил гимнет-капитан, – иначе бедняга наделает глупостей.

– Я отправлю за ним Карваля, – решил Эпинэ, – когда он вернется.

Только сперва надо решить с погоней, потому что сюзерену нужнее мертвый Алва, чем живой Дикон. Проклятье, неужели Никола опоздает, за Вороном отправят очередную шваль или рискнут гимнетами? Альдо может…

– Мевен, пока мы вдвоем, расскажите, что же все-таки случилось. Разумеется, потом вы доложите еще раз.

– Что случилось? – дернул ободранной щекой виконт. – Как оказалось, ничего… Несколько трупов, дюжина выстрелов, скачка и – ничего…

– То есть? – Окна неумолимо наливались утренней синевой. Скоро кто-нибудь явится.

– Ах да… Вы же не знаете главного – Алва в Нохе.

3

– Как?! – Наверное, он произнес это вслух, потому что Мевен как-то по-лошадиному кивнул.

– Так. Решил вернуться и вернулся. Придд отправился на север без него.

– Закатные твари! – На сей раз Иноходец свой голос услышал. – Он что, с ума сошел?

– Не сказал бы, – Мевен с досадой заглянул в пустой бокал. – Если кто и рехнулся, так это я.

– Потому что вернулись? – Алва у Левия! Успел ли кардинал стянуть к Нохе солдат и где, в конце концов, Карваль?!

– Между нами говоря, да. – Гимнет-капитан тронул ссадину и поморщился: – Проклятый кэналлиец…

– Это он вас заставил?

– Нет, – Мевен досадливо махнул рукой, – я сам…

Разрубленный Змей, чувствуешь себя косноязычным болваном. Поймите, я…

– Виконт Мевен! – Альдо в кирасе поверх мундира стоял в дверях. – Как вы здесь оказались?! Эпинэ, что все это значит?!

– Это значит, – отчеканил Робер, занимая позицию между вскочившим Мевеном и сюзереном, – что спешить больше некуда. Алва в Нохе, а гнаться за Приддом – подвергать опасности Ричарда.

– Что? – Альдо рванулся вперед, едва не сбив Эпинэ с ног. – Ворон у Левия?! Не в Багерлее – в Нохе! Под крылом у этого недомерка голубиного?! Это вы его туда отвезли?! Вместо того чтобы пристрелить на месте, как беглого убийцу!

– Ваше величество, – Мевен слишком устал, чтобы бояться воплей, даже королевских, – это не я доставил герцога Алва в Ноху, а он меня и монаха.

– Гимнет-капитан Мевен действовал правильно. – Робер оттер Мевена плечом, и тот послушно отступил за маршальскую спину. – Бегства не было, было возвращение. Виконт, вы в вашем положении могли что-нибудь предпринять?

– У меня не было оружия, – Мевен не оправдывался, он просто говорил, как было, – за моей спиной сидел монах, а моя лошадь никогда бы не угналась за морис-ком.

– Трус! – припечатал Альдо. – Я окружен трусами! Кэналлиец прямо-таки заворожил вас, трясетесь, как зайцы. Сорок человек упускают одного… Где ваша шпага, гимнет-капитан Мевен?! У Ворона? Или кардиналу подарили?

– Моя шпага сломана, – лицо Мевена из серого стало пунцовым, – и это ваше счастье… Можете отправить меня в Багерлее или сразу… к Айнсмеллеру. Так мне и надо, нечего было возвращаться!

– Хватит! – рявкнул Робер, сам не зная на кого. – Хватит… Мы все устали.

– В самом деле. – Сюзерен шумно вздохнул и разжал кулаки. – Проклятье…

– Мне кажется, – поспешил развить успех Иноходец, – нужно услышать все с самого начала. Мевен почти ничего не рассказал. Только про Алву и Дика. Спрут прислал письмо, он отпустит Ричарда у Кольца Эрнани.

– Что? – Альдо честно пытался сосредоточиться, но ярость еще била хвостом. – Эта тварь смеет нам угрожать?

– У этой твари в руках Дикон! – заорал Робер. – Дикон! Его убьют, если мы нападем, это ты понимаешь?!

Сюзерен понял. По крайней мере, кивнул.

– Мевен, мы слушаем. С самого начала, и сохрани вас гальтарские боги от вранья. Как вас занесло к Желтой площади?

– Мы задержались с выездом. Было уже темно. Герцог Окделл сказал, что он имеет точные сведения о том, что в город проникли кэналлийцы и следует ожидать нападения. Я подобными сведениями не располагал, но гимнеты охраняют…

– Мы знаем обязанности наших военных. – Альдо вновь был монархом. – Итак, герцог Окделл испугал вас рассказами о кэналлийцах?

– Никоим образом, – гимнет-капитан вскинул колючий подбородок, – я настаивал на короткой дороге. Триумфальная не располагает к засадам, к тому же там находились люди его высокопреосвященства. Окделл не согласился и напомнил, что решает цивильный комендант.

– Он так и сказал? Этими словами?

– Да, – Мевен снова поморщился, – именно этими.

– Окделл превысил свои полномочия, – решил сюзерен, – но сейчас он в руках врага, и мы не желаем говорить о его ошибках.

Ошибках ли? Будь это ошибкой, сюзерен полез бы на потолок задолго до Левия, а он пил вино и тянул время. Нет, Дикон не ошибался, а выполнял приказ. И выполнил, только Леворукий опять смешал карты.

– Мевен, – Альдо сменил гнев на милость, – вы под чинились требованиям цивильного коменданта, который отвечал за доставку узника. Вы невиновны. Говорите дальше.

– Мы поехали дорогой, которую выбрали герцог Окделл и полковник Нокс. У Желтой площади на нас напали. Граф Гирке занял угловой особняк, пропустил ци-вильников и факельщиков и отсек карету. Мы с герцогом Окделлом были впереди. Услышав выстрелы, я бросился назад, Ричард остался на площади, но нам одинаково не повезло. Кому я должен передать перевязь?

– Об этом поговорим, когда вернется Окделл. Дальше.

– Я узнал графа Гирке и понял, что нас захватили люди Придда. Гирке и не думал скрываться, хотя сам герцог Валентин появился позже. Мы с Окделлом видели, как освободили Алву, с ним был монах, его связывать не стали… Нас с монахом отвели во двор особняка. Нокс погиб при захвате кареты.

– Мы знаем, – щегольнул осведомленностью Альдо. – Вас допрашивали?

– Окделла и монаха, как мне кажется, нет. Меня – да.

– Что вы сказали?

– Ничего, – твердо ответил Мевен. – Я предложил Алве и Придду сдаться, указав, что их дело безнадежно и что к нам вот-вот подойдет помощь. Я ошибся – они нашли выход. Мы выбрались из города без единого выстрела.

– Кто нас предал, кроме Придда?

– Я заметил нескольких офицеров старого гарнизона, но рассмотреть всех было невозможно. Захвативший нас отряд насчитывал не больше полусотни, а из города выехало несколько сотен.

– Как вышло, что Алва вернулся? Говорите, что знаете.

– Нас подвели к Ворону всех троих. Он велел Придду написать герцогу Эпинэ…

– Что тебе написал Придд? – Альдо протянул руку. – Покажи!

– Смотри, – пожал плечами Робер, протягивая лист. Буря утихла, но надолго ли?

– Подонок, – сюзерен швырнул письмо на пол, – но придется уступить, Ричард дороже. Кого пошлешь?

– Карваля, а сейчас отправлю разъезд. Пусть следят, но издали.

– Правильно, – одобрил Альдо. – Мевен, письмо намекает на поведение Ричарда. Что он сделал?

– Настаивал на поединке, – на губах Мевена мелькнула улыбка, – но его не стали слушать.

– И хорошо, – не выдержал Эпинэ. – Значит, Придд написал письмо?

– И передал монаху. Вот тут Алва и спросил, не желаю ли я составить компанию брату Пьетро и ему. Я сперва не понял, и все остальные тоже.

– Он объяснил свое решение?

– Он сказал, что не сошел с ума и не устал жить.

– Только это?!

– Они заспорили с Приддом, но это продолжалось недолго. Мне велели взять в седло Пьетро, и мы поехали.

– В дороге Алва что-нибудь говорил?

– Нет, напевал, пока не показался Ржавый форт. Потом замолчал. Мы спокойно въехали в ворота, они никем не охранялись. В городе я попробовал освободиться, но Ворон решил, что я еду с ним. У него были пистолеты, у меня – нет.

– Сейчас они у вас будут, – пообещал сюзерен. – Эпинэ, вызывай эскорт. Мы едем в Ноху, и пусть только эта мышь голубиная начнет юлить.

Глава 3. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. Утро 20-го дня Зимних Ветров

1

Левий не юлил, скорее, наоборот. Ворота Нохи были красноречиво закрыты, а подъезды охраняло церковное воинство в серых плащах. Альдо взял с собой полсотни гимнетов и сотню гвардейцев, но людей кардинала было заметно больше: его высокопреосвященство ждал высочайшего визита и ясно давал понять, что пугаться не намерен.

Робер повернулся к сюзерену:

– Возвращайся во дворец. С Левием я поговорю.

– Не доверяешь голубку? – усмехнулся его величество. – Я тоже не доверяю, но не отступать же! Сегодня я шарахнусь от церковных крыс, завтра Левий решит, что король – он. Не дождется!

– У нас полтораста человек, – напомнил Эпинэ, – и три сотни Халлорана поблизости. В Нохе не меньше полутысячи, а если Левий уже вызвал свой полк? Ты же ему вчера разрешил…

– Дураком был, – признал ошибку Альдо. – А ты меня почему не остановил?

– Тебя, пожалуй, остановишь.

– Тогда не останавливай. – Его величество дал шпоры линарцу и, как всегда, перестарался. Несчастный конь рванул к воротам, словно за ним выходцы гнались. Ничего царственного в этом не было, но в седле Альдо усидел и даже засмеялся.

– Не откроет, – его величество собственноручно взялся за тяжелое бронзовое кольцо, – пусть пеняет на себя!

– А мы уже воюем с Агарисом? – осведомился Эпинэ, косясь на серых вояк. – Не рановато ли?

– Сейчас узнаем. – Альдо от души саданул по старой бронзе, вызывая привратника, но зарешеченное окошечко осталось темным и пустым, зато из-за прилепившейся к стене часовни показался высокий всадник, за которым следовали солдаты. Его величество развернул коня навстречу, со всей силы рванув повод. Хитрый линарец, спасая рот, лебедем выгнул шею. Человеку, оседланному дураком, так просто «за удила» не уйти. Иноходец невольно усмехнулся и последовал за сюзереном, время от времени косясь на церковников. Те, на первый взгляд, нападать не собирались. Предводитель что-то приказал подчиненным и направился к воротам, серые солдаты остались на месте.

– Будут говорить, – не выдержал Робер. – Твое дело, но я бы начал войну не сегодня.

Сюзерен не ответил. Не услышал?

– Полковник Мэйталь к услугам вашего величества, – церемонно представился высокий.

Робер выехал вперед.

– Его величество желает видеть его высокопреосвященство. – Альдо не понравится, что разговор начал не он, но лучше высочайшая выволочка, чем драка с солдатами.

– Его высокопреосвященство будет счастлив, – заверил Мэйталь, и ворота неспешно, словно по собственному почину, распахнулись. За ними, выстроившись в две шеренги, замерли церковники в кирасах. Очень почетно и безопасно. Или, наоборот, опасно. Альдо решил, что почетно, и без колебаний въехал во двор, Робер отстал ровно на столько, сколько требовал этикет. Утренняя Но-ха казалась тихой и благостной. Неужели он во сне бродил именно здесь?

Живой коридор оборвался у знакомого крыльца, на перилах, словно в насмешку, пристроился белый голубь, а по ступенькам прыгали воробьи. Двое монахов, весьма похожих на бывалых вояк, взяли королевского линарца под уздцы, и Альдо, чуть заметно промешкав, спрыгнул на землю.

2

– Его высокопреосвященство ждет! – Пьетро! В свежей рясе, на руке – четки, глаза опущены, под ними – круги.

– Где Алва? – не выдержал Альдо. – Ну же!

– Мне нечего скрывать, – твердо сказал секретарь, – но я могу отвечать лишь с разрешения его высокопреосвященства.

– Хорошо, – буркнул сюзерен, словно не видя заполонивших переходы гвардейцев.

– Его высокопреосвященство не один, – предупредил монах, с трудом поспевая за августейшим визитером.

– Еще лучше, – Альдо шумно втянул воздух, – нам нужен именно гость.

– Государь! – Робер рванулся к двери, но оттереть сюзерена не успел: Альдо ворвался к Левию первым. И застыл.

– О ваше величество, – маркиз Габайру торопливо поставил прозрачную чашечку и, кряхтя, поднялся, – какое счастливое утро!

– Маркиз, – сюзерен походил на быка, собиравшегося забодать пастуха и налетевшего на забор, – это вы?

– О, – кашлянул Габайру, – вчера после приема я осознал, что не могу покинуть этот город, не исповедовавшись и не заказав молебен о здравии моего государя и о собственной безопасности в пути. Его высокопреосвященство любезно предложил мне стать его гостем, и вот я здесь и прошу разрешения сесть, ибо все еще нездоров.

– Садитесь. – Альдо вполне овладел собой. Настолько, что, увидев у жаровни кардинала, благочестиво наклонил голову: – Ваше высокопреосвященство, мы позволили себе прервать ваши занятия…

– А вот я, увы, не могу, – кардинал со знанием дела пошевелил песок, – в противном случае я загублю шад-ди. Полагаю, герцог Эпинэ после ночных треволнений не откажется от угощения, но как относитесь к морис-скому ореху вы?

– Мы выпьем вина. – Альдо, не дожидаясь приглашения, уселся рядом с урготом. – Ваше высокопреосвященство, нам нужен герцог Алва, но прежде мы желаем выслушать рассказ брата Пьетро.

– Герцог Алва спит, – сообщил Левий, сосредоточенно вливая в готовый шадди холодную воду. – Каждое создание должно спать, и только Создатель бодрствует денно и нощно. Что до брата Пьетро, то он готов повторить свой рассказ.

Тепло и горький запах знакомо кружили голову, обещая безопасность и отдых, но сегодня не будет ни того, ни другого. Кардинал достал из ларца знакомые чашечки.

– Сын мой, – велел он топтавшемуся у двери секретарю, – расскажи, что ты видел. С самого начала.

– Я не видел почти ничего, – обрадовал Пьетро. – Воин, которого я не запомнил, помог мне подняться в карету. Герцог Алва и офицер, чье имя я узнал лишь после его смерти, уже находились внутри. Дверь закрыли, и мы поехали. Занавески на окнах были опущены, и я не мог видеть, что происходит снаружи, к тому же на улицах было темно. Я слышал лишь стук копыт и скрип колес.

– Ваши спутники молчали? – помог делу Габайру.

– Офицер… Я могу называть его полковником Нок-сом?

– Можете, – разрешил Робер, косясь на сюзерена. Тот, слава всем кошкам мира, сидел смирно. Пока.

– Полковник Нокс хранил молчание, – сообщил монах, – герцог Алва сначала тоже, потом стал напевать.

– Что именно? – подался вперед Альдо. – Не упоминался ли в его песне ветер?

– Он пел на неизвестном мне языке, – пальцы монаха монотонно отсчитывали жемчужины, – но мелодия была очень красива.

– Но вряд ли богоугодна. – Левий разлил шадди в чашки. – Продолжай, сын мой.

– Мы ехали долго, потом послышались странные звуки, я не сразу понял, что это выстрелы. Карета остановилась. То, что случилось дальше, поразило меня. – Лицо Пьетро утратило безмятежность, он судорожно сжал свои четки и оглянулся на кардинала.

– Брат Пьетро стал свидетелем весьма неприятного события, – пояснил тот. – Говори, сын мой, наши гости должны знать, как погибло их доверенное лицо.

Герцог Алва сидел, прислонившись к стенке, – покорно начал Пьетро, – он сидел, и глаза его были прикрыты. Герцог даже не шевельнулся, но полковник Нокс выхватил огромный нож. Он задумал убийство, и сердце мое оборвалось. Я зажмурился, моля Создателя о милосердии и справедливости. Раздался шум, и был он не смертным стоном, но звуком борьбы. Я открыл глаза: кинжал лежал на полу, а герцог Алва душил полковника Нокса цепью. Я хотел закричать, но мое горло свела судорога, а затем на крышу кареты что-то обрушилось. Раздался треск, и я увидел над собой чужие сапоги. Это были люди герцога Придда, но тогда я этого не знал.

Не в силах ничего понять и ничего изменить, я шептал молитвы, пока не почувствовал на своем плече чужую руку. Это был герцог Алва.

– Брат мой, – сказал он, – можете открыть глаза, я его уже убил.

Я взглянул и увидел полковника. Он был мертв, на его шее темнел страшный след. Мне стало дурно, я не помню, как выбрался из кареты, как меня подвели к герцогу Окделлу, тоже пленному. Я понял, что герцог Придд освободил герцога Алва, но это все, что я могу сказать. Я просил Создателя защитить меня и моих спутников, и Создатель внял моим мольбам. Я вернулся в обитель вместе с господином Мевеном, а жизни герцога Окделла ничего не грозит. Это все.

– Ты слышал, как герцог Алва объявил о своем возвращении?

– Да, – подтвердил монах, – и возрадовался, ведь моим долгом было проводить его в Ноху. Я опасался, что герцог прельстится свободой и войной, но долг в его сердце перевесил соблазн. Он остался непреклонен, как святой Адриан перед абвениатами.

– Что именно сказал Ворон? – Сюзерен походил на готовую взорваться гранату, но Пьетро боялся иного гнева. Монах наморщил лоб, собираясь с мыслями, и вздохнул:

– Герцог Алва не любит лишних слов. Он спросил, согласен ли господин Мевен проводить его и меня до Нохи. Тот согласился, и герцог Алва, видя мою усталость, велел Мевену взять меня в седло. Если б не он, я бы заблудился и замерз, но не этой ночью суждено было мне окончить путь свой.

– Ваше величество, – улыбнулся Габайру, – вы спрашивали, что Алва пел в карете. Брат Пьетро забыл сказать, что на обратном пути герцог вновь запел.

– Это была другая песня, – негромко сказал монах. – Когда стены города закрыли звезды, он сказал виконту Мевену, что судьба его – звездный иней. Мевен не понял, герцог Алва объяснил, что есть такая песенка. Он так и сказал: «песенка». Я не увидел в ней никакого смысла, только тоску по неизбежному.

– О чем говорили Придд и Алва? – Закатные Твари, неужели Альдо думает, что Ворон станет откровенничать со Спрутом при монахах и гимнетах?

– Я замерз и устал, – потупился Пьетро, – а слова их были далеки от моих мыслей. Герцог Алва пообещал полковнику Придцу маршальскую перевязь. И еще он запретил смотреть назад, но это недобрый совет, ибо Создатель заповедовал оглядываться на след свой, дабы понять, бел он или же черен.

3

Дорога стала каменистой, словно в горах, а по пустым полям стадами разбрелись серо-розовые валуны. Казалось, гранитные глыбы провожают отряд настороженным, недобрым взглядом, но дело было в скользящих по неровным бокам солнечных бликах и разыгравшемся воображении. Кони камней не боялись, они шли ровной походной рысью, и в согласном стуке копыт навязчиво проступал мотив, который хотелось вырвать из памяти вместе с прошлой ночью:

Дикон потряс головой, стараясь думать о чем угодно, лишь бы позабыть Алву с его проклятой песней. Или вообще не думать, но память тянула в темную придорожную рощу, словно в омут, заставляя восемь раз переживать одно и то же.

Снова горели факелы, хмурились лиловые стрелки, хрустела смерзшаяся листва, вздыхали и фыркали лошади. Снова Придд отдавал честь и исчезал за солдатскими спинами, Гирке распоряжался, Пьетро перебирал четки, а кэналлиец напевал, глядя в ночное небо, как напевал в Сагранне, и деться от его кантины было некуда:

Мой друг, я в Закат гляделся, Звездой летя в бесконечность, Мой друг, я в Закат гляделся, Но я Рассвета не встречу…

– Что это? – не выдержал Пьетро. – Прошу простить мое любопытство, мне не следует спрашивать.

– Это песенка, благочестивый брат, – бездумно откликнулся Алва, – пришла в голову. Очень грешная песенка, не обращайте внимания, молитесь…

– Я молюсь неустанно, – заверил монах, – но последовать вашему совету не могу. Есть песни, на которые не обращать внимания невозможно.

– О да, – кивнул Алва, – особенно много их в горных странах. Возможно, виноваты слишком близкие звезды…

– Звезды – слезы Создателя, оплакавшего несовершенство мира, – не согласился Пьетро, – они несут покой и утешение, а ваши напевы полны тревоги и горечи.

– Значит, их сочинили люди, только и всего, – пожал плечами Ворон. – Мы все рождаемся людьми, а если повезет, ими и умираем…

– Монсеньор. – Из полумрака вынырнул Придд, протянул руку с чем-то светлым: – Письмо герцогу Эпинэ.

Алва поморщился:

– Отдайте брату Пьетро.

– Монсеньор не желает прочесть?

Полковник, – отмахнулся кэналлиец, – маршем командуете вы. Это ваше письмо, и это ваш заложник. Полагаю, вы не написали ничего, что может быть истолковано превратно…

– Нет, монсеньор, все предельно ясно.

– Отлично. Мевен, вы не откажетесь проводить меня и брата Пьетро до Нохи?

Гнедой мерин, на которого пересадили Дика, споткнулся, но тут же выправился. Юноша под неприязненным взглядом Вардена сжал поводья, готовясь ответить на очередное оскорбление, но южанин промолчал. Еще одна ошибка, на сей раз Рокслея… Если Придда и его солдатню терпели по воле Альдо, то Вардена в гвардию взял Джеймс, не удосужившись разобраться, что у бывшего гарнизонного офицера за душой. Для Рокслея Варден стал еще одним уроженцем Эпинэ, вставшим на сторону Ракана. Так уж вышло, что южанин в Ракане означает «вассал Эпинэ», а вассал Эпинэ не обязательно друг, но всегда союзник. Можно подумать, колиньяров и дораков из Холты привезли и у них нет ни слуг, ни прихвостней.

– Окделл, что с вашим конем? – Накликал, теперь не отвяжется!

– Он устал, – буркнул Дикон. Руки юноше развязали, но в центре отряда толку от свободы немного. Может быть, на привале? Должны же они остановиться и покормить лошадей.

Варден ухватил гнедого под уздцы и внимательно оглядел:

– Всем бы так устать. До обеда продержится, а вам нужно лучше следить за дорогой.

– Оставьте ваши советы при себе, – отрезал Ричард. – Нам не о чем говорить.

– С вами говорить и впрямь бесполезно, – окрысился южанин, – но мой долг – доставить вас в Фебиды, и вы там будете.

Долг… Много этот предатель знает о долге… Но как же любят мерзавцы прятаться за красивые слова. Воистину «зло – это яд в кольце высоких фраз, кто в обращенье прост, тот сердцем не предаст». Даже странно, что это сказано больше тысячелетия назад. Сколько веков утекло, а все по-прежнему: Джереми молчит, а Спрут болтает о долге и Чести. И находятся те, кто слушает, Ворон и тот…

– Полковник Придд, – в знакомом голосе не было смеха, – не только у вас есть долги.

– Простите, монсеньор, – предатель, ставший прихотью Алвы полковником, не собирался отступать, – ваш долг перед Талигом больше долга перед человеком по имени Фердинанд.

– Одно равняется другому, – сощурился кэналлиец. – Не волнуйтесь, я не сошел с ума и не устал жить. Впрочем, это одно и то же. Запомните на всякий случай.

– Я запомнил, монсеньор. Сколько человек вам требуется?

Алва свел брови, разглядывая застывшего в седле Придда; сменились факельщики, в вершинах деревьев что-то прошелестело, словно гигантская белка скользнула. Ворон улыбнулся одними губами:

– Мой вам совет, Валентин. Когда станете приносить маршальскую присягу, думайте, что говорите. Не следует повторять чужих ошибок. Мевен, вы едете с нами или от правляетесь на север?

Рука гимнет-капитана потянулась к несуществующему эфесу:

– Герцог Алва, не только у вас есть совесть. Я остаюсь с вами…

Мевен – человек чести и офицер, он не мог оставить государя, но почему вернулся Алва? Смешной вопрос! Кэналлиец сговорился с Левием еще в Багерлее, а сюзерен не поднимет руку на агарисскую крысу. Теперь в самом сердце столицы обоснуется злейший враг Раканов, и только Леворукий знает, что он приказал Ноймаринену и что собирается сделать.

Полторы тысячи церковников и Алва, который знает город как свои пять пальцев!… И еще Суза-Муза, разгуливающий по дворцу, как по собственной спальне, Давен-порт со своими убийцами и кэналлийцы. И это не считая предателей и трусов, которые, случись что, не замедлят перескочить на сторону Олларов.

Если Алва и Левий решат захватить власть, между ними и Альдо окажется только недотепа Карваль и пара полковников, которые даже Придда не сумели задержать. Им ли справиться с лучшим полководцем Золотых земель?! Но неужели Левий пойдет против Эсперадора, благословившего сюзерена?

Пойдет, если пронюхал про исповедь или, того хуже, раздобыл доказательства того, что Альдо поклоняется истинным богам! Тогда Агарис из союзника станет врагом. Страшным врагом, потому что истинные создатели Кэр-тианы для выдуманного Создателя опасней олларианст-ва. Неужели сюзерен был так неосторожен, что раньше времени раскрыл свою тайну?…

Матильда! Альдо от бабки не таился, но принцесса всю жизнь дружила с Эсперадором, а теперь эта дружба перекинулась на Левия. Алатка рассказала кардиналу все, а тот… до поры до времени спрятал беглянку в Нохе вместе с Темплтоном и доезжачим. Неудивительно, что их никак не найдут, ведь они не уезжали. Теперь у эспе-ратистов в руках живое доказательство измены Альдо. Сестре алатского герцога поверят, особенно если захотят…

– Вам дурно? – Варден не скрывал своего отвращения, но был полон решимости дотащить пленника до Кольца Эрнани.

– Мне неприятно ваше общество, – отрезал Ричард, – не более того.

– И все же выпейте. – Офицер протянул флягу, ту же, что была у него в Октавианскую ночь. И Дик взял. У него тоже есть долг. Перед сюзереном и Золотой Анак-сией. Альдо должен узнать, что Матильда почти наверняка в Нохе и призналась во всем. Сюзерен не допускает мысли о предательстве бабки, но другого объяснения ее исчезновению нет и быть не может.

Ричард от души хлебнул холодной касеры, на мгновенье перехватило дыханье, а серые холмы заволокла радужная пелена. Сегодня двадцатое, через неделю их нагонит Карваль… Неделю пережить можно, пережил же он путешествие с Хуаном, а ведь тогда Ричард Окделл еще не присягнул, у него не было ни цели, ни долга, только Честь и Любовь!

– Благодарю, – Ричард спокойно вернул южанину флягу. Шесть дней конь о конь с предателем не длиннее месяцев в Высоком Совете с Приддом. Скоро эта дорога и эти люди станут прошлым. Они уже прошлое, ведь своей изменой они отрезали себя от государя, Золотой Анаксии, истинных богов… У них нет будущего, а Повелитель Скал вернется к сюзерену, смыв с себя дорожную грязь и чужую подлость. Надо ждать дня, а не бояться ночи, смотреть вперед, а не оглядываться назад!

– Не смейте оглядываться, – велел кэналлиец, – тогда вы доберетесь туда, куда собирались, и, что важнее, дотащите тех, кто в вас вцепится.

– Да, монсеньор, – отдал честь Спрут. – Варден, возьмите Окделла в голову колонны. Попробует обернуться – завяжите глаза…

Южанин ухватил повод, и глупая кобыла послушно повернулась. Придд что-то говорил Ворону, но слов Дик разобрать не мог, а вот ответ юноша расслышал.

– Прощайте, полковник! – отрезал Алва. – Прощайте, я сказал! – И звоном лопнувшей струны короткая фраза на кэналлийском. Три или четыре слова, непонятных и звон ких, как песня, от которой не избавиться.

… Валентин обогнал их с Варденом на выезде из рощи. Спрут смотрел прямо перед собой, вслед за хозяином двумя огромными тенями скользили Тобиас и его двойник. Отряд деловито и равнодушно покидал отслужившую свое рощу, впереди тянулись разодранные тенями поля и тускло блестела дорога, над которой висела предавшая юношу в городе голубая Ретаннэ.

4

– Я подтверждаю, что все, сказанное Пьетро, – правда. – Кардинал поднялся во весь рост, он был готов к бою. И он, раздери его кошки, этого самого боя хотел!

– Здесь не может быть двух мнений, – вмешался ургот. – Придд действовал на свой страх и риск, но как действовал! Боюсь оказаться пророком, но этот молодой человек имеет все шансы рано или поздно надеть маршальскую перевязь.

– Повелитель Волн и его пособники будут казнены, – отрезал Альдо. – Мы ошиблись, решив возродить к жизни талигойское рыцарство. Его времена миновали, у государства может быть лишь одна голова, одно сердце и один закон. И это – король.

– Внутри королевства, без сомнения, – Габайру вежливо кашлянул, – но государства Золотого Договора связаны взаимными обязательствами. Их общая воля превыше личной воли каждого из монархов.

– Пока, – огрызнулся сюзерен, подтверждая наихудшие опасения Иноходца, но тут же опомнился: – В любом случае, государственная измена и убийство – внутреннее дело Великой Талигойи. Мы возвращаем Рокэ Алву в Багерлее, где он будет находиться до казни.

– Никоим образом, – поднял подбородок кардинал, – герцог Алва останется в Нохе. Мне, как пастырю, неуместно напоминать слова, сказанные Алвой у эшафота, хоть они и верны по существу. Я напомню о вашем слове, произнесенном в присутствии послов Золотых земель, и моем, как посланника Святого престола. Неожиданное вмешательство Придда не может повлиять на принятые решения.

– На них влияют убийство полковника Нокса, захват герцога Окделла и побег. – Пальцы сюзерена сжали эфес. Нечаянно или нарочно?

– Герцог Алва останется в Нохе, – с расстановкой повторил Левий, – или же незамедлительно будет вывезен мною в Агарис. Полторы тысячи весьма недурных солдат под началом лучшего полководца Золотых земель с помощью Создателя прорвутся в Новую Эпинэ без особых усилий, но вы потеряете благословение Святого престола. Вместе с правом на корону и поддержкой эспера-тистских династических домов.

– Мы помиловали Ворона, – рыкнул сюзерен, – до того, как эта гадина бежала. Вы любовались его смелостью, а он знал о засаде, потому и хорохорился. Разумеется, Алва вернулся, ведь его ждала не казнь, а ваше покровительство, чтобы не сказать пособничество! Вернулся, чтобы вредить нам из Нохи, но мы этого не потерпим!

– Сын мой, одумайтесь! – Взгляд кардинала был спокойней льда. И тверже. – Гнев – дурной советчик, особенно в паре с глупостью. Нокс погиб, пытаясь совершить убийство. Он напал с кинжалом на безоружного узника, не предпринимавшего попытки к бегству. Герцог Алва вернулся в Ноху по доброй воле, при его возвращении присутствовал дуайен Посольской палаты. Ни о каком бегстве не может быть речи.

– Мне будет весьма затруднительно объяснить моему герцогу причину, по которой Альдо Ракан отказывается от своего слова, – ввернул ургот. – Боюсь, это произведет неприятное впечатление.

– Наше слово неизменно, – сюзерен рывком повернулся к Габайру, – но мы не позволим нам вредить и не позволим нам угрожать. За нами стоит сама Кэртиана, чья воля привела нас на трон предков. Начинается эпоха

Раканов!

– Это – ересь, сын мой. – Его высокопреосвящен ство пододвинул стул и преспокойно уселся. – Но если принять ее в расчет, вам нечего бояться герцога Алва. Что значит его дар и его смелость против воли Кэртианы? Или вы полагаете, что кэналлиец, даже отрешенный от армии и заключенный в крепости, сильнее?

– Покажите мне Алву, – потребовал Альдо. Сюзерен еще не сдался, по крайней мере, ему так казалось.

– Он спит. – Кардинал дернул звонок, и на пороге возник офицер в кирасе. – Сын мой, какие меры приняты для охраны герцога Алва?

– Он помещен в отдельно стоящем доме, весьма крепком и окруженном стеной в два человеческих роста. У входа в его комнаты и под окнами выставлены усиленные посты. Люди дежурят на лестницах и раз в четверть часа обходят здание внутри и снаружи.

– Очень хорошо, – одобрил Левий. – Кстати, где вы разместили подошедших мушкетеров?

– В помещениях второго двора.

– Идите. – Кардинал повернулся к Альдо. – Как видите, побег невозможен. Герцога Алва стерегут не только обычные караулы, флигель, где его поместили, окружен стеной, к которой примыкают дворы, занятые солдатами. Уверяю вас, чтобы выбраться из Нохи без моего разрешения, нужно не меньше полка.

Мягкая улыбка и аромат шадди. Кто скажет, что кардинал угрожает забравшемуся в ловушку королю? Еще немного глупости, и Левий попросит гостей любезно сопроводить его и Ворона до Кольца Эрнани, подобно тому как герцог Окделл сопровождает ныне герцога Придда.

– Мы настаиваем, чтобы среди охраны были наши люди. – Понял ли Альдо намек или просто начал думать. – Мы каждое утро должны получать подтверждение того, что герцог Алва находится в Нохе.

– Вне всякого сомнения, – кардинал пригубил остывший шадди, – но это можно предоставить коменданту Нохи и военному коменданту столицы. Или же цивильному, когда он вернется.

Надеюсь. – Маркиз Габайру тщательно вытер губы коричневым платком. – Надеюсь, что с этим милым молодым человеком ничего не случится. Он так трогателен в своей преданности и отваге. Будь у моего герцога подобный вассал и попади он во вражеские руки, его величество отказался бы от мести, лишь бы сохранить расцветающую жизнь.

– Его величество принял условия герцога Придда, – быстро сказал Робер. – Ричард Окделл вернется к нам живым и здоровым.

– Да, – медленно произнес Альдо, и у Робера в который раз за последние сутки отлегло от сердца. – Мы пошлем за герцогом Окделлом генерала Карваля. На него же совместно с командующим гвардией мы временно возлагаем ответственность за охрану герцога Алва. Эпинэ, ты понял?

– Да, ваше величество.

– Ваше высокопреосвященство, остается ли в силе залог, который святая церковь в вашем лице обещала внести за герцога Алва? Я говорю о жезле Эрнани.

– Церковь держит данное слово. – Левий не удивился, казалось, он ждал этого вопроса. – Его величество отбудет во дворец с жезлом Раканов и с должным сопровождением.

Глава 4. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. 20-й день Зимних Скал

1

Кровавые пятна пришлось залить чернилами. Сперва Мэллит хотела разрезать испорченную скатерть на лоскутья и потихоньку вынести в сад, но не решилась. Го-ганни научилась добывать и прятать от родных одежду еще девочкой, но в Агарисе к ее услугам был весь дом, а комнаты царственной не покидали любопытные женщины.

Осталось начать письмо и проявить неловкость. Мэллит написала несколько слов «милостивой и дражайшей покровительнице», а потом опрокинула чернильницу.

Красно-бурое утонуло в черном, словно грозовая туча скрыла вечерние облака. Девушка поднесла к глазам измазанную руку, на запястье проступали синяки – Первородный не знал своей силы, а она не сказала ни о боли, ни о стоящем у камина, ни о лунном приливе. Ничтожная промолчала, и любимый, уходя, упрекнул ее…

Мэллит отбросила перо и закусила лопнувшую ночью губу. Тело ломило, словно лунные дни пришли раньше времени или царственная вновь обучала нерадивую верховой езде. Сзади что-то скрипнуло, и девушка торопливо глянула за камин, там не было никого… Никто не посмеет пройти мимо стражи, и только любимый знает, как обойти ее, но до ночи слишком далеко.

От золы тянуло дымной горечью – так пахнут осенние листья, когда их хоронят в огне. Листья – огню, корабли – морю, людей – земле, а песни – ветру…

– Госпожа баронесса, – женщину со скучным лицом и рыбьими глазами Мэллит не любила, но вошла именно она, – поздний завтрак готов.

– В Малой столовой?! – Любимый зовет ее, значит, она станет улыбаться и наденет вишневые бусы, те самые… Кузен Альдо больше не скажет, что у его кунички холодное сердце. Никогда не скажет!

– Стол накроют, где прикажет госпожа баронесса. – Скучная увидела пятно и поджала губы. – Его величество выехал в Ноху и велел его не ждать.

Любимый не придет раньше ночи! Воины, послы и вельможи без остатка съедают дни государей, так было и так будет…

– Я не голодна, – твердо сказала Мэллит, – скажите, чтобы сменили скатерть…

– Да, сударыня. – Женщина присела в принятом у первородных поклоне. – Госпожа баронесса не заболела?

– Просто я не хочу есть.

– Может быть, лекарь…

– Я не хочу! – выкрикнула гоганни. – Уйди! Похожая на рыбу ушла, и Мэллит испугалась. Себя самое. Раньше она не кричала, а у лекаря есть настойка, глушащая боль, и притирания от синяков, но он бы все понял… Ничтожная будет терпеть: боль телесная гаснет, это душа плачет вечно, но о чем ей плакать сейчас? Мэллит любит и любима, лишь тело ее не создано для счастья. Едва первородный шагнул за порог, она упала у камина, словно отравленная, зажимая рот ладонями, и лежала долго.

Зачем обрекать на одиночество красивых и сильных, если можно отдать слабую? Зачем отбирать нареченных у счастливых женихов, если есть ненужная? Потому-то дочь достославного Жаймиоля и избрали Залогом. Старейшие женщины не знали, что внуков Кабиоховых пленяет иное…

– Госпожа баронесса, разрешите убрать стол?

– Да.

Служанка вынесла испорченную скатерть, ту самую… Стань Мэллит женой достославного Гайраоля, как мечтал отец дочери своей, она бы до конца супружества своего хранила впитавшую девственность ткань, но для Мэллицы из Сакаци гоганские обычаи ничто. Она любит сердцем, а тело подчинится, лишь бы был счастлив любимый.

– Госпожа баронесса желает розовую скатерть или желтую?

Кузен Альдо никогда не увидит ее боли, и боль растает, но как плохо они расстались! Любимого ждала погоня, а она думала только о себе, и он ушел без поцелуя и без молитвы. Теперь мысли первородного полны горечи. Что вспоминает он, торопя коня? Женщина, не согревшая любовью господина сердца своего, грешна в глазах Кабиоховых, но не упавшая в ноги уходящему грешна четырежды…

– Сударыня, так розовая или желтая?

– Нич… Мне все равно… Я… Я желаю знать, когда вернется его величество.

2

Альдо рассматривал жезл, даже не рассматривал, он его ощущал. Если б сюзерен хотя бы раз так взглянул на Мэллит, девочка умерла бы от счастья, но для женщин у Альдо были другие взгляды и другие слова.

Робер подавил вздох и отхлебнул того, что дворцовый повар называл шадди. Сладко-горькое варево разгоняло сонную муть, но до того, что готовил Левий, ему было далеко.

– Возьми, – велел Альдо, протягивая серебристую, покрытую чернью палку, – возьми и прикрой глаза.

– Если я закрою глаза, я усну. – Пальцы Эпинэ сомкнулись на теплом от чужих рук металле. – Это белое золото?

– Вроде того, – живо откликнулся сюзерен, – надо ювелирам показать. Робер, ты понимаешь, что держишь?

– Нет, – Иноходец честно прикрыл глаза, ожидая сам не зная чего, – меня древности не трогают.

– А ты им, между прочим, жизнью обязан, – напомнил Альдо. – Неужели не чувствуешь? Сосредоточься!

Робер попробовал, но жезл был упрямей ары, а может, Эпинэ ему не нравился. Иноходец честно пытался представить башню на горизонте, бьющие в землю молнии и летящего сквозь небесный огонь жеребца, но древняя магия, в отличие от гоганской, не желала просыпаться.

Повелитель Молний еще немного повертел тяжелую, украшенную отшлифованными камнями палку и бережно положил на стол. Сюзерен сразу же притянул драгоценность к себе – похоже, он и впрямь чувствовал нечто, недоступное простым смертным. Робер зевнул и попытался глотнуть из наполовину заполненной темной гущей чашки, на зубах противно скрипнуло.

– Ты понял, что этот недомерок нам угрожал? – осведомился Альдо, водя пальцем по изящным завиткам.

– Что уедет вместе с Вороном? – Эпинэ, как мог, закрылся чашкой. – Мне кажется, он не шутил.

– Он не шутил, когда вызвал своего солдафона. Мы чудом вырвались… Если б не ургот, пришлось бы драться.

– Ты согласился поэтому? – не поверил своим ушам Робер. – Поэтому?!

– Не кипятись, – велел Альдо. – Что ты в одиночку управишься с дюжиной головорезов, знают все. Смею надеяться, я управлюсь с двумя десятками, и при нас было полтораста человек. Мы бы вырвались, но без Алвы и, что важнее, без жезла. Зато теперь мне не хватает только меча, а на Левия я управу найду… Ладно, хватит об этом. Где Карваль?

– Я знаю столько же, сколько и ты. Альдо, зачем ты затеял этот суд?

– Надо было, и затеял, – огрызнулся его величество. – А вот за какими кошками ты на поводу у Придда пошел?

– Закатные твари, да потому что Спрут был прав! Алва чего только ни натворил, но Штанцлер этот…

– Да знаю я! – перебил Альдо. – И про Штанцлера, и про Оноре. Но ты пойми, казнить Алву за Ренкваху и Сагранну не получалось. Из-за «павлинов» с «гусями». Но кэналлиец виноват? Виноват! Так не все ли равно, что накарябают в обвинительном акте? Главное, он ответит и за твоих братьев, и за этого, как его, Мальжу…

– Мильжу. Только Мильжа в самом деле резал тали-гойцев, а Ворон спас Варасту. Ты же слышал, что сказала Катари?

– Твоя сестрица совсем свихнулась… Женщину к клирикам можно пускать, только если за ней грешки водятся. Из безгрешных святоши веревки вьют. Ты веришь, что эта дура сама до всего додумалась?

– Неважно, кто додумался… Альдо, неужели ты не понимаешь, на кого мы похожи?

– А вот это не твоя забота. – Сюзерен махнул жезлом, весело сверкнуло драгоценное навершие. – Твое дело – идти за мной и слушаться. Я привел тебя в Кабитэлу, я сделал ее Раканой, а Талиг – Талигойей, я и Золотые земли анаксией сделаю.

3

Негустой туман сглаживал уступы скал, в расселинах смутно белели снежные хвосты. Черные камни, серое небо, белый снег – и тишина, как на кладбище… Луиза Арамона поудобнее подобрала юбки и попробовала ногой не вызывающий доверия булыжник. Лезть на утес было глупостью несусветной, но деваться некуда. Разве что сказаться больной и довести Эйвона до обморока. Если сначала Рамиро, а потом Франциск глядели на Октавию, как Ларак на капитаншу, неудивительно, что бедная женщина стала святой. У нее просто не осталось выхода.

Сверху сорвалась снежная глыба, скользнула по обрыву, распадаясь на клочья, белой волной выкатилась на грязно-серую дорогу. Луиза подняла голову – в низком небе не было даже ворон. Прекрасная дама вздохнула и обреченно полезла вверх. Проклятая гора за семнадцать дней словно бы выросла и стала круче, а может, это она стала трусливей. Прошлый раз капитаншу среди унылых каменюк ждало неведомое, сейчас она почти привыкла к чужой любви и прекрасно бы обошлась без геральдических рыл и свежего воздуха. Луиза с ненавистью глянула на черно-белые осыпи и поклялась четырежды думать и только потом язвить. И еще поговорить наконец с Мира-беллой о дочери и лошади.

Айри готова сменить гнев на милость, но только если маменька в ответ не укусит, а с великой вдовы станется. Вот бы в Мирабеллу кто-нибудь влюбился и бухнулся пред ней на колени! Стала б герцогиня после этого махать молитвенником и шипеть на все живое или рискнула бы оттаять? Не могла же она всегда такой быть, во всем виноват благородный урод, в лапы которому угодила дурочка Карлион.

Это ж надо додуматься, назвать дочь именем подружки и сообщить об этом жене! Арнольд и тот был умнее. Что бы он запел, узнав, что его вдова обзавелась любовником, да не каким-нибудь, а графом? Приличные выходцы в таком случае забирают обоих… Эйвона надо предупредить, но как?! Научить Денизиным заговорам? Не запомнит! Остается надеяться, что супруг отцепился: выходцам, им тоже свой срок положен. Приходил зимой, приходил весной, а лето с осенью упустил – все… Через два Излома не перепрыгнешь, ну а Цилла Эйвону нестрашна, только им с Селиной… Святая Октавия, а если дочка, не получив свое в Багерлее, придет за Герардом и младшими?! Если они уже…

Луиза встала столбом в десятке шагов от свиномордого камня. Сердце колотилось, к горлу подступала тошнота, тянуло куда-то мчаться, звать на помощь, колотиться в двери, но не было никаких дверей. Папенька увозил семью от Раканов, про нечисть он не знал, а с маменьки сталось бы избавиться от Денизы, и что теперь?!

Внучку господин граф не выставит, да и малышня сестренку на улице не оставит, а ты тоже хороша! Хотя нечисть, она такая, память напрочь отшибает, а с памятью и ум. Может, дочка наконец успокоилась, потому и вспомнилась… Или это в Надоре церковь такая? В старых церквях выходцев отмолить можно…

– Сударыня! Вы уже здесь?

Худшего времени любовничек найти не мог, хотя он-то чем виноват?

– Да, я здесь.

– Что-нибудь случилось? – Эйвон чуял настроение своей дамы не хуже собаки. – Вы опечалены? Чем?

– Ничем, – мотнула головой капитанша, вынуждая себя опереться на предложенную руку. Ларак грустно вздохнул и умолк. Воцарилась полная тишина, неправильная, непонятная, страшная. Луиза не сразу поняла, что затих ручей.

– Эйвон, – шепнула женщина, не позволяя себе заорать от запоздалого ужаса, – что-то с родником. Он… Он исчез!

Глава 5. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. 20-й день Зимних Скал

1

Карваль объявился уже за полдень. Судя по забрызганным штанам и красным глазам, маленький генерал по дороге спал не больше маршала, но держался бодро. Что он знал о ночном переполохе и знал ли вообще, по лицу было не понять.

– Докладывайте, – велел Альдо, – мы слушаем.

– Ваше величество, – оттарабанил южанин, – вверенные мне люди проверили все места, где видели кэналлийцев и Давенпорта. Увы, нам не удалось напасть на след. Единственный человек в кэналлийском платье, появлявшийся в окрестностях, по описанию похож на исчезнувшего камердинера герцога Окделла.

– Это больше не имеет значения. – Сюзерен отложил драгоценный жезл. – Заговор разоблачил сам себя. Сожалею, генерал, но, судя по всему, вы гонялись за переодетыми людьми Придда. Их целью было выманить вас из Раканы.

– Я выполнял приказ вашего величества, – набычился Никола, – но мы и впрямь были нужней здесь.

– Мы это знаем, – не стал спорить сюзерен. – Вы – отменный генерал, Карваль, а это наказуемо. С сегодняшнего дня мы упраздняем должности цивильного и военного комендантов. Будет просто комендант Раканы, и им станете вы. В вашем ведении останется поддержание порядка в городе, а поиском преступников займется Особая канцелярия.

Комендант Раканы, начальник Особой канцелярии и гимнет-капитаны будут подчинены лично нам. Каждое утро вы будете являться к нам за приказами и каждый вечер отчитываться. Вы поняли?

– Да, государь.

– Мы никоим образом не посягаем на вашу преданность нашему Первому маршалу, но с сегодняшнего дня вы ему не подчиняетесь. Вашим первым делом будет обеспечение совместно с Тристрамом внешней охраны Нохи. Приступайте немедленно.

– Да, ваше величество.

– После этого можете отдыхать до утра. Мы помним, что вы провели бессонную ночь. Эпинэ, вы тоже свободны, ждем вас после обеда. Если вы понадобитесь раньше, мы пришлем курьера. Разумеется, о вашем отъезде в На-дор до возвращения герцога Окделла не может быть и речи.

– Пусть курьер меня ищет в особняке Капуль-Гизайлей, – вздохнул Иноходец. – Я выпил слишком много шадди, чтобы уснуть.

– Постарайтесь, чтобы вас там не убили, – пошутил сюзерен. – Вы нам нужны. Карваль, проследите, чтобы к нам доставили Салигана и Штанцлера, и отправляйтесь к Тристраму.

– Да, ваше величество.

Аудиенция была окончена. Эпинэ поднялся и вышел, задрав подбородок, как и положено Первому маршалу. В приемной толкались придворные, что-то вещал расцветший по случаю неудачи Кортнея Кракл, тонко улыбался Вускерд, подпирал стену Рокслей.

– Никола, – Эпинэ ускорил шаг, чтобы не увязнуть в приветствиях, – вы многое пропустили.

– Да, монсеньор, – маленький южанин упрямо оставался вассалом Эпинэ, – про Придда мы узнали на обратном пути. Я решил осмотреть место нападения и трупы погибших. Правда, пришлось сделать крюк…

– И как я не догадался, что без вас не обойдется? – не удержался Робер. – Ну и как, нашли что-нибудь?

– Нокса, без сомнения, задушили цепью, и весьма ловко, но это не все. На правом запястье покойника осталась неровная отметина. Больше всего это похоже на след узловатой веревки. Полковника сначала обезоружили, а потом прикончили.

2

Темно-красные камни на золотом атласе, словно ягоды в осеннем саду… Синяки сойдут, кровь остановится, боль станет привычной, а вишневое ожерелье останется памятью начала начал. Любимый увидит его и все поймет. Мэллит погладила согретые ее теплом шарики и вышла из комнаты.

– Госпова бавонесса, – толстая Мэтьюс отскочила от стола, ее губы блестели, а за щеками таились сласти, – госпова бавонесса желает куфать?

– Госпожа баронесса желает видеть его величество, – твердо сказала Мэллит. – Укажите дорогу.

– Но… – Мягкая шея суетливо дернулась. – Госпожа баронесса… Его величество занят. Он может разгневаться…

Любимый будет гневаться, услышав слова любви? О нет! Он гневался ночью, когда ничтожная не нашла в себе сил улыбнуться и сказать о своем счастье и своей верности.

– Гнев государя и одобрение его падут на приказавшую, – успокоила гоганни ту, чья дочь недавно дала жизнь сыну. – Где он?

– Сейчас, сударыня. – Розовая Людовина смотрела грязными глазами, и Мэллит вспомнила хозяина таверны, где первородный ожидал недостойную. Там их губы произнесли то, что сердца знали всегда, там на пол упали золотые розы, и как же их бьшо много! Мэллит не жалела об оставшихся в доме отца ценностях, но присланные любимым цветы… Как же она плакала, оставляя их умирать.

– Госпожа баронесса, – зубы Людовины были белыми, а волосы желтыми, ее называли красивой, – его величество должен быть в Гербовом кабинете. Вас сопроводить?

– До дверей. – Гоганни вовремя вспомнила, что воспитанница царственной не может идти одна.

Сударыня, – на лице Мэтьюс были страх и сомнение, – надо послать гимнета. Он доложит, что вы просите аудиенции.

– Нет, – улыбнулась Мэллит, и они с Людовиной по шли меж белых и золотых статуй и подобных им воинов, и было воинов больше, чем обычно.

– Сударыня, – шепнула Людовина, – соизвольте взглянуть направо. – Гоганни повернулась и увидела любимого в белых одеждах и на белом коне. Ветер развевал полные солнца волосы и золотой плащ, а в небе распластал крылья дарующий Силу Зверь.

– Как прекрасен его величество на новом портрете, – сказала Людовина, пробуждая Мэллит от солнечных снов.

– Да, – ответила гоганни, гордясь и печалясь. Мастер, изобразив государя, был правдив и честен – он не знал того, что знала Мэллит. Первородный ведал и боль, и сомнения. Слишком тяжела была его ноша, и слишком мало достойных было рядом, даже царственная, не поняв его замыслов, бежала, а вчерашний день принес две раны. Первую нанесли враги, вторую – возлюбленная, подме нившая золото пеплом, а благодарность – слезами.

– Сударыни… – Офицер с красными глазами замер на пороге круглого зала. За широкими плечами виднелась дальняя дверь и двое воинов по бокам. – Прошу меня простить, – сказал страж, – его величество занят.

Мэллит взглянула в хмурые глаза.

– Он ждет, – сказала она. – Он меня очень ждет, и я иду.

Воины не шелохнулись, их алебарды были скрещены, а лица угрюмы. Мэллит не знала, что будет, когда в ее грудь упрутся железные острия, она не думала об этом, просто шла, и гимнеты шагнули в стороны, а двери распахнулись.

Любимый сидел в кресле у окна. Он был не один. Тучный старик в коричневом платье торопливо поднялся. Первородный обернулся, удивленно поднял брови, и Мэллит бросилась к нему.

– Ваше величество, – голос гостя был спокойным и добрым, – я прошу позволения удалиться.

– Да, граф, оставьте нас. Мы скоро вас пригласим. Старик исчез, и Мэллит опустилась на ковер у ног лю бимого. Как вчера.

– Зачем ты пришла? – Как холоден этот взгляд, рана оказалась глубже, чем она думала. – Кто тебе позволил?

– Ночью недостойная не сказала слов любви… Первородный ушел оскорбленным.

– Ну и чушь! И ты из-за этого ворвалась ко мне, когда я занят?

– Я не могла ждать, зная, что… кузен Альдо не уверен в… моем сердце.

– Сядь, – велел названный Альдо, – по-человечески сядь, в кресло. И учти, ты явилась сюда в первый и последний раз. У нас все было хорошо… и еще будет, но я не позволю никому, слышишь, никому лезть со всякими глупостями в мои дела! Каждый должен знать свое место. Поняла?

– Мое место рядом с любимым. – Почему он так смотрит? Случилось что-то страшное, что-то сжегшее душу и замутившее глаза.

– Ну нет, милая, – и голос, голос тоже другой, – рядом со мной тебе не бывать. Не хотел тебя огорчать, но раз уж пошло начистоту… Ты мне очень нравишься, ку-ничка, я тебе благодарен за вчерашнее… Ты нам всегда помогала, я это помню, но я скоро женюсь. Моей невесте вряд ли будет приятно, что во дворце живет молодая красивая девушка, а нашу связь не утаишь. Есть придворные, есть слуги, есть гимнеты. Рано или поздно кто-нибудь догадается, так что тебе придется уехать.

– Я уеду, – это сон, бред, месть обманутой луны, любимый не может так говорить, так думать, так смотреть! – сейчас уеду… Я вернусь к царственной!

– А вот этого не будет! – Теперь он смеется, но как страшен этот смех. – Я тебя никому не отдам, тем более этой старой дуре! Ты будешь жить в Тарнике, а я буду тебя навещать. Согласна?

– Я уеду, – губы не слушались, но слез не было, – я вернусь в племя свое.

– И разболтаешь все, что знаешь? Не выйдет. Твои родичи мне враги, а мы с тобой связаны какой-то дурью. Ты останешься здесь. Поняла? И учти, криков я не потерплю. Ты сама решила, я тебе ничего не должен.

– Первородный мне ничего не должен, – чужим голосом повторила девушка. – Первородный женится, ничтожная уйдет. Ей не место рядом с любовью.

– Вот и договорились. – Ставшая чужой рука надавила на плечо, принуждая сесть. – А я-то думал, гоганни поумнее наших дур, ан нет! Юбка есть юбка, ложка ума, бочка ревности.

– Ничтожная не ревнует первородного. Ничтожной не место рядом с ним…

– Если это не ревность, то я не Ракан. – Этот смех будет ей сниться, смех и луна. – Так и быть, я тебя успокою. Я урготских курочек не люблю и вообще видел только на портрете. Если мазила не врет, в служанки они сгодятся. В служанки, в королевы, но не в любовницы. Старшая – тощая, младшая малость посмазливей… До Кла… До кунички им далеко, но у Фомы золота больше, чем у всех агарисских гоганов, а в приданое я возьму меч Раканов. Ты понимаешь, что это значит?

– Ничтожная не может знать важного.

– Запомни раз и навсегда – я не отдаю то, что принадлежит мне, никому. Меч Раканов дороже всех принцесс мира. Когда он будет у меня… Одним словом, я женюсь на дочери Фомы, а к тебе буду приезжать. Если не станешь плакать и говорить глупости.

– Дочь отца моего не будет плакать. – Мэллит встала и поклонилась, как ее учили женщины из дворца. – Я прошу прощения у кузена Альдо и прошу меня отпустить.

– Вот и хорошо. – На губы названного Альдо вернулась улыбка. – Ты у меня умница. Иди, вечером я постараюсь к тебе зайти. Стой, куда? Без поцелуя я куничек не отпускаю…

3

Тоненький юноша в лимонной, вышитой по подолу тунике играл на свирели. Морискиллы в огромной перегородчатой клетке на разные голоса подпевали музыканту, а господин Капуль-Гизайль с полузакрытыми глазами вдохновенно размахивал янтарной палочкой.

Робер покосился на хозяйку дома: Марианна смотрела на мужа огромными усталыми глазами. Женщина смеялась и щебетала весь вечер, но когда ее сменили птицы, окаменела. Такой она была еще красивее. На баронессу хотелось смотреть, как на лес или на море, – просто смотреть и ни о чем не думать.

Музыкант заиграл медленнее, тише, странная песенка словно отдалялась, уносилась незримой рекой. Барон поднял палец, и подбежавшие слуги укутали клетку темным бархатом. Птицы смолкли, музыкант замер, лукаво улыбаясь.

– Марий, – воскликнул Капуль-Гизайль, – мальчик мой! Ты играешь все лучше, но в третьей части слишком торопишься. Медленнее! Медленнее и более плавно. Это песнь найери, они текучи, как вода, они сами – вода… Еще раз, с третьего такта…

– Да, сударь. – Паршивец поднес к губам свирель. Снова полилась музыка, слуги убрали покрывало, морискиллы с готовностью защебетали. Наверняка это было прекрасно, но Робер пришел не за песнями.

– Сударыня!

Марианна не вздрогнула и не вскочила, как вскочила бы Катари, она улыбнулась, превратившись из отрешенной богини в недалекую красотку. Робер едва не поверил.

– Сударыня, прошу вас о разговоре наедине.

– Герцог, – сиреневое платье баронессы украшала лиловая хризантема, а в ложбинке между грудей прятался крупный аметист, – я вижу, столько музыки вам не вынести.

– Вы правы, – прошептал Эпинэ, косясь на вдохновенного барона. – Здесь есть сад?

– Разумеется, – в ответ шепнула баронесса, – но для прогулок не время. Я велю накрыть стол у камина.

– О нет. – Вряд ли их будут слушать чужие, Марианна себе не враг, но рисковать глупо. – Мне разонравились камины и ложные двери. Я предпочитаю свежий воздух.

Марианна поправила хризантему, напомнив о красной розе и отчего-то о незабудках, улыбнулась и встала. Морискиллы щебетали, красавчик в тунике наигрывал что-то легкое и негромкое, маленький барон дирижировал, то втягивая, то выпячивая румяные губки. Он не видел их ухода или не считал нужным видеть. Услужливый лакей поднял и опустил портьеры, музыка стала далекой и тихой.

– Сандра, – объявила баронесса, – мы выйдем в садик. К нашему возвращению согрей вина.

– Да, госпожа. – Камеристка была совсем молоденькой. Раньше у Марианны была другая служанка.

– Ваннина меня покинула, – женщина ловко сунула ножку в меховой сапожок, – Сандра – дочка кондитера. Бывшего кондитера… Увы, герцог, наш садик зимой вряд ли вас порадует. Цветы спят, а статуи Коко велит закрывать.

– Я надеюсь увидеть их летом, – соврал Робер, подавая даме руку.

Может, сад и был небольшим, но ночь, иней и луна превращали его в зачарованный лес. Серебряные стволы, черные тени, холодный, равнодушный блеск. Если б не полускрытые кустами мирные ящики, здесь было бы страшно.

– Пройдемте к беседке. – Марианна указала на про зрачное, словно светящееся строеньице и замолчала. То ли обдумывала предстоящий разговор, то ли просто уста ла. Эпинэ вел третьим за зиму садом третью женщину, готовясь к третьему разговору, а сверху глядел недобрый прищуренный глаз. Раньше Мэллит не путала ночь Флоха и ночь Гоха, а читает ли гоганни по луне сейчас?

– Осторожней, здесь водосток.

– Благодарю вас, – первым говорит тот, кто хочет разговора, – но меня извиняет ваш сад. Он хорош, даже зимой.

– Монсеньор. – Марианна остановилась и, отняв у спутника руку, встала к нему лицом. – Вы хотите узнать, почему я вас ударила, а я хочу спросить, почему вы меня не выдали.

– Баронесса, – Робер был готов к чему угодно, но не к достойной Айрис откровенности, – я… Вы правы, я хочу знать, кто и почему на меня напал. Я не мог выдать вас, не зная ответа. Надеюсь, мне не захочется это сделать, и когда я его получу.

– Решать вам. – Женщина смотрела твердо. – На вас напали «висельники», которых по моей просьбе нашел Салиган. Он давно с ними водится, а я имею дело с ним. Я поняла, что вы решили остаться на ночь, и вызвала разбойников через вора, которого взяла на место сбежавшего слуги. Мы не хотели вас убивать.

– Я это понял. – Марианна говорит правду. Не потому, что неспособна лгать, как Катари или Айрис. Баронесса все обдумала и решила, что так лучше. И так на самом деле лучше.

– Поняли? – Изо рта женщины вырвалось облачко пара. – Конечно… Нас выдала сеть.

– И дубинки. И то, что убить меня мог и один человек. Вы.

– Могла, – она и не думала отпираться, – однажды я убила. В юности. Это вышло случайно, но я не жалела. Совсем не жалела. Я убила бы еще раз, но обстоятельства изменились…

Кого она прикончила? Насильника? Соперницу? Влезшего в дом вора?

– Сударыня, вы не могли не знать, что Раймон Сали ган выступит свидетелем на суде, но вы остались в горо де. Вас это не испугало?

Марианна склонила голову набок. Она не походила ни на Айрис, ни на Катари, ни на Мэллит. Тем хотелось целовать руки, а не губы. Баронесса тронула мантилью:

– Салиган плутует в карты, путается с гайифским послом, не чурается краденого, но по-своему предан мне, а я – ему. Без необходимости он меня не выдаст. Ручаюсь, он врал так, как хотел Ракан. Он и гайифцам говорил не что есть, а что те хотели слышать.

– Салиган и вправду шпион?

– Он – свинья, – припечатала баронесса, – но мы росли в одном хлеву, и это он нашел мне барона.

– Вы были неосторожны…

– Я была глупа, – спокойно признала женщина, – мне давно следовало отослать Ваннину в Рафиано, а я жалела, хоть и знала, что она – дура. Причем злобная.

– Значит, вас выдала служанка?

– Не выдала, – полные губы искривила усмешка, – наврала из ненависти к Раймону и угадала. У мерзавца нашли ворованное, но он как-то вывернулся. Раймон всегда умел путать следы. Да и кто бы после ваших слов поверил, что виновата я?

– Но служанка у вас новая, я заметил.

– Коко, когда вернулся, был вне себя. Можете не верить, но он умеет злиться. Он был очень… не смешным. Ваннина вылетела из дома в чем была.

– Значит, вы уверены в Салигане?

– Раз он молчит, значит, ему это выгодно, – отмахнулась красавица, – да и сказать ему нечего. Он знает, что я искала помощников среди городского отребья, только и всего. Если б все всплыло, я бы сказала, что наняла «висельников» для охраны от мародеров, а они решили поживиться. Окделл бы мне поверил, уверяю вас…

– Не сомневаюсь, – поклонился Робер, – но мне вы скажете, зачем вы все затеяли?

– Разве вы не догадываетесь?

– Вам понадобился заложник? – Впутывать в свои игры Катари – преступление, но Марианна понимает, на что идет. Это ее выбор.

– Да. Я собиралась заполучить Окделла, но пришли вы. Это было намного лучше. Без Окделла Ракан обойдется, без вас и ваших южан – нет. В обмен за вашу жизнь мы потребовали бы Алву.

– Маршала за маршала? Рокэ Алва стбит дороже, чем я.

– Вы не просто маршал, вы – друг. – Где бы записать: знаменитая куртизанка верит в дружбу Ракана, а Эпинэ – нет.

– У Альдо нет друзей, только подданные. – Эта женщина – твой союзник, и она настоящий боец, с ней можно быть откровенным. – Вы зря рисковали.

– Нет. – Женщина придвинулась ближе. – Не зря. Я узнала вас. Вы помните, кому обязаны жизнью, это радует.

– Вы знаете и это?

– Окделл много говорил о Сагранне. – Лицо Марианны стало злым. – Гаденыш бывал у меня, и я его принимала. По просьбе его господина.

– Марианна, – он должен спросить, хотя ответ ясен и так, – вы понимаете, что и кому говорите?

– Понимаю. – Спокойный голос, спокойный взгляд. – Кэналлийский Ворон избавил меня от самого отвратительного из известных мне мужчин. Я в долгу перед ним, хоть и не в таком, как вы.

– Я это помню. – Больше, чем Алве, он должен лишь Лауренсии, но этот долг не вернешь.

Баронесса поправила мантилью, метнулась черная тень.

– Коко думает только о морискиллах и антиках, но он умеет видеть и понимать. Он чуть не убил меня, но я сказала, что Алву казнят только через мой труп. И барон согласился привести вас в гости. Почему вы не пришли?

– Не получалось, – не стал вдаваться в подробности Эпинэ. – Вы снова хотели натравить на меня «висельников»?

Я не столь глупа, – Марианна торопливо облизнула губы, знатная дама подобного бы себе не позволила, – я хотела раскрыть карты. Вы меня не выдали, вы обязаны Алве, вы могли его убить у эшафота, но не убили и не дали это сделать другим. Вы дружны с Левием и помолвлены с девицей Окделл. Вы бы нам помогли.

– С вами трудно спорить, – попытался пошутить Робер, – но при чем здесь моя невеста? Вы же ее не знаете…

– Я о ней слышала, – женщина холодно улыбнулась, – от Салигана и не только от него. Монсеньор, я видела таких девиц. Айрис Окделл согласилась на ваше предложение только потому, что вы обещали спасти Алву. Я права?

– И как же я должен был вам помочь?

– Вы бы сделали так, чтобы нам не помешали отбить Алву по пути к эшафоту. – На прекрасном лице не было ни тени сомнения – Джанис был согласен, нам требовалось ваше содействие, но вы не пришли.

– Я уже извинился, – напомнил Иноходец. – Но «висельники» не справились бы с солдатами. Даже из-за угла.

– Не все дерутся, как вы, – баронесса не собиралась сдаваться, – и на этот раз они бы убивали, но я рада, что Придд успел вовремя.

– Вы просили о помощи и его?

– Нет, – отрезала красавица. – Валентина нельзя просить и еще меньше его можно к чему-то принудить. Он сам решает и сам делает. Надеюсь, их не догонят.

– Погони не будет. – Робер взглянул в темные глаза. – Герцог Алва вернулся в Олларию.

– Что? – Марианна отступила назад и задрала подбородок. – Но вы же говорили, что Придд захватил Окделла и освободил Алву.

– Все так и было, но за городом Алва сказал, что возвращается. Удержать его не смогли. Он взял с собой Мевена и монаха и отправился к Левию. Не спрашивайте почему, я знаю не больше вашего, но в Нохе ему ничего не грозит.

– Вы говорите правду? – потребовала ответа баронесса. – Если вы лжете, если вы ошибаетесь…

– Я не ошибаюсь, – ошибешься тут, – кардинал и Дуайен повели дело так, что Альдо отступился. Скажу вам больше, мои люди проследят, чтобы его высокопреосвященство и его гостей лишний раз не тревожили.

– Я замерзла, – баронесса передернула плечами, – идемте в дом.

– Как вам угодно, – Робер подал даме руку, – но откровенность за откровенность. Вы не получали известий от графа Савиньяка?

– Я ему писала, – медленно произнесла Марианна, – в том числе и с уехавшим слугой. Он пока не ответил.

– Вы будете писать еще?

– Я не имею обыкновения забывать друзей.

– Передавайте графу привет от земляков из Эпинэ.

– Я могла бы написать завтра, – задумчиво произнесла женщина, – но я не уверена, что мой курьер уедет дальше предместий.

– После возвращения Окделла я отправлюсь в Надор. Ваш слуга может присоединиться ко мне.

– А вы можете присоединиться к письму. – Пальцы спутницы сжались. – Моя мать была простой женщиной, очень простой. Потом меня научили носить платья, но пишу я по-прежнему с ошибками. Я боюсь ошибиться с вашей фамилией.

– Хорошо, – кивнул Эпинэ, – я напишу сам.

– Утром. – Марианна снова остановилась. – Монсеньор, если вы сегодня уйдете, Коко будет вне себя, а я обижусь. Очень обижусь…

Глава 6. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. 21-й день Зимних Ветров

1

Карета противно взвизгнула, дернулась и замерла. Граф Ченизу, он же проклятый дражайшим родителем Марсель Валме, чуть было не подкрутил сбритые по урготской моде усики и поднес к носу благоухающий жасмином платок. Выходить новоявленный граф не торопился: важные персоны не суетятся, но ждут, пока им откроют двери. Ждать, впрочем, долго не пришлось. Стукнуло, заскрипело, и в тепло кареты ворвался дымный городской холод.

– Ваше высокопревосходительство, – отчеканил младший Шеманталь. – Мы у ворот Роз. Начальник караула нижайше просит предъявить подорожную.

– Ни мгновенья покоя, – сварливо протянуло высокопревосходительство. – Готти, тихо! Не бойтесь, господа, он хорошо обучен.

Упомянутый Готти тряхнул кудлатой гривой и недовольно заворчал. Бедняга не привык ходить полуголым, но большой политике не до песьих удобств. Посол небрежно подхватил прикрепленную к ошейнику атласную ленту и томно улыбнулся:

– Добрый день, господа. Сегодня прохладно, не правда ли?

– Ваше высокопревосходительство, – поджарый теньент в странного вида мундире еще более странным образом вскинул руку: – Начальник полуденного караула, суб-капитан цивильной стражи Дюрант. Мы уведомлены о вашем приезде и счастливы приветствовать вас в Ракане.

– Взаимно, – мурлыкнул Валме-Ченизу. – Клод, подайте мою шкатулку.

– Его величество счастлив, что вы благополучно миновали мятежные провинции, – заученно сообщил офицер.

– Я безмерно благодарен его величеству, – заверил Марсель, отпирая инкрустированный перламутром ящичек. – Поверьте, дорога была не из приятных. Мы едва не попали в руки варастийских адуанов, видимо, полагающих внутреннюю Эпинэ своим пастбищем. А вот и подорожная. Прошу…

Листок, подписанный полномочным послом его величества Та-Ракана при дворе его величества Фомы графом Тристрамом, перекочевал в почтительные офицерские пальцы. Подпись и печать были подлинными, остальное Марсель изобразил самолично. Дюрант пробежал документ и расплылся в улыбке:

– Ваше высокопревосходительство, все в порядке. Добро пожаловать в Ракану.

– Благодарю. – Посол изящно махнул перчаткой. – Готти, лежать!

Волкодав, не дожидаясь повторного приказа, махнул превращенным в белоснежный помпон обрубком хвоста и улегся.

Куафера, осознавшего, что ему предстоит содержать в должном порядке не только графскую голову, но и собачий зад, едва удар не хватил, но Валмоны всегда умели убеждать. Котик превратился в подобие куцего льва в манжетах и впал в уныние, хоть и не в такое, как влезший в урготский мундир и лишившийся усов Шеманталь. О том, что красота требует жертв, а придворная жизнь – красоты, адуан и волкодав не задумывались. Они просто страдали.

Марсель погладил Готти-Котика по выбритой морде и вытащил из бархатного кошеля пряник. Пес трагически сморщился и захрустел, а господин посол откинулся на атласные подушки и отдернул занавеску.

Разукрашенная урготскими ласточками карета важно покатила Триумфальной улицей, и господин посол наипозорнейшим образом расчувствовался, вспоминая былые времена.

В этом городе Марсель Валме наставлял рога своему господину, менял портных и любовниц, играл в карты и даже прикончил на дуэли одного невежу, а теперь сюда влез какой-то Ракан. Влез, нацепил на стражников дурацкие мундиры, наляпал повсюду летучих монстров и довел горожан до того, что средь бела дня закрыта половина лавок и не видно ни одной цветочницы! С этим следовало кончать, даже не угоди Алва в Багерлее и не разинь Та-Ракан рот на чужих ласточек. Со злости Марсель вытащил из собачьего мешка пару пряников, один бросил Котику, второй отправил в рот. Миндальное тесто граф-виконт недолюбливал, но проплывающее за окном безобразие требовало немедленного ответа. Посол жевал и думал о том, что надеть во дворец и как добыть розы для Марианны и Дженнифер Рокслей.

– Грррр. – Выстриженная лапа с отмытой добела кудлатой бахромой многозначительно шмякнулась на хозяйское колено. Котик жаждал понимания и пряников. Марсель трепанул приятеля по пышному загривку и потянулся за мешком.

– Только Валмон знает, на что способен Валмон, – объявил он и, подражая Бонифацию, поднял палец: – Так говорит его преосвященство, и устами его вещает сам Создатель. Ракана мне не нравится, значит, вместо нее снова будет Оллария.

– Рррав. – Песий лев ловко подхватил подачку, каковой и занялся. Марсель почесал нос и проверил, как держится накладное пузо. За окнами проплыла Фонтанная площадь. Считай, приехали.

2

Кто сказал, что счастлив тот, кого ждут в доме его? Какой-нибудь гоган? А может, бириссец или вообще Ди-дерих? Откуда взялась въевшаяся в память фраза, Робер не помнил, но в ставшем еще и спальней кабинете его ждали сразу двое: Клемент и достославный из достославных.

При виде хозяина его крысейшество укоризненно пискнул и без долгих раздумий вскарабкался на плечо. Гоган улыбнулся одними глазами, он был чисто выбрит и тепло одет. Он уходил, Иноходец это понял до того, как Енниоль раскрыл рот. Уходящего всегда узнаешь, особенно уходящего с тяжелым сердцем

– Сын моего отца ждал хозяина этого дома, – не громко произнес достославный. Он больше не пытался быть талигойцем, по крайней мере с Робером. – Настала пора воде стать водой, а земле – землей.

– Зачем? – Эпинэ устало потер виски. – Простите, я сяду… Был очень трудный день. И ночь тоже.

– Блистательный заговорил так, как ему положено от века, – покачал головой гоган, – и это правильно. Шар судеб набирает ход, ветер срывает одежды, и каждый становится тем, кем рожден. Сын моего отца рад, что встретил потомка огнеглазого Флоха, иначе бы сердце его ожесточилось на Первородных.

– Я тоже рад, что узнал вас. – Почему они всякий раз прощаются, словно собрались умирать? – Вы спасли мне жизнь, но это не главное…

– Правнуки Кабиоховы излечили блистательного, это так, – Енниоль тоже взволнован, хоть и не подает виду, – но подошел он к черте по вине народа моего и по вине сына отца моего. Если может недостойный подать совет первородному, то вот он. Сбрось камень дружбы в пропасть забвения и уходи, пока мосты не обрушены. Нет разума в бродящих по пепелищу, и нет доблести в плаче на руинах.

– Наверное. – В щеку ткнулись жесткие усы, Клемент был тут как тут. – Камень дружбы я сбросил, врать не буду, но как я могу сбежать? Мы принесли в Талиг беду…

– Да не станет она большей, – поднял руки к расписному потолку гоган, – правнуки Кабиоховы не желали этому городу зла.

Верно, не желали, они просто не думали о Жанетте Маллу, девочках Маризо, повешенном «гусенке». Гога-нов можно понять, они в Талиге чужаки, а виноваты – свои, и ты первый. Эпинэ поднялся, придерживая ладонью крыса.

– Нам надо выпить. На прощание… У меня есть кэ-наллийское, его прислал герцог Придд… Это он отбил Рокэ Алву.

– Сын моего отца не видел троих из внуков Кабиохо-вых, – вздохнул Енниоль. – Но слышал много и не всегда хорошее. Потомок задумчивого Оллиоха непонятен, но лучше иметь другом его, чем забывшего слово.

– Это больше не важно. – Робер достал бутылку, она была старше отца. – Придд ушел в Ноймаринен. Досто славный из достославных, что передать Мэллит?

Безбородый гоган задумчиво сгреб выскобленный подбородок, странный жест, если не знать… Вечно мы забываем о потерях и хватаем пустоту.

– Ставшая Залогом предала дом свой и кровь свою ради тени на стене. – Темные глаза смотрели строго и устало. – Будет дорога ее темна, а конец – горек.

– Это несправедливо! – не сдержался Эпинэ. – Вы связали ее с Альдо, даже не спросив… Это мы поклялись и предали, хотя могли сказать «нет»!

– Блистательный не предавал семени своего, – отрезал достославный. – Он не лгал перед лицом сынов Кабиоховых, не скормил сердце свое псам победы, и благословение огнеглазого Флоха стало ему ответом.

Благословение или проклятие? Эпинэ разлил вино, оно было красным, как закат. Как вышло, что гоганский старейшина стал талигойскому неудачнику ближе соплеменников и ровесников? Шар судеб или просто одиночество?

– Ты жесток, достославный, но жизнь еще более жестока. Мэллит любит, Альдо – нет, это очень больно…

– Только живой испытывает боль, – гоган спокойно поднял бокал, – тот, у кого не болит, мертвей камня и холодней болотной тины. Сильные взнуздывают боль, слабые прячутся в нее, как в гнездо. Блистательного боль поднимает к небу, ставшую Залогом – тянет на дно…

Девочка уже на дне, но не понимает этого, а Матильда сбежала. Принцесса смогла бы, нет, не утешить, удержать от отчаянья, а что может не уберегший любви мужчина?

– Я отвечаю за Мэллит. – Сказал бы он это, если б продолжал любить? – Что ей грозит? Что я могу для нее сделать?

– Хранить связанного с ней, – холодно сообщил дос тославный. – У Залога нет своего пути и своей судьбы. Мэллит – тень называемого Альдо, она будет, пока есть он.

– Достославный! – выкрикнул Робер, сам не пони мая, молит он или приказывает. – Освободите Мэллит! Договора нет, Залог больше не нужен… Сударь, я не от пущу вас, пока вы ее не освободите! Я проведу вас во дво рец, никто не узнает… Скажите девочке, что она может просто жить!

Пальцы Енниоля, желтоватые, длинные, сомкнулись на запыленном стекле, и гоган с силой толкнул бутылку к Роберу.

– Пусть блистательный возьмет это вино и вернет ви ноградные гроздья, пусть он возьмет стекло и вернет по таш и песок кремнистый… Енниоль ничего не может. Сделанное сделано, ничья магия не вернет тебе спокойный сон, а Мэллит – свободу.

– Смерть Альдо что-нибудь изменит?

– Ставшая Залогом примет удар, нацеленный в изменившего, – подтвердил худшие опасения достославный, – защитив его, ты спасешь ничтожную. Чтобы поразить воина, нужно пробить щит. Чтобы сохранить щит, нужно возвести крепость и укрыть воина в ней.

Правда ли это? Или Залог такая же сказка, как Ночь Расплаты? Енниоль верил, что луна покарает клятвопреступников, и ошибся. А что угрожает Мэллит, если сюзерен нарвется на пулю или проглотит яд? Ничего, кроме неизбывного горя, если только девочка переживет Альдо…

– Правнуки Кабиоховы не тронут предавшую их, – зачем-то сказал достославный и вдруг спросил: – Правда ли, что внук Вентоха дважды отдал свободу за слово свое?

– Правда, – бездумно подтвердил Робер. – Алва вернулся, но не в Багерлее, а в Ноху.

Первородный знает цену сказанного. – Лицо Енниоля вновь окаменело. – Пусть сын твоего отца отвяжет себя от чужой колесницы. Есть Слово и слово. Названный Альдо лгал кровью и мыслью, зная, что лжет. Счастье, что сын моего отца отдал золото за труху, а не за пламень всепожирающий, но блистательный не юная Мэллит. Он свободен в глазах огнеглазого Флоха.

Свободен? Если забыть присягу, братьев, Олларию, восставшую Эпинэ, привязанную к Альдо Мэллит, Ворона с Моро, он, конечно, свободен. Иноходец поднял браслет с молнией:

– Сударь, я не прощу себе то, что сотворил после до говора с вами, но это моя вина. Если б мы с Альдо отка зались, тысячи людей остались бы живы.

– Блистательный заблуждается. – Енниоль всего лишь свел брови, но недаром в Агарисе про достославного из достославных говорили шепотом. – Шар судеб сминает жизни человеческие, как град поле пшеничное. Правнуки Кабиоховы хотели остановить бег его и воткнули копья на пути его, но гнилыми оказались древки. Блистательный не уменьшил зло и горечь, но и не увеличил.

– Если бы вы не подкупили Адгемара, все было бы иначе! – Спорить не хотелось, но память о Мильже, Луллаке, раздавленной старухе, несчастных казаронах и несчастных варастийцах не позволяла молчать.

– Если ветер задует свечу друга твоего, – тихо сказал гоган, – осиротевшее сердце заплачет, но перед ветром все свечи равны. Шар судеб не различает имен и не слышит стенаний, он раздавил одних и пощадил других. Могло быть иначе, и дорога смерти прошла бы стороной, но не стала бы уже.

Возрадуешься ли ты, что плачут в доме чужом, а не твоем? Если так, правнуки Кабиоховы виновны, и ты виновен. Кто должен умереть, чтобы сын отца твоего сказал: «Стало лучше»? Сколько радостных и алчных пришло в место, названное Дорой? Сколько ушло оттуда? Сколько там осталось? Кого из спасенных блистательный столкнет в яму, чтобы поднять упавших?

– Хватит! – почти выкрикнул Робер. – Не надо об этом…

– В сердце первородного много добра, но есть ли оно в делах его?

Мудрые немолодые глаза опустились. Енниоль медленно пил кэналлийское – то ли давал собеседнику время подумать, то ли устал говорить, а может, просто горло пересохло. Робер погладил Клемента, и тот благодарно пискнул. Смерти все равно, кто умирает, а людям – нет. Своего коня оплакиваешь дольше чужого ребенка, но стал бы ты спасать девочек Маризо, убивая других, тебе незнакомых? Проще всего расплатиться собой, но у тебя только одна жизнь.

– Лучше позабыть о том, что мешает делать. – Енниоль поставил пустой бокал и поднялся. – Место сына отца моего среди правнуков Кабиоховых. Лучше встретить неизбежное с народом своим, чем разойтись с бедой в пустыне.

– Вы возвращаетесь в Агарис? – понял Эпинэ. – Но ведь с ним что-то не так…

Гоган спокойно взялся за плащ:

– Город сердца моего умирает и убивает. Луна освещает мир Кабиохов, гнев ее не минует промешкавших, но сын отца моего призовет народ свой оставить испол ненный беды город и покинет его последним.

Поэтому они и понимают друг друга, первородный и правнук Кабиохов… Нельзя выжить, бросив тех, кто не может, не знает, не понимает. Достославный – заложник соплеменников, Повелитель Молний – Олларии и подхватившего его восстания. Тень и щит, как сказал Енниоль… Тень не может спастись в одиночку и не может быть свободна.

– Да пребудет над первородным милость Кабиохова, – тихо произнес гоган, – и да не коснется его гнев Луны.

– Я могу повторить вам то, что вы сказали мне в начале нашей беседы, – махнул рукой Иноходец. – Но вы сделаете по-своему, как и я… Что ж, помогай вам хоть Создатель, хоть Леворукий… Если б я мог молиться, я бы за вас помолился.

3

Граф Жанду, год назад проспоривший Марселю обед на четверых, бил крыльями и бойко курлыкал о величайшем счастье, здоровье Фомы, принцесс и прочих погодах. Марсель заверял дражайшего советника в ответном счастье и в том, что в Урготелле все здоровы, несмотря на дожди. Львиный Котик в растрепанных чувствах то вилял своим помпоном, то неуверенно взрыкивал, а перехвативший карету у самого посольства Ангерран Карли-он значительно улыбался. Жанду в ответ улыбался еще значительнее.

– Любезный граф, – перешел наконец к делу Карли-он, ныне подвизавшийся в церемониймейстерах, – экстерриор примет вас нынче же вечером, и ваши верительные грамоты тотчас лягут на стол его величества. Не сомневаюсь, вы удостоитесь высочайшей аудиенции в самое ближайшее время. Его величество Альдо Первый необычайно дорожит дружбой с великим герцогом Урготским.

– Его величество Фома высоко ценит чувства его величества Альдо, – сообщил Марсель и даже не поперхнулся.

– Со своей стороны я несказанно рад видеть вас в добром здравии, – перешел на личности Карлион. – Ваше возвращение стало для всех нас приятнейшей неожиданностью.

– А для меня стала приятнейшей неожиданностью перемена вашего положения, – осклабился Марсель, – вы ведь раньше не занимали государственных должностей…

– Карлионы могут служить лишь Раканам, – отрезал Ангерран, лет десять мечтавший хоть о каком-нибудь месте. – Только с приходом его величества я испытал непреходящее счастье служения Отечеству.

– Ваши чувства всегда делали вам честь, – поклонился Марсель. – Особенно те, которые вы оберегали и оберегли от кровавых ищеек Дорака.

– Граф Ченизу, – вмешался Жанду, – господин посол ждет вас в своем кабинете. Увы, состояние здоровья не позволяет ему встречать гостей на пороге.

– Как же это прискорбно, – закивал Марсель, благодаря папенькиным рассказам составивший собственное представление о хворостях маркиза. – Я немедленно поднимусь к его высокопревосходительству. Готти, лежать! Ждать! Советник, вы позаботитесь о нашем талигойском друге?

– Разумеется, – заверил граф Жанду. – Господин Карлион, не желаете ли отобедать? Могу предложить…

Подданные Фомы знали толк и в еде, и в дипломатии, Карлион был Жанду на один зуб. Марсель еще раз раскланялся и неспешно двинулся по лестнице вслед за лакеем, сдерживая навязчивое желание проверить, не отстегнулось ли пузо. Ив никогда не позволил бы себе пришить меньше пуговиц, чем следует, но голова понимала, а руки тянулись пощупать.

– Ваше высокопревосходительство, прошу вас. – Лакей распахнул дверь, и Марсель с головой нырнул в ароматную печь.

– Мой мальчик, – раздалось из поддувала, – какое счастье!

Дверь захлопнулась мягким кошачьим шлепком – изнутри ее обили чем-то стеганым. Предусмотрительно, но душно.

– Ваше высокопревосходительство, – Валме наугад поклонился багровеющему камину, – я счастлив засвидетельствовать вам свое почтение.

– И только? – обиделось огромное кресло. – Сын друга моей юности мог бы проявить больше чувств.

– Увы, – закатил глаза граф Ченизу. – Друг вашей юности и мой родитель лишил меня своего благословения и наследства, вследствие чего мои чувства растрепаны.

– Прискорбно, – вздохнуло кресло и выпустило из своих объятий темный силуэт. – Задвинь засов и поверни два ближайших к тебе шандала.

Марсель повернул, и книжный шкаф вежливо посторонился. Огоньки свечей услужливо пригнулись, потянуло прохладой.

– Это мой второй кабинет, – сообщил посол, – там я работаю, а здесь принимаю гостей, которым нет смысла задерживаться. Прошу! Кстати, из второго кабинета есть выход к Данару, а всего в доме шесть потайных выходов. Тебе придется их запомнить.

– Это несложно, в Валмоне их не меньше двенадцати, – успокоил хозяина Марсель, с наслаждением переводя дух. В рабочем кабинете было уютно, а на столике у дивана в безмолвном ожидании застыли бутылки и закуски.

– Как себя чувствует проклявший тебя родитель и как он выглядит? Постарел? – заботливо осведомился Габайру. Маркиз все больше напоминал графа Шантэри. Дядюшка был младше и глаже, но печеное яблочко остается яблоком, а посольская натура возрасту и вовсе неподвластна.

– Все зависит от того, когда вы расстались. – Прбкля-тый виконт с достойным Котика вожделением оглядел мясо и птицу. Выбор был впечатляющим.

– В последний раз мы виделись семь лет назад. – Посол сделал приглашающий жест, и Марсель решил не церемониться. – По пути в Урготеллу я завернул в Валмон, и мы провели чудесную неделю. Ты развлекался в Олла-рии и только что кого-то прикончил, о чем я и уведомил Бертрама. Тогда он выглядел неплохо, только несколько располнел.

– Сейчас он располнел уже не несколько. – Марсель подавил желание обойтись с перепелкой в желе с адуан-ской простотой. – Но, возможно, скоро похудеет.

– Кто-то толстеет, а кто-то и усыхает, – согласился Габайру, заправляя расшитую мимозами салфетку за воротник. – Лично я усох, но, как говорится, лучше усохнуть телом, нежели разумом. Итак, ты собирался вытащить герцога Алва из Багерлее?

– Что значит собирался? – возмутился Марсель. – Я это сделаю. С вашей помощью или без нее.

– Нельзя выпить уже выпитое, – не согласился дипломат. – Уже два дня, как Алва по доброй воле перебрался в Ноху к кардиналу Левию.

– Значит, меня прокляли зря, – с чувством произнес Марсель. – Досадно, что Ворон уверовал в Создателя именно сейчас. Впрочем, я еще успею на какую-нибудь войну.

– Бертрам зря не проклянет, – встал на защиту папеньки ургот. – Граф Ченизу в Ракане полезнее восьми капитанов Валме в Торке. Кстати, должен тебя огорчить, твои верительные грамоты со временем признают фальшивыми.

– С каким временем? – деловито уточнил Марсель, жуя перепелку.

– Умница! – с неподдельной нежностью произнес ургот. – Твои полномочия закончатся после восстановления в Талиге законной власти. Послом великого герцогства Урготского при дворе Фердинанда или же Карла Олларов являюсь я. Его величество Фома не признавал и не мог признать агарисского авантюриста даже временно, следовательно, подписанные им и ее высочеством письма и верительные грамоты являются фальшивыми.

– Ну, значит, быть мне мошенником, – согласился граф Ченизу. – Два подделанных письма и грамоты я привез, а где остальное?

– Здесь, – кивнул посол на инкрустированное эмалями бюро. – Когда закончишь с мясом, нажмешь тремя пальцами трех нижних пчел, откроется потайной ящик. Ракан будет удовлетворен.

– Я счастлив, – сообщил Марсель, обсасывая крылышко и сожалея об отсутствии Котика. – Ваше высокопревосходительство, помогите лишенному наследства послу разобраться в здешнем салате. Я читал письмо Альдо и беседовал с Тристрамом, но мои сведения явно с душком.

– И ты даже не представляешь, с каким. – Габайру блаженно улыбнулся. – На досуге я расскажу тебе о суде над Алвой в подробностях, а для начала тебе следует знать, что затея с треском провалилась. Кардинал Левий при помощи ее величества Катарины разнес в пух и прах те обвинения, которые не тронул сам Алва. Герцога оправдали, и Ракану пришлось приговаривать Ворона лично. Увы, мистерия была задумана в старогальтарском стиле, казнь обернулась поединком обвинителя с обвиняемым, что лишний раз свидетельствует о гибельности невежества. Его величеству пришлось проявить милосердие и отдать осужденного на поруки кардиналу в обмен на жезл Эрнани.

– Значит, теперь его величеству не хватает только меча, – уточнил Марсель. – Господин Габайру, Альдо Ракан в самом деле так глуп, как кажется?

– Тебе представится возможность сделать собственные выводы, – ушел от ответа ургот, – но этот человек дважды вынудил Алву положить шпагу. Сколько в этом его заслуги, а сколько удачи, мне непонятно.

– Вы сказали дважды? – не поверил своим ушам Марсель.

– По пути в Ноху Алву освободили. Кэналлиец имел все возможности отправиться восвояси, но предпочел вернуться. Я как раз гостил у его высокопреосвященства. Признаться, мы предполагали, что Ракан задумал убийство, но Спрут с Вороном спутали все карты.

– Давненько я не каялся, – Валме взялся за отложенный было кусок ветчины, – моя лишенная наследства душа требует утешения и очищения.

– Войти во внутреннюю Ноху можно лишь с разрешения его величества, – остудил молитвенный пыл Марселя Габайру, – а личные встречи с его высокопреосвященством запрещены даже герцогу Эпинэ. Разумеется, Дипломаты пользуются ббльшими свободами, но излишняя набожность вызывает у Ракана неодобрение.

– Ну и страна! – возмутился граф Ченизу. – Покаяться и то нельзя. Что ж, придется грешить впрок. Ваше высокопревосходительство, где в нынешней Ракане можно найти лилии и розы?

– Вы намерены нанести визит вежливости даме? – осведомился посол.

– Дамам, – уточнил Марсель, утром разорвавший написанное ночью письмо Франческе. – Я давно не утешал вдов и не расстраивал замужних дам.

Глава 7. РАКАНА (Б. ОЛЛАРИЯ)

400 год К. С. 23-й день Зимних Ветров

1

Крохотных снежинок было слишком мало, чтобы стать снегопадом, но они напоминали о зиме и о будущем путешествии. Привезут Дикона, и можно ехать в Надор… Эпинэ вгляделся в светлое небо:

– Если не начнется метель, вы доберетесь до Кольца Эрнани за три дня.

– За четыре, – не согласился Карваль. – Не хочу гнать лошадей по морозу, а Придд будет ждать.

– Вы ему верите? – бросил пробный камень Иноходец.

– Да, монсеньор, – просто сказал южанин. – Спрут держит слово.

– А другие нет? – осведомился Иноходец, тщательно разглядывая уши Дракко. С ушами было все в порядке, с гривой, к слову сказать, тоже.

– Ракан сам врет и других заставляет, – не преминул пнуть его величество Никола. – Если бы мы только остались в городе…

Если бы Карваль остался, если бы Придд был откровеннее, если бы заранее условиться с Левием и «висельниками», если б было лето, а восстания Эгмонта не случилось…

– Мы не были готовы. – Два всадника посреди пло щади могут не стесняться в выражениях, особенно если позади свои. – До последнего дня суда я не сомневался, что вы ненавидите Ворона и Олларов, а вы перешли на сторону Талига.

– Не совсем так, – живо уточнил Карваль. – Эпинэ получит свободу, но не подлостью. Оллары вернутся с нашей помощью, и мы вступим в союз с Талигом, как Кэналлоа или Ноймаринен. Мэтр Инголс рассказал мне про договор с Ноймаринен, он очень хорошо составлен.

– Замечательная мысль, – ухватился за предложение Робер. – Мэтр обещал зайти за деньгами, я попрошу добыть нам копии договоров с Ноймаринен и Кэналлоа.

– Это будет прекрасно, – с чувством произнес маленький генерал. – Жаль, Придд поторопился! Вместе с ним и кардиналом мы смогли бы многое.

И сделали бы, даже скажи монсеньор «нет». Никола не из тех, кто колеблется, для него все, кто с Альдо, – враги, а Дикон ко всему еще и северянин…

– Что ж, – не стал спорить с вассалом Иноходец, – надеюсь, вы со «спрутами» не поссоритесь и сейчас. И солдатам не дадите.

– Я беру с собой тех, кто был в Доре, – не понял шутки Карваль. – Они Придду не враги, а герцог Окделл будет при мне. Монсеньор, клянусь доставить его без единой царапины, хотя… Прошу меня простить, но возвращать этого человека в столицу не стоит ради него же самого. Не думаю, что Ноймаринен немедленно казнит Повелителя Скал, а нам он будет мешать.

– То есть? – Притворщик из Робера был никакой, и Карваль это знал. Маленький генерал сдвинул брови:

– Монсеньор, давайте говорить начистоту. Мы готовим восстание, а надорец глуп и предан Ракану. Если б Окделл а оставили цивильным комендантом, его глупость нам бы помогла, но его отстранили, а вы не хотите его смерти.

– Очень не хочу, – подтвердил Робер. – Вы правы, постарайтесь уладить дело так, чтобы Ричард отправился к регенту.

– У монсеньора будут поручения к Повелителю Волн?

– Письма нам не нужны, а на словах передайте, что я сожалею о прошлом непонимании. Нужно договориться об условных знаках, это нам еще пригодится. Полагаю, все, что нужно, уже написал Алва. Я видел его в Багерлее только раз, говорить мы не могли, но он дал понять, что врагом меня не считает, и посоветовал искать помощи на севере.

– Мы обо всем договоримся. – Карваль только что не облизнулся. – Регент должен знать, что мы его союзники, но помочь он не сможет. Таракан с Дриксен верно рассчитал.

– Мы поговорим об этом, когда вы вернетесь, – улыбнулся Робер. – Есть север и север… Алва напомнил мне об олене.

– Савиньяк? – навострил уши маленький генерал. – А вы выезжаете в Надор. Как удачно!

– Очень удачно, – согласился Эпинэ. – Но пока меня не будет, все ляжет на вас и кардинала. Вместе у вас около четырех тысяч, не забывайте, что у… Альдо Ракана втрое больше. Вы сохраните порядок в городе и жизнь его высокопреосвященству?

– Разумеется. – Никола казался удивленным. – Мон-сеньор может не беспокоиться. В полдень мы выезжаем, но сперва я должен доложить об одном неожиданном обстоятельстве.

– Это срочно?

– Не очень. – Маленький генерал как-то странно улыбнулся. – Но вы должны знать.

– Расскажете по дороге, – улыбнулся Робер. – Я вас провожу. Хочется проехаться. Душно, да и Дракко застоялся.

– Но, монсеньор, – нахмурился Карваль, – за городом поднимается ветер, а после лихорадки…

– Я не маркиз Габайру, – отмахнулся Эпинэ. – Из меня песок не сыпется. И потом, после всей этой мерзости хочется отдышаться.

2

Жабы предсказывают дождь, а Луиза Арамона с детства чуяла домашние ненастья. Сестры и прислуга еще ничего не замечали, а маленькая «Улиза» притихала, стараясь не попасться маменьке на глаза. Если же ожидание становилось невыносимым, девочка хлопала дверью или била посуду, вызывая громы и молнии на свою головенку. В замужестве госпожа Арамона поджатым губам и ледяному голосу предпочитала честные скандалы, но не колотить же вдову великого Эгмонта скалкой, как бы того ни хотелось. Герцогинь принято травить, в крайнем случае пырять стилетом, но не таскать за патлы, а жаль. Синяки и царапины порой могут вразумить, смерть – никогда. Госпожа Арамона обреченно набросила на плечи самую безобразную из прихваченных в Надор шалей, обозвала себя дурой, взяла свечу и протиснулась в потайной ход.

Женщина сама не понимала, за какими кошками лезет куда не просят, но отступиться, не поговорив с Мирабеллой, не могла. Застать святую вдову в одиночестве можно было только во время молитвы, и Луиза рискнула, благо древние Окделлы, ставя спасение душ превыше спасения тел, предоставили капитанше дорогу к храму. Правда, крутую, пыльную и темную.

Луиза спускалась медленно, светя себе под ноги и стараясь наступать туда, где Эйвон уже потревожил вековой прах. Граф проходил этой дорогой чуть ли ни каждую ночь, и все равно его следы были припорошены бурой пылью и мертвыми серыми бабочками. Моль вдохновенно дохла по всему замку, но в жилых комнатах хотя бы подметали, а здесь было некому, разве что постарался бы сам Ларак. Дабы оберечь прекрасные ножки возлюбленной. Капитанша представила грустного графа с метлой, фыркнула и едва не выронила свечу. С возлюбленного сталось бы завалить лестницу анемонами, буде он до них Дорвался, но не подмести. И потом, откуда бедняге знать, что прекрасная дама собралась вправлять мозги грозной кузине? Вообще-то самым разумным было приурочить разговор к отъезду, но Луизу словно что-то в спину толкало. И дотолкалось.

Последние усыпанные дохлой молью ступени остались позади. Дорогу перегородила низенькая, украшенная изображением свечи дверца. На свечу следовало нажать, что госпожа Арамона и проделала. Раздался тихий щелчок, Луиза недолго думая толкнула дверь, и та без скрипа – Эйвон озаботился – отворилась. Капитанша стряхнула фамильную пыль Окделлов и шагнула в полутемную церковь.

Возвышавшаяся над передней скамьей серая фигура не пошевелилась, надо полагать, была поглощена размышлениями. Разумеется, благочестивыми. И что с ней, такой, прикажете делать? Мирабелла набила себя ненавистью, как рыбой, только ненависть впрок не запасают. Протухнет и провоняет весь дом, что и случилось.

Госпожа Арамона прислонилась к стене, разглядывая герцогиню и поражаясь собственной глупости. Это ж надо додуматься, пролезть в фамильный храм и отвлечь вдову великого Эгмонта от молитв ради такой мелочи, как дочь! Можно было отступить, шагнуть в спасительную пыль и вернуться к себе, позабыв о данном под собачий вой обете. Мирабелла ничего не заметит и никого не простит…

Луиза расправила шаль и быстро пошла вперед. Женщина, если существо в сером было женщиной, по-прежнему ничего не слышала. Вдова капитана плюхнулась на скамью рядом с герцогиней и громко объявила:

– Эрэа, меня тоже выдали замуж за негодяя, который меня не любил и не собирался этого делать, но это не по вод мстить собственным детям.

Мирабелла дернулась всем телом, видимо вздрогнула, и обернулась.

– Убирайтесь, – святая вдова не была многослов на, – немедленно!

В ответ на такое капитанша из Кошоне подбоченилась бы и проорала: «Дура малохольная». Придворная дама ее величества Катарины спокойно поправила шаль:

– Я уйду не раньше, чем исполню свой долг перед Ай рис и теми, кто вверил ее моим заботам. Вам, сударыня, придется меня выслушать. Если не сейчас, то за общим столом.

Лицо герцогини исказилось, словно у нее разом заболели все зубы и живот в придачу. А нечего почивших от старости коров жрать!… Руки капитанши так и норовили упереться в бока, и Луиза скрестила их на груди, не отрывая взгляда от собеседницы. Мирабелла стиснула молитвенник:

– Из уважения к вашим покровителям я вас выслу шаю, – объявила она, – но не злоупотребляйте моим терпением.

– Это вы злоупотребляете терпением Создателя, – отрезала Луиза. – Он нам заповедовал прощение и лю бовь. Наш Создатель, наш отец никогда не отвернется от нас, а мы предаем Его, ненавидя и осуждая тех, кого не осудил Он. Он сотворил нас всех. Мы равны в глазах Его, среди нас не может быть судей и осужденных, нет эориев и простолюдинов, только братья и сестры.

Осудивший ближнего своего в сердце своем отказывает Создателю в праве любить и прощать, а значит, ненавидит Его. Тот же, кто утверждает, что Создателю ненавистны дети Его, – враг Ему…

– Ересь! – взвизгнула герцогиня. – Олларианская ересь!…

– Нет, – неожиданно спокойно произнесла Луиза, сама не понимая, как умудрилась все это запомнить. – Это не ересь, это проповедь епископа Оноре. Святого Оноре, как решил минувшей осенью конклав. А вот о суде и непростимых грехах кричал олларианец. Епископ Авнир. Он сгорел заживо во время Октавианской ночи. Эрэа Мирабелла, если вы и впрямь веруете, вы не должны ненавидеть. Подумайте о детях… Лишая их любви и Радости, вы совершаете страшный грех!

Мирабелла еще больше поджала губы и поднялась со скамьи.

– Не вам и не вашим хозяевам поучать супругу и вдову Эгмонта Окделла, – возвестила она, оправляя вуаль. – Всем, чего я достигла, я обязана своей вере, благочестию и добродетели. Создатель видит мои страдания и мою крепость, и он отвечает мне. Пусть я не тону в золоте, за то никто не скажет, что Мирабелла Окделл обязана сво им положением кэналлийскому мерзавцу.

Серая вуаль, серое лицо, серая жизнь… Это оправдывает, но лишь до известной степени. Надорская страдалица подняла хвост на синеглазого герцога, и обитавшая в душе капитанши закатная тварь выпустила когти.

– Сударыня, – прошипела Луиза, – своим положе нием вы обязаны именно мерзавцу. Только не кэналлий скому, а надорскому.

Мирабелла дернула щекой и всплеснула руками, Луиза осталась сидеть. Летучую мышь в гневе она уже видела и не раз, а удаляться герцогиня не хочет, в этом дочь Аглаи Кредон не сомневалась.

– Как ты смеешь оскорблять герцога Эгмонта?! – А говорят, нетопыри не визжат. Визжат, и еще как! – Ты, навозница, навязанная моей дочери Катариной Ариго…

– Ее величеством Катариной, – с достоинством перебила Луиза. – Я могу быть хоть жабой, хоть выходцем, только Эгмонт все равно дурак и мерзавец! Только дурак сделает несчастными двух женщин вместо одной. Только мерзавец поставит невесте такие условия, до которых ни один навозник не додумается. Только дурак сбежит из дома на войну, которая никому даром не нужна. И только мерзавец бросит жену с детьми на милость врагов и удерет в Закат.

– Откуда?! Кто сказал?! – Скрюченные пальцы рванулись вперед, но капитанша не собиралась дожидаться, пока в нее вцепятся, и тем более выдавать Эйвона.

Эгмонт любил поговорить о благородстве, – отрезала госпожа Арамона, сдвигаясь в сторону. – Герцогиня, если вы решитесь на рукоприкладство в храме, грех ляжет на вас. И учтите, я сильнее.

Мирабелла не ответила. Теперь она походила не �