Владислав Стрелков

«Огненное зелье». Град Китеж против Батыя

Тут рассветы горят и поют соловьи.
Ветры в рощах шумят. Тихи воды твои.
Ты скажи, Светлояр, память предков открой,
Покажи святый град. Дай душевный покой.
Но молчит Светлояр. В роще ветер шумит.
Скрыл он тайну свою, лишь волною рябит.
И летят облака в отраженье твоем,
В синих водах храня тайну давних времен.
Я в густую траву на твоем берегу,
Закрывая глаза, отдохнуть упаду.
Стихли птицы вокруг. И в лесной тишине
Стали звон, боя звук вдруг послышится мне.
Это предки мои, защищая свой дом,
Перед градом святым тут сражались с врагом.
Гром набата и плач. Треск пожара и смрад.
Так в огне погибал мой святой Китеж-град.
И, молитвы воздав, лик Христа вознося,
Русь ушла в Светлояр, град в сердцах унося.
И раскрыл Светлояр глубину своих вод!
От безумства смертей, вражьих яростных орд
Скрыл в тумане своем вольный русский народ.
И опять Светлояр лишь волною рябит.
Вдаль летят облака. Ветер в роще шумит.
Тайну града в веках Светлояр сохранил.
Виден град лишь тому, кто сердце открыл.
В светлых водах твоих, сохраненный с тех лет,
Китеж-град мне открыл предков славных завет.
Все заветы отцов точно я передам.
Расскажу я о том внукам и сыновьям.
Моя память горит ярким, жарким огнем.
И стоит Китеж-град крепко в сердце моем.

© Стрелков В.В., 2015

© ООО «Издательство «Яуза», 2015

© ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Глава 1

А-а-а! Приснившийся кошмар сдернул меня с кровати. Немного посидел, пялясь на сумеречное окно, затем обтер пот с лица и поковылял в ванную. Отражение в зеркале пугало: оброс, щетина превратилась уже в небольшую бороду, но бриться не буду. Умылся и, на ходу вытираясь, дохромал до окна. Рассвело, точнее посветлело. Белые ночи, если можно так назвать. В июне по-настоящему темно часа три. Туман молочным киселем разлился между поселком и лесом. Взял сигареты и вышел на крыльцо. Ежась от прохлады, закурил. Вспомнил сон. С кем я там рубился? С каким-то степняком, вроде. Почему именно с ним? И меня опять убили!

У каждого человека бывает полоса неудач. Но когда неудачи идут чередой, начинаются срывы. Первый срыв случился, когда я вернулся из госпиталя домой. Тяжелое ранение, вкупе с тем, что я оказался единственным выжившим из всей разведгруппы, оставило след на душе. Дома я обнаруживаю пустую квартиру и емкую записку: «Я полюбила другого». Что говорить – запил. Тяжело и надолго. И в первый раз приснился этот кошмар. Непонятный. Очень реалистичный. Пугающий.

Дальнейшая служба была под большим вопросом, так как после ранения правая нога перестала сгибаться. Последовала череда операций, помогло мало: сустав начал гнуться, но немного – достаточно, чтобы хоть ходить нормально. Однако трость все равно была нужна. Про бег уж и говорить нечего. Если садился, то правую ногу приходилось выставлять вперед. Меня перевели в инструкторы. Тренировал ребят и заодно пытался разработать сустав, применяя различные методики. Все бы хорошо, но такая ровная жизнь меня не устраивала. Хотелось действия, адреналина. Десять лет в спецназе, постоянно по горячим точкам, предельные нагрузки – все это теперь мне недоступно. Что делать потенциальному инвалиду, умеющему только воевать? Ребята меня понимали. Подбадривали, как могли, но легче не становилось, и с лечением ноги – никаких подвижек.

Потом грянул новый удар – в автокатастрофе погибли родители. После похорон запил. Тяжело. И вновь приснился этот кошмар. Почему меня убивают раз за разом? Может, потому, что в реальной жизни не погиб?

Вернулся в дом. Три часа ночи. Что делать, спать? В голову ничего не шло, кроме как принять «лекарства» и завалиться в постель. Взял из холодильника початую бутылку водки и налил стакан. Выпил, закусывать не стал. Чуть подумал… и выпил остатки водки прямо из горла. После лег и сразу заснул.

Встал уже в десять, еле поднялся. Чувствовал себя старой боксерской грушей. Даже нога начала болеть сильнее, чем обычно. Настроение, согласно утренней пословице, – почти ноль. Открыл холодильник, взял банку с рассолом и весь выпил. Немного придя в себя, подумал: что делать буду? Вот ведь, докатился – заняться нечем. Ноющая боль в ноге напомнила о ходьбе. Надо расхаживаться. Но просто так ходить неинтересно. В лес пойду, на тихую охоту.

Надел старый, почти выцветший камок, берцы, прихватил сигареты. Корзину в руку и термос с кофе на плечо. Закрыл дом и через пять минут был у опушки.

Вот и лес. Не тот, что в кино снимают. Иногда такое ощущение возникает, что режиссеры настоящего леса никогда не видели. В парках снимают свое кино. В настоящем лесу кучи старой листвы и осыпавшейся хвои, сухие сучья и поваленные ветром деревья. А в фильмах все чисто и вычесано, как парк у дома отдыха. Усмехнулся, представив себе, как какой-нибудь герой из таких горе-фильмов пронесся бы с той же скоростью здесь, например – руки-ноги переломал бы.

Ага! Вот первый боровичок. Обрезав ножку гриба, сунул в корзину. Белые грибы растут небольшими семействами, и если нашел один, то рядом надо искать еще. Оглядев местечко, я пошел по спирали, тростью вороша траву и заодно оглядывая и пройденное. А вдруг не заметил какой-нибудь гриб с прежнего места? Обойдя полянку, нашел с десяток. Двинулся дальше, посматривая под ногами.

Воздух в лесу пьянящий. Смесь свежести, запаха зелени и грибов, земляники, из которой получается самое вкусное варенье. Смешанный лес имеет более колоритный запах, чем березовый или сосновый. Он же и грибами богаче.

Обошел несколько полянок. В корзине грибов было мало, только-только дно покрыло. А попадаться перестали. Не беда, знаю одно место. У огромного дуба – примечательного, надо сказать. Толстый ствол в несколько обхватов, местами закрытый шубой мха, с мощными корнями и огромной кроной. Само дерево стояло обособленно, на небольшом, метра в полтора, возвышении, относительно ровном, покрытом камнями, мхом и мелкими молодыми дубками, что смогли прорасти под большой кроной своего папы. Возвышение было овальным, примерно метров двадцать в ширину и с тридцать в длину. По краям редко стояли сосны и березы, росли небольшие кусты орешника. Там-то как раз и растут одни белые, и никогда не бывает червивых. Правда, идти туда километра четыре. Не велико расстояние, однако придется пробираться через завалы сухих деревьев и чапарыжника. Местами елки растут чуть ли не в обнимку и образовывают настоящие засеки. Можно обойти, но тогда расстояние увеличивается в три раза, и придется переходить через топкие заливчики небольших речек.

На это место я набрел случайно, когда в первый раз, дорвавшись до грибного леса, совсем не следил куда иду. Ну и заплутал. Потом, когда, набрав полную корзину всячины, спохватился, не зная, где оказался, решил идти напрямую, ориентируясь по солнцу. Продираясь сквозь еловые заросли, выбрел к дубу, где и обнаружил, что тут растут одни белые крепыши. Не сравнить с тем, что лежит в корзине. Какая-то смесь из мятых сыроежек, червивых подберезовиков и красноголовиков. Решительно вывалил все на землю и пошел по откосу, срезая боровички.

С тех пор это было мое тайное место. Пусть идти далеко, но зато хороших грибов набрать можно.

Наконец дошел, можно сказать, доковылял. Остановился, любуясь великолепной картиной: огромный дуб с подсвеченной солнцем кроной, а вокруг высокие стройные сосны.

Красота! И божественный запах. Щебет птичий аккомпанирует еле слышному шуму листвы. Эта музыка леса как бальзам на сердце усталого и израненного тела.

Сделал шаг и чуть не наступил на гриб. Ишь, как спрятался! За листьями ландыша притаился. Присел, потянулся к грибу, тут же увидел другой. И, как всегда, ничуть не торопясь, в течение минут двадцати набрал полную корзину белых. Теперь и отдохнуть не помешает. Нога расходилась и почти не болит, однако посидеть стоит.

Опираясь на трость, взобрался по откосу и направился к дереву-гиганту, у которого имелось удобное местечко, образованное изгибами корней и очень похожее на кресло, которое природа «обтянула» густым мхом. Венчала это кресло здоровенная шишка, или нарост, на стволе, но он почти не мешал. Если сидеть, то чуть больше пяти сантиметров над головой.

Вот тут я и собирался отдохнуть. Очень удобно. Правая нога вытянута и покоится на мховом покрывале. Спиной я облокотился на ствол, кора тут не такая ребристая.

Все бы хорошо, но заныл сустав, будь он неладен. Пока ходишь, не беспокоит, если, конечно, не пытаться присесть на правую ногу. А как сядешь… ладно, потерплю. Посижу немного, отдохну – и домой.

Взял термос, налил немного в крышку-кружку кофе, выпил. В следующий раз лучше чаю заварить, с шиповником и мелиссой. Достал сигареты и закурил, любуясь на лесной пейзаж, красиво подсвеченный солнечными лучами.

Вот где надо отдыхать! Тут даже комаров нет совсем. Когда собирал грибы вокруг возвышения – были, а рядом с дубом – нет. Может, здесь что-то растет, чего они не любят?

Докурив, сунул окурок между мхом и тщательно затушил.

– Кгарррг!

Я подскочил от неожиданности и больно треснулся о нарост. Держась за голову, огляделся. Слева, метрах в двух, на камне сидел огромный – как сажа черный – ворон и смотрел на меня.

– Блин, напугал. – И, пощупав растущую шишку, добавил: – Чертило пернатое!

Ворон повернул голову и, раскрыв мощный клюв, вновь проорал:

– Кгарррг.

После чего подпрыгнул, взлетел и, маневрируя среди стволов, скрылся в лесу.

Проводив глазами наглую птицу, поднялся. Стоп, а где корзина? Обошел дерево. Корзины нигде не было. Что за напасть? Куда она девалась-то? Не ворон же унес, хотя я же видел, как он улетал.

– Эй, кто тут шутит? В торец захотел?

Тишина.

Оп-па, и трость куда-то подевалась! Что за шутки? И тут замер от неожиданного открытия – нога не болела. Совсем. И сустав сгибался, как у молодого. Задрал штанину и уставился на ногу.

– Вот, етить!

Там, где был узор из шрамов, была ровная кожа. Обалдеть! Резво стащил куртку, чуть не оторвав пуговицы, задрал тельник – на животе и боках никаких следов от ран. Так же были чисты предплечья. На спину не посмотреть, но и там, скорей всего, никаких шрамов.

В голове завертелись мысли с вопросительным знаком, но логичного объяснения не находилось. Ну, не ворон же своим карканьем мне все шрамы рассосал? Кашпировский во фраке!

Мое чудесное излечение, хоть и необъяснимое, прибавило настроения. Похлопав по карманам, провел инвентаризацию: зажигалка и сигареты на месте, причем сигарет в пачке с десяток. Что еще? Так, нож здесь…

Термос! На мне его нет – как снял его, чтобы налить себе кофе, так и повесил на сухом сучке, рядом с камнем. Но термоса я не обнаружил. Интересные дела творятся!

Подошел к месту, где оставлял корзину, и принялся его изучать. Странно, нет даже следов, что тут могло что-то стоять. Да что же это такое? Что происходит? В раздумьях сделал еще круга три. Посмотрел на часы – ровно семнадцать. Быстро время пролетело! Где же корзина, куда подевался термос и трость? Чертовщина какая-то! Как могли незаметно для меня исчезнуть три вещи?

Чьи это шутки? Хотя вылеченная нога – бонус хороший. Надо домой идти. Завтра приду разбираться. Не кружить же сейчас вокруг дуба, как спутник. Итак, тропу уже натоптал.

В последний раз, все внимательно оглядев и искомого не обнаружив, поплелся в сторону поселка. По дороге, продираясь через куст орешника, вдруг обнаружил, что не узнаю тропу.

Нет, заблудиться я не мог. Ориентирование в подкорку вбито. Солнце слева и чуть сзади, все правильно, но я не узнаю лес. Другой он. Должен быть смешанный, а тут только сосны с елками. Но ложбина та же, если вдоль нее идти, аккурат к поселку и выйдешь.

Вышел на небольшую поляну и с удивлением увидел через ряд кустов орешника пашню. Что за ерунда, у поселка давно никто не пахал. Трава была по пояс. Выкосили и распахали, пока я по лесу ходил? Обойдя кусты, остолбенел. За вспаханным полем, у леса, которого там НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ, стояли то ли сараи, то ли дома. Вновь зачесалась голова от мыслей. Куда-то не туда я вышел. Огляделся. Место вроде то, но лес другой, то есть стоит не так.

Справа послышались голоса. Кто там? На краю поля, за двумя вроде бы быками, мужик в странном наряде какой-то корягой пашет землю. В конце пашни, у берез, носятся несколько детей в каких-то мешках, не разберешь. Пойду спрошу, может, что прояснится.

Пока шел, разглядывал эту странную компанию, и с каждым шагом возникали новые вопросы.

Главное, где я, куда попал и как до дому добраться?

Что это за люди?

Почему так странно одеты?

Почему пашет землю допотопным орудием – кажется, рало называется, или орало, а может, соха?

Мужик, одетый в длинную серую рубаху по колено, уже промокшую от пота, штаны, чуть темней, чем рубаха, и босой, напрягаясь, наваливался на ручки.

Щелк!

– Хей, дохлые!

Только сейчас разглядел еще одного паренька лет двенадцати, что шагал сбоку от быков, подбадривая их хлыстом. Одет так же. Наверное, мода такая. В конце пашни в тени березы на земле сидел голый малыш не старше двух лет, а рядом, размахивая палкой, прыгал пацан лет шести в одной длинной рубахе. Похоже, у семейства с одеждой напряг, или старообрядцы какие-нибудь. Вот только откуда они тут взялись?

Мужик довел борозду и выдернул соху из земли. Потом босой ногой счистил немного налипшей земли с резца, и отшлифованное почвой железо засияло, как серебро. Надо же, совсем как плуг. Тут мужик перекрестился и что-то пробормотал. Ну, точно старообрядцы!

Мне осталось шагов десять сделать, как мужик повернулся и крикнул в сторону березы:

– Третей, сбегай в дом, мать позови. Да скажи – пусть снедь несет сюда, здесь поснедаем. Потом допашу.

Паренек развернул быков, откинул к небольшому пеньку вожжи и петлей закрепил их на нем, потом выпряг быков из сохи. Быки тут же потянулись к траве. Средний пацан, что Третеем назвали, вприпрыжку побежал к домам, что я сначала принял за сараи.

Надо ж, Третей. Это третий, значит? Если он третий, а по росту средний, значит, есть еще один, старший. Что это сыновья этого мужика, я не сомневался. Тем временем паренек, что помогал с быками, уселся рядом с малышом. Интересный малыш – сидит молча, не капризничает, как некоторые, что-то теребит в руках…

Я уж подошел к мужику, когда он наклонился и, подняв небольшой кувшин, стал жадно пить.

– Ух, хорошо! – Он поставил на землю кувшин, утер рукавом русую бороду и посмотрел на вспаханное поле.

– Здравствуйте.

Но мужик продолжал, щурясь, смотреть на пашню.

– Здравствуйте! – громче повторил я. Вдруг он глуховат?

Мужик что-то пробормотал, перекрестился, развернулся и пошел к детям у березы. Не понял? Он что, еще и слепой?

– Эй! Вы меня слышите? – Я его догнал и схватил за плечо. Вернее, хотел схватить.

Моя рука пролетела сквозь мужика, и я от неожиданности плюхнулся на землю. Все мысли вылетели из головы и тут же вернулись миллионным роем. В голове загудело. Больно, как шершни, стали жалить страшные мысли.

Что это было?!

Своими глазами видел, КАК МОЯ РУКА ПРОШЛА СКВОЗЬ ТЕЛО ЭТОГО МУЖИКА!

Что это значит? Я умер?

Когда? Когда о дуб треснулся? Поднял руку и потрогал место, где на голове была огромная шишка.

Шишки НЕ БЫЛО! Как будто и не трескался о ствол! И не болит ничего. Может, поэтому с ногой все в порядке? Кто я теперь, дух или привидение? А шрамы исчезли, потому что у привидений их быть не может?

Я вскочил и помчался к березе, где мужик уже полулежал рядом с детьми и что-то с улыбкой слушал. Мне не до улыбок было. Подбежав и размахивая руками, заорал:

– А-а-а, мужик, а мужик, скажи?

Махнул рукой, которая, как прошлый раз, прошла через тело, меня пронесло чуть вперед, упал на траву и замер. Паника отхлынула, и я закрыл глаза и стал думать. Надо спокойно подумать, как говорится в известной передаче «Что? Где? Когда?». Очень, оказывается, важные вопросы.

Итак – что произошло? Собственно, черт его знает. Вернулся из леса, где грибы собирал. Белые, не мухоморы, а глючит, как будто собрал все бледные поганки в лесу и тут же все сожрал.

Кошмар!

Так, следующее – где? Попал туда, не знаю куда. Местность вроде знакомая, но различия есть. Лес почти такой же, но его чересчур много. И там, где должен поселок стоять, тоже лес. А на поле, у начала пашни, старая ферма была, а сейчас ее и в помине нет.

Вот насчет когда? – тут вообще мрак. Самое интересное – когда этот кошмар кончится?

Я раскинул руки и левой рукой ударился о камень. Подскочил. Больно! Значит, не привидение! На всякий случай щипаю себя за мочку уха – больно. Как ни странно, боль в радость. Что еще?

Рассматривая свою руку, вспомнил про часы. Времени, кажется, прошло – вечность. Часы показывали девятнадцать тридцать семь. Надо же, а думал, действительно вечность прошла. По лесу от дуба два часа спокойным ходом. Немного, минут пять, стоял у поля. И полчаса кошмара! Рука сама собой лезет в карман: сигареты и зажигалка на месте, пачка смята. Открываю: девять штук. Закурил.

– Ну, проголодались, пахари? Волош, а где Первуша?

Это кто Волош? Это мужика Волошем зовут? Я повернулся. К березе подходила удивительной красоты женщина. Она с трудом несла по большому кувшину в каждой руке, а за ней Третей тащил корзину. Когда она подошла ближе, увидел, что она беременна. Да, силен мужик! Четверых пацанов заделал, и еще будет. Уважаю. Ну, точно старообрядцы. Столько детей иметь в наше время – это подвиг.

– Ох, страсть как голодны, Агаша, счастье мое. – Волош поднялся, перехватил кувшины из рук и поставил на траву. – Старшого я до запруды послал, верши проверить. Коль припоздает, то вечерять один будет. Треша, ставь корзину здесь.

Имена-то у них какие! Давно не слышал, чтоб так людей называли. Агаша – это, кажется, полностью Агафья?

Агафья, в просторном белом платье, похожем на большой сарафан, перетянутом сразу под грудью, устало опустилась на траву. Смахнула платок, повязанный узлом назад, и, оглядев сидящих, спросила:

– А чем здесь пахнет, будто горит что?

Все завертели головами и стали принюхиваться, а малыш состроил рожицу и выдал:

– Тья-тья ух.

Я посмотрел на дымящуюся сигарету. Неужели чует дым? Легкий ветерок дул чуть в сторону от них, и запах от дыма сигареты могли учуять все. Волош, было вскочивший, сел обратно.

– Нет, кажется тебе, Агаша. Дыма нигде не видать. Давайте снедать уж, а то мне еще допахивать надо.

Агафья принялась выкладывать из корзины завернутую в полотенца еду и тут же раскладывать.

Ого! Пироги разные, яйца, горшочки с чем-то и еще много чего на вид аппетитного. Быстро уставив все на расстеленном полотенце, Агафья сняла с кувшинов тряпицу и достала из корзины кружки.

Берестяные! Вот это да! Странная экономия у них. А чай они из чего пьют?

Волош смотрел на жену и улыбался:

– Ох, сколько всего наготовила, красава моя.

– Полноте, ну, с Богом!

Все принялись читать молитву, и я с удивлением услышал, как через общее бормотание, пробивается отчетливый лепет малыша. Закончив молиться, Волош взял кусок пирога и принялся есть. Остальные тоже взяли по куску. Агафья разлила из одного кувшина молоко по кружкам и расставила каждому из детей. Потом одну из кружек подала малышу, и он, проливая на себя, стал пить. Агафья улыбнулась.

– Не торопись, горе мое.

Волош, прожевав кусок пирога, тоже улыбнулся.

– Слышала бы ты, как он «Отче наш» читал. Все правильно говорил, почти не ошибался. Умница, Глебушка наш. – И, протянув руку, взъерошил русые волосы малыша.

Семья трапезничала с таким аппетитом, что у меня невольно слюни потекли.

Блин! А ведь я со всеми этими приключениями как-то не заметил, что голодный давно. Дома позавтракал только и весь день кофе пил. А от разложенной на траве всякой всячины пахло обалденно. Интересно, если я приведение, то почему чувствую боль и есть хочу? И чем, интересно, привидения вообще питаются? Привстал и уставился на пироги.

Агафья, посмотрев на то место, где сидел я, нахмурилась. Волош, перестав жевать, спросил:

– Что, Агаш?

– Да вот опять почудилось, что дымом пахнет.

– Почудилось, не горит ничего. Пироги есть еще? Первуше оставить надо.

– Да ешьте все, в дому еще есть. Я много напекла.

И опять посмотрела в мою сторону. Нет, она определенно чувствует что-то. Я поднялся и двинулся по кругу, обходя семейство. Интересно, если моя рука проходит через тела, то как я хожу? Я остановился и потопал по земле. Хм, и удары чую, и вроде трава приминается. Так, а если приминается, то я имею вес. И если они меня не видят, то могут видеть следы. Правда, трава тут же поднимается. Надо ходить осторожно. Не хотелось пугать детей и беременную женщину.

Опять посмотрел на пироги. Так, людей мне не коснуться, но по лесу я шел, и ветки деревьев, мешающие мне пройти, легко убирались в сторону рукой. Значит, предметы можно взять. А что взять? Поблизости только кувшины и оставшиеся два куска пирога. Я посмотрел на семейство. Они спокойно ели, вниз на еду никто не смотрел. Я протянул руку и коснулся пирога. Ура! Сдвинулся. Так что это значит? А значит, что я могу здесь что-то взять. Чушь какая-то. Предметы рукой сдвигаются, а людей рука не чувствует. Как это понимать? Может, это не я тут привидение, а они всей семьей? А может, это все сон? Только длинный какой-то. Или я в коме, с нескончаемым кошмаром?

– Чудесно, едрит твою! – выругался я.

И тут же заметил, что маленький Глеб смотрит в мою сторону. Улыбнулся ему и показал язык. Он засмеялся. Оп-па, а ребенок-то меня видит! И слышит, я ведь ругнулся в голос.

Волош посмотрел на Глеба и снова взъерошил ему волосы.

– Наелся, радость наша? – Потом оглядел остальных. – Ну, богатыри, пора дело закончить. Агаша, забери младшего в дом.

Я с сожалением смотрел, как остатки пирога Агафья убирает в корзину.

– Кгарррг!

Я вздрогнул. На пашне сидел давешний огромный ворон и смотрел на людей. Агафья, выронив берестяные кружки, перекрестилась и забормотала «Отче наш». Волош, схватив кружку, кинул в ворона.

– Кыш, проклятый!

– Кгарррг!

Ворон, подпрыгнув, взлетел и быстро скрылся за лесом.

– Не к добру, – хмуро пробормотал Волош.

Меня тоже кольнуло нехорошее предчувствие. И тут же мелькнула мысль! Задрал рукав и вздохнул – шрам не появился. Может, ворон другой? Протянул руку к мужику, но пальцы, не встречая сопротивления, вновь прошли сквозь тело.

– Боярин!

Все обернулись на крик. От леса, что рядом с домами, бежала какая-то девчонка. Волош посмотрел, прикрываясь рукой от солнца, и сказал удивленно:

– Это же Верея. Откуда она здесь? Не случилось ли беды?

Девка лет пятнадцати подбежала, тяжело дыша, и, сбиваясь, заговорила:

– Боярин… степняки… на Хохолы налетели. Мужиков побили. Баб и детей в полон увели. Я у леса была, былие собирала, как их увидела, спряталась. Потом в Верши побежала. Боярину Горину рассказала. Он своих воев исполчил, а мне велел вам весть передать.

– Вот ведь накаркал, гавран проклятый! А дома не пожгли?

– Нет, Влодей Дмитрич, не пожгли.

Волош, то есть Володей, ударил кулаком в ладонь.

– Значит, уходить не собираются. – Володей развернулся: – Василий, беги к загону и запрягай Серка. Скачи к запруде, Бориса найдешь и скажешь, пусть к дому скачет, оружается, потом на Верши, там сбор будет. Коня ему отдашь, а сам на Заимку.

Василий побежал к домам, а Володей присел перед женой.

– Агаша, ты тоже к Заимке иди, поспешай. Детей береги.

Агафья прильнула к мужу:

– Сам уберегись. Живого жду.

– Ну, успокойся. Все хорошо будет. – Волош повернулся к девке: – Верея, ты здесь останься. У пролеска схоронись. Бориса дождешься, с ним в Верши возвратишься.

И быстро пошел к домам. Агафья, поторапливая детей, собрала кружки в корзину, двинулась туда же.

От всего этого у меня какой-то ступор случился. Степняки. Боярин Володей Дмитрич. Е-мое, куда я попал? Может, я сплю, а кошмар продолжается? Хотя какой это сон? Такой длинный и подробный? Сколько он длится? Глянул на часы. На часах было двадцать десять и…

Как это понимать? Часы показывали время, дату, месяц и число. Число-то двадцать девятое. А вот месяц! Сбились или глюкнули? Нажал на кнопку, и на дисплее загорелась полная инфа по дате. Ничего не понимаю. Как я раньше не разглядел? С утра был июнь, а сейчас часы показывали двадцать девятое апреля тридцать седьмого года! Какого тридцать седьмого? Там, где должны стоять первые две цифры, стояли просто точки.

Так! Это не сон, меня действительно засунуло в прошлое. Тридцать седьмой год, только какого века? Как узнать? По одежде не определишь. Еще апрель месяц. Странно, что я не заметил, что листва гораздо зеленее, чем обычно.

Из-за домов на коне вылетел Володей в доспехах. В руке копье, сбоку, чуть за спиной, овальный щит. Он остановился, глядя, как заходят в лес Агафья и дети, махнул рукой и ускакал в пролесок. Я обернулся: Агафья с детьми скрылась в лесу, как раз там, где я вышел.

Надо что-то делать и не сидеть на месте, как идиот. Посмотрю в домах – может, с годом как-нибудь определюсь.

Обходя постройки, я рассматривал их внимательно. Всего их было четыре. Один дом, или сарай, стоял отдельно, метрах в двадцати от других. За ним был большой загон – видимо, для домашней скотины. Ага, вот быки, на которых пахали. Пока я в удивлении лупал глазами, их успели увести. Остальные постройки, вместе с остроконечным высоким забором в четыре метра, образовывали периметр в пятьдесят метров сторона.

Обнаружил ворота просто – все тропинки сходились в одном месте, упираясь в глухую стену. Интересно, как внутрь попасть? Закурил и стал осматривать ворота. И как они их открывают? Похоже, ушли все и дверь за собой захлопнули. Нет ни ручки, ни щели, все подогнано плотно. А вот дырка, будто от сучка: может, здесь замочная скважина? Я посмотрел в нее. Нет, насквозь видать. И на замочную скважину не похоже, хотя…

Видел я простые замки с небольшим отверстием, ключом к которому служили простая трубка или пруток из железа с пропилом вдоль и пластиной. Когда ключ вставляли в отверстие, пластину выпрямляли вдоль прутка. Пластина, на выходе, падала вниз, и получался классический ключ. Несложный и достаточно надежный замок. Вот где может быть спрятан ключ? Так, стену я осмотрел, посмотрим на земле. О, камень. Трава вокруг примята, с чего бы это? Я приподнял его и хмыкнул – тут тоже кладут ключи от квартиры под коврик. Здесь, правда, под камень положили, но и ключ большой!

Стоп. Кто-то скачет. Камень и ключ на место, спрячемся. Сделав шаг от ворот, усмехнулся. Идиот, я же – как бы – не виден. Из-за угла на коне вылетел парень лет шестнадцати. Это, наверное, Борис. Перед воротами он осадил коня и спрыгнул у камня. Достал ключ и вставил в отверстие. Чуть повернул и навалился на створ. Ворота сдвинулись внутрь, парень толкнул сильней, и в открывающихся воротах я увидел толстую веревку, привязанную к верху створа, а с земли поднималась большая колода. Интересная система, видимо, для быстрого закрытия ворот. Зацепив крюком створ, Борис завел коня внутрь и привязал его к столбу рядом с воротами. Потом побежал к крыльцу большого дома и влетел внутрь, не закрыв дверь. Я двинулся было за ним.

– Борька! Борька, степн… – Крик оборвался, и раздались глухие рыдания.

Это Верея. Я кинулся обратно. Выбежав из ворот, шарахнулся от неожиданности в сторону. Навстречу неслись всадники. Трое влетели в ворота, а двое копошились у угла. Подбежав, увидел, что один держит Верею за руки, второй пристраивается между ног.

Вот твари! Ненавижу насильников! С разбегу пнул держащего за руки. Счас. В злости забыл, что я как бы призрак. Пролетев два метра от них, головой боднул что-то в траве. Черт! Схватил рукой, это оказался березовый шест. Выхватив из травы дубину, с размаху долбанул по загривку того, что устраивался промеж ног Вереи. Хекнув, степняк ничком навалился на девушку.

– Уечн шайтэн! – Второй, округлив глаза, откинулся на задницу и заелозил от летающей по воздуху дубины.

– Куда? Стоять! – Дубиной приложил его о шлем, который от удара, кувыркаясь, улетел в кусты.

– Вот теперь порядок!

Верея, рыдая, пыталась выбраться из-под тела. Я подошел и, удачно подсунув дубину, откинул степняка. Девка отползла в сторону, все еще подвывая. Степняк застонал. Ух, живой еще? Размахнулся и с силой вогнал торец дубины в лицо степняка. Рыдания за спиной резко смолкли. Обернулся – Верея оторопело смотрела на дубину. Ладно, с ней все в порядке, а как там Борис? Кинулся к воротам. Завернув во двор, увидел, что у крыльца с топором в голове лежит степняк, а двое других, помахивая саблями, зажимают Бориса у стены.

Парень, тяжело дыша, держался за грудь, где расплывалось темное пятно. В правой руке сабля.

Эх! С разбегу дубиной сшибаю ближнего. По инерции разворот по горизонту. Бум! Шлем, как у насильника, отлетает. Я опустил дубину на землю и обернулся. Борис сполз по стене на землю. Устало посмотрел на стоящий неизвестно как березовый шест. Страха в его глазах нет. Как будто у них тут летающее дубье в порядке вещей.

– Спасибо тебе, кто бы ни был ты, друг неведанный, – прохрипел парень и закрыл глаза.

– Не за что, – хмыкнул в ответ. – Только я скорее невидимый.

Откинул дубину и подошел к Борису. Кровь из ран еще сочилась, однако опасна была лишь одна, на животе. Как ему помочь? Поднес руку к груди парня и попробовал коснуться. Странно. Рука вроде проходит, но чувствуется какое-то сопротивление. Может, я уже проявляюсь в этом мире как фотография? Еще чуть-чуть – и по местным лесам будет носиться полупрозрачный человек, а аборигены станут толпой его ловить или с ужасом разбегаться. Ха! Будет потом новая сказка про то, не знаю что.

– Борька? – Во двор осторожно заглянула Верея. – Борька!

Девушка, семеня, кинулась к Борису у стены, со страхом обойдя тела, и, сбиваясь, запричитала:

– Там… они… они, меня… ох…

Потом, раскрыв широко глаза, выдала:

– Там береза их убила. Вот!

Вот ведь дуреха! Тут она увидела кровь.

– Бориска, ты ранен?

– Вереш, полотенца неси, перевязать, сухого моха и воды, обмыть.

– Сейчас.

Верея кинулась в дом. Я поднялся и, прихватив дубину, отошел к воротам. Пока девка не видит. Еще хлопнется в обморок. Кто тогда Борису поможет? А я пока посторожу у ворот.

Борис проводил взглядом улетающую к воротам дубину. Вот понятливый и смелый парень. Завалил степняка и отбивался от двоих. Страха в глазах не было. Настоящий воин!

А мне стоит искать ответы на вопросы. На данный момент первый вопрос – когда я? Где я нахожусь, могу представить. Примерно где и жил, не знаю – сколько лет тому…

Ориентироваться здесь можно, овраги и холмы почти не изменились, если судить по пути от дуба. Дуб! Вот ключ! Чертовщина там началась. И ворон ни при чем. Этот большой черный птах только индикатор будущих неприятностей. В следующий раз по клюву подлец получит, как плохую весть принесший.

Я решил посмотреть степняков. Те двое, которых я первыми дубиной приложил, лежали недалеко. Лица как лица. На туркменов похожи, впрочем, и на других представителей восточных народов.

Поднял шлем, повертел, заглянул в него. Простой, остроконечный. Посмотрел на тела. Оп, у второго не шлем, а остроконечная шапка, с железными нашитыми пластинами. Хозяин шлема в кольчуге, а второй в халате. Железо в древние времена очень ценилось. Что еще? У обоих пояса с мелкими мешочками. Стукнул по ним пальцем. В одном зазвенело. Сорвал с пояса и вытряхнул на ладонь. Хм, монеты. Пара золотых – остальные серебряные. И явно не местные, впрочем, я не нумизмат. Ссыпал их в карман – может, пригодится.

Подобрал сабли. Сдернув ножны с одной, осмотрел клинок. Местами покрошен, но острый. Не широкий, чуть изогнут и плавно сужается к острию. Рукоять простая, без гарды и крестовины.

Вторая же была с крестовиной. А сам клинок был хорош. И бывший хозяин хорошо следил за ним. И какой вывод? Я хоть и владею холодным оружием, но историей клинков никогда не интересовался. Лишь кольчуги могут дать примерный ответ. Насколько помню, их использовали до середины семнадцатого века. Получается, на триста пятьдесят лет кинуло?

Стоп! За углом частокола кто-то есть. Покрутил в руке саблю, привыкая к ней, и стал подкрадываться к углу. Выглянул. Тьфу. Два коня мирно пощипывали траву. Осторожно подошел, лошади, насторожившись, отступили. Надо же, чует меня скотинка! Поймать бы – лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Я часто катался на лошадях. Заправским жокеем не стал, однако в седле держался уверенно. Ласково бормоча, стал приближаться и успел ухватить одного за уздечку. Второй отбежал. Мне и одного хватит. Потянул коня за собой, он нехотя пошел. Вот и славно, я теперь на транспорте силой в одну лошадь! Привязав его к березке, заглянул во двор. Там медпроцедуры закончены, кони уже навьючены. Ого, даже тела успели раздеть. Ну да, что с бою взято – то свято. Все оружие степняков увязано и приторочено к тюкам.

Борис, надев плотную рубаху, взял кольчугу, снятую с тела степняка, и, встряхнув, что-то сказал. Я прислушался.

– Говорю тебе, Бориска, надо на Заимку идти. Там подлечишься.

– Нет, я в Верши идти должен. Так отец сказал. И прекрати меня жалеть, не младый, – парень кивнул на тела, – трех порешил в честном бою.

Борис, морщась, влазил в кольчугу. Видимо, что-то там зацепилось, и парень, резко одернув плетение, зашипел от боли.

– Борька! – Девка вертелась вокруг парня и помогала облачиться в бронь. – Ну, куда тебе увечному. Там и без тебя вои есть.

– Как ты не поймешь? – взвился парень. – Я вой. Мой отец вой и дед, все мои пращуры вои были. В Верши пойду. Я сказал! Помоги сумы перекинуть.

Верея подхватила сумы, и они вместе перекинули их у седла. Борис привесил к седлу еще какой-то короб, что сужался книзу. Я пригляделся – вроде на тул похоже. Да, точно, тул и есть.

– Кгарррг!

От неожиданности я подпрыгнул. Обернулся – за воротами, недалеко сидел старый знакомый. Вот ведь взял привычку исподтишка каркать! Ворон, будто убедившись, что его услышали, улетел. А у меня появилось чувство опасности. Надо уходить. Эта пятерка степняков – лишь разведка. Где-то шляется отряд крупнее этого. Забежал во двор. Борис замер, увидев летевшую по воздуху саблю, а Верея вскрикнула и спряталась за парня.

Интересно, а как им сказать-то? Написать на земле? А они грамотные? Попробую. Начинаю выводить: «Уходите, монголы близко!». И с удивлением вижу, что у меня выходит: «Ристать, борзо мунгиты!»

Мать моя! Это на каком я сумел-то? На древнерусском? Вот блин, житие мое!

А эти двое оторопело смотрят на надпись и не шевелятся. Наверное, неграмотные. Нет, Борис шевелит губами, читает. Долго он что-то соображает. Решаю поторопить и дописываю: «Быстро уходите!» Получается: «Вельми гоньзнути!», и машу саблей на ворота. Борис, шевеля губами, читает новую надпись, а Верея круглыми глазами следит за саблей, бормоча молитву.

Наконец доходит смысл написанного. Борис развернулся, довольно резко, Верея, не ожидав, сделала шаг вперед, но шустро отпрыгнула, спряталась за коня и заорала. Борис, собирая навьюченных коней в караван, цыкнул на испуганную девку:

– Замолчи, дуреха, помогай коней управить. Сама на этом поедешь. – И он показал на коня, что в связке был первым.

Перекидных сум на нем было две. На остальных, в сумах и тюках, были увязаны снятые с убитых степняков доспехи и оружие. На последнем – один тюк и связка копий. Я смотрел на сборы, сложив руки на груди, саблю держал в двух пальцах и покачивал ею. Неприятности ждать не любят.

– Бориска! Что это, дух? Боюсь я.

Верея выглядывала из-за коня, не решаясь выйти. Она неотрывно смотрела на висящую в воздухе саблю.

– Не знаю, кто это, но вреда не было. Наоборот, весьма помог мне. Без него я бы не управился с погаными. Давай трогаться, пора уж.

Он помог девушке забраться на коня.

– Правь за мной, не отставай.

Сам влетел на жеребца, и караван легкой рысью ушел за ворота. Рванул за ними. Завернув за ворота, увидел, как Борис остановился у привязанного мной коня. Спрыгнул, перевязал его к своему и влетел в седло. Я почти вместе с ним, не так умело, угнездился на коня за ним. Только я сунул саблю за ремень, как парень пустил коней чуть ли не галопом. Как не вылетел из седла, сам не понял. Вцепился руками в гриву, как клещ. Сразу по заднице забарабанило, отчего напрочь забыл – чему учили. На повороте к полю успел прижаться к гриве. Лошадь не велосипед, у каждой свой норов, и без практики навык забывается, а я ездил на спокойных и никогда в галоп не пускал.

Мы выехали на поле и поскакали вдоль пашни. Пришлось вцепиться в гриву сильней. Блин, если прибавят ходу, будет скверно. Словно на родео, вот только я вовсе не ковбой. Не слететь бы.

Кони неожиданно остановились. Чуть не выдрал клок гривы, пытаясь не улететь вперед. Посмотрел, почему остановка. Ого, проблема! В пятистах метрах, у того края поля, стоял конный отряд степняков. Около десятка.

– К лесу!

Верея уже завернула свою тройку, Борис сдернул поводок моей лошади, повернул за Вереей, на ходу доставая из короба колчан и лук. Кони на полном ходу подлетели к плотной стене из елок. Девушка завела свою тройку в небольшой проход, а Борис притормозил, развернулся и, как пулемет, зачастил стрелами. Я от резкого поворота в седле не удержался и влетел в елочный бомонд. Чертыхаясь, вывалился на маленькую полянку. Дальше начинался густой лес. Вереин караван уже уходил в чащу. Подбежал и успел из связки выдернуть одно копье. По елкам зашуршали стрелы степняков. Нырнул в ветки и выглянул на поле. Степняки уже были близко. Ого! Их уже шестеро. На пашне лежали четыре тела, а лошади бродили рядом. Остальные всадники перестроились на ходу в колонну по двое, передние прикрылись щитами, а задние стали стрелять из луков. Борис метнул еще три стрелы, подстрелил еще одного и завернул коней в проход. Я нырнул за ними, стараясь не отстать, но парень и не собирался уходить в лес. Он отбросил поводья заводного и встал с копьем справа от прохода. Не перестаю удивляться отваге молодого парня. Уполовинил из лука врагов, да еще и засаду приготовил. Думаю, степняки разозлены и сунутся в заросли сразу. Встану-ка я слева. Забрался на заводного коня и подвел его к нужному месту. Поднял копье, стал ждать. Борис посмотрел на лошадь и висящее в воздухе копье и кивнул. С другой стороны елочной стены раздались крики, и в проход осторожно высунулся степняк. Парень ткнул копьем, и с хлещущей из горла кровью степняк забился под ветками. С той стороны яростно заорали, и через ветки стали выпрыгивать стрелы.

Ха! Елки тут стояли так плотно, что стрелы, пущенные с одной стороны, вылетали с другой, уже не могли даже поцарапать. Борис усмехнулся и что-то крикнул. С той стороны опять заорали. Похоже, сейчас попробуют прорваться в плотном строю и все вместе. Я глянул на парня. Он сидел спокойно, как будто у него такие развлечения каждый день. Ветки затрещали, но в вылетевшего первым всадника попасть копьем я не успел. Наконечник прошел за спиной степняка и воткнулся в ствол елки, превратив копье в перекладину на уровне груди. Зато успел Борис. Он насадил на свое копье степняка, будто шашлык на шампур. За первым летели остальные, и меня просто снесло с коня. Рядом посыпались и степняки. Довольно-таки кучно. Борис резко выхватил лук и всадил остатки стрел в эту кучу. Потом, подъехав к первому убитому, выдернул копье, вернулся и начал яростно втыкать его в стонущих степняков.

Потом, как-то осунувшись, он наклонился к гриве и застонал. Конь отошел от елок, и я увидел обломок стрелы в бедре парня.

Тут ветки раздвинулись, и на поляну выскочил степняк в доспехах. Последний? Он оглядел поляну и развернулся к Борису. Ну, это он зря, хотя откуда ему знать про меня, если я невидим.

Я взял саблю, сдернул ножны и, сделав шаг, ударил. В последний момент воин, видно, почуяв, резко присел и развернулся. А затем его глаза округлились – висевшая в воздухе сабля сделала оборот и воткнулась в землю. Я решил этого взять живым и, воспользовавшись ступором степняка, перехватил его руку привычным приемом, ударом руки в кисть выбил саблю, резко выкрутил руку, затем подсечкой и ударом локтя в загривок впечатал степняка землю. Завел руки оглушенного назад и его же ремнем связал.

– А-а-а! – Это Верея оторопело смотрела, как степняк, непонятно почему, стал корчиться, выгибая неестественно руки, затем упал на землю и сам связался. Тут застонал Борис, и девка, выйдя из ступора, кинулась к нему. Я наклонился, подобрал клинок степняка и стал его рассматривать. Отличная сталь, с булатным узором. Сняв ножны, кивнул связанному:

– Ты не против? – И привязал саблю к своему ремню.

Вид у меня внушительный! В выцветшем старом камуфляже и с саблей на боку. Жаль, не видит никто, чтобы оценить. Что там у Бориса? Верея не стала вынимать обломок стрелы. Она обложила рану сухим мхом и перевязала тряпицей.

– Ну, теперь точно на Заимку ехать.

Она быстро сбегала в чащу и привела навьюченных коней. Я наблюдал, как девка перевязывает поводья коней, составляя караван по-другому. Первой она поставила свою лошадь, затем жеребца Бориса, потом коней с тюками, последней – мою, на которую, думаю, она хотела поместить связанного. Но, подумав, она взяла лежащее на земле копье и всадила его в степняка. М-да, как просто они убивают. Жизнь наших предков, насыщенная такими событиями, и хлопнуть человека – им как два пальца…

Е-мое! Только сейчас до меня дошло – я ж его коснулся! И завалил приемом. Не понял. Может, я уже видим? Состроил рожицу в сторону Вереи. Ноль эмоций. Хотел коснуться и ее, но Верея, плюнув на убитого, быстро взобралась на переднюю лошадь и осторожно повела караван по лесу. Я, слава Богу, успел забраться на последнюю и теперь опять старался крепко держаться за гриву.

Через полчаса петляния между деревьев караван вышел к пролеску, и Верея пустила лошадей легкой рысью. Блин, надо было лучше учиться на лошадях ездить. Но кто же знал?

Выскочив на более чистое от деревьев место, кони ходу прибавили. На небольшом повороте караван огибал дерево с торчащим суком, увернуться от которого не смог только я.

Потирая грудь, проводил глазами отдаляющихся коней. Отряд не заметил потери бойца. Достав сигареты, закурил. Интересно, та это Заимка или не та? Дело в том, что мой отец родился в деревне с таким же названием. Правда, деревни давно нет, и на ее месте лес пророс. А если та? Древняя деревня, получается. Нет, не та. Если, к примеру, Борис мне дальний предок, то, интересно, он мне дед в какой степени? Впрочем, где она находилась – я знаю и найду без труда, а пока надо проверить мое чудесное дерево.

Продрался через очередную стену елок и оказался у дуба. Забрался по склону и подошел к месту, где корень дуба образовал природное кресло. Обошел ствол несколько раз – никаких следов. Шагнул к стволу, положил ладони, а затем прислонился щекой. В первый миг показалось, что от дерева шел тихий гул. Прислушался – нет, показалось. Развернулся, собираясь присесть и…

– Вот, етить!

Огляделся – никого. Затем наклонился и снял с сучка термос. Свинтил крышку, щелкнул клапаном и нацедил полную чашку кофе. В голове прояснилось, но вопросов не убавилось. Что за чудеса? Вот стоит корзина, и термос на месте, даже трость рядом лежит. В голове щелкает догадка. Чашка летит в мох, а я сдираю с себя куртку и тельник – все шрамы на месте. А нога?

Подвигал…

Ха! Чуть ли джигу не станцевал. Хоть все шрамы заняли свои привычные места, но нога абсолютно здорова! Чудеса! Расскажи кому – не поверят. Ладно, пойду домой. Поднял корзину с грибами, трость, термос повесил на плечо и весело зашагал к поселку.

Глава 2

Где это я? Оглянулся – всюду лес. Куда я попал? Сделал шаг и вдруг оказался на дороге. Странной дороге. Не широкой, с высокой и плотной стеной леса по краям, состоящего из одних елей, которые, казалось, растут так плотно, что руку не просунуть меж веток. Дорога впереди поворачивала, оглянулся – там тоже поворот. Но за тем поворотом пылал пожар. Огромное зарево освещало все небо, казалось, затмевая заходящее за горизонт солнце. Так могут гореть только дома. Слышался треск рушившихся прогоревших перекрытий.

Вдруг среди треска пожара я услышал пение. Нет, не пение – молитву. Молитву, звучащую множеством голосов. Из-за поворота показалось шествие. Сделал шаг навстречу и… оказался рядом с людьми. Впереди шел священник. Лицо его было очень знакомо, но кто это – я никак вспомнить не мог. Следом за ним два человека несли икону. С нее на меня печально смотрел образ Богородицы, нежно прижимающей маленького Христа. На мгновение мне показалось, что из глаз обоих льются слезы. Икона медленно проплыла мимо, и я увидел, что она на самом деле мироточила.

Люди с вдохновением читали молитву, и их глаза неотрывно смотрели вперед. Казалось, что они видят что-то необычное.

И тут они стали проходить сквозь меня. Я, словно привидение, не чувствовал ничего. Вытянул руку, и через нее прошел старик, прижимающий к груди маленькую иконку с ликом Христа. Сквозь меня шли тысячи людей, и конца этому шествию не видно.

Вдруг я увидел женщину. Мне показалось, что я ее знаю. Нет, точно знаю! Это Агафья. Она шла, как все, смотря вперед, и проговаривала слова молитвы, держа на руках маленького ребенка. Это же Глеб! Он улыбался и смотрел на меня. За Агафьей следом шел Третей. Я вспомнил их имена. Но откуда я их знаю?

Людской поток вдруг кончился, а я смотрел на спины удаляющихся людей и не мог сдвинуться с места. Куда они идут? Почему сзади большой пожар?

Люди скрылись за поворотом.

И вдруг среди треска пожарищ услышал гул, медленно переходивший в частый топот, очень похожий на топот конского табуна. Я увидел, как из-за поворота показались всадники. Много всадников. Лица их пылали от ярости. Они размахивали оружием и орали.

Я вдруг понял, кто они. Это были монголы. Монголы, пришедшие покорить, а непокоренных разорить, растоптать, разрушить…

Оцепенение спало, и я кинулся по дороге.

– Люди! Уходите!

Конная злобная лава настигла меня. Замелькали кони, я споткнулся и… оказался на полу. Едрит твою медь! Опять кошмарный сон, и все на одну тему. Это следствие вчерашних приключений? Только не уверен, было это на самом деле или нет. Черт, башка болит и сушняк жуткий. Только опохмелиться нечем, все выдул вчера. Как прибежал с лесу, так к соседу за самогоном сходил. Снял, называется, стресс! Пошел на кухню и открыл холодильник. Из «лекарств» только рассол, и того на самом дне банки. Допил. Мало.

Я сидел за столом, пил крепкий кофе и вспоминал вчерашний день.

Так, с чего все началось? Пошел за грибами. Вышел на рыбн… грибное место. Потом сидел и отдыхал на корне, затем каркнул ворон, я подскочил и приложился головой о нарост. Дальше пошла какая-то хрень. Вышел к поселку, а его и в помине нет. Потом вообще непонятный кошмар начался. Я вроде привидения был. Еп, там же я кого-то грохнул, степняка какого-то, и не одного…

Прислушался к себе. Хм, совесть молчит. Впрочем, чего беспокоиться? Сколько у меня «холодных» на счету? Враги есть враги. А может, не было ничего? Или мне все это привиделось? И ворон, и степняки, и пропавшие шрамы…

Начинаю осторожно двигать правой ногой – не болит и гнется от и до. Вскакиваю и начинаю шагать, затем прыгать, под конец сплясал джигу и упал на шпагат. Правой ногой толкнул некий предмет под столом. Сабля! Значит, это все на самом деле было? Чудеса!

Кинулся к большому зеркалу в прихожей. Покрутился, разглядывая себя, – шрамы от ранений никуда не делись, каждый рубец на своем месте. Интересное лечение! Можно сказать – сказочное, раз объяснить всю произошедшую со мной чудесатость не выходит.

Настроение поднялось, даже голова перестала болеть. Надев спортивный костюм, вышел на крыльцо покурить.

Напротив дома, у гаража, увидел соседа, который, похоже, опять что-то мастерит. Подошел, имитируя хромоту, чтобы лишних вопросов пока не возникло. Сосед выпиливал электролобзиком большой овал из бакализированной фанеры.

– Привет, Васек, – поздоровался я, – чем опять маешься?

– О, Иваныч, здорово! – поднял голову Куклин. – Да вот, хочу щит сделать. Выпилю сейчас основу, а потом наклепаю поверх нержавейки.

– Тяжеловат получится.

– Пусть, зато как за броней.

– Ну-ну.

Вася был ролевиком и любителем старинного оружия. Его жена терпела его чудачества и называла его «толкнутым». Васька смеялся, поясняя мне в первый раз, что она просто не знает, как правильно называть ролевиков. У Куклина были золотые руки. Он за гаражом построил кузню и пробовал ковать мечи и кольчуги. Что-то получалось, что-то нет. Очень долго возился с кольчугой, ковал кольца, но не получалось. Отложил. Выковал меч. Решил попробовать – срубит полудюймовую трубу или нет. Воткнул метра два трубы в землю и рубанул. Сложенная пополам труба улетела на соседний участок. Оттуда донесся звон разбитого стекла и испуганно-возмущенный ор. Как оказалось, соседка выставила самодельное вино на солнце в большой бутылке на двадцать пять литров. Труба и угодила аккурат в нее. Дальше был грандиозный скандал. Васькина жена, правда, выступила в защиту мужа – редкий случай, по причине лютой вражды с соседкой. После этого Васька долго не заходил в кузню, возясь в мастерской у гаража.

Куклин замкнул разрез и выключил лобзик.

– Ну-ка пойдем, – сказал он, – похвастаться хочу.

Васька открыл дверь большого сарая рядом с гаражом и вошел внутрь.

– Иваныч, иди сюда.

Затерев окурок, я вошел внутрь. Куклин уже держал в руке сверток.

– Зацени!

– Что это?

Он встряхнул, и в руках у него развернулась кольчуга. Плетение было очень плотное, немного напоминавшее сетку-рабицу.

– Помоги.

Васька стал надевать ее на себя.

– Ух, холодная, – он передернулся. – Надо было поддоспешник сначала надеть.

Он расставил руки и начал крутиться.

– Ну, что скажешь?

– Нормально, – пожал плечами я, вспомнив кольчугу на том степняке. Если оценивать критически, то на вид изделие Куклина лучше выглядит. Вот насколько оно крепче?

– Из чего мастерил?

– Сталистая проволока. Три недели потратил.

Куклин стянул кольчугу с себя, положил ее на верстак и вынул из шкафа меч.

– Ну-ка, ну-ка, – протянул руку я.

Сосед подал клинок рукоятью вперед. Взяв меч, я вышел из сарая. Сделал несколько взмахов, крутанул петлю – меч пел, рассекая воздух, и был удивительно легок, несмотря на метровую длину – чуть больше килограмма. Очень удобная рукоять – сосед сделал черен ребристым, вместо яблока – ромб с отверстием в центре, небольшая крестовина, но больше всего привлекал внимание сам клинок. Он отсвечивал булатным узором, если, конечно, Васька не воспроизвел его вытравливанием. Удивленно посмотрел на соседа, а он, довольный моей реакцией, рассмеялся:

– Каково, а? Что скажешь?

– Из чего он? Легкий больно. – И я опять крутанул мельницу.

– Булат! – гордо сказал Куклин.

– Ага, из «камазовской» рессоры.

Нет, меч мне определенно нравился. Просто зубоскалил от хорошего настроения и наслаждения легкостью клинка. Пожалуй, таким можно быка пополам разрубить.

– Не рессора это, – обиделся сосед. – Это первый был из нее, а этот я по древней технологии делал!

– Ладно, верю. – И вновь рассекаемый воздух поет под клинком. – Великолепный меч!

– Ага! – с улыбкой до ушей кивнул Васька. – Хочешь испытать?

Не дожидаясь ответа, юркнул в гараж и вынес двухметровую полудюймовую трубу.

– Вот, – он воткнул трубу в землю, – попробуй.

Куклин отошел к сараю. Я вновь крутанул мельницу и сразу нанес удар – труба распалась на две части.

– Круто! – восхитился Васька, рассматривая срез на трубе. – Нет, тебе определенно надо со мной под Тулу ехать. Здорово ты мечом владеешь.

– Учили, – скромно ответил я. Интересно, что он скажет, когда я ему трофейную саблю покажу?

– Слушай, подгребай ко мне через полчаса. Я в магазин за пивом сгоняю. Сядем и поговорим.

– Лады. – Сосед взял у меня меч, убрал в сарай, затем вернулся к гаражу, а я пошел в дом.

Я вернулся из магазина, где прикупил разных продуктов и взял пятилитровку с пивом. Дома начистил картошки и пожарил ее с грибами. Выключил плиту, поставил сковороду на стол, достал и нарезал хлеб. Полез в холодильник приправы достать, наступил на валяющуюся на полу куртку от комка. Поднял. Что-то весит она много. Затем вспомнил: монеты! Открыл клапан кармана и высыпал ценные трофеи на стол. Полюбовался на еще одно доказательство моего вчерашнего «вояжа», затем пересчитал это богатство. И что я имею?

Итак, две монеты желтого металла, то есть золота, и тридцать семь из белого, соответственно – серебра. Все монеты в хорошем состоянии, почти не потерты, гурты… отсутствуют, то есть просто закруглены. На первый взгляд все монеты разные. Затем пригляделся – не все. Рассортировал по группам. Вышло пять групп.

Начал с золотых. Первая монета диаметром примерно тридцать миллиметров. На аверсе оттиснуто изображение… священника, что ли, непонятно. На оттиске реверса узнал Иисуса Христа. Интересно, что за монета такая и откуда она у монгола взялась? Убрал пока в карман.

Вторая монета имеет чуть меньший диаметр, чем первая. На обеих сторонах отчеканен бородатый мужик. Нимба у него не имеется – значит, не Иисус Христос, а возможно, какой-то царь или князь. Присмотрелся – на монете есть надписи, буквы вроде славянские. Древний червонец, что ли? Тоже в карман, потом разберемся.

Теперь серебряные монеты.

Двадцать три штуки с изображением орнамента или арабской вязи в трех кругах. Наверное, валюта из Средней Азии. Далее – семь с изображением пирамиды, креста и четырех колец. Немецкая, наверное. Шесть самых маленьких тоже славянские надписи имеют, только непонятно написано. И одна монета, похожая на золотую, с изображением князя и шатра.

Помедитировал на лежащее серебро. Что сказать? Ни на одной монете года выпуска не отчеканено. Когда они в хождении были? Может, Куклин знает?

Потер щетину, щелкнул пальцами и пошел в спальню за ноутбуком. И почему сразу не догадался в Интернете посмотреть? Пока система грузилась, я отделил от каждой группы по одной монете. Остальные ссыпал в карман к золотым.

Как появился значок соединения, в поисковике набрал «древние монеты» и кликнул по первой ссылке. Только начал просматривать сайт, как послышались шаги, затем три раза постучали, и сразу открылась дверь. Я свернул окно и отставил ноут в сторону. Монеты тоже убрал.

– А вот и я! – Васька зашел по-монгольски: сначала голова, потом сам, на порог не наступил.

– Проходи, Сергеич, садись.

Куклин придвинул стул, уселся и потянул носом:

– Ух, с белыми жарил?

– С белыми. – Я сунул ему ложку. – Бери шанцевый и приступай.

Мы быстро съели всю картошку. Я достал полулитровые стеклянные кружки и набулькал в них пива. Сдвинули кружки, сказав короткий тост:

– Пусть всегда! – И окунули носы в пену.

Налил по второму, но я пить не стал.

– Короче, Сергеич, есть дело. Ты вроде в древностях всяких понимаешь, мне нужно узнать – когда сделана одна вещица.

– Какая?

– Сейчас принесу. – Я подошел к кровати, достал из-под нее саблю и протянул Ваське.

Куклин обнажил клинок. Минуту разглядывал его, затем поднял на меня глаза размером с блюдца.

– Да это же дамасский литой булат! Персидский шамшир.

– Ты уверен?

– Уверен! – твердо сказал Куклин. – Вот тут, смотри.

Он провел пальцем по клинку.

– Видишь, каков узор? А теперь взгляни сюда, – и показал на орнамент, шедший по рукояти. – А знаешь, сколько тут слоев? До трехсот! Мне пришлось бы года два такую делать.

– А свой меч ты сколько делал?

– Полгода. – Куклин любовно провел рукой по клинку, попробовал заточку: – Острая. Где взял?

– Трофейная.

– А-а-а… – понятливо кивнул Васька.

А что, правду сказал. Почти. Ну, не говорить же, где и когда. Не поверит, скажет, белочка пришла. А он подумал, что я на службе затрофеил. Когда приходилось помогать на зачистке селений, бывало, находили в оставленных домах интересные экземпляры разного оружия. И ножи, и сабли… Один раз турецкий ятаган попался, в доме на стене висел. Естественно, ребята прибирали такие вещи. Мне на холодное оружие не везло. Зато попался ГШ-18 с ПБС. Хорошая машинка на восемнадцать патронов. Ее я, кстати, в городской квартире оставлять не стал, сюда привез. Лежит в отцовском сейфе, в тайном отделении.

Васька наслаждался саблей, как я некоторое время назад мечом. Он разве что на вкус ее не попробовал. Хорошо хоть размахивать не стал. Он упер острие в петлю погреба.

– Смотри… – и сосед надавил: клинок выгнулся дугой. – Видишь?

– Вижу. Ты мне скажи – когда ее сделали?

– Хм, – Куклин почесал затылок, – если бы не отличное состояние, то век двенадцатый – тринадцатый, а так, думаю, восемнадцатый.

Блин, а я надеялся, что он мне точно скажет. Забрал клинок у Васьки, пока он не попробовал чего-нибудь разрубить, вогнал в ножны и убрал на шкаф.

– А ты знаешь, сколько она стоит? – спросил Куклин, с сожалением провожая глазами саблю.

Я пожал плечами.

– Тысяча евро, не меньше! Можно и дороже продать!

– Кстати, про бабки!

Я полез в карман, а Куклин насторожился:

– Иваныч, я отдам…

– Я не про долг, – прервал я Ваську, – а про это.

И выложил отложенные серебряные монеты на стол.

– Можешь сказать – что за монеты и год их изготовления?

– Везет же людям! – потрясенно проговорил сосед. – Клады находят…

Он принялся разглядывать монеты. Покрутил одну, ту, что с князем и шатром, и сказал:

– Эта монета русская, называется сребреник, век одиннадцатый или двенадцатый. Есть еще златник, золотой то есть. Почти такая же на вид.

Куклин отложил сребреник и взял следующую, самую маленькую:

– Это новгородская чешуйка. Я такие много раз видел. Их еще до Ивана Грозного чеканили. А это дирхем. – И он взял монету с орнаментом в трех кругах. – Век пятый или шестой.

Я вздохнул. Такой разброс по годам! И как определить дату моего вчерашнего провала в прошлое?

– А вот эта… эта… хм, не знаю. – Куклин рассматривал монету с пирамидой, крестом над ней и кольцами внизу.

– Пфенниг, что ли? – предположил он. И вдруг спросил: – Где взял?

– Где взял, где взял? – Я забрал монеты у Куклина и положил их в карман. – Тоже трофей!

Васька пожевал губы и предложил:

– Если будешь продавать, то могу свести с одним человеком. Он коллекционер, в одном клубе я с ним. И клинками он интересуется, но по ним не специалист, однако сведет с кем надо. Если все продать, то тысяч на пятьдесят евриков выйдет!

Васькин энтузиазм погасил звонок мобильного. Он выслушал абонента и сник.

– Жена звонила, – на немой вопрос ответил он, – в город за продуктами ехать надо. А я хотел… спросить – у тебя сапоги есть? Военные. Для реконструкции нужно.

– Есть, яловые. Этого добра навалом. Могу полевой формы подкинуть, ту, что с галифе идет.

– Не, галифе мне не надо, только сапоги. У них чуть фасон изменить – и будут боярскими.

– Ладно, размер сорок три только.

Куклин закивал, а я полез в чулан, где стоял большой сундук. Там были сложены десятки пар сапог. Взял две пары и отдал соседу. Васька обрадованно пожал руку и убежал. Честно говоря, я не представлял, как выглядят «боярские» сапоги, но знал: Куклин сделает как надо, меч в пример.

Пора разобраться с золотыми монетами. Открыл ноут и запустил поисковик с запросом «древние золотые монеты». Уже через минуту я знал – первая монета была византийской и называлась «Хиперперон», а вторая, как назвал ее Куклин – златник. И обе начали хождение в одиннадцатом веке. Значит, надо просмотреть все тридцать седьмые года, начиная с одиннадцатого века. И через минуту нашел. Было немного стыдно не знать историю своей земли. Школьный курс как-то забылся, да и этот предмет был не очень любим мной. Начал искать материалы по монгольскому вторжению, карты, передвижения монгольских орд…

Через три часа оторвался от ноута, вышел покурить и заодно подумать. Появились две интересные идеи. Первая – Куклин своим предложением заронил зернышко интереса к продаже исторических раритетов. Могу легко поправить свое финансовое положение. Например, наконец полностью расплатиться за квартиру. И много еще чего. Вторая – вмешаться в ход событий. Обе идеи заманчивые. А вот по сердцу только одна. Минуту назад я закончил изучение того, как монгольские орды полностью истребили русские рати. Сжигали города, уничтожили людей. И если многие материалы из того, что я прочитал, – правда, то у меня лишь одна задача – вторжению помешать, а Батыя уничтожить.

В любом случае надо идти на разведку.

Затушив сигарету, вернулся в дом. Зашел в спальню и открыл шкаф. В нем было сложено почти все, что я привез из городской квартиры. Первым делом достал десантный ранец и вытряхнул все, что в нем было. В принципе, обычный тревожный мешок – три ИРП-5, топографические карты, комплект одежды, фляжка, котелок, тактический фонарик, аптечка и прочее. Из бокового кармана вытащил сверток. Снял чехол и развернул маскхалат. Его я приобретал сам, так, на всякий случай. Он был идеален для выполнения моей задачи – немецкий «Гилли» с окраской «лес». Достал из шкафа берцы, поставил под стол. Пошел в чулан. На верхней полке лежала палатка в чехле. Легкая, компактная. Брать? Решил не брать. Иду на сутки, максимум на три. Соберу информацию, потом вернусь, обдумаю и решу – что надо взять. Так, снаряжение практически готово. Осталось оружие. Оно в подвале, где у отца была мастерская. Спустился в подвал. Большой самодельный сейф стоял за старым шкафом в самом углу. Открыл обе створки.

Справа, в оборудованной пирамиде, стояли две ижевских двустволки и карабин «Тигр-1». Над ними коробки и ящики с патронами, капсюлями, порохом и прочими охотничьими вещицами. Левая часть сейфа делилась на нижнюю полку и верхнюю. В центре ее висело два бронежилета «Кора-1», когда-то давно привезенных мной по просьбе отца. Хм, а броник-то мне пригодится! Снял один, повертел, осматривая, – нормально; правда, класс защиты первый, но что есть, то есть.

Теперь оружие. Вынул коробку со старыми гильзами из нижней полки, сунул руку под полку и нащупал скобу. Потянул – открылся тайник. Чтобы достать коробку с пистолетом, пришлось встать на колено и сунуть руку глубже. Вот она, коробочка. Заодно нащупал сверток. Странно, я его туда не прятал. Значит, отец? Достал коробку, сверток и сразу развернул. Присвистнул – два пакетика, в одном золотой крест на цепи, грамм на триста потянет, и пакетик с драгоценностями. Перстни, кольца и прочее я узнал – это мамино, а вот крест вижу в первый раз. Откуда он взялся и почему спрятан тут – загадка. Ни мама, ни папа никогда в церковь не ходили, хотя и были крещены. Да и крест какой-то не канонический. Надпись непонятная…

Положил все пока на верстак. Открыл коробку и выложил из нее ГШ-18, ПБС, два магазина и две коробки патронов с маркировкой 7Н31. Усмехнулся – можно любые доспехи того времени насквозь пробивать, хоть в три слоя надевай. Но у степняков мало кто в доспехах был, дорогое это удовольствие. Избыточно выходит, да что поделать?

Вытряхнул на верстак еще патронов россыпью, но уже простых. Пересчитал – тридцать шесть. Как раз на два магазина. Тут же их и снарядил. Прикрепил ПБС к стволу. Подержал на весу пистолет. Насадка чуть вниз уводит, но привыкнуть можно. Положил ГШ-18 на верстак и повернулся к сейфу. Двустволки мне не пойдут. Я на разведку иду, а не канонаду устраивать. Вот карабин…

Взял в руки «Тигр». СВД охотника! Ему бы ПБС приспособить. Самое простое решение – изготовить его из пластиковой бутылки. Но способ не надежен, может слететь и глушит плохо. Изготовить самому ПБС не проблема, но как крепить? Немного подумав, нашел решение, но придется обратиться к Куклину. У него есть нужный инструмент. Поставил пока карабин в пирамиду и начал перебирать коробки с патронами, ища патроны к карабину. Нашел всего три – две барнаульские и «Матч». Причем чешских было всего десять в упаковке. Еще на полке лежала оптика к «Тигру». Тоже выложил на верстак.

Итак, в принципе, имеется все, что нужно мне для разведки обстановки в прошлом. Патронов, правда, мало, но армию недругов там не встречу, и задача у меня только собрать сведения, а контакт, тем более огневой, – в крайнем случае. Значит, сегодня за вечер изготавливаю ПБС, а в полночь – выход.

Позвонил Куклину и спросил – когда тот вернется? Оказалось – уже едут обратно. Вот и славно!

Глава 3

Где это я? Все в плотном тумане. Слышатся голоса. Нет, это молитва. Из тумана появляется толпа людей, несущих впереди икону. Кажется, Владимирскую икону Божьей матери. Толпа подошла к берегу, и… Мать моя, а я где стою? Глянул вниз. Я же на воде стою! От неожиданности рухнул вниз и… вскочил с постели весь сырой. Третий сон, и третий кошмар. Почему мне снятся сны из прошлого?

Десятый час. Сумерки на улице, и время еще есть. Но больше ждать я не могу. Принял душ. Минуту рассматривал себя в зеркале, раздумывая – бриться или нет? Решил бороду оставить. Поел, благо, что перекусить я приготовил заранее. Затем надел камуфляж, бронежилет, разгрузку, нацепил самодельную кобуру с пистолетом, обулся. Присел на дорожку, затем надел куртку, накинул лямки ранца на плечи, повесил чехол с карабином, водрузил панаму на голову и вышел из дома. Ключ от замка повесил на гвоздик под почтовым ящиком.

* * *

В лесу темнеет раньше, чем на открытых местах. Но я этот лес изучил как свои пять пальцев. Найду дорогу к дубу даже в темноте. Однако шел не спеша. Прислушиваясь к ночным звукам, иногда я крался, чтобы определить – много ли я шумлю при движении по лесному мусору. Подсвечивая фонарем, специально выбирал участки с сухими ветками. Хоть совсем без шума не вышло, остался доволен – не потерял сноровки.

К дубу вышел аккурат к полуночи. Даже несколько удивился такой точности.

Итак, до рассвета три часа, есть время подготовиться и немного отдохнуть. Достал фонарик с режимом свечи, включил и поставил на камень. Затем расчехлил карабин и вынул из футляра ПБС.

Прибор к карабину изготовили довольно быстро. У Куклина в сарае имелся небольшой токарный станок. Так как токарить я не умел, то попросил Ваську. Он очень удивился, когда узнал, что именно надо изготовить. Начал было двести двадцать второй статьей стращать, но я напомнил ему, что у самого рыльце в пушку. Так как снимать пламегаситель с мушкой я не собирался, то, измерив штангелем диаметр сразу за пламегасителем, выточили муфту и нарезали на ней резьбу. Затем распилили ее вдоль, поставили на колодку мушки и закрепили изготовленной для этого гайкой. Теперь можно было к карабину надежно прикрутить ПБС. На саму насадку потратили полчаса, изготовив ее из дюймовой трубы, двух муфт и десятка выточенных под размер шайб.

Я полюбовался на ПБС – выглядел он как заводской, только покрашен краской, а не заворонен. Главное, что звук выстрела заглушит. Прикрутил прибор и проверил на шатание – стоит как влитой. Снарядил магазин и зарядил «Тигр». Занялся пистолетом, также поставив ПБС и зарядив его. Вынул из рюкзака маскхалат и баночку с тактическим кремом, надел «Гилли», однако наносить сразу маскировку на лицо пока не стал, а побрызгал репеллентом, так как комарье одолело. Надо было у самого ствола сесть, там кровососов нет, но побоялся задеть дерево. Вдруг обратное перемещение происходит не сразу…

Затем достал из ранца фляжку с коньяком, открыл, глотнул немного и сунул в карман разгрузки. Потом надел на ранец чехол, с махрой, как у кикиморы, и закинул его за спину. Пистолет в кобуру, карабин на грудь. Все, готов.

Поднялся к дереву, оставив фонарь за спиной. Такой у меня не один, а этот послужит индикатором перехода. Приблизился к стволу, немного помедлил и прислонился. От дерева пошел тихий гул. Значит, мне не показалось в прошлый раз. Оглянулся – фонаря нет. Значит, я на месте. Нажал кнопку на часах – на дисплее высветилось ноль часов тридцать три минуты. А дата немного озадачила – двадцать девятое мая тридцать седьмого года, естественно, как в первый раз, без столетий. Это что, в моем времени сутки, а тут месяц прошел? Дела!

Вдохнул полной грудью – а тут гораздо свежее, даже прохладнее, и пахнет лесом острее. Это означает, что недавно был дождь. Отсверки молний где-то на западе подтвердили предположение.

Ну, что же, двину, пожалуй. Куда идти, знаю – к даче Волоша, так как другие селения этого времени мне неизвестны. Кроме Заимки, конечно, но та эта Заимка или не та – выяснится потом.

Путь занял гораздо больше времени, чем рассчитывал. В предрассветных сумерках на землю опустился туман. Видимость упала до шести метров, так что пришлось немного поплутать, пока не набрел на ложбину, которая, как нить Ариадны, вывела меня к распаханному полю. Туман тут был плотнее, чем в лесу. С одной стороны, он хорошо маскирует и можно подобраться ближе к укрепленному дому, с другой – есть возможность столкнуться с аборигеном, с последствиями, которые меня никак не устроят.

Я засел за кустом орешника, вглядываясь сквозь молочное марево, но, кроме края пашни, ничего не видел. Что-то тут не то…

Двинулся по краю поля. Только миновал молодую елочную поросль, как началась березовая роща и кустарник. Я помнил, что через пятьдесят метров будет загон, а дальше, собственно, укрепленный дом Волоша. Чем ближе подходил, тем явственней чувствовался запах пожарища. Наконец, приблизившись к загону, я увидел чернеющий остов – все, что когда-то было домом. Подошел, присел – тепла от обгоревших бревен не чувствовалось, потрогал головешки рукой – холодные. Значит, учитывая прошедший дождь, горело как минимум дней шесть назад.

Это что же, те степняки до сих пор шляются тут? В первый раз я их увидел двадцать девятого апреля, то есть месяц назад по местному календарю. Интересно, что они тут делают? Если вспомнить, в какое время кочевники совершали налеты на Русь, то эти явно очень рано пришли. Или явились еще зимой, да ранняя весна перекрыла половодьем путь домой? Это ближе к истине. Тогда не понятно, о чем думает местное русское воинство? Какого… этого самого до сих пор не истребили степных разбойников?

Я поднялся, достал фляжку и глотнул коньяку, затем закурил. И куда теперь идти? К Заимке? Тогда придется вернуться к дубу, от него гораздо ближе. Или поискать другие селения? В любые времена люди селились у рек, и в основном на холмах. Я сейчас стою почти на вершине холма, где в далеком будущем будет стоять поселок. Другое высокое место имеется в трех километрах на север, но там никаких рек нет. Ближайшая река – Ветлуга, изобилующая высокими берегами, а до нее пятнадцать километров. Впрочем, есть одна речушка совсем неподалеку. В наше время она распалась на цепочку бочагов, а местами вовсе заболотилась и оживала только в половодье. Кстати, протекает речка рядом с Заимкой. Значит, решено: иду туда, но возвращаться к дубу не буду. Пусть от него ближе, зато в этом времени речка может быть гораздо шире, и ее придется пересекать два раза. Пойду так, как я в будущем в первый раз за грибами пошел, по дуге, то есть по берегу, аккурат к Заимке и выйду. Только надо сориентироваться. Примерное расположение сторон света было известно, но точность не помешает. Достал из разгрузки компас, взял азимут и направился через поле на юго-восток.

Сначала лез через бурелом. Затем лес стал чище. Роща сменилась бором, стало светлее, и туман как будто поредел. Спускаясь в очередной распадок, почуял запах дыма. Даже порадовался удаче. Жилье! Чуть постоял, принюхиваясь и заодно определяя направление ветра. Ага, надо идти точно на восток. Только странно, что тут люди поставили дома. До Ветлуги еще далеко, а та речка совсем в другой стороне, разве что тут ручеек имеется. Впрочем, дача Волоша тоже у ручья стояла.

Через сто метров послышалось еле слышное ржание. Запах дыма усилился, примешались ароматы жареного мяса. Пикник в четвертом часу? Впереди показался еще один распадок. Дым шел оттуда. Ступая осторожно, я крался от дерева к дереву, а в начале склона прополз к толстой сосне и осторожно выглянул. Ага, старые знакомые! Или друзья старых знакомых, которые месяц «куролесят» по керженским лесам, запертые весенним половодьем.

До стоянки пятьдесят метров, и она как на ладони. Похоже, степняки встали тут на ночевку. Слева сбатованные кони, посередине – две загруженные чем-то телеги и поставленные оглоблями встречно. Горят два костра. Один выше по распадку, за лошадьми, второй – правее. Имеется еще пара кострищ, но они еле курятся. У крайнего левого костра сидит степняк. Рядом с ним три тела. У прогоревших костров тоже тела вповалку. У правого спит один, а бодрствуют двое. Один полулежа, что-то на палке в огонь сунул, мясо жарит, наверное; второй держит в руках сухие сучья и по одному подкладывает в огонь.

Принялся пересчитывать степняков – выходило полтора десятка. Нет, есть еще кто-то. У телег разглядел тела, но подробности не разобрать. Пришлось сместиться левей и выползти вперед. Ага, понятно – это пленники. К оглоблям привязаны двое: молодая девушка за руки и старик, связанный еще и в ногах. У обоих кляпы. Отполз обратно к сосне. Что делать – ясно, как это светлеющее небо. Всех можно успокоить из карабина. Но выстрел, даже с ПБС, в лесной тишине даст громкий щелчок, и магазин у «Тигра» всего на десять патронов, значит, работаем так…

Первым делом скинул ранец и, достав баночку, затемнил лицо тактическим кремом. Затем приготовил пистолет и положил его рядом. Приготовил свой «Каратель» и достал из ранца еще три ножа. Ими я сниму часовых.

Начал с левого часового. Используя кочки мха, подобрался на расстояние броска и метнул нож – клинок вонзился в горло, и степняк откинулся от костра. Молодец какой – тихо подрыгал ногами и затих.

С пистолетом наготове немного выждал – не поднимется ли тревога, но никто не шевелился. Забрав нож, вернулся к оставленным вещам и взглянул на правый костер. Тут склон немного круче, и ближе подобраться сложнее. Начал очень медленно ползти, замирая, если степняки поднимали головы. Уже добравшись на приемлемое расстояние, накосячил – хрустнул сучок.

Часовые у костра, услышав посторонний звук, встрепенулись, но успели только приподняться. Я тут же поочередно метнул ножи. Тот, что полулежал, получив нож в горло, лишь дернулся и замер, а второй выронил сучья и упал головой в костер. Вот ведь… падла! Искры поднял и сопящего соседа разбудил. Пришлось в один прыжок метнуться к костру, и мой «Каратель» отправил степняка в сон навечно.

Выдержал минуту, наблюдая за распадком, – тишина. Значит, я отработал на «отлично» – никто из спящих степняков не проснулся. Только пленники зашевелились. Было видно, что связанный старик пытается развернуться и посмотреть на склон. И девушка головою крутит. Пусть, лишь бы не мешали и молчали в тряпочку.

Противно потянуло паленым. Надо действовать, а то от вони могут проснуться остальные. Первым делом вытащил труп из костра. Хорошо хоть ветер вонь в сторону относит, а то проснулись бы давно все.

Резать спящих не самое приятное занятие. Но их сюда никто не звал. Из прочитанного помню, что кочевники были не прочь поиздеваться над жертвами. У монгол практиковалось медленное ломание позвоночника, особенно любили подвешивать людей на собственных внутренностях…

Восьмерых упокоил без звука. Один, что-то почуяв, приподнялся, узкие сонные глаза вдруг округлились. Он что, меня видит? Хорошо хоть, что степняк узрел кошмарное мохнатое создание. Но крикнуть кочевник не успел. Быстро зажав ему рот, чиркнул «Карателем» по горлу. Тело забилось в судорогах, и раздался звон. Глянув за спину, тихо чертыхнулся. Степняк ногой задел медный котелок с какой-то железкой внутри.

Трое оставшихся кочевников зашевелились, просыпаясь, но я успел вырубить только одного, самого ближнего, пнув его берцем по затылку. Двое вскочили, обнажив клинки, и закрылись щитами. Хмыкнув, выстрелил из ГШ-18 два раза в центр щитов, проследил за падением тел, затем сделал контрольку обоим. Покрутился, нацеливая пистолет на неподвижные тела и осматриваясь. Все, живых нет, разве что тот, который берцем контужен. Нашел кусок веревки, споро связал степняка и оставил его пока лежать.

Подошел к связанным пленникам. Из-под телеги выглянула девушка. Глаза ее расширились, закатились, и она оплыла на землю. Ну да, вид у меня страшенный. Старик же смотрел во все глаза, постоянно дергался и что-то мычал. Снял капюшон маскхалата, сдвинул панаму на затылок и вынул кляп у пленника. Старик прочмокал губами и хрипло спросил:

– Кто вы?

– Леший, – пошутил я и разрезал путы пленников.

Старик продолжал пялиться на меня. Проследил за его взглядом. Абориген со смесью ужаса и удивления смотрел на мое оружие. Его глаза так и скакали – пистолет-карабин-пистолет-карабин…

Достал фляжку с коньяком и протянул старику:

– Вот, глотни.

Дед схватил ее, сделал глоток, и глаза его еще больше полезли из орбит. Прежде чем я успел забрать фляжку, старик сделал еще глоток. Ого, а это интересно! Второй раз он как бы получил удовольствие от напитка. Даже покатал коньяк на языке. Но в этом времени ничего крепче вина нет. Присел на оглоблю, задумчиво посмотрел на аборигена, достал сигарету и закурил. Глаза его еще больше расширились, но он не отшатнулся, а, наоборот, подсел ближе.

– Вы кто?! – с надеждой прохрипел дед.

Хотелось ответить вопросом на вопрос, но я сдержался, шок-то не у меня. Хотя вопросов к старику будет не меньше, чем у него. Этот хроно-абориген явно знаком и с карабином, и с пистолетом, а на сигарету-то как смотрит, не говоря про коньяк. Представлюсь, пожалуй, а там посмотрим. Поправив панаму, взял под козырек:

– Капитан Велесов. Военная разведка.

– Воен…ная разведка? – удивился дед. Затем спохватился, поднялся и хрипло представился сам: – Сорок четвертого драгунского Нижегородского Его Величества полка, поручик Матвей Власович Кубин! – И попытался щелкнуть каблуком, однако за неимением обуви вышло плохо.

Поднялся и я, стараясь не выдать своего удивления. Пробежал взглядом по сверхпожилому драгуну. Отметил крепкие ладони, коренастость фигуры, а главное, взгляд человека, много повидавшего. Надо сказать – коллега, то есть вояка.

– Тогда будем знакомы! – Я улыбнулся и протянул руку. – Владимир Иванович Велесов.

Он пожал, очень крепко пожал. Хм, а силы у деда достаточно, несмотря на возраст. Видя, что он собирается вывалить кучу вопросов, остановил:

– Матвей Власович, все вопросы позже. Первым делом надо кое-что сделать.

– Да-да, я понимаю, – закивал драгунский старлей, – добро, взятое на меч, счесть…

Эк, как его накрыло-то!

– Нет, Матвей Власович, – перебил я деда и показал на связанного степняка, – надо языка допросить: кто, где и сколько. А вы пока, вон, девушке помогите, а то второй раз в обморок падает.

И, оставив Кубина возиться с соратницей по плену, первым делом сходил и забрал у сосны карабин и ранец, вернулся, сложил все у телеги и подошел к связанному кочевнику. Тот уже пришел в себя и явно попытался освободиться, но только хлопотное это дело. Руки-ноги я ему спутал хитрым узлом, с петлей на шее. Любая попытка развязаться пресекалась удушением. Степняк, стараясь меньше шевелить конечностями, смотрел на меня с ужасом. В глазах читалось острое желание дать стрекача. Я «мило» улыбнулся, желая спровоцировать словоохотливость пленника, но такой реакции не ожидал – монгол дернулся и сразу стал пунцовым.

Вот ети! Выхватил нож и полоснул по веревке, пресекая неожиданный суицид.

– Шеитэн! – выдохнул степняк и закашлялся.

Немного посмотрел на то, как пленник ерзает, стараясь отодвинуться от меня, затем спросил:

– Таны нэр юу вэ?[1]

Кочевник заморгал, и к испуганному выражению лица примешалось удивление. Не понял, что ли? Или от шока свое имя позабыл? Странно, вроде бы правильно сказал. Монгольский язык я знал не очень хорошо, так сказать, бытовой минимум. Есть в Монголии небольшой городок – Сайн-Шанд, где мы прожили шесть лет в военном городке. Там же в школу ходил и с монголами общался. Вот и изучил немного. Родители у меня были полиглоты. Отец знал английский и французский, а мама – английский, немецкий и испанский. Так что задатки к знанию языков я имел. Однако за много лет монгольский подзабылся, вот и не понимает меня этот монгол. Или язык потомков Чингисхана за века сильно изменился, хотя вряд ли. А может, этот узкоглазый тип дурку включил? Не зря же пытался покончить с собой.

Потер пальцем клинок «Карателя» и повторил вопрос:

– Таны нэр юу вэ?

Моргает и молчит. Схватил монгола за грудки и приложил о землю. Сильно. Затем нажал на точку за ухом и сразу зажал рот пленнику. Посмотрел ему в глаза.

– Таны нэр юу вэ? – убрал руку, но без результата. – Вот упрямый монгол попался!

Стоп, чего это он влево глазами стрельнул? Там только труп. Кстати, в хорошей кольчуге, которая ему не помогла. А может, это не монгол вовсе? Поэтому не понимает? Однако среагировал на мои слова.

– Монгол, монгол, монгол, – повторил я несколько раз, наблюдая за реакцией. Затем спросил – где находятся остальные кочевники, вновь нажимая на болевую точку. – Та хэр олон байдаг ба бусад ньхаана байна вэ?[2]

– Тешенмий… – прохрипел степняк.

Здрасте, приехали! Это точно не монгол. Не монгольский говор, уж наслушался за шесть лет. Может, татарин какой?

– Матвей Власович! – позвал я Кубина.

– Да, Владимир Иванович? – подошел дед, с интересом посмотрев на степняка.

– Вы случайно татарским языком не владеете?

– Увы, – развел руки старик.

– Жаль.

Тут я увидел, что он еще бос.

– Матвей Власович, вы бы обулись. Поищите вон в хламе на телегах. Кстати, что там с девушкой?

– С Софьей Ильинишной все в порядке. Напугана сильно. Владимир Иванович, не трудитесь с этим кощим, я знаю, где толмача сыскать. У купцов.

Посмотрел на степняка. И действительно! Ударом по шее вырубил пленника и связал его опять особо, но без петли на шее. Просто руки и ноги вместе.

Кубин вовсю колдовал у костра. На огне стоял котелок с водой, рядом грелось мясо, насаженное на заточенную палку. Я хмыкнул, хоть бы саблю вон взял, а обулся-то… впрочем, его дело.

– Владимир Иванович, – почти взмолился старик, – не томите. Расскажите все! Кто, откуда, а главное – КОГДА?!

Эк, как он вопрос выделил!

– Что же, теперь можно и поговорить. – Я взял небольшой тюк с какой-то рухлядью, бросил рядом с костром и присел. Покосился на девушку, сидящую у телеги и настороженно наблюдающую за мной, и сказал:

– Итак, я Велесов Владимир Иванович, из России две тысячи двенадцатого года.

– Две тысячи двенадцатого! – потрясенно повторил дед.

– А вы, я так понимаю, конец девятнадцатого – начало двадцатого?

– Тысяча девятьсот четырнадцатый год, – вздохнул Кубин.

– И сколько вы тут?

– Тридцать лет уж. Мне тридцать пять было, как мы в прошлое попали.

– Мы?

– Четверо нас было. Как сюда попали, не знаем. С гостей ехали, заплутали, на ночь в лесу остановились. Утром выехали, а навстречу семь конных, странно все одеты. Хотели убить нас, только хлопотно это. Отбились, но брат мой рану в живот получил. Через день умер.

И Кубин перекрестился.

– А дата? То есть число какое было?

– Двадцать седьмое июля было. А в чем дело?

– На следующий день война началась, Матвей Власович. На ней больше десяти миллионов погибло.

– Господи! – он застыл с закрытыми глазами. Затем потребовал: – Говори!

Я начал рассказывать о Первой мировой все, что знал. О русских войсках, о первых победах, затем о поражениях. Кубин сидел, катал желваки и смотрел на костер. Но как только начал говорить про то, что случилось позднее, то вскочил:

– Не верю! – Вскочивший Кубин сделал три шага от костра. – Нет! Не верю! Не может такого быть!

Вернулся, сел на положенные на землю седла и, смотря мне в глаза, спросил:

– Как такое может быть?

Я пожал плечами:

– Все причины и предпосылки я уже упомянул. Больше добавить нечего. Одно могу сказать – как говорили не раз – страну просрали, извините за мой французский.

Кубин кашлянул:

– А французы тут при чем?

– А приговорка такая, не обращайте внимания.

– И ничего не смогли сделать? – Расстроенный старик сплюнул. – Я всегда говорил, что жандармерия – это сборище тунеядцев.

– А жандармерия тут ни при чем. Всю страну затянуло разом.

– Всю страну затянуло… – тихо повторил Кубин и посмотрел мне в глаза. Морщины на его лице сдвинулись, глаза заслезились. – Скажи, что это неправда.

– Это правда, Матвей Власович.

Обхватив голову руками, он застонал:

– Бедная моя Лиза… бедная моя мама… бедная моя страна. Как такое возможно? Как такое пережить?

– Это еще не все, Матвей Власович.

– Что? – вздрогнул Кубин. – Что еще может быть страшнее того, что ты мне рассказал?

– Война, Матвей Власович. Другая ВОЙНА.

Кубин вдруг резко встал и отошел. Вернулся с дровами. Бросил рядом и стал медленно подкидывать сухие ветки в костер. Поднял усталое морщинистое лицо.

– Не надо дальше рассказывать. Пока не надо. В Китеже, в храме Владимирской иконы Божией Матери, – протоиерей Григорий, мой друг и один из четырех офицеров, что тридцать лет назад попали сюда. Нам вместе и расскажешь. Так лучше будет.

Пристально посмотрел на Кубина – на его лице по-прежнему расстроенное выражение, никаких намеков на шутку.

– Матвей Власович, я не ослышался?

– Что? – не понял дед.

– Вы сказали, что храм находится в городе Китеже.

– А-а-а, – лицо старика посветлело, и он перекрестился. – Да, я не оговорился – град Китеж явен, как вы и я…

Выстроенные в строгом порядке вопросы смешались в кучу малу. Былину о граде Китеже слышал – сказочно красивый город погрузился в воды озера Светлояр, чтобы не достаться на разграбление, бесчестье и смерть беспощадному врагу. Былина есть былина, то есть сказка, а в них я не верю, пока лично не увижу или не пощупаю. По словам Кубина, город заложил еще князь Всеволод Юрьевич Большое Гнездо, а Юрий Всеволодович фактически достроил Китеж. Это не соответствовало известной мне истории. Но кто знает? За семь веков много вод утекло, и каждый последующий историк толковал события в угоду своей «мудрости». Был ли или не был – вопроса не стояло – рядом человек, говоривший, что Китеж – быль, значит, так оно и есть. Вот только Кубин произнес – стольный град Китеж. Насколько я понял, город стоит в версте от Светлояра, на берегу реки Люнды. Я могу ошибаться, но, насколько помню, речка в тех местах мелкая, в основном с заболоченными берегами. И явно не судоходная. Все торговые пути – в стороне, военной или политической роли город не имеет, так как находится далеко от Великих Княжеств, даже от нынешнего форпоста Руси – Новогорода (то есть Нижнего Новгорода) находится за сто двадцать километров. Китеж не соответствует современным для этого времени требованиям. Значит, он имеет другую ценность – духовную. Однако все же стоит взглянуть на былинный город.

– Я тоже повременю со своими вопросами, – решил я, – лишь уточните – какой сейчас год?

– Шесть тысяч шестьсот сорок шестой год от сотворения мира, – ответил Кубин, затем поправился: – Одна тысяча двести тридцать седьмой от Рождества Христова.

В точку! Именно на это столетие я больше внимания обратил при изучении материалов в Интернете. Тогда просто необходимо посетить Китеж и побеседовать с людьми, прожившими тридцать лет в прошлом. Наверняка они знают – что произойдет следующей зимой. И выяснить – что они сделали для того, чтобы предотвратить поражение русских войск.

Посмотрел на Кубина и заметил, что он почти неотрывно смотрит на мясо. Хоть и вид оно имеет неаппетитный. Успело поваляться на земле, да и обглодано…

Наверняка и девушка голодная. Тогда вопросы потом. На сытый желудок и разговор по маслу. Чем накормить? Не вопрос.

– Вот что, Матвей Власович, бросьте эту гадость, – я показал на мясо. – Есть кое-что более съедобное.

Взял свой ранец, сдернул защитный чехол и достал ИРП-5. Одного вполне хватит. Сам только кофе попью. Вскрыл упаковку рациона, вывалив все рядом с костром. Сунул галеты Кубину:

– Вот, погрызите пока. И… Софью Ильиничну позовите. – А сам с котелком и упаковкой направился к роднику, замеченному еще при осмотре стоянки. Тщательно вымыл котелок, затем набрал воды и в него, и в пакет. Вода чистая на вид, но прокипятить необходимо. Вернулся к костру, повесил котелок на сук над костром, пакет поставил рядом – эта вода для умывания, а пока надо накормить голодных. Вскрыл все банки, расставляя их перед аборигенами.

– Вот это тушеная говядина, это рис с курицей, это гуляш с картофелем, вот икра овощная…

Кубин хрустел галетами и внимательно наблюдал за моей возней. Из-за его спины испуганно выглядывала девушка. Протянул вскрытую банку с плавленым сыром:

– С этим вкуснее и сытнее. Матвей Власович, не смущайтесь, ешьте. Консервы можно на огне чуть подогреть. Софья Ильинична, не пугайтесь меня, я не демон какой, – я распечатал шоколад и протянул его девушке, – вот, это вкусно и питательно. Попробуйте.

Софья, смущенно поглядывая, осторожно взяла протянутую упаковку.

– Благодарствую, боярин.

Удовлетворенно хмыкнул – боярином признали, а не хлопнулись в обморок, это уже достижение. Немного посмотрел, как, осмелев, аборигены навалились на еду, занялся своим лицом. Достал салфетки, смочил их водой и стер тактический крем. Протер лицо начисто еще раз, затем вытерся чистой салфеткой.

Котелок уже закипел. Сдвинул его от огня, достал кружку, вскрыл пакетик кофе, высыпал порцию сахара и налил кипятка. Прихлебывая кофе, наблюдал, как аборигены, освоившись, уминали продукты из пайка.

– Этот паштет просто невозможно вкусен! – Кубин облизал пластмассовую ложку, посмотрел на нее и спросил: – А что это за материал?

– Пластик. Очень дешевый материал.

– Удивительно! – он вновь зачерпнул паштет. – И вкусно!

Я допил кофе и стал прибирать то, что не пригодилось сейчас: баночку с поливитаминами, жевательную резинку, таблетки пантоцида, сухое горючее, спички, дезинфицирующие салфетки…

Все сложил в кармашек ранца. Заметив взгляд Кубина, хмыкнул, поняв его желание, и сделал ему кофе. Протянул кружку старику и показал на пакетики с сахаром:

– Посластите.

– Не надо.

Я навел киселя из пакетика рациона в пластиковый стаканчик и подал Софье.

– Вот, попробуй, краса-девица.

– Благодарствую, – слегка покраснела девушка.

– Только смотри, пей осторожно. Горячее.

Матвей Власович пил кофе с наслаждением, причмокивая и громко выдыхая после каждого глотка.

– Уф, велелепно-то как! Какое наслаждение! – Жмурился от удовольствия Кубин. – Боле тридцати лет не пил сей напиток. Уж и не чаял…

Вдруг его взгляд стал более красноречив. Я поднял бровь. Кубин обернулся к девушке:

– Софья Ильинишна, подь покамест посмотри обуву для себя, а мы с Владимиром Ивановичем поговорим. – И, дождавшись ухода девушки, продолжил: – Будьте любезны, закурить… пожалуйста…

Усмехнулся и протянул раскрытую пачку старику. Тот вытянул сигарету, удивленно прочитал на ней название – «Петр Первый», – затем прикурил от уголька. Теперь он наслаждался табаком.

– Вы простите старика, расклеился с оказии такой, – тихо проговорил Матвей Власович. – Неожиданно и невероятно все. Рассказ ваш о будущем, и вообще… за тридцать лет забыл, что это такое…

Кубин поднял оброненную обертку от шоколада и с удивлением прочитал:

– «У России есть только два союзника – армия и флот». Александр Третий».

Взгляд его вновь погрустнел. Я выудил фляжку с коньяком и предложил:

– Матвей Власович, давайте на «ты»?

– Давай, чего уж… – махнул рукой Кубин.

Я плеснул коньяка в кружку, и мы выпили на брудершафт.

– Ну как? Власыч, полегчало?

– У-у-ух! – Лицо его разгладилось. – Власыч? Мне нравится, Володя. И…

Он улыбнулся, выразительно посмотрел на карабин и застенчиво попросил:

– Можно посмотреть?

Я отсоединил магазин, дернул затвор. Вылетевший патрон защелкнул в обойму и передал «Тигр» Кубину.

– Это карабин «Тигр», гражданский вариант СВД. Прицельная дальность триста метров.

– Какая интересная компоновка. – Кубин приложил приклад к плечу и прицелился в сосну. – Удобно, а СВД – это что, тоже винтовка?

– Да, снайперская винтовка Драгунова – эффективная дальность восемьсот метров, с оптикой до тысячи трехсот.

– Что за оптика?

Я вынул из ранца футляр с прицелом, достал его и присоединил к «Тигру».

– Попробуйте.

Власыч посмотрел в оптику.

– Изрядно-изрядно! А-а-а… – Его глаза остановились на рукоятке пистолета.

– Это ГШ-18, – сказал я, вынимая пистолет. – Самозарядный пистолет Грязева-Шипунова. Калибр девять миллиметров, магазин на восемнадцать патронов. Убойная штучка. Шьет любой броне… любую современную броню. Даже щит ему не помеха.

Кубин кивал, любовно поглаживал «Тигр», иногда прикладывался к карабину, целясь в разные места.

– А что это на нем? – и он показал на зеленую махру, намотанную на цевье и прикладе.

– Это для незаметности. Как мой маскхалат и чехол на ранец. Ладно, Власыч, – я поднялся и забрал «Тигр» у Кубина, – у нас много дел и вопросов, ждущих решения.

Я зарядил карабин и перебросил его за спину.

– Да-да, – поднялся Кубин. – Надо все добро прибрать.

Для начала мы оттащили трупы в сторону.

– Глянь-ко, Володя, – дед показал на мертвяка, одетого в хорошую кольчугу, – а ведь эта броня русской работы.

Я пригляделся и пожал плечами. Для меня никакой разницы. Заметил лишь иное плетение, и мельче, чем у Куклина. И еще, это именно тот мертвяк, на которого косился пленник. Всмотрелся в лицо, затем осмотрел остальных. Хм, а этот отличается, и заметно. Разрез глаз у́же, скуластее, у всех обычная борода, а тут лишь тонкие усы… и вообще, этот дохляк лучше одет. Ох, недаром пленник косился на него.

– Власыч, – позвал я Кубина, – я думаю, это был у них старший.

– Согласен, – кивнул дед, – я хоть басурманского не разумею, но по разговорам понял – десятник это. Говорил резко, высокомерно и зыркал все время. Недобро так.

Резкий говор как раз характерен для монгол, плюс непохожесть… и еще…

– Власыч, – покосился я на деда, – а как ты в плен-то попал?

– Как-как, – нахмурился Кубин, – с тремя отроками с Верш на Полески ехал. Эти выскочили из леса – и за нами. Отрокам сказал, чтобы уходили в лес, а сам поганых на себя отвлек. Они коня подо мной убили. Я соскочил неудачно – о сосну приложился. Очнулся уже связанным.

Хм – я потер подбородок, тут что-то не то. Ладно, девку везли, тут все понятно, но за кой им понадобился старик? Как источник информации?

– Власыч, я так понял: поганые тут давно пакостят. Почему местные власти не могут собраться и истребить эту заразу?

– Да пытались! – зло ответил Кубин. – Как выйдет дружина, так исчезают без следа! Почитай с зимы беда такая. Мыслю, помогают им, и кто-то из местных. Мордва замирена давно, но поди ж имеются иуды…

Если степнякам помогает кто-то из местных, тогда понятно, что до сих пор их тайное стойбище не нашли. Керженские леса густы и непроходимы, если не знать тайных троп.

Кубин тем временем начал обыскивать трупы, откидывая в сторону наиболее ценные вещи. Раздевать их не стали – от стеганых халатов несло чем-то протухшим, да и кровью забрызганы были. Только забрали оружие и сняли единственную кольчугу. Затем занялись инспекцией транспорта. На телегах было сложено много чего. Приподнимая тюки и рулоны с сукном, приблизительно определили их количество. На второй телеге на дне обнаружили сундучок, три круглых футляра с расходящимся днищем, пять мечей, три сабли и сверток с разнокалиберными ножами.

– Похоже, поганые какого-то купца разграбили, – предположил Кубин. – Столько сукна и прочего материала, а оружие какое…

Матвей Власович развернул сверток с ножами, затем проверил каждый клинок, вынимая его из ножен.

– Хорошие клинки.

Затем он раскрыл один из футляров и присвистнул.

– Что? – оторвался я от разглядывания булатного узора на одной из сабель.

Дед вынул из футляра несколько специфичных деталей, в которых я узнал части от боевого лука.

– Это лук, Володя. Дорогой лук. На дюжину гривен стоит. – Затем Кубин раскрыл остальные футляры. – И тут луки.

– Еще в сундук надо глянуть.

Мы вытащили тяжеленный сундук и поставили рядом с телегой. Я сбил незамысловатый замок, откинул запор и поднял крышку. Присвистнул одновременно с Кубиным, и было отчего – сундук полон серебра в узких брусках и монетах. Сверху лежали четыре мешочка. Я развязал один и вытряхнул на руку золотые монеты.

– Точно купца разорили! – потрясенно проговорил Матвей Власович.

Мы переглянулись.

– Сколько тут?

– Много, Володя, много.

Я ссыпал золото обратно в мешочек и выудил серебряный брусок. Гривна была непривычной, чуть изогнутой формы.

– Что можно купить на одну гривну?

– Купить холопа, поставить деревеньку дворов на три-четыре, пяток саврасок, коров дюжины полторы, броню хорошую, вот как эта, – и старик показал на лежащую кольчугу, – булатной ковки меч или саблю. Много чего. Можно на десять гривен нанять дюжину воев. А тут… – Кубин выложил мешочки с золотом, приподнял сундук, поставил, немного постоял, загибая пальцы, что-то тихо бормоча, затем сказал: – Не считая золота, два пуда, значит, тут серебра на сто шестьдесят гривен! А золота… – Матвей Власович посчитал золотые монеты в мешочках. – Сто золотых…

– И чье, интересно, это богатство?

– Как чье?! – удивился дед. – Ты его на меч взял – значит, твое.

Сдвинул панаму на затылок. Еще раз вопросительно посмотрел на Кубина. Тот закивал:

– Твое-твое, все твое.

Закурил, игнорируя удивленный взгляд Софьи. С ума сойти, всего лишь освободил двух пленных, при этом отправив к степным богам полтора десятка кочевников. А каков бонус – целая казна, это не считая прочих вещей и оружия, которые тоже имеют хорошую цену, если верить Кубину. Мне нравится это время!

Кубин поднялся и подошел к куче трупов.

– Кстати, я обратил внимание на раны. Отлично владеешь ножом, Володя.

– Хорошо учили… – рассеянно ответил я. Меня занимали другие мысли.

Не знаю – как ко всему этому отнестись. Вот так внезапно стать богатым. И не просто богатым…

Возможно, я ошибаюсь, но по местным меркам у меня чуть ли не княжеская казна. На эту сумму можно нанять приличное войско. А можно поступить по-другому: вернуться в свое время, продать пару золотых и… попасть под внимание властей и ОПГ. Нет, не вариант, без связей золото не реализовать. Тем более в монетах до тринадцатого века. Оформить как клад – времени займет уйма, а у меня его нет. Если в моем времени прошел день, то тут – целый месяц. Значит, в моем распоряжении будет максимум пара дней. Но что можно успеть за два дня? Где денег добыть? Это тут я богат, а там… моих сбережений хватит на ящик патронов к «Тигру», только этого мало. И вряд ли мне продадут этот ящик без лишних вопросов, да и охотничьего билета я не имею. У отца в сейфе гильз, капсюлей, дроби и пороха к двустволкам достаточно для моего времени, однако смехотворно для этого. И что можно сделать парой двустволок с убойностью на сотню метров? Лучше уж арбалетов наделать… кстати, хорошая идея! Пороха тоже мало, про дробь вообще заикаться не стоит, разве что переплавить на пули. Вот бляха муха! Что делать-то? Связаться с ребятами и попросить достать оружие и боеприпасы? Возникнут вопросы. Возможно, поверят, после демонстрации, но это опять потеря времени. Пока мы ходим туда-сюда, несколько месяцев пройдет, а там – здравствуй, зима и монгольские «гости».

Значит, все деньги реализуем тут. И добро тоже. Что по надобности – оставим, остальное на продажу. Кстати, надо бы инвентаризировать, хотя бы приблизительно. Пробежался взглядом по всему, считая:

«Итак, что мы имеем. Тридцать две лошади. Две телеги. Сукна и прочих тканей – восемнадцать тюков. Одежды всякой – четыре тюка. Обуви разной – двадцать три пары. Восемнадцать сабель. Пять мечей. Три десятка ножей разных. Две кольчуги, то есть одна – Кубин нашел свою кольчугу. – И деньги: сто золотых и серебра на сто шестьдесят гривен».

Для задуманного дела пригодится все, даже секонд-хенд. В крайнем случае одежду и обувь продать можно. И много чего придется закупить, но все потребности надо хорошенько обдумать. Однако однозначно буду отталкиваться от ништяков из будущего. Все, что достать сумею.

Посмотрел на Кубина, он явно что-то задумал. А-а-а, он решил лук опробовать!

Тем временем дед достал из короба палку с плавными перегибами, оттуда же вынул тетиву. Зацепил ее за вырез нижнего плеча, затем оплел лук ногой, наваливаясь телом и сгибая лук, зацепил тетиву за верхнее плечо. Поднял, попробовал натяжение, затем, выхватив стрелу из рядом лежащего тула, выстрелил в сосну.

– Хороший лук! – любуясь оружием, проронил Матвей Власович. – Володя, попробуй-ка!

Кубин дал мне наручь, кольцо на палец, показал – как правильно надеть, хоть я это знал, однако промолчал…

Я стрелял из лука. Куклин как-то делал его из можжевельника. Мы всю стену сарая истыкали! Но то был простой деревянный лук, красиво украшенный, а этот… этот внушал мощь, стоило только взять его в руку. Пожалуй, этим луком можно запросто закинуть стрелу на пять сотен метров. Если верить тому, что я прочитал в Интернете, то, действительно, стрелой, выпущенной из боевого лука, можно не только пробить насквозь всадника, но и пригвоздить его к лошади. Еще закованные в стальные доспехи рыцари прошивались бронебойными стрелами насквозь. И это на расстоянии за сотню метров!

Что ж, попробуем! Взял тул, привязал его к ремню сбоку, вынул стрелу, наложил на тетиву и огляделся в поисках мишени.

– Вон в ту же сосну и стрельни, – посоветовал Кубин, показывая на дерево в двадцати метрах.

– Власыч, мы не ищем легких путей, – ответил я, резко разводя руки и спуская тетиву.

У деда вытянулось лицо. Честно говоря, сам не ожидал такого результата. В ста метрах, в корявой сосне, ровно в центре круглого нароста торчала стрела.

– Ты явно не впервой с ним дело имеешь… – удивленно пробормотал дед. – В ваше время в разведке учат стрелять из луков?

Коротко кивнул, не выдавая своего удивления. Надо повторить прицельный выстрел, а потом на скорость стрельбы, если получится…

Вновь стрела на тетиве. Цель та же – круглый нарост на корявой сосне. Прищурился, глядя на цель, – надо вновь попасть в самый центр. Теперь я разводил руки медленно, держа стрелу на одной линии с целью. Всего сто метров. У лука очень мощный бой, превышение можно почти не учитывать, разве только чуть-чуть. Вдруг показалось, что я вижу пятку торчащей в наросте стрелы, наконечник как будто уперся в нее. От неожиданности спустил тетиву…

– Матерь Божья! – вырвалось у Кубина. – Прости меня, Господи!

Он рванул к сосне, словно спринтер, за ним помчалась девушка. Я помотал головой, не веря своим глазам. Нет, тоже надо сходить, вдруг показалось? Подошел к сосне. Рядом соляными столбами застыли Кубин и Софья Ильинична.

Вот это номер! Не ожидал, что так выйдет, – вторая стрела расщепила первую точно посередине, и обе вошли в ствол на треть. Будь сосна чуть тоньше, пробили бы насквозь.

– Это поразительно! Володя, это… это… – Кубин покачал головой. – Знаешь, Володя, теперь я припоминаю. Когда-то давно, лет тридцать назад, я был сам удивлен изрядно, когда в первый раз лук в руки взял. Ведь и не стрелял никогда. Вообще! А тут раз, и… как будто с луком в руках родился. Но так стрелять… удивительно!

М-да, дела. Все чудесатее и чудесатее… сказка, так сказать, продолжается! С любого пристрелянного огнестрела всегда выбивал сотку из десяти выстрелов. На любой спор. Так теперь выясняется, что из лука я робингудистее Вильгельма Телля! Хор-р-роший бонус!

Вернулись к телегам. Весь путь ощущал на себе восторженные взгляды аборигенов, особенно Софьин. Причем при ответном взгляде она сразу краснела, отводя глаза. Отрадно, что смущение не от моего необычного для этого времени наряда. Что ж, продолжим зарабатывать очки у предков. Самому интересен дальнейший результат – как у меня выйдет стрельба «очередями»?

В видеоролике о быстрой стрельбе из лука видел, как лучница без особого труда выпускает одну стрелу в секунду. Это примерно шесть-семь стрел, одновременно находящихся в воздухе. Однако все спортсмены стреляли из спортивных луков с силой натяжения двадцать пять килограммов. Как бы они вложились в свой норматив с боевым луком натяжением в восемьдесят кило?

Мне бы темп и в две-три стрелы не помешал. Сначала потренировался в выхватывании стрел из тула. Выходило не очень. Не совсем удобное для быстрой стрельбы расположение футляра со стрелами – при вытаскивании наконечники цепляли верх футляра, и стрела порой вываливалась из пальцев. Приспустил тул пониже, стало удобней выхватывать, однако футляр если не волочился по земле, то передвижению точно бы помешал. В одном из фильмов видел стрелы в футлярах за спиной у стрелка. Но у меня за спиной – карабин. Передал его Кубину и переместил тул назад. Опять попробовал быстро выхватывать стрелы – лучше, но все равно – тренировка и еще раз тренировка, а пока воткнул рядом пяток стрел и приготовился к стрельбе.

Попытался вызвать то состояние виденья мишени. Пригодится в будущем. Вновь прищурился, стараясь видеть лишь округлость нароста, однако эффект приближения на этот раз почему-то не сработал. Может, только со стрелой получается? Потом проверим.

Подхватил торчащую у ноги стрелу, наложил, развел руки, выстрелил… с-ден… с-ден… с-ден…

Пять стрел воткнулись в сосну с двухсекундным интервалом, образовав на наросте неправильный пятиугольник. Отрадно, что не промазал, так как метал стрелы лишь в сторону района прицеливания. Рядом взвизгнула Софья, а Матвей Власович похлопал в ладоши:

– Неплохо-неплохо, Володя. А ну-ка…

Кубин протянул мне карабин, забрал лук, пять стрел и быстро выпустил их в сосну. Нарост превратился во что-то похожее на дикобраза. Но скорость, с которой старик метал стрелы, поразила: шесть-семь в воздухе Кубин точно держит.

Теперь аплодировал я. Матвей Власович картинно поклонился, а я замер, так как почувствовал, что в окружающей нас обстановке что-то поменялось…

Глава 4

Лесная тишина специфична. В зависимости от времени суток лес имеет разный фон. Ночью ли, утром или днем, с ветром или без, слышен шелест листвы и тонкое, на грани слышимости, зудение насекомых. С рассветом к фону примешивается щебет птиц. И всякое изменение этой какофонии заметно для понимающих.

То, что мы не одни, я понял минуту назад. Соловьиное сольфеджио вдруг всего на пару секунд сместилось в одну сторону, и протрещала сорока. Именно там, откуда я пришел.

Знаками показал Кубину направление опасности. Для Софьи приложил палец к губам, надеясь, что жест понятен, и кивнул на телеги, чтобы спряталась. «Тигр» с боеприпасами отдал Матвею Власовичу и показал на трухлявый пень чуть выше телег. Тот понял и занял позицию. Тихо ступая, я поднялся выше по распадку, затем сделал петлю, выйдя недалеко от обрыва, и затаился за сосновым стволом в два обхвата.

Ага, вот и гость. Один или с друзьями? Шел он, надо признать, тихо. Однако какой здоровенный, бугай! Оп-па, а вот и друзья! Еще двое крадутся следом. Вооружены ножами и луками, правда, простенькими, охотничьими. У старшего имеется сабля. Всего трое. Тогда обойдемся без огнестрела. Бугай задержался около сосны, от которой я отстреливал часовых кочевников, и махнул рукой тем двоим. Один задержался, ему что-то бугай зашептал, а второй двинулся прямо на меня. Решил поверху обойти? Ну-ну. Расстояние между нашими соснами метров сорок, можно попробовать тихо нейтрализовать всех поодиночке.

Первый «гость» прошел мимо сосны. Хватило секунды, чтобы вырубить его ударом по шее и спрятать бесчувственное тело за стволом. Совет закончился, и бугай пополз на край обрыва понаблюдать, а в мою сторону двинулся еще один кандидат. Похоже, исчезновения друга они не заметили. Отрадно! Уложив рядышком второе бесчувственное тело, глянул мельком на лица обоих… мальчишки, точнее парни тринадцати-четырнадцати лет! А не те ли это отроки, о коих Кубин говорил? И что, они втроем решили перебить полтора десятка степняков? Безумству храбрых… впрочем, не трусы – уважаю. Правда, их вполне может быть больше, например, на той стороне распадка, а эти как прикрытие. Стрел в колчанах у каждого по три десятка запасено. Ладно, посмотрим. Но нейтрализовать, пока они не наворотили дел, надо. Хорошо, что бил слегонца, только чтоб выключить ненадолго, дети ведь.

Что там бугай? А он выглядел озадаченным, видать, узрел на стоянке непонятную композицию: спокойные кони, аккуратные стопки всякого добра, курящийся дымком костер, мертвые степняки неподалеку рядком лежат и тишина…

Оп-па, кому-то знаки подает. Значит, на той стороне распадка еще «гости». Двинулся к бугаю. Подкрался вплотную. В последний момент он что-то почувствовал. Подскочил с разворотом довольно быстро. От огромного кулака я еле увернулся. Затем бугай оторопело замер. Пока он пялился на нечто мохнатое, «толкнул» его в солнечное сплетение, чтобы ненароком не покалечить. Взмахнув всеми четырьмя конечностями, парень улетел за сосну.

– А-а-а! – с восточной стороны лощины поднялись с десяток человек с копьями и кинулись к телегам. Ага, вот и основной пионерский отряд!

– Матвей Власович, это не ваши ли отроки?! – крикнул я из-за сосны.

– Мои! – крикнул в ответ Кубин и поднялся во весь рост. – Стыдно признаться! Недотепы!

Атакующие остановились и начали непонимающе оглядываться.

– Что встали, олухи, – неистово кричал дед, – идите сюда! Вразумлять буду!

– Не будьте к ним так строги, Матвей Власович. – Я вышел из-за сосны и начал спускаться вниз. – Они из чистых побуждений. Ведь освободить вас хотели!

Парни, увидев «лешего», мгновенно сбились в кучу и ощетинились копьями. Улыбнулся на эту реакцию, ладно хоть не кинулись на «нечисть лесную». Скинул капюшон маскхалата и сдвинул панаму на затылок, хоть, видя человеческое лицо, не так пугаться будут. Присел рядом с ушибленным бугаем, уже приходящим в себя. Подошел Кубин и покачал головой:

– И это мой лучший ученик! Ни тихо подойти, ни кощего имати! Бестолочь…

– Ну-ну, Власыч, – решил вступиться за парня, – все-таки я в разведке уже пятнадцать лет. Много чего «умею». А это дети еще…

– А мнить кто будет? – и Кубин постучал пальцем по голове парня. – Отрастил бестолковку…

Я понял, что старик лишь делает вид, что сердится на ребят, на самом деле он был доволен, что они не бросили своего наставника. Парни смущенно топтались рядом и краснели от слов Кубина.

– Кстати, там под сосной я двоих спать уложил. Пусть парни сходят и принесут их сюда.

Я показал, в какой стороне оставил ушибленных.

– Митяй! – Кубин наставил палец на впередистоящего. – Возьми еще троих, и сходите вон туда, Треша и Макара принесите.

Четверо парней пошли в указанном направлении. Остальные столпились у трупов.

Бугай наконец открыл глаза и… заелозил от меня вниз по склону, потом он заметил Кубина и замер, переводя взгляд то на меня, то на Матвея Власовича.

– Ну, давай знакомиться, я Владимир Иванович Велесов.

– Демьян… сыновец боярина Горина.

– Что ж, хорошая реакция, Демьян Горин, – сказал я и, заметив, что тот непонимающе моргает, поправился: – Сноровистый, говорю, ты, вон как вскочил, даже ударить пытался.

– Но не смог же, – смутился парень. – Вон как меня вдарил! Мне так не смочь…

– Ничего, – подбодрил я Демьяна, – научим. Поднимайся.

Сундук с деньгами мы предусмотрительно убрали под тюки, только оружие пока лежало на виду, в том числе и луки. Горин увидел боевой лук и чуть ли не слюну от восторга пустил. Учитывая его стоимость, восторги понятны. Это как с моей зарплатой на крутую иномарку в автосалоне любоваться. Кубин, заметив внимание парня, хмыкнул и сказал:

– Не про твою честь сие. Владимир Иванович тут все на меч взял, так что негоже и зрить даже.

Парни стояли у трупов и тихо переговаривались, иногда с опаской поглядывая на меня. Свое оружие они сложили, прислонив копья к телеге. Теперь стало понятно, что это охотничьи рогатины. Я взял одно в руки. Широкий обоюдоострый наконечник, похожий на кинжал, с поперечиной, был насажен на двухметровое рябиновое ратовище. Хм, и довольно-таки увесистое. С физической подготовкой молодежи тут не совсем плохо, как я подумал вначале. А если ребят поднатаскать в рукопашке и фехтовании, то толк будет.

Кандидаты на учебу явно обсуждали раны у трупов. Софья, видно, была с парнями знакома и теперь тихо что-то им нашептывала, искоса поглядывая на меня. Наверняка рассказывает все страсти, что произошли тут до их появления.

Солнце просвечивало сквозь кроны сосен. На небе ни облачка. День обещал быть жарким, а я из-за последних попрыгушек уже хорошо пропотел. Снял с себя «Гилли» и упаковал его в ранец.

– Переодеться бы надо, Володя, – сказал Матвей Власович, глядя на камуфляж. – Твой наряд для леса хорош, но странен весьма.

– Я с собой ничего больше не взял.

– Так добра-то… – повел рукой старик по телегам. – Выбирай на вкус.

Вкусы у нас разные. С одеждой на телегах возился не я, однако видел, когда Софья и Кубин тряпье перебирали, – один секонд-хенд. На первый взгляд из нового только сукно и прочая ткань. Не драпировать же себя простынями на римский манер или шитьем заниматься. Кислое выражение на моем лице Кубина удивило:

– Никак брезгуешь местной одежей? Глянь-ка…

Он начал выкладывать рубахи, штаны и обувку. Все разложил на тканых рулонах. Я посмотрел, пощупал, даже понюхал. Хм, вроде как новые, можно и надеть, но прежде надо умыться, хотя бы по пояс. Вылил из короба ИРП воду в котелок, сходил к роднику, набрал еще воды и вернулся к телегам. Пощупал ткани, выбрал подходящее для полотенца и оторвал кусок. Затем, не обращая внимания на взгляды, разделся до пояса. За спиной зашептались. Наверное, шрамы мои увидели.

– Софья Ильинична, – позвал я девушку, – будьте добры, полейте мне, пожалуйста…

– Да-да, боярин, – спохватилась она, – я мигом.

Но, немного не дойдя до меня, девушка замерла. Постепенно на поляне стало тихо. Заметил, что Кубин тоже в ступоре. И что на этот раз? Шрамы удивили? Так они в любое время считались украшением мужчин. Или рисунок какой появился на мне? Даже на плечо покосился – нет, летучая мышь на коже не проступила. Все татуировки свел в свое время. Так было надо.

– В чем дело, Матвей Власович? – поинтересовался я у старика.

– Крест! – ответил он, троекратно крестясь.

– А что крест? – я посмотрел на грудь. Ну да – крест. Ну, золотой. Ну, большой. И что? Я знал, куда иду, и надел его, так как других не имел. Я хоть и крещен, как и мои родители, но в церкви даже и не помню когда в последний раз бывал. А тут церковь – самое почитаемое и посещаемое место. Как бы я смотрелся без креста?

– Этот крест… откуда он?

– Отцов.

– Да? – Кубин с интересом на меня посмотрел. – А можно… посмотреть?

– Можно, – пожал плечами я. Однако снимать его не стал, мало ли чего подумают? Вроде как крестик никогда не снимали. Вообще. Матвей Власович подошел ближе, чуть приподнял крест, рассматривая его, затем повернул…

– Матерь Божья! – воскликнул Кубин. – Это же…

– Что?

– Вот, Володя, буквы, – и он показал на уже виденную мной надпись: – «Кнж сн влхтг хрн iсхс».

– Я их видел, только так и не понял – что за шифр такой.

Когда я искал инфу по Интернету, то просмотрел множество сайтов по религии и символике, но ничего похожего не нашел, разве что четыре последних буквы смог расшифровать.

– Это читается так: княжьего сына волохатого храни Иисус Христос!

Какого княжьего, да еще волохатого? Смотрю на Кубина – тот тоже в некой прострации. Вокруг картина – к нам едет ревизор. Опять испуганный взгляд Софьи, в глазах парней лишь восторг и… что-то еще.

– Власыч, – тихо шепчу я старику, – поясни мне – что все это значит?

– Дело в том, Владимир Иванович, – вдруг чересчур официально произнес Кубин, – что такой же крест у боярина Владимира Дмитриевича. А волохатый сын – означает сын Велеса.

Мысли спутались. Без пузыря не разберешь. Взял с телеги разгрузку, из кармана выудил фляжку и сделал пару глотков, а Кубину сказал:

– Власыч, давай об этом позже. Умоюсь, оденусь, а там… – и остервенело почесал плечо. Комарье тут злющее, успели на моей спине пирушку устроить.

– Да-да, конечно.

Матвей Власович взял короб с водой и начал лить тонкой струйкой. Наскоро умывшись, растерся куском ткани и начал облачаться в древние наряды. Надел штаны из тонкого и мягкого войлока с кожаными вставками, рубаху с широким воротом и просторными рукавами. Сапоги оказались чуть великоваты, не смотря на мой сорок третий размер. Проблему решил просто – оторвал немного ткани и, под одобрительный хмык старика, намотал, как портянки. А что, хоть и чересчур мягкая подошва, но удобно. Кубин предложил широкий парчовый кушак. Однако я сначала нацепил бронежилет. Будет вместо поддоспешника. В завершение надел еще одну рубаху, а затем настал черед кушака.

Жаль, зеркала нет. Полюбоваться бы, может, я по-идиотски выгляжу, однако Кубин только языком цокал. Что ж, доверимся вкусу аборигена. В завершение опоясался ремнем и нацепил трофейную же саблю.

Хорошо, когда есть кому управиться, собрать все вещи. Я представляю, как седлать лошадей, однако разница есть – представлять и уметь. Парни споро собрали все вещи, оседлали лошадей, двух запрягли в телеги. Свой ранец я сунул в переметную суму, карабин замотал тканью, но так, чтобы быстро расчехлиться. Пистолет пристроил в налучье, пусть тоже будет рядом.

Коня мне подвел Демьян и помог накинуть сумы на заводного.

Эх, только бы не опозориться перед аборигенами. Тут все великолепные наездники, а я так, даже дилетантом не назовешь. Однако, на удивление, сел на коня без проблем. Он даже слушался меня! Странно, даже появилось такое ощущение, что в прошлой жизни я был кавалеристом. Это как умение ездить на велосипеде – раз научился, то на всю жизнь.

Кубин отправил пару парней вперед дозором. Остальные двинулись следом, за ними телеги, последние мы.

Матвей Власович какое-то время наблюдал за мной.

– А ты, Володя, раньше на лошадях не ездил, хоть и держишься хорошо.

– Это ты, Власыч, верно заметил. Мы больше на машинах ездим и только иногда пешком.

– На машинах… – пробормотал Кубин и усмехнулся. – Прогресс посадил человека на колеса, и он это оценил. Наверное, и оружие самое совершенное?

– Есть такое. Одним зарядом город уничтожить можно.

– Нет, не надо больше, – вдруг решительно сказал Матвей Власович. – О будущем расскажешь моему другу, и я тогда послушаю, так будет лучше.

– А почему только двоим? Вас ведь трое было.

– Евпатин в Рязани сейчас, – сказал Кубин. – У князя рязанского Юрия Ингваревича сотником. Боярином знатным стал. Кстати! Догадайся, как его там называют?

Тоже мне бином Ньютона. Только услышав фамилию, сразу выстроилась цепочка – рязанский сотник – Евпатин – Евпатий.

– Вижу, догадался.

– Евпатий Коловрат. Но почему? Это же выдуманный и сборный персонаж.

– Я знаю, – кивнул Матвей Власович, – но теперь он настоящий, а не выдуманный. А почему? Так мы его по фамилии называли. Вот и приклеилось. А Коловратом нарекли после того, как он, защищаясь, кол с ограды выдернул, причем самый большой. Бояре смеялись потом: «Поменьше выбрать не мог?» А он злится, не нравится ему, как его называют. Историю он плохо знает. Я ему объяснил, кто такой Коловрат. Но он все равно ворчал, постепенно привык.

– А я думал, что Коловрат – от слова «коло», то есть вечный круговорот, символ колеса. Есть еще знак, типа свастики.

Кубин пожал плечами:

– Ну, так народ называл.

Еле заметная тропа пошла под уклон. Сосновый бор постепенно сменился смешанным лесом с густым подлеском. Тропа вывела на полянку, с края которой стоял кряжистый дуб. Сразу появился вопрос:

– Кстати, знаете, как я, да и вы, попали сюда?

– Как так? – заинтересовался Дед Матвей. – Ты знаешь, как сюда попал? И как?

Интересно, они что, не додумались о месте переноса? Странно. Можно было сопоставить факты и вычислить место. Правда, я их истории пока не слышал, так что рано судить.

– Понимаешь, Власыч, – начал рассказывать я, – один раз я в этом времени уже был…

Телеги плелись впереди, на нас никто не смотрел, и я достал сигарету. Когда еще покурить придется? При аборигенах дымить больше не стоит. Предложил Кубину. Тот благодарно кивнул и тоже прикурил. Я затянулся, пустил дым в сторону и продолжил:

– В первый раз, попав сюда, испугался сильно. Представь, я оказываюсь на месте поселка, которого нет, а на месте фермы из моего будущего – пашня. На ней пашет мужик в простой одежде. Подхожу, хочу спросить, где я оказался, а он меня не слышит. Мало того, я хватаю его за плечо, а моя рука сквозь тело проходит. Думал, с ума сошел. Потом решил, что я умер и привидением стал.

Кубин сразу перекрестился:

– Свят-свят.

– Вот-вот. Представляешь мое состояние? Потом, как успокоился, стал эксперименты ставить. После того, как рукой ударился. Что интересно, предметы разные в руки свободно брал, а сквозь тело – рука как через пар.

Кубин опять перекрестился.

– Потом я рядом с семьей мужика этого сидел. Курил, и представляете, дым от сигарет женщина учуяла. Я как раз решил пересесть, как девка бежит, кричит «степняки!». Мужик распорядился, как и что кому делать, оделся в бронь и ускакал.

– Погоди-погоди, – встрепенулся дед Матвей, – это в конце апреля было? Так это ты Борису помог?

– Получается так, – кивнул я. – А тебе про это откуда известно? Кто рассказал?

– Борис, конечно. Отцу ни слова, а мне, наставнику своему, рассказал. Я и не поверил, думал, выдумал все. Только не знал, как объяснить, откуда он трофей изрядный взял?

Затянувшись, Кубин поперхнулся, прокашлялся, сказал виновато:

– Лет тридцать не курил. Что дальше было?

– Ну, после того, как я Борису помог, к дереву вернулся, с которого, как потом выяснилось, все и началось.

– Что за дерево? – тут же спросил Кубин.

– Дуб. Огромный. Я рядом грибы собирал. Далековато от дома, но для ноги полезно. Выхаживался, так сказать, после ранения. Потом присел у ствола отдохнуть. Затем рядом ворон каркнул. Я от неожиданности подскочил и головой о нарост на стволе приложился. Тут вся чертовщина и началась.

Глянув на изумленно крестящегося Кубина, добавил:

– Я ничего не придумываю. Сам в изумлении был. Сначала обнаружил, что пропала корзина. Она рядом стояла. Затем понял, что у меня нога здоровая. Абсолютно! А ведь пять операций было! И все без толку. Правда, шрамы все остались, но, видать, бывшие раны на здоровье не влияют. Потом к поселку пошел – и завертелось.

– Невероятно! – пробормотал Кубин, он собрался вновь перекреститься, но рука его замерла на полпути. – Я припоминаю, что зуб у меня страсть как вечером болел, а проснулся утром – прошло… извини, перебил.

– После всего я опять к дубу вышел. Так как понял, вся катавасия началась рядом с ним. Приложился к стволу и почувствовал, что что-то произошло. Смотрю – корзина моя стоит. И я понял, что в свое время вернулся.

Какое-то время ехали молча. Старик, отвернувшись, смотрел в глубину чащи. Догадываюсь, какие мысли у него сейчас в голове, и не прогадал:

– А мне и моим друзьям вернуться в свое время можно?

– Матвей Власович, – как можно мягче сказал я, – как ты это представляешь? Меня назад вернуло в то же самое время, и минуты не прошло. Считай, я будто из своего времени и не пропадал вовсе. С вами гораздо сложнее. Представь: ты появился в родном доме, что произойдет? Узнают ли тебя? Для них ты молодой был, а тут заявился старик, извини. А еще, я думаю, древо, что вас сюда кинуло, искать надо. Именно то самое. А что ты скажешь по поводу брата? Матвей Власович, с тобой все в прядке?

Кубин, обхватив голову руками, начал раскачиваться и стонать. Жаль, коньяка мало взял. Больше надо было. Я выудил фляжку – как знал, что пригодится – и подал Кубину:

– На, выпей, Власыч, и не волнуйся.

Он поднял лицо. В глазах стояли слезы. Глотнув из фляжки, он проговорил:

– Ты прав, черт возьми. Прав. Не возвратиться нам уже назад. А я-то понадеялся…

Кубин помолчал, затем, вздохнув, спокойно спросил:

– Скажи, зачем ты второй раз сюда пошел?

– Мой отец всегда говорил: сердце – женщине, душа – Богу, долг – Отечеству, честь – никому! Я видел, как сражался Борис. Видел погань степную. Я знаю историю. И знаю, что будет этой зимой! Просто не могу по-другому. Русский я. Поэтому мой долг – Россию защитить, пусть она сейчас пока не такая, как в будущем, но все РОДИНА. Как отец мой защищал. Как оба деда моих на войне. Понимаешь?

– Понимаю, – облегченно вздохнул Кубин. – Значит, я в тебе не ошибся. Ты нам очень нужен. Мы тут тоже сложа руки не сидели. Многое пытались сделать, но нас не слушали. Кто мы для князей? Я и Кулибин все это время пытались доказать Великим князьям, что Русь надо объединить. Не вышло, а сейчас у нас должно получиться!

Я покосился на старика. Нужен, значит? И как он смотрел на меня, когда крест увидел…

– Давай-ка, Власыч, к тому разговору вернемся. Давай про крест и прочее объясняй.

– Начну с того, род Владимира Дмитриевича от Рюриковичей идет. Ныне он удельный князь, вассальный великому князю Юрию Всеволодовичу. И у него такой же крест, от отца своего полученный. Но креста было два, абсолютно одинаковых! Второй у его родного дяди Ивана Владимировича, что был ближником великого князя Всеволода Юрьевича. После Липицкой битвы, когда Константин Всеволодович на отцов стол сел, что-то у них не заладилось, и Иван вместе с семьей и своей дружиной вдруг отъехал от нового великого князя. Говорили, на восток. И никаких вестей от него больше не было. Так вот, у Ивана Владимировича имелся сын – Владимир. Смекаешь?

Я покивал, смекаю, мол, нащупывая фляжку. Остался ли коньяк или нет? История эта на страсти мексиканские похожа. Однако основной смысл вопроса Кубина я понял.

– Ты предлагаешь мне представиться сыном этого Ивана Владимировича?

– Да! – радостно закивал старик. – Ведь и отчество совпадает! И самое главное – как ты думаешь, какое было прозвище прадеда боярина Владимира Дмитриевича?

Осталось только пожать плечами – откуда я могу такое знать?

– Велесом его звали! И всех потомков тоже! Каково, а?

Что ж, сюрпризы еще не кончились.

– А почему этот дед получил такое прозвище? Ведь Велес, насколько я знаю, бог – и бог языческий!

– Э-э-э, нет, ты ошибаешься. Прозвище не совсем от самого бога Велеса. Вспомни надпись – «Княжьего сына волохатого храни Иисус Христос!». Христос и волохатый, да на кресте! Так что не от языческого бога прозвище, а от мохнатого – волохатого – волоса – велеса. Понятно?

– И это значит, что прозвище совпадает с моей фамилией!

– Не только…

Появилась мысль, что я просто сплю. Сумбурный сон какой-то. Ну, не может так все совпасть! Стоп, что не только?

– Власыч, что ты последнее сказал?

– Ты и Владимир Дмитриевич похожи. Я когда разглядел тебя в первый раз, думал – с ума сойду. – И вдруг Кубин встрепенулся: – Володя, я вот что подумал: а не является ли Владимир Дмитриевич твоим предком?

Слова Матвея Власовича заронили в мои мысли сомнение. А мог ли быть этот боярин моим предком? Из рассказов отца я знал: Велесовы всегда были на военной службе, но и жили под Нижним Новгородом. Возможно, после раскола в церкви мои предки ушли в керженские леса. Однако это было в семнадцатом веке. Так что сомнительно думать, что боярин Владимир Дмитриевич и все его родственники здесь могут быть моими предками.

– Не думаю. – И я изложил старику свои мысли по этому поводу.

– Пускай не предки они тебе, но для дела надо…

– Ладно, – согласился я, – представлюсь я сыном Ивана Владимировича. Тем более что имя менять не надо, только что мне это даст?

– Иван Владимирович, – проникновенно произнес Кубин, – старший брат Дмитрия.

– Власыч, перестань говорить загадками!

Кубин вздохнул и принялся объяснять:

– Володя, тут имеет место старшинство по роду. Так как Иван Владимирович – старший из братьев, то по лествичному укладу и сын его, то есть Владимир Иванович, княжить в уделе должен вперед своего двоюродника. Хоть это все, конечно, еще вилами по воде – главное слово здесь Великого князя Владимирского.

Бр-р-р! Я помотал головой – пока не понятно, куда клонит Кубин. Мне что, надо явиться к этому боярину, то есть к князю, трахнуть кулаком по столу и заявить свое право на этот самый княжий стол? Или престол. Или удел…

– У Владимира Дмитриевича под рукой полторы сотни бояр, – продолжил объяснение Матвей Власович. – Еще дети боярские. И они не одни исполчаются, а с холопами своими. Так что ратников, вместе с земским ополчением, князь до пятидесяти сотен собрать может.

А, так вот он о чем толкует! В будущей «зимней кампании» понадобится много воинов, и Кубин хочет, чтобы я встал во главе поместного войска. Заманчиво. Старшинство и уклады – это хорошо, однако как это сделать?

– Власыч, а расскажи-ка мне все про князя.

– Сильный и умелый вой, как командир… хороший сотник, но воевода… посредственный. Это и великий князь Юрий Всеволодович отмечает, поэтому началовать его в походах не ставит. Сместить удельного князя со стола сложно, – признал Матвей Власович. – И расположение остального боярства навряд ли прибавится, кому ж охота насиженного-то места лишаться? А потому желательно тебе с Владимиром Дмитриевичем договориться совместно управлять: ему – княжий суд и земскую власть, а тебе – охрану княжества да воеводство в городовом полку, чтоб твое слово во всех военных вопросах было первым.

– Согласен, это лучший выход, – кивнул я, – и порукой тому будет мое финансирование. Взятой на меч казны должно хватить.

– Да, и в этом нам поможет Кулибин, то есть протоиерей Григорий. Он большое влияние на князя имеет.

Тем временем местность стала как будто знакомой. Вот овражек с родником, он и в моем времени был. Там, за лесистым холмом, была Заимка, та, что в будущем. Интересно, а в этом времени она тут же?

– Ладно, Власыч, для начала надо с князем познакомиться, а там посмотрим, как дела пойдут.

Поднялись на холм, поросший молодыми соснами, и впереди показалась крепостица. Ух! Если это та Заимка, то она древнее нашего областного центра. Жаль, в летопись не внесли. А сколько таких селений, которые, возможно, древнее Нижнего Новгорода, а то и Москвы?

Крепостица была обнесена глубоким рвом, валом и простеньким четырехметровым частоколом, из-за которого виднелись крыши домов, построенные в два этажа, а то и в три.

Нас увидали с проездной башни и закричали, створы ворот моментально захлопнулись, и начал подниматься перекидной мост. Когда до ворот осталось метров сто, Кубин остановил коня и, махнув нам, чтобы стояли на месте, медленно поехал к стене. Его, видимо, узнали, мост опустился, и ворота стали открываться. Из проездной башни выбежал пацан с криком:

– Дед Матвей приехал!

– Трифон! Вымахал, пострел, совсем богатырем стал!

Кубин подхватил его и посадил впереди.

Когда мы въехали в ворота, я увидел на крыльце большого дома Волоша, Агафью и очень знакомого ратника.

Откуда я его могу знать? Знакомое лицо… задумался… нет, не помню, странно. Пока пригляделся к хозяевам.

Вот так сюрприз! Волош, он же Владимир Дмитриевич, то есть удельный князь собственной персоной. А я его еще мужиком кликал, это князя-то. Хорошо, что он меня тогда не слышал! И лицо… действительно, мы похожи, и почему я в первый раз это не заметил?

Одет князь, на мой взгляд, не по-летнему, но богато! На голове шапка с высокой тульей и меховой опушкой. На плечах плащ с запонью на правом плече. Под плащом рубаха с серебряным узором. На ногах сапоги зеленого цвета. У княгини Агафьи наряд не менее богат, а то и более, чем у князя, – шикарное шелковое платье, полностью скрывающее фигуру, с воротником золотого шитья, с подолом, окруженным золотым шитьем и жемчугом. На голове тоже шапка с небольшой, но узкой тульей и свисающими вниз нитями жемчуга.

Как радушные хозяева, княжья чета вышла на крыльцо встречать гостей. Что ж, посмотрим…

Сразу за воротами мы спешились. Телеги проследовали в глубину двора. К нам подбежали молодые парни и приняли наших лошадей. Я выразительно посмотрел на Кубина, тот понял мой взгляд и шепнул пару слов двум отрокам из нашей команды, те кивнули. Один парень направился к телегам, а второй снял мои сумы с налучьем, зачехленным карабином и подошел к нам.

Матвей Власович первым шагнул к крыльцу, следом я, за мной Демьян. Но, опережая нас, к крыльцу понеслась Софья Ильинична.

– Батюшка!

– Софья?! – удивился тот ратник и кинулся навстречу. – Ты как тут? Откуда…

Владимир Дмитриевич посмотрел удивленно на девушку и повернулся к нам. Брови его полезли вверх.

– Здрав будь, княже! – поздоровался Кубин.

– И ты здравствуй долгие лета, Матвей Власович, – кивнул в ответ князь, косясь на меня.

Во взгляде его читалось недоумение и тревога. Неужели он признал во мне своего двоюродника?

Тем временем Кубин обернулся и представил меня:

– Познакомься, княже, с боярином Владимиром Ивановичем.

Во дворе стало тихо, только слышалось бубнение Софьи, прижимающейся к ратнику. Князь буравил меня взглядом и хмурился, наверняка просчитывая варианты поведения. Надо будет при первой возможности сказать, что на его удел не претендую, можно будет даже поклясться, положа руку на Библию, сердце или просто словом. Наконец он принял решение:

– Что ж, здравствуй… боярин…

Имени не назвал. Не рады тут моему появлению. Ладно, посмотрим…

Владимир Дмитриевич посторонился, и вперед выступила княгиня Агафья с большим деревянным резным ковшом:

– Испейте, гости дорогие, с дороги квасу хлебного!

Кубин принял с поклоном ковш, приложился и сделал несколько глотков, затем передал его мне. Я посмотрел внутрь. Е-мое! Да тут литра три, а Старик отхлебнул всего-то чуть-чуть! Зараз я не пил столько. За спиной сопел Демьян, он парень здоровый, ему аккурат эта емкость за мензурку сойдет. Вдохнул побольше воздуха и начал пить шипучий квас. Но до чего он вкусен! Не то что в наше время, рецепт бы узнать. Влил в себя почти литр, и желание узнать рецепт исчезло, а с последующими глотками вовсе забыл напрочь. И тут вижу, что Демьян отошел и что-то тому знакомому ратнику тихо говорит на пару с девушкой. Пришлось пересиливать себя и допивать напиток. Слава Богу, что водки еще нет, а то налили б ее в этот тазик. Свалился бы тут у крыльца. Наконец я победно перевернул ковш. Кажется, правильно сделал, потому что князь крякнул одобрительно:

– Силен, боярин! Корец в треть ведра осилил!

Пошутили, что ли? Ну что ж, я тоже шутки люблю, только их надо тщательно продумать, чтоб не обидеть предков с черт знает каким чувством юмора. В голове слегка зашумело, местный квас градус имел, как у пива.

– Княже?! – это подошел тот ратник.

Владимир Дмитрич повел рукой:

– Это, гость дорогой, боярин Илья Демьянович из рода Гориных, сотник великого князя!

Вспомнил! Как имя произнесли, сразу вспомнил! И сразу легкий холодок проструился по спине. Не от страха, а от непонимания – вещих снов я прежде не видел. Это же тот ратник из кошмарного сна, в котором раз за разом, сражаясь плечом к плечу, мы погибали. Сначала он, Горин, затем я. Брат по битве, брат по вере, брат по пролитой крови.

Мы синхронно поклонились друг другу. Я промолчал, а боярин начал благодарить:

– Боярин, спасибо тебе за дочерь мою, из неволи поганской освобожденную! Долгие лета и милость Господа нашего!

– И тебе здравия! – ответил я. – Это долг наш боярский – Русь защищать!

– Что ж, славные речи! – сказал князь и показал рукой на дом: – Проходите, гости дорогие, в дом. Отобедайте с нами.

Вошли в просторную комнату. Кубин отцепил оружие и положил на лавку у стены, я тоже снял саблю. К нам подошел паренек и стал помогать снимать брони. Затем прошли к большому столу и сели.

– Сейчас стол соберут, а пока… – Владимир Дмитриевич сел напротив нас, – поведайте – какие вести есть?

– Плохие, Владимир Дмитриевич, плохие, – ответил Матвей Власович, – поганые вновь объявились. На меня с отроками напали вечером недалече. Отроков я в лес послал, чтоб утечь успели, а сам сплоховал, уже связанным очнулся. Дочь Ильи Демьяновича там увидел.

– Ведаю об этом, – кивнул князь. – Вчера степняки поганые на Полески налетели. Захара Демьяновича и смердов в куски порубили на поле, а всех молодок в полон увели.

– Господи! Спаси и помилуй! Прими их души.

– А по вечеру Полина Демьяновна и племянница Луша все побитые пришли, эту весть принесли. Я по поместным боярам гонцов послал, чтоб исполчались, и от обеда на поиск идти собирался.

– Как побитые, княже? – спросил Кубин.

– С виду целы, синяки на руках да малые порезы. Только у Полины плечо зело болит. Смотрели старые вои, говорят, перелом, но они не уверены. Нет у меня достойного балия.

Балий – это медик, что ли? Медподготовка у меня чуть ли не в подкорку вбита. Был такой у нашего начальства бзик – уметь помимо прочего провести хирургическую операцию при ранении…

Шучу, конечно, но оказать первую помощь могу вполне профессионально. Первое впечатление у князя не очень, может, так хоть симпатию заработаю.

– Княже, – подал я голос, – дозволь раны посмотреть. Есть у меня снадобья, что помочь могут.

Владимир Дмитриевич чуть подумал, затем сказал одному из парней, что за спиной у него стояли:

– Вот что, Емельян. Евдокии передай, как Полина Демьяновна и Лукерья проснутся, чтоб нас позвала.

– Исполню, Владимир Дмитриевич.

Парень с поклоном исчез. А Велесов спросил Кубина:

– Матвей Власович, а как же ты из полона-то вырвался?

– За это спасибо боярину Владимиру Ивановичу… – И Кубин поведал, как я лихо перебил всех степняков и отправил вражин в геенну огненную. В общем, стрелами я всех положил, только нескольких зарубил и одного в полон взял. И что на меч взял оружие и товаров всяких, умолчав про сундук с казной. А потом пленников освободил, даже накормил…

Агафья, что сидела тихой мышкой все это время, встрепенулась:

– Оставьте пока разговоры. Ешьте и пейте, вина я распорядилась поболе принести. Помянем убиенных.

Наконец обратили внимание на то, что было на столе. Глядя на заставленный стол, проще сказать, чего тут не было, чем перечислить, что есть. М-да, заморской икры не хватает да торта, пожалуй. Торт заменяло множество всякого печива. И это все натуральное, без консервантов и вкусовых добавок. Все достали ножи и стали накладывать себе на большие ломти хлеба кто что. Так, тарелок тут нет, вот вместо них и используют хлеб. Достал свой выкидной нож. На кнопку нажал, придержав лезвие рукой, чтоб не щелкнуло. Отрезал ломоть хлеба и наколол большой кусок вареного мяса. Добавил к мясу жареного рябчика. Пододвинул поближе миску с приправой. Неожиданно из-за спины появилась рука с кувшином и налила вина в большой бокал, похожий на кубок. Обернулся – сзади стоял парень, наливающий вино уже Кубину. Я отпил вина – недурно, вкусом похоже на аликанте.

Велесов поднялся с кубком в руках:

– Выпьем, бояре. Помянем всех, что живота лихован.

Поднялись и выпили стоя. Не успел служка наполнить бокалы, как Горин поднялся:

– За князя Владимира Дмитриевича, долгие лета!

Выпили, и шума в голове прибавилось. Похоже, выпитый квас смешался с вином. Налег на закуску.

– Княже, – вбежавший в комнату паренек поклонился, – Евдокия сказала, что Полина Демьяновна проснулась.

Мне пришлось сходить в комнату, где сложили оружие и сумы. Не доставая ранца из сум, нащупал аптечку. В ней у меня много чего имеется. Белая пластиковая коробка с красным крестиком в самом углу может привлечь излишнее внимание. В суме нашелся мешочек, не большой, но довольно просторный, чтобы открыть коробку не вынимая из мешка. Меня проводили в маленькую, по сравнению с остальными, комнату. Со мной в светлицу зашел Велесов, Горин и Кубин остались в коридоре. В углу стояла кровать, точней то, что я сначала принял за кровать. На широких полатях с матрацем, похожим на слоеный торт, собранный из соломенных тюфяков и меховых шкур, лежала женщина. В глазах ее стояла боль.

– Вот, Полуша, – представил меня князь, – боярин Владимир Иванович, зело в лекарстве сведущ. Поможет тебе с язвами твоими справиться.

Я чуть поклонился:

– Здравствуйте, Полина Демьяновна. Давайте посмотрим на вашу руку.

Женщина округлила глаза, испуганно проговорила:

– Как можно раздеваться пред чужим мужем?

Вот ведь скромность русская! Как в баню всем вместе ходить, и мужикам и женщинам, так можно, как снять рубашку, так застеснялись.

– Лекарю смотреть можно. Как вылечить больного, не видя его? Рубашку только снимите, остального не надо, а за пристойностью боярин Велесов присмотрит. Или кликните кого-нибудь из женщин.

Велесов тут же выкрикнул:

– Евдокия, Марья!

В комнату вошли женщина и девушка в широких юбках-поневах, под которыми угадывалось еще множество юбок, одетых, видимо, для пышности. Велесов, выходя, распорядился:

– Помогите в лекарском деле боярину Владимиру Ивановичу.

– Теплой воды, руки обмыть, принесите, – добавил я.

Ну, вот и славно. Нехотя, но рубашку все-таки сняли, и теперь, прикрыв груди снятой рубашкой, Полина Демьяновна лежала чуть на боку, прикусив губу от боли. Ополоснув руки, отодвинул помощниц в сторону и осмотрел плечо. Имелась припухлость в районе сустава. Дотронулся до плеча в разных местах, спрашивая:

– Тут болит? А тут? И здесь тоже?

Получая ответы, понял, что у женщины сильное растяжение связок. Положил руку на лоб, жар присутствует, значит, таблетки однозначно. Повернулся к помощницам:

– Клюква в доме есть?

– Есть, боярин, как же не быть-то, – прошамкала бабка Евдокия.

– Истолочь и залить кипятком!

– А полотно для новой повязки нести, батюшка?

– Да, и побольше.

– Слыхала, Марья? – рявкнула на девку бабка. – Отвар неси и повязок.

Марья исчезла за дверью.

– Я для облегчения болящей велела клюквенный квас вдоволь давать, да вон кувшин-то стоит… – и Евдокия показала на стол. – Ты, боярин, не беспокойся, родимый, сей же час клюкву девки истолкут и брусничный лист… зачем лист-то? Да как же без него, касатик? Испокон веку при любом жаре его запариваем…

Слушал скороговорку бабки и кивал. Слово вставить все равно бы не успел. Вытерев руки, я достал из аптечки мазь, не вынимая аптечку из мешка. Левомеколь должна помочь снять опухоль и боль. Стал осторожно втирать мазь в плечо. Боярыня лежала молча, только раз скрипнула зубами. Больно, знаю. Не раз получал растяжения и переломы. Один раз, еще зеленым юнцом, получил перелом руки далеко в горах. С тропы сорвался. И, как назло, ни одного обезболивающего. До ближайшей точки с медпунктом километров пятьдесят напрямую. Но в горах напрямик только на вертушке, а пешком топать в три раза больше, кто хоть раз был в горах, знает. Пока дошли до дороги и вызвали транспорт, прошло пять часов. В медпункте даже пришлось резать куртку, так как руку раздуло. Сам я все помнил смутно, сильно болела рука и почему-то зубы. Потом рассказывали друзья, что я всю дорогу зубами скрипел.

Пока втирал мазь, принесли то, что просил. Глянул на полоски ткани, больше похожие на мешковину, – коротковаты, хотя зафиксировать руку пойдет. Так, чтобы повязку наложить, боярыню поднять и посадить надо. Боярыня опять взъерепенилась. Стал объяснять Евдокии, что надо сделать. Повторил раз двадцать, вроде поняла. Сам, отвернувшись к мешку с аптечкой, принялся готовить питье. В кружку с клюквенным морсом покрошил две растертых в порошок таблетки анальгина. Повернулся, боярыню уж спеленали, даже руку правильно к телу притянули. Проверил настой, вроде не очень горяч.

– Полина Демьяновна, вот выпейте. Это поможет снять жар и боль.

– Спасибо, боярин, – слабо улыбнулась женщина, – мне уже легче. Руки у тебя добрые.

Я объяснил Евдокии, что надо сделать, когда боярыня проснется, и вышел в коридор. Там стояли нетерпеливо топтавшийся Горин, Велесов и дед Матвей. Князь сразу спросил:

– Ну что?

– С ней все в порядке. Спит опять. Что делать, я Евдокии пояснил.

– Добре. Матвей Власович, Илья Демьянович, идите, други, за стол, а нам с Владимиром Ивановичем разговор вести надобно.

Владимир Дмитриевич повел рукой, приглашая идти за ним. Я поймал ободряющий взгляд Кубина, кивнул и пошел за князем.

Эта светлица была просторной, с большим слюдяным окном. В центре стол с лавками по бокам, у стен большие сундуки. И высокий резной столик с множеством полок, очень похожий на бюро. Князь подошел к окну и всмотрелся куда-то.

– Я помню наши игры, – произнес князь, – ты всегда меня побивал…

Невольно улыбнулся: детские обиды движут князем или все-таки тревога за свой удел?

– Давай забудем старые обиды, – предложил я, – все, какие есть между нами. Кто старое помянет, тому…

– Тогда скажи, – Владимир Дмитриевич развернулся и посмотрел мне в глаза, – зачем ты пришел?

Я вздохнул, таки придется давать клятву, что его удел мне не нужен.

– Брат, я не буду говорить, что склоки меж родичами – зло, грех. Можешь не верить, но я не требовать удела пришел…

– Склоки – грех, – согласился князь. – Чего же ты хочешь?

Глава 5

Во дворе слышался какой-то шум. Но у меня было срочное дело – три литра кваса и полулитра вина вовсе не шутки. Полагая, что туалет должен находиться на улице, я выскочил из терема, остановил проходящего мимо парня и спросил, где находится отхожее место. Парень показал куда идти. Пройдя метров двадцать вдоль стены, за углом обнаружил туалет. Такое строение не спутаешь ни с чем. И через восемь веков строить так же будут. Только этот еще резьбой разукрашен. Наскоро подивившись на древнее зодчество, нырнул внутрь.

Оправившись, вернулся к крыльцу и увидел въезжающих в крепостицу всадников. Один из них показался мне знакомым. На крыльцо вышли князь, Горин и дед Матвей. Знакомый воин спрыгнул с коня и шагнул к крыльцу.

– Здравствуй, батюшка. Здравы будьте, бояре.

Он поклонился и подошел к Велесову. Тут я его и узнал. Это был Борис, старший сын Велесова. Владимир Дмитриевич обнял сына, потом повернулся и представил меня:

– Знакомься, это боярин Владимир Иванович.

Борис пристально на меня посмотрел, затем поклонился.

– Здрав будь, боярин.

– Сколько воев привел, ратник? – спросил князь Бориса.

– Два десятка, отец. Еще с Выселок подойдет боярин Керженя со своим десятком. Но не это главное. У местечка, где Люнда большую петлю делает, степняков видели. Сабель сто. Похоже, на дневке стоят. Полона не видать. Мыслю, не скоро они с места снимутся. Я там холопов оружных оставил на присмотр.

– Знаю это место, – кивнул князь. – Что скажешь, Илья Демьянович?

Горин покачал головой:

– У Люнды, говоришь? У тебя тут два десятка воев, Борис привел еще два. Вместе с нами чуть меньше пяти десятков получается.

Горин замолчал, думая.

– Не забывайте, бояре, про отроков, – подал голос Кубин.

– Так они и не новики даже! – удивился Горин.

– Не стоит этих отроков недооценивать, – вмешался я. – Они толково придумали, как освободить боярина Матвея Власовича, только опоздали малость.

– Да-да, – согласно кивнул Матвей Власович, – Демьян, Треша и Макар – очень хорошие лучники и придумали справно, сзади зайти…

– Там одно, здесь другое, – возразил Горин. – Тут бронные ратники нужны да опытные. А их порубят, и оглянуться не успеешь. И луки у отроков охотничьи, бьют недалеко.

– Илья Демьянович, можно вынудить степняков делать то, что мы хотим. Тогда и от парней толк в бое будет.

Князь взглянул на меня и сказал:

– Ну, растолкуй, Володимир Иванович, как поганых заставить плясать под нашу дудочку.

– Хитростью выманить их. Пусть десяток отроков проедет на виду у поганых. Они за ними кинутся. Любят они за беззащитными гнаться. А мы ударим навстречу. И вообще, во первой надо место то смотреть, возможно, лучше придумаем.

– Добре, – кивнул князь, – так тому и быть.

Я нашел глазами Демьяна, он стоял с парнями у коновязи.

– Демьян! – Как он подбежал, сказал ему: – К выходу готовься. Бронь мою вынеси и сумы, оружие проверь, свое и мое.

Он кивнул и кинулся в дом, а я подошел к деду Матвею. У меня было много вопросов, да и у него ко мне, думаю, тоже не мало.

– Ну, как прошло? – спросил Матвей Власович.

– Поговорили, – усмехнулся я, – по душам. И о княжестве говорили, и о воеводстве моем. Еще о том, почему до сих пор по княжеству шляются степные разбойники и их никак не могут найти и уничтожить.

– А не перегнул ли ты палку, Володя? – сказал Кубин. – Ведь это для князя как бы в вину, не справляешься, мол, в своем уделе.

– Ничего, – усмехнулся я, – это я «по-братски» его пожурил. Однако тут же разложил по полочкам причины неудачного преследования и поисков. Это больше всего князю не понравилось.

– Что именно?

– А то, – зашептал я старику, – что кто-то среди окружения князя шлет весточку поганым о всех намерениях княжьей дружины.

– На Кутерьму намекаешь? – оглянувшись, тоже шепотом произнес дед Матвей. – Я лично Лисина знаю, и отца его, и брата. Очень смелые бояре. В сражениях труса не праздновали. Тут в сказаниях народ явно ошибся.

Я пожал плечами. В былинах много чего добавлено для красного словца, додумано, а порой и откровенно наврано. Кутерьма, он же Лисин Григорий Макарович, в сказании о Китеже фигурирует как предатель, показавший монголам тайный путь ко граду. Возможно, боярина оболгали, а может – нет. Вообще в сказании много противоречий. Например, как Батый после разорения многих городов узнал о Китеже и после битвы с русскими полками приказал захватить этот город, куда отступил великий князь Юрий Всеволодович. Исторические справки говорят о том, что великий князь погиб в битве при реке Сить, и поэтому он никуда отступить не мог. Еще – как может уйти город в озеро, если размеры он имел большие, чем сам Светлояр? По словам Кубина, Китеж вообще находится в полутора верстах от озера. На реке Люнда. Поэтому не стоит верить всему, что говорится в предании, и действовать осторожно.

– И что сказал на это князь? – спросил Кубин.

– Владимир Дмитриевич сказал – не верит в иуду среди бояр, вот в то, что кто-то из мордвы служит поганым, он готов верить. А по мне, никаких решений князь не принял, сказал – подумает.

– Значит, будет проверять – какой ты воин, – сделал вывод дед Матвей.

Я согласно кивнул. Хоть князь вида и не подал, но явно отнесся скептически к рассказу о том, как я лихо освободил Кубина и дочь Горина из плена. Его право.

Появился Демьян с Макаром, положили сумы, оружие и бронь.

– Мы лошадей управлять, – сказал дюжий отрок, и оба парня умчались к конюшне.

Мы начали надевать на себя кольчуги. Когда прицепили оружие к ремням, Макар принес два трофейных щита. Оба круглые, но один деревянный с умбоном и кожей обтянут, а второй из прутьев сплетенный. Даже название вспомнил – «халха». Вот, бляха, сейчас бы тот щит из нержавейки и бакализированной фанеры, что Куклин для ролевика сделал! Броня, а не щит, пусть и тяжелый.

– Власыч, – привлек я внимание Кубина, – щит-то – смех один.

– Щит как щит, от сабельного удара сбережет, – пожал плечами Матвей Власович, – от копья… Макар! – И Кубин сказал подбежавшему парню, чтобы принес другие щиты.

Я по привычке попрыгал, проверил, как выходит сабля, сколько в туле стрел… заодно пистолет в налучи. Макар принес щиты, две рогатины и запасные тулы со стрелами, а Демьян подвел лошадей. Погрузили сумы на заводных, поднялись в седло. Остальные бояре уже были верхом и ждали князя. Владимир Дмитриевич появился на вороном жеребце, поднял руку и выехал из крепостицы первым, следом направились я, Кубин и Горин, а за нами остальные ратники.

* * *

Горин, Велесов, Кубин и я стояли на пригорке за кустами ивы и осматривали стоянку степняков. Они расположились в весьма удобном месте, ничего не скажешь. Подобраться тихо не получится. Поляна, точней узкое поле, заросшее травой, растянулось с вершины пологого холма на полкилометра и заканчивалось полосой сухого камыша. Самой реки видно не было, только высокий яр противоположного берега.

Вширь поляна была чуть более пятидесяти метров, местами сужалась, но у самого камыша раздавалась на сотню, или даже полторы, метров.

– Внезапно не ударить, – сделал вывод Горин, – успеют подняться в седло.

– Ну, что скажешь, боярин, на это? – спросил меня князь.

– Есть мысли, – ответил я. – Но нужны уточнения. Илья Демьянович, вон за теми кустами и камышом что?

Горин глянул.

– Там трясина, а далее река.

– А за холмом? – показал я в сторону.

– Перелесок.

Ну что, все понятно. Идею ударить прямо из леса отмел сразу, тут он был густ, сплошь чапарыжник и бурелом. Выход один – атаковать от вершины холма. Плюсы – вниз по уклону лучше скорость и легче лошадям. Минусы – как правильно заметил Горин, успеют подняться в седло, но это пусть, сила удара латной конницы страшна, а среди кочевников никто лат не имеет. Минус в другом – успеют закидать стрелами атакующих ратников. Если не поранят людей, так лошадей побьют. Значит, надо ударить, подгадав момент, когда поздно будет кидать стрелы. Сделав знак отойти, направился в глубину леса. У елки высокой сдвинул в сторону самую нижнюю лапу, разбросал старые иголки и палочкой нарисовал увиденную местность. И начал пояснять свои мысли, показывая палочкой на рисунке:

– Смотрите, бояре. Встаем тут. Здесь ставим лучников, то есть отроков. Как поганые поднимутся по склону до вот этого места, мы и ударим, а отроки пусть им в бок бьют, а то и в спину.

– Толково, – кивнул Горин и посмотрел на князя.

– И как их выманивать? – спросил Владимир Дмитриевич. – Али вечера дожидаться будем?

– Пусть часть отроков на лошадях поскачут к поганым, стрельнут раз из луков, и сразу назад. Чтоб успели в лесу спрятаться.

– Побьют ведь!

– Другие мысли есть?

Все посмотрели на рисунок. Молчали, думая.

– Тогда можно сделать чуть по-другому, – выдал я еще один вариант действий. – Выманивать поганых будут не отроки, а холопы. Дюжины, мыслю, хватит, а отроки пусть на опушке стрелами поганых встречают.

Горин, подумав, кивнул и посмотрел на Владимира Дмитриевича.

– Быть по сему, – решил князь.

Молча спустились в овраг, где скопилось наше войско. Князь выделил десяток холопов и принялся им втолковывать задачу. Матвей Власович собрал всех отроков и тоже начал объяснения. Я подошел к своим лошадям. Рядом объявился Демьян. С деловым видом стал поправлять сбрую, осмотрел свою рогатину. Похоже, что он собрался в копейной атаке участие принять.

– Демьян, ты что тут делаешь? А ну, марш к деду Матвею. Он сейчас там о будущей сечи речь ведет.

Демьян вскинулся:

– Я не чалый отрок, чтоб в броне по кустам сидеть. А лучников хватит. Наших и боярина Велесова отроков с две дюжины есть.

Пробежался взглядом по этому парню. Статью и ростом он фору многим боярам даст.

– Матвей Власович, – обратился я к подошедшему Кубину, – вот Демьян собрался в копейную атаку. Как думаешь, брать или нет?

– Такого в качестве тарана грех не взять, – усмехнулся дед Матвей. И добавил строго: – Во втором ряду пойдешь. И вперед не лезть! Понял?

– Понял! – Лицо Ильи засияло.

Я поднялся в седло и… замер – на толстой сосновой ветке сидел ворон. Огромный. Каркнет или нет? Пусть лучше молчит, а то накаркает еще. Пернатый вестник взлетел и скрылся в чаще леса. Проводил взглядом ворона и сплюнул три раза через левое плечо.

Князь поднялся в седло и поднял правую руку. Так, с поднятой правой рукой, и двинулся по тропе. За ним потекли десятки бронных ратников. Замыкали колонну Горин, Демьян и я.

Дед Матвей принял командование отроками и выдвинулся вслед за нами.

Для того чтобы выполнить задуманное, отряду пришлось обойти поле лесом. Так как скорость передвижения снизилась, то вдоль лесной опушки пешком двигались два наблюдателя, на случай появления дозора степняков, или если они снимутся со стоянки. В этом случае план надо будет менять. Через час вышли к небольшому перелеску. Вперед ушел пеший отряд в десяток ратников – проверить, нет ли у степняков дозора на выходе из поля. Ведь, по сути, кочевники в ловушке сидят. Так и оказалось – часовые имелись. Их тихо вырезали и подали знак нам. Вперед выехали парни с дедом Матвеем и, не доезжая края рощи, скрылись за деревьями. Князь махнул рукой, и холопы легкой рысью ускакали в поле выманивать кочевников. Я с Демьяном выехал из перелеска. Остановился около князя. За нами чуть стали выезжать ратники, выстраиваясь в две линии. Горин обернулся:

– Как поганые в погоню кинутся, Матвей Власович знак подаст.

За нами ратники деловито подтягивали доспехи, двигали сабли в ножнах, в общем, привычно готовились к бою. Я осмотрел собственные латы, вроде все нормально. Шлем на месте, то есть если на голову его надеть. Водрузил на голову, чуть не забыв подшлемник, который мне нашел дед Матвей. Бармицу откинул, пока. Проверил саблю – в ножнах не застревает, латы сидят удобно, перчатки надеты, копье рядом. М-да, надо очень постараться попасть этой оглоблей во врага и самому уклониться, или отбить щитом вражеское копье. Кстати, о щите. Надо будет заказать новый щит, по типу куклинского.

– Знак, княже, знак!

Мы, привстав, всмотрелись в край рощи. Там махал руками парень. Князь поднял копье вверх и крикнул:

– Не посрамим ратной славы наших отцов и дедов! С нами Бог!

И, опустив личину, пустил коня в рысь. Мы нагнали князя и, ускоряясь, начали собираться в плотный ряд. Я обернулся – прямо за мной, во второй линии, скакал Демьян. Из-под бармицы азартно блестели глаза. Страха в них нет. Мне тоже не страшно, даже странно…

Из-за рощи вылетели холопы, за ними в двухстах метрах скакали монголы, похоже, вся сотня. Нет, не вся. Отроки из рощи вовсю стреляли из луков, и очень метко. Степная сотня разделилась, шесть десятков преследовали холопов, остальные, прикрываясь щитами, свернули в сторону стрелков.

Князь опустил копье и закричал:

– Китеж!

– Ки-ите-е-еж!

Сбившись еще плотней и опустив копья, мы мчались на степняков. Похоже, наша хитрость удалась, они не ожидали встретить кованую конницу и растерялись. Половина степняков, осадив коней, закрутилась на месте и начала метать стрелы, остальные, опустив копья, поскакали навстречу.

Две конных лавы стремительно сближались. Я уже отчетливо различал злобные вражьи лица. Все ближе и ближе. Выбрал того, кого наколю на свое копье. Прицелился и чуть отвел руку назад, Теперь главное не промахнуться. По спине пробежал холодок и исчез, как будто его сдуло ветром. Мыслей в голове не стало. Степняк, готовясь отбить копье, приподнял перед собой щит. Я целил прямо в него, чуть опустив наконечник вниз.

Сшиблись! Каким-то чудом успел отбить вражье копье вверх. Мое же попало в край плетеного щита, пробило его насквозь и погрузилось в тело. От удара ратовище выбило из руки. В этот момент краем глаза уловил мелькнувшее лезвие другого степного копья, успел подставить щит, но сильный удар буквально выдернул меня из седла. «Вот и все», – пронеслось в голове. Грохнувшись на землю, с удивлением отметил, что еще жив, только в легком нокдауне. Рядом лежит мой щит с расщепленным краем. Затем что-то падает на меня, и я отключаюсь.

* * *

Сколько уже валяюсь? По крикам и звукам боя – совсем немного, может, только пару минут в отключке лежал. Шевельнулся и чуть не взвыл – больно, блин. Приподнялся. Из-за торчащей во все стороны травы видно только небо с мелкими облачками. Скрипнув от боли зубами, перекатился на бок и, опираясь на щит, попробовал подняться. Дернуло в боку так, что потемнело в глазах. Черт! Провел левой рукой вдоль тела, но крови не обнаружил. Нащупал только разорванные кольца кольчуги, дальше – черт его знает. В голове немного прояснилось. Сделал глубокий вдох. Если ребра были бы сломаны, то больно было бы дышать. Но боль не утихала, похоже на ушиб, но не уверен. Чуть приподнялся, оглядывая место схватки. Везде лежали только тела степняков. Это что же, я один сбит был? Или просто не вижу. Рядом кто-то зашипел с подвывом. Пришлось чуть сдвинуться, чтобы посмотреть: это оказался сбитый мною степняк. Он держался за пах, похоже, моя рогатина пропорола ему причинное место. Ну, ему оно больше не понадобится. Рядом взрыл землю конь. Поднял голову. Под бармицей узнал довольную физиономию Демьяна. Жив, слава Богу.

– Цел, боярин?

– Вроде. Рентген бы сюда или томограф. Тогда ясно будет, цел или нет. – Последнее пробормотал тише. – Встать помоги. Коня моего не видел?

Демьян покрутил головой.

– Вон он. Сейчас приведу.

Он поймал и привел моего коня. Спрыгнул и помог подняться. В боку опять дернуло, неужели ребра все-таки сломаны? Скверно будет. Я ухватился за седло правой рукой, ослабил на поясе ремень, приподнял подол кольчуги и сунул руку под бронежилет, заменивший мне поддоспешник. Ощупал бок – сухо, крови нет. Скинул ремень полностью, поднял кольчугу и посмотрел на большой рубец на бронике. Старый бронежилет, вкупе с кольчугой, спас меня. Прав был Васька, когда говорил, что бронник – это лучший поддоспешник. Если вернусь, спасибо ему скажу.

Чпок!

Демьян спрятал кистень, а держащийся за пах монгол ткнулся лицом в землю. Сурово и справедливо. Кстати!

– Демьян, а у нас убитые или раненые есть?

Он рассмеялся.

– Нет, боярин Владимир Иванович. Мелкие язвы, абы и говорить не требно.

– А что поганые?

– Поганые в камыш попрятались, там и сидят. А те, что в сшибке уцелели, сначала к роще поскакали, но дед Матвей с отроками и боярами их из луков всех постреляли.

Такая удача в бою редка. С нашей стороны убитых нет, даже тяжело раненных не имеется. Чудесно, что еще сказать! Поднял поврежденный щит и повесил его к седлу, затем поднялся сам. Сидя боль была более терпима. Как заводных коней приведут, так мазью натру, и повязку наложить надо бы.

К нам подъехал дед Матвей. Оглядел меня и улыбнулся.

– Жив? Вот и славно.

Потом повернулся к отрокам и холопам:

– Приберите тут все. Коней и добро там соберите. Третей старший. – И, кивнув мне, легкой рысью пустил коня к боярам, что стояли на холме.

– Поехали, Демьян. Тут без тебя справятся.

Я пустил коня шагом, чтоб меньше тревожило ушиб. У камыша стояли бояре. Некоторые скакали вдоль зарослей, выцеливая степняков, с луками наготове. Я медленно подъехал к стоящим вместе Горину и Велесову. Они что-то обсуждали. Горин говорил, что надо прочесать камыш и убить всех поганых. Князь согласился, что убить, конечно, надо, но не лезть в топкую заросль, а просто обстрелять его стрелами.

– Тут воза два стрел на каждого боярина потребно. И то, мыслю, не всех поганых истребим.

Князь посмотрел на меня:

– Что скажешь, Владимир Иванович? Не подумай, что трусим, но терять ратников не дело.

Я посмотрел на заросли – а чего тут гадать? Решение просто до невозможности. Сухого камыша тут в достатке. Только спичку поднести.

– Выжечь.

– А верно, бояре. Выжечь, и вся недолга.

Горин вдруг кашлянул:

– А как же… Ведь луки у поганых добрые. А… – И махнул рукой.

Велесов нахмурился:

– А поганые от огня в реку не бросятся?

Я пожал плечами:

– Даже если и бросятся, пока по яру поднимутся, стрелами перебьем, хотя… вряд ли – у них стойкая боязнь воды. Они и грязь не смывают, боясь счастье и удачу смыть.

– Как это не моются? А реки они как переходят?

– Броды есть, – я опять пожал плечами. – В воду ведь кони входят. Даже на лошадях, чтоб не замочить, ноги поджимают.

Когда в Монголии жил, заметил, что в баню только русские и ходили. Удивился только раз, когда в баню зашел, как показалось, монгол, а оказалось, что наш офицер, казах, уж больно похож был на местное население. Потом узнал про «счастье и удачу».

Два ратника споро разожгли костер, взяли палки с намотанными на них тряпками, пролили их чем-то и сунули в огонь. Факелы вспыхнули, выбросив облачка черного дыма. Подбежали к зарослям и разошлись в стороны, поджигая сухой камыш. С сухим треском огонь разрастался. Казалось, горят не сухие камышины, а порох. Огонь сожрал край зарослей и быстро побежал вдоль берега. Бояре разделились на два отряда. Одни с приготовленными луками следовали за огнем, другие, чуть отъехав в сторону, приготовились отсечь степняков, на случай прорыва их из горящего камыша. Огонь быстро уполовинил заросли. Среди густо летающих искр и дыма проглядывался высокий яр противоположного берега. Если монголы и смогут с помощью лошадей переплыть на другой берег, то взобраться на яр не получится. Там омут и сразу подъем высотой четыре метра. Странно, в моем времени я не видел Люнду в таком виде. Там она течет спокойно, берега пологие, и заросла камышом и тиной. Да и не такая широкая, как здесь.

В камыше раздались крики, бояре сразу натянули тугие луки и выстрелили на голоса. Некоторые стали метать стрелы с невероятной скоростью. Было видно, как то тут, то там трясется камыш от мечущихся в панике степняков. Вот-вот догорят остатки…

Из огня, визжа от ужаса и рассыпая искры, вырвались всадники. Бояре защелкали луками, как из пулемета. Выскакивающие из огня степняки не проезжали и десяти метров, на глазах превращаясь в дикобразов с иглами в виде стрел. С реки раздалось несколько шумных всплесков. Похоже, кто-то решился спастись от огня в реке, или, скорей всего, лошади сами понесли от пожара прочь, не слушая своих седоков. По реке проплыли четыре коня и, отфыркиваясь, выбрались на берег уже у сгоревшего края, но без седоков.

Вот и все. Князь с Гориным и с частью бояр поскакали к куче трофеев, а я подъехал к деду Матвею. Появился Демьян, сияя ярче новой гривны. В руках держит лук. Дед Матвей нахмурился.

– Где ты взял этот лук, отрок? – Тон Кубина не предвещал ничего хорошего.

У Демьяна улыбку сдуло с лица, лук он спрятал за спину, а сам понурился.

– Это лук боярина Володимира Ивановича. У боярина все равно кольца нет, как бы он его натянул?

Дед Матвей, подъехав, отвесил подзатыльник, прямо по шлему. Да так, что он съехал на глаза.

– Спрашивать надо, бестолочь. Сними шишак-то, руку отбил, – затряс отбитой рукой дед Матвей. – И много поганых ты настрелял?

Демьян скинул шлем и глянул исподлобья:

– Каждый вторый – мой.

Кубин захохотал. Я тоже усмехнулся.

– Ну-ну, Робин Гуд. Три десятка ратников по двум дюжинам поганых стреляло, и каждый второй – твой?

А дед Матвей, отсмеявшись, сказал:

– Перехвалил я тебя давече, перехвалил. Но насмешил, отрок, ой, насмешил. Только не ври боле. И не хвастай. Не дело это. Грех!

– Я правду говорю! – вскинулся Демьян. – Доказать могу. Поедем, бояре.

И поскакал к телам степняков. Мы с Кубиным не спеша направились за ним. Демьян остановился у убитого степняка и показал на тело:

– Вот, бояре, мое доказательство.

– Ну, стрелы, и что?

Парень, не смутившись, показал на оперение.

– Посмотрите, бояре. Мои стрелы трехперые, а у остальных два пера. Мои стрелы убили поганого.

Я показал на утыканное стрелами тело.

– А эти стрелы его что, пощекотали?

– Я их выдернул из головы, посмотрите.

Мы слезли с коней и посмотрели на голову степняка. Обе глазницы были пробиты. Демьян сказал гордо:

– И так у дюжины.

Мы в молчании обошли все трупы. Что говорить? У двенадцати глаз не было. В них торчали трехперые стрелы.

– Ну, ты даешь! Прям, Вильгельм Телль какой-то.

Кубин покачал головой:

– Нет слов.

Демьян задрал нос:

– Я ж говорил.

– И зачем ты две стрелы тратил на каждый глаз?

– А оно так верней будет.

Я посмотрел на тело степняка. В нем так стрел с тридцать торчит, а дед Матвей озвучил мой вопрос:

– Остальные бояре, значит, их не убили бы тремя дюжинами стрел в каждого. И скажи мне, зачем тратить вторую стрелу, если первой попал куда целил? Ведь в два раза больше настрелял бы поганых. Токмо время терял. Чему я тебя учил?

Демьян понурился:

– Как лучше хотел.

– Как лучше он хотел. Броню нацепил, а ума не прибавилось.

К нам подъехал князь.

– Что тут у вас, бояре?

– Посмотри, княже, – показал на Демьяна Кубин, – зело вострый лучник у нас появился. Половине поганых в каждый глаз по стреле вогнал.

Взгляд князя остановился на налучье, с боевым луком.

– А где сей отрок добрый лук взял?

– Дал свой, на время, – ответил я за парня. – Надо же отроку боевые трофеи иметь.

– Ну, коли так, – князь посмотрел на трупы степняков, хмыкнул, глянул на деда Матвея и сказал: – В каждое око, говорите? А ну, отрок, видишь, береза на отшибе стоит? Положишь три стрелы в трех вершках от каждой, то дам самый добрый лук.

Я оглянулся. Метрах в двухстах стояла береза. Трудную задачку подкинул «брат» для парня. Но расстояние Демьяна не смутило, он наложил стрелу и, резко оттянув тетиву, выстрелил. На стволе одна за одной выросли три стрелы.

– Поедем, бояре, – сказал Владимир Дмитриевич, – глянем на стрелы. Коли Демьян в урок уложился, самый добрый лук из добытых ему дадим.

Подъехав к дереву, князь посмотрел на стрелы и довольно произнес:

– Что ж, выполнил урок достойно! А теперь победу и отпраздновать не грех. С обеду отъехать пришлось. Пойдемте, бояре.

И показал на расстеленные ковры, где холопы споро расставляли снедь. На медных блюдах лежали запеченные гуси, зайцы, копченая рыба. Несколько пузатых бочонков с вином. Деревянные плошки с квашеной капустой, мочеными яблоками и брусникой. Откуда только все взялось? Вслед за нами обозом шло?

Холопы расставили медные кубки, выбили крышки у бочек и споро разлили вино по кубкам. Велесов поднял свой кубок вверх:

– Выпьем, бояре, за брань удачную, за буесть воев лихих. Слава!

Наполнившие кубки бояре взревели:

– Слава!

На пустой желудок выпивать – это гарантированное быстрое опьянение. Почти сразу зашумело в голове, и я поспешил закусить. Отхватил кусок хлеба и оторвал ногу запеченного гуся. Не успел откусить от ножки, как Горин поднял кубок:

– Выпьем, бояре, за острые сабли наши, что век не затупятся о головы поганых. Слава!

– Слава! – Я поставил пустой бокал, и появившийся рядом холоп сразу наполнил его вином. Не успел я вкусить гусиной ножки, как сидящий рядом Кубин поднял кубок:

– Выпьем, бояре, за князя! Многие лета! Слава!

– Слава!

Да, любили на Руси вина попить во все времена. Я и закусывать не успеваю. Если так дело пойдет, скоро окосею. Вино тут коварное. Не успел дожевать ножку, как меня двинул локтем Кубин. Посмотрел на него – дед Матвей глазами показывал на кубок. Ага, теперь мне тост произносить. Точно окосею. Тихо вздохнул и поднял кубок. Огляделся. На меня уже внимательно смотрели. За победу выпили, за воинов тоже, за князя кубок подняли, тогда… на глаза попался Демьян…

– Выпьем, бояре, за новиков, славных воинов будущих! Слава!

– Слава!

Кажется, тост понравился, так как, выпив, бояре закричали наперебой, повернувшись к дальнему концу коврового стола:

– Сюда славного новика!

– Где стрелец вострый, что поганым стрелами зрици целовал?

– Сюда Косую Сажень!

Поднялся смущенный Демьян. Под крики бояр подошел к нашему краю. Ему сунули полный кубок.

– Выпей, новик, за первый славный бой свой!

Демьян, улыбаясь смущенно, огляделся. Что-то дернуло меня подняться и крикнуть:

– Бояре, есть обычай такой. Новики пьют вино с оружия доблестного.

Все взоры обратились на меня. Я выдернул саблю, поставил кубок на клинок и стал пить, стараясь удержать совсем не легкую емкость. Демьян, глядя на меня, попытался повторить – не пролив ни капли, выпил он вино и тут же уронил кубок. Я же допил до дна, снял и поставил кубок на ковер. Бояре одобрительно взревели:

– Любо! Любо!

Вскочили и, поставив кубки на сабли, стали повторять трюк. А Горин, выпив вино, подкинул саблей вверх медную чарку и разрубил ее пополам. Все опять взревели криками. Князь одобрительно крякнул, явно забавляясь действом.

– Ой, любо!

Похоже, чуть переделанный обычай пить с локтя боярам пришелся по вкусу. А Горин, озабоченно озираясь, закричал:

– Трифон! Кубок мне принеси.

То тут, то там в стороны разлетались разрубленные пополам кубки.

Пока бояре развлекались порчей посуды, я занялся закуской. Не хотелось заснуть головой в салате. Салатов тут не было, зато имелись деревянные блюда с брусникой и квашеной капустой, мочеными яблоками и сушеными фруктами.

Отрезав себе вареного мяса и оторвав еще одну ножку запеченного гуся, я принялся за еду. Кубин, отхлебнув вина, наклонился и произнес:

– Владимир Иванович, ты бы хоть совета спросил. Они ж как дети. Нового что дай, не успокоятся. Теперь всю посуду переколотят и упьются, как сапожники. Даже дозоры не выставят. Пойду хоть отроков озадачу.

Потом Матвей Власович подчерпнул еще вина в почти опустевшей бочке, вскинул кубок и прокричал:

– Боярству удалому и непобедимому слава!

Опьяневшие бояре взревели наперебой:

– Слава! Слава!

Дед Матвей под эти крики незаметно исчез. Я, прожевав мясо, запил вином, набрал в руку кураги с орехами из деревянного блюда, закинул смесь в рот и огляделся. Горин с Демьяном о чем-то бурно спорил, размахивая руками. Немного в стороне бояре пытались в очередной раз повторить трюк с кубком на сабле. Получалось плохо. Подкинутая чаша летела больше вбок, и пьяные ратники рубили воздух, тут же падая. Не поразрубали бы друг друга. Ничего, скоро кубки кончатся, и развлечение заглохнет само собой. Интересно, как вино пить будут? Бочку по кругу пустят? Ага, двое отроков деревянные ковшики разносят. Чуть дальше, в десяти метрах от ковров, холопы развели костры, и на некоторых запекались большие куски мяса. По-видимому, конина. В бою пали лошади, правильно, чего добру пропадать.

Я столько мяса давно не видел. Все больше в пельменях и сосисках, где его, возможно, и нет, – сплошная соя или хрящи. Зачерпнул вина, отхлебнул и вновь огляделся – похоже, кубок остался только у меня. Остальные бояре пили вино из деревянных ковшей, которые на клинок не поставишь.

Вдруг подумалось, что как-то неестественно все выглядит. Пируем тут, а воевать кто будет? Я понимаю, боевой задор надо куда-то деть, да и то не бой был, а больше избиение, и это несмотря на численное превосходство кочевников. А сколько их еще по этим лесам прячется? Ой, чую, будет ложечка дегтя в нашей праздничной бочке.

Вернулся Кубин, сел рядом, посмотрел по сторонам, затем наклонился и прошептал:

– Вот что я тут помыслил, Володя, слишком уж гладко все вышло…

– И я только что о том же подумал. Князь вроде мобилизацию по уделу объявил, надо к месту сбора идти, а мы тут празднуем. Сколько еще таких отрядов по княжеству шастает? Где княжьи дозоры? Чем занимаются?

Взглянул на Владимира Дмитриевича, беседующего с Гориным, и добавил тихо:

– И вообще – каков поп, таков и приход.

– Зря напраслину наговариваешь, – так же тихо возразил дед Матвей, – так принято, после боя…

– Ага, понимаю, стресс снять.

– Стресс? – спросил Кубин. – Что это?

– Стресс? – улыбнулся я. Стало интересно, как отреагирует Матвей Власович на определение стресса. – Стресс – это состояние повышенного напряжения организма, своеобразная защитная реакция на различные неблагоприятные факторы, такие как – голод, холод, физические или психические травмы…

Лицо деда Матвея вытянулось. И я пояснил точней:

– В нашем случае оставшийся боевой азарт бояре гасят вином. Но алкоголь порой еще больше раззадоривает, поэтому я идею с кубками подкинул, а они ее еще и развили, лихо перебив всю посуду. Князь, видать, это тоже понял и останавливать бояр не стал, хотя, видать, он сам не прочь подобным образом порезвиться, однако… э-э-э…

– Невместно, – подсказал Кубин.

– Именно! Кстати, о «невместности», в первый выход сюда я видел, как князь землю пахал. Согласись, не княжеское занятие.

– Ну почему же, – не согласился дед Матвей, – если надо, то княже и топором помашет вместе со своими ратниками, и в волокушу впряжется, а Владимира Дмитриевича так к земле и тянет.

– Если землю любит, так пусть ею и управляет. Эстет. Похоже, в вопросах личной безопасности он полный… – я замолчал, подбирая более мягкое выражение и подходящее по смыслу, а то Кубин вряд ли бы понял слово «лох». Да и обидеться мог. Но тут раздался крик с поля:

– Княже!

Мы обернулись. К нам скакал отрок из нашего дозора, за ним на небольшом расстоянии три незнакомых ратника и какой-то мужик в простой рубахе, полотняных штанах и коротких кожаных сапогах.

– Княже, – повторил отрок, подъехав ближе, – дозор с северу пришел, с вестями.

– Хорошо, – кивнул Владимир Дмитриевич.

Ратники спешились, подошли и поклонились.

– Княже, – начал говорить один из ратников, – вот Никола, черемис из рода Белеста, что в прошлом году крещение приняли, – он показал на приехавшего с ними мужика, – поганых видел. Войско большое, говорит.

Черемис выступил вперед и поклонился.

– Верно ли, Никола, сие? – спросил князь.

– Верно, княже, – с поклоном ответил черемис. – Видел я воев чужих.

– Сколько их?

– Счесть сложно, княже, – ответил черемис, – сотен двадцать на виду было, но ближе не подобраться, на сухой старице они стоят. Хотел я обойти, да Малика увидел.

– Малика?! – удивился князь.

– Да, княже, Малика. Он воям баранов пригнал, и хлеба дюжину телег, и зерна всякого…

– А не врешь?

– Истинный крест, княже! – И мужик, перекрестившись, достал и поцеловал свой крест.

– Кто такой Малик? – тихо спросил я Кубина.

– Мелкий князек марийский, – так же тихо пояснил дед Матвей, – крестился о прошлом годе и на верность Владимиру Дмитричу крест целовал, да вот, видать, внове к жречеству языческому вернулся и степнякам помогает, иудин сын…

– Где ты видел поганых? – продолжал спрашивать черемиса князь.

– У места, где Безмя в Кержень впадает. Токмо с Холохомской стороны они были.

– Удел Малика аккурат в тех местах, – прошептал Кубин.

Если названия рек не изменились, то Безмя это Безменец, а Кержень, соответственно, Керженец. Близко они прятались. Но разумно, надо признать. Там леса, наверное, самые непроходимые, много высохших стариц, где можно пасти лошадей, и река рядом, по которой могут доставить продовольствие.

– Хорошо, Никола, что ты хочешь за весть такую?

– Всю весь нашу поганые разграбили. Я мстить буду, княже, в дружину меня и брата моего возьми.

– Хорошо, Никола, будь рядом пока.

Черемис с поклоном отошел.

– Двадцать сотен только на виду, – задумчиво пробормотал Горин, – а сколько поганых черемис не счел? Мыслю, княже, боярской рати мало будет.

Владимир Дмитриевич кивнул и сказал:

– Илья Демьянович. Твоя сотня в Вершах стоит. Отправляйся туда. Разошли вестников – пусть собирают ополчение. Назначаю сбор войска на поле у Больших Ключей. Я на Заимку. Княгиню с детьми в Китеж отправлю, а к вечеру в Вершах буду.

Затем он посмотрел на меня:

– Владимир Иванович. Ты тоже в Верши поезжай.

Я собирался ехать с князем. В Заимке много чего осталось нужного, например, лошади, телеги с добром, а главное – казна в сундуке. Впрочем, спорить не буду, во всем есть свои плюсы. По словам Кубина, Верши – городок довольно-таки крупный, имеющий свой торг на берегу Ветлуги. А торг мне как раз нужен. Не только от ненужного барахла избавиться, приодеться бы не мешало.

Изобразил полупоклон, и вместе с Кубиным и Демьяном направились к нашим вещам. Первым делом заглянул в сумы и проверил оружие. Зачехленный карабин никто не трогал. Пистолет тоже на месте. Его пришлось из налучья перед атакой выложить, и хорошо, что сообразил, выпал бы, и ищи его потом в траве…

– Демьян, я и Владимир Иванович в Верши, а ты с князем езжай и отроков с собой всех возьми. Стоп. Не делай такие глаза. Там добро наше, на меч взятое, лошади. Заберешь все как есть и в Верши приедешь.

Глава 6

– Р-равняйсь! Смир-рно!

– К торжественному маршу! Поротно! Первая рота прямо, остальные направ-во!

– Шагом марш!

Замершие шеренги слитно отпечатали первый шаг. Мы шли первыми. Уже не курсанты. Офицеры!

– И-и-и раз!

Прошли мимо трибуны, где, подняв руку в воинском приветствии, стояло командование училища. Начальник училища, похожий на Брежнева, но имевший кличку Стеклорез (из-за фамилии Алмазов), с улыбкой смотрел на печатающих шаг молодых офицеров. Может, себя молодого вспоминал?

В конце плаца нас встречали родители и наши девушки. Мои мама и отец приехать не смогли, но была она, моя будущая жена.

– Здравствуй, мой лейтенант. – В легком красивом платье, с обалденно шикарными длинными волосами она была для меня самой-самой красивой. Королева.

Счастливая улыбка вдруг сменилась злобной маской. В руке у нее появилась сабля.

– Но ты никогда не станешь генералом!

Взмах. Пытаюсь отклониться, но… правая рука падает на землю…

Толчком проснулся. Опять кошмар: моя бывшая приснилась – произнесла свою любимую фразу и… отсекла мне руку. Левой рукой провожу вдоль тела и не обнаруживаю левую. В панике вскакиваю и чуть не взвываю от боли. Левая рука, напрочь отлежанная, вылетает из-за головы и трескается о край полатей, а в голове одновременно начинает гудеть. Сижу, моргаю от тупой боли в голове и сильного сушняка во рту, массирую руку и пытаюсь сообразить – где я нахожусь?

Просторная светлица с мутным окном, у стены сундук и лавка, мои сумы под ней и резной столик у широкой кровати, то есть полатей с соломенным матрасом. На столике обнаруживаю крынку, накрытую полотенцем. Посмотрим… да в ней квас! Вот спасибо. Выпил весь. Показалось маловато, но сушь ушла. Ура!

Дверь распахнулась, и в комнату заскочил паренек лет двенадцати. Его ко мне приставили, чтоб я ни о чем не беспокоился, и по первому зову он являлся в светелку.

– Звал, боярин?

Похоже, «ура» я крикнул вслух.

– Где тут можно умыться?

Парень что-то хотел сказать, но, передумав, кивнул и исчез. Но тут же дверь открылась, парень занес медный таз и большой кувшин с водой. А его, случайно, не Фигаро зовут? Или все было приготовлено заранее и стояло наготове у двери?

– Полить, боярин?

– Как зовут тебя, пострел?

– Митяем кличут, боярин.

Я скинул рубашку и уставился на нее. Не моя. Так, разберемся потом, сначала умоемся. Наклонился, сделал руки ковшиком и сказал пареньку:

– Ну, лей, Митяй-скороход.

Потом отправил Митяя из комнаты, сказав ему, что заберет все потом, и достал щетку и пасту.

Закончив с туалетом, оделся и осмотрел себя. Рубашка с косым воротом, украшенная вышивкой по рукавам и воротнику. Штаны из мягкого войлока. Кожаный пояс и сапоги, мягкие и легкие, как домашние тапочки. Затем уселся на полати и задумался. Вчерашний вечер был очень насыщенным. Вспомнилась баня и часть пира, но только часть. Ага, после бани вместо своей одежды обнаружил эту. Это сколько вина надо выпить, чтобы последние события выветрились из головы? Наверное, очень много, а раз голова еще и болит, то пили не только вино. Ладно, надо вспоминать по порядку. В баню меня привел Митяй. Там уже раздевались Горин и Кубин…

– Матвей Власович, – поинтересовался я у деда Матвея, – где ты пропадал?

– Делом занимался, Володя, делом!

– Это каким же делом, Матвей Власович? – весело спросил Горин.

– Пленника в поруб отвез, – ответил Кубин, – затем съездил в гостево, нашел толмача и принялся за допрос.

– И как, разговорили?

Дед усмехнулся, а мы понимающе покачали головой. Смотря как допрашивать, можно перестараться не умеючи, и вопрошаемый с «пристрастием» возьмет на себя абсолютно все имеющиеся на свете грехи или вовсе помрет молча али с криками. А можно вдумчиво спросить и нажать, например, на теле болевую точку и получить всю нужную информацию. Похоже, Кубин, или тот, кто с ним вел допрос, знали – как надо спрашивать.

– Понимаешь, Володя, – сказал дед Матвей, – странен этот степняк.

– Чем? – удивился я. – Очень чистым был, что ли?

– Да нет, – скривился Кубин, – не об этом я. Ты давеча про татарский баял, так не татарин он, даже не кипчак, мы с толмачом еле разобрались. Но поганый нам вот что поведал: он из земли, где течет сразу семь рек, но где это – я так и не понял.

– Знаю, где это, – кивнул я, – ты дальше говори…

– Я и говорю, значит, поганый поведал, что сюда они пришли в начале апреля, аккурат перед оттепелью, двумя отрядами. Один в три тысячи сабель, состоящий из его земляков и кипчаков разных родов. Вот второй чисто монгольский и точного количества не знает, но во втором отряде воев гораздо больше. Оба отряда стоят в разных местах, однако место стоянки монгольского отряда никто кроме тысячника не знал. Их задачей являлось в любой момент поддержать действие монгольских сотен, когда понадобится, но пока гонцов от них не было.

– Интересно-интересно… – задумался я. – Чего им тут в таком количестве надо?

– Вот-вот, – кивнул дед Матвей, – а с конца апреля они, несмотря на запрет, начали разорять близлежащие веси, так как местный князь, то есть Мал Кута, стал меньше пригонять баранов и привозить продукты.

– Во-о-от ка-а-ак! – удивленно протянул Горин. – Запрет нарушили… а что именно им тут надобно?

– Этого поганый не знает. Поговаривали, что монголы на закат малыми отрядами ходили, но куда, никто не ведает.

– Так, что мы имеем, – начал подводить итоги я, – поганые в количестве до пяти тысяч сабель, а то и больше, находятся от нас в… – я вспомнил карту и прикинул расстояние в верстах, – в двадцати пяти верстах, то есть совсем рядом.

– Надо князю поганого показать, – сказал Кубин.

– Обязательно, и со сбором войска поторопить…

– Ладно, бояре, – прервал меня Горин, – о ратных делах потом поговорим. Пар ждет.

Кубин и Горин нырнули в парную. Быстро скинул одежду и шагнул следом. Меня обдало жаром, и я, пригибаясь, рассмотрел необычную для меня баню. Почти в центре располагался открытый очаг, вокруг которого была наложена куча камней и стояли два больших медных котла с горячей водой, а справа у стены три больших бочки с холодной водой. Напротив полок в две ступени, где уже сидел Горин, а дед Матвей вливал в шайку с водой что-то из глиняной крынки. Он обернулся и сказал:

– Полезай греться, Владимир Иванович. Сейчас я холод разгоню.

Это холод? Да такая температура достойна самой жаркой парной. Залез на полок и сел рядом с Гориным. Уши и нос, казалось, уже сварились, и я, прикрыв их, стал осторожно дышать раскаленным воздухом. А еще начало нестерпимо жечь обработанный мазью бок. Вдруг раздалось шипение и… меня вынесло из парной вместе с клубами пара. Вслед мне хохотали Кубин и Горин. Я, распластавшись на полу предбанника, думал: «Стыд-то какой. А еще считался заядлым парильщиком». Однако с мазью надо что-то сделать. Удаляют ее маслом, а где его взять?

Дверь открылась, и вошли две девицы. Хихикнув, глядя, как я прикрыл окаянное место рубахой, они вкатили небольшой бочонок и сообщили:

– Квас, боярин.

– Х-хор-рошо. Ид-дите. Стойте!

– Да, боярин?

– Масла принесите, подсолнечного, конопляного, какое есть…

– Мигом, боярин!

Казалось, дверь и не закрывалась. Девица мне плошку с маслом протянула, затем, поглядывая и хихикая, ушла. Блин, забыл, что на Руси мужики и бабы до Екатерины Второй мылись вместе.

Тщательно протер маслом бок, затем осторожно промокнул льняным полотенцем. И самоотверженно шагнул в парную. На самом верху полока сидели Горин и Кубин.

– Не замерз там, боярин? – усмехнулся Илья Демьянович. – Влезай сюды, парить будем. Вот, шапку надень.

И он протянул мне войлочный колпак. Ну, слава Богу! Теперь буду крепиться. Только я залез к ним, Кубин тут же достал веники.

– Ложись, Владимир Иванович.

Опять зашипела вода на каменке, и я понял – как себя чувствуют куры гриль…

Ох, упарили меня и упарились сами. Краснокожие, как индейцы, мы вывалились в предбанник. Состояние мое было – посоли и ешь. Почти без сил плюхнулся на лавку. Кубин, выбив дно у бочонка, зачерпнул квас и подал мне.

– Спасибо.

После кваса почувствовал легкость в теле. Благодать.

– Чудны раны твои… – это Горин рассматривал мои шрамы. – Это стрелами, мыслю, а это…

Как объяснить ранения осколками?

– Клинками, Илья Демьянович, – нашелся я, – клинками.

Не знаю, что смог прочитать Горин по моим шрамам, но смотрел он очень уважительно.

– Эх-ма… пойду-ка я, бояре, ешшо попарюсь.

И Горин ушел в парную. Кубин покосился на мою грудь и показал на один шрам:

– На самом деле это пулевые ранения?

– Да, и этот, и этот тоже, а тут ножевое, здесь осколком…

– А на ноге? Почему он такой… страшный?

Дед Матвей прав, шрам страшный. На всю жизнь напоминание о фугасе, гибели всей нашей разведгруппы и о предательстве.

– Вот ты, Власыч, не веришь в предательство Кутерьмы, – тихо проговорил я, – я тоже когда-то не верил, но… – и рассказал Кубину все о последнем своем боевом выходе. Как выдвигались на исходные, как под нашим «Уралом» сработал фугас, как проводили расследование…

– О нашем маршруте знали единицы, и вычислить того, кто слил информацию, не составило труда. Однако взять предателя не удалось, исчез. Ребята поклялись во что бы то ни стало найти его и покарать. А самое горькое, что он был мне другом, а теперь… теперь бывший капитан Пряхин Алексей Павлович – тот враг, которому я без сожаления свернул бы шею. За всех ребят, погибших при взрыве… а ты вот в предательство не веришь…

– Я понимаю, – так же тихо ответил Кубин, косясь на дверь парной, – но и ты пойми, нельзя по наговору, которому семь веков, обвинять знатного боярина.

Дверь парной распахнулась, и в предбанник вывалился Горин.

– Ух, велелепно-то как! Теперь и попировать не грех.

* * *

Я поднялся и посмотрел в окно. Естественно, ничего не увидел, вместо стекла был натянут бычий пузырь. Потянул фрамугу и открыл окно. Свежий ветерок коснулся лица. Итак, все, что было до пира, я вспомнил, а вот потом как-то смутно все. Что мы пили вчера? Вот уж не подумал бы, что я столько вина выпью, чтоб память отшибло, даже с водки такого не было. А пили-то мед. Не тот, который с пасеки, а тот, что алкоголь содержит. Коварная штука – бьет не в голову, а в ноги. Попробуй после кубка пройдись ровно. Фиг! Такие кренделя вместо прямой сделаешь. А потом вино пили. Разное. Что интересно, оно и не кончалось. Как будто тут в погребах его цистерны. Потом вроде квас пили. Тоже в голову шибает неслабо. Вот и ответ провалу памяти: намешал разного алкоголя. И это несмотря на хорошую закуску. Большое изобилие мяса и рыбы. Копченой, тушеной, вареной… разве что котлет нет и колбас. Вспомнил, что передо мной на блюде лежал трехметровый копченый осетр. Прикинув, сколько бы он стоил на рынке в моем времени, я сразу отрезал кусок на половину своей зарплаты. Потом в основном им и закусывал.

Помнится еще всеобщее веселье, как будто не было больше проблем и напастей в виде противника почти под боком. Звучали здравицы и поздравления, в том числе и мне, за которыми последовали знакомства со всеми и, конечно, тосты с большими кубками вина в них.

М-да, а еще вчера я дома был, в двадцать первом веке, и не думал, что за один день успею два раза повоевать и два раза на пиру побывать. Причем на второй раз напиться до потери сознания. А все-таки, как я комнате оказался? Сам пришел или меня принесли?

Когда я вошел в зал, где мы вчера пировали, то встретил боярина Горина.

– Как спалось, Владимир Иванович?

– Хорошо.

Горин вдруг рассмеялся. Чего это он? Наверное, я вчера накуролесил.

– Силен ты, боярин! – покачал он головой. – Вина выпил больше всех, но спать своими ногами ушел. А остальные на столах так и уснули.

– А я ничего не вытворил там? – облегченно вздохнув, спросил я.

Горин опять засмеялся:

– Так ты трюк с кубком с десяток раз показывал.

– Надеюсь, хоть пить еще есть в чем?

Горин похлопал меня по плечу:

– Есть, пойдем за стол.

– А я думал, сегодня в церковь пойдем.

– В церковь пойдем завтра, – ответил Илья Демьянович. – Негоже с дурной головой к причастию идти. И князя дождаться надо.

На столах, где вчера мы пировали, уже убрались. Прислуга сменила все блюда. Не тревожа спящих на столах, они аккуратно убирали грязную посуду и объедки. Крупного телосложения ратник, кажется, по фамилии Брагин, зажав в руках обглоданную кость, отмахнулся во сне от пытающегося ее забрать холопа. Бедняга от этого «взмаха» перелетел через лавку и растянулся на полу. Другие служки так опрометчиво не поступали. Некоторые бояре, проснувшись, обнаруживали перед собой кубок, полный вина, и сразу похмелялись. Вчерашний пир, начавшийся вечером, для них незаметно перетекал в завтрак.

Я сел за стол и, глотнув кваса из медного кубка, отрезал себе большой кусок копченого мяса. Рядом зашевелился спящий боярин и, подняв голову, осмотрелся. Это оказался Кутерьма.

– А, боярин, – проскрипел сонно Лисин, – а у меня получилось. Гляди.

Он наклонился и из-под стола вынул саблю без ножен, подхватил медный кубок, полный вина, и поставил его на кончик сабли. Чуть расплескав, поднес ко рту и медленно выпил. Потом подкинул кубок и разрубил его. Половинки со звоном разлетелись по сторонам.

– Охолонись, Кутерьма, – поморщился Горин. – Уже с дюжины две кубков извел. Теперь на торг поедешь восполнять запас. А то скоро пить будет не из чего.

– А торг далеко? – спросил я Илью Демьяновича.

– За городищем, в посаде. А что?

– Одежи прикупить, да и бронь починить надо бы.

– Понятно, – кивнул Горин. – Вон с Кутерьмой и поедешь, хотя… Нет. С ним не надо. Кутерьма всех купцов достал своими шутками. Митяя с тобой пошлю. Он парень хваткий. На торгу поможет и лучшего кузнеца покажет.

* * *

Митяй ехал на своей лошади чуть впереди. Не знаю, что там наговорил ему Горин, но важность из него так и перла, как разварившаяся крупа из кастрюли. Выехали за ворота и прибавили ходу, по дороге обгоняя возки с сеном, груженные чем-то и укрытые рогожей, людей, что шли на торг.

Рынок, или торг, оказался не таким уж большим, как я его представлял. Но от него повеяло чем-то родным, так похожим на будущее. Сначала мы проехали мимо лотков с различными продуктами. Не остановились и у лавок, продающих упряжь. Задержался я только у продавца оружия. Соскочив с коня, я шагнул внутрь лавки. Ножи, топоры, щиты, мечи, копейные наконечники, пучки стрел, кистени, рогатины. Прям оружейная палата. Появился молодой парень.

– Что из оружия боярин желает? – спросил он. – Могу предложить отличный клинок.

Волшебным образом у него в руках материализовалась сабля в богато украшенных ножнах. Чуть сдвинув ножны, он повернул к свету и показал на лезвие.

– Посмотри, боярин, какой узор на клинке. А ножны с эфесом? Эта сабля князей достойна. Персидская работа.

Сабля меня не интересовала, тем более что почти такая же осталась в моем доме в будущем. И есть у меня сабли и мечи, вот насчет ножей… показал на некоторые из них.

– Вот эти возьму. Покажи-ка.

Продавец с готовностью подскочил:

– Отличный выбор, боярин. А к ним я могу предложить отличный пояс.

Ну, конечно, все как всегда. Но пояс хорош. Я кивнул продавцу.

– Я его беру и эти ножи. Но это все.

По продавцу было видно, что он с удовольствием продаст мне хоть всю лавку.

– Сколько с меня?

– Четь куны, боярин.

Вынул одну серебряную монету и подал продавцу. Тот принял ее и, достав большой кошель, выложил на прилавок несколько мелких монет.

– Вот разность, боярин.

Вот и славно. Я забрал сдачу – это остаток куны, пятнадцать ногат, если не ошибаюсь.

Снаружи, с лошадьми, меня терпеливо дожидался Митяй, щелкая дынные семечки. Я сунул покупки в сумы и поехал дальше. Высмотрел в одной лавке шкуры. Вот это мне надо. Быстро сторговавшись, купил себе большое одеяло из овчины и несколько воловьих шкур. Из них потом палатку сооружу. Остановился у лавки с одеждой. В ней на выбор висели рубахи, штаны, налатники с мехом… В общем, в этом тряпичном отделе можно было приодеться с ног до головы. Но мне много не надо. Пара рубах, пара штанов, а остальное можно пошить из трофейного материала. Как Демьян приведет обоз, так найду швею и сделаю обширный заказ. А пока принялся разглядывать рубахи, украшенные орнаментом по рукавам и оторочке ворота. Узор, переплетаясь, напоминал свастику, и я вспомнил его название – коловрат.

М-да. Глядя на вышивку, которая включала в себя коловратный узор, в который замысловато вплетались птицы, похожие чем-то на орлов, я подумал: «Гитлер был страшный плагиатор. Вот орлы, кого-то дразня, выпускают свои языки. Вот коловрат, похожий на свастику. Это мы, русские, были наследниками ариев, а не они. Испоганили символ, твари. Вот и получили по полной от настоящего великого народа».

Наверное, тут все продавцы знакомы с магией, так как этот парень появился из ниоткуда, словно джинн, тут же выдав извечную фразу:

– Что боярин желает?

– Приодеться желаю. Рубах две-три, штанов пару, куртку и налатник.

– Э… куртку?

И, как по волшебству, у него в руках появилось нечто, похожее на пальто. Ну, куда мне такое?

– А что-то другое есть?

Опять не заметил, как парень что-то сделал руками и показал мне как бы плащ. Но мне куртка нужна. Тут я понял, что вся одежда тут как бы одного образца и отличается только материалом и отделкой. Рубахи почти одного размера, штаны тоже, разве что плащи разные. Привычного мне фасона курток не найти. Пожалуй, придется долго объяснять швейному мастеру, что именно я хочу. Объяснил парню, что мне нужен швей для большого заказа.

– Тимофей!

Из глубины лавки появился мужичок. Недолго думая, я сказал швею, что желаю пошить много одежды для себя и что для объяснений и снятия мерок надо явиться в детинец. Затем я купил налатник, отороченный мехом, три рубахи с разным узором, две пары штанов, шапку с мехом по кругу и ермолку. Спросил, где можно купить сапоги, меня тут же проводили в лавку напротив. Там выбрал готовые мягкие сапоги и легкие туфли типа мокасин, кожаные и на коротком меху.

Выйдя от сапожного мастера, я оглянулся. Где Митяй? Лошади стояли у коновязи, а этого пострела нигде не было. Пока я упаковывал в сумы покупки, появился Митяй и сразу оправдался:

– Кубков заказал, боярин. Куда сейчас едем?

– К кузнецу.

– Тогда к Тюте поедем, – деловито кивнул парнишка, – он всегда срочные заказы принимает. И делает справно.

– А почему кузнеца зовут Тютя?

– Вообще, его зовут Ефрем Рябов, а Тютя – потому что маленький.

Ах да, Тютелька, как я не сообразил?

– Ну, поехали к Тюте.

Кузнечный квартал был как бы в стороне. И верно, ведь звону от них много. Митяй проехал вглубь кузнечных дворов и заехал в распахнутые ворота двора, из глубины которого доносились удары с гулким эхом. Под большим навесом работал кузнец. Действительно, Тютя – маленького роста, но с широкими плечами и мощной мускулатурой. Кузнец одной рукой держал раскаленную деталь клещами, а второй молоточком постукивал место, куда подмастерье обрушивал тяжелый молот.

Бух!

Деталь зашипела в масле. Кузнец положил инструмент и утер обильный пот. Я слез с коня, передал поводья Митяю и подошел поближе.

– Ты Ефрем Рябов?

Кузнец кивнул и, взяв кувшин с водой, стоявший на чурбаке, стал жадно пить. Потом опять утерся и спросил:

– Что боярину угодно, починить что али выковать?

– И починить, и выковать.

Я вынул кольчугу и подал кузнецу.

– Починить надо и выковать пластины по размерам.

Дело в том, что я задумал сделать заказ на необычную бронь. Нечто похожее на юшман, только грудная пластина пусть будет сделана в виде зерцала. На руки – наручи, для ног – тоже защиту. Еще заказал умбон с широкими краями, почти во весь размер щита.

Пришлось объяснять, показывая на себе, и чертить на утоптанной земле. Наконец поняв, что надо сделать, кузнец спросил о сроке.

– Завтра к вечеру.

– Хорошо, боярин, но за срочность это будет стоить… полгривны кун.

Митяй сделал большие глаза, и я понял, что это дорого, но согласился. Вообще, цены тут чудные. На гривну можно купить большой дом, еще и на продукты останется. Я потратил на все, вместе с барахлом, четверть гривны, нигде не торгуясь. Поэтому, наверное, меня из лавок провожали как почетного гостя. Были бы дисконтные карты, был бы платиновым клиентом.

Я кивнул Тюте:

– Добро, только в детинец снеси.

Расплатившись с кузнецом, мы отъехали.

Глава 7

Я шел по Китежу и любовался красивыми дворцами, украшенными затейливой резьбой. Дома были в несколько этажей и, казалось, пронзали небо высокими острыми шатровыми крышами, на которых, как живые, трепетали на ветру флюгера в виде петухов. Дворцы, первые этажи которых были каменными, чередовались с деревянными часовнями и церквями. Много-много церквей с шатрами и золотыми крестами. Главная улица была заполнена весело гудящим народом, идущим по своим делам. Они улыбались друг другу, и от этих улыбок, казалось, повсюду веселей играли солнечные зайчики. Дети, весело галдя, носились по улице.

Вдоль дороги разлился благовест. Он шел от великолепного и красивого храма с множеством золотых куполов. Благовест подхватили остальные церкви. И теперь перезвон шел отовсюду.

Вдруг, перебивая благовест, раздался набат. Люди тревожно заозирались. От городской стены, откуда летел набат тревоги, раздался крик:

– Поганые! Поганые пришли!

Все кинулись кто куда. Матери стали звать своих детей. В сторону ворот торопливо побежали ратники. Я кинулся за ними.

Башенная лестница гудела от топота поднимавшихся на стену защитников. Проглатывая широкими шагами ступени, я вылетел на стену и замер от открывшейся картины.

– Сколько же их? – прошептали рядом. – Господи, спаси!

Все поле перед городом было заполнено врагами. Они не торопясь окружали город, медленно подступая к стенам. Ратники, имеющие луки, наложили стрелы и приготовились стрелять, но степняки остановились на расстоянии выстрела. Вперед выехал всадник, держащий длинный шест, на котором были белые и черные конские хвосты. Под ними висело полотнище. Всадник подъехал к воротам и вскинул над собой шест. Ветер развернул полотнище, и все увидели на нем серого кречета с черным вороном в когтях. За полотнищем затрепетали на ветру длинные черно-белые ленты.

Всадник величаво оглядел стены и закричал:

– Урусуты! Этот город и все земли вокруг принадлежат Бату-хану, внуку великого Потрясателя Вселенной Хана Чингиса. Склонитесь перед повелителем и целуйте землю у его ног!

– Кху! Кху! Кху! – взревели тысячи чужих воинов.

– Ишь, чего удумали, поганые, – прошипел ратник с боевым луком в руках. – Поцелуй своего царя сзади, под хвостом! Ирод!

Монгольский воин еще раз дернул знаменем и проорал:

– Склонитесь перед богатурами Бату-хана! Рабы!

Я не выдержал и заорал:

– Сначала попробуй нас взять!

И защитники взревели яростным криком.

– Боярин, Владимир Иванович, вставай. Снедать будем.

Я провел рукой по лицу, разгоняя сонливость, и обнаружил Демьяна с серебряной ложкой в руках.

Вот, блин, так это сон! А думал, что это я наяву в Китеже побывал. Почесав зудящий затылок, полез из палатки. Вздрогнув от утренней прохлады, посмотрел на небо. Ни одного облака. День обещает быть жарким. Потянувшись и зевая, как бегемот, огляделся. Лагерь курился множеством костров. Большое поле превратилось в палаточный городок. Недалеко на холме была видна деревня – по-видимому, Большие Ключи.

– Здравствуй, боярин.

Я кивнул прошедшему мимо ратнику. Справа вышел высокий и худой парень и тоже поклонился.

– Доброе утро, боярин.

– И тебе доброе утро. – Проводил его взглядом, повернулся и достал из палатки флягу, но не успел глотнуть, как мимо прошли еще трое бояр. Они смотрели на меня и улыбались. Чего это они? Наперебой поздоровались:

– Здравствуй, боярин!

– Многие лета тебе, Владимир Иванович!

– Здрав будь!

И все трое поклонились. Чего это они? Подобрав выпавшую от удивления флягу, двинулся к костру, у которого сидел Кубин и о чем-то говорил с Демьяном. По дороге опять раскланялся с ратником, совершенно мне незнакомым. Блин, сговорились они, что ли? Смотрят на меня, как на бога, и кланяются. Разве что не крестятся. Или это проделки Кутерьмы? Нет, не должно. Его настрого Горин предупредил завязать с приколами, а то, блин, по закону военного времени… это я мысленно шучу. Но почему, интересно, все так на меня пялятся и кланяются? Может, я вчера отчебучил чего? Вроде нет, и выпил два кубка всего. Трезвый, как стекло… хрустальное, в палатку ушел спать.

– Здравствуй… – поздоровался Кубин.

– Вот только кланяться не надо, хорошо?

– Ты чего, Владимир Иванович? – удивленно пробормотал дед Матвей. – Какие поклоны? Аль приснилось чего?

– Приснилось, но сон тут ни при чем, – уселся рядом с котелком, от которого вкусно пахло, и достал свою ложку. – Выхожу из палатки, а там ратники что мимо ни идут, то здороваются и кланяются, как иконе, ей-богу. Грешным делом подумал, что Кутерьма опять чудит.

Зачерпнул ложкой варево и подул, остужая.

– Не знаю, чего это они, – пожал плечами Матвей Власович. – Демьян, мож, ты что ведаешь?

Парень проглотил ложку каши и улыбнулся:

– Как вы вчера ушли, Третей рассказал, как справно Владимир Иванович всех поганых погубил, когда дочерь Горина из неволи вызволил.

Я пожал плечами:

– Не велика заслуга. Это не повод смотреть как на чудо.

Демьян засмеялся и продолжил:

– Так это не все. Он еще про твою стрельбу из лука рассказал.

– Да-а-а, Владимир Иванович, – усмехнулся Кубин. – Сумел ты всех удивить.

Я сам не думал, что вновь получится попасть стрелой в стрелу. Но по-другому было нельзя. Все Кутерьма, будь он неладен!

Еще в Вершах Кубин похвастал, что с его подачи тут воинскую школу образовали, так и поехали проведать, как идет обучение отроков. Там как раз парни из луков стреляли. В общем, все стреляли нормально, но, как всегда бывает, есть исключения. Наставник как раз распекал нерадивого стрелка:

– Немочь ты, Никола. Нерадивая немочь. Ну, как можно стрельнуть вперед и попасть назад? Стыдно. Девки, вон, и то стреляют лучше.

Увидев нас, ратник дал парню подзатыльник и шагнул навстречу:

– Здравы будьте, бояре.

Кубин кивнул и спросил:

– Что, Иван, так плохо?

– Да не, не все, – покачал головой ратник. – Половина стреляет хорошо, другие посредственно. Но трое даже в сторону чучела метнуть стрелу не могут. Этот вот чуть меня не подстрелил.

И строго посмотрел сторону нерадивого стрелка. Кубин спрыгнул с коня и позвал парня:

– Николка, а ну, подь сюда.

Никола, смотря в землю, подошел. Кубин положил руку ему на плечо и сказал:

– Вот что, Николай. Батьку твоего поганые убили. И ты теперь за старшего в семье остался. Так будь прилежным и упорным, чтоб стать воином справным и отомстить врагам за отца. А как стрелять из лука, я тебе сам покажу. Примечай и старайся.

Откуда-то сбоку раздался голос Кутерьмы:

– А пусть боярин Велесов умение свое покажет.

Горин обернулся и пригрозил:

– Ох, Гришка, дождешься у меня.

Потом повернулся и, глядя на меня, сказал:

– И вправду, Владимир Иванович, покажи-ка отроку, как стрелять надо.

Вот елки, не было печали. А Кутерьма опять подал голос:

– Если лука с собой нет, так вот. – И подает мне лук. Шутник, и шутки у него плоские. На кой мне охотничий, пусть отроки ими тренируются. Не подав вида, бросил Лисину:

– Спасибо, у меня свой есть.

Вынул лук из тула и взглянул на Лисина. Кутерьма впился глазами в него. Я достал кольцо и пристроил его на пальце. Взглянул на мишени – так, до ближней пятьдесят шагов, а до дальней сто. Выбрал дальнюю. Наложил стрелу и, не особо целясь, развел руки и спустил тетиву. Со всех сторон одобрительно загудели – стрела торчала точно в середине мишени. Довольно хмыкнул – определенно, у меня в предках Робины Гуды были. Послышался голос Кутерьмы:

– Пусть еще раз стрельнет.

Все, достал! Но во мне не было ни капли раздражения. Только боевой задор и уверенность. Я знаю куда попаду, а это главное! Выхватил стрелу, наложил и навел на мишень и, смотря прямо в глаза Лисину, выстрелил.

– Ох! – раздалось со всех сторон.

– Не может быть! – пробормотал Кутерьма. – Стрела в стрелу!

Упаковал лук обратно под восторженный гвалт бояр и отроков.

Эти воспоминания хорошо подняли настроение, но парню спокойно сказал:

– Ну, стрельнул метко, что такого?

Демьян аж подскочил:

– Да так никто не стрелял никогда! Стрела в стрелу! Да всех завидки взяли. Даже мне завидно, – тише добавил он. – А Никола после этого в мишень попал. Все потому, что ты для него стал примером. И другие стрелять лучше стали.

Кубин зачерпнул кашу и пробурчал:

– Говорите-говорите, мне больше каши достанется.

Я зачерпнул полную ложку и сказал парню:

– Давай лопай. Психолог, блин.

Котелок быстро опустел. Во втором котелке я заварил чай. Посидели молча, хлебая ароматный напиток.

– А теперь, Владимир Иванович, пора нам в Китеж, Кулибина навестить.

– Демьян, князю скажи, мы в Китеж поехали. А пока коней приведи.

Демьян кивнул с кислой миной, а дед Матвей добавил:

– Без заводных пойдем.

Пока Демьян бегал к Горину, мы надели бронь. Все-таки Тютя – молодец, вон как заказ выполнил. Теперь я заметно потяжелел, зато меня на рогатину теперь взять трудней, острие просто соскользнет. И у бояр мои латы вызвали восхищение. Они сразу оценили достоинства новой защиты. Все уши прожужжали – мол, кто такое сделал? Похоже, у Тюти, то есть кузнеца Ефрема, теперь будет много работы.

Нацепил саблю, пристроил ножи. Попрыгал. Хорошо подогнанные пластины нагрудников даже не звякнули. Вот и славно. Повернул щит к себе, пытаясь разглядеть в размытом отражении себя. Увидел бородатое чудище с густой шевелюрой. Провел рукой по бороде и волосам. М-да, стригся я месяц назад, а брился с неделю. Это за неделю так все обросло? Хорошо хоть здесь все бородатые. А ничего бородка, только чуть подровнять, и подстричься бы не помешало, а то скоро шлем не влезет.

Глянул на Кубина. Он давно снарядился. Ну, правильно, ему только в кольчугу влезть.

– Выедем к холму, – дед Матвей махнул в сторону деревни на холме, – а там стороной лагерь обойдем. Ага, вот и наши кони.

Честно говоря, я в лошадях разбирался плохо, точней, вообще никак. У меня, оказывается, были две кобылы, остальные оказались меринами. Хоть и объезженные все, но Кубин мне посоветовал ездить именно на кобылах, они, мол, спокойней. А со своими кобылами я сдружился, даже имена дал – Дуся и Фрося. Дуся рыжая, с белым пятном на лбу, а Фрося вороная. Обе спокойные и дружелюбные. Демьян привел мне Дусю. Помог накинуть сумы. Лошадь стояла спокойно, чуть шевеля ушами.

– Все. Ты тут смотри, Демьян. Если что, свернешь палатку, вещи и…

И, не договорив, мол, и сам поймет, поехали к холму.

– Куда ты ведешь нас, Сусанин-герой?

Кубин хохотнул и соскочил с коня. Я тоже слез, так как через эти засеки верхом не пройти. Елки росли плотно, сцепляясь ветками, словно пазлы, и представляли собой лабиринт из непроходимых стен. Сначала мы въехали в лес, напоминающий парк, но потом… потом начался кошмар. Я, конечно, видел непроходимый лес, но этот. Это не лес, это какая-то засека! Лабиринт! Мы петляли, как по серпантину, огибая елочные стены. Иногда мне казалось, что тут мы уже не раз проезжали. На небольшой поляне с толстой сосной посередине остановились чуть отдохнуть. Я ослабил подпругу и пустил Дусю пощипать травы. Дед Матвей сделал то же самое и направился к огромной сосне. Сосне!

– Стой!

Кубин замер и, обернувшись, спросил:

– Что случилось?

– Власыч… Кхм. Матвей Власович. Я бы не стал приближаться к сосне, на всякий случай.

Дед Матвей посмотрел на дерево, верхушка которого терялась в высоте.

– Ты думаешь, это…

– Не знаю, – пожал плечами я, – но лучше поберечься, вдруг попадем в каменный век или к динозаврам?

Кубин усмехнулся:

– Сосны так долго не живут, хотя… ты прав. Береженого Бог бережет.

– Власыч, а далеко еще? Совсем закружил или путаешь меня специально?

Кубин взял травинку и стал жевать. Ответил не сразу:

– Я не путаю тебя. Просто путь срезал, покороче. Напрямки еще верста. Если вернемся на хорошую тропу, то верст семь.

Ого! Интересно.

– А это почему?

– Тут сплошь ручьи, впадающие в болота, и вот такой лес. А тропа не такая и широкая. Она огибает болото. А ты как думаешь, сколько от Больших Ключей напрямки будет отсюда?

В этом однообразии петляния ощущение времени я потерял, но, глянув на часы, прикинул, сколько мы ехали от Больших Ключей и сколько в этом колючем рассаднике. Получилось, два часа мы петляли по лесу, а это десять-пятнадцать километров. Нет. В таком случае это не короткий путь. По таким буеракам петлять такое расстояние? Лучше уж длинной тропой. Блин, не знаю. Посмотрев на Кубина, пожал плечами и помотал головой.

– Пять верст.

Не может быть! Удивление, видимо, нарисовалось у меня на лице. Кубин, улыбаясь, сказал:

– Сам не знаю, но в этом месте всегда так. Думаешь, что проехал десять верст, но на самом деле три. Ладно, пора…

И мы вновь окунулись в хвойный суп. Ехали верхом, и через сто метров открылась небольшая поляна. Кубин остановился и, подняв руку, застыл. Я замер, тихонько сунув руку в налучье и берясь за рукоятку ГШ-18.

Дед Матвей медленно вынул свой лук, наложил стрелу и выстрелил – стрела влетела в елочную лапу, и оттуда вывалился заяц. Дед Матвей подъехал к тушке и, наклонившись, схватил косого за уши. Поднял, показывая, и улыбнулся:

– Еще пару, и на обед заработали, а я зайчатину люблю.

– Блин, Власыч, предупреждать надо. Я думал – опасность, а ты охотиться задумал.

Тот, смеясь, выдернул стрелу и запихнул зайца в суму.

– Если б я тебя предупредил, то обед бы уже убежал. Свой лук приготовь, зайцев возле болота много. Конечно, лучше с кистенем за ними охотиться, но это по полям. А тут у них под каждой елкой убежище.

Подумаешь, охотник. Ладно, достал лук и приготовил стрелу. Метров через десять Кубин опять выстрелил. Косой даже из-под лапы не выпрыгнул, скончался там. И как он их видит? Вглядываясь в нижние ветки елок, матерю про себя братцев кроликов. Блин, когда не надо, эти твари сигают, а сейчас сидят тихо и не дергаются.

О! Я заметил что-то под веткой. Заяц? Навел стрелу. Во! Точно заяц. Динь!

Победно подъезжаю, наклоняюсь и, подобрав трофей, показываю его Кубину.

– Отлично! – кивнул он. – Есть почин.

Проехали по краю болота, обходя трясину. Само болото было неширокое, всего лишь метров семьдесят. С той стороны вдоль болота тек ручей. Дуся потопталась в ручье, смывая грязь болота. Потом крутой подъем и опять елочная засека.

Хм, и это короткий путь? В гробу я его видел, блин. Теперь иголки из кольчуги вытряхивать придется, и пахну, как лесной бальзам.

Как-то неожиданно для меня выехали на поле.

– Китеж! – выдохнул Кубин, смотря вперед и крестясь.

Я жадно вгляделся на город из легенды. Сразу отметил невысокие стены, по сравнению с Вершами ниже раза в два. Правда, перед стеной высокий вал и широкий ров с водой. Или это река?

– Власыч, а почему стены маленькие?

Кубин хмыкнул:

– А незачем Китежу высокие стены. Его лес защищает, сам ведь почуял. А на дороге к граду крепостица есть. По ее краям засеки навалены – мышь помрет, пробираясь.

– Что, и троп обходных нет?

– Есть, по одной мы только что шли, но про них мало кто знает. А местный люд оброк и товары по дороге возит.

Кони шли легкой рысью по выкошенному полю. Я смотрел во все глаза на город. А во сне совсем другое видел. Вместо высоких десятиметровых стен – трехметровые, правда, с навесом вдоль стены. Рубленые башни, похожие на современные нижегородские, стояли метров через пятьдесят друг от друга. За стеной высились пирамидальные шатры церквей, увенчанные православными крестами. Вдалеке мелькнул золотистый купол храма. И в этот момент над землей поплыл радостный благовест. Крестясь, подумал, что его громкий перезвон слышно, наверное, даже в космосе. А ведь какое красивое звучание! Сердце радуется.

Нас заметили, и навстречу понеслись с десяток всадников. Кубин остановился и пробормотал:

– Быстро они на этот раз.

Всадники споро взяли нас в кольцо.

– А, Матвей Власович, княжья нянька! – весело крикнул ратник с длинной бородой. – Почто, как тать, через лес едешь? И что за боярин с тобой?

– Нас, Игнат, борзо к себе протоиерей Григорий звал. Вот и прошли по аркудовым тропам. А это боярин Владимир Иванович Велесов.

Ратник странно посмотрел на меня и, поклонившись, сказал:

– Здрав будь, боярин. Слышал я про тебя. И бачко твоего знал.

Кубин прервал его:

– Ладно, Игнат, нам пора.

И мы поскакали вдоль рва.

У дороги, что упиралась в мост, ведущий в башню, толпились ратники. Не останавливаясь, мы завернули в город. Те, что сопровождали нас к воротам, остались перед мостом. Мы остановились и слезли с коней, чтоб перекреститься на икону над воротами. Башня была такая же, как и в Вершах. Только подъемный мост через ров был больше. А вот бойниц во внутреннем коридоре я не увидел. Кубин кивнул стражникам у внутренних ворот, и мы поехали по широкой, мощенной деревянными досками улице. Странное дело, во сне мне приснились каменные дома. Здесь я видел такие же по форме дома, но построенные из дерева. И откуда в легенде взялись упоминания о каменных белоснежных дворцах? Вот они, деревянные, можно пощупать, но побеленные. Хм, подъехав ближе, провел рукой – точно побелено. Потер ладони, избавляясь от извести. Может, поэтому всем думалось, что город из камня? Улица была полна весело гудящего народа, идущего по своим делам. Вон толстый боярин в богатой одежде с меховой накидкой. Прошел навстречу, важный такой. Наверное, потеет сильно? В такую жару в мехах ходить, увольте. Тут в броне-то упарился.

Вежливо улыбнулся в ответ девушке с жемчужным ожерельем. За такую улыбку и умереть можно. Проводил ее взглядом и на прощание получил еще одну улыбку. Вообще, все люди на улице улыбались друг другу. Эти улыбки, казалось, отражались от белых стен домов и возвращались обратно, как солнечные зайчики. Играющие дети заполняли улицу веселыми криками. Дома в три этажа сменялись маленькими часовнями. Церквей с пирамидальными шатрами мне встретилось уже три, это не считая часовен. Уже недалеко виднелся большой храм с золотым куполом. Сколько тут церквей? Вместе с тем храмом я уже насчитал восемь, учитывая часовни.

– Власыч, сколько церквей в городе?

– Тридцать! Впечатляет?

М-да, впечатляет. Если бы это был не святой Китеж, то можно было подумать, что это паранойя. Столько церквей, я слышал, имели много городов. Например, Арзамас имел больше тридцати. Но какой размером Арзамас – и какой Китеж. Город, по прикидке, имел примерно километровый диаметр. Значит, жилых домов тут половина. Интересно, как народ церкви посещает? По очереди? В размышлениях не заметил, как подъехали к храму Владимирской иконы Божьей Матери.

Ого! Вот это красота! Мы слезли с лошадей и подвели их к ограде с коновязью.

– Пойдем, Володя. Поговорим с другом моим.

И, троекратно перекрестясь, вошли.

У меня опять появилось то странное чувство возвышенности и легкости, какое я испытал в Вершах, на причастии в церкви. В единственную в Вершах церковь мы пошли с раннего утра. Храм не вмещал столько народу сразу, молящиеся стояли в проходе и на ступенях.

Я и в свое время бывал в церкви, но эти посещения были без особой охоты. Маясь от тяжелого запаха лампад и свечей и слушая пение, смысл которого от меня ускользал, без всякого интереса рассматривал иконы и росписи на стенах, иногда забывал даже креститься.

Но тут! Услышав звучный голос священника, вдруг внял весь смысл слов молитвы. Росписи на стенах и потолке заиграли, образа засветились, и… стало так легко на душе. Было чувство, что я заново родился. Все люди в храме стали единым целым. Я проговаривал слова молитвы, как будто их хорошо знал. А я знал!

Знал. Знал, что это.

Это была Вера. Настоящая. Она шла от людей мощным потоком, пропитывая все вокруг.

Вера – дающая верующему великую силу.

Вера, которой так недоставало русскому народу в будущем.

Вера, которую заменили верой в деньги и власть.

А здесь народ верил по-настоящему. Честно. Всей душой.

В храме Владимирской иконы Божьей Матери людей не было, только в центре стоял священник. Кубин подошел и, преклонив голову, сказал:

– Здравствуй, отче.

Священник улыбнулся и, положив руку Кубину на плечо, произнес:

– Ну-ну, мой друг. Полноте. Представь мне спутника своего.

Кубин выпрямился и, повернувшись, сказал:

– Боярин Владимир Иванович Велесов.

Священник внимательно посмотрел на меня:

– Так вот ты какой? Ну-ка, молодой человек, представьтесь по полной.

Я, смотря в умные глаза Кулибина, а это, как я догадался, был он, выпрямился и отрапортовал:

– Капитан Велесов Владимир Иванович. Военная разведка.

Кулибин улыбнулся:

– Вот как, к-хм. Позвольте представиться – отец Григорий. В миру – Кулибин Иван Петрович.

И показал на маленькую дверцу в углу:

– Проходите, господа.

* * *

– Вот и все… – я закончил свой рассказ обо всем, что случилось в будущем.

Во время повествования меня ни разу не прервали. Лицо отца Григория отражало вселенскую скорбь, а Матвей Власович, уже слышавший часть истории, реагировал более спокойно, чем в прошлый раз, лишь часто меняясь в лице. Иногда из глаз пробивались слезы.

– За что такие испытания? – тихо простонал он. – За что?

– За грехи наши… – поднялся протоиерей, – за грехи…

Отец Григорий подошел к Кубину и положил руки на его плечи.

– Уберег нас Господь увидеть то страшное время, но дал нам другой урок. Бремя наше всегда тяжело, но на все воля Господня. Сейчас Божественная литургия, но вы тут побудьте. Расскажи Владимиру Ивановичу нашу историю.

Пришедший служка помог отцу Григорию облачиться, затем они вышли, а Кубин тяжело вздохнул и начал рассказ:

– Начну с того, что я, приехав в Москву из Нижнего Новгорода, вышел в город и только взял извозчика, как меня окликнули. Поворачиваюсь – батюшки! – мой брат Олег. Оказалось, он в отпуске. Представил меня другу, поручику Николаю Александровичу Евпатину. Вместе зашли в ресторацию. За обедом поговорили. Оказывается, Олег уже четыре дня, как в Москву приехал, шалопай такой. В имении Евпатиных, что под Подольском, обитает. Стали они вдвоем уговаривать меня с ними в имение поехать, и уговорили ведь, было у меня два дня в запасе. Согласился, как узнал, что там будет мой давний друг, капитан Иван Петрович Кулибин. У Евпатиных имение большое, богатое. Даже конезавод есть. А через день Николай предложил съездить в соседнее имение. Мол, там есть стрелок изрядный, что лучше его и нет. Так как мы все стреляли отлично, то решили взять револьверы, патронов и ехать.

– А возвращались мы обратно изрядно пьяными, – усмехнулся дед Матвей. – Впотьмах свернули не туда, ну, и заплутали. Решили переночевать. Слезли с коней, а они вдруг как рванут от нас, только их и видели. Ну, куда деваться? Тьма непроглядная. Стали укладываться. Мох у сосны мягкий…

– Погоди, Матвей Власович, – прервал я Кубина, – а как спать легли, я имею в виду, дерева вы касались?

– Ну да. Прямо на корни головы положили, мха подстелив. Не впервой так ночевать.

Кубин вновь тяжело вздохнул и продолжил рассказ:

– А поутру, как проснулись, смотрим – вокруг лес стеной. Даже непонятно, как сюда-то пробрались. Удивились изрядно. И вопросов много, да ответов нет. Кулибин сказал, что железная дорога должна в десяти верстах проходить, если на юг идти. Ему, конечно, видней, мы карты в голове не держим, а он в том году два курса академии генштаба закончил, собирался на дополнительный курс идти. Так он все карты, как «Отче наш», изучил. Мы на юг и стали пробираться. Заросли кругом, не пролезть. Мы тогда удивлялись: и как могли пройти эти заросли вчера? Вышли, значит, мы к перелеску, а там дорога. Даже не дорога – тропа тропой. Кулибин осмотрелся и сказал, что идти на запад надо. Шли мы по тропе этой с час, наверное. И тут навстречу всадники. Семеро. Нас увидели и сабли достали. Мы, честно, опешили сперва, на землю попадали. Думали, маскарад какой. Но потом Олег удар получил. Я закричал и, достав револьвер, стал стрелять. Одновременно со мной стал стрелять Кулибин, потом и Евпатин достал револьвер. Отстреляли все патроны, что в барабанах были, еще долго впустую курками щелкали. Я к брату кинулся, рана у него страшная, кровь еле остановили. Все исподнее извели, Евпатин за сухим мхом бегал.

Кубин помолчал немного, утер выступившую слезу и продолжил:

– Я брата перевязал, а он глаза открыл и улыбается. А у меня прям мороз по коже. Олег бледный весь. «Что это они? За что?» – спрашивает. А меня самого трясет, и не знаю, что сказать. Тут Кулибин подходит. «Посмотрите, господа», – говорит и показывает саблю. Мы не понимаем, в чем дело. А он говорит: «Это же булатная сталь». Нам, если честно, это ничего не говорило, а Кулибин поясняет: «Такие, как эта сабля, делались очень давно. Сейчас их можно встретить только в частных коллекциях или в музее». Потом хмыкнул и сказал: «Вы не поверите, господа офицеры. У этих бандитов нет огнестрельного оружия. Только сабли, клевцы и по три ножа на поясе. Еще короткое копье, то бишь рогатина, и вот это». И Николай Петрович вытянул руку, из которой выпал железный шарик с полкулака на кожаном ремешке. Кистень. «Я осмотрел всех семерых, у каждого почти одинаковый набор подобного оружия. Судя по ним, эти бандиты как будто из Древней Руси попали сюда». Евпатин тогда и спросил: «Что делать-то будем?» Я посмотрел на Олега, он был совсем плох. Надо срочно к доктору его везти, а как? Кулибин оглянулся и сказал: «Николай Александрович, поймай лошадей. Матвей Власович, мы с тобой срубим две елки и сделаем волокушу. На ней, чтобы не растрясти, Олега повезем». А я спросил: «А тела как? Убрать с дороги?» Кулибин поднял палец: «Тела оставим для полиции. Как доберемся до Подольска или до первого отделения, полиции и сообщим».

– Не знали мы тогда, куда попали, – горько усмехнулся дед Матвей. – В какую ИСТОРИЮ вляпались. Каламбур какой-то.

– Пока Евпатин ловил лошадей, мы срубили пару елок и связали их комелями. Положили потник на ветки и перенесли Олега на волокушу. От комеля привязали веревку к седлу коня. На него сел Евпатин. С одной стороны волокуши ехал Иван Петрович, с другой я – и смотрел на Олега. Боже мой, с такими ранами не выживают, я знаю. Но если доставить в госпиталь, то надежда есть. Через три версты мы выехали на поле, за которым увидели селение. Кулибин огляделся и удивленно произнес: «Странно. Тут должна проходить железная дорога». – «Может, ты путаешь, Иван Петрович?» – спросил Евпатин. «Нет, Николай Александрович, я не путаю. Странно это. Место как будто то, но ощущение такое, что железнодорожное полотно свернули, насыпь сровняли и все деревьями засадили». Кулибин показал на часовню, стоящую на пригорке посреди селения: «Едем туда. Там спросим, куда нас нелегкая занесла». Мы подъехали к селению и по околице проехали до часовни. Селение, домов в тридцать, как будто вымерло. Людей нигде не было видно. Мы спрыгнули с лошадей, и Евпатин постучал в дверь часовни. Дверь приоткрылась, и из-за нее выглянул священник, маленький, одетый в черную рясу, подпоясанный простой веревкой, на голове островерхая шапочка, на ногах лапти. «Мир вам, добрые люди. Что ищете? Куда путь держите?» – спросил он и достал из-за двери икону, которую стал держать у груди. Мы перекрестились. Священник поднял брови: «Никак христьяне?» Кулибин шагнул вперед: «Православные мы, отче». А священник спросил: «Зело странно одеты вы, мыслю, из дальних краев путь держите?» – «Ты прав, отче, из дальних краев. А что это за место, как называется? И где все люди?» Священник убрал икону и ответил: «Подолом сие место называют. А люди попрятались, вас увидав». Я спросил: «А доктор здесь есть?» – «Кто?» – не понял поп. «Ну, врач, санитар, целитель, наконец». Поп смотрел, не понимая. Я показал на волокушу: «Там раненый у нас, его лечить срочно надо». Священник махнул рукой на ближний к часовне дом: «Везите к дому Фомы Кустахи. Там остановитесь, а я позже подойду. Как имя уязвленного?» – «Олег», – ответил я. Кулибин вдруг спросил: «Скажи, святой отец, какой сейчас год?» – «Год 6715 от Сотворения мира», – ответил поп и скрылся в часовне. Иван Петрович отвел нас в сторону и сообщил: «Господа, вы обратили внимание на дома? Посмотрите на окна. Они обтянуты чем-то серым. Возможно, промасленной бумагой или, скорей всего, бычьими пузырями». Мы посмотрели на окна домов. И точно, ни в одном доме не было стекол. А Кулибин продолжил: «Я тут подумал, господа офицеры… Первое – проснулись не там, где уснули. Второе – нападение бандитов, одетых в доспехи времен Мономаха. Третье – нет железной дороги там, где она должна быть. Четвертое – это окна. Я не видел даже в самых нищих домах окон без стекол. А тут? Пятое – священник сказал про год шесть тысяч семьсот пятнадцатый от Сотворения мира, а это тысяча двести седьмой год. Я не сомневаюсь в нормальности священника». Он помолчал. «Вывод один – мы попали в прошлое, и сейчас тринадцатый век. Матвей Власович, ты в истории силен, кто в тысяча двести седьмом году великий князь?» – «Всеволод Юрьевич, по прозвищу – Большое Гнездо». – «Вот, – поднял палец Кулибин, – от этого и будем отталкиваться». – «То есть?» – не понял Евпатин. «Обживаться тут будем». Евпатин расстроился: «А домой что, не попадем уже?» Кулибин пожал плечами: «Как? Вот и я не знаю. Кстати, господа. Сколько патронов осталось? У меня полный барабан и еще шесть патронов». «У меня тоже», – сказал Евпатин. Я похлопал по карману и достал револьвер. Откинул барабан: «У меня только шесть выстрелов, господа». Иван Петрович вздохнул: «Будем беречь. Придется обходиться холодным оружием, надеюсь, уроки фехтования вами не забыты? Вот и славно, а с остальным оружием потренируемся».

Мы подъехали к указанному священником дому. Евпатин соскочил с коня и заколотил кулаком по воротам. С минуту подождав, ударил по воротам сильней. Из-за ворот спросили: «Кто там?» Кубин громко сказал: «Ты Фома Кустаха? Открывай, святой отец на постой к тебе нас определил. Раненый у нас есть. В дом его надо». Ворота скрипнули и раскрылись, к нам вышел мужик лет сорока. Одетый в простую рубаху до колен, подпоясанный кожаным ремешком, на ногах штаны и босой. Поклонился: «Проходите, бояре». Повернувшись, крикнул: «Лукерья! Светлицу приготовь, воды согрей». Олега осторожно занесли в дом. Дом был большой. Большая печь посередине избы, казалось, занимала всю жилую площадь. Олега мы пронесли в огороженную комнату. Впереди, постоянно говоря: «Вот сюда» и «Осторожно, порог – и пригнитесь», семенил хозяин. Олега положили на широкую лавку, застеленную матрацем, набитым соломой. Укрыли одеялом и вышли в сени. Кулибин положил руку мне на плечо: «Матвей, оставайся с братом, а мы за трофеями. Знать бы сразу, взяли б еще там. Но кто знал? Смотри тут…» Сколько времени их не было, не знаю. Я погрузился в такое отчаяние. Как во сне, я наблюдал, как обмывают и перевязывают брата. Потом вдруг рядом оказался священник и что-то делал, оказалось, отпевал. Я и не сразу понял, что Олег умер. В себя пришел от того, что по лицу мне хлестал Кулибин и говорил: «…ицер ты или нет, приди в себя». Я вдруг обнаружил себя перед могилкой с небольшим деревянным крестом. Могилой… брата…

Кубин замолчал, глядя перед собой.

– Что дальше было, Матвей Власович? – спросил я, когда пауза затянулась.

– Как же давно это было. Все и не вспомню. Ясно помнил день первый, а потом как-то размыто все. Помню, как к Москве подъехали. Непривычно было видеть небольшой деревянный кремль с малым посадом вокруг. Потом поступили на службу в дружину к Великому князю Владимирскому.

* * *

На большой холстине я разрисовывал карту района, как ее помнил, – все изгибы реки Керженец с впадающими в нее речушками и ручьями. Ставил точки населенных пунктов, но не подписывая их, просто так было проще всю топографию вспоминать. Соответственно, я пояснял, что это за точки. Кубин и отец Григорий иногда подсказывали мне известные им ручьи и овраги.

– Вот, примерно так, – отошел я, любуясь на холстину.

Потом добавил на карте стрелочку и подписал «север». Кулибин одобрительно хмыкнул:

– Хорошая память, Владимир Иванович.

– Привычка все запоминать, – пожал плечами я. – Теперь ваша очередь. В мое время было много полей, просек и лесозаготовительных участков, сейчас лес другой, так что дополняйте.

Матвей Власович взял уголек и начал дорисовывать:

– Вот тут лес сплошь. Тропа есть, но много людей не провести. По тому берегу дубрава, однако завалы такие, что проще вплавь по реке.

– А броды? – спросил я. – В мое время Керженец в этих местах сильно обмелел, и перейти его можно порой лишь штанины закатав.

– Броды есть, – сказал Кубин и ткнул в линию реки, – вот тут, единственный, где Безмень в Кержень впадает, остальные броды гораздо ниже по течению. А река тут достаточно глубока.

Я согласно кивнул. Еще по рассказам отца помнил, что до середины семидесятых годов по Керженцу активно сплавляли лес. По тем отмелям, что были в позднее время, сплава не организуешь.

– Далее… – дед Матвей обвел угольком довольно приличный район, – этот лесной массив практически непроходим. Тут и тут тоже лес. Перелески есть, но молодой поросли много, и тут…

Наконец карта была закончена. Но картой это можно было назвать с большой натяжкой, хотя на данный момент времени, может, единственной и довольно-таки точной. Примерный масштаб как у километровки, но в одном сантиметре вышло чуть более пяти километров.

Из крупных поселений обозначили только Китеж, Заимку и Верши на берегу Ветлуги. Немного полюбовавшись на совместное творение, я спросил:

– Где удел Малика?

– Вот, – Кубин показал на карте. – По краю Кержени и на север.

Удел оказался не очень велик. Тоже мне, княжество. Хотя северные границы дед Матвей не обозначил. И вокруг – непроходимые леса… а как они тогда якшаются? Ведь должны быть хоть какие-то дороги или тропы.

– Матвей Власович, тут ты обозначил этот лес как непроходимый, – озвучил я свою мысль, – что, дорог или троп совсем нет?

– Вот тут есть путь… – и Кубин обозначил пунктиром по краю лесного массива. Я пригляделся и хмыкнул – часть пути совпадает с железнодорожной веткой и частично дорогой местного значения, что будут проложены в будущем.

– А в каком месте черемис поганых видел? Где эта старица, про которую он толковал?

– Тут, почти у брода, – показал дед Матвей чуть выше места, где Безменец впадает в Керженец. – Кстати, эту излучину ты не совсем верно нарисовал.

Кубин подправил изгиб реки, а я отметил, что в будущем там будет деревня Никитино.

– Итак, какие будут мысли?

– Про сбор поместного войска, мыслю, они уже знают, – произнес Матвей Власович. – Уж Кута озаботится о соглядатаях, раз встал на путь иудин. Как думаешь, отче, куда поганые пойдут?

– Я мыслю, у них два пути, – изрек отец Григорий. – Один на запад, каким пришли, второй – вниз по Кержени. Если они двинутся вниз, то вот здесь они перейдут Кержень по броду и по восточному берегу, по высохшим старицам и заливным лугам до низовых бродов, а там хоть во все стороны…

Протоиерей задумался. С минуту он рассматривал карту, затем сказал:

– Князь Владимир Дмитриевич если поспеет, то может отрезать западный путь степнякам… – и протоиерей, взяв уголек, провел пунктир, почти повторяя путь, начерченный Кубиным, но на половине уходящий южнее. – Тут войско должно пройти. Здесь лес чище, и лощина аккурат к реке ведет, а Кержень здесь хоть и глубок, но переправиться можно, и оба берега пологи. Всего десять саженей вширь, может, чуть поболе. – Отец Григорий отметил место на карте. – Почему именно тут? Потому что если князь переправит войско на западный берег Кержени в этом месте, то перекроет степнякам первый путь. Вот, посмотри… – протоиерей опять рисует пунктиры, – здесь можно пройти и здесь. Кута, мыслю, темнику про все пути рассказал. И темник должен оценить каждый путь отхода. Я мыслю, степняки пойдут вниз по Кержени. Почему, как мыслишь?

– В тех местах никакого преимущества у легкой конницы, – сказал Кубин. – Не развернешься. Даже пара сотен для степняков станет хорошей преградой, а вдоль восточного берега довольно широкие луга имеются.

– Именно! – подтвердил отец Григорий. – И именно от этого места можно идти хоть куда, так называемый… э-э-э… забыл…

– Оперативный простор? – подсказал я.

– Да. Видишь? – И Иван Петрович начертил три стрелки: вдоль реки на юг, на юго-восток и восток. – Если темник поведет свой тумен на восток или на юго-восток, то в первом случае выйдет к Вершам, а во втором – к Китежу.

– Значит, надо оставить часть дружины тут.

– Ты прав, мой молодой друг, – улыбнулся отец Григорий. – Именно об этом и речь. Смотри, какая там особенность…

Протоиерей на чистом месте холста схематично нарисовал реку, рядом две узких и одну широкую полосу, которая сужалась в нижней части.

– Вот это Кержень, – Иван Петрович показал на левую полоску, – это – старица, местами заболочена, а это, – он показал на сужающуюся полосу, – луг. И по краям лес с дикими завалами. Вот тут, с луга, можно узким местом пройти, всего четверть версты по старому руслу. А там…

– Оперативный простор… – пробормотал я. – Хорошо местность знаете, даже карты не надо.

– Довелось хаживать, когда мордву замиряли, – пояснил отец Григорий, – я тогда еще тысяцким был.

– Ясно, – я еще раз внимательно посмотрел на карту. – Значит, князь идет с дружиной к Керженцу, переправляется, оставив часть ратников тут, – я ткнул в точку на карте, – затем он проходит здесь, проверяет все места, где черемис Никола видел степняков, и, если их не находит, идет к Безменинскому броду и движется вниз по реке.

– Именно так, – подтвердил отец Григорий.

– Хороший план, – сказал я. И мысленно хихикнул – некоторый подтекст выражения, вкупе с тем, что мы тут все за всех решили, несколько веселил. – Осталось довести решение штаба до полководца. Не заартачится ли княже?

– Владимира Дмитриевича я беру на себя, – произнес протоиерей. – И о тебе, Владимир Иванович, с князем поговорю.

– Заградотряд?

– Он самый, – кивнул Иван Петрович. – Устоишь в сражении – станешь воеводой. Об этом я тоже с князем потолкую.

Глава 8

Дружина переправилась на западный берег Керженца, оставив под моим началом часть ратников. В общем, мне достались мощные, блин, силы. Триста сабель, если полусотню отроков не считать. Впрочем, после подсчета всех ратников оказалось, что собралось две тысячи бояр и оружных холопов. Еще подошло городское ополчение, но их было всего чуть более тысячи. Вот и получилось, что против шести-семи тысяч кочевников мы выставляем всего четыре с половиной тысячи.

Поутру отец Григорий имел долгий разговор с князем, а затем Владимир Дмитриевич собрал боярский совет, на котором Велесов объявил «свой» план. Что интересно, при оглашении боярин Горин сразу поддержал эту идею и сам вызвался встать под мою руку. После молебна войско выдвинулось к Керженцу. Переправлялись вплавь, но споро. Мой отряд прикрывал переправу на этом берегу, а потом выдвинулся на север вдоль реки.

Что ж, все как отец Григорий и описывал: узкий проход по лощине меж лесных завалов вывел на холм, за которым раздался в стороны довольно-таки просторный луг. Я привстал на стременах, оглядывая поле, поросшее густой травой и молодыми березками.

Слева за густым кустарником и кучами сухого сплавника угадывался Керженец; чуть ближе, параллельно реке, была старица. Справа стеной стоял лес. Сам луг тянулся почти на километр, постепенно расширяясь, и заканчивался перелеском. За теми мелкими березками – еще один луг, но шире этого.

– На бутылочное горло похоже, – хмыкнул Матвей Власович, осматривая местность.

– Ага, как отец Григорий и говорил…

– Иван Петрович – стратег, – сказал Кубин, – недаром в академии генштаба учился. Вот токмо пробка для этой «бутылки» размером маловата оказалась.

– Что есть, то есть, – согласился я. – Но пропустить поганых нам нельзя, за нами верста по оврагу и оперативный простор. И Верши, и Китеж. Помнишь, что отец Григорий сказал нам после молебна?

– Помню, – кивнул дед Матвей. – Мы стражи града Китежа, а значит, всей Руси великой.

– Ну, так давай устроим тут Фермопилы.

– Точно! – воскликнул Кубин. – А я все думаю, что в голове крутится? Нас ведь триста ратников, полусотня новиков не в счет.

– О чем это вы, бояре? – Горин все молчал, глядя вдаль, а теперь будто очнулся.

– Это мы про одну давнюю битву. Был на свете такой… князь Леонид. Он с тремястами воинами остановил очень большое войско.

– Большое? Тьма?

– В двадцать раз больше тьмы!

– Двадцать темников! – восхитился Горин. – Славный, наверное, был князь. И славная битва!

Кубин кивнул:

– Славная. Эти герои погибли. Все. Но о них знают теперь во многих местах!

Горин вздохнул и, улыбнувшись, произнес:

– Так про нас тоже узнают. И все будут говорить про славную битву при Кержени.

А он прав. Почти прав. Был такой мультфильм по мотивам легенды о граде Китеже и назывался «Сеча при Керженце». Однако на самом деле такой битвы в истории не было. Теперь будет, точно будет!

Я еще раз внимательно осмотрел окрестности. А что, план отца Григория вполне реалистичен, надо признать, если, конечно, у темника не найдется более хитрого хода. Это нельзя исключать. Также нельзя исключать и предательства. Я специально узнал, кто входит в дальние дозоры: один из них – старший боярин Лисин, то есть Кутерьма.

– Ладно. Тимофей Дмитриевич! – окликнул я десятника городского ополчения.

Ко мне подъехал могучий ратник.

– Вот что сделай. Видишь, старица слева за кустами пошла? Возьми пару ратников и разведай – можно ли по ней пройти и, если что, на поле выйти для атаки.

Он кивнул и, развернув коня, отъехал.

– Что задумал, Владимир Иванович?

– Впереди наверняка дозор пойдет. Думаю, от полусотни до ста. Вот и надо перехватить их, чтоб не предупредили основной отряд.

Горин кивнул:

– Добре. Надо еще лучников вон там поставить, тогда никто не уйдет.

Горин показал налево, где особенно плотно стояли кусты ивы.

– Э, нет, Илья Демьянович. Их лучше с другой стороны поставить, кстати, отойти в бурелом им будет проще. А по старице их могут нагнать и посечь.

Горин, помедлив, кивнул.

– Лука Фомич! – окликнул я второго десятника ополченцев. – Вот что, Лука Фомич, выдели людей, чтобы стен нарубили, полторы сажени в высоту и две в ширину. Сколько успеете. И Суромяка позови.

Ратник кивнул и отъехал.

– Зачем щиты?

– Матвей Власович, – улыбнулся я, – а разве не смекаешь?

– Гуляй-город? – поднял брови Кубин.

– Именно! Расставим в этом горле по краям и еще ветками прикроем, чтобы не сразу заметили.

Мысль о гуляй-городе мне пришла во время осмотра. Просто реально оценил силы и принялся размышлять – как нам продержаться хоть пару часов. Если выйдем напрямую, то нас просто нашпигуют стрелами, особо не напрягаясь. С этим и дозорная сотня хорошо справится. Даже остро пожалел, что с собой взял только карабин, однако пулемета я и не имел, и запас боеприпасов к «Тигру» смехотворен. Но для него у меня работенка есть. Кроме меня с ним Матвей Власович работать может. Надеюсь, за тридцать лет жизни в прошлом он навыков не утратил. А пистолет я оставлю у себя, мало ли что…

Тактика кочевников во все времена была одинакова – закрутить «карусель», то есть обстрелять противника стрелами. А их тут будет в два с лишним раза больше, чем нас. Поэтому мы укроемся за стенами гуляй-города. Если степняки решатся на штурм, то им придется спешиться, так как я собираюсь применить еще одну штуку – ежи. Их и сколачивать не надо. Изготавливается просто: берется верхушка с ветвями от срубленных сосен, затем каждый сучок остро затачивается, причем каждый последующий сучок длиннее предыдущего, макушка тоже заостряется. Ежи укладываются перед щитами.

Подошедшему Егору Суромяку я растолковал – как делать ежи и сколько их нужно.

С низины к нам степенно подъехал Демьян. Его поставили старшим над пятью десятками новиков. Для него тоже нашлось дело.

– Вот что сделай, – сказал я парню, – ты со своими новиками вон туда езжай. Две дюжины щитов в глубине леса поставь и ветками прикрой, чтобы незаметно было. Будете оттуда поганых стрелами бить.

– Сделаю, – кивнул Демьян и, кликнув свой отряд, ускакал в указанное место.

– Вот что, бояре, – сказал тихо, – я не хочу, чтоб эти парни погибли сегодня, поэтому прикрывать нас своими луками будут до того, пока мы сражаемся. Потом они должны уйти. И… – я посмотрел в глаза Кубину, – Матвей Власович, надеюсь, ты понимаешь, о чем речь?

Дед Матвей кивнул:

– Понял тебя. Ты хочешь, чтоб увел их я?

– Да. Они тебя послушают. И я никогда не сказал бы так, но… как старший по званию я приказываю. Они должны жить! И им про это пока не говори.

Дед Матвей закрыл глаза и кивнул. Горин удивленно смотрел то на меня, то на Кубина, потом спросил:

– Вы это о чем, бояре?

Я вздохнул и сказал:

– Пойдем, бояре. У нас еще есть время на то, чтоб последний раз поднять кубок. Илья Демьянович, пусть все старшины у нашего костра соберутся.

Я присел на землю и, откинувшись на снятые сумы, закрыл глаза.

С ума сойти, они все тут фаталисты. Делай что должно, и пусть будет что будет. Я знаю, что будет, и меня это не устраивает. Но ситуация такая, что деваться некуда. Не зря я упомянул про Фермопилы. Нереально остановить превосходящего численностью врага и остаться в живых. Если мы тут все поляжем, то зимой все пойдет, как в истории писано. М-да, прав отец Григорий, Бог нам в помощь.

Господи, дай мне сил одолеть тьму вражескую! Ведь без победы нет будущего. Здесь, на этом поле, будет решаться вечный вопрос – быть или не быть…

Керженская сеча… интересно, станет ли известно о ней потомкам? Или превратится в легенду, как и Китеж? Потомкам… То есть и мне в том числе.

Послышались шаги. Это подходили ратники. Все расселись, и я, оглядев всех, стал говорить:

– Поганые идут сюда. Их необходимо остановить здесь и продержаться до подхода основного полка. Он должен ударить поганым в тыл.

Один из ратников ополчения усмехнулся:

– Большой полк, мыслю, кувалда: а мы, значит, наковальня.

– Да, нас мало, – кивнул я. – Нас всего тридцать десятков, я новиков не считаю, но будем биться. Считайте, что за нашими спинами наши матери, жены и дети.

– Все мы понимаем, боярин, – прогудел десятник Садов.

– Кстати, что там со старицей? – Я тут же махнул рукой: – Сиди, Тимофей Дмитриевич.

Ратник сел обратно и гулким басом начал говорить:

– По старице завалов много и местами вода. Но не глубоко – если расчистить, то кони пройдут свободно. Я уже послал людей, они растащат старые стволы и ветки и из них ловушки соорудят.

– Постой, какие ловушки?

Тимофей Дмитриевич улыбнулся:

– Ну, так если придется от поганых старицей уходить, так за собой завал обрушим.

– А, ясно. Извини, что перебил. Продолжай.

– Чуть дальше середины бочаг начинается. Сначала не глубоко, но потом… Как раз в этом месте на поле выйти можно.

– Хорошо, учтем.

Я чуть подумал, выстраивая тактику боя, и начал излагать свой план:

– Значит, так, бояре. Дело справим так – все бронные ратники собираются у старицы. Это почти две сотни. Остальные укрываются за щитами и работают луками. Бронные же ждут удобного для удара момента. Но после удара уходим за щиты. Дозор поганых, мыслю, будет полусотня-полторы. Сомнем в один момент, но никого упустить нельзя.

Ратники согласно закивали. От кустов выбежал Демьян.

– Боярин, разведали все. Там хорошее место для лучников. Сделали щиты и прикрыли их ветками.

– Хорошо, сядь. – И я продолжил: – Повторюсь: нельзя пропустить поганых через овраг. Там их уже не остановить.

– Не сумневайся, боярин, побьем поганых.

Про себя улыбнувшись оканью этого ратника, я сказал Кубину:

– Давай, Матвей Власович, сюда котел-то. Сейчас я вас, бояре, заморским напитком угощу.

Полез в сумы. Нащупал пакет с кофе, затем прикинул размер котла, решил высыпать весь кофе, чего беречь? И сахар тоже засыпал весь. В ИРП разве что осталось…

– Готово, черпайте.

Котла хватило на всех, и теперь ратники осторожно отхлебывали новый для них напиток.

– А ничего, вкусно сие питие. Изрядное. На сбитень похоже.

– Или на вино, ишь как бодрит.

– Горячее.

Я пил кофе и улыбался про себя. Нескоро еще тут попробуют сей напиток.

– Скачет кто-то. – Горин, поднявшись, вбежал на холм и посмотрел в сторону поля. Подбежал наблюдатель, сидевший у кустов на холме. И оба одновременно крикнули:

– Это Треш.

– Один скачет, – добавил Илья Демьянович, – а Ульяна нет.

Это был один из дозорных, посланных вперед, чтоб предупредить появление монгольского отряда, но возвращался только один. Хотя мы обговаривали разные ситуации, но волнение все-таки закралось в душу. Вдруг что-то не так? Второй должен был остаться только в крайнем случае. Это если монголы шли общим табором. Тогда второй, кто остался, должен был пропустить монгольский отряд и скакать навстречу нашему основному полку.

Взмыленный от быстрой скачки Треш соскочил с коня и, тяжело дыша, сообщил:

– Идут. Впереди сотня дозором, почти все бездоспешные. Ульян остался там, он не успел проскочить. Увидели бы. Я и то больше по кустам…

– Хорошо, Треша, – кивнул Горин, – иди отдохни.

Я подошел к Кубину и тихо сказал:

– Матвей Власович, ты знаешь, что надо делать.

Он кивнул, забрал мои сумы, сверток с карабином и, вскочив на коня, ускакал к правой стороне леса.

Бронные ратники поднимались в седло, остальные шли к щитам.

– Кгарррг!

Я поднял голову – на корявой березе сидел черный ворон. М-да, значит, начинается.

– Тьфу, погань окаянная, прости Господи! – выругался Горин.

Ворон взлетел и скрылся за лесом. Ратники, крестясь и бормоча молитву, проводили его глазами.

– Все, бояре. Поганые рядом.

Поднялись в седло и двинулись вдоль старицы. Действительно, не глубоко, и дно достаточно твердое. Вдоль берега старицы густой ивняк и высохшие деревья. Ратники, что проверяли проходы по старице, растащили все сухары, соорудив из них своеобразные баррикады. Если придется отходить обратно, то останется только обрушить все за собой.

– Здесь, – показал рукой Садов.

Подъем на берег был достаточно пологим, кусты раздавались в стороны, но проход больше смотрел на юго-восток.

– Лепо! – произнес Горин. – Прямо в спины бить можно.

– Верно! – согласился я.

Вдалеке виднелись замаскированные щиты, и если бы не знать, что они там стоят, то ничего бы не заметил. Потолкавшись конями, ратники встали в четыре ряда. Мы с Гориным чуть поднялись, чтоб видеть поле. Все. Фигуры расставили. Главное – успеть монгольский дозор уничтожить, а там… а там будем стоять насмерть, пока в тыл поганым не ударит основной полк.

Ратники негромко звякали железом. Кто проверял, как выходят из ножен сабли и мечи. Кто поправлял поддоспешники. Лица спокойны. Поганые? Ха! Побьем и поганых!

Я тоже проверил саблю, натяжение тетивы на луке, поправил сетку бармицы. Провел рукой по грудным пластинам. Хорошая получилась защита, теперь меня просто не взять. Нет у монгол кумулятивных стрел, только бронебойные. И то пробьют мою бронь разве что в упор.

– Идут, – сказал Горин, прислушавшись.

И точно, уже слышался топот множества копыт. Только тихо так. Странно, мне казалось, что гул от конницы должен быть громче. Или монгольские кони не так шумят?

Из-за дальнего поворота вылезла грязно-серая лента. Монгольский дозор шел рысью, на ходу перестраиваясь в несколько рядов и сбавляя скорость. Заметили замаскированные стены гуляй-города? Вряд ли.

Мы отошли в самую глубину кустарника, даже под берег спустились. Наконец дозор кочевников миновал середину поля и начал замедляться. Уже видны их спины. Пора.

Взмахнул рукой. Две сотни быстро выехали на поле, развернулись в несколько рядов и начали разгоняться. Кто-то из кочевников оглянулся и закричал. Поздно. По-любому эта сотня поганых обречена. Степняки сделали полукруг, и в воздухе запели стрелы. Ратники сбились плотнее и прикрылись щитами. Жалобно заржали раненые кони. Но нас уже не остановить. Мы хорошо разогнались и превратились в мощный железный кулак.

От степняков отделился десяток всадников и кинулся вдоль опушки, пытаясь уйти от удара. Остальные пошли прямо на нас. Ага, хотите связать боем, а эти весть темнику понесут? Никто не уйдет! Но этот десяток не наша забота, а засадного отряда отроков. Аккурат мимо них скачут.

– Ки-и-ите-е-еж! – взревели ратники перед сшибкой.

Поймал злобный взгляд монгола, несущегося навстречу. Вот кого я насажу на острие копья.

Удар! Гул от нескольких сотен скачущих лошадей взорвался металлическим лязгом и яростными криками. В последний момент я опустил копье, метя чуть выше седла. Степняк отбить не сумел, и ратовище из моей руки вырвало. Наконечник монгольского копья я успел поймать щитом – острие ушло вбок и вверх. И… передо мной поле. Как быстро через строй пролетел! Выдернул саблю и осадил лошадь. Рядом разворачивали коней остальные ратники. У всех довольные лица.

Оглянулся. Там добивали последних степняков. Что-то не верится, что все так хорошо.

Тут кто-то закричал:

– Уходит! Поганый уходит!

Один из степняков, что были сбиты отроками из засады, вдруг ожил и, вскочив на ближнего коня, кинулся наутек. Защелкали луки. Но степняк умудрялся уворачиваться. Да еще прикрыл спину щитом.

Горин закричал:

– Стреляй, боярин! Скорей! Уйдет ведь!

Мог бы не кричать. Как только я увидел беглеца, руки сами сделали нужное. Прищурился, смотря в удаляющуюся фигурку. На пути монгола вырастали рощи стрел, но степняк, как заговоренный, продолжал удаляться. Придется потратить две-три стрелы.

Щелк! Тетива лука загудела, степняк вдруг как-то нелепо взмахнул руками, и только после этого моя стрела вонзилась ему в спину. Затем еще несколько стрел от отроков. Лошади вообще досталось больше десятка. Сначала упал всадник, затем рухнула лошадь. Из леса показалось несколько фигур, одна держала очень знакомый предмет. Хм, похоже, дед Матвей все-таки не растерял навыков. С первого выстрела снял.

К беглецу уже спешили проверить – не оживет ли он опять? От леса примчался Демьян, следом и Кубин подъехал.

– Всех положили, – констатировал он. – Даже не верится.

Я поднялся на стременах, высматривая раненых или убитых. Не видать.

– Раненые или убитые есть?

Подъехал один из десятников:

– Степана Стерха убили. Язвленых десятка два, однако сражаться могут.

– Хорошо. Прибрать тут. Тела в кусты, лошадей согнать к нашим заводным. И коней сменить на свежих.

Ратники сгоняли лошадей, прибирали оружие, трупы, привязав к ногам веревку, оттаскивали к старице.

– Все не скрыть, следы боя останутся, – сказал Матвей Власович. – Натоптали, да и кровь тут…

– Зато сразу не заметят. Пойдем, Илья Демьянович, коней сменим.

Рыжая Дуся хоть и выглядела свежо, но впереди долгий бой, и стоит сменить лошадей. Пусть теперь послужит вороная.

Поле расчистили. Бронные ратники все собрались у входа в лощину.

– Всадник! – крикнул наблюдатель. – Один!

Демьян резво взбежал на холм и глянул на поле:

– Это Ульян.

– Стало быть, все сюда идут.

У меня появилось чувство чего-то неправильного. Ведь даже несмотря на одного убитого, все идет слишком гладко. Чего-то не хватает. А вот чего?

Нет, убитых два. Лошадь Ульяна остановилась, и парень, в спине которого торчало семь стрел, свалился. Его подхватили подошедшие ратники и понесли вниз. Положили на землю и перекрестились. Угрюмо помолчали. Мальчишка, почти ребенок еще…

– Поганые!

Мы поднялись на холм и выглянули на поле. Серая масса выползала из-за леса.

Поднялись в седло. Горин смотрел на поле и считал:

– … две, три…

– Брось, Илья Демьянович, – сказал я ему, – всех не сочтешь. Лука Фомич! Ты знаешь – что надо делать.

– Да, боярин, – кивнул десятник и отъехал к щитам.

– Двадцать сотен насчитал, – съехал со склона сотник.

– Как двадцать? – удивился я. – Еще один дозор?

– Боле нет, – пожал плечами Горин и посмотрел на меня. – Как мыслишь, где остальные?

– На большой полк повернули? – предположил я. – Никак темник задумал что? Но нам разницы нет, бояре. Тут стоять насмерть потребно…

Я задумался, сразу появилась идея: а что, если еще раз повторить трюк? Только чуть по-другому…

– За мной! – и я направил коня по старице. У того подъема на берег нас встретил наблюдатель. Вынырнув из ивняка, он сообщил:

– Двадцать одна сотня и три с половиной десятка.

– Ты уверен? – спросил я. – Всех счел?

– Всех, боярин. Если только следом еще поганые не подойдут.

Наблюдатель нырнул в кусты, а мы выстроились в ряд. Рядом замер Демьян.

– Ты что тут делаешь? – зашипел я ему. – А ну, обратно дуй. Твое место с отроками.

Демьян упрямо мотанул головой:

– Не пойду. Здесь мое место.

Огляделся и махнул рукой – поздно его отправлять. Все стали тихо молиться и креститься. Я вдруг услышал бормотание стоявшего за Демьяном ратника:

– Я вижу славных предков своих. Вижу всех отцов и дедов. Они смотрят на меня и зовут к себе.

Стоявший с другой от меня стороны Горин не обращал на языческую молитву внимания, и, когда ратник произнес последнюю фразу: «Я чту и помню отцов своих!», Горин произнес: «Аминь!»

Вдруг на мое плечо легла рука Ильи Демьяновича.

– Прости меня, брат! – сказал он мне.

Я увидел, что в соседнем ряду ратники, положа руку на плечо соседа, просят прощения и прощают.

– Прощаю тебя, брат, – ответил я, затем повернулся и положил руку на плечо Демьяна: – Прости меня, брат…

Стал понятным старинный обряд. Воины, шедшие в последний бой, прощались и прощали. Скоро наша кровь смешается, и мы станем кровными братьями навек.

* * *

Монгольское войско плотной массой прошло по полю, замедлилось и окончательно встало на месте нашей стычки с дозорной сотней. Степняки начали перемещаться, явно выстраиваясь для атаки. Замаскированные щиты они видеть не могли, но следы битвы их насторожили. Наверняка в этом месте должен был остаться небольшой отряд для встречи. Перестраховываются?

– Удачно встали, – хмыкнул Горин.

– Я вот что думаю, – сказал я, пристально наблюдая за приготовлениями степняков, – как только они двинутся вперед, наши встретят их стрелами, а поганые карусель затеют, то есть щиты обстреливать начнут. Подождем, как их тулы опустеют, тут и ударим.

– Не побьют наших-то?

– Гуляй-город прикроет, если под стрелы сами не выскочат. А мы момент подгадаем и ударим наискось, аккурат в спины выйдет, они и развернуться толком не успеют. Затем влево уходим, путь поганым отрежем. И заводных у поганых отобьем.

– Лепо, – согласился Илья Демьянович, – ой, как лепо! Меж нами и гуляй-городом окажутся. А коли еще поганые появятся и уже нам в спины ударят?

– Тогда уходим за щиты, а там… посмотрим.

Я приподнял щит. Тяжеловат немного, зато так просто его стрелой и рогатиной не пробьешь. Горин посмотрел на щит с интересом.

– Хороший щит, Владимир Иванович. И бронь хорошая.

– Подарю, как поганым по сусалам настучим.

Ратники засмеялись. И чего такого смешного я сказал?

Монгольское войско начало двигаться к устью поля, больше прижимаясь к старице, затем повернуло влево и… началось. Что там творится, видно плохо, но стрелы летели очень густо. Горин внимательно следил за перестрелкой из кустов, затем сбежал вниз и поднялся в седло.

– Пора, Владимир Иванович.

– Тогда с Богом!

Выехали на берег и, пока незамеченные, начали ускоряться. Выскочили из ивняка, сбитые в один мощный кулак. Степняки заметили, закричали и смешались: кто развернул коня навстречу, кто попытался ускориться, чтобы выйти из-под удара вдоль опушки, но было поздно.

– С нами Бог! – выкрикнул я и опустил рогатину.

– Китеж! – закричал Горин. И по полю понесся боевой клич:

– Ки-и-ите-е-еж!

Сшиблись! Степняк, выбранный мной как цель, вскинул щит, но удар копья отбить не успел. Вражину снесло, а ратовище вырвалось из руки. Закрывшись щитом, я выхватил саблю. По спине что-то больно ударило, но боль сразу ушла. Стрельнул глазами влево, там Демьян мощным ударом щита сбил монгола с лошади.

Бах! По щиту со скрежетом прошел наконечник копья и вылетел вверх. Я толкнул древко в сторону и коротко рубанул поганого по руке. Под вороную полетел обрубок. Увидел впереди степняка, который нацелился копьем на Демьяна. Наклонился чуть влево и замахнулся саблей. Степняк поднял щит, но я ударил не саблей, а, поставив щит ребром, с силой ткнул его в бок. Сквозь крики и лязг оружия я услышал, как трещат ребра. Еще одним меньше. Бум! В голове зазвенело. Рванул поводья и развернулся к монголу в кольчуге. Это что за фрукт? Его оттеснили от меня лошади без седоков. С радостью заметил, что кони не наши, а монгольские.

– Ущ![3] – Степняк, крутясь, смотрел на меня. Нас разделяли три стоящих лошади без седоков. Я плюнул в его сторону и оскалился:

– Сайн байна[4], урод.

Он взревел и махнул саблей:

– Чи боол! Нохой![5]

Ну уж, хрен тебе. Направив на него клинок и ударив краем щита по сгибу, крикнул:

– Ба биш боол! Явах ба ялах, хуу тэмээн![6]

О! Он понял, и жест тоже понял. Ударив коня плашмя саблей, монгол стал пробираться ко мне. Ну, иди сюда. Степняк с ходу ударил. Я отвел саблю в сторону и ударил сам. Монгол увернулся, и вот поганец, распластавшись, достал кончиком сабли мой бок. Ох, спасибо тебе, Тютя, за хорошую работу. Вороная развернулась сама, умница, как будто понимала, куда мне нужно.

Бдзинь! В край щита воткнулась стрела. Наша, двухперая. Вот ети! Они что там, не знают, куда стрелять?

Шипя, словно змея, монгол крутанулся, и мы опять сшиблись. Попытался проделать трюк со щитом, да не тут-то было. Опытный вражина попался и верткий, зараза. Нас опять разнесло пробегающими лошадями без седоков. Тут степняка кто-то ткнул с земли копьем, и тот выпал из седла. Я осмотрелся. В трех метрах двое поганых насели на Горина. Направил вороную туда, по пути огрел краем щита поднимающегося с земли монгола. Затем полосонул поперек спины ближнего степняка, Горин свалил другого и, стряхнув кровь с сабли, посмотрел на меня:

– Жив, боярин?

– Жив, мне еще щит дарить тебе.

Горин хмыкнул и огляделся. От гуляй-города густо летели стрелы. Основная масса кочевников оказалась посередине поля. Как и задумывал. Неожиданный удар почти ополовинил врагов. Однако их все равно больше. У нас тоже много потерь. Но дело все равно надо делать, лишь бы нам самим в спину неожиданно не ударили.

– Лепо! Ой, лепо! – привстав на стременах, сказал Горин.

– Китеж! Китеж! Китеж!

Со всех сторон донесся ответный. Горин поднял руку с саблей и закричал:

– Ко мне! Ко мне, вои!

Вокруг нас начали собираться ратники. Кто на своих лошадях, кто на монгольских…

Степные сотни сбились в кучу. Стрел уже не метали – конечно, запасы не бездонные, а от заводных с запасом мы их отрезали. Ратники выравнивались в ряд, угрюмо посматривая на монгольские ряды и подбирая копья степняков. Медленно подъехал тот воин, что стоял рядом с Демьяном. Он тщательно обтирал распухшие губы и часто сплевывал, при этом ругаясь. Горин посмотрел на него и улыбнулся:

– Кто эдак тебя, Михаил?

Ратник еще раз ощупал губы и пробормотал:

– Да вот, резвый поганый попался. Так торопился с копия слезть, что своей ногой поганой мне по сусалам заехал.

Собравшиеся ратники захохотали.

– И что ты ему сделал? Убил второй раз?

– Кому такой должок возвратишь?

Ратник, сдержанно смеясь, показал на край поля, где степняки выстроились для атаки:

– Вон другам егошним возверну.

Рядом со мной появился Демьян. В руках он держал копья, одно он подал мне и, подняв сетку бармицы, утер пот.

– Жарко.

Я показал на монгольские сотни, что начали движение к нам:

– Сейчас жарче будет. Ты, это, поберегись, парень.

Он кивнул и стал смотреть на разгоняющихся степняков. Горин спокойно ждал.

– Смогут ли отроки дострелить сюда? Далековато.

Горин кивнул:

– Далеко, вот и ждем. Пусть ближе подойдут.

Когда до монгольской лавы осталось двести метров, Горин кивнул:

– Пора.

– С Богом! – крикнул я.

– Ки-и-ите-е-е-еж!

Лошади всхрапнули и взяли в рысь. Сбиваясь плотней и опустив копья, мы понеслись навстречу врагу.

Молодцы, парни! Дострелили! Напротив нас закувыркались монгольские кони. Большинство слетевших всадников вскакивали и кидались в сторону, но тут же попадали под собственную конницу. Стрелы летели плотно и сшибали врага уже по всей линии.

Сшиблись! Мне показалось, что моя рука оторвалась вместе с ратовищем. По щиту противно проскрежетало. Что-то ударило в правый бок и по плечу. Опять удар в щит, да такой, что еле удержался в седле. Ржание вороной и тупая боль в левой ноге, а я саблю никак не могу достать, рука онемела.

Бум! Зазвенело в голове. И еще боль в спине…

Острие копья прошло мимо щита и ударило в бок, не совсем заживший ушиб отдался резкой болью. Что же с рукой? Я пытался сжать рукоятку сабли, но не мог. Оставалось только отбиваться одним щитом.

Вдруг все осталось позади. Вырвался? Огляделся. Точно – весь строй степняков проскочил. На удивление быстро. И живой! А ратников вырвалось всего десяток. Они тут же развернули коней и кинулись обратно. Я поднес руку к лицу, пытаясь понять, что с ней? Постепенно рука оживала, и я принялся разминать ее, приводя в чувствительность. Похоже, один из ударов пришелся в локоть, прямо по нерву.

Битва кипела. Много монголов метались пешими, сшибленные при ударе, но много и верховых. В этой каше было трудно разобрать русских ратников. Разве что по концентрации степняков вокруг кого-то. Тут на меня кинулись двое. Бросив разминать руку, выхватил, наконец, саблю. Ткнул вороной в бока и кинулся навстречу, забирая вправо.

– Умри! – ловко уйдя от удара монгольского клинка, удачно попал краем щита в голову врага, затем рванул на себя узду, разворачивая вороную. Степняк выбросил вперед копье. Я пригнулся, отводя острие в сторону, и собрался ударить сам, но враг вдруг дернулся и ничком свалился на землю. Рядом в землю воткнулась стрела. Стрела! Саблю в ножны. Достал лук. Наложил стрелу.

На! И враг слетел с коня со стрелой в глазу.

На! И у одного из ратников стало противников меньше. На! На! На! Тот ратник развернулся, увидел меня и кивнул. Спасибо потом скажешь. В толпе сражающихся увидел Демьяна. Он отбивался сразу от двоих. На! На!

Крутится волчком ратник с разбитыми губами. Его меч рассекает врага, а с израненного тела слетают кровяные брызги…

Как мало стрел в колчане! Рука цапнула пустоту…

Как же я мог забыть?! Выхватываю ГШ-18. Восемнадцать выстрелов, смена магазина, и еще восемнадцать вражин отправляются к своим степным богам. Все, опять настала пора сабли. Сунул пистолет в саадак и ткнул пятками вороную, но она жалобно заржала.

– Ну, ты чего, девочка? – я погладил ее шею. – Давай, вперед, Фрося.

Кобыла медленно стала разгоняться. По пути подхватил монгольское копье, торчащее из земли. Снял щит, висевший справа. И на полном ходу насадил зазевавшегося степняка. Увидел впереди отбивающегося от пятерых Горина. Кинулся к нему, заорав:

– Китеж! Ура!

Один монгол развернулся навстречу и вдруг метнулся с копьем под лошадь. Вороная, всхрапнув, кувыркнулась, и я вылетел из седла. Удачно сбив двоих поганых, вскочил рядом с Гориным.

– Что? – тяжело дыша, спросил он.

– Что-что? На помощь пришел. Изранен весь.

Горин отбил монгольский клинок и рубанул в ответ.

– На себя посмотри…

Я резко развернулся, поведя саблей. Степняки отпрянули. Скосил глаза вниз. М-да, штаны проще выкинуть, чем отстирать. А боли нет… если выживу, то боль придет потом…

– Ущ! – Монгол в кольчуге медленно подходил ко мне. Живой, падла. И как уцелел в первой сшибке?

– Ты силный богатур, урус, – прохрипел он. – Мне будет сайн[7] убит тебе.

Я поправил щит и покачал саблей.

– Ты понимаешь нашу речь, степняк?

– У меня пять боол[8] урус! – ощерился монгол. – Ты был бы шестой.

– Счас! – усмехнулся я.

– Умри, урус.

И степняк ударил. Ушел вбок и отбил его саблю. Справа мелькнул наконечник копья и ударил в щит. Меня рвануло в сторону и кинуло на землю. Монгол торжествующе закричал, замахнулся, дернулся, удивленно уставившись на свою грудь.

– Му байна[9], – прохрипел он и упал прямо на меня.

Я отбросил труп и вскочил. Степняк, что чуть не наколол меня на копье, уже разворачивался, намереваясь повторить атаку. В таких сражениях хоть юлой крутись, хоть глаза на затылке отращивай. Запросто ударят сзади, и помрешь, не зная – от кого смерть пришла.

Я собирался проделать тот же трюк, что проделали со мной. Монгол уже близко и…

В последний момент, пожалев коня, я прыгнул не вправо, а влево, рубанул по копью, направляя его в землю. Не ожидавший степняк не успел отпустить древко, я вложил все силы в удар и отскочил… от половины тела, а конь понес нижнюю половину дальше. Тут увидел, что Горин падает, а над ним уже занесена сабля. Я метнул щит во врага, схватил торчащее копье и бросился вперед. Тяжелый диск сбил степняка с ног, и я пришпилил его к земле копьем. Затем кинулся к Горину.

– Ты как?

– Плохо, Владимир Иванович. Умираю.

– И это княжий сотник говорит? Поживешь еще.

К нам подскочил монгол, замахиваясь огромным шестопером. Так в замахе и рухнул, с аккуратной дыркой в голове. Это Кубин. Зоркий дед, и как нас в этой резне углядел?

– Я умираю, боярин, – хрипло повторил Горин.

Я подтянул щит и сунул его Горину:

– Вот возьми.

Он попытался его отпихнуть:

– Тебе нужней.

– Нет, я обещал. Дал слово. Держи щит.

Рядом рухнул, как подкошенный, еще один степняк, а Горин закрыл глаза и прошептал:

– Саблю возьми… отцова…

И улыбнулся. Изо рта хлынула кровь…

Я взял саблю. Поднялся и осмотрелся. Кажется, конец. Русских ратников почти не осталось. По полю бегали пешие монголы. Кони шарахались от людей, крови и звона железа. Почти все разбежались, оставив людей самим разбираться между собой. Меня сильно толкнуло в спину, и я почувствовал, как по спине потекла кровь. Махнул назад саблей и сбил стрелу. Наконечник остался внутри. Вновь толчок. Пришлось сбивать вторую стрелу и валить от стрелка, а то найдет бронебойную и – здравствуйте, предки. Краем глаза увидел, как из леса шагнул Кубин, выстрелил и скрылся в лесу. Хорошо бы в монгольского лучника, что умудрился сберечь стрелы…

Я кинулся на врага. Страха нет. Смерти не боюсь. Видел я ее. Два раза. Всю душу заполнила ярость и ненависть. Две сабли превратились в сеялку смерти. Степняки отпрянули. В правое предплечье ударила стрела. Я отмахнулся левой, срубив вражине руку вместе с саблей. В глазах поплыли огни, и навалилась тяжесть. Ухватился за торчащее из груди убитого монгола копье. Сабля Горина упала рядом. Поганые перемещались вокруг, опасаясь приблизиться. Наконец трое решились. Оскалился – монголы отпрянули. Боятся! Я улыбнулся. Триста ратников вышли против двухтысячного отряда. И мы остановили врага!

Я засмеялся, а степняки взвыли от злобы. Страшный урус положил вокруг полтора десятка. Он один. Ранен. И он смеется над ними. Монгол в кольчуге что-то крикнул, и они достали луки. Я смотрел на тело Горина.

– Прости, брат.

Из последних сил крикнул:

– Простите меня, браты!

В грудь впилась стрела, сильно. Бронебойная…

– Ки-и-ите-е-е-еж! – ударило по ушам громким кличем.

Выстояли! И я провалился в темноту.

Глава 9

Пульсирующая боль перестала мучить, красные всполохи угасли, вокруг все почернело и стало так легко, что появилось ощущение полета, а впереди яркий свет, такой красивый, манящий.

Вдруг на пути возникли руки. Они обхватили мою голову и потянули. Потом я ощутил, что лежу, а мою голову кто-то держит. Я открыл глаза – вижу плачущую маму. Рядом хмурился отец. Они заметили, что я пришел в себя, и шумно вздохнули.

– Как ты напугал нас, сынок, – прошептала мама. – Зачем ты без разрешения в воду полез? Там же глубоко.

И стала обтирать мне лицо платком.

– Мама, я не хотел. Я поскользнулся…

Вздохнул, закрыл глаза, и… чернота опять обволокла меня. А чтобы от нее избавиться, надо двигаться к свету. И вновь на моем пути появляются руки, много рук. И опять меня тянут куда-то вниз и прижимают к чему-то твердому. Чернота сменяется на красное марево, но уже без боли. Я слышу тихое, ровное гудение и звяканье металла. В красном мареве замелькали белые пятна. Одно пятно приблизилось.

– Он очнулся, – сказало пятно приятным женским голосом.

Потом мягкий баритон произнес:

– Ты в рубашке родился, парень. Теперь жить долго будешь. Отдыхай.

Потянуло в сон. Засыпая, разобрал слова:

– Один взрыв, и один выживший. Единственный из тридцати… Вот так.

Как один? А остальные погибли? Все мои друзья?

А-а-а! Пусть чернота скорей кончится. Свет, зовущий к себе, уже близок. Но появляется бледная и костлявая рука, которая хватает меня за плечо. Я шарахаюсь от нее, но возникает вторая рука. Они хватают меня и тянут в пугающую и страшную черноту. Сил отбиваться нет. Рот в беззвучном крике. От дикой боли.

Чувствительно толкают в грудь, и боль уходит. Мне поднимают голову, и в рот вливается что-то горькое. С трудом раскрываю глаза и вздрагиваю. Передо мной натуральная Баба Яга.

– Вот теперь можешь спокойно спать, – сообщает сказочная старуха. – Марена от тебя отвернулась.

– Кто такая Марена? – Но ответа я не услышал.

Казалось, спал одно мгновение. Без снов, и слава Богу. Ну их. А то все кошмары снятся. Открыл глаза. Интересно, где я? Ровные рубленые бревна, подбитые мхом. Потолок из плотно подогнанных и отструганных досок. На стенах висят пучки сухих трав и веники непонятно из чего. Пахнет полынью, зверобоем и немного мятой. Справа контур двери. Она закрыта. Свет льется из окна, но, чтоб в него посмотреть, надо было повернуть голову, а двинуться сил нет. Попробовал приподняться, но все, что удалось, – лишь немного сдвинуть руки. От натуги закружилась голова.

Дверь открылась, и комнату наполнил громкий птичий щебет. Стало гораздо светлее. Поклонившись порогу, в дом вошла старушка в длинной рубахе с узором на рукавах, с веревочным поясом и платком на голове. В правой руке держит деревянную плошку. Увидев, что я не сплю, всплеснула левой и, семеня, подбежала ко мне.

– Лежи, касатик, лежи. Язвы твои не зажили. Вот, выпей. – И, приподняв мне голову, поднесла плошку к лицу. Какое-то очень густое варево зеленого цвета, почему-то пахнущее куриным бульоном. Точно куриный бульон, только горьковатый.

– Спи, баскак, спи. – После этих слов сразу потянуло в сон. Точно – Баба Яга!

Проснулся весь в поту. Тело невыносимо зудит, особенно в районе груди, ног и спины. Почесать бы, так рукой не двинуть. Хотя двинул, чуть-чуть, но толку мало.

Видимо, услышав мое кряхтение, появилась старушка.

– Пей, боярин. – И у лица опять та же плошка с бульоном. – Пей, говорю, легче станет.

С трудом проглотил варево. Легче не стало, зато опять потянуло в сон. Снотворное это, что ли?

Следующий пить не буду. Как бы по слабости не оконфузиться…

Первое, что сделал, как проснулся, это вытер пот. О, руку поднял! Откинул одеяло, сшитое из овчины. Блин, летом под овчиной! Вот и упарился. Рука сразу полезла по всем местам, где чесалось, а чесалось везде. Особенно под повязками. Кстати, что там? Попытался на ощупь определить степень ранений, но не преуспел. Повязки присутствовали везде, кроме головы и левого предплечья. А еще на мне что-то надето. С трудом приподнял голову – длинная рубаха до пят из серой ткани, а под ней ничего, кроме повязок. Куда делась вся одежда? В стирке, или выкинули, чтобы не заморачиваться? Скосил глаза на пол. Так, интересно, а где мои вещи? Чуть сдвинул голову и посмотрел в открытое окошко. Обнаружил, что на березе, что аккурат стоит напротив окна, сидит старый знакомый – огромный черный ворон. Ворон внимательно смотрел на меня, будто изучая – как скоро я окочурюсь и когда можно к трапезе приступить.

– Не дождешься, – буркнул я в окно.

Ворон повернул голову и передвинулся на ветке. Словно сел удобнее.

– Черный ворон, черный ворон, – от нечего делать затянул я. – Что ты вьешься надо мной?

Птица внимательно слушала.

– Ты добычи не дождешься, черный ворон, я не твой!

Ворон встрепенулся, перья взъерошились, словно в возмущении. Ну-ну, пернатый, фигу тебе, я помирать не собираюсь пока, так что подождешь. Я пропел всю песню и только закончил последний куплет, как ворон взлетел и исчез.

Открылась дверь, и в дом вошла давешняя старушка. В руках вместо плошки медный котелок, исходивший паром.

– А, проснулся, касатик, и песни поешь? Не вставай пока. Сейчас рубаху снимем, перевязи снимем. Обмою и оботру тебя. Небось, свербит везде?

– Свербит. Чешется, мочи нет.

– Так и должно быть, – кивнула старушка. – Потерпи, касатик.

– Бабушка, как звать-то тебя? И где я?

Старушка поставила рядом ушат с водой и из медного котла в него вылила кипяток.

– Мягой меня зовут. Бабушкой Мягой. Ты дома у меня.

Вот так – Мяга, почти как Яга. Только ударение на я. И вид, как у Бабы Яги. В сказку попал, блин. Где у нее тут метла со ступой? Сразу захотелось выйти из дому и посмотреть под избу, только как сил больше будет. Баба Мяга принялась стаскивать с меня рубаху.

– Почто ужимничаешь? – строго на меня посмотрела старушка. – Видела я мужиков глезных поболе вашей рати. Я тебя сейчас отваром целебным оботру, а в баню пойдешь, как сил прибавится. Лежи смирно.

И стала снимать повязки. Я косил глазами, следя за процессом. Умело и быстро старушка сняла бинт, обнажая розовый рубец.

Ё-мое! Это сколько я тут лежу? Неделю? Две? Месяц?

Баба Мяга сняла все бинты. Рубцы покрывали тело затейливым узором, вполне гармонично вплетаясь в старые шрамы. И все они выглядели уже зажившими.

– Баба Мяга, а сколько я тут лежу?

Старушка намочила тряпку в ушате, чуть ее отжала и стала обтирать меня.

– Три дня, касатик.

– Не может быть!

Она вновь намочила тряпку и продолжила процедуру.

– Может. Тебе бы девку ладну ба. Зараз бы силы вернулись.

Я не сразу понял, о чем она говорит. Потрясение от быстрого заживления ран еще стояло. Она обтерла меня всего. И, бросив тряпку, взяла плошку со стола.

– Пей вот.

Автоматом выпил варево и тут же повалился в сон.

* * *

Теплый ветер ласкал лицо и колыхал траву. Я отмахнул в сторону колосок, почесал щеку и открыл глаза. Рядом увидел девушку с большим венком на голове, она улыбалась и смотрела на меня. Я открыл рот, и… девушка быстро присела и закрыла его ладонью.

– Тсс, – шепнула она, – молчи.

И сняла с себя все. Богиня! Я думал – у меня сил нет. Угу, еще как есть! Кажется, у него силы всегда есть. Сказалось долгое воздержание, и рубаха встопорщилась в районе паха. Девушка улыбнулась и стала снимать ее с меня. Я хотел спросить ее имя, но тут мой рот накрыла ладонь.

– Молчи…

И головокружительно пахнет цветами. От наших движений этот аромат усилился, и к нему прибавился запах полыни…

Проснулся и долго лежал. Потягиваясь, задел что-то. Посмотрел – венок. Значит, это был не сон? Мысль, промелькнувшая в сознании, заставила меня подскочить.

Е-мое! Ведь женщин, кроме старушки Мяги, я больше не видел. Вот… бабуся! А ведь во сне выглядела на двадцать лет. То-то молчала и говорить не давала. Это чтобы по голосу не узнал? Точно, Яга!

А что это я такой бодрый? Неужели эта, блин, терапия подействовала? Сижу и прекрасно себя чувствую. Руки слушаются нормально. Голова? Голова не болит, только чуть кружится и немного подташнивает. Ну, это понятно от чего – лежал долго, и пожрать бы надо. Спрыгнул с лежанки и расправил рубаху. Ну и покрой, в ней я как привидение. Где же мои вещи? Заглянул под лежанку. Пусто. Ладно, посмотрим снаружи. Переждал легкое головокружение и двинулся к двери.

Снаружи меня ждал чудный вид. Напротив входа в дом простирался залив реки. По берегам, над рекой, нависали мощные и древние дубы. Высокие кроны почти не касаются друг друга, и подлеска практически нет. Ни дать ни взять парк, а не лес. От дома почти к самой реке выстелена дорожка из ошкуренных осиновых бревнышек. На помосте девушка из сна полощет белье. Или старушка еще не перекинулась в свой настоящий вид? Я сделал несколько шагов и обернулся. Нет, у избушки куриных ног не было. Только это ни о чем не говорит. Я присел на ступень и стал смотреть на девушку.

– Здравствуй, молодец.

Из-за дома вышла Мяга, несущая в руках глиняный кувшин.

– Проснулся? И как себя чувствуешь?

Я покосился на девушку, облегченно вздохнул и ответил:

– Спасибо, хорошо.

Старушка протянула мне кувшин и сказала:

– Вот, испей.

Я взял и подозрительно посмотрел внутрь:

– А я не усну после того, как выпью?

– Нет, боярин, – засмеялась Мяга. – Это просто квас. А до этого ты пил отвар целебный. И спал после него.

Квас шипел и бодрил, как кофе, а еще жутко захотелось есть.

– Спасибо. А как я сюда попал?

Старушка забрала кувшин и пошла за дом. На ходу обернулась:

– Матвей свет Власович привез.

Я вскочил и бросился за ней.

– А он-то где?

Мяга поставила кувшин на стол под навесом и подошла к небольшой печи, что стояла рядом. На ней в нескольких медных котелках варилось что-то вкусное.

– Он к отрокам своим отъехал. Обещался сегодня вернуться. Кстати, вот и он.

Всадник появился из-за постройки, соскочил с коня и, повернувшись, замер.

– Не может быть! – Дед Матвей подбежал и стиснул меня в объятиях. Думал, мои ребра затрещат, но обошлось – никакой боли не почувствовал.

– Как же так? – Кубин пристально меня рассматривал. – День назад ты еще полумертвым лежал, а теперь… это чудо!

Я помотал головой.

– Сам в очудении, честно говоря. Думал, минимум пару недель уже валяюсь. Спасибо Бабе Мяге, чуть ли не с того света меня вытащила.

– Не меня надо благодарить, – послышался голос старушки, – а Ладу, мою названую внучку, это она тебя лечила, а я так, помогала мал-мала. И тело у тебя, боярин, здоровое и крепкое.

Потом выглянула из-за угла избы и улыбнулась Кубину:

– Здрав будь, Матвей свет Власович.

– И тебе долгие лета, ведунья.

Я посмотрел в глаза Кубину и тихо спросил:

– Власыч, кто еще выжил?

– Мало ратников осталось из наших трех сотен, – вздохнул дед Матвей. – Десятка не наберется, и то все раненые. Только братья Варнавины без единой царапины. Да отроки все уцелели.

– А Демьян?

Кубин чуть улыбнулся:

– Этот молодец жив и здоров. Все рвался сюда. Только я его урезонил: стал над отроками – командуй ими. Пойдем, я подробней тебе расскажу.

Я наклонился ближе к Кубину и прошептал:

– Как получилось, что ты, крещеный, меня, тоже крещеного, к язычнице привез? А Власыч?

Кубин открыл рот, чтоб ответить, но у Мяги, наверное, был чуткий слух, и она, что-то мешая в бурлящем котелке, сказала громко:

– А его ко мне тоже язвленым привозили. Много раз на ноги его поднимала. Вот и привез тебя ко мне. Вы подождите, бояре, скоро снедать будем.

Мяга окрикнула проходящую мимо девушку, несущую белье:

– Ладушка, как с бельем управишься, подходи, поможешь.

Потом повернулась к нам, посмотрела на меня и сказала:

– Послушай, боярин, что я тебе скажу. Все мы от одного Создателя. Только сам люд разный. И вера у каждого разная. Но не в этом главное. Главное, какая она, эта вера. Чистая ли? И сколько ее? Что есть человек? Сосуд. Что в него влито, то и будет. – Мяга помешала варево, подчерпнула немного и, подув, попробовала. – Только по-разному в нем все варится. Но одной веры мало. Вера без любви слаба. Мой совет тебе, боярин: делай все с любовью. Даже с врагом сражайся с любовью. Не давай заменить в себе любовь на ненависть. Ненависть разрушает. Любовь созидает. Пусть будет ярость, но никак не ненависть. Помни об этом.

И, улыбнувшись, добавила:

– А переоделся бы ты, боярин. В исподнем не след трапезничать.

Эк, как она меня. А и правда, одежа неподходящая.

– А где мои вещи?

– У меня… – Кубин вскочил и побежал к коню. Вернулся, неся сумы.

– То, что на тебе было, только на тряпки и годится. Я в сумы глянул, тут есть что надеть. Кстати, бронь твою вычистили и починили. Она тоже тут.

Когда я переоделся и вышел из дома, стол еще не был собран, и мы пошли к реке.

– Ну, давай говори, – потребовал я. – Какие еще есть новости?

Кубин чуть замялся и, смотря под ноги, сказал:

– Новости не очень хорошие. Честно говоря, даже и не знаю, что сказать.

– Говори как есть. Как я понял, план удался, и монголов зажали с двух сторон.

Кубин кашлянул:

– Не совсем.

– Как так?

По-прежнему смотря себе под ноги, дед Матвей начал рассказывать:

– В общем, остатки тех двух тысяч, которые, как мы полагали, просто идут впереди, большой полк добил. Но! Тут чертовщина какая-то. Бояре говорят, что эти поганые – единственные, что встретились. Больше не было.

– Не может того быть. А куда могли деться остальные? Не сквозь землю ведь провалились? Слушай, а может, они ушли какой-нибудь тропой?

Кубин помотал головой:

– Там нет троп, чтобы такое войско могло незаметно уйти и следов не оставить.

Мы остановились на берегу. Я смотрел на темную воду и думал. Блин, куда могло подеваться столько войска?

– А кто темник, узнали?

– Нет. Пленных не брали.

– Зря! – Я в досаде сплюнул. Нас обвели вокруг пальца. Темник выставил против нас две тысячи, а сам увел остальных. Как и куда? И какая у них цель? Уж точно не прогулка. Хорошей добычи по деревням не собрать, мало их тут. Городов крупных – тоже. Из всех только Верши да Китеж. Ну, Китеж им еще поискать. А вот Верши…

Крупный жук упал в воду и зажужжал, пытаясь взлететь. Раздался мощный всплеск рыбы, через мгновение вода успокоилась, и уже ничего не напоминало, что здесь барахталось насекомое. Мелькнула мысль…

– Власыч, а в Керженец ведь полно ручьев впадает. Может, они по нему ушли. А вода следы скрыла. Погоди, не перебивай. К примеру, все идущие впереди сворачивают, убирая за собой следы, а те две тысячи, идущие последними, прямо. Они определенно знали, что впереди и сзади. Поэтому ушли, оставив две тысячи. – Тут мне смешно стало. – А знаешь, я думаю, нас действительно провели. Не такой уж темник дурак. Он, скорей всего, послал разведку, которую мы прохлопали, и сделал ход конем. Мы думали, что это мы время тянем, а на самом деле монголы время тянули, давая уйти основному отряду.

Кубин досадно пнул ногой ветку.

– Чтобы вот так уверенно уводить крупный отряд, надо тропы знать. А знают их местные.

– Или бояре.

Кубин посмотрел на меня:

– Думаешь… все-таки Кутерьма?

– Кто знает? – пожал плечами я. – Мал Кута, или, если верить легенде, Кутерьма… кстати, он из дозора вернулся?

– Не видел, а спросить не догадался. Не до того было.

Я повернулся и направился к дому.

– Пойдем, Власыч. Про Кутерьму узнаем да новости, какие есть.

Кубин придержал меня рукой.

– Ничего мы не узнаем. Полк сегодня утром ушел к Большим Ключам. Тут только отроки остались да те ратники, что в сече при Кержени выжили.

Я чуть не споткнулся.

– Не понял. Князь, что, с ума сошел? А остальные монголы? Их искать не надо?

Направился к дому, Кубин пошел за мной.

– Зря ты так, – сказал он на ходу. – Дозоры-то он разослал. Просто оттуда проще, если что, выдвинуться.

М-да, действительно зря.

– Ладно, погорячился я. Меня ушедшие неизвестно куда монголы беспокоят. И цель у них – минимум Верши.

Кубин тревожно посмотрел на меня:

– Или Китеж.

– Да. Если нашелся проводник, что показал тропу отсюда, то он же покажет дорогу к Китежу.

– Никак куда собрались, бояре? – встретила нас вопросом Мяга. – А поснедать? Сил-то где возьмешь, на голодный-то живот?

Я и Кубин переглянулись и направились к столу.

– Ну вот, другое дело, – Мяга показала на лавку. – Садись, бояре.

Я сел и оказался рядом с Ладой. Девушка улыбнулась и поздоровалась:

– Здравствуй, витязь. – И покраснела.

– Все разговоры потом, – сказала Мяга, подмигнув мне, – снедайте.

Каша с мясом, копченая рыба и сбитень были необычайно вкусны. Несмотря на жуткий голод, испытанный мной недавно, насытился я быстро и отвалился от стола первым.

– Наелся, касатик? – спросила Мяга. – Ты, Матвей Власович, и не ведаешь, какую песню я с Ладой слышала недавно. Боярин про ворона пел, да душевно так!

– Про ворона? – удивился Кубин. – Ну-ка, ну-ка…

Я замялся. Честно говоря, петь не хотелось.

– Спой, – положила ладонь Лада мне на руку. – Пожалуйста. Про ворона спой.

– Ладно.

Я затянул песню. Сначала Кубин просто сидел и слушал, затем поставил руки на стол, оперся головой и закрыл глаза. Знакома эта песня деду Матвею. Вот как реагирует. Последний куплет, под удивленные взгляды Мяги и Лады, Матвей Власович пропел вместе со мной.

– Кгарррг!

От неожиданности подпрыгнули все, лишь я даже не вздрогнул. Кубин перекрестился, а Мяга с Ладой одновременно сделали круговое движение руками, затем этот воображаемый круг проткнули пятерней.

– Чур-чур… – пробормотала Лада.

– А, – махнул я рукой, – не пугайтесь, это он песню послушать прилетел.

Ворон сидел на коньке крыши и внимательно нас рассматривал.

– Вестник никогда не прилетает просто так, – наставительно сказала Мяга. – Никак случилось что?

– Кгарррг! Кгарррг! Кгарррг! – будто подтвердил ворон и улетел.

Мы переглянулись и быстрым шагом пошли к дому. Все мои вещи были в сумах. И я, подхватив их, выбежал из дома.

– Бабушка Мяга, я вашего коня возьму.

Лада помогла мне управиться с конем, затем сказала:

– Я хочу сказать тебе спасибо.

Я повернулся удивленно.

– За что? Это мне надо спасибо говорить. Мне, а не тебе.

Она помотала головой и прошептала:

– Нет. Тебе. Ты сильный. Сила жизни в тебе большая. Я немного себе взяла. А от смерти ты сам себя спас. Я только руку протянула.

Я улыбнулся:

– Все равно это тебе спасибо, Ладушка.

– К-хм… – Кубин давно был готов и уже сидел на коне. Я кивнул и закинул сумы на коня. Повернулся к девушке:

– До свидания, Ладушка. До свидания, бабушка Мяга. Простите меня, и спасибо вам.

Кубин тоже попрощался, и мы поскакали по лесной тропе. А вслед нам летело:

– Прощайте, храни вас Великий Род!

Галоп переходил в рысь. Из рыси в галоп. Потом лес стиснул тропу своими стволами, и она запетляла в густом подлеске. Пришлось сбавлять темп. Теперь кони шли шагом. Пересекли небольшой ручей. После него тропа стала шире, но запетляла еще сильней, а низкие ветви деревьев не давали ехать верхом.

– Власыч, а сколько раз тебя Мяга лечила?

– Три раза, – чуть помедлив, ответил Кубин. – В первый раз после битвы с булгарами, двадцать лет назад. Потом через год, после мелкой стычки с отрядом Мал Куты. Последний раз в день, когда Новый Город заложили. То есть Нижний Новгород. Завистник в спину нож воткнул. Я ведь у князя Юрия Всеволодовича в ближниках ходил. Каждый раз как труп к Мяге везли. Она меня на ноги ставила. Только не так быстро, как тебя. – Кубин усмехнулся. – Я помню, Мяга была очень красивая… ладная…

Я чуть улыбнулся, вспоминая терапию ведуний.

– Власыч, а ты все патроны истратил?

– Не, пачка есть еще.

– И к пистолету пачка…

Тропа стала шире и перестала петлять, мы поднялись в седла и пустили коней рысью. Въехали в небольшую березовую рощу. Раздался резкий птичий крик, и из-за стволов выступили отроки с луками. Мы остановились.

– Здравы будьте, бояре, – кивнул парень, выйдя к нам от кустов.

Кубин кивнул и улыбнулся:

– Молодцы!

Тронулись дальше, а отроки исчезли в орешнике. Тихо ушли, надо сказать, даже ветки не шелохнулись. Однако отметил несколько ошибок: например, двое отчетливо белели рубахами, а тот, что в ореховом кустарнике, смотрит, как сверлит. Чувствуешь такой взгляд.

– Наконец научились дозор, как надо, нести, – довольно произнес дед Матвей.

Я лишь усмехнулся в ответ – тут с ними еще долго работать надо.

Выехали на поле, на котором курились дымами множество костров. Мы подъехали к крайнему, у которого сидели ратники. Я узнал братьев Варнавиных – Михаила и Николая, Тимофея Садова, старшего полусотни китежского ополчения, еще двоих, имен которых я не помнил. Они медленно поднялись и удивленно уставились на меня. Общее изумление выразил Садов:

– Чудны дела твои, Господи! Ты ли это, Владимир Иванович? Живой и здоровый?

Я присел к костру.

– Живой, живой. Садитесь, бояре. А что вы с войском не ушли?

Садов кивнул на собирающихся вокруг отроков:

– Мы решили, что не след оставлять отроков одних. Они нам зело в сече помогли. Почитай половину поганых стрелами перебили.

Все согласно закивали. Парни, стоявшие рядом, смутились, остальные таращились на меня.

– Верно, – кивнул я в ответ и покосился на парней. – Только я думаю, они сейчас во мне дырку глазами прожгут. Пялятся, как на чудо.

– Не мудрено, – хмыкнул Садов. – Несколько ден назад ты почти мертвый был. Сейчас, как и не язвлен совсем.

– А еще они сказывали, – заговорил Михаил Варнавин, – что ты, боярин, страшен в бою был. Аки пардус с горящими глазами, с двумя саблями поганых, как траву, косил.

Сзади раздались шаги, и меня вдруг что-то подхватило, сжало в плечах и подкинуло вверх. В ухо радостно заорали:

– Живой, боярин! Живой!

Недавно зажившие ребра, казалось, затрещат от сильных объятий Демьяна. Весь воздух из меня выдавил. Из последних сил я просипел:

– Отпусти, медведь. Задушишь.

Под хохот ратников и парней Демьян посадил меня обратно. Я глубоко вдохнул и повернулся к сияющему Демьяну. Садов хлопнул его по плечу.

– Славный вой вышел из нашей Косой Сажени. Видел я, как бился сей отрок. Мое слово – достойный витязь.

Все одобрительно загудели.

– Ладно, бояре, – поднялся я. – Собираемся.

Лагерь закипел. Собирались довольно быстро. Я немного посмотрел на суету и достал бронь. Развернул свой счастливый поддоспешник. Только благодаря ему я еще живой, и только благодаря ему я не получил смертельных ранений. Все наконечники стрел увязли в нем, лишь чуть порезав кожу. Критически осмотрел бронежилет. Много отметок от стрел. М-да, а били в упор.

Надел «поддоспешник», взялся за кольчугу. Кто-то вполне сносно залатал разорванные кольца. В глаза заплаты почти не бросались, только если приглядеться, было видно отличие. Это как заводское плетение отличается от кустарщины. Хотя на коленке исправить такие повреждения надо постараться. Нагрудные пластины имели несколько пробоин, аккуратно зачеканенных. Ладно, отдам Тюте, починит. Влез в бронь и попрыгал. Странное ощущение – как будто в колокол обрядился. Похудел я, что ль?

Надел наручи. Затянул ремень. Поправил саблю. Открыл тул. Лук на месте, стрел полно. ГШ-18 я еще в лесу зарядил. Подвели мою рыжую Дусю. Кобыла потянулась ко мне, и я погладил ее.

– Вот, осталась ты одна.

Кобыла покосилась на меня и встала боком. Чего, мол, теперь, садись и поехали. Умное животное. Я чуть постоял рядом, поглаживая кобылу, и, вздохнув, накинул потник…

Перекинул сумы на заводного. На седло справа подвесил щит, взял в руку рогатину и огляделся. Все уже были готовы. Похоже, ждали только меня. Поднялся в седло и махнул рукой. Пошли в две колонны. Со мной, во главе, пристроился Кубин. За нами Садов и еще двое ратников. Потом отроки. Замыкающими ехали братья Варнавины.

Кубин, чуть наклонившись, тихо сказал:

– Пойдем не к Большим Ключам, а ближе. Там по тайной тропе к Китежу пройдем. Я вперед дозор выслал.

Я кивнул и, покосившись назад, сказал:

– Думаю, всем туда идти не надо. Где-нибудь находим полянку, оставляем на ней отроков под надзором Варнавиных. А сами, с китежанами, идем к городу. – И тут же добавил: – Тропа хоть не такая, как в прошлый раз?

Кубин пожал плечами и усмехнулся:

– Не должна.

Потянуло гарью. Ратники заозирались по сторонам.

– Не к добру. Так большой пожар пахнет.

Садов показал вперед:

– Тянет с востока, аккурат от града.

Перешли в галоп. Колонна сразу сильно растянулась. Быстрая скачка длилась недолго. Переправились через Люнду и въехали в густой подлесок, сразу пошли медленным шагом.

– Сейчас будет поляна. Там и встанем.

Вскоре действительно выехали на просторную полянку. Кубин обернулся:

– Тимофей Дмитриевич, отроков оставим здесь. Пусть за ними Варнавины приглядят. Мы с вами в город по тайной тропе пройдем.

Садов кивнул и отъехал в сторону, пропуская отроков. Я и Кубин подъехали к корявой березе, одиноко стоящей на краю поляны. Спешились. Стали менять лошадей. Снял с кобылы сбрую и отправил пастись.

Подтянул последний ремень на сбруе, обнаружил, что только меня и ждут, опять я последний.

В таком лесу не то чтоб скакать, просто ехать шагом невозможно. Петляя между елками, иной раз видишь замыкающего, идущего там, где только что сам проехал. Через три метра поворот, и идущий первым конь Кубина скрывается с глаз. Я посмотрел на небо сквозь елочные лапы и листву. Тучи плотным одеялом затянули небо – значит, быть дождю. Садов и остальные китежские ратники принюхивались и чертыхались. Сильно пахло гарью. У всех в голове только одна мысль – поскорей пройти этот дремучий лес и увидеть город.

Наконец лес стал просторней. Кони даже перешли на легкую рысь. Впереди появился просвет. Яркий и даже красный. Запах гари резко усилился. Мы на полном скаку вылетели на поле и остановились.

– Господи!

Города не было. Был один сплошной костер.

– Как же так?

Мы растерянно стояли и смотрели на развалины догорающего города. Жар, шедший от огня, высушил всю траву в округе. Мы, даже стоя у самого леса, ощущали его. Я закрыл глаза. Все предельно ясно – предательство. Кто предатель, разницы нет. Кутерьма, Мал Кута или еще кто, потом выясним. Если бы монголы сами нашли дорогу к городу, то двести воинов сторожевой крепостницы смогли бы удержать их на узкой дороге и дождаться помощи. Но поганых провели тайной тропой, и они напали с тыла. Потом подошли к городу. Дальше? Что дальше, не знаю. Что стало с людьми? Погибли? Спаслись? Хотя как тут спасешься?

– А-а-а! – Садов ранул поводья и поскакал к городу.

– Стой! Куда?

Кубин кинулся за ним, крикнув мне:

– Помоги, его надо остановить.

Но конь Садова сам резко остановился, испугавшись огня впереди. Ратник вылетел из седла и упал на землю.

– А-а-а! – ратник начал биться головой и кулаками о землю, вырывать клочья дерна и размазывать его по голове. Мы соскочили с коней и кинулись к Садову.

– Тимофей. Успокойся, Тимофей. Идти надо…

Только он не слышал. Я оглянулся на остальных, все слезли с коней и стояли на коленях. Молились.

– Смотри! Володя!

– Что?

Кубин показывал на землю. Вокруг нас было множество следов от копыт.

– И что это значит? Понятно, что тут кони прошли.

Кубин замотал головой:

– Нет. Это не просто кони прошли. Видишь, какой след? Не наших коней. У наших копыто больше. Это монгольские кони прошли. Судя по следам, туда, – и Кубин показал на реку.

– Хм. И зачем они туда-сюда ходили? Там ведь река по краю города. Не пройти.

Кубин поднялся и посмотрел вправо. Показал рукой и сказал:

– Там был мост и тропа к Светлояру. Широкая…

Мы посмотрели друг на друга.

– Поехали?

Кубин обернулся и крикнул:

– Михаил, Трофим! Идите сюда.

– Михаил, Трофим… – повторно прокричали замершим ратникам. – Черт! Володя, бери Тимофея слева.

Подхватили подвывающего Садова и потащили к лесу. Пронесли мимо стоящих на коленях ополченцев.

– Ну, и как их тут теперь оставить? – выругался Кубин. – С собой не возьмешь, в таком состоянии-то.

Посадили Садова у сосны и вернулись к остальным.

– Их тоже потащим?

– Надеюсь, нет.

Стоящие на коленях все бормотали молитву. Кубин наклонился и стал слушать. В какой-то момент тряхнул седого ратника за плечо и крикнул:

– Аминь! Все, вставай, Миша. Ты слышишь? Вставай. Ты нам нужен.

Ратник перевел взгляд на Кубина и, моргнув, заплакал.

– Матвей, там, там…

Кубин приобнял его и забормотал:

– Да, я знаю. Города нет. Но сейчас ты нам нужен. Вставай.

– Да-да. Хорошо.

Ратник встал и пошел к лесу. За ним поднялся и второй. Кубин вздохнул и показал глазами на лошадей. Я взял стоящих коней под уздцы и повел их к лесу. Дед Матвей уже говорил с пришедшим в себя седым ратником:

– Слушай внимательно, Михаил Иванович. Мы сейчас по делам отъедем. Будьте тут. Ты тут за старшего остаешься. Присмотри за остальными. – Кубин показал на сидящих рядом. – Хорошо?

Тот кивнул. Кубин положил ему руку на плечо:

– Крепись, Михаил Иванович. Ждите нас.

Мы поднялись в седло и поскакали вдоль леса по четкому следу прошедшей конницы.

– Смотри, мост… сгорел!

Кубин показал налево. Там действительно дымились остатки того, что было мостом. Но следы вели не к нему, а направо, к высокому яру. Мы подъехали к обрыву. Следы заворачивали вправо и, огибая обрыв по впадине, выходили на самый берег, где и терялись в воде. Кубин хмуро посмотрел на следы на другом берегу.

– Не знал, что тут есть брод.

– А предатель, значит, знал. Иначе монголы в реку бы не полезли. Поехали.

Я направил коня в реку. Он, осторожно ступая, зашел в воду и стал переходить на другой берег. Темная вода поднялась до стремян. Прошли так до середины. Потом вдруг конь скакнул, погрузившись до крупа, и скачками вылетел на невысокий берег. Я дождался Кубина, и мы поскакали вдоль берега.

– Смотри! – вдруг осадил коня Кубин и показал на четкие следы, ведущие от сгоревшего моста в сторону озера, где их перекрыли следы от монгольской конницы.

– Поехали!

Дорога к озеру часто петляла. Ёлки по краям стояли плотно, будто посаженные так специально. Мы внимательно смотрели на дорогу, но, кроме следов от прошедшей конницы, других не было. Плотная елочная стена сменилась высокими соснами, затем березовой рощей. Поднялись на холм и увидели Светлояр.

Давно ли я тут был? Это как посчитать – семь веков тому вперед. Дорога к Светлояру подходила с другой стороны, не как в будущем. По левую сторону – так же растут сосны. По правой – ольха, береза, елка. Напротив небольшое болотце. Ощущение, что ничего не поменялось за века и никогда не поменяется. Только добавит загадок. Как сейчас.

– Посмотри, – дед Матвей показал вниз. – Следы ведут к воде.

Мы спустились к озеру. Проехали, внимательно осматривая берег. Такое ощущение, что всадники съехали к озеру, потоптались тут и уехали обратно. Следы были только от копыт. Других не было.

– Не понимаю, – пробормотал Матвей Власович. – А люди-то где?

Я спрыгнул с коня и присел у кромки воды. Показал на единственные следы, оставленные человеком и не затоптанные лошадьми. Они шли вдоль берега, по самому краю, и терялись в воде. Кубин посмотрел и сказал:

– Как будто в воду прыгнул. Знаешь что? Давай-ка вокруг озера пройдем и посмотрим – вдруг найдем кого.

Мы привязали коней и пошли по еле заметной тропке вдоль берега. Смотрели под ноги и по сторонам. Тщетно – никаких следов. Обойдя озеро, остановились у привязанных лошадей. Кубин еще раз прошелся по краю берега и посмотрел на единственные человеческие следы.

– Как сквозь землю провалились.

– Власыч, – я посмотрел на ровную гладь озера, – а люди не того… случаем, не утопились? Следы-то в воду ведут.

– Да ты что! – перекрестился дед Матвей. – Это ж грех великий! Нет, не могли.

– Ну, тогда не знаю. Может, схрон тут какой. Нет, вряд ли…

Я достал последнюю пачку сигарет. Закурили.

М-да. Китеж сгорел, а не скрылся в водах Светлояра. И как бы он там скрылся? Сам видел, где град стоял. И до озера – верста. Скрыться Китеж мог только в водах реки Люнды. Добавилась еще одна загадка. Куда делись люди? То, что они вышли из горящего города, сомневаться не приходится. Но куда они подевались потом? А монголы дошли до озера, постояли и ушли.

Гадать можно долго. Но можно спросить у монголов. За все спросить.

– Поехали, Власыч, – поднялся я. – Долг зовет.

Сели на лошадей и выехали на вершину холма. Я обернулся и взглянул на озеро.

О, Господи! По спине пробежал мороз. Мгновение – и видение исчезло, оставив в памяти образ Богородицы, парящей над градом, и эхо далекого перезвона колоколов.

– Что? – обернулся Кубин. – Что там?

Я проморгался – ровная гладь озера отражала только плывущие темные тучи.

– Ничего. Показалось.

Обратно к реке доскакали быстро. На берегу остановились. Вода в реке поднялась, и с этого берега было видно, как вода постепенно заливает часть поля вокруг догорающего города.

– И как мы попадем на тот берег? Мочиться не с руки.

Кубин махнул рукой вдоль берега:

– Через пять верст есть брод, но завалы такие, что ноги переломаешь.

– А там что, мелко?

– Перекат. Камни сплошные. Поехали.

Завалы пришлось обходить. Нанесенные половодьем старые стволы деревьев и мусор были просто непроходимыми. К перекату пришлось идти пешком, ведя коней в поводу. Кубин, переходя бурлящий поток, побурчал:

– Странно, с чего вдруг вода так поднялась?

– Может, дожди в верховьях идут?

Углубились в лес. Опять опостылевшее петляние. Едешь, наклоняясь к самой гриве. Наконец плотные стены елок расступились, и мы выехали на поляну, в центре которой росла ветвистая береза.

– Господи, помилуй! – вскрикнул Кубин, крестясь.

На ветке, почти рядом со стволом, спиной к нам, висел человек. На краю поляны пасся конь. Мы подъехали ближе и посмотрели на повешенного.

– Вот и ответ на вопрос!

Это был Григорий Лисин, по прозвищу Кутерьма. Вот так, легенда в этой части правдива. Предатель все-таки он. Кубин смотрел на Кутерьму и что-то бормотал, потом сплюнул и сказал:

– Посмотри. Вон там, на груди.

Я присмотрелся и увидел деревянную бляху на кожаной веревке. Вот, блин, это ж пайцза! Ошарашенно повернулся к Кубину:

– Власыч, насколько я знаю, пайцзу давали только лояльным. Что же он такого сделал, что ему выделили эту деревяшку?

– Плевать, что он там сделал, – и Кубин опять сплюнул. – Повесили или сам повесился? В ад ему, иуде, и дорога.

Он спрыгнул и направился к коню Кутерьмы. Я подъехал и сорвал деревянную бляху с висельника. Вгляделся в написанное – сверху вниз шла замысловатая вязь. Хм, с монгольской письменностью я не знаком. Да и на пайцзе было написано не по-монгольски. Это, скорей, на арабский похоже. Кубин привязал поводья к седлу и обернулся:

– Поехали, Володя.

Глава 10

– Как тяжело… и досадно.

– Что? – не понял Кубин. – Что досадно?

– То, что целый тумен смог затеряться в квадрате пятьдесят на пятьдесят километров.

– Предательство! – словно выплюнул дед Матвей. И мы опять едем молча.

На окраину леса вышли как-то неожиданно. Вид горящего города удручал. Не сберегли…

Вышедшая из берегов река залила половину поля, и хорошо, что залила. Еще чуть, и высохшая трава вспыхнула бы, а там недалеко и до лесного пожара. Насмотрелся я на них в своем времени. Из леса мы вышли ближе к реке, метров на триста от того места, где оставили троих китежан. Сейчас там горели костры. Вокруг них толпились больше двух десятков ратников. Нам навстречу поднялся Садов и, виновато опустив голову, сказал:

– Простите меня, бояре, за слабость мою.

– Ничего, Тимофей Дмитриевич, мы все понимаем. Горе-то общее…

Я показал на людей, толпившихся у костров:

– Откуда они?

Садов, прокашлявшись, махнул рукой в сторону дороги:

– Я как в себя-то пришел, сначала опять к граду кинулся, но вижу, не спасти там никого. Потом поскакал к крепостнице. А там… – он сглотнул. – А там… все вои побиты лежат, как будто со спины им ударили. Ворота даже не сорваны, а просто открыты. Я стал кричать, звать: «Есть кто живой?» Вот откликнулись… Они мне рассказали, что поганые от города ударили. Потом и по дороге тьма нагрянула. Как будто кто путь им указал…

Ратники, толпившиеся рядом, согласно закивали:

– Как есть правда.

– Тихо от города пришли и ударили.

– Попадись мне этот иуда! – заскрипел зубами Садов. – Голыми руками удавлю.

– Удавился сам, иуда этот.

Все чуть ли не одновременно выдохнули:

– Кто?!

– Лисин Григорий.

Все уставились на Кубина.

– Кутерьма?

– Не может быть!

– Он же славным боярином был.

Я оглядел всех и сказал:

– Может. Видели мы его. Он тут недалеко на березе висит.

– Совесть иуду заела, – добавил Матвей Власович. – Сам повесился.

Садов сплюнул:

– Жаль, не попался он мне. Пусть теперь в аду горит вечно.

Потом, помолчав, спросил:

– Что же теперь делать нам?

Мы с Кубиным переглянулись.

– Есть у нас только одно дело, – сказал я. – Поганых бить.

Ратники загудели:

– Да где теперь их искать-то?

– Мало нас.

– Луков нет. Лошадей…

Я поднял руку, прерывая гомон:

– Знаю, нас мало. Но есть еще князь и его полк. Он к Большим Ключам шел. Вот туда и пойдем. Тут недалеко отроки лагерем стоят. Там найдется все. И луки, и сабли. Лошади тоже есть. На всех хватит.

Сборы были недолгими. Быстро затушили костры, и, собрав и навьючив все на лошадей, ратники повернулись в сторону города. Все как один поклонились.

– Прости нас, батюшка Китеж. Не уберегли мы тебя.

И, перекрестившись, поднялись в седла. Первым в лес въехал Кубин, я за ним. Колонну замыкал Садов.

– …ванович!

– А? – встрепенулся я. – Что?

Надо ж, задремал, и это сидя на лошади, которая совсем не стоит, а движется, хоть и медленно. Видно, совсем освоился. Или устал, как ломовая лошадь. Немудрено. После ранения, хоть и быстрого выздоровления, тело все равно еще было слабое. Требовался отдых. А когда отдыхать, когда такое творится? Впечатлений от увиденного хватило за глаза. Настроение подавленное. У всех. Только молодые парни рвались в бой. Если б не мы, то они рванули бы искать монгольское войско сами. Еле их уговорили не пороть горячку. Причем убеждал больше Садов.

После прибытия в лагерь отроки, узнав о том, что произошло, сразу заявили: «Надо мстить!» И, несмотря на вечер, решили побыстрей добраться до лагеря основного полка у Больших Ключей. Довольно долго шли быстрой рысью. Потом, когда осталось пройти несколько верст, поехали медленно, давая отдохнуть лошадям, ну, и самим заодно. Мерное покачивание и однообразный глухой стук копыт меня и сморили.

Потер лицо и посмотрел на Кубина. Он хмыкнул:

– Заснул, что ль?

– Ага, устал. Что случилось?

Дед Матвей поднял руку, останавливаясь. Потом заставил всех замолчать и прислушался.

– Нет, не показалось. Кто-то скачет.

Я посмотрел вперед. Точно – далеко, среди маленьких березок мелькал всадник.

– Ну и слух у тебя, Матвей Власович.

– Жизнь заставила, – ответил он, вглядываясь в подлесок. – Научишься и ты. Внимание!

Все сразу подобрались, взяли на руку щиты и стали внимательно осматриваться по сторонам.

– Один всадник, – определил Кубин. – Во весь опор несется, будто гонится за ним кто. Странно.

Мы внимательно смотрели вперед. Я на всякий случай снял крышку с тула и приготовился выхватить лук или пистолет, смотря что понадобится. Топот приблизился, и из-за кустов вылетел всадник.

– Да это ж Третей!

Третей, один из четверых дозорных, весь взъерошенный и бледный, резко осадил коня и, показывая дрожащей рукой назад, сказал, заикаясь:

– Т-т-там, на-на-на п-п-п-поле н-н-н-наших побили.

– Что-о-о?!

Взревев, мы тут же рванули вперед. Бешеная скачка закончилась у края поля. Кони резко остановились, и мы чуть не вылетели из седел. Картина того, что я увидел, ввергнула меня в ступор.

– Господи, помилуй!

Я бродил среди тел. Вглядывался в лица, узнавая многих. Не верилось. Не хотелось верить глазам. Все погибли. Весь большой полк. Почти все тела утыканы стрелами. Все в стрелах. Только из земли торчит столько, что хватило бы и сотой доли на всех. Убитых пиками и с рублеными ранами тоже хватало. Бродил и смотрел на все это. Как так вышло? Их же побили, как младенцев. Многие без брони. Ратников в кольчугах – считаные десятки. Как такое могло произойти? Не выставили дозор? А может, опять предательство? Но кто?

Господи!

Ноги стали ватными. Вот боярин Карпов с рассеченной грудью, тот, что спорил со мной на совете. Вот Егор Бусин, ратник-великан, он кроме десятка стрел в теле имел колотую рану. Я остановился у незнакомого ратника, пронзенного копьем. На кузнеца Тютю похож. Не мог оторвать взгляд от его остекленевших глаз. Молодой… был…

Я зашел почти в середину лагеря, превратившегося в большое кладбище. Еще одно Буево поле. Ноги подогнулись. Хотелось завыть.

Меня трясло. Нет, это трясли за плечо и что-то говорили, но я не слышал. Голова мотанулась от удара, и слух прорезало:

– …ди в себя. Черт возьми!

– Как же так?

– Не знаю, – скрипнул зубами Кубин. – Ну что, пришел в себя?

– Пришел. Что теперь делать, а? Их же всех…

– Не всех. Ополчения нет. Пойдем отсюда. Вон в той роще наши собрались. Там и подумаем, что делать.

В себя пришел на небольшой поляне, отделенной от поля густыми кустами. Здесь уже запалили костры. Мы остановились у одного.

– Садись, Володя.

Кубин присел рядом. Выглядел он, наверное, не лучше меня. Окаменевшее, хмурое лицо, в глазах глубокая скорбь. Я так не могу. Еще чуть, и крыша съедет. Как он еще держится?

– Вижу, прийти в себя не можешь. Понимаю.

Дед Матвей смотрел на огонь и ежился, как будто мерз.

– Страшная картина.

Кубин перевел взгляд на меня и продолжил:

– Странно. Когда сам сражаешься и столько крови видишь и товарищей убитых, воспринимаешь все не так. Я сам в первый раз, так же как и ты… Эх, водки бы… много.

Я, смотря на огонь, спросил:

– Власыч, как ты думаешь, что произошло? Кто опять предал?

– Думаю, тот же. Кутерьма. Поганых к Китежу вывел и место лагеря показал.

А ведь точно! Теперь вся картина стала ясной. Монголы, пройдя тайной тропой, показанной предателем, не только сожгли город, но и подготовили засаду для русских ратников. Вот только как со следами? Столько следов от конных должно было остаться, хотя…

Искушенные в этих вопросах монголы смогли скрыть свои следы, недаром их так долго не могли обнаружить. А после того, как русское войско встало лагерем, они его окружили и ударили, перед этим вырезав дозоры. Скорей всего, так и было.

– Я отроков разведать послал, – сказал дед Матвей, – как и что кругом творится. Так, чтоб по-тихому оглядеться. И в Верши весть тоже послал за подмогой. Тут нам одним не справиться. Дело у нас важное есть.

Вокруг загомонили парни:

– А как же поганые? Неужели спустим им это?

– Будет еще у нас возможность с ними поквитаться. А сейчас товарищей наших похоронить надо.

Из кустов вынырнул Демьян:

– Владимир Иванович! Там наши. Велесов Борька и с ним еще дюжины две воев. И… там князь… умирает он.

Последнее Демьян договаривал уже на ходу. Мы мчались туда, куда он указывал.

Велесов лежал на небольшой полянке. Его голову держал на коленях Борис, а вокруг толпились уцелевшие ратники. Увидев меня, князь слабо улыбнулся:

– А, боярин Велесов. Видишь вот, как вышло? Умираю я.

– Нет, тятя, – всхлипнул Борис, – ты не умрешь. Боярин поможет тебе.

Он поднял на меня умоляющий взгляд:

– Ведь ты поможешь? Помоги, прошу.

Я молчал. Помочь уже было невозможно – из груди торчали обломки стрел. Кольчугу снять и не пытались. Крови потерял много. Как он живой еще? Опустил голову, помочь я не мог в любом случае. Ну, не врач я, черт возьми! Борис все понял. Понял и Велесов. Он закрыл глаза и пробормотал:

– Слушай меня, сын… я умираю. Ты теперь один остался. Дело твое выжить и род продолжить. Слушай Владимира Ивановича. Дядя он твой…

Он перевел взгляд на меня:

– Прости меня… не принял я тебя как брата… теперь…

Он кашлянул и замер.

Я положил руку ему на грудь:

– Клянусь, я сделаю все, чтоб он выжил.

Поднялся. Кубин, стоявший рядом, перекрестился и произнес:

– Прими, Господи, душу раба твоего.

Молчали. Борис смотрел отрешенно. Один из ратников, закончив молиться, перекрестился и спросил:

– Что теперь делать-то?

– Хоронить будем. Всех.

Борис поднял голову и сказал:

– Отца я похороню дома.

Дед Матвей приобнял Бориса за плечи:

– Боренька, далеко ведь. Поганые рядом. Похороним со всеми.

– Отца я похороню дома! – твердо ответил Борис. – Хоть он будет рядом.

– Погоди, а почему только он?

Парень посмотрел сквозь меня, и я понял, что случилось.

– Княгиня и братья в Китеже были?

Он кивнул. Мы с Кубиным переглянулись.

– Ладно, Борис, – согласился дед Матвей. – Завтра поутру и поедешь.

Я повернулся к Кубину:

– Матвей Власович, проводи его. Возьми людей сколько надо.

Дед Матвей кивнул.

– А теперь вы, – я медленно оглядел всех присутствующих ратников. – Старший кто есть? Сотники или десятники?

– Нет сотников, – выступил вперед один, – полегли все. Я десятник, Бравый Иван.

– Бравый, говоришь? А сколько вас тут, таких бравых? И как в живых остались?

Ратник покачал головой:

– Не суди так, боярин. Когда поганые налетели, мы на краю поля были. Многих сразу стрелами побило. Потом они в копья ударили. Всей тьмой. Что мы могли сделать тремя десятками? Вон, князя только в лес унести успели, да еще отбивались потом долго. Десяток полег, прикрывая нас, и еще трое скоро преставятся…

– Ладно, – прервал я десятника. – Мы тут рядом встали. Собирай всех и веди туда, пока еще светло. Потом поговорим.

Я нашел глазами Садова:

– Тимофей Дмитриевич, проводи.

Постоял, глядя, как укладывают тело Велесова на волокушу, сделанную из елок, и вместе с Кубиным пошел к лагерю.

– Справишься? – спросил дед Матвей.

– Да. Ты там за парнем пригляди.

– Пригляжу, – вздохнул Кубин, – не беспокойся. Что делать будешь, как схороните всех?

– В Верши поеду. Оставлю тут десяток воев, вдруг кто еще объявится. Выжившие или дозоры, еще ранее высланные, сюда вернутся. Вы, как Велесова похороните, тоже в Верши идите.

Дед Матвей посмотрел на меня и спросил:

– Что-то задумал?

– Да. Готовиться будем. К монгольскому вторжению.

Вечер уж вступил в свои права, а в лесу темнеет быстро. Кубин, Садов и я шли впереди, показывая всем дорогу.

– Стой! – окликнули громко из густого орешника. – Кто там идет?

Кубин выругался и ответил:

– Бояре идут. Чего орешь на весь лес, олух?

От куста отделилась тень и приблизилась к нам. Молодец парень – зашел сбоку, чтоб оказаться не на линии возможной стрельбы. Отрок оглядел нас внимательно, узнал и сказал кустам:

– Свои.

Потом повернулся к нам:

– Как же не кричать, боярин? А кабы ворог шел? Своим криком я другие тихие дозоры упредил.

– Во как!

Я похлопал парня по плечу:

– Ну, что ж, ты правильно сделал. Молодец!

Кубин еле заметно кивнул, признавая. Я махнул рукой назад:

– Там за нами люди идут. Это наши.

Парень кивнул и скрылся в кустах. Там зашуршали и зашептались. Через пару минут вышли к кострам. Навстречу поднялся Михаил Варнавин. Он открыл было рот, но, споткнувшись на слове, стал смотреть нам за спину. Вслед за нами из леса выходили уцелевшие ратники. Дед Матвей сказал Садову:

– Тимофей Дмитрич, будь добр, сочти людей и добро.

Садов кивнул.

– И увечных, какие есть, – добавил я.

Садов опять кивнул и ушел. Сели к костру.

– Люду у нас мало, – смотря на огонь, проговорил Михаил Варнавин. – Тяжкий день намедни был, а завтрашний еще тяжелее будет.

Да, он прав. Похоронить столько народу будет трудно. А лопат у нас нет. Мечами да саблями копать? Вздохнул. Из темноты появился Демьян и Николай Варнавин.

– Тихие дозоры проверяли. Спокойно все.

– Хорошо. А сколько дозоров разослано и есть ли вести от них?

Николай, чуть подумав, ответил:

– На запад и восход дозоры прошли почитай до обеих рек, Кержени и Ветлы. Разорено все. Но люд в лесах весь укрыться успел. С севера вестей пока нет. Ну, им до Верш идти еще. А с полудня как сгинули. Я мыслю, не поганым ли попались?

– Будем молиться, что нет.

Опять уставились на огонь. Кубин крякнул и отошел, но тут же вернулся с большим котелком и водрузил его над огнем.

– Хоть заварим чего.

Есть не хотелось, но попить отвара не помешало бы, только где его взять? К костру подошел Садов, с ним пришел Иван Бравый. Они сели к костру. Я молча посмотрел на Садова. Он вздохнул и начал доклад:

– Людей шесть десятков, из них увечены половина. Сильно язвленных дюжина, и до утра доживет, мыслю, два-три. В сечу может идти только три десятка. Вот такие пироги.

Заговорил Бравый:

– Оружие мы сохранили, луки есть у каждого, но стрел мало. И это не все. Лошадей на всех только десяток. Как стрелами лить стали, так коней побили, а иных угнали.

– М-да, бояре, незадача. Лошадей-то найдем, вот людей… Завтра нам предстоит похоронить много народу. Не представляю, как сие сделать? Четыре десятка сотен могил!

Кубин поправил:

– Три. Ополчения нет. Ушло, наверное.

– Куда? Думаю, что их тоже посекли. Только не здесь. Так какие будут предложения?

Все подавленно молчали. Никто не представлял – как одновременно хоронить и не попасть под возможный удар врага. А то, что поганые могут вернуться – никто не сомневался. Из способных работать физически имелось сорок человек. Остальные – раненые и те, кто ушли в дозор.

Как выкопать столько могил? Нереально. Работы на неделю, если учесть, что лопат нет.

Хм. Когда-то слышал, что с копальщика после сорока выкопанных могил списывается один грех. Если это не выдумки, то полтора греха мы тут спишем. На каждого придется по шесть десятков захоронений. Черт, после такой работы хоть сам помирай. Из раздумий меня вырвал голос Садова:

– Дозор вернулся, что на полдень ходил.

Парень выглядел как выжатый лимон. Тяжело дыша, он доложил:

– Аккурат у поворота к граду наших порубили. Все или не все ополчение побито, не знаю. Мы носа из леса не казали. Там следы поганых дальше на полдень уходят. Десяток верст прошли. Их не видели. Мыслю, совсем ушли. Мы вернулись к дороге на Китеж и встали недалече, а меня с вестью послали. Все.

И обмяк, завалившись назад. Садов успел его подхватить.

– Умаялся вой. Спать его отнесу.

Вот так. Уже имеем потери, и это первая ласточка. Сначала не выдержат парни. Они, по сути, еще дети, хоть и стараются выглядеть взрослыми. Потом мы свалимся – это факт. И бери нас голыми руками. В то, что монголы ушли, мне не очень верилось. Хитрости им не занимать. Оглядел совсем понурившихся ратников.

– Вот что, бояре. Никто, кроме нас, это не сделает. Хоронить братьев павших нам. Сделаем так. В полном оружии свозим всех павших в одно место. Потом треть нас – в первый дозор, остальные хоронят. Через два часа вторая треть в дозоре и так далее. Думаю, управимся быстрей и не так устанем. Да и ворога сможем вовремя встретить. Тут недалеко видел чудом уцелевший стог сена. Его по частям растащить по направлениям и использовать для подачи сигнала тревоги. В случае появления всей тьмы просто уходим в лес. Всем понятно?

– Теперь ты, Матвей Власович. Много людей дать не могу. Три человека, и все. Постарайся пройти самыми тайными тропами. Пусть дольше, но надежней. Вернешься не сюда, а в Верши. И воев, что остались, исполчи с собой.

– Понятно.

Я повернулся к Бравому:

– Так, Иван, что там с ранеными? Говори подробней.

Ратник тряхнул головой и, потерев лоб, сказал:

– Все раны от стрел. Стрелы-то вынули, но…

– Понятно.

Я отошел к сумам и достал аптечку. Кроме стандартного набора я ее дополнил всем, что было в доме, в том числе антибиотиками. Имелось и болеутоляющее в ампулах, только на всех не хватит. И шприцев мало. Придется использовать по нескольку раз. Бинтов уже нет. Кубин после моего ранения нашел аптечку, взял только бинты и вату, оставив «непонятные штучки» на месте. Еще есть антибиотики в таблетках. Переложил это все в кожаный мешочек. Прихватил полторашку с водой, для маскировки отделанную берестой и с насаженной круглой деревяшкой на крышку. Повернулся к Бравому Ивану:

– Веди.

– Я помогу, – поднялся следом дед Матвей.

Раненые лежали вокруг костров на еловых лапниках.

– Посветить надо, и воды горячей больше приготовьте. Можно заварить хвои, чтобы раны промывать.

– Водой я займусь. – И Кубин исчез в темноте.

– Давай, Иван, свети.

Я склонился у первого раненого. Бравый поднял головню, и я убрал тряпицу, прижимавшую мох к ране. Вокруг все покраснело. Ну что, начнем. Открыл мешочек, достал шприц и ампулы. М-да, действительно, на всех не хватит. Придется как-то делить ампулы антибиотика на всех. Оглянулся на Бравого:

– Не надо удивляться, Иван. То, что ты сейчас увидишь, сделано людьми для лечения.

– Слышал я, – кивнул он, – что ты сестру боярина Горина лечил.

– Было дело, свети давай.

Вынув и собрав шприц, обломал ампулу и набрал половину жидкости. Надеюсь, поможет. Эх, спирта нет протереть. Сделал укол в ягодицу, прямо через штаны. Ладно, здесь все.

– Пошли дальше, Иван.

Он удивленно уставился на меня:

– Это всё?

Я посмотрел на застонавшего ратника:

– Молитву бы прочитать кому. У нас-то дел полно…

Бравый обернулся и от соседнего костра позвал кого-то:

– Аким, подь сюды! Холоп это мой, – пояснил он мне. Подошедшему Акиму он сказал:

– Посиди тут и помолись за него. Потом к нам подойдешь.

Следующий раненый был с аналогичным ранением. На него потратил вторую часть ампулы. Пустую стекляшку кинул в костер. Похоже, у этого костра лежали самые легкораненые. С ними мы управились быстро. Подошедший Кубин и Аким помогли. У другого костра пришлось потрудиться. Пришлось вернуться к своему костру за иглой и нитками. Необходимо зашивать рану.

Помог двенадцати ратникам. Думаю, антибиотик на предков должен действовать убойно даже в малых дозах. Шанс, что они выживут, большой, хоть и промывали раны простым еловым отваром. А кетгут кончился, его сэкономить не вышло. Теперь придется использовать простые нитки.

У соседнего костра раздались крики, стон и ругань. Посмотрели туда.

– Что там? Аким, глянь.

Холоп быстро вернулся:

– Дык, это Рябов, Тюти-кузнеца брат. Не дает стрелу достать, как не пытались.

– Постой, Аким. А сколько братьев Рябовых?

– Дык, трое. Ефрем, Еремей и Егор.

– Это Егор?

– Ну, дык, да.

Переждал приступ головокружения и слабости, поднялся и подошел к Рябову. Стрела торчала из-под ключицы.

– Ты чего не даешься, – спросил я Егора, – али со стрелой удобнее?

Рябов отодвинулся и побледнел.

– Жуть как больно, боярин. Я каленое железо в руку брал. Так не так болело. Не дам стрелу доставать. Пусть помру, но не дам.

Я вздохнул. Придется на него последнюю ампулу тратить.

– Слушай, Егор. Я могу достать стрелу так, что ничего и не почуешь. Ты только не дергайся, хорошо?

Рябов еще отодвинулся и замотал головой:

– Н-не выдюжу я.

– Поверь мне, больно не будет, – принялся убеждать его я. – Будь настоящим воем. Ты ведь муж, а не баба, чтоб боли бояться. Что братья скажут, когда узнают? А отец и мать?

– Старший брат у меня за отца, – насупился Рябов. – Мать померла давно, а отец на брани погиб. И Еремей… вот.

Значит, я не ошибся. Тот ратник был братом кузнецу Тюте. Поднялся и отошел к Кубину. Взял два шприца. Один наполнил новокаином, второй антибиотиком.

– Нечего его уговаривать, – тихо прошептал деду Матвею, Бравому и Акиму, – только время теряем. Я его отвлеку, а вы хватайте за руки и держите. Сделаю укол, потом достанем стрелу.

Опять присел к Рябову.

– Слушай, Егор. Вот с помощью этой штуки я сделаю так, чтоб тебе не было больно.

Вот упрямый! И чего с ним цацкаться? Я кивнул Кубину, Бравому и Акиму. Они схватили и прижали Рябова к земле. Егор заревел как медведь. А силенок-то у него ай-яй! Не теряя времени, вогнал шприц возле раны и выдавил половину жидкости. Отскочил вовремя. Почти одновременно отлетели дед Матвей, Бравый. Аким получил удар в челюсть и отлетел чуть ли не в костер.

– Уф, ну и силища!

Внезапно на меня навалилась дикая усталость. Как будто укол сделали мне. Взял флягу и напился воды. Чего это я? Спать пока нельзя. Так, по-моему, обезболивающее начало действовать.

– Ну что, Егор? Болит?

Тот удивленно пробормотал, трогая торчащий обломок:

– Нет, не больно. А как это?

– Лекарство, – устало ответил я. – Так как, дашь стрелу-то вынуть?

– Я сам.

Ну, сам так сам.

– Тогда вынимай. Только погоди, приложить чего приготовим.

Кивнул Акиму, уже держащему сухой мох. Рябов выдернул стрелу и, глянув на наконечник, обмяк. М-да, воин. От вида крови в обморок падать. Ну и ладно, нам лучше. Быстро сделал еще один укол антибиотика.

* * *

– …избави нас от лукаваго. Ибо твое есть царство и сила, и слава во веки. Аминь.

Перекрестившись, мужики стали забрасывать очередную могилу. Какая она по счету? Сбился уже, но далеко за триста. И у каждой я или Садов попеременно читали «Отче наш». Почему именно «Отче наш»? Да потому, что, на мое удивление, подходящих молитв никто не знал. Ну, мне простительно, а местным?

В полном вооружении, пешими – лошади были недалеко – мы переходили от могилы к могиле и попеременно читали над погибшими молитву. Потом мужики закапывали. Этих мужиков нам отроки отослали, верней, они передали весть о том, что случилось, встретив прятавшееся население окрестных деревень и выселок. Поутру, очень рано, прямо из леса выехали пять телег с тридцатью мужиками и двумя женщинами. Копать и свозить погибших начали сразу. Женщины принялись обмывать и готовить к погребению, а мужики копать. На предложение хоронить в общей могиле мне Садов ответил: «Как можно? Это же православные, а не поганые какие-нибудь». Вот и ходим, читая молитвы и поглядывая по сторонам, нет ли сигнала тревоги?

Утром, проснувшись, сразу спросил про раненых. Мне сказали, что умерли два ратника, остальные живы и хорошо себя чувствуют. Кланяются и говорят, что всю жизнь за меня молиться будут. Потом уехал Борис в сопровождении деда Матвея и двоих вооруженных холопов. Тело князя положили на волокушу, сделанную из двух елок, и привязали его к ней. Кубин сказал, что к вечеру будут на месте. Раненых оставили у костров, благо поляну прикрывали густые кусты. Остальные бояре, полностью вооружившись, вышли на Буево поле.

Кстати, бояр оказалось всего тридцать пять. Из них одиннадцать раненых. Остальные, так сказать, боевые холопы. Когда узнал эту подробность, то распределил силы так: в дозоре в полной готовности находятся все бояре, прикрывая возможное нападение; остальные работают, держа постоянно рядом оружие и доспех. После прибытия подмоги чуть скорректировал силы, и мы приступили к работе.

– Аминь.

Подошли к следующей могиле. Рядом с ней сидел большой ворон.

– Кыш отсюда.

– Каррг! – Ворон взмахнул крыльями и скрылся за лесом.

Молча смотрели, как опускают в могилу тело. Легкая земля досталась павшим – сплошной песчаник. Мужики, не особо напрягаясь, выкопали уже пять сотен. Но все-таки за сегодня всех похоронить не успеем. Садов, видно, думал о том же:

– Эх, товарищи наши. Не успеваем мы вас схоронить …кхлль…

Фжж… В щит, висевший за спиной, два раза ударило. Рядом рухнул Садов с пробитым стрелой горлом.

– Поганые! В щиты, все в щиты!

Стрелы летели дождем. От леса неслись монголы, на первый взгляд около сотни. Скверно. Мы все почему-то оказались разбросаны. Со мной рядом семь ратников. В двадцати метрах остальные, и все спешенные. Вот черт.

– Ко мне! Все в ряд. Щиты в ряд!

Ближние ратники придвинулись ближе и закрылись щитами. Глянул мельком на врага. Они пока не нападали, кружились и кидали стрелы. Почему они сразу не напали? Нас тут меньше. Или с мужиками мы выглядим большей толпой. Кстати, что мужики делают? Оглянулся назад. М-да, половина драпанула к лесу, половина укрылась за телегами и осторожно выглядывает из-за них. Хорошо. Раненых мало, а убитых? Скосил глаза на Садова. Затих, других убитых не видно. В ряд встало больше ратников, а некоторые, достав луки и стрелы, принялись стрелять в ответ. Рядом задышал Демьян:

– Владимир Иванович, вот лук твой.

– Отлично.

Я толкнул ратника, стоявшего рядом:

– Держи щит.

И вместе с Демьяном присоединился к стрельбе по врагу. Так, вот монгол в ярко-синем халате целится из лука. Почти в меня. На! Степняк вылетел из седла. На! На! На! Еще трое.

С нашим присоединением к стрельбе монголы стали слетать с седел чаще. Я не мазал, да и Демьян тоже. Он тратил, как и я, на одного врага одну стрелу. Наконец, монголы пошли в копейную атаку.

– Где копья? К бою!

Я оглянулся. Мой конь с притороченным копьем ускакал к лесу. Рядом ратники выставили наконечники вперед и приготовились к удару.

– Китеж! – это бояре пошли в атаку.

Сшиблись! Нам навстречу вылетели всадники. Кажется, степняков не стало меньше. Положил свой лук и закрылся щитом.

Удар! Меня приложило о землю, замелькали копыта, о щит еще раз что-то сильно стукнуло, и сознание погасло.

* * *

Гудит что-то или гундит – непонятно. И давит, как будто на меня тел навалено. Кто-то взял за ноги и потянул. Дышать сразу стало легче. Открыл глаза – надо мной стоит монгол.

– Ты кто? – спросил он почему-то по-русски.

Я промолчал, стараясь незаметно размять затекшие руки.

– Ты кто? – повторил вопрос степняк, и акцента нет.

– Ты Велесов, так? – наставил на меня палец монгол, затем присел, внимательно меня осмотрел и кивнул утвердительно: – Ты Велесов.

– Да, я Велесов! – Наконец руки отошли, и я со всех сил ударил монгола в челюсть. – На!

Монгол отлетел, затем сел и, держась за челюсть, обиженно прошамкал:

– За что?

Тишина взорвалась хохотом. Не понял, чего это они? Монголы смеялись над своим? Я сел и помотал головой. Ерунда какая-то. Солнечный день вдруг сменился сумерками, а узкие и темные бороды степняков стали русыми и густыми. Я не понимая, озирался. Передо мной горит костер, над которым висит внушительный котел, и из него очень аппетитно пахнет, а вокруг сидят ратники и хохочут. Справа на карачках, уткнувшись в снятое седло, всхлипывает Демьян. А слева, в трех метрах, держась за челюсть, сидит Аким.

– За что, боярин?

Мать его за ногу! Так это сон был…

Протер руками лицо и, толкнув подвывающего Демьяна, пробурчал:

– Нежнее будить меня надо, нежнее.

Затихшие было ратники опять захохотали. Улыбающийся Кубин спросил:

– Хороший сон Аким прервал? Эк ты его приложил.

– Ага, сон, – и покосился на все еще подвывающего Демьяна. – Чего ты все трясешься?

Аким подвигал челюстью и выплюнул выбитый зуб.

– Вот кудышкин корень! Он мне, боярин, разбудить тебя велел. Сам-то за ноги потянул и в сторону.

– А я увидел, что Володимир Иванович кулак складывает, – хихикнул Демьян, – вот от греха и…

И опять уткнулся в седло.

Бравый, смеясь и утирая слезы, подошел к Акиму.

– Ты как, Аким? Снедать-то есть чем?

Холоп потер челюсть и прошамкал:

– Снедать-то покамест есть чем, токмо будить больше не пойду.

И под общий смех добавил:

– И не просите.

– Что с ранеными? – спросил я у Бравого.

Улыбки сразу слетели с лиц.

– Двое преставились.

– Сколько? – насторожился я.

– Двое, – повторил десятник. – Василий Соловей и Пахом Гусев.

Честно говоря, я имен не знал. Раны были разные по степени сложности. Проще всего было с ранениями от стрел, а с рублеными сложнее. Но управился, даже не ведая – сильно ли повреждены внутренние органы. Препаратов у меня больше нет. Но посмотреть надо, вдруг пригодится?

– Вот Пахом, а вот Василий Соловей.

Я присел рядом, вспоминая, какими были их раны. Да, у обоих ранения от стрел. Похоже, стрелы что-то внутри сильно повредили, или в рану что-то попало, и крови они потеряли больше… я тут был бессилен.

– Простите меня, братья.

Поднялся и помолчал. Что тут говорить? Только помолиться за них осталось. Эх, священника бы сюда. Да где его взять?

– Остальные раненые как?

– Живы покамест. Мыслю, уже не помрут.

– Ладно. Пойдем, Иван. Дел у нас уйма.

Прошли мимо лежащих раненых. Пришлось даже прикрикнуть на них, а то старались подняться и поклониться.

У самого края поляны горел костер. Рядом одиноко сидел Борис и смотрел на тело отца.

– Он так и сидел?

– Всю ночь, – кивнул Бравый.

Молча вернулись к своему костру, где собрались почти все бояре. Ну да, бояре. Кроме раненых, тут сидели почти все. Остальные были боевыми холопами.

У костра ждали только нас. Котел стоял на земле.

– Садись, Володимир Иванович, поснедаем.

Я достал из сумы ложку и присел рядом с Кубиным. Принялись есть, по очереди черпая кашу из котла. Садов, съев одну ложку каши, передал ее Бравому. Тот зачерпнул порцию, съел и вернул обратно.

– Чего это вы, ложки нет?

Бравый кивнул:

– Поганые, чтоб им пусто было. Там на поле в котле и осталась. Потом ходил и искал. Нет ничего. Все позабирали, ироды.

Я повернулся и сунул руку в суму. На ощупь нашел деревянную расписанную хохломскую ложку. Протянул ее Ивану:

– На, держи. Дарю.

Бравый взял и, глянув на нее, изумился:

– Что за диво? Красота-то какая! И где такое делают?

– Хохломская.

– У нас есть Хохолы – это почти рядом, и Хохломы – подальше, за Керженью.

Бравый облизал ложку и опять стал ее рассматривать.

– У меня сестра в Хохломах есть. Муж у нее уж лепо из дерева резать горазд. Ему покажу. Авось и сладит такую.

Бравого толкнул Садов:

– Ешь, а то голодным останешься.

В молчании доели кашу и запили ягодным отваром из другого котла. Холопы унесли котлы, а мы сели вокруг костра.

– Сегодня у нас будет долгий и трудный день, бояре. Сделаем так – в охранение пойдут только бояре. Холопы, по двое на лошадь, свозят убитых. Так как павших много, то предлагаю хоронить в одной могиле.

Получил толчок локтем от Кубина. Мол, глупость сморозил. Глупость или не глупость, но предложить надо. На мой взгляд, быстрей бы вышло. Бояре тихо загудели.

– Как можно? – воскликнул Садов. – Это же православные, а не поганые какие-нибудь.

Поднимаю руки в знак примирения и говорю:

– Хорошо, бояре, хороним, как положено. Еще одно скажу. Так как поганым стали известны тайные тропы, надо бы еще на них тихие дозоры поставить. Вдруг они по ним придут? Тимофей Дмитриевич, про сено не забыли?

Садов утвердительно кивнул:

– Сено поделено и отвезено по местам, только у двух дозоров поджечь его нечем.

– У меня есть.

Подтягиваю одну из сум к себе. В запасе у меня были спички и зажигалки. Вот и пригодился запас. Зажигалки я не дам, а вот спички подойдут. Достал два коробка.

– Вот чем зажечь можно.

Все подались вперед, рассматривая лежащие на моей ладони коробки. Садов хмыкнул, а Кубин опять ткнул меня локтем. Я покосился на деда Матвея и, достав одну спичку, сказал:

– Вот это – спички. Привезены из далеких краев. А зажигается она так…

Я чиркнул ею о коробок, спичка загорелась. С интересом посмотрел на реакцию аборигенов. Сидят и изумленно смотрят на горящую спичку. Хм, думал, иначе реагировать будут.

– Кто пойдет в те дозоры? – спросил я у Садова, но тот не ответил. – Дмитриевич!

– А? – встрепенулся тот. – Да, задумался. Хорошая штука. Раз – и горит. Где, говоришь, такое лепо делают?

– Далеко, Тимофей Дмитриевич, далеко. Так кто идет в те дозоры?

– Отроки Трофим и Третей.

– Пусть подойдут, объясню им по спичкам. Все, бояре, начинаем. Я пока Матвея Власовича провожу.

Подошли с Кубиным к лошадям. Холопы уже уложили тело Велесова на волокушу. Кубин, смотря на приготовления, укорил меня:

– Мог бы посоветоваться насчет похорон и спичек.

– Не сердись, Власыч. Тут другое. Проверить надо было.

Кубин глянул вопросительно.

– Понимаешь, сны мне вещие опять сниться начали. Вот и проверяю.

– И что на этот раз приснилось?

Я пересказал содержание сна. Дед Матвей нахмурился:

– Ты уверен, что поганые еще здесь?

– Уверен. Заметил, что убитых монголов на поле не было? Ни за что не поверю, что ни одного монгола не убили. Значит, они увезли своих погибших, и заметь – все стрелы собраны…

– А это значит, – перебил меня дед Матвей, – что тех убитых на поле у Керженца они заберут или уже забрали. Черт! Что делать будешь? Может, увести всех?

– Я бы так и сделал, да как это остальным объяснить? Не поймут.

Кубин задумался.

– Еще одно, Власыч. Не успеем мы похоронить всех за один день, хоть тресни. Даже если все копать начнем. Ты вот что, как доберешься, высылай сюда всех, кого найдешь.

– Хорошо, – согласился Матвей Власович, – так и сделаем. Ты тут осторожней. Если то, что было во сне, сбудется…

– Отобьемся.

Пожали друг другу руки, и Кубин вскочил на коня. Я кивнул хмурому Борису и сам поднялся в седло, чтобы проводить уходящих в уже светлый лес ратников.

* * *

С поля слышались вороньи крики. Эк, сколько вас тут налетело! И кто из вас мне беду накаркает? Воронье, галдя наперебой, перемещалось от людей дальше. Холопы на лошадях начали свозить павших в одно место. Я подъехал к боярам.

– Тимофей Дмитриевич, а холопы почто не в броне? Я ж говорил.

– Дык они, копая, упарятся. Заступов-то нет.

– Смотрите! – крикнул Михаил Варнавин и показал на край леса. Из леса выезжали телеги с людьми. Садов пришпорил коня и с тремя боярами поскакал навстречу.

Если окажется, что это мужики, да еще в количестве тридцати человек, и еще две женщины, то надо готовиться к худшему. Садов вернулся и, улыбаясь, сообщил:

– Помощь пришла. Отроки, молодцы, сообразили прислать. Они их в лесу встретили. Там пять телег и тридцать пять мужиков и отроков.

Это рок. Знал бы Садов про то, что может случиться, так не радовался бы. Хотя… Так, он сказал пять телег и тридцать пять мужиков?

– А что, баб нет?

– Нет, – удивился Садов. – А почему спрашиваешь?

– А обмывать покойных кто будет?

– Мужики и обмоют, – отмахнулся десятник. – Главное, у них заступы имеются.

Ну, хорошо, хоть так. Может, и не случится ничего, и монголы вообще не появятся.

– Тимофей Дмитриевич, все-таки пусть холопы наденут брони, да и оружие под рукой держат. А телеги вон там пусть поставят, чтоб за ними, если что, укрыться можно было.

– Так ушли же поганые, или…

И, глядя на меня, сразу кивнул:

– Добре.

Кликнув Бравого, он ускакал к холопам. Братья Варнавины переместили колчаны за спину и стали настороженно озираться. Остальные тоже принялись проверять оружие: подвигали сабли в ножнах, проверили саадаки, стрелы в них. В кустах зашуршало, и из подлеска вынырнул Демьян. Взъерошенный и с красными глазами.

– Тропы проверили. Спокойно все. Я на них тихие дозоры из оставшихся отроков поставил.

– Хорошо. Вот что, Демьян, видишь холм рядом с деревней? Туда тоже кого-нибудь поставь. Пусть смотрит внимательно. Сколько хоть свободных парней осталось?

– Восемь. Это те, что ночь стояли.

– Дай поспать им часок, потом в эти кусты их определи сторожить.

Демьян, вздохнув, кивнул и скрылся в кустах. Я подъехал к братьям Варнавиным:

– Михаил, Николай! Ты, Михаил Терентьич, смотри в ту сторону, ты, Николай, туда. Как дымы заметите или еще что, знак подайте. Бояре! Все держимся тут, у кустов.

– Боярин!

– Что?

Я повернулся к ломающему в руках шапку мужику.

– Боярин, – поклонился он, – заупокойную будете читать?

– Сколько могил выкопали?

– Да уж больше тридцати десятков сробили. Пора уж и хоронить. Так будете читать заупокойную?

– Будем. – Я наклонился и прошептал подъехавшему Садову: – Ты заупокойные молитвы знаешь?

– Нет.

Выругался про себя и вздохнул:

– Вот и я не знаю. «Отче наш» читать будем. Поехали.

Вместе с Садовым подъехали к краю погоста. Два мужика с лопатами стояли наготове. Дальше на том краю поля остальные мужики споро копали ямы под могилы. Мы слезли с коней. Я снял саадак и щит и повесил их за спину. Пусть будут со мной, так спокойней. Глазами показал Садову на щит. Он кивнул и закинул его за плечо. Тяжело все таскать, но так надо. Глянул на землю – песчаник. Собрался с мыслями и, перекрестившись, начал:

Тело опустили в могилу. Мужики принялись засыпать ее землей, а мы перешли к следующей.

Я прочитал молитву больше десятка раз и, в очередной раз запнувшись на «небесех», толкнул Садова:

– Читай ты.

Садов перекрестился и забубнил:

Я начал крутить головой, напряженно вглядываясь в подозрительные места. Наблюдатели исправно смотрели в свои стороны. Дымов не видать, пока все было спокойно. Может, и обойдется? Со счета я давно сбился, просто устал считать, сколько уже захоронено, и при этом еще работать головой, как радаром.

Остановились у очередной могилы. Очередь читать «Отче наш» была Садова. Взмыленные, потные и шатающиеся от усталости мужики уперли лопаты в землю и повисли на них.

– Ох, невмочь, боярин. Силушки больше нет, мож, отдохнем чуток?

Я сам уставший, с гудящей головой, вялым языком и с саднящей шеей. Садов тоже выглядел не лучше.

– Сколько уж погребли?

– Чуть менее пятидесяти десятков, – хрипло ответили мне.

Ого! Я посмотрел на солнце, оно уже клонилось к западу. Примерно часов шесть или семь мы неотрывно хороним. Я толкнул Садова:

– Читай. А вы напрягитесь, после этой и передохнем.

Садов забубнил, а я стал озираться, больше поворачиваясь всем телом, чтобы не тревожить шею.

Что-то мелькнуло в воздухе. Стрела! Автоматически толкнул Тимофея в сторону. Стрела, чиркнув о наплечник, улетела в могилу. Рядом выросла еще одна. Трехперая.

– Тревога! Поганые! В щиты! Все в щиты!

Перекинул свой щит и закрылся, одновременно прикрывая встающего Садова. О щит несколько раз ударило. Выглянул. Монгольская сотня крутилась, поливая нас стрелами. Черт побери, откуда они появились? Неужели дозоры вырезали? Посмотрел назад. Ну да, конечно, половина крестьян драпанула к лесу, половина забилась под телеги и воет от страха. Двое, что рядом стояли, вместо покойника в могильную яму сиганули. Холопы, слава Богу, пока целы, перебежками двигались к нам. Небось поняли, что не зря в брони целый день парились. Рядом с нами уже встали пятеро и прикрылись щитами. Один коротко на меня глянул и кивнул на колчан. Я поставил щит и крикнул:

– Держи!

Вынул лук, взял стрелу. Черт, где Демьян? Он здесь вроде должен быть. Защелкали луки, что были у холопов. О, монгол в ярком халате. На! Твой халат крестьянам достанется. На! На! На! У этих халаты поплоше, однако в мужичьем хозяйстве тоже сгодятся.

– Чего они сразу в копья не пошли? – крикнул Садов, метая стрелы. – Упустили время. Дали нам собраться.

– Привычка. Сначала стрелами утыкать. Потом готовое, не напрягаясь, взять. Только готовы мы были.

Где же Демьян? В монголов стрелы летели с нескольких сторон. От нас семерых, от телег, от подлеска и кустов, где стояли бояре. Монголы бояр не видели, их скрывали кусты. Вот и отлично. Деваться им некуда, только атаковать. Если сунутся обратно в лес, нагоним и порубим в капусту. Лес – это наша сила. Пешему в лесу проще, даже простой мужик сможет дать отпор конному степняку. Если не нападут и поскачут вдоль леса, половину перестреляем, остальных в сабли бояре возьмут. Монголы, убрав луки, начали разгоняться для удара.

– В копья!

Побросав луки, все схватили копья, и строй ощетинился почти ровным рядом наконечников. Почти ровным.

А мое где? Где-где, на коне! Оглянулся, конь отбежал к лесу. Болван я, про свое копье-то забыл. Из-за кустов неожиданно выскочили два десятка бояр и врубились монголам во фланг. Сколько-то было выбито, но на нас летела оставшаяся часть степняков. Я прикрылся щитом, плотно и прочно стараясь упереться в землю. Бум!

Теряя сознание, услышал более громкий клич:

– Ките-е-е-еж!

* * *

Ох, как же хреново-то! Такое ощущение, что по мне целый тумен потоптался. Все тело ноет, будто после контузии. Уже три раза за неделю из меня вышибают сознание. Второй раз чуть ли не летально, но обошлось. Надеюсь, четвертого раза не будет, убережет Святая Троица…

– Владимир Иванович! Боярин, жив ли?

Жив, но как бы частично. Открыл глаза и сразу зажмурился – больно резануло солнце. Повернул голову и сделал еще одну попытку. Обнаружил, что я лежу на овчине, ею же и укрытый, а рядом Аким, плошку протягивает.

– Вот, боярин, выпей отвара…

С жадностью проглотил живительную влагу. Стало легче. Попытался подняться. Только сел, как в голове сразу заколотило молотом. Ох, голова моя! Видать, хорошо меня приложило. Посидел минуту, боль ушла, гул прекратился, и я смог посмотреть по сторонам. Рядом стояли братья Варнавины, Садов и множество других, не знакомых мне бояр.

– Жив, – произнес китежский десятник. – Вот и славно.

Я ощупал голову.

– Чем это меня приложило?

– По тебе конь поганого кувыркнулся. Ты, как мертвый, всю ночь пролежал. Наутро заметили, что дышишь. Ну, и слава Богу, что жив.

Я опять огляделся. Так, солнце в зените, а монголы появились к вечеру. М-да. Опять посмотрел на окружающих.

– А что за бояре вокруг? Или у меня в глазах двоится?

– Это сотня из дальнего дозора вернулась. Зело нам помогла. Аккурат сбоку поганым вдарили. Ибо совсем нам худо бы было.

– А вот как. Помоги-ка мне встать, Тимофей.

Поднялся и опять немного переждал легкое гудение в голове. Бояре подступили ближе. Один из них вышел вперед и спросил:

– Что делать-то будем, Владимир Иванович?

Имени его я не вспомнил, да и не до этого мне сейчас.

– Подождите, бояре, все потом. Пройдемся, Тимофей Дмитриевич.

Мы пошли по краю поляны.

– Я помню, как на нас монголы налетели, что потом произошло?

– Сотня боярина Лисина появилась. Это нам ее сам Господь послал. – И Садов размашисто перекрестился.

– Дальше что?

– Ну, порубили поганых, потом погубленных да язвленных собрали.

– И сколько погибло?

– Четыре холопа и все мужики, что к лесу утечь не успели.

– Дальше.

– Дальше стали решать – что делать.

Интересно. Даже хмыкнул:

– Что же решили?

– Решили подождать, как ты, Владимир Иванович, очнешься.

– Мудро-мудро. А почему именно меня стали ждать?

Садов почесал затылок и произнес:

– Ну, дык, ты Велесов.

Ну да, я тут вроде как второе лицо в княжестве…

В раздумьях подошли к дальнему краю поляны. Я запнулся об увиденную картину: у потухшего костра сидят два человека – пожилой с длинной бородой и молодой с только начавшими пробиваться усами. Оба отрешенно смотрят в потухший костер. Эти два ратника мне кого-то напоминали. Садов подошел ближе и шепнул:

– Отец и брат.

– Лисины? – догадался я. И шепотом спросил у Садова: – Как звать брата и отца по батюшке?

– Макар Степанович и Илья Макарович.

Я кивнул Садову и махнул рукой:

– Иди, собери всех бояр на совет. Сейчас подойду.

Присел рядом, Лисины даже не шевельнулись. Понятно, что их повергла в шок весть о предательстве.

– Почему? Скажи мне как отцу, почему так случилось?

Старший Лисин смотрел на меня, и в глазах его были боль и слезы. Я его понимаю, но что ему ответить? Откуда мне знать, что там с Кутерьмой случилось? Как его заставили, мне неведомо. Пытали? Не знаю, хотя на теле его следов пыток не видел. Напугали чем? Как его заставили предать? Теперь это тайна, которая прибавилась к другим многим.

– Я не знаю, как это случилось. Но я знаю, что надо делать.

Уже оба смотрели на меня. Парень поднял голову и смотрел с надеждой.

– Что тут можно сделать? – Лисин-старший покачал головой. – Клеймо предателя легло на наш род, и его не смыть ничем, даже кровью. Теперь каждый будет говорить: «Это отец и брат Григория Лисина, того самого иуды».

И оба опять опустили головы вниз.

– А тут ты не прав, Макар Степанович, нельзя опускать руки. Позор смывается не кровью, позор смывается праведными делами. В том числе делами ратными. Очень скоро поганые вернутся, и у вас будет шанс сделать так, чтобы все знали: бояре Лисины – одни из лучших сынов земли русской. Если не опустите руки и пойдете со мной, то все забудут предателя Григория Лисина, а будут помнить только Гришку Кутерьму.

И, помолчав, добавил:

– А если будут позором поминать, будут иметь дело со мной.

Старший Лисин усмехнулся:

– Твоими устами мед сладкий пить.

– Отец! – вскочил парень. – Отец, я согласен с боярином.

– Только тяжко мне, Владимир Иванович, – словно не слыша сына, произнес Макар Степанович. – Отпусти домой, великий грех отмолить…

Я посмотрел в его глаза и кивнул. Старший Лисин тяжело поднялся и побрел к стоящим недалеко лошадям. Перед тем как подняться в седло, он обернулся:

– Я запомнил твои слова, боярин. Дай мне время, и я вернусь. Илья, ты остаешься?

– Да! – твердо ответил парень.

Лисин поднялся в седло, рванул поводья и скрылся в лесу.

– Боярин! – Это из кустов выбежал Демьян. – Живой, как здорово! Ну и напугал ты меня, Владимир Иванович.

Я хлопнул Демьяна по плечу. Здоровяк, блин, плечо, что твой камень.

– Я тоже рад тебя видеть.

Повернулся и показал на хмурого Илью:

– Вот, забирай в свою команду. И смотри, чтоб не обижали.

А я направился к собравшимся боярам. Пора было озвучить им, что скоро случится и что надо делать.

– Здравы будьте, бояре.

Ратники загомонили ответными здравицами.

– Собрал я вас, бояре, вот по какому поводу…

Глава 11

Три телеги с сеном медленно поднимались по дороге к крепостице. Подъем был довольно крут и труден, сена нагружено много, лошади еле плелись. Но только телега достигла подъемного моста, как лошадка даже облегченно всхрапнула.

– Мало нагрузил, Шанай! – весело крикнул ратник с навратной башни. – Гляди, княже тебе больше урок положит.

Первый возница нервно оглянулся на телегу, и ратники у ворот засмеялись, довольные шуткой. Шанай пробормотал про себя молитву, тревожно вгляделся в огромную копну сена, затем, взяв себя в руки, посмотрел на ратников.

– Имей совесть, Бисар, куда уж больше, и так лошадка еле везет.

В ответ посыпались новые остроты. Шанай лишь поджал губы, взял лошадь под уздцы и направил ее точно посередине проезда, иначе груз мог не пройти в воротный створ. Стражники, посмеиваясь, разошлись в стороны, а те, что стояли в башенном тамбуре, прижались к стенам. Большая копна, почти стог, закрыла весь проезд. Сено зашуршало по рубленым стенам. Послышалось злое ворчание стражников в тамбуре…

Я выскользнул из сена и схватил стражника за шею, у него в ужасе расширились глаза, но поднять тревогу он не успел. Аккуратно укладываю бесчувственное тело на пол. И у Демьяна все прошло тихо – второго стражника он вырубил и тоже вдоль стены пристроил. Из сена выпрыгнули еще несколько человек. Знаками распределив их на две группы, метнулся к внутренним створам. Наша задача – захватить верх навратной башни. Группа, затаившаяся во второй телеге, блокирует внутренние ворота, а ратники в третьей телеге должны убрать стражей у внешних ворот и помочь второй группе удержать башни с воротами и подъемным мостом до прибытия подмоги.

Первая телега прошла внутрь крепостицы, мы дождались, когда вторая въедет в тамбур, пропустили ее вперед и ринулись следом. Я оббежал правый створ и мигом влетел по лестнице на смотровую площадку. На ней всего два стражника. Стоят и смотрят на заезжающие телеги. Мало того что оба бездоспешные, так оружие свое оставили в стороне. Будем наказывать…

Один замечает меня, удивленно поворачивается, раскрывает рот, но крикнуть не успевает. Вырубаю его одним ударом. Второй отшатывается и кричит, но тут же получает удар от Демьяна, появившегося с другой стороны. Ратник падает, как подкошенный, однако орать не перестает. Демьян досадно сплевывает и добавляет ему еще раз.

Тревожный крик с левой стены и соседней башни, затем закричали справа. В крепостице начинается суета. Поздно – ворота мы захватили, теперь только удержать. Знак уже подан, и от леса во весь опор несутся две сотни бояр во главе с князем Борисом. Им четыре сотни метров до ворот проскакать, а к башне уже бегут княжеские гридни, собираясь отбить захваченную башню и закрыть ворота. Несколько атакующих падают, пронзенные стрелами, остальные закрываются щитами и начинают медленно приближаться. Толкаю Демьяна в бок и показываю на другую опасность. Парень тут же переключается на стражников, что бегут к башне по стенам, а я, достав ГШ-18, делаю четыре выстрела в середину строя. Падают пятеро, похоже, одним выстрелом я свалил сразу двоих. Гридни бездоспешные, только со щитами. Из терема выскакивает ратник в богатых одеждах.

– Мал Кута, – подсказывает Демьян.

Совсем не мал этот Мал. Кута имел высокий рост и косую сажень в плечах. И довольно-таки громкий голос. Гридни сразу организовываются и начинают резво подступать к захваченной башне, но тут в крепостицу влетает кованая конница. Бояре растекаются в стороны, выстраиваясь в несколько рядов перед ощетинившимися гриднями. Хлопаю Демьяна по плечу и указываю на стены:

– Смотрите по сторонам.

И спускаюсь вниз. Что ж, крепость почти захвачена. А ведь никто не верил, что выйдет. Сплошная импровизация. На нашу удачу, в сторону крепостицы шли три телеги с сеном. План захвата сразу сложился. Можно было его назвать «Троянский конь», однако в нашем случае – телеги. На них быстро сколотили небольшие клети и обложили сеном до первоначального состояния. В клетях поместилось по шесть ратников, можно было посадить и больше, однако лошади не затащили бы тяжелые телеги к подъемному мосту, пришлось даже брони снять.

Крепостица была довольно-таки большая, с Заимкой не сравнить. Стояла на высоком берегу Керженца. Имела высокую навратную башню, стены из вертикально составленных бревен, вал и глубокий ров, соединенный с рекой. Лес вокруг крепостицы вырублен на полкилометра, так что внезапным налетом взять не получилось бы. Пришлось идти на хитрость, и она удалась. Осталось самое малое – месть. В нашей дружине почитай все кровники, а роль марийского князя в прошедшей бойне не из самых последних.

– Мал, выходи, собака! – это кричит князь Борис, гарцуя на вороном коне.

Мал Кута выходит вперед и, уперев руки в бока, прищуривается.

– Никак ты мне вызов бросаешь? – сверкнул холодным взглядом марийский князь и поднял руку, делая круговое движение кистью. – Посмотри вокруг.

Со всех сторон, исключая навратную башню и часть стены, на бояр князя Бориса были нацелены луки. Не менее двух десятков. Гридней в строю чуть более пяти десятков, наверняка еще есть воины. Если мы тут сцепимся в смертельной схватке, то победим, конечно, вот только эта победа будет Пирровой. Сколько останется живых после этого боя? Надо отдать должное хладнокровию Куты. Быстрый и ошеломляющий захват навратной башни – это практически поражение при таком раскладе сил, но марийский князь, видимо, заметил, что никто из его ратников не убит, а только ранен. Это было мое условие, так как все вои князя нужны нам живыми, а он сам – нет. Кута это понял и решил идти ва-банк.

У Мала окладистая борода, правильные черты лица и вообще такой типаж, про которых говорят: бабам нравится. Однако жены у него нет, зато много наложниц. Княжить он начал после смерти отца, но, как рассказал Кубин, там история запутанная. Два старших брата Куты погибли при странных обстоятельствах, когда замиряли мордву. Отец его был довольно крепок еще, но вдруг заболел и через три дня умер. Это наводит на «некоторые» мысли.

По виду Мала, Бориса он за противника не считает. Кута примерно моих лет, и, по рассказам Кубина, имеет большой боевой опыт. И надо признать – у Бориса против марийского князя шансов мало. Если победит Кута, нам придется уйти. Так принято. Если же победит Борис, то он станет новым хозяином. Это все учитывалось на боярском совете, но был и запасной план, в который мы Бориса не посвятили. Дело в том, что на поединок князя может вызвать только равный, то есть Борис, но есть еще один вариант…

Я протиснулся через строй и остановился у княжеского коня. Следом за мной подошел Кубин.

– Остынь, княже.

Дед Матвей придерживает Бориса, а я выступаю вперед. Мал пристально смотрит на меня, и лицо его начинает меняться.

– Ты? – на лице Куты растерянность и испуг.

Сюрприз – Мал знает настоящего Владимира Ивановича, а я на него похож. Возможно, между ними был конфликт или еще что. Потом разберемся, а пока надо подыграть.

– Да, это я.

– Не может быть! – шепчет Кута.

– Ну почему же, – усмехаюсь я, – очень даже может.

– Я же тебя…

Что он меня, точнее, настоящего Владимира Ивановича – убил или смертельно ранил? Что ж, это мне на руку, а пока Кута в ступоре, куем железо…

– Кровь наших братьев ратных и дым Китежа привели нас сюда! – крикнул я. – Так, бояре?

– Да-а-а! – взревели бояре за моей спиной.

– Ты! – я воткнул в Куту палец. – Ты укрывал и кормил их! Ты указал путь поганым! И ты виновен в смерти тысяч невинных душ!

Отцепляю от пояса небольшой мешочек и швыряю к ногам Куты.

– Тридцать сребреников, для дороги в ад!

– Что мне ваш ад, – шипит Мал. – Я истинных богов не отвергал.

– Но и через Калинов мост тебе пройти, – только для Куты говорю я.

– Требую суда богов! – орет Кута.

Все-таки надеется на благополучный исход? Считает, что он победит в поединке?

– Суда требуешь? – голос мой сух. – Будет тебе суд. Бояре! И вы все…

Вновь указываю пальцем на Мала.

– Я вызываю Куту на бой! В моем праве! С одним щитом, и пусть Господь нас рассудит.

Княжеские гридни и бояре согласно кивают. Для схватки освобождается место в центре.

Мал снимает рубаху. Под ней кольчуга мелкого плетения. Кута снимает ее, затем еще рубаху и остается с голым торсом, в одних штанах, сапогах и кушаке. Он берет меч, щит с умбоном, но без окантовки и выходит на середину. Клинок у него метровой длины. Не совсем подходящий для пешего боя. Ну, это его выбор…

Я тоже скидываю рубаху, бронежилет и нательник. Мне протягивают такой же щит, как у Куты, но вместо меча беру саблю Горина. Она немного тяжелее моей, но это только в плюс.

Выхожу на середину. Кажется, еще такой тишины тут никогда не было. Гридни и Кута смотрят на мою грудь. Но если княжеские вои смотрят на крест, то Мал уставился на шрам немного левее креста и тихо шепчет что-то про богов и чудеса. О да, чудеса на свете бывают, как я убедился у того дуба. И Бог есть!

– Начнем, – и я бью клинком по щиту.

– Ир-р-р! – взревел Кута и ринулся вперед. Рубанул мечом, направляя его под совсем небольшим углом вниз. Я отклонился, немного отступив назад. Ф-ж-ж… клинок рассек воздух над головой…

Движения Куты стремительны, но однообразны – пара ударов крест-накрест и один горизонтальный удар. Не сражается, а дерево рубит. Однако с упрямым напором, даже княжеские гридни приободрились. Всем кажется, что Кута сильнее. Да, он крупней меня, интенсивно атакует, но я не просто уклоняюсь, а изучаю его стиль, и он пока не меняется, все тот же тупой напор.

Странно – я спокоен, словно делаю обыденное дело, уже решенное заранее и с известным финалом. Кута видит мое хладнокровие, и именно это выводит его из себя. Что ж, Мяга была права: ненависть разрушает, вот только и любви у меня никакой нет. Есть простая задача – победить.

В принципе, я могу прекратить бой в любой момент. В стремительных движениях Куты есть маленькая пауза в замахе – достаточно, чтобы сблизиться, а там дело техники, и все равно, что у него будет в руках – меч, сабля или нож.

Трах! Удар в щит передается в руку, чуть ли не отсушивая ее. Все, пора. Взмах саблей, Кута закрывается щитом, и я быстрыми ударами кромсаю кленовые доски вокруг умбона. Бояре начинают подбадривать меня, но мне все равно, даже дыхание не сбилось. Просто не даю Малу начать свою атаку, заставляя князя прикрываться щитом. В какой-то момент бью не саблей, а ногой. «Толкаю» так же, как Демьяна когда-то, только со всех сил. Если бы не щит, то перелом ребер как минимум. Треск – и щит Куты отлетает к гридням, а он падает.

– Это был твой щит! – громко говорю я и под общее изумление оставляю на земле свой щит вместе с саблей.

Мал вскакивает, откидывает ручку от щита. Удивленно смотрит на меня, затем на оружие у моих ног. Щерится.

– Сейчас ты сдохнешь, – шипит он и поднимает меч.

– Вряд ли, – усмехаюсь в ответ.

Стремительный взмах клинком… на лице Куты торжество… всеобщий вздох и… Мал летит под ноги бояр. Никто ничего не понял, для всех князь просто отдал мне меч, а сам покатился кубарем дальше.

– Это был твой меч! – объявляю я и бросаю трофей на свой щит.

Кута поднялся, сжав кулаки. Ненавидяще смотрит. Делаю манящий жест. Лицо Мала перекашивает злобой, и он с криком бросается на меня. Подныриваю под огромный кулак князя, бью в висок – Мал по инерции делает шаг и падает. Все, Кута мертв. Жаль, не рассчитал удара, хотел нокаутировать, а затем свернуть ему шею.

– Это была твоя жизнь.

И вновь в крепостице оглушающая тишина. Все смотрят на тело Куты, будто не верят в его смерть. Кто-то из гридней роняет оружие, встает на колени и склоняет голову, потом опускается второй, третий… вот почти все на коленях. Стоять остается лишь один. Но голову склонил.

За спиной взревели бояре. Оборачиваюсь – ратники трясут оружием и кричат мне здравицы. Лишь Борис пристально смотрит на меня. В глазах его целая гамма чувств, от восторга до опаски.

Даю сигнал Садову, и он выводит свою сотню из крепостицы для патрулирования окрестностей. Остальные бояре спешиваются. Ко мне подъезжают Борис, дед Матвей. С навратной башни спустился Демьян и, прихватив мою одежду, подходит к нам.

Гридни так и стоят на коленях. Пристально смотрю на седого ратника, что остался стоять.

– Назови себя.

– Валлах, княже, – глухо ответил ратник.

Я покосился на Кубина, тот еле заметно кивнул, а Борис недовольно заерзал, но ничего не сказал. Что ж, понятно, меня признали князем. Осталось самое малое – привести к присяге.

– Кем ты был у Куты?

– Дядька я его, княже, – ответил ратник.

Дед Матвей говорил, что у Мала родственников нет, а дядька этот просто воспитатель, но никак не родня. Наконец ратник поднял голову и прямо посмотрел на меня:

– Дозволь похоронить Малика по обычаю предков?

– Дозволяю. – И, повернувшись к боярам, окликнул Бравого: – Проверить тут все. Людей зазря не обижать.

Осмотр крепостицы занял немного времени. Кута особым богатством не блистал, и если не считать оружие, упряжь и прочие вещи, то серебра набралось всего двадцать пять гривен. Поиздержался Мал, кормя степную ораву.

Бродя по крепостице, обнаружил то, на что никто внимания не обратил. Любопытство завело меня к конюшням. Осмотрев их изнутри, заглянул в малый проход между ними и крепостной стеной. М-да, бардак, но этот бардак меня заставил задуматься. Просто там я увидел довольно-таки приличные кучи перегноя с белесым налетом. Почему тут копился навоз, вопрос, конечно, интересный, но это была потенциальная селитряница. Сомневаюсь, что Кута знал про «огненное зелье». Скорей всего, и про этот бардак с навозом он не знал, виной чему лень тех, кто смотрел за конюшнями.

Итак, порох. Это сулит кучу очень полезных ништяков. Фугасы, пищали, пушки, наконец. Медь и олово тут есть. Видел в Вершах, как от кузниц колокол везли. Небольшой, но это значит, что тут есть литейщик. Деньги на покупку металла имеются, но проблема в самом порохе. Сначала надо изготовить достаточный запас огненного зелья, и лишь потом браться за артиллерию.

Насколько помню, порох в Китае активно применяли. Не сомневаюсь, что китайцы использовали его против монголов. Но безуспешно. Что они могли применить? Пушки? Сомневаюсь. Фугасы? Но мина против конницы хороша только тогда, когда срабатывает в нужный момент. В ракеты поверю скорее. Однако эти ракеты тоже бестолковые – какой урон от них, кроме испуга?

Значит, надо сначала заняться порохом. Мне известно множество рецептов изготовления пороховых смесей, но в этом времени доступны не все. Самый простой – черный порох и его три компонента: уголь, селитра, сера.

Древесный уголь получить нетрудно. Для пробы можно у кузнецов взять. С получением селитры тоже не будет проблем, разве только процесс более трудоемкий. Я посмотрел на белесый налет, вспоминая – сколько надо таких куч, чтобы получить достаточно селитры для производства пороха. С одного кубометра селитрованного перегноя можно получить до пяти килограмм селитры. Тут примерно тонн семь. Наверняка найдутся еще селитряницы.

Вот где взять серу? И знают ли о ней аборигены?

От мыслей меня отвлек подошедший дед Матвей:

– О чем думаешь, Володя?

Я показал на кучи навоза и сказал всего лишь одно слово:

– Селитра.

Кубин шагнул к куче и провел пальцем по налету.

– Это пока не селитра.

– Знаю…