Юлия Лунг

Сказки для всех — не для всех

Сказка для мага

— Я духов вызывать могу из бездны!..

— И я могу. И каждый это может…

Новую тусовку он нашел достаточно быстро. И так же быстро вписался туда. И вот уже спокойный и задумчивый молодой человек стал неотъемлемой частью интерьера очередной кухни.

Больших отличий не было. Подобные фэнско-оккультные компании не редкость и, к счастью (а может — наоборот), достаточно однотипны: человек десять, преимущественно мужеского пола (иногда отягощенные «прекрасными половинами»), втиснутые в 7м2 кухни, и говорящие, говорящие, говорящие… Он тоже говорил — правда, не часто и с неохотой. А в яростные споры его, чаще всего, могла втянуть лишь Эйси — местная Властительница Вписки, человек шумный, тяжеловесно-импульсивный, но, в принципе, достаточно не скучный. Роднило его с Эйси любовь ко всевозможным сюжетам, ситуациям и психоэтюдам, кои можно при случае записать на бумажке, или же пересказать собеседникам, с любопытством наблюдая за их реакцией.

Прошел месяц… Два… Ему было почти не скучно. И его пока не боялись.

Дверь открыл Призрак, и возвестил:

— Дик пришел!

Из-за двери кухни донесся нечленораздельный «вяк», означающий, что тусовка информацию восприняла и даже как-то на нее среагировала.

— Проходи, — сказал Призрак, — тут Эйси сказку «гонит»…

Сказка, которую рассказала Эйси

I.

…Двое стояли на смотровой площадке башни и любовались великолепным видом.

Лес, холмы, а вдалеке — скалы и сияющая гладь кристально-прозрачного озера, по которому, как говорил Старший, даже в самые ветреные дни никогда не проходит рябь.

— Вы сказали, Учитель, что-то необычное?

Высокий человек в плаще из странной темно-синей мерцающей ткани кивнул:

— Да. Раз в десять лет. Не такая уж и редкость, но для тебя — впервые… Смотри!..

Из ниоткуда возник радужный смерч и стремительно понесся к скалам. Человек, названный Учителем, щелкнул пальцами и повторил:

— Смотри!..

Дальняя панорама приблизилась. Смерч вонзился в озеро, и младший из наблюдателей невольно вздрогнул, представив себе каскады взметнувшейся воды и алмазное крошево брызг, вобравших в себя многоцветье нарушителей их покоя. Но… ничего не случилось. Смерч, наполовину погруженный в воду, не на мгновение не прекратил своего безумного движения, но зеркальная поверхность не шевельнулась, а лишь отразила в себе перелив красок. И Учитель сказал:

— Слушай!

II.

На ровной площадке в скалах стоял столик и два легких плетеных кресла, на которых удобно устроились двое: темноволосый сероглазый юноша с бледной кожей и девушка — смуглая, с иссиня-черными волосами, подвижная, будто капля ртути, с настолько богатой мимикой, что казалось — меняются черты лица. Юноша вяло улыбался, любуясь бешеной жестикуляцией.

— Ново… До крика, до судорог ново…

— Новое — есть хорошо забытое старое.

— Ты безнадежен!..

— Ты тоже…

— Твой «стазис» ничего не дает развитию, брат.

— Ему что-то дает твоя безудержная гонка?

— Новые ощущения, познания. Страх, любовь, отчаяние, дружба, ненависть…

— И все однотипно до схематичности.

— Чушь ты порешь, милый мой!

— Рано или поздно ты поймешь это сама.

— Не раньше, чем ты поймешь, что замерев, нельзя познать новое.

— Почему же? Ты придешь и расскажешь. А твои бурные эмоции с успехом заменят мне ощущения. Логично?

Девушка встряхивает головой — длинные волосы рассыпаются по плечам — и смеется:

— Я тебя когда-нибудь убью с твоей логикой!

— Кто-то не так давно жалился мне, что насилие ему уже приелось. Ты не помнишь, кто это был?

Разговор до заката. Они спорят, смеются, и им хорошо…

Девушка встает:

— Мне пора.

Он кивает.

— И все же больно смотреть…

— Ты вырождаешься, брат. До встречи.

Юноша смотрит ей вслед.

III.

Смерч удаляется и растворяется в сумерках.

— Кто они?

Учитель пожимает плечами:

— Брат и сестра.

— Почему здесь?

— Межгранье. Здесь можно встретить многое.

— А это, — младший кивает в сторону озера, затем — туда, куда ушел смерч. — Они?

— Символы.

— Чего?

Учитель вновь пожимает плечами.

— Иди в комнаты.

— Но…

— Иди. Я устал.

Обсуждение сказочки постепенно перешло в обсуждение магов как таковых, и Дик обреченно вздохнул. Опять. Эта тема — предвестник того, что придется искать новую компанию. И молодой человек знал, что вновь не сможет сдержаться.

Ну конечно же. Он сам того не заметил, как Эйси втянула его в спор, и теперь сидела, ехидно улыбаясь, затягиваясь подкуренной от плиты (спичек в доме не было уже третий день, а посему горел «вечный огонь») сигаретой. А Дик снова объяснял, что это тяжело и страшно, что можно свихнуться от одиночества, когда все — ВСЕ тебя боятся!

Забывшись, Дик нервно щелкнул пальцами… Вспышка. Сухой треск… На пол медленно осели искры… Ну вот… «Я знал, что будет плохо, но не знал, что так скоро…» Дик привычно смущенно пробормотал: «Извините…» — и побрел в прихожую обуваться.

Опять. Опять один. Опять искать. Ну сколько же можно…

В кухне раздался возмущенный вопль: «Идиоты!» — и когда Дик уже возился с замками входной двери, в прихожую выскочила Эйси:

— Ой, извини, кис, эти… выключили газ, и огня ни у кого… — Девушка взяла его за руку. — Ты не подкуришь?..

Дик молча смотрел, как Эйси деловито зажгла сигарету от язычка пламени на ладони.

— Кис, зажги газ, хорошо?

Он снова вошел на кухню и от искр с его пальцев вновь запылал синий огонь конфорки. А Призрак отвлекся от очередной теории, и, повернувшись к нему, полюбопытствовал:

— Слышь, Дик, ты когда заскочишь? Меня завтра не будет, а послезавтра, если что, я заброшу сюда «Хроники». Ладно?

Сэкономить время

Зависке на Десне посвящается…

Ледяная вода поднимается все выше, стягивая грудь безжалостными обручами, замораживая разум и саму душу… Рвешься из последних сил, но их нет даже на крик, и кожаные ремни лишь глубже впиваются в тело… Кто выдумал эту пытку?.. Ждать осталось недолго — вместе с приливом завершится и моя жизнь… Холодно!..

…Холодно… И мокро… Твою!.. В Бога!.. В душу! Мать!!. Перемать!!!

Девушка начала яростно выпутываться из спальника, основательно пропитанного дождевой водой. Удачно завершив сей процесс, она села и огляделась. С крыши палатки текло немилосердно, пол превратился в грандиозную лужу, в которой плавали одеяла, шмотки, Кис, основательно перебравший вчера и посему слабо реагирующий на повышенную влажность, она сама и надувной матрас, на котором возлежали Дик и Дана. Девушка вздохнула, прошмонала карманы Киса, обнаружила там относительно сухие сигареты и почти (увы! — только почти) не отсыревшие спички, с четвертой попытки закурила и осторожно высунулась наружу. Серый дождь с серого неба неторопливо спускался в серую реку, и, хотя месторасположение часов стало неизвестным еще вчера, девушка прикинула, что уже начало одиннадцатого, и пора бы собираться. Не страдая плохим воображением, она достаточно отчетливо представила себе весь процесс запихивания мокрых вещей в еще более мокрые рюкзаки, страдальчески выругалась и вернулась в палатку, где, встретившись взглядом с только что проснувимся Диком, торжественно возвестила:

— Дождь.

Дик осторожно прополз к выходу, поднял полог, обозрел «утренний пейзаж» и уныло заметил:

— Я уже заметил.

Молодые люди сочувственно взглянули друг на друга и начали будить приятелей.

О, Великие Утренне-Мокрые Сборы, когда холодная вода льет за шиворот, вещи не желают впихиваться ни в какую… (вставить по усмотрению), а громогласный мат оглашает окрестности. О, Hезабвенная получасовая пpогулка под пpоливным дождем по щиколотку в гpязи!.. О, Hеземное Блаженство Извечного Hепpуна, ибо, по пpиходу к автобусной остановке немедленно выясняется, что тpанспоpт только что ушел, а до следующего pейса — тpи часа…

Тусовка уронила рюкзаки и молча уселась — материться уже не было ни сил, ни желания. Кис сосредоточенно разглядывал неподкуренную сигарету, Дана несчастными глазами смотрела на Дика, а Тао… Девушка сидела и думала, что дороже всех богатств Востока и Древних Империй — заначка, о которой не знает муж, что двадцать баксов в нагрудном кармане почти не намокли, а если сидеть здесь три часа, то ничего хорошего не получится, и что очтаваться без прикида — ее карма, против которой, как известно, не попрешь, а домой все равно надо… Наконец она поднялась:

— Пошли.

— Ща пошлю! — радостно отозвался Кис.

— Куда? — вяло полюбопытствовал Дик.

Дана промолчала.

— На трассу. Тачку стопить.

— Без «бабок»?

Тао молча показала сложенную двадцатку.

Минуты две молодые люди поиграли в «благородное отрицание», затем, в — дцатый раз выслушав сообщение Тао, что у нее дома «этого гуталина — ну просто завались!» (под понятием «гуталин», по-видимому, имелись в виду двадцатидолларовые купюры), сделали вид, что поверили, и бодро помаршировали к шоссе.

Водитель обшарпанной легковушки с тихой ненавистью взглянул на четырех мокрых и грязных молодых людей, голосующих на обочине, но зажатая в руке одного из них купюра пробудила в его душе христианское милосердие. И вскоре рюкзаки были загружены в багажник, а тусовка, умостившись на сидениях, начала лениво-умиротворенный треп, поглядывая на мелькающий за окном лес.

— …Сэкономим время… Еще на мультики успеем…

— …Эх, водку не допили!..

— О, Единый! Кто про что…

— Дик, все течет, все меняется…

— А дома — муж с ребенком. Штаны — пеленки…

— Усохни, выродок!.. Много бы отдала, чтоб Элька скорее выросла…

Разговор постепенно затих. Тусовка задремала…

Тао проснулась от того, что кто-то деликатно тряс ее за плечо. Девушка оглянулась. Дика с Даной в машине уже не было… Ах, ну да! Добрый водитель за остатки водки подрядился развезти всех по домам. Тао вытянула рюкзак, прохрипела Кису вместо прощания: «Вечерком звякни…», — и поплелась на пятый этаж, мучительно пытаясь проснуться. По окончании пути ей это удалось, и девушка тупо уставилась на свою дверь. Драный «дерьмантин» был заменен на нечто новое, модно-строгое, изящная бронзовая пластинка с номером квартиры заменила две невзрачные алюминиевые циферки… «Ни фига себе, сказал я себе, — подумала Тао, даже не трудясь доставать ключи — количество замков увеличилось вдвое. — Видать, с головушкой у благоверного не все в порядке. То палец о палец не ударит, а то — вот… Титанический труд за двое суток.» Она нажала кнопку звонка, который немедленно выдал замысловатую мелодию, что окончательно убедило девушку в том, что за два дня ее отсутствия в голове мужа обнаружились значительные неполадки…

«Не прошло и полгода», как дверь открыли. На пороге стоял Стен… Челюсть Тао медленно, но верно устремилась вниз. Каштановые волосы «благоверного» остались длинными, но нечесанные пряди трансформировались в элегантную прическу, вечно неухоженная борода была аккуратно подстрижена, а знакомые карие глаза смотрели из-за стекол очков в изящной золотой оправе, смотрели…

Смотрели с ужасом и удивлением…

— З-заходи…

Тао, «в полной непонятке», переступила порог… На полу в прихожей — палас… Шкаф-вешалка с огромным зеркалом… Из-за открытой двери комнаты видна обстановка, ни разу не напоминавшая прежнюю… Уют, идеальная чистота и порядок… Порядок, будь проклят этот мир! Порядок во «Дворах Хаоса»!!! Порядок, который физически невозможно навести за два дня… Она обернулась к мужу, который стоял, прислонившись

(вжавшись?) к стене — ладная фигурка в темно-синем мужском халате на фоне светлых обоев… Обои — тоже другие…

ВСЕ ДРУГОЕ!!!

Тао подняла голову и, стараясь говорить очень спокойно, поинтересовалась:

— Что сие означает?

— Я… — Стен запнулся. — Я сейчас объясню… Проходи на кухню…

Мягкий уголок… Кафель «под мрамор»… Во всем чувствуется уверенная хозяйская рука… Рука Хозяйки — ценящей и берегущей свой Дом… И она — Тао, была здесь инородным телом, чужачкой в промокшей вымазанной одежде, со спутанными волосами, еще влажными от дождя, но не ставшими от него чище. Мелькнула дурацкая мысль, что ей бы никогда не удалось так следить за квартирой…

— Садись.

— Измажу, -

(«Я грязный, я его испачкаю…») — интонации почему-то стали злыми. — Что случилось?.. Объясни, что случилось?!!

— Не кричи, — Стен наконец-то взглянул ей в глаза, и Тао уловила…

Нет! неправда!!! Показалось…

Видит Бог — показалось!!! «Благоверный» стал… старше…

Старше?!.

— Что я мог сделать? Что?..Ты уезжаешь… А потом — тебя нет… Тебя искали… Родители кучу денег вбухали… Где ты была?… Где?!. Всю страну перерыли… А через три года сказали, что ты мертва. Ты же знаешь закон, Тао… А тебя искали, понимаешь?.. Все ребята с ума сходили… Кис, ты, Дик с Данкой — вы исчезли… Суд был… Вас признали мертвыми… А мне как было?.. Вдовец с ребенком… Отец твой умер… Мать уехала… Я один остался… Вы исчезли… Пять лет прошло… И вдруг — ты…

Он говорил… Говорил быстро и бессвязно, и смысл его слов не доходил до Тао…

Исчезли… Искала… Объявили мертвыми… Пять лет…

Что произошло?!!

Хлопнула входная дверь, и через мгновение на кухне появилась миловидная молодая женщина, дорого и со вкусом одетая, держащая за руку опрятную девочку лет шести:

— Добрый день. Мы задержались из-за дождя. Ты представишь мне гостью?

— Да… Только… Я тебе потом все объясню. Пока — данность: это — Тао.

«В выдержке ей не откажешь, — равнодушно подумала Тао, обмениваясь приветствиями с пришедшей. — Интересно, чего она ждет? Что я оспорю квартиру? Мужа?.. Ребенка?..»

Девочка подошла к Тао:

— Драсте, тетя!

— Здравствуй… — она обернулась к Стену. — Это… Эли?

Тот кивнул.

— Золотко, посиди с Элькой в комнате. Я… Мне надо поговорить.

Женщина взяла девочку за руку и молча вышла.

— Тао… Тао, да не смотри ты на нее так! Ты же знаешь — я бы ни к одной бабе не подошел… Но она пришла… Сама пришла… к Эльке. А Эльке мать нужна, понимаешь?..

— Понимаю… Только все сначала, хорошо? И помедленнее…

…Чуть помедленнее…

…Вы успели…

…В гости к Богу…

НЕ БЫВАЕТ ОПОЗДАНИЙ…Чуть помедленнее, Стен…

Четверо молодых людей, уехавшие за город «на шашлыки», не вернулись ни через два дня, как обещали, ни через неделю, ни через две… Объявленный розыск не принес ни малейшего результата, и через три года вся четверка была объявлена погибшей… Прошло еще два года — отец Тао умер, мать, продав квартиру, уехала, друзья почти забыли девушку… И вот, в июньское воскресенье, в 16.00, Тао вернулась домой… В тот месяц, день и час, что и собиралась…

…Прошло пять лет…

Стен что-то объяснял, то оправдываясь, то говоря раздраженно и резко… Тао молча кивала, курила, стряхивая пепел «Примы» в изящную хрустальную пепельницу…

Ни мыслей, ни чувств, ни даже шока…

…Сэкономим время…

…Много бы отдала, чтобы увидеть Эльку взрослой…

…Враг фэна на природе:

Дым,

Дождь,

Комар

И все?!.

Хе-хе…

«Я просила Киса позвонить вечерком… Но… куда?..»

— Да, Стен, я все поняла… У вас номер телефона не поменялся?..

      Р.S.«…Я — Рип ван Винкль,
      Сто лет спал нигде —
      Пустите меня к себе…»

Сказка о сказках

Ох уж мне эти сказки!..

Ох уж мне эти сказочники!..

Очередное долгое утро (позже, как правило, медленно перетекающее в вечер). Дел, которыми хочешь заняться — нет, а другие — разбросаны по квартире и невозможность добраться до них уже придумана и логически обоснована. Утро… Уже неделю безделье и гробовая тишина. Очередное утро…

Она села за стол и стряхнула на лист бумаги слова песни, которая привязалась к ней еще вчера: росчерк карандаша — и в клетку белого поля впечатаны черные следы — лицо маски и силуэт, изогнутый, словно в танце или агонии. «Маски и позы, — сказала себе Экта, — маски и позы, будь они прокляты…» — Слова ровными строчками укладывались в тетради, но не могли выразить большего, чем два неумелых эскиза в начале страницы… Люди, чьи движения — выверенная пластика, и лица — маски японских театров… Нервный изгиб чьей-то беды… Неумелый грим страха… Для себя хватает и ощущений, и тогда говорить не для кого…

Когда она бросила на колени Яру свою первую тетрадку, исписанную крупным неровным почерком, ей было радостно-радостно, как в тот день, когда она спела свою первую песню под неумелый перебор гитарных струн.

Рассказать, описать, объяснить, не запинаясь через слово и судорожно жестикулируя. Тетради заполнялись, друзья улыбались, хвалили, спорили. Но сюжеты превратились в ситуации, те — в психозарисовки, последние — в радужные пятна образов-ассоциаций. И призрак понимания снова рассеялся как облако из серебристой пыльцы. «Маски, позы, два листка прозы…Как просто сочинять песни…» — Экта ткнула сигаретой в бумагу, попыталась затянуться карандашом. Вот привязалось… Кому нужны обрывки логических цепочек? Кому нужна я сама? Серая амеба одиночества поглощает дом… «Как просто сочинять песни…» — Ты ведь не хочешь этого — взгляд на тетрадь — ты ведь просто хочешь быть нужной. Пусть даже посредством этого. «Как просто сочинять песни… Но я уже не хочу быть поэтом!..» — Твоего двадцатилетнего опыта хватило, чтоб заинтересовать их на полгода. «Как просто…»- А теперь даже не заходят… Но может?.. «Но я уже не хочу!..»

Экта аккуратно опустила окурок в пепельницу и снова взялась за карандаш… Она улыбалась одна… «Так просто…»

Он заскочил случайно. Толкнул извечно не запертую дверь и вошел в непривычно тихую квартиру и, удостоверившись в отсутствии хозяйки, обосновался на кухне. На глаза попалась тетрадка со старательно выведенным заглавием: «СКАЗКА ДЛЯ ВСЕХ». Он пробежался глазами по первым строчкам… Экта?.. Не дерзко-лаконичные образы ранних вещей, не путаница слов и понятий, исписавшегося графомана, как в последних творениях… История менестреля, потерявшего зрение и голос, и прожившего так 10 лет… Одиночество, тоска, безысходность и…В конце концов отказ возвращаться в первоначальное состояние…

«…Эпилог, который можно вынести в эпиграф… …Но я уже не хочу быть поэтом…»

И пять горизонтальных линий, означающих конец сказки.

Сказка о стуке в дверь

…То ли сердца стук, то ли стук в дверь…

В. Цой

Для чего мне защищать чужие судьбы?

Сэнта

В дверь постучали и я, в очередной раз, прокляла тот день, когда сломался звонок.

После подобных проклятий я обычно даю себе клятву, что «завтра же починю», но, как известно, «завтра» никогда не наступит. В этот раз я ограничилась рявком: «Войдите!!!» (Явно оповестив не только гостя, но и весь дом). И, отложив книгу, приготовилась к «схватке», ибо, так уж повелось, днем «свои» ко мне не ходят, их время — вечер, а вот солнечный свет предпочитают множество моих кредиторов, а с деньгами у меня… Мнэ-э… В общем, я прислушиваюсь к шебуршанию визитера в прихожей — тот избавлялся от своей зимней амуниции и готовил свое знаменитое: «понимаешь, золотко…» Убеждать я как-никак умею, работа у меня такая, но, понятное дело, перспектива предстоящего разговора абсолютно не улучшала моего, и без того паршивого настроения.

— Привет.

Вошедший был не совсем кредитором… Точнее совсем им не был… Я мгновенно переменила выражение своей физиономии, и вместо светской скуки одарила гостя лучезарной улыбкой (ну, насколько последняя может быть лучезарной, при бог знает сколько нечищенных зубах и отсутствии одного из оных).

— Привет, Серый брат…

Серый брат, он же — … впрочем, перечисление всех его имен и титулов — вещь долгая и зело утомительная. Серый брат — он и есть Серый брат, и большего о нем все равно не скажешь.

— Че кислая? Проблемы?

Я наблюдаю за его эволюциями — прошелся по комнате, взглянул на отложенную книгу, хмыкнул, вынул из под стола пустую пивную банку (в просторечьи — пепельница), плюхнулся в кресло — и размышляю, на сколько затянут разговор все выдуманные на скорую руку «отмазки». Нет! Не хочу!

— Итак, что у тебя за проблемы? — повторяет он вопрос. — Я же вижу, что плохо.

Уж лучше бы ты видел поменьше! Ведь таки да, плохо…

— А!.. По всем фронтам «непрун»… Тана — в депрессии. Дени уже извелся вконец, и чем помочь, не знаю… Эра, как всегда, «никто не любит»…

— Минутку, — перебивает Серый. — Я спросил, что за проблемы у ТЕБЯ.

— Вот я и говорю…

— Ты говоришь о проблемах Дени, Тана, Яра. Меня же интересуешь ты сама.

— А что я?

— И в самом деле, что ты? — Серый брат усмехнулся.

Ох, до чего же меня бесят его оскалы!

— Главное чужая беда. А самой можно дохнуть.

Начинается!..

— Мы с тобой уже говорили на эту тему.

— А толку? Я не вижу не малейших изменений.

— Серый, почему я должна?

— Вот именно. Почему ты должна? И кому ты должна? Им?

— Я у них не занимала, — ворчу в ответ.

— Именно. Тогда что тебе за дело до их проблем?

— Ну знаешь ли! — мгновенно взвиваюсь я.

— Тихо — тихо — тихо, — он подымает руку в успокаивающем жесте, — извини, формулировка несколько не верная. Я ни в коем случае не спорю, что помощь — дело святое. И даже не затрагиваю нашу прошлую тему, насчет «добрых» и «добреньких»…

— Вот уж спасибо!..

— … Но… Ты у нас человек логичный, так?

— Допустим…

— Отлично. Займемся логикой, — еще одной его усмешки я не переживу, — ты занимаешься всеми, кроме себя.

Я хотела возразить, что на себя я тоже обращаю внимание и даже в зеркало смотрюсь, но Серый брат снова остановил меня:

— Подожди… Хорошо, собой ты занимаешься, но минимально. Что не на пользу, верно? А состояние — что тела, что нервов — не улучшается. Слабость, болячки, депрессии… А тебе плевать…

— Да ничего со мной…

— А если?.. Если — случится? Что тогда? Тебе не приходило в голову, что тогда помогать просто будет некому? Логично?

Пока я пережевывала его аргументы, Серый брат закурил и тихим голосом начал вещать «че он видел…» (читал, слышал, рассказывали). Да, темы заминать он умеет…

Я стояла в коридоре и печально созерцала, как Серый брат натягивает куртку на свои «могучие» плечи. Куртка явно была мала, и Серый в полголоса матерился.

— Извини, — он взглянул на часы, — скоро твои друзья-товарищи набегут. А для меня большие тусовки — аллерген.

— А я их выгоню.

Он открыл входную дверь и уже на пороге обернулся:

— Ты их просто так научись выгонять. Все-все, молчу. Счастливо. Как-нибудь загляну. И все-таки подумай…

Дверь за ним закрылась.

Я пробралась на кухню. Легко ему: «Подумай…» А если людям плохо? (А тихий голос внутри черепушки: «А если тебе?»).

Снова раздался стук по многострадальному «дерьмонтину», похоже, лупили ногами. Уж это точно не кредиторы. Я вздрогнула и издала знакомый вопль: «Вломитесь!»

…И чем больше я думала, тем больше понимала, что Серый брат прав…Он почти всегда прав. «А еще точнее, я пока не видела, чтобы он ошибался». Да — людям плохо. Да — больно. «А мне — нет? Не самое приятное занятие — убеждать бедного, брошенного Яра во всеобщей любви, когда тебя саму пополам сгибает от кашля». И восемь человек на и без того тесной кухне — ощутимый удар по измученным мозгам и не совсем полному холодильнику. «Прав Серый брат — для начала нужно помочь себе».

На улице — снег и лютый холод, а дома тепло, кипит чайник и куча нечитанной литературы. «Мягкое место закутано в плед» — и далее по тексту.

— Алло? Дик? Привет. Рада тебе… Нет, ты знаешь, не стоит… Холодно, а тебе через полгорода… Да нет… Ну я… Что?.. Неважно себя чувствую, говорю!.. Ну, как-нибудь на той неделе… Ну звякни еще… Пока.

«Я никого не собираюсь оставлять… Я смогу помочь… Потом… Мне тоже надо отдохнуть… Просто отдохнуть…» (знакомый тихий голос из глубин серой клетчатки: «…второй месяц…», сдавленно шиплю: «Свинья, реши, чего ты хочешь…»)

В доме так тепло.

Из блаженного состояния меня выдергивает… стук в дверь. И вспыхивает раздражение — какого черта?! Ведь просила же — как людей просила — поймите — устала, дайте покой… Взбешенно ору: «Заходите!», но вспоминаю — дверь, против обыкновения (а может уже по обыкновению?) заперта. А стук все громче и настойчивей — ну почему свои проблемы для них выше чужого здоровья? (затыкать глотку «внутреннему голосу»).

— Иду! Не стучите.

Стук продолжается и тогда, когда вожусь с замками — ох я и выскажу!..

Дверь открывается, кожу обжигает холодный воздух — на лестничной клетке первого этажа не теплее, чем на улице… А за дверью… Полутемный коридорчик пуст… А стук… стук продолжается… Стук в мою (открытую!..) дверь, будто кто-то в отчаянии колотит в обшарпанную обшивку, и мне чудится (слышу?!.) тихий прерывистый голос, повторяющий, словно молитву: «Откройте… Пожалуйста, откройте… НУ ОТКРОЙТЕ ЖЕ!..»

…А в доме так тепло…

Текст опубликован с разрешения Автора