Юлия Морозова (Любелия)

Рог Боромира

Я смотрел вперед сквозь мутное стекло своей машины. Сначала было темно и по-утреннему неуютно, потом впереди блеснуло розовым, горизонт разбился на квадраты и прямоугольники небоскребов Минас-Тирита, и вот мы уже катим по полусонным спальным районам, мимо детских площадок и многолетних помоек, мимо магазинов и одинаковых серо-желтых домов. Обожаю спальные районы, такие сонные спокойные и меланхоличные. Но мне не повезло — живу в Старом городе, почти в центре, а в Старом городе все каменно и слишком картинно. И добираться еще через весь центр, и значит скоро шофер вырулит на проспект и мы покатим мимо этого жуткого декоративного фонтана… Стоп машина! Что стряслось?

Подошел патруль с красно-черными повязками на рукавах. «Око Саурона». Я восхищенно прицокнул — грамотные нынче пошли политики, откуда только такие древние знаки знают? Вежливо проверили документы. Когда мы отъехали метров на сто вперед (струи фонтана уже заблестели впереди) водитель наконец разразился долгой тирадой: о господине Финве, о господине мэре, об их вечно пьяном величестве Арагорне таком-то, о возрождении гондорских национальных традиций, о том, что опять помощи от дружественного Мордора не дождаться, о том, что затевается что-то нехорошее, поскольку последние три дня нормальные люди едут из города, а не наоборот, как некоторые. Некоторые в моем лице тираду игнорировали, потому как заворожено смотрели на декоративный фонтан, поставленный года два назад по личному распоряжению мэра. Фонтан назывался Рогом Боромира. Фонтан был чудовищен и многоярусен. Не знаю, что имел в виду автор — трубить в такой рог нельзя. Пить из него — тем более, гондорские ритоны, конечно, имели достаточно идиотскую конструкцию, но не настолько же… Фонтан убивал наповал. Первые несколько месяцев я старался не смотреть в его сторону, но это было совершенно невозможно — окна кафедры археологии Гондорского Государственного выходят прямо на Главный Проспект. А посреди проспекта стоит это чудо. А потом я понял, что не могу оторвать взгляда от этого ужаса, от этой торжествующей пошлости… Все-таки фонтан потрясал воображение. У-ф-ф! Проехали… Ну вот еще чуть-чуть — и дома. И можно наконец смыть с себя экспедиционную грязь, выпить нормального эля, ширского темного, а не этой дряни лориэнской, и газеты почитать нормальные, столичные (Лориэнская пресса отличалась редкой местечковостью, и к тому же ни одного грамотного журналиста в Лориэне давным-давно не было, они демонстративно путали «одеть» и «надеть», а псевдонимы себе выбирали исключительно староэльфийские: «Новый сорт роханских прокладок. Наш спецкор в Изенгарде — Галадриэль»).

…И поесть наконец чего-нибудь, ширская тушенка хороша, но — первые две недели. И — Алику позвонить, самый большой кайф в жизни — встречаться с друзьями после экспедиции, изголодавшись по новостям… Вот только отчет декану представить в течение трех дней — это, конечно, плохо.

— Вот тут, за аптекой, — мы, наконец, приехали, и я поволок рюкзак из багажника. В подъезде меня встретил пронзительной трелью соседский кот. Кота звали совершенно карикатурно — Моргот, но, что самое интересное, кличка подходила — до того он был тощий, черный и глазастый.

А вот и квартира моя малогабаритная… Здравствуй, пыль на столах, здравствуйте тараканы, не оголодали ли за два месяца? Здравствуй, Мелиан… Я свалил вещи в углу коридора и взял в руки фотографию. Ты совсем не изменилась за эти два года — и никогда больше не изменишься. Глупая привычка — оставлять твой портрет так, чтобы можно было сразу, входя, увидеть твое лицо — как раньше. Как раньше — не будет. Я перевернул фотографию лицом к стене. Мертвые мертвы. А еще через полчаса я отмокал в ванной с банкой эля в одной руке и «Вестями Минас-Тирита» — в другой. Только сейчас ощутил, как смертельно устал за эти бесконечные сутки. Сначала — пешком с вещами от лагеря до вертолетной площадки, потом на вертолете — до Лориэна (повезло еще, могли ведь и своим ходом), там — пять часов в Аэропорту, потом перелет, прощание с ребятами, такси, патруль этот несчастный… Нет, в экспедицию хорошо ехать, когда в рюкзаке — чистое белье, а не те лохмотья, которые от него остаются за два-три месяца, когда тушенка ширская еще не приелась, а гитара — не приигралась. А возвращаться — скучно. Впрочем, и экспедиция выдалась на редкость нудная, ну раскопали мы эту орочью стоянку, а толку-то? Чуть-чуть керамики, да и то раннероханской, и груды костей. И честно провели разведку чуть не по всей Мории. Ну нет там никаких следов гномов, и не было никогда — а как я это декану скажу? Он-то чудак вбил себе в голову, что раз есть три топора с рунами и два обрывка кольчуги специфического плетения (и то — не третьей эпохи и не четверной даже, начало пятой), значит были и гномы. Блин, все равно, что хоббита в Шире искать или эльфа в Серебристой Гавани. Умный мужик декан, а глупости всякой верит… И как я ему в отчете напишу, что нет там ничего — ну ничегошеньки, что подтверждало бы существование мифических гномов…

Я наконец глянул в газету. Мэр бушевал по поводу расплодившийся преступности, король «почтил своим посещением банкет в честь…», Феанор опять читает свои дурные лекции про эльфийскую биоэнергетику (как только ректор позволяет!), а Финве разразился статьей про национальной возрождение. Однокурсничек… Я поморщился, вспомнив Финве — молодого, рыжего и злого, как мы вместе поехали на втором курсе в Раздол — электричками, но не доехали, и как мы ставили тот спектакль… Нет, только не об этом. Я почувствовал, что глаза закрываются. За окном уже рассвело, но я-то ночь не спал — и потому выполз из ванной и плюхнулся на чистые простыни. Нет, хорошо все-таки возвращаться из экспедиций, даже лучше, чем уезжать. Снился мне сон на редкость мутный и неприятный. Музей Серебристой Гавани мне снился, и ненастоящий какой-то музей, сонный, бредовый. Вот — скелет хоббита, вот — реконструкция жилища эльфа, вот ритоны стоят рядком под стеклом, вот — ширские расписные самовары. А вот — гном, в полном боевом вооружении. Я рывком сел на кровати. За окном было уже темно. Настойчиво и оранжево светил фонарь, из раскрытой форточки тянуло прохладой. Я выспался.

Докладом что ли заняться? — подумалось вяло, — Ту каменную штуку с тремя рунами выдать за памятник гномьей культуры? — Иметь сдвинутого начальника — хуже не придумаешь. И помрет ведь года через два-три в полной уверенности, что только один в гномов верил, а все остальные мешали его научной деятельности… Я слишком уважал декана, чтобы позволить себе хоть малейшее презрение — каждый имеет право на свои причуды…

И тут грянул телефонный звонок. Я напрягся. Телефонный звонок в два часа ночи — всегда к неприятностям. Поднимаешь трубку полусонный, а тебя огорошивают — «Папа, мы с Ренди разводимся», или «Альви, приезжай немедленно, тут маме плохо!», или еще того хуже: «Милый, нам надо серьезно поговорить о наших отношениях…». Я подумал было, что и подходить не стоит, а встать спиной к урчащему телефону и курить, поглядывая на оранжевые фонари… Но нет, не подойду — до утра ведь промучаюсь. Ох, не везет-то как…

Решился. Поднял.

— Альви? Вернулся?

Вот что Алик умеет, так это глупые вопросы среди ночи задавать. Но я насторожено спросил — чтоб уж сразу:

— Случилось что?

— Не дергайся, ничего страшного.

Я наконец позволил себе расплыться в улыбке. Никого не надо оплакивать немедленно, никто не помер… И спросил, так просто, чтоб разговор начать:

— Ты диссертацию-то защитил?

— Защитил, защитил…. Ты вообще телевизор смотрел сегодня?

— Я только приехал. Спал я весь день, знаешь же как из Мории добираться.

Он помолчал, а потом бросил:

— Тут, знаешь ли, такое дело…Короче, началось. Финве выступает за свое национальное возрождение, причем с танками. На университетской площади баррикады и половина студентов собирается стоять против узурпатра до последнего…

— А мэр? — тупо спросил я. Как поведет себя в такой ситуации взяточник наш и трепач мэр я представить себе не мог.

— А мэр ждет помощи из дружественного Мордора. Обещали к утру прислать войска, им-то наше национальное возрождение точно ни к чему…

Мне стало вдруг смертельно скучно. Я ясно представил, как лет через пятьдесят кто-нибудь из старых преподов, таких же как я, будет объяснять студентам «Неудавшаяся попытка путча, десяток жертв…». Я не хотел пополнить этот хрестоматийный десяток.

— Ну и? — спросил я.

— Ну и, — ответил мне Алик, — Туда нам надо, студентики там наши, декан твой любимый лично парты для баррикад таскает… Я за тобой заезжаю.

Связь оборвалась.

Мне совершенно не улыбалось никуда тащится. Мне было совершенно плевать на национальное возрождение (ну дотации на Универ урежут, ну я же все равно в свою экспедицию уеду, мне-то что, рюкзак за плечи, палатку в зубы — и хоть пешком до Шира). Мне не хотелось думать о Финве (Ах, каким он был Боромиром в том спектакле!) Как мы были наивны, думая, что по нескольким кусочкам воссоздадим плоть легенды. Как был наивен я, переводя, дописывая и поводя до ума и музыки архаические тексты. И неплохо ведь получалось, до сих пор ребята в экспедициях поют:

Где теперь конь и всадник?
Где рог, который трубил?
Где меч, который врагов рубил,
и ветер, который выл?

Где руки, что струны терзали
В багровых бликах огня,
Где тот, кто развеет пепел,
оставшийся от меня?

Истинно — пепел остался. Мелиан умерла. Костюмы (как сейчас помню — меховые хоббичьи унты) — сгнили, Финве — вождь партии национального возрождения, я — неудавшийся доцент, который все никак не закончит свою диссертацию про гондорские ритоны. И только декан ничуть не изменился, все так же помешан на своих гномах…)

Я встал перед зеркалом — помирать, так бритым. Глянул на свою черную и бородатую рожу — а ничего еще, лет на пять моложе своих законных сорока пяти, не скоро еще молоденькие студенточки перестанут надевать на экзамены декольте и мини, решив, что я безнадежен. Я уже знал, что поеду туда — на площадь между мэрией и Универом. Я хоть баррикады строить умею.

Пока я доставал черного и изрядно потертого дедовского еще «назгула», пока чистил ствол и заряжал — вспоминал бурную нашу молодость. Как мы с Финве познакомились — обоих занесло в отряд особого назначения, а отряд — на подавление знаменитых Изенгардских волнений. И торчали мы со своей баррикадой из старых тюфячков посередине Проспекта, а с одной стороны наступали танки «лесных эльфов», с другой — танки «правительственных войск», и классическая архитектура пятой эпохи, всеми стенами подрагивая, отражала звуки выстрелов. В Минас-Тирите хоть архитектуры не жалко, последняя война все порушила, а если сейчас какой танк на Рог Боромира наедет — лично Финве расцелую.

Раздался звонок. Алик выглядел похудевшим и постаревшим. Что же у них тут творилось два месяца, что так довели человека? — Готов? Там будет несколько толковых людей, они помогут. Молодежь бы домой прогнать…

— Что. там совсем плохо?

— А ты думал? Вон радио послушай — парламент в процессе незапланированного заседания по поводу передачи полномочий, мэр в истерике, Арагорн — в пополаме… Я всегда говорил, что Арагорн тринадцатый — несчастливое число… Ладно, успеется. Вы накопали что в своей Мории?..

Мы пробирались переулками к главной площади и разговаривали об абсолютно не относящихся к делу вещах. Развлекались байками про тупых студентов — ну правильно, чем еще два старых препода могут заниматься? Алик оказывается все лето сидел в приемной комиссии и всякого наслушался. Когда он передал мне историю про абитуриента, который художественно рассказывал про то, как он прочел «Страниц сорок» Алой книги, «ну а из Черной, понимаете ли, чуть больше…» даже я заржал как ненормальный. Алая книга — две странички убористого текста + традиционные фольклорные песни, под которые до сих пор приятно ширский эль пить. Из черной действительно больше — страниц пять, но зато совершенно нечитабельных… Алик еще умудрился защитить диссертацию по обеим, доказав, что они были когда-то едины. Не знаю, тексты такой древности меня давно не гипнотизируют, то ли дело материальные находки… А ведь любил же когда-то, и выкапывал из книг по крупицам сведения о Легенде, и придумывал Боромира и мучительно размышлял над тем, что имелось ввиду под каким-то кольцом (везде ведь фигурировало, а информации — ноль!). Я с удовольствием подумал о Хурине, ученике моем, почти аспиранте уже… Как он мне на вступительном всех Валар сходу перечислил! Остальные-то хорошо про Манве вспомнили, да и то половина его с Морготом перепутала. И курсовик у него был зубодробительные «Трансформация мифа о Боромире в связи с утраченным эпосом о Кольце Власти». Он доказывал, что на самом деле Боромир был второстепенным персонажем, и эпос вертелся вокруг этого пресловутого кольца… Интересно, надо сказать, доказывал…

— Откуда только они выкопали это Багровое око? — печально вопросил Алик, углядев впереди патруль.

— Как откуда… Из моей же методички, желтенькой такой… — Я последние три года мучил бедных студиозов археологией северного Мордора. — Умная молодежь пошла…

— Ага, только почему наши национальные традиции с этим знаком восстанавливают?

— Учил я их, значит, хорошо…

Да. Учил я их хорошо. Хорошему учил, вон их сколько, готовы рискнуть, чтоб «фашизм не прошел». Так, девицы, вам тут точно не место, а ну-ка по домам. И что, что не с моего потока? А ну бросила сигарету! Привет, Син, кто ж так баррикады строит, всему вас учить надо! Здравствуйте, полковник, вам руководить. Ребятки, а может все-таки по домам, а? И без вас разберемся. Ага, у них танковая бригада, а у нас два БТР-а и парты старые. Так они на нас с пушками и пойдут, тут десятка гвардейцев хватит… Алик, ну не удержим мы мэрию, ну как хочешь — не удержим. Дружественный Мордор твой… Слышишь — стреляют где-то на проспекте… Дайте преподавателю прикурить, между прочим у кого-то еще зачеты за прошлый год не сданы, за политическую активность ни одного балла не накину…

Я включился. Руководил, орал, указывал, гнал девиц по домам, прикидывал, как же все-таки продержаться до утра, если Финве решит, что ему нужна мэрия, как я буду выгораживать декана, что мы будем делать с этой несчастной помощью их дружественного Мордора, если она придет. Стояла нормальная неразбериха, хотя замечательный полковник всеми силами старался ее преуменьшить. И в какой-то момент я понял, что сейчас начнется. Орала что-то непечатная рация, Алик сообщил быстро — а танки-то идут…

А я закурил. Последние три минуты, когда уже вроде все сделано. Курил и глядел вверх, на бледнеющее небо и сияющую вверху Валакирку. И вспомнилось мне как единственный раз в жизни побывал я в Серебристой Гавани, на обрыве, у изломанных вечными морскими ветрами сосен. И как пахло море — горечью, так, что скулы сводило… И как я вглядывался до боли туда, в серую ребристую даль в безумной надежде — хоть отблеск, хоть лучик… Я шептал имена — Варда, Манве, Ульмо… пока не запутался сам. А море ровно шумело, и брызгало пеной, и пахло острой горечью. Наверное, та молитва была единственно настоящем в моей жизни, но на нее не ответили, какой в самом деле отблеск Валинора — обзора километров на двадцать максимум… Ты со всей душой — а тебе бесконечные километры воды в ответ. Больше я туда не ездил. И не поеду.

Никогда.

Ну вот, стоило замечтаться, как — началось. И я снова включился — уже по полной программе. Девочка, раз не ушла, займись перевязкой. Син, не высовывайся, Алик, разберись там, полковник, как ваша рация, скоро ли подойдут дружественные орки? Парты, старые университетские парты перед глазами, и на одной надпись «Сражайся, Боромир!» и — ответ, другим почерком «Что я, дурак что ли?». Я — дурак. Стало уже почти светло и погасла моя Валакирка. И я орал и ругался, все пытался прогнать кого-то домой, потом заметил в окне мэрии декана, махнул рукой, но снова стало не до того, и все так и должно было быть — лысина и мегафон идиота мэра, абсолютно пьяные — до мудрой прозрачности — глаза Арагорна, я — с одной стороны баррикад, а Хурин, ученик мой любимый, с багровым оком на рукаве, и Финве, однокурсник мой и бывший лучший друг — с другой. Все так и должно, и погасла окончательно Валакирка, и отсчет хрестоматийной десятки жертв уже начался, как появились в небе вертолеты, и полковник радостно заорал про дружественный Мордор, а я вдруг опять заметил декана — и бросился за ним, а было уже поздно, и декан, бледно-зеленый сползал по стене и расплывалось красное пятно, и мы вдруг совершенно забыли о политике. Он спросил:

— Ну… как? Нашел?

И я кивнул и во всех подробностях описал ему погребение гнома (топор, украшения, неизвестный способ мумификации, руны в количестве, достаточном для расшифровки) с ужасом думая о том, что я ему скажу, если — выживет, но он успел умереть вовремя, не уловив фальши в моем преданном науке голосе. А я вскочил и бросился назад, потому, что послышался отчаянный крик Алика и что-то загремело. И запахло вдруг точно так же как тогда — в Серебристой, такой горечью, что я закашлялся, и понял, что это не море, а гарь, и стена начала обваливаться, и серые волны набегали парно и скучно, и я еще успел прикрыть Алика, а впереди, в образовавшемся провале сиял и переливался так хорошо видный отсюда — не отблеск Валинора, щаз! — декоративный, бездарный и многоярусный фонтан Рог Боромира…

28.01.99