Она — молодая, успешная и блистательная кинозвезда. Он — урод. Что может связывать красавицу и чудовище? В сказке все проще. Но это не сказка, а суровая реальность, в которой героине приходится вынести страх, позор и унижение. Но, несмотря на все трудности, она усиленно пытается поймать птицу счастья за хвост и обрести настоящую и всепоглощающую любовь.

Юлия Шилова

Встреча с мечтой, или Осторожно: разочарованная женщина!

На задних лапках человек

Ступает горделиво,

Гоняясь тщетно целый век

За вольностью счастливой.

Но много бед в погоне той,

Падения не редки —

Пред своенравною судьбой

Мы все — марионетки.

П. Беранже

ОТ АВТОРА

Здравствуйте, мои дорогие и горячо любимые читатели. За недолгим расставанием последовала наша с вами встреча. Я с нетерпением ждала, когда же она произойдет, и прилагала для этого все усилия. Я безумно благодарна вам за то, что вы держите в своих руках эту книгу. Она была написана мною несколько лет назад, но я вместе с вами решила подарить ей новую жизнь. Для кого-то этот роман стал одним из самых любимых, кто-то считает его не самым успешным, но это, по большому счету, не важно. Ни я, ни мои книги не могут быть хорошими и желанными для всех. Поэтому все мои обращения перед романами для тех, с кем у меня возникло искреннее взаимопонимание, кому я действительно нужна и кому дорого мое творчество.

Этот роман о любви, впрочем, как и все мои другие романы. Этот роман о девушке, которая установила собственные правила и жила так, как ей хочется. Этот роман о девушке, которая шла к своему счастью тернистым путем. Так получилось, что она разучилась слушать голос своего сердца, но все же она не побоялась научиться этому вновь. Мне всегда приятно писать про женщин, своих современниц, которые ищут любовь, стремятся к счастью и преодолевают во имя этого счастья все трудности и преграды.

Я безумно благодарна своим многочисленным читателям за то, что они помогают полюбившимся книгам дарить новую жизнь, за то, что они пишут мне искренние письма, говорят слова благодарности и всегда ждут новинок. Я очень сильно вас люблю, живу и творю тоже ради вас.

Итак, я выношу на ваш суд свою книгу «Встреча с мечтой, или Осторожно: разочарованная женщина!». Устраивайтесь поудобнее и наслаждайтесь чтением. Если вы уже читали этот роман, то давайте вместе с вами переживем все события этого романа заново и окунемся в придуманный мною мир еще раз. Если вы взяли эту книгу впервые в руки и для вас все события этого романа будут новыми и неизведанными, я смею надеяться на то, что этот роман вам обязательно понравится, станет одним из самых любимых и займет достойное место на вашей книжной полке.

Я приглашаю вас в мир еще одной женской судьбы. Спасибо за то, что вы остановили свой выбор именно на этой книге. Книга в новом издании представляет ничуть не меньшую ценность, чем та, которая только что вышла из-под моего пера. Сердечное вам спасибо за то, что вы помогли подарить этой книге долгую жизнь.

Любящий Вас автор

Юлия Шилова.

Пролог

Здравствуй, мой дорогой читатель. Мне очень приятно увидеться с тобой вновь. С момента нашей последней встречи прошло совсем немного времени, но я уже успела очень сильно по тебе соскучиться. Знаешь, со мной столько всего произошло, что мне просто не терпится с тобой посекретничать. Я буду рассказывать, а ты устраивайся поудобнее и внимательно меня слушай. Ты же прекрасно знаешь, что почти все люди в глубине души мечтают о славе. Женщины обычно обретают славу через красоту. Мужчины идут другим путем, обретая славу через деньги, богатство и необходимые связи. Я думаю, что ты еще не успел позабыть о том, что я обрела свою славу через шантаж. Получилось так, что известность стала для меня намного важнее каких-либо других жизненных ценностей и тут нет смысла рассуждать о том, что хорошо, а что плохо. Как любит повторять моя подруга Светка, «была бы цель, а для достижения ее все средства хороши». Светка помогла мне выбраться из трясины безвестности, обрести признание и при этом не утерять права на личную жизнь. Сейчас я оглядываюсь назад, задумываюсь о своем прошлом и понимаю, что для любой женщины, мечтающей о славе и деньгах, восхождение на звездный Олимп начинается с ее внешности, но одной привлекательной внешности недостаточно — нужны конкретные действия и сумасшедшая хватка. Нужно уметь остаться чистой в окружающей грязи. Наша публика любит грязь, сплетни о тех, кого она боготворит. За время своей известности я уже успела привыкнуть к различным пересудам, злосчастным статьям о моих многочисленных мужчинах, сексуальных утехах, пьянках, болезнях и даже о таких пагубных пристрастиях, как наркотики. Это часть моего имиджа, и от этого никуда не денешься. Чем грязнее и аморальнее ты будешь выглядеть в глазах публики, тем больше будешь ей нравиться.

Мне удалось с этим смириться.

У меня никогда не бывает простоя. Все давно усвоили одну простую истину: каким бы великолепным ни был подбор звезд, фильму гарантирован шумный успех только тогда, когда в нем занята я. Зритель получал поистине райское наслаждение, которое может доставить только красивая и только талантливая женщина. Редкое сочетание красоты и ума творят просто феноменальные вещи. Зрителю нравилось мое лицо и нравилось мое тело. То, что он видел на экране, захватывало его полностью и не могло отпустить даже по окончании фильма.

Я благодарна господу богу за то, что он наградил меня талантом, и даже перед миллионом зрителей не побоюсь сказать, что не важно, как достигнута поставленная цель. Двигаясь к ней, я заботилась отнюдь не о своем тщеславии — я старалась удовлетворить запросы нынешней публики, но при этом никогда не действовала по принципу «оголи задницу, и достигнешь успеха». Я умела обнажаться красиво, потому что знала — за грязь платят только грязные деньги.

В последнее время я довольно часто появляюсь на светских вечеринках и различных закрытых мероприятиях. Я общаюсь с теми людьми, с которыми долгое время встречалась только на экране своего телевизора. Мне было довольно тяжело преодолеть вполне понятную скованность, когда приходилось беседовать с человеком, которого все окружающие боготворят и называют звездой. Затем эта скованность прошла. Я привыкла к тому, насколько значительна разница между впечатлением от фильма и реальностью. Неудивительно, что публика всегда уверена в том, что в повседневной жизни кинозвезды всегда меньше ростом и обладают не такой яркой внешностью, как на экране.

Вряд ли ты, мой дорогой читатель, задумывался над тем, что это такое — оказаться среди звезд.

И не в качестве рядового наблюдателя, а стать одной из них, когда они относятся к тебе как к равной. Иногда я закрываю глаза и не могу поверить, что я состоялась и нахожусь в эпицентре всех светских событий… Это будто бы сон, самый чудесный и нескончаемый сон в моей жизни, но только с пробуждением ничего не заканчивается: ни моя красота, ни мой шумный успех. Я всегда изысканна, непостижима и желанна, потому что я много тружусь и могу контролировать свою судьбу.

Известность — ценное приобретение. Это как фишка в казино. Правда, в наших кругах ее сравнивают с водой. Мол, ты можешь долго удерживать ее на ладони, но стоит тебе покачнуться, и она утечет у тебя между пальцами. Что ж, я буду стараться сохранять равновесие.

В моей личной жизни все по-прежнему. Я встречаюсь с Денисом. На более серьезный шаг у меня просто нет времени. Вот и вчера мы со Светкой смотрели телевизионную передачу с моим участием. Денис вошел в тот момент, когда я собиралась открыть бутылку шампанского. Заметив, что это очень грустно, когда женщинам приходится самим открывать шампанское, он взял бутылку из моих рук и нежно поцеловал меня в щеку.

Я знала, что рано или поздно мне придется принять решение и еще раз повернуть свою жизнь на сто восемьдесят градусов. Но пока я не могла себе представить, как я оставлю Светку одну, ведь всем, что я имела сейчас, я была обязана своей подруге.

Мгновения, когда я лежала в объятиях Дениса, я ценила больше всего на свете. Сколько бы времени мы ни проводили вместе, нам все было мало. Мы оба хотели большего, и от этого никуда не денешься. Я знала, что Денис любил меня, а чего еще может желать женщина? Это была богом данная искра, из которой разгорелся самый настоящий пожар любви. У каждого человека бывают моменты, когда ему просто необходимо побыть одному, а творческой личности особенно. И Денис старался с пониманием относиться к этому. Он понимал, что любовь — это не кандалы. Она должна не связывать и не обязывать. Ведь я любила мужчин и до Дениса, но как-то… очень правильно, без фантазии, без безумного наваждения, без высокого полета… С Денисом все было по-другому. Он был по-настоящему щедр, а особенно щедр на чувства. При первой возможности мчался в любую даль поддержать меня на съемках. Засыпал цветами, а самое главное — дарил мне самого себя, что было ценнее любых подарков. Он мирился с моей творческой жадностью, а ведь я хваталась за любую роль, любую передачу. Я соглашалась, иногда даже не читая сценария, потому что моя работа стала моим воздухом, смыслом моей жизни.

Светка по-прежнему ездит в инвалидной коляске, даже наши средства не смогли помочь ей встать на ноги. Она является моим импресарио, моей лучшей подругой, моей наставницей и моей помощницей. Она живет для меня и радуется моей новой победе так, как не радуюсь даже я. С нашим злосчастным режиссером, которого мы шантажировали, приходится видеться часто, но мы никогда не говорим с ним о прошлом, а при виде подъезжающей Светки он просто опускает глаза. Шоу-бизнес — страшная штука. Люди играют не только на сцене, они играют и в повседневной жизни, перемешивая игру с действительностью.

Ну вот, мой дорогой читатель, я кратко познакомила тебя с тем, что творится со мной сейчас, а теперь ты можешь налить себе чашечку кофе и послушать, что же произошло со мной дальше.

Любая идиллия когда-нибудь заканчивается, и наступает буря. Впереди меня ждет много скандалов, неудач, страданий и борьба за любовь. Ведь я теперь не так хорошо знаю будничную жизнь, как знала ее раньше. Играть роль всегда значительно легче, чем жить по-настоящему. Итак, у нас с тобой целый роман… Я постараюсь быть искренней и попробую не утомить тебя своей болтовней. Я еще раз благодарна тебе за то, что ты купил эту книгу и что мы встретились вновь. Ненавижу разлуки и долгие расставания. Устраивайся поудобнее и слушай.

Глава 1

Закрыв дверь за своим любовником, я вернулась на кухню к скучающей Светке. Потом подошла к окну, отодвинула занавеску и помахала садящемуся в машину Денису рукой.

— Еще из окна вывались, — усталым голосом сказала Светка и закурила сигарету.

Я перевела взгляд на свою подругу и растерянно покачала головой.

— Свет, ты что взъелась-то?

— Ничего. Смотреть тошно, как ты за ним бегаешь…

— Я бегаю?!

— Бегаешь… И это при твоей-то известности.

— Вот еще! Я вообще никогда ни за кем не бегала.

— А это, по-твоему, как называется?

— Да ладно тебе кряхтеть. Ты лучше посмотри, какие красивые цветы мне подарил Денис. Прямо глаз радует.

Я наклонилась и жадно понюхала стоящий на столе букет.

— Он тебя должен бриллиантами каждый день задаривать, а ты радуешься каким-то дешевым букетам. Стоило достигать таких высот, чтобы встречаться с таким мужчиной, как твой Денис! С мужчиной его уровня ты могла крутить роман и в то время, когда была мастером салона интимных стрижек.

— А чем тебя, собственно, мой Денис не устраивает?!

Светка заметно вздрогнула при слове «мой» и медленно выпустила изо рта колечки дыма.

— Тем, что тебе нужен как минимум нефтяной магнат. Одним словом, человек, прочно сидящий на трубе.

— На какой еще трубе?

— На обыкновенной. На той, из которой нефть идет. Это сейчас модное выражение такое. Кто занимается нефтью, про тех говорят, что они «сидят на трубе». «Трубачи», одним словом. Сама знаешь, сколько сейчас бензин стоит. Прямо на глазах растет. Даже наш водитель жалуется. Поехал в одну сторону — одна цена, возвращается в другую — цена уже становится другой. А кто от этого богатеет? Наши трубачи. Представь, такого мужа иметь… У него же бензин прямо из задницы фонтаном бьет, а вместе с бензином и золото в долларовом выражении. Красотища! Ты бы вместе с ним на трубу присела и качала бы эту гребаную нефть, качала… И пусть простой люд жалуется, что цены на бензин растут, как грибы после дождя, тебя бы это нисколько не волновало. Ты бы знала одно — у тебя есть свой надежный, проверенный и неисчерпаемый шланг. Деньги ведь к деньгам идут, это мы еще в детстве заучили.

— Мой Денис тоже мужчина не бедный…

— Но и не такой богатый. Он спит и видит из тебя домохозяйку сделать, только хрен он угадал! Пусть он своим хозяйством какую-нибудь другую дуру осчастливит, а у тебя совсем другие перспективы. Нам трубач нужен. Если мы будем держаться поближе к нефти, с голоду никогда не умрем.

— Мы и так не умрем с голоду. Я ведь неплохо зарабатываю.

— Вот именно, поэтому нам и нужен трубач, который зарабатывает в миллион раз больше, чем ты. Я же тебя уже учила: мужчины — кролики. Если кролик нормальный, ухоженный, породистый, экзотический, то его нужно за уши — и в клетку.

— Считай, что я уже взяла Дениса за уши, — от души рассмеялась я. — Он спит и видит, чтобы побыстрее заскочить в мою клетку.

— Он не породистый, и от него не пахнет нефтью…

— Зачем же нам вонючий кролик?

— Затем, что нефть пахнет деньгами.

Светкино вмешательство в мою личную жизнь начинало меня утомлять, и я не могла скрыть своего раздражения.

— Света, у меня с Денисом общие взгляды на мир. У нас взаимное притяжение и какой-то душевный настрой на «одну волну». Если хочешь знать, Денис — самая большая любовь в моей жизни. Самое главное в наших отношениях то, что он любит меня по-настоящему. Именно меня, а не моих героинь. Это очень важно, пойми! Ведь те мужчины, с которыми мне приходится встречаться, восторгаются не мною, а тем, что видят на экране.

— Это не аргумент для того, чтобы встречаться с тем, с кем ты встречаешься сейчас, — резко перебила меня Светка.

— Я хочу не только встречаться с Денисом. Я хочу выйти за него замуж… — растерянно призналась я.

— Замуж?!

— Ну, да… А что здесь удивительного?! Рано или поздно любая женщина захочет выйти замуж. Обрести семью, родить ребенка…

— Но ты ведь не просто женщина! — почти перешла на крик Светка. — Ты звезда! А ты подумала, как это может отразиться на твоей карьере?

— Никак. Тысячи известных женщин выходят замуж, рожают детей и совмещают все это со своей карьерой.

— Да, выходят. Но только за кого?! Не за таких же мужчин, как твой Денис! Женщина твоего уровня должна выйти не за мужчину.

— А за кого она должна выйти? — опешила я.

— Она должна выйти замуж за деньги. Ты заслужила эти деньги своей популярностью. Мужчина из мира шоу-бизнеса нам ни к чему, потому что в шоу-бизнесе все с небольшим сдвигом. А вот человек, сидящий на трубе, нам очень даже подойдет.

— Да что ты заладила: «Человек на трубе! Человек на трубе!»

— Да то, что не нужно размениваться по мелочам, и к тебе обязательно приплывет крупная рыбешка. Ты еще не достигла настоящей славы, поэтому не время думать о замужестве. Настоящая слава — известность. А пока нужно пользоваться своей популярностью и отхватить богатого мужика. О ребенке даже не думай! Впереди тебя ждет настоящий актерский триумф. Рядом с такой женщиной, как ты, Денис просто дерьмо. Неужели он не испытывает комплекс неполноценности?! Ведь это подло купаться в лучах чужой славы, ничего не давая взамен. Если бы он хотя бы немного думал о тебе, он бы отошел в сторону, чтобы ты могла найти того мужчину, который тебя и в самом деле заслуживает.

Поняв, что я не могу продолжать этот немыслимый разговор, я посмотрела на Светку усталым взглядом и тяжело вздохнула.

— Не хочу больше слышать, как ты говоришь о моем любимом человеке. Я вообще не понимаю, почему ты лезешь в мою личную жизнь. Хотя… Наверно, ты лезешь в мою личную жизнь потому, что не имеешь своей. Может, тебе мужика завести?! Может, это от того, что тебе нужно хорошенько трахнуться?!

Как только я увидела в Светкиных глазах слезы, я поняла, что капитально перегнула палку, и почувствовала чудовищную неловкость.

— Ты права. У меня нет своей личной жизни. Нет и никогда не будет. У меня вообще нет никакой жизни, потому что вся моя жизнь теперь целиком и полностью принадлежит тебе. Я живу только для тебя и только ради тебя.

— Извини. Ты сама меня довела. Я не хотела тебя оскорблять.

— Это не оскорбление. Это правда. И мне не на что обижаться. Уж если дело касается секса, то все, что я могу себе предложить, так это какого-нибудь молоденького мальчика из фирмы досуга. Мне приходится платить за это деньги, потому что, сама понимаешь, никто не пожелает залезть на калеку. А ведь я в этом плане здоровая женщина…

— Извини, — повторила я и слегка приобняла Светку за плечи.

— Я же тебе сказала, что не обижаюсь. Просто мне бы хотелось тебе помочь. Ведь ты же актриса, а я твой мозговой центр. Вместе мы можем свернуть настоящие горы. Понимаешь, с того самого момента, как ты стала звездой, ты должна быть предельно осторожна. Ты должна быть начеку с журналистами. Эти ищейки спят и видят, как бы извалять тебя в грязи. Ты должна избегать подруг и не доверять им свои секреты, потому что завтра о всех твоих секретах узнают окружающие. А еще ты должна выбрать мужчину, который по-настоящему тебе подходит.

— Я его уже выбрала. И ты должна с этим смириться…

В комнате зазвонил мобильный. Я бросилась к трубке и, увидев, что на мониторе высветился номер мобильного телефона Дениса, почувствовала истинное блаженство.

— Привет! — услышала я. — Только отъехал, но уже успел по тебе соскучиться.

— Я тоже.

— А что ты такая грустная?

— Немного поконфликтовала со Светкой.

— И конечно же, по моему поводу.

— Откуда ты знаешь?

— Я вижу, каким недовольным взглядом она на меня смотрит.

— Я не знаю, что мне с ней делать. Она никак не хочет смириться с тем, что у нас с тобой впереди счастливое будущее.

— И настоящее тоже.

— И настоящее тоже, — задумчиво повторила я и глубоко вдохнула. — Я устала от ее нареканий, но мне так не хочется ее расстраивать. Ты же знаешь, я не могу не прислушиваться к ее мнению. Она слишком многое для меня сделала.

— Начнем с того, что она делала это не для тебя, а для себя. Просто так сложились обстоятельства, что на ее месте оказалась ты. Ты обязана не Светке. Ты обязана своему таланту. Если бы его у тебя не было, не было бы и твоей известности. — Денис немного помолчал и добавил:

— А хочешь я с ней поговорю?

— О чем?

— О нас с тобой. Думаю, смогу ей внушить, что по-настоящему тебя люблю и не мыслю без тебя своей жизни. Она должна поверить в искренность моих слов и понять, что так тебя любить смогу только я, и никто другой. Я ни в коем случае ее не обижу. Я сделаю все тактично, поверь.

— Ну, поговори, тактичный ты мой, — ласково улыбнулась я и поцеловала телефонную трубку.

Послышался скрежет инвалидной коляски, и на пороге появилась Светка. Посмотрев на меня задумчивым взглядом, она подперла голову рукой и произнесла:

— Вам нужно разойтись тихо, мирно и не причинять друг другу боль. Ведь сколько же людей встречаются, радуются, клянутся в вечной любви и верности, а затем расходятся. Расходятся, и каждый начинает жить своей жизнью. Денис начнет жить своей, а ты своей… Более насыщенной, красочной, где для него совершенно нет места. И никто не будет никого судить, а уж тем более искать виновных в вашем разрыве, потому что вы совсем друг другу не подходите. Никаким боком…

Этот разрыв ты переживешь довольно спокойно, вот увидишь. В конце концов, у тебя есть любимое дело, известность, сотни почитателей. Это ведь только какой-то дурак придумал, что, если встретились двое, они обязательно должны дожить вместе до глубокой старости и умереть в один день. Знаешь, а ведь когда-то я тоже очень сильно любила и прожила с любимым человеком четыре года под одной крышей…

— Ты любила?! — не поверила я своим ушам.

— А почему ты так удивилась?

— Просто мне кажется, что тебе вообще незнакомо такое чувство…

— Это чувство знакомо любой женщине, — вызывающе ответила Светка. — Вопрос в том, как каждая из нас им распоряжается…

— Ты хочешь сказать, что можно распоряжаться чувствами?!

— Их можно контролировать. Учись быть прагматичной и не позволяй им взять над собой вверх. Ты должна научиться управлять не только своими эмоциями, но и своими чувствами. Научишься это делать, облегчишь свою жизнь ровно в тысячу раз.

— Ты сказала, что прожила с любимым человеком под одной крышей ровно четыре года… Так почему же вы расстались?

— Потому что все течет и все изменяется. — Светка смотрела в одну точку, словно разговаривала сама с собой. — С годами взрослеем не только мы, с годами взрослеют и наши чувства, а это значит, что они очень сильно меняются, формируются совершенно непредсказуемо. У нас появляются новые взгляды на жизнь, новые требования… Вообще, очень сложно найти человека, с которым ты смогла бы не только встречаться, но и разделить свой быт. Когда мы познакомились и съехались в одну квартиру, нам казалось, что весь мир лежит у наших ног и счастливее нас не бывает людей на свете. Мы начали играть в довольно жестокую игру под названием любовь. Мы постоянно целовались, занимались сексом и говорили друг другу самые нежные слова. А затем пролетели четыре года… Так незаметно, словно один миг.

Мы стали реже целоваться, реже заниматься сексом, а уж если и занимались, то без лишних эмоций, по-быстренькому, потому что доставлять друг другу радость просто не было смысла. Мы уже не говорили друг другу нежные слова ни в минуты близости, ни после них. Понимаешь, наступил момент, когда нам просто стало не о чем говорить… Не о чем — и все. Стало как-то противно, тоскливо и совершенно неинтересно жить. Нечего больше было беречь… С некоторых пор наша кровать перестала быть для нас любовным ложем.

Почти каждый день на мои глаза начали наворачиваться непрошеные, странные слезы. Я и сама не могла понять, что же это за слезы… От жалости к себе? К нему? К нашей любви? Я стала замечать, что мой некогда любимый человек не вызывает у меня никаких эмоций, кроме раздражения, и я уже ничему так сильно не радуюсь, как его отсутствию, хотя бы временному. Это довольно страшное состояние. Хочется все высказать, раскидать, найти виновных во всех грехах и вдохнуть какой-то новой свежести. Как говорит амуролог Юрий Рюриков, формулой любви является влечение ума, души и тела… У нас все это было. Практически все. Но только этот Рюриков не учел, что с годами мы становимся умнее, наша душа постоянно мечется и часто выходит из равновесия, а наше тело устроено так, что оно катастрофически нуждается в новых ласках, новых страстях и новых сексуальных утехах… И ты знаешь, почему это происходит?

— Почему?

— Это происходит всегда, когда не хватает денег. Я никогда не относилась к тем средненьким женщинам, которые сходятся со средненькими мужчинами, живут средненькой жизнью со средненькими запросами, рожают таких же средненьких детей и радуются своим средненьким праздникам. Я хочу все сразу и всего много, потому что рай в шалаше только для законченных идиотов. Я никогда не воспринимала материальные трудности как норму и не слушала рассуждения своего любимого по поводу того, что даже великие люди нуждались в деньгах. Мол, жизнь так сурова, что даже Бетховену иногда негде и не на что было поужинать после собственного концерта.

Когда я была совсем молодой дурочкой, я всегда осуждала тех женщин, которые продают свою красоту и свободу. Я думала, что все эти женщины глубоко несчастны и презирают ту добровольную тюрьму, в которой они оказались. И вот я прожила четыре года с человеком, которого любила… Плачевный финал… Где теперь эта любовь?! Ау!

Светка замолчала и полезла в карман за пачкой сигарет. А я… Я поняла, что мои нервы на пределе. И, громко хлопнув дверью, ушла в свою комнату. Сев за компьютерный стол, я закрыла глаза и вспомнила ту блаженную ночь, которую совсем недавно провела с Денисом. В эту ночь Денис был особенно приятным, нежным и безумно страстным. Он даже сказал, что в последнее время мы стали настолько близки, что ему кажется, будто мы встречались в предыдущей жизни… А может, мы и вправду встречались в прошлой жизни?

Только вот кем мы были и при каких обстоятельствах познакомились?..

— Ань, ты на меня обиделась? — постучала в дверь Светка.

Не выдержав, я ударила кулаком по стене и громко крикнула:

— Черт побери, я могу побыть одна или нет?!

— Ты не молчи, выскажись, тебе станет намного легче. Я смогу, я постараюсь тебя понять…

— Я уже наперед знаю все, что ты мне посоветуешь!

Светка просунула голову в дверную щель и прошипела, как самая настоящая змея:

— Твой Денис дерьмо собачье! Он тебе не пара! Лучше выброси его из головы…

Накинув кофту, я бросилась к входной двери.

— Ты куда?! — не на шутку перепугалась Светка.

— На кудыкину гору! Я хочу от тебя отдохнуть!

— Но ведь тебе нельзя выходить на улицу одной, ты можешь встретить своих поклонников! Они же разорвут тебя на части!

— Ерунда! Если в этой жизни кто-то и может мне досадить, так это ты!

— Анька, не смей так со мной поступать! — закричала Светка. — Давай нормально поговорим! У тебя звездная болезнь! Ты совсем перестала со мной считаться! Какой-то гадкий Денис тебе важнее, чем я! Звездная болезнь неизлечима!

— Ничем я не заболела, — пробурчала я себе под нос и, надев темные очки, вышла из дома.

Глава 2

Погода была поистине безобразная. Моросил мелкий дождь, а пронзительный ветер напоминал о том, что осень не за горами. Я куталась в теплую кофту, выглядывая ближайший бар, и чувствовала, как на мои глаза наворачиваются слезы. Мне вдруг стало жалко себя… Так жалко, что захотелось кричать на всю улицу. Я же не виновата, что встретила мужчину, которого искала всю жизнь, который меня боготворит и старается сделать все возможное для того, чтобы я была счастлива. Ну и что с того, что он не нефтяной магнат и у него напрочь отсутствует собственная труба… Зато он реализовал себя как мужчина, способный заработать стабильные деньги, и достиг определенного положения в обществе… Хотя даже и не это главное… Главное то, что он любит меня, а я люблю его. А разве в жизни есть более значимые вещи?! Да и какой бы звездой я ни была, это не означает, что мне нужен именно звездный мужчина… Когда-то давно, в ранней молодости, я пыталась завоевать мужчину, которого толком и не любила. Я чуть было не попала в ловушку, которую сама же расставила. После этого не совсем удачного опыта я решила тратить свои силы лишь на того, с кем бы мне хотелось прожить всю свою жизнь. Ведь самое главное для женщины — это любить и быть любимой. Причем для стопроцентного счастья ей нужны оба эти состояния. Это страшно, когда любишь ты, а тебя — нет. Это чувство не вызывает ничего, кроме страдания. Еще страшнее, когда любят тебя, а ты не любишь, потому что в этом союзе ты будешь всегда искать другого, которого сможешь полюбить.

В конце концов, я очень люблю Дениса и обязательно выйду за него замуж. Мы так нуждаемся друг в друге, что используем малейшую возможность хотя бы услышать голос друг друга по телефону. Я где-то слышала сравнение любви с двумя сообщающимися сосудами. Мол, если в одном прибавляется, то в другом обязательно уменьшается… Но из любых правил бывают исключения. Наши сосуды совершенно равны, и я думаю, что состояние равновесия будет свойственно им всегда.

Мимо меня проходили люди, и они даже не смотрели в мою сторону. Никто не мог признать во мне звезду… Бесформенная бабская кофта… Не менее бесформенная юбка… Очки величиной с мое лицо… Да и выглядела я ужасно: серые щеки, фиолетовые синяки под глазами… Я слишком устала за последнее время. Слишком… Больше всего на свете я мечтала выспаться. Отключить все телефоны, развалиться на своей здоровенной кровати и заснуть крепким сном. Это только с виду кажется, что у звезды жизнь — праздник… Ничего, пройдет совсем немного времени, и все наладится. Я выйду замуж за Дениса и пошлю все к черту, устрою себе свадебное путешествие куда-нибудь в Бретань. Мы поселимся в старинном частном замке, будем проводить время в роскошных комнатах с романтической атмосферой ушедших эпох и любоваться оригинальной архитектурой. А вечером будем прогуливаться, держась за руки и улавливая тонкую вибрацию золотой нити судьбы, связующей прошлое и настоящее… Я лягу на скошенную траву и буду представлять тайные свидания его прошлых обитателей, роскошные пиры и дуэли…

Неожиданно рядом со мной затормозила незнакомая машина с тонированными стеклами. Я слегка вздрогнула, поправила растрепанные мокрые волосы. Мне показалось, что сейчас у меня спросят какую-либо улицу или дом… Но все последующие события произошли с такой скоростью, что я даже не успела ничего сообразить. Сильные мужские руки подхватили меня, словно пушинку, и буквально запихнули в салон.

— Что вы делаете?! — закричала я что было сил, но тут же получила довольно болезненную пощечину.

— Заткнись, иначе мы сделаем так, что ты никогда больше не заговоришь…

Я замолчала. Один из мужчин завязал мне глаза плотной повязкой и сильно вдавил меня в кожаное сиденье автомобиля.

— Мне больно, — застонала я жалобным голосом.

— Женька, сунь ты ей в рот кляп, чтобы она нервную систему не подрывала. Бабы вообще молчать не умеют, а меня от бабских истерик мутит.

— Не надо никакой кляп… Меня стошнит, — судорожно замотала я головой, но это не произвело на похитителей никакого впечатления: у меня во рту появилась какая-то тряпка.

Чувствуя легкую дрожь по всему телу, я пыталась понять, кто же меня похитил. Кому это было нужно… Кому? Если меня не убили, значит, смерть мне уже не грозит, ведь если человека хотят убить, то его убивают сразу… Любое похищение связано с деньгами. Наверно, мои похитители думают, что я обладаю ими в немыслимом количестве… Теперь Светке придется меня выкупать.

Может быть, и вправду говорят, что никогда нельзя плевать в колодец, потому что обязательно настанет момент, когда из него придется напиться. Я ни минуты не сомневалась в том, что Светка выполнит все условия похитителей, только бы требуемая сумма соответствовала тому капиталу, который мы имели в наличии.

Я сидела неподвижно, словно египетская мумия, понимая, что не могу ничего изменить. Что толку дергаться, если сейчас случится то, что должно случиться…. Может, меня кинут в какой-то темный и сырой подвал… Может, будут пытать и причинят боль… Что будет, то будет… По крайней мере я знаю одно — эти люди хотят денег… Больше-то с меня взять нечего… А если они их хотят, то обязательно получат…

Неожиданно подумала о том, что очень скоро у меня день рождения… Буквально через несколько дней. Интересно, доживу я до него или нет… А если доживу, то в каком же месте мне доведется его встретить?.. Я решила не гадать. В моей ситуации это пустое занятие. Да и не только в этой ситуации, а и во всей моей такой грешной и такой насыщенной жизни… Но я никогда не жаловалась на свою судьбу, я всегда воспринимала ее такой, какая она есть… С высоко поднятой головой… И даже если мне придется встретить день рождения на кладбище, нет смысла сетовать. Неизвестно, сколько мне еще суждено прожить…

Странно, кто же будет встречать мой день рождения, если меня не будет?!

Шоу-бизнес — страшная штука. Все тебе улыбаются, говорят комплименты, желают успехов, но стоит тебе хотя бы ненадолго выпасть из обоймы, никто не подаст тебе руки, даже не посмотрит в твою сторону… Таковы законы этого мира.

Никуда не денешься… Полный беспредел.

— Подруга, ты там случайно не уснула?! — донесся до моего сознания все тот же мужской голос.

Я попыталась что-то сказать, но моментально прекратила эти попытки — мой рот был заткнут тряпкой. Когда наконец-то убрали кляп, я облизала пересохшие губы и постаралась наладить учащенное дыхание.

— Женька, может, снимем повязку, ведь мы уже приехали?

— Щас снимем. Пусть только в дом войдет, — проговорил незнакомый мне Женька и взял меня.

Пока он вел меня в сторону невидимого дома, мое воображение рисовало такие картины, от которых хотелось громко кричать и биться в истерике.

Я ожидала, что меня кинут в какой-нибудь полусырой, страшный подвал с голодными крысами или спрячут на не менее ужасном чердаке с летучими мышами… прикуют к ржавой батарее наручниками… Как только я уперлась в ступеньки, с меня сняли повязку, и я смогла оглядеться.

Признаться честно, я ожидала увидеть совсем не то, что предстало моему взору. Меня привезли в большой роскошный дом, похожий на настоящий новый русский терем с черными коваными решетками на окнах. Рядом с домом находилась зеленая лужайка с красивыми горками, усаженными цветами, довольно приличный бассейн с голубой, прозрачной, как слеза, водой. Вдоль аллей — фонари. Всю эту писаную красоту нарушал только забор. Уж слишком высоким, массивным и хмурым он был — обложен мощным камнем, высотой больше четырех метров… Что было за его пределами, оставалось только догадываться. Обернувшись, я увидела огромные ворота с несколькими видеокамерами.

Посмотрев на сопровождающих меня грозных мужчин растерянным взглядом, я робко пожала плечами и, безрезультатно пытаясь скрыть страх, произнесла:

— Простите, а вам не кажется, что вы ошиблись? Зачем вы меня сюда привезли?

Тот, которого называли Женькой, толкнул меня в бок и процедил сквозь зубы:

— Пошла в дом! Или ты только с тряпкой во рту можешь передвигаться?!

— Нет… Я могу и без тряпки, — быстро пробубнила я себе под нос и сделала несколько шагов вперед… Как только мы вошли в довольно просторный холл, я попыталась перевести дыхание и унять дрожь в коленях. Холл был выложен дорогой крупной плиткой цвета слоновой кости. У самого входа стояло несколько кожаных диванчиков, говоривших о том, что у хозяев очень даже хороший вкус. Рядом с камином красовался журнальный столик из матового стекла, на нем — обширный выбор спиртных напитков.

Я прижалась к стене и настороженно смотрела на незнакомых мужчин. Женька взял меня за подбородок и притянул мое лицо к своему:

— Классная телка. Была б моя воля, я бы ее оттрахал как следует.

— Нам ее велено в дом доставить, а не трахать, — спокойно произнес его напарник.

— Одно другому не помешает. Хозяина все равно пока нет.

— Сейчас приедет. Сам разберется, что с ней делать. Думаешь, мне бы не хотелось? Еще как хотелось, да только для нас хозяйская воля — закон.

Я буквально вжалась в стену, чувствуя, что могу потерять сознание в любую минуту.

— Щас хозяин придет, с минуты на минуту, — сказал один из мужчин и толкнул меня к небольшому кожаному диванчику. — Присаживайся, в ногах правды нет.

Я судорожно кивнула и буквально упала на диван. Мужчины от души посмеялись над моей неловкостью и вышли из комнаты. Господи, какая же я дура, что не послушала Светку и вышла из дома совершенно одна. Ведь еще вчера я жила такой спокойной размеренной жизнью. Каталась по Москве на длинном белоснежном лимузине, похожем на самую настоящую космическую тарелку… Обедала в престижном ресторане, разговаривала с Денисом о любви…

При воспоминании о Денисе на моих глазах показались слезы, а сердце стало биться с такой скоростью, что мне показалось, будто оно в любой момент может вырваться из груди. Совсем недавно мы шли по какой-то тихой улочке, смотрели друг другу в глаза и молчали… Молчали, потому что мы могли разговаривать друг с другом даже на уровне подсознания. Если мы оба молчим, то это еще не означает, что между нами нет никакого диалога. Я, всегда считавшая себя развратной девушкой, рядом с ним становилась совсем другой. Наверно, это и есть настоящее человеческое счастье, когда тебя кто-то любит… Бог мой, Денис, как только я окажусь на свободе, не раздумывая кинусь тебе на шею, расплачусь, как маленькая девочка, и скажу, что нам больше нет смысла жить раздельно. Чем больше времени мы живем раздельно, тем больше и больше мы себя обкрадываем. Крадем у себя те счастливые часы, которые нам отпущены богом. Жизнь слишком скоротечна, зачем же нам укорачивать ее? Я обязательно признаюсь Денису в том, что мне чертовски надоела моя независимость, что я сыта ею по горло.

Я осторожно огляделась. Что ж, могло быть и хуже, — быстро пронеслось у меня в голове. Сижу в довольно роскошных апартаментах, пока большой опасности не вижу. Возможно, сейчас назовут необходимую сумму для моего освобождения, я созвонюсь со Светкой и уже через несколько часов буду на свободе. На минуту мне показалось, что именно сейчас я мыслю довольно трезво, без какой-либо паники и совершенно ненужных детских страхов. Самое главное, взять себя в руки.

Безвыходных ситуаций просто не бывает. Я не сомневалась в том, что меня не убьют. Моим похитителям нужны деньги, и они уверены в том, что эти деньги у меня есть. Что ж, мои деньги спасут мне мою жизнь…

Мой взгляд остановился на начатой бутылке шотландского виски. По-моему, это то, что мне нужно в данный момент. Не долго думая, я подхватила приглянувшуюся мне бутылку и стала пить прямо из горла. Странно, но я не чувствовала обычной горечи, раздирающей горло, а только едва заметное жжение… Возможно, сказалось чудовищное нервное напряжение. Через несколько минут у меня слегка закружилась голова и пришло приятное долгожданное спокойствие…

Вот-вот заявится хозяин, окинет меня оценивающим взглядом, словно я ходовой товар, и назовет цену, необходимую для моего освобождения.

Главное, чтобы эта сумма была реальной, а не какой-нибудь космической. Глубоко вздохнув, я вновь отхлебнула виски и хотела было поставить бутылку на стол, но, услышав, как кто-то громко захлопал в ладоши, вскочила и замерла как вкопанная.

— Браво! Браво! Мне очень приятно, что даже в чужом, совершенно незнакомом месте ты чувствуешь себя словно дома…

Незнакомый седоволосый тип ласково, даже как-то по-отечески мне улыбался и хлопал в ладоши…

Глава 3

Я поставила бутылку на стол и произнесла слегка опьяневшим голосом:

— Простите, а вы кто?

— Я хозяин этого дома.

— Хозяин?!

— Хозяин. Что, не похож?

— Очень даже похож, — пробубнила я, стараясь сохранить самообладание. — Вы-то мне как раз и нужны.

— Мне льстит, что я понадобился такой эффектной женщине.

Хозяин расплылся в улыбке, демонстративно выставив напоказ свою белоснежную фарфоровую челюсть.

— Конечно, вы мне нужны. Вы же меня похитили…

— Я похож на похитителя?!

— Не вы, а ваши люди… Давайте поговорим о выкупе и сойдемся на какой-нибудь приемлемой сумме. Я бы хотела побыстрее вернуться домой. Завтра у меня очень тяжелый день. Я снимаюсь в одном дорогом клипе, и мне необходимо хорошо выглядеть.

Мужчина раздул ноздри, задергал бровями и громко рассмеялся. Поняв, что я больше не могу справиться со своим раздражением, я ощутила унизительную беспомощность и посмотрела на хозяина дома презрительным взглядом.

— Вы просто обязаны мне объяснить, что здесь произошло!

— Я никому не обязан, кроме своего сына, — резко перебил меня незнакомец.

— Вы должны мне объяснить… — В моем голосе заметно поубавилось уверенности.

— Я никому, кроме своего сына, ничего не должен. — Тон незнакомца не предвещал ничего хорошего.

— Я хочу знать, что происходит…

— Ничего, за исключением того, что тебя и в самом деле похитили, — недобро усмехнулся хозяин.

— Так вот я про это и говорю. Человека же похищают для того, чтобы требовать деньги…

— Я никогда не требую деньги. Их у меня достаточно. Мне не нужны деньги. Мне нужна ты. Это пожизненное похищение.

— Какое?!

— Пожизненное…

— Пожизненное?!

Я смотрела на своего похитителя ничего не понимающими глазами и почувствовала, как сильно закружилась моя голова, буквально все поплыло: кресла, столы, люстры…

— Ты не ослышалась. Это самое настоящее пожизненное похищение. Ты очень красивая, Анна. Даже сейчас, когда ты без грима и выглядишь не самым лучшим образом… Видимо, и вправду говорят, что настоящую красоту ничем не испортишь. Ничем…

— Я не понимаю, к чему вы клоните… — произнесла я почти безжизненным голосом.

— К тому, что я выкрал тебя не с целью выкупа. Я выкрал тебя для того, чтобы пожизненно поселить тебя в этом замке.

— Зачем?! Неужели вы считаете, что мне негде жить?! Поверьте, у меня с жилплощадью все в порядке…

— Я в этом не сомневаюсь. Дело в том, что ты очень нравишься моему сыну. Так сильно, что с некоторых пор он не может ни есть, ни спать, ни ходить в туалет. Из-за любви к тебе он стал мочиться в постель.

— Что он стал делать?!

— Мочиться в постель.

— Зачем?!

— Как это зачем?! Ты что, никогда не слышала?! Если человек писает в постель, это значит, что у него недержание мочи. Мой бедный мальчик так сильно нервничает, просто бредит тобою, сделался совсем больным. Но это временное явление. Я думаю, что после того как он тебя увидит, от его недугов не останется даже следа. Сегодня у него день рождения, ему исполняется ни много ни мало, а семнадцать лет. Он стал совсем взрослым и заслуживает хорошего подарка. И ты знаешь, какой подарок я хочу ему сделать?

— Какой?

— Я хочу подарить ему тебя.

— Меня?!

— Ты только представь, в какой восторг придет мой мальчик! В последнее время он так сильно увлечен компьютером… Мне вообще никогда не нравилось его увлечение… Он испортил глаза еще больше, а ведь у него и так было плохое зрение. Думаю, увидев тебя, он моментально забудет о компьютере. Такая красавица, как ты, излечит любого, даже от самой страшной хвори…

Мне показалось, что я медленно, но верно схожу с ума. Все напоминало фильм ужасов. Меня хотят подарить какому-то ребенку, будто мое собственное мнение ничего не значит, что я лишь понравившаяся вещь… И это в наше цивилизованное время! На дворе разгул эмансипации и феминизма. А тут такое…

— Надеюсь, это всего лишь неуместная шутка? — Мой голос заметно дрожал, но в душе еще теплился огонек надежды.

— Шутка?! — Мужчина моментально изменился в лице и подошел ко мне ближе. Его нижняя губа затряслась, а на лбу показалось несколько глубоких морщин. — Я похож на шута?!

— Нет. По-вашему, умеют шутить только шуты?

Истерично разведя руки в стороны, я тихонько всхлипнула и почти плача произнесла:

— То, что вы себе здесь позволяете, будет вам очень дорого стоить. У вас еще есть время доставить меня на прежнее место.

— Мне это ничего не будет стоить. У меня уже давно все схвачено и за все заплачено… — Мужчина заржал как лошадь. — Если честно, то вот смотрю на тебя и не понимаю, что именно мой сын в тебе нашел. Ну, в кино ты неплохо играешь… Так мы все актеры по жизни. Ведь если к тебе присмотреться повнимательнее, ты всего-навсего обыкновенная баба, каких полным-полно.

— Ну так и отпустите меня, если я обыкновенная, — сказала я каким-то неуверенным голосом. — Обязательно найдется девушка, которая захочет познакомиться с вашим сыном по собственному желанию.

— Отпустил бы, но я не смогу оставить своего сына без подарка в день рождения.

— Но ведь он для меня ребенок…

— Ему всегда нравились женщины старше… Со своими сверстницами ему не интересно. Он слишком развитый мальчик.

Я хотела возразить, но не смогла. Слегка отстранившись от незнакомца, я закрыла лицо руками и заревела…

…Я плохо понимала то, что происходило дальше. Полупустая, незнакомая комната… Незнакомая женщина, строившая из моих волос красивую, романтичную прическу… Восхитительное, легкое, полупрозрачное, воздушное платье из тонкого кружева, сидевшее на моей фигуре, словно влитое… Бархатные, нежно-розовые туфли на тоненьких шпильках… Все было слишком красиво и слишком нереально. А затем заиграла музыка. Ее первые аккорды окончательно спутали мое сознание: я перестала чувствовать грань между глубоким сном и действительностью.

— С днем рождения, сынок! — донесся до моих ушей торжественный голос. — С днем рождения! Ты только посмотри, какой сказочный подарок я тебе приготовил! Думаю, тебе будет намного приятнее проводить время с моим подарком, чем с твоим бестолковым компьютером. Еще совсем недавно ты мог созерцать такую красоту только по Интернету. Твой папочка любит тебя, и он не мог не угадать то, что обрадует тебя больше всего на свете…

Обо мне говорили как о неодушевленном предмете. Я тупо смотрела перед собой, пытаясь хоть немного понять обстоятельства, в которые мне довелось попасть…

…Красивый зал. Множество гостей. Несколько сдвинутых столов, уставленных различными яствами. Торт, стоявший прямо по центру, потрясающий любое, даже самое изощренное воображение… И конечно же, именинник, при виде которого я издала пронзительный крик и бросилась прочь. Мой похититель вцепился в меня мертвой хваткой и со словами: «Сделай свою физиономию приветливее» — потащил меня к чудовищу, ласково называемому сыночком.

Я нисколько не преувеличила, когда мысленно назвала молодого человека чудовищем. Это был жуткий урод неопределенного пола и возраста, за безобразной головой которого виднелся ужасающий горб, превышающий размеры этой головы.

Совершенно неправильное лицо с перекошенной заячьей губой… Неправильный нос, свернутый набок, неправильное тело… словно матушка-природа решила посмеяться и собрала все самые изощренные отклонения и ошибки в одном человеческом теле. Наверно, такие люди рождаются крайне редко и по всей вероятности долго не живут. Я где-то читала, что только одних внешних уродств не бывает: если человек уродлив внешне, то он обязательно изуродован внутренне.

Я с ужасом взглянула на его протянутые руки, длина которых явно не соответствовала его короткому телу, и прошептала:

— Бог мой, сделай так, чтобы все это мне только снилось…

— Это Лешик. А это Анна. Та самая, по которой ты сходишь с ума. Она настоящая. Можешь пощупать.

Мужчина толкнул меня к так называемому Лешику и расплылся в счастливой улыбке. Предугадать реакцию урода было довольно сложно, потому что на его изувеченном лице напрочь отсутствовала мимика.

— А-н-н-а, — урод пропел мое имя и слегка коснулся моей руки. — Моя Ан-на. Ты и вправду на-стоя-щая?

— Ну, понятное дело, что не игрушечная…

— А где мой па-па те-бя ку-пил?

— Он меня не покупал, но я готова заплатить необходимую сумму для того, чтобы вновь очутиться на свободе.

— Н-е-т, — вновь пропел урод и затряс своей безобразной головой. — Н-е-т. Я хо-чу, что-бы ты жи-ла у ме-ня.

— Но я не могу. У меня есть свой дом, любимый мужчина. В конце концов, у меня есть друзья, работа. Своя жизнь! Я могу подарить тебе фильм с моим участием или футболку с портретом. А может, ты хочешь красивый календарь на следующий год? Там я совсем разная. На море, на сцене, на яхте, в ресторане… Тебе понравится. А еще мы можем стать друзьями. Ты можешь приезжать на все мои премьеры. Я буду присылать тебе пригласительные билеты. Я могу тебе звонить и интересоваться твоими делами. Хочешь, я буду тебе звонить каждый день?!

— Н-е хо-чу.

— Ну тогда через день?

— Н-е-т. Я хо-чу, что-бы ты жи-ла вме-сте со м-н-о-й.

Брезгливо глядя на это чудовище, я стала нервно вытаскивать из волос шпильки и взлохмачивать свою уложенную прическу.

— Я не буду у тебя жить, и никто меня не заставит. Никто, — словно в бреду бормотала я себе под нос и покусывала нижнюю губу до крови. — Никто меня не заставит и никому не подарит… Иначе я просто пожалуюсь в милицию. Вас всех посадят. Я найму лучших адвокатов и позабочусь о том, чтобы тебя отправили в дурдом, а твоего недалекого папашку на пожизненные нары.

Но меня никто не слушал. Никто. Ни папашка, ни сыночек, ни гости. Ко мне пододвинули старинный стул и посадили рядом с уродом. Заиграла все та же музыка, и заговорили все те же незнакомые люди. Я сидела ни жива ни мертва. Где-то там остался Денис, Светка и люди, принимающие участие в моей судьбе.

Я не знала, что ждет меня впереди, и боялась об этом подумать. Я знала только одно — я попала в сумасшедший дом, именуемый западней, из которой мне будет очень трудно выбраться. Я тупо смотрела на лежащий передо мной кусок торта и жалела о том, что так и не вышла за Дениса замуж.

Сценарий собственной жизни мы пишем сами, и каким боком она к нам повернется, зависит только от нас. Наверно, меня все время удерживал комплекс и страх, что что-то может сложиться не так, и я стану жить точно так же, как живут тысячи российских женщин. Ведь куча моих знакомых замужних женщин в один голос твердят о том, что в молодости их мужья еще подавали какие-то надежды, но со временем так и не смогли их оправдать.

Они стали самыми настоящими потребителями и жили по принципу стрекозы. Когда в лодке двое и один из них не хочет грести, начинает грести второй, иначе лодка может потонуть. Как правило, в семьях гребут женщины… Денис не такой. Он из тех, кто никогда не даст весел женщине, даже если у него будут отказывать руки…

Пытаясь усмирить сердцебиение, я оглядела разгулявшуюся публику и судорожно застучала пальцами по столу.

— У те-бя паль-цы кра-си-вые, — громко пропел урод и уставился на мои ухоженные руки.

Отодвинув свой стул как можно дальше, я немного прищурила глаза, затем положила кусок торта на ладонь и сжала его что было сил…

Глава 4

Я не помню, как очутилась в «своей» комнате.

Господи боже, если я не ошибаюсь, я прямо посреди торжества свалилась под стол и чуть было не лишилась рассудка. Очнулась только тогда, когда в мои ноздри ударил резкий запах нашатыря. Рядом со мной сидела пожилая женщина и держала меня за руку, пытаясь нащупать пульс. У нее было необычайно доброе лицо. Это настораживало, потому что в этом доме вообще не приходилось рассчитывать на доброту. Когда на моих щеках появился еле уловимый румянец, женщина расплылась в улыбке и мягким голосом сказала, что теперь у меня есть «своя» комната с туалетом и ванной.

Я слабо охнула. Мне стало неимоверно жалко себя. Я, известная актриса, лежу в незнакомой комнате чужого дома, почти неживая оттого, что совсем недавно я была подарена какому-то сумасшедшему уроду его не менее сумасшедшим отцом.

Хотелось зажмурить глаза как можно крепче и громко закричать: «Помогите!» Но я понимала, что в чужом доме мне никто не поможет. И хотя мое сознание было еще спутанным, я все-таки понимала, что сейчас разумнее всего было бы затаиться, разыграть своих похитителей, сделать вид, что я счастлива и довольна, а как только они потеряют бдительность, немедленно бежать. Главное — не паниковать и не пугать себя страшными картинами того, что еще может произойти.

— Тебя как зовут? — ласково спросила сидевшая рядом со мной женщина и откинула прядь волос с моего лба.

— Анна.

— Красивое имя. А меня Елена Михайловна. Я в этом доме домработница. У тебя проблемы со здоровьем?

— Нет. У меня проблемы с нервами. Мне кажется, что на моем месте нервы не выдержали бы у любого. Я вообще не понимаю, как еще не отправилась на тот свет, увидев этого урода.

— Ты испугалась Лешика?! Зря, он очень хороший мальчик. Он только с виду такой страшный, а на самом деле очень добрый. Ты к нему привыкнешь, вот увидишь.

— Я вообще не понимаю, почему я должна к нему привыкать… Пусть эта миссия достанется кому-нибудь другому.

Слегка приподнявшись, я посмотрела на женщину глазами, полными надежды, и с трудом выдавила из себя:

— Елена Михайловна, а вы меня знаете?

— Нет, — почему-то перепугалась женщина.

— Ну, посмотрите внимательнее. Вам хоть немного мое лицо знакомо?

— Я вижу вас в первый раз. Вы очень красивая женщина.

— А может быть, вы меня где-нибудь видели? В кино, например?

— В кино?! — Женщина посмотрела на меня, словно на сумасшедшую, и тяжело задышала:

— Я уже тысячу лет кино не смотрю.

— Ну, может быть, совсем недавно вы какой-нибудь сериал по телевизору смотрели?

— Я не помню, когда в последний раз включала телевизор.

— Господи, — прошептала я, кусая пальцы. — Ну почему эта продажная девка по имени Известность так несправедлива. Когда ты хочешь от кого-нибудь скрыться, тебя обязательно узнают, а когда захочешь, чтобы было наоборот, ты становишься неузнаваем!

— Вы хотите сказать, что вы актриса? — неожиданно спросила женщина.

— И довольно известная. Вы мне не верите?!

— Я вас не знаю. Даже если вы и актриса. Раз вы находитесь в этом доме, значит, это кому-то нужно. Я в чужие дела никогда не лезу. Выполняю свою работу и получаю за это честно заработанные деньги.

— Меня похитили.

— Как это?

— Просто украли, и все. Украли, чтобы подарить этому уроду. Мне нужно отсюда сбежать. Если бы вы мне помогли, я бы заплатила вам хорошие деньги. Вам бы больше не пришлось горбатиться в роли домработницы. Я, конечно, не так богата, как мне бы хотелось, но я бы могла обеспечить вам безбедную старость. Если вы не хотите помочь мне с побегом, то хотя бы сообщите моим близким, где я нахожусь.

В глубине души я рассчитывала на то, что женщина обязательно мне поможет, но на ее лице не было даже малейшего намека на сострадание. Возможно, она не верила в искренность моих слов, а возможно, для окончательного принятия решения ей требовалось время.

— У вас нет повода мне не верить, — заговорила я словно в бреду. — Я вас не обманываю. Ну, сами посудите, для каких целей меня поселили в этом доме?.. Сегодня уроду исполнилось ровно семнадцать лет. Его многочисленные родственники подарили ему целую кучу подарков, одним из которых являюсь я. Но разве в наше цивилизованное время дарят людей?! Похищать-то их похищают, а вот дарят ли?!

Неожиданно женщина резко встала и направилась к выходу. Я быстро приподнялась и чуть было не бросилась за ней вслед.

— Стойте! Вы только не принимайте поспешных решений! Вы хорошенько подумайте! Я же предлагаю вам реальные деньги! В конце концов, у вас должна быть хоть какая-то жалость и вы просто обязаны помочь попавшей в беду девушке!

Но женщина словно не слышала моих слов и, громко хлопнув дверью, вышла из комнаты. Увидев на столе телефон, я быстро вскочила с кровати и судорожно прижала трубку к уху. Меня охватил панический ужас — в телефонной трубке не было слышно ни звука…

— Проклятье, — прошептала я обессиленным голосом и потерла виски. — Проклятье.

Сделав несколько кругов по комнате, я почувствовала неимоверное отчаяние. Казалось, что только смерть — единственный способ решения моих проблем. Можно сделать петлю и просунуть в нее тонкую шею… Можно броситься под колеса машины, если бы рядом была какая-нибудь трасса… Можно было бы прыгнуть с крыши, если бы в доме было побольше этажей, а можно набрать полную ладонь сильнодействующих таблеток и моментально их выпить…

Можно, да надо ли?! Довольно просто оказаться заложником тех обстоятельств, в которые ты попадаешь. Намного труднее с ними бороться и выйти победителем. Наверно, этот шикарный дом вызывает у соседей черную зависть и никто даже не может себе представить, что творится за фасадом этой благополучной жизни.

Сев прямо на пол, я постаралась взять себя в руки. Бесполезно. Ну почему у меня все не так, как у обычных людей? Конечно, ответ напрашивается сам собой — я сама далеко не обычная. Меня слегка зазнобило, хотя в комнате было очень тепло. Лихорадочная дрожь все сильнее била меня, унося последние иллюзии. Неужели мне больше не восторгаться летним жарким солнышком, не бегать по хрустящему зимнему снегу в новомодных сапожках, не любить, не радоваться и не надеяться на счастливое будущее?!

Я понимала, что все обитатели этого дома неизлечимо больны и эта болезнь называется безумием. Она очень тяжела, запущенна и практически не поддается лечению. От жуткого состояния безысходности хотелось просто умереть. Мне показалось, что у меня медленно останавливается сердце, словно оно шло, как часы, а затем сбилось с ритма и попало в тесный, утыканный шипами капкан.

Возможно, придет время и меня когда-нибудь отсюда выпустят. Наверняка мальчик наиграется и заставит своего отца приобрести себе новую игрушку. Но когда это произойдет? Страшное ощущение неизвестности угнетало еще больше.

Я снова вернулась к мысли о том, что для того, чтобы обезоружить врага, нужно усыпить его бдительность. Меня спасет побег. Это единственный путь. По крайней мере, другой просто не укладывался в моей голове. Другого спасения быть не может.

Не помню, в каких сновидениях провела ту ночь. Запомнила только один сон. Он приснился под самое утро. Поистине дивный сон, согревающий тело, вызывающий трепетное, ни с чем не сравнимое чувство… Мне снился Любимый Мужчина, но, к моему удивлению, это был не Денис. Я даже не сомневалась в том, что никогда не видела его раньше, но я ощущала такое редкостное родство душ, которое мне еще не доводилось переживать. Мне было спокойно. Ни глупой ревности, так бессмысленно унижающей человека и говорящей о запущенных комплексах… Ни чувства одиночества, которое проявляется именно в те моменты, когда ты вовсе не один… Ни сожаления, ни грусти, ни каких-либо сомнений. Только невероятное спокойствие любви… С ума сойти! Если бы кто-то раньше сказал мне, что любовь бывает спокойной, я бы никогда не поверила… Оказывается, бывает…

Я сама ее видела… Пусть даже во сне… Он, этот мужчина из снов, дарил мне цветы — полевые и самые изысканные. Он готовил мне завтраки. И эти завтраки были такими же разными, как и мой мужчина… По вечерам мы сидели при свечах, слушали классическую музыку и беспрестанно любили, согревая друг друга не только телами, но и истосковавшимися душами. У нас не было запретов в любви и в ее неземных наслаждениях. У нас была любовь без границ. И опять это спокойствие. Умиротворенное и такое долгожданное…

Мой мужчина из снов баловал меня, как маленькое дитя, и делал мне подарки, такие же разные, каким он умел быть сам. Я смотрела на него глазами, полными слез, и трепетно думала о том, как же долго я его искала. Как долго… Ошибалась, падала, разочаровывалась, но все же вставала с колен и продолжала поиски. Наверно, это был грустный сон… Грустный оттого, что я нашла любовь не в реальной жизни, как мечтала, а в своих снах.

А это значит, что мой мужчина придуманный и я даже не знаю, существует ли он в реальной жизни… Но он нежно обнимал мои плечи, пристально смотрел мне в глаза и обещал вечную любовь и такое же вечное счастье. А я закрывала глаза, на которых виднелись слезинки, улыбалась и думала о том, что теперь мне не страшно жить, потому что я не одна, потому что нас двое… А двоим легче победить неудачи и справиться со всеми жизненными неурядицами…

Бог мой, какое спокойствие… Неужели бывает такое спокойствие, когда ты не один?! Когда вас двое… Такого не было даже с Денисом. Странно, но именно во сне я задумалась о том, люблю ли я его по-настоящему. Да, я наслаждалась его близостью, была ему благодарна за то, что он меня понимает и боготворит, переживала, ревновала, но никогда не была с ним спокойна. Никогда… Чего-то не хватало. Не хватало огня в душе, который бы мог гореть и не давал угаснуть чувствам.

Проснувшись, я потерла заспанные глаза и чуть было не расплакалась оттого, что не смогла остаться в том сне. Мне захотелось вернуться обратно, вновь стать слабой, чтобы почувствовать силу находящегося рядом со мной мужчины. Я не знаю, как его зовут, кто он и чем занимается. Я твердо знала одно — он Мой Мужчина, он послан мне господом богом, чтобы я обрела душевное равновесие. Как жаль, что мы нашли друг друга только во сне… Наверно, кому-то там, наверху, хочется, чтобы люди страдали, потому что мы очищаемся только через наши страдания. Но у нас слишком много грехов.

Слишком много. Наверно, именно поэтому мы постоянно злим кого-то наверху и он посылает нам постоянные страдания, а светлые, долгожданные минуты дарит только во снах.

И все же Денис настоящий, а тот мужчина из снов просто плод моей бурной болезненной, ночной фантазии. И все же, господи, как хочется заснуть и не просыпаться долго-долго… Как хочется…

Встав с кровати, я подошла к зеркалу и посмотрела на свое отражение. Усталое, изможденное лицо с какой-то серой отечностью под глазами. Пересохшие губы… Видок еще тот!

В этот момент дверь распахнулась и на пороге «моей» комнаты появился урод. В своих до безобразия неказистых руках он держал объемный пакет, а его расплывшаяся заячья губа говорила о том, что он улыбается.

— При-вет, — пропел он скрипучим голосом и поставил пакет на пол.

Я не ответила и слегка попятилась к стене.

— Это те-бе.

— Что это?

— Тут очень кра-си-вые вещи. В них ты будешь выглядеть как коро-ле-ва.

Посмотрев на стоящий на полу пакет недовольным взглядом, я судорожно затрясла головой и замахала руками:

— Мне ничего не надо. Вообще ничего. Ни вещей, ни этого сумасшедшего дома и уж тем более такого урода, как ты. Я хочу домой!

— Зачем?

— Зачем хотят домой?! Наверно, затем, что все нормальные люди живут в своих собственных домах. — Я немного помолчала, а затем произнесла уже более тихим голосом:

— Я говорю про нормальных людей… А тут одни ненормальные.

— Тебе тут понравится.

— С чего ты взял?! Что мне вообще может тут понравиться?! Неужели человеку может понравиться в дурдоме?! Когда меня найдут, вас всех обязательно сдадут в психиатрическую больницу на принудительное лечение!

Возможно, мои слова произвели на Лешика должное впечатление — он стал проявлять признаки беспокойства: сделал еще более устрашающую гримасу, правда, страшнее было уже некуда, и стал с нарастающей интенсивностью раскачивать головой. Признаться, интенсивность была столь велика, что я стала опасаться за его шейные позвонки, на которых держался здоровенный горб.

— Что ты раскачиваешься, как идиот?! А впрочем, ты и так идиот! Мне вообще странно, что ты понимаешь человеческую речь.

Я понимала, что перегибаю палку, что мои высказывания могут мне дорого стоить, но мои нервы были на пределе и совершенно не поддавались контролю. Лешик тяжело запыхтел, и я почувствовала, как от него пошли враждебные флюиды. Он посмотрел на меня таким злобным взглядом, что у меня побежали мурашки, и плавно пропел:

— Я скажу моему па-пе, чтобы он приказал тебя убить. Я те-бя засушу и сде-лаю гербарий. Мертвая ты бу-де-шь очень послушная. У ме-ня уже есть сотня бабо-чек и полсотни стре-коз. А те-перь у ме-ня бу-дешь ты. Я по-ло-жу те-бя под большое стекло.

Как только урод вышел из комнаты, я постаралась унять все нарастающую дрожь, охватившую мое тело. Я представила себя, засушенной, под стеклом. От этой малоприятной картинки мне стало совсем плохо. Меня может погубить мое поведение, а это значит, что я должна его изменить.

В конце концов, я нормальная, а они сумасшедшие. Бог мой, мне никогда не приходилось общаться с психически ненормальными людьми! Да еще ладно бы с одним, а ведь их целый дом.

Я взяла пакет и вытряхнула его содержимое на пол. Передо мной лежало довольно дорогое белье и другие не менее дорогие вещи. Облачившись в легкое ярко-лиловое платье, я завязала волосы тугой разноцветной резинкой и подкрасила губы.

Что ж, придется бороться с этими чокнутыми их же методами.

Выйдя из «своей» комнаты, я заглянула в гостиную. В центре комнаты, на нежно-голубом ковре с необычно длинным ворсом сидел урод и рассматривал какой-то красочный эротический журнал. Увидев меня, он быстро отложил журнал в сторону и спросил взволнованным голосом:

— Ты уме-ешь со-би-рать мо-заи-ку?

— Умею, — выпалила я, придав своему лицу самое дружелюбное выражение.

— Тог-да по-шли в мою ком-нату, по-про-буем со-брать «Тита-ник».

— Какой еще «Титаник»?

— Са-мый обык-новен-ный. Ты что, не ви-дела этот фильм?

— Видела.

— То-гда по-моги мне со-брать од-ну кар-тинку. Она у ме-ня ни-как не полу-чает-ся.

Глава 5

Нет слов, чтобы передать, что я испытывала в тот момент, когда собирала мозаику вместе с этим уродом. Я старалась не смотреть в его сторону и даже попыталась отвлечься, напевая себе под нос какую-то нехитрую мелодию. Урод внимательно следил за моими действиями и не произносил ни звука. Возможно, резкая смена моего поведения его насторожила и заставила сомневаться в моей искренности. Как только множество разноцветных картонных кусочков сложилось в картинку из моего любимого фильма, урод расплылся в своей заячьей улыбке:

— Здо-ро-во. А у ме-ня ничего не по-лу-чалось.

— Это легкая мозаика. Я собирала в тысячу раз сложнее.

— Я ска-жу своему папе, чтобы он ку-пил тебе много мозаик. Я хо-чу научиться их соби-рать так же быстро и пра-вильно, как ты. А в шаш-ки ты уме-ешь игр-ать?

— Умею. И в шашки, и в шахматы, и в карты. И даже в морской бой.

— Здо-ро-во. Я знал, что нам с то-бой ни-когда не бу-дет скучно.

Неожиданно урод поднял глаза и уставился на мою грудь. Мне стало не по себе. Я поняла, что этот пристальный взгляд не такой уж безобидный и случайный. В этом взгляде читалась похоть. Настоящая мужская похоть, говорившая о том, что в теле урода бушуют самые настоящие мужские инстинкты.

— А у те-бя есть муж?

— Муж?!

Признаться, вопрос привел меня в замешательство.

— Мужа нет, но у меня есть любимый мужчина.

— А почему он те-бе не муж?

— Потому что мы еще не успели расписаться. Для того чтобы двое стали законными мужем и женой, им нужно какое-то время встречаться, узнать друг друга как можно лучше. Ведь брак — очень серьезный шаг, а в нашей стране слишком много разводов.

— Почему?

— Что — почему?

— Почему много разво-дов?

— Наверно потому, что слишком много поспешных браков. Мне кажется, что в браке нельзя спешить. Лучше долго искать, чем долго жалеть. Хотя мы с моим другом уверены в своих чувствах и знаем друг о друге достаточно… Возможно, мы уже оба готовы для того, чтобы стать законными мужем и женой.

Урод затряс головой. Я отодвинулась подальше. Глядя на такую рожу, трудно понять реакцию на мои слова. То ли он просто кипел от злости, то ли скалился, а то ли просто воспринял с юмором то, что услышал.

— Это хо-ро-шо, что у те-бя нет мужа. — Урод сел прямо на мозаику и положил мою руку на свою уродливую ладонь.

— Что ж хорошего?

— То, что ты сможешь выйти за-муж за меня.

Эта перспектива привела меня в состояние ужаса. Я убрала руку и отодвинулась.

— Я по-го-во-рю об этом со своим па-пой.

— О чем?!

Посмотрев на своего потенциального жениха, я почувствовала приступ тошноты и с огромным трудом сдержалась, чтобы не заехать ему по уродливому лицу.

— Но ведь тебе нет восемнадцати?! — истерично воскликнула я.

— Мне уже семнад-цать, — как ни в чем не бывало пропел урод.

— Ты разве не знаешь, что в брак вступают с восемнадцати лет?! Ты еще слишком молод, чтобы думать о женитьбе.

— Я это знаю. Но ведь бы-вают и не-пред-виденные обстоя-тельст-ва.

— Какие еще непредвиденные обстоятельства?

— До-пустим, если ты за-бе-ременеешь.

— От кого?!

Я поняла, что задала весьма неосторожный вопрос. Ответ, вне всякого сомнения, не принесет мне ничего хорошего. Я заранее знала этот ответ и страшно боялась его услышать.

— От ме-ня, — прозвучало как приговор.

— От тебя?!

— А по-чему бы и нет! У ме-ня очень качественное се-мя. Мне об этом ска-зал мой домашний врач. Он ска-зал, что лю-бой жен-щине, которая бу-дет со мной близка, бу-дет очень тяжело пре-дохра-няться. Семя слишком мощ-ное.

— Бог мой, — пробурчала я и, резко поднявшись с пола, направилась к выходу.

— А как же мо-за-ика?! — послышались мне вслед слова урода. — Ты ведь еще не все соб-ра-ла!

— В следующий раз. Как-нибудь в следующий раз…

— Но я хо-чу сейчас!!!

— Хотеть не вредно.

— Если ты бу-дешь так со мной разго-ва-ривать, то я ска-жу своему па-пе и он сделает из тебя герба-рий. Ты бу-де-шь ле-жать рядом с моими стре-ко-зами и ба-боч-ка-ми.

— Уж кого нужно засушить, так это тебя, чтобы все поражались, какие ошибки может творить природа, производя на свет таких страшных уродов, — быстро выпалила я и выскочила из комнаты.

Забежав на кухню, я встретилась с домработницей Еленой Михайловной, которая лениво возилась. Увидев меня, она улыбнулась и повела плечами.

— Обед скоро будет готов. Может, пока что-нибудь перекусишь? — ласково спросила она.

— Боюсь, у меня еще нет аппетита.

— Тогда выпей чашечку кофе. Это взбодрит.

— От чашечки кофе не откажусь.

Сев в самом дальнем углу довольно просторной кухни, я сделала несколько мелких глотков горячего ароматного кофе, стараясь сдержать нахлынувшие слезы. Заметив на своем теле нервную сыпь, я невольно издала хриплый стон и чуть было не ошпарилась горячим кофе — руки мои тряслись. Услышав этот вскрик, женщина обернулась и растерянно посмотрела на меня.

— Вам по-прежнему плохо? — тихо спросила она, обращаясь ко мне то на «вы», то на «ты».

— Да, я все еще не могу прийти в себя и оправиться от того нервного потрясения.

— Нервы нужно беречь смолоду, потому что в старости это будет сделать намного тяжелее. Я думаю, тебе нужно подружиться с Лешиком, иначе могут быть большие проблемы.

— Подружиться?!

— Вот именно. Ты не смотри, что он такой уродливый и совсем не симпатичный. Ты должна знать, что от него многое зависит. Его отец любит свое чадо больше жизни и всегда идет у него на поводу. Он исполняет все его прихоти и старается сделать все от него зависящее, чтобы Лешик комфортно себя чувствовал и не вспоминал про свою внешнюю ущербность.

— Вы считаете, что он ущербен только внешне?! Уроды не только уродливы телом, они уродливы и душой.

— Лешик вполне здоровый, полноценный, умный и физически развитый мальчик, — сказала, как отрезала, женщина.

— Мне кажется, вы его переоцениваете. Представляете, он заявил, что мы можем пожениться и я могу от него родить.

— Он не преувеличивал. В плане физиологии он совершенно нормальный мальчик без каких-либо отклонений. Его отец ждет, что у него обязательно будет наследник. Кстати, хоть Лешин отец и прячет свое чадо в этом доме от назойливых глаз и даже несмотря на то, что мальчик не бывал на улице, а получал знания в этих стенах от учителей, занимающихся частной практикой, он завидный жених, за которого пошла бы любая мало-мальски смышленая женщина.

— Надо же. А мне кажется, что его будущей жене можно соболезновать, но только не позавидовать. Да и вообще, я сомневаюсь, что найдется такая дура.

— У Лешика в банке приличный счет, который ежемесячно пополняет отец. По крайней мере, его жене не придется работать, а это очень важно в наше жестокое время. Большинство современных женщин пашут сутки напролет без отпусков и выходных дней в надежде встретить достойного мужчину, который взял бы на себя материальные заботы о семье и позволил бы женщине соответствовать ее прямому предназначению.

— А какое прямое предназначение у женщины?

— Рожать детей и поддерживать семейный очаг. В общем, заниматься хозяйством.

— Боже мой, какое страшное предназначение! Я бы не хотела заниматься хозяйством. Женщина должна заниматься любимой работой, иначе она потеряет уважение мужчины. Хотя в наше время все поменялось. Мужчины боятся самостоятельных женщин. Они предпочитают домашних безропотных куриц, которые уже давным-давно утратили чувство собственного достоинства, защищая собственную слабость разговорами о семейном чувстве долга. Наверно, нет ничего унизительнее, чем находиться на содержании у гадкого урода, сделавшего состояние за счет своего отца. Ложиться с ним в одну постель, восхищаться его уродливым телом, внушать ему то, что он самый красивый и желанный мужчина, притворяться, имитировать оргазм, пряча подальше жуткую брезгливость, и рыдать по ночам в подушку, проклиная свою страшную жизнь, успокаивая себя тем, что у тебя есть семья, и не важно, какая она, главное, что она есть и что твой муж — добытчик и тебе не приходится, как многим другим женщинам, думать о хлебе насущном, а сами по себе деньги стоят того, чтобы ради них многое терпеть. Кому нужна эта терпеливая жизнь? А за любое терпение приходит расплата. От этого никуда не денешься. Деньги нужны нам для того, чтобы чувствовать себя свободными, полноценными и независимыми, но только не затем, чтобы чувствовать себя терпеливыми.

Я не сомневалась, что домработнице не понравились мои рассуждения. А может быть, они затронули в ней что-то личное. Во всяком случае, она молча отошла к раковине, наполненной посудой, и принялась ее мыть. Допив кофе до самого дна, я поставила пустую чашку и спросила уже более спокойным голосом:

— Скажите, а у Леши есть мама?

— Нет, — растерялась женщина.

— Но ведь она же была?

— Конечно, была. Не в капусте же его нашли. Говорят, она умерла при родах…

— Обидно.

— За что?

— За то, что она лишилась собственной жизни, подарив жизнь такому ничтожеству. Такое глупое самопожертвование. А вы не знаете, она была нормальная?

— В смысле? — непонятно почему, еще больше растерялась женщина.

— Ну, она случайно не отличалась никакими уродствами?

— Говорят, она была очень красива.

— Красива?!

— Красива, — глухо пробурчала женщина и снова принялась мыть посуду.

Я уже хотела было встать со стула, но женщина вдруг повернулась и посмотрела на меня в упор.

— Что-то не так? — спросила я, почувствовав некоторую неловкость.

— Ты и вправду артистка?

— Вправду.

— Мне кажется, что я тебя где-то видела, только вот не помню где.

— В кино. Вы, наверно, видели меня в кино.

Женщина напряженно свела брови, словно старалась вспомнить хоть какой-нибудь фильм с моим участием. Неожиданно она вздрогнула, вытянулась, словно струна, и быстро отвернулась к раковине. Я почувствовала неладное, невольно взглянула на дверь и оторопела. В дверном проеме стоял хозяин, жеманно покуривая дорогую трубку.

— Здравствуйте, — сказала я, нервно закашлявшись.

— День добрый. — Голос хозяина дома не предвещал ничего хорошего. — Как самочувствие?

— Получше.

— Это самое главное. Каждый человек должен самостоятельно заботиться о своем собственном здоровье. Для меня нет ничего важнее здоровья собственного сына. Я надеюсь, вы с ним поладили?

— Мы пытаемся привыкнуть друг к другу. — Я принялась врать, пытаясь хоть немного разрядить и без того накалившуюся обстановку.

— Ты уверена?

— В чем?

— Ну в том, что вы привыкаете друг к другу?

— А что?

— Просто сейчас я зашел в комнату к сыну, а он стал твердить мне про какой-то гербарий…

Я почувствовала, как меня затрясло, но старалась не показать этого.

— Ваш сын большой юморист. Это замечательно. Я всегда ценила людей с чувством юмора.

— Ты думаешь, он пошутил? — Хозяин посмотрел на меня таким взглядом, что я была готова спрятаться под стол.

— Конечно. Он же у вас оригинал и любитель пошутить серьезными вещами.

— Тогда тебе повезло. А мне всегда казалось, что у моего мальчика туговато с чувством юмора. В прошлом году я подарил ему необычной красоты кошку. Сначала они были просто неразлучны, а затем, видимо, так и не смогли привыкнуть друг к другу… Эта кошка теперь обыкновенное чучело на дорогой подставке из мореного канадского дуба. Мой сын очень часто берет чучело на подставке, начинает с ним разговаривать, но оно молчит, не издает ни звука. Леша такой же, как и я. Ему нравятся безмолвные предметы, безмолвные животные и безмолвные люди…

Сказав про безмолвных людей, хозяин посмотрел на Елену Михайловну и тяжело вздохнул.

Домработница даже спиной почувствовала его взгляд и буквально приросла к раковине. Было очевидно, она очень боялась этого человека, и по всей вероятности, на то были свои причины. Сбросив пепел прямо на пол, хозяин откровенно зевнул и сказал уже более безразличным голосом:

— Говорят, что тебя ищут.

— Кто? — моментально вскочила я.

— Ну кто тебя может искать? Наверно, твои близкие и киношники… Сбились с ног, так сильно разыскивают… Сейчас начнут говорить по ящику и писать в газетах. Если бы они знали, что никогда тебя не найдут… Пройдет время, и все про тебя забудут. Поставят мемориальную доску, скажут несколько дежурных фраз… Мол, хорошая была артистка, талантливая. Ну ничего, таких талантливых — полные улицы, только успевай вкладывать деньги. Хоть и говорят, что за деньги не купишь талант, но за деньги можно купить известность. А для того чтобы быть известным, необязательно быть талантливым. Не пройдет и полгода, как про тебя все забудут. Таковы издержки твоей профессии. О тебе помнят только тогда, когда ты на виду. Как только ты исчезаешь из поля зрения, про тебя все забывают. Была звездочкой публичной, а стала звездочкой для узкого круга. Будешь блистать для моего сына… Если, конечно, не попадешь в гербарий… Так что давай, настраивайся на нужный лад. Здесь твоя сцена и здесь твои зрители…

В хозяйском кармане зазвонил мобильный телефон, и мужчина удалился. Я села и попыталась унять дрожь в коленях. Изрядно вспотевшая Елена Михайловна как-то испуганно проговорила:

— Теперь я знаю, где я вас видела…

— Где?

— Я видела вас в сериале «Роковая женщина». Вы играли там главную роль. Боже мой, неужели это были вы?

— Это была я.

Глава 6

Почти до самого вечера я тупо бродила по огромному дому или просто садилась у окна и смотрела на людей, которые приезжали в дом. А их было немало. Дорогие машины… Незнакомые люди устрашающей, «братской» внешности, бурно размахивающие руками и о чем-то спорящие между собой. В общем-то, по большому счету, до меня никому не было дела.

Где-то там, за каменным забором, другая жизнь. Жизнь, в которой меня уж нет, но обо мне еще помнят… Там, где я смогла стать звездой, там у меня пробудилась вера в собственную привлекательность и собственные силы. В той жизни меня многое занимало… Мне все хотелось успеть и слишком многое попробовать. Ведь еще в детстве я не могла понять своих сверстников, которые отказывались лезть через забор или прыгнуть через глубокую яму. Я любила риск, стремилась к неизведанному. Мне хотелось достичь самых больших вершин, чтобы мною могли гордиться.

Где-то там осталась моя работа, которая приносила ни с чем не сравнимое удовлетворение. Я сумела стать настоящим профессионалом. Правда, это стоило мне очень многого. Но, став профессионалом, я смогла уважать сама себя и рассчитывать на уважение окружающих. Это очень важно — уважать себя. Господи, как же это важно… Я всегда мечтала быть первой. Научила меня всему Светка. Она учила меня тому, что жизнь постоянно меняется, а это значит, что должна меняться и я. Если ты не захочешь меняться, тебя обязательно обгонят и к финишу придет кто-то другой, а ты останешься на обочине. Кого-то, конечно, устраивает и такой вариант. Мол, живи, как все, живи спокойно и не высовывайся. Но я никогда не принадлежала к толпе. Я особенная. Я всегда знала, что надо быть лучшей. Быть в хвосте проще простого, но стоит ли тогда жить?!

Неожиданно мое внимание привлек человек, сидящий в беседке. Лицо его показалось мне знакомым. Это был мужчина приблизительно сорока лет. Довольно интересный, даже привлекательный. Такого нельзя не запомнить. Про таких говорят, что они породистые. Я не сомневалась, что где-то его видела. Только вот где? Слишком много знакомств и новых лиц за последнее время… И все же я вспомнила. Это было в ресторане, на торжестве, посвященном юбилею одного довольно популярного актера. Наша компания сидела за несколькими сдвинутыми столами, шумела, выкрикивала тосты и дружно хлопала в ладоши. А он сидел неподалеку от нас со своими друзьями, лениво потягивал виски и практически не сводил с меня глаз. Ближе к концу вечера он пригласил меня на медленный танец. Говорил о том, что я добилась поистине потрясающих успехов, что я олицетворяю на экране идеал женской красоты и мудрости, но для него это не имеет ни малейшего значения. Я интересую его только как обыкновенная земная женщина. Это задело мое самолюбие — известность приучает ко всеобщему обожествлению. По окончании музыки он поцеловал мою руку и отвел меня за мой столик. И даже не попросил телефон… Вот, пожалуй, и все. Больше вспоминать нечего. Разве что его глаза, глаза, полные восторга и похоти. Возможно, он говорил все это просто потому, что мы слишком разные. Я человек публичный, а он далек от публики. Звезде нужен звездный мужчина? Бред. Звезде не нужен мужчина звездный. Звезде нужен настоящий мужчина… Мужик, одним словом.

Я вдруг подумала, что этот самолюбивый незнакомец — мой путь к спасению. По крайней мере, нужно попытаться. Нужно попробовать.

Нужно, чтобы он меня увидел.

Выбежав в коридор, я быстро направилась к выходу, но почти у самых дверей появился мордоворот внушительных размеров, один из похитивших меня, и со злорадной улыбкой злобно спросил:

— Далеко собралась?

— Воздухом подышать, — нисколько не растерялась я.

— А чо, тебе в доме не дышится?!

— Душно.

— Открой окно или включи кондиционер.

— Я хочу погулять. Здесь, около дома.

— Оно и понятно. За территорию тебя бы никто и не выпустил.

— Тогда в чем, собственно, дело?

— В том, что тебе одной не положено.

— Как это не положено?

— Пахан не велел.

— Что значит не велел?! Если я не буду дышать свежим воздухом, я быстро загнусь.

— Одной гулять не велено, — отрезал мордоворот и отодвинул меня в сторону своей огромной ручищей.

— Тогда пошли вместе.

Мордоворот достал свой мобильный и быстро нажал на несколько кнопок.

— Але, пахан, ты извини, что беспокою. Но эта девка хочет погулять. Ты приказал не выпускать ее из дома, а она болоболит, что без свежего воздуха не может. Кондиционер, мол, ей не помогает. Что мне делать? Выгулять или держать в доме?

Пока он слушал своего шефа, я почувствовала, что мое сердце вот-вот выскочит из груди. Я была готова на все, лишь бы оказаться во дворе.

— Да нет, никого из посторонних на территории нет. Откуда им взяться? Там же пацаны с нашей бригады. У них по поводу общака какие-то разногласия вышли, вот и тусуются. Ты к ним когда спустишься? Через пятнадцать минут? Хорошо, я Максу скажу. А девку сам выгуляю. Может, она и вправду без свежего воздуха не может.

Спрятав мобильный в карман, мордоворот лениво похлопал меня по плечу и кивнул головой в сторону выхода:

— Пошлепали.

Как только мы вышли из дома, я внимательно огляделась и удивленно пожала плечами.

— Не понимаю, зачем мне нужно сопровождение. Если не ошибаюсь, тут каждый угол напичкан видеокамерами и другими навороченными сигнализациями. Не сбежишь.

— Приказ пахана — закон. Ежели он велел тебя сопровождать, значит, я и буду это делать. А насчет побега даже не думай. Ты тут человек случайный, а значит, чужой. Это я к тому говорю, что в этом доме чужих людей вообще не бывает. А если и появляются, то территорию уже никогда не покинут. Сюда попадают только один раз, да и то только тогда, когда жизнь подходит к концу.

От этих слов мне стало совсем плохо, но все же я нашла в себе последние силы для того, чтобы не потерять собственное самообладание.

— Ты хочешь сказать, что всех чужих убивают?! — с ужасом спросила я.

— Считай, что я ничего не говорил. — Мордоворот заметно смутился. — Это так, тонкий намек на толстые обстоятельства. Насчет побега забудь. Сбежать невозможно. Даже если бы это у тебя получилось, тебя потом все равно найдут и уж точно убьют.

Я с нескрываемым сарказмом поблагодарила мордоворота за столь любезные слова и направилась в сторону беседки.

— Кто эти люди? — как ни в чем не бывало спросила я.

— Пацаны с нашей бригады. Они не должны тебя интересовать. Так что иди, наслаждайся свежим воздухом и меньше зыркай по сторонам.

— А я и не зыркаю, — огрызнулась я.

Один из мужчин поднял голову и встретился со мной взглядом. Я похолодела, но все же смогла изобразить что-то вроде улыбки. Это был именно тот, с которым я танцевала медленный танец и ради которого я вышла на улицу. Поначалу его глаза были какие-то холодные, злые, но через секунду в них появился живой огонек и явный интерес к моей персоне. Он встал и направился в нашу сторону.

— А, Макс, привет. — Мордоворот откровенно зевнул. — Пахан спустится через пятнадцать минут. Я ему сказал, что вы собрались по поводу общака.

Поняв, что нужно ковать железо, пока горячо, я протянула подошедшему мужчине руку и дружелюбно представилась:

— Анна.

Мужчина слегка растерялся, но все же ответил на мое рукопожатие.

— Макс. Вы напоминаете мне одну женщину. Удивительно, сколько же на свете похожих людей!

— И кого же я вам напоминаю? — спросила я не без кокетства.

— Да так, одну известную актрису.

Видимо, наш разговор не понравился мордовороту. Он взял меня за локоть и слегка подтолкнул вперед:

— Ты давай, завязывай с нашими пацанами знакомиться. Такой команды не было. Я тебя, в натуре, вывел свежим воздухом подышать или чо?!

— Ты, в натуре, вывел подышать меня свежим воздухом, — дерзко передразнила я мордоворота и посмотрела на Макса такими несчастными глазами, что, по всей вероятности, ему стало не по себе.

— Женька, а кто эта девушка?

— Лешкина невеста.

— Лешкина?!

— Ну да. Так сказал пахан.

Мордоворот вновь подтолкнул меня вперед, показывая всем своим видом, что беседа закончена.

Я резко обернулась и посмотрела на Макса:

— А я и есть та актриса. Ресторан, творческий вечер, медленный танец и вы… Вы видели во мне только женщину. Вас отпугивала моя известность. Наверно, обычной женщине приятно, что ее ценят как женщину. А со звездами все по-другому. Им этого мало. Страшная штука — слава, иногда очень сильно затягивает. Хочется, чтобы в тебе видели что-то неземное. Вы в тот вечер не попросили мой телефон.

Мордоворот резко схватил меня за руку и потащил вперед. Когда мы отошли на более или менее приличное расстояние, он больно ущипнул меня и, захлебываясь от возмущения, зашептал:

— Тебе вообще с нашим братом общаться запрещено. Ты давай свою пасть открывай поменьше, а то можешь кого-нибудь разозлить.

— У меня не пасть, — обиделась я и украдкой взглянула назад. Макс стоял как вкопанный и пристально смотрел мне вслед. Это обнадеживало.

Если фортуна повернется ко мне лицом, я смогу добиться желаемого.

— Гулять просилась, вот и дыши глубже! — злобно продолжал мордоворот. — И запомни, никто из наших пацанов на твои сиськи и задницу не поведется. Хоть ты оголишься полностью и раком встанешь. Против пахана никто не пойдет. Так что пацанам глазки не строй. Бесполезно. А если общения ищешь, так общайся с Лешиком. Пусть он тебя по ушам причешет. Он у нас в этом деле мастер. Его хлебом не корми, дай с кем-нибудь за жизнь потрепаться. Он парень умный, эрудированный. Книжек много читает. «Вести» по телевизору смотрит. Мы его между собой называем ходячей энциклопедией. — Мордоворот хрипло рассмеялся и снова ущипнул меня. Я вскрикнула и потерла больное место.

— Прекращай щипаться! Больно!

— А ты прекращай оглядываться на Макса. Ему до тебя дела нет. Он у нас человек уважаемый. Общак держит, а это значит, что живет по понятиям. И еще у него любовница есть. Длинноногая фотомодель. Блондинка. Она в прошлом году школу закончила. Он к ней даже на выпускной вечер ходил. Сейчас ее в престижный вуз устроил. Максу всегда молодые нравились. Он по старухам никогда не специализировался.

— Это я-то старуха?! — Я почувствовала чудовищный приступ гнева. — Да что ты себе позволяешь?!

— А что, не старуха, что ли?! Тебе уже, поди, тридцатник. Для Макса все женщины, которым под тридцать, старухи.

— Да мне на хрен твой Макс не нужен! — возмутилась я. — Извращенец! Чтоб его в тюрьму посадили за совращение несовершеннолетних! А я не старуха. Можно быть старухой и в восемнадцать, а можно и в шестьдесят быть такой молодой и такой желанной…

— Моей матери шестьдесят пять, — неожиданно смягчился мордоворот. — Она всегда в платке и целыми днями молится в церкви. Все называют ее очень ласково «бабушка», — произнес он задумчиво.

— А моей матери шестьдесят, — продолжала наступать я. — Она никогда не надевала косынку и не наденет ее и в восемьдесят. Она носит модельные платья и пользуется парфюмом. От нее исходят такие флюиды женственности и природного магнетизма, что даже молодые мужчины оглядываются ей вслед. Она стопроцентная женщина, а у стопроцентной женщины не бывает возраста. С каждым годом она становится все красивее, словно имеет над временем какую-то власть. Еще древние говорили, что внешность человека — отражение его души.

Я резко остановилась, вспомнив Лешика. Господи, какая же уродливая душа должна быть у него… Какая страшная…

Я украдкой посмотрела на мордоворота.

— Послушай, я могу поинтересоваться собственной судьбой?

— Чо?!

— Я же ясно сказала: хочу услышать что-нибудь вразумительное по поводу своего дальнейшего пребывания в этом доме.

— А я тут при чем?! Ты у пахана спрашивай.

— Просто я подумала, что ты мог что-нибудь слышать.

— Ничего я не слышал.

— А может быть, все-таки что-нибудь припомнишь?

— Нечего мне припоминать. Я только знаю, что ты за Лешика замуж выйдешь, и все.

— Откуда ты это знаешь?

— Пахан сказал.

— Он серьезно говорил?

— Ну понятное дело… Пахан вообще юмора не понимает. Он с ним никогда в ладу не был.

— Значит, никто меня отсюда не отпустит, — проговорила я трагическим голосом и вновь посмотрела на кучку мужчин, сидящих в беседке.

Там восседал и пахан. Он о чем-то разговаривал с Максом. Нетрудно было понять, что он с чем-то категорически не согласен. Макс был совершенно спокоен, даже невозмутим. Заметив меня, он прищурился, и я чувствовала его взгляд до самой двери в дом. Еле уловимо я махнула ему рукой, но мордоворот почуял неладное и втолкнул меня в дом.

— Завязывай на Макса пялиться! Я же тебе сказал, что он на твою задницу не поведется! У него есть своя, более молодая и сочная.

— А я на него и не пялилась!

— Я не дурнее тебя, видел, как ты ему рукой махала. Ты давай Лешика обрабатывай. Это твоя прямая обязанность. Ему и маши. Он твою задницу даже во сне видит.

— Я в этом доме никому ничем не обязана!!! — прокричала я и побежала вверх по лестнице в комнату, которая считалась моей.

Когда я отдышалась и немного успокоилась, я снова подумала, что пока не все так уж и плохо.

Слава богу, я жива и здорова. Никто меня не пытает, не убивает. Если я буду умнее и хитрее, то обязательно смогу сбежать. Ни в коем случае нельзя паниковать, считать, что жизнь закончена. Выход есть всегда, даже в безвыходных ситуациях. Однако, увидев за окном глухой каменный забор, я почувствовала надвигающийся приступ депрессии и поняла, что должна победить его сию же минуту, иначе потом будет слишком тяжело это сделать. Я вспомнила свою любимую йогу. Упражнения всегда помогали мне расслабиться и избавиться от стресса. Слегка прикрыв глаза, я глубоко вдохнула, задержала дыхание на две, три секунды, а затем резко, с силой и достаточно громко выдохнула через нос со звуком «хм!». И так ровно три раза. Открыв глаза, улыбнулась и ощутила, что эффект превзошел все ожидания. Главное — спокойствие. Спокойствие и положительные эмоции. У меня впереди много тяжелых проблем, но как здорово, что мне самой придется ими заниматься! Здорово, что очень скоро я увижу своих близких, смогу насладиться общением с ними, смогу рассказать о том, как же сильно я их люблю.

Естественно, я опять подумала о Денисе. Подумала? Нет, я не забывала о нем ни на минуту. Я стала вспоминать, как он купал меня в ванне, затем брал на руки и нежно укладывал в постель. Я была счастлива. Когда я выберусь из этого ада, надену свадебное платье и изящное обручальное кольцо. Мы с Денисом сядем в лодку, он будет грести, а я буду любоваться его мужественной силой. Мы поплывем по бурной реке под названием «брак» и будем держаться друг к другу как можно ближе, чтобы нас не разбросало слишком быстрое течение, не перевернуло нашу лодку. Главное — это верить в искренность друг друга. Если между людьми есть искренность, значит, они смогут прекрасно ладить. Мужчины не любят, когда пытаются посягать на их свободу и независимость. Денис не такой. Ему нравились мои посягательства, и он всячески поощрял мои попытки сделать его личную жизнь и моим достоянием. Хотя мы и виделись часто, на гладкой поверхности наших отношений не было видно ни единой царапины.

… Я вздрогнула. На пороге комнаты стоял урод.

Он держал на поводке вполне симпатичную собаку и, по всей вероятности, улыбался.

— Это Стрел-ка, — пропел Лешик писклявым голосом и с гордостью продемонстрировал мне свою псину.

Я потрепала собаку за большое висячее ухо.

— Привет, Стрелка. Ты, наверное, самое доброе живое существо в этом доме, — я взглянула на урода. — А я и не знала, что у тебя есть собака. Почему ты до сих пор ее не засушил или не сделал из нее чучело?

— Она очень хо-ро-шая, пре-данная. Я ее люб-лю.

— Бог мой, ты еще и любить умеешь…

Стрелка и в самом деле была чудесной собакой. Она умиленно заглянула мне в глаза, ткнулась влажным носом в ладонь и радостно завиляла хвостом.

— Ты ей очень силь-но по-нра-ви-лась, — сделал вывод урод, — это зна-чит, что ты хо-ро-шая.

— А ты сомневался…

— Пл-охого чело-века она может и укусить, — как ни в чем не бывало продолжил урод. — Я го-во-рю па-пе, чтобы он по-купал ей дорогие пла-стико-вые кости, раз-ные со-бачьи игру-шки, хоро-ший корм. Я мо-гу ей чи-тать книж-ки, и она вни-ма-тельно слушает. Мо-гу петь, и она подвывает. Мы с ней боль-шие дру-зья. Пош-ли есть. Стрел-ка будет есть вме-сте с нами. Она лю-бит си-деть под сто-лом и ждать, ког-да ей пере-падет какой-нибудь лако-мый ку-со-чек.

Через несколько минут мы вместе с уродом уже сидели в столовой за аппетитной трапезой.

Под столом полулежала Стрелка в ожидании очередного угощения, любезно подаваемого хозяином.

Странно, но за такой короткий срок я научилась понимать мимику урода. Если не ошибаюсь, то сейчас он пребывал в прекрасном настроении и был слегка возбужден. Оно и понятно. Такая семейная идиллия! Прямо как в сказке «Красавица и чудовище». Только в сказке чудовище доброе, заколдованное. А этот урод себе на уме и явно страдает психическим расстройством.

В столовую заглянул пахан и посмотрел на нашу идиллию одобрительным взглядом. Видимо то, что он увидел, ему очень понравилось.

— Поладили… — заметил он и расплылся в улыбке, потирая ладони.

— Папа, Анне понра-вила-сь моя Стрел-ка.

По всей вероятности, урод улыбнулся — заячья губа приподнялась, на лице появился какой-то оскал.

— Еще бы, сынок! Анне должно нравиться все, что нравится тебе. Она никогда не должна тебя огорчать. А если ей что-то не будет нравиться, мы ее обязательно накажем.

С этими словами пахан удалился. Домработница налила нам чай и убрала грязную посуду. Урод положил Стрелку к себе на колени и стал ласково теребить ее за нос.

— Стрел-ка, девоч-ка моя хорошая. Ты самая лучшая на све-те пси-на. Я очень те-бя люб-лю.

Ближе к вечеру я уже исследовала практически весь дом и, возвратившись в свою комнату, села около окна. Беседка была пуста, да и на территории, прилегающей к дому, не было ни души. Положив голову на подоконник, я, сдерживая слезы, стала вспоминать последний спектакль, сыгранный мною в театре. Господи, а я ведь и подумать не могла, что он последний! Не было даже никакого предчувствия… Я играла превосходно и чувствовала, что превосхожу саму себя. Публика ни в какую не хотела меня отпускать. Аплодисменты не смолкали даже тогда, когда зажегся яркий свет. Наверно, самое великое блаженство актер испытывает именно тогда, когда аплодисменты переходят в овацию.

Я стояла и, не переставая, кланялась. Жутко уставшая и жутко счастливая… А овация становилась все оглушительнее и оглушительнее. Публика словно чувствовала, что больше никогда меня не увидит. Я играла девушку, которая встретила свою любовь, а это значит, что я играла саму себя. Мне было ничуть не трудно играть счастливую женщину, потому что в тот момент я была счастливой. У меня была любимая работа, любимый мужчина, любимая подруга, любимая жизнь. Не хватало только одного — ребенка. Мне хотелось родить маленькую девочку, очень похожую на меня. Если бы она родилась, я бы работала еще больше. Я бы упорно работала для того, чтобы у нее были красивые игрушки, красивые платья, красивые ленточки и красивые туфельки. У красивой девочки должно быть красивое детство. Я родилась в небогатой семье, где меня очень любили, но вынуждены были на всем экономить. Я представляла, как возьму это маленькое, подаренное богом чудо на руки. Как буду ей петь колыбельные песенки и читать сказки. Дочурка стала бы самой важной частью моей жизни. Мама рассказывала, что, когда с ребенком случается что-то неладное, это приносит такую боль, с которой ничто не может сравниться. Просто не выразить словами…

Мои мысли прервала вошедшая в комнату Елена Михайловна. Она протянула мне стакан апельсинового сока.

— Выпей. Это свежевыжатый сок.

Я сделала несколько небольших глотков.

Домработница заметно нервничала и выглядела не самым лучшим образом.

— Что-то случилось? — Я посмотрела в ее грустные глаза.

— Все обошлось. У Лешика был приступ. Он опять перепугал весь дом.

— Какой приступ?

— У него какая-то опухоль в мозгу, которая прогрессирует.

— Какая еще опухоль?

— Не знаю. Его отец сильно переживает.

— У него умственная отсталость?

— Нет.

Елена Михайловна не на шутку перепугалась и повторила:

— Нет. Нет. Полчаса назад у него опять были судороги. Врачи говорят, что когда-нибудь он просто лишится рассудка.

— Тогда какого наследника ждет его отец?! Еще одного дебила?!

При слове «дебил» домработница вздрогнула и затараторила:

— Смотри, чтобы его отец не услышал, а то тебе точно не поздоровится. Он не дебил. Он вполне хороший мальчик. Если врачи сказали, что он может лишиться рассудка, это совсем не означает, что от него может родиться плохое потомство. Да и в конце концов, для этой семьи главное, чтобы в будущем потомстве текла их кровь. Сейчас он вновь нас всех напугал. Он так дергался! Мы все подумали, что он точно отправится на тот свет. Вызвали врача, но пока он ехал, приступ закончился. Когда начинается приступ, самое главное — положить под голову подушку, иначе он просто может ее разбить. Бедный мальчик, такие приступы не проходят для него бесследно. Отец очень переживает… Говорит, что лучше бы такие мучения навалились на его голову, чем на голову его сына. Сегодня он очень сильно напьется.

— Кто?

— Лешкин отец.

— Зачем?

— Затем, что он очень сильно переживает за своего сына. Он пьет, чтобы хоть немного забыться…

Как только Елена Михайловна вышла из комнаты, в дверях появился Лешик.

— Ты как? — робко спросила я и посмотрела на него подозрительным взглядом.

— Норма-ль-но.

— У тебя был приступ?

— Он уже про-шел. Ты что де-ла-ешь?

— А что я могу здесь делать? Единственное, что я могу делать в этом доме, так это заниматься бездельем.

— А хо-че-шь трав-ки?

— Что?!

— Хо-че-шь трав-ки?

— Какой?

— Ко-ноп-ли.

Мне показалось, что я просто сошла с ума или от полнейшего безделья мои мозги притупились.

Передо мной стоял устрашающей внешности урод и дружелюбно предлагал мне травку.

— Ты употребляешь коноплю? — неуверенно спросила я.

— Да так, ба-луюсь иног-да, — как ни в чем не бывало пропел урод.

Почувствовав, что мне катастрофически не хватает воздуха, я оперлась о стену и попыталась сделать глубокий вдох. Господи, если я еще хоть немного пробуду в этом доме, вообще перестану себя узнавать. Даже не верится, что еще совсем недавно я была собранной, уверенной, способной контролировать свои чувства.

— А ты знаешь, что наркотики разрушают?

— Ко-го?

— Нервную систему, — произнесла я, почти не слыша собственного голоса. — У тебя приступы. Тебе вообще нельзя баловаться никакими наркотиками.

— Я ба-луюсь ими редко.

— А отец знает?

— Знает. Я люблю не то-лько си-га-ре-ты с коноп-лей, но и ко-леса.

— Какие еще колеса?

— Таблетки. Ты же звез-да. Я знаю, что все звез-ды балуют-ся нар-ко-той.

— Не все. Я не балуюсь. Хотя в шоу-бизнесе довольно много наркоманов. Мне всегда казалось, что люди употребляют наркотики для того, чтобы забыться. Я только ума не приложу, что же хочешь забыть ты? Тебе ведь, по большому счету, и забывать-то нечего. Мне никогда не нравилось забвение. Я люблю воспринимать реальность такой, какая она есть. А уж если мне и хочется немного расслабиться, уж лучше я выпью немного спиртного. По-моему, это лучшее расслабление.

— Я не за-бы-ваюсь, я разря-жаюсь, — по-поросячьи визгливо засмеялся урод. — Так что, с то-бой по-де-лить-ся трав-кой?

— Кури ее сам, — отрезала я и всем своим видом дала понять, что разговор окончен.

Когда урод удалился, я стала быстро ходить по комнате, стараясь не думать о плохом. Хотя о хорошем мне только приходилось мечтать. Неожиданно в моей крайне усталой голове возникла бредовая мысль — а что, если урод сам лично выведет меня на улицу?! Конечно, ни о каком побеге пока не могло быть и речи, но я твердо знала, что готовиться к нему нужно заранее. Урод не такой осмотрительный и подозрительный, как тот мордоворот, под чьим надзором мне пришлось провести около получаса. Гуляя с уродом, я смогу осмотреть территорию, прилегающую к дому, со всеми ее ходами и выходами. Это ничего, что уже темно. Дом хорошо освещен, на аллеях фонари…

Только бы вытянуть урода на улицу. Только бы вытянуть. В конце концов, ему же нужно прогулять свою Стрелку. Должна же она справлять свою нужду.

Недолго думая, я направилась в комнату урода. Дверь была закрыта, но, как только я слегка толкнула ее, она беспрепятственно открылась. То, что мне довелось увидеть, не могла родить даже самая страшная фантазия. Посреди комнаты, едва освещенной ночной лампой, со спущенными штанами сидел урод и громко постанывал. Прямо на нем восседала Стрелка, которую ее возбужденный хозяин держал за задние лапы. Стрелка жалобно скулила, но, к моему удивлению, не старалась ни вырваться, ни укусить хозяина. Она даже не сопротивлялась и не огрызалась, словно ее накачали наркотиками и привели в состояние полнейшего безразличия.

Почувствовав страшное головокружение и чудовищный рвотный рефлекс, я хотела было выскочить из комнаты, но мои ноги стали ватными и никак не желали меня слушаться. Повернув голову в мою сторону, урод слегка дернул плечами, потряс своим безобразным горбом и, издав пронзительный крик, скинул собаку на пол. Стрелка слегка зашаталась, но все же удержала равновесие и поковыляла в сторону объемного кожаного кресла. Жалобно взвизгнув, она забилась под кресло и больше не издала ни звука. Достав из кармана аккуратно сложенную салфетку, урод промокнул свой детский, совершенно недоразвитый член, который поражал своими маленькими размерами.

— Ты при-шла за трав-кой? — как ни в чем не бывало спросил он, натягивая при этом свои штаны.

Я по-прежнему не могла выдавить из себя ни звука и уж тем более пошевелиться.

— Трав-ка закон-чи-лась. Постав-щик приедет толь-ко завт-ра. На-до бы-ло не тормо-зить и сог-ла-шать-ся сра-зу, когда я те-бя спра-шивал.

Как только урод застегнул ширинку и поправил свою рубашку, он ехидно прищурил свои глаза и постучал корявыми пальцами по дубовой крышке стоявшего рядом стола.

— Ты что та-кая пере-пу-ганная? Ско-ро я не смо-гу спать со Стрел-кой це-лых полгода. Когда у нее за-кан-чи-вает-ся теч-ка, она не дает-ся. Пускает в ход зу-бы и ког-ти. Если она так бу-дет себя вес-ти, я ее убью и сде-лаю из нее чу-че-ло, точно та-кое же, как сде-лал из ее пред-шественни-цы. Она должна чувство-вать во мне не кобеля, а лю-би-мо-го чело-века. Я же чув-ствую в ней женщи-ну и перед тем, как ее иметь, страстно целую ее в кра-сивую пятнис-тую морду. То-ль-ко не взду-май ме-ня ревно-вать. Если бы ты согласи-лась со мной спать, я бы сра-зу пор-вал со Стрел-кой. Обе-щаю. Я же не ви-новат, что еще с са-мо-го ранне-го детства возбуж-дался при виде со-бак.

Глава 7

Я даже не помню, как выскочила из комнаты.

Как бросилась по коридору и как справилась с раздирающим приступом тошноты. Мне казалось, что сошли с ума не только обитатели этого дома, но и сам дом. Меня охватила чудовищная паника.

Такая паника охватывает все человеческие существа, когда надвигается страшное стихийное бедствие. Я слышала какой-то гул, который витал в воздухе на самом деле или являлся плодом моей больной фантазии. Я кидалась из стороны в сторону и никак не могла выбрать нужное направление и наконец остановиться.

Мне приходилось читать о скотоложестве как об одном из видов сексуальных расстройств, но видеть это ярко выраженное расстройство наяву… Господи, да ведь нет и не было больше греха, чем этот. Это страшно, как же это страшно!

История наказания за подобные сексуальные отклонения насчитывает тысячелетия. За штучки подобного рода в Византии отрезали половой член, в Риме штрафовали, в средневековой Германии и Франции сжигали, а у нас… В нашей стране всегда говорили, что у нас вообще нет ничего подобного. Оказывается, есть. Тут и принудительное лечение не поможет. За такое нужно расстреливать.

Наконец я остановилась. Правда, моя остановка стоила мне очень дорого. Прямо в дверях гостиной я столкнулась с в дупель пьяным паханом, от которого разило таким перегаром, что в пору затыкать нос.

Заметно покачиваясь, он беспардонно отхлебнул из начатой бутылки виски и осмотрел меня с ног до головы придирчивым взглядом.

— Выпить хочешь?!

— Нет. Ни выпить, ни покурить травки.

Мой голос заметно дрожал, а из груди вырывались еле слышные стоны.

— Травки у меня нет. Ею Лешка балуется. Так что если ты увлекаешься наркотой, обращайся к моему сыну. Он по этому делу мастер. Его хлебом не корми, дай косячок забить.

Неожиданно пахан замолчал и слегка подтолкнул меня в гостиную. Я не удержала равновесие и упала прямо на белоснежный кожаный диван.

— Посиди. В ногах правды нет. А что это у тебя такой видок?

— Какой?

— Словно тебя вывели из состояния клинической смерти минуты три назад, не больше.

— Самочувствие плохое.

Меня знобило, в ушах стоял гул. Пахан был не просто пьян, он напился до поросячьего визга и с трудом стоял на ногах. Он по-мужицки грубо притянул меня к себе и, с трудом выговаривая слова, спросил:

— Тебя кто-то напугал?!

Мне захотелось быть откровенной и рассказать, что происходило в комнате урода несколько минут назад, но я каким-то шестым чувством понимала, что моя откровенность может выйти мне боком. Если пахан знает о пристрастиях своего сына к наркотикам, то, вероятно, он знает и о совершенно дикой любви своего сына к животным, в частности к своей собаке. Я тщетно пыталась унять охватившую меня лихорадку и сама не заметила, как перешла на шепот:

— Я же сказала, что у меня плохое самочувствие.

— Ты трясешься как осиновый лист. Я же говорю, тебе нужно выпить виски.

— Я не пью из горла…

Я бы и в самом деле не отказалась от дозы спиртного. Это помогло бы снять стресс. Пахан подошел к стеклянному шкафу, достал ярко-розовую рюмку и налил в нее виски до самых краев.

— Я думаю, так пойдет. Может, тебе еще и шоколадку поломать?

— Спасибо. Не надо.

— Тогда расслабься и получи удовольствие, — недобро засмеялся пахан и чокнулся с моей наполненной рюмкой своей полупустой бутылкой. — Мы люди простые, звезд с неба не хватаем. В кино не снимаемся, фотографам не позируем. Живем себе тихо-мирно в своем доме и никому не мешаем. У нас тут как маленькое государство. Своя маленькая республика. Нам не западло и прямо из бутылки выпить. Что-то не о том стал говорить. Я хочу сказать тост. Я хочу выпить за тебя и моего единственного любимого сына. За то, чтобы вы нашли общий язык, и за то, чтобы у вас было все чики-чики. Я думаю, тебя в детстве учили подчиняться воле старших.

Решительно отодвинув рюмку, я резко встала:

— Я за это пить не буду.

— Как это? — опешил пахан.

— Так это. Не буду, и все. За твоего извращенца, наркомана сына. Я не сделаю даже и глотка. А выпить — выпью. Алкоголь мне и в самом деле не помешает. Совсем недавно я увидела такое, о чем даже никогда и не слышала. Твой придурок сын спит со своей собакой. Зрелище, я тебе скажу, не для слабонервных. Твоего сына нужно не жалеть. Его нужно расстрелять. Хотя и понятно, почему он спит с животными. Он и сам животное. Я выпью за то, чтобы в этом доме воцарилась справедливость, а в твоей голове наконец появился здравый, человеческий разум. Твой сын родился больным нелюдем. У него больное воображение и точно такие же больные рассуждения. Он не просто больной человек. Он ошибка природы. Какая-то нелепая случайность. Словно природа на что-то или на кого-то очень сильно разозлилась и решила выместить свое зло на одном существе, наделив его самыми страшными качествами. Самое страшное — это то, что ты здоров. Матушка-природа наделила тебя неплохой внешностью и, наверно, умом, если тебе подчиняются столько здоровых и крепких людей. Непонятно, почему ты идешь на поводу у больного человека… Почему ты не хочешь отдать его в психиатрическую лечебницу или в какой-нибудь научный институт на исследование. Вдруг ему можно помочь! А если нет, то, может быть, найти такое, что не даст природе допускать такие ошибки в дальнейшем. Пойми, больному не место среди здоровых. Больному место среди больных.

Договорив, я выпила рюмку до дна. Я не сомневалась, что мои слова произведут эффект разорвавшейся бомбы. Пахан допил уже почти пустую бутылку, швырнул ее в самый дальний угол и изо всей силы ударил меня по лицу. Не удержав равновесия, я вновь рухнула на диван и, закрыв лицо руками, громко заплакала.

— Если ты еще хоть раз скажешь о моем любимом мальчике какую-нибудь гадость, я собственноручно тебя задушу. Мой мальчик абсолютно здоров. А если он и в самом деле спит со своей собакой, то только потому, что ты его не ублажаешь. На месте этой собаки должна быть ты. Замолчи, я терпеть не могу, когда бабы ревут. Слушать тошно.

— Ты не имеешь права меня бить, — всхлипывая, сказала я.

— С тех пор как ты появилась в этом доме, я на все имею право. В том числе и на тебя. В моем собственном доме ты будешь играть по моим правилам.

— Я пришла в этот дом не по собственному желанию, и ты это прекрасно знаешь. Я с радостью отсюда уйду.

Дотронувшись до своего разбитого лица, я почувствовала теплую кровь на губе и вытерла ее тыльной стороной ладони. Я не чувствовала боли.

Я смогла успокоить свои рыдания, но так и не смогла успокоить душу. Мысленно я рисовала ужасающие картины своего будущего. Этот страшный человек требовал, чтобы я переспала с его сыном-уродом. Мне хотелось умереть от стыда и ужаса.

— Странно, почему ты не даешь моему сыну?! — не унимался пьяный пахан. — Около года назад я видел один фильм с твоим участием. Там ты играла шлюху. Ты играла слишком откровенно и слишком правдоподобно. Я даже подумал, что под тебя специально написали сценарий. Наверно до того, как стать артисткой, ты занималась именно таким ремеслом. Шлюха, она и есть шлюха, как ты ее ни обожествляй. Ты там спала с одним легавым. Я увидел твои обнаженные сиськи. Признаюсь, мой дружочек тогда встал, а у меня, как назло, никого не было под рукой, чтобы разрядиться. Я тогда позвонил в одну фирму досуга и заказал целую гвардию разноцветных девиц. Выбрал ту, что очень сильно похожа на тебя, и оторвался по полной программе. Когда я был с ней, я не переставал думать о тебе.

Все дальнейшее оказалось совсем неожиданным. На такой сценарий я просто не могла и рассчитывать. Уже практически не стоявший на ногах пахан подошел все к тому же злосчастному бару и извлек из него новую бутылку виски. Быстро ее распечатав, он отпил ровно столько, насколько у него хватило дыхания, и извлек из кармана пиджака… револьвер.

То, что это револьвер, я поняла не сразу, а когда поняла, то почувствовала, как все мое тело покрыл ледяной пот.

— Что это? — Я спросила так тихо, что сама не услышала своего голоса.

— Что?!

— Я спрашиваю, что у тебя в руках.

— Револьвер. Ты что, никогда не видела настоящего револьвера?

— А что у него наконечник какой-то странный?

— Это глушитель.

— Глушитель?!

— Ну да. Чтобы не было слышно, как я буду тебя убивать.

Я не могла произнести ни звука. Пахан нежно провел кончиком пистолета по моему лицу и оскалился так, как скалятся звери.

— Тебе страшно?!

— Приятного мало, — только и смогла выдавить я из себя.

— Знаешь, это такое приятное ощущение, когда чья-то судьба целиком и полностью в твоих руках. Мне всегда нравилось ощущение реальной власти. Хочу — убью, хочу — помилую. Хочу — выдам замуж за своего сына. Хорошенькая жена была бы у моего сыночка. Если бы он полностью не справлялся со своими мужскими обязанностями, ему бы с удовольствием пришел на помощь твой любимый свекор. У меня потенция будь здоров. Хватит не на одну невестку.

— Что это значит?

Я испуганно поджала колени и затравленно смотрела на это страшное чудовище.

— Прежде чем тебя попробует мой сын, я хочу попробовать тебя сам. Нужно узнать качество товара. Я, конечно, понимаю, что за товар платят деньги, но наш товар ворованный, а это значит, что он достался нам на халяву.

— Нет!!! — крикнула я что было сил и вновь громко заплакала.

Мои отчаянные мольбы и плач не помогли. Они вызвали обратную реакцию. Было видно, что пахан возбудился еще больше. Его брюки стали ему туги и он без зазрения совести, которой, судя по всему, у него и не было, расстегнул свой здоровенный ремень. Слегка ударив меня по голове револьвером, он повалил меня на диван.

— Заткнись, или ты разозлишь меня еще больше!

Я решила бороться. Бороться, даже если эта борьба будет стоить мне жизни. Уступить сейчас — значит не просто сдаться. В дальнейшем мне придется уступать каждый вечер. Уступать этому обезумевшему пахану, его придурку извращенцу сыну и всем, кто будет допущен в этот дом.

Я стала вслепую молотить кулаками воздух и почувствовала, как на меня навалилось тяжелое пьяное тело, и безрезультатно пыталась скинуть его с себя.

Пахан упер в мой висок револьвер и надавил с такой силой, что я закричала от невообразимой боли. Он силой пытался раздвинуть мои отекшие ноги.

— Пусти, сволочь, — продолжала бороться я, но перед глазами все поплыло. Еще немного, и я просто потеряю сознание.

— Ну что ты лежишь как парализованная?! — кричал пахан возбужденным голосом. — Ведь ты же обычная шлюха! Помнишь, как в том фильме?! Ты же разрешала это делать легавому. Я сразу понял, хоть это и осталось за кадром. Легавый делал с тобой все, что хотел. И тебе это нравилось, потому что ты всегда была шлюхой. Просто раньше ты стоила копейки, а став известной актрисой, ты стала стоить очень дорого. Ну, скажи, сколько я тебе должен, чтобы ты пустила меня вовнутрь?!

— Нисколько!!!

— Не ври. Я терпеть не могу, когда мне врут, а особенно бабы, лживые, изворотливые…

Пахан стал терзать мои груди, до крови прокусывал мои губы, по-прежнему не убирая пистолет от моего виска. Я была в какой-то предсмертной истоме и молила бога только об одном — чтобы этот страшный человек одумался, стал милосердным и просто меня убил. Если бы моя рука могла дотянуться до столика и взять бутылку из-под спиртного, я бы ударила его по голове…

Но моя рука не дотягивалась. Ни до столика, ни до бутылки… В тот момент, когда пахан по-звериному грубо в меня вошел, я моментально уловила, что он разжал руку, держащую револьвер. Револьвер упал на подушку. Этого пахан не заметил. Он двигался так грубо, казалось, он хочет разорвать меня изнутри. Мои стоны и кровоточащие раны возбуждали его еще больше. Дотянувшись до револьвера, я подняла его. Надо было собрать последние силы и резко ударить мучителя по голове. Но сил не было, а значит, нечего было и собирать. Да и разве остановишь такое чудовище одним ударом?!

Я по-прежнему держала пистолет трясущейся рукой, дергалась от острой боли и отвращения, но так и не могла произвести какое-нибудь решительное действие. Пахан приподнял голову и увидел наставленное на него дуло.

— Ах ты, гадина, отдай пистолет. Он же заряжен, — процедил сквозь зубы.

«Он заряжен, он заряжен…» — пронеслось в моей голове. В нем есть пуля, которая сможет остановить этот кошмар. Она поможет отомстить и поможет выжить. Своими последними словами пахан сам подсказал, как нужно действовать. Он подписал себе смертный приговор, который я была обязана выполнить. Прислонив пистолет к лысому затылку, я зажмурилась и резко нажала на курок. Почувствовав, что тело пахана обмякло и навалилось на меня всем своим весом, я тихо вскрикнула и открыла глаза. Из его затылка фонтаном шла кровь, пачкая меня, его и дорогую диванную обшивку. Я попыталась скинуть с себя эту тушу и высвободиться. Мне это удалось. Я громко всхлипнула.

— Ну вот и все, — прошептала я и вытерла свою разбитую губу краешком разорванного платья. — Вот и все. Ты никогда бы не смог стать нормальным человеком. Никогда… Ты такой же урод, как и твой сын, хотя и имел обычный человеческий облик. Таких, как ты, называют оборотнями. Ты и есть оборотень.

Я сплюнула скопившуюся во рту кровь прямо на пол и, взяв начатую бутылку, стала с жадностью пить виски прямо из горла, не обращая внимания на терпкий, устойчивый вкус крови во рту.

Отставив полупустую бутылку, я вновь посмотрела на труп и заметила в глазах пахана панический ужас. Значит, я смогла его напугать. Я, такая слабая, беззащитная, растоптанная. Ад закончился, и я могу пытаться бежать из этого дома.

Неожиданно дверь в гостиную слегка приоткрылась, и на пороге появилась Стрелка. Она подбежала к моей ноге и лизнула ее. Я отскочила, как от прокаженной и закричала:

— Пошла отсюда! Пошла вон! — и отпихнула собаку ногой.

Она отлетела в сторону, взвизгнула и принялась лаять. Поняв, что на громкий лай сейчас сбежится полдома, я распахнула дверь и вытолкнула собаку в коридор. Крепко закрыв дверь, я прислонилась к ней спиной, прислушиваясь к тому, что творится в доме.

— Проклятая псина. Лучше бы ты так на своего хозяина лаяла, когда он к тебе приставал.

К моему великому удивлению, все было тихо.

Виски сделали свое дело, и я почувствовала себя немного лучше — словно выпила обезболивающее. Мне необходимо было избавиться от трупа. Но как? Можно, конечно, просто убежать из гостиной, закрыться в своей комнате и сделать вид, что я не имею к произошедшему никакого отношения. Но кто в это поверит? Как же мое разбитое лицо, истерзанное тело? Урод моментально поднимет панику, позовет охранников, которые, не раздумывая ни минуты, отправят меня вслед за своим любимым паханом.

Мой взгляд остановился на довольно объемистом шкафу. А что? Если немного поднапрячься, можно засунуть труп туда и плотно закрыть дубовые двери. Затем вымыть диван и лужи крови на полу. Труп найдут только завтра, а может быть, и послезавтра. У меня будет какое-то время. Время для чего? Чтобы сбежать? А вдруг побег не получится? Да и, наверное, завтра тут будет ужасный запах. Ведь смерть такая вонючая… Может быть, все-таки убежать в свою комнату? Гори оно все синим пламенем. В конце концов, я защищалась. Я смогу доказать, что невиновна. Только кому я буду доказывать? Кому? Братанам, мордоворотам, которые не пожелают меня слушать?

Сама не знаю, зачем я подошла к окну и посмотрела вниз. Словно меня что-то подтолкнуло, подсказало выход из тупикового положения. Прямо под окнами был искусственный пруд, столь модный у новых русских. В нем было все, что требовалось для крутого антуража: искусственный водопад, камни, песок. Судя по водопаду, глубина пруда больше полутора метров, мутная вода может стать надежным пристанищем для хозяйского трупа. Если в шкафу труп найдут в течение суток, то в пруду это будет сделать довольно не просто — ни цвета, ни запаха. Судя по всему, воду здесь практически не меняют.

Поняв, что у меня нет времени для размышлений, я подбежала к мертвому пахану, схватила его за ноги и потащила к окну. Думаю, нет смысла описывать, каких титанических усилий мне это стоило. Подтащив труп к окну, я мысленно поблагодарила бога, что комната находится на первом этаже. Перевалив труп через подоконник, я собралась с последними силами и скинула его вниз. Как только тело мертвого пахана полностью исчезло в воде, по моим горячим щекам потекли обжигающие слезинки.

— Пусть вода тебе будет пухом… — произнесла я какую-то ахинею и вновь посмотрела на ничуть не изменившейся пруд. Словно и не было никакого трупа. Даже вода не вышла из искусственных берегов. Даже не вышла… Труп всплывет только через несколько дней. Значит, у меня в запасе несколько дней. Это хорошо. Это даже очень хорошо. Я сделаю все возможное, чтобы отсюда выбраться.

Крепко закрыв окно, я сняла свое порванное, окровавленное платье и принялась вытирать кровь, которая была буквально повсюду. Увидев графин с водой, я вылила воду на диван и принялась тщательно его отмывать.

— Вот и все. Сволочь. Вот и все. А кровь-то у тебя какая гадкая! Прямо не хочет оттираться. Такая же гадкая, как и ты сам. Грязная кровь. Только грязь может столько всего испачкать.

Как только диван, паркетный пол и подоконник приняли свой первоначальный вид, я допила остатки виски и совершенно голая, не считая разорванных, еле державшихся на мне трусов, высунулась из гостиной, прижимая к груди свое мокрое, окровавленное платье. К счастью, в полутемном коридоре никого не было, и мне удалось добежать до своей комнаты незамеченной. Когда задуманное свершилось, я быстро сняла с себя порванные трусы, положила их с тем, что осталось от довольно красивого платья, в пакет и спрятала под кровать. Затем залезла под душ и судорожно принялась смывать с себя следы насилия, громко стеная от боли. Надев ночную рубашку, я подошла к зеркалу и с ужасом увидела свое разбитое, распухшее лицо. Это было крайне неприятное зрелище, и этому зрелищу были нужны объяснения.

И весьма достоверные, чтобы не вызывать ни у кого сомнения.

Мне уже ничего не было страшно. Ничего. Выйдя из своей комнаты, я прошла по длинному коридору, поднялась на второй этаж и кубарем скатилась вниз с такими громкими воплями, на которые только была способна. Мои нечеловеческие вопли не могли оставить равнодушными обитателей дома. В тот момент, когда я каталась по полу и громко рыдала, ко мне подбежала заспанная домработница и запричитала перепуганным голосом:

— Что произошло? Что случилось? Я только уснула, что-то самочувствие неважное. Решила пораньше лечь. Прилегла и вдруг слышу такой гром…

— Я спускалась со второго этажа, засмотрелась на висевшую на стене картину и упала с лестницы. Я ударилась прямо лицом… Я разбила свое красивое лицо…

Елена Михайловна помогла мне приподняться и заставила сесть так, чтобы я облокотилась о стену. Посмотрев на мое лицо, она вскрикнула и стала гладить меня по голове, как маленькую девочку.

— Ты ничего себе не сломала?

— Вроде бы нет. Только лицо.

— Ты его не сломала, а разбила. Шея распухла так, словно тебя душили…

— Я когда летела, старалась приподнять голову и несколько раз ударилась плечом и шеей о ступеньки.

— Бедная девочка. А ноги целы?

— Должно быть, целы.

— Потерпи. Сейчас я обработаю твои раны. Только схожу за аптечкой. Выпьешь обезболивающего, и сразу станет намного легче.

Я вновь заревела и схватилась за голову. В конце концов, я актриса, значит, я могу играть не только на сцене, но и в жизни. Я ни минуты не сомневалась в своих актерских способностях и сыграла настолько правдоподобно, что все походило на самую настоящую реальность. Домработница не на шутку перепугалась и бросилась за всем необходимым, чтобы оказать мне помощь. Рядом со мной присели на корточки двое мордоворотов. Один из них был мне довольно хорошо знаком. Я имела честь прогуливаться с ним несколько часов назад и, если я не ошибаюсь, его звали Женькой.

— Послушай, подруга, ты это… Ты чо, с лестницы, что ли, свалилась?

Странно, но в его голосе были слышны какие-то жалостливые нотки.

— Свалилась, — жалобно ответила я.

— А как тебя угораздило?

— На картину засмотрелась. Картина красивая. Я вообще живопись очень люблю. Такой красоты никогда раньше не видела.

— На фига ты засматриваешься! Ты это… Ты потерпи. Щас Елена тебя подлечит. Она в этих делах мастер. У нас тут одного пацана стрельнули. Он в больницу не захотел. Вернее, нельзя было. Он в розыске. Мы его привезли к Елене. Она его выходила. У нее тут травы — целые мешки. Она какие-то отвары лечебные делает. Прямо народная целительница, в натуре.

— Женька, а ты помнишь, как мы в подвале одного комерса поганого держали, который бабки не отдавал? — спросил второй мордоворот.

— Помню.

— А ты помнишь, как его пришлось поломать, потому что он, сука, жадный был? Я таких жадных вообще никогда не видел. Он лучше смерть примет, чем со своими бабками расстанется. Его тоже Елена выходила. Она когда ему еду носила, какие-то примочки делала. Короче, на ноги его подняла. У нее дар целительницы. Ей бы кабинет открыть да с людей бабки манать. Вроде как потомственная знахарка, лечит от всех недугов. Народ без башки, сразу попрет. И она бы нормальные бабки лупила и в общак бы нормально отваливала. Крышу бы мы ей нормальную сделали. О такой крыше каждая бы самозванка мечтала…

Сколько раз пахан предлагал ей заняться нормальным делом, а она ни в какую. Дура баба. Если бы моей матушке такое предложили, она бы никогда не отказалась.

Увидев подошедшего урода, я мысленно отметила, что вся компания в сборе. Вместе с ним подошла и Стрелка, которая не вызывала у меня ничего, кроме отвращения. Увидев меня, она несколько раз рыкнула и скрылась из поля зрения.

— Что здесь про-изош-ло? — пропел урод своим противным гнусавым голосом.

— Твоя будущая жена харю разбила, — ответил мордоворот по имени Женька. Затем, видимо, осознал, что перед ним стоит сын хозяина дома, и убрал из лексикона неприличное слово. — Вернее, лицо. С лестницы упала.

— А что ты дела-ла на-верху? — поинтересовался урод.

— Гуляла по дому. Перед сном. Ты же не захотел меня вывести на улицу, вот мне и пришлось гулять по дому.

— А ты ме-ня и не про-си-ла.

— А как я могла тебя о чем-то просить, если ты был занят своей любимой собакой, — злобно проговорила я и подставила лицо Елене Михайловне, которая принялась обрабатывать мои раны.

— Да ты хорошо выпила! — Домработница покачала головой и принялась дуть на мои раны.

— А что мне еще остается… На моем месте вы бы сделали то же самое. От такой жизни не только запью, но и закурю.

Домработница убрала аптечку и стала подозрительно разглядывать мои многочисленные синяки на руках. Заглянув в мои жалостливые, полные боли глаза, она, по всей вероятности, рассталась со своими сомнениями.

— Болит? Сильно болит?

Я не ответила. Я смотрела прямо перед собой.

Глядела на Елену Михайловну, но почему-то ее не видела. Я глядела сквозь нее, словно она была совершенно прозрачная.

Глава 8

Лежа в своей комнате, я попыталась прокрутить в памяти все события, которые произошли за довольно короткий промежуток времени.

Вспомнить тот момент, когда в моей руке очутился револьвер, я не смогла. Это оказалось практически непосильной задачей. Он просто очутился, и все. А затем выстрелил…

Мне хотелось возвратиться в детство и рассказать обо всем, что случилось, матери. Она бы обязательно меня поняла. И пожалела, несмотря ни на что. Потому что она моя мать, а я ее дитя. Бог мой, как же это хорошо, когда у тебя нет никаких забот, а все твои детские и даже недетские проблемы решают взрослые. Как же это хорошо!

Сон не шел. Бережно обработанные Еленой Михайловной раны ныли и напоминали о том, что было сегодня ночью. Не проходило и страшное ощущение металла в ладони… Еще никогда в жизни я не была такой изнеможенной и такой усталой.

Стоило мне хоть немного прикрыть веки, как я видела пахана. Он лежал на дне пруда, лицом вниз, с простреленным затылком, из которого по-прежнему сочилась кровь. Его поедали мелкие рыбки и кусали назойливые пиявки. Он лежал неподвижно и, конечно же, не ощущал боли. Придет время, и труп всплывет. Только вот сколько же времени у меня в запасе? День, два, три, неделя?

Не знаю. Но я знаю, что оно у меня ограничено.

Господи, до чего ж суров этот мир. До чего же он жесток и не прост. Особенно когда ты остаешься одна и тебе неоткуда ждать помощи.

И все же я смогла уснуть. Мне приснился ужасный сон. Будто на меня надели наручники и посадили в маленький автомобильчик с зарешеченными окнами. Я пыталась сказать всем о том, что это была самая настоящая самозащита, но меня не хотели слушать. Я чувствовала себя, словно загнанное животное, и не могла поверить, что меня обвиняют в убийстве и хотят покарать по всей строгости закона.

Я проснулась в холодном поту и первым делом посмотрела на часы. Ровно три часа ночи. Я проспала всего час. Господи, да разве за час может быть такое количество сновидений! Неужели сон в руку? Нет. Сон не в руку. Подойдя к окну, я смахнула холодный пот со лба и быстро проговорила:

— Куда ночь, туда и сон. Куда ночь, туда и сон.

Мое самочувствие было не просто паршивое.

Оно было ужасное. Я не хотела убивать пахана. Я смутно помнила, как же все это произошло: я просто хотела его остановить… И остановила. Навсегда. Мне не за что винить себя и искать оправдание. Я всего-навсего жертва. Жертва тех обстоятельств, в которые так нелепо попала.

В дверь еле слышно постучали. Три часа ночи.

Кому я могла понадобиться? Может, уроду, а может, охранники тоже решили поразвлечься? Этот дом полон опасностей, и я не должна открывать дверь.

— Кто? — буквально умирая от страха, спросила я дрожащим голосом.

— Открывай, свои, — тут же послышалось за дверью.

Голос был чужой, но мне показалось, что я слышала его раньше. Хорошо, что это был не урод, которому наскучила компания Стрелки.

— Свои все дома, — все так же нерешительно сказала я и приложила ухо к двери.

— Открой, у меня разговор.

— Какие разговоры могут быть в три часа ночи? Приходи утром.

Я почувствовала, как закружилась моя голова. Вдруг кто-то нашел пахана в пруду и просек, что это имеет отношение ко мне. Если разговор неотложный, то есть всего одна-единственная причина для того, чтобы он состоялся незамедлительно. И причина этому — смерть пахана. Возможно, кто-то заметил его отсутствие и кинулся на поиски.

— Открой. Ты смотрела на меня сегодня на прогулке. Я был в беседке вместе с другими ребятами.

Когда до меня дошло, что это Макс, меня обдало жаром, и я не просто открыла — я распахнула дверь. Меня не обманули. Передо мной стоял полупьяный Макс и смотрел на меня таким же взглядом, как когда-то в ресторане.

— Привет. Зайти можно?

— Заходи. — Я никак не могла успокоиться и хотя бы немного скрыть свое волнение.

— А у тебя уютненько. Со вкусом.

Макс прошел в комнату и сел на стоящий у окна стул.

— Спасибо, только мне этот гребаный уют до одного места.

Быстро закрыв дверь, я села недалеко от Макса на пол.

— А что ты на пол-то уселась?

Макс уже хотел было уступить мне свой стул, но я решительно замотала головой, давая понять, что мне и на полу неплохо.

— Ну, что ты на меня так уставился? Любуешься, как я выгляжу без косметики в ночной рубашке и с разбитым лицом?

— Даже с таким лицом ты фантастически красива, — ничуть не смутился Макс. — У тебя красивые волосы, несмотря на то что они растрепаны и уже давно не видели расческу. У тебя безупречно нежная бархатистая кожа, несмотря на то что на ней столько ссадин и синяков. Даже без косметики, только что выдернутая из кровати, ты выглядишь сногсшибательно. У тебя внешность звезды. Наверно, ты никогда не прилагала особых усилий, чтобы стать звездой. Даже эта ночная рубашка не скрывает изгибов и изящных линий твоего тела.

Макс откровенно меня рассматривал, чем вызывал мое смятение и нарастающее возмущение.

Я знала, что выгляжу отвратительно, и воспринимала его несвоевременные комплименты как самую настоящую лесть.

— Я не люблю лесть. Ты прекрасно знаешь, что сейчас я совсем не тяну на кинозвезду.

— А я никогда и не видел в тебе кинозвезду. Даже тогда, в ресторане, я увидел просто красивую женщину.

Неожиданно для себя я уткнулась Максу в колени и громко заплакала. Макс опешил. По всей вероятности, он не ожидал такого поворота событий.

— Ты чего? Прекрати. Тебе слезы совсем не идут. Успокойся. Расскажи, как ты очутилась в этом доме и что вообще с тобой приключилось. Я, когда увидел тебя здесь, сразу почуял неладное. Ты была такая бледная… Дураку понятно, что ты не собираешься замуж за сына пахана. А может быть, ты крутишь роман с паханом? Скажи правду, ты его любовница? И давно ты с ним встречаешься? А кто смог поднять на тебя руку? Почему у тебя разбито лицо? Я чувствую, что что-то не так. Я тут порешал кое-какие вопросы, затем отъехал по делам и вернулся. Немного выпил с паханом и решил остаться переночевать. Я и раньше ночевал здесь. Но сегодня остался только с одной целью — встретиться и поговорить с тобой.

— Ты по поводу общака все решил?

Я слегка успокоилась и положила свою голову на колени Макса.

— Решил, — немного смутился тот и нежно дотронулся до моей разбитой губы. — А что тебя наш общак так волнует?

— Сдался мне ваш общак! Я просто поинтересовалась.

— Я тебе просто и отвечаю. С общаком полный порядок.

На минуту я затаила дыхание и посмотрела на Макса в упор. Затем потерла затекшие виски и тихо спросила:

— А ты уже давно в доме?

— Да нет.

— Сколько?

— Где-то около часа.

— Около часа?!

— Ну да. А что тебя смущает?

Макс взял мою руку в свою и нежно ее погладил. Я побледнела и начала задыхаться.

— Что с тобой? Тебе плохо?

— Паршиво.

— Может быть, принести воды?

— Нет. Не нужно. Ты хочешь сказать, что этот час ты пьянствовал с паханом?

— Ну, пьянствовал…

— Прямо сейчас?

— Прямо несколько минут назад. Мы нормально выпили. Пахан сказал, что устал и пошел спать в свою комнату. Я всегда ночую в спальне для гостей. Но я не пошел в спальню. Я пошел к тебе. Ты же понимаешь, что я остался ночевать только из-за тебя…

— Понимаю. И где вы пили?

— В гостиной. Под окнами гостиной такой прикольный пруд… Пахан специально приказал его сделать прямо под окнами. Он как напьется, так начинает рыбок кормить, лягушек. Кинешь кусочек хлеба, так столько рыб наплывет… Прикольное зрелище. Представляешь, что пахан отмочил. Он вылил в пруд полбутылки виски. Говорит, всякая живность тоже любит выпить. Он ей иногда такие праздники устраивает.

Я задрожала и отползла от Макса на довольно приличное расстояние. Затем откинула прилипшие к моим окровавленным ранам волосы и, вжавшись спиной в батарею, спросила:

— Макс, ты что-то знаешь?! Ты что-то видел?! Не томи душу, говори…

— А что я должен говорить? Я тебе все сказал. Я бы тебя хотел послушать. Как ты попала в этот дом и по своей ли воле ты здесь находишься. Наши пацаны молчат. Никто ничего не знает. Только Женька сказал, что ты за Лешика замуж выходишь. И сказал это таким серьезным голосом… Женька пацан серьезный. Он за свой базар отвечает. Ты что, и вправду за Лешика замуж выходишь? Я почему-то, когда тебя в этом доме увидел, подумал, что ты любовница пахана. У него бабок немерено. И деньги и власть. Прямо настоящая империя. У него даже свой ангар с частным самолетом имеется. И площадка для посадки самолета находится прямо за домом. Второй частный самолет стоит во Внукове. Там у него место арендовано. Он постоянно свои самолеты меняет, словно это обычные машины… Сейчас многие крутые заводят себе любовниц из мира шоу-бизнеса. Сейчас это очень престижно. Звездная любовница придает тебе самому особую важность и вызывает зависть окружающих. Это как обоюдная сделка. У него большие деньги, а у нее известность и людское поклонение. Я и удивился, когда Женька такое отмочил. Да вроде он не комик, а серьезный пацан…

— Женька пацан серьезный, — с немалой долей сарказма передразнила я Макса. — Пацан… Твоему Женьки уже под сорок, а он все пацан. Башка седая. Понятия у вас какие-то странные. У вас наверно и семидесятилетние пацанами считаются.

— А что тут плохого? Существуют нормальные блатные понятия. Он же не гнида, а пацан. Это даже очень нормально сказано. С уважением.

Макс замолчал, но по-прежнему не сводил с меня глаз.

— А ты что от меня отскочила как ошпаренная?! Ты меня боишься, что ли?

— Макс, ты что-то знаешь? — вновь повторила я свой вопрос и поглубже вдохнула.

— Что? О чем ты?

— Ты что-то знаешь про пахана? Я думаю, ты понимаешь, что именно я имею в виду.

— Ты по поводу того, что ты его любовница? Да тут и дураку понятно, а иначе что бы ты делала в этом доме! Только непонятно, почему вы спите по разным комнатам. Ты бледная, потому что вы поссорились? Он тебя побил? А может, вы спите раздельно потому, что у тебя критические дни…

— Дурак ты. При чем тут критические дни?! Если между людьми нормальный, полноценный секс, то и критические дни не являются помехой. Мне от тебя незачем скрывать. Я не любовница пахана, никогда ею не была и уже вряд ли буду. — Я замолчала, подумала о мертвом пахане и вновь повторила свою фразу:

— Я никогда не буду его любовницей. Теперь уже точно никогда не буду. Никогда. Ни здесь, ни на том свете.

— А при чем тут тот свет? Ты что пахана хоронишь… У него здоровье знаешь какое, он всех переживет. Он может две бутылки виски выпить, и ничего. Он кого хочешь перепьет. Да и не только перепьет, но и переживет.

— Я его не хороню. Я хочу знать, что ты о нем знаешь.

— А что я должен знать? Я не понимаю, к чему ты клонишь?

— Мне кажется, что ты все прекрасно понимаешь, просто издеваешься надо мной самым наглым образом. Если ты что-то видел и что-то знаешь, то лучше скажи. Не нужно ходить вокруг да около. В этом нет никакой необходимости. Ты поможешь мне выбраться на свободу, а я заплачу тебе за это хорошие деньги.

— Ты что, богатая, что ли?

— Не богатая. Только с тех пор, как я стала жить самостоятельной жизнью, я вывела для себя одно золотое правило: любая помощь требует материального вознаграждения. В наше время за красивые глаза никто не помогает. Нет бабок — и не будет никакой помощи. Нынче даже доброе слово денег стоит.

— Я что, похож на альфонса?! — не на шутку разозлился Макс.

— А ты считаешь, что помощь оказывают только альфонсы?

— Я считаю, что деньги с женщины может взять только альфонс.

— Бред. Если и вправду так думать, то можно считать альфонсами все мужское население нашей страны. Мужики стали хапугами. Они уже не смотрят на женщину с восхищением, а только и думают, как с нее побольше урвать.

— Я к таким мужикам не имею ни малейшего отношения. Мне кажется, что ты тоже что-то не договариваешь. Что я должен знать о пахане?

Я немного прокашлялась, уже в который раз вдохнула побольше воздуха и начала свой малоприятный допрос.

— Когда ты приехал в дом?

— Я же тебе сказал, час назад.

— И весь этот час ты пил с паханом?

— Пил с паханом.

— А затем ты пошел ко мне, а пахан к себе?

— Я его в постель не укладывал и теплым одеялком не укрывал. Я только видел, как он пошел в сторону своей спальни и дождался, пока у него захлопнется дверь. Я и должен был дождаться. А то если бы он к тебе на трахатушки собрался, я бы вторым не пришел…

— Да пошел ты со своими трахатушками. Ты же ко мне явно пришел не трахаться?!

— Нет, — немного смутился Маке. — Я пришел к тебе на разговор.

— И на этом спасибо. И где вы с паханом пили?

— Как — где? Ну где он обычно пьет? В гостиной.

— А говорят, пахан пил в гостиной еще в двенадцать часов.

— Может быть. Когда я в нее зашел, он уже был достаточно пьян. Он сидел на диване с рюмкой виски и разговаривал с кем-то по мобильному телефону. Как увидел меня, махнул рукой и был просто счастлив, что я составил ему компанию. Пахан привык пить в одиночестве. Он не любит пить с пацанами. Только я могу составить ему компанию. Он искренне мне обрадовался.

— А разве пахан бывает искренним?

— Бывает. По крайней мере со мной — бывает. Как с другими, не знаю.

— И как он выглядел? — Мой голос предательски задрожал, я боялась сорваться и забиться в истерике.

— В смысле?

— В смысле того, все ли с ним было в порядке?!! — крикнула я и подтянула колени к подбородку.

— Все в порядке… А что у него должно быть не в порядке?

— Может, у него затылок как-то не так выглядел?!!

— Нормальный затылок. Обыкновенный…

Не выдержав, я упала на пол и забилась в истерике. Перепуганный Макс сорвался с места и принялся меня успокаивать.

— Что происходит? — спрашивал он, прижимая меня к себе.

— Ты что-то знаешь!!! Ты что-то знаешь, но не хочешь мне говорить!

— Да что я должен знать, черт бы тебя побрал?!

Я сделала над собой усилие и успокоилась.

Макс не мог пить с паханом хотя бы потому, что пахана больше нет. Я убила его собственными руками и скинула в пруд. Мне не могло все это померещиться. Я всегда мыслила здраво и никогда не страдала ночными галлюцинациями. По всей вероятности, такими галлюцинациями страдает Макс. Возможно, он хорошенько выпил и напутал со временем, а возможно, он вообще сидит на наркотиках и абсолютно не ориентируется во времени.

— Макс, а ты травку употребляешь? — задала я довольно бестактный вопрос, от которого еще больше заволновалась.

— Травку?!

— Ну да… Коноплю, например.

— Коноплю — нет. Из травки я употребляю только укроп и петрушку, — нервно усмехнулся Макс.

— Я имею в виду наркотики…

— Ну, так выражайся яснее. Я похож на наркомана?

— Не похож.

— Ну, тогда зачем спрашиваешь?

— А у тебя со временем никогда никакой путаницы не было?

— Не было. Да в чем, собственно, дело-то?! Ты что меня за нос-то водишь?! Я что, на лоха похож?! — не на шутку разозлился Макс и посмотрел на меня крайне недобрым взглядом.

Я, конечно, далеко не психолог и никогда не отличалась особыми знаниями в этой области, но, посмотрев в честные глаза Макса, подумала, что он не лжет. Скорее всего, он пил с паханом. Конечно же пил, от него так и разит перегаром… Но только не сейчас. Намного раньше… До того, как я пришла в комнату и как его убила…

А затем состоялся разговор. Обо всем. О том, как я поругалась со своей самой лучшей подругой и пошла погулять. Одна. О том, как меня похитили и в буквальном смысле слова подарили уроду сначала в качестве игрушки, а затем в качестве будущей жены… О том, как неожиданно для себя самой я стала пленницей, потерявшей надежду на спасение… Я промолчала только об одном. О том, что меня изнасиловал пахан и мне пришлось отомстить за это. Макс внимательно слушал и ни разу не перебил. Как только я закончила свой рассказ, он снял галстук и расстегнул верхние пуговицы рубашки.

— Бред какой-то… — только и смог выговорить он.

— Ты мне не веришь?!

— У меня нет оснований тебе не верить, а у тебя нет никаких оснований мне врать. Только твой рассказ не укладывается у меня в голове. Фантастика.

— Если он не укладывается у тебя в голове, то представь, что он точно так же не укладывается у меня! Представь, как я смогла свыкнуться с этой реальностью и не сойти с ума! — прокричала я.

— Не кричи, а то разбудишь весь дом. У меня создается впечатление, что тебе требуется помощь психиатра.

— А как, по-твоему, я должна себя вести?! Радоваться жизни и веселиться?! Психиатрическая помощь требуется не мне, а обитателям этого дома.

Я посмотрела на Макса и решила, что он непременно поможет. Я ведь это почувствовала, как только увидела его в первый раз в беседке. Вернее, нет. В беседке я увидела его уже во второй раз. В первый я видела его в ресторане. Судьба свела нас не случайно. Без него мне не справиться.

— Помоги мне, — еле слышно прошептала я и от волнения прикусила свою и без того сильно разбитую губу. Я сморщилась от дикой боли, смахнула кровь и принялась шептать так, как произносят заклинание:

— Помоги мне, пожалуйста. У меня никого больше нет. По крайней мере здесь.

Вспомнив о пахане, лежащем на дне пруда, я подумала, что у меня слишком мало времени, что мне нужно сбежать отсюда как можно скорее, иначе все обернется против меня.

— Помоги, помоги, — почти бессознательно шептала я и смотрела на Макса глазами, полными надежды. — Если ты мне не поможешь, я умру. Я не смогу здесь пробыть и дня. Я уже медленно умираю. Мне кажется, что от меня отламывают по маленькому кусочку. Сначала от души, затем от тела, а потом и от разума… Я прошу тебя о помощи так же, как может просить обыкновенная земная женщина. Я могу отблагодарить тебя деньгами. Бог дал, и я стала зарабатывать. Если тебе не нужны деньги, можешь взять мое тело. Если оно, конечно, тебя интересует. А хочешь, возьми и то, и другое сразу. Мне уже нечего терять.

Меня снова начала бить лихорадка. Интересно, а от нее умирают? Сейчас я отдала бы все на свете, чтобы умереть…

Обхватив колени руками, я принялась раскачиваться из стороны в сторону, словно душевнобольная, и даже напевала что-то себе под нос. Я с радостью подумала о том, что осталось совсем немного, и я отойду на тот свет. Возможно, меня не станет от сердечного приступа, потому что нервы на самом пределе. Возможно, я умру от лихорадки, с которой я уже просто не смогу справиться…

А может, я просто сойду с ума. Жизнь в психиатрической лечебнице приравнивается к смерти…

Может быть… Когда меня не станет, ничего не изменится, только газетчикам прибавится немного работы. Поклонники… Поклонники будут поклоняться другим идолам. Очень скоро меня все забудут. И все же стоило прожить эту жизнь хотя бы для того, чтобы испытать настоящую славу.

Признаться честно, я никогда не считала себя выдающейся личностью и всегда избегала мужчин, которые выбирали меня только из-за популярности, совершенно не обращая внимания на мой внутренний мир. Господи, а ведь еще совсем недавно я была полна решимости, мечтала осуществить столько грандиозных планов. Я мечтала сняться в одном очень заманчивом сериале, сыграть в замечательном спектакле и даже написать собственный сценарий. А еще я мечтала сделать пластическую операцию и стать еще красивее. Я никогда не стыдилась этого желания. Природную красоту нужно поддерживать, а пластические операции творят чудеса. Можно и в тридцать с хвостиком выглядеть так же, как и в девятнадцать.

Я понимала, что зрители по-своему жестоки. Они хотят знать все. Натуральные ли у тебя волосы, силиконовая ли у тебя грудь, подтянуто ли у тебя лицо. Иногда хотелось перестать привлекать внимание, смешаться с толпой, но ничего не получалось.

Я вновь смахнула капающую с губы кровь и посмотрела на молчащего растерянного Макса. Я не понимала, почему он молчал. Возможно, он переваривал все, что ему довелось услышать, а услышанное вызывало у него какие-то сомнения и никак не укладывалось в голове. А может, он обдумывал свой отказ, потому что не мог наплевать на бандитские законы, поставить на кон свою безупречную среди братков репутацию. Он молчал.

— Ты мне не поможешь. — Я не обращалась к Максу. Я даже перестала смотреть в его сторону. Я говорила сама себе. — Я поняла, что ты не поможешь. Ты же братан, а это твоя семья. Если меня похитили, значит, это кому-то нужно. Ты не пойдешь против своих товарищей. Да и зачем?! Репутация превыше всего. Что бы они ни сделали, они правы. Это не подлежит обсуждению. Ерунда, что похитили беззащитную женщину, чтобы выдать ее замуж за сумасшедшего урода. Это ерунда. Женщина виновата уже тем, что она телезвезда и очень приглянулась изуродованному шизофренику. Это ерунда, что она сойдет с ума или наложит на себя руки. Тебе наплевать на ее страдания, на то, что ее избили, как скотину. Это не имеет никакого значения. Ведь вы цените только себя и можете сострадать только своим близким, а до людей вне вашего мира вам просто нет дела. Знаешь, я на тебя не обижаюсь, не имею на это права. Но я хочу, чтобы ты знал — я поняла, что теперь совсем одна. Где-то там, в другой жизни, остались близкие мне люди, которые уже, наверное, извелись от безрезультатных поисков.

Где-то там и сотни поклонников со своими беспардонными вопросами и безобидными просьбами автографов. Но все же в той жизни я всегда себя чувствовала как за каменной стеной. Я ничего не боялась. Ничего, кроме того, что могу вдруг оказаться за бортом известности. Правда, иногда мне было очень больно. Особенно когда обо мне писали гадости, врали, а многие этому верили и осуждали меня за аморальный образ жизни. В такие моменты мне хотелось сбежать, спрятаться и не высовывать голову. Но я хочу вернуться и посвятить себя карьере, без которой не могу жить. Хочу, чтобы меня осаждали поклонники, а фанаты мечтали дотронуться до моей руки. И пусть пишут даже самые безобразные гадости. Пусть говорят, пусть осуждают, но только не молчат. Плохо или хорошо говорят, но не молчат. Если человек говорит, значит, он не безразличен. А еще, еще я хочу связать свою судьбу с одним человеком. Не могу жить одна. Это вредно. Вредно и для здоровья, и для карьеры. Одинокая женщина не может быть счастливой. И пусть желтая пресса не оставляет меня в покое, я вытерплю. Я очень терпеливая женщина. Вытерплю не только я, но и мой будущий муж, потому что он тоже очень терпеливый. Мы очень долго проверяли свои чувства на прочность для того, чтобы воссоединиться.

Закончив свой монолог, я вновь встретилась взглядом с Максом и прочитала в его глазах любопытство.

— У тебя есть любимый человек? — спросил он.

— Есть.

— Тогда почему же ты предлагаешь мне свое тело?

— Потому что мне больше нечего предложить. В данный момент у меня даже денег нет. Только тело.

— А ты считаешь, что любимый человек понял бы твою жертву?

— Не знаю, но я не хочу об этом думать. Я вообще не хочу ни о чем думать. Ни о чем, кроме своего освобождения.

Я постаралась посмотреть на Макса теми глазами, которыми я смотрела на мужчин до своего похищения. Он был довольно интересным, подтянутым и совершенно не походил на братка. Ни на братка, ни на «ботаника». Он был каким-то особенным, и я бы сказала даже благородным. Наверно, именно поэтому я и увидела в нем союзника. Союзника с благородными мужскими чертами.

— Наверно, тяжело быть знаменитой, — неожиданно посочувствовал он. — Я наблюдал за тобой в тот вечер в ресторане. Люди смотрели на тебя, терялись и совершенно не знали, как себя вести в твоем присутствии. Наверно, такой слепой фанатизм не вызывает ничего, кроме головной боли. Я понимаю: превратившись в звезду, ты перестала быть просто женщиной. Окружающие обращаются с тобой как с вещью. Тебе могут сказать гадость за спиной, посмеяться прямо в лицо, плюнуть или посмотреть сверху вниз. Для того чтобы мириться с такой жизнью, нужно быть очень сильной. Слабая личность не смогла бы все это вынести. — Макс встал, посмотрел на часы, покачал головой, давая понять, что уже очень поздно. — Светает, — ласково сказал он и взял меня на руки.

Я не пыталась сопротивляться и сразу поняла, что он несет меня на кровать. Похоже, Макс мне поможет. Он обязательно мне поможет, но за это он возьмет «натурой». Наверно, деньги ему не нужны, а вот от звездного тела он бы не отказался. В конце концов, мы живем один раз, и не каждому дан шанс переспать со звездой. Что ж, правильное решение, довольно мудрое. Бережно положив меня на кровать, Макс достал носовой платок и промокнул им мою разбитую губу.

— Тебе больно?

— Нет. Я не чувствую боли.

— Это потому что у тебя шок.

— Ты мне поможешь? — почти выдавила я из себя и почувствовала, как из моих опухших глаз потекли слезы.

— Помогу.

— Спасибо.

Я постаралась улыбнуться и покорно подняла ночную рубашку. На мне не было нижнего белья. Трусики разорвал пахан, а к лифчикам я как-то не привыкла и постоянно их игнорировала. Раздвинув свои длинные ноги, покрытые множеством синяков и царапин, я притянула Макса к себе и тихонько всхлипнула:

— Возьми меня. Ты же этого хотел. Ты когда-нибудь спал со звездами?

— Нет и не горю желанием.

С ужасом посмотрев на мою некогда красивую грудь, покрытую ссадинами и синяками, Макс сложил мои ноги вместе и опустил ночную рубашку.

Затем накрыл меня пледом и бережно вытер мои слезинки.

— Я тебя не хочу и даже если бы сильно хотел, то никогда бы не смог воспользоваться той ситуацией, в которой ты оказалась. Это смог бы только законченный подонок, я никогда не относился к их числу. Лучше побереги свое тело и свои ласки для любимого человека. Я тебе помогу.

— Почему?

Мой вопрос заметно смутил Макса. Он растерянно пожал плечами, но быстро нашелся.

— Считай, что я помог тебе как поклонник. Думаю, если бы кто-то из твоих поклонников узнал, что ты в беде, он сразу бы поспешил на помощь. Именно так я и сделаю.

— Когда?

— Что — когда?

— Когда ты мне поможешь?

— В самое ближайшее время. Я все как следует обдумаю и помогу тебе с побегом.

— Спасибо.

— Еще рано благодарить. Слишком рано. А теперь постарайся уснуть. Ты должна немного поспать. Несколько часов сна, и ты будешь выглядеть намного лучше. Завтра я скажу тебе, как лучше организовать побег. Все надо сделать с умом, потому что чужие еще никогда не выходили отсюда живыми.

Макс направился к двери, но что-то его остановило.

— Знаешь, если бы я был твоим любимым человеком, я бы этого подонка убил, не раздумывая ни минуты.

— Какого подонка?!

— Того, кто пытался тебя изнасиловать.

— Мой любимый человек слишком далеко и не может за меня заступиться. Мне пришлось самой позаботиться о себе, — глухо сказала я и закрыла глаза.

Глава 9

Как только за Максом закрылась дверь, я улыбнулась. Прямо рыцарь на белом коне! Только бы не обманул… Мне не хотелось думать о живом пахане, я знала точно, что он мертв. Макс что-то напутал. Наверно, он очень волновался, общаясь со мной. Я представила, как вернусь в свою нормальную жизнь, как обязательно от всех сбегу и один день проваляю дурака в своей квартире. Вдоволь высплюсь. Закажу из ближайшего ресторана суши, бутылку моего любимого красного вина, французский сыр, горький черный шоколад и еще какие-нибудь вкусности. Затем упаду обратно на кровать, возьму какую-нибудь книжку, например Николая Васильевича Гоголя, и буду уже в который раз перечитывать «Заколдованное место» или «Майскую ночь…». Я буду пить терпкое вино, читать и спать, читать и спать. А когда хорошенько отосплюсь, поеду в центр Москвы, оставлю машину на какой-нибудь стоянке, надену самые темные очки, чтобы меня никто не узнал, и пойду бродить по уютным московским улочкам. В тихом дворике сяду на лавочку и предамся воспоминаниям о тех людях, которые уже давно исчезли из моей жизни. Память, как клубок ниток, потянешь — обязательно размотаешь до конца. Я вспомню своих мужчин, которых у меня было немало. Затем позвонит Денис и сию же минуту ко мне примчится. Сядет рядом на лавочку, крепко обнимет меня за плечи, чем вызовет у меня самый что ни на есть настоящий детский восторг. Я забуду про своих прошлых мужчин, про свой родной город, в котором осталась жить моя первая любовь, про мои первые, такие трепетные свидания. Я забуду про все на свете, и весь свой мир, все свои чувства постараюсь сосредоточить только на том, кто примчался по моему первому зову, сел рядом и подарил мне спокойствие. Потом мы поедем куда-нибудь поужинать, а после нас ждет долгожданная ночь, где я почувствую его неутомимую страсть. После долгих ласк я закрою глаза, уткнусь в его такое родное плечо и усну. Что может быть приятнее, чем спать на плече у любимого человека! Только бы так было всегда. Только бы не наступило самое страшное и мы не стали отдаляться друг от друга. Только бы нам хватило терпения и мудрости, чтобы из наших отношений не ушел детский восторг и надежда… Ведь это значило бы, что уходит любовь. Только бы все это нас миновало… Только бы…

Я знаю, что весь мир держится на любви, и эту истину подтверждает множество чужих жизней и судеб. Наверно, самое главное — уметь пережить вспышку любовного ослепления, ни в коем случае не разочароваться друг в друге и постоянно поддерживать огонь чувств. Чтобы люди стали двумя половинками одного целого, требуется нескончаемое терпение. Тысячи людей женятся, но так и не могут создать счастливую семью. Живут вдвоем, но на самом деле каждый живет своей жизнью. Они думают, что стерпится — слюбится, но так не бывает. Любовь по заказу, по щучьему велению возможна только в сказке. Жизнь не сказка. И мы должны привыкать к ее сложностям.

Наверно, нам с Денисом будет очень трудно, потому что ему придется жить со звездой. Личная жизнь звезды всегда подвержена многочисленным слухам и скандалам. Да и я никогда не боялась эпатировать публику. Только бы попасть на свободу. Только бы…

Я мечтательно улыбнулась, потрогала свою припухшую губу и вновь предалась сладким мыслям. Ничего, скоро от этих побоев не останется даже и следа. Я приведу свое тело в порядок и стану, как раньше, самой красивой и желанной женщиной. Я буду стараться урывать лишний часик для сна, хотя при моей специальности это практически невозможно, пить много зеленого чая с жасмином, есть парные овощи, а если уж мне захочется хлеба, то он будет только черный и только грубого помола. И никаких стрессов и сладостей. Я буду увлажнять свое лицо самыми дорогими кремами, никогда не накладывать грим в нерабочее время и очень много времени проводить в объятиях Дениса. Как сказала знаменитая Софи Морсо, выглядевшая в свои тридцать пять, как в восемнадцать: «Любимый мужчина — лучший витамин, придуманный для нас природой».

Я не могла уснуть, может быть, оттого, что думала о Денисе. Интересно, неужели именно в разлуке так сильно обостряются наши чувства? И вырвалось наружу то, что я скрывала и прятала в тайнике своего сердца. Больше я ничего не буду скрывать. В любви не должно быть тайн.

У меня пересохло горло. Я поднялась с кровати и решила сходить на кухню, чтобы выпить воды. Терпеть до утра просто не было сил. Пройдя по длинному коридору, я не раздумывая открыла кухонную дверь и попыталась нащупать выключатель.

— Вот черт, так и норовят закупорить весь дом, чтобы ни единого просвета не было… — пробурчала я себе под нос и принялась искать непонятно где расположенный выключатель.

Тут произошло нечто такое, что заставило меня вскрикнуть и чуть не потерять сознание.

Чья-то сильная рука крепко обхватила меня.

— Что это?!

— Не ори и не оборачивайся, — предупредил меня совершенно незнакомый мужской голос.

Мной овладел сумасшедший страх.

— Что вам нужно?!

У меня почти не было голоса, только глухие, сбивчивые хрипы.

— Закрой рот и не произноси ни звука. Закричишь — очень крепко об этом пожалеешь. А может, даже замолчишь навсегда.

Рука сжала мою шею еще крепче. Напавший ногой захлопнул кухонную дверь. Значит, мы остались вдвоем в закрытом помещении и со мной может произойти все что угодно.

— Кто вы и чего хотите? Может, мы договоримся…

Напавший пришел в ярость. Сжав мою и без того посиневшую шею еще сильнее, он, судя по всему, испытывал блаженство, глядя на мои страшные мучения.

— Я же велел тебе заткнуться! Сейчас будет еще больнее.

— Я буду молчать, только ослабьте хватку, — тихонько всхлипнула я и из последних сил дернула плечами, чтобы освободиться, но эта попытка ни к чему не привела. — Мне очень больно. Я сейчас упаду в обморок. Мне не хватает воздуха…

К моему удивлению, мужчина ослабил хватку.

Я облегченно вздохнула, постаралась наладить дыхание и, словно кролик, загнанный в угол клетки, ждала, что же будет дальше. Мы стояли в темноте пару минут, а может быть, даже и больше. Я была ни жива ни мертва и старалась не думать о том, что произойдет дальше. Только чувствовала, как мне дышат в затылок. Горячее, обжигающее дыхание и запах дешевого табака. Вернее, не запах, а вонь.

Дешевый табак не пахнет, дешевый табак воняет. От него слезятся глаза, першит в горле. Казалось, напавший весь пропитался дымом.

Я теряла терпение, но боялась проронить слово. Боялась, что на моей шее опять сомкнется чужая рука и принесет мне ту адскую боль, которую я испытала совсем недавно.

Неожиданно незнакомец задышал быстрее и стал тереться об меня сзади. Его движения становились все интенсивнее, а его набухшее мужское достоинство уперлось в мои ягодицы, прикрытые ночной рубашкой. Он снял руку с моей шеи и принялся тискать мою грудь. Я вскрикнула. Любое прикосновение к моей груди вызывало боль, пронизывающую все тело. Пахан слишком перестарался, тщательно подготавливая меня к предстоящему половому акту.

— Стой смирно и не дергайся. — Незнакомец больно ущипнул меня за сосок, призывая к беспрекословному подчинению. — Расслабься и не напрягай ягодицы. Я не буду в тебя входить. Я просто потрусь о них. Мне жалко тебя убивать. Ведь если ты будешь послушной, ты сможешь доставлять столько наслаждений, ни в каком сне не приснится.

— Я сегодня уже достаточно натерпелась. У меня страшно болит все тело. Отпустите меня, я пришла сюда, чтобы попить воды…

— Ну почему ты никак не заткнешься?! Придется тебя немного порезать.

Он попытался поднять мою ночную рубашку и наклонить меня. Я рванулась вперед, судорожно замахала руками, а затем что было силы заехала ему коленом между ног и выскочила из кухни. Незнакомец моментально согнулся и скорчился от боли. По всей вероятности, я не промахнулась, попала прямо в точку.

— Ты покойница, сука! Ты покойница! — донесся до меня вслед незнакомый голос.

Я на минуту остановилась и постаралась дослушать угрозы для того, чтобы избежать их исполнения.

— Я не дам тебе житья в этом доме, расправлюсь при первой возможности! Ты будешь проклинать тот день…

— Да пошел ты! — в сердцах крикнула я и бросилась к себе.

Забежав в свою комнату, я быстро закрыла дверь на засов и отдышалась.

— Вот тебе и попила водички…

Закутавшись в теплый плед, я легла на кровать, свернулась калачиком и постаралась унять дрожь. Прямо не дом, а настоящий замок с привидениями. Шаг вправо или шаг влево — сразу нарвешься на неприятности. В лучшем случае только на неприятности. В худшем — будешь изнасилована или убита. Мне было страшно, холодно и тоскливо. В таком состоянии нежелательно оставаться одной. Вот если бы сейчас пришел Макс, сел бы на краешек кровати, бережно вытер мою разбитую губу и погладил мои растрепанные волосы. Мне казалось, что сейчас раздастся стук в дверь, за которой весело скажут, что пришли свои.

Я впущу Макса и разревусь. Макс уложит меня на кровать, накроет пледом и успокоит. Он умеет успокаивать. У него это очень хорошо получается. Еще совсем недавно он так искренне заглядывал в мои глаза, полные слез… В этой чудовищной ситуации Дениса не было рядом, а волею судьбы, а может быть, даже волею Господина Случая рядом со мной оказался совершенно чужой человек, сумевший откликнуться на мои мольбы. Мне хотелось, чтобы Макс был рядом. Я чувствовала в нем своего спасителя, который пришел, чтобы свершить правосудие. Странно, я только что с ним познакомилась, но уже стала безгранично доверять. По большому счету, я открыла ему свою душу, ощутив сильное взаимное влечение. Он дал мне надежду. Словно в моей жизни захлопнулась одна дверь, а приоткрылась другая. И, как ни странно, в щелке этой двери был виден солнечный свет.

Макс не пришел. Ни через пять минут. Ни через десять, ни через двадцать. Наверно, он уснул сразу, как только ушел от меня.

Не знаю, как я провалилась в глубокий сон.

Проснулась от громкого стука. Вскочив с кровати, я потерла заспанные глаза и бросилась к зеркалу. Ну и вид! Словно у бомжихи, собирающей бутылки у пивного ларька… Ничего, бог даст, вернусь домой, приведу свою внешность в порядок за считаные деньки. Что-что, а наводить красоту я умею. Этого у меня не отнять.

Наверное, это пришел Макс. Не думаю, что мой вид может его шокировать. Вчера я выглядела не лучше. Я распахнула дверь и изменилась в лице.

На пороге стоял надушенный каким-то дерьмовым одеколоном урод и держал на поводке Стрелку. Собака злобно зарычала, а потом залаяла.

— Пошла вон, дура ненормальная! — крикнула я с ненавистью и чуть было не пнула псину ногой. — Проваливай, потаскуха!

Стрелка залаяла еще громче и укусила меня за ногу. Я громко вскрикнула. Стрелка почуяла запах крови и с громким лаем попробовала укусить меня вновь. Это окончательно взбесило меня.

— Ах ты, гадкое животное!!! — закричала я. — Не смей приближаться ко мне, дерьмо собачье!!! — Я пнула не на шутку разбушевавшееся животное. Собака поджала хвост и бросилась прочь.

Перепуганный урод пригрозил мне своим недоразвитым кулаком и пропел недовольным голосом:

— Если ты еще раз тро-нешь мою Стрел-ку, тебе не поздо-ро-вит-ся.

— Не поздоровится твоей псине, если она еще хоть раз сунет свой вонючий нос в мою комнату!

— С одной сто-ро-ны мне приятно, что ты так силь-но ме-ня рев-нуешь, а с другой, я начи-наю тебя не-навиде-ть за то, что ты оби-жаешь мою со-баку. Что вы, две женщи-ны, не мо-же-те пола-дить между собой и по-де-лить одно-го мужчину?!

Я остолбенела от этих слов и подумала, что просто сошла с ума. Оно и понятно. Я где? В сумасшедшем доме. А в сумасшедшем доме может сойти с ума даже совершенно здоровый человек.

— Ты что несешь, придурок?! Я уступаю тебя твоей псине! Совет вам да любовь! Счастья и счастливого потомства!

— Я отдам те-бя в герба-рий, — процедил сквозь зубы урод и сделал такую злобную гримасу, что у меня подкосились ноги. Он хотел было уйти, но, увидев мою покусанную ногу, он не без сочувствия спросил:

— Боль-но?

— А ты как думаешь? У твоей псины такие острые зубы. Смотри, как бы она тебе что-нибудь не откусила!

Достав носовой платок, я обвязала им свою ногу и произнесла ехидным голосом:

— Придется меня везти в городскую больницу и делать уколы от бешенства.

— Стрел-ка ничем не бо-леет. Недав-но ее вози-ли к ве-те-ри-на-ру. Она совершен-но здоро-ва.

— Проверить твою собаку на вшивость не может ни один ветеринар. Практически все собаки больны бешенством, особенно такие шалавы, как твоя Стрелка. Если у меня через полчаса попрет температура, пеняй на себя. От нее можно подцепить любую заразу.

— И по-че-му все женщи-ны так ревни-вы, — развел своими уродливыми руками урод. — Стрел-ка не-нави-дит те-бя. Ты не-на-ви-дишь Стрел-ку. Вы обе ви-ди-те друг в дру-ге со-перниц. Но ве-дь все равно у те-бя бу-дет бо-ль-ше прав. Ты же бу-де-шь же-на, а она любовни-ца.

Я сделала глубокий вдох и покрутила пальцем у виска.

— Пош-ли обе-дать.

— Обедать?! А сколько сейчас времени?

— Два ча-са.

— Два часа?!

— Ну да. Ты проспа-ла очень мно-го. Я не стал будить те-бя на завтрак. На-верно, все звез-ды так мно-го спят.

— Все звезды спят очень мало. Если они будут много спать, то очень быстро проспят свою карьеру. Чтобы быть звездой, нужно очень мало спать и очень много работать. Правда, иногда я не выдерживаю. Отключаю все телефоны, закрываю шторы, кладу подушку прямо на голову и засыпаю. Ладно, выметайся отсюда. Мне нужно одеться.

Урод почему-то смутился, опустил глаза и даже покраснел.

— Ты мо-же-шь перео-деть-ся при мне. В конце концов, я твой бу-ду-щий муж.

Я истерично рассмеялась и схватилась за голову:

— Ты сначала женись, а потом на что-нибудь претендуй. А пока топай к своей любовнице!

— Ду-ра, — буркнул урод и вышел.

Оставшись одна, я открыла платяной шкаф и принялась рыться в целой горе одежды, которая, по всей вероятности, была накуплена по случаю моего приезда в этот дом. Одежды было целое море. Она была и классической, и спортивной, и даже какой-то подростковой. Ее объединяло только одно — она была очень хорошего качества. Я всегда любила красиво одеваться. Всегда, особенно когда стала звездой. Я любила выглядеть на все сто, где бы я ни была — на съемках, в закрытом пансионате с Денисом или на чьем-нибудь дне рождения в уютном ресторанчике. А здесь… Здесь мне не хотелось выглядеть так, как выглядит стопроцентная женщина… Для кого? Для урода? Для того сумасшедшего, который встретил меня на кухне? Для Макса? Для Макса и для себя, потому что я уже давным-давно заучила одну простую истину — если ты будешь нравиться себе, то ты обязательно понравишься и окружающим тебя людям. Полюби себя сам, и тебя полюбят другие.

Посмотрев на такое количество одежды, я вновь подумала о своей звездной жизни и поняла, что мне необходимо гнать эти мысли прочь, иначе я просто свихнусь. В конце концов нужно попробовать воспринимать эту ситуацию с юмором. Допустим, я медицинская сестра, попавшая на практику в психиатрическую лечебницу и вынужденная общаться с душевнобольными. Осталось совсем немного. У меня есть предчувствие, и оно не должно меня подвести: все будет хорошо. Стоит только добраться до дома…

Господи, скорее бы вернуться и встретиться со своими поклонниками. Поклонники… Они такие разные и такие жестокие… Сегодня они не могут сдержать слез от умиления, восторгаясь моей новой работой, а завтра с удовольствием обсуждают журналистские сплетни о том, что я меняю мужчин как перчатки, употребляю наркотики и алкоголь в неограниченном количестве.

«Скоро все закончится. Скоро все закончится», — мысленно твердила я себе и искала подходящее платье. Ведь так всегда в жизни и получается. Белая полоса сменяется черной, а черная белой.

Именно тогда, когда нам кажется, будто жизнь кончена, она начинается снова. Жизнь ужасно хитра, практически непредсказуема, она постоянно нас обманывает. Стоит только подумать, что человек всего достиг, как он тут же все теряет.

Стоит обрести душевное спокойствие и начать наслаждаться счастливой размеренной жизнью, как наступает полоса неприятностей и все просто валится из рук. Когда же человек думает, что все потеряно, и доводит себя до греховной мысли о самоубийстве, жизнь обязательно преподнесет ему что-то очень ценное, чтобы он понял — жить стоит! После безутешного горя обязательно наступит счастье, а после долгих лет томительного одиночества ты обязательно встретишь любовь.

Выбрав самое скромное платье под горло, я постаралась скрыть синяки и ссадины. Наложила на лицо тональный крем и почувствовала себя значительно лучше. Заглянув на кухню к Елене Михайловне, я уловила довольно аппетитные запахи только что приготовленной пищи.

— Доброе утро, — ласково поприветствовала я ее и повела носом. — Я уверена, что у нас сегодня будет что-то особенно вкусное.

— В этом доме не бывает ничего не вкусного.

Домработница внимательно всмотрелась в мое лицо и укоризненно покачала головой.

— Ты бы меньше по ночам по дому шарахалась и под ноги смотрела. И как только тебя угораздило так сильно скатиться с лестницы…

— Сама не знаю. Уж больно тут лестница крутая. Не понимаю, как по ней Лешик передвигается. У него же такая необычная комплекция. — Последнюю фразу я произнесла настолько язвительным голосом, что Елена Михайловна просто не могла этого не заметить.

— Лешик нормально передвигается, — заступилась она за урода. — Да и встал он, как положено, в девять часов утра. А ты в обед. Ты да хозяин. Он еще тоже не выходил из своей комнаты. Ну, с ним-то все понятно. Он всю ночь пил. Если он всю ночь пьет, то встает только к вечеру. А ты почему так долго спишь?

— А мне куда торопиться, на работу, что ли?!

— Ну, не на работу… Но все равно… Женщине столько спать не положено.

— Вам бы с мое поработать, поспать по четыре часа в сутки… И вообще, что за проблемы? Какой от меня прок, если я в семь утра встану? Я все равно хожу как неприкаянная. Мне можно вообще из комнаты не выходить, и никто не заметит. Я бы на месте урода…

— Лешика, — резко одернула меня домработница. — На месте Лешика.

— Я бы на месте Лешика тоже спала подольше. С его раннего подъема тоже никакого толку. Хотя про него и говорить не стоит. Он ведет животный, паразитический образ жизни.

— Вот когда ты за Лешика замуж выйдешь, тебе не придется долго спать…

— Почему?

— Потому что тебе придется готовить завтрак, варить кофе и носить ему в постель.

Глупые рассуждения домработницы стали порядком меня раздражать.

— Нет уж, увольте. Вы свои обязанности на чужие плечи не перекладывайте. Кухня по вашей части. А насчет замужества вы тоже коней не гоните… Это не вам решать, а Лешику. Я вообще не понимаю, почему вы так о нем печетесь. Заступаетесь за какого-то урода. Вы бы лучше за нормальных людей заступались. За тех, кого выдернули из цивилизованной жизни и закинули в этот дурдом. Что вы постоянно этого урода жените?! Ему бы поспать, посрать, простите, да больше ничего и не надо. Он от жизни много не хочет. Ему вообще нет разницы, где жить — здесь или в доме инвалидов. А я личность, человек, себя реализовавший. Мне не место в этом страшном доме.

Я посмотрела на домработницу глазами, полными презрения, и ждала, что она скажет мне что-то обидное, но этого не случилось. Она тихонько всхлипнула, села на стул, обхватила голову руками и заплакала, словно девочка.

— Ну извините, если я вас чем-то обидела… — растерялась я. — Извините. Я не хотела… Просто вы тоже хороши. Вроде бы нормальная, здравомыслящая женщина, а сулите мне этого урода… Вы же прекрасно понимаете, что мы с ним не пара. А он, между прочим, собак насилует.

Казалось, женщина меня не слышала, она продолжала плакать.

— Да успокойтесь вы ради бога. Это не вы должны плакать, а я. Вам-то что! Вы на работе, а я в плену. Посмотрите на меня. Я держусь. По крайней мере, стараюсь.

Через несколько секунд женщина замолчала, подняла голову и затеребила носовой платок. Она была глубоко несчастна и по всей вероятности очень страдала. Передо мной уже сидела не та Елена Михайловна, которую я увидела в первый день в этом доме. Такая надменная, статная и такая холодная… Передо мной сидела поседевшая, измученная женщина, на лице которой читалась огромная скорбь и нечеловеческая усталость.

— Я ведь тоже оказалась в этом доме не по своему желанию, — сказала она тихим голосом.

— Как это?

— Когда-то, много лет назад, я совершила преступление… Убила человека…

— Вы убили человека? — чуть было не поперхнулась я.

— Я убила не просто человека. Я убила любимого мужчину… Меня должны быль упечь в тюрьму, но хозяин этого дома решил мне помочь и взял меня под свое покровительство. С тех пор я должна была служить ему верой и правдой и заботиться о его единственном, любимом сыне. Именно это я и делаю. Хозяину нужна была няня и домработница в одном лице, которая умела бы держать язык за зубами. В тот момент скончалась его жена, ребенок остался один-одинешенек. Как только мне дали кричащий сверток, я не хотела думать о том, что этот ребенок дефективный и что у него особенное развитие, я думала только о том, что у меня нет и не будет своих детей, точно так же, как у этого ребенка никогда не будет матери. Мы были нужны друг другу, просто необходимы. Я отдала ему всю свою любовь, все свое тепло, на которое только была способна. Я нисколько не пожалела об этом. Я благодарна этому дому за то, что он спас меня от тюрьмы и укрыл в этих мощных каменных стенах. Сначала это был небольшой домик. Затем он начал расстраиваться и превратился в настоящий огромный замок, в котором царит своя жизнь, совершенно не похожая на ту, что протекает за его воротами.

Домработница вновь вытерла слезы и продолжила. Она смотрела куда-то вдаль, словно разговаривала сама с собой, словно в этом диалоге участвовали только двое — она и ее тень. Каждое слово давалось ей с огромным трудом. Без сомнения, я была первая, с кем она решила поделиться своими переживаниями.

— Знаешь, прошло много лет, но мне до сих пор снится тот, кого я убила. Может, и вправду говорят, что от любви до ненависти один шаг. Я убила его потому, что устала его ждать. Я больше не могла… У меня не было сил. Я просто хотела, чтобы он меня отпустил, но он не отпускал. Он прочно меня держал, словно хотел доказать, что он один из тех, кто сможет усидеть на двух стульях. Если бы он меня отпустил, я бы никогда его не убила. Никогда.

— Как это — держал? — спросила я.

— Ты меня не поймешь. Ты никогда меня не поймешь. Для того чтобы меня понять, нужно все это прочувствовать. — Елена Михайловна меня совершенно не слышала и по-прежнему продолжала свой монолог. — Это было слишком давно.

Слишком… А мне кажется, что только вчера…

Я была интересная, веселая, красивая и по-своему счастливая. Я могла совсем по-другому распорядиться своей судьбой, если бы не встретила ЕГО. Он сразу меня увлек, и я даже не обратила внимание на то, что он женат. Если бы можно было вернуть все назад… Если бы было можно. Я обошла бы его стороной. Я бы даже не посмотрела в его сторону. Я бы бежала от него как от проказы, и прежде чем заводить новый роман, поинтересовалась, женат мой избранник или нет. Но тогда я не думала о последствиях, тогда я не могла прислушиваться к своему разуму, потому что слышала только свои чувства, свои эмоции. Господи, зачем же нам женатые, когда мир полон холостых мужчин! Мы очень часто встречались, даже намного чаще, чем положено. Знаешь, даже с ним я всегда была одинока. Одинока, потому что знала — я не одна. Что по ту сторону жизни у него есть другая, законная, перед которой у него есть обязательства, долг. Как и все женатые мужчины, он убеждал меня в том, что он уже давным-давно остыл к своей жене и они не живут половой жизнью, что их связывает только то, что у них маленький ребенок, и он бы и рад уйти, да чувство долга не позволяет. Он требовал от меня отчета за каждую минуту моего свободного времени, заставил порвать со всеми друзьями и близкими. Он требовал, чтобы я сидела дома и ждала его телефонного звонка. Это была страшная жизнь. Жизнь от звонка до звонка. Он засыпал в объятиях жены, а я возвращалась домой в пустую, холодную постель и рыдала от боли и отчаяния. В моей жизни образовалась страшная пустота, и я понимала, что должна найти кого-то другого и создать союз, где будут только двое и не будет места третьему. Я не могла ни с кем познакомиться, потому что он контролировал каждый мой шаг. Я не могла встретиться даже со своей подругой, потому что даже такая встреча вызывала у него страшную ревность. Он хотел, чтобы весь мой мир сконцентрировался только на одном человеке — на нем. Я и сама не поняла, как попала в ловушку, которую он так искусно расставил.

Я осталась совсем одна, вернее, вдвоем с телефоном, который стал моим единственным другом и союзником. Я верила в то, что он обязательно оценит мои чувства и подаст на развод. Он постоянно говорил, что любит только меня, но по-прежнему жил с ней. И я верила в то, что общий ребенок — единственная причина, почему он не уходит. Но я ошибалась. Господи, как я ошибалась. Это теперь, в моем возрасте, я понимаю, что мужчина будет жить только с той женщиной, которую он по-настоящему любит… Он хлопнет дверью всего один раз, громко и резко и никогда не будет хлопать ею годами. Я ждала его ровно восемь лет. Восемь страшных, бесцельно прожитых лет. С телефоном, заплаканными глазами и больной психикой. Восемь страшных лет он обещал, вот-вот обещал развестись и тем самым меня осчастливить. Я уже не требовала развода, я просила меня отпустить и дать мне право на личную жизнь, но он не отпускал. Он никогда меня не отпускал… Все эти годы я была на втором месте и уже не верила, что существуют отношения, где тебе отведена роль первого плана. Я потеряла себя и, не имея собственной семьи, постоянно слушала про чужую. Однажды я вышла на улицу и познакомилась с мужчиной, который был холост и с которым у меня завязались определенные отношения. Но ОН не допустил того, чтобы эти отношения имели продолжение. ОН сказал, что уходит и подает на развод, что теперь мы семья и что отныне мы будем жить вместе. И ОН в самом деле ушел… На неделю… Мы вместе завтракали, гуляли перед ужином по парку и вместе ложились спать… Он рассказывал мне о том, что впереди у нас долгая, счастливая жизнь и что мне повезло, потому что он самый преданный и самый надежный. Через неделю он вернулся в семью… Потому что ребенок плачет в трубку, теща скандалит, а у жены заболело сердце. Он подумал обо всех. Он забыл подумать только обо мне… А затем он по-прежнему приезжал и ограничивал все мои движения. Я устала ждать. Ведь у каждого свой запас терпения.

Я устала ждать, все прощать и все понимать. Я устала жить чужой жизнью, чужой семьей, и мне захотелось своей собственной. Своей, только своей. «Скоро мы будем вместе», — постоянно говорил он для того, чтобы я не смотрела на тех мужчин, которые были готовы к серьезным отношениям. Но после восьми лет ожидания я уже не верила. Я уже ничему не верила. Прошли лучшие годы, а в туманном будущем были только одни пустые обещания. Наши встречи уже не приносили былой радости, наверно, оттого, что слишком долго мне приходилось ждать. Слишком долго… Однажды я увидела их в парке. Он, она и их ребенок.

Он обнимал ее, а она держала за руку ребенка. Они ели мороженое, громко смеялись, а потом забежали в какой-то уютный ресторанчик. При этом он поцеловал ее несколько раз и, судя по всему, был счастлив. Я спряталась за какую-то карусель и долгое время смотрела им вслед. Этим вечером он позвонил мне, пожелал спокойной ночи, пожаловался на стерву жену, которая вообще не занимается ребенком и которую он всячески ненавидит, рассказал, как он совершенно один-одинешенек вывез ребенка в парк, где в гордом одиночестве вспоминал меня и планировал нашу дальнейшую жизнь, признался мне в вечной любви и верности, сказал, что может позвонить мне ночью, чтобы проверить, не ушла ли я налево, назвал меня своей будущей женой и, положив трубку, побежал в семейную постель к «нелюбимой» жене. В этот вечер я подошла к зеркалу, посмотрела на уже появившиеся морщинки, на первые седые волоски и поняла, что хватит. Довольно. Больше ничего не надо. Ничего. Я поняла, что я не Пенелопа и что я не могу ждать всю жизнь. Слишком много потеряно времени. Слишком много. Я сама превратила свою жизнь в вечный зал ожидания, где рейс, на котором я собралась лететь в заоблачные высоты счастья, постоянно откладывается. Я не выгоняла из своего сердца любовь, она умерла сама.

Любовь нужно поддерживать и ценить, а ее изваляли во вранье, напрочь забыв о том, что она слишком хрупкая и слишком чистая. Сначала умерла надежда, а следом за ней умерла и любовь. Потому что они сестры и они всегда должны быть рядом. Любовь никогда не сможет жить без надежды. Я поняла, что все эти страшные восемь лет боролась со своими эмоциями и естественными сексуальными потребностями. Я убивала в себе женщину и загоняла все свои желания и чувства куда-то в угол. Устала ждать не только я — устала ждать и моя душа. Любая женщина еще с самого раннего детства запрограммирована на создание семьи, и от этого никуда не денешься. Такое длительное ожидание счастья очень плохо сказывается на израненной женской психике.

Домработница жадно выпила несколько глотков воды и продолжила:

— Я хорошо помню тот день. Я высушила свою подушку, которая была постоянно мокрой от слез, выключила телефон и решила начать жить новой жизнью. Надела самое красивое платье, уложила волосы и решила пойти на улицу, чтобы взглянуть на этот мир другими глазами. Глазами, где ЕГО нет. Но раздался звонок в дверь. Такой долгий и такой пронзительный. На пороге стоял ОН с большим чемоданом, двумя удочками, охотничьим ружьем и букетом из трех тюльпанов. ОН сказал, что я нарядилась как продажная девка и что нормальная, любящая женщина должна сидеть у телефона и ждать звонка от любимого, что если люди друг друга любят, то они должны набраться терпения и ждать… ОН даже сказал, что Эвелина Ганская ждала Бальзака ровно двадцать лет, что любимая женщина Тютчева ждала его тоже ни много ни мало, а десять лет. Но ОН позабыл сказать, что любимая женщина Тютчева, Денисьева, так и не дождалась своего любимого: умерев от сердечного приступа, а точнее от одиночества и боли. А еще ОН забыл, что он не Бальзак, а я не Эвелина Ганская. Я хотела закрыть дверь, но он подставил ногу, чтобы я не смогла этого сделать. Он сказал, что приехал ко мне навсегда. Я набралась смелости и сказала, что ничего не хочу. Ничего. Я до сих пор не знаю, на какой срок он тогда приходил. На день, на неделю, на месяц… Я не пускала его в квартиру, и он с силой меня отпихнул. Он вошел так же грубо, как когда-то, восемь лет назад, он вошел в мою жизнь. Совершенно бесцеремонно, думая только о себе, о своих интересах. Я просила его уйти, но он открыл чемодан, из которого полетели рубашки, галстуки, трусы, и сказал, чтобы я освободила ему место в шкафу, потому что в этой квартире должно быть его собственное место. Он требовал, чтобы я освободила ему также место на лоджии, куда он сложит свои, вернее, наши семейные удочки. Он назвал эти удочки семейными.

Мол, наше совместно нажитое имущество начинается с удочек. А затем позвонила его теща. Она поинтересовалась, для чего ее зять забрал из дома свои вещи. Мне стало страшно: он даже не объяснился… А ведь он так и по жизни жил… Без объяснений. Он сказал теще, что он устал, что вернется только в том случае, если его будут уважать и хорошо к нему относиться. Это значит, что, едва переступив порог моей квартиры, он уже думал о возвращении. Ему нужно было просто успокоить мой бунт. Ему нужно было сделать меня покладистой и безропотной, такой, какой я была эти страшные восемь лет одиночества.

Я по-прежнему просила его уйти, но он не уходил. Он снял свои носки и потребовал, чтобы я немедленно их постирала. Потому что теперь мы муж и жена, а жена обязана обстирывать мужа. Я стояла, словно во сне, и крепко держала его носки. Еще бы год назад я бы восторженно их стирала, сушила, бережно гладила утюжком и радовалась, что мне досталась великая честь прикоснуться к чему-то личному и даже можно сказать интимному… Уже в который раз я поняла, что все эти годы я просто ждала, а он жил. Наверно, именно в этом и было наше различие. Я внимательно посмотрела в его глаза и увидела, что передо мной стоит не мужик, а типичный рохля, который годами, до самой старости будет тянуть жилы из обеих женщин, не в силах отважиться кардинально изменить свою жизнь. Жене он морочит голову тем, что задерживается на работе и вкалывает на благо семьи. Любовнице обещает развестись, но только не сейчас, только немного позже. Мне даже вспомнился фильм с Олегом Басилашвили «Осенний марафон», где герой мечется межу двумя женщинами, мучая обеих и мучаясь сам. Но по складу мужского характера он обыкновенный рохля. Он никогда и ни на что не сможет решиться и с облегчением воспринимает ситуацию, когда что-то избавляет его от необходимости принять хоть какое-нибудь решение. Бег по замкнутому кругу. Так же и ОН, мой любимый. Погряз во вранье и продолжает врать.

А ведь счастье нуждается в верности, потому что без нее счастья попросту может не быть… Я твердо сказала: «Уходи». Но он не отреагировал на мою просьбу, он повторил, чтобы я шла стирать носки.

Я не выдержала. Я и сама не понимала, что делала в тот момент. Я схватила ружье, лежавшее рядом с удочками, которое, по всей вероятности, тоже было нашим первым семейным имуществом, нацелилась на любовника и выстрелила.

Я не помнила себя. Я совершенно себя не помнила… Когда я очнулась, он был мертв. Я подошла к телефону и вызвала милицию. А потом выстрелила в молчащий телефон и почувствовала себя свободной.

Елена Михайловна замолчала и трясущимися руками взяла стакан с водой. Отпив несколько глотков, она поставила стакан обратно и судорожно смяла платок.

— Я поняла, что не могу сидеть сложа руки в квартире рядом с трупом в ожидании милиции. Я взяла наше «семейное» ружье и спустилась вниз.

Сев на лавочку, я посмотрела на часы, обняла ружье и принялась ждать милицию. Рядом с подъездом стоял джип, в котором сидел хозяин этого дома. Он приехал к своему товарищу. Увидев плачущую женщину, обнимающую ружье, он удивленно спросил, какого черта я тут делаю. Я сказала, что жду милицию, тогда он открыл заднюю дверь и пригласил меня в машину. Так я и очутилась в этом доме и в этой семье. Именно поэтому я служу хозяину верой и правдой и забочусь о его единственном ребенке.

— А вы были знакомы с его женой?

— Да. Она была очень хорошая женщина и достаточно мудрая…

— И как она отнеслась к тому, что он привез вас в этот дом?

— Я же сказала, что она была достаточно мудрая.

— Но ведь теперь вы можете вернуться в ту жизнь и попробовать жить на свободе. Прошло слишком много времени. В вашей квартире уже давным-давно живут другие люди, а вас, конечно же, никто не ищет. Уже и срок давности преступления истек.

— Я не хочу той жизни. Я не была за воротами этого дома почти двадцать лет. Мое место тут. И умру я тоже тут… — Заплаканная женщина покачала головой.

— Ерунда! — возмутилась я. — Вы еще сможете стать счастливой. А я вам помогу, если вы поможете мне как можно быстрее отсюда сбежать. Я помогу вам с покупкой квартиры. У вас есть какие-нибудь документы?

— Нет. А кто их здесь будет проверять?

— Бог мой, у вас даже нет паспорта? Я и с этим вам помогу. Среди моих поклонников есть весьма влиятельные люди.

Елена Михайловна вновь отрицательно покачала головой и встала.

— Я и сама не знаю, зачем рассказала тебе все это. Мое место здесь. Я здесь словно в монастыре. Я ушла из людского мира и не испытываю в нем ни малейшей потребности.

— Но ведь это сумасшедший дом… Неужели вы и вправду считаете, что ваше место среди сумасшедших?

— А я и сама сумасшедшая. Я же убила человека…

— Вы не сумасшедшая. Вы сделали все правильно. На вашем месте я бы поступила точно так же.

Я подошла к окну.

— Там, за этим забором, совсем другая жизнь. Там люди ходят по магазинам, водят детей в школу и детский сад, читают газеты, обсуждают последние события, любят и создают нормальные, полноценные семьи. Возможно, вы еще встретите человека вашего возраста, который обязательно вас поймет и с которым вы обретете душевное спокойствие.

— Я покинула мир мужчин и не хочу в него возвращаться.

— Но ведь ваш пример единичный…

— Единичный?! Мой пример массовый. Просто не все убивают. Одни ждут до самой смерти и даже умирают с глазами, полными ожидания. Другие находят в себе силы, чтобы все прекратить, и плачут до конца жизни. Третьи пытаются выйти из глубокой депрессии, сойдясь с первым встречным для того, чтобы забыться… а четвертые никогда не смогут убить, они сами кончают свою жизнь самоубийством.

— И все же вы женщина с тяжелой судьбой. Именно поэтому вы должны понять меня. Я не ушла из мира мужчин. В этом мире у меня есть любимый человек, который очень сильно меня любит и переживает из-за того, что я бесследно исчезла.

— Он женат?

— Он вдовец. Подумайте. Не отказывайте мне сразу. Если вы организуете для меня такой пустяк, как побег, я смогу сделать для вас очень многое. И никто никогда не поинтересуется вашим прошлым. Никогда.

Неожиданно для самой себя я погладила домработницу по седым волосам и поцеловала ее в щеку.

— Подумайте, — еще раз повторила я и перевела разговор на другую тему. — Я так понимаю, что уже обед. Где я смогу поесть?

— В столовой вместе с Лешиком. Сейчас я вам накрою. Лешик сегодня даже не завтракал. Ждал вас. Через несколько минут все будет накрыто.

— Хозяин еще спит? — как бы невзначай поинтересовалась я.

— Хозяин спит. Я думаю, он проснется только к ужину. У нас в доме ночевали его гости, поэтому вы будете обедать не одни.

— Да мне какая разница, — едва заметно улыбнулась я и подумала о Максе.

Глава 10

Как только я вышла из кухни, сразу же столкнулась с идущим по коридору уродом.

— Привет! — весело приветствовала я его и похлопала по уродливому плечу. — Где твоя псина?

— В ком-на-те.

— Что ж так?

— Она пе-ре-нервни-ча-ла и ре-ши-ла отдохну-ть.

— Хорошее дело. Мне очень приятно, что ты так заботишься о своих близких. Ты ей подушку под голову положил?

— За-чем?

— Да так, чтобы ей удобнее было. Кстати, а почему ты не завтракал?

— Те-бя ждал. А ты че-го та-кая весе-лая?

— По тебе соскучилась, — решила я порадовать урода. Урод и в самом деле повеселел и, похоже, даже смутился. Он переминался с ноги на ногу, залился алой краской, словно только что сваренный уродливый рак.

— Ой, да ты покраснел…

— Я застеснял-ся.

— А я и не думала, что ты это умеешь.

Немногим позже мы мирно сидели в столовой и наблюдали за тем, как Елена Михайловна хлопочет по хозяйству. Она принялась сервировать стол, предварительно покрыв его накрахмаленной белоснежной скатертью. После нашего откровенного разговора я очень прониклась к этой по-своему несчастной женщине и уже не держала на нее зла. Вполне возможно, она откажет мне в помощи и не придаст моей просьбе значения. По-человечески ее можно понять. Эти люди стали ей самыми близкими и дорогими. Это ее жизнь, ее судьба.

Пахан дал ей крышу над головой, спас от тюрьмы и доверил ей воспитание своего единственного сына. Это ее семья, а предают семьи только нелюди. Семью можно оставить, можно из нее уйти, но только не предать… Тот шаг, на который я ее толкаю, равносилен предательству, и она вряд ли его изберет. И будет права.

— Па-па не проснул-ся? — поинтересовался урод у домработницы.

— Спит. Он вчера очень хорошо выпил. Ты же знаешь, после каждой великой пьянки он спит до самого вечера. Я не буду его будить, пусть хорошенько выспится. Когда проснется, накрою ему отдельно.

При воспоминании о пахане мне стало невыносимо муторно и я чуть было не свалилась со стула. Они еще не знают о том, что пахан никогда не зайдет в столовую и не потребует свою порцию, что его больше нет, он никого не побеспокоит своим присутствием. Они еще не знают. Увидев Макса, я облегченно вздохнула. Макс был не один. Рядом с ним сел мордоворот по имени Женька. Значит так называемых гостей ночевало двое. Но тогда кто же был тот, с которым мне довелось встретиться на кухне?.. Кто обещал меня убить и превратить мою жизнь в вечный ад? Кто? Я хорошо помню его запах. Запах дешевого табака с какой-то горьковатой примесью. Это особый запах, я узнаю его даже из тысячи. Может, в табак был подмешан наркотик, а может, и нет. Сейчас этого запаха не слышно. Теперь я как та дрессированная собака, которая ищет преступника по запаху. Кто бы он ни был, ночной незнакомец, он представляет реальную опасность. Он вхож в дом… Он хорошо в нем ориентируется… Он болен… И, конечно же, он маниакален…

— Что с вашим лицом? — как ни в чем не бывало поинтересовался Макс и пододвинул к себе тарелку.

— С лестницы упала.

— Она при мне свалилась, — вмешался мордоворот. — Шарахается ночью по всему дому. Непонятно, как только кости целы. Лестница-то ведь капитально крутая. Можно было и сотрясенье заработать.

— А вы врачу не показывались? — поинтересовался вежливый Макс.

— А какой тут может быть врач? Тут, по-моему, вообще с медициной туго, — заметила я. — Подыхать будешь — никому никакого дела. Мало того что я свалилась с этой ужасной лестницы, так меня еще эта гадкая собака покусала. Говорят, от таких беспородистых дворовых собак бывает бешенство. Конечно, хорошо если бы меня врач осмотрел. Все-таки псина дебильная, непривитая. От нее любую заразу подцепить можно.

Я многозначительно посмотрела на урода.

— Кто тебя покусал, Стрелка, что ли? — удивился мордоворот.

— Она самая.

— Как же она тебя покусала?! Это же самое безобидное существо. Она и мухи не обидит.

— Может, она муху и не обидит. Да только я не муха. Она мне чуть полноги не оттяпала.

— Стрел-ка ничем не бо-леет, — влез в разговор урод. — Она все-ми при-вивка-ми при-вита. Ее часто ку-пают различны-ми шампу-нями. Она очень чистоплот-ная со-ба-ка.

— Собаки не бывают чистоплотными, — как-то обреченно сказала я и шмыгнула носом. — Собака она и в Африке собака.

— Просто она чувст-вует, как к ней отно-сятся, и са-ма так-же от-носит-ся. Она те-бя уку-сила за то, что ты на нее постоян-но кри-чала. Конеч-но, она немно-го избалован-ная и при-вык-ла, что все вни-ма-ние только ей. Хо-тя Стрел-ка очень добро-душ-ная и всег-да радо-ва-лась, когда в до-ме появлял-ся но-вый че-ло-век.

— Уволь меня от рассказов о своей псине, — резко оборвала я его и посмотрела на Макса.

— Так, может, вас и в самом деле показать врачу? — спросил Макс.

Его идея показалась мне ужасно глупой. Досадно, если именно таким образом он представлял мой побег. Дураку понятно, что никто и никогда не разрешит мне покинуть территорию дома и показаться доктору. У Макса с фантазией совсем плоховато. Боюсь, что план предстоящего побега придется обдумывать мне самой.

— Это не нам решать, а пахану, — сделал свое заключение Женька. — Пахан сказал ее вообще никуда не выпускать. Даже во дворе гулять под надзором. Уж если ей и в самом деле потребуется медицинская помощь, то он велит врача сюда привезти.

За столом воцарилось молчание, каждый занялся своей трапезой. Я принялась размышлять о том, кто из присутствующих сможет заменить пахана. Может, данный престол передается по наследству и пахана заменит урод? Но не похоже, что куча здоровых головорезов сможет подчиняться или хотя бы прислушиваться к калеке. Значит, пахана заменит кто-то из братков.

По всей вероятности, этот кто-то будет из ближайшего окружения, кто владеет информацией, которой владел пахан. Тогда что же будет с уродом?

Кто же будет о нем заботиться, финансировать и создавать комфорт? А может, пахана заменит Макс? В конце концов, он держит общак и имеет весомый авторитет… А может, и не Макс.

Я обеспокоенно посмотрела на Макса. Макс моментально поймал мой взгляд, и мне показалось, что он что-то придумал. Дай бог, чтобы это было чем-то стоящим и принесло ожидаемый результат.

— Ан-на. Ты пойде-шь со мной со-би-ра-ть мо-заи-ку? — Урод расплылся в своей заячьей улыбке, продемонстрировав беззубую челюсть.

— Ты что, сам не можешь?

— Я хо-чу поучи-ться у те-бя. Ты так быст-ро ее со-бираешь. У ме-ня есть та-кая инте-ресная мо-заи-ка. Там нуж-но собра-ть неско-ль-ко пород со-бак.

— Терпеть не могу собак! — в сердцах крикнула я, подумав о Стрелке.

— Но ведь они ненастоя-щие.

— Это не имеет никакого значения.

Урод определенно начал действовать мне на нервы, и я не могла ничего с собой поделать, а уж тем более скрыть своего раздражения. Мне хотелось хорошенько стукнуть его по уродливой голове и наговорить ему кучу гадостей. Но я знала, что мне необходимо контролировать свои эмоции и как-то держать себя в руках. Сделав глоток горячего свежезаваренного чая с жасмином, я почувствовала приступ удушья и расстегнула верхние пуговицы на платье.

Женька тут же заерзал на стуле и не смог скрыть своего раздражения.

— Ты какого черта пуговицы расстегнула? Ты чо, решила тут стриптиз устроить?

— Мне жарко.

— Пойди, встань под кондиционер. Чо постоянно на Макса пялишься?! Ты у кого собралась защиты искать? Я же сказал, что из наших пацанов никто на твои сиськи не поведется, так что зря стараешься. Может, ты еще свою задницу оголишь?! Жалко, что у тебя на ней пуговиц нет!

— Жень, ты что такое говоришь! — Макс заметно растерялся и, по всей вероятности, не сразу сообразил, как нужно себя вести в этой ситуации.

— Знаю, чо говорю. Она на тебя глаз еще в беседке положила, когда ты с пацанами сидел. Мается, не знает, кого охомутать, чтобы ее на волю вызволили. Она почему-то решила тебя своим рыцарем сделать. Наверно, увидела в тебе миротворца.

Слова мордоворота вывели из равновесия урода. Он тяжело запыхтел, как самый настоящий паровоз, раздув при этом и без того огромные ноздри, и прощебетал молодым, задиристым голосом:

— Ты Же-ня, навер-но, поза-был, в чьем ты доме на-хо-ди-шь-ся?! Кто дал те-бе та-кое пра-во обра-щать-ся с моей бу-ду-щей же-ной подоб-ным обра-зом?! Она мо-жет за этим сто-лом да-же со-вершен-но го-лая сидеть, то-ль-ко бы это мне нра-ви-лось, а ты за этим сто-лом си-дишь последний раз. Боль-ше я те-бя не хо-чу ви-деть ни за обедом, ни за ужи-ном, да и вообще в этом до-ме тоже. Немедлен-но изви-ни-сь перед моей бу-ду-щей женой и знай, что се-год-ня те-бе пред-стоит совсем малоприят-ный разго-вор с моим от-цом.

Мордоворот опустил глаза и печально шмыгнул носом:

— Анна, извини меня, я сам не ведаю, что говорю. В столовой и в самом деле душно, да еще этот чай с жасмином. Говорят, что чай в жару очень даже полезно пить, мол, он так хорошо жажду утоляет, а получается по-другому. Наверно, меня именно от этого чая и разморило.

Я молча кивнула и посмотрела на урода взглядом, полным благодарности. Я и не знала, что это маленькое уродливое создание имеет такую реальную власть над окружающими его людьми…

Конечно же, в этом заслуга его отца, и неизвестно, как будут вести себя братаны, когда узнают, что пахана больше нет…

— А что у всех такие кислые физиономии?!

Что-то случилось?!

Я резко подняла голову. В дверном проеме стоял заспанный, по-видимому, только что проснувшийся пахан и откровенно зевал. Он был одет в какой-то незамысловатый, объемный ночной халат и домашние тапочки… Я посмотрела направо, налево, затем вновь перевела взгляд на его лицо и заметно покачнулась. Урод пожаловался пахану на Женьку. Женька принялся что-то объяснять и всячески выкручиваться. Ситуация складывалась явно не в его пользу…

…Но я ничего не видела и не слышала… Я не понимала, кто сейчас передо мной стоит — покойник ли, привидение… Он был живой. Когда он повернулся, я увидела, что на его затылке не было крови. Ни крови, ни дырки от выстрела. Никаких следов. Затылок… Ровный, слегка лысоватый и даже немного блестящий. Мои глаза закрылись, и я с грохотом повалилась на пол.

Не знаю, сколько времени я лежала без сознания. Вероятно, потом я уснула и очень пожалела, что проснулась. В видениях, отделяющих меня от реальности, я видела пышные похороны, на которых присутствовало целое множество разношерстного народа. Я видела гроб. Он был очень дорогой, украшенный ультрамодными цветами и лентами. Такие похороны можно было видеть только по телевизору, когда хоронили видных политических деятелей, известных артистов или кого-нибудь из сильных мира сего. А сейчас хоронили пахана… Ему подготовили особенное место на дорогом, элитном кладбище, где хоронят не только за огромные деньги. Нужны еще огромные связи. Неподалеку стояла часовенка, окруженная аккуратными елочками. От нее и начинался путь пахана в потусторонний мир. Как и положено в таких случаях, распоряжались ритуальными действиями молодые крепкие ребята со стрижеными затылками и свирепыми лицами. Как только гроб поставили на табуретки, чтобы затем опустить его в землю, появился какой-то седовласый мужчина и принялся произносить прощальную речь. Он говорил о самых лучших, незаменимых качествах пахана, о том, что пахан был жестоко убит выстрелом в затылок конкурирующей фирмой, что его братаны обязательно найдут виновных и жестоко с ними расправятся. Смерть за смерть, око за око, зуб за зуб. Он говорил громко, прочувствованно, но без лишней экзальтации. Как только он пожелал пахану спать спокойно, не переживать за правое дело, потому что оно обязательно будет продолжено, и произнес традиционное: «Пусть земля тебе будет пухом», — к гробу стали подтягиваться родные и близкие, чтобы поцеловать покойного в лоб. Почему-то одной из первых была я, одетая во все черное, с почерневшим, заплаканным лицом, на котором красовались большие синие круги, говорящие о том, как безутешно я страдаю. Я скрючилась, словно старая бабка, и крепко держала за костлявую руку урода, вытирая его влажное лицо и ласково называя его своим мужем. Следом за нами к гробу подошли наши дети, трое маленьких, корявых уродцев, у которых практически была неразвита речь и напрочь отсутствовало мышление. Я нежно подтолкнула уродцев к гробу и сказала, чтобы они попрощались с любимым дедушкой. Один из уродцев чуть было не упал в могилу — его ноги были разной длины, и каждое движение давалось ему с огромным трудом. Это было любимое чадо папы-урода, он ласково называл его коротконожкой… Как только прощальная процедура закончилась, несколько братков взялись за толстые веревки и принялись спускать гроб в могилу. Все, кто стоял у края могилы, взяли по горсти земли и стали бросать на крышку гроба. Мой муж-урод громко зарыдал и положил свою огромную инопланетянскую голову на мое хрупкое плечо, которое под такой тяжестью чуть было не хрустнуло. Наши дети-уродцы облепили меня, будто цыплята курицу, боязливо озирались по сторонам, не понимая, что происходит. Поначалу было слышно, как грубые комья стучали по лаковой крышке гроба, но затем эти звуки стали более глухими и очень скоро прекратились вообще.

Я с трудом приоткрыла глаза и постаралась понять, в каком измерении я нахожусь в данный момент. Рядом со мной сидела усталая Елена Михайловна и смачивала мое лицо холодным полотенцем. В комнате стоял резкий запах нашатыря.

— Где я? — с трудом прошептала я и постаралась приподнять тяжелую голову.

— Как — где? В доме. У тебя случился обморок.

— Пахана уже похоронили?

— Какого пахана?

— Дедушку.

— Не знаю. — Домработница смотрела на меня испуганным взглядом, судя по всему, совершенно не понимала, о чем я говорю.

— А где мой муж? Он с детьми?

— Какой муж?

— Ну как какой? У меня один муж — урод. Он сейчас занят с нашими детишками, маленькими уродцами?

— Ты про Лешика?

— Про него самого.

— А я подумала, ты бредишь или умом тронулась. Лешик в своей комнате собирает мозаику.

— С собаками?

— Что — с собаками?

— Я говорю, мозаика с собаками?

— Да бог ее знает. Может, и с собаками.

— А дети?

— Какие еще дети?

— Ну как какие? Наши с ним дети.

— У вас есть дети?

— Трое маленьких уродцев. Лешик больше всего на свете любит коротконожку. У него одна нога намного длиннее другой. Купить штанишки или ботиночки — целая проблема… Приходится все на заказ шить.

Домработница потрогала мою голову, внимательно вгляделась в мои зрачки.

— У тебя жар. Что ж с тобой творится-то?!

— Вы думаете, я умом тронулась?

— Похоже на то.

— Мне тоже так показалось. В этом доме любой умом тронется. Тут другого выхода нет. Я теперь понимаю, почему вы так людской жизни боитесь. После этого дома в мирской жизни уже жить не сможешь. Вы тут двадцать лет прожили, а я всего несколько дней и уже умом тронулась.

У меня и в самом деле был страшный жар.

На минуту закрыв глаза, я вспомнила пахана, заглянувшего в столовую в длинном ночном халате, и издала пронзительный крик.

— Да что с тобой творится? — перепугалась Елена Михайловна.

— Почему дедушку не похоронили? Я же сама видела, как его засыпали землей…

— Какого дедушку?

— Бог мой, я и в самом деле перепутала сны с реальностью. Мне же не приснилось, что я видела пахана в ночном халате? У меня галлюцинации?

— Какого пахана?

— Хозяина. Того самого человека, который ровно двадцать лет назад привез вас в этот дом и дал вам свое покровительство вместе с крышей над головой.

— Хозяин сейчас в беседке у дома. Собралось много народу. Там решают какие-то важные вопросы.

— Он в беседке?

— Ну да.

— Вы его видели сами?

— А почему бы и нет? Он вместе с другими мальчиками помог мне перенести тебя в эту комнату, чтобы ты отлежалась. Хозяин еще пошутил, что ты такая худенькая, а так много весишь. Он сказал, что, наверно, у тебя кости тяжелые.

— Он в ночном халате?

— Да что тебе этот ночной халат дался? Он уже переоделся давно. Лешик очень сильно переживал за твое здоровье. Каждую минуту заглядывал, спрашивал, не нужно ли чего.

— В смысле?

— В смысле того, что он хотел тебе помочь.

— Чем?

— Ну, не знаю… Хоть чем-нибудь.

— А разве он что-то может делать? Кроме того, конечно, как испортить настроение?

— Я его отправила мозаику собирать.

— Это вы правильно сделали. Чем бы дитя ни тешилось… Значит, говорите, пахан в беседке?

— Хозяин в беседке.

— Мальчиков своих собрал?

— Мальчиков собрал.

— И выглядит он хорошо?

— Неплохо выглядит.

— Но ведь он вчера нажрался как собака?!!

— Так он же выспался хорошо. Он всегда после пьянки много спит. Затем встает здоровенький, как огурчик.

— Огурчик, значит?!!

— Ну что-то вроде того…

— И голова у него не болит?

— Да нет. Вроде не жаловался.

Я вскочила с кровати, крепко сжала свою голову и издала пронзительный душераздирающий крик. Я ничего не понимала, ничего не ощущала.

Я или уже сошла с ума, или находилась на грани этого. Посмотрев на перепуганную домработницу безумным взглядом, я выскочила из комнаты.

Глава 11

Не знаю, откуда у меня взялись силы, наверно, у каждого человека есть какой-то скрытый потенциал, который проявляется в стрессовой ситуации. На крыльце стоял мордоворот. Он попытался меня остановить и вернуть обратно в дом. Не раздумывая, отработала на нем свой надежный и хорошо проверенный прием, заехав ему между ног с такой дикой силой, на которую только была способна. Мордоворот громко закричал, присел и схватился за свое хозяйство. Я мухой вылетела из дома и бросилась туда, где находится пруд.

Добежав до пруда, я перевела дыхание, немного отдышалась и огляделась по сторонам. Никого не было. Мирно плавали кувшинки, квакали безобидные лягушки. Это громкое кваканье острой болью отдавалось в голове, и я подумала, что только законченный идиот мог спроектировать пруд прямо под окнами дома. Если бы и этот гребаный пруд находился под окнами моей спальни, я бы бросила в него гранату и, наверно, только тогда уснула более или менее спокойно.

Заглянув в воду, я увидела свое отражение и ощутила, как сильно забилось мое сердце. Если пахан и в самом деле сидит в беседке, то каким образом он ожил, вылез из пруда и привел себя в надлежащий вид? Я никогда не верила в мистику, а теперь даже не знала что и подумать. Неожиданно мне прямо на руку прыгнула лягушка, я вскрикнула и отшвырнула ее.

— Сука зеленая. Только бородавок мне не хватало для полного счастья!

Я нашла рядом с прудом длинную палку и принялась стучать по дну.

— Ты что ище-шь?

Я вздрогнула и резко обернулась. Неподалеку стоял урод и рассматривал меня с неподдельным интересом.

— Лягушек гоняю.

— Это та-кие игры?

— Что-то наподобие того. Тебе нравится собирать мозаику, а мне нравится гонять лягушек в пруду.

— А ты за-чем уда-ри-ла на-шего охранни-ка?

— Что он встал как истукан?! Ни пройти, ни проехать.

— Он обя-зан те-бя охра-нять.

— От кого?

— От того! Прежде чем вый-ти на ули-цу, ты долж-на спро-си-ть у ме-ня разре-ше-ние. Если бы не я, этот охран-ник нашел бы те-бя и убил.

— А ты, значит, меня защитил.

— За-щи-тил. Я ска-зал, что сам с то-бой разбе-ру-сь. Он сам ви-но-ват. Недосмот-рел, если ты смог-ла его уда-рить и убе-жать. Ска-жу папе, что-бы он не-медлен-но его уво-лил.

— Вот это правильное решение. Значит, с охранником у меня проблем не будет?

— В этом до-ме у те-бя вообще ни с кем не будет проб-лем, потому что ты моя бу-ду-щая жена. Жал-ко, что у те-бя та-кое здо-ро-вье. Я и не знал, что ты та-кая сла-бе-нь-кая, как трости-ноч-ка. Я ска-жу па-пе, что-бы он ку-пил те-бе ви-та-ми-ны. Ты прос-то обя-за-на их пи-ть.

Я вновь ударила палкой по дну пруда и, смахнув потные волосы со лба, сказала усталым голосом:

— Ну все, топай отсюда. Иди к своей псине, а то она там уже по тебе соскучилась.

— Анна, ну прекра-ти ревно-вать. Это глу-по. Это необосно-ван-ная рев-ность, — гнусаво пропищал урод, чем привел меня в ярость.

— Да что ты можешь знать о ревности?! Что ты вообще можешь знать?! Ты же не умеешь чувствовать, не умеешь ценить, не умеешь ощущать… Ты вообще ничего не умеешь. Ну посмотри на себя! Внимательно посмотри на себя в зеркало. Разве тебя можно ревновать?! Скажи, можно?! К кому, к твоей собаке?! Да будет тебе известно, что ревность — это мучительное чувство собственника. Это огромное желание, чтобы этот человек принадлежал только тебе и никому больше. Уходи, я хочу побыть одна.

— Не уй-ду. Те-бе не-ль-зя гу-ля-ть на улице одной. Ты обя-за-на гу-лять под моим присмот-ром. — Урод нисколько на меня не обиделся и, по-видимому, просто не воспринял мои слова.

— Я вообще никому и ничем не обязана, а уж особенно тебе. Вот видишь, ты и обижаться не умеешь.

— Мне па-па ска-зал, что на оби-жен-ных воду во-зят.

— Это тебе не грозит. На тебе много не увезешь, если только на твоем горбу.

— Послу-шай, а что ты де-лаешь в на-шем пру-ду?

— Я же сказала, что ловлю лягушек.

Урод сел на землю и вытянул свои корявые ноги вперед.

— Я ни-ку-да не пойду. Ты по-ло-вишь своих ля-гу-шек и пойде-шь вместе со мной в дом. Если ты бу-де-шь со-про-тивлять-ся, мне при-дется выз-ва-ть охра-ну.

— Не надо никакой охраны. Договоримся мирно. Уж лучше ты, чем охранник. Сиди, коли хочется.

Подоткнув подол платья, я залезла в воду. Я уже не боялась трупа. Я уже вообще ничего не боялась. Я просто ничего не могла понять. Если пахан сидит в беседке, решает со своими пацанами какие-то вопросы, кто же покоится на дне? Скорее всего никто. Может, обитатели этого дурдома бессмертны? Их убиваешь, а через некоторое время они оживают… Меня снова охватили панический страх и безумная тоска.

— Что ты ище-шь? — раздался за спиной голос урода.

— Лягушку с пятью лапами.

— А та-кие бы-вают?

— Бывают. Если среди людей встречаются такие гибриды, как ты, значит, встречаются и лягушки с пятью лапами.

— А что ты бу-де-шь с ней де-лать?

— Зажарю и съем!

— За-чем?

— На счастье. Ты не поймешь, потому что, наверно, не знаешь, что такое счастье.

Содрав с себя тину, я оперлась на палку.

— Счастье, это когда ты на свободе. Когда твои близкие здоровы. Когда рядом любимый человек, которого ты почему-то начинаешь ценить только тогда, когда тебе приходится с ним расстаться. У меня такой человек есть, и я очень тяжело переживаю нашу разлуку. Наверно, те времена, когда мы были вместе, самые счастливые. Я только теперь поняла, что не могу представить без этого человека свою дальнейшую жизнь. Когда я представляю нашу встречу, у меня кружится голова.

В наше предпоследнее свидание он сделал мне подарок. Я завороженно смотрела на красную замшевую коробочку и не могла к ней прикоснуться — настолько была растрогана. Он сам нажал пальцем на крышку, и она отскочила. В коробочке лежало обручальное колечко, которое я так долго ждала. Я расплакалась. Мой любимый не на шутку перепугался, подумал, что мне не понравился подарок, но я расплакалась не из-за этого.

Я расплакалась оттого, что была по-настоящему счастливой. Я приняла кольцо, но пока не надела его на палец. Я очень хотела вступить в официальный брак со своим любимым и одновременно боялась этого. Чувства между мужчиной и женщиной или укрепляются в браке, или умирают. Я была счастлива со своим любимым, но никогда бы не смогла отказаться от своих интересов ради него. Я никогда не смогла бы оставить ради него свою работу.

Никогда. Мужчины любят успешных женщин, хотя и стараются подчинить их себе, ограничить их во всех начинаниях. Я живу, вернее жила не одна, а со своей подругой. Мой любимый и моя подруга не ладили между собой. Это меня мучило.

Даже очень. Потому что моя подруга была для меня намного больше, чем просто подруга. Я стала тем, кем я являюсь сейчас, только благодаря ей. Мне было горько сознавать, что они не могут найти общего языка. Она его не переносит даже на расстоянии, а он умело маскирует свою неприязнь к ней только для того, чтобы не расстроить меня. А ведь они оба по-настоящему меня любят и желают мне только добра.

Я немного помолчала.

— И какого черта я с тобой откровенничаю! Тебе не понять человеческих чувств.

— Я все по-нял.

— Ничего ты не понял.

— Я по-нял, что у те-бя там остал-ся лю-бимый че-ло-век. А ты с ним спа-ла?

— Конечно. И тысячу раз. Ты даже и представить себе не можешь, что такое секс по любви. Это тебе не собаку насиловать. Когда спишь с любимым человеком, испытываешь неземное блаженство. Это называется сексуальная гармония. Родное, горячо любимое тело… Любимые губы… Дыхание… Самый лучший секс происходит только в любви. А еще мне нравятся сексуальные ласки, так называемые прелюдии. Ты про такие никогда и не слышал.

— Я их ви-дел по те-ле-ви-зо-ру.

— Ты смотришь ночной эротический канал?

— Нет. Я смот-рю порну-ху. Мне она нра-вит-т-ся. У ме-ня мно-го кас-сет. Па-па при-нес.

— Наверно, именно эти кассеты тебя и развратили. Так вот, самое мое любимое чувство, возникающее в момент прелюдии, это нетерпение. Это когда ты просто теряешь голову и чувствуешь, что не в состоянии остановиться.

Я посмотрела на урода и покачала головой.

— Не могу представить, что какая-то дура согласится лечь с тобой в постель. Даже за миллионы долларов. Это же страшная картинка из фильма ужасов. Красавица и чудовище. Наверно, у такой парочки вряд ли что получилось бы. Ведь это намного страшнее, чем просто ужас.

— Между про-чим, мне па-па за-ка-зы-вал де-воч-ку…

— Какую еще девочку?

— По вы-зо-ву.

— Бог мой, и она согласилась?

— Да.

— Представляю, сколько он ей заплатил!

— Нормаль-ную так-су.

— Надо же! Неужели у них там с клиентами совсем туго? Сейчас фирм досуга намного больше, чем мужиков, которые хотят воспользоваться их услугами. Значит, ты у нас уже не девственник. Тебе хоть понравилось?

— Оче-нь. — Урод застеснялся и опустил глаза.

Я снова начала шарить палкой по дну пруда.

Лягушки тут были довольно нахальные, каждая так и норовила прыгнуть на меня. Я схватила одну из них за ногу.

— На тебя похожа, — улыбнулась я.

— Кто?

— Лягушка. Такая же ужасная. Только маленькая и зеленая.

Урод не обиделся. Наверно, он не знал, что такое обида.

— А у тво-его лю-би-мо-го мужчи-ны бы-ла со-ба-ка? — поинтересовался урод.

— Нет. Собаки у него не было. Но даже если бы она и была, то он не вытворял бы с ней того, что вытворяешь ты.

Мои старания все-таки вышли мне боком. Не удержав равновесия, я свалилась в пруд. Я никогда не боялась воды, потому что с детства занималась синхронным плаванием. Потом занималась дайвингом и была страшной любительницей погружаться с аквалангом. Я любила костюмы, в которых становишься похожей на черных морских животных, любила прислушиваться к своим ощущениям, когда находилась под водой. В голове слегка шумело, вода заметно давила, но было здорово. Я вспомнила свою поездку с Денисом в Египет. Мы погружались, крепко держась за руки, и четко выполняли указания инструктора. В синей толще воды мелькали яркие створки необычных раковин, плавали различные красивые рыбки. Мы восхищенно смотрели на подводный мир.

Глубина пруда была от силы метра два. Вынырнув, я посмотрела на перепуганного урода, который по всей вероятности собрался прыгать следом за мной, и прокричала:

— А ты, придурок, куда собрался?

— Те-бя спа-сать.

— Сиди на месте, а то свои костыли пообломаешь. Вообще без ног останешься. Я просто хочу немного поплавать.

— У нас есть бас-сейн.

— Мне хочется поплавать именно в этом пруду.

— Тут нель-зя.

— Можно!

Я нырнула на самое дно. Оно было совершенно чистое. Мелкие камешки, песок и большие булыжники. Не прошло и минуты, как я убедилась — никакого трупа тут нет. Ни обглоданного рыбешками, ни покусанного другой живностью, населяющей пруд. Словно я никого не убивала и никого не скидывала сюда. Словно не было той страшной ночи, борьбы и самого настоящего изнасилования.

Словно все это мне приснилось в нелепом и ужасном сне. Вынырнув, я отдышалась и чуть было не разревелась.

— Послушай, а тут воду меняют?

— Нет, — удивленно покачал головой урод.

— Точно?

— Во-ду ме-няют то-ль-ко в бас-сей-не.

— А в этот пруд кто-нибудь залезал?

— За-чем?

— Ну мало ли. Может кто-то еще решил искупаться…

— Тут ник-то ни-ког-да не ку-пал-ся.

Вдруг мне прямо на голову запрыгнула очередная лягушка, я чуть было не сошла с ума от брезгливости и завопила:

— Сука зеленая, прочь!

Лягушка комфортно расположилась на моей голове и по всей вероятности не собиралась прыгать. Тогда я снова нырнула и тут заметила, что на самом дне что-то поблескивает. Я схватила блестящий предмет и, вынырнув, обнаружила, что это была зажигалка. Кинув ее к ногам сидящего урода, я откинула мокрые волосы и спросила:

— Знакомая вещица?

— Это па-пи-на за-жи-гал-ка.

— Ты уверен?

— Уве-рен. Ты когда за-кон-чи-шь пла-вать?

— А что?

— Ни-че-го, не счи-тая то-го, что в пру-ду есть пи-раньи.

Я моментально выскочила из пруда. Урод лег на траву и покатился со смеху.

— Ты что?

— Я по-шу-тил.

— Насчет пираний?

— Да.

— Бог мой, ты еще и шутить умеешь! Я и не знала, что у тебя есть чувство юмора.

Подняв зажигалку, я внимательно ее осмотрела и еще раз поинтересовалась у урода:

— Ты уверен, что эта зажигалка пахана?

— Это па-пи-на за-жи-гал-ка.

— А как она попала в пруд?

— Навер-но, уро-нил, ког-да пья-ный ку-рил. Я ему ее от-дам.

— Я сама отдам, — решительно сказала я и направилась к беседке.

Глава 12

… Мне хотелось подойти к пахану, внимательно посмотреть в его бесстыжие глаза и спросить, почему он не умер, вернее, почему он ожил…

В беседке сидели двое: пахан и Макс. Они живо обсуждали какой-то вопрос и смаковали аппетитно пахнущий кофе. Урод семенил за мной, не отставая ни на шаг. Не выдержав, я обернулась и со злостью набросилась на него:

— Тебе что, заняться нечем? Что ты ко мне прилип, как банный лист к заднице?!

— Те-бе одной хо-ди-ть не по-ло-же-но.

— Да что ты заладил — положено, не положено! Будь человеком, иди домой, я скоро приду!

— Я же ска-зал, не по-ло-же-но. И вооб-ще, если ты ме-ня слу-шать-ся не бу-де-шь, я пристав-лю к те-бе охран-ни-ка.

Поняв, что разговаривать с уродом совершенно бесполезно, я покрутила пальцем у виска и пошла дальше.

Оказавшись у беседки, я внимательно посмотрела на затылок пахана. К моему великому удивлению и даже сожалению, он был чист. Ни малейшей царапинки, а уж тем более ранки. Перед глазами все поплыло, но я постаралась удержаться и не грохнуться на землю.

— О, знакомые все лица! — весело прокричала я и уставилась на пахана.

Он отодвинул свою чашку и нахмурился.

— Здравствуй, Анна. Я смотрю, у тебя настроение хорошее…

— Лучше не бывает.

— Вот видишь, пребывание в этом доме идет тебе только на пользу. Правда, у тебя здоровье пошаливает. Ты постоянно падаешь в обморок. Но ничего, я думаю, это временное явление, все пройдет. Ты еще, случайно, не беременна от моего сына?

— Что?

— Может, это оттого, что ты забеременела?

— От кого? — Мне показалось, что земля уходит из-под ног. Да и не только земля. Из моей головы улетучивается разум.

— От моего сына. Он у меня орел. Дитя быстро заделает. Даже глазом моргнуть не успеешь. Ты и не представляешь, как бы я наследнику обрадовался!

Подошедший урод с гордостью воспринял слова отца и даже расправил свои сгорбленные плечи. Мне не хотелось отвечать на этот чудовищный вопрос, а уж тем более ругаться, плакать или смеяться. Я холодно посмотрела на пахана.

— Я не беременна. Это не беременность. Это истощение нервной системы.

— Я распоряжусь, чтобы в дом привезли доктора. Он тебя обследует и выпишет лекарства. А сейчас можешь продолжать прогулку с моим сыном. Я занят. Если у тебя есть вопросы, задашь их после того, как я освобожусь.

Голос пахана не предвещал ничего хорошего.

— Я принесла вам зажигалку. — Я положила блестящую зажигалку на стол и украдкой посмотрела на молчащего Макса.

Пахан не смутился и, покрутив зажигалку в руках, сунул ее в карман.

— Ты меня выручила. Я ее искал. Не подумай, что я такой мелочный, просто это очень дорогой подарок от близкого человека.

— Пожалуйста. А вы не помните, где вы ее оставили?

— Нет.

— Я нашла ее в пруду.

— В пруду?! А что ты там делала?

— Плавала.

Актерскому мастерству и выдержке пахана можно было только позавидовать. Он держался просто превосходно и совершенно не был похож на труп, который покоился целую ночь на дне искусственного пруда.

— У нас есть бассейн…

— Па-па. Она ненорма-ль-ная. Она пла-ва-ла в на-шем пру-ду, — ехидно заметил урод.

— Давай, еще на что-нибудь пожалуйся, — процедила я сквозь зубы. — Может, тебя папа по головке за это погладит или конфетку даст.

— Она всег-да так со мной разго-ва-ри-вает. Совсем не ува-жает.

— А ты сначала что-нибудь сделай для того, чтобы я тебя уважала. Тебя уважать не за что, паразит проклятый.

Пахан изменился в лице, но сдержался. Он посмотрел на часы, всем своим видом показывая, что теряет с нами свое драгоценное время.

— У нас есть бассейн, — спокойно сказал он, но было видно, что это дается ему с огромным трудом. — Если ты большая любительница поплавать, милости просим туда. Наш искусственный пруд построен для лягушек и экзотических рыб, поэтому купаться в нем больше не надо. Всему свое место. А теперь идите. Все вопросы потом. У меня слишком серьезный неотложный разговор. И запомни, у моего сына очень хрупкая психика, но он жесток. Прекрати его изводить. Иначе сделаешь хуже только себе.

Достав из кармана красивую трубку из слоновой кости, пахан поднес к ней огонек и смачно затянулся.

— Вот видишь, и зажигалочка твоя пригодилась.

Я стояла ни жива ни мертва.

Дешевый запах табака с горчинкой. Даже в горле запершило. Словно к табаку подмешали какой-то наркотик. Запах, а точнее вонь, точно такая же, как прошлой ночью… у того незнакомца, который поклялся меня убить. Странно, такая дорогая трубка и такой дешевый табак! Я не могла ошибиться. Я знала, что не ошибаюсь.

Затянувшись еще раз, пахан посмотрел на меня так, что у меня чуть было не подкосились ноги.

Решив не испытывать судьбу, я развернулась и пошла в дом. За мной тянулся этот запах… Запах дешевого табака с горчинкой…

— Ты на ме-ня не оби-де-лась, что я па-пе пожа-ло-вал-ся? — семенил за мной урод.

— Нет, — с безразличием ответила я.

— Прос-то ты у нас в пру-ду всех ля-гу-шек распу-гала… А в бассей-не их нет. Хо-чешь, мы сегод-ня вмес-те попла-ваем?

— А ты умеешь плавать?

— Я бу-ду дер-жать-ся за твою шею…

Неожиданно для самой себя я подошла к уроду вплотную и буквально вжала его в бетонную стену дома. Урод не на шутку перепугался и попытался меня оттолкнуть, но я стояла будто вкопанная. Мне хотелось размазать его стене, словно клопа.

— Ты че-го?

— Ничего. Послушай, придурок. Ведь меня в этом доме держат только из-за тебя. Никому другому я и на фиг не нужна! В тебе же есть что-то от человека. У тебя есть руки, ноги, пусть даже они корявые, но все равно они есть. Да и мозги тоже имеются. Сукин ты сын, я тебя очень прошу, немедленно отпусти меня отсюда. Я тебя до конца жизни не забуду. Целую кучу маек, календарей, тетрадей и еще всякой дребедени со своим изображением пришлю. Будем каждый день перезваниваться по телефону, общаться по Интернету. Только отпусти меня, отпусти!

— Не мо-гу.

— Почему?

— Пото-му, что ты моя собствен-но-сть. Ты моя бу-ду-щая же-на.

Не выдержав, я схватила урода за горло и несколько раз ударила по лицу, если, конечно, эту жуткую физиономию можно назвать лицом. Урод сморщился, тяжело задышал и принялся защищаться.

— Да какая я тебе будущая жена?! У тебя совсем мозгов нет?! Ты на себя в зеркало смотрелся, пень неотесанный?!!

Урод перепугался и так завопил, что уже через несколько секунд к нам подбежал охранник и резко отбросил меня в сторону. Он слегка встряхнул урода, чтобы привести в чувство, и помог ему расстегнуть ворот рубашки.

— Алексей, тебе лучше? Что с ней сделать? — Охранник преданно смотрел в глаза Лешику.

— Уби-ть, — ответил урод и отошел от бетонной стены на приличное расстояние.

— Что?! — Я подумала, что он шутит, но, посмотрев в его окаменевшее лицо, я поняла, что сейчас не до шуток. — Как это убить? Тебя посадят!

— Не по-са-дят, — решительно пропел урод и направился в дом.

Охранник толкнул меня вперед и изо всей силы вывернул мне руку. Я скорчилась от боли.

— Леш, не нужно меня убивать! Я буду послушной, — заголосила я. — Я тебя умоляю! Хочешь, я буду собирать с тобой мозаику? Хочешь, я буду читать тебе какую-нибудь книгу или смотреть с тобой телевизор?! Ты только скажи…

Но урод был непреклонен и даже ни разу не обернулся. Охранник затолкал меня в какую-то маленькую комнату без окон и закрыл на ключ.

Комната напоминала подвал; была сырой и холодной. Устав сидеть на корточках, я села прямо на пол. В этом доме может произойти все, что угодно, и вполне возможно, скоро я буду лежать там же, где лежат сушеные бабочки, кузнечики и стрекозы. Перед глазами проходила одна и та же картина: открывается дверь, входит охранник и стреляет мне прямо в голову. Быстрая смерть, а значит, безболезненная. Я ничего не почувствую, ничего… Страшно только, что мне придется увидеть наставленный на меня пистолет. Я представила свое тело: неживое, безвольное… От этой мысли мне стало совсем плохо.

— Помогите! — громко крикнула я и потерла вспотевшие ладони. — Пожалуйста, помогите!

Никто не откликнулся на мои крики и не пришел мне на помощь.

Смахнув первые слезы, я вдруг подумала, что подсознательно всегда хотела умереть молодой и красивой. Не раз в интервью я говорила, что боюсь старости. И никогда не врала. Ведь это очень даже нечестно, что люди стареют. Я всегда завидовала тем, кто умер молодым, в полном расцвете сил. Все, кто меня знал, запомнят меня интересной и очень красивой. В обтягивающих платьях, в ажурных колготках и сногсшибательных коротеньких юбках… И в бесформенных старушечьих платьях… Жалко, что я умру, так и не попрощавшись со своими близкими. Очень жалко. Жалко, что перед смертью я не увижу манящих глаз своего Дениса. А ведь я так мечтала выйти за него замуж, создать семью. Такую, чтобы она была настоящим союзом, а не какой-нибудь очередной формальностью. Ведь есть же какой-то секрет семейного счастья. Правда, многим его так и не удалось открыть. Люди думают, что все получится само собой, без их старания, без усилий.

И как же они меняются, как только в паспорте появляется штамп! Появляются какие-то требования, какие-то амбиции. Мне всегда казалось: чтобы избежать этого, нужно ограничиваться постелью и не питать иллюзий. Так было до тех пор, пока я не встретила Дениса.

При воспоминании о Денисе мне стало еще хуже. Денис… Денис… Увижу ли я тебя когда-нибудь? Наверное нет.

Меня бросало то в жар, то в холод. Странная лихорадка… Я чудовищно хотела есть, а еще больше мне хотелось пить. Я уже потеряла счет времени и не знала, что там — день или ночь.

Когда открылась тяжелая железная дверь, я уже изнемогала от изматывающей лихорадки и жажды. Там, где виднелась небольшая полоска света, стоял урод, освещая меня небольшим, но довольно ярким фонариком. Посмотрев на мой измученный вид, он расплылся в улыбке и показал свою гнилую, беззубую челюсть.

— Как отды-хает-ся? — пропел он и посветил фонариком на то место, где у меня задралось платье.

— Я хочу пить…

— Это хо-ро-шо. Ты здесь уже та-кое дол-гое вре-мя. Я как раз хо-чу посмот-ре-ть, сколь-ко чело-век выдер-жит без во-ды и пи-щи.

— Я хочу пить, — повторила я свою просьбу и проглотила слюну.

— Ты ни-че-го не по-лу-чишь, по-то-му что ты ме-ня ра-зозли-ла.

— Прости. Выпусти меня отсюда.

— Нет. Ког-да ты ока-чу-ри-шь-ся, я по-ложу те-бя под стек-ло!

— Я больше не могу. Хочешь, я буду собирать с тобой мозаику?

— Нет.

— Дай хо-тя бы гло-ток во-ды.

Урод подошел ко мне вплотную и с силой пнул меня в живот своим тяжелым ортопедическим ботинком. Я застонала, но, собрав последние силы, приподнялась:

— Эй, мне больно! Давай помиримся и будем дружить. Я не скажу тебе ни одного плохого слова.

— И ты бу-де-шь вы-пол-ня-ть супру-жеские обя-зан-ности?

— Буду. После свадьбы. Только выпусти меня отсюда и дай воды.

— Я те-бе не ве-рю.

— Я обещаю тебя любить и выполнять свои супружеские обязанности каждую ночь. Вот увидишь. Только для начала мне нужно поесть, напиться воды, привести себя в порядок, чтобы хорошо выглядеть. А затем нам нужно пожениться. Я буду тебе самой хорошей, самой преданной женой. Я нарожаю тебе кучу чудесных ребятишек. Я сделаю все для того, чтобы ты был по-настоящему счастлив. — Я чувствовала, что еще немного и у меня начнется самая настоящая истерика. — Выпусти меня отсюда и дай хотя бы глоток воды!!! Ну дай мне воды! Воды!!!

— Если ты хо-че-шь, что-бы я те-бе по-верил, ты долж-на испол-ни-ть свой супру-жеский долг пря-мо сей-час.

— Как это сейчас? — Я отползла на несколько шагов. — Сейчас я не могу. Я слишком слаба и плохо себя чувствую. Секс должен происходить по обоюдному желанию, другой секс считается насилием. Ты же не насильник, ты нормальный человек. А если ты нормальный, то ты должен знать, что супружеские обязанности выполняются только после того, как люди женятся.

— Но ве-дь с тем, ко-го ты лю-би-шь, ты спала. И вы не бы-ли в бра-ке…

— Мы собирались пожениться.

— Мы с то-бой то-же со-би-раем-ся.

— Ты слишком торопишь события. Так нельзя. Давай завтра же начнем подготовку к свадьбе. Прямо завтра же. Я тебя умоляю. У нас будет первая брачная ночь на белоснежных простынях. У нас будет все, как у всех нормальных людей.

— Я хо-чу пря-мо сей-час, — резко перебил меня урод и начал расстегивать ширинку.

Я замотала головой и с ужасом посмотрела на его маленький, недоразвитый пенис. Он был точно такой же корявый, как и сам урод.

— Я не могу без воды…

Урод стал подносить свой стручок к моему лицу, а я опять бормотала, словно в бреду.

Страшный приступ тошноты буквально раздирал мое горло и был готов вырваться наружу в любой момент. Тяжело задышав, я затрясла головой и плотно сжала кулаки для того, чтобы оказать сопротивление.

— Я хочу воды…

— Ты по-лу-чи-шь во-ды, то-ль-ко для на-чала сде-лаешь мне xo-po-шо.

— Нет. Я хочу пить. Ты даже не представляешь, как я хочу пить…

Когда урод прикоснулся ко мне своей корявой ручонкой, я сморщилась и поняла, что начинаю терять сознание. В ушах загудело.

…А затем я услышала глухой щелчок. Точно такой, как в ту ночь, когда я выстрелила в пахана.

Значит, это был выстрел. Но только в кого? Если я еще не потеряла сознание, значит, я жива. Я чувствую свое тело и, самое главное, я не чувствую боли. Выдержав несколько томительных секунд, я открыла глаза и увидела Макса. Он откинул от меня тело урода и помог мне встать.

— Ты живая?

— Живая.

— Идти-то сможешь?

— Попробую. Я хочу пить.

— У меня с собой ничего нет. Сейчас попьешь на кухне.

— Я хочу пить, — повторила я и свалилась на холодный пол.

— Я сейчас принесу.

Макс выбежал из комнаты, оставив дверь открытой. Я собрала последние силы, села и оперлась о стену. Рядом со мной лицом вниз лежал урод, в его горбу виднелась рана, из которой текла кровь.

— Эй, Лешик, ты мертв?!

Каждое слово давалось мне с огромным трудом — во рту страшно пересохло и язык практически отказывался двигаться.

Вернулся заметно побледневший Макс. Он протянул мне фляжку с водой и сел на корточки рядом с уродом. Я стала жадно пить холодную воду, смачивать лицо и руки.

— Сразу много не пей, а то будет плохо.

— Не могу.

— Нужно постепенно.

Макс взял урода за руку и попытался нащупать пульс.

— Мертв, — сказал он, откинул безжизненную руку и почесал свой затылок пистолетом.

— Ты уверен?

— Пульса нет. Я попал ему прямо в горб. Знаешь, я не хотел его убивать. Я и сам не знаю, как это получилось… Я увидел, что он стоит рядом с тобой, спустив свои штаны, и ты… такая бледная, почти умирающая… Я даже не знал, что он здесь. Уже глубокая ночь. Все в доме спят. Я думал, что он тоже спит.

Я отбросила пустую фляжку и приподнялась.

Затем посмотрела на мертвого урода безразличным взглядом и, покачиваясь из стороны в сторону, произнесла:

— Ты его не убил. Он бессмертный. Этот дом населен привидениями. В нем никто не умирает. Сейчас он немного полежит, затем очухается и завтра выйдет к столу как ни в чем не бывало. Да и с горбом у него будет полный порядок.

Макс решил, наверное, что у меня бред. Он помог мне подняться, — я едва держалась на ногах.

— Господи, ты совсем слаба. Ты хоть сможешь передвигаться?

— Постараюсь.

— Постарайся, пожалуйста. Сейчас мы отсюда сбежим.

— Правда?

— Ну, конечно.

— А я думала, что мне придется жить в этом дурдоме до конца моих дней. И конец, наверно, уже был бы не за горами.

Макс оглянулся на распростертое тело.

— Видит бог, я не хотел его убивать. — Он тяжело вздохнул и крепко обхватил мою талию.

— Не бери в голову, — отмахнулась я. — Ты его не убил. Завтра он оживет. В этом доме никто не умирает. В них можно палить хоть каждый день…

— Ну что ты такое говоришь? У него нет пульса.

— Ничего, появится. Я вот тоже недавно пахана замочила и даже скинула его в пруд, так он на следующий же день стал бегать. Я ему затылок прострелила, а там даже царапинки не осталось. Так же и с уродом. Завтра его горб будет как новенький.

— У тебя начался бред. Ты сама не понимаешь, что говоришь…

Макс коснулся губами моего лба, чем заставил меня встрепенуться и даже в такой неподходящий момент почувствовать нарастающее возбуждение.

— У тебя жар.

— Я уже забыла, когда его у меня не было.

— У тебя лоб горячий.

— Да и бог с ним.

— У тебя сильная температура.

— От этого не умирают.

— От этого не умирают, но с этим не шутят.

— Я понимаю, ты думаешь, я несу полную чушь. Я представляю, как это выглядит сейчас со стороны, но я говорю тебе сущую правду, поверь. Я недавно убила пахана. Он хотел меня изнасиловать, и я выстрелила ему в затылок.

— Пахан сейчас спит в своей комнате.

— Он ожил на следующий день.

Макс посмотрел на меня так, как смотрят на сумасшедших. Я не стала ничего доказывать, потому что была уверена — ни один здравомыслящий человек не поверит мне. Но я-то знаю, что я права. Завтра урод выйдет к завтраку как ни в чем не бывало. В этом доме не только душевнобольные, в этом доме — бессмертные. Возможно, они изобрели рецепт бессмертия. Другого объяснения я просто не нахожу. Если бы я знала такой рецепт, я бы обязательно оживила своего деда и своего отца. Я бы сделала этот рецепт народным достоянием, обязательно обнародовала бы его. Я бы… Да только «бы» мешает…

Глава 13

В коридоре горел тусклый ночник, говоривший о том, что все обитатели дома спят. Царила полнейшая тишина. Ни звука, ни малейшего шороха… И только громкие удары моего сердца. Такие громкие, что мне показалось, они перебудят весь дом.

— Ты слышишь, как бьется мое сердце? — шепотом спросила я Макса.

— Нет.

— А я слышу.

— Успокойся. Все спят. За домом находится довольно мощный пункт охраны. Там хода нет. Через забор не перелезть — вверху колючая проволока под напряжением, полезем — сразу убьет током. Всюду вмонтированы видеокамеры. Вдоль забора патрулируют четыре охранника с оружием. И в доме полно охранников.

— Как же мы сбежим? Охранники что, не ложатся спать?

— Нет, конечно. На то они и охранники. Слушай дальше. Сейчас пробираемся вдоль стены в сторону ангара. Только пробираемся ползком, чтобы нас не заметили.

— До какого ангара?

— До самого дальнего. Я покажу. Только, главное, без паники. Тихонько заходим в ангар и садимся в самолет. Там есть небольшая взлетная площадка. Завести самолет и сразу взлететь мы должны за считаные секунды, иначе нас просто собьют.

— Ты хочешь сказать, что мы улетим отсюда на самолете?

— Другого пути нет. Я все узнал.

— А ты умеешь водить самолет?

— Я окончил летное училище.

— Господи, — прошептала я, — а ты точно умеешь водить самолет?

— Я же сказал, что окончил летное училище.

— Тогда почему ты подался в криминал? — Я поняла, что задала глупый вопрос, и прикусила язык.

— У нас нет времени на разговоры, — рассердился Макс.

— Я боюсь, — испуганно прошептала я.

Макс толкнул меня вперед, и мы очутились за порогом злосчастного дома. Как только мы вышли, Макс заставил меня пригнуться, взял за руку и потянул вперед. Чем дальше мы удалялись от дома, тем больше мне хотелось оглянуться и посмотреть на него прощальным взглядом. Но я не могла. Я боялась. Мне казалось невыносимо страшным обернуться и посмотреть, что происходит у меня за спиной. Вдруг у входной двери стоит пахан и наблюдает за каждым нашим движением. А может, раньше времени ожил урод и сейчас собирается с силами, чтобы заорать во все горло, поднять на ноги весь дом.

— Я боюсь, — вновь прошептала я.

Макс молча тянул меня за руку.

— А теперь побежали, — прошептал он мне на ухо и отпустил мою руку. — Только не поднимайся, а то нас заметят.

— Как бежать-то, на карачках, что ли?

— На карачках. Бежим в сторону сада. Кругом прожектора, а там тень.

Я бросилась было вперед, но краешком юбки зацепилась за какой-то сучок и больно ударилась затылком о ствол дерева. Я попробовала превозмочь дикую боль и подняться, но на это у меня просто не хватило сил.

— Ты что? — Макс наклонился ко мне. — Бежать сможешь?

— Постараюсь.

Собрав всю волю, я побежала за Максом. Мне казалось, что мы уже убежали черт-те куда, но ангара не было видно. Я жадно хватала ртом воздух и тихонько всхлипывала. Силы покидали меня.

— Я больше не могу. Я хочу пить.

— Еще немного… Мы уже выбежали на взлетную полосу.

Казалось, что еще несколько секунд, и я упаду замертво. Я опять споткнулась, чуть не взвыла от боли и до крови закусила губу.

Макс снова помог мне подняться.

— Осталось совсем немного. Вон, уже ангар видно.

— Где этот гребаный ангар?!

— Там, впереди.

Я ползла на четвереньках, как собачонка, воя и раздирая руки в кровь.

— Тише, — прошептал Макс, подхватил меня и потащил за собой. — Тише. Услышат. Ты же сильная. Ты же играешь такие роли. Тобой восхищаются, на тебя равняются. На тебя хотят быть похожими. У тебя ведь все героини сильные! Я думал, что ты точно такая же, а ты размазня. Если бы люди знали, какая ты настоящая, никто бы не ходил на твои картины.

— Это я размазня?!

— Ты, конечно. Смотреть тошно.

— Я не размазня!

Обида притупила острую боль, и я снова побежала. В моей голове все перемешалось. Билась только одна мысль — главное, отсюда выбраться.

Главное, выбраться.

Наконец мы добрались до ангара и зашли внутрь. Прямо перед нами стоял чешский двухместный красавец самолет. Чтобы не дать страху захватить меня целиком, я торопливо залезла в кабину и затаила дыхание. Я всегда боялась самолетов. Всегда. А тут еще лететь придется не в белые пушистые облака, как на картинках, а в страшное ночное беззвездное небо. Я намертво вцепилась в кресло.

— Макс, ты думаешь, у нас получится?

— У нас нет другого выбора. Куда нам деваться…

— Только не говори, что я размазня, но я действительно очень боюсь.

— Господи, господи, — шептала я и с ужасом слушала, как заработали двигатели. — Господи, господи. А вдруг мы разобьемся…

— Не говори под руку. Не разобьемся.

— А у нас парашюты есть?

— Какие, к черту, парашюты…

— А как же без парашютов…

— Раком, — резко бросил Макс и взялся за штурвал. — Завязывай говорить под руку.

— Завязываю. А ты точно летать умеешь?

— Умею.

— А вдруг нас собьют?

— Заткнись.

— Затыкаюсь. Макс, миленький, затыкаюсь. Ты только не ругайся, ты только крепче штурвал держи. Господи, господи…

Я крепко зажмурилась. Мне всего тридцать лет. Я даже не знаю, много это или мало. Для тех, кто младше, я уже старая дева. Для тех, кто постарше, я еще самая настоящая соплячка, которая толком и жизни-то не видела. Господи, а я ведь даже замужем побывать не успела. Раньше я думала, что хотела бы умереть молодой. Но сейчас…

Господи, а ведь и карьеру жалко. И тело мое роскошное как жалко! Оно ведь такое чувственное…

Даже не верится, что оно может быть совсем холодным, мертвым. Я не такая, как все, далеко не такая. Второй такой никогда не будет. Никогда. А я ведь и ребеночка даже после себя не оставила.

Так и не успела родить такую маленькую крохотную девочку, как две капельки воды похожую на меня. А может, и хорошо, что я ее не успела родить. Может, и хорошо. Как бы она жила без меня?

Как бы жила? Мы же две половинки одного целого. У любой маленькой красивенькой девочки должна быть маленькая красивая мама.

— Мы взлетели! — закричал Макс. — Мы взлетели! Мы набираем высоту! Мы уже в небе! Бог мой, я тысячу лет не управлял самолетом!

— Что?! — Я открыла глаза и посмотрела на Макса испуганными глазами. — Что ты сказал?

— Что я забыл, когда в последний раз садился за штурвал.

— А ты уверен, что ты сможешь управлять?

— Я уже управляю!

— А посадить сможешь?

— Смогу.

— А где мы сядем?

— Где-нибудь сядем.

Я с ужасом посмотрела в иллюминатор и обреченно спросила:

— Скажи, нас уже не собьют?

— Если только ракетой. — Макс засмеялся. — Ракет в доме нет. Ты что надулась? Самое страшное позади. Впереди свобода!

— Я, может, только на земле свободу почувствую, а в небе никак не смогу. Небо такое темное, ни одной звездочки, как и куда мы будем садиться?

— Расслабься и доверься мне. Я же сказал, что мы сядем.

Тут до меня дошло, что мы уже находимся за территорией дома. Страх потихоньку стал исчезать, и я почувствовала ни с чем не сравнимое облегчение. Посмотрев на держащего штурвал Макса глазами, полными слез, я улыбнулась и произнесла неимоверно усталым голосом:

— Макс, это все?!

— Все.

— Я больше никогда не вернусь в этот дурдом?

— Никогда.

— Господи, и что бы я без тебя делала…

— Нашла бы еще одного такого идиота.

— Не нашла бы.

— Почему?

— Потому что такой идиот один-единственный. — Я громко рассмеялась.

— Ты хочешь сказать, что таких идиотов нужно еще поискать?

— Это точно. Слушай, и когда ты всему научился?

— Чему именно?

— Водить самолет, спасать известных актрис, убивать страшных уродов.

— Я всегда был очень способным.

Мы говорили, вернее, даже кричали очень громко, потому что шум двигателей постоянно заглушал наши голоса.

— Макс, а почему ты решил мне помочь? — неожиданно спросила я.

— По кочану!

— А мне кажется, что ты в меня влюбился.

— Что?!

— Мне кажется, что ты в меня влюбился по самые уши!

— Дура ты, — огрызнулся Макс.

— Я тебя, между прочим, еще ни разу не оскорбила.

— А я не несу такую чушь, как ты.

— Ты считаешь любовь чушью?

— В данный момент — да.

— А мне кажется, что ты меня просто боишься.

— Ерунда. Ты совсем не страшная. Скоро будем садиться.

— Скоро мы будем садиться, а ты так и не успел признаться мне в своих чувствах.

Макс покрутил пальцем у виска.

— Привыкла, что тебе все признаются? От меня не дождешься. Я не отношусь ни к твоим поклонникам, ни к твоим фанатам. Я помог тебе просто по-человечески.

— Мне было бы приятно услышать признание именно от тебя.

— Я же сказал, не дождешься.

— А я лечу на таком самолете первый раз.

Вдруг сверкнула страшная молния и пошел сильный ливень вперемешку с градом.

— Что это?! — Я вжалась в кресло и от страха снова закрыла глаза.

— Это погодные условия. Нужно найти площадку, куда можно сесть. Кругом лес. Если садиться на деревья, разлетимся в куски. Нам нужен луг или приличная дорога.

Началась ужасная качка, у меня на лбу выступил холодный пот.

— Макс, мы падаем! Бог мой, мы падаем! Бог мой! — завопила я.

— Сиди спокойно и не ори под руку, — глухо проговорил не менее перепуганный Макс, который пытался скрыть свое состояние. — Надо найти место для посадки. Это самое главное.

— И долго ты будешь его искать?

— Не знаю.

— Мы упадем! — громко закричала я и получила от Макса капитальную затрещину. — Не смей меня бить! — Я почти визжала и с ужасом смотрела на полыхающие в небе молнии. — Кто дал тебе право меня ударить?!

— Держи себя в руках и не нервируй других. Я же просил тебя заткнуться! Если тебе страшно, закрой глаза. Если не замолчишь, я выкину тебя из самолета.

Наверно, его слова на меня как-то подействовали, я замолчала, но это не означало, что я успокоилась и перестала бояться. Я была на грани истерики. Макс сидел с каменным лицом, его вцепившиеся в штурвал руки побелели от напряжения. Самолет раскачивало из стороны в сторону.

— Мы не разобьемся? — не выдержала я.

— Нет. Все будет нормально, если ты будешь спокойно сидеть и страдать про себя.

Я вытерла слезы и забормотала:

— Я знала, что мне никогда не убежать из этого дома. Знала. Может, и вправду говорят, что его покидают только мертвые. Ведь этот дом полон мистики. Все время стояла хорошая погода, а как только мы собрались бежать, видишь, что случилось.

— Это просто погодные условия.

— Нет, это знак свыше.

— Не говори ерунды. Скоро будем садиться. Так я еще никогда не летал.

— Как?

— Неизвестно где и неизвестно куда. Это называется полет вслепую, да еще и погода такая ужасная. Ничего, зато будет что вспомнить.

— А ты оптимист.

— А по-другому нельзя.

Самолет начал бешено раскачиваться. Макс посмотрел на меня перепуганными глазами и закричал:

— Нагнись!

— Что?!

— Нагнись!!! Нагни голову к коленям и обхвати ее руками!

— Зачем?!

— Делай, что я говорю!

Я быстро нагнулась и обхватила голову руками.

— А ты?!

— Так и сиди. Я сейчас буду снижаться!!!

— Господи, господи, — словно в бреду шептала я, тихонько всхлипывая. — Господи, помоги. Господи, сохрани. Может быть, я не так религиозна, но я всегда в тебя верила, господи. Я всегда в тебя верила. Если я спасусь, я поставлю ровно столько свечек, на сколько хватит моих денег. Если я спасусь… Я же знаю, что ты есть. Я это знаю. Ты всегда меня берег и выручал. Так выручи еще раз. Пожалуйста, выручи…

Мне показалось, что мое сердце не выдержит и разорвется. Разорвется еще до того, как развалится самолет. Ведь в авиакатастрофах есть люди, которые погибают еще до того, как погибает сама страшная машина. От жуткого страха у меня свело живот и онемели ноги. Внутренний голос твердил мне, что это конец.

Буквально в считаные секунды я подумала о Денисе, о Светке, о своей милой, заботливой и любимой маме… О всех, кто меня любил и кто так сильно меня ненавидел… Я простила всех, кто когда-либо сделал мне больно и навлек на меня беду.

Я пожелала долгих и счастливых лет жизни своим врагам, которых у меня практически и не было. Мира и любви тем, кто меня никогда не любил, кто мне страшно завидовал и старался поставить подножку в самый тяжелый момент. Кто не подавал мне руки и никогда не помогал подняться. Удачи вам всем и спокойствия. Затем я попросила прощения у всех, кому сделала больно и кому нанесла хоть какую-то обиду. А их много. Их очень много. Я просила прощения за свой эгоизм, за свою беспринципность и за свою черствость. Я умоляла меня простить за то, что я никогда не умела любить. Наверно, именно поэтому меня никогда не любили другие. Я просила прощения у своих мужчин, половину имен которых я даже не помню. Но одно имя запало мне в душу. Мельников Владимир… Молодая, бесшабашная девчонка и взрослый, перспективный мужчина… Неудачница и удачливый адвокат. Я прошу у тебя прощения за мою молодость и твою зрелость. За мою беспечность и твой разум. За твою боль и мое безразличие. За твое приобретение и мою потерю. За твою устроенность и мое одиночество.

Я попросила прощения у своих родственников, с которыми я никогда не была близка, но которых всегда любила. Пусть скрыто, но честно. Я люблю вас всех, хоть вы и такие далекие, но вы совсем не забытые. Я люблю вас и очень переживаю за то, что так и не смогла сказать этого раньше. Наверно, никогда нельзя скупиться на чувства. Никогда. Но это не мы скупимся на них. Нас заставляет скупиться жизнь.

— Черт побери! — прокричал Макс. — Двигатель отказал! Нужно срочно садиться! Попробуем сесть на пузо! Можем загореться!

Я по-прежнему сидела, уткнувшись в колени, и боялась пошевелиться. Конечно, я могла приподняться и посмотреть, что там за окном, но я совершенно не хотела этого делать. Вернее, не могла, потому что не чувствовала ни рук, ни ног. Только ноющую боль в животе, отдающую в левую руку… Я знала — там за окном зловещая темнота, наверно, такая же зловещая, как сама смерть. Там дождь, ветер, а может, и оранжевое пламя, окутывающее самолет.

Почувствовав, что самолет падает, я сжалась в комок и услышала, как Макс выматерился. Я не надеялась на счастливую посадку. Я знала, что мы оба погибнем.

— Согнись и не вздумай поднимать голову, а то останешься без нее! — прокричал Макс, но я его уже не слушала.

Неожиданно меня вырвало, и я чуть было не захлебнулась в собственных рвотных массах.

Даже не пытаясь вытереться, я попыталась вспомнить то, что можно сделать при авиакатастрофе. Что можно сделать для того, чтобы выжить?! Прыгнуть с парашютом. Но у нас его нет.

Прыгать без парашюта так же бессмысленно, как высунуться в иллюминатор и звать на помощь. Надеяться на спасателей, которые должны нас искать после того, как мы упадем?.. Только будут ли: нам нужны эти спасатели…

Раздался страшный грохот. Наверно, удалось сесть. Ведь если бы мы упали, то просто не остались бы в живых. Наверно, Макс посадил самолет на так называемое пузо.

Я не видела и вообще не понимала — жива я или мертва. Я даже не знала, где я — в аду или в этой страшной действительности. А затем какая-то мрачная тишина, только шум непрекращающегося дождя. Я подняла голову и почувствовала острую боль. Я вдруг поняла, что я уже на земле. Потрогав лицо руками, я вскрикнула — в него впилось множество мелких осколков.

В нескольких метрах от меня горел врезавшийся в дерево самолет, а ко мне полз обожженный Макс. Значит, при приземлении я просто вылетела из самолета, как тряпичная кукла, а Макс находился в нем до победного. Я лежала на каком-то лугу и с ужасом наблюдала за горящим самолетом.

Я не верила, что мы остались живы. Не верила, пока ко мне не подполз Макс. Я попыталась встать, но у меня ничего не получилось. Что-то случилось с ногами. Вернее с одной, правой.

— Ты жива? — с трудом спросил Макс и сел рядом со мной.

На его красивом лице не было ни царапинки.

Зато обожженные руки напоминали сплошной волдырь. Кожа на них отошла от мяса и обуглилась.

— Жива, — простонала я и почувствовала, что глотаю собственную кровь, текущую из носа.

— У тебя нос сломан.

— Что?

— Нос болит?

— Я уже сама не знаю, что у меня болит. Наверно, все. Что у тебя с руками?

— Подгорели. Ты встать сможешь?

— У меня что-то с ногой. Может, я ее тоже сломала? Еще мне кажется, что у меня сломаны ребра. Там, где ребра, такая сильная боль…

Пламя от самолета становилось все меньше и меньше, а это значит, что давящая на нас темнота становилась все сильнее и сильнее. Боль в ногах казалась невыносимой. Я попыталась подняться, но не смогла. Стало еще хуже и еще больнее. Но я знала, что должна встать. Встать и помочь обгоревшему Максу. Он протянул мне руку, но как только я до нее дотронулась, громко закричал, перевернулся на спину и стал кататься по мокрой траве.

— Прости меня, пожалуйста, прости… — бормотала я, сплевывая собственную кровь. — Прости… У тебя же руки обгорели… Тебе больно… Там ведь кожа почти слезла… Она как гармошка… Ради бога прости…

Макс не отвечал, по-прежнему катался по траве и кусал и без того окровавленные губы. Я не сомневалась в том, что сейчас у него болевой шок. Он ничего не видит, не слышит и вообще не понимает, что происходит. Нужно переждать, больше я ничего не могу сделать. Наконец Макс пришел в себя, подполз ко мне и лег рядом.

Мы лежали на мокрой траве, касаясь плечами друг друга в мокрой, порванной и окровавленной одежде, оба мирились с раздирающей болью и наблюдали за тем, как догорает самолет. Дождь перестал. Но нам это было безразлично. Я лежала с открытыми глазами и мечтала о том, чтобы вновь потерять сознание. Если я потеряю сознание, то не буду чувствовать боль. Уж слишком она резкая и невыносимая. Собрав остатки сил, я прощупала свои ребра и с облегчением вздохнула. Переломов не было.

— Что там у тебя? — спросил Макс.

— Переломов нет.

— А ноги?

— Мне кажется, нога сломана.

— Нос тоже сломан.

— Это значит, что у меня теперь будет кривой нос?

— Хрен с ним! Главное, что ты осталась жива.

— Я больше не могу выносить боль, — почти плача сказала я и тихонько всхлипнула.

— Терпи. Ты же сильная. Ты даже не представляешь, какая ты сильная. Так играть может только сильная женщина. Я когда тебя первый раз по телевизору увидел, чуть не обалдел.

— Правда?

— Правда.

— А почему ты не говорил мне об этом раньше?

— Не знаю. Я говорю тебе об этом сейчас.

— Это потому что мы умрем? — спросила я довольно спокойно. Сейчас я продала бы свою душу дьяволу за единственную таблетку обезболивающего.

— Ты что такое говоришь?!

— Но ведь мы даже не можем встать. Я не могу остановить носовое кровотечение. Я не могу успокоить боль. Я вообще ничего не могу. Ничего. Наверно, скоро у меня начнется агония и я умру. Тут нет ни больниц, ни людей. Тут вообще никого нет. Мы даже не знаем, где мы находимся и придет ли к нам помощь. У нас нет воды и пищи. Скажи честно, мы умрем?

— Наверно, очень глупо не умереть в воздухе в падающем самолете, а умереть на земле.

— Глупо. А разве смерть бывает умной? Все люди всегда умирают по-глупому. Кого-то сбивает машина, кто-то теряет управление, кто-то тонет, кто-то умирает от элементарного гриппа… Это же глупые смерти. Так же и у нас.

— Мы выживем. Только немного отлежимся. Когда сможем встать, сориентируемся и обязательно найдем помощь.

Я облизала сухие губы и почему-то поверила Максу. Он же сказал, что мы не разобьемся, и мы не разбились. Он сказал, что мы выкарабкаемся, значит, мы обязательно выкарабкаемся.

— Мне очень больно, — простонала я и закрыла глаза. — Я бы отдала все на свете, чтобы превозмочь боль.

— Потерпи. Боль можно перетерпеть, и она уйдет сама.

Вскоре мне стало совсем плохо. Мои стоны перешли в какие-то нечеловеческие звуки. Макс приподнялся и нежно поцеловал меня в шею.

— Девочка моя родная. Потерпи. Ну потерпи, скоро станет легче.

— Поцелуй еще.

— Что?

— Поцелуй еще… Твой поцелуй притупляет боль. Целуй.

Я не врала. Горячие губы Макса немного облегчали мою боль и возвращали память об уже позабытых ощущениях…

Глава 14

Огонь, охвативший самолет, уже погас, только едкий дым напоминал о том, что именно на этом месте произошла авиакатастрофа. Еще немного, и будет светать.

— Почему ты не замужем?

— Не знаю. Наверно, потому, что счастливых семей не бывает.

— А одиночество бывает счастливым?

— Я не одинока. У меня есть близкие и друзья.

— Ты знаешь, когда я увидел тебя в первый раз, я поразился тому, какое одиночество было в твоих глазах. Я еще никогда в жизни не видел женщины более одинокой, чем ты. Ни твоя слава, ни твой шумный успех не спасают тебя от одиночества.

— Одиночество — это состояние души.

— Не думаю. Мне кажется, что одиночество — это диагноз и болезнь поддается лечению. Даже если она длительная и затяжная. Я представляю, как красиво за тобой ухаживают мужчины. Наверно, они устраивают тебе уик-энды, заказывают рестораны, дарят букеты из сотен роз. Не понимаю, почему ты одна. Почему твой мужчина не надел на твой палец обручальное кольцо и не закатил пышную свадьбу?

— Потому что есть слишком много препятствий.

— Ерунда. Для настоящих чувств не существует препятствий.

— Если я останусь жива, я обязательно выйду замуж и создам семью.

— Несчастливую?

— Не знаю. Какую получится.

— Наверно, у тебя будет пышная свадьба. Наверно, твое платье будет расшито жемчугом. Ожерелье из дорогих камней будет украшать твою хрупкую шею. Будет много прессы, гостей и много цветов. А еще будет много свечей, фейерверк в ночном небе и умопомрачительный свадебный торт. Ты должна заморозить в холодильнике кусок свадебного торта.

— Зачем?

— Есть такая примета. Пусть этот замороженный кусок торта лежит в холодильнике до самой старости. Если в семье начнутся какие-то проблемы, нужно достать этот кусок и немного от него откусить.

— Зачем?

— Тогда все неприятности вас покинут и в семье воцарится мир и спокойствие.

— Где ты такого набрался?

— Так моя бабушка учила мою мать, когда та выходила замуж.

— Но ведь тебя и в помине не было.

— Ну и что. Мне об этом мать рассказала.

— Ты веришь в приметы?

— Верю.

Я вновь сделала попытку подняться, но громко вскрикнула. Мне показалось, что я не только потеряла способность двигаться, но и дышать. Дикая боль сдавила грудь.

— Я хочу воды, — тихо сказала я и облизала пересохшие губы.

— Потерпи. Не нужно двигаться. Сейчас у меня перестанет кружиться голова и я смогу подняться. Я возьму тебя на руки, и мы двинемся дальше.

— Как ты сможешь взять меня на руки, если они у тебя обгорели? Господи, представляю, как тебе больно.

Полежав еще пару минут, он сел и, сморщившись от боли, вытянул мне свои обугленные руки.

— Ты сможешь тихонько податься вперед и лечь мне прямо на локти?

— Не смогу. Я обязательно задену твои кисти, и у тебя снова будет шок. Ты можешь умереть. Я без тебя пропаду. Я не хочу умирать.

— Я же тебе сказал, что мы не умрем. Как мы можем умереть, если мы уже пережили самое страшное?

— Самое страшное впереди. — Я почувствовала, что начинаю впадать в депрессию. — Мы умрем от болевого шока или от голода.

— Ты что, хочешь есть?

— Нет. Меня, наоборот, тошнит.

— Тогда давай пока не будем думать о еде.

— Давай лучше будем думать о том, как нам выжить.

— Хорошо, мы не будем думать о еде. Но как нам не думать о воде? Хоть бы маленький глоток…

— Об этом тоже не нужно думать. Давай, попробуй лечь мне на руки.

Я напряглась, крепко закусила нижнюю губу и приподнялась, чтобы опуститься на руки Макса. Я не могу сказать, что я испытала боль. Я испытала нечеловеческую боль, и даже странно, что не потеряла сознание.

— Хуже не может быть! — заорала я.

В тот момент когда мое тело коснулось его рук, он заорал от дикой боли. Он не перестал громко орать даже тогда, когда я смогла продвинуться дальше.

Вытянув руки вперед, он встал с колен и понес меня на вытянутых руках, крича во весь голос от боли.

— Макс, брось меня! — истерично рыдала я. — Максимушка, родненький, брось меня, пожалуйста. Тебе же больно!

Но Макс не бросал. Он по-прежнему шел, а когда понял, что силы его оставляют, ускорил шаг и почти побежал.

— Макс, брось меня! Брось!

Я глотала слезы, перемешанные с кровью, которая все еще капала из носа, и смотрела на Макса глазами, полными восхищения. Когда он устал, он встал на колени и осторожно опустил руки к земле. Я закрыла глаза и перенесла свое тело на землю. И как я ни старалась, все же коснулась его обгорелых рук. Он вновь закричал, а затем лег рядом, тяжело дыша.

— Ну и чего мы добились? — не переставая плакать, спросила я.

— В смысле?

— В смысле того, что мы ничего не добились. Кругом лес. И ни души. Ни воды, ни помощи. Сейчас ты потратишь последние силы, а затем они просто тебя покинут.

— Никогда не сдавайся. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

— Обстоятельства бывают разными. Сдаюсь не я. Сдается мой организм.

— Организм — это ерунда. Главное, чтобы не сдавалась воля. У тебя она есть. Я знаю. У тебя она есть, просто ты не хочешь к ней прислушаться.

А затем нас обоих потянуло в сон. Мы прислонились друг к другу головами и закрыли глаза. Мы просто выбились из сил и устали от боли.

— Макс, ты кого-нибудь любил? — тихо спросила я, облизывая пересохшие губы.

— Почему любил? Я и сейчас люблю.

— Кого?

— Одну девушку.

— А где она сейчас?

— Она умерла.

— Как?

— Разбилась на машине.

— Ты ее любишь и сейчас?

— Да.

— Но ведь она умерла!

— Ты считаешь, что любят только живых? Я люблю ее ничуть не меньше, чем тогда, когда она была живой. Просто я от нее отвыкаю… Ведь в любви есть и привычка.

— А что, по-твоему, любовь?

— Любовь — это вечность.

— Почему?

— Потому что если чувства умирают, то эти чувства не являются любовью. Истинные чувства бессмертны.

— Странно.

— Что странно?

— Странны такие рассуждения для мужчины.

Мы замолчали и скоро заснули беспокойным сном. Мне снилась вода, которую я все пила и пила.

Откуда-то из глубины леса слышались странные звуки, которые даже во сне вызывали тревогу и довольно неприятные ощущения. Я все время расчесывала свое тело и скидывала насекомых, которые зудели над моим ухом и норовили побольнее меня укусить. Макс что-то бормотал во сне и громко постанывал.

Как только я открыла глаза, сразу же почувствовала боль во всем теле. Но длинная тяжелая ночь прошла, и мне было приятно, что я провела ее не в одиночестве. Я посмотрела на Макса, на его обожженные руки. Это было ужасно. Сразу же закружилась голова и помутнело сознание. Нет!

Мы не должны сдаваться. Я сжала зубы и, стараясь не обращать внимания на боль, поздоровалась с только что проснувшимся Максом.

— Привет, — моментально поднял голову тот.

— Ты живой?

— Конечно! А почему я должен быть мертвым?

— Просто мы уже столько времени без воды…

— Сейчас попробуем ее найти. Может, тут есть река или какое-нибудь водохранилище. Как ты себя чувствуешь? — прошептал Макс и нежно поцеловал меня в лоб.

— Паршиво.

— Кровь из носа уже не идет.

— Нос очень сильно болит.

— Очень жаль, что я не могу до тебя дотронуться, но мне кажется, что твой нос сломан. Но это ничего. Он обязательно срастется.

— Ты хочешь сказать, что теперь он будет кривой?

— Это зависит оттого, как он срастется. Когда я увлекался боксом, у меня был перелом переносицы. Все срослось. Не осталось даже следа. Его немного повело в сторону, и все. А как нога?

— Я думаю, что тоже сломана.

— Только бы ты смогла встать и хотя бы потихоньку идти. Перелом нужно зафиксировать какими-нибудь дощечками. Главное при переломе, чтобы нога оставалась неподвижной. Ты потерпишь боль?

Я не знала, как мне ответить на заданный вопрос. Способна ли я терпеть боль… Возможно — да, а возможно — уже и нет.

— Знаешь, я проснулась от собственных слез. Я плакала даже во сне.

— А я вырубился как убитый. Мне даже ничего не снилось.

— Ты разговаривал во сне и громко стонал.

Почувствовав, что я больше не могу терпеть назойливых насекомых, ползающих по моему телу и лицу, я сильно дернула плечами и с ужасом посмотрела на красные пятна, образовавшиеся от укусов различных тварей. Я понимала, что должна встать. Я обязана встать и пойти, потому что Макс слишком слаб и не сможет меня нести. Чем больше я буду лежать, тем меньше у меня будет шансов встать и отправиться на поиски воды.

Макс сел рядом со мной, тяжело вздохнул и погладил мои свалявшиеся волосы.

— Давай я тебя понесу.

— Я должна встать сама.

— Ты сможешь?

— Попробую.

На минуту мне показалось, что я не способна двигаться, но я знала, что это не так, что я должна встать, не обращая внимания ни на усталость, ни на адскую боль. Собрав все силы, я напряглась, как струна, и попробовала сесть. Как только мне это удалось и я смогла посидеть несколько секунд, не теряя равновесия, я оперлась на могучее плечо Макса и встала, перевалив тяжесть тела на здоровую ногу.

— Умничка. Господи, какая же ты умничка! — подбодрил меня обрадовавшийся Макс. — Я знал, что ты очень сильная. Я вообще никогда не видел женщины сильнее, чем ты.

— Ты же сказал, что я размазня, — напомнила я и буквально повисла на его плече.

— Я был не прав. Я просто хотел тебя разозлить, чтобы ты пришла в себя и стала активной. Опирайся на мое плечо и попробуй идти. Только не вздумай наступать на вторую ногу, тащи ее волоком.

Я послушалась Макса и сделала несколько довольно трудных шагов.

— Ну вот видишь, у тебя все получается. Ты молодец.

— Нога болит. Ее словно разрывает на части.

— Сейчас мы найдем подходящие доски и зафиксируем перелом.

— Нужно найти не только доски. Нужно найти воду.

— Найдем. Главное, не сидеть на месте. Главное, двигаться.

Мне казалось, что мы идем уже очень долго. Вернее, Макс шел и тащил следом за собой меня.

Справа виднелась лесополоса, а слева по-прежнему простирался довольно большой луг.

— Если мы найдем реку, — говорил Макс, — мы обязательно придем к людям. Только бы понять, в каком районе мы находимся…

— С чего ты взял, что на реке могут быть люди?

— С того! На реке могут стоять палатки с отдыхающими или какие-нибудь домики. На то она и река.

Неожиданно полил дождь, он усиливался прямо на глазах. Мы подняли головы и жадно разинули рты. Если бы кто-то раньше сказал мне, что я так сильно обрадуюсь дождевой воде, я бы никогда не поверила. А я обрадовалась. Господи, как же сильно я ей обрадовалась! Капли дождя падали мне прямо в рот, смачивали мои пересохшие губы. Дождь лил как из ведра. Он смыл с нас ночную грязь и закончился только через пару часов. Я почувствовала себя значительно лучше.

Взглянув на Макса, я поняла, что он весь горит.

— Макс, что с тобой?

— По-моему, у меня поднялась температура. Ничего страшного.

— То, что у тебя поднялась температура, страшно уже само по себе. Я никогда не считала температуру безобидным явлением. Жалко, что у нас нет хотя бы аспирина.

— У нас много чего нет. Я предлагаю двигаться дальше.

— Двигаться… Но куда? Туда, где нас никто не ждет?! — Я вновь почувствовала близкий приступ истерики. — Откуда у тебя такая уверенность, что где-то здесь есть вода и люди?! У меня, например, такой уверенности нет. У меня вообще нет уверенности, что мы останемся живы. Просто нет, и все. Скажи правду, мы погибнем?

— С какой стати?

— Я попросила тебя ответить на вопрос.

— Хорошо, отвечаю. — Макс заметно нервничал. — Мы не погибнем. Мы обязательно выберемся. Обязательно. Мы вылезем из этого дерьма, будем есть черную икру и пить самое дорогое шампанское.

Я вновь оперлась на плечо Макса и подумала о том, насколько ужасно сейчас выгляжу. Спутанные волосы, похожие на самый настоящий валенок. Лицо, покрытое кровоточащими ссадинами и синяками, переломанные нос и нога… Разорванная одежда, вернее все, что от нее осталось. Я смущенно взглянула на Макса.

Он уловил мой взгляд и пристально посмотрел мне в глаза.

— Ты что так на меня смотришь?

— Знаешь, я подумала — одновременно мы погибнем или по одному…

— Бред. Не хочу даже слушать. Если позволять себе такие мысли, мы не выдержим даже суток.

— Я просто подумала о том, что если нам суждено умереть, то я хотела бы тебе отдаться хотя бы раз… Неужели мы умрем, довольствуясь одними прикосновениями?

— Ты хочешь мне отдаться?

— Ну да.

— Ты сумасшедшая. А как же твой любимый человек, за которого ты собралась замуж?

— А при чем тут он… Мы же скоро умрем…

— Так вот, отдашься своему любимому человеку по возвращении домой.

Я почувствовала уже давно забытый стыд и опустила голову.

Глава 15

Наконец мы увидели реку. Я кричала и плакала от радости. Макс дотащил меня до берега и, не говоря ни слова, нырнул в воду. Я стала пить и пила до тех пор, пока не поняла, что больше не могу, больше не поместится. Почувствовав ни с чем не сравнимое облегчение, я стала наблюдать за тем, как плавает Макс. Лучше валяться на берегу и ждать какой-нибудь помощи, чем бродить по лесу и дожидаться смерти.

Макс сам сказал мне, что если есть вода, значит, будут и люди.

Мое тело горело, словно его облили крутым кипятком, а зуд от укусов насекомых становился все сильнее. Передохнув, я поняла, что вода совсем не означает спасение. Глупо сидеть на берегу и ждать помощи. Ведь никто не знает, что мы в беде. Я поняла, что очень хочу есть. Наверно, так бывает всегда. Как только ты получаешь одно, сразу хочется получить и другое. Когда ты получаешь второе, хочется получить третье. Только я утолила жажду, как на меня накинулся голод. Я вновь сделала глоток воды и почувствовала, что у воды просто ужасный привкус и не менее ужасный запах.

Грязь и тина… Меня затошнило, а в желудке появилась невыносимая боль. Чтобы как-то отвлечься, я решила искупаться.

Слегка приподнявшись, я сбросила с себя остатки разорванной одежды и тут же почувствовала себя просто божественно. Оставшись в одних тоненьких трусиках бикини, я легла в воду. Закрыв глаза, я представила себя в той жизни, которая была совсем недавно.

Я представила себя лежащей у бассейна со стаканом виски и дорогой сигарой в руках. Иногда, под настроение, я любила забыться и побаловаться дорогой сигарой. Я лежу на вилле, заботливо арендованной Светкой где-нибудь на Канарах, и наслаждаюсь бездельем, которое у меня бывает крайне редко и которое мне досталось с большим трудом. Словно я на другой планете, где царит мир и спокойствие, и в душе у меня полное равновесие. На отдыхе я люблю пропустить рюмку-другую и не считаю это чем-то зазорным. Пара рюмок вкусного спиртного помогает снять нервное напряжение. Я лежу у бассейна и упиваюсь собственной значимостью. Я звезда, а это значит, что по звездному статусу мне положен звездный отдых. К бассейну подходит Денис. Он садится рядом, и я чувствую его губы, язык и пальцы. Я воспринимаю наш с ним контакт как мучительное и одновременно сладкое прикосновение. Мучительное потому, что мы слишком долго ждали этого отдыха и слишком большую цену заплатили за то, чтобы побыть вместе. А сладкое, потому что нет ничего лучше прикосновений любимого тела и ощущения родного дыхания. Я закрываю глаза и понимаю, что все, что сейчас происходит вне нас, не имеет никакого значения, потому что сейчас нас только двое; я и он, а все остальное второстепенно или вообще перестало существовать. Там, внутри меня, жарко и влажно; а мое тело сдавливают едва заметные блаженные судороги. Я благодарно киваю, смотрю на Дениса преданным взглядом и чувствую, как на моих глазах появляются слезинки. Все перемешивается. Завтрак, плавно переходящий в ужин, и ужин плавно переходящий в завтрак. Утро и вечер. Вечер и утро… Мое сознание переполнено множеством легких и радостных эмоций. Я чувствую себя невесомой и упиваюсь комфортом, пусть даже не собственным, а арендованным. Мне не хочется забегать дальше и думать о том, что ждет нас с Денисом в будущем. Мне вообще не хочется думать. Я просто лежу, курю, наслаждаюсь обществом Дениса, рассказывая ему обо всем, что произошло со мной за последнее время. Да и не только за последнее. Мне хочется, чтобы он знал обо мне все. Мне хочется, чтобы я была для него как открытая книга, и чтобы он не уставал меня читать и каждый день открывал во мне что-то новое. Я краснею, словно девчонка, и рассказываю ему об аборте, который сделала в семнадцать лет у какой-то грязной бабки на подпольной квартире, потому что если бы я его сделала в нормальных условиях, об этом бы незамедлительно сообщили моим родителям, а этого я боялась больше всего на свете. Бабка была пьяной и занесла мне инфекцию, от которой я чуть было не умерла и лечилась долгое время. Она удалила мне не только нерожденного ребенка, но и маленький кусочек матки, не разобравшись спьяну, что именно мне было нужно удалять. Узнав о случившемся, тот человек, от которого я забеременела, ударил меня по лицу и назвал маленькой самоуверенной дрянью, которая не имела права принимать такое решение самостоятельно. Он сказал, что если в данном процессе мы принимали участие оба, значит, и ответственность обязаны нести вместе. Прошло много лет, но я хорошо помню тот аборт и жалею, что так нелепо уничтожила своего ребенка и изуродовала себя. А мой молодой человек, с которым мы все-таки расстались, женился, стал замечательным отцом своим детям.

Если бы сейчас Денис оказался рядом, я бы призналась, что состою из одних только страхов, что у меня очень много потаенных комплексов, которые я всячески пытаюсь скрывать, но это не всегда удается…. Что больше всего на свете я боялась любви, которая всегда поражала меня своей жестокостью и не приносила ничего, кроме боли и разочарования. Как только она меня настигала, я бежала от нее со всех ног, не останавливаясь и не оглядываясь. Я бы рассказала ему о том, что я ужасная эгоистка, которая слышит и любит только себя, что я жутко стервозная, плаксивая и раздражительная. Что мне очень трудно справляться с собой и жить с собою в ладу. А еще я бы рассказала ему о том, что я ужасно холодна, расчетлива и рациональна, что в меня влюбляются все без ума, но те, кто с умом, обходят меня стороной, что амплитуда моих эмоциональных реакций слишком велика и временами зашкаливает так сильно, что это практически невозможно вытерпеть. Я бы честно призналась ему в том, что я очень сильно безжалостна к людям и к мужчинам в частности, а мое бездушие порой граничит с жестокостью. Когда я понимаю, что чувств больше нет, я расстаюсь со своим очередным мужчиной без малейшего сожаления. Я не терплю выяснения отношений. Я стараюсь расставаться тихо, мирно, без упреков и взаимных претензий. А еще я не могу честно сказать об этом в глаза. Я пыталась проделать это тысячу раз, но у меня ничего не получалось. Я просто исчезаю, убегаю, теряюсь во времени и в пространстве, словно меня никогда не было, словно все это приснилось. Что я всегда любила страстных мужчин, потому что только страстные мужчины способны подпитывать мою собственную эмоциональную ущербность. Я всегда была изобретательной и сексуально раскованной, с особым удовольствием пробовала различные нетрадиционные способы любви и могла подарить острые ощущения любому, даже самому неискушенному мужчине. Временами я доходила до того, что могла сравнить своего партнера с неодушевленным предметом, воспринимая его как секс-машину, служащую для моего удовлетворения. Я бы не скрыла от него и то, что в глубине души я всегда мечтала встретить одного-единственного человека, с которым бы пожелала остаться навсегда, рядом с которым я была бы уверена, что встретила свою судьбу.

А еще я бы не стала лукавить и честно призналась, что очень люблю комфорт, роскошь, всевозможные выходы в свет и безбедную жизнь. И я уверена, что мой рассказ не напугал бы такого мужчину, как Денис, потому что он мой до мозга костей и ему нравится все, что я делаю, и все, что я говорю. Потому что он умеет любить женщину не только со всеми ее достоинствами, но и со всеми ее недостатками, даже если их намного больше, чем достоинств. Он улыбнется и скажет, что я необыкновенная женщина и что во мне совершенно нет того, что он ненавидит больше всего на свете — бабства. Ему нравится, что я вообще не умею закатывать глупых истерик, нелепых сцен и никогда не пытаюсь привязать мужчину к себе, не претендую на то, чтобы мужчина был всегда рядом. А еще он обязательно скажет, что измучился от моей взбалмошности, непостоянства, но никогда в жизни не променял бы меня на другую — скучную, однообразную, отношения с которой очень быстро станут пресными, обременительными. А я бы открыла ему самую большую беду, которая выпала на мою долю. Моя самая большая в жизни беда — это моя влюбчивость. Я очаровываю всех поголовно и постоянно влюбляюсь, но мои чувства непостоянны. Я так же легко увлекаюсь, как и легко остываю. И я ничего не могу с собой поделать. Мои спутники начинают меня ревновать и считают, что я отравляю им жизнь своим постоянным кокетством с их друзьями и сослуживцами, а я всегда ценила свободу и терпеть не могла, когда меня ограничивали. Я просто уверена в том, что Денис посмеется и скажет, что он разумный мужчина, а для любого разумного мужчины такая женщина, как я, подарок судьбы и что он всегда будет мною гордиться, потому что знает, что женщины такого типа, как я, никогда не изменяют своим избранникам. Им вполне достаточно флирта, чтобы пополнить список своих многочисленных жертв.

А еще я бы рассказала Денису о том, что у меня безудержная фантазия и я часто путаю реальный мир и мир придуманный. И почему-то в моих фантазиях не бывает счастливого конца, обычно он мрачный, даже трагический. А еще я бы поведала ему, что еще в детстве перечитала всего Мопассана, преимущественно ночью, светя себе фонариком под одеялом, чтобы не догадались родители.

Я знаю море стихов, относящихся к любовной лирике, и мои близкие говорят, что я останусь «сказочницей» на всю жизнь. Временами я представляю себе сказочного принца, который явится ко мне на белом коне, предложит руку, сердце и вечную любовь. Он посадит меня на своего коня и увезет туда, где мы будем счастливы и уж если умрем, то обязательно в один день. А холодными ночами в холодной одинокой постели мне вдруг начинает казаться, что сказка закончится слишком плохо и мой принц проскочит мимо, а я останусь одна в ожидании большой и преданной любви. А когда стану семидесятилетней одинокой старушенцией, окружающие и соседи будут говорить про меня, что «она со сдвигом». Мол, она чудачка.

Чтобы соответствовать новому ампула, мне придется обзавестись многочисленными кошечками или собачками или развести на подоконнике море кактусов.

Когда на моих глазах появятся слезинки, Денис обязательно достанет платок и тихонько их вытрет, а я улыбнусь и пожалуюсь ему на слишком резкую смену своего настроения. Мое настроение так часто и быстро меняется! Слова совершенно незнакомого человека могут испортить мне настроение на весь день, а случайный, ничего незначащий комплимент может поднять настроение и вызвать довольно сильный положительный эмоциональный взрыв.

И еще я расскажу ему о том, насколько тяжел и обременителен шоу-бизнес и как невыносимо трудно в нем удержаться. Расскажу о красивых мужчинах, для которых нет ничего важнее собственной карьеры. О красивых женщинах, готовых впиться в горло своей сопернице, пойти на все, чтобы добиться поставленной цели. Эти мужчины и женщины слишком независимые. Они никогда не покажут, что им плохо и тяжело. Каждый старается выглядеть на все сто и при первой возможности похвастаться, как замечательно идут его дела, даже если хреновее не бывает. Я многому у них научилась. Очень многому. Меня поразила их вера в завтрашний день. Они верят в то, что завтра все будет лучше, чем вчера, даже если разорились до нитки, пьют воду из-под крана и едят один хлеб. Они верят в бумеранг и убеждены, что все возвращается и что если ты что-то потерял, то обязательно вернешь потерянное и станешь еще богаче. Я поражалась их оптимизму, училась выживать в любой ситуации. Если ты жалуешься, ты неудачник, от тебя отвернулась удача, а если от тебя отвернулась удача, от тебя отвернутся и твои компаньоны. С клеймом неудачника ты никогда не заработаешь нормальных денег. Это клеймо ставится всего один раз, но на всю жизнь.

Я и в самом деле поверила, что лежу у бассейна и говорю по душам с любимым мужчиной. Так поверила, что даже боль куда-то ушла. Но пришлось вернуться к реальности. Сейчас я отдала бы полжизни за то, чтобы очутиться там, под жарким солнышком на вилле, которую я сама себе придумала. Я бы смаковала виски и поглощала оливки с маленького фарфорового блюдечка. Я хотела верить в то, что так и будет, и я искренне в это верила. Просто я очень устала. Слишком много мне пришлось пережить за последние дни.

Я лежала на мокрой траве и тихо плакала.

Глава 16

Кто-то осторожно погладил меня по голове. Это был Макс.

— Успокойся, — прошептал он и поцеловал меня в лоб.

— Тебе же ладонь больно…

— Пустяки.

— Какие пустяки, если ты буквально почернел от боли.

— Пустяки, — прошептал он и снова поцеловал меня в лоб.

Представив, как я сейчас выгляжу — вся в синяках и ссадинах, с переломанным носом и сломанной ногой — настоящая уродина, — я вдруг почувствовала, что совсем не стыжусь Макса.

Странно, хотя он и случайный человек в моей жизни, но рядом с ним мне уютно и очень спокойно.

— Курить хочется, — вздохнул Макс и, превозмогая боль в ладонях, начал стягивать с себя остатки порванной одежды. — Я бы сейчас за одну затяжку многое отдал…

— Макс, а ты очень скучаешь по своей погибшей девушке? — спросила я, понимая, что это бестактный, дурацкий вопрос. Но я не могла его не задать, потому что ни с того ни с сего почувствовала какую-то ревность.

— Очень.

— Тебе плохо?

— Когда умирает любимый человек, всегда становится плохо. Мне до сих пор кажется, что она все видит и слышит.

— И даже сейчас?

— Даже сейчас.

— Ты чувствуешь себя перед ней виноватым?

— За что?

— За то, что ты сидишь в одних плавках, а рядом с тобой девушка с обнаженной грудью.

— Я никогда не чувствовал себя виноватым. Она умерла, а я еще жив.

— Почему еще?

— Потому что мы все смертны. Кто-то умирает раньше, кто-то позже. В первые дни, после того как ее не стало, мне постоянно казалось, что она где-то рядом или просто уехала и скоро вернется. Когда у нее был день рождения, я накупил кучу подарков, прибежал домой, и только тут вспомнил, что ее больше нет. Она любила красивое белье из «Дикой орхидеи», и я продолжал покупать его и клал под подушку, так, как она любила. Скопился целый ворох. И когда все это свалилось на пол, я тоже подумал, что ее больше нет. Ночью я протягивал руку, чтобы обнять ее, но так и не находил. Поняв, что сплю один, я вообще не хотел просыпаться. Она присутствовала в моих мыслях с утра до вечера, и я не мог избавиться от этого безумия. Ни на минуту.

Неожиданно Макс наклонился ко мне, и у меня перехватило дыхание.

— Я хочу тебя, — прошептал он и провел своим влажным языком по моей щеке. — Ты даже не представляешь, как сильно я тебя хочу…

— Что?!

— Я хочу заняться с тобой любовью…

— Прямо здесь?

— Да, а тебе что-нибудь мешает? Тут нет людей… Тут вообще никого нет.

Макс улыбнулся и поцеловал мой сосок.

— Ты хочешь сказать, что у тебя есть силы?

— Ну, немножко есть. Самая малость. Мы не знаем, что ждет нас впереди, но, возможно, судьба больше никогда не преподнесет нам такой шанс. Возможно, мы никогда больше не увидимся, но я знаю точно, что бы с нами ни случилось и где бы мы ни были, мы будем всегда помнить друг о друге.

— Ты позабыл сказать, что, возможно, мы скоро умрем… Признайся честно, ты ведь именно это имел в виду.

— Пока есть жизнь, есть надежда… Надежда умирает только тогда, когда заканчивается жизнь.

Стянув ажурные трусики, я повернулась на бок, поражаясь тому, что даже в такой ситуации способна на страсть.

Понимая, что Макс очень слаб, я не растерялась и помогла ему. Моя помощь не оказалась незамеченной и вызвала у него ответную реакцию.

Мы кончили одновременно. Макс покрыл мою грудь поцелуями и сел, любуясь моим телом.

— Макс, ну что ты так на меня смотришь? — смутилась я.

— Ты очень красивая.

— Не говори ерунды, я выгляжу отвратительно.

— Ты выглядишь так, что у меня захватывает дыхание.

— А я не знала, что ты умеешь льстить.

— Я вообще не люблю лесть, я всегда говорю только правду. Если бы ты была обычной девушкой и не имела избранника, я бы признался, что хотел бы провести с тобой остаток жизни.

— А я не обычная девушка?

— Нет.

— Почему?

— Потому что ты звезда. Ты на меня не злишься?

— За что?

— За то, что я оказался не на высоте.

— Почему ты так решил? Мне очень даже понравилось.

— А я и не знал, что ты любишь льстить. Я занимался сексом так же, как им занимаются тяжелобольные люди.

— А мы и есть с тобой тяжелобольные люди.

Я посмотрела на Макса взглядом, полным любви и благодарности.

— Макс, я хочу, чтобы ты знал — все было замечательно. Даже больше чем замечательно. Я благодарна тебе за все. За этот побег, за полет, за то, что ты рядом и за то, что сейчас ты доставил мне наслаждение, которое заметно облегчило мою боль.

Натянув на себя лохмотья, оставшиеся от нашей одежды, мы отправились в путь вдоль реки.

Мой перелом был зафиксирован двумя ровными дощечками, и, опираясь на плечо Макса, я могла двигаться немного увереннее. Ладони Макса выглядели ужасно и сильно болели, но он не подавал виду. Чем дальше мы шли, вернее, не просто шли, я буквально висела на Максе, тем больше и больше меня покидала надежда, что мы останемся живыми. Силы покидали не только меня, но Макс умело скрывал то, что чувствовал.

— Макс, брось меня, — наконец не выдержала я и рухнула на землю.

— Ты что такое говоришь?

— Брось меня.

— Я не понимаю, к чему ты клонишь.

— А тут особо и понимать нечего. У меня больше нет сил. Ты тоже на пределе. Если ты не сможешь идти, нам конец. Оставь меня под каким-нибудь деревом и хорошо запомни это место. Когда найдешь помощь, вернешься за мной.

— Нет. Так не пойдет, — замотал головой Макс. — Мы так не договаривались. Я не могу оставить в лесу. Мало ли, зверь какой-нибудь…

— Да какие тут могут быть звери! Не думаю, что мы долетели до Уссурийской тайги.

— Но тайга-то здесь точно есть. Ты что, не боишься змей?

— Боюсь. По крайней мере, раньше очень боялась, а теперь… Теперь я боюсь смерти. Я по-настоящему ее боюсь…

— Нет, ты не можешь требовать от меня невозможного.

— Макс, ты должен действовать в одиночку, иначе мы умрем оба. У меня так сильно болит нога, что я просто не могу ходить, а от переломанной переносицы онемело и отекло все лицо. Я буду тебя ждать. Ты только за меня не переживай. Я верю, что с тобой ничего не случится, ты обязательно за мной придешь. Ты сильный, уверенный, у тебя все получится.

— Нет, нет и нет. И не надейся. У меня нет ни компаса, ни ясной памяти. Я могу просто тебя не найти. Тут заблудиться — проще пареной репы. Я несу за тебя ответственность. Одна ты не останешься.

— Но Макс!

— Нет, я сказал. Сейчас мы поспим, наберемся сил, а потом двинемся дальше. Я знаю, скоро все закончится.

— Что именно? Закончится наша жизнь?

— Не говори ерунды. Мы обязательно найдем людей, и нам обязательно окажут помощь.

— Я хочу есть. Если бы мы хоть немного поели, появились бы новые силы.

— Постарайся не думать о еде. Завтра будем ужинать в ресторане.

Макс лег рядом.

Я уткнулась Максу в плечо и вскрикнула, потому что задела переносицу.

— Из этого ада нет выхода. Мы могли бы выжить поодиночке, в частности ты. Но ты не хочешь меня слушать. Повторяю в последний раз, нам не выкарабкаться вдвоем. Ты обманываешь себя и меня. Ты обманываешь нас обоих. Какая, к черту, помощь, если тут нет даже человеческих следов… Вот если бы у нас была сигнальная ракета или спички… Но у нас нет ни того, ни другого. Сегодня я шла, а завтра я даже не смогу встать. Неужели ты не видишь? Ты должен идти один, пока у тебя еще есть хоть какие-то силы. Так хочется есть! У нас нет проблем только с водой. Воды полная река. Пей не хочу, но на одной воде далеко не уйдешь.

— Ты не должна думать о еде, — произнес Макс недовольным и жутко уставшим голосом. — Если ты будешь о ней постоянно думать, из этого не получится ничего хорошего, поверь.

— А как я могу? Только о ней все мои мысли!

— Переключи свои мысли на что-то другое.

— На что именно?

— На что-нибудь постороннее.

— Я не могу.

— Я тебе помогу.

— Каким образом?

— Расскажи мне о себе. Это отвлечет тебя. Расскажи, что тебя беспокоило больше всего до того, как тебя похитили?

— Что меня беспокоило? Это трудный вопрос. Меня беспокоило буквально все. Меня беспокоила моя свобода.

— Свобода?

— Ну да. Это сейчас так говорят, а раньше это называлось одиночеством. Знаешь, свобода нужна только тогда, когда на нее кто-то покушается. А если до твоей независимости и свободы никому нет никакого дела, то такой свободе грош цена.

Сначала я воспринимала свою свободу как завоевание. Затем как привычку, а потом мне стало казаться, что по-другому я просто не умею жить.

Чтобы показать свою свободу, я придумала себе яркий вызывающий имидж. Стала одеваться настолько сексапильно, что представители сильного пола просто не могли не замечать меня. В моем облике скрывалась легкая провокация. Мне вообще всегда нравилось провоцировать мужчин. Будто это игра: ты стоишь на краю пропасти и не знаешь, стоит тебе в нее прыгнуть или нет. Еще меня беспокоила моя карьера…

— Почему? Ведь карьера у тебя вполне сложилась. Посмотри, сколько вокруг невостребованных актрис.

— Я никогда не смотрела на невостребованных. Я всегда смотрела только на востребованных. Глядя на них, мне хотелось достичь большего. Понимаешь, такой женщине, как я, просто необходима финансовая независимость. Мне нужно целое море атрибутов обеспеченной жизни. Красивая машина, красивый дом, красивая квартира… Куча красивого белья, духи из последней коллекции, стильные, дорогие вещи, потому что в первую очередь я должна нравиться самой себе и воспринимать свой каждый шаг из дома как шаг к красивому флирту. Меня еще мама учила, что хорошие вещи всегда рождают хорошее настроение.

Временами меня беспокоила моя грусть, которая неизвестно откуда бралась и терзала мне душу. В такие минуты я наливала себе стаканчик вина.

Кто-то называет это кризисом среднего возраста.

Мне казалось, что жизнь проходит, а в моей судьбе все течет как-то однообразно, без особых изменений. Я начинала себя жалеть. Видишь ли, женщина должна получать мужские ласки ежедневно, а не как я, от случая к случаю. Я недополучаю свои оргазмы.

— Что?! — Макс не смог сдержать свое удивление. — Что ты недополучаешь?

— Оргазмы.

— Какие?

— Обыкновенные… Ты не знаешь, что такое оргазмы?

— Не беспокойся, я в курсе. Просто мне очень интересно, каким образом ты их недополучаешь.

— Если я встречаюсь с мужчиной не каждый день, значит, я и оргазмы получаю тоже не каждый день. У меня нет утренних пробуждений, а есть утренний секс со всеми вытекающими отсюда последствиями. У меня мало ночей с тем, кто может подарить мне незабываемые минуты. Короче, у меня нет столько оргазмов, сколько мне мог бы дать мужчина, постоянно находящийся рядом.

— Ты сумасшедшая.

— Я не сумасшедшая. Я просто отвечаю на твой вопрос.

— Мне вообще кажется, что тебя беспокоят именно те вещи, которые не должны тебя беспокоить. Если такие, как ты, страдают от одиночества, то что тогда остается другим женщинам?

Правда, считается, что выдающиеся люди всегда одиноки. Их превосходство изолирует их, оно является и причиной, и следствием их одиночества. Мне кажется, ты страдаешь комплексом Клеопатры.

— А что это такое?

— Это когда красивая, умная, преуспевающая, знающая себе цену женщина, пользующаяся шумным успехом у мужчин и имеющая множество претендентов на ее руку и сердце, не может быть счастлива с тем мужчиной, которого она избрала.

— Почему?

— Потому что у такой женщины просто не может быть ординарного спутника. Рядом с такой женщиной может ужиться только незаурядная личность. Мужчина понимает, что он совсем не соответствует тем высоким критериям, которые ему выдвигают. В результате — упреки и разрыв отношений. Такая женщина руководствуется не чувством любви, а желанием триумфа. Отсюда необоснованные претензии и нетерпимость к слабостям и ошибкам другого.

Макс заснул сразу, буквально на последнем слове. Он громко захрапел, раздув ноздри и открыв рот. Я не спала. Я подняла голову и стала с любопытством смотреть на него. Вскоре я уже не могла рассмотреть его лица, все погрузилось в страшную темноту. Ни единого огонька вокруг, ни единого признака жизни. Я придвинулась ближе к Максу и слушала его дыхание, которое казалось родным, до боли знакомым, словно я слышала его каждый день всю мою жизнь.

Я больше не думала о Денисе. Он был далеко, в другом измерении, и я уже не верила, что когда-нибудь мы увидимся вновь. Я думала о Максе, который стал для меня самым родным, самым близким и самым надежным. Наверно, он поплатится за мое спасение собственной жизнью. Человек может отдать жизнь за другого человека только тогда, когда очень сильно любит. Возможно, Макс просто скрывает свои чувства, возможно, он просто не хочет говорить о них вслух. Конечно, осчастливить женщину может далеко не каждый мужчина, а вот такой, как Макс, смог бы. Мне всегда хотелось кому-то доказать, что само по себе счастье не должно зависеть от прихотей мужчины и даже вообще от того, есть он у тебя или нет. Ты заработала свои деньги? Боже, какое же это счастье! Ты купила себе новые сапоги? Счастье! Твои близкие здоровы — это уже ни с чем не сравнимое счастье! А любовь… Любовь может осчастливить, а может и наказать. Счастье не бывает долгим.

Я смотрю на спящего Макса и ловлю себя на мысли, что мне с ним очень легко и спокойно.

Очень. Почему? Ведь я совсем не знаю этого человека. Почему я чувствую такую привязанность, что просто не передать словами? Наверно, это произошло потому, что я встретила его на самом страшном отрезке своей жизни. Встретила и получила искреннюю помощь… Если бы он сейчас оставил меня в лесу, я бы умерла от страха, голода и ужаса одиночества. Даже если нам с Максом суждено умереть, умирать вместе будет легче.

Я по-прежнему лежала, уткнувшись в плечо Макса, прислушивалась к каждому звуку и боялась поднять голову. Я чувствовала себя обреченной и корила себя за все. Где-то там осталась жизнь, в которой меня уже никогда не будет. Интересно, что же там произошло нового, какой актрисой меня заменили в последнем шоу? Никто и представить себе не может, что я лежу в лесу, почти полумертвая, готовая отдать душу за кусок хлеба и рюмку виски.

Я начинала впадать в прострацию. Однажды это чуть не стоило мне жизни. Меня не пригласили на роль, на которую я очень рассчитывала. Все, что накопилось, я сорвала на Денисе. Он развернулся, хлопнул дверью и ушел. Он не старался меня понять, успокоить, как-то помочь и простить.

Он просто ушел, оставив меня один на один с проблемами, с которыми на этот раз я почему-то не могла справиться самостоятельно. Мне даже показалось, что он убежал. Убежал, когда мне было особенно тяжело. Он понял, что у меня большие неприятности, и предпочел исчезнуть. Люди не любят тех, у кого неприятности. Говорят, что это заразная болезнь, которая может перекинуться на того, кто общается с неудачником. От нее бегут со всех ног. Страшно одно — когда от тебя бегут самые близкие люди. Денис не звонил несколько дней, и это повлияло на меня намного хуже, чем отказ в желаемой роли. Пять дней я вообще не выходила из дома, не читала газет, не смотрела телевизор, не выходила даже на лоджию, чтобы хоть немного подышать свежим воздухом, не отвечала на телефонные звонки, не общалась со своей подругой Светкой, а просто бродила по квартире в халате на голое тело и занималась тихим домашним пьянством. Мне было все равно. Наступила полнейшая апатия, я считала, что мне совершенно нечего ждать от жизни. Ни хорошего, ни плохого. Я очень много пила, но практически не пьянела. Я подходила к зеркалу и видела перед собой интересную молодую девушку с зелеными кошачьими глазами, которая сделала карьеру, но сама же ее убила. Я даже представила, как прогремит мое имя, когда газеты сообщат о том, что я просто спилась. Я тупо смотрела в зеркало и тянулась к очередной рюмке. Я представляла, как меня положат в самую лучшую клинику и станут лечить от такого пагубного явления, как алкоголизм. Я перепутала день с ночью. Засыпала только тогда, когда уже не могла держаться на ногах. Однажды я отключилась, совершенно не помню, во сколько легла. Выпитое за неделю виски разом послало мой организм в нокаут. А утром, прежде чем потянуться за новой рюмкой, я включила автоответчик. На ответчике было оставлено сообщение о том, что я утверждена на главную роль в том сериале, о котором мечтала, и что мне приносятся извинения по поводу доставленных неудобств.

Был назван довольно приличный гонорар, и меня незамедлительно приглашали на подписание контракта. Я взяла недопитую бутылку и швырнула ее в стену.

После всего случившегося я знаю точно, что спиртное из депрессии не выводит. Когда мы пьем и думаем, что нам становится легче, мы обманываем себя. Становится легче на короткое время, потом — еще тяжелее. Депрессия не проходит, она только усугубляется. Мне было жалко себя, но вместе с тем появилась и страшная злоба. Я понимала, что депрессия, с которой борются с помощью алкоголя, может привести к суициду. Выпив рюмку-другую, мы всерьез подумываем о том, чтобы шагнуть с подоконника. Я наконец поняла, что чем больше я пью, тем больше прогрессирует моя депрессия. Она становится все сильнее, захватывая и подавляя меня полностью. Депрессия становится все сильнее, а я становлюсь все слабее. И я поняла, что должна собрать свою волю в кулак и выстоять. Я благодарила господа бога за то, что длительный запой не повлиял на мою внешность. Я по-прежнему неплохо выглядела, ничуть не подурнела и не потолстела. Просто стала бледнее, на лице проявилась усталость: сине-черные круги под глазами и выпирающие скулы…

Знакомые подумали, что я слишком много работала и переутомилась. Никому не пришло тогда в голову, что я слишком много пила, чуть было не спилась вовсе. Я привела себя в порядок, поехала на студию, подписала контракт и дала себе зарок ограничиваться ста граммами виски. Если я выпью больше, легкая эйфория пройдет, и я потеряю контроль над собой.

Я вылезла из всего этого дерьма, я выкарабкалась и сыграла свою роль так, что все пришли в восторг. Я сама позвонила Денису, я переступила через все, что называют женской гордостью. Мне было наплевать на все это. Я не хотела думать о том, кто из нас прав, а кто виноват. Я просто хотела слышать его голос. Денис приехал в тот же день, сказал, что я потрясающе выгляжу, поздравил меня с новой ролью и признался в том, что очень по мне тосковал. А я смотрела в его глаза и пыталась понять — вспомнил бы он обо мне, если бы в эти дни мой организм не выдержал и меня не стало. У нас все осталось по-прежнему. Мы часто встречались, клялись друг другу в вечной любви, но что-то ушло, что-то потерялось, и я понимала, что это что-то уже никогда не вернется. Я теперь твердо знала, что все самые страшные моменты в моей жизни я должна переживать одна, справляться с ними самостоятельно.

Я выбралась из пропасти без особых потерь, если не считать первой трещины, образовавшейся в наших отношениях.

Во сне Макс был похож на маленького ребенка. Я с нежностью смотрела на него. Неожиданно я услышала какое-то слабое шуршание. С ужасом вглядевшись в темноту, я увидела, что прямо к нам ползет довольно большая змея. Я никогда не разбиралась в змеях, не имела малейшего представления о том, какая змея ядовитая, а какая нет.

Змея двигалась медленно, ее размеренные движения завораживали и даже гипнотизировали.

— Макс, Макс!!! — поборов оцепенение, громко закричала я. — Макс, да проснись же ты, черт бы тебя побрал!

Макс моментально подскочил и потер едва открывшиеся глаза.

— Что случилось?

— Змея!!!

— Где?!

Он увидел ее, но было уже поздно. Змея зашипела, впилась ему в ногу и бесшумно скрылась в траве. Макс закричал.

— Она тебя укусила! Я сама видела, как она тебя укусила! Сука ползучая!!! — заголосила я. — Макс, ты умрешь?! Ну скажи, ты умрешь?! Только не умирай! Только не умирай! Максик, родненький, пожалуйста, не умирай! Ну как я буду здесь совсем одна?! Я же одна не выживу! Я вообще без тебя не проживу и пяти минут!

Увидев на глазах Макса слезы, я заголосила еще громче и лихорадочно затряслась:

— Макс, ну скажи, что ты не умрешь?! Пожалуйста, скажи! Ради всех святых, не оставляй меня одну!!! Я пропаду! Если тебя укусила змея, то меня съест медведь!

— Я не умру, если ты мне поможешь, — сказал Макс и посмотрел на меня в упор. — А если ты мне не поможешь, то я умру. У нас есть шанс и нет времени. Успокойся и делай то, что я тебе скажу.

— Хорошо, Максимушка. Хорошо. Ты только скажи, что я должна сделать. Только скажи. Я сделаю все! Буквально все, что ты скажешь!

— Нужно высосать змеиный яд.

— Что?!

— Нужно высосать змеиный яд. Прямо сейчас. Еще немного, и может быть поздно.

— Но я не могу… Я не умею.

— Тут нет ничего сложного. Ты должна это сделать. Пойми, живой я еще хоть что-то смогу для тебя сделать, а мертвый уже ничего. Место укуса уже начало распухать и залилось алой краской. Я же тебе говорю, еще немного, и может быть поздно.

— Но Макс, может, ты попробуешь сделать это сам?

Меня затошнило.

— Ты должна мне помочь!

— Что я должна сделать?

— Высоси змеиный яд.

Я встала на колени и стала высасывать яд, сплевывая его на траву.

— Хватит. Наверно, уже все. — Макс пытался меня остановить, но мне казалось, что стоит мне прекратить, как он моментально умрет и оставит меня совсем одну. Когда я поняла, что страшно устала, я оторвалась от его ноги и стала потихоньку продвигаться к воде, волоча за собой сломанную ногу. С трудом добравшись до реки, я принялась полоскать рот. Потом долго с жадностью пила воду. Подошел Макс и сунул ногу в воду.

— Макс, ты не умрешь? — с испугом спросила я.

— Не знаю. — Макс закрыл глаза. То ли от боли, то ли от облегчения.

— Тебе плохо?

— Не знаю.

— Да что ты все «не знаю» да «не знаю». Скажи, ты останешься жив?

— Сейчас посмотрим.

— В смысле?

— Если в ближайшее время со мной ничего не случится, останусь жить.

— Не говори ерунды. Я же тебе помогла. Значит, ты не умрешь. Значит, ты обязательно поправишься. Ты вообще как себя чувствуешь?

— Мутит немножко.

— Это не страшно. Меня тоже мутит. Это от голода.

Я вновь всмотрелась в темноту и прислушалась к различным шумам, доносящимся из леса.

— Не могу представить, как мы будем тут спать. А если приползет еще одна змея и я ее не увижу?

— Я отсосу тебе яд, — не к месту пошутил измученный Макс. — Мы ляжем спать тут, прямо на берегу.

— Ты считаешь, что тут мы в безопасности?

— Я этого не говорил. Про безопасность нам придется только мечтать.

Мы прилегли на берегу реки. Макс бережно меня обнял и поцеловал в шею. Я заплакала и прошептала:

— Хочу есть.

— Завтра что-нибудь придумаем. Главное, что у нас есть вода. Целая река. Человек не может без воды, а без пищи обходится долгое время. Представь, что ты на диете, что для того чтобы получить нужную роль, ты должна скинуть несколько килограммов.

— К черту все диеты. Я хочу есть.

— Потерпи.

Я слышала уже родное дыхание и очень боялась, что, когда я проснусь, могу его не услышать.

— Макс, ты не умрешь? — вновь спросила я и прижалась к нему как можно ближе, чтобы слышать удары его сердца.

— Не должен.

— Ты уверен?

— Сейчас я уже ни в чем не могу быть уверен.

По всей вероятности, оптимизм Макса заметно поубавился, и он уже не пытался это скрыть.

— Макс, не умирай, пожалуйста. — Я громко всхлипнула и чуть было не разревелась навзрыд.

— Постараюсь. Не переживай, все обойдется.

— Я хочу тебя почувствовать. Я хочу почувствовать, что ты еще жив.

— Как это?

— Я хочу с тобой близости. Я понимаю, у тебя вообще не осталось сил, но потихоньку… Я еще никогда в жизни так сильно не хотела мужчину. Ты мне не веришь, но я говорю правду.

Я прекрасно понимала, что Макс еще не отошел от змеиного укуса. Он был не просто усталый. Он был изнеможенный. Даже в ночи я ясно видела темные глубокие тени на его лице.

— Ты одержала победу, — нежно прошептал он и задышал учащеннее. — Правда, не знаю, что из этого получится и получится ли вообще…

— Я не хочу одерживать над тобой победу. Я постараюсь избавиться от комплекса Клеопатры, о котором ты говорил. Если мы останемся живы, я буду учиться жить заново. Победа над близким человеком — это собственное поражение. Я хочу смотреть на близкого человека с восхищением, благоговением, всему у него учиться, искать у него утешения. Мне кажется, что любовь — это только на одну треть физическое наслаждение. На две трети — это близость друга.

— Ты хочешь сказать, что я тебе близкий человек?

— Очень близкий. Мне даже стало казаться, что ближе тебя у меня никого нет.

Я стала целовать Макса в его могучую грудь, постепенно спускаясь все ниже и ниже.

— Ну что ты делаешь…

— Я просто хочу тебе помочь…

После того как Макс был готов, я повернулась к нему спиной и помогла ему в меня войти. Если то, что мы делали, можно назвать сексом, то у нас все получилось. По крайней мере, мы опять кончили одновременно. Макс с благодарностью поцеловал мою шею и, обняв мою талию, притянул меня к себе, чтобы мы могли постоянно друг друга чувствовать.

— Макс, ты только не умирай, — прошептала я уже в который раз.

— Не умру.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Я закрыла глаза и попыталась уснуть. Я не хотела думать о том, что ждет нас завтра. Я вообще не хотела думать, потому что очень тяжело думать, когда в твоих мыслях нет ничего хорошего.

Глава 17

Ранним утром я проснулась оттого, что очень сильно стонал Макс. Он стонал во сне. Мне показалось, что Макс умирает. Я ничем не могла ему помочь. Осторожно потрогав его лоб, я с ужасом отдернула руку. Макс страшно горел. Потрепав его по щеке, я жалобно зашептала:

— Макс, родной, тебе плохо? Ты, случайно, не умираешь? Ну скажи, пожалуйста, ты не умираешь? Что с тобой?

— По-моему, у меня высокая температура…

— Думаешь, это от змеиного укуса?

— Не знаю. Всю ночь меня бросало то в жар, то в холод. То я просто сгорал, то трясся от дикого холода.

— Макс, ты обещал мне не умирать… Макс, ты обещал… Ты что-то совсем плохой стал. А ну-ка бери себя в руки…

— Я не хочу умирать. — Макс повернулся на бок, громко закашлял и сплюнул кровь.

Я перепугалась еще больше.

— Макс, ты кашляешь кровью. Это очень плохо. Ты даже не представляешь, как это плохо. Обычно кашляют кровью при туберкулезе, но у тебя что-то другое. Возможно, ты сильно ударился, когда самолет врезался в дерево. Я не медик, но я знаю, что у тебя что-то серьезное. Я очень боюсь за тебя. Скажи мне, ты можешь встать?

Макс попытался подняться, но, видимо, от боли закрыл глаза и снова лег. Он снова сплюнул кровь.

— Я хочу жить, — сказал Макс, почти задыхаясь, и посмотрел мне в глаза. — После того как я познакомился с тобой, я хочу. Я не хочу умирать… Мне кажется, что сейчас я на грани жизни и смерти. Но я хочу остаться с тобой…

— Ты будешь жить. Ты обязательно будешь жить, потому что теперь у тебя есть я, а у меня есть ты…

Я сняла с себя остатки платья, намочила эти лохмотья в воде и положила Максу на лоб.

— Вода не холодная, но это не важно. Главное, чтобы лоб был влажным. Сейчас тебе станет полегче. Рядом с нами вода. Значит, мы не умрем. Наукой доказано, что человек может очень долго обходиться без пищи. Я читала в одном журнале, что актер Никита Джигурда голодал сорок восемь дней, и ничего. Остался жив и продолжает жить…

Правда, от него ушла жена, а Никита чуть было не поехал головой, целиком отдался чтению эзотерической литературы. Но, в конце концов, все стабилизировалось. Он сошелся с женой, купил квартиру, отметил новоселье и рождение сына.

Если Никита выдержал, мы тоже выдержим. По крайней мере, попробуем. Голова у нас не поедет, потому что она уже давно поехала. Разводиться нам не с кем, потому что мы не состоим в браке. Да и другого выхода у нас просто нет. Ты же сам призывал меня не думать о еде. Вот я о ней и не думаю.

Макс натянуто улыбнулся и прошептал:

— Ты потрясающая женщина. Ты даже не представляешь, какая ты потрясающая. В тебе столько оптимизма. Ты совсем не похожа на капризную звезду… Ты похожа на настоящую стопроцентную женщину. Вернее, ты стопроцентная леди. Мне не страшно умирать, потому что я могу умереть у тебя на руках.

— Не говори ерунды. Мы с тобой договорились не умирать. Ты прав, по одиночке мы не выживем, а вместе мы сила. — Я вытерла покатившиеся по щекам слезы и постаралась улыбнуться. — Знаешь, я не жалею, что попала в тот страшный дом и пережила самые кошмарные дни своей жизни… Я ни о чем не жалею…

— Почему?

— Потому что я встретила тебя…

— Ты говоришь это для того, чтобы облегчить мои страдания?

— Глупости. Я говорю это потому, что хочу тебе это сказать.

Я и в самом деле не лукавила в тот момент, а говорила только то, что я чувствовала. Макс опять застонал. Его трясло как в лихорадке. Мне хотелось хоть как-то облегчить его страдания, и я бросилась к воде, но не удержала равновесия и упала прямо на сломанную ногу. Дощечки сдвинулись, и я закричала.

— Господи, как же больно… Больно-то как…

Я стала набирать воду в ладони и поливать Макса.

— Сейчас будет полегче… Вот увидишь, сейчас будет намного легче.

Макс слабел на глазах.

— Макс, ты живой? — все время спрашивала я, держа его руку.

Он изредка кивал и уже практически не открывал глаза.

— Открой глаза, пожалуйста. Ну открой. Мы должны друг друга видеть… Я должна читать твою боль в твоих глазах…

И Макс открывал их. С огромным трудом, но открывал.

В этот день мы поменялись ролями.

Макс стал слабым, а я собрала последние силы и уговаривала себя, что где-то есть люди, которые обязательно сюда придут и спасут нас от страшной смерти. Но в конце концов я устала так, что не была способна ни к чему — ни спать, ни лежать, ни двигаться, ни ждать. Печально посмотрев на свою переломанную ногу, я ощупала свой поломанный нос, затем перевела взгляд на еле дышащего Макса и снова подумала о смерти как о спасении. Лечь бы и заснуть… Заснуть и никогда не просыпаться… Никогда… А еще лучше заснуть одновременно, обнявшись. Мне было бы спокойно и хорошо. Потому что он рядом.

Неожиданно Макс что-то еле слышно зашептал. Я нагнулась и напрягла слух. Он молился. Бог мой, я не могла ошибиться — он молился! Не выдержав, я схватила его за плечи и принялась трясти.

— Макс, ты что раскис! Ты что молиться-то начал? Я думала, ты мужик, а ты размазня! Ни хрена ты никакой не мужик, а самый настоящий мужичок! Мы отлежимся и пойдем дальше! Мы обязательно выберемся из этого дерьма!

Маке перестал молиться и, не открывая глаз, прошептал:

— Прости….

— А может быть, ты и прав. Может быть, мы умрем. — В моем голосе послышалась истерика. — Если ты начал молиться, значит, точно знаешь, какой будет исход. Я уже и сама не знаю, чему верить, а чему нет. Я потеряла счет времени и потихоньку начинаю терять себя…

Максу становилось все хуже. Его некогда красивое лицо изменилось до неузнаваемости. Я обняла его и слушала его прерывистое дыхание.

— Знаешь, Макс, — заговорила я, тихонько всхлипывая, — я верю, нет, я даже убеждена, что мы останемся живы. Мы просто не можем умереть, потому что мы обрели друг друга. Жизнь похожа на зебру. Черные полосы чередуются с белыми. Сейчас в нашей жизни наступила черная полоса, не может же именно на ней оборваться жизнь. Я верю, что наступит белая.

Я говорила то, во что сама не верила.

— Когда-нибудь мы будем вспоминать все это с улыбкой. Знаешь, то, что мы с тобой встретились — необыкновенный подарок судьбы. Неужели же судьба отберет у нас этот подарок?! Наверно, я всегда жила неправильно. В последнее время меня интересовал только успех. Я чертовски устала и всерьез подумывала выйти замуж, но не могла. И знаешь почему? Мне об этом даже говорить неудобно. Потому, что у меня на это просто не было времени.

Я говорила и говорила только для того, чтобы Макс чувствовал хоть какую-то связь с этим миром: он все время впадал в забытье.

— Макс, ты не умер?

Он не ответил. Снова впал в забытье.

— Макс, ты только не умирай. Только не умирай. Знаешь, решившись со мной на побег из этого дурдома, ты показал настоящие мужские качества. В такого мужчину, как ты, невозможно не влюбиться. Бог мой, и почему мы не встретились раньше? Вернее, встретились, но не смогли разглядеть друг друга. Неужели нужно было попасть в экстремальные условия? Неужели наш роман закончится трагедией? Ведь мы могли быть счастливыми. Макс, мы бы могли… Даже сейчас, в такой ситуации я счастлива, потому что рядом со мной ты. Даже когда мы занимались любовью, если, конечно, это так можно назвать, я ни о чем не думала, а чувствовала только счастье. Ты заставил меня почувствовать себя легкой и совершенно здоровой, такой, какой я была раньше. Спасибо тебе, Макс.

Спасибо за все. У меня до сих пор в висках стучит кровь. Мне даже кажется, что нет ничего лучше, чем спать в твоих объятиях. Ты, пожалуйста, меня слушай. Ты, пожалуйста, не умирай. Тебе должно быть легче от моего рассказа, потому что я говорю тебе настоящую правду. Я с тобой искренна. Раньше меня очень трудно было вызвать на искренность.

Я поцеловала Макса в горячую щеку и продолжала:

— Я знаю, что ты меня слышишь. Так получилось, что все последнее время я провела на виду.

Я столько раз играла страсть и любовь, что уже сама плохо понимала, где всего лишь игра, а где реальность. Но жизнь — не игра. В жизни, в повседневной жизни, все совсем по-другому. Я люблю свою жизнь. Несмотря на то что часто бывает плохо, мне завидуют, думая, что у меня все хорошо. Знаешь, очень трудно нести клеймо сильной женщины. Очень трудно. Я никогда не была слабой и никогда не шла против самой себя. Про меня говорят, что я женщина с судьбой. Знаешь, а ведь это чистая правда. Я и есть женщина с судьбой. В моей судьбе было все: нищета, блеск, разочарование, неуемное желание жить, красота, любовь, признание, аплодисменты и восхождение на вершину… Я всегда верила, что у каждого человека есть свой путь и свое предназначение. Я научилась не ныть и не жаловаться. Я научилась встречать каждый день с радостью и благодарить господа бога за то, что я жива и здорова, что живы и здоровы близкие мне люди. По правде говоря, более легкая жизнь мне бы быстро наскучила. Очень часто я задавала себе один и тот же вопрос: счастлива ли я? — и не могла найти ответ. И все же, по большому счету, мне кажется, что я счастлива.

Макс, ты слышишь, о чем я тебе говорю? Скажи, пожалуйста, ты меня слышишь?

Макс по-прежнему молчал. Я почувствовала, что больше не могу говорить, что единственное, что я сейчас могу, это заголосить так, как голосят бабы, когда видят покойника.

Не помню, сколько времени мы пролежали в полузабытьи. Я вообще ничего не помню… День перепутался с ночью… Я ощущала, как страшно лихорадит Макса. Странно, но теперь мне даже не хотелось есть. Не хотелось ни есть, ни пить, ни двигаться. Я все время думала о том, кто из нас умрет первым — я или Макс. Если умрет Макс, мне будет еще невыносимее оттого, что я буду лежать рядом с трупом. Я не хотела, чтобы мы умерли один за другим. Я хотела, чтобы мы умерли одновременно.

Вдруг сквозь забытье пробились какие-то странные голоса. Может быть, мне показалось?

Нет. Недалеко от меня звучала человеческая речь… Если бы у меня были силы, я бы позвала на помощь… Если бы были силы…

— Петрович, я думаю, пора возвращаться. У нас выпивка закончилась. Я предлагаю вернуться в охотничий домик, отдохнуть.

Совсем недалеко от нас шли люди. Я знала, что дорога каждая минута, что у меня появился шанс на спасение. Нужна самая малость — громко закричать, привлечь внимание. Но как? Даже на это не осталось сил.

— Петрович, подожди, я к реке на секунду. Лицо умою. — Буквально через минуту говоривший оказался рядом со мной. Это был пожилой мужчина, похожий на самого настоящего охотника. Откуда только взялись силы! Я приподнялась и быстро заговорила:

— Мы летели на частном самолете. Он разбился. Мы не ели несколько дней. Мой спутник умирает. Нам нужна помощь…

Затем все исчезло. Буквально все. Я потеряла сознание.

Глава 18

Очнулась я в охотничьем домике на деревянной кровати. Рядом стояла другая кровать, на которой лежал Макс. Он уже пришел в себя. Я удивилась тому, что мы живы.

— Эй, красавица, тебе необходимо хорошенько выпить и поесть, — сказал один из глазевших на нас мужчин и показал на стоявший рядом со мной столик. Немного приподнявшись, я выпила полстакана водки и с жадностью засунула в рот огромный кусок хлеба с соленым огурцом. Макс последовал моему примеру, и спустя какое-то время мы почувствовали себя значительно лучше.

Мужчин, приехавших на охоту, было семеро, и, конечно же, ни один не признал во мне звезду.

Да и как меня можно было узнать? От перелома переносицы страшно опухло лицо и отекли глаза.

Я была укутана в смоченную уксусом простынь.

Мою ногу перебинтовали эластичным бинтом, ссадины натерли какой-то мазью, и, по всей вероятности, нога нуждалась в гипсе.

Макс полусидел, тоже закутанный в простыню, и буквально блестел от приятно пахнувшей мази. Один из мужчин достал какую-то жидкость и аккуратно обтер мое лицо.

— У тебя нос сломан, — озадаченно сказал он и потрогал опухоль.

— Я знаю.

— И причем сильно сломан. Смотри, как опухоль поползла.

Я кивнула полупьяной головой и заплакала, потом начала рыдать.

— Эй, девушка, прекрати плакать! Самое страшное уже позади. Успокойся. — Мужчина растерянно посмотрел на своих товарищей и погладил меня по голове. — Давай, я тебе еще водки налью. Легче станет. Ты много не ешь, после голодовки для желудка очень вредно.

Я слегка успокоилась и опять выпила полстакана водки, закусив куском хлеба с красной икрой.

— Вот и правильно. Ешь икры побольше. Она силы дает. Утром поедем в город. «Скорую» сюда не вызовешь. Мы на трех машинах приехали, утром тронемся. В Москве оба будете в больничке. Главное, что остались живы. Могло быть намного хуже.

— Макс, ты как? — спросила я, дожевывая печеную картофелину.

— В порядке. Видишь, водочку пью.

— Ты ешь больше.

— Больше нельзя.

Макс заметно оживился и стал рассказывать мужчинам о том, как мы упали и как пытались выжить. Мужчины внимательно слушали, непрерывно курили и попивали водочку. Макс тоже закурил. Я не выдержала и погрозила ему кулаком.

— Ты что курить-то вздумал?! Толком не оклемался, а уже. Брось сигарету!

— Что?

— Брось сигарету!

— Ань, ты же знаешь, как я мечтал покурить.

— От табачного дыма ты можешь запросто сознание потерять.

— Ничего я уже не потеряю. Терять больше нечего. Теперь нужно только приобретать.

Когда мужчины возобновили свой разговор, я приподнялась, оперлась о стену, обитую вагонкой, и улыбнулась пьяной улыбкой. Я попросила хозяев мобильный телефон и набрала Светкин номер. Трубку взяла Светка.

— Але, але, — повторяла она и не бросала телефонную трубку, словно чувствовала, знала, что это я.

— Але, але…

— Свет, это я.

В трубке воцарилось молчание. Наверно, Светка потеряла дар речи. Она просто не могла поверить, что слышала мой голос.

— Але, Света, это я, Аня.

— Аня, с тобой все в порядке? Ты жива? Ты где?

— Со мной не все в порядке, — я плакала и говорила одновременно. — Я разбилась на самолете. У меня сломан нос и нога. Мне требуется медицинская помощь. Завтра утром я буду в Москве.

— Я не слышала, чтобы на днях разбился какой-то самолет.

— Я летела на частном самолете. Светка, родная, ты хоть рада, что я осталась жива?! Ты не представляешь, как сильно я по тебе соскучилась!

— Аня, я просто не могу поверить, что это ты. Конечно, я очень рада. Я просто не могу представить… Мы же сбились с ног… Мы уже не надеялись на лучшее…

— Светулька, а как там Денис?

— А что будет с твоим Денисом? Переживает. Почернел от горя. Он сейчас рядом. Сидит, убивается, плачется на жизнь, как баба, ей-богу.

— Он рядом?

— Ну да.

— Дай ему, пожалуйста, трубку.

Услышав в трубке родное дыхание Дениса, я громко всхлипнула.

— Денис, милый, это Анна. Здравствуй, родной.

Макс грустно посмотрел на меня, налил полстакана водки и выпил залпом.

— Анна?! — Я чувствовала, что Денис растерялся, что он просто опешил.

— Денис, это Анна! Я жива, понимаешь, жива! Я не скажу, что здорова, но я жива. Скажи, ты рад тому, что я жива?!

— Анна, о чем ты говоришь?! Я очень рад! Господи, ты даже не представляешь, как сильно я рад. Я еще никогда в жизни так ничему не радовался. Где ты находишься?!

— Денис, извини, я звоню по чужому мобильному телефону. Не могу долго разговаривать. Я расскажу тебе все при встрече. Завтра буду в Москве. Когда буду подъезжать, обязательно позвоню, чтобы ты меня встретил. Я очень по тебе скучала. Ты не можешь представить, что я пережила.

Вернув мобильный одному из мужчин, я посмотрела на погрустневшего Макса и осторожно спросила:

— Макс, может, тебе тоже нужно кому-нибудь позвонить?

— Нет.

— Может, тебе нужно поставить близких в известность, что ты жив?

— Нет. — Макс отвернулся, чтобы не встретиться со мной взглядом.

Мужчины пожелали нам спокойной ночи и ушли в другую комнату, оставив для освещения мерцающий ночник. Макс вновь налил водки и с жадностью выпил.

— Макс, а тебе не кажется, что ты слишком много пьешь?

— Нет.

— Но ты еще слаб…

— Я уже нормально себя чувствую.

— Ты бы ел побольше.

— Я знаю свою норму.

— Макс, да что случилось?

— Ничего.

Я свесила ноги и попробовала осторожно встать, не касаясь пола одной ногой. Я даже не чувствовала боли. Наверно, водка сделала свое дело и подействовала на организм как самое лучшее обезболивающее.

— Ты куда собралась?

— К тебе.

— Зачем?

— Хочу рядом с тобой лечь.

— С чего бы это?

— Ни с чего. Мы же с тобой не чужие.

— Нечего ко мне ложиться. Мне самому места мало. Мы уже, по-моему, с тобой належались.

— Кто належался, а кто нет.

Доковыляв до Максовой кровати, я прилегла рядом и прошептала:

— Макс, мы живые. Ты хоть понимаешь, что мы живые?

— Понимаю.

Я обняла Макса за плечи, посмотрела на его аккуратно забинтованные руки и прошептала:

— Макс, да что, в конце концов, с тобой творится?

— А что со мной творится?

— Когда мы должны были умереть, ты был совсем другой. Как только мы поняли, что остались живы, ты изменился.

— Я не изменился, я просто устал. И еще. Я бы очень хотел, чтобы ты перелегла на другую кровать. Мне бы хотелось полежать одному.

— Еще скажи, что ты меня не хочешь?

— Не хочу.

— Ты уверен?

— Вполне.

— Ладно, брось заливать. Просто на тебя подействовал звонок.

— Какой звонок?

— Тот самый. Тебе не понравилось, что я позвонила Денису.

— Да можешь звонить хоть всем своим Денисам, мне до этого нет никакого дела!

— У меня Денис всего один-единственный.

— Тем более.

Я лукаво улыбнулась:

— Эй, да ты ревнуешь. Ей-богу! Я не могла ошибиться.

— Что?

— Что слышал. Ты меня приревновал. А у самого рыльце в пушку. Думаешь, я не знаю, что там, в Москве, тебя ждет какая-нибудь восемнадцатилетняя фотомодель с ногами от ушей и с пустой головой? А может, она еще моложе, школу недавно закончила… Я знаю, что тебе нравятся только молоденькие. Таких, как я, ты считаешь старыми девами.

— Дура ты.

— Сам такой. Мне это охранник сказал. Что я для тебя старая, что тебе чем моложе, тем лучше. Удивлялся, как это тебя за совращение несовершеннолетних не привлекли.

— Дура ты.

— Хватит обзываться. Я этого не заслужила.

— А я не заслужил тех оскорблений, которые сейчас услышал.

— Я даже не пыталась тебя оскорбить. Сейчас это даже модно.

— Что именно?

— Что мужчины постарше заводят себе молоденьких девушек, вчерашних школьниц. Наверно, в этом есть определенный шарм. Молодая девушка вызывает зависть твоих друзей и говорит об успехе и состоятельности.

— Слушай, прекрати говорить ерунду.

— Хорошо, прекращу. Только ты обними меня.

— Анна, шла бы ты на свою кровать.

Я улыбнулась, приподнялась, почувствовала, как от выпитой водки кружится моя голова, и скинула с себя мокрую простыню.

— Макс, хотя бы просто обними меня.

— Не могу. У меня болят руки.

— Когда-то ты ими меня обнимал.

— Когда-то мы были должны умереть.

— А теперь мы остались живы…

— Теперь мы остались живы. Теперь все по-другому.

— Ну, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе.

Я сама заключила Макса в объятия и поцеловала его так, словно этот поцелуй должен был длиться целую вечность. Но Макс так и не разжал своих губ. Не было никакой реакции. Я и сама поразилась своей страстности, чувствуя, как трепещет мое тело от прикосновения к Максу.

— Макс, поцелуй меня.

— Анна, ты, наверно, водки перепила.

— Это не водка, а бальзам для облегчения.

— Значит, ты перепила бальзама. — Макс резко отстранился. — Послушай, уйди. Что ж ты такая ненасытная! Завтра ты уже будешь дома, встретишься со своими друзьями и поклонниками, проведешь ночь с любимым человеком. У тебя что, вообще нет терпения?

— Нет. Я не хочу знать, что будет завтра. Я хочу знать, что будет сегодня. Может быть, именно таким способом я хочу тебя поблагодарить.

— За что?

— За все, что ты для меня сделал.

— Я не люблю таких благодарностей. Я терпеть не могу любовных интрижек, особенно с капризными звездами.

— Сейчас я вообще не похожа на капризную женщину. Сейчас я выгляжу как измученная, обыкновенная женщина, на долю которой выпало много проблем. Может быть, тот охранник прав. Может, тебе и в самом деле нравятся молоденькие девочки…

С любопытством Макс посмотрел на меня.

— Послушай, сумасшедшая, ты сейчас хочешь просто трахнуться или хочешь лично меня?

— Я хочу лично тебя.

— И за что же мне выпала такая честь?

— Такая честь тебе выпадала уже ровно два раза, так не откажись от третьего.

— Ну что ж, ты сама этого хотела. Моя крепость пала, ты не оставила от нее камня на камне.

А затем все исчезло. Буквально все. Только я и только Макс… Невыносимо прекрасное, еще более пьянящее ощущение Максовых губ, целующих так страстно… Я тихонько постанывала и отвечала на его объятия с таким жаром, какого никогда не подозревала в себе раньше. Мне хотелось все большего и большего. Мне хотелось, чтобы он не останавливался ни на минуту, чтобы он был во мне всегда и чтобы я вечно слушала его глухие, надрывные стоны…

Когда все закончилось, я потянулась к Максу и крепко его обняла. Его спина была влажной от пота.

— Макс, это было здорово.

— Тебе понравилось?

— Очень.

Я накрыла нас обоих одной простыней, положила голову ему на грудь и ласково промурлыкала:

— Вот видишь, а ты не хотел.

— Ты всегда своего добьешься. Помнишь, что ты говорила мне на берегу реки?

— И что я говорила тебе на берегу реки?

— Что ты меня любишь…

Я приподнялась и посмотрела на Макса грозным взглядом:

— Ах ты гад, ты же был в забытьи!

— Может быть. Но кое-какие вещи я слышал.

— Подслушивать нехорошо.

— А я и не подслушивал. Ты это говорила мне.

Услышав, что к дому подъезжает машина, мы одновременно приподнялись.

— Кто-то едет. Макс, как ты думаешь, кто это может быть?

— Не знаю. Вообще-то Петрович не говорил, что мы кого-то ждем.

— Получается, приехали незваные гости.

Я поцеловала Макса в шею и повалила его на подушку. Но Макс меня отстранил. Накинув простыню, он встал с кровати и подошел к окну.

— Макс, кто там приехал?

— Тихо.

— Что тихо? Скажи хотя бы, что ты там видишь?

Когда Макс повернулся, я увидела, что он стал белый как полотно, в глазах читался страх.

— Что случилось?

— Лезь под кровать! — приказал он.

— Зачем?

— Делай, что я тебе говорю! Прячься!

Вместо того чтобы лезть под кровать, я доковыляла до окна, попыталась отстранить Макса, чтобы посмотреть, что так сильно его напугало.

— Прячься, а то поздно будет. По-моему, тут пахнет жареным.

— Каким еще жареным?

Мне удалось оттеснить Макса, и я увидела, как из машины вышли четверо бритоголовых молодчиков с оружием в руках и направились к дому. Я замерла.

— Вадюха, мочи всех без разбора, — донесся до меня прокуренный голос. — И проверь, чтобы никого не осталось в живых. Если я не ошибаюсь, тут все семеро. Вся Кировская бригада приехала поохотиться. Нужно проверить, может, они с собой баб привезли.

— Они на охоту всегда без баб ездят. У них такие правила. Баб они в сауну возят, а на охоту наведываются только мужским коллективом.

Я собралась было закричать «Караул», но Макс закрыл мне рот ладонью и оттащил от окна.

— Давай быстрее! Что ж ты какая бестолковая! Нитками шевели. Сейчас и нас перестреляют.

Через мгновение мы очутились под кроватью и плотно прижались к друг другу. Задев переломанную ногу, я едва не взвыла от дикой боли, но уже в который раз меня уберег прозорливый Макс. Я лежала ни жива ни мертва и прислушивалась к каждому звуку. Послышался топот, а потом началась стрельба. От автоматных очередей закладывало уши. Кто-то толкнул нашу дверь ногой, и она с грохотом распахнулась. Мне показалось, что это конец. Что больше ничего не будет, что люди, ворвавшиеся в дом, найдут нас и не пожалеют. Мы оказались в ненужном месте в ненужный момент.

— Вадюха, тут никого нет.

— А какого хрена кровати расстелены?

— Все равно тут никого нет. Может, они здесь раньше валялись, а затем разбежались по другим комнатам. Они тут пили. Вон водочка стоит.

— Тогда давайте, пацаны, по рюмочке бахнем. За упокой души.

— За упокой души! — хором проговорили остальные.

— Вот и правильно. Бутылочку уговорили. Пить тут больше некому и не с кем.

Я отчетливо слушала удары своего сердца и панически боялась, что эти удары слышу не только я, но и те, кто находится в комнате. А еще я ощущала горячее дыхание Макса, чувствовала его губы и представляла, какие у него сейчас глаза.

Наверно, они были страшно обеспокоенные и глубоко несчастные. Слишком много испытаний выпало на нашу долю. Слишком… Больше, чем может вынести человек.

— Ну чо, мужики, дело сделано. Хорошие были пацаны, но жадные. А на том свете деньги на хрен не нужны. Деньгами при жизни делиться нужно, а они не делились. Вы все пробили, в доме точно никого нет?

— Нет. Мы их пасли еще с того момента, когда они сюда ехали. Их было ровно семеро на трех машинах.

— Надо бы на всякий случай у машин колеса проколоть.

— Зачем? Тут ни единой души нет живой.

— Для собственного спокойствия.

— Ну, если есть такая необходимость, проколем.

— Необходимость всегда есть.

— Мужики, а может, дом обольем бензином и подожжем? — послышался другой полупьяный голос. — Дом деревянный, сгорит за считаные минуты, как свечка. Вот это будет точно для собственного успокоения. Пусть подумают, что после ночной пьянки один из них уснул с сигаретой во рту.

— Нет, этого мы делать не будем. Фишка именно в том, чтобы всех семерых нашли расстрелянными. Надо, чтобы другие, прежде чем деньги курковать, подумали, что за это могут приговорить. Никому неповадно будет.

— Это ты верно говоришь. Подстроить пожар слишком обыденно. Спектакль с множественным убийством поинтереснее.

Как только бритоголовые молодчики ушли, я убрала со своего рта ладонь Макса и прошептала:

— Я чуть было не задохнулась.

— Не выдумывай. Я боялся, что ты закричишь.

— Я соображаю, когда можно кричать, а когда нет.

— Иногда ты вообще ничего не соображаешь.

Я понимала, что сейчас лучше не спорить и промолчать.

А дальше случилось то, к чему мы совершенно не были готовы. Я почувствовала запах гари и посмотрела на Макса.

— Что это?

— Дым…

— Я понимаю, а откуда он взялся?

— Если не ошибаюсь, нас все же подожгли…

— Как это?! Но ведь они говорили, что картинка с пожаром слишком обыденна! Что спектакль с семью убийствами намного интереснее…

— Значит, они передумали…

— Как это передумали?! Разве такие здоровые мужики могут что-либо передумать за несколько секунд?! Это же несерьезно!!!

— Серьезнее не бывает.

Я почувствовала, что у меня начали слезиться глаза, я закашлялась. Макс вытолкнул меня из-под кровати и подбежал к окну. Я лежала на полу, закрыла лицо руками.

— Нам нужно на воздух, — жалобно застонала я.

— Продержись еще минутку.

— Какую, к черту, минутку?!

— Они сейчас уедут. Уже подошли к машине.

Я села и, не отрывая рук от лица, замотала головой.

— Пока они будут собираться, мы сгорим заживо. У нас нет выхода. Нужно бежать отсюда, к чертовой матери.

— Нас сразу расстреляют. Анечка, милая, ну потерпи еще капельку. Я, конечно, понимаю, что нет разницы, какую именно выбрать смерть — сгореть заживо или быть расстрелянными, но, по-моему, лучше всего остаться живыми. Они сейчас отъедут.

Раздался треск. Пламя ворвалось в нашу комнату.

— Анька, они отъехали! — закричал Макс и бросился ко мне.

— Уже поздно…

Я с трудом выговаривала слова, потому что в горле страшно першило. Головокружение и неимоверная слабость заставили меня вспомнить о том состоянии между жизнью и смертью, в котором я находилась совсем недавно. Макс поднял меня и хотел было подтолкнуть к выходу, но чудовищное пламя преградило нам дорогу.

— Макс, мы горим!!! — закричала я, стряхивая с себя язычки пламени.

Подбежав к горящей раме, Макс с грохотом выбил стекло, схватил меня и выбросил наружу. Я упала на сломанную ногу и заорала так, что сорвала голос. Ругаясь от боли отборным матом, я откатилась подальше от дома.

— Больно! Господи, как больно!

Увидев рядом с собой Макса, сдирающего с себя горящую простыню, я потеряла сознание…

Глава 19

Когда я очнулась, то увидела, что лежу неподалеку от догорающего дома совершенно голая, на коленях у Макса. С трудом разлепив обгорелые ресницы, я постаралась выдавить из себя улыбку и глухо произнесла:

— Привет.

— Привет.

— Макс, мы живы?

— Если ты еще говоришь, значит, мы живы.

С трудом приподнявшись, я села рядом с Максом и обреченным взглядом посмотрела на все, что осталось от дома.

— Хороший был дом. Гостеприимный.

— Это точно. Такой гостеприимный дом можно было увидеть только в глухом лесу за черт-те знает сколько километров от Москвы.

— Даже страшно подумать, что в этом доме семь трупов.

Макс гладил меня по голове и напряженно думал, посматривая на машину со спущенными колесами. Я уловила его взгляд:

— Макс, мало того что они сожгли дом, так еще и колеса прокололи. Опять мы остались и без пищи, и без колес.

— Главное, что мы живы.

Я истерично засмеялась и покрутила пальцем у виска.

— Макс, твой оптимизм меня настораживает. На черта нужна такая жизнь — без надежды на спасение. Ты предлагаешь лечь на землю, обняться и медленно сдыхать?! Лучше бы мы сгорели в этом доме! Лучше бы мы сгорели!

Я почувствовала, что просто не могу справиться с истерикой, и, перевернувшись на живот, стала стучать кулаками по земле. Макс хорошенько меня встряхнул, перевернул обратно на спину и попытался успокоить.

— Прекрати. Прекрати, пожалуйста. Самое страшное уже позади. Теперь нам просто грех умирать. Мы прошли слишком много испытаний, и жизнь подарила нам еще один шанс.

— На хрен мне нужны эти испытания и на хрен мне нужен такой шанс! Я хочу умереть! Я просто устала так жить! Ты хоть понимаешь, о чем я говорю?! Я устала так жить! Я устала!

— Я все понимаю…

После долгой паузы я села рядом с Максом, положила голову ему на плечо, посмотрела на догорающий дом и прошептала:

— Прости.

— Ничего страшного, я уже привык.

Я посмотрела на него и только тут заметила, что он тоже голый.

— Знаешь, а ведь раньше у нас были какие-то преимущества.

— Какие?

— У нас была одежда, а теперь ее нет. Сидим, как два Робинзона…

— Да тут особо и стесняться-то некого.

— Это точно.

— Не переживай, у нас тоже есть преимущества.

В голосе Макса прозвучала уверенность.

— И какие у нас преимущества?

— Целых три машины.

— Три машины…

— Три машины.

— А ты, наверно, забыл, что у всех этих машин спущены колеса?

— Не позабыл.

Макс встал и направился к машинам. Я смотрела на него и любовалась его красивым телом.

Молодой мужчина потрясающего сложения без единого намека на одежду на фоне страшного пепелища… Если бы я была художником, у меня бы получилась неплохая картина. Заглянув в первую машину, Макс заметно оживился и стал что-то насвистывать себе под нос. Достав домкрат и запаску, он с торжеством посмотрел в мою сторону и демонстративно ударил кулаком по колесу.

— Ты рада?

— Чему?

— Ну хотя бы этому колесу.

— Я счастлива. Даже если во всех трех машинах есть по одной запаске, на трех колесах мы все равно далеко не уедем.

— Неужели все звезды такие пессимистки?

— Не знаю, как там другие звезды, но, по правде говоря, я сомневаюсь, что они когда-нибудь были в подобных ситуациях. Кстати, моя известность спасла нам жизнь. — Я постаралась доказать Максу свою значимость, хотя и знала, что это, по большому счету, очень глупо.

— Что-то я не заметил. Каким же образом?

— Эти семеро покойных узнали меня у берега реки и поспешили нам помочь.

Макс рассмеялся.

— Не вижу ничего смешного, — сказала я обиженным голосом.

— Ты смотрела на себя в зеркало?

— И что?

— Да тебя сейчас в жизни никто не узнает. Ты похожа на жуткое страшилище.

— Спасибо. Ты необычайно щедр на комплименты.

— Пожалуйста. Только ты сейчас про свою известность забудь. Она на фиг никому не нужна.

— Ты так говоришь, будто завидуешь моему успеху.

Макс усмехнулся, а в его глазах появилась жалость.

— Бог мой, да у тебя звездная болезнь! У тебя, наверно, от собственной известности крыша поехала. Я слышал, что всех звезд зашкаливает, но никогда не думал, что до такой степени.

Я фыркнула и пробурчала:

— Меня не зашкаливает. Я просто на все смотрю довольно реально. Вот если мы останемся живы и когда-нибудь вернемся в Москву, ты увидишь, что я даже и двух шагов не смогу сделать по улице.

— Почему? У тебя откажут ноги? — с нескрываемой издевкой спросил Макс.

— Нет. Я не смогу сделать двух шагов, потому что на меня налетят поклонники. Для того чтобы я осталась неузнаваемой, мне приходится очень часто менять свою внешность. Так часто, что ты даже не можешь себе представить.

Макс постучал ногой еще по одной запаске, смахнул пот со лба и сказал одну фразу так, словно говорил сам себе:

— Кажется, у раннего Хемингуэя есть одно замечательное название: «Что-то кончилось».

— Что кончилось? — ничего не поняла я.

— Это название такое — «Что-то кончилось».

— Никогда бы не подумала, что современная братва интересуется ранним Хемингуэем.

— А зря. И не только интересуется, а даже его перечитывает и цитирует. Нынешняя скотская жизнь заставляет множество образованных людей идти в криминал. Я знаю одного вора в законе, у которого целых три высших образования. Он книги умные пишет, читает только интеллектуальную прозу, а такого собеседника, как он, днем с огнем не найдешь. Золотой мужик.

— А зачем ты вспомнил этот роман?

— А я его и не забывал. Очень точное определение, точнее просто не придумаешь. Двое людей были вместе, боролись с трудностями и даже верили в то, что они друг друга любят, а как трудности закончились, им перестает казаться, что они любят. Они вдруг понимают, что им нет смысла продолжать отношения.

— Ты это к чему сказал?

— Да так, просто.

Воцарилось молчание. Я с любопытством разглядывала Макса. Это был человек, про которого я, в сущности, ничего не знаю, но есть какое-то странное ощущение, что я знаю про него все. Макс поднял голову, и наши взгляды встретились.

— Ты что так на меня смотришь?

— Ты очень красивый.

— Я же не женщина, чтобы быть красивой.

— Мужчины тоже бывают красивыми.

Наверно, Макс не любил комплименты и не посчитал нужным продолжать начатый разговор. Я решила больше его не смущать и стала разглядывать пепелище. Странная горячая дрожь поднялась от моих ног к самому горлу. Перепугавшись, что могу вновь потерять сознание, я встала и, превозмогая страх и боль, двинулась к пепелищу. Под одним из обгорелых бревен лежал труп, в котором было невозможно опознать одного из семерых мужчин.

— Макс, тут труп! — крикнула я и ощутила довольно сильное головокружение.

— Отойди оттуда! Какого черта ты туда полезла?! — Макс взмахом руки показал мне, чтобы я подошла к машине.

Приблизившись к машине, я удивленно пожала плечами.

— Если я не ошибаюсь, тут все четыре колеса.

— Верно. Ты не ошибаешься. Одно колесо не прокололи.

Я замерла.

— Ты хочешь сказать, что мы сможем отсюда уехать?!

— А почему бы и нет?

— Макс, ты даже не представляешь, какой ты замечательный! — Я захлопала в ладоши.

— Это не я замечательный. Это колеса у машины замечательные…

Макс достал из машины пакет. В нем оказались два спортивных костюма и одна-единственная футболка. Протянув мне футболку, Макс заверил меня в том, что ему для меня ничего не жалко, и надел костюм на голое тело. Я с удовольствием облачилась в предназначенное мне обмундирование.

— Никогда спортивные штаны без трусиков не надевала, — заметила я.

— Было бы хуже, если бы тебе пришлось ехать в одних трусиках без спортивных штанов.

В пакете оказались еще и бутылка вина, открывашка, несколько пластиковых стаканов, целый батон белого хлеба и сигареты.

— Вот это да! — не смогла я сдержать своего восторга. — Такое впечатление, что все это для нас приготовили…

Выпив совершенно отменное красное вино, мы закусили хлебом, в последний раз взглянули на пепелище и сели в машину. Макс включил зажигание и задумчиво произнес:

— Только вот документов у нас нет.

— А зачем нам в лесу документы?

— В лесу-то они и в самом деле ни к чему. Они могут нам понадобиться, когда мы выедем из леса.

— Ерунда. Какие, к черту, документы, если мы попали в такие передряги…

Мы долго ехали по лесной дороге и молчали.

Я вытянула свою сломанную ногу и тихонько подвывала в так музыке, играющей в машине. Макс беспрестанно курил, смотрел прямо перед собой на дорогу и напряженно думал. Он ехал медленно — дорога была просто ужасная.

— Макс, о чем думаешь?

— О том, что мы все-таки остались живы.

— Конечно, а по-другому просто не могло быть. Тебе выпало великое предназначение — спасти женщину, о которой говорят миллионы.

— Да хватит тебе…

— Макс, я знаю, о чем ты думаешь, — сказала я серьезно.

— О чем?

— Ты думаешь, как жить дальше.

— Надо же! Ты ясновидящая!

— Я серьезно говорю. Со мной все понятно. Я вернусь в свою прежнюю жизнь и буду жить точно так же, как жила. Съемки, спектакли, поездки… Моя жизнь налажена, и даже после всего, что случилось, она останется без изменений. С тобой совсем другое дело. Ты согласился мне помочь и организовал побег. Выходит, ты сам подписал себе смертный приговор. Твои друзья таких вещей не прощают. В твоем мире свои законы и свои правила. Ты их нарушил. Ты думаешь о том, куда возвращаться. В тот мир, где ты обитал, тебе вернуться нельзя, это смерть.

— Не говори ерунды. Я совершенно не переживаю об этом.

— А вот и переживаешь. Я вообще не понимаю, почему ты не хочешь быть со мной откровенным. В конце концов, мы с тобой близкие люди, я очень тебе обязана.

— Ничем ты не обязана. Если я что-то для тебя сделал, то только по доброй воле. Просто слишком много накладок. Я знал, на что шел. Даже если бы мы нормально приземлились, я бы не смог вернуться в дом и сделать вид, что я спал и ничего не слышал. Все пошло не так, как я предполагал. Слишком много накладок.

— А как ты предполагал?

— Я знал, что, кроме меня, тебе не на кого рассчитывать. Но если я соглашусь помочь, потом не найду в своем мире оправдания своему поступку. Поэтому я рассчитывал тебе помочь и наконец выйти из игры.

— Каким образом?

— Я знал, где в доме хранятся довольно большие деньги.

— Деньги?

Я с недоумением взглянула на Макса.

— Ну что ты так на меня смотришь? Ты же прекрасно понимаешь, что в таком доме должны быть большие деньги. Так вот, я точно знал, где они, и хотел их взять.

— Для чего?

— Никогда не слышал вопроса глупее. Для чего нужны деньги?! Я хотел их забрать для того, чтобы начать новую жизнь.

— И как бы ты начал новую жизнь?

— Уехал бы в другой город, лег на дно.

— Значит, твоя помощь гроша ломаного не стоит.

— Это почему? — раздул ноздри Макс.

— Потому что твоей главной целью были деньги.

— Дура! Моей главной целью было спасти тебя. Только после этого мне обратной дороги нет! Неужели ты не понимаешь?!

— Понимаю.

— А если понимаешь, тогда зачем говоришь такие вещи? Мне все равно деваться некуда. Я с этим побегом потерял все.

— Так что же с деньгами? Ты их прихватил, и они сгорели в самолете?

— В том-то и дело, что я их не прихватил.

— Почему?

— Потому что в том месте, где они должны были быть, их не было. Видимо, пахан переложил их в другое место. Странно все это. Они лежали черт знает сколько времени в его кабинете, в сейфе. Я узнал пароль, снял слепок ключа. Когда я открыл сейф, денег там не было.

— А что потом?

— Потом я пошел искать тебя. И с чего это пахан деньги переложил? Непонятно. Они у него в этом сейфе несколько лет хранились.

— А сумма была приличная? — с нескрываемым сожалением вздохнула я.

— А ты сама как думаешь?

— Думаю, что очень даже приличная. С паханом вообще в последнее время творятся странные вещи…

— Откуда у тебя такая мысль?

— Как это откуда? Я все-таки немного в этом доме пожила. Времени даром не теряла, наблюдала за происходящим. Уж если пахан с того света вернулся…

— Откуда он вернулся? — перебил меня Макс.

— С того света. Я его убила, а он ожил.

Я и не сомневалась, что Макс окончательно решит, что я ненормальная, поэтому поспешила все объяснить и заговорила размеренным тоном:

— Пахан хотел меня изнасиловать. Когда он выронил пистолет, я подхватила его и выстрелила ему в затылок. Только не думай, что я спятила. Я правду говорю. Понимаешь, правду! — Я и сама не заметила, как сорвалась на крик. — Я убила пахана! Убила! Я не знала, как избавиться от трупа. Выглянула в окно, увидела искусственный пруд и скинула в него труп.

— Ты уверена, что ты его убила?

— Еще бы. Больше чем уверена. У него на затылке было пулевое отверстие. А сколько крови! Разве после этого человек может выжить? Но он отоспался и на следующий день приступил к делам как ни в чем не бывало. Хочешь верь, хочешь не верь, но я сказала тебе все как было. Могу поклясться чем хочешь. Можешь не переживать, что убил из-за меня этого гадкого урода. Он тоже оживет и приступит к своим делам. Правда, у него дел-то особых нет, но одно есть. Например, такое важное дело, как спать со своей собакой.

Макс тяжело вздохнул и спросил крайне усталым голосом:

— Ань, а ты сама-то хоть веришь?

— Во что?

— В то, что ты сейчас сказала.

— Представь себе, верю. Я понимаю, что все это звучит нелепо. Если бы мне рассказали то, что я рассказала тебе, я бы никогда не поверила. Но я же не могу не верить сама себе!

— Получается, что ты веришь в мистику.

— Получается, так.

— А может быть, в эту ночь ты была сильно пьяна? Может быть, у тебя был нервный срыв и в результате начались галлюцинации?

Я и не надеялась, что Макс мне поверит. Необходимо было как можно быстрее прекратить этот разговор.

— Да пошел ты! — отмахнулась я. — Я и не пытаюсь заставить тебя поверить. Я была лишь немного выпившая, а мой нервный срыв не мог вызвать галлюцинаций. Просто я сказала все это к тому, чтобы ты за смерть урода особо не переживал. Он жив-здоров, прекрасно себя чувствует, собирает мозаику. Кстати, когда я увидела пахана живым и невредимым, я полезла в тот пруд, чтобы найти труп, но не нашла там ничего, кроме его зажигалки.

— Это не аргумент. Зажигалку пахан мог обронить из окна, когда курил в нетрезвом виде.

— Значит, не веришь?!

— Значит, не верю.

— Ну и пожалуйста.

— Ну и спасибо.

Большую часть дороги мы снова ехали молча и старались не встречаться друг с другом взглядом. Первым нарушил молчание Макс.

— Анна, ты на меня особо не обижайся. Я в мистику никогда не верил.

— Я тоже не верила, пока с ней не столкнулась.

— Я, конечно, всегда знал, что пахан достаточно темная лошадка. — Макс сделал паузу и продолжил:

— Но я никогда не сомневался в том, что он простой смертный человек.

— Он бессмертный.

Макс посмотрел на меня сумрачным взглядом и вновь замолчал.

Когда впереди появились жилые дома, я поняла, что мы приехали в какой-то поселок. У дороги стояло кафе. Я толкнула Макса в бок.

— Может, перекусим? Всегда мечтала о деревенской кухне. Она такая вкусная.

— Как мы перекусим, если у нас денег нет даже на бензин? Хорошо, что в багажнике полная канистра.

— И что, если мы попросим, нам даже супа горячего никто не нальет?!

— Нет. Разве в наше время кто-то что-то бесплатно делает?

— Но ведь ты же меня спас за бесплатно?

— Не все такие бескорыстные, как я. — По всей видимости, Макс решил немного расслабиться и пошутить. — Кстати, ты несколько раз расплачивалась со мной натурой.

— Я рада, что моя натура так дорого стоит, но только мне кажется, что это была совсем не плата. Я делала это по собственному желанию, а может быть, даже по любви.

Заметив удивление Макса, я положила руку на его могучее плечо и ласково проворковала:

— Макс, тогда мне и в самом деле казалось, что я очень сильно тебя люблю. Мы же должны были умереть. Я и сейчас к тебе далеко не безразлична… Мы так сроднились…

— Похвально. Только оставь свои комплименты для кого-нибудь другого. Вот вернешься домой и порадуешь своего любимого, встречи с которым ты ждешь не дождешься.

Макс притормозил у кафе. За стойкой бара скучала дородная официантка, лениво глядевшая в стоящий на холодильнике телевизор. При нашем появлении она заметно оживилась и показала нам на дубовый стол.

— Присаживайтесь. Я вам сейчас меню принесу.

— Дело в том… — Я немного замешкалась, устраиваясь на табуретке со своей сломанной ногой. — Дело в том, что мы очень хотим есть, но у нас нет денег.

— Как? Вообще нет? — подняла брови официантка.

— Вообще.

— А что вы тогда сюда пришли?

— Поесть. Я же сказала.

— Без денег?!

— Ну да. Мы подумали, что вам не жалко нам налить немного горячего супа.

— Без денег мы не обслуживаем, — сказала, словно отрезала, официантка.

— Но мы потом рассчитаемся. Буквально на днях. Мы домой заедем, деньги возьмем и вам завезем. Честное слово. Просто мы уже несколько дней не ели ничего горячего.

— Мы в кредит не обслуживаем.

— Но честное слово, мы привезем деньги.

— Я же ясно сказала, мы обслуживаем только за деньги. Вас тут знаете сколько таких попрошаек заходит! Каждый день по нескольку человек, и все жрать хотят!

От собственного бессилия я чуть было не заплакала и беспомощно посмотрела на Макса. Макс встал и, подойдя к официантке вплотную, взял ее за грудки.

— Тебя что, не учили, как с посетителями обращаться надо?! Ты где попрошаек нашла?! Тебе было ясно сказано, что мы деньги дома забыли.

— Забыли, так езжайте за ними.

— Это слишком далеко.

— А я при чем?! Что я могу?

— Супа налить!

— Суп денег стоит!

— Денег! Ты же каждый день за бесплатно за обе щеки уплетаешь! Хочешь сказать, что твои половники кто-то считает?

— Начальство.

Макс побагровел, и я решила, что он вот-вот ударит официантку. Она так напугалась, что вся затряслась и попыталась отодрать руки Макса от своего халата.

— Отпусти, а то я сейчас милиционера позову! — завопила она.

Я доковыляла до барной стойки и попыталась оттащить Макса.

— Макс, отпусти ее, отпусти от греха подальше.

Макс отошел от стойки. Я попыталась изобразить приветливую улыбку и заговорила с присущим мне в той, другой жизни, интонациями.

— Вы знаете, я очень известная актриса. Если вы смотрите телевизор, вы должны были меня увидеть. Меня зовут Анна. Ну посмотрите на меня внимательно. Волею судьбы я попала в крайне неприятные обстоятельства. Я очень голодна и хотела бы горячего супа. Скоро я буду в Москве и обязательно скажу своему рекламному агенту, чтобы он вас отблагодарил. Он привезет вам деньги, кассеты, где будут фильмы с моим участием, массу журналов и календарей. — Я старалась говорить спокойно и убедительно. Мне почему-то казалось, что меня должны обязательно узнать и обязательно мне поверить.

И действительно, официантка повернулась в сторону кухни и громко закричала:

— Маня, здесь двое сумасшедших супа просят! Одна из них даже известной артисткой представляется! Я с самого порога заметила, что у них не все дома. Может, нальем им благотворительного супа?!

Видимо, Маня согласилась оказать благотворительность, и через несколько минут мы уже сидели за дубовым столом и поглощали горячий суп.

В желудке приятно заныло. Официантка смотрела на нас и бурчала себе под нос:

— Господи, сколько же вас развелось?! От такой благотворительности по миру пойти можно. Только вот пользы от вас никакой. Всю жизнь было золотое правило, что тарелку супа надобно заработать. Но ведь вы работать совсем не хотите! Я бы вам еще по одной налила, если бы мужчина взял метлу и подмел двор, а женщина наш туалет хорошо вычистила.

Съев суп, мы направились к выходу. В дверях я обернулась и одарила официантку благодарным взглядом.

— Спасибо за ваше гостеприимство. Как и обещала, я пришлю своего агента. Он привезет деньги и подарки.

— Кого ты пришлешь! — ехидно усмехнулась официантка и начала протирать барную стойку.

— Рекламного агента.

— Не забудь трех прислать.

— Трех у меня еще нет, да и ни к чему их столько держать. Один неплохо справляется со своими обязанностями.

— Ты бы лучше туалет мне вычистила, а не агентов присылала, — злобно сказала официантка и удалилась на кухню.

Мы с Максом переглянулись и направились к машине.

Глава 20

Чем ближе мы подъезжали к Москве, тем сильно билось мое сердце. Временами я посматривала в боковое зеркало и с ужасом отводила взгляд.

Опухший нос, отечное лицо. За эти дни я похудела, только это пошло мне на пользу. Вид у меня был болезненный. Макс тоже осунулся и будто постарел. Седые виски… Я даже не знаю, такими они были или седина появилась сейчас. Оба мы не блистали молодостью и красотой.

— Макс, еще немного, и мы будем в Москве. Какое у тебя ощущение?

— Ощущение одно — мы остались живы.

— Я, наверно, выгляжу просто отвратительно?

— Ты выглядишь живой, а это самое главное.

Я наклонилась к Максу и прошептала:

— Ты будешь по мне скучать?

— Что?

— Ты будешь по мне скучать?

— С чего ты взяла?

— Просто спросила. Хотела узнать, будет ли тебе меня не хватать.

— И что ты хочешь услышать?

— Что тебе будет очень меня недоставать.

— Конечно же, будет.

— Давай обменяемся телефонами и будем друг другу звонить.

— Я не знаю, где я буду. Я пока совсем про себя ничего не знаю.

— Тогда ты первый выйдешь на контакт. Ты мне позвонишь.

Я открыла «бардачок», там оказался блокнот и довольно симпатичная ручка. Вырвав листок, я написала свой номер и сунула его в карман Макса. — Здесь номер моего мобильного. Позвонишь?

— Позвоню, если не забуду.

— Что?!!

— Я же сказал, позвоню, если не забуду.

— Макс, кончай злиться. Ты прекрасно знаешь, то, что у нас с тобой было, никогда не забудется, останется в нашей памяти до конца жизни.

Макс улыбнулся и дружелюбно взглянул на меня.

— Знаешь, что я тебе скажу, Анька.

— Что?

— Хорошая ты женщина. Нужно тебе замуж выходить. Ты давай не тяни с этим.

— Это почему?

— Потому что один в поле не воин.

— А я не одна. У меня есть любимая подруга, любимый мужчина.

— Это ерунда. Тебе нужен человек, который был бы с тобой всегда и решал бы все твои проблемы. Ты романтик. Ты хочешь быть свободной для любви, поэтому не связываешь себя никакими обязательствами. У тебя есть любимый человек, который очень сильно за тебя волнуется и переживает. Так отдай ему все свое чувство без остатка и выгони из памяти все воспоминания о том, что у нас с тобой было. В любви нужна честность.

— Даже волшебник в сказке Шварца говорил, что влюбляться полезно. Мне кажется, что он был очень даже прав, — заметила я и уже как можно мягче спросила:

— Ты мне позвонишь?

— Зачем?

— Ну так, на всякий случай. Хотя бы затем, чтобы спросить, как мои дела.

— Хорошо. Я позвоню и спрошу, как твои дела.

— Большое спасибо.

— Большое пожалуйста.

— А когда ты позвонишь?

— Когда будет возможность.

— А когда будет возможность?

— Ань, ну прекрати меня пытать. Я и сам ничего не знаю. Как только у меня что-то прояснится, я обязательно позвоню.

— А когда у тебя что-то прояснится?

— Я не знаю!!! — раздраженно крикнул Макс. — Я не знаю!!! Но я обязательно тебе позвоню!!!

Почему-то этот крик подействовал на меня успокаивающе. Я умиротворенно кивнула и отвернулась к окну. До Москвы остались считаные километры. Всю дорогу у меня под ногами каталась какая-то бутылка, это действовало мне на нервы.

Наконец я не выдержала, запустила руку под кресло и достала ее. Оказалось, это шампанское!

— Макс, вон указатель «Москва». Останови, пожалуйста, рядом с ним.

— Зачем?

Я торжественно подняла бутылку.

— Предлагаю отпраздновать въезд в Москву.

— А стаканчики есть?

— Стаканчиков нет.

— Я из горла не пью.

— Я тоже. Предлагаю распить это шампанское вон в том кафе.

— Нас опять примут не только за сумасшедших, но и за бомжей.

— Да и пусть. Если мы сядем за столик и попросим два пластиковых стаканчика, нас никто не выгонит.

— И, конечно же, ты скажешь, что твой рекламный агент завезет деньги, календари и рекламные буклеты с твоим изображением, — до слез рассмеялся Макс.

— Скажу, а почему бы и нет!

— И, конечно же, тебе поверят…

— Ну насчет того, что поверят, я ничего не могу сказать, но то, что рекламный агент приедет, я гарантирую.

Кафе хоть и было обычной забегаловкой, но буквально ломилось от посетителей. Я нашла свободный столик у окна и принялась ждать Макса, который пошел за стаканчиками. Пока он объяснялся с буфетчицей, я уставилась в окно, чтобы никто не увидел моих слез. «Вот и все, — думала я, — закончился еще один этап моей жизни….»

— Вот те на, — весело произнес севший напротив меня Макс и поставил на стол два граненых стакана. — Ты что реветь-то вздумала?

— Не знаю. До меня только теперь дошло, что еще немного, и я буду дома. Тебе дали стаканы без скандала?

— Можешь себе представить, да! Тут все попроще, не то, что в той деревне. Жаль, шоколада нет, но ничего, обойдемся и без него.

— Бог мой, как тяжело быть нищим, — с грустью сказала я. — А я ведь никогда в жизни нищим денег не давала… Теперь буду раздавать все, что лежит у меня в кошельке.

— Надо смотреть кому давать. Спившемуся алкашу давать деньги бессмысленно, а вот голодной бабульке грех не дать.

— Знаешь, а я ведь выросла в небогатой семье. У нас и намека не было на какой-нибудь достаток. Я часто вспоминаю, как собиралась на свое первое свидание к одному, ну очень солидному человеку. Мне хотелось выглядеть ему под стать. Я перевернула свой скудный гардероб и не нашла ни одной приличной вещи. Все было куплено в уцененке или на какой-нибудь распродаже вышедших из моды или ношеных вещей.

— И в чем же ты пошла на свое свидание?

— Одолжила платье у подружки. Оно было черного цвета и очень выгодно подчеркивало красоту моих светлых волос. И тогда я решила, что должна окончательно и бесповоротно расстаться с бедностью.

Я медленно потягивала шампанское и поглядывала на Макса.

— Макс, ты меня до дома довезешь?

— Довезу, если не попросят предъявить документы.

— А сам куда?

— Пока еще не знаю.

— А может, ко мне зайдешь?

— Нет, к тебе я заходить не буду, — замотал головой Макс.

— Почему?

— Потому что дальше у тебя будут свои дела, а у меня свои. Я обещал позвонить, значит, позвоню.

Разлив остатки шампанского, Макс о чем-то напряженно задумался, а потом осторожно спросил:

— Анна, ты уверена, что после того как ты выстрелила пахану в затылок, он умер?

— Ну а ты как думаешь? Если человек получает пулю в затылок, он погибает?

— Думаю, что да. Значит, ты утверждаешь, что он погиб.

— Утверждаю.

— И ты сама видела его мертвым?

— И не только видела. Я даже скинула его в пруд.

— А затем он ожил?

— Получается, что ожил. А какое может быть еще объяснение? Говорили, что он весь день проспал. Появился к вечеру как ни в чем не бывало. В ночном халате.

— И ты не заметила никаких изменений?

— Каких еще изменений?

— Ну, например, в его внешности…

— Нет, если ты имеешь в виду его затылок, то я тщательно его рассмотрела. Он в полном порядке. Такое впечатление, будто ничего и не произошло.

— Хорошо, может быть, ты заметила какие-то изменения в его поведении?

— Как это?

— Может, он стал по-другому говорить, что-то не так делать?

Я посмотрела на Макса глазами, полными ужаса, и заерзала на стуле.

— Макс, к чему ты клонишь?

— Я просто задал тебе вопрос и хотел бы услышать ответ.

— Никаких изменений в его поведении я не заметила.

— Ни малейших?

— Ни малейших. Да и как я что-то могла замечать, если я его толком и не знаю! Тебе виднее. Ты с ним общался.

— Хорошо. Тогда скажи, а как он на тебя отреагировал?

— В смысле?

— Когда он тебя увидел, он перепугался или, может быть, разволновался?

— Ты имеешь в виду, какова была его реакция на меня?

— Вот именно.

— Нормальная реакция. Даже когда я приволокла эту зажигалку, помнишь, вы сидели в беседке, он ни капельки не изменился в лице. Вел себя так, словно ночью ничего не случилось.

Расспросы Макса встревожили меня.

— А к чему ты заговорил на эту тему?

— Да так просто.

— А вот и не просто. Ты что-то знаешь?

— Догадываюсь…

— Ты знал о том, что пахан бессмертный?

— Бессмертных людей не бывает.

— Тогда скажи, о чем ты догадываешься?

— Не могу, пока не проверю свои догадки.

— Это связано с мистикой?

— Я не верю в мистику.

— Ну а что тогда?! У него есть брат-близнец?!

— Нет, пахан был единственным ребенком в семье.

— Тогда у него есть незаконнорожденный брат.

— Исключено.

— Ну почему? Это же логика, оправдывающая мистику.

— Ерунда это все.

— Почему ты так уверен?

— Потому что я очень хорошо знаю семью пахана. Всю свою сознательную жизнь он страдал оттого, что у него нет ни братьев, ни сестер.

— Ты уверен, что хорошо знал его семью?

— Уверен.

— Откуда такая уверенность?

— Пахан — мой дядька.

— Твой дядька?!

— Да.

Я фыркнула.

— Ну и дядька у тебя… Лучше умереть, чем иметь такого родственника.

— Родственников не выбирают.

— Понятно. Родственников двигают по служебной лестнице. Вот поэтому-то ты и общак держал.

— Я никогда не пользовался родственными связями. Меня двигали не за родство, а за мои конкретные дела, — сильно разозлился Макс и ударил кулаком по столу так, что люди, сидящие за соседними столиками, обернулись.

— Не стучи, не дома.

— А ты не говори глупости.

— Я просто сказала, что родство в нашей жизни имеет довольно большое значение. Родство равносильно волосатой лапе, без него в наше время никуда.

— Слушай, и до чего же ты баба противная! Как только с тобой муж жить будет?! Ему надо за вредность платить.

— Во-первых, я не баба и никогда ею не была. Я всегда была леди. Всегда, даже тогда, когда была бедной. А во-вторых, это мне нужно платить за вредность, потому что я свяжу свою жизнь с таким непонятным эгоистичным существом, как мужчина.

— Ладно, забыли. Послушай, а на тебя в доме не было никаких покушений?

— Как понять?

— Ну, после той ночи, когда ты выстрелила в пахана, на тебя никто не покушался?

Я вздрогнула и затаила дыхание.

— А… откуда ты знаешь?

— Я еще пока ничего не знаю. Я просто спрашиваю. Так было или не было?

— Это было больше похоже на изнасилование. В ту ночь я пошла на кухню попить воды и даже не успела включить свет, как на меня напал насильник. Я чудом вырвалась. Он еще крикнул мне вслед, что я покойница и он обязательно меня найдет.

— А ты когда-нибудь видела его раньше?

— Нет, — отрицательно замотала я головой. — Я и тогда не видела его лица.

— А может быть, ты раньше слышала его голос?

— Нет.

— Ну а ты сама как думаешь, этот человек мог принадлежать к обитателям этого дома?

— Мне кажется, что обитателей дома я видела всех. Он не из их числа.

— Ты уверена?

— Да.

— Понимаешь, дело в том, что посторонних, случайных людей в этом доме не бывает.

Я испугалась. Страх буквально сковал меня.

— Макс, а кто это мог быть?

— Пока не могу сказать. Ты же не видела его лица.

— Но я знаю, что я никогда не видела его раньше. Я же слышала его голос.

— Голос — это ерунда, вот если бы ты видела его лицо…

— От него пахло табаком, — неожиданно вспомнила я.

— Каким табаком?

— Таким ужасным, дешевым. От него даже не пахло, а воняло. Табак какой-то наркотический. Про таких говорят — не мужчина, а папироса.

— Он так сильно вонял табаком?

— Очень. — Мой голос задрожал, стал каким-то надрывным. — Кстати, таким табаком вонял пахан, когда я отдавала ему зажигалку.

— Ты уверена? — Глаза Макса сузились, стали как щелочки.

— Уверена.

— Ты точно не ошибаешься?

— Нет. Я как только подошла к пахану, сразу почувствовала этот запах. Просто тогда у меня был стресс и я не могла все это связать. Я только подумала, что уже где-то слышала этот запах.

— Пошли. — Макс встал.

— Куда?

— К машине. Домой тебя отвезу.

— Но ведь ты не сказал мне о том, что ты знаешь…

— Я пока еще ничего не знаю. Пока я только догадываюсь. Если мои догадки подтвердятся, я обязательно тебе позвоню, мы встретимся и я все расскажу.

Я пошла за Максом, но продолжала настаивать.

— Но это нечестно! В конце концов, я мочила пахана, значит, я имею полное право узнать, каким образом он ожил.

— Придет время, узнаешь.

— Я хочу сейчас.

— Сейчас я ничего не могу сказать.

Я потеряла терпение и топнула ногой.

— До чего же ты противный мужик, черт бы тебя побрал! Твоей будущей жене нужно за вредность платить, раз она согласится жить с таким упрямым остолопом, как ты!

— Я приму это как комплимент, — совершенно спокойно сказал Макс.

— Так не расскажешь?

— Нет. Позже.

— А может, сейчас?

— Я сказал нет, значит, нет.

Мы вышли на улицу. Макс достал канистру с бензином и стал заполнять бак. Обернувшись, я вдруг увидела знакомую машину, ту самую, на которой приехали молодчики, расстрелявшие наших спасителей…

Глава 21

Я ткнула Макса в бок. Он вздрогнул и не на шутку разозлился.

— Ты что! Я чуть было канистру не уронил! Я же бензин доливаю, у нас бак на нуле. Поосторожнее пихайся.

— Я не пихаюсь. Посмотри налево. Там машина из леса. Нужно быстрее отсюда дергать.

— На пустом баке далеко не дернешь. Какая еще машина из леса?!

— Та самая, на которой приехали бандиты.

— А может, просто модель похожая?

— Я номера запомнила.

Макс посмотрел влево и моментально изменился в лице. Сначала я прочитала на нем удивление, затем панический страх. Я вцепилась в его рукав и спросила дрожащим голосом:

— Макс, я не ошиблась?

— Нет, ты не ошиблась. Слушай меня внимательно. В машине никого нет. Скорее всего, они обедают. Нам не стоит испытывать судьбу. Немедленно уезжаем отсюда. Только без паники. Ты уже вся побледнела.

— Это ты побледнел. Я нормальная.

— Это не лес. Это Москва. Тут нам никто не причинит зло.

— Сейчас могут застрелить даже на Красной площади.

— Это не Красная площадь.

И тут из кафе вышли четверо мужчин. Увидев нас, они замерли.

— Смотри, это же Сереги Белого машина! — сказал один из них, разглядывая колеса. — Я ж сам лично все колеса проколол, а она ездит.

— А каким боком она тут оказалась, если она в лесу должна быть?

— Непонятно ничего. Баба с мужиком рассекают…

— Да бичи вроде. Только какие-то перебитые. Подрались с кем, что ли?!

Как только Макс хлопнул багажником, быстро открыл мне дверь и пробурчал сквозь зубы:

— Ты какого черта тут до сих пор стоишь?!

— Макс, они нас увидели.

— Знаю, только не нужно показывать, что мы их опознали. Вообще не смотри в ту сторону.

— А я и не смотрю.

— Вот и молодец. А теперь быстро в машину!

Не удержавшись, я повернулась в сторону наблюдающих за нами мужчин и, быстро опустив глаза, села на свое место.

— Я же сказал тебе не смотреть!

— Да я нечаянно. Макс, они так на нас смотрят…

— Пусть, главное, чтобы мы на них не смотрели.

— Макс, а ты?

— Я сейчас сяду.

Закрыв за мной дверь машины, Макс хотел было направиться к другой двери, но двое мужчин перегородили ему дорогу, а двое других принялись озираться по сторонам.

— Привет, командир, — обратился один из них к Максу и похлопал его по плечу.

Я сидела ни жива ни мертва и с ужасом наблюдала за тем, что будет дальше.

— Привет, — довольно живо ответил Макс и хотел было пройти вперед, но мужчины и не думали расступаться. — В чем проблема, мужики? Мне надобно ехать.

— А на чьей машине ты собрался ехать, командир?

— Как это — на чьей? На своей.

— Ты хочешь сказать, что это твоя машина?

— Моя.

— Так покажи документы.

— А вы что, мужики, ГАИ, что ли? С чего бы я вам что-то показывал?

— Покажи документы, говорят, а то проблемы будут. Эта машина сейчас числится в угоне. Ее у нашего товарища прямо от дома угнали.

— Возможно, просто модель похожая…

— И номера тоже похожие?

— Номера тоже похожие.

— Надо же. Это ж где видано, чтоб у двух машин были одинаковые номера…

— Всякое бывает, мужики. Сейчас время такое. Ничему удивляться не нужно.

— Всякое, говоришь, бывает?

— Всякое.

Мужчины глядели на Макса довольно зло, но, по всей вероятности, рисковать не хотели.

— Послушай, ты нам давай мозги не пудри. Показывай документы, или мы милицию вызываем. Машина в угоне, тебя сразу по статье закроют. Это машина нашего другана Сереги Белого.

— Хорошо, вызывайте милицию. Пусть она в этом недоразумении и разберется. Я с удовольствием с ней пообщаюсь. Пусть она и узнает всю подноготную этой машины.

— А может, ты нам сам расскажешь подноготную этой машины?

— Да тут особо и рассказывать нечего. Я буду общаться только с людьми при погонах, а с вами, мужики, мне разговаривать не о чем. Давайте разойдемся с миром. Вы ничего не видели, а я вам ничего не говорил. Это машина не вашего Сереги Белого, я вам отвечаю. Я предлагаю спокойно разойтись, как в море корабли. Вернее не разойтись, а разъехаться. Вы езжайте в своем направлении, а я в своем.

— Разъехаться, говоришь?

— Разъехаться.

Один из мужчин толкнул Макса и процедил сквозь зубы:

— Послушай, командир, а ты как колеса надул? Они же спущены были. Ты случайно не в шиномонтажке работаешь?

— Нет.

— А мне кажется, в шиномонтажке. Говоришь, хорошо колеса клеишь?

— Я такого не говорил. Я вообще не понимаю, о чем идет речь.

— Тебе по-другому объяснить?

— Мужики, что вы в самом деле?! Если надо, я вам сейчас документы покажу.

— Давай, показывай.

— Сейчас покажу.

Макс повернулся лицом к машине, открыл дверь, нагнулся через меня и стал рыться в «бардачке».

— Анька, слушай меня внимательно, — еле слышно прошептал он. — Они нас живыми отсюда не выпустят. Сейчас я закрою дверь и их задержу, а ты пересаживайся на водительское место, включай зажигание и дави на газ.

— Что?

— Что слышала и не вздумай со мной спорить. У тебя на все про все ровно минута. Ты машину водить умеешь?

— Конечно. Я десять лет за рулем.

— Вот и замечательно. Чтобы через минуту я тебя здесь не видел.

Я похолодела.

— Макс, а ты?

— Ты обо мне не думай. Я сам о себе позабочусь.

— Как же ты позаботишься? — На моих глазах показались слезы. — Как же ты позаботишься, они убьют тебя, и все.

— Анька, если ты сейчас не уедешь…

— И что?

— Уезжай. Умоляю тебя, уезжай.

— Я не могу тебя оставить.

— Но ты погибнешь, дурочка.

Один из мужчин нагнулся и постучал Макса по спине ни чем-нибудь, а пистолетом. Я чуть было не потеряла сознание.

— Командир, у тебя зрение плохое, что ли? Ты там случайно не за пистолетом полез?

— За документами. Не могу понять, куда они подевались.

Мужчина с пистолетом перевел взгляд на меня и расплылся в совершенно неприятной улыбке.

— Привет, красавица.

— Здрасте, — еле живым голосом поздоровалась я.

— Ты откуда такая красивая?

— Из кино…

— Ты, наверно, в фильмах ужасов снимаешься? Я, ей-богу, если бы с тобой ночью встретился, умер бы от разрыва сердца. Наверно, кто-то применил твой нос вместо боксерской груши.

— Я упала…

— Это ж надо так упасть, чтобы харю в черт-те что превратить.

— А вы что, правда видели фильм с моим участием? Он назывался «Дракула».

— Да не «Дракула», а «Ночь мертвецов», ты там самого главного покойника играла, — покатился со смеху мужчина.

— Я никогда не снималась в таком фильме.

— Ну тогда снимешься. Ты когда бутылки на улице собираешь, чаще морду кверху поднимай, вдруг кто-нибудь из режиссеров мимо пункта стеклопосуды проедет и сразу обратит на тебя внимание.

Макс хлопнул меня по коленке и прошептал:

— Уезжай.

Как только закрылась дверь машины, я с ужасом посмотрела на водительское место. Из глаз бежали слезы. Слезы страха, безысходности и отчаяния. Нам вновь угрожает опасность. Именно тогда. А ведь нам обоим казалось, что самое страшное позади, что наступила долгожданная свобода.

— Ну что, командир, что так долго искал документы? Ты случайно не пистолет хотел прихватить?

— У меня нет пистолета.

— Так где документы?

— Наверно, дома оставил.

— Дома, говоришь?

— Дома.

— Ты заканчивай лапшу на уши вешать! Значит, ты и твоя горилла тоже на охоте были. Где вы спрятались, когда дом горел?

— Мужики, я вообще не понимаю, на что вы намекаете. Я вас не понимаю.

— Не понимаешь?

— Не понимаю.

— А мы тебе не намекаем, а говорим конкретно. Где ты со своей гориллой скрывался и как машину на колеса поставил?!

Наверно, в другой ситуации я бы просто не смогла стерпеть тот факт, что меня назвали гориллой, но сейчас мне было глубоко наплевать, как бы меня ни обзывали. Это меня волновало меньше всего на свете. Бомжиха, уродина, бичиха… Какая разница? Главное, чтобы я и Макс были живы. Это самое главное.

— Ладно, командир, хорош тут дурака включать. Вытаскивай свою гориллу из машины и милости просим в нашу. У нас тоже модель неплохая. Салон со всеми наворотами.

— Зачем?

— Затем, что отъехать надобно, поговорить.

Один из мужчин по-прежнему держал пистолет, который был направлен на Макса. Только он держал его где-то внизу, так, чтобы не привлекать внимание проходящих мимо людей.

— Да что говорить-то, мужики? Говорить-то не о чем. Вы, наверно, нас с кем-то перепутали.

— Я же сказал, что нужно отъехать и поговорить. На пустырек отъедем и все решим.

— На какой пустырек?

— Да тут недалеко.

— Мы никуда отъезжать не будем.

— Ежели не будешь, я тебе прямо щас бочину прострелю, а твоей горилле в ее симпатичный нос выстрелю.

Мужчина ткнул Макса в бок пистолетом так сильно, что Макс сморщился и побелел.

— Давай, доставай гориллу, иначе мы вас прямо здесь завалим.

— Хорошо.

Открыв дверь, Макс посмотрел на меня свирепым взглядом и закричал что было сил:

— Уезжай, дура! Уезжай! — Он захлопнул дверь и загородил ее собою.

Я плохо помню, что было дальше. Один из тех, что стоял у входа в кафе, бросился к водительской двери. Буквально в считаные секунды я перелезла на водительское место и включила мотор.

Мужчина с пистолетом попытался отодвинуть Макса, но тот буквально лег на дверь и кричал во все горло:

— Анька, уезжай! Уезжай, Анька!!!

— Я люблю тебя, Макс, — прокричала я сквозь слезы и надавила на газ. — Я люблю тебя, Макс!!!

…Я слышала выстрел, и не один… Выстрелов было два. Раз и два… Раз и два… Раз и два… И Макса не стало… Моего милого, родного человечка, моего спасителя, моего друга, моего ангела-хранителя. МАКСА НЕ СТАЛО. РАЗ И ДВА, МАКСА НЕ СТАЛО.

Когда я оглянулась, он лежал на земле, а вокруг него была кровь. Он смотрел куда-то вверх. Я не знаю, что он видел, быть может, небо, облака, а возможно, он не видел вообще… Кто-то кричал, собиралась толпа.

Мужчины из леса быстро сели в машину и бросились следом за мной. Я рыдала, выжимала газ что было силы и все еще не могла осознать, что МАКСА НЕ СТАЛО.

Немного раньше Макс говорил мне о том, что если умирает любимый человек, то это не означает, что умирает любовь.

Я давила на газ, не обращая внимания на шарахавшиеся от меня машины, я не утруждала себя и тем, чтобы смотреть в зеркало заднего вида, чтобы знать, кто сидит у меня на «хвосте». Я просто выжимала столько, сколько можно из этой машины… Я рыдала, потому что МАКСА НЕ СТАЛО.

Нам было отпущено слишком мало времени.

Даже слишком мало. Но за такой короткий промежуток времени я очень сильно привязалась к своему Максу. Я была уверена, что Макс влюбился в меня. Наверно, именно поэтому он поставил на кон свою жизнь — пожертвовал всем, что у него было. Он влюбился, а по-другому просто не могло быть. В такую, как я, не влюбиться невозможно. Я знаю себе цену.

Я вновь давлю на газ и чувствую такую боль в груди! Господи, как больно, я совершенно не знаю, как справиться с этой болью. Еще совсем недавно мы строили какие-то планы… А теперь… Я и сама не знаю, что будет теперь… Мне показалось, что я была далеко не честна с Максом. Я страшно боялась тех чувств, которые возникли между нами, и всячески пыталась им сопротивляться, но они оказались сильнее меня, и я практически перестала с ними бороться. А ведь мы могли быть вместе… Могли бы… Могли бы… И никакого комплекса Клеопатры. Никакого… Я могла бы его любить, о нем заботиться, доставлять ему маленькие радости и различные удовольствия… У меня перед глазами возникло его лицо… Он целовал меня торопливо, но очень страстно. И ловил мои многочисленные слезинки своими горячими губами. Я утыкаюсь ему в грудь и тихонько плачу, а он гладит меня по голове и говорит, что я должна успокоиться, потому что я очень сильная. А я плачу все горше и горше, а Макс прижимает мою голову все сильнее и сильнее.

Я попыталась отвлечься от воспоминаний и замотала головой. Ни к чему воспоминания. Меня не спасет прошлое, потому что есть настоящее, а в этом настоящем МАКСА НЕ СТАЛО.

Я смотрю в заднее стекло и вижу машину из леса, которая до сих пор сидит у меня на «хвосте». А может быть, ее нет. Может быть, мне начинает казаться… Я смотрю в заднее зеркало совершенно спокойно, без каких-либо эмоций, но все же напрягаю свое зрение и пытаюсь разглядеть те машины, которые шарахаются от меня в разные стороны и громко сигналят. Я пытаюсь увидеть ту машину из леса, но ее почему-то уже нет. И я чувствую, как ломается моя воля, мне становится страшно, жуткая паника рвется наружу.

— МАКСА НЕ СТАЛО!!! — кричу я во все горло проезжающим мимо меня машинам и громко всхлипываю.

Кто-то крутит пальцем у виска, кто-то громко возмущается, кто-то делает вид, что ничего не замечает, а кто-то старается держаться от меня на приличном расстоянии. Я притормаживаю на светофоре и встаю рядом со стареньким «жигуленком», в котором чинно восседают дачники: пожилой мужчина и женщина, держащая горшочек с геранью. Полностью открыв окно, я трогаю свой распухший нос, вытираю слезы и растерянно им говорю:

— МАКСА НЕ СТАЛО.

Дачники кивают головой, нервно смотрят на светофор и пытаются хоть немного от меня отъехать.

Я смотрю на следующую машину, за рулем которой сидит тучная женщина и жадно поглощает мороженое.

— МАКСА НЕ СТАЛО, — говорю я ей и тихонько всхлипываю.

— Очень жаль, — понимающе отвечает женщина и сдает от меня назад.

— МАКСА НЕ СТАЛО!!! — начинаю я орать во все горло и судорожно смотреть по сторонам. — Люди, вы понимаете — МАКСА НЕ СТАЛО. Он еще совсем недавно был, а теперь его не стало!..

Но люди не понимают. Они просто не хотят понимать. Наверно, им просто наплевать на чужие проблемы. Такова жизнь. Никто не хочет воспринимать твои проблемы как свои собственные. Мы так живем. По-другому мы просто не умеем… Я могу выйти на улицу и точно так же закричать: «МАКСА НЕ СТАЛО!«, но все пройдут мимо, не остановится ни один человек. Мы стали глухи, слепы и бесчеловечны. Мы стали жутко пугливы и злы. Потому что мы не живем, а выживаем. Потому что мы не знаем, что будет завтра, а в послезавтра нам страшно заглядывать. Ненавидя друг друга, мы ненавидим самих себя и начинаем себя презирать за собственную несостоятельность и слабость. Мы слепо верим чужим словам и уже практически не имеем собственного мнения. Мы стали холодны, расчетливы, завистливы и совсем не оптимистичны. Потому что мы научились дружить за деньги, жить за деньги и даже любить за деньги… Нищие всегда страдают оттого, что нет денег. Богатые страдают тоже. Они страдают оттого, что, заимев деньги, они потеряли то, что имели раньше. Мы запросто можем переступить через человека, который лежит посреди улицы, просто взять и переступить, даже не оглянувшись и не поинтересовавшись, что случилось.

— МАКСА НЕ СТАЛО! — уже в который раз крикнула я, затем со злостью посмотрела на проезжающих мимо меня безразличных людей и, разогнав машину, с грохотом врезалась в бетонную стену.

Глава 22

Я не чувствовала боли и пребывала в полной темноте. Я слышала чьи-то голоса, они были очень далеко, словно в другом измерении. Голоса были разные — глухие и звонкие, пожилые и молодые.

Они доносились оттуда, где был яркий свет, но я уходила все дальше и дальше, потому что они были безразличные, говорившим было глубоко наплевать на то, что МАКСА НЕ СТАЛО. Я ощутила себя птицей. Свободной парящей птицей с большими размашистыми крыльями. «Отчего люди не летают, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица… Когда стоишь на краю…» Господи, это же мой любимый монолог! В школе я перечитывала его тысячу раз. Школа… Там была удивительная женщина, моя учительница по русскому языку и литературе Ладейщикова Мирра Ивановна, человек удивительной внутренней гармонии. Она обладала редко встречающимся сейчас качеством — человеколюбием. Даже имя у нее такое необыкновенное. Мирра. От слова «мир». Она бы услышала, что МАКСА НЕ СТАЛО, потому что таких, как она, единицы, и хвала господу, что они еще есть.

Мне казалось, что Макс где-то рядом… Можно даже дотянуться до него рукой. Стоит только ее посильнее вытянуть… Я чувствовала, что он меня ждет. Еще немного, совсем немного, и я обрету покой, к которому так долго стремилась, так долго шла. Я слышу его дыхание и вытягиваю вперед руки… Но кто-то упорно меня не пускает. Кто-то хватает меня и тащит к яркому свету. Я начинаю кричать, пытаюсь вырваться, отбиваюсь, как могу, но силы меня покидают, тело становится ватным, перестает меня слушаться. Собрав силы, я вновь тянусь к Максу, кажется, что я побеждаю, что я уже сделала первый шаг. Я кричу, как сильно соскучилась по нему, но опять возникают чужие голоса, до моего сознания доносится фраза: «По-моему, мы сейчас ее потеряем. По-моему, все». Они меня потеряют… Да я за вас и не держусь. Я скорчила гримасу и показала этим голосам язык. «Не трогать меня, хрен бы вас побрал! Не трогать! Взрывоопасно!» Но эти голоса будто меня и не слышат. Кто-то ставит мне подножку, и я медленно открываю глаза. «Кажется, все обошлось», — слышу я.

Оглядевшись, я поняла, что нахожусь в больнице. Вся в немыслимых капельницах и различных медицинских приспособлениях. Я постаралась улыбнуться медицинской сестре, которая маячила рядом каким-то неясным белым пятном.

— Пациентка пришла в себя! — крикнула она, и тут же надо мной склонилось несколько встревоженных лиц. Врачи, как я узнала позже, несколько долгих дней упорно боролись за мою жизнь. Я постаралась приподняться, но голова закружилась, и я упала на подушку.

— Не вздумайте подниматься. Вам это еще рано, — строго сказал один из врачей, ярким фонариком посветил мне в глаза и произнес какие-то непонятные слова. Все покивали головами и разошлись. В палате осталась одна медсестра. Она села рядом со мной и положила на колени блокнот и ручку:

— Простите, у вас есть близкие? Очень хорошо. Вы должны сообщить нам их координаты. Мы известим их о том, что с вами случилось.

Я напрягла память и назвала номера мобильных телефонов Светки и Дениса.

— У меня был еще один близкий человек, но его не стало. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Мы все кого-то теряем, а кого-то находим, — равнодушно отозвалась сестра. — А теперь я должна заполнить карту.

— Какую карту?

— Медицинскую. Вы у нас числитесь как неопознанная.

Я представилась, но мое имя не произвело на сестру никакого впечатления. Она спросила, где я работаю.

— Вы меня знаете, я известная актриса, — сказала я. — Вы меня наверняка видели по телевизору. Я заплачу за лечение, я за все заплачу.

Медсестра не говоря ни слова поднялась и вышла в коридор, оставив дверь открытой.

— Вы знаете, по-моему, у нее что-то с головой, — услышала я. — Она выдает себя за актрису, очень известную… Но у них нет ничего общего.

— Такое случается…

— Когда ее доставили в отделение, на ней был какой-то немыслимый мужской костюм… И даже трусов не было.

— Что?

— У нее спортивные штаны были надеты на голое тело.

— Что, белья вообще не было?

— Не было. А еще она ехала босиком.

— Босиком?

— Вообще обуви не было. Разве нормальная женщина водит машину без белья и босиком?! И машина вроде как не ее.

— С чего вы взяли?

— При ней никаких документов не было.

— Она дала телефоны родственников?

— Родственников нет, только телефоны друзей.

— Хорошо. Немедленно позвоните и наведите справки о ее личности.

Когда в коридоре стало тихо, я, кажется, задремала.

— Телефоны, которые вы дали, заблокированы, — недовольным голосом сказала вошедшая в палату медсестра и проверила мою капельницу.

— Не может быть.

— Мне нет смысла обманывать.

— Что, оба заблокированы?

— Ну да. У вас есть другие номера?

— Странно. Обычно они никогда не отключают свои телефоны.

— Быть может, вы напутали с номерами?

— Нет. Тогда попробуйте позвонить моему рекламному агенту или на киностудию.

— Куда?

— Моему рекламному агенту.

— Девушка, вы в своем уме?! — с раздражением воскликнула сестра.

— В своем, а в чем, собственно, дело?

— Какому рекламному агенту? На какую киностудию? Вы что мне мозги пудрите?

— Хорошо. Позвоните по этому телефону…

Я продиктовала мобильный своего рекламного агента.

Этот звонок все изменил. На следующий день я оказалась в отдельной палате «люкс», уставленной цветами. У входа дежурил бдительный охранник. О том, что я попала в автомобильную аварию, раструбили все газеты. Пришла куча телеграмм, открыток, посылок и даже денежных переводов…

Я поняла, что не имею права долго болеть, потому что уже не принадлежу себе, я нужна людям. Я нужна тем, кому плохо и хорошо, кто безмерно счастлив и глубоко одинок. Во всех газетах писали, что я не справилась с управлением и врезалась в бетонную стену, и только одна желтая газетенка заявила о том, что я врезалась в эту самую стену в состоянии сильного алкогольного опьянения. Утром дверь палаты распахнулась и на пороге появился Денис, кативший Светку. Я слабо улыбнулась и закричала что было сил:

— Светка, Денис! Родненькие мои, дорогие!!!

Светка громко заголосила, подкатила свою коляску ко мне поближе. Денис сел рядом. На глазах его были слезы.

— Господи, вы помирились! Я так мечтала, чтобы вы наконец помирились! Дороже вас двоих у меня никого нет!

Денис смотрел на меня с нескрываемым обожанием.

— И где тебя черти носили?! — голосила Светка. — Мы уже не знали, что и думать! Уже и похоронить тебя успели, мысленно, конечно, но все равно верили, что все будет хорошо, что ты объявишься.

— А почему у вас мобильные отключены?

— У нас номера поменялись.

— Тоже мне! Нашли когда менять…

— Так из-за твоих поклонников и поменяли. Как только они их узнают! Прямо напасть какая-то, — пожаловалась Светка. — И так больно, а они, изверги, еще больнее делают.

Светка плакала и целовала мои руки. Когда она наконец успокоилась и пристально на меня посмотрела, то громко присвистнула и покачала головой:

— Ну, мать, ты даешь.

— Что?

— Ты на себя в зеркало смотрела?

— Нет.

— И не смотри лучше.

— А что, страшная?

— Не то слово. Сейчас можно запросто подписывать контракт на ужастики. Самое время поменять амплуа.

— Пошла ты…

— Да так, шутка.

Светка достала платок, смахнула слезы и посмотрела на меня, потом на Дениса, пожала плечами и пробурчала недовольным голосом:

— Я, конечно, понимаю, что мешаю, но я тоже по тебе соскучилась…

— Светка, родненькая моя, да ты ни грамма не мешаешь, — рассмеялась я.

— Мешаю. Вам, наверно, поворковать хочется. Поговорить. Твой женишок весь извелся. Постарел даже, все нервы мне вымотал. Говорит, что это я тебя довела. Я ему объясняю, что не я, а он, а ему хоть кол на голове теши. Он у тебя упертый, как бык.

Света оставила нас одних. Я почувствовала, что волнуюсь. Денис взял меня за руку и поцеловал в щеку.

— Привет. Ты как?

— Жива.

— Не знаю, как я без тебя не умер.

— Живой… — Я опустила глаза.

— На черта нужна такая жизнь!

— Какая?

— Жизнь, где нет тебя.

Я посмотрела на Дениса глазами, полными слез, и в который раз подумала о том, что МАКСА НЕ СТАЛО…

— Денис, мне нужно столько тебе рассказать…

— Позже. Ты еще очень слаба. Придет время, и ты мне все расскажешь.

— Денис, я очень страшная?

— Ты очень красивая.

— Не говори ерунды.

— Ты всегда была и останешься самой красивой женщиной на свете. Красоту ничем не испортишь, даже автомобильной аварией.

— Это неправда. Автомобильные аварии унесли красоту многих людей. И унесли ее безвозвратно.

— Тебе это не грозит.

Пришел врач и сказал, что десять минут истекли, а больше он пока позволить не может. Денис ушел.

Несмотря на возражения врачей, я все-таки заполучила зеркало и пришла в ужас от того, что пришлось увидеть. Началась долгая упорная борьба за восстановление и моей внешности, и моего здоровья. Вся предыдущая жизнь казалась мне миражом, и я понимала, что нужно время, чтобы вернуться к ней. Я все время вспоминала Макса. Нашу первую встречу. Наш побег. Разбитый самолет и его смерть… Странно, но эти воспоминания придавали мне силы. Наконец я поняла, что не зря говорят — человеку дается ровно столько испытаний, сколько он может вынести.

Мне предстояло перенести несколько операций. Врач шутил, что это необходимо для того, чтобы я никогда в жизни не избегала зеркал. К счастью, все шло успешно. После долгих недель, проведенных в больнице, я по-своему сформулировала для себя, что такое красота. Это огромное терпение, это страшная боль, постоянное, ни с чем не сравнимое напряжение, это вера в результат и очень большие финансовые расходы.

Я разглядывала свой новый нос. Он стал совершенно другой формы. Немного вздернутый, какой-то детский. А больше всего мне понравилась заостренная линия над верхней губой. Это было очень красиво, очень заманчиво. Некий шарм, говорящий о настоящей породе.

Глава 23

— Шик! — как всегда присвистнула Светка и развалилась в своем кресле. — Ты выглядишь, как королева! Мне, что ли, себе такой нос сделать…

— Сделай, — от души рассмеялись мы с Денисом.

— На черта мне нос… Вот если бы ноги можно было сделать… — Светка заметно погрустнела и подперла голову руками. — Но ноги не сделаешь…

— Ты красивая, — тихо сказал Денис, с восторгом глядя на меня.

Я смутилась.

Светка подняла голову и улыбнулась.

— Все нормально.

Я смотрела на двух дорогих, любимых людей и мысленно поблагодарила господа бога за то, что они, наконец, нашли общий язык. Но крайней мере, я думаю именно так. В конце концов, они вместе приходят…

— Ребята, я бы хотела вам рассказать, что произошло со мной на самом деле. Я уже рассказывала сотрудникам милиции, но никто не верит ни одному моему слову. Все думают, что после автомобильной аварии у меня не в порядке голова. Вы мои самые близкие люди, уж вы-то знаете, что с моей головой все в порядке и что я не люблю врать.

— Это ты про что? — Светка нахмурила брови.

— Про мое похищение.

— Да мы уже были в милиции и читали все, что ты наговорила. Неплохой рекламный трюк! Я даже отдала этот материал в несколько газет.

— Зачем?

— Затем, что ты придумала очень хороший рекламный ход. Знаменитую актрису хотели насильно женить на жутком уроде в каком-то сумасшедшем доме. Замечательно! Жалко, что напечатать материал согласились только желтые газеты. Центральная пресса категорически отказалась, мотивируя тем, что они печатают только серьезные материалы, а не какие-нибудь вымыслы. Ну что ж, им же хуже. Им нужны факты и доказательства? У нас нет ни того, ни другого. Пусть лапу сосут со своими серьезными материалами.

— Светка, — взмолилась я, — я вообще не хотела, чтобы все это попало в газеты. Мне это не нужно, пойми. Я не хочу никакой огласки. Ты можешь остановить выход публикаций?

— Уже поздно. Газеты выйдут завтра утром.

— Да ты с ума сошла?! И почему ты не поставила в известность меня?

— Зачем? Раньше, принимая решение, я никогда не ставила тебя в известность. Ты мне всегда доверяла. Ты же прекрасно знала, что я никогда не сделаю тебе плохо. Все, что я делаю, тебе во благо. Я никогда и подумать не могла, что у тебя такое богатое воображение. Я б ни за что такое не смогла придумать. Тебе нужно книги писать. Над этим тоже надобно подумать. Уж я-то знаю, в тот злосчастный вечер ты очень на меня обиделась и уехала на какую-нибудь квартиру, о которой не поставила в известность ни меня, ни Дениса.

— Куда уехала?

— Ну, сняла какую-нибудь квартиру. Хотела побыть в одиночестве, чтобы вокруг тебя не было примелькавшихся лиц и надоевших телефонных звонков. Ты знаешь, и за это я тебя не осуждаю.

Так делают все звезды. Бывают моменты, когда они устают от своей звездной жизни и уходят в подполье. Они хотят хотя бы несколько дней побыть нормальными людьми, такими, какими они родились и были долгие годы. Ни фанатов, ни поклонников, ни контрактов, ни деловых встреч. А затем звезда вновь выходит в свет и продолжает жить светской жизнью. А ты, Анна, видимо, ушла в тихое пьянство, вот и влетела в бетонную стену.

Милиция уже установила хозяина данной машины. Его супруга утверждает, что он на охоте и до сих пор не вернулся. Это твой новый любовник? Судя по марке машины, он не богат. Анна, ты завязывай с такими кавалерами. И вообще, давай на будущее договоримся, что ты должна предупреждать меня о своих намерениях, иначе вновь очутишься на больничной койке.

Я не могла скрыть своей злости.

— Свет, ты случайно сегодня ничего не выпивала?

— Нет.

— А мне кажется, что это ты ушла в тихое пьянство, а не я.

— Я сейчас вообще не пью.

— Тогда почему про меня такое говоришь? У меня, кроме Дениса, никого нет.

Светка метнула в сторону Дениса неприязненный взгляд и стала похожа на дикую злющую кошку.

— Про этого ты мое мнение знаешь. Оно без изменений. Денис может потянуть на роль любовника, но только не на роль мужа. Он совсем не похож на нефтяного магната.

— Света, прекрати. И не лезь в мою личную жизнь. Я люблю Дениса, а Денис любит меня. Мы сами разберемся в своих отношениях.

— Да ради бога. Разбирайтесь.

— Девчонки, прекращайте. — Денис ласково похлопал Светку по плечу и изобразил что-то наподобие улыбки. — Свет, ты что взъелась?! Я тебе уже тысячу раз говорил, что я далеко не бедный.

— Но и не богатый, — дернула плечами Светка.

— Смотря по каким меркам судить.

— Я бы за тебя никогда не пошла.

— А я бы тебе никогда и не предложил.

Светка разозлилась еще больше и с огромным трудом сдерживала эмоции, которые бушевали у нее внутри.

— Мы с Анной сами во всем разберемся. Я бы мог наговорить кучу гадостей и поставить тебя на место, но не делаю это только по одной простой причине — ты Анне как сестра, у вас много общего. Давай будем друг друга уважать…

— Вот еще…

— Ну тогда хотя бы терпеть.

— Это правильно, — поддержала я Дениса. — Вы мне одинаково дороги и должны смириться с тем, что оба играете в моей жизни слишком большую роль. А те показания, которые я давала милиции, совсем не выдуманные, а настоящие. Никакой звездной болезнью я не страдаю и вообще не знаю, что это такое. Скорее всего ею страдаю не я, а ты, Светка. Да, подружка. И мне кажется, что она у тебя прогрессирует. Но ничего, еще есть возможность остановиться.

Светка хотела было возмутиться, но сдержалась.

— Раз тебя похитили, значит, похитители должны понести наказание. Я читала милицейские протоколы. Там ты очень красочно рассказываешь про этот дом, но не знаешь даже, где он находится.

— В том-то и дело, что не знаю. В этом вся загвоздка. Это знал один человек, но он умер. Прямо на моих глазах. — Я почувствовала, как по моим щекам потекли горячие слезы. — МАКСА НЕ СТАЛО. Я помню, что там был лес, взлетная полоса и ангар для самолета.

Я рассказала про охотничий домик с семью обгорелыми трупами. Где-то там, недалеко от домика, находится все, что осталось от самолета, на котором мы летели.

— Милиция решила, что у тебя наркотические галлюцинации, и не спешит заводить уголовное дело.

— Как это?

— Ну, они думают, что ты сидишь на наркотиках. Сейчас этим страдают многие звезды. Это стало даже модно.

— Свет, ну ты-то прекрасно знаешь, что я никогда не употребляла наркотиков.

— После всего, что ты рассказываешь, я уже не знаю что и думать. Следователь не стал заводить уголовное дело после того, как услышал про дом, в котором оживают люди.

— Я не солгала ни единого слова. Я и в самом деле побывала в доме, где оживают люди. Меня хотел изнасиловать один идиот, хозяин дома. Мне пришлось его убить. А на следующий день он ожил и как ни в чем не бывало приступил к делам. И трупа никакого в пруду не было.

Светка и Денис переглянулись, и мне стало понятно, что они мне не верят.

— Я, конечно, понимаю, что со стороны кажется, будто я несу бред, но я на самом деле говорю правду. Макс мне сначала тоже не верил, но потом поверил и даже обещал объяснить случившееся. Мне кажется, что он что-то знал, вернее, предполагал и хотел получить еще какие-то доказательства.

— Макс? Это который помог тебе сбежать из дома?

— Да. И с которым мы летели на самолете, а затем разбились. МАКС, КОТОРОГО НЕ СТАЛО. Он еще перед тем, как нам сбежать, убил урода.

— Какого урода?

— Да ведь ты говорила, что читала протокол с моими показаниями.

— Ну так, просмотрела в общем…

— Вы бы видели, какой он страшный! Он даже разговаривать толком не умел. Не говорил, а будто пел. Его в этом доме от всех прятали, потому что он похож на недоделанного инопланетянина. Он собирал мозаику и трахал свою любимую собаку Стрелку.

— Что делал?

— Сожительствовал со своей собакой. Я это сама видела, чуть не умерла. Меня сразу вырвало. Так вот, Макс этого урода убил. Я же убила пахана выстрелом в затылок и скинула в пруд, а он на следующий день ожил, и на его затылке не было даже царапины. Так и урод тоже оживет. Может, они там какой-то рецепт бессмертия изобрели…

Светка с Денисом переглянулись. Их испуганные взгляды говорили о том, что у меня совершенно нет шансов на то, что мне поверят.

— Вы мне не верите?

— Верим, — моментально ответила Светка и испуганно посмотрела на Дениса.

— Ни хрена вы мне не верите. Обидно. Если вы мне не верите, то милиция тем более не поверит. Страшно. Страшно оттого, что не верят близкие люди. Вы верите, что пахан ожил?

— Верим. — Светка вновь посмотрела на Дениса и слегка ему подмигнула.

— И что урод оживет, тоже верите?

— Верим.

— А что ночью на меня на кухне напал какой-то незнакомец, когда я пошла попить воды, верите?

— Верим.

— И что он тоже хотел меня изнасиловать? А что я разбилась на самолете, верите?

— Конечно. На каком? На «Ту-154» или «Ил-62»?

— Свет, кончай издеваться. На частном, чешском «Селена». Этот самолет принадлежал пахану. Ну а что в лесу было ровно семь обгорелых трупов, верите?

— Конечно.

— А что Макса убили рядом с кафе, верите? Что МАКСА НЕ СТАЛО, верите?

— Обязательно.

— Ни хрена вы не верите! — громко прокричала я и чуть было не запустила в Светку подушкой. — Ни хрена вы не верите! Вы думаете, что я дура?!!

— Анна, успокойся. Ты только скажи мне правду: эту неделю ты сидела на наркотиках?

Я почувствовала, что меня залихорадило, а от волнения пересохло во рту.

— Ты же прекрасно знаешь, что я никогда не баловалась наркотиками.

— Ты не всегда со мной откровенна. Я не могу за тобой уследить.

— Хорошо. Не хотите — не верьте. Это ваше право. Я никому ничего не собираюсь доказывать. Только очень жаль, что вы не поможете мне найти тот злосчастный дом и наказать пахана с его свитой. Выходит, не всегда зло наказуемо.

Светка взяла меня за руку и опустила глаза:

— Анна, мы тебе верим, но ничего нельзя доказать. Постарайся все забыть. Теперь ты не должна выходить на улицу одна. Ты будешь выходить на улицу только с охраной. Уж на охранника-то ты всегда сможешь заработать или твой Денис тебе поможет.

— Свет, ты что такое говоришь? Ты же прекрасно знаешь, что я могу позволить себе с десяток охранников. — Признаться, я совершенно не понимала, к чему клонит Светка.

Светка покраснела, как вареный рак, и посмотрела на Дениса.

— Выйди, пожалуйста, я хочу поговорить с Анной наедине.

— У меня от Дениса нет никаких секретов.

— От мужиков должны быть секреты, на то они и мужики.

— Возможно, но у меня их нет.

— Я же тебя всегда учила не пускать в свой внутренний мир мужика. Оставляй дистанцию. Если у тебя от Дениса секретов нет, то у меня есть.

Денис встал и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнула.

Денис молча вышел в коридор. Как только за ним закрылась дверь, я чуть было не бросилась на Светку с кулаками и зашипела, как самая настоящая змея.

— Не смей обижать моего любимого человека, я от твоих выходок уже устала. Он мужик и может не сдержаться, врезать тебе хорошенько. И не посмотрит, что ты женщина…

— Дерьмо он на палочке, а не мужик, — недовольно фыркнула Светка.

— Сама ты дерьмо на палочке…

— Ах так! Спасибо тебе огромное. Хорошенькая благодарность за все, что я для тебя сделала.

— А что ты для меня сделала?! — взорвалась я. — Что ты для меня сделала, кроме того, как трахнуться с режиссером и записать все это на видео?! Да если бы в то время с тобой все обошлось и ты бы стала звездой, то обо мне просто не вспомнила! Все, что ты делаешь, так это отравляешь мою жизнь, суешь свой нос даже туда, куда тебе не нужно его совать!

Светка обхватила голову руками и громко заплакала. Я почувствовала, что перегнула палку, и, взяв ее руку, поцеловала.

— Светочка, миленькая. Прости. Я тебе столько гадостей наговорила, но ты сама хороша, довела меня до этого. Пойми, Денис для меня многое значит. Я живу между двух огней. Я больше так не могу. Я сплю и вижу, чтобы вы мирно сосуществовали.

Светка еще раз всхлипнула и стала похожа на брошенную преданную собачонку.

— И это говоришь мне ты… Все эти годы я жила для тебя, дышала для тебя и делала все, чтобы твоя звездная карьера шла вверх. Да как ты смеешь говорить мне такое! Ты только скажи, что я тебе не нужна… Я уйду из твоей жизни, и ты больше никогда меня не увидишь… Никогда.

— Ну прости меня. Куда ты собралась?! Я никуда тебя не пущу. Ты же знаешь, как ты мне нужна и как сильно я тебя люблю. Просто ты должна принять Дениса, вот и все.

— Ох, Анька, никогда я не думала, что мы с тобой будем из-за мужика ссориться. Мужик, он и в Африке мужик, никогда не бери его в голову. Где ж это видано, чтобы у женщины от мужика секретов не было!

— Смотря от какого мужика. Мужики разные бывают.

— Ну что толку, что разные? Мужик по своей природе валенок, лапоть. Так разве валенку можно доверять секреты?!

— Мой — не лапоть.

— Любой — лапоть. Я тебе всегда дело говорю. Учти, чем меньше мужик будет знать, тем спокойнее он будет спать. Анна, ты мне скажи, тебе кто дороже — я или твой гребаный Денис?!

— Вы оба.

— Как это оба?

— Так это, оба. И я не хотела бы кого-то из вас потерять.

— Хорошо, что ты от меня хочешь?

— Я хочу, чтобы ты полюбила Дениса.

— Что?!

— Что слышала! Я хочу, чтобы ты полюбила Дениса.

— Но полюбить я его вряд ли смогу.

— Тогда хотя бы хорошо к нему относись.

— Я постараюсь. Анька, родненькая, я постараюсь… Вот соберусь с духом и полюблю твоего выродка. Не полюблю, конечно, но буду к нему хорошо относиться. Он в общем-то парень неплохой. Ты, пожалуйста, про меня больше гадости не говори. Если я буду тебе не нужна, то ради чего мне тогда жить?! Я тогда таблеток наемся и отправлюсь на тот свет.

— Ты что такое говоришь?!

— Я знаю, что говорю. Ты для меня — смысл жизни. Если посчитаешь, что во мне больше нет необходимости, я спокойненько отправлюсь на тот свет, поняв, что свою миссию выполнила.

— Перестань мне нервы мотать. Я за Дениса выйду замуж, и тебе придется с этим смириться.

— Лучше долго искать, чем долго жалеть, — моментально парировала Светка.

— Я слишком долго искала и уже сделала свой выбор.

— Хорошо, хозяин — барин.

Светка упала мне на грудь и вновь зарыдала:

— Анька, я тебя боюсь потерять, понимаешь?! Я этого подлеца обязательно полюблю. Вот увидишь, полюблю.

Не выдержав, я заплакала тоже.

— Светка, милая, прости меня за все. Прости. Не держи на мня зла за мой язык. Я сама не ведала, что говорила.

Наплакавшись вдоволь, мы успокоились и заулыбались.

— Улыбаться-то особо нет причин, — подавленным голосом сказала Светка. — Я, конечно, должна была рассказать тебе обо всем раньше, но не могла. Ты была слишком слаба, и я не хотела тебя расстраивать, а уж тем более говорить об этом при Денисе.

— Не тяни резину, что случилось?

— Понимаешь, пока ты была черт-те где, нас обворовали.

— Как?

— Я была на киностудии. Приехала — замки взломаны…

— Что пропало?

— В том-то и дело, что все осталось на своих местах. Пропали только деньги.

— Какие?

— Те, которые я упорно уговаривала тебя отправить в швейцарский банк, но ты категорически не хотела. Я же тебе говорила, что все нормальные люди хранят деньги только в этом банке. Это же не совковый банк, там никто не кидает. Я всегда знала, что такую сумму хранить дома очень даже рискованно. Ты же хотела купить загородный дом, но все тянула с покупкой. Вот мы и дотянулись.

— Пропало все, что я заработала? — Я не знаю, как я умудрилась не потерять сознание.

— Все.

— Бог мой. А шубы, драгоценности?!

— Все осталось на своих местах. Словно кто-то знал об этой заначке.

— А кто знал? Ты да я.

— А Денис?

— Денис не знал.

— Точно?

— Точно. И даже если бы он знал, то никогда бы не притронулся к этим деньгам.

— Анна, ты в этом уверена?

— Света, этот разговор закончен. Я не желаю развивать эту тему. Денис о деньгах не знал, и он никогда не возьмет чужого.

— Дай бог, чтобы было так. Я тоже не пойму, почему кроме денег ничего не пропало. Например, драгоценности. Ведь шкатулка с бриллиантовыми украшениями стоит на самом видном месте. К ней никто даже не притронулся.

— Драгоценности не взяли, может, потому, что существует проблема с их сбытом?

— У воров такой проблемы нет.

— Хотя и деньги найти было нетрудно. Они ведь лежали в коробке из-под обуви в обувном шкафу.

— Ты уверена, что эту коробку нашли случайно?

— Ну конечно, если кроме меня и тебя об этой коробке никто не знал.

Светка округлила глаза и тяжело вздохнула:

— Ань, ты на меня-то не думаешь?

— Свет, у тебя как с головой? Если мы еще друг друга подозревать будем, тогда зачем нужно жить на этом свете?! Ты в прессу сообщила?

— Нет.

— Странно.

— Что — странно?

— Странно, что не сообщила. Ты же все используешь как рекламу.

— Нет, такие трюки я не использую. Не хватало, чтобы нас ограбили еще раз.

— Спасибо, что ты хоть это понимаешь. А в милицию заявляла?

— Нет. Ты же знаешь, что я на дух ментов не переношу. Да и когда они чего находили?..

— Тоже верно. Нужно поставить хорошие замки.

— Я уже об этом позаботилась.

— Молодец. Значит, теперь я нищая.

— Ну, не такая уж ты и нищая. Деньги — дело наживное. Заработаешь.

— Конечно, заработаю. Нужно уметь не только приобретать, но и терять.

— Анька, я так боялась тебе эту новость сообщить… Я сама когда об этом узнала, чуть не умерла. Я знаю, как ты деньги любишь, да и я их люблю. Их только дурак не любит. Их терять страшно, особенно когда они честно заработанные. Я хорошо помню, как у нас в стране обвалился рубль, когда нас всех в очередной раз кинули. Тогда многие стрелялись, вешались. У меня, правда, сумма была небольшая, но здоровья все равно много ушло. Я сейчас прекрасно понимаю твое состояние, только пойми, я ни в чем не виновата. Не могла же я их, как собака на привязи, целыми днями охранять.

— А тебя никто и не обвиняет. Ты на меня внимания не обращай. Меня сейчас слегка трясет. Вкалывала, вкалывала до седьмого пота, и на тебе!

— Ну что делать-то?

— А что делать? Уже ничего не сделаешь. Нужно зарабатывать дальше. Я еще никогда в жизни не теряла такие деньги. У меня их никогда и не было. Ладно, Свет, я устала. Позови Дениса. Я хочу пожелать ему спокойной ночи и лечь спать. У меня голова кругом идет. Слишком много всего для одного вечера.

— Наверно, пока не нужно было тебе это говорить. Дура я, дура, — не на шутку перепугалась Светка. — Разве ты теперь уснешь? Что я наделала!

— Усну. Ты сделала все правильно. Не стреляться же теперь из-за этих денег. Знаешь, я в последнее время столько всего пережила, что поняла: деньги — еще не самое главное. Главное — это здоровье и человеческая жизнь. Плевала я на эти деньги. Понимаешь, плевала.

Светка поцеловала меня в щеку и покатила свою инвалидную коляску к выходу. В палату вошел Денис и сел рядом.

— Света мне рассказала, что вас ограбили и что ты очень переживаешь.

— Все нормально.

— Она даже мне дала ключи от вашей квартиры.

— Что?

— Она мне дала ключи от вашей квартиры и сказала, что полностью мне доверяет.

— Правда?

— Правда. Она сказала, что я могу приходить в любое время, что я твой будущий муж и у нее нет оснований относиться ко мне плохо.

— Бог мой, да она исправляется!

Денис положил на тумбочку связку квартирных ключей и счастливо улыбнулся.

— Вот.

— Точно, она все замки поменяла.

— После такого ограбления, конечно.

— Денис, а зачем ты положил их? Если Светка дала их тебе, значит, это теперь твои ключи. Мои она мне даст тогда, когда я выйду из больницы.

Денис замотал головой и пододвинул ключи ко мне.

— Без тебя мне нечего делать в этой квартире. Без тебя мне нет смысла туда заходить.

— А когда поженимся?

— Когда поженимся, совсем другое дело. Я люблю тебя, Аня. Ты даже не представляешь, как сильно я тебя люблю.

— Я тоже тебя люблю, — грустно улыбнулась я и уже в который раз поняла, что МАКСА НЕ СТАЛО.

Глава 24

Этой ночью я не могла уснуть. Ворочалась, смотрела на мерцающий ночник и молча глотала слезы. Мне было жалко денег как таковых. Я плакала потому, что слишком много работала, недосыпала, недоедала и так и не смогла устроить свою жизнь. А кто-то просто пришел и просто забрал то, что трудно мне досталось. Я плакала еще и оттого, что мои близкие отказывались верить моим рассказам и, по всей вероятности, считали меня потерявшей рассудок. Я плакала потому, что МАКСА НЕ СТАЛО, что я люблю Светку, что я люблю Дениса. Что очень скоро мне придется выйти за ворота этой больницы и вернуться к прежней жизни — с досаждающими поклонниками, изнурительной работой и всеми сложностями мира шоу-бизнеса. Я плакала оттого, что в скором времени у нас с Денисом все будет очень даже хорошо и мы проведем вдвоем много замечательных дней и ночей. Мой талант несет счастье совершенно незнакомым людям, а Денис должен принести счастье мне. Ведь я имею полное право быть счастливой и обязательно ею буду.

Неожиданно я почувствовала знакомый запах дешевого табака. Этот неприятный запах возвращал меня к тем страшным событиям, которые мне пришлось пережить. Какая-то тень мелькнула за шторкой открытого окна. Мне показалось, что я схожу с ума.

Я села на кровать и стала всматриваться в тень, которая, как мне казалось, пряталась за шторкой.

Запах становился сильнее, словно кто-то специально испытывал мои нервы.

— Кто там?! — тихо спросила я и тысячу раз пожалела о том, что не закрыла на ночь окно.

Естественно, ответа не последовало.

— Эй, кто за окном?! — крикнула я, но ответом была зловещая гробовая тишина.

— Никого, — сказала я сама себе и, борясь с охватившим меня ужасом, взяла с тумбочки ключи и, прихрамывая, выскочила в коридор. Очутившись в коридоре, я ощутила, как на моем лбу заструился холодный пот. К счастью, на месте дежурной сестры никого не было. Открытая тетрадь, лежащая на столе, говорила о том, что сестра отлучилась и может появиться в любую минуту. Это значит, что я должна спешить.

С трудом одолев несколько лестничных пролетом, я оказалась у открытой двери приемного покоя. Дежурный врач о чем-то оживленно беседовал с медсестрой. Миновать их было невозможно.

Оставалось только надеяться, что рано или поздно их что-то отвлечет или они покинут свой пост.

Я молилась, чтобы никто не обнаружил меня.

Спустя какое-то время дежурный врач посмотрел на часы и удалился в самую дальнюю комнату. Медсестра откровенно зевнула и последовала за ним. Я бросилась к двери, с трудом открыла тугую задвижку, на которую она была закрыта, и выбежала на улицу. Я постоянно оглядывалась назад. Мне казалось, что тот, кто стоял за шторкой, обязательно будет меня преследовать. Я даже чувствовала запах дешевого табака, он волочился за мной по пятам и обволакивал все мое тело.

— Бог мой, так и до психушки недалеко, — прошептала я и ускорила шаг.

Я прошла целый квартал и все больше чувствовала головокружение и слабость. Наконец появилось такси. У своего дома я была ровно в три часа ночи. Я отдала таксисту сто рублей, которые мне оставила Светка, и зашла в свой подъезд.

Пока я поднималась в лифте, сбивчивые мысли одна за другой мелькали в моей голове: вот я сейчас окажусь в своей комнате, и закончится этот кошмар… завтра же выйду на работу, и сразу же изменится все, буквально все. Я продолжу сниматься в фильме. Моя нынешняя болезненность придает мне определенный шарм… Завтра я извещу Дениса о том, что я хочу, чтобы он был рядом и самое время подумать о свадьбе. О настоящей, шумной, веселой свадьбе, такой, какие показывают в фильмах…

Все это будет завтра, а до завтра нужно дожить…

За дверью звучала тихая музыка. Я обрадовалась, что Светка не спит. Да и как она может спать, если я наговорила ей столько обидных вещей! Возможно, она решила загладить боль старым и проверенным способом. Включить музыку и немножечко выпить… Бесшумно открыв дверь, я вошла в коридор и услышала пьяный Светкин смех, а затем громкие мужские стоны. Бог мой, неужели Светка заимела любовника? Вот это да! И как я раньше не догадалась! Я не хотела ее смущать и спряталась за шкаф, чтобы улучить момент и незаметно пронырнуть в свою комнату. Слегка высунув голову, я заглянула в Светкину спальню. На кровати лежала голая Светка и гладила по точно такой же голой спине… Дениса, который лежал сверху, блаженно стонал в ожидании мощного оргазма. Меня будто приковало к полу. «Здорово шутит судьба, — подумала я. — Обхохочешься».

Совершенно опустошенная, я смотрела на это страстное соитие и чувствовала, как всю меня заливает боль. Боже мой, как же больно, как больно!

Я не чувствовала ни любви, ни ненависти. Только боль, острую, пронизывающую боль. Это было невыносимо. Я знала, что я не первая и не последняя, кто попадает в такие ситуации, но я не могла решить, что же для меня важнее — Светка, Денис или собственная гордость. Прямо на моих глазах все рушилось. Я теряла Светку, я теряла Дениса, я теряла дружбу, любовь и все, что бережно хранила в тайнике своего сердца. Если бы я увидела его с кем-то другим… Если бы… Тогда бы все было совсем по-другому… По-другому… Я потеряла его часть. Я потеряла часть Светки. Я не знала, нужна ли мне часть Светки и часть Дениса и лучше ли иметь их части, чем вообще ничего не иметь. Да разве они будут уважать меня, зная, что я смирилась с этим?! Видно, права была Светка, когда говорила, что мужик — кобель и его нельзя оставлять даже на минуту без присмотра. Что это — случайный, ничего не значащий секс или секс по любви?

Когда Денис испытал оргазм и завопил на всю квартиру, я подумала, что так громко он не кончал даже со мной. Что же так смогло его завести?

Недвижимая женщина-инвалид или сам факт измены?! К моему горлу подступил комок. Возможно, немногим позже я должна буду принять любое оправдание, которое он придумает, а возможно, и нет.

А Светка? Как она могла так поступить со мной? Ведь это была моя единственная подруга.

Мы дружим уже много лет, и я всегда, всегда дорожила нашей дружбой. Близкая дружба между женщинами возникает в основном в молодости.

После тридцати заводить новых подруг становится все труднее и труднее. Или они в большинстве своем замужние, полностью растворившиеся в своих мужьях и семьях, или в них не находишь интересов, сходных с твоими. Одинокая женщина редко может быть подругой замужней. Замужние всегда стараются избавляться от таких подруг. Их считают неудачницами, охотницами за чужими мужьями. Их жалеют даже тогда, когда они сделали блестящую карьеру, зарабатывают большие деньги, да и вообще неплохо себя чувствуют. Одинокие преуспевающие женщины, в свою очередь, жалеют замужних, живущих по принципу «пусть хоть и плохонький, но у меня есть муж». Им не нужен плохенький, у них слишком высокий уровень притязаний. Они достаточно смелые, уверенные в себе.

Светка и Денис улыбались, тяжело дышали и смотрели друг на друга уставшими, но такими счастливыми глазами. Я стояла на ватных ногах, с посиневшим лицом, в ночной рубашке и не верила тому, что видела.

Пройдет время, и я буду воспринимать измену некогда дорогих мне людей менее болезненно.

С каждым днем я буду любить Светку и Дениса все меньше и меньше, а потом в моем сердце не останется ничего — ни боли, ни любви. Я стану другой. Видимо, по жизни мне предписано одиночное плавание, так что ж, я буду следовать предписанию. Я думала, что Денис другой, а он оказался как все… Я думала, что Светка другая, а она оказалась как все… Я буду одна, и никому не удастся причинить мне новую боль. Никому.

— Ты был просто великолепен, — промурлыкала Светка пьяным голосом и положила свою голову на плечо развалившемуся на кровати довольному Денису. — Я люблю тебя. Я хочу, чтобы тебе со мной было еще лучше, чем сейчас.

— Лучше уже просто некуда. Я и подумать не мог, что женщина с недвижимыми ногами может вытворять в постели такое, да еще и научить меня новым премудростям секса.

— Представь, какой я была заводной, когда у меня двигались ноги…

— Не представляю.

— А ты представь. Анька никогда не была страстной. Она холодная и даже ленивая. Все ее мужики жаловались на ее холодность. Они никогда не смогли испытать с ней истинного наслаждения. А я не люблю однообразия и всегда искала новых ощущений, а порою любила почувствовать легкую боль, которая еще больше обостряет чувственность.

— Мы с тобой спим каждую ночь после того, как исчезла Анна. Ведь у нас с тобой все началось именно в день ее исчезновения. Ты позвонила, я и примчался… Но ты знаешь, мне с тобой интересно не только в постели. Я никогда в жизни не видел женщину умнее тебя. С тобой можно говорить обо всем, и ты всегда поражаешь меня своими неожиданными выводами, которые вроде бы были очевидны, но никогда не приходили мне в голову.

— Это ты о чем?

— О краже, которую ты придумала. Я ведь с самого начала был против, но ты убедила меня в том, что нам с тобой деньги пригодятся намного больше, чем Анне. Сколько ты взяла?

— Триста пятьдесят тысяч долларов.

— Приличная сумма.

— А никто и не спорит.

— Ты перевела их в швейцарский банк?

— Сегодня утром. Я открыла счет на свое имя. Так что теперь я невеста с нормальным приданым. Я на всякий случай спрятала документы на квартиру.

— Зачем?

— Ну как зачем? Чтобы Анна не вздумала ее продать.

— А она что, хотела ее продать?

— Пока нет. Но всякое бывает. Квартира в центре стоит сумасшедших денег. Мало ли как подействует на нее известие о краже. Нам надо не допустить, чтобы она вышла из больницы.

— Каким образом? Ее уже скоро выпишут.

— Я договорилась с главным врачом психиатрической лечебницы. Завтра я ее уговорю, чтобы он ее посмотрел. Она расскажет ему интересную сказку про дом, где оживают покойники, и он сразу поставит ей соответствующий диагноз. Мы положим ее в психиатрическую лечебницу, где ее напичкают лекарствами и признают недееспособной. Я оформлю над ней опекунство и выставлю квартиру на торги. Ты даже не представляешь, за какие деньги она уйдет!

— Тебе не кажется, что это слишком жестоко?

— Не кажется. Ты же сам видел, она сошла с ума. Рассказывает массу небылиц про какой-то дом с привидениями. Самое страшное, что она сама верит в то, что говорит.

— А может, она села на наркотики?

— Не думаю. У нее нет ломки. Скорее всего после автомобильной аварии она тронулась. Ее обязательно нужно положить в дурик, сейчас от нее можно ожидать чего угодно. Ведь все, что принадлежит ей, должно было принадлежать мне, на ее месте должна была быть я, ты же прекрасно это знаешь. Это мой дом, мои деньги, мой успех, моя карьера, а ты мой мужчина.

«И правда, лучше бы мне сойти с ума», — подумала я и рассеянно огляделась. В приоткрытую дверцу шкафа я увидела охотничье ружье, которое я купила, прямо перед своим похищением и собиралась подарить Денису в день его рождения. Денис был страстным охотником и мечтал приобрести новое ружье. На полочке лежала красивая коробочка с патронами, которую я даже обвязала красным бантиком… Господи, какая дура… Надо было этот бантик привязать на конец Дениса… На нем он смотрелся бы более романтично.

— Света, мы, наверно, с тобой подлецы, — виновато сказал Денис и поцеловал Светку в лоб.

— Мы не подлецы, мы просто боремся за свою любовь, а я хочу вернуть то, что принадлежит мне по праву. Денис, ты меня любишь?

— Да. Ты необыкновенно притягательная женщина. Очень умная. Ты найдешь выход из любой ситуации. И почему раньше ты меня не любила?

— Я любила тебя всегда, с той самой минуты, когда увидела в первый раз. Именно поэтому я так и бесилась.

— Господи, и почему я не разглядел тебя раньше. Ведь видел, когда ты была ходячая, как вслед тебе загорались глаза мужчин. Ты очень сексапильная женщина. Они это чувствуют даже сейчас, когда у тебя проблемы с ногами. Я буду тебя ревновать.

— А я буду хранить тебе верность, — захихикала Светка.

Денис сел и налил в бокалы шампанское.

— За нас, — сказал он.

— За наше будущее, — добавила Светка.

— Чтобы все получилось.

— Не сомневайся, — довольно уверенно сказала Светка и сделала глоток. — Ты даже не представляешь, какая женщина тебе досталась. Я не бестолковая курица вроде Анны. Я стопроцентная женщина. А сумасшедшим место в психушке. Мы перед ней ни в чем не виноваты. Мы не виноваты, что она спятила от собственной известности. Каждый месяц я буду «подогревать» главного врача, а он будет прописывать ей сильные транквилизаторы и шоковую терапию. Поверь, ее надолго не хватит. Не думаю, что она пролежит там до старости. Нет. Я заплачу за то, чтобы ее уничтожили лекарствами в течение года.

— Ты такая сильная…

— А ты как думал!

— Ты женщина с большой буквы… Когда мы будем жить вместе, я готов помогать тебе во всем. Я буду давать тебе полную свободу и независимость, я буду вести хозяйство сам. Тебе ничего не придется делать. Я буду возить твою инвалидную коляску и буду делать это с гордостью.

— Не неси бред. Меня всегда раздражали мужчины в фартуке и на кухне. И никогда не думай о том, что я инвалид. Я нормальная самостоятельная женщина, и я буду удивлять и восхищать тебя еще больше, а ты с каждым днем будешь любить меня все сильнее. У нас с тобой будет хороший секс и хороший брак, потому что хороший секс — абсолютно незаменимый компонент счастливого брака.

Я тихонько открыла коробочку с патронами и зарядила ружье. Этому меня научил Денис… Сам… На охоте. Одной рукой обнимал, говорил ласковые слова, а другой вставлял патроны. Я еще всегда поражалась, как лихо это ему удается делать одной рукой. Он смеялся, крепко меня целовал и говорил, что я женщина с большой буквы, а для женщины с большой буквы он сделает все что угодно.

Так, вот патроны… Эту штучку сюда, а этот рычажок вот сюда… Замечательно. Выйдя из-за шкафа, я встала в дверном проеме и процедила сквозь зубы:

— Вон отсюда. Оба… Я все слышала.

— Анна, — испуганно произнес Денис и закрыл руками свое мужское достоинство. Светка покраснела до кончиков ушей и накрыла свое голое тело простыней до самого горла.

— Вон отсюда!

Они лежали не пошелохнувшись. Я усмехнулась и нажала на курок. Пуля попала в стену. Я не дура, чтобы их убивать и потом сесть в тюрьму.

Сидеть из-за людей, которые меня жестоко предали, равносильно безоговорочному поражению.

Денис быстро подскочил и начал одеваться.

— Ань, ты что творишь?! Тебя же посадят! В тюрьму решила загреметь?!

— Мне все равно. Вон отсюда!

Денис кинул вещи Светке. Она принялась одеваться, руки ее дрожали.

— Ань, ты что слышала-то? — лепетала она. — Это же была шутка. Мы шутили. А то, что мы в одной постели очутились, так ты это в голову не бери. Я же тебе говорила, что мужик по своей природе кобель и за ним нужен глаз да глаз. Так вот, пока тебя не было, я решила за Денисом присмотреть. Уж пусть лучше со мной, чем с кем-нибудь другим. Я ж какая-никакая, а своя.

Но я их не слушала, да и не хотела слушать.

Посмотрев на перепуганную Светку, я перевела взгляд на взволнованного Дениса:

— Ты достал ее из коляски, чтобы положить на кровать, теперь сделай обратное. Я проделывала это на протяжении долгого времени, регулярно. Я ее обслуживала, потому что она не в состоянии обслужить себя самостоятельно. Теперь это будешь делать ты. Ты еще не знаешь, как тяжело ухаживать за женщиной-инвалидом. Ты узнаешь об этом позже. Я никогда не нанимала сиделок, я ухаживала за ней сама. А теперь пошли вон, оба. Даю вам ровно минуту и стреляю.

Денис быстро взял Светку на руки и посадил в коляску. Затем так же быстро ее обул и, облачившись в свои ботинки, постоянно оглядываясь на ружье, вывез ее за дверь.

Как только за ними дверь с грохотом закрылась, я накинула дверную цепочку, ноги мои подкосились и я, рухнув на пол, громко заревела.

Глава 25

Я не знаю, как я выжила, но я выжила, потому что должна была это сделать. Я даже не знаю, сколько времени я не выходила на улицу, не отвечала на телефонные и дверные звонки, не спускалась в магазин и ни разу не включала телевизор. Я прошла через испытание изменой, а это очень страшное и жестокое испытание. Я потеряла двух дорогих мне людей, дороже которых у меня не было на всем белом свете. У меня не стало единственной и любимой подруги, у меня не стало единственного любимого человека. Я осталась одна. ОДНА. Я знала, что я обязана перешагнуть через личную драму и ни в коем случае не сломаться. Чтобы не перестать себя уважать. Я знала, что теперь мне придется ЖИТЬ ОДНОЙ. Я пыталась поверить в то, что жизнь не кончается, что она только начинается, и начинается с чистой, незапятнанной страницы…

Я должна полностью уйти в работу, чтобы забыться, отвлечься от дурных расслабляющих мыслей. Я вспоминала героиню фильма «Москва слезам не верит». Ее тоже предал любимый. Она осталась с грудным ребенком на руках и состоялась как личность. У меня нет ребенка, значит, мне легче, значит, мне намного легче, чем ей. Эту боль надо перетерпеть. А я умею терпеть.

Я смотрела на свое осунувшееся лицо, и это не пугало меня. Я уже вдоволь наплакалась, мне стало казаться, что у меня закончились слезы. Наверно, у каждого человека свой лимит слез….

Необъятный интересный мир нельзя закрыть лоскутом моей несложившейся личной жизни. Я понимала это и не позволила себе отдаться депрессии с потухшими глазами. Я знала, что должна продолжать жить.

Я хотела быть счастливой.

Все последнее время я никогда не была в квартире одна. Я всегда была со Светкой. Теперь я пыталась привыкнуть жить одна. В своем затворничестве я никак не могла уснуть по ночам. Я беспрестанно мерила шагами пустую квартиру и однажды включила телевизор. Шел фильм с моим участием. Я села на пол и разревелась. Потом я принялась рассматривать Светкины вещи. Меня переполняло чувство жалости к себе, и мне не с кем было им поделиться. Я рассматривала ее портрет и вспоминала то время, когда мы вместе ехали в поезде в Москву из своего провинциального городка и мечтали иметь хоть какой-то угол и хоть какую-то работу. Мы ехали в общем вагоне и с надеждой смотрели в окно. Я нашла фотографию, где нас двое. Я стою в длинной рубашке и рваных джинсах. Светка в сексуальном платье с люрексом с очень откровенным вырезом. Она выставила ногу вперед и засунула палец в рот, словно порнозвезда. Нас фотографировал незнакомый парень на перроне по приезде в Москву. Мы самым наглым образом ему всучили фотоаппарат и начали позировать. Тогда я жутко стеснялась из-за Светки и сказала ей, что она ведет себя вульгарно. Светка громко смеялась и говорила, что все мужики обыкновенные самцы и мы должны вызывать у них нормальный природный рефлекс. А затем мы принялись штурмовать Москву и прошли трудный путь от коммуналок, общежитий, ночевок на вокзале до квартиры в самом центре Москвы напротив храма Христа Спасителя. Когда нам было трудно и кто-то из нас опускал руки, чувствуя себя лимитой, и хотел вернуться обратно, другой не давал ему это сделать и помогал вылезти из дерьма, не потеряв собственного достоинства. Мы ничего не боялись, потому что нас было двое и все невзгоды и неприятности мы делили поровну…

Эх, Светка, Светка… Я закрыла альбом и вышла из Светкиной комнаты.

Я вдруг открыла в квартире все шторы, посмотрела на величественный храм Христа Спасителя и поняла, что больше не могу сидеть дома. Я оделась, нацепила на нос темные очки, чтобы никто меня не узнал, и спустилась в небольшое уличное кафе, находящееся рядом с моим домом. Заказав пышный омлет и душистый кофе, я вдруг поняла, что готова вступить в новую жизнь, где я одна. ОДНА.

Неожиданно рядом со мной появилась чистенькая, аккуратно одетая бабулька. Она наклоняется ко мне близко-близко и тихо спрашивает:

— Вам помочь?

— Что?

— Вам помочь?

— А с чего вы взяли, что мне нужна помощь?

— Вы прячете свои глаза, а ваша неестественная бледность говорит о том, что у вас большое несчастье и вы очень страдаете.

— Вы что, гадалка?

— Нет, — совершенно спокойно ответила бабулька. — Я просто очень люблю людей.

— Любите людей?

— Да. Все люди добры и все неповторимы, просто мы разучились сострадать и переживать друг за друга.

Неожиданно меня прорвало. Я попросила бабульку сесть, сняла очки, сказала, кто я такая, и, плача, рассказала про свою жизнь. Я спрашивала, как мне научиться жить одной, как выгнать из памяти нехорошие воспоминания и не страдать от одиночества. Бабулька внимательно меня слушала и ни разу не перебила.

— Вы плачете, потому что боитесь одиночества? — спокойно спросила она.

— Боюсь. А кто ж его не боится?..

— Я.

— Вы?

— Ну да. Я двадцать лет живу одна и прекрасно себя чувствую. В молодости я была женой, а когда муж ушел к другой, стала любовницей женатого мужчины. Мне не понравилось ни то, ни другое. Из двух зол я предпочла третье. Я стала жить с одиночеством.

— И вы его не боитесь?

— Нет. А разве вам неинтересно с самой собой?

— С самой собой?

— Ну да. Тем более вы известны. А известные люди, как правило, одиноки. Счастье не торопится взять их под свое крыло, хотя некоторым везет…

Я замотала головой, надела черные очки и чуть было не забилась в истерике.

— Я не люблю одиночество… Я ненавижу одиночество. Я боюсь одиночества…

— А вы полюбите, ведь оно совсем не страшное, а даже очень симпатичное. Неужели смысл жизни заключался только в любимом человеке?

— Да нет. Я пахала как лошадь и, наверно, уделяла ему слишком мало времени. У моей подруги его было намного больше.

— Вам незачем себя винить и считать свою жизнь законченной. Мне семьдесят, и я считаю, что она только начинается. У меня погиб единственный сын, а моей пенсии не хватает даже на то, чтобы оплатить коммунальные услуги. Вот мне и приходится то просить милостыню, то мыть посуду в этом кафе. Я не отчаиваюсь. Я надеюсь на лучшее. А вам вообще незачем отчаиваться, ведь у вас есть любимая работа, признание, уважение публики… Когда-то я часто бывала в театре, а теперь билеты мне не по карману.

— Оставьте мне телефон, я буду присылать вам билеты на каждый свой спектакль.

— Спасибо.

Женщина написала мне свой телефон и протянула сложенный листок бумаги.

— Теперь вы должны думать только о себе, ни в чем себе не отказывать, научиться себя баловать и жить с собой в ладу. Вы не одна. Теперь вас двое. Вы и одиночество. Вы должны заботиться о нем, а оно будет заботиться о вас. Я уверена, что у вас все получится. Вот увидите. А что касается мужчин… Они так непостоянны… Значит, он был не ваш. Ваш никогда вас не предаст и не ляжет в постель с вашей подругой. А что касается вашей подруги… Значит, она никогда не была подругой… Подумайте об этом. Рядом с вами были совершенно чужие люди, и как хорошо, что все открылось сейчас, потому что дальше могло быть намного хуже.

Посмотрите на себя, вы совершенно ослабли от слез и плохих эмоций, а на улице прекрасная погода. Солнышко. Вон как слепят лучи от куполов храма. Вы живете где-то недалеко?

— В соседнем доме.

— Вы уже счастливая.

— Счастливая? Почему?

— Потому что в Москве нет места красивее, чем это! Вы и сами красивы. Посмотрите, на вас обращают внимание мужчины.

— Мужчины?!

— Ну да. Вы должны представить, что вам снова двадцать.

— Двадцать?!

— Ну, восемнадцать. Весь мир лежит у ваших ног. Весь мир. Так покоряйте его, покоряйте! И не вздумайте искать счастье, оно этого не любит. Если вы будете его искать, оно обязательно будет от вас убегать, играть с вами в прятки. Счастье само вас найдет, вот увидите. Вы должны отодвинуть все плохое в дальний уголок души и понять, что жизнь продолжается. Вы должны начать новую жизнь, и вы увидите, что она будет намного интереснее, чем предыдущая. Намного. Вы не должны затаивать горечь. Вы должны быть щедры и не помнить обид.

— Спасибо, — прошептала я, сдерживая слезы, и встала со своего места.

Я шла, не думая о маршруте, я шла в новую жизнь. Жизнь, где не будет его. В жизнь, где не будет ее. Где будет свобода. Я иду в новую жизнь, которую я начинаю с нового, чистого листа. Я иду в жизнь, где я буду свободна.

Глава 26

Я смогла, я победила, у меня получилось. Я с большим энтузиазмом приступила к работе. Когда я давала очередное интервью и меня спрашивали, может ли женщина прожить без мужчины, я всегда отвечала, что запросто. Главное, полагаться только на себя и на свои силы. Я умею зарабатывать деньги, а если потечет кран, вызову слесаря; я могу завести себе любовника, который с большим удовольствием будет исполнять все мои постельные прихоти.

У меня появилось много новых знакомых женщин, которые в один голос твердят о том, что успешная карьера создается только за счет неустроенной личной жизни. Они считают, что в браке слишком много обязанностей и совсем нет прав. Они никогда не относили себя к феминисткам. Упаси господи. Нет! Они просто не хотят выходить замуж за человека, который не принимает их стиль жизни и считает, что женщина только хранительница семейного очага. Мои знакомые довольно сильные и довольно успешные, вполне состоявшиеся. Они плюют на общепринятую мораль и не хотят выходить замуж только для того, чтобы быть как все. Они состоявшиеся, не боятся старости.

Я никогда не забывала бабульку из кафе, которая, по большому счету, вернула меня к жизни.

Я покупала билеты во все театры на все спектакли и посылала ей их со своим рекламным агентом.

Бабулька вытирала слезы, передавала мне кучу приветов, желала добра и извинялась за то, что она не в состоянии ходить на несколько постановок в день, поэтому потихоньку приторговывает билетами и имеет довольно приличную прибавку к пенсии. Я не обижаюсь, я только радуюсь и покупаю билеты на еще большую сумму. Это так прекрасно — облегчить человеку жизнь. Господи, как же это прекрасно! Продавать театральные билеты лучше, чем просить милостыню, легче, чем мыть посуду в кафе. Уж мы-то с ней знаем, что одиночества не нужно бояться, с ним можно дружить, оно совсем не такое страшное, как его малюют. Оно по-своему прекрасное.

Я не видела Светку и не видела Дениса. Я ничего о них не слышала. Зачем? Их просто не стало. Я теперь даже не верила в то, что они когда-то были. У них были деньги в швейцарском банке, эти деньги им были нужны больше, чем мне. Простила ли я их? Нет, не простила. Может быть, со временем — да, но только не сейчас, сейчас еще слишком рано. В душе жила затаенная боль…

Иногда я просыпалась в холодном поту, потому что видела во сне тот дом, в котором оживают покойники. Я пыталась его найти, но ничего не получалось, и я пыталась убедить себя, что все, что было — просто дурной сон. Единственное, что я твердо знала — МАКСА НЕ СТАЛО. И что он был… Он был. Просто жизнь — такая подлянка.

Она подстроила так, что ЕГО НЕ СТАЛО.

А однажды в мою дверь позвонили. Я ее открыла и увидела Елену Михайловну, ту самую, из того страшного дома и точно такой же страшной жизни.

— Елена Михайловна?!

— Я, — взволнованно ответила женщина и опустила глаза.

— Как вы меня нашли?

— Странно было бы не найти. Ты такая известная. Добрые люди подсказали.

— Ой, простите, проходите, я так растерялась, что держу вас за порогом.

Елена Михайловна испуганно посмотрела по сторонам.

— Да вы не бойтесь, я одна. Я живу одна.

— А почему одна? У тебя же есть любимый человек.

— Так получилось, что его нет. Вернее он есть, но он счастливо живет с другой женщиной. Хотя я не знаю, счастливо ли… но все же думаю, что да. Вы проходите.

— Спасибо. У тебя все так со вкусом.

Заметив ее волнение, я налила ей полную рюмку хорошего коньяка.

— Давайте выпьем за встречу. Как вы там?

— Нормально.

— Как Лешик?

Домработница заметно побледнела и трясущимися руками поднесла свою рюмку ко рту.

— Лешика похоронили.

— Он что, умер?

— Его убили.

— А он не ожил?

— Нет, — испуганно ответила женщина и затрясла головой.

— Вы уверены?

— Конечно. Я сама провожала его в последний путь.

— Странно.

— Что странно?

— Странно то, что в доме закончился эликсир бессмертия.

— А что это такое?

— Это то, что изобрел пахан. Неужели он такой жадный, что пожалел своего зелья для собственного сына?

— Да не было у него никакого зелья.

— Было.

Елена Михайловна не стала со мной спорить.

— Анна, я ушла из дома.

— Как?

— Просто решила начать новую жизнь.

— Это правильно.

— Я, конечно, понимаю, что ты вправе мне отказать, потому что я палец о палец не ударила для того, чтобы тебе помочь, когда ты была в критической ситуации. Но я хочу тебя попросить помочь мне найти недорогое жилье. Я так давно не была здесь, что даже не представляю, с чего начать. Если ты мне откажешь, я не обижусь и больше никогда тебя не побеспокою.

— Елена Михайловна, а как вы ушли, ведь из этого дома можно было уйти только мертвым?

— Я ушла.

— Как?

— Мне разрешили. Я слишком много лет прослужила там верой и правдой. Мне дали право уйти.

— Оказывается, пахан бывает благородным…

— Оказывается, бывает. Ты мне поможешь?

— Помогу. Вам не нужно искать жилье.

— Почему?

— Потому что вы можете жить у меня.

— У тебя?

— Ну да. Заниматься хозяйством у меня просто нет времени, и если у вас есть желание, вы можете у меня жить и работать. Я буду вам хорошо платить. У вас будет своя комната.

— Ты хочешь поселить меня у себя?

— Ну да.

— Почему?

— Я же сказала, что совсем не справляюсь с хозяйством, да и вдвоем веселее.

— Но ведь когда я могла тебе помочь, я не помогла… Почему ты идешь мне навстречу?

— Кто старое помянет… Вы согласны?

Женщина достала платок и вытерла слезы.

— Я буду счастлива служить тебе верой и правдой. Быть может, именно так я смогу искупить свою вину. Только у меня одно условие.

— Какое?

— Я буду работать за бесплатно. Мне не нужно никаких денег.

— За бесплатно?!

— Да. Я не возьму за работу ни копейки.

Мы долго разговаривали, и наконец я решилась:

— Я хочу знать, где находится дом.

— Зачем?

— Я хочу наказать виновных. Из-за них в моей жизни все пошло наперекосяк.

— Не связывайся. Постарайся забыть.

— Не могу. Зло должно быть наказано.

— Оно бывает наказано только в кино и в книгах.

— Я хочу знать, где дом.

Елена Михайловна достала из сумочки листок, что-то написала и отдала его мне.

— Не нужно ничего делать. Второй раз ты не выйдешь оттуда живой.

— Я подумаю, — ответила я и ушла спать.

Спала я очень крепко, без плохих сновидений, а проснувшись, почувствовала запах ароматного кофе, жареного хлеба и аппетитной яичницы. Мне даже показалось, что я вернулась в детство, где моя милая мама готовила мне вкусный завтрак, заплетала косички и провожала в школу. Я сладко потянулась и пошла на кухню. Елена Михайловна ласково улыбнулась и пригласила меня к столу.

— Ничего, что я уже начала хозяйничать?

— Замечательно!

— Ты выспалась?

— Я выспалась и чувствую себя просто отлично. Тем более такой вкусный завтрак.

— Ничего особенного. Сготовила из того, что было под рукой.

— А под рукой было мало. Холодильник у меня, как всегда, пустой.

— Постараюсь его заполнить. Обед будет вкусный, это я обещаю.

— Так не пойдет. Я могу растолстеть, — весело рассмеялась я, а сама подумала, что как бы хорошо ни относилась ко мне эта женщина, она всегда будет мне напоминать о том страшном доме.

— Что-то не так? — Елена Михайловна уловила мой взгляд и растерялась.

— Все хорошо. Все очень даже хорошо, — успокоила я ее.

Уходя из дома, я достала из шкафа заряженное ружье, аккуратно завернула его и взяла с собой.

Глава 27

Я вела машину, смахивала слезы и старалась привести в порядок свои мысли. Я знала, что пахана не убьешь, бесполезно. Он вновь оживет. Но я не смогла смириться с тем, что надо мной надругались. Я хотела отомстить за то, что это грубое вторжение разрушило мою личную жизнь, за то, что у меня нет подруги, нет любимого человека, за подорванное здоровье, больную психику и, конечно же, за то, что МАКСА НЕ СТАЛО. В моем багажнике лежало заряженное ружье, и это приятно грело душу. Если обо мне некому позаботиться, я позабочусь о себе сама.

Когда до дома осталось совсем немного, я сунула листок со схемой в карман, съехала с дороги, поставила машину так, чтобы ее не было видно, взяла ружье и пошла пешком. В ста метрах от дома я села в кусты и стала ждать. Наконец послышался шум подъезжающей машины. Я ощутила, как застучало мое сердце. Наверно, со стороны это выглядело довольно смешно, словно я решила поиграть в заказного убийцу, только позабыла о том, что вместо винтовки с оптическим прицелом у меня обыкновенное охотничье ружье.

Неподалеку остановился тонированный джип, который точно так же, как и я, съехал с дороги, исчез за деревьями, но мне был виден как на ладони. «Так, это становится интересно», — мысленно отметила я. И тут из джипа вышел… МАКС, одетый в черную майку и черные штаны. В его руках была снайперская винтовка. Не заметив меня, он прокрался к дубу, который стоял у высокого забора, огораживающего дом. Я подумала, что Светка была совершенно права, собираясь отправить меня в психушку.

Не чуя под собой ног, я бросилась следом за Максом. Макс повернулся в мою сторону.

— Привет, Макс, — сказала я и наставила на него ружье.

— Привет, — ответил он, глядя на меня обезумевшими глазами.

— Хорошо выглядишь.

— Ты тоже. Не изменилась.

— Как же не изменилась! Сейчас я ухоженная женщина, такая, какой была всегда. А тебя каким ветром сюда занесло?

— Да так, мимо проходил. А ты?

— Я тоже.

— А ты чего с винтовкой?

— А ты чего с ружьем? Да убери ты от меня это ружье! Оно у тебя заряженное?

— А как же.

— Тогда тем более убери. Что ты его на меня наставила?!

— А ты что, ожил?

— Господи! Да я и не умирал.

— Не умирал?

— Нет. Так ты уберешь это гребаное ружье или нет?!

— Уберу.

Я убрала ружье и уставилась на Макса, словно на привидение. Ведь я точно знала, что его не стало.

— Макс, ты точно не умирал?

— Да нет. Ты такие вопросы задаешь, ей-богу. Не видишь, что я живой?!

— Да кто тебя знает. В этом доме все оживают.

— Если не веришь, можешь меня потрогать. Я не холодный. Я теплый.

— Можно?

— Можно.

Я подошла к нему и потрогала за пенис. Макс шарахнулся в сторону и тяжело задышал.

— Ты что, совсем с ума сошла?!

— А ты что шарахаешься, будто он у тебя из золота сделан? Что-то он у тебя никакой… Вроде бы уже столько времени прошло после той аварии.

— А с чего он сейчас должен быть какой?

— У нормального мужика он должен быть всегда в боевой готовности.

— Я не знаю, что за мужики тебе попадались. Наверно, все с отклонениями.

— Такое отклонение можно простить. А ты что здесь прячешься, а в дом не заходишь?

— Не приглашают.

Макс нервно посмотрел на часы и почесал затылок.

— Послушай, Анна, у меня сейчас одно важное дело. Ты езжай домой. Я обязательно тебе позвоню. Как только освобожусь.

— Не позвонишь. Если ты тогда жив остался, почему не позвонил?

— Времени не было. Ты бы ехала, а?

— А какое у тебя дело?

— Ничего особого. Мне нужно залезть на тот дуб и стрельнуть пахана.

— Бесполезно. Он завтра же оживет.

— Анна. Он в это время сидит на балконе, обедает и разговаривает по мобильнику. Я могу опоздать.

— Хорошо. Я тебя подожду.

— Подождешь?

— Подожду. Я тебя больше никуда и никогда не отпущу.

— Это почему?

— Потому что сейчас я живу одна и недополучаю то количество оргазмов, которое мне положено.

— Чокнутая!

Макс покрутил пальцем у виска, закинул на плечо винтовку и полез на дерево.

— Может, тебе подсобить? — на всякий случай поинтересовалась я. — Я ведь не пустая, а при оружии.

— Слушай, заткнись, а! И откуда ты взялась на мою голову! Сейчас все дело запорешь. Шла бы ты в кино сниматься…

Минут через десять Макс слез, схватил меня за руку и потащил к машине.

— Что, все?!

— Все!

Мы заскочили в джип, метров через сто я пересела в свою машину и поехала следом за Максом. Остановившись у первого попавшегося ресторанчика, Макс пригласил меня зайти туда. Я, как всегда, надела темные очки и попыталась скрыть слезы.

— Ты в помещении тоже в очках сидишь?

— Издержки профессии.

— Какие?

— Известность.

— Понятно. А ты потрясающе выглядишь.

— Почему ты ни разу не позвонил?

— Анна, я долгое время лежал в больнице. Ты же видела, что в меня стреляли.

— Если ты не мог позвонить сам, попросил бы кого-нибудь. Я бы сидела у твоей кровати, варила тебе бульончики, читала книги.

— Еще скажи, что подавала бы мне судно.

— Запросто. А ты был тяжело болен?

— Два огнестрельных ранения — серьезная штука. Оклемался только на днях. Врачи сказали, что я родился в рубашке.

— Раз, два, и МАКСА НЕ СТАЛО, — повторила я про себя и постаралась улыбнуться. — Макс, а мне очень тебя не хватало.

— Надо же! А как твой любимый?

— А любимого больше нет.

— Не сошлись характерами?

— Что-то вроде этого. Не сошлись не только характерами, но и принципами, и взглядами на жизнь.

— Что-то быстро.

— Дурное дело не хитрое.

— У тебя все такое непостоянное…

— У меня все постоянное. Просто я не знала, что помимо любви на свете бывает предательство.

— Ты никогда с этим не сталкивалась?

— Так, как столкнулась в этот раз — никогда. Макс, а зачем ты еще раз убил пахана, ведь это бессмысленно.

Макс засмеялся, назвал меня великой фантазеркой, сказал, что в этой жизни люди рождаются всего один раз и умирают тоже однажды. Что пахан, как любой человек, имеющий реальную власть и деньги, позаботился о том, чтобы обзавестись двойником. Этот двойник жил недалеко от дома пахана в специальном благоустроенном домике и выполнял все его поручения. Иногда доходило до абсурда. Пахан мог одновременно появиться в двух разных местах. Об этом даже пацаны поговаривали, но никому не могло прийти в голову, что у пахана есть двойник. Когда двойник не справлялся с какими-то поручениями, он звонил на мобильный пахану и получал инструкции.

Со временем он полностью вошел в его дела. Когда я убила пахана и сбросила его в пруд, все это записалось на видеокамеру — они установлены в каждой комнате дома. По всей вероятности, между двойником и паханом была назначена встреча, на которую пахан не явился. Двойник почуял неладное и сам пришел в дом. Узнав, что пахан никуда не выезжал, двойник просмотрел последние записи, узнал о случившемся и уничтожил кассету. Он уже давно вошел в образ пахана, жил его жизнью: пил виски, спокойно разгуливал по дому и мечтал о том, чтобы пахан откинул ласты, а он бы заменил его навсегда. Я подкинула ему небывалый случай. Двойник вытащил труп из пруда и спрятал его в другом месте, а затем одному из доверенных лиц приказал уничтожить меня. Именно это со мной попытались сделать в тот момент, когда я зашла ночью на кухню, чтобы попить воды.

Но я чудом осталась жива. А еще Макс напомнил мне о том, что пахан его родной дядька и что существует завещание, по которому все, что останется после пахана, принадлежит Максу. Хоть двойник и позаботился о том, чтобы перевезти сейф с деньгами в другое, более надежное место, но остались чековые книжки с довольно приличными суммами. Теперь Макс выйдет из подполья и возьмет все, что принадлежит ему по праву. Он обязательно найдет труп настоящего пахана, похоронит его с почестями, а на его место положит труп двойника.

От всего услышанного у меня потемнело в глазах.

— И как ты все это узнал?

— Я слишком хорошо знал этот дом…

— Значит, я убила твоего родного дядьку?

— Значит, так.

— И ты меня за это осуждаешь?

— Нет, потому что он поступил с тобой как подлец. В этой ситуации каждый получил то, что заслуживал.

— Значит, ты теперь будешь богат?

— Значит, буду.

— Поздравляю. А я теперь бедная.

— Почему?

— Потому что деньги — это вода. Сегодня они есть, а завтра их нет.

— Сочувствую.

— Не стоит. В этой жизни я научилась терять. Я нормально отношусь к потерям. А что ты сделаешь с домом?

— Продам.

— Правильно. Он никогда не станет уютным семейным гнездышком.

— Для кого?

— Для нас с тобой.

Я достала из сумочки связку новых ключей от новых замков, которые я поставила сразу, как только стала жить одна, и протянула их Максу. Затем достала кусочек бумаги и написала свой адрес.

— Что это?

— Это мои ключи, а это мой адрес. Мне не восемнадцать. Я не хочу с тобой встречаться и целоваться в подъездах. Я не хочу сидеть у телефона и ждать твоего звонка. Я хочу с тобой жить.

— Что?

— Что слышал. Я хочу с тобой жить. Если сегодня вечером ты не явишься домой, я сообщу об этом в милицию и брошу всех на поиски неверного мужа. Так что подумай…

Я встала из-за стола и, не обращая внимания на ошарашенного Макса, вышла из ресторана.

Глава 28

Заехав на киностудию, я извинилась за свое отсутствие, сославшись на головную боль. Я была уверена, что Макс не выдержит и обязательно сегодня приедет. Где ж это видано, чтобы любимый муж не приехал на ужин при свечах к любимой жене? Я купила красивый торт и заторопилась домой.

— Елена Михайловна, я торт принесла! — прокричала я прямо с порога. — Сейчас будем пить чай!

На кухне было темно, но я чувствовала, что там кто-то есть. Повернув выключатель, я увидела домработницу, которая сидела за кухонным столом и смотрела на меня напряженным взглядом.

— Елена Михайловна, что в темноте-то сидите, ей-богу?

— Экономлю.

— Глупости. Уж на свет я всегда заработаю. Я торт купила. Любите?

— Нет. Торты Лешик любил.

— Елена Михайловна, давайте договоримся, что никогда не будем вспоминать в моем доме об уроде. У меня, знаете ли, нет желания.

— Не могу.

— Нужно стараться. Что-то я не чувствую никаких вкусных запахов. Что у нас сегодня на ужин?

— Ничего.

— Почему?

— Потому что сегодня мне некогда было готовить. Я ездила по одному адресу, который мне дал знакомый, и провела там очень много времени.

— Зачем?

— Чтобы купить оружие.

Домработница вынула руку из-под стола и навела на меня пистолет. Меня качнуло.

— Что это?

— Это твоя смерть! — усмехнулась Елена Михайловна.

— Но почему?

— Потому что ты, сука поганая, отняла самое дорогое, что у меня было и ради чего я жила.

— Я не понимаю, о чем вы.

— Лешенька был моим сыном.

— Урод был вашим сыном?!

— Не урод, а Лешенька. Мой милый, красивый, неповторимый Лешенька. Я родила калеку от хозяина дома, который меня приютил. Хозяин полюбил Лешика больше жизни и не замечал его увечья. Наоборот, он полюбил Лешика и возненавидел меня. Он говорил, что в том, что Лешик родился таким, виновата только я. Что я не хотела этого ребенка и всячески его вытравливала, а он родился вопреки моей воле. Он говорил, что я не полноценная и что я не смогла подарить ему здорового сына. Что я недостойна быть матерью его наследника, что он найдет более достойную женщину. Он хотел выгнать меня из дома, но я встала перед ним на колени и попросила позволить мне быть рядом с моим сыночком, хотя бы в качестве няньки… И он разрешил. Он сказал, что, если Лешик узнает, что я его мать, он убьет меня не задумываясь. Я молчала. Я молчала долгие годы, потому что знала, что я должна жить ради своего сыночка. Я жила только для сына. А ты, тварюга, всегда издевалась над моим мальчиком, а потом просто его убила. Я сама его похоронила. Сама. Я сбежала и поклялась тебе отомстить, потому что моей кровиночки больше нет и жизнь потеряла для меня всякий смысл.

— Елена Михайловна, одумайтесь. Ваш сын был больным человеком, он ведь и сам не жил, а мучился. Сам мучился и вас мучил.

— Заткнись, гадина!

Домработница сняла пистолет с предохранителя и злобно затрясла головой.

— Я понимаю, у вас была очень тяжелая жизнь, но одумайтесь…

Я замолчала и повела носом. Из открытого окна послышался запах дешевого табака, вонь, от которой начинали слезиться глаза и першило горло.

— Там, за окном, опасность, — шепотом сказала я и посмотрела на женщину перепуганными глазами.

Но она не слышала меня. Она хотела меня уничтожить. Раздался выстрел. Я закрыла глаза и вдруг почувствовала, что я по-прежнему стою, дышу и даже пытаюсь что-то сообразить. Я открываю глаза и вижу, что на полу лицом вниз лежит домработница, а из ее спины течет кровь. Ее убили выстрелом в спину? Она не успела нажать на курок?

Я подняла голову. На оконном карнизе стоял человек, пахнущий дешевым табаком. Он держал пистолет и зловеще улыбался.

— Привет, здорово я тебя спас, — загадочно говорит он и моргает недобрыми глазами.

— Зачем?

Я стою ни жива ни мертва и понимаю, что наступило самое худшее.

— Потому что это моя миссия. Я не люблю, когда кто-то зарится на чужое. Тебе будет приятнее умереть от моей руки, чем от руки этой ненормальной.

— Тебе не нужно меня убивать, пахана больше нет, и даже если тебе заплатили, тебе совсем не нужно отрабатывать деньги.

— Может быть, но существует принцип. Ты помнишь, как ты ударила меня в прошлый раз на кухне?! Я не люблю, когда меня бьют. Я хочу, чтобы ты видела мое лицо и чтобы ты знала, как выглядит смерть.

Незнакомец, воняющий табаком, наставил на меня пистолет, но я не боялась. Я не боялась, потому что открылась входная дверь и МАКС ПРИШЕЛ НА УЖИН.

Все произошло быстро. Макс закрыл меня своим телом и выстрелил в незнакомца, который в тот же самый момент выстрелил в Макса. Когда Макс упал, я бросилась к окну и увидела, что незнакомец, вонявший дешевым табаком, лежит на асфальте, а вокруг него растекается кровь, наверно, такая же вонючая, как и он сам.

Я бросилась к Максу. На его предплечье проступило кровавое пятно.

— Макс, ты живой?! Макс! — громко кричала я и плакала. — Макс, скажи, Макс!

Но Макс не отвечал. Его глаза были закрыты, и я в который раз ощутила то, что МАКСА НЕ СТАЛО.

Эпилог

Я сижу на больничной койке своего дорогого, любимого человека и кормлю его куриным бульоном. Макс стесняется есть с ложечки, но я запрещаю ему поднимать руку. Зачем? Ведь для этого у него есть я. Макс говорит, что я сумасшедшая, ну и пусть. Я и в самом деле сошла с ума, потому что так полюбила…

Я рассказываю Максу о том, что бог любит троицу, а это значит, что после трех ранений он никогда не узнает, что такое опасность, потому что Бог уже испытал его на прочность. Когда он не спит, мы разговариваем, разгадываем кроссворды. Я рассказала ему все, начиная с самого раннего детства и до сегодняшнего дня, без утайки и без каких-либо преувеличений. Я стала для него открытой книгой, которую ему никогда не познать, потому что во мне все же осталось слишком много загадок.

Посмотреть на меня сбегается вся больница.

Удивляются, почему я, такая известная женщина, целыми днями провожу у постели этого мужчины. Ведь он не тяжело болен и не нуждается в постоянном уходе. Странные. Им невдомек, что я просто люблю, а это значит, что все, что я делаю, делаю от чистого сердца. Я смотрю на Макса глазами, полными обожания, и понимаю, что женщине самой природой дано быть кому-то нужной.

Я знаю, что теперь я не одна, что теперь есть кому оценить мои успехи и подвиги, что теперь есть, кому меня утешить, что теперь есть, кому меня согреть в холодной постели. Мне есть с кем смотреть телевизор, читать любимые книги, проводить вечера и ходить в гости.

Я глажу Максовы бинты и говорю голосом, полным слез:

— Знаешь, раньше я приходила домой, открывала дверь своим ключом и знала, что там никого нет. А еще, я не смотрела на свои окна, потому что они были темными. Мне было очень грустно…

Макс смеется, а в его глазах виднеются точно такие же, но только мужские слезинки, которые он тщательно скрывает.

— Господи, и как можно не любить такое чудо, как ты… Это невозможно…

— Значит, ты меня любишь?

— Еще бы. Я фильмы с твоим участием смотрел по сто раз каждый. Кассеты до дыр прокручивал. Даже журналы с твоими фотографиями собирал. Просто я не знал, что тебе одиноко. Если бы я это знал, нашел бы тебя намного раньше.

— Так что ж ты молчал?!

— А что? Я что, ненормальный, чтобы кричать на весь белый свет… Я же мужчина.

— Господи, мужчина! Нам вдвоем будет так уютно… Так уютно… — радуюсь я словно ребенок.

Я так люблю его.