det_classic Жорж Сименон А Фелиси-то здесь! ru Н. Брандис А. Тетеревникова Saddam FB Tools 2006-08-22 Аляутдинова А.Х. 18BC8A02-B36B-4D9A-956F-7AEB163E7D1B 1.0

Глава первая

ПОХОРОНЫ ДЕРЕВЯННОЙ НОГИ

Это была совершенно необыкновенная секунда. Так бывает со снами: быс– трее быстрого мелькают те, которые кажутся нам потом самыми долгими. Даже много лет спустя Мегрэ мог бы точно указать место, где это происходило: ку– сок тротуара, на котором он стоял, тесаный камень, куда падала его тень. Он мог бы восстановить в памяти не только мельчайшие детали окружающего, но даже снова ощутить весенний запах, почувствовать дрожание воздуха, так на– поминавшие ему детство.

Впервые в том году он вышел из дома без пальто, впервые в десять утра оказался в деревне. Даже от его большой трубки пахло весной. Мегрэ тяжело ступал, засунув руки в карманы, и Фелиси, которая шла рядом, немного его обгоняя, приходилось делать два торопливых шага, пока он делал один.

Они проходили вдоль фасада нового дома из розового кирпича. В витрине лавки лежали какие-то овощи, две или три головки сыра и кровяная колбаса на фаянсовом блюде.

Фелиси прошла вперед, толкнула рукой застекленную дверь, и тут-то, видимо, все и произошло из-за звонка, который прозвенел совсем неожиданно.

Звонок в лавке раздался необычный. За дверью висели легкие металли– ческие трубки, и, когда ее открывали, трубки, сталкиваясь, ударялись одна о другую и слышался нежный музыкальный перезвон.

Давным-давно, когда Мегрэ еще был мальчишкой, у него в деревне, в лавке колбасника, при входе раздавался точно такой же перезвон.

Вот почему в ту секунду время для комиссара будто остановилось. Мегрэ словно перенесся в иную обстановку, будто не он совсем, этот толстый комис– сар, которого Фелиси тащила за собой. И казалось, где-то неподалеку спря– тался прежний Мегрэмальчишка, который глядел на них, с трудом удерживаясь, чтобы не прыснуть со смеха.

Ну разве это серьезно? Что делал этакий важный, толстый господин в обстановке, столь непохожей на реальную, стоя за спиной Фелиси.

Расследование? Он занимался делом об убийстве? Он искал виновного? И при этом пели птички, зеленела первая травка, вокруг стояли похожие на иг– рушечные кирпичные домики, повсюду раскрывались свежие цветочки, и даже лук-порей на витрине напоминал букетики.

Да, он не раз потом вспоминал ту минуту, и не всегда с удовольствием. Долгие годы на набережной Орфевр у его коллег вошло в привычку весною, в такие вот погожие утренние часы, обращаться к нему всерьез, хотя и с неко– торым оттенком иронии:

– Послушайте, Мегрэ...

– В чем дело?

– А Фелиси-то здесь!

И у него перед глазами тотчас возникала тоненькая фигурка в вычурной одежде, вздернутый носик, большие глаза, голубые, как незабудки; торчащая на макушке сногсшибательная красная шляпка, украшенная золотистым пером.

–А Фелиси-то здесь!

В ответ раздавалось ворчание. Коллеги прекрасно знали: Мегрэ ворчал, как медведь, всякий раз, когда произносилось имя Фелиси, которая доставила ему хлопот больше, чем все «отпетые», сосланные его стараниями на каторгу.

Но в то майское утро Фелиси действительно находилась рядом. Она сто– яла на пороге лавки Мелани Шошуа, бакалейные товары. Фелиси ожидала, пока комиссар очнется от своих грез.

Наконец он сделал шаг, точно возвращаясь в реальный мир, и вновь при– нялся за расследование дела об убийстве Жюля Лапи, по произвищу Деревянная Нога.

Так же, как и с раннего утра, Фелиси ожидала его вопросов, резкая, агрессивная, ироничная. За прилавком симпатичная коротышка Мелани Шошуа, сложив руки на толстом животике, во все глаза смотрела на странную пару – комиссара уголовной полиции и служанку Деревянной Ноги.

Слегка попыхивая трубкой, Мегрэ осмотрелся, увидел коричневые ящики с консервными банками, потом через стекло витрины стал разглядывать еще не застроенную до конца улицу и недавно посаженные деревья вдоль нее. Наконец, вынув из жилетного кармана часы, вздохнул:

– Вы мне сказали, что вошли сюда в десять часов пятнадцать минут, не так ли? Каким образом вы можете уточнить время?

Тонкие губы Фелиси растянулись в презрительной улыбке:

– Посмотрите!

И когда он подошел к ней, она указала на комнату за лавкой, служившую Мелани Шошуа кухней. В полумраке виднелось плетеное кресло с красной подуш– кой, на котором, свернувшись клубком, лежала кошка, а как раз над ней стоял будильник. Стрелки его показывали 10 часов 17 минут.

А бакалейщица недоумевала, зачем эти люди явились к ней в лавку.

– Что же вы купили?

– Фунт масла... Дайте мне фунт масла, мадам Шошуа... Господин комис– сар настаивает, чтобы я проделала все то же, что и позавчера... Затем мало– сольный сырок, не так ли?.. Постойте... Положите мне в сетку еще пакетик перца, банку помидоров и две котлеты...

Все было необычным в мире, где в то утро жил Мегрэ, и ему пришлось сделать усилие, чтобы убедить себя: он не великан, попавший в городок, пос– троенный из деталей игрушечного конструктора.

В нескольких километрах от Парижа он повернул в сторону от берегов Сены, в Пуасси, поднялся на холм и внезапно среди настоящих полей и фрукто– вых садов вдруг обнаружил обособленный мирок, о котором объявлял указатель на обочине вновь проложенной дороги: «Земельные участки Жанневиль».

Видимо, несколько лет назад здесь были такие же поля, луга и рощи, как и повсюду. Но вот пришел какой-то делец, жену или любовницу которого, конечно, звали Жанной, откуда и пошло название родившегося здесь мирка.

Распланировали улицы, аллеи, обсаженные чахлыми деревцами, тонкие стволы которых укрыты от холода соломой.

Потом кое-где возникли виллы, особнячки. Это не походило ни на город, ни на деревню – обособленный мирок со свободным пространством между пос– тройками, пустырями, изгородями, с газовыми фонарями, до смешного бесполез– ными на улицах, где еще нет ничего, кроме названий, обозначенных на голубых табличках.

«МОЯ МЕЧТА»... «ПОСЛЕДНЯЯ ГАВАНЬ»...–каждый домишко уже имел свое название, выведенное с завитушками, а внизу виднелся Пуасси, серебряная пента Сены, где скользили вполне реальные баржи. Подальше, на равнине, сто– яли фермы и высилась колокольня Оржеваля.

А здесь правдоподобной только и была старая бакалейщица Мелани Шошуа, которую застройщики откопали в соседнем гсродке и предоставили ей хорошую новую лавку, чтобы новый мир не остался без коммерции.

– А что еще, милочка?

– Постойте!.. Что еще я брала в понедельник?

– Шпильки...

В лавке Мелани можно приобрести все, от зубных щеток и рисовой пудры до керосина и почтовых открыток.

–Кажется, больше ничего, правда?

Из лавки – Мегрэ это проверил – не видно ни домика Деревянной Ноги, ни улочки, которая огибала его сад.

– А молоко! – вдруг вспомнила Фелиси. – Я чуть не забыла про моло– ко.

И она с привычным уже высокомерным видом объяснила комиссару:

– Вы меня настолько засыпали вопросами, что я забыла захватить с со– бой бидончик для молока... Во всяком случае, в понедельник я брала его с собой... Голубой в белый горошек... Вы увидите его в кухне возле газовой плитки... Не правда ли, мадам Шошуа?

И всякий раз, сообщая новую подробность, она напускала на себя над– менный вид, словно жена Цезаря, которая всегда вне подозрений.

– Что я говорила вам в понедельник, мадам Шошуа?

– Кажется, вы мне сказали, что у моего Зузу глисты. Ведь он все вре– мя заглатывает свою шерсть.

Речь, видимо, шла о коте, дремавшем на красной подушке в кресле.

– Погодите, милочка... Вы еще взяли, как всегда, «Киногазету» и ро– ман за двадцать пять су...

В конце прилавка лежали бульварные романы в пестрых обложках, но Фе– лиси на них не взглянула и пожала плечами.

– Сколько я вам должна?.. Поторопитесь... Комиссар настаивает: все должно быть, как в понедельник, а я у вас тогда долго не задерживалась.

Тут вмешался Мегрэ.

– Скажите, мадам Шошуа... Поскольку мы говорим о том, что было в по– недельник утром... Пока вы обслуживали мадемуазель, вы не слышали, не про– езжала ли здесь машина?

Бакалейщица задумалась, глядя сквозь витрину на залитую солнцем ули– цу.

– Не могу сказать... Постойте!.. Тут их нечасто увидишь... Из лавки только слышно, как они мчатся по дороге... Какой это был день?.. Помню, за домом Себилей проехал маленький красный автомобиль, но в какой день – не знаю...

На всякий случай Мегрэ пометил в своей записной книжке: «Красная ма– шина... Себиль...».

И он снова очутился на улице вместе с Фелиси, которая шла, подпрыги– вая, набросив пальто на плечи, словно старинный плащ: рукава развевались у нее за спиной.

– Пойдемте здесь... Домой я всегда возвращаюсь коротким путем.

Узкая тропинка петляла между огородами.

– По дороге вы никого не встретили? – спросил комиссар.

– Подождите... Сейчас увидите...

И он увидел. Фелиси оказалась права. Едва они вышли на новую улицу, навстречу им попался почтальон, поднимавшийся на велосипеде на холм. Он проехал мимо них и, обернувшись, крикнул:

– Вам ничего нет, мадемуазель Фелиси!

Она посмотрела на Мегрэ.

– В понедельник он видел меня здесь в тот же час. Так бывает почти каждое утро.

Они обогнули уродливый, оштукатуренный и выкрашенный в небесно-голу– бой цвет домик, окруженный палисадником, и прошли вдоль живой изгороди. Фе– лиси толкнула калитку, задев своим развевающимся пальто кусты смородины.

– Ну вот... Теперь мы в саду... Сейчас увидите беседку...

В десять часов без нескольких минут они вышли из домика через другую дверь, выходящую в аллею. Чтобы дойти до лавки и вернуться обратно, они описали почти полный круг. Они прошли вдоль бордюра из гвоздики, которая вот-вот расцветет, и грядок с нежно-зеленым салатом.

– Он, видимо, находился здесь... – сообщила Фелиси, указав на туго натянутую веревку и тяпку, воткнутую в землю. – Он начал сажать помидоры. Дошел до половины грядки... Когда я его тут не застала, то сразу подумала, что он пошел выпить стаканчик розового вина...

– Он пил много вина?

– Только, когда мучила жажда... Вы увидите на бочке в погребе его опрокинутый стакан.

Сад мелкого трудолюбивого рантье. Домик, в каком тысячи бедняков меч– тают провести остаток дней. Из сада, залитого солнцем, они вступили в голу– бую тень примыкавшего к нему дворика. Направо – беседка из зелени. На сто– ле в беседке графинчик с водкой и маленькая рюмка с толстым дном.

– Значит, вы заметили бутылку и стакан. А ведь сегодня утром вы мне говорили, будто ваш хозяин никогда не пил водки в одиночестве, особенно из этого графинчика.

Она смотрит на него с вызовом. Она все так же смотрит на него а упор своими чистыми голубыми глазами, чтобы он мог прочесть в них ее полную не– виновность.

Однако же она возражает:

– Это пил не мой хозяин...

– Знаю... Вы мне уже говорили...

Бог мой, как трудно иметь дело с такой особой, как Фелиси! Что она еще сказала своим резким голосом, который так действует на нервы Мегрэ? Ах, да... Она сказала:

– Я не имею права выдавать чужие секреты. Может быть, в глазах неко– торых я была просто служанкой. Но он относился ко мне не как к прислуге. В один прекрасный день все бы, конечно, узнали...

– Что узнали?

– Ничего.

– Вы намекаете, что были любовницей Деревянной Ноги?

– За кого вы меня принимаете?

Мегрэ рискнул:

– Ну так его дочерью?

– Бесполезно допытываться... Быть может, когда-нибудь...

Вот она, Фелиси! Жесткая, как гладильная доска, кислая, взбалмошная, с резкими чертами неумело напудренного и нарумяненного лица, маленькая слу– жанка, мнящая себя принцессой на деревенском балу, но взгляд которой вдруг с тревогой устремляется в одну точку, а на губах мелькает отчужденная през– рительная улыбка.

– Если он пил в одиночестве, это меня не касается...

Нет, старый Жюль Лапи по прозвищу Деревянная Нога пил не один. Мегрэ убежден в этом. Человек, работающий в своем саду, с соломенной шляпой на голове и в сабо на ногах не бросит вдруг неоконченной посадку помидоров и не пойдет искать в буфете бутылку с водкой, чтобы одному распивать ее в бе– седке.

В то утро на столе, выкрашенном в зеленый цвет, стояла и вторая рюм– ка. Кто-то ее убрал. Может быть, Фелиси?

– Что вы сделали, не застав Лапи в саду?

– Ничего. Пошла в кухню, зажгла газ, поставила кипятить молоко и на– качала воды, чтобы вымыть овощи.

– А потом?

– Встала на старый стул и сменила липкую бумагу для мух...

– Не снимая шляпки с головы? Ведь вы всегда ходите за покупками в шляпке?

– Конечно. Я ведь не какая-нибудь замарашка.

– Когда же вы ее сняли?

– Когда вскипело молоко. Я поднялась к себе наверх.

Все новое и свежевыкрашенное в доме, который старик окрестил «Мыс Горн». Лестница пахнет лакированным еловым деревом. Ступеньки трещат под ногами.

– Поднимайтесь! – сказал комиссар. – Я пойду следом за вами.

Она толкает дверь комнаты, в которой стоит кушетка, покрытая кретоном в цветочках, а на стенах висят фотографии киноактеров.

– Значит, так... Я снимаю Шляпу... И вдруг вспоминаю: «Ах, да! Забы– ла открыть окно у мсье Жюля». Иду через площадку. Открываю дверь и как вскрикну...

Мегрэ попыхивает трубкой, которую набил в саду свежим табаком. Он рассматривает на натертом полу контуры тела Деревянной Ноги, очерченные ме– лом в понедельник утром, когда его нашли здесь.

– А револьвер? – спрашивает он.

– Никакого револьвера не было. И вы это сами прекрасно знаете, раз читали полицейский рапорт.

. В комнате убитого над камином модель трехмачтовой шхуны. На стенах все картины изображают парусники. Мегрэ мог бы подумать, что находится в комнате бывшего моряка, если бы жандармский лейтенант, который вел рассле– дование, не рассказал ему о забавных приключениях Деревянной Ноги.

Жюль Лапи никогда не был моряком. Он служил счетоводом в Фекане, в фирме, продававшей оснащение для морских судов: паруса, тросы, шкивы, а также продукты питания для долгих рейсов.

Закоренелый холостяк, мелочный до маниакальности, бесцветный, ограни– ченный. Брат его работает плотником на судоверфи.

Однажды утром Жюль Лапи – ему тогда было лет сорок – поднялся на борт «Святой Терезы», трехмачтового корабля, которому в тот же день пред– стояло сняться с якоря и отправиться в Чили за фосфатами. Лапи явился на судно с поручением весьма прозаическим: удостовериться, все ли товары дос– тавлены, и потребовать у капитана оплаты.

Что же происходит? Моряки, жители Фекана, всегда подсмеивались над педантом счетоводом, который выглядел испуганным, всякий раз, поднимаясь по долгу службы на борт судна. Так произошло и в тот раз. С ним по обычаю чок– нулись. Его заставили. Бог знает, сколько ему пришлось выпить, чтобы так наклюкаться?

Однако, когда во время прилива «Святая Тереза» скользила между молами нормандского порта, выходя в открытое море, мертвецки пьяный Жюль Лапи хра– пел в углу трюма, а команда считала, что он давно уже на земле – по край– ней мере, все они так утверждали!

Трюмы закрыли. И только два дня спустя обнаружили счетовода. Капитан отказался повернуть обратно, уклониться от курса, и вот таким образом Жюль Лапи, который в то время имел еще обе ноги, оказался на пути к мысу Горн.

Во время того путешествия он лишился ноги.

Несколько лет спустя, в понедельник, его убьют из револьвера через несколько минут после того, как он бросит сажать помидоры. А Фелиси тем временем будет делать покупки в новой лавке Мелани Шошуа.

– Спустимся вниз... – вздохнул Мегрэ.

В доме спокойно и приятно благодаря игрушечной чистоте и вкусным за– пахам! Столовая, справа, превращена в покойницкую. Комиссар только приот– крыл дверь в комнату. Ставни закрыты, и лишь тоненькие лучи света проникают в комнату. Гроб стоит на столе, покрытом сукном, а сбоку салатник, напол– ненный святой водой, и в ней плавает веточка самшита.

Фелиси ждет Мегрэ на пороге кухни.

– В общем, вы ничего не знаете, вы ничего не видели, вы не имеете ни малейшего представления о том, кого ваш хозяин... кого Жюль Лапи мог прини– мать в ваше отсутствие...

Она смотрит на него, не отвечая.

– И вы уверены, что, когда вернулись, на садовом столе стояла только одни рюмка?

– Я видела только одну... Но если вы видите две...

– У Лапи кто-нибудь бывал?

Мегрэ садится возле газовой плитки. Он охотно чего-нибудь бы выпил, охотнее всего того розового вина, о котором ему говорила Фелиси. Вероятно, оно-то и хранится в бочке, виднеющейся в прохладной тени погреба. Солнце поднялось выше и мало-помалу высушило осевший на оконных стеклах пар.

– Он не любил гостей...

Занятный человек. Его существование совершенно меняется после неожи– данного путешествия к мысу Горн. Он возвращается в Фекан на деревянной но– ге, и все охотно подсмеивеются над его приключениями. Он живет еще более замкнуто и начинает долгую тяжбу с владельцами «Святой Терезы». Он наста– ивает, что во всем виновата компания: он попал на корабль не по своей воле, и, следовательно, судовладельцы несут полную ответственность за несчастный случай. Он очень высоко оценил свою потерянную ногу и выиграл тяжбу. Суд присудил ему довольно большую пенсию.

Жители Фекана продолжают подсмеиваться над ним. Он решает уехать от своих земляков, а заодно расстаться с морем, которое ненавидит, и одним из первых соблазняется широковещательными проспектами создателей Жанневиля.

Затем выписывает себе служанку – девушку из Фекана, которую знал еще ребенком.

– Сколько лет вы у него прожили?

– Семь лет...

– Сейчас вам двадцать четыре... Значит, вам было семнадцать, ког– да...

Мегрэ задумался и неожиданно спросил:

– У вас есть любовник?

Она смотрит на него, не отвечая.

– Я вас спрашиваю, есть ли у вас любовник?

– Моя личная жизнь касается только меня.

– Вы принимали его здесь?

– Я не собираюсь вам отвечать.

Отхлестать бы ее по щекам. Минутами Мегрэ хочется залепить ей пощечи– ну или потрясти за плечи.

– Ведь я все равно до всего докопаюсь...

– Ни до чего вы не докопаетесь...

– Ах так! Не докопаюсь...

Он останавливается. Это уже слишком глупо! Неужели он будет прере– каться с девчонкой?

– Вы уверены, что вам нечего мне сказать? Подумайте хорошенько, пока еще не поздно.

– Я уже обо всем подумала.

– Вы ничего от меня не скрываете?

– Это было бы трудно! Говорят, вы настолько хитры, что от вас ничего не скроешь.

– Ладно, увидим!

– Не то уже видели!

– Что вы собираетесь делать, когда сюда приедут родственники и Дере– вянную Ногу похоронят?

– Не знаю.

– Вы думаете остаться здесь?

– Может быть.

– Надеетесь стать его наследницей?

– Весьма возможно.

Мегрэ никак не удается сохранить спокойствие.

– Во всяком случае, дитя мое, зарубите себе на носу одно: пока будет вестись следствие, я запрещаю вам отлучаться отсюда без разрешения полиции.

– Значит, я не имею права выйти из дома?

– Нет!

– А если мне захочется куда-нибудь сходить?

– Вы попросите у меня разрешения.

– Вы думаете, я его убила?

– Я думаю все, что мне нравится, и вас это не касается.

С него достаточно. Он взбешен. Он злится на себя, что доведен до та– кого состояния из-за какой-то Фелиси. Ей двадцать четыре года? Да где там! Она ведет себя, как девчонка двенадцати или тринадцати лет, выдумывает вся– кое и мнит о себе бог знает что.

– До свидания!

– До свидания!

– Кстати, что вы будете есть?

– За меня не беспокойтесь. Я не позволю себе умереть с голоду.

В этом он убежден. Он представляет себе: едва он уйдет, как Фелиси сразу же усядется за кухонный стол и станет медленно есть что придется, чи– тая при этом одну из тех книжонок, которые она покупает у мадам Шошуа.

Мегрэ взбешен. Его околпачивают на глазах у всех, да еще кто – эта язва Фелиси.

Наступает четверг. Приехали родственники Жюля Лапи: брат, Эрнест Ла– пи, плотник из Фекана, человек сурового вида, со стриженными бобриком воло– сами и лицом, обезображенным оспой, его толстая усатая жена, двое детей, которых она подталкивает перед собой, как гусят. Его племянник, молодой че– ловек девятнадцати лет, Жак Петийон, приехавший из Парижа: у него нездоро– вый,, лихорадочный вид, и весь клан Лапи недоверчиво на него поглядывает.

В Жанневиле нет кладбища. Кортеж направился в Оржеваль, администра– тивный центр, к которому относится новый поселок. Черная креповая вуаль Фе– лиси вызывает большую сенсацию. Где она ее откопала? Только потом Мегрэ уз– нает: одолжила у Мелани Шошуа.

Фелиси не ждет, пока ей укажут место. Она становится в первом ряду и шествует впереди семьи, прямая, настоящая скорбящая статуя, все время прик– ладывая к глазам носовой платок с черной каймой, надушенный дешевым одеко– лоном, который тоже, вероятно, приобрела в лавочке Мелани.

Бригадир Люка, проведший ночь в Жанневиле, сопровождает Мегрэ. Оба они следуют за кортежем по пыльной дороге, а в ясном небе распевают жаво– ронки.

– Она что-то знает, это точно. Какой бы хитрой себя ни считала, в конце концов она расколется.

Люка утвердительно кивает. Во время заупокойной мессы двери маленькой церкви остаются открытыми, и в ней больше пахнет весной, чем ладаном. До вырытой могилы идти недалеко.

После похорон семья должна вернуться в дом покойного, чтобы заняться завещанием.

– С чего это мой брат стал бы оставлять завещание? – удивляется Эр– нест Лапи. – В нашей семье это не принято.

– Фелиси уверяет...

– Фелиси... Фелиси... Опять Фелиси...

Люди невольно пожимают плечами.

Но разве она не проталкивается вперед и первой не бросает лопату зем– ли на гроб? А потом, вся в слезах, отходит поспешно и кажется, вот-вот дол– жна упасть...

– Не упускай ее из виду, Люка!

Она шагает, шагает, быстро сворачивает в какие-то переулки Оржеваля, и вот наконец Люка, следующий за ней на расстоянии каких-нибудь пятидесяти метров, попадает на пустынную улицу и видит, как вдали исчезает за поворо– том грузовичок. Он опоздал...

Люка толкает дверь харчевни:

– Скажите, пожалуйста... Грузовичок, который только отъехал... Вы знаете?

– Да... Машина Луве, механика... Он только сейчас здесь выпил кружку пива...

– Он никого не захватил с собой?

– Не знаю... Не думаю... Я не выходил...

– Вы не знаете, куда он поехал?

– В Париж, как обычно по четвергам...

Люка бросается на почту, которая, к счастью, оказывается напротив.

– Алло!.. Да... Это Люка... Поскорее... Грузовик довольно потрепан– ный, уже повидавший виды... Подождите...

Он спрашивает у почтовой служащей:

– Вы не знаете номерного знака машины мсье Луве, механика?

– Нет... Помню только, что он кончается на цифру восемь...

– Алло!.. Последняя цифра номера – восемь... Девушка в трауре... Алло!.. Не прерывайте... Нет... Вряд ли ее нужно задерживать... Просто пос– ледить за ней... Понятно? Комиссар позвонит сам.

На дороге из Оржеваля в Жанневиль Люка догоняет Мегрэ.

– Она исчезла...

– Что?

– Думаю, вскочила в грузовичок, когда тот уже трогался с места... Забежала за угол... Я звонил на набережную Орфевр...Сейчас поднимут на ноги людей... Предупредят на заставах...

Итак, Фелиси исчезла! Запросто, средь бела дня, как говорится, под носом у Мегрэ и его лучшего бригадира! Исчезла в огромной черной вуали, по которой ее можно узнать за километр.

Члены семьи, время от времени поворачивающие головы в сторону поли– цейских, удивлены, не видя Фелиси. Оказывается, она унесла с собой ключ от дома, и теперь приходится идти через сад. Мегрэ открывает жалюзи на окнах столовой. На столе еще лежит простыня и веточка самшита. В комнате по-преж– нему пахнет свечой.

– Я бы чего-нибудь выпил, – вздыхает Эрнест Лапи. – Этьен!.. Жю– ли!.. Не бегайте по грядкам... Где-то должно быть вино...

– В погребе... – сообщает Мегрэ.

Жена Лапи идет в лавку Мелани Шошуа купить детям пирожных, а заодно берет и для всех.

– Нет никакого основания думать, господин комиссар, будто брат сос– тавил завещание... Я, конечно, знаю, он был оригинал... Жил, как медведь в берлоге, и мы с ним почти не виделись... Но что до этого... Тут уж...

Мегрэ шарит в ящиках письменного стола, стоящего в углу. Он вынимает сначала связки тщательно сложенных счетов, а затем старый, посеревший от времени бумажник, в котором лежит только желтый конверт:"Открыть после моей смерти".

– Ну, вот, господа, – говорит комиссар. – Я думаю, это как раз то, что мы ищем.

«Я, нижеподписавшийся, Жюль Лапи, в здравом уме и твердой памяти, в присутствии Форрентена Эрнеста и Лепапа Франсуа, жителей Жанневиля Орже– вальского округа...»

Голос Мегрэ становится все внушительнее.

– Фелиси оказалась права! – заключает он наконец, пробежав бумагу. – Ей оставлен в наследство дом и все к нему относящееся.

Семью словно громом сразило. Завещание содержит одну небольшую фразу, которую они забудут не скоро:

«...Принимая во внимание поведение моего брата и его жены после слу– чившегося со мной несчастья...»

– Я ему просто говорил, что смешно поднимать такой шум изза... – пытается объяснить Эрнест Лапи.

«...Принимая во внимание поведение моего племянника Жака Петийона...»

Молодой человек, приехавший из Парижа, напоминает двоечника, присут– ствующего при раздаче наград.

Но все это пустяки! Важно, что наследница – Фелиси. А Фелиси, бог знает почему, куда-то исчезла.

Глава вторая

ШЕСТИЧАСОВОЕ МЕТРО

Засунув руки в карманы, комиссар стоит в коридоре перед бамбуковой вешалкой, в центр которой вделано зеркало в форме ромба. Мегрэ видит себя в зеркале. Ну как тут не рассмеяться! Он похож на ребенка, которому чего-то захотелось, но он не осмеливается попросить. Однако Мегрэ не смеется. Он протягивает руку за широкополой соломенной шляпой, висящей на крючке, и на– девает ее.

Вот здорово! У Деревянной Ноги голова была еще больше, чем у комисса– ра, а ведь Мегрэ зачастую приходится обходить много шляпных магазинов, пока удается подобрать подходящую. Это заставляет его задуматься. С соломенной шляпой на голове он возвращается в столовую, чтобы снова посмотреть на фо– тографию Жюля Лапи, найденную в ящике стола.

Однажды какой-то иностранный криминалист задал начальнику уголовной полиции вопрос относительно методов Мегрэ, на что тот ответил с загадочной улыбкой:

– Мегрэ? Что я вам могу сказать? Во время расследования он чувствует себя так же свободно, как дома в комнатных туфлях.

Сегодня комиссар чуть было не надел, если не комнатные туфли убитого, то, во всяком случае, сабо покойного. Вот они стоят здесь, направо от поро– га – срезу видно: это их обычное место. Все здесь на своем месте, и если бы не отсутствие Фелиси, Мегрэ мог бы подумать, будто жизнь в доме идет своим чередом, что он сам и есть Жюль Лапи, который медленными шагами нап– равляется к грядке, желая закончить ряд недосаженных помидоров.

Роскошный закат алеет за светлыми домиками Жанневиля, которые видне– ются из сада. Эрнест Лапи, брат покойного, сообщил, что будет ночевать в Пуасси, а семью отправил в Фекан. Остальные, соседи и несколько крестьян из Оржеваля, провожавшие гроб Лапи на кладбище, должно быть, уже возвратились домой или зашли пропустить стаканчик в харчевню «Золотой перстень».

Там же находится и бригадир Люка, ему Мегрэ поручил снести туда свой чемодан и держать телефонную связь с Парижем.

У Деревянной Ноги была крупная голова, квадратное лицо, густые седые брови, седая щетина на лице, которую он брил лишь раз в неделю... Он был скуп. Достаточно бросить взгляд на его счета... Сразу становится понятно, он считал каждое су... Разве его брат не признался: «Разумеется, он был очень расчетливый...»

А когда один нормандец говорит о другом, что тот «расчетливый»...

На улице тепло. Небо становится почти фиолетовым. Из деревни порывами веет свежий ветерок, и Мегрэ, покуривая, замечает: он сам теперь ходит нем– ного согнувшись, подражая походке Жюля Лапи. Направляясь к погребу, он даже начал тащить левую ногу. Он отворачивает кран бочки с розовым вином, поло– щет стакан и наливает... В такой час Фелиси, должно быть, стряпала в кухне, и в сад доносился вкусный запах рагу... Не пора ли поливать грядки? Вон со– седи уже поливают в своих садах... Понемногу сумерки обволакивают «Мыс Горн», где при жизни старика лампы разрешалось зажигать только, когда сов– сем стемнеет.

За что его убили? Мегрэ невольно думает, как в один прекрасный день он уйдет в отставку, и у него будет домик в деревне, сад, широкополая соло– менная шляпа...

Деревянную Ногу убили не ради грабежа. Ведь, по словам брата, у Жюля Лапи почти ничего не было, кроме его знаменитой ренты. Нашли сберегательную книжку, конверт с двумя тысячами франков и несколько облигаций парижского муниципалитета. Нашли также его золотые часы.

Ну что ж! Нужно искать дальше! Нужно как следует влезть в шкуру бед– няги! Он был хмурый, ворчливый, неразговорчивый, придирчивый. Настоящий от– шельник. Малейшее нарушение привычного режима приводило его в ярость. Ему никогда и в голову не приходило жениться, обзавестись детьми, и никто не слышал, чтобы он завел какую-нибудь любовную историю.

Что же имела в виду Фелиси? Нет, это невозможно! Фелиси лжет! Солгать ей ничего не стоит! Или, скорее, она хочет выдать желаемое за действитель– ное. Для нее слишком просто, слишком банально быть служанкой старика. Она предпочитает намекнуть: уж если он вызвал ее к себе...

Мегрэ подходит к окну кухни. Каковы были отношения между этими двумя существами, жившими в таком уединении? Он думает, пожалуй, он даже уверен: они жили, как кошка с собакой.

И вдруг... Мегрэ вздрогнул... Он только что вышел из погреба, где вы– пил второй стакан вина... Сумерки уже сгустились.Он стоит с соломенной шля– пой на голове и на мгновение сомневается, не снится ли ему это. Сквозь тю– левые занавески он видит, как в кухни зажглась электрическая лампочка, ви– дит поблескивающие на крашеных стенах кастрюли, слышит, как вспыхнул газ в горелке. Он смотрит на часы. Без десяти минут восемь...

Тут он толкает дверь и видит Фелиси, которая уже успела повесить на вешалку свою шляпу и вуаль и теперь ставит на газ кофейник.

– А! Вы уже вернулись?

Она даже не вздрогнула, оглядела его с ног до головы и не сводит глаз с соломенной шляпы, о которой Мегрэ уже забыл.

Он садится. Наверное, он сел на место старика, у окна, и, пока он усаживается, вытягивая ноги, Фелиси хлопочет по хозяйству, словно его здесь нет, накрывает для себя, достает из стенного шкафа масло, хлеб, колбасу...

– Скажите мне, детка...

– Я вам не детка.

– Скажите, Фелиси...

– Вы могли бы называть меня мадемуазель.

Боже мой! Какая она все-таки неприятная, нелюбезная. Мегрэ охватывает раздражение, подобно тому, какое испытывают, когда хотят поймать маленькое животное, ящерицу или ужа, а оно беспрестанно проскальзывает между пальца– ми. Ему трудно принимать Фелиси всерьез; а все-таки приходится. Он чувству– ет: лишь от нее и только от нее он сможет узнать правду.

– Ведь я просил вас не отлучаться из дома...

Она смотрит на него с подчеркнуто-самодовольной улыбкой, словно гово– рит: «А я взяла и ушла! Вот видите!»

– Могу я узнать, зачем вы поехали в Париж?

– Да просто погулять!

– Правда? Учтите, скоро я буду знать все, что вы там делали, во всех подробностях.

– Знаю. Какой-то дурень не отставал от меня ни на шаг.

– Какой дурень?

– Высокий, рыжий. Ему пришлось шесть раз пересаживаться в метро вслед за мной.

Наверное, инспектор Жанвье. Видимо, он установил за ней слежку, как только грузовичок механика подъехал к заставе Майо.

– С кем вы хотели встретиться в Париже?

– Ни с кем.

Она садится ужинать. Более того, она кладет перед собой какойто буль– варный роман, где страница заложена ножом, и спокойно принимается читать.

– Скажите мне, Фелиси...

У нее козий лоб. Вот что поразило комиссара, когда он ее увидел в первый раз. Теперь он осознал это. Высокий и упрямый лоб, как у козы, кото– рая безрассудно бросается на любое появившееся перед ней препятствие.

– Вы собираетесь одна провести ночь в этом доме?

– Разве вы собираетесь здесь остаться?

Она ест, она читает, а он скрывает свою досаду под ироническим выра– жением лица, которое хотел бы выдать за отеческое...

– Сегодня утром вы мне сказали, будто уверены в том, что получите наследство...

– Ну и что!

– Откуда вы это знали?

– Знала, и все тут!

Она приготовила себе кофе, наливает чашку и пьет. Чувствуется, она любит кофе, смакует каждый глоток, но не предлагает своему собеседнику.

– Я навещу вас завтра.

– Как вам угодно...

– Надеюсь, за это время вы подумаете...

Она вызывающе смотрит на него своими светлыми глазами, в которых ни– чего нельзя прочесть, и, пожимая плечами, бросает:

– О чем?

Почти у дверей «Мыса Горн» Мегрэ сталкивается с Жанвье, который довел свою слежку до Жанневиля. Огонек его сигареты светится в темноте... Тишина. Сияют звезды. Поют кузнечики.

– Я узнал ее сразу, начальник, по приметам, которые Люка сообщил по телефону. Когда грузовичок поравнялся с заставой, девица сидела рядом с ме– хаником, их можно было принять за дружную супружескую пару. Она вышла, под– нялась пешком по проспекту Гранд-Армэ, по пути разглядывая витрины. На углу улицы Вилларе де Жуаиез зашла в кондитерскую, съела полдюжины пирожных с кремом и выпила портвейна.

– Она тебя заметила?

– Не думаю.

– А я знаю.

Жанвье смущен.

– Потом она вошла в метро, купила билет второго класса. Мы сначала сделали пересадку на площади Согласия, потом вторую на вокзале Сен-Лазар... Поезда шли почти пустые... Она усаживалась, доставала из сумки бульварный роман и принималась читать... Мы пересаживались пять раз...

– Она ни с кем не разговаривала?

– Ни с кем... Мало-помалу пассажиров стало прибывать... А в шесть часов, когда закрываются магазины и конторы, началась толкотня... Вы зна– ете, час «пик»...

– Продолжай...

– На станции метро Терн нас зажало в толпе на расстоянии метра друг от друга... В эту минуту, признаюсь, я понял, что она меня заметила... Она на меня посмотрела... и мне показалось, шеф... как это сказать... На нес– колько секунд лицо ее изменилось... Она словно испугалась... Я уверен, она на мгновение испугалась либо меня, либо чего-то другого... Но это длилось лишь несколько секунд, и вдруг она снова заработала локтями, выбралась из толпы.

– Ты уверен, что она ни с кем не разговаривала?

– Уверен... На платформе она подождала, пока поезд уйдет, и прис– тально смотрела на битком набитый вагон...

– Тебе не показалось, что она интересуется кем-то определенным?

– Пожалуй, нет... Я только заметил, что лицо ее стало нетаким напря– женным, а когда поезд скрылся в тоннеле, она не могла удержаться и бросила на меня торжествующий взгляд... Потом сразу же вышла на улицу... Сначала она, видно, даже не поняла, где находится... Она зашла выпить аперитив в бистро на углу проспекта Берн, потом посмотрела железнодорожное расписание, села в такси и поехала на вокзал Сен-Лазар... Вот и все... Я сел в тот же поезд, доехал вместе с ней до Пуасси, а потом мы, один за другим, поднялись на холм...

– Тебе хоть удалось перекусить?.

– На вокзале съел наспех сандвич.

– Оставайся здесь и подожди Люка!

Мегрэ идет мимо тихих участков Жанневиля; Только кое-где в окнах го– рят розоватые огоньки. Скоро он приходит в Оржеваль, в «Золотой перстень», где его ждет Люка. Бригадир сидит не один, а с каким-то парнем в синем ком– бинезоне. Не иначе как механик Луве! Он очень разговорчив, да и понятно. Перед ним стоят уже четыре или пять блюдечек. [Во Франции некоторые напит– ки, в том числе перно, подаются в рюмках на блюдечке, и по количеству блю– дечек производится расчет].

– Мой начальник, комиссар Мегрэ, – представляет комиссара Люка, от которого тоже попахивает спиртным.

– Я уже говорил бригадиру, господин комиссар, что даже ни о чем и не подозревал, когда сел в машину. Я каждый четверг езжу в Париж за запасными частями...

– Всегда в одно и то же время?

– Примерно...

– Фелиси это знала?

– По правде сказать, я был едва знаком с ней... Никогда не разгова– ривал... Зато я хорошо знал Деревянную Ногу... Он приходил сюда каждый ве– чер поиграть в карты с Форрентеном и Лепапом... Четвертым иногда садился хозяин, иногда я или кто-нибудь другой... Смотрите!.. Форрентен и Лепап сейчас здесь, вон они там играют в левом углу с мэром и каменщиком...

– Когда вы обнаружили, что в вашей машине кто-то сидит?

– Не доезжая Сен-Жермена... Я услышал, как кто-то вздохнул... Поду– мал, ветер. Ветерок и в самом деле поднимал краябрезентового верха... И вдруг какой-то голос говорит мне: «У вас не найдется огонька?» Я оборачива– юсь и вижу ее: она откинула вуаль, в зубах сигарета... «Что вы здесь дела– ете?» – спрашиваю я. И вот она говорит, говорит... Рассказывает, как ей необходимо попасть в Париж, не теряя ни минуты... Это, мол, вопрос жизни и смерти... Те, кто убил Деревянную Ногу, хотят свалить вину на нее, а поли– ция ничего в этом деле не понимает. Я остановился на минутку и предложил ей сесть рядом со мной... Ведь она устроилась на старом, грязном ящике...

«Потом... потом, – все повторяла она, – когда я выполню задачу, ко– торую должна выполнить, быть может, я расскажу вам все... Во всяком случае, я буду вам вечно благодарна, вы меня спасли...» Уже у заставы она меня еще раз поблагодарила и вышла с достоинством, как принцесса.

Люка и Мегрэ переглянулись.

– А теперь, если вы не возражаете, можно выпить в последний раз, в самый-самый последний... Нет, теперь я плачу за всех и пойду перекусить... Надеюсь, у меня в связи с этим не будет никаких неприятностей? За ваше здо– ровье...

Десять часов вечера, Люка занял пост, спрятавшись напротив «Мыса Горн» и сменив Жанвье, который вернулся в Париж. В зале «Золотого перстня» серо от дыма... Мегрэ слишком много съел и пьет теперь третью или четвертую рюмку вина, считающегося местным.

Он сидит верхом на стуле с соломенным сиденьем, упершись локтями в спинку, полузакрыв глаза, и порой может показаться, будто он дремлет. Из его трубки прямо вверх поднимается легкая струйка дыма. Возле него четверо мужчин играют в карты.

Раскладывая сальные карты на красной скатерти, они разговаривают, за– дают друг другу вопросы, иногда рассказывают анекдоты. Хозяин кафе, мсье Жозеф, играет вместо старого Лапи, а четвертым присаживается механик, кото– рый успел поужинать.

– В итоге, – вздыхает Мегрэ, – он жил припеваючи... Вроде как поч– тенный деревенский кюре со своей служанкой... Наверное, заставлял себя не– жить и холить...

Лепап, заместитель мэра Оржеваля, бросает взгляд на других. Его пар– тнер, Форрентен, управляющий земельными участками в поселке, занимает здесь самый красивый дом у дороги, который возвещает проезжающих, что в Жанневиле еще продаются свободные участки...

– Кюре и его служанка! Ха! Ха! – ухмыляется помощник мэра.

Форрентен ограничивается ехидной улыбкой.

– Ну вот! Сразу видно, не знали вы его... – поясняет хозяин бистро, одновременно объявляя третью позицию в белот. – Хоть о мертвых плохо не говорят, все-таки он был порядочной свиньей...

– Как это понимать? – спросил комиссар.

– Ворчал с утра до речера по всякому поводу... Никогда ничем не был доволен... Возьмем, к примеру, историю с рюмками.

Он призывает своих партнеров в свидетели.

– Помните, сначала он стал утверждать: мол, у моих ликерных рюмок слишком толстое дно, и сам достал с верхней полки буфета другую рюмку из уже разбитого комплекта, которая ему больше понравилась. А когда стал пере– ливать вино из одной рюмки в другую – взбесился, обнаружив, что вмести– мость их совершенно одинаковая. «Но вы же сами выбрали эту рюмку», – ска– зал я ему. И что же вы думаете, он купил в городе другую рюмку и принес ее мне. Та вмещала на треть больше, чем мои. «Мне-то все равно, – возразил я. – Если хотите, я налью вам в вашу рюмку, но и платить вам придется на пять су больше». Целую неделю он сюда не показывался. Однажды вечером я вижу, стоит в дверях. «Нальете в мою рюмку?» – «Если заплатите на пять су боль– ше», – бросил я. И он снова ушел. Так продолжалось целый месяц. В конце концов я уступил. Нам недоставало четвертого партнера в белот. Теперь вам понятно, какая это свинья? Со служанкой он вел себя так же. Они грызлись с утра до вечера. Издали слышно было, как они ссорились. Они по неделям друг с другом не разговаривали... Думаю, последнее слово всегда оставалось за ней, так как, с позволения сказать, она больше «нормандка», чем он... Ну да бог с ними! А все же любопытно узнать, кто убил беднягу... Ведь человек Ла– пи не злой... Просто такой характер... Не помню ни одной партии в карты, чтобы он в какую-то минуту не стал кричать, дескать, его пытаются обжу– лить...

– Часто он ездил в Париж? – немного погодя спросил комиссар.

– Можно сказать, совсем не ездил... Раз в четыре месяца за пенсией, и то уезжал утром и возвращался в тот же день вечером.

– А Фелиси?

– Вы не знаете, ездила Фелиси в Париж? – спросил хозяин у присут– ствующих.

Никто этого не знал. Зато часто видели, как она танцевала по воскре– сеньям в прибрежном ресторанчике в Пуасси.

– Знаете, как он ее называл? Когда речь заходила о ней, старик всег– да говорил: «Мой какаду». Она уж так забавно одевается, дальше некуда... Видите ли, господин комиссар, наш друг Форрентен еще может обидеться, но я говорю то, что думаю, – все жители Жанневиля в какой-то мере психи. Здесь христианский дух не в особой чести... Здесь живут работяги, которые вкалы– вали всю жизнь, мечтая на старости лет поселиться в деревенской тиши... Ну, вот! Настает этот день... Они соблазняются многообещающими проспектами Фор– рентена... Не возражай, Форрентен, всем известно, ты мастер золотить пилю– лю... И вот они уже в раю земном. Но тутто оказывается: они подыхают от скуки... за сто франков в час... Но слишком поздно... Их скромные денежки вложены, и теперь они как могут должны развлекаться или хотя бы попытаться поверить, что развлекаются... Иные затевают процессы из-за какой-нибудь ветки, которая свешивается с соседнего участка к ним в сад, или из-за со– седской собаки, которая пописала на их бегонии... Другие...

Мегрэ не спит, он даже поднимает руку, чтобы поднести рюмку к губам. Но он размяк от жары, постепенно погружается в созданный его воображением мир, и снова видит незастроенные улицы Жанневиля, юные деревца, дома, слов– но составленные из детских кубиков, слишком ухоженные садики, фаянсовых жи– вотных и стеклянные шары...

– К нему никто никогда не заходил?

Просто невероятно. Здесь слишком спокойно, слишком уютно, слишком слаженно. Если жизнь такова, как ее описывают, то невозможно поверить, что однажды утром, всего-навсего в понедельник, когда Фелиси отправилась за по– купками в лавку Мелани Шошуа, ее хозяин вдруг перестал сажать свои помидо– ры, пошел в столовую, достал из буфета графин и рюмку, отправился в бесед– ку, чтобы там в одиночестве выпить наливки, припасенной для торжественных случаев, потом...

Когда он поднялся в свою комнату, где пол так старательно натерт, на голове у него была соломенная шляпа. Что он собирался делать в комнате?

Никто не слышал выстрела, однако же стреляли из револьвера, стреляли в упор, меньше чем в двух метрах от груди убитого. Так утверждают эксперты.

Если бы еще нашли револьвер, можно бы подумать, что Деревянная Нога, который стал неврастеником...

Помощник мэра не раздумывает о подобном и, подсчитывая свои взятки в картах, бормочет, словно отвечая на все вопросы:

– Что вы хотите? Он был оригинал...

Понятно! Но он же погиб! Кто-то убил его! А Фелиси сразу же после по– хорон выскальзывает из рук полиции, отправляется в Париж и там как ни в чем не бывало, глазеет на витрины, наедается пирожными с кремом, пьет портвейн, а потом разъезжает на метро.

– Интересно, кто теперь будет жить в доме?..

Игроки в карты переговариваются, перескакивая с одного на другое, и до Мегрэ, который не прислушивается, доносится только какое-то бормотание. Он не говорит им, что в доме будет жить Фелиси. Он словно плавает в прос– транстве... Перед его глазами вырисовываются какие-то картины и тут же сти– раются. У него едва сохранилось ощущение времени и места...

Фелиси, наверное, уже улеглась и читает в постели. Она не боится ос– таваться одна в доме, где убили ее хозяина. Эрнест Лапи, брат, который так обижен из-за завещания... Деньги ему не нужны, но он никак не может понять, почему его брат...

– ...Построен лучше всех домов в поселке...

Кто это сказал? Наверное, Форрентен?

Мегрэ снова видит натертую до блеска лестницу. О Фелиси могут сказать все, что угодно, но чистота у нее в доме идеальная. Как любила говорить мать Мегрэ, так чисто, что можно есть на полу.

Дверь направо... Комната старика... Дверь налево... Комната Фелиси... Отсюда дверь ведет еще в одну, довольно большую комнату, где свалена ненуж– ная мебель...

Мегрэ хмурится. Это не предчувствие, не какая-то догадка. Он просто смутно ощущает: тут что-то не так...

– Когда там жил молодой человек... – произносит Лепап.

Мегрэ вздрогнул.

– Вы имеете в виду племянника?

– Да... Он жил у дяди с полгода, а то и больше... Примерно год на– зад... Он, видно, не из очень здоровых... Кажется, врачи рекомендовали ему деревенский воздух, но он часто торчал в Париже.

– Какую комнату он занимал?

– Как раз... Вот это и есть самое забавное...

Лепап ему подмигивает. Форрентен недоволен, видно, управляющий не лю– бит, чтобы рассказывали разные истории о поселке, где он чувствует себя полноправным властелином.

– Это ничего не значит, – протестует он.

– В конце концов, да или нет, но старик и Фелиси... Послушайте, гос– подин комиссар... Вы представляете себе дом... Справа от лестницы только одна комната, спальня Деревянной Ноги... По другую сторону две, но смеж– ные... Так вот, когда приехал молодой человек, дядя уступил ему свою комна– ту, а сам поселился с другой стороны, иначе говоря, с Фелиси. Он занимал первую, а служанка спала во второй, так что вынуждена была проходить через спальню хозяина.

Форрентен возражает:

– Ну и что с того? Разве лучше было поселить юношу восемнадцати лет рядом с молодой девушкой?

– Я ничего не говорю... Я ничего не говорю... – повторяет Лепап с лукавым видом. –Я ни на что не намекаю... Я только констатирую факт: ста– рик жил рядом с Фелиси, тогда как племянник был отселен по другую сторону площадки... Но происходило ли там что-нибудь...

Мегрэ об этом не думает. Правда, он совсем не питает иллюзий насчет людей пожилого возраста и даже стариков. Впрочем, Жюлю Лапи стукнуло только шестьдесят, и он был еще в соку.

Просто это не соответствует представлению о нем, которое сложилось у комиссара. Ему кажется, что он начинает понимать этого одинокого брюзгу, чью соломенную шляпу он недавно примерял.

И беспокоят его совсем не отношения Деревянной Ноги и Фелиси. Тогда что же? Его тревожит история с комнатами.

И он повторяет, как школьник, который -хочет вызубрить урок:

– Племянник слева... Он там один... Дядя справа, потом Фелиси.

Итак, старик устроился в комнате между двумя молодыми людьми. Хотел ли он помешать им встречаться без его ведома? А может быть, не позволить Фелиси шляться по вечерам? Нет, видимо, не в этом дело. Ведь когда племян– ник уехал, он снова поселил ее одну в комнате по другую сторону площадки.

– Получите...

Мегрэ встает. Нужно идти спать. Ему не терпится дождаться утра, снова отправиться в игрушечный поселок, снова увидеть розовые, освещенные солнцем домики, три комнаты, о которых шла речь. Прежде всего он позвонит в Париж и поручит Жанвье заняться тем молодым человеком, племянником.

До сих пор Мегрэ о нем и не думал. Никто не видел молодого человека в Жанневиле в то утро, когда совершено преступление. Это длинный, худой и нервный парень, от которого ничего особенно хорошего ждать не приходится, но и на убийцу он непохож.

Согласно данным, полученным комиссаром, его мать, сестра Жюля Лапи, вышла замуж за скрипача, который играл в кабачках. Он умер молодым. Чтобы воспитать сына, она поступила кассиршей в магазин тканей на улице Сантье. Два года назад и она умерла.

Через несколько месяцев после ее смерти Лапи взял племянника к себе. Они не поладили. Оно и понятно. Жак Петийон, как и его отец, стал музыкан– том, а Деревянная Нога был не из тех людей, которые согласятся, чтобы у них в доме пиликали на скрипке или играли на саксофоне.

В настоящее время, зарабатывая себе на жизнь, Жак Петийон стал саксо– фонистом в одном из кабачков на улице Пигаль. Он живет на седьмом этаже в меблированных комнатах на улице Лепик.

Мегрэ уснул на перине, в которую он совсем погрузился, а над его го– ловой всю ночь танцевали мыши. Пахло деревней, сеном, а также плесенью. На заре его разбудило мычанье коров, потом у «Золотого перстня» остановился утренний автобус. Мегрэ ощутил приятный запах кофе.

Да, нужно заняться комнатами. Но прежде позвонить Жанвье.

– Алло!.. Алло!.. Улица Лепик... Отель «Уют»... Скоро увидимся, ста– рина...

Потом, тяжело ступая, Мегрэ направляется в Жанневиль, крыши которого словно вынырнули из полей колышущегося овса. Пока комиссар шел, его посети– ла странная мысль. Уж не потому ли он так спешит, что хочет поскорее уви– деть окна «Мыса Горн», чтобы... Да! Ему не терпится увидеть Фелиси. Он уже представляет себе ее на кухне, видит ее острые черты лица, ее крутой, как у козочки, лоб, которым она словно собирается боднуть его. Она, конечно, при– мет его как можно неприветливей, измерит неописуемым взглядом своих проз– рачных глаз.

Значит, он уже соскучился без нее?

Он понимает, он догадывается, он даже уверен, что Деревянной Ноге бы– ло так же необходимо общество его близкого врага, как и стакан вина, наце– женный из бочки, как воздух, которым он дышал, как вечерняя партия в карты и вечные споры с партнерами о третьей позиции или о козырях.

Еще издали он заметил Люка, который торчал в конце аллеи. Ночью ему, должно быть, было не жарко. Затем через открытое окно комнаты Фелиси он за– метил ее силуэт–она вытряхивала простыни.

ЕГО увидели. ЕГО узнали. Вероятно, теперь уже мысленно готовят прием, который сейчас ему будет оказан.

Он невольно улыбнулся: а Фелиси-то здесь!

Глава третья

ТАЙНЫ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ

– Алло!.. Это вы, шеф?.. Говорит Жанвье...

Неприятный день! Чувствуется приближение грозы, но не только поэтому лицо Мегрэ порой чуть заметно покрывается потом, а пальцы дрожат от нетер– пения. Он смутно вспоминает о том, как в детстве его охватывала тревога, когда он попадал туда, куда ходить не следовало, прекрасно понимая, что ему там не место.

– Где ты сейчас, старина?

– На улице Блан-Манто... Звоню из маленькой часовой мастерской... Наш парень сидит напротив один, в паршивеньком бистро... У него такой вид, словно он кого-то или чего-то ждет...Он только что выпил рюмку спиртного...

Молчание. Мегрэ прекрасно знает, что скажет сейчас инспектор.

– А не лучше ли, шеф, вам самому приехать сюда?..

Он намекает на это с самого утра, но Мегрэ не соглашается.

– Продолжай следить! Позвони, как только будет что-нибудь новень– кое....

Комиссар уже начинает думать, не ошибся ли он, так ли нужно вести это расследование. Однако он никак не может решиться уйти отсюда, что-то его удерживает, он сам не смог бы сказать что.

А и впрямь, какое странное дело! К счастью, журналистов убийство Де– ревянной Ноги не интересует. А комиссар уже, по крайней мере, раз двадцать бормотал про себя:

– Однако же старика-то убили!

И все-таки преступление как будто отошло для него на задний план. Он то и дело невольно начинал думать о другом. А это другое – Фелиси!

Хозяин «Золотого перстня» одолжил ему старый велосипед, на котором Мегрэ похож на дрессированного медведя. Зато теперь он может, когда ему заблагорассудится, ездить из Оржеваля в Жанневиль и обратно.

Погода снова стоит прекрасная. Невозможно представить себе этот мирок без весеннего солнца, без цветов, растущих на клумбах и вдоль невысоких ка– менных стен, без рантье, работающих в своих садиках и лениво поворачивающих голову вслед Мегрэ или бригадиру Люка, которого комиссар оставил при себе в Жанневиле.

Люка хоть и молчит, но тоже находит это дело довольно странным. Ему надоело шагать взад и вперед возле «Мыса Горн».

Что ему, в конечном счете, поручено? Сторожить Фелиси? Все окна в до– ме открыты. Видно, как служанка ходит из комнаты в комнату. Утром она как ни в чем не бывало отправилась в лавку за покупками. Она знает, что брига– дир следует за ней по пятам. Что они боятся, как бы она снова не сбежала?

Люка все время думает об этом, но не решается высказать свое мнение Мегрэ. Он с трудом сдерживается, курит трубку за трубкой, а иногда от нече– го делать подбрасывает камешки носком сапога.

Однако с утра расследование пришлось повести в другом направлении. Сначала раздался телефонный звонок с улицы Лепик. Мегрэ ожидал его на тер– расе «Золотого перстня», возле лаврового деревца, посаженного в зеленую кадку.

У комиссара здесь уже есть свои привычки. Они появляются у него пов– сюду, куда бы он ни попал. Есть договоренность с почтовой служащей: она кричит ему в окно, когда его вызывает в Париж.

– Это вы, шеф?.. Говорит Жанвье... Я звоню из кафе на углу улицы Ле– пик...

Мегрэ представляет себе улицу, идущую под гору, тележки торговцев зе– ленью, хозяек в шлепанцах, разноцветную толпу, кишащую на площади Бланш между двумя лавочками – дверь отеля «Уют», где ему довелось когда-то вести расследование.

– Жак Петийон вернулся в шесть утра, изнемогая от усталости, и прямо в одежде свалился на кровать. Я пошел в «Пеликан», кабачок, где он работа– ет. Там его всю ночь не было. Что мне делать дальше?

– Оставайся и жди... Когда он выйдет, последи за ним...

А что, если племянник Жоля Лапи не такой невинный, как кажется? Может быть, вместо того, чтобы прилипнуть к Фелиси, комиссару следовало серьезно заняться этим молодым человеком? Так, вероятно, думает Жанвье. Он намекает на это, когда во второй раз звонит по телефону.

– Алло!.. Это я, Жанвье... Петийон только что вошел в табачную ла– вочку на улице Фонтен... Он бледен как полотно... Все время нервничает, что-то его беспокоит... По дороге беспрестанно оглядывался, думая, что за ним следят, но меня как будто не заметил.

Итак, Жак Петийон поспал только несколько часов и снова пустился в путь. В табачной лавочке на улице Фонтен бывают главным образом разные по– дозрительные типы.

– Что он делает?

– Ни с кем не разговаривает... Глаз не сводит с двери... Словно ко– го-то ждет...

– Продолжай...

В перерыве между звонками Мегрэ собрал кое-какие сведения о племянни– ке старого Лапи. Почему он не может заинтересоваться этим парнем, который хочет стать большим виртуозом, а пока ради заработка играет на саксофоне в каком-то кабачке на Монмартре?

Петийону временами приходилось нелегко. Случалось по ночам грузить овощи на центральном рынке. Ему не всегда удавалось поесть досыта. Не раз он бывал вынужден даже закладывать в ломбард свой саксофон.

– Вам не кажется странным, шеф, что он провел всю ночь где-то на улице и даже не показался в «Пеликане»? Посмотрели бы вы на него... Я очень бы хотел, чтобы вы на него посмотрели... Чувствуется, что его что-то гне– тет, что он чего-то боится... Быть может, если бы вы приехали сюда...

Но Мегрэ по-прежнему отвечает:

– Продолжай!

А пока комиссар, оседлав велосипед, снует взад и вперед между терра– сой «Золотого перстня», где он ожидает новых телефонных звонков, и розовым домиком, где хлопочет Фелиси.

Он входит, бродит по комнатам, как у себя дома. Она притворяется, что ей до него нет дела, занимается хозяйством, готовит себе еду, утром ходила к Мелани Шошуа. за продуктами.

Иногда она смотрит комиссару в глаза, но по ее взгляду невозможно угадать, что она чувствует.

Ее-то Мегрэ хотелось бы припугнуть. С самого начала она слишком уж в себе уверена. Держится так, конечно, неспроста, и комиссар ожидает минуты, когда и она, в свою очередь, струхнет.

– Но старика-то ведь все-таки убили!

О ней, только о Фелиси думает Мегрэ. Он хочет вырвать у нее тайну. Он побродил по саду. Пять или шесть раз спускался в погреб выпить стаканчик розового вина – это уже тоже вошло у него в привычку. Ему удалось сделать открытие. Разгребая вилами кучу перегноя, сваленного у изгороди, он обнару– жил там ликерную, рюмку, точь-в-точь такую, какую увидел в первый день на столе в беседке. Он показал ее Фелиси.

– Вам остается только обнаружить отпечатки пальцев, – сказала она презрительно, нисколько не смутившись.

Когда он поднялся в спальню, Фелиси осталась внизу. Сначала он тща– тельно обыскал комнату Жюля Лапи, потом прошел через площадку и, очутившись в спальне Фелиси, принялся выдвигать ящики. Она, конечно, слышала его шаги над головой. Интересно, она испугалась?

По-прежнему стояла прекрасная погода, в окно врывались струи благо– ухающего воздуха и пение птиц.

И тут, в глубине шкафа, где в беспорядке лежали чулки и белье Фелиси, комиссар нашел записную книжку. Не зря Деревянная Нога прозвал свою служан– ку Какаду. Даже белье она выбирала кричащих тонов, ярко-розовое, едко-зеле– ное, кружева хоть и не настоящие, но зато шириною в ладонь, прошивки...

Зная, что ее это взбесит, Мегрэ спустился вниз, уселся в кухне и стал перелистывать страницы записной книжки, датированные прошлым годом. Тем временем Фелиси чистила картофель и бросала его в голубое эмалированное ведро.

«13 января. – Почему он не пришел?»

«15 января. – Умолять его».

«19 января. – Муки».

«20 января. – Мрачный».

«23 января. – Наконец-то!»

«24 января. – Снова блаженство».

«25 января. – Блаженство».

«26 января. – Опять он. Его губы. Счастье».

«27 января. – Мир плохо устроен».

«29 января. – Ах! Уехать бы!.. Уехать!..»

Время от времени Мегрэ поднимает глаза, но Фелиси притворяется, что не обращает на него внимания.

Он пытается засмеяться, но смех его звучит фальшиво, как смех проез– жего человека, который пристает к служанке на постоялом дворе, и извиняется с игривыми шуточками.

– Как его имя?

– Это вас не касается.

– Женат?

Взгляд разъяренной кошки, которая защищает своих котят.

– Это большая любовь?

Она не отвечает, а он упорствует, сам злясь на себя за это, повторяет себе, что не прав, старается думать об улице Лепик, улице Фонтен, о том ис– пуганном молодом человеке, который со вчерашнего дня не находит себе места, натыкаясь на стены, как вспугнутый шмель.

– Скажите мне, детка, вы здесь встречались с этим человеком?

– А почему бы и нет!

– Ваш хозяин знал?

Нет! Он не может больше расспрашивать девушку, которая над ним насме– хается. Правда, комиссар вряд ли поступает хитрее: он едет к Мелани Шошуа. Прислонил велосипед к витрине и ждет, пока уйдет покупательница, которая расплачивается за банку зеленого горошка.

– Скажите, мадам Шошуа, у служанки мсье Лапи было много любовников?

– Конечно, были...

– Что вы этим хотите сказать?

– Во всяком случае, она говорил... Всегда об одном и том же челове– ке... Но это ее личные дела... Она частенько бывала грустной, бедная девуш– ка...

– Он женатый?

– Возможно... Она всегда намекала на какие-то препятствия. Мне она много не рассказывала... Если с кем-нибудь и делилась, то только с Леонти– ной, служанкой мсье Форрентена...

Произошло убийство, а Мегрэ, этот серьезный, солидный человек, зани– мается любовными историями какой-то романтической девчонки! Настолько ро– мантической, что на страницах ее записной книжки помечено:

«17 июня. – Меланхолия»

«18 июня. – Грусть»

«21 июня. – Мир – это ложный рай, где не хватает счастья для всех»

«22 июня. – Я его люблю»

«23 июня. – Я его люблю»

Мегрэ подошел к дому Форрентена и позвонил. Леонтина, служанка управ– ляющего, оказалась девушкой лет двадцати, с широким, как луна, лицом. Она сразу же пугается. Она боится доставить неприятности подруге.

– Конечно, она мне все рассказывала... Словом, то, что хотела рас– сказать... Она часто приходила ко мне, влетала вихрем...

Мегрэ так хорошо представляет себе их вдвоем. Леонтина тает от восхи– щения. Фелиси стоит в небрежно накинутом на плечи плаще:

– Ты одна?.. Ах, если бы ты знала, дорогая...

И она говорит... говорит... Как говорят девушки только с глазу на глаз.

– Я его видела... Я так счастлива...

Бедная Леонтина не знает, как отвечать на вопросы Мегрэ.

– Я не могу сказать о ней ничего плохого... Фелиси так страдала...

– Из-за мужчины?

– Она много раз хотела умереть...

– Он не любил ее?

– Не знаю... Не мучьте меня...

– Вы знаете его имя?

– Она никогда его мне не называла.

– Вы его видели?

– Нет...

– Где она с ним встречалась?

– Не знаю...

– Она была его любовницей?

Леонтина краснеет, бормочет:

–Однажды она мне призналась, что, если бы у нее был ребенок...

Какое все это имеет отношение к убийству старика? Мегрэ продолжает расспрашивать Леонтину, и его все больше охватывает неясная тоска, признак допущенной ошибки.

Что ж делать! Вот он снова на террасе «Золотого перстня». Почтовая служащая машет ему рукой.

– Вам уже дважды звонили из Парижа... С минуты на минуту будут снова звонить.

Опять Жанвье. Нет, это не его голос. Какой-то голос, незнакомый ко– миссару.

– Алло! Мсье Мегрэ?

Значит, это не с набережной Орфевр.

– Говорит официант из буфета на вокзале Сен-Лазар... Какой-то госпо– дин поручил мне позвонить вам и сказать... Подождите... Ну вот, теперь я забыл его фамилию... Название какого-то месяца... Февраль, что ли?

– Наверное, Жанвье? [Жанвье – по-французски означает январь]

– Да, да, Жанзье... Он уехал в Руан... У него не было времени ждать... Он думает, что вы можете попасть в Руан еще до прихода его поез– да... Он сказал, что, если вы возьмете машину...

– Больше ничего?

– Ничего, мсье... Я выполнил его поручение... Это все.

Что это значит? Если Жанвье так поспешно уехал в Руан, следовательно, туда отправился и Петийон. С минуту комиссар колеблется. Он выходит из ка– бины, платком вытирает пот. Машина... Конечно, он может найти машину...

– Да нет, не поеду! – бурчит он. – Жанвье и сам справится...

Осмотр трех комнат ничего не дал, если не считать записной книжки Фе– лиси. Люка по-прежнему томится у «Мыса Горн», и люди из соседних домов иногда поглядывают на него сквозь занавески.

Вместо того чтобы пуститься вдогонку за странным племянником Лапи, Мегрэ закусывает на террасе харчевни, прихлебывает кофе, в который подлива– ет виноградной водки, а потом, вздыхая, снова садится на велосипед. По пути он передает Люка пакет с сандвичами и спускается по холму в Пуасси.

Он быстро находит кабачок, куда по воскресеньям ходит Фелиси, – де– ревянное строение на берегу Сены. В этот час там никого нет, и сам хозяин, верзила в свитере, подходит к Мегрэ и спрашивает, что ему угодно. Через пять минут, сидя за столиком перед полными рюмками, они узнают друг друга.

Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется. Хозяин ка– бачка, который теперь, по воскресеньям, в перерыве между танцами, собирает плату, когда-то подвизался на ярмарках в качестве борца и имел неприятности с полицией. Он первый узнал комиссара.

– Это случайно не из-за меня ли вы забрели сюда? Вот уж было бы нап– расно.

– Ну конечно!.. Конечно... – улыбается Мегрэ.

– Что касается моей клиентуры... Нет, господин комиссар, не думаю, чтобы вы здесь что-нибудь обнаружили... Посыльные из магазинов, служанки, славные молодые люди...

– Вы знаете Фелиси?

– Кто это такая?

– Забавная девушка, тощая, как спаржа, остроносая, лоб, как у козы, одета вроде флага или радуги...

– Да это Попугай!

Вот как! А старик Лапи называл Фелиси Какаду.

– Что она такое сделала?

– Ничего... Я только хотел бы знать, с кем она у вас встречалась...

– Пожалуй, ни с кем. Моя жена – не пытайтесь ее вспомнить, она сов– сем из другого круга, серьезная женщина – так вот, моя жена называла ее Принцесса, такой у нее всегда высокомерный вид... Кто же она в самом деле, эта курочка?.. Я никогда не мог этого узнать... Держалась она действительно как принцесса... Танцевала всегда прямо, как палка... Когда ее начинали расспрашивать, она давала понять, что вовсе не та, за кого ее принимают, и приходит сюда инкогнито... Такое болтала... Вот, смотрите! Она всегда сади– лась за этот столик, всегда одна... Пила маленькими глотками, отставив ми– зинец... Мадемуазель не с каждым пошла бы танцевать... В воскресенье... Ах, да... вспомнил...

Мегрэ представляет себе толпу на тряском полу, резкие звуки аккорде– она, хозяина, который, подбоченившись, ожидает, когда он сможет пройти меж– ду парами и собрать денежки...

– Она танцевала с одним типом, которого я уже где-то видел... Только где – не могу вспомнить... маленький, коренастый, нос немного на сторо– ну... Но это неважно... Я только заметил, что он крепко прижимал ее к се– бе... И что вы думаете, посреди танца она как залепит, ему пощечину!.. Я был уверен – сейчас начнется скандал... Ничего подобного... Этот тип тут же смылся, а Принцесса с достоинством уселась на свое место и стала пуд– риться.

Наверное, Жанвье уже давно приехал в Руан. Мегрэ оставляет свой вело– сипед у террасы «Золотого перстня», а сам направляется к телефонистке. Прохладное помещение почты выходит на теневую сторону^

– Мне ничего не передавали?

– Только один раз... Просили позвонить в центральную бригаду Ру– ана... Соединить вас?

К телефону подошел не Жанвье, а какой-то инспектор.

– Комиссар Мегрэ? Вот что нам поручили вам передать: молодой человек прибыл в Руан после того, как обошел с десяток баров на Монмартре... Он, кажется, ни с кем не разговаривал... У него повсюду был такой вид, словно он кого-то ждет... В Руане он сразу же отправился в район казарм. Он вошел в пивную, где можно познакомиться с женщинами, вы, конечно, знаете, «Тиво– ли»... Там он пробыл с полчаса, потом бродил по улицам, наконец оказался на вокзале... Вид у него все более усталый, подавленный... Сейчас он ожидает поезда в Париж, а Жанвье продолжает слежку...

Мегрэ отдает обычные приказы: расспросить хозяйку пивной, узнать, к какой женщине приходил Петийон, что ему было нужно, и тому подобное... Он слышит какой-то неясный грохот, будто поблизости прошел автобус, и, только выйдя из кабины, понимает, что это отдаленные раскаты грома.

– Вам еще должны звонить? – спрашивает почтовая служащая, у которой за всю жизнь не было столько развлечений...

– Возможно... Я сейчас пришлю к вам своего бригадира...

– Как это увлекательно – работать в полиции! А мы сидим в этой дыре и ничего не видим...

Он хотел пожать плечами, но машинально улыбнулся и снова вышел на до– рогу, ведущую к поселку.

– Придется все же ей заговорить! – повторял он, направляясь в Жан– невиль.

Надвигается гроза. Горизонт становится угрожающе-лиловым, а косые лу– чи солнца кажутся еще более пронзительными. Больно кусаются мухи.

– Возвращайся в «Золотой перстень», Люка!.. Могут позвонить по теле– фону, что-нибудь передать...

Он толкнул дверь «Мыса Горн» с решительным видом человека, который слишком долго позволял над собой издеваться. Теперь с него хватит! Он не отстанет от этой проклятой Фелиси. Нужно ее как следует встряхнуть, так, чтобы она растерялась.

– Ну, хватит, детка! Поиграли, и довольно!

Она у себя. Мегрэ это знает. Он видел, как заколыхалась занавеска в окне первого этажа, когда он отправлял Люка в Оржеваль. Он входит. Тишина. В кухне варится кофе. В саду ни души. Мегрэ хмурит брови.

– Фелиси! – зовет он вполголоса. – Фелиси!

Голос становится громче. Он разъяренно кричит:

– Фелиси!

В какую-то минуту ему начинает казаться, что она его снова одурачила, может быть, опять выскользнула у него из рук.

Но нет... Со второго этажа до него доносится легкий шум, чтото похо– жее на плач младенца. Он взбегает по лестнице, останавливается на пороге комнаты Фелиси и видит ее: она лежит на диване и плачет, уткнув голову в подушку.

Как раз в эту минуту забарабанили крупные капли дождя, а от сквозняка где-то в доме с шумом распахнулась дверь.

– Ну что? – ворчит он.

Она не шевелится. Спина ее толчками поднимается от рыданий. Он трога– ет ее за плечо.

– Оставьте меня! Умоляю! Оставьте меня!

Внезапно ему приходит в голову мысль, но он не хочет на ней останав– ливаться: не комедия ли все это? Быть может, Фелиси специально выбрала под– ходящий момент. Она даже выбрала позу, и кто знает, случайно ли ее платье поднялось так высоко, что обнажило крепкие бедра.

– Вставайте, детка...

Вот так штука! Она подчиняется. Ну это уже совсем на нее непохоже, она подчиняется безропотно. И вот она уже сидит на диване, с глазами, пол– ными слез, с красными пятнами на лице. 0на смотрит на него и выглядит такой несчастной, такой усталой, что он чувствует себя скотиной.

– Ну в чем дело? Расскажите...

Она качает головой. Она не может говорить. Она дает понять, что охот– но все бы ему рассказала, но это невозможно, и снова закрывает лицо руками.

Ему неудобно стоять здесь, он почти достает головой потолок. Он под– вигает стул и садится у изголовья, поколебавшись, отодвигает ее руку от за– литого слезами лица. Ведь он еще ни в чем не уверен. Он нисколько не уди– вится, если под сжатыми пальцами обнаружит лицо, глядящее на него ироничес– ки.

Но она плачет по-настоящему. Плачет, как ребенок, без всякого кокет– ства. И наконец таким же детским голосом бормочет:

– Какой вы злой!..

– Это я злой? Да нет, дитя мое... Успокойтесь!.. Вы, значит, не по– нимаете, что это ради вас...

Она отрицательно качает головой.

– Но, черт возьми, отдаете ли вы себе отчет, что произошло убийство! Вы единственный человек, который достаточно хорошо знает этот дом, чтобы... Ведь я не говорю – это вы убили вашего хозяина.

– Он был не хозяином...

– Знаю... Вы уже говорили... Допустим, он ваш отец...

Ведь на это вы намекали, не так ли?.. Допустим, что старый Лапи ког– да-то натворил глупостей, а потом решил взять вас к себе в дом... Вы стали его наследницей... Это вам выгодна его смерть...

Он слишком поспешил. Она встает, она держится прямо и напряженно, словно статуя, олицетворяющая возмущение.

– Да, да, дитя мое!.. Садитесь... По правде говоря, я должен был бы уже вас арестовать...

– Я готова...

Боже мой, как это трудно! Мегрэ предпочел бы иметь дело с самым про– дувным мошенником, с отъявленным рецидивистом. Невозможно угадать, в какой момент она играет комедию, а когда искренна! Да и бывает ли она когда-ни– будь искренней? Он чувствует, что она за ним наблюдает, она не перестает за ним наблюдать с удивительной проницательностью.

– Речь идет не об этом... Я хочу вам помочь... Человек, который вос– пользовался вашим отсутствием, когда вы ходили в лавку, чтобы убить вашего хозяина... простите, чтобы убить Жюля Лапи, был достаточно осведомлен о распорядке дня в вашем доме...

Он устало садится на диван и бормочет:

– Я вас слушаю...

Впрочем, почему бы это Жюлю Лапи вдруг вздумалось вести в свою спаль– ню незнакомого человека?.. Ведь убит он в своей спальне... А ему вовсе не– зачем подниматься к себе в это время... Ведь он работал в саду... К тому же он, обычно скуповатый, вдруг предложил гостю выпить.

Из-за раскатов грома Мегрэ временами приходится почти кричать, а ког– да раздается еще более оглушительный удар, Фелиси инстинктивно тянется к нему и хватает его за руку:

– Я боюсь...

Она дрожит. Она по-настоящему дрожит.

– Не бойтесь!.. Ведь я с вами...

Ничего глупее не придумаешь, чем сказать: он здесь. Мегрэ это прек– расно понимает. А она тут же воспользовалась его замешательством, принимает еще более скорбную мину и произносит со стоном:

– Вы доставляете мне столько огорчений... И вы на этом не успоко– итесь... Я так несчастна... Боже мой, как я несчастна, а вы... вы...

Она уставилась на него широко раскрытыми, умоляющими глазами:

– Вы нападаете на меня, потому что я слабая, потому что меня некому защитить... Всю ночь и весь день у меня торчит какой-то парень, и этой ночью он тоже здесь будет...

– Как зовут человека, которому вы залепили пощечину воскресенье на танцульке?

Она на минуту растерялась, но тут же ухмыляется:

– Вот видите?

– Что?

– Ведь вы меня преследуете... Вы ополчились против меня, словно вы... словно вы меня за что-то ненавидите... Я вам ничего не сделала!

Как раз подходящий момент: надо подняться, покончить с этим, погово– рить серьезно. Мегрэ так и собирался сделать. Ни за что на свете он не хо– тел бы, чтобы его сейчас кто-нибудь увидел с площадки. Слишком поздно! Он пропустил момент, а Фелиси вдруг становится напористой, пользуется новым ударом грома, чтобы уцепиться за него, она теперь совсем близко, он чув– ствует на своей щеке ее горячее дыхание, видит ее лицо рядом со своим.

– Может быть, потому, что я женщина? Может быть, вы такой же, как Форрентен?

– А чего от вас хочет Форрентен?

– Понятно, чего хочет... Он пристает ко мне... Он преследует меня... Он мне заявил, что рано или поздно я все равно буду...

Может быть, это и правда. Мегрэ вспоминает лицо управляющего, его .несколько двусмысленную улыбку, его толстые чувственные губы.

– Если и яы этого хотите, скажите! Я предпочитаю лучше...

– Нет, дитя мое, нет...

На этот раз он встает и отстраняет ее.

– Давайте спустимся вниз! Нам нечего делать в этой комнате...

– Это вы сюда явились...

– Но совсем не для того, чтобы здесь оставаться, тем более не для того, чтобы внушить вам такие мысли... Спускайтесь, прошу вас.

– Дайте мне привести себя в порядок.

Она неумело пудрится перед зеркалом. Дергает носом.

– Вот увидите, вы окажетесь причиной несчастья...

– Какого несчастья?

– Не знаю... Во всяком случае, если меня найдут мертвой...

– Да вы с ума сошли! Идемте!

Он пропускает ее вперед. От грозы вокруг стало темно. Ей приходится зажечь в кухне лампу. На плитке кипит кофе.

– Я думаю, мне лучше уехать, – произносит Фелиси, погасив газ.

– Куда уехать?

– Куда-нибудь... Я сама не знаю... Да, я уеду, и меня никогда не найдут... Зря я сюда вернулась...

– Никуда вы не уедете!

Она бормочет сквозь зубы так тихо, что он даже не уверен, правильно ли расслышал.

– А вот посмотрите!

И тут Мегрэ на всякий случай -бросает:

– Если вы хотите поехать к юному Петийону, то могу вам сообщить, что он сейчас находится в пивной, где полно женщин, в Руане.

– Это не...

И тут же продолжает:

– А мне-то какое дело?

– Это он и есть?

– Кто он? Что вы имеете в виду?

– Он ваш любовник?

Она презрительно смеется:

– Мальчишка, которому нет еще двадцати лет!

– В любом случае, бедняжка Фелиси, если вы его хотите спасти...

– Никого я не хочу спасать... Впрочем, больше ничего я вам говорить не буду... Вы не имеете права целый день торчать возле меня и досаждать мне... Я буду жаловаться.

– Жалуйтесь!

– Вы считаете себя очень ловким, не так ли?.. И сила на вашей сторо– не... И вы нападаете на бедную девушку, потому что вы прекрасно знаете, что она не может защититься...

Он напяливает на голову шляпу и, несмотря на дождь, переступает порог дома, чтобы вернуться в «Золотой перстень».

Уходит, даже не простившись. С него хватит! Он допустил ошибку. Те– перь нужно все начинать сначала, вести расследование с другого конца.

Если он вымокнет, так ему и надо! Но не успевает он шагнуть, как Фе– лиси бежит за ним.

– Не уходите!

– Почему?

– Вы сами знаете... Не уходите!.. Я боюсь грозы.

И это правда. Тут она не лжет. Она вся дрожит, умоляет его остаться. Она благодарна ему, что он вернулся, вошел в кухню, уселся хоть и с ворчли– вым видом, но все же уселся.

И в благодарность она тут же спрашивает:

–Хотите чашечку кофе? А может быть, хотите выпить рюмочку?

Она пытается улыбнуться и повторяет, подавая ему чашку:

– Почему вы со мной так жестоки? Ведь я вам ничего плохого не сдела– ла.

Глава четвертая

ПРОИСШЕСТВИЕ С ВЫСТРЕЛОМ ИЗ ТАКСИ

Мегрэ неторопливо поднимается по улице Пигаль. Уже миновала полночь, и после грозы стало свежо, на тротуарах еще не высохли лужи. Светятся вы– вески ночных кабачков. Швейцары сразу же узнают комиссара, когда он прохо– дит мимо, а в табачной лавчонке на углу улицы Нотр-Дам де Лоретт клиенты, которые пьют у подковообразной стойки, при виде его переглядываются. Конеч– но, непосвященный вряд ли что-нибудь заметил бы. Однако по всему Монмартру, который только и живет полуночниками, чувствуется какое-то неуловимое дви– жение, словно легкая рябь, предвещающая бурю на водянойглади пруда.

Мегрэ это знает. И он доволен. Здесь, по крайней мере, ему не нужно иметь дело с девчонкой, которая либо плачет, либо ведет себя вызывающе. На ходу он узнает знакомые силуэты, слышит слова приказа, которые передаются из уст в уста, и замечает даже, как в туалетных комнатах дансингов перепу– ганные уборщицы, так называемые «мадам пипи», поспешно прячут пакетики с кокаином.

«Пеликан» здесь, налево. Вот его голубая неоновая вывеска, негр-швей– цар у дверей. Кто-то появился из темноты, поравнялся с комиссаром и произ– нес со вздохом:

– Я так рад, что вы приехали.

Это Жанвье. Он объясняет с безразличием, которое иные бы могли при– нять за цинизм, но которое все же немного наиграно.

– Он уже готов, шеф... Я боялся только одного: как бы он без вас все не выложил... Он вот-вот расколется...

Они останавливаются у края тротуара, словно наслаждаясь свежим пос– легрозовым воздухом, и Мегрэ набивает новую трубку.

– Начиная с Руана он совсем не в себе... Пока мы в ожидании поезда сидели в буфете, мне раз десять казалось, что вот он сейчас бросится ко мне и все расскажет... Он еще новичок...

От Мегре не ускользает ничего, что делается вокруг. При видел его многие из тех, у кого неспокойно на совести, пускаются наутек, другие пос– пешно прячут в надежное место какие-то запретные вещи.

– В поезде он сидел совсем обессиленный... На вокзале СенЛазар, ког– да мы приехали, он растерялся, не знал, что делать. Кроме того, он еще нем– ного пьян. Ведь со вчерашнего дня он так много пил... В конце концов он по– тащился к себе на улицу Лепик, там, видимо, помылся, надел смокинг... Ел он без всякого аппетита в дешевом ресторанчике на площади Бланш, а оттуда явился на работу. Вы туда идете?.. Я вам еще нужен?..

– Иди поспи, старина...

Если Мегрэ понадобится помощь, на набережной Орфевр оставлены на вся– кий случай двое из его бригады.

– Пошли! – вздыхает Мегрэ.

Он входит в «Пеликан» и пожимает плечами, видя, что негршвейцар су– етится вокруг него и считает своим долгом растянуть рот в улыбке до ушей. Комиссар отказывается оставить свое пальто гардеробщице...

Сквозь плюшевые занавеси у входа в зал до него доносятся звуки джаза. Налево маленький бар.

Две дамы, сидящие там, зевают. Какой-то папенькин сынок уже порядоч– но набрался. Навстречу Мегрэ спешит хозяин.

– Привет! – ворчит комиссар.

Хозяин, видимо, встревожен.

– Скажите... По крайней мере, ничего страшного?

– Да нет же... Нет...

И Мегрэ, отстранив его, усаживается в углу, неподалеку от эстрады, где играют музыканты.

– Виски?

– Кружку пива...

– Вы же знаете, что пива мы не держим...

– Тогда рюмку коньяка с водой...

Вокруг все так у6ого! Клиентов почти нет. Да разве зайдет сюда насто– ящий клиент, в этот узенький зал, где лампы под абажуром излучают краснова– тый свет, переходящий в лиловый, когда оркестр начинает играть танго? За столиками – женщины, в обязанности которых входит развлекать гостей. Те– перь, когда они узнали, кто этот новый клиент, они не дают себе труда тан– цевать друг с дружкой, и одна из них берется за вязание.

На эстраде Петийон в смокинге кажется еще худее, еще моложе, чем на самом деле. Из-под длинных светлых волос смотрит мертвенно-бледное лицо, глаза покраснели от усталости и тревоги. Как бедняга ни старается, он не может отвести взгляд от комиссара, который ждет.

Жанвье прав: он совсем готов... Есть признаки, которые не обманывают, ясно показывают, что человек дошел до предела, механизм его вышел из строя, разум у него помутился, и он спешит покончить с этим, выложить все, что у него на сердце. Ему так тяжело, что вот-вот он положит свой саксофон и бро– сится к Мегрэ.

Зрелище не из приятных – человек, охваченный страхом. Мегрэ немало перевидел таких, сам умело направлял допросы, которые длились иногда по двадцать часов и больше, пока ему не удавалось довести своего собеседника, вернее даже человека, которого он подвергал пытке, до физического и мораль– ного изнеможения.

На этот раз он здесь ни при чем. Он не верил, что Петийон причастен к убийству, не почувствовал этого. Он не занимался Петийоном, околдованный этой Фелиси, о которой не перестает думать.

Мегрэ пьет. Должно быть,. Петийон удивлен, видя комиссара таким рав– нодушным. Руки музыканта с длинными тонкими пальцами дрожат. Его товарищи по оркестру украдкой поглядывают на него.

Чего он так упорно искал все эти сорок восемь безумных часов? За ка– кую надежду цеплялся? Кого поджидал в этих кафе, в этих барах, в которые поочередно заглядывал, сидя там, не сводил жадного взгляда с двери и, ниче– го не добившись, уходил разочарованный, чтобы искать в другом месте? Нако– нец, зачем дн поехал в Руан, где сразу же устремился в пивную с женщинами в районе казарм?

Он опустошен. Даже если бы Мегрэ и не сидел здесь, он сам бы пошел к нему, оказался бы на пыльной лестнице уголовной полиции, добивался бы раз– говора с кем-нибудь.

Так и случилось! Оркестр делает перерыв. Аккордеонист направляется в бар вылить рюмочку. Другие музыканты тихо переговариваются. Петийон кладет свой инструмент на подставку, спускается с эстрады...

– Я должен с вами поговорить, – бормочет он.

А комиссар удивительно ласковым голосом отвечает:

– Я знаю, малыш.

Здесь? Мегрэ окидывает взглядом этот зал, от которого его тошнит. Не стоит выставлять парня напоказ, ведь он вот-вот разрыдается.

– Не хотите выпить?

Петийон отрицательно качает головой.

– В таком случае пойдем...

Мегрэ заплатил за коньяк, хотя хозяину очень хотелось, чтобы комиссар выпил за его счет.

– Думаю, сегодня ночью вам придется обойтись без своего саксофонис– та... Мы с ним пройдемся вдвоем... Возьмите вашу шляпу и пальто, Петийон!

– У меня нет пальто...

Едва они вышли на улицу, молодой человек глубоко вздыхает, будто со– бирается нырнуть в воду, и сразу говорит:

– Послушайте, господин комиссар... Лучше я вам во всем признаюсь... Я больше не могу...

Он весь дрожит. Наверное, уличные фонари кружатся у него в глазах. Хозяин «Пеликана» и негр-швейцар смотрят им вслед.

– Не торопись, малыш...

Сейчас он отведет его на набережную Орфевр...Это проще всего... Сколько расследований заканчивалось в такой час в кабинете Мегрэ, когда все помещения уголовной полиции пусты! Только дежурный сидит в коридоре, когда лампа с зеленым абажуром бросает свет на человека, нервы которого уже сда– ли.

На этот раз с ним всего лишь мальчишка. Мегрэ хмурится. Решительно в этом деле у него одни только жалкие противники.

– Входи!

Он вталкивает его в пивную на площади Пигаль, потому что ему хочется выпить кружку пива перед тем, как позвать такси.

– Ты что будешь пить?

– Мне все равно... Клянусь вам, господин комиссар, я не...

– Конечно... Конечно... Сейчас ты мне все расскажешь... Официант, две кружки пива!

Комиссар пожимает плечами. Вот еще двое каких-то клиентов, узнав его, предпочитают оставить свой луковый суп и смыться. Другой бросился к теле– фонной кабине, и через стекло в форме ромба видно, как он, наклонив плечи, говорит в аппарат.

– Она твоя любовница?

– Кто?

Вот так штука! Парень искренне удивлен. Есть такие интонации, которые не обманывают.

– Фелиси...

И Петийон повторяет, словно такая мысль никогда не приходила ему в голову и он вообще ничего не понимает.

– Фелиси моя любовница?

Он растерян. Он только собрался сделать драматическое признание, и вдруг комиссар, человек, в руках которого находится его судьба, этот Мегрэ, пустивший ему вслед свору полицейских, говорит с ним о служанке его дяди!

– Клянусь вам, господин комиссар...

– Ладно... Пойдем все-таки...

К их разговору прислушиваются. Какие-то две девицы делают вид, что мажут губы, а сами навострили уши. Не стоит выставлять себя напоказ.

Они снова на улице. В нескольких метрах от них, во мраке площади Пи– галь, выстроилась вереница такси, и Мегрэ собирается подать знак, уже под– нимает руку. Совсем рядом, на углу тротуара, какой-то полицейский рассеянно посматривает вокруг.

Как раз в эту минуту раздается выстрел. Почти одновременно комиссар слышит еще какой-то шум, и в сторону бульвара Рошешуар рывком отъезжает такси.

Все произошло настолько быстро, что Мегрэ даже не сразу успевает за– метить, как его спутник поднес руку к груди и, покачиваясь, остановился, пытаясь другой рукой за что-нибудь уцепиться.

Комиссар машинально спрашивает:

– Ранен?

Полицейский бросается к стоянке такси, вскакивает в одну из машин и пускается вдогонку стрелявшему. Какой-то доброволец шофер тоже прыгает на подножку.

Петийон падает, прижав руку к манишке, пытается крикнуть, но слышен только какой-то странный, слабый звук...

На следующее утро газеты опубликовали небольшую, довольно банальную заметку:

"Минувшей ночью музыкант из джаза по имени Жак П. был ранен пулей в грудь. Стрелял неизвестный, который скрылся, уехав в такси. Тут же была ор– ганизована погоня, но настигнуть преступника не удилось.

Предполагают, что это сведение счетов или драма на почве ревности.

Пострадавший в тяжелом состоянии доставлен в больницу Божон. Полиция ведет расследование".

Все это неверно. Полиция не всегда сообщает прессе точные сведения. Жак Петийон действительно находится в Божоне. И состояние его действительно тяжелое, настолько тяжелое, что даже нет гарантии на спасение. Левое легкое пробито пулей крупного калибра.

Что же касается погони за убийцей, то тут дело обстоит иначе. Об этом с горечью рассказывает сам Мегрэ, отдавая рапорт в кабинете начальника уго– ловной полиции:

– Это моя вина, шеф... Мне захотелось выпить кружку пива... Нужно было, чтобы и мальчишка немного пришел в себя перед тем, как отвести его на набережную Орфевр... У него уже нервы не выдерживали... Ему весь день не давали передышки... Видимо, тут я допустил ошибку.

– Тот, кто этим воспользовался, честное слово, не новичок.

– Когда я услышал выстрел, то сразу занялся мальчишкой... Я позволил полицейскому без меня пуститься вдогонку за преступником... Вы читали ра– порт? Такси, за которым гнался полицейский, завело его на другой конец Па– рижа, на площадь Италии, и там внезапно остановилось. Никакого пассажира в такси не оказалось... Шофера тут же арестовали. Несмотря на его протесты,.. А меня, однако, здорово провели...

Комиссар бросает гневный взгляд на протокол допроса шофера:

– "На стоянке у площади Пигаль ко мне подошел какой-то незнакомец и предложил мне двести франков за то, что я помогу ему, как он выразился, подшутить над одним его приятелем. Он выстрелит из хлопушки – это были его слова,–а я по этому сигналу должен мчаться на полном газу по направлению к площади Италии..."

Слишком наивно для ночного шофера! Впрочем, трудно доказать, что он солгал. И дальше: «Я плохо разглядел моего клиента. Он стоял в тени, со стороны земляной насыпи, опустив голову. Он широкоплечий, одет в темное, на голове серая фетровая шляпа». Право, такие приметы могут подойти ко многим!

– Эту проделку, уверяю вас, я буду долго помнить, – ворчит Мегрэ. – Тот, кто ее придумал... Он проскальзывает между двумя такси или где-то рядом в темноте... Стреляет... В ту же минуту такси срывается с места, и все, конечно, считают, что убийца сидит в этой машине, пускаются вслед за ним, а он тем временем успевает удрать или даже затеряться в толпе... Доп– росили других шоферов, которые ожидали на стоянке. Никто ничего не видел... Только один из них, старый, которого я уже давно знаю, кажется, заметил, что какой-то силуэт огибал бассейн...

Подумать только! Саксофонист был готов все рассказать, тут же, в «Пе– ликане», а Мегрэ не дал ему говорить. А теперь бог знает когда можно будет снова его допросить и можно ли будет вообще.

– Что вы собираетесь делать?

Существует классический метод. Дело происходило на Монмартре, в опре– деленном периметре. Нужно допросить полсотни человек, людей, известных по– лиции, которые в ту ночь находились в этом секторе, всех тех, которые мета– лись, как крабы в корзине, когда на улице Пигаль стало известно о присут– ствии комиссара Мегрэ.

У некоторых из них рыльце в пуху. Если прижать их хорошенько, пригро– зить, что поближе присмотрятся к их делишкам, то можно получить нужные све– дения.

– Я сейчас пошлю туда двух-трех человек, шеф... Что же касается ме– ня...

Что бы он ни делал, все равно его тянет в другое место. С самого на– чала. С тех пор, как он вступил в этот игрушечный мирок, который называется Жанневиль.

Ему так не хотелось покидать «Мыс Горн» и эту взбалмошную Фелиси! Не было ли это предчувствием?

События показали, что он не прав. Теперь ясно, что тайну убийства старого Лапи следовало искать в районе площади Пигаль.

– Но я все же вернусь туда.

Петийон успел сказать ему только одно: Фелиси не былаего любовницей. Он просто обалдел, когда Мегрэ заговорил о ней, словно никогда даже не мог себе представить этого.

Половина девятого. Мегрэ звонит жене:

– Это ты?.. Нет, ничего особенного... Я не знаю, когда вернусь...

Она к такому привыкла. Мегрэ сует себе в карманы рапорты. Среди них один из Руана с подробными сведениями обо всех женщинах, работающих в «Ти– воли». Петийон не поднимался в номер ни с одной из них. Когда он вошел и занял место в уголке, две дамочки сразу уселись рядом с ним на красном плю– шевом диванчике.

– Здесь нет девушки, которую зовут Адель? – опросил он.

– Ты опоздал, малыш... Адель давно отсюда уехала... Ты имеешь в виду маленькую брюнетку, у которой груди в форме груш, правда?

Он ничего об этом не знал. Знал только, что ему нужна Адель, которая в прошлом году работала здесь. Но она уехала несколько месяцев назад. Неиз– вестно, где она теперь. Разве можно разыскивать всех Аделей во всех веселых домах Франции...

Скоро один из инспекторов произведет тщательный обыск в комнате сак– софониста на улице Лепик. Жанвье, которому так и не удалось как следует от– дохнуть, проведет день в районе площади Пигаль.

Что до Мегрэ, то он снова садится в поезд на вокзале Сен-Лазар, выхо– дит в Пуасси и поднимается по дороге, ведущей в Жанневиль.

После вчерашней грозы луга кажутся более зелеными, а голубой цвет не– ба еще нежнее. Вскоре показались розовые домики; через стекла витрины он поздоровался с Мелани Шошуа, которая посмотрела на него своими рыбьими гла– зами.

Сейчас он увидит Фелиси. Почему эта мысль доставляет ему удоволь– ствие? Почему он невольно ускоряет шаг? Он улыбается, подумав о. том, в ка– ком мрачном настроении застанет сейчас Люка, всю ночь проторчавшего у «Мыса Горн». Он видит его издали. Бригадир сидит у края дороги с потухшей трубкой во рту. Он, конечно, проголодался. Ему, наверное, хочется спать.

– Ну что, бедняга Люка?

– Ничего, шеф... Мечтаю о чашке кофе и о постели... Прежде о кофе...

Его глаза подпухли, пальто измято, ботинки и брюки внизу измазаны глиной...

– Отправляйся в «Золотой перстень»... Кстати, есть новости...

– Какие?

– В музыканта всадили пулю...

Можно заподозрить комиссара в равнодушии, но Люка не обманешь, и он вскоре удаляется, качая головой...

Ну что ж, войдем! Мегрэ с удовлетворением смотрит вокруг, как чело– век, снова попавший в знакомую обстановку, потом направляется к дверям вил– лы. А впрочем, нет... Лучше обойти дом, войти через сад... Он толкает ка– литку... Дверь в кухню открыта...

Что такое? Он вдруг остолбенел от удивления и едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Услышав его шаги, Фелиси вышла на порог и держится прямо, повернувшись к нему, глядя на него строго.

Но, боже мой, что с ней? Кто ее так разукрасил? От слез глаза ее не могли так распухнуть, а щеки покрыться красными пятнами.

Он подходит к ней ближе, она произносит еще более злобно, чем обычно:

– Ну что, довольны?

– Что случилось? Вы упали на лестнице?

– Стоило день и ночь держать у дверей полицейского! Наверное, он хо– рошо выспался, ваш сторожевой пес!

– Послушайте, Фелиси! Говорите яснее! Я никогда не поверю...

– Что приходил убийца и напал на меня? Да! Вы это хотите узнать?

Мегрэ собирался рассказать ей о Петийоне, о происшедшей ночью драме, но сначала следовало поподробнее узнать, что произошло в «Мысе Горн».

– Пойдемте сядем... Здесь в саду, да... Будьте умницей!.. Успокой– тесь! Не смотрите на меня такими свирепыми глазами и расскажите толком, что произошло.... Вчера вечером, когда я уезжал, вы были очень возбуждены... Что вы делали потом?

Она презрительно роняет:

– Ничего...

– Ну, вероятно, вы сначала поели... Потом заперли все двери и подня– лись к себе в спальню... Не так ли? Вы уверены, что заперли все двери?

– Перед тем как лечь спать, я всегда запираю все двери...

– Итак, вы легли... Который был час?

– Я подождала внизу, пока пройдет гроза.

Это правда, с его, стороны было жестоко оставлять ее одну... Ведь она так боится грома и молнии!

– Вы что-нибудь пили?

– Кофе...

– Ясно! Чтобы поскорее заснуть... А потом?

– Потом читала.

– Долго?

– Не помню... Может быть, до полуночи... Потом погасила свет... Я была уверена, что случится несчастье... Я вас предупреждала...

– Теперь расскажите, что за несчастье случилось...

– Вы надо мной потешаетесь... А мне все равно... Вы считаете себя таким ловким!.. В какую-то минуту мне послышалось, что в спальне мсье Лапи кто-то скребется...

По правде говоря, Мегрэ не верит ни одному ее слову и, слушая ее, наблюдая за ней, думает только о том, для чего ей нужна эта новая ложь... Ведь для нее солгать так же естественно, как дышать! Комиссар полиции Фека– на сообщил по телефону некоторые касающиеся ее сведения.

Теперь Мегрэ известно, что намеки Фелиси по поводу ее отношений с Жю– лем Лапи – чистейший плод ее воображения. У нее просто-напросто есть мать и отец. Мать – прачка, отец – старый пьяница, который слоняется по набе– режным в поисках случайных заработков, особенно когда хочется пропустить несколько стаканчиков водки. Расспросили соседей, но даже самые болтливые соседки подтвердили, что старый Лапи никогда ни в каких отношениях с прач– кой не состоял. Когда ему понадобилась служанка, его брат, плотник, посове– товал ему взять Фелиси, которая иногда приходила к нему в дом помогать по хозяйству.

– Итак, детка, вы услышали, что -кто-то скребется... Вы, естествен– но, сразу открыли окно, чтобы позвать полицейского, дежурившего на улице...

Он смазал это с иронией в голосе, а она отрицательно покачала голо– вой.

– Почему?

– Да потому!

– Вам не хотелось, чтобы арестовали человека, который, как вы пред– полагали, находится в соседней комнате?

– Может быть...

– Продолжайте!

– Я тихонько поднялась...

– Но свет не зажигали. Потому что, если бы вы зажгли свет, бригадир Люка, конечно, заметил бы это. Ведь ставни закрываются не герметически... Итак, вы встали... И вы совсем не боялись, хотя боитесь даже грозы... А что дальше?.. Вы вышли из своей комнаты?

– Не сразу... Я приложила ухо к дверям и стала прислушиваться... Кто-то был в комнате по другую сторону площадки. Я слышала, как подвинули стул... Потом до меня донеслось невнятное ругательство... Я поняла – он не нашел того, чего искал, и собрался уходить...

– Дверь из вашей комнаты была закрыта на ключ?

– Да...

– И вы открыли ее. Решили выйти, без оружия, и показаться на глаза злоумышленнику, который, вероятно, убил Жюля Лапи?

– Да...

Она бросает ему вызов... А комиссар даже свистнул от восхищения.

– Значит, вы были уверены – он не причинит вам зла?.. Очевидно, вы даже не подозревали, что в этот час юный Петийон находился далеко отсюда, в Париже...

Она не может сдержаться и кричит:

– Что вы об этом знаете?

– Послушайте... Который был час?

– Я посмотрела на часы уже потом... Была половина четвертого... От– куда вы знаете, что Жак...

– Вот как! Вы даже называете его по имени?..

– Оставьте меня, наконец, в покое!.. Если вы мне не верите, то може– те убираться отсюда.

– Ладно! Я не буду вас больше перебивать... Вы мужественно вышли из спальни, вооруженная только своей храбростью, и...

– И мне заехали кулаком в лицо!

– А человек удрал?

– Да, через садовую калитку... Оттуда он и проник в дом.

Несмотря на синяки у нее на лице, Мегрэ очень хочется сказать:

– Так вот, детка, я не верю ни одному вашему слову...

Если бы его уверялм в обратном, в том, что она расшиблась сама, он бы не усомнился. Почему?

Но в эту самую минуту его взгляд останавливается на еще не просохшей земле клумбы. Она замечает это, смотрит туда же, видит следы ног и произно– сит с улыбкой:

– Это, может быть, следы моих ног, не так ли?

Он встает:

– Пойдемте!

Он входит в дом. На натертых до блеска ступеньках лестницы легко за– метить грязные следы, комочки земли. Он толкает дверь в спальню старика.

– Вы сюда заходили?

– Да... Но я ни к чему не прикасалась...

– Этот стул?.. Вчера вечером он стоял на том же месте?

– Нет... Он стоял возле окна...

А сейчас он стоит возле большого платяного шкафа из орехового дерева, и на плетеном соломенном сиденье отчетливо видны следы и грязь.

Выходит, Фелиси не лгала. Ночью какой-то человек простонапросто проб– рался в «Мыс Горн», и это не мог быть Жак Петийон, который в этот час лежал на операционном столе больницы Божон.

Если Мегрэ требовалось еще одно доказательство, то он его тут же на– ходит, в свою очередь, взобравшись на стул и взглянув на шкаф сверху: на толстом слое пыли видны следы пальцев, с помощью какого-то инструмента при– поднята одна из досок.

Нужно будет вызвать экспертов из Отдела установления личности, чтобы сфотографировать все это и поискать отпечатки пальцев, если они сохрани– лись.

Теперь Мегрэ принял серьезный вид; он озабоченно шепчет себе под нос:

–И вы не позвали на помощь!.. Ведь вы знали, что под вашими окнами дежурит инспектор, и вы ему ничего не сказали... Вы даже постаралисьс не зажигать свет...

– Я зажгла в кухне. Приложила к лицу холодный компресс...

– Еще бы, с улицы не виден свет в кухне!.. Разве не так? Иначе гово– ря, вы не хотели поднимать тревоги... хотя вам дали кулаком по физиономии, вы нарочно позволили вашему обидчику скрыться... А сегодня утром вы встали как ни в чем не бывало, и опять не позвали инспектора...

– Ведь я прекрасно знала – приедете вы...

Странная вещь – здесь есть что-то детское, и он на себя за это доса– дует – ему словно льстит, что она ждала его приезда и не обратилась к Лю– ка. Он даже втайне благодарен ей за эту фразу:

«Ведь я прекрасно знала – приедете вы...»

Он выходит из комнаты и запирает дверь на ключ. Во всяком случае, странный грабитель искал что-то на шкафу. Он не открыл ни одного ящика, не шарил ни в одном углу. Следовательно, он знал...

В кухне Фелиси украдкой смотрит на себя в зеркало.

– Вы мне сейчас оказали, что этой ночью вы были вместе с Жаком.

Он бросает долгий взгляд на нее. Она взволнована, нет никакого сомне– ния. Она ждет, охваченная тревогой. А он говорит беспечным тоном:

– Ведь вчера вы меня уверяли, что он не был вашим любовником, что это мальчишка...

Она не отвечает.

– Этой ночью с ним случилось несчастье. Какой-то незнакомец стрелял в него прямо на улице.

Она вскрикнула:

– Он умер?.. Говорите же!.. Жак умер?

Соблазн велик. Разве она стеснялась ему лгать? Разве полиция не имеет права воспользоваться любым средством, чтобы найти виновного? Мегрэ очень хочется ответить ей утвердительно. Кто знает, какова будет ее реакция? Кто знает, может быть...

Но у него не хватает мужества. Уж слишком она взволнована. Он ворчит, отвернувшись:

– Нет, успокойтесь!.. Он не умер... Только ранен...

Она рыдает. Обхватив голову руками, с блуждающим взглядом, она в от– чаянии восклицает:

– Жак!.. Жак!.. Мой Жак!..

И вдруг, разъяренная, повернувшись к этому невозмутимому человеку, который избегает встретиться с ней взглядом, кричит:

– И вы были вместе с ним, правда?.. И вы допустили до этого... Я не– навижу вас. Слышите... Я вас ненавижу! Это из-за вас... Да, из-за вас...

И она, рыдая, падает на стул, согнув спину, опустив голову на кухон– ный стол рядом с кофейной мельницей.

Время от времени слышны одни и те же слова:

– Жак... Мой Жак...

Быть может, у него черствое сердце. Но Мегрэ не знает, как держать себя; сначала он стоит в проеме двери, потом выходит в пустынный сад, шага– ет по дорожке, смотрит на свою тень на земле и в конце концов толкает дверь погреба, чтобы нацедить там себе стакан вина.

Ведь Фелиси плакала и накануне. Но то были другие слезы.

Глава пятая

КЛИЕНТ N 13

В то утро Мегрэ постарался как следует запастись терпением. Но и это не помогло!.. Ему не удалось отговорить Фелиси: она все-таки оделась в тра– ур, прицепила к своей смешной плоской шляпке вуаль из черного крепа, в ко– торую драпировалась, как античная статуя. Чем она намазала лицо? Наверное, хотелось скрыть синяки? Трудно сказать, ведь у нее свое особое понятие о театральном зрелище. Во всяком случае, она казалась мертвенно-бледной. Лицо ее, словно у клоуна, было намазано кремом и пудрой. В вагоне поезда, уво– зившего их в Париж, она сидела неподвижно, торжествевнно, страдальчески ус– тремив взгляд вдаль. Чувствовалось, что она хотела бы, чтобы все вокруг нее думали: «Боже мой! Как она страдает... И как владеет собой!.. Это просто воплощенная скорбь».

Впрочем, Мегрэ ни разу не улыбнулся. Когда на улице Фебур Сент-Оноре она захотела зайти в магазин, где продаются первые в сезоне овощи и фрукты, он тихонько сказал:

– Я думаю, ему еще ничего нельзя есть, детка.

Но она заупрямилась, купила лучший испанский виноград, апельсины, бу– тылку шампанского. Она обязательно хотела захватить цветов, приобрела ог– ромный букет белой сирени и несла все это сама, не меняя выражения лица, трагического и словно отсутствующего.

Мегрэ покорно следовал за ней, как снисходительный и добрый папаша. Он с облегчением узнал, что в Божоне как раз неприемный час: Фелиси выгля– дела так, что, конечно, вызвала бы сенсацию среди посетителей. Однако же он попросил дежурного врача разрешить ей заглянуть в палату, куда положили Жа– ка Петийона. Палата находилась в конце длинного коридора: воздух в нем был спертый, через открытые двери виднелись кровати, унылые лица, все белое, слишком много белого, – этот цвет превратился здесь в цвет болезни.

Их довольно долго заставили ждать. Фелиси стояла, нагруженная своими пакетами. Наконец к ним подошла санитарка; при виде Фелиси она широко рас– крыла глаза.

– Давайте все это сюда... Пригодится какому-нибудь ребенку... Ти– ше... Главное, не разговаривайте... Не шумите...

Она чуть приоткрыла одну из дверей, позволила Фелиси только бросить взгляд в палату, утонувшую в полумраке, где Петийон лежал неподвижно, как мертвый.

Когда дверь затворилась, Фелиси сочла своим долгом сказать:

– Ведь вы его спасете, правда?.. Умоляю вас, сделайте все возможное, чтобы спасти его...

– Но, мадемуазель...

– Не жалейте ничего... Вот возьмите...

Мегрэ не засмеялся, даже не улыбнулся, видя, как она вытащила из сум– ки сложенный во много раз тысячефранковый билет и протянула его своей собе– седнице.

– Если нужны деньги, любую сумму...

Тут уж Мегрэ перестал над ней подтрунивать, хотя она никогда еще не выглядела такой смешной. На обратном пути Фелиси шествовала по коридору в роскошно развевающейся черной вуали; навстречу ей попался какой-то больной мальчуган. Она наклонилась и со вздохом поцеловала его:

– Бедный крошка!..

Когда сам страдаешь, еще больше сочувствуешь страданиям других, не так ли? В нескольких шагах от них стояла молоденькая санитарка с крашенными в платиновый цвет волосами, вызывающе затянутая в халат, подчеркивающий ее формы. Санитарка посмотрела на Фелиси, чуть не фыркнула, позвала из палаты подружку, чтобы и та тоже полюбовалась.

– Вы просто индюшка, мадемуазель, – сказал он санитарке.

Мегрэ продолжал сопровождать Фелиси так серьезно, как будто являлся ее родственником. Она слышала его отповедь санитарке и осталась ему благо– дарна. На тротуаре, на залитой солнцем улице, он понял, что Фелиси уже не так напряжена и свободно чувствует себя рядом с ним Воспользовавшись этим, Мегрэ шепнул:

– Вы знаете всю правду, не так ли?

Фелиси не отрицала.

– Пойдемте...

До полудня оставалось немного. Мегрэ решил повернуть направо, туда, где на светлой и шумной площади Терн кишела толпа, и Фелиси последовала за ним, ковыляя на своих слишком высоких каблуках.

– А все-таки я вам ничего не скажу, – вздохнула она через несколько шагов.

– Знаю...

Теперь он угадывал многое. Не знал еще, кто был убийцей старика Лапи, не знал имени того, кто прошлой ночью стрелял в саксофониста, однако он уже понимал, что Фелиси... Как это выразить? Например, в поезде тем нескольким пассажирам, которые видели ее, застывшую в театральной скорби, она показа– лась смешной; в больнице слишком кокетливая санитарка не удержалась и прыс– нула со смеха; хозяин танцевального зала в Пуасси прозвал Фелиси попугаем; Лапи наградил ее прозвищем Какаду, да и самого Мегрэ долго коробили ее ре– бяческие фокусы.

Вот и сейчас люди оборачивались при виде этой странной пары, и, когда Мегрэ толкнул дверь ресторанчика, посещавшегося только завсегдатаями и в этот час еще пустого, он заметил взгляд, который официант бросил на хозяй– ку, сидевшую у кассы.

Но зато Мегрэ разглядел тот простой человеческий трепет, который пря– чется за внешностью самых эксцентричных чудаков.

– Мы славно позавтракаем вдвоем, правда?

Она сочла нужным повторить:

– А все-таки я вам ничего не скажу...

– Пусть будет по-вашему, детка... Вы мне ничего не скажете... Что вы хотите на завтрак?

Зал ресторана старомодный, уютный, стены цвета слоновой кости со вде– ланными в них большими, немного потускневшими зеркалами; никелированные ша– ры, в которые официанты прячут тряпки, ряды выдвижных ящиков, выкрашенных под дерево, где завсегдатаи держат свои салфетки. Дежурное блюдо объявлено: весеннее рагу из барашка с овощами. В меню почти к каждому блюду помечен дополнительный гарнир.

Мегрэ заказал завтрак. Фелиси забросила. за плечи свою вуаль.

– Вам очень плохо жилось в Фекане?

Он знает, что делает. Он ждет, когда губы ее вздрогнут и она постара– ется придать своему лицу вызывающее выражение.

– Почему вы так думаете?

Ну конечно же! Почему? Он знал Фекан: его бедные домишки жмутся друг к другу у подножия скалы, в переулках, где текут помои.

– Сколько у вас братьев и сестер?

– Семеро...

Отец пьяница. Мать с утра до вечера стирает белье. Мегрэ представляет себе Фелиси, долговязую девчонку с тонкими босыми ногами. Ее устроили судо– мойкой в портовом ресторанчике, у Арсена. Она ночевала там в мансарде. Хо– зяин выгнал ее – она стащила из кассы несколько су, и Фелиси стала поден– щицей у Эрнеста Лапи, плотника, работавшего на верфи...

Сейчас она ест с подчеркнутой деликатностью, чуть ли не отставив ми– зинец, и Мегрэ не смеется над ней.

– Если бы я захотела, я могла бы выйти за сына судовладельца...

– Конечно, детка... Но он вам не нравился, правда?

– Не люблю рыжих... Не говоря уже о том, что его отец приставал ко мне... Мужчины такие свиньи...

Любопытно: если посмотреть на нее внимательно, то забываешь, что ей двадцать четыре года, видишь только лицо нервной девочки и удивляешься, как это ты мог хоть на минуту принять ее всерьез.

– Скажите, Фелиси... Ваш хозяин... я хочу сказать, Деревянная Нога вас ревновал?

Он доволен. Он предвидел и резкий взлет подбородка, и взгляд, однов– ременно удивленный и встревоженный, и гневный огонек, мелькнувший в глазах.

– Между нами никогда ничего не было...

– Я знаю, детка... А ведь он все-таки ревновал, не так ли? Бьюсь об заклад, он запрещал вам бывать по воскресеньям на танцах в Пуасси и вам приходилось убегать...

Она не отвечает. Наверно, удивляется, как мог он угадать эту странную ревность старика, который ждал ее воскресными вечерами, даже ходил встре– чать под гору, на дорогу, и устраивал ей ужасные сцены.

– Вы намекали ему, что у вас есть любовники...

– А кто мог бы мне помешать иметь любовников?

– Ну, ясно, никто! И вы говорили ему о них! А он обзывал вас всеми именами. Я даже думаю, не случалось ли ему поколачивать вас?

–Я бы не позволила ему дотронуться...

Она лжет! Мегрэ так хорошо представлял себе обоих! В новом загородном домике в Жанневиле они так же отделены от всего мира, как на необитаемом острове. Ничто не связывает их ни с чем. С утра до вечера они сталкиваются, следят друг за другом, ссорятся и все же нужны друг другу потому, что весь мир для них ограничен только ими двумя.

И если Деревянная Нога уходит за пределы домашнего мирка, чтобы в оп– ределенный час сыграть партию в карты в «Золотом перстне», то Фелиси тоже иногда хочется во что бы то ни стало убежать в более веселое место.

Пришлось бы запирать ее и сторожить под окнами, чтобы помешать по воскресеньям разыгрывать принцессу, явившуюся инкогнито на танцульку в Пу– асси. Как только у нее выдается свободная минутка, она бежит к Леонтине и с увлечением поверяет ей свои выдуманные тайны.

Как все просто! Мелкие служащие входят в ресторан и начинают завтра– кать, просматривая газету, с изумлением взирают на странную особу, появив– шуюся в привычной им обстановке. Каждый из них то и дело посматривает на Фелиси. Каждому хочется улыбнуться и подмигнуть официанту.

А ведь она лишь женщина... Женщина-ребенок!... Вот что стало понятно Мегрэ, вот почему он теперь говорит с ней мягко, дружелюбно, снисходитель– но.

Он представляет себе ее жизнь в «Мысе Горн». Мегрэ убежден, что, будь Лапи еще жив, он возмутился бы, если бы комиссар ему неожиданно заявил:

– Вы ревнуете вашу служанку...

Ревнует, он, который даже не влюблен в нее, он, который никогда в жизни ни в кого не влюблялся! А ведь совершенно точно – – ревновал! Она составляла часть его мира.

Разве он продавал лишние овощи? Разве он продавал фрукты из своего сада? Давал ли он их кому-нибудь? Нет! Это была его собственность. Фелиси тоже была его собственностью. Он не пускал кого попало в свой дом. Он один пил вино из своего погреба.

– Как это получилось, что он принял племянника?

– Лапи встретил его в Париже... Он хотел взять его в «Мыс Горн» еще когда умерла его сестра, но Жак не согласился... Он гордый...

– И однажды, когда Лапи поехал в Париж получать пенсию за четыре ме– сяца, он встретил там своего племянника е плачевном состоянии, не так ли?

– Почему в плачевном?

– Петийон разгружал овощи в Гавре...

– Что позорного?

– Ничего позорного. Напротив! Лапи привез его к себе. Он отдал ему свою комнату, потому что...

Она возмутилась.

– Это совсем не то, о чем вы думаете...

– А все-таки он наблюдал за вами обоими... И что он обнаружил?

– Ничего...

– Вы были любовницей Петийона?

Она опускает нос в тарелку, не говоря ни «да», ни «нет».

– В общем жизнь стала невыносимой, и Жак Петийон уехал...

– Он не ладил с дядей...

– Так я и говорю...

Мегрэ доволен. Он будет помнить простой завтрак в спокойной, такой обычной обстановке ресторанчика, посещавшегося только завсегдатаями. Косой луч солнца играет на скатерти и на графине красного вина. Отношения между ним и Фелиси стали мягче, они почти сердечные. Он прекрасно знает, что, ес– ли бы сказал ей это, она протестовала бы и снова приняла презрительный вид. Но она так же, как и он, довольна, что сидит здесь, рада убежать от одино– чества.

– Вот увидите, все устроится...

Она почти готова верить ему. Потом ее недоверчивость снова берет верх. Бывают моменты – к сожалению, они мимолетны, – когда чувствуется, что еще немного – и она бросит на Мегрэ простодушный взгляд.

Увы, в тот же миг настороженность снова овладевает ею, и голос ее опять звучит иронически:

– Вы думаете, я не знаю, куда вы клоните?

Она чувствует, что должна одна, совсем одна нести всю тяжесть драмы. Она центр мира. Доказательство – комиссар уголовной полиции, такой чело– век, как Мегрэ, преследует ее и только ее!

Она не подозревает, что ее сотрапезник одновременно дергает за мно– жество нитей. На улице Пигаль и в ее окрестностях работают инспектора. На набережной Орфевр, вероятно, допрашивают коекаких субъектов, поднятых рано утром с постели в подозрительных меблированных комнатах. Во многих городах господа из полиции нравов интересуются женщиной по имени Адель, которая в течение нескольких месяцев работала в одной из руанских пивных.

Шла обычная работа полиции, которая неизбежно должна привести к ка– ким-то результатам.

В ресторанчике завсегдатаи приветствуют соседей по столу легким кив– ком: их никто никогда не представляет друг другу, хоть они и завтракают здесь каждый день! Однако комиссар ищет другое: смысл драмы, а не ее меха– ническую реконструкцию.

– Вы любите землянику?

Вот она, на стойке, первая земляника; ягоды уложены в коробочки.

– Гарсон... Дайте нам...

Она любит полакомиться, ей приятно, .что он заказал землянику. Или, вернее, у нее пристрастие к изысканным вещам.

Неважно, что Жаку Петийону нельзя есть виноград, апельсины и пить шампанское. Все дело в красивом жесте, в зрелище больших лиловатых виногра– дин, бутылки с пробкой, обернутой в золотую бумагу... Она стала бы есть землянику, даже если бы не любила ее...

– Что с вами, детка?

– Ничего...

Фелиси вдруг смертельно побледнела. Сейчас она не играет комедию. Ее что-то поразило. Она не в состоянии проглотить ягоду, которую держит во рту; вот-вот встанет и выбежит из зала. Она кашляет, словно поперхнувшись, прячет лицо в носовой платок.

– Что такое?..

Обернувшись, Мегрэ замечает невысокого господина, который, несмотря на теплую погоду, -снимает толстое пальто и шарф, вешает их на распялку и берет салфетку из ящика, на котором стоит номер тринадцать. Он человек средних лет, седоват, довольно банальной внешности: такие тусклые субъекты часто встречаются в городах. Они одиноки, мелочны, ворчливы. Это вдовцы или зачерствевшие холостяки, жизнь которых просто сеть мелких привычек. Офици– ант обслуживает его, не спрашивая меню, ставит перед ним начатую бутылку минеральной воды, а тот, разворачивая газету, смотрит на Фелиси, нахмурив– шись, ищет что-то в памяти, недоумевает...

– Почему вы не едите?

– Я сыта... Пойдемте...

Она положила на стол салфетку. Рука ее дрожит.

– Успокойтесь, детка...

– Я? Я спокойна... Чего мне волноваться?

Мегрэ видит клиента номер тринадцать в зеркале и может наблюдать за усилиями памяти, отраженными на лице незнакомца... Вот он догадался... Нет... Не то... Надо постараться... Он пытается припомнить еще... Почти вспомнил... Теперь уж наверняка... Он вытаращил глаза... Он удивлен... Он словно говорит себе: «Вот так штука! Какое совпадение...»

Но он не встает из-за стола и не подходит поздороваться с ней. Он и вида не подает, будто знает ее. Где он с ней познакомился? В каких они от– ношениях? Он рассматривает Мегрэ с головы до ног, зовет гарсона, они шеп– чутся; гарсон, должно быть, отвечает, мол, не знает их, эта пара здесь впервые...

Тем временем Фелиси вне себя от тревоги. Вдруг она поднимается и идет в туалет. Неужели ей до такой степени перехватило горло?

Пока ее нет, Мегрэ и незнакомец смотрят друг на друга в упор; быть может, номер тринадцатый хотел бы подойти и заговорить со спутником Фелиси?

Через дверь с матовыми стеклами, ведущую в туалет, можно также пройти в кухню. Гарсон ходит то туда, то обратно. А он ведь рыжий! Как сын судов– ладельца, который сватался к Фелиси, когда она жила в Фекане. Как тут не улыбнуться? Она вдохновляется тем, что у нее перед глазами. Она смотрела на этого рыжего парня. Ее спрашивали о том, как ей жилось в Фекане. Ее вообра– жение заработало с головокружительной быстротой, и гарсон превратился в су– довладельца, который...

Мегрэ кажется, что ее нет слишком долго. Гарсон тоже исчез. Номер тринадцатый раздумывает, вот-вот примет решение.

Наконец Фелиси появилась. Почти улыбается, на ходу опускает на лицо вуаль. Она уже не садится за стол.

– Пойдем?

– Я заказал кофе... Вы ведь любите кофе?

– Сейчас не хочется... Он слишком подействует мне на нервы...

Он делает вид, что поверил, и подзывает официанта. Расплачиваясь по счету, он смотрит на гарсона в упор, и парень слегка краснеет. Ну ясно! Она поручила ему передать что-то номеру тринадцатому. Может быть, нацарапала несколько слов на клочке бумаги и велела отдать записку только тогда, когда уйдет.

Выходя, комиссар невольно замечает на вешалке толстое пальто с отто– пыренными карманами.

– Мы возвращаемся в Жанневиль, не так ли?

Она взяла его под руку, и это движение могло бы показаться искренним.

– Я так устала! Все эти волнения...

Он стоит неподвижно на краю тротуара, словно в нерешимости, и она те– ряет терпение.

– О чем вы думаете?.. Почему не идете?.. Наш поезд уходит через пол– часа.

Она ужасно боится. Ее рука дрожит на руке Мегрэ, и его охватывает странное желание успокоить ее. Он пожимает плечами.

– Ну ладно... Такси!.. Сюда!.. На вокзал Сен-Лазар... К направлению дальних пригородов...

От какого страха он ее сейчас избавил! В открытом такси, где их лас– кает солнце, она чувствует потребность говорить, говорить.

– Вы сказали, что не покинете меня... Вы ведь это сказали, да? Вы не боитесь, что это вас скомпрометирует? Вы женаты? Какая я глупая... У вас же обручальное кольцо...

На вокзале она опять немного поволновалась. Он взял только один же– лезнодорожный билет. Неужели он посадит ее в купе, а сам останется в Пари– же? Она забыла, что у него постоянный проездной билет. Мегрэ тяжело усажи– вается на скамейку, глядя на нее и слегка терзаясь угрызениями совести.

Этого старого господина – клиента номер тринадцать – он сможет по– видать, когда захочет, ведь тот каждый день бывает в ресторанчике. Поезд трогается, и Фелиси думает, что она спасена. В Пуасси они вместе проходят мимо кабачка, и хозяин, стоя у входа в дощатое здание, узнает Мегрэ и под– мигивает ему.

Комиссар не может устоять перед желанием подразнить Фелиси.

– Кстати! Мне хочется спросить его, приходил ли Деревянная Нога по– наблюдать за вами, когда вы танцуете...

Она увлекает его вперед.

– Не стоит... Я сама скажу... Он приходил несколько раз...

– Вот видите, он вас ревновал...

Они поднимаются на горку. Вот и лавка Мелани Шошуа. Мегрэ продолжает игру:

– Что, если я спрошу ее, сколько раз она видела, как вы гуляли с Жа– ком Петийоном?

– Она нас никогда не видела!

На этот раз Фелиси говорит уверенно.

– Вы так хорошо прятались?

Вот и дом; они увидели его в тот момент, когда от него отъехала боль– шая машина Отдела установления личности. На пороге, словно настоящий мелкий собственник, стоит Люка.

– Кто это здесь был?

– Фотографы, специалисты...

– Ах да... Отпечатки пальцев...

Она хорошо осведомлена. Она прочла столько детективных романов.

– Что нового, старик Люка?

– Ничего особенного, начальник... Тот тип действовал в резиновых перчатках, как вы и предполагали... Они только взяли отпечатки его башма– ков. Башмаки совершенно новые, он их носил не больше трех дней...

Фелиси поднялась к себе в комнату снять траурное платье и вуаль.

– Есть новости, начальник?.. Похоже...

Люка так хорошо знает комиссара! У Мегрэ есть особая способность про– являть себя, расцветать, излучать жизнь. Он смотрит вокруг, все здесь так хорошо знакомо, и, повинуясь какомуто закону подражания, Мегрэ начинает вести себя так же, как обитатели этого дома...

– Выпьем по рюмочке?

Он берет из буфета в столовой графин, в котором еще осталось вино, наполняет две рюмки, останавливается на пороге, лицом к саду.

– За твое здоровье... Послушайте, Фелиси, детка...

Она уже спустилась, надев передник, и проверяет, не устроили ли люди из Отдела установления личности беспорядка на кухне.

– Будьте так любезны, приготовьте чашку кофе моему другу... Мне надо сходить в «Золотой перстень», но я оставлю с вами бригадира, он будет охра– нять вас... До вечера...

Он ожидал этого недоверчивого, пугливого взгляда.

– Уверяю вас, я иду в «Золотой перстень»...

Это правда, но он остается там недолго. Так как в Оржевале нет такси, он просит механика Луво свезти его в Париж на грузовичке.

– На площадь Терн... Поезжайте по улице Фобур-Сент-Оноре...

Когда он вошел в ресторан, там уже никого не было, и гарсон, вероят– но, спал где-нибудь в соседнем помещении, потому что он появился, зевая, со всклокоченными волосами.

– Вы знаете, где живет господин, которому вы сегодня передали запис– ку от сопровождавшей меня дамы?

Этот дурак думает, что перед ним ревнивец или разгневанный отец. Он отрицает, смущается. Мегрэ показывает ему свое удостоверение.

– Я не знаю его фамилии, уверяю вас... Он работает здесь поблизости, но вряд ли он здесь живет, потому что бывает у нас только днем...

Мегрэ не хочется ждать до завтра.

– Вы не знаете, чем он занимается?

– Постойте... Однажды я слышал, как он разговаривал с хозяином... Пойду посмотрю, здесь ли хозяин...

Решительно весь дом погружен в послеполуденный сон. Хозяин появляется без воротничка, отводит рукой растрепанные волосы.

– Номер тринадцатый? Он работает по кожевенному делу... Он как-то говорил мне об этом, не помню уж, по какому поводу... Он служит в одной фирме, на улице Ваграм...

С помощью справочника Боттена комиссар быстро обнаружил фирму Желле и Мотуазона – импорт-экспорт кожевенных изделий– на проспекте Ваграм, 17-бис. Он едет туда. В конторе, сумрачной изза зеленоватых оконных стекол, на которых изнутри можно прочесть в зеркальном изображении фамилии владель– цев, стрекочут пишущие машинки.

– Вам, наверное, нужен мсье Шарль... Подождите...

Его ведут через лабиринт коридоров и лестниц, где пахнет сыростью, до каморки на самом верху, на дверях которой написано: «Заведующий хозяй– ством».

Это, конечно, мсье номер тринадцать. Он сидит здесь, еще более серый, в длинной серой куртке, которую он надевает во время исполнения своих обя– занностей. Видя, что Мегрэ проник в его убежище, в его святая святых, он подскакивает.

– Что вам угодно, мсье?..

– Из уголовной полиции... не пугайтесь... Я только хочу кое о чем спросить вас...

– Не понимаю...

– Нет, мсье Шарль... Вы очень хорошо понимаете... Покажите мне, по– жалуйста, записку, которую вам сегодня передал гарсон.

– Клянусь вам...

– Не клянитесь, иначе мне придется тут же арестовать вас за соучас– тие в убийстве...

Тот шумно сморкается, и это не только для того, чтобы выиграть время, – у него хронический насморк: потому-то он и носит теплое пальто и кашне.

– Вы ставите меня в такое положение...

– Гораздо менее затруднительное, чем вы сами поставите себя, отказы– ваясь отвечать мне откровенно...

Мегрэ нарочно повышает голос: мадам Мегрэ в таких случаях говорит, что он представляется жестоким, и ее это всегда забавляет, потому что она знает его лучше, чем кто-либо.

– Видите ли, мсье комиссар, я не думал, что мой поступок...

– Покажите мне сначала записку...

Вместо того чтобы вытащить ее из кармана, мсье Шарль принужден влезть на стремянку, чтобы достать записку с самой верхней полки, где он спрятал ее за кипами бланков. Он достает оттуда не только этот документ, но и ре– вольвер; он держит его осторожно, как человек, который страшно боится ору– жия.

«Ради бога, не говорите ничего, никогда, ни под каким предлогом. Бросьте в Сену, вы сами знаете что. Это вопрос жизни и смерти».

Мегрэ улыбается, читая эти последние слова, в них вся Фелиси. Ведь то же самое она сказала и Луво, шоферу из Оржеваля.

– Когда я заметил...

– Когда вы заметили, что у вас в кармане пальто лежит это оружие, не так ли?..

– А вы знаете?

– Вы только что перед тем сели в метро... Вы были вплотную прижаты к молодой женщине в глубоком трауре, и в тот момент, когда она приближалась к выходу, вы почувствовали, что вам в карман суют какой-то тяжелый предмет.

– Я понял это только погом.

– Вы испугались...

– Я никогда в жизни не пользовался огнестрельным оружием... Я не знал, заряжен ли он... Я и сейчас этого не знаю...

К ужасу заведующего хозяйством, Мегрэ вынимает из револьвера обойму, в которой не хватает одной пули.

– Но раз вы помните девушку в трауре...

– Сначала я хотел пойти и сдать это... этот предмет в полицию...

Мсье номер тринадцатый смущается.

– Вы чувствительный человек, мсье Шарль. Женщины производят на вас впечатление, не правда ли? Бьюсь об заклад, что у вас в жизни было немного приключений...

Раздался звонок. Старик с ужасом смотрит на сигнальную доску, висящую у него в кабинете.

– Это меня вызывает хозяин...

– Идите... Мне уже все ясно...

– Но эта девушка?.. Скажите... Она и в самом деле?..

Глаза Мегрэ на секунду помрачнели.

– Это мы еще увидим, мсье Шарль... Поторопитесь... Ваш хозяин уже теряет терпение...

Снова раздался звонок, на этот раз требовательный.

Немного позже комиссар бросает шоферу такси:

– К оружейнику Гастин-Ренет!

Так, значит, в течение трех дней, чувствуя, что за ней следят, зная, что дом и сад будут прочесаны насквозь, Фелиси прятала револьвер у себя на груди! Он представляет ее себе на сиденье грузовичка. На дороге все-таки попадаются машины. За их автомобилем, быть может, следят. Луво заметит дви– жение ее руки. Лучше в Париже...

У заставы Майо за ней начинает следить инспектор. Чтобы было время подумать, она входит в кондитерскую и наедается пирожными. Рюмку портвей– на... Она, быть может, и не любит портвейна, но это такая же роскошь, как виноград и шампанское, которые она снесла в больницу. Метро... В этот час там слишком мало народу... Она ждет... Инспектор здесь, он не сводит с нее глаз...

Шесть часов, наконец-то... Толпа, наводняющая поезда, пассажиры, при– жатые друг к другу, это самим богом посланное пальто с оттопыренными карма– нами.

Жаль, что Фелиси не может видеть Мегрэ, пока такси везет его к эк– сперту-оружейнику. Быть может, она хоть на секундузабыла бы свой страх и преисполнилась бы гордостью, прочтя восхищение на лице комиссара.

Глава шестая

МЕГРЭ ОСТАЕТСЯ

Сколько тысяч раз поднимался он своими тяжелыми шагами по этой пыль– ной лестнице на набережной Орфевр, где пол всегда немного скрипит под нога– ми и где зимой царят такие убийственные сквозняки? У Мегрэ есть неизменные привычки, например, поднявшись до верхних ступеней, он смотрит назад и вниз, в лестничную клетку, а на пороге широкого коридора уголовной полиции бросает рассеянный взгляд на то, что называется «фонарем». Это просто зас– текленный зал ожидания слева от лестницы; там стоит стол, покрытый зеленой скатертью, зеленые кресла, висят черные рамки, где в маленьких кружках раз– мещены фотографии полицейских, погибших при исполнении своих обязанностей.

В «фонаре» много народа, хотя уже пять часов вечера. Мегрэ так озабо– чен, что на минуту даже забыл: ведь присутствие здесь этих людей связано с занимающим его делом. Он узнает многие лица, кто-то быстро подходит к нему:

– Скажите, мсье комиссар... Это еще надолго?.. Нельзя ли, чтобы меня вызвали вне очереди?

Здесь весь цвет площади Пигаль; всех их вызвал кто-то из инспекторов по приказанию Мегрэ.

– Вы ведь меня знаете, правда? Знаете, что у меня все в порядке, что я не стану ввязываться в подобную историю. Я уже потерял полдня...

Широкая спина. Мегрэ удаляется. Комиссар как бы наугад толкает двери. На набережной хорошо ему знакомая горячка. Допрашивают в каждом углу, даже в его собственном кабинете, где Рондонне, новичок, сидит в кресле Мегрэ и курит трубку, похожую на трубку комиссара. Он доводит свое подражание до того, что заставляет приносить себе из пивной «Дофин» пол-литровые банки пива. На стуле один из гарсонов «Пеликана». Рондонне подмигивает начальни– ку, на минуту оставляет гарсона, выходит к комиссару в коридор, где уже ра– зыгрывалось так много подобных сцен.

– Тут где-то зарыта собака, начальник... Я пока еще не догадался, в чем дело... Сами знаете, как это бывает... Я нарочно мариную их в «фона– ре»... Чувствуется, что они сговорились...Вы видели шефа?.. Вас как будто уже целый час ищут по всем телефонам... Кстати... Тут вам записка...

Он возвращается в кабинет, чтобы взять ее на столе. Записка от мадам Мегрэ.

«Из Эпиналя приехала Элиза с мужем и детьми. Мы все обедаем дома. По– пытайся прийти. Они привезли белых грибов».

Мегрэ не пойдет. Он слишком озабочен. Ему не терпится проверить одну догадку, недавно возникшую у него в голове, пока он ждал у Гастин-Ренета результата экспертизы. Он прохаживался в одном из помещений тира, в подва– ле, где какая-то молодая пара, только что поженившись и собираясь в свадеб– ное путешествие в Африку, испытывала разное устрашающее оружие.

Мысленно он снова был в доме Деревянной Ноги, поднимался по навощен– ной лестнице и вдруг, все так же мысленно, остановился на площадке, колеб– лясь, в какую дверь войти, вспомнив, что в доме три спальни.

– Черт побери!

И с той минуты он только и думал, чтобы как можно скорее поехать ту– да, где он почти наверняка сделает открытие. Он заранее знал результат эк– спертизы, он был уверен, что старика Лапи убили из револьвера, который он получил на проспекте Ваграм. «Смитвессон». Не игрушка. Не такой пистолет, который покупают любители, а серьезное оружие, инструмент профессионалов.

Четверть часа спустя старый мсье Гастин-Ренет подтвердил его гипоте– зу.

– Так оно и есть, комиссар. Вечером я вам пришлю подробный отчет с увеличенными снимками...

Мегрэ все же решил зайти на набережную и убедиться, что не произошло ничего нового. Сейчас он стучится в кабинет шефа, толкает обитую войлоком дверь.

– А, Мегрэ! Я боялся, что вас не смогут поймать по телефону. Это вы послали Дюнана на улицу Лепик?

Мегрэ уже забыл об этом. Ну да, он. На всякий случай. Он поручил Дю– нану внимательно осмотреть комнату, которую Жак Петийон занимал в отеле «Уют».

– Он только что звонил... Оказывается, кто-то уже побывал там до не– го... Он хотел бы вас видеть как можно скорее... Вы идете туда?

Мегрэ кивает головой. Он неповоротлив, неприветлив. Он терпеть не мо– жет, когда прерывают нить его мыслей, а его мысли сейчас в Жанневиле, а не на улице Лепик.

Когда он выходит из уголовной полиции, за ним опять бежит какой-то человек, один из тех, кто ждет в стеклянной клетке.

– Нельзя ли вызвать меня сейчас? У меня пустяковое дело...

Мегрэ пожимает плечами. Немного позже он выходит из такси на площади Бланш, и в тот момент, когда ставит ногу на тротуар, чувствует какой-то упадок сил. Площадь залита солнце кишит народом, и кажется, что людям боль– ше нечего делать, как сидеть у круглых столиков, пить свежее пиво или апе– ритивы, лаская взглядом проходящих красивых женщин.

На секунду Мегрэ завидует им, он думает о жене, которая сейчас угоща– ет свою сестру и зятя дома, на бульваре Ришар-Ленуар; он думает о белых грибах, жарящихся на медленном огне, издающих приятный запах чеснока и влажного леса. Он обожает белые грибы...

Ему хотелось бы так же присесть за столик на тротуаре. Он слишком ма– ло спал в эти последние ночи, он ест не вовремя, пьет что попало, на ходу, и ему кажется, что из-за своей проклятой профессии обязан жить жизнью всех остальных, вместо того чтобы спокойно жить своею собственной жизнью. К счастью, через несколько лет он уйдет на пенсию и в широкополой соломенной шляпе будет работать у себя в саду, ухоженном, как сад старика Лапи, с пог– ребом, куда он будет время от времени заглядывать, чтобы освежиться.

– Пол-литра пива, быстро...

Он садится только на минутку. Замечает инспектора Дюнана, который его поджидает.

– Я ждал вас, начальник... Сейчас увидите...

Там, в Жанневиле, Фелиси наверное, готовит себе обед на газовой плит– ке; дверь в кухню, выходящая на огород, позолоченный вечерним солнцем, от– крыта.

Он идет по коридору отеля «Уют», зажатого между колбасным и обувным магазинами. В приемной, за стеклянным окошечком, в вольтеровском кресле возле доски с ключами сидит чудовищно толстый человек; его распухшие от во– дянки ноги погружены в эмалированное ведро с водой.

– Уверяю вас, я тут ни при чем. Впрочем, можете спросить Эрнеста. Это он провожал их наверх...

Эрнест, коридорный, которому хочется спать еще больше, чем Мегрэ, по– тому что он работает и ночью и днем и ему редко случается подремать два ча– са подряд, объясняет, растягивая слова:

– Они пришли вскоре после полудня... В этот час у нас бывают только разовые... Вы понимаете... Комнаты на втором этаже только для этого и слу– жат. Обычно мы знаем всех женщин... Проходя, они кричат: «Я иду в восьмой номер...» А возвращаясь, заходят получить свои проценты – им д-ают по сто су за каждый раз... А тут я заметил, что эта женщина мне незнакома... Брю– нетка, еще довольно свежая... Она ждала в коридоре, пока ей вручат ключ...

– А какой с ней был мужчина? – спросил Мегрэ.

– Не могу сказать... Знаете, мы на них не очень-то смотрим, потому что они этого не любят. Большею частью они немного стесняются... Иные отво– рачиваются специально или делают вид, что сморкаются, зимой поднимают во– ротник пальто... С ней был обычный тип. Ничего особенного... Я свел их в пятый номер, он был как раз свободен...

Мимо них проходит пара. Чей-то голос спрашивает:

– В девятый номер, Эрнест?

Старый толстяк смотрит на доску и отвечает утвердительнымворчанием.

– Это Жажа... Она-то часто к нам заходит. Что я говорил?.. Ах да... Мужчина спустился первым, минут через пятнадцать... Так бывает почти всег– да... Я не видел, как уходила женщина, и десять минут спустя пошел в пустую комнату, чтобы навести там порядок... «Наверно, она ушла, а я и не заме– тил», – решил я. Потом пришли какие-то постояльцы, я больше об этом не ду– мал, а полчаса спустя – вот странное дело – заметил, как та женщина прош– ла у меня за спиной. «Интересно, где она была?» – подумал я. Потом все это вылетело у меня из головы до тех пор, пока ваш инспектор, который спрашивал ключи от комнаты музыканта, не стал задавать мне вопросы...

– Вы говорите, что раньше никогда ее не видели?

– Нет... Этого я не могу сказать... Во всяком случае, она не ходила сюда постоянно... Однако же мне сдается, что я ее где-то встречал...

– А вы давно работаете в отеле «Уют»?

– Пять лет...

– Тогда это, может быть, бывшая клиентка?

– Возможно... Знаете, их здесь столько проходит! Они бывают здесь в течение двух недель или месяца, потом перекочевывают в другой район, едут в провинцию, если только вы их не заберете...

Мегрэ тяжело поднимается по лестнице в сопровождении инспектора. На– верху, на шестом этаже, в комнате, где жил Петийон, дверной замок не взло– ман. Это самый простой замок, который можно отпереть любой отмычкой.

Мегрэ огляделся и свистнул. Здесь хорошо поработали! В комнате немно– го мебели, но зато ее обшарили сверху донизу. Серый костюм Петийона лежит на коврике с вывернутыми карманами, ящики выдвинуты, белье разбросано, на– конец, посетительница тщательно разрезала ножницами матрац, подушку и пери– ну – весь пол, словно снегом, покрыт клочьями шерсти и перьями.

– Что вы на это скажете, начальник?

– Есть отпечатки пальцев?

– Из Отдела установления личности уже приходили. Я позволил себе позвонить им, и они послали мне Мёрса, но он ничего не нашел. Что они тут так старательно искали?

Но Мегрэ интересует не это. То, что они ищут, как говорит Дюнан, употребляя множественное число, гораздо менее важно, чем то, с каким остер– венением они это ищут. И при этом с безошибочной логикой.

Жюль Лапи был убит из револьвера марки «смит-вессон» –это оружие можно найти в кармане у всех отпетых.

Что происходит после смерти рантье? Петийон вне себя от страха. Он мечется по кабачкам Монмартра и по всем более или менее подозрительным ба– рам в поисках кого-то. Он чувствует, что полиция ходит за ним по пятам, но упрямо продолжает искать, даже едет в Руан, где наводит справки о женщине по имени Адель, которая уже несколько месяцев назад бросила работу в пивной «Тиволи».

С этого момента он, по-видимому, обескуражен. Он уже без сил. Он от– казывается продолжать поиски. Мегрэ остается только забрать его. Сейчас он заговорит...

Но в этот самый момент в него стреляют посреди улицы, и всадил в него пулю, конечно, не новичок.

Не тот ли это самый, который, не теряя ни минуты, помчался в Жанне– виль?

На площади Пигаль Петийон был в сопровождении комиссара, и это не ос– тановило убийцу.

За домом Лапи установлено наблюдение. Убийца это знает, во всяком случае подозревает, но это тоже его не останавливает; он проникает в комна– ту, ставит перед гардеробом стул и поднимает одну из верхних досок шкафа.

Обнаружил ли он то, что искал? Когда его застает Фелиси, он наносит ей удар и исчезает, оставив только довольно безликие следы новых башмаков.

Это произошло около трех или четырех часов утра. А уже после полудня они взялись за комнату Петийона.

На этот раз женщина. Брюнетка, и довольно хорошенькая, как и Адель из пивной. Она не совершает ошибок. Она могла бы пробраться в этот отель, где привыкли к разовым посетителям, как выразился коридорный, со своим любовни– ком или сообщником. Но кто знает? Может быть, за отелем «Уют» тоже ведется наблюдение? Она это учитывает. Является туда в сопровождении мужчины, кото– рого она и в самом деле случайно встретила на улице. Но только, когда он уже ушел, она проскальзывает на лестницу, поднимается на шестой этаж – в этот час на верхних этажах никого нет – и тщательно обыскивает комнату Пе– тийона.

Почему они так быстро перебрасываются из одного места в другое? По-видимому, они торопятся. Им нужно найти что-то как можно скорее. И зна– чит, они этого еще не нашли.

Вот почему и Мегрэ действует в лихорадочной спешке. Правда, с ним это бывает каждый раз, когда он удаляется из «Мыса Горн», как будто он ожидает, что в его отсутствие там может произойти какаято катастрофа.

Он вырывает страничку из записной книжки, стянутой резинкой.

«Сегодня ночью большая облава в IX и XVIII округах».

– Передашь это комиссару Пиолэ... Он поймет...

Выйдя на улицу, он еще раз окидывает взглядом эти столики кафе на тротуаре: люди здесь могут просто жить и наслаждаться весной. Ну ладно! Еще пол-литра пива, быстро! С пеной на своих коротких усах он валится на си– денье такси.

– Сначала в Пуасси... Потом я скажу вам...

Он мучительно борется с дремотой. Сидя с полузакрытыми глазами, он обещает себе, как только закончится это дело, проспать подряд двадцать че– тыре часа. Он представляет себе свою комнату с широко раскрытым окном, сол– нце, играющее на занавесках, знакомые звуки, мадам Мегрэ, которая ходит на цыпочках и говорит «тс-с» слишком шумным поставщикам.

Но всего этого, как поется в песне, не будет никогда. Об этом всегда мечтаешь, обещаешь себе, клянешься, потом наступает момент, когда раздается этот проклятый звонок телефона, который мадам Мегрэ хотела бы задушить, как зловредное животное.

– Алло... Да...

И вот Мегрэ уже снова уехал!..

– А теперь куда, начальник?

– Поднимитесь по дороге, налево... Я вас остановлю...

Сквозь дремоту его снова охватывает нетерпение. С тех пор как он по– бывал у Гастин-Ренета, он только об этом и думает. Как ему раньше не пришла эта мысль? А ведь он уже «горел», как говорят дети, когда играют в прятки. Его сразу же поразила эта история с тремя комнатами. Потом он уклонился в сторону. Его смутили догадки о ревности...

– Направо... Да... Третий дом... Послушайте, мне бы хотелось не от– пускать вас всю ночь... Вы ужинали? Нет? Постойте... Люка!.. Подойди сюда, старина... Новостей нет?.. Фелиси здесь?.. Как?.. Она позвала тебя и пред– ложила чашку кофе и рюмку вина?.. Да нет! Ты ошибаешься... Это не потому, что она боится... А потому, что сегодня утром я одернул одну индюшку, сани– тарку, которая насмехалась над ней... Ее благодарность мне перешла на тебя, вот и все... Возьми эту машину... Поезжай в «Золотой перстень»... Поужинай и накорми шофера... Держи связь с кассиршей на почте... Скажи, что сегодня ночью ей, возможно, позвонят по телефону... Велосипед здесь?

– Я видел его в саду, у стены погреба...

Фелиси наблюдает за ними с порога. Когда машина отъезжает и Мегрэ подходит к ней, она спрашивает с прежней недоверчивостью:

– А вы все-таки ездили в Париж?

Он знает, о чем она думает. Ее мучат догадки, не вернулся ли он в ресторанчик, где они завтракали, не повидался ли там снова со старым госпо– дином в пальто и кашне, и не рассказал ли тот чтонибудь комиссару, несмотря на ее патетическую записку.

– Пойдем со мной, Фелиси... Нам теперь не до шуток...

– Куда вы идете?

– Наверх, в спальни... Пошли...

Он толкает дверь комнаты старика Лапи.

– Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать... Когда Жак жил в этой комнате в течение нескольких месяцев, какая там стояла мебель, какие пред– меты там находились?

Она не ожидала этого вопроса и теперь раздумывает, обводя взглядом комнату.

– Во-первых, была медная кровать, которая теперь в чулане... То, что я называю чуланом, – это комната, куда можно пройти через мою, та, где я жила несколько месяцев... Потом там свалили все, что было лишнего в доме, а осенью туда даже складывают яблоки на зиму...

– Кровать... Это во-первых... Затем?.. Туалет меняли?

– Нет... Тут стоял этот самый...

– А стулья?

– Постойте... Здесь были стулья с кожаными сиденьями, потом их пос– тавили в столовую...

– А платяной шкаф?

Шкаф он оставил напоследок; сейчас он напряжен, зубы его сжимают трубку так, что эбонит трещит.

– Этот самый.

Он вдруг почувствовал разочарование. Ему кажется, что после ухода от Гастин-Ренета он так спешил только для того, чтобы наткнуться на стену или еще хуже – на пустоту.

– Когда я говорю, что это тот же самый, это и верно, и неверно... В доме два совершенно одинаковых шкафа... Их купили на распродаже три или че– тыре года тому назад, уж не помню... Мне они не нравились, потому что я предпочитаю зеркальные шкафы... В доме нет ни одного зеркала, в которое можно было бы видеть себя во весь рост...

Уф! Если бы Фелиси знала, какую тяжесть она только что сняла с него. Он уже не обращает на нее внимания. Он бросается в спальню Фелиси, вихрем пересекает ее, влетает в комнату, превращенную в склад, открывает окно, рывком отодвигает закрытые жалюзи.

Как это не поразило его раньше? Чего только нет в комнате: рулон ли– нолеума, старые половики, стулья, поставленные друг на друга, как в закры– тых на ночь пивных. Здесь есть и стеллажи из некрашеного дерева, на кото– рых, должно быть, раскладывали яблоки на зиму, ящик со старым насосом, два стола и, наконец, за всей этой рухлядью – шкаф, такой же, как в комнате старика.

Мегрэ так спешит, что задевает части медной кровати, приставленные к стене, и они рушатся на пол. Он подвигает стол, влезает на него, шарит ру– кой по толстому слою пыли наверху, за верхней поперечной доской платяного шкафа.

– У вас нет никакого инструмента?

– Какой вам нужен?

– Отвертка, ножницы, плоскогубцы, все равно что... – Волосы у него в пыли. Он слышит, как Фелиси идет по саду, спускается в погреб, возвраща– ется с отверткой и молотком.

– Что вы собираетесь делать?

– Приподнять задние доски, черт возьми! – Впрочем, это нетрудно. Одна из них еле держится. Под ней бумага. Мегрэ нащупывает и скоро вытаски– вает пакетик, завернутый в старую газету.

Тут он смотрит на Фелиси и видит, что она застыла на месте, подняв к нему смертельно побледневшее лицо.

– Что там, в пакете?

– Понятия не имею!

Она снова заговорила пронзительным голосом, со своим прежним высоко– мерным выражением. Он слезает со стола.

– Мы сейчас это увидим, не правда ли? Вы уверены, что не знаете?

Верит он ей? Или не верит? Можно подумать, что он играет с ней в кош– ки-мышки. Он не торопится и, прежде чем развернуть бумагу, замечает:

– Это газета прошлого года... Хе! Хе!.. Вы не знали, малютка Фелиси, что в доме хранится такое богатство?

Он вытащил из бумаги пачку тысячефранковых билетов.

– Осторожно! Не трогать!

Он снова влезает на стол, снимает все верхние доски шкафа, убеждает– ся, что там больше ничего не спрятано.

– Нам будет удобнее внизу... Пойдем...

Он радостно усаживается за кухонный стол. У Мегрэ всегда была сла– бость к кухням, где царят приятные запахи, где видишь аппетитные вещи, све– жие овощи, кровавое мясо, где ощипывают цыплят. Графинчик, из которого Фе– лиси угощала вином Люка, еще не убран, и Мегрэ наливает себе прежде, чем приняться считать деньги с видом добросовестного кассира.

– Двести десять... одиннадцать... двенадцать... Вот две бумажки склеились... Тринадцать, четырнадцать... Двести двадцать три, четыре, семь, восемь...

Он смотрит на нее. Она устремила взгляд на ассигнации, вся кровь от– лила у нее от лица, и стали яснее видны следы ударов, нанесенных ей ночью.

– Двести двадцать девять тысяч франков, моя маленькая... Что вы на это скажете?.. В комнате вашего друга Петийона было спрятано двести двад– цать девять бумажек по тысяче франков... Ведь они были спрятаны именно в его комнате, вы понимаете?.. Господин, которому так срочно нужна эта сумма, знал, где ее найти... Он не подозревал только одного: что существовало два одинаковых шкафа... Кто мог догадаться, что Лапи был до такой степени мань– яком и что, снова переселившись в свою комнату, он перенес туда свой соб– ственный шкаф, а другой, точно такой же, поставил в чулан?..

– Это вам что-нибудь дает? – спросила она, едва шевеля губами.

– Это, во всяком случае, объясняет мне, почему сегодня ночью вам был нанесен удар, от которого вы могли бы потерять сознание, и почему несколько часов спустя все в комнате вашего друга Жака на улице Лепик было переверну– то вверх дном...

Он поднимается. Ему необходимо подвигаться. Его радость неполная. Те– перь, когда он нашел то, что искал, когда факты подтвердили его предположе– ние, он ясно представляет себе тир у Гастин-Ренета, где у него вдруг появи– лась эта мысль. Теперь, когда он выяснил один факт, у него возникли другие вопросы. Он расхаживает по саду, выпрямляет стебель розы, машинально подни– мает с земли тяпку, которую Лапи по прозвищу Деревянная Нога выпустил из рук за несколько секунд до того, как ушел в свою комнату, чтобы там умереть нелепейшим образом.

Через открытое окно кухни он видит Фелиси: она словно превратилась в статую. Тень улыбки мелькает на губах комиссара. Почему бы и нет? Он пожи– мает плечами:

– Все-таки попробуем!

И говорит ей через окно, играя тяпкой, к которой пристала земля.

– Видите ли, Фелиси, детка, я все более и более убеждаюсь, как ни странно вам это может показаться, что Жак Петийон не убивал своего дядю и что он даже ни при чем во всей этой кровавой истории.

Она смотрит на него и глазом не моргнув. На ее осунувшемся лице ни одна черта не дрогнула от радости.

– Что вы на это скажете? Вы должны быть довольны.

Она силится улыбнуться, но ее тонкие губы только жалко растягиваются.

– Я довольна. Благодарю вас...

А ему приходится сделать усилие, чтобы открыто не проявить свою ра– дость.

– Я вижу, что вы довольны, очень довольны... И я уверен, что теперь вы поможете мне, чтобы невинность молодого человека, которого вы любите, стала очевидной... Ведь вы его любите, не так ли?

Она отворачивается, конечно, для того, чтобы он не мог видеть ее рот и не заметил, что ей хочется плакать...

– Ну да, вы его любите... Это вполне нормально... Я убежден, что он поправится, вы упадете друг другу в объятия, и, чтобы отблагодарить вас за все, что вы для него сделали...

– Я ничего для него не сделала...

– Пусть так!.. Неважно... Я убежден, повторяю, что вы поженитесь и что у вас будет много детей...

Как он и ожидал, она взрывается. Разве не этого он хотел?

– Вы зверь!.. Зверь!.. Вы самый жестокий человек, самый... самый...

– Потому что я говорю вам, что Жак невиновен?

Эта, казалось бы, такая простая фраза поражает Фелиси, несмотря на ее гнев, она понимает, что была не права, но уже слишком поздно, и не знает, что сказать; она несчастлива, совершенно растеряна.

– Вы не верите этому... Вы просто хотите заставить меня проболтать– ся... С того момента, как вы явились сюда...

– Когда вы в последний раз видели Петийона?

– Сегодня утром...

– А до этого?..

Она не отвечает; Мегрэ демонстративно отворачивается и смотрит в сад, на беседку из зелени, на этот выкрашенный зеленой краской стол, на котором в одно прекрасное утро стояли графинчик спиртного и две рюмки. Она знает, о чем он думает.

– Я вам ничего не скажу...

– Знаю. Вы повторяете то же самое по меньшей мере двадцать раз, так что это становится похожим на бормотание причетника в церкви... К счастью, мы нашли деньги...

– Почему «к счастью»?

– Вот видите, вы уже заинтересовались?.. Когда Петийон уехал из «Мы– са Горн» год тому назад, он был в ссоре со своим дядей, не так ли?

– Они не ладили, но...

– И значит, он с тех пор сюда не возвращался...

Она пытается угадать, к чему он теперь клонит. Мегрэ чувствует усилия ее мысли.

– И вы его с тех пор не видели! – роняет наконец Мегрэ. – Или, точнее, вы с ним не разговаривали. Иначе вы, конечно, сказали бы ему, что мебель в комнате сменили...

Она чует опасность, таящуюся за этими коварными вопросами. Боже! Как все-таки трудно защищаться от этого невозмутимого человека, который курит свою трубку, обволакивая Фелиси отеческим взглядом! Она его ненавидит! Да, ненавидит! Никто еще не заставлял ее так страдать, как этот комиссар, кото– рый не дает ей ни секунды передышки и говорит самые неожиданные вещи ровным голосом, не переставая потягивать свою трубку.

– Вы не были его любовницей, Фелиси...

Сказать «да»? Или сказать «нет»? К чему все это приведет?

–Если бы вы были его любовницей, вы бы продолжали с ним видеться, потому что его ссора с дядей не имела никакого отношения к вашей любви. Вы бы сказали ему о том, что старик перебрался в свою комнату... Петийон узнал бы таким образом, что деньги уже не в комнате, а в чулане... Слушайте меня внимательно... Зная это, он не пошел бы в комнату, где бог знает почему был принужден убить своего дядю...

– Это неправда...

– Значит, вы не были его любовницей?..

– Нет...

– У вас не было с ним никаких отношений?

– Нет...

– Он не знал, что вы его любите?

– Не знал...

Мегрэ не пытается скрыть довольную улыбку.

– Так вот, детка, кажется, в первый раз с самого начала этого след– ствия вы мне не лжете... Видите ли, я с самого начала понял эту любовную историю... У вас, девочка, в жизни не было ничего особенно хорошего... И вот за неимением чего-нибудь существенного, действительного вы создавали себе действительность в своих мечтах... Вы стали не маленькой Фелиси, слу– жанкой старого мсье Лапи, а всеми чудесными героинями из романов, которые вы читали... Деревянная Нога в вашем воображении уже не был просто прижи– мистым хозяином, а, как в лучших популярных романах, вы становились плодом его греха... Не краснейте... Вам нужны были прекрасные вымыслы, хотя бы для того, чтобы рассказывать их вашей подруге Леонтине и заносить их себе в за– писную книжку... Как только в доме появился мужчина, вы мысленно преврати– лись в его возлюбленную, вы переживали большую любовь, а бедный парень, бьюсь об заклад, об этом и не подозревал... Я точно так же могу поклясться, что управляющий Форрентен никогда не обращал на вас внимания, но его козли– ная бородка помогла вам превратить его в сатира...

На секунду по губам Фелиси пробежала улыбка. Но она быстро исчезла, и лицо ее снова приняло недовольное выражение.

– К чему вы клоните?

Он признается:

– Еще не знаю, но скоро буду знать благодаря кладу, который мы обна– ружили... Теперь я вас кое о чем попрошу... Люди, которые ищут эти 'деньги и которым они так нужны, что ради них готовы рисковать всем, конечно, ни перед чем не остановятся. Эта простая мысль о перенесенной из комнаты в комнату мебели может им тоже прийти в голову. Я не хотел бы, чтобы вы оста– вались здесь одна сегодня ночью... Как бы вы меня ни ненавидели, я все-таки прошу у вас разрешения провести сегодняшнюю ночь в этом доме... Вы можете запереться у себя в комнате... Что у вас на обед?

– Кровяная колбаса, и я хотела сделать картофельное пюре...

– Отлично... Пригласите меня... Я только съезжу в Оржеваль кое-кого проинструктировать и вернусь... Договорились?

– Если хотите!

– Улыбнитесь!

– Нет...

Он сует банковые билеты в карман, идет за велосипедом, стоящим около погреба, заодно наливает себе стакан вина, и в тот момент, когда он садится на машину, она бросает ему:

– А я все-таки вас ненавижу!

Он оборачивается, широко улыбаясь:

– А я вас обожаю, Фелиси!

Глава седьмая

НОЧЬ С ОМАРОМ

Половина седьмого вечера. Приблизительно в это время Мегрэ садится на велосипед у входа в «Мыс Горн» и оборачивается, чтобы бросить стоящей на пороге Фелиси:

– А я вас обожаю.

В Безье, в комиссариате полиции, где окно широко открыто, раздается телефонный звонок. Кабинет пуст. Арсен Вадибер, секретарь комиссара, кото– рый, сняв тужурку, следит за ходом партии в шары, разыгрываемой в тени пла– танов, поворачивается к зарешеченному окну, за которым злобно продолжает звонить телефон.

– Иду!.. Иду!..–с сожалением кричит он.

Из-за его акцента получается:

– Идью... Идью... Алло!.. Это Париж?.. А?.. Что?.. Это Безье... Да, Безье, так и произносится... Уголовная полиция?.. Мы получили ваше сообще– ние... Я говорю: ваше сообщение... Вы что, там, в Париже, не понимаете по-французски?.. Ваше сообщение относительно некой Адели... Так вот, пожа– луй, мы сможем вам помочь...

Он немного нагибается, чтобы разглядеть белую рубашку Греле, который готовится нанести классический удар.

– Это произошло на прошлой неделе, в четверг, в доме... (дом, естес– твенно, превращается у него в (домм))... Что? В каком домме?.. Да в домме же!.. Здесь он называется «Параду»... Некая Адель, брюнеточка... Что?.. Груди в форме груш?.. Ну этого я не знаю, мсье... Я их не видел, ее груд– дей... Да к тому же она уехала... Если бы вы слушали, что я говорю, вы бы уже знали это... У меня есть и другие дела... Говорю вам, что некая Адель решила уйти и потребовала расчет... Помощница хозяйки позвала хозяина... Оказывается, она не имела права уехать так просто, она должна была оста– ваться до конца месяца. Словом, он отказался отдать ей деньги. Она побила бутылки, выпустила пух из подушек, перевернула все вверх дном и в конце концов, так как у нее не было ни гроша, одолжила денег у своей приятельницы и все-таки уехала... Отправилась в Париж... Что?.. Про это я ничего не знаю... Вы спрашивали об Адели, я вам о ней и рассказываю... Всего хороше– го, коллега...

Шесть часов тридцать пять минут. В «Золотом перстне» в Оржевале. Дверь посреди серовато-белого фасада отворена. По обеим сторонам двери – скамьи. У каждой скамьи, в конце – лавровое дерево в кадке. Скамьи и кадки выкрашены в темнозеленый цвет. Граница между солнечной и теневой сторонами проходит как раз посредине тротуара. У дверей останавливается грузовичок. Из него выходит мясник; на нем рубашка в мелкую голубую клеточку.

В зале, где свежо и сумрачно, хозяин играет в карты с Форрентеном, Лепапом и шофером такси, который привез Мегрэ. Люка наблюдает за игрой и с безмятежным видом покуривает трубку, подражая комиссару. Хозяйка моет ста– каны. Мясник говорит:

– Привет всем!.. Мне кружечку, мадам Жанна... Скажите, вам это дос– тавит удовольствие, если я дам вам хорошего омара... Мне подарили в городе двух, а я дома один ем их, потому что моя хозяйка говорит, что у нее от этого начинается крапивная лихорадка... зуд...

Он выходит, чтобы достать из грузовичка живого омара, и приносит его, держа за клешню. Напротив открывается окно, кто-то машет рукой, чей-то го– лос зовет:

– Мсье Люка, к телефону...

– Скажите мне, прежде чем идти... Вы любите омаров, мсье Люка?

Любит ли он омаров!

– Жермена! Быстро вскипяти воду с корешками, чтобы сварить омара...

– Алло!.. Да, это Люка... Начальник недалеко отсюда... Как? Из Безье?.. Адель?.. В четверг?..

Мегрэ сходит с велосипеда как раз в тот мрмент, когда мясник уезжает в своем грузовичке. Пока Люка говорит по телефону, комиссар следит за пар– тией в карты. Омар неуклюже ползает по плитам пола, у прилавка.

– Скажите, хозяйка, это ваш омар? Он вам очень нужен?

– Я хотела сварить его для вашего бригадира и шофера.

– Они поедят что-нибудь другое... Если позволите, я его заберу...

Люка пересекает улицу.

– Какую-то Адель разыскали, начальник... В Безье... Она вдруг сорва– лась с места и в четверг уехала в Париж...

Игроки то и дело бросают взгляды в их сторону, ловят обрывки фраз.

Без десяти семь. Инспежтор Рондонне и комиссар Пиолэ беседуют в одном из кабинетов уголовной полиции, высокие окна которого выходят на Сену, где надрывается, пыхтя изо всех сил, буксир.

– Алло!.. Оржеваль?.. Не будете ли так любезны, мадемуазель, позвать в кабину комиссара Мегрэ?..

В окне кто-то снова машет рукой. Люка опрометью выбегает из зала. Мегрэ, с омаром в руке, как раз собирался снова оседлать свой велосипед.

– Это вас, начальник...

– Алло!.. Пиолэ?.. Есть новости?..

– Рондонне, кажется, кое-что выяснил... Рассыльный кабачка «Санчо», который находится как раз напротив «Пеликана», говорит, что хозяин того за– ведения прошлой ночью, пока вы были у него, пошел звонить кому-то в бар на углу... Алло... Да... Немного позже подъехало такси... Никто из него не вы– шел... Хозяин тихонько поговорил с кем-то, кто сидел внутри... Понимаете?.. Здесь что-то нечисто... А кроме того, в субботу вечером произошла драка в табачной лавочке на улице Фонтэн... Трудно узнать в точности... Ее затеял какой-то тип, он не в ладах с полицией.

– Ай... – ворчит Мегрэ.

– Что?

– Ничего... Это омар... Я слушаю...

– Вот, собственно, все... Мы продолжаем их обрабатывать... Некото– рые, по-видимому, многое знают...

– Когда я вернусь... Алло... Надо посмотреть в архивах... Было ка– кое-то дело, уж не знаю какое, ограбление или что-то в этом роде, приблизи– тельно с год и месяц тому назад... Узнать, у кого в это время, в районе площадм Пигаль, была любовница по имени Адель... Звонить можно в любой час ночи... Люка будет тут, близко от аппарата... Что там такое?

– Минутку... Это Рондонне позвонил по другому аппарату и говорит со мной... Передаю ему трубку...

– Алло, это вы, начальник?.. Не знаю, имеет ли это отношение... Я вдруг вспомнил, потому что время как раз совпадает... В апреле прошлого го– да... Как раз я этим и занимался... Улицу Бланш помните?.. Помните Педро, содержателя «Горного козла»?..

Так как омар шевелится, Мегрэ осторожно кладет его на пол и грозит ему пальцем:

– Тихо...

– А?

– Да это я омару... Педро... Напомни-ка мне...

– Кабачок вроде «Пеликана», но более злачное место, на улице Бланш... Длинный худой парень, вечно бледный, с единственной седой прядью в черных волосах...

– Припоминаю...

– Было три часа ночи... Он уже собирался запирать дверь... Вдруг подъехала машина, из нее выскочили пять человек; они ворвались в зал, от– толкнув метрдотеля, который уже закрывал ставни...

– Смутно вспоминаю...

– Они втолкнули Педро в каморку за баром... Несколько секунд спустя началась стрельба, зеркала разлетелись вдребезги, они запускали друг другу бутылки в головы, потом вдруг погас свет. Я как раз был в этом районе... Каким-то чудом мы прибыли вовремя и схватили четырех из этих типов, в том числе Руки Вверх, который спрятался на крыше... Педро был мертв, в него всадили четыре или пять пуль... Лишь одному из убийц удалось скрыться, и только через несколько дней мы узнали, что это был музыкант Альбер Бабо... Тот, кого прозвали Маленьким Человеком, потому что он и вправду был малень– кий и носил обувь на каблуках, чтобы казаться выше... Минутку... Комиссар Пиолэ мне что-то говорит... Нет... Он хочет вам что-то сказать... Передаю ему трубку...

– Алло, Мегрэ... Я тоже помню... Это дело у меня в кабинете... Хоти– те, я...

– Не стоит... Я теперь вспомнил. Музыканта задержали в Гавре... Че– рез сколько дней?

– Приблизительно через неделю... Благодаря анонимному письму...

– Сколько ему дали?

– Ну, это надо посмотреть в архивах... Больше всех получил Руки Вверх, потому что в магазине его револьвера не хватало трех пуль... Двад– цать лет, я хорошо помню... Остальным дали от одного года до пяти... Гово– рили, что Педро всегда держит дома большие деньги, но у него ничего не наш– ли... Вы думаете, мы теперь скоро найдем виновного?.. Скажите, а вы не за– скочите сюда?..

Мегрэ колеблется; он натыкается ногой на омара.

– Сейчас не могу... Слушайте... Вот что нужно сделать... Люка всю ночь будет держать с вами связь...

Выходя из кабины, он сообщает кассирше:

– Я уже вас предупреждал, что вам не удастся хорошо поспать сегодня ночью... Теперь я думаю, что вам совсем не придется спать...

Он говорит несколько слов Люка, который угрюмо смотрит на омара.

– Хорошо, начальник... Понял, начальник... Такси не отпускать?

– Так будет надежнее.

И снова, глядя на великолепный закат, Мегрэ совершает тот путь, кото– рый он столько раз проделал в эти последние дни. Он с удовлетворением со– зерцает игрушечные домики Жанневиля, которые скоро уже не будут виднеться на его горизонте и станут только воспоминанием.

От земли поднимается аромат, трава блестит, начинают стрекотать цика– ды, и нет ничего более невинного и успокоительного, чем овощи в аккуратно разделанных огородах, где безмятежные рантье в соломенных шляпах расхажива– ют со своими лейками.

– Это я! – объявляет он, входя в коридор «Мыса Горн», наполненный запахом жареной кровяной колбасы.

И, держа омара за спиной, говорит:

– Скажите, Фелиси... Важный вопрос...

Она тут же занимает оборонительную позицию.

– Умеете ли вы, по крайней мере, делать майонез?

Она отвечает высокомерной улыбкой.

– Ну так сделайте сейчас же и поставьте варить вот этого господи– на...

Он доволен. Он потирает руки. Заметив, что дверь в столовую отворена, он входит туда и хмурится, видя, что стол накрыт скатертью в красную клет– ку, что на него поставлена хрустальная рюмка, лежат серебряные ножи и вил– ки, стоит красивая корзинка для хлеба, но только один прибор.

Он ничего не говорит. Он ждет. Он, конечно, подозревает, что этим омаром жена будет дразнить его до скончания века. Хотя мадам Мегрэ не рев– нива, по крайней мере она так говорит.

– Боже мой, к чему я стала бы его ревновать? – охотно воскликнет она с немного натянутым смешком.

И все-таки, когда в семейном кругу или среди друзей зайдет речь о профессиональной деятельности Мегрэ, она охотно будет повторять:

– Не всегда уж это так ужасно, как воображают... Случается и так, что он ведет следствие, лакомясь омаром в обществе некой Фелиси, а потом проводит возле нее и ночь...

Бедная Фелиси! Видит бог, она совсем не думает о пустяках! Она ходит взад и вперед, а в ее упрямой нормандской голове под выступающим,, как у козочки, лбом мечутся мысли, полные страха и отчаяния. Сумерки печалят ее, тревожат. Через открытое окно она следит глазами за Мегрэ, который расхажи– вает по саду.

Что это, он срезает цветы? И сам ставит их в вазу?

– Кстати, Фелиси, где обедал бедняга Лапи?

– На кухне. Почему? Да просто не стоило пачкать столовую для него одного.

– Черт подери!

И вот он переносит прибор, скатерть, накрывает на стол возле газовой плиты, в то время как она так нервничает, что боится испортить майонез.

–Если все пойдет как следует, если вы будете вести себя хорошо, я, может быть, сообщу вам завтра приятную новость...

– Какую новость?

– Да я же вам говорю, что сообщу ее только завтра утром!

Если бы даже он и хотел быть с ней помягче, у него это не получилось бы. Хоть и чувствует, что она расстроена, что ее нервы натянуты до предела, он не может удержаться от того, чтобы не дразнить ее, как будто испытывает потребность отомстить за что-то.

Может быть, он немного смущен тем, что находится здесь, вместо того, чтобы руководить операциями широкого масштаба, которые начинают разворачи– ваться вокруг площади Пигаль? Место генерала не в самой гуще схватки...

Пусть! Но он ведь так далеко, что приходится организовывать целую систему эстафет, мобилизовать кассиршу на почте и заставлять славного Люка ездить из Оржеваля в Жанневиль и из Жанневиля в Оржеваль, как простого де– ревенского почтальона.

Разве это необходимо?

Человек, который ищет клад, может догадаться о том, что мебель перес– тавляли, он, возможно, вздумает вернуться, и, кто знает, удовольствуется ли он тем, чтобы оглушить Фелиси ударом кулака?

Все, разумеется, логично, однако же дело не в этом. На самом деле Мегрэ испытывает известное удовлетворение– оттого, что пребывает здесь, в этой спокойной, почти нереальной обстановке игрушечной деревни, и в то же время думает о другом, гораздо более реальном и жестоком мире.

– Зачем вы принесли сюда ваш прибор?

– Потому что я хочу обедать вместе с вами. Я вам объявил об этом, когда просил вас пригласить меня... Это наш с вами первый и, вероятно, пос– ледний обед... Если только...

Он улыбается. Она допытывается:

– Если только?..

– Ничего... Завтра утром, детка, мы поговорим обо всем и, если у нас будет время, пересчитаем, сколько раз вы говорили мне неправду... Возьмите эту клешню... Нет, возьмите...

И пока они ели при свете лампы, он вдруг невольно подумал:

«А все-таки ведь Деревянную Ногу убили!»

Бедная Деревянная Нога! Любопытная у него судьба! Он так боялся вся– ких приключений, что отказался даже от самого обычного – от женитьбы. Что не помешало ему отправиться на край света и там потерять ногу!

Его стремление к покою привело его в этот Жанневиль, куда, казалось бы, нет доступа человеческим страстям, где дома похожи на игрушки, а де– ревья на деревца из раскрашенной фанеры, которые дети расставляют возле своей игрушечной овчарни.

Однако же приключение настигло его и здесь, оно угрожало ему, явив– шись из таких мест, где он никогда не бывал, с этой площади Пигаль, об ужа– сах которой он, вероятно, едва ли подозревал, из этого совершенно обособ– ленного мира, из этих парижских джунглей, где у тигров напомаженные волосы, а в кармане револьверы.

Однажды утром, так похожим на другие, утром, словно написанным аква– релью, он работал в саду с соломенной шляпой на голове. Он сажал невинные томаты, возможно, уже представляя себе их тяжелыми, сочными и красными, с тонкой кожей, лопающейся под солнцем, а несколько минут спустя уже лежал мертвый в своей спальне, приятно пахнущей воском и деревней.

Как это бывало и раньше, Фелиси ест на уголке стола, поминутно отры– ваясь от еды, чтобы посмотреть за кастрюлей, стоящей на газовой плите, или налить кипящей воды в кофейник.

Окно открыто в синеву ночи, похожую на бархат, усеянный звездами; пе– рекликаются невидимые кузнечики, и в их концерт вступают лягушки; в долине проходит поезд, в «Золотом перстне» играют в карты, а верный Люка ест кот– леты вместо омара.

– Что вы делаете?

– Мою посуду...

– Сегодня не надо, детка... Вы и так замучились... Доставьте мне удовольствие, ложитесь спать... Конечно же, вы закроете свою дверь на ключ...

– Мне не хочется спать...

– Правда? Ну так я дам вам кое-что, и вы заснете... Налейте-ка пол– стакана воды... Две таблетки. Вот... Теперь запейте... Не бойтесь... Я вов– се не намерен вас отравить...

Она пьет, чтобы показать ему, что не боится. Отеческий вид Мегрэ вы– зывает в ней потребность повторить еще раз:

– А все-таки я вас ненавижу... Когда-нибудь вы пожалеете о том, что наделали столько зла... А впрочем, завтра я уйду...

– Куда?

– Куда глаза глядят... Не хочу вас больше видеть... Не хочу больше оставаться в этом доме, где вы теперь сможете делать все, что захотите...

– Договорились. Завтра...

– Куда вы идете?

– Поднимаюсь вместе с вами... Хочу проверить, удобно ли вам у вас в комнате... Так... Ставни закрыты... Доброй ночи, Фелиси...

Когда он снова спускается в кухню, панцирь омара все еще на столе на фаянсовой тарелке; там он и останется на всю ночь.

Будильник на черной каминной полочке показывает девять часов тридцать минут. Он снимает башмаки, бесшумно поднимается по лестнице, слушает у две– ри и убеждается, что Фелиси, сраженная гарденалом, спокойно спит.

Без четверти десять. Мегрэ сидит в плетеном кресле Деревянной Ноги. Он курит трубку, глаза его полузакрыты. Слышится гул мотора, хлопает дверца машины. В темноте коридора Люка натолкнулся на, вешалку и выругался.

– Только что звонили, начальник...

– Тш... Тише... Она спит...

Люка чуть-чуть обиженно смотрит на омара.

– У Музыканта была любовница, известная под именем Адель. Ее досье разыскали. Ее настоящее имя Жанна Гробуа. Она родилась где-то около Мулэ– на...

– Дальше...

– Когда произошел налет на «Горного козла», она работала в пивной «Тиволи», в Руане... Она уехала оттуда на следующий день после смерти Пед– ро...

– Должно быть, поехала за Музыкантом в Гавр... А потом?

– Несколько месяцев пробыла в Тулоне, во «Флорали», затем в Безье... Она не скрывала, что ее любовник в тюрьме Сантэ...

– А теперь ее снова видели в Париже?

– В воскресенье... Одна из ее прежних подружек встретила ее на пло– щади Клиши... Адель сообщила, что скоро уезжает в Бразилию...

– Это все?

– Нет... Музыканта освободили в прошлую пятницу...

Все это еще подготовительная работа, как говорит Мегрэ. В тот же час полицейские автобусы стоят наготове в укромных уголках пустынных улиц вок– руг площади Пигаль. На набережной продолжают допрашивать все тех же господ, которые проявляют нетерпение и уже почуяло, что это дело плохо пахнет.

– Позвони, чтобы тебе сейчас же прислали фото Музыканта... Оно дол– жно быть у них в архиве... Или лучше так... Позвони и пошли такси...

– Больше ничего, начальник?

– Нет, вот еще что... Когда шофер вернется с фотографией, ты заско– чишь в Пуасси... Там возле моста есть кабачок... Он будет закрыт. Разбудишь хозяина... Это бывший «отпетый»... Сунешь ему под нос фото Музыканта и спросишь его, тот ли это тип, который в воскресенье вечером повздорил у не– го в кабачке с Фелиси...

Машина отъезжает. Снова тишина, ночь без происшествий. Мегрэ согрева– ет в руке рюмку спиртного, которую он себе налил, и потягивает из нее, вре– мя от времени поглядывая на потолок.

Фелиси повернулась во сне, и ее матрац заскрипел. Что может ей снить– ся? Интересно, ночью у нее такое же богатое воображение, как и днем?

Одиннадцать часов. Сотрудник в серой спецовке в архиве Дворца право– судия достает из папки две фотографии с чересчур четкими линиями, одна ан– фас, другая в профиль. Он отдает снимки шоферу, который должен передать их Люка.

На улицах, прилегающих к площади Пигаль, люди выходят из монмартрских кино; светящиеся крылья Мулен-Руж вращаются над толпой, через которую с трудом прокладывают себе путь автобусы; швейцары в синих, красных, зеленых ливреях, казачки и вышибалынегры занимают свои посты у дверей ночных кабач– ков в то время, как комиссар Пиолэ с середины площади наблюдает за невиди– мой операцией.

Жанвье занял место в баре, в тускло освещенном зале «Пеликана», где музыканты снимают чехлы с инструментов. От него не ускользает, что один из официантов выходит на улицу, возвращается оттуда с растерянным видом и уво– дит хозяина в туалет.

Честные люди, которые хорошо провели вечер, присаживаются на террасах пивных, чтобы выпить пива, прежде чем пойти спать. А в это время на другом Монмартре, на том, который еще только начинает жить, слышатся разные звуки, шепот, в воздухе чувствуется какая-то нервозность. Хозяин возвращается из туалета, улыбается Жанвье, тихо говорит что-то одной из женщин, сидящих в углу.

– Я думаю, что сегодня уйду пораньше... Я устала! – заявляет она.

Многие подобные ей, как только появятся полицейские автобусы, теряют желание долго оставаться в опасном секторе...

Но на бульваре Рошешуар, на улице Дуэ, на улице Нотр-Дам-деЛоретт, у всех выходов из квартала перед этими дамами и господами вдруг из темноты появляются незаметные до тех пор люди.

– Ваши документы...

Остальное уж зависит от того, какое у этих людей настроение.

– Проходите...

Или чаще всего:

– Садитесь в автобус...

В полицейский автобус, фонари которого поблескивают вдоль тротуара!

Ну а Музыкант и Адель, они все еще в мышеловке? Проскользнут ли они сквозь петли расставленной сети? Во всяком случае, они знают об опасности. Даже если они прячутся где-нибудь на чердаке – нашлась, конечно, добрая душа, которая их предупредила.

Без четверти двенадцать. Люка коротает часы, играя в домино с хозя– ином «Золотого перстня» в пустом зале, где потушены все лампы, кроме одной. Услышав, что подъехало такси, он встает.

– Я всего на полчаса, – говорит он. – Только доеду до Пуасси, а потом еще скажу два слова комиссару...

В кабачке темно; Люка стучит в дверь, и стук гулко раздается в тишине ночи. Прежде всего в окне показывается голова женщины с бигуди в волосах.

– Фернан... Это к тебе...

Зажигается свет, слышны шаги, ворчание, дверь приотворяется.

– А?.. Что вы говорите?.. Я так и думал, что у меня будут из-за это– го неприятности... Я же плачу за патент!.. У меня расходы... Я вовсе не со– бираюсь впутываться в темные дела...

Стоя возле прилавка, в полумраке зала, с подтяжками, болтающимися на бедрах, с растрепанными волосами, он рассматривает оба снимка.

– Понял... Ну? Так что же вы хотите знать?

– Вот об этом Тине говорила Фелиси?

– Ну и что с того?

– Ничего... Этого достаточно... Вы его знали раньше?

– Больше всего он вертелся здесь как раз в тот вечер... А что он натворил?

Полночь. Люка выходит из машины, а Мегрэ подскакивает в кресле, как задремавший и внезапно разбуженный человек. Он почти безучастно слушает то, что ему рассказывает бригадир.

– Я так и думал...

С этими молодчиками, какими бы «отпетыми» они себя ни считали, все получается очень просто. Их уже знаешь. Можнозаранее сказать, что они сей– час выкинут. Не то что этот экемпляр, Фелиси, с которой ему пришлось пово– зиться гораздо дольше.

– Что мне делать, начальник?

– Вернешься в Оржеваль... Будешь играть в домино, пока тебя не позо– вут к телефону...

– Кто вам сказал, что я там играю в домино?

– Да ведь в бистро вас только двое, хозяин да ты, а в карты ты иг– рать не умеешь...

– Вы думаете, здесь что-нибудь произойдет?

Мегрэ пожимает плечами. Он не знает. Да это и неважно.

– Тогда до свидания...

Час ночи. Фелиси что-то говорит во сне. Мегрэ, стоя за дверью, пыта– ется расслышать ее слова, но ему это не удается. Он машинально повернул ручку, и дверь приотворилась.

Он улыбается. Это мило с ее стороны! Значит, Фелиси все-таки ему до– веряет, раз она не заперла дверь на ключ. С минуту он слушает ее дыхание, неясные слова, которые она шепчет, как ребенок, он видит молочно-белое пят– но постели, черные волосы на подушке и потихоньку закрывает дверь, на цы– почках спускается с лестницы.

Пронзительный свисток на площади Пигаль. Это сигнал. Все выходы зак– рыты. Полицейские в форме шагают сплошной шеренгой, хватают на ходу мужчин и женщин, появляющихся отовсюду и стремящихся перейти за линию ограждения. Одного полицейского жестоко укусила за палец рыжая толстуха в вечернем платье. Машины полны задержанными.

Хозяин «Пеликана», стоя на пороге, нервно потягивает сигарету, пыта– ется протестовать:

– Уверяю вас, господа, у меня никого нет. Несколько подвыпивших аме– риканцев...

Кто-то потянул за тужурку молодого инспектора Дюнана, того, который принимал Мегрэ в отеле «Уют». А!Это коридорный отеля. Наверно, он пришел сюда из любопытства?

– Скорее... Вон она...

Он показывает на застекленную дверь бара, где уже нет никого, кроме хозяина за стойкой. В глубине кто-то захлопнул дверь, но инспектор все-таки успел заметить женский силуэт.

– Та, что приходила в отель с мужчиной...

Адель... Инспектор подзывает двух полицейских. Они бросаются к двери, бегут через пустые туалеты, спускаются по узкой лестнице, где пахнет сы– ростью, спиртом и мочой.

– Отворите...

Перед ними подвал. Дверь заперта на ключ. Один из полицейских нажима– ет на нее плечом.

– Эй, кто там, руки вверх...

Электрический фонарь освещает бочонки, клетки с бутылками, ящики с аперитивом. Тишина. Или, вернее, если стоять неподвижно, как приказал ин– спектор, можно угадать чье-то учащенное дыхание, можно даже поклясться, что слышен трепет чьего-то загнанного сердца.

– Встаньте, Адель...

Она в бешенстве вскочила из-за груды ящиков, она безнадежно отбивает– ся, несмотря ни на что, хочет вырваться из рук полицейских, которым ед– ва-едва удается надеть ей наручники.

– Где твой любовник?

– Не знаю...

– Что ты делала на улице?

– Не знаю...

Она усмехается.

– Легче напасть на беззащитную женщину, чем на Музыканта, а?

У нее из рук вырвали сумку. В баре ее открывают: там только професси– ональная карточка, не очень-то почетная, немного мелочи и письма, написан– ные карандашом, – наверное, письма, которые Музыкант переправлял своей лю– бовнице из тюрьмы, потому что адресованы они в Безье.

Первый полицейский автобус, наполненный до отказа, направляется в участок, где сегодня ночью будет тесно. Много джентльменов в смокингах, много вечерних платьев, забрали даже официантов и швейцаров.

– Ну вот, привели, не его, так хоть его подружку, господин комис– сар...

Комиссар Пиолэ допрашивает ее, не очень надеясь на результат:

– Ты уверена, что не хочешь выложить все? Где он?

– Вы его не найдете...

– Забирайте ее... Нет, не в автобус... Пошлите ее к Рондонне...

В меблированных отелях стучат во все двери, проверяют документы, и господам в одних рубашках очень неприятно, что их застали здесь, да еще и не одних.

– Я прошу вас только сделать так, чтобы моя жена...

– Ну, разумеется, разумеется!

– Алло! Это вы, Люка? Скажите, пожалуйста, Мегрэ, что Адель здесь... Да... Она, конечно, молчит... Нет, о Музыканте ничего нового... Ее допраши– вают, да... За районом по-прежнему ведется наблюдение...

Теперь, когда самое главное сделано, в окрестностях площади Пигаль все успокоилось, словно наступил мертвый штиль после бури. На улицах тише, чем обычно, и полуночники, приезжающие из центра города, удивляются, что в кабачках так уныло, что даже зазывалы окликают их неуверенно.

Четыре часа утра. Люка уже в третий раз возвращается в «Мыс Горн». Мегрэ снял воротничок, галстук.

– У тебя случайно нет табака? Вот уже полчаса, как я выкурил послед– нюю трубку...

– Адель забрали...

– А его?

Он боится, что ошибается, и все-таки... У Музыканта нет ни гроша, это можно сказать почти наверняка... За день до того, он вышел из тюрьмы, Адели пришлось уехать из Безье без копейки... Он приезжает в Пуасси... Воскре– сенье... Может быть, он побывал и в Жанневиле? Он заходит в кабачок вслед за Фелиси... Если бы ему удалось соблазнить эту служаночку, одетую как ка– каду, это ведь было бы проще всего?.. Он легко бы попасть к ней в дом...

Но она награждает его пощечиной!

А на следующий день, в понедельник, старик Лапи был убит в своей спальне. Музыканту пришлось убежать без пакета с деньгами.

– В котором часу задержали Адель?

– Полчаса тому назад... Они нам сразу же позвонили...

– Поезжай... Возьми такси...

– Вы думаете, он...

– Поторопись... Поезжай, говорят тебе...

Мегрэ тщательно запирает дверь, снова садится в кухне у окна, потушив свет и еще раз взглянув на красный панцирь омара, оставшийся на столе.

Глава восьмая

КОФЕ С МОЛОКОМ ДЛЯ ФЕЛИСИ

Глаза ее широко раскрыты. Она не знает, который час. Накануне вечером она забыла завести будильник, как она это делает обычно. Комната тонет в полумраке, и только по серебристым полоскам между створками ставен можно угадать, что наступает утро.

Фелиси прислушивается. Она ничего не знает. Она еще не совсем очну– лась от сна и не может сразу отличить действительность от своих сновидений. Во сне она ссорилась, помнит, что яростно спорила, даже дралась с этим не– возмутимым человеком, которого терпеть не может и который поклялся .ее по– губить. О, как она его ненавидит!

Кто открывал дверь? Ведь ночью кто-то открывал дверь ее комнаты. Она со страхом ждала. Было совершенно темно. И вдруг желтоватый свет проник в комнату с лестничной площадки, потом дверь затворилась, заворчал мотор... Во сне она часто слышала ворчание мотора...

Она не шевелится, боится пошевельнуться, ей кажется, что над нею на– висла опасность, на желудке у нее какая-то тяжесть... Омар... Она вспомни– ла, что поела слишком много омара... Проглотила снотворное... Он заставил ее проглотить снотворное...

Она прислушивается. Что это? В кухне кто-то есть. Она узнает знакомый звук кофейной мельницы. Это, конечно, сон. Не может быть, чтобы кто-нибудь молол там кофе...

Она уставилась глазами в потолок, напрягла все свои способности. Кто-то льет кипяток в кофейник. Запах кофе поднимается по лестничной клетке и доносится до нее. Стучит фаянсовая посуда. Раздаются и другие хорошо зна– комые ей звуки: кто-то открывает сахарницу, дверцу стенного шкафа...

Кто-то поднимается по лестнице. Она помнит, что накануне не заперла дверь. Почему не повернула ключ? Из гордости! Да! Чтобы не показать этому человеку, что боится. Она хотела потом потихоньку запереть дверь, но сразу же заснула.

Кто-то стучит. Она приподнимается на локте. Со страхом смотрит на дверь; нервы ее натянуты. Снова стук.

– Кто там?

– Несу вам завтрак...

Нахмурив брови, она ищет свой халат, не находит, быстро забирается под простыню в тот момент, когда дверь открывается, и она видит сначала поднос, покрытый салфеткой, чашку в синий горошек...

– Хорошо спали?

Появляется Мегрэ, более безмятежный, чем когда-либо. Ему как будто и в голову не приходит, что вошел в комнату девушки и что она еще в постели.

– Что вам здесь нужно?

Он ставит поднос на столик. Вид у него свежий, отдохнувший. Где он успел умыться? Наверное, внизу, в кухне. Или на краю колодца. Волосы у него еще влажные.

– По уграм вы пьете кофе с молоком, не правда ли? К сожалению, я не мог отлучиться, чтобы сходить к Мелани Шошуа за свежим хлебом. Кушайте, детка... Хотите, я отвернусь, пока вы наденете халат?

Она невольно повинуется, глотает горячий кофе с молоком, но вдруг за– мирает с чашкой в руке.

– Кто там, внизу?

Кто-то шевелится там, она в этом уверена.

– Кто там, внизу?.. Отвечайте...

– Убийца...

– Что вы говорите?

Она вскочила, отбросив простыни.

– Что вы еще подстраиваете? Вы, видно, решили свести меня с ума... И меня некому защитить, некому...

Он садится на край постели и, глядя, как она волнуется, качает голо– вой, вздыхает:

– Говорят же вам, что внизу убийца... Я был уверен, что он вернет– ся... В его положении только и оставалось, что рискнуть всем... К тому же он, вероятно, думал, что я руковожу операциями в Париже. Он никак не пред– полагал, что я буду упорно наблюдать за этим домом.

– Он пришел?

Она запнулась, не зная, что думать. Она хватает Мегрэ за руки и кри– чит:

– Но кто же? Кто это? Разве это возможно, чтобы...

Она так хочет скорее узнать все, увидеть своими глазами, что бросает– ся на лестницу одна, тоненькая, нервная, в своем халате небесно-голубого цвета. Но, охваченная страхом, тут же останавливается.

– Кто это?

– Вы меня все еще ненавидите?

– Да... Не знаю...

– Почему вы мне лгали?

– Потому что потому!

– Послушайте, Фелиси...

– Не желаю больше вас слушать... Сейчас открою окно, позову на по– мощь...

– Почему вы мне не сказали, что в понедельник утром, вернувшись из лавки, вы видели, как Жак Петийон как раз выходил из сада?.. Ведь вы же его видели... он же прошел за изгородью... Это для него старик Лапи достал из стенного шкафа графин и две рюмки... Он думал, что племянник приехал к нему помириться, может быть, просить у него прощения, кто знает?

Вся похолодев, неподвижная, она слушает его не возражая.

– И вы подумали, что это Жак убил своего дядю. В спальне старика вы нашли револьвер и хранили его у себя на груди три дня, пока не избавились от него, сунув эту машинку в карман какому-то пассажиру в метро... Вы счи– тали себя героиней... Вы хотели любой ценой спасти человека, которого вы любили, а он-то и понятия не имел об этом, бедняга! Так что благодаря вам и вашим выдумкам его чуть не посадили за преступление, которого он не совер– шал...

– Откуда вам это известно?

– Потому что настоящий-то убийца здесь, внизу...

– Кто он?

– Вы его не знаете...

– Вы опять пытаетесь что-то у меня выведать... Но я больше не буду отвечать, слышите, я больше ничего не скажу... Прежде всего выйдите отсюда и дайте мне одеться... Нет... Останьтесь... Почему Жак пришел именно в по– недельник утром?

– Потому что его заставил Музыкант.

– Какой музыкант?

– Один его приятель... В Париже, знаете, можно познакомиться с раз– ными людьми, и с хорошими и с плохими...

– Значит, Жак невиновен?

– Если невиновен, то вы меня уже не ненавидите. Если виновен, зна– чит, наоборот... Ай да Фелиси! Ну так слушайте: Жак виновен в том, что од– нажды вечером, немного больше года назад, когда он еще жил в этом доме, под крышей у своего дяди, так вот, повторяю, он виновен в том, что приютил на одну или несколько ночей одного типа, с которым познакомился на Монмар– тре... Это Альбер Бабо по прозвищу Музыкант, или Маленький Человек...

– Почему Маленький Человек?

– Мне трудно вам это объяснить... Его разыскивала полиция после на– лета на «Горный козел», и Музыкант вспомнил о своем друге Петийоне, жившем тогда за городом у своего старого дяди... Хорошее убежище для молодчика, которого разыскивает полиция...

– Вспоминаю... – вдруг сказала она.

– Что?

– Единственный раз, когда Жак... единственный раз, когда он был груб со мной... Я вошла в комнату не постучавшись... И я успела услышать шум, как будто что-то прятали...

– Это был кто-то, кого прятали или кто прятался... И этот ктото, прежде чем сбежать, решил, что надежнее всего будет спрятать свои деньги здесь же, в этой комнате, приподняв доску платяного шкафа... Его забрали... Он отсидел год в тюрьме... Что вы на меня так смотрите?

– Ничего... Продолжайте...

Она покраснела. Она отводит глаза, которые с невольным восхищением смотрели на комиссара.

– Ясно, что, когда он вышел из тюрьмы без гроша в кармане, ему пона– добился его клад. Сначала он хотел поухаживать за вами – ведь это было бы удобным способом проникнуть к вам в дом...

– 3а мной! Вы воображаете, что я...

– Вы дали ему пощечину... Тогда он разыскал Петийона, наговорил ему, что оставил здесь какую-то важную для него вещь, что Петийон должен помочь ему достать ее... Пока Жак беседовал со стариком Лапи в саду...

– Понимаю.

– Наконец-то.

– Спасибо!

– Не за что... Должно быть, Деревянная Нога услышал шум... У него, наверное, тонкий слух...

– Даже слишком!

– Он поднялся к себе в спальню, и Музыкант, захваченный в тот мо– мент, когда он собирался встать на стул, потерял самообладание и всадил в него пулю... Испуганный выстрелом, Петийон убежал, пока убийца удирал в другую сторону... Вы заметили Жака, вашего Жака, имя которого вы пишете од– ними заглавными буквами, но вы не видели Музыканта, удиравшего по другой дороге... Вот и все... Жак, конечно, ничего не сказал... Когда почувство– вал, что его подозревают, он растерялся, как мальчишка – он, впрочем, и есть мальчишка...

– Неправда!

– Вы не согласны с тем, что он мальчишка? Тем хуже! Тогда он просто дурак. Вместо того чтобы прийти ко мне и все мне рассказать, он вбил себе в голову, что должен разыскать Музыканта и потребовать от него отчета. Он ис– кал его по всем подозрительным местам, где, как он знал, его можно было встретить, и с отчаяния даже поехал в Руан, чтобы расспросить его любовни– цу...

– Откуда он знал эту женщину? – быстро спрашивает Фелиси, уязвлен– ная ревностью.

– Об этом я понятия не имею, детка... В Париже, знаете ли... Словом, он нервничает... Он дошел до предела... Вечером он уже больше не может ждать и готов расколоться, но в это время убийца, которого предупредили, пускает в него пулю, чтобы научить его молчать...

– Не говорите так...

– В ту же ночь Музыкант возвращается сюда в надежде достать наконец свои деньги... Вы не можете себе представить, как трудно ускользнуть от по– лиции, когда у тебя нет ни гроша в кармане... Он ничего не находит над пла– тяным шкафом... Зато оставляет вам небольшой сувенир... Раз денег здесь нет, то возможно, что Петийон обнаружил их, и вот почему Адели поручается обыскать его комнату на улице Лепик... Там тоже ничего не находят... В эту ночь на Монмартре облава... Этого человека травят, как дикого кабана... Адель арестовывают...Музыкант, бог его знает как, прорывается через оцепле– ние полиции и едет на машине в Пуасси. За неимением денег он платит шоферу такси ударом дубинки по затылку...

Фелиси вздрагивает. Она смотрит Мегрэ в лицо, как будто видит, как на нем, словно на экране, пробегают захватывающие дух кадры приключенческого фильма.

– Он пришел?

– Пришел... Потихоньку, без шума... Пересек сад, не сломав ни веточ– ки, прошел мимо открытого окна кухни и...

Она уже смотрит на Мегрэ как на героя. Она восхищается.

– Вы с ним боролись?

– Нет... В -тот момент, когда он меньше всего ожидал этого, он по– чувствовал неприятное прикосновение дула револьвера к своему виску...

– И что он сделал?

– Он ничего не сделал... Ой сказал: «Вот дерьмо! Меня зацапали...»

Она разочарована. Нет, невозможно, чтобы все произошло так просто. Ее вновь охватывает недоверие.

– Вы не ранены?

– Да говорю же вам...

Она все же уверена, что он боролся, что он герой, что...

Вдруг она видит поднос но столике.

– И вы еще мололи кофе! Вам пришла в голову... мысль приготовить мне кофе с молоком, принести мне наверх завтрак...

Сейчас она заплачет... Она плачет оттого, что растрогана, восхище– на...

– Вы это сделали, вы!.. Но почему?.. Скажите, почему?..

– Черт побери! Потому что я вас ненавижу! Я до того ненавижу вас, что, когда Люка приедет с машиной, я уеду и увезу с собой свою колбасу... Я забыл вам сказать, что Музыкант перевязан, как колбаса... Мне даже пришлось взять веревку этого бедняги Лапи..

– А как же я?

Он с величайшим трудом удержался от того, чтобы не улыбнуться, услы– шав это «А как же я?», в которое она, сама того не зная, вложила всю свою душу.

– А как же я? Я останусь совсем одна? И никто больше не будет прини– мать меня всерьез? И никто не станет расспрашивать меня, дразнить, никто не будет... А как же я?

– Наладьте отношения с Жаком... В магазине, который вы знаете, все так же продаются виноград, апельсины и шампанское... Я забыл, когда в гос– питале приемные часы, но вам там скажут...

Вдали появилось такси, и силуэт машины, столь обычный в Париже, ка– жется немного неожиданным на этой дороге, вьющеюся среди полей.

– Вы бы теперь оделись...

Не оборачиваясь, он выходит на лестницу и при этом слышит ее шепот:

– Почему вы такой недобрый со мной?

Минуту спустя он подходит к Музыканту, связанному в кресле старика Лапи. Над его головой раздаются шаги, кто-то плещется в воде, из шкафа дос– тают одежду, слышен чей-то голос, – она так волнуется, что не может удер– жаться и говорит сама с собой.

Ну конечно, Фелиси-то здесь!