Найтли Филлип

Шпионы XX века (Главы 1-10)

Филлип Найтли

ШПИОНЫ XX ВЕКА

Главы 1-10

Неизвестные похождения известных асов шпионажа, новые для нас имена крупнейших шпионов (таких, как знаменитый писатель Сомерсет Моэм), оригинальные версии тайных операций (например, дела Пеньковского) - все это читатель найдет в книге английского публициста Филлипа Найтли, вышедшей в Великобритании под названием "Вторая древнейшая профессия". Книга мгновенно стала бестселлером, переведена во многих странах. Автору, пожалуй, впервые удалось объемно показать, насколько это возможно, систему и особенности деятельности ведущих спецслужб - СИС, ЦРУ, КГБ. При этом суждения Найтли отличаются своеобразием, далеко не всегда совпадают со взглядами других исследователей, а по манере изложения и вовсе оригинальны. Написанная увлекательно, местами иронично, книга читается с интересом не меньшим, чем хороший детективный роман.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение

Глава 1. ПРАВИТЕЛЬСТВА, ШПИОНЫ И ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ 9

Глава 2. ЛЕГЕНДЫ РАЗРАСТАЮТСЯ 31

Глава 3. СОКРУШИТЬ КРАСНЫЙ УЖАС 57

Глава 4. ПРОФЕССИОНАЛЫ МИРНОГО ПЕРИОДА И ДЕШИФРОВАЛЬЩИКИ КОДОВ 85

Глава 5. БИЗНЕС ВЫГОДНЕЕ ШПИОНАЖА 104

Глава 6. ФАНТАЗИИ РИЧАРДА ХЭННИ И СЭНДИ АРБАТНОТА 118

Глава 7. ДВОЙНАЯ И ТРОЙНАЯ ИГРА 139

Глава 8. УСЛЫШАТЬ МЫСЛИ ВРАГА 167

Глава 9. КГБ: ГОРДОСТЬ ДЗЕРЖИНСКОГО, ПРЕДУБЕЖДЕНИЕ СТАЛИНА 190

Глава 10. УСС: ВЕСЕННИЕ ГОДЫ 228

ВВЕДЕНИЕ

Шпионаж, как таковой, стар, как мир, однако специальные разведывательные службы и организации созданы сравнительно недавно. Далила была секретным агентом филистимлян, но ей не нужно было подписывать бумаги о неразглашении служебной тайны или клясться не публиковать свои мемуары без разрешения руководства. Ветхий завет называет имена двенадцати шпионов, засланных Моисеем в земли Ханаана, но все они были любителями. Альфреду Великому, которому необходимо было узнать о численности датских войск, вторгшихся в его страну, пришлось лично проникать во вражеский стан в обличии барда.

Короли, особенно те, под которыми шатался трон, всегда использовали шпионов, но в основном в целях обеспечения внутренней безопасности, а не для сбора разведывательных данных за границей. Акбар, великий правитель Могольской империи, в Индии имел в своем распоряжении четыре тысячи агентов, обязанных ежевечерне делать ему доклады (через своего рода Совет национальной безопасности). Сэр Френсис Уолсингем руководил службой безопасности (предтечей ФБР или МИ-5), защищая государство королевы Елизаветы от происков иезуитов. Он даже засылал шпионов за границу для сбора информации, в том числе об испанской Непобедимой армаде, но зачастую ему приходилось оплачивать их услуги из собственного кармана.

Военная разведка расцветала во время войны и тихо умирала с наступлением мира. Шпионы успешно действовали во время Войны за независимость американский агент, работавший и на англичан, выкрал из американского посольства во Франции секретные бумаги Бенджамина Франклина. У Линкольна к началу войны не было разведывательной службы, и ему пришлось пользоваться услугами детективного агентства Алана Пинкертона, чтобы заполнить пробел.

Прусский супершпион Вильгельм Штибер утверждал, что на него работает около 40 тыс. агентов. Но и он использовал

[3]

добытые военные сведения в основном в целях обеспечения внутренней безопасности.

Только в 1909 году в Великобритании была создана разведывательная служба, являвшаяся частью государственного аппарата, финансируемая из государственного бюджета, сотрудники которой были в основной своей массе гражданскими лицами, служба, предназначенная специально для кражи секретов других стран и защиты собственных, способная действовать как в военное, так и в мирное время.

Как только одна из стран создала спецслужбу, остальные тоже вынуждены были обзавестись аналогичными организациями. Германия последовала за Великобританией в 1913 году, Россия - в 1917, Франция - в 1935, а Соединенные Штаты - только в 1947 году. Сегодня даже самое бедное государство третьего мира не чувствует себя достигшим полного национального суверенитета, пока не создаст своей разведки. Разведывательный бизнес стал одним из крупнейших предприятий XX века, бесконтрольно разрастающимся с огромной скоростью. Сегодня никто не знает - включая финансирующее разведслужбы государство, - во сколько точно обходится их содержание и сколько человек там работает.

Частично это происходит потому, что секретные службы пользуются такими методами бухгалтерского учета, которые, будучи использованы обычными гражданскими предприятиями, несомненно, повлекли бы за собой то, что связанные с этим лица были бы привлечены к уголовной ответственности. А частично причина в том, что они сотрудничают с другими дружественными службами и используют персонал друг друга, поэтому установить точную численность абсолютно невозможно.

Центральное разведывательное управление (ЦРУ) тратит как минимум 1,5 млрд. долларов в год, что значительно превышает весь бюджет многих стран третьего мира. Но это только наиболее известная из американских спецслужб. Агентство национальной безопасности (АНБ), технологическая ветвь американского шпионского бизнеса, вероятно, тратит порядка 3,5 млрд. долларов в год. С учетом военных разведслужб и служб других американских правительственных департаментов общая сумма расходов на разведывательные организации никак не меньше 7,5 млрд. долларов в год.

Бюджет КГБ[*У русской разведывательной службы было много названии - ЧК, ГПУ, ОГПУ, НКВД и так далее. Здесь она в дальнейшем именуется ЧК (в период большевистской революции), а затем, для упрощения, КГБ] остается закрытым, но, по оценкам, составляет порядка 1,65 млрд. долларов. Опять же, если мы включим

[4]

сюда советскую военную разведку и внутренние подразделения КГБ, то все спецслужбы СССР обходятся советским гражданам как минимум в такую же сумму, в какую обходятся американцам их разведслужбы.

Британия, по официальным данным, тратит около 92 млн. фунтов стерлингов на Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС) и на МИ-5 - службу безопасности. Однако, по неофициальным оценкам, эта сумма достигает 300 млн. фунтов стерлингов. Добавим сюда Штаб правительственной связи (ШПС), а также различные комитеты, которым подчиняются британские спецслужбы, и бюджет этих служб возрастет до 600 млн. фунтов стерлингов в год.

Сколько же человек работает в этих структурах? Трудно сказать. Включать ли в подсчеты только 20 тыс. служащих АНБ, или также 100 тыс. американцев, разбросанных по всему миру и работающих на него? Учитывать ли только тех сотрудников КГБ, которые занимаются внешней разведкой, или же и тех, кто занят проблемами внутренней безопасности? А как насчет других служб, работающих под контролем КГБ? Если мы включим всех занятых в разведке или в службах безопасности, то численность сотрудников американских спецслужб как минимум 150 тыс., в СССР - около миллиона, Великобритании - порядка 25 тыс. человек.

Это означает, что во всем мире в разведывательных службах задействовано не менее 1,25 млн. человек, чье содержание обходится, по оценкам на середину 80-х годов, не менее чем в 17,5 млрд. фунтов стерлингов в год. Эти цифры могут быть не очень понятны для обычных людей, однако 1,25 млн. человек составляет все население Мюнхена, а бюджет британского здравоохранения - 17,5 млн. фунтов стерлингов.

Любая глобальная группировка такого масштаба должна обладать огромной мощью и, как любое другое сообщество специалистов, очень заботится о своем выживании.

Учитывая, что лучше всего таким специалистам живется в период международной напряженности, нужно признать: любая разрядка является угрозой их существованию. Члены глобальной группировки, то есть различные спецслужбы, которые обычно противостоят друг другу, в период разрядки быстро понимают, что у них гораздо больше общего друг с другом, чем с правительствами, которые их якобы контролируют. ЦРУ нуждается в КГБ, чтобы оправдать свое существование, а кому нужно КГБ, если не будет ЦРУ?

В этой связи разведслужбы изобрели новый вид шпионажа - шпионаж за всеми, друзьями и врагами. Используя новейшие достижения науки и техники, спецслужбы работают, как

[5]

гигантский пылесос, подбирая любые крохи информации, которые могли бы кому-нибудь где-нибудь пригодиться: телефонные переговоры в Москве, направленное по телексу послание в Вашингтоне, фотографии ракеты или корабля в море, материалы с заседания ОПЕК в Вене, банковский кризис в Латинской Америке и так далее и тому подобное.

Эдвард Дж. Эпштейн встретился с новой разновидностью шпионов на конференции, проходившей в США в 1984 году. Там собрались американцы, но, если принять во внимание странную способность сотрудников спецслужб быть похожими друг на друга как две капли воды, они с тем же успехом могли бы сойти за русских. Эпштейн был поражен их поведением: "Они не заинтересованы в ведении разведки как таковой. Их не интересуют ни СССР, ни США. Им безразличен как коммунизм, так и капитализм. Они не являются солдатами "холодной войны". Это системные аналитики, технократы, бюрократы. Они великолепно умеют делать обобщения и созданы для работы в сильной бюрократической организации".

Почему так получилось, что никто не заметил, как служба, помещавшаяся в одной комнатушке в 1909 году, выросла в огромного монстра? Возможно, и есть определенный смысл в существовании разведслужб во время войны, хотя, вопреки существующим легендам, даже в этот период их достижения не слишком значительны. Но однажды созданные, спецслужбы оказались довольно твердым орешком, и все попытки их сократить или закрыть не увенчались особым успехом: в 1945 году правительству США не удалось прикрыть УСС, предшественника ЦРУ, а англичане не единожды безуспешно пытались в мирное время закрыть или хотя бы сократить СИС.

Спецслужбы оправдывают свое существование в мирное время обещанием своевременно предупредить о грядущей угрозе национальной безопасности. И совершенно неважно, реальна эта угроза или придумана (а спецслужбы не раз демонстрировали свою способность изобретать таковую, когда ее нет). В течение многих лет спецслужбы морочат голову сменяющимся правительствам, руководствуясь тремя основными постулатами, обеспечивающими собственное выживание и разрастание.

Первый из них гласит: в мире секретных служб не всегда можно отличить успех от провала (своевременное предупреждение о готовящемся нападении позволяет жертве подготовиться, что вынуждает агрессора передумать, и тогда тревога окажется ложной).

Второй: провал может быть вызван неверным анализом полученных от спецслужб сведений - предупреждение было сделано своевременно, а власти не сумели этим воспользоваться

[6]

(именно так объясняли британские службы провал на Фолклендах).

Третий: спецслужбы могли бы сделать своевременное предупреждение, если бы не были ограничены в финансах.

В сочетании эти три постулата позволяют перевернуть с ног на голову любой объективный анализ деятельности секретных служб и использовать всякий провал для получения дополнительного финансирования и для расширения.

Спецслужбы обезопасили себя от нормальной здравой реакции на подобного рода двойное мышление, окутав свою деятельность плотной завесой тайны, что позволяет пресекать на корню любую критику в их адрес простой репликой, которую невозможно оспорить: "Вы ошибаетесь, потому что не знаете, что произошло на самом деле, а рассказать мы не можем, так как это секрет". Риск утечки информации сведен к минимуму мгновенным и неотвратимым исполнением мер, предусмотренных в соответствующих законах.

Изредка, в период правления не симпатизирующих им властей или смягчения международной обстановки, разведслужбы высовываются из-за окутывающей их завесы, чтобы развернуть в нужную сторону средства массовой информации и общественное мнение. Глава УСС Уильям Дж. Донован при помощи Аллена Даллеса, будущего руководителя ЦРУ, продемонстрировал эффективность подобного рода манипуляций, заставив президента изменить свое решение отказаться в мирное время от разведывательных организаций.

Несомненна прямая зависимость между изменениями международной обстановки и желанием спецслужб искать поддержки у общественности. Все разведслужбы заинтересованы в сохранении состояния "холодной войны", поскольку именно от этого зависят карьера, продвижение в должности, пенсии, поездки, финансирование и весьма высокий уровень жизни сотрудников спецслужб. Поэтому когда всему этому грозит опасность уничтожения во времена разрядки напряженности, секретные службы приоткрывают для публики свою завесу тайны, дабы продемонстрировать, что угроза национальной безопасности по-прежнему существует, необходимость своевременного предупреждения не отпала, а эффективная, надежная и верная разведслужба стоит на страже и готова служить нации.

Однако, учитывая, что спецслужбы строго контролируют все исходящие от них сведения для средств массовой информации и обеспечивают их беспрепятственное прохождение через своих людей в журналистской среде, все шпионские истории требуют весьма скептического подхода. Даже с учетом предисловия типа "теперь об этом можно сказать", с которого

[7]

разведчики, молчавшие в течение сорока лет, обычно начинают мемуары о великих триумфах своих служб, эти победы при ближайшем рассмотрении оказываются в лучшем случае сильно преувеличенными, а в худшем - мифами и легендами.

И все-таки надежда есть. Сообщество спецслужб в конце концов может перерасти самое себя. Будучи уже неподконтрольно правительствам, оно может выйти и за рамки своего собственного контроля. Сейчас спецслужбы поставляют такую массу информации, бумаг, фотоматериалов и компьютерных данных, что количество офицеров разведки, способных все это понять и обобщить, быстро сокращается. Вскоре они тоже захлебнутся в потоке информации. И компьютер не поможет. У АНБ уже есть определенные трудности в извлечении из своих компьютеров нужных потребителям материалов.

Двадцать лет назад один проницательный офицер ЦРУ предсказал это. Томас В. Браден, работавший в ЦРУ, когда последнее было еще относительно небольшим, писал:

"Сообщество разведслужб выросло в огромную индустрию, тратящую 2,5 млрд. долларов в год, использующую 60 тыс. служащих и производящую такое количество бумаг, что сам Господь Бог вряд ли сможет все это переварить, если, конечно, он уже и без этого не знает, что затевают русские... А как мы можем быть уверены, что все эти люди и бумаги надежно засекречены? Нанимая еще людей, чтобы следить за этими людьми и бумагами"(1).

Браден считал, что с этим ничего нельзя сделать. На самом деле с 1909 года никто не смог успешно разоблачить блеф разведслужб. Многие американские президенты занимали Овальный кабинет в Белом доме, будучи весьма скептически настроенными в отношении секретных организаций, но быстро терпели поражение. Некоторые советские лидеры пытались противостоять КГБ, но безуспешно. Когда Гарольд Вильсон стал премьер-министром Великобритании, он выступил против своих спецслужб и проиграл - он ушел, а они остались.

Проблема в том, что спецслужбы стали источником власти в обществе, эдаким тайным клубом элиты и привилегированных лиц. Весьма умело оперируя этой властью, они также сумели воспользоваться влюбленностью в них многих крупных политических деятелей от Уинстона Черчилля до Джона Ф. Кеннеди, влюбленностью, частично базирующейся на многочисленных художественных произведениях, сделавших шпиона одной из самых привлекательных фигур нашего времени.

Эта невозможность отличить вымысел от реального мира спецслужб, по иронии судьбы, соответствует истине, потому что именно оттуда они и вышли - из мира фантазий и вымыслов.

[8]

Глава 1

ПРАВИТЕЛЬСТВА, ШПИОНЫ И ВОЛШЕБНЫЕ СКАЗКИ

Число агентов немецкой тайной полиции, работающих в настоящее время среди нас на разведывательный департамент в Берлине, превышает пять тысяч человек.

Вступление к роману Уильяма Ле Ке "Шпионы кайзера" (1909 г.)

14 августа 1914 года британские власти арестовали 21 немца по подозрению в шпионаже. Лишь один из них предстал перед судом.

Дэвид Френч. "Шпионская лихорадка в Великобритании 1909-1915"(1978г.)

Во вторник 30 марта 1909 года в Вестминстере состоялось закрытое заседание специально созданного подкомитета в составе комитета по обороне, посвященное вопросу о шпионаже на территории Великобритании(1). Состав подкомитета был весьма впечатляющим, что свидетельствовало о том, насколько серьезно правительство отнеслось к этой проблеме. Председательствовал министр обороны Р. Б. Хэлдэйн, присутствовали также первый лорд Адмиралтейства, министр внутренних дел, министр почт, комиссар полиции, начальник управления военных операций и начальник службы флотской разведки.

Первым выступил полковник Джеймс Эдмондс, представленный как "офицер, отвечающий за сектор Генерального штаба, используемый начальником управления военных операций для разведывательной деятельности". Такая аттестация была, пожалуй, не совсем верной и придавала Эдмондсу больший вес, чем он имел на самом деле. Эдмондс являлся главой МО-5 - военной контрразведки, и его задачей было выявление иностранных шпионов на территории Великобритании. В действительности же Эдмондс ничем подобным не занимался, и не потому, что не хотел или не умел, а из-за недостатка средств и возможностей: у него был мизерный бюджет в 200 фунтов стерлингов в год и всего два помощника.

[9]

Для Эдмондса это заседание было очень важным. Подкомитет был созван по решению Кабинета министров, и премьер-министр Г. Г. Асквит проявлял личный интерес к данному событию. Будущее департамента, которым заведовал Эдмондс, зависело от способности Эдмондса убедить влиятельных членов подкомитета в величине опасности, которую представляла для Британской империи деятельность германских шпионов на ее территории.

Начал Эдмондс свое выступление с небольшого экскурса в собственную биографию. Он занимался изучением германской армии практически всю свою жизнь и лично знал немецкого офицера, являвшегося главой немецкой разведки, которого он называл не иначе как "майор фон X". Основываясь на личном опыте, на информации, полученной от майора фон X, и на том, что он прочел в книгах, Эдмондс подробно обрисовал схему работы германской разведки в Великобритании. По его словам, Британия была поделена на регионы, за каждый отвечал определенный офицер, который имел под своим началом агентов; одни из них, так называемые "стационарные", постоянно проживали на одном месте в Англии, другие, активно перемещавшиеся по стране, назывались "мобильными". Эти агенты должны были собирать сведения для пополнения картографических данных и составления военных докладов, покупать секретную информацию и проводить рекогносцировку на местности, объектами их внимания должны были быть доки, мостовые сооружения, телеграфные и железнодорожные линии, которые можно было бы вывести из строя в случае войны.

"Немцы - хорошие разведчики, - говорил Эдмондс, - потому что германские военные открыто признают шпионаж важным и почетным средством подготовки и ведения войны".

Несомненно памятуя о своем тощем бюджете, Эдмондс рассказал подкомитету о том, что произошло во Франции. До 1870 года у французов не было специальной секретной службы ввиду отсутствия средств. Через два дня после начала войны с Германией французское правительство выделило миллион франков на создание агентурной сети, но полковник Роллен, на которого была возложена эта задача, заметил, что "уже поздно, такую службу нельзя получить мгновенно, ее необходимо создавать в спокойной обстановке мирного времени".

"Именно так, - сказал Эдмондс, - и поступили немцы. В мирное время они создали развернутую систему сбора разведданных, и их шпионов трудно выявить, так как использование автомобилей позволяет немецким агентам жить на значительном расстоянии от зоны их действий, там, где они не привлекают внимания". Эдмондс заявил, что получил из французских

[10]

источников копию инструкции германских разведслужб для агентов, действующих в мирное время, но он смог процитировать подкомитету лишь первый параграф, который гласил: "В летнее время агент должен быть на месте до восхода солнца, чтобы начать свою деятельность с наступлением светового дня, что обеспечит несколько часов непрерывной работы"(2). На членов подкомитета, несомненно, произвело впечатление столь веское доказательство эффективной деятельности германской разведки и связанная с этим опасность для любящих поспать британцев!

Несмотря на то что Эдмондс опирался на такие же малоубедительные аргументы, как вышеназванный, он обнаружил, что члены подкомитета с сочувствием отнеслись к его делу. С начала века Германия занималась строительством собственного военного флота, и боязнь, что кайзер намерен напасть на Британию, была широко распространена среди англичан. Немцы в свою очередь были уверены, что британский Королевский флот, не терпящий соперников на море, может внезапно атаковать германские корабли, мирно стоящие на приколе в гаванях. Официально каждая сторона уверяла другую в необоснованности подобного рода опасений, неофициально же обе стороны были решительно настроены провести свои собственные приготовления для отражения атаки противника. Когда власти говорят одно, а делают другое, атмосфера взаимного недоверия сильно сгущается. Особенно это касалось Англии, где даже высокопоставленные гражданские члены подкомитета охотно поверили в то, что немцы уже наводнили страну и готовились захватить и удержать то, что они не могли захватить в открытом сражении. ("Полковник Эдмондс, - спросил лорд Эшер, - не вызывает ли у вас опасений большое количество официантов-немцев в нашей стране?")

Но когда дело дошло до реальных фактов, положение Эдмондса стало шатким. Большая часть приведенных им доказательств оказалась не более чем домыслами и слухами. Двумя годами раньше, в 1907 году, Дж. М. Хит, один из тех патриотически настроенных пророков, которые появляются время от времени с предупреждениями о нависшем над страной роке, написал в "Морнинг пост" письмо, где утверждал, что на территории Великобритании находится 90 тыс. немецких резервистов, а также склады оружия, боеприпасов и обмундирования, оборудованные в сейфах банковских хранилищ. Существуют также планы диверсий на железных дорогах и телеграфных линиях. Один из коллег Эдмондса из военной разведки выкрал письмо Хита из редакции и переслал своему начальнику, полковнику А. Е. В. Гляйхену, с сопроводительной запиской следующего содержания: "Как Вам известно, здесь

[11]

многое соответствует истине. Прошлой ночью я слышал о немце, которого постоянно видят разъезжающим между Брентвудом и Темзой в Тилбери. Он делает карандашные наброски и фотографии. Никто не знает, кто он и где живет. Возможно, я смогу узнать больше, но зачем?"(3) Гляйхен в свою очередь переслал записку Эдмондсу с раздраженной припиской: "Разве нет закона, позволяющего избавиться от этих нежелательных иностранцев?"

Эдмондс попытался найти еще какие-нибудь документальные свидетельства о разъезжающих по стране подозрительных немцах, делающих зарисовки и фотографии, но, как он теперь докладывал подкомитету, в Великобритании отсутствовали организации или службы, которые занимались бы отслеживанием и фиксированием такого рода деятельности. Полиция ничего не могла сообщить, почтовое ведомство также не имело сведений, а гражданские лица вообще относились к этому на удивление равнодушно. Эдмондс пожаловался, что некая владелица доходного дома в Уэльсе, где жило много немцев, отказалась дать какие-либо сведения о постояльцах и заявила: "Немецкие деньги ничем не хуже других". Не было и прямых доказательств подготовки Германией диверсий на территории Великобритании, существовали лишь предположения.

Комиссар полиции сэр Е. Р. Генри подтвердил, что его ведомство не дало никаких сведений полковнику Эдмондсу, так как полиции нечего было сообщать. В тех случаях, когда полицейские расследовали поступившие заявления о шпионской деятельности, результаты были малоубедительными: иностранец по фамилии Бойен был замечен работающим в Девенпортских доках, но не вызвал никаких подозрений; похожий на иностранца человек был замечен фотографирующим Форт Нот в Веймуте, но при проверке оказался проповедником из Южной Африки; в Харвиче не обнаружили ничего, однако в Чичестере мисс Гордон-Леннокс принимала в качестве постояльцев германских офицеров. Ближе всего к реальному факту разоблачения шпиона полиция была, когда некий Аллейн, подозревавшийся в шпионаже, попал в госпиталь с переломом ноги и полицейские получили возможность произвести обыск в его гостиничном номере. При обыске среди бумаг были обнаружены части снарядов и взрывчатые вещества, однако правительственная экспертиза установила, что эти предметы не представляют ни малейшего интереса ни для одного иностранного государства.

Эдмондс, несомненно, отдавал себе отчет, что набор всех этих слухов, догадок и досужих домыслов ничего не добавлял к фактической стороне дела. Он попытался укрепить свои пози

[12]

ции, подчеркнув, что Германия усиливает меры по борьбе со шпионажем внутри своей страны. В Германии все иностранцы находились под наблюдением и подлежали немедленному аресту, если их действия вызывали подозрение. Закон, запрещающий сбор военной информации, был всеобъемлющ и высокоэффективен. Наконец, Эдмондс попытался объяснить отсутствие у него веских доказательств тем, будто бы он получил от кого-то из Германии информацию, что в связи с усилением в Англии борьбы со шпионажем всем немецким агентам был дан приказ временно "лечь на дно". Члены подкомитета очень хотели, чтобы их убедили, но надеялись на получение каких-нибудь более существенных доказательств. Подводя итог первого дня заседаний, Хэлдэйн сказал, что немцами явно проводится большая работа по сбору разведданных на территории Великобритании, вполне вероятно, что тайные агенты занимаются сбором сведений с целью дальнейшего использования их для подрывной деятельности; получение же более детальной информации по этому поводу представляется сложным. Может быть, начальники полицейских управлений прибрежных графств смогут дать сведения о какой-либо подозрительной активности на их территориях?

Такое предложение никак не могло порадовать Эдмондса, потому что подобная постановка вопроса передавала всю эту сферу деятельности обратно в руки полицейского ведомства, тогда как Эдмондс ратовал за расширение финансирования и увеличение штата своего аппарата с целью борьбы с угрозой, которую он считал вполне реальной. Эдмондс понял, что, если он хочет убедить подкомитет принять нужное ему решение на очередном заседании, которое должно было состояться через три недели, ему необходимо представить факты деятельности германских шпионов в Великобритании, подтвержденные подробными деталями. Эдмондс таких фактов, естественно, не имел. Но неожиданно помощь пришла от некоего Уильяма Тефнелла Ле Ке, разведчика-любителя, путешественника, лектора, военного корреспондента, криминалиста, неутомимого энтузиаста, коллекционера антиквариата и весьма удачливого романиста - его книги были любимым чтением королевы Александры.

Сегодня мы склонны считать, что мода на шпионские романы, которая сделала шпиона одним из самых популярных персонажей современной литературы, началась в 60-е годы XX века. Однако более семидесяти лет назад деятельность Ле Ке уже представляла собой занятное сочетание шпионажа

[13]

и литературного творчества, что свойственно многим широко известным и читаемым авторам наших дней. Джон Бьюкен, Сомерсет Моэм, Редьярд Киплинг, Т. Э. Лоуренс, Комптон Маккензи и Грэм Грин - это лишь немногие из тех писателей, которые время от времени занимались разведывательной деятельностью. Как писатель, Ле Ке просто является первым среди других, более известных авторов, пришедших позже. Однако ему было суждено сыграть настолько значительную роль в создании первой британской гражданской разведывательной службы, что его личность заслуживает более пристального изучения.

Ле Ке родился в Лондоне в 1864 году, отцом его был француз, а матерью англичанка. Он получил образование частично в Англии, частично на континенте, поэтому одинаково свободно владел английским, французским, итальянским и испанским языками. После непродолжительных занятий искусством в Париже он переключился на журналистику, стал зарубежным издателем "Глоб" и военным корреспондентом "Дейли мейл". За годы путешествий он заинтересовался шпионской деятельностью и понемногу начал заниматься ею сам. Ле Ке стал экспертом в стрельбе из револьвера, получил специальность телеграфиста и расширил свой и без того широкий круг знакомств. Он заявлял, что знаком в Европе со всеми, кто заслуживает внимания, - от Сары Бернар до шефа итальянской секретной полиции, от кардинала Меннинга до мадам Золя.

Проблема состояла в том, что Ле Ке был абсолютно убежден: все европейские страны, а Германия в особенности, завидуют британскому образу жизни и охотятся за богатствами Британской империи. Он был в полном отчаянии от того, что, по его мнению, Британия, населенная джентльменами и их верными слугами, не могла быть плохого мнения о своих соседях на континенте и в связи с этим не была готова к тому грядущему вскоре дню, когда враги попытаются ее завоевать. Единственные, кто стоял между Британией и ее судьбой, - это маленькая горстка разведчиков-любителей, "самых замечательных, хитрых, дерзких и отважных людей, являвшихся - после госсекретаря по иностранным делам - наиболее мощным и надежным оплотом британского превосходства".

Ле Ке использовал это определение в одном из своих романов, однако не подлежит сомнению, что к этим "замечательным людям" он причислял и себя. Но Министерство иностранных дел и Министерство обороны, хотя Ле Ке и забросал их докладами, жалобами и предложениями, отказывались принимать его всерьез. Вскоре он стал настолько одержим "германской угрозой", что охотно воспринимал любые самые фантастичес

[14]

кие россказни и даже добавлял к ним дополнительные штрихи, если считал, что достоверности маловато.

Совершенно ясно, что вскоре Ле Ке перестал отличать факты от вымысла. Например, в 1905 году он заявил, что один его друг в Берлине - "заместитель начальника кайзеровского разведывательного бюро" - решил открыть ему тайны существовавшей в Великобритании широкой немецкой разведывательной сети. Это заявление Ле Ке было встречено весьма скептически, так как нельзя было понять, какими мотивами руководствовался этот немец. Ле Ке заявил, что причин было две: во-первых, этот человек был в плохих отношениях со своим начальником, который "проводил в отношении него неправильную политику", и, во-вторых, он был женат на англичанке. Этот немецкий шпион, которого Ле Ке называл repp H., так как пообещал никогда не разглашать его настоящего имени, исхитрился дважды встретиться с Ле Ке в отеле "Долдер" в Цюрихе, чтобы передать ему документы. Первым из этих документов была запись речи кайзера перед армейскими и флотскими военачальниками, произнесенной месяцем раньше в Потсдаме. Кайзер, похоже, говорил более двух часов и иллюстрировал свое выступление картами и диаграммами. Речь кайзера сопровождалась демонстрацией моделей новых самолетов и дальнобойных орудий. Нигде больше не было второй записи этого выступления, а полученная Ле Ке копия была, по его словам, выкрадена немецкими шпионами из его издательской конторы. Тон и содержание этой бумаги настолько соответствовали одержимости самого Ле Ке, что есть все основания полагать, будто он же ее и написал.

"Помните ли вы, мои генералы, что сказал наш незабвенный фельдмаршал Гебхард Лебрехт фон Блюхер, глядя с высоты собора Св. Павла на простиравшуюся у его ног метрополию? Восклицание было кратким и выразительным: "Какой прекрасный город для разграбления!" Вы захотите узнать, с чего начнутся боевые действия? Я могу дать вам исчерпывающий ответ на этот вопрос. Армия моих шпионов уже разбросана по территории Великобритании и Франции, так же как и по землям Южной и Северной Америки..."(4)

Ле Ке отправил копию этого выступления в Министерство обороны и показал его нескольким высокопоставленньш армейским и флотским офицерам, чьи взгляды соответствовали его собственным. Но, жаловался Ле Ке, его, как и прежде, проигнорировали. После второй встречи с герром H. Ле Ке стал обладателем еще одного документа - списка предателей-англичан, членов организации "Тайная рука", работавших на Германию. "Я был поражен обширностью списка. Ужас положения

[15]

состоял в том, что лица, которых нация считала пламенными и верными патриотами... оказались в ядовитых щупальцах огромного немецкого спрута". В этом списке, по словам Ле Ке, значились имена членов парламента, двоих известных писателей, чиновников Министерства иностранных дел, Министерства внутренних дел, Министерства по делам Индии, Адмиралтейства и Министерства обороны. Одной из основных задач "Тайной руки", считал Ле Ке, было противодействие его усилиям предупредить Британию о нависшей немецкой угрозе, и то, что правительство игнорировало его обращения, свидетельствовало о силе этого противодействия.

А правда заключалась в том, что Ле Ке никто в Великобритании не воспринимал всерьез. Отчасти из-за наивного содержания его докладов, но и потому, что, даже достигнув сногсшибательных успехов как романист, Ле Ке на самом деле никогда не был принят в обществе как равный. Он был по происхождению наполовину иностранец, никогда не учился в престижной школе, не состоял членом престижного клуба, свободно владел слишком многими иностранными языками, слишком выпячивал свой патриотизм и был очень надоедлив со своей ксенофобией, а если вы никак не реагировали на его замечательные доклады, мог пропечатать вас в своих романах и газетных статьях. Но в начале 1906 года Ле Ке смутил всех. Он спелся с одним недовольным воякой, фельдмаршалом лордом Робертсом, который был также одержим идеей немецкой угрозы. Четыре года спустя они на пару сочинили отчет о завоевании Германией Великобритании и убедили лорда Нортклиффа опубликовать его в "Дейли мейл".

Это была хорошо спланированная акция. Нортклифф обеспечил финансирование, а три эксперта - полковник Сирил Филд, майор Мэтсон (оба армейские офицеры) и X. В. Вильсон (офицер флота) - провели профессиональную экспертизу. Они объездили всю Восточную Англию в поисках наиболее удобного маршрута завоевания, затем Робертс поставил себя на место немецкого генерала и разработал маршрут похода на Лондон, который обеспечивал его захват при наименьшем сопротивлении. Ле Ке потратил год, чтобы изложить этот план в захватывающей манере, и гордо передал написанное Нортклиффу.

Представленный опус его светлости не понравился. Было очевидно, что предложенный маршрут наступления армии завоевателей пролегал по тем регионам, где распространение "Дейли мейл" было минимальным. Нортклифф лично изменил направление марша германских колонн, дабы гунны завоевали и разграбили те города, где шансы на увеличение распростране

[16]

ния "Дейли мейл" были наиболее велики. Затем он организовал рекламу произведения, опубликовав в "Таймс", "Дейли телеграф", "Морнинг пост", "Дейли кроникл" и непосредственно в "Дейли мейл" список районов, на которые гунны должны были напасть на следующее утро.

В "день X" люди-рекламы "Дейли мейл" разгуливали по Лондону в шлемах с шишаками и в униформе цвета прусского мундира. Премьер-министр сэр Г. Кэмпбелл-Баннерман подлил масла в огонь всеобщего возмущения сим фактом, заявив в палате общин, что Ле Ке "зловредный паникер" и что "вся эта затея рассчитана на возмущение общественного мнения за рубежом и сеет панические настроения среди наименее образованной публики в стране". Но, с точки зрения Нортклиффа, успех был колоссальный. Тираж "Дейли мейл" вырос на глазах. Изданное в виде книги "Вторжение 1910 года" разошлось более чем миллионным тиражом на двадцати семи языках, включая исландский и урду. Были и другие, более значительные результаты. Ле Ке понял, что напал на золотую жилу. Он нашел путь, который позволял одновременно предупредить британцев о германской угрозе и заработать кучу денег. С этого момента два мотива - патриотизм и выгода - перемешались у Ле Ке в голове и привели к последствиям, которых он никогда не смог бы предвидеть.

Лорд Робертс и Ле Ке вместе создали свой собственный департамент секретной службы. "Полдюжины патриотически настроенных людей собрались вместе, - писал Ле Ке. - Расходуя каждый свои собственные средства, они начали работу в Германии и везде, где только можно, по сбору информации, которая могла бы пригодиться нашей стране в случае необходимости. Мне были отведены Италия и Ближний Восток, но мои поездки привели меня также в Россию, Германию и Австрию". Все деньги, полученные за "Вторжение 1910 года", Ле Ке потратил на эту частную разведывательную деятельность.

"Я отправился в путь на свои собственные деньги, ведя разгульную жизнь, только с одной идеей - собрать важную для Великобритании информацию. Я был единственным англичанином, который когда бы то ни было попадал на территорию оружейного завода Эрхарда в Дюссельдорфе, где в это время разрабатывали крупнокалиберные пушки. Моя вылазка обошлась мне в кучу денег на взятку, которую я дал одному авантюристу в Константинополе, но я получил ту информацию, которую хотел. Результаты были мною изложены в виде рапорта, направленного этим замшелым чинушам в Министерство обороны"(5).

[17]

Когда Ле Ке не был занят разведывательной деятельностью за границей, он занимался контрразведкой на территории Великобритании, засыпая Министерство обороны докладами о "немецких офицерах в штатском", делающих фотографии, о гостиницах на Восточном побережье, принадлежащих немцам, о сорока двух случаях проживания по соседству или через дом от телеграфных контор немцев, "готовых захватить или уничтожить телеграфное оборудование в "день X". Но, как утверждал Ле Ке, его доклады игнорировались. Это равнодушие он приписывал апатии или, что более вероятно, вмешательству германских приспешников из "Тайной руки".

Не понятый правительством, Ле Ке вновь обратился к своим читателям. При финансовой поддержке Д. С. Томсона, шотландского газетного магната, он колесил по Шотландии в поисках немецких шпионов и публиковал в принадлежащей Томсону "Уикли ньюс" отчеты о своих путешествиях, которые он потом издал в виде книги. Позже Ле Ке охарактеризовал серию своих репортажей в "Уикли ньюс" как статьи. Однако сама книга "Шпионы кайзера: план падения Англии" была названа им романом, основанным на лично ему известных фактах, результатом 12-месячной поездки по Великобритании "с целью выявления пяти тысяч немецких шпионов и фактов их подрывной деятельности".

Под именем Джона Джеймса Джейкокса, адвоката и детектива-любителя, Ле Ке стал героем своего собственного романа. Вместе с Реем Реймондом, "атлетически сложенным молодым англичанином лет тридцати, гладко выбритым, стройным, во всех отношениях хорошим парнем", и его невестой Верой, длинноволосой дочерью вице-адмирала сэра Чарльза Вэлланса, Джейкокс - Ле Ке разъезжал по стране, выслеживая немецких шпионов при помощи дедукции и, естественно, был вооружен новым кольтом тридцать второго калибра.

Ле Ке не был первооткрывателем на поприще создания шпионских романов. Эрскин Чайлдерс проторил здесь путь еще в 1903 году, написав "Загадку песков" - роман, под воздействием которого, по словам Черчилля, было принято решение построить британские военно-морские базы в Инвергордоне, Ферт-оф-Форте и Скапа-Флоу. Однако Ле Ке, чьи сочинения оказали еще большее влияние на события, был первым, заявившим, что его произведения основаны на личных подвигах и расследованиях: "Пока я пишу, передо мной лежит досье с удивительными документами, показывающими лихорадочную активность, с которой этот авангард противника работает, дабы обеспечить своим шефам максимально подробную информацию"(6).

[18]

"Шпионы кайзера" - роман абсолютно детский, персонажи деревянные и неубедительные, сюжеты различных эпизодов одинаково нелепы. Немцы, загримированные под англичан, пытаются выкрасть чертежи новой английской бесшумной подводной лодки и великолепного нового боевого аэроплана Кершоу или, разъезжая повсюду на автомобилях (здесь Ле Ке предугадал страсть Джеймса Бонда к скоростным и дорогим машинам), зарисовывают планы железнодорожных станций и расположение телеграфных линий. Джейкокс иногда действует под своим именем, иногда выдает себя за слугу или шофера. Ему, конечно, хорошо известны все действия шпионов, но его то и дело выводят из игры при помощи подсыпанного в бренди (урожая 1815 года) наркотика или сильного удара по голове. Спасенный Реем Реймондом или Верой, он опять вместе с ними вступает в борьбу с немцами, подстегивая свою решимость словами, которые герои повторяют друг другу: "Теперь мы не имеем права сдаваться". Немцы постоянно пытаются отделаться от них: "На каком основании, позвольте узнать, вы сюда вошли?" - но аргумент Джейкокса и К° следующий: "По праву англичанина, герр Штольберг". Тут немцы понимают, что игра проиграна, и, задержавшись лишь для того, чтобы произнести ругательство по-немецки, убегают с криком: "Вам ни за что не остановить меня, английские сволочи!"

После 300 страниц подобного текста даже неистощимая фантазия Ле Ке слабеет, и ему приходится переместить своего героя из Великобритании в Россию, дабы там он противостоял немецкому агенту-провокатору "Герману Хартману", чьи серые глаза полны хитрости и коварства и который, ежели не затевает революции где-нибудь в Остроге, руководит "армией шпионов, разбросанных по территории милой Англии". Эти шпионы рисуют карты водохранилищ в Лидсе, Норт-Шилдсе, Шеффилде и Восточном Лондоне, "чтобы в случае начала завоевания Великобритании... лишить половину городов питьевой воды". Или они занимаются ввозом небольших партий оружия и складируют его в надежных домах в различных районах Лондона, чтобы вооружить "немецкие орды в тот день, когда кайзер даст сигнал о нападении на наши земли".

Все это можно было бы отбросить как безобидную ерунду, приключенческое чтиво для пятнадцатилетних, если бы не мощное воздействие, оказанное им на Хэлдэйна и членов подкомитета, что, в свою очередь, имело решающее значение для будущего секретной службы Великобритании, а поскольку английская служба послужила моделью для ЦРУ, то и для разведки США.

[19]

Несомненно, и полковник Эдмондс и Ле Ке безоговорочно верили в то, что германские амбиции являются смертельно опасными для Британии. Они были убеждены, что обширная немецкая шпионская сеть уже вовсю работает по всей стране. Но ни у одного из них, естественно, при этом не было ни малейших тому доказательств. Однако оба этих человека преследовали одну и ту же цель, к тому же они были близкими друзьями и, хотя это никогда не было признано официально, несомненно, обменивались идеями.

Учитывая этот факт, сравним точку зрения Ле Ке на действия немцев в Англии, изложенную им в предисловии к книге "Шпионы кайзера", с доказательствами, предложенными Эдмондсом членам подкомитета. Задолго до создания подкомитета Ле Ке писал:

"Число агентов немецкой тайной полиции, работающих в настоящее время среди нас на разведывательный департамент в Берлине, превышает пять тысяч человек. Перед каждым агентом, именуемым "закрепленный агент", установлена задача выявлять секретные сведения... Этот "закрепленный агент", в свою очередь, контролируется "разъездным агентом", который регулярно к нему приезжает..."

Достаточно ясно видно, что когда Эдмондс говорил членам подкомитета, будто немецкие агенты в Великобритании делятся на две категории - "стационарные" и "мобильные", он просто использовал определение Ле Ке - сходство терминов слишком большое, чтобы быть случайным.

Мы уже говорили о том, что полковник Эдмондс и его коллеги чувствовали себя беспомощными в борьбе с немецкими шпионами ввиду отсутствия в Великобритании соответствующих законов. В книге Ле Ке Джейкокс обеспокоен этой же проблемой. Он жалуется Реймонду: "Англия - рай для шпионов, и она будет оставаться им до тех пор, пока мы не проявим должной настойчивости и не заставим принять закон против них".

Это вполне могло быть сказано Эдмондсом, настолько четко вымышленные персонажи Ле Ке выражали мысли и чувства Эдмондса и его коллег. Теперь уже невозможно разобраться, кто на кого оказывал влияние, но это и не важно, потому что теперь Ле Ке стал ведущим, а Эдмондс - ведомым. "Шпионы кайзера", опубликованные в начале 1909 года, мгновенно сделались бестселлером, и вскоре стало очевидно, что тысячи читателей приняли написанное за чистую правду. Они имели на это полное право, учитывая претенциозное представление Ле Ке своего произведения как описания реальных событий, изложенных в виде книги.

[20]

Волна шпиономании охватила страну. Даже если в этот период в Великобритании и были какие-нибудь немецкие агенты - подобную вероятность мы рассмотрим позже, - их было явно недостаточно, чтобы удовлетворить всех охотников за шпионами, которые, следуя по стопам Джейкокса, пытались поймать хоть одного. Таким образом, многочисленным читателям Ле Ке пришлось снова пустить в ход свое воображение, и вскоре писателя забросали письмами о подозрительных немцах - путешественниках, офицерах, парикмахерах и официантах. Все эти письма были почти зеркальным отражением событий, изложенных Ле Ке в книге, но вместо того, чтобы заставить Ле Ке усомниться, они только еще больше утвердили его в собственном мнении: если тысячи патриотически настроенных англичан обнаружили ту же подозрительную активность, что и он сам, значит, гигантская сеть немецкой агентуры была, несомненно, реальной.

Ле Ке поспешил передать новые "доказательства" полковнику Эдмондсу. И очень вовремя - как раз тогда, когда Эдмондс пытался убедить подкомитет в реальности и значимости немецкой угрозы. Эдмондс быстренько составил каталог "Случаи заявлений о немецком шпионаже" и представил его на второе заседание подкомитета 20 апреля 1909 года(7).

Сводка, приведенная в начале каталога, показывает, насколько заразной оказалась шпиономания: например, в 1907 году военная разведка получила только два заявления о подозрительной деятельности немцев, в 1908 году их количество возросло до 16, а в первые месяцы 1909 года заявления поступали раз в неделю. Заявления, которые переслал Эдмондсу Ле Ке, собраны под заголовком "Получены от известного автора", они инспирированы его книгами и легко определяемы. В книге главный герой Джейкокс, разъезжая на своем "даймлере" по пустынным загородным дорогам, однажды ловит немецкого шпиона на мотоцикле, рассматривающего что-то в военный бинокль. В каталоге Эдмондса читаем: "Заявитель, проезжая прошлым летом по пустынной загородной дороге между Портсмутом и Чичестером, почти налетел на велосипедиста, изучающего карту и делающего в ней пометки".

Злодеи в книге Ле Ке часто выдают себя тем, что ругаются или божатся по-немецки. В вышеназванном случае велосипедист "выругался по-немецки". В книге Ле Ке немецкие шпионы всегда пытаются завлечь в свои сети добропорядочных англичан, как правило, из низших сословий. В каталоге Эдмондса двое немцев из Портсмута "якшаются с судовыми стюардами, офицерскими слугами и им подобной публикой и при этом весьма интересуются всякими сплетнями о военном флоте".

[21]

В книге Ле Ке неоднократно упоминаются телеграфные линии и телеграфные послания, а также фигурирует некий французский флотский офицер, которого немцы соблазняют вступить на путь предательства и начать работать на них. В каталоге Эдмондса Макс Пайпер, проживающий в доме 54 на Парк-роуд, обвиняется в том, что "он является представителем телеграфного бюро Вольфа и часто общается с германским посольством". А вот некий Симмондс, фотограф с Хай-стриг, в Портсмуте, обвиняется в том, что "он польский еврей, связанный с французским военно-морским атташе".

В книге Ле Ке один немецкий шпион работает парикмахером. В каталоге Эдмондса появляются такие строки: "Парикмахерская фирма Генри и К° в Осборне возглавляется немцем по фамилии Бек. Это хорошо образованный человек, проживший одиннадцать лет в Англии, но не натурализовавшийся. До недавнего времени его помощником был некто Швайгер, о котором случайно выяснили, что он носит парик поверх своей собственной густой шевелюры".

Все остальные факты из каталога Эдмондса столь же нелепы, как и те, что получены от Ле Ке, - эдакая смесь злобных сплетен, фантазий, зависти, антисемитизма и ксенофобии. Мировой судья из Линкольншира сообщал о некоем человеке, именующем себя "полковником Гибсоном", который явно является иностранцем, останавливающимся каждое лето в Саттон-он-Си. Этот человек проявлял большой интерес к побережью и слыл в местной среде "немецким шпионом". Сотрудник провинциальной газеты писал, что немец по фамилии Коблец проживает в Клактон-он-Си, нигде не работает, получает деньги из-за границы и "старается быть со всеми на дружеской ноге". Капитан Королевского флота сообщал о некоем Шнайдере, владельце магазина бритвенных принадлежностей в Портсмуте, создавшем там некое подобие клуба, "который часто посещают младшие офицеры-подводники". Некий "отставной военный" написал об одной служащей почты - англичанке, проживающей в Олд-Чарлтоне, графство Кент; эта служащая вышла замуж за немца по фамилии Керведер, "который живет в помещении почты".

Вначале председатель подкомитета Хэлдэйн еще пытался руководствоваться здравым смыслом. Он только что вернулся из Германии и заявил членам подкомитета, что у него абсолютно не создалось впечатления, будто бы немецкие власти собирают сведения о Великобритании с целью захвата страны. Но вскоре и Хэлдэйн поддался всеобщей шпиономании. Поворотной точкой стало, вероятно, появление одного документа, который точно по заказу попал в Министерство обороны как раз

[22]

между вторым заседанием подкомитета 20 апреля (когда Хэлдэйн докладывал о своей поездке в Германию) и решающим третьим заседанием 12 июля (на котором Хэлдэйн присоединился к шпионоборцам). Этот документ, его стиль и способ, каким он был доставлен в Министерство обороны, явно несут на себе печать романа Ле Ке, но, поскольку никаких отчетов об этом в правительственных кругах Великобритании не осталось, мы можем только изложить версию Хэлдэйна и предоставить читателю самому решать, насколько эта история правдоподобна.

"На прошлой неделе (изложение Хэлдэйна) Министерство обороны получило из-за границы документ, который немного проливает свет на происходящие события. Документ получен от французского торговца, следовавшего из Гамбурга в Спа. Он ехал в одном купе с немцем, чей чемодан был похож на его чемодан. Выйдя на одной из остановок, немец перепутал багаж. Обнаружив это, французский коммерсант открыл чемодан и нашел в нем подробные планы и схему завоевания Англии. Все, что смог, он скопировал за тот короткий промежуток времени, который у него был до следующей остановки, где его попросили вернуть чемодан, так как его владелец, обнаружив свою ошибку, телеграфировал железнодорожному начальству следующей станции"(8).

Хэлдэйн признал, что сначала был склонен считать эти планы фальшивкой, вероятно, состряпанной французами, чтобы заставить Британию шевелиться и обратить внимание на свою боевую готовность. Однако, заявил Хэлдэйн, начальник управления военных операций генерал Дж. С. Эуорт и начальник управления военной подготовки генерал А. Дж. Мюррей, оба члены подкомитета, убеждены, что планы не являются делом рук дилетантов, в них продемонстрировано великолепное знание наиболее уязвимых мест обороны Великобритании и недвусмысленно подтверждается существование определенных точек на ее территории, где находятся немецкие агенты, имеющие определенные задания, которые они должны выполнить после начала военных действий или в период напряженности, возникшей перед войной.

От всей этой истории сильно веет богатой фантазией Ле Ке: случайное сходство чемоданов, тот факт, что чемодан немца, вроде бы содержащий бумаги огромной важности, оказался незапертым, а француз смог мгновенно узнать в этих бумагах "подробные планы завоевания Великобритании", промежуток времени, достаточный, чтобы скопировать самые важные детали, быстрота, с какой бумаги достигли Англии. Но что мог сделать Хэлдэйн, если двое высокопоставленных военных, да

[23]

еще членов подкомитета, уверяли его, будто эти планы "не являются делом рук дилетантов"?

И Хэлдэйн сдался. Нет никаких сомнений, сказал он, что немцами на территории Великобритании ведется большая шпионская работа с целью детального изучения топографии и ресурсов страны. Затем подкомитет выработал четыре основных рекомендации по борьбе с этим злом: введение ограничений и контроля за передвижением по территории страны иностранцев, схема защиты основных объектов от саботажа, усиление закона об охране государственных секретов с целью расширения полномочий полиции в борьбе со шпионажем и - самое важное для нас - создание постоянно действующего Бюро секретной службы(9).

Первым идею создания специальной секретной службы выдвинул генерал Эуорт. Эдмондс рассчитывал на укрепление своего собственного департамента - МО-5 для борьбы с воображаемыми или реальными шпионами в Великобритании, но у генерала Эуорта были несколько иные планы: он хотел иметь на каждого немецкого шпиона своего шпиона, получить достойных агентов, не будучи никоим образом связанным с ними официально. Легко заметить, что даже на заре создания британской разведки отношение к ней британских правящих кругов, сохранившееся и в настоящее время, таково: шпионаж - грязное ремесло, более подходящее для иностранцев, чем для англичан, однако, раз уж обстоятельства вынуждают заниматься этим делом, нужно все обставить таким образом, чтобы в случае поимки английских шпионов Британия всегда могла поклясться в своей непричастности.

Министерство иностранных дел было особенно озабочено тем, чтобы никак не оказаться замешанным в чем-либо, что хоть немного отдает шпионажем. (Только за год до описываемых событий британский консул в Шербуре не без удовлетворения сообщал, что, когда шпион предложил ему чертежи французской подводной лодки за тысячу франков, он отфутболил его(10).) Но если Министерство иностранных дел ничего не будет знать и если от шпиона в случае его поимки в любой момент можно откреститься, то почему бы не завербовать пару-тройку иностранцев, убеждало Министерство обороны?

Большинство агентов -- это закоренелые пьяницы, поэтому вполне логично, что первым рекрутом организации, которой в дальнейшем предстояло вырасти в огромную шпионскую бюрократическую машину, стал служащий "Каредж и К°" крупной лондонской пивоваренной фирмы. Сотрудники Министерства обороны тайно обратились к управляющему "Каредж" Хардингу, и тот сообщил представителю фирмы в Гамбурге,

[24]

что шансы последнего остаться работать на "Каредж" возрастут, если он согласится шпионить в пользу Британии. Этот человек, известный только как Рюэ, не дал никакой значительной информации, но настолько погряз в шпионаже, что к 1914 году работал уже одновременно на Британию и на Германию(11).

Эуорт, чтобы убедить других членов подкомитета, основной упор делал на то, что его агенты могли бы оказать существенную помощь в борьбе со шпионажем на территории Великобритании. "Нам нужны сведения о шпионаже в этой стране, говорил он, - мы также должны иметь связи с иностранцами, для того чтобы выяснить точно, есть ли на нашей территории иностранное оружие и взрывчатка". Он подчеркнул, что все контакты такого рода будут проходить через посредника и, таким образом. Генеральный штаб "будет огражден от любых обвинений в контактах со шпионами". Позже Хэлдэйн еще раз подчеркнул необходимость такого посредника:

"Мы рассмотрели вопрос о том, каким образом создать Бюро секретной службы, чтобы оно одновременно могло бы заниматься проблемой шпионажа в этой стране и нашей агентурой за рубежом, а также служить ширмой (выделено Ф. Н. - Ред.) между Адмиралтейством и Министерством обороны, с одной стороны, и работниками секретной службы и теми, кто владел информацией и хотел ее продать британскому правительству, с другой стороны".

К тому времени, когда подкомитет был готов к докладу перед правительством, идея организации такой разведывательной структуры, которая официально как бы не существовала, привела к созданию Бюро секретной службы. Подкомитет рекомендовал также, чтобы Бюро было полностью отделено от Министерства внутренних дел. Министерства обороны и Адмиралтейства и служило посредником между этими департаментами и "агентами, которых мы используем в зарубежных странах". Дальнейшая судьба британской разведки во многом определялась следующим заключением подкомитета: "С образованием Бюро секретной службы наши военные и военно-морские атташе и государственные служащие не только будут избавлены от необходимости контактировать со шпионами, но станет вообще невозможным получение каких-либо доказательств наших с ними контактов".

Как только была принята идея создания якобы несуществующей разведывательной службы для защиты правительства от грязной шпионской деятельности, следующий шаг был практически предопределен: эта несуществующая служба и способ ее создания должны были неизбежно стать абсолютно

[25]

секретными, иначе вся затея теряла смысл. Таким образом, завеса тайны, сопровождающая британскую секретную службу на протяжении всей ее истории, образовалась практически сразу.

В докладе подкомитета, составленном 24 июля 1909 года, содержится следующее заключение:

"Подробные рекомендации подкомитета по созданию Бюро секретной службы настолько секретны, что их перепечатывание или распространение среди членов подкомитета нежелательно. Единственный сделанный экземпляр передан в распоряжение начальника управления военных операций".

Однако одно дело объявить что-то секретным, и совсем иное - обеспечить эту секретность. Теперь подкомитет занялся разработкой рекомендаций по усилению закона об охране государственных секретов до такой степени жесткости, которая мешает британскому правительству еще и в наши дни. Первый вариант закона был принят в 1889 году для пресечения утечки информации из правительственных кругов. Затем в 1908 году была предпринята попытка провести новый билль, запрещающий публикацию в прессе сведений о флоте и армии, но возмущенный вопль газетчиков был настолько силен, что правительству пришлось расстаться с этой идеей. Подкомитет хотел получить такой новый закон, который не только обеспечивал бы секретность того, что должно быть секретным в Великобритании, но и позволял бы предъявить шпионам обвинение в попытке публикации (куда входила, например, и передача сведений от одного агента другому) сведений, могущих нанести вред безопасности государства. Пока юристы работали над рекомендациями, данными подкомитетом, стало ясно, что для того, чтобы протащить такой законопроект через парламент, потребуется прибегнуть к ряду уловок, настолько драконовскими были предлагаемые в нем меры. Все, что требовалось для обвинения на основании данного закона, - это показать, будто обстоятельства дела, характер обвиняемого или его поведение позволяли предположить, что тот является шпионом.

Подкомитет пришел к выводу о том, что если законопроект будет представлен парламенту не министром внутренних дел, а министром обороны под видом "чрезвычайно важной меры для усиления обороноспособности страны", то "это встретит менее сильное сопротивление". Правительство пошло еще дальше. Закон был написан в июне 1910 года, и его протащили через палату общин так быстро, что практически никто не понял, что это такое. Он был представлен на рассмотрение палаты во второй половине дня в пятницу - неофициальное начало священного британского уик-энда, - когда присутствовали только

[26]

117 членов парламента. Правительство дало твердые гарантии, что этот закон не направлен против кого-то конкретно и не затрагивает ничьих свобод. Только два либерала высказали некоторое недоверие, причем один из них, убаюканный успокаивающими речами правительства, в конечном итоге сказал: "Хоть мне кое-что здесь и не нравится, я понимаю, это суровая необходимость". Насколько фальшивыми были правительственные гарантии, мы сможем увидеть, рассмотрев два судебных иска, выдвинутых на основании нового закона: одно дело слушалось на следующий год, второе - в начале 1914 года.

В ноябре 1911 года Макс Шульц, журналист, проживавший в плавучем домике недалеко от Эксетера - надо заметить, он совершенно не скрывал того, что он немец, даже над домом у него развевался немецкий флаг, - был обвинен в попытке получения сведений о степени готовности британского флота к войне. Шульц доказал, что такого рода информация настолько далека от секретной, что могла быть получена из местной газеты, однако суду потребовалось четыре минуты, чтобы признать его виновным(12).

В апреле 1914 года Роберт Блэкберн, 18-летний юнец из Ливерпуля, написал в германское посольство письмо, в котором предлагал свои услуги в качестве шпиона. В рекламных целях он приложил образцы сведений, которыми мог бы снабжать посольство. Информация эта была бесполезной и безобидной, и Блэкберн позже признался, что получил эти сведения из местных газет и ливерпульской торговой палаты. Он также рассказал, что идея предложить свои услуги немцам пришла ему в голову после прочтения книг - наподобие произведений Ле Ке - о германской шпионской сети в Великобритании. Полиция перехватила его письмо, и Блэкберну было предъявлено обвинение в шпионаже. Он также был признан виновным и приговорен к тюремному заключению(13).

Тем временем агенты, работавшие на Бюро секретной службы, занимались в Германии тем же самым, собирая кучу никому не нужной информации, которую можно было свободно почерпнуть из прессы. Даже если изредка и попадалось зерно среди плевел, оно пропадало втуне, потому что потребители отбрасывали эту информацию как фальшивку. Например, доклад о том, что немецкая морская артиллерия бьет на дальнее расстояние с очень высокой точностью попадания, был отметен Адмиралтейством, поскольку, дескать, такая точность в принципе невозможна, и агента ввели в заблуждение(14). Адмиралтейство на собственной шкуре испытало в Ютландии великолепную стрельбу немецкой артиллерии.

[27]

Таким образом, из вопросов, которые им задавало Бюро секретной службы, и из реакции на их донесения агенты быстро уяснили, что хотят от них услышать их работодатели. Любая информация, подтверждающая подготовку Германии к войне, а также то, что немцы в качестве предварительных мер наводнили Великобританию шпионами и саботажниками, шла "на ура" и требовалась еще и еще. Но имелось ли хоть какое-нибудь реальное подтверждение этому пресловутому немецкому шпионажу?

Конечно, у Германии, как и у Великобритании, Франции, Российской империи и других европейских стран, была своя военная разведка, Nachrichtendienst, известная как НД. Но она предназначалась для действий в военное время. Практически лишенная финансирования в дни мира, она вынуждена была пользоваться услугами официальных лиц - военных атташе, дипломатов, консулов и время от времени журналистов для получения сведений. После русско-японской войны 1904-1905 годов Германия попыталась получить побольше сведений о России и ее союзнике - Франции. Была создана русская секция под руководством майора Вальтера Николаи. Однако Николаи вскоре выяснил, что весь бюджет НД ограничен 15 тыс. фунтов стерлингов в год, а в русской секции планируется только четыре агента. Эти агенты рассматривали шпионскую деятельность в основном как источник дохода, и им было совершенно безразлично, на кого они работают - на Германию или Россию. Обескураженный Николаи отказался от этой должности. Лишь в апреле 1913 года он вернулся в НД, но уже в качестве ее главы, этот пост он занимал на протяжении всей войны.

За год Николаи создал достаточно эффективную службу, но она была ориентирована исключительно на Россию и Францию. Считалось, что Великобритания представляет собой лишь угрозу на море, поэтому теоретически шпионажем на ее территории должно было заниматься разведывательное подразделение германского флота. Но германская морская разведка финансировалась еще хуже, чем НД, к тому же шпионаж противоречил традициям моряков. Таким образом, перед войной Николаи лишь собирался включить Великобританию в сферу своей деятельности. В 1924 году он писал: "Это, несомненно, было бы следующим шагом в развитии нашей разведывательной службы, но помешала война. В то время еще даже и не заговаривали о создании американской службы"(15).

Внушительное подтверждение словам Николаи можно найти в досье британского Министерства внутренних дел. 4 августа

[28]

1914 года, в день объявления Великобританией войны Германии, Министерство внутренних дел заявило, что властями арестованы 21 немецкий шпион - не слишком грандиозная шпионская сеть, немного не дотягивающая до пяти тысяч агентов Ле Ке. Но только одно дело закончилось судебным процессом - выдающийся по своей незначительности результат, если предположить, что все 21 действительно были немецкими шпионами. Министерство внутренних дел дало два разъяснения по этому поводу. В октябре 1914 года оно заявило, что не может привлечь шпионов к суду, так как представление доказательств на открытом процессе раскроет методы работы британской контрразведки. Позже, в ходе войны. Министерство внутренних дел несколько раз использовало такой аргумент, будто, дескать, не хочет предупреждать немцев о том, что их шпионская сеть раскрыта.

Эти объяснения не выдерживают критики. Министерство внутренних дел уже раскрыло методы работы контрразведки - перлюстрацию иностранной почты - в заявлении, сделанном вскоре после арестов(16). (В любом случае, если Министерство внутренних дел действительно опасалось, что открытые процессы раскроют важные секреты, то вполне можно было провести и закрытые заседания суда.) Если все арестованные немцы действительно были шпионами, то их руководители получили сведения об аресте своих агентов в считанные часы, потому что в "Таймс" сразу же были опубликованы фамилии арестованных. Единственно возможным объяснением того, что двадцать человек не были осуждены, а просто интернированы без суда британскими властями, является следующее: у англичан просто-напросто не было весомых доказательств их шпионской деятельности. Короче говоря, ужас перед немецким шпионажем, державший в напряжении Великобританию на протяжении нескольких предвоенных лет, не имел под собой абсолютно никакой почвы. Так почему же в это так верили?

Все шпионские романы Ле Ке, Чайлдерса и Бьюкена несли одну и ту же старую как мир идею - победа добра над злом. Истории о том, как герой распознает опасность, которую чудовище представляет для его племени, как он готовится сразиться с ним, угадывает тайну чудовища и, воспользовавшись этим, убивает его, рассказывались на протяжении веков при всех цивилизациях. Это аллегорическое выражение вечной борьбы человека со злом.

Но Ле Ке - беспокойный человек - спроецировал свою версию этой вечной сказки на реальный мир и создал реального монстра - Германскую империю. Отвергая самого Ле Ке, власти, однако, вскоре поняли, какие мощные

[29]

националистические силы он разбудил, и использовали их в своих целях. Первый лорд Адмиралтейства "Джеки" Фишер, один из немногих не поверивших в существование немецкой угрозы, сказал, что рой шпионов (настоящих и вымышленных), выпущенный в 1909 году, "послужил двойной цели - использованию ложных сведений для увеличения ассигнований на вооружения и росту и без того уже существовавшей взаимной неприязни между Англией и Германией"(17).

Последствия были таковы: создание первой бюрократической разведывательной службы, из которой вскоре образовались все прочие, и осознание ее руководителями того, что самый подходящий климат для ее процветания - это обстановка международной напряженности и наличие угрозы извне.

[30]

Глава 2

ЛЕГЕНДЫ РАЗРАСТАЮТСЯ

О Мата Хари, которая вполне могла бы претендовать на титул самой знаменитой шпионки века, написано шесть книг, сделано три фильма и один мюзикл.

Найджел Уэст. "Ненадежный свидетель" (1984 г.)

Мата Хари ничего не сделала для германской разведки. Ее дело было сильно раздуто.

Генерал Гемп. "Кельнер цайтунг", 31 января 1929 г.

Бюро секретной службы Ее Величества, порождение подкомитета Хэлдэйна, было разделено на два департамента - внутренний и внешний. Департамент внутренних дел занимался поиском иностранных шпионов на территории Великобритании, то есть контрразведкой, и являлся предтечей современной МИ-5 - службы внутренней безопасности. Департамент внешней разведки предназначался для сбора разведданных за рубежом и в будущем станет МИ-6 и Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС). Следствием такого разделения обязанностей явились непрерывные трения между этими двумя службами, которые не прекращались никогда. В основе своей поимка шпионов является полицейской работой, поэтому офицеры МИ-5 законопослушны и презирают тех, кто работает на грани закона. Шпионы, даже свои собственные, являются, в лучшем случае, бандитами-патриотами, нарушающими законы других стран. Как сказал однажды известный сотрудник МИ-5 Уильям Скардон о СИС: "Для этой работы нужно быть немножко негодяем"(1).

Создав новую организацию Бюро секретной службы, власти попытались держать ее на коротком поводке. МИ-5 выделили одну комнатушку в Министерстве обороны и бюджет всего лишь в 7 тыс. фунтов стерлингов в год. Не существует докумен

[31]

тальной информации о том, как использовала СИС выделенные ей средства, но их явно хватало только на засылку агентов в Германию. Потребовалось более пятидесяти лет, чтобы СИС получила необходимое финансирование, и за это время для ее руководителей стало обычным явлением тратить деньги из собственного кармана, когда бывало туго с наличными. Работа в разведке не была привлекательной для молодых офицеров, желающих сделать карьеру, особенно из высших слоев общества. Эту проблему удалось разрешить тем, кто первыми возглавили обе службы.

Главой МИ-5 стал капитан Верной Келл. Его послужной список был небогат: охотник и стрелок с небольшим опытом шпионской деятельности, во время боксерского восстания находившийся в Шанхае, где он одновременно являлся зарубежным корреспондентом "Дейли телеграф". Однако у Келла, несомненно, был талант создателя империй, и МИ-5 разрослась от одной комнатки в 1909 году до 14 человек в 1914 году и до 700 к концу войны в 1918 году.

Ми-1с, как называли СИС до 30-х годов, возглавил капитан Мэнсфилд Смит-Камминг, человек весьма эксцентричный даже по меркам Королевского флота. Трудно всерьез писать о Камминге, первом "С", как называют в наши дни главу СИС. Он носил монокль в золотой оправе, писал только зелеными чернилами и, после того как потерял в результате несчастного случая ногу, передвигался по коридорам на детском самокате, отталкиваясь здоровой ногой. Посетителей несколько смущала его манера втыкать в свою деревянную ногу нож для разрезания бумаги в подтверждение сказанного. В его дневнике - потрепанном морском бортовом журнале - содержались записи наподобие такой: "Купить себе у Кларксона новую маскировку".

Любые организации, а секретные особенно, нуждаются в собственных легендах, и одна быстро создалась вокруг Камминга. Она гласила, что Камминг потерял ногу в 1914 году в автомобильной катастрофе, в которую он попал под Парижем вместе со своим сыном. Сын, умирая от ран, жаловался на холод, и Камминг, зажатый в разбитой машине, перочинным ножом отрезал себе ногу, чтобы высвободиться, дополз до сына и укрыл его своим пальто. Здесь его и нашли несколько часов спустя, лежащим без сознания рядом с телом сына. В действительности все выглядело несколько иначе. Камминг сломал обе ноги в автомобильной катастрофе, и одну ему ампутировали на следующий день в госпитале. Однако эта легенда имела хождение в мире секретных служб много лет(2), она должна была показать, "что за мужик старина "С".

[32]

Все это важно для того, чтобы понять отношение Камминга к разведывательной службе. Он считал, что это игра для взрослых, в которую играют для развлечения и очки даются в основном за стиль, а не за достигнутые результаты. В разговорах со своими рекрутами он зачастую использовал спортивную терминологию. Однажды он описал разведывательную деятельность как "время, проводимое главным образом в развлечениях и полное спортивных достижений". Пытаясь уговорить писателя Комптона Маккензи остаться на службе, Камминг сказал: "Вот, возьмите шпагу-трость. Я всегда брал ее с собой, отправляясь в поездку с разведывательной миссией перед войной. Тогда это занятие было действительно интересным. Когда война закончится, мы с вами вместе провернем какую-нибудь занятную шпионскую работенку. Ведь это великолепный спорт!" Он назначил на ответственный пост Пола Дьюкса, одного из лучших специалистов по России, не потому, что Дьюкс великолепно говорил по-русски и хорошо знал страну - Камминг собирался, несмотря на все это, отклонить его кандидатуру, а потому, что Дьюкс похвально отозвался о его коллекции револьверов.

Поскольку власти хотели иметь возможность отрицать существование СИС, офис Камминга не мог располагаться в Министерстве обороны. СИС заняло часть помещений в Либерейтер-билдинг на Уайтхолле, а также в Уотергейт-хаус, недалеко от Стрэнд. Сам Камминг проводил большую часть времени в маленькой комнатенке, расположенной в восточной башне Либерейтер-билдинг. Один из агентов, майор Стивен Элли, описал, как это выглядело: "Чтобы попасть в офис Камминга, посетителю приходилось подниматься по лестнице и ждать, пока секретарь нажмет тайную кнопку и Камминг приведет в действие систему подъемников и педалей, сдвигающую в сторону часть кирпичной стены и открывающую еще один лестничный пролет". Внутри офиса на одном столе, заваленном бумагами, стояло с полдюжины телефонных аппаратов, на втором столе лежали карты, рисунки и модели судов и подводных лодок. Элли вспоминал, что "эта атмосфера таинственности разрушалась тем, что секретарю Камминга приходилось пролезать через люк в полу"(3).

Первыми агентами, привлеченными Каммингом на службу, были англичане, проживающие в Германии. Его идея заключалась в следующем: если эти агенты заметят необычно большие скопления войск или судов, то эта информация послужит предупреждением о готовящемся нападении. Затем в мае 1910 года СИС направила двух военно-морских офицеров - капитана Брендона и лейтенанта Тренча - на рекогносцировку

[33]

германского побережья. Этих двоих арестовали и приговорили к четырем годам тюремного заключения, из которых они отсидели тридцать месяцев. Тут и выяснилось преимущество иметь разведывательную службу, которая официально не существует. Когда Германия поставила вопрос о деятельности Брендона и Тренча перед первым лордом Адмиралтейства Реджинальдом Маккенной, тот попросту заявил, что ничего знать не знает и об этих людях слышит впервые. Вернувшись на родину, Брендон и Тренч рассчитывали если не на то, что их встретят как героев, то хотя бы на сочувствие, но обнаружили, что, по официальным данным, они пребывали в Германии в отпуске с целью развлечься и все произошедшее с ними случилось исключительно по их собственной вине. Таким образом, установилась традиция, согласно которой пойманный шпион отвечает за себя сам.

Основной проблемой Камминга - как, впрочем, и его преемников - было то, что люди, которых привлекала сия специфическая служба, зачастую не обладали достаточной моральной стойкостью, чтобы избежать открывающихся перед ними соблазнов: желания выдумать информацию, чтобы оправдать свое существование и использовать не по назначению те немалые суммы, которые они могли затребовать от Центра. Поскольку представлялось весьма сомнительным, что люди, снабжающие агентов сведениями за плату, согласятся подписать приходно-расходный ордер, у СИС не было иного выбора, кроме как верить в честность своих агентов. Вера эта частенько не оправдывалась. Например, некий агент в Венгрии симулировал самоубийство и благополучно отбыл в США со всеми деньгами СИС, на которые сумел наложить лапу. Другой агент застрелился, после того как его попросили объяснить, каким образом он распорядился теми 28 тыс. фунтов, которые были ему переданы. Как и многие сторонние наблюдатели, капитан армейской разведки Сигизмунд Пейн Бест был весьма невысокого мнения о созданной СИС. "С" всегда использовал негодяев, - писал он, - и его люди вечно норовили подложить мне свинью"(4). (Здесь необходимо отметить, что в свете дальнейших событий комментарий Беста выглядит как классическая попытка свалить все с больной головы на здоровую.)

Это недоверие к СИС было, без сомнения, одной из причин увеличения количества британских спецслужб в предвоенный период и в начале первой мировой войны. Лорд Фишер, первый лорд Адмиралтейства с 1904 по 1910 год, создал свою агентурную сеть, базирующуюся в Швейцарии, и, похоже, это было неплохо придумано: "Я имел возможность получать все шифровки, идущие из различных посольств, консульств и представительств... а также я знал ключи к их шифрам"(5).

[34]

До того как Хэлдэйн рекомендовал создать Бюро секретной службы, на Королевском флоте уже существовало разведывательное подразделение и его начальник, адмирал сэр Реджинальд Холл, известный среди коллег под кличкой "Моргун", давал рекомендации по организации СИС.

В армии также существовала своя разведка как часть Британского экспедиционного корпуса, и в Министерстве обороны была так называемая Специальная разведывательная группа под руководством генерала Дж. К. Кокерилла. Имелась также Специальная индийская разведывательная группа, которая располагалась неподалеку от Слоан-стрит и сосредоточила свою деятельность на пресечении попыток немцев завоевать Индию.

Однако большинство этих служб поставляло незначительные сведения, годные в лучшем случае для решения тактических задач. Это не было разведкой в широком смысле слова. Чтобы делать долгосрочные прогнозы, англичанам необходимо было знать, каково моральное состояние немецкого народа в целом; какой ущерб может нанести Германии экономическая блокада; как долго, по мнению немецких обывателей, продлится война; уверены ли немцы в победе; боготворят ли они по-прежнему кайзера; существуют ли какие-либо политические группировки, выступающие за скорейшее заключение мира; правда ли, что в стране производятся аресты за революционную деятельность; каких сырьевых ресурсов недостает; какое количество контрабандных товаров поступает в Германию из третьих стран; каковы отношения между Германией, Австрией и Турцией.

Для получения такого рода информации Камминг создал большой разведывательный центр в сохраняющей нейтралитет Голландии. В нем работало более трехсот человек, и он был поделен на четыре департамента: первый занимался германской армией, второй - флотом, третий - пропагандой и дезинформацией, четвертый - техническим обеспечением (фальшивые документы, коды и методы связи).

Служащие этого голландского центра СИС вербовали и засылали в Германию агентов, связывались с военными корреспондентами третьих стран, проезжающими через Голландию, и пытались завербовать их. Если вербовку не удавалось осуществить, из них выкачивали информацию; работали также с немецкими дезертирами, бежавшими через границу в Голландию.

Найти желающих заниматься шпионской деятельностью в пользу Великобритании оказалось относительно просто. Среди завербованных агентов был Леонхард Коойпер, военный корреспондент газеты "Нойе ротердамише курант", который четырежды был в Германии и передавал информацию непосредственно в Лондон. СИС внедрила своих людей в лагеря для

[35]

интернированных, где голландские власти содержали немецких дезертиров, они должны были также собирать информацию военного значения. Были попытки, правда, не очень успешные, привлечь к разведывательной деятельности и добропорядочных немцев.

Французы с началом войны тоже очень расширили деятельность своих спецслужб, активно вербуя новых агентов. В попытках заполучить наиболее квалифицированные кадры, они платили своим людям суммы, признанные самыми крупными в Европе (до появления американцев)(6).

Русские перед войной так много кричали о своей разведывательной деятельности, что их практически перестали принимать всерьез. Было общепризнано, что часть службы российских офицеров проходила в заграничных путешествиях с целью шпионажа. Русские считали, что так принято во всех армиях мира, и ужасно злились, обнаружив, что в Европе, в отличие от России, это совсем не вошло в обычай. До войны русские офицеры, находясь в Германии, могли возмутиться, обнаружив за собой слежку, а некоторые даже обращались к полицейским с заявлением, что их преследуют неизвестные. Однако к началу войны у русских уже был настолько большой печальный опыт с агентами-двойниками (получающими плату от обеих сторон), что они перестали вести вообще какую-либо разведывательную деятельность.

Как же чувствовали себя немцы, имея противостоящие им спецслужбы Великобритании, Франции и чуть позже Америки? До войны они главным образом руководствовались информацией, полученной из официальных источников: от военных атташе, дипломатических и консульских работников, зарубежных корреспондентов немецкой прессы. Но после поимки в 1910 году агентов СИС на сцене появился немецкий "Ле Ке".

В начале 1912 года генерал Ф. фон Бернарди опубликовал книгу под названием "Германия и будущая война". Генерал изобразил в ней Германию почти так же, как Ле Ке Британию - честной и наивной страной, окруженной сильными и коварными врагами, в данном случае Великобританией, Францией и Россией. По мнению генерала, самым тревожным фактом, подтверждающим эту теорию, была "активная шпионская деятельность Великобритании на германском побережье". Желаемый эффект был достигнут. К лету 1914 года шпиономания немцев достигла таких высот, что, когда британский морской офицер одного из кораблей английской эскадры, посетившей с дружественным визитом Киль, зашел в ту часть дока, посещение которой не было предусмотрено в официальном графике

[36]

визита, он был задержан и так называемый визит доброй воли закончился в духе полного взаимного неудовольствия.

Немецкие обыватели вскоре стали столь же одержимы шпиономанией, сколь и британские. Самые невероятные слухи принимались за чистую монету. Говорили, что у англичан есть стаи почтовых голубей, к хвостам которых прикрепляются миниатюрные камеры, включающиеся по таймеру. Шпионы на территории Германии отпускают этих голубей, и, пока один летит вдоль берегов Рейна, а второй вдоль железнодорожных путей от Торпа до Амстердама, британская разведка может собрать в единую схему все передвижения немецких военных частей по данным аэрофотосъемки. Утверждали также, что по территории Германии разъезжают груженные золотом автомобили для обеспечения английских шпионов. В результате немецкие патрули останавливали и обыскивали все большие автомобили, а по тем, кто не останавливался, открывали огонь.

Горничная одной английской леди при пересечении границы была подвергнута личному досмотру. Когда производившая досмотр женщина-полицейский с восторгом сообщила, что на ягодицах у горничной была обнаружена "тайнопись", последнюю немедленно арестовали, "тайнопись" сфотографировали и отправили на проявление и расшифровку в военную разведку. Выяснилось, что "тайнопись" на ягодицах являлась не чем иным, как отпечатком статьи из газеты "Франкфуртер цайтунг", которой горничная из гигиенических соображений накрыла сиденье унитаза, зайдя в поезде в туалет незадолго до пересечения границы(7).

В германской армии весьма скептически отнеслись к идее ценности шпионской деятельности и очень активно сопротивлялись основанному на шпиономании требованию расширения секции III-б, крошечного подразделения в рамках Генерального штаба, курировавшего разведку и контрразведку, с бюджетом приблизительно в 15 тысяч фунтов стерлингов в год. Но по мере приближения войны немецкие военные постепенно убеждались в необходимости иметь более обширные сведения о потенциальном противнике, особенно о Франции и России. НД взяла на себя эту заботу и направила офицеров, главным образом лейтенантов и капитанов, в штабы воинских подразделений, дислоцированных в приграничных районах рейха. К 1914 году шестеро офицеров, обычно работавших за пределами их официальных резиденций, исполняли свои обязанности на Западе - в Мюнстере, Кобленце, Меце, Саарбрюккене, Карлсруэ и Страсбурге, пятеро контролировали сбор разведданных о России из Кенигсберга, Алленштейна, Данцига, Познани и Бреслау.

[37]

Единственный план, который разработала НД, это использование так называемых "Spannungreisende" (внимательных путешественников. - Ред.), что никак не соответствовало мнению англичан, считавших, будто их страна переполнена немецкими шпионами. Это были добровольцы - офицеры запаса, бизнесмены, устроители развлечений, - которые должны были при первых признаках политической напряженности отправляться по своим обычным делам за пределы страны - во Францию и Россию - для получения какой-либо информации. Для Великобритании ничего подобного запланировано не было по двум причинам: во-первых, из-за времени, необходимого для пересечения Ла-Манша, а во-вторых, в силу того, что Англия традиционно рассматривалась как прерогатива германского флота.

С началом войны новый начальник НД майор Вальтер Николаи получил в свое распоряжение неограниченные средства. Впрочем, Николаи заметил, что это ни в коей мере не оправдывает наплевательского отношения властей перед войной к разведывательной службе, потому что теперь ему все равно не хватает обученных людей и нет баз за границей.

Соединенные Штаты тоже являют собой классический образчик подобного рода политики. Там военная разведка развернулась после вступления США в войну в 1917 году. Под руководством Ральфа X. ван Демана, профессионального военного, армейская разведка разрослась от трех человек и бюджета в 11 тыс. долларов в 1916 году до 250 военных и 1000 гражданских служащих и бюджета в 2,5 млн. к концу войны - ранний показатель того, насколько трудно, чтобы не сказать невозможно, иметь маленькую разведывательную службу(8). Ван Деман ввел термины "позитивная разведка" (использование всевозможных средств для получения информации, необходимой американцам) и "негативная разведка" (действия, направленные на то, чтобы помешать противнику вести разведку).

В области первой американцы добились некоторых успехов. Они предсказали наступление армии Людендорфа в 1918 году и использование немцами "Большой Берты", знаменитой немецкой пушки, которая могла бить по Парижу с расстояния в девять миль. Но в этот период за координацию действий спецслужб союзников отвечали французы, и, когда донесения их собственной разведки не подтвердили сведений, полученных от американцев, информация последних была попросту проигнорирована(9).

К сожалению, в том, что касается "негативной разведки", американцы потерпели полное фиаско. Накануне войны в Соединенных Штатах также разразилась эпидемия шпиономании, ранее охватившая Великобританию. "Состояние нации прибли

[38]

жалось к паническому", - отмечал военный историк Уильям Р. Корсон. Американская лига защиты (АЛЗ), основанная Альбертом Бриггсом, вице-президентом компании "Аутдор адвертайзинг инкорпорейтед", поставила перед собой цель сделать из каждого патриотически настроенного американца контрразведчика. АЛЗ была организована по квазивоенному принципу. Официальных статистических данных о ее численном составе нет, однако, по оценкам, на пике ее деятельности в АЛЗ входили от 80 до 200 тыс. человек. Развивая суперактивность в поисках немецких шпионов, члены АЛЗ часто нелегально носили оружие, изображая секретных агентов, обыскивали комнаты, прослушивали телефоны и производили незаконные аресты. Когда в июне 1917 года вступил в силу закон о шпионаже, по гражданским правам был нанесен двойной удар. Имеющиеся в нем положения о цензуре были настолько расплывчаты, что человек рисковал быть арестованным за критику правительства, если его услышит член АЛЗ(10). С точки зрения поимки настоящих шпионов вся эта возня была пустой тратой времени.

В период подготовки к войне немцы постоянно проявляли интерес к американской армии. Германский военный атташе докладывал обо всем, что он мог узнать, а перед всей немецкой прессой в Америке была поставлена задача сбора дополнительной информации. Когда же стало очевидно, что Америка может выступить в войне на стороне Антанты, Николаи решил: пора предпринимать определенные шаги для получения свежайшей информации о состоянии американской армии и возможности ее использования в войне на европейском театре военных действий.

И сразу обнаружились большие проблемы. НД не имела никаких путей засылки агентов на территорию США. С запада дорогу перекрывали Великобритания, Франция и Италия, с востока - Россия и Япония. Британский флот господствовал на море, что делало невозможным переправку агентов даже на судах под нейтральным флагом. До вступления США в войну несколько прогермански настроенных американцев предлагали свои услуги НД, но их предложения так никогда и не вылились в активные действия. Немцы посчитали, что, поскольку отсутствует возможность тщательно проверить этих добровольцев, то нельзя не учитывать риска подставки со стороны спецслужб союзников с целью снабжения дезинформацией. После войны Николаи писал: "Из всех воюющих сторон американцам меньше всего грозили действия немецкой разведки на их территории".

Это на первый взгляд может не соответствовать докладам того времени и вышедшим позже книгам, описывающим

[39]

многочисленные диверсии, совершенные немецкими шпионами в США(11). Если такие акты и имели место, то проводились они не агентами НД, а прогермански настроенными американцами, действовавшими, как правило, на свой страх и риск и по собственной инициативе. Николаи писал о них: "Их самоотверженность принесла Германии мало пользы, а действия были слишком рискованными в связи с отсутствием четкой цели и плана"(12).

Таким образом, несмотря на множество арестов и приговоров по законам о шпионаже и бунте, все они затронули диссидентов, а не активно действовавших шпионов(13). В этой связи, лишившись одного врага, АЛЗ просто-напросто переключилась на другой объект: ее паранойя обратилась на профсоюзы. Интернационал и других противников ее главного спонсора - американского бизнеса.

В Европе фронтовая разведка не представляла для немцев особых проблем. Они тоже получали сведения от пленных и дезертиров, а также вербовали агентов из прогермански настроенных гражданских лиц на оккупированных территориях, тех, у кого были возможности поддерживать связи с родственниками и друзьями за линией обороны противника. Немцы весьма активно занялись сбором разведданных при помощи летательных аппаратов. В некоторых случаях достаточно полезная, воздушная разведка в ряде случаев не обеспечивала получения однозначных данных. Она показывала траншеи противника, которые и так не являлись тайной, движущиеся колонны, поезда, города и деревни, дымящиеся трубы, но трактовать это можно было как угодно. В большинстве случаев добытые таким образом данные о намерениях противника доставлялись тогда, когда эти намерения уже воплотились в жизнь и поздно было предпринимать какие-либо контрмеры.

Как и их британские противники, немцы жаждали знать, что происходит далеко за линией фронта. Их интересовало мнение англичан о войне, состояние военной промышленности, наличие партии сторонников мира. Пытаясь получить эти сведения, НД засылала в Англию своих агентов.

Существует множество легенд о деятельности немецких шпионов на территории Великобритании во время первой мировой войны. Большинство из них исходит от двух людей: неутомимого Ле Ке, чья шпиономания разрослась просто до гигантских размеров, когда начало войны вроде бы подтвердило все его довоенные пророчества о германской угрозе, и доктора Армгаарда Карла Грейвза, самозваного агента НД, который превратил свою довоенную жажду шпионской деятельности в весьма прибыльный бизнес, написав свои "признания", ставшие бестселлером.

[40]

Когда началась война, Ле Ке, отвергнутый МИ-5, самолично занялся поимкой немецких шпионов. Изображая итальянца, он обходил "некоторые немецкие кварталы в Лондоне, принадлежащие иностранцам рестораны в районе Тоттенхем Корт Роуд"; он объездил Суррей вместе с одним флотским офицером, выясняя "причины сильного света, льющегося из окна загородного особняка"; он обнаружил в таких отдаленных местах, как Херни-Бей, Сидмаус и Ильфраком, огни, передающие сигналы азбукой Морзе; он докладывал об опубликованных на полосе персональных объявлений "Таймс" подозрительных объявлениях ("М. дорогая. Встр. как дог. Письмо пол. Мне написать? До встречи, и пусть будет все по воле рока. Вильпар").

Вскоре Ле Ке начал подозревать, что германские агенты проникли в высшие эшелоны власти Великобритании, иначе чем можно было объяснить отсутствие реакции на его предупреждения? Все свои фантазии Ле Ке изложил в книге "Смертельная опасность грозит Британии. Говорят ли нам правду?", изданной в августе 1915 года. Книга мгновенно стала бестселлером, поскольку в ней подтверждались, по мнению обывателей, все опасения, высказанные в "признаниях" доктора Грейвза, опубликованных под названием "Секреты немецкого министерства обороны" годом раньше и разошедшихся тиражом в 50 тыс. экземпляров.

22 июля 1912 года Грейвз был приговорен судом Эдинбурга к восемнадцати месяцам тюремного заключения. Выпущенный на свободу в декабре того же года, он отправился в Соединенные Штаты, где хитроумный писатель Эдвард Лайел Фокс написал за него мемуары, вручив рукопись издателям за шесть недель до начала войны. В этой занимательной книге описывается, как Грейвз был завербован майором графом Фрайхером фон Райзенштейном во время англо-бурской войны. Грейвз тогда служил врачом, а Райзенштейн был немецким наблюдателем. Грейвз писал, что за время своей карьеры он был пять раз ранен, приговорен к расстрелу на Балканах, причем приговор был отменен в самый последний момент, находился с разведывательными миссиями в Сингапуре, Южной Африке, Турции, Голландии, Великобритании и Марокко. Грейвз утверждал, что он встречался с кайзером, изловил двух женщин-шпионок и был послан в Великобританию "наблюдать за выходом в море британских военных кораблей и немедленно информировать об этом разведывательный департамент германского адмиралтейства".

На самом деле Грейвз был авантюристом, самозванцем и мошенником. Возможно, он и пытался самостоятельно заниматься шпионажем в Шотландии, но делал это столь

[41]

непрофессионально, что в Эдинбурге и Глазго его считали шутом, эксцентричным старым болтуном. Некий шотландец, с которым Грейвз познакомился в одной из гостиниц Глазго, представил его своим друзьям следующим образом: "Мой друг, немецкий шпион". В своей книге Грейвз писал, что он был выпущен на свободу досрочно, потому что англичане хотели перевербовать его, то есть использовать против Германии. Истина, вероятнее всего, заключалась в том, что Грейвз до суда отсидел шесть месяцев, это в совокупности с длительностью пребывания за решеткой после вынесения приговора давало возможность выпустить его под поручительство. Относительная мягкость приговора тоже позволяет сделать вывод, что, хотя власти и хотели создать из ею дела показательный пример, деятельность Грейвза никто не воспринимал всерьез. Однако его книга стала бестселлером. В ней мастерски был воспроизведен дух таинственности ("Только три человека из ныне здравствующих знают, кем я являюсь на самом деле. Один из них - величайший правитель мира. Никто из этих троих... не раскроет тайны моей личности"), а полностью выдуманные, но очень убедительные детали при описании разведывательных операций, проведенных немцами, служили очередным подтверждением уже сложившегося в умах британцев представления о Великобритании как о стране, нашпигованной германскими шпионами.

Теперь давайте попробуем сопоставить мифы и реальность. В период с 1914 по 1918 год в Великобритании было арестовано тридцать немецких агентов. Двенадцать из них расстреляли, один покончил с собой, остальные получили различные сроки тюремного заключения(14). Наиболее известный из этих людей Карл Ганс Лоди, лейтенант немецкого морского резерва. Лоди работал гидом на линии Гамбург-Америка, свободно владел английским, правда, говорил с американским акцентом. Он появился в Эдинбурге в сентябре 1914 года с американским туристическим паспортом на имя Чарльза А. Инглиза, выкраденным у последнего в Берлине. Лоди установил контакт со своими, послав телеграмму некоему Адольфу Бурхарду, жителю Стокгольма, но допустил непростительную ошибку, выразив в телеграмме слишком много радости по поводу последних успехов немецкой армии. Английским цензорам показалось странным, что представитель нейтральной страны идет на столь большие траты, дабы выразить подобные чувства в телеграмме представителю другой нейтральной страны, и они начали просматривать всю корреспонденцию, адресованную Бурхарду, а МИ-5 установила слежку за Лоди.

К октябрю накопилось уже достаточно много улик для его

[42]

ареста, и 30 октября Лоди предстал перед военным трибуналом в Лондоне. Его письма и телеграммы были предъявлены в качестве доказательств вины (только одна из них дошла до адресата, та, в которой передавался слух, который СИС хотела распространить в Германии, о передислокации русских войск через Шотландию на Западный фронт), и в обвинении подчеркивалась "аккуратность, наблюдательность и четкость" изложенных в них сведений. Никаких оправдательных мотивов не было, кроме того, что Лоди работал из патриотических побуждений. Он был признан виновным и расстрелян в Тауэре 6 ноября.

Дело Лоди - наиболее известное, но не типичное. Большинство немецких шпионов в Великобритании не были по национальности немцами. В НД быстро сообразили, что засылка немцев, даже свободно владеющих английским, таких, как Лоди, имеет ряд существенных недостатков: необходимость создания "легенды"; ограничения, установленные в законе о защите королевства[*Этот закон, написанный генералом Дж. К. Кокериллом и базирующийся на его персональном опыте англо-бурской войны, давал правительству огромные полномочия. В частности, право на регистрацию всех иностранцев на территории Великобритании, что позволяло полиции держать под постоянным контролем все их передвижения по стране], проблемы со связью, и, наконец, после провала Лоди и его расстрела, что было широко освещено в прессе, ощущалась нехватка добровольцев. С другой стороны, не было недостатка в гражданах нейтральных стран, желающих работать на немцев, и, что еще лучше, были отдельные британские подданные - возможно, с несколько экзотическими биографиями, - которых можно было заставить сотрудничать с НД. Вообще-то эти новые агенты НД являли собой жалкое сборище неудачников, вроде Курта де Рисбаха, танцовщика и бывшего солдата британской армии в Сингапуре; Евы де Бурнонвиль - шведки, владевшей шестью языками; Леопольда Вийеры - голландца, трудившегося до войны в качестве коммивояжера от кино и разъезжавшего между Великобританией и Нидерландами; Леона ван дер Готена - бельгийца, работавшего на бельгийскую спецслужбу; Адольфо Герреро испанца, засланного в Англию под видом газетного корреспондента, и Франка Лаурица Грейта, американского моряка, пойманного в момент встречи с германским агентом в Роттердаме.

На основании секретных докладов о процессах над этими немецкими шпионами, поданных ими прошений о помиловании и отсрочке приговора, из комментариев МИ-5 на этих прошениях можно сделать несколько важных выводов о самих этих людях, эффективности их деятельности, их отношении к этой деятельности и о том, что о них действительно думала британская контрразведка(15).

[43]

Как правило, несмотря на то, насколько кто-нибудь из этих шпионов мог быть потенциально опасен, их ценность для Германии являлась практически нулевой. Даже Лоди, чья преданность делу, к которому он был исключительно плохо подготовлен, вызвала восхищение тех английских офицеров, что его допрашивали, никаких сведений немцам не передал, кроме слуха, оказавшегося к тому же ложным. Остальные немецкие агенты могут быть охарактеризованы как неудачники, преступники, авантюристы, бродяги или романтики, привлеченные на стезю шпионажа жаждой получения легких денег или тем, что эта деятельность, казалось, давала возможность воплотиться в жизнь их фантазиям. Отношение английских властей к этой жалкой кучке неудачников диктовалось, главным образом, необходимостью удержать от каких-либо действий потенциальных шпионов и сделать их вербовку практически невозможной для НД. "Полная и абсолютная уверенность потенциальных шпионов в неотвратимости тяжелого наказания за подобного рода деятельность с малой вероятностью отсрочки приговора является сильнейшим сдерживающим фактором для лиц, задумавших заняться шпионажем, писали офицеры МИ-5. - К тому же совершенно очевидно, что огромные суммы денег, которые немцы вынуждены были платить агентам в Великобритании (в три раза больше, чем платили за такую работу на территории Франции), были следствием суровых приговоров, которыми неизбежно заканчивались судебные процессы по делам о шпионаже"(16).

Приговор, вынесенный шпиону, практически имел мало общего с тем, что он в действительности совершил. Наказание, избранное властями, отражало их веру в запугивание, а также моральные предпосылки, на которых основывалось отношение государства к шпионажу как таковому. Шпионы-немцы, пойманные во время войны, считались заслуживающими смертной казни, но достойными восхищения как патриоты. Шпионы-нейтралы или шпионы-предатели считались недостойными сочувствия, но, как правило, к ним не применялась высшая мера наказания. Агенты-немцы, получившие большие сроки, все были выпущены на свободу к 1920 году, а большинство нейтралов отсидели полный срок. МИ-5, похоже, отдавала себе отчет в этом несоответствии: "Самым лучшим из пойманных нами агентов был Карл Лоди, немец-патриот и благородный человек, а мы его расстреляли и иначе не могли поступить. Грейт же прибыл с американским паспортом, является американским подданным, считался другом и злоупотребил нашей дружбой в низменных, меркантильных целях. Я буду сожалеть о любом милосердии, проявленном по отношению к нему"(17). Грейт

[44]

в одном из своих прошений о сокращении срока наказания обращал внимание на непоследовательность британских властей по отношению к шпионам: "Шпионаж в пользу Великобритании - достойное всяческих похвал деяние, но шпионаж в пользу Германии - преступление; английский шпион - благородный человек, а немецкий уголовник"(18).

Таким образом, немецкая разведка мало что сумела разузнать в Великобритании за время войны. Оценка одного бывшего офицера МИ-5 была следующей: "Ни один из немецких шпионов в Великобритании не получил сведений больше, чем мог почерпнуть из наших газет, значительная часть которых шла в Голландию, а оттуда уже в Германию"(19). Впрочем, немцы могли утешать себя тем, что британские шпионы в Германии действовали не намного лучше. Действительно, большинство шпионов (235 человек), пойманных в Германии, были немцами, затем идут французы - 46 человек, а англичане занимают в этом списке одну из последних строчек - три человека, чуть больше, чем перуанцы - один человек. Немцы признавали, что пойманные агенты - это лишь часть тех шпионов, которые работали на территории Германии, но трудно поверить, будто СИС под руководством Камминга вообще сподобилась получить какую-либо мало-мальски стоящую информацию от своих агентов в Германии.

Бригадный генерал В. X. X. Уотерс, британский военный атташе с большим опытом работы, писал после войны: "Моей точкой зрения всегда было - и опыт лишь подтверждает это, - что результаты деятельности секретных служб, как правило, весьма незначительны"(20).

Значит ли это, что за всю историю первой мировой войны разведывательные службы не добились никакого успеха? НД кое-что получила от своих "внимательных путешественников" в самом начале войны, в частности из докладов одного американца, Уилберта Е. Страттона, работавшего в Лондоне в компании "Пирене". Страттон предложил свои услуги НД после поездок в Россию, а поскольку он оказался в Германии в июле 1914 года, НД направила его в Петроград для выяснения обстановки. Страттон послал несколько шифрованных телеграмм с железнодорожных станций по пути в Петроград, докладывая о том, что он считал признаками начавшейся мобилизации. Несмотря на то что некоторые телеграммы пришли в Берлин недостаточно быстро, чтобы иметь какую-либо ценность, остальные дошли в срок и способствовали выяснению на ранней стадии русских военных приготовлений. НД, весьма довольная деятельностью Страттона, отправила его с заданием

[45]

в Стокгольм, затем снова в Россию. Когда он был отозван обратно в Лондон в начале 1915 года, НД, естественно, попыталась уговорить его работать и там, но Страттон решительно отказался[*Компания "Пирене" утверждает, что в их досье нет никаких следов Страттона. Однако любопытно отметить, что президентом "Пирене" после войны был Уоллес Банта Филипс, который также руководил в Лондоне организацией, занимающейся коммерческим шпионажем].(21).

Французская разведка заполучила детально разработанный план Шлиффена германскую схему ведения военных действии против Франции, основанную на прорыве через Бельгию, - от офицера немецкого Генерального штаба, отправившего письмо из Льежа с подписью "Мститель" и предложившего "документы огромной важности". Немец с головой, забинтованной так, как будто он только что перенес хирургическую операцию, встретился с французским агентом капитаном Лемблингом трижды - в Париже, Брюсселе и Ницце. Он сказал Лемблингу: "Я полностью отдаю себе отчет в своем поступке, но они поступили со мной еще более бесчестно, и я мщу за себя". После чего передал весь план Шлиффена, включая подробную карту-схему зон концентрации войск.

Французская спецслужба получила еще ряд сведений, подтверждающих точность полученной от "Мстителя" информации, включая подробности активного ремонта железнодорожных путей в землях Западного Рейна и документы Верховного командования о принципах, которыми должна руководствоваться немецкая армия, если начнется война с Францией. Но в любом случае план Шлиффена стал практически открытым после публикации в 1909 году в "Дойчер ревю" анонимной статьи, явно написанной самим Шлиффеном, где опротестовывались изменения, внесенные Верховным командованием в его план. Чтобы подчеркнуть весомость своих аргументов, автор вынужден был дать сведения и о самом плане[*Слушатель военного колледжа представил эту статью вниманию своего командира сэра Генри Вильсона, будущего начальника британского Генерального штаба. Вильсон, который должен был бы понять из прочитанного, что Британский экспедиционный корпус находится под угрозой, вернул статью с пометкой "было интересно"(22)].

Однако французский Генеральный штаб до последнего момента отказывался верить в подлинность плана Шлиффена, предпочитая думать, будто "Мститель" был "подсадной уткой", призванной отвлечь внимание от подлинного места нападения. Непростительная ошибка: маршрут, по которому двигались немцы в 1914 году, явился в точности тем, который был указан "Мстителем". Когда после войны маршал Петен попытался провести расследование, то обнаружил, что все документы, переданные "Мстителем", были сожжены в августе 1914 года(23).

[46]

Немецкая НД получила план атаки союзников в битве на реке Сомме от француза-военнопленного, а сведения об одном из первых танков - от пленного англичанина. Француз сообщил так много подробностей и говорил с такой убежденностью, что в НД решили, будто офицер столь невысокого ранга не может иметь доступа к такого рода информации, и отнеслись к нему, как к шарлатану. Англичанин сумел выскочить в целости и сохранности из взорвавшегося танка и, находясь в шоковом состоянии, рассказал в подробностях офицеру НД о своей работе на танковом заводе, описал дизайн и сборку танков, а также объем выпуска этих новых военных машин. Полученные от него сведения были настолько полными, что любой инженер, основываясь на них, смог бы собрать модель танка, однако в НД сомневались в их достоверности до тех пор, пока они не подтвердились, однако было уже поздно(24).

Русские получили подробные сведения о немецких военных крепостях, а также карты со всеми дорогами и железнодорожными путями в Восточной Германии, но пользы из этого извлекли мало. После войны Николаи заявил, что для хорошей разведки ничего не стоит обнаружить дислокацию войск противника, их состав, маршрут и способы передвижения. Гораздо труднее выяснить намерения врага, и вот в этой-то области ни одна из спецслужб не добилась успеха.

Если кто и достоин похвалы за свою деятельность в этот период, так это чиновники разведки связи - подразделения секретной службы, весьма недооцененного перед войной, частично потому, что английская и американская этика не допускала мысли, будто джентльмен может вскрывать чужие письма или перехватывать и расшифровывать чужие телеграммы. Две из воюющих держав Франция и Австро-Венгрия - создали перед войной дешифровальные службы, а остальные не сочли нужным иметь такие подразделения, некоторые даже не потрудились зашифровать свою военную информацию. Последствия такой наивности наглядно проявились в битве под Танненбергом в последнюю неделю августа 1914 года, когда немцы перехватили радиопередачу русских, переданную открытым текстом, и использовали полученные сведения, чтобы нанести сокрушительное поражение царской армии. Это одно из величайших достижений разведки связи в истории.

Англичане, которые начали перлюстрировать почту почти сразу же после начала войны[*К ноябрю 1918 года в почтовом цензурном департаменте - таково было эвфемистическое название - работали 4000 человек, включая лингвистов, химиков и шифровальщиков], быстро перешли к радиоперехвату и дешифровке. Когда Королевский флот проявил интерес

[47]

к этой работе, "Моргун" Холл сообразил, что коммуникационная разведка является неисследованной зоной. Он быстро набрал людей, главным образом любителей: преподавателей колледжей, священников, учителей, публицистов, отсутствие флотского опыта у которых сильно способствовало уменьшению их значимости в глазах их более консервативных коллег. (Желающие могут присоединиться к точке зрения традиционалистов: Дилли, Нокс, преподаватель классических языков, занимался шифровальными работами, лежа в ванне, историк Фрэнк Берч изображал из себя актера и позже регулярно появлялся в пантомимах на лондонских подмостках.)

Не прошло и двух месяцев с начала войны, как дешифровальщики, работавшие в здании Адмиралтейства, добились первых результатов, получив от русских ключ к германскому морскому коду.

Это была знаменитая магдебургская шифровальная книга, которую русские обнаружили на трупе флотского унтер-офицера, убитого, когда два русских крейсера подожгли немецкий легкий крейсер "Магдебург" 26 августа 1914 года.

Имея магдебургскую книгу и еще две шифровальные книги (одна из которых была захвачена в начале войны на немецком торговом судне в Австралии, а вторая найдена среди брошенных вещей немецкого дипломата Вильгельма Васмусса, удравшего от англичан в Персии в 1915 году), британские дешифровальщики вскоре смогли читать практически все послания, передаваемые германскими властями своему военному и торговому флотам, консульствам, посольствам, подводным лодкам и "цеппелинам"[*Немецкая версия того, как англичанам удалось раскрыть их коды, такова: некий австриец Александр Сцек, работавший на германской радиостанции в Бельгии, был принужден британскими агентами переписать книгу кодов и передать им. Объясняя, почему никто никогда не. слышал об этом Сцеке, немцы утверждали, будто бы он был убит англичанами во избежание разглашения того, что британцам известны немецкие коды]. За войну англичане расшифровали более 20 тыс. немецких передач, причем некоторые из них были очень важными.

К сожалению, Уинстон Черчилль, в ту пору бывший первым лордом Адмиралтейства, решил, будто эта операция настолько важна для Британии, что должна быть окружена плотной завесой тайны. Эта засекреченность была чересчур сильной и мешала деятельности дешифровальщиков: некоторые подразделения флота никогда даже не слышали о существовании такой службы, а тем, кто знал и хотел воспользоваться ее услугами, отказывали из соображений безопасности. Например, когда настал момент использовать полученные сведения для победы в морском сражении, бюрократические препоны угробили эту

[48]

возможность навсегда. Это произошло в Ютландии в мае 1916 года. Перехваченные радиограммы германского флота могли обеспечить Королевскому флоту под командованием адмирала Джелико блистательную победу. Но меры безопасности, принятые при передаче шифрограмм от дешифровальщиков к Джелико, привели к серии недопониманий, в результате не только благополучно ускользнули немцы, но и сильно пошатнулась вера Джелико в способности разведки(25).

Кроме весьма ограниченного успеха в области связи, вся разведывательная братия, похоже, не очень хорошо проявила себя в годы первой мировой войны, но хуже всего обстояло дело с агентами-одиночками. Иначе чем можно объяснить столь длительное существование легенд о шпионах, таких, как легенда о Мата Хари, прекрасной "яванской храмовой танцовщице", ставшей немецким резидентом во Франции. Мата Хари являлась любовницей члена французского кабинета министров и была расстреляна французами. Или история полковника Альфреда Редля, начальника контрразведки Австро-Венгрии и одновременно агента Российской империи. Ответ заключается в том, что это и есть всего-навсего легенды, романтический вздор, освещающий интеллектуальный сумрак шпионского мира, сказки, на которых воспитываются новобранцы.

С течением лет Мата Хари стала образцом шпионки - прекрасная дама, которая ради денег и острых ощущений вытягивала из своих любовников государственные секреты. "Самая изумительная, самая красивая, самая удивительная и самая беспринципная женщина-шпионка" - такова классическая характеристика Мата Хари. Ее история, кажется, содержит все необходимые элементы, традиционно связанные с разведывательной деятельностью: разочарование, восторженность, легкая жизнь, власть, деньги и, наконец, удивительное мужество. Даже в тех ее жизнеописаниях, где признается, что, будучи несомненно "талантливой танцовщицей, она была дамой полусвета, куртизанкой, пожирающей сердца и опустошающей карманы", все же подчеркивается, что, вроде бы отдавая все своим клиентам, она скрывала самое важное - свою тайную жизнь, жизнь немецкой шпионки; не они пользовались ею, а она использовала их. Когда пришло время расплаты, утверждает легенда, она шла к месту казни спокойно и с достоинством. Согласно одной из версий, она танцевала в камере для своих тюремщиков; согласно другой - помахала перчаткой солдатам, приводившим в исполнение приговор; в третьей описывается, как она обнажила грудь, будучи уверенной, что французские солдаты не умеют как следует целиться; согласно четвертой, ей было

[49]

обещано, что солдаты будут стрелять холостыми патронами, а ее затем тайно вывезут из Франции. В действительности все было значительно проще.

Настоящее имя Мата Хари - Маргарета Гертруда Зелле. Она родилась в 1876 году в Леевардене (Голландия). После неудачного брака с офицером голландской колониальной армии, в течение которого шесть лет провела на Яве, Маргарета приехала в Париж в 1905 году под именем Мата Хари ("Утренний Глаз"), исполнительницы эротических индийских танцев. Некоторые танцы она исполняла обнаженной[*Ее лучшие выступления были на частных сборищах. Одной из сенсаций вечеринки в саду на улице Жакоб у знаменитой американской лесбиянки Натали Барни была обнаженная Мата Хари, галопирующая на огромном белом коне]. Успех ее был ошеломляющим, и до войны Мата Хари много выступала в Париже, Берлине, Лондоне и Риме. Проститутка экстракласса не была сногсшибательной красавицей и уже приближалась к 40-летнему рубежу, тем не менее привлекала к себе внимание многих высокопоставленных личностей в этих европейских столицах, и они платили огромные деньги за ее прелести. Начало войны застало Мата Хари в Берлине. Являясь гражданкой нейтральной страны, она свободно передвигалась между Германией, Францией, Италией, Великобританией и Испанией. Немецкая, французская и британская разведки подозревали ее в шпионаже, но никто не мог получить никаких доказательств, кроме того, что она спала с немецкими офицерами и членами французского кабинета министров. Как-то, доведенная до белого каления продолжительным допросом, учиненным ей сэром Бэзилом Томсоном, главой Скотленд-Ярда, она заявила, что прибыла в Англию как шпионка французская! Мата Хари была арестована в Париже в 1917 году и предстала перед военным трибуналом 24-25 июля. Основной уликой был список денежных переводов, которые сделали немцы, частью офицеры НД, в 1916 и 1917 годах. Французы выявили эти переводы, перехватив телеграммы, посланные немецким военным атташе из Испании в Берлин. Как она могла объяснить сей факт?

Мата Хари заявила, что эти деньги от военного атташе были подарком - она была его любовницей, - и, если он требовал их возмещения из фондов финансирования германских спецслужб, значит, не являлся джентльменом, каковым она его считала. Мата Хари подтвердила получение двух денежных переводов на ее имя в Париже в ноябре 1916 и январе 1917 года. Если французские власти проследили происхождение этих денег до Германии, она не будет спорить, хотя она лично думает, что

[50]

эти деньги прислал барон ван дер Капеллен, ее голландский любовник, ничего общего с НД не имеющий. Правда также, сказала Мата Хари, что она получила 20 тыс. франков в мае 1916 года от немецкого консула в Амстердаме. Мата Хари с готовностью подтвердила, что консул сказал ей, будто это аванс за обеспечение немцев информацией о ее следующей поездке в Париж. Но она не собиралась давать им какую-либо информацию и считала эти деньги компенсацией за меха, отобранные у нее немцами в Берлине в 1914 году.

Весьма значительным фактом является то, что трибунал, взвешивая степень вины Мата Хари, вообще не рассматривал эти денежные переводы как улики. Вместо этого суду было предложено рассмотреть предположения, связанные с намерениями арестованной, и ее взаимоотношения с немцами. Приехала ли она в Париж с целью получения документов или информации, представляющей интерес для Германии? Поддерживала ли она шпионские контакты с военным атташе в Мадриде и немецким консулом в Голландии?(26) Это было лучшее, что могло придумать обвинение, поскольку отсутствовал даже намек на какие-либо улики, свидетельствующие о том, что Мата Хари вообще когда бы то ни было снабжала немцев информацией (факт, признанный наконец французами в 1932 году, когда глава Военного совета полковник Лакруа прочитал ее досье и объявил, что оно не содержит никаких "реальных, осязаемых, абсолютных, неопровержимых улик").

Более того. Мата Хари была гражданкой нейтрального государства. Она заявила трибуналу в своем впечатляющем последнем слове: "Пожалуйста, примите во внимание, что я не француженка и имею право поддерживать любые взаимоотношения с кем хочу и как хочу. Война - недостаточное основание, чтобы я перестала быть космополиткой. Я придерживаюсь нейтральных взглядов, но мои симпатии на стороне Франции. Если вас это не удовлетворяет, делайте что хотите". Трибунал признал ее виновной и приговорил к расстрелу. Она была расстреляна в Венсенской крепости 15 октября 1917 года, с руками, стянутыми за спиной, и незавязанными глазами. Армейский хирург нанес ей coup de grace (удар милосердия), выстрелив из револьвера в ухо.

После войны были публикации о судьбе Мата Хари. В 1933 году французский историк Поль Аллар писал: "Я прочел все, что было написано об этой знаменитой танцовщице-шпионке, и знаю не больше, чем знал до того. Я так и не понял, что такого она сделала. Спросите любою простого француза, что же натворила Мата Хари, и вы обнаружите - он понятия об этом не имеет"(27) Почему же немцы раз и навсегда не

[51]

поставили точку в этом деле? В 1929 году генерал-майор Гемп, работавший в НД в годы войны, написал несколько статей о деле Мата Хари. В "Кельнер цайтунг" от 31 января 1929 года Гемп заявил: "Мата Хари не сделала ничего для немецкой разведки. Ее дело было сильно раздуто". Но в 1941 году другой офицер НД, майор фон Репель, оспорил мнение Гемпа. "Мата Хари, - писал он, - была завербована бароном фон Мирбахом, рыцарем ордена Св. Иоанна, прошла обучение во Франкфурте и несомненно шпионила в пользу Германии"(28). Похоже на то, что германские спецслужбы, так же как и остальные, имеют весьма смутное представление о подлинном статусе Мата Хари.

Исходя из выступления Мата Хари перед трибуналом, она была виновна в худшем случае в связях с врагами Франции. В Великобритании ее бы обвинили в "совершении действий, подготавливавших сбор информации, которая могла бы быть использована противником" - обвинение-ловушка, используемое, когда больше нечего вменить подсудимому, - и Мата Хари получила бы десять лет тюремного заключения. Но Франция в этот период была охвачена пораженческими настроениями, на фронте происходили многочисленные бунты, подавлению которых сопутствовали жестокие экзекуции. Дело Мата Хари послужило гражданам Франции напоминанием об опасности подрывной деятельности внутри страны, а ее расстрел явился предостережением тем шпионам, которые хотели бы подорвать боевую мощь французов. В деле ясно прослеживались и чисто политические мотивы. В дневниках Мата Хари упоминалось о связи с французским министром, которого она называла "М". Тогда посчитали, что "М" был министром внутренних дел М. Мальви, и по окончании дела он вынужден был освободить министерское кресло. В 1926 году генерал Мессими, бывший в 1914 году министром обороны, признался, что этим "М" был, по всей вероятности, он сам, однако Мессими утверждал, что он не поддавался на попытки Мата Хари соблазнить его(29).

Вывод из всего этого должен быть следующий: Мата Хари была расстреляна не из-за того, что была опасной шпионкой, а потому, что с политической и военной точки зрения было целесообразно ее расстрелять.

Существует множество версий истории полковника Редля. Ни одна из шпионских антологий не обходится без того, чтобы не подчеркнуть двойную игру Редля. "Он поймал нескольких наиболее ловких разведчиков, действовавших в Европе", гласит одна версия. "Он разнюхал множество величайших

[52]

секретов нескольких европейских держав, - утверждает другая. - Он не знал неудач. Однако, несмотря на то что половину времени Редль ревностно выполнял свои служебные обязанности, он был русским шпионом". Общепризнанная версия считает началом его истории 1905 год, когда Редль пошел на повышение и возглавил секцию планирования австро-венгерского Генерального штаба. Его преемник, чтобы поддержать реноме Редля как ловца шпионов, создал секретную службу почтового перехвата, так называемое "черное бюро". 2 марта 1913 года здесь были вскрыты два письма, адресованные: "Опера Болл 13, до востребования. Главный почтамт. Вена". В письмах обнаружили деньги - 6 и 8 тыс. австрийских крон (приблизительно 240 и 320 фунтов стерлингов соответственно). Больше ничего в конвертах не было. Этот факт, а также то, что письма прибыли с германо-русской границы, насторожили австрийскую контрразведку, и было принято решение проследить за получателем.

Дальше легенда гласит, что агенты блистательно провалили задание, приехав на почту слишком поздно, и не смогли задержать получателя, но все-таки успели увидеть, как тот садился в такси. Пока они стояли и раздумывали, что предпринять дальше, само провидение пришло им на помощь - то же такси проехало мимо них в обратном направлении. Остановив машину, контрразведчики выяснили, что клиент вышел у ресторана "Кайзерхоф" и пересел в другую машину до гостиницы "Кломзер". Обыскав такси, агенты нашли на сиденье футляр от перочинного ножа. Отдав футляр портье гостиницы, они выяснили, что тот был востребован не кем иным, как полковником Редлем. Когда Редль покинул гостиницу, агенты двинулись следом за ним, но, поскольку действовали они крайне непрофессионально, Редль быстро обнаружил слежку. Дальше одна из версий гласит, что Редль не смог избавиться от слежки, поэтому достал из кармана какие-то бумаги и, даже не глянув, какие именно, что, впрочем, теперь не имело никакого значения, разорвал их и выбросил. Шпики должны были, по его расчетам, остановиться и подобрать эти клочки. Один так и сделал, но остальные проследовали за Редлем обратно до гостиницы.

В штаб-квартире контрразведки обрывки собрали, и выяснилось, что это были квитанции об отправке заказных писем в Брюссель, Варшаву и Лозанну. Адрес в Брюсселе оказался адресом совместной конторы русской и французской разведок, а адрес в Варшаве - местного отделения русской разведки. Это и были улики, необходимые австрийской контрразведке. Ее начальник немедленно проинформировал

[53]

главнокомандующего, генерала Конрада фон Хетцендорфа, который, согласно данной версии, сказал: "Негодяй должен быть пойман... Затем он должен умереть. Немедленно... Никто не должен знать причины его смерти. Ясно?

- Абсолютно.

- Редль! И к тому же из восьмого корпуса. Та самая точка, где измена может нанести смертельный удар. Бог мой! Если стало известно о "Плане три"..."(30)

Четверо офицеров пришли в гостиницу и застали Редля пишущим прощальные письма. Он заявил, что ему известна причина их появления, и попросил дать ему возможность "расстаться с жизнью". Они вручили ему браунинг, и в пять часов утра один из агентов, заглянув в номер, обнаружил Редля с пулей во лбу. На клочке бумаги была записка: "Легкомыслие и страсть погубили меня. За свои грехи я расплачиваюсь жизнью. Альфред". Когда австрийская разведка стала разбираться в делах Редля, обнаружилось, что он любил пожить роскошно, а также являлся гомосексуалистом. Ему принадлежал дом в Праге и дом в Вене, большое имение, четыре дорогих автомобиля, а в подвале одного из домов хранилось 160 дюжин бутылок первоклассного шампанского. Документально было подтверждено, что он получал от русских порядка 2400 фунтов стерлингов в год - сумму, десятикратно превышающую его жалованье. Основной задачей Редля было информировать русских об австро-венгерских шпионах, действовавших в России. История утверждает, что он продал "План три" - полный план военных действий против Сербии в случае войны.

Этот факт вроде бы полностью подтвердился с началом военных действий. Сербы отбили три наступления австро-венгерской армии, нанеся противнику большие потери. Четвертое наступление было успешным только благодаря большому численному превосходству австрийцев и недостаточному обеспечению сербских войск. Потери австрийцев составили порядка полумиллиона человек. В заключении по делу Редля сказано, что он "был прямой или косвенной причиной 20-30% этих потерь".

Дело Редля является важной частью истории разведки, поскольку полковник Редль - первый в истории двойной агент, занимавший высокий пост, и этот факт мало кто берется оспаривать. Однако многое в этой истории кажется весьма маловероятным. Альфред Редль - реально существовавший человек и, несомненно, русский шпион. Но принятая версия его предательства, ареста и смерти, а также глубина его измены, значение его как шпиона выглядят весьма сомнительно. Создается впечатление, что эта версия была создана для того, чтобы

[54]

поднять авторитет австрийской контрразведки и дать достойное объяснение унизительному поражению Австро-Венгрии в начале войны.

Давайте приглядимся повнимательней. Редль получает письма до востребования и расписывается в их получении (причем ни в одном отчете не указано, какой фамилией он подписывался). На данном этапе никаких улик против него нет: он мот получить их для какого-нибудь приятеля. Затем Редль исчезает на такси, но - фантастическое везение! - то же такси проезжает мимо контрразведчиков несколькими минутами позже. Им везет вдвойне, так как Редль забывает в машине чехол от перочинного ножа. Во всех отчетах особенно подчеркивается, что именно эта деталь позволила окончательно идентифицировать Редля. Агенты получают возможность проследить за ним от самой гостиницы. Но Редль что-то подозревает и, чтобы отвлечь шпиков, вынимает из кармана какие-то бумажки. "Он не посмотрел на них. Он порвал их в клочки и выбросил". От нас требуется не только поверить в то, что человек с опытом Редля способен выбросить бумаги, даже не глянув на них, но и в то, что эти бумаги оказались тем самым недостающим звеном, которое доказывало виновность Редля: квитанции об отправке писем его хозяевам! Какой уважающий себя разведчик будет хранить при себе столь опасные бумаги? И будет хранить вообще?

Известно, что Редль страдал от приступов депрессии и обращался к врачам с жалобами на плохое состояние его психики. По всей вероятности, он покончил с собой в момент одного из таких приступов. (Предсмертная записка имеет неоднозначную трактовку.) Последующая проверка деятельности Редля выявила его измену - отправной точкой, скорее всего, послужило его необъяснимое богатство, - после чего австрийская разведка быстренько состряпала наиболее выгодную для нее версию предательства и самоубийства Редля и аккуратненько подсунула эту стряпню берлинским и пражским газетам. А по поводу важности переданной Редлем информации шеф австрийской военной разведки генерал Август Урбански фон Остримиц заявил, что поражение австро-венгерской армии в начале войны было вызвано чисто военной слабостью, а не предательством.

Фактически получается, что Редль был скорее помехой, чем подспорьем для его русских хозяев. По мнению профессора А. Свечина из Академии Генерального штаба в Москве, сведения, полученные от Редля, к началу войны были устаревшими. Свечин пишет: "Работа разведывательной службы принесла России больше вреда, чем пользы"(31).

[55]

К концу первой мировой войны все элементы несостоятельности спецслужб в еще зачаточной стадии их бюрократизации легко определяемы. В Великобритании Бюро секретной службы привлекло на работу людей малопочтенных, это касается и руководства, которое, мягко говоря, было слабым и эксцентричным. Деятельность этих людей была скрыта такой завесой тайны, которая чуть не угробила в зародыше единственную форму разведки, доказавшую свою состоятельность, перехват и дешифровку. Эта секретность и разрекламированные доклады о деятельности таких шпионов, как трогательная Мата Хари, создали у публики ложное впечатление о том, что шпион - это тот романтический герой, чье влияние на ход войны было огромно. Внутри же самих спецслужб были люди, которые ясно понимали бесполезность шпионов-любителей.

[56]

Глава 3

СОКРУШИТЬ КРАСНЫЙ УЖАС

Когда мир находится в состоянии величайшей нестабильности, меняющихся друзей и врагов, для нас, учитывая, что наша военная мощь очень ослаблена, более чем жизненно важно иметь верную и своевременную информацию.

Из письма Уинстона Черчилля Ллойд Джорджу от 19 марта 1920 г.

Покупка информации толкает на ее придумывание. Но даже выдуманные сведения менее опасны, чем честные доклады людей несомненно храбрых и одаренных лингвистическими способностями, но не умеющих формировать надежное политическое суждение.

Роберт Брюс Локкарт. "Воспоминания британского агента" (1932 г.)

В конце первой мировой войны британская разведка переживала кризис. Несмотря на успех шифровальщиков, руководство было не очень-то довольно тем, что оно получило от СИС и других спецслужб, а еще к тому же предстояло убедить правительство в необходимости увеличить ассигнования, чтобы содержать постоянную разведывательную организацию в мирное время.

СИС была в состоянии договориться со своим непосредственным руководством его нужно было лишь убедить в том, что в неудачах спецслужб во время войны были виноваты не только они сами, но в не меньшей степени и военное руководство. Для подтверждения этого имелось достаточно вполне весомых доказательств. Например, генерал Дж. В. Чартерис, помощник фельдмаршала Хейга, через которого проходили все разведданные, по своему усмотрению отбрасывал любую информацию, которая могла, по его мнению, расстроить фельдмаршала. Капитан Пейн Бест вспоминал, что после успеха англичан в Камбре в ноябре 1917 года во время первого настоящего танкового сражения он представил доказательства подготовки немцев к контрнаступлению. Чартерис не показал рапорт Хейгу, и союзники потеряли 50 тыс. человек. Когда позже Бест

[57]

напомнил Чартерису об этом, тот, по словам Беста, заявил: "Я не хотел волновать бедного дорогого фельдмаршала"(1).

К тому же обе армейские разведывательные службы во время войны соперничали не только между собой, но и с СИС, причем до такой степени, что иногда все три платили одним и тем же агентам за одну и ту же, зачастую ложную, информацию. Поскольку привлекать внимание к подобного рода вещам было не в интересах всех спецслужб, СИС была уверена, что это вынудит других руководителей присоединиться к ней в ее планах на будущее. А вот правительство - это была особая статья. В послевоенном стремлении к экономии разведслужбы становились одной из основных мишеней. СИС и МИ-5 были подведомственны Министерству обороны. Теперь же СИС, как и дешифровальщиков, которых почему-то решили назвать Государственной школой кодов и шифров (ГШКШ), передали Министерству иностранных дел. Королевский флот продолжал финансировать дешифровальщиков, но Казначейство урезало бюджет СИС в 1919 году с 240 до 125 тыс. фунтов стерлингов, а бюджет МИ-5 с 80 до 35 тыс.(2)

Сокращение ассигнований было сильным ударом по СИС, которая только-только начала формировать корпус постоянных агентов, набираемых главным образом из армии и индийской гражданской службы. Набор происходил в основном наугад, когда, например, один из старых агентов вспоминал, что дедушка кандидата "ошивался в окрестностях Калькутты в восьмидесятых", а кто-то еще добавлял, что учился в одной школе с его отцом, и на основании этого переплетения связей в средних и высших слоях общества Британии того времени новый агент получал доступ в мир спецслужб. В СИС такая политика создала обстановку, которую позже Генри Керби, работавший там в то время, описал как "атмосферу, когда никто не думал нарушить секретность, знал цену предательству и уж конечно не мечтал написать книгу"(3).

Но предстояло еще сражение за то, чтобы СИС осталась в целости и сохранности, и здесь ее руководители нашли союзника в лице Уинстона Черчилля. Черчилль был очарован разведкой и крепко верил в нее. Когда в 1920 году Казначейство предложило урезать бюджет СИС до 65 тыс., а Министерство иностранных дел не собиралось вставать на защиту своего нового департамента, Черчилль взялся за дело сам. Он написал "совершенно секретное" письмо премьер-министру Ллойд Джорджу: "Когда мир находится в состоянии величайшей нестабильности, меняющихся друзей и врагов, для нас, учитывая, что наша военная мощь очень ослаблена, более чем жизненно важно иметь верную и своевременную информацию". Он писал, что формирование СИС займет от пяти до десяти лет и, "по моему мнению, в наши неспокойные времена было бы чрезвычайно

[58]

опасно подрывать то, что уже создано"(4). К письму он приложил меморандум, составленный совместно с Каммингом, где было показано, как СИС расходовала средства и что придется сокращать в ее деятельности, если бюджет будет и дальше уменьшаться. Это весьма интересный документ, в котором указано, где у СИС имелись агенты, почему они находились именно там и сколько им платили.

Как и можно было предположить, Германии по-прежнему уделялось большое внимание в сфере интересов СИС. У Камминга были агенты в Берлине и Гамбурге (каждому из них платили по две тысячи фунтов в год), а также во всех странах, граничащих с Германией. Агентурная сеть в Голландии, ориентированная только на Германию, обходилась в 30 тыс. фунтов в год. Кроме того, в Вене, Праге, Варшаве, Бухаресте и Копенгагене также находились свои люди. Имелись и планы расширить действия на Дальнем Востоке, "что будет весьма ценно в случае осложнений с Японией", но, поскольку эта затея обошлась бы в 15 тыс. в год. "их придется оставить, количество сведений об этом регионе немедленно сократится и будет весьма незначительным". Агентурную работу в Италии, Испании и Португалии, обходившуюся в 2,5 тыс. фунтов ежегодно, также пришлось бы свернуть в случае сокращения ассигнований. Удивительно, но факт - СИС тратила 9 тыс. фунтов в год на разведывательные операции в Соединенных Штатах, которые были годом раньше столь высоко ценившимся союзником Великобритании. В меморандуме давалось такое объяснение этому. Если бюджет будет сокращен, "станет невозможно следить за развитием подготовки к химической войне в любой другой стране, кроме Германии. Генеральный штаб особенно заинтересован в получении сведений по этому вопросу из Америки"(5). В сопроводительном письме Черчилль просил сохранить финансирование в таком виде, как оно есть, еще на год. За этот период возможно было бы добиться экономии средств, скомбинировав три "отдельные весьма секретные организации, существующие в настоящее время: гражданскую организацию сэра Бэзила Томсона (специальное подразделение полиции), службу контрразведки полковника сэра Вернона Келла (МИ-5) и Сикрет Интеллидженс Сервис (СИС)". Это письмо проигнорировали, финансирование было сокращено, и к 1921 году СИС работала с бюджетом 65 тыс. фунтов, а МИ-5 - 25 тыс. Но к 1927 году объем ассигнований увеличился до 180 тыс., это был самый большой бюджет с конца войны и рекорд для мирного времени. Что же произошло за эти несколько лет?

Адмирал "Моргун" Холл как лев сражался из-за финансирования с Казначейством ("такой способ экономии может привести только к краху"), потому что еще в 1918 году он уже

[59]

предвидел, где будет находиться в дальнейшем область приложения сил британской разведки. В своем прощальном обращении к коллегам из флотской разведки он заявил: "Я хочу предупредить вас кое о чем. Какой бы тяжелой и кровавой ни были прошлые битвы, теперь нам предстоит столкнуться с еще более опасным врагом. Это многоголовая гидра, и ее дьявольская власть стремится распространиться на весь мир. Эта угроза - Советская Россия"(6). То была очень быстрая реакция, возможно, самого умного из руководителей британских шпионов, поскольку большинство глав британских спецслужб большевистская революция застала врасплох.

У СИС были агенты в России - мы поговорим о них позже, - однако основной их задачей было заставить царскую армию продолжать войну и пресекать попытки германских агентов убедить русских заключить сепаратный мир. Когда Ленин и его последователи захватили власть, Роберт Уилтон, корреспондент "Таймс" в Петрограде и к тому же сотрудник СИС, находился в отпуске в Лондоне, он сообщил и своему редактору, и Каммингу, что большевиков не стоит воспринимать всерьез. Все сведения, полученные Каммингом от других агентов в России, подтверждали эту точку зрения.

Но после убийства царской семьи и развала Восточного фронта, когда миллионы русских солдат побросали оружие и отправились по домам, Каммингу пришлось переосмысливать ситуацию. От агентов хлынули доклады с предупреждениями о большевистской угрозе. В январе 1919 года Уолтер Лонг, первый лорд Адмиралтейства, переслал премьер-министру Ллойд Джорджу длинный доклад бывшего агента СИС. Этот агент, работавший на СИС во время войны и явно поддерживающий тесные отношения с бывшими коллегами, считал, что были приняты надлежащие меры, чтобы не позволить большевистской заразе распространиться на британской территории. Сам доклад, несмотря на истеричный тон, тем не менее отражал точку зрения большинства сотрудников СИС того времени.

"Я теперь пришел к убеждению, что в Англии большевизм должен быть остановлен, все усилия международного еврейства в России сведены на нет и их агенты удалены с территории Соединенного Королевства. Если этому вопросу не будет уделено должного внимания, то я считаю, что в этой стране произойдет нечто вроде революции, причем случится это не позже чем через двенадцать месяцев... В настоящее время СИС получает доклады из Швейцарии, Голландии, Скандинавии и России о действиях большевиков, об агентах, засланных во Францию или Англию, об агитаторах и их планах... После победы в войне появился новый враг, который может быть уничтожен только

[60]

организацией. Если двенадцать месяцев назад кто-нибудь предсказал бы такое мощное революционное движение в Германии, над ним бы посмеялись, а сегодня слова "большевизм", "советский", "солдатские и рабочие Советы" слышатся повсеместно и заполняют страницы газет. Настолько Троцкий и компания уже смогли навязать свою волю в Европе...

Большевизм в армии - это дело военных, на флоте - моряков, в полиции полицейских, но большевизм, включающий в себя все эти силы и проникший во многие промышленные центры, становится уже делом государственным и касается не одного департамента, а всей нации. Многие не поддержат эту идею, хотя британских большевиков уже имеется около пяти тысяч. Процент пропорционально численности населения больший, чем тот, который был в России, когда там все это начиналось. Идеи большевизма опасны, но привлекательны для масс, уставших от солдатчины, бюрократии и политиканства, уставших настолько же сильно, насколько русские устали от коррумпированной монархии... Есть все необходимые элементы для социального взрыва, и имеется много провокаторов, старающихся перемешать их и соединить вместе.

Почему бы не иметь кого-нибудь, кто следил бы за провокаторами, пытающимися перемешать эти элементы, препятствовал им это делать и устранял тех, кто представляет опасность. Кого-то, облеченного властью и не верящего бумагам, кого-то сильного, бесстрашного и не боящегося предстать перед палатой общин?"(7)

Сия смесь антисемитизма, страха и политического экстремизма является только отражением тех чувств, которые испытывали члены британского сообщества спецслужб по мере поступления к ним материалов, свидетельствующих об укреплении большевиков в России. Когда стали известны подробности, касающиеся нового ленинского порядка, тревога охватила высшие классы общества Франции и Великобритании. Достаточно плохо было уже то, что большевики лишили их принадлежащих им владений в России, а стремление большевиков распространить свои догмы на всю Европу и на весь мир просто вселяло ужас. Поэтому доклад был передан тем министрам, со стороны которых можно было встретить понимание и надеяться, что они в свою очередь предупредят премьер-министра о большевистской угрозе. Некоторые министры так и сделали. А первый лорд Адмиралтейства добавил и свой комментарий: "Я убежден, что угроза реальна. Я также убежден, что на одного из Ваших самых опытных министров должна быть возложена обязанность курировать СИС, ему должны быть даны полномочия действовать и, естественно, он должен докладывать Вам напрямую".

[61]

Это предложение не понравилось СИС. Перспектива иметь куратором политика ставила под угрозу секретность, которая считалась необходимой для сохранения полной свободы действий. Хотя Ллойд Джордж и не счел нужным последовать совету первого лорда Адмиралтейства - он решил, что некоторые его министры чересчур озабочены большевизмом, - СИС приступила к разработке операции, касающейся России. Это было сделано отчасти потому, что большевизм был признан серьезной угрозой, а также для того, чтобы пресечь всякие попытки взять под контроль антибольшевистские действия СИС. Таким образом, с начала 20-х годов и до прихода в начале 30-х годов к власти в Германии Гитлера, показавшего, что угроза для Великобритании может исходить не только от крайне левых, но и от крайне правых, большевизм с его планами мировою господства стал основной сферой приложения сил СИС. На Россию была выделена львиная доля бюджета. В 1920 году лишь на агентов в Хельсинки, работавших только на севере России, было истрачено 20 тыс. фунтов, это можно сравнить с двумя тысячами, израсходованными за это же время в Берлине. СИС засылала своих лучших агентов, свободно говоривших по-русски и хорошо знающих страну и ее народ, в Москву и Петроград, предоставив им практически неограниченную свободу действий в создании агентурных сетей, финансировании контрреволюционной деятельности и возможность делать все ради уничтожения большевистской заразы еще в зародыше. Они потерпели крах, но их похождения стали легендой, а сами они вошли в анналы СИС и - через биографические книги и мемуары - в людскую память как "супершпионы" и "асы шпионажа". Они прославились как люди огромной храбрости и изобретательности, "смеявшиеся смерти в лицо", люди, для которых опасность это тот же наркотик и которые всегда ускользали из лап большевиков, жаждавших их крови. Заслужили ли они такую репутацию?

Основными сотрудниками СИС, действовавшими в России, были Сидней Рейли, Джордж Хилл, Сомерсет Моэм, работавший также на американцев, и Пол Дьюкс. Сюда же мы отнесем и Роберта Брюса Локкарта, агента британской дипломатической службы в Москве, который, не будучи офицером СИС, принимал активное участие в ее деятельности в России[*"Агент" - это компромисс между официальным признанием и непризнанием вообще, что позволяло британским властям чувствовать себя спокойно. В случае критики по поводу отсутствия контактов с новым российским режимом можно было сказать, что это не соответствует истине: интересы Британии были представлены "агентом". В случае нападок за сотрудничество с большевиками власти опять же могли заявить, что это не так: у Великобритании нет посла в Петрограде, а всего лишь "агент" в Москве].

[62]

Самой яркой личностью из этой четверки является, несомненно, Сидней Рейли. По его собственной версии, он родился в России в 1874 году, мать его была еврейкой, а отец - ирландцем, капитаном торгового флота. Отправившись в Порт-Артур в качестве представителя Восточноазиатской компании, по возвращении в Петроград он работал в русской судостроительной фирме, помогал в переговорах о судьбе российских военнопленных после русско-японской войны 1904-1905 годов и нажил большое состояние на комиссионных, полученных от немецкой компании за контракты на восстановление российского флота. Кроме русского языка он знал также английский, французский и немецкий, однако на всех говорил с иностранным акцентом. На какой-то стадии своей деловой активности Рейли был завербован СИС (где имел кодовое обозначение СТ-1). Революция застала его в России, где он ухитрился занять официальную должность и имел доступ к документам из аппарата Троцкого в Наркомате иностранных дел.

Он организовал так называемый "латышский заговор", целью которого было поднять восстание среди латышских стрелков, охранявших большевистских вождей. Латыши должны были захватить Ленина и Троцкого, после чего Рейли и его сподвижники намеревались сформировать временное антикоммунистическое правительство. Существовало также ответвление от этого заговора. Его участница фанатичка-эсерка Дора Каплан должна была застрелить Ленина, если ей представится такая возможность. Возможность представилась, но Дора Каплан стреляла неудачно, и весь заговор провалился. Рейли был вынужден бежать из России под одним из своих многочисленных фальшивых имен - товарища Релинского из ЧК, Георга Бергмана, коммерсанта, или господина Массимо, турецкого бизнесмена.

Прибыв в Великобританию, Рейли попытался предупредить СИС и нескольких британских министров об ужасной опасности большевизма. Затем он наладил связи с белогвардейскими политиками и принял участие в многочисленных заговорах, которые организовывались в 20-е годы с целью свержения советского правительства. Чтобы добыть средства на эти цели, он непрерывно курсировал между США, Англией и Францией. Потом, решив, что больше всего шансов добиться успеха имеет русская подпольная организация, именуемая "Трест", он вернулся в Россию через финскую границу, несмотря на вынесенный ему там после "латышского заговора" смертный приговор. Согласно одной из версий, он был арестован и расстрелян, согласно другой - ушел в подполье и продолжал бороться с большевиками до самой своей смерти в преклонном возрасте.

[63]

Как и большая часть сведений о Рейли, это смесь фактов и вымысла. Сидней Рейли родился в Одессе, и оба его родителя были русскими, а история об отце-ирландце, так же как и фамилия Рейли, является одной из его собственных многочисленных выдумок. Он действительно сколотил значительное состояние на посредничестве при сделках по продаже оружия в первую мировую войну, а его многочисленные и разнообразные связи, а также языковые способности привлекли к нему внимание СИС в предвоенные годы. Вполне вероятен, впрочем, и такой вариант, что его использовали как источник информации в Министерстве иностранных дел, а затем, когда СИС подчинили Форин офис, Рейли всплыл в качестве офицера разведки. Он, несомненно, находился во время или сразу же после Октябрьской революции в Москве, где с кольтом в заднем кармане и бездонным кошельком приступил к созданию агентурной сети.

Ненависть Рейли к большевикам была фанатичной: "...еще худший враг, чем Германия... отвратительная раковая опухоль, поражающая самую основу цивилизации... силы антихриста.., мерзавцы... пьяная сволочь". Ему принадлежала идея - "мы сражаемся не на той войне":

"О Боже, неужели народ Англии никогда не поймет? Немцы - это человеческие существа; мы можем даже потерпеть от них поражение. Здесь, в Москве, растет и набирает силу архивраг человеческой расы... Здесь грязнейшие, самые чудовищные и гнуснейшие страсти человеческие, подавляемые и удерживаемые в узде здравомыслием и целомудрием народов и сильной рукой благотворных правительств с начала цивилизации, хохочут и бахвалятся, сидя в правительственных креслах... То, что происходит здесь, сейчас, гораздо важнее любой войны, которую когда бы то ни было вело человечество. Любой ценой эта мерзость, народившаяся в России, должна быть уничтожена... Мир с Германией? Да, мир с Германией, мир с кем угодно. Существует лишь один враг. Человечество должно объединиться в священный союз против этого полночного ужаса"(8).

Этот фанатизм должен был воспрепятствовать Рейли представлять СИС в России. Он застил ему зрение, лишал здравомыслия и заставлял быть необоснованно оптимистичным при оценке шансов контрреволюции. Рейли был направлен СИС в Россию для сбора данных, оценки возможностей различных антибольшевистских движений и выработки рекомендаций, касающихся того, какие из этих движений следует поддерживать союзникам. Но Рейли, чьим хобби была Наполеониана, увидел себя в роли нового Наполеона: "Корсиканец, артиллерийский лейтенант уничтожил следы Французской революции. Несомненно, британский агент с такими возможностями, какими он

[64]

располагает, сумеет сделаться хозяином Москвы". Когда все пошло наперекосяк, Рейли покорился судьбе и, проанализировав все "если", сделал вывод: "Я был в миллиметре от того, чтобы стать властелином России"(9).

Вернувшись в Англию, Рейли вскоре по уши завяз в интригах, плетущихся белым движением, отказываясь согласиться с тем, что с точки зрения логики его утверждения несостоятельны. С одной стороны, он провозглашал, будто большевики являются всемогущими чудовищами, а с другой - что небольшая кучка самоотверженных людей сможет сбросить их при помощи хорошо организованного заговора. В 1923 году Рейли женился на известной актрисе Пепите Бобадилле, вдове драматурга Геддона Чамберса. Видимо, сама личность Рейли и мир шпионажа были настолько притягательны, что эта вроде бы весьма неглупая женщина очень скоро погрузилась в шпионские фантазии своего супруга и его друзей.

Описывая свое короткое замужество, госпожа Рейли пишет: "Я узнала, что внутри всех европейских столиц плетется заговор российских изгнанников, направленный против нынешних тиранов их отечества". Рейли предупредил жену, что доверять нельзя никому: "Сложность этой игры в том, что ты никогда не знаешь, кто с тобой, а кто против тебя. Многие агенты принимают плату от обеих сторон". Вскоре она заразилась его паранойей. Она пишет о том, как однажды заметила, что у одного из агентов Рейли, недавно приехавшего в Лондон из России, повреждено, по всей вероятности обморожено, левое ухо. Когда госпожа Рейли приехала в Париж на встречу с эмигрантами, она увидела этого человека в толпе встречающих: "Он сбрил бороду... он изменился практически до неузнаваемости, но над воротником торчало обезображенное ухо". Позже, когда супруги плыли в Соединенные Штаты, один из стюардов вроде бы следил за ними: "Это был высокий бритый мужчина, на которого я бы не обратила внимания, если бы не ухо". Еще позже, после исчезновения Сиднея Рейли, госпожа Рейли ожидала его в парижской гостинице, и в холле на нее "с победной улыбкой" смотрел мужчина, мужчина с изуродованным левым ухом(10).

К этому времени у госпожи Рейли уже имелся собственный пистолет, и она не видела ничего особенного в обмене шифрованными телеграммами или в использовании кодовых имен - Рейли был "Мэтт", она - "Джефф". Но ни общение с Рейли, ни собственный жизненный опыт не подготовили ее к тому, что и СИС, и правительство Великобритании смогут так быстро отречься от Рейли, когда он исчезнет где-то в русских просторах.

[65]

У Рейли по-прежнему имелся куратор, коммандер "Е", работавший под консульской "крышей" в Финляндии. Основной его задачей было финансирование организаций русских эмигрантов, и он использовал Рейли в качестве советника, чтобы определить, которая из этих организаций имела наибольшие шансы добиться чего-либо. Когда Рейли исчез, госпожа Рейли отправила коммандеру "Е" тревожную телеграмму. Сначала "Е" участливо отнесся к ней, но, когда выяснилось, что Рейли отбыл в Россию, не поставив его в известность, поведение "Е" резко изменилось. Он писал: "Дорогой Джефф, я считаю, что было бы неплохо проконсультироваться с хирургом в Париже. Это действительно печальная новость о старине Мэтте. Надеюсь, он выкарабкается". Госпожа Рейли последовала совету "Е" и поехала в Париж, видимо, обдумывая по дороге мрачный тон его письма.

В Париже она получила еще одно послание от "Е", сообщавшего, что положение хуже, чем он ранее думал, и что он прибудет через несколько дней в Париж для встречи с ней. Затем, пять дней спустя, пришло письмо, в нем говорилось, что "Е" не знает, когда у него будут известия о Рейли, "поскольку сейчас возникли неотложные дела, вынуждающие меня вновь уехать за границу и препятствующие моему приезду в Париж. Более того, в течение некоторого времени у меня не будет постоянного адреса".

По мере того как шло время и стало ясно, что Рейли либо мертв, либо находится в плену у большевиков, поведение СИС все больше озадачивало госпожу Рейли. Неужели Британия не собиралась ничего предпринимать, чтобы или спасти своего супершпиона, или хотя бы почтить его память? Она написала личное письмо Уинстону Черчиллю, большому почитателю Рейли. Его ответ подтвердил ее опасения: что касается СИС и правительства Великобритании, то к Рейли они отношения не имеют. Если не существовало секретной службы (как рекомендовал подкомитет Хэлдэйна в 1909 году), то как могли существовать офицеры секретной службы? Секретарь Черчилля Эдди Марш писал: "Господин Черчилль просил меня подтвердить, что Ваше письмо от 13 декабря получено, однако оно свидетельствует о полном непонимании Вами положения вещей. Ваш муж отправился в Россию не по поручению британских властей, а по своим собственным делам. Господин Черчилль сожалеет, что не может помочь Вам в этом деле, так как, по последним опубликованным данным, мистер Рейли встретил смерть в Москве после своего ареста"(11).

Практика британских властей отрицать какие бы то ни было связи с разведчиком, попавшим в переплет, является достаточ

[66]

ным объяснением того, почему пресекались все попытки госпожи Рейли помочь мужу или хотя бы выяснить причину его смерти. Но возможно и другое объяснение. Британские власти, если говорить откровенно, не хотели слишком глубоко копать дело Рейли по той причине, что его исчезновение было своевременным и желанным. Причина эта имеет прямую связь с пресловутым письмом Зиновьева, величайшим "коммунистическим шрамом" в политической истории Великобритании.

Это письмо, предположительно написанное 15 сентября 1924 года Г. Е. Зиновьевым, председателем Исполкома Коминтерна, и адресованное британской коммунистической партии, содержало инструкции для ее членов по подготовке революции в Британии путем усиления партийной работы в армии и привлечения сторонников в лейбористской партии. Письмо было опубликовано британскими газетами за четыре дня до всеобщих выборов 29 октября 1924 года. Эта публикация имела целью оттолкнуть избирателей от первого британского лейбористского правительства и вернуть консерваторов к власти. Письмо также свело на нет возможность ратификации англорусских торговых соглашений и испортило взаимоотношения между двумя странами более чем на четверть века.

Оно было подделкой, сфабрикованной группой русских эмигрантов в Берлине, задействованных в европейской разведывательной сети, и почти наверняка было представлено вниманию СИС Сиднеем Рейли. СИС направило письмо в Министерство иностранных дел, а там сочли, что оно подлинное. Такой вывод был сделан на основании того, что в самом тоне и содержании письма не чувствовалось явной фальши. Было учтено и то, каким образом письмо было перехвачено и как его копия достигла Великобритании. Затем несколько групп заговорщиков, каждая из которых руководствовалась своими собственными высокими мотивами, предприняли активные действия для публикации этого письма.

Нет сомнений в том, что Рейли принял самое активное участие в этом деле. Важно найти ответы на следующие вопросы: знал ли он, что письмо поддельное, но все же пошел на то, чтобы убедить СИС в его подлинности? Или его слепая ненависть к большевикам и их системе привела его к тому, что он убедил себя в подлинности письма? Единственный источник первого, самого неприятного обвинения в адрес Рейли - русский, что само по себе может вызвать подозрение. Это наполовину выдуманный отчет о деятельности русской секретной службы, написанный Львом Никулиным в 1966 году. В книге "Мертвая зыбь" Никулин описывает, как Рейли рассказывал

[67]

членам русской эмигрантской организации в Финляндии, каким образом заполучить побольше денег для борьбы с большевиками, не подозревая о том, что в организацию внедрились сотрудники русской спецслужбы и его совет был зафиксирован. "СИС интересуют прежде всего сведения о Коминтерне, - якобы заявил Рейли. - Если нельзя добыть настоящие материалы Коминтерна, надо их создать. Письмо председателя Коминтерна помогло консерваторам одержать победу на выборах в британский парламент. Утверждают, что это фальшивка, но важен результат (выделено Ф. Н. - Ред.)"(12).

Но есть и более вероятный сценарий. И Рейли, и СИС знали, что документ фальшивый, но тем не менее он был пущен в ход, так как, даже если Рейли и не говорил, будто "важен результат", он, несомненно, считал такие действия оправданными. Это означает, что первое лейбористское правительство пало жертвой заговора собственных спецслужб, при этом был использован фальшивый документ и подлинность этого документа подтверждена другими фальшивками пришедшее к власти консервативное правительство заявило, что подлинность письма подтвердили четыре различных независимых источника. Доктор Кристофер Эндрю, издатель "Хисторикал джорнэл", описывая теорию двойного заговора, говорит, что "эта гипотеза не может быть полностью отвергнута. Разведслужбы несомненно испытывали беспокойство относительно некоторых членов лейбористского кабинета и проводимой им политики. И они показали, что способны в этом и в других случаях (хотя и не столь явных) превышать свои плохо очерченные полномочия".

Мы можем пойти еще дальше. СИС обеспокоило то, что лейбористы рассматривали вопрос о ее ликвидации и об открытии ее досье. Это событие, в случае принятия соответствующего решения, должно было состояться в 1925 году. Таким образом, у СИС были веские основания подорвать шансы лейбористов на выборах, чтобы сделать этот их шаг невозможным(13).

В таком аспекте СИС могла только благословлять исчезновение Рейли менее чем год спустя после этих событий. Да, она потеряла агента, но такого, чья ценность все уменьшалась, поскольку становилось очевидным, что большевики удержатся у власти и эмигрантские организации неспособны с этим что-либо сделать. Положительной же стороной являлось то, что с исчезновением Рейли исчезал и единственный человек, связывавший СИС с теми, кто сфабриковал письмо Зиновьева, и риск позднейшего разоблачения, в случае если Рейли разочаруется или сломается и решит рассказать свою историю (а он уже начал писать мемуары), сводился на нет.

[68]

Джордж Хилл как авантюрист и мастер интриги был классом ниже Рейли, но, не раз помогая Рейли при выполнении заданий, он многое перенял у своего наставника. Хилл был советником Троцкого в создании новых военно-воздушных сил. Он свободно общался со всеми большевистскими вождями и в первые дни после революции, засучив рукава, делал все, что мог, чтобы преодолеть возникший хаос. Его заданием было во что бы то ни стало заставить Россию продолжать воевать. Если для этого нужно сотрудничать с большевиками, Хилл был готов. Но он никогда не забывал, что в первую очередь является офицером британской разведки. Поэтому, помогая большевикам создавать первые армейские разведывательные системы, вербуя агентов во всех восточных землях, оккупированных немцами, Хилл не забывал проследить, чтобы в Лондоне получали копии всех его донесений. А когда он взялся помогать большевикам создавать службу контрразведки для борьбы с немецкими шпионами в России, расшифровывать немецкие сообщения и вскрывать входящую и исходящую корреспонденцию германской миссии (открытой в России для проведения мирных переговоров), Хилл снова позаботился о том, чтобы в Лондоне знали все то, что становилось известно большевикам.

Параллельно с этим Хилл создал свою агентурную сеть, работавшую в основном против Германии. Но он не делился полученной информацией с большевиками, в то время как они, не ведая, кем он был на самом деле, ею с ним делились. Фактически часть его сети состояла из курьеров, доставлявших информацию в Лондон, поскольку Хилл не хотел рисковать, используя телеграфную связь большевиков. Хилл был также готов обеспечивать оружием, деньгами и фальшивыми документами любую русскую партизанскую группу, действующую в тылу немцев, что означало встречи и контакты с самыми различными группировками, разбросанными по России на заре революции.

У Сомерсета Моэма уже был опыт работы в качестве офицера британской военной разведки в Италии, Швейцарии и Соединенных Штатах, когда в середине 1917 года он получил задание от сэра Уильяма Уайзмена, британского офицера разведки в Америке, отправиться в Россию. Уайзмен хотел, чтобы Моэм отсылал свои сообщения и СИС и Государственному департаменту. Моэм казался идеальной кандидатурой, поскольку владел русским языком, имел опыт разведывательной работы и был признанным писателем - великолепная "крыша" для

[69]

шпиона, поскольку он мог получить массу сведении под предлогом сбора материала для новой книги.

Моэм доплыл до Японии, оттуда - до Владивостока и по Транссибирской магистрали прибыл в Петроград. Там он остановился в гостинице "Европа" и приступил к выполнению задания. Благодаря тому что он был известным писателем, Моэм получил доступ в русские литературные круги. Он встречался с лидером либералов Александром Керенским, некоторыми известными большевиками и отсылал объемные доклады Уайзмену, передававшему их в Государственный департамент.

Большевики начали испытывать подозрения относительно Моэма вскоре после его приезда в Россию, однако они не предпринимали попыток помешать ему, возможно, потому, что в своих докладах он подчеркивал их возрастающую мощь. Оценки Моэма в целом были более верными, чем большинство других. Например, он заранее сообщил об ослаблении власти Керенского, но, возможно, потому что он сам был писателем, Моэм сильно преувеличивал значение пропаганды. Один из советов, данных им Государственному департаменту по поводу того, как сдержать большевиков и заставить русских продолжать войну, был таким: американцы должны сделать киножурналы, показывающие "жизнь рабочего класса в Америке, виды Вашингтона и Нью-Йорка, а также продемонстрировать, что из себя представляет германский милитаризм".

Октябрьская революция положила конец разведывательной деятельности Моэма. Он чувствовал, что теперь он человек меченый. К тому же он был болен туберкулезом и находился в состоянии депрессии и шока, вызванного внезапным изменением положения вещей. Моэм покинул Россию и вернулся в Англию(14).

Наиболее удачливым из всех английских агентов был, по всей вероятности. Пол Дьюкс. Перед войной он отправился из Англии в Россию, в Санкт-Петербург, для того, чтобы заниматься музыкой, и сразу "почувствовал себя как дома". Когда в 1915 году была создана англо-российская комиссия по обеспечению русской армии британским оружием, Дьюксу вначале было поручено составить на английском языке краткий обзор российской прессы. В 1917 году Дьюкс вернулся в Лондон в качестве представителя комиссии при Министерстве иностранных дел. После большевистской революции его вновь направили в Россию для выяснения, какая помощь потребуется для борьбы с хаосом, наступившим после развала русской армии. Это было в некотором роде прикрытие, поскольку на самом деле Дьюксу было приказано докладывать обо всем, что он

[70]

видел и слышал. Спустя шесть месяцев, когда Дьюкс продемонстрировал свою способность работать самостоятельно, он был вновь отозван в Лондон, где ему предложили сотрудничать с СИС. После предварительной беседы с заместителем Камминга, во время которой Дьюкса ознакомили с некоторыми таинственными особенностями мира секретных служб(15), Камминг лично проинструктировал его о дальнейшей работе. В СИС считали, что Россия вскоре закроет свои границы для въезда иностранцев, поэтому необходимо иметь там человека, который бы информировал Лондон о развитии событий в этой стране. Камминг предоставил Дьюксу полную свободу действий. Он сам мог решать, как проникнуть на территорию России, куда ехать и каким образом передавать свои сообщения. Однако Камминг ясно дал понять, что в случае провала Дьюкса СИС будет отрицать всяческое знакомство с ним и не предпримет ничего, чтобы помочь ему выпутаться.

В ноябре 1918 года Дьюкс пересек финско-русскую границу с документами на имя сотрудника ЧК (предшественницы КГБ) Иосифа Ильича Афиренко, украинца, и приехал в Петроград.

На первый взгляд кажется совершеннейшей глупостью со стороны Дьюкса выдавать себя за сотрудника ЧК, но он руководствовался старой русской пословицей: "С волками жить - по-волчьи выть". Выполняя задание СИС в России, Дьюкс пошел еще дальше в своем нахальстве - у него было около двадцати различных документов на разные имена, включая удостоверения бойца Красной Армии. Под одним из имен он не только вступил в коммунистическую партию, но присутствовал в качестве делегата на пленарных заседаниях Петроградского Совета. Большую часть своего времени и большую часть средств СИС Дьюкс тратил, пытаясь освободить из тюрем различных антикоммунистических лидеров. Для того чтобы избежать ареста в том случае, если он будет предан, Дьюкс взял за правило каждую ночь проводить по разным адресам под различными именами.

Сведения он черпал из сплетен, уличных разговоров, случайных ресторанных бесед, а иногда получал информацию и от какого-нибудь антикоммунистически настроенного гражданина, предоставлявшего ее за плату или по убеждению. Один бывший армейский генерал представил ему доклад о мерах, которые собирался предпринять Троцкий против адмирала Колчака: бывший журналист сообщил Дьюксу о серьезных беспорядках в Кронштадте среди моряков Балтийского флота: домовладелица рассказывала о ценах на продукты питания и т. д.

Дьюкс без зазрения совести использовал любые возможные источники информации. Однажды на Невском проспекте он

[71]

увидел девочку, плачущую на ступеньках магазина. Она сказала Дьюксу, что давно ничего не ела. Ребенок был тяжело болен, и, хотя Дьюкс накормил девочку и делал для нее все, что мог, она через несколько дней умерла. Дьюкс помог организовать похороны, за что родители девочки были ему очень благодарны. За время общения с ними Дьюкс выяснил, что отец ребенка работал мастером на Путиловском заводе и был членом партии эсеров. Дьюкс выкачал из него массу сведений об условиях труда, настроениях среди рабочих и дальнейших планах партии. Во время одной из своих вылазок в Финляндию Дьюкс отморозил ноги и в течение некоторого времени передвигался с палочкой. Местным членам партии, заинтересовавшимся причиной его хромоты, он рассказал историю о революционной работе в Англии, пребывании в капиталистической тюрьме и депортации в Россию после революции. Они прониклись сочувствием к нему и предоставили ряд привилегий.

Вообще-то жизнь Дьюкса была нелегкой. Он редко ел досыта, спал где придется, жил в ужасных санитарных условиях. В зимние месяцы он замерзал, летом, когда стало рискованно появляться по одному из адресов, вынужден был ночевать в поле или в разрушенном склепе, который он обнаружил на одном заброшенном кладбище. В ЧК знали, что Дьюкс находится в России, и искали его, поэтому ему приходилось очень часто менять облик, документы, имена, друзей и привычки. Он никогда не знал точно, кому можно доверять. Один из тех, с кем Дьюкс установил контакт вскоре после своего приезда в Петроград, человек, которому он передал несколько тысяч рублей, чтобы вытащить из тюрьмы одного из видных контрреволюционеров, оказался агентом ЧК, который должен был выявить связи Дьюкса и выкачать из него как можно больше средств, перед тем как арестовать.

Когда у Дьюкса скапливалось много информации или полученные сведения были настолько важны, что требовалось немедленно переправить их в Лондон, он записывал свои соображения на маленьком клочке ткани и начинал искать курьера. Как правило, его курьерами становились белогвардейцы, бывшие офицеры царской армии, пытающиеся выбраться из России через финскую границу. Они соглашались в обмен на некоторую сумму спрятать это послание в сапоге. Но когда Дьюкс не мог найти курьера, он отправлялся в опасное путешествие сам. Лондон пытался наладить связь, используя торпедные катера, которые проскакивали через Финский залив мимо Кронштадта для встречи с Дьюксом, выходившим на лодке в море. Но этот способ годился, только пока в заливе не было льда и пока

[72]

прожектора и пушки Кронштадта не наловчились находить катера.

Какова же была награда за все претерпеваемые Дьюксом страдания и неудобства? СИС пересылала ему кучу наличных денег (хотя однажды они оказались фальшивыми), но для Дьюкса сама работа и благодарность руководства являлись достаточной наградой. "В целом я был доволен и имел на то основания: мне была предоставлена замечательная возможность рассмотреть самый грандиозный в истории социальный эксперимент под уникальным углом зрения. К тому же моя работа, как меня уверяли, высоко ценилась"(16).

И это, несомненно, было правдой. Ценность сообщений Дьюкса заключалась в том, что в отличие от сообщений Рейли они были свободны от фанатичного антикоммунизма. В толковых, точных, кратких докладах Дьюкса имелись ссылки на источник информации. Его донесение от 30 апреля 1919 года является типичным. Начинается оно с описания мартовских фабричных забастовок и участия в них эсеровских агитаторов. Затем идет отчет о волнениях на Балтийском флоте и мобилизации коммунистов на борьбу с Колчаком. В экономическом разделе приведены рыночные цены на продукты на Пасху, уровень зарплаты, указывается на недостаток наличных денег у населения, сообщается о движении составов с продовольствием. В донесении также имеется раздел, посвященный численности населения Петрограда, уровню заболеваемости, смертности, санитарному состоянию города. В конце Дьюкс описывает настроение людей, прогуливающихся по Невскому проспекту солнечным пасхальным утром.

В СИС очень бы хотели, чтобы Дьюкс продержался в Петрограде как можно дольше, но в сентябре 1919 года, после целого года крысиных гонок, Дьюкс почувствовал, что пора уходить. ЧК подбиралась все ближе, а последняя "крыша" Дьюкса - шофер в Красной Армии - не могла служить долго, поскольку командир предупредил его о скорой отправке на латышский фронт. И Дьюкс в компании трех белогвардейцев предпринял последний опасный переход через линию фронта, добрался до Риги, а оттуда до Лондона. Там он был тепло встречен Каммингом. У него также состоялась долгая беседа с Уинстоном Черчиллем, который стал одним из его самых могущественных поклонников. Черчилль пытался уговорить премьер-министра встретиться с Дьюксом ("он Вас очень заинтересует", - писал Черчилль Ллойд Джорджу), но тот не счел возможным пойти на столь близкий контакт с сотрудником СИС. Если Дьюкс и был огорчен этим фактом, то Камминг сумел быстро поднять ему настроение, организовав аудиенцию

[73]

у Его Величества Георга V. Во время встречи король сказал Дьюксу, что считает шпионов самыми лучшими солдатами, враги ненавидят их больше всех, потому что больше всего боятся.

Большевики, несомненно, согласились бы со второй частью этого высказывания. Окруженные со всех сторон: англичанами в Архангельске, белыми армиями в Сибири, в Польше, на Украине и в Эстонии, имея в тылу Дьюкса, Рейли, Хилла и еще нескольких менее значительных британских агентов, действовавших в атмосфере хаоса и неразберихи, царивших в стране в первое время после революции, большевики были склонны видеть врагов всюду. Перед тем как рассмотреть более пристально их реакцию и важность ее влияния на дальнейшее развитие мира разведывательных служб, нам необходимо коротко упомянуть еще об одном британском агенте, которого большевики обвиняли в том, что он чуть не задушил революцию, - о Роберте Брюсе Локкарте.

Локкарт, шотландец по происхождению, впервые приехал в Москву в 1911 году в качестве вице-консула. Здесь он играл в футбол, выучил русский и, несмотря на молодость (американцы называли его мальчик-посол), во время войны был назначен генеральным консулом. После революции, когда Англия прервала дипломатические отношения с Россией, Локкарт вернулся в Москву в качестве британского агента - компромиссный вариант при отсутствии официальных отношений, устраивающий обе стороны. Такое двусмысленное положение вполне устраивало Локкарта, поскольку, вне всякого сомнения, он работал и на СИС.

Локкарт был знаком с Троцким, жал руку Сталину и сначала вполне сочувственно относился к большевикам и их целям. "Я не мог инстинктивно не понимать, что за их мирной программой и фанатичной экономической программой стояли идеалистические идеи коммунизма, поднимавшие их значительно выше обычного движения люмпенов, ведомого германскими агентами, - писал Локкарт. В течение многих месяцев я жил бок о бок с людьми, работавшими по восемнадцать часов в сутки, движимыми тем же духом самопожертвования и отказа от земных радостей, которым были движимы пуритане и первые иезуиты"(17). Но как преданный сын своей страны, Локкарт отодвинул личные чувства на задний план и постарался дать своему правительству наиболее правильные советы относительно проводимой им политики. Так, например, когда встал вопрос о возможной интервенции в Россию, Локкарт выступил против, но при этом заявил, что, если все же Британия

[74]

решится на военное вмешательство, ей придется задействовать крупные силы.

К его словам, однако, не прислушались. "Интервенция была ошибкой, - писал Локкарт. - То. что интервенция была начата при столь безнадежно неравном соотношении сил, является примером бесхребетности, использования полумер, а это при данных обстоятельствах становилось преступлением". Частично вину за это Локкарт возлагал на работавших в России сотрудников СИС, о которых он был весьма низкого мнения. "Покупка информации толкает на ее придумывание. Но даже выдуманные сведения менее опасны, чем честные доклады людей несомненно храбрых и одаренных лингвистическими способностями, но не умеющих формировать надежное политическое суждение". Основной претензией Локкарта к офицерам СИС, и особенно к Сиднею Рейли, было то, что они смогли убедить Лондон, будто все, что необходимо для уничтожения большевиков, - это деньги и горстка британских солдат, и, если все это будет предоставлено, граждане России поднимутся против своих правителей и контрреволюция победит за одну ночь. В своих докладах Локкарт пытался объяснить, что такой оптимизм ничем не оправдан, но в результате только нажил себе врагов в руководстве Министерства иностранных дел, и миссис Локкарт пришлось предупредить своего мужа из Лондона, что его карьера находится под угрозой.

Локкарт, несомненно, тоже погрузился в мир заговоров и контрзаговоров, характерных для того периода истории. Сорок лет спустя он писал: "Россия оказала огромное влияние на мою жизнь. Даже сейчас она преследует меня, как неверная любовница, от которой я не могу избавиться".

Этого нельзя забывать при оценке роли Локкарта в "латышском заговоре" или, как его называют русские, "заговоре Локкарта". Двое латышей, Берзинь и Шмидхен, офицеры латышского полка, который, как мы уже упоминали, охранял советских лидеров, явились к Локкарту. Позже Локкарт утверждал, что они хотели лишь получить разрешение отправить курьера к генералу Пулу, командующему британскими интервенционными силами в Архангельске, чтобы договориться о сдаче в плен, и Локкарт согласился свести их с Рейли, который мог помочь это организовать. Двумя днями позже, согласно Локкарту, Рейли сказал ему, что хочет попробовать совершить нечто более значительное: при помощи латышей начать контрреволюцию. Локкарт пишет, что посоветовал Рейли "не затевать столь опасного и сомнительного дела", после чего тот ушел в подполье, и Локкарт его больше никогда не видел.

[75]

По версии Рейли, он давно уже разрабатывал план контрреволюционного переворота, и в Москве 60 тыс. белогвардейских офицеров только ждали сигнала. Когда Локкарт познакомил его с двумя латышами, Рейли сообразил, что наконец-то ему представилась возможность, которую он так долго ждал. Латыши были наемниками; он предложит им больше денег, чем большевики, и последний оплот режима падет. Вскоре Рейли получил несколько сотен тысяч рублей и начал регулярно выплачивать деньги латышам, дорабатывая свой план переворота. Для успешного его выполнения было необходимо, чтобы Ленин и Троцкий одновременно оказались в Москве, тогда Рейли бы дал сигнал и латышская гвардия захватила обоих большевистских вождей и провела бы их по улицам города, "чтобы все могли убедиться, что тираны арестованы". Одновременно 60 тыс. офицеров встали бы под знамена Юденича и временное правительство, в которое должны были войти генерал Юденич и двое друзей Рейли, взяло бы власть в свои руки. Такое же восстание должно было произойти в Петрограде, сигналом к нему должен был послужить арест руководителя Петроградской ЧК Урицкого.

Рейли заявлял, будто бы Локкарт ничего не знал об этом плане. Но представляется слишком маловероятным, что Рейли мог затеять заговор такого масштаба, не получив на это официальное "добро" если не прямо из Лондона, то, по крайней мере, от британского представителя в России. Много лет спустя Локкарт признал, что ему было известно о планах Рейли значительно больше, чем он говорил ранее.

Что касается самого заговора, то здесь все с самого начала пошло наперекосяк. Петроградские заговорщики не стали дожидаться своих московских коллег, и 30 августа 1918 года Урицкий был застрелен в своем кабинете. В тот же вечер молодая эсерка Дора Каплан дважды в упор стреляла в Ленина, выходящего с митинга на одном из заводов в Москве. Одна из пуль пробила легкое, вторая засела в шее, возле главной артерии, и, хотя Ленин и не был убит на месте, вначале шансы на то, что он выживет, были ничтожны. (Он поправился, но его здоровье было подорвано, и он умер в 1924 году.) Большевики отреагировали мгновенно. Сотрудники ЧК вломились в британское посольство в Петрограде. Капитан Кроми, морской атташе, оказал сопротивление, застрелив чекиста, и сам был убит. Все сотрудники посольства были арестованы, восстание латышей сорвалось, 60 тыс. офицеров не двинулись с места, и Рейли, спасая свою жизнь, бежал из России.

Почти пятьдесят лет спустя русские заявили, что им было известно практически все. В 1966 году в советской печати было

[76]

опубликовано интервью с одним из латышей, принимавших участие в этом деле, Шмидхеном (подлинное имя - Ян Буйкис. - Ред.), который сообщил, что в то время он работал в ЧК и получил задание внедряться в контрреволюционные группировки(18). Шмидхен сказал, что он и Берзинь встретились с Кроми в ночном клубе, где тот познакомил их с Рейли, который в свою очередь отправил Берзиня и Шмидхена в Москву к Локкарту - маленькое, но существенное отличие от версий Рейли и Локкарта. Если версия Шмидхена правдива, то получает объяснение быстрый арест Локкарта (которого затем обменяли на советского представителя в Лондоне Максима Литвинова) и попытка арестовать Кроми[*Шмидхен был награжден квартирой в Москве, где и проживал в 1966 году].

Однако совершенно очевидно, что Шмидхен не все знал о заговоре, иначе почему не был предупрежден шеф петроградской ЧК и Ленин стал легкой мишенью для Доры Каплан? Ответ, возможно, заключается в том, что возникла путаница, связанная еще с одним заговором, организованным в то же время. Это была разработка ЧК по использованию Локкарта для того, чтобы завлечь британский корпус в Архангельске в ловушку под видом сдачи в плен латышских войск(19). Эта операция тоже сорвалась из-за того, что слишком быстро стали развиваться события, описанные ранее.

Месть большевиков за заговор Локкарта была ужасной. Правительство установило порядок, направленный на подавление всякой контрреволюционной деятельности, - "красный террор", а ЧК получила разрешение арестовывать и расстреливать на месте подозрительных лиц. Локкарт сам видел, как трех бывших царских министров вытащили из камеры и расстреляли не за то, что те сказали или сделали, просто они были классовыми врагами и их смерть должна была послужить и наказанием, и предупреждением. Никто не знает, сколько человек было убито. Локкарт считает, что несколько сотен, другие - несколько тысяч. Офицеры британской разведки избежали этой участи, но некоторые - лишь временно.

Как мы видим, длинная рука ЧК в конце концов достала Рейли. Локкарта мучило чувство вины. Довольно долго он размышлял о возможности остаться в России. Следователь ЧК в беседе с ним подчеркнул, что Локкарт был счастлив в этой стране, у него была русская любовница, на родине его карьера в результате происшедших событий была сломана, а если он останется в России, для него найдется интересная работа. "Я отнесся к этому предложению гораздо более серьезно, чем

[77]

может предположить английский читатель", - писал Локкарт. Он припомнил, что трое французов приняли подобные предложения. "Они не были предателями в полном смысле этого слова. Как многие из нас, они находились под влиянием того катаклизма, который, как они понимали, до основания потрясет весь мир". Но Локкарт решил, что не может предать забвению свои обязательства. Он вернулся в Лондон и работал в Форин офис до 1928 года, после чего перешел на журналистскую работу к лорду Бивербруку. Во время второй мировой войны Локкарт был директором Комитета по вопросам политической войны. Им написаны биографии многих знаменитых людей, многочисленные мемуары. Умер Локкарт в 1970 году. Дневники, опубликованные после его смерти, показали, что большую часть времени он боролся с алкоголизмом(20).

Хилл был брошен СИС на произвол судьбы и в 20-е и 30-е годы пробавлялся случайными заработками. Он работал в компании "Ройял Датч-Шелл", около года был генеральным менеджером у продюсера С. Б. Кохрейна. Но в течение длительного времени Хилл был полным неврастеником. "Я редко спал более трех часов в сутки, - писал он. - О, эти муки бессонницы! Именно в это время в голове бродят все страхи и заботы... Где взять смелость пережить все снова на следующий день... Я продираюсь по жизни, недоумевающий и растерянный... Ни один сторонний наблюдатель не поверил бы в это, ведь считается, что, если человек вернулся с войны живым и здоровым, значит, все хорошо"(21).

Хилл пережил это и вновь работал в России во время второй мировой войны.

Дьюкс в 1920 году был возведен в рыцарское достоинство за свою работу. Он трудился в СИС вплоть до выхода на пенсию и получил разрешение опубликовать сильно подчищенную версию своих похождений. Дьюкс часто читал лекции о России и публиковал в газетах и журналах статьи по различным международным вопросам. Умер он в 1967 году.

Так к чему же привели огромные усилия СИС в большевистской России? Положительной стороной было то, что на основании приобретенного русского опыта в СИС ввели градацию разведданных по степени их достоверности. Причем пришли к этому по весьма унизительной причине.

ГШКШ перехватывала и расшифровывала передаваемые по радио сообщения, которыми обменивались советское правительство и его представители в Лондоне. Но в 1920 году русские поменяли коды. СИС вступила в контакт с агентом БП11

[78]

в Ревеле (Таллинн), который сообщил, что имеет доступ в департамент Литвинова и может предоставить Лонону краткое изложение двухсот телеграмм Литвинова и Москвы. Наибольший интерес в них представляла информация о финансировании большевиками восстания Шин фейн в Ирландии.

СИС раздобыла также целую серию документов, якобы полученных из представительства России в Берлине. Они касались подрывной работы большевиков на границе с Индией. Лорд Керзон очень рассердился на то, что он принял за свидетельство двойной игры Советов, и послал в Москву резкую ноту. Но его возмущение вскоре обернулось позором.

Сведения, полученные от БП11, были дезавуированы главным образом сэром Бэзилом Томсоном из Скотленд-Ярда, который не подтвердил данных о том, что в Ирландию поступали деньги от большевиков, более того, он подчеркнул, что, согласно имеющимся сведениям, партия Шин фейн испытывает серьезные финансовые затруднения. Когда из СИС потребовали, чтобы БП11 представил оригиналы телеграмм для сравнения с полученными от него резюме, тот начал юлить и таким образом дискредитировал себя. В ответной ноте Советов прямо говорилось, что берлинские документы являются подделкой, а содержащаяся в них информация почерпнута из "Остинформацион", бюллетеня, издаваемого в Германии анонимной группой и распространяемого среди контрреволюционных организаций. Когда была проведена проверка, то выяснилось, что, действительно, "подавляющее большинство полученных нами сведений исходило или, по крайней мере, подозрительно совпадало со сведениями из сомнительных источников (немецкая газета)".

Лорд Керзон взорвался: "Я поражен... Я очень встревожен ситуацией"(22). В ответе, посланном им в Москву, лесть, оговорки и экивоки не могли скрыть его глубокого смущения. СИС было приказано немедленно пересмотреть свои порядки. В результате все сообщения отныне подвергались тщательному анализу с точки зрения "достоверности и значимости" и делились соответственно на три категории: A1, A2 и Б. Сообщения, классифицированные как A1. должны были быть не только "очень важными", но и базироваться на оригинальных документах, имеющихся в распоряжении СИС, или таких, к которым агент имел доступ. Как A1 могли также классифицироваться сообщения, исходящие от очень надежного агента. Под категорию A2 подпадали сообщения, которые не могли быть классифицированы как A1, но тем не менее являлись важными по содержанию и в достоверности которых не приходилось сомневаться. К категории Б относились менее важные

[79]

донесения, интересное содержание и достоверность которых все же оправдывали их написание.

С учетом негативной стороны деятельности разведки следовало сделать более далеко идущие выводы. Введенная в заблуждение агентами типа Рейли о возможности контрреволюционного переворота в России прямо завтра[*В августе 1921 года Рейли еще писал в своих донесениях СИС, что в сентябре произойдет всеобщее восстание против большевиков(23)], СИС информировала правительство, что установление любых взаимоотношений с большевиками является пустой тратой времени, потому что они скоро будут свергнуты. Более того, СИС сама заразилась боязнью подрывной деятельности большевиков и передала заразу некоторым политическим деятелям в правительстве.

Так называемые доказательства подрывной деятельности красных в Англии того времени кажутся до смешного сомнительными. Например, якобы совершенная продажа царских бриллиантов для финансирования газеты лейбористов "Дейли геральд". Хотя по нашим современным стандартам газета кажется вполне респектабельной, д-р Эндрю пишет, что, по мнению глав спецслужб, начальников штабов и большинства членов Кабинета министров, "люди, субсидирующие "Дейли геральд", не остановятся ни перед чем". Руководители СИС даже создали клуб, известный как "ликвидационный клуб Боло"(24). Те, кто пытался противостоять всеобщей паранойе, сами вскоре попадали под подозрение. Например, Ллойд Джордж, который старался сохранить ясную голову в окружающей его атмосфере антикоммунизма, был, по мнению сэра Генри Вильсона, начальника британского Генерального штаба, "предателем".

Были и другие последствия вмешательства СИС в России, возможно, не столь очевидные, но - правда, это может быть спорным - значительно более важные. Например, спорным является то, что деятельность СИС способствовала установлению "красного террора", сорвала возможную разрядку напряженности в англо-российских отношениях и помогла созданию и определению дальнейшей направленности деятельности КГБ. "Красный террор" мог быть установлен в любом случае. Но Локкарт указывает, что на заре революции большевики проявляли удивительную терпимость и делали все возможное, чтобы держать в узде горячие головы. Неудавшиеся заговоры Рейли и покушение на Ленина дали экстремистам в партии большевиков необходимое оправдание для развязывания террора. Локкарт писал: "Ситуация казалась безнадежной, пока Ленин не смог вмешаться. Говорят, его первыми словами, когда он пришел в себя, были: "Остановить террор"(25).

[80]

Дело с письмом Зиновьева, в котором был снова замешан Рейли, усложнило ситуацию и определило окончательный поворот в представлении России о Западе и Запада о России. До этого момента Британия постепенно подходила к дипломатическому сближению с Россией, после того как большевики перешли от идеи мировой революции к идее построения социализма в отдельно взятой стране. Письмо Зиновьева укрепило позиции твердолобых антикоммунистов в английском правительстве, и весь процесс пошел вспять, вынуждая Россию занять более изоляционистскую позицию и стать более подозрительной в отношении намерений западных держав. Эта позиция практически не изменялась вплоть до второй мировой войны.

ВЧК или ЧК, предшественница КГБ, была создана Совнаркомом 20 декабря 1917 года. Название происходит от русской аббревиатуры, которая расшифровывается как Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Первым председателем ЧК был поляк Феликс Дзержинский, а первая ее штаб-квартира находилась в Петрограде. Позже Дзержинский переехал в здание, принадлежавшее ранее страховому обществу "Россия", на Лубянке, в Москве, где эта организация располагается по сию пору. (В 1980 году она расширилась и заняла еще ряд зданий.) Вначале предполагалось, что ЧК будет лишь следственным органом, а обвинения и приговоры должны были выноситься народными судами, но с установлением "красного террора" все пошло по-другому.

В ЧК начали задумываться, смогут ли они справиться с классовым врагом, скрывающимся под разными личинами. Много сотрудников ЧК было набрано из бывших работников царской тайной полиции - охранки - просто из-за нехватки агентурных кадров. Методом охранки в борьбе с подрывными элементами было внедрение своих агентов в любую подозрительную организацию. Эта тактика была перенята и ЧК.

То, что Рейли смог так далеко продвинуться в осуществлении своих планов, вызвало сильнейшую тревогу у чекистов. Оценивая деятельность Рейли и в меньшей степени деятельность Дьюкса в России, руководитель ЧК Дзержинский и его соратники были больше всего поражены тем фактом, что эти шпионы не только легко затерялись среди местного населения, но оба неоднократно маскировались под сотрудников ЧК. Казалось, что иностранцы проникли в сердце организации, которой надлежало быть хранительницей чистоты коммунизма. Как же должны были отреагировать чекисты? Что они могли сделать, чтобы не только выяснить, что задумали западные страны

[81]

против России, но и вычислить и нейтрализовать западных агентов до того, как они смогут нанести вред Советскому Союзу?

Ответ ясен - проникнуть в западные разведслужбы, так же как западные шпионы проникли в спецслужбы большевиков. Но у русских возникли серьезные проблемы. Рейли успешно действовал в России, потому что сам был русским по происхождению. Дьюкс и Хилл гак много времени провели в России и настолько хорошо говорили по-русски, что могли спокойно сойти за русских, а легкий акцент мог пройти незамеченным в стране, где так много разных национальностей и языков. Но для русского разведчика Великобритания - это твердый орешек. Даже если в ЧК и нашелся бы сотрудник, говорящий по-английски достаточно хорошо, чтобы сойти за англичанина (что весьма сомнительно), этот агент никогда не смог бы освоить британскую манеру поведения или получить необходимое воспитание и подготовку. Приложив определенные усилия, со временем он, возможно, сумел бы обмануть английских обывателей, но ЧК метила выше: ей нужен был русский, который смог бы выдавать себя за такого "высокородного англичанина", чтобы его завербовали в СИС.

Дзержинский быстро понял, что такого русского не существует, однако мог быть использован альтернативный вариант. Рейли был русским по происхождению, но, что касается идеологии, он стоял на британских позициях и работал на СИС. Возможно ли было найти англичанина, который идеологически был бы близок к коммунистам и согласился бы работать на ЧК? Идея представляется вполне осуществимой. Ведь трое французов связали свою судьбу с русской революцией, и даже Локкарт подумывал над тем, не остаться ли ему в России. (Здесь как раз стоит задуматься, что это за "интересную работу" имел в виду следователь, в случае если бы Локкарт принял его предложение?) Очевидно, именно в это время и зародились долгосрочные планы советского проникновения в западные спецслужбы.

Такой план мог быть рассчитан только на длительное время, поскольку очень трудно найти подходящего человека. Революционная драма произвела на Локкарта огромное впечатление. Он понял, что это "катаклизм, который до основания потрясет весь мир". Но Локкарт, на личном опыте познавший, что такое революция, является исключением. В 1918 году ЧК вряд ли могла найти идеологических сторонников в Великобритании или США, поскольку мало кто понимал, что это была за революция и чего, собственно говоря, хотели большевики. Но через пять или десять лет, возможно, на Западе появился бы

[82]

молодой человек, который по причинам социальной несправедливости, или под влиянием марксизма, или под воздействием того и другого был бы готов сделать решительный шаг, связать свою жизнь с советской разведкой и начать работать против своей родной страны. С характерным для советского разведывательного аппарата терпением ЧК ждала и верила, что такие люди найдутся, и оказалась права. В Британии мы знаем только одного - Кима Филби[*Были также Гай Берджесс, Дональд Маклин и Энтони Блант. Но Берджесс не получал задания проникнуть в СИС, Блант недолго сотрудничал с МИ-5, а Маклин никогда не работал ни в одной из спецслужб. Филби - единственный известный офицер КГБ, получивший задание внедриться в СИС].

В разговоре со своими детьми в Москве, где он жил с 1963 года, Филби сказал: "Я был завербован в 1933 году и получил задание проникнуть в британскую разведку. Мне было сказано. что срок для выполнения задания не ограничен". Интересно также отметить, что, когда в начале своей карьеры в КГБ Филби проявил признаки самодовольства, ему быстро напомнили о его жизненной миссии. "В резких выражениях мне было сказано моими русскими друзьями, что моей главной целью является британская секретная служба"(26).

На первый взгляд в этом сценарии есть слабые места. Например, почему ЧК сконцентрировала свои усилия на проникновении именно в СИС? Почему не в американскую разведку заодно? Дело в том, что в 1918 году у американцев не было централизованной разведслужбы, а те американцы, которые работали в России во время революции и в первое время после нее, с большой натяжкой могут называться разведчиками и не произвели на чекистов большого впечатления. (Один из них, Эдгар Сиссон, эксперт по пропаганде Государственного департамента, стал жертвой британской провокации. Англичане приобрели документы, которые должны были подтвердить, будто немцы оказывают финансовую поддержку большевикам. Сообразив, что это подделка, они снова выкинули эти бумаги на рынок и не могли поверить своей удаче, когда Сиссон с жадностью ухватился за них.)

Конечно, существует вероятность, что ЧК включила в свой долгосрочный план проникновение и в американскую разведку. Наивно думать, будто Филби был единственным идеологическим союзником, завербованным советской разведкой на Западе. Мы узнали о Филби, потому что он был по чистой случайности полностью засвечен. Но было бы логично предположить, что чекисты включили Соединенные Штаты в свой план еще в 1918 году и искали там рекрутов, несмотря на то что в то время им не находилось применения.

[83]

Революция в России и реакция на нее западных держав дала мощный толчок дальнейшему развитию спецслужб. Началась гонка разведок, которая привела к созданию гигантских организаций, существующих в наши дни. Русские заменили Германию в роли основного противника Великобритании, и с 1917 по 1939 год большая часть ресурсов СИС была брошена на проникновение в СССР и защиту Британии от коммунизма. Даже во время второй мировой войны, когда Германия вновь превратилась в монстра, в СИС были офицеры, которые считали, что Великобритания сражается не с тем противником.

Что касается СССР, то в течение трех лет численность ЧК выросла с 15 тыс. до 250 тыс. человек. Одной из причин такого расширения была необходимость подавления инакомыслящих внутри страны. Другой причиной являлось то, что деятельность офицеров британской секретной службы во время революции вселила в чекистов особую боязнь заговоров, организованных СИС, - боязнь, которую КГБ не мог изжить.

[84]

Глава 4

ПРОФЕССИОНАЛЫ МИРНОГО ПЕРИОДА И ДЕШИФРОВАЛЬЩИКИ КОДОВ

Один предприимчивый предсказатель судьбы сумел убедить некоторых высокопоставленных лиц, что благодаря его магическому кристаллу... можно получить информацию о текущих событиях. В течение короткого времени он пользовался монопольным правом на всю разведывательную деятельность в Западной Европе, и ему даже покровительствовали руководители разведслужб. Было сказано, что при полном отсутствии информации любые сведения лучше, чем вообще отсутствие таковых, и магический кристалл стоило попробовать.

Джон Уайтуэлл. "Британский агент" (1966 г.)

В СИС считали, что СССР представляет реальную угрозу для Индии. В последние дни попыток Антанты сокрушить большевиков множество британских агентов под различными именами проникали в Советский Союз из Индии со специальными разведывательными миссиями. Все они были удручающе неэффективны. Увлеченные романтикой своего задания, агенты все время стремились превышать свои полномочия, вызывая, таким образом, обеспокоенность британских властей и давая большевикам готовые материалы для антизападной пропаганды[*Когда белогвардейцы расстреляли 26 бакинских комиссаров в 1918 году, большевики обвинили англичан в подготовке этой акции. Сталин писал в "Известиях" от 23 апреля 1919 года, что эта акция "кричит о безнаказанности и диком разгуле английских агентов, расправляющихся с бакинскими и закаспийскими "туземцами", как с чернокожими в Центральной Африке"]. Эти агенты докладывали, что большевики представляют серьезную угрозу для Индии и готовятся произвести там революцию, используя националистические и религиозные чувства населения.

Британия управляла Индией путем политического манипулирования. Несколько тысяч европейцев держали в руках сотню миллионов индийцев. Такого положения удавалось добиться только путем быстрой нейтрализации всех подрывных

[85]

элементов. Именно в этом состояла задача Индийского разведывательного бюро (ИРБ), которым сначала руководил сэр Сэсил Кэй, бывший армейский офицер Индийского корпуса, затем сэр Дэвид Петри из индийской полиции. ИРБ было весьма эффективной организацией. Сеть шпионов и информаторов охватывала всю Индию, перлюстрировалась почта сотен подозреваемых лиц, у ИРБ были огромные досье на каждого, кто привлекал его внимание, и в большинстве местных политических организаций имелась своя агентура.

Основными объектами внимания ИРБ являлись М. Н. Рой, индийский националист, прошедший обучение у большевиков в Ташкенте и живущий в изгнании то в Берлине, то в Москве, его жена американка Эвелин Трент, известная также как Хелен Эллен, и ее друзья члены организации "Друзья свободы Индии", а также американская журналистка Агнес Смедли, "умная и беспринципная революционерка", как сказано в досье ИРБ, с ней мы еще встретимся позже в Китае. Но досье имелись и на менее значительных персонажей, попавших в поле зрения ИРБ в то время, когда они приезжали в Индию из Англии и США и их деятельность подтверждала, что страх перед коммунизмом, охвативший британские спецслужбы в период между войнами, был не совсем беспочвенным.

Например, был некий Перси Глэдинг, известный также как Кохрейн, прибывший в Индию в 1925 году как член Объединенного союза инженеров, но являвшийся на самом деле эмиссаром коммунистической партии Великобритании. Его целью было продвижение идей коммунизма в Индии и, если возможно, "создание рабочей партии, с использованием в качестве лидеров известных индийских агитаторов". (Возможно, у него были и другие цели, потому что тринадцать лет спустя, в 1938 году, он был признан виновным в попытке выкрасть чертежи разработок новейших вооружений из Вулвичского арсенала и приговорен к шести годам тюрьмы.) Чарльз Эшли, известный также как Джон Эшворт, американец, отсидевший четыре года в Ливенуортской тюрьме в Канзасе по обвинению в шпионской деятельности, прибыл в Индию в 1922 году как "агент Коминтерна". Его паспорт оказался не совсем в порядке, поэтому индийские власти смогли его вскоре депортировать, но во время своего краткого пребывания в стране, согласно досье ИРБ, он успел организовать несколько встреч с подрывными элементами и передать им инструкции от М. Н. Роя.

В ИРБ считали, что в Индии существует две коммунистические сети - одна, связанная с М. Н. Роем и контролируемая через него из Европы, и вторая, руководимая неким "товарищем Гэмпером или Хэмпером", которому была передана круп

[86]

ная сумма - 150 тыс. фунтов стерлингов для "возобновления агитационной работы в Индии в соответствии с предыдущими инструкциями". Эту организацию вроде бы контролировали с Дальнего Востока, вероятнее всего из Шанхая. На северозападной границе также действовали русские агенты. "В октябре 1925 года получена информация, что в крупных городах на севере Афганистана под видом торговцев должны обосноваться советские агенты... Из Франции получены секретные данные, что некий Янкель Локк, он же Антон Коновалов, еврей, уроженец Двинска, квалифицированный горный инженер, владеющий английским и французским и знающий два индийских диалекта, был послан в Афганистан со специальным заданием. Утверждается также, что большевики используют в Кабуле смешанную группу агентов, включая Исмаила Эффенди из Капурталы. Этот человек дезертировал в Батуми во время войны и с этого времени, согласно имеющимся данным, является агентом русской разведки"(1).

Неизвестно, насколько была верна эта информация, но в глазах офицеров ИРБ опасность подрывной деятельности Советов существовала везде и всюду, и от ИРБ такое отношение передалось и их коллегам в Великобритании, поскольку СИС и МИ-5 не только регулярно получали отчеты от ИРБ, но и охотно брали на службу его бывших сотрудников, которые, выйдя в отставку, возвращались в Англию в сравнительно молодом возрасте и хотели бы продолжать работу по специальности. СИС настолько часто набирала оттуда людей, что внутри нее даже образовалась группа так называемых "индусов", а у МИ-5 был постоянно обновляемый список бывших офицеров ИРБ, ищущих работу. (Самым высокопоставленным сотрудником ИРБ, пришедшим на службу в МИ-5, своего рода триумфом "индусов", был сэр Дэвид Петри, возглавлявший ИРБ с 1924 по 1931 год, а во второй своей карьере на поприще разведки ставший в 1940 году руководителем МИ-5.)

Следствием такого засилия "индусов" в британских спецслужбах стали все более крепнущая уверенность в том, что красные находятся под каждой кроватью, и усиление режима секретности, которым отличалась СИС с момента ее создания. Сотрудники ИРБ принесли с собой привычку никогда не обсуждать некоторые вещи в присутствии аборигенов, но, хотя в Англии не было аборигенов, которые могли бы подслушивать (если предположить, что тех это вообще когда-либо интересовало), со старыми привычками расстаться было нелегко, и даже на родине "британские индусы" не доверяли тем людям, которых не знали лично.

[87]

У обеих британских разведслужб были свои доказательства того, что они считали советским влиянием. В мае 1927 года МИ-5 вышла на русскую агентурную сеть, возглавляемую Уилфридом Макартни, бывшим офицером британской армейской разведки, а затем служащим Ллойда. Ему подсунули устав Королевского воздушного флота, чтобы посмотреть, что тот будет с ним делать. Когда Макартни передал его сотруднику русского торгпредства, МИ-5 получила "добро" на обыск помещения, которое занимало торгпредство СССР вместе с АРКОС. Устав, однако, обнаружен не был. (Позже Макартни был осужден по другим делам и получил десять лет. Выйдя на свободу, он присоединился к интербригадам в Испании и был первым командиром английского батальона.)

В 1937 году во Франции перебежал на Запад офицер советской разведки Вальтер Кривицкий. Во время одного из первых своих выступлений он заявил, что его путь пересекался с неким советским шпионом, действовавшим в Форин офис, но смог о нем сказать только то, что тот "выходец из хорошей семьи". Хотя много позже пришли к выводу, что, скорее всего, речь шла о Дональде Маклине, этим человеком в Министерстве иностранных дел мог быть кто угодно. Открытие, что бывший офицер британской разведки работал в пользу России, и свидетельство перебежчика о наличии в Форин офис русского шпиона убедили британскую разведку в реальности угрозы, исходившей от СССР, и она отреагировала соответственно. Все ее ресурсы были мобилизованы на борьбу с коммунистической опасностью.

Ресурсы эти были по-прежнему невелики. В 1917 году юный капитан Комптон Маккензи располагал 12 тыс. фунтов в месяц только на ведение разведывательной деятельности в Афинах. Весь бюджет СИС в 1927-1928 годах исчислялся суммой в 180 тыс. фунтов стерлингов. Даже в 1936-1937 годах, когда в Европе было уже неспокойно, эта сумма увеличилась всего лишь до 350 тыс. и перешагнула за миллион только после начала войны(2). Новый руководитель СИС адмирал Хью Синклер (Камминг умер в 1923 г.) жаловался в 1935 году, что весь бюджет СИС равен сумме, в которую обходится содержание в течение года одного эсминца в своих водах. Одно время в связи с острой нехваткой помещений секретарше Синклера приходилось работать в беседке, и она постоянно жаловалась на холод. Однажды, после визита ревизоров, Синклеру было заявлено, что он превысил бюджет на 2 тыс. фунтов стерлингов. Синклер, невысокий, коренастый одноглазый человек с улыбкой доброго дядюшки, сказал: "Все потрачено на нужное дело", - и покрыл дефицит

[88]

из собственного кармана[*Эта традиция пополнения бюджета СИС ее руководителями из собственного кармана имела продолжение. Роберт Сесил, молодой офицер, служивший под началом генерала сэра Стюарта Мензиса, сменившего Синклера, попросил перевести его на службу в колонии, потому что он не может прожить на жалованье и превысил кредит в банке на 500 фунтов. Мензис в переводе отказал, но выписал от своего имени чек на "Драммондс-бэнк" на сумму 500 фунтов, подписанный большой зеленой буквой "С" (3).]. Недостаточное финансирование и сконцентрированность СИС на советской угрозе оказали влияние на эффективность СИС в целом и на ее кадровую политику.

Несмотря на то что СИС делала все возможное, чтобы следить за событиями в Германии - в основном в поисках нарушений Версальского договора, - она поздно отреагировала на взлет Гитлера и укрепление национал-социализма. В 30-е годы количество сотрудников, работающих в штате постоянно, не превышало 30 человек и никогда больше шести сотрудников одновременно не работали на одном континенте. Причем последние не очень-то напрягались, действуя под видом бизнесменов или сотрудников консульств. Они потихоньку вербовали агентов из местных жителей и платили им мелкие суммы за небольшую информацию, которую затем пересылали в Лондон с кратким комментарием о достоверности приведенных данных или вообще без оного. Политическая и военная информация зачастую шли вместе, хотя была попытка заставить сотрудника СИС самого составлять через определенные промежутки времени доклад о его собственной оценке политической ситуации на местах. Лесли Николсон, работавший в Праге, должен был раз в год садиться и выдавать доклад, озаглавленный "Коммунистическая сводка".

Иногда сотрудники тратили деньги только для того, чтобы показать несостоятельность оценочной системы, разработанной Лондоном. В начале 30-х годов только что завербованный журналист купил в Финляндии чертежи прототипа подводной лодки-малютки. Чертежи были изучены лично Синклером, специалистом-подводником, который решил, что они фальшивые, и отказался передать их в Адмиралтейство(4). Вероятно, Синклер заподозрил, что чертежи были подсунуты агенту СИС, - вещь вполне вероятная, потому что агенты, продававшие сведения сотрудникам британской разведки, могли спокойно продать ту же информацию немцам и русским.

Попытка использовать агентов для того, чтобы подсунуть дезинформацию противнику, могла привести к весьма серьезным и неприятным последствиям, что и произошло с Чарльзом Говардом ("Диком") Эллисом, австралийцем, выполнявшим

[89]

разведывательные задания в Средней Азии во время интервенции союзников и перешедшим потом на службу в СИС.

Переход Эллиса из армии в СИС считался для организации большой удачей, поскольку тот владел несколькими европейскими языками, свободно говорил по-русски, по-турецки, на урду и персидском. Работая в Берлине, Вене и Женеве, Эллис оказался втянутым в опасную двойную игру, к которой он был совершенно не подготовлен. Позже он утверждал - и руководство СИС признало его правоту, что его нужно было тщательнее обучать и больше помогать советами, чтобы помочь избежать западни, в которую он попал.

Эллис женился на русской из белоэмигрантской среды Лилии Зеленской и через эмигрантов познакомился с неким белогвардейским генералом Андреем Туркулом. Туркул рассказал Эллису, что имеет связь с немецкой разведкой и, возможно, смог бы получить от нее какие-нибудь сведения. Но ему нужно будет передать им что-либо взамен. Туркул предложил следующее: он скажет немцам, что знаком с одним офицером СИС, у которого есть что продать, и посмотрит на их реакцию. План понравился Эллису и с профессиональной, и с личной точек зрения. С профессиональной точки зрения он считал, что мог бы сделать вид, будто разочаровался в СИС и готов предать ее за определенную мзду. В этом амплуа любой контакт с немцами окупится сторицей. По тем вопросам, которые станут задавать немцы, можно будет определить, что их интересует, а что нет - все это принесло бы пользу Лондону. С точки зрения личной дело было в том, что жена Эллиса болела, жалованья не хватало и ему нужны были деньги. Поскольку Эллису все равно пришлось бы взять деньги от немцев, чтобы подтвердить серьезность своих намерений, то почему бы не оставить их себе - вещь вполне обычная. К сожалению, план Эллиса оказался несостоятельным по нескольким причинам. Похоже на то, что Эллис зашел дальше, чем хотел. Как он признался позже, Эллис дал немцам точную иерархическую структуру СИС, указав, кто какой пост в ней занимал, - сведения, высоко ценимые всеми разведслужбами, так как они помогают точно идентифицировать соперников, но которые на общем фоне сбора разведданных не так уж важны(5).

Но худшее было еще впереди. Туркул оказался советским разведчиком, внедрившимся в эмигрантские круги, чтобы информировать Москву о возможных заговорах против Советского Союза. В начале войны он исчез, с тем чтобы позже появиться снова под своими настоящими знаменами. Эллис затем занял второй по значению пост в организации "Британская координационная служба безопасности" (БКСБ) в Нью

[90]

Йорке, став инструктором вновь созданного УСС - предшественника ЦРУ, в 1946 году возглавил отделение СИС в Сингапуре, а после выхода в отставку принял участие в создании австралийской секретной разведывательной организации. Мы еще встретимся с ним позже, потому что связь с Туркулом сделала Эллиса одним из объектов "охоты за красным резидентом", которая развалила западные разведывательные организации в 70-80-х годах.

К 1929 году качество разведывательной информации, которую поставляла СИС, было настолько низким, что премьер-министр Рамсэй Макдональд решил улучшить дело. Он попросил майора Десмонда Мортона, третьего по значению человека в СИС, создать Центр промышленного шпионажа (ЦПШ), который работал бы совместно с СИС, но имел бы большую самостоятельность и о своей деятельности докладывал напрямую премьер-министру. Задачей Центра было следить за развитием промышленности потенциальных противников и их возможностями в этой области. Центр должен был пользоваться официальными источниками - данные о товарообороте, статистика импорта и экспорта, сведения, имеющиеся у компаний, -и источниками СИС. Идея была неплохой. Например, если удавалось установить, что какая-то страна импортирует в девять раз больше марганца, чем требуется для ее сталелитейной промышленности, то становилось ясно, что эта страна запасается марганцем. Тогда ЦПШ следовало запросить СИС, могут ли ее агенты подтвердить предположение, что создание таких запасов является частью подготовки к войне.

На практике ЦПШ действовал не столь эффективно, как планировалось. Для начала Мортон перенес в новое ведомство свойственную СИС одержимость секретностью. ЦПШ располагался в новом здании и был связан со штаб-квартирой СИС и резиденцией "С" туннелем. Вывеска гласила: "Департамент экспортного контроля", позже ее заменили на традиционное для СИС прикрытие "Бюро паспортного контроля". Штат Мортона состоял сплошь из майоров и полковников, все они являлись выпускниками либо Итона, либо Харроу, все были одеты в черные пальто, полосатые брюки и котелки, все носили плотно скрученные зонтики. Замечательное зрелище можно было наблюдать на Бродвее каждое утро ровно в 9.30. Майор Мортон дефилировал с зонтиком в руке по улице, подходил к конторе, становился по стойке "смирно", нажимал зонтиком на дверной звонок и проходил внутрь.

Женская часть персонала состояла из сестер или дочерей военных или сотрудников Форин офис. Все они получили

[91]

образование в Роидине, Сент-Годрике или в Швейцарии и были одеты в твидовые юбки и желтовато-коричневые свитера. Изредка в ЦПШ брали на должности младших помощников девушек, рекомендованных начальницей одной из школ, курируемых сестрами-благотворительницами. Эти девушки должны были разбираться в армейских знаках различия, званиях, названиях подразделений и знать наизусть их историю. Частью собеседования был тест, когда юная кандидатка должна была правильно переставить обозначения подразделений.

Одна из этих барышень, Гвинн Кин, предупрежденная о бдительности, захлопнула дверь своей конторы перед носом человека, представившегося как "мистер Стэнли Болдуин". Позже она вспоминала: "Я не знала, кто это, хотя лицо этого человека показалось мне знакомым. Но я точно знала, что это не Стэнли Болдуин". Этим человеком в действительности оказался Уинстон Черчилль, он потом прислал в подарок Гвинн Кин сумочку из крокодиловой кожи с запиской: "Нашей маленькой сторожевой собачке"(6).

То, что Черчилль, находившийся в ту пору в рядах оппозиции, имел доступ в секретное учреждение, являлось следствием забавного соглашения, вытекающего из того факта, что Черчилль был близким другом Мортона и его соседом в Кенте. Мортон не мог спокойно слушать высказывания Черчилля о грядущей войне, не испытывая при этом желания исправить приводимые им статистические данные. Однако глава ЦПШ не имел возможности это сделать, так как таким образом была бы использована секретная информация. Поэтому Мортон пошел к премьер-министру Рамсэю Макдональду и объяснил сложившуюся ситуацию. Макдональд решил, что пусть лучше Черчилль в своих оппозиционных высказываниях опирается на факты, чем на свое богатое воображение, и дал Мортону разрешение знакомить Черчилля с основными разведданными(7).

Пришедшие затем к власти премьер-министры Стэнли Болдуин и Невилл Чемберлен придерживались аналогичной позиции. Таким образом, в 30-е годы Черчилль имел доступ к потоку разведывательной информации, включая - поскольку Мортон интерпретировал данное ему разрешение в самом широком смысле - огромное количество материалов СИС. Этим объясняется живейший интерес Черчилля к деятельности спецслужб в те времена, когда он сам стал премьером, и поскольку он разделял озабоченность СИС коммунистической угрозой, то разделял и ее недоверие и подозрительное отношение к СССР. (Ллойд Джордж сказал однажды, что "Черчилль озабочен коммунизмом".)

[92]

Сконцентрированность СИС на коммунистической угрозе повлияла также на ее кадровую политику и косвенным образом усугубила низкую эффективность организации. В 30-е годы, когда в целом в стране начали превалировать левые настроения, СИС вопреки этому набирала на работу таких людей, которые выступали за сохранение Британской империи, незыблемость установившихся в обществе порядков, за защиту привилегий и доставшегося в наследство благосостояния. Для них коммунизм был не просто политической теорией, а ненавистным символом веры, и любой шаг влево рассматривался как предательство всех лучших британских традиций. В тот период все студенчество было заражено радикальными идеями, поэтому набор кадров из университетов исключался начисто. Это привело к курьезной ситуации, когда русские супершпионы были завербованы в британских университетах на несколько лет раньше, чем СИС собралась сделать то же самое.

Предубежденность против интеллектуалов и радикалов не имела границ. Сотрудник СИС, поступивший на работу в разведку после начала войны, вспоминал об одном случае, который показывает, какие абсурдные меры принимались для того, чтобы "удержать в стороне леваков". Он узнал, что поэт Эдвин Мьюир работает в продовольственном управлении в Шотландии, и назвал его имя своему коллеге в качестве кандидата на работу. Тот ответил: "Его кандидатуру уже рассматривали и отвергли по политическим соображениям. Он коммунист". Когда сотрудник запротестовал и сказал, что это неправда, коллега возразил: "Ну, может, он и не совсем коммунист, но тем не менее он подозрителен. Это человек, который хорошо относится к беженцам, поэтому ему здесь не место"(8).

В ряды СИС набирали представителей высших слоев британского общества, людей, которые не только защищали привычный им образ жизни, но и сами формировали его. Особенности этих людей хорошо описаны Битхэмом Суит-Эскоттом в его книге "Незнакомая Бейкер-стрит", где он рассказывает о своей вербовке. Суит-Эскотт поступал на службу в УСО, но его рассказ вполне подходит к СИС. Его провели в пустую комнату в Министерстве обороны, где сидел одетый в штатское офицер, "очень похожий на Шерлока Холмса". Офицер поинтересовался его биографией, затем сказал: "Я не знаю, чем конкретно вы будете заниматься, но, если вас возьмут, вы не должны бояться совершить подлог или убийство".

Историк лорд Дакре (Хью Тревор-Роупер), пришедший в СИС во время войны, был поражен уровнем сотрудников, принятых в штат до войны: "Мне показалось, что профессионалы были довольно глупы, а некоторые очень глупы. Они

[93]

разделялись на две категории: "лондонцы", представленные элегантными молодыми людьми из высших слоев общества, привлеченные на работу в разведку исходя из доверия к ним своего класса. Говорили, что их набрали в фешенебельных клубах "Будлс" и "Уайтс", и мне кажется, в этом есть доля истины... Затем идут полицейские из Индии... По моему мнению, их выделяла фантастическая глупость. В социальном плане они резко отличались от клубных мальчиков. Им не было доступа в мир "Уайтс" и "Будлс". На них смотрели скорее сверху вниз"(9).

Лесли Николсон, сотрудник СИС в Праге, описывал мне, что значило работать с этими людьми. Он пришел в СИС из разведывательной секции британского оккупационного корпуса в Висбадене в 1930 году, прослушал трехнедельный курс по средствам связи, шифрам и кодам, а также способам ведения бухгалтерского учета, принятого в СИС. И только по дороге в Вену, где он должен был встретиться с резидентом СИС, "одним из самых опытных специалистов", Николсон сообразил, что никто ему не сказал, а чем он, собственно, должен заниматься. От своего коллеги в Вене помощи в этом вопросе он также не дождался. Тот вволю накормил Николсона баснями о его предшественниках: один был алкоголиком и закончил свою карьеру в полицейском участке с портфелем, набитым документами, полученными из Лондона; другой, выпускник муниципальной школы, подрался из-за девицы и тоже попал в участок. Резидент СИС показал Николсону досье, в которых содержалась в основном переписка с Лондоном. Наконец Николсон спросил: "Слушай, а не мог бы ты дать мне пару практических советов?" "Самый опытный сотрудник" озадаченно посмотрел на него, затем сказал: "Не думаю, что могу чем-либо помочь. Тебе придется разбираться самому"(10).

Николсон обнаружил, что львиную долю времени у него отнимает работа по поддержанию имиджа агента по экспорту и импорту. В совокупности с необходимостью писать ежемесячные отчеты это оставляло мало времени собственно на разведывательную деятельность. Тем не менее он ухитрился создать небольшую агентурную сеть из людей, которые знали, что он может заплатить за сведения о передвижениях войск, производстве вооружений или новых изобретениях в военной области. Вполне вероятно, впрочем, что эти люди продавали информацию и другим, потому что англичане славились своей скаредностью: однажды Николсон предложил 10 фунтов за сведения о передвижении войск, за которые, как он узнал позже, его немецкий коллега отдал 50 фунтов.

[94]

Когда его перевели в Ригу, Николсон обнаружил, что местная агентура более откровенна в своих делах. "Эти люди вместе пили кофе в кафе неподалеку от биржи, обсуждали между собой деловые вопросы и весьма походили на биржевых маклеров. Они торговались за свою информацию и продавали ее тому, кто больше платил, а потом ничтоже сумняшеся предлагали ее противникам, как правило за более высокую цену. Но сотрудники всех разведок пользовались их услугами, хотя бы просто для того, чтобы подсунуть противнику дезинформацию"(11).

Учитывая, что полученная Лондоном информация исходила из подобного рода источников, там никогда не знали реальной ценности этих сведений, а несовершенный способ их оценки запутывал все дело еще больше. Информация, которую Николсон оценивал как сомнительную, зачастую шла ему в плюс, тогда как сведения, которые он достаточно тщательно проверял, отбрасывались. Например, в 1938 году один агент сообщил, что фабрика в Восточной Пруссии, ранее производившая велосипеды, перешла на выпуск легкого стрелкового оружия. Агент дал доказательства достоверности информации, и Николсон счел ее важной, подтверждающей проводимую Гитлером ремилитаризацию. Он переслал сведения в Лондон, указав источник и подчеркнув важность информации.

Лондон не реагировал в течение двух месяцев, а затем последовал приказ немедленно избавиться от агента, давшего эти сведения. Потратив значительную сумму, СИС направила из Лондона одного из старших сотрудников, чтобы проверить полученную информацию. Тот сообщил, что компании с указанным названием там нет. Ее не существует. Николсон надавил на агента, и тот представил телефонный справочник города, где красным карандашом было подчеркнуто: "Оружейная фабрика Вольф и Эберман". Николсон переправил страницу в Лондон с небольшой запиской, в которой высказывал предположение, что сотрудник СИС, возможно, перепутал города. Вместо ожидаемого объяснения он получил письмо, в котором говорилось, что, поскольку агент официально уволен, сделать ничего нельзя и вопрос закрыт(12).

Пока СИС действовала в подобном духе. Государственная школа кодов и шифров показывала определенные результаты. Русскую секцию там возглавлял Е. Штеттерляйн, один из ведущих криптографов царской России, переехавший в Лондон. Его секция весьма успешно снабжала британское правительство информацией о намерениях Советской России, почерпнутой из обильного потока шифровок, которыми обменивалось

[95]

советское правительство со своими зарубежными ведомствами. Однако все резко оборвалось в 1924 году.

Остин Чемберлен, министр иностранных дел в кабинете Болдуина, пришедшего к власти в том году, счел эти секретные сведения несовместимыми с его планами долговременного мира в Европе и в течение трех лет игнорировал эти "свидетельства нарастания враждебных действий" Советов против Британской империи. Затем в марте 1927 года МИ-5 вынудила его изменить свою точку зрения. МИ-5 представила генеральному прокурору сэру Дугласу Хоггу досье на Уилфрида Макартни, в котором, как мы знаем, было указано, что тот передал русским устав Королевского воздушного флота. Кабинет министров решил разорвать дипломатические отношения с Россией, и публичное обвинение в создании "шпионской сети в Великобритании" могло бы послужить необходимым предлогом. Однако проблема состояла в том, что МИ-5 хотела продолжить игру с Макартни, чтобы выявить всю его сеть. Если правительство допустит опубликование доклада МИ-5, это насторожит Макартни и его друзей. А где еще правительство могло взять конкретные доказательства шпионской деятельности русских, чтобы оправдать выдвинутые против них обвинения?

В конце концов правительство решило, раз уж не представляется возможным получить доказательства шпионской деятельности русских в Великобритании, показать хотя бы то, что у русских есть разведывательная служба и Советы ведут политическую пропаганду против Британии. 24 мая премьер-министр Стэнли Болдуин огласил четыре перехваченные шифротелеграммы, затем 27 мая последовало заявление министра внутренних дел Джойнсона-Хикса о том, что он располагает "если не именами, то адресами русских агентов в Великобритании". (Нет необходимости говорить о том, что он не огласил их, поскольку, если бы власти располагали доказательствами, что эти люди являются шпионами, они вынуждены были бы привлечь их к ответственности.) В тот же день Чемберлен сообщил советскому представителю, что Великобритания разрывает дипломатические отношения с СССР из-за "антибританской пропаганды и шпионажа". В качестве доказательства Чемберлен продемонстрировал телеграмму, переданную в апреле советским представителем в Москву, в которой "вы просите переслать вам материал для поддержки политической кампании против правительства Его Величества".

Эта телеграмма, несомненно, подтверждала обвинение в политическом вмешательстве во внутренние дела Великобритании, но вряд ли могла подкрепить обвинение в шпионаже. Позже был опубликован еще ряд перехваченных телеграмм, но

[96]

ни в одной из них не было очевидных доказательств разведывательной деятельности. Можно предположить, что правительство Великобритании было спровоцировано на столь неадекватную реакцию успехом МИ-5 в деле Макартни и, решив порвать отношения с Советским Союзом, было вынуждено пустить в ход расшифрованные ГШКШ телеграммы для доказательства широкомасштабной шпионской деятельности русских. Результат был катастрофическим. Русские мгновенно заменили шифры и коды на такие, которые английские дешифровальщики так и не смогли расшифровать. Описанные события и тот факт, что она была публично скомпрометирована в прессе, не способствовали поднятию морального духа сотрудников ГШКШ, и их доверие к властям было надолго подорвано(13). (Когда во время войны в Испании ГШКШ вновь добилась определенных успехов и могла дать оценку военной мощи Германии и Италии, полученные результаты она предпочла держать при себе.)

В течение всего предвоенного периода все коммуникационные компании Великобритании были вынуждены сотрудничать с ГШКШ под предлогом всеобщей нестабильности в мире. ГШКШ "взламывала" коды не только потенциальных противников, таких, как Япония, но и союзников, например США, и полученные таким образом сведения использовались для укрепления позиций Великобритании на международных конференциях. Но с Германией и СССР был полный провал. (Известно, что шеф ГШКШ Элистер Деннистон сказал одному из сотрудников: "Я не думаю, что немцы жаждут предоставить тебе возможность читать их бумажки, и сильно сомневаюсь, что ты когда-либо их прочтешь".) Таким образом, в 30-е годы, когда двумя державами, чья политическая активность представляла для Великобритании наибольший интерес, были Германия и Советский Союз, никто в ГШКШ не смог расшифровать их коды, и то, что могло быть основным источником очень важных разведданных, исчезло втуне. К 1938 году руководитель СИС настолько потерял веру в возможности ГШКШ, что в одном из своих внутренних меморандумов отметил, что организация "была совершенно непригодной для тех целей, ради которых она создавалась"(14).

В отношении Германии и сама СИС действовала не лучше. Действительно, в СИС стали постепенно понимать, какую угрозу несет в себе нацизм, но при этом практически не было достигнуто никаких результатов в выявлении мощи и намерений гитлеровской Германии, что вызвало возрастающую критику со стороны британского правительства. К 1938 году Министерство обороны практически постоянно жаловалось на то, что СИС не может предоставить сведения о германской военной

[97]

мощи, вооружении, подготовке и передвижениях войск. Министерство авиации было менее вежливо и отзывалось об информации, полученной от СИС, как "на 80% неточной". Министерство иностранных дел, традиционный союзник СИС, пыталось всячески опровергнуть любую критику: дескать, агенты должны были сообщать как факты, так и слухи, а давать оценку полученной информации и делать соответствующие выводы должен был Лондон. "С этим делом мы могли и не справиться, а если так, то это наша вина и едва ли честно обвинять в этом СИС"(15).

Позже СИС, однако, предприняла усилия для решения возникших проблем. Она расширила поиск новых кадров, желая заполучить в свои ряды людей, обладающих широким спектром знаний и способностей, которых предыдущая кадровая политика СИС не позволяла взять на службу. Одним из возможных источников пополнения являлась Флит-стрит. Журналисты бывают всюду, они знают, где и как получить информацию, и предположительно кое-что понимают в международных делах, поскольку им приходится писать и на эту тему тоже. И что было еще более важным для СИС - тому были прецеденты. В 20-е годы Мортон использовал корреспондента "Таймс" Колина Кута, позже ставшего редактором "Дейли телеграф", в роли инспектора агентурной сети, действовавшей в Риме(16). Теперь СИС привлекла в свои ряды журналистов из "Манчестер гардиан" (Фредерик Войт), "Дейли экспресс" (Джеффри Кокс) и "Дейли миррор" (Дэвид Уокер). Случай с Уокером наиболее типичен: "Я был приглашен на ленч одним знакомым морским офицером. Он сказал, что, возможно, меня заинтересует работа, имеющая государственное значение, которую я мог бы выполнять, продолжая работать в газете. Он объяснил, в чем именно заключалась эта работа, и я согласился. Когда речь зашла об оплате, он спросил, сколько я получаю в "Дейли миррор", и предложил столько же"(17). (Шпионская карьера Уокера оказалась короткой. Его направили от "Дейли миррор" в Румынию, откуда он уехал с приходом немцев, был арестован итальянцами, которые затем обменяли его на итальянских журналистов. По возвращении в Лондон в 1941 году ему было объявлено, что в данный момент подходящей должности для него нет. Он поступил на работу в УСО и после войны занимался связями с общественностью. Уокер утверждал, что никогда не говорил в "Дейли миррор" о своей работе на СИС.)

Известны также выдающиеся образчики сотрудничества СИС и МИ-5. Дик Уайт, заместитель начальника подразделения "Б" отдела контрразведки МИ-5, перед самой войной

[98]

совершил тур по Германии для вербовки агентов, которые могли бы одновременно помогать МИ-5 в поиске немецких разведчиков в Великобритании (работа МИ-5) и снабжать сведениями о событиях в Германии (работа СИС). Уайт, великолепно владеющий немецким, добился значительных успехов благодаря своему идеалистическому подходу к разведывательной деятельности. Его интересовали не профессиональные поставщики всяческих разведданных (основной контингент СИС в 30-е годы), а люди, которые работали бы из идейных соображений, "единственные, достойные внимания". Он тщательно изучил оппозиционно настроенные к Гитлеру слои и нашел подходящих людей, "считавших Великобританию моральной силой. противостоящей фашизму".

Некоторые немецкие офицеры, опасавшиеся, что Гитлер втянет Германию в войну, в которой страна будет обречена на поражение, регулярно снабжали Лондон информацией либо по каналам, проработанным Уайтом, либо во время своих приездов в Великобританию. Существовала также агентурная сеть из высокопоставленных гражданских лиц, делавших все возможное для информирования о планах Гитлера. Из этих источников СИС черпала сведения о боевом порядке немецких войск, мобилизационных планах и разработках новых вооружений. Но это был единственный луч во тьме, и при любой оценке деятельности СИС в 30-е годы неудачи значительно перевешивают успехи.

СИС не сумела получить стоящей информации о советско-германских переговорах в 1939 году. Представленные ею сведения о строительстве военных судов в Киле в 1934 году, что могло бы быть важным подтверждением нарушения Германией Версальского договора, оказались в значительной степени ошибочными. Во время мюнхенского кризиса разведывательная деятельность вообще прервалась, так как сотрудники СИС на местах не были обеспечены радиопередатчиками, и после закрытия Германией границы с Данией не имели никакой возможности быстро связаться с Лондоном. СИС не сумела заблаговременно предупредить ни о готовящейся оккупации Рейнской области в 1936 году, ни об аншлюсе Австрии в 1938 году(18).

Были получены сигналы о готовящемся нападении на Польшу, первый из которых поступил 28 марта 1939 года, за пять месяцев до начала передвижения германских войск, но поступили они не от СИС. Эти сигналы исходили от британского посольства в Берлине и от одного английского корреспондента, имевшего связи в германском Генеральном штабе. Когда же СИС наконец получила серию предупреждений о надвигающемся нападении Германии, она не передала

[99]

их в Министерство обороны, и начальник британского Генерального штаба был вынужден специально запрашивать у СИС копии полученных донесений(19).

Однако наиболее серьезный провал британской разведки связан с развитием и планами люфтваффе. В период правления Гитлера германские военно-воздушные силы пережили период ускоренного развития, начавшийся в 1933 году. Поскольку это шло вразрез с Версальским договором, были предприняты титанические усилия для сохранения полнейшей тайны. Но, поскольку совершенно невозможно осуществлять огромную промышленную программу, включающую в себя строительство нескольких тысяч летательных аппаратов, не задействовав в ней огромное количество людей, ЦПШ получил первые достоверные сведения из анализа статистики германского импорта и рабочей силы, из публикаций, касающихся промышленного развития Германии. Другие британские разведорганы ненамного отставали от ЦПШ.

Проблема заключалась не в отсутствии информации, а в том, что каждый правительственный департамент трактовал эти сведения в соответствии со своим набором предрассудков. Например, Министерство авиации просто-напросто отказалось поверить в то, что немецкие военно-воздушные силы могли быть созданы достаточно быстро, чтобы представлять угрозу для Великобритании к концу 30-х годов. Министерство иностранных дел со своей стороны было убеждено, что немецкая авиация создавалась лишь как политическое оружие для поддержки гитлеровской дипломатии и вообще не играет никакой стратегической роли. СИС могла бы положить конец этим дебатам, так как не имела свойственной департаментам зашоренности, но, поскольку она не располагала достаточным количеством агентов в Германии, большинство министерств относилось к ней скептически и с недоверием. СИС пришлось подтверждать свои сведения, опираясь на информацию, полученную от французского Второго бюро, имеющего своего агента в германском Министерстве авиации. В 1938 году руководство СИС было вынуждено признать отсутствие у нее последних и достоверных сведений не только о величине германских военно-воздушных сил, но и об их строении и вооружении, а также о дальности полета и бомбовом запасе самолетов(20).

А возможность получения такой информации была, и доказательством тому служит опыт Форин офис. В 1933 году Малкольм Кристи, капитан в отставке, военно-воздушный атташе в Берлине с 1927 по 1930 год, начал передавать частные разведывательные доклады сэру Роберту Ванситтарту, заместителю министра иностранных дел. Кристи был преуспевающим

[100]

бизнесменом, он жил в Берлине, был знаком с Герингом, его заместителем Эрхардом Мильхом и многими сотрудниками Министерства авиации Германии, один из которых, Ганс Риттер, стал ценным источником информации. Ванситтарт описывает Кристи как лучшего специалиста по Германии, который когда-либо был у Великобритании. Однако когда Кристи передал, помимо всего прочего, таблицы, показывающие рост авиационной промышленности Германии и ее планируемую мощь, а Ванситтарт в свою очередь передал эти таблицы в Министерство авиации Великобритании, там эти сведения проигнорировали.

Под давлением госсекретаря лорд Суинтон, министр авиации, вновь изучил полученные сведения и попытался определить источник информации Кристи. Все, что ему удалось узнать, это то, что этот человек работал в высшем звене Министерства авиации Германии, но, чтобы доказать достоверность сведений, полученных от Риттера, Кристи пришлось быть посредником при передаче серии вопросов из Лондона в Берлин. Несмотря на то что Риттер не только убедительно доказал достоверность сведений, но и передал подробный чертеж бомбардировщика "Дорнье-17", британское Министерство авиации продолжало сомневаться(21).

Поскольку СИС оказалась несостоятельной, а Ванситтарт не смог убедить британское Министерство авиации в ценности полученных от Кристи сведений, людям, разрабатывавшим план обороны Великобритании, пришлось в оценке потенциальной угрозы люфтваффе исходить из наихудшего варианта. Наихудший вариант представлял собой предположение, что люфтваффе могут нанести тотальный удар на уничтожение по территории Великобритании, вероятно, сочетая с бомбовым ударом использование газов и отравляющих веществ, способных в течение нескольких часов уничтожить британские города и подорвать волю населения к сопротивлению. Нормальная разведка могла бы очень быстро разрушить этот миф. В 30-е годы немецкая авиация никак не могла нанести по Великобритании тотального удара, будучи недостаточно вооруженной и обученной для этого, но немцы совершенно гениально сумели создать впечатление о подобной возможности. И в этом им очень помогла американская военная разведка, а также некоторые известные дипломаты и политики.

В 1936 году американская разведка использовала известного летчика полковника Чарльза Линдберга специально для получения сведений о германской авиации. Немцы показали себя весьма радушными хозяевами во время визита Линдберга в Германию, и после своей второй поездки в эту страну в октябре

[101]

1937 года Линдберг сообщил, что немецкие военно-воздушные силы мощнее всех европейских, вместе взятых: 10 тыс. самолетов, из которых половина бомбардировщики. Более того, он заявил, что Германия производит более 500 летных единиц в месяц и может при необходимости утроить эту цифру.

Реальные данные были несколько иными. Немецкая авиация располагала на тот период только 3315 самолетами, из которых только 1246 были бомбардировщиками. Производительность не превышала 300 самолетов в месяц. Во время мюнхенского кризиса Германия смогла задействовать только 1230 самолетов, в том числе 600 бомбардировщиков. Но доклад Линдберга был распространен накануне Мюнхена и безоговорочно принят такими людьми, как французский министр авиации Ги Ля Шамбр, министр иностранных дел Жорж Бонне и американский посол в Великобритании Джозеф П. Кеннеди(22).

Последствия были весьма серьезными. Когда британский премьер-министр Невилл Чемберлен побывал в Германии за неделю до Мюнхена, он ознакомился с выводами из доклада Линдберга. Во время кризиса Чемберлен признался своим коллегам по Кабинету, что ему привиделся Лондон, сметенный с лица земли немецкими бомбами. В результате этой совершенно необоснованной боязни тотального удара Великобритания попалась на удочку Германии, и СИС должна принять частично на свой счет обвинения, связанные с заключением Мюнхенского соглашения, так как она не смогла предоставить разведданные, которые предотвратили бы его.

Фактически в 30-е годы СИС была периферийной организацией, имеющей очень незначительное влияние на британские правительственные круги. Министерства уже привыкли действовать без помощи со стороны СИС, опираясь в своих решениях на доступную для них информацию и на элементарный здравый смысл при оценке возможных политических и стратегических последствий тех или иных событий. Пока СИС была по-прежнему озабочена коммунистической угрозой, британский Комитет обороны в марте 1934 года пришел к выводу, что главным потенциальным противником Великобритании является Германия и именно против нее должна разрабатываться долговременная оборонная программа. Комитет по иностранным делам, созданный в 1936 году как консультативный орган по политическим решениям, использовал материалы СИС только в двух своих докладах в течение последующих двух с половиной лет(23).

Три важных информации о германских вооруженных силах были получены англичанами не от СИС, а от британского военного атташе в Берлине. Атташе К. Стронг в докладах

[102]

1937 года указывал, что немецкая армия будет использовать метод танкового блицкрига, и она ею использовала во Франции. Помощник атташе докладывал в 1939 году, что у немцев имеется оружие, которое может применяться как ручной и как станковый пулемет, и что немцы используют зенитные пушки против танков весьма успешное нововведение. Министерство обороны Великобритании отвергло оба доклада(24).

Таким образом, предвоенный период для СИС был таким временем, которое можно проигнорировать и пропустить. Она занималась саморазвитием, ее руководство рассматривало СИС скорее как клуб джентльменов, презиравших внешний мир и убежденных в том, что они не только представляют собой все лучшее, что имеет Британия, но и что только они одни знают, кто настоящий противник - это Советский Союз.

[102]

Глава 5

БИЗНЕС ВЫГОДНЕЕ ШПИОНАЖА

На каждом военном заводе и на каждой верфи в Америке действуют наши агенты, причем некоторые из них занимают ключевые посты. Американцы не могут наметить постройку военного корабля, разработать новый тип самолета или какой-нибудь новый прибор без того, чтобы мы сразу же не узнали об этом.

Слова Эриха Фейфера, офицера абвера в 1934 году, процитированные в книге Ладисласа Фараго "Игра лисиц" (1971 г.)

В апреле 1934 года коммерческий атташе Соединенных Штатов в Берлине сообщал, что американские представители продают разнообразное авиационное оборудование - части двигателей, головки цилиндров, автопилоты, гирокомпасы и прочее. Они также предлагали контрольные системы для зенитных установок, и не штучными образцами, а оптовыми партиями.

Томас Х. Этзольд. "Фактор (не)определенности" (1975 г.)

Несмотря на то что СИС выглядела слабой в глазах Уайт-холла, немцы не сразу смогли правильно оценить ее возможности. Нацистские бонзы говорили Гитлеру, что СИС является лучшей в мире разведывательной организацией и Германия должна создавать свою разведслужбу по ее образу и подобию. Однако попытка Гитлера воплотить эту идею в жизнь была сорвана вечным соперничеством между уже существующими в Германии спецслужбами. Самой мощной, казалось, был абвер - армейская разведка, сила которой росла вместе с усилением германских вооруженных сил. Его бюджет был секретным, однако его очень энергичный шеф адмирал Вильгельм Канарис, занявший этот пост 1 января 1935 года, говорил своим офицерам, что в его распоряжении имеются "миллионы марок".

Естественным соперником абвера была Sicherheitsdienst (СД), созданная Рейнхардом Гейдрихом в 1931 году для шефа СС Генриха Гиммлера. В начале их деятельности абвер и СД хорошо сотрудничали. "Офицеры абвера приветствовали эффективность и умение СД. Они отдавали все силы борьбе с вражескими агентами, действуя упорно, с полной отдачей и втайне. Они не обращали внимания на политических противников, поскольку это было делом экспертов, и все это определя

[104]

ло эффективность нового аппарата", - писал биограф Канариса(1). Когда абвер осознал, что амбиции СД простираются несколько дальше, чем обеспечение безопасности нацистов, что она стремится взять под контроль все разведывательные службы Германии, было уже поздно что-либо предпринимать. В "Ночь длинных ножей" среди убитых был и бывший шеф абвера Фердинанд фон Бредов, и отношения между Канарисом и Гейдрихом стали все больше и больше портиться по мере усиления стремлений Гейдриха распространить свою деятельность и на внешнюю разведку.

В этой атмосфере соперничества процветали прочие мелкие агентства, каждое под крышей кого-нибудь из членов нацистского руководства. Некое квази-министерство, Porschungsamt (исследовательский департамент) Министерства авиации рейха, ничего общего не имеющее с этим ведомством, занималось радио- и телефонным перехватом и дешифровкой дипломатических кодов. Оно подчинялось напрямую Герману Герингу. Informationsstelle III, шпионская служба на базе германских дипломатических миссий за рубежом, подчинялось министру иностранных дел Иоахиму фон Риббентропу. Официальное немецкое пресс-агентство, Deutsche Nachrichtenburo, сочетало сбор новостей с тайными операциями и подчинялось прямо министру пропаганды Геббельсу. У заместителя фюрера Рудольфа Гесса тоже была своя разведывательная служба, собиравшая сведения за рубежом и информировавшая его о планах политических соперников в Германии.

Такое разрастание различных разведывательных организаций неизбежно привело к дублированию усилий, неэффективной оценке полученной информации, соперничеству и всеобщей путанице. Например, абвер жаловался на то, что СД мгновенно арестовывает любого иностранного шпиона, как только он попадает в поле ее зрения, тогда как абвер, давно знавший об этом агенте, предоставлял ему определенную свободу действия, в надежде установить других агентов или источники информации. Чем сильнее было соперничество между службами, тем более скрытным становилось каждое из них в отношении источников и классификации сведений. Это означало, что правительственные департаменты, использующие полученные сведения, никогда не знали точно степень их достоверности. Майор Оскар Рейль, возглавлявший отделение абвера во Франции с 1935 года до конца войны, позже сказал, что из сотен докладов, полученных им от СД, только в одном был указан источник информации(2).

Таким образом, немецкая разведывательная служба была весьма далека от высокой эффективности, поскольку ее поразил

[105]

фатальный недуг - многоглавость, причем ни одна из голов не пожелала отказаться от своей власти, поскольку обладание разведывательными данными давало доступ к вождю. Мы можем увидеть работу этой покалеченной германской разведки на примере проведенных ею операций в Великобритании и США.

Если немецкие шпионы, пойманные в Великобритании в 30-е годы, являлись классическим образцом, то можно сделать вывод, что немецкая разведка действовала спорадически и была плохо профессионально подготовленной, поэтому угроза британской безопасности со стороны нацистских шпионов была сильно преувеличена[*Я исключил таких специалистов политической войны, как д-р X. В. Тост, ведущий нацистский журналист, выдворенный из Лондона в 1935 году, и д-р Г. Р. Розель из англо-германской информационной службы, высланный в 1939 году, потому что они не были настоящими агентами].

Наиболее типичным является дело доктора Германа Герца, юриста и бывшего офицера армейской разведки, приговоренного в 1936 году к четырем годам тюремного заключения по обвинению в шпионаже. Он попал в поле зрения МИ-5 после того, как его квартирная хозяйка в графстве Кент пожаловалась в местную полицию, что жилец уехал, не заплатив за квартиру, - поступок, вряд ли свойственный профессиональному разведчику.

Перетряхнув жилище Герца, МИ-5 обнаружила множество доказательств, использованных против него на суде: карту юго-восточной части Англии с отмеченными на ней военными аэродромами, фотокамеру, авиационные журналы, письма, записные книжки и справочник под названием "Воздушный пилот". Одно из писем было шестилистной анкетой для поступления на службу в люфтваффе, где Герц описывал свои достижения на поприще разведки во время первой мировой войны - опять надо отметить, что профессиональный разведчик вряд ли оставил бы такого рода вещи в покинутом жилище, которое он снимал.

В свое оправдание Герц заявил, что эти сведения ему необходимы для создания книги под названием "Мост через серые воды". Его адвокат подчеркнул, что все изъятые у него документы могли быть легко приобретены каждым желающим - довод, с которым МИ-5 вынуждена была согласиться. Герц был осужден главным образом на основании пометок, сделанных им на плане Мэнстонского аэродрома, скопированном из "Воздушного пилота", и обозначавших ангары и склады топлива, не указанные в оригинале, что, по мнению обвинения, являлось доказательством чего-то большего, нежели простое любопытство. Представляется достаточно очевидным, что Герц пытался

[106]

собрать материал, который придал бы вес его заявлению о поступлении в люфтваффе на должность офицера разведки. Попытка МИ-5 выставить дело Герца в качестве предвестника наступления немецких разведслужб на Великобританию успеха не имела.

Другие дела против немецких шпионов в 30-е годы были не более впечатляющими, чем дело Герца. Миссис Джесси Джордан, парикмахерша 51 года, проведшая столько лет в Германии, что она уже не могла говорить по-английски без акцента, была приговорена в 1938 году к четырем годам тюрьмы за то, что она являлась "почтовым ящиком" для абвера, получая письма от германских агентов в США и переправляя их в Германию. Дональд Адамс, журналист 55 лет из Ричмонда (Суррей), был приговорен к тюремному заключению на семь лет в сентябре 1939 года за передачу в письмах информации абверу. Его корреспонденция, перехватываемая потому, что указанный адрес был известен МИ-5 как "крыша" абвера, приходила адресату еще в течение восьми месяцев, так как Адамс, по признанию МИ-5, не передавал никакой информации сверх той, что могла быть легко получена из британских газет. В мае того же года ирландец, каменщик Джозеф Келли, работавший на одном из военных заводов в Ланкашире, получил три года тюрьмы за кражу и десять лет по закону о шпионаже, так как он продал план завода абверу за 30 фунтов стерлингов(3).

Пока этим "шпионам" выносили суровые приговоры за весьма незначительные проступки, люди из совершенно иной социальной среды передавали немцам очень важную информацию совершенно безнаказанно.

Барон Уильям С. де Роп был по происхождению литовцем, натурализовавшимся в Великобритании и служившим в Королевском воздушном флоте во время первой мировой войны. Де Роп сам возложил на себя обязанность способствовать сближению между гитлеровской Германией и Англией. Вместе со своей женой-англичанкой он обосновался в Берлине и сумел завоевать доверие Гитлера и других нацистских вождей, которые называли его "наш британский агент". Де Роп преследовал две цели: политическую и разведывательную. Он стремился убедить ведущих британских политических деятелей в том, что Германии и Великобритании нужно держаться вместе, чтобы противостоять коммунистической угрозе. Для этого он приглашал в Германию, помимо прочих, "двух генералов, адмирала, журналистов" и многих своих друзей. Разведывательной задачей было получение для люфтваффе достоверной информации о британской авиационной промышленности и Королевском воздушном флоте. С этой целью де Роп решил

[107]

задействовать своего приятеля Фредерика Уинтерботема, который с 1929 года был шефом авиационной разведки СИС(4).

Взаимоотношения де Ропа и Уинтерботема были несколько странными, и сейчас, по прошествии времени, уже трудно понять, де Роп ли обманом вынудил Уинтерботема помогать ему, или, наоборот, Уинтерботем обманул де Ропа. Говоря о своей жизни, Уинтерботем не делает секрета из того, что он всегда считал настоящим врагом Великобритании Советский Союз, и открыто признает себя сторонником англо-германского сотрудничества против Сталина. С другой стороны, он заявляет, что располагал обширными связями в Германии, которые позволили ему получать максимальное количество сведений о военно-воздушных силах немцев.

В действительности же это была дорога с двусторонним движением. Нацистам почти наверняка было известно о том месте, которое Уинтерботем занимал в СИС это признает и он сам, - но они решили торговать с ним сведениями, что могло осуществляться на почти официальном уровне, так как Министерство авиации Великобритании во главе с лордом Лондондерри, а затем лордом Суинтоном было сторонником взаимопонимания между Великобританией и Германией. Один из официальных докладов немецкого Министерства иностранных дел 1935 года гласит: "В случае каких-либо антигерманских действий в Лондоне нас всегда запрашивали из Министерства авиации, что можно предпринять для укрепления германских позиций". Велись переговоры между представителями британских моторостроителей и люфтваффе, немцев приглашали "присмотреться повнимательней" к оснащению британской авиации, английский военно-воздушный атташе в Берлине, докладывавший с некоторой тревогой о быстром росте люфтваффе, был заменен более лояльным офицером.

Роль Уинтерботема во всем этом может быть расценена как классическая роль двойного агента. Но, как и со всеми двойными агентами, наниматель время от времени подводит итоги и выясняет, кому же все-таки в этой игре достаются вершки, а кому - корешки. Форин офис пребывало в сомнениях. В 1937 году Уинтерботему было приказано прервать всяческие контакты с нацистами(5). (Он честно служил всю войну, но до самого конца был уверен, что Великобритания сражается не с тем противником.)

С де Ропом дела обстояли иначе. Сведения, переданные им нацистам, позиции сторонников мира в Британии, возможность сотрудничества люфтваффе и британских военно-воздушных сил, симпатии высокопоставленных офицеров Министерства авиации, перспективы закупки люфтваффе деталей самоле

[108]

тов в Великобритании - были значительно важней для Германии, чем поэтажный план артиллерийского завода, план Мэнстонского аэродрома или пересказ статей из английских газет. Однако МИ-5 никогда не предлагала арестовать де Ропа во время одного из его периодических визитов в Великобританию и выдвинуть против него обвинение в шпионаже. Даже после начала войны он продолжал снабжать немцев информацией из своей новой резиденции в нейтральной Швейцарии. Урок из всего этого можно извлечь следующий: у шпиона гораздо больше шансов выжить, если он принадлежит к высшим слоям общества.

В то время как немецкие разведывательные операции против Великобритании разворачивались вяло, главным образом потому, что Гитлер пребывал в убеждении о возможности достижения договоренности с этой страной, действия против Соединенных Штатов шли вовсю. Немцы сосредоточили свои усилия на США, так как уровень их промышленного развития, исследования и различные нововведения представляли огромный интерес для страны, претворяющей в жизнь широкомасштабную программу перевооружения. Еще до того, как активизировались разведывательные организации, такие крупные немецкие концерны фабрикантов оружия, как "ИГ Фарбен" и "Крупп", дали указания своим представителям в США сообщать в головную организацию- всю возможную информацию о промышленном и военном развитии Америки(6).

Когда Канарис встал во главе абвера, он обнаружил, что его предшественники уже создали маленькую, но активную шпионскую сеть на территории Соединенных Штатов. В книге "Война лисиц" Ладислас Фараго пишет, что в начале и середине 30-х годов такие агенты, как Вильям Лонковски, Вернер Георг Гуденберг, Отто Герман Фосс, Игнац Теодор Грибл, Эрих Фейфер, Карл Эйтель, Ульрих Хаусман и Густав Гуплих, смогли проникнуть в американскую авиационную промышленность и "другие отрасли военной машины США". Описание Фараго деятельности этих агентов читается как шпионский роман. Одна из операций, например, имела кодовое название "Секс". Среди информаторов были армейский капитан - уроженец Швейцарии, чертежник из одной судостроительной компании, рабочие авиационных заводов, конструктор-оружейник из Монреаля. Курьерами выступали моряки немецких судов, курсирующих между Германией и Америкой. Однажды один из курьеров был задержан при таможенном досмотре, но офицер безопасности, уведомленный таможней, приказал пропустить шпиона,

[109]

при условии, что тот вернется на следующий день, чтобы дать показания!

Согласно Фараго, немцы хвастались: "На каждом военном заводе и на каждой верфи в Америке действуют наши агенты, причем некоторые из них занимают ключевые посты. Американцы не могут наметить постройку военного корабля, разработать новый тип самолета или какой-нибудь новый прибор без того, чтобы мы сразу же не узнали об этом"(7).

По мнению Фараго, это не было пустым бахвальством. Он утверждал, что благодаря высокому уровню немецкой разведки в США в 30-е годы нацисты получили к 1939 году достаточно мощные люфтваффе. Без шпионажа, заключает он, "Гитлер не смог бы начать войну в сентябре 1939 года".

Если принять утверждение Фараго за истину, то события, описываемые им, могут рассматриваться как один из величайших триумфов в истории разведки. На самом же деле, однако, это утверждение не выдерживает пристального рассмотрения. Немецкие разведывательные операции в США, какими бы впечатляющими они ни казались, были бесполезны. К тому же, если принять к сведению тот факт, что некоторые немецкие агенты получали от ФБР дезинформацию, для Германии было бы гораздо лучше не иметь в США шпионов вовсе.

Основной целью немецкой разведки в Америке было получение экономической и технологической информации, необходимой для реализации военной программы Германии. В немецких досье, изученных после войны, содержалось весьма значительное количество материалов, полученных агентами абвера: чертежи оборудования, такого, как самолетные шасси, новые бомбодержатели; данные о новых видах топлива, усовершенствованных приборах и т. д. Но. как показали проведенные в разное время расследования конгресса, большая часть этих сведений была в любом случае легко доступна и могла быть получена (а в некоторых случаях и была получена) совершенно открыто. Фактически настойчивость американских поставщиков навязала немцам многие материалы, которые те собирались добывать шпионскими методами.

В апреле 1934 года Дуглас Миллер, коммерческий атташе американского посольства в Берлине, докладывал, что американские поставщики в Германии продавали все виды авиационного оборудования: части двигателей, автопилоты, гирокомпасы, инструменты. Они также предлагали контрольные системы для зенитной артиллерии. Миллер смог очень точно предсказать, что американские поставки этого оборудования означают, что к концу 1935 года Германия будет обладать 2500 самолетами(8).

[110]

Картельные соглашения между американскими и немецкими фирмами предусматривали обмен новыми изобретениями и лицензиями на их производство. Например, Дюпон в начале 30-х годов свободно обменивался с несколькими немецкими фирмами сведениями о взрывчатых веществах. "Сперри Гироскоп" предоставила "Аскания Компани" лицензию на производство в Германии приборов для полетов вслепую и радиолокаторов, а также поставила немцам гирокомпасы и другое авиационное оборудование. "Пратт и Уитни" продала немцам двигатели, пропеллеры и запчасти к ним, а также снабжала "Байерише Моторен Верке" детальными сведениями обо всех исследованиях и разработках, которые велись ею в США.

Между "Стандард Ойл" и "ИГ Фарбен" было заключено соглашение об обмене патентами и научными разработками, согласно которому "Стандард Ойл" передала немцам формулу синтетического каучука - основного стратегического сырья. "Стандард Ойл" также передала "ИГ Фарбен" наиболее совершенную технологию производства взрывчатых веществ. Уже в 1940 году "Бендикс Эйркрафт" предоставила Роберту Бошу детальную информацию относительно производства стартеров для самолетных двигателей, нарушив, таким образом, организованную Великобританией блокаду Германии. В июне 1940 года из 20 основных наименований, перечисленных в правительственном списке секретных и стратегических товаров, важных для обороноспособности страны, не меньше 14 наименований производилось фирмами, имевшими контракты с немецкими компаниями(9).

Иногда эти контракты работали против Соединенных Штатов. Военное командование заказало "Стандард Ойл" разработку горючего с октановым числом 100, предупредив при этом, чтобы его формула не передавалась "ИГ Фарбен". Руководство "Стандард Ойл" ответило, что таким образом нарушается соглашение, подписанное ими в 1929 году с "ИГ Фарбен", и что они предпочитают лучше не разрабатывать такое топливо, чем нарушить договор. "Стандард Ойл" все же были сделаны необходимые разработки и построены перерабатывающие заводы для получения горючего с октановым числом 100, но в Германии! Таким образом, немцы получили не только формулу, но и точные сведения о производительности заводов(10).

Даже получение чертежей бомбодержателя, сделанного на фирме "Норден", операция, считавшаяся самой важной из проведенных абвером в США, при ближайшем рассмотрении оказалась дутым успехом. Николаус Риттер, немец, живший в Америке в течение десяти лет, возглавлял разведывательную группу абвера, заполучившую чертежи. Они были переданы

[111]

ему Германом Лангом, инспектором завода "Норден", который взял их домой, как только ему предоставилась такая возможность, и спокойно их скопировал. К 1938 году немецкие ученые заполнили те секции, чертежи которых Ланг не смог украсть, и Германия получила то, что называлось "самым строго сберегаемым американским оружием". Однако применение бомбодержателей оказалось весьма ограниченным. Их не успели смонтировать на немецких бомбардировщиках ко времени налетов на Великобританию, а потом немцы уже относительно мало бомбили, делая упор на истребители и вспомогательную авиацию(11).

Что же касается политической разведки, то и здесь немцы отнюдь не блистали. В этой сфере они потерпели неудачу главным образом из-за неверной трактовки полученных данных. В Берлин стекалось огромное количество политических сведений от всех многочисленных разведслужб. Некоторые сведения были вполне достоверными, но большинство основывалось на невежестве и предрассудках, и к тому же даже малая толика полезной информации теряла смысл из-за неверной трактовки.

В абвере не смогли разобраться в существе происходящих в США политических процессов и пытались приобрести влияние и распространить идеи гитлеризма путем оплачиваемой пропаганды. Агенты абвера поверили сплетне, будто президент Рузвельт на самом деле был евреем по фамилии Розенфельд, и изображали его в своих донесениях как застенчивого человека, неумелого и некомпетентного политического деятеля. Они не поняли также сути расовых взаимоотношений в США и сообщали в Берлин, что расовые предрассудки там настолько возрастут, что повлияют на позицию правительства в отношении преследования евреев в Германии. Хоть абвер и нашпиговал американское посольство в Берлине разного рода аппаратурой и имел детальную информацию обо всем происходящем в посольстве, офицеры абвера не видели оснований к тому, чтобы опровергать мнение Гитлера, будто американский президент - застенчивый и некомпетентный полукровка(12).

Однако немецкий дипломат Ганс Дикхофф, бывший послом Германии в США в 1937-1938 годах, весьма внятно сообщил Берлину, что он убежден в том, что Соединенные Штаты будут поддерживать Великобританию в случае войны с Германией. Дипломат, в отличие от шпионов, заметил изменение взгляда Рузвельта на мировую политику, отход от изоляционизма и желание взять на себя ответственность мировой державы. Эти изменения в сочетании с эмоциональной поддержкой Великобритании могли означать лишь укрепление антигерманских

[112]

позиций Америки. Далеко идущий вывод дипломата услышан не был. Он никак не вязался с более ранними разведывательными данными и основывался лишь на дипломатическом опыте, а не на источниках секретной информации. Гитлер отверг его(13).

Спецслужба Советского Союза, сменившая в 20-30-х годах много названий (ГПУ, ОГПУ, ГУГБ НКВД), была занята главным образом искоренением подрывных элементов внутри страны. Сталин использовал ее для подавления крестьян, чистки в армии и получения доказательств для многочисленных показательных процессов того периода. Ее заграничные интересы касались только эмигрантских организаций, таких, как "Трест", получавших помощь от Великобритании и США. В большую часть этих организаций были внедрены сотрудники советских спецслужб, и эти организации продолжали функционировать до тех пор, пока в Москве считали это нужным. Затем они уничтожались, для чего их основных деятелей завлекали на территорию СССР, а потом арестовывали.

К моменту смерти Дзержинского в 1926 году КГБ еще не смог проникнуть внутрь британских спецслужб. Его цель казалась недостижимой - найти молодых англичан, которые были бы готовы взять на себя пожизненное обязательство помогать СССР, выполнять функции "агентов на местах" и служить интересам СССР везде, куда бы ни забросила их судьба. Предъявляемые требования были весьма специфическими: политические взгляды, идущие вразрез с происхождением, желание предать свой класс и свою страну и врожденный талант лицедея, поскольку им пришлось бы обманывать не только коллег, но и семью и друзей.

К счастью для Советского Союза, таких молодых людей вскоре стало хоть пруд пруди. В Великобритании крепло глубокое разочарование в британской политике, вызванное сокрушительным поражением лейбористов осенью 1931 года и решением Рамсэя Макдональда продолжать занимать должность премьер-министра правительства, не имеющего ни определенной политики, ни убеждений. Это был третий год Великой депрессии, был очень высок уровень безработицы, а захват Японией Маньчжурии явился предвестником грядущего мирового конфликта. Капитализм вдруг оказался не только злобным, но и уязвимым, и в британских университетах стали рассуждать не о том, как он падет, а когда. Коммунистические "антивоенные" группировки были созданы в Кембридже, Лондонской экономической школе, Лондонском университетском колледже почти одновременно. Представители этих группировок встретились

[113]

на Пасху в 1932 году, чтобы выработать совместные действия по координации коммунистической деятельности в британских университетах(14).

В КГБ прекрасно знали о том, что происходит среди элиты британских интеллектуалов. Вряд ли когда еще наступил бы более благоприятный период для поиска молодого англичанина, готового служить интересам СССР. Однако если бы русские попытались привлечь студента, который - неважно, насколько яро тот публично демонстрировал свою приверженность идеям коммунизма, - нашел бы идею предать свою родину отвратительной, игра русских закончилась бы, еще не начавшись. Русские вряд ли совладали бы со скандалом, который возник бы в связи с попыткой завербовать шпиона в период, когда симпатии публики по отношению к коммунизму были сильны, как никогда. Однако, как нам теперь известно, русские весьма успешно провели свою кампанию. Ким Филби, Гай Берджесс, Дональд Маклин и Энтони Блант - все сделали свой выбор именно в это время. Но - и это озадачивает всех, изучавших этот период, - ни один британский студент не пришел с заявлением: "Они пытались завербовать меня, но я их послал".

Было высказано мнение, что данному факту может быть дано лишь одно объяснение. Русские входили в контакт только с теми студентами, о которых они знали практически однозначно, что те примут предложение, а знать это они могли, только если у них был талантливый осведомитель, обладающий властью и доверием. Исходя из этой теории, должен был быть хоть один кембриджский "дон", который указывал русским вербовщикам возможные объекты, "дон", который хорошо вычислял тех студентов, которые по своему характеру, взглядам и поведению готовы принять предложение стать советским шпионом. Сторонники этой теории потратили массу времени, пытаясь вычислить этого "дона" и размышляя на тему о том, кто в настоящее время является его преемником.

Есть более простое, но менее захватывающее объяснение. Первый контакт с потенциальным кандидатом был настолько легкий, что большинство просто не поняло, что это была попытка вербовки. Отреагировавших медленно и осторожно проводили через кажущуюся бесконечной процедуру, предназначенную для определения их искренности и убежденности. КГБ славится своим терпением. В КГБ готовы были выжидать со всеми потенциальными рекрутами этого периода, кроме одного. Исключением был Ким Филби.

Теперь мы знаем, что, если бы в период внедрения Филби в СИС существовала процедура глубокой проверки, его кандидатуру отвергли бы. Внимательное изучение его студенческих

[114]

дней в Кембридже выявило бы, как минимум, его прокоммунисгические взгляды. Один его сокурсник сказал: "Ким почти наверняка был членом партии". Бесспорно то, что впервые Филби столкнулся с коммунизмом в Кембридже. В нашей книге "Заговор Филби" мы с моими соавторами пришли к выводу, что Филби был завербован в Австрии. Мы основывались на том, что после окончания университета осенью 1933 года Филби сразу же поехал в Вену, где правые и левые находились на грани гражданской войны. Вовлеченный в водоворот европейской политики как по личному выбору, так и из-за любовной связи с дочерью своей квартирной хозяйки Литце Кольман, Филби вскоре начал помогать коммунистам выезжать из страны после поражения, нанесенного левым фашистами. Выводы для него были однозначными: коммунистическая партия - единственная надежда Европы перед наступающей тьмой.

Мы решили, что именно в этот момент КГБ предпринял определенные шаги. Все, что русским было известно о Филби, говорило в его пользу: то, что он был рожден за границей, слабо выраженное чувство патриотизма у его отца и деятельность Филби в Кембридже. Мы предположили, что вербовщиком выступил беженец из Венгрии Габор Петер, спасавшийся от диктатуры адмирала Хорти и ставший позже шефом венгерской тайной полиции.

Теперь я думаю, что первый контакт с Филби состоялся в Англии, что советская разведка направила Филби в Вену и что. хотя Петер и мог играть какую-то роль во взаимоотношениях Филби с КГБ, на более ранней стадии был задействован офицер КГБ высокого ранга из-за чрезвычайной важности задания, данного Филби. В книге ошибка нами была допущена потому, что мы считали, будто вербовка проходила сразу, по принципу "подпиши-где-пунктирная-линия". На самом деле это была кропотливая, долгосрочная процедура взаимных проверок, которая может тянуться годами и начинается с настолько мягкого контакта, что его значение может быть просто не понято.

Реконструируя события, мы также столкнулись с проблемой сроков. Много лет спустя, в Москве, Филби говорил своим домашним: "Я был завербован в июне 1933 года, и мне было дано задание внедриться в британскую разведку, при этом было сказано, что не имеет значения, сколько уйдет времени на его выполнение"(15). Раньше мы считали, что опыт, полученный Филби в Вене. сделал его готовым к вербовке, но этот опыт он приобрел в 1934, а не в 1933 году. Возможно, в рассказе своим домашним Филби объединил два события: вербовку (1933 г.) и получение задания (1934 г.). Поэтому наиболее вероятным сценарием вербовки Филби представляется следующий.

[115]

Первый контакт, очень мягкий, состоялся еще в Кембридже. Основываясь на прецедентах, мы можем предположить, что это было просто письменное задание типа: "Нас интересует мнение британской молодежи о текущих политических событиях. Не могли бы Вы написать для нас справку с изложением Вашего понимания событий, происходящих сейчас в стране? Не для публикации, конечно. Просто для личного пользования. И разумеется, никто не будет знать, что это написали Вы". Подготовленная бумага была бы очень высоко оценена, а затем, после небольшого интервала, последовало бы продолжение: оценка Филби текущих событий очень точна, не согласился бы он выполнить интернациональное задание? В Австрии происходят важные события. Коминтерну нужна сторонняя оценка происходящего и возможного итога. Путешествие будет также весьма полезно для молодого человека, интересующегося политикой, и по приезде он, может быть, найдет пути помочь тем, чью борьбу он, несомненно, поддерживает.

После Вены Филби был готов, и политически и морально, к принятию решения. Получил ли Филби свое основное задание - внедриться в британскую разведку именно в этот момент или нет, большого значения не имеет. Скорее всего, подобного рода задание могло быть дано только после значительно более долгого периода проверок и оценки. Если же задание было дано уже тогда (возможно, потому что на КГБ оказывали давление сверху и русские решили положиться на удачу), то нетрудно предположить, как это выглядело. Вербовщик нарисовал Филби живописную картину грядущей борьбы с фашизмом, борьбы, свидетелем которой Филби уже был на улицах Вены. Он должен был подчеркнуть растущую мощь гитлеровской Германии и то, чем это грозило Советскому Союзу. Он наверняка напомнил об интервенции Антанты, когда полмира объединило свои усилия, чтобы задавить коммунистическую революцию еще в колыбели. Он должен был упомянуть о главном опасении СССР: возможном союзе между Германией и Великобританией с целью еще раз попытаться уничтожить советское государство.

Вербовщик должен был сказать, что Советский Союз может защитить себя от этой опасности, только имея своего человека в британских правительственных кругах, который мог бы предупредить Москву о любом заговоре против СССР и его народов. В детали сначала вдаваться бы не стали. Основной целью было вызвать у Филби интерес к секретному поручению международного значения, задеть его за живое, затронуть авантюрную жилку. Филби должен был вынести из этого впечатление, что ему не только дан шанс принять участие в значительных

[116]

событиях, но и быть их творцом, что для 22-летнего молодого человека было весьма заманчиво. Позже Филби говорил: "Для меня предмет гордости, что в столь юном возрасте я был приглашен сыграть мою... роль... Никто дважды не задумывается над предложением вступить в элитные силы"(16).

Возможно, специфика его задания была ему открыта позже. Но в ретроспективе мы видим, что уже в середине 30-х годов Филби начал создавать образ, который должен был привлечь к нему внимание СИС как к потенциальному кандидату и который достаточно надежно защищал его в последующие опасные тридцать лет. Он оставил в стороне все политические интересы, нашел себе незначительную работу на поприще журналистики, издавал журнал общества англо-немецкой дружбы и начал создавать облик тихого поклонника Третьего рейха. Он попытался издавать торговую газету, которая должна была способствовать развитию дружеских отношений между Великобританией и Германией, совершил несколько поездок в Германию для переговоров по данному вопросу в Министерстве пропаганды и Министерстве иностранных дел Германии, несомненно, докладывая обо всем по возвращении своему русскому куратору. Это было время проверки, попытка оценить степень его решимости. Филби, вероятно, прошел проверку вполне успешно, потому что в феврале 1937 года он получил от КГБ первое настоящее задание. Его послали в Испанию.

Филби должен был получить "достоверную информацию обо всех аспектах военных действий фашистов". Какая "крыша" для такого задания может быть лучше, чем журналист, аккредитованный у франкистов, представитель агентства новостей "Лондон дженерал пресс"? КГБ финансировал поездку, и, когда Филби потребовались деньги, необходимая сумма была ему переслана через Берджесса ошибка, о которой они позже пожалеют. Но игра стоила свеч: хотя Филби и не сообщил своим хозяевам ничего такого, что уже не было известно, он сделал значительный шаг вперед на пути к СИС - Филби получил работу в "Таймс".

24 мая 1937 года, представив серию статей "с места событий", Филби сменил Джеймса Холберна на посту специального корреспондента "Таймс" при генерале Франко. "Таймс" уже давно служила поставщиком кадров для СИС, и Филби надеялся на возможный контакт со стороны этой организации еще во время войны в Испании. Контакта не было, но Филби заметили. Операция КГБ по делу Филби весьма значительно продвинулась вперед.

[117]

Глава 6

ФАНТАЗИИ РИЧАРДА ХЭННИ И СЭНДИ АРБАТНОТА

Теперь разожгите в Европе пожар.

Уинстон Черчилль. Из речи при вручении Хыо Далтону Хартии Управления специальных операций (УСО) 22 июля 1940 г.

Огни, которые продолжали гореть, были огнями европейских сталелитейных заводов. Помимо того факта, что большинство людей предпочитают не подвергать себя риску, мы должны также понять, что невероятная сложность высокоиндустриализованного западноевропейского общества затрудняет, если вообще позволяет, разорвать социальную ткань общества.

Луи де Йонг. "Британия и голландское Сопротивление 1940-1945".

Роль, сыгранная британской разведкой в победе во второй мировой войне, стала легендой. Легенда выглядит примерно следующим образом. В 1939 году СИС пребывала в полном развале, что явилось следствием ряда организационных и оперативных катастроф и длительного периода финансового голода, но с началом войны она быстро оправилась. Легионы образованных и самоотверженных добровольцев были набраны в ряды СИС из университетов, из Сити и из представителей различных профессий. Эти мужчины и женщины со всей решимостью посвятили себя выполнению поставленной задачи, блестяще преодолели сопротивление немцев, которые до конца не могли поверить в то, что англичане могут действовать столь эффективно, а затем скромно вернулись к своим гражданским профессиям.

Мнение о триумфе, которого достигла британская разведка в годы второй мировой войны, распространено очень широко. Зара Штайнер, писатель и академик Кембриджа, утверждала, что как Советская Армия и промышленный вклад Соединенных Штатов были основными ключами к победе, так и "разведка была вкладом Великобритании"(1). Доктор Кристофер Эндрю, заведующий кафедрой истории в колледже "Корпус Кристи"

[118]

и Кембридже, писал: "В борьбе с мощной немецкой разведывательной машиной британская разведка одержала решительную победу"(2). С этим соглашалась и Би-Би-Си, заявлявшая, что, если взять войну в целом, британская разведка одержала чистую победу. В Соединенных Штатах Л. Фараго, бывший офицер разведки, писал в своей книге "Игра лисиц": "Когда я начинал свои исследования, я думал, что. по всей вероятности. войну разведок выиграла Германия. Когда я закончил, то понял, что победителем в этой войне была Великобритания"(3). Более того, британской разведке времен войны отводится честь оказания помощи США в организации их разведки. Генерал Уильям Донован, первый руководитель УСС, заявил, что "СИС дала нам огромный стартовый импульс, без которого у нас вряд ли что получилось бы"(4).

Достижения британской разведки времен войны практически никто не оспаривал. В сочетании с традиционной завесой тайны, окружающей деятельность СИС и МИ-5, публикация их официальной истории не предусматривалась, так же как и публикация истории других спецслужб времен войны. Вообще-то доклад был подготовлен, но предназначался для служебного пользования. Затем в 1960 году власти разрешили опубликовать книгу "УСО во Франции" М. Р. Д. Фута, потом последовали другие произведения о разведке, такие, как "Система двойной игры в войне 1939-1945 гг." Мастермена и "Лично и секретно" Уинтерботема.

Наконец, власти согласились на публикацию официальной истории, написанной коллективом авторов под руководством профессора Ф. X. Хинсли. Первый том этого издания вышел в 1979 году, а четвертый - в 1984-м. Достаточно странно, что в целом Хинсли высоко оценивает британскую разведку - в конце концов, он же в ней служил! Но даже с учетом этого далеко не все бывшие коллеги Хинсли остались довольны его работой. Внимание в ней было сконцентрировано на организации разведки времен войны, в результате Морис Олдфилд, бывший глава СИС, охарактеризовал книгу, как "написанную комитетами, для комитетов и о комитетах"(5). Хинсли, несомненно, столкнулся с проблемой, которую Малькольм Маггеридж. сотрудник СИС времен войны, сформулировал так: "Я на собственном опыте почувствовал, что дипломаты и офицеры разведки еще большие лжецы, чем журналисты и историки, которые, пытаясь реконструировать прошлое на основе документов, по большей части руководствуются своими фантазиями"(6). Но учитывая, что прочие книги - это, главным образом, личные воспоминания, книгу Хинсли можно считать единственной попыткой дать оценку деятельности британской разведки

[119]

в целом. Приходится, однако, сожалеть, что он предпринял лишь робкую попытку взглянуть с критической точки зрения на те требования, которые предъявлялись британской разведке во время войны.

Есть определенные признаки, позволяющие сделать вывод о том, что подобного рода анализ выявил бы картину, весьма отличающуюся от общепризнанной легендарной версии. Когда в сентябре 1939 года началась вторая мировая война, СИС по-прежнему испытывала затруднения. Как мы уже видели, ее кадры 30-х годов состояли из второразрядных низкооплачиваемых сотрудников, работавших за границей и покупавших малозначительные обрывки информации от ненадежных агентов. Затем полученные сведения отправлялись в Лондон, где в штаб-квартире их анализировали и перерабатывали перед передачей различным "потребителям". Основные потребители, три армейские службы, не испытывали восторга от передаваемых им СИС материалов, они жаловались, что те сведения, которые были достоверными, не представляли для них интереса, а те, которые были необходимы, как правило, оказывались ненадежными. Все три департамента хотели иметь более подробную информацию о промышленном производстве России, Японии, Италии, а также Германии и хотели получать доказательства достоверности передаваемых им данных(7).

Возможность встряхнуть СИС появилась, только когда адмирал Синклер, возглавлявший эту организацию на протяжении четырнадцати лет, скончался 4 ноября 1939 года. После интенсивного лоббирования Кабинет министров согласился утвердить в должности главы СИС Стюарта Мензиса, заместителя Синклера. Мензис, которому в ту пору исполнилось 49 лет, был профессиональным военным, отличившимся в годы первой мировой войны и отмеченным орденами. Среди коллег было распространено мнение, что Мензис являлся внебрачным сыном короля Эдуарда VII. У него, несомненно, были тесные связи с королевским двором благодаря его матери, леди Холфорд, фрейлине королевы Марии. Он также обладал значительным влиянием в важных правительственных кругах и, как "безжалостный интриган", беззастенчиво пользовался этим. Но при всем том Мензису был свойствен определенный шарм, у него было множество друзей, и он обладал великолепным врожденным инстинктом выживания.

Мензис предоставил повседневное руководство СИС своим подчиненным - "не надейтесь, что я буду читать все, что попадает мне на стол" - и направил всю свою энергию на укрепление позиций этого ведомства на Уайтхолле, что вызывало сильное раздражение у имевших с ним дело министров.

[120]

Один из них говорил: "Когда бы я ни обратился к Стюарту с каким-либо вопросом, он всегда отвечает, что сейчас выяснит и мне перезвонит. У меня девяносто девять дел на руках, но я знаю их детально, до мелочей"(8). В личных взаимоотношениях он был всегда вежлив, но холоден. "Тверд, как гранит в мягкой упаковке" - так охарактеризовала Мензиса жена одного из офицеров СИС. Он был членом нескольких клубов, любил лошадей и бега и сильно пил.

При назначении Мензиса Кабинет министров выставил условие о том, что должна быть проведена генеральная проверка деятельности СИС и МИ-5. Проверку должен был осуществлять Морис Хэнки, бывший тогда министром без портфеля и на протяжении пятидесяти лет являвшийся "серым кардиналом" британской разведки. Хэнки предстояло внимательно рассмотреть, в частности, финансовую деятельность СИС, поскольку Мензис требовал увеличить ассигнования до 700 тыс. фунтов стерлингов в год. Но деятельность Хэнки была прервана. Он успел сделать только один предварительный доклад, после чего на смену правительству Чемберлена пришел кабинет Черчилля.

Черчилль, фанатично веривший в ценность разведки, отдавал себе отчет в необходимости вдохнуть новую жизнь в СИС. 10 июня 1940 года он сместил главу МИ-5 генерал-майора сэра Вернона Келла и поднял политический авторитет МИ-5 в глазах главы департамента безопасности лорда Суинтона, бывшего министра авиации. Первой задачей Суинтона было разобраться в деятельности МИ-5 и реорганизовать ее в целях повышения эффективности. Затем он собирался подвергнуть такого же рода шокотерапии СИС. К сожалению, обстоятельства помешали ему осуществить намеченное. Он написал в "Таймс" письмо с предложением создать расширенный Генеральный штаб, как в первую мировую войну. Черчилль расценил это как попытку уменьшить его роль в ведении войны, и Суинтон быстро оказался в Западной Африке в качестве министра-резидента. Дафф Купер, пришедший ему на смену, не проявлял никакого интереса к реорганизации СИС.

Однако полученная СИС отсрочка была лишь временной. Первый год войны оказался почти непоправимо катастрофичным. Германский блицкриг в мае 1940 года лишил СИС почти всей имевшейся на континенте агентурной сети. СИС еще раньше потеряла Чехословакию, Австрию и Польшу, затем последовали Норвегия, Дания, Голландия, Бельгия и Франция. В тот момент это рассматривалось как ужасный удар, но Хью Тревор-Роупер (лорд Дакре), пришедший в СИС вскоре после этих событий, считал, что это было к лучшему. "Мы получали бы кучу тухлой информации от дохлых агентов, которое работали

[121]

бы под контролем немцев... Руководство СИС, отличавшееся невероятной глупостью, охотно принимало бы ее... и выдавало за надежные сведения, которые перемешивались бы с реальной информацией. Я думаю, что ничего, кроме вреда, это бы не принесло"(9).

Таким образом, деятельность СИС сократилась до нескольких центров в нейтральных странах. Правда, теплилась надежда использовать то, что осталось от агентурной сети находившихся в Лондоне союзных правительств в изгнании. Репутацию СИС также отнюдь не укрепила весьма неточная оценка французской военной мощи. СИС безоговорочно приняла заверения французского Второго бюро, что лучшим ответом на блицкриг будет укрепленная линия обороны и что линия Мажино будет представлять собой основное препятствие на пути немецких моторизованных частей. Эту точку зрения СИС выдала своим потребителям как большое достижение, но, когда выявилась абсолютная ее несостоятельность, всю вину ей пришлось взять на себя(10).

Еще более серьезным провалом стала неспособность СИС предвидеть падение моральной стойкости французов. Здесь возникает вопрос, знала ли СИС о возможности такого развития событий или нет, а если знала, то почему не сообщила своим потребителям? Как минимум один сотрудник СИС, вращавшийся во французских правительственных и высших военных кругах, докладывал Мензису. что в случае войны Франция быстро заключит с Германией мир. Этот сотрудник. Кеннет де Курси, начал работать на СИС в качестве "неоплачиваемою любителя" с 1936 года по предложению Мензиса. "В 1937 году я обедал с Лавалем и сообщал Мензису все, что слышал, - вспоминал де Курси. - В начале 1940 года я обедал с одним французским генералом и видел многих членов французского Кабинета министров. Для меня стало совершенно очевидно, что Франция заключит сепаратный мир либо после крупного военного столкновения, либо до него. Я сказал Мензису об этом. Подозреваю, что он не сообщил о моих словах Черчиллю, потому что знал, что это не то, что Черчилль хотел бы услышать, а Мензису было важно сохранить его благосклонность"[*Недруги де Курси на Уайтхолле говорили, что к его словам не прислушались не потому, что он не вызывал доверия, просто "де Курси практически не владел французским. К чему тайно встречаться с французскими генералами в Булонском лесу, если единственное, что вы можете произнести, это: "Да, мои генерал"](11).

Теперь СИС стали презирать не только другие службы, развивавшие свои собственные разведывательные подразделения, но и Объединенный комитет по разведке (ОКР). Этот орган

[122]

был создан в 1936 году для координации всех разведывательных операций и обработки и передачи по назначению полученных результатов. К началу войны его возглавлял Уильям Кавендиш-Бентинк. Форин офис, ЦПШ, СИС и МИ-5 имели там своих представителей, и вскоре СИС очутилась под огнем критики всех ведомств за весьма жалкие результаты своей деятельности. В июне 1940 года даже поступило предложение разделить СИС между остальными организациями, и Мензису потребовалась вся его ловкость и влияние на Уайтхолле, чтобы предотвратить разгон своего ведомства. Даже Черчилль начал разочаровываться в СИС. В ноябре того же года он попросил Генеральный штаб представить ему доклад о возможности полного расформирования СИС и замены ее межведомственной разведывательной группой, подчиняющейся непосредственно Генеральному штабу(12).

Как мы увидим дальше, Мензис спас свою империю, хитро воспользовавшись шифровальщиками, которые перешли в его подчинение, и тем, что Черчилль романтически воспринимал разведывательную деятельность.

Достижения ОКР в общем-то мало способствовали поддержанию той идеи, что межведомственная разведывательная группа будет функционировать лучше, чем СИС. Оценка, данная ОКР в отношении дальнейших намерений Германии, тоже была весьма далека от истины. ОКР также весьма переоценивал военную мощь Франции, главным образом под влиянием главы армейской разведки генерал-майора Фредерика ("Пэдди") Бомон-Несбитта, который заявлял, что "у Франции есть как минимум пять генералов столь же великих, как Фош". В результате ошибочной оценки Бомон-Несбитта "мы не разглядели, насколько Франция прогнила", заявил Кавендиш-Бентинк(13). ОКР быстро научился страховаться от потерь. В июле 1940 года ОКР представил Военному кабинету доклад "Приближение немецкого вторжения в Великобританию". В нем говорилось, что Германия готовится к вторжению либо к военным рейдам и "может начать действовать в любое удобное для нее время, но маловероятно, что она развернется во всю свою мощь до 15 июля". В другом докладе ОКР взвешивались возможности, имеющиеся у Германии, и делался следующий вывод: "Какой из возможных вариантов будет избран немцами, зависит не столько от логических предпосылок, сколько от личного непредсказуемого решения фюрера". Все остальные доклады комитета искусственны, тривиальны или не имеют отношения к делу. Какая польза была, например. Военному кабинету от информации, "полученной из достоверных источников, что немцы собираются провести парад своих войск в Париже где-то вскоре после 10 июля"(14).

[123]

Военный кабинет имел все шансы утонуть в разрастающемся потоке этих докладов, и Черчилль выразил по данному вопросу свое крайнее неудовольствие в меморандуме секретариату Военного кабинета: "Пожалуйста, посмотрите на ворох бумаг, полученных мною за одно утро... Все больше и больше народу занято написанием этих бумаг, количество которых только мешает делу"(15). Именно недовольство деятельностью ОКР и романтическое влечение Черчилля к необработанной информации толкнули его обратно в объятия Мензиса и СИС и способствовали дальнейшему существованию этой организации в нереформированном виде на протяжении всей войны.

Богатые молодые люди из высшего общества, набранные в штат СИС между двумя войнами, и бывшие индийские полицейские, на которых первые шипели и смотрели сверху вниз, быстро обнаружили, что их оттеснили в сторону после попыток сохранить в первозданном виде разваливающуюся посудину. Новобранцы военного времени не доверяли старым сотрудникам СИС. Один из этих бывших новобранцев вспоминал: "Вся организация была пронизана непотизмом. Серые, мрачные и абсолютно безликие люди; подчиненные, дублирующие других подчиненных, чтобы создать иллюзию мощи, и только удваивающие слабость; другие, запомнившиеся только благодаря своей ядовитой злобе или абсолютной ослиной глупости; и все это под руководством цепочки начальников, совершенно выдающихся по своей беспомощности. Вся организация в целом была дряхлой и некомпетентной"(16).

Однако созданная вокруг нее завеса тайны настолько хорошо ограждала СИС от внешнего мира, что, когда остатки разведслужб Нидерландов, Бельгии и Норвегии перегруппировались в Лондоне, все они по-прежнему верили мифу, что СИС лучшая в мире разведывательная организация, и были абсолютно убеждены, что ее огромная агентурная сеть продолжает благополучно работать в оккупированной Европе.

Правда заключалась в другом. СИС была захвачена врасплох скоростью продвижения немецких войск. Главы разведывательных отделений СИС, их сотрудники и вспомогательный персонал удрали в Лондон или в нейтральные страны. У СИС не было никаких планов создания подпольной агентурной сети, она не могла даже обеспечить уцелевших агентов радиопередатчиками для связи в Центром. Не было вначале разработано ни способов, ни путей заброски сотрудников на оккупированные территории для прояснения обстановки. Разочарование других ведомств в деятельности СИС очень усложнило для нее получение транспортных средств и оборудования, необходимых для переброски людей в страны, занятые немцами. Перед СИС

[124]

маячила унизительная перспектива просить помощи у европейских разведслужб, осевших в Лондоне, поскольку без их содействия она не могла получить никаких сведений о происходящих на континенте событиях. Поляки получали разведданные от своих оставшихся в подполье агентов и от других европейских агентурных сетей. Их влияние простиралось на удивление далеко. Начиная с 1941 года, например, они регулярно сообщали о выходе немецких подводных лодок из Бордо, Бреста и Гавра. Удивительно хорошо были информированы чехи, голландцы и французы, которые также оказали СИС существенную помощь. Но СИС приходилось конкурировать с другими британскими спецслужбами, которые тоже стремились использовать возможности европейских разведок, находящихся в эмиграции. К концу 1940 года не менее пяти различных британских разведывательных подразделений пытались организовать совместные разведывательные операции с французами.

Конечно, СИС продолжала действовать в нейтральных странах. Центром шпионажа, в частности, стал Лиссабон. Стокгольм и Женева тоже были весьма ценными источниками. В Женеве у СИС была даже радиоточка, но способная только принимать передачи, поэтому послания из Швейцарии шли через почту. Мадрид также мог бы быть важным информационным центром, однако посол Великобритании в Испании, бывший министр внутренних дел сэр Сэмюэль Хор, являлся одним из главных апологетов примирения и по-прежнему надеялся на мирные переговоры с Германией. Предполагалось, что возможным посредником на подобного рода переговорах мог бы быть испанский лидер генерал Франко, и Хор был решительнейшим образом настроен помешать всему, что могло бы усложнить деликатные взаимоотношения, сложившиеся между английским и испанским правительствами. И уж чего меньше всего желал Хор, так это каких-либо операций СИС против немцев на территории Испании, или, не дай бог, заговоров СИС с целью сместить Франко. СИС пыталась протестовать на Уайтхолле, но Хор обладал в правительственных кругах значительным влиянием еще со своих министерских времен, и его позиция одержала верх.

Таким образом, когда СИС попыталась открыть в Испании офис по оказанию помощи британским и союзным военнопленным, нашедшим убежище в этой стране после побега из гитлеровских концлагерей. Хор выразил протест, и СИС была вынуждена перебазироваться в Лиссабон, Хор также наотрез отказался дать "добро" на уничтожение станции слежения в Испанском Марокко, оснащенной приборами ночного видения, которую немцы приспособили для наблюдения за кораблями

[125]

союзников в Гибралтаре. В какой-то момент под давлением Лондона он неохотно дал свое согласие, но только для того. чтобы в последний момент отказаться от него. (Впрочем, бомбардировочная авиация проигнорировала это сообщение и благополучно разбомбила станцию, заявив, что приказ пришел слишком поздно.) Таким образом, Хор полностью свел на нет деятельность СИС в Мадриде, и, если бы не американцы, которые любезно проводили для нее некоторые операции, отделение СИС в Испании на более поздних этапах войны прекратило бы свою деятельность(17).

Хор был не единственным противником в правительственных кругах, с которыми СИС приходилось сталкиваться. На определенном этапе войны их было такое множество, что гуляла расхожая шутка о сотруднике СИС, который с большим трудом и постоянными отсрочками смог провести подрывную операцию и доложил, каким облегчением для него было узнать, что настоящим противником является Германия. Традиционная вражда между СИС и МИ-5 возросла после ряда успешных операции МИ-5, проведенных после реорганизации этого ведомства под руководством нового начальника сэра Дэвида Петри. Мензис, обеспокоенный углубляющимся расколом, сумел сделать так. чтобы связной офицер СИС работал с МИ-5 - попытка одновременно приостановить растущее напряжение во взаимоотношениях и иметь свое ухо в "лагере противника". Но наибольшее огорчение и СИС и МИ-5 принесло решение Военного кабинета создать абсолютно новую службу.

Подразделение, занимавшееся саботажем и подрывной деятельностью, существовало в СИС с 1930 года. Известное как секция "Д" (диверсии), оно по идее должно было проводить операции по уничтожению объектов, считавшихся ахиллесовой пятой немцев. Одним из полетов фантазии секции "Д" был проект взрыва Железных ворот на Дунае, чтобы лишить немцев возможности получать румынскую нефть. Существовал также план запустить над Европой воздушные шары в надежде на то, что привязанные к ним зажигательные бомбы упадут на поля и сожгут урожай, сократив, таким образом, немецкие продовольственные запасы. Легко представить себе изумление офицера КГБ, который курировал Кима Филби, поступившего в секцию "Д" в июне 1940-го, когда Филби описал ему деятельность своего департамента: "Мои первые сообщения заставили его серьезно подумать, что я попал в какую-то другую организацию"(18).

Секция "Д" была сильно ограничена в финансовых средствах, к ней с недоверием относились другие подразделения СИС, и на Уайтхолле она вызывала подозрения. Вскоре секция "Д"

[126]

пала жертвой Управления специальных операций (УСО), образованного 22 июля 1940 года. УСО было создано по распоряжению Черчилля, жаждавшего нанести Германии немедленный ответный удар, и подчинено Хью Далтону, министру экономической войны в коалиционном правительстве Черчилля. Его задачей было, по лаконичному высказыванию Черчилля, "разжечь в Европе пожар". Получив эксклюзивное право на проведение подрывной деятельности и саботажа на континенте, первое, что сделало руководство УСО, это наложило лапу на секцию "Д", не посоветовавшись с Мензисом. Таким образом, было положено начало размолвке, перешедшей в длительную вражду между двумя организациями(19).

Основным источником трений было коренное отличие в целях и задачах этих служб. Задачей СИС было получение сведений о противнике, причем настолько скрытно, что последний не должен был и подозревать об этом. Задачей же УСО являлось уничтожение собственности противника и наведение на него страха. Как пишет Дональд Маклахлен, "разведка, в настоящем смысле этого слова, несовместима с жестокой подрывной подпольной деятельностью"(20). Или, как сказал один офицер СИС, упомянутый Найджелом Уэстом, "роль СИС заключалась в том, чтобы наблюдать за тем, как войска противника проходят по мосту, тогда как целью УСО было взорвать мост, чтобы помешать этому прохождению". Однако, несмотря на противоположные задачи, обе службы были вынуждены сотрудничать друг с другом, поскольку ни одна из них не могла действовать, пока не забросит своих сотрудников на вражескую территорию и не установит с ними связь. Поэтому им приходилось совместно использовать имеющиеся весьма ограниченные транспортные средства, которые заинтересованные службы были согласны предоставить в их распоряжение. УСО хотело использовать свою собственную систему кодов и шифров, но Мензис частично отвоевал потерянную территорию, настояв на том, чтобы вся связь УСО осуществлялась через СИС.

Не успели утрясти проблему борьбы за транспортные и прочие средства, как возник новый повод для конфликта. Во время проведения своих подрывных операций офицеры УСО волей-неволей собирали интересующую СИС информацию, но руководство УСО норовило передать эти сведения напрямую в Министерство обороны, которого это больше всего касалось. После долгой перебранки был достигнут компромисс: СИС позволит УСО и дальше действовать за нее в определенных местах, а взамен УСО будет передавать полученные сведения потребителям только через СИС. Результат всего этого был, в конечном итоге, позорен для СИС, потому что ей пришлось

[127]

признать, что УСО успешно получает информацию из стран, куда сотрудники СИС больше не могли проникнуть. Если смотреть под этим углом зрения, то враждебное отношение СИС к УСО становится вполне понятным. Как пишет Дэвид Стаффорд, СИС "никогда не мирилась с разводом с УСО, и ее последующее поведение сильно смахивало на поведение озлобленной бывшей жены"(21).

Теперь наступил момент рассмотреть повнимательней достижения УСО. Несмотря на то что это была не чисто разведывательная служба, ее деятельность оказалась тесно связана с двумя разведывательными организациями. Истоки УСО уходят в мир разведки, многие офицеры служили одновременно в УСО и СИС, и конфликт между СИС и УСО стал, по определению бывшего сотрудника СИС Генри Керби, "крупнейшей, жесточайшей войной в истории наших разведслужб"(22). (Эта война оказала существенное влияние на американскую разведку, и ее можно до какой-то степени считать причиной серьезных недостатков, которые имеются у современного ЦРУ.)

Основной проблемой УСО было то, что оно было изначально создано на основе ложных предпосылок. Самой главной из них была предпосылка, что сочетание диверсионной деятельности, саботажа, блокады и стратегических бомбардировок обеспечит победу в войне без прямого столкновения с немецкой армией, и можно будет избежать бойни времен первой мировой войны. Королевские ВМС должны были обеспечить блокаду, Королевский воздушный флот - действие стратегических бомбардировщиков, а саботаж и диверсии являлись задачей УСО. Его офицерам вменялось в обязанность разработка плана действий, материальное обеспечение и руководство диверсиями. Живую силу должно было обеспечивать население оккупированных стран. Черчилль планировал "гигантскую герилью", которая должна была подломить Германии ноги. Нужно было кусать ее с флангов, подрывать ее железнодорожные пути, сыпать песок в механизм ее военной машины, уничтожать патрули, минировать дороги и убивать часовых.

Многое в этом плане было изначально неверно. Во-первых, к моменту создания УСО у Великобритании не было достаточного количества военных средств для проведения подобного рода операций. Она занимала оборонительную позицию, ощущался большой недостаток в вооружениях и боеприпасах, неясно было также, каким образом планируется восполнять их запасы. Приоритет отдавался стратегическим бомбардировщикам, и командование совсем не жаждало снимать самолеты

[128]

с боевых заданий для нужд УСО - организации, которую, несомненно, имел в виду сэр Артур Харрис, командующий стратегической авиацией, охарактеризовав Министерство военной промышленности, уайтхолловскую крышу УСО, как "любительское, невежественное, безответственное и лживое". Даже в лучшие времена в распоряжении УСО было четыре авиаэскадрильи для снабжения своих агентов и бойцов Сопротивления(23).

К тому же британцы, не знавшие оккупационного режима в течение почти тысячелетия, абсолютно не понимали психологии среднего европейца, чья страна была завоевана немцами. И Черчилль, и Далтон были совершенно уверены, что каждый человек - мужчина, женщина и ребенок - в оккупированной Европе только и ждет нужного момента, чтобы восстать и выступить против немцев. Они не понимали исторически сложившегося смирения, с которым большинство европейцев принимали германскую оккупацию, их стремления получить максимум удобств от поражения, обустроить свою жизнь как можно лучше в создавшихся условиях и сотрудничать с захватчиками, если это необходимо для выживания. На самом деле большинство граждан оккупированных стран сотрудничали с немцами. Уже через месяц после перемирия французские бизнесмены заключили с немцами договор о поставке бокситов по демпинговым ценам. Датские бизнесмены предложили капиталы и рабочую силу для освоения завоеванной Европы, и к концу 1941 года около миллиона поляков добровольно выехали на работу в Германию(24).

У Черчилля и Далтона были также весьма радужные представления и о самой Германии. В мае 1940 года Черчилль получил отчет от Глэдвина Джебба, будущего старшего офицера УСО, в котором говорилось: "Все наши информаторы согласны в том, что население Германии в целом не в восторге от последних побед и в основном находится в подавленном состоянии". Это был замечательный образчик самообмана. Далтон также был ослеплен, через шесть месяцев он предвидел "неурожай, голод и восстание почти на всех занятых немцами территориях"(25). Такие явно далекие от реалий оценки в сочетании с традиционной тенденцией недооценивать способность немцев контролировать 260 млн. жителей оккупированной Европы были зыбучим песком, на котором стояло УСО.

Однако находились люди, готовые пожертвовать своей жизнью и жизнью своих близких ради освобождения. Далтон ближе всех подошел к их идентификации в письме, написанном им в июле 1940 года: "Мы должны организовать в каждой оккупированной стране движение наподобие Шин фейн

[129]

в Ирландии, китайских партизан, действующих в Японии, испанских герильерос, сыгравших большую роль в военных кампаниях Веллингтона". Короче, Далтон понимал, что нужны были революционеры, и теория "европейской революции" широко обсуждалась в британских левых кругах того периода(26).

Но вскоре выяснилось, что большинство этих революционеров были коммунистами. Казалось, что только у коммунистов существовали организации, дисциплина и желание бороться с фашизмом. Однако они сражались не за восстановление предвоенной Европы, "Европы королей и капитализма", а для того, чтобы установить совершенно новый порядок. Британский истеблишмент и европейские правительства в изгнании, которые Британия была обречена поддерживать, быстро распознали угрозу. Если УСО окажет поддержку движению Сопротивления в оккупированной Европе, возникнет риск того, что послевоенная Европа будет коммунистической. Этим объясняется желание УСО оказать всяческое содействие другим очагам сопротивления в тех редких случаях, когда таковые имелись. Во всяком случае, в самом начале роялистские и правые группировки, которые проявляли хоть малейшие признаки активных действий против немцев, были завалены помощью союзников. На более позднем этапе войны основным поводом для дискуссий внутри УСО был вопрос о том, которое из движений в Югославии должно поддерживать УСО - коммунистов Тито или четников Михайловича(27).

Эта политическая дилемма оказала сильное влияние на кадровую политику УСО. Сначала Далтон, памятуя о европейской революции, хотел набрать офицеров из рабочих кругов, которым был бы понятен менталитет европейского рабочего класса. Далтон, в частности, хотел, чтобы УСО установило тесный контакт с французским профсоюзным движением. Но вскоре Далтон выяснил, что невозможно найти офицеров из рабочей среды, владеющих в достаточной степени французским языком. А когда он еще получил выволочку из-за того, что Черчилль вовсе не желал, чтобы УСО служило катализатором социалистической революции в Европе или где-либо еще, кадровая политика УСО полностью переменилась(28).

Высший эшелон УСО был быстро занят мужчинами и женщинами, набранными, по традиции секции "Д" СИС, в Сити. Первым руководителем УСО был сэр Фрэнк Нельсон, бывший торговец из Индии, его последователь сэр Чарльз Хэмбро был банкиром. Биржевые маклеры, бизнесмены, служащие компании Ллойда и банкиры составили кадровое ядро УСО с редкими вкраплениями сотрудников Форин офис, членов парламента

[130]

и журналистов[*Использование журналистов для "черной пропаганды" было твердо проводимой политикой УСО. До вступления США в войну УСО привечало американских журналистов, дружески настроенных к Британии, таких, как Дороти Томпсон, Уолтер Уинчелл или Эдгар Моурер, и проводило пропагандистскую кампанию, публикуя серию репортажей о британских военных операциях, таких. как репортаж Томпсон "Кольцо свободы"(29)]. Все они были консерваторами по рождению и воспитанию. В этой связи становится понятным, почему в некоторых группах движения Сопротивления, куда для оказания помощи были засланы эти люди, УСО считалось тайной армией империализма, а средний офицер УСО - будущим Лоуренсом Аравийским, "хитрым и надменным защитником Британской империи"(30).

Большинство агентов УСО были не только политически неграмотны во всем, что касалось Европы, но у них имелось очень опасное романтическое представление о своей миссии в целом. Они выросли с убеждением, что британцы являются высшей расой, урожденными властелинами империи, над которой никогда не заходит солнце. Они принимали как должное, что один англичанин стоит пяти немцев, десяти итальянцев и бесчисленного множества представителей более низких рас. Почти все они, когда были мальчиками и когда уже превратились во взрослых мужчин, были преданными почитателями Джона Бьюкена, писателя, который работал на британскую разведку и чей главный герой Ричард Хэнни был списан с самого автора и его коллег. Поступление на службу в УСО давало возможность всем этим поклонникам Бьюкена воплотить свои фантазии в жизнь для достижения достойных целей. Один из этих людей писал, что практически каждый встреченный им в УСО сотрудник представлял себя Ричардом Хэнни или его приятелем Сэнди Арбатнотом(31).

Самым главным во всем этом было то, что, как и герои Бьюкена, офицеры УСО были дилетантами и гордились этим. Они считали строгую служебную дисциплину не только ненужной, но и скучной. Хотя во времена своего расцвета УСО насчитывало в своих рядах 10 тыс. мужчин и 3 тыс. женщин, там с презрением относились к строгой иерархии и с веселым сочувствием смотрели на то, какое значение придается в других службах чинопочитанию. Его сотрудникам нравилась обстановка секретности и скрытности, ощущение, что они находятся как бы выше общества, выше закона. УСО обзавелось огромным количеством названий-прикрытий, его штаб-квартиры на Бейкер-стрит скрывались за вывеской "Межотраслевое исследовательское бюро", часто использовались бланки Министерства обороны и т. д. У УСО имелись 200 незарегистрированных телефонных номеров и много обставленных тайных квартир

[131]

в Вест-Энде, но не было централизованной системы регистрации и делопроизводства. Открытость не была свойственна УСО, и правительственным департаментам предлагалось оказывать поддержку его деятельности, не зная толком, для чего, а зачастую и кому она предназначалась. Часто какое-то ценное оборудование, запрошенное по всем правилам, доставлялось по назначению, но при этом доставивший его департамент получал расписку о получении за подписью кого-то из "Юниверсал Экспорт" - название, использованное позже как своего рода домашняя шутка Яном Флемингом, бывшим офицером морской разведки, в его романах о Джеймсе Бонде(32).

Эта одержимость секретностью означала политику: "всех впускать - никого не выпускать" по отношению к рекрутам. Но тогда возникала проблема, что делать с теми, кто по каким-либо причинам не мог продолжать работать? Некоторые решили не выполнять возложенное на них задание, выяснив, в чем оно заключалось, некоторые были заподозрены в предательстве, кто-то оказался алкоголиком или имел проблемы психологического порядка. Со временем сведения об их собственных заданиях, которыми они располагали, должны были утратить свою актуальность, но их знания о методах УСО, о кодах, о контактах в оккупированной Европе и о личностях других агентов не теряли своей большой значимости до самого конца войны. Этих несостоявшихся агентов необходимо было вынудить к молчанию, поэтому на нескольких совместных заседаниях СИС, УСО, МИ-5 и Министерства внутренних дел было принято решение создать специальные центры, где должны были содержаться "лица, степень информированности которых такова, что не представляется возможным отпустить их вплоть до окончания войны".

В эти центры были запрещены какие-либо визиты, и приняты все меры, чтобы о них никто не узнал, будь это хоть сам Красный Крест. Министрам было предписано лгать, ежели возникнет необходимость, дабы защитить секреты УСО. На запросы частных лиц или организаций об агенте, содержащемся в этом центре, "секретариату Министерства иностранных дел следует отвечать, что такой человек в списках заключенных не значится". Для создания центра предлагалось использовать Стаффордскую тюрьму или остров Мэн, но в конечном итоге его создали в Инверлер-Лодже (Шотландия)(33). Охраняемые горными егерями, агенты-неудачники (вместе с несколькими коллегами из СИС) проводили время в достаточно комфортабельных условиях. Когда в 70-е годы всплыли сведения об этом странном эпизоде, на эту тему был написан роман ("Тюрьма" Джорджа Маркстейна) и снят весьма удачный телевизион

[132]

ный сериал ("Заключенный" с Патриком Макгуханом в главной роли).

Хотя наиболее частым обвинением, выдвигаемым против агентов УСО, было обвинение в дилетантизме, существовали гораздо менее милосердные критики их деятельности. Генри Керби описал офицеров УСО как "сборище талантливых хулиганов, активистов, саботажников и убийц - короче, подонков", а Роберт Брюс Локкарт считал УСО "лживой, безответственной и коррумпированной организацией, которая должна быть разогнана"(34).

Моральный аспект деятельности УСО заслуживает более пристального рассмотрения. В попытках "разжечь в Европе пожар" агенты УСО убивали не только немцев, но и многих невинных гражданских лиц. Когда группы УСО подрывали поезда во Франции, они не только уничтожали живую силу и технику немцев, при этом гибли и французские поездные бригады. Руководители УСО должны были бы также отдавать себе отчет в том, что их действия выливались в жуткие карательные операции немцев против местного гражданского населения, дабы отвратить его от оказания помощи агентам УСО.

Наиболее ярким образцом подобного рода действий является убийство в мае 1942 года гауляйтера Чехословакии Рейнхарда Гейдриха. Операция была организована полковником Фрэнком Спунером, начальником учебного центра УСО. Двое чехов атаковали машину Гейдриха, обстреляв ее из автоматов и забросав гранатами. В отместку немцы ежедневно расстреливали сотню заложников вплоть до смерти Гейдриха, последовавшей через неделю после нападения, а затем уничтожили всех жителей деревушки Лидице, куда приземлились парашютисты УСО, и стерли ее с лица земли[*Сначала немецкие врачи были уверены, что Гейдрих поправится, поскольку его ранения не были серьезными. Внезапное ухудшение его состояния было приписано отравлению ботулиналом, который, согласно немецкой версии, был получен УСО специально для этой акции и которым были отравлены автоматные пули(35)]. Это зверство настолько подорвало у чехов дух сопротивления, что к концу 1942 года немцы могли использовать на работах 350 тыс. чехов при охране всего в 750 человек. После войны Спунер заявил, что лучше бы он не организовывал этого покушения, и признал, что УСО обращало слишком мало внимания на возможность карательных действий против мирного населения(36).

Иногда жертвы среди мирного населения были случайными, хотя это едва ли могло служить утешением для их родных. В марте 1945 года УСО убедило командование Королевского воздушного флота - вопреки его желанию - совершить рейд бомбардировочной авиации на Копенгаген, чтобы разбомбить

[133]

тюрьму гестапо, в которой содержались сорок лидеров датского движения Сопротивления. УСО обосновало необходимость данной акции тем, что датское Сопротивление имело большое значение для хода войны. Но до конца войны оставалось всего шесть недель, и было совершенно очевидно, что капитуляция Германии - лишь вопрос времени. Последствия рейда были катастрофическими. Бомбардировщик из первой волны рухнул на расположенную недалеко от тюрьмы католическую школу, а бомбардировщики следующей волны приняли возникший вследствие этого пожар за сигнальные огни и обрушили на школу всю мощь своего бомбового удара. При этом погибли двадцать семь датских преподавателей и семеро детей. Один из бывших учеников, оставшийся в живых, вспоминал о рейде в 1976 году, когда впервые в Великобритании был опубликован полный отчет об этом событии: "Был ужасный удар, и наступила тьма... Я подумал, что, наверное, я уже мертв... Затем я услышал других детей, которые плакали, молились и кричали... Это был такой прекрасный день... Первый день весны"(37).

У УСО были и определенные успехи. Ему все-таки удалось поднять моральное состояние населения оккупированной Европы. "Поддержка, оказываемая движению Сопротивления, вернула миллионам людей самоуважение, которое они потеряли в момент национальной катастрофы, - писал М. Р. Д. Фут, - и УСО было крупнейшей из нескольких организаций, снабжавших подпольщиков оружием, что позволяло им участвовать в Сопротивлении". Главным достижением УСО было уничтожение в Веморке, в Норвегии, завода по производству тяжелой воды, что, по всей вероятности, отвратило немцев от попыток изготовить атомную бомбу. Вклад УСО в забастовку французских железнодорожников и служащих телефонных станций в июне 1944 года так и не был оценен по достоинству. Поддержка, оказываемая УСО Тито во время войны, позволила последнему создать мощную партию, преданную в первую очередь своей родине, и противостоять Сталину после войны. В Бирме УСО сумело перетянуть на сторону союзников прояпонски настроенную полицию безопасности в переломный момент войны - в начале 1945 года(38).

Но тем не менее провалы УСО доминируют над успехами. Самый сокрушительный провал произошел в Нидерландах, и на этом чуть было не прекратилось само существование этой организации. История об операции, которой немцы дали кодовое название "Северный полюс", теперь широко известна. Вкратце она такова. Используя радиоперехват, немцы сумели вычислить и арестовать голландца радиста УСО и заставили

[134]

его работать под своим контролем. Радист с риском для жизни не только смог в передачах дать сигнал о работе под контролем, но и втиснуть в одну из радиограмм слово "пойман". Радист на приеме проигнорировал предупреждение, и голландец, прошедший выучку в мире, где широко использовалась двойная и тройная игра, решил, что в штаб-квартире УСО поняли предупреждение о работе под контролем, но решили поддержать игру. И он продолжал передавать в Лондон все, что ему приказывали немцы.

С этого момента все подразделения УСО в Нидерландах на самом деле работали по указке немцев. Агентов сбрасывали туда, где их уже ждали гестаповцы, и также заставляли работать под контролем. На пике операции немцы контролировали семнадцать радиопередатчиков, и вся техника, оружие, боеприпасы. взрывчатка и продукты питания, одежда и деньги, пересылаемые УСО в огромных количествах, попадали прямо в руки неприятеля. Столь глубокое проникновение немцев в голландскую сеть УСО было уже само по себе достаточно плохо, но это повлияло и на операции УСО в Бельгии и Франции, где последствия были еще тяжелей. Даже когда двое агентов УСО сумели вырваться из лап гестапо и с трудом пробрались в Лондон через Мадрид, чтобы сообщить, что немцы контролируют всю операцию в Нидерландах, им не поверили, решив, что их перевербовали немцы, и посадили в Брикстонскую тюрьму за содействие врагу. И только когда еще несколько человек, сумевших ускользнуть от немцев, подтвердили рассказанное этими двумя, в УСО вынуждены были рассмотреть возможность контроля немцев над операцией в Нидерландах. Немцы в конце концов свернули операцию "Северный полюс" в марте 1944 года, когда стала совершенно очевидна неизбежность высадки союзников в Европе. В сентябре они расстреляли последних сорок семь пойманных агентов УСО. В целом эта операция стоила жизни как минимум сотне мужчин и женщин(39).

Тем временем противники УСО в Англии подозревали, что не все идет гладко. 1 декабря 1943 года командование бомбардировочной авиации заявило, что отказывается поддерживать операции УСО в Европе(40). Оно было обеспокоено проникновением немцев в ряды УСО и не хотело рисковать жизнями экипажей в сомнительных операциях. Летчики потребовали от ОКР немедленного расследования деятельности УСО. СИС тут же ухватилась за возможность тотальной проверки всей деятельности УСО в Европе, его командных структур и всей организации в целом. Доклад, сделанный в результате проверки, был уничтожающим и заканчивался серией предложений. равнозначных разгону организации. Черчиллю, по-прежнему

[135]

неравнодушному к УСО, несмотря на озабоченность стоимостью его содержания [*Никаких статистических данных мне получить не удалось, но говорят, что Черчилль как-то заметил: "Главное достоинство Мензиса в том, что, в отличие от УСО, на его организацию идут гроши"], пришлось лично вмешаться, чтобы спасти УСО, несмотря на то что для этого пришлось преодолеть объединенное сопротивление СИС, ОКР и руководства Генштаба(41).

Стычки между УСО и другими службами и правительственными департаментами возникали, конечно, не только по его вине, в случае с СИС виновны были обе заинтересованные стороны. Но это не может служить оправданием внутренней грызни, заговоров, предательства и морального разложения внутри УСО, которые грозили сорвать проводимые им операции. Самым худшим было отделение УСО в Каире. Бикхэм Суит-Эскотт писал: "Никто, не испытав этого на собственной шкуре, не может вообразить царившую здесь атмосферу зависти, подозрительности и интриганства, которая отравляла взаимоотношения между различными секретными и полусекретными департаментами в Каире летом 1941 года, а также в течение двух последующих лет"(42).

Внутри УСО основные распри шли из-за Югославии и касались оценки достоинств Тито и Михайловича. Для определения, кто из двух югославских лидеров наиболее эффективно действует против немцев, Черчилль направил в Югославию депутата парламента от консервативной партии Фицроя Маклина. Маклин сообщил, что Тито сильнее и он победит, но предупредил премьер-министра, что Югославия Тито станет коммунистической. Черчилль, который всегда был прагматиком, спросил Маклина: "Вы собираетесь там жить?" Когда Маклин ответил отрицательно, Черчилль продолжил: "Я тоже не собираюсь, поэтому почему бы нам не предоставить югославам самим решать, какую систему они хотят иметь?"(43)

Черчилль, у которого иногда бывали периоды, когда он не доверял УСО, в данном случае решил обойти эту организацию. Он дал Маклину полномочия встретиться с Тито в качестве своего личного представителя и приказал УСО обеспечить всю необходимую Маклину помощь. Но у некоторых офицеров была своя точка зрения по этому поводу.

Они считали, что коммунист Джеймс Клагман, работавший с каирским отделением УСО, и его помощники, придерживавшиеся левых взглядов (один офицер УСО, связник Михайловича, заявил в 1983 году, что отделение УСО в Каире было "гнездом советских резидентов"(44)), саботировали помощь Михайловичу, теряя или задерживая радиограммы последнего

[136]

с заявками на оружие. Это была легкая игра. Кто-то несогласный с назначением Маклина послал Черчиллю телеграмму за подписью генерала сэра Генри Мэйтланда Вильсона, командующего войсками на Ближнем Востоке, в которой сообщалось, что Маклин абсолютно не годится для этой работы. (Вильсон очень рассердился, когда узнал об этой истории.) Еще один противник Маклина в УСО попросил департамент "черной пропаганды" пустить в Каире слух, что Маклин алкоголик, трус и активный гомосексуалист. (К счастью, шеф департамента пропаганды, перед тем как запустить этот слух, переговорил с генералом Вильсоном.)

Маклина сбросили с парашютом в Югославии, позаботившегося о том, как он говорил позже, чтобы отвергнуть первый предложенный УСО парашют. В Югославии Маклин, находясь в штаб-квартире Тито, использовал свой личный и секретный радиоканал, напрямую связываясь с Вильсоном и Черчиллем, так как он не доверял сотрудникам отделения УСО в Каире и не был уверен, что они передадут его шифровки дальше. Позже американцы тоже втянулись в эту ссору, они также разделились на сторонников Тито и сторонников Михайловича, и это противостояние длится и по сей день.

Еще одним проколом УСО было то, что там не подумали о том, что может произойти с оружием и взрывчаткой, которые были разбросаны УСО по всей Европе, и не предвидели того, чему послужит оказанная им помощь в подготовке и обучении людей. Оружие контрабандой шло из Греции на Кипр, где использовалось против англичан. Палестинские евреи, обученные УСО искусству саботажа и подрывной деятельности на случай оккупации немцами их земель, оказали неоценимую помощь в качестве экспертов Хагане при проведении ею против англичан в Палестине в 1946-1947 годах операций того же типа, что и операции УСО(45).

Но основная беда УСО была в том, что оно пережило свою необходимость, не успев организоваться. Двойственность его политики - поддержка освободительного движения в Европе и одновременно с этим вера в необходимость восстановления статус-кво подорвала доверие к нему. Даже если бы его цели были реальны, у него никогда не хватило бы авиационных средств для их осуществления. В конце концов, вступление в войну США с их огромным производственным потенциалом и громадной армией плюс активное сопротивление Советского Союза, вынудившее немцев перебрасывать войска с Западного фронта на восток, изменили стратегию союзников. Теперь не было никакой необходимости наносить Гитлеру удары изнутри, провоцируя взрыв в оккупированной Европе, союзники могли

[137]

теперь занять ее, используя колоссальный перевес в живой силе и технике. С этого момента УСО перестало играть ключевую роль в планах союзников.

Оно ненадолго воспряло вновь, когда Великобритания и США встали перед необходимостью подумать о войне со своим бывшим соратником Советским Союзом, и УСО было приказано быть готовым к организации движения Сопротивления в странах, которые могли быть оккупированы русскими в случае войны. Однако ничего этого не произошло, и в 1946 году СИС восстановила свое право быть единственной секретной службой Великобритании. 30 июня того же года УСО было официально распущено. Полученную от него пользу сильно перевешивали его провалы и неудачи, его военная ценность была совершенно незначительной, и союзникам было бы гораздо лучше вообще обойтись без него.

Если об УСО и помнят, то главным образом благодаря паре сотен или около того книг о нем, большинство из которых написаны самими же офицерами УСО. Как сказал историк Энтони Веррье, подлинное УСО "мало похоже на организацию, ассоциирующуюся в умах людей с освобождением Западной Европы от нацистской оккупации"(46). Романтические фантазии поклонников Бьюкена умирают тяжело.

[138]

Глава 7

ДВОЙНАЯ И ТРОЙНАЯ ИГРА

План "Джаел" был переименован в "Телохранитель" - военная хитрость, которую можно сравнить с Троянским конем.

Энюни Кейв Браун. "Хранитель лжи" (1977 г.)

Военные историки очень противятся версии, которая приписывает успех дня "X" в том числе козням людей с фамилиями, взятыми из мюзиклов, вынужденных теперь скрываться от мести неонацистов в отдаленных местах Латинской Америки.

Джон Киган. "Санди таймс". 12 августа 1984 г.

9 ноября 1939 года, два месяца спустя после начала войны, два сотрудника СИС, капитан Сигизмунд Пейн Бест, служивший в армейской разведке во время первой мировой войны, и майор Ричард Стивенс - глава отделения СИС в Гааге, были выкрадены из городка Венло на голландской границе и переправлены в Германию. Британские документы по данному происшествию закрыты на сто лет, а в немецких мало что можно почерпнуть, но основные факты неоспоримы.

Вкратце говоря, Бест и Стивенс думали, что через одного из агентов СИС в Голландии - доктора Франца Фишера они установили контакт с немецкой оппозиционной группировкой, которая хотела сместить Гитлера и прекратить войну. Чего они не знали, так это того, что Фишер был агентом-двойником и работал на гестапо. После ряда встреч, служивших для установления степени искренности намерений каждой стороны, британские офицеры настояли на встрече с немецким генералом, который якобы возглавлял антигитлеровский заговор. Встреча была назначена в кафе на окраине городка Венло, всего в нескольких ярдах от немецкой границы. Бест и Стивенс в сопровождении офицера голландской разведки лейтенанта Дирка Клопа приехали в Венло на это чрезвычайно важное свидание.

[139]

Клоп с помощью местной полиции предпринял ряд защитных мер, однако англичане, боясь опоздать на встречу с немецким генералом, двинулись на рандеву, не дожидаясь, пока полицейские займут свои места.

Бест, Стивенс и Клоп только-только успели подъехать, как большой немецкий автомобиль с вооруженными автоматами людьми прорвался через пограничное заграждение. Клоп среагировал быстро, он выскочил из машины и побежал, отстреливаясь, в сторону основной трассы. Не успев пробежать и нескольких ярдов, он был смертельно ранен. Бесту и Стивенсу приказали выйти из машины, отобрали у них оружие и заставили перейти границу. Затем немцы затолкали их и умирающего Клопа в машины и увезли в Дюссельдорф.

Это дело было неприятным для всех, а для СИС это был унизительный провал. Из-за того, что ее так легко провели, СИС даже не захотела признать, что Бест и Стивенс являются ее сотрудниками. Голландские власти, учитывая напряженные отношения с Германией, скрыли свои контакты с британцами, открестившись от всяческой ответственности за Беста и Стивенса и объяснив присутствие там Клопа ошибкой его непосредственного начальника, который был моментально уволен. Даже немцы постарались побыстрее забыть инцидент, который обострил и без того напряженные отношения между абвером, ничего не знавшим об операции вплоть до ее завершения, и гестапо, весьма довольным своим успехом. (Весьма коротким, впрочем, потому что, хотя Гитлер хотел увязать захваченных в Венло британцев и покушение на него в Мюнхене, гестапо не смогло предоставить для этой версии никаких доказательств.)

Бест и Стивенс выжили и были обнаружены в апреле 1945 года в маленькой тирольской деревушке. Они не выдержали допросов в гестапо и стали одним из основных источников информации о структуре СИС. (Эллис, как мы уже знаем, был другим источником.) Эти сведения помогли немцам подготовить документ, озаглавленный "Информационный материал по Великобритании", куда входил список лиц, включающий большое число сотрудников СИС и ее агентов, которых гестапо планировало арестовать после захвата Великобритании. В одном из разделов этого документа детально описана организационная структура СИС, ее штаб-квартиры, секции и их обязанности и даже воспроизведены паспортные фото некоторых офицеров СИС. Бест и Стивенс признались в том, что давали сведения гестапо. Им было бы трудно отрицать очевидное, поскольку немцы опубликовали полный отчет по этому делу, включая список офицеров СИС, полученный от Беста и Стивен

[140]

са. В СИС было решено не подвергать своих сотрудников судебному разбирательству, но их не восстановили на службе(1).

Драма в Венло подтолкнула многих авторов на описание этого события, но все они обращали внимание главным образом на фактическую сторону дела, а не на мотивы, которыми руководствовались участники событий. Но только рассмотрев внимательно то, к чему Бест, Стивенс и немцы действительно стремились, можно выявить неожиданный и важный политический аспект этой разведывательной операции. Чтобы оценить это должным образом, нужно вернуться немного назад, в лето 1939 года, когда еще оставалась надежда, хоть и маленькая, что войны можно избежать.

Не весь немецкий народ шел за Гитлером. Существовала политическая оппозиция - хилая коалиция всех партий от социал-демократов до консерваторов. Некоторые военные круги также были озабочены вероятностью втягивания Германии в очередную мировую войну. Оппоненты и критики Гитлера рассчитывали на поддержку Британии, но вынуждены были действовать крайне осторожно. С одной стороны, они хотели, чтобы Великобритания проявила достаточно настойчивости, дабы отвратить Гитлера от дальнейших военных авантюр, но при этом не предпринимала ничего, что могло бы спровоцировать военные действия. Лучшим способом дать это понять, по их мнению, была передача послания по секретным каналам. Поэтому в июле 1939 года. в Лондон прибыл полковник граф Герхард фон Шверин из германского Генерального штаба с рекомендательным письмом лорду Дэвиду Астору (будущему редактору "Обсервер") от Адама фон Тротта, действующего от имени немецкой оппозиции.

Фон Шверин четко объяснил, что Великобритания могла бы предпринять, дабы убедить Гитлера в том, что его нынешний курс ведет к войне. На Астора это произвело такое впечатление, что он немедленно организовал встречу с руководством СИС в надежде, что оно согласится встретиться с фон Шверином. Вместо этого один из старших офицеров СИС заявил: "Я знаю, кто этот человек. Если вы хотите услышать мое мнение по поводу его прибытия сюда в тот момент, когда взаимоотношения между нашими странами настолько плохи, то я считаю, что это потрясающая наглость!"(2)

Тем не менее контакт, не прямой и мало удовлетворяющий обе стороны, состоялся, и в СИС было должным образом отмечено, что в Германии антигитлеровские элементы существуют и они вроде бы хотят установить контакт с СИС. Это получило подтверждение в виде ряда предпринятых после начала войны шагов. В Риме немцы обратились к представителям

[141]

Ватикана с целью выяснить. не возьмет ли на себя папа Пий XII роль посредника для обеспечения честного и справедливого мира(3). В Великобритании и (уже после начала войны) в Соединенных Штатах Джон Уиллер-Беннет, ведущий британский специалист по немецкой армии, имел длительные переговоры с Адамом фон Троттом по вопросу о сотрудничестве англичан с немецкой оппозицией(4). Желание договориться с Германией, независимо от того, будет или нет смещен Гитлер, очень сильно возрастет зимой 1939/40 года, но на данном этапе нас больше интересует реакция СИС сразу после начала войны 3 сентября 1939 года.

СИС начала забрасывать лорда Галифакса, министра иностранных дел, докладами о разногласиях внутри Германии. 11 сентября, например, лорд Галифакс сообщил Военному кабинету, что, согласно донесениям секретной службы, может быть достигнут весьма значительный результат, если Великобритания напрямую обратится к немецкой армии "через определенные каналы". 23 октября он сообщил Кабинету, что Германию изнутри раздирает множество противоречий, а четыре дня спустя заявил, что между Гитлером и армией существуют острые разногласия. Было ощущение, что возможны обстоятельства, при которых война быстро закончится, и с подачи СИС поддержка диссидентствующих элементов в Германии стала официальной политикой(5).

Однако легче приказать, чем сделать. Инструкции были спущены вниз, и в конечном счете выбор остановился на Бесте в Гааге. С конца первой мировой войны Бест стал в Нидерландах значительной фигурой. Он женился на голландке, создал экспортно-импортную фирму, занимавшуюся продажей фармацевтической продукции и велосипедов, и приобрел весьма эксцентричные для голландцев манеры: он носил монокль и разговаривал громким властным голосом. Существовали некоторые сомнения относительно того, в чем, собственно. заключается его связь с СИС. Стивенс, бывший резидентом СИС в Голландии, считал, что Бест был именно тем, кем казался, - преуспевающим бизнесменом, живущим за границей. Но в первый же день войны Бест вошел в контору Стивенса и сообщил, что он является представителем, сверхсекретного подразделения СИС - секции "Z", возглавляемой Клодом Дэнси. Дэнси, бывший военный, владелец загородного клуба, а затем офицер МИ-5, пришел в СИС только лишь для того, чтобы сразу же поссориться с ее руководителем Синклером, видимо, на финансовой почве. Синклер, который не выносил присутствия Дэнси в конторе, избавился от него, позволив ему создать секцию "Z" - организацию шпионов-дилетантов, главным

[142]

образом бизнесменов и журналистов. Они работали за гроши, а их руководитель Дэнси был человеком, "думающим в девяти направлениях одновременно". Если в секции "Z" и были хорошие работники, то Бест к ним явно не относился. Из тринадцати "основных агентов", якобы работавших на него, восемь оказались фикцией, а значительные суммы, предназначенные этим "агентам", таинственным образом оказались в кармане Беста(6).

Но одним из "настоящих" агентов был Фишер, который, как мы знаем, также работал и на гестапо. Будет легче понять последующие события, если мы посмотрим на них глазами Фишера. Один из его работодателей, англичанин, сказал, что хочет вступить в контакт с оппозиционными режиму группами в Германии и обсудить с ними возможные мирные переговоры. Теперь у Фишера было два возможных варианта. Он мог сделать то, о чем его просил Бест, не говоря ничего своим немецким хозяевам, либо все им рассказать. Фишер не колебался ни секунды. Большая часть поставленной им немцам информации со времен Мюнхена касалась именно проблемы мира в Европе, поэтому, сообщив им о пожеланиях Беста, Фишер становился автоматически дорог обоим хозяевам(7).

Немцы были рады использовать Фишера в качестве посредника. Им было ясно, что они ничего не теряли, вступив в контакт с англичанином. На худой конец они просто получат сведения о действиях СИС в Нидерландах. Если переговоры продлятся, они смогут также узнать что-нибудь о штаб-квартире СИС в Лондоне. Но ставки были значительно выше. Идея мирных переговоров, окажись она подлинной, могла бы послужить базой для взаимовыгодного соглашения между Германией и Великобританией. Фишер работал на гестапо, шеф которого Гиммлер считал войну с Великобританией совершенно ненужной. Он полагал, что истинная миссия Германии - на Востоке, она заключается в завоевании Советского Союза. Война с Великобританией являлась сварой между родственниками, которая вполне может быть урегулирована, если обе стороны призовут на помощь здравый смысл. Другие немецкие лидеры были с ним вполне согласны. Геринг подтолкнул князя Гогенлоэ, судетского аристократа, встретиться со своими британскими друзьями и обсудить с ними условия мира. На одной из таких встреч в Швейцарии через месяц после начала войны Гогенлоэ и отставной капитан Малькольм Кристи обсуждали вопрос о компромиссном мире, который развязал бы руки Германии для борьбы с коммунизмом(8).

Обращает на себя внимание тот факт, что офицером, избранным немцами для проведения этой операции, был Вальтер

[143]

Шелленберг, глава контрразведки, молодой интеллектуал, сторонник компромисса с Британией, потому что, как он говорил, "только Сталин будет в выигрыше от европейской войны". На встрече 30 октября со Стивенсом и Бестом в Гааге начали вырисовываться условия мирного соглашения. Гитлер оставался главой немецкого государства, Риббентроп также оставался на своем посту, а для Геринга впоследствии должны были найти подходящую должность. Австрия, Чехословакия и Польша должны были быть восстановлены как самостоятельные державы. Предполагалось создание единого антисоветского фронта. Согласно Шелленбергу, Стивенс передал эти условия в Форин офис, Галифакс согласился с ними, и шел разговор о следующей встрече в Лондоне для окончательной выработки соглашения(9). На этом этапе возникает интригующий вопрос: а что обо всем этом было известно Военному кабинету?

Чемберлен, несомненно, знал о проходящих встречах, но похоже на то, что в своих докладах ему СИС уделяла больше внимания военному заговору против Гитлера, чем мирным переговорам. (Однако Чемберлен все-таки что-то знал об условиях, выдвигаемых немцами, потому что в своем послании сестре от 5 ноября он предсказывал скорое окончание войны и писал, что немцы могут получить некоторое послабление и, возможно, им не придется отдавать что бы то ни было из того, что им действительно дорого.) 1 ноября Военный кабинет впервые услышал об этих мирных переговорах. Новость никого не обрадовала, и Черчилль, например, потребовал немедленного прекращения каких-либо контактов с немцами. Но в конечном счете было принято решение операцию продолжить. По-прежнему остаются некоторые сомнения в том, что все члены британского Военного кабинета знали подробности об этой истории. СИС, похоже, "запамятовала" указать, входило ли в столь долго оговариваемые условия жесткое требование отстранения Гитлера. Только один человек, находящийся в центре событий, - Бест не испытывал никаких сомнений по этому вопросу. Насколько ему было известно, говорил он позже, "Адольф Гитлер оставался у власти"(10).

Гитлер, несомненно, знал о проходящих переговорах и одобрял их. Он сам предлагал 6 октября компромиссный мир Великобритании, и весьма сомнительно, чтобы без его одобрения Гиммлер мог дать инструкции Шелленбергу о проведении мирных переговоров. Но к началу ноября Гитлер изменил свою точку зрения. Его планы по завоеванию Великобритании и Франции успешно продвигались, и продолжение мирных переговоров с англичанами начинало отдавать пораженчеством. Гиммлер, прекрасно осведомленный о настроениях своего вождя,

[144]

решил, что операцию пора сворачивать, но, желая получить от нее максимум пользы, отдал приказ выкрасть Беста и Стивенса. Как мы уже знаем, 9 ноября гестапо с блеском выполнило приказ.

Шелленберг еще некоторое время поддерживал тайную радиосвязь с СИС, надеясь, что политические фигуры, стоящие за Бестом и Стивенсом, возможно, захотят продолжить мирные переговоры. Но 29 ноября он радировал из Берлина, что прерывает последнюю связь. Он сделал все, что мог, дабы избавить Стивенса и Беста от политического показательного суда, и даже предложил обменять их на немецких пленных(11). (Усилия Шелленберга были вознаграждены после войны. На процессе в Нюрнберге он был приговорен лишь к шести годам тюремного заключения, из которых отбыл два.)

Но почему в СИС были уверены, что британское правительство пойдет на соглашение с Германией, которое не предусматривает в обязательном порядке отстранение Гитлера от власти? Дело в том, что и кое-кто в самой СИС, и некоторые представители британского истеблишмента - небольшая, но потенциально мощная группа - были согласны с точкой зрения немцев, что обе страны воюют не с тем противником, что "правильная" война должна была бы вестись совместно Великобританией и Германией против Советского Союза.

Было, по всей вероятности, нечестно со стороны британского правительства возлагать всю вину за провал в Венло только на СИС, сажая дополнительное пятно на и без того не безукоризненную репутацию секретной службы. Еще одним последствием этого дела было то, что политика Великобритании в отношении немецкой оппозиции сильно изменилась. От активного поиска противников режима и сторонников мирного урегулирования Великобритания перешла теперь к роли пассивного наблюдателя и к любой попытке сближения относилась с величайшей осторожностью, подозревая очередной заговор гестапо. Черчилль в директиве, изданной им вскоре после назначения его на пост премьер-министра в мае 1940 года, писал: "Министру иностранных дел. Я надеюсь, папскому нунцию ясно дадут понять, что мы не желаем обсуждать никаких условий заключения мира с Гитлером и что всем нашим агентам строжайше запрещено выдвигать какие-либо предложения на эту тему"(12).

В мае 1941 года Рудольф Гесс, заместитель фюрера по партии, совершил свой драматический перелет в Англию, по всей видимости, считая, что там его хорошо примут. Он прилетел, имея с собой список известных в Великобритании персон, которые, по его мнению, были заинтересованы в мирном соглашении и союзе с Германией теперь, когда Гитлер находился

[145]

и преддверии войны с Советским Союзом[*Гарольд Бальфур, заместитель министра авиации; Кеннет Линдсэй, депутат парламента: лорд Дунгласс (ныне лорд Хоум); герцог Гамильтон; Джим Уэддерборн, заместитель государственного секретаря по делам Шотландии; Р. А. Батлер, заместитель министра иностранных дел: покойный лорд Лотиан, бывший посол Британии в Вашингтоне; Оуэн O'Малли, бывший посол в Венгрии; лорд Галифакс, в то время посол в Вашингтоне; лорд Юстас Перси, влиятельный член партии консерваторов; сэр Сэмюэль Хор, посол в Мадриде; Дж. Дж. Астор, владелец "Таймс"(13)]. Этот список сильно устарел, многие из перечисленных в нем переменили свою позицию благодаря усилиям Черчилля выиграть битву за Британию. Однако прилет Гесса был весьма некстати. Черчилль стоял во главе достаточно сплоченной державы, и ему совсем не хотелось бы, чтобы люди начали задавать вполне очевидный вопрос: почему Гесс думал, что его мирная миссия будет благожелательно воспринята? А что, если Гесс прилетел не потому, что был сумасшедшим, как утверждал Черчилль, а из-за того, что его пригласила прогитлеровски настроенная группировка в Великобритании[*Этим можно объяснить двойственную позицию англичан в отношении Гесса после войны. Хотя они и ругали Советский Союз за отказ рассмотреть возможность отпустить Гесса ввиду его преклонного возраста и плохого здоровья, не было предпринято никаких попыток каким-то образом повлиять на ситуацию. Одно дело заявить, что Гесс прилетел по своей собственной инициативе, и доказывать, что тот ошибочно предполагал встретить здесь радушный прием. Но если бы Гесс мог доказать, что он был приглашен известными в Великобритании лицами, то эта версия летела в тартарары]. Именно такое объяснение, несомненно, учитывалось советским руководством. И после прилета Гесса Сталин начал сильно подозревать, что Германия и Великобритания практически договорились между собой. Черчилль совершенно не желал, чтобы СИС осложнила и без того непростую ситуацию, поэтому ни один офицер СИС не был допущен к Гессу, чтобы его допросить. Все решения по Гессу Черчилль принимал лично, и все основные допросы велись политиками и руководством Форин офис(14). Роль СИС в Венло не была забыта.

С сильно пошатнувшейся из-за неудач репутацией СИС прошла сквозь военные годы, раздираемая внутренними противоречиями и непримиримо враждуя с УСО. Она настолько укрепилась в подозрениях, будто немцы непрерывно затевают против нее всякие заговоры наподобие операции в Венло, что подлинные попытки контакта с ней игнорировались, а первоклассная информация не принималась и отвергалась. Классическим образцом последней, несомненно, является доклад из Осло, по всей вероятности, наиболее ценный документ времен войны. Это была огромная помощь для Великобритании, особенно в научной сфере, но она была получена главным образом не благодаря СИС, а вопреки ей(15).

[146]

Донесение пришло в британское посольство в Осло в виде маленького, переданного из рук в руки пакета 3 ноября 1939 года. Его ждали. За неделю до этою в письме на имя военно-морского атташе капитана Гектора Бойза неизвестный офицер абвера предлагал передать важную техническую документацию. если Бойз даст понять, что ее примут. (Что и было сделано мельком в передаче Би-Би-Си на Германию.)

Шеф отделения СИС коммандер Дж. Б. Невилл немедленно ознакомился с бумагами. В ретроспективе легко понять, насколько сенсационными были содержащиеся в них сведения. Это была детальная информация о новых взрывных устройствах для бомб и торпед, о радарах и о новой программе производства бомбардировщика "Юнкерс-88". Но подлинной жемчужиной была таблица результатов испытаний в Пенемюнде, где, как говорилось в донесении, немцы разрабатывали небольшие дистанционно управляемые снаряды, способные нести большой взрывной заряд, - ясное указание на зарождение Фау-1 и Фау-2. Невилл переслал бумаги в Лондон, где они приземлились на столе главы авиационной секции СИС коммандера Уинтерботема.

Уинтерботем ознакомился с ними с известной долей скепсиса, однако, понимая, что его знаний не хватает для верной оценки информации, он передал их доктору Р. В. Джонсу, ученому, отвечавшему за научные исследования в Министерстве авиации. Джонс изучил документы и признал их подлинными и очень важными. В СИС никто ему не поверил. Доклад опять посчитали фальшивкой, еще одним фокусом гестапо. Было заявлено, что ни один немец не может быть так хорошо информирован о столь различных вещах и если кое-что из этой информации выдерживает научный анализ, то только потому, что хитрые немцы использовали старый трюк - выдали немного подлинных сведений, чтобы и остальное выглядело убедительно. Время показало, что утверждения СИС были ошибочными и почти все детали документов из Осло оказались верными. Но к этому времени передавший их офицер абвера исчез, несомненно, обдумывая проблему, почему не было предпринято попытки сообщить ему о реакции на полученные сведения и использовать дальше предоставленную им возможность(16).

Ущерб от такой сверхосторожности был еще больше в 1942 году, когда отделение СИС в Лиссабоне получило сведения от уроженца Центральной Европы, сбежавшего из гитлеровского концентрационного лагеря. Он рассказал агентам СИС, что работал в немецком исследовательском центре на Балтике, возле Пенемюнде, и. хотя проект был полностью засекречен, он вроде бы был связан с созданием ракет. Из Лиссабона эту

[147]

информацию переслали в Лондон, где она попала к Бэзилу Фенвику, бывшему сотруднику "Ройял Датч-Шелл", а затем офицеру секции "Z". Фенвик ничего не знал о норвежских документах, поэтому сведения, полученные от бывшего заключенного, ничего не значили для него. Возможно, Фенвик придал бы этому рапорту большее значение, если бы он пришел не из Лиссабона, из того отделения СИС, которое славилось своими дрязгами и неточностью сведений. Исходя из этого, Фенвик передал в Лиссабон, чтобы к бывшему заключенному отнеслись, как к "подсадной утке" гестапо. К тому времени, когда сведения, полученные от этого человека, попали к сотруднику СИС, знавшему о Пенемюнде, бывший узник растворился среди беженцев в Португалии, и все потуги СИС разыскать его не имели успеха(17).

Но были и еще более значительные провалы. СИС загодя получила информацию о том, что Германия собирается оккупировать Бельгию и Голландию. Первые сведения поступили от начальника отделения СИС в Брюсселе полковника Эдварда Калтропа, имевшего своего человека в бельгийской полиции. Информатор передал ему карты, изъятые из немецкого самолета, совершившего вынужденную посадку на бельгийской территории. Карты походили на часть плана нападения на Голландию и Бельгию, а содержащаяся в них информация вроде бы подтверждалась полковником Хансом Остером, заместителем главы абвера, который являлся убежденным антифашистом. Остер был другом помощника голландского военного атташе в Берлине и в свое время сообщил тому о готовящемся нападении на Польшу. Теперь, в начале мая 1940 года. Остер сообщил, что Гитлер готовится к вторжению в Голландию и Бельгию. Однако, памятуя о Венло, ни СИС, ни голландская разведка не поверили полученным сведениям. В СИС решили, что карты поддельные, а Остер ведет с ними игру. Ошибочность их позиции стала очевидной, когда 10 мая германские войска вторглись в Голландию, Бельгию и Люксембург(18).

Еще одна информация, которая могла оказать существенное влияние на дальнейшее развитие событий, поступила в СИС без всяких помех, но затем исчезла в тумане. Агентурная сеть СИС в Виши, под кодовым названием "Альянс", от которой поступала на протяжении длительного времени ценная информация, с января 1942 года начала регулярно поставлять сведения о состоянии боеготовности двух германских крейсеров - "Шарнхорст" и "Гнайзенау", находящихся в Бресте. За две недели до выхода крейсеров в море один из агентов "Альянса" передал в Лондон через Мадрид, что корабли готовы выйти из брестских доков в любое время, чтобы, пройдя через Ла-Манш, войти

[148]

в германский порт. Остается неясным, придержала ли СИС информацию или передала ее флоту, который, выясняя время выхода кораблей из Бреста, больше доверял радиоперехвату, чем сведениям, полученным от СИС, но в любом случае оба корабля под эскортом крейсера "Принц Евгений" спокойно покинули Брест 12 февраля, без помех прошли Ла-Манш и встали в доки Вильгельмсхафена двадцать четыре часа спустя. Королевский воздушный флот упустил единственную реальную возможность атаковать в море эти два немецких боевых корабля, которые в дальнейшем стали постоянной угрозой для конвойных судов союзников, поставлявших грузы по Северному морскому пути в Советский Союз(19).

Еще одно донесение, полученное СИС и содержавшее, как выяснилось в дальнейшем, абсолютно достоверные сведения, похоже, просто-напросто затерялось в коридорах Уайтхолла. Летом 1940 года стало совершенно очевидным, что ситуация, сложившаяся в Ираке, заметно ухудшается благодаря усилившейся националистической пропаганде и пробритански настроенный регент может быть отстранен от власти силами, получающими поддержку от немцев. В течение первых трех месяцев 1941 года отделение СИС в Багдаде буквально забросало Центр информацией о возможном государственном перевороте, а 31 марта сообщило, что переворот практически неминуем. Три дня спустя переворот и произошел. Британцы были застигнуты врасплох, и регенту пришлось спешно бежать из столицы. СИС быстренько составила жалобу (причем Мензис пошел лично к Черчиллю), заявив, что Восточный департамент Форин офис положил ее доклады под сукно и не передал их военным(20).

А однажды ценный информатор, отвергнутый англичанами опять же по подозрению в двойной игре, перешел через улицу к американцам, где был принят с распростертыми объятиями. Этот неприятный эпизод произошел в Швейцарии в 1943 году. 23 августа сотрудник МИД Германии доктор Фриц Кольбе пришел в британское представительство для встречи с военным атташе полковником Генри Картрайтом. Картрайт представлял также МИ-9, организацию, оказывавшую поддержку беженцам из Германии и получавшую от них информацию. Это амплуа Картрайта было хорошо известно в нейтральной Швейцарии, и абвер неоднократно пытался подсунуть ему своих людей. В результате Картрайт стал весьма подозрительно относиться к визитерам с улицы, и, когда Кольбе пришел к нему и сказал, что хочет оказать помощь союзникам, Картрайт был настороже.

Кольбе заявил, что он занимает высокий пост в германском Министерстве иностранных дел, но сам придерживается

[149]

антифашистских взглядов. Кольбе использовал свое служебное положение, чтобы выкрасть копии секретных документов, и доставил их из Берлина в Берн. Он вынул кипу документов и заявил, что привез он намного больше. Картраит не удосужился их даже прочесть. Он решил, что Кольбе является "подсадной уткой" абвера и вором. Картрайт приказал выкинуть немца из представительства. Кольбе, озадаченный реакцией англичанина, рассказал об этом эпизоде своему другу, который посоветовал ему обратиться к американцам. На следующий день Кольбе связался с Алленом Даллесом, помощником посла США, и передал ему 183 копии телеграмм германского МИДа, к которым Даллесом был проявлен большой интерес, и пообещал при возможности привезти другие документы.

7 октября Кольбе вернулся в Берн и привез еще бумаги. В течение последующих шестнадцати месяцев, совершив три поездки, в общей совокупности он передал американцам 1500 секретных документов. Хотя союзники пользовались этой информацией крайне осторожно, чтобы немцы не заподозрили, что в их МИДе есть предатель, Кольбе был, по словам одного офицера американской разведки, "одним из лучших секретных агентов, который когда-либо имелся у разведывательных служб". Кольбе оставался вне подозрений и продолжал работать вплоть до апреля 1945 года, когда, после падения Германии, исхитрился перебежать в Швейцарию. (Позже он представил свидетельства обвинению на Нюрнбергском процессе.)(21)

Конечно, Кольбе мог бы быть абверовской "подсадной уткой". (Одной из причин для организации подобного рода операции могло быть желание получить коды союзников. Когда Даллес или заграничное отделение СИС передали бы содержание копий телеграмм в Лондон или Вашингтон кодом по радио, немцы могли перехватить их и, зная содержание копий, сумели бы в дальнейшем получить ключ к кодам, используемым союзниками.) Или он мог быть мошенником, заинтересованным лишь в деньгах. Разведывательный мир был переполнен подобными типажами, их полно и сейчас. Тому можно привести массу примеров, например следующие.

Чешское правительство в изгнании во время войны имело свое представительство в Лиссабоне и, получая информацию через свою агентурную сеть во Франции, поставляло СИС массу материалов. Но второе лицо в чешском представительстве работало также и на абвер. Когда СИС это обнаружила, этого человека уволили, но ущерб был уже нанесен. После того как его раскрыли, двойной агент быстро нанялся к американцам.

Классическим случаем является дело официанта, работа

[150]

вшего в экспрессе Стамбул - Багдад. Он был завербован СИС. Но когда в его лояльности засомневались, то после проверки выяснилось, что услугами этого агента пользовались немцы, итальянцы, венгры и японцы! Вероятнее всего, по-настоящему он был верен лишь туркам, потому что являлся также майором турецкой армии.

Но лучше всего видна изнанка мира шпионажа, с его продажной верностью, низкой моралью, комплексами неполноценности и, если бы не вытекавшие из нее зачастую трагические последствия, комической глупостью, на примере с Уильямом Джоном Хупером. то ли британским, то ли немецким агентом (Хупер и сам точно не знал) в Нидерландах перед началом войны. Хупер, голландец по происхождению, был натурализованным англичанином. Он работал на СИС в Роттердаме, передавая донесения руководителю отделения СИС в Гааге. Наряду с множеством прочих предосудительных деяний, Хупер использовал фальшивых агентов, раздувал затраты и продавал по нескольку раз липовую информацию. Все это всплыло только после того, как резидент СИС в Нидерландах майор Хью Далтон покончил с собой.

Далтон, прикрытием которого был пост начальника паспортной службы посольства, обнаружил, что эта его деятельность перекрывает его обязанности разведчика, когда еврейские беженцы, пытаясь получить визу в Палестину, начали буквально осаждать его контору. В результате он не только забросил всякую разведывательную деятельность, но, что еще хуже, соблазнился крупными суммами, которые евреи были готовы заплатить за документы, дающие право на выезд, и заработал на взятках кругленький капиталец в три тысячи фунтов стерлингов. Хупер каким-то образом пронюхал об этом и начал шантажировать Далтона. Далтон некоторое время платил ему, а затем в сентябре 1939 года пустил себе пулю в лоб(22).

Из Лондона отрядили двух человек выяснить обстоятельства самоубийства Далтона, и тут-то и всплыло не только его взяточничество, но и шантаж Хупера. Хупера немедленно уволили. (Дэнси требовал его расстрела!) Расстроенный таким поворотом событий, Хупер предложил свои услуги абверу, сначала для выполнения отдельных заданий, а затем как постоянный агент. Он завоевал доверие представителей абвера, сдав им важного агента СИС в Германии, бывшего флотского офицера, который был арестован в июле 1939 года и позже покончил с собой в тюремной камере. Отделение СИС в Гааге, естественно, представления не имело об этом предательстве, когда перед самым началом войны Хупер предложил им себя, признавшись, что он работает на немцев, но теперь снова хочет работать на

[151]

англичан. Его быстренько снова наняли и приказали играть роль двойника продолжать притворяться лояльным абверу.

Сложности игры на этом не закончились. Немцы сумели внедрить своего человека в агентурную сеть СИС в Нидерландах, который сообщил им о Хупере, что тот снова работает на СИС. Возможно, немцы предъявили Хуперу обвинение и перевербовали его опять. Это означало бы, что англичане считали, что Хупер, бывший изначально их агентом, перешел к немцам, которые теперь думали, что он работает на них, тогда как на самом деле Хупер снова вернулся к англичанам, которые теперь использовали его как шпиона в гитлеровском лагере. На самом деле Хупер снова работал на немцев и являлся их агентом в британском лагере. Но возможно, немцы не посчитали нужным усложнять ребус и просто использовали Хупера для скармливания англичанам дезинформации.

При любом раскладе Хупер был бесполезен для СИС, и после событий в Венло, когда он автоматически попал под подозрение, Дэнси снова настаивал на его "устранении". Вместо этого, когда отделение СИС эвакуировалось из Нидерландов, Хупера с семьей вывезли в Англию. Любопытно, что некоторое время в СИС рассматривали возможность отправки Хупера обратно в Нидерланды в роли агента-двойника, но в конечном итоге расстались с этой идеей. Одному Богу известны результаты этой бредовой схемы и то, кому же в конечном итоге был верен Хупер, если он вообще был кому-либо верен. Офицеры СИС, которые только после войны узнали полную картину деятельности Хупера, заявляли, что нет никаких сведений о дальнейшей судьбе Хупера после его возвращения в Англию. Можно лишь предположить, что мнение Дэнси о том, что нужно сделать с Хупером, в конце концов перевесило[*То, что агент СИС работал на немцев, по мнению этой организации, не исключало его дальнейшее возможное использование. Ф. А. ван Коутрик был платным агентом СИС и абвера перед оккупацией Нидерландов. Англичане пользовались его услугами до августа 1943 года для получения сведений о беженцах(24)](23).

Военный период, однако, это не только лишь длинный перечень провалов СИС. Были у нее и некоторые успехи, правда, в основном незначительные. Один из ее сотрудников, индийский офицер Гульзар Ахмед, работавший под видом цензора в британском консульстве в Стамбуле, был также завербован абвером, но остался верен СИС и стал одним из лучших агентов-двойников времен войны. Полученная от него информация позволила идентифицировать других абверовских агентов, некоторые из которых были успешно перевербованы. Возглавляемая священником агентурная сеть в Бордо, в которую входили священники и монахини, поставляла первоклассные

[152]

сведения, в частности о передвижениях немецких войск. Успешно шли дела у отделения СИС в Стокгольме. В Каире также было проведено несколько удачных операций.

Но во всех успехах СИС присутствует один общий фактор - всегда задействован абвер. Мы уже знаем, что самая важная техническая информация времен войны - норвежские документы - была передана СИС неизвестным офицером абвера и что заместитель главы абвера полковник Остер сообщал англичанам о предстоящих военных операциях немцев. Для того чтобы понять, почему за всеми успехами британской разведки действительно стоял абвер, необходимо вкратце рассмотреть состояние немецкой разведки того времени.

Если британские спецслужбы раздирали изнутри фракционизм и соперничество, то состояние немецких спецслужб было нисколько не лучше. Перспектива надвигавшейся войны внесла еще больший разлад в ряды немецких разведслужб. Абвер чувствовал себя во все большей изоляции, и РСХА чинило ему все больше препятствий. К ним обоим с презрением относилось разведывательное подразделение риббентроповского МИДа, и все они вместе враждовали между собой. Плюс ко всему внутри каждой организации процветали соперничающие группировки(25).

Ни одна из разведслужб не располагала специалистами по США и Великобритании, которые могли бы должным образом проанализировать сведения, поставляемые агентами, и у всех организаций была одна общая проблема с руководством: любой доклад об успехах противника отбрасывался как пораженческий, а его авторы рассматривались чуть ли не как предатели. Сам Гитлер, хотя у него были одинаковые с Черчиллем фантазии на тему важности разведки, очень мало пользовался ее услугами и просто отказывался слушать что бы то ни было, не совпадающее с его личным мнением.

Легко догадаться, что это отнюдь не способствовало честной и правильной оценке получаемых сведений, даже если предположить, что информация изначально была достоверной. Зачастую она как раз таковой не являлась.

Сразу после войны разведслужбы союзников прошерстили уцелевшие бумаги немецкой разведки и допросили оставшихся в живых офицеров. В докладе одной из занимавшихся этой работой команд, сделанном летом 1945 года, было написано следующее: "Совершенно ясно, что лучшим типом агента является агент, работающий из идейных соображений, а не из страха или за деньги. Но также совершенно очевидно, что во всем рейхе людей первого типа можно было отыскать лишь среди

[153]

партийной элиты, а при существовавшем положении вещей весьма немногие из них имели хоть какое-то представление об англичанах и американцах и были достаточно подготовлены. чтобы приносить пользу, работая за границей. Поэтому, за редким исключением, немецкая разведка вербовала не идеалистов, а жадных, запуганных и оппортунистически настроенных людей"(26).

Таким образом, немцам тоже приходилось опираться на агентов, которые были жуликами и обманщиками, на людей вроде Карла-Гейнца Крамера, работавшего в Стокгольме сотрудника абвера, который, как выяснилось впоследствии, большую часть поставляемых им сведений черпал из журналов и учебников по самолетостроению, имевшихся в свободной продаже в книжных магазинах Швеции. Или старшего офицера испанской военной разведки, работавшего на абвер, специально завербованного немцами, чтобы получить доступ к испанской агентурной сети в Лондоне. Когда СИС сумела добраться до его сейфа, выяснилось, что большинство его "агентов" были плодом его богатого воображения, а донесения абверу - полнейшей "липой"(27).

Даже дело знаменитого "Цицерона", камердинера посла Великобритании в Анкаре сэра Хью Нэтчбулл-Хьюгессена, оказалось не столь уж успешной операцией абвера, как это представлено в фильме о нем. У "Цицерона", чье настоящее имя было Эльяс Базна, имелись ключи от сейфа посла и ящика для дипломатических бумаг, и, когда сэр Хью засыпал глубоким сном, Базна переснимал содержимое сейфа и ящика и переправлял пленки гестапо. Он исчез вместе с 200 тыс. фунтов стерлингов, полученными от немцев (в фальшивых, заметим, купюрах), когда к нему стала слишком близко подбираться группа британских контрразведчиков, проводившая расследование, начатое на основании перехваченных немецких шифровок из Анкары в Берлин, в которых упоминались переданные "Цицероном" материалы. Немцы заплатили Базне фальшивыми деньгами за подлинную и ценную информацию. Однако пользы от этого было мало, поскольку гестаповцы посчитали, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и заподозрили здесь очередную игру, затеянную хитрыми англичанами. По сему поводу они предусмотрительно решили ее проигнорировать вплоть до получения дополнительного подтверждения из какого-нибудь другого источника (событие, случавшееся крайне редко)(28).

Нечто подобное произошло и с немецкими шпионами в Соединенных Штатах. Предметом их особого интереса были любые споры и разногласия, возникавшие между Черчиллем

[154]

и Рузвельтом, данные об объемах американской помощи, о военном производстве и развитии технологии. Действия немецких агентов послужили темой для множества книг, но описываемые там успехи были сильно преувеличены. Агенты собрали весьма незначительное количество ценной информации, а немногие сведения, представлявшие хоть какой-то интерес, были проигнорированы их хозяевами. Один из агентов, Эдмунд Гейне, признался на суде, что черпал сведения из научной и технической литературы, находившейся в свободной продаже. Немецкие ученые это довольно быстро обнаружили и в своих изысканиях предпочли опираться на собственные научные разработки, а не на шпионские сведения. К концу 1942 года шпионская деятельность немцев в США практически прекратилась. Историк Ганс Л. Трефусс писал: "Несмотря на затраченные время, средства и усилия, немецкие разведывательные службы в Америке не только не оказали Гитлеру существенной помощи, но и не смогли уменьшить вклад Соединенных Штатов в борьбу за его уничтожение"(29).

Если в СИС толком не знали ни структуры, ни системы управления абвера, то и немцы, несмотря на успех в Венло, не были абсолютно уверены в достоверности полученных сведений о СИС. Уж больно неприглядная вырисовывалась картина. Они никак не могли поверить в то, что самая знаменитая спецслужба в мире была на самом деле настолько беспомощной и бесполезной, и полагали, что либо за этим фасадом скрывается какая-то сверхсекретная организация, либо это какое-то очередное британское коварство. Они думали, что если воспримут полученные сведения как единственно верные, то со всего размаха угодят в расставленную ловушку.

Исключением являлась маленькая, но влиятельная группа антифашистов внутри абвера. Точная роль этой группы до сих пор остается не до конца ясной и вызывает массу противоречивых суждений. И легко понять почему. Если сердце немецкого антигитлеровского Сопротивления находилось внутри абвера, если эти люди вели тайную борьбу за отстранение Гитлера от власти, тогда успехи СИС в противоборстве с абвером приобретают совсем иной смысл и основным вопросом, который возникает, становится следующий: а не ломилась ли английская разведка в широко распахнутые двери?

Одним из высоко превозносимых успехов в войне разведок является так называемая операция с агентами-двойниками. Провозглашается, что англичане вычислили и поймали всех до единого немецких шпионов в Великобритании, а затем успешно перевербовали большинство из них, чтобы использовать для

[155]

дезинформации противника. (Все это детально расписано в книге "Система двойной игры в войне 1939-1945 гг." сэра Джона Мастермена.) В многочисленных шпионских романах эту операцию представляют не только как образец британской проницательности, но и как следствие легковерия немцев.

Важным моментом для успеха британской разведки во время второй мировой войны был тот замечательный факт, что немцы так и не заподозрили... что вся их шпионская сеть в Великобритании была взята под контроль и использовалась против них (так было сказано в одной из программ радио Би-Би-Си в 1980 году). Даже на пороге своей гибели в мае 1945 года Третий рейх продолжал патетически обращаться к предавшим его агентам с призывом оставаться на связи(30).

Заявление о том, что вся немецкая агентурная сеть в Англии была захвачена и перевербована, является слишком значительным, чтобы к нему можно было отнестись легкомысленно. А сообщение, что никто во всей Германии ничего даже не заподозрил, сильно смахивает на хвастовство победителя. При более скептическом рассмотрении вопроса становится очевидным, что не только не все немецкие агенты были раскрыты, не говоря уже о перевербовке, но, что гораздо важнее, те, кого раскрыли, были предназначены быть раскрытыми, то есть - в какой-то мере хотя бы - они были перевербованы еще до их прибытия в Англию.

Доказательство того, что был, по крайней мере, один немецкий шпион, так и не раскрытый англичанами, имеется в переписке Гая Лиддела, офицера МИ-5, с сотрудником американского посольства в Лондоне Гершелем Джонсоном, датированной началом 1940 года. В первом письме с грифом "секретно, лично, конфиденциально" Лиддел писал, что немецкая секретная служба получает из посольства "донесения, иногда дважды в день, в которых излагается практически все, содержащееся в сообщениях посла (Джозефа) Кеннеди президенту Рузвельту, включая доклады о переговорах с британскими государственными деятелями и чиновниками". Лиддел сообщал, что источником этой тревожной информации является агент, доказавший свою надежность и точность.

Джонсон немедленно уведомил об этом Вашингтон и одновременно отверг вероятность утечки информации из посольства в Берлине. "Ни одна из конфиденциальных телеграмм посла в Берлин не передавалась, - писал он. - Здесь замешан кто-то из нашего посольства либо из Госдепартамента". Он обратился к МИ-5 за дополнительными сведениями и выяснил, что британским агентом, сообщившим об утечке, был офицер абвера. (Самым вероятным вариантом представляется полковник

[156]

Остер, особенно если принять во внимание, что в МИ-5 его описали как человека, "постоянно общающегося с адмиралом Канарисом".)

У британского агента в ведомстве Гесса был знакомый, которому он нанес визит незадолго до войны. Стенографистка, переводившая с английского на немецкий, спросила, может ли она уйти, поскольку из Соединенных Штатов ничего не было, и абверовец слышал ответ своего приятеля: "Да, доктор сегодня диктовать не будет". Были еще ключи. Англичане, которые, как показалось Джонсону, что-то скрывали, сообщили только, что немец приложил к своему донесению о докторе "много материалов, каждый из которых был достоверным" и что "сведения от доктора поступают регулярно"(31).

Спустя два месяца Джонсон ни на йоту не приблизился к источнику утечки. В ретроспективе наиболее подходящей кандидатурой на первый взгляд кажется Тайрон Кент, шифровальщик американского посольства в Лондоне. Кент был арестован 20 мая 1940 года и приговорен к семи годам за кражу полутора тысяч документов из комнаты шифровальщиков посольства. Однако Кент не мог быть "доктором" по той простой причине, что прибыл в Англию лишь 5 октября 1939 года, а "доктор" начал поставлять сведения немцам не позже августа того же года. Более того, учитывая, что Кент был арестован, допрошен и судим в Англии, было бы разумным предположить, что если бы он был "доктором", то МИ-5 узнало бы это у него. Однако бывший глава МИ-5 сказал: "Относительно установления личности "доктора" я считаю, что мы так и не разрешили этой проблемы".

Если мы отбросим кандидатуру Кента как "доктора", то кто же им был? Досье по этому делу, которые были рассекречены, не дают ключей к расшифровке его личности. Ничего нет и в британских архивах. Некоторые подозревают доктора Ганса Томсена, сотрудника немецкого МИДа, работавшего в германском посольстве в Вашингтоне в то время. Ладислас Фараго пишет, что он разговаривал с Томсеном в 1966 году. Томсен рассказал, что у него был агент, у которого в свою очередь был приятель - шифровальщик Госдепартамента. Этот приятель был изоляционистом и свободно пересказывал содержимое телеграмм посла Кеннеди своему другу, не подозревая, что тот является немецким агентом. Томсен сказал, что агент передавал полученные сведения ему, а он переправлял их в Берлин(32). Таким образом, доктор Томсен мог быть "доктором".

С другой стороны, некоторые офицеры МИ-5 полагали, что источником утечки информации был сам посол Джозеф Кеннеди. Он также был изоляционистом и противником англичан.

[157]

Он считал, что Гитлер выиграет войну, и часто об этом говорил. Кеннеди через Чемберлена и Черчилля имел доступ к тому, что он называл "полной картиной", - к сведениям о составе и дислокации британских сухопутных, морских и воздушных сил, о военных запасах, перспективах развития британской военной промышленности и стратегических планах Британии(33). Неделя за неделей он пересылал все эти сведения Рузвельту в шифровках. В этот период, конечно, Соединенные Штаты еще соблюдали нейтралитет, и если Кеннеди каким-то образом делал эту информацию доступной для немцев, то он не нарушал никакого американского закона. Но в Великобритании МИ-5, несомненно, подозревала его и держала под наблюдением, а позже передала досье на семью Кеннеди американским властям(34). До тех пор, пока досье не будут открыты, что весьма маловероятно, мы никогда не узнаем правды.

Оценивать успех операции с агентами-двойниками можно, только учитывая отношения абвера к Гитлеру и войне с Англией. Глава абвера адмирал Канарис был убежденным антифашистом, но он был предан Германии, и прямое сотрудничество с англичанами противоречило бы его взглядам. Единственное, что он, похоже, сделал, это позволил антигитлеровским элементам обосноваться в его организации и защищал их от гестапо. Таким образом, некоторые подразделения абвера стали центрами заговора против Гитлера. Канарис позволял им заниматься конспиративной деятельностью, пока они эту деятельность от него скрывали. Одну из таких группировок возглавлял полковник Остер(35).

Остер руководил подразделением, курировавшим личный состав службы. Через него также проходили все досье, что давало возможность замалчивать информацию, изымать ее при необходимости и дезинформировать старших офицеров, а это было очень важно для прикрытия тех сотрудников, которые действительно работали на англичан. Наиболее крупной фигурой из них был, пожалуй, А-54 - Пауль Тюммель, который начал передавать сведения англичанам еще до войны и продолжал работать, используя чешских посредников в нейтральных странах, вплоть до своего ареста гестаповцами в Праге в марте 1942 года. (Абвер сумел вытащить его из лап гестапо, но англичане, попытавшись вывезти Тюммеля из Чехословакии, скомпрометировали его. Вновь арестованный гестапо по обвинению в предательстве, Тюммель был расстрелян в апреле 1945 года.) Тюммель передавал сведения о боевых порядках немцев, мобилизационных планах и вооружении, а позже подробности о действиях Гитлера против Чехословакии, Польши, Франции, Румынии, Греции и Югославии(36).

[15S]

Агенты, посланные абвером с заданием за рубеж и перевербованные англичанами, относятся к другой категории. Ценность их не в полученной от них информации, а в использовании их как части плана союзников по дезинформации. По общепринятому мнению, после провала и ареста их "убедили" работать против Германии либо увещеваниями, либо под угрозой смерти - традиционная судьба пойманного шпиона. Может быть, в отношении некоторых агентов абвера так оно и было. Однако давайте рассмотрим следующие факты.

Немецкие агенты были перевербованы в Лондоне и Каире приблизительно в одно и то же время при проведении раздельных и абсолютно не взаимосвязанных операций и без взаимных консультаций между сотрудниками этих двух центров СИС. Было ли это случайным совпадением? Или за этим была, по словам Дэвида Мьюра, бывшего разведчика на Ближнем Востоке, одна и та же рука, направлявшая обе группы немецких агентов - "со стороны "оси", а не с нашей"?

При желании абвер мог действовать потрясающе эффективно. Гитлер имел полное право жаловаться на недостаточную информацию о действиях союзников на Западе, но в отношении Восточного фронта картина была совсем иной. Рейнхард Гелен, возглавивший после войны немецкую разведку, говорил, что у абвера действовала "на Востоке весьма эффективная разведывательная служба". А в случае с перевербованными агентами в Англии и на Ближнем Востоке абвер повел себя столь по-рыцарски, что Мьюр, например, что-то заподозрил: "Я не пробыл и пары месяцев во главе одной из групп по дезинформации, контролирующей нескольких агентов, как начал подозревать, исходя из работы моей группы и изучения предыдущей информации, что самодовольство и беспомощность, продемонстрированные моими противниками, вполне могли быть преднамеренными"(37).

Мьюр приводит примеры. Некий агент по кличке "Ламберт" был послан на задание с 1500 фунтов в кармане. Он сдался англичанам и работал на них в качестве агента-двойника в течение трех лет, пока не заметили, что он "забыл" попросить у абвера еще денег на жизнь. Значит, если верить абверу, ни одному офицеру там не показалось странным, что "Ламберт" сумел прожить такой долгий срок на столь ничтожную сумму денег. Не показалось также абверовцам странным, что, хотя "Ламберт" излагал подробности различных операций в своих донесениях абсолютно верно, сведения о картине в целом были неизменно ложными, как того хотели его английские кураторы. Мьюр пишет: "Почему руководители абвера ни разу не задумались над тем, каким образом наша

[159]

кажущаяся абсолютно точной информация неизбежно приводит их к ошибке при ее толковании?"(38)

Мастермен приводит другой пример, который, несомненно, должен рассматриваться как прямое доказательство участия абвера в операции с агентами-двойниками. В 1941 году некий старший офицер абвера вступил в контакт с английским агентом в Лиссабоне и попросил того связаться с Лондоном от его имени и сообщить о существовании сильной антигитлеровской оппозиции, которую можно использовать с пользой для обеих сторон. Англичанину было приказано узнать у абверовца, что он хочет за это, и тот ответил, что нужна информация, указывающая на огромную мощь Великобритании и ее бомбовый потенциал, поскольку это придаст сил оппозиции. Этот случай можно было бы рассматривать лишь как дело старшего абверовского офицера, напрямую просящего англичан дать абверу ложную информацию. Но ничто лучше не доказывает то, что абвер прекрасно знал о двойной игре англичан и участвовал в ней, как дело Дуско Попова по кличке "Трицикл". Это был молодой югослав, еще с довоенных времен знакомый с немцем Иоганном Эбсеном, ставшим в дальнейшем офицером абвера. Эбсен завербовал Попова в качестве агента абвера в Англии. Попов пришел в СИС и все там рассказал, причем подчеркнул, что его приход в СИС был инспирирован самим Эбсеном, то есть Эбсен прекрасно знал, что Попов придет к англичанам и на самом деле будет работать на них. Учитывая, что позже самого Эбсена тоже завербовали англичане, Попов говорил правду. Если это так, значит, уже в 1940 году абвер преднамеренно завербовал агента, о котором было известно, что его наверняка перевербуют и он затем начнет давать дезинформацию, в то время как абвер через него сможет поставлять англичанам подлинные и ценные сведения о Германии.

Такой замысловатый подход к шпионажу был слишком сложен для главы ФБР Дж. Эдгара Гувера. В марте 1941 года абвер выдвинул идею, чтобы Попов отправился в США и занялся там созданием шпионской сети. Попов встретился в Лиссабоне с Эбсеном, который передал ему две важные информации. Во-первых, он сообщил, что японский флот срочно хочет получить подробнейшие сведения о нападении в 1940 году британских торпедоносцев на итальянский флот в Таранто, поскольку сами японцы затевают нечто подобное. Во-вторых. Эбсен передал Попову последнюю техническую новинку абвера - импульсный передатчик. Попов должен был использовать его во время первой же поездки в США, чтобы информировать немцев обо всех оборонительных сооружениях и боевых средствах американской базы Перл-Харбор.

[160]

Попов, возможно, немного присочиняя, говорит, что он сразу понял, что японцы собираются нанести внезапный бомбовый удар по базе Перл-Харбор. Эбсен даже сообщил о примерной дате нападения. По оценкам абвера, сказал он, наложенное американцами эмбарго на поставки горючего в Японию вынудит японское правительство вступить в войну до того, как его запасы сократятся ниже уровня, необходимого стране на год. Исходя из этого, можно предположить, что нападение будет осуществлено в начале декабря, то есть через пять месяцев.

Попов передал полученную им информацию англичанам, которые согласились с его выводами. Но дальше все пошло наперекосяк. Комиссия Мастермена решила, и вполне справедливо, что американцы сами должны сделать выводы из сведений, которые сообщил Попов. Это был политический вопрос. Британия не хотела давать повод американским изоляционистам обвинить ее в попытке втянуть США в войну. Проблема заключалась в том, как, по каким каналам передать американцам информацию Попова. И в этот момент миссия Попова как двойного агента и его информация о Перл-Харборе драматически перемешалась.

Если бы Попову не надо было ехать в США для организации немецкой шпионской сети, сведения о базе Перл-Харбор были бы переданы организации Уильяма Стефенсона в Нью-Йорке - "Британской координационной службе безопасности" (БКСБ), которая осуществляла связь между британской и американской разведслужбами. Затем эти сведения были бы переданы в Главную координационную службу - предшественницу УСС и ЦРУ, которая поддерживала постоянную связь с БКСБ. Следуя по этому пути, информация, полученная от Попова, неизбежно оказалась бы на столе президента Рузвельта.

Но Попову необходимо было сохранить доверие немцев, создав на территории США шпионскую сеть. Сеть, конечно, была бы "липовой", но, если не поставить американцев в известность о реальном положении вещей, ФБР могло запросто испортить игру, арестовав Попова как настоящего немецкого шпиона. Поэтому ФБР нужно было проинформировать, и при этом подразумевалось содействие с его стороны. Здесь уже начинались дипломатические реверансы. Гай Лидделл проконсультировался с Мензисом, главой СИС, и было принято решение, что именно Лидделл проинформирует Гувера (поскольку МИ-5 и ФБР были, так сказать, родственными организациями) и уже Гувер, услышав информацию Попова о Перл-Харборе, сам должен был решить, какому американскому правительственному органу передать полученные сведения.

[161]

Попов связался с ФБР и сообщил Гуверу все, что знал о планах японцев. Гувер проигнорировал полученное предупреждение. Офицер МИ-5 Т. А. Робертсон, курировавший Попова, позже говорил: "Никто даже не мог предположить, что Гувер такой набитый дурак". Беда была в том, что Гувер возненавидел Попова с первого взгляда. Я как-то спросил у Кима Филби, агента КГБ, знавшего обоих этих людей, не может ли он объяснить причину этого феномена. Филби сказал: "Я думаю, на самом деле больше всего разозлило Гувера то, что у Дуско была связь с Симоной Симон (французской кинозвездой, находившейся тогда в Штатах). Гувер ненавидел славян, евреев, католиков, гомосексуалистов, либералов, черных и всех остальных, это, к счастью, застилало ему глаза и отвлекало от основной работы"(39).

Однако за этим стояло нечто большее. Гувер обладал менталитетом уличного полицейского. Для него работа заключалась в том, чтобы ловить шпионов. Он считал, что практически невозможно установить грань между "липовыми" и подлинными шпионскими сетями, и полагал, что, несмотря на их кажущуюся изощренность в этой области, англичане тоже не сумели установить этой грани. Короче, этот славянин Попов, пижон и плейбой, по всей вероятности, все-таки работал на немцев, хотя бы частично, и Гувер отнюдь не собирался разрешать ему создать даже "липовую" немецкую шпионскую сеть в его, Гувера, владениях. На самом же деле больше всего Гувер хотел упрятать Попова за решетку.

Таким образом, ФБР заняла в отношении Попова враждебную позицию. Гувер не позволил ему поехать в Перл-Харбор для получения сведений - неважно, подлинных или мнимых, - об имеющихся там сооружениях. Он отнял у Попова импульсный передатчик (и позже написал статью, в которой рассказывал об этом как о большом своем достижении в борьбе со шпионажем). Когда немцы вручили Попову радиопередатчик, Гувер также отобрал его и отказался сообщить Попову, какие сведения передает по нему ФБР немцам и какие получает от них ответы. То есть он не только поломал всю игру Попова как агента-двойника, но и настолько ясно дал понять немцам, что тот работает под контролем союзников, что поставил под угрозу его жизнь. Неизвестно, что бы могло случиться, если бы абвер снова добрался до него. Однако ничего страшного не произошло.

База Перл-Харбор была разгромлена 7 декабря 1941 года, как и предсказывал Попов. Однако Гувер отмахнулся от всех упреков в свой адрес. Попов вернулся в Лиссабон и вновь встретился с Эбсеном. Тот задал ему несколько вопросов по

[162]

поводу провала в Соединенных Штатах, заметив при этом, что абвер считает причиной неудачи озабоченность Попова по поводу семейных неурядиц. Затем Эбсен сказал, что отправляет Попова обратно в Англию.

И тут последовал совершенно изумительный диалог. Попов спросил, что он должен делать для немцев, и Эбсен прямо заявил: "Определись по этому поводу с английской разведкой". Попов, продолжая играть роль, которую, по его мнению, от него ждали, ответил: "Я не связан с английской разведкой". И тут Эбсен, схватившись за голову, воскликнул: "О Боже! Не хочешь ли ты сказать, что все эти годы работал на нацистов? Я, кажется, схожу с ума!"(40)

Однако у заговорщиков из абвера практически не оставалось времени, поскольку гестапо подбиралось все ближе и ближе. Наконец гестаповцам представилась долгожданная возможность рассчитаться с абвером. В феврале 1944 года один из старших офицеров абвера, Эрих Фермерен, со своей женой Элизабет перебежал в Стамбуле к англичанам. Фермерены, убежденные католики, решили, что не могут больше сотрудничать с нацистами. Связавшись с британской миссией, они договорились, что их перебросят в Великобританию, где они будут работать в отделе "черной пропаганды"[*После войны у них было много проблем с точки зрения безопасности, даже учитывая то, что они обосновались в Швейцарии под другой фамилией]. Фрау Фермерен была кузиной Франца фон Палена, ветерана немецкой дипломатии, и британские власти, стремясь извлечь как можно больше политической выгоды из побега Фермеренов, дали об этом сообщение в американской прессе. В Германии разразился скандал. Гитлер решил слить абвер с РСХА. Начались гонения на старые абверовские кадры. Канарис был смещен со своего поста, и Гиммлер возглавил новую объединенную немецкую разведслужбу[*Канарис был повешен 9 апреля 1945 года за участие в заговоре против Гитлера. Остер, смещенный Канарисом в 1943 году, также был казнен].

Считается, что перевербованные немецкие шпионы в Великобритании были призваны сыграть еще одну роль. Когда союзники выработали план высадки войск на территорию Франции в июне 1944 года, те должны были дезинформировать немцев о времени и месте высадки союзников. Операция была названа "величайшей дезинформацией военной истории", что является абсурднейшим преувеличением.

Версия выглядит следующим образом: перевербованные немецкие агенты передавали в Берлин кучу ложных сведений, называя несуществующие дивизии, подчеркивая напряженное железнодорожное движение в районе Дувра, но обозначали как

[163]

спокойную обстановку около Саутгемптона и Портсмута, тогда как на самом деле все было наоборот. Это помогло убедить немцев в том, что союзники собираются высадиться в Па-де-Кале, а не в Нормандии. Таким образом, высадка союзников в Нормандии была якобы для немцев полной неожиданностью - еще один плюс в копилке комиссии Мастермена.

Однако нужно принять во внимание следующее. Немцы прекрасно отдавали себе отчет в том, что их агенты в Англии могли быть перевербованы. После войны разведка ВМС США произвела оценку эффективности деятельности немецкой разведки на основе анализа захваченных у немцев документов. После изучения полученных сведений был сделан следующий вывод: немцы обнаружили, что "ценность многих агентурных сведений была сильно снижена невозможностью определить, содержало ли донесение подлинную информацию или сведения, подсунутые контрразведкой союзников для дезориентации немецкого командования"(выделено Ф. Н. Ред.)(41).

Затем в зимнюю кампанию 1943/44 года немцы вели активные действия на Западном фронте именно в Нормандии, а не в департаменте Па-де-Кале. Это указывает на то, что они вполне имели представление о возможном месте высадки союзников. Дополнительное подтверждение этой версии они получили весной 1944 года из трех различных источников. Во-первых, у немцев были свои агенты во французском отделении УСО, которые сообщили о том, что 26 групп французского движения Сопротивления получили приказ подготовить диверсионные операции для поддержки высадки. Диверсионная деятельность должна была вестись в районе между Нормандским побережьем и Парижем. Во-вторых, немецкая разведка точно знала, что ни голландское, ни бельгийское движение Сопротивления не готовят никаких акций, которые неизбежно должны были иметь место в случае высадки в Па-де-Кале. В третьих, британские планы по дезинформации оказались под большой угрозой из-за систематической бомбардировки британской авиацией района между Нормандским побережьем и Парижем с целью разрушить дороги и помешать передвижению немецкой танковой группы "Запад". Таким образом, становилось совершенно очевидно, что высадка войск союзников произойдет в Нормандии(42).

Правда, последнее утверждение является спорным. Некоторые английские историки считают, что Королевские ВВС скрывали подлинное место высадки, проводя отвлекающие рейды и разведывательные полеты над Па-де-Кале, однако немецкие историки с ними не согласны. Они утверждают, что карта районов бомбардировок показывает: все возможные пути под

[164]

хода к нормандскому плацдарму танковой группы "Запад" были разрушены бомбардировщиками союзников. "Так называемый Gelandekammer (буквально "квадрат местности") был определен, - писал Герт Букхайт. - Именно здесь готовился огромный плацдарм для грядущего наступления союзников"(43).

Вывод Букхайта подтверждают документы штаба германских ВМС от 5 июня 1944 года - дня, предшествовавшего высадке. В одном из них упоминается докладная от 30 мая, сообщающая о мощной бомбардировке союзниками немецких вспомогательных линий между устьем Сены и Нормандией. Там же сделан вывод: "Этот факт может указывать на то, что командование противника имеет планы против Нормандии" (выделено Ф. Н. - Ред.)(44).

Таким образом, трудно не согласиться с майором Оскаром Рейле, немецким офицером, начальником разведки Frontaufklarung III West, когда он пишет: "Для нас не были сюрпризом ни время высадки, ни место, ни дальнейший маршрут продвижения союзных войск"(45). Тут трудно установить истинную картину. Немецкое верховное командование, возможно, предпочло поверить своим перевербованным агентам в Великобритании, а не достоверным и подлинным сведениям, представленным армейской разведкой. Но даже в этом случае (что весьма сомнительно) кому принадлежат лавры за перевербованных шпионов? Британской комиссии по двойной игре или офицерам-антифашистам из абвера, которые либо "перевербовывали" агентов еще до засылки в Англию, либо засылали их туда, твердо зная, что их перевербуют?

При любом варианте помощь абвера была весьма существенной, но она так и не была оценена. Дэвид Мьюр пишет: "Меня всегда поражало, что в МИ-5 никто и никогда не отдавал себе отчета в том, что очень значительные люди в абвере работали против Гитлера и дали нам возможность перевербовать и использовать их же собственных агентов"(46). Что касается возможного триумфа, то он должен был целиком и полностью принадлежать англичанам.

К 1944 году СИС почти развалилась, ее немногочисленные успехи были не видны за крупными провалами. Секция V - контрразведка - полностью утратила свою значимость и свои связи. Была создана межведомственная структура, не подвластная Мензису, для ведения контрразведывательных операций в Европе. Правда, офицер СИС стал одним из руководителей новой структуры, но он редко присутствовал на ее заседаниях, так как обычно к одиннадцати утра был пьян в стельку. С самых первых дней войны, когда командование союзников в Hop

[165]

вегии принимало на основе разведданных решения, которые "были немногим лучше стратегии газетного читателя", начиная с угрозы германского нашествия на Британию[*В этот период руководство разведслужб "консультировалось с экспертами по строительству туннеля под Ла-Маншем, прислушивалось к гадателю на кофейной гуще, который заявлял, что может предвидеть действия противника, и, зная о приверженности Гитлера к астрологии, интересовалось его гороскопом"(47)] и вплоть до высадки союзников в Нормандии в июне 1944 года, к моменту которой СИС так и не смогла внедрить ни единого своего сотрудника в разведслужбы Германии, вся ее история является историей безнадежного провала.

Большая часть вины за это падает, несомненно, на Мензиса, возглавлявшего тогда СИС. У него был менталитет кавалерийского офицера времен первой мировой войны. Он так и не сумел определить роль СИС, не смог избавиться от людей, подобных Дэнси, которого немногочисленные здравомыслящие офицеры СИС считали клоуном. Он не имел необходимой широты взгляда на ведущуюся войну, которой обладал, к примеру, глава БКСБ Стефенсон. И, как мы с вами увидим в следующих главах, Мензис позволил КГБ внедриться в ряды СИС. Каким же образом СИС все-таки удалось выжить?

Мензис обладал двумя козырными картами, которые он разыгрывал настолько виртуозно, что его противники теряли дар речи. Во-первых, он лично весьма импонировал Черчиллю. Они прекрасно ладили друг с другом, и Мензис позаботился, чтобы об этом знал весь Уайтхолл. Во-вторых, держа под своим контролем дешифровальщиков, он присвоил себе единоличное право использования материалов, полученных из перехваченных и расшифрованных немецких радиограмм. Эти материалы, маленький бриллиант в весьма тусклой короне разведслужб, известны как "Ультра".

[166]

Глава 8

УСЛЫШАТЬ МЫСЛИ ВРАГА

Такое впечатление, что Блетчли-парк является величайшим достижением Великобритании 1939- 1945 годов, а возможно, и всего XX века в целом.

Джордж Стайнер. "Санди таймс", 23 октября 1983 г.

ГШКШ, расположенная в Блетчли. не единолично выиграла вторую мировую войну. В некоторые критические моменты (такие, как битва в Атлантике и битва за Британию) разведданные поступали нерегулярно либо их вообще было невозможно получить или воспользоваться ими из-за недостатка оборонных ресурсов. По меньшей мере половину войны из-за плохих кодов и шифров - Великобритания теряла, вероятно, столько же, сколько приобретала.

Дункан Кэмпбелл. "Нью стейтсмен". 2 февраля 1979 г.

В 1974 году коммандер Уинтерботем, бывший глава авиационной секции СИС, офицер, сыгравший столь странную разведывательную роль в предвоенной Германии, опубликовал книгу под названием "Секрет "Ультра". Книга вызвала сенсацию. Прервав молчание целого поколения, Уинтерботем раскрыл наиболее тщательно скрываемую тайну второй мировой войны: союзники разгадали немецкие коды и в течение всей войны подслушивали переговоры немцев, касающиеся военных, политических и экономических проблем.

Такое проникновение в мысли противника не имело прецедентов в военной истории, и, чтобы оценить его значение, требовалось время. Изумленные военные историки начали понимать, что, если откровения Уинтерботема соответствуют истине - а поскольку его книга была запрещена британскими властями, похоже, так оно и было, - им предстояло переосмыслить многие факты. Если, например, генералы союзников, превозносимые за блестящее проведение военных кампаний, знали заранее о планах противника, то не уменьшает ли это блеск их побед? Не должна ли быть переписана история этих кампаний с учетом того преимущества, которым обладали военачальники

[167]

союзников? Некоторые из историков считали, что такая необходимость имеется. "Большинство из самых крупных томов издания английской серии "Официальная история второй мировой войны" теперь фундаментально неверны, устарели и вводят в заблуждение", - утверждал английский историк Рональд Левин. "Такое впечатление, что "Ультра", новый авторитет в этой области, приказывает авторам бесчисленных томов начать все заново", - писал Роджер Спиллер из Института военных исследований США(1). За первой книгой об операции "Ультра" быстро последовали другие. Их авторы - Патрик Бизли, Р. В. Джонс, Ивен Монтегю, Ральф Беннет и Питер Калвокоресси, как и Уинтерботем, - имели в свое время отношение к операции "Ультра".

Сраженные таким потоком откровений, британские власти были вынуждены открыть некоторые досье, связанные с "Ультра", что позволило Левину написать книгу "Ультра" идет на войну", первый отчет о величайшей тайне второй мировой войны, базирующийся на официальных документах. Теперь можно было сказать, что генерал Эйзенхауэр считал, что "Ультра" внесла "решающий вклад в победу", генерал Макартур придавал "величайшее значение" "Ультра", Черчилль не мог на нее нарадоваться, он считал, что "Ультра" - это то, "чем мы выиграли войну". Когда возник неизбежный вопрос, почему в таком случае победа не наступила раньше, Гарольд Дейч из Военного колледжа США ответил, что для союзников путь к победе и стал короче, по различным оценкам, на год, а то и на все четыре(2). Один историк заявил, что без "Ультра" второй фронт не был бы открыт аж до 1946 года, а война в Европе затянулась бы до 1949 года. Тихоокеанский театр военных действий лишился бы материального обеспечения, и война с Японией длилась бы гораздо дольше. В 1945 году, вместо того чтобы стоять у порога Японии, американцы еще сражались бы на Филиппинах(3).

Через десять лет после откровений Уинтерботема "Ультра" превратилась в нечто большее, чем победа разведки. Блетчли-парк - загородная резиденция Государственной школы кодов и шифров (ГШКШ), где были расшифрованы немецкие коды, превратилась в легенду, и операция "Ультра" стала символом всего лучшего в британском образе жизни. Профессор Джордж Стейнер писал: "Такое впечатление, что Блетчли-парк является величайшим достижением Великобритании 1939-1945 годов, а возможно, и всего XX века в целом. В этой организации было сконцентрировано все то лучшее и своеобразное, чем обладает британское общество и развитая цивилизация: блеск дилетантизма и высокий профессионализм; подбор кадров на основе

[168]

личного доверия; результативное использование привычки к иронизированию, взаимной критики и неформальных взаимоотношений, привычки, укоренившейся еще по общим комнатам в колледже или по Королевскому научному обществу".

Подобные восторженные оценки, вероятно, являвшиеся следствием 30-летнего вынужденного молчания, помешали трезво оценить значение операции "Ультра" и затенили ее важные аспекты. Действительно ли "Ультра" была столь уж важна для достижения победы? Проводили ли немцы подобную операцию против союзников? Действительно ли немцы так и не узнали, что их шифровки перехватывались и расшифровывались? И еще вопрос: если учитывать подозрительное отношение СССР на протяжении всей войны к мотивам, которыми руководствовались союзники, поделились ли мы со Сталиным этим "бесценным секретом", который, похоже, присутствовал при любой победе и отсутствовал при поражениях?

Сразу после первой мировой войны берлинский инженер Артур Шербиус изобрел аппарат, позволяющий расшифровывать кодированные сообщения. Этот аппарат, запатентованный под названием "Энигма", имел клавиатуру, как у пишущей машинки, а над ней алфавитную таблицу с лампочкой под каждой буквой. Когда оператор нажимал на клавишу, он таким образом вызывал серию электрических импульсов, которые зажигали одну из лампочек. Но высвечивалась не всегда одна и та же буква. Например, когда оператор нажимал на клавишу "р", то в первый раз зажигалась буква "к", но если он нажимал на "р" еще раз, уже высвечивалась буква "о". Так машина преобразовывала предложение в набор букв, на первый взгляд не имеющий никакой логики. При получении подобного послания оператору для расшифровки требовалось лишь настроить машину в режиме таких же электрических импульсов, как и машина отправителя, и отстучать полученный текст. Тогда машина переключалась на обратный режим, и высвечивались уже буквы оригинального текста. Для того чтобы перехватить такую передачу, необходимы были две вещи: во-первых, сама машина "Энигма", а во-вторых, нужно было точно знать импульсную настройку аппаратов отправителя и получателя. "Энигма" была запатентована и выпущена, но особым спросом она не пользовалась. Тем не менее в 1926 году ее взял на вооружение немецкий флот, а в 1928 году - армия. Польской разведке удалось вклиниться в немецкую систему связи через "Энигму" лишь где-то к 1932 году, купив в свободной продаже аппарат и раздобыв документацию, которая позволяла узнать, как немцы его адаптировали к своим потребностям. Но к 1939 году, перед

[169]

самой войной, немцы внесли в аппарат ряд сложных технических усовершенствований. Поляки передали по одному аппарату "Энигма" французам и англичанам вместе со всеми имевшимися у них на тот момент сведениями. Стюарт Мензис лично получил предназначенный англичанам экземпляр и передал его коммандеру Элистеру Деннистону, главе ГШКШ в Блетчли-парке.

Блетчли-парк, средних размеров дом, расположенный на обширной территории в пятидесяти милях от Лондона, был куплен СИС на случай эвакуации из столицы. Теперь он стал резиденцией ГШКШ. насчитывающей в своем составе 10 тыс. человек, и основным источником "Ультра" - название, которое получили материалы, расшифрованные при помощи аппаратов "Энигма". Говоря вкратце, процесс был следующим. Радисты прослушивали те волны, на которых, как уже было известно, работали различные немецкие службы, и записывали все, что им удавалось услышать. Затем этот сырой материал передавался в Блетчли-парк, где криптоаналитики прилагали максимум усилий для их расшифровки. Потом вступали в игру офицеры разведки, которые пытались каким-то образом интерпретировать сообщения, чтобы затем передать полученный материал со своими комментариями тем "потребителям", кто был более всего заинтересован в конечной продукции.

В Блетчли-парке работал по преимуществу молодой народ, люди в возрасте от 25 до 30 лет, имевшие примерно одинаковую подготовку, то есть получившие хорошее образование выходцы из средних слоев общества. Как было однажды кем-то сказано: "Это место кишмя кишело талантами". У этих людей были одинаковые взгляды на жизнь, на работу, дисциплину и одна и та же шкала ценностей, что, по словам Питера Калвокоресси, который являлся одним из них, "в какой-то мере объясняет тот невероятный факт, что секрет "Ультра" тщательно хранился не только в течение всей войны, но и на протяжении тридцати лет после ее окончания - феномен, не имеющий аналогов в истории"(4).

Было бы полной бессмыслицей расшифровать немецкие коды, а затем позволить информации об этом просочиться наружу. В этой связи были предприняты двойные меры безопасности: работы в Блетчли-парке были полностью засекречены, а также старательно делался вид, что материалы "Ультра" добываются из какого-то другого источника. Все новые сотрудники Блетчли получали предупреждение, что обратного хода нет (по принципу: "всех впускать - никого не выпускать"), и, таким образом, устранялся риск того, что бывший сотрудник может попасть в лапы противника или же его вынудят или

[170]

соблазнят выдать секрет ГШКШ. Материалы "Ультра" поступали только к четырем клиентам: руководителю СИС, начальнику военно-морской разведки, начальнику разведки сухопутных войск и заместителю начальника разведки Королевского воздушного флота. Никаких сведений "Ультра" не поступало ниже уровня командования армией, а нижние эшелоны получали эту информацию в виде оперативного приказа - предосторожность, имевшая, как мы увидим позже, катастрофические последствия. По материалам "Ультра", содержавшим сведения о передвижении танковых колонн или кораблей в море, нельзя было немедленно вести военные действия, ведь существовала вероятность того, что немцы, что-то заподозрив, вздумают проверить надежность своих кодов и, таким образом, догадаются о тайне Блетчли-парка. Поэтому вместо немедленных действий приходилось сначала проводить разведку с воздуха, причем в такой открытой форме, что немцы при всем желании не могли бы ее не заметить, и только после того наносить бомбовый удар по танкам и кораблям(5).

Американцы, стремясь как можно лучше использовать информацию, полученную из перехваченных и расшифрованных радиограмм японцев (то, что они называли материалами "Мэджик"), столкнулись с такой же проблемой. Расшифровка японского "ро"-кода[*Существует расхождение во мнениях относительно того, как этого достигли. Американцы утверждают, что это было сделано благодаря талантам их криптоаналитиков. Японцы же говорят, что американские подводники сняли книгу кодов с японской субмарины J-124, затонувшей во время боевых действий неподалеку от Дарвина 20 января 1941 года] позволила американской военно-морской разведке захватить врасплох японский флот у атолла Мидуэй в июне 1942 года. Но вначале американцам пришлось тщательно взвесить все "за" и "против", то есть подумать, стоит ли рискнуть использовать материалы радиоперехвата и, таким образом, поставить под угрозу раскрытия операцию по дешифровке, но при этом получить возможность нанести сокрушительное поражение японскому флоту в переломный момент войны. Они предпочли рискнуть и, таким образом, повернули ход войны на Тихоокеанском театре военных действий в пользу союзников.

Однако после поражения при Мидуэе японцы что-то заподозрили. На следующий год адмирал Ямамото Исороку, главнокомандующий Соединенным флотом, нанес визит на базы. График его движения был передан кодом по радио местным командирам. Когда командующий японской 11-й воздушной флотилией узнал об этом, он заявил своим штабным офицерам: "Что за непростительная глупость - передавать длинное и подробное сообщение о планах главнокомандующего в такой

[171]

близости к фронту. Подобные вещи нужно немедленно прекратить"[*И он был прав. Американцы перехватили шифровку и уничтожили Ямамото, человека, разработавшего план атаки на Перл-Харбор. Его самолет был сбит неподалеку от острова Бугенвиль 18 апреля 1943 года](6).

В Блетчли же, где были абсолютно уверены в сохранности тайны "Ультра", события развивались своим чередом, и наконец дешифровальщики смогли отслеживать малейшие продвижения противника. Криптографы смогли разобраться в немецких кодах при помощи изрядной доли везения, хитроумия и ошибок, совершенных самими немцами. Один немецкий агент, перевербованный англичанами, передал им абверовскую книгу шифров. В середине 1941 года книга морских кодов была снята с субмарины U-110. Русские передали книгу кодов люфтваффе, и еще одна была добыта в Северной Африке. Криптоаналитики искали повторы, а, несмотря на строжайший запрет, немецкие радисты изо дня в день передавали одни и те же сообщения типа "ничего нового" или отбивали трехбуквенные слова (что они должны были делать согласно установленным правилам), используя одни и те же буквы (опять же в нарушение приказа). Калвокоресси приводит в Качестве примера действия немецкого радиста в Бари, который неизменно отбивал три инициала своей подружки, так и не узнав никогда, какую "свинью" он таким образом подложил своей организации.

Среди первых, кто распознал, каким "золотым дном" для разведки являются работы Блетчли-парка, был глава СИС того периода Стюарт Мензис. Как мы видели, СИС находилась в таком развале с начала войны, что, если бы материалы "Ультра", в особенности перехват абверовских шифровок, не стали бы вдруг доступны с 1940 года, Мензис и его организация не выжили бы.

Мензис был достаточно умен, чтобы осознать это, и достаточно хитер, чтобы максимально использовать предоставившуюся возможность. Уинтерботем, представитель СИС в ГШКШ, получил приказ постоянно передавать руководству лучшие из полученных в Блетчли-парке материалов, и каждый день сам Мензис или его личный помощник Дэвид Бойл относили пачку разведывательных документов Черчиллю. (По выходным Уинтерботем зачитывал самые важные вещи Черчиллю по телефону.) Ежедневный набор, как правило, состоял из смеси переговоров люфтваффе, обзора шифровок абвера, некоторого количества переговоров полиции и военно-морского флота. Мензис, приносивший бумаги в специальном портфеле, и Бойл, перевозивший их в своей шляпе, передавали документы Черчиллю с кратким комментарием о состоянии дела в ГШКШ

[172]

в виде доклада о состоянии дел в своем департаменте. Черчиллю это нравилось ("Он вел войну на основании этих материалов", - говорил Уинтерботем), и его доверие к Мензису и СИС возрастало(7).

Такой поворот событий, естественно, не прибавлял любви к СИС у ГШКШ, где подчиненность Мензису рассматривали лишь как чисто административную. Сотрудники ГШКШ презирали "эту СИС, которая паразитирует на наших достижениях", и это отношение сохранялось еще очень долго после войны. Гарри Хинсли, который пришел на службу в ГШКШ, будучи еще на выпускном курсе, а впоследствии стал вице-канцлером Кембриджского университета и официальным историографом британской разведки военного периода, как-то сказал о СИС: "Вы знаете, у этих людей из разведки было что-то от ящериц. Специфика службы, по-видимому. А сотрудники Блетчли-парка были суровые, прямые, очень обаятельные и профессионально грамотные мужчины и женщины. Они жили в другом мире. Существует принципиальная разница между их работой и деятельностью обычных шпионов"(8).

И тем не менее в начале операции "Ультра" полевым командирам предписывалось принимать на веру версию, что все эти великолепные сведения, получаемые от СИС, исходят не просто от одной из этих "ящериц", но от некой суперъящерицы, которая умудряется находиться в нескольких местах одновременно. Это была идея Мензиса, придуманный им способ защитить его "самый секретный источник", а в результате некоторые получатели информации "Ультра" отвергали ее с ходу. Для разрешения возникшей проблемы было создано специальное подразделение под руководством Уинтерботема, осуществлявшее связь с армейскими штабами, сотрудники которого должны были разъяснять командирам важность и достоверность сведений "Ультра". Но даже после этого "Ультра" не сыграла той роли, в которую те, кто ныне ее восхваляет, пытаются заставить нас поверить. Согласно оценкам, с определенного момента в войне только от 5 до 10% разведданных "Ультра", полученных на местах, использовалось в деле(9). Ни один из генералов не составлял отчета о том, как он использовал "Ультра", возможно, по вполне понятной человеческой причине - это могло плохо отразиться на его репутации.

Однако есть некоторые данные, что по крайней мере один командир, генерал Макартур, прижимал материалы "Ультра" к груди так крепко, что это скорее помешало ходу военных действий, чем оказало помощь союзникам. Если принять во внимание личные качества генерала Макартура, то его действия становятся вполне объяснимыми. Как пишет австралийский

[173]

историк Д. М. Хорнер, "остается только гадать, была ли уверенность Макартура в том, что японцы не собираются прямо нападать на Австралию, основана на этих радиоперехватах. Если дело было так, то, по крайней мере, нечестно с его стороны приписывать лично себе все лавры за изменение стратегии союзников"(10).

Другие генералы никак не могли понять, почему младшие офицеры не желали выполнять приказы, в правильности которых их заверяли, но к этим заверениям не могли добавить никаких логических подкреплений. Генерал Джон Лукас, командовавший корпусом при высадке в Анцио в январе 1944 года, не имел прямого доступа к материалам "Ультра", но его начальники, генералы сэр Гарольд Александер и Марк Кларк, имели. Из этих материалов они знали, что немцы не смогут оказать сопротивления Лукасу, если он вздумает пойти на прорыв в глубь побережья, однако начальники не имели права сказать об этом Лукасу. Они принуждали его атаковать, но их оптимизм выглядел весьма фальшиво при сопоставлении с имеющимися у самого Лукаса данными, поэтому он решил соблюдать осторожность и оставаться на занятых позициях. Немцы собрались с силами и задержали высадившиеся на побережье войска. Лукас, освобожденный от командования за то, что он не проводил наступательных действий, писал в своем дневнике: "Похоже, всем были известны намерения немцев, кроме меня" - очень правильная оценка фактов(11). С другой стороны, существовала опасность того, что распространение слишком большого количества материалов "Ультра" будет контрпродуктивно. Офицер из подразделения Уинтерботема писал, что "Ультра" может способствовать лености командного звена, поскольку способна подменить анализ и оценку других разведданных; "Ультра" необходимо оценивать как один из источников информации; эти материалы не должны заменять кропотливую работу с другими данными(12).

Короче говоря, "Ультра" не может превратить посредственного командира в военного гения. Тому по-прежнему приходится разрабатывать план военных действий, стимулировать своих подчиненных, вдохновлять людей и приспосабливаться к меняющимся условиям уже начавшихся военных действий. Материалы "Ультра" даже могли стеснять командира в его действиях, поскольку он знал, что его начальство, также получая эту секретную информацию, может, справедливо или нет, считать себя вправе не только давать ему советы, но и отстранить его от должности, если он будет действовать не так, как действовало бы оно. Черчилль в начале африканской кампании отстранил двух отличных генералов - Уэйвелла и Окинлека, так как он

[174]

считал, что благодаря "Ультра" знает о немцах и итальянцах столько же, сколько знают генералы, и в свете этого счел их действия неверными. Однако в данном случае сведения "Ультра" были ошибочны.

Считается, что благодаря "Ультра" можно было "услышать все, что противник докладывает себе о себе самом". Но военные тоже подвержены большинству человеческих слабостей: они лгут, преувеличивают, утаивают, хвастаются, обманывают сами себя и меняют свое мнение. "Ультра" же не принимала во внимание эмоции. Как теперь стало известно, немцы иногда сознательно в своих докладах в Берлин преувеличивали недостатки в материальном обеспечении и подделывали свою оценку мощи союзников, чтобы заставить немецкое верховное командование воспринять противника всерьез. "Когда Роммель посылал свои рапорты из пустыни, он придерживался тактики преувеличения, чтобы получить хотя бы часть необходимых ему средств, - писал немецкий историк Юрген Ровер. Это означало, что Черчилль, очарованный докладами "Ультра", вынудил английских командиров, не планировавших ничего подобного, начать наступательные действия, которые, конечно, захлебнулись. Это и послужило причиной отстранения Уэйвелла и Окинлека"(13).

Роммель также частенько нарушал приказы или сообщал Берлину одно, а делал совсем другое. Он обладал великолепной интуицией, и, если обстоятельства не благоприятствовали, он на ходу менял свои планы, не удосужившись уведомить об этом начальство. Одной из причин сокрушительного поражения англичан в битве при Кассерине в феврале 1943 года было то, что по линии "Ультра" сообщили о наступлении в одном направлении, а Роммель, наплевав на приказ из Италии, двинул свои войска совсем в другом. Американцы, положившиеся на материалы "Ультра", потеряли почти половину бронетанковой дивизии(14). "Читать чью-либо корреспонденцию совершенно не означает читать мысли пишущего, - подчеркивал Питер Калвокоресси, - и первая кампания Роммеля в Африке классический тому пример. Роммелю было приказано начать наступление в мае, мы знали об этом благодаря "Ультра" и знали также, что он не оспорил приказа. Однако сам Роммель для себя решил начать не в мае, а в марте. В какой-то момент он передумал, но никого не поставил об этом в известность, а поскольку он ничего не сообщил, мы и не узнали об этих изменениях"(15).

Оценка союзниками военной мощи немцев, с которой они должны были столкнуться с началом военных действий в Европе, кажется более точной, чем оценка немцами силы союзных

[175]

войск. Разведка союзников знала практически о каждой из пятидесяти немецких дивизий, находящихся во Франции. Немцы же приписывали Эйзенхауэру семьдесят пять дивизий, тогда как реально у него имелось только пятьдесят, они считали также, что у него намного больше десантных средств, чем было на самом деле. Этот факт имел огромное значение, поскольку сознание того, что им предстоит противостоять силам большим, чем было на самом деле, подрывало обороноспособность немцев, а знание о такой реакции немцев, в свою очередь, оказало значительную поддержку союзникам. Это двойное достижение было преподнесено как триумф разведки, "главный фактор победы союзников", предоставленный Эйзенхауэру "блестящим сообществом разведчиков, работавших в теперь знаменитом Блетчли-парке". Но так ли это на самом деле?

После войны, в 1946 году, офицеры британской военной разведки допрашивали немецкого офицера, некоего полковника "М". Он работал в немецкой разведке в отделе "Иностранные армии Запада" с мая 1942-го по май 1944-го, затем был переведен начальником разведки к фельдмаршалу Моделю в армейскую группу "Б". Полковник "М", не имевший в то время ни малейшего представления о материалах "Ультра", заявил: "К концу 1943 года меня с моим шефом как минимум раз в месяц вызывали на совещания в Штаб верховного командования. Мы каждый раз поражались абсолютно нелогичной недооценке потребностей немецких сил обороны во Франции, Норвегии и на Балканах. Соединения без конца перебрасывались с одного театра военных действий на другой. В конце концов мы с шефом решили дать преувеличенную оценку количества дивизий союзников, чтобы как-то уравновесить сверхоптимистические тенденции в Штабе верховного командования. Поэтому наши оценки превышали реальные примерно на двадцать дивизий" (выделено Ф. И. Ред.)(16).

Таким образом, то, что выдавалось за триумф, на самом деле было образцом того, как можно обмануть "Ультра". К счастью, на сей раз обман не повлиял на конечный результат.

На самом деле во время второй мировой войны проводилось множество операций, на которые материалы "Ультра" не оказали никакого влияния, на другие их воздействие было мизерным. Можно назвать лишь несколько операций, где материалы "Ультра" сыграли решающую роль. Начать с того, что Блетчли-парк отнюдь не был тенью немецкого верховного командования, как неоднократно указывал в своей книге Уинтерботем. Первый шаг в длинной цепочке, приводившей материалы "Ультра" в штаб-квартиры британского командования, мог быть сделан, только если немцы использовали радиопере

[176]

датчики. В противном случае союзникам нечего было перехватывать. Но немецкая армия во многом придерживалась традиций. В начале войны основная масса сообщений передавалась по телеграфу, и их никак не могли перехватить в Англии. Иногда приказы даже переправлялись с помощью почтовых голубей и собак. Письменные распоряжения в пакетах также зачастую доставлялись на машинах, мотоциклах, велосипедах и даже на лошадях(17). Тут по линии "Ультра", естественно, тоже ничего нельзя было получить. Даже когда война уже была в полном разгаре, немцы отдавали предпочтение телеграфу и телефону, и, только если они отсутствовали, использовались радиопередатчики.

Согласно Юргену Роверу, лишь от четверти до трети всех немецких военных сообщений передавалось по радио, причем "основная их масса шла не на высоком стратегическом уровне, а на среднем исполнительном или низшем тактическом уровне". Для военно-морских коммуникаций Ровер приводит более точные цифры. "В 1943 году только 29% всех передач по линии военно-морских сил шло по беспроволочной связи, зашифрованной на "Энигме". Остальные передавались по кабелю, по телеграфу и телефону"(18). (Исключением являлся абвер. Исходя из свойственной всем секретным организациям приверженности ко всяким секретным приспособлениям, абвер использовал "Энигму" даже для передач внутри страны, предпочитая ее более безопасной кабельной связи.) Правда, чем ближе к фронту, тем больше была вероятность использования радиопередатчиков, но зачастую бывало так, что в Блетчли получали лишь переданный по радио ответ на заданный по кабельной связи вопрос, а первый без второго был, как правило, совершенно непонятен.

Однако все ли перехваченные сообщения могли быть расшифрованы? Успех Блетчли-парка с кодами люфтваффе не был повторен с кодами сухопутных сил. В течение всей войны английские криптографы боролись с кошмарно сложными морскими кодами для крупных кораблей и подводных лодок. Часто случались заминки с уже, казалось бы, расшифрованными сигналами. Код "Тритон", введенный немцами в 1942 году, закрыл для "Ультра" сообщения их военно-морского флота почти на десять месяцев. Диаграмма, отражающая потери союзников на море, и материалы "Ультра", которые были недавно открыты, показывают, к каким катастрофическим последствиям привела утрата этого источника информации(19).

Даже когда в Блетчли-парке удалось наконец расшифровать код "Тритон" и снова можно было читать сообщения с немецких субмарин. Адмиралтейство не сумело справиться с новым

[177]

потоком информации. Глава секции, занимавшейся сообщениями с немецких субмарин, Роджер Уинн, штат которого и раньше был так мал, что ему лично приходилось составлять досье, свалился от полного психического и физического истощения. Когда количество расшифрованных сообщений в среднем достигало трех тысяч в день, подразделение Уинна могло обработать лишь те из них, которые, как считали его сотрудники, имели срочное оперативное значение. Остальные сообщения оставались без внимания(20).

Некоторые очень важные немецкие шифры так и не были раскрыты, а по мере продолжения военных действий даже менее значительные шифры стали вызывать трудности из-за их огромного количества. В какой-то момент только немецкий флот пользовался аж пятьюдесятью комбинациями настройки "Энигмы" одновременно. Учитывая количество необходимых операций - расшифровка, перевод, обработка и кодирование материалов "Ультра" для дальнейшей передачи потребителям, сотрудникам Блетчли-парка приходилось очень сильно напрягаться, чтобы эти материалы не потеряли актуальности. В лучшем случае интервал между получением зашифрованного сообщения и получением конечных материалов "Ультра" составлял два часа, в худшем растягивался на дни.

Но даже задержка на час могла сделать материалы "Ультра" бесполезными для полевых командиров. История с Ковентри яркий тому пример. В нескольких изданных позже книгах об "Ультра" утверждается, будто англичане из радиоперехватов знали, что по Ковентри будет нанесен сильный бомбовый удар в ночь с 14 на 15 ноября 1940 года, однако Черчилль принял решение не эвакуировать население и не усиливать противовоздушную оборону города из боязни выдать немцам источник информации. Правда, однако, заключается в том, что лишь в два часа дня 14 ноября англичане узнали из материалов "Ультра" о готовящейся бомбардировке и только к трем часам из других источников смогли выяснить, что ее объектом является Ковентри. Было уже слишком поздно предпринимать какие-либо меры по эвакуации населения и усилению противовоздушной обороны города(21).

Помимо большого потока информации в Блетчли-парке приходилось разбираться с аббревиатурами, ссылками на карты и сетки, а также со служебным жаргоном. Иногда криптографы часами корпели над сообщениями, которые в конечном счете оказывались какой-нибудь банальной ерундой. Примером тому может служить следующий случай. Абвер передал шифровку своему резиденту в испанском городе Альхесирасе, офицеру под кодовым именем "Цезарь". После расшифровки полу

[178]

чили текст следующего содержания: "Осторожней с Акселем. Он кусается". Что это - код в коде? Оказалось, что речь идет о сторожевой собаке, присланной для охраны. Подтверждение этому было получено несколько дней спустя, когда расшифровали ответ: "Цезарь в госпитале. Его укусил Аксель"(22).

Большую проблему представляли оперативные кодовые слова. Во время битвы за Британию в шифровках люфтваффе было много ссылок на "Adlertag" ("День орла". Ред.). который должен был произойти в период с 9 по 13 августа 1940 года, но никто не мог сказать, что же означает этот самый "Adlertag". 15 августа, в день, считающийся поворотным в битве за Британию, Королевский воздушный флот сумел помешать немецкому плану диверсионных атак, не получив никаких предупреждающих сведений из материалов "Ультра"(23).

То же самое можно сказать о блицкриге. "По линии "Ультра" поступило сообщение, что готовится массированный воздушный налет на Англию, удалось кое-что выяснить и относительно его силы, - писал Калвокоресси, - но ничего не было известно о дате налета". Когда налет начался, материалы "Ультра" не смогли помешать немцам нанести огромный ущерб британским городам. Какая польза в том, что вы знаете, где на вас собираются напасть, если вы недостаточно сильны, чтобы суметь предотвратить это нападение. Почти за месяц до нападения на Крит по линии "Ультра" было дано предупреждение о концентрации немецких войск, транспортной авиации. планеров, истребителей и бомбардировщиков на территории Греции, удалось узнать приблизительное количество задействованных сил, возможные способы их высадки и даже дату нападения. Но все эти сведения были абсолютно бесполезны для генерала Фрайберга, командующего обороной острова, поскольку у него просто-напросто не было достаточно сил и средств, чтобы противостоять атаке. Аргументы, что материалы "Ультра" тем не менее позволили ему создать для немцев гораздо больше препятствий, чем он бы смог сделать без них, являются несколько академическими(24).

Другие командиры игнорировали материалы "Ультра", если они не состыковывались с их концепциями и планами. 11 сентября 1944 года голландское движение Сопротивления сообщило союзникам, что в Арнеме расположены две танковые дивизии. Материалы "Ультра" подтверждали этот факт. Однако фельдмаршал Монтгомери все-таки воплотил в жизнь операцию "Маркет Гарден", основным элементом которой являлась высадка в районе Арнема английской 1-й воздушно-десантной дивизии. Ее разнесли в клочья. Ральф Беннет писал: "Маркет Гарден" не была операцией, спланированной с учетом всех

[179]

разведданных о противнике. На ней лежит зловещий оттенок чрезмерной спешки, англо-американского соперничества и даже отчаяния; возможность наличия танков в Арнеме являлась единственным неудобоваримым фактом, не вписывающимся в желанную схему, поэтому лучше всего было о нем забыть"(25).

Материалы "Ультра" показывали также, что стратегические бомбардировки Германии союзниками не сломили морального духа немцев и не смогли помешать им выпускать большое количество самолетов. Это доказывает, что дневные рейды американцев в 1943 году и ночные рейды англичан в 1944 году были поражением союзников, так как понесенные при этом потери несоизмеримы с причиненным немцам ущербом(26). Все эти сведения были переданы в соответствующие инстанции, однако рейды авиации продолжались, поскольку правда, содержащаяся в материалах "Ультра", не устраивала поборников массированных бомбардировок.

Для других провалов объяснения нет. В сентябре 1944 года, на следующий день после захвата союзниками антверпенских доков, по линии "Ультра" поступило сообщение, что Гитлер готовит ответный удар. Он собирался лишить союзников возможности пользоваться портом, который был им жизненно необходим для обеспечения войск, если они планировали быстрое продвижение к Руру, удерживая оба берега реки Шельды. Два дня спустя другой радиоперехват шифровки Гитлера, переданной немецким войскам в Нидерландах, подтвердил достоверность планов немцев. Однако в течение десяти дней союзники не предпринимали никаких мер по защите берегов реки между Антверпеном и Северным морем, а потом было уже поздно. Беннет пишет, что даже если элементарная осторожность и покинула союзников в эйфории достигнутого успеха, то имелась "Ультра", чтобы привести их в чувство. "Почему ее предостережение пропало втуне, совершенно непонятно"(27).

Другие командиры тем не менее настолько полагались на "Ультра", что, если эти материалы не поступали, они считали, что ничего и не происходит(28). То, что такой подход таил в себе большую опасность, получило подтверждение при наступлении в Арденнах в декабре 1944 года, когда немцы предприняли отчаянную попытку остановить продвижение войск союзников. Их нападение было практически внезапным для союзников, потому что "Ультра" не смогла предупредить о готовящихся действиях. Гитлер наложил запрет на радиопереговоры и взял специальную клятву о соблюдении тайны с людей, разрабатывавших операцию.

Сложность оценки вклада "Ультра" в войну лучше всего иллюстрируют результаты весьма интригующей конфронтации

[180]

на конференции в Штутгарте в ноябре 1978 года. На этой конференции, специально организованной для изучения исторического значения операции "Ультра", немецкие историки неоднократно вынуждали ее английских участников, каждый из которых так или иначе во время войны был лично связан с Блетчли-парком, ответить, сыграли ли материалы "Ультра" решающую роль в той или иной битве, и просили дать суммарную оценку значимости этой операции на протяжении всей войны. Англичане не смогли этого сделать(29).

Одной из причин тому, возможно, была мучительная мысль, что немцы знали о расшифровке англичанами кодов "Энигмы". Давайте рассмотрим имеющиеся для этого свидетельства. Конечно, немцы прекрасно отдавали себе отчет в том, что теоретически возможно "вскрыть" "Энигму". Один из их криптоаналитиков, доктор Георг Шредер, продемонстрировал такую возможность еще в 1930 году, использовав алфавитную шкалу. Шредер заметил при этом: "Энигма" - дерьмо". Урок не пропал даром для немецких криптографов, которые постоянно вносили в свою работу усовершенствования, так как знали, что машина не является совершенно надежной и ее коды можно "вскрыть", особенно если в распоряжении союзников имеется хоть один аппарат. Немцы могли предположить, что такой аппарат у союзников был, поскольку вначале "Энигма" имелась в свободной продаже и, хотя в дальнейшем она была значительно модифицирована, ее основа оставалась прежней.

11 сентября 1942 года немцы захватили британский военный корабль и нашли на борту документы, отражающие последние подробные схемы передвижения немецких морских караванов и проходы в минных полях. Эту информацию можно было почерпнуть лишь из сообщений, зашифрованных с помощью "Энигмы". Более того, в августе 1943 года в Берлине знали через секретную службу Швейцарии, что один американец швейцарского происхождения, работавший в военном департаменте в Вашингтоне и часто совершавший поездки в Великобританию, говорил, будто англичане регулярно читают шифровки немецкого военно-морского флота, передаваемые с помощью "Энигмы"(30).

Наконец, явное предпочтение, отдаваемое немцами кабельной связи везде, где только возможно, позволяет предположить, что они осознавали угрозу возможного перехвата и расшифровки союзниками их радиограмм. На ту же мысль наводит и использование немцами лингвистических уловок в передаваемых ими радиограммах. Например, во время рейда на Ковентри вся операция проходила под кодовым наименованием "Лунная соната", а цели обозначались цифрами. Гитлер запретил всякие

[181]

переговоры по радио перед наступлением в Арденнах, так как подозревал, что союзники могут читать коды "Энигмы". А зачем немцы пытались в радиограммах дезинформировать союзников о местонахождении некоторых своих военных подразделений (указывая, будто часть находится в одном месте, хотя она находилась совсем в другом), если они не были уверены в том, что союзники читают их сообщения? В противном случае подобного рода действия были бы бессмысленны. Зачем немцам потребовалось проводить летом 1944 года специальную конференцию по надежности шифров, на которой было указано на недостатки "Энигмы", после чего были приняты меры по их устранению? Немцы не были дураками. Они знали, что любой транспозиционный код уязвим, если есть время проиграть все возможные перестановочные комбинации, и что они должны исходить из худшего - союзники найдут пути проникновения в "Энигму", так же как немцы сумели "взломать" коды союзников.

Победителю в войне достаются не только военные трофеи, но и вся шумиха вокруг. Читая о триумфах "Ультра", можно подумать, что у немцев не было такого рода побед. Но это далеко не так.

У немцев было много организаций, занимавшихся дешифровкой. Несмотря на некоторую слабость, вызванную их большим количеством и соперничеством между ними (по сравнению с единой структурой Блетчли-парка), эти организации тем не менее достигли поразительных результатов.

Втайне от противника немцы читали шифровки французов, из которых узнавали о численности и намерениях британских и французских частей в те отчаянные дни 1940 года. Если дальнейшие успехи союзников в войне подлежат переоценке в свете "Ультра", то почему бы не пересмотреть "блицкриг" Гудериана в свете успехов немецких шифровальщиков? Материалы "Ультра" оказали англичанам существенную помощь в Северной Африке, но Роммель тоже не остался без поддержки со стороны немецких шифровальных служб. Британская армия грешила недостатком внимания к безопасности собственных кодов, включая и чрезмерное использование сверхсекретного кода CODEX. Пленный немецкий лейтенант, занимавшийся радиоперехватами, заявил на допросе: "У нас не было особых забот с шифрами. Нам требовались только лингвисты из тех, кто до войны были официантами в Дорчестере"(31).

В 1941-1942 годах американский военный атташе в Каире полковник Боннер Феллерс радировал в Пентагон обо всем, что происходило в Северной Африке, часто сообщая о намерениях

[182]

и боевой мощи англичан. Немцы перехватили шифровки Феллерса, затем, как сообщает Дэвид Кан, "быстренько их расшифровали, оценили, перевели, перекодировали и переслали генералу Эрвину Роммелю. В январе 1942 года он успешно использовал полученные сведения. Роммель заставил англичан отступить на 300 километров через пустыню, а сам вплотную подошел к воротам Александрии". Благодаря своим успехам немецкие шифровальщики заслужили со стороны немецкого главного командования такое же отношение к себе, которое позже испытывало к "Ультра" командование союзников. Глава отдела "Иностранные армии Запада" полковник Ульрих Лисс называл их "любимым детищем всех шефов разведки"(32).

Немцы даже умудрились встрять в радиотелефонную сеть между Лондоном и Вашингтоном, и, /несмотря на то что все важные разговоры по этой линии зашифровывались, они преуспели в их расшифровке. Таким образом, немцы имели возможность время от времени подслушивать разговоры между Черчиллем и Рузвельтом, однако были весьма разочарованы услышанным. Оба лидера были слишком осторожны в своих высказываниях, чтобы немцы могли извлечь из этого какую-либо пользу.

Но самым большим успехом немецких шифровальщиков была, несомненно, расшифровка кодов английских морских конвоев. С самого начала войны английские морские коды один за другим раскрывались немцами, и к 1942-1943 годам они перехватывали порядка 2000 радиограмм с конвоев ежемесячно, расшифровывали их и передавали немецким лодкам, это происходило как раз перед началом бойни, известной как битва за Атлантику. "В течение всего времени, что лучшие умы Блетчли-парка прилагали огромные усилия к раскрытию немецких кодов, защита их собственных кодов оставалась примитивной", - пишет Эндрю Ходжес, биограф Алана Теринга, гения из Блетчли(33).

Проблема заключалась в том, что в ГШКШ пренебрегали надежностью собственных кодов и шифров, занимаясь более привлекательным делом - раскрывая шифры противника. А ведь собственные успехи в расшифровке должны были бы насторожить англичан. В ГШКШ знали из перехваченных еще в начале войны шифровок немецкого флота, что немецкий военный атташе в Вашингтоне был слишком хорошо информирован об английских конвоях, уходящих от берегов Соединенных Штатов(34).

Но только когда две трети войны уже остались позади, англичане сообразили, что немцы получали из перехваченных

[183]

с конвоев шифровок детальную информацию о продвижении караванов, например, что координаты конвоя SC-2 в полдень 6 сентября 1940 года будут такими: 50°00' северной широты и 19°50' западной долготы(35). Была срочно разработана программа по введению новой системы шифров. Королевский флот получил ее 10 июня 1943 года, но торговый флот продолжал работать по старым шифрам до конца года. Однако было уже слишком поздно. Большая часть из 50 тыс. моряков союзных флотов, погибших во время войны, уже лежала на морском дне.

Козлом отпущения за эти промахи сделали главу британской морской разведки адмирала Дж. X. Годфри - он стал единственным офицером флота такого ранга, не получившим признания по окончании войны(36). Но вина лежала не только на Адмиралтействе. За надежность шифров отвечал Блетчли-парк, а там пренебрегли своими обязанностями.

У немцев были и другие успехи по части проникновения в британскую систему связи. Можно рассказать о двух наиболее выдающихся случаях. С точки зрения стратегического значения они не уступали операции "Ультра", и в обоих случаях успеху немцев послужили непростительные промахи самих англичан, причем настолько непростительные, что до сих пор весьма сложно получить от британских властей признание, будто такое вообще имело место.

Первое событие произошло утром 11 ноября 1940 года, когда британский пароход "Отомедон" был перехвачен немецким рейдером "Атлантис" в Индийском океане. Капитан английского судна вез совершенно секретную почту и книгу кодов в Сингапур. Материал был настолько важен, что запечатанный и привязанный к грузу пакет хранился на мостике, чтобы в случае, если возникнет опасность того, что бумаги могут попасть в руки немцев, его можно было скинуть за борт. Но когда "Атлантис" ударил по палубным надстройкам "Отомедона" из всех калибров, капитан и все находившиеся на мостике или рядом с ним матросы и офицеры были убиты на месте. Немцы нашли уцелевший пакет и вскрыли его. Это оказался сущий клад.

Здесь были коды торгового флота, вводимые с 1 января 1941 года, несколько обзоров еженедельных разведывательных докладов Адмиралтейства. Но что больше всего обрадовало немцев, так это копии протоколов заседаний британского Военного кабинета и оценки, содержащиеся в докладе руководства Генштаба, относительно британских планов на Дальнем Востоке в случае войны с Японией. Красной нитью там проходила мысль о том, что англичане чрезвычайно озабочены тем, чтобы иметь возможность как следует защищать свои интересы, и что

[184]

им придется "отступить на базу, откуда позже можно будет восстановить британские позиции". Гонконг, Малайя и Сингапур были беззащитны, не было никакой надежды на то, что на Дальний Восток будет послан британский флот, а незначительные военно-воздушные силы практически не могли прикрывать суда в Индийском океане. Приоритет отдавался концентрации войск в Малайе, и страны Содружества должны были перекинуть туда одну дивизию целиком.

Документы срочно переслали в Кобе (Япония), а оттуда в посольство Германии в Токио, где военно-морской атташе адмирал Пауль Веннекер разобрал и рассортировал их. Веннекер понял, что доклад руководства Генштаба представляет огромный интерес для японцев, и переслал его резюме в Берлин, запросив одновременно разрешение на то, чтобы передать бумаги японцам. Японский военно-морской атташе в Берлине получил посланное Веннекером резюме от немецкого верховного командования и передал его по радио в Токио. (Так, по иронии судьбы, англичане имели двойную возможность перехватить и расшифровать радиограммы, которые подтвердили бы захват их секретных документов. Но Веннекер применял на своей "Энигме" такой код, который в Блетчли-парке так никогда и не расшифровали, а японский военно-морской атташе пользовался шифром JN 25, который американцы сумели "вскрыть" лишь в 1945 году.)

Как только в японском штабе военно-морских сил увидели эти документы, Веннекера тут же вызвали и объявили ему о том, что эти бумаги просто бесценны. Имеется еще одно подтверждение того, насколько высоко японцы оценили документы, захваченные на "Отомедоне". Когда пал Сингапур, император Хирохито подарил капитану "Атлантиса" самурайский меч, один из трех, полученных немцами за всю войну. (Остальные два были вручены Роммелю и Герингу.) Однако Черчилль, похоже, так никогда и не узнал об этой потере, из чего можно сделать вывод, что эти документы были посланы без ведома Военного кабинета, что их захват был скрыт и этот факт утаивается и по сей день(37).

Другой серьезный прокол англичан связан с захватом 10 мая 1942 года немецким рейдером "Тор" австралийского лайнера "Нанкин", следовавшего из Сиднея в Коломбо. Капитан "Нанкина" сумел выбросить за борт книгу кодов и другие секретные бумаги, но на борту находились 120 мешков с почтой, в которых были и доклады Разведывательного комитета по совместным операциям (РКСО) союзников, находящегося на Новой Зеландии, в Веллингтоне. И снова Веннекер проанализировал содержимое почтовых пакетов и передал по

[185]

радио обобщающий доклад немецкому верховному командованию. Помимо сведений о моральном состоянии жителей Австралии и Великобритании и их отношении к войне из докладов РКСО явствовало, что союзники раскрыли японские шифры. Эта информация послужила поводом для серии совместных совещаний между офицерами военно-морской разведки Японии и немецкими специалистами по кодам с целью повышения надежности японских шифров.

Трудно сказать, какую еще пользу извлекли японцы из докладов РКСО, потому что многие документы, связанные с инцидентом с "Нанкином", до сих пор либо закрыты, либо отсутствуют и в английских, и в немецких архивах. Наиболее вероятным объяснением будет следующее: англичане чувствуют себя неловко из-за того, что секретные документы РКСО пересылались вместе с обычной почтой на "Нанкине" - элементарная небрежность службы безопасности.

Возможно ли, что подчеркивание блеска секретной интеллектуальной операции "Ультра", которая "позволила быстрее закончить войну", скрывает ее основное политическое значение - а не способствовала ли "Ультра" развязыванию "холодной войны"? Две трети немецкой военной мощи было сосредоточено на Восточном фронте, однако роль "Ультра" на этом направлении остается тайной. Поделились ли союзники с русскими своей "бесценной" разведывательной информацией? Если нет, то знали ли об этом русские? Возможно ли, что русские сами проникли в тайну "Энигмы"? (Они, несомненно, раскрыли многие английские шифры.) С первых откровений об операции "Ультра" такого рода вопросы служили лишь созданию очередных мифов о ней. Лучшим из них является тот, в котором утверждается: русские очень подозрительно относились к своим западным союзникам, поэтому Черчилль решил, что передавать Сталину материалы "Ультра" обычным путем бесполезно, так как, дескать, если он это сделает, то Сталин, естественно, заподозрит, что Черчилль подсовывает ему эту информацию, руководствуясь какими-то скрытыми мотивами. Поэтому СИС скармливала в скрытом виде материалы "Ультра" знаменитой русской шпионской сети в Швейцарии, группе Люци. И только получая сведения от своих проверенных агентов, Сталин был убежден в их достоверности. Эта теория, как мы увидим, при ближайшем рассмотрении не выдерживает критики.

Существуют и другие, более достоверные версии того, как материалы "Ультра" поступали в Советский Союз. Калвокоресси пишет, что существовало оправданное нежелание передавать Сталину какие-либо материалы "Ультра", однако, когда стало совершенно очевидно, что Советский Союз окажет мощ

[186]

ное сопротивление Гитлеру, уже и лояльность, и целесообразность требовали от Великобритании предоставить русским все, что могло помочь им разгромить Германию. Калвокоресси утверждает, что и речи не было о том, чтобы раскрыть им источник этой информации, поскольку степень надежности шифров русских была очень мала и тайна Блетчли-парка могла выплыть наружу. Таким образом, материалы "Ультра" для Сталина тщательно отбирались и должным образом маскировались. Их пересылали британскому офицеру связи майору Эдварду Крэнкшоу, который представлял в Москве Блетчли-парк, СИС, военную разведку и Адмиралтейство. Тот информировал посла, который в свою очередь передавал замаскированные материалы "Ультра" прямо Сталину. Крэнкшоу, теперь признанный специалист по Советскому Союзу, отказался обсуждать свою роль в этом деле: "Я не подтверждаю и не опровергаю того, что сказал обо мне Калвокоресси". Сам Калвокоресси сильно сомневается в том, что Сталин когда-либо пользовался материалами "Ультра": "Что касается больших танковых сражений 1942 года, то мы предупредили русских о том, что они толкают войска и технику в огромную немецкую ловушку, однако трудно предположить, что они отнеслись с полным доверием к нашим предупреждениям. Хотя, если бы русские к ним прислушались, это помогло бы им избежать ужасных потерь"(38).

Однако Найджел Уэст утверждает, что у СИС был офицер в Москве, Сэсил Барклай, чьей обязанностью было передавать советской стороне, которую представлял генерал Ф. Ф. Кузнецов, специально отобранные материалы "Ультра", "не раскрывая их источника". Во время одной из первых встреч Кузнецов вручил ему книгу кодов люфтваффе и попросил Барклая проследить за тем, чтобы она попала "в хорошие руки". Во время других встреч Кузнецов достаточно ясно дал понять, что ему хорошо известно, чем занимаются в Блетчли. Узнать об этом он мог несколькими путями.

У Барклая был русский коллега в Лондоне - советский офицер разведки, чьей обязанностью было осуществление связей с СИС и У СО, полковник И. Чикаев. А поскольку основные контакты у него были с УСО, то там он вполне мог узнать о существовании и целях Блетчли-парка и передать полученные сведения в Москву. Или информация могла поступить от советских агентов Кима Филби, Энтони Бланта или Джона Кейнкросса.

В это время Филби работал в секции V СИС и, несомненно, имел доступ к материалам "Ультра", касающимся абвера, - иными словами, он знал источник и степень достоверности разведданных, с которыми имел дело. Знал ли он о том, что

[187]

в Блетчли-парке раскрыли коды "Энигмы" и другие немецкие шифры, это другое дело, но разумно было бы предположить, что знал. Он сказал своему знакомому офицеру СИС Лесли Николсону незадолго до первого налета Фау-2: "Немцы создали новое оружие для обстрела Лондона. Я собираюсь вывезти семью в провинцию". Эту информацию он мог получить из расшифрованной радиограммы японского посла в Берлине своим шефам в Токио. А одна из секретарш, работавших в офисе Филби, вспоминала: "Существовала специальная комната, где материалы, необходимые для работы секций, можно было получить по требованию. Все знали, что большая их часть была получена из перехваченных шифровок, закодированных на "Энигме"(39).

Энтони Блант, ставший впоследствии смотрителем Королевской картинной галереи, признался в 1964 году (в обмен на судебную неприкосновенность), что во время войны, служа в МИ-5, он работал на советскую разведку. Когда премьер-министр госпожа Тэтчер в 1979 году обнародовала его признание, Блант дал пресс-конференцию, где ответил на вопросы о своей работе на СССР во время войны. Он сказал, что его советский куратор больше всего интересовался деятельностью немецкой разведки и что по его просьбе Блант передавал ему информацию, почерпнутую "главным образом из радиоперехватов" и из "немецких кодов". Таким образом, Бланту тоже было известно об операции "Ультра".

Джон Кейнкросс уж точно знал об "Ультра", поскольку вплоть до своего перехода в 1944 году в секцию V он работал в Блетчли-парке. В 1964 году, проживая в Риме, он признался сотруднику МИ-5, что был завербован в Кембридже и регулярно встречался со своими советскими кураторами, работая в ГШКШ. Трудно предположить, что столь преданные советские шпионы, как Филби, Блант и Кейнкросс, зная об "Ультра", не сообщили бы об этой операции русским.

Мы должны также рассмотреть вероятность того, что русские и сами раскрыли несколько кодов "Энигмы". У них был богатый опыт в этой области, в их распоряжении имелось несколько аппаратов "Энигма" и как минимум одна книга кодов. Хотя немцы и отвергали во время войны такую возможность, в дальнейшем они пересмотрели свою позицию. В 1958 году один офицер разведки в своем докладе писал: "Совершенно очевидно, что русские сумели на определенных уровнях расшифровать сообщения "Энигмы". Причиной этого, помимо обычных ошибок в шифрах, была передача слишком большого количества сообщений с использованием одинакового базисного ключа"(40).

[188]

Таким образом, факты говорят о том, что в Советском Союзе знали об "Энигме", знали, что союзники раскрыли некоторые немецкие коды и ничего не сообщили об этом русским, по крайней мере официально. Возможно, они даже приложили некоторые усилия, чтобы заставить союзников открыть секрет "Ультра". Нынешний герцог Портлендский, тогда еще Кавендиш-Бентинк, председатель Объединенного комитета по разведке, вспоминал, как он пытался убедить посла СССР в Лондоне Майского, что Германия собирается напасть на Советский Союз в период с 22 по 29 июня 1941 года. Герцог знал об этом из материалов "Ультра", но Майскому источника не назвал. Он был взбешен тем, что Майский категорически отказался ему поверить, сказав: "О нет, у нас подписан пакт. Эти сведения распространяют те, кто хочет поссорить нас с Германией"(41). Но если предположить, что Майский знал об операции "Ультра", его ответ можно интерпретировать и по-другому. Он может быть расценен как скрытое предложение герцогу Портлендскому быть более откровенным по поводу источника информации.

Мы знаем, что Сталин весьма скептически относился к решимости союзников разгромить Германию. То, что они не захотели раскрыть перед ним секрет "Ультра", только усилило его паранойю до такой степени, что он мог просто проигнорировать полученные им в замаскированном виде материалы "Ультра", полагая, будто союзники затеяли с ним какую-то скрытую и опасную игру. Рассмотренное под таким углом зрения нежелание союзников поделиться секретом "Ультра" с Россией, несшей на себе основные тяготы войны с Германией, только усугубило ее недоверие к Западу и послужило одной из причин развязывания "холодной войны".

Таким образом, существенную помощь во время войны "Ультра" оказала лишь в нескольких областях, а в остальных ее роль была очень незначительной или никакой. "Ультра" не выиграла войну, и весьма сомнительно, что благодаря ей сократились сроки войны. Ее вклад в развитие отношений между Востоком и Западом был отрицательным, а нежелание в полной мере поделиться материалами "Ультра" с русскими настолько взбесило нескольких британских офицеров, тайно работавших на советскую разведку, что с тех пор они уже полностью были убеждены в том, что сделали правильный выбор. Притягательность долго скрываемой военной тайны и бойкое перо людей, рассказавших, как только им представилась такая возможность, о том, что скрывала эта тайна, в сочетании придали операции "Ультра" такую значимость в истории разведки, которой она совершенно не заслуживает.

[189]

Глава 9

КГБ; ГОРДОСТЬ ДЗЕРЖИНСКОГО, ПРЕДУБЕЖДЕНИЕ СТАЛИНА

Почти в то же время (5 июня 1941 г.) Рихард Зорге направил в Москву сводку потрясающих сведений о плане "Барбаросса". В сводке содержались: цели плана, его стратегическая концепция, количество задействованных немецких войск и дата нападения на Советский Союз.

Сталин читал стекающиеся в Москву предупреждения о готовящемся нападении лишь для того, чтобы нацарапать на них "провокация" и отправить назад к Ф. И. Голикову, чтобы тот похоронил документы в архивах.

Джон Эриксон. "Дорога к Сталинграду" (1975 г.)

Если бы основатель современной разведслужбы в России Феликс Дзержинский был жив, когда в 1939 году в Европе разразилась война, он. несомненно, остался бы очень доволен успехами своей организации. Долгосрочные задачи, сформулированные вскоре после революции, были решены или почти решены. Советская концепция сбора информации - тотальные централизованные действия, в которых невозможно провести черту между традиционной дипломатией и шпионажем, - оказалась весьма эффективной. Разведданные, в широком смысле слова, собирались силами НКВД(КГБ) под руководством пресловутого Берии, ГРУ или военной разведки, советского дипломатического корпуса, ТАСС, Амторга (торговой компании, действующей в США), а также многочисленными военными, торговыми и культурными представительствами.

Полученные таким образом сведения отсылались в Москву для перепроверки и экспертной оценки. Пропущенный через сито вариант направлялся в сталинский секретариат, который, в свою очередь, решал, что необходимо доложить советскому вождю. Но, подобно Черчиллю, который, оказавшись заваленным грудой разведданных, предпринял шаги по сокращению их потока, Сталин, начав получать больше материала, чем мог

[190]

эффективно освоить, провел в 1940 году серьезную реорганизацию системы. Ф. И. Голиков, назначенный начальником Главного разведывательного управления Генштаба, стал подчиняться непосредственно Сталину. Сотрудники разведуправления оценивали информацию, сравнивали с ранее полученными данными, проводили экспертную оценку, после чего Голиков лично докладывал Сталину(1). Таким образом, в отличие от британских и немецких разведывательных служб, советская система оказалась чрезвычайно централизованной. Но как выяснилось, и она таила в себе роковой недостаток - чрезмерно большую роль человеческого фактора, что и привело к катастрофе.

Во-первых, зная характер хозяина. Голиков, естественно, изо всех сил стремился угодить ему. Генералу не потребовалось много времени, чтобы выяснить взгляды Сталина по широкому кругу международных проблем. Независимо от его источника любое донесение, совпадающее с мнением Сталина, Голиков помечал грифом "достоверное". При этом он не уничтожал материалы, противоречащие мыслям вождя, - генерал был опытным чиновником. Голиков всего лишь делал пометку, что источники их получения "не заслуживают доверия". Сталин возвращал такие материалы с резолюцией "в архив", и с ними в дальнейшем уже никто не мог ознакомиться. В результате ни руководство Наркомата обороны, ни сотрудники Генштаба не имели представления ни о количестве, ни о важности разведданных, противоречащих идеям, высказанным Сталиным(2). Поэтому провалов у КГБ было отнюдь не меньше, чем у СИС, хотя вызывались они совсем иными причинами. СИС не могла предоставить сидящему на голодном пайке потребителю достаточного количества сырья, КГБ же, как мы увидим, давал великолепный сырой материал, но Сталин - важнейший потребитель - часто не принимал этот материал во внимание.

КГБ резко сменил приоритетные направления своей деятельности после немецкого вторжения в Советский Союз в июне 1941 года. Несколько раньше в центре интересов КГБ находились вопросы, связанные с ходом переговоров, приведших к заключению 23 августа 1939 года советско-германского пакта о ненападении. Необходимо учесть, что к тому времени Москва уже получила предложения от западных стран подписать договор об антигерманском союзе. Насколько искренними были эти предложения? Какие цели преследовали Берлин, Лондон и Париж? Когда Сталин подписал пакт с Гитлером, западные державы вначале спокойно, а затем со все возрастающей настойчивостью принялись предупреждать вождя о том, что Германия не намерена соблюдать заключенный договор, что нацисты лишь выжидают удобного момента для нанесения удара на

[191]

Востоке с целью покорить Советский Союз. Соответствовали ли эти предупреждения истине или являлись провокацией, направленной на разрушение советско-германского альянса? Как относилась к Советскому Союзу Германия после своих грандиозных побед на Западе?(3)

После немецкого вторжения на территорию Советского Союза главнейшей задачей КГБ стало выяснение отношения Британии (позже и Америки) к мирным заигрываниям Германии с ними. Москва больше всего опасалась повторения вторжения союзников 1917-1919 годов. Ее преследовал кошмар превращения войны в совместный германо-англо-американский поход против России с целью свержения коммунизма. Этот страх явился источником подозрительности в отношении союзников, подозрительности, которая так и не была преодолена в ходе войны. Что задумывают англичане? Кто из немцев ведет с ними переговоры? Вступление американцев в войну в декабре 1941 года после Перл-Харбора вызвало те же опасения и по отношению к ним. Кроме того. Советский Союз страшился удара Японии с востока.

Конечно, существовали и разведывательные задачи, связанные с не столь крупными проблемами. Расположение, ударная мощь и моральное состояние немецких войск, военные планы противника, технические детали вооружений, уровень промышленного производства, система связи, линии снабжения и передвижения войск - все это интересовало КГБ. Но не эти вопросы были главными. Сталин смотрел на войну сквозь призму более широких интересов. И хотя Советский Союз пока боролся за собственное существование, КГБ продолжал претворять в жизнь планы, направленные на реализацию долгосрочных интересов страны. Как представляют себе западные страны послевоенную Европу?

Проанализируем, какими средствами располагал КГБ, чтобы дать ответ на все эти вопросы. "Красный оркестр", руководимый поляком Леопольдом Треппером, действовал в Бельгии, а позже и во Франции. Эта группа являлась основным источником информации из оккупированной Европы. Журналист Рихард Зорге, наполовину немец, наполовину русский, руководил из Токио вместе со своим японским другом Ходзуми Одзаки, вероятно, самой важной за все время войны советской шпионской сетью. Из Швейцарии группа Люци, или Группа трех (включавшая в себя и англичанина Александра Фута), передавала информацию об оперативных данных, почерпнутых из немецких военных источников. В Риме советская разведка имела в английском посольстве агента, который в решающий момент сообщил данные первостепенного политического значе

[192]

ния. Шпионская сеть, руководимая Рут Кучински из ее дома в Оксфорде, успешно проникла в британский Военный кабинет, Королевские ВВС и Штаб союзных экспедиционных сил.

И конечно, в различных кругах общества имелось множество людей, симпатизировавших Советскому Союзу. Никто из них не входил, строго говоря, в шпионские группы. Некоторые действовали тайно, некоторые - открыто. Одни были профессиональными сотрудниками КГБ, другие - нет. Эти люди информировали Москву по самому широкому кругу вопросов. Известны имена Кима Филби, Гая Берджесса, Дональда Маклина, Энтони Бланта, Джона Кейнкросса, Ормонда Юрена, Джона Кинга, Дугласа Спрингхолла. Наверняка были и другие, о которых мы пока не знаем[*Хотя, строго говоря, название "Красный оркестр" относится к советской разведывательной сети, организованной Леопольдом Треппером в Бельгии и Франции, МИ-5 обнаружила в захваченных у немцев документах интересную ссылку. В ней упоминалось о шпионской сети. созданной в Англии в 1939 году одним евреем-эмигрантом из Германии, другом певца Таубера. Офицер службы безопасности нашел и допросил этого эмигранта. Тот откровенно признал, что был завербован на встрече в Альберт-холле и создал агентурную сеть. Информация должна была направляться в "Красный оркестр". Проводивший допрос офицер Уильям Скардон заявил: "Он назвал несколько человек, входивших в эту сеть. Некоторые - известные личности, остальные нет. Мы решили не предпринимать каких-либо действий против них"(4)]. В последнее время читающая публика была увлечена деятельностью этих людей, по мере того как множество авторов пытались ответить, почему и каким образом они с таким видимым желанием работали против своей страны. Надо сказать, что на вторую часть вопроса найти ответ значительно проще.

"В Англии долгое время господствует идея почтения к гражданским свободам. Наша страна остается одной из немногих европейских стран, где нет официальных удостоверений личности и где основанием для приема на работу служит рекомендательное письмо от человека, названного самим претендентом на должность. У нас вызывает сопротивление любая попытка проникнуть (даже для пользы дела) в личную жизнь человека. Из этой традиции и вытекает тот факт, что перед войной правительственные учреждения не проводили никаких проверок в своих рядах. Мы полагали, что безопасность обеспечивается традициями того класса, из которого вербуются государственные служащие"(5).

Министерство иностранных дел, в частности, скорее походило на клуб, "вступление в который автоматически означало вашу безусловную лояльность, а самым большим достоинством членов считалось их стремление сохранить единство этого клуба". Роберт Сесил. работавший в те времена в Форин

[193]

офис, писал, что всеми кадровыми делами до 1945 года заправлял главный личный секретарь. Этот человек был печально знаменит тем, что завел на некоторых сотрудников карточки, пометив их литерами "Д" (пьянство) или "А" (супружеская неверность). Более тяжкие нарушения просто не мыслились. "Все служащие походили на дружную семью, - писал Сесил, - и, как в настоящих порядочных семьях, ее члены не совали нос в некоторые области жизни друг друга"(6).

Такой порядок вещей не мог сохраниться после того, как 55-летний шифровальщик Министерства иностранных дел Джон Герберт Кинг был осужден 18 октября 1939 года за передачу информации советскому правительству. Кинг был завербован в Женеве в 1935 году. Он, видимо, принял на веру объяснение, что полученная от него информация будет использована лишь в коммерческих целях. Британские секретные службы узнали об этом из проведенных американцами допросов перебежчика из СССР Вальтера Кривицкого. Тот сообщил, что у КГБ есть агент, шифровальщик в правительстве Великобритании, по кличке "Король". Кинг, как выяснилось, последние два года перед своим арестом активно не работал, так что никакой особенно ценной новой информации от него к русским не поступило. Однако это не помешало Кингу получить 10 лет тюрьмы. Кроме того, начало разрабатываться некое подобие системы безопасности в Министерстве иностранных дел как наиболее лакомом объекте для проникновения со стороны КГБ(7).

В феврале 1940 года в Форин офис был назначен первый в истории внешнеполитического ведомства офицер безопасности, правда, пока без всякого жалованья. Уильям Кодрингтон - отставной дипломат - стал советником по вопросам безопасности, подчиненным непосредственно министру. До 1944 года в его распоряжении не было никакого аппарата, и лишь в 1946 году в Форин офис был официально создан департамент безопасности(8). Поначалу все попытки Кодрингтона ввести минимальные стандарты контроля и безопасности встречались с насмешкой.

Британское посольство в Анкаре - городе, весьма густо населенном во время войны шпионами, различными агентами и информаторами, - организовало систему пропусков для входа в здание. Каждый, включая работников посольства, для получения пропуска должен был заполнить специальный бланк. Дуглас Баск - глава канцелярии - указал в своей анкете, что он является карликом четырех футов ростом и притом японцем по происхождению. Пропуск был тем не менее выдан, а шутка раскрыта лишь спустя несколько недель.

[194]

Затем однажды ночью исчезла книга посетителей посольства, в которую были занесены имена лиц всех национальностей, получавших пропуска. Сотрудники посольства не сомневались, что она была украдена кем-то, работающим на немецкое посольство, расположенное рядом, на этой же улице. Лондон сделал попытку проверить штат своего посольства в Москве, опасаясь, что не один только Кинг был завербован КГБ. Посол сэр Арчибальд Кларк-Керр получил пакет с анкетами и инструкции по их заполнению. Ему следовало дать заключение, характеризующее поведение своих сотрудников. Кларк же роздал вопросники служащим посольства и предложил, чтобы они сами себе составляли характеристики(9).

Проблема заключалась в том, что никто не мог оценить истинного характера угрозы. Уайтхолл не доверял Советскому Союзу. Британская служба безопасности составляла досье "Список иностранных коммунистов, представляющих, по мнению МИ-5, опасность". В список входил 21 человек. Но официальная позиция состояла в следующем: "...за исключением немногих неисправимых доктринеров и профессиональных сотрудников Коминтерна, рядовые коммунисты ведут себя нормально и не вызывают политических осложнений"(10). Мысль о том, что опасность может грозить изнутри, никому не приходила в голову вплоть до дела Кинга. Но даже измена Кинга рассматривалась как из ряда вон выходящее событие и не привела к пересмотру оценок. Кинг был всего лишь одиноким, малооплачиваемым чиновником, который не устоял перед соблазном материальных благ. Мысль о том, что помогать КГБ могут заставить кого-то идейные побуждения, просто не рассматривалась.

А один такой человек - Дональд Маклин - уже работал в Форин офис; к нему вскоре присоединился Гай Берджесс - агент Коминтерна. Затем Энтони Блант, еще один неофит коммунистической идеологии, поступил на службу в МИ-5. Ким Филби, корреспондент "Таймс" во Франции, ожидал за кулисами. Через несколько месяцев он поступит в СИС и, таким образом, превратится в самого ценного британского агента КГБ. Множество страниц было исписано в попытках проанализировать мотивы, которые привели этих людей к измене своей стране и своему классу. Когда "Санди таймс" в серии статей впервые разоблачила Филби как агента КГБ, мы обратились к знаменитому психиатру в надежде, что он сможет указать на причину, толкающую людей типа Кима Филби на столь необычный путь.

Его ответ нас разочаровал. Психиатр сказал, что "любая идеология католицизм, коммунизм или нечто иное

[195]

порождает в человеке как чувство личного участия в общем деле, так и указывает цель, достойную мужчины. Приобщенность к тайне - чрезвычайно важное психологическое состояние. Это может быть продолжением юношеского или даже детского стремления к созданию секретных, чисто мальчишеских групп как форм борьбы против давления со стороны родителей. Люди, не уверенные в своей способности добиться успеха, склонны фантазировать о жизни, в которой они творят великие дела. Людей такого типа всегда привлекает участие в тайных группах или обществах"(11). Все остальные многочисленные попытки найти удовлетворительный ответ оказались также бесплодными.

Ошибка, очевидно, состояла в том, что все исследователи копались в глубинах, игнорируя очевидное. Как писал мой коллега Брюс Пейдж, "удивительнее всего в этом лишь то, что так много людей изумлены, потрясены и оскорблены тем фактом, что представители верхушки среднего класса способны предать интересы тех, кому они призваны служить. Весьма странно, когда изумляются тому, что кот ловит мышей"(12). Несмотря на свою принадлежность к правящему классу, ни один из четырех англичан, служивших КГБ, не считал свои действия предательством[*Отец Бланта - викарий в церкви Св. Джона (Паддингтон) направил своего сына учиться в Малборо. Отец Берджесса служил во флоте, а Берджесс учился в Итоне. Отец Маклина - юрист и видный член парламента от либеральной партии; Дональд учился в Грехем-колледж. И наконец, отец Филби - чиновник в Индии - послал сына учиться в Вестминстер]. Как сказал сам Филби однажды, "чтобы изменить им, вы прежде всего должны входить в их число"(13). События 30-х годов выбили почву у них из-под ног. Крах на Уолл-стрит, безработица и голодные марши в Англии, политика Болдуина-Чемберлена, которую Филби характеризовал следующим образом: "Это больше, чем политика безумных ошибок, это политика сознательного зла", - все выпало на их долю. С точки зрения этих людей, ни одна идеология, кроме марксизма, не боролась с фашизмом и варварством, которое он нес с собой. (В Германии в это время была вновь введена казнь на гильотине за политические преступления.)

Эти юноши в своем стремлении очиститься от упадочнической идеологии того времени отвергли либеральное и христианское наследие своего класса. Но полностью оторваться от собственных корней было невозможно, и поэтому их отвращение к системе приняло личностный характер. Именно это помогло молодым людям преодолеть сомнения, которые вернули многих представителей их поколения, первоначально исповедовавших те же взгляды, к комфорту привычной жизни. Поэтому остается удивляться не тому, что так много сторонников

[196]

идеологии коммунизма помогало Советскому Союзу, а тому, что их было слишком мало.

Первоначально они исповедовали марксизм вполне открыто. Филби в Тринити-колледж, в Кембридже, был известен своим однокашникам как "попутчик". Дональд Маклин широко распространялся о своей приверженности коммунизму. Он говорил направо и налево, что, закончив Кембридж, немедленно отправится в Россию, чтобы помочь революции, возможно, в качестве учителя. Он опубликовал в журнале "Левый Кембридж" статью, где убежденно заявлял, что "нарастающий прилив общественного возмущения смоет всю безумную, преступную грязь"(14). Гай Берджесс активно участвовал в марксистских политических группах университета и во время каникул посетил Советский Союз. К 1937 году он уже утверждал, что является агентом Коминтерна. Марксистские взгляды Бланта были настолько известны, что его как политически неблагонадежного не приняли в 1939 году в военную разведку.

Кроме Бланта, который, по его словам, начал испытывать сомнения в конце 40-х годов и к 1951 году встал на враждебные позиции по отношению к Советскому Союзу, ни один из них не чувствовал никаких колебаний. Филби писал, что даже во времена крайностей Сталина ему не изменяла "вера в то, что принципы революции переживут извращения отдельных личностей, сколь бы чудовищными эти извращения ни были"(15). Берджесс писал из Москвы: "Я верен Советскому Союзу, и эта верность основывается... на убеждении в мудрости, проницательности и сдержанности его политики - тех качествах, для которых имеется так мало места в нашем Форин офис"(16). Маклин написал книгу "Британская политика со времен Суэца. 1956-1968", в которой провел марксистский анализ внешнеполитической позиции Великобритании и ее действий. Он воспитал своих детей в русском духе, ведя тихую жизнь в своей московской квартире. Дональд тщательно избегал всех представителей западного мира и не испытывал ни малейших сомнений в правильности своих деяний.

После нападения Германии на Советский Союз все четверо могли утверждать, что нет никаких противоречий между их работой на КГБ и содействием военным усилиям Великобритании. Ведь русские были нашими союзниками. Черчилль во всеуслышание клялся, что он окажет советскому правительству "любое техническое и экономическое содействие" и что главная цель теперь общая - поражение держав "оси". Филби так комментировал свою работу на КГБ: "Считал и продолжаю считать, что этим я служил и английскому народу"(17).

[197]

Общим для всех четверых было то, что во время вербовки их просили не губить попусту свои таланты, умирая на полях сражений, а продолжать учиться и делать карьеру до тою момента, когда они с наибольшей пользой смогут оказать помощь Советскому Союзу. Такой подход весьма характерен для КГБ. Как говорит Филби, "мы следовали традициям предусмотрительности, предвидения и терпения, заложенным блестящим человеком - Феликсом Дзержинским"(18).

Первым, для кого открылась возможность приносить пользу, был Дональд Маклин. В 1936 году, по завершении 11-месячного испытательного срока в Министерстве иностранных дел, он был направлен в качестве третьего секретаря в посольство Великобритании в Париже. Примерно в то же время Берджесс сумел преуспеть в политических, финансовых и светских кругах Лондона. Он советовал миссис Ротшильд (матери его университетского приятеля Виктора - ныне лорда Ротшильда), как лучше инвестировать ее капиталы в свете текущих политических событий. Это был прекрасный повод задавать друзьям, работающим в сфере политики, вопросы, которые при других обстоятельствах могли бы выглядеть довольно подозрительными. Он являлся также личным помощником депутата парламента от Челмсфорда капитана "Джека" Макнамары - влиятельного участника Англо-германского товарищества - прогерманской организации, активно поддерживавшей политику умиротворения. У Берджесса был широкий круг влиятельных знакомых правого толка, а в результате своих гомосексуальных связей он получил ценнейший источник информации во Франции. Им оказался Эдуард Пфейфер - шеф кабинета самого премьер-министра Даладье. Филби находился в Испании в качестве корреспондента газеты "Таймс" при Франко, но на самом деле выполнял задание КГБ "из первых рук собирать сведения обо всех сторонах военной деятельности фашистов". Лишь Блант, оставаясь в Кембридже или перейдя в 1937 году в Варбургский институт, не мог в те мрачные времена помогать КГБ чем-то большим, нежели "поисками молодых талантов".

Главной заботой советского правительства в те годы было не ошибиться в выборе страны, с которой следует вступить в союз. Только публикация всех документов о ходе переговоров, приведших 23 августа 1939 года к заключению советско-германского пакта, даст возможность прийти к однозначному выводу, почему Москва решила подписать договор с Гитлером, а не с западными державами, предлагавшими антинацистский союз. Однако мы можем сказать, какого рода информация оказала мощное влияние на это решение и как удачно были размещены Маклин, Берджесс, Филби и другие, чтобы раздобыть ее.

[198]

КГБ, очевидно, задавались следующие вопросы. Насколько искренне заинтересованы Англия и Франция в союзе с Москвой? Если мы подпишемся под союзом и начнется война, выступят ли Франция и Англия против Германии? С другой стороны, насколько возможен союз между Британией, Францией, Германией и Италией, направленный против нас? Каковы намерения Японии? Присоединится ли она к такому союзу? Насколько мощна военная машина Германии?

В силу своих обязанностей Маклин мог видеть практически всю переписку посольства в Париже. Посол сэр Эрик Фиппс был раньше послом в Берлине и занимал там твердую антинацистскую позицию. В Париже он пришел к выводу (в отличие от точки зрения СИС), что французы драться не будут. Обеспокоенный возможностью того, что Великобритании придется в одиночку противостоять Германии, сэр Фиппс видел в умиротворении наилучший выход(19). Эти оценки воли Франции к борьбе и факт обращения столь крупного дипломата к политике умиротворения Гитлера чрезвычайно заинтересовали КГБ. Интерес подогревался и тем, что сообщения Берджесса из Лондона подтверждали позицию Франции и рисовали мрачную картину широкого распространения прогерманских настроений в самой Великобритании.

КГБ получал сообщения от советского посольства в Риме. Источником информации был агент, работающий в английском посольстве. Этот человек регулярно переснимал содержимое посольского сейфа и передавал один экземпляр фотокопий документов итальянской секретной службе, а второй - русским. Таким образом, телеграмма министра иностранных дел лорда Галифакса послу в Берлине Невиллу Гендерсону, направленная последним в Рим, нашла дорогу в Москву. Вне всякого сомнения, из нее КГБ узнал, что Лондон, ведя переговоры о союзе с СССР, на самом деле предпочел бы альянс с Германией. Доктор М. Тоскано, как историк, комментирует: "Находясь перед труднейшим выбором из предложений, поступивших одновременно из Берлина, Лондона и Парижа, зная цели нацистской политики, Москва рассматривала информацию о том, что Англия на самом деле не горит энтузиазмом вступить в союз, как фактор первостепенного значения"(20).

Журналисты, коллеги Филби в Испании, припоминают, что тот не удовлетворялся общими сведениями о передвижении войск. Он всегда стремился узнать их численность, номера дивизий и полков, состав вооружений - сведения, которые совершенно не интересовали читателей "Таймс" и никогда не появлялись в публикациях. Филби передавал такого рода

[199]

информацию, а также собственные оценки военных действий фашистов, когда вместе с другими журналистами отправлялся через французскую границу повеселиться.

"По счастью, кроме обстриженных цензурой материалов для "Таймс", - писал он, - я мог сообщать новости и тем лицам, которых не интересовала радостная картина, подмалеванная Генеральным штабом; лицам, которые хотели знать лишь ясные факты войны: численность частей и соединений, калибр орудий, технические характеристики танков и т. д. С этой точки зрения мое пребывание в Аррасе (место расположения английского штаба) было просто потерей времени"(21).

Маклин также, вплоть до того момента, пока нацисты не появились у ворот Парижа и посольство не было вынуждено эвакуироваться, располагал информацией, представлявшей для русских большой интерес. В частности, он информировал их об англо-французских планах поддержки Финляндии в ее зимней войне с Советским Союзом и намерении бомбардировать бакинские нефтепромыслы с целью нарушить снабжение немцев нефтью(22).

Но, видимо, самую большую службу Советскому Союзу в это время сослужили Рихард Зорге и его токийская группа. Зорге, наполовину немец по национальности, родился в России в 1895 году и получил образование в Берлине. Он обратился к коммунизму, когда был солдатом во время первой мировой войны. Коммунизм - единственный путь предотвращения новых империалистических войн, считал он (здесь невозможно избежать сравнения с Кимом Филби!). Высокий, привлекательный, слегка прихрамывающий, любитель женщин и выпивки, он, казалось бы, совсем не подходил на роль "надежного" офицера КГБ высокого ранга. Однажды в Токио, будучи пьяным, он на большой скорости врезался на мотоцикле в стену, и одному из его агентов пришлось мчаться в госпиталь, чтобы изъять из карманов пострадавшего компрометирующие документы раньше, чем это сделает полиция. Но КГБ остро нуждался в надежной политической информации из Китая и Японии. И Зорге был завербован разведывательной секцией Коминтерна в 1925 году. После командировок в Великобританию и Скандинавию в 1928-1929 годах он был переведен в военную разведку и направлен в Шанхай. Москву в то время интересовало влияние китайской революции на мировое коммунистическое движение.

В 1933 году Зорге опять в Москве. Он получает новые инструкции, которые, вероятно, были сформулированы лично

[200]

Сталиным. Маньчжурский инцидент[*Японская Квантунская армия совершила диверсию на Южно-Маньчжурской железной дороге. Япония обвинила в этом инциденте китайцев и воспользовалась им как предлогом для изгнания из Маньчжурии китайских войск] вызвал глубокую озабоченность Москвы экспансионистской политикой Японии и ее отношением к Советскому Союзу. Успех миссии Зорге в Китае делал его идеальным агентом в Японии. Действуя тщательно и терпеливо (стиль, вообще характерный для его группы), Зорге потратил два года на подготовительную работу. Агент разведывательной службы Коминтерна Бранко Вукелич направляется в Токио в качестве корреспондента французского журнала "Вю" и белградской газеты "Политика". Он должен был стать помощником Зорге. Мияги Етоку - японский художник, получивший образование в Америке, член компартии США, возвращается в Японию для выполнения специального задания. Его. работой станет перевод материалов с японского на язык, который может быть закодирован для радиопередачи. Радист, немецкий коммунист, известный лишь по псевдониму "Бернгард", получил подготовку в Москве и уже находился в Токио. (Позднее он был заменен другим немцем, Максом Клаузеном.)

Зорге направился в Германию, чтобы создать себе хорошую "крышу". Он вступает в нацистскую партию и добивается назначения в Токио специальным корреспондентом самой влиятельной газеты страны - "Франкфуртер цайтунг", а также корреспондентом "Теглихе рундшау" и "Берлинер берзенцайтунг". Рихард вооружился рекомендательными письмами как в посольство, так и к отдельным влиятельным немцам в Японии. После этого он отправился в Страну восходящего солнца. Вскоре ему удалось завербовать в свою группу наиболее ценного агента японца по национальности, вклад которого в разведывательные успехи КГБ можно сравнить лишь с вкладом самого Зорге.

Это был Ходзуми Одзаки, человек блестящих способностей, сын журналиста, принадлежавшего к древнему самурайскому роду. Одзаки рос и получил образование на Тайване, где его отец работал редактором газеты "Тайван ници-ници симбун". Одзаки посещал привилегированные школы, изучил английский язык и вернулся в Японию, чтобы поступить в Токийский университет. Ужасное обращение с корейцами, коммунистами и профсоюзными активистами после землетрясения 1923 года (многие были избиты полицией и толпой под предлогом предотвращения восстания в условиях хаоса) произвело на Одзаки глубокое впечатление. Он обратился к марксизму, пытаясь отыскать пути решения социальных проблем, найти ответы на политические вопросы и лучше понять положение

[201]

национальных меньшинств. Одзаки поступил в штат газеты "Асахи симбун" и в 1927 году был направлен в Китай для освещения хода китайской революции. В конце 1930 года в книжной лавке Коминтерна в Шанхае он познакомился с Зорге. Знакомство состоялось с помощью Агнес Смедли - американской писательницы левого толка, автора многочисленных статей в журнале "Нью мэссиз", который издавался в это время в США. Став друзьями, Зорге и молодой японец вели нескончаемые дискуссии по политическим и философским проблемам. В 1934 году они снова встретились в Японии, и, когда Зорге сказал другу, что тот может помочь в борьбе с фашизмом и милитаризмом, поставляя Коминтерну сведения, Одзаки охотно согласился.

Лишь поздней осенью 1936 года группа была готова приступить к действиям. Предшествующий период был посвящен созданию прикрытия всем членам группы, вживанию в японское общество и точному определению главных задач и основных целей операции. К тому времени, когда Зорге решил, что группа готова к действию, она представляла из себя весьма мощную организацию, возможно, самую мощную за всю историю шпионажа. Зорге сумел так поставить себя в немецком посольстве, что его считали вторым лицом после самого посла. Он стал неофициальным советником со своим кабинетом в здании посольства, имел доступ ко всем документам. Рихард был знаком со всеми местными нацистами, всеми немецкими газетчиками, множеством журналистов из других стран, включая представителя Ассошиэйтед Пресс Релмана Морина и руководителя корпункта агентства Рейтер Джеймса Кокса (убит японской полицией в 1940 году). Он тщательнейшим образом взялся за изучение японской политики, истории, экономики и искусства. Зорге исколесил всю страну и оставил наполовину написанную книгу о Японии. Этот труд, вне всякого сомнения, получил бы самую высокую оценку в научных кругах. Ни один европеец в Японии в то время не обладал столь обширными и глубокими познаниями по всем аспектам жизни и состоянии дел Страны восходящего солнца(23).

Тем временем Одзаки быстро поднимался по социальной лестнице. Как автор многочисленных статей и книг, посвященных китайско-японским отношениям, а позднее - ходу войны между ними, он считался ведущим специалистом по этим проблемам, аналитиком высшего класса. Одзаки работал консультантом Кабинета министров, имел свободный доступ в его секретариат. Офис Одзаки находился в официальной резиденции премьера - принца Коноэ, но не это было самым важным. Самым значительным достижением было то. что он входил

[202]

в "Общество завтраков", некий кухонный кабинет министров, который давал советы премьеру по самому широкому кругу вопросов внутренней и международной политики. Это не только открывало ему пути к процессу принятия решений, но и давало возможность проверять собственные выводы, обращаясь к обладавшим реальной властью людям. Как и Берджесс, Одзаки никогда не стремился активно выуживать информацию. Ее обладатели делились сведениями охотно и по собственной инициативе, лишь для того чтобы услышать его мнение эксперта. К 1938 году Зорге и Одзаки не только информировали КГБ о развитии событий, они лично содействовали формированию тех решений, которые их шпионская деятельность должна была вскрывать.

До этого момента группа имела одно важнейшее задание: предупреждать КГБ о любых планах нападения Японии на Советский Союз. Причину такой озабоченности Москвы можно легко понять. Позже на допросе Мияги, переводчик группы, показал: "Зорге говорил нам, что, если удастся за два месяца предсказать дату нападения Японии на Россию, войны можно будет избежать путем дипломатических маневров. За месяц Советский Союз сумеет развернуть на границе крупные силы и подготовиться к обороне. За две недели будет создана первая линия обороны. А если предупреждение последует хотя бы за неделю, то это позволит снизить потери"(24).

У Советского Союза были серьезные причины опасаться нападения со стороны Японии. "Антикоминтерновский пакт", подписанный Японией и Германией в 1936 году, порождал призрак возможной войны на два фронта, которую Москва вряд ли смогла бы выиграть. Последовавшие в 1938-1939 годах события давали возможность предположить, что Япония готова полезть в драку с Советским Союзом. Летом 1938 года Квантунская армия предъявила претензии на часть территории вдоль советско-японской границы юго-западнее Владивостока. Русские отвергли эти притязания и направили в район напряженности дополнительные силы. Квантунская армия попыталась отбросить их, и в результате ожесточенных боев японцы вторглись на советскую территорию на глубину в три мили.

КГБ бомбардировал группу Зорге требованиями дополнительной информации. Явятся ли эти события предлогом для японского вторжения в Сибирь? Одзаки присутствовал на заседании Кабинета министров, когда обсуждался инцидент на советской границе. Зорге дал оценку возможностей японских вооруженных сил, базируясь на источниках, доступных немецкому посольству. Мияги сумел установить, что крупных перемещений войск не производится. Клаузен передал все сведения

[203]

в КГБ вместе со сделанным Зорге выводом - Япония не имеет намерений дать перерасти инциденту в полномасштабную войну. Без опубликования советской стороной полной документации мы не можем дать обоснованного заключения о причинах и следствиях. Ясно лишь одно: Москва отказалась от каких-либо компромиссов и потребовала восстановления границы, существовавшей до инцидента. Японцы согласились и отошли назад.

В следующем году Квантунская армия вновь нанесла удар. В течение зимы и весны она неоднократно вторгалась в пределы Монголии с целью выяснить вступит ли в бой советская дальневосточная армия? Она вступила. Утром 20 августа ею был нанесен удар большими силами, и японцы были изгнаны с территории Монголии. Это была крупная победа, и Москва ожидала, что Япония объявит ей войну. Но буквально в самый разгар схватки был подписан германо-советский пакт, и Квантунская армия, поставленная в тупик дипломатическими событиями, которых не могла понять, утратила стремление к битве. Таким образом, это содействовало перемещению японских территориальных устремлений на южное направление.

Группа Зорге действовала так же, как и раньше, но в данном случае ее влияние на ход событий прослеживается менее ясно. Одзаки докладывал, что "Общество завтраков" хотело, чтобы Япония любой ценой избежала войны с Советским Союзом. Его военные информаторы сообщали, что армия была потрясена яростью русского контрнаступления. Вукелич в качестве журналиста посетил поле боя, где зафиксировал численность и типы используемых японцами самолетов. Мияги установил численность и расположение резервов, которые могли быть приведены в действие. Зорге узнал от немецкого военного атташе, что его японские коллеги не рассматривают это сражение в качестве начальной фазы войны.

Но убежденность КГБ в решимости Японии напасть на СССР была настолько глубокой, что выводы Зорге, как он сам говорил позднее, оказались "неприемлемыми". Ему было приказано сконцентрировать все силы для выяснения времени японского вторжения. Необходимость столь высокой степени бдительности, видимо, уменьшилась после подписания в апреле 1941 года советско-японского пакта о нейтралитете[*Япония могла не подписать этот пакт (и в результате ход второй мировой войны был бы иным), если бы Гитлер сообщил японскому министру иностранных дел Мацуоке во время его визита в Берлин в марте 1941 года, что Германия намерена вскоре напасть на Советский Союз. Гитлер промолчал. Мацуока отправился в Москву и подписал договор со Сталиным. Если бы Гитлер был более откровенен, то Япония не подписала бы пакта и в июне Сталину пришлось бы защищаться от вторжения Германии на западе и Японии - на востоке(25)]. Зорге считал пакт дипломатической победой Советского Союза,

[204]

и теперь его внимание переключилось на выявление признаков того, что Япония может нарушить пакт в случае нападения Германии на Россию.

Вероятность войны с Германией находилась теперь в центре внимания группы Зорге. Три независимых источника в немецком посольстве сообщили ему детали гитлеровского плана "Барбаросса" - плана нападения на Советский Союз. Примерно в апреле 1941 года, за два месяца до вторжения, военный атташе сказал, что подготовка Германии к войне завершена. В начале мая из Берлина прибыл специальный эмиссар, чтобы детально проинформировать посла. У него было рекомендательное письмо к Зорге, и при личной встрече приезжий чин разъяснил ему стратегические мотивы, по которым Гитлер решил воевать с Россией.

Вскоре после этого еще один немецкий офицер по пути к новому месту службы в Бангкоке остановился в Токио и сообщил Зорге, что вторжение начнется 20 июня (на самом деле оно началось 22-го) и направление главного удара пойдет через Украину. Зорге радировал в КГБ в конце мая, но это сообщение, как и многие другие, было проигнорировано.

Когда германские войска вторглись на территорию СССР, на первое место перед группой Зорге вновь выдвинулась задача выяснения намерений Японии. В это время в правящих кругах страны преобладали два основных направления. Сторонники первого утверждали, что, поскольку союз стран "оси" получил личную поддержку императора, он по своему значению перекрывает советско-японский пакт о нейтралитете и Япония обязана прийти на помощь Германии. Другие же, напротив, говорили, что, поскольку союз стран "оси" не касается России, договор с ней открывает для Японии новую сферу обязательств и поэтому стоит выше предыдущих соглашений. Для японцев этот спор был, возможно, лишь спором чести, но для Советского Союза он являлся вопросом жизни или смерти. Когда гитлеровские войска прорвали советскую оборону и ринулись на Москву, основной надеждой Сталина на возможность контрудара стали свежие, хорошо вооруженные и испытанные в боях дальневосточные армии, противостоящие Японии. Однако Сталин мог ввести их в действие против немцев, лишь будучи абсолютно уверенным, что Япония выполнит обязательства, вытекающие из пакта о нейтралитете.

Группа Зорге удвоила усилия, чтобы выяснить, как поведет себя Япония. Здесь ключевой фигурой стал Одзаки. Как член "Общества завтраков", он мог не только узнать о времени и направлении удара, но и был способен повлиять на решение, наносить ли такой удар вообще. "Общество завтраков" при

[205]

сильнейшей поддержке Одзаки рекомендовало, чтобы Япония нанесла удар на юге против американцев и англичан и реализовала хорошо проработанные планы захвата голландских колоний и Сингапура. Ей следует уважать пакт о нейтралитете с Советским Союзом и проигнорировать требования Гитлера о нанесении удара по Сибири. 2 июля 1941 года правительство согласилось с этими предложениями, и его решение получило одобрение императора. По совершенно очевидным причинам все это держалось в строжайшем секрете, но Одзаки удалось узнать о подлинной позиции Токио. Завтракая с высокопоставленным чиновником военного министерства, Одзаки заявил, будто лично он убежден в том, что Япония не нападет на Советский Союз. Чиновник подтвердил правильность такого мнения. Зорге пришел к аналогичному выводу, получив необходимую информацию в германском посольстве. Посол отчаянно пытался убедить японское правительство в необходимости развязать войну против Советского Союза, но, очевидно, не добился никакого успеха.

В первую неделю октября 1941 года Зорге, тщательно взвесив все "за" и "против", радировал в КГБ: "Нападение не состоится, по крайней мере, до весны будущего года". Через несколько дней половина сухопутных сил дальневосточных армий двинулась в западном направлении. Но между дальневосточными границами Советского Союза и Москвой - огромное расстояние. Хотя по легенде радиограмма Зорге якобы позволила сибирским частям вовремя прибыть в Москву и спасти столицу, это не соответствует истине. Ко времени решающего сражения удалось перебросить всего два полка(26), и их присутствие имело скорее психологическое, чем военное значение. В тот момент, когда немецкое верховное командование было убеждено, что у Красной Армии не осталось резервов, появились сообщения о том, что сибирские части в первоклассном зимнем обмундировании начали атаковать линии немцев(27). Ко времени прибытия основной сибирской группировки немецкое наступление уже было остановлено. Она вынудила немцев повернуть назад. Началось отступление от Москвы.

Это была самая большая услуга группы Зорге Советскому Союзу. Но она была оказана в той промежуточной зоне, которая лежит между политическим влиянием и шпионажем. Будет правильнее сказать, что в Москву пошел доклад о достижениях Зорге и Одзаки. Ведь это они сумели подтолкнуть японское правительство к принятию решения о том, чтобы не нападать на Россию. Сам Зорге был убежден, что политическое влияние группы имело гораздо большее значение, нежели добывание разведывательных данных.

[206]

Возникают большие сомнения в том, что с юридической точки зрения деятельность группы можно квалифицировать как шпионаж. Начать с того, что все лучшие корреспонденты в Японии культивировали свои связи в политических и военных кругах, потому что лишь там можно было почерпнуть серьезные новости. По существу, если прислушаться к словам профессора Чалмерса Джонсона: "Перед Перл-Харбором в Японии было затруднительно обнаружить компетентного газетчика, который не мог бы быть обвинен полицией в шпионаже"(28).

Больше того, Зорге открыто публиковал большую часть материалов, отсылаемых им в Москву. Например, он был обвинен в том, что сообщил русским, помимо всего прочего, сведения о группе "молодого офицерства", участвовавшей в мятеже 26 февраля 1936 года. Между тем все, что сообщил в Москву об этом инциденте Зорге, было опубликовано в серии статей в немецком журнале "Цайтшрифт фюр геополитик".

И наконец, Япония и Советский Союз не находились в состоянии войны в то время, когда действовала группа Зорге. Большую часть разведывательной информации Зорге получил в немецком посольстве, которое считается немецкой территорией. Но юридическая система Японии в те времена была очень жестко ориентирована в сторону обвинения, поэтому, привлекая к суду Зорге и Одзаки по закону о сохранении мира и закону об охране военной тайны, власти практически обеспечили вынесение обоим смертного приговора.

Группа была раскрыта в общем-то в результате чистой случайности. Японская полиция уже в течение нескольких лет знала о нелегальных радиопередачах, проводившихся в районе Токио. В то же время Берлин обеспокоило политическое прошлое Зорге, и офицер гестапо в Токио должен был докладывать в центр о его деятельности. Вопреки полученному приказу этот офицер рассказал японцам о своем задании, и последние ошибочно решили, будто наблюдение за Зорге установлено в результате утечки информации из посольства. Они составили список его связей и начали их расследовать, выискивая в первую очередь членов компартии США - японцев по национальности, тех, кто возвратился из Америки на родину. В свете постепенно ухудшающихся американо-японских отношений для японской полиции поиск потенциальных американских шпионов превращался в задачу первостепенной важности. Это расследование вывело контрразведку на Мияги Етоку, который, не выдержав пыток, назвал остальных членов группы.

Весьма вероятно, что их всех пытали. Вукелич, которому исполнился 41 год, обладавший отменным здоровьем, умер в заключении по неизвестной причине. То же произошло

[207]

с Мияги и еще с тремя японцами - агентами группы. Прокурор на суде над Зорге сказал, что здоровье подсудимого было "весьма плохим" через неделю после ареста. Клаузен, который делал все, чтобы помочь следствию, видимо, пыток избежал, так же как и Одзаки, который признал все факты, но отчаянно отстаивал правоту своих действий. Клаузен был приговорен к пожизненному заключению, его жена получила три года. Зорге (49 лет) и Одзаки (43 года) были повешены 7 ноября 1944 года[*Некоторые исследователи утверждают, что Зорге не был казнен. Они считают, что японцы не хотели озлоблять русских в то время, когда существовала надежда, что последние помогут им добиться заключения мира с союзниками. Тюремные власти заказали для Зорге новый костюм - довольно странный подарок человеку, которого вот-вот собираются повесить. Эти исследователи заявляют, что Зорге был передан русским и умер в Советском Союзе в начале 60-х годов. В поддержку этой версии нет каких-либо доказательств].

В течение двадцати лет Советский Союз не упоминал о роли Зорге в войне. В 1964 году профессор Джонсон писал: "Советский Союз никогда не признавал существования Рихарда Зорге, и мы не знаем, какие из его сообщений имели особое значение или как они оценивались по сравнению с сообщениями других советских разведчиков"(29). Одна из причин, по которой Сталин никогда полностью не доверял информации, поступающей от Зорге, заключалась в том, что первый босс этого разведчика - Ян Берзин был как троцкист расстрелян в 1938 году, что бросало тень на всех его агентов. Сталин был бы озабочен еще больше, знай он о контактах Зорге с немецкой разведкой. С того момента, как он укрепил свое положение в немецком посольстве в Токио, и до своего ареста Зорге направлял сообщения не только в Москву, но и в Берлин. Он информировал немецкую разведку о том, что пакт держав "оси" не имеет для Германии большого военного значения, потому что Япония не денонсирует своего пакта о нейтралитете с Советским Союзом. Иными словами, ключевую информацию, сообщенную русским, а именно то, что Япония не вторгнется в Сибирь, он также передал и немцам(30). И нельзя исключить того, что Зорге впервые попал в поле зрения японской полиции как нацистский шпион. Это вовсе не означает, что Зорге являлся двойным агентом, хотя КГБ крайне подозрительно относился к подобному поведению. Наиболее обоснованное объяснение состоит в том, что Зорге не смог бы добиться доверия со стороны посла и с его помощью получить источники информации в Германии и Японии, если бы ничего не давал взамен. Как и все, кто заняты сбором информации, - журналисты, шпионы, писатели, - он знал, что движение должно быть двусторонним. Вся жизнь Зорге и его смерть - в последних своих словах он

[208]

прославлял коммунистическую партию и Красную Армию - указывают на то, что он был преданным сотрудником КГБ - именно это ведомство получало мясо, немцам же шли кости.

В конечном итоге КГБ признал это. В 1964 году, к двадцатой годовщине смерти Зорге, в советских изданиях появилась масса статей. Основное внимание в них уделялось деятельности Зорге в Японии во время войны в 1940-1944 годах(31). Была выпущена почтовая марка с его портретом. Среди простых советских людей Зорге считался наиболее известным разведчиком времен второй мировой войны, по крайней мере до публикации в СССР в 1980 году книги Кима Филби.

Роль Ходзуми Одзаки и по сей день продолжает интриговать японцев. Загадочный коммунист, который стал "изменником из самых патриотических побуждений". Он верил, что Коминтерн даст возможность свергнуть милитаристских и империалистических правителей Японии. Блестящий аналитик, Одзаки предсказал, что рост национализма в результате действий японской армии приведет к революции в Китае, которая преобразит весь Восток. Его строгий научный анализ этих проблем, ясность мысли и озабоченность ролью и судьбой Японии в Юго-Восточной Азии приводят в восхищение его сограждан, придерживающихся самых разных политических взглядов. Письма Одзаки из тюрьмы стали в 1946 году бестселлером и с тех пор переиздавались множество раз. Его жизни и суду над ним посвящены два фильма, пьеса и несколько романов. Одзаки и Зорге были такими людьми, о которых мечтает любая разведка. В их лице Советский Союз имел преданных друзей, действующих из идеологических побуждений и занимавших такое положение, которое позволяло им не только сообщать о секретных решениях, но также влиять на сам характер этих решений.

Как уже упоминалось, информация Зорге о дате вторжения, посланная за три недели до его начала, была не единственным предупреждением, полученным и проигнорированным Сталиным. Зорге был всего лишь одним из источников, которые использовал КГБ для выяснения намерений Гитлера. После встречи в Кремле в январе 1939 года, на которой Сталин заявил высшему командному составу армии, что будущая война, вероятно, будет вестись на два фронта: на западе против нацистской Германии, а на востоке против империалистической Японии(32), КГБ предпринимал отчаянные усилия для выяснения военных планов обеих этих стран. Поскольку это была одна из величайших целей разведки во всей второй мировой войне, небезынтересно взглянуть, как КГБ с ней справился.

[209]

Англичане были, пожалуй, первыми, кто обнаружил факты, указывающие на то, что Германия намеревается напасть на Советский Союз. В августе 1940 года СИС через своего чешского агента А-54 выяснила, что немецкое верховное командование предприняло широкомасштабную акцию по усилению разведывательной деятельности в группе восточных армий. Подразделения абвера в Румынии получили подкрепление в лице экспертов по Крыму и Кавказу. Однако ни один из агентов КГБ в Англии не имел возможности ознакомиться с этим сообщением. Филби только что поступил в СИС и сидел в секции "Д", обсуждая с Берджессом нелепые планы блокирования Дуная. Блант был лишь недавно принят во второстепенный отдел МИ-5 и не имел доступа к сколько-нибудь серьезной информации. Рут Кучински начала свои операции в Англии не раньше мая 1941 года. Более того, СИС держала это сообщение агента у себя и не информировала ни Объединенный комитет по разведке, ни начальника Генерального штаба, ни Кабинет министров, полагая или предпочитая полагать, что Гитлер сосредоточивает усилия на планировании вторжения в Британию, а вовсе не в Советский Союз. (Точка зрения СИС не изменилась и после присланного в ноябре сообщения ее агента в Хельсинки. Тот, ссылаясь на слова офицеров абвера, информировал: "Германия нападет на Советский Союз весной"(33).)

Таким образом, первое надежное сообщение о планах германского вторжения Сталин получил не от КГБ и его агентов, а по дипломатическим каналам. Сэм Вудс - американский коммерческий атташе в Берлине имел информатора в военных кругах Германии. Этот информатор - антифашистски настроенный немец - сообщил Вудсу не только о планируемом вторжении, но и о намерении нацистов разграбить экономические ресурсы Советского Союза. Вудс составил отчет и направил его в январе 1941 года в Вашингтон. Доклад сначала был встречен с большим недоверием. Оно основывалось на том, что подобного рода информацию вряд ли мог получить чиновник такого низкого ранга, как коммерческий атташе. Однако после того, как команда из ФБР провела оценку сообщения и подтвердила его подлинность. Государственный департамент воспринял информацию Вудса весьма серьезно. Американский посол в Москве, к которому обратились за консультацией, заявил, что русские не поверят в подлинность этой информации и объявят сообщение американской провокацией. В конечном итоге помощник госсекретаря Самнер Уэллс счел возможным сообщить информацию и указать на ее источник советскому послу в Вашингтоне. Это произошло 1 марта 1941 года(34).

[210]

Тем временем посол Великобритании в Москве сэр Стаффорд Криппс, видимо, узнав о существовании доклада Вудса от своего американского коллеги, принялся действовать по собственной инициативе. 28 февраля он провел неофициальную пресс-конференцию, в ходе которой высказал убеждение, что Германия нападет на Советский Союз еще до конца июня(35). Поскольку Криппс вряд ли стал бы высказывать свою точку зрения публично, предварительно не познакомив с ней советское руководство, мы можем предположить, что это было сделано еще до пресс-конференции.

Сообщения о готовящемся нападении Германии пошли по дипломатическим каналам густым потоком. Шведское правительство получило сообщение о готовящемся вторжении из своих посольств в Берлине, Бухаресте и Хельсинки. 3 апреля Черчилль направил личное послание Сталину. Он узнал из радиоперехватов, что немцы начали переброску пяти танковых дивизий из Румынии на юг Польши, но развернули их назад в связи с антифашистским восстанием в Югославии. Из этого Черчилль сделал вывод, что Гитлер намеревался атаковать Советский Союз в мае, но отложил нападение до июня, чтобы прежде усмирить Югославию. Черчилль приглашал Сталина прийти к такому же выводу. Но Криппс, который должен был передать послание, видя, как воспринимались предшествующие предупреждения, отложил это до 19 апреля. Он считал, что русские увидят в письме Черчилля лишь очередную провокацию. Есть все основания полагать, что его опасения были небезосновательными. Сталин к этому времени располагал массой данных о намерении немцев, но он не хотел к ним прислушиваться. Агенты КГБ в Германии подтверждали данные о концентрации войск, агент в Чехословакии сообщал, что гигантский комбинат "Шкода" получил приказ прекратить поставки продукции, имеющей военное значение, в Советский Союз. Несколько позже чехословацкое правительство в изгнании, имевшее прекрасную агентурную сеть в оккупированной Европе, получило сообщение о деталях "оккупационного режима", который немцы намеревались установить в России. КГБ знал о том, что военно-морские силы Германии на Балтике приведены в состояние повышенной боевой готовности. Военный атташе СССР в Берлине докладывал, что немецкое нападение намечено, видимо, на 14 мая; позже его заместитель сообщил, что дата вторжения - 15 июня. Еще в одном докладе КГБ говорилось, что "военные приготовления ведутся совершенно открыто, а немецкие офицеры и солдаты откровенно говорят о предстоящей войне между Советским Союзом и Германией как о чем-то решенном". Эти сообщения должны были бы, кажется, заставить Сталина

[211]

со всей серьезностью отнестись к предупреждениям, поступающим из других, несоветских источников. Однако 14 мая советский министр иностранных дел В. М. Молотов отмахнулся от сигналов о грядущем вторжении как от "британской и американской пропаганды" и заявил, что состояние отношений между СССР и Германией блестящее. Сталин читал стекающиеся в Москву предупреждения о готовящемся нападении лишь для того, чтобы нацарапать на них "провокация" и отправить назад к Ф. И. Голикову, чтобы тот похоронил документы в архивах(36).

Сталин был кем угодно, но только не глупцом, и его выводы, которые в ретроспективе выглядят столь жалкими, в то время имели свою логику. Он не верил, что Гитлер настолько безрассуден, чтобы начать войну на два фронта. Почему же в таком случае Германия сосредоточивает войска у своих восточных границ? Да потому, утверждал Сталин, что Гитлер хочет выжать из Советского Союза всю без остатка выгоду и его военные приготовления являются лишь способом подтолкнуть СССР к экономическим уступкам, выходящим за рамки прежних договоров. Предупреждения Англии и США о том, что Гитлер планирует разграбить Советский Союз, вывезти рабов в Германию и сокрушить коммунистическую систему, Сталин считал лишь заговором с целью вынудить его нанести по Германии упреждающий удар, после чего Великобритания мгновенно заключит с Гитлером мир, к ним присоединятся США и Советский Союз окажется один перед лицом второго союзнического вторжения за последние двадцать лет.

Перелет Гесса в Великобританию 11 мая лишь подтверждал сталинский анализ: англичане и немцы что-то затевают, готовится опаснейший антисоветский сговор. Исходя из этого, не следует принимать во внимание предупреждения, поступающие из иностранных источников, а агентам КГБ следует опасаться провокаций. Даже после того, как группа Люци сообщила из Швейцарии не только о точной дате нападения - 22 июня, но и о боевых порядках и первых целях немецкого наступления, Сталин заявил, что интрига абвера, пытающегося ввергнуть СССР в катастрофу, естественно, начнется с подбрасывания настолько детальной информации, что она будет похожа на правду.

Нет сомнения, что в глубине души Сталин лелеял еще одну идею. Даже в том случае, если информация, которую предоставляет КГБ, окажется правдой, все равно нет оснований для паники и немедленного реагирования. У Советского Союза остается масса времени, чтобы подготовиться к войне. Советский лидер рассчитывал на то, что сопротивление Югославии отвлечет силы немцев по крайней мере на три месяца. Это даст

[212]

Советскому Союзу для подготовки еще год, поскольку у немецких войск остается слишком мало времени до наступления зимы. Неожиданное прекращение сопротивления со стороны Югославии выявило несостоятельность этой утешительной идеи.

И наконец, Сталин был не единственным, кто считал, что Германия предпочтет переговоры нападению. В Великобритании тоже очень поздно пришли к убеждению, что немцы нападут на СССР. Весь май Объединенный комитет по разведке полагал, что хотя Гитлер, конечно, может вторгнуться в Россию, если у него не будет другого пути, однако "достижение соглашения является наиболее вероятным исходом". Несмотря на массу радиоперехватов, указывающих на военные приготовления Германии, разведывательные службы Уайтхолла не отказывались от своей позиции, заключавшейся в том, что немцы предъявят России серию требований и некий ультиматум и Сталин в конечном итоге уступит. Даже сэр Стаффорд Криппс 16 июня не демонстрировал той уверенности, которую он проявил на пресс-конференции четырьмя месяцами раньше. Теперь он заявлял членам британского Кабинета министров, что Россия и Германия уже приступили к тайным переговорам, и дал понять, будто Советский Союз пойдет на уступки требованиям немцев(37).

Но 22 июня 1941 года без всякого ультиматума или объявления войны два миллиона немецких солдат при поддержке тысяч танков и самолетов двинулись на Советский Союз. План "Барбаросса" начал осуществляться, развернулась самая кровопролитная кампания второй мировой войны. Сталин понял, что он совершил кардинальную ошибку, несмотря на всю поистине бесценную информацию, получаемую от разведки. Некоторым утешением ему могло служить лишь то, что в этом он был не одинок;

Советский Союз начал борьбу за свое существование, и приоритеты КГБ изменились самым коренным образом. На оперативном уровне постоянно требовалась фактическая и техническая информация о вооруженных силах Германии. На политическом уровне первое место по важности занимали сведения о намерениях Японии, те, которые поставляла группа Зорге. КГБ не сводил глаз со всех, кто заигрывал с Германией с целью заключения ею мира с союзниками и, таким образом, мог попытаться перевести войну из русла антифашизма в русло антикоммунизма. Политические задачи возлагались на агентов, внедренных в английские службы, и в первую очередь на Кима Филби. После падения Франции Филби, по рекомендации

[213]

Берджесса, был приглашен на работу в секцию "Д" (обучение агентов методам подпольной работы) СИС. (Один из будущих агентов рассказывал, что только лекции Филби передавали настоящий дух и характер деятельности нелегала любопытный ретроспективный ключ к лучшему пониманию собственной роли лектора.) Когда секция "Д" была инкорпорирована в УСО (Управление специальных операций), Филби стал преподавать методы подпольной пропаганды в школе, расположенной в Бьюли (Хэмпшир). Это заведение казалось не лучшим местом для агента КГБ, желающего получить политическую информацию, требуемую руководством. Но Филби вскоре проявил изобретательность, которая отличала всю его шпионскую карьеру.

Он заявил, что бессмысленно обучать агентов лишь методам распространения пропагандистских материалов содержание пропаганды не менее важно. Если агент должен вдохновлять население, находящееся под пятой оккупантов, на то, чтобы эти люди рисковали жизнью, пропаганда должна открывать перед ними лучшее будущее. В результате Филби разрешили обращаться за политическими консультациями по поводу взглядов Великобритании на будущее Европы. Филби обратился к будущему лидеру лейбористов Хью Гейтскелу, который в то время был главным личным секретарем у министра экономической войны Хью Далтона. Филби был немного знаком с Гейтскелом еще до войны, и тот делал все, чтобы ему помочь. Иногда он даже приводил Филби в министерство, чтобы проконсультироваться у самого Далтона. Таким образом, этот незаметный скромный инструктор узнал, что правительство Великобритании считает: послевоенная Европа должна просто возвратиться к "статус-кво", существовавшему до Гитлера. Все правительства, которые надежно поддерживали санитарный кордон на границах Советского Союза, должны быть восстановлены.

Для КГБ эта информация оказалась весьма важной, так как она означала, что, если в данный момент Великобритания оказывала поддержку руководимому коммунистами движению Сопротивления как наиболее мощному в оккупированной Европе, она выступит против коммунистов, если те пожелают после войны взять власть. В течение всей войны эта информация сказывалась на отношениях между коммунистами - руководителями движения Сопротивления и Лондоном.

В сентябре 1941 года Филби получил возможность вернуться на работу непосредственно в СИС. Друзья из МИ-5 рекомендовали его в секцию V СИС, занимающуюся контрразведывательной деятельностью. В то время существовали планы рас

[214]

ширения направления, связанного с Испанией и Португалией. Хотя это, по словам Филби, и находилось далеко на флангах его действительных интересов, он согласился и приступил к работе в секции V. Шаг оказался весьма удачным для русских. Центральный регистр - архив СИС - находился по соседству с секцией V, и Филби вскоре придумал благовидный предлог для того, чтобы знакомиться с архивными документами. Он желал просмотреть данные на агентов, работающих на подведомственной ему территории - в Испании и Португалии. Но на самом деле он систематически начал изучать характеристики на всех зарубежных агентов СИС, обращая особое внимание, естественно, на тех, кто находился в Советском Союзе. В результате к концу 1941 года КГБ узнал о личной жизни и прошлом всех агентов английской разведки на территории России[*Эта деятельность Филби едва не привела к ею провалу. Досье об агентах СИС в СССР составляли две папки. Когда Филби их вернул, архивистка в целях экономии места объединила две папки в одну, забыв сообщить об этом дежурному офицеру. Таким образом, в книге регистрации Филби расписался за две, а вернул всего одну папку. Правила предусматривали, что при потере любой папки немедленно ставится в известность лично шеф СИС. Филби, весьма обеспокоенный тем, каким образом он сможет объяснить свои интерес к досье, не имеющим отношения к кругу его обязанностей убедил дежурного отложить доклад на несколько дней. К счастью для Филби, за это время архивистка вспомнила, что объединила две папки в одну](38).

Филби выяснил, что он может вызваться дежурить ночью в главном помещении СИС - Бродвей-билдингс. Ночной дежурный получал сообщения из всех точек СИС, разбросанных по всему миру, и, если требовалось, предпринимал необходимые действия. Некоторые правительственные учреждения, исходя из ложной предпосылки об абсолютной надежности системы связи СИС, использовали ее для передачи совершенно секретной информации. Таким образом, ночной дежурный получал возможность узнать удивительно много о делах правительства.

Министерство обороны Великобритании было одним из ведомств, использовавших радиоканалы СИС. И когда подходила очередь дежурства Филби, в его распоряжении оказывались подшитые в дело радиограммы министерства в британскую военную миссию в Москве и из миссии в министерство. Это означало, что позиции Великобритании по вопросам предоставления СССР военной помощи, обмену разведывательной информацией или решение в июне 1942 года сократить поток материалов в Москву становились известны советским властям до начала обсуждения этих проблем на регулярных встречах с представителями миссии.

У Филби были и иные источники информации, подлинную значимость которых невозможно оценить. Одна из сложностей

[215]

любой секретной деятельности состоит в том, что занимающийся ею человек лишается удовольствия, получаемого от возможности поболтать о своей работе. Это приводит к тому, что люди из мира разведки водят компанию в основном с себе подобными. Никто не знает, какие сведения получил Филби, вращаясь в этой профессиональной среде. Пролить на это свет может то, что ближе к концу войны в доме Томаса Харриса в Челси довольно регулярно собиралась теплая компания, чтобы выпить и поболтать. Сам Харрис работал в МИ-5, и компания состояла из нескольких офицеров разведки и контрразведки. Ее постоянными членами были Харрис, Блант и Дик Уайт из МИ-5, Ким Филби и Дик Брумен-Уайт из СИС. Иногда на огонек заглядывал художник и издатель Ник Бентли, служивший в то время в Министерстве информации. Когда Бентли спросили, о чем эти разведчики и сотрудники службы безопасности беседовали между собой, он ответил: "Обо всем или почти обо всем"(39).

К концу 1943 года Филби настолько хорошо зарекомендовал себя в СИС, что стал исполнять обязанности начальника секции V Феликса Каугилла во время отсутствия последнего. Направление, которое вел Филби, существенно расширилось: теперь оно включало Северную Африку и Италию. Но материалы, интересовавшие Филби как советского офицера-разведчика, шли в основном из Испании и Португалии. Обе страны придерживались позиции нейтралитета, и там сошлись лицом к лицу абвер и СИС. В силу этого обстоятельства именно в данном регионе сторонники мирного сговора, все те, кто искали пути урегулирования отношений с Германией на условиях иных, нежели безоговорочная капитуляция, должны были восприниматься весьма серьезно. Стюарт Хэмпшир, аналитик, специалист по Германии, работавший в СИС по временному контракту, и историк Хью Тревор-Роупер составили записку, в которой логически обосновали возможность и полезность мирных инициатив, если таковые последуют; а таковые, конечно, последовали.

Поскольку это входило в сферу деятельности Филби (мирные подходы могли иметь место в Испании и Португалии), документ, прежде чем поступить в обращение, требовал его визы. Филби самым решительным образом не дал хода этому документу, назвав его чересчур "умозрительным". Позже, уже находясь в Москве, он оправдывал свои действия следующим образом: "Было бы весьма опасно, если бы русские подумали, что мы заигрываем с Германией; атмосфера и без того была уже затуманена взаимными подозрениями о зондаже каждой из сторон возможностей сепаратного мира"(40). Когда Отто Йон,

[216]

юрист из "Люфтганзы", встретился в марте 1943 года в Лиссабоне с агентом СИС и дал понять, что Канарис хотел бы организовать встречу более высокого уровня, сообщение об этом, естественно, легло на стол Филби. Ответ был более чем холоден. По словам Йона, агент заявил, что никаких дальнейших контактов не последует и что исход войны будет решен силой оружия. Йон настаивал на своем и позже сообщил о готовящемся заговоре против Гитлера. Доклад об этом также поступил к Филби, и он положил его под сукно как "не заслуживающий доверия". В этом случае Филби не только информировал Москву, но, подобно Зорге, использовал свое положение, чтобы влиять на ход событий в пользу Советского Союза.

За это время Кимом Филби было успешно выполнено еще одно крупное задание Москвы. Этот успех говорит об огромных возможностях, открывающихся перед агентом, внедренным в спецслужбу какой-либо страны. Американцы передавали в СИС копии документов, полученных Алленом Даллесом от чиновника Министерства иностранных дел Германии Фрица Кольбе. В СИС полагали, что документы являются плодом деятельности враждебных спецслужб и подброшены специально. Поэтому СИС направляла их в свою контрразведку, в секцию V, где они попадали к наиболее способному сотруднику, беззаветному трудяге Киму Филби. Тот с радостью взялся за проверку подлинности документов. С этой целью он попросил сопоставить их с дешифрованными радиоперехватами, осуществленными в то время, к которому относились документы. Анализ не только продемонстрировал подлинность сообщений, но и укрепил положение Филби в Государственной школе кодов и шифров, так как сопоставление позволило раскрыть код, используемый дипслужбой Германии. Среди материалов, подлинность которых была теперь установлена, находилась серия телеграмм военного атташе в Токио своему начальству в Берлине. Если Филби передал их содержание в Москву, а у нас есть все основания предположить, что он это сделал, то доклады Зорге получили весьма солидное подтверждение.

Чем же занимались в это время остальные агенты КГБ? Берджесс работал на Би-Би-Си, готовя радиопередачи под названием "Вестминстер за работой". Это открывало для него хорошие возможности для знакомств со многими депутатами парламента, знакомств, которые он широко использовал позже. Берджесс также продолжал вращаться в компании разведчиков и контрразведчиков и, несомненно, получал интересную информацию от широкого круга своих друзей, особенно во время вечеринок, которые он любил устраивать в своей квартире рядом с Харли-стрит. Однако

[217]

все же с трудом верится в заявление советского перебежчика Владимира Петрова, сделанное им в Австралии в 1955 году. Петров говорил, что "объем материалов, поставляемых Берджессом, был столь велик, что все шифровальщики советского посольства по временам были заняты лишь тем, что готовили сообщения Берджесса для передачи по каналам радиосвязи в Москву"(41). Маклин в то время еще занимал не столь значительный пост, чтобы приносить большую пользу КГБ. До своего перемещения в посольство Великобритании в Вашингтоне в 1944 году он трудился на задворках Форин офис, в общем отделе, занимавшемся вопросами блокады Германии и другими аспектами ведения экономической войны.

Иное дело Блант. Завербованный в МИ-5 с легкой руки Гая Лидделла руководителя контрразведывательной секции, - Блант по роду службы должен был держать под наблюдением посольства нейтральных стран в Лондоне. Эта деятельность включала в себя вскрытие дипломатической почты и фотокопирование ее содержания. Таким образом, Блант мог передавать в КГБ все, что касалось отношения нейтралов к войне, их оценку вклада Великобритании в военные действия и другие данные, полученные сотрудниками этих посольств по своим разведывательным каналам. По мере продвижения по службе расширялся крут доступных ему секретных данных. Иногда он замещал Лидделла на периодических совещаниях в Объединенном комитете по разведке и таким образом получал доступ к документам СИС и МИ-5. В 1944 году в преддверии высадки союзных сил в Европе Блант переключился на работу по дезинформации противника. Но особую пользу Блант приносил КГБ раньше, когда занимался рассылкой по особому списку материалов "Ультра", в первую очередь перехватов радиосообщений абвера. Как говорил он сам, "именно эта информация больше всего интересовала КГБ". Легко понять почему. У КГБ не было доступа к материалам абвера, и вероятность их получить была очень мала. То, что КГБ узнавал содержание совершенно секретных телеграмм немецкой военной разведки от агента в Великобритании, явилось для него просто неожиданным подарком. Помимо всего прочего, появлялась возможность перепроверки информации, получаемой из других источников, например от группы Люци в Швейцарии.

Одной из самых интригующих операций КГБ была деятельность группы Люци, названной так по кодовому имени главного поставщика информации. Группа состояла из венгра Александра (Шандора) Радо (номинальный руководитель), немца-эмигранта Рудольфа Ресслера и англичанина Александра Фута,

[218]

бывшего бойца интербригад в Испании. Последний был завербован КГБ в качестве радиста. Значительная часть из более чем шестидесяти источников информации группы находилась в Швейцарии, но часть сведений поступала и из других стран, включая Ватикан. Однако самым важным агентом группы был Люци, в реальной жизни - Карел Седлачек, офицер чехословацкой военной разведки, работавший в Швейцарии как журналист под именем Томас Зельцингер.

Седлачек передавал своему связному Ресслеру потрясающий объем детальных сведений о немецких армиях, действующих на русском фронте. Фут, расставшись позже с идеями коммунизма, писал в своей книге (на самом деле она была сработана в МИ-5), что до тех пор, пока швейцарцы не раскрыли группу в 1943 году, "Люци обеспечивал Москву самыми свежими, расписанными по дням планами боевых действий немецких вооруженных сил на Востоке. Информация такого рода могла поступать лишь из верховного командования вермахта. Ни одно другое ведомство Германии не располагало данными, которые ежедневно поставлял Люци"(42). Фут заявляет, что Сталин вел войну на Восточном фронте, исходя главным образом из данных Люци. А два француза - Пьер Аккос и Пьер Ке утверждают в своей книге, что, по существу, Люци выиграл войну. Весьма впечатляющее заявление. Но и это не все. Ни один из членов группы так и не узнал никогда, откуда Седлачек черпал информацию. Он, правда, намекал, что ее источником были диссидентствующие офицеры, принадлежащие к германскому верховному командованию, с которыми он был знаком, еще когда служил в чешском Генштабе. Такое объяснение казалось слишком примитивным для авторов книг о шпионаже, поэтому была состряпана более романтическая версия(43).

Согласно ей англичанам очень хотелось, чтобы Сталин извлекал пользу от материалов "Ультра", касающихся Восточного фронта, и Дэнси - помощник шефа разведки - взял на себя задачу довести эти материалы до сведения Сталина. Но это нужно было сделать таким образом, чтобы полностью обезопасить источник "Ультра", бывший величайшим секретом войны, и в то же время убедить Сталина в важности и надежности информации. Дэнси решил проблему, перекачивая через Седлачека информацию "Ультра" в группу Люци. Таким образом, источник информации был скрыт, а Сталин действовал как надо, так как доверял сведениям, полученным от собственного агента. Таким образом, воздается похвала британской разведке, которая выиграла войну на Восточном фронте. Во всей этой чепухе нет ни грамма правды.

[219]

Начать с того, что Дэнси никогда не имел доступа к материалам "Ультра", касающимся русского фронта. Они поступали лишь его шефу Мензису, и то только позже, по ходу войны. В 1941 году о существовании этого источника информации не знали даже в СИС(44). Конечно, нельзя полностью исключить того, что, несмотря на абсолютную секретность, Дэнси иногда получал эти материалы, но, несомненно, он не знакомился с ними регулярно и поэтому не мог стать источником информации для Седлачека. Однако главное доказательство того, что Люци не мог пользоваться материалами "Ультра", лежит на поверхности. Радиоперехваты с Восточного фронта всегда являлись очень серьезной проблемой. Немцы очень часто использовали для передачи информации наземные линии, и далеко не вся связь шла по радио. Даже в тех случаях, когда использовалось радио, расстояние и иные факторы частенько влияли на качество приема в Великобритании. Сообщения с перевранным текстом и пропущенными словами требовали очень много времени на обработку. Трудности усугублялись необходимостью расшифровки кода. Проблем не возникало, если радиограмма исходила из авиационных частей Германии. Но код сухопутных армий русского фронта удавалось расшифровать лишь временами в июне - сентябре 1941 года, достаточно регулярно в октябре - декабре и постоянно в течение всего 1942 года(45). Кроме того, расшифровка перехватов с Восточного фронта не рассматривалась в качестве первостепенной задачи; английские службы, естественно, в первую очередь работали с материалами, имевшими оперативное значение для Уайтхолла и английского командования. Поэтому перехваты, полученные с русского фронта, в лучшем случае могли послужить лишь для общей ориентации о масштабе, целях и результатах немецкого наступления, да и то с задержкой на два-три, а то и более дня. Если поверить сторонникам этой версии, то получается следующая картина. Устаревшая как минимум на два дня информация поступала из Блетчли-парка в Лондон, а Дэнси переправлял ее в Швейцарию. Седлачек, находившийся постоянно в Люцерне, передавал материалы Ресслеру в Женеву, который в свою очередь оценивал их и передавал Радо. Радо редактировал информацию, и она поступала в руки Фута уже в Лозанне, который, по завершении кодирования, радировал в Москву.

Все эксперты едины в том, что ценность информации Люци состояла в ее оперативности и конкретности: "Он передавал Сталину все детали приказов Гитлера своим генералам немедленно после того, как эти приказы отдавались", "планы и приказы немецкого верховного командования, вплоть до уровня

[220]

бригады, ежедневно передавались в Москву". Или еще: "Ценность информации существенно возрастала в результате скорости ее поступления к нам... В большинстве случаев мы получали ее в течение 24 часов после того, как она становилась известна в Берлине"(46) (выделено Ф. Н. - Ред.). Ясно, что "Ультра" не могла быть источником информации для Люци. Ф. X. Хинсли, официальный историк британской разведки, говоря о ее роли во второй мировой войне, соглашается с этим выводом. Он пишет: "Получившее широкое распространение мнение о том, что британские власти использовали группу Люци... для передачи информации в Москву, не соответствует истине"(47).

Так кто же был источником информации для Люци? Возможны два варианта. Один из них - секретная служба Швейцарии. Она позволяла шпионам всех враждующих сторон в течение всей войны орудовать на территории страны при условии, что они платят налог, передавая хозяевам копии самых интересных материалов, которые им удалось получить. Преследуя свои цели, швейцарцы иногда знакомили ту или иную сторону с добытой ими таким способом информацией. Но более вероятно, что ответ самого Седлачека - "офицеры в немецком верховном командовании" - соответствует истине. Седлачек был чехом, а у чехов разведывательная работа была налажена лучше, чем у всех остальных правительств в изгнании. Он уже давно установил контакты с представителями германского верховного командования, чехами по национальности. Кроме того, часть из них могла симпатизировать коммунистам. Седлачек умер в Лондоне в 1967 году, так и не назвав никаких имен, что, в свою очередь, породило еще один шпионский миф.

Агент КГБ Рут Кучински, оказавшаяся весьма полезной при вербовке Фута в группу Люци, покинула Швейцарию в 1940 году. Она создала собственную группу с базой в Оксфорде. На Кучински, немку по национальности, обратил внимание в 1930 году Зорге. В то время она жила вместе со своим мужем-архитектором в Шанхае. Зорге организовал ее поездку в Москву для учебы. После завершения подготовки она вернулась в Китай уже для работы на КГБ. Несколько позже Рут была переведена в Польшу. Однако главной задачей Москвы была засылка Кучински в Англию. После окончания гражданской войны в Испании она была направлена в Швейцарию с целью завербовать англичанина, участника войны, и выйти за него замуж. Рут преуспела в этом и 18 декабря 1940 года благополучно отбыла в Лондон вместе с мужем, молодым английским

[221]

коммунистом Леоном Брюером, и двумя детьми от предыдущего брака.

Через восемнадцать месяцев КГБ вошел с ней в контакт. Она вспоминала это событие так: "Сергей (ее связной) сказал, что, хотя Великобритания ведет войну с нацизмом, влиятельные реакционные круги непрерывно пытаются достигнуть взаимопонимания с Гитлером и двинуться против Советов. Москва нуждалась в информации. Какие полезные контакты я смогу установить? Военные? Политические? Я должна создать собственную информационную сеть". Это оказалось делом на удивление легким. Ее отец Рене, один из ведущих берлинских экономистов, бежал в 1935 году со всей семьей в Англию. Он подружился с множеством лейбористских политиков и экономистов левой ориентации. (Эрнст Бевин, в то время министр труда, лично вмешался, чтобы воспрепятствовать интернированию сына Рене Юргена, тоже экономиста, в июне 1940 года.)

Рут вначале поговорила с отцом, а затем и с братом. Оба согласились помочь. Остальные члены ее группы принадлежали к самым различным слоям общества. Юрген познакомил ее с Гансом Хале, лондонским корреспондентом журналов "Таймс" и "Форчун". При помощи своей подруги, оксфордской домашней хозяйки, она вышла на "Джеймса" - офицера технической секции Королевских ВВС. "Тома" - слесаря автомобильного завода - Рут отыскала самостоятельно и подготовила как запасного радиста. Ее муж Брюер был специалистом по десантным судам-амфибиям. Материал, который собирала группа Кучински, делился на две части - техническую и политическую информацию. Первая поступала от "Джеймса", который передавал Рут данные по разработке новых типов самолетов и новейших видов вооружений. Однажды он даже передал ей для копирования одну важную деталь. Знакомый Брюера как-то принес ей прибор, который являлся частью новой радиолокационной системы для подводных лодок.

Но, бесспорно, самым важным для КГБ была способность Рене и Юргена Кучински, а также Ганса Хале регулярно передавать сообщения, содержащие оценки военной политики Великобритании, ее экономического и военного потенциала. Видимо, от группы Кучински Москва впервые услышала, что Великобритания весьма холодно относится к идее оказания военной помощи Советскому Союзу, так как она уверена, что Германия триумфально завершит войну уже через несколько недель. Рут Кучински говорит, что эту информацию ее отец услышал непосредственно из уст посла Великобритании в Москве сэра Стаффорда Криппса. Данные Юргена о военном, экономическом

[222]

планировании помогали Сталину решать, насколько серьезны намерения союзников открыть Второй фронт. Два или три раза в месяц Рут с большим риском для себя удавалось направлять сообщения в Москву, используя радиопередатчик. Рут под благовидным предлогом убедила известнейшего судью Невилла Ласки хозяина дома, где она квартировала, чтобы он позволил установить на крыше антенну. Детали передатчика, когда он находился в разобранном виде, прятались в набивке мягких игрушек ее детей. Для всех, кто наблюдал ее со стороны, она была всего лишь женой беженца, изо всех сил старающейся пережить тяжелые военные времена. Никто не поверил бы в то, что она возглавляет шпионскую группу и регулярно устанавливает радиосвязь с Москвой.

Кроме отца и брата, ни один из членов группы не знал точно, как Рут использует полученный материал. Некоторые, возможно, догадывались, но вряд ли что-либо изменилось, если бы она сказала всем правду. "Ни один из моих агентов не хотел денег, - заявляла она. - Народ Британии симпатизировал Советскому Союзу, и затягивание сроков открытия Второго фронта многих возмущало. Ни один из моих агентов не считал себя шпионом. Все они лишь помогали союзнику, который приносил самые тяжкие жертвы, ведя наиболее трудную битву"(48).

В начале 1944 года, когда Советский Союз обрел уверенность в победоносном завершении войны, направления деятельности КГБ начали претерпевать изменения. Основное внимание, уделявшееся раньше сбору информации, относящейся к ведению войны, переключалось на получение данных о намерениях союзников касательно устройства послевоенной Европы. Москва хотела быть готовой к противодействию любым шагам, ущемлявшим, как могло показаться Сталину, законные интересы Советского Союза. Центральным звеном этих операций оказался Филби. Руководство не могло нахвалиться результатами работы секции контрразведки СИС на иберийском направлении, которое возглавлял Ким Филби. На фоне тех посредственностей, которые заполняли секцию, он просто блистал. Но к 1944 году секция V уже не была непосредственно связана с военными делами и стала заниматься контршпионажем в таких районах, как Южная Америка или Аравия.

Кризис подразделения, в котором работал Филби, совпал с первыми указаниями на то, что приоритетные направления работы СИС после войны претерпят существенные изменения. В самом начале 1944 года Черчилль распорядился безжалостно

[223]

прополоть все разведывательные службы, вырвав с корнем всех, кто был известен своими связями с коммунистами. Он говорил, что пошел на это "после того, как два человека, занимающих достаточно высокое положение, были приговорены к длительному тюремному заключению за передачу важных военных секретов Советскому Союзу"(49). Очевидно, это высказывание относится к делам Дугласа Фрэнка Спрингхолла и капитана Ормонда Лейтона Юрена. Спрингхолл, один из активистов коммунистической партии, был приговорен в июле 1943 года к семи годам тюрьмы за то, что разузнал детали конструкции реактивного двигателя у одного из чиновников Министерства авиации. Юрен был приговорен к заключению сроком на семь лет в ноябре 1943 года за то, что передал Спрингхоллу данные об устройстве центрального штаба УСО.

В СИС почувствовали, куда дует ветер, и руководство разведки начало подумывать о том, чтобы вернуться к старой идее и создать отдельную секцию (секцию IX), деятельность которой сосредоточилась бы на проведении антикоммунистических операций. Еще в 1939 году Феликс Каугилл, бывший офицер полиции в Индии, был приглашен для руководства этой секцией, но война с Германией потребовала от него выполнения иных обязанностей. Теперь работа над реализацией этого проекта неспешно возобновилась. Джек Карри, офицер из МИ-5, был временно, до возращения Каугилла, назначен руководителем новой секции. Поскольку секция IX была создана вскоре после решения Черчилля искоренить коммунизм в разведывательных службах, а Карри переведен в нее из МИ-5, это свидетельствовало о том, что главной задачей секции IX будет контрразведка и выявление агентов-коммунистов, внедренных в спецслужбы. Поэтому все, что случилось позже, выглядит как насмешка. В октябре 1944 года Филби, признанный мастер кабинетных игр, сумел переиграть Каугилла и был назначен руководителем секции IX. Таким образом, офицер КГБ, внедренный в секретные службы Великобритании, возглавил в СИС борьбу против своих соратников.

Но этим ирония возникшей ситуации не исчерпывается. Секция IX, быстро развиваясь, начала проводить активные разведывательные операции. Иными словами, она начала собирать информацию в коммунистических странах и обобщать ее. И Филби оказался в таком положении: с одной стороны, мог вовремя прикрыть агентов, внедренных КГБ (включая, как мы увидим, и себя), а с другой -информировать Москву о направленных против нее разведывательных операциях. Уход Каугилла в отставку означал полный триумф Филби. Как пишет один из его коллег, "Филби одним ударом избавился от убежденного

[224]

антикоммуниста и обеспечил то, что все усилия по борьбе с коммунистическим шпионажем после войны становились известны Кремлю. В истории шпионажа едва ли еще известны столь мастерские удары"(50).

Группа Кучински оказалась размещенной весьма удачно, чтобы держать КГБ в курсе событий, когда война начала подходить к концу и союзники стали серьезно задумываться о своих будущих отношениях с Советским Союзом. В октябре 1944 года Юрген Кучински в звании подполковника был принят в ВВС США, расквартированные в Великобритании. В его обязанности входило составление докладов об ущербе, нанесенном экономике Германии стратегической бомбардировочной авиацией США. Эти совершенно секретные доклады готовились каждые две недели. Список лиц, которым он посылался, состоял всего из 15 человек и начинался с Рузвельта, Черчилля и Эйзенхауэра. Позже, уже на территории Германии, Юрген Кучински проверял вместе с Кеннетом Гэлбрейтом и Джорджем Боллом точность этих докладов, а также изучал промышленную базу страны. В 1980 году Кучински, живший в Восточном Берлине, говорил: "Я передавал сестре для отсылки в Москву все, что удавалось узнать. Для русских эти сведения представляли огромный интерес"(51).

Урожай, собранный Юргеном Кучински и КГБ, этим не ограничивался. На последних стадиях войны американцы забрасывали в Германию агентов для диверсионной и разведывательной работы. Эти агенты вербовались среди немецких эмигрантов, находившихся в Великобритании. Для того чтобы отобрать лучших среди многих желающих, командование поручило подполковнику ВВС США Юргену Кучински проверку прошлого всех добровольцев. Кучински не только сообщил КГБ об операции, но ухитрился направить туда для одобрения список кандидатов в агенты, переданный ему американцами. В результате в Германию были заброшены только лица, симпатизирующие Советскому Союзу. "Американцы так и не осознали, что их операцией в некотором смысле руководили русские", - сказал Кучински в 1980 году(52).

В целом очень трудно точно взвесить результаты разведывательной деятельности русских во второй мировой войне. Ее плюс в том, что внедренные агенты поставляли именно те сведения, которые были нужны и которых от них ждали. Сэр Морис Олдфилд, бывший глава СИС, говорил: "Самым большим достижением Филби за все время войны, достижением, которое уже оправдало его карьеру, было то, что он информировал русских обо всех шагах США и Великобритании

[225]

в направлении заключения сепаратного мира с Германией. Именно в силу этого для него так ценен был Берджесс: Филби знал отношение к таким шагам внутри своей организации, а Берджесс мог дать оценку общей политики"(53). В стремлении достигнуть своих целей Филби, и в меньшей степени Блант, оказали влияние на отношение Великобритании к Гитлеру. Вряд ли это можно назвать чисто разведывательным успехом, что, однако, не умаляет значения самого явления.

Группа Зорге в Японии не только передавала военную информацию стратегического значения, но и влияла на принятие политических решений в нужную для СССР сторону. Группа Кучински в Великобритании поставляла КГБ информацию, которая дополняла сведения от других агентов. Группа Люци в Швейцарии являлась непревзойденным источником военной информации, имевшей огромную ценность во время ведения военных действий на Восточном фронте. Однако следует отметить, что значительную часть данных, полученных КГБ, можно было почерпнуть и из открытых источников. Советские дипломаты часто говорили Сталину то же, что и КГБ. Если бы КГБ хотел, он мог бы узнать о немецких планах вторжения в СССР - операции "Барбаросса" - из газет "Нойе цюрихер цайтунг" и "Чикаго дейли ньюс" за шесть месяцев до начала войны(54). Зорге и Одзаки также открыто публиковали много информации из числа той, что посылалась ими в секретных сообщениях в Москву.

Самым большим минусом для итогов разведывательной деятельности оказался сам Сталин. Советский лидер может служить учебным примером тех двух болезней, которые поражают практически всех, кто слишком полагается на шпионаж. Он уверовал в то, что информация, добытая тайно, всегда ценнее информации, полученной из открытых источников. А в этом случае, если секретная информация начинает противоречить его собственным оценкам, он отметает ее, рассматривая как ложную, как провокацию или как заговор. В результате такого подхода в сочетании с подозрительностью Сталина, считавшего, что ряд агентов - это троцкисты (Зорге), а другие являются "двойниками" (группа Люци), создалась ситуация, когда полученная от КГБ информация не использовалась наилучшим образом. Но, несмотря ни на что, в 1945 году будущее КГБ выглядело многообещающим. Хотя группы Зорге и Люци прекратили существование, продолжала работу Рут Кучински и агенты, внедренные в спецслужбы Великобритании. Некоторые из них, подобно Филби, занимали ключевые посты. Маклин работал в посольстве в Вашингтоне, где разрабатывали планы устройства послевоенной Европы. Берджесс - в отделе печати

[226]

Форин офис. Блант - в штабе союзных экспедиционных сил в Европе.

На общем светлом фоне было лишь одно темное пятно. На сцену вышло еще одно западное разведывательное ведомство. Перед войной в США не было организации, которая занималась бы регулярным сбором разведывательной информации за рубежом. Увидев в действии СИС и УСО, американцы решили, что им тоже необходима секретная разведывательная служба. Это учреждение, вначале получившее название Управление стратегических служб (УСС), стало самым непримиримым соперником КГБ.

[227]

Глава 10

УСС: ВЕСЕННИЕ ГОДЫ

После рождения УСС Донован принялся ежечасно организовывать операции по всему земному шару. Наряду с гигантскими ошеломляющими провалами у него было и много успехов, а некоторые операции стали примером величайших в истории США и второй мировой войны дерзости и храбрости.

Энтони Кейв Браун. "Последний герой" (1982 г.)

У американцев не было достойных упоминания разведывательных служб. УСС было точной копией УСО, но черпало свои кадры из этнических отбросов Америки в тех случаях, когда требовались профессионализм, знание языков и знание зарубежных стран. Вопроса обеспечения безопасности в своих рядах для них не существовало. Но УСС находилось в постоянной связи с СИС и УСО. В результате одним махом вся наша система безопасности была поставлена под угрозу.

Из интервью капитана Генри Керби, члена парламента, сотрудника СИС.

Рузвельт, как и Черчилль, благоговел перед шпионской деятельностью. В свою бытность помощником министра военно-морского флота во время первой мировой войны он и сам немного занимался разведывательной работой. Когда Рузвельт стал президентом США, он вспомнил о своем увлечении молодости. В свете того, что произошло в дальнейшем, это оказалось большой ошибкой. Несмотря на более поздние писания об ужасающем состоянии разведки накануне второй мировой войны, дела в США обстояли вовсе не так плохо. Управление военно-морской разведки действовало с 1882 года. Департамент военной разведки - с 1885 года, а ФБР существовало с 1910 года. До 1927 года даже имелось учреждение централизованного сбора и оценки информации - Управление советника Госдепартамента(1). В системе разведки не было таких недостатков, которые не могли бы быть исправлены вливанием необходимых средств.

И тем не менее для США был избран курс, который в конечном итоге привел к тому, что разведывательная служба превратилась в крупную деталь бюрократической машины американского правительства. Еще задолго до войны Рузвельт приступил к созданию того, что можно назвать его личной разведыватель

[228]

ной службой. В этой службе были две самостоятельные группы, выполнявшие профессиональные разведывательные задачи, включая перехват телеграмм и перлюстрацию писем (то и другое запрещалось законом). Одна группа финансировалась Рузвельтом из неподотчетных фондов, а вторая - из его собственного кармана.

Вторая группа вышла из недр тайного общества "Комната", возникшего в 1917 году. Оно состояло из богатых англофилов, жителей Нью-Йорка, часть которых ранее работала в разведке, а часть просто восхищалась романтикой шпионской деятельности. Среди них были: Винсент Астор - отпрыск американской ветви знаменитой английской семьи, Кермит Рузвельт, воевавший в Европе во время первой мировой войны, зять Эндрю Меллона Дэвид Брюс, книгоиздатель Нельсон Даблдей, банкир Уинтроп Олдриг, адвокат с Уолл-стрит Генри Г. Грей, судья Фредерик Керноген; компания выдающихся биржевых брокеров, меценатов и ученых. "Комната" собиралась ежемесячно в квартире, в которой не было жильцов и где стоял телефон с не указанным в справочниках номером. "Комната" поддерживала связь с СИС через писателя Сомерсета Моэма, а позже с помощью сэра Джеймса Пейджета и Уолтера Белла - расквартированных в Нью-Йорке офицеров СИС(2).

Под прикрытием якобы научной экспедиции "Комната" организовала изучение военно-морских баз Японии на Тихом океане, подготовила справки по политическому и экономическому положению в зоне Панамского канала, в странах Карибского бассейна и в Перу. В 1939 году после начала войны в Европе "Комната" переключилась на контрразведывательную деятельность. Используя свои контакты в банковских кругах, группа просматривала банковские счета, которые, по ее мнению, могли быть использованы для финансирования диверсий и шпионажа. В частности, "Комната" держала под контролем счет Амторга - "крыши" для КГБ на американской земле. Астор использовал свое положение президента телеграфной компании "Вестерн Юнион" для выявления телеграмм, содержащих полезные сведения, а прекрасные отношения "Комнаты" с англичанами позволяли ей знакомиться с содержанием дипломатической почты из Тринидада и Тобаго. По поручению Рузвельта "Комната" разрабатывала планы по охране промышленных объектов от диверсий и по укреплению пограничной службы на границе с Мексикой в целях недопущения проникновения в страну вражеских агентов(3).

В 1941 году усилия "Комнаты" были дополнены деятельностью еще одной секретной организации, возглавляемой другом Рузвельта журналистом Джоном Франклином Картером.

[229]

Картер начал действовать в начале года, получив от Рузвельта 10 тыс. долларов и указание информировать его по всем вопросам, связанным с безопасностью США. Картер привлек исследователей и агентов и приступил к изучению всего на свете, начиная от вопросов устойчивости европейских правительств и кончая проблемами лояльности американцев японского происхождения или опасности пятой колонны в США. К концу года бюджет группы составлял 94 тыс. долларов. Картер отправился в Нью-Йорк, чтобы ознакомиться с деятельностью Астора. После этого визита он жаловался президенту на то, что Астор весьма ревниво отнесся к появлению конкурирующей организации(4).

Перед войной функционировало еще одно разведывательное ведомство, которое не было известно ни Астору, ни Картеру (возможно, что и президент не знал о нем). Оно возникло первоначально как сугубо частное предприятие, и лишь позже его деятельность стала финансироваться Управлением военно-морской разведки. Основателем его был Уоллес Банта Филлипс, президент компании "Пирене", штаб-квартира которой находилась в Лондоне. Один из сотрудников компании имел опыт разведывательной работы (см. главу 2). Заявления об успехах Филлипса носят весьма экстравагантный характер (утверждалось, что у него на окладе не меньше семи экс-премьер-министров) и не поддаются проверке. Основной целью организации, по крайней мере первоначально, был коммерческий шпионаж, и, если верить Филлипсу, компания имела агентов в Советском Союзе, Франции, Румынии, Болгарии, Турции, Сирии, Египте, Афганистане, Иране и Мексике. Однако сообщения этих агентов носили фрагментарный характер и поступали крайне нерегулярно. Хотя некоторая часть агентуры и обладала опытом работы в разведке, в основном информаторами Филлипса были бизнесмены, ученые, журналисты, согласившиеся немного подзаняться шпионажем для развлечения или чтобы получить дополнительный заработок(5).

Таким было состояние военной разведки в США на пороге войны. Эйзенхауэр вспоминал, что, перейдя в 1941 году на работу в Генштаб Министерства обороны, он обнаружил, как мало внимания уделялось разведывательной работе. Рей С. Клайн, заместитель директора ЦРУ в 60-х годах, писал о 1941 годе: "Даже сейчас ужасаешься, когда думаешь о том, насколько нам не хватало необходимых разведывательных данных в то время, когда грянула война"(6). Однако это была нехватка скорее в сфере классификации и оценки, а не в области непосредственного сбора сведений. Ситуацию легко было исправить созданием единого центра, куда стекались бы все разведданные и где они подвергались бы сортировке и анализу.

[230]

Однако Рузвельт не хотел создавать организацию такого рода. Американцы традиционно негативно относились ко всему, что напоминало централизованную полицейскую службу, особенно секретную. Многие граждане страны успели на себе испытать, как в Европе действуют тайные силы государства, и теперь решительно требовали, чтобы США были избавлены от такого позорного явления. "Создание военной супершпионской организации нежелательно, и в ней нет необходимости, восклицала "Нью-Йорк таймс" в редакционной статье. - Такое ведомство чуждо американским традициям, никто не хочет иметь здесь тайную полицию типа "славного ОГПУ", да в ней и нет никакой нужды"(7).

Теперь нам никогда не узнать, был ли готов Рузвельт к тем политическим последствиям, которые должно было вызвать создание централизованной разведывательной организации. С июня 1940 года открылась новая возможность сотрудничество с Великобританией. Те, кто считали, что разведывательные возможности США недостаточны, как правило, веровали в другой миф: английская шпионская служба - само совершенство. Поэтому, когда от Великобритании поступило предложение о кооперации в сфере разведки, Вашингтон был более чем готов к тому, чтобы заключить сделку. Кажется, американцам не пришло в голову, что Англия руководствовалась чисто прагматическими соображениями и что "кооперация" на самом деле может подразумевать "доминирование".

Связи между Великобританией и США в области разведки были весьма слабы, нерегулярны и шли главным образом по линии вoeнно-мopcких сил. В начале 1940 года Мензис - шеф СИС - неофициально обратился к главе ФБР Эдгару Гуверу с предложением о сотрудничестве в выявлении немецких агентов в США. В мае СИС попыталась расширить сотрудничество и придать ему официальный характер. С этой целью полковник Уильям Стефенсон был назначен главой представительства СИС в США, он также должен был отвечать за связь с ФБР. Стефенсон прибыл в Нью-Йорк 21 июня и учредил организацию под названием "Британская координационная служба безопасности" (БКСБ). Это название может ввести в заблуждение, потому что Стефенсон считал себя больше чем "координатором". Канадец, бывший летчиком во время первой мировой войны, он подружился с Черчиллем в 30-е годы. В то время, возвращаясь из деловых поездок в Германию, Стефенсон регулярно информировал его о возрастающей военной мощи этой страны. Полковник полностью разделял стремление Черчилля к англо-американскому союзу, направленному против

[231]

фашизма, но в планах Стефенсона координация в области разведки занимала подчиненное место. Главную свою задачу он видел в том, чтобы втянуть США в войну.

Одним из друзей Стефенсона в Нью-Йорке был 57-летний адвокат с Уолл-стрит, герой первой мировой войны Уильям Дж. Донован. Именно на нем первом полковник проверил свой дар убеждения. Выбор Стефенсона объяснить довольно трудно. Дело в том, что Донован вел свое происхождение от ирландцев, сочувствовал национально-освободительному движению в этой стране и не испытывал любви к англичанам. В то время у него не было каких-либо особых отношений с правительством или лично с Рузвельтом. (Хотя они довольно хорошо знали друг друга и у них был общий друг Джон O'Брайен, юрист, консультировавший Рузвельта по вопросам внутренней безопасности.) И в силу этого он не мог оказывать никакого реального влияния на американскую политику.

Наиболее правдоподобное объяснение состоит в том, что внимание Стефенсона к Доновану привлек нью-йоркский банкир сэр Уильям Уайзмен, бывший представителем СИС в США во время первой мировой войны. Он хорошо знал Донована, но, что более важно, ему была хорошо знакома одна его слабость восхищение шпионской деятельностью и всякого рода тайными операциями. Этот интерес возник в 1916 году, когда Донован находился в Европе в составе миссии по оказанию помощи голодающим. Тогда он был рекрутирован одной из разведывательных групп СИС в качестве курьера. В 1936 году Донован добровольно представил в Форин офис доклад о своем посещении итальянской армии во время ее вторжения в Эфиопию(8). Стефенсон сделал Доновану интересное предложение. Поскольку американский посол в Лондоне Джозеф Кеннеди сообщал в Вашингтон о том, что с Англией покончено и полный триумф Германии - всего лишь вопрос времени, не желает ли Донован посетить Лондон, чтобы собственными глазами убедиться в том, насколько эти доклады далеки от истины? Он мог бы встретиться с королем, с военным командованием, лично изучить настроение нации. Более того, возможно, даже удастся организовать встречу с руководителем секретной разведывательной службы Его Величества.

Предложение Стефенсона совпало по времени с предложением Управления военно-морской разведки о том, чтобы министр ВМС Фрэнк Нокс посетил Великобританию с ознакомительной целью. Нокс отклонил предложение, утверждая, что миссия такого рода может встревожить изоляционистов. Вот здесь-то, видимо, Стефенсон и назвал Донована в качестве альтернативного кандидата для поездки. В результате 11 июля

[232]

Нокс и Донован встретились за обедом; было решено, что в случае согласия Рузвельта Доновану следует собираться в путь. Президент согласился при условии, что поездка будет оплачена американским правительством(9).

К ярости посла Кеннеди Донован прибыл в Лондон 17 июля. И на протяжении последующих трех недель был объектом рекламно-пропагандистской кампании, ставшей одним из редких триумфов английской разведывательной службы за время войны. В основном идея Мензиса (руководителя СИС) состояла в том, чтобы убедить Донована: у Великобритании есть воля к борьбе и она располагает средствами для продолжения войны. В Букингемском дворце король Георг VI совершенно искренне заявил, что правительство преисполнено решимости бороться. И куда бы Донован ни приезжал, он видел готовые к бою, прекрасно экипированные части и новые аэродромы, почти готовые к отражению возможного вторжения.

Однако реальность была несколько иной. Далеко не все разделяли решимость Черчилля сопротивляться до последнего и его уверенность в том, что это сопротивление окажется успешным. Золотые резервы Английского банка уже были эвакуированы в Оттаву. В июне, июле и августе 1940 года, как раз в то время, когда Донован находился в Великобритании, более шести тысяч детей состоятельных родителей, способных оплатить проезд, были вывезены в США или страны Содружества, где им не грозила опасность. Внучатая племянница Черчилля Салли Черчилль была бы эвакуирована, если бы не вмешался сам премьер. Министр информации Альфред Дафф Купер оправил своего сына Джона Джулиуса в Канаду. Шведский посол в Лондоне сообщал своему правительству о том, что некоторые члены парламента выступают за скорейшее заключение мира с Гитлером. Посол Великобритании в Вашингтоне лорд Лотиан, человек, организовавший в конечном итоге миссию Донована, требовал, чтобы не делались заявления, которые могли бы закрыть путь к мирным переговорам. Позади только что остался Дюнкерк, и лишь три или четыре дивизии сухопутных войск Великобритании противостояли 150 немецким. Вот-вот должна была начаться битва за Англию. Битва за Атлантику была уже проиграна(10).

Если бы Донован был настроен чуть более скептически, он, видимо, сумел бы получить реальное представление о фактическом состоянии дел. Но он хотел видеть лишь светлую сторону, и англичане были только рады ему в этом помочь. Донована представили всем руководителям британской разведки, и они сделали все, чтобы американец почувствовал себя в их таинственном мире как дома. Мензис рассказал ему о заграничных операциях - привилегия беспрецедентная для иностранца.

[233]

Начальник военной разведки "Пэдди" Бомонт-Несбитт лично провел Донована с экскурсией по Министерству обороны и рассказал ему о немецких планах ведения войны. Донован посетил Центр промышленного шпионажа, разведывательный отдел Адмиралтейства и беседовал с Черчиллем в "оперативной комнате", оборудованной глубоко в земле, под Уайтхоллом(11).

Заговор сработал. Донован вернулся в Нью-Йорк и, не теряя времени, поведал сначала Ноксу, затем Рузвельту, а потом каждому, кого сумел ухватить за рукав, что у Великобритании достаточно воли и средств для продолжения борьбы, в которой она преуспела бы, получив лишь небольшую помощь со стороны друзей. Донован лично нашел путь оказания этой помощи, обнаружив прореху в американском законе, которая позволила Рузвельту передать Англии эсминцы в обмен на базы на восьми островах в Атлантике. С практической точки зрения сделка оказалась невыгодной для Англии. Ни один эсминец не находился в состоянии боеготовности, а некоторые суда едва держались на воде. Однако суть дела была вовсе не в этом. Смысл мероприятия заключался в том, что таким образом СИС и ее поклонник Донован подтолкнули США на шаг ближе к вступлению в войну. Стремясь закрепить успех, Стефенсон писал в Форин офис накануне визита Донована в Великобританию: "...если премьер-министр будет совершенно откровенен с полковником Донованом, последний может весьма существенно помочь в получении от США всего, что нам требуется"(12).

Черчилль хорошо сыграл свою роль. В течение нескольких последующих месяцев Донован встречался с ним дважды, а в начале 1941 года полковник отправился в турне по Ближнему и Среднему Востоку, Греции, Болгарии и Югославии. Эта миссия должна была продемонстрировать стремление Соединенных Штатов твердо поддерживать Великобританию и показать, что те государства, которые не сопротивляются давлению стран "оси", лишатся симпатии и помощи США.

На встречах с Черчиллем, министрами, начальниками разведывательных служб Британии Донован был посвящен во все идеи англичан, касающиеся дальнейшего хода войны. Идеи эти заключались в следующем: Англия не сможет выдержать еще одной битвы на полях Европы. Вместо этого Германию следует ослабить экономической блокадой, стратегическими бомбардировками, пропагандой и подрывной деятельностью. Затем в нужный момент силы движения Сопротивления в оккупированных странах, подготовленные и экипированные Англией, поднимут восстание, напав на немцев. Это явится прелюдией

[234]

к вторжению на континент, возможно, с юга, со стороны мягкого подбрюшья Европы.

Теперь мы видим, насколько иллюзорной была эта стратегия. С одной стороны, серьезно переоценивался потенциал УСО и возможность проведения тайных операций, а с другой - явно недооценивались как степень немецкого контроля над оккупированной Европой, так и готовность потерпевших поражение народов к сотрудничеству с победителями. Но перспективы, изложенные Доновану, зажгли его энтузиазмом. Уже пристрастившись к секретным миссиям и международным интригам, он был восхищен концепцией тайных операций, пропаганды и нелегального сбора информации. 10 июня 1941 года Донован отправил письмо Рузвельту, в котором говорилось, что, хотя страна в опасности, у нее нет "эффективной службы анализа, осмысления и оценки информации... о наших потенциальных врагах, которую мы могли бы получить... Поэтому необходимо, чтобы мы создали централизованную разведывательную организацию"(13). Из этого крошечного зернышка предстояло вырасти гигантскому дереву ЦРУ.

Первоначально Доновану и его сторонникам пришлось преодолевать сопротивление Министерства обороны, но 11 июля был издан приказ, согласно которому создавалось Управление координатора информации (УКИ). Новое учреждение возглавил Донован. В компетенцию УКИ входил сбор и анализ информации, относящейся к вопросам национальной безопасности. Управление также могло по запросу президента проводить "такую вспомогательную работу, которая должна была обеспечить поступление информации, имеющей значение для национальной безопасности и пока недоступной для правительства". Иными словами, УКИ было уполномочено проводить от имени американского правительства тайные операции, экспертами в которых, по мнению Донована, являлись бы англичане. Доновану было отпущено из неподотчетных фондов 450 тыс. долларов, однако оклад установлен не был. Впрочем, правительство обещало возмещать его личные расходы(14).

Сразу же возникают два вопроса. Какова роль англичан в успехе Донована? И какие изменения произошли в общественном мнении США? Изменения, которые показали Рузвельту, что он может создать централизованную разведку вопреки укоренившимся традициям.

Первые месяцы 1941 года оказались для Великобритании нелегким временем. К концу апреля пали Греция и Югославия, был эвакуирован Крит, Роммель стоял у границ Египта. Суда шли на дно в Атлантике, потопленные немецкими субмаринами.

[235]

А УСО потерпело блистательный провал и не смогло разжечь сколько-нибудь серьезного пламени сопротивления в оккупированной Европе. Англичане полагали, что слова, сказанные президенту США в их поддержку, могут принести в эти отчаянные времена существенную пользу. Они решили, что Донован именно тот человек, который им необходим. Не нужно жалеть усилий, для того чтобы поддержать кандидатуру Донована для выдвижения на пост руководителя разведки, который приблизит его к Рузвельту. Англичане полагали, и, как выяснилось, ошибочно, что у главы центрального разведывательного ведомства США возникнут с президентом такие же отношения, как у руководителей СИС с премьер-министром.

Стефенсон и офицеры СИС, переданные в его распоряжение, специально готовили Донована к встрече с Рузвельтом. Два высокопоставленных английских разведчика - адмирал Джон Годфри и его личный помощник коммандер Ян Флеминг (позже прославившийся своим Джеймсом Бондом) - пересекли Атлантику, чтобы принять участие в кампании. Годфри должен был побеседовать с президентом за обедом в Белом доме, а Стефенсон снабдил Донована секретной информацией, рассчитанной на то, чтобы произвести впечатление на президента.

Из доклада Стефенсона Мензису можно понять, какого результата надеялись добиться англичане. Он пишет, что, во-первых, "Донован не совсем уверен в том, хочет ли он принять на себя руководство учреждением, создание которого задумано нами (выделено Ф. Н. - Ред.)". Когда назначение все-таки состоялось, Донован, по словам Стефенсона, обвинил его в том, что тот "интриговал" и "загнал" Донована на эту работу. Стефенсон затем высказывает свое удовлетворение тем, что "наш человек" занял столь важное положение в результате "наших усилий". Майор Десмонд Мортон из Центра промышленного шпионажа пошел еще дальше в своих откровениях: "По сути дела, деятельность службы безопасности США по просьбе президента направлялась англичанами... Представляется совершенно необходимым сохранить этот факт в тайне ввиду возможности яростного протеста, если он станет известен изоляционистам"(15).

Только благодаря существовавшей в то время атмосфере крайней напряженности англичанам удалось задумать и создать центральное разведывательное ведомство в США. Атмосфера эта характеризовалась шпиономанией, удивительно напоминавшей ту, что на тридцать лет раньше породила в Великобритании СИС и так сильно помогла "отцу американской военной разведки Ральфу ван Деману в 1917-1918 годах" (см. главу 2).

[236]

Во время первого визита в Великобританию Донована сопровождал Эдгар Маурер, ведущий журналист "Чикаго дейли ньюс". Нокс, владевший газетой, попросил Донована и Маурера вникнуть "в деятельность "пятой колонны", которая так помогла немцам в Норвегии, Голландии, Бельгии и Франции". Интерес Нокса к "пятой колонне" как возможному объяснению ошеломляющих побед Германии в 1940 году разделял и Рузвельт. В своей зажигательной речи по радио 26 мая он сказал американцам: "Нам известны новые способы нападения. Троянский конь, "пятая колонна", которая предает страну, не готовую встретить измену. Шпионы, диверсанты, предатели - вот актеры новой трагедии"(16).

Донован и Маурер (который писал о блицкриге - немецкой молниеносной войне и о "пятой колонне") прекрасно справились с поручением. Они подготовили серию статей, распространенных осенью 1940 года через агентства печати. Эти статьи опубликовали многие американские газеты. Позже статьи были объединены в брошюру "Уроки деятельности "пятой колонны" для Америки", предисловие к которой написал Нокс. Опираясь в основном на материалы, полученные от СИС, авторы утверждали, что не германский военный гений, а созданная гестапо "пятая колонна", содержание которой обходится в 200 млн. долларов в год, нанесла ужасающее поражение союзникам в 1940 году. Но это лишь цветочки, заявляли они, по сравнению с тем, что еще предстоит. Гитлер вознамерился установить контроль над всем миром, а США, "искалеченные разнообразными запретами цивилизации", окажутся неспособными к сопротивлению. Страна "приютила несколько миллионов немцев". "Тысячи немецких официантов" готовы выступить соглядатаями, а остальные американцы немецкого происхождения могут стать легкой жертвой шантажа со стороны гестапо. Из всего сказанного, по мнению авторов, следовал очевидный вывод. В случае войны с Германией члены нацистской "пятой колонны" используют все возможности, для того чтобы "уничтожить свою собственную страну, подорвать ее оборонную мощь, ослабить военные усилия, топить ее корабли, убивать ее солдат и матросов во имя чужеземного диктатора и чуждой политической идеологии"(17). Поражает схожесть аргументов, используемых в брошюре Донована и Маурера, с теми доводами, которые подогревали антигерманскую истерию и шпиономанию в Великобритании в 1909 году. Даже одна и та же профессия - официанта - была избрана как наименее заслуживающая доверия. Результаты оказались идентичными. ФБР захлестнула волна сообщений о немецких шпионах и диверсантах. И хотя страх перед "пятой колонной" никогда

[237]

не достигал уровня бредового визга, характерного для Великобритании (где тысячи немецких эмигрантов, бежавших от Гитлера, были согнаны в лагеря как в самой Англии, так и в странах Содружества), он все же помог подавить изоляционистские настроения, проложив путь Рузвельту для вступления в войну. Боязнь "пятой колонны" привела к тому, что мало кто осмеливался поднять голос против создания в Америке ее первого в истории центрального разведывательного ведомства[*Когда началась война между США и Японией, страх перед "внутренним врагом" привел к интернированию тысяч американских граждан японского происхождения].

И все же, несмотря на весь шум, угроза создания или существования "пятой колонны" была мифом. Частично он явился плодом деятельности английских мастеров шпионажа, которые стремились объяснить таким образом провалы в. своей разведывательной работе. Этот миф расцвел новыми красками с благословения правительств, полагавших, что будет неплохо, если народы Великобритании и США пробудятся перед угрозой враждебной деятельности..

Миф впервые возник в начале 1940 года после падения Норвегии, когда немцы успели нанести упреждающий удар, а британские планы оккупации этой страны потерпели крах. В английской и американской прессе тут же было объявлено, что столь быстрый успех Гитлера объясняется существованием гигантского заговора, тем, что перед вторжением страну наводнили немецкие агенты. Эта версия вскоре получила официальную поддержку. Слова из сообщения американского журналиста в Норвегии "троянский конь Германии" были, как мы уже видели, использованы Рузвельтом месяц спустя. Британский Объединенный комитет по разведке (ОКР), собравшись 2 мая, чтобы обсудить вопрос о том, почему английская разведка оказалась неспособной даже намекнуть на возможность немецкого вторжения в Норвегию, также уцепился за миф о "пятой колонне". На самом деле комитет получил достаточно материалов от разведок различных родов войск, чтобы иметь возможность заблаговременно предупредить о готовящемся вторжении. Эти материалы было необходимо лишь правильно интерпретировать, то есть провести работу, которая, собственно, и возлагалась на ОКР. Но комитет предпочел оставить в стороне собственные недоработки и возложить всю ответственность на немецкую "пятую колонну". Комитет утверждал, что специальной секции немецкой разведывательной службы было поручено "распространять ложные сообщения о намерениях Германии и делать вводящие в заблуждение заявления касательно планируемых операций". Короче говоря, английская разведка

[238]

полагала, что дело не в том, что она не сумела заметить явных признаков готовящегося немецкого вторжения в Норвегию, а в том, что она была намеренно введена в заблуждение. Объединенный комитет по разведке пришел к следующему выводу: "Мы не должны исключать того, что деятельность "пятой колонны" в нашей стране, в настоящее время замороженная, может сыграть активную и весьма опасную роль в нужный для противника момент"(18).

Вскоре после падения Франции и Нидерландов надо было отчитываться за новые поражения. И вновь наличие "пятой колонны" оказалось убедительным объяснением. Менее чем через две недели после того, как ОКР составил справку о Норвегии, бывший посланник Великобритании сэр Невилл Блэнд объяснил теми же словами падение Нидерландов и предупредил своих коллег о "врагах среди нас". Блэнд заявил, что "самая ничтожная посудомойка не только может быть, но обычно уже является потенциальной угрозой безопасности нашей страны". Свидетельства деятельности "пятой колонны", естественно, начали обнаруживаться повсеместно. Адмирал Годфри, шеф разведки ВМС, один из источников информации для Донована, заявил на заседании ОКР, что в Ирландии появился какой-то неизвестный австриец и что некий гольф-клуб принял в число своих членов нескольких австрийцев(19).

Теперь мы понимаем, что все это была чистейшей воды фантазия. "Пятой колонны" не существовало. Английский историк А. Дж. П. Тейлор, изучив после войны все известные факты, пришел к следующему выводу: "Пятая колонна" из предполагаемых предателей была плодом панических умонастроений. В реальности она не существовала". Голландский историк Луи де Йонг по заданию ЮНЕСКО составил записку о деятельности немецкой "пятой колонны" как составной части военных преступлений нацизма. Исследователь пришел к заключению, что существование "пятой колонны" в Западной Европе практически является мифом, а крушение Норвегии и Дании вполне можно объяснить в чисто военных терминах(20).

Но как же быть с США? Насколько оправдана деятельность Донована и Маурера, импортировавших английские страхи перед "пятой колонной" в Америку? Логично предположить, что, если немцы не создали гигантской "пятой колонны" в Западной Европе, вряд ли они могли преуспеть в этом в США. На самом деле Гитлер специально приказал Канарису и абверу не проводить никаких диверсий в США, так как он не желал дать Рузвельту повода для вступления в войну(21). До Перл-Харбора действий такого рода не наблюдалось вообще, да и после их число было весьма ограниченным. Разведывательные операции

[239]

Германии в США во время войны организовывались плохо и принесли мало пользы. Например, до самого конца войны немцы так и остались в неведении относительно того, что американцы ведут работы по созданию атомной бомбы(22). Немцы предпринимали хилые попытки саботажа в отношении английской собственности в США. В то же время, поскольку одной из задач возглавляемой Стефенсоном организации "Британская координационная служба безопасности" являлось нарушение снабжения держав "оси" из США (осуществляемого на судах нейтральных стран), весьма вероятно, что англичане совершили в 1940 и 1941 годах больше диверсий в США, чем любая немецкая "пятая колонна".

Поскольку в основе создания первого центрального разведывательного учреждения в США лежали фантазии, то фантазии явились и основополагающей чертой всех ранних операций. Тон этому задавал сам Донован. Среди его первых предложений Рузвельту были планы, в соответствии с которыми половина тихоокеанского флота и 15 тыс. американских коммандос должны были нанести неожиданный удар по Японии, а в случае провала операции удар должен быть повторен и с Аляски. Были и такие экстравагантные предложения, как посылка австралийского актера Эрола Флинна в Ирландию с целью убедить ирландское правительство предоставить США военные базы на своей территории. Воображение Донована не знало границ. Одна из его идей состояла в том, чтобы оказать американскую поддержку Отто Габсбургу в его претензиях на австрийский трон, другая - в том, чтобы подорвать экономику Италии, наводнив страну фальшивыми банкнотами(23).

Это безумие слегка затронуло даже Рузвельта. Когда кто-то из патриотически настроенных граждан написал ему, что японцы испытывают смертельный ужас перед летучими мышами, президент дал указание Доновану изучить возможность бомбардировки Японии огромными массами американских нетопырей. Целый ряд организаций и в самом деле потратил несколько лет на эксперименты по перевозке бедных животных по воздуху на большой высоте и сбрасыванию их так, чтобы они до приземления не успели окоченеть до смерти.

Некоторые другие операции Донована были не менее фантастичны. Он направил Арманда Денниса - специалиста по человекообразным обезьянам - в Аккру. Там, скрываясь под вывеской "экспедиции по ловле горилл", Деннис и члены его группы "должны были вести наблюдения за шпионской деятельностью и военными приготовлениями немцев", а также сообщать о настроениях туземных вождей в Бельгийском Конго и Французской Экваториальной Африке. Миссия кончилась

[240]

полным провалом. Деннис жаловался Доновану, что на большинство вопросов, которые ему предлагалось выяснить в Африке, можно получить ответы в Нью-Йорке после нескольких телефонных звонков. Он заявил, что вообще опасается задавать вопросы, так как если он сделает это, то станет ясно, что он занимается шпионской деятельностью, и его отправят в тюрьму. Передвигаться же по стране без специального разрешения, которое чрезвычайно трудно получить, он не может. Получив наконец требуемое разрешение, Деннис тяжело заболел и был вынужден вернуться в США(24).

Донован бомбардировал Рузвельта разведывательными сообщениями, значительная часть которых не соответствовала истине, некоторые не относились к делу, а для большинства было характерно и то и другое одновременно. Японцы намерены отправлять конвои в Чили; немцы собираются напасть на Испанию; орды немецких диверсантов вот-вот высадятся в США, где их встретят "штандартены" из СА и СС; готовится альянс между вишистской Францией и Германией. Лишь в некоторых сообщениях давалась оценка источника, а многие сообщения противоречили одно другому.

Идеи Донована по "черной пропаганде" тоже были, мягко говоря, плохо продуманы. Через месяц после Перл-Харбора, например, он предложил объявить, что Япония намерена атаковать Сингапур. Пропагандистская суть задумки состояла в следующем. Когда нападения не произойдет, а в этом Донован был уверен, можно будет заявить, что это означает поворотный момент в войне. О реакции Донована, когда Япония месяцем позже захватила Сингапур, история умалчивает(25).

Этот водопад безумных идей, извергаемых Донованом, можно извинить тем, что он оказался по уши втянут в гражданскую войну в Вашингтоне. Объединенный комитет начальников штабов, который поначалу старался держаться подальше от Донована и его штафирок, слишком поздно разглядел, каким влиянием он пользуется в Белом доме, и решил включить его в свою команду. Основные структурные подразделения Управления координатора информации (УКИ), связанные с разведкой и проведением специальных операций, были переданы под контроль Объединенного комитета начальников штабов и переименованы в Управление стратегических служб (УСС). Президент одобрил эту реорганизацию своим указом от 11 июля 1942 года. Организация обрела под ногами твердую почву. Донован остался руководителем. Но даже поверхностный анализ этой бюрократической схватки, которая занимала Вашингтон в то время, когда необходимо

[241]

было решать несравненно более важные задачи, показывает, что Донован выиграл лишь один-два кровавых раунда, но отнюдь не весь бой.

Первым противником на ринге оказался Гувер, который был настроен резко отрицательно по отношению к Доновану и его организации с момента ее зачатия. Он видел в ней угрозу своей монополии в деле обеспечения безопасности США и сборе информации в странах Латинской Америки. Гувер с подозрением относился к тесным связям Донована с англичанами. Шеф ФБР втайне начал собирать досье на Донована, внедрил шпионов в его организацию и мешал проведению операций. В то же время он нападал и в открытую, апеллировал непосредственно к Рузвельту. Лишь после того, как Донован обещал не оспаривать монополию Гувера на операции в Южной Америке, тот на некоторое время успокоился(26).

Госдепартамент также видел в ведомстве Донована посягательство на информацию, собираемую дипломатами. Кеннеди яростно протестовал против визитов Донована в Великобританию, а заместитель госсекретаря Самнер Уэллс потребовал от Рузвельта распустить организацию. Госдепартамент был недоволен тем, что Донован не признает разделения полномочий и использует необходимость сбора информации как предлог, для того чтобы влезать в чужие дела. Однако Рузвельт, поняв, что Донован нарушает спокойствие Госдепартамента, решил, что это совсем неплохо, и не предпринял ничего в ответ на требование Уэллса.

Но самый мощный вызов Доновану бросила военная разведка в лице генерала Джорджа Стронга, в прошлом сражавшегося против индейцев. Генералу была ненавистна сама идея существования гражданской службы, находящейся в центре военных операций в военное время. Ему особенно не по душе было ведомство, финансируемое из секретных фондов, подчиненное непосредственно президенту, имеющее тесные связи с англичанами, дилетантское и открытое для коммунистического проникновения. Стронг, имевший благодаря своему влиянию и аристократическим манерам прозвище Король Георг, решил сокрушить Донована. Донован был не так хитер, как Мензис, а Стронг, контролируя доступ к материалам "Ультра" и "Мэджик" (американский перехват и дешифровка радиограмм японцев), использовал эти материалы для того, чтобы высмеивать операции УСС. Стронг завел детальное досье на ведомство Донована и при любой возможности поносил как работу организации, так и ее шефа(27).

Усилия Стронга по уничтожению Донована можно просто объяснить личными амбициями. Без сомнения, он видел

[242]

в Доноване главного конкурента в борьбе за пост директора послевоенной централизованной разведывательной службы, которая должна была родиться из хаоса военных лет. Однако немецкие документы, захваченные после капитуляции Германии, подтверждают, что Стронг был прав в одном: система внутренней безопасности в организации Донована была отработана слабо.

В мае 1942 года майор Герман Баун, возглавлявший восточное направление разведывательного управления абвера, направил сообщение командующему передовым эшелоном немецких армий на советско-германском фронте. Это был удивительный документ. В нем достаточно детально излагались взгляды американского правительства на стратегию развития событий до конца 1942 года. Основные позиции заключались в следующем: Советский Союз должен продержаться до того времени, пока американская военная промышленность не достигнет такого уровня, что можно будет оказывать помощь Советам. Если русским удастся втянуть Германию во вторую зимнюю кампанию, союзники окажутся в безопасности. Силы русских включают 360 дивизий, в то время как немцам не хватает 100 дивизий, чтобы успешно завершить кампанию до наступления зимы. Союзники не откроют Второй фронт в Европе в 1942 году, но попытаются ввести Германию в заблуждение и заставят ее поверить, что они планируют вторжение. Одним из элементов дезинформации должен явиться рейд на побережье Франции[*Один рейд состоялся Дьеп, 19 августа 1942 года. Он закончился полным провалом].

Баун сообщал, что информация поступила из нескольких источников. Один из них просто характеризовался как "надежный". О других было сказано, что некий иностранный дипломат слышал это от "американского полковника Донована". В немецких архивах нет ничего, указывающего на осознание немцами огромной важности этой информации. Вероятно, потому, что Германия уже пришла к выводу о том, что в 1942 году Второй фронт не будет открыт. Но этот пример показывает, что утечка информации шла непосредственно от Донована(28).

Стронг, естественно, не знал этого, и обвинение в адрес Донована о никуда негодной системе внутренней безопасности оказалось холостым выстрелом. Генерал обвинил полковника в том, что тот позволил своим людям похитить у японского военного атташе книгу кодов и тем самым поставил под угрозу систему "Мэджик". Стронг заявил, что операция проведена очень неуклюже, японцы наверняка встревожены, и в результате он "готов держать пари, что возникает опасность смены всех кодов". После успеха битвы за Мидуэй и той роли, которую

[243]

сыграла в победе американцев система "Мэджик", она стала рассматриваться в качестве важнейшего источника разведывательной информации. Поэтому предупреждения Стронга легли непосредственно на стол президента.

Расследование, однако, показало, что реальная картина не совпадала с тем, как пытался изобразить эти события Стронг. Материалы, изъятые у японского атташе, состояли из дубликатов его телеграмм. Дубликаты извлекли из корзины для мусора, они были зашифрованы элементарным кодом для второстепенных отправлений. Агенты, изъявшие материал, действовали с ведома Стронга, он знал об операции и не высказал возражений. Наконец, в справке из управления, которое вело систему "Мэджик", указывалось, что за кражей в Лиссабоне не последовало снижения уровня радиообменов с использованием шифра, который, по мнению Стронга, был скомпрометирован(29).

Об этом бесполезном споре, отнявшем у враждующих сторон так много сил и энергии в то время, когда шла война, вряд ли стоило упоминать, если бы не его последствия. Объединенный комитет начальников штабов, раздраженный этой междоусобицей, решил четко разграничить полномочия. В результате появился устав УСС, одобренный 23 декабря 1942 года и озаглавленный "Функции Управления стратегических служб"[*На ОКНШ большое впечатление произвели разведданные УСС, полученные перед высадкой союзников в Алжире и Марокко в ноябре 1942 года. Однако на самом деле значительная часть сведений поступила от польской разведгруппы, действовавшей в Северной Африке. Она передала свои сообщения в УСС для отправки с американской дипломатической почтой. УСС просто-напросто "позаимствовало" польский материал и присвоило заслугу себе (см. предисловие Джона Германа к английскому изданию книги генерала М. З. Ригор-Словиковского "На секретной службе")]. Значение устава состояло в том, что он поднимал УСС до уровня управлений военной и военно-морской разведки, поручая ему "планирование, развитие, координацию и ведение психологической войны" наряду со сбором "такой политической, психологической, социологической и экономической информации, которая может потребоваться для ведения военных операций".

Хотя устав, казалось, обеспечивал место УСС в высшей лиге, у Стронга в руках оставалось оружие, при помощи которого он буквально искалечил ведомство Донована. Ему было вменено в обязанность передавать в УСС лишь те материалы радиоперехвата, которые касались вопросов национальной безопасности. Стронг выдавал Доновану самый минимум, оставляя остальное себе, для того чтобы поднять авторитет своей организации. В итоге УСС было постепенно отстранено от сбора разведывательной информации и его деятельность направлялась на проведение диверсионных операций. Нет

[244]

сомнения, что Донован в глубине души приветствовал такое изменение курса(30).

Донован считал себя прежде всего человеком действия. Подобно генералу Паттону, он стремился к тому, чтобы лично вести войска в смертельную битву. Поскольку это было невозможно, он поставил всю свою энергию на службу УСС, миниатюрному войску, состоящему из увлеченных дилетантов. Он дал возможность своим бойцам пережить в реальности их юношеские фантазии, тягу к приключениям, стремление продемонстрировать отвагу, жажду завоевать признание и заслужить уважение своих друзей. Они должны были являться людьми действия (Донован обожал спортивных звезд) и быть преданными УСС превыше всего. Чем больше шума они производили, тем больше Донован их любил. Он был гордым седовласым отцом целой кучи почти неуправляемых сыновей-подростков. Один сотрудник УСС припоминает встречу Донована и 27-летнего капитана, вернувшегося из вражеского тыла. Донован с огромным кольтом 45-го калибра на бедре, с глазами, сияющими от восторга, тепло потряс руку молодого человека (никаких военных приветствий!) и спросил: "Ну что, признавайся, сынок, какие безобразия ты там натворил?"(31)

Большинство офицеров УСС имели похожее прошлое: они были уроженцами Восточного побережья и происходили из хороших семей. У них была теперь своя "хорошая война". Операции, в которых они хотя бы мимолетно участвовали, давали им чувство вовлеченности в великие исторические события. Свободный от дисциплины и рутинных обязанностей обычной военной службы, офицер УСС претворял в реальность свои мечты о приключениях, ощущая при этом, что одновременно служит своей стране. Для многих из них годы войны связаны с буйством молодости, и они оглядываются на прошлое с ностальгией.

Однако существовало и иное УСС, о котором редко упоминается. Молодцы Донована после недолгого пребывания в Лондоне (где им угрожала лишь опасность попасть под машину во время затемнения по пути из гостиницы в американское посольство) поняли, что им не удастся раздуть пожар сопротивления в Европе. Причина лежала на поверхности: ни один из них не владел в достаточной степени европейскими языками и не имел солидной "крыши", необходимой для любого агента-нелегала. Подход к подбору агентов - особенно тот, который дискриминировал евреев, - должен был претерпеть изменения. Практически основным источником для вербовки должны были стать беженцы из Европы, те, кто нашел в США убежище от Гитлера. Естественно, многие из них были евреями.

[245]

У них были серьезные мотивы для такой работы, и они отчаянно желали получить американское гражданство. Один из них, Джон Вейц, вспоминает, как его отозвали из армии и предложили служить в УСС: "Я немедленно согласился, потому что хотел остаться в США. К тому времени у меня был лишь немецкий паспорт с напечатанным на нем большим "J" (еврей). Став офицером, я автоматически приобретал американское гражданство"(32). Для Вейца и ему подобных война была не блестящим приключением, а весьма опасным и сложным делом. Их путь мог бы быть более легким, получи они хорошую подготовку. Но у Донована не хватало времени для всякого рода организационных тонкостей, таких, как разработка учебных программ, например. Он осуждал тех, кто не был готов немедленно очертя голову пуститься в авантюру. "Это вроде игры, - говаривал он. - А волков бояться - в лес не ходить".

Говоря по совести, ни один из оперативников УСС не получал настоящей подготовки. Один из первых сотрудников организации, Лайман Б. Киркпатрик, вспоминал: "Все мы были в этом деле новичками. Меня направили в Мэриленд, в так называемый тренировочный лагерь. По-видимому, право решать, чем заниматься и что может оказаться полезным в будущей работе, было оставлено за нами. Парочка новобранцев читала шпионские романы. Некоторые усердно прорабатывали самоучитель самообороны без оружия, составленный английским офицером полиции Гонконга. Кое-кто разрабатывал примитивные любительские коды. И это был фундамент нашей подготовки. Нам пришлось учиться у англичан, которые, по крайней мере, лучше понимали, что можно и чего нельзя делать, и которые были гораздо изощреннее нас в политике"(33).

Донован обожал действие, а вовсе не учебу. Он и сам шел на совершенно необоснованный риск. Полковник настоял на своем приезде в Нормандию вскоре после высадки там десанта. Он знал о системе "Ультра", и, если бы его забрали в плен, это могло поставить под угрозу всю систему радиоперехвата и дешифровки союзников. Адмиралу, который отказался взять его для десантирования на пляжи Нормандии, он заявил: "Что может быть прекраснее для нас, чем смерть в Нормандии с вражескими пулями в брюхе". Когда он все же попал на место высадки, то вскоре оказался в придорожном кювете, а пулеметные очереди немцев срезали ветки кустов над его головой. Как рассказывал Дэвид Брюс, позже посол США в Великобритании (он тогда был с Донованом), полковник заявил, что они не могут позволить захватить себя в плен, так как слишком много знают, и, если дела пойдут плохо, им придется принять яд. Но когда они не обнаружили у себя смертоносных таблеток,

[246]

Донован сказал Брюсу, чтобы тот не беспокоился: "Прежде чем нас схватят, я вас успею застрелить: ведь как-никак я ваш командир"(34).

Он обладал симпатичной, но наивной верой многих американцев в то, что нет ничего невозможного и что увлеченный дилетант зачастую может добиться лучших результатов, нежели профессионал. Это не очень-то совпадало с традиционным военным мышлением. Одна весьма характерная история (правда, за ее достоверность нельзя ручаться на все 100%) показывает, как работники УСС оценивали своего лидера. Согласно этой версии, Донован, находившийся на командном корабле, когда союзники высаживались в Анцио, подошел к своему начальнику генерал-майору Марку Кларку, который задумал и провел эту операцию, похлопал его по плечу и спросил: "Ну что ж, сынок, что будем делать дальше?" Донован был искренне убежден, что один его "мальчик" стоит десяти отличных солдат. Говорят, однажды он заверил лорда Маунтбеттена, командующего союзными войсками в Юго-Восточной Азии, что, если тому не будет хватать двух-трех тысяч человек для проведения операции, пусть он обратится в УСС и оно охотно "вышлет ему двадцать - тридцать человек, чтобы сделать дело"(35).

И все же деятельность этого человека и его организации во время второй мировой войны создала прецедент и подготовила общественное мнение к американскому вмешательству в послевоенные годы в ход революционного движения. Эдмонд Тейлор, бывший офицер УСС, писал: "Все наши успехи, провалы и комбинации времен "холодной войны" в конечном итоге восходят (может, и не прямо) к Доновану"(36).

Серьезный недостаток Донована заключался в том, что он верил в собственную пропаганду. Его доклад о происках "пятой колонны" создал атмосферу, которая сделала возможным образование УСС. Трудно поверить в то, что Донован принимал свою громогласную риторику о подрывной деятельности немцев за чистую монету. Однако все его действия указывают на то, что это именно так. Донован ошибочно считал, что немцы особенно склонны к ведению тайной войны и что противостоять этой угрозе могут лишь организации типа УСС. Его заблуждение усугублялось уверенностью в том, что англичане обладают ключом, который откроет его мальчикам доступ ко всем секретам этой игры. Убежденный, что УСО с успехом разжигает огонь борьбы в Европе, и опасаясь, что война может закончиться, прежде чем УСС успеет шарахнуть по немцам, Донован обратился к своим английским друзьям за помощью в приобретении более глубокого понимания секретов разведывательной службы, без которого его ведомство не могло стать по-настоящему действенным.

[247]

Англичане приветствовали инициативу Донована. Они нуждались в американском капитале, материальном снабжении и людских ресурсах. С самого начала они старались превратить УКИ, а затем УСС в подобие суперУСО/СИС, где они осуществляли бы полный, хотя, возможно, и не прямой контроль: Не случайно, что первый заграничный центр УСС появился в Лондоне и что Донован направил туда на работу сливки своей организации. Американцы прибыли в октябре 1942 года и после приличного неформального приема направились для подготовки в Сент-Олбанс. Они вспоминают англичан как людей, любивших крепко выпить и обожавших устраивать трехчасовые обеденные перерывы. Лайман Киркпатрик суммировал это в следующих словах: "Ленчи начинались в час и захватывали значительную часть второй половины дня. Наши европейские друзья поглощали алкогольные напитки во впечатляющем количестве, однако с малозаметным внешним эффектом. Меня всегда занимало, проводят ли они на работе столько же времени, сколько и мы?"(37)

Один англичанин вспоминает об очаровательной непосредственности своих американских "кузенов": "Я хорошо помню их первое прибытие. Они появились, словно скромные девицы, только что окончившие школу, чистые и невинные, для того чтобы начать работать в нашем старом вонючем шпионском борделе". Малькольм Маггеридж, служивший в то время в СИС, продолжает: "Очень скоро они огрубели, развратились и стали неотличимы от просмоленных профессионалов, которые играли в эти игры по четверть века или даже более того"(38).

Столь безоблачные отношения продолжались, однако, недолго. Некоторые сотрудники британских разведслужб видели с самого начала, что в конечном итоге Великобритания обречена на то, чтобы стать младшим партнером. Энергия и ресурсы американцев неизбежно перевесят английский опыт, и американцы, стремящиеся к действию, не останутся долго под британским контролем. Эти дальновидные люди оказались правы. Начались разнообразные осложнения. УСС желало установить собственные связи с европейскими правительствами в изгнании; англичане требовали, чтобы эти контакты шли только через них. Американцы хотели сами засылать свою агентуру. Англичане настаивали на том, чтобы их информировали и чтобы такие действия получали одобрение командующего соответствующего театра военных действий. СИС пыталась навязать УСС свои шифры и систему связи. УСС отвергло эти предложения, утверждая, что если их принять, то СИС будет знать обо всех операциях УСС, храня свои действия в секрете(39). В начале 1943 года произошло столкновение двух организаций

[248]

по поводу миссии, которую центр УСС в Алжире направлял в оккупированную Францию. К возмущению Донована, англичане воспользовались своей монополией на авиацию, способную тайно перебрасывать агентов в тыл врага, чтобы помешать планам УСС.

В надежде приглушить развивающийся антагонизм была выдвинута идея заключить соглашение о разделе мира на сферы влияния. УСС принимает на себя основную ответственность за подрывную деятельность в Северной Африке, Китае, Корее, южной части Тихого океана и Финляндии, в то время как УСО достались Индия, Западная Африка, Балканы и Средний Восток. Операции в Западной Европе проводились как УСС, так УСО(40). Однако обе организации отчаянно браконьерствовали, залезая на территорию друг друга. Так, американцы с разрешения англичан получили доступ к Югославии. Но когда Лондон переключился с поддержки роялистов во главе с Михайловичем на помощь коммунистам, руководимым Тито, УСС изо всех сил продолжало поддерживать Михайловича. Американцы с неодобрением относились к политике англичан в отношении Греции, и УСС подбрасывало в прессу материалы, рисующие англичан в самом неприглядном свете.

Англичане не одобряли открытость американцев, их раскованность в общении качества, которые помогли им обрести множество друзей в районах, где действовало УСС. Даже некоторая наивность, над которой посмеивались "строители империи" из УСО, обернулась достоинством. Эдмонд Тейлор, представитель УСС при штабе войск США в Юго-Восточной Азии, рассказал такую историю. Молодой офицер УСС, только что окончивший ускоренные курсы тайского языка, путаясь в грамматике, произнес перед лидерами партизанского движения страны вот такую короткую, но зажигательную речь: "Американские офицеры ненавидеть японцев, любить народ Таи. Иначе они (американцы) нехорошие. Все время пить виски, играть в карты, распутствовать, заниматься онанизмом".

Известие об этой речи, говорит Тейлор, распространилось по всему королевству за потрясающе короткое время и "в огромной степени подняло престиж американцев"(41). Нельзя не задаться вопросом, не противопоставили ли жители страны эту речь инциденту с одним высокопоставленным тайским офицером. Офицер прибыл на Цейлон и привез подарок от короля Таиланда лорду Луису Маунтбеттену - золотые запонки. Его принял офицер УСО, заявивший, что Маунтбеттен не примет подарок, который поступил из "вражеской" страны(42).

УСС завербовало бывшего военного корреспондента Терезу Бонней, которая во время русско-финской войны тесно сдружилась с финскими лидерами. Родилась идея послать ее

[249]

в Хельсинки в качестве корреспондента журнала "Кольерс", чтобы попытаться убедить финнов порвать с нацистами. СИС, проведав об этом, возмутилась и сделала все, что в ее силах, для того чтобы сорвать эту миссию. Бонней все же приступила к работе, но лишь после того, как УСС направило официальный протест английскому послу в Вашингтоне. Когда УСС решило направить команду из тридцати человек в Норвегию для организации диверсий на железных дорогах, англичане заявили, что они по политическим мотивам против этой операции, и отказались предоставить самолеты для переброски парашютистов. Американцам пришлось использовать свои самолеты с неопытными экипажами. В результате два самолета разбились и погибло десять агентов УСС. Поэтому не стоит удивляться тому, что Лайман Киркпатрик описывает отношения между УСС и УСО/СИС на позднем этапе войны как "постоянную битву за власть", в которой, по мнению другого сотрудника УСС, "англичане были таким же врагом, как и немцы"(43).

Более всего противостояние было заметно на территории Британской империи. Представители УСС были просто шокированы поведением англичан в Индии. Эдмонд Тейлор писал домой: "Работа с нашими "кузенами" превратила меня в циника по отношению ко всяким идеалам. Если бы мы действительно следовали призывам нашей пропаганды, нам следовало бы объявить англичанам войну за то, что они утвердили себя в качестве расы господ в Индии. Правление англичан в Индии фашизм, и в этом нет никаких сомнений"(44). Англичане чувствовали это отношение УСС. Они совершенно справедливо опасались, что антиколониализм американцев подхлестывает националистическое движение в Индии. На взгляд из Дели, американцы представляли собой такую же серьезную угрозу послевоенному британскому владычеству, как и японцы. Поэтому делалось все возможное, чтобы обеспечить контроль англичан над всеми операциями УСС в этом регионе. Лондон требовал права санкционировать планы УСС и просматривать все сообщения этой организации, направляемые из Индии, до их отправки в Вашингтон. Американский командующий на этом театре военных действий генерал Джозеф Стилуэлл положил конец таким притязаниям. Он заявил американскому Объединенному комитету начальников штабов, что он скорее вообще прекратит все операции УСС в регионе, нежели позволит англичанам, и особенно УСО (генерал был о нем весьма низкою мнения), контролировать эту организацию.

Маунтбеттен и Донован оказались оба втянутыми в эту свару. Первый заявил Лондону, что деятельность УСС в

[250]

Индии является для него совершеннейшей тайной. Однако у Донована после разговора с лордом сложилось впечатление, что Маунтбеттен согласен на создание крупных специальных сил, в которых УСС отводилась серьезная роль. Донован использовал этот момент для разработки нескольких масштабных, но весьма туманных оперативных планов, которые еще сильнее встревожили англичан. Стороны достигли соглашения, однако продолжали жульничать. Англичане обнаружили группу агентов УСС в районе, где их деятельность не была санкционирована. В ответ на жалобу Великобритании американцы выдвинули контрпретензии, заявив, что их пытаются отодвинуть в сторону. В качестве примера такого отношения американцы привели передачу английского радио на Таиланд и Индокитай, в которой объявлялось о начале высадки в Нормандии и о том, что Францию освобождают английские и колониальные войска "с некоторой помощью союзников"(45).

Обе конторы принялись шпионить друг за другом. Персонал УСС в Дели был предупрежден о том, что англичане - специалисты по интригам и что они внедрили шпионов во все американские учреждения. Картер - журналист, занимавшийся разведывательной работой лично для Рузвельта, - заявил Доновану, что англичане проникли в УСС и "в подробностях знакомы с его планами, методами и штатом сотрудников". Донован сообщил в ответ: "Наши союзники... знают о делах внутри нашей службы гораздо меньше, чем мы знаем о них".

Отношения с каждым месяцем становились все более кислыми. Одно сообщение УСС заканчивалось следующими словами: "...для наших зарубежных противников, и в первую очередь для англичан". С другой стороны, сотрудник СИС капитан Генри Керби позже охарактеризовал своих "кузенов" из УСС как "этнические отбросы Америки", в результате действий которых "одним махом вся наша система безопасности была поставлена под угрозу"(46).

Глубокая пропасть, разделившая УСС и английские разведывательные службы, означала нечто большее, чем конфликт мастера с подмастерьем, достигшим вершин ремесла и стремящимся избавиться от опеки. В углублении разногласий между ними большую роль играл политический фактор. Большинство американцев, работавших в УСС, были проникнуты антиимпериалистическими настроениями. Рузвельт считал, что европейский империализм был одной из важнейших причин войны, и рассматривал участие США в войне как возможность разрушить старые колониальные империи Нидерландов, Франции и Великобритании. УСС было не чем иным, как одним из инструментов, призванных приблизить их конец.

[251]

СИС и УСО, напротив, были заняты сохранением и восстановлением Британской империи во всей ее предвоенной славе. Английская разведка не хотела позволить американской организации, родившейся совсем недавно, популяризировать свои антиколониальные идеи в районах, которые СИС и УСО считали принадлежащими Великобритании. Полковник сэр Рональд Уингейт, работавший в аппарате премьер-министра, следующим образом обобщил настроение англичан: "Мы воевали с Германией дольше всех, понесли наибольший урон и принесли самые большие жертвы, а в итоге войны мы потеряли больше, чем любое другое государство. Появились эти проклятые Богом американские профессора, толкующие о четырех свободах и об Атлантической хартии..."(47)

Означает ли это, что УСС оказалось радикальной организацией, несмотря на то что в числе ее сотрудников были банкиры, юристы и крупные бизнесмены? Означает ли это, что оно было ориентировано влево, а СИС и УСО - вправо? Бесспорно, многие сотрудники УСС понимали, что человека невозможно заставить рискнуть жизнью и восстать против оккупантов без пряника в виде лучшего будущего. Уильям Филлипс, шеф лондонского центра УСС, писал Рузвельту, что народы колоний "заслуживают в будущем большего, чем просто возврат к их прежним хозяевам". А Роберт Сольбер, руководитель Отдела специальных операций в ведомстве Донована, заявил своему боссу, что "угнетенные народы" невозможно убедить начать сопротивление одними лишь актами саботажа, организованными УСС. "Они должны сопровождаться усилиями, направленными на содействие революции"(48).

Однако каким бы радикалом ни был рядовой агент УСС, его хозяев в Вашингтоне интересовала послевоенная американская гегемония, а не освобождение народов от колониального угнетения. Ким Филби, наблюдая за УСС в своей двойной роли - сотрудника СИС и агента КГБ, - дал мне марксистскую оценку такой политики: "Она являлась радикальной, реалистической и антиколониалистской лишь в самом узком смысле; она была направлена на то, чтобы принцип "открытых дверей" распространился на Французскую, Голландскую и Британскую империи. Причина была та же, что вынуждала череду американских правительств навязывать ее Китаю, - экономическое господство. Реализм - возможно, но отнюдь не радикализм"(49).

В пользу точки зрения Филби имеются дополнительные аргументы. Генерал Макартур откровенно определял цели США в войне "как расширение рынков и распространение принципов американской демократии". Французы утверждали,

[252]

будто бы у них есть свидетельства того, что представители УСС обращались к Хо Ши Мину - лидеру вьетнамских партизан. Было высказано предложение о готовности деловых друзей Донована после войны в обмен на экономические привилегии реконструировать в стране аэродромы, железные и автомобильные дороги(50).

Существовал также "Проект Бинго" - операция, которую УСС наметило провести в Индии в апреле 1945 года. УСС хотело организовать тайное постоянное изучение индийской экономики с целью "защиты американских интересов и безопасности в Азии". Предполагалось провести анализ англо-индийских трестов, картелей, банковских структур, дать личностные характеристики ведущим деятелям экономики и политики. Намечалось исследование возможных источников финансирования промышленного развития, послевоенных планов реконструкции и политических событий, способных оказать влияние на экономическую политику. УСС понимало, что англичане посмотрят косо на этот план и что необходимо проводить его в жизнь втайне и под надежным прикрытием. Тем не менее УСС предложило основать "разведывательные точки" для выполнения этой работы в Дели, Бомбее, Калькутте, Мадрасе, Карачи, Симле, Коломбо, Рангуне и Кабуле. Неясно, насколько далеко зашла реализация "Проекта Бинго". Из досье УСС следует, что схема и цели операции были разработаны достаточно подробно. Правда, нет документов, подтверждающих, что проект начал воплощаться в жизнь. Но поскольку позже ЦРУ добывало ту же информацию, которая предусматривалась "Проектом Бинго", можно допустить, что экономическая разведка, не вытекающая из требований безопасности, начала осуществляться УСС в Индии еще в 1945 году(51).

Когда окончание войны было уже не за горами, УСС решило приступить к оценке своих отношений с советским союзником. Надо сказать, что сотрудничество было достаточно тесным. Несмотря на свои антикоммунистические взгляды, Донован понимал, что интересы дела требуют кооперации усилий со Сталиным. В декабре 1943 года он слетал в Москву, где заключил соглашение об обмене разведывательной информацией при посредстве американской миссии в Москве.

В результате УСС и КГБ поделились сведениями о том, какие технические средства используют их агенты в оккупированной Европе. В обмен на разведданные о стратегических целях для бомбардировочной авиации и о положении в оккупированных странах УСС передало КГБ миниатюрные фотоаппараты

[253]

и шифровальное оборудование. Донован даже пытался организовать поездку сотрудников КГБ в Вашингтон, но она не состоялась, несмотря на поддержку начальника штаба сухопутных войск Джорджа Маршалла и посла США в Москве Аверелла Гарримана. Скорее всего это произошло из-за сопротивления Гувера, который смотрел на войну как на неприятный, но, к счастью, временный перерыв в его бесконечной охоте за коммунистами(52).

УСС было весьма встревожено возрастающей мощью и уверенностью Советского Союза. В отличие от немцев и англичан, которые к 1945 году почти полностью выдохлись, русские только начали набирать силу. Их огромные, прекрасно оснащенные новейшим вооружением армии под блистательным руководством триумвирата, состоящего из Сталина, Жукова и Василевского, ураганом ворвались в Европу. Это была новая, уверенная в себе Россия, полная решимости отодвинуть свои границы как можно дальше на запад и удерживать завоеванную с такими жертвами территорию под своим господством любыми, даже самыми жестокими средствами. Как же к этому относилось УСС?

Один из его сотрудников уже размышлял над этой проблемой. Это был Аллен Даллес, преуспевающий бизнесмен, бывший во время первой мировой войны американским дипломатическим представителем в Швейцарии. Донован завербовал Даллеса еще во времена УКИ. В ноябре 1942 года он отправил Даллеса в Швейцарию с банковским кредитом в миллион долларов и заданием выяснить масштабы сопротивления Гитлеру в самой Германии.

Даллес был человеком крайне консервативных взглядов и стремился к восстановлению довоенной Европы. Уже через месяц после прибытия в Швейцарию он докладывал Доновану о призраке коммунизма, готовом захватить Европу, как только рухнет фашизм. Даллес считал ошибкой требование союзников о безоговорочной капитуляции Германии. Он хотел получить возможность вести переговоры с теми силами в Германии, которые способны воздвигнуть преграду на пути коммунизма. Риск такого рода предприятия был совершенно очевиден: если об этом узнают Советы, вновь пробудятся их страхи перед возможностью создания союза между Германией, США и Англией с целью сдержать коммунизм военными средствами. Так и получилось.

Весной 1945 года Даллес был поглощен операцией "Восход солнца". Он договаривался с генералом СС Вольфом о капитуляции немецких войск в Северной Италии. Поскольку русским не позволили участвовать в этих переговорах, они пришли

[254]

к заключению: операция "Восход солнца" - не что иное, как попытка заключить в последний момент сепаратный мир с Германией. Советы решили, что союзники подтверждают самые страшные их опасения и вступают в сговор с наихудшими представителями Третьего рейха, чтобы повернуть оружие против Советского Союза.

Даже учитывая паранойю Сталина в этом отношении, точку зрения Советов вполне можно понять. В последние месяцы войны последовала серия предложений от высокопоставленных немцев о том, чтобы США и Великобритания присоединились к Германии и повернули оружие против Советского Союза с целью предотвратить его проникновение в Западную Европу. К англичанам обращались немецкий офицер разведки, перешедший через линию фронта во Франции, и итальянский промышленник, появившийся в английском посольстве в Швейцарии. Но основное внимание немцы сосредоточили на Даллесе, которого они считали "несгибаемым борцом с коммунизмом". В течение короткого промежутка времени итальянский клирик, австрийский бизнесмен и немецкий военно-воздушный атташе в Берне через УСС предложили союзникам заключить священный союз против коммунизма(53).

Вашингтон отверг все эти предложения; Рузвельт считал, что единственная цель всех немецких предложений - породить подозрения и посеять семена раздора между союзниками. Если намерения немцев были действительно таковы (хотя факты этого не подтверждают), значит, они серьезно в них преуспели. КГБ знал, что противник заигрывает с союзниками с 1943 года. Отказ союзников допустить советских представителей к переговорам с Вольфом о капитуляции, казалось, подтверждал самые жуткие кошмары Сталина. Советский Союз открыто обвинил США в двойной игре. Сталин и Рузвельт обменялись едкими телеграммами. Союз военного времени рушился. Атмосфера менялась. УСС, не теряя времени, принялось эксплуатировать новую ситуацию[*Англичане опередили американцев. СИС создала антисоветскую секцию в октябре 1944 года].

Оно поступило так прежде всего потому, что некоторые немецкие предложения содержали в себе очень соблазнительную приманку. Например, гестапо предлагало передать весьма ценные досье разведданных по Японии. В обмен требовалось согласие союзников прекратить огонь на Западном фронте и дать возможность Германии сдержать натиск русских. Этому предложению все же можно было противостоять. Но когда генерал Рейнхард Гелен, начальник восточной группы оперативного отдела немецкого Генштаба, перешел со своими людьми и всеми досье к американцам, он сделал предложение, устоять

[255]

против которого не было никакой возможности. Генерал заявил, что располагает шпионской сетью на советской территории и что его агенты там готовы немедленно начать работать на УСС. После одобрения со стороны Вашингтона организация Гелена получила во Франкфурте помещение, и, хотя Советский Союз считался союзником США, люди Гелена осуществляли свои операции против коммунистов точно так же, как и при Гитлере; только теперь у них был другой хозяин - УСС[*Многие офицеры УСС, отвечающие за работу с организацией Гелена, стали впоследствии старшими офицерами ЦРУ: Фрэнк Визнер, Гарри Розицки, Ричард Хелмс и сам Даллес. Гелен до своей отставки в 1968 году был руководителем разведки Западной Германии].

Однако УСС так легко стало на путь антикоммунизма, потому что это полностью отвечало его интересам. Донован всегда в глубине души надеялся, что УСС перерастет в разведывательное ведомство мирного времени. Еще в 1943 году он обсуждал с рядом генералов необходимость долгосрочной программы создания "независимой секретной службы Америки, действующей как во время мира, так и во время войны". К 1944 году он далеко продвинулся в своих размышлениях. Теперь он задумывался о возможности создания "центральной разведывательной службы", которая сконцентрировала бы свое внимание на сборе долгосрочной информации стратегического характера и координации деятельности всех государственных разведывательных служб. Поскольку эти идеи подрывали положение многих могущественных ведомств в Вашингтоне, последние встали в резкую оппозицию к Доновану. УСС срочно требовались убедительные доводы, почему Соединенным Штатам необходимо такого рода учреждение. В 1940 году весьма полезной оказалась угроза нацизма, но сейчас он был на грани разгрома. Донован обратил свой взгляд в сторону Советского Союза.

Внутри УСС новые веяния быстро достигли самых низов. Офицер, служивший в авангарде УСС в Берлине, сообщал, что, сидя с русским майором за бутылкой водки, он вдруг с грустью осознал, что "у нас сменился враг". Другие заметили изменение обстановки по тому, как трансформировалось отношение к немцам. Джон Вейц, беженец из Германии, завербованный в УСС из американской армии, вспоминал, что пленным немецким офицерам разрешалось покидать лагерь около Мюнхена для участия в вечеринках с их американскими коллегами. "Один немецкий офицер сдался мне, подкатив на собственном черном лимузине. Он попросил хорошенько позаботиться о его машине, так как она ему скоро понадобится".

Легко понять, почему в такой обстановке американцы приступили к вербовке бывших сотрудников гестапо и разведки.

[256]

Вейц вспоминал: "Значительную часть агентов УСС в Европе в то время составляли евреи - беженцы из Германии в возрасте 20-25 лет. Для них немцы были чудовищами. Такому агенту представлялось невозможным приступить к вербовке нациста. В этих случаях вступали в дело более покладистые офицеры УСС, не говорящие по-немецки. Они заявляли: "Послушай, этот тип толкует лишь на своем языке, но он знаком с ситуацией. Давай используем его на некоторое время. Позже мы всегда сумеем от него избавиться". Полагаю, что некоторые из этих немцев сослужили немалую службу в свое время"(54).

Такова точка зрения человека, работавшего "в поле". Другие же смотрели на дело иначе. Некоторые высокопоставленные американцы считали, что все прошлые дела нацистов, какими бы ужасающими они ни были, имеют второстепенное значение по сравнению с той пользой, которую эти люди способны принести в деле борьбы с коммунизмом.

По крайней мере, один пример прекрасно подтверждает это. В 1945 году Леон Дж. Туррон был начальником архива данных о военных преступниках и о лицах, подозреваемых в угрозе безопасности. Туррон, поляк по национальности, еще во время первой мировой войны воевал против русской армии. Позже он эмигрировал в США и в 1929 году поступил на работу в ФБР как специалист по вопросам коммунизма. Его официальной задачей в качестве начальника архива было выявление военных преступников и каталогизирование их преступлений. Но у этого фанатика-антикоммуниста было и тайное задание: ему была предоставлена свобода вербовать, не задавая лишних вопросов, бывших нацистов, в первую голову членов СС, в качестве агентов американской разведки - знатоков Советского Союза. Он с такой энергией занимался своей тайной деятельностью, что был назван "одним из первых бойцов холодной войны"(55).

По мере того как новый враг занимал место предыдущего, УСС, не теряя времени, приступило к развертыванию разведывательных операций против Советского Союза. Надо сказать, что это был не первый опыт такого рода. Еще в сентябре 1943 года УСС завербовало в качестве агента служащего крупной компании "Бэджер энд санс", наблюдавшей за монтажом шести нефтеперерабатывающих заводов, поставленных в СССР из США по ленд-лизу. В обязанности агента входил сбор разведывательной информации по вопросам промышленности, сельского хозяйства, культуры, а также по политическим проблемам. В архивах УСС нет сведений о результатах деятельности этого агента.

Несколько иной характер носила операция "Кейзи Джонс". Она была задумана Донованом в 1944 году и осуществлена

[257]

весной 1945 года. Характеризовалась как "совместный американо-английский проект, целью которого было в условиях послевоенной неразберихи осуществить сплошную аэрофотосъемку Восточной и Центральной Европы, Скандинавии и Северной Африки". 16 эскадрилий американских и английских бомбардировщиков сфотографировали около двух миллионов квадратных миль, включая все районы Германии, оккупированные Советским Союзом, Югославию и Болгарию. Русские вряд ли могли не заметить столь масштабную операцию. Цель ее была, по-видимому, сообщена КГБ Юргеном Кучински - советским агентом (см. главу 9), служившим в ВВС США в звании подполковника. Поскольку основная работа Кучински - оценка ущерба, нанесенного немецкой промышленности, - предусматривала просмотр фотографий, сделанных с воздуха, резонно будет предположить, что Кучински знал о "Кейзи Джонс" и передал эту информацию в Москву.

Нет никакого сомнения в том, что русские были осведомлены об этой операции. Имеются секретные сообщения о том, что в последние месяцы войны и в первые дни мира произошло несколько воздушных боев между самолетами США и Великобритании, с одной стороны, и советских ВВС - с другой. Только за один день 2 апреля было зафиксировано шесть схваток, при этом один американский истребитель "Мустанг" был сбит. Русские запретили полеты всем находившимся в СССР самолетам союзников и для подтверждения серьезности своих намерений сбили в июле 1945 года два английских самолета типа "Энсон". В следующем месяце они направили более трехсот протестов по поводу нарушения их воздушного пространства самолетами союзников(56).

Свой первый залп в битве за то, чтобы обеспечить существование УСС и после войны, Донован произвел в октябре-ноябре 1944 года. В объемистом меморандуме Рузвельту он доказывал необходимость постоянно действующего разведывательного учреждения, которое координировало бы всю правительственную разведывательную работу, если последняя влияет на национальную политику. Это было масштабное предложение, грозившее вторжением во многие вашингтонские коридоры власти. Поэтому оно встретило отпор со всех сторон. Рузвельт сам был далеко не убежден в правоте Донована, и, когда враги последнего обеспечили в начале 1945 года утечку информации в прессу, президент не стал защищать Донована от поднявшегося вокруг него шума. Хотя критика в основном шла по линии "нового супергестапо", в общем шуме не потерялись глубокие и толковые комментарии. Адмирал Эрнст Кинг, например,

[258]

усмотрел элемент опасности в том, что "с течением времени подобная организация может приобрести власть гораздо большую, нежели предполагали ее основатели".

Донован все больше и больше оказывался в изоляции. Даже английские друзья, которым он так помог в начале войны, теперь отвернулись от него(57). И когда 12 апреля 1945 года, в самый разгар битвы за разведку, скончался президент Рузвельт, вместе с ним умерли и надежды Донована протащить УСС в новый послевоенный мир.

Новый президент Гарри Трумэн не разделял восхищения Рузвельта, которое тот испытывал перед разведывательной деятельностью. Он не любил получать в Белом доме незаказанную заранее информацию от различного рода добровольных помощников. Он с подозрением относился к разведывательным организациям, не доверял службам безопасности (включая ФБР) и жаждал прикрыть все ведомства, занимавшиеся тайными операциями во время войны. Предложения о создании центральной разведывательной организации Трумэн просто-напросто направил в Бюджетное управление и предоставил ему право решать, учитывая необходимость снижения государственных расходов до предвоенного уровня, кого оно готово финансировать.

Донован боролся, пытаясь завоевать симпатии общественности. Офицерам УСС было предоставлено право раскрывать подробности их военных приключений, и вскоре газеты, журналы и даже комиксы были полны невероятно преувеличенных и чрезвычайно приукрашенных повествований об эскападах УСС. Это, кстати, объясняет, почему американцы старшего возраста вплоть до наших дней сохранили в душе столь романтический облик УСС. Однако усилия Донована были затрачены впустую. 20 сентября 1945 года Трумэн подписал указ о расформировании УСС, и первое центральное разведывательное учреждение Соединенных Штатов формально окончило свое существование. Но произошло ли это на самом деле?

Большая игра слишком глубоко укоренилась в душах многих американцев, чтобы президентский указ мог разом убить стремление продолжить ее. Донован и его коллеги без лишнего шума создали организацию, состоящую из бывших сотрудников УСС, - Ветераны стратегической службы (ВСС), которая через три года уже насчитывала 1300 членов. Целью этой организации было содействие всеми доступными средствами выживанию "идеи необходимости создания централизованной разведки"(58).

Членами ВСС стали сотрудники отдела исследований и анализа, который в полном составе был передан в Государственный

[259]

департамент. Они еще оставались там, но горели желанием броситься в объятия Центрального разведывательного управления (ЦРУ), как только оно родилось в 1947 году. Членами ВСС стали ученые, вступившие в УСС, чтобы превратиться в людей действия, и те совращенные миром тайн интеллектуалы, которые вернулись после войны назад в университеты, где, овеянные духом романтики, они рекрутировали новое поколение американских разведчиков. Члены ВСС работали в средствах массовой информации, в издательствах, в юридических конторах или на Уолл-стрит, некоторые занимали высокие посты в Вашингтоне уникальная сеть, состоящая из влиятельных лиц, преданных Доновану и идее УСС.

Эти люди не могли не вызывать восхищения, тем не менее их энтузиазм в основном зиждился на самообмане. Бесспорно, в некоторых операциях УСС были проявлены изобретательность, отвага и самопожертвование самого высокого уровня. Однако по большому счету вклад УСС в победу был минимальным. Организация начала действовать лишь ближе к концу 1943 года, когда война была уже наполовину завершена. История первых дней УСС - это история грубых ошибок, борьбы за независимость от других разведывательных служб США, а также от СИС и УСО. Это история диверсий, совершенных против УСС ее врагами в Вашингтоне. В 1947 году один из офицеров военно-морской разведки США сказал, что отношения между его ведомством и УСС были отвратительными и "можно было подумать, что УСС является большим недругом, нежели немцы или японцы"(59).

Большую часть войны генерал Макартур не допускал УСС на тихоокеанский театр военных действий. В Юго-Восточной Азии значительную долю времени УСС тратило, шпионя за англичанами, отвергнув идею агентов с мест, настаивающих на необходимости поддержки Хо Ши Мина и его националистического движения. УСС, вероятно, упустило реальную возможность изменить трагическую историю Вьетнама за последние четверть века. Деятельность организации Донована в Китае серьезно страдала от незнания агентами культурных традиций страны и языка ее народа. В Европе УСС было не более чем микроскопическим винтиком в гигантском военно-промышленном механизме, который выиграл войну и без которого УСС просто было бы невозможно функционировать.

УСС, впрочем как и УСО, не сумело полностью осознать реалии оккупированной немцами Европы, прагматизм населения, которое за многие столетия привыкло к тому, что оккупанты как приходят, так и уходят. Офицеры УСС были, например, потрясены, когда французские промышленники, прежде чем

[260]

дать разрешение диверсионным группам французского Сопротивления взорвать их заводы, работавшие на германскую армию, потребовали гарантий в том, что после войны США компенсируют нанесенный им ущерб.

Участники движения Сопротивления со своей стороны с понятной подозрительностью относились к призывам УСС поднимать восстания в оккупированных странах. Тысячи маки были принесены в жертву в июне 1944 года, когда они откликнулись на призыв поднять восстание. Призыв прозвучал лишь для того, чтобы отвлечь внимание немцев от сил союзников, высадившихся во Франции. Бюрократические проволочки в УСС и изменение военных приоритетов привели к тому, что французские и итальянские бойцы Сопротивления не получили обещанной помощи, и немцы утопили восстания в крови. Не случайно в цифру потерь УСС 143 убитых и 300 раненых из 16 тыс. человек, работавших на эту организацию, не включены субагенты и не упоминаются даже походя погибшие бойцы Сопротивления и мирные граждане оккупированных стран, расстрелянные немцами в отместку за акции УСС и УСО(60). Историк Джон Овертон Фуллер замечает, что, когда теперь говорят о массовой поддержке, которую движение Сопротивления оказывало союзным армиям, речь в основном идет не о героях первоначальных этапов движения, потому что большинство из них погибли.[*Имеются следующие данные: 24 тыс. казнены, 115 тыс. направлены в концентрационные лагеря, из них умерло 75 тыс.]

Если говорить о сборе разведданных, то УСС удалось проникнуть за линию границ Германии лишь в самые последние месяцы войны. Результаты же его деятельности в области исследований и анализа, бесспорно, намного лучше. Производительность этого отдела поражала воображение, а качество продукции было первоклассным. Однако здесь тоже имелись негативные последствия. Во-первых, ученые были вовлечены в соблазнительный мир разведки, и теперь они смотрели на свою службу в УСС "как на лучший период в их интеллектуальной деятельности"; во-вторых, установилась неразрывная связь между ученым миром и миром разведки, которая существует и поныне.

Но иногда информация и этого отдела была далека от истины. Например, в одной из справок говорилось, что Советский Союз потерял убитыми в войне 3,4 млн. человек, то есть в шесть или семь раз меньше, чем это было в действительности. (На первый взгляд это не имеет особого значения, однако такая оценка привела к ряду неверных решений. Госдепартамент пришел к выводу, что русские сумеют быстро

[261]

преодолеть последствия войны и, следовательно, отношения Восток-Запад не пострадают, если США откажутся от обещания предоставить СССР заем на восстановление страны. Этот вывод был ошибочным(61).)

Многих молодых американцев, склонных к приключениям, привлекала служба в УСС. Здесь они получили возможность развивать те черты своего характера, которые больше всего, к сожалению, стимулирует именно война, инициативу, предприимчивость, храбрость, способность полагаться на самого себя. Но служба в УСС привлекала и психопатов, потому что предлагала им реализацию их фантазий, обостряла чувства, приобщала к интриге. Она привлекала их возможностью стать таинственной личностью, выполняющей тайное задание. Для них разведывательная работа становилась самоценностью, конечным результатом, а не одним из множества путей достижения победы над врагом.

Если поискать пример, в наибольшей степени характеризующий сущность работы УСС, ее внешнюю яркость и картинность и глубинную бесполезность, то это будет рассказ о том, как Дэвид Брюс и его мальчики из УСС объединили усилия с военным корреспондентом Эрнестом Хемингуэем при наступлении союзников на Париж в августе 1944 года.

Брюс начал с того, что произвел Хемингуэя в почетные офицеры УСС. Перед группой была поставлена задача собирать разведывательную информацию, которая могла бы облегчить продвижение союзников. Однако они решили присоединиться к передовым частям, вступающим в Париж, чтобы оказаться первыми американцами в освобожденной столице Франции. В то время, когда генералы де Голль и Леклерк, части которых и решили исход дела, принимали капитуляцию немецкого командования, а коммунисты, начавшие восстание и понесшие наибольшие потери, хоронили убитых, команда УСС отправилась вниз по Елисейским полям к отелю "Риц". Управляющий посмотрел на них с подозрением и поинтересовался, что им нужно. "Как насчет того, чтобы дать нам семьдесят пять порций мартини?" ответил Хемингуэй(62).

Историческое значение УСС состояло в том, что оно приобщило лидеров США к прелестям тайного мира таким образом, что сбор информации и нелегальные операции, то есть тайная война, выглядели как единое целое. Англичане лучше понимали необходимость разделения этих двух основных функций разведки, и поэтому, когда закончилась война, они сумели распустить свою армию, которая осуществляла силовые действия, - УСО, оставив в неприкосновенности лишь традиционную службу СИС. Но та структура, которую придал своей организации

[262]

Донован, привела в результате к тому, что указ Трумэна практически полностью положил конец операциям обоего рода. В кампании, которая велась между 1945 и 1947 годами за создание разведывательного ведомства, действующего в мирное время, УСС было избрано в качестве модели. Таким образом, это неизбежно вело к тому, что разведка и тайные операции должны были составлять единое целое. В новых условиях это означало неизбежное вмешательство во внутренние дела стран, с которыми США не находились в состоянии войны. Мешанина различных предназначений организации оказалась для ЦРУ опасным наследством.

Продолжение следует.