---

Предисловие ко второму изданию

Прошло более двух лет, как вышло из печати первое издание этой книги.

Уже через несколько дней по выходе ее в свет я стал получать письма от читателей. И вот что замечательно: советский читатель не только с определенной оценкой отнесся к моему труду, но сразу же поставил передо мной ряд вопросов. Читатели хотели знать:

Какие виды тропической и субтропической флоры культивируются у нас в Советском Союзе? Какие методы надо применить, чтобы преодолеть изнеженную природу тропических растений и ввести их в ассортимент наших садов, парков и полей? Где достать семена тропических растений для экспериментальных работ? Как получить черенки эвкалиптов? Что нужно сделать, чтобы добиться более обильного плодоношения цитрусовых в комнатной культуре? Какова судьба привезенных нами растений? Пророщены ли семена? Будут ли пересажены заокеанские обитатели в советские субтропики? И т. д., и т. п. Были просьбы ответить еще на многие десятки вопросов, часто очень далеких от моей специальности, возникших у читателей после прочтения «Пяти недель в Южной Америке», Между мной и читателями завязалась переписка. По мере возможности я отвечал на письма, не всегда быстро, ибо за время, истекшее после написания своей книги, я пробыл в экспедициях (в Заволжье, Кизыл-кумах, на Узбое и Кара-кумах, в юго-западной Туркмении) в общей сложности более 13 месяцев и, следовательно, не всегда мог своевременно прочитать адресованные мне письма.

Письма поступали ко мне со всех концов нашей страны: из Воркуты и из Кушки, из Черновиц и из Свободного на Дальнем Востоке, из Белоруссии и Крыма, с Кавказа и Урала, из Сибири и Узбекистана. Писали их люди самых различных профессий, званий и возрастов: ботаники и инженеры, солдаты и академики, пенсионеры и школьники.

Всем моим читателям, тепло отнесшимся к моему труду, я приношу самое искреннее русское спасибо. Особенно тем читателям, которые заметили недостатки и упущения, тем, кто дал полезные советы, подсказал ценные мысли. В наибольшей степени это относится ко всем лицам, напечатавшим критические рецензии по поводу моей книги.

Все замечания этих и многих других читателей я старался учесть. Точно так же я попытался ответить на вполне естественные вопросы советского читателя, какие перемены произошли в Бразилии и Аргентине за последнее время, какое участие принимают народы этих стран в борьбе за мир и некоторые другие. Удалось ли сколько-нибудь заметно улучшить книгу, к чему было направлено мое искреннее стремление, пусть скажет читатель, на суд которого я отдаю с волнением новое издание.

***

За дружескую помощь в работе над вторым изданием приношу глубокую благодарность моим старшим товарищам по Ботаническому институту им. В. Л. Комарова Академии наук СССР, лауреатам Сталинской премии — члену-корреспонденту АН СССР Б. К. Шишкину и профессору С. В. Юзепчуку, а также профессору Московского университета Н. А. Комарницкому.

15 марта 1952 года

Автор

От Лиепаи до Плимута

Двадцать пятого марта 1947 г. на борт теплохода «Грибоедов» были погружены последние ящики и собрались все пассажиры-участники экспедиции Академии наук СССР по наблюдению солнечного затмения в Бразилии. Экспедиция готовилась долго, более полугода. Специально для нее был выделен небольшой океанский теплоход, приспособленный для надобностей экспедиции. Местом исходной точки предстоящего маршрута был избран порт Лиепая, известный как незамерзающий порт. В самом деле, только в очень редкие зимы порт замерзает. И нам «повезло» — зима 1946/47 г. оказалась именно такой редкой зимой. Сроком выхода в море было назначено 25 марта, но выйти в марте было нельзя. В эту зиму непредвиденно зазимовало в Лиепае много кораблей. Они стояли у причалов с трюмами, полными грузов, и… «ждали у моря погоды». Ждали погоды и мы.

Шли дни. Ледовая обстановка не улучшалась. Наоборот. Западные ветры поломали льды в море, подогнали к берегу и наторосили их так, что даже для ледокола сделали продвижение почти невозможным.

Участники экспедиции знакомились между собой и осваивались с кораблем.

Наша экспедиция имела основную задачу-всестороннее наблюдение и изучение полного солнечного затмения, которое должно было произойти 20 мая этого же года. Лучшие условия по продолжительности наблюдения полной фазы затмения ожидались в Бразилии. Таким образом, экспедиция была в основном астрономическая. Кроме того, в состав ее входила группа физиков и группа специалистов по изучению радиоизлучений Солнца, новой отрасли знания, возникшей совсем недавно и разработанной советскими учеными.

Полное солнечное затмение бывает не так уж редко: почти ежегодно. Но гораздо реже осуществляется возможность наблюдать его из-за того, что либо полоса затмения приходится на открытое море, либо на такие участки суши, которые трудно доступны для человека и там невозможно установить телескопы и все другие приборы для наблюдения; либо, наконец, затмение приходится на такое время года, когда климатические условия на месте исключают вероятность хороших наблюдений.

Астрономы и физики с давних времен стремятся наблюдать явление затмения, так как это помогает узнать природу нашего далекого светила: они изучают его корону и протуберанцы, узнают химический состав Солнца и газов, его окружающих, и даже «измеряют» температуру отдельных частей Солнца и изучают особые излучения, близкие по природе к радиоволнам, сущность которых еще только начинают распознавать.

Затмение Солнца, которое должно было наблюдаться в Бразилии 20 мая 1947 г., отличалось своей продолжительностью-только полная фаза более 5 минут. Это бывает очень редко, обычно фаза полного затмения длится 1½ — 2 минуты. Такая «большая длительность» затмения позволяла рассчитывать произвести многие наблюдения, установить новые факты в деятельности Солнца, сделать интересные открытия, значительно обогатить науку о Солнце. И не только о Солнце, но и науку о природе нашей планеты-Земли, которая является частицей солнечной системы и подчинена тем же закономерностям развития, что и Солнце.

Благоприятные в это время года климатические условия на Бразильском плоскогорье обещали удачное осуществление всех наблюдений. Наши отечественные астрономы внесли большой вклад в науку о Солнце и разработали ряд своих оригинальных приборов для наблюдения и фотографирования солнечного затмения. Поэтому Академия наук СССР и снарядила экспедицию в Бразилию, чтобы астрономы продолжили свои успешные исследования солнечных затмений.

Главой экспедиции являлся директор Пулковской обсерватории, член-корреспондент Академии наук СССР А. А. Михайлов. Он провожал нас на Рижском вокзале в Москве, когда мы отправлялись в Лиепаю, а сам намеревался лететь на самолете вместе с московским астроноом Н. Н. Парийским и грузинским астрономом М. А. Вашакидзе, чтобы заранее «подготовить почву» к прибытию экспедиции. Заместителем начальника экспедиции был известный полярный путешественник Георгий Алексеевич Ушаков. Профессор А. И. Либединский представлял астрономов Ленинграда; он известен как специалист по астрофизике. Я — Л. Альперт возглавлял московских физиков. Профессор С. Э. Хайкин, тоже физик, изучает пока еще загадочные радиоизлучения, ищет новые пути в изучении Солнца. Кроме этих руководящих лиц, было еще много молодых ученых, уже известных своими исследованиями Солнца, и помощников, работа которых бывает очень важна для проведения точных и своевременных наблюдений.

К этой большой астрономической экспедиции была присоединена небольшая группа ботаников: директор Ботанического института им. В. Л. Комарова Академии наук СССР, член-корреспондент Академии наук СССР Борис Константинович Шишкин (руководитель), профессор Сергей Васильевич Юзепчук из этого же института (единственный из участников, бывавший в Бразилии: он путешествовал по Южной Америке с 1926 по 1929 г.), профессор Леонид Федорович Правдин из Института леса Академии наук СССР и я - старший научный сотрудник Ботанического института.

Бразилия - страна богатейшей тропической флоры. И нашей задачей было привезти живые тропические растения для восстановления оранжерей Ленинградского Ботанического сада, разрушенных авиабомбами и снарядами немецко-фашистских варваров во время Великой Отечественной войны; кроме того, мы хотели ознакомиться с некоторыми типами растительных сообществ тропиков и собрать гербарий тропических растений.

28 марта прибыл доктор Николай Михайлович Балуев. Он уже не чаял застать «Грибоедова» в Лиепае и строил планы, как будет на самолете догонять нас.

Николай Михайлович привез с собой из Москвы несколько ящиков всяких лекарств, и, кроме того, все время, пока мы стояли в Лиепае, ежедневно приносил с берега свертки и коробки с якобы «совершенно необходимыми» в тропическом климате лекарствами, дезинфицирующими средствами и вакцинами. Вскоре же он всем нам сделал уколы против брюшного тифа и холеры.

Мы уже совсем обжились на корабле. Уже научились легко распознавать время на морских часах; циферблат их разделен на 24 части. Взглянешь «сухопутным» взглядом - 3 часа будто бы, а на самом деле — 6; глядишь — стрелки сверху вниз по прямой, думаешь, что это 6 часов, а, оказывается, это-полдень. Привыкли, что пол-это палуба, что веревка-это конец, постель-койка, научились определять время по склянкам* {Слова, отмеченные звездочкой, объяснены в особом словаре в конце книги.}, и некоторые начали в свою речь ввертывать «настоящие» морские слова: кок, миля, ресторатор, ют, лаг.

Астрономы и физики ежедневно спускались в трюм. То они проверяли надежность крепления ящиков, то доставали какие-нибудь приборы и работали с ними, то монтировали инструменты, разобранные для перевозки по железной дороге. Каждый из участников нашел себе определенное занятие. Так, например, астроном Либединский, ботаник Правдин и я занялись изучением испанского языка. Кроме того, на корабле начал ежедневно работать семинарий: каждый участник докладывал о задачах своих исследований или рассказывал о своих прошлых экспедициях.

Несколько докладов было посвящено Бразилии. Один из них сделал наш врач, о болезнях в Бразилии. Он привел нам такие, действительно страшные, цифры о заболеваемости и смертности в этой стране, что у многих интерес к заокеанской экзотике сильно потускнел. Особенпо много гибнет людей от желтой лихорадки в экваториальных частях Бразилии. Мы, правда, не собирались туда, но все же…

В конце своего доклада Николай Михайлович сообщил, что ему удалось еще в Москве заказать через Министерство иностранных дел вакцину против желтой лихорадки. Ее достанет нам советское посольство в Лондоне, надо лишь указать, в какой порт доставить, чтобы мы могли по пути зайти и получить ее.

***

В один из дней у нас на борту появились кинооператоры: они должны были снять для киножурнала фильм «Отплытие советской экспедиции в Бразилию». Они засняли несколько кадров, так сказать «будней» экспедиции: работа с приборами, самих участников, корабль.

После этого они каждый день навещали корабль и на второй неделе своей жизни в Лиепае совсем отчаялись, что им удастся заснять момент начала нашего путешествия.

Только 8 апреля настал этот день. Погода была отвратительная — шел мокрый снег при порывистом западном ветре. Застучали дизеля, «Грибоедов» отдал швартовы* и отошел от пристани. Оба кинооператора-один с аппаратом на треноге, другой с ручным — «навеки» запечатлели долгожданный момент.

Корабли, стоявшие у причалов, напутствовали нас гудками. Но не долог был наш путь: мы вышли на внутренний рейд Лиепайского порта и… бросили там якорь. Здесь мы должны были дожидаться прихода ледокола «Сибиряков». Он в это время стоял под бункеровкой на базе, скрытый за высокой песчаной косой. В полукилометре от нас стоял теплоход «Мичурин»; оказывается, он уже месяц ожидает возможности выхода в море. Прямо на запад перед нами тянулась ровная стенка гранитного волнолома с узкими проходами-воротами в двух местах.

За волноломом белая полоса льдов до самого горизонта, но на горизонте видна узкая черная полоска — «водяное небо». Там дальше-чистая вода.

Переночевали на рейде.

На утро к нам подошел «Сибиряков». Это большой двухтрубный ледокол. «Сибиряков» тоже бросил якорь и, кроме отбивания склянок, не подавал никаких признаков жизни. Среди наших астрономов началось волнение: когда же пойдем? Ведь уже 9 апреля. Через 40 дней затмение. Надо быть на месте не менее чем за две недели, чтобы успеть развернуть все приборы. А мы стоим.

С нашего капитанского мостика* посыпались на «Сибирякова» вопросы. Оттуда через переговорную трубу сообщили, что льды настолько тяжелые, что «Сибиряков» едва пробился в Лиепаю. Западный ветер наторосил льды и все время поджимает их к берегу. В этих условиях форсировать льды нельзя. Надо ждать перемены ветра, тогда льды слегка разойдутся.

10 и 11 апреля ветер продолжал быть западным и северо-западным. Утром и вечером -2°, днем около 0°. «Сибиряков» ежедневно уходил в разведку. Трубы его дымили, подвигался он медленно, часто останавливался, отходил назад и «ударами» шел снова вперед. Канал за корпусом ледокола мгновенно заплывал. Кроме того, из-за северо-западного ветра лед стало сносить вдоль берега к югу и очень легко можно было оказаться вынесенным из здешнего узкого фарватера. Капитан «Сибирякова» не брался проводить нас в этих условиях.

***

12 апреля. Утром температура –1°, днем +2°. Ветер переменился на южный. Среди льдов появились полыньи. Они медленно проходят к северу. С «Сибирякова» сообщили, что, как только ледовая обстановка улучшится, он пойдет с нами сразу же, без разведки. День прошел в ожидании. Остались на месте.

13 апреля. Проснувшись, посмотрел в иллюминатор: ледокола нет. Вышел на палубу: ледокол дымит на горизонте. Оказывается, он в 7 часов утра ушел в разведку. Все следили за ним в бинокли. Видели, как ледокол повернулся на чистой воде и пошел назад. Через 25 минут он был уже возле нас. Капитан с «Сибирякова» передал, что сейчас поведет нас на буксире, так как канал во льду заплывает и «Грибоедов» может поломать винт.

Звенит телеграф, начинают работать дизеля, выбирается якорь. С «Сибирякова» подают конец. Подтягиваемся к ледоколу. На нашем соседе «Мичурине» поднимаются флаги: «Счастливого плавания». Ледокол двигается вперед, мы за ним на буксире. Проходим ворота волнореза. 11 часов 8 минут. Входим в торосистые льды.

Многослойные груды льда надвинуты с наружной стороны на волнолом.

В ответ на напутственные сигналы «Мичурина» «Грибоедов» отвечает, флагами же: «Благодарим» и дает три прощальных гудка. Ледокол уверенно давит ледяные поля, подминает их под себя, пробивает путь в торосах. Мелкие льдины с особенным скрежетом скребут по обоим бортам, от ударов крупных содрогается весь корпус корабля.

…Желаем счастливого плавания…

Так начался наш путь в тропики Южной Америки.

***

Мы были уже на чистой воде в 11 часов 45 минут. Всего 4 мили была полоса льдов, прижатых к берегу. Начало качать. За кораблем летела большая стая чаек. Мы кидали им куски хлеба. Они ловко ловили их на лету или схватывали с поверхности воды.

За обедом по случаю выхода в море было открыто вино, прекрасное «Ркацители» урожая 1940 г. Капитан поздравил нас с началом плавания и пожелал успешного проведения работ и благополучного возвращения на Родину.

«Сибиряков» шел впереди, мы за ним, уже своим ходом. Наш первый порт-Карлсхамн в Швеции. «Грибоедову» было приказано направиться туда, чтобы пройти там размагничивание.

В Балтийском море, а особенно на нашем дальнейшем пути через Каттегат, Скагеррак и Северное море, в результате войны осталось большое количество мин. Особенно опасны магнитные мины, так как они поставлены на некоторой глубине и взрываются при прохождении корабля над ними при условии, что корабль обладает определенным «магнитным полем». И хотя в море тральщики прочистили основные фарватеры и эти фарватеры положены на мореходные карты, практика показала, что нередки случаи гибели кораблей на магнитных минах даже на таких протраленных местах. Если магнитное поле корабля уничтожено, то он почти полностью застрахован от подрыва на магнитной мине.

Размагничивание производится с помощью специальной установки, так называемой магнитной станции Ближайшая магнитная станция находилась в Карлсхамне на южном побережье Швеции, почти на той же широте, что и Лиепая, немного южнее.

К концу дня мы стали встречать отдельные ледяные поля, а к ночи льды сплотились так, что наше продвижение стало очень замедленным. Потом сел густой туман, и мы простояли до рассвета, так как без помощи ледокола могли потерять во льдах винты.

В 10 часов утра 14 апреля подошли к Карлсхамну. Пришли туда со «своими» чайками; они так и не покинули нас, питаясь отбросами с камбуза*. Карлсхамн — это маленький портовый городок, построенный на гранитных скалах, которые выступают из воды и составляют основную черту всего пейзажа. Маленькие домики стоят прямо на скалах, иногда возле них натаскана земля и устроены садики, позади домиков и между ними на скалах же растут сосны, реже дуб и совсем редко береза и бук. Сосны корявые, всего 6–8 и не более 10 метров высоты. Гранитные скалы под сосняком чаще всего покрыты мхами, иногда встречаются небольшие куртины боярышника, малины и можжевельника.

Здесь уже весна. Днем было +8° и ласково светило солнце. Распускаются листья ивы и лопаются почки у березы. Ходим по городку в расстегнутых пальто.

В центральной части города (если так можно назвать улицу, где расположены магазины и учреждения) очень мало публики. В магазинах не видно покупателей. Прохожих очень мало. Но зато много велосипедистов. Население от мала до велика ездит на велосипедах. Возле магазинов и у подъездов устроены специальные стойки для переднего колеса велосипеда. Ездят на велосипедах виртуозно, прямо будто срослись с ними: здороваются на ходу за руку, угощаются сигаретами, закуривают и… почти не дают звонков, а ловко объезжают прохожих, хотя при этом переезжают почти на другую сторону улицы. На каждом велосипеде багажник и на нем, кроме того, еще бывают приделаны особые сумки или корзинки. Пожилые хозяйки везут в них снедь, обувь из ремонта и т. п. Возле порта находится цементный завод. В обеденный перерыв из ворот завода выезжают в разные стороны сотни две велосипедистов.

Швеция-одна из «счастливых» стран Европы: она не только не участвовала в мировой войне, но даже избегла немецкой оккупации, какой подверглась ее соседка Норвегия. Благодаря этому здесь только основные предметы питания были «рационированы»: мясо, хлеб, жиры, сахар. Были затруднения с одеждой, обувью; сейчас США наводняют Швецию своими лежалыми товарами, а «рационированные» продукты можно приобрести без ограничения по повышенным ценам.

Но это не для рабочих и мелких служащих. Часто мы видели, как у витрин магазинов стоят голодные «зрители» соблазнительной снеди и отутюженной одежды, лакированных ботинок и накрахмаленного белья, расположенных за толстым зеркальным стеклом: они недоступны карману рабочего человека из-за высокой цены, обозначенной на этикетке.

На причальной стенке порта постоянно «дежурят» безработные в ожидании случайной работы по разгрузке судов, а пока выпрашивающие у моряков набить табаком трубку или покурить сигарету.

В Карлсхамнском порту стояло десятка три парусников и штук пятнадцать пароходов и теплоходов. Большинство — шведских, часть финских. Шведские корабли выделяются чистотой и, как рассказывают, отличаются превосходными мореходными качествами.

***

На другой день в полдень мы ушли из Карлсхамна. (Здесь мы перешли на среднеевропейское время; по московскому это было уже 14 часов.) Пошли прямо на юг. Ледокол впереди нас, так как по ледовой сводке предстоит встретить еще тяжелые льды. Вскоре вступаем в них. Сильно снижается скорость хода. Потом спускается туман, мы теряем из виду ледокол и перекликаемся с ним гудками. Так и идем за ним по звуку.

Ночью останавливаемся из-за густого тумана и льдов. Каждые две-три минуты «Грибоедов» дает подряд два гудка. Существует такое правило: корабль в тумане, находясь в дрейфе, дает подряд два долгих гудка каждые две минуты, на ходу-один гудок через такие же промежутки времени. Гудок у нашего «Грибоедова» сильный, от него вибрируют стенки каюты, с непривычки каждый раз вздрагиваешь и спать при такой «музыке» не очень-то удается.

Настало 16-е число. Пошли вперед малым ходом, По-прежнему туман и по-прежнему перекликаемся с «Сибиряковым». Все время встречаются льды: то битые, то цельные поля, то наторошенные и смерзшиеся. Иногда они почему-то коричневатого, грязного цвета.

В 12 часов 45 минут стало светлее вверху, появились проблески солнца, но над морем туман по-прежнему густой. Шли еще некоторое время, но очень скоро туман сгустился так, что мы снова остановились. Гудели остаток дня и всю ночь, причем после полуночи «потеряли» «Сибирякова», то есть перестали его слышать.

Только около полудня 17-го мы смогли, все еще в тумане, малым ходом двинуться вперед.

Около 16 часов стало ясно, и лишь теперь мы увидели нашего пропавшего «Сибирякова». Наконец мы смогли пойти полным ходом.

На виду Треллеборга (порт на самой южной оконечности Швеции) «Сибиряков» описал большую дугу, дал три прощальных гудка и пошел назад. Море впереди было свободно от льдов. Подойдя к Треллеборгу, мы стали на якорь на внешнем рейде. На «Грибоедове» подняли флаги: «Кораблю требуются последние инструкции по лоции»*. Через некоторое время подняли второй сигнал: «Нужен лоцман».

Нам предстояло пройти самую узкую часть, соединяющую Балтийское море с Северным, — пролив Зунд. Плавание в Зунде всегда сопряжено с трудностями, особенно в туманы. А теперь, при наличии лишь узких проходов среди неразминированных участков, — и того более трудно.

Нам нужен был либо лоцман, который провел бы нас до Хельсингборга, либо новейшие лоции Зунда, где были бы указаны свободные от мин проходы.

Вскоре подошел катер с лоцманом (об этом можно было узнать издали по особому флагу на его мачте). Лоцман ловко поднялся по штормтрапу*, привез пакет с картами, пробыл у капитана минут десять и уехал на другие корабли, которые стояли недалеко от нас с такими же сигналами и ждали лоцмана. Выяснилось, что пойдем только утром, ночуем здесь, на рейде, и «без гудков».

Рассматривали Треллеборг в бинокль. Городок чуть побольше Карлсхамна. В центре есть несколько двух — и трехэтажных домов. Цементный завод и еще какой-то другой завод. На холмах за городком видны три ветряные мельницы.

Изредка ветер прогонял мимо нас маленькие группки мелко-битого льда. Часто видны стайки уток, и однажды пролетели три гуся. Возле «Грибоедова» вьются только три «дежурные» чайки, так мы их стали называть за их постоянное присутствие.

Наш капитан, Владимир Семенович Гинцберг, впервые за эти дни мог спокойно с нами поужинать в кают-компании: очень беспокойно было плавание в тумане и среди льдов, и он почти не покидал мостика, пропуская обычные на корабле часы еды. Владимир Семенович — бывалый капитан. Он ходил во многие порты мира, не был только в Австралии, но более трудного плавания, чем в Балтике и «проливах», по его мнению, нигде нет. Но мы пока что только в начале этого пути.

В 22 часа 30 минут наблюдали относительно редкое для этих широт и весеннего времени года явление-северное сияние. Вначале оно было в форме гигантского пламени свечи, острым языком обращенным к зениту; цвет его бледно-зеленый. Потом наметилась широкая дуга, протянувшаяся через небосвод с запада на восток и опиравшаяся на горизонт; яркость все время менялась, стали появляться красные лучи, они то росли, то гасли и возникали вновь. Сияние как бы дышало. Спокойная поверхность моря отражала свет.

***

18 апреля. Пошли в 5 часов 30 минут. Лоцман идет у нас на корабле, остальные четыре парохода следуют за «Грибоедовым». Лоцман выбрал наш теплоход по простой причине: все лоцманы любят водить советские корабли, так как здесь их кормят вволю, чего не замечается за другими «флагами».

Погода великолепная, ясная; в 7 часов утра +4° с легким ветром. В 9 часов 30 минут-Мальме (это один из важнейших и крупнейших торговых городов Швеции), а еще через полчаса слева по ходу стал виден Копенгаген — столица Дании. Город расположен на низком плоском берегу, и издали вначале казалось, что собор, ратуша и другие крупные здания торчат прямо из моря. Копенгаген был виден очень долго.

В Хельсингборге лоцман сошел с «Грибоедова». Здесь самое узкое место Зунда: всего две-три мили отделяют шведский городок Хельсингборг от Хельсингоре на датском берегу. Вошли в Каттегат, который на школьной скамье так часто путался со Скагерраком. Сразу же стал крепчать ветер, но волна небольшая.

Около 13 часов начало заметно качать, и к обеденному столу не вышло несколько человек: потеряли аппетит и отлеживались в каютах. Я чувствовал себя хорошо хотя без качки, конечно, лучше. Но аппетит великолепный, даже больше, чем обычно.

Шли все время полным ходом, погода до вечера ясная, только у самого горизонта легкие кучевые облака.

Ночью опять северное сияние. От дуги над горизонтом выбрасывались широкие пучки света, как лучи прожекторов, зеленоватого цвета, только в восточной части иногда появлялись «прожекторы» с розоватым оттенком. Сегодня сияние ярче вчерашнего, море заметно освещалось им. Вечер был теплый, +5°, ветер и волны стихли.

За день встретили более десятка пароходов, из них два советских: один приписан к Ленинграду, второй — к Владивостоку. Обменялись с ними приветственными гудками.

19 апреля. Всю ночь шли полным ходом. Утром +4°, легкая облачность. Земли не видно. В обед горизонт стало затягивать дымкой, а в 15 часов 30 минут «Грибоедов» начал гудеть из-за спустившегося тумана. Пошли малым ходом. Волна небольшая. В 16 часов из-за полной потери видимости продолжали подавать гудки. Стали совсем. Через полчаса пошли малым ходом, а в 17 часов туман также неожиданно разошелся, мы пошли полным. Под вечер был хорошо виден остров Гельголанд. Его сразу можно узнать по обрывистым берегам и плоской поверхности.

Мы оказались одними из немногих, кто видел Гель-голанд накануне его «конца»: через несколько часов, как мы вскоре узнали по радио, на Гельголанде был произведен гигантский взрыв англо-американскими войсками с целью уничтожить имевшуюся там немецкую крепость, базу воздушного и подводного флота, и большие запасы снарядов, мин и авиабомб. Все жители были выселены с острова.

В 22 часа шел дождь. Иногда попадались полосы тумана, приходилось сбавлять ход и гудеть, но, в общем, шли хорошо.

20 апреля. Ночью шли хорошо. Утро снова ясное, солнечное, теплое (+6°). Среди дня были густые перистые облака. В 17 часов 30 минут показались берега Англии. но вскоре на воду сел туман, и видимость резко ухудшилась. В 19 часов стали видны высокие меловые обрывы близ Дувра. Это место хорошо известно по снимкам во многих учебниках геологии. Прошли мимо большой песчаной отмели. Близ нее торчат мачты трех потопленных кораблей. Это-немецкая «работа». Один из кораблей, типа «Виктори»*, разорван пополам. В 19 часов 30 минут стал виден и сам Дувр: на высоком берегу мачты радиостанций, на холме - замок, в ложбине-городок.

Отсюда виден и французский берег. Здесь самое узкое место Ламанша или Английского канала. Встречаем много кораблей, фарватер обозначен плавучими маяками. Под вечер стало совсем тепло: в 19 часов было +9,5°. В 19 часов 45 минут прошел небольшой дождь.

21 апреля. Утром миновали Портсмут и подошли к Саутгемптону. Приняли на борт лоцмана. Подняли флаги: «На корабле имеется лоцман; больных заразными болезнями нет». Лоцман повел нас к порту, но, не дойдя до берега 2–2½ миль, поставил «Грибоедова» на якорь. По договоренности с нашим посольством в Англии, здесь, в Саутгемптоне, мы должны получить вакцину против желтой лихорадки.

***

Только мы стали на якорь, как к нам подошли два катерка с баржами на буксире; на баржах надпись «РгезЬ \?аіег» и названия фирм. Видимо, — конкуренты. Второй помощник капитана «нанял» обоих: одна водянка стала заполнять носовые цистерны, вторая-кормовые.

Один из матросов с водянки попросил папиросу. Кто-то из наших протянул целую пачку. Но с высокой палубы океанского корабля слишком большое расстояние до водянки, которая чуть возвышается над водой. Пачку пришлось бросить, но по пути ее подхватил ветер и швырнул в воду. К водянке была привязана маленькая шлюпка. Матрос отвязал ее, вскочил в шлюпку и погнался за пачкой «Казбека». Взамен «утопленницы» наши моряки уже протягивали новые пачки и бросали их на водянку, но матрос все же догнал тонувшую коробку и извлек ее из воды.

В результате «несчастного случая» с папиросами матросы с водянки на неделю были снабжены куревом. А папиросы в это время были предметом внимания всей Англии. Лейбористское правительство в своих беспомощных потугах наладить послевоенное хозяйство решило обложить высоким налогом табак, сигареты и другие табачные изделия. В результате средний рабочий мог позволить себе курить две сигареты в день. Пачка папирос в глазах матроса или рабочего — это недостижимое богатство.

Обнаружилось, что у нас на борту не один лоцман, а два. Они хорошо закусили и охотно приняли приглашение дождаться обеда, а тем временем сошли с мостика на ботдек* — место наших прогулок.

Один из них-старый и почтенный лоцман Саутгемптона. Он с гордостью сообщил, что в свое время водил «Нормандию», которая с начала войны стоит на приколе в одном из портов США. Да ей теперь и не нашлось бы «работы»: охотников до заокеанских рейсов мало. На рейде стоят два «безработных» лайнера*: «Франкония» в 24 тыс. тонн и «Джоджик» в 27 тыс. тонн. Даже внешний облик этих огромных кораблей свидетельствует об их печальной участи: краска на бортах облупилась, повсюду грязные потеки, словом-вид неприглядный. Теперь только одна «Аквитания» ходит из Саутгемптона в Нью-Йорк.

Оба лоцмана жаловались на трудности жизни: «рационированные» продукты, «боны» на промтовары, отсутствие топлива, холодные, как назло, зимы. Не забыли и новый «налог на курящих», как было воспринято населением увеличение цен на табачные изделия.

Показали нам «сегодняшнюю» газету Саутгемптона. В ней больше всего места занимали табачные «проблемы»: расчетливые советчики рекомендовали не выбрасывать окурки; карикатуристы изображали, как один счастливчик курит, а толпа ловит дым от его сигареты; парламентарии доказывали, что курящие и так помогают бюджету страны тем, что покупают табак, чего не делают некурящие, так за что же их, курящих, так несправедливо наказывают, оставляя незатронутыми бесполезных некурящих, и т. п.

Политических новостей в газете было мало. Основное место занимали подробное сообщение о путешествии королевской семьи в Южной Африке и табачный вопрос. Более половины газеты уделено объявлениям десятков мелких и крупных фирм и рекламам разнообразных патентованных средств, каждое из которых должно осчастливить покупателя. Сообщалось «потрясающее» событие: некто (указана фамилия) подал в суд на кухарку, якобы укравшую у него 200 шиллингов. В суде же истец заявил, что снимает свой иск, так как женится на ответчице. Далее газета под философским заголовком «Собачья верность» извещала читателей, что такса (кличка) вернулась к своим хозяевам (фамилия) после трехдневного отсутствия. Вот и вся газета. О чем будут писать ее корреспонденты, когда вернется королевское семейство и, не дай бог, перестанут пропадать собаки?

Лоцманов пригласили обедать к капитану. Пошли обедать к себе в кают-компанию и мы.

Вскоре прибыл представитель нашего посольства и привез нам вакцину против желтой лихорадки. Через час Николай Михайлович уже вызывал нас к себе в каюту: время годности вакцины исчислялось всего 50 часами, и он торопился применить ее, пока она была полноценной. Мы все охотно подверглись этой прививке.

Лоцманы шумно распрощались с капитаном, каждый из них получил сверточек со снедью впрок, и они нарочито твердыми шагами проследовали к парадному трапу, который был спущен к приезду представителей нашего посольства. Лоцман с «Нормандии» выведет нас завтра утром из гавани.

Настал вечер. Было тихо и тепло (+ 10°). Стали мигать маяки и буи на фарватерах, зажглись огни на кораблях, но в городе было темно. Большой портовый город был погружен во тьму. Падение добычи угля в Англии привело к тому, что почти все города были лишены электричества. Электроэнергия подавалась только крупным предприятиям и лишь тем из них, которые работали круглые сутки. Редкие огоньки на берегу можно было видеть только там, где шла разгрузка судов. Экономия электроэнергии дошла до того, что в городе кинотеатры работали только два раза в неделю и давали по одному сеансу.

И это-в Англии, в стране с богатейшими запасами угля, который она всегда экспортировала в огромных количествах в другие страны. Затемненные города, спустя два года по окончании войны, — не особенно большая заслуга лейбористов перед своим народом.

***

Прошло почти четыре года с той поры, как мы были у берегов Англии.

Что изменилось в этой стране былого морского величия и могущества?

29 января 1952 года в палате общин выступил министр финансов Батлер. Он объявил о новом предстоящем сокращении импорта продовольствия, о сокращении производства одежды и обуви и о разных других мерах «экономии».

В тот же день вечерние газеты в своих заголовках напечатали:

Газета «Стар» — «Батлер говорит-положение серьезно».

«Ивнинг ньюс» — «Будет сокращено производство обуви, одежды и кондитерских изделий». «Англия должна пойти на жертвы или голодать. Это было основной мыслью зло вещей речи Батлера».

«Дейли Уоркер» редакционную статью озаглавила: «Грабеж-не меры спасения». В этой статье газета писала:

«Кризис, вызванный разорительными военными расходами, пытаются ликвидировать не путем сокращения этих расходов, а путем снижения жизненного уровня народа».

А в 1951 году жизненный уровень английского народа и без того понизился уже на 25 %.

«Дейли Уоркер» писала: «Предложенные меры экономии помогут богатым стать еще богаче, а бедным стать еще беднее».

Общее сокращение импорта будет произведено в денежном выражении на 500 миллионов фунтов стерлингов. Из этой суммы на 170 миллионов будет сокращен ввоз продовольственных товаров: консервированного мяса и ветчины, рыбных консервов, консервированных и свежих фруктов, сахара и жиров. Надо иметь в виду, что в Англии до сих

пор сохранено «рационирование», то-есть карточная система на важнейшие виды продовольственных товаров и одежды.

Будет сокращен импорт угля на 2,5 миллиона фунтов стерлингов. В то же время закупка американских фильмов сохранится в объеме 1951 года-на сумму 9 миллионов фунтов стерлингов. (При этом следует отметить, что английская кинопромышленность свернута более чем на 50 %.)

Батлер объявил о намерении правительства сократить число служащих государственных учреждений на 10 000 чело век в течение первого полугодия, а в последующие 6 меся цев продолжить это сокращение. На 5 % будут сокращены расходы на просвещение. Особо будет сокращено школьное строительство. Вообще будут сокращены все виды строительства, требующие стали и не имеющие «существенного значения для национальной экономики», — заявлял Батлер. В связи с этим, — дополнял он, — «осуществление программы восстановления городов, пострадавших от бомбардировок, придется по-прежнему задерживать».

Английское правительство намерено не проводить увеличения расходов, сравнительно с 1951 годом, ни по каким статьям бюджета, кроме военных, сумма расходов на которые будет снова увеличена.

В год нашего пребывания в Англии лейбористское правительство ввело «налог» на курящих, теперь консерваторы вводят своеобразный налог на лечащихся: вводится налог на каждый рецепт, выписанный врачом. Этим путем правительство намерено получить с трудящихся дополнительно 12 миллионов фунтов стерлингов.

В заключение своей речи Батлер подчеркнул, что объяв ленные им мероприятия, направленные на сокращение рас ходов, возможно, не удовлетворят правительство и что оно уже подумывает над новыми «мерами экономии, которые, вполне возможно, придется провести в будущем».

Со времени окончания второй мировой войны Англия находится сейчас в разгаре третьего финансового кризиса, — так расценивают положение газеты.

***

22 апреля. Проснулся около 8 часов: пустили в ход машины. Думая, что мы уже уходим, вышел на палубу. Над капитанским мостиком поднят лоцманский флаг (белый с красным); следовательно, лоцман прибыл, скоро пойдем. Прошла мимо нас «Аквитания»: огромная четырехтрубная громадина в 45 тыс. тонн. Плавучий небоскреб. Наш лоцман сообщил, что она опаздывает на 40 минут, так как встретила по пути шторм. Внешний вид ее такой же неряшливый, как и у ее «безработных» сотоварищей.

Около 12 часов отдали лоцмана и пошли полным ходом. По выходе в открытую часть Ламанша начало изрядно качать, угол до 12–15°. Небо ясное, море и волны замечательно красивы. Вспоминаю Айвазовского: как правдиво он изображал море, как передал «непередаваемую» глубину и прозрачность волны!

К ночи пошел теплый дождь; градусник показывал 10°.

23 апреля. Ночь была более или менее спокойная, так как качало умеренно. Утром-сильный туман и низкая облачность. Сильный ветер-8-9 баллов; волна -6 баллов. К полудню ветер достиг 11 баллов, волна-8-9 баллов. Это уже шторм.

В 12 часов 30 минут качка стала настолько сильной, что все в наших, уже обжитых, каютах полетело на пол. Пришлось крепить чемоданы, разъезжавшие из угла в угол.

Ветер и волна вскоре стали такими, что «Грибоедов» потерял скорость и перестал слушаться руля. Нас стало сносить к востоку. Прогноз погоды, передававшийся английскими метеостанциями, был плохой: продолжение шторма, который англичане расценивали как «жестокий шторм». Несколько кораблей подавали сигналы «SOS»*. Наш капитан не хотел оказаться в их числе и, проделав необычайно трудный поворот против линии ветра, пошел назад к берегам Англии, взяв курс на Плимут. Когда пошли за ветром — качка заметно уменьшилась. Обедали с решеткой на столе, которая удерживала тарелки на месте, но суп все равно выплескивался.

В 18 часов пришли на рейд Плимута. О нашем прибытии мы сообщили по радио, к нам вышел пароходик с лоцманом, но волна была такая, что пристать к нам он так и не смог. Бросили якорь на рейде, где уже стояло не сколько кораблей, искавших пристанища на время шторма.

По радио услышали, что среди потерпевших бедствие оказался старый английский дредноут, который тащили на слом. Во время шторма порвались пять пятидюймовых тросов, дредноут оторвался от буксировавших его двух судов и потерялся. Корреспондент «Дэйли экспресс» под считал, сколько можно сделать из него лезвий для безопасных бритв, и очень сокрушался, что второй день нет известий о его судьбе.

Позади нас, на скале у входа в гавань, стоял маяк. Волны бились у его основания, и столбы белой пены взлетали до половины его высоты.

Пока было светло-рассмотрели Плимут. Очень оживленный порт. Много кораблей стоят на рейде, много стоят у причалов. Постоянно, несмотря на шторм, снуют мелкие пароходики и буксиры с баржами. Видели не сколько военных десантных судов с откидной кормой, которые перебрасывают автомашины и другие грузы; видели огромные плавучие барабаны, которые поддерживали нефтепровод через Ламанш во время высадки англо-американцев на материк Европы.

Сам город тоже большой. Почти все дома под черепицей. Много фабричных зданий. Узкие улицы.

Ночью Плимут погрузился в такую же тьму, как и Саутгемптон. Только изредка видны огни автомобильных фар.

Последний прогноз погоды по-прежнему неблагоприятный. Английская служба погоды рекомендует кораблям не покидать гавани.

***

24 апреля. Утром ветер слабый. Температура +12º. Волны стихли. Тумана нет, сквозь низкие тучи часто пробивается солнце. На корабль прибыл лоцман. Вышли в 9 часов 30 минут. Довольно долго шли близ берега. Видны ярко-зеленые луга и озими. Одеваются листвой деревья. Часты куртины кустарника, осыпанного желтыми цветами. Деревушки маленькие, скученные. Изредка попадаются отдельные усадьбы. Возле одной из них большое поле цветущих уже тюльпанов.

Около полудня прошли в виду Эдистонского маяка: высокая башня на скале, а рядом остатки старого разрушенного маяка.

Начало качать сильнее. Но это уже совсем слабая качка по сравнению со вчерашней. Тем не менее, очень многие из наших спутников отлеживаются в каютах, стра дая морской болезнью. Наша каюта оказалась самой крепкой: никто из нас четырех не пропускал ни одного обеда или ужина, никто не «травил», никто не потерял бодрого состояния духа.

К ночи ветер изменил направление с юго-западного на южное. Качка заметно стихла. Ужинали без решетки, изредка подхватывая скатывающиеся со стола тарелки.

Атлантический океан

Двадцать пятое апреля. Уже идем Атлантическим океаном. Ветер южный, слабый. Но на океане крупная зыбь, которая почему-то «укачала» и тех, кто еще крепился вчера.

Весь день ясный. Тепло (утром 12,5°, днем почти 14°). Корабль все еще сопровождает несколько чаек. Видели несколько шилохвостей и одного баклана. Вечером первый раз наблюдали свечение моря: в пене у носа корабля, вдоль бортов и за кормой вспыхивают искры величиной с абрикос или яблоко; каждая светится всего две-три секунды и гаснет, но тут же вспыхивают другие, еще и еще, так что пена кажется непрерывно мерцающей от тысяч светящихся существ. Свечение не прекращалось до 3 часов ночи (мы от Плимута живем уже по Гринвич скому времени, т. е. разница с Москвой на 3 часа).

В последних известиях из Москвы узнали, что там сегодня было 23°, а в Ленинграде 12° тепла. Завидуем москвичам.

27 апреля. Наконец, и у нас стало теплее: утром 17°, днем 21,5°. Мы уже на широте нашей Кушки. Море приятно чуть-чуть качает. Вода-как синие чернила для вечного пера, только совсем прозрачная. Видели несколько дельфинов. На корабле живут две ласточки. За день вдали прошли три парохода. Мы идем самым коротким и прямым путем в Рио-де-Жанейро, не обычным путем торговых кораблей через Мадейру, Канарские острова и т. д., а по дуге болыного круга*, потому и встречаем редко кого-либо на океанском просторе.

28 апреля. С утра было тихо, потом поднялся ветер и вскоре уже начал срывать гребешки волн. К 10 часам ветер и волна так усилились, что опять все вещи со стола покатились на пол. Обедать пришлось с решеткой на столе. В полдень прошли Мадейру, не видя ее. Днем на «Грибоедова» залетели две горлицы. Перелетали с носа на корму, но корабля не покидали. Больше никакой «живности» не видели. Все надели летние костюмы, появились любители загорать; наивысшая температура была 22,5°. Ночью свечения моря не было.

29 апреля. Утром прошли Канарские острова, тоже не видя их. Появилась лишь гостья с этих островов — канарейка. Она с полдня пожила на «Грибоедове» и улетела. Улетели и горлицы. Должно быть, птицы используют суда для отдыха и для «переброски» с материка на остров или обратно. Сегодня казалось холодно, так как солнце все время за тучами и ветер дул то с востока, то с северо-запада.

30 апреля. С самого утра теплынь: в 7 часов утра 21,5°, в 9 часов 22,5°. Это понятно: мы уже в тропической области, в 8 часов 30 минут прошли тропик Рака.

Видели несколько стаек летающих рыбок. На тепло ходе у нас живут снова три горлицы и пять ласточек. Ласточки совсем ручные-залетают в каюты и усаживаются рядом с людьми и даже на протянутую руку.

Океан спокойный, мелкая зыбь незаметна для корабля. Все в летних костюмах, днем даже парило; теперь днем уж приходится искать тень.

После обеда — торжественное заседание, приказ капитана, торжественный ужин (завтра праздник Первого Мая) и вино (по случаю перехода через тропик). Впервые встречаю первомайский праздник так далеко от Родины. Послали радиограмму в Ботанический институт нашим товарищам по работе.

Около 18 часов прошел короткий дождь. Парной воз дух немного освежился. Вечером на средней палубе было устроено кино.

1 мая. На задней мачте поднят государственный флаг СССР: праздник.

Уже с утра жарко, хотя низкая облачность скрывала солнце; оно появилось только около полудня. Температура к 13 часам поднялась до 27°.

***

После обеда подошли к островам Зеленого Мыса. Их ожидали увидеть уже утром, но они все не показывались из-за сизой дымки, затянувшей с утра горизонт. А теперь вдруг сразу справа по курсу открылась высокая громада острова Санто-Антан, одна из гор которого достигает высоты 1 980 м, но от нас она была скрыта тучами. Вскоре из дымки показались острова слева по курсу. Ближайший к нам, Сан-Висенте, возвышается до 600 м над уровнем океана; в северной части острова-большая песчаная отмель. Пески передуваются ветром и заносятся в глубь острова через гребень небольшого увала, идущего вдоль берега. Близ песчаной полосы виднеется небольшое селеньице из полсотни маленьких домиков; только двенадцать из них крыты черепицей и побелены; остальные, вероятно, под соломой; стены их мало отличимы от почвы. Должно быть, это-рыбачий поселок, так как видно несколько маленьких суденышек, шныряющих у берегов. Ни одного дерева, даже кустика не видно в поселке, и совсем безжизненное красноватое плато уходит вдаль, местами со светло-желтыми полосами надутых от берега песков. На западной стороне его имеется удобная гавань и городок. Это-г. Миндело (или Порто-Гранде, в пере воде-Великий порт). По внешнему облику он очень похож на наш Красноводск, будучи также расположен по склонам красноватых гор, кольцом окружающих вдающуюся в глубь их бухту. В средней части бухты, на границе с океаном, торчит одинокая скала; на ней устроен маяк.

Название «Великий порт» имеет свои исторические основания. В прежние времена все корабли, проходившие из Европы в Центральную и Южную Америку, пополняли здесь запасы топлива и пресной воды. Заходили сюда также корабли, направлявшиеся вокруг Африки в Индийский океан. Последние морские пути почти отпали с прорытием Суэцкого канала, а современные корабли с нефтяными двигателями могут, не пополняя запасов горючего, пройти из Европы в Южную Америку и обратно. Поэтому далеко не каждый корабль заходит теперь в гавань Порто-Гранде. Проходили мимо и мы.

Обе стороны бухты защищены орудиями; одни стоят на открытых площадках, другие спрятаны в скалах. Городок маленький; большинство домиков одноэтажные, только в наиболее густо застроенной части есть несколько 3 — и 4-этажных зданий. Зелени на улицах и вокруг домов не видно совсем; повсюду проступают красноватые породы, что слагают скалистый берег и все видимые склоны острова. Только в северной части городка приютилась у самой воды маленькая группа пальм да в восточной части на плоской площадке расположена небольшая рощица густо-зеленых деревьев. Вероятно, это эвкалипты.

Острова Зеленого Мыса получили свое название от Зеленого Мыса-наиболее выдающегося к западу выступа Африки. Здесь проходит северо-восточный пассат, и его влияние сказывается на климате и растительности островов. Он несет сухой и горячий воздух, который пересиливает влияние окружающего океана. Растительность островов Зеленого Мыса очень бедная. Здесь нет влажных вечнозеленых тропических лесов, которые можно было бы ожидать в тропической области Атлантики, нет даже жестколистных лесов, нет даже саванн. А ведь лежащая намного севернее Мадейра покрыта вечнозелеными лесами, и там роскошно произрастают пальмы, бананы, кофейное дерево, апельсины, лимоны и многие другие тропические и субтропические деревья.

На островах Зеленого Мыса естественная флора очень скудная. В растительности заметную роль играют заросли древовидных молочаев и тамарисков. Из-за сухих и жарких ветров и малого количества осадков-всего 250–300 мм в год-здесь не удаются влаголюбивые культуры. Острова Зеленого Мыса-замечательный пример влияния северо-восточного пассата на природу океанических остро вов; под его воздействием африканская пустыня оказалась как бы переброшенной на многие сотни километров в океан.

На южной стороне острова почти отвесно обрываются скалы; здесь они темные, бордовые, иногда серовато-черные. Над обрывами видно здание маяка, похожее на маленький замок. Недалеко от него, в удалении от берега, ютится крохотный поселочек. В полосе прибоя под берегом видна зелень; вероятно, это морские водоросли.

Горлицы и ласточки улетели с «Грибоедова». За остро вами вступили в полосу почти зеркально-неподвижного океана. Таким мы видели его в первый раз. Часто вспугиваем стайки летающих рыбок, они всегда улетают в сторону от корабля. Когда острова уже терялись в дымке на горизонте, мы вспугнули большую стаю каких-то коричнево-черных птиц. По полету они напоминали чаек, а по размеру-чирков. Они отлетели в сторону низко над водой и исчезли. Больше мы не видели никаких птиц.

***

2 мая. Полный штиль. На океане едва приметная зыбь. Дымка скрывает горизонт и солнце; оно светит, как сквозь густую штору, не чувствуются его лучи. Измерили температуру воды в океане: 24°. Днем в тени на корабле было 27,5°.

3 мая. Сегодня уже с утра душит зной. Всё стало влажным. Температура воды за бортом 28°. Не вода, а чай. Душ не дает никакого облегчения.

Океан, как пустыня: нет никаких животных, кроме летающих рыбешек. Они, как саранча, летят низко над водой, сверкая своими плавниками — «крыльями». Рыбки двух видов: мелкие, серовато-белые, и более крупные с темной спинкой и светлым брюшком. Эти могут про лететь метров 100–150, особенно если летят в одиночку. Маленькие же рыбешки чуть взлетят и быстро плюхаются в воду.

Как обычно за последние дни, после обеда набежали тучи. Но зной не уменьшался, тяжелая густая дымка повисла над горизонтом. Вентилятор в каюте не в состоянии был умерить ощущение бани. Белье и постель кажутся липкими. Решили спать на палубе, там хоть слегка обвевает ветерком от хода корабля, но через час нас согнал оттуда дождь.

За сегодняшние сутки прошли максимальное за все время расстояние — 345 миль. Сегодня скорость у нас почти 14,5 узла*.

4 мая. Утром снова прошел небольшой дождь. Потом стало ясно, и легкие кучевые облака красиво отражались на пологой океанской волне. Воздух так чист, что видно каждое облачко, появляющееся из-за горизонта. Как никогда еще прекрасен океан: синий, величавый, волны-как бы спокойное дыхание его огромной груди.

Подходим к экватору. Кто-то из пассажиров обнаружил припрятанную на юте* свеже-позолоченную колесницу и трезубец. Тут же один матрос трепал концы на паклю. Он просил никому ничего не говорить, но, конечно, скоро все узнали, что мы готовимся к переходу через экватор.

За обедом осаждали капитана вопросами, когда именно перейдем экватор и что будет по этому поводу, но Владимир Семенович говорил, что до экватора еще далеко, что еще не произведено счисление и что, мол, ему ничего неизвестно.

За ужином — та же таинственность со стороны капитана: «Когда же экватор?» — «Да кто его знает… Ночью, должно быть…».

После ужина решили вздремнуть, раз до экватора еще далеко.

Вдруг прозвенел телеграф* на капитанском мостике. Застопорили машины. Настала необычная тишина (мы так привыкли к постоянному из часа в час стуку мощных машин «Грибоедова»). Чуть доносился легкий гул дизелька корабельной динамомашины.

Воздух прорезали три гудка тревоги. Все бросились на ботдек. На средней палубе уже собралась вся команда. Две живописно загримированные под неведомых существ фигуры везли с юта седобородого Нептуна* в золоченой короне, с серебряным трезубцем и всклокоченной белой бородой. Яркий прожектор осветил всю эту группу. Нептун потребовал капитана. Владимир Семенович в полной форме спустился с мостика.

Молодой матрос, изображавший Нептуна, не совсем твердо разучил свою роль. Не очень строго он допрашивал капитана: Что это за корабль? Откуда и куда идет? Что за люди на нем?

Капитан все разъяснил суровому властителю морей и попросил разрешения пройти через экватор.

Нептун поломался было, но потом разрешил с условием, чтобы все были окроплены морской водой, а ему — морскому царю, его свите и всей команде было бы дано, чем промочить горло.

И вот тут-то началось… Уже заранее был припасен брандспойт, и толстая струя океанской воды ринулась откуда-то сверху. Все стали разбегаться, но «крещеные» хватали сухих и тащили под струю соленой, почти горячей воды.

Извлекли из каюты доктора, буфетчицу и боцмана, пытавшихся избежать «крещения». Наконец, уже все были мокры с головы до ног. И кто-то вспомнил, что не видно ресторатора. Он запрятался в своей каюте и на стук не подавал голоса. Тогда его перехитрили: просунули брандспойт в иллюминатор и стали поливать по всем углам. Ресторатор взмолил о пощаде и выскочил из каюты, у которой его ждали с другим брандспойтом. После «крещения» ресторатора был дан отбой, и мы, мокрые, пошли на нос, где ветром приятно холодило от мокрой одежды.

Сегодня была первая совсем ясная ночь. Во всей красе сверкал Южный Крест-большое созвездие Южного полушария. Наша родная Большая Медведица как-то нелепо перевернулась, а Полярная звезда была уж почти неразличима в мерцании небосвода у самого горизонта.

5 мая. Сегодня тоже ясно. Температура днем поднялась до 29°. Сильно парит. Под вечер, в 16 часов, прошли мимо островов Фернандо-де-Норонья. В противоположность островам Зеленого Мыса они сплошь покрыты сочной зеленью: вероятно, это густые заросли травы и кустарников. Местами видны рощи деревьев. В средней части большого острова видно селенье; в нем пальмы и другие деревья, сады. В стороне-плантации аккуратно высаженных кустов; должно быть, — кофе. В одном месте желтеет сжатое поле. В средней части одного острова торчит высокий голый скалистый пик.

Уже близко материк Южной Америки. Острова принадлежат Бразилии. Сюда ссылают коммунистов и других борцов за демократическую свободу. Здесь размещается бразильская каторга. Недурная «вывеска» в океане, оповещающая о приближении к Новому Свету.

Пока мы шли в «ветровой тени» от островов, волны были почти незаметны, но когда мы вышли из этой полосы, стали заметнее, а ветер начал крепчать. К ночи ветер стал шквалистым, в кают-компании попадали на пол цветы, а в каютах снова задвигались чемоданы. Качка была килевая, нос корабля высоко вздымался над вол-нами, на секунду, казалось, замирал над пучиной и падал вниз. В этот момент винт выступал над водой и вхолостую вращался в воздухе. Особый, какой-то «жалостный» звук и необычная вибрация давали знать об этом по всему кораблю. Иногда встречная волна на подъеме корабля так сильно стукала о днище, как при ударе об огромную льдину. «Грибоедов» скрипел, снова взбирался на гребень волны, взвывал винтом и снова падал вниз. Брызги от удара волн долетали до мостика и потоками дождя врывались в иллюминаторы кают-компании.

За ужином снова были пустые места за столом: две недели в море все же не выработали «иммунитета» против морской болезни.

6 мая. Ночь была свежая, ветер дул с нашего борта и хорошо проветривал каюту. С утра небо затянуло тучами; к 12 часам разразился дождь мелкий, но такой густой, что видимость сократилась до 200–250 м.

Видели сегодня акулу; некоторое время она следовала за кораблем.

8 мая. Становится холоднее: сегодня наивысшая температура за день «всего» 26,5°. Но вода в океане крепко держит свои 28°.

Идем уже торной океанской дорогой: второй день часто встречаем корабли, особенно много сегодня.

Днем прошли полосу абсолютного штиля: ни ветерка, ни мельчайшей зыби. Океан неподвижен как никогда за весь путь.

Вскоре после заката наблюдалось редкое по яркости свечение моря. Светилась вся поверхность океана. Пена у носа, вдоль бортов и за кормой ярко фосфоресцировала бледно-зеленоватым светом. И в этой светящейся пене часто попадались еще ярче вспыхивавшие крупные огоньки.

Сила света от фосфоресцирующей пены была такая, что легко можно было рассмотреть стрелки часов (учтите, что это в темноте тропической ночи!).

Долго стоял я на носу «Грибоедова», любуясь игрой света в бурлящей пене внизу. Вдруг к кораблю со стороны быстро метнулось несколько торпедообразных тел. Это были дельфины. От соприкосновения с фосфоресцирующими микроорганизмами казалось, что они сами светятся. Дельфины подплыли к самому носу и пошли с такой же скоростью. К ним присоединилось еще несколько и еще.

Их скопилось у носа до полутора десятка. Им было тесно, временами они высовывали морды на поверхность, сопели и шумно вбирали воздух. Несколько минут продолжалось это состязание в скорости с кораблем, а потом дельфины поодиночке «сходили с ринга» — делали бросок в сторону и, описав светящуюся дугу, исчезали из поля зрения.

Это было такое необыкновенное зрелище, что мы созвали на нос почти всех пассажиров и моряков. После того, как дельфины исчезли и долго не появлялись новые, мы стали бросать за борт бутылки: они давали в темноте яркую вспышку при падении в воду.

Любовались звездами южного неба: действительно, великолепно созвездие Южного Креста; оно уже высоко поднялось на небосводе.

На боку лежит созвездие Ориона. Полярная звезда и Малая Медведица теперь не видны совсем. Мы уже прошли 18-й градус южной широты.

9 мая. Уже с самого утра открылись берега Бразилии. Небо ясное. Небольшая волна в три-четыре балла при попутном ветре силою пять-шесть баллов. Идем хорошо.

Вода в океане сегодня зеленая (до сих пор была синяя); вероятно, оттого, что близко материк.

Здесь уже «мелко»: всего «каких-нибудь» 600–800 м вместо недавних нескольких километров глубины.

Перед обедом слушали вечерний выпуск последних известий из Москвы. В нашей столице уже на исходе сегодняшний день. Разница во времени-7 часов. Наш радиоприемник «Ленинград» едва улавливает голос Москвы среди бурных каскадов джазовой музыки и рекламных объявлений, несущихся в эфире от берегов Америки.

На Бразильском берегу

Ночью 9 мая «Грибоедов» подошел к столице Бразилии — Рио-де-Жанейро и. бросил якорь на внешнем рейде.

В ночной тьме широкой полосой вдоль горизонта сверкали огни большого города. В некоторых местах огни взбирались на склоны гор, силуэт которых едва вырисовывался на черном небосводе.

С корабля был подан, обусловленный заранее по радио, сигнал ракетой. Вскоре на чернильной воде закачался и стал приближаться огонек. На правом борту «Грибоедова» засветили яркий прожектор. Через несколько минут подошел маленький катер с представителем порта.

Бразильские власти не пустили нас в порт Рио-де-Жанейро: будто бы много кораблей дожидается очереди у причалов и нет такого удобного места, где бы можно выгрузить астрономические приборы.

Враки все это! Захотели бы-нашли бы место и для причала и для выгрузки. Местные власти боялись, что прибытие советского корабля с советскими учеными вызовет в городе демонстрацию дружбы к Советскому Союзу.

Остаток ночи «Грибоедов» шел на юг к указанному нам порту Анградос-Рейс, у входа в бухту которого нас должен был встретить лоцман.

В обусловленном месте «Грибоедов» застопорил машины. Лоцман не появлялся. Отдали якорь.

***

Я проснулся еще до восхода, выглянул в иллюминатор: в предрассветном сумраке над легкой зыбью стелется туман. Вышел на палубу, прошел на нос: над туманом справа и слева вырисовываются фиолетовые гребни гор. Тишина. Издали доносится журчащий шум прибоя.

Окрасились серые клубящиеся тучи. Горы стали синеть. За кормой поднялось из океана солнце. Скрытый туманом свет его как бы растворился в нем и не давал тени.

Вахтенный матрос отбил четыре склянки (6 часов утра). Чуть приметный ветерок всколыхнул туман. Горы стали темно-зелеными. Медленно прояснялась даль впереди. Лучи солнца скользнули по воде, светлей стала зелень гор, обозначились темные долинки.

Стало видно, что мы стоим почти в начале бухты, врезающейся в гористый берег материка. Туман над водой стал таять, и вот он уже только у самых берегов клубится по склонам, собирается в ущельицах и долинках. Сплошным лесом покрыты склоны. Видны кроны пальм.

Теперь уж только в тени хребтиков остались клубы тумана, они сжимаются и легкими облачками поднимаются над горами.

Уже горячими стали лучи солнца и сочно-зелеными — берега.

В бухте видны мелкие островки. Снизу они обозначены белой каймой прибоя, а сверху одеты густой шапкой тропического леса.

Игрой зайчиков расцветилась мелкая зыбь голубовато-зеленой воды. От них нестерпимо режет глаза, а взгляду не оторваться, хочется любоваться ими еще и еще.

Послышалось издалека тарахтение мотора. Отраженное берегами эхо не позволяло определить, откуда доносится этот звук. Вскоре увидели маленький катерок. Различили красный с белым «международный» лоцманский флажок на мачте. Чертя треугольный след на воде, катерок подошел к борту и заглушил мотор. По шторм-трапу ловко поднялся лоцман: европейский костюм, суровое лицо испанца, красиво одетый темно-синий берет на седеющей голове. По старинной традиции капитаны и лоцманы в Бразилии-испанцы.

Катерок затарахтел снова, развернулся и пошел назад. На корме его флаг с гербом Бразилии: на зеленом поле в белом ромбе синий круг и на нем изображены пять звезд созвездия Южного Креста; через него идет лента с надписью «Ordem progresso» («Порядок и прогресс»). Вот оно в какую страну мы прибыли: «Порядок и прогресс». Знакомство с этим «порядком» у нас уже началось еще вчера ночью.

Звонок телеграфа на мостике. Взревели дизеля. Долго выбирали якорь-глубина 240 м. Пошли вперед. Минуем несколько островков, идем близко от северного берега бухты. Различаем кокосовые пальмы, бананы. Кокосовые пальмы держатся внизу почти у самой воды. Местами на склонах-расчищенные от леса и распаханные участки; на них сахарный тростник, а местами желтеет жнитво после недавно собранного урожая. Изредка, на самом берегу, попадаются маленькие селеньица. В них крохотные домики с плетенными стенками из бамбука и пальмовой (из листьев пальм) крышей. Возле домиков сгущаются посадки бананов и кокосов.

Вскоре перед нами открылся вид на городок Ангра-дос-Рейс: на границе зеленых гор и зеленовато-голубого моря вытянулись белые домики под красными черепичными крышами, сильно побуревшими от времени. Выше них, полу-заросшие деревьями, виднелись развалины большого не то замка, не то крепости. Это остатки монастыря монахов-бернардинцев, построенного в 1570 г. Монастырь этот-одно из первых подобного рода сооружений европейских колонизаторов на землях южноамериканских индейцев.

После часа хода от места стоянки мы уже подошли к набережной порта. Здесь причалы только для двух кораблей. Наш «Грибоедов» был единственным. Немедленно были открыты трюмы, подняты стрелы*, и началась выгрузка ящиков с астрономическими приборами. Астрономы следили за работой грузчиков, чтобы ящики не оказались вверх тормашками. К ночи астрономы успели погрузить все свои приборы в маленькие товарные вагоны узкоколейки.

Вагоны и платформы здешней железной дороги такие маленькие, а главное узкие, что привезенная нами грузовая машина «ЗИС» никак не могла поместиться и пришлось снова убрать ее в трюм. Единственный пассажирский вагон едва вместил астрономов; такие вагоны мы видели только на картинках, относящихся к первым годам зарождения железнодорожного сообщения. После простора, к которому все привыкли на корабле, в этом допотопном вагончике было тесно, как в собачьей конуре.

В 22 часа местного времени астрономическая группа отбыла в глубь страны, на Бразильское плоскогорье, в местечко Араша. Там уже заблаговременно, с помощью советского посольства, начальник всей астрономической экспедиции А. А. Михайлов (он опередил нас на самолете недели на три) подготовил площадку для размещения приборов, построил павильоны и т. д.

Тотчас по окончании выгрузки «Грибоедов» отдал концы и ушел на север в бухту Баия (Сан-Сальвадор), где часть ученых должна была проводить наблюдения с борта корабля во время затмения.

Мы, ботаники, остались в Ангра-дос-Рейс с тем, чтобы на завтра отбыть в Рио-де-Жанейро. Ночь мы провели в местной гостинице, грязноватой и очень неуютной. По стенам ползали огромные летающие тараканы, сквозь ставни набивались десятки разных насекомых и даже заползла ящерица.

Ангра-дос-Рейс-маленький городок. Не торопясь, можно пройти его из конца в конец за четверть часа. Главная улица с лавками, пивными, кустарными мастерскими вытянулась вдоль берега. По сторонам-коротенькие улочки с жилыми домиками под черепичными крышами. Рядом — горы, покрытые лесом. Последние домики поперечных улиц теряются уже в гуще деревьев.

***

Очень часто на деревьях видим странных черных птиц, цветом похожих на грача, а видом на коршуна, но с более длинной и голой черной шеей и с более «хищным» загнутым клювом. Это-урубу*. Они не боятся окрика и нехотя взлетают, если в них запустить палкой. Иногда они целыми стаями собираются возле какой-нибудь харчевни.

Урубу — бразильские мусорщики, добровольно содействующие улучшению санитарного состояния поселков. Они подбирают всякую падаль и объедки пищи, но отличаются и редкостной вороватостью, граничащей с мародерством. Рассказывают, что в присутствии урубу не следует оставлять открытой двери в кухню. Урубу дожидаются ухода человека, смело заходят внутрь, клювом сбрасывают крышки с кастрюль и утаскивают все съедобное.

В дальнейшем, где бы мы ни оказывались, — фасенда*, маленький городок, окраина Рио-всюду попадались вездесущие разъевшиеся и ленивые урубу. Они стали для меня своеобразным символом этой страны «порядка и прогресса».

***

Идем по главной улице. Кино. Сегодня идет американский надуманный приключенческий фильм «Мальчик из Сталинграда».

Святое для нас, для всех людей, ценящих героизм и мужество советского народа, имя Сталинград используется предприимчивыми янки из Голливуда для получения барышей. Возле витрины гурьбой толпятся босоногие ребята. Кино им доступно только в форме обозрения уличной витрины с несколькими кадрами из фильма. Да и то время от времени швейцар отгоняет их подальше.

***

Недавно из газет стало известно, что жители Ангра-дос-Рейс проявили большое мужество и смелость в борьбе за мир.

Когда бразильское правительство в августе 1951 г. объявило под нажимом США о своем намерении послать войска в Корею, бразильская молодежь провозгласила лозунг: «Американские агрессоры, вон из Кореи!» и организовала сбор подписей под требованием к правительству не посылать бразильских войск в Корею. В городе Ангра-дос-Рейс почти все взрослое население подписалось под этим требованием.

***

В витринах магазинов выставлен сомнительного качества ширпотреб. Мы заходим только во фруктовые лавки: уже отведали три сорта бананов, авокадо*, анону*, в корзине из пальмовых листьев у нас лежат ананас* и желтые с вязкой мякотью неведомые нам плоды.

Все это — дары тропической природы.

Анона-дерево, размером с нашу вишню или абрикос, родом из тропической области Южной Америки (из Вест-Индии). Его крупный «плод» (соплодие, состоящее из мелких отдельных плодиков, частично или почти полностью сросшихся с цветоложем) — весьма популярное лакомство в тропиках земного шара, так как в культуре широко распространилось из Южной Америки в Индию и другие страны тропической Азии и Океании. Некоторые виды аноны культивируются и у нас в Союзе на Черноморском побережье (хотя нередко вымерзают в особенно суровые зимы), а также в Южной Европе.

Анона

Желтовато-розовая, нежная мякоть «плода» аноны похожа по вкусу на сдобное тесто со сливками или несладким кремом. Анона не только лакомство, но и пища.

Во время голодовок, постоянно посещающих Индию, в тех местностях, где анона особенно часто возделывается, она не раз выручала голодающее население своими обильными и питательными плодами.

С двадцатых годов текущего столетия в Бразилии, будучи завезен из Мексики и Гватемалы, получил широкое распространение плод дерева из семейства лавровых, известный под именем авокадо. Бразилейро его называют «абакатти». По форме плод авокадо можно сравнить с яйцом, только линейные размеры его в три-четыре раза больше; вес-до 300–400 г. Часто встречаются плоды грушевидной формы. Снаружи плод покрыт плотной блестящей темно-зеленой кожурой; ножом она легко разрезается, и внутри оказывается фисташкового цвета мякоть, в центре которой, как желток в крутом яйце, лежит крупное круглое семя. Под тонкой коричневой кожицей две семядоли, между которыми сжат большой, до 1–1,5 см зародыш. Семя несъедобно, в пищу идет только маслянистая пастообразная мякоть. Вкус ее похож на вкус сливы с примесью шоколада и лакричным привкусом, но при этом совсем не сладкий. Плоды авокадо содержат большое количество жиров (от 10 до 29 % в зависимости от сорта), причем жиры эти весьма высокого качества и по своей усвояемости сравниваются с коровьим маслом. Они отличаются также высокой калорийностью — втрое превышают бананы и вдвое постное масло. Даже бифштекс остается позади по своей калорийности!

Особую ценность представляют плоды авокадо по значительному содержанию витаминов: в них есть и витамин С и витамины А, В₁, В₂, Е, РР, К, Н. Такая поливитаминность авокадо ставит его по этим показателям впереди не только многих других высоковитаминных плодов, но даже и коровьего масла. Этим определяется также и высокая ценность плодов авокадо как диэтического продукта и лечебного средства. Авокадо способствует восстановлению сил выздоравливающих и престарелых, он полезен диабетикам (в плодах авокадо самое низкое содержание сахара из всех известных плодов) и страдающим различными нарушениями пищеварения и артериосклерозом. Есть данные, что потребление авокадо понижает кровяное давление при гипертонии.

Авокадо

В Бразилии авокадо едят преимущественно в виде десерта: подают на сладкое свежий спелый плод, посыпая содержимое сахаром, но это самый примитивный способ. В кафе и ресторанах авокадо кладут в мороженое и в крем, подают в виде фруктового сока. Это получается очень вкусно. Но наиболее вкусен авокадо, приготовленный по-перуански. Нас научил этому способу Сергей Васильевич. Делается это так: плод авокадо разрезается пополам, семя выбрасывается; в луночку от семени наливается немного прованского масла, прибавляется соль и перец; затем ложечкой вы начинаете размешивать приправу вместе с легко разминающейся мякотью и начинаете есть; опять прибавляете масла и перца с солью и смешиваете еще часть содержимого и так, пока не останется пустая и чуть шероховатая внутри скорлупа. Можно заменить прованское масло кетчупом. И в том и другом случае получается исключительно вкусная и легкая закуска. Авокадо очень сытен: съесть за один раз целый плод можно только, будучи очень голодным. Обычно вполне достаточно одной половинки.

Авокадо культивируется в Бразилии главным образом в штатах Минас-Жераис, Сан-Пауло и Рио-Гранде-до-Сул. Это небольшое дерево 10–15 м высоты; есть несколько сортов, плодоносящих в разные сроки, так что в течение всего года имеются в продаже свежие плоды. Авокадо широко распространено в Бразилии, а в последнее время даже вывозится в небольшом количестве в Европу.

Авокадо введено в культуру и у нас в Союзе. На Черноморском побережье Кавказа, в наших субтропиках оно распространяется всё более широко. Имеется уже несколько сотен взрослых плодоносящих деревьев. Они составляют богатый маточный фонд для дальнейшего развития этой ценной культуры в нашей стране. Из своих семян только за 1945–1948 гг. в Сухуми выращено около 1 000 сеянцев.

В совхозе им. Л. П. Берия близ Гагр есть деревья авокадо, достигающие 12 метров высоты и диаметра кроны до 8 метров. В некоторых местах имеется самосев авокадо.

Примечательно, что содержание жиров в плодах, выращенных у нас в Абхазии, значительно выше, чем у соответствующих сортов в районах основной культуры авокадо (Калифорния).

Авокадо — культура, требовательная к теплу, влаге, почве, и с ней предстоит еще немалая работа наших ученых, чтобы это растение прочно вошло в ассортимент культур советских субтропиков. Однако уже теперь авокадо вышло за пределы опытных участков научно-исследовательских учреждений. Оно есть и в совхозах, и колхозах Черноморского побережья и не редкость встретить его в садах частных лиц. Мичуринские методы селекции обеспечили получение у нас холодостойких обильно плодоносящих форм, и есть полное основание считать, что культура авокадо пойдет и в новые районы и займет надлежащее место в осуществлении Великого Сталинского плана преобразования природы.

После «фруктовой» прогулки мы сменили в гостинице уже промокшие рубашки, взяли гербарные папки и отправились в лес.

Улица уперлась в заросший бамбуками овраг, по склону его уходила тропинка вверх. Мы прошли по ней. Напрасно мы меняли рубашки: через несколько минут они стали мокрыми не только «изнутри», но и снаружи. В лесу было так сыро (хотя день был солнечный и ночью дождь не шел), что у нас промокли ботинки и измазались почвой брюки, а пот катился по лицу так обильно, что затекал даже в глаза.

Десятки разнородных видов деревьев были оплетены лианами так, что продираться сквозь них очень скоро стало не под силу. Пришлось ограничиться тропинкой. Наши папки быстро заполнились, но каждые 10–15 шагов мы находили все новые и новые растения. Особенно много было эпифитов*, которые одевали стволы крупных деревьев иногда сплошным слоем, гнездились у основания ветвей и повисали на листьях, дополняя и так крайнюю насыщенность пространства растительной массой. Некоторые бромелии и орхидеи (мы видели это еще внизу, в городке) ухитряются жить на телеграфной проволоке. Необычайно декоративным кажется, когда высоко над головой, как бы в воздухе, из комка серовато-зеленых листьев свисает крупный красный цветок орхидеи.

На склоне гор в нескольких местах мы видели хижины из бамбука и листьев пальм. Эти жилища ничем не отличаются от жилищ каких-нибудь первобытных племен. Здесь в них живут негры и метисы. Им нет места в «европейской» части городка.

Неподалеку от хижины в лесу мы повстречали на дорожке двух женщин с детьми. Все были нагружены обломками отмерших бамбуковых стволов; ребята волокли их по земле, а женщины несли большие вязанки на головах.

Одна из женщин послала к нам сына-маленького, лет десяти, мальчика. Он стал что-то говорить по-португальски, часто повторяя «дойш сентавос». Мы призвали Сергея Васильевича (он прекрасно знает испанский язык и вполне успешно может объясниться и по-португальски). Выяснилось, что мальчик предлагает нам нести папку и что ему совсем немного надо за это-только два сентаво*. Мы отдали ему папку; он нес ее за нами на голове.

«Грибоедов» в порту Ангра-дос-Рейс (справа).

Мы продолжали подъем. Дорожка становилась все менее торной, свисающие с деревьев лианы преграждали путь, кусты и деревья смыкались над головой, ветви их были густо увешаны эпифитами. Иные лианы были с колючками и цеплялись за одежду. В довершение этого сильно кусали москиты. Чаще всего они кусали кисти рук и ног повыше щиколотки. С лица и шеи я отгонял москитов пучком листьев. Мелкие насекомые, вроде сибирского гнуса, оставляли красное пятнышко; это место быстро вспухало и ощущался сильный зуд.

Мы поднялись еще немного и оказались на гребне, покрытом более низкими зарослями. Отсюда открылся вид на всю бухту, пристань и городок. Мы увидели, что бухта имеет два выхода к океану, разделяемые большим гористым островом. («Грибоедов» прошел северным проходом.)

Море было почти спокойно, на нем чуть колыхались отражения кучевых облаков, между которыми зелеными лепешками лежали десятки мелких островков. Городок обозначался лишь буроватыми и красными крышами среди зелени, и видна была лишь одна улица с высящимися над ними «королевскими пальмами»*.

Ближайшие склоны были сплошь покрыты лесом. На первый взгляд он казался очень однородным, но если присмотреться внимательнее, то было видно, что слагающие его виды деревьев все разные. Только на больших расстояниях одно от другого были видны кроны деревьев одного и того же вида. Несколько видов деревьев цвели: одни крупными белыми цветами, другие мелкими лиловыми, третьи — желтыми. Когда мы проходили по тропинке, то за гущей леса мы не видели крон деревьев верхнего яруса. Над общей поверхностью тропического леса кое-где возвышались отдельные деревья-гиганты; они на 10–15 м высились над всеми остальными; стволы их были, вероятно, около метра в поперечнике даже на такой высоте от земли. Хотелось еще и еще любоваться тропической природой и очаровательной бухтой, но надо было уже торопиться вниз, так как в 2 часа дня отходил катер, соединяющий Ангра-дос-Рейс со станцией Мангаратиба, откуда можно поездом попасть в столицу.

Наш маленький помощник, — его звали Асси, — дал стрекача, лишь получил от нас монетку в 5 крузейро, как будто боялся, что мы можем раздумать и дать ему меньше. Мы не успели спросить, как он израсходует эти деньги.

Промокшая одежда липла к телу. Мы тотчас стащили ее с себя и с наслаждением умылись под душем довольно прохладной водой (единственное достоинство здешней гостиницы).

***

Маленький белый катер покачивался у пирса. Пассажиров было человек 25. Плетеные кресла стояли спинками к борту, но большинство бразилейро повернули их и, усевшись, положили ноги на борт; никакого напряжения не было в их позах, так что, видимо, это обычная и привычная для них «посадка».

В кормовой части катера, позади нефтяного двигателя, короткий трап вел в небольшое трюмное помещение, заполненное несколькими рядами деревянных скамеек. Жар от двигателя вместе с проникающим через тонкую переборку запахом нефти и стуком моторов делал это помещение мало приятным местом. Вентиляция осуществлялась лишь через узкую дверь (иллюминаторы были расположены так низко над водой, что открывать их можно только в совершенно тихую погоду). Здесь сидело несколько негров и вообще «цветных»; двое из них с женами и детьми. Им хватило бы мест на палубе, под защищающим от солнца тентом, на ветерке, пахнущем соленым морем. Но… по неписаному закону негры не осмеливаются занять кресло на палубе рядом с белыми.

Катер шел вдоль северного берега бухты, иногда приближаясь к нему на 100–150 м. Теперь мы хорошо могли рассмотреть окруженные бананами и кокосовыми пальмами плетеные пальмово-бамбуковые хижины, которые в нескольких местах встретились на берегу.

Несколько раз, подходя к селениям, катер давал пронзительный гудок, и тогда от берега отчаливала узкая долбленая лодка, похожая на индейскую пирогу. Два гребца с узкими длинными веслами быстро подгребали к катеру, негр-матрос багром подтягивал ее к борту, и в пирогу ловко спрыгивали один или два пассажира, улавливая момент, когда волна повыше поднимала лодку. Один раз катер принял таким же способом пассажира с островка, в гуще деревьев которого виднелся домик европейского типа. Наш сосед, словоохотливый старичок, рассказал нам, что этот остров находится в частном владении, как и многие другие острова в бухте. Он показал на небольшой островок, который еще никем не занят. Его цена — 1 000 долларов.

Все крупнее становились волны: мы приближались к выходу в океан. Дойдя до конца берега, который тупым мысом выдвигался в море, мы обогнули его и пошли наискось через бухту, которая, как и бухта Ангра-дос-Рейс, глубоко врезалась в материк. Вскоре стал виден маленький городок, это и была Мангаратиба.

Вот уже ясно видны дома, товарные вагоны, вокзал, церковь. На мостках, к которым подошел катер, ожидало десятка три разновозрастных парнишек. Они бросились к борту и, толкая друг друга, выхватывали у пассажиров чемоданы, свертки, корзинки.

Точно так же были захвачены и наши вещи, и босоногие носильщики уже шлепали пятками по мокрым доскам пирса, который изредка захлестывало брызгами высокой волны. На некоторое время мы потеряли из виду наших носильщиков, так как все они наперегонки бежали к вокзалу, стремясь поскорее перебежать в зал ожидания и занять лучшее место для своего «клиента».

Маленькое станционное здание было накалено за день солнцем, и после свежего морского воздуха не хотелось сидеть в духоте. Мы взяли билеты и отправились пройтись по городу; до прибытия поезда было еще почти два часа.

Встретивший нас в Ангре сотрудник советского посольства привел нас в маленький ресторан, обещая угостить рыбой «по-бразильски». Особенность этого бразильского рецепта состояла в том, что рыбу не жарят на сковороде, а пекут, положив на редкую железную сетку над огнем. К рыбе подается острый томатный соус «кетчуп» и мелкий-мелкий маринованный стручковый перец «пимента». Это плоды местного вида паслена, длиной они всего 1,5–2 см и чуть потолще спички. От одной такой «перчины» во рту начинает жечь, как от кипятка. Бразилейро за соседним столиком насыпали на тарелки примерно по столовой ложке этих коварных плодиков, смело брали сразу по несколько штук и лишь заливали «пожар» во рту пивом с кусочками льда. Рыба, так приготовленная, суха и грубовата, а что до ее вкуса, то при наличии этого перца я так и не смог его оценить.

Зашло солнце, и стемнело еще быстрее, чем в океане.

Не доходя до вокзала, мы зашли в лавочку купить на дорогу фруктов. В углу стоял большой пень, как в мясных лавках; возле него-груда зеленых кокосовых орехов с кожурой. Форма их очень различна-от почти правильного шара до сильно вытянутой, как лимон. Нижняя часть, где прикрепляется плодоножка, — тупая у продолговатых орехов и слегка приплюснутая у круглых; верхняя часть оттянута в форме короткого носика. Устроен кокосовый орех так: внутри толстой зеленой оболочки лежит собственно орех всегда округлой формы; у него прочная одревесневшая скорлупа. Пока плод еще не созрел, орех наполнен прозрачной жидкостью; потом количество ее уменьшается, а на внутренней стенке ореха образуется белая масса, впоследствии выполняющая почти всю внутренность скорлупы. Это — семя; внутри него находится зародыш. Сок молодых орехов пьют; его-то и называют кокосовым молоком.

Мы, конечно, немедленно решили отведать молоко кокосового ореха. Продавец особым тяжелым ножом-тесаком (такой нож здесь называют «мачета») быстро и ловко обрубил зеленую оболочку с удлиненной части плода, вскрыв самую скорлупу, одним сильным ударом он отсек ее верхушку и в ту же секунду подхватил орех левой рукой, чтобы не дать вытечь жидкости. Нам осталось лишь взять соломинку и тянуть сок из этой чудесной чашки, созданной природой. Сок был прохладен и приятен на вкус; его оказалось чуть менее стакана; ореховая мякоть тонким слоем покрывала скорлупу внутри. Чтобы ее есть, дается особая ложечка с остро отточенным краем; действовать ею надо, как скребком. Орех очень крахмалист и грубоват по консистенции. Вкус его напоминает грецкий орех, но будто бы он с примесью сырого картофеля.

Я с удовольствием «выпил» содержимое двух орехов, но мякоти есть не стал, мне она не понравилась.

Кокосовые орехи

Кокосовые пальмы.

Кокосовая пальма* в изобилии растет и культивируется в Бразилии. Насчитывается ее более 100 млн. деревьев. Наилучшие условия для нее-сырые песчаные места вдоль океанского побережья.

Кокос легко переносит заливание морской водой во время сильных прибоев. Кокосовый орех даже при долгом нахождении в соленой воде не теряет всхожести. Этим свойством объясняется то, что морские течения разнесли кокосовую пальму очень широко по всей тропической области Земли. И повсюду одинаково ценится и молоко, и орех, содержащий большое количество жира (кокосовое масло), и скорлупа, идущая на различные мелкие поделки, отличающиеся особой прочностью, известная человеку уже три-четыре тысячи лет. Одно дерево приносит ежегодно 50-120 плодов; иное дерево дает до 300–400 штук.

Бразилия обладает особо благоприятными условиями для произрастания кокосовой пальмы, и здесь собирают немного менее одной трети мирового урожая кокосовых орехов. А мировой сбор кокосовых орехов исчисляется в 20 млрд. (20 000 000 000) штук, из которых добывают

3 500 тыс. тонн копры (измельченное и высушенное ядро кокосового ореха, из которого выжимают масло, а частично употребляют непосредственно в пищу) и 1 700 тыс. т кокосового масла.

Очень показателен быстрый рост производства копры за последние десятилетия, что объясняется возрастанием значения жирных масел (а следовательно, и масличных растений!) в мировой экономике. Так, в 1914 году было произведено в мире 600 000 тонн кокосовой копры, а в 1939 году уже 1818 000 тонн, то есть за четверть столетия производство копры возросло более чем втрое.

Кроме копры, одновременно добывается большое количество прочного волокна, получаемого из оболочки кокосового ореха и известного под названием койра.

Койра отличается эластичностью и исключительной прочностью. В последнем я убедился лично. Один из моих знакомых, преподаватель географии, попросил у меня кокосовый орех, чтобы показать в школе (у меня оставалось несколько штук неочищенных орехов). Ребята не удовлетворились осмотром сморщенной побуревшей оболочки, а захотели взглянуть на самый орех. Учитель уверенно достал перочинный нож, чтобы вскрыть оболочку и достать орех. Но не тут-то было: кончик ножа с трудом входил в оболочку и застревал. К концу урока плод был исковырен со всех сторон, но и только. В таком виде орех вернулся ко мне. Так как он был уже изуродован, я решил удалить оболочку. Вспомнил, как ловко открывал торговец свежий орех мачетой. Мачеты у меня не было, я вооружился топором. Топор делал вмятину и отскакивал. Взял стамеску-дело тоже не подвигалось. Использовал все домашние инструменты и все без заметного результата. И уже после всего этого старой бритвой стал срезать тонкие пластинки. «Бритье» ореха заняло по меньшей мере час, пока круглая костянка не была освобождена от своей волокнистой оболочки. Обычно койру получают путем мочки в воде и дальнейшей обработки на чесальных станках или машинах. Койра идет на изготовление веревок, циновок, щеток, грубых тканей (для этого добывают волокно от недозревших еще орехов) и многих других предметов. Особенно распространено промышленное использование койры в Индии и на Цейлоне. Производимые там щетки расходятся по всему свету.

В Швеции, Германии, Голландии дворники метут улицы не метлами, а щетками из койры, сделанными в Индии или в Индонезии.

При надрезании молодого соцветия кокосовой пальмы из надреза вытекает сок, содержащий около 15 % сахара. При выпаривании его образуется сахар; сок, подвергнутый брожению, дает вино, из которого путем перегонки можно получить водку. Листья кокосовой пальмы широко используются для всевозможных плетеночных изделий, а также для изготовления веревок, канатов и т. п.

Ствол пальмы идет и для строительных целей и из него выдалбливают лодки.

Помимо всего, кокосовая пальма очень декоративна. Ее стройные гибкие стволы, достигающие 15–20 м высоты, с пышной кроной листьев на вершине, украшают природные ландшафты и широко используются для парковой архитектуры в городах.

Всего на земном шаре до 1435 тысяч гектаров занято под насаждения кокосовой пальмы, из них 1300 тысяч приходится на Азию. Происходит кокосовая пальма, вероятно, из Океании, оттуда морские течения могли разнести ее орехи по ближайшим архипелагам и континентам, причем, несомненно, человек много способствовал ее дальнейшему распространению. В настоящее время собственно кокосовая пальма в диком виде не известна (есть около 30 видов, относящихся к этому же роду, дико растущих в Южной Америке; некоторые из них также приносят съедобные плоды).

***

Уже в полной темноте мы подошли к вокзалу. Мальчишки бдительно стерегли наши вещи, вдохновленные желанием не упустить своих клиентов и подзаработать еще и при посадке в вагон.

Поезд пришел с опозданием на 40 минут. Пассажиров скопилось много и провожающих еще больше; они весело и шумно прощались со своими родственниками, работающими в столице и приехавшими на воскресный день к семье.

Вагоны-дачного типа, с местами только для сидения на двоих, по обе стороны прохода, с удобной перекидной спинкой. Если едет своя компания, то спинки двух соседних сидений откидываются в противоположные стороны, и приятели сидят как бы в купе. Багажных полок нет, и все вещи ставятся в проходе и между скамейками. Размер вагона побольше, чем тот, в котором поехали наши астрономы из Ангры: здесь железнодорожная колея шире.

Все окна были открыты, и первые минуты пути были очень приятны, когда свежий ветерок продувал вагон. Но вскоре пошел проливной тропический дождь, который яростно захлестывал сидящих у стенки, и пришлось опустить шторы, плетенные, наподобие циновки, из мягких листьев какой-то пальмы. В неподвижном воздухе сразу становилось невыносимо душно. Ночь была темна и непроглядна. Большая часть пути проходила по побережью, поезд шел быстро, делая крутые повороты по изгибам берега океана, и только под конец пути, когда вышли на прямую дорогу от океана, вагон перестало качать. Из-за темноты ночи и дождя ничего не видели вокруг.

В Рио-де-Жанейро мы прибыли уже после полуночи.

***

У нас в Союзе принято встречать прибывающих к нам из других стран ученых, писателей, артистов, простых рабочих.

Была и нам организована «встреча».

В 0 час. 30 м. по местному времени поезд подошел к перрону центрального вокзала столицы.

Как заведено здесь, к окнам бросились носильщики, и мы стали было передавать им наши чемоданы, как вдруг они прекратили их брать, а взятые ранее составили в одну кучку. В вагон вошел полицейский, и несколько полицейских оказалось под окнами. Вагон опустел, носильщики не входили за оставшимися вещами, а стояли в нескольких шагах. Мы вышли из вагона и увидели вокруг более полдюжины полицейских. К нашей группе подкатил носильщик с мототележкой с явным намерением погрузить наши вещи, но полицейские что-то буркнули ему и тот укатил назад. Стало ясно, что нас задерживают. На перроне уже стих шум высыпавшей из поезда толпы, но еще проходили пассажиры из задних вагонов. Видя нас в окружении полицейских, они останавливались любопытства ради, но полицейские их быстро спроваживали прочь. Возле кучки наших чемоданов поставили одного из полицейских, а нас пригласили следовать за старшим. Мы отказались.

Консул пытался было сказать полицейским, что они, вероятно, ошиблись, задерживая нас, но старший был непоколебим и все продолжал уговаривать нас пойти с ним. Консул отправился звонить в наше посольство (его полиция не задерживала). Лишь он ушел, к нам подошел советник посольства СССР. Он приехал нас встречать, долго пробыл на перроне и ушел на несколько минут уточнить время прибытия нашего опаздывавшего поезда и вот не подоспел к началу событий. Советник, узнав о происходящем, успокоил нас и отправился заявить протест Министерству иностранных дел.

Мне надоело стоять, и я направился к находящейся неподалеку скамейке. Мои спутники последовали моему примеру. Полицейские проявили явное беспокойство, но, поняв, что мы не собираемся бежать, расширили свое кольцо вокруг нас, держась на расстоянии метров в десять. Кое-кто из них куда-то уходил, и приходили другие полицейские, число их как-то дошло до 11, иногда сокращалось до трех.

Тем временем приехал переводчик из нашего посольства, где недоумевали, что долго нет ни ожидавшихся гостей, ни советника. Переговорив с нами, он ушел искать советника или консула. Наконец, через полчаса вдали показались все трое в сопровождении какого-то крупного полицейского чина, судя по его форме и всяким побрякушкам на мундире.

Консул спросил, будем ли мы возражать, если наши фотоаппараты будут опечатаны, а пленка будет проявлена. Мы хоть удивились, но не возражали. Однако полицейский чин продолжал упорствовать в чем-то, так что советник с консулом снова куда-то ушли. Наконец, появился какой-то штатский (потом мы узнали, что это был начальник тайной полиции); он переговорил с полицейским офицером, потом с советником и попросил наши паспорта. Один из полицейских стал переписывать что-то из наших паспортов, другой же размножил этот список в трех экземплярах. После этой процедуры охранявшие нас полицейские убрались, а нам была разрешена, так сказать, «свобода передвижения». Носильщики подхватили наши чемоданы, и мы двинулись к выходу. На двух машинах мы поехали в Советское посольство по пустынным, черным улицам, исхлестанным проливным дождем.

Ботанический сад

Па следующий же день по прибытии в Рио-де-Жанейро мы отправились в Ботанический сад.

Ботанический сад находится вдали от центра, на окраине города, на предпоследней остановке трамвая. От главных ворот открывается величественная аллея красивейшей из пальм-королевской пальмы. Тридцатиметровые стройные колонны ее стволов обрамляют уходящую вдаль прямую аллею (она пересекает всю площадь сада). Вершины пальм увенчаны кроной огромных темно-зеленых перистых листьев, среди которых видны громадные бледно-зеленые или желтоватые соцветия,

Возраст этих деревьев 126 лет, они были высажены через 12 лет после основания сада.

Ботанический сад занимает площадь в 54 га. Одна сторона его примыкает к подножью горы Корковадо, покрытой густым лесом. В силу исключительно благоприятных климатических условий (Рио-де-Жанейро лежит чуть севернее южного тропика) здесь все растения тропических стран мира растут на открытом воздухе и достигают своих естественных размеров. Более 5 тыс. видов, относящихся к 187 семействам тропической флоры, высажены в саду.

Здесь мы увидели почти все главные полезные растения тропиков Старого и Нового Света.

Быть может, наиболее интересным является каучуконосное дерево-гевея (серингейра*, по-бразильски), которое сыграло большую роль в истории Бразилии, являвшейся в течение большого отрезка времени единственным поставщиком каучука на мировой рынок.

Гевея — крупное дерево; оно дико растет в лесах вдоль Амазонки и ее притоков.

При надрезе коры дерева из него вытекает сок. Если подержать этот сок над дымом костра, то он свертывается в плотную эластичную массу коричневого цвета. Это и есть каучук, который под названием пара-каучук (от названия порта Пара на севере Бразилии, откуда его вывозили) стал известен в мировой торговле.

Впервые европейцы познакомились с каучуком, увидев у южноамериканских индейцев подпрыгивающие при ударе шары, которыми играли индейские дети. Образцы этого вещества были вывезены в Европу.

На первых порах было найдено лишь» одно применение каучука: он хорошо стирал написанное карандашом. До сих пор во многих странах стиральная резинка носит название «индейская резинка»*.

Только в 1823 г. была впервые изготовлена непромокаемая ткань, покрытая слоем каучука, из которой делались плащи, получившие название «макинтош», по имени изобретателя. Позднее стали изготовлять обувь из прорезиненной ткани, далее-галоши, автомобильные шины и массу других изделий.

С расширением применения каучука в промышленности возрастал спрос на каучук, росла его добыча в лесах Бразилии. Во второй половине прошлого века и первое десятилетие текущего каучук был одной из важнейших статей бразильской торговли. Цена на каучук достигла баснословной величины-доллар за фунт. В долину Амазонки хлынули тысячи людей в надежде быстрого обогащения, подобно тому, как во время золотой горячки в Калифорнии.

Десятки тысяч местных жителей и пришельцев стали искателями и добытчиками драгоценного сока гевеи. Эти серингейро, как их называют в долине Амазонки, вели каторжную жизнь в самых глухих и диких лесах по мелким притокам Амазонки. Они отыскивали деревья гевеи и собирали с них сок, который потом сгущали в дыму над костром.

Делается это так: палку, положенную на развилки над костром, обливают соком гевеи и вращают, пока под действием дыма сок не застынет; затем поливают ее снова и продолжают вращать в дыму; постепенно, слой за слоем, образуется большой шар каучука, достигающий веса нескольких десятков килограммов.

Гевея.

Накопленный таким путем каучук сплавлялся в маленьких лодках-пирогах на Амазонку, где его забирали агенты и переправляли далее по реке в главный город штата Амазонас-Манаус.

Город Манаус в среднем течении Амазонки стал штабквартирой «каучуковых королей», скупавших весь сырой каучук и продававших его за границу.

В короткий срок эти некоронованные «короли» разбогатели так, что строили себе дворцы из лучших строительных камней, привозимых из Европы, руками мастеров, выписанных из Италии.

В 1912 г. вывоз каучука из Бразилии достиг максимального количества — 42 410 т.

Но еще в 1876 г. англичанин Уикгем тайно вывез 70 тыс. семян гевеи с Амазонки (каучуковые короли ввели запрет на вывоз семян из Бразилии). Семена были доставлены в Лондон и высажены в Ботаническом саду в Кью. Из полученных сеянцев около 2 тыс. были перевезены на остров Цейлон и послужили началом плантационному хозяйству каучуконосных деревьев. С этого момента начался закат бразильской монополии на каучук. Правда, еще многие годы Бразилия продолжала успешно и выгодно торговать, но… в это время увеличивались плантации под гевеей на Цейлоне, в Бирме, на островах Малайского архипелага, в Индо-Китае, в Африке.

Плантационный каучук был лучше и дешевле. По мере роста его добычи стали снижаться цены на него на мировом рынке, и кривая добычи каучука в Бразилии резко пошла вниз. Теперь Бразилия, недавний монополист каучука в мире, занимает ничтожное место в его добыче, так как 97–98 % всего сбора каучука дают плантации в Старом Свете. В 1940 г. Бразилия вывезла только 18 тыс. т, в 1942 г. — 22 тыс., но выше этого количества во время второй мировой войны добыча не поднималась, идя к все большему сокращению. Мировое же потребление каучука теперь уже перевалило за 1 млн. т ежегодно.

***

В Ботаническом саду есть интересный уголок амазонской флоры. Здесь вокруг небольшого пруда посажены некоторые деревья из тропических лесов по р. Амазонке, в том числе и гевея; среди них построена избушка серингейро — добытчика каучука. Мы вошли внутрь: деревянный топчан, заменяющий кровать, топор, особой формы ножи для надрезания коры, глиняные чашечки для сбора сока, готовая «продукция» — шар каучука, жалкая утварь для приготовления пищи-вот и все. Таковы условия жизни серингейро, заброшенного на сотни километров в глубь девственного леса, подверженного опасности укуса ядовитыми змеями, постоянно болеющего желтой лихорадкой, оторванного от семьи и лишенного на многие месяцы общения с людьми.

В пруду, на поверхности воды, плавают огромные круглые листья гигантской водяной кувшинки-виктории регии. В природе это замечательное растение растет в теплой, до 30°, воде Амазонки. Красивый цветок сделал его любимым растением ботанических садов. Многие ленинградцы ждут под осень сообщения в газете, когда зацветет виктория регия. В нашем Ботаническом саду с большим уменьем и трудом выращивают ее в ос. обо теплой оранжерее-бассейне. У нас она цветет только один раз в году. Климат же Рио-де-Жанейро очень похож на оранжерейный климат: средняя месячная температура воздуха колеблется только в пределах от 20° до 26° тепла по Цельсию. Самый теплый месяц-январь, самый «холодный» — июнь, это когда средняя месячная опускается до + 22. И виктория регия тут в десятках постоянно цветущих экземпляров населяет пруд на открытом воздухе.

В этом же уголке амазонской флоры мы увидели пальму пашиубу* на высоких подпорках-ходульных корнях. Это-своеобразное приспособление к условиям время от времени заливаемых водами низколежащих лесов.

Эти корни-подпорки у старых деревьев так высоки, что взрослый человек становится между ними и самый ствол пальмы начинается выше головы. Тут же, на открытой лужайке, росла своеобразная бесстебельчатая пальма куруа* с песчаных отмелей Амазонки.

Ее крупные, длинные и прямостоящие перистые листья, длиной 2½-3 м, выходят как бы из земли. Плоды куруа висят низко над почвой, а иногда даже лежат на земле. Они похожи на кокосовые орехи, только мельче, и внутри у них также есть «молоко».

Кастанья-де-пара.

Неподалеку же росло одно из крупнейших деревьев бразильских лесов, дающее известные американские, или бразильские, орехи, называемые здесь «кастанья-де-пара»* (т. е. каштаны из штата Пара). Это дерево часто превышает 30–40 м и дает большой, с голову ребенка, плод; внутри прочной «костяной» скорлупы лежат самые орехи, тоже в прочной оболочке плоской полулунной формы, размером с фалангу большого пальца; в ней заключено семя, тоже полулунной формы, очень приятное на вкус и богатое маслом. Бразильские орехи вывозятся в США и Европу в количестве до 20 тыс. т в год.

По своим вкусовым достоинствам выше бразильских орехов расцениваются орехи сапукайя или, как их иногда называют, «райские орехи»*. Это семена крупного дерева, тоже бразильского коренного обитателя, растущего в тропических лесах Амазонии. Самые орехи немного крупнее бразильских, одеты морщинистой скорлупой и заключены в количестве 15–25 штук в большую деревянистую скорлупу оригинальной формы, отчасти похожей на примитивный горшок, слепленный без гончарного круга. Ко времени созревания из верхней части плода выпадает своеобразная крышка, и тогда семена-орехи высыпаются из скорлупы плода. Эти орехи раскалываются без труда (хотя и прочнее наших грецких орехов), и вкус их действительно нежнее, чем бразильских.

Ценители считают, что это-самые вкусные из всех известных орехов.

Любопытно использование скорлупы плода дерева сапукайя. В этот своеобразный горшок, уже без крышки, насыпают сахар или какую-нибудь другую приманку, и он превращается в ловушку для мелких обезьян. Просунув голову внутрь и набрав в рот еды, обезьяна уже не может вытащить ее оттуда и беспомощно мечется, пока не будет поймана.

Отсюда, вероятно, и пошло народное название этого дерева — «обезьяний горшок». Впрочем, бывает, что в эту ловушку попадают и неопытные собаки.

В саду мы видели множество пальм, каждая из которых дает какой-либо полезный продукт: волокна из пальмы буссу* идут на изготовление шляп, плоды бурити*, или винной пальмы, служат для приготовления алкогольного напитка. Плоды пальмы мукуи* дают желтоватую волокнистую мякоть, которую варят с добавлением муки — тапиоки*. В этих плодах так много жировых веществ, что даже собаки и урубу их охотно поедают.

Но следует избегать весьма обманчивых плодов пальмы урукури *. Они очень похожи на финики, а мякоть их соблазнительно сочна и душиста. Еще первые поселенцы узнали от индейцев, что плоды урукури вызывают длительное расстройство желудка.

Мелкие, величиной с вишню, плоды пальмы асаи* содержат немного мякоти между кожей и твердым семенем. Из этой мякоти, добавляя воду, делают густой напиток, пачкающий губы в фиолетовый цвет, как наша ежевика. Но основное, пальма асаи дает пальмовое масло и очень вкусные овощи «пальмито» (это-молодые побеги, которые в консервированном виде широко употребляются в Бразилии; вкус их напоминает спаржу). Пальма бабасу* является восконосом. Но более известна как источник растительного воска другая пальма-карнауба*. На ее огромных веерообразных листьях, расположенных по спирали вокруг ствола, отлагается воск. Сами же листья идут на производство шляп, корзин, цыновок, мешков, ими покрывают крыши и плетут стены домов. Ствол пальм идет как строительный материал. Корни карнаубы считаются очень питательным продуктом, а также используются как лекарственное средство. Александр Гумбольдт назвал эту пальму «дерево жизни» за многообразное использование карнаубы в различнейших целях местным населением.

Дикорастущая карнауба встречается в северо-западной Бразилии, но последние годы культивируется, главным образом, в штатах Сеара и Пиауи. В последнем штате имеется более 2 миллионов посаженных деревьев. Если подсчитать годовую продукцию воска, собираемую ежегодно с карнаубы дикорастущей и культивируемой, то можно предполагать, что в Бразилии от 80 до 100 миллионов деревьев этой замечательной пальмы.

Сапукайя (райские орехи).

Культура карнаубы в других частях света пользуеіся малым успехом и главным образом на Цейлоне.

В Бразилии карнаубу можно встретить по всей стране. Но только в более сухих северо-восточных штатах (как, например, Сеара и Пиауи) она дает тот восковой налет, который так ценен в бразильской торговле. Хотя большая часть воска, экспортируемого из Бразилии, получается от дикорастущих деревьев, продукция и от плантаций также значительна, на которых карнауба начинает давать воск с 8-10-летнего возраста.

Воск пчелиный и воск растительного происхождения имеют широкое применение в различных отраслях промышленности (кожевенной, электротехнической, пластмассовой, лакокрасочной и многих других).

У нас в СССР только пчелиный воск используется более чем в 45 отраслях промышленности, а, кроме того, еще в других отраслях находят применение и растительные воска отечественного производства и в небольшой доле привозные. С развитием мировой промышленности вообще возрастал и спрос на воска. Так, например, очень показателен рост экспорта карнаубского воска из Бразилии. В 1846 г. вывезено из страны 29 тонн, в 1876 г. — 2000 тонн, в 1909 г. — 3042 тонны, в 1919 г. — 8000 тонн. В 1941 г. вывоз воска пальмы карнаубы составил 11 793 тонны и занял по стоимости четвертое место в бразильском экспорте.

***

Несколько дней подряд мы посещали Ботанический сад Рио-де-Жанейро, изучая его ценнейшие для ознакомления с тропической флорой коллекции.

Как-то на одной из дорожек сада мы заметили нескольких ребятишек, что-то поднимавших с земли и прятавших в карманы. Подойдя ближе, мы увидели множество светло-оранжевых, с покрасневшим бочком, размером и по форме со сливу, плодов. С дорожки почти все «сливы» были подобраны, и ребятишки тянулись достать рукой их с лужайки, не решаясь ступать по ней ногами. Золотистые румяные плодики на лужайке валялись в изобилии. Откуда эти плоды? Поблизости мы не заметили деревьев с такими плодами. И уж при внимательном осмотре высоко над всеми ближайшими деревьями мы разглядели в густой и раскидистой кроне громадного дерева здесь и там висящие на коротких плодоножках, среди крупных темно-зеленых и блестящих листьев, кажущиеся мелкими, но очень яркие по окраске плодики. Это оказалось дерево тапериба*, плоды которого съедобны. Мы не замедлили последовать примеру ребятишек и отведали их. Первая «слива» показалась очень вкусной, от второй ощутился какой-то специфический привкус терпкого эфирного масла, третья «слива» слегка обожгла губы, а на деснах и нёбе ощутилась оскомина. Четвертую «сливу» я уже не стал есть. Мало ли что написано на этикетке, будто плоды таперибы съедобны! Сергей Васильевич вспомнил, что он встречал близкий вид в Мексике. Там он растет невысоким деревом и население называет плоды его сливами и их можно купить на сельских базарчиках. Мы решили собрать плоды для семян. Но что делать с оболочкой? И здесь Сергей Васильевич быстро переговорил с ребятишками, и они дружно принялись освобождать карманы, переправляя лакомство в рот. Через несколько минут мы были удовлетворены вполне достаточным запасом «таперибовых» косточек, а ребята получили от Бориса Константиновича денежное вознаграждение за эту заготовительную операцию.

Среди многих полезных растений тропиков широкую известность получило дерево кола* из тропической Африки. Семена колы, называемые обычно орехи-кола, содержат тонизирующие веществаколатин, кофеин и теобромин; они возбуждают нервную систему и способствуют подъему сил утомленного человека. Эти их свойства были известны негритянским племенам.

Кола.

Теперь кола культивируется во многих тропических странах, в том числе в Южной Америке. Несколько деревцев кола мы видели в Ботаническом саду; к сожалению, на них не было плодов с их характерной бугорчатой с поверхности скорлупой, внутри которой и содержатся семена-орехи. Культура колы в Бразилии не имеет заметного экономического значения, хотя орехи-кола пользуются спросом в США и в других странах для приготовления шоколада-кола и для лекарств.

Нет более назойливой рекламы, чем реклама «кока-кола» — прохладительного напитка, распространившегося по Латинской Америке из США. Ловкая фирма в начале своей деятельности добавляла в напиток вещества из орехов кола, и бутылочка кока-кола, говорят, производила приятное освежающее действие. Но это было давно, теперь фирма перешла на «чистую химию», и кола сохранилась лишь на этикетке.

Тем не менее, реклама сделала свое дело, и кока-кола заняла господствующее место на рынке прохладительных напитков.

В 1950 году во Франции разыгрался крупный скандал, когда обнаружилось, что американский трест по производству прохладительного напитка кока-кола сбывает потребителям (кока-кола проникла и во Францию в качестве одного из предметов «американской помощи» по плану Маршалла) напиток, содержащий вредные для организма химические вещества.

Под давлением французских промышленников, производящих прохладительные напитки, была создана специальная комиссия для расследования этого дела. Эта комиссия установила, что американский напиток кока-кола содержит фосфорную кислоту и другие вредные для человеческого организма вещества. Комиссия в своем докладе утверждала, что многие лица, употреблявшие этот напиток, серьезно повредили свое здоровье. Комиссия пришла к заключению о необходимости запрета на продажу кока-кола во Франции.

Однако по поручению агентов американского треста кока-кола посольство США в Париже вручило французскому правительству 350 миллионов франков для передачи французским промышленникам, которые разоблачали американских дельцов. Посольство потребовало, чтобы доклад комиссии по расследованию скандала с трестом кока-кола не был опубликован и не обсуждался в парламенте.

В угоду своим современным хозяевам с Уолл-стрита французское правительство взялось уговорить французских промышленников принять взятку и не разглашать выводов комиссии. Нет сомнений, что если бы доклад комиссии был обнародован, продажа вредного американского напитка неизбежно сократилась бы не только во Франции, но и в других странах.

***

В тропических лесах Бразилии есть своя кола-это гуарана*, кустарник, плоды которого также содержат возбуждающие нервную систему вещества. Свойства их были известны индейцам, от имени одного из племен которых (гуарани) растение, вероятно, и получило свое название.

Некая бразильская фирма, окрыленная преуспеванием кока-кола, выступила со своим напитком «гуарана». Теперь на площадях и заборах, в ресторанах и кафе соревнуются в рекламировании своих «целебных вод» обе фирмы, всучивая расслабленному тропическим зноем потребителю подкрашенную воду, единственное достоинство которой то, что ее подают остуженной до 0°.

Едва ли кто-нибудь поверит, что известный наркотик кокаин получается из листьев небольшого кустарника, едва достигающего высоты 2–2½ метров. Бродя по Ботаническому саду Рио-де-Жанейро среди гигантов растительного мира, и во всяком случае под сенью довольно крупных деревьев, мы с удивлением рассматривали этот, казалось бы, жалкий и тщедушный кустарник с редко сидящими на ветках широколандетными листьями и колючками у их основания, с мелкими невзрачными цветами грязноватой светло-желтой окраски, запрятанными в пазухах листьев.

Кока*, как называют его индейцы, известен им с древнейших времен в качестве сильно возбуждающего средства.

Гуарана.

Листья кока с прибавкой гашеной извести или золы другого растения-киноа* усталые путники жуют в трудных переходах. Кока придает силы и притупляет чувство голода. В часы досуга и отдыха листья кока жевали, чтоб испытать чувство некоторого опьянения, повышенной веселости, прилива бодрости и жизнерадостности.

С открытием Америки очень быстро проникли в Европу сведения об этом замечательном растении, родина которого — тропические горные леса Боливии и Перу. С приходом европейцев естественные заросли кока очень быстро истощились и вскоре вообще были истреблены, так что в настоящее время кока известен только в культуре (разведением его, повидимому, занимались уже и индейцы). В 1870 году кока был введен в культуру на Цейлоне и в других британских колониях.

Алкалоид кокаин нашел широкое применение в медицине как обезболивающее средство, особенно при мелких операциях.

Кокаин ядовит и вредно сказывается на человеческом организме, почему за последние десятилетия он постепенно вытесняется из медицины, будучи заменяем другими, менее вредными препаратами (у нас в СССР новокаином, получаемым из отечественного сырья, и другими).

В Западной Европе и США кокаин (в виде настойки, порошка, раствора) получил широкое распространение, как один из видов наркотиков. Частое и продолжительное употребление кокаина неизбежно приводит к психическим расстройствам и вообще к моральной деградации.

***

Мы увидели здесь замечательное дерево-мулат (пау-мулато* бразильцев), названное так за шоколадный цвет коры, такой гладкой, как кожа смуглого человеческого тела.

Это дерево выделяется тем, что оно ежегодно в июле — августе сбрасывает свою кору, но листья его вечнозеленые.

Замечательна равенала или дерево путешественников* из Африки. Если отогнуть толстый черешок его 6-7-метрового веерообразного листа, то из влагалища его вытекает струйка воды. Путники в сухих африканских саваннах утоляют этой водой жажду.

Нам это продемонстрировал садовник, находившийся поблизости, когда мы со всех сторон осматривали дерево путешественников. Он отогнул черешок листа и оттуда потекла вода. Она была прохладной и прозрачной. Есть и другой способ достать воду-надо сделать прокол в нижней части листового влагалища.

Из размочаленных черешков и листовых жилок равеналы плетут стены хижин. Про дерево путешественников говорят, что оно «дает не только влагу жаждущим, но и кров неимущим».

Всем известны ароматические продукты, употребляющиеся со времен глубокой древности как приправа для кушаний, — гвоздика, корица, ваниль и многие другие. Мы увидели все растения, дающие эти вещества.

Коричное дерево* — это крупное дерево, достигающее 20–22 м высоты и до метра в диаметре; для получения корицы обрезаются нетолстые ветви и с них сдирается кора, заключающая в себе те пахучие вещества, которые ценятся кулинарами.

Гвоздичное дерево* — тоже крупное, листья его блестящие, кожистые, овально-ланцетные, их форма-с сильно оттянутым концом-типично тропическая, обеспечивающая легкое стекание с них дождевой влаги. Цветы собраны в густое соцветие, лепестки их мелки и невзрачны, но завязь обладает тем тонким ароматом, который со времен глубокой древности привлек внимание человека. Это и есть самая гвоздика. Бутоны и едва начавшие распускаться цветы с молодой завязью собирают, просушивают и далее пускают в продажу как пряность.

Родина гвоздичного дерева — Молуккские острова, или острова Пряностей, как их еще называют. В XVII веке, когда этими островами завладели голландцы, они всячески охраняли культуру гвоздичного дерева от вывоза семян или саженцев и монопольно торговали гвоздикой в течение столетия. В XVIII веке французам, а потом англичанам, удалось организовать плантации гвоздичного дерева в своих тропических колониях. Голландская монополия была подорвана, и сбор гвоздики только в английском Занзибаре намного превзошел сбор ее на своих родных Молуккских островах. Борьба за гвоздичные плантации велась не зря: мировой сбор гвоздики около 12 млн. кг, из которых три четверти приходится на плантации, находящиеся в руках английских плантаторов на Занзибаре.

Есть еще одно дерево, родом с Антильских островов, — пимента да Ямайка*, у которого листья содержат эфирное масло с гвоздичным ароматом.

То, что мы знаем под именем ванильной палочки, вовсе не палочка, т. е. не из древесины. Это особым образом провяленная оболочка плода, похожего на боб фасоли, принадлежащего мелкой лиане, обвивающей стволы и ветви деревьев. Местное название ее баунилья*.

Видели мы здесь и благородный лавр*, который прекрасно растет у нас в Крыму и на Черноморском побережье Кавказа и хорошо знаком всем, кто бывал в этих местах. Листья лавра и дают тот самый «лавровый лист», без которого не обходится, кажется, ни один повар на свете.

Мы привыкли к тому, что цветы и плоды у деревьев развиваются на верхних концах молодых ветвей. У многих же тропических растений очень характерной особенностью является то, что цветы, а впоследствии плоды, образуются на наиболее старых частях-на стволе и нижних концах толстых ветвей. Эта особенность, пожалуй, наиболее ярко выражена у хлебного дерева*. Родина его-тропики Старого света. Это крупные деревья с развесистой кроной до 30–35 метров высоты. Жители тех мест употребляют плоды хлебного дерева в пищу в вареном или поджаренном виде. Весьма отдаленно они напоминают вкус хлеба, скорее же нечто среднее между картофелем и тыквой. Плоды хлебного дерева достигают величины тыквы, форма чаще всего немного овальная, и они сидят на короткой плодоножке прямо на стволе или у основания ветвей. В Океании хлебное дерево возделывается с древнейших времен. Жители острова Таити считают, что три хлебных дерева могут с избытком кормить одного человека. А если добавить, что из молодых трехлетних деревцев извлекают волокно и приготовляют ткани, а ось мужского соцветия используется как трут и фитиль, то вполне можно присоединиться к поговорке островитян, что хлебное дерево дает ему хлеб, кров, тень и одежду.

Хлебное дерево.

В Океании плоды хлебного дерева употребляются так. Снятый с дерева плод протыкают палкой и оставляют до утра на воздухе, чтоб внутри началось брожение. Забродившие плоды очищают от кожуры и складывают в ямы, где они могут долго храниться. По мере надобности берут порцию и с добавлением воды и кокосового масла месят тесто. Потом пекут в печи или на раскаленных камнях.

Наш отечественный знаток культурных растений профессор П. М. Жуковский пишет: «Самое замечательное, мне кажется, заключается в том, что изобретение хлеба из бродящего теста принадлежит, очевидно, древним жителям Океании. Наш обычный хлеб, как известно, готовится на дрожжах, т. е. при хлебопечении имеет место спиртовое брожение, вызываемое дрожжевым грибком Saccharomyces cerevisiae. Дрожжи эти поддерживаются на хлебных заводах в культуре. Рост теста и ноздреватость его объясняются действием углекислоты (выделяющейся при брожении) и растяжимостью клейковины. Брожение же плодов хлебного дерева обеспечивается дикими микробами, споры которых носятся в воздухе и попадают на вскрытые плоды». Дерево это очень декоративно: оно образует мощную крону, листва дает хорошую тень, и оно нередко используется в Бразилии для украшения садов и парков. Великолепный экземпляр хлебного дерева, даже более эффектный, чем в Ботаническом саду, мы видели в парке у здания советского посольства.

Рядом с толстым стволом хлебного дерева приютилось небольшое деревце из этого же рода с забавным названием «карамболя»*. Оно родом с Молуккских островов и широко вошло в культуру в тропиках Старого света. Его плод яйцевидной, слегка угловатой, формы до 8-12 сантиметров длины; в спелом виде приобретает красивую янтарную окраску. Плод мясистый, сочный, приятного кисло-сладкого вкуса. Употребляется для изготовления вкусного освежающего напитка, а также на желе, консервы и др. Любопытно, что сок плода выводит пятна на полотне и используется еще для чистки медных предметов.

***

В Бразилии очень популярны «резиновые конфеты»; их много сортов разнообразного вкуса. Они очень дешевы, и вы можете купить их в любой лавчонке, вам их предлагают в кино, в гостинице, на самолете. В этих конфетах к сахару и другим продуктам добавляется сок дерева чикле*. Это-индейское название дерева средней величины из семейства кутровых, к которому относится из наших растений кендырь.

Дерево чикле мы бы даже пропустили, если бы не пояснительная надпись на дощечке с его названием. Внешне дерево ничем не замечательно: мелкие его листья более всего похожи на листья лавра, только помельче. Цветы его мелкие, слегка напоминают отдельные цветы сирени, только взамен большой пышной кисти они сидят здесь вдоль облиственных ветвей всего по четыре-пять цветочков в соцветиях, находящихся в пазухах листьев. Плод его напоминает размером и формой крыжовник, только с острым и слегка загнутым носиком, в виде маленького клювика.

Сок дерева чикле содержит гуттаперчу; его-то, этот сок, и добавляют в конфеты. Во рту сахар и прочее растворяется, а нерастворимая слюной гуттаперча скатывается в комочек, который можно жевать бесконечно. Так и называют эти чиклетки (чиклет-по-бразильски) — вечными конфетами.

Вы постоянно встречаете людей что-то жующих, будь это в трамвае, на улице, в конторе. Вы не ошибетесь — во рту у них чиклетка. Вы входите в магазин. Продавщица встречает вас любезной улыбкой (каждый посетитель — это желанный покупатель) и ловко, почти незаметно вынимает изо рта конфетку и приклеивает ее к нижней стороне прилавка. Завернув нужную вам покупку или огорченная вашим нежеланием купить что-либо здесь, продавщица после прощального приветствия немедленно отлепит чиклетку из-под прилавка и будет жевать ее до прихода следующего покупателя.

***

Вот еще одно плодовое дерево, которое уже по названию вызывает любопытство. Это — «мармеладный плод»*.

Сами плоды яйцевидной формы длиной 8-12 сантиметров, красновато-коричневой окраски. Внутри плода содержится мякоть красноватого оттенка, среди которой заключено несколько гладких, как бы полированных семян. В сыром виде плод не употребляется, а при созревании идет на приготовление мармелада. Говорят, что вкусом он напоминает яблочный джем. Я бы с этим не согласился. Или способ приготовления плох, во всяком случае, очень сладкий и густой джем, который нам дали, лишь очень отдаленно мог быть сравним с яблочным.

Дерево «мармеладный плод» достигает высоты 9-12 метров. Ветви у него буровато-серые с длинными, обратно-яйцевидными, заостренными на свободном конце листьями. Обильно плодоносит, плоды сидят гроздьями на стволе и ветвях. Мармеладный плод довольно обычен в культуре в Центральной Америке и Вест-Индии, так как приносит большой урожай описанных выше съедобных плодов.

Наше внимание обратило на себя небольшое деревце, высотой 7–8 метров, с густой кроной темно-зеленых блестящих кожистых листьев и с красновато-коричневыми круглыми, слегка яйцевидными плодами. Это чико*, плод которого некоторые знатоки тропических фруктов почитают за один из самых сочных, освежающих и приятных плодов. Под тонкой кожицей содержится светло-коричневая нежная и сочная мякоть, в которой вкраплены крупные и эффектные черные блестящие семена.

Плод чико следует есть толь-ко во вполне зрелом виде, когда мякоть почти утрачивает присущую ей клейкую консистенцию, из-за которой этот плод многим и не нравится.

Как-то я отведал чико, и мне попался недозрелый плод. Мякоть, вкусная и как бы холодящая поначалу, была приятна, но потом она налипла на зубах и деснах, и, признаться, я самым настоящим образом отплевывался, чтоб избавиться от этой липучей смазки во рту.

Мармеладный плод

Родом из тропиков Южной Америки, это дерево было перенесено В тропическую Азию и встречается в культуре в Индии, на Цейлоне, Филиппинских островах и в других местах, где приносит два урожая в году — в августе — сентябре и в феврале-марте.

Очень наряден в Ботаническом саду уголок, где собраны красиво цветущие лианы. Вдоль двух рядов белых колонн, соединенных наверху легкими жердями, высажены лианы. Их цепкие стебли обвивают колонны, добираются доверху и там ползут вдоль жердей и свисают длинными плетями. Стебли их усыпаны яркими цветами различной окраски. В тропическом климате цветение продолжается очень долго, и эта колоннада всегда украшена цветами в каком-либо месте; здесь собраны виды из различных семейств и с разными периодами развития, так что зацветают они в разное время.

В другом месте сада устроен пруд, в котором собраны водяные растения из разных частей света. Здесь мы снова увидели викторию регию с Амазонки, папирус* с берегов Нила, священный лотос* из юго-восточной Азии, бамбук из индийских джунглей и многие, многие растения из других стран.

В разных местах парка, поодиночке, разбросано несколько оранжерей. Но это, собственно говоря, не оранжереи в обычном понимании, а помещение под стеклом для защиты растений от ветра и палящих лучей солнца. У некоторых даже нет глухих стен, они заменены деревянной решеткой. В этих «оранжереях» собраны мелкие травянистые растения, нежные папоротники, орхидеи, аройниковые, плауны и некоторые другие особо требовательные к влаге растения.

***

На краю сада, где за низеньким заборчиком, сложенным из дикого камня, уже начинается тропический лес, одевающий склоны горы Корковадо, наше внимание привлекло, нет — приковало! — необыкновенной красоты дерево. Невысокое, оно было почти без листьев (кое-где еще оставались тройчатые листья с крупными дольками, длиной 12–15 см и наполовину меньшей ширины, то тупые, то тонко заостренные), но ветви их почти сплошь были одеты свисающими вниз багряно-красными, как сутана кардинала, метельчатыми соцветиями.

Чико

Дерево росло уже за пределами сада и на нем не было этикетки. Оно невысокое, метров 15–18, но, так как вокруг него участок был вырублен, оно ярким, прямо-таки дерзким пятном выделялось на фоне окружающих зеленых крон других деревьев. Уж впоследствии я узнал, что это мулунгу*. На время цветения, с июня по август, оно сбрасывает листья. По справедливости его следует считать одним из наиболее декоративных деревьев. Жаль, что его не высаживают в садах и на бульварах Рио.

Почти все деревья в саду покрыты многочисленными эпифитами и лианами, иногда настолько обильными, что создается полное впечатление картины девственного тропического леса. Известный нам как комнатное растение филодендрон* со своими воздушными корнями здесь разрастается так пышно, что своими листьями сплошным чехлом одевает ствол пальмы, либо с большой высоты ветвистого дерева спускает огромный пук своих воздушных корней. Очень часто можно видеть червеобразные стебли эпифитного кактуса рипсалис*, который, если смотреть сбоку и против света, свисает с ветвей наподобие бахромы — В пазухах листьев пальм и панданусов* сидят маленькие изящные орхидеи и нежнолистные папоротники. Кстати, крупные шишковидные плоды пандануса тоже употребляются в пищу, хотя вкус их неважный (по крайней мере тех, которыми нас угостил директор сада во время совместной экскурсии). Листья пандануса собраны в пучок и расположены по спирали; атмосферная влага стекает по листьям к основанию пучка и, скопляясь там в своеобразной чаше, создает благоприятные условия для поселения эпифитов. За свое оригинальное спиральное расположение листьев, похожих на листья пальм, панданус иногда называют винтовой пальмой.

Листья и листовые жилки некоторых видов пандануса используются для плетения парусов, матов, цыновок, корзинок, зонтиков и т. п. Дешевые шляпы «сабутан», производимые на Яве из пандануса, вывозились перед второй мировой войной в количестве более 3 000 000 штук.

***

Особый уголок сада посвящен лекарственным тропическим растениям, которые, будучи родом из Америки или Азии, широко известны в культуре во многих тропических и субтропических странах. Первой обращает на себя наше внимание знаменитая Cinchona-хинное дерево (еще его называют перувианская, или иезуитская корка). Это не очень крупные, 6-12 метров высоты, деревья, кора которых и служит для добычи нескольких ценных алкалоидов-хинина, цинхонина и других.

Целебные свойства этого дерева стали впервые известны в 1638 году, когда настойкой из его коры излечилась от малярии жена тогдашнего вице-короля Перу графиня Чинчон (Cinchon). По ее имени растение и получило свое название. Дикорастущие деревья цинхоны произрастают в Андах Южной Америки, особенно в Эквадоре и Перу.

В 1861 году хинное дерево было впервые введено в культуру в Индии, на Яве и Цейлоне. Первые годы правительство Цейлона отпускало растение для посадки без пошлины по номинальной стоимости. Но уже с 1870 года это растение попало в поле зрения коммерсантов и плантаторов и с ними стали происходить типичные для капиталистической анархии «приключения».

За 11 лет, с 1872 по 1883 год, площадь под культурой хинного дерева выросла с 200 до 2 600 акров (с 80 до 1050 га) и вывоз коры из английских колоний составил более 35 тонн. В итоге произошло перепроизводство хинина и вслед за этим катастрофическое падение цен (более чем в 12 раз). На Цейлоне культура хинного дерева была почти заброшена. Но ею занялись голландские плантаторы на Яве, которая вскоре и стала основным мировым поставщиком сырья для получения хинина. Сравнительно недавно японцы начали устраивать плантации хинного дерева на о-ве Тай-ван (Формоза), конкурируя с Голландией в снабжении хинином стран Восточной Азии.

Хинное дерево.

Хинное дерево, хотя и встречается в средних и даже верхних поясах горных тропических лесов, отличается крайней требовательностью к теплу. Введение хинного дерева у нас во влажных субтропиках Черноморского побережья в силу этого встретило большие трудности. Однако упорство советских ученых в преодолении капризной природы этого растения увенчалось в последние годы большим успехом. У нас уже есть теперь свое хинное дерево, разводимое в качестве однолетней культуры.

***

Мы много раз ходили в Ботанический сад. Даже одно только знакомство с ним дало нам очень много в познании растительного мира тропических стран. В один из дней нас сопровождал директор сада, немец Кульман. Он показал нам много интересных растений, особенно дающих воск и гуттаперчу, которые он специально изучает. Мы рассчитывали, что Кульман сможет нам помочь выработать возможно более короткий, но интересный маршрут по Бразилии, чтобы мы могли ознакомиться с наиболее характерными типами ее растительности. Но нас постигло большое разочарование: оказалось, что Кульман очень мало экскурсировал по Бразилии. Он, один из видных бразильских ученых, не знает растительности своей страны. Для нас, советских ученых, это показалось просто невероятным. Наши крупные русские ученые-ботаники всегда прекрасно знали и знают географию своего отечества, отлично знают особенности растительного покрова Союза. У нас есть большие карты растительности, на которых очень подробно представлено размещение многочисленных типов тундр, лесов, степей, пустынь и т. д. Карты растительности Советского Союза имеются в каждой школе, не говоря уж об институтах и университетах. А в Ботаническом саду Риоде-Жанейро нам не могли показать хотя бы схематическую карту растительности Бразилии.

Научные лаборатории сада занимают небольшое здание, только часть которого имеет два этажа. Здесь размещены гербарий, музей плодов и семян и библиотека.

Хранение растений в гербарии очень несовершенно: они лежат в жестяных ящиках, расставленных на деревянных полках. На ящиках поставлен номер, который соответствует порядковому номеру рода. Ящики закрываются плохо, в них проникает пыль. Чтобы посмотреть какое-либо растение, надо снимать ящик с полки. В ящике лежат перевязанные бечевкой пачки. В пачках, просто в листах оберточной бумаги, а не наклеенные на картон, лежат отдельные гербарные образцы.

Так нельзя хранить гербарий: растения ломаются, могут выпасть из бумаги, могут легко перепутаться этикетки*. Ярлычков нет, и, чтобы найти нужный вид растения, приходится перебирать всю пачку, просматривая поочередно каждый лист. Это нам и «продемонстрировал» Кульман, когда Борис Константинович попросил показать один вид растения из семейства зонтичных, который его интересовал. Довольно много времени ушло на то, чтобы добраться, наконец, до этого вида.

В нашем гербарии растения хранятся гораздо бережнее и удобнее для пользования.

Вы открываете герметически закрытый шкаф, на дверце которого написан номер рода. Перед вами в два ряда десять полочек с папками растений, в которые вложены ярлычки с названием вида; если видов в этом роде растений несколько-они расположены в алфавитном порядке. Папки из плотной бумаги, и внутри них лежит до 20–30 гербарных образцов, прикрепленных на картон нитками или полосками клейкой бумаги; здесь же приклеена этикетка.

На полочке умещается три-пять папок; под нижней положен лист толстого картона, на нем холщевый язычок, ухватившись за который и не касаясь руками самих пачек с растениями, легко вынуть их из шкафа. Все это позволяет быстро найти искомый вид, при просмотре исключает порчу образцов, а также возможность что-либо перепутать.

Коллекция плодов и семян в музее поражает исключительным разнообразием их формы, окрасок, размеров. Но это не научная музейная экспозиция, не выставка, а склад. Обозрение подавляет посетителя, но никак не ориентирует его в этом многообразии природы, не дает ничего для понимания эволюции растений, для уяснения приспособлений растений к условиям среды, значения особенностей строения плодов для их распространения, ценности их для человека.

На стенах музея висит большое количество изображений деревьев и кустарников, зарисованных во время цветения. Осмотр их производит большое впечатление. Какое богатство красок и способов расположения цветов. Мы были в Бразилии, когда подавляющее большинство деревьев уже закончило цветение, только очень немногие цвели в этот период года. При гербаризации в тропиках почти не удается сохранить естественную окраску венчиков, и поэтому зарисовки цветов с натуры-совершенно необходимое дело, чтобы показать исключительное разнообразие тропической природы.

Особенное впечатление произвела картина обезьяньего каштана*. Представьте себе крупное дерево с толстым стволом и редкими ветвями. Листья собраны только на концах ветвей пышными охапками. А по стволу, почти от самой земли и даже по нижним частям ветвей, густо сидят огненно-красные цветы. Кажется, будто дерево охвачено пламенем, взбегающим от основания дерева вверх. Сходство с пламенем усиливается тем, что самые цветы окрашены в разных своих частях то в пурпурный цвет, то в розовый, то в оранжевый и кремово-желтый. Цветы крупные, до 12 сантиметров в поперечнике, но их не соберешь в букет: они сидят на коротких цветоножках в 2–3 сантиметра.

«Чешуйки» соцветия королевской пальмы.

Потом мы узнали это дерево в саду по характерному расположению листьев на концах ветвей, но цветов, увы, не было. Дерево цветет с октября по февраль, и сейчас мы застали молодые еще плоды, размером до 10–12 сантиметров, округлые, слегка сжатые у полюсов, на коротких плодоножках, торчащих прямо из коры (для созревания плодов требуется 8–9 месяцев, и тогда они достигают размеров головы взрослого человека). Распространено оно в лесах по Амазонке. Вот бы увидеть это дерево в полном цвету!

Библиотека с читальным залом занимает две небольшие комнаты; в ней всего около 40 тыс. книг, хранящихся на открытых полках.

Мы вспомнили нашу библиотеку в Ленинграде, занимающую целый этаж большого здания института; книги у нас хранятся в специально сделанных шкафах за остекленными дверцами, а количество томов превышает 170 тысяч. Сотни ученых со всех концов нашей страны приезжают ежегодно, чтобы работать в нашей библиотеке. В ней тщательно собрана и непрерывно пополняется вся отечественная ботаническая литература и все основные издания по ботанике зарубежных стран.

В Советском Союзе много ботанических садов: в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Ташкенте, Алма-Ате, Батуми, Ашхабаде, — да во всех почти союзных республиках и во многих городах. Ботанический сад есть даже за Полярным кругом, в Хибинах. Обычно они-неотъемлемая часть научно-исследовательского института, ведущего в то же время и просветительную работу. В нашем представлении, представлении советских ученых, ботанический сад-это научное учреждение, где десятки научных работников ведут постоянную исследовательскую работу по разным проблемам ботанической науки, где ежедневно сотни школьников знакомятся с флорой нашей и других стран, где тысячи трудящихся проводят свой досуг. Только в Ленинградском ботаническом саду более 150 научных работников, имеющих ученые степени докторов и кандидатов наук. Гербарий и библиотека занимают огромное 4-этажное здание, другие лаборатории занимают несколько зданий поменьше.

Не то в Бразилии. Одиночные посетители гуляют по дорожкам парка. Ни разу мы не видели экскурсий ни школьников, ни студентов. Научный персонал сада всего около 30 человек. Из них только один Кульман — крупный ученый (по бразильским масштабам), остальные — типа младших научных работников и лаборантов.

Гербарий здесь насчитывает всего около 600 тыс. листов. Тропическая флора в нашем гербарии представлена гораздо богаче (более 1 млн. листов), а весь наш гербарий около 5 млн. листов-один из крупнейших гербариев мира.

Советские ботаники сами изучают растительные богатства своей страны во всех ее, даже самых отдаленных, уголках. В Бразилии же до сих пор ученые не могут составить карты растительности. Имеющиеся карты составлены иностранцами, да и то они очень схематичны и неточны. Да и мудрено ли: более 60 % бразильских лесов совсем не обследованы. Даже неизвестно, что там растет.

Один бразильский ботаник-любитель (так его можно назвать, ибо он вынужден работать в совсем иной области и ботаникой занимается, так сказать, попутно) сказал нам, что изучение растительных сообществ Бразилии и распределение их на территории страны находится еще в самом зачаточном состоянии. Он назвал нам только трех лиц, занимающихся этим вопросом.

А меж тем Бразилия-крупнейшая страна материка Южной Америки. Она занимает почти половину ее площади (47 %) и превосходит США, уступая СССР, Китаю и Канаде.

Богатство флоры Бразилии-исключительно. Благоприятный тропический климат способствует развитию чрезвычайно разнообразной флоры. До 50 тысяч видов растений насчитывается, по предварительным данным, в вечнозеленых тропических лесах, в высыхающих на сухое время года кампосах и каатингах, в замечательных араукариевых лесах, прериях и высокогорных типах растительности. Вот поэтому нам, ботаникам, особенно интересно было познакомиться с растительностью Бразилии и вывезти живыми наиболее замечательные растения в наш Ленинградский ботанический сад.

Рио

Рио-де-Жанейро бразильцы (о себе они говорят — бразилейро) называют просто «Рио». Это-большой торговый и промышленный город, крупнейший порт страны. Рио в виде небольшого укрепления был основан в 1555 г. французскими гугенотами. В 1567 г. они были изгнаны португальскими колонизаторами, захватившими в ту пору уже большие территории на материке Южной Америки. С 1762 г. Рио-де-Жанейро был объявлен столицей Бразилии; полное его название-Сан-Себастьян-до-Рио-де-Жанейро.

Любопытна история этого названия. Экспедиция Америго Веспуччи 1 января 1501 г. вошла в бухту Гуанабару, которую приняла за устье большой реки. В честь даты открытия ее назвали Январская река (по-португальски рио — река, жанейро — январь). Возникший впоследствии укрепленный городок Сан-Себастьян, в отличие от других Сан-Себастьянов, получил приставку имени бухты, на берегу которой был построен.

Местонахождение Рио необычайно живописно. Он лежит огромным полукольцом по берегу Атлантического океана и (большая часть города) по берегу бухты Гуанабары, глубоко и прихотливо врезающейся в материк. За широкой полосой побережья возвышается гора Корковадо (в переводе это значит-горбун). Ее высота 710 м. Город почти окружает ее подножье. Склоны горы покрыты тропическим вечнозеленым лесом (Рио находится близ тропика Козерога). Кое-где видны ярко-красные, розовые, оранжевые, пестрые скалы; в сочетании с синевой океана, изрезанными берегами Гуанабары, зеленью лесов-всё это придает очень нарядный вид пейзажу. Особенно красиво раскрывается картина города со стороны океана, когда корабль входит в бухту и перед впервые прибывшим путешественником возникают острова, вырастает причудливая Пан-де-ашукар*, в зеркальной глади Гуанабары отражаются зеленые горы, местами расцвеченные яркими пятнами цветущих деревьев, теснятся вдоль набережных светлые здания и одно за другим взбегают широкими амфитеатрами на склоны Корковадо, а по берегам залива и в гуще домов виднеются изящные кроны пальм, — тогда действительно убеждаешься, как щедра природа в украшении этого уголка. Созерцание этой картины заставляет согласиться с тем названием, которым бразильцы именуют Рио — «сидаде маравильоза» — прекраснейший город.

Ночью город ярко освещен, особенно в центральных торговых частях, где к огням уличных фонарей добавляются огни неисчислимых реклам кино, ресторанов, торговых фирм, банков. В некоторых местах уличные фонари кажутся желтыми и тусклыми в сравнении с ослепляющим светом реклам. После полуночи начинают гаснуть рекламы, и город постепенно погружается во мрак черной тропической ночи.

***

В одной ботанической книге, изданной в 1846 г., помещена старинная, тех времен, гравюра: вид с горы Корковадо на бухту Гуанабару и город на берегу, по-латински называвшийся Себастианополис.

Взглянем на эту старинную гравюру, которой пошла вторая сотня лет (в заставке к этой главе помещен рисунок с этой гравюры). Мы видим бухту Гуанабару, видим приметную «сахарную голову» — Пан-де-ашукар. По самому берегу раскинулся узкой полосой маленький городок. Равнины меж крутых холмов распаханы и заняты посевами, а все склоны холмов покрыты сплошным густым лесом.

Теперь посмотрим современный снимок с той же горы Корковадо. Узнаем на нем Пан-де-ашукар, очертания берегов бухты Гуанабары, группы островов в преддверии океана. А на месте прежних полей и до самого уреза воды — сплошные кварталы жилых домов. Дома теснятся даже у самого подножья Пан-де-ашукар. Среди гущи мелких домиков, нагромождавшихся в течение столетия, местами торчат высокие каменные обрубки-небоскребы, выросшие уже за последние 10–15 лет.

В настоящее время основная часть города-деловой его центр и большая часть площади-лежит сейчас же за пределами помещенного здесь снимка-влево от гряды холмов, хорошо видных на старой гравюре.

***

В начале прошлого столетия (в 1808 г.) во всей Бразилии было всего 2 400 тыс. человек, теперь же только в Рио около 2 млн. жителей (1 862 900, по бразильским данным 1946 г.).

На улицах всегда большое оживление. Вот главная артерия столицы-Авенида Рио-Бранко. Здесь главные торговые фирмы, банки, магазины, кино, рестораны и кафе. Проходишь по улице, и поражает огромное количество праздношатающихся нарядно одетых мужчин и женщин. Они наполняют рестораны, бары, кафе, кино. Редко-редко увидишь человека, который спешит по делу с портфелем или с пакетом. Двери кафе и баров открыты, часть столиков вынесена на улицу. Здесь, за бокалом пива со льдом или крохотной чашечкой обжигающего рот кофе, болтают молодые люди, шепчутся молодые щеголихи (на счету их родителей числятся, вероятно, достаточно кругленькие суммы продолжающих расти капиталов), молчаливо читают газеты биржевики.

Между столиков шныряют черномазые босоногие ребята и ищут случая почистить кому-либо ботинки. Пока «клиент» пьет пиво, малолетний чистильщик наводит блеск на его обувь, справляясь с этой задачей даже под столом.

Гора Пан де-Ашукар, бухта Гуанабара и залив Ботафого. Справа-океан (к стр. 79).

Главная магистраль Рио-де-Жанейро-проспект Варгаса (устроенный на месте срытых кварталов). Видны типичные узкие улицы старого Рио. Справа-многоэтажные здания центра города и района Синеландии (к стр. 87).

В Рио нет единых архитектурных ансамблей. Площадь Кариока в Рио-де-Жанейро (к стр. 81).

Оба снимка сделаны с одной точки.

Бразилейро, не глядя на него, швыряет ему пару сентавосов на пол. Мальчишка хватает их и устремляется к только что вошедшей в бар компании. Их ботинки только слегка запылены, но чистильщик уже сидит на корточках и орудует щетками.

У него только пара щеток и, на всякий случай, баночка мази за пазухой. Его занятие чисткой обуви-замаскированное нищенство. На протянутую за милостыней руку здесь никто не обратит внимания, и тысячи таких мальчишек этим способом начинают свой трудовой жизненный путь. Им бы учиться в школе! Но это не входит в заботы местных властей. До сих пор семь восьмых населения Бразилии неграмотны. Даже в таком большом и, казалось бы, культурном городе, как Рио-де-Жанейро, 68 % детей школьного возраста остаются вне школы, вне хотя бы элементарной грамоты. Они живут за пределами центральной шикарной части города. Они ютятся на склонах гор, где уже кончаются городские улицы.

Здесь на скалах или на голых глинистых площадках в беспорядке разбросаны фавеллы* — жилища, слепленные из камней, сколоченные из старых ящиков, обрывков железа, кусков фанеры, остатков автомобильных кузовов и фургонов. Здесь нет ни водопровода, ни электричества. Ночью здесь царит мрак, в дождь непроходимая грязь и потоки мутной воды. А всего в нескольких сотнях метров сверкают рекламы и тысячи огней американского города.

На благоустройство центральной части города для придания ему шика, долженствующего поражать туристов, посещающих «сидаде маравильоза», правительство расходует большие средства из национального бюджета. По официальным бразильским данным, в среднем по стране в 1940 г. на душу населения израсходовано 5,7 доллара; в городе же Рио-де-Жанейро-116,7 доллара. А в штате Минас-Жераис, с его почти 7-ю миллионами населения, всего… 0,3 доллара. Таким образом, заботы правительства о благоустройстве огромных масс трудового населения (а штат Минас-Жераис как раз и отличается высоким процентом пролетариата и земледельцев) выражаются в сумме 30 центов, то есть стоимости двух пачек посредственных сигарет.

Основное население фавелл в Рио-де-Жанейро — негры, мулаты, метисы. Они — та армия чернорабочих, которые обслуживают город, его фабрики, учреждения.

Грузчики, метельщики улиц, рассыльные, кочегары, ночные уборщики ресторанов и кафе и т. п. — вот ступени, на которых вы увидите негров. Шофер автобуса-это высшая ступень, до которой может подняться трудящийся негр. Но не увидите ни одного водителя такси негра. Как же! Разве это возможно? Ведь не всякий белый согласится сидеть в машине рядом с негром.

***

На улицах Рио, например, на набережной залива Ботафого, замечательное сочетание двух диаметрально противоположных древесных форм: по одну сторону, сливаясь в сплошную массу, растут приземистые, коренастые, с неисчислимым количеством ветвей, с густейшей листвой, не пропускающей солнца, со своими змеевидными корнями, ползущими по земле, взрывающими асфальт тротуаров и мостовых-бенгальские смоковницы, а по другую-красавицы пальмы, несущие перистые вайи высоко в небо, на вершине точеной колонны своих стволов.

В Рио сочетаются кварталы старого города, где немало прекрасных зданий, несущих следы мавританской архитектуры, с кварталами небоскребов, стиль которых безобразен, как и везде. Бразильские небоскребы далеко не дотягиваются по высоте до небоскребов США, но все же здесь можно встретить отдельные здания в 25–30 этажей, чаще же это 12-15-этажные дома. Они принадлежат фирмам, разбогатевшим за последние десятилетия. Во многих местах города высятся небоскребы, окруженные строительными лесами. Можно подумать, что Рио испытывает стадию бурного строительства. Но нет! Оказывается, во время мировой войны многие фирмы имели «благоприятную конъюнктуру» — они поставляли продовольствие и сырье в Европу. Но… кончилась война, конъюнктура изменилась, товары снова залеживаются на складах, и недостроенные небоскребы заброшены, ярко свидетельствуя о непрочности капиталистического благополучия.

Товарищ Сталин в беседе с корреспондентом «Правды» («Правда» 17 февраля 1951 г., № 48) сказал: «Не только Соединенные Штаты Америки и Канада стремятся к развязыванию новой войны, но на этом пути стоят также и двадцать Латиноамериканских стран, помещики и купцы которых жаждут новой войны где-нибудь в Европе или

Азии, чтобы продавать воюющим странам товары по сверхвысоким ценам и нажить на этом кровавом деле миллионы».

И бразильские предприниматели не теряют надежды на новое обогащение. С началом захватнической войны в Корее усилились закупки фирмами США стратегического сырья. Они вновь мечтают о таких временах, как вторая мировая война, когда они получали сверхприбыли до 1000 % от продажи сырья и продовольствия.

***

Проходя по узким и многолюдным улицам города, постоянно видишь то полотнище поперек тротуара, то плакат на витрине магазина с одним и тем же словом «ликвидасьон»*, написанным огромными броскими буквами. В пояснение тут же бывает приписано мелкими буквами: «По случаю отъезда в Европу» или: «В связи с переездом в другое помещение» и т. п. и рядом, тоже крупными буквами, добавляется: «Скидка 10 %».

Я не подсчитывал, но, вероятно, не ошибусь, если скажу, что каждый десятый магазин «ликвидируется» или «спешно распродает свои товары».

Неопытный покупатель ловится на эту удочку. В самом деле: как выгодно уплатить лишь девять десятых стоимости за такую же вещь, которая продается в соседнем магазине за полную цену! И в магазине со скидкой толпится народ (а в магазине рядом-пустота!), торговля идет бойчее, залежавшийся товар снимается с полок.

И все это-рекламный трюк. Такого рода «ликвидацией» для улучшения своего падающего сбыта занимаются все магазины… по очереди. И опытный покупатель — старожил столицы не обращает внимания на зазывные объявления с заманчивой скидкой в 10 и даже в 15 %, тем более, что на поверку подлинная скидка зачастую оказывается не соответствующей объявленной на витрине, либо же приказчик заявляет, что товары со скидкой уже распроданы, а оставшиеся не подлежат уценке.

Но реклама сделала свое дело: покупатель не прошел мимо, он уже в магазине, и теперь задача приказчика сделать так, чтобы покупатель не ушел без покупки.

Приказчик говорит, что, к сожалению, галстуков со скидкой в 10 % уже не осталось, но не угодно ли вам все же посмотреть галстуки? Может быть, вам нужны воротнички? Целлулоидные манжеты? Носки? Вечные нейлоновые подтяжки? и т. д., и т. п.

Приказчики Рио большие мастаки по обработке покупателей. Один из наших спутников имел намерение купить мыло. Самое обыкновенное туалетное мыло за 25–30 центов. Но из магазина он вышел со свертками с разной парфюмерией на 5 долларов. И, конечно, без всякой скидки.

***

Часто, очень часто на улицах Рио и вообще всех крупных городов вы видите рекламы лотерей. Это особый вид «бизнеса». Дельцы ловко вылавливают мелкие суммы у сотен тысяч доверчивых людей, верящих в возможность того, что «счастье» — выигрыш привалит именно в их руки.

Лотереи устраивают частные банки, муниципалитеты городов, федеральные правительства и т. п. Обычно разыгрывается выигрыш в миллион крузейро. Отпечатываются сотни тысяч билетов. Каждый стоит всего три крузейро; пустяков^я сумма даже для лифтера: это стоимость пачки сигарет. А так заманчиво купить билет и вдруг стать миллионером!

Помимо того, что лотерейные билеты продаются в специальных кассах, ими торгуют в сотнях самых разнообразных магазинов, многочисленные продавцы предлагают вам лотерейные билеты на улице, в кафе, на вокзале, на трамвайной остановке.

Продавец лотерейных билетов-характерная фигура на улицах Рио. Он ходит с пачками билетов в руках, билеты приколоты к его жилету, торчат из карманов пиджака. Пронзительным голосом он выкрикивает: «Розыгрыш через три дня!» «Покупайте билеты «Лотериа Федерал»*! «Миллион за три крузейро!»

На десятке лотерейных касс мы видели объявления: «Здесь был продан билет, на который выпал выигрыш в миллион крузейро». В газетах, переполненных объявлениями, постоянно видишь рекламы лотерей. Кроме того, печатаются очерки о бразилейро, которые выиграли на «счастливый» номер. Такими счастливцами всегда оказываются какой-либо клерк, лифтер, рассыльный.

Иногда делается «обзор» выигрышей за последнее время, и автор этого рекламного труда, сравнивая между собою шестизначные номера выигравших билетов, делает глубокомысленные прогнозы о том, какой номер надо выбирать, чтобы выиграть. И сотни, тысячи наивных бедняков, ждущих несбыточного счастья от своих трех крузейро, ищут рекомендуемый (или хотя бы соседний!) номер в кассах и у продавцов билетов на улицах.

Продавец лотерейных билетов на улице Рио-де-Жанейро.

На стенах домов Рио постоянно видишь рекламные плакаты: негр получает мешок с золотом. На плакате надпись: «Твой день придет!» Так ловкие дельцы спекулируют на нищете и безотрадности населения, лишенного самых необходимых средств к жизни, и вытягивают у бедняков последние гроши, поманив их воображением лотерейного счастья.

Вот настал день тиража. Выигравший номер печатается аршинными цифрами на первой странице всех газет: «Миллион крузейро выпал на номер такой-то». На следующий день обнаруживается счастливый обладатель этого билета. Газеты печатают его портрет, репортеры, захлебываясь, рассказывают о его намерениях распорядиться своим выигрышем, как и где он купил «счастливый билет», и т. п. На другой день помещают его портрет вместе с невестой (она всегда оказывается достаточно привлекательной, чтобы украшать страницу газеты или журнала), а на третий… рекламируется новая лотерея, и на улицах снова зазывают покупателей билетные продавцы с толстыми пачками свежеотпечатанных билетов.

***

На углах авениды Рио-Бранко и других больших улиц с утра до поздней ночи раздаются звонкие выкрики газетчиков-мальчишек, начинающих свой трудовой путь с узорчатых тротуаров столицы. У них нет ларька или киоска и «товар» — газеты и журналы-разложен прямо на земле. Проходящий кариока швыряет монету в кучку медяков среди газет, и паренек быстро отсчитывает сдачу и протягивает газету или журнал покупателю.

И газеты и журналы на ¾, а то и более, заполнены рекламой своих, бразильских, и иноземных торговых фирм.

В условиях капиталистической конкуренции удовлетворение спроса, предъявляемого потребителем, приобретает уродливые формы под всеобщим лозунгом «реклама — двигатель торговли».

Для привлечения внимания покупателя реклама бьет на самые примитивные низменные вкусы. Наиболее распространенный вид рекламы — показ полуодетых, полураздетых, едва прикрытых клочком материи и совсем обнаженных женских тел.

В журналах текст теряется среди реклам; начало рассказа еще более или менее легко обнаружить, но его продолжение прерывается страницами реклам и конец затиснут где-нибудь в полосе с настойчиво рекомендуемым корсетом.

Вот бразильский журнал «Ocruzeiro». По виду толстый журнал. В нем 94 страницы. Из них 63 страницы заняты рекламой 129 фирм и только 31 страница уделена собственно журнальному тексту.

Журналы состязаются в показе на обложке возможно более пикантных поз, движений, поворотов женского тела.

Рекорд ставит импортный из США журнал «Парад красоты» («Beauty Parade»), который в каждом номере помещает не менее 20 «мировых красавиц» в самых невероятных позах.

Журнал обещает, что на его страницах можно увидеть всех самых красивых девушек мира.

Юный газетчик начинает с торговли на тротуаре.

В нарядах этих «красавиц» наиболее существенную часть туалета составляют прозрачные нейлоновые чулки.

Паренек на каменном тротуаре уже устал за день, он присел на колени и видит только мелькающие ноги прохожих. Вот остановились ноги. Глаза прохожего быстро пробегают по кричаще-ярким обложкам журналов. Паренек улавливает взглядом выбор покупателя, звенит монета и ноги уже идут дальше, перелистывая на ходу скабрезные страницы.

***

В Рио огромное количество кино. В центре города есть небольшой район, называемый Синеландия — страна кино; только здесь около 100 кинотеатров. В них идут почти исключительно американские приключенческие фильмы. Одни названия их чего стоят: «Дорога убийств», «Пятна крови», «Сын зверя» и т. п. Посмотришь два-три фильма и уже наперед знаешь содержание четвертого, можно ошибиться только в порядке событий: будет ли убийство вначале, потом погоня за преступником, или же фильм начнется с преследования, в процессе которого совершается убийство, но это обязательно будет, так же, как обязательно завязывается роман с девушкой, вдруг оказавшейся на пути беглеца или мстителя, обязательно будет по крайней мере еще одна роковая стычка и… счастливый конец.

Кино здесь-не искусство, вдохновляющее человека, воспитывающее лучшие стороны гражданина, не средство просвещения, а лишь способ «убить время» праздношатающейся толпы. Вход в кинозал допускается в любое время: все равно, идет ли сейчас уже последняя часть или только середина кинокартины. Да и не все ли равно, в каком порядке смотреть: сперва погоню, а потом убийство, или наоборот?

На афишах объявлено: «Кинотеатр открывается в 12 часов дня. Идет двухчасовая программа». Обычно она слагается из четырех-пяти вещей: 1. Хроника. 2. Какой-нибудь боевик с участием такой-то кинозвезды. 3. Рекламный фильм одной или нескольких фирм. 4. Комедия. 5. Последние моды дамских нарядов.

Вам не нравится смотреть этот фильм? Не дожидаясь антракта, вы можете покинуть зал. Вы мешаете другим? Но кто считается с этим? Ведь и вам точно так же мешают зрители, то входящие, то выходящие из зала. Здесь не театр, не искусство: здесь «убивают время». И большего не дают жителям Рио: в городе нет театра, нет своей труппы, нет своих актеров. Есть только лишь здание театра, которое пустует, пока не заедет какая-нибудь странствующая труппа на гастроли. Двухмиллионный город живет без театра. Есть только два «ревю», где идут сомнительной пристойности сценки импортного (из США) происхождения.

Американские фильмы все более заполняют экраны Бразилии.

В 1946 г. доход американского кино от заграничного проката составил 900 млн. долларов. Джонстон, глава американской кинематографии, намерен довести этот доход до 2 млрд. долларов. Ведется упорная борьба за монопольное право проката американских фильмов; это обусловлено во многих дипломатических договорах и документах.

Во всем капиталистическом мире американские кинофильмы занимают 72 % всего демонстрационного времени! Что здесь значит Бразилия, когда в Англии и Франции почти 2/3 экранов занимают американские кинокартины? А в Бельгии почти ¾ (70 %) и в Италии 4/5 (80 %) демонстрационного времени занято импортными из США кинокартинами. Бразильская газета «Демокрасиа» в номере за 16 июля 1947 года писала: «Сначала у нас было американское кино, затем американская литература, а вслед за ней пришло все остальное. Получается, что у нас вовсе нет ни своей промышленности, ни своей торговли и мы представляем страну рабов… Такая американизация становится наконец нестерпимой».

В борьбе за мировое господство американские монополии используют кино наравне с долларом и оружием.

В Бразилии недавно возникло свое национальное кино. Группа передовых писателей и кинорежиссеров создает фильмы гораздо более высокого качества, они стремятся вложить в них какое-то духовное содержание, сделать кино искусством, дать ему прогрессивное направление. Бразильские фильмы пользуются успехом, но… большинство крупных кинотеатров находится под контролем американских кинофабрикантов, и они не допускают на экраны Бразилии бразильские кино-фильмы.

***

В городе только два больших книжных магазина, где можно найти сносный выбор книг по науке и художественной литературе. В других же магазинах вы найдете «чтиво» различного размера, но одинакового содержания — такие же американские приключенческие истории, что и в кино, так же, или менее успешно, «убивающие время» и прививающие вкус к насилию и разврату. Одни лишь заголовки этих «книг» без всяких комментариев вскрывают их культурную ценность: «У всех покойников одинаковая кожа», «Заставьте плясать мертвеца», «Убийство ради удовольствия»…

В эти же магазины к услугам многочисленных туристов, посещающих Рио, издатели США забрасывают различные «разговорники»: англо-португальский, шведско-португальский, немецко-португальский и т. п. (В Бразилии официальный язык-португальский.) Специально для янки и англичан, не успевших запастись разговорником при отъезде из дома, в магазинах ходко продается тоненькая книжечка: «Что вы хотите сказать, и как это сказать по-португальски». В ней разные употребительные английские фразы даны в переводе на португальский язык в доступной для янки транскрипции. В этом разговорнике нет слов: школа, наука, искусство, театр, музей. Но зато есть: дансинг, ревю, кабаре и предусмотрен такой вопрос: «Могу ли я там получить даму (лэди)?». Американские издатели хорошо изучили круг интересов своих, «убивающих время», богатых соотечественников.

***

Старые постоянные жители, родившиеся 6 Рио, называют себя — кариока. Этим словом индейцы называли примитивные деревянные дома, которые строили здесь первые чужеземные пришельцы. Это имя сохранилось в названии маленькой речки и одной из площадей столицы, а потом им же стали называть потомственных старожилов города.

Кариоки очень гордятся перед приезжими наиболее шикарными частями города. Они особенно хвастаются пляжем Копакабана. Пляж, действительно, хорош: широкая полоса тончайшего чистого песка, на которую накатывается крутая океанская волна (пляж открыт прямо на океан). Вдоль пляжа совсем недавно устроен широкий тротуар, покрытый кубиками белого и серого камня, уложенными волнистым узором. Уложены они так, что идешь по нему и кажется, что он такой же подвижный, как поверхность лежащего в сотне шагов океана.

Пляж Копакабана прослыл «лучшим пляжем Нового Света». Сюда съезжаются толстосумы Латинской Америки и, конечно, особенно много янки. Здесь тоже легко и приятно можно «убить время».

За черной лентой асфальтовой дороги спешно воздвигаются многоэтажные гостиницы для иностранцев.

Пляж Копакабана.

Днем пляж переполнен: сотни пестрых зонтиков воткнуты в песок; в их тени укрывают головы загорающие дармоеды. По волнистому тротуару прогуливаются любители поглазеть на дам. Открыты двери и выставлены под тентами столики ресторанов, баров, кафе. А в конце пляжа, у самых скал, сушатся сети и вытащены на отмель большие просмоленные баркасы.

В океане много рыбы и разной другой живности: крабов, креветок, осьминогов. Есть особые рестораны, куда идет улов рыбаков. Там пресыщенные гурманы и охотники до экзотики лениво заказывают жареного осьминога с баийским перцем или тушеную каракатицу в «собственном черниле».

Пройдите триста метров за линию роскошных отелей Копакабаны. Во дворах скученных, густо заселенных домов вы увидите ребятишек рыбаков и другого рабочего люда. У них распухшие животики и искривленные ножонки. Они не знают иной еды, кроме фейжона*. «Это самый любимый народный продукт», — скажут вам питающиеся мясом кариоки. Фейжон — «национальное бразильское блюдо», — добавят они. Понятно: оно самое дешевое. Но оно неизбежно приводит к детскому рахиту.

***

В вечерние часы на глухих улицах Рио, иногда даже за углом неподалеку от блистающей рекламами «авепиды», часто можно видеть пожилых негритянок, восседающих на низенькой табуретке рядом с примитивной жаровней и лотком, возле которых теснятся негры и мулаты, окончившие трудовой день. На лотке разложены кушанья и сладости, тут же изготовляемые на жаровне, от которой вокруг разносятся то острые, то пряные незнакомые запахи.

Первые европейцы столкнулись в Бразилии с различными кулинарными изделиями индейцев и их пищевыми продуктами. Кое-что прочно вошло в пищевой рацион европейцев, как, например, уже знакомая нам фаринья, кукуруза. Вошли в обиход и некоторые кушанья, приготовлявшиеся индейцами. Такова пассока («раззос» на языке индейского племени тупи означает-толочь) — смесь свежего или вяленого мяса, предварительно растолченного в ступке, с маниоковой мукой. В Амазонии в пассоку добавляют поджаренные и тоже растолченные бразильские орехи. Получается очень своеобразное и высокопитательное блюдо, которое в какой-то степени напоминает наши паштеты, только есть пассоку надо в горячем виде. Холодная пассока неприятна на наш вкус. Да ее так и едят здесь, беря прямо с решеточки над жаровней, на которой разложены обваленные в маниоковой муке сосискообразные комки пассоки.

Очень оригинальное блюдо памонья. Готовится оно в виде теста из молодой «зеленой» кукурузы на кокосовом молоке и с сахаром; тесто заворачивают, как у нас голубцы, в кукурузные «листья» (обертки от початков) и варят на слабом огне.

Негры, ввозившиеся в Бразилию в качестве невольников, принесли с собой не только свои навыки приготовления пищи, но и ряд растений, культивировавшихся ими или дико произраставших на их родине. Таковой была пальма денде*, дающая масло денде, вошедшая с той поры в культуру в Бразилии. Точно так же негры привезли с собой индийский перец и перец с берега Атаре; оба перца широко используются в кулинарии наряду с местными перцами, бывшими в ходу еще у аборигенов-индейцев. Особенно ими прославилась баийская кухня, известная своими острыми и пряными блюдами.

Негры обогатили стол бразильцев маслом денде, бананами и разнообразными блюдами из куриного мяса и рыбы и изменили на свой манер приготовление некоторых португальских или индейских блюд. Например, ватапа приготовляется теперь по африканскому способу. Существует много разновидностей этого блюда: ватапа из мяса, из курицы, из жареной или соленой рыбы. Особенно изысканной считается ватапа из рыбы гарупа, изготовляемой особым способом, в которую прибавляют сухих креветок, масла денде, рисовой и кукурузной муки, кокосового молока, индийского перца, лимонного сока, чеснока и лука. Ватапа-излюбленный деликатес и не только ценно своими питательными свойствами, но и высоким содержанием большого набора витаминов, которыми богаты все входящие в нее специи и приправы.

Негры же принесли блюдо, известное не только в Африке, но и на других континентах-тыквенную кашу на молоке, которая вошла в обиход бразильцев под названием кибебе.

Чрезвычайно популярным стало весьма дешевое и простое блюдо акараже; это клецки из фасолевой или кукурузной муки, приправленные маслом денде, мукой и солью, которые варятся в воде, либо жарятся в масле денде, сдобренном перцем. Похожее кушанье абара. Кроме того, вошел в быт бразильцев целый ряд сладких кушаний, перенятых от негров или индейцев: кангика — пудинг из кукурузной муки с кокосовым молоком и сахаром, кускуз — пирожное из особого теста, сваренного на пару, и т. д. и т. п.

Были здесь и «бола» — примитивные конфетки, изготовляемые из сахара с прибавкой ядра кокоса, а также маниоковой муки и еще чего-то.

В отдельных мисочках разложены несколько сортов «бейжу» — нечто вроде галет или печенья, приготовляемых также из маниоковой муки и сдобренных тертыми бразильскими орехами и толченым кокосом.

Вот эти и другие еще неведомые нам блюда и лакомства — в форме коржей, клецок, нарезанные кусками или налитые в маленькие глиняные горшочки, обсыпанные то сахаром, то фариньей и все с дразнящим запахом пряностей и острых специй, притягивали к себе кучки негров, как к некоей драгоценной реликвии, чудом сохранившейся под натиском шаблонных американизированных блюд харчевен и кафе большого города.

К ночи редеют группы негров и мулатов, кончаются запасы кушаний и яств у торговок, они вытряхивают золу из своих жаровен на краю мостовой, забирают свои стульчики и подносы и уходят на дальние склоны гор, окружающие Рио, в свои фавеллы.

А ночной ветерок, опускающийся с гор к берегу моря, иногда вдруг раздует искру в кучке золы и тогда обонянья коснется смолистый запах несгоревших древесных угольков.

***

Вдали от центра Рио есть большой медико-биологический институт Освальдо Круца. Назван он так по имени основателя. Это был миллионер, предки которого нажили большое состояние на эксплоатации рабского труда привезенных из Африки негров. Юношу О. Круца влекло к знанию, он учился во Франции, сам стал работать в области медицины и построил на свои средства действительно великолепное здание, организовал в нем институт и завещал его государству.

Бразильцы показывают этот институт всем приезжающим иностранцам. Это обязательно, вроде прививки против желтой лихорадки, без которой не рекомендуется ехать в тропики.

Мы тоже посетили этот институт 0. Круца. Мы осмотрели одиннадцать лабораторий; в них чисто, просторно, много хороших приборов. При институте большая библиотека, музей… Мы спросили, на какие средства существует институт. Нам не назвали суммы, но сказали, что государственная субсидия не покрывает потребности для нормальной работы, и институт выпускает разные лекарства, от продажи которых существует.

Как это показательно для «деловой» Америки. Вообразить только, мог ли бы быть у нас такой случай. Институт, которым гордится страна, и вдруг он «приторговывает», чтобы поддержать свою исследовательскую работу. Да, еще и еще раз видишь, как различны два наших мира — мир социалистической культуры, где огромные средства государства обращены на развитие науки, и мир капиталистического бизнеса, где существование научного учреждения находится в прямой зависимости от успеха его коммерческих оборотов.

А между тем Бразилия-страна, в которой болезни и смертность от них имеют столь высокие показатели, как нигде в других странах. Разве только с Индией может потягаться Бразилия в этом отношении. По бразильским данным 1941 г., а они вряд ли преувеличены, — в городе Сан-Пауло умирает 135 детей на тысячу родившихся в возрасте до одного года. То-есть каждый восьмой ребенок погибает в первый же год его жизни. А ведь Сан-Пауло, по словам самих бразилейро, еще более «американский», еще более благоустроенный, чем даже Рио-де-Жанейро. Удивительно ли, что в городе Ресифе (штат Пернамбуко) умирают 292 ребенка из тысячи. Это значит-каждый третий.

Вот где надо применить медицинскую науку, чтобы остановить это триумфальное шествие смерти. Но правительство занято другим: оно стремится заполучить, пользуясь покровительством «дяди Сама», сотни тысяч «перемещенных лиц» из Европы (новый вид рабов, изобретенных англо-американским блоком) и спокойно взирает на то, что у него в стране до сих пор существуют такие болезни, как проказа (есть штаты, где каждый пятый — 20 % населения-болеет ею), а от туберкулеза только в столице Бразилии ежегодно умирает 10–11 тыс. человек. А от сифилиса, малярии, гриппа, дизентерии?.. 06 этом страшно говорить.

***

«Бразилец родится усталым», — любят говорить о себе кариоки. Знойный, влажный воздух, палящее солнце изнуряют организм даже привычного человека. Состоятельные бразилейро берегут свои силы: в двухэтажном доме-лифт; в магазине или конторе он не взбежит по лестнице-только на лифте, хотя бы лишь на следующий этаж.

Недалеко от площади Глория сохранилась старинная церковь на холме. Когда-то она высилась над городом, теперь затиснута многоэтажными домами. Крутая каменная лестница ведет к подножию храма. И рядом-фуникулер. Из «усталости» бразилейро можно извлекать барыш: церковный служка получает плату за подъем.

***

Во всех оффисах* свято соблюдается обеденный перерыв. В час дня деловые люди прерывают все дела: бразилейро устал, он должен отдохнуть, позавтракать.

В час дня торопитесь занять место за столиком: все служащие устремляются в рестораны, закусочные, кафе. Директоры, крупные торговцы, чиновники высокого ранга завтракают солидно: закуска, суп, второе блюдо, сладкое, кофе. Секретари-закуска, суп, кофе. Клерки*, швейцары, лифтеры и прочий мелкий люд-довольствуются кофе; тонизирующие возбуждающие вещества, содержащиеся в кофе, подстегивают организм, подкрепляют силы; чашечка-другая крепкого сладкого кофе подбодрит, на время снимет усталость. До конца рабочего дня они улучат несколько минут, чтобы проглотить на ходу еще разок кафезиньо (так нежно называют здесь маленькую чашечку кофе). А уж обедать будут вечером дома; там ждет их все тот же фейжон. Но нередко бывает и так, что хозяйка еще не возвратилась с рынка: США закупили большую партию фасоли, и она исчезла в продаже.

А женщины с пустыми корзинками и пустыми желудками мечутся с одного рынка на другой и простаивают в нескончаемых очередях в надежде купить хоть несколько горстей фейжона.

Под стеклянным колпаком голова цндейца, продаваемая в магазине за 10 долларов наряду с чучелами птиц и насекомых (к стр. 116).

Виллы богачей на канале Маноэля в Рио

Фавеллы» — трущобы рабочей окраины Рио (к стр. 81).

Только на главных улицах Рио и лишь на некоторых перекрестках с большим движением машин стоят регулировщики. На остальных улицах их нет. И нет ограничивающих правил езды: машины обгоняют одна другую и справа, и слева, шофер автобуса не подождет, пока трамвай пересечет улицу, а проскакивает у него буквально «перед носом», в любом месте улицы разворачиваются и едут в обратном направлении и легковые и грузовые машины. При таком «порядке» поражаешься выдержке водителей и их искусству избежать столкновения или наезда.

Одно лишь требование соблюдается: скорость. Есть улицы, где висят указатели скорости. Например, на набережной Байре Мар, где нет перекрестков, висит указатель: «не менее 60 км» (в час). Вот уж тут берегись, если поедешь медленнее! Могут наехать сзади, повредить машину, и виноватым будет признан не тот, кто наскочит, а пострадавший. Несчастные случаи на улицах очень часты и с машинами, и с прохожими. Причем если человек попадает под машину, то сбивший его шофер продолжает путь дальше. Спутники же такого пострадавшего либо просто сердобольные прохожие стараются поскорее утащить его с мостовой, чтобы он не попался в лапы полицейского и избавился от второй беды-штрафа «за нарушение движения». Точно так же и при столкновении машин: виновным признается не тот шофер, который наехал на машину, а тот, кто не сумел от него увернуться. Несомненно, что столь «льготные» для шоферов условия не способствуют сокращению количества наездов, столкновений, калечения людей и т. п., так как хроника столичной жизни в газетах всегда пестрит сообщениями об автомобильных катастрофах.

***

В стороне от нынешнего центра Рио, среди кварталов старинных домов и узких улиц, находится главный рынок — Меркадоро. Торговые помещения здесь расходятся по радиусам от центральной части. Все они под крышей, но не имеют ни окон, ни дверей. Вернее-здесь нет стен: крыша держится на столбах, и лавки открыты со всех сторон: изредка они отделены одна от другой переборками.

Торговля производится крупными партиями, полу-оптовая. Покупают главным образом для ресторанов, кафе, для розничной торговли. Домашние хозяйки посещают этот рынок мало. Мы пошли сюда в расчете увидеть все разнообразие тропических фруктов и овощей Бразилии, но вместо этого увидели лишь ящики с мандаринами и картофелем, горы еще не доспевших бананов (их тут продают только целыми гроздьями), кучи капусты и тыкв, помидоры, баклажаны, свеклу, морковь и прочие совсем не тропические овощи.

Мелкая розничная торговля производится на других рынках, не имеющих постоянного помещения. Один такой базарчик мы обнаружили в пяти минутах ходьбы от Синеландии, на площади Глория. Время его торговли — с рассвета до 9 часов утра. С ближайших окраин города сюда привозят свой товар огородники, рыбаки и мелкие торговцы в расчете на потребности домашних хозяек. На площади возникают «торговые ряды» — тележки, палатки, лотки, переносные столики, иногда просто ящики, на которых разложены овощи, крупы, пряности, молочные продукты и прочее. В определенном месте площади торгуют рыбой-здесь стоят корзины со свежей рыбой, пересыпанной кусочками льда; на перевернутом ящике поставлены весы и над всем этим натянут маленький тент на тонких жердях. Вот и вся рыбная лавка. Тенты и балдахины есть и почти над всеми другими лотками и столиками: солнце в тропиках быстро поднимается и будет жечь уже через полчаса после восхода.

Пестрый, разноголосый гомон этого базарчика слышен издалека: торговцы не жалеют голоса, чтобы зазвать покупателя к своему месту.

Наши ботанические интересы мы удовлетворили в полной мере, найдя здесь массу местных незнакомых нам продуктов.

Вот шушу* — небольшой плод из семейства тыквенных, родич нашего кабачка. Он и по форме походит на кабачок, только чуть грушевидный и с неглубокими продольными бороздками; поверхность нежно-зеленой кожицы покрыта такими же колючими бородавками, какие бывают у некоторых сортов огурцов. От других видов семейства тыквенных шушу отличается тем, что содержит внутри только одно крупное семя с тонкой оболочкой.

Едят шушу в отваренном виде, как гарнир ко второму блюду, или в салате. Впоследствии мы неоднократно сталкивались с ним в ресторанах в различных видах. Вкусом он напоминает и огурец и кабачок. Любопытно, что приготовленный с лимоном и сахаром шушу дает прекрасный мармелад.

Эфемерный базарчик на площади Глория.

У растения шушу используются не только эти плоды, но и клубни, которые образуются на корнях. Они содержат большое количество крахмала и под названием «чин-чайот» широко используются в пищу в Мексике. Их там едят в печеном, жареном и вареном виде. Вкусом чин-чайот похож отчасти на картофель. Его перерабатывают на муку, которая обладает легкой усвояемостью и рекомендуется для детей и больных.

В некоторых странах длинные волокнистые стебли шушу используются для плетения изящных изделий. После особой обработки стеблей получается «соломка шушу». В Реюньоне, например, производство этой соломки приняло одно время промышленные размеры, и в начале этого столетия она вывозилась оттуда в количестве около 85 тонн.

Через четыре года я вновь повстречался с шушу, но уже у нас в Союзе. Я летел на самолете из Батуми в Адлер. В Сухуми к нам в самолет сел пассажир с авоськой, наполненной яблоками, грушами и… шушу. Я, конечно, заинтересовался, откуда у него шушу: из Ботанического сада? «Да нет, — говорит, — купил на базаре в Сухуми. Это мексиканский огурец».

Шушу.

Впоследствии уж я узнал, что Сухумский ботанический сад провел большую работу по овладению этой тропической культурой и добился полного успеха. Удавалось получать урожай с однолетних растений до 100 000 штук-это значит 40–50 центнеров плодов с гектара (многолетние же культуры в тропиках дают от 120 до 200 тысяч штук с гектара). Теперь шушу под названием мексиканский огурец, или чайот, пошел в культуру в колхозы и стал обычной овощью на базарах Черноморского побережья.

В корзинке, прикрытой банановым листом, лежат звездообразные плоды питанги*. Они сорваны с куста на заре, их надо беречь от увядания, они теряют вкус. Их кисло-сладкую мякоть, окружающую семя, едят сырой; плод идет на приготовление варенья, повидла, киселя.

На краю базарчика стоит грузовик; один борт кузова откинут, и покупатели сами выбирают любой ананас*. В ближайших окрестностях Рио ананасы не культивируются, но в сотне-другой километров в штате Сан-Пауло их очень много. Это один из самых замечательных тропических фруктов. Сердцевина его шишковидного соплодия сочна и ароматна. Особенно вкусен ананас свежим, но его консервируют, нарезая ломтиками или отжимая сок, варят ананасное варенье и повидло, засахаривают. Ананас в Рио-деликатес, цена его высока, далеко не каждая хозяйка его покупает.

Не всякая хозяйка покупает и картофель, который здесь дороже мандаринов и апельсинов. В Бразилии картофеля выращивается очень мало, его привозят из Чили и Перу, а то даже из Европы. Точно так же здесь очень дороги яблоки, груши и особенно виноград. Все они по вкусовым достоинствам много хуже наших яблок и винограда. Разводят их только на самом юге страны, в штате Рио-Гранде-до-Сул и немного в Паранё. Большую же часть ввозят из Уругвая и Аргентины.

***

Зато в Бразилии есть заменители картофеля. Прежде всего это батат*, или, как еще его называют, «сладкий картофель».

Бататы* нетрудно спутать с картофелем; они культивируются и у нас в Союзе в Закавказье. Растение это из семейства вьюнковых, и на корнях его образуются утолщения, внешне похожие на клубни картофеля. К нам оно завезено из Южной Америки, где культивируется с весьма давних времен, задолго до прихода туда европейцев. «Клубни» бататов лишь отчасти сходны с картофелем: они водянистые и имеют сладкий привкус. Мне лично они не нравятся, а Сергей Васильевич рассказывает, что в Чили их так вкусно умеют приготовлять, что он вспоминает их с большим удовольствием.

Батат-одна из древнейших на земле сельскохозяйственных культур, о происхождении которой существует еще много недоказанных догадок. Можно не сомневаться, что родина бататов (их несколько видов) Средняя Америка или Вест-Индия, где и сейчас произрастает дикий сородич культурного батата. Из Америки в Азию батат проник задолго до открытия Америки европейцами. Есть данные, что батат возделывался на Гавайских островах еще за 500 лет до нашей эры. В Европу и Африку батат попал уже после открытия Америки и притом, несомненно, ранее картофеля.

Батат-многолетняя травянистая лиана, ползучий стебель которой достигает до 5 метров. Весьма сходен с обычными декоративными выонками. Листья то крупные, то мелкие, цельные сердцевидпые и пальчато-лопастные. Цветы крупные, белые или розоватые, сидят в пазухах листьев от 1 до 3–4. Средний вес клубней от ½ до 4–5 килограммов; в отдельных случаях развиваются гигантские клубни до 25 килограммов весом.

Батат одна из наиболее продуктивных культур на земле. Урожай в 15–20 тонн является обычным при минимальной агротехнике, а при применении всего комплекса агромероприятий его урожайность повышается до 30–40 и даже 50–60 тонн с 1 гектара. Перед второй мировой войной общая учтенная площадь под бататом составляла 1 392 000 га, из них на Америку приходится только 389000 га, а остальное-в Азии и Африке [1].

В СССР батат появился сравнительно недавно, в середине прошлого столетия, но долгое время не имел распространения. Только за последние десятилетия, уже после Великой Октябрьской социалистической революции, в распространении этой культуры достигнуты большие успехи. Наибольшие урожаи батат дает в Средней Азии; хорошо идет на Северном Кавказе и на Дону, а также и во влажных наших субтропиках.

В прошлом году я неоднократно видел громадные клубни батата на колхозных базарах Туркмении, где под ним заняты значительные площади.

Так тропическое растение, исконный «южноамериканец», поставлено на службу нашему народному хозяйству.

Второй заменитель — это ямс* — тропическая вьющаяся лиана, у которой образуются клубни двух родов: подземные крупные клубневидные утолщения на корнях и мелкие надземные клубеньки на стеблях, в пазухах листьев. Последние в пищу употребляются редко из-за их мелких размеров, а идут для вегетативного размножения. Подземные же клубни крупные, от ½ до 4–5 килограммов весом идут в пищу. В отдельных случаях они достигают огромных размеров-до 1½ метров длины и до 50 килограммов весом.

На этом базарчике мы не встретили в продаже клубни ямса, хотя он довольно широко культивируется местным цветным населением в Бразилии. Сюда его привезли, повидимому, негры-невольники из Африки, где ямс, так же как на островах Малайского Архипелага, является основным пищевым продуктом многих миллионов туземного населения.

Ямс представлен несколькими видами, находящимися в культуре в разных странах.

Впервые я познакомился с ямсом в Ташкенте еще в 1940 г. Директор тамошнего Ботанического сада профессор Ф. Н. Русанов проводил уже тогда несколько лет работу по испытанию культуры ямса в местных условиях. Будучи в гостях у Ф. Н. Русанова, я и отведал тогда ямс. По вкусу он очень напоминает картофель и даже, может быть, несколько нежнее его. Оказалссь, что это тропическое растение отлично перезимовывает в Ташкенте при морозах до — 20° и, следовательно, имеет широкие возможности внедрения в культуру и у нас в Союзе.

***

Массу сортов бананов мы увидели на этом базарчике. Они были совсем спелые. Их продают дюжинами, и, хотя цена отдельных сортов различается очень немного, продавцы сбивались в расчетах, когда я отбирал по две-три штуки каждого сорта. Купить же по дюжине каждого сорта-это немыслимо, пришлось бы нанимать тележку, а мне хотелось попробовать побольше разных сортов.

Бананы, сравнительно с привозным картофелем, здесь дешевы. Почти по всей Бразилии они имеются в изобилии. На стоимость одного килограмма картофеля можно купить 8-10 дюжин бананов. Если отбросить вес их толстой несъедобной кожуры, то это составит 3–4 кило-грамма. Поэтому бананы столь же «любимая» пища бедняков, как и фейжон. Они сытны, но не питательны, так как не содержат жиров и бедны витаминами. Неудивительно, что различные формы авитаминоза повсеместны в Бразилии.

***

На одной тележке, в большой корзине, сплетенной из тонких расщепленных побегов бамбука, лежали стебли сахарного тростника. Это — дешевое лакомство ребятишек; они отгрызают кусочки молодого тростникового стебля и высасывают из него сладкий сок.

Насыпанная в бутылки продается «фаринья де маниока»*, или тапиоковая мука. Получают ее из высушенных, сильно утолщенных клубневидных корней растения маниоки*. Оно возделывается почти во всех тропических странах Нового и Старого Света, являясь одним из важнейших культурных растений тропиков. Перед второй мировой войной под маниокой было учтено 2 122 тысячи гектаров. Из них на Азию и Африку приходится 1 763 тысячи гектаров. Таким образом, мы видим, как широко пошла по миру маниока, родина которой, по-видимому, восточные приамазонские провинции Бразилии.

Культура маниоки в Бразилии очень широко распространена. Это небольшой кустарник в 1,5–2 и до 4 метров высоты; высаживается он черенками. Обычно через 18 месяцев уже собирают урожай, выдергивая все растение. Богатые крахмалом клубни, достигающие веса в несколько килограммов, высушивают, размалывают в муку, и после сильного нагревания получается продукт, известный по всему миру как тапиоковая мука или просто тапиока. В Бразилии она подается прямо на стол и ее подсыпают в суп либо добавляют в соус, посыпают ею мясо, прибавляют в жидко разваренный фейжон и т. п. Особым образом приготовленные мелкие лепешечки из тапиоки поджаривают в масле, круто солят и в «простонародных» барах подают к пиву.

Тапиоковую муку для розничной продажи хранят в бутылках, чтобы предохранить от сырости, так как во влажном тропическом климате этот продукт на воздухе быстро портится.

Свою потребность в тапиоковой муке Бразилия покрывает полностью и небольшое количество ее вывозит в другие страны (в Европу, США, Аргентину).

На мировом рынке в торговле тапиокой Бразилия встретилась с мощным конкурентом-Англией. В Сингапуре перерабатывается чуть ли не весь урожай маниоки, собираемый в ближайших английских колониях и поступающий от голландских плантаторов Индонезии. Год от году количество экспортируемой из Бразилии тапиоки падает. Так, если в 1920 г. было вывезено 26 884 тонны, то в 1940 г. 11 тысяч тонн, а в 1943 г. всего

2 243 тонны тапиоки. Конечно, это пустяк в сравнении с мировым производством и потреблением тапиоки.

Тут же на рынке можно купить и свежие клубни маниоки, которые идут в пищу в отваренном или поджаренном виде. Сырые же клубни маниоки ядовиты.

В некоторых районах Бразилии возделывается близкородственный вид маниоки-айпин*. Его клубни сладковатые и не ядовитые. Из-за низкой урожайности айпин культивируется значительно меньше.

И маниока и айпин в настоящее время не встречаются в диком виде, а известны лишь как возделываемые растения. Это указывает на большую древность введения их в культуру.

Большая научно-исследовательская работа проведена у нас в Союзе по введению в культуру маниоки на Черноморском побережье. Здесь вполне возможна только однолетняя культура маниоки, так как корни ее вымерзают даже в самые мягкие зимы. Достигнутая у нас урожайность около 10 тонн корней на гектар.

Большие перспективы открываются перед маниокой в районах земель нового орошения в Средней Азии.

***

Маниока

Тщетно мы смотрели на лотки, заглядывали в корзины и ящики, стараясь найти манго* один из лучших тропических фруктов. Но оказалось, что сейчас не сезон для манго, массовый сбор урожая его уже закончился, и только случайно иногда можно встретить в это время года плоды манго у какого-нибудь садовода с поздно плодоносящего дерева.

Манго происходит из тропиков Южной Азии. Это дерево достигает 10–12 м, образует мощную крону, одетую длинными блестящими листьями. Мелкие цветы собраны в большое кистевидное соцветие, но на каждой такой кисти завязывается всего один-три плода. Плод, величиной с огурец, содержит душистую сочную мякоть, замечательно нежного вкуса. Внутри плода лежит одно крупное семя плоскоовальной формы и мохнатое из-за своеобразной «шерсти», покрывающей его прочную оболочку.

Манго

На одном из лотков базарчика Леонид Федорович заметил какие-то знакомые ему плоды. Я их не знал ранее. Спросили, как называются. Продавец назвал: «аракас»*. Конечно, что-то неизвестное! Купили, попробовали.

«Да ведь это фейхоа!» — даже как-то недоволен остался Леонид Федорович, когда вскрыл и отведал этот самый аракас.

Он много работал на Черноморском побережье, изучал наши субтропические культуры и отлично знал фейхоа. Ну, а я? Я с удовольствием смаковал новый еще неизвестный мне плод, с его кремовой сочной мякотью, приятно освежающий, в меру сладкий и даже слегка кисловатый. Вкусом он показался похожим на ананас и банан и отчасти напомнил мне далекую теперь нашу ароматную лесную землянику.

Фейхоа-коренное бразильское растение, из ее южной, уже субтропической части (немного заходит оно и в северную Аргентину, есть в Уругвае и Парагвае). Это небольшой вечнозеленый кустарник с красивыми серебристыми (на нижней стороне) листьями. Он очень декоративен во время цветения. Цветы имеют четырехлепестный белый венчик, украшенный выступающими из него многочисленными пунцовыми тычинками.

Лепестки цветов на родине фейхоа употребляются в пищу, они имеют пресновато-сладкий вкус.

Говорят, что варенье из плодов фейхоа отличается исключительным вкусом и ароматом.

У нас на Кавказе и в Крыму фейхоа хорошо акклиматизировалась за те 50 лет, что существует в культуре. Будучи на родине, в Южной Америке, вечнозеленым растением, фейхоа у нас зимой сбрасывает значительное число листьев и хорошо перезимовывает даже в холодные зимы, с морозами до — 15°.

Замечательная особенность фейхоа-это наличие в плодах воднорастворимых соединений иода. Это рекомендует плоды фейхоа не только как отличный фрукт, но и как лечебное средство.

В развитии субтропических культур у нас в стране и в продвижении их в новые районы фейхоа имеет большие перспективы. Плантации этого заокеанского уроженца у нас на Черноморском побережье Кавказа непрерывно растут. Помимо морозостойкости, фейхоа является и засухоустойчивым растением, так что, несомненно, скоро выйдет во вновь орошаемые районы советских сухих субтропиков.

***

Аракас (фейхоа).

Очень кстати мы натолкнулись на продавца разных кустарных изделий из волокнистых растений: щеток, цыновок, метелок и разных размеров корзинок. Мы нуждались в последних, так как у нас с Леонидом Федоровичем все руки были заняты.

После покупки двух кошелочек из мягких волокон пальмовых листьев мы смогли еще немного продолжить нашу ботаническо-вкусовую прогулку. Мы купили еще несколько спелых плодов уже знакомой и понравившейся нам аноны, гойябу* — небольшие плоды ее кисло-сладкие, чуть вяжущие во рту, но приятные своей сочностью и тем, что утоляют жажду; пузырек лейте-декоко (растертое ядро, смешанное с жидкостью молодого кокосового ореха), бананово-кокосовую пастилу и «орехов» араукарии*.

Араукария распространена на юге Бразилии, главным образом в штате Парана. Там она образует леса, занимающие большие площади; древесина араукарии хотя и хуже по качеству, чем наши сосна и ель, довольно широко используется для строительных и других целей. Несколько крупных фирм устроили большие лесопильные заводы в далеких районах Параны, и сейчас огромные площади этих своеобразных лесов катастрофически уничтожаются.

Некоторые виды араукарии дают крупные семена, заключенные в плотную кожуру и сидящие в гнездах между чешуй огромных шишек. Семена араукарии съедобны; для этого их слегка поджаривают, вернее — прокаливают, примерно, как у нас в Сибири поступают с кедровыми орешками. Вкус араукариевых «орехов» гораздо менее приятен, чем кедровых, и лакомством служить они не могут. Из них приготовляют муку.

Есть районы в штате Парана и соседних, где население питается главным образом семенами араукарии. За это их даже называют пиньейро, от местного названия араукарии-пиньо-де-Парана.

Нагрузившись всякими фруктами и овощами, довершенными великолепной «дыней» — мамон*, мы едва добрались до гостиницы, вызвав удивление прислуги нашими необычными для обитателей отеля покупками.

В номере у себя мы извлекли из спелых плодов семена, разложили в пакетики: вернувшись в Ленинград, мы высеем их в наших оранжереях.

***

В десятом часу мы снова были на площади Глория. Там не было уже ни одного ларька. Несколько дворников сметали мусор и поливали мостовую. Во всех направлениях через площадь проходили прохожие и проезжали вокруг, вдоль тротуара, автомобили. Ветер гнал по камням обертки от початков кукурузы, которые еще не попали под метлу уборщиков. Ничто более не напоминало об этом недавнем, таком эфемерном, рынке. Только в углу, где стояли корзины с рыбой, еще виднелась прилипшая к камням чешуя и сохранился острый запах моря.

Однажды мы набрели на магазин «колониальных продуктов» (так вещала вывеска английской торговой фирмы. Надо же, чтобы в страну, изобилующую своими тропическими плодами, ввозили их из других стран!). Колониальные продукты здесь были представлены главным образом фруктовыми консервами и различными «джемами», так популярными в меню англичан.

Из экзотических для Бразилии фруктов здесь были яблоки из Австралии (свои яблоки хоть и есть в Бразилии, но они очень неважных вкусовых достоинств). Рассмотрев пестрые этикетки разной величины жестянок, мы неосмотрительно отвергли все консервированное и остановили наш выбор на масляном орехе*. Нас соблазнили его крупные размеры, оригинальная почкообразная форма и бородавчатая красноватая скорлупа.

Орехи эти-семена крупного дикорастущего в соседней с Бразилией Гвиане дерева, достигающего 25–30 метров высоты с широкими ланцетовидными трехдольчатыми листьями. Цветы его некрупные, со множеством тычинок, сидят по нескольку штук на концах ветвей, а плод кругловатый, размером с детскую голову, с прочной деревянистой оболочкой, внутри которой и содержатся 3–5 крупных семян, тоже одетых скорлупой.

Мамон (дынное дерево).

Это и есть «орехи».

Когда мы принесли орехи в гостиницу, то немедленно же вскрылось наше легкомыслие.

Скорлупа их оказалась такой прочной, что не поддавалась нашим усилиям. Щипцов для раскалывания орехов у нас, конечно, не было, молотка тем более. Были пущены в ход каблуки, но и они были бессильны, а потом перочинный нож.

Масляный орех.

Скорлупа состоит из двух половинок. Кончик моего ножа сразу же сломался, лишь был протиснут в спайку. Тогда мы кое-как умудрились применить лезвие секатора (приобретенного для обрезки ветвей при гербаризации) и лишь после немалых усилий добрались до ядра. Орех был приятного вкуса, отчасти похожий на вкус бразильского, но очень уж жирный. В них содержится до 60 % жира, а так как продукт был не первой свежести, то наше вкусовое любопытство все же не получило должного удовлетворения.

В гостинице, где мы остановились, мы снимали номер с завтраком. Завтрак подавался в точно заказанное с вечера время, и было очень удобно уходить утром, предварительно подкрепившись, чтоб не тратить время на посещение ресторана. Особенно же приятно было то, что в меню этого завтрака обязательно входили фрукты, и наше утро всегда ознаменовывалось знакомством или с каким-нибудь новым тропическим плодом или новым способом его обработки или приготовления.

К булке же всегда подавалось масло — три маленьких шарика. Обращала на себя внимание ярко оранжевая окраска здешнего масла. Впоследствии мы узнали, что масло (а также и сыры, а иногда и напитки) окрашивают краской, получаемой из семян уруку*. Уруку — быстрорастущий вечнозеленый кустарник, дико произрастающий в тропической части Южной Америки. На концах ветвей образуется большая гроздь коричневых или темно-красных шиповатых плодов-коробочек, наполненных мелкими семенами. Оболочка этих семян и содержит красящее вещество, которое нашло широкое применение как в пищевой промышленности, так и для изготовления лаков и для окраски тканей.

Уруку

Еще индейцы использовали семена уруку и в смеси с жиром крокодила, морской свинки и рыбы или растительными смолами делали краску для защиты своего тела от излишнего солнечного облучения.

Для этого растения более широко распространены названия аннато или арнато. В торговле содержащие красящее вещество семена этого растения известны под именем «семена аннато», а приготовленная из прессованных семян масса-под названием «паста аннато».

Одно время и то и другое пользовалось большим сбытом в США и в некоторых местах, например на Цейлоне, были заложены плантации этого растения. Однако теперь спрос снизился, а с ним прекратилась на Цейлоне и культура аннато, но оно там вполне натурализовалось и местные жители используют теперь его семена для подкраски какао-бобов, чтобы придать недостаточно спелым бобам цвет, требующийся по торговым кондициям.

***

Дорожки сквера на площади Парижа (большая площадь вблизи упомянутой Синеландии) тщательно выметены. А зайдите в любое кафе тут же поблизости и вы отшатнетесь от неожиданности: весь пол забросан бумажными салфетками, окурками, газетами. В уголке зала — умывальник. Над ним-автомат: опустил монету-получай листочек мыла и бумажное полотенце (просто-это кусок непроклеенной бумаги с рекламной этикеткой: «Полная гарантия антисептики. Каждый может получить всегда свежее полотенце»). Бразилейро пополощет руки и на ходу, проходя к своему столику, окончив вытирать их, бросает это «полотенце» здесь же на пол. И это ничего. Это в порядке вещей.

В «приличное» кино центра города не пускают без галстука. Кассирши и контролеры зорко следят за наличием галстуков у зрителей. Галстук, видимо, показатель приличия и состоятельности. При галстуке полагается быть и шоферу автобуса. Как-то я наблюдал смену водителей автобусов. Отработавший шофер снял галстук, и его тот-час надел заступавший на смену. Бедная автобусная компания (все виды транспорта в Рио в руках разных частных компаний): она несет дополнительный расход, чтобы шоферы их фирм имели на работе «приличный» вид! Ну, а у себя дома, в далеких от центра фавеллах, они могут прожить и без галстука.

***

Мы жили в хорошей гостинице на берегу Ботафого. Там был и лифт, и душ (а без душа трудно жить в городе, где температура воздуха даже ночью не спускается ниже 22° и в день несколько раз приходится менять пропотевшее белье), и вентиляторы, и другие технические штучки (все североамериканского происхождения).

На дверях каждого номера наклеены правила поведения. В числе многих: «запрещается появляться на балконе и в открытых окнах без европейского костюма». Это, вероятно, чтобы не портить внешнего вида гостиницы и не нарушать правил «приличия». Но совершенно безупречным оказывается для бразилейро, если он в трусиках спустится из своего номера, пройдет через вестибюль и отправится на берег моря купаться. По бразильским обычаям, мужчина не выйдет из лифта первым, если с ним в лифте поднимается дама. Какое почтение женщине! Но этот же «сеньор», стоя перед этой дамой, может непринужденно чесаться, где ему вздумается, и не посчитает это предосудительным.

***

Известный путешественник по Южной Америке русский дипломат А. С. Ионин в своей книге не без остроумия писал, что «с сифилисом, табаком и картофелем Европа познакомилась после открытия Америки; теперь она возвращает Америке эти дары. В Сантос, между прочим, гамбургские сигары и картофель везут в огромном количестве, последний из Испании и Португалии, даже из Англии».

Ввоз этих продуктов в Бразилию и по сей день имеет место, только несколько изменились поставщики. Если картофель попрежнему везут из Европы, то табаком, точнее-сигаретами, заваливают торговые фирмы США, несмотря на то, что исстари во всех странах Латинской Америки культивируется табак, будучи родом отсюда и знакомый еще индейским племенам задолго до завоевания европейцами.

Что до сифилиса, то конечно, предпочтителен ввоз патентованных средств, ибо венерические заболевания и так весьма «популярны», например, в Бразилии. Здесь не считается предосудительным за столом в гостях во всеуслышание рассказывать о течении своей болезни и ходе излечивания этих заболеваний. И в то же время, если у кого-нибудь в семье туберкулез-это тщательно скрывается.

***

США гордятся электрическими холодильными шкафами, пылесосами, стиральными машинами. Вот большой магазин американской электрической компании. Даже днем сверкает реклама поперек торговой улицы Розарио.

Ботанический сад Рио-де-Жанейро. Главная аллея из королевской пальмы (к стр. 53).

Ботанический сад Рио-де-Жанейро. Аллея из дерева мулат (к стр. 64)

В витрине расхваливается усовершенствованная модель поломоечной электромашины: воткнул вилку в штепсель, и машина метет, моет и сушит пол. Но человеческий труд в этой стране дешевле и безотказнее. Пройдите в сумерки по этой л<е улице. Из-под приспущенных железных жалюзи в дверях вы увидите мелькающие черные босые ноги на мокром плиточном полу магазина: негры вручную, без всяких машин, моют замызганный за торговый день пол.

Расовый состав населения Бразилии очень пестрый. Он сложился в итоге многовековой колонизации страны белыми, в течение которой были неизбежны браки между белыми мужчинами и индейскими женщинами, в результате ввоза огромного количества негров из Африки (около 18 млн. за все время), что повело к бракам между ними и индейцами, а так-же женитьбе белых мужчин на негритянках, наконец, впоследствии возникали браки между их потомками в разных комбинациях.

Грамотность населения Бразилии:

1. грамотных более 50 %; 2. грамотных от 30 до 49 %; 3. грамотных от 20 до 29 %; 4. грамотных менее 20 %.

Точных сведений об этническом составе населения страны нет, различные источники дают и различные цифры.

Преобладают «белые», по разным оценкам 35–50 % населения; метисов от смешения белых с индейцами-30 — 12 %; негры составляют 12–14 %; мулаты-20-25 %; индейцев, по различным данным, от 3 до 6 % (многие иностранные авторы умышленно снижают число индейцев, показывая его равным всего 2 % населения).

По бразильской конституции избирательным правом пользуются только грамотные. По свидетельству бразильского писателя-демократа Жоржи Амаду, семь восьмых взрослого населения его страны являются неграмотными. Население всей восточной части страны, где сосредоточено наибольшее количество плантаций кофе, какао, сахарного тростника, — это все различные «цветные»: потомки рабов-негров, остатки индейцев, метисы и мулаты. Среди них грамотные составляют ничтожный процент. Таким образом, почти все «цветное» население страны официально лишено избирательных прав, между ними и белыми избирателями проходит резкая грань. Но это еще не все.

Степень неофициального разобщения между белыми и «цветными», сам того не желая, показал один американский автор. Для одного из недавних годов он приводит данные о браках между белыми и «цветными» в Рио-де-Жа-нейро. На изученные им 42 309 браков пришлось: 31 103 на браки между белыми, 10 852 на браки между «цветными»; 334 брака было заключено между белым мужчиной и «цветной» женщиной и 20 браков — между «цветными» мужчинами и белыми женщинами.

Только 20 браков из 42 с лишним тысяч! Это менее 0,05 %.

— Почему же так мало? — спросите вы. Да потому, что по неписаным законам, в силу лишь впитанного векового презрения к «цветным», белая женщина, выходя за негра или индейца, бывает отвержена даже ближайшими родственниками. На мужчине это сказывается в меньшей степени (особенно если у него есть «дело» и деньги). Официально конституция, религия не запрещают браков между белыми и «цветными». Белые и «цветные» живут под одним лучезарным тропическим небом Бразилии, в которой примерно в равной степени белые и «цветные» находятся в составе населения.

Но вот эта цифра-0,05 % — она показывает, какова степень разобщения между белым и «цветным» населением в Бразилии. Таков порядок в этой стране «порядка и прогресса».

***

Индейцы-коренные обитатели страны. Они населяли Бразилию до прихода белых завоевателей. Белые беспощадно истребляли их в процессе непрерывной много-вековой колонизации и сейчас оттеснили в глубину штатов Амазонас, Пара, Мато-Гроссо и Гойяс, где нет ни дорог, ни автомобилей, ни культурных поселков. Индейцы живут в шалашах, избегая общаться с пришельцами.

В Рио-де-Жанейро существует «общество защиты индейцев и приобщения их к цивилизации». Индейские дети, находящиеся под высокой опекой этого «общества» в штате Гойяс.

Впрочем, в Бразилии существует такое общество: «Общество защиты индейцев и приобщения их к цивилизации». Я не знаю, что делает это общество, но в Рио, в магазине безделушек, один продавец настойчиво предлагал мне купить мумифицированную голову индейца «на память» о Бразилии. Он уверял, что американцы берут их нарасхват, что у него осталось только две, что он готов разрушить комплект (а их обычно продают парами-мужская и женская голова, дена 200 крузейро), что завтра их уже не будет, так как первый же янки заберет, не торгуясь, обе. Он искренне жалел меня за неопытность, ибо я хотел выбрать какое-нибудь изделие из дерева и отказывался от такой экзотики, как голова настоящего индейца.

Может быть, вы, читатели, мне не поверите? Вот адрес магазина: Рио, улица Буэнос-Айрес, № 110/112. Может статься, что кто-либо из вас будет моряком и пойдет в Южную Америку. Зайдите в Рио-де-Жанейро по этому адресу и убедитесь в правоте моих слов.

***

Скалистые гребни подножья Корковадо и прихотливые извивы берегов океана и бухты Гуанабары делят Рио на 18 районов. Каждый район имеет свой торговый и деловой центр: здесь самые крупные здания, большие магазины, конторы, кино, рестораны. Здесь наибольшее оживление и днем и вечером. Отходишь отсюда-тише становится на улице, блекнут рекламные вывески и магазины разбавляются мастерскими (портные, белошвейки, часовщики, сапожники), прачечными и красильнями. И хоть последние здесь так и именуются «тинтурария», но в них не столько красят, сколько чистят и гладят костюмы, а также, — и это самое важное для малоимущего конторщика, — так ловко чинят и штопают, что старый изношенный костюм выходит из тинтурарии будто только что сшитый. Обилие этих тинтурарий невольно убеждает в том, что бразилейро больше штопают свою одежду, чем шьют или покупают новую.

Парикмахеры подстригают своих клиентов чуть-чуть, чтобы через неделю волосы успели отрасти и снова явилась бы необходимость прийти в парикмахерскую.

Часто у входа в парикмахерскую либо в особом помещении располагаются чистильщики. Это высококвалифицированные мастера своего дела (не то, что мальчишки с парой щеток, которых мы уже видели в ресторанах). Стул для клиента сверкает жестяными бляшками, шляпками медных гвоздей и зеркальцами; на него нужно подниматься по ступенькам, как на опереточный королевский трон. Ботинки оказываются на высоте груди чистильщика, стоящего на полу и с театральными жестами совершающего «чистильное действо». Не спрашивая вас, он переменит шнурки, почистит брюки, будет несколько раз смазывать кожу из разных баночек, драить то жест-кой, то пушистой щеткой или бархаткой и, наконец, отпустит вас с таким блеском ботинок, который иначе не назвать, как тропическим.

Вы идете дальше. Магазины все реже, но зато они становятся «универсальнее»: на витрине выставлены под-тяжки, вечные перья, сигареты, детские игрушки, шляпы, но, войдя внутрь, вы увидите, что здесь же можно купить шпагат, различные консервы, метелку, носки и т. д. В соседней аптеке вы можете выпить лимонаду, пива, иной раз даже слегка перекусить и уж, конечно, запастись сигаретами. Здесь нет твердых часов торговли, лавочки открыты пока есть надежда, что придет еще один покупатель.

Из-за поворота выскакивает автобус маршрута № 102. В путеводителе же перечислены только 45 автобусных маршрутов. Список их выглядит так: 1, 2, 3, 5, 11, 16, 20, 28 и т. д. Таким образом, порядковый номер переваливает за сотню. Автобусная компания явно хочет помрачить воображение пассажиров грандиозностью своего предприятия. Такая же картина с трамваями.

Идем дальше. Домики стали маленькими, они отступают от тротуара вглубь, за крохотный палисадник.

Теперь внимание прохожего останавливают только вывески: «Дейтишта», «Венеролого», «Адвокато». Исчезают и они. Уже становится тротуар, редеют деревья, асфальт мостовой заменяет булыжник, по улице ходят куры, проходят босые женщины с ведрами воды. На углу кафе-буфет. Тут уж любой бесстрашно может занять место за столиком. Двери здесь хотя и открыты настежь, но жар и чад кухни за переборкой не успевает вытянуть, и нет здесь поворачивающегося вентилятора, который опахивал бы ветерком сидящих, как в кафе центра города. Но зато здесь не обязателен галстук, и хозяин одинаково любезно и быстро подает и белому, и негру, да и сам зачастую оказывается метисом.

Автомобиль с прицепом везет доски; за ним поднимается красновато^коричневая пыль: здесь кончается булыжник, и улица отмечена лишь накатом шин грузовиков. Отсюда начинается жилье рабочего белого и «цветного» люда Рио. Слово «жилье» мало подходит к тому, что вы здесь увидите. Это вернее выразить словом «стойбище». Его трудно описать. Взгляните лучше на фотографию.

Мы искали в Рио книг по географии Бразилии. Мы не нашли таких книг. Бразильцы не знают своей страны. Даже директор Ботанического сада в Рио, казалось бы, крупный бразильский ботаник, так мало путешествовал по стране, что, как помните, не смог посоветовать нам, какой избрать маршрут, чтобы познакомиться с наиболее типичными представителями бразильской растительности. США больше «интересуются» Бразилией, и о Бразилии мы нашли книжки только американского издания, а разных американских бизнесменов мы встречали всюду, куда бы ни поехали. Американские «туристы» — настолько привычное явление, что когда мы говорили, что мы — русские, советские граждане, нам не верили. «Нет, вы - американцы», — хитро подмаргивая, не соглашались вопрошавшие.

Кампос бразильского плоскогорья

Наше десятидневное пребывание в Рио было связано с необходимостью заказать цинковые ящики для гербария. Несмотря на хорошо, казалось бы, организованную торговлю (если основываться на обилии реклам, предлагающих сотни разных товаров), сделать нужные нам для ботанических коллекций ящики оказалось затруднительным делом. Только опыт и энергия Сергея Васильевича и его знание испанского языка (бразилейро хотя и говорят по-португальски, но отлично понимают по-испански) помогли нам заказать ящики в жестяной мастерской в глухом переулке, единственной из многих, куда Сергей Васильевич обращался. Образец ящика мы привезли с собой из Ленинграда.

Зачем нам понадобились именно цинковые ящики?

Во влажном и теплом тропическом климате невозможно сушить растения и хранить их принятым у нас способом. Здесь, в тропиках, растения не высыхают в прессах, будь они проложены бумагой, сукном или ватой. На второй же день положенные в прессы листья буреют, цветы становятся коричневыми, а далее начинают гнить, покрываться плесенью. Кроме того, в пачки проникают различные насекомые, особенно муравьи, и повреждают растения до полного уничтожения.

Исследователь Америки Бэтс отмечал, что муравьи — это бич бразильцев, потому что они поедают листья самых ценных деревьев.

Сауба или походный муравей* переходит большими колоннами. Иногда они делают так: часть муравьев залезает на деревья и сбрасывает оттуда листья на землю, где накопляются кучки, которые уносят другие муравьи, находящиеся внизу. Обыкновенно же каждый сам тащит свой листок в муравейник и так как все идут по одной дорожке, то в короткое время она так утаптывается и делается такой гладкой, будто по траве проехала телега. Муравьи сауба поедают молодые саженцы кофейных деревьев. В некоторых районах муравьи так многочисленны, что «почти невозможно обрабатывать растения, и все горько жалуются на эту ужасную язву», — писал Бэтс об окрестностях Пары. Он отмечает, что небольшое количество земляных жуков здесь объясняется огромным количеством «муравьев и термитов, которые населяют каждый вершок земли в тенистых местах и которые, конечно бы, поели личинки этих жесткокрылых».

Наш первый гербарий, собранный в Ангре, мы пытались высушить этим обычным способом, так сказать, «способом умеренных широт», но уже через три-четыре дня почти все растения пришлось выбросить, так как они пришли в полную негодность из-за гниения и насекомых. Листья некоторых растений муравьи съели дочиста, остались только черешки и толстые жилки.

Чтобы избегнуть подобных результатов, в тропиках применяется такой способ: растения аккуратно расправляются и закладываются в плотную бумагу. Несколько листов с заложенными растениями связываются шпагатом в пачку и укладываются в цинковый ящик достаточно плотно, чтобы в любых условиях они там не болтались. Затем в ящик вливается бутылка спирта, который пропитывает и бумагу и растения, консервируя их. При этом исчезает естественная окраска цветов, но цвет листьев и стеблей изменяется мало.

Если собранные коллекции будут обрабатываться через много месяцев, то ящик наглухо запаивается; если же их надо сохранить на два-три месяца, то достаточно заклеить щель крышки прорезиненной лентой, подобной той, что идет для изоляции электропроводов. В течение двух-трех месяцев спирт не успевает улетучиться полностью, растения после обильной пропитки им продолжают оставаться в парах спирта. Цинк обязателен, чтобы избежать ржавения; если сделать ящик из жести, он в тропической жаре и влажности очень скоро будет изъеден ржавчиной.

Только через неделю после заказа мы получили первую партию ящиков. Теперь можно было начинать ботанические экскурсии по стране.

Мы разделились на три «отряда»: Борис Константинович, как глава нашей ботанической группы, принял на себя миссию отправиться в Сан-Пауло по приглашению Общества советско-бразильской дружбы (в то время было такое общество, которое объединяло прогрессивные круги бразильской интеллигенции и ставило задачей укрепление дружеских отношений с великой заокеанской советской державой). Там ему предстояло прочитать доклад о достижениях отечественной ботанической науки для ученых второго по величине города Бразилии. Сергей Васильевич должен был полететь в Баию, имея намерение познакомиться там с Институтом какао и посетить район каатинги*. Мы же с Леонидом Федоровичем решили отправиться в Араша, чтоб совершить экскурсии в кампосах Бразильского плоскогорья. Для экономии времени все эти маршруты решено было совершить на самолете, тем более, что ни в Баию, ни в Араша нет прямого железнодорожного сообщения.

***

22 апреля. В 6 часов утра мы уже на ногах. На билете написано: «отправление в 8.00, прибыть на аэродром в 7.40». Стремимся не опоздать, чтоб успеть сдать в багаж три цинковых ящика для предстоящих сборов. В аэропорту оживленно, почти одновременно отправляется несколько самолетов в разных направлениях. Регистрируем свои билеты, сдаем багаж, личные вещи у нас берут на тележку. Просят обождать, так как самолет уйдет в 8.20. Ждем. В 8.20 приглашают занимать места. Самолет-Дуглас с надписью «Panair» (название американской авиакомпании). Уселись; осталось много свободных мест, так как всех пассажиров 16. Задраивается дверь. Начинают работать моторы. Потом из рубки выходит один из пилотов и, по очереди подойдя ко всем пассажи-рам, просит выйти на десять минут из самолета. Все недоумевают, но выходят. Стоим кучкой на бетонном поле. Солнце уже изрядно печет. Самолет разворачивается на месте, выходит на взлетную дорожку, дает газ, берет разбег… и взмывает в воздух.

Наиболее горячие бразилейро из нашей группы мчатся за объяснениями в контору, но вскоре возвращаются, не получив никаких разъяснений. Остальные следят за «нашим» самолетом, который описал большой круг и вот уже пошел на снижение. Сел. Подрулил к месту прежней стоянки. Стюард* машет нам рукой (у бразильцев забавная манера: помахиванье вытянутой рукой, которое у нас «читается» как «иди прочь отсюда», здесь означает, наоборот, приглашение «иди сюда»).

Идем, снова усаживаемся, стюард укладывает в уголке рассыпавшиеся вещи. Наконец, в 9 часов 3 минуты мы поднялись в воздух. Вот так «американская точность»!

9 часов 4 минуты. Разворачиваемся над бухтой Гуанабара (аэродром находится на искусственном полуострове Сантос Дюмонт, устроенном близ старого центра Рио, недалеко от меркадоро). Много пароходов стоит на якоре на рейде. Описали круг над городом; он некрасив сверху: беспорядочно перекрещиваются улицы, местами толпятся крупные небоскребообразные здания, не создавая никакого архитектурного ансамбля.

9 часов 11 минут. Идем над океаном. Поверхность его кажется гладкой. Только когда солнце против-видна мелкая рябь, блестки, как чешуя гигантской рыбины. Океан спокоен. Но у берега видна его неустанная работа. Разноцветной каймой отделен берег от глубокого океана — это береговые отложения по-разному красят, мутят прозрачные воды его.

Видно, как далеко внизу накатывается на берег узкая полоска волны. Вот она сверкнула ослепительно белым и стала шириться и таять в океанской синеве. Не торопясь, за ней идут другие…

Совсем по-иному видишь волну на берегу. Там она бешено мчится, наваливается, смывает, рушит…, а сверху кажется ленивой, тягучей, густой.

Вот река впадает. И далеко от берега в прозрачной глубокой синеве висит муть, как будто цветная кисея, утопленная в воде. Один край ровный, будто обрезан, другой — рваный и все блекнет, блекнет, и вот уж не видно границы-океан поглотил красновато-коричневую латеритовую муть.

Бухточка врезалась в берег. Пароходик стоит у пристани. Легкая зыбь играет лучами солнца и отражает берега. То ослепит блик солнца на миг, то на миг глубокая тень и потом спокойное отражение вечно изумрудных берегов.

9 часов 20 минут. Под нами невысокие горы, сплошь покрытые тропическими лесами. Будто зеленое море. Сверху хорошо видно, как разнообразен состав древесных пород. Вот два цветущих дерева, кроны их сплошь усыпаны цветами: одно с нежно-кремовыми цветами, второе с пунцовыми. Оба ярко выделяются на общем фоне зелени, но они разбросаны далеко друг от друга; не видно ни одного места, где бы два одинаковых вида дерева стояли рядом. Многие виды деревьев тропического леса имеют крупные и ярко окрашенные цветы или соцветия. Но сейчас здесь зима, цветут только немногие виды, ритм развития которых совпадает с этим сезоном года. Я не знаю, как называются оба этих цветущих вида, но вот узнаю сверху цекропию*, крона которой выделяется серебристым оттенком своих крупных вырезных листьев.

9 часов 40 минут. Продолжается «зеленый океан». Изредка видны мелкие речки; дорог и жилья незаметно совсем.

Идем на высоте 9 тыс. футов (2 743 м; в Америке приняли метрическую систему для расстояний, но все еще держатся за футы при измерении высот). Под нами облака, часто скрывающие землю. Солнце накалило металлические стенки, и в самолете душно.

9 часов 56 минут. Облака поредели. Видны пашни, появились одиночные фермы, дороги и тропинки. Леса занимают всего 30–40 % площади.

10 часов 1 минута. Пашни и пастбища (виден пасущийся скот) составляют более половины площади, занимая пологие склоны и ровные места. Леса в долинах и на крутых склонах. Начали встречаться кофейные плантации; прошли над несколькими мелкими селениями, Чаще стали дороги.

10 часов 12 минут. Слева от нас остался большой город. В центре его группа высоких «небоскребов». Это Бело-Оризонте — столица штата Минас-Жераис. Летим над рекой и железной дорогой вдоль нее. Повсюду видны фермы с пашнями и плантациями вокруг них.

10 часов 18 минут. Под нами озеро и близ него красное пятно аэродрома. Самолет снижается, разворачивается, описывая огромный круг. В 10.23 мы подруливаем к маленькому зданию аэропорта. Это-Лагоа-Санта — место, хорошо знакомое ботаникам: здесь в свое время три года работал известный ботаник Варминг. В книге об окрестностях Лагоа-Санта он указал, что в лесу вокруг озера он насчитал 80 видов деревьев. А ведь здесь уже не типичный вечнозеленый тропический лес, а значительно обедненного состава.

***

Аэродром-вернее посадочная площадка - устроен очень просто: срублен и выкорчеван лес и содран поверхностный слой почвы; отвалы ее окаймляют посадочную площадку. Искусственного покрытия на аэродроме нет, уход сводится к тому, чтобы не допустить возобновления растительности, которая-только забрось участок на год-начнет буйно покрывать его.

Красный цвет почвы-характерный признак типичных тропических почв-латеритов, богатых содержанием окислов железа.

Прогуливаемся по полю аэродрома, радуясь свежему ветерку, который слегка умеряет солнечный зной. Утоляем голод бананами, а жажду-ананасами, так как никакой закуски, да и вообще буфета, здесь нет. За от-валами земли растет корявый кустарник из семейства пасленовых. У него сиреневые цветы, как у картофеля, только крупнее, и большие шаровидные плоды, качающиеся на длинных плодоножках. Это лобера* — уже представитель растительного мира кампосов. Листья его жесткие, а стебель и ветки снабжены колючками.

Самолет заправили бензином, он подрулил поближе к домику, стюард стал принимать багаж, а пассажиры взбираться по качающейся железной лесенке в кабину. Отсюда прибавились новые пассажиры, только два места пустуют (летят 22 человека).

***

11 часов 3 минуты. Взлет.

11 часов 12 минут. Внизу уже совсем иная картина: леса только в долинах, их не более 5 %; пологие очертания низкогорного рельефа покрыты желтеющими пастбищами и зарослями кустарников. Примерно четверть поверхности-плантации и пашни; иногда встречаются участки с искусственным орошением.

11 часов 52 минуты. Рельеф сильно расчленен, но все положительные формы весьма пологие, плоские, плато-образные. Леса вытянуты узкими полосками по оврагам и мелким речкам. На более крутых склонах — кустарники, около 30 %. Остальное-пастбища и среди них небольшие участки пашни. Редкие фермы и дороги.

12 часов 10 минут. Впереди показался небольшой городок. И под нами снова красное поле аэродрома. Самолет сбавляет газ, разворачивается и идет на посадку. Вижу в окно, как один янки в синей робе (они любят демонстрировать такой «демократизм» — ходить в рабочей одежде) фотографирует приземляющийся самолет.

12 часов 15 минут. Выходим из кабины. Нас сразу обдает горячим сухим зноем. Безветрие. Над посадочной площадкой висит неподвижно густое красное облако латеритной пыли, поднятой самолетом при посадке. Это — Араша.

На стене домика аэропорта надпись крупными бук-вами: «Делать фотоснимки на аэродроме запрещено». Американцы не замечают этого объявления, а бразильские полицейские не замечают фотографирующих американцев. Такой уж здесь неписаный «порядок».

***

У встречающих самолет шоферов узнаем, что наши астрономы остановились в гранд-отеле «Агуа Араша». Через несколько минут мы едем туда на «видавшей виды» автомашине. Грунтовая грейдерная дорога идет по таким же латеритам, как на аэродроме. Дорога сильно выбита, в дождь здесь непролазная грязь, видны углубления в колеях, где буксовали машины, дождь был накануне, на встречных грузовиках еще не облетели комья красной глины.

Араша-маленький городишко, окраинные домики его слеплены все из той же красной глины, которая здесь вскрывается с поверхности повсюду и достигает нескольких метров мощности. Много зелени: пальмы, бананы, дынные деревья украшают неприхотливые домики, в окнах которых нет даже стекол (окно закрывается став-ней).

Центральная часть городка — «городского типа»: булыжная мостовая, асфальтовые тротуары (и то, и другое с красноватым налетом латеритовой пыли и почвы, приносимой с прилегающих немощеных улиц), магазины, бензоколонки нескольких нефтяных компаний.

От городка к отелю дорога лучше: покрыта гравием и поддерживается в хорошем состоянии. Она проходит здесь по плоской, слегка волнистой поверхности плато Бразильского плоскогорья.

Гранд-отель «Агуа Араша» расположен в глубокой депрессии; пологие склоны ее одеты густым покровом злака капин-гордура*, пурпуровые метелки которого в смеси с желтеющими листьями создают розовый фон; за эту окраску его в иных местах зовут «катингейро роша», что можно перевести как «красное растение из каатинги». Кое-где по склонам разбросаны отдельные деревья.

Гранд-отель оправдывает свое название: это обширное семиэтажное здание. В нем 800 комфортабельных номеров, как мы узнаем из рекламной брошюрки, врученной нам вместе с ключом от нашего номера.

В десяти минутах ходьбы от отеля, на розовом от капин-гордура склоне, расположена астрономическая площадка советской экспедиции. Здесь воздвигнуты каменные фундаменты для больших телескопов, павильоны для многих других оптических и физических приборов.

Неподалеку расположена площадка шведских астрономов, и в ближайших окрестностях разместились экспедиции астрономов других стран.

Бразильское затмение привлекло сюда экспедиции астрономов из шести европейских стран и по одному чело-веку из Уругвая и Южно-Африканского Союза. Советская группа была самой сильной как по составу научного персонала, так и по аппаратуре. Многие приборы были впервые построены специально для наблюдений в здешних условиях. Все иностранные астрономы с восхищением посещали советскую площадку, знакомясь с нашим первоклассным оборудованием и новыми, еще не известными нигде, приборами.

Хотя всех постигла одинаковая неудача-в день затмения шел дождь, и солнце ни на секунду не показа-лось из-за туч, но только советская группа ученых смогла провести ряд существенных исследований. В распоряжении наших ученых были приборы, которые позволяли «наблюдать» явление затмения даже при сплошной облачности: солнце было невидимо для человеческого глаза, но приборы регистрировали те изменения, которые происходили в ионосфере земли в момент надвигания лунного диска, а также интенсивность радиоизлучения солнца.

Наши астрономы все же были чрезвычайно огорчены неудачей с затмением солнца, закрытого тучами.

Подвели средние месячные метеорологические данные: в Араша, по многолетним данным, в мае месяце бывает только три дождливых дня. Поэтому и был выбран этот пункт как наиболее удобный и благоприятный для наблюдения затмения солнца. Две недели, предшествующие затмению, совсем не было дождя и только изредка бывала небольшая облачность. И надо же, чтобы как раз в день и час затмения пошел дождь!

***

Три дня мы экскурсировали на окружающем плато, отъезжая в стороны до 100–120 км. Высота плато в окрестностях Араша 900-1 000 м над уровнем океана. На протяжении десятков и сотен километров выражены обширные, слегка волнистые равнинные пространства, расчлененные сравнительно редкой сетью мелких долин с пологими склонами. Все равнинные места покрыты злаковой растительностью, а в глубине долин прячутся леса. Такой ландшафт очень похож на картины наших степей с балочными (байрачными) лесами. Некоторые черты сходства есть и в других признаках. Климат кампосов, как называют в Бразилии эти места, в своем ритме отчасти похож на климат степей: часть года стоит засушливая погода, когда выпадает очень мало дождей (с мая по август здесь выпадает в месяц всего по 15–25 мм осадков); в это же время характерны более низкие температуры. Травянистая растительность на это время года замирает, большинство злаков желтеет, и кампосы своим видом очень напоминают наши степи в конце лета и начале осени.

Этот период в кампосах — зима. Но «зима» такая, в течение которой средние месячные температуры не опускаются ниже +16°. В этом коренное отличие климата кампосов от климата наших степей.

С сентября начинается здесь потепление, и средняя январская температура равна 22°, средние суточные здесь достигают 35°; одновременно возрастает и количество осадков, достигающее в декабре и январе 350 и даже почти 400 мм. Период с октября по март-это жар-кое влажное лето. В эту пору растительность буйно развивается. Итак, климат здесь имеет два сезона-влажное и жаркое лето и сухую и «прохладную» зиму. Это климат саванн, которые иногда называют тропическими степями.

При более внимательном наблюдении можно легко различить два типа кампосов: один-полностью лишенный деревьев или кустарников; его называют здесь кампос-лимпос; второй же - с редко разбросанными небольшими деревцами и низкими кустарниками; это-кампос-серрадос.

Злаковая основа у обоих одинаковая. Здесь господствуют злаки, часто принадлежащие к тем же родам, что в наших степях: ковыли*, триостница*, бородач*, пырей* и много еще своих, южноамериканских, злаков такого же степного облика.

В примеси к злакам здесь много видов из семейств бобовых, губоцветных, зонтичных, сложноцветных и других, своим обликом также очень похожих на «степняков». В сухой период они заканчивают плодоношение, буреют и высыхают. Наряду с ними здесь и типичные тропические представители: вечнозеленые агавы и мелкие кактусы; правда, они сравнительно редки в господствующей массе злаков и разнотравья.

Еще один признак резко отличает кампосы от степей: необычайное богатство видового состава и неоднородность его. Здесь на двух-трех квадратных метрах можно на-считать полтораста-двести видов, а на соседних двух-трех метрах вы найдете еще полсотни таких, что не были встречены рядом. Видовое разнообразие и пестрота — это признак тропиков.

Мангрова во время отлива. На переднем плане Rhizophora mangle (к стр. 163).

Верхняя граница леса на высоте 2 200 м. Листопадные деревья, покрытые эпифитными бромелиями (к стр. 180).

В среднегорной гилее на высоте 1 100 м; в центре гигантский ствол сумаумы, почти сплошь покрытый эпифитными мхами и цветковыми растениями (к стр. 179).

Наши степи гораздо однороднее, более устойчив видовой состав на соседних участках, и меньшее число видов входит в покров.

Несмотря на отмеченные отличия, общий облик расти-тельного покрова кампос-лимпос поразительно сходен со степью. Смотришь вот на этот снимок и мысленным взором уносишься на Харьковщину, в Воронежскую область, а отнюдь не в тропики Южной Америки.

Кампос-серрадос — это совсем особый тип: внешне он сходен с африканскими саваннами, для которых типичны невысокие деревца с оригинальной зонтикообразной формой кроны. И здесь по злаковому травостою разбросаны изредка от-дельные низкие деревца трех-пяти метров высоты и мелкие кустарники, лишь в полтора-два раза выше трав.

Некоторые деревья тут сбрасывают листья на сухое время, у других листья жесткие, покрытые блестящим лаком, отражающим жгучие лучи солнца, или защищены густым шерстяным покровом, как войлоком, предохраняющим от излишнего испарения.

Пахира.

Наше посещение совпало как раз с зимним замиранием растительности, и мы могли хорошо видеть особенности и приспособления растений к перенесению невзгод засушливой по-годы. У нескольких деревьев на стволе и ветвях мы видели толстую пробковую кору, очень сходную с корой пробкового дуба; это тоже защита от перегрева и испарения. У многих деревьев и кустарников в эту пору происходит дозревание плодов и семян; почти у всех плоды одеты толстой оболочкой. Два вида деревьев при нас цвели. Оба они опыляются ветром, и понятно, почему их цветение приурочено к этому периоду: во время летних ливней пыльцу залило бы дождем, смыло бы ее наземь с цветов.

Особенно замечательно было дерево пахира*: оно стояло без листьев, концы ветвей торчали вверх и двоились и троились наподобие канделябров, а верхушка каждой такой веточки была увенчана громадным белым цветком со многими десятками пыльников на тонких качающихся тычинках.

Нередко в бездождные месяцы страшные палы гуляют по кампосам, сжигая легко вспыхивающий сухой травостой. Огонь повреждает деревья и многие растения травяного покрова. Такие пожарища легко узнать по обуглен-ной коре на стволах; на выгоревших местах очень быстро поселяется и разрастается тот пурпуровый злак капин-гордура, который мы видели на склонах возле Агуа-Араша. Возможно, что фермеры даже нарочно выжигают кампосы, способствуя разрастанию этого злака — хорошего нажировочного кормового растения для скота.

Эму.

Между прочим, злак капин-гордура не местное растение, а занесен сюда из Африки, натурализовался здесь и стал широко распространяться, захватывая все земли, выходящие из-под естественной растительности (заброшенные истощенные поля, расчистки из-под леса, пожарища, стравленные скотом пастбища, свежие откосы на склонах и т. п.).

Почва здесь тоже латериты, но с несколько ослабленной окраской: здесь они оранжево-красные, и пыль с грунтовой грейдерной дороги густым слоем покрывает листья и стебли растений.

Под цвет почвы и побуревшей травы, только с буровато-кофейным оттенком, оперен южноамериканский страус — эму*. Несколько раз мы встречали эму и в одиночку, и с малышами. Это крупная птица, с нашего дудака, только на длинных ногах и с более длинной шеей. От человека и машины она быстро убегает, пригнув к земле и вытянув вперед шею и согнув свои длинные ноги, чтобы принизиться в уровень с травой; бежит, часто виляя то вправо, то влево, напоминая этим, как убегает от охотника среднеазиатская дрофа-красавка.

Очень характерны для области кампосов колонии термитов. Они холмиками высотой до трех четвертей-одного метра виднеются здесь и там. Термиты лепят свои жилища из почвы, скрепляя ее так прочно, что разрушить их можно только ломом. Обычно на термитнике растения не поселяются. При виде их в кампосах опять-таки напрашивается сравнение с сурчинами и сусликовыми холмиками в южнорусских степях и пустынях.

***

Кампосы Бразильского нагорья-это колоссальный резерв пастбищ для животноводства. Но мы очень редко видели здесь стада, и они бывали всегда очень маленькие. Из-за отсутствия налаженного транспорта скотоводство в условиях капиталистической Бразилии здесь «невыгодно». И земля лежит втуне.

Изредка маленькие фермы видны среди просторов здешних равнин. Но земля вся расхватана частными владельцами. Где бы мы ни проезжали, повсюду по обе стороны дороги тянутся ограды из колючей проволоки. Через различные промежутки от этой ограды отходит такой же проволочный забор вдаль.

Редко-редко встречаешь примитивные ворота и слабо накатанный колесный след от дороги в глубь участка (чаще всего здесь ездят на двуколке, запряженной четверкой мулов или быков; а в большую четырехколесную фуру впрягают восемь, а то даже двенадцать быков): значит, на этом участке есть хозяйство. Но очень редко вы найдете здесь хозяина этой земли. Землевладельцы живут в городах, занимаясь там каким-нибудь более прибыльным капиталистическим «бизнесом», чем обработка земли или животноводство. Многие из них сдают свои участки в аренду.

***

В один из маршрутов мы заехали далеко, увлеклись сбором растений, устали и захотели пить и есть. Поехали еще вперед и стали высматривать жилье. Увидали, на-конец. Шофер не решился преодолеть придорожную канаву с водой от недавнего дождя, чтобы подъехать к дому. Пошли пешком, причем нарушили «священное право частной собственности»: ворота в проволочной ограде были на замке, и мы, ведомые шофером, перелезли через колючую изгородь.

Вот ферма или фазенда по-бразильски: хижина из тонких жердей, залепленных глиной; оконные проемы без рам и даже без ставней (вместо них — цыновка); крыша из кукурузной соломы; земляной пол. Стол из некрашеных досок на врытых в землю «ногах». Стулья фабричные, очень почтенного возраста. Глиняный сосуд для воды-на земле, кой-какая алюминиевая посуда - на полках. Возле дома маленький садик, в котором видно несколько папай*, бананов, персиков. Под сенью деревьев клочок вскопанной земли с небрежными грядками. Бродит несколько уток и кур. Всё.

Хозяин — вернее арендатор-в широкополой пальмовой шляпе и босой.

Еды в доме не оказывается. Просим продать хотя бы фруктов.

Хозяин посылает своих сыновей за фруктами. Босоногие оборванные парнишки смертельно напуганы видом незнакомцев. Едва не роняя из рук таз, приблизился к нам старший мальчик. В тазу у него с десяток лимы*. Плод этот, хоть и самый близкий родственник ароматного апельсина, совершенно безвкусен, нет в нем ни кислинки, ни сладости. Так, — трава. Зато лима растет без ухода: воткни черенок в землю, а дальше она сама пойдет расти.

Разговорились с хозяипом. Земледелием он занимается только для удовлетворения своей личной потребности. Основное питание молоко. Стадо пасется вон там, за дальним оврагом; при нем старший сын и три молодых парня-рабочих.

Владелец участка коммерсант; живет в Бело-Оризонте, там у него свой оффис-контора. Ферма дает ему мало дохода, и он не интересуется ею. В положенное по контракту время он поручает своему представителю отогнать скот на железную дорогу; там в маленьких вагонах животных отвезут на мясоконсервную фабрику, за 300–400 км отсюда.

Наш арендатор имеет немного и своего скота. Живет он, как дикарь, дети его не посещают школы и ни разу еще не были в большом городе.

***

Один день мы посвятили изучению овражных лесов. Леса в кампосах, конечно, значительно отличаются от приморских тропических гилей*: они беднее по видовому составу, деревья ниже по высоте, не так обильны на них эпифиты. Но все же общее богатство тропической флоры сказывается и на здешних лесах. Так, мы обнаружили на небольшой площади более 40 видов деревьев, значительное количество кустарников и лиан. Тут мы встретили ту же гуазуму*, что была в составе леса в Ангре и на пути от Рио до Лагоа-Санта. Была здесь и цекропия.

Повозка, запряженная мулами, в штате Минас-Жераис. Колючая проволока ограждает частные владения от дороги.

Оба эти дерева возвышались на пять-восемь метров выше остального лесного полога.

Овраг с лесом находился во владении отеля, и нам пришлось просить специальное разрешение, чтобы взять обрубки стволов деревьев для музея.

Когда рабочий подрубил ствол и столкнул его с оставшегося пня, дерево не упало, а лишь слегка наклонилось. Его удерживали десятки стеблей лиан, перекинувшихся с одного дерева на другое. Наши взаимные усилия как-нибудь раскачать дерево и свалить его оказались бесплодными. Мы отрубили снизу кусок ствола; дерево осело ниже, упало на землю несколько сухих сучьев, но оно продолжало упорно держаться на лианах.

Пробираясь по склонам оврага, мне не раз приходи-лось обрубать вокруг себя лианы, чтобы выпутаться из их густых сетей.

Почва под лесом резко отлична от оранжево-красной почвы кампосов: она покрыта толстым слоем мертвых листьев и веток, очень богата гумусом и до глубины свыше метра имеет темную коричневатую окраску, и только ниже появляется всё та же красная латеритная порода.

***

Выйдя из леса, мы поднялись по склону на край плато, окружающего долину, в которой расположен Гранд-отель. И самый склон, и плато покрыты густой порослью злака капин-гордура: иногда травостой достигает груди взрослого человека. Стебли и листья злака покрыты железками, выделяющими масло с своеобразным запахом. Капин-гордура обладает исключительной способностью разрастаться, покрывая места, занятые раньше разнообразными злаками кампосов. Сейчас злак заканчивает плодоношение, листья его начинают желтеть и стебли пони-кают к земле.

Очень трудно было итти здесь; приходилось с усилием продирать ногу через густое сплетение жирных и шершавых стеблей злака. Брюки и тужурки у нас про-питались его маслянистыми выделениями; к этому еще прибавлялась красная окраска от пыли, оседающей здесь на всем вокруг. То же произошло и с ботинками. Брюки со временем кое-как отчистили в тинтурарии, но мои светлые ботинки несколько месяцев сохраняли следы этой «терра роша», как называют бразильцы красные почвы кампосов.

Кое-где на склонах стояли одиночные деревья; в большинстве невысокие, корявые и тонкоствольные, явно еще молодые, но было несколько крупномерных экземпляров с стройным стволом и мощной кроной только на верх-ней трети общей высоты. У нас возникло предположение, что эти деревья выросли в лесу, ибо только в лесном сообществе так формируется ствол и крона дерева. Кроме того, мы на стволах обнаружили обуглившиеся участки коры.

Удачный случай подтвердил нашу догадку. Мы узнали, что вблизи отеля проживает на своей фазенде агроном департамента земледелия. Было воскресенье, и мы застали его дома. Фазенда агронома мало чем отличалась от виденной уже нами раньше. Здесь было чище, дом имел невысокий деревянный фундамент и дощатые полы, а крыша крыта черепицей. Кроме того, агроном является обладателем старого-престарого «форда», модели, которая у нас в Союзе получила когда-то обидную кличку «козел». Гаража или хотя бы навеса для машины нет, она стоит просто так. Агроном живет здесь более 40 лет. Он помнит, что когда приехал сюда с отцом, то склоны долины Араша были покрыты лесом.

«Да вон те высокие деревья остались еще с тех времен», — говорил он нам.

В ту пору здесь были только скотоводы, они рубили леса и выжигали кустарники, чтобы увеличить площадь пастбищ. Теперь скотоводство пришло в упадок.

Хозяин любезно предложил посмотреть скотный двор.

Большой навес под черепицей на кирпичных столбах. Стен нет, их заменяет ограда из узких досок с большими просветами. Помещение разделено на стойла. Здесь дойные коровы проводят ночь и самую знойную часть дня. Остальной скот загоняется просто в деревянную загородку. Как раз в это время верховые гаучо*, щелкая бичами, с гиканьем и свистом, подгоняли скот с прилегающих к фазенде пастбищ. Вдали по границе участка видно неизбежное проволочное заграждение.

Мы спросили, какую площадь занимает его владение.

«Я не мерил. Вот это все мое», — показал он рукой на пологие склоны.

Предполагаю, что в его участке было 00-350 га. Это уже солидный землевладелец.

Для Бразилии очень типично, что огромные земельные площади сосредоточены в руках небольшой кучки землевладельцев-фазендейро*. Так, 63 % земельной площади Бразилии приходится на хозяйства с площадью более 1 тыс. гектаров; из этой земли 26 % приходится на владения более 10 тыс. га; а 15 % всей земли владеет 461 землевладелец с площадью более 25 тыс. га каждый. Отдельные латифундии насчитывают несколько сотен тысяч гектаров. Вот эти-то огромные площади, эти гигантские латифундии и лежат без использования.

В распределении обрабатываемой сельскохозяйственной площади сохраняются примерно те же соотношения.

Так, несколько сотен крупных землевладельцев, имеющих хозяйства с площадью более 55 000 га, занимают более 30 % сельскохозяйственной площади. А на долю более чем 400 тысяч мелких землевладельцев (они составляют 22 % хозяйств), имеющих каждый менее 5 га, приходится только 0,55 % земельной площади.

Мелкие и средние хозяйства (с площадью не более 50 га), взятые вместе и составляющие 75 % всех хозяйств Бразилии, обрабатывают 11 % земельной площади.

Таким образом ясно, что на долю настоящих тружеников земли, действительно обрабатывающих землю на своих фермах, а не держащих ее втуне, досталась сравнительно незначительная часть, всего 1/10 земельных площадей их страны.

В штате Минас-Жераис, по данным той же переписи, эти цифры еще более резко различимы: на долю мелких владельцев приходится 2,9 % земельной площади, а на долю крупных, имеющих от 200 га и более, — 87 % (остальная площадь приходится на владения от 41 до 200 га).

93 % всех хозяйств штата обрабатываются самими владельцами, остальные 7 % находятся в ведении управляющих или сдаются в аренду.

Вот на долю этих 93 % тружеников и приходится всего 2,9 % земельной площади, что составит в среднем 7,3 га всей земли на одно хозяйство, считая не только пашню и пастбища, но и лес, кустарники, неудоби и т. п.

А 7 % хозяйств, принадлежащих крупным земельным магнатам, владеют 97,1 % площади; здесь на хозяйство приходится в среднем 3 285 га земли! (По данным переписи 1920 года). И так ничтожные наделы мелких фермеров неуклонно дробятся на еще более мелкие. Так, с 1920 по 1940 г. количество хозяйств в штате Минас-Жераис возросло с 115 655 до 270 628 при той же земельной площади, причем эта картина усугубляется тем, что одновременно отмечается тенденция образования еще более крупных латифундий за счет скупки земель разорившихся мелких фермеров. Последнее явление особенно выражено в штате Сан-Пауло, где процесс капиталистического развития земельных отношений, в силу «кофейной монополии» сельскохозяйственного производства, достиг наибольшей степени концентрации земель у крупных фазендейро и иностранных владельцев плантаций, с одновременным дроблением участков среди мелких фермеров.

Но это еще не все, что следует сказать о «земельном» вопросе. Огромное, подавляющее число населения, связанного с сельским хозяйством, вовсе не имеет земли и батрачит у помещиков, находясь в постоянной кабальной задолженности. Не лучше положение и арендаторов, которые несут тяжелое бремя натуральной либо отработочной аренды.

В северо-восточной части страны до сих пор сохрани-лось полурабское положение негров, формально хотя и освобожденных от рабства, но продолжающих работать в поместьях бразильских помещиков в условиях эксплоатации, ничем почти не отличимой от невольничьего периода.

О положении трудящихся в штатах Мато-Гроссо и Гойяс Жоржи Амаду писал следующее: «Мато-Гроссо и Гойяс — это не исследованные, бескрайние земли. Огромные поместья и живущие в них люди-всё здесь необычно, примитивно и дико. Здесь нет даже намека на законность, видимость которой хотят создать в столицах и более цивилизованных штатах приморья. Здесь феодальные сеньоры живут по своим собственным законам-варварским и звериным. Здесь фактически никогда не было осуществлено освобождение рабов, крестьяне продолжают быть рабами небольшой кучки владельцев земли.

Здесь еще колониальные времена, огромные латифундии принадлежат феодальным сеньорам. Люди здесь — несчастнейшие из рабов. Они совершенно бесправны, находясь фактически вне закона. Жители латифундий подобны теням грешников из дантова ада».

Обработка земли ведется на крайне низком агротехническом уровне. До сих пор основное орудие-мотыга, даже деревянные плуги являются редкостью. В 1940 г. только 23 % хозяйств имели сельскохозяйственные машины или орудия. По данным 1946 г., в Бразилии имеется всего только 99 326 плугов и борон и 63 679 сеялок, а на 10 000 га обрабатываемой площади приходится менее 3 тракторов.

Скот по всей стране зебувидной породы (гибрид европейских коров, привезенных еще первыми колонистами, с завезенным совсем недавно, полстолетия назад, зебу из Африки), почти не затронутый селекцией, почему и отличается низкой удойностью и плохим качеством мяса. Последнее свойство является решающим в положении Бразилии на латиноамериканском мясном рынке. Даже совсем недавно Бразилия была крупным и первым в Южной Америке экспортером мяса; теперь же ее отодвинули назад Аргентина и Уругвай: качество мяса их скота несравнимо выше. Только во время мировой войны Бразилии удалось слегка повысить вывоз мяса, достигнув 75 тыс. тонн, но уже в 1945 г. кривая вывоза пошла снова вниз. Отметим, что Аргентина экспортирует от 450 тыс. до 800 тыс. тонн мяса и консервов ежегодно, хотя фактическое наличие скота там меньше, чем в Бразилии.

Наличие огромной гостиницы в Араша, этого Гранд-отеля, в глуши штата Минас-Жераис, за полтысячи километров от главного его города и за тысячу от Рио — естественно вызывало у нас недоумение.

Что может привлечь сюда тысячи людей, чтоб заполнить рекламируемые 800 комфортабельных номеров? Едва ли тот малоизвестный радиоактивный источник, на котором устроена небольшая водолечебница, всего на 25–30 человек.

И вот что оказалось: предприимчивые дельцы собирались здесь создать бразильское Монте-Карло.

Гранд-отель был предназначен для игры в рулетку. Сюда рассчитывали завлекать азартных игроков и болельщиков, искателей приключений и пресыщенных бездельем «убивателей» времени.

Четыре миллиона долларов вложила акционерная компания нескольких капиталистов в это предприятие. Была организована в соответственном масштабе реклама о предстоящем открытии этого учреждения, вероятно, в осуществление того «порядка и прогресса», что упомянут на бразильском флаге. Но неожиданно сменилось правительство штата, и оно… запретило игру в рулетку. Компания терпела убытки, и ей угрожал полный крах. На «счастье» подоспело затмение. В отеле разместились не только ученые астрономических экспедиций, но притекло некоторое количество корреспондентов и «любознательных» бразилейро.

Но даже этот маленький «бум», который возник в Араша по причине затмения, слишком мало дал дохода: в пору нашего там пребывания было занято всего около 80 номеров.

«Рулеточный трест» стал действовать «по-американски»; были приняты меры к подкупу федерального правительства, чтобы оно разрешило играть в рулетку. Говорят, есть успех в этом деле, и будто бы во второй половине года будет разрешена рулетка, для начала на три месяца. Не все верят в успех бизнеса: ведь предприятие рассчитывалось на полную мощность в течение всего года, а тут обещают только одну четвертую. Что же восторжествует: подлинный прогресс или капиталистический «порядок»?

Основная масса скота Бразилии мелкой зебувидной породы.

Четыре дня, проведенные на Бразильском плоскогорье, у нас с Леонидом Федоровичем были насыщены работой до предела. Мы набирали так много интересного для нас материала (гербарий, древесины, семена, образцы почвы), что значительная часть ночи уходила на над-лежащую укладку, этикетировку и т. п.

Лишнего времени у нас не было совсем. И к нашей досаде мы были вынуждены несколько раз в день переодеваться, чтобы являться к завтраку, обеду и ужину в соответствующем костюме. Если в дневные часы этикет, принятый в отеле, позволял быть в светлом и легком костюме, то к ужину (по наименованию и блюдам-это, собственно, обед, перенятый здесь от англичан, которые вкушают свой «диннер» в 7–8 часов вечера) непременно надо было надевать темный шерстяной костюм, хотя в это время зной, уже спадавший на улице, внутри здания продолжал быть еще очень тягостным.

Единственное утешение, что, вернувшись к себе в но-мер, можно принять душ и, переменив рубашку, без церемоний разбирать собранные за день коллекции.

Мы заказали билет на поезд до Бело-Оризонте на понедельник. Поезд отходил из Араша в 11 часов утра. Пришлось подняться с восходом солнца, чтоб проследить за упаковкой наших материалов.

Три битком набитых цинковых ящика с гербарием и семь ящиков древесин и почв-итог нашего посещения области кампосов Бразильского нагорья. Наши товарищи-астрономы обещали захватить их с собой при отправке своего оборудования. Усталые, но довольные виденным и собранным, мы сели в вагон, чтобы проехать по тем местам, которые пять дней назад наблюдали из-за облаков.

Леса и плантации

Маленькое здание вокзала Араша не имеет зала для пассажиров, ожидающих поезда. Небольшая комната по середине одноэтажного домика отведена буфету. Здесь же с одной стороны — билетная касса, с другой, — служебные помещения и уборные.

Еще час до полудня, но уже 32° в тени, и солнце печет неимоверно. Выпиваем бутылку пива со льдом, но это помогает только на несколько минут. Над коротким перроном устроен навес, здесь спасаются от солнца немного-численные пассажиры.

Поезд придет через 20 минут; это проходящий поезд из Уберабы, городка, еще более глубоко забравшегося в область кампосов.

Увидев на путях одинокий вагон, узнаем, что это «наш вагон» — спальный вагон Араша-Бело-Оризонте и что пассажиры уже занимают места. Двигаемся к нему. На площадке нас встречает проводник-негр, улыбающийся так приветливо, как могут только негры: сверкающие белые зубы озаряют его лицо. Проводник принимает наши вещи и указывает места.

Дорога узкоколейная и вагончик крохотный: в нем всего 16 мест. Пассажиры сидят по одному с каждой стороны. Полок для багажа нет, и свои чемоданы и корзины публика ставит в узком проходе рядом с собой. И хотя наружные стены вагончика обшиты деревом, он так накален, что уже через минуту ощущаешь себя как в парилке: хочется обрызгать голову холодной водой. Несколько человек сидят на своих местах, как ни в чем не бывало, но мы, остающиеся, четверть часа предпочитаем провести на воздухе.

С пронзительно тонким свистком подходит поезд. Маленький паровозик сверкает медными обручами, краниками, трубками и никелированными рычагами на карликовых колесиках, подчеркивающих его и без того игрушечный облик.

Едва успели сойти и сесть пассажиры, состав расцепили, и наш театральный паровозик с четырьмя «сидячими» вагонами отправился за спальным; как только он был водворен в середину состава, раздался свисток к отправке.

Паровозик быстро набрал скорость. Все окна были открыты, и ветер на ходу продувал наш вагон. Стало легче дышать.

Значительное расстояние дорога проходит по увалистому плато, на котором чередуются кампос-лимпос и кампос-серрадос, изредка прорезаемые лентами овражных лесов. Здесь также непрерывно тянутся ограды из колючей проволоки, отделяя «привадо»* железной дороги от частных владений землевладельцев.

Все железные дороги Бразилии находятся в руках различных, преимущественно английских, частных компаний. Строительство дорог исходило из перспектив быстрейшей и выгоднейшей наживы. Поэтому совсем нет дорог, которые уходили бы далеко в глубь страны: по-стройка такой дороги обошлась бы дорого, а грузов на ней было бы недостаточно, чтобы быстро окупить затраченный капитал и дать барыши. Вся железнодорожная сеть в Бразилии сосредоточена на восточной приатлантической части страны, где развившееся уже хозяйство и густое население сулили неослабевающий поток грузов и пассажиров. Разве в интересах частных предпринимателей проводить дорогу в какой-нибудь там штат Гойяс или Мато-Гроссо на две-три тысячи километров?

И хоть такая дорога вызвала бы к жизни лежащие впустую огромные пространства плодородных земель и пастбищ, приобщила бы к культуре оттесненные туда белыми индейские племена, позволила бы разрабатывать колоссальные лесные ресурсы и т. д., и т. п. — всё это вне поля зрения капиталистов, жаждущих наживы сегодня.

Наиболее удаленный от восточного побережья штат Амазонас совсем не имеет железных дорог, в штате Пара есть короткая ветка в 370 км на самом побережье, штаты Гойяс и Мато-Гроссо имеют вместе 1 200 км на частице своих южных окраин.

Штату Минас-Жераис «повезло»: на его территории самая большая сеть железных дорог-8 311 км, но они сосредоточены только в южной половине, а в северной и западной их нет совсем.

В связи с конкуренцией со стороны автомобильных и авиакомпаний рост железнодорожной сети почти при-остановился. Длина всех дорог Бразилии в 1941 г. была 34 283 км, в 1942 г. — 34 483 км, в 1943 г. — 34 645 км и в 1946 г. — 35 300 км.

Такой прирост - ничтожная величина для государства, занимающего половину южноамериканского материка.

И так слабо развитая сеть дорог обладает большим пороком: в Бразилии шесть размеров ширины колеи.

Средняя протяженность дороги, принадлежащей одной компании, около 600 км и, как правило, смыкающиеся дороги имеют разную колею. Это порождает крайние неудобства из-за необходимости перевалки грузов и отсутствия беспересадочных пассажирских сообщений. Каждая дорога имеет свой тариф, свою коммерческую скорость движения и т. д. Чтобы перебросить груз на большое расстояние, приходится трижды-четырежды производить разгрузку и погрузку, а путешественнику переходить из вагона в вагон. Вот и мы сейчас можем доехать только до Бело-Оризонте; оттуда в Рио идет дорога уже другой компании, с иной колеей.

На таких «перевалочных» станциях грузы подолгу залеживаются, так как акционеры в первую очередь отправляют «свои» грузы, а транзитные уже во вторую очередь. А так как нередки случаи, когда на протяжении даже в 300 км приходятся две перегрузки, то удивительно ли, что на расстоянии суточного перегона грузы идут несколько недель. Блестящий пример анархии капиталистического хозяйства!

***

Мелькали маленькие станции, окруженные маленькими садиками с декоративными деревьями и цитрусовыми, папайями и бананами, украшающими домики не хуже первых. На этих станциях пассажиры усаживались в смешные старомодные автомобили и уезжали дальше в глубь страны. Население-преимущественно метисы и реже негры; часто на них накинут кусок цветной ткани, за-меняющей плащ, а на голове — широкополые шляпы. Белые, как видно, мало занимаются сельским хозяйством, их не заметно здесь.

Вскоре дорога стала делать петли, и скорость поезда замедлилась: мы пересекали хребтик Матта-да-Корда-водораздел между бассейнами рек Паранаибы и Сан-Франсиско: Сан-Франсиско течет на север, а Паранаиба — на юг, принимает в себя реку Рио-Гранде и далее уже под именем Параны идет вдоль восточной границы Парагвая и впадает в Атлантический океан в пределах Аргентины.

Сумаума

Картина резко изменилась. На смену безлесным равнинам пришли крутые склоны и ущелья, покрытые густыми лесами, высокой зеленой стеной вздымавшимися у самой железной дороги. Линия дороги, пересекавшая лес, позволила видеть «в разрезе» его структуру: древние гиганты, увешанные эпифитами и оплетенные живыми и мертвыми лианами, часто высились здесь и там над общим пологом, намного превосходя его 30-35-метровую высоту.

Среди них выделяется своими досковидными корнями сумаума*.

Хижина индейцев в штате Мато-гроссо (к стр. 114).

Вырубка леса на топливо в окрестностях Терезополиса (к стр. 170).

Огромной толщины ствол этого гиганта, достигающий нескольких обхватов, в нижней части имеет плоские выступы (досковидные — это самое правильное сравнение). Они отходят от ствола радиально и переходят в поверхностно идущие корни. Такие досковидные корни — типичный признак многих тропических деревьев; благодаря им дерево получает прочную опору.

Досковидные выступы у сумаумы отходят от ствола на два-три, а иногда даже и на четыре метра, образуя угол с осью ствола в 40–45°. Индейцы используют их для устройства жилищ: досковидные выступы здесь представляют готовые стены, остается лишь покрыть их крышей, и «дом» готов.

Это гигантское дерево относится к семейству, родственному с семейством, к которому принадлежит наш хлопчатник. Оно уже давно вывезено из Южной Америки и культивируется в тропиках Старого Света (Ява, Цейлон, Филиппины) ради шелковистого волокна-капока.

Плоды сумаумы.

Это волокно представляет собой одноклеточные волоски длиной 1–3 сантиметра, развивающиеся на внутренней части плода-коробочки, в отличие от хлопчатника, у которого волокно развивается на семенах. Внутри коробочки помещаются семена растения, которые легко высыпаются при ее раскрывании. Капок использовался для набивки подушек, матрацев, теплой одежды и т. п., а в последние десятилетия нашел широкое применение для изготовления спасательных кругов, поясов и жилетов. В смеси с хлопком и другими волокнистыми материалами капок применяется и в прядильно-ткацкой промышленности.

В составе древесных пород нередки стройные пальмы, выносящие свои изящные кроны чуть-чуть над общим пологом. Леса по склонам ущелий, вдоль которых не раз проходила дорога, особенно богаты лианами. Они создают такое густое сплетение, что лес кажется совершенно непроходимым. В узких местах ущелья лианы перебрасываются даже с одного борта на другой, образуя живой навес, порою совсем скрывающий от взора пенящиеся воды речки. Тут же, поближе к воде, простирают свои огромные нежные вайи древовидные папоротники.

Иногда поезд влетал в глубокую узкую выемку в скалах. Тогда становилось темно в вагоне, и в окно врывалась прохладная сырость от обильно сочащейся по стенкам воды.

Спускались с перевала с бешеной скоростью, колеса беспрерывно визжали на крутых поворотах, и вагончик мотало так, что приходилось держаться за поручни кресла.

Постепенно шире стали ущелья, все дальше отходили склоны, и дорога вышла на широкую долину. На мелких отрогах хребтика, на месте сведенных лесов-кофейные плантации. Часто на склонах видны неубранные стволы крупных деревьев; они лежат поперек падения склона, и их назначение-задерживать смыв почвы, который здесь, при большом количестве осадков, обычно приводит к быстрой и разрушительной эрозии. Здесь же, вперемежку с плантациями, можно видеть заброшенные участки, на которых почва снесена почти нацело, повсюду торчит скалистая материнская порода.

Общеизвестно, что хищнические приемы ведения сельского хозяйства в США привели не только к общему понижению плодородия почв, но также к развитию в колоссальных, поистине «американских», масштабах процессов эрозии, то-есть сноса почвенного слоя водами и ветрами.

По такому же пути идет хозяйство Бразилии. Крупный плантатор, подхлестываемый конкуренцией, «выжимает» из своей земли сегодня все возможное, не заботясь

о поддержании плодородия почвы, о сохранении ее от смыва. Ослепленный жаждой наживы, он буквально «рубит сук, на котором сидит». У него нет плана, он действует по выражению бесславного французского короля Людовика XV, прославившегося лишь своим изречением — «после меня хоть потоп».

Расширение плантаций сахарного тростника шло исключительно за счет уничтожения лесов, не только для расчистки площадей под культуру самого сахарного тростника, но и для обеспечения топливом сахарной промышленности. В одном лишь штате Пернамбуко сжигается на сахарных заводах около 1 миллиона тонн дров в год. Неудивительно, что в Пернамбуко площадь, покрытая лесом, теперь не составляет даже 10 %. А между тем он лежит в области, называвшейся в недавнее время «северо-восточным лесом». Оставшиеся клочки былых лесов уже не имеют никакого экономического значения. Не имеют они значения и для сохранения почв от истощения и эрозии.

Эрозия почв в Бразилии приняла особенно угрожающие размеры на северо-востоке страны. Прежде тихие и спокойные реки, защищенные лесными насаждениями по всему течению, в настоящее время превратились в разрушающую силу, унося растворимые вещества почвы, не сдерживаемые ничем на хищнически оголенных от лесов склонах.

Эрозия почвы несет более страшную угрозу голода, чем это представляют себе помещики и плантаторы, которые в условиях капиталистического строя никогда не смогут восстановить утраченное плодородие почвы.

Американский почвовед Шепард подсчитал, что только в сельскохозяйственных районах США уносится прочь ежегодно 3 миллиона тонн почвы.

На опыте земледелия своей «цивилизованной» страны Шепард сравнивает эрозию почв с войной и пишет:

«Современное человечество усовершенствовало два способа покончить с цивилизацией. Один из них — тотальная война, другой — мировая эрозия почвы. Из них более коварным и разрушительным, несомненно, следует при-знать эрозию. Война нарушает равновесие или уничтожает социальную среду, творящую цивилизацию, эрозия уничтожает естественную среду, то-есть фундамент. Война больше бросается в глаза потому, что она разрушает города, ниспровергает троны и государства. Но все это может быть восстановлено. Эрозия почвы, фактически уничтожающая или уносящая землю, которая обеспечивает насущным хлебом 2 миллиарда людей, достигает уже необратимого этапа, на котором люди и дела их будут покрыты забвением».

Этот почвовед не только хорошо усвоил, что «война ниспровергает троны», но и расписывается в полной беспомощности капиталистического строя в сохранении плодородия почв.

Еще в 1866 г. в письме к Энгельсу Маркс так характеризовал систему капиталистического хозяйствования: «…культура, если она развивается стихийно, а не направляется сознательно… оставляет после себя пустыню» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч. XXIV, 1931, стр. 35).

Хищническому разрушению почвенно-растительного покрова, так резко обострившемуся на современном этапе капитализма, будет положен конец вместе с концом капитализма.

Трудящиеся нашей страны уже являются свидетелями и участниками подлинно планового преобразования природы на пользу и благо нашей страны и им следуют трудовые массы стран народной демократии.

Ни Шепарду, ни другим специалистам «мировой эрозии» почв невдомек, что есть страны, где усилиями народов творятся дела, которые никогда не будут покрыты забвением, а имя вдохновителя преобразования природы на благо человечеству переживет века и тысячелетия.

Остановки поезда на станциях были попрежнему очень коротки-три-пять минут, но сменяющих друг друга пассажиров больше. Среди преобладающей массы негров и метисов все чаще попадались фигуры европейцев. Возле станционных домиков появились навесы, под которыми сложены для отправки мешки кофе.

***

Какая судьба ждет этот кофе? Будет ли он животворным бодрящим напитком или его сожгут или выбросят в море?

Кофе, или кофейное дерево*, происходит из Африки, где произрастает дико в горах Абиссинии. В Бразилию оно попало только лишь в середине XVIII в. и сперва культивировалось на севере в штате Пара, близ Белема.

Это небольшое вечнозеленое дерево, часто растущее в форме куста, с темно-зелеными листьями, в пазухе которых сидят по нескольку штук белые цветы с замечательным ароматом. Плоды размером с вишню или чуть круп-нее от темно-красного до почти черного (черно-фиолетового) цвета; внутри мякоти плодика лежат два семени. Это и есть кофе, кофейные бобы или кофейные зерна, как их по-разному называют.

Постепенно проникая на юг, кофейное дерево встретило наилучшие условия для культуры в штатах Минас-Же-раис, Рио-де-Жанейро и, особенно, в Сан-Пауло. Здесь урожайность и качество продукции оказались наилучшими в Бразилии, и штат Сан-Пауло стал главным «кофейным штатом» страны. Второе место занял штат Минас-Жераис, где сосредоточено более 500 млн. деревьев кофе, что равно четвертой части всех посадок кофе в Бразилии; Сан-Пауло владеет более чем 50 % их.

Бразилия вступила в «кофейную эру» своего экономического развития. На мировом рынке возрастал спрос на кофе, потребление его все более расширялось, и бразильские плантаторы неудержимо расширяли плантации кофейного дерева, на которых применялся самым широким образом даровой труд негритянских невольников. Кофейное дерево приносило баснословные барыши бразильским плантаторам, скупщикам, экспортерам.

Цветы и плоды кофе.

Экспорт кофе занял первое место во всей торговле Бразилии.

Мировое производство кофе в 1929/30 г. составило 40 млн. мешков (вес мешка кофе равен 60 кг), из которых на долю Бразилии пришлось 29 млн. мешков, то-есть 72,5 %.

И вот, в эту пору расцвета кофейного изобилия Бразилии «подоспел» мировой экономический кризис 1929–1933 гг. В стране накопились огромные нереализуемые запасы кофе из-за резкого падения экспортной торговли.

Защищая интересы крупных плантаторов, бразильское правительство запретило посадки новых деревьев и приступило к организованному уничтожению излишков кофе.

Сперва его выбрасывали из портовых складов в море. Но кофе не тонул, а кофейные зерна вскоре начинали гнить, отравляя рыб и нестерпимым смрадом заражая окрестности. Тогда решили кофе сжигать. Но и это оказалось не просто: кофейные зерна содержат 11 % влаги и «сами» не горят. Пришлось горы кофе обливать керосином. Но своего керосина у Бразилии нет, он ввозится из США. Около 1 млн. долларов тратилось ежегодно, чтобы уничтожить излишки кофе.

С 1931 по 1943 г. было уничтожено 77 800 тыс. мешков кофе (в некоторые месяцы были поставлены «рекорды»: уничтожалось до 1 млн. мешков!), то-есть 4 668 000 тыс. килограммов! Трудно даже прочесть эти числа.

Пятьсот крупнейших океанских пароходов потребовалось бы, чтобы перевезти это количество кофе, которое составляет пять годичных сборов всего производства кофе страны.

Интересы бизнеса превыше всего. Стремясь удержать катастрофически падающие цены на кофе, кофейные магнаты уничтожали кофе в таких астрономических количествах.

Каждый человек в мире, от мала до велика, мог бы по-лучить 2,5 кг этого ценного продукта.

В годы второй мировой войны потребление кофе в Европе сильно упало. В 1932–1934 гг. в Европу ввозилось около 40 % мирового экспорта кофе, а в 1940–1942 гг. — всего только 8,5 %. Главным покупателем бразильского кофе стали США. В 1941 г. в США было ввезено 9 804 тыс. мешков кофе, а в Европу-всего только 340 тыс.

Кофе попрежнему основная статья дохода Бразилии. Ею полностью теперь распоряжается «дядя Сам».

Кофейное производство в Бразилии находится в со-стоянии глубокого кризиса, выход из которого капиталистическое хозяйство указывает лишь один: «валоризация»*, то-есть запрет посадки новых деревьев кофе. По этой причине произошла убыль Уз кофейных деревьев (от 3 миллиардов в 1934 г. до 2 миллиардов в 1946 г.), снижение урожайности, уничтожение готовой продукции.

До сих пор продолжается в Бразилии «плановое» уничтожение от 40 до 65 % ежегодного сбора урожая кофе.

За краткое время стоянки паровоз не успевал на-брать достаточно воды и топлива, а лишь подбавлял воды и дров на каждой станции. Последние поленья грузчики бросали в тендер уже в момент, когда поезд трогался.

В Бразилии почти не разрабатываются свои каменно-угольные месторождения (основная масса угля ввозится из США), и железные дороги работают исключительно на древесном топливе. И в этом деле наблюдается та же капиталистическая хищническая манера: в паровозных топках сжигаются ценнейшие цветные древесины. Взглянешь на станционный дровяной склад и видишь там разно-цветные обрубки: красные, черные, розовые, кремовые, серебристо-серые и т. п.; на одной станции я видел поленья зеленого цвета, на изломе отливающие, совсем как малахит. Все это без разбора идет в топку; такие же древесины идут и на шпалы. А в то же время в страну ввозят из Португалии… Что бы вы думали? Зубочистки.

***

На закате солнца мы выехали на широкую долину со спокойной, делающей прихотливые извивы, рекой. Низкие ровные террасы ее были почти сплошь распаханы под плантации сахарного тростника, перемежавшиеся с участ-ами сырых заболоченных лугов.

Основные площади плантаций сахарного тростника сосредоточены на северо-востоке Бразилии в штатах Пернамбуко, Сеара, Баия. Но и в штате Минас-Жераис они занимают значительное место и здесь вырабатывается солидная доля сахарной продукции Бразилии.

Было время, когда сахар расценивался на вес золота. Это было много столетий назад. Не столько золото, сколько сахар привлекал первых колонизаторов-европейцев в Бразилию. Бразильский сахар занимал господствующее положение на мировом рынке от 1600 до 1700 г., когда сахар был наиболее важным предметом мировой торговли; это было связано с введением шоколада и расширением употребления кофе. Когда в XVIII столетии цены на многие товары мировой торговли стали быстро падать, что было вызвано бешеным ростом золотой и алмазной добычи, Бразилия сохранила устойчивый доход благо-даря сахару. В XIX столетии на европейском рынке появился свой-свекловичный-сахар, и ввоз тростникового сахара стал год от году сокращаться. И хотя и посейчас продукция сахара в Бразилии очень велика — 1 300 тыс. тонн в год, и она занимает второе место в мире (первое занимает Куба), но экспорт сахара упал за последние годы до 40 тыс. тонн (в среднем).

Специальное учреждение «Сахарный и алкогольный институт» регулирует площади под сахарным тростником, чтобы не допускать излишнего добывания сверх внутренних потребностей, и изыскивает пути «рационального» использования сахара. Так, например, сахар перегоняют в спирт, а спирт примешивают в бензин для снижения импорта горючего из США, главного поставщика нефтепродуктов в Бразилию.

Ценнейший пищевой продукт, в котором так нуждаются народы мира, по милости капиталистов пускается буквально на воздух, сгорая в автомобильных моторах.

***

Ночью вагон превратился в узкий коридорчик с сплошными занавесками по сторонам. Нижние сидения придвигаются одно к другому, опускаются в дополнение к ним спинки, и получается спальное место. Верхнее спальное место-узкая полка, днем прислоненная к стенке вагона; на нее постилается тюфяк. Мы с Леонидом Федоровичем бросили жребий - кому где разместиться на ночь, и мне выпал тяжелый удел спать наверху. После сложных гимнастических упражнений мне удалось раздеться, будучи затиснутым между узким ложем и накаленным потолком, таким низким, что сесть на полке не мог бы даже ребенок. С этим «удобством» бразильского спального вагона я бы еще примирился, если бы здесь была хоть маленькая щелочка для свежего воздуха. Разжигаемый жгучей завистью к безмятежно спавшему при открытом окне Леониду Федоровичу и разморенный духотой, я не надолго уснул уж к концу ночи.

Зато наутро я оказался в выигрыше: мой тезка поднялся с постели, как из угольной шахты, — его буквально засыпало пеплом из паровозной трубы, от тех самых драгоценных пород, которые привлекали нас своими рас-цветками на станционных складах.

Солнце уже поднималось, и косые его лучи отбрасывали тени от одиночных деревьев среди больших площадей плантаций, раскинувшихся по обе стороны дороги. Часто мелькали маленькие белые домики, скрываемые садиками бананов, папай, инжира. Преобладающая куль-тура здесь-ананасы; сейчас заканчивается сезон уборки урожая, и только в немногих местах видны группы рабочих в широкополых соломенных шляпах, снимающих колючие ароматные «шишки» этого замечательного, одного из самых лучших фруктов земли.

Убранные с поля ананасы большими пирамидами были сложены у пыльной ржаво-красной дороги в ожидании погрузки на автомашины.

Все чаще и чаще встречались домики, иногда группируясь в крохотные деревеньки. Протянулась линия высоковольтной передачи, замелькали телеграфные столбы, появился асфальт на более частых дорогах, и поезд влетел на окраину столицы штата Минас-Жераис, города с по-этическим именем Бело-Оризонте (прекрасный, радужный горизонт).

Домики на окраине перемежаются с участками возделываемой земли, но скоро одноэтажные домики сливаются в одну линию, изредка прерываемые двухэтажным зданием. Тихий провинциальный городок-такое впечатление создается о нем до самого вокзала, который окружают многочисленные склады среди железнодорожной паутины с колеями разной ширины (сюда со стороны Рио подходят железные дороги двух других компаний с разной и более широкой колеей, чем из Араши).

На вокзале узнаем, что поезд в Рио идет только вече-ром. Решаем не терять времени и лететь на самолете. Конторы авиакомпаний находятся в центре города. Нанимаем такси и едем туда. В городе очень мало зелени, изредка попадаются маленькие палисадники у некоторых домов. После многих поворотов среди одноэтажных улиц попадаем в деловые и торговые кварталы. Тут дома быстро «вырастают» до трех-четырех этажей, и вот и самый центр — «сити». Здесь несколько десятков 12–15 — и даже 20-этажных домов. В них размещены фирмы, ворочающие плантациями ананасов и кофе; торговые дома, экспортирующие кофе, сахар, мясо и т. п.; банки и отели.

Движения на улицах мало, город еще не проснулся, все магазины и конторы закрыты. Закрыты конторы и авиакомпаний (три различные компании воздушных сообщений размещены по соседству одна с другой); в их витринах только реклама об удобстве самолетов и направлениях их линий, но расписания нет. Шофер советует на-вести справки в отеле о расписании самолетов. Едем в отель «Бразил». Действительно, дежурный сообщает нам все, что нас интересует. А именно: «Конторы откроются еще только через два часа, а все самолеты уходят отсюда рано утром; можно попытаться поехать на аэродром Лагоа-Санта и достать билет на какой-либо проходящий самолет».

Мы решаем следовать последнему варианту, но любезный «сервисал»* уговаривает нас остаться в отеле, предлагает нам одну или, если угодно, две прекрасные комнаты и т. п. Конечно, неплохо бы отдохнуть и завтра спокойно лететь в Рио, но мы не хотим терять времени и через несколько минут снова едем по улицам города «радужных горизонтов» на аэродром. Дорога вначале — великолепный асфальто-бетон, и мы мчимся со скоростью 60 миль (96 км), но вскоре она заканчивается и далее идет грунтовая, сильно разъезженная дорога, такая же красная от латеритов, как и в Араша. Навстречу попадаются грузовики с бананами и ананасами, навалом насыпанными в кузов, ящиками авокадо и мандаринами; встречаются и архаические двуколки в паре или четверке зебувидных быков, также нагруженные фруктами и овощами. Все это идет в город с окружающих его плантаций и ферм. По пути к Лагоа-Санта своеобразный рельеф-пологие холмистые гряды разделены долинами. На грядах-остатки лесов, посадки кокосовой и других пальм, а в долинах поля с ананасами, кукурузой, инжиром и апельсинами. Золотистые плоды их среди округлых, как бы старательно подстриженных, крон, как фонарики, светились на фоне темно-зеленой листвы.

***

Апельсины впервые начали культивировать в Бразилии в начале XIX в. В штате Баия был выведен особый бессемянный сорт, который быстро стал распространяться в культуре. В Баие плоды этого сорта достигают 15 см в поперечнике. За свои гигантские размеры они получили шутливое название «баининья», или в переводе, — маленькая баия. Успех культуры апельсинов и других цитрусовых немедленно породил крупные фирмы, занявшиеся устройством плантаций и экспортом цитрусовых за границу — в Европу и США.

В 1870 г. саженцы апельсинов впервые из Бразилии были завезены в США, в Калифорнию, где с 1873 г. начали успешно культивироваться. В 1907 г. стоимость их продукции оценивалась в 10 тыс. долларов. В 1917 г. она достигла 30 млн. долларов, а в 1930 г. 57 млн. Соответственно этому росту сокращались возможности экспорта апельсинов из Бразилии. Теперь в Бразилии имеется около 20 млн. апельсинных деревьев, но все плантационное хозяйство находится в состоянии глубокого кризиса.

Одно время было увеличился экспорт апельсинов из страны. Неудачливый правитель Дутра поспешил «обрадовать» владельцев цитрусовых плантаций, что на смену кофе, уже не обеспечивающего Бразилии необходимых доходов, приходит апельсин, который «спасет» Бразилию от финансового кризиса. Но и золотистый апельсин не сделал погоды, ибо дело не в сборе кофе и апельсинов, а в том, что в стране хозяйничают уолл-стритовские дельцы.

В штате Сан-Пауло сосредоточено около 45 % апельсиновых плантаций, в штате Рио-де-Жанейро-одна треть, штат Минас-Жераис по апельсинам занимает третье место в стране, он располагает восьмой частью плантаций, здесь посажено около 2 500 тыс. апельсинных деревьев.

Несмотря на огромное количество цитрусовых плодов, собираемых в Бразилии, они не являются продуктом массового потребления, они не по средствам рабочим и мелким служащим.

Существует специальная служба надзора за плантациями, созданная крупными плантаторами, препятствующая увеличению числа деревьев (допускается лишь под-садка на место погибших деревьев). Создан также институт, который изыскивает способы получения из цитрусовых различных химических веществ. Плантаторы удовлетворены успехами института, его изыскания значительно смягчили кризис сбыта апельсиновых плодов. Полезнейший для здоровья, богатый витаминами пищевой продукт используется теперь отнюдь не в пищевых целях: добываемые из апельсинов кислоты и масла идут для технических надобностей.

***

Через полтора часа мы добрались до знакомого уже нам аэродрома Лагоа-Санта. Здесь нас ждало некоторое разочарование: местные самолеты уже ушли в Рио, ожидаются только транзитные. На ближайшем, который при-будет вот-вот, мест нет. Это нам удалось узнать с большим трудом, так как на аэродроме не оказалось служащих, говорящих на каком-либо языке, кроме португальского. Наши же познания в португальском языке были явно недостаточны для сложного разговора о самолетах. Да к тому же здесь у них было какое-то особенное произношение, что затрудняло понять нам то, что они очень оживленно предлагали.

Вообще надо сказать, что португальский язык в Бразилии претерпел большие изменения с XVI в., когда он был занесен сюда португальскими колонизаторами. Португальцы столкнулись здесь с индейцами, и их язык вступил во взаимодействие с языками индейских племен, а впоследствии и с языком негров, привезенных из Африки (кстати, наибольшее количество негров из Африки было ввезено именно в штат Минас-Жераис), и целый ряд новых слов и понятий проник и утвердился в языке бразильцев.

В результате взаимодействия с туземными языками и прочих условий внедрения и существования в Бразилии, португальский язык претерпел значительные изменения сравнительно с португальским языком Иберийского полуострова. Некоторые бразильские писатели и патриоты Бразилии ставили даже вопрос о признании самостоятельности за «бразильским языком». Впоследствии я даже сам видел в продаже в Рио словарь, озаглавленный «Бразильско (португальско) — английский словарь», изданный в 1946 г.

Но у нас на руках был весьма давний англо-португальский словарь-разговорник европейского издания, и мы не могли найти в нем слов, которые произносили наши собеседники, так же как они не могли понять слов, вычитанных из нашего словаря-разговорника.

Вскоре, действительно, прибыл самолет. Он был полон, и с него не сошел ни один пассажир. Пилот отдал маленький пакет с почтой, и пассажиры, побродив возле само-лета минут пять, были приглашены следовать далее. Через полчаса пришел второй самолет с таким же для нас результатом.

Нам сообщили, что самолетов в сторону Рио сегодня больше не будет. Нам оставалось только возвращаться в город и, таким образом, терять день. Настроение наше явно упало.

Но мы видели, что все наличные аэродромные служащие принимают в нас участие, хотят нам помочь. Они узнали, что мы-советские люди, что мы из далекой, но такой славной страны. Мы рассказали, что один из нас из Москвы, а другой из Ленинграда. Их смуглые лица оживились улыбками, и они восхищенно произносили: «Москва» и «Ленинград». И они называли имя товарища Сталина, делая по-своему ударение на последнем слоге. Мы научили их, как надо произносить правильно.

Слава о победах советского оружия в мировой войне проникла во все уголки мира, и Советский Союз у широчайших масс всех народов завоевал огромное уважение. И мы, частица нашей великой страны, почувствовали на себе это непреоборимо поселившееся в сердцах простых людей уважение к нашей Родине.

И скажу откровенно, товарищи, что я испытал чувство глубокой радости за свою Родину, здесь-далеко за океаном, на этом маленьком аэродроме на Бразильском нагорье среди чужих людей.

А вот что было дальше. Один из служащих переговорил с шофером такси, на котором мы сюда приехали (он дремал в кабине в ожидании пассажиров, не желая воз-вращаться порожняком), и куда-то уехал с ним. Через полчаса он возвратился уже вдвоем. Второй, молодой парень, шумно с нами поздоровался и сказал, что говорит по-английски. Конечно, он не так уж хорошо говорил по-английски, но во всяком случае разговор у нас пошел оживленнее. Он был телеграфист, дежурил здесь ночью и теперь отдыхал, когда его позвали ехать сюда. После разговора с нами он посовещался с остальными… и скрылся в кустах в направлении к радиостанции метрах в 300 от домика аэропорта.

Вскоре он возвратился, и оказалось, что он уговорил дежурившего там радиста дать радиограмму на аэродром другой авиакомпании, трасса которой проходит в стороне от Лагоа-Санта, о том, что здесь ожидают двое советских ученых, которым сегодня надо попасть в Рио, что отсюда самолеты уже ушли и т. д. и что пусть самолет той линии зайдет за нами в Лагоа-Санта. Тотрадист пообещал быстро доставить телеграмму в контору своего аэропорта и вообще содействовать в этом деле.

Мы с нетерпением ожидали ответа. Он пришел через 40 минут: самолет придет! «Наш» телеграфист радостно пожал нам руку и отправился продолжать прерванный отдых.

Наконец послышался звук моторов; самолет подходил с севера, явно с другого направления, чем проходившие здесь самолеты. Это был грузо-пассажирский «Дуглас» компании «Авиа-Бразил», курсирующий на линии Баррейрос-Пирапора-Рио. В Лагоа-Санта он обычно никогда не заходил.

Через 20 минут мы уже летели над сплошной пеленой туч, скрывавших от нас восточно-бразильскую гилею. При приближении к океану тучи стали редеть, превратились в легкие облака, и Рио мы увидели залитым солнечным светом на берегах застывшего сегодня недвижимо Ботафого.

Мангрова

Из окон нашего номера в «Пакс-отеле» видна красивая гранитная дуга набережной залива Ботафого, обрамляющая с моря авениду Бейра-Мар.

Южным концом набережная упирается в Пан-де-Ашукар-Сахарную голову, одну из достопримечательностей Рио. Коническая форма этой необычно причудливых очертаний горы, действительно, всего более соответствует этому далеко не поэтическому названию. Пан-де-Ашукар возвышается над заливом на 300 м, и на ее вершину непрерывно поднимаются туристы, чтобы выполнить непременную для них обязанность, налагаемую кариоками — полюбоваться оттуда на Рио-де-Жанейро. И, верно, Рио с высоты трехсот метров виден прекрасно.

Посмотришь в противоположную сторону-там за двумя островами, называемыми в переводе «папа и мама», виден беспредельный океан.

А если смотреть на север, то можно видеть, как в глубине бухты Гуанабары, за искусственным полуостровом аэродрома, за центральным рынком и причалами порта город сходит на нет. Там уже не видно больших светлых зданий, не видно пятен густой зелени на площадях и бульварах, все приобретает коричневую окраску и, наконец, затушевывается сизой дымкой, скрывающей даль. В бинокль еще можно видеть, как гористая перемычка, отделяющая Гуанабару от океана, соединяется с лесистым берегом. Сегодня нам предстоит поехать вон туда, в самую даль, в самую глубину бухты Гуанабары, чтобы ознакомиться с мангровой, — совсем особым, прибрежным, вернее прибрежно-водным типом тропического леса.

Автомобиль мчит нас сперва по набережной, затенен-ной великолепными фикусами. Их кроны так густы, что совсем не пропускают солнца, а их корни выступают на поверхность земли и, извиваясь, как змеи, отходят далеко от ствола, создавая прочную опору всему дереву.

После этой набережной, где такси и автобусы по четырем асфальтовым полотнам (на двух из них движение в одном направлении, на двух — в другом) мчатся со скоростью не менее 60 км, мы попадаем в узкие улочки и переулки старого Рио.

Здесь сразу езда почти шагом-машины скучиваются на поворотах и перекрестках. Потом на короткое время мы вырываемся на широкую улицу по обе стороны канала, обсаженного молодыми королевскими пальмами, сворачиваем в сторону и попадаем в заводский район города.

На сотни метров здесь тянутся глухие кирпичные стены складов, закопченные бетонные корпуса фабрик и заводов и деревянные леса еще не осуществленных построек. Все та же самая послевоенная «конъюнктура», прекратившая возведение небоскребов в центре, приостановила и постройку новых заводов. На расчерченных фундаментами участках уже успели вырасти вездесущие сорные геликонии* и кое-где высятся еще не срубленные кокосовые пальмы.

Вскоре мы минуем конечную остановку автобуса; за нею сразу обрывается асфальтовая мостовая, и наш автомобиль начинает стучать рессорами, прыгать на ухабах и скрести дифером по земле в глубоких колеях. По обе стороны дороги иногда попадаются огороженные колючей проволокой участки чьих-то частных владений, но они исчезают, когда дорога вступает на невысокую насыпь, окаймленную непроточными канавами, заросшими болотными, вроде наших осоки и камыша, растениями.

Ландшафты кампосов Бразильского плоскогорья. Кампос-лимпос. «Смотришь вот на этот снимок и мысленным взором уносишься на Харьковщину, в Воронежскую область, а отнюдь не в тропики Южной Америки» (к стр. 129).

Кампос-серрадос «…это совсем особый тип растительности: внешне он сходен с африканскими саваннами, для которых типичны невысокие деревца…» (к стр. 129).

Бутылочные деревья в каатинге (к стр. 203)

Вправо от дороги, на плоской, сырой и заболоченной равнине скопились в полнейшем беспорядке фавеллы — жилища рабочего и безработного люда. Эта заболоченная низина не разгорожена колючей изгородью-она никому не принадлежит, ни для какого землевладельца она не представляет приманки. И вот здесь можно поражаться изобретательности обитателей этого, не упомянутого в путеводителе, района «прекраснейшего города» — «сидаде маравильоза». Есть поговорка — голь на выдумки хитра. Не найти нигде лучшего ее оправдания, чем тут, когда видишь, из чего только ни построены здесь дома: из досок, ящиков, бензиновых бидонов, кусков фанеры, волнистого железа… автобусных кузовов.

Хмурые ребячьи рожицы провожают глазами нашу машину, когда мы едем по кривой полосе, не занятой жильем и изображающей здесь улицу.

Колеса вязнут в сыром песке, хрустят под ними раковины моллюсков, выброшенных морем: мы выехали уже на полосу, заливаемую водой прилива. Еще несколько десятков метров, и приходится выйти из автомобиля, чтоб он не завяз на прибрежной вязкой и илистой, покрытой слоем разлагающихся водорослей, каемке берега мелководного залива.

Мы у цели нашего сегодняшнего путешествия: в заливе, в пятистах-шестистах метрах от берега виден островок, окаймленный низкими деревьями. Ветви их не то растут из воды, не то погружены в нее концами, смыкаясь в густую поросль. Это и есть мангрова.

Пройдя еще немного по берегу, мы увидели ожидающую нас моторную лодку. Она принадлежит Институту Освальдо Круца, в качестве моториста в ней-лаборант обезьянника, находящегося на видимом отсюда островке.

Усаживаемся в лодку. После получасовой неравной борьбы человека с машиной одолевает первый, и мотор-чик, оставляя коптящую струю дыма за собой, довольно быстро переправляет нас на остров. Там нам устраивают «бурную встречу» несколько десятков обезьян, у которых выработался прочный условный рефлекс: когда стучит моторка, то приезжают люди и привозят им пищу.

В первую очередь обезьяны бросились, конечно, к знакомому им лаборанту, а потом уж стали осаждать и нас, ожидая, что и мы дадим им еды. У некоторых мартышек и более крупных обезьян были малыши. Они не расставались с матерями, уморительно сидя у них на спине, а некоторые, крепко уцепившись «руками» и «нога-ми» за шкуру матерей, висели у них под шеей и грудью.

Лаборант рассказал, что раньше на острове были посадки бананов и некоторых плодовых деревьев: но вскоре после организации здесь Институтом Круца обезьянника мартышки завели такие «порядки», что от бананов и других плодовых не осталось и следа; на их месте разрослись дикие деревья и кустарники.

На острове есть маленький домик-лаборатория. Вначале в нем пытались было хранить продукты для этих обитателей острова. Вскоре же пришлось отказаться от этого, так как обезьяны неизменно «пронюхивали», что в доме имеется пища. Они, выломав кусок стены или крыши, разворовывали все, что бы там ни было.

Обезьяны в тропических странах пожирают и портят огромное количество плодов, идущих в пищу человеку. В районах развития плантаций они представляют серьезную угрозу для урожая, иногда даже более страшную, чем саранча в странах Передней Азии.

На многих обезьянах мы видели рубцы от разрезов и еще свежие, недавно зашитые раны. Это - результаты опытов, которые производятся сотрудниками Медико-биологического института.

Обезьяны не надолго отвлекли наше внимание, мы поспешили к чаще низкорослого леса, окаймляющего остров.

Сперва мы прошли довольно широкую полосу хрустевшей под ногами почвы, покрытой вспученной корочкой и белыми выцветами соли, на которой разреженно росли низенькие безлистные растеньица с сочным буровато-зеленым членистым стеблем. Мы узнали в нем старого знакомого-это был солерос*, очень мало внешне отличающийся от травянистого солероса, обычного у нас по морским побережьям, берегам соленых озер и на мокрых солончаках в пустынях. Сходные условия жизни у обоих этих видов, так далеко растущих один от другого, определяют сходство и их внешнего облика: обилие солей в почве и близкий к поверхности уровень засоленных грунтовых вод.

Далее шла узкая полоса, где на почти обнаженной почве были разбросаны низкие распластанные кусты альгодан-да-прайя*, ближайшего родственника известного волокнистого растения кенафа*. Сопровождавший нас ботаник доктор Кастро рассказал любопытную подробность жизни этого кустарника: по краю мангровы, на засоленной и подверженной заливанию морской водой почве альгодан-да-прайя растет вот таким низким стелющимся кустарником; а если его пересадить на хорошую почву, он развивает большой ствол и образует дерево до 15–20 м высоты; в Рио нередко можно встретить его в качестве декоративного дерева, отличающегося густой кроной и красивыми крупными цветами, как у мальвы.

Вода океана сюда достигает не всегда, только во время высокого прилива, и почва здесь была еще только сырая. После еще нескольких шагов вперед под ногой образовывался мокрый расплывчатый след, появился липкий ил, и еще дальше башмаки уже с чавканием отрывались от него. Но перед нами из-под тонкого слоя заиленной воды торчали дыхательные корни сиририты*, и хоть было ясно, что еще несколько шагов и придется уже засучивать брюки (снимать ботинки было поздно, в них уже хлюпала вода), мы не могли удержаться, чтобы не рассмотреть воочию это удивительное приспособление растения к жизни в полосе прилива и отлива.

Альгодан-да-прайя.

Дыхательные корни сиририты возвышались на десять-двадцать сантиметров над илистой водой, застоявшейся здесь от прилива. Толщина их два-три сантиметра, а вся их грязновато-белая поверхность является как бы ноздреватой или губчатой.

Илистая, пропитанная соленой океанской водой почва лишена воздуха, необходимого для жизни растений. Дыхательные корни построены из особой ткани, улавливаю-щей воздух из атмосферы. Растение «дышит» посредством этих замечательных корней.

Насмотревшись на эти «растительные легкие», мы подняли головы и рассмотрели саму сиририту: это невысокое, сильно ветвящееся почти от земли, похожее на куст, деревце высотой пять-шесть метров. Листья его ничем не замечательны, овальной формы, кожистые, блестящие. Цветов не было уже, а мелкие, еще незрелые плоды плоскоовальной формы сидели на коротких плодоножках у основания листьев.

Заросль становилась все гуще, продираться через нее было все труднее, и мы с трудом добрались до полосы, где обладательница дыхательных корней растет вперемешку с сириубой*. В отличие от предыдущей, сириуба — невысокое деревце с одним стволом, ветвящимся на втором-третьем метре от земли. Двигаться дальше вперед мы уже не могли: грязь стала замет-но глубже. Мы собрали гербарий со всех растений, а когда выбрались снова на сухое место, то уж старались не смотреть на свою обувь и брюки.

Манге.

Доктор Кастро пригласил нас осмотреть мангрову со стороны моря. Обезьяны уже не проявляли никакого интереса к нам, и мы без проводов с их стороны уселись снова в моторку. Поехали подальше от места причала, чтобы найти более типичные участки мангровы.

Внешнюю полосу мангровых зарослей образует манге*, тоже интереснейшее растение с приспособлениями уже совсем иного рода: у него «ходульные корни» и «живородящие плоды». Что же это такое?

Когда едешь вдоль мангровы в пору прилива, то ветви густой заросли опущены в воду, купы кустов как бы плавают на воде. Но если поехать во время отлива, то уже издали заметно, что кроны кустов аккуратно подровнены снизу на всем протяжении, — это работа прилива. И вот, под густым, нависающим теперь над водой пологом видны сходящиеся вместе по четыре-пять и больше косонаклонные нетолстые корни-подпорки. От места их соединения начинается собственно ствол дерева манге, образующего густую и ветвистую крону, которая вплотную смыкается с соседней. Дерево, таким образом, стоит на ходулях, поднимающих его выше уровня воды во время прилива.

Мангровы приурочены обычно к местам, где нет сильного прибоя, всегда в глубине бухт и заливов; но все же приливно-отливные движения воды обладают достаточной размывающей силой, и вот, в таких условиях по внешнему краю, принимая на себя, так сказать, «основной удар», у манге выработались эти ходули (они хорошо видны на заставке); их роль-удерживать растение в зыбком илистом грунте в полосе приливной волны.

Второе приспособление-прорастание зародыша в плодах на самом растении. Плод манге развивает корни и первые листочки, будучи еще на материнском растении.

Схематический профиль мангровы близ Рио.

Условные обозначения:

1. Уровень воды во время прилива. 2. Уровень воды во время отлива. 3. Rhizofora mangle. 4. Avecennia nitida. 5. Lagucularia racemosa 6. Hibiscus tiliaceus. 7. Salicornia Gaudihandiuna. 8. Sporolobus virginicus. 9. Juncus sp.

Центр тяжести разросшегося до 35–40 см тяжелого плода находится в его нижней, заканчивающейся острием, части. Форма плода в это время-чуть-чуть извитая спираль. Оторвавшись от дерева, плод падает отвесно в воду, имея при этом большую скорость и получая, благодаря спиральной изогнутости, вращательное движение. Он как бы ввинчивается в топкий ил и быстро укореняется. Теперь морской волной или отливным течением его уже не отнесет никуда: молодое растение будет жить здесь в той полосе побережья, где жили его предки.

Молодое деревцо манге, поднявшись над водой на двух-трех корнях-ходулях, развивает постепенно пышную крону и, по мере своего роста и утолщения ствола, вы-пускает от нижней его части новые корни. Некоторое время они выполняют роль дыхательных корней, далее же, достигнув дна, упрочиваются в нем и служат дополнительной опорой деревцу.

Был час отлива, когда мы на моторке подъезжали в разных местах «обезьяньего» островка к зарослям основного дерева мангровы. Повсюду ходульные корни манге образовывали такое густое переплетение, что представляли совершенно непроходимую преграду.

Ноги вязнут в иле, в котором «стоят» манге на своих «ходулях»; скользкая поверхность их покрыта моллюсками, и опираться на них ненадежно, а переплетшиеся и перекрещенные корни так густы, что человек изматывается, сумев продвинуться всего на несколько шагов.

Осмотрев мангрову на островке, мы отправились в конец бухты, к мангровым зарослям уже на берегу материка.

И там мы наблюдали такую же точно картину мангровы, о которой я рассказал.

День наш был насыщен впечатлениями. Мы набрали много гербария, образцов дыхательных и ходульных корней, плодов манге и других деревьев.

Усталые и перепачканные, но вполне удовлетворенные, мы уже после заката солнца вернулись на берег.

Особенно доволен я был тем, что у нас были живые, начавшие прорастать плоды дерева манге. Оказывается, ни в одном из ботанических садов мира его нет. Поэтому так хотелось довезти до Ленинграда плоды этого замечательного растения и вырастить их в оранжерее. Они жили у нас в сосуде с водой около месяца, но в конце концов погибли.

От гилеи до безлесных вершин

Над заливом стлался густой туман, и солнце едва только поднялось над океаном. Из окна гостиницы было видно, как молочная сырая пелена растеклась по набережной и заползала в улицы, идущие к горам. Группы наиболее высоких фикусов, обрамляющих берег Ботафого, то возникали темно-зелеными островками в колеблемом ветром тумане, то скрывались им. Клочья тумана заползали на склоны Корковадо и, казалось, растворялись в покрывающих их лесах. Небо было безоблачно, и вершины гор освещались солнцем, лучи которого внизу тускнели и гасли в утреннем «дыхании» океана.

Город еще был объят ночной тишиной, когда я покинул отель. Полусонный шофер лихо мчал меня по непривычно пустынным улицам непроснувшегося Рио.

Особенно безлюдными выглядели торговые улицы, где витрины и двери магазинов были закрыты железными шторами или раздвижными решетками. Только возле продуктовых магазинов и фруктовых лавок изредка виднелись грузовики, с которых сгружались корзины и ящики со свежими фруктами и овощами.

Приближаясь к вокзалу, мы все чаще стали встречать пешеходов, а в самом вокзале стояла небольшая очередь у билетной кассы на 6-часовой дачный поезд Рио-Терезополис. До поезда оставалось еще четверть часа, и я успел выпить на дорогу две чашечки кофе в маленьком буфете, переполненном торопящимися пассажирами. И, надо сказать, что очень приятны были две эти «кафезиньо» — крохотные чашечки горячего, сладкого и ароматного кофе — в это раннее и сырое утро.

Вокзал Коломбо расположен, если можно так сказать, в глубине города, и поезд долгое время шел среди городских построек и параллельно с трамвайной линией, на которой уже пошли вагоны.

В городской черте поезд шел не быстро, были часты короткие остановки, и вагон, почти пустой вначале, постепенно заполнялся публикой. Была суббота, и среди пассажиров было немало дачников и просто стремящихся провести воскресный досуг за городом.

С полчаса мы ехали по городу и его окраине. Наконец городские постройки кончились. По обе стороны полотна теперь стали встречаться частые мелкие деревянные домики, возле каждого колодец, маленький двор со скотиной и участки полей поблизости.

Вскоре и эти домики прекратились, дорога пересекла несколько речек, или кана. лов с берегами, поросшими густыми луговыми травами. И дальше потянулись обширные поля риса (уже убранные), сахарного тростника и бананов. Банановые плантации тянутся, не прерываясь, на большие расстояния, подступая местами к самому поезду. Большие и как бы лакированные листья бананов покрыты влагой, и крупные капли росы обильно стекают по ним. Обильная роса видна на всех растениях — результат утреннего тумана, почти каждодневно надвигающегося с океана.

Одни участки плантаций уже убраны, на других — еще видны поспевающие и совсем молодые гроздья плодов и нередки такие, где бананы еще только цветут.

Сроки цветения и созревания бананов очень разно-образны и позволяют иметь на протяжении всего года свежие плоды различных разновидностей и сортов этого «хлеба» тропиков.

Бананы не приносят семян и размножаются исключительно черенками. Огромные площади заняты в Бразилии под бананами. Только вблизи Сан-Пауло имеется более 5 млн. растений. Культивируются они преимущественно по морскому побережью, особенно в южной половине страны, но они хорошо идут и по всей стране, где имеются подходящие сырые почвы.

Большое количество бананов вывозится из Бразилии. Так, Аргентина покупает около 10 млн. гроздей; более 2 млн. вывозит отсюда Англия, меньшее количество приобретают другие страны. Около 60 млн. гроздей потребляется на месте.

Бананы по форме, окраске и вкусовым качествам плодов имеются в сотнях сортов: сорт золотой, серебряный, яблочный, «пальчик девушки», ананасный и масса других.

Бананы употребляют в сыром виде, но некоторые сорта только вареные, печеные или поджаренные. Бананы кладут в салаты, подают в качестве гарнира к мясу. Из многих сортов приготовляют разные сласти, мармелад, желе, халву, мороженое, кремы; варят из них варенье, джем. Другие сорта вялят, сушат, делают из них муку, «хлопья», солод.

В Бразилии бананы имеются повсюду. По общей массе урожая бананов Бразилия стоит на первом месте среди других тропических стран.

Банановые плантации, тянувшиеся по обе стороны дороги, здесь, на приморской низине, снабжают плодами Рио и его окрестности. Разведение бананов на экспорт сосредоточено в более южных штатах Бразилии-Сан-Пауло, Парана и Санта-Катарина.

Даже только в этом районе, на пути из Рио в Терезополис, можно было поразиться обилию сортов бананов. На каждой станции десятки мальчиков и девочек бегали перед вагонами, предлагая свой товар, и что ни продавец, то другой сорт.

Через час пути безбрежное банановое море стало прерываться участками пашен, покрытых сорняками и начинающих зарастать кустарниками и деревцами

На горизонте, еще окутанные туманом, виднелись горы, куда шел наш поезд. Вскоре дорога вошла в полого холмистые предгорья, покрытые низкорослыми, но чрезвычайно густыми древесно-кустарниковыми зарослями, а правильнее сказать - чащами. Лианы и эпифиты здесь сплошь покрывают, оплетают, обрамляют деревья и кусты.

По всей вероятности, это заросли вторичного происхождения на месте прежде существовавших лесов, сведенных под плантации, которые были заброшены после истощения почвы при обычном здесь хищническом способе ее использования. В подтверждение этого предположения изредка встречались одиночные крупные деревья-остатки девственных лесов.

Все растения покрыты обильной росой, сверкающей в лучах низкого еще солнца; особенно эффектно выглядят длинные косматые «бороды» похожей на лишайник тилляндсии*, пропитанные влагой и отблескивающие на солнце тысячами капелек росы. Роса покрывает даже телеграфные провода. Воздух так насыщен влагой, что и в вагоне стенки стали влажными, и одежда на мне тоже отсырела.

Через полтора часа после начала пути поезд стал постепенно забирать в гору, петляя между предгорных холмов, покрытых здесь уже хорошим тропическим лесом. Часто видны густо стоящие стройные стебли бамбука.

Эпифитов и лиан в этом лесу точно так же много. Между холмов на плоских низинах и здесь расположены банановые плантации, среди которых разбросаны первобытные — из бамбука и пальмовых листьев-хижины земледельцев.

Через два часа пути на очередной станции наш поезд расцепили на три части по два вагона и позади каждой прицепили по маленькому паровозику. Отсюда пошла зубчатая железная дорога: посредине полотна положена особая зубчатая рельса, за которую цепляется соответственными зубцами специальное колесо паровоза. Вскоре дорога вошла в узкое ущелье, и начался крутой подъем вверх. Наклон пути настолько большой, что пассажиры, сидевшие спиной к движению, принуждены были цепляться за поручни, чтоб не съехать с сиденья.

Борта ущелья покрыты величественным лесом, среди которого изредка встречаются гранитные скалы или участки с пышной луговой растительностью на особенно крутых склонах.

Через полчаса «зубчатый» паровоз поднял нас до вы-соты около 800 м над уровнем моря на конечную станцию — городок Терезополис, занимающий широкую долину среди живописных хребтов гор Серра-дос-Органос.

На станции меня очень приветливо встретил доктор Жил-директор Национального парка. Я тотчас спросил, где же «сеньор Правдин» (Леонид Федорович уехал сюда из Рио накануне и по уговору он должен был меня встретить). Оказалось, что он с утра отправился на экскурсию в лес и ждет меня там.

Терезополис — небольшой городок дачного типа. Знатные кариоки и состоятельные бизнесмены понастроили здесь себе дачи и проводят тут наиболее знойные месяцы года.

Горы Серра-дос-Органос с высоты 2600 метров. Внизу городок.

Благодаря значительной высоте и окружению горных хребтов в этой местности заметно прохладнее, чем в многолюдном асфальтово-бетонном Рио.

Правда, и здесь самая низкая температура в самом холодном месяце — июле — не опускается ниже +13°. В полуденные часы градусник в тени показывает даже в холодные месяцы +24, 26°, но зато к вечеру скатывается прохлада с горных вершин и ночью здесь можно «по-настоящему» отдохнуть, не то, что в расслабляющей банной духоте океанского побережья.

В наше распоряжение доктор Жил предоставил целый домик, в котором обычно останавливаются почетные гости, посещающие Национальный парк.

Домик оригинально расположен на крутом берегу горной речки близ небольшого, но эффектного водопада. Необычность этого домика в том, что в него попадаешь сверху. Третий этаж находится на уровне дороги, и, входя в домик, я принял его с улицы за одноэтажный. Неожиданно внутри оказалась лестница. Она привела меня во второй этаж (здесь - столовая, кухня, ванная, удобства; наверху же передняя и три спальных комнаты), а потом и в первый (тут курительная и большая веранда с прекрасным видом на речку, водопад и заросший густым лесом горный склон).

Вид из окна моей спальни был закрыт розово-пурпурными охапками цветов замечательного дерева иперошо*. Это был молодой еще экземпляр дерева, обычно достигающего 15–20 метров высоты. Ствол его нормально круглый, гладкий, а концы молодых веток отчетливо четырехгранные. Листья 5-7-пальчатые, отдельные пластинки небольшие, 4–7 сантиметров длины и 2–2,5 ширины. Воронковидно-колокольчатые крупные цветы (поперечник венчика 5–6 см) собраны в густое пышное соцветие. Окраска их розово-пурпурная и яркая и в тоже время очень нежная. Я не мог сопоставить ее с какими-либо знакомыми цветами.

У иперошо очень интересно происходит цветение. Начинается оно с нижних ветвей, на которых к этому времени в короткий срок опадают листья. Зацветание постепенно распространяется вверх, а ему предшествует сбрасывание листьев. В течение 12–15 дней дерево находится в полном цвету. А потом происходит обратное явление: завядают и опадают цветы и развиваются новые листья. Этот процесс идет быстрее: через несколько дней дерево бывает уже одето нежно-зеленой молодой листвой.

Иперошо зацветает с четвертого года жизни и цветет в периоде с июня по август.

Национальный парк в Терезополисе — это лесной заповедник, имеющий задачей сохранить в неприкосновенности тропический лес и все другие природные ландшафты, входящие в его границы. Заповедник занимает большую площадь, которая включает и широкие долины подножья гор, и их склоны, и безлесные вершины.

Управление Национального парка — оффис — занимает всего одну комнату в том же домике, что служит в качестве гостиницы для почетных посетителей. Неподалеку от него расположены службы (гараж, конюшня, склад) и дома для рабочих.

В отличие от наших советских заповедников-здесь не ведется никакой научной работы, даже самой простой инвентаризации флоры и фауны. В штате заповедника имеются лишь садоводы и чернорабочие, всего 35 человек.

Доктор Жил-культурный человек, лесовод по образованию, чрезвычайно преданный порученному ему делу. Он придерживается прогрессивных взглядов, весьма симпатизирует Советскому Союзу, высоко оценивает советскую науку (чем и объяснялось его внимательное и добро-желательное отношение к нам с самых первых шагов нашей работы в Национальном парке). Он рассказывал нам о своих планах организации научной работы в заповеднике, которые ему никак не удается осуществить из-за крайне ограниченных средств, отпускаемых правительством.

Бюджет заповедника всего 300 тыс. крузейро то есть около 75 тыс. рублей на наши деньги. Действительно, не развернешься на такие средства. Их едва хватит на то, чтобы собрать библиотеку: имеющиеся книги и журналы умещаются пока в одном шкафчике все в той же комнате оффиса. Доктор Жил сказал, что у них имеется гербарий, но, видимо, его так немного, что единственный помощник Жила так и не смог разыскать его в маленькой комнате управления, когда мы об этом попросили.

Доктору Жилу за три года его работы здесь удалось приступить к организации маленького ботанического сада в нижней части заповедника. Замысел его очень интересен: он хочет собрать здесь всех представителей флоры заповедника, пересаживая их уже более или менее крупными экземплярами. Но это требует больших усилий и затрат. Расчеты же на доход от посещений Национального парка туристами не оправдались. Бразильские туристы, видимо из-за «прирожденной усталости», пред-почитают проводить досуг в созерцании природы с террас кафе и баров, а для привлечения иностранных туристов нужна дорогостоящая реклама, которая могла бы перешибить завлекательные призывы отелей Копакабаны и находящейся по соседству Китандиньи (о ней я скажу после).

***

Через час после моего приезда мы с доктором Жилом отправились верхом разыскивать Леонида Федоровича.

Мы нашли его на высоте 1100 м недалеко от дороги, которая проходит через весь заповедник от низа до вершин на расстоянии около 15 км. Внизу на два-три километра по ней может пройти машина, далее дорога становится такой извилистой и крутой, что удобнее всего пользоваться верховыми лошадьми; с трудом здесь можно проехать в легкой двуколке. А с шестого километра и до вершины идет узкая тропа, на которой не мало таких участков, где лучше сойти с коня и вести его в поводу.

Маракужа.

На высоте 1600 м построен дом для туристов. Он сделан целиком из древесных пород, растущих в здешних лесах. Стены срублены из неокоренных стволов, крыша покрыта «соломой» из тонкостебельного бамбука-лианы, стены внутри, стол и скамьи-из простых досок, также из древесины разных видов и разнообразной окраски. Даже люстра сделана из удачно подобранных сучьев деревьев, к которым прицеплены несколько электрических лампочек.

Внутренность дома-одна большая комната с койками вдоль стен в два яруса на 18 человек и большим столом и скамьями, вкопанными в землю (пол-земляной, покрытый цыновками только возле постелей). Сбоку к дому при-строена кухня, туалет и сарайчик с маленькой динамо-машиной на бензиновом моторчике. Надо заметить, что электрификация здешняя имеет главным образом символическое значение, и для настоящего освещения используются обыкновенные керосиновые лампы и вездесущая «летучая мышь».

В первый же вечер доктор Жил устроил в нашу честь ужин (точнее обед), составленный почти целиком из национальных бразильских блюд. Пальмито*, суп с шушу и картофелем, чураско* с соусом из фейжона, сам фейжон, который надлежало есть, посыпая его фариньей, и что-то еще. Мы с удовольствием пробовали все эти блюда, так сказать, с этнографическим интересом. Пальмито мне очень нравится, оно вкусом похоже на спаржу, но только лишь отчасти похоже, в нем все же больше своего, особенного вкуса. Чураскону, ничего… мясо, как мясо. А вот фейжон — даже сдобренный маслом и тапиоковой мукой — не вызвал приятных ощущений. Вряд ли это блюдо нашло бы большой спрос у нас в Союзе. А ведь в Бразилии фейжон, да к тому же без заправки жиром, — это основное и каждодневное питание многих миллионов рабочих и земледельцев и, в особенной мере, негров, метисов, кабокло и прочих «цветных», как их оскорбительно именуют «белые».

Кажу.

В заключение обеда на сладкое были поданы консервированные фрукты-кажу*, манго и маракужа*. В этом виде они потеряли свою прелесть: приторно-сладкий и густой сироп сделал их грубыми и резиноподобными и перебил вовсе вкус этих замечательных плодов. Особенно пострадал от такого способа консервирования манго, но и кажу тоже был неузнаваем. В свежем виде кажу сочный, кисло-сладкий, с необычайно приятным своим особенным привкусом, и он очень освежает и утоляет жажду.

Кажу в свежем виде отличается исключительным богатством аскорбиновой кислоты. Вообще содержание витаминов в нем столь велико, что кажу служит лечебным средством с времен таких давних, когда еще не были открыты витамины и их целебные свойства. Кажу рекомендовали для излечения различных болезней. Один бразильский врач почти полстолетия назад писал о кажу: «Говорят о лечении виноградом, плодами хлебного дерева, апельсинами, лимонами, вишнями, фигами, яблоками, финиками. Все эти средства, несомненно, эффективны, особенно лечение виноградом. Однако ни один из этих плодов не может соперничать по целебным свойствам с кажу. Слабые, истощенные люди, больные экземой, ревматизмом, страдающие отсутствием аппетита и поносами, собираются летом на один из прекрасных берегов Сержипе, где желтые и красные кажоэйро образуют прекрасные леса. Напитавшись соком кажу, больные воз-вращаются домой упитанными, пополневшими, непохожими на тех людей, какими они были раньше. Про кажу можно сказать, что даже злоупотребление им идет на пользу».

Очень интересно, что у кажу съедобной является разросшаяся плодоножка, на конце которой в виде крючковато изогнутого придатка находится орешек, заключающий семя сильно ядовитое и потому обычно выбрасываемое. Рассказывают, что орешки тоже очень вкусны и вполне безопасны для человека, если их поджарить. Однако мы ни разу не смогли их попробовать. Говорят, что в продаже они бывают очень редко, так как почти полностью идут на экспорт в США.

***

За обедом мы спросили Жила, накормлены ли рабочие, которых он нам дал в помощь; может быть, их позвать сюда, вероятно они очень голодны (Леонид Федорович их взял с утра в лес, и они до сих пор не ели). Он ответил, что они уже поели.

Как гостеприимный хозяин он предлагал тост за успех нашей работы, за дружбу с Советским Союзом. Потом он говорил о своем давнишнем желании посетить нашу страну, расспрашивал о Москве, о Ленинграде. Рассказал, что он сам «сосиалиста», что в парке он устроил «колхозо» — огород, урожай с которого получали рабочие заповедника.

Один из сопровождающих нас рабочих был мулат с черными курчавыми волосами, а второй, повидимому, метис, но с очень светлой кожей и тонкими чертами лица. Уже после ужина, случайно зайдя на кухню, я обоих застал за трапезой: у них было по алюминиевой миске фейжона; один сидел на пороге кухонной пристройки, второй-на корточках у стены; миска с фариньей, которую они подбавляли в фейжон, стояла на земле между ними. На кухне есть стол и скамейки. За столом сидел повар (вернее, он сторож этого туристского дома и одновременно повар) и парень, пригнавший наших лошадей, которых мы оставили в лесу, оба — белые; они доедали остатки от нашего обеда.

***

Прогулка по дороге и тропе от подножия гор заповедника до вершин доставляет исключительное наслаждение созерцанием бесконечно разнообразных картин, раскрывающихся вокруг путника.

Вот дорога пересекает ущелье, по крутым склонам которого высятся гиганты девственной гилеи; с их ветвей свисают стебли лиан и многие из них перебрасываются с одного борта на другой, образуя над ним в высоте ажурную сетку. На лианах, помимо принадлежащих им листьев, прицепились эпифитные бромелии и орхидеи, свисают вниз космы тилляндсии и бахрома рипсалиса. Они задерживают часть солнечного света, и под этой ажурной «крышей», по самому дну ближе к воде, расположилась группа древовидных папоротников с огромными нежнолистными вайями. Ручеек, протекающий по дну ущелья, виден только на пересечении его дорогой. Выше и ниже этого места он скрыт густым сплетением приземного яруса лиан и кустарников, сквозь которые очень трудно продраться.

Неожиданно дорогу преграждает упавшее дерево. Его еще не успели распилить и убрать. Это дерево оказалось для нас целым кладом: на его стволе мы собрали более трех десятков видов эпифитных цветковых растений, папоротников, мхов и лишайников.

Вот, с поворота дороги на выступе хребтика, разделяющего два ущелья, можно видеть, каким густым и непрерываемым пологом леса одеты горные склоны. Хорошо видны отдельные наиболее крупные деревья, возвышающиеся над основным и сомкнутым ярусом гилеи.

В нижней зоне леса часто встречается очень интересное дерево, о котором я уже упоминал-это цекропия.

Ее крупные лапчатые листья, образующие зонтиковидную крону, отличаются серебристым оттенком и заметны издалека на общем темно-зеленом фоие леса. Но не это замечательно. В стволе цекропии имеются пустоты, в которых живут муравьи, питающиеся соком особых железок, находящихся у основания листьев. Виды муравьев, обитающих на цекропии, не пускают на дерево другие виды, особенно тех, которые поедают листовую ткань. Здесь мы наблюдаем пример своеобразного «содружества» между животными и растением.

В тропическом лесу огромное количество муравьев самых различных размеров и окраски. Они в таком изобилии населяют лес, что постоянно сваливаются на путника, пробираются за шиворот, заползают в рукава и штанины и, что самое неприятное, часто очень сильно кусаются и жалят, вызывая то боль, то зуд. Мы вполне оценили замечание русского ботаника Ю. Н. Воронова, путешествовавшего в тропических лесах Колумбии: «Под тропиками муравей, в гораздо большей степени, чем хищник, грозит на каждом шагу человеку, а порою отравляет существование».

***

За четыре дня пребывания в Национальном парке мы сделали много интересных наблюдений над структурой и жизнью тропического леса.

Общеизвестно видовое богатство флоры тропического леса, особенно в лесах Бразилии. Мы заложили несколько пробных площадей, на которых произвели полный пере-счет и промеры всех деревьев, подроста, кустарников и лиан, и получили арифметическое доказательство этого явления.

Так, на площади в 800 кв. метров мы насчитывали от 30 до 36 стволов взрослых деревьев от 20 до 35 м высоты, которые относились к 15–17 различным видам, причем даже близко заложенные одна к другой площади имели очень мало видов, общих для обоих участков.

Учет возобновления, то есть молодых подрастающих деревьев в шесть-десять метров высотой, показал, что здесь видовое разнообразие еще более велико и очень мало видов возобновления совпадает с видами основного лесного яруса. Таким образом, по мере отмирания старых деревьев, им на смену придут совсем другие виды.

Видовой состав подлеска, то есть низких, в два-пять метров кустарников, наоборот, оказался очень бедным (менее десятка видов), и количество отдельных особей также невелико (от 1 тыс. до 3 250 штук в пересчете на гектар леса). Это вполне понятно, так как густые кроны верхних ярусов пропускают вниз, в глубину леса, очень мало света. В лесу настолько мало света, что даже на самой высокочувствительной пленке у меня фотоснимки оказывались с большой недодержкой.

Лиан оказалось очень много-более 3 тыс. стеблей на гектар леса.

Если же произвести перерасчет на гектар площади леса, то оказывается, что в здешней среднегорной гилее насчитывается до 1 тыс. стволов крупных и 80–82 тыс. мелких деревьев. (В буковых лесах, наиболее богатых и влажных из лесов Закавказья, где мне пришлось быть в лесной экспедиции, мы насчитывали на гектаре всего 240–300 крупных стволов и максимум 50–60 тыс. экземпляров мелких деревьев.) Если прибавить к этому еще стебли лиан, то мы убеждаемся, насколько высока насыщенность площади в тропическом лесу.

Мы не смогли по недостатку времени, да и физически это трудно было бы выполнить, сосчитать количество эпифитных растений, населяющих лес на этой же самой пробной площади. Можно лишь предполагать, что их оказалось бы несколько сот тысяч.

По мере поднятия выше в горы лес постепенно изменяется. Прежде всего заметно, что деревья становятся все менее толстоствольными и уменьшается их высота. Более однородным становится видовой состав.

Древовидные папоротники, нуждающиеся в наибольшем тепле и влажности, исчезают на высоте около 1 800 м над уровнем моря. Вскоре же за ними следуют пальмы, причем на больших высотах они никогда не достигают своими кронами верхнего яруса, буквально «прозябая» ниже его.

Бамбук-лиана*, очень типичный для нижней зоны здешних лесов, мельчает с высотой и на верхнем пределе уже не цветет, распространяясь там только корневыми отпрысками.

Лианы, которые внизу имеют длиннущие и толстые стебли, перебрасывающиеся с дерева на дерево и образующие мощную листовую поверхность на вершинах деревьев и на опушках, на высоте 2 000 м исчезают постепенно, и их замещают другие виды лиан, преимущественно ползущих по земле или забирающихся очень невысоко от земли на кусты и деревья.

Одновременно происходит и уменьшение количества эпифитов, так же, как и резко беднеет их видовой состав. Всего выше заходят виды бромелий. Количество же эпифитных мхов и лишайников, наоборот, возрастает сравнительно с высшими цветковыми растениями-эпифитами.

Если в гилее у подножия гор на почве очень мало встречается травянистых растений, то на большей высоте, благодаря более обильному освещению в лесу, травянистый покров становится все гуще и местами даже сплошь покрывает почву.

Наконец, что тоже особенно примечательно, в составе древесных пород все чаще начинают попадаться листопадные виды, то есть сбрасывающие листву на холодный период года. На самом верхнем пределе леса, проходящем здесь на высоте 2 100-2 200 м, вечнозеленые виды деревьев совершенно отсутствуют. Наше пребывание в заповеднике пришлось на зимнее время года, и мы могли наблюдать оголенные деревья на их верхней границе. Стволы их здесь низкорослые, ветви уродливо искривлены, появляются даже стелющиеся, пригибающиеся к самой земле формы, как бы превращенные из дерева в кустарник.

Замечательно, что некоторые виды бромелий не только достигают верхнего лесного предела, но даже идут дальше, переходя с деревьев на голые скалы. Причудлива была картина оголенных от листвы деревьев на высоте более 200 м, на ветвях которых «гнездились» бромелии, действительно напоминая скопление птичьих гнезд.

Выше леса распространена травянистая растительность, местами похожая на наши альпийские луга, местами же на высокогорные степи.

Полной неожиданностью для нас был болотистый кочкарник на высоте около 2 400 м. На торфянистой почве здесь довольно густо были расположены кочки кортадерии*, чрезвычайно похожие на кочки наших болотных осок. Но что оказалось самым неожиданным-мы нашли между кочками сфагновые мхи, мох очень близкий к виду нашего обычного кукушкина льна и, в довершение всего насекомоядное растение-росянку. Все это - типичные представители болот умеренных и северных широт, так далеких от тропического пояса южного полушария, где мы с ними встретились.

Выше этого болотистого кочкарника растительность заметно изреживается, расположена пятнами среди обнаженных глыб гранита, покрытых лишь только пестро-окрашенными накипными лишайниками.

Близ вершины, в небольшой лощине, расположены два домика из тонких жердей, обмазанных глиной. Тип домиков точно такой, в каких живут бразильские земле-робы и рабочий люд. Но если в постоянном тепле подножия гор дом прежде всего важен как крыша от дождя, то здесь, на высоте 2 550 м, они были плохой защитой от сильных ветров, гуляющих над горами. Эти домики — жилье для рабочих, обслуживающих верхнюю зону заповедника. Мы провели здесь одну ночь вместе с этими рабочими и теми двумя, которых дал нам в помощь Жил.

Ночь была очень холодной, и если бы рабочие не поделились с нами теплой одеждой, то вряд ли мы могли бы спокойно отдохнуть. Мы никак не предполагали, что здесь будет так холодно, и поднялись сюда в легких костюмах, оставив теплую одежду в туристском доме.

Ветер свободно проникал в многочисленные отверстия тонких стен, и мы согревались горячим кофе, протягивая зябнущие руки к огню первобытного очага.

Рабочие, живущие здесь, рассказали нам, что на вершинах гор изредка, раз в несколько лет, выпадает снег, обычно скоро растаивая. Но вот, три года назад здесь выпал большой снег и лежал четыре дня; в это же время по ночам морозы достигали — 7. Очень многие растения здесь погибли в ту пору.

***

Утром я поднялся на вершину, чтобы осмотреть окрестные горы; к тому же хотелось посмотреть отсюда на Рио, который бывает виден в ясные дни, как говорили рабочие. Но мне погода не благоприятствовала: порывистый ветер все время нагонял снизу и от океана сырые облака, скрывавшие и без того туманный горизонт.

Иногда появлялось «окно», и тогда как на ладони далеко внизу был виден городок Терезополис, залитый ярким солнечным светом, и по частям раскрывалась величественная панорама горной страны. Находился я немного выше оригинального узкого и остроконечного пика, получившего у бразильцев название «дедо де деус» (палец божий; он изображен на заставке к этой главе). Видно было, как леса мощной курчавой пеленой одевают низкие части хребтов и склонов, как потом лес становится ниже, как, наконец, уже в форме кустарника всползает на крутой гребень у основания «пальца» и далее уже не идет.

На пути вниз мы, после того как у нас составилось общее представление об основных ландшафтах, приналегли на сбор гербария и всяких иных материалов. Мы заложили пробные площади в лесу, сделали три глубоких почвенных разреза и взяли из них образцы для анализа, срубили несколько модельных деревьев для изучения хода роста их в здешних условиях. По мере нашего продвижения материала набралось так много, что пришлось устроить склад. Потом рабочие взяли двух лошадей с привьюченными к седлу ящиками и доставили наши сборы прямо вниз, в домик для гостей, куда мы возвратились лишь к ночи следующего дня.

Мы подружились с нашими рабочими и узнали от них очень много интересного о свойствах разных видов деревьев и жизни тропического леса.

Разговор у нас шел через переводчика, которого мы взяли с собой из Рио. Он родился в Бразилии и русский язык знал от родителей, которые эмигрировали сюда от гнета польских помещиков в начале этого столетия. В поисках лучшей доли они покинули родное местечко на Западной Украине, ныне воссоединенной со всеми украинскими землями в Советскую Украинскую Республику. Теперь родители нашего переводчика приняли советское подданство и ждут разрешения вернуться на родную землю свободной социалистической страны.

Наши рабочие не только помогли нам своей, так сказать, «физической силой», но оказались замечательными знатоками леса и населяющих его деревьев, кустарников, лиан. Жители леса, они были здесь, как в своем родном, до мелочи знакомом, доме.

Они рассказали нам, плоды каких деревьев съедобны, какие плоды не пригодны в пищу или даже ядовиты. Они сообщали нам местные названия всех деревьев. Иногда кто-нибудь затруднялся сразу назвать его, и тогда они совещались вдвоем, делали на стволе засечку топором, нюхали свежую древесину, разглядывали листья, даже пробовали их вкус. Достать листья и цветы с взрослого дерева здесь почти невозможно: кроны высоко, на 20–25, а то и на 40 м от земли. Но почти для всех интересовавших нас деревьев они сумели найти молодое подрастающее деревцо, с которого и можно было взять в гербарий хотя бы листья. Если бы мы смогли пробыть в заповеднике еще несколько дней, можно было бы собрать столько ценных сведений об этом народном знании природы, что их хватило бы для большого рассказа.

***

На следующий день после ночевки близ вершины мы предполагали к обеду спуститься в дом туристов; еще накануне мы заказали приготовить нам обед. Но уж давно миновал обеденный час, а мы все еще были далеко, увлеченные сборами растений. Нам хотелось взять десятка два эпифитных орхидей и бромелий и доставить их «живьем» в Ленинград. Подыскание хороших экземпляров и осторожное снятие их с деревьев задержало нас.

Вдруг слышим, что нас окликают с дороги. Пошли на голос: оказывается, не дождавшийся нас к обеду повар доставил еду сюда. Большой кусок жареного мяса был еще даже теплым. Это было очень кстати, ибо мы уже сильно проголодались.

Естественно, что мы поделились с рабочими, которые, так же как и мы, с раннего утра ничего не ели. Наши мулат и метис долго отказывались взять мясо и булки. Наконец, взяли. И вот, психология вечно гонимого: они не посмели есть в нашем присутствии и отошли оба далеко в сторону, где с жадностью накинулись на еду. В кои-то веки они едят мясо.

Общепринятым является представление о вечнозеленом тропическом лесе, что в нем нет никаких сезонных ритмов, никакой периодичности в развитии растений, что на одном и том же дереве постоянно зацветают все новые и новые цветы и в то же время спеют плоды, которые можно видеть одновременно на разных стадиях созревания. Такие взгляды на природу тропического леса пронизывают и специальные работы и учебники. С этими же представлениями и мы приехали сюда, в тропическую часть Южной Америки.

Так еще Гумбольдт в 1817 г. написал об экваториальной области вечнозеленых тропических лесов: «…здесь земле судьбой назначена вечная юность. Опадающая листва возрождается во все времена года».

Альфред Уоллес, совершивший четырехлетнее путешествие по Амазонке в 1848–1852 гг., так обрисовал природу и, в частности, растительность экваториальной области Южной Америки: «На экваторе… царствует вечное лето, вечное равноденствие. И если бы не изменение количества осадков, направления и силы ветров, продолжительности хорошей погоды и солнечных дней, идущих параллельно с незначительными изменениями растительного и животного мира, природа тропиков была бы однообразной до крайности».

«Благодаря такому климатическому режиму в росте растений никогда не бывает перерывов, и разница между временами года крайне незначительна, если она вообще есть. Все растения-вечнозеленые, в цветах и плодах никогда нет недостатка, хотя временами они бывают особенно изобильны: многие однолетние злаки и плодовые деревья приносят в год по две жатвы. В иных случаях, напротив, требуется более года для созревания крупных, массивных плодов, и потому не редкость, что плоды на дереве созревают одновременно стем, как оно покрывается цветами, подготовляясь к следующему урожаю. Так это бывает, например, у бразильского ореха, растущего в лесах по Амазонке, у многих других тропических деревьев, но лишь у немногих растений умеренного пояса».

Бэтс, спутник Уоллеса по путешествию в Южную Америку и проживший 11 лет в классических экваториальных влажных тропических лесах на Амазонке с 1848 по 1859 г., писал в 1863 г., что на экваторе (описывается район Пара) «…периодические жизненные отправления растений и животных не совершаются, как в умеренных странах, одно-временно у всех видов, или у всех особей одного вида. Лес под экватором… остается всегда почти в одном виде. Каждый день, беспрерывно у одних видов распускаются листья и цветы, у других зреют плоды или падают листья. Времена года не следуют одно за другим, не бывает по порядку весны, лета, осени, но каждый соединяет в себе все три времени года».

Варминг, также проработавший несколько лет в тропической области Южной Америки, пришел к тому же представлению о сезонности вечнозеленого тропического леса: «В тропическом лесу нет ни зимы, ни лета, ни весны, ни осени; периодичность развития, замечаемая в других сообществах, здесь почти неприметна или же совершенно отсутствует. Некоторые виды развивают в продолжение всего года новую листву; если некоторые виды и имеют ясно выраженный период покоя или стоят короткое время совсем без листьев и имеют определенное короткое время для развития новой, часто буро-красной листвы, то они совершенно теряются в массе других деревьев, не имеющих периода покоя или имеющих его в другое время года. Хотя большинство видов и имеет, по всей вероятности, определенное время для цветения, тем не менее для разных видов оно всегда различно. Лес поэтому богат цветами круглый год. Следовательно, жизнь тропического леса не имеет периодичности».

Вот эти высказывания и были использованы рядом по-следующих авторов, отечественных и зарубежных, для характеристики вечнозеленых влажных тропических лесов.

Академик А. А. Григорьев, тщательно анализируя особенности среды экваториального пояса, писал: «Ровный климат не создает предпосылок для сезонных смен жизненного цикла экваториального леса. Не только раз-личные виды, но и различные индивидуумы одного вида, а часто даже и отдельные ветви одного дерева цветут и плодоносят в разное время в течение всего года». И далее в заключение: «Таким образом, молодые побеги и листья, цветы и плоды… имеются в экваториальном лесу круглый год».

Такой глубокий знаток мировой ботанико-географической литературы, как профессор А. П. Ильинский, при-давал даже таксономическое значение признаку отсутствия сезонных аспектов. В одной его работе 1935 года мы находим: «Для всех классов южноамериканских гилейон, как и гилейон вообще, характерны следующие признаки. Преобладание индивидуальных ритмов над сезонными. Слабое отличие, а часто и полное отсутствие сезонных аспектов». Тоже сказано и в его книге «Расти-тельность земного шара».

Итак, мы видим, что в наиболее широко известных у нас учебниках, постоянно рекомендуемых и используемых студентами пособиях и даже в специальных исследованиях (Григорьев и Ильинский), прочно укрепилась точка зрения о том, что влажный и вечнозеленый лес экваториального пояса не имеет выраженной сезонной ритмики и характеризуется отсутствием сезонных аспектов.

Между тем, даже первые исследователи тропической природы (Уоллес, Бэтс, Варминг), наряду с общей картиной «бессезонности» тропических лесов, в тех же самых сочинениях, из которых взяты приведенные выше выдержки, отмечали наличие сезонности, хотя и совершенно не подчеркивали ее.

Так, вспомним, что в приведенной выдержке из Уоллеса сказано: «Все растения-вечнозеленые, в цветах и плодах никогда нет недостатка, хотя временами они бывают особенно изобильны» (подчеркнуто мной. — Л. Р.).

Бэтс очень ярко рисует четыре сезона в году-два дождливых и два сухих-на Амазонке выше Манауса в м. Эга (Тэфф), на 3°ю. ш. Он писал: «Год в Эге разделяется сообразно с повышением и понижением реки, с которыми совпадают сухой и дождливый периоды».

Из дальнейшего его рассказа выясняется, что жители весь март и апрель проводят вне дома, отправляясь на сбор бразильского ореха (Bertoletia excelsa) и какао, поспевающих в это время. Он указывает далее, что один сезон года (сухой), начинающийся в январе и продолжающийся и весь февраль, у местного населения носит название «лето умари» в честь фрукта умари, созревающего как раз в это время.

Целый ряд исследователей, работавших в тропиках Старого и Нового Света над различными специальными темами, часто затрагивали вопрос о поведении растений в вечнозеленых тропических лесах и сообщали данные, которые, будучи сопоставлены вместе, явно свидетельствуют о наличии сезонной ритмики. Эти факты и данные отмечены в сводке по ботанической географии Шимпера — Фабера. Но в то же время авторы этой сводки приводят некоторые данные, которые идут в разрез с большинством правильно подмеченных явлений сезонности в жизни тропического леса. Так, указывается на разновременность цветения на отдельных ветвях одного и того же экземпляра и на разновременность в календарных сроках цветения особей одного и того же вида, на наличие цветов и плодов на одном и том же дереве, на цветение одной особи вида одновременно с наличием созревших плодов на другой особи того же вида и т. п.

К сожалению, именно вот эти, несомненно выходящие из общего правила, отклонения вошли в широко распространенные пособия, о чем уже было сказано в самом начале. И даже в последнем учебнике профессора В. В. Алехина они нашли место и им придано неправильное толкование широко распространенного типичного явления. Так, он пишет: «Представление о том, что вечнозеленые деревья имеют длительно существующие листья и непрерывный рост, неправильно. Обычно деревья сбрасывают свою листву по частям (1–6 раз в год), через известные промежутки времени (независимо от времени года), и никогда не стоят без листьев. Интересно, что сбрасывание более старых листьев у различных экземпляров одного и того же вида происходит в разные сроки.

Несмотря на крайне благоприятные в течение круглого года условия, вечнозеленые, подобно другим деревьям, имеют период покоя. Указания на то, что многие тропические деревья растут беспрерывно, повидимому, неправильны.

Так как внешние условия влажно-тропического леса очень постоянны, то период покоя связан, повидимому, с внутренними причинами.

Подобно листопаду и развертыванию новых листьев, время цветения не приурочено к определенному периоду, а распределено по всему году… Но многие виды цветут круглый год; однако беспрерывное цветение нужно пони-мать в том смысле, что всегда можно встретить цветущие экземпляры…»

Все приведенные нами выдержки свидетельствуют о сказанном в самом начале-господстве представления об отсутствии сезонной ритмики в развитии вечнозеленых влажных тропических лесов, связанной с сезонными колебаниями условий внешней среды. К сожалению, нам не удалось найти работ, которые были бы посвящены фенологическим наблюдениям в этих лесах. В этом во-просе зарубежная наука, как видно, сильно отстала от советской.

Существует также широко распространенное представление о крайнем однообразии, равномерности климата вечнозеленых влажных тропических лесов. Это представление верно лишь в самом грубом приближении и может относиться только к температуре, колебания которой действительно очень незначительны. Что же касается до осадков, то распределение их по месяцам отличается очень сильно решительно повсюду. Нет буквально ни одного пункта на земле в областях распространения вечнозеленых влажных тропических лесов, который бы отличался равномерностью их распределения. Повсюду наблюдается в году «сухой» сезон, со значительно меньшим количеством осадков, и более влажный, с гораздо более обильным их выпадением. Количество осадков в наименее дождливый месяц всегда втрое, вчетверо, а иногда и вдесятеро менее, чем в наиболее дождливый.

Так, Батавия (на о-ве Яве), Борнео, устье Нигера и Ямайка характеризуются следующими количествами осадков в самый дождливый и наименее дождливый месяц: 350 и 30 мм, 490 и 100, 630 и 340, 510 и 80 мм.

Даже только эти данные могут вызвать предположение, что режим выпадения осадков в области влажных тропических лесов не может не сказаться на ритмике их развития, не может не вызвать сезонности фенологических явлений.

Это предположение нашло, как будет видно дальше, убедительное подтверждение.

Еще в первый день нашего пребывания в тропическом лесу на бразильском берегу близ Ангра-дос-Рейс мы обратили внимание, что почти отсутствуют деревья в цвету.

То же самое и здесь, в Национальном парке, наше первое знакомство с ним вызвало удивление малым количеством цветущих деревьев и лиан. Уже тогда возникла мысль о связи цветения растений с осадками. Сопровождавшие нас рабочие подтвердили, что в тот период, когда мало дождей, цветут лишь очень немногие деревья.

Последующие экскурсии и маршруты подтвердили это, также как и два самолетных рейса, во время которых удалось наблюдать большие пространства бразильской гилеи. Несмотря на обилие в лесах Бразилии крупных деревьев, отличающихся ярко окрашенными цветами, «зеленый океан» их в пору нашего пребывания был утомительно однообразен, и только изредка выделялись цветущие в это время деревья гуазумы* с нежно-кремомовыми соцветиями и второе дерево, собрать и определить которое не удалось, с пунцовыми цветами.

Позднее, в беседе с бразильским ботаником Кастро выяснилось, что в период дождей покрытые лесом окрестности Рио-де-Жанейро бывают расцвечены яркими красками многочисленных цветущих деревьев и лиан, забирающихся на их кроны. Наше пребывание в Бразилии совпало с «засушливым», с минимальными осадками, временем года.

Но не только эти беглые впечатления, которые, естественно, могут вызвать сомнение у читателей, хочу я при-вести для подтверждения мысли о наличии сезонной ритмики в тропических вечнозеленых лесах. Отсутствовали, например, в продаже некоторые тропические фрукты; одни, как выяснилось, потому, что их «сезон» уже прошел, для других же еще не наступил их «сезон». Но и это может быть не сочтено существенным доказательством.

В двух работах бразильского ботаника Велозо, посвященных растительности влажных тропических лесов восточно-бразильской гилеи в районе Национального парка в Терезополисе (примерно на 22° ю. ш.) и в районе Ильеоса (примерно на 15° ю. ш.), помещены сведения о сроках цветения и плодоношения многих видов деревьев, кустарников, лиан и небольшого количества травянистых растений. Для района Терезополиса приведены данные для 275 видов из 62 семейств, а для района Илье-оса-106 видов из 36 семейств, причем в последнем случае это все деревья.

Просмотр приводимых Велозо данных показывает, что обычно цветение продолжается в течение 1 месяца в году, редко растягивается на 2 месяца и еще реже на

3 месяца. Так, из 381 проанализированного вида цветут в течение 3-х месяцев 3,4 % видов, в течение двух месяцев-19,8 % и остальные 76,4 % в продолжение месяца и меньшего срока.

Плодоношение осуществляется в более уплотненные сроки. Так, из того же количества видов плодоносят в течение 3-х месяцев 2>8 % видов, в течение 2-х месяцев 17,7 % видов и остальные 79,5 % в течение месяца и менее. Кроме того, 11 видов травянистых растений цветут и плодоносят дважды в год в течение одного месяца, и лишь один кустарник — Rubus rosaefolius цветет и плодоносит 4 раза в году.

Таким образом, из этих данных ясно видно, что у подавляющего большинства видов сроки цветения и плодоношения отнюдь не растянуты на «круглый год», а приурочены к сравнительно короткому периоду, не превышающему 3-х месяцев.

Распределение по месяцам количества цветущих и плодоносящих видов деревьев и других растений позволило построить графики, показавшие весьма тесную зависимость с ходом среднемесячных количеств выпадающих осадков.

Соотношение хода среднемесячных температур и количества осадков с цветением и плодоношением деревьев в районе заповедника в Терезополисе.

1. Осадки. 2. Температура. 3. Цветение деревьев. 4. Плодоношение деревьев.

Соотношение хода среднемесячных температур и количества осадков с цветением и плодоношением деревьев в районе Сан-Сальвадора.

I. Осадки. 2. Температура. 3. Цветение деревьев. 4. Плодоношение деревьев.

Так, рассмотрим график, характеризующий леса рай-она Терезополиса. Сразу же мы обнаруживаем, что наибольшее количество цветущих растений приходится на январь, февраль и март, то есть на месяцы максимального количества осадков. Абсолютное число цветущих в это время видов соответственно 80, 78 и 45. Позднее, вместе с резким падением количества осадков, происходит и столь же резкое уменьшение количества цветущих растений, в абсолютных числах падающее до 7 в июле. В августе и сентябре происходит еще одно увеличение количества цветущих видов, хотя нарастание количества осадков в это время происходит незначительно. Оказывается, что в эти месяцы цветут преимущественно травянистые растения, кустарники и полукустарники, составляющие более ¾ всех цветущих в это время растений. Можно определенно утверждать, что для этих растений, составляющих нижний ярус тропического леса, «сухой» период является как раз наиболее благоприятным для цветения, вслед за которым происходит и их плодоношение; травы, кустарники и полукустарники плодоносят, как правило, через месяц после цветения.

Рассмотрение кривой плодоношения обнаруживает, что наибольшее количество плодоносящих растений приходится на конец «сухого периода» и начало периода дождей, когда они еще не достигли своего максимума.

Отметим еще также, что кривая среднемесячных температур не имеет таких резких колебаний, как осадки, но все же и здесь нужно отметить, что наименьшее количество цветущих растений тропического леса совпадает в Терезополисе с периодом и наименьших среднемесячных температур.

Перейдем к рассмотрению данных по району Ильеоса. Напомним, что здесь мы имеем дело только с древесными видами. Уже поверхностный взгляд обнаруживает, что все кривые этого графика, кроме температуры, очень близки по своему ходу. Так, максимум количества цветущих деревьев полностью совпадает с периодом наибольшего количества осадков, минимум цветущих растений — с периодом наименьшего количества осадков; абсолютные числа цветущих деревьев: в марте 30 видов, а в июле и августе только 4 и 2 вида соответственно. Остальные высшие и низшие точки этих кривых-цветения и осадков-также совпадают до удивления точно. Кривая, характеризующая плодоношение, также имеет близкий ход к кривой осадков и отступает от нее лишь в октябре. Точно так же мы видим, что наименьшее количество цветущих (а также и плодоносящих) видов деревьев приходится на период и наиболее низких среднемесячных температур.

Итак, можно сделать следующие выводы:

1. Во влажных вечнозеленых тропических лесах имеется определенная периодичность (ритмика) в смене различных фенологических фаз и в развитии растений, но растянутость их (фенологических фаз) на значительный период и захождение фаз развития у одних видов на аналогичные фазы у других создают общепринятое, но не соответствующее действительности, представление о непрерывности вегетации, цветения и созревания плодов и семян.

2. Кратковременные наблюдения в Бразилии (послу-жившие толчком к рассмотрению всего этого вопроса) и анализ массового материала, охватывающего 381 видов, относящихся к многочисленным семействам, заставляют признать совершенно непреложной связь периодичности в развитии растений с сезонным режимом климатических явлений, в первую очередь с количеством выпадающих осадков, а также с температурой. Эту периодичность необходимо понимать не как просто прямую связь цветения с количеством осадков, а как приуроченность к периоду наибольшего количества осадков (к «влажному» периоду, сезону дождей), в продолжение которого определенным образом выражены и насыщенность почвы влагой, и относительная и абсолютная влажность воздуха, интенсивность солнечного освещения и т. п. Иными словами, установлено наличие приуроченности фенологических фаз к определенным сезонам, то есть наличие сезонной ритмики в жизни вечнозеленого тропического леса.

3. Анализированные в графиках климатические (и фенологические) данные относятся к районам 13° и 22° южной широты, характеризующимся наличием, по край-ней мере, двух сезонов-влажного и сухого. Точно такая же картина наблюдается и в экваториальной области Бразилии, что можно видеть из данных количества осадков и средних температур в Белеме на 3° с. ш. Добавим, что почти неотличимы от них соответствующие данные для Обидоса и Манауса, лежащих почти на самом экваторе, в глубине бразильской амазонской гилеи. Можно не сомневаться, что и там наблюдается столь же выраженная ритмичность в развитии растений, как и в рассмотренных выше районах, и что установленное нами явление сезон-ной ритмики в развитии вечнозеленых тропических лесов Бразилии имеет, несомненно, общее значение для всего типа в целом, поскольку во всех областях распространения влажных вечнозеленых тропических лесов характер сезонности осадков имеет универсальное значение.

Многочисленные литературные данные показывают, что имеется определенная сопряженность цветения с ослаблением в эту пору деятельности вегетативной системы: наступление периода покоя в развитии листовых почек, опадение листьев до или после цветения, остановка в развитии молодых побегов, замедление жизнедеятельности камбия и т. п. Все это позволяет заключить, что листопад (и все другие фазы развития вегетативной системы), повидимому, имеет такую же сезонную ритмику, как и цветение, связанную с ритмикой климатического режима.

4. В тропическом лесу, с его сложной многоярусной структурой, у растений различных ярусов, несомненно, выработалась своя сезонная ритмика. Так, у растений, входящих в нижние ярусы тропической гилеи района Терезополиса, наблюдается вспышка цветения и плодоношения в августе-сентябре, т. е. в «сухой» сезон, когда деревья (растения верхних ярусов) находятся в стадии замедленного развития и среди них цветут только очень немногие виды, составляющие менее ¼ от числа цветущих в это время трав, кустарников, полукустарников и лиан. По всей вероятности, в этот «сухой» период про-исходит наиболее активное осветление лесной чащи за счет сбрасывания деревьями листьев, обеспечивающее успешное генеративное развитие растений нижних ярусов.

Следует указать, что этот вопрос о сезонной ритмике различных ярусов тропического леса, будучи совершенно не исследован, представляет особенно большой интерес.

Таким образом, можно вполне определенно утверждать, что и вечнозеленый тропический лес - гилея подвержен сезонной ритмике, в противовес ранее установившимся мнениям.

***

В средней (по высоте над уровнем моря) части тропического леса очень часто мы видели крохотных птичек — колибри. Оперение их чрезвычайно яркое и переменчивое, отливая то одним, то другим оттенком. В полете они более похожи на ночных бабочек-бражников, чем на птиц. Колибри так часто ударяют крылышками, что они почти незаметны в сумраке гилеи: кажется, что в воздухе с огромной быстротой каким-то непостижимым способом пролетают сигаровидные тельца с длинными изящными клювиками.

Многие виды колибри питаются душистым соком цветов, и почти всегда их в массе можно видеть вокруг цветущих ветвей деревьев или лиан. По большей части они не садятся на ветку, а «стоят на месте» в воздухе и ловко запускают свой клюв внутрь крупных цветов, совсем так, как делают это бражники, которых мы с детства знаем, как особенных лакомок до нектара душистого табака, раскрывающего свои ароматные венчики на ночь.

На Амазонке водится одна сумеречная бабочка «Macroglossa titan», размером несколько меньше колибри, но она летает точно так же, как колибри, и точно так же останавливается перед цветами, чтобы своим хоботком высасывать из них сок. Только хорошо присмотревшись к ним, удается различать их на лету. Сходство бабочки и колибри поражает, даже если сравнивать их, держа обеих вместе в руках. Местные жители вполне убеждены, что одна превращается в другую. Наблюдая превращение гусеницы в бабочку, они полагают, что нет ничего сложного и ночной бабочке превратиться в птичку.

В нижней зоне леса мы изредка видели обезьян. Чаще всего они были очень далеко от земли, среди переплетавшихся между собой ветвей, по которым они легко путешествуют из края в край. По особому шороху в ветвях наши бывалые рабочие — «лесовики» узнавали, что где-то высоко над головой пробирается мартышка. Они иной раз «окликали» обезьян особым, непередаваемым звуком, и те что-то тараторили «в ответ», предпочитая все же поскорее удрать подальше. В некоторых районах местное население приручает обезьян и держит мелких мартышек дома, подобно нашим кошкам или собакам. В то же время во многих местах в Бразилии на обезьян охотятся и употребляют их в пищу, так что понятен их страх при встрече с двуногими существами.

***

Тропические страны изобилуют многочисленными Видами змей, иногда совсем безобидных, но чаще опасных своим смертоносным ядом. Нам посчастливилось ни разу не столкнуться со змеей, может быть потому, что змеи преимущественно ночные пресмыкающиеся и днем скрываются в таких местах, где их трудно потревожить. Большинство укусов змеями людей совершается в сумерки и ночью* когда змеи выползают за добычей. От змеиных укусов очень сильно страдает в Бразилии местное население, как правило, не имеющее обуви. Чаще всего змея «жалит», то есть кусает своими зубами, ноги, причем укус редко приходится выше колена, обычно же — немного выше щиколотки. Ботинки с плотными гетрами, а еще лучше, высокие сапоги являются надежной защитой от змеиного укуса.

По американским источникам, Бразилия среди государств Нового Света занимает первое место по количеству человеческих жертв от змеиного яда. «Змееведы» США устанавливают, что число укусов ядовитыми змеями в Бразилии превышает 15 тысяч в год, из них 5 тысяч среди населения оканчиваются смертельным исходом.

Ученые янки с биржевой расчетливостью определили, что Бразилия ежегодно теряет 7 500 тыс. долларов от укусов змей, цинично оценивая «стоимость» каждого погибшего в расцвете сил и работоспособности работника в 1 500 долларов.

Столь невысокий «курс» человеческой жизни имеет объяснение в том, что «благородные белые» колонизаторы Бразилии ходят обутыми.

Должно быть только что приведенным выше коммерческим расчетом («потеря» Бразилией 7 500 тыс. долларов от укусов змей) объясняется организация в Сан-Пауло Змеиного института. Охочие до экзотики туристы тысячами посещают это учреждение, которое паулисты (жители города Сан-Пауло) называют Бутантан, а американцы — Змеиная ферма.

Казалось бы, благороднейшая задача стоит перед сотрудниками этого оригинального, воистину экзотического, учреждения-спасение человеческих жизней и борьба с последствиями укусов ядовитых гадов. Но что может сделать этот институт, находящийся на южной окраине страны, в огромном удалении от наиболее «змее-опасных» областей, население которых лишено какой бы то ни было медицинской помощи? По официальным сведениям, в Бразилии в 1944 г. было всего 13 760 врачей, сосредоточенных главным образом в крупных городах, 25 % населения совершенно не обслуживаются врачами.

***

К исходу четвертого дня мы спустились вниз. Заботливый доктор Жил прислал нам навстречу восьмиместный «форд» (пикап-лимузин), дожидавшийся нас в начале автодороги. Несмотря на усталость, наступившую уже темноту и мои настоятельные приглашения, наши помощники отказывались ехать с нами. Один уж было решился усаживаться в машину, но второй что-то сказал ему, и оба они пошли пешком оставшиеся 4–5 км.

Переводчик разъяснил нам наше естественное недоумение: «цветным» не полагается ехать вместе с белыми, да и для нас, дескать, это-по здешним порядкам — «нехорошо».

По просьбе Жила надо было отобрать по одному экземпляру всех растений для пополнения гербария заповедника. Оставаться еще на день мы здесь не могли, так как ожидалось, что 4–5 июня «Грибоедов» придет в Рио, и мы почти всю ночь разбирали с Леонидом Федоровичем собранную коллекцию.

Итог нашей работы в лесах заповедника: три цинковых ящика гербария, два мешка почвенных образцов и древесины, ящик и большой пакет с живыми растениями.

Утром к завтраку пришел Жил. Он живо интересовался нашими впечатлениями о заповеднике. Мы рассказали ему о густой сети государственных заповедников у нас в Союзе, охватывающих все природные особенности нашей страны. Он был искренне поражен, когда мы стали перечислять заповедники, которые приходили на память.

Еще более он удивился, узнав, какая большая научно-исследовательская работа проводится в наших заповедниках. Он жаловался, что до сих пор в бразильской науке очень сильно немецкое влияние, которое за послед-нее время усиленно вытесняется американским. Ученых — «настоящих бразилейро» очень мало.

Ему, Жилу, очень хочется посетить СССР, так как от многих иностранцев он слышал, что наука в России развита очень высоко. Он давно добивается командировки, но по не известным для него причинам в Министерстве земледелия, которому он подчинен по службе, ему обещают научную командировку только лишь в США.

Почти до полудня затянулась наша беседа. Наконец, после традиционной чашечки кофе, мы распрощались с приветливым директором Национального парка.

В наше распоряжение Жил предоставил тот самый пикап-лимузин, что встретил нас накануне в лесу. Убрав две задние скамейки, мы смогли разместить наши сборы. Жил сконфуженно передал через нашего переводчика о своем опасении, что бензина в баке может не хватить до Рио. Мы тотчас ответили, что бензин «берем на себя».

Мы решили ехать не прямо в Рио, куда шоссе идет почти все время вдоль уже знакомой железной дороги, а через лежащий неподалеку городок Петрополис, соединенный со столицей совсем недавно законченной авто-страдой.

На выезде из Терезополиса шофер остановил машину и о чем-то заговорил с нашим «традукторо»*. Оказалось, что он спрашивает, у какой фирмы мы предпочитаем брать бензин. Для нас это, понятно, не имело значения, но для шофера важно было купить горючее у той фирмы, где он известен уже как постоянный клиент. Он хотел бы заправиться у Форда.

— Ну, Форд, так Форд, — согласились мы.

Поехали дальше. Поворот, перекресток-и снова остановка у бензоколонки с большими буквами на синем поле, такой же шрифт, как на машинах «Ford».

На противоположном углу тоже бензоколонка, но уже «Esso», и на остальных углах перекрестка еще по фирме, предлагающей горючее: «Texas» и вездесущий «Shall». Все четыре конкурента на одном перекрестке! Понятно беспокойство шофера: тут не скроешься от взора Форда, если вдруг вздумаешь купить горючее у Шелла. И в порядке поощрения «верности» нашего шофера Форду рабочие окатили машину водой уже бесплатно.

Петрополис — город немного крупнее своего соседа Терезополиса. Он является тоже дачным местом, изобилуя в большей мере фешенебельными виллами и дачными коттеджами. На одной из уютных площадей мы увидели стоянку… извозчиков напротив ожидающих пассажиров такси. Пароконные экипажи на дутых шинах театрализованно-вычурно разукрашены, извозчики тоже, только что не загримированы. Извозчики здесь, в Петрополисе, сохраняются не как «транспорт», а лишь как развлечение, как своего рода музейная редкость, которой потешаются весельчаки-кариоки, «убивающие время» в Петрополисе.

За Петрополисом, лежащим в межгорной долине, широкая лента автострады легко взбегает на хребты, пересекает овраги и ущелья, прорезает голые скалы, либо теряется в гуще тропического леса.

Содержание дороги в хорошем состоянии доставляет немало хлопот муниципалитету Рио, на средства которого она построена для обслуживания избирателей и содержателей этого муниципалитета. После каждого дождя, если не размоет бурным потоком в каком-либо месте дорогу, то занесет смытой со склонов почвой или завалит глыбами камней. И тогда возле такого участка длинными вереницами выстраиваются шикарные автомобили, пока регулировщики пропускают их по временному объезду или мостику, вокруг которого теснятся измазанные потом и грязью полуголые дорожные рабочие. Реклама «Дорога Рио-Петрополис не зависит от погоды» обязывает муниципалитет быстро устранять повреждения.

С дороги открываются великолепные виды на горную страну, на ее долины с фермами и дикие ущелья, затканные густой сеткой лиан.

Мне особенно понравились те участки шоссе, где оно отсекает горные склоны, и здесь в «отпрепарированном виде» можно наблюдать всю сложную структуру тропического леса. Хороши также скалистые участки, где не только в трещинах сосредоточено множество растений, но и к голому камню приросли роскошные бромелии, а сверху иной раз свисает расцвеченная огненными цветами кустарниковая ползучая лиана кортисейра*.

Автострада Рио-Петрополис разрекламирована в путеводителях и на уличных щитах так же, как кока-кола. Только есть разница: кока-колу приглашают пить всех, а право пользования этой виа маравильоза* приобретается лишь с покупкой в личное пользование роскошного лимузина. Общедоступный автобусный билет не дает права проезда по этой «дороге избранных». Автобусы и грузовики в Петрополис ходят по другой дороге, а на въезде на трассу со стороны Рио стоит специальный пикет: полицейские останавливают автомобили непрезентабельного вида или обладающие малой скоростью и жезлом указуют им путь на обыкновенное, так сказать, грузо-пассажирское шоссе. Прокатившихся же по дороге с той стороны эти же полисмены штрафуют. Не будь на пикапе заповедника жестянки с надписью «Сервисо флорестал»*, мы не избежали бы этой кары за проезд в полугрузовом автомобиле.

На полпути до Петрополиса воздвигнут не менее рекламируемый, чем автострада, Китандинья — отель.

Компания владельцев Китандиньи в рекламных буклетах* вещает: «В отель Китандинью ведет дорога цветов». Действительно, близ этой гостиницы, вдоль асфальтового полотна, насажены на несколько километров широкие полосы гортензий. Только жадный до наживы лавочник мог так испакостить роскошную тропическую природу этими мертвыми цветами.

Китандинья — это такой же «рулеточный отель», как знакомая уже нам гостиница в Араша. «Пропускная способность» его столь же велика, если не больше, но и он оказался в таком же бедственном положении из-за запрета игры в рулетку (временного, как утешают себя владельцы).

Близость к столице облегчает участь акционеров Китандиньи: в ней устраиваются различные панамериканские конференции. Наезжают делегаты, сотни газет шлют своих корреспондентов, — для гостиницы наступает короткий «бум». Такую очередную конференцию США устроили в сентябре 1947 г.

***

Миновав Китандинью, дорога идет уже все время вниз. Горы снижаются и отступают все дальше назад. Исчезают увитые лианами деревья, начинаются банановые плантации, болотистые низменности, воздух теряет свежую сырость горных лесов. «Виа ариштукратика»* соединяется с общей подгородной магистралью, лимузины вливаются в общий транспортный поток, направляющийся к городу.

Снова, только уже с другой стороны, мы мчимся вдоль лачуг рабочей окраины на приморской низине. После недавнего чистого прозрачного горного воздуха трудно вдыхать тяжелые испарения океана, смешанные с копотью фабричного предместья.

Страна благословенной природы и проклятой нужды

Свое название Бразилия получила от дерева с красивой красной древесиной, которое под названием «бра-зил» привозилось в Европу, повидимому, откуда-то из тропической Азии еще до открытия Америки.

Это красное дерево очень высоко расценивалось и шло как на изготовление наиболее роскошной мебели и украшения дворцовых покоев, так и для извлечения красящего вещества особого оттенка, которое и посейчас в красильном производстве носит название бразилин.

Первые португальские поселенцы на восточном побережье, в то время лишь недавно открытого материка Южной Америки, столкнулись с обильным в ее тропических лесах «красным» деревом, которое и стали вывозить в Европу под известным уже в торговле названием пау-бразил*.

Пау-бразил-ветвистое крупное дерево до 30 м высоты. Его перистые листья создают густую крону, которая в октябре-ноябре бывает усыпана золотисто-желтыми цветами, собранными в густые соцветия. Крупные плоды-бобы покрыты частыми колючками.

На первых порах колонизации восточного побережья Южной Америки вывоз древесины этого дерева играл в торговле того времени большую роль.

Вскоре вся страна, где произрастало дерево пау-бразил, получила от него свое название.

Пау-бразил и сейчас еще довольно популярно в Бразилии. Близ Рио-де-Жанейро вдоль дороги на гору Тижуку имеется участок шоссе, специально обсаженный этим «историческим» деревом.

Бразилия по своему положению на земной поверхности полностью лежит в области тропического (70–80 % ее площади) и субтропического (остальная ее часть) климата.

Нигде на территории Бразилии (исключая лишь высокие точки хребтов) средние температуры даже самого холодного месяца в году (для южного полушария это — июнь) не опускаются ниже +12°. В теплые месяцы года почти по всей стране средние температуры колеблются в пределах всего от +22 до +26°. Какие бы части страны мы ни взяли, они будут характеризоваться чрезвычайно малыми колебаниями среднемесячных температур.

Бразилия перехватывает львиную долю всех осадков, выпадающих на территории южноамериканского материка. Только северо-восточная часть страны отличается недостаточным увлажнением, там есть сравнительно не-большие районы, где выпадает в год иногда менее 200 мм. Подавляющая же по площади территория Бразилии имеет ежегодно от 1 до 2 тыс. мм, а огромные площади в бассейне Амазонки и узкая полоса вдоль Атлантического побережья получают в год более 2 тыс. мм.

Распределение осадков по месяцам года весьма неравномерно. Повсюду (кроме крайнего юга, где осадки очень равномерно выпадают в течение всех месяцев) в Бразилии отмечается совершенно отчетливый сезон года, когда среднемесячная сумма осадков сокращается не только сравнительно с месяцами, обильными осадками, но и количественно их действительно мало. Даже в середине огромной Амазонской области, почти на самом экваторе, в Оби-досе, обозначается ясный «сухой» сезон, когда в течение июля, августа, сентября и октября месяцев выпадает всего от 14 до 65 мм, в то время как с января по апрель не менее 200 мм, и даже более 300 мм, ежемесячно. Такая неравномерность выпадения осадков имеет большое значение в периодичности жизненных явлений, наблюдаемых в растительном мире, о чем мы уже говорили.

Благоприятное сочетание обильного и постоянного тепла с большим количеством влаги позволяет на территории страны возделывать любые тропические и субтропические культуры, причем некоторые из них, как мы тоже узнали это уже раньше, в Новом Свете обрели как бы новую родину или, вернее сказать, получили более благоприятные условия для произрастания, чем на материках Старого Света (например, кофе и цитрусовые).

Пау-бразил.

***

Взглянем на схематическую карту, где показано распределение растительности Бразилии.

Весь бассейн Амазонки занимает огромный контур влажной тропической гилеи. Это самый крупный массив вечно-зеленых тропических лесов в мире, наиболее богатый своим видовым составом древесных пород. Эти леса еще очень мало изучены и крайне мало используются, хотя и заключают множество полезных деревьев, составивших «славу» южно-американскому материку: каучуконосное дерево гевея (серингейра); бертоллетия, дающая бразильские орехи; многочисленные виды деревьев из семейства лавровых, миртовых, бобовых и других, замечательных своей проч-ной и красочной древесиной; отсюда же родом хинное дерево, многие пальмы, дерево какао и, наконец, дерево, которое дало название всей стране, пау-бразил.

Вечнозеленые тропические гилеи протянулись неширокой полосой и вдоль значительной части океанского побережья, спускаясь на юг немного южнее тропика Козерога.

На самом северо-востоке, где материк тупым углом вдается в Атлантический океан, лежит область чрезвычайно оригинальной тропической растительности засушливого типа.

Схематическая карта растительности Бразилии.

1. Кампос (саванны с низкорослыми деревьями и кустарниками).

2. Каатинга (тропические леса, безлистные в сухое время года).

3. Гилея (вечнозеленые «дождевые» леса тропической зоны). 4. Араукариевые леса (хвойные леса субтропической воны) 5. Пампа (безлесные саванны).

Это — каатинга. Она обусловлена климатом, который на протяжении года имеет очень продолжительный засушливый период. Здесь развиты своеобразные колючие кустарники, кактусы, жестколистные травы и совершенно особенные «бутылочные» деревья — ствол их раздут наподобие бутылки или редьки. Большинство деревьев и кустарников каатинги сбрасывают листья на сухое время года, травы высыхают и частые пожары проносятся по выжженной солнцем местности.

Между каатингой и амазонской гилеей пролегла не-большая область пальмовых лесов (на карте она не показана). Здесь тоже характерен сухой, бездождный период, но менее продолжительный, всего три-четыре месяца, в целом же за год выпадает достаточное количество осадков. Эта область характерна большим обилием пальм, образующих редкие и светлые леса и рощи. Отсюда знамени-тая пальма — «дерево жизни», винная пальма, масличная пальма; в большом количестве здесь произрастает кокосовая пальма и многие ее родичи с менее крупными, но тоже съедобными плодами.

К югу от трех перечисленных областей лежат обширные пространства кампосов. Более умеренный климат, менее знойный и менее влажный, благоприятствует здесь развитию богатого злакового покрова, на фоне которого разбросаны редкие небольшие деревья и кустарники. Многие из них сбрасывают листья на сухой период года, и на это же время, на два-три месяца, желтеют и высыхают травы, буйно зеленеющие лишь начнутся дожди. По речным долинам, где много влаги, и здесь развиты леса богатого тропического облика.

Кампосы, как говорилось ранее, очень похожи на африканские саванны.

Южнее кампосов и до самого океана лежит небольшая область тоже весьма оригинальных субтропических лесов: они состоят главным образом из араукарий, хвойных деревьев с нигде более не встречающейся зонтиковидной кроной, собранной на вершине прямых, как ко-лонны, стволов. Под пологом араукарий часто селятся многие травы и кустарники, а иногда в обилии примешиваются и вечнозеленые деревья, но уже субтропического склада.

Еще южнее, захватывая самый юг Бразилии и далее весь Уругвай, раскинулась безлесная саванна.

Здесь растительность представлена злаками с значительной примесью разнотравья из сложноцветных, бурачниковых, бобовых, мальвовых и других семейств. Умеренный климат, с более или менее равномерными осадками на протяжении всех месяцев, благоприятствует развитию растений в течение всего года. Благодаря отсутствию кустарников и деревьев эта безлесная саванна очень сходна с прериями, либо со степями, отличаясь от них тем, что здесь не бывает холодного, с морозами, сезона.

Состояние бразильской науки не позволяет дать более подробную карту, да и эта-то составлена по иностранным (для Бразилии) источникам. Исследованность страны крайне незначительна. Колоссальная площадь богатейших тропических лесов мира-гилеи бассейна Амазонки — более чем на 60 % территории совсем не обследована. Нет даже самых первичных сведений о произрастающих там древесных породах.

Карта исследованности лесов Бразилии.

1. Обследованные территории. 2. Неисследованные территории.

Чтобы не быть голословными, «предоставим слово» самим бразилейро. Вот карта исследованности Бразилии, составленная начальником управления лесов Министерства земледелия и опубликованная в 1946 г.

Самое тщательное использование бразильских и иностранных ботанических и ботанико-географических работ позволило составить для Бразилии карту в масштабе всего 1:10 000 000, то есть 100 км в сантиметре. Для сравнения напомню, что у нас недавно издана карта растительности европейской части СССР, которая нарочно была уменьшена до масштаба 25 км в сантиметре, будучи основана на картах масштаба 1: 1 000 000, то есть 10 км в сантиметре. В составлении этой карты и я принимал участие вместе со многими другими ботаниками нашей страны.

Теперь мы приступили к составлению карты всей Сред-ней Азии, которая займет 18 листов, в масштабе 10 км в сантиметре. На территории нашей великой социалистической державы совершенно нет «белых пятен», которыми так изобилует территория Бразилии. Состояние исследованности страны и масштаб ее карт могут служить в известном смысле мерилом развития ее науки. Соотношение масштабов карт растительности СССР и Бразилии 1: 1/10 (1: 1 000 000 — у нас и 1: 10 000 000-у бразильцев) говорит само за себя.

Но это ведь не главное. Наши ученые ботаники руководствуются передовыми идеями творческого дарвинизма, развивают учение Докучаева и Мичурина. Бразильские же ботаники все еще находятся под воздействием идей немецких ученых конца прошлого столетия. Но я не-сколько отвлекся от рассказа о природе и растительности Бразилии.

Едва ли найдется страна, где бы природные богатства использовались менее разумно и более хищнически.

Бразилия располагает колоссальными лесными богатствами. Ее тропические гилеи изобилуют ценнейшими древесными породами, но они крайне мало используются. Расхватывают только то, что обходится подешевле, на чем можно быстрее нажиться. Араукариевые леса в на-стоящее время уже сведены на 60–70 %. Они расположены близко к морю, они лежат близ населенных мест, через них проходит ряд железных дорог-и сюда кинулись английские и американские акционерные общества, создавшие многочисленные лесопильные заводы. Понятно, что этим опытным колониальным хищникам нет дела до интересов бразильского народа: они делают свой бизнес, и после них — хоть потоп.

Зависимые от иностранных капиталистов, современные правители Бразилии мирятся с тем обстоятельством, что их лесная страна ввезла в 1937 г. 672 тыс. кубометров древесины. Нельзя сказать, что Бразилия не торгует своим лесом: из Бразилии в том же году было вывезено 378 тыс. кубометров древесины. Это главным образом деятельность англо-американских экспортеров. Таким об-разом эти цифры еще более ясно показывают хищнические методы капиталистического хозяйства: уничтожаются леса из араукарии на юге и втуне лежат лесные сокровища Амазонки. К этому можно прибавить, что стоимость вывозимых лесных продуктов составляет 25–40 млн. долларов, то есть в 10–12 раз меньше того, что дает вывоз кофе.

Огромные пространства кампосов Бразильского нагорья — ценнейшие пастбища, которые могут прокормить десятки миллионов голов скота, но население этих мест разоряется из-за невозможности сбыть мясо по причине отсутствия железных дорог. Английские мясоконсервные фабрики расположены на восточной окраине страны и за-интересованы только в наиболее дешевом скоте, который может быть доставлен на бойни с ближайших к ним пастбищ.

Имея неограниченные возможности развития, скотоводство в экономике Бразилии занимает ничтожное место. Скотоводство здесь чрезвычайно отсталое, в смысле чисто-породности, и в данное время не развивается, а наоборот, идет вниз. Английские мясные экспортеры держат Бразилию в «резерве», вкладывая во много раз большие средства в развитие мясных комбинатов в Аргентине и Уругвае, где мясные качества скота значительно выше.

Важнейшее сырье для разнообразнейших отраслей промышленности, в первую очередь автомобилей, — каучук — не находит применения в Бразилии из-за отсутствия авто-мобильной промышленности (один сборочный завод американской фирмы «Дженерал-моторс» в Сан-Пауло — не в счет, так как он все части машин, в том числе и шины, пол?чает из США) и невозможности конкурировать с плантационным каучуком английских, французских, голландских колоний. Сохранившийся до сих пор в Бразилии хищнический первобытный способ сбора каучука с дико-растущих деревьев отбросил ее чуть ли не на последнее место по добыче каучука среди каучукодобывающих стран.

После захвата Японией основных каучуковых плантаций в Индонезии во время второй мировой войны, США и Англия оказались отрезанными от источников этого важного сырья и бразильский пара-каучук вновь обрел интерес к себе. США усиленно финансировали Бразилию, поощряя сбор каучука в лесах Амазонки. По заключенным соглашениям, добыча каучука должна была быть доведена до 70 000 тонн в 1944 г.

В штат Амазонас была завезена целая армия сборщиков-серингейро — 47 тыс. человек! Но даже в 1945 г. сбор каучука дал на экспорт в США всего 19 тыс. т. По окончании войны немедленно исчез спрос на бразильский каучук, 47 тыс. серингейро были оставлены на произвол судьбы, и большая часть их погибла в дебрях амазонских гилей.

В 1927 г. компания Форда, стремясь освободиться от покупки каучука в английских и голландских колони-ях, закупила несколько тысяч гектаров тропических лесов в штате Пара в Бразилии и организовала собственные плантации гевеи. Предполагалось, что в 1956 г., когда деревья гевеи дадут полную продукцию, Форд сможет полностью покрыть всю потребность США в каучуке. Но бессилие капиталистической системы хозяйства сорвало планы даже «всемогущего» Форда. Немногочисленные белые рабочие получали более или менее сносные условия для жизни в тропической «Фордландии», как стала именоваться эта своеобразная колония автомобильного короля. «Цветные» же рабочие, составлявшие подавляющую массу, разбегались после нескольких месяцев работы на плантациях и в лесу. Расчистка площадей из-под гилеи давалась с колоссальными трудностями, преодолеть которые не помогла даже и значительная механизация. Гилея оказывалась необычайно «живучей». В американских журналах помещались фотографии, которые показывали, как участок, расчищенный под плантацию, так быстро зарастал столь буйной растительностью, что, пока работы по расчистке доходили до одного конца его, на другом уже образовывалась непроходимая заросль. Результаты «фордовского эксперимента» (так называли его попытку создания плантаций гевеи на базе североамериканской техники) слабо сказывались на сокращении закупок каучука даже для собственных предприятий, и преемники Форда, смекнув, что игра не стоит свеч, продали в 1945 г. разрекламированную в свое время «Фордландию» бразильскому правительству [2].

***

Площадь Бразилии — 8,5 млн. кв. километров, что составляет 47 % площади Южной Америки и превосходит США, занимая четвертое место в мире, уступая СССР, Китаю и Канаде (площадь СССР-21,3 млн. кв. километров, Китая-9,6 млн. кв. километров и Канады — 9,5 млн. кв. километров). Около 45 % населения всей Латинской Америки проживает в Бразилии; в 1950 г. оно составляло 51,5 млн. человек.

Более 500 млн. гектаров — 59 % площади страны — занимают леса, более 40 % приходится на кампосы, каатинги, кустарники и «неизвестные» земли. Большая часть Бразилии не заселена. Общая площадь землевладений составляет около 198 млн. гектаров, или всего 23,2 % территории страны. Иными словами, более ¾ земель Бразилии никак не используется. Но и из этих, находящихся в землевладениях, площадей всего только 15,3 млн. гектаров земли обрабатываются под различные сельскохозяйственные культуры. Степень освоения территории-крайне ничтожна, всего 1,8 %. Фактически же и так ничтожная площадь культурных земель в Бразилии еще меньше, так как из этих одного и восьми десятых процента большое количество приходится на заброшенные угодья, почвы которых были хищнически обеспложены, смыты и поросли бесполезной сорной растительностью.

Почти половина обрабатываемой земли занята кофейными плантациями. Будь хоть немного художественного вкуса у правителей Бразилии, они могли бы украсить государственный герб, убрав несуществующий «порядок и прогресс» и заменив эту надпись ветвью кофейного дерева, с его изящными ароматными цветами.

Кофе-основа бразильской экономики-составлял до второй мировой войны 40 % стоимости всего экспорта. Бразилия дает две трети мирового сбора, занимая первое место в мире, за нею идет Колумбия, которая собирает в семь-восемь раз меньше.

Кофейные плантации сосредоточены в штатах: Сан-Пауло, на юге Минас-Жераис, Рио-де-Жанейро и Эспирито-Санто.

Успешная торговля кофе до мирового кризиса капитализма 30-х годов разжигала аппетиты финансовых дельцов Англии, США и других стран, которые вклады-вали крупные капиталы в кофейное дело и занимали под кофе все большие площади, вытесняя все другие культуры. Кофейные плантации в перечисленных выше штатах занимают 90 % всей обработанной земли под кофе в Бразилии.

Такая система капиталистического хозяйствования, ставка на одну культуру-монокультура, — типичный колониальный метод. Он привел к тому, что население, подхлестываемое контрактами, ссудами и т. п. приманками экспортеров, лишено самых насущных пищевых продуктов. В подобных районах постоянно ощущается недостаток даже в хлебе. Пшеницы высевается настолько мало, что для потребления ввозится в страну в 10–15 раз больше того, что производится. Между тем в Бразилии много мест, благоприятных для хороших урожаев пшеницы, но посевы ее умышленно ограничивают ради получения больших количеств кофе.

В результате создаются чрезвычайно тяжелые условия жизни и питания для рабочих на кофейных плантациях, которые сочетаются с потогонной системой работы буквально от зари до зари.

В период нашего пребывания в Рио газета «Трибуна популар» за 1 июня 1947 года писала об условиях труда на кофейных плантациях: «Рабочий день продолжается с 6 часов утра до 6 часов вечера, а часто и больше. Дневная заработная плата мужчин не превышает 6–7 крузейро. Батраки не имеют возможности выращивать какие-либо продовольственные культуры и вынуждены их покупать по высоким ценам».

Значительное место в экономике Бразилии занимает культура какао. Дерево какао, или шоколадное дерево*, — уроженец амазонских тропических лесов, где несколько видов, относящихся к тому же роду, встречаются в виде подлеска.

Семена какао с давних времен были известны индейцам и употреблялись ими для приготовления напитка, который оказывал замечательное подбадривающее действие.

Вероятно, уже индейцы разводили какао. С приходом же европейцев какао стали разводить на плантациях, которые развивались по мере расширения употребления какао в Европе, куда немедленно стали вывозить «золотые плоды», как называют плоды какао в Бразилии.

Какао растет в виде небольшого деревца, не превышающего 7 метров высоты, с цельными овальными и нежными листьями. Мелкие белые цветы, а впоследствии-плоды, развиваются на стволе и крупных ветвях дерева, которое являет пример отмеченной уже ранее каулифлории, характерной для многих тропических растений. Крупный плод, отчасти напоминающий огурец, но сильно ребристый, достигает до 30 см длины и 10 сантиметров в поперечнике и содержит от 25 до 60 красноватых или коричневатых семян. Они-то и доставляют тот ценный продукт, служащий для приготовления какао и шоколада, который и снискал плодам какао славу «золотых плодов».

Какао хотя стало известно европейцам вскоре после открытия Южной Америки и семена его были завезены в Африку и Азию, где стали его культивировать, однако только с 1895 года начался планомерный вывоз семян какао из Бразилии, когда первая партия этого продукта в количестве около 27 тонн была поставлена в Англию.

После этого экспорт какао из Бразилии неизменно рос, и к концу прошлого столетия она вышла на первое место в мире по сбору какао и экс-порту «бобов».

Очень любопытно, что незадолго до этого, в 1895 году, некоторые южноамериканские страны были более известны по культуре и экспорту какао.

Так, например, в том же году Бразилия экспортировала 10,8 тысяч тонн бобов, а Эквадор 18,9 тысяч тонн и 13,5 тысяч тонн было вывезено из Тринидада.

Шоколадное дерево.

Однако уже через 10 лет Бразилия достигла экспорта любой из этих латиноамериканских республик, а в 1932 году перекрыла суммарный экспорт какао всех их вместе взятых (Бразилия-97,5 тысяч тонн, а Эквадор, Венесуэла, Тринидад, Доминиканская республика и др. дали 90,3 тысяч тонн).

Пока шла успешная конкуренция Бразилии с ее соседями по континенту, в Африке, в британских колониях, культура какао стала развиваться еще более быстрыми темпами.

Так, Золотой Берег дал в 1895 году всего только 13 тонн (именно только тонн, а не тысяч тонн!) какао, в 1905 году-5,6 тысяч тонн, а в 1915 году уже перекрыл Бразилию, дав 78,5 тысяч тонн какао на экспорт.

Далее происходил рост экспорта у обоих конкурентов, но Золотой Берег давал прирост в большей степени.

Так, в 1935 году Золотой Берег экспортировал 260 тысяч тонн, а Бразилия всего 100 тысяч тонн какао. Экспорт всех стран, производящих и экспортирующих какао, составлял 679,7 тысяч тонн.

После этого экспорт какао из Бразилии еще продолжал увеличиваться, достигнув максимальной величины во время мировой войны в 1943 году-178 тыс. тонн, а в 1945 году произошло уже падение до 111 тыс. тонн, знаменуя тот послевоенный кризис сбыта, который отмечен и по другим продуктам и в других отраслях хозяйства.

Перед войной площади под шоколадным деревом составляли 809 тысяч гектаров, из них 500 тысяч приходилось на Африку (около 200 тыс. Золотой Берег, 113 тыс. в Нигерии и т. д.) и только 189 тысяч гектаров на Бразилию.

Таким образом, культура какао в Бразилии, хотя и не потерпела такого поражения, как добыча каучука, но и не получила столь заметного роста, как в Африке.

Тем не менее Бразилия еще удерживает второе место в мире по производству «золотых плодов». Основные плантации шоколадного дерева сосредоточены в штате Баия, где оно нашло наилучшие условия для развития. Баийские плантации дают 95–98 % всего урожая страны.

Как в «кофейных штатах» ограничены посевы хлебных злаков, так же и в Баийе какао вытесняет необходимые для питания населения культуры. США являются основным покупателем бобов какао и поощряют развитие только лишь какаовых плантаций.

Американский капитал этим путем «направляет» сельское хозяйство Бразилии, ставя его в тиски своего влияния еще и тем, что скупает основную массу урожая какао и кофе, которые перерабатывает на своих фабриках и пускает в дальнейшую продажу другим странам, лишая Бразилию возможности самостоятельно выступать на мировом рынке. Особенно возросло влияние США после второй мировой войны, когда они захватили почти две трети всего экспорта Бразилии (58,2 % в 1946 г.). И теперь получилось так, что производит кофе и какао Бразилия, а торгует ими на мировом рынке «дядя Сам».

Как мы помним из ранее сказанного, тростниковый сахар в свое время играл крупную роль в мировой торговле, и Бразилия тогда переживала «сахарную эру» своего колониального развития.

Сахарный тростник был завезен в Бразилию в самом начале ее колонизации. Плантации его усиленно разрастались, особенно с ввозом в Бразилию невольников-негров из Африки. Плантационное хозяйство и примитивное производство сахара, основанное на беспощадной эксплоатации рабов, тогда успешно развивалось.

Именно в этих северных районах, средоточии сахарных плантаций, на территории нынешних штатов Алагоас и Пернамбуко, в XII веке возникло движение киломбо (беглых негров). Это движение возглавил негр Зумби, организовавший в лесах северо-востока отряды бежавших от феодалов негров и индейцев. Движение киломбо приняло широкие размеры. Зумби обнаружил большой военный талант и успешно отражал попытки отрядов португальцев и голландцев ликвидировать движение восставших рабов.

В 1634 году восставшими было создано свое индейско-негритянское государство-республика Палмарес. Первым верховным главой этой республики был Зумби.

Несмотря на постоянный натиск вооруженных сил голландских и португальских колонизаторов, республика Палмарес просуществовала 65 лет (с 1630 по 1695 год)*. Социальный строй Палмарес мало изучен: известно, что в республике было уничтожено рабство и негры и индейцы имели равные права. Имя Зумби до сих пор остается символом борьбы порабощенного бразильского народа против иностранных угнетателей.

Вырванные со своей родины негры-невольники массами погибали еще в пути к своей бразильской каторге. По официальным сведениям, на кораблях погибала 1/3 часть негров, посаженных на борт у берегов Африки. В условиях же беспримерной бесчеловечной эксплоатации на плантациях помещиков негры продолжали вымирать. За время работорговли в Бразилию было ввезено 18 миллионов негров-рабов, а в средине XIX века нег-ров в Бразилии насчитывалось всего 3 миллиона человек, при общем количестве населения страны в ту пору около 8 миллионов.

Каково было отношение португальских колонизаторов к неграм-невольникам свидетельствуют «Записки» лейтенанта А. П. Лазарева, брата знаменитого русского кругосветного мореплавателя, открывшего материк Антарктиду, М. П. Лазарева. Вот что пишет в своих «Записках» русский моряк, посетивший в 1819 году Рио-де-Жанейро [3]

«Во время пребывания нашего у Рио-Жанейро мы видели приход к оному судов из Африки, наиболее из Англии, с неграми и торг сими невольниками. Зрелище сие и участь сих несчастных возбудили в нас живейшее сострадание.

Хотя уже до меня много было говорено о сей позорной торговле, но я не почитаю лишним рассказать здесь о ней то, чему сам был очевидным свидетелем. На судах, приходивших в Рио-Жанейро с невольниками, сделаны были в трюме, к борту клетками, нары, из которых в каждую влезал негр через узкое четвероугольное отверстие, и там лежал он, запертый вьюшкой с запором. В сем тесном положении страдальцы сии не только не имели возможности быть между собой в сообщении, ибо разделялись один от другого дощатыми стенками, но и едва могли поворачиваться. Таким образом нагружали их иногда вместе до 900 человек. На одном судне я видел их 747, на другом 850 и еще на малом бриге 450… негров из трюма во время плавания не выпускают ни для каких нужд и надобностей. Случается иногда, и даже нередко, что умершие лежат в своей норе по два и по три дня сряду, ибо когда им раздают пищу, то матрос, которому сие поручается, отпирая пробку каждой клетки, бросает заключенному одну кукурузную шишку на целые сутки и запирает его опять железным засовом, не окликая каждого. Таким образом, умерший лежит несколько суток в числе живых и наравне с ними получает жалкую порцию. Пить им дают весьма редко и то в самом малом количестве, ибо бочек с водой соразмерно числу их поставить негде. Если же вода и есть, то оной едва достает на корабельных служителей. Между заключенными бывают и беременные женщины, которые от перемены своего родного чистого воздуха на столь спертый и удушливый и от несносной жажды рожают прежде времени, и ребенок поневоле, хотя бы он был самого здорового сложения, должен умереть в своей кону-ре, не видев света.

На том из судов, бывших при нас у Рио-Жанейро, где находилось 747 негров, умерло их 150; на другом из 850–217, а на третьем из 450-45. От недостатка пищи и питья, от худого воздуха и от перемены жизни заключенные большей частью впадают в сухотку и страждут кровавыми поносами. По прибытии судов негров немедленно выгружают в нарочно построенные для сего каменные сараи, занимающие целую улицу, и там отделяют мужчин на одну, а женщин на другую сторону. Пить воды дают им сколько угодно, но если случается между ними некоторый шум, большое движение или разговоры, то бьют их без всякой пощады. Присматривающие за ними и их порядком не выпускают из рук ни на минуту длинного и жесткого кнута и стараются быть всегда на месте, чтобы видеть движение каждого негра, которых в случае малейшего шума бьют, не трогаясь с места, хотя бы за шесть и более сажен, длинным кнутом с удивительной меткостью.

Когда в сараи, наполненные привезенными неграми, является покупщик, то несчастным сим, посредством свистка или удара обо что-либо палкой, приказывают вставать, и они осматриваются, подобно скоту, назначенному в продажу. Нередко для определения, здоров ли негр, бьют его палкой или плетью, замечая, будет ли он от сего морщиться, смотрят у него зубы и т. п. Португалец, купивший негров, считает их своей собственностью и думает, что имеет полное право располагать ею по своему произволу…

Когда мы входили в сараи смотреть негров, то их заставляли плясать под их же песни. Для любопытства достаточно видеть один раз сие зрелище, но повторять оное слишком жестоко. В несчастном своем положении, полу-мертвый от истощения негр должен еще веселиться! Если же который из них наморщится, то бьют его немилосердно кнутом по голому телу, обыкновенному их костюму. При вы-грузке сих невольников из кораблей в сараи многие, выходя на свежий воздух, получают удары, а некоторые и умирают. Впрочем, когда они несколько пооправятся, то становятся живы, умны, расторопны, ловки, иные даже замысловаты и, по большей части, добры».

То же самое подтверждал и Чарлз Дарвин, который во время путешествия на корабле «Бигль» также посещал Рио-де-Жанейро. В письме своим родным он писал 22 мая 1833 года:

«Невозможно видеть негра и не преисполниться симпатии к нему: такое у всех у них веселое, прямодушное и честное выражение лица…»

Совсем иное впечатление осталось у великого натуралиста от бразильских колонизаторов, о которых он тут же рядом пишет: «Я не могу видеть этих низкорослых португальцев с их лицами убийц…»

В этом же письме Дарвин сообщает:

«В Рио пребывает один человек (не знаю его звания), который получает большое жалование только за то, чтобы не допускать высадку рабов. Живет он в Ботафого, и как раз в этом самом заливе во время моего пребывания контрабандой было высажено наибольшее количество рабов.» [4]

Несмотря на формальный запрет в 1850 г. привозить рабов из Африки, еще много позднее продолжалась торговля неграми на особых невольничьих рынках даже в самой столице. Только благодаря растущему движению сопротивления среди негров-рабов в 1871 г. был издан закон, объявлявший, что дети негров-рабов рождаются «свободными».

Внедрение капиталистических отношений в стране вступало в противоречие с феодальным строем. Буржуазия была заинтересована в отмене рабства, тормозившего развитие капиталистического хозяйства, требовавшего «свободной рабочей силы». Росло в Бразилии и либеральное движение. Все это и привело в 1888 г. к отмене рабства. Но закон об освобождении рабов носил чисто формальный характер: освобожденные негры не получали земли и оставались «свободными рабами» владельцев плантаций.

Тем не менее отмена рабства лишила плантаторов даровой рабочей силы. Низкая техника невольничьего периода, продолжавшая сохраняться в сахарном производстве Бразилии и позднее, не могла обеспечить конкуренции усиленному росту добычи сахара из свекловицы в Европе, и Бразилия год за годом теряла свое место в мировом производстве тростникового сахара. Теперь она занимает четвертое место, производя всего лишь менее одной десятой части мировой продукции тростникового сахара.

30 % сахарных плантаций Бразилии сосредоточено на северо-востоке страны, главным образом в штате Пернамбуко и соседних с ним. Здесь царит та же картина «ставки» на одну основную культуру, что и в случаях с кофе и какао. Кукуруза, маниока, бобы занимают тут место далеко недостаточное, чтобы прокормить многочисленное население, занятое выращиванием сахарного тростника. И народ питается здесь рападурой*, продуктом, отличающимся высокой технической калорийностью, но крайне низкими питательными качествами, если он служит основным пищевым продуктом.

Хлопчатник, возделывание которого восходит также к давним временам, временам господства на территории Бразилии индейских племен, только в последнее время получил более широкое распространение. Климат Бразилии оказался благоприятным и для произрастания хлопчатника. Культура его наиболее значительна в штате Сан-Пауло, где он перемежается с плантациями кофейного дерева. Но как и последние поощряются иностранным капиталом, служа предметом вывоза, так и хлопчатник еще на корню закупают иностранные экспортеры и вывозят его из страны. Благодаря сильнейшей конкуренции со стороны США, производящих хлопковое волокно в огромных количествах и диктующих цены на него на мировом рынке, население, производящее хлопок в Бразилии, так же разоряется, как и на культуре кофе. Крупные текстильные предприятия имеются в Сан-Пауло, но они не обеспечивают потребности в тканях, и народ, выращивающий сырье для одежды, приобретает ее по вздутым ценам, которые устанавливают торговые фирмы Англии и США, снабжающие Бразилию текстилем. По общей массе урожая хлопчатника Бразилия стоит на шестом месте в мире, но 2/3 его уходит из страны, которую капиталисты рассматривают как колониальный источник сырья.

Хлебные полевые культуры занимают ничтожное место в сельском хозяйстве Бразилии. Для покрытия потребности населения хватает лишь своего маиса (кукурузы) и маниоки. Пшеницу же сюда ввозят из Аргентины и США. Происходит ожесточенная борьба между поставщиками пшеницы — США и Аргентиной за экспорт этого продукта в Бразилию. Заправилы Уолл-стрита, учитывая, что 60 % иностранных капиталовложений в сельскохозяйственное производство Бразилии составляют капиталы США, стремятся сами снабжать Бразилию пшеницей, хотя последней выгоднее покупать более дешевую и более близ-кую для транспорта пшеницу Аргентины. Расчетливые янки предпочитают, чтобы бразильцы бросали в море избытки своего кофе, нежели американские экспортеры сжигали свою пшеницу в топках собственных пароходов.

Мы уже говорили о кризисе скотоводства в Бразилии. Трудно найти на материке Южной Америки более благо-приятные возможности для разведения скота, чем обширные просторы кампосов Бразильского нагорья. Основная же масса скота содержится на крайнем юге страны, в штате Рио-Гранде-до-Сул, составляя там четверть поголовья Бразилии; остальное приходится на штаты Сан-Пауло, Минас-Жераис, Пиауи и разбросано по стране. Бразилия в 1945 году со своими более чем 47 миллионами населения имела всего 99 590 тыс. общего поголовья скота. В то же время на Аргентину, где было всего 16 млн. населения, приходится 105 млн. 674 тыс. голов скота. Еще более разительно различие с Уругваем, где на 2,3 млн. человек населения имелось 37 млн. 136 тыс. голов скота.

Таким образом, и здесь, в области скотоводства, вскрывается колониальная политика США по отношению ко всем странам Латинской Америки: каждая из них поставляет определенные виды сырья или продукции, которые закупаются тут же на месте их производства. Степень давления США на бразильское хозяйство легко представить из того, что из американских капиталов, вложенных в сельское хозяйство за пределами США, свыше 80 % размещено в Южной Америке и львиная доля их приходится на Бразилию.

Монополисты США загребают колоссальные прибыли на капиталы, вложенные в Бразилии, буквально высасывая ее жизненные соки. Не зря у бразильцев появилась поговорка — «Мы живем слишком далеко от бога и очень близко от Соединенных Штатов».

Еще сильнее, чем в сельском хозяйстве, колониальные методы янки, устами Трумэна, возвестившего о «веке Америки», сказываются в промышленности. До сих пор Бразилия находится в самой начальной стадии развития своей промышленности.

Показательно уже одно то, что во всей бразильской промышленности в 1945 г. было занято всего около двух миллионов рабочих и служащих.

Подавляющее большинство промышленных предприятий Бразилии-мелкие мастерские. Перепись 1938 г. показала, что из 60 тыс. промышленных предприятий около половины имели не более 6 рабочих; не более 5 тыс. предприятий имели двигатель. В 1942 г. только на 1 285 наиболее крупных предприятиях число рабочих превышало 100 человек.

В организации любого промышленного предприятия Бразилия зависит в первую очередь от США, поставляющих машинное оборудование. И США умышленно тормозили развитие промышленности в этой стране и особенно препятствуют этому теперь, в период «маршаллизации».

Горнорудные богатства Бразилии почти не разрабатываются, хотя даже плохо разведанные недра вскрывают богатейшие возможности их использования. США, пре-следуя интересы магнатов своей промышленности и горнорудного сырья, берутся сами снабжать Бразилию не только машинами, металлом и строительными материалами, но и углем, нефтью и бензином, всеми способами мешая и препятствуя развитию соответственных отраслей промышленности. Наиболее показательным фактом является недавняя история с бразильской нефтью.

Незадолго до второй мировой войны в Бразилии были открыты месторождения нефти. Тотчас же американская фирма Стандарт Ойл, поставляющая в Бразилию все виды жидкого горючего, подкупила «свободную» бразильскую печать. Газеты стали писать, что в Бразилии есть люди, утверждающие, что в недрах страны имеется нефть. Под-купленная пресса кричала, что эти лица являются «опасными элементами». Всякий, кто вздумал бы утверждать, что в недрах Бразилии находится нефть, рисковал попасть в тюрьму.

Один из лучших бразильских писателей-Монтейро Лобато полгода просидел в тюрьме в Сан-Пауло (кстати, один американский журналист расхваливал ее как «лучшую тюрьму» Нового Света) за книгу «Нефтяной скандал». В этой книге писатель не только доказал наличие нефти в Бразилии, но и назвал имена технических экспертов и политических деятелей, связанных со Стандарт Ойл, и назвал суммы долларов, полученных каждым из них за то, чтобы отрицать факт существования бразильской нефти. После второй мировой войны позиция США резко изменилась. Те же дельцы и политиканы, получившие доллары за отрицание наличия нефти, теперь за новую мзду из того же банка подняли крик по поводу того, что

Бразилия изобилует «черным золотом», что Бразилия — бедная страна, лишенная материальных средств, а потому должна предоставить разработку природных богатств доб-рым сородичам-щедрым янки, которые готовы пойти на риск и вложить свои капиталы в бразильские нефтяные промыслы.

Правительство Дутры готово было пойти по пути, указанному из Вашингтона, но встретило сопротивление массового народного движения за национализацию нефти.

Конгресс бразильских писателей принял декларацию о необходимости борьбы за экономическую независимость своей родины. В этой борьбе движение за нефть рассматривалось как охрана национальных интересов бразильского народа от новых посягательств американских империалистов.

Министерство просвещения организовало в Рио встречу бразильских ученых с советскими учеными и учеными других стран, прибывшими для наблюдений над солнечным затмением. Я был на этой встрече, проведенной в нелепом небоскребе, одна стена которого сделана сплошь из бетона, а другая из стекла, и за день здание накаляется так, что никакие вентиляторы не спасают от адской духоты. Со мной разговорился геолог из Сан-Пауло. Мы с ним говорили о географии Бразилии и об ее исследованности. Я спрашивал его, имеются ли книги, в которых были бы подробно описаны природа и растительность страны. Потом просил его сказать, кто из ученых Бразилии присутствует здесь. Он стал называть мне фамилии ученых и их специальности и указывал их среди беседующих групп. И я вспоминаю, с каким презрением он добавил об одном из них: «Вот это он получил два миллиона крузейро за заключение, что обследованные им месторождения нёфти не представляют никакого промышленного значения» [5].

В стране были созданы сотни так называемых «центров защиты нефти». Тысячи рабочих, учащихся, писателей, деятелей искусств, офицеров объединились для открытого протеста против планов Дутры и американских агентов. Во время митинга, организованного в Рио-де-Жанейро «центрами защиты нефти», полиция начала стрелять в на-род из пулеметов.

Бразильские коммунисты-депутаты парламента препятствовали в парламенте принятию «нефтяного статута» (так именовалась передача североамериканским компаниям права на эксплоатацию нефтяных ресурсов страны), предложенного Дутрой. Правительство Дутры по директивам из Вашингтона изгнало из парламента коммунистических депутатов.

Прогрессивная бразильская газета «Жорнал де дебатес» писала:

«Бразилия испокон веков являлась страной, порабощенной капиталистическим и феодальным гнетом, она продолжает и поныне быть просто колонией. Переменились у нас лишь хозяева, а наши правительства, зависящие от своих господ, подчиняются их указке».

Борьба за нефть не окончена. Каждый шаг любой латиноамериканской страны к своему промышленному и сельскохозяйственному развитию встречает сопротивление доллара, преграждающего путь к социальному прогрессу и свободе. Борьба за нефть в Бразилии, к которой примкнул трудовой народ страны и его передовая интеллигенция, перерастает в борьбу не только за экономическую независимость Бразилии, но и в борьбу за национальную культуру, за процветание народа, за мир.

***

Бразилия, как и другие латиноамериканские страны, направляется по пути крайне одностороннего развития экономической жизни. В них производятся один или два продукта, сырьевые или продовольственные: Бразилия занимается производством кофе, Куба производит сахар, Уругвай живет только животноводством, Венесуэла — добычей нефти, Чили-селитры и меди, Аргентина выращивает скот и производит мясо и т. д. Производство этих продуктов монополизируется английскими и американски-ми фирмами. Такое уродливое, одностороннее развитие экономики этих стран низводит их на положение колоний, полностью зависящих от сбыта своей продукции, а во время кризисов создает особенно катастрофическое положение их хозяйства. В одиннадцати южноамериканских республиках экспорт одного какого-нибудь продукта в каждой составляет 50 % всего бюджета страны, а в трех-даже 75 %. Отсутствие производства других жизненно необходимых видов продовольствия, сырья и промышленных изделий широко открывает рынок для иностранных фирм, захвативших над ним финансовый контроль. И если в предшествовавшие периоды Бразилия прошла этапы колониального владычества португальцев, позднее французов и англичан, при которых вела все же торговлю со многими странами, то теперь она превращается в огромную вотчину доллара, и США теперь, по существу, хозяйничают здесь, захватив 60 % всего бразильского импорта.

Одностороннее развитие хозяйства Бразилии (преимущественно производство кофе) ведет и внутри страны к односторонней «специализации» ее отдельных частей на монопольном производстве одного или немногих продуктов сельского хозяйства. В схеме это выглядит так: в области амазонской гилеи собирают каучук и бразильские орехи, область тропической гилеи северо-восточного побережья специализируется на производстве сахара и какао; в небольших областях пальмовых лесов и каатинги развито скотоводство; в областях центра и запада с их кампосами — тоже скотоводство и на юге — кофе; крайний юг с араукариевыми лесами и безлесными саваннами — лесной промысел и скотоводство.

Во всех этих схематически намеченных областях меньше всего занимаются выращиванием сельскохозяйственных культур, необходимых для ежедневного питания населения, а подавляющая часть обработанной земли занята культурами, имеющими товарное, экспортное значение. В каждую из них необходим ввоз продуктов либо из других областей, либо из-за границы, как это имеет место в случае с пшеницей и рисом.

Результатом такого «хозяйствования», вытекающего из зависимости страны от иностранных владельцев плантаций, от акционеров сахарных и консервных заводов, от банкиров, финансирующих торговлю, от магнатов Уолл-стрита, определяющих количество бразильского вывоза и ассортимента товаров, допустимых к ввозу, и т. д. — создалось катастрофическое положение в стране, изобилующей благоприятнейшими условиями для выращивания различных сельскохозяйственных культур.

Здесь, чтобы не быть заподозренным в преувеличении, я предоставлю слово самим бразилейро.

Передо мной лежит книга, написанная бразильским ученым и изданная в Бразилии. На обложке книги приведены выдержки из отзывов нескольких крупных научных деятелей, не вызывающих ни тени сомнения в ее высокой научной обоснованности. Эта книга не продается в книжных магазинах Рио и Сан-Пауло — двух культурных центрах страны. Ее не посылают в книгообмен с другими странами. Я говорил уже, что в Бразилии очень мало книг, которые были бы посвящены природе, растительности, животному миру, народонаселению-вообще географии Бразилии. Книга, о которой я говорю, посвящена географии. Почему же ее не продают вместе с рек-ламой пляжа Копакабаны или рулеточного отеля Китандиньи? Книга эта называется «География голода или голод в Бразилии». Ее автор Жозуэ-де-Кастро.

На суперобложке — человеческий череп и кости, выбеленные зноем и дождями.

Перелистываю страницы этой книги, гораздо более страшной, чем ее обложка, сделанная с расчетом на рекламу. Кстати, ей не пришлось состязаться с другими рекламными обложками. Книга лежала на складе той типографии, что ее напечатала, не имея разрешения на продажу [6].

Во введении к своей книге автор пишет:

«Одно из серьезнейших бедствий Америки-это голод, которому подвержено ее население. Причем, это относится не только к менее развитой, еще недостаточно освоенной Латинской Америке, но также и к более богатой, цивилизованной стране — Соединенным Штатам. Как мы увидим ниже, на обширной территории Соединенных Штатов, в частности на старом, земледельческом Юге, масса людей медленно умирает от голода или страдает от серьезных заболеваний, вызванных исключительно плохим питанием.

В Латинской Америке голод проявляется более резко. Свыше двух третей, а в некоторых странах и три четверти населения страдает от голодания. В различных частях Латинской Америки встречаются все виды пищевой недостаточности: голодание белковое, минеральное, витаминное. Около 50 млн. латиноамериканцев в большей или меньшей степени страдают от одного или нескольких видов пищевой недостаточности, что вредно отражается на их физическом состоянии и предрасполагает к различным заболеваниям.

Такова суровая, но правдивая картина жизни на этом континенте изобилия. Земля, которая на первый взгляд кажется совсем не подходящей ареной для развертывания на ней трагедии голода, фактически переживает эту трагедию, охватывающую миллионы людей в течение веков».

Вот карта из этой книги (не обращайте сейчас внимания на мелкие значки, разбросанные по карте, — речь о них будет дальше). Бразилия разделена на пять областей, характеризуемых своим набором пищевых продуктов и особенностями питания населения (на карте они обозначены крупными цифрами):

1. Область, охватывающая амазонскую гилею.

Здесь пищевыми продуктами являются: тапиоковая мука, фейжон, рыба, рападура*.

2. Область тропических лесов (и каатинги) северного и восточного побережья.

Пищевые продукты: тапиоковая мука, фейжон, айпин (клубни сладкой разновидности маниоки), шарке*.

Обе эти области Кастро называет областями постоянного голода.

3. Засушливая область каатинги и пальмовых лесов (северо-восточная часть страны).

Пищевые продукты: кукуруза, фейжон, рападура, мясо. Это-область эпидемического голода.

4. Область кампосов (центр и запад страны). Пищевые продукты: фейжон, кукуруза, тосиньо*, мясо.

5. Область араукариевых лесов и безлесной саванны (юг Бразилии). Здесь основные пищевые продукты: хлеб, бататы, рис, мясо.

Две последние области автор характеризует как области пониженного питания населения.

Добавлять к этой «географии» нечего.

Перелистываю книгу дальше. Автор говорит, что по причине голода, недоедания, недостаточного питания и очень однообразного набора пищевых средств, в которых отсутствуют необходимые для нормального существования вещества — жиры, белки, различные витамины и т. п., — среди населения широко распространены различные заболевания.

В распределении этих болезней и характере их проявления Кастро точно так же обнаруживает определенные географические закономерности, которые изображает на своей второй карте различными цветными значками.

Области питания и распространения болезней в Бразилии (объяснение картограммы в тексте).

Мы воспроизводим ее по книге Кастро, сохранив даже форму его обозначений, заменив лишь их окраску (соответствующую степени проявления болезни) условными значками квадрата, ромба, кружка и треугольника: каждому из этих значков мы даем свой порядковый номер и ниже в тексте дадим их значение. Чтоб не занимать лишнее место, мы нанесли содержание этой «карты болезней» на только что рассмотренную «карту голода».

Итак, обратимся еще раз к этой карте и взглянем на нее более внимательно. Что мы видим? Каждая из пяти областей характеризуется своим набором болезней.

Просмотрим перечень болезней и заболеваний, связан-ных с недостатками питания:

1. Патологические изменения в тканях и в жизненно важных органах по причине бедности содержания белков в пище.

2. Недостаток кальция в пище, вызывающий рахит.

3. Алиментарная анемия от недостатка в пище белков.

4. Хлороз, вызывается отсутствием регулярного питания, недостаточной гигиеной и сопровождается резким малокровием.

5. Кретинизм, зачастую поражающий целые семьи.

6. Кератомаляция, гемералопия и ксерофталмия: все три-различные формы заболевания, вызванного недостатком витамина А.

7. Бери-бери (вызывается недостатком витамина В₁); болезнь в острой форме заканчивается смертью в один-три дня.

8. Болезнь спру, вызываемая недостатком витамина В₂ (хроническое заболевание, тянущееся от одного года до 15 лет, пока не сведет человека в могилу).

9. Пеллагра.

10. Скорбут (или цынга), вызываемый недостатком в пище витамина С.

11. Рахит от недостатка в питании витамина D. Степень выраженности заболеваний:

12. Слабая.

13. Типичная, спорадическая.

14. Типичная, эпидемическая.

15. Типичная, постоянная.

Теперь каждый, кто заинтересуется, пользуясь картой и перечнем условных обозначений, разберется сам.

От одного перечисления этих болезней становится страшно…

Рассмотрим теперь одну из областей этой карты голода и болезней. Возьмем хотя бы область тропических лесов северного и восточного побережья Бразилии, которую Кастро называет «сахарной» областью.

Прихотливо изрезанная береговая линия, создающая неповторимые по красоте сочетания моря, гористых берегов и вечнозеленых, могучих, красочно цветущих тропических лесов. Благодатный климат с равномерным теп-лом в 22–24° на протяжении года и обильным количеством осадков. Богатые, плодородные почвы. Вся эта прибрежная область ранее всего была освоена европейцами. Тут возникали первые плантации, сюда везли чернокожих рабов из Африки. Здесь очень густое и пестрое по национальному и расовому составу население, насчитывающее более 12 млн. человек, то есть почти четвертую часть населения Бразилии.

Население это трудится над культурой сахарного тростника и производством сахара, выращивает какао и апельсины, культивирует кокосовую и восковую пальму, собирая с них копру, волокно, воск и другие продукты, сеет маниоку, хлопчатник и немногие другие растения. Урожаи всех этих культур огромные, и некоторые служат предметом очень важного и высокоценного экспорта, как, например, какао. Все эти плоды и продукты изобилуют витаминами, углеводами, жирами, белками. И, несмотря на все это, прибрежная полоса-область постоянного голода. Ясно, что тот, кто выращивает эти продукты, — не питается ими.

Что же здесь едят, по статистике Кастро? Тапиоковую муку, фейжон, айпин, шарке. На почве голодного существования и однообразной пищи трудовой народ массами постоянно и неизлечимо болеет.

Вот какие болезни указывает для прибр�