Максим Дегтярев. ОК-НО 2003 5-17-018676-2

Максим Дегтярев

Ок-но

Автор выражает признательность д-ру А. Глазову, без чьей помощи этот роман был бы еще хуже.

0. Вирус Пака-ХС. За четырнадцать месяцев до начала основных событий.

Когда на исходе очередных суток все ячейки бортового хронометра обнулялись, хронометр производил сверку собственного времени планетарной станции «Телемак-Пи» с синхронизированными Галактическими часами. Сверка занимала мгновения. В правой ячейке хронометра появилась единица. Своим появлением она отметила первую секунду нового дня. Биологу Самюэлю Милну, мучившемуся бессоницей, показалось, что единица появилась немного позже установленного системой СИ срока.

В кают-компанию вошел командир станции Вересов.

– Сколько на этот раз? – спросил он Милна.

Милн прищурился, словно прицеливаясь, и без запинки выдал:

– Девять миллиардов сто девяносто два миллиона шестьсот тридцать одна тысяча восемьсот двадцать один.

– Миллиарды мог бы опустить, – улыбнулся Вересов. – Пятьдесят один период лишний, торопятся наши часы. Спать-то пойдешь?

– Коко заболела, – не глядя на командира, грустно ответил Милн.

Коко была белой лабораторную мышью, любимицей экипажа.

– Чем ты ее кормил? – полушутя спросил Вересов.

– Тем же, чем и вас. Овсянкой с сыром. – Милн в этот день дежурил по столовой.

– Передай, пусть выздоравливает, – и Вересов ушел.

К завтраку Милн не вышел.

– Распорядок дня для всех один, – ворчал Вересов. – Нет, конечно, если у человека бессонница, я нахожу антигуманным силой заставлять его ложиться в кровать и считать баранов. Но в восемь будь добр сидеть со всеми за столом и, как все, мазать тосты маслом. Впрочем, на масле я не настаиваю. По-моему, оно прогоркло.

– Вместо баранов Милн считает периоды излучения цезия-сто трицать три, – вставил планетолог Бриккер. – Проверить бы его надо…

– Отчего ж не проверишь? – спросил доктор Стахов, астрофизик, недавно перешедший в «Спэйс-Транзит-Инжениеринг» на более высокооплачиваемую работу научного консультанта.

– Лень, честно говоря. И Коко ясно, что он нас разыгрывает. Пятьдесят один период это… секундочку… пять наносекунд. Черта с два он заметил бы такую разницу. Подсмотрел по независимому хронометру, наверное… Тьфу, кто достал это масло? Там же была свежая пачка!

Бриккер брезгливо отодвинул намазанный тост.

– Вам не угодить, – вздохнул инженер Жорж Кастен. Сегодня он был дежурным. – Попробуй сыр.

– Этот? – Бриккер ножом указал на пятнисто-зеленый «Рокфор». – Милн сказал, что плесень на нем появилась уже на станции.

– Тогда жуй сухари. Их никакая плесень не берет, – ответил Кастен и, подняв перед глазами бутерброд с сыром, провозгласил:

– О Господь Всемогущий, да будут благословенны дары твои и мы вместе с ними!

– Амба, – сказал Вересов и нажал кнопку интеркома: – Эй, полуночник, подъем! Алле, ты слышишь?

– Слышу, не глухой, – хрипловато отозвался Милн. – А сколько сейчас?

– Полдевятого, – ответил Вересов. – Подходи давай.

Милн пробурчал что-то неразборчивое. Было слышно, как скрипнула койка – Милн перевернулся на другой бок.

Вересов выключил интерком.

– Что-то нет аппетита. – Планетолог Бриккер уныло посмотрел на тарелку с омлетом. – Выпью-ка я чая с джемом. Малиновый джем остался?

– С утра чай?! – изумился Вересов. – Ты здоров?

Бриккер передернул плечами.

– Морозит что-то. Где у нас чай-то…

Он встал из-за стола и подошел к холодильнику.

– Чай не там, – сказал ему Кастен.

– Знаю, я за джемом.

Вересов опустил в чашку с кофе чайную ложку, затем вытащил ее и с задумчивым видом стал смотреть, как с ложки медленно стекают капли. Он вспоминал недельной давности разговор с Милном. Короткий разговор состоялся в импровизированной биологической лаборатории, устроенной Милном по соседству с медицинским блоком. Биологические исследования не входили в научную программу станции «Телемак-Пи». Планетка, к которой прилепилась станция, была размером со средний астероид. Вся ее флора и фауна полностью умещалась внутри станции. Милн не был ни астрофизиком, ни инженером, ни космологом. Он был биологом. Биологам на «Телемаке-Пи» делать нечего, но Милна это не смутило. Ему нужны были деньги, и он согласился на место врача. Врачи нужны везде, в отличие от биологов. И платят им больше.

«Что ты там рассматриваешь?» – спросил тогда Вересов. Милн сидел за электронным микроскопом. «Вирионы Пака-ХС», – ответил биолог. «Опасны?». «Ну что вы, абсолютно безопасны», – сказал Милн и подал командиру справочник по вирусологии. «Страница сто тридцать два», – добавил он, затем снова уставился в микроскоп. Вересов полистал справочник. «Вирус Пака… найден на Ундине, Сектор Улисса… безопасен для всех известных живых форм… в естественной среде неактивен… продолжает изучаться… есть предположение, что занесен на Ундину извне…».

Вересов положил справочник рядом с микроскопом, едва не придавив Коко, которая деловито шныряла по лабораторному столу. Коко выбралась из-под тяжелого справочника и забралась Милну на плечо. Милн дернул плечом, сгоняя надоедливую мышь. Коко усиками пощекотала ему мочку уха. Милн, боявшийся щекотки, отклонил голову. Окуляр микроскопа освободился, и Коко заняла место у окуляра не слезая с плеча. Ей тоже было интересно.

«Ну и кто кого дрессирует?» – с ухмылкой сказал Вересов и вышел из лаборатории.

Капли перестали стекать, ложка высохла.

Вересов отодвинул чашку, пожелал Бриккеру, Стахову и Кастену приятного аппетита и встал из-за стола. Его мучило нехорошее предчувствие. Концерн «Спэйс-Транзит-Инжениринг», которому принадлежал «Телемак-Пи», нанимал на работу исключительно здоровых людей. Биолог в прошлом, врач в настоящем, Самюэль Милн неделями сидел без дела. Но по закону, навязанному профсоюзом астронавтов, в экипаже, состоящим из более чем трех человек, должен присутствовать штатный врач. Какую еще гадость он там у себя разводит, чтобы спастись от безделья? Коко заболела… Впрочем, в отличие от Милна, мышь по имени Коко «Спэйс-Транзит-Инжениринг» не нанимал. Она была довеском к Милну – симпатичным живым довеском.

В дверях Вересов оглянулся на Бриккера. Тот опускал в кипяток чайный пакетик.

– Сходи к Милну, пусть он тебя посмотрит, – обращаясь к нему, сказал Вересов.

– Да в порядке я… черт! – Бриккер упустил пакетик вместе с ниткой и желтевшем на ней бумажным ярлычком. Ярлычок теперь плавал в кипятке, постепенно намокая. Бриккер принялся вылавливать его двумя пальцами.

– Сходи, сходи, – повторил Вересов.

В каюте Милна не оказалось. Вересов оглядел скомканную постель; как бережливый хозяин выключил свет. Медицинский блок находился рядом с каютой Милна. Вересов заглянул туда. Биолог сидел возле столика с препаратами.

– Мы тебе оставили… – Вересов осекся.

На клеенчатой салфетке неподвижно лежала Коко. Милн, подперев ладонью голову, медленно проводил пальцем по белой шерстке от головы к хвосту.

– Отчего она умерла? – спросил Вересов, подойдя вплотную к Милну.

– Еще не выяснил. Пять минут назад нашел ее за термостатом. Термостат был включен, от него шло тепло. Вероятно, Коко было холодно.

– Выясняй скорее, – поторопил его Вересов. – И посмотри, что с Бриккером. Кажется, у него температура. Сам-то ты… постой-ка… – рывком Вересов развернул сидевшего на вращающейся стуле Милна. – И у тебя тоже?!

Милн коснулся лба тыльной стороной ладони.

– Похоже… – пробормотал он. – Командир, вам лучше выйти отсюда. Я разберусь самостоятельно. Пришлите Бриккера.

Вересов через интерком потребовал, чтобы Бриккер немедленно явился в медицинский блок. Планетолог был недоволен тем, что его отвлекли от завтрака.

– Я бы сам зашел, – начал он с порога.

– Кровь на анализ, немедленно. И у себя. – Командовал Вересов Милном.

– Да, да, я все знаю, – твердил биолог. – Выйдите, прошу вас.

Вересов наконец подчинился.

– Что за паника! – возмущался Бриккер. – Я в жизни ничем не болел.

– Коко тоже, – сказал ему Милн.

Одна из двух секций медицинского блока была превращена в изолятор. Бортовой медконсультант подтвердил наличие неизвестного инфекционного заболевания у Бриккера и Милна. «Тяжелая вирусная инфекция» – это все, что мог сказать компьютер-медконсультант. Проверку остальных членов экипажа взял на себя Вересов, поскольку Милну теперь нельзя было покидать медблок. К ужасу командира, неизвестная инфекция была обнаружена и у него. По поводу Кастена и Стахова медконсультант не дал никакого определенного ответа, но оба – и инженер и астрофизик – не питали иллюзий. Тем не менее, Вересов приказал им надеть легкие биозащитные скафандры. После этого отпала необходимость устраивать в медблоке изолятор.

Когда стали вводить всем членам экипажа имунномодуляторы, Милн заметил, что в коробке недостает двух ампул. Получилось так, что Милн доставал коробку на глазах у Вересова.

– Коробка была запечатана, – сказал он в недоумении. – Мы никогда ими не пользовались.

– Знаешь, что я думаю, – сказал он, глядя в глаза Милну. – Я думаю, ты еще вчера начал подозревать, что есть опасность заражения.

Милн возмутился:

– И ввел себе имунномодуляторы? Вы это хотите сказать?

– Себе или Коко… Ладно, выбрось из головы, – Вересов понял, что погорячился. – Что делать-то будем?

Вместо ответа Милн уставился в микроскоп.

Вересов запросил помощь у Терминала. Он продолжал отсылать сообщения каждые полчаса.

К трем часам дня состояние Бриккера резко ухудшилось: дыхание стало затруднено, он потерял сознание. Температура зашкалила за сорок. Аппарат искусственного дыхания кое-как стабилизировал состояние, но Милн понимал, что это ненадолго. Его самого постоянно мучила тошнота. Вересов пока чувствовал только головную боль и легкий озноб.

В четыре утра Бриккер скончался. За полчаса до смерти он пришел в себя, просигналил Милну и, когда тот подошел, знаками попросил отключить прибор искусственного дыхания. На первый взгляд казалось, что Бриккер выздоровел. Когда Милн вытащил катетер, он так и сказал:

– Все в порядке, я, кажется, оклемался, – и бодро спрыгнул с кровати.

Милн не пытался его остановить.

– Как остальные? – спросил Бриккер.

– По разному, – ответил Милн. Ему было тяжело говорить. Он сел на пол рядом с кроватью и прислонился к стене.

– Пока я спал, – весело продолжал Бриккер, – я понял, как ты заранее узнаешь временной гэп. Сейчас я тебе расскажу, дай только в туалет сбегаю…

Он скрылся в ванной. Вышел оттуда минуты две спустя и вялой походкой вернулся к кровати. Потряс за плечо Милна.

– Спишь?

Милн с трудом открыл глаза.

– Ну и я посплю, – сказал Бриккер, – что-то спать опять захотелось. Ты мне транквилизаторов не давал? Давал, небось, да? Вы, врачи, все любите лечить транквилизаторами, да… да прочей дребеденью. – Кряхтя, он растянулся на постели, укрылся одеялом. – Ты прав, надо выспаться, – продолжал приговаривать Бриккер. – А нас ты больше не обманешь… Надо же, пять наносекунд…

Он хихикнул и подтянул одеяло.

В семь утра Милн очнулся.

«Какого черта я позволил себе спать сидя, – подумал он, – шея затекла, голова потом трещать будет.»

Кардиограф пищал тоскливо и заунывно. Прямая линия на экране. Морщась от боли, Милн поднялся с пола и зачем-то пощупал у Бриккера пульс. Рука была холодной и странно податливой. Милн прошел в первый отсек медицинского блока. Вересов сидел в кресле, рука свисала мимо подлокотника. Милн откатил кресло к стене, себе взял вращающийся стул и устроился перед электронным микроскопом. Пробы тканей, пораженных вирусом, были приготовлены еще вечером, но у него не хватило сил посмотреть их – перед глазами все плыло. Сейчас он ощущал необыкновенный прилив энергии и какую-то особенную ясность, наполненную предчувствием близкого открытия.

Несколько минут он настраивал микроскоп.

«Не может быть!»

Он встал, походил взад-вперед по отсеку, снова сел за микроскоп. Через минуту оторвался, оттолкнулся от стола и поднял ноги. Вращающийся стул сделал оборот. Милн поморгал и прильнул к окуляру.

Дверь в медблок с шорохом отворилась.

– А, вот и ты, – сказал он вошедшему белому скафандру, – иди сюда, смотри, я кое-что обнаружил. Иди, иди, не бойся, ты ж в скафандре! Сравни, слева наш старый добрый вирус Пака, а справа – черт знает что!

Человек в биозащитном скафандре ни слова не говоря подошел и посмотрел в микроскоп.

– Убедился? – спросил Милн и довольно потер руки.

Скафандр качнул головой.

– Надо немедленно сообщить на Терминал, – деловито продолжал Милн. – А Рассвел-то был прав… И почему ему не поверили… Напишу-ка я сначала ему. Он обязан узнать первым.

Милн принялся выстукивать текст послания.

«Уважаемый профессор Рассвел…» – такими словами начиналось послание.

Человек в скафандре обеспокоено смотрел, как на экране возникают слова. Приняв наконец решение, он посмотрел по сторонам. Его взгляд упал на шнур переносной лампы. Он поднял лампу, шнур вытянулся еще на полметра.

– Зачем… – Милн хотел спросить, зачем его коллега поднял лампу.

Человек в скафандре быстрым движением набросил шнур на шею Милну и стал затягивать.

Милн сопротивлялся. Руки колотили по столу, клавиатуре… Лежавшая рядом с микроскопом клеенчатая салфетка соскользнула на пол. Под нею лежал хирургический скальпель. Человек в скафандре подумал, что если бы он знал, что на столе лежит скальпель, то воспользовался бы им. Он удвоил усилия. Милн продолжал размахивать скальпелем, но силы, отпущенные болезнью перед тем, как окончательно добить его, подходили к концу. В последнее мгновение перед смертью он подумал, что Бриккер, вероятно, умер счастливым.

Человек в скафандре перестал стягивать шнур. Он тяжело дышал – биолог задал ему хлопот. Милн сидел в той же позе, что и Вересов в кресле у стены. Даже правая рука, выронив скальпель, свесилась точно так же. Вот только у Вересова не было красно-синего следа на горле.

На полу расплылась кровяная клякса. Еще одна.

Откуда кровь?

Убийца почувствовал жжение в правой руке. Он выругался. Милн все-таки задел перчатку. Из прорези капала кровь.

Он бросился к шкафу с медикаментами. Если скальпель был заражен, дезинфекторы не помогут. Где же коагулятор… Вот он. И еще анестетик…

Расстегнул скафандр, высвободил правую руку. Пальцы и тыльная сторона ладони были в крови. Ввел обезболивающее. Сжал зубы и приложил к порезу коагулятор.

Раз, два, три… хватит.

Он перевел дух. Огляделся. Взгляд упал на экран компьютера. Он подошел ближе.

Проклятье!

Наверное, Милн все же успел нажать на ввод. Или нажал на ввод непроизвольно, когда в предсмертной агонии колотил руками по клавиатуре.

Неоконченное сообщение ушло к Терминалу.

1. У Гордона Алистера новая клиентка

Адвокат Гордон Алистер стоял у окна и любовался открывавшимся видом. Он был горд тем, что, выбирая помещение для своей адвокатской конторы, не стал экономить на виде из окна. Сто семнадцатый этаж, окно во всю стену, западная сторона – только стой и любуйся. Для понедельника погода была вполне сносной: островной ветер разогнал вчерашние тучи, и на небе осталось всего два облака. Ветер постепенно стихал, и отставшая парочка плыла в сторону пролива медленно, словно по инерции. За облаками, как и полагается, ползли по земле две тени. Тень, что поменьше, в этот момент накрыла Дайерс-Холл, большая тень подбиралась к Меррик-скверу со стороны Ньювингтона. Алистер поспорил сам с собою, которая из теней первой достигнет меридиана его конторы.

– Ставлю сотню на меньшую. – Секретарь Алистера, мисс Липтон незаметно подкралась сзади. Она работал с Алистером уже семь лет и за это время успела изучить все привычки своего босса.

– Ну я-то, если проиграю, спишу проигрыш в расходы, а как поступите вы?

– Потребую прибавки, – не задумываясь, ответила находчивая мисс Липтон.

– Нет, так не пойдет, – возразил Алистер. – Что-нибудь еще?

– Да, к вам посетительница. Молоденькая и очень расстроенная.

– Очень?

– Ну меньше, конечно, чем мистер Кули, которого вы отказались защищать от обвинения в двойном убийстве…

– Тогда пусть подождет. Постойте, разве я ей назначал?

– Если да, то не через меня. Ее фамилия – Чэпмэн. Мисс Джулия Чэпмэн – так она себя назвала. Она сказала, что вас ей рекомендовал профессор Рассвел.

– Профессор?! – изумился Алистер, – И кем она ему приходится?

– Не знаю. Мне уточнить? – с вызовом спросила мисс Липтон.

– Не стоит, – отмахнулся Алистер и посмотрел на часы. – Минут пятнадцать-двадцать у меня, пожалуй, найдется. А она хоть симпатичная? – Алистеру нравилось задавать секретарше провокационные вопросы.

Мисс Липтон поджала губы.

– Вас, мужчин, разве можно понять? Одна вам симпатичная, другая – почему-то не симпатичная. За себя скажу так: если бы не веснушки и не большие голубые глаза, я бы назвала эту девушку хорошенькой.

Алистер задумчиво посмотрел на небо.

– Ладно, ветер все равно стих, посему – зови! – с этими словами адвокат обошел широкий письменный стол и сел в высокое кожаное кресло, подушка подголовника которого подошла бы только взрослому жирафу.

Мисс Липтон удалилась. Через полминуты дверь в кабинет открылась, и на пороге возникла хрупкая девушка в платье с позапрошлогодней рождественской распродажи и с грустным, миловидным лицом. Как верно подметила мисс Липтон, глаза у девушки были голубыми. С веснушками секретарша так же не ошиблась – их вокруг небольшого курносого носика было предостаточно.

Алистер вежливо приподнялся (собственно, для этого он и садился) и указал девушке на кресло перед столом. Она робко двинулась к указанному месту. В это мгновение мисс Липтон с грохотом захлопнула дверь, и внезапный грохот придал девушке если не уверенность, то во всяком случае скорость – она быстро дошла до стола и села в другое кресло, оказавшись у адвоката по правую руку, чего он не слишком-то любил, потому что предпочитал, когда клиент сидит лицом к окну.

– Чем могу быть полезен? – спросил Алистер с некоторым запозданием, поскольку несколько секунд размышлял, не пересадить ли девушку в левое кресло.

– Меня зовут Джулия Чэпмэн, – сказала клиентка и поспешила добавить: – Профессор Рассвел рекомендовал вас, как самого надежного адвоката.

«Из тех, на кого у вас хватит средств», – мысленно дополнил Алистер, вспомнив, в каких словах полгода назад профессор Рассвел рекомендовал его одному из своих друзей. Впрочем, за эти полгода дела у Алистера пошли в гору.

– Вы знакомы с нашими расценками?

Джулия покраснела.

– Нет, то есть я слышала… – с запинкой проговорила она, – … вернее, я хочу сказать, раз вы сами упомянули, я действительно… у меня есть немного, но…– она жалобно посмотрела на адвоката. – Но не много.

Алистер поджал губы совсем как мисс Липтон (кто у кого научился – это вопрос) и сделал взмах рукой, как бы отметая возникшую по его вине тему оплаты вместе с теми деньгами, которые мисс Чэпмэн собиралась ему заплатить.

– Откуда вы знаете профессора? – спросил он.

– Я училась у него в Кембридже.

– Неужели космологии?! – изумленно воскликнул Алистер. Он ожидал услышать, что девушка приходится профессору внучатой племянницей или, например, работает у него приходящей горничной. В крайнем случае она могла бы ставить профессору уколы, будучи дипломированной медсестрой.

– Да, и этому тоже, – подтвердила Джулия.

– М-да, интересный случай, – пробормотал Гордон Алистер, – знаете, мне уже интересно. Выкладывайте, что с вами стряслось.

Обычное алистерское «выкладывайте» иногда смущало не слишком обеспеченных клиентов – они начинали подозревать, что адвокат желает побыстрее от них отделаться. Подобные подозрения как правило были напрасны, и уже тем более они были бы напрасны сейчас, – когда Алистер оторвался от спинки кресла, наклонился вперед, опершись локтями о покрытую зеленой кожей крышку стола, и внимательно посмотрел девушке прямо в глаза.

– Рассказывайте все по порядку, – потребовал он.

О том, что на адвокатском жаргоне означает «рассказывать по порядку» у Джулии, видимо, были свои представления, ибо она ответила:

– Меня собираются уволить.

– И всё?! – вырвалось у адвоката. – Простите, я хотел спросить, уволить откуда? – быстро поправился он.

– Из Деффордского Института Космологии, я работаю там лаборантом, но вы не подумайте, это только временно, то есть пока не появится место научного сотрудника… мне его обещали, но сначала предложили поработать лаборантом. А теперь… а теперь хотят уволить…

Под конец этой длинной и сбивчивой фразы голос Джулии начал дрожать, а последние слова и вовсе были произнесены тем характерным женским шепотом, который предвещает в лучшем случае слезы, в худшем – истерику.

– Мисс Чэпмэн, – строго сказал Алистер, – у меня действительно не так много времени. Постарайтесь взять себя в руки хотя бы на то время, пока вы рассказываете мне свою историю, – он успокаивал клиентку как умел. – Говорите ясно и спокойно, кто и за что собирается вас уволить.

Услышав слово «спокойно», девушка начала потихоньку всхлипывать.

– Мисс Липтон, – произнес Алистер в интерком, – будьте добры, принесите для мисс Чэпмэн воды.

– Спасибо, – кротко поблагодарила его Джулия. – Я постараюсь покороче. Как я уже сказала, меня временно взяли на должность лаборанта в лабораторию доктора Нибелинмуса, которого профессор Рассвел знал еще по Кембриджу. Шеф он в общем-то неплохой, к тому же – известный ученый, большая честь работать вместе с ним, и вот теперь он говорит, что я украла… украла… – И Джулия пустила слезу – вполне законную для человека, которого безосновательно обвиняют в краже.

– Как, простите? – переспросил Алистер, – как, говорите, зовут вашего шефа? – Он собирался записать труднопроизносимую фамилию в блокнот.

Джулия стала повторять фамилию по буквам:

– "Эн" как нейтрон, "И" как инфляция, «Бэ» как бозон, "Е" как…

– Как ЕЩЕ один бозон, – прервал ее Алистер, разобравший только инфляцию, которую он понимал иначе, чем мисс Чэпмэн. – Напишите, – он пододвинул клиентке листок бумаги и ручку.

Мисс Чэпмэн выполнила просьбу. Тем временем в кабинет вошла мисс Липтон. Подав Джулии стакан воды, она несколько секунд рассматривала ее лицо, после чего поправила левой рукой прядь волос у правого уха. Этот условный жест означал, что мисс Липтон находит слезы Джулии вполне искренними. Сам Алистер понимал в женской психологии еще меньше, чем в космологии, поэтому предпочитал брать в клиенты мужчин. Убедившись, что ее знак не остался незамеченным, мисс Липтон удалилась.

– Продолжайте, мисс Чэпмэн, – сказал адвокат. – Как давно вы работаете у… хм…, – он заглянул в листок, – у Нибелинмуса?

– Всего два месяца. До этого я проходила трехлетнюю стажировку в ЦЕРНе, но всегда мечтала вернуться. Полгода я ждала ответа от профессора Рассвела. Он обещал за меня похлопотать. Наконец Нибелинмус дал согласие взять меня к себе в лабораторию, но предупредил, что формально он берет меня лаборантом, поэтому мне придется совмещать научные исследования с обычной лаборантской рутиной.

– В чем она заключалась?

– Рутина? Ну, обслуживание базы данных, обсчет экспериментальных результатов, обработка данных, поступающих с наших исследовательских станций, кое-какие личные поручения: что-нибудь найти, ответить на чье-нибудь письмо, назначить встречу, проверить ссылки или библиографию… Но я со всем справлялась, ни единого нарекания за два месяца!

– Да, да, это все замечательно, – закивал Алистер. – Но что же из перечисленного вы украли – научные данные, письмо или ссылку?

Алистер хотел еще добавить «кофеварку», поскольку во-первых догадывался, что лаборантки варят своим боссам кофе, во-вторых он подумал, что не плохо было бы попросить мисс Липтон принести им по чашечке.

– Вам со сливками или черный? – уточнил он у клиентки.

Она не расслышала последнего вопроса, потому что была чрезвычайно возмущена предыдущим.

– Я ничего не украла, – сказала она с нажимом на «ничего».

– Поставлю вопрос по-другому. Что пропало у доктора… хм… вашего шефа.

– Кассета с кристаллозаписью.

– Что на ней было?

– Не знаю, – мотнула головой девушка.

– А саму кассету вы видели?

– Нет. Нибелинмус сказал, что оставил ее на столе в своем кабинете. Потом сказал, что кассета пропала.

– Возможно, он сунул ее куда-нибудь по рассеянности? – предположил Алистер.

– Только не доктор Нибелинмус, – уверенно возразила Джулия. – Он педантичнее моей мамы.

– Не имею чести…

– Он очень аккуратен в том, что касается работы. И всегда помнит что где лежит.

– О'кей, я понял, сам он кассету не терял. Это мы уяснили. Давайте теперь уясним вот что. Почему, если кассета пропала, то ее непременно украли? Далее, почему, если кассету украли, то украли вы? И, наконец, почему вас хотят уволить, если ваша вина пока никем не доказана?

– Боюсь, вы задали слишком сложный вопрос, мистер Алистер, – ответила Джулия, нервно теребя край платья. – Наверное он заподозрил меня из-за того, что я находилась ближе всех к его кабинету в то время, когда пропала кассета. Понимаете, лаборантам не положено иметь персональное рабочее место, но мне позволили поставить стол с компьютером в таком закутке рядом с дверью в кабинет Нибелинмуса. Когда я нахожусь за столом, я всегда вижу, кто входит в кабинет и кто выходит. Но в тот день я никого не видела возле кабинета, кроме, конечно, самого доктора Нибелинмуса, поэтому, если честно, кроме меня подозревать больше некого.

– Иными словами, – подхватил ее мысль Алистер, – Кассета пропала в то время, когда ваш шеф находился вне кабинета, а вы – за своим столом, так?

– Не совсем так, я отлучалась ненадолго. Минут на пять – или чуть больше. Думаю, я отсутствовала не более десяти минут.

– Почему же Нибелинмусу не пришло в голову, что кристаллозапись забрали, пока вы выходили… а кстати, куда вы выходили?

– В дамскую комнату, – смущенно ответила Джулия.

– Вот! Или постойте, может вам запрещалось выходить в дамскую комнату без разрешения?

– Нет, не запрещалось. – Девушка покраснела до корней волос. – Но Нибелинмус мне не верит. Когда он вернулся, перед тем как открыть кабинет, он спросил, не приходил ли кто-нибудь к нему. Я ответила, что нет, никто не приходил. А потом, когда обнаружилась пропажа, и когда я вспомнила, что ненадолго отлучалась, он мне не поверил. Он сказал, что если я отлучалась, то почему с такой уверенностью сказала, что к нему никто не приходил. Следовательно, говорил он, я сначала ответила честно, поскольку никуда в самом деле не отходила, но потом, сообразив, что попалась, начала выдумывать про дамскую комнату, чтобы отвести от себя подозрение. Вот так он говорил мне слово в слово.

– И на основании ваших, выражаясь юридическим языком, противоречивых показаний он делает вывод, что кассету взяли вы?

– Нет, не только. Еще карточка…

– Какая карточка?

– Карточка-ключ. Для того, чтобы войти в кабинет Нибелинмуса нужна карточка-ключ, и она у меня была.

– Ах вот как! – воскликнул Алистер и всплеснул руками, – вот с чего нужно было начинать! Выходит, кабинет был заперт на специальный ключ, который, я так понимаю, был далеко не у каждого.

– Да, вы правы, господин Алистер. Кабинет был заперт. Кроме меня, ключ от кабинета был только у самого Нибелинмуса и у его заместителя, доктора Трауберга. Но Трауберга никак нельзя заподозрить, он правая рука Нибелинмуса, они работают вместе со дня основания лаборатории.

– Нибелинмус имел привычку всегда запирать кабинет? Даже если выходил ненадолго?

– На ночь он всегда его запирал, но днем… – она нахмурилась, – по-моему, иногда запирал, а иногда нет. По разному.

– Нибелинмус сам дал вам ключ?

– Да. Накануне он ушел из лаборатории раньше меня, а я должна была еще успеть прибраться у него в кабинете – иногда он просил навести у него порядок – и он отдал мне ключ. Я спросила, когда мне его вернуть, он ответил, чтобы я не беспокоилась, поскольку этот ключ – запасной, и у него есть еще один. На следующий день я собиралась вернуть ключ, но забыла, а он не напомнил. Поэтому ключ все еще оставался у меня.

Алистер откинулся на спинку кресла. Бедная девочка, размышлял он, никакая ученая должность ей не грозила. Нибелинмус взял ее на работу вместо секретарши. Поскольку в лабораториях должность секретарши штатным расписанием не предусмотрена, Джулию зачислили лаборантом. Потому-то и стол ей поставили рядом с кабинетом.

– Давайте разберемся со временем, – предложил он. – Когда пропала кассета?

– Между полуднем и половиной первого.

– До часов мы еще дойдем, в какой день все это случилось?

– В позапрошлое воскресенье, пятого апреля.

– Вы работаете по воскресеньям? – удивился адвокат.

– Понимаете, в будни много текущей работы – я ведь, как вы помните, лаборантка, а не научный сотрудник. Для научной работы приходится использовать и субботы и воскресенья. Мой шеф – тот едва ли не ночует в лаборатории. Он трудоголик, да и Трауберг от него не отстает.

– Итак, – подытожил адвокат, – в то воскресенье в лаборатории находились вы, Трауберг и Нибелинмус.

– И Дин, – подсказала Джулия.

– Дин?

– Дин Мартин, наш сотрудник. Но у него никогда не было ключа от кабинета шефа.

– Вы уверены, что за исключением вас и этих троих в лаборатории больше никого не было?

– Двоих, – поправила Джулия. – Незадолго до полудня Нибелинмус ушел на ланч, вернулся он примерно в час. Я отходила от своего стола где-то между полуднем и половиной первого. В это время в лаборатории находились только Мартин и Трауберг.

– Почему вы в этом так уверены? В лабораторию мог проникнуть кто-то посторонний.

– Нет, – и девушка уверенно помотала головой, – для того чтобы пройти в лаборатории тоже требуется специальный ключ. Над дверью расположена телекамера, которая записывает всех входящих. Я вместе с Нибелинмусом просмотрела запись. Никто кроме нас четверых в лабораторию не входил.

– Когда Нибелинмус обнаружил, что кассета пропала?

Девушка нахмурила лоб.

– Сейчас вспомню… Он вернулся с ланча, спросил, не приходил ли кто-нибудь в его отсутствие, потом отпер дверь в кабинет, зашел и… Да, прошло не более двух минут, как он выскочил из кабинета… я никогда не видела его таким злым. Он спросил, не заходила ли я в кабинет.

– И вы сказали, что нет.

– Разумеется! Я действительно туда не заходила!

– Верю, мисс Чэпмэн, – сказал адвокат. – Я вам верю. Итак, вы видели, как Нибелинмус открыл ключом кабинет… Да, мисс Липтон, – обратился Алистер к замигавшему интеркому.

– К вам мистер Сингер, ему было назначено.

– Попросите подождать.

– Мне пора уходить? – спросила Джулия и приподнялась.

– Не торопитесь, – остановил ее Алистер. – В прошлый раз мистер Сингер опоздал на полчаса, пусть теперь подождет. Мисс Чэпмэн, у вас по-прежнему нет никаких предположений по поводу содержания кристаллозаписи? Судя по вашему рассказу, доктор Нибелинмус очень дорожил этой записью. Неужели у вас никогда ничего не пропадало? А если пропадало, всегда ли Нибелинмус вел себя так… как это сказать помягче… резко? Даже у сверхаккуратной мисс Липтон иногда что-то теряется, но мне никогда не приходило в голову уволить ее за это.

Алистер покривил душой. Мисс Липтон никогда ничего не теряла. А если время от времени дела клиентов и оказывались в мусорной корзине (виртуальной, разумеется), то только по вине самого Алистера.

– Мистер Алистер, – собравшись с духом произнесла Джулия, – я сейчас скажу вам то, что, вероятно, должна была сказать с самого начала. Вы вправе отказать мне в помощи, и я вас пойму. Я поняла, что с моей стороны было бы нечестно не высказать одну догадку… нет, лучше сказать – предположение, впрочем вы скажете, что это одно и тоже, но тем не менее… было бы замечательно, если бы я ошиблась…

– Мисс Чэпмэн, – и Алистер постучал пальцем по столу, – я уже взялся за это дело. Говорите, что у вас за догадка или, лучше сказать, предположение.

– Существуют люди, очень серьезные люди, – и Джулия сделала страшные глаза, – которые интересуются работой нашей лаборатории.

Алистер отмахнулся:

– Не вижу причин для беспокойства, мисс Чэпмэн. Серьезные люди есть везде, даже в моей конторе. Вон, – он махнул в сторону двери, – мисс Липтон – очень серьезный человек. Под горячую руку лучше не попадаться. Кто они, эти ваши «серьезные люди»?

– Мне не до шуток, мистер Алистер, – тихо сказала Джулия. – Мне кажется, они из галактической разведки.

– Из разведки? – удивился Алистер. – И что же могло их заинтересовать в вашей лаборатории?

– Не знаю, мистер Алистер. О людях из галактической разведки я узнала, когда случайно услышала разговор Нибелинмуса и Трауберга.

– О'кей, – вздохнул Алистер, – а чем вообще занимается ваша лаборатория?

– Локальными гравитационными аномалиями, – произнесла девушка таким тоном, будто речь шла о чем-то неприличном.

Адвокат хмыкнул и задумался.

– Мистер Сингер говорит, что он больше не может ждать, – строгим голосом сообщила мисс Липтон.

Джулия встала.

– Я, пожалуй, все-таки пойду, – сказала она робко.

– Да, мисс Чэпмэн, – и Алистер поднялся чтобы проводить клиентку, – объясните мисс Липтон, как с вами связаться… А мистер Сингер! Вы не поверите, как я вас ждал, проходите, проходите… да, вон в то кресло… – открыв дверь в приемную, Алистер был вынужден тут же переключить свое внимание на беспокойного толстяка в мятом плаще. – До свидания, мисс Чэпмэн, – бросил он девушке, одной рукой проталкивая толстяка в кабинет. – Я с вами свяжусь!

Мисс Чэпмэн не успела поблагодарить Алистера, поэтому поблагодарила мисс Липтон за все то, что ее босс собирается для нее сделать. Она оставила у секретаря свой адрес и номер-код, затем, с тяжелым вздохом, покинула адвокатскую контору.

В пять минут шестого, когда Алистер уже собирался уходить домой, в конторе раздался звонок. Ответив на него, мисс Липтон проинформировала босса:

– Мистер Алистер, вас спрашивает какой-то поляк, Или… Илински, кажется…

– А объявился наконец! – радостно (я надеюсь) воскликнул Алистер. – Соединяйте, мисс Липтон, соединяйте!

Пока мисс Липтон устанавливала связь, я вел зрительную дуэль с барменом, который позволил мне воспользоваться видеофоном в надежде, что я что-нибудь закажу. Мой собственный комлог вырубился сразу после приземления в Хитроу. «Возьмите комлог в правую руку», – посоветовал мне кто-то из летевших вместе со мной туристов. Ей-богу, он хотел сострить.

2. Еще одна кража, но на этот раз – в Секторе Фаона

Любитель символичных совпадений начал бы рассказ о посещении нашего агентства господами из Фаонского Страхового Общества примерно так:

«В тот самый час, когда несчастная мисс Чэпмэн переступила порог адвокатской конторы Гордона Алистера, господа Палмер и Углов получили разрешение подняться в Отдел Оперативных Расследований …»

Ну и так далее.

Я так не поступлю по двум причинам. Во-первых, нагнетать интригу за счет искажения фактов – это против моих правил. Факты я искажаю только для конспирации. Из-за нее же я называю шефа исключительно Шефом, наше агентство – Редакцией (на письме без кавычек), а себя – репортером научно-популярного журнала «Сектор Фаониссимо» (отсюда, кстати, Редакция, а не, к примеру, Антитерминация).

Во-вторых, любителя символичных совпадений было бы легко поймать на лжи. Дело в том, что подогнав время прибытия господ Палмера и Углова к девяти пятнадцати утра тринадцатого апреля, он бы впал в противоречие не только с фактами, но и с законами природы, отраженными в синхронизированный календаре. А в календаре сказано, что тринадцатого апреля этого года, в девять пятнадцать по Гринвичу (время, когда мисс Чэпмэн очутилась в конторе Алистера) в Фаон-Полисе была глубокая ночь. Ночью мы клиентов не принимаем, единственное исключение было сделано для помощника губернатора, который желал явиться инкогнито. Поэтому его принимал сам Шеф. Если клиент не столь требователен по части конспирации (как, например, господа Палмер и Углов), то максимум, кого он заставит себя выслушать, так это Хью Ларсона, эксперта во всех областях современного естествознания, и меня, если я не на задании и не в отпуске. Когда меня нет, Ларсону помогает Яна – молодой и симпатичный эксперт по информационным технологиям.

Итак, в действительности клиенты из Фаонского Страхового Общества прибыли в Отдел Оперативных Расследований пятнадцатого апреля по синхронизированному галактическому времени; фаонские часы отмеряли первые пять минут одиннадцатого часа дня. В сопровождении нашей замечательной Яны они прошли в переговорную комнату, где их уже ждал Ларсон. Меня в переговорной комнате не было, поскольку добраться за два дня из Хитроу на Фаон невозможно, даже имея под рукой такое замечательное средство передвижения как Трансгалактический Канал. В самом благоприятном случае перелет займет неделю.

До прихода клиентов Ларсон навел о них справки. О той организации, которую они представляли, наводить справки не было необходимости. Фаонское Страховое Общество – крупнейшая страховая компания в нашем Секторе, и раза два мы на них работали. В тех двух случаях компанию представляли члены совета директоров, исполнительные директора и прочие крупные шишки. Палмер же был всего лишь начальником службы расследований ФСО, то есть, в каком-то смысле, коллегой Шефу. К Борису Углову Ларсон заранее проникся неприязнью, поскольку тот являлся техническим консультантом ФСО. Снимками будущих клиентов Ларсон не располагал, но едва те вошли в переговорную комнату, по одному только внешнему виду он определил, что пятидесятилетний мужчина с военной выправкой – это конечно же Палмер. Углов был пониже ростом, вопреки фамилии покруглее и каким-то затертым. Только Ларсон посмотрел на Углова, как Яна представила обоих клиентов, и в распределении имен и должностей по внешнему виду отпала необходимость.

Ларсон пожал Палмеру и Углову руки, и стал дождаться, пока те не сядут первыми, а они не спешили, потому что ждали, когда сядет Яна. Наконец все заняли свои места.

– Можно начинать? – спросил Палмер. Кажется, ни Ларсон, ни, тем более, хрупкая Яна, не вызывали у него доверия.

– Да, пожалуйста, мы вас слушаем, – сказала Яна и улыбнулась.

Сердце сурового Джона Палмера оттаяло.

– Руководство Фаонского Страхового Общества, – заговорил он торжественно, – поручило мне… эээ… поручить вам расследование кражи застрахованного моим работодателем имущества. Подробности и технические детали вам изложит наш технический консультант, господин Углов, – быстро перевел он стрелки.

Углов был к этому готов. Получив слово, он первым делом потребовал компьютер с большим экраном. Требуемое оборудование тут же выплыло из-под крышки стола. Яна даже не успела сказать, мол, да, пожалуйста, сию секунду. Ларсон тоже был тут не при чем. Это Шеф, подсматривавший за клиентами из своего кабинета, скомандовал столу раскрыться и выпустить из-под себя компьютер с экраном.

– Спасибо, – сказал слегка напуганный Углов и осторожно положил свой комлог обратно на стол. Затем он извлек из комлога кассету с кристаллозаписью и вставил ее в компьютер. Экран засветился.

– Это корабль? – спросил Ларсон.

«У них сперли корабль?!» – изумился Шеф в письменной форме. Восклицание появилось на небольшом индивидуальном экране, стоявшем перед Ларсоном.

– Да, – кивнул Углов Ларсону, – вы видите перед собой пассажирский лайнер первого класса «Монблан-Монамур», принадлежащий транспортной компании «Галактик-Трэвэлинг». Корабль был построен два года назад концерном «Боинг-Дуглас» по заказу «Галактик-Трэвэлинг», имеет массу покоя двести десять тысяч тонн, способен взять на борт до трехсот пассажиров и сто пятьдесят тонн груза. Максимальная дальность полета при полной загрузки – три световых месяца. Экипаж – тридцать семь человек.

Голограмму корабля сменила полетная схема.

– Кругленькая сумма, должно быть…– пробормотал Ларсон.

– Вы это в каком смысле? – сдвинул брови Углов.

Ларсона передернуло. Он спросил в лоб:

– На какую сумму был застрахован корабль? Миллиарда на полтора?

Клиенты переглянулись.

– Признаться, мне не совсем понятно, зачем вам это знать, – сухо проговорил Углов. – Мне, конечно, приятно, что вы догадались, что такая ценная вещь как космический корабль так же застрахована в нашей фирме, но сумма страховки представляет собою коммерческую тайну, поэтому не уверен, вправе ли я ответить на ваш вопрос.

– А-а-а, – протянул Ларсон, – так у вас украли не корабль…

– Нет, не корабль, – подтвердил Углов и посмотрел на Ларсона как на идиота.

«Какие все они зануды», – поглядывая то на Углова, то на Ларсона, думала Яна о всех технических консультантах вообще. – «А с виду такие разные.»

«Яночка, ты права», – опять-таки письменно согласился с ней Шеф, умевший читать Янины мысли на расстоянии пятнадцати метров оптико-волоконного кабеля.

Экспертов, действительно, нельзя было перепутать. В противоположность кругловатому и, без сомнения, выспавшемуся Углову, у бедолаги Ларсона был такой вид, будто жена его не кормит, а дети (которых у него трое) играют с отцом по ночам в вождя краснокожих. На людей с такой внешностью нельзя смотреть как на идиотов, иначе в ответ можно заработать:

– Я рад, что корабль на месте. Но если украден не корабль, то, боюсь, вам выгоднее выплатить страховку. Наши услуги стоят очень дорого.

Клиенты раскрыли рты от такой наглости.

«Ларсон нам всех клиентов пораспугает. Где этот чертов Ильинский?» – прочитала Яна. Вопрос Шефа был риторическим, – ему ли не знать, что я в отпуске.

Стремясь разрядить обстановку, Яна затараторила:

– О, я вижу перед собой полетную карту. Вероятно, здесь обозначен маршрут «Монблана-лямура», и я позволю себе высказать догадку, которая, вероятно, окажется более удачной, чем догадка моего коллеги, а именно: с корабля был похищен груз! – И она одарила клиентов самой светлой, самой простодушной улыбкой на свете.

– К счастью, не весь, – едко заметил Углов.

– А я бы хотел вернуться к тому, что сказал господин Ларсон, – вмешался Палмер. – Борис, вам не кажется, что господин Ларсон отказывается браться за это дело.

Яна выразительно посмотрела на Углова и помотала головой.

– Не будем спешить с выводами, Джон, – возразил Углов. – По-моему, господин Ларсон вот-вот передумает.

«Молчи!!!», – приказал Шеф Ларсону. Наверное, Яна получила приказ «Говори!!!», потому что снова затараторила:

– О да! Мы беремся за ваше дело. Итак, похищено что-то находившееся на корабле, когда сам он находился… – она прищурившись посмотрела на полетную схему, – … в квадранте девятьсот двадцать один– ноль шестьдесят четыре– восемьсот пятнадцать, подсектор Е-девятнадцать, в ста тридцати миллионах километров от Терминала Хармаса, – выпалила она на одном дыхании.

– Точнее, там была обнаружена пропажа, – поправил Углов и вывел на экран следующий стереослайд.

– Думаю, это… – набрав побольше воздуха, начала было Яна, но Углов ее остановил:

– Спасибо, теперь я сам. Вы видите перед собой один из капитанских сейфов, куда сдается на хранение особо ценный груз, сейчас…– он потыкал какие-то кнопки, – сейчас он перед вами в натуральную величину.

Перед моими коллегами повисла в воздухе квадратная выпуклая крышка размером приблизительно пятнадцать на пятнадцать сантиметров. Из середины крышки торчала круглая рукоятка, похожая на старинный водопроводный вентиль.

– Такой маленький…– разочарованно произнесла Яна. Ей стало ясно, что речь идет не о краже золотого запаса Сектора Фаона.

– Объем три литра, абсолютно герметичный, предназначен для хранения малогабаритных ценных предметов, – сухо прокомментировал Углов.

– И его…

– Нет, не его, а то, что было внутри него.

«Что за matroshka!», – не вынес ожидания Шеф.

Сейф сменился черной полированной шкатулкой с инкрустациями из желтого металла.

– Это в натуральную…

– В натуральную, – не дав Ларсону договорить, ответил Углов.

«Восемь на восемь на двенадцать», – мысленно оценил размеры шкатулки Ларсон.

– Шкатулка находилась в сейфе, – продолжал объяснять Углов, – с двадцать девятого марта сего года, то есть со дня старта «Монблан-Монамура» с Терминала Хармаса. В день старта шкатулка была сдана на хранение в капитанский сейф. Весь груз, находящийся в капитанских сейфах, автоматически страхуется – это закреплено соглашением между «Галактик-Трэвэлинг» и Фаонским Страховым Обществом. Страховая стоимость устанавливается владельцем груза, но она не должна превышать определенной суммы. В данном случае предельная страховая стоимость составляла одну тысячу интермарок, и именно на такую сумму шкатулка должна была быть застрахована.

– Что значит должна была… быть? – осторожно переспросил Ларсон.

– Мы к этому скоро подойдем, – пообещал Углов. – Первого апреля, за два дня до прибытия на Хармас, владелец груза, господин Сведенов, потребовал у капитана вернуть ему шкатулку. Капитан предупредил его, что в таком случае страховка аннулируется. Сведенов ответил, что ему это известно. В присутствии капитана сейф был открыт, но шкатулки в нем не оказалось. Поскольку шкатулка формально еще не была передана владельцу, наступил страховой случай, то есть Фаонское Страховое Общество теперь обязано выплатить господину Сведенову один миллион интермарок…

– Постойте, – прервал его Ларсон, – почему миллион, вы же сказали…

– Да, – резко ответил Углов, – я сказал, что предельная сумма равна одной тысяче, но в компьютере нашего представителя на Терминале Хармаса произошел сбой, и страховая сумма увеличилась на три порядка. Иными словами, компьютер пририсовал три лишних нуля. Разумеется, мы проводим внутреннее расследование, но чем бы оно ни кончилось, если не имел места сговор, мы обязаны выплатить господину Сведенову один миллион интермарок не позднее тридцать первого мая сего года.

– Все ясно, – сказал Ларсон. – Полиция извещена?

– Разумеется, – ответил Палмер. – Толку-то…

– А сговор между Сведеновым и вашим представителем вы до сих пор не исключили? – спросила Яна.

Палмер вскипел:

– Да пусть они хоть трижды раз сговорились, как шкатулка-то исчезла – вот что непонятно! Сведенов не мог ее украсть, это очевидно.

– Почему очевидно? – поинтересовался Ларсон.

– Капитанские сейфы расположены в надежно защищенном отделении грузового отсека. Проникнуть туда невозможно. За всю вековую историю Фаонского Страхового Общества не было ни единого случая, чтобы кому-то удалось вскрыть сейф на наших кораблях.

– А попытки были? – ехидно осведомился Ларсон.

– Мне об этом ничего неизвестно, – отчеканил Палмер.

– А что находилось в шкатулке? – поинтересовалась Яна.

Палмер замялся, посмотрел на Углова. Углов, как и прежде, многословно ответил:

– Видите ли, господин Сведенов застраховал шкатулку, а не ее содержимое. Капитан лишь удостоверился, что шкатулка не содержит ничего такого, что представляло бы опасность для корабля и пассажиров. По его словам, в шкатулке находились какие-то безделушки, наподобие женских украшений. Но после исчезновения шкатулки, господин Сведенов заявил, что эти безделушки были на самом деле его фамильными драгоценностями. Еще он сказал, что миллион интермарок способны худо-бедно унять его горе и залечить сердечную рану.

– Человека можно понять, – пожал плечами Ларсон. – Я бы тоже расстроился, если бы кто-то украл недовязанный чулок, который моя бабушка вязала перед тем, как ее хватил удар.

– Мой коллега прав, – поддержала Ларсона Яна, хотя прекрасно знала, что Ларсон врет – обе его бабушки пребывают в прекрасном здравии, и чулок они никогда не вязали. Потом, когда клиенты уйдут, Яна обвинит его в излишнем цинизме. Ларсон оправдается тем, что заносчивые клиенты довели его до ручки.

– Да, быть может… – неуверенно сказал Палмер. Он сосредоточился на своем комлоге, не подозревая о том, что видеокамера, скрытая в стене у него за спиной, срисовывает изображение с экрана комлога и доставляет его прямиком на экран шефского компьютера.

– Как Сведенов объяснил, почему ему срочно понадобилось полюбоваться на бабушкины украшения? – спросил Ларсон.

– Так и объяснил, как вы сказали, – коротко ответил Палмер.

Ларсону пришел приказ от Шефа:

«Кончай тянуть резину, бери задаток и выгоняй!»

Ларсона приказ удивил. Он как раз собирался спросить, кто, собственно такой, этот Сведенов, и что о нем известно господам Палмеру и Углову. Шефа данный вопрос не занимал, поскольку он только что прочитал досье на Сведенова, выведенное неосторожным Палмером на экран комлога.

Ларсон все-таки озвучил намеченный вопрос.

Ответил на него, естественно, Палмер:

– Гражданин Фаона, тридцать пять лет, содержит художественный салон на набережной Первопроходцев, не женат, с последней любовницей расстался перед отлетом с Фаона. Имел место легкий скандал. Торгует картинами и антиквариатом, трений с налоговой не имел. Однажды был задержан по подозрению в браконьерстве. Улик не нашли, и его отпустили. В настоящее время находится на Хармасе, но, по нашим сведениям, планирует в скором времени вернуться на Фаон.

– Маловато, – хмыкнул Ларсон.

– Поэтому мы нанимаем вас. Займитесь Сведеновым и содержимым его шкатулки.

– Разумеется, это только для начала, – добавил Углов. – В зависимости от результатов расследования, мы решим, как действовать дальше.

– Резонно, – кивнул Ларсон.

– Так и поступим, – поддакнула Яна и послала на печать договор «О ПРЕДОСТОВЛЕНИИ КЛИЕНТУ _ _ _ _ _ _ _ _ ИЗВЕСТНОГО РОДА УСЛУГ».

Увидев сумму, проставленную в графе «Аванс», Палмер два раза крякнул, но торговаться не стал. Углов с Ларсоном уточнили секретные контактные адреса для обмена информацией. Кристаллозапись со снимками Углов оставил нам. Сразу после подписания договора клиенты покинули Отдел Оперативных Расследований.

Любое наше расследование начинается со сбора информации о клиенте. Поэтому до восьми вечера, с перерывом на обед, Ларсон и Яна пополняли досье на Фаонское Страховое Общество. Сведеновым они планировали заняться завтра с утра.

В восемь тридцать вечера с проходной Редакции позвонила охрана.

– Спроси, что им надо, – велел Шеф Яне.

– Вас спрашивают… – выслушав охранника, удивленно пробормотала Яна.

Шеф недовольно фыркнул и взял трубку.

Охранник не слишком внятно доложил, что некий подозрительный тип – «да вот сами на него взгляните» – добивается встречи с Шефом. Прежде чем позвонить в Отдел, охрана взяла подозрительного типа подмышки и основательно перетряхнула. В результате из типа высыпались: карманный «Параморс-5,45», комлог, три идентификационный карточки на разные имена и потрепанная визитная карточка с именем моего босса, которое он носил, пока не стал Шефом.

«Впустите», – приказал Шеф и ушел к себе в кабинет. Яна отправилась караулить незнакомца у входной двери.

Через дверь Яна услышала, как хлопнули створки лифта. Она тихонько приоткрыла входную дверь, в образовавшуюся щель просунулся длинный ребристый нос. Нос громко шмыгнул, затем показалась желтая морщинистая щека и глаз – зеленый и злой.

– Девочка, папа дома? – злобно прошептал незнакомец, разглядывая Яну одним глазом.

– Пароль сменился! – И Яна что есть силы хлопнула стальной дверью.

Раздался приглушенный вой, но приглушенным он казался только с этой стороны двери.

Яна распахнула дверь настежь и сказала:

– Извините, я хотела сказать, проходите, вас ждут.

– Так и знай, конфетки ты не заработала, – пригрозил ей незнакомец. Появившись полностью, он оказался маленьким потрепанным человечком в длинном пальто грязно-рыжего цвета. Живые глаза старались казаться злобными, но не обманули бы и шнырька. Пегие, нечесаные волосы торчали отдельными прядями, между которыми сверкали розовые (а не желтые, как его лицо) пролысины.

– Ба, а вот и Шеф! – Он заметил вышедшего в холл Шефа. – Постарел, однако и постой-ка… это я вырос или ты приплющился?

Шеф с достоинством фыркнул.

– Надо будет сделать охране выговор. Они обязаны были найти в твоих ботинках трехсантиметровые стельки, хотя по твоему статусу тебе положены сантиметровые.

– Поймал, поймал ведь, ха-ха, – развеселился человечек, – один-ноль, ха-ха, признаю, один-ноль… да, хватки не теряешь… Так ведь и я не терял… Поверишь? Не терял! Только годы теряем, только годы…

– Давай в кабинет, живо! – подогнал его Шеф.

– А секретарша-то у тебя, прелесть какая… – человечек обернулся на Яну и причмокнул губами. – Вкус у тебя, ой-ой, отменный…

– Яна, извини, забыл тебе представить нашего гостя. – И Шеф придержал гостя за рукав. – Знакомься, Гуго-Великан, лучший эксперт по сейфам из всех, кого я ловил. Гуго, а я уж собирался тебе звонить.

– Да знаю-знаю, но я видишь, сам пришел, и звонить никуда не надо, ха-ха…

Они вошли в кабинет.

– Присоединяйся, – благодушно позвал Шеф Яну. – Таких людей, как Гуго, не каждый день встретишь в Отделе, тебе будет полезно пообщаться.

Яну так потрясла сцена встречи старых друзей, что она потеряла дар речи. На ее памяти, никто никогда не обращался к Шефу на «ты». Она молча проследовала в кабинет.

– Стой, Шеф, а где твоя проволочка? – воскликнул вдруг Гуго. – Неужели изменяешь старым привычкам? Помнится, ты ту проволочку из рук не выпускал, всё что-то из нее крутил.

Шеф раскрыл ладонь. На ладони лежала сжатая в тугой комок медная проволока.

– При мне, не волнуйся.

– А, вижу, ты мне не рад, – прищурился Гуго. – Смотри, как туго свернута, – пояснил он Яне. – Перед тем как меня арестовать, он из проволочки решетку скрутил и зажал ее между пальцами, – и Гуго слегка растопырил большой и указательный пальцы, показывая Яне, где Шеф поместил проволочную решетку. – Ну покажи, покажи-ка еще раз!

– Тогда придется тебя снова арестовать, – заметил Шеф.

– Не выйдет, ха-ха, не выйдет. Я теперь чист, как взгляд этой девушки, – с этими словами он попытался поцеловать у Яны руку. Та протянула ему правую, а левую занесла сжатой в кулак. Яна тонка, словно веточка вишни (сравнение не мое, а одного клиента-востоковеда), но хилому Гуго хватило бы и щелчка.

– Понял, не настаиваю. – И Гуго убрал физиономию из-под потенциального удара. Он подошел к Шефу и достал из внутреннего кармана плаща стопку карточек.

– Так, это не то, это не то, – бормотал он, перебирая карточки, – вот, вот настоящая, любуйся, разрешаю…

У Шефа глаза на лоб полезли.

– "Отто Гугенгейм, защита от взлома, проникновения и вмешательства", – прочитал он вслух, дабы Яна могла разделить его удивление.

– Ха, удивлен! – довольный, что сюрприз удался, воскликнул Гуго. – Да, у меня теперь есть свое, пусть маленькое, но абсолютно законное дело. Работаю, так сказать, и по призванию и по профилю.

– Ты извини, конечно, но я должен проверить, – сказал ему Шеф и полез в компьютер. – Вдруг ты в бегах.

Пока он проверял подлинность идентификационной карточки, которая, если говорить простыми словами, утверждала, что бывший взломщик всего чего угодно владеет теперь вполне законным кибер-охранным бизнесом, Гуго слонялся по кабинету и искал опору для своей пятой точки. Он выбрал толстое, старомодное кресло с обивкой из кусков вельвета и замши – это была своего рода реликвия Отдела. Опустив задницу в мягкое сидение, Гуго засучил ножками по воздуху.

– Стильное креслице, – оценил он оккупированный предмет.

– Не про тебя, кыш оттуда, – взъелся Шеф. Карточка оказалась подлинной.

– Ни за что, – отрезал Гуго. – Я тебе нужен, а не ты мне. Слухами Канал полнится.

– И какими же?

– С глазу на глаз, – и он метнул взгляд в сторону Яны.

Через полчаса Гуго убрался восвояси. Яна вернулась к Шефу в кабинет.

– Где же, черт побери, этот Ильинский?! – Шеф хлестнул проволочкой по голограмме сейфа.

– Шляется с Алистером по Сохо, – уверенно ответила Яна, чересчур информированная даже для специалиста по информационным технологиям.

– Составь для него приказ. Приказ будет таким: незамедлительно вылететь на Хармас, работать по делу Фаонского Страхового Общества, выяснить подробности дела у очевидцев, установить весь круг заинтересованных лиц. Изложи ему все, что нам известно от Палмера и Углова – и поподробнее. Это все. Вопросы есть?

– Дорогу оплачиваем?

Его тяжелый вздох Яна интерпретировала, как «да». Она ответила «есть, сэр» и пошла сочинять послание, которое я получу спустя два дня.

3. В гостях у профессора Рассвела

Перед отлетом с Фаона я с Шефом крупно повздорил. Но если бы я не пошел на обострение, то никуда бы не улетел, потому что Шеф наотрез отказал мне в законном двухнедельном (не считая дороги) отпуске. Возникла дилемма: либо говори ему все, что о нем думаешь, либо забудь об отпуске и отправляйся ловить биоробота, сбежавшего от хозяев на следующий день после того, как у него истекла заводская гарантия. Я избрал первый вариант, на что Шеф ответил, что не оплатит мне дорогу, – а я-то всерьез намеривался проведать своих родителей, которые живут на Земле. Мы еще немного поорали друг на друга, и в конце концов доорались до того, что Шеф предложил оплатить мне билет в один конец. И пусть никто не подумает, что это был своего рода компромисс, вроде «пятьдесят на пятьдесят», – нет, это был прямой намек: лети куда хочешь, но назад не возвращайся.

С Татьяной вышло не лучше, чем с Шефом. Обычно она канючит, что стоит ей выкроить время для отпуска, как у меня обязательно возникает какое-нибудь срочное расследование. В этот раз получилось иначе: я, можно сказать, с кровью вырываю у Шефа билет в один конец, а у нее, видите ли, археологическая экспедиция в другой конец галактики.

В общем, улетал я с Фаона не отягощенный ни работой, ни подругой, ни имуществом, которое я решил оставить Татьяне, хоть она этого и не заслужила.

Ничего, думал я, складывая в рюкзак вещи, которые Татьяне в любом случае не понадобятся – бронежилет, бритвенные принадлежности, фальшивые документы и обоймы к бластеру, – ничего, и на Земле детективы не сидят без работы, на обратный билет уж как-нибудь заработаю, а то и останусь насовсем, посмотрим, как они тут без меня справятся.

К тринадцатому апреля по синхронизированному времени я успел выполнить только первую часть плана – навестить родителей. Никакой интересной работы не подвернулось. Тогда я подумал, что, вероятно, не там ее ищу, и решил проконсультироваться с моим давним знакомым – Гордоном Алистером, знаменитым лондонским адвокатом. Полтора года назад мы сотрудничали по одному межпланетному делу, и с тех пор поддерживаем связь.

Насчет Сохо Яна не ошиблась. Алистер поводил меня по лондонским достопримечательностям, перечислять которые я не стану, дабы не вызвать возгласы вроде «Подумаешь, нашел чем удивить!» или «Да кто ж там не был!».

В пятницу семнадцатого апреля, в семь часов вечера лондонские достопримечательности остались далеко позади, потому что флаер Алистера вот уже четверть часа как держал путь на северо-запад; я сидел рядом с адвокатом, глазел вниз и по сторонам. Мне казалось, он отыскивает самое глухое место на всем острове, а по-настоящему глухих мест в Европе уже не осталось. В этом смысле мой Фаон выглядит более привлекательно.

Под нами тянулась лесистая долина с пятнами торфяников. Флаер стал снижаться, повинуясь хозяину, выбравшему для посадки почему-то именно эту поляну, хотя та, что промелькнула под нами минуту назад была ничем не хуже.

Мы сели, сухие стебли травы доходили до окон. Я выбрался из машины, отыскал среди желтой соломы Алистера, который, нагнувшись, проверял, не завязло ли шасси, и спросил:

– Куда теперь?

– Вон по той тропинке, – Алистер указал на некий просвет между деревьями.

Мы побрели. Постепенно я обнаружил, что шагаю не по земле, а по мелкому щебню, бывшему когда-то бетоном. Ровные ряды деревьев по обе стороны тропинки намекали, что здесь была когда-то дорога. Сейчас она сплошь заросла дикой травой, осталась только тропинка.

– Что это за деревья? – спросил я просто так.

– Тисы, – ответил адвокат.

Впереди показался старый каменный дом с пологой черепичной крышей. Две потрескавшиеся трубы пробили тупой конек. В доме было два этажа, не считая мансарды и высокого цоколя. По углам дом подпирали контрфорсы, увитые побегами, недавно начавшими зеленеть. На первом этаже светились два окна с узкими стеклами, разделенными резными стойками и перемычками.

– Древний дом, – констатировал я.

– Не думаю, что он настолько стар, насколько выглядит, – сказал Алистер с осторожной уверенностью, поскольку, как любой адвокат, привык отвечать за свои слова. – Скорее всего, это поздняя стилизация.

– Будем считать, что оригинал, – предложил я. – Иначе все вокруг стилизация – и торфяники, и тисовая аллея, и старый, увитый… как это… плющом, дом… Еще скажи, что позади дома есть вересковая пустошь.

– Есть-есть, – уверил меня Алистер. – Но это не плющ, а дикий виноград. И не спрашивай про орхидеи – я не ботаник.

Мы подошли к дому. Алистер дернул за какую-то железяку рядом с массивной дубовой дверью, внутри дома раздался хрипловатый металлический звон.

Дверь открыл высокий сутулый старик. Алистер нас представил:

– Профессор, это мой друг, мистер Ильинский. Мистер Ильинский, перед вами профессор Рассвел, о котором я вам рассказывал.

Секунду мы друг друга рассматривали. У Рассвела было длинное худое лицо с крупным носом, напоминавшем клюв какой-то птицы. Густые и седые до белизны волосы лежали так, будто профессор мчался навстречу ветру. Серые глаза сверкнули, и я услышал:

– Prosze bardzo!

Наверное, Алистер заметил мгновенное замешательство на моем лице, поскольку тут же пояснил:

– Я не мог дозвониться до профессора и попросил мисс Липтон предупредить его, что приеду не один.

– Добрый вечер, – сказал я профессорской спине.

Алистер подтолкнул меня под локоть, и мы прошли в дом. По моей просьбе он представил меня как репортера научно-популярного журнала «Сектор Фаониссимо». Адвокат еще загодя предупредил, что профессор скорее предпочтет завести знакомство с частным детективом, нежели с репортером. Но к подобному положению вещей я давно уже привык, и потому отнесся к оказанному мне прохладному приему как к издержке профессии (профессии частного детектива, разумеется).

Я заметил Алистеру, что между ним и профессором есть некоторое сходство: оба были длинными, тощими и сутулыми.

– Наверное, это сходство нас и сблизило, – ответил адвокат не без иронии. – Мисс Липтон говорит, что профессор похож на меня в старости.

– А как насчет тебя и профессора в молодости?

Алистеру недавно исполнилось тридцать девять, и молодым его можно было назвать лишь сравнивая с семидесятилетним Рассвелом.

– Мисс Липтон сторонится банальной констатации фактов, – пояснил Алистер. – И надо учитывать, что она не в курсе, как выглядел профессор в мои годы.

Рассвел вскоре оттаял, а я, наоборот, дико замерз. Мы сидели в огромной темной гостиной перед камином, который едва тлел. Беседа началась, как всегда, с погоды, потом мы плавно перешли на обсуждение климатических преимуществ тех или иных планет, при этом корректно избегая Земли и Фаона.

Когда профессор отлучился на кухню за новыми порциями коктейля, ни в коем случае не заменявшего электропечь, я пожаловался Алистеру на то, что поступил, вероятно, точно так, как поступает всякий фаонец, оказавшийся на планете, где есть места с температурой выше двадцати градусов по Цельсию, то есть скинул теплую одежду и засунул ее в самый дальний чемодан.

Алистер понял мой намек и сказал:

– Прежний хозяин этого дома говорил, что дом был построен в те времена, когда сердца людей грела вера в лучшую жизнь, поэтому они мало уделяли внимания искусственному отоплению.

– Профессор давно здесь живет?

– Он купил этот дом четыре года назад, когда оставил большую науку.

– Разве здесь можно жить… – поежился я.

Алистер улыбнулся:

– Комнаты на втором этаже удовлетворят даже самого требовательного фаонца. Первый этаж предназначен для философских размышлений.

– Надо бы их простимулировать… – и я полез в камин шевелить дрова.

С камином я кое-как справился, огонь запрыгал желто-синими языками. На пузатых медных горшках, свисавших на цепях с почерневших потолочных балок, заиграли блики.

– Ну ты и вымазался, – оглядев меня, сказал Алистер.

Я направился искать ванную.

– Эй, не там, лучше наверху… – послышался совет адвоката, но я подумал, что ж я, ванной не найду что ли…

Для начала я двинулся на струившийся из кухни свет. В темном коридоре, справа, я увидел приоткрытую дверь, заглянул туда. Просматривались трубы и какие-то емкости. Нашел! – мелькнуло в голове. Выключателя нигде не было видно. Я сделал два шага вперед, нагнулся к тому, что принял за раковину и в тот же миг приложился лбом о железную емкость, которая располагалась точно над раковиной и сама походила на раковину. Потирая лоб, я отступил к выходу и кое-как нащупал выключатель возле косяка. Свет зажегся.

Странная конструкция, верхняя часть которой набила мне шишку, предстала передо мной. Эту конструкцию легче нарисовать, чем описать, но я все же попробую. Итак, сверху вниз: на высоте двух метров – два медных крана с крестообразными вентилями, под ними – металлическая раковина, о которую я и ударился, из нее выходит короткая сливная труба, затем – снова раковина, – точно такая же, как верхняя и, под нею, снова сливная труба, уходившая в каменный пол.

Рядом с двураковинным сооружением стояла трехступенчатая скамейка. Я встал на первую ступеньку и повернул ближний вентиль. Потекла ледяная вода, через слив в верхней раковине она текла в нижнюю.

Я сошел со скамейки; просунувшись в пространство между раковинами, кое-как вымыл лицо и руки, вытер их собственными бумажными салфетками, потому что ни сушилки, ни полотенец не нашел.

– Я же сказал, надо было подняться на второй этаж, – сказал мне Алистер, когда я вернулся в гостиную. Рассвел был уже там и пробовал коктейль.

– Не сразу освоился с конструкцией, – оправдывался я. – Две раковины – это не одна, так просто не освоишь. Кстати, зачем так сложно?

Алистер рассмеялся и посмотрел на Рассвела. Тот ответил:

– Хозяева этого дома слыли чудаками. Последний из них, показывая мне дом, сказал, что в ванной на первом этаже находится один из первых отечественных водяных смесителей для смешивания горячей и холодной воды.

– А-а-а, понятно, – сказал я.

Больше мы о смесителях не говорили. Впрочем, ни о чем таком интересном мы не говорили до тех пор, пока Рассвел не спросил у Алистера:

– Как дела у мисс Чэпмэн?

Перед этим мы минуты две хором молчали, потому что все светские темы были исчерпаны.

– Пока непонятно. Вялотекущий скандал с руководством. Отправили в отпуск на две недели.

– Кража из запертого кабинета?

– Да, и мисс Чэпмэн первая на подозрении…

И Алистер, напирая главным образом на технические подробности, передал нам разговор с клиенткой.

– Бедная девочка, – пробормотал Рассвел. Она так долго добивалась этого места. Ты сможешь ей помочь?

– Лучший способ помочь ей, это найти настоящего вора, – заявил адвокат.

– Да что тут искать! – с негодованием возразил Рассвел. – Нибелинмус сам засунул куда-нибудь этот кристалл, а теперь всю вину валит на ни в чем не повинную девчонку. Ты лучше прижми его каким-нибудь законом. Обвини в дискриминации, незаконном увольнении, нанесении морального ущерба… Да мало ли способов! Да, собственно, кому я все это говорю, тебе ли не знать…

Алистер на это смолчал. Не дождавшись ответа, Рассвел перешел на лесть:

– Мне рассказывали, во время одного из слушаний ты так загипнотизировал присяжных, что половина из них перелезла через ограждение и пересела на скамью подсудимых.

– Один присяжный, – едва скрывая самодовольную улыбку, поправил Алистер. – В нем проснулась совесть.

– О расходах не беспокойся. Я все оплачу, – неожиданно добавил Рассвел.

– Вы так о ней заботитесь, – заметил адвокат.

– Она была моей последней ученицей. В конце концов, это я устроил ее к этому негодяю Нибелинмусу. Так что, прошу тебя, подумай… Хорошо?

Адвокат кивнул. Прихватив пустые бокалы, Рассвел удалился на кухню.

– Что думаешь? – спросил Алистер.

– Странный профессор. Впрочем, я вижу его впервые. Вероятно, он не всегда такой.

– Я о деле спрашиваю, – уточнил он.

– Ах о деле…

Некая, достаточно тривиальная идея у меня созрела, и я рискнул ее высказать.

– Правильно ли я понял, что, когда Нибелинмус вернулся, его кабинет был заперт? – уточнил я для начала.

– Правильно, – кивнул Алистер. – А что?

– У нас на Фаоне… ой извини…– И я приготовился выслушать очередную шутку по поводу провинциализма инопланетников.

– Да ладно, – с улыбкой отмахнулся Алистер. – Так что там у вас на Фаоне?

– По моему опыту, который, как ты понимаешь, я приобрел на Фаоне, преступники никогда не запирают после себя дверей, если только не преследуют этим какую-нибудь определенную цель. И в любом случае, грабитель, который не желает, чтобы полиция думала, что у него есть настоящий ключ, а не, скажем, сканер, не станет запирать за собой дверь на замок. Он оставит дверь открытой. Из тех троих, кто находился в лаборатории, ключа не было – по крайней мере, априори – только у Дина Мартина. Если кассету взял он, то ему сам бог велел, уходя, запереть дверь. И наоборот, если бы кассету взял, ну скажем, Трауберг, то ему было бы выгоднее оставить дверь открытой, чтобы Нибелинмус подумал, что забыл ее запереть – он ведь не всегда ее запирал. Ты согласен?

– Пожалуй… Правда, я бы рассуждал проще. Замки придумали не против тех, у кого есть ключ, а против тех, у кого его нет. Отсюда следует, что кассету взял Мартин, о котором мы пока что ничего не знаем. У него почему-то оказался ключ от кабинета Нибелинмуса. Очевидно, он каким-то образом его подделал. Он не просто вор, а вор подготовленный. Следовательно, мисс Чэпмэн не пригрезилось…

– Что ей не пригрезилось? – живо спросил Рассвел, только что вошедший в гостиную.

Краем глаза я заметил, как Алистер буквально на мгновение скосил глаза в мою сторону. Я сказал:

– Брось, Гордон, я сам вижу, что дело тухлое. Тебе нужна помощь, а я как раз сижу без дела. Либо я умру с голода и унесу тайну в могилу.

– Вы предлагаете журналистское расследование? – предположил Рассвел. – Или, как я уже начал догадываться, вы не только журналист.

– На Фаоне не хватает специалистов, люди вынуждены иметь по несколько специальностей, – выручил меня Алистер. – Джулия Чэпмэн подозревает, что их лаборатория находится под колпаком у какой-то из галактических спецслужб. Ей послышалось название «галактическая разведка». Тебе что-нибудь известно о них?

– По международной конвенции не должно быть никаких галактических спецслужб, – вмешался Рассвел. – Точную формулировку я не помню, кажется, соответствующая статья называется «о неразмещении спецслужб в космическом пространстве».

– А Галактическая Полиция? – возразил Алистер.

– Это не спецслужба, это полиция, круг их обязанностей, во-первых, всем известен, во-вторых, строго ограничен.

– Разрешите одну справку… – попросил я. – Дальняя Галактическая Разведка, сокращенно ДАГАР, была в свое время подразделением Галактической Полиции, потом, вроде как, отпочковалась. Прошу обратить внимание на определение «Дальняя». Оно означает, что ДАГАРу даже на Фаоне делать нечего, не говоря уж о Земле.

– Чем они занимаются? – спросил Рассвел.

– Татьяна говорит, они ловят сапиенсов.

– Тоже дело, – и Алистер с сомнением покачал головой.

Рассвел, не знавший, кто такая Татьяна, спросил:

– А в какой спецслужбе работает эта неизвестная мне Татьяна?

– Ни в какой, – уверенно ответил я. – Она планетарный археолог или архи-планетолог, или, в общем, архи-архе-кто-то. Ищет останки сапиенсов, но, думаю, и не прочь поймать и живого. Она рассказывала, что несколько раз некие темные личности, выдававшие себя за сотрудников Галактической Полиции, пытались обыскать контейнеры с ее ископаемыми находками. Даже пытались отнять какие-то кости.

– Кости сапиенсов? – изумился Рассвел.

– Да нет. Никаких костей сапиенсов они не нашли. Просто кости – может быть динозавров, но не земных, а инопланетных.

Рассвел с облегчением вздохнул. За исключением планетарных археологов, я не встречал людей, которые бы желали встречи с сапиенсами – пускай хоть трижды мертвыми.

– Не означает ли повышенная активность ДАГАРа то… – Алистер сделал многозначительную паузу, – …что они что-то или кого-то нашли?

– Не приведи господь! – тихо воскликнул Рассвел.

– Профессор, – обратился я к нему, – какая, по-вашему, может быть связь между космологическими исследованиями и проблемой поиска сапиенсов?

– В такой формулировке, связей может быть сколько угодно. Но вы, вероятно, имели в виду исследования лаборатории Нибелминуса и ИХ связь с поиском сапиенсов. Честно говоря, не имею ни малейшего понятия, чем Нибелинмус способен помочь Галактической Разведке. Лаборатория занимается локальными гравитационными аномалиями, проще говоря, локальными пространственно-временными катастрофами. Эта область теоретической физики – даже, скорее, математики. Нет, ума не приложу…

Вопреки этому, он задумался.

Алистер оглядел стол и сказал, что по его мнению на столе чего-то не хватает.

– Забыл на кухне, – небрежно бросил Рассвел, раздосадованный тем, что его мысли были кем-то прерваны, и снова углубился в размышления.

Адвокат сходил на кухню и принес поднос с сэндвичами.

– Джулия рассказывала, что из себя представляет этот Мартин? – спросил я у Алистера.

– Совсем коротко. Работает у них два года, закончил Кембридж, молод – около тридцати, Нибелинмус его недолюбливает, но вместе с тем уважает. Думаю, профессору стоит поговорить с Нибелинмусом насчет Мартина, – и Алистер покосился на Рассвела. – Профессор, вы помните такого студента, фамилия его Мартин. Дин Мартин.

– И давно он закончил?

– Лет шесть назад. Вы в то время еще преподавали.

– Имя знакомое, – пробормотал Рассвел. – Да, кажется был такой студент. Но у меня он не учился. Почему вы спросили о нем?

– Мы пришли в выводу, что кассету с записью взял он.

– Вот как… И каким образом вы пришли к такому выводу?

Алистер изложил наши аргументы, затем продолжил:

– Либо Нибелинмус лично связан с ДАГАРом, либо подозревает, что кто-то из сотрудников передает информацию разведке. Джулия просто подвернулась под горячую руку.

– В любом случае, не надо говорить Нибелинмусу о Мартине, – сказал я. – Сначала последим за ним – за Мартином, я имею в виду. Слежку я беру на себя.

– Получится ли? – засомневался адвокат. – Ты плохо знаешь страну, говоришь с акцентом…

– Сойду за туриста.

– Хм, путешествующего автостопом, – оглядев мой наряд, усмехнулся Алистер.

– Для слежки это в самый раз! Но сначала мне нужно поговорить с мисс Чэпмэн, хорошо бы она захватила снимки…

– Ага, снимки, план института, схему канализации… Знаю, чем все это закончится. – Алистер, очевидно, намекал на тот неприятный случай, произошедший во время нашего совместного расследования. Ну откуда, спрашивается, мне было знать, что на Гесионе-А канализационные люки в два раза уже стандартных. А плечи у меня, сами знаете…

– Хорошо, пускай сама покажет мне Мартина. Издалека.

– Издалека? Не ты ли мне говорил, что для тебя все земляне на одно лицо?

– Не я.

– Тогда подумаю, – кивнул Алистер.

– Федр, вы живете в Фаон-Полисе? – неожиданно подал голос Рассвел.

(Вообще-то меня зовут Фёдором, но, как правило, люди берут на себя труд произносить верно лишь первый звук "ф", комкая все остальное кому как вздумается. Поэтому я везде буду использовать среднестатистический вариант «Федр» – тем более что меня он вполне устраивает.)

– Да, там живет четыре пятых нашего пятидесятимиллионного населения.

– И Алексеев, он тоже живет в Фаон-Полисе.

Я должен был обрадоваться этому или огорчиться? Никакого Алексеева я не знал.

– А кто он?

– Астронавт-спасатель.

– Кажется, меня он не спасал…

– Нет-нет, – замотал головой Рассвел, – я не имел в виду, что вы должны быть знакомы… Имя всплыло из памяти, когда Гордон сказал, что вы с Фаона. Теперь я понимаю, почему я вспомнил именно его, хотя мы встречались лишь единожды – здесь, в этом доме. Это было в мае прошлого года, он ненадолго прилетал на Землю. И после нашего разговора, я вот так же точно сидел перед камином и размышлял…

Он замолчал.

– О спецслужбах? – предположил я.

– Вы мне не рассказывали, – заметил Алистер.

– Нет, о спецслужбах мне ничего не известно. В Секторе Улисса на одной из станций произошла катастрофа. Из пятерых членов экипажа я лично знал только Стахова, – он, как и я, изучал гравитационные аномалии. И еще там был биолог Милн, о котором я никогда не слышал до мая прошлого года. Алексеев участвовал в расследовании причин катастрофы. Он сказал, что Милн перед самой смертью послал странное сообщение, где говорилось, что я в чем-то оказался прав. И тогда, год назад, я сидел в этом кресле и размышлял, которая из моих гипотез имеет отношение к той катастрофе.

– А те, как их, пространственно-временные катастрофы… – начал было я.

– Терминологическое совпадение, – отрезал Рассвел. – В математике катастрофами называют не те катастрофы, что происходят в жизни.

– А что произошло в жизни?

– В жизни произошла смерть… Простите, я хочу сказать, что все члены экипажа погибли.

– Отчего они погибли?

– Один умер от заражения. Один был убит. Об остальных доподлинно ничего не известно: станция полностью сгорела.

Алистер присвистнул, поэтому Рассвел не расслышал то нецензурное словцо, которое вырвалось у меня против воли.

– Что тебя так удивило? – спросил Алистер.

– Убийство. Профессор, вы не ошибаетесь? Там действительно произошло убийство?

Рассвел опустил локоть на подлокотник и сжал большим и средним пальцами виски.

– Насколько я понял Алексеева, факт убийства следует считать доказанным. Даже известно, что убийство произошло в тот момент, когда Милн составлял сообщение, адресованное мне. Милну удалось его послать неоконченным. Знать бы, в чем, как считал Милн, я оказался прав.

– А потом вы с Алексеевым не переписывались? – спросил Алистер.

– Я писал ему, выдвинул кое-какие предположения, но он не ответил. Первое, что приходит в голову – ему запретили обсуждать итоги расследования с кем бы то ни было. Или – персонально со мной.

– Что за предположения вы выдвинули?

Профессор замялся:

– Их было несколько. Несколько гипотез, которые я в свое время защищал, и которые не были восприняты всерьез моими, с позволения сказать, коллегами. Милн сообщил так мало, что я не придумал, на которой из них остановиться. Выбрал десять наиболее перспективных и послал Алексееву.

– Ему было нелегко выбирать, – заметил адвокат. – Он же не ученый.

Рассвел возмутился:

– Полагаешь, от ученых больше толку? Как по твоему, почему новые идеи ученые принимают в штыки, пока их автор жив, но стоит автору умереть, идеи тут же находят сторонников?

– Ревность? – попытался угадать Алистер.

– Нет, не только она. Главное – это страх!

Уже больше не пытаясь угадывать, Алистер удивленно спросил:

– Страх чего?

– Страх остаться в дураках! – с ликованием возвестил Рассвел.

– Честно говоря, по-прежнему непонятно, – осторожно заметил Алистер и взглядом спросил, понятно ли мне.

– Непонятно, – подтвердил я.

– Да-с, молодые люди, страх! – повторил Рассвел и тряхнул седою головой.

Я подумал, ему неохота объяснять. Однако он продолжил:

– Люди боятся, что, после того, как они примут новую гипотезу, автор гипотезы, хорошенько проверив все еще раз, выйдет к ним, извинится и скажет, что в вычислениях оказывается была ошибка, поэтому принятая гипотеза, к его глубокому сожалению, абсолютно неверна; дескать, простите, что подвел вас… Вот чего боятся мои, с позволения сказать, коллеги!

Завершал фразу он стоя, с поднятым бокалом в одной руке и сэндвичем в другой.

– Вы предлагаете тост? – спросил Алистер.

Профессор посмотрел на руки, опустил взгляд на ноги, затем сел.

В невидимом углу невидимые часы пробили полночь.

– Ну что, – хлопнул себя по коленям Алистер, – утро вечера мудренее?

– Мудренее, – согласился я.

Рассвел сказал, что Алистер хорошо ориентируется в доме, и пусть он проводит меня до комнаты.

– Пусть, – опять согласился я.

Отведенная мне комната оказалась просторной и комфортной. Из душевой комнаты я вышел без новых шишек, отопление работало, как на Фаоне. Все эти прелести цивилизации привели к тому, что я уснул так и не успев обмозговать дело мисс Чэпмэн.

В восемь утра мы с Алистером сидели на кухне и завтракали йогуртом, тостами, апельсиновым соком и, естественно, черным кофе. После «как спалось? – нормально» мы на какое-то время притихли. Алистер ждал от меня «А где же овсянка?!», я от него – «Извини, овсянка кончилась». Наши ожидания не оправдались. После йогурта Алистер налил себе вторую чашку кофе и включил миникомпьютер, который с начала завтрака лежал на столе, подвергаясь опасности быть залитым чем-нибудь липким.

Алистер глазел в экран, я глазел в окно. В утреннем тумане появлялся и исчезал силуэт человека в плаще. Это профессор Рассвел, позавтракавший за полчаса до нас, хлопотал по хозяйству.

Я заметил:

– Он рано встает.

– Кто? А, ну да, рано… Нет, ну что пишут!

– Что же пишут?

– Пишут, что изобрели аппарат для выявление инопланетян, вселившихся в людей. Его надевают на голову как шлем. Шлем подсоединен к специальному компьютеру, который расшифровывает энцефалограмму и выдает ответ, кто ты есть на самом деле.

– И где ты нашел такой бред? В «Сан»?

– А ты угадай, – и Алистер подмигнул.

– Неужели в «Таймс»?!

– В твоем «Секторе Фаониссимо»!

Не поверив, я обошел стол и заглянул в экран. Алистер не врал, статья была подписана Хью Ларсоном. Я осведомился:

– Ты нас регулярно читаешь или хотел сделать мне приятное?

– Приятное.

– Тогда не бери в голову. Ты же знаешь, ни я, ни Ларсон статей не пишем. Перепечатали откуда-нибудь. Готов спорить, Ларсон этой статьи еще не видел.

– Напиши ему, пускай почитает. – Алистер захлопнул компьютер. – Кстати, профессор приглашает нас на прогулку.

– Куда?

– На раскопки, они тут недалеко, пешком дойти можно. Камни, друиды и все такое. Собирайся.

Собирать было особенно нечего. На мне было надето то же, что и вчера, потому что запасной одежды я не захватил. Профессор ждал меня в холле, на нем был желтый плащ с капюшоном и желтые резиновые сапоги, в руках он держал вторую пару резиновых сапог – старых и поношенных. Алистер стоял рядом и тянул руки к сапогам, профессор сапоги не отдавал.

– Смотрите, – воскликнул Алистер, – я же говорил, он в ботинках. А я в туфлях, прямо из офиса. Следовательно, сапоги должны достаться мне.

– Подойдите сюда, – сказал мне Рассвел и показал на место рядом с Алистером. Я подошел, он сравнил нашу обувь и передал сапоги адвокату.

– Поздравляю, – сказал я, – ты заслужил их по праву.

– Не забудь потом вернуть, – усмехнулся Рассвел. – Пара вторая и последняя.

Я подсказал:

– А вы заберите в залог туфли. Они сотни на три потянут, не меньше.

Алистер натянул сапоги, притопнул и сказал, что он готов.

На Фаоне не бывает туманов. Выйдя на улицу, я набрал ртом полные легкие, выдохнул и набрал еще. В горле запершило, и я закашлялся.

– Свежо, – поежился Алистер. – Ты не простудишься?

– Еще чего! Я никак не распробую земной туман – каков он на вкус.

– Туман на вкус? А готов ты понюхать земную воду, втянув ее через нос?

– Пробовал. Тоже в горле першит.

Из молочно-кисельной мглы донесся призыв Рассвела не отставать. Алистер сказал, что пойдет сзади и будет меня направлять, если я стану сбиваться с тропинки. Никой тропинки я не заметил, мы шли через лес, немного под уклон. Под слоем прошлогодней листвы почва была влажной и хлюпала под ногами. Мокрый кустарник, задевая, оставлял на штанах грязные следы. Деревья все реже и реже выплывали из тумана. Наверное, лес закончился, и мы вышли в поле. В пользу такого предположения говорило желтоватое пятно, появившееся на восточной стороне тумана. По заявлению Рассвела, это была не луна, а солнце, и оно вот-вот растопит туман. Почему из этого следовало, что нужно прибавить шаг, я так и не понял. Возможно, подумал я, место раскопок охраняется с воздуха и нам необходимо проскочить туда под прикрытием тумана. Как бы то ни было, когда Рассвел остановился и сказал, что мы пришли, видимость возросла до десяти примерно метров. На дорогу мы затратили тридцать пять минут. Я вдоволь надышался туманом, ноги промокли до колен – главным образом, из-за мокрого вереска, которым заросло бывшее торфяное болото.

Когда подошел Алистер, Рассвел пропал.

– Профессор, вы где? – позвал Алистер.

– Идите сюда, только будьте осторожны! – послышалось откуда-то снизу, из сгущавшегося тумана.

– А, – сказал Алистер, – тут котлован.

– А, – повторил я и сполз на заднице по торфяному склону.

– Я же предупредил, – встретив меня на дне котлована, с укоризной проговорил Рассвел. – Ударились?

– Да, коленом.

Лениво поругивая друидов, мимо пробежал Алистер. Затормозив об один из тех мегалитов, ради которых велись раскопки, он вернулся к нам.

– У тебя длинный тормозной путь, – заметил я тоном инспектора, проверяющего техническое состояние флаера.

– Да я вижу, чем ты тормозил, – парировал адвокат.

– А что, заметно? – перекрутившись, я попытался осмотреть задницу.

– Маскировочный окрас. Ни один друид тебя не разглядит.

Рассвел вооружился лопатой и развернул распечатанный на бумаге план раскопок. Я спросил, зачем друиды устроили кладбище на болоте.

– Во-первых, это не кладбище. Во-вторых, три тысячи лет назад болота здесь не было.

– Что же это, если не кладбище?

– Каменный календарь. Вы походите, осмотритесь, вам понравиться. На Фаоне, наверное, такого нет.

– Нет, – согласился я. – Нам, чтобы что-нибудь раскопать, приходится летать за сто парсеков. Удобно, когда все рядом с домом…

После обмена колкостями, имело смысл внять совету профессора и не стоять у него над душой.

Прямоугольные каменные глыбы возвышались на три-четыре метра. Некоторые стояли наклонно и готовы были вот-вот упасть. В центре котлована находились каменные ворота, точнее – пары четырехметровых камней с каменными перекладинами. Естественно, я не удержался и прошел через все пять ворот.

В котлован мы спускались с восточной стороны. На запад – к центру – его глубина возрастала, затем снова уменьшалась. Дно полого поднималось до уровня земли. На западной стороне раскопки начались позже. Камни группами высовывались на метр-полтора. Робот-экскаватор, под руководством молодого парня, разминал коленчатые суставы и размахивал ковшом. Он едва не снес мне голову. Парень извинился и попросил держаться от робота подальше.

– Он еще не проснулся после зимней спячки, – сказал парень.

– Не известно, кто из вас не проснулся, – проворчал я и вернулся к воротам.

В центре, среди ворот, орудовала разнополая пара средних лет. Мужчина держал в руках дальномер, женщина вводила результаты измерений в миникомпьютер.

– Смотри, что получается, – вдохновенно говорила женщина. – Если сложить высоты вертикальных камней и разделить сумму на длину перекладины, то выходит ровно три целых и четырнадцать сотых. Недаром ворота похожи на букву «пи».

– Это означает, – отвечал мужчина, – что с помощью ворот они решали задачу квадратуры круга.

– За пять тысяч лет до Пифагора! – восхитилась женщина.

Гордон Алистер ковырял камень перочинным ножом. Когда я его окликнул, он вздрогнул и спрятал нож. Похоже, я застал его на месте преступления.

– Ага, понятно: «Здесь был Гордон». Потом вон те типы, – и я показал на археологов с дальномером, – станут говорить всем, что адвокаты появились здесь за пять тысяч лет до основания Рима.

– Они будут недалеки от истины. – ответил Алистер, вернувшись к прежнему занятию. – Вторая древнейшая все-таки… Вообще-то я хотел найти что-нибудь на память.

В итоге он удовлетворился осколком величиною с большой палец.

– А ты себе присмотрел сувенир? – спросил он в надежде записать меня в соучастники.

– Я нашел нечто большее, чем сувенир.

– И что же?

– Еще одно доказательство единства пространства и времени.

– ?!

– Рядом с камнем, датируемым шестым тысячелетием до рождества Христова, я обнаружил Татьянину булавку, которую она месяц назад потеряла в нашей квартире на Фаоне. Она даже не заржавела.

– Расскажи о находке Рассвелу. Он объяснит ее с точки зрения современной космологии.

– Во всяком случае это повод расспросить его о гравитационных аномалиях.

Отыскав профессора Рассвела на прежнем месте, я поинтересовался, когда, по его мнению, друиды натащили сюда эти камни.

– Первое тысячелетие до новой эры, полагаю, – ответил он.

– Кое-кто считает, что шестое. В справедливости этой цифры вы убедитесь, если сосчитаете число камней, умножите это число на два, прибавите количество месяцев в году, разделите пополам и вычтите число камней.

– Их счастье, – осклабился Рассвел, – что им известны только четыре основных арифметических действия.

– Детская задачка, – бросил Алистер спустя пять минут.

Мы проторчали у друидов до полудня. Туман рассеялся, стало припекать. Охотники до древних сокровищ скинули куртки и во всю орудовали лопатами. Меж камней бродили роботы и всем мешали.

– Запретили же их сюда брать! – вознегодовал Рассвел и запустил в робота куском глины.

– Нам, пожалуй, пора, – намекнул ему Алистер. – Не надо нас провожать, доберемся сами, – добавил он, заметив, с какой тоскою профессор начал очищать с лопаты торф, поглядывая на свежевыкопанную яму. Если он сейчас уйдет, яму тут же займет какой-нибудь мародер.

– Поднимемся вместе, – предложил профессор. Археологическую лопату он воткнул в кучу выкопанной земли – как знак того, что он скоро вернется.

Я вскарабкался первым, подал профессору руку. Алистер подталкивал профессора сзади. Отмахнувшись от нас обоих, он вскарабкался сам.

– Приятно было познакомиться. – Рассвел протянул мне руку.

– Жаль, не успел расспросить вас о гравитационных аномалиях, – посетовал я, пожимая его сухую, крепкую ладонь. – Не могу взять в толк, чем они заинтересовали ДАГАР. Если, конечно, мисс Чэпмэн не ослышалась.

Рассвел отнял ладонь, отошел на три шага и устремил взгляд на запад.

– Видите ту гору? – спросил он, указав вытянутой ладонью на поросший черным лесом холм.

– Вы имеете в виду этот холм? – переспросил я и очертил пальцем контур указанной возвышенности.

– В древности, – будто не слыша меня, продолжал он, – местные жители называли ее Горой Аруса – Горой Того, Кто Ждет…

– Не обращайте внимания, профессор, – встрял Алистер. – Вы имели честь столкнуться с типичной фаонской гигантоманией. Когда однажды я сказал Федру, что глубочайшая на Земле Марианская впадина имеет глубину одиннадцать километров, Федр ответил, что на Фаоне одиннадцать километров – это мель… Да не толкайся ты!..

Расставив руки, Алистер собрался лететь обратно в котлован.

– Гордон, ты перебил меня, – сказал Рассвел не оборачиваясь и замолчал.

– Продолжайте, профессор, – попросил я. – Гордон больше не будет вам мешать.

Не возвращаясь к тому, что уже сказано, профессор продолжил рассказ о гравитационных аномалиях:

– Двигаясь дальше на запад вы достигнете побережья пролива, именуемого теперь проливом Святого Георга. Две с лишним тысячи лет назад, ранним апрельским утром от берега отчалила лодка с восемью гребцами. Под покровом тумана лодка устремилась к острову, которого нет ни на одной карте. Девятый член команды прижимал к груди мешочек из синей кожи, в котором лежал единственный желудь. На пустынном острове, вдали от людских глаз, из этого желудя должен был вырасти Дуб-Хранитель, последняя надежда древнего племени, их спасение от нашествия чужеземцев. О чужеземцах же было предсказано, что вырубят они священные деревья и разрушат храмы, и не будет от них спасения ни на земле, ни на море, но ничего не было сказано о спасении на небе. Девяносто девять лет отводилось на исполнение пророчества – время достаточное, чтобы ветви Дуба набрали силу, необходимую, чтобы выдержать Новый Белый Храм – укрытие для избранных. Спустя время, потомки тех девяти, преследуемые чужеземцами, повторили путь к острову. С ужасом они увидели, что ветви Хранителя взметнулись столь высоко, что пробили небесный свод, оставив на нем незаживающие раны. Путь назад был им отрезан. Опустив головы, они ждали кары, ибо ни одному смертному не позволяется проникать по ту сторону небесных огней. Они ждали кары, но надеялись на спасение…

Рассвел замолчал на самом интересном месте – я испереживался за избранных.

– Дождались? – не выдержав, спросил я.

– Неизвестно. Одни говорят, что избранные взошли по ветвям на небо, другие – что небесный огонь, вышедший из небесных ран, испепелил их на месте.

Рядом снова возник Гордон Алистер.

– Ты понял? Гравитационные аномалии – это дыры в небе, проделанные ветвями Дуба-Хранителя. Находка для ДАГАРа.

– Ах вон оно что… Значит, Дубом… Теперь понял.

– Пойдем, – Алистер потащил меня прочь от профессора, но я чувствовал, что Рассвел хочет меня о чем-то попросить. Он смущенно заглядывал мне в глаза.

– Погоди… Профессор, о том спасателе, Алексееве…

– Да-да, – тут же ожил профессор. – У вас найдется время поговорить с ним?

– Не могу обещать, что сделаю это в ближайшее время. Но когда (тут мне следовало сказать «но если») снова буду на Фаоне, обязательно поговорю.

– Спросите, почему он мне не ответил.

– Конечно спрошу.

Мы вторично попрощались – несколько теплее, чем в первый раз. Обратная дорога шла в гору, но мы с Алистером уложились в полчаса. Зайдя в дом, оставленный профессором открытым, адвокат сменил сапоги на туфли, а я – мокрые носки на сухие. Затем мы направились к флаеру.

4. Меня знакомят с мисс Чэпмэн

К пятнице Алистер уломал меня переехать из гостиницы на окраине в его квартиру с окнами на Холланд-Парк. «Чертовски дорого, но положение обязывает», – объяснил адвокат, с удовольствием демонстрируя недавно приобретенной жилье. После возвращения от Рассвела я сказал, что больше никуда не пойду – в том числе и на вечеринку «в тесном адвокатском кругу, не считая дам». Алистер отправился туда один, а я провел субботний вечер перед телевизором.

Приказ от Шефа бросать всё и мчаться на Хармас пришел в воскресенье рано утром. Как приятно чувствовать себя незаменимым! Намыливая голову под душем, я вдруг понял, что теперь не смогу помочь Алистеру с делом мисс Чэпмэн. А я ему обещал. К пустым обещаниям я порою прибегаю – например, когда Шеф отдает приказ типа «иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что». Нынешний его приказ звучал абсолютно конкретно. Во время бритья я подумал, что все билеты до Терминала Земли на ближайшую неделю, наверное, уже раскуплены. Опять-таки, никто не гарантировал, что погода в Дарфуре будет летной. Еще я мог бы сломать шею и очутиться в больнице. Врачи запретят мне переписываться с начальством. Ну и последний вариант, полный форс-мажор: меня окрутили, женили и отправили в свадебной путешествие по Сектору Улисса. Пассивный залог необходим для большего правдоподобия.

За завтраком я продолжал придумывать отговорки, так сказать, второго эшелона. Удивленный моею задумчивостью, Алистер спросил в чём дело. Я соврал, сказав, что думаю о деле мисс Чэпмэн.

– Погоди думать, сначала поговори с ней, – посоветовал он.

С Джулией Чэпмэн мы договорились встретиться в одиннадцать, в кафе неподалеку от конторы Алистера. Джулия пришла без двадцати двенадцать.

– Опаздываете, мисс Чэпмэн, – сказал Алистер, строго взглянув на девушку. – Мы уже начали волноваться. Знакомьтесь, это мистер Ильинский, мой друг с Фаона – тот, о котором я вам говорил.

Джулия тряхнула пушистой светлой головкой и чрезвычайно мило улыбнулась.

– Джулия.

– Фёдор. – Я привстал. – Что вам заказать?

Посмотрев на пустые тарелки, она сказала, что не голодна и попросила кофе и минеральной воды. Я повторил себе кофеиновой шипучки, которую они здесь называют «колой», – и, видимо, не зря – кофеина в ней значительно меньше, чем сахара. Алистер отказался от второй пинты безалкогольного пива. Закончив с заказом, я спросил:

– Гордон, что ты успел рассказать обо мне мисс Чэпмэн?

От его ответа зависело, как мне себя вести.

– Мисс Чэпмэн выразила опасение, что их лаборатория находится в некоторых, пока непонятных, отношениях с одной известной тебе галактической спецслужбой. Ты уже имел с ними дело, а нам с мисс Чэпмэн, к счастью, такая честь пока не выпала. Требуется твой совет. Правда, мисс Чэпмэн?

Она кивнула. Пока она переводила взгляд с Алистера на меня, я успел перекроить физиономию безработного детектива в физиономию спецагента галактического уровня. Когда наши взгляды встретились, в ее невинных, голубых глазах я заметил искреннее уважение. Одновременно мои плечи придавила ответственность – ответственность за алистеровское вранье. Нежным басом я вымолвил:

– Мы вам поможем, Джулия.

– Спасибо, – она снова мило улыбнулась. Я заметил, что милая улыбка дается ей с большим трудом.

– Как прошла неделя?

– По-моему, – прошептала она, – за мной следили.

– Оторвались?

– Простите?…

Алистер пояснил:

– Федр спрашивает, удалось ли вам уйти от слежки.

– Не знаю. – Острые плечики поднялись и опустились. – Не знаю, – повторила она, озираясь по сторонам.

Кафе было забито битком. Наш столик то и дело задевали официантки, разносившие заказы. Стоял гул, звон, играла музыка.

– Вы запомнили того, кто за вами следил? – спросил Алистер.

– Может, он и не следил, а так, нервы…

– За неделю веснушек у вас стало больше. – Наверное, этим замечанием Алистер хотел ее отвлечь.

– Так ведь весна… – улыбнулась она. – Запоздала, правда. Наверное, климат опять меняется. А на Фаоне сейчас тоже весна?

Я задумался, как назвать нынешнее фаонское время года, чтобы не возникло недоразумений. Алистер выручил:

– На Фаоне всего три времени года: начало зимы, середина зимы и конец зимы.

– Вот-вот, – подхватил я. – Сейчас на Фаоне конец зимы. Впрочем, мы привыкли объединять конец зимы и начало зимы в одно время года.

– Если начало и конец совпадают, то где же тогда середина? – шутливо спросила Джулия.

– Вероятно, везде, – предположил я.

– Так не бывает…

Алистер сообразил, что разговор о погоде перерастает в легкий флирт. Он положил этому конец:

– Поговорим о делах. Мы с Федром пришли к выводу, что кристаллозапись взял Дин Мартин. Что он за персонаж, расскажите.

– Дин? – удивилась она. – Вы считаете, что кассету взял он?

– Это вполне вероятно, – подтвердил я.

– Дин – способный молодой ученый. Ему двадцать восемь или двадцать девять – никогда, честно говоря, не уточняла. Работает в лаборатории давно, по крайней мере лет пять. Неразговорчивый, амбициозный, но удивительно хладнокровный. И он все время в какой-то скорлупе, словно прячется… И даже внешне…

– Что внешне? – нетерпеливо спросил Алистер.

– Бреется раз в месяц и, по-моему, никогда не стрижется, – по нашей мимике Джулия старалась определить, имеет ли для нас значение прическа Мартина.

– Этого мало, – покачал головой Алистер. – Какие исследования он проводит?

– По локальным гравитационным аномалиям.

– Кажется, у вас этим все занимаются…

– В принципе, да. Мартин особенно интересовался возможностью переформулировать гипотезу существования ростков алеф-измерений в рамках ковариантной теории пространств Зинбермана…

– Этого слишком много, – остановил ее Алистер. Но Джулия все же добавила:

– Малоперспективная область.

– Вы описали нам этакого физика-маргинала.

– Почему?

Алистер шутливо заметил:

– Что может быть маргинальнее волосатого физика-теоретика!

– Лысый хакер…

– Лысый поэт…

Хакер пришел в голову Джулии, поэт – мне. Я огляделся – не обидел ли кого. Адвокат успокоил:

– Не бойся, они еще не проснулись. Рад, что вы не вспомнили о лысых адвокатах.

Он достал сигарету и посмотрел на висевшую на стене перечеркнутую фотографию толстого господина в допотопном смокинге и с большой сигарой в зубах.

– Нельзя, – сказала Джулия.

Запихивая сигарету обратно в пачку, Алистер спросил:

– Нибелинмус не намекал вам, что ему известно, для кого вы украли запись?

– Он не намекал. Он так и сказал, мол, ему ясно, кто меня подослал.

– И кто же? – заинтересовался Алистер.

– Он не сказал. Это был наш последний разговор. После тех слов, он довольно неприятно посмотрел на меня и ушел. Вернее, попросил меня уйти. И я ушла.

– Давно вы почувствовали слежку?

– Сегодня, когда выходила из дома, чтобы поехать сюда. У меня перед домом парковка. Там стоял флаер. Не помню, был ли он там накануне, но мужчину, который копался в двигателе, я уже где-то видела. Возможно, на проходной института. Увидев меня, он закрыл двигатель и влез в салон. Потом я встретила его на стоянке рейсовых флаеров.

– Он полетел вместе с вами?

– Нет. В рейсовый флаер он не садился. В Лондоне я его не видела.

– М-да, зря мы этого не предусмотрели, – расстроился Алистер. – Сидим тут втроем. Если они проследили за вами до кафе, то Федр уже засвечен. Если не секрет, почему вы опоздали?

– Я приехала вовремя… почти вовремя – в десять минут двенадцатого, зашла в кафе и увидела вас. Потом я подумала, что вдруг мне не показалось, что за мною следят, и вышла. Здесь напротив – сквер, я там посидела и еще немного подумала. Того мужчины нигде не было видно. И тогда я решилась войти. Вы считаете, мне не стоило этого делать?

Алистер выпучил глаза. Наверное, он переживал смешанные чувства. Осторожность и предусмотрительность девушки не могли не вызвать в нем уважения, но вместе с тем он мучился в недоумении:

– Мисс Чэпмэн, – сказал он с раздражением. – Почему вы просто не позвонили мне на комлог?

– Вы не дали мне свой личный номер, – простодушно ответила мисс Чэпмэн.

Тут Алистер вспомнил, что он связывался с Джулией из офиса, через секретаря. Дать ей номер комлога не было повода.

– Могли бы узнать номер у мисс Липтон, – проворчал он. – Что будем делать?

Вопрос был адресован мне.

– Скорее всего, они довели мисс Чэпмэн до кафе и, разумеется, видели нас троих вместе. Вероятно, они и сейчас за нами наблюдают. Поэтому надо их убедить, что встреча носит личный характер.

– Каким же образом? – поинтересовался Алистер.

– Разыграем семейный скандал. Испытанный метод. Однажды я встречался в баре с клиенткой – почти такой же симпатичной, как мисс Чэпмэн. Бедняжку преследовала супруга ее, пардон, любовника. Мы изобразили влюбленную парочку, и ревнивая супруга на неделю отстала. Можно попробовать нечто подобное. Например, ты обнимешь мисс Чэпмэн, а я опрокину на тебя бокал… – я окинул взглядом столик, подходящего бокала на нем не было, – … ну закажем чего-нибудь. Или дам пощечину (Алистер вздрогнул). Хорошо, не хочешь – давай я обниму мисс Чэпмэн, а ты дашь мне пощечину. Главное, чтобы и приятное и не очень досталось одному. Так будет справедливо.

– Не время думать о справедливости, – возразил адвокат. – Предлагаю мисс Чэпмэн пасть мне на грудь, а тебе – подставить щеку. Томатный сок мы сейчас закажем. Нет, клюквенный – он больше походит на кровь. Опять же, твоему костюму терять нечего.

– Это будет неправдоподобно. Категорически настаиваю на собственном варианте.

Перебивая друг друга, мы заспорили.

– Господа, – дрожащим от негодования голосом произнесла Джулия, – господа, вы вольны обниматься и поливать друг друга соком сколько угодно. Если каждый из вас получит по пощечине, то так вам и надо. Впрочем, вы наверняка получите удовольствие. Но без меня. Странно, что профессор Рассвел о вас, мистер Алистер, такого высокого мнения. Нельзя так издеваться над… – она поперхнулась и еле выдавила: – Я ухожу…

Вставая, она метнула салфетку в тарелку Алистеру. Официантка, ставшая невольным свидетелем этой сцены, потянулась чтобы убрать салфетку либо тарелку и задела пустой бокал из-под пива; упав, он расколол мою чашку, и остатки кофе залили мне брюки – самые приличные, между прочим. Все это происходило под наши с Алистером возгласы вроде «Джулия, подождите», «вы не так поняли», «Федр сейчас извинится» и так далее. С пятном на штанах я добежал за мисс Чэпмэн до входной двери, но дальше не побежал, а свернул в туалет стирать пятно. Когда я вернулся за столик, Алистер угрюмо сказал:

– Вот тебе и семейная сцена.

– Тебе не показалось, что она неравнодушна к Мартину?

– Хм, она так о нем отзывалась… Если это называется «неравнодушна», то от кого-то из нас она теперь без ума.

– Хорошо бы знать, от кого именно, потому что надо выбрать, кто из нас будет ей звонить.

– Ладно, – взял на себя труд Алистер, – давай я. Что сказать?

– Отправь сообщение: «Все идет по плану. Жду через час». Подпись моя.

– Где ждать-то?

– Сам придумай. Я не знаю города.

Он назначил встречу в Гринвич-Парке у Старой Королевской Обсерватории.

– Она астрофизик, не сможет не прийти, – прокомментировал Алистер. – К тому же, это рядом.

– Я ей передам твои слова вместе с извинениями. Объясняй, как туда добраться.

– Не Фаон, не заблудишься…

Жаль, что мы так и не заказали клюквенный сок.

Он отправил еще одно сообщение.

– А это кому?

– Уточнение. Она будет ждать тебя на нулевом меридиане. Найдешь?

– Найду. Не Фаон.

Когда я встал, он велел мне снова сесть, что-то чиркнул на визитке и, протянув ее мне, сказал:

– Вот адрес. Там отчистят пятно от кофе. За час успеешь.

– Сказать, что от тебя?

– Не обязательно. Будет достаточно, если ты заплатишь.

Пятно обошлось дороже, чем кофе. За такие деньги на Фаоне можно купить новые штаны. Едва успевая к намеченному времени, я помчался в Гринвич-Парк. Топометр, встроенный в комлог, подсказывал, что нулевой меридиан должен быть где-то рядом. Поплутав по аллеям, которые напрочь отказывались следовать меридиану, я уперся в красное кирпичное здание с куполом. Всё говорило за то, что это и есть Старая Королевская Обсерватория. Обойдя здание, я оказался на смотровой площадке с видом на Собачий Остров с небоскребами, в одном из которых обосновалась контора Алистера. На брусчатке был ясно выведен нулевой меридиан. Жирная линия выходила из дверей Обсерватории и заканчивалась у ограждения. Джулия Чэпмэн расположилась в западном полушарии, в полсекунде от меридиана. Облокотившись на ограду, она смотрела на город. Я встал рядом.

– Здесь хорошо в конце октября, – сказала она.

– Здесь точно хорошо в третью неделю апреля, – ответил я, подразумевая, что ни в какую другую неделю апреля – да и всего года – я в Гринвич-Парке не бывал.

– Нет, именно в конце октября. Листвы на деревьях столько же, сколько на дорожках, аллеи превращаются в пестрые туннели, приятно бродить по ним, шуршать опавшей листвой…

– О, да! – сказал я.

Она сделала серьезное лицо. Когда она поджимала губы, они складывались в растянутую букву "М" – так дети рисуют рты медведям и вапролокам.

– Я звонила Рассвелу. Он сказал, что вы репортер.

– Это приговор?

– Нет, но из слов Алистера я поняла, что у вас несколько другая специальность.

– На Фаоне туго со специалистами, – стал повторять я выдуманное Алистером объяснение, – гражданам приходится осваивать несколько профессий. Пишу статьи о… да вот, сами убедитесь, – я отыскал в комлоге старый номер «Сектора Фаониссимо», который иногда предъявляю как доказательство мирного характера моей профессии.

Статья за моей подписью называлась «О размножении вапролоков в условиях неволи».

– Они разве размножаются в неволе? – удивилась Джулия.

– Нет. Именно это я и доказал: вапролоки в неволе не размножаются.

Она рассмеялась.

– Статью следовало назвать «О НЕразмножении вапролоков в неволе».

– Но тогда никто бы не стал читать.

– А так читают?

– Наверное…

Я предложил покинуть смотровую площадку и погулять по парку. В движении легче обнаружить хвост. Она согласилась. Мы обошли обсерваторию и двинулись на юг вдоль второй секунды восточной долготы. Так мы двигались, пока аллея, которой было наплевать на географию, не потянула нас на юго-восток.

– Какое чудесное совпадение, – вслух размышлял я, держа Джулию под руку, – что нулевой меридиан выходит прямо из дверей Обсерватории.

– Мир создан чудесными совпадениями, – вторила мне Джулия, – взять хотя бы кошку: надо же так совпасть, что дырки в ее шкуре находятся как раз в том месте, где у кошки глаза.

– Парадокс, – согласился я. – Понимают ли кошки, как им повезло? Впрочем, – продолжал я размышлять, – нулевой меридиан мог проходить через Гринвич-Парк и до того, как на нем построили Обсерваторию, а построили ее затем, чтобы придавить меридиан и не дать ему переползти к конкурентам.

– Ага, в Мендон, – весело поддакнула Джулия. – Это под Парижем.

Под толстенным тутовым деревом я осмелился напомнить:

– В кафе мы остановились на Мартине. Когда вы говорили о нем, я почувствовал в вашем голосе какое-то сожаление. То есть нет, сожаление чувствовалось скорее в паузах между словами, нежели в самих словах. По-моему, он вам нравится. У вас случайно не роман?

– Вы так спрашиваете, – отвечала она, обгоняя меня на шаг, – потому что в моем деле оказался замешан человек более-менее подходящий мне по возрасту и… как бы это сказать… по кругу интересов. Нет, романа между нами не случилось. Мартин мне действительно нравится. Талант не может не нравиться. Если кристаллозапись взял он, я стану убеждать себя, что у него были на то причины. Просто мне повезло меньше, чем той кошке…

Она произнесла это искренне, без обиды.

– Вас обвинили в краже и выгнали с работы. И это вы называете невезением?

– Не только это. Я думала о другом. Вам не кажется, что талант – это когда глаза там же где и дырки?

Я пожал плечами. Несколько шагов мы прошли молча, потом я сказал:

– Мне хотелось бы его увидеть.

– Я покажу вам снимки, – и она полезла в сумку за комлогом.

– Нет, – я придержал ее руку, – снимков недостаточно. Что если он побреется и пострижется? И наоборот, стоит мне один раз увидеть человека живьем – как он ведет себя, как говорит, как двигается, – то потом я его узнаю, даже если он сделает себе пластическую операцию и поменяет пол.

– Ладно, если вы считаете, что так надо… А потом вы как поступите? Возьмете у него интервью?

– Не обязательно, можно и просто рядом постоять. Но рано или поздно с ним придется поговорить. Рано или поздно я скажу ему, что хочу взять у него интервью. Впрочем, если к тому времени он будет продолжать думать, что я репортер, то он меня пошлет… пошлет туда, куда обычно посылают репортеров.

– А куда посылают репортеров? – с неподдельным интересом спросила Джулия.

– Когда станете знаменитым ученым, и не будет отбоя от желающих взять у вас интервью, я вам скажу. А пока – извините, корпоративная солидарность обязывает… – и я развел руками.

Мы дошли до пруда с утками и остановились. Джулия побросала птицам какие-то корки. Все говорят, что у меня голодный взгляд. Но я смотрел на уток, а не на корки.

– Хотите? – она протянула мне последнюю корку. – Как хотите…

Еда досталась жирному селезню с зеленым брюхом.

– Обиделись? – спросила она, вытряхивая из пакета крошки.

– Ну что вы! Из ваших рук – все что угодно. Алистер испортил мне аппетит холостяцким завтраком и дежурным ланчем. Кстати, что у вас на ужин?

– Боюсь, ничего достойного. Во всяком случае, не жареная утка. Скажите, тот пресловутый ДАГР или как бишь его – это действительно серьезно, или тогда у Алистера я зря подняла панику?

– На Земле – несерьезно, но в космосе они имеют влияние.

– На что? на космический вакуум?

– Кроме вакуума в космосе другого барахла хватает – вам ли, космологам, не знать. О ДАГАРе вам сказал Рассвел?

– Да. Он сказал, что вы с Алистером подозреваете, что и Мартин замешан… Так вот, – она повысила голос, – заявляю вам прямо: ни с одной спецслужбой Мартин дела иметь не станет.

– Это еще почему?

– Он типичный одиночка. Только сам за себя. Он скорее бросит лабораторию, чем станет якшаться с разными там агентами. Свобода для него превыше всего. А на остальных он…

– Плевал?

– Ну вроде того.

Я проводил ее до станции рейсовых флаеров. Слежки я не заметил. На всякий случай снял на видео всех, кто садился в флаер вместе с Джулией. От предложения проводить ее до дома она отказалась, как я ни напрашивался. Тогда я дал ей задание:

– Постарайтесь все-таки выяснить, что было на украденной записи. Возможно, вам удастся узнать какие-нибудь ключевые слова. Когда я доберусь до комлога Мартина, по ним я смогу определить нужный файл.

– Мало шансов… – ее взгляд вдруг оторвался от меня. – Вон он! – она указала в сторону стоянки частных флаеров. – В черный садится…

Пока я направлял видоискатель, черный флаер успел взлететь.

– Тот мужчина, что следил за вами? – спросил я.

– Да… Но провожать не надо, – предупредила она мое предложение.

Вышло так, что показывать мне Дина Мартина мисс Чэпмэн пришлось в Хитроу.

В понедельник я арендовал флаер-такси до Деффорда. У институтской проходной, в конце рабочего дня, я планировал встретить ее и Мартина – Джулия постарается выйти из института вместе с ним. Дальше, как водится, по обстановке.

Когда я находился на полпути к Деффорду, Джулия позвонила мне и сказала, что Мартин только что уехал из института домой собирать вещи. Завтра, то есть во вторник, в пять утра он вылетает из Хитроу – он и Нибелинмус. Руководить лабораторией остается Трауберг. Отсюда она делает вывод, что Мартин с Нибелинмусом улетают надолго, но куда – ей пока неизвестно. Если я по-прежнему горю желанием расследовать это дело, она встретит меня в четыре утра в Хитроу, возле автомата кока-колы у южного входа в пассажирский терминал. В противном случае, она не встретит меня никогда, – сказала она, но, конечно же, в более вежливой форме.

Я позвонил Алистеру. Услышал от него примерно тоже самое, мол, он меня не неволит, хочу – лечу, не хочу – не лечу. Я ответил, что хочу, но полечу ли – это надо обмозговать, поскольку пока не ясно, куда, собственно, лететь.

Вечером Джулия сообщила, что Мартин и Нибелинмус, побросав все дела, срочно вылетают на Хармас. Ей об этом сказал Трауберг, который «всегда был к ней добр»; он позволит ей посещать лабораторию, а там, глядишь, все утрясется. Едва сдерживая волнение, я ответил, что Хармас – это практически по пути к Фаону, так отчего бы не слетать? Джулия поправила меня, сказав, что не Хармас – на пути к Фаону, а Фаон расположен на пути к Хармасу. «Космологам лучше знать», – обезоруженный ее эрудицией, согласился я.

Строго говоря, линейная упорядоченность существует не для планет Земля, Фаон, Хармас, а только для их Терминалов – Терминалов Трансгалактического Канала. Соответствующие планетам Терминалы иногда для краткости обозначают (и называют) ТК – и плюс название планеты. Например, ТК-Фаон или ТК-Земля, без кавычек. Но это не общепринятое обозначение. Так вот, действительно, ТК-Фаон расположен как раз между ТК-Земля и ТК-Хармас.

– Ха, что вы там говорили – пластическая операция? Смена пола? – услышал я за спиной довольный возглас. – Два раза мимо меня прошли и не узнали!

Джулия была в курчавом темном парике и темных очках.

– В следующий раз, – сказал я чрезвычайно серьезно, – когда будете маскироваться под папуаску, не забудьте замазать веснушки. Я вас пятнадцать минут назад заметил, но поскольку мы договорились на четыре ровно, – и я показал на циферблат под потолком, показывавший три пятьдесят восемь, – решил, пока есть время, проверить, нет ли хвоста.

– Ах так! Пятнадцать минут назад, говорите. А кто едва не сбил меня с ног шестнадцать минут назад! – ехидно ответила она и постучала по циферблату своих часов. Затем приподняла темные очки, – вероятно, чтобы не только говорить ехидно, но и смотреть так же.

– Шестнадцать минут назад меня погнали из второй кассы в семнадцатую, по сторонам я не смотрел – не до того было. Я рисковал остаться без билета.

– Так знайте, как только вы отошли от второй кассы, туда подошли Нибелинмус и Мартин. Они буквально дышали вам в затылок!

Я провел ладонью по затылку и понюхал ладонь.

– Серой не пахнет, вот, убедитесь…

Она отпрянула, хотя я едва обозначил движение.

– На Фаоне все так шутят?

– Это удар ниже пояса. Родину попрошу не трогать.

– Ну извините… Так вы купили билеты?

– Взял силой. Куда подались клиенты?

Джулия махнула в сторону череды регистрационных воротец.

– Где-то там должны быть. Регистрация уже началась.

На информационном табло мы нашли номер регистрационных ворот, через которые проходили пассажиры рейса «Хитроу – Дарфур-Аэро-2».

– Вон они, – указала Джулия.

Нибелминус и Мартин стояли одними из первых. Я дошел до начала очереди, оглядел своих будущих подопечных и остался доволен осмотром. Молодой человек был худощав, не сказать чтоб слишком спортивен, одет в джинсы и замшевый пиджак поверх футболки. Темные волосы свисали до плеч, в одну из прядей была вплетена кожаная тесемка. Если он действительно бреется раз в месяц, то очередное бритье должно произойти не сегодня – завтра. Его карие глаза были глубокими и жесткими. На плече он держал большой брезентовый рюкзак наподобие моего. Невысокий, грушевидный Нибелинмус стоял позади и грустно поглядывал Мартину через плечо. Особенно грустным был его нос, стекший со лба большой восковой каплей. В багаж Нибелинмус сдал средних размеров пластиковый чемодан. Маленький дипломат он не выпускал из рук, казавшихся слишком короткими в широких рукавах серого плаща, перетянутого поясом. Сейчас руководитель лаборатории напоминал социального работника, сопровождающего переростка-оболтуса для передачи – с рук на руки – родителям.

Я вернулся к Джулии.

– Запомнили?

– Как вас – навсегда.

И я полез на прощание обниматься («На Фаоне такой обычай – разве не знали?»); отстранив меня, она спросила:

– Вы не заметили, за нами следили?

– Обняться по-дружески можно и при филере.

– Ну и манеры! – это было последним, что я от нее услышал.

Плечистый мужчина в короткой спортивной куртке провожал меня недобрым взглядом. Через час с небольшим он обнаружит в своем черном флаере жучок. На его установку я потратил семь из тех пятнадцати минут, о которых мы спорили с мисс Чэпмэн. Но за этот час настроенный на волну комлога Алистера жучок успеет сообщить, что плечистый мужчина является агентом Галактической Полиции, что кличка у него абсолютно земная – «Бобер» (Castor fiber, животное, похожее на фаонского вапролока, но поменьше и без фиолетовых чешуек) и что «второй объект убыл, продолжаю следить за первым». Алистер передаст мне эту чрезвычайно ценную информацию, когда я приземлюсь в Дарфуре. Но он постесняется сразу передать мне слова, сказанные Бобром после того, как он обнаружил жучок. «Ильинский – придурок», – выкрикнет Бобер непосредственно в жучок.

Из второй кассы в семнадцатую меня послали, потому что на нужный мне рейс остались только ВИП-билеты. ВИП-билет стоил в четыре раза дороже, чем билет в салон эконом-класса, в котором летели Нибелминус и Мартин. В итоге, я получил вместо одной проблемы сразу две. Во-первых, на время перелета я потерял физиков из виду – что так получится, я предвидел заранее. Во-вторых, мне предстояло придумать правдоподобное объяснение, почему я не стал дожидаться следующего рейса – ведь на него было полным-полно дешевых билетов. Если не придумаю, Шеф скажет, что ни в воскресенье – сразу по получении приказа – ни в понедельник я не вылетел, потому что в кассе не было ВИП-билетов, и я не имел возможности шикануть за казенный счет, а заодно – отомстить Шефу за то, что месяц назад он купил мне билет в один конец.

Придавленный этими размышлениями, я уселся в кресло, пристегнул ремни и вытянул ноги. До переднего кресла они так и не достали. Откуда-то сразу появился клетчатый плед, поднос с алкогольными напитками и миленькая блондинистая стюардесса. К ее чести, она не делала различий между окружавшими меня лощеными господами в костюмах и галстуках и собственно мною – единственным, у кого не было ни лощеной физиономии, ни галстука, но зато я был молод, обаятелен и, в противоположность моему соседу, не привередничал по пустякам. Я собрался сказать стюардессе что-то приятное, но ее отвлек сосед. Ему подали кьянти не того года. Стюардесса ужаснулась, схватила бокал и убежала искать бутылку требуемого возраста. Вслед за ней, я тоже ужаснулся, потому что вспомнил, что дал указание кассирше «Соляр-Эйр-Спэйс» найти мне билеты на «челнок» до Пересадочной Станции и на лайнер до ТК-Земля, сколько бы они не стоили, – главное, чтобы я попал именно на тот челнок и на тот лайнер, которыми полетят Нибелинмус и Мартин. И если опять выйдет четырехкратное превышение…

Нет, до объяснений с Шефом времени еще навалом, нечего преждевременно паниковать.

Чтобы отвлечься, я открыл наспех составленное досье на Нибелинмуса и Мартина. Привередливый попутчик скосил правый глаз на экран. Он ожидал, что я открою «Сан» или «Плэйбой» или вроде того. Пришлось загасить снимки и уменьшить шрифт до размера шрифта «Плэйбоя». Попутчик сделал вид, что его интересует только маркировка на корпусе комлога.

– Новая модель? – спросил он.

– Индивидуальный заказ, – ответил я честно. Отдел Оперативных Расследований, как и вся Редакция, заказывает специальные комлоги, разработанные с учетом рекомендаций Отдела Информационной Безопасности.

– Я так и подумал, – и он отвернулся к иллюминатору.

В коротком досье о моих физиках говорилось вот что:

Каспер Нибелинмус, пятьдесят три года, доктор философии, заведующий лабораторией гравитационных аномалий, действительный член Королевского Астрономического общества, работает в Деффордском Космологическом Инстиуте двенадцать лет, написал десятки статей и монографий на всевозможные космологические темы. Неоднократно участвовал в дальних космических экспедициях. Женат, двое детей.

Дин Мартин, двадцать восемь лет, доктор философии, закончил Кембридж, сразу после окончания университета был принят в Деффордский Космологический Институт, в лабораторию Нибелинмуса, где и защитил докторскую диссертацию по теме «Дистанционная количественная детекция ростков алеф-измерений». Три раза участвовал в дальних космических экспедициях. Основной целью экспедиций являлась установка и тестирование оборудования на наблюдательных станциях, принадлежащих институту. Не женат.

К досье прилагалась библиография, несколько последних статей и добытая Джулией видеозапись симпозиума по космологии, состоявшегося в августе прошлого года в Чикаго.

Ничего искать что-то между строк, написанных собственной рукой. Забыв об этой прописной истине, я несколько раз перечитал досье. Потом перешел к статьям, в которых, естественно, ничего не понял. Смотреть запись конгресса было повеселее, особенно мне понравился банкет в день открытия. Во время выступления какого-то физика из Стэнфорда разгорелся спор, где искать гравитационные аномалии – ближе к ядру галактики или дальше от него, внутри рукава спирали или между спиралями. Разгоряченный спором, на кафедру выскочил Нибелинмус. Только-только он вывел на доске что-то несомненно стоящее, как командир флаера предупредил пассажиров, что мы над Дарфуром и через пять минут сядем – «во что бы то ни стало» – донесся ироничный голос второго пилота, не дождавшегося, когда командир отключит микрофон.

– Вы не похожи на физика, – сказал мне попутчик, фокусируя взгляд на выведенной Нибелинмусом формуле. Он пребывал в приподнятом настроении, – видимо, стюардесса нашла требуемый кьянти.

Попутчик не сообщил мне ничего нового. За четыре года работы в Редакции я усвоил, что не похожу на: физика, журналиста, астронавта, «того, кого бросают», душевнобольного, человека, привыкшего сорить деньгами, акушера (родился мальчик, 3.5 кг, в мою честь назвали Фредом ).

Не придумав ничего умнее, я ответил:

– Я – СЕКРЕТНЫЙ физик.

– Думаю, вы – математик, – заклеймил он меня.

Интересно, в чем отличие? По одному только виду математика от физика способны отличить только сами математики и физики. Не был ли он одним из них? Тогда почему ВИП-классом? (К слову, о внутренних отличиях физиков и математиков. Знаток человеческих душ Ларсон говорит, что физик воображает, что всё знает , а математик воображает, что способен, когда надо, всё вывести сам.)

Нет, по-моему, с кьянти соседу пора завязывать.

– Да, – кивнул я, – но вы уже больше никому не сможете об этом сказать. – И я повертел в руках пробирку с остатками белого порошка (витамины, Ларсон прописал).

Попутчик посмотрел на пробирку, опустил полированный нос в пустой бокал, побледнел – так, словно уже примерял мертвецкий макияж, и дрожащими руками полез за пакетом. Теперь никто не мешал мне ознакомиться с посланием от Алистера.

Оно меня и озадачило и обрадовало одновременно. Во-первых, почему озадачило. Агент Бобер передал о двух объектах, из которых «убыл» один. То есть за Нибелинмусом и Мартином он не следил. Следовательно, либо за ними вообще никто не следил, либо за ними следил кто-то, кого я не заметил.

Проморгал? Вряд ли… Поберегу-ка я самолюбие – буду думать, что за ними не следили. Но почему за мной и Джулией следили, а за ними – нет?

Во-вторых о том, что меня обрадовало. Бобер не передал наблюдение за мной другому агенту. Иначе он доложил бы: «передал наблюдение за вторым объектом…» ну, скажем, Крысе (Rattus rattus, ее далекий фаонский аналог – шнырек). Следовательно, в флаере меня не ведут. Примут в Дарфуре? Очень может быть.

Тем временем флаер подрулил к телескопическому перрону. Нас – ВИП-персон – выпускали первыми. На правах ВИП-персоны я потребовал соблюдения моего полного инкогнито. Меня вежливо спросили, каким образом, по моему мнению, это может быть достигнуто. Я сказал, что уйду чрез выход «о котором вам должно быть известно». Мне кивнули. Через запасной выход вывели на летное поле. Там усадили в автобусик для экипажей, пожелали «всего хорошего» и в сопровождении блондинистой стюардессы отправили к зданию аэропорта.

Стюардесса оставила мне свой номер-код и немного помады на моей щеке.

Билеты на «челнок» и на лайнер до Терминала встали Шефу в кругленькую сумму. Все свои чувства по поводу Земной дороговизны я уже излил, повторяться не стану.

Земные «челноки» похожи на фаонские. Как и на Фаоне, они довозят пассажиров до Пересадочной Станции, висящей на стационарной орбите. Дальний лайнер везет пассажиров дальше – к Терминалу. Но, в отличии от Фаона, на Земле еще есть тяжелые корабли, которые, стартовав, уже больше нигде не задерживаются, а летят прямиком к ТК-Земля. На Фаоне половина мест в законодательном собрании принадлежит «зеленым», поэтому мы обходимся одними экологически чистыми «челноками».

Полагаю, Нибелинмус и Мартин выбрали маршрут с пересадкой, потому что прямые рейсы совершаются только раз в неделю – по понедельникам. На вчерашний старт они опоздали – или не досталось билетов. Удостоверившись, что они выкупают билеты и, следовательно, не собираются отступать от намеченного плана, я оставил наблюдение. Зачем, думаю, мозолить им глаза, если они и так никуда не денутся?

По местному времени шел девятый час утра. До регистрации оставалось минут пятьдесят. Это время пассажиры могли убить двумя способами. Способ первый: сесть в вагончик монорельса, быстро домчаться до космопорта, подняться на смотровую площадку и, пока не позовут на регистрацию, глазеть на старты ракет или на гору Джебель Марру, сломавшую гладкий пустынный горизонт. Способ второй: отправиться к космопорту пешком по полуутопленной в песок, застекленной галерее.

Желая размять ноги, я выбрал галерею.

По дороге я размышлял, куда делись филеры. Или – почему я их не вижу. После двух третей пути созрел ответ: Бобер и его начальство убедились, что я следую за Нибелинмусом, причем тем же транспортом, следовательно, нет никакой необходимости устраивать мне персональную опеку. А на Терминала Хармаса они меня встретят. Вероятно, встреча уже готовится…

Стоп. Что-то не так. Куда летят физики?

Джулия говорила, что они летят на Хармас, но потом я уточнил, что транзит у них заказан только до ТК-Хармас. Лайнер до планеты они не заказывали. Почему? Собираются это сделать на Терминале? Нет, так никто не поступает. Все заказывают билеты заранее, иначе проторчишь на Терминале черт знает сколько. Следовательно, их цель – не Хармас, их цель – Терминал Хармаса. Но и моя цель – не планета, а Терминал. По крайней мере – цель начальная.

Неужели провидение позаботилось о том, чтобы я мог расследовать два дела сразу…

Признаться, о краже из сейфа «Монблан-Монамура» я не вспоминал с тех пор, как прочитал Янино послание с приказом от Шефа. Комлог был обязан напомнить мне о задании за день до прибытия на Терминал Хармаса. По моим расчетам, я прибуду туда двадцать шестого апреля. Двадцать пятого апреля начну разрабатывать оперативный план действий. Одних суток мне хватит – задание-то пустяковое: узнать побольше о хозяине похищенного груза – господине Сведёнове, с кем он встречался на Терминале, один садился на корабль или с кем-то из знакомых, с кем общался на корабле, за каким чертом ему срочно потребовалась шкатулка и еще штук двадцать «с кем», « у кого», «как» и «за каким чертом» – все пункты задания были точно определены, аккуратно разграничены и пронумерованы. Дабы окончательно меня добить, против каждого пункта Яна поместила пустой квадратик с аннотацией «Выполнение». То есть, выполнив очередной пункт, я обязан поставить в соответствующий квадратик галочку. За «необгалочные» квадратики я потом отвечу перед Шефом.

Галерея закончилась, я вступил внутрь космопорта, архитектурный тип которого местные остряки называют «мавзолей для Сфинкса». Полюбоваться на взлет-посадку я не успевал. С некоторым сумбуром в голове я зарегистрировал себя, багаж и снова себя, потому что передумал сдавать рюкзак в багаж, а в салон пускают именно в том виде, в каком тебя зарегистрировали: если с рюкзаком – ступай в салон с рюкзаком, если без – так сдай его куда положено. Физики к этому времени уже прошли к перрону и мытарств моих не заметили.

Ни на старте, ни после него, ни на Пересадочной Станции не произошло ничего особенного. Трехдневный перелет к Терминалу я пережил сносно, сосед по каюте оказался человеком интеллигентным, он не храпел, не путал полотенца и не разговаривал даже во сне. Физики все три дня не вылезали из каюты, но стюардесса бегала к ним по пять раз на дню, принося то, то другое, то третье. Когда на второй день полета она понесла им второй завтрак, я заменил пробку у тюбика с майонезом пробкой со встроенным подслушивающим жучком. Кто ж мог ожидать, что по прошествии десяти минут с начала завтрака Нибелинмус перепутает пробки и закрутит жучком, стойким к любым сортам майонеза, тюбик со смертельным соусом чили. Соус разъел оболочку жучка и тот издал в наушниках такой звук, какой издал бы я, если бы случайно заглотил весь чили разом. За те десять минут, что жучок работал исправно, я услышал несколько замечаний относительно качества еды, талии стюардессы, надежности лайнеров «Соляр-Спэйс-Трэвэлинг» и забытого дома «Мотилиума». Конец диалога был таким:

Нибелинмус: «…жена опять не напомнила… М-да, странно, что он появился в Секторе Фаона».

Мартин: «Детектор зарегистрировал. Для меня это не было неожиданностью.»

Нибелинмус: «Да, я помню, что вы говорили, что это возможно… чертовски мощный… ох… (жадные глотки чего-то жидкого) …нет, нельзя мне острого. Надо убрать от себя подальше. Вы не видели пробку от чили?»

5. Убийство фокусника

Парковка возле Фаонского Мьюзик-Холла была забита до отказа. Синтия Ларсон, никогда не доверявшая штурвал семейного флаера своему мужу, уже успела поцарапать пару машин не считая своей, и теперь искала свободное пространство в стороне от Мьюзик-Холла, напротив Музея Фаонского Естествознания, где, как всякому известно, парковка запрещена. Хью Ларсон хотел ей об этом напомнить, но его внимание отвлекла пылавшая цветными огнями надпись: «Только сегодня и только у нас: Великий Мак-Магг побеждает Четвертое измерение!». Огненная надпись венчала фронтон Мьюзик-Холла. «Куда ни плюнь, всюду „великие“», – тихо пробормотал Ларсон. Потом он мысленно раскритиковал порядковое числительное «четвертый» применительно к тому, над чем одержал победу Мак-Магг. Под «четвертым измерением» все подразумевают время, поэтому рекламная надпись вводит доверчивых людей в заблуждение, – размышлял Ларсон, – дешевый рекламный трюк! Сам Ларсон, конечно же, знал, что Великий Мак-Магг покорил не время, а еще одно, четвертое, пространственное измерение. Размышляя в том же направлении, Ларсон пришел к выводу, что принятый в учебниках нулевой номер для временной координаты следует продвигать в обыденную жизнь, чтобы у обывателей не возникало в мозгах досадной путаницы. С этой точки зрения следует признать, что Великий Мак-Магг учебники читал.

– Выходи, мы на месте, – скомандовала мужу Синтия Ларсон, подобрала край длинного вечернего платья и вылезла из флаера.

Ларсон не глядя распахнул дверь, она со стуком ударилась о гранитный парапет.

– Ну вот, опять поцарапал! – возмутилась госпожа Ларсон.

Флаер стоял правым боком впритирку к парапету набережной. Ларсон вздохнул и выбрался из флаера через левую дверь.

Дух холодный, сухой ветер. Нанесенная ветром пыль (фаонский аналог Земной поземки) покрыла ледяную корку, образовавшуюся на бетоне набережной, когда, еще осенью, последний дождь прошел за час до первого заморозка. Ступая за мужем, Синтия Ларсон размышляла о происхождении пыли:

– Хью, смотри, с тебя уже песок сыплется. Зато идти не скользко.

Так или иначе, но до подъезда Мюзик-Холла они дошли ни разу не поскользнувшись.

Билетерша на входе недоверчиво взглянула на пластиковый чемоданчик, угол которого выглядывал из-под полы ларсоновского пальто. Сколько я ни пытался научить Ларсона проносить через преграды предметы, запрещенные к вносу или выносу, обучение прошло впустую. Эксперт оказался к нему глух, как я – к единой теории поля. Билетерша потребовала открыть чемоданчик, и если там бомба, немедленно сдать ее охране. Пойманный с поличным, Ларсон открыл чемоданчик. В нем лежали два молибденовых кольца диаметром сантиметров десять каждый. Кольца были сцеплены без единого шва. На разработку технологии у Ларсона ушла неделя, еще неделя потребовалась на изготовление сцепленных колец. Замечу, что билеты на представление были приобретены две недели назад, и совпадение тут совсем не случайное. Билетерша криво усмехнулась – она приняла Ларсона за профессионального подсадку. По ее просьбе Ларсон переложил кольца во внутренний карман смокинга. Пустой чемоданчик он пообещал сдать в камеру хранения при гардеробе.

В фойе было тепло. Чуткое, ученое ухо Ларсона по градиенту людского гула определило направление на буфет. Ни пирожных, ни бутербродов с икрой, ни шампанского аскетичный Ларсон не признавал, но выказать свою неприязнь к легкомысленному, «площадному», по его выражению, искусству он в данный момент мог единственным способом, а именно: едва избавившись от пальто в переполненном гардеробе, рвануть в буфет, где уже толпились его единомышленники. Синтия Ларсон махнула на мужа рукой и направилась в зрительный зал. Там она зачем-то состроила гримасу пустой правительственной ложе, отыскала обозначенные в билетах места в середине партера, выбрала из двух мест сначала левое, но когда сидевшая впереди нее пара поменялась местами и перед Синтией оказалась теперь дама с высокой прической, она пересела в правое кресло, забыв, вероятно, что она на дюйм выше мужа. Позади хлопнули сидения и еще одна пара поменялась местами. В этот момент свет стал гаснуть, зрители подоставали бинокли.

На первое отделение Ларсон опоздал на пятнадцать минут. Певичка с Оркуса и дрессированные деревья с Гилеи Ларсона не интересовали. Выслушав от зрителей массу гневных замечаний, он пробрался по ногам к своему креслу.

Первое отделение завершилось выступлением фольклорного танцевального ансамбля с Земли. Синтия сказала, что ей нужно припудрить нос и удалилась. Ларсон остался сидеть в зале, поскольку запланированное во втором отделении выступление фокусника Мак-Магга стоило пропущенного буфета.

Перед началом второго отделения свет не просто приглушили, а погасили полностью. В гробовой тишине столб желтых лучей осветил круг в центре сцены. Через мгновение, прямо из воздуха, в круге возник человек в черном плаще и черной шляпе. Униформа у фокусников традиционна, как скафандр у астронавтов. По черным густым бровям, черным глазам и черной треугольной бороде с завитком зрители узнали в человеке Великого Мак-Магга.

Мак-Магг поприветствовал публику и нечаянно высыпал из рукава две корзины цветов. Все цветы угодили в даму в первом ряду. Конферансье, вылезший на сцену представлять Мак-Магга, хотя тот в представлениях не нуждался, превратился в вапролока и кинулся на господина, сопровождавшего даму с цветами. Дама завизжала, вапролок голосом конферансье попросил ее не верещать почем зря, галантно поднял оброненный ею веер, и под гром аплодисментов удалился, унося в зубах рукав от смокинга вышеупомянутого господина.

В течение получаса Мак-Магг расчленил по крайней мере шестерых ассистенток, половину зала оставил без наручных часов, остальная половина зала обнаружила в карманах кусочки расчлененных ассистенток. Ларсону достался большой палец правой ноги. Осмотрев палец, госпожа Ларсон сказала, что с таким педикюром на фаонской сцене многого не добьешься. Ларсон убедился, что кольца по-прежнему лежат во внутреннем кармане смокинга, и передал палец соседке слева. «Для пары», – сказал он ей. «У меня от другой ассистентки», – сравнив педикюр, ответила соседка и передала палец кому-то еще.

Когда Мак-Магг одним мановением руки стал расцеплять замки, запонки и цепочки у всех желающих, включая ту даму, у которой заела молния на куртке (все первое отделение она была вынуждена париться в верхней одежде), Ларсон двинулся к сцене. Левой рукой он придерживал оттопырившийся карман. У сцены уже собралась целая очередь, Ларсон оказался седьмым.

Очередь двигалась медленно, потому что Мак-Магг в перерывах между обслуживанием зрителей демонстрировал фокусы из числа запланированных. В черном ящике размером с бытовую микроволною печь исчезали любые предметы, способные туда поместиться. На вопрос, куда они пропадают, Мак-Магг неизменно отвечал: «В четвертое измерение, куда же еще?». Для убедительности, он предлагал зрителям ощупать стенки ящика. На беду Мак-Магга, среди зрителей оказался инженер-ядерщик, который сказал, что в стенках черного ящика может запросто поместиться коллайдер-аннигилятор. Чтобы опровергнуть инженера, Великому Мак-Маггу пришлось вернуть вещи на место. Инженер-ядерщик нехотя признал, что, видимо, коллайдер-аннигилятор тут не при чем, так как после аннигиляции восстановить аннигилированную вещь уже нельзя из-за действия закона возрастания энтропии. Инженер был готов, скорее, поверить в «четвертое измерение», чем в нарушение закона возрастания энтропии.

Ларсон (и не только он один) заметил в движениях фокусника странную особенность: в то время как туловище Мак-Магга, вместе с руками и ногами, крутилось туда-сюда, поворачиваясь то к зрителям, то к ящику, его голова была все время обращена лицом к зрителям, – словно Мак-Магг был поборником самых радикальных правил хорошего тона. Один раз туловище фокусника сделало полный оборот, однако голова осталась на месте и продолжала разговаривать с девушкой, у которой заело замок на шейной цепочке. Нервы у девушки не выдержали, и она грохнулась в обморок прямо на руки к Ларсону, бывшему следующим по очереди. Синтия Ларсон, заметив мужа с девушкой на руках, рванулась через головы зрителей спасать брак. Ларсон, лопатками чувствуя испепеляющий взгляд супруги, с виноватым видом обернулся. В это мгновение зал охнул, ахнул, женщины завизжали, мужчины повскакивали с мест, и Ларсон испугался, не его ли супруга вызвала такой переполох. Но Синтия Ларсон уже не смотрела на мужа, она смотрела на сцену и визжала вместе с остальными дамами. Заинтригованный Ларсон посмотрел на сцену.

Тело Великого Мак-Магга лежало на животе, головою в глубь сцены, – «половиной головы» – скажет потом на допросе Ларсон. «И она дымилась», – добавит он.

Поднялась страшная суматоха. Часть зрителей ринулась к сцене, часть– к выходу. На сцену выбежали служащие Мьюзик-Холла и те ассистентки, которых Мак-Магг успел собрать. Девушка на руках Ларсона пришла в себя, приподнялась, посмотрела на сцену и снова упала в обморок. Ларсон передал ее на руки подбежавшей супруге и полез на сцену – ведь он был не просто экспертом, а экспертом-криминалистом.

«Ничего не трогайте, звоните в полицию!» – кричал он униформистам. Потом схватил микрофон и велел всем оставаться на своих местах. Разумеется, после такого требования все зрители побежали на выход, и приехавший через пятнадцать минут старший инспектор Виттенгер застал в зале только трех подозреваемых: Ларсона, его супругу, и полуобморочную девушку, которую Синтия Ларсон крепко держала за руку, – а иначе, та бы давно удрала вместе с остальными зрителями.

Старший инспектор, полковник Виттенгер исполнял обязанности начальника Департамента Тяжких Преступлений (сокращенно – ДТП, но не путайте с Дорожно-Транспортными Происшествиями). Он подступил к Ларсону и подал ему какую-то бумажку.

– Что это? – Ларсон удивленно посмотрел на бумажку.

– Квитанция на штраф за неправильную парковку, – ответил сквозь зубы Виттенгер.

– Вас перевели работать в дорожную полицию?! – еще больше удивился Ларсон и передал квитанцию жене, поскольку за штурвалом флаера сидела она.

Инспектор Виттенгер восклицание Ларсона проигнорировал. Он покачался из стороны в сторону, как бы заглядывая Ларсону за спину. Ларсон покрутил головой.

– Что вы ищите, инспектор? – спросил он.

– Ильинского, – прошипел инспектор. – Как только я натыкаюсь на труп, рядом всегда оказывается Ильинский. Где он прячется? Или сегодня он прислал вместо себя вас?

Конечно, я не ношу, как Виттенгер, пиджаки шестьдесят четвертого размера, но искать меня за спиной тощего Ларсона – это уже попахивает прямым оскорблением. И я бы нашел что ответить инспектору, будь я рядом. Но я в это время находился в котловане с друидскими мегалитами; Ларсон об этом не знал, поэтому отделался общими словами:

– Ильинский в отпуске.

– Да! – обрадовался Виттенгер. – Значит все-таки вы его замещаете. Ладно, значит будем разбираться с вами… Да, сержант? – он повернулся к полицейскому сержанту – тот ждал, когда инспектор обратит на него внимание.

– Господин полковник, что делать с задержанными? – сержант имел в виду тех зрителей, которых удалось перехватить в фойе.

– А сколько их, этих задержанных?

– Да сотни две наберется. Они требуют, чтобы их немедленно отпустили по домам.

– Попросите их вывернуть карманы и предъявить документы. Перепишите имена. Кто окажется без документов – пусть сидит в фойе, я потом подойду. Все ясно?

– Так точно! – рявкнул сержант и отправился исполнять приказание. Сделав три шага, он остановился и дал задний ход.

– Ну? – нахмурился Виттенгер.

– Прошу прощения, господин полковник. Но что если они откажутся вывернуть карманы…

– Это будет автоматически означать, что документы у них не в порядке. Уяснил?

– Так точно, – неуверенно ответил сержант.

– Так действуй! – придал ему уверенности Виттенгер. – Ларсон, вы удостаиваетесь чести быть обысканным мною лично, – высокопарно изрек инспектор нашему эксперту.

– Фальшивые документы вас устроят? – осведомился Ларсон.

– Кто вы на этот раз?

– Что вы, инспектор! В нашем с вами возрасте (обоим было по сорок пять плюс-минус) поздно что-либо менять. Я, как обычно, старший научный консультант журнала «Сектор Фаониссимо», вот моя карточка, впрочем вы ее сто раз видели…

Инспектор отстранил протянутое ему журналистское удостоверение и строго потребовал:

– Выворачивайте карманы!

Ларсон смирился.

– Из оружия у меня только это… – он вытащил из кармана сцепленные кольца.

– Наручники? – удивился Виттенгер. – Нет, отставить, это не наручники…

Он взял кольца двумя руками и подергал. Хитро прищурившись, спросил:

– Давайте, Ларсон, говорите, с каким заданием прислал вас Шеф.

– Клянусь, инспектор, если у кого и было какое-нибудь задание, так это у моей супруги. Она выбрала этот концерт, она покупала билеты, а я только сопровождал. – И Ларсон указал на первый ряд кресел, где сидели Синтия Ларсон и полуобморочная девушка.

– Которая…

– Вот эта! – Синтия Ларсон поднялась, громко хлопнув сидением. – Оставьте моего мужа в покое. Если бы не он, вы бы узнали об убийстве из завтрашних газет!

– Она права, – поддержал супругу Ларсон.

– Положим… – вежливо кивнул ей Виттенгер и обратился к Ларсону: – Положим, вы действительно поступили мудро, вызвав нас и не подпустив никого к месту преступления. Но насчет вашего задания двух мнений быть не может. Вашего Шефа наняли, чтобы разоблачить Великого Мак-Магга. Я слышал о том, что он якобы умеет… как бы это поточнее выразиться… в общем, Мак-Магг, как некоторые считают, сумел бы расцепить эти кольца с помощью четвертого измерения. Если отбросить предположение, что вы вдруг захотели подработать подсадным зрителем… или захотели?

Ларсон в знак протеста фыркнул.

– Вот и я так думаю, – согласился инспектор, – то, следовательно, вы планировали поймать Мак-Магга, как говориться, с поличным. Сознавайтесь, Ларсон, ведь так все и было?

Ларсон фыркнул еще громче.

– Инспектор, никакого задания у меня не было. Кольца сцепились в ходе одного неудачного эксперимента, и я хотел попросить Мак-Магга их расцепить. Другого ответа вы от меня не дождетесь.

Виттенгер расхохотался.

– Вон та девица, – указал он на девушку рядом с Синтией, – нарочно спутала цепочку, чтобы Мак-Магг коснулся ее нежной шейки. Девушку можно понять – Великий Мак-Магг все-таки…

– Шею я предпочитаю никому не подставлять, – гордо заявил Ларсон.

– Когда-нибудь я до нее доберусь… Ну что тебе опять?! – накинулся инспектор на сержанта.

– Вот, господин полковник, расчлененка, – и сержант потряс большим полиэтиленовым мешком. – Нашли у зрителей.

– Что еще за расчлененка?! – опешил Виттенгер.

– Сюда, сюда! Это нам, это нам! – раздались из глубины сцены тихие женские возгласы.

Виттенгер обернулся. Две собранные ассистентки в едва заметных бикини пытались привлечь внимание сержанта.

– Отдай им, – отмахнулся Виттенегер.

Сержант недоуменно пожал плечами, прошел к собранным ассистенткам и высыпал содержимое мешка перед ними на пол. Послышались возгласы: «Ой, это от Мими», «Смотри, я видела такую татуировку у Жужу», «А это грудь Лили», «Чушь, Лили всю жизнь носила второй номер».

Инспектор поворотил нос от этого душераздирающего (телособирающего) паззла. Окинув взглядом сцену, он заметил директора Мьюзик-Холла. Директор стоял на коленях перед вапролоком и умолял его превратиться обратно в конферансье. Вапролок чесал задней лапой чешуйки возле уха и по-собачьи скалил зубы. Отвечать он не хотел.

– Здесь невозможно работать, – пожаловался Виттенгер подошедшему с докладом полицейскому эксперту-криминалисту. Криминалист кивнул.

– Готово? – нетерпеливо спросил инспектор.

Криминалист молча поднес к уху инспектора диктофон. Скрипучий голос заговорил:

«…тело принадлежит мужчине приблизительно сорока стандартных лет, вес приблизительно восемьдесят килограммов, смерть наступила предположительно между восемью и восемью тридцати…»

– К черту! – выругался Виттенгер. – Время смерти мы знаем точно.

Криминалист подержал «паузу», пока инспектор не выругается, затем отпустил.

«…смерть наступила в результате тяжелого повреждения затылочно-теменной области обеих полушарий головного мозга, рассечения эпиталамуса, ожоговых травм в лобных долях… эй, сержант, подержи его ухо…»

Криминалист поспешно промотал вперед.

– К черту! Давай своими словами, – потребовал Виттенгер.

– Здесь все слова мои, – проскрипел криминалист, помахивая диктофоном.

– Я это понял. Давай, не тяни.

Криминалист пошевелил бровями и выдал:

– Задняя часть черепа жертвы была разрушена термодинамическим импульсом, вероятно, значительной мощности…

– А точнее?

– После вскрытия.

– Он уже вскрыт, – махнув в сторону тела, заметил инспектор.

– Не там, – возразил немногословный криминалист.

– Хорошо, поставлю вопрос по-другому. Чем он по-вашему был вскрыт «не там»? Импульсным лазером? Бластером?

– После вскрытия, – уперся тот.

– Бластер, инспектор, но довольно мощный, – крикнул Виттенгеру молодой ассистент, возившийся возле тела. – В принципе, ему хватило бы и десятой доли импульса. Стреляли откуда-то оттуда, – он указал на ложи бельэтажа.

– Вечно ты спешишь, – сердито бросил ему старший коллега.

Виттенгер поманил Ларсона.

– Вы видели момент убийства?

– То есть вы все-таки считаете, что стрелял не я… – решил позанудствовать Ларсон.

– Ильинский говорит, что вы и бутербродом в рот не всегда попадаете, а здесь… – инспектор прикинул на глаз, – метра два между вами было.

О Ларсоне я никогда ничего подобно не говорил. О Нимеше из Отдела Стратигического Планирования – быть может, но не о Ларсоне. Ларсон к оружию вообще не прикасается. «У меня для этого есть мозги», – сказал он как-то. «Для чего „для этого“ – для убийства что ли?» – спросил я. Ларсон не нашел что ответить.

Ларсон предложил провести следственный эксперимент.

– С бутербродом или с бластером? – попросил уточнить Виттенгер.

– Возвращаясь к вашему предыдущему вопросу, господин инспектор, момента убийства я не видел.

– Почему? – спросил удивленно инспектор.

Тут вспоминается один звонок. Кто-то позвонил мне домой и попросил позвать «бармена Джона». Я сказал, что они не туда попали. «Почему?» – искренне удивились на том конце провода.

– Потому что смотрел в другую сторону, – ответил Ларсон.

– Я видела! – громко крикнула Синтия Ларсон. – Мак-Магг разговаривал с девушкой, она стояла на ступеньках перед сценой, потом она упала… не знаю, что уж такого он ей сказал… Муж ее подхватил. Мак-Магг, будто бы не замечая, что девушка в обмороке, продолжал что-то говорить без микрофона, потом… потом это случилось…

– Что, это? – переспросил Виттенгер, хотя и так было ясно, что на глазах у Синтии Мак-Маггу снесло полголовы.

– Он упал, – коротко ответила она.

Инспектор посмотрел на криминалиста.

– Не может быть, – сказал тот. – Жертва стояла спиной к зрителям.

– Вы можете говорить? – спросил инспектор у девушки.

Ларсон обратил внимание, что длинные ее волосы были аккуратно собраны в пучок, обнажая худую длинную шею. «Волосы убрала, будто знала, что цепочка запутается,» – подумал Ларсон, – «Пройдоха Виттенгер не ошибся.»

– Да, могу, – тихо прошептала она и попыталась приподняться с кресла.

– Сидите, сидите, – и Виттнгер стал спускаться со сцены. – Я подойду. Как ваше имя?

Она назвалась.

– Расскажите мне, что вы видели.

– Я плохо помню… – начала она неуверенно, – после дамы, которая требовала вернуть ей часы, подошла моя очередь, но Мак-Магг повернулся ко мне спиной, а голова – его голова смотрела на меня и продолжала говорить какой-то комплимент по поводу моих глаз или прически… не помню… у меня цепочка запуталась, вот сзади. – она нагнула голову и показала Виттенгеру узелок на тонкой золотой цепочке. – Я попросила его, а он повернулся, но как-то не весь…

– Всё, достаточно, – остановил ее сбивчивую речь инспектор. – Спасибо, пока не уходите.

Виттенгер задумался на тем, не пойти ли ему в фойе и не поискать ли там более надежных свидетелей.

– А ведь так все и было! – громко сказал ему на ухо Ларсон.

От неожиданности инспектор вздрогнул.

– По-моему, вы уже выступали, – заметил он Ларсону.

– Туловище Мак-Магг повернул к зрителям спиною, а голову – лицом!

– Но снесли-то ему затылок! – воскликнул Виттнгер, усмотрев противоречие именно в этом, а не в том, что лицо Мак-Магга каким-то странным образом оказалось со стороны спины.

– На мой взгляд, все дело вот в этом предмете, – молодой ассистент криминалиста поднял что-то из лужи крови.

Со стороны всем показалось, что он поднял какое-то кровавое пятно, при этом не прикасаясь к пятну руками. С пятна упало несколько капель.

– Что там у вас? – крикнул Виттенгер, приглядываясь.

– Подойдите поближе, оттуда вы не увидите.

Виттенгер вскарабкался на сцену, Ларсон последовал за ним.

– Ну и…

– Вот, паутинка, – ассистент помахал рукой. – Совсем прозрачная. На шляпе, наверное, держалась или была надета на голову, как мешок.

Виттенгер взял за край тончайшую, практически невидимую ткань. Она становилась видимой лишь там, где была испачкана кровью. Инспектор напряг зрение и увидел рваный, оплавленный край.

– Где она лежала? – спросил он.

– Около головы.

– И ваш вывод?

– Ну это известная вещь, инспектор. Паутинка создает объемное изображение, поэтому зрители видели вместо затылка лицо. То есть они видели то, что показывала паутинка. Перед смертью жертва смотрела назад, в смысле вперед – если исходить из положения туловища. Лицо на паутинке смотрело на зрителей.

– Чье лицо? – настороженно спросил инспектор.

Ассистент пожал плечами.

– Надо спросить у зрителей. Вот у него, например, – он кивнул на Ларсона.

Ларсон протянул Виттенгеру программку.

– Вот его, – ткнул он в снимок.

Инспектор бросил взгляд на укрытое черным полиэтиленом тело.

– Переверните тело, – скомандовал он криминалисту.

Криминалист поправил резиновые перчатки и призвал на помощь своего ассистента. Сообща они стали осторожно переворачивать тело Магга.

– Осторожнее, осторожнее, – приговаривал криминалист, поддерживая остатки головы сквозь кусок полиэтилена, – а то все высыплется.

– Готово, инспектор, можно смотреть, – сказал ассистент отвернувшемуся Виттенгеру.

Но Виттенгер уже успел взглянуть на лицо Мак-Магга, пока криминалисты переворачивали тело, и больше смотреть не хотел. Залитое кровью лицо обладало усами и бородкой с завитком, для установления более точного сходства со снимком требовалось смыть кровь. Ларсон, воспользовавшись замешательством Виттенгера, подобрал возле тела обрывок паутинки, аккуратно завернул обрывок в салфетку и спрятал в карман.

На сцену выбрался сержант. В руках он тащил здоровенный ящик. Доковыляв до инспектора, он поставил ящик у его ног.

– Это еще что? – спросил Виттенгер.

– Часы, господин полковник. Наручные.

Ларсон полез с советами:

– Инспектор, завтра же во все газеты и на телевидение дайте объявление такого содержания: всем, кто желает получить назад свои часы…

– Без вас, Ларсон, обойдусь как-нибудь без вас, – устало пробормотал Виттенгер.

Домой Ларсон вернулся в третьем часу утра и сразу завалился спать. Опрошенные зрители не видели ни стрелявшего, ни хотя бы того, кто бы нес в руках что-то похожее на крупнокалиберный бластер. Оружие в конце концов нашли под креслами правительственной ложи. Во время представления ложа пустовала, и когда Виттенгер об этом узнал, у него отлегло от сердца, а то он уже начал разрабатывать план, как спасти губернатора от обвинения в убийстве.

Вечером Ларсон обнаружил в списке пассажиров лайнера «Монблан-Монамур» имя Великого Мак-Магга.

6. Терминал Хармаса

На ТК-Хармас мы прибыли точно по расписанию. Створки разгрузочного блока раскрылись в одиннадцать часов дня двадцать шестого апреля по синхронизированному времени. Не успели створки разъехаться на положенные полтора метра, как Нибелинмус и Мартин устремились в разгрузочный тоннель. Остальные пассажиры поотстали. Растолкав их, я поспешил за физиками.

На выходе из тоннеля физиков поджидали мрачные господа в пилотских комбинезонах без нашивок. С одним из них Нибелминус поздоровался, как со старым знакомым, потом представил своего спутника. Мартин брезгливо пожал мрачным господам руки. На их лицах не дрогнул ни один мускул. Я заметил, что к физикам подошли не все те господа, которых я бы причислил к одной организации. Не подошедшие господа вертели головами и осматривали проходящих мимо пассажиров. Охранники что ли, подумал я.

Интуитивно, я бы мог отнести их к Галактической Полиции. Такое предположение вполне согласовалось с тем, что агент Галактической Полиции Бобер следил за мной, а не за физиками. К чему следить за теми, с кем ждешь встречи, – причем, не просто встречи, а встречи по обоюдной договоренности.

В таком случае, для кого Дин Мартин украл кристаллозапись? Джулия Чэпмэн слышала от Нибелинмуса о ДАГАРе – Дальней Галактической Разведке. ДАГАР является самостоятельным подразделением ГП. Нет оснований подозревать, что в отношении лаборатории Нибелинмуса ДАГАР и ГП действуют раздельно. Зачастую ГП является прикрытием для ДАГАРа. Скажем, мы вычислили, что агент Бобер работает на ГП, но с таким же успехом он мог работать и на ДАГАР, пользуясь прикрытием ГП.

Если Нибелинмус сотрудничает с ГП, то это означает, что он сотрудничает и с ДАГАРом. С кем же тогда сотрудничает Мартин? Или же его внедрили в обход заведующего лаборатории?

Я проводил физиков и господ без нашивок до входа в туннель с надписью «Только для персонала». После того, как они вошли в тоннель, бронированная дверь захлопнулась и лязгнула замками. Я повертел в руках универсальный сканер-ключ.

Вскрывать или не вскрывать?

Не вскрывать, и более того – убираться восвояси, – было ясно написано на лице рослого детины, вставшего у бронированной двери, как истукан. Судя по роже – ну вылитый гэпэшник.

Я вернулся в зал ожидания.

Пора было сделать что-то, что окупило бы дорогу. Я сел в кресло и задумался с чего бы начать.

Прозрачный купол Терминала не поддерживала никакая арматура, поэтому казалось, что там, наверху, вообще нет никакого купола. Звезды кололи глаза. Зал ожидания парил где-то между небом и небом.

Похоже, именно об этом решил поговорить со мной мужчина лет сорока, со вздохом средней тяжести усевшийся в соседнее кресло. Он был одет в комбинезон технического персонала ТК-Хармас. На новом комбинезоне еще не разгладились складки от фабричной укладки.

– Вот всё думаю, а есть ли там купол, – указав пальцем вверх, философски произнес он.

Я вскинул голову. Опустив, спросил:

– Вы, наверное, здесь недавно работаете?

Он усмехнулся.

– Да, недавно…

– Тогда понятно. Не бойтесь, там ЕСТЬ купол.

– Вы издалека прибыли? – спросил он невозмутимо.

Для технического персонала не составляет никакого труда узнать, откуда прибыл тот или иной пассажир, поэтому я ответил честно:

– С Земли.

– Издалека… мн-да… – он покивал и задрал голову к куполу.

Лицо его было невыразительно. Я представляю, как неудачно звучит: «в глаза бросались только его чрезвычайно близко посаженные глаза», но факт остается фактом: когда он опустил голову и посмотрел на меня, мне показалось, что он собрал глаза в кучку и сунул их мне под нос. Мне захотелось его спросить, не натыкается ли он на стены. Если бы спросил, он бы вряд ли начал философствовать:

– На Земле строят дома с толстыми стенами и крепкой крышей, даже если в этом нет необходимости. Людям кажется, что толстая деревянная стена дает больше защиты, чем тонкий бронированный лист. А бронированный стальной лист – прочнее бронированного стекла полуметровой толщины. Такова психология, м-да…

На этой глубокой мысли ему б и заткнуться, но он продолжил:

– Заметьте, я говорю о Земле, об уютной старушке Земле… Но отчего тогда космические Терминалы строят прозрачными, невесомыми. Терминалы поражают своею провокационной непрочностью, незащищенностью… Мода, что ли… или действительно провокация. Как вы считаете?

Как-как… один, два, три, четыре… Еще, я считал, что аккуратнейший прямой пробор на его бесцветной голове нуждается в лечении миксером с шампунем для жирных волос.

– Уверен, во всем виновата мода.

– Быть может… Мне пора идти, – сказал он так, будто я умолял его остаться. У меня не было желания его задерживать. Он встал и зашагал прочь.

Техник, не оглядываясь, удалялся, а я по-прежнему чувствовал на себе его взгляд. Меня передернуло – мерзотное ощущение…

Я потряс головой.

Черт! Он на ходу наблюдал за мной, глядя в плоскую зеркальную полуколонну, разделявшую выходы из зала ожидания. Кто-то из пассажиров оставил на дороге клетку с кошкой. Запнется?

Неудача: перешагнул. Но зато перестал пялиться.

Ну всё, ушел окончательно.

Запищал комлог. Это был Ларсон с рассказом об убийстве Великого Мак-Магга. Рассказ пришел в письменной форме, местами чувствовался стиль его супруги – мальчики кровавые в глазах и т.д. Бррр…

В конце письма Ларсон просил при случае разузнать что-нибудь о Великом Мак-Магге. Оказывается, фокусник летел на Хармас одним рейсом со Сведеновым.

Поручения множились, как перед походом в супермаркет без Татьяны, но с ее ведома. Я мысленно освежил список поручений. В порядке убывания важности:

1.Галерейщик Сведенов и кража из сейфа.

2.Физик Мартин и гэпэшники-ДАГАРцы.

3.Фокусник Мак-Магг и его убийство.

4.Спасатель Алексеев и загадочная смерть астронавтов в Секторе Улисса.

Всё, вроде ничего не упустил.

В справочной сказали, что «Монблан» причаливает через два часа. Капитаном на нем по прежнему Харриган – его не уволили, он не заболел и не попал в астрокатастофу.

– Дайте контактный номер местного представительства Фаонского Страхового Общества, – потребовал я.

– По частным компаниям справок не даем, – ответил робот, и в его голосе сразу появились живые, человеческие интонации.

– Сдохни, скотина, – вполне по-человечески пожелал я ему.

– Второе слово не идентифицировано, пожалуйста переформулируйте вопрос, – попросил робот бесстрастно.

Я прошел в зал билетных автоматов. Там было пусто, поскольку, как я уже сказал, пассажиры предпочитают резервировать билеты заранее. От билетного автомата я надеялся добиться условий страхования имущества и контактный номер ФСО. Какой-то хмырь в промасленном комбинезоне подумал, что я собираюсь купить билет до Хармаса. Он встал рядом и, скривив губы в мою сторону, прошептал:

– Индивидуальный рейс. Два дня против четырех. Те же деньги. Идет?

– Лицензия есть? – спросил я громко.

– Забыли, – прошептал он и куда-то испарился.

Два дня против четырех означает приблизительно вчетверо большее ускорение. Однажды я воспользовался такой частной посудиной. На «индивидуальный» рейс пришло шесть пассажиров вместо допустимых трех. «Ничего, – сказал капитан, – ускорение так вас сплющит, что вы не заметите тесноты». И он оказался прав: я вообще ничего не заметил, потому что выключился вплоть до посадки.

Контактный номер ФСО я все-таки нашел. Ответил мне вежливый господин по фамилии Элвис. Я сказал, что он-то мне и нужен. Элвис обрадовался и объяснил, как найти его контору.

Господин Элвис, вместе со столом и креслом, парил в бескрайнем голубом небе. За его спиной парили гигантские золотые буквы "Ф", "С", "О". Белый полукруглый пол обрывался пропастью за полметра до стола.

– Вы, кажется, уже на пути в рай, – сказал я, высматривая за его спиной белые крылышки. Нимба не было, это точно.

– Грустная шутка, – кивнул Элвис. Он был молод, судя по румянцу на гладких щеках – здоров, и раньше времени в рай не собирался. – Чем могу быть полезен? Наша компания предоставляет целый спектр услуг…

Стол подплыл к полу или пол к столу – я не заметил и не почувствовал.

– Я не за этим, – и я назвал себя.

– Детектив?

– Да, нанятый вашим руководством.

– Я уже все рассказал нашему следователю, – быстро пробормотал он.

– Хм, странно, что вас не уволили… Сейчас меня интересует Сведенов. Как вы с ним познакомились?

Вопрос уже сам по себе подразумевал сговор. Стол, кресло и Элвис отшатнулись.

– Он наш постоянный клиент, – пролепетал он.

– Давно?

– Еще до моего прихода на эту должность.

– И он зашел к вам, чтобы застраховать шкатулку?

– Нет, нет, – запротестовал Элвис, – такими мелочами представительство не занимается. Если бы полис выписывал я, ошибки бы не произошло. Дело в том, что страховку на имущество в капитанском сейфе оформляет компьютер после того, как пассажир подтвердил, что намерен лететь данным рейсом и что он согласен с условиями страхования. Предоставление капитанского сейфа – это своего рода дополнительная услуга. Сведенов воспользовался ею, когда подтверждал бронь. А к мне он заходил подписать полис на груз в контейнере.

– Что он вез?

– Как всегда: картины, антиквариат разный…

– И пропавшей шкатулки вы не видели?

– Ни в коем случае! Шкатулку, насколько мне известно, принимал второй пилот.

– Ладно. Итак Сведенов зашел оформлять полис на картины. Дальше что?

– Ничего. Все документы уже были подготовлены нашим центральным офисом. Требовалась только его подпись. Я сказал ему, что контейнер погружен на корабль, все таможенные формальности соблюдены, ему нечего беспокоиться…

– А он выглядел обеспокоенным?

– Нет, не выглядел! Это выражение такое «вам не о чем беспокоиться» – вежливое… впрочем, я вижу, вежливость в вашей конторе не в цене. А у нас – в цене. И я сказал ему: «Господин Сведенов, не извольте…»

– Понял, не трещи!

Он сам виноват – сказал, что хорошим манерам меня не учили. Значит, так тому и быть.

– И больше вы ни о чем не говорили?

– О страховке – нет.

У Элвиса затряслась правая щека. В его-то годы – и уже нервный тик.

– Тогда о чем?

– Он спросил, где находится медпункт.

– А вы тут же предложили ему застраховать здоровье…

– Нет. Зачем страховать больного человека? – искренне удивился Элвис.

– Согласен, мое предположение выглядит глупо. Он был болен?

Элвис задумался.

– По-моему, ему нездоровилось. Теперь я припоминаю… Я спросил его, что с ним. Он ответил, что все в порядке, мол, требуется небольшая консультация. Я объяснил, как найти медпункт. Больше мы не разговаривали – он сразу ушел.

– С чего вы взяли, что ему нездоровилось, если он сказал, что все в порядке?

– Выглядел он бледновато. И тяжело дышал. Я тогда подумал, что он запыхался. До конца посадки оставалось минут пятнадцать.

– Запыхавшиеся люди не бледнеют. Скорее, они краснеют. Вам это не пришло в голову?

– Теперь пришло…

– И теперь вам кажется, что он нервничал.

– Вероятно, да…

– Вероятно кажется или вероятно нервничал?

– Нервничал.

У Элвиса затряслась левая щека, правая – перестала.

– Так какого черта вы болтаете тут мне, что он ни о чем не беспокоился? – С этими словами я сошел с пола, ступил на голограмму неба и шагнул к столу. – Издеваетесь над следствием, да? – Я употребил любимое выражение инспектора Виттенгера.

Элвис вцепился в край стола. Он подумал, что сейчас я схвачу его за шиворот и вытащу из-за стола – так поступают все разъяренные детективы.

– Я имел в виду, что он не беспокоился насчет страховки. Я только страховку имел в виду, больше ничего, поверьте…

– Элвис, – внушал я ему. – Я сейчас спасаю твою задницу. Как ты заметил, я интересуюсь Сведеновым, а не тобой. Если мне по-прежнему придется вытаскивать из тебя слова клещами, я займусь тобою лично. Уяснил?

– Да, господин… господин детектив, уяснил.

– Ты отправил его в медпункт. А он?

– Н-незнаю… сказал спасибо и ушел.

– Куда?

– Думаю, в медпункт.

– Но ведь до посадки оставалось пятнадцать минут. Когда бы он успел?

– Может, не пятнадцать, может – двадцать… – засомневался вконец задерганный Элвис.

– Пришлешь показания в письменном виде, – велел я ему, уходя.

Впрочем, весь разговор я, разумеется, записал. Но вдруг он вспомнит что-то новое. Я же, выйдя из офиса ФСО, вспомнил о Великом Мак-Магге. Вернулся.

– Мак-Магг ничего не страховал?

– Фокусник?

– Да.

– А какой рейс?…

– Тот же, черт побери!

Элвис полез в базу данных.

– Он страховал реквизит – большой такой контейнер…

– Сумма?

– Два миллиона.

– Где медпункт?

– Что? А! Там… – у Элвиса в голове все поперемешалось, он что-то изобразил руками. Наконец выдавил: – Второй уровень, сектор "Е", там вывеска, увидите…

– Будь здоров, – буркнул я и ушел.

На Терминалах Трансгалактического Канала уровни или, что тоже самое, палубы отсчитывают сверху вниз. Зал ожидания с невидимым куполом находился на нулевом уровне. Первый уровень оккупировали представительства коммерческих фирм, обслуживавших Терминал и его пассажиров. В их число входило представительство ФСО. Покинув Элвиса, я дошел до лестницы и спустился на второй уровень. Здесь было потише и попроще. Сразу за выходом с лестничной площадки я увидел светящийся квадрат с двумя стрелками. Стрелка налево предсказывала сектор "А", стрелка направо – сектор "Н". Я повернул налево и, мысленно повторяя алфавит, стал ожидать появления сектора "Е". Коридор опоясывал Терминал по ломанной линии, каждый излом приходился на границу секторов – в общем, разумно. К тому моменту, как я дошел до сектора "Е", я понял, что путь направо был бы на одну букву короче. Под вывеской с красным крестом, полумесяцем и еще пятью-шестью знаками конфессий, признающих традиционную медицину, я свернул налево и толкнул стеклянную дверь. От моего толчка она не распахнулась, как следовало бы ожидать, а отъехала в сторону.

Пациентов не было ни души. Я миновал дверь с надписью «процедурная», две двери без надписей, стоматологический кабинет и «дежурную медсестру». Из последней двери выскочила медсестра в белом чепчике, я перегородил ей дорогу.

– Где?..

– В пятом, – махнула медсестра, проскочив у меня под локтем. Она скрылась в инфекционном боксе.

Табло рядом с дверью в пятый кабинет утверждало, что «прием ведет фельдшер Иван­…». Две недостающие буквы легко угадывались, но я не удержался и, просунув голову в приоткрытую дверь, спросил:

– Фельдшер Иван, к вам можно?

Я не успел ни разглядеть фельдшера, ни услышать ответ: меня оттянули от двери.

– Позвольте мне, я опаздываю на транспортировку…

Дорогая сумочка из крокодиловой кожи преградила мне путь в кабинет. Ее хозяйка – вульгарная дама неопределенного возраста – натянуто улыбнулась, я скривился и пропустил даму в кабинет.

– Господин Иван? Я к вам… – Наверное она расслышала, как я назвал фельдшера.

Вылетела она оттуда через две минуты.

– Хам! – выпалила дама тому, кто был в кабинете, затем швырнула дверь так, что на табло появились недостающие буквы.

Хам – это хорошо, с хамами всегда проще, размышлял я. Выждал тридцать секунд и вошел.

Фельдшер Иванов, положив ногу на ногу, задумчиво рассматривал подошву ботинка.

– Что вы ей дали? – спросил я.

Фельдшер поднял на меня сонные глаза. У него была физиономия генерала, разжалованного в рядовые.

– Кому?

– Той даме в меховой накидке. Когда она шла к вам, то хромала на обе ноги, а вылетела от вас быстрее лани.

– Медицина творит чудеса, – и он хмыкнул. – Вас что беспокоит? – спросил он с ударением на «вас».

– Меня беспокоит здоровье господина Сведенова.

– Вас все время беспокоит чужое здоровье…

– Разве это плохо?

– Господин… эээ… как вас там… – Он шумно втянул ноздрями воздух и замолк, словно раздумывая, через какое отверстие его выпустить. – У меня много пациентов, – наконец выдохнул он.

– Тем скорее вы сможете к ним вернуться.

– Чем что?.. – он сонно моргнул. – Что вам угодно?

– Двадцать девятого марта, сего года, ваш медпункт, посетил, человек, по фамилии, Све-де-нов, – говорил я медленно, тщательно проговаривая слова. – Зачем, он, сюда, при-хо-дил? Вопрос понятен?

– Мне понятно, что вы ничем не больны. Информацию о других пациентах мы не раздаем. Ответ понятен?

– Понятен, но не принят. Спорю на десятку, что раздаете.

Кажется, он начал просыпаться.

– А кто вы такой?

Я показал ему удостоверение частного детектива.

– Почему вам нужен именно Све… как вы его назвали?

– Сведенов.

– Он подал жалобу?

– На кого? – удивился я.

– Ну, хм, на нас, например…

– Смотря что считать жалобой… – проговорил я, беззаботно оглядывая стены кабинета. Левая рука фельдшера Иванова тем временем рассеянно ползала по клавиатуре. Экрана я не видел, но чувствовал, что Иванов вот-вот доберется до файла Сведенова.

– Ну, лично я не дам больше одного к пяти за то, что не раздаем.

– Один к двум, – изменил я ставку.

Он помотал головой.

– Я вашего Сведенова не смотрел, его смотрел другой врач, чужих паролей я не знаю, как вы понимаете…

Левая рука замерла. Он что-то читал на экране.

Добрался до файла, подумал я. Через мгновение Иванов уже не мог пошевелить ни левой рукой, ни правой.

– Надо было соглашаться на десятку, – сказал я ему с укоризной.

– Я вызову… я сейчас вызову… – Трепыхался он, стараясь вырвать руки.

– Скажу, что получил пароль от тебя, – пригрозил я. – Будешь вести себя тихо, так и быть, получишь двадцатку.

Он одумался и затих.

Я скопировал файл, сунул две десятки в верхний карман его халата, пожелал ему поскорее забыть о моем визите и быстро покинул кабинет. Обсуждать с Ивановым было нечего – он не солгал, говоря, что Сведенова принимал другой врач. Его звали доктор Трюффо. Трюффо принимал во второй половине дня, то есть после трех.

Из файла следовало, что Трюффо принял Сведенова за двадцать одну минуту до окончания посадки на «Монблан-Монамур». Сведенов пожаловался на бессонницу, на депрессию, вызываемую длительными космическими перелетами, на общее недомогание и отсутствие аппетита. В графе «диагноз» стояли агорафобия и невротическая депрессия. Трюффо выписал ему какие-то легкие транквилизаторы, которые Сведенов приобрел здесь же в медпункте.

И чем это мне поможет…

Похоже, двадцатка улетела зазря.

До прибытия «Монблана» я успел выпить кофе, съесть сэндвич и поругаться с кельнером, причем сам же оказался не прав, потому что на Хармасе сэндвичем называют не булку с колбасой, а слоеный пирог с рубленным мясом. «…четырнадцатый стыковочный модуль, встречающих убедительно просим дожидаться выхода пассажиров вне приемного модуля» – повторила дикторша специально для меня. Интересно, кроме частных детективов, еще какие-нибудь «встречающие» на Терминалах бывают?

По дороге к приемному модулю я мучительно вспоминал, стыкуются ли корабли класса «Монблана» только к одному модулю или существует еще какой-нибудь модуль без номера для экипажа и ВИП-персон. Я так сильно задумался над этой проблемой, что едва не налетел на двух верзил в комбинезонах без нашивок. Они стояли у приемного модуля.

Вот, оказывается, кто у нас «встречающие»!

Впрочем, они дружно наплевали на просьбу дикторши: когда массивные створки приемного модуля растворились, оба спокойно прошли дальше – к стыковочным модулям. Так вместе мы дошли до полуовальной створки с номером «14». Модуль начал выпускать пассажиров. Верзилы, бесцеремонно расталкивая пассажиров, двинулись к кораблю. Стюард их пропустил, а меня – нет. Более того: мне велели покинуть приемный модуль.

Ладно, подумал я, не знаю, кто понадобился гэ-пэшникам, но капитан Харриган как минимум два дня будет находится здесь, на Терминале. Пропадать отсюда особенно некуда.

Меня распирало от любопытства – с кем же выйдут гэпэшники?

Целых тридцать семь минут они не делали ничего для того, чтобы удовлетворить мое любопытство. В смысле – они не появлялись. Стюарды, сторожившие вход в стыковочный модуль, поглядывали на букетик мимоз в моих руках сначала с улыбкой, потом – приблизительно после тридцать пятой минуты – с сочувствием.

Сквозь арку я увидел, как Харриган, второй пилот и еще кто-то из экипажа покидают корабль. Сердце забилось, как перед встречей с любимой (вот удивились бы стюарды!), но тут же замерло – сразу за Харриганом корабль покидала пара гэпэшников.

Мимозы сникли, и я вместе с ними.

Экипаж и гэ-пэ прошли мимо меня, о чем-то тихо разговаривая. Харриган не походил на арестанта, и он не выглядел озадаченным. Следовательно, он был предупрежден о том, кто его ждет.

Я побрел следом за компанией.

– Подожди, еще не все пассажиры вышли! – крикнул мне один из стюардов.

– Она ушла с другим! – крикнул я в ответ.

После моего ответа он передал второму стюарду, по-моему, десятку.

Ну вот, на меня уже делают ставки…

Мимозы достались какой-то старушке, которую никто не встречал; не дослушав слова благодарности, я пустился догонять Харригана и прочих.

Все они вошли в ту самую бронированную дверь, куда три часа назад вошли Нибелинмус и Мартин.

Что, черт побери, происходит?!

Кельнер в кафе-кондитерской ухмыльнулся, – мол, давно не виделись. Спросил, какой сэндвич мне нужен на этот раз. Я попросил четырехслойный.

– Остались только пятислойные, – сказал он язвительно.

– Соскребите один.

– Скидку за него не дадим, – парировал кельнер.

Я сказал, что в таком случае к черту сэндвичи, тащи кофе. Он задрал нос и отправился за стойку к кофейному автомату.

Служба расследований ФСО снабдила меня подробным планом «Монблана», списком членов экипажа и их снимками. Дожидаясь кофе, я просматривал снимки и пытался определить, кем из экипажа заинтересовалась ГП (для определенности я решил всех неизвестных людей в комбинезонах без нашивок пока причислять к ГП). Кроме капитана Харригана ГП забрала второго пилота, бортинженера и старшего стюарда. Инженера энергетических установок и младший летный состав ГП вроде бы не тронула. Для беседы я выбрал стюардессу, обслуживавшую каюту Сведенова. Ее звали Анна. На снимке – вроде ничего так.

Кто-то отодвинул стул за соседним столиком. Ненавижу этот звук – металлом по керамической плитке. Я повернул голову.

Опять тот полуторокулярный тип из зала ожидания. Усаживается, как у себя дома, берет салфетку, комкает, скатывает в шарик, надевает на зубочистку и, держа за кончик зубочистки, разглядывает. Повернул голову в мою сторону, с усмешкой кивнул. Снова занялся разглядыванием салфеточного чупа-чупса.

Подошел кельнер. Звякнув как следует блюдцем с чашкой, спросил не угодно ли чего еще – и сразу же развернулся, чтобы уйти.

– Погоди.

Он остановился. Я достал из портмоне десятку и поманил кельнера пальцем. Состроив недовольную рожу, он нагнулся.

– Забудьте обо всем, что между нами было, – доверительно прошептал я. – Что это за тип в униформе? – И я кивнул в сторону соседнего столика.

Кельнер разогнулся, согнулся и шепотом спросил:

– А разве между нами что-то было?

Десятка полезла обратно в портмоне.

– Впервые вижу, – зашептал он быстро. – Судя по форме, техническая служба. Но им тут не положено, тут только для пассажиров…

– Так выкинь его! Он меня раздражает.

Кельнер забрал десятку, отошел к барной стойке. Там он несколько секунд с чем-то копался, потом, напустив на себя важный вид, подошел к соседнему столику.

– Прошу прощения, здесь обслуживаются только пассажиры.

– Вот, держи… – тип в униформе подал ему зубочистку со скомканной салфеткой. Щеки у типа покрылись крупными морщинами – наверное, он улыбнулся. Кельнер, слегка обалдев, принял подарок.

Мужчина встал, кивнул мне как бы на прощание и с достоинством удалился.

– Больной что ли… – растерянно пробормотал кельнер. – И кого только ни берут на работу! – добавил он громче.

Я допил кофе. Кельнер объяснил мне как найти гостиницу для экипажей. Портмоне опустело еще на две десятки.

– Приходите еще! – сказал он мне, ощупывая деньги.

– Непременно.

Поразмыслив о предстоящей беседе с Харриганом, я попросил кельнера принести бутылку самого дорого коньяка.

– Вы уверены, что хотите САМОГО дорогого? – изумился тот.

– Нет, передумал. Хватит десятилетнего.

Он принес «Хеннесси». Для Харригана сойдет, подумал я.

– Запомнили? Третья палуба, сектора А, В, С, – кельнер продолжал выслуживаться до самых дверей.

Вряд ли больной, что-то ему от меня нужно… Нервы потрепать мне хочет, что ли…

У входа на третью палубу меня спросили, не перепутал ли я этажи. Народ там сновал сплошь в летных и «терминальных» комбинезонах, у всех на груди были карточки с именами или, в общем, с чем-то, что давало им право находиться на третьей палубе. Поэтому мой гражданский наряд сразу же вызвал подозрение. Коротышка, заподозривший меня либо в нечестных намерениях, либо в пространственном идиотизме, внимательно осмотрел мою грудь на предмет наличия карточки. С его ростом, поиском карточек на груди он мог бы заниматься профессионально. (В своем отчете я это замечание опустил, а то еще Шеф обидится.)

Я сказал ему, что разыскиваю стюардессу Анну с «Монблана». Коротышка принялся объяснять и давать советы:

– Позвоните в гостиницу, номер найдете в справочной. Если ваша Анна уже там, она к вам выйдет. Если, конечно, захочет. Ну а если не захочет, то ничем помочь не могу, на третий уровень вход только по пропускам. Вот таким, видите?

Он приподнял карточку. Я присел на корточки, посмотрел.

– Вижу. Вижу чье-то имя… вижу какую-то физиономию… – я привстал, – вероятно, вашу… Нет чипа – вот в чем проблема.

– Ну и что, что нет, – пожал он плечами.

– Как это что! Если нет чипа, то ваша карточка никаких дверей не открывает, следовательно, здесь все двери открыты. Ведь открыты?

– В принципе да… – подумав пару секунд, согласился он.

– Следовательно, вас обманули! Чтобы находиться на третьем уровне карточка не нужна! Но в любом случае, спасибо за помощь.

Похлопав его по плечу, я отправился своей дорогой. Угрозы вызвать немедленно охрану я уже давно привык пропускать мимо ушей.

В действительности гостиница называлась «Комнаты отдыха экипажей». У первой попавшейся девицы я спросил, где тут у вас Анна с «Монблана».

– А зачем вам она? – хитро поинтересовалась она.

Я понес какой-то бред про дела сердечные – не убедительный, но смешной – судя по ее реакции. Девица довела меня до каюты с номером триста тридцать пять.

– Анна, к тебе… – девица еле сдерживала смех.

Снимок сообщил мне об Анне далеко не все. Я чуть было не сказал ей, что вообще-то мне позарез требуется Харриган.

– Вообще-то мне… вообще-то я частный детектив. Вот мое удостоверение.

Пока Анна разглядывала удостоверение и индульгенцию от ФСО, я пришел к выводу, что в интересах дела мне следует пересмотреть свою точку зрения на девиц ростом за метр девяносто. Но проще ее временно переместить, и я предложил разговаривать сидя.

– Да, конечно, – кивнула она, возвращая документы.

Она уселась на кровать, продавив ее до спрятанного под кроватью чемодана. Если забыть про чемодан, то именно так, согласно школьным учебникам, гравитация искривляет пространство. На мое счастье, в каюте оказался стул, иначе, усевшись рядом с Анной, я бы неизбежно сполз в кроватно-гравитационную яму. Выбирая стул, я сознавал, что, быть может, лишаю себя единственного шанса создать сверхъединую физическую теорию, объединяющую силы гравитации и силы любви… хм, коллайдер на пружинах…

– Вы из-за той кражи? – поинтересовалась она. Вероятно, ее мысли были далеки от физики.

Вопрос был хорошим. Он сразу снял все мои сомнения относительно того, известно ли младшему летному составу о взломе сейфа.

– Из-за нее. Насколько мне известно, каюта Сведенова находилась, как бы это выразиться, под вашим … эээ… надзором, что ли… Или как это у вас называется?

– Да, я обслуживаю каюты первого класса, – подтвердила она. – Вернее, часть кают первого класса. Каюта Сведенова была в моем отсеке.

Тон у нее был близок к официальному. Говорила она медленно и тихо – как человек, решивший сначала думать, потом говорить.

– Вы успели познакомиться?

– Познакомиться? Разумеется! Мы знакомимся с пассажирами в первый же день полета. Но позвольте, теперь я спрошу… – и она посмотрела на меня исподлобья.

Правильные черты лица, но все же крупноваты…

– Спрашивайте.

– Я обязана отвечать на ваши вопросы? Я ничего не имею против вас лично, но руководство… вы понимаете?

– Понимаю. Ответ: обязаны. Руководство «Галактик-Трэвэлинг» согласилось на проведение частного расследования. Вас разве не известили?

– Нет, – ответила она твердо. Ее ответ меня нисколько не удивил, потому что про согласие «Галактик-Трэвэлинг» я придумал только что. С нарастающей уверенностью она продолжила:

– Нам запрещено обсуждать происшествие с посторонними – даже между собой. Без разрешения капитана я не имею права отвечать на ваши вопросы.

Я спохватился:

– Да, кстати, а где Харриган? Я хотел переговорить сначала с ним, но нигде его не нашел. Куда он пропал, вы не знаете?

– Кажется, он пошел в управление Терминала. Вероятно, скоро вернется.

– Хорошо, ни о происшествии, ни о ваших служебных обязанностях мы говорить не будем. Если Харриган разрешит, тогда поговорим. Я не желаю вам неприятностей. Хватит с вас того, что неприятности возникли у «Галактик-Трэвэлинг». А как Сведенову-то повезло! Он, небось, до потолка прыгал, когда узнал, что ни с того, ни с сего вдруг стал миллионером.

– Не прыгал, – Анна помотала головой.

– Да, я и забыл. На кораблях потолки низкие, не попрыгаешь.

Она улыбнулась:

– На корабле есть тренажерный зал, там можно прыгать сколько угодно, для этого даже есть специальный батут.

– Но Сведенов туда, насколько я понял, не пошел…

– Не пошел. Мне показалось, он не знал, радоваться ему или огорчаться.

– Как это? Человек зарабатывает миллион и не знает, хорошо это или плохо! Вероятно, он был не в себе…

Понемногу мне удалось ее разговорить. Среди остальных пассажиров первого класса Сведенов ничем не выделялся. Не грубил и не заискивал. Не приставал. Из каюты почти не выходил. Утром первого апреля не попытался никого разыграть. Когда вторая стюардесса привезла ему завтрак, он пожаловался, что не спал всю ночь. «Похоже, что так оно и было», – сказала вторая стюардесса Анне, а Анна – мне. Потом он пропал из виду до самого обеда. От еды он отказался и попросил Анну, чтобы ему отдали его груз из капитанского сейфа. «Он был бледен, руки тряслись, лоб вспотел», – так мне описала его Анна. Но на здоровье он не жаловался. Анна связалась со старшим стюардом, тот – со вторым пилотом. Сведенов вернулся из грузового отсека в три часа дня, в «полуистерическом» состоянии. Спросил, есть ли на корабле врач. Врач на корабле конечно же есть, и не один. В качестве компенсации за украденное имущество, Сведенов потребовал у врача сильных транквилизаторов. Врач сначала возражал, потом, поговорив с капитаном, отсыпал Сведенову несколько таблеток. До прилета на Хармас Сведенов еще однажды посещал бортового врача. Несколько раз Сведенов принимался скулить, какая это для него утрата – потеря семейных реликвий. Алкоголь он не употреблял, только успокоительные. С момента посадки на Хармасе, о судьбе Сведенова Анне ничего не известно.

– С ним что-то случилось? – спросила она.

– Да вроде нет.

Сведенов сейчас находился где-то между Хармасом и Фаоном, включая оба конца. В ближайшее время я планировал уточнить его местонахождение. В сводках происшествий его имя не фигурировало.

Анну охватило беспокойство.

– Вы будете разговаривать с капитаном?

– Скорее всего.

– Не говорите ему о том, что я вам рассказала. Кажется, я все-таки нарушила приказ…

– Ничего вы не нарушили. Разве вы мне что-то рассказали? Мы сидели и мило болтали о… ну скажем, о фокуснике Мак-Магге. Он ведь летел тем же рейсом?

– Да, точно, летел, – с энтузиазмом согласилась Анна. – Такой интересный человек!

– Он летел в вашем отсеке?

– Нет, в другом. Тоже первым классом, но в другом отсеке. Его каюту обслуживала моя подруга. Я попросила ее взять у Мак-Магга для меня автограф. Он такой смешной! Все время забывал, как зовут стюардессу – ту, которая моя подруга. Например, заходит она к нему в каюту и просит автограф для Анны, то есть для меня. Он начинает звать ее Анной. Потом другая наша подруга, Жаклин, попросила взять для нее автограф. И Мак-Магг стал называть свою стюардессу Жаклин. А дальше было совсем смешно. У нас есть бортинженер, его зовут Шон, для него моя подруга тоже взяла автограф. Мак-Магг расписался, а потом, представляете, говорит «Шонна принесите мне свежие салфетки.» Она так обиделась!

– Передайте ей, что она отомщена.

– То есть как отомщена? – Анна продолжала улыбаться, полагая, что я собираюсь рассказать свежий анекдот о Мак-Магге.

– Он умер.

Анна всплеснула руками и схватилась за щеки.

– Правда? Вы не шутите?

Мой тяжелый вздох развеял все ее сомнения.

Она стала спрашивать, отчего он умер. Узнав, что фокусник убит неизвестным лицом и по неизвестной причине, она пришла в полное отчаяние.

– Я так хотела сходить на его концерт! – горестно воскликнула она, и я понял, что у Мак-Магга появился новый мститель.

– А вы видели его выступления?

– На второй день полета он устроил небольшое представление в салоне-ресторане. Всего несколько фокусов, но таких загадочных!

– Он пользовался реквизитом?

– Да, у него был ящик, черный такой, меньше чемодана. И еще кольца, он их расцеплял.

– А за реквизитом он ходил в тот отсек, где сейфы?

Анна побледнела.

– Ой, – сказала она.

– Что ой?

– Шон сказал, что видел его возле того отсека в то утро.

– Действительно ой… Анна, соберитесь. Правильно ли я понял, что утром, за несколько часов до того, как Сведенов потребовал свою шкатулку, Мак-Магга видели возле отсека с сейфами.

Она кивнула.

– Что конкретно сказал вам Шон?

– Мак-Магг спросил его, кто может впустить его в отсек, чтобы он взял из своего контейнера… – она замолчала.

– Что взял?

– Мак-Магг не сказал. Просто ему что-то понадобилось. Какой-то реквизит.

– А дальше что было?

– Шон посоветовал обратиться ко второму пилоту. Потом Мак-Магг ушел.

– Куда?

– Ко второму пилоту, наверное…

К нам в дверь постучали.

– Водите! – крикнула Анна слишком поспешно.

Второй пилот Юдин распахнул дверь настежь.

– Виноват, что не вовремя. Говорят, у тебя гости, – сказал он, стоя на пороге. Я подтвердил:

– Вам не солгали. Гость – это я.

– Уже догадался, – усмехнулся Юдин. – Аня, ты что такая бледненькая?

– Ничего, – пролепетала она.

– Харриган просил передать, что расписание меняется… – не договорив, он посмотрел на меня, видимо, ожидая, что я скажу что нибудь вроде «пардон, мне пора, не буду мешать» и так далее.

– Мог бы и позвонить, – ответила ему стюардесса.

Я вмешался:

– Спорим, что с одного раза угадаю, из-за кого поменялось расписание.

– А оно и не менялось, – без малейших угрызений совести отрекся от своих слов Юдин. – Мне просто было любопытно взглянуть, кто пришел в гости к нашей Анне. Кстати, Аня, он караулил тебя у стыковочного модуля, с цветами. А где же цветы? – Юдин в недоумении оглядел каюту.

Анна, пребывая в некотором замешательстве, тоже зачем-то оглядела каюту. Наверное, подумала, что я подсунул ей цветы тайком.

– Харриган вернулся? – спросил я, отвлекая их от поисков цветов.

– А он-то вам зачем? – удивился Юдин.

– Он сыщик, – пояснила Анна. – Из ФСО.

– А-а-а, что ж вы мне голову-то морочите! А как зовут господина сыщика?

Я представился.

– Харриган у себя в каюте. Надо бы его предупредить. – После этих слов Юдин снял трубку интеркома и вызвал Харригана.

– Кэп, тут детектив из ФСО. Говорит, по вашу душу… Ильинский… Есть, кэп!

Он повесил трубку.

– Капитан просит вас к себе, – галантно произнес Юдин и посторонился, уступая мне дорогу.

– Увидимся, – сказал я Анне. Она неуверенно кивнула.

Мы вышли в коридор и сразу же натолкнулись на охранника.

– Посторонних не заметили? – спросил охранник у Юдина и подозрительно посмотрел на меня.

– А, вот он! – завопил выскочивший словно из-под земли коротышка с карточкой без чипа. – Это он! – показал он пальцем на меня, чтобы охранник не подумал на Юдина.

– Это не он, – серьезным голосом возразил ему Юдин, – ты вечно что-то путаешь.

– Это не я, – поддакнул я. – Я тебе еще полчаса назад об этом сказал.

Охранник в растерянности переводил взгляд с коротышки на Юдина.

– Все в порядке, он – свой, – успокоил охранника второй пилот. Мне он пояснил: – Не обращай внимания. Это местный завхоз, у него украли робота-уборщика, вот он теперь и бесится.

– Что только не воруют! – в сердцах воскликнул я. Юдин со мною согласился:

– И то правда…

В демократичной гостинце для экипажей все комнаты-каюты были одинаковы. Такой вывод я сделал после того, как увидел, что каюта, занимаемая капитаном Харриганом, ничем не отличается от каюты стюардессы Анны.

Харригану было сорок шесть. За двадцать лет он успел избороздить все галактические Сектора, начиная с Сектора Улисса и кончая Сектором Фаона, куда входит система Хармаса. Он был примерно моей комплекции, разве что чуть выше… Впрочем, поставь нас двоих рядом с Анной, разницу в росте никто бы не заметил. Светлые волосы были стрижены ежиком, борода – заимствована у морских офицеров времен открытия Антарктиды.

– Страховщики мне сообщили, что вы прилетите, – такими словами он меня поприветствовал. Серо-зеленые глаза смотрели на меня, как теперь говорят, «испытующе». Испытание я выдержал на четыре с плюсом – он отвел глаза первым. На пять – это когда их не отводят, а тупят в пол.

(Ларсон потом пошутит, что я бы заслужил оценку «шесть», если бы Харриган закатил глаза и упал без чувств.)

– Ваши подчиненные не проронили ни слова, – опережая события, защитил я стюардессу Анну.

– Так и должно быть, – кивнул Харриган, – вам следовало сначала поговорить со мной.

– Я собирался, но вас отвлекла Галактическая Полиция.

Харриган рассмеялся:

– Конспираторы из них, как из Юдина – кок.

Юдин натянуто улыбнулся. Шутка – дежурная, догадался я. Достал коньяк.

– Вы такой пьете?

– Такой мы только нюхаем, – и Юдин потянулся к бутылке, желая поближе рассмотреть этикетку.

– Раздобудь посуду, – скомандовал ему Харриган.

– Есть, кэп! – Юдин метнулся из каюты. Влетел обратно секунд через тридцать, позвякивая тремя стаканами. Я разлил коньяк, мы понюхали и выпили.

– Возвращаясь к Галактической Полиции… Им что, делать больше нечего? Какое им дело до кражи из сейфа? Вот если бы украли корабль, а пассажиров захватили в заложники инопланетяне, тогда бы им стоило вмешаться.

– Инопланетянами занимается другое ведомство, – со значением вставил Юдин.

Харриган посмотрел на него с нескрываемой досадой.

Юдин – трепло, отметил я про себя, наливая по новой.

Я ждал, что Харриган скажет, что никто не говорил, что ГП расследует взлом сейфа. Но вместо этого он сказал:

– Думаю, у «Галактик-Трэвэлинг» есть связи в гэ-пэ. Попросили кого– нибудь из гэпэшных боссов заняться сейфом. Взломали один раз – взломают и во второй, дело серьезное…

– А вообще, трудно взламывать сейфы на «Монблане»? – спросил я.

– Ага, мы их что ни день, то взламываем, – съязвил Юдин.

– Невозможно, – отрезал капитан, но в миг поправился: – Так я думал месяц назад.

– Когда мне можно будет осмотреть сейф?

– Вероятно, не скоро. ГП велела не пускать на борт посторонних. Вы считаетесь посторонним, – предчувствуя мое следующее замечание, добавил он.

– А кто-то собирается спрашивать у них разрешение?

– Они выставили охрану, – остудил меня Харриган. – Ничего не выйдет. Правда, внешний стыковочный узел они не охраняют, но риск… риск есть. Что до меня, то я бы с удовольствием вам помог, ГП слишком уж наглеет.

Юдин кинул быстрый, недоуменный взгляд на своего командира. Чему, интересно, он не поверил?

– Осмотр сейфа пока отложим, – согласился я. – Сведеновым ГП не интересовалась?

– Очень мало. По-моему, они его не подозревают.

– Но некоторым кажется странным, что Сведенов потребовал свой груз раньше времени. Как он это объяснил?

Харриган посмотрел на Юдина.

– Что скажешь?

Тот был рад, что ему дали вставить слово.

– Сведенов что-то плел про семейную реликвию, матушкины драгоценности, мол, ему что-то привиделось – матушкино приведение, должно быть, и поэтому он либо сею секунду увидит свою шкатулку, либо не сходя с места умрет. Истеричка он, этот ваш Сведенов. Когда сейф не открылся, бросился за ручку дергать… А уж когда не нашел там шкатулки… я думал, он скончается на месте – позеленел весь, драться полез. Еле-еле угомонили…

– Стоп! – прервал я разболтавшегося второго пилота. – Не так быстро. Давайте по порядку. Кто осматривал содержимое шкатулки прежде, чем положить ее в сейф?

– Я, – сказал Юдин.

– И…

– Там были какие-то побрякушки.

– Вы внимательно осмотрели?

– А что там смотреть! Бомбы там не было, если вас это интересует.

– Про то, что там не было бомбы, я уже слышал. Про побрякушки – тоже. Но про то, что сейф, как вы сказали, не открылся, слышу впервые. Что значит «не открылся»? Потом ведь открылся?

– Дверца прилипла, – пояснил Юдин. – Вор подшутил, должно быть – намазал край дверцы клеем. Кэп ее еле отодрал.

Наверное, у меня был очень изумленный вид. Теперь уже Харриган перебил Юдина:

– Не болтай чего не знаешь. Не нашли там никакого клея.

– Замок заклинило? – предположил я.

– Индикация на дверце сейфа показывала, что сейф полностью разблокирован. Дверца должна была приоткрыться сама, но не приоткрылась…

Юдин снова влез:

– Да, точно, и тогда Сведенов бросился дергать за ручку. Я его оттащил, проверил индикацию и подергал сам. Дергать сильно я боялся – мало ли что с замком, позвал капитана…

– То есть вы при открытии сейфа не присутствовали, – обратился я к Харригану.

– Сначала нет. Можно подумать, мне больше делать нечего… Когда слабосильный Юдин не справился с дверцей…

– Меня Сведенов теребил… – вставил Юдин.

– … я спустился в грузовой отсек и открыл дверцу одним пальцем, – с улыбкой договорил Харриган.

– Ну да! – возмутился Юдин. – Двумя руками дергали, да еще в стену ногой уперлись. Я думал, весь сейф выскочит из блока. Как вы не побоялись испортить замок!

– По инструкции только капитан имеет право находится в секции с капитанскими сейфами, – заметил я.

– Плевал я на эти инструкции! – возмущенно воскликнул Харриган. – Их пишут идиоты. Любому известно, что всем грузом на корабле руководит второй пилот.

– А у кого хранятся ключи и коды блокировки замков?

– У меня, – признал Харриган. – Код я лично ввожу с пульта, поэтому он известен только мне. Ключи от индивидуальных сейфов иногда доверяю вот… – он кивнул на Юдина, – второму пилоту. Чушь дерьмовая все эти инструкции! Какому идиоту могло понадобиться барахло этого Сведенова!

Я возразил:

– Во-первых идиот мог не знать, что Сведенов хранил в шкатулке. Во-вторых это неизвестно и нам, поскольку Сведенов наверняка солгал, сказав, что там только семейные реликвии. В-третьих, тот идиот совсем не идиот, раз сумел вскрыть сейф.

– Со вторым и третьим пунктами согласен, – сказал Харриган. – Но не с первым. Грабитель всегда знает, что берет.

Много ты понимаешь в грабителях, подумал я. Спросил:

– Когда вы двадцать девятого марта убирали шкатулку в сейф, у вас возникли какие-нибудь проблемы? Ничего ни к чему не прилипло?

Харриган снова кивнул на Юдина. Тот ответил:

– Если что-то к чему-то и прилипло, то это шкатулка к рукам Сведенова. Он долго не хотел выпускать ее из рук. Я минуту ждал пока он с ней попрощается. Словно он знал, что больше ее не увидит.

– Постойте, – зацепился я за его последние слова, – вы действительно думаете, что Сведенов знал о том, что назад шкатулку он не получит, или же это была фигура речи?

– Какая фигура? – не понял Юдин.

– В смысле, прощался он со шкатулкой навсегда или просто не хотел расставаться с ней даже на время?

– Ах вон вы о чем! Да мне-то откуда знать? Вам бы у самого Сведенова спросить.

– Дельный совет! Я постараюсь им воспользоваться, правда, для этого мне потребуется помощь вашего капитана. Господин Харриган, вы не могли бы узнать у диспетчеров о Сведенове – проходил он транспортировку или нет?

– Постараюсь, – пообещал Харриган.

– Отлично! Пока остановимся на том, что Сведенов МОГ предполагать, что шкатулка к нему не вернется. А как быть с миллионом? Он очень удивился тому, что выплата оказалась в тысячу раз больше запланированной?

– По-моему, узнав о миллионе, он на мгновение забыл о шкатулке…

У меня опять возникло желание спросить Юдина, не прибегает ли он к фигурам речи.

– То есть, проще говоря, удивился…

– Или он прекрасный актер, – добавил Харриган. – Настолько прекрасный, что и миллиона не жалко. Особенно – чужого, – и он хохотнул.

– У вас широкие взгляды, капитан.

– Взгляд опытного человека, я бы так сказал, – усмехнувшись, поправил он.

– Ладно, со Сведеновым, положим, закончили… – Поколебавшись три секунды, я показал пилотам снимки физиков. – С ними вы не говорили?

Лицо Юдина окаменело. Харриган поцокал языком.

– Подставляться не хочется, – сказал он морщась. – Мы только что дали слово не разглашать. Давайте подождем, а?

У Юдина вырвался облегченный вздох. Он тоже не хотел подставляться.

– Ладно, пока замнем, – кивнул я. – Последний вопрос, и он не касается кражи. Вы, вероятно, помните фокусника Мак-Магга, летевшего одним рейсом со Сведеновым?

– Положим, помним, – проговорил Харриган.

– Во время полета он ничего не забирал из своих контейнеров?

– Ничего себе не касается… – пробормотал Юдин. – Вы его подозреваете?

– Пока нет оснований.

Харриган махнул Юдину, – мол, говори, что знаешь. Тот сказал:

– Он забирал какой-то ящик. Ему он понадобился для этих своих фокусов. Выступал он у нас.

– Вы его впустили?

– Впустил, проследил и выпустил. К сейфам он вообще не подходил. Забрал ящик и ушел.

Харриган снова махнул – на сей раз, это был приказ замолчать.

– Достаточно? – спросил он меня.

– Вполне, кэп, – подражая интонациям Юдина, ответил я.

В целом, я мог считать, что на все вопросы я получил ожидаемые ответы. Великий Мак-Магг вскрыл сейф неизвестным физике способом. Поэтому на Терминал прибыли физики. Звучит убедительно, но глупо. Может шкатулку телепортировали по проводам? Или всё дело в ее содержимом?

Чтобы ответить на эти и другие вопросы, мне необходимо было задержаться на Терминале на несколько дней. Поэтому я обратился к Харригану с еще одной просьбой:

– Еще одна просьба – в довесок к той, что касалась Сведенова. Вы не могли бы устроить мне каюту в этой гостинице?

– Поближе к Анне… – вставил ехидный Юдин, хотя его никто не спрашивал.

– Попробую, – кивнул Харриган. – Кроме удостоверения частного детектива, какие еще документы у вас с собой? – Он с лету уловил суть проблемы.

– Много разных, но лучше зарегистрироваться в качестве репортера из «Сектора Фаониссимо» – есть такой журнал, но вы о нем наверняка не слышали. По крайней мере, карточка журналиста у меня не фальшивая.

– Ну тогда, думаю, проблем не будет, – обнадежил Харриган. – Журналистов здесь не любят, но терпят. Подождите где-нибудь наверху. Как только всё устрою, я с вами свяжусь.

Я передал ему номер своего комлога и сказал, что буду ждать в кафе рядом с залом ожидания – или в самом зале ожидания.

– Добро, – кивнул он.

Дав обещание ждать наверху, я решил его не нарушать. До этого я планировал устроить себе экскурсию по третьему уровню Терминала. Но теперь пришлось отложить подробную экскурсию на потом. Прежде чем подняться, я обошел восьмиугольный коридор по кругу – в конце концов, я ведь мог и забыть, в какой стороне выход. Навстречу мне попадались люди в форменных комбинезонах. Они не обращали на меня никакого внимания, тем не менее, мне не помешал бы комбинезон с нашивкой «ТК­– Хармас».

Я поднялся на нулевой уровень, зашел в кафе и сел за дальний столик у иллюминатора. С доктором Трюффо, выписавшем Сведенову снотворное, я решил пока не встречаться, поскольку не придумал, каким способом я бы смог его разговорить.

– Кофе? – спросил знакомый кельнер.

– Кофе и подходящую одежду

– Подходящую к чему?

– К Терминалу. Униформу какую-нибудь…

– Но в ней вы потеряете право заходить в это кафе, – напомнил он со всей серьезностью. – А я, в свою очередь, потеряю клиента. Это называется конфликт интересов.

– Конфликт уладим, – ответил я, пересчитывая оставшиеся наличные. – Да, и воды простой принесите.

Простой водой я запил таблетку антиалкогольного детоксикатора. Кофе дочистило мозги. Теперь Шеф не сможет сказать, что я составлял отчет спьяну. Впрочем, в основном отчет состоял из записей бесед со страховым агентом Элвисом, фельдшером Ивановым, стюардессой Анной и пилотами. От себя лично я высказал подозрение, что расследование кражи из сейфа может дорого встать клиентам из ФСО. Готовы ли они оплатить стычку с Галактической Полицией? Досье на физиков я так же приложил к отчету. Пусть Ларсон поразмышляет, чего интересного они нашли для себя на «Монблане».

Дошептав комлогу о физиках, я поманил кельнера.

– Где униформа?

– Ну не сюда же мне ее нести! – возмутился он.

– А куда?

– Часам к восьми подойдите ко входу в кафе.

– Подойду.

Договор был скреплен задатком в полсотни. Закодированный отчет ушел по назначению. Я позвонил Харригану, чтобы узнать, не решил ли он хотя бы одну из двух поставленных перед ним задач.

– О! – воскликнул он. – А я ведь собирался вам звонить. Сегодня в два Сведенова транспортировали до Терминала Фаона . Проскочил прямо перед вашим носом. Вот так!

– Далеко не уйдет. Что с гостиницей?

– В порядке. Через полчаса подходите в каюту триста десять. На вас там посмотрят и скажут, что делать дальше. Надеюсь, все будет нормально.

– Постараюсь произвести хорошее впечатление.

– Для этого вам нужно будет очень постараться…

Быстро сказав «пока», я его отключил. У меня мелькнула шальная мысль, что преследовавший меня человек с нарушенной бинокулярностью и есть Сведенов. Я долго искал его снимок.

Нет, не он, – решил я твердо, потому что со снимка на меня смотрел тридцати-с-чем-то-летний лохматый брюнет с нормальными карими глазами. То есть нормальным у них было расположение на лице, глазницы же были глубокими, с тенями синяков, – вероятно, от бессонницы, которая постоянно мучила Сведенова.

Комлог взвыл сиреной скорой помощи. В трех столах от меня обернулись посетители. Парень презрительно посмотрел в мою сторону и нарочно громко сказал сидевшей с ним девушке, что у одного его знакомца комлог сигналит как мартовский кот – кошке, а у другого знакомца комлог издает победный клич вождя папуасов – «Жлобы, короче…».

За «жлоба» я бы сказал ему пару ласковых, но мне было не до парня. Обычно мой комлог гнусавит, как голодный комар – не хочешь, а ответишь на звонок. Сигнал «скорой» комлог издает, когда в него пытаются незаконно влезть через канал связи.

Так и есть: «Зафиксирована попытка взлома системы. Вирус уничтожен.» – замигала на экране кровавая надпись. «Источник?» – спросил я. «Не установлен», – разочаровал меня спай-фаг. На всякий случай я велел перекодировать всю информацию с новым ключом. Процесс занял всё время, оставшееся до визита в триста десятую каюту.

Хоть бы раз предчувствие меня обмануло!

За столом в каюте 310 сидел коротышка-завхоз.

– Почему сразу не сказали, что вы репортер? – строго спросил он.

– Не люблю пышных приемов.

– Ха, и не надейтесь! Будете жить в резервной гостинице.

– Это где селят отставших пассажиров?

– Типа того. Сейчас там пусто. Лишь поэтому я согласился дать вам место. Устраивает?

Я вспомнил, что резервные каюты – восьмиместные, с двухъярусными кроватями.

– Мне нужна индивидуальная каюта.

– Ради бога! Оплатите восемь мест и вперед!

– Но вы же говорите, что там пусто. Давайте, я сначала оплачу только одно место. Когда появится очередной отставший пассажир, оплачу еще одно – и так далее – до восьми. Хотите – оплачу наличными.

Завхоз решительно отверг и мое вполне разумное предложение и взятку:

– Все восемь и за три дня вперед, – отрезал он.

Я смирился. Даже не стал обещать найти украденного робота-уборщика – это было бы уже верхом унижения. Заплатив, я подхватил рюкзак и велел показать мне дорогу.

– Обязательно покажу, – сказал он, вставая. – А то снова заблудитесь.

С ключом от каюты я получил карточку, дававшую мне право находиться на четвертом уровне Терминала.

– Так это на четвертом! – я был крайне разочарован.

– А вы что хотели? Пропуск к силовым установкам?

Вот язва…

– Ведите! – потребовал я, с трудом подавив искушение пнуть его по заднице, которая была как раз на уровне моего колена.

По пути на четвертый уровень я перебирал в уме организации и отдельных личностей, которым могло понадобиться содержимое комлога. Я не специалист по шпионским компьютерным вирусам, но что-то такое слышал, что если спай-фаг не способен даже приблизительно определить направление, откуда пришел вирус, то это означает, что вирус был сформирован непосредственно внутри последнего коммутатора. В данном случае последним коммутатором является коммутатор Терминала. Заключение о местном происхождении вируса подтверждалось таким простым рассуждением: если бы вирус пришел извне – ну, скажем, с соседнего Терминала, – то коммутатор Терминала Хармаса об этом бы знал и автоматически сообщил бы комлогу.

Кто посмел влезть в коммутатор Терминала? Межпланетная связь – святая святых, информация правит Миром, пути ее следования берегут, как Трансгалактический Канал, Галактической Полиции плевать на межпланетные законы почти как Шефу – и еще с десяток похожих трюизмов подвели меня к мысли, что без ГП или работавшего под прикрытием ГП ДАГАРа тут не обошлось.

От всех этих мыслей я подходил к каюте серьезно на взводе. А завхоз, не подозревая, что творится в моей душе, беспечно болтал:

– Там было грязновато, я попросил прибраться, не уверен, закончилась ли уборку, но вас это не должно беспокоить – каюта-то большая, если хотите – подождите в коридоре…

– Найду хоть одну пылинку, разберу и тебя и робота-уборщика на кубиты, – прошипел я, но завхоз не расслышал.

– Вот ваша каюта, – показал он на дверь с облупившейся серебристой краской. Я потянул за ручку.

В каюте орудовал не робот-уборщик. Преследовавший меня хмырь с глазами на носу тер губкой поручень койки второго яруса. Вид у него был самый наглый на свете. И улыбка, которой он меня встретил, была абсолютно хамская. Или же мне очень хотелось, чтобы вид у него был наглым, а улыбка – хамской. В конце концов, коньяк мог оказаться сильнее детоксикатора. Как говорит старший инспектор Виттенгер, когда меня провоцируют, я с самозабвением поддаюсь…

Я выхватил у завхоза ключ от каюты и сказал, что дорогу назад он знает. Вошел в каюту, захлопнул дверь, защелкнул замок. Не глядя на уборщика, я поискал глазами, чем бы дополнительно заблокировать дверь. Уборщик не проявлял никакого беспокойства до тех пор, пока я не заблокировал дверь тележкой с уборщицкими принадлежностями. Он схватил за ручку тележки, и тут я не выдержал…

Если кто-то подумает, что справиться с ним было не труднее, чем с фельдшером Ивановым, то этот человек глубоко заблуждается. Синяк на щиколотке и царапина на шее не проходили целую неделю. Заламывая ему руки, я орал, куда он дел украденного робота-уборщика.

«Я частный детектив, меня нанял завхоз для поиска похитителей роботов-уборщиков! Вы получили работу за того робота, следовательно, за похищением стоит профсоюз уборщиков! Отвечай, скотина, куда ты дел невинного робота, или останешься без рабочей руки!» – кричал я, не давая ему вставить и слова. Какую еще чушь я нес, я уже не помню. Хмырь здорово психанул. Но он решил, что психанул именно я, поэтому орал в ответ: «Псих! Ненормальный! Ты заплатишь! Ты ответишь!» и т.д. и т.п.

Наконец мы оба устали орать и одновременно замолчали. Я приковал его наручниками к тому поручню, который он так и не дотер. Провел пальцем по трубчатой раме и сказал:

– Грязь. Роботы убираются лучше.

– Псих ненормальный, – тяжело дыша, прохрипел он.

В карманах поверженного уборщика я обнаружил комлог, запасное средство связи и удостоверение полковника Галактической Полиции без указания отдела или департамента или какого-либо другого подразделения ГП.

– Так ты, оказывается, важная шишка! – изумился я. – Полковник ГП Роман Зейдлиц. Впрочем, мои вам поздравления, отличная подделка!

– Это не подделка, – прохрипел он.

– И с каких это пор Галактическая Полиция промышляет воровством роботов?

На самом деле на душе у меня кошки скребли – сломанная рука и испорченный пробор на голове полковника ГП может стоить лицензии.

– Бобер был прав, ты придурок, так и передай Шефу, – продолжал хрипеть он.

Я осмотрел его руку, пощупал кости. Он взвыл от боли.

– Не вой, кости целы…

Не знаю, кто из нас обрадовался этому больше.

– Куда жучки понатыкал? – спросил я.

– Ты считаешь, что жучками у нас занимаются полковники?

– Извини, ошибся. Полковники убирают каюты, жучки ставят генералы. Кто твой генерал?

– Болтай-болтай, через час тебя отсюда вышвырнут. И от меня зависит, куда тебя вышвырнут – на Фаон или в открытый космос.

– Если в космос, то я возьму тебя с собой. Одному в космосе скучно. Кстати, вышвырнуть меня можно только через три дня. «Закон об убежище». Знаешь?

«Закон об убежище» запрещал депортировать меня без решения суда до тех пор, пока не закончится срок «предоставления убежища». Арендованная на три дня каюта, по космическим законам, являлась полноправным «убежищем». А судьи на Терминале нет – это известно всем.

– Здесь я – закон! – сказал он, но крайне неуверенно, потому что понимал, что сказал полную чушь.

Но как бы в подтверждение его словам, в дверь каюты начали ломиться. Пришлось действовать молниеносно: я подсоединил его комлог к своему и стал настраивать связь. Зейдлицу я пояснил:

– Через минуту все будет скачано. Еще через полминуты информация уйдет к Шефу. Там ее расшифруют. Впрочем, не уверен, что вся она зашифрована – или, скажем так, хорошо зашифрована. Потом вышвыривайте меня куда хотите…

Зейдлиц побледнел, его глаза, как мне показалось, наехали друг на друга.

– Прекратите! Даю слово, вас не тронут!

– Да неужели!

– Слово офицера, – подтвердил он, сумев, несмотря на волнение, придать фразе некоторую торжественность.

Я ему поверил. В открытый космос мне не хотелось. Комлог остановил программу.

За дверью, сквозь грохот ударов, послышался тихий всхлип завхоза: «Не ломайте, я сейчас открою.».

Черт, я забыл, что каюты на космических станциях нельзя запереть изнутри полностью. Вовремя я взял с полковника слово…

Дверь распахнулась. Отбросив тележку в сторону, в каюту влетели два здоровенных лба и бросились крутить мне руки. У одного из них оказалась очень крепкая челюсть.

– Оставьте его! – скомандовал Зейдлиц.

За что я люблю ГП, так это за дисциплину. Мордовороты нехотя отступили.

– Наручники! – И Зейдлиц позвенел кандалами.

Я отцепил его от койки. Наручники он забрал с собой.

– На память, – пояснил он. – Очистите его комлог! – прозвучала команда, которой я боялся больше, чем открытого космоса. Но он, как ни странно, имел в виду уничтожение информации, а не копирование. Ну точно – человек чести. В наше время (обожаю это выражение!) сакраментальное «вас не тронут» означает не только целые кости, но и целую память, включая внешнюю. Запасная копия содержимого памяти комлога у меня имелась – там, где даже Шеф не найдет. Но делиться памятью я не хотел ни с кем.

Чистка комлога заняла две минуты.

– Даю вам сутки, чтобы убраться отсюда, – сказал мне Зейдлиц. Подумав, добавил: – Я хотел с вами поговорить серьезно, но вы сами все испортили…

Мордовороты ушли вместе с ним.

– А вы беспокойный постоялец, – поцокал языком завхоз.

– Обещаю больше не устраивать вечеринок.

– А у вас будет на них время? – усмехнулся он.

Я остался один. Что он там говорил? Полковники жучки не устанавливают? Сканирование каюты подтвердило и эти слова. Еще немного, и я его зауважаю. Не дожидаясь этого момента, я посмотрел, не успел ли комлог что-нибудь передать на Накопитель.

Не успел. Обидно.

Я растянулся на дальней от двери нижней койке и ушел в размышления.

Что я могу успеть за одни сутки? К пилотам и, конечно же, к кораблю меня не подпустят. От стюардессы Анны толку мало, тем более что дылды не в моем вкусе. Сведенов скоро вынырнет на Терминале Фаона, если он действительно отправился на Фаон. Ссадина на правой кисти давала повод сходить к доктору Трюффо, но давала ли она повод поговорить с ним о Сведенове? Вряд ли…

Так, что еще есть в запасе? В запасе был Мартин – физик Дин Мартин. И физик Нибелинмус. Нибелинмус сотрудничает с ГП и сотрудничает давно. Встречал его кто-то из гэпэшных боссов, но не Зейдлиц. Зейдлиц почему-то держится особняком. Знакомая привычка. Шеф тоже не любит показываться на глаза клиентам, он никогда не участвует в расследовании в открытую. С другой стороны, два полковника на одну кражу – это многовато. Следовательно, Зейдлиц здесь главный, и он не просто из ГП, он – из ДАГАРа. ГП – это только прикрытие, что в общем-то было ясно с самого начала, – ведь Джулия Чэпмэн подслушала слова Нибелинмуса о «дальней разведке», а не о Галактической Полиции.

Вернемся к Дину Мартину. Давно ли Нибелинмус привлек его к сотрудничеству с ДАГАРом? Я по-прежнему был убежден в том, что Мартин взял кристаллозапись не для ДАГАРа – как и в том, что Нибелинмус не подозревает его в краже. Предположим, ему станет известно, что запись взял Мартин. Что тогда? Поругает и простит. А если о краже записи станет известно полковнику Зейдлицу? Не позавидую я Мартину… Итак, у меня есть тема для бытового шантажа.

Но собственно о Мартине мне было известно пока что мало. Первым делом я восстановил уничтоженные Зейдлицем данные. Мою-то память он не стер, и двадцатисимвольный пароль к индивидуальному локусу я помнил так же хорошо, как и собственное имя. Затем я настроил поиск на Дина Мартина, физика двадцати восьми лет отроду. Оставалось только ждать – и ждать долго, если необходимые сведения хранятся на Накопителе Земли.

Доктор Трюффо оказался сухощавым стариканом с вытянутым, обтянутым пергаментной кожей лицом. Он осмотрел мою кисть, без рентгена определил, что кости целы, залепил костяшки пластырем и спросил, об кого я разбил кулак. Что-то меня дернуло ответить, что об фельдшера Иванова. Трюффо попросил сжать кисть в кулак, взял мою руку за запястье и потряс.

– Я не слышал, что бы Иванов поступал в реанимацию, – сказал он, недоверчиво глядя мне в глаза. Я ответил, что промахнулся и попал по стене.

– Вон, видите, даже вмятина осталась. – Я указал на нечто, что сошло бы за вмятину.

– Он вас обидел?

– Нет, – отвечаю я, – моего друга, господина Сведенова. Он обратился к Иванову за помощью сегодня, в первой половине дня.

– Кажется, знакомое имя…, – потерев жесткий небритый подбородок, сказал Трюффо.

– Точно! – кивнул я. – Сведенов был у вас месяц назад. Вы ему прописали какие-то успокоительные. Мой друг тяжело переносит полеты, у него непреходящая депрессия, и еще он постоянно переживает за свой груз – картины, антиквариат там всякий… Он не сказал вам, что торгует картинами?.

– Не помню, что бы он упоминал свою профессию. – ответил Трюффо. – Не уверен, что виновницей депрессии является его профессия. Вероятно, ваш друг не слишком с вами откровенен.

– В самом деле?

– Да, и передайте ему, что против его пагубной привычки существуют другие средства, нежели транквилизаторы. Даже как временная замена они в большинстве случаев бесполезны. Предложите ему найти хорошего специалиста.

К совету найти хорошего специалиста врачи прибегают с таким упорством и с таким постоянством, что я с некоторых пор считаю врачей самыми скромными людьми на свете. Я пообещал, что постараюсь повлиять на Сведенова.

– Хотя он редко меня слушает, – добавил я с горечью.

– Такие люди редко кого слушают, – заметил Трюффо, – пока не загонят сами себя в тупик.

Я с готовностью согласился.

Итак, Сведенов перевозил наркотики. На второй день полета к Хармасу наркотики потребовались ему самому. Транквилизаторы, которые он получил от Трюффо, не помогли ему дотянуть до Хармаса, поэтому он потребовал вернуть шкатулку. Однако второй пилот утверждает, что в шкатулке находились только дешевые женские украшения. Где же были наркотики? Во втором дне? Но шкатулка-то невелика. Грабить сейф из-за такого мизерного количества наркотиков никому и в голову не придет. Билет на лайнер встанет дороже. Кроме того, Мартин и Нибелинмус – физики, а не химики. К поискам наркотиков привлекают химиков, насколько я знаю.

В восемь вечера я купил у кельнера из кафе-кондитерской форму персонала «Комбината питания ТК-Хармас».

– Поваренка? – уточнил я.

– А что, не нравиться? – и он потянул форму к себе.

Я сказал, что о большем и не мечтал. Затем я показал ему снимки физиков.

– Если придут ужинать, позвони мне. И не торопись с заказом.

– А это… – кельнер сделал неопределенный жест.

«Это», как выяснилось, означало десятку авансом и обещание дать двадцатку после выполнения задания.

– Они могут пойти не ко мне, а в ресторан, – он указал на соседний зал, отделенный от кафе прозрачной стеной.

– Смотри в оба, – посоветовал я.

Объяснив, как со мною связаться, я вернулся в свое новое жилище.

Кельнер позвонил в четверть десятого и сказал, что те господа, чьи снимки я ему показывал, заказали два салата «Цезарь», гусиную печень, два бифштекса – один с кровью, другой – без, грибы на гарнир, яблочный пудинг и фирменный пирог «Терминальный».

– Спешите, пока они не лопнули, – добавил он.

Я, естественно, поспешил.

Физики сидели в ресторане и поглощали салат. Столик, за которым они сидели, был на двоих. Я взял у соседнего столика стул и вклинился между ними.

– Так и думал, что «Вестник уфологии» меня опередит! – воскликнул я и по дружески толкнул Мартина под локоть. – Зря вы с ними общаетесь, они потом все переврут, – сказал я Нибелинмусу.

Нибелинмус ответил в том смысле, что я, вероятно, обознался. Мартин буркнул: «Что за псих!». Я сказал, что сам он псих и что в «Вестнике уфологии» психи все, включая главного редактора. А обознаться я не мог, потому что профессора Нибелинмуса нельзя перепутать ни с кем. От лица журналистов Сектора Фаона я поздравил Нибелинмуса с прибытием в наш Сектор.

– Ах вы репортер… – протянул Нибелинмус. – Откуда вы узнали, что я здесь?

– Земные коллеги сообщили по дружбе.

– В таком случае, разрешите представить вам МОЕГО коллегу, – и он указал вилкой на Мартина.

– Неужели?! – я выпучил глаза.

– Дин Мартин, – представился коллега и добавил, что назвав меня психом, он не погорячился.

– Тот самый Дин Мартин?! – Я аккуратно вынул нож из его руки и страстно пожал ее. – Я много, много о вас слышал…

Минуты три я извинялся за то, что принял его за комика из «Вестника уфологии». За эти три минуты Мартин забыл, что хотел спросить меня, от кого я о нем много-много слышал.

– Интервью мы не даем, – приняв извинения, отрезал Мартин.

– Все с этого начинают, – сказал я. – Так и запишем: «С первого мгновения нашей встречи, Дин Мартин поразил меня своею скромностью», – произнес я в диктофон.

Нибелинмус оказался дальновиднее. Вот что значит опыт. Он попросил выключить диктофон и сказал, что на несколько вопросов они, пожалуй, сумеют ответить. Очевидно, он решил избавиться от меня с минимальными потерями. Ну задам я пару стандартных вопросов, ну ответит он, что астрофизика шагает по Вселенной широкими шагами – ну и дело с концом. А если я не угомонюсь, то можно начать сыпать терминами и формулами – они на репортеров действуют как крепительное.

Я спросил, останутся ли они на Терминале или полетят на Хармас.

– Закончим исследования, там посмотрим, – ответил он.

– Исследования касаются гравитационных аномалий?

– В том числе.

– А на что похожи гравитационные аномалии?

– На дыры в небе, – вставил Мартин.

– На несобственное изменение топологических свойств вакуума, – как бы поправляя его, сказал Нибелинмус.

– Бог мой, – воскликнул я. – неужели в нашем Секторе обнаружилась дыра в небе. Как вы думаете, это привлечет туристов?

– Никаких дыр у вас нет, – возразил Нибелинмус. – Нет и не предвидится. Идет плановый монтаж исследовательского оборудования.

По лицу Мартина скользнула ухмылка, но он промолчал.

– Вы заметили, – прошептал я доверительно, – здесь полно полиции.

– Нет, не заметил, – бодро возразил Нибелинмус. – А вы? – обратился он к Мартину.

– От нее на Земле некуда ступить. Еще не хватало, чтоб и в космосе…

– Не скажите, – перебил я. – В космосе полиция тоже нужна. Вон недавно сейф на «Монблане» ограбили, кому расследовать, как не полиции? Не физикам же…

Нибелинмус, отведя глаза в сторону, подтвердил:

– Не нам.

– Или за очень большие деньги, – ответил Мартин, видимо, за себя. – Шучу, – добавил он, – не для печати.

– Много времени займет монтаж оборудования? – сменил я тему.

– Несколько дней.

– Значит, если появятся какие-то новости, мы сможем снова встретиться?

– Каких новостей вы ждете? – изображая удивление, спросил Нибелинмус.

– Для нас любые новости – хлеб. Так мало событий происходит в науке, что хоть журнал закрывай. Многие считают, что наступает мировоззренческий кризис. Пора переходить на криминальные новости, там кризисов не бывает.

– Вы говорите мало? – возмутился он. – Неужели вам мало того, что…

И Нибелинмус произнес панегирик астрофизике, шагающей широкими шагами по Вселенной. Признаю, он говорил так увлекательно, что я даже пожалел, что не смогу ничего опубликовать. Мартин, тем временем, доел бифштекс и приступил к «Терминальному» пирогу. Я терялся в догадках, что ему не нравиться – пирог или речь Нибелинмуса. Когда Нибелинмус примолк (надо же было ему что-то съесть), я попытался спровоцировать дискуссию:

– Ваш коллега желает что-то возразить.

– Нет-нет, – проглотив кусок пирога, запротестовал Мартин. – Однако я полагаю, что по-настоящему великие открытия ждут нас впереди – если мы выберем правильную дорогу и не пройдем мимо.

– Ну что ж, это тоже верно, – согласился Нибелинмус. – Надо быть осторожными оптимистами.

Мне показалось, что он неправильно понял своего коллегу. В словах Мартина сквозил намек – конкретный намек, но на что?

Узнаю в личной беседе, решил я.

Нибелинмус хотел от меня поскорее отделаться, поэтому велел завернуть яблочный пудинг с собой и подать счет.

Я проводил физиков до третьего уровня, а сам спустился на четвертый.

7. Как находить пропавших роботов. Техническое отступление

«На сегодня хватит!» – сказал я себе, искренне полагая, что до завтра Зейдлиц отойдет, рука и самолюбие у него заживут, и с ним можно будет поговорить по душам.

Почему он не дал своим мордоворотам ну хотя бы растянуть мне связки? Мы были бы квиты, и я бы чувствовал себя с ним на равных. Во всяком случае у меня не появилось бы желания дать ему выспаться. Но и в шесть утра, и в семь утра, и даже в восемь утра я все еще находился под впечатлением от его благородства, а в восемь ноль пять я узнал, что полковник в сопровождении обоих физиков покинул Терминал на патрульном корабле. Техник, за двадцатку рассказавший мне о побеге «близкоглазого», «волосатого» и «высоколобого» (имен, естественно, не называлось), не имел ни малейшего представления, когда они вернуться. Две минуты я ломился в бронированную дверь, вызывая гэпэшное начальство на бой один на один. Моя наглость возымела действие. Один гэпэшник не выдержал и посоветовал прийти через два дня. Спасибо, сказал я, иди, тебе дадут бесплатный второй завтрак за разглашение служебной информации. И тут я чуть было не получил требуемые «один на один». Уже получив желаемое, а именно – дату возвращения Зейдлица, я трусливо ретировался. Портить здоровье тоже надо с умом, говорит Шеф всякий раз, когда обнаруживает меня в какой-нибудь больнице.

Целых два дня вынужденного простоя. Для очистки совести я покрутился возле «Монблана», меня, естественно, шуганули. Оба пилота – и Харриган и Юдин – с утра торчали на корабле. Меня просто-таки трясло от сознания, что где-то что-то происходит без моего участия. Надо было срочно себя чем-то занять. Я ввалился в триста десятую каюту. Коротышка-завхоз проверял какие-то ведомости.

– Мне кажется, я вам ясно сказал: на третьей палубе вам находиться запрещено!

– Не ори, я по делу, – сказал я тихо и зловеще. – Предлагаю вам сделку.

– Что за сделку? – подозрительно спросил он, приняв готовность номер один для отпора взяткодателям.

– По всей вероятности, мне придется задержаться у вас дольше, чем планировалось. Вот мое предложение: я нахожу украденного робота-уборщика, а вы предоставляете мне отдельную каюту на третье палубе, причем со скидкой, то есть бесплатно. По рукам?

– Вы спятили? – и он убрал руки за спину.

– Да. Но в спятившем состоянии я лучший на свете следопыт-роботоискатель. Я отыщу похитителя и вырву из его грязных лап несчастного биоробота – или стребую компенсацию. Сколько стоит робот?

– Та модель – три пятьсот, – ответил он без колебаний. Но, правда, тут же поправился: – Это без учета амортизации.

– Вот! – поднял я палец. – Каюта окупится с лихвой. Итак, будем считать, что договорились. Прежде всего мне необходим его снимок и технический паспорт. Надеюсь, это-то у вас осталось?

Завхоз смотрел на меня, как на сумасшедшего. Потом он прищурился и вкрадчиво спросил:

– Чего вы хотите этим добиться?

– Я знаю, как найти вашего робота. Точка. – Я сменил тон на усталый и разочарованный. Сумасшедшие так говорить не умеют.

Завхоз задумался.

– А у вас есть опыт поиска… эээ… роботов? – спросил он после раздумий.

– И не только роботов. Я занимаюсь журналистскими расследованиями. Вы бы только знали, сколько пропащих детей я вернул их семьям, сколько банкиров обязаны мне возвращением сбежавших кассиров, сколько…

– Хватит, хватит. Утомили. Знаете, так ищите, – махнул он довольно вовремя, а то у меня уже иссякало воображение.

– А вы поможете с каютой?

– Помогу… может быть.

– Тогда приступим. – В моих руках появились блокнот и ручка. – Модель, кличка, год выпуска…

По-прежнему принимая мое предложение за розыгрыш, завхоз, тем не менее, включился в игру. Он раскопал технический паспорт робота-уборщика. В паспорте был снимок – не в точности этого робота, а образца данной модели. Полное имя робота было «Максимилиан-3000у», в повседневном обращении – Макс. Как и большинство современных роботов-уборщиков, с виду он напоминал горнолыжный ботинок сто двадцатого приблизительно размера. Над носком крепилась корзинка с уборщицкими принадлежностями. Гибкие руки умели втягиваться и вытягиваться. Интеллектуально такой робот не превосходит пятилетнего ребенка, воспитанного приемными родителями-тиранами в духе уважения к труду и к старшим – то есть к людям. Основным занятием Макса была уборка кают третьей палубы Терминала, в том числе – кают, предназначенных для отдыха экипажей.

– Писем с требованием выкупа не поступало? – спросил я серьезно и нацелил ручку на пустую строчку в блокноте.

– Что?! Выкуп?! – обалдел завхоз. – Вы еще спросите, нет ли у него родственников, готовых заплатить этот выкуп!

– Разве у роботов бывают родственники? Не морочьте мне голову, выкуп могли требовать с вас или с Терминала. Ладно, запишем, что за Макса выкуп не требовали. Следовательно, его украли чтобы продать в рабство или на запчасти. Так… Следующий вопрос: мог ли похититель транспортировать Макса к другому Терминалу?

– Абсолютно исключено, – уверенно ответил завхоз. – В загрузочном блоке весь груз просматривают так, что и резиновую куклу не провезешь без декларации. Исключено, я уверен.

– Отлично! Это значительно сужает круг поисков. Следовательно, робот либо до сих пор находится на Терминале, либо его вывезли на Хармас. Что вы думаете по поводу вывоза?

– Простому пассажиру это не по силам, – заметил завхоз.

– Я уловил вашу мысль! Робот убирал каюты, в которых отдыхали пилоты. Какой-то пилот попросил Макса дотащить до корабля его чемодан. Безотказный Макс чемодан дотащил. Однако за свой труд он не только не получил чаевых … Кстати, роботы берут чаевые? А если берут, то что они с ними делают? Покупают пару лишних чипов?

– Кажется, вы отвлеклись… – сухо заметил завхоз.

– Вы правы, отвлекся… Итак, на корабле робота скрутили и обездвижили до самого Хармаса…

– Одно уточнение, – перебил завхоз. – Макс не имел права уходить с третьей палубы. Он работал только здесь, никакими уговорами нельзя было заставить его покинуть место работы. Поэтому ваша версия исключается.

– Только в той части, которая касается способа доставки робота на корабль. Когда, вы говорите, он пропал?

– Шестнадцатого апреля.

– Прекрасно! Мне необходим список экипажей, находившихся в этот день на Терминале. Скорее всего, корабль с похитителями отчалил в этот же день или днем позже, поэтому список не будет чересчур длинным. Сколько уйдет у вас времени на подготовку списка?

Завхоз уже рылся в базе данных.

– Шестнадцатого и семнадцатого отходили «Калиостро», «Галактик-Карго», «Монблан-Монамур» и прогулочный «Звезда Хармаса». Списки членов экипажей я вам распечатаю. Вы, кажется, знакомы с капитаном «Монблана» Харриганом… – Он перевел глаза с экрана на меня, посмотрел с подозрением.

– И с ним и со вторым пилотом Юдиным. Честнейшие люди, скажу я вам, они вне подозрений, – беспечно болтал я, а сам думал, может ли быть так, что какая-нибудь стюардесса, скажем, Анна, была замешана в похищении Макса.

Бывший хозяин робота Макса недовольно буркнул:

– Вам следует подойти к расследованию непредвзято.

С ума сойти! – думаю я, – он начал относиться к расследованию серьезней, чем я!

– Вы снова правы. Печатайте список. Кроме списка, мне понадобится план третьей палубы. Хорошо бы иметь план всего Терминала, это поможет мне выяснить, каким образом робот был доставлен на корабль.

Завхоз на мою хитрость не купился.

– План эвакуации в случае пожара есть в открытой базе данных Терминала. Технический план Терминала я не имею права никому давать. Постарайтесь обойтись планом эвакуации.

– Придется… – вздохнул я тяжко. – Но вы сильно затрудните расследование.

– Трудная работа хорошо оплачивается, – этот намек, по его мнению, должен был меня подстегнуть.

Попрощавшись, мы договорились держать связь.

Стюардессы не похищают роботов – это я принял за аксиому. Полдня прошли в изучении технических характеристик робота Макса и плана эвакуации Терминала в случае пожара. В первом часу стюардесса Анна вернулась с «Монблана» к себе в каюту. Я прошмыгнул вслед за ней никем не замеченный.

– Ах, это снова вы?! – воскликнула она, заметив, что находится в каюте не одна.

Я рассыпался в извинениях, после чего мне было позволено остаться на пять минут, чтобы поведать страшную тайну.

– Поведайте, – разрешила она, – но учтите, что тайн, которые были бы интересны вам, у меня нет.

– Я не меняться пришел, – с решительностью отверг я ее намек. – Раскрывая вам настоящую причину моего визита на Терминал, я целиком полагаюсь на вашу скромность, честность и порядочность. У вас глаза честного человека, я понял это сразу, как только увидел… увидел их… глаза, в смысле… Я все правильно говорю? Что-то не так?

Мне пришлось прерваться, потому что честные глаза Анны уже начинали смеяться. Я же рассчитывал на серьезное к себе отношение.

– Продолжайте-продолжайте, – кивала она, – начало интригующее. О глазах неплохо сказано, главное – оригинально. Продолжайте.

– Спасибо. Вы, вероятно, уже догадались, что расследование кражи из сейфа – это только предлог, чтобы познакомиться с пилотами «Монблана». В действительности, я расследую похищение робота-уборщика. Известно ли вам, что десять дней назад с третьей палубы Терминала был похищен робот по имени Макс?

– Да, Юдин что-то говорил об этом, – она едва сдерживала улыбку.

– Юдин говорил? Интересно… Впрочем, о Юдине мы еще побеседуем. Так вот, руководство Терминала наняло меня для поиска робота. Они полагают, что похищение было организовано пилотами одного из кораблей, находившихся в те дни у Терминала. «Монблан» отчалил от Терминала семнадцатого апреля, на следующий день после похищения, поэтому пилоты «Монблана» попадают под подозрение. Вы хотите помочь своим коллегам?

– Ну конечно! – с жаром воскликнула она, но полсекунды спустя передумала: – Ни в коем случае! Пускай Харригана посадят, и тогда Юдин займет его место. Одна моя подруга вам за это спасибо скажет.

– У нее зуб на Харригана?

– Да нет, что вы! Она невеста Юдина.

– Значит, я обратился не по адресу. Мне следовало обратиться за помощью к подруге. Она бы не отказала.

Я сделал вид, что собираюсь уходить.

– Да и я вам не отказываю, – остановила меня Анна. – Я рада ей помочь.

– А что если Харриган не виновен? Похищение мог организовать и Юдин.

– Ни в коем случае! – запротестовала стюардесса. – Без ведома Харригана на корабль и мышь не проскочит.

– Замечательно! Это как раз то, о чем я хотел вас спросить. Каким образом робот мог быть доставлен на корабль? Не обязательно на «Монблан». На некий абстрактный корабль, пристыкованный к Терминалу.

– Трудный вопрос. Я должна подумать… – и она состроила задумчивую гримасу.

– Подумаете за обедом. Я вас приглашаю, – с этими словами я встал и подал ей руку.

– Приглашение принято.

Ее длинная ладонь легла в мою; я потянул и едва не завалился.

– Вы еле держитесь на ногах, – заметила она. Я сознался:

– Дожидаясь этого мгновения, я два дня не обедал.

– Это заметно, – кивнула она. – Подождите за дверью, мне нужно переодеться.

Вечернее платье? Юбка-мини? Боа из боа или шкуры вапролока? – гадал я, стоя за дверью.

В коридор въехал робот-уборщик. Модель «Максимилиан-3000у», но не Макс.

– Стоять! – скомандовал я. – Ты кто?

Робот послушно остановился.

– Меня зовут Утюг, – продребезжал он. – Чем могу быть полезен?

К тому что роботы должны дребезжать, а не говорить, люди привыкли задолго до того, как появились сами роботы. Ваш домашний робот в праве говорить хоть вашим собственным голосом, но роботы, обслуживающие общественные места, обязаны хоть немного, но дребезжать – это итог деятельности организации «антропо-де-морфистов», бывшей одно время довольно влиятельной.

– Где Макс? – спросил я его прямо в лоб.

Робот без запинки ответил:

– В отпуске.

Хм, бабушка не умерла, а улетела в Туманность Андромеды. Вернется не скоро.

– Кто тебе об этом сказал?

– Макс.

Бабушка перед смертью сказала, что улетает в Туманность Андромеды. Навсегда, внучек, навсегда…

Появилась Анна. У давешнего комбинезона она отрезала брючины и даже успела подшить края. Конвертом. Заколотые прежде волосы распустила в светло-русый хвост.

– Послушайте, что он говорит, – сказал я, даже не взглянув на ее ноги – настолько я был ошарашен ответом робота. – Скажи мне Утюг, где сейчас Макс?

– В отпуске, – твердо стоял он на своем.

Анна равнодушно пожала плечами:

– Ну и что? Макс Картонцев, старший робототехник Терминала, он действительно в отпуске – уже две недели как. А зачем он вам?

– Проехали…

Смешно вести куда-то девушку, когда с трудом достаешь ей до носа. Впрочем, она была на каблуках. Каблуки выстукивали по металлическому полу, я семенил следом. Была б она нормального роста, не было бы ничего проще, чем взять ее за руку, нежно сжать, пропустив свои мужественные пальцы меж ее – тонких и хрупких и… и для начала повести в ресторан на верхней палубе.

– Куда мы бежим? – спросил я, нагоняя, и в то же мгновение увидел перед собой дверь с табличкой «Служебная столовая».

– В служебную столовую, – сказала она так учтиво, будто с самого начала подозревала, что я не умею читать.

– А-а-а, ну тогда, прошу, – и открыл перед нею дверь.

У раздаточной стойки нас снабдили служебной едой, рассредоточенной по лоткам в служебных алюминиевых подносах. Электронный кассир дважды выплюнул мою карточку «Галактик-Экспресс», хотя она тоже была служебной. Не теряя достоинства, я оставил поднос и взял с лотка бесплатный хлеб и бесплатную (полагаю) газировку.

– Как хотите, но поднос я за вас не понесу, – сказала мне Анна, незаметно заплатив за двоих. Ее служебную карточку кассир принял радостно дважды.

– Выбирайте, либо сейчас – поднос, либо потом – когда свалюсь в голодном обмороке – меня.

– Выбираю – потом, – ответила Анна и провокационно улыбнулась.

Я вцепился в поднос.

– Передумали падать в обморок?

– Ничуть не передумал. Грохнусь от обжорства. Мне-то какая разница – вам же нести.

Не стану пересказывать тот старый анекдот о том, как астронавты делали макароны с помощью черной дыры. Что выйдет из окорока, если его протащить через трубку Шварцшильда, думаю, знают все.

– Приятного аппетита, – пожелала мне Анна, дослушав про свинью из трубки Шварцшильда.

– Спасибо. Вы еще не придумали, как переправить робота на корабль?

– А что если своим ходом?

– Он откажется. Максу было запрещено покидать третью палубу. Впрочем, если ему сказали, что он полетит вместе с вами, то он мог и не устоять…

– Так вы и меня подозреваете?! – Анна возмущенно звякнула вилкой. Макаронина ускользнула.

– Это был комплемент, вы не поняли. Ладно, своим ходом отпадает. Тогда как?

– Грузовым лифтом. Шахта выходит прямо к доку.

Я открыл план третьей палубы Терминала. Выходы к грузовым лифтам размещались в диаметрально противоположных точках восьмиугольного коридора. Над ними, на уровне первой палубы, находились какие-то помещения, обозначенные на плане очень схематично. Видимо, они не были предназначены для эвакуации.

– Грузовые отсеки, – пояснила Анна, поводив наманикюренным ногтем по мозаике безымянных отсеков.

– Где был пристыкован «Монблан»?

– Где и сейчас.

– Следовательно, если похититель воспользовался лифтом, то скорее всего вот этим, – я ткнул в тот лифт, шахта которого выходила к «Южному причалу».

– Почему вы решили, что робота вывезли на «Монблане»?

На самом деле я ничего подобного не решил. «Монблан» крутился в голове без моего ведома.

– Считайте, что оговорился. Получается, похититель мог воспользоваться любым из двух лифтов.

– Именно, – согласилась она.

– Но сначала ему необходимо было во-первых подманить робота к лифту, во-вторых, выключить его… ага, вот и тумблер… – я нашел в схеме робота тумблер экстренного выключения. – М-да, знакомый рубильник…

– Уже пользовались?

– И не раз. Предлагаю украсть Утюга. На нем мы проверим нашу гипотезу.

– О нет! – замахала она руками. – Это без меня.

– Вы мне нужны. Если меня поймают, вы будете свидетельствовать, что я действовал в интересах правосудия.

– Бросьте, Федр, никто не ворует роботов на Терминалах.

– А где их воруют?

– На Земле, слышала, воруют, на Хармасе. Короче говоря, на планетах.

– Но робот, тем не менее, исчез. Кто-то же приложил к этому руку. Если мы снимем подозрение с пилотов, то остается завхоз.

– Вот с него и надо начинать, – с готовностью уцепилась за новую версию Анна.

– Мы им кончим. Пошли ловить Утюга…

Утюг наотрез отказался идти со мной к грузовому лифту. «Мой участок: сектора А, В, С. Не имею права удаляться». «– Помоги донести чемодан. Ты обязан помогать людям!» – взывал я к его моральным качествам, ибо отчаялся заинтересовать материально.

Ни в какую. Нет и всё. Ни за что. Ищите дураков на четвертой палубе.

«Ты, скотина, на кого намекаешь?!» – ринулся я с кулаками на робота. «Второе слово не идентифицировано», – отбрехался он. Анна, со стороны наблюдавшая за сражением с Утюгом, оттащила меня от робота. Если бы не она, завхоз лишился бы еще одного подчиненного.

Обиженно гремя корзинкой с моющими средствами, Утюг укатил в другую секцию.

В отчаянии я бродил по палубам Терминала и показывал сотрудникам снимок Макса, взятый из технического паспорта. На мою беду, снимок подходил почти ко всем роботам-уборщикам. Поэтому было слишком много ложных следов. «Да, видели, вон туда покатил», – говорили мне в одном месте. «Убирайтесь, не мешайте работать!» – получал я там, куда указал предыдущий свидетель. «Макс, милый, ты нашелся!» – в слезах бросался я на какого-нибудь робота-двойника. «Меня зовут Клоун», – отнекивался робот, уворачиваясь от моих объятий. «Это наш, это наш робот, убери сейчас же лапы!» – спешили ему на выручку хозяева.

Снимок из технического паспорта нуждался в уточнениях. Я вернулся к завхозу, чтобы в дополнении к снимку составить словесный портрет.

Желтая линия поперек корпуса, сбоку вмятина от ботинка командира третьей палубы, на правой клешне погнут средний палец – пилоты, шутки ради, учили Макса показывать средний палец. Первым, кому Макс его показал, оказался командир третьей палубы.

С помощью видеоредактора я внес в снимок необходимые детали.

– Вылитый Макс! – умилился завхоз.

– Вы прямо как настоящий детектив! – с уважением сказала Анна.

– А я и есть настоящий детектив.

– Извините, я и забыла… – смутилась она.

Постепенно ко мне стали привыкать. С улыбкой встречали, посмеивались в спину – издержки профессии, я не обижаюсь. Завхоз твердил всем, что он меня не нанимал. Тогда один начитанный пилот обозвал меня Дон Кихотом. Потом, увидев меня вместе с Анной, он сказал, что ошибся, – мол, я – Санчо Панса. Я ответил, что щас сделаю из него Росинанта, найти б только подходящее седло. Начитанный пилот убежал за седлом и больше не показывался.

Поиски завели меня в пакгауз. Взъерошенный техник катил перед собой нечто зачехленное, полутора метров в высоту, похожее на сильно расплывшуюся букву "L".

– Что там у вас? – спросил я строго.

– Робот, списанный…

Я уложил техника лицом на пол, сдернул чехол, сверил со снимком. Полоса не желтая, а синяя, вмятины – две и обе на голове. Кое-как извинившись, я помог технику подняться.

– Я буду жаловаться, – предупредил он меня.

– Ваше право, – пожал я плечами.

Тут я заметил, что у списанного робота кое-чего не хватает.

– А где корзинка?

Технику не хотелось обратно на пол, и он дал исчерпывающее объяснение:

– Роботов транспортируют без навесного оборудования, в противном случае чехол не налезет…

Он отскочил от меня на пять метров, хотя я всего лишь собирался в знак благодарности отряхнуть ему комбинезон.

– Вы из какой психушки сбежали? – крикнул он мне, прячась за переборкой.

– Из Галактической Полиции.

– Оно и видно, – кивнул техник, переводя дыхание.

Я спустился на третью палубу, дошел до кают. Утюг, делая вид, что не узнает меня, попросил посторониться – он пылесосил плинтусы.

– Куда похититель дел корзинку? – спросил я Анну, глядя на робота. – Она громоздка, гремит и черти чем пахнет. Чехол на нее не налезает, а транспортировать робота без чехла подозрительно.

– Но ее тоже можно продать, – ехидно возразила Анна.

– Навряд ли… Следует спросить завхоза, не находил ли он корзинку Макса.

После исчезновения Макса завхоз корзинку не встречал. Больше всего он переживал за баллончик с новым средством от пятен. Химический концерн дал завхозу один баллончик для испытаний. В случае успеха завхозу обещали целый контейнер таких баллончиков – бесплатно. Теперь о контейнере можно было забыть.

Утюг так же ничего похожего на навесное оборудование робота-уборщика не находил. Я ему поверил, потому что в чем-чем, а в моющих средствах и корзинках он разбирался. Другие роботы, обслуживавшие третью палубу, солидарно отмалчивались.

– Это заговор! – сделав страшные глаза, воскликнула Анна.

– Найдите зачинщика, – посоветовал завхоз.

Корзинку вместе с содержимым похититель куда-то спрятал. В худшем случае – выбросил. Если найти, скажем, баллончик, то на нем могут обнаружиться следы похитителя. Прибор для снятия следов одолжу у Зейдлица – у полковника он наверняка есть…

Я разбил третью палубу на квадраты и принялся их методично прочесывать. Галактическая Полиция в мои дела не вмешивалась, поскольку ее устраивало то, что я держусь вдалеке и от бронированной двери, где находился их штаб, и от «Монблана».

Населенные квадраты быстро закончились. Затем закончились незапертые квадраты. Пришлось применить универсальный сканер-ключ, хотя это и противозаконно. К концу второго дня поисков я забрел в такие места, куда нога человека не ступала со времен строительства Терминала. Иные следы, оставленные на толстом слое маслянистой пыли, напоминали следы инопланетных сапиенсов. Я аккуратно отмечал их на плане, чтобы потом показать Зейдлицу. Если ДАГАР ищет сапиенсов, пускай начинает поиски с Терминалов Трансгалактического Канала.

Завхоз застукал меня в мастерской ремонтников. Пока ремонтники обедали, я подыскивал инструмент чтобы вскрыть обшивку Терминала. Он разорался не смотря на то, что я обещал начать с внутренней обшивки.

– От вас нет покоя! – орал он. – Признайте, что вы не справились!

Выгнав меня из мастерской, завхоз направился к «каютам отдыха», я преследовал его и умолял дать мне еще один шанс.

– Вы уже все обыскали, – твердил он.

– Нет, не все.

– И что же вам осталось обыскать?

Мы стояли в коридоре, из дверей кают на нас поглядывали любопытные пилоты. Я находился на грани величайшего в моей жизни позора.

– Что там? – я указал на панель в простенке между дверьми в каюты. Щель по периметру панели была несколько шире, чем у аналогичных панелей в соседних простенках.

– Коммуникации… Стойте!!! – завопил он. – Не надо!!!

С инструментом это получилось бы аккуратнее. Панель отлетела, открыв глубокую нишу. Сначала я увидел долгожданную корзинку. Но там была не только она. Вцепившись обеими клешнями в прутья корзинки, передо мною стоял Макс. Под давлением механических пальцев алюминиевые прутья выгнулись. Неужели ее хотели отнять? Я поспешил обрадовать завхоза – его заветный экспериментальный баллончик с пятновыводителем мирно покоился в корзинке среди прочего барахла.

– Это Макс? – спросил меня ошалевший завхоз.

– Убедитесь сами.

В волнении он сверил серийный номер, затем пересчитал вмятины на боках. Насчитал одну-единственную – ту, что оставил командир третьей палубы.

– Слава богу, он цел, – со вздохом облегчения констатировал он.

Я вслух заметил, что он отправил благодарность не по тому адресу, и поинтересовался:

– Которую каюту мне занять? – «Славы Фёдору» мне было недостаточно. Он вспомнил обо мне, подскочил и потряс руку.

– Вы молодец… не ожидал… честное слово – не ожидал…

Да я и без честного слова поверил. Я нагнулся немного, и он сумел похлопать меня по плечу.

– Ах да… – он хитро подмигну. – Требуете оплаты? Ладно, будет вам оплата. Если разрешат, конечно…

– Кто разрешит?

– Ну, вам ли не знать. – Он поводил поднятым указательным пальцем. – Скажу вам по секрету, мне дали указание выставить вас под любым предлогом. Черт меня дернул поддаться на уговоры Харригана и сдать вам каюту, но что сделано, то сделано. Кстати, начальство вчера меня чуть не растерзало. Поэтому примите в качестве платы вот какой совет: пока не истечет срок аренды, не пытайтесь переезжать в другую каюту, а то вас выставят с Терминала во время переезда.

– А, – догадался я, – поправка об отказе от убежища.

– Точно. Но никому не говорите, что я вам о ней напомнил, а то мне влетит.

– Вам не уточнили, до какого срока меня следует выгнать с Терминала?

– До завтрашнего утра.

Я прикинул, что сегодня ночью Зейдлиц и физики должны вернуться на Терминал. Зейдлиц полагает, что я ему смогу помешать. Но помешать сделать что? Хм, неясно…

Я помог завхозу выволочь Макса из ниши. Затем он попытался его включить, передвинув тумблер экстренного выключения. Индикаторы питания загорелись, внутри корпуса загудел мотор. Робот конвульсивно дернулся и замер.

– Макс, ты жив? – завхоз заглянул роботу в окуляры, словно проверяя зрачки.

Робот явно не узнавал хозяина. Он вообще никак не отреагировал. Индикатор нейроактивности еле теплился.

– Что с тобой сделали эти сволочи! – воскликнул завхоз в беспредельном возмущении и глянул на меня. Я открестился:

– Я к нему не прикасался. Вызовите полицию, пусть они возьмут для анализа следы с корпуса.

Вместо полиции завхоз вызвал дежурного робототехника. Хмурый парень не раздумывая ни секунды набросился на робота с гаечным ключом и отверткой. С головы робота слетела крышка. Завхоз подхватил ее, не дав упасть на пол.

– Я бы сначала попробовал медикаментозную терапию… – пробормотал я, наблюдая, с каким цинизмом робототехник вскрывает Максу мозги. Отработанным движением он воткнул роботу кабель, другой конец кабеля он подсоединил к миникомпьютеру, висевшему у него на поясе.

– Ну, как он? – беспокоился хозяин.

Робототехник посмотрел на экран миникомпьютера, поднял глаза на завхоза и сказал:

– Ну прямо как новенький.

Однако, в его голосе я не уловил того радостного самодовольства, с каким ту же самую фразу произносит мой механик, возвращая флаер после ремонта. Скорее, он был удивлен.

– Что значит «как новенький»? – переспросил завхоз, его взгляд метался между экраном и робототехником.

– Как только что родившийся, – уточнил тот, собирая инструменты.

– Стерли память? – догадался я.

– Да, обнулили до железки. – Он имел в виду, что Макс из смышленого робота-уборщика превратился в груду дорогого железа.

– Это поправимо? – спросил я.

Завхоз разозлился:

– Ага, поправимо! Неделю учить его находить дорогу к каютам, еще неделю учить пользоваться пылесосом, потом по меньшей мере месяц он будет путать дезинфектор с дезодорантом. О боже, какому пилоту-идиоту понадобилось промывать ему мозги!

– Зато он не будет больше показывать начальству средний палец…

– Мне не до шуток! – взвизгнул завхоз. – Увозите! – это он крикнул робототехнику.

– Увезем, нет проблем, – невозмутимо ответил тот.

Несчастного Макса покатили в мастерскую. Завхоз шел следом, я – за ним, а вместе мы образовали маленькую похоронную процессию. Слух об умышленной киберамнезии облетел третью палубу в одно мгновение. Отдыхающие пилоты и персонал третьей палубы провожали нас скорбными взглядами. Дверь в мастерскую захлопнулась перед моим носом.

– Родственники желают побыть с телом наедине, – объявил я собравшимся зевакам.

– Это их право, – горестно произнес кто-то из пилотов.

Никто не возразил. Я вернулся на предполагаемое место преступления. Упертый завхоз не вызвал полицию – ни местную (а на всяком Терминале есть полицейский участок), ни Галактическую. Оно может и правильно, поскольку сонным полицейским Терминала вряд ли когда либо приходилось заниматься сбором улик против вандалов, специализирующихся на роботах. С другой стороны, приборы для обнаружения следов и для анализа ДНК есть в любом полицейском участке. Я решил не ломать голову, а просто позвонить в участок и попросить прислать кого-нибудь с криптоанализатором. Дежурный сержант не соизволил меня дослушать.

– Ты полагаешь, нам более нешто делать? – спросил он с немыслимым хармасским акцентом, передать который я берусь лишь отчасти.

– Извини, хотел разыграть, но не вышло… – и я выключил связь.

Сняв место преступления на видео, я ушел к себе в каюту. Я испытывал легкую досаду от того, что стюардесса Анна не присутствовала при моем триумфе, потому что утром улетела в очередной рейс. Но не похвастаться было нельзя. Я отправил ей сообщение, затем просмотрел результаты поиска по метке: «Дин Мартин, физик, но не тот Дин Мартин, который двадцать два года назад получил премию Сектора Фаона по теоретической физике и умер четырнадцать лет назад».

Статьи, статьи, статьи… Некоторые – в соавторстве. Нибелинмус, его зам Трауберг, Петров какой-то… Первая премия на конкурсе молодых астрофизиков – оказывается, есть и такой… На Накопителе Хармаса отыскалось единственное сообщение о Дине Мартине как о живом человеке, а не как об авторе тире соавторе дюжины статей по космологии. Пять лет назад Дин Мартин принимал участие в научной конференции, проходившей на Хармасе. Интересно, что профессор Рассвел принимал участие в этой же конференции. Пять лет назад он еще не был на пенсии, а вовсю преподавал в Кембридже. Нибелинмус и Трауберг так же упоминались среди участников. В то время Мартину было двадцать три. Должно быть, он заканчивал аспирантуру… Я вывел на экран самую раннюю статью Мартина, написанную им за два года до конференции на Хармасе. Возможно, существуют и более ранние статьи, но я выбрал из тех, что были под рукой. В библиографии чаще других имен встречалось имя профессора Рассвела. А Нибелинмус намекнул Джулии, что знает, для кого она взяла кристаллозапись… Занятно…

Остаток вечера я готовил себя к серьезному разговору с Мартином.

8. Виттенгер взбешен, а Ларсон идет в спортзал

Старший инспектор Виттенгер отрицал, что следствие по делу об убийстве фокусника Мак-Магга зашло в тупик. За три дня он установил имена двухсот пятидесяти зрителей из без малого полутора тысяч, присутствовавших на роковом представлении. Десять человек видели друг друга возле входа в правительственную ложу. Кроме того, в руках Виттенгера находилось орудие убийства. К сожалению, крупнокалиберный «Ижевск-667» с оптическим прицелом не был зарегистрирован на Фаоне. Посланный Виттенгером запрос в другие Сектора пока оставался без ответа, но вины инспектора в этом нет. Двадцать пятого апреля Виттенгер собрал в Мьюзик-Холле две с половиной сотни зрителей и провел следственный эксперимент. Великим Мак-Маггом нарядили одного сержанта, подходившего по росту и по комплекции. Хью Ларсон и его супруга Синтия играли самих себя и по словам очевидцев играли превосходно. Полуобморочная девушка не смогла изобразить обморок, вдобавок она трещала не умолкая, хотя по сценарию ей полагалось лежать на руках у Ларсона и молчать. У дамы в теплой куртке снова застряла молния, помочь ей никто не смог. Результатом следственного эксперимента стал получасовой трехмерный ролик, снятый с шести стереокамер, и полный ноль по части полезной для следствия информации.

(Кому интересно: полгода спустя следственный видео-ролик купила киностудия «Сапфо-Фильм». Она использовала его для фильма «Убийство в Мьюзик-Холле» – абсолютно бездарного, смотреть не советую.)

Двадцать шестого апреля Виттенгеру позвонил начальник полиции Фаона и приказал передать дело в Главное управление Галактической Полиции. Вместе с делом ГП потребовала и тело Мак-Магга и всё то, что удалось соскрести со сцены. Взбешенный инспектор стал названивать губернатору. Губернатор, через своего секретаря, передал, что «всё согласовано, не вмешивайтесь». От своих знакомцев из Галактической Полиции Виттенгер так же не добился никаких объяснений. А те были только рады послать инспектора куда подальше, поскольку до сих пор не забыли, как полтора года назад инспектор выдавил их из дела о контрабанде запчастей к биороботам.

Двадцать седьмого апреля по синхронизированному времени старший инспектор Виттенгер напал на охрану Редакции. Он хотел прорваться к Шефу без ордера. Охрана, выполняя свой долг, оказала инспектору сопротивление, но силы были неравны. Подоспевший на помощь охране Нимеш из Отдела Стратегического Планирования упал в бассейн с фаонскими золотыми рыбками. Стряхивая воду, инспектор проследовал в направлении Отдела Оперативных Расследований. Выбравшись из бассейна, Нимеш первым делом удостоверился, что его позора не видела Яна, за которой он безуспешно ухаживал. Потом Нимеш стал кричать «дайте мне его сюда, дайте!», имея в виду инспектора.

Пока Нимеш кричал «дайте-дайте», Виттенгер успел добрался до Отдела Оперативных Расследований. О его нашествии все начальники отделов были уже предупреждены. Яна добросовестно заперла дверь и повесила табличку «Инфекционное заражение. Карантин» вкупе с желтой ромашкой, которую боятся все.

То ли Виттенгер от возмущения разучился читать, то ли зрение его подвело, но дверь он выломал. Точнее, он ее почти выломал – дверь спасло мужество Шефа, приказавшего Яне разблокировать замок. Распахнувшаяся дверь отнесла Яну в стенной шкаф, где висела верхняя одежда. Громоздкая зимняя одежда смягчила удар, поэтому Яна избежала телесных повреждений. Застряв среди курток и скафандров, она так и не узнала, что является, по мнению Виттенгера, единственным приличным человеком «в этом свинарнике».

Если Яна – единственный приличный человек во всей Редакции, то Шеф – единственный в нашей организации человек, способный утихомирить Виттенгера, в каком бы состоянии духа тот ни находился. При этом Шеф никогда не повторяется.

В кабинет инспектор вошел под громкое симфоническое «пам-пам». Завидев инспектора, Шеф приглушил набравшего в легкие воздух баритона, затем, коверкая слова и жутко фальшивя, пропел:

– Ya zval tebia i rad, chto vizhu.

Виттенгер замер на пороге.

– Древние правы, как все-таки жизнь подражает искусству! – громко вздохнул Шеф, с равнодушием рассматривая красную инспекторскую физиономию. Проволочка, она же теперь – дирижерская палочка, приказала оркестру стихнуть.

При встрече с прекрасным Виттенгер тушуется.

– Что вы там стоите, как Статуя Командора? Пусть я вас не звал, но все равно рад видеть. Подойдите, я пожму вашу каменную десницу.

Смешно сказать, но первое о чем задумался Виттенгер, когда его сравнили со статуей Командора, так это о том, соответствует ли должность Командора его настоящей должности и званию. В том смысле, не унизил ли Шеф его персону таким сравнением. Мгновенный поиск с ключом «командор», – и мозг Виттенгера выдал что-то наподобие «адмирала», иначе говоря, Шеф ему чуть ли не польстил, – к такому выводу пришел инспектор.

Они пожали руки.

– Присаживайтесь, – великодушно предложил Шеф. – Куда угодно, – добавил он, чтобы не выглядеть слишком великодушным.

Виттенгер уселся поближе к Шефу.

– Итак, старший инспектор и исполняющий обязанности… кстати, почему вы до сих пор «и.о.» Вас не хотят утвердить?

– В фаонской Службе Общественной Безопасности или, как вы предпочитаете говорить, полиции, нет должности начальника Департамента Тяжких Преступлений, – хмуро ответил Виттенгер. – Есть только должность исполняющего обязанности начальника Департамента.

– Инспектор, по-моему, вы шутите. Это, конечно, похвально, что в вашем теперешнем положении вы находите силы шутить…

– Такой должности нет, – отчеканил Виттенгер. – Нет и всё! Это традиция – назначать не начальника, а только и.о.

– Странная традиция… И откуда она взялась?

– Неужели не знаете? – недоверчиво покосился Виттенгер.

Шеф помотал головой.

– Последний начальник ДТП проходил в этой должности всего неделю. До этого он полгода ходил в и. о. – по некоторым бюрократическим причинам – и чувствовал себя превосходно. Через неделю после утверждения в должности у него случился инфаркт. Жизнь ему спасли, но оставаться на службе он уже больше не мог. Самое удивительное, что с его предшественником вышел похожий случай. Предшественник пробыл на должности ровно одиннадцать дней, в то время как обязанности исполнял четыре с половиной месяца.

– С ним приключился инфаркт?

– Нет, почему же инфаркт? Произошло три убийства в один день, и это – во время предвыборной недели! Новый губернатор его снял на следующий день после вступления в должность.

– Но вы только что сказали, что оба случая похожи. По-моему, они не совсем похожи.

– Да, но ведь я не сказал вам, из-за чего у последнего начальника ДТП случился инфаркт! – воскликнул Виттенгер, на ходу решая, то ли его держат за дурака, то ли Шеф поглупел с тех пор, как они виделись последний раз.

Мысли Шефа шли симметрично инспекторским, поэтому он попросил Виттенгера перейти к делу:

– Итак, я слушаю вас, инспектор. Вы, вероятно, хотели меня о чем-то спросить?

– Да, хотел! Я просто горю желанием узнать, зачем вы послали Ларсона к Великому Мак-Маггу. И почему Мак-Магг не соизволил дожить до встречи с Ларсоном, так сказать, лицом к лицу. И почему, наконец, дело передали Галактической Полиции? Вы их натравили? У вас там связи? Отвечайте! – потребовал инспектор, его физиономия пылала праведным негодованием.

Говоря минуту назад о «теперешнем положении» инспектора, Шеф имел виду, что Виттенгер ни на шаг не продвинулся в расследовании убийства фокусника. О том, что дело передано Галактической Полиции Шеф слышал впервые.

– Да не орите вы так! С чего вы взяли, что я вообще должен знать, куда вы передаете свои дела? Когда вы скидываете безнадежное дело в архив, вы, небось, так не орете. И не прибегаете ко мне. Ларсона я к Мак-Маггу не посылал. По этому поводу можете орать хоть до посинения, ответ не изменится.

– Я никогда не скидываю безнадежные дела в архив, – грозно пыхтя, возразил Виттенгер. Каким бы упертым он ни был, что-то ему подсказывало, что сейчас Шеф говорит правду.

– Снимаю обвинение, – благосклонно кивнул Шеф. – Взамен, снимайте свое.

– Попробую.

– Тогда, это всё?

– Черт с вами, снимаю все обвинения. Зачем, по-вашему, гэпэшникам понадобился убийца Маг-Магга?

– Найдите убийцу и спросите у него.

– Мне запретили вести расследование. ГП забрало все материалы, включая стол из патологоанатомической лаборатории, на котором лежали останки Мак-Магга.

Шеф присвистнул.

– Вы серьезно?

– Абсолютно.

– Надеюсь, хоть копии вы себе оставили?

– Ну второго такого стола у меня нет, как и тела Мак-Магга, – начал пыжиться инспектор. – Но что поддается копированию, я, разумеется, скопировал. Практически нелегально.

– Это делает вам честь, – и Шеф с одобрением посмотрел на инспектора. Любимую проволочку он согнул в вопросительный знак.

– Они у вас с собой?

– Частично… – уклончиво ответил инспектор.

– Давайте сюда. – Шеф указал на свой компьютер. – Говорят, вы там целое кино сняли. С него и начнем. Восстановим, так сказать, картину преступления.

Весь ролик Шеф смотреть не стал, но ту часть, где сержант, игравший Мак-Магга, сначала спорит со зрительницей без часов, потом кокетничает с полуобморочной девицей и, наконец, сраженный термодинамическим импульсом с грохотом падает, Шеф просмотрел четыре раза.

– Любопытный случай, – пробормотал Шеф, остановив картинку. – Снова не понимаю…

– Чего же вы не понимаете?

– Потом скажу. Покажите-ка мне оружие.

Виттенгер открыл файл с ТТХ найденного в правительственной ложе «Ижевска-667». Посмотрев на снимок бластера, Шеф недовольно покачал головой. Снимок его не устраивал. Он позвонил оружейникам и попросил принести ему аналогичный «Ижевск» с аналогичным прицелом. Через десять минут бластер принесли.

– Заряжен? – спросил оружейника Виттенгер.

Оружейник посмотрел на него, как на ребенка, и промолчал, – мол, раз он оружейник, то имеет дело с оружием, а разряженный бластер – это не оружие. Вслух он этого не сказал, потому что хорошо знал свои права.

– Зарегистрирован? – снова спросил Виттенгер, раздраженный нахальным молчанием оружейника.

Шеф отмахнулся:

– Если хотите, можете прямо сейчас зарегистрировать.

Оружейник ушел, оставив инструкцию по использованию данной модели «Ижевска».

– Как был выставлен прицел? – спросил Шеф у инспектора.

Тот, сверившись с файлом, показал.

– Расстояние до жертвы?

– Приблизительно сорок метров.

Шеф подошел к окну и навел бластер на подлетавший к Редакции флаер.

– Двести.

– Что, двести? – не понял инспектор.

– Двести метров. Далековато… – он перевел бластер вниз. – Надо кого– нибудь подождать. Нет, так, пожалуй, неудобно…

Шеф осмотрел кабинет.

– Тащите сюда вон то кресло, – приказал он.

Виттенгер без возражений подкатил кресло к окну.

– Теперь держите его покрепче, я на него встану.

Мягкое сидение было не слишком устойчивой опорой. Шеф балансировал как на канате.

– Сядьте ко мне на плечи, – предложил инспектор.

Тяжеловес Виттенгер способен вынести на своих плечах трех Шефов и не известно сколько Ян.

– Ага, а потом вы будете распространять слухи, что я сел вам на шею. Впрочем, вы уже перешли от слов к делу. Нашего лучшего сотрудника едва не утопили…

– Это был не Ильинский, – прямодушно возразил Виттенгер. – Точно могу сказать – не Ильинский. Кто-то другой. Ларсон сказал, что Ильинский в отпуске.

– Не следует понимать меня так буквально. И держите крепче… – Шеф вскинул бластер, направил ствол в сторону земли и прильнул к прицелу. – Вот, кто-то идет… – комментировал он, – программист из ОИБ, кажется… да, отпадает… а это… это женщина, так себе… женщин не трогаем… Ага! Начальник ОСП! Подойди-ка поближе…

Шеф играл в благородство, выбирая жертву одного с ним ранга.

– … пятьдесят… сорок пять… сорок… – вслух читал он индикацию в глазке прицела.

Так и не выстрелив, Шеф слез с кресла.

– Ну и что? – поинтересовался инспектор.

– Поставьте кресло на место.

Шеф вернулся к экрану компьютера. Виттенгер проигнорировал указание.

– Инспектор, вы вообще держали в руках то, настоящее, орудие убийства?

– Ну держал.

– В прицел смотрели?

– Смотрел, разумеется. К чему вы клоните?

– Инспектор, глядя в прицел, я сумел пересчитать все ресницы на левом глазу начальника Отдела Стратегического Планирования.

– Так вы ждете, что я спрошу, сколько вы их насчитали?

– Нет, я жду, когда до вас дойдет, что прицел дает слишком большое увеличение. Угол обзора минимален. При условии, конечно, что вы не перепутали отметку, на которую был выставлен прицел у «Ижевска» из правительственной ложи.

– Ничего я не перепутал. И положите бластер стволом к себе.

Шеф послушно перевернул оружие и продолжил:

– Ваш фильм, безусловно, плохая подделка. У сержанта и туловище и голова, как сказал бы Ларсон, коррелируют. У Мак-Магга в момент убийства туловище было обращено от зрителей, а виртуальная голова – к зрителям. Получается, что убийцу, который долго – почти час – дожидался удобного момента, ничуть не смутило это обстоятельство. Он не подумал, что в прицеле может быть и вовсе – не голова Мак-Магга, а какая-нибудь голограмма. Невнимательность стрелка меня несколько обескуражила. Сначала я решил, что, вероятно, кто-то из зрителей загородил от стрелка туловище Мак-Магга. Однако из вашего фильма следует, что за несколько секунд до выстрела ближайшая к Мак-Маггу зрительница упала в обморок. Иными словами, туловище Мак-Магга никто не загораживал. Следовательно, мое первое объяснение было ошибочным. Зато я нашел другое. Убийца видел в прицел только голову Мак-Магга, а голова смотрела на зрителей. Поэтому он выстрелил.

– Я бы поаплодировал, да руки устали держать кресло, – мрачно выдавил Виттенгер.

– Поаплодируете, когда я закончу. Спрашивается, для чего убийце была необходима такая точность при таком мощном оружии? Почему он стрелял именно в голову? Почему он вообще использовал «Ижевск», а не какой-нибудь легкий бластер, который мог бы уместиться в кармане? Нет, он предпочел тащить с собой эту полуметровую болванку. И прицел у бластера, прямо скажем, далеко не самый современный. Обычная оптика без автоматической стрельбы в момент захвата цели. С сорока метров Мак-Магга можно было убить из любой мало-мальски интеллектуальной мелкашки. Профессионал так и поступил бы, однако убийца использует простой оптический прицел с дальномером. Да еще с таким увеличением! Ну, есть идеи?

– Значит он не был профессионалом. Взял тот бластер к которому имел доступ. Ему не из чего было выбирать.

– А прицел?

– Прицел… – инспектор задумался. – Оптические прицелы используют, например, браконьеры, которые охотятся ради спортивного интереса.

– Почему?

– Потому что с интеллектуальным прицелом это уже не спорт, а стопроцентное убийство. За него на Фаоне можно получить срок. С оптикой – просто штраф, если, конечно, не рецидив…

– Гениально, инспектор! – воскликнул Шеф, чем вогнал собеседника в краску, ибо похвала застала инспектора врасплох. – Вы уловили суть! В Мак-Магга стреляли из охотничьего оружия. Но стрелял начинающий любитель, не сумевший даже толком установить прицел.

– Может я и гений, – сказал инспектор, – да только эти ваши рассуждения – тьфу! – ничего не стоят. Если он начинающий браконьер, то его нет в нашей картотеке. Оружие куплено нелегально, и не факт что убийца – фаонец. И вы не ответили на главный вопрос: почему в дело вмешалась Галактическая Полиция.

– Мак-Магг много гастролирует. Предположим, ему угрожали. Куда он мог обратиться? Естественно, в ГП, поскольку ее представительства есть на всех планетах. Вы собрали на него досье?

– Его давно собрали журналисты. Обратная сторона славы. Досье у него в порядке. Триединство великих: слава, женщины, деньги.

– Много?

– Чего, женщин?

– Денег.

– Птероркусы не клюют.

– Значит что-то другое.

– И это все, что вы можете мне сказать?! – возмутился Виттенгер.

– Пожалуй… – развел руками Шеф. – Нет, вот еще что. Подумайте на досуге вот над какой вещью. Некто использует неудобный инструмент для какого-то рискованного дела. Вы говорите, что у него не было выбора – он взял тот инструмент, который был у него под рукой. Но бывают и другие варианты, объясняющие неудачный выбор инструмента. Подумайте над этим на досуге.

– А ну вас, – в сердцах отмахнулся Виттенгер, – с советами вашими… Ладно, – добавил он мягче, – подождем слухов из ГП.

Он поднялся и заковылял к выходу. Шеф его окликнул:

– Инспектор, простите, что спрашиваю, но мне любопытно, зачем вы устроили на первом этаже разгром? Нимеша к рыбам отправили, дверь чуть не выломали…

– Чтобы никто не догадался, что я пришел к вам искать сотрудничества.

После встречи с прекрасным в Виттенгере иногда просыпается парадоксалист.

К восьми часам вечера того же дня Яна закончила обрабатывать информацию по всем взломам сейфов на рейсовых кораблях за последние пять лет. Закончив со взломами, она привела в порядок картотеку, сбегала в буфет за ужином для Шефа («без меня он давно умер бы с голоду»), просмотрела вечернюю почту, полила цветы, которые должна была полить еще утром, сказала Шефу «я могу идти» – от вопросительной интонации она избавилась еще год назад, добавила «до свидания» и выпорхнула из Отдела.

На первом этаже она из лифта не вышла, поэтому трем сотрудникам Отдела Информационной Безопасности, стоявшим за ее спиной, пришлось выбираться из лифта по стенке. Яна не была ни невежей ни, тем более, чересчур крупной девушкой. Но услышать сотрудников ОИБ ей помешали наушники с громкой музыкой, а сотрудникам ОИБ мешала ее большая сумка со спортивной одеждой и кое-какими спортивными принадлежностями. Этот вечер Яна планировала провести в спортзале, расположенном в цокольном этаже здания Редакции.

В раздевалке Яна переоделась в просторный, снизу доверху закрытый, спортивный костюм. Но так было не всегда. В первые месяцы работы в Редакции Яна надевала для спортзала обтягивающие шорты и узкий топ. Коллеги-мужчины с риторическим вопросом «Что здесь делает этот ребенок?» бросались к ней давать советы что и как нужно тренировать, предлагали Яне то подержать за нее штангу, то покрутить за нее педали велотренажера, а то и вместе побегать на беговой дорожке. Яну такая реакция сначала забавляла, потом стала раздражать. В итоге, шорты и топ пришлось отложить для иных случаев, например, для посещения спортзалов в других городах и на других планетах во время отпуска. Перемена в одежде полностью проблему не разрешила, так как некоторые коллеги все еще помнили и узкие шорты и топ. Но с каждым месяцем таких мужчин становилось все меньше, поскольку, как отмечает сама Яна, зрительная память у мужчин короче, чем выдержка у фотоаппарата.

В спортзале Яна заметила своего воздыхателя Нимеша. Обычно по пятницам Нимеш предпочитает светские развлечения спортивным. Сегодняшнее столкновение с Виттенгером изменило его планы. Он уже успел выплеснуть злость на виртуальных монстров, один из которых был удивительно похож на инспектора. Чтобы восстановить спортивную форму, виртуальными тренировками, к сожалению, не обойдешься – это он понимал. Между подходами к штанге Нимеш прикладывался к банке с белковым коктейлем. На этикетке было обещано, что Нимеш доберет недостающие ему до веса Виттенгера тридцать два килограмма за пять-шесть недель. За неимением другого выхода, Нимеш поверил этикетке. Однако, в тот момент, когда Яна входила в спортзал, Нимеш не тягал штагу и не хлебал белок. Напротив: находясь в полной неподвижности, он с недоумением смотрел в сторону тренажеров-экспандеров. В ту же сторону и с не меньшим недоумением смотрело еще несколько человек.

«Ну вот, какая-то новая девица объявилась», – подумала Яна, заметив, что взоры мужчин обращены не на нее. Возвышавшаяся в центре зала колонна с гимнастической лестницей закрывала от нее того, кто привлек внимание коллег.

Пожав плечами, Яна подошла к беговой дорожке. Нимеш ее наконец заметил и подал знак рукой. Знак поставил Яну в тупик. Нимеш не послал ей воздушный поцелуй и не прижал руку к сердцу, как бы вырывая его, чтобы отправить по почте с цветами и запиской. Ничего подобного: Нимеш покрутил пальцем у виска и показал в сторону тренажеров-экспандеров.

Яна сначала возмутилась, но потом ей стало любопытно. Она сошла с беговой дорожки и обогнула колонну с гимнастической лестницей.

«Бедный Ларсон, совсем заработался», – подумала она.

Бедный Ларсон, облаченный в белый лабораторный халат, из-под которого выглядывали обычные брюки, стоял возле экспандера и сосредоточенно дергал за эластичную ленту. Сделав очередной рывок, он смотрел на динамометр, затем что-то записывал в блокнот. После серии из пяти рывков, он брал калькулятор и что-то вычислял. Яна подошла ближе.

– Хью, тебе помочь? – спросила она.

– Да. – Он мельком взглянул на девушку. – Если тебе не трудно, позови Нимеша.

– Трудно. Я с ним не разговариваю.

– Да неужели?! Отчего так?

– Ну ты же знаешь… Он зануда.

– А ведь так не скажешь… Молод, спортивен, блондин к тому же…

– Молодые спортсмены тоже бывают занудами, особенно блондины.

– Так пойди, передай ему привет от Виттенгера.

– Разве они знакомы? – удивилась Яна.

– Угу, сегодня познакомились, – ответил Ларсон и из последних сил дернул экспандер. – Совсем я запыхался…

Держась за сердце, он отошел от тренажера.

– Хью, по-моему, ты что-то скрываешь.

– Ладно, не напоминай ему о Виттенгере. Просто подойди и скажи, что мне требуется его физическая сила. Сугубо для дела.

– Для дела? – переспросила заинтригованная Яна.

– Угу.

Идти к Нимешу не было никакой необходимости. Яна всего лишь посмотрела на него на две секунды дольше обычного. То есть примерно две и две десятых секунды. Нимеш подбежал сам.

– Привет, Яна! – сказал он радостно.

Яна молча указала на Ларсона. Потом все же добавила:

– К нему.

– Пожалуйста, дерни за эту штуку, – попросил Ларсон.

– Новая шутка? – напрягся Нимеш.

– Дерни, тебе говорят, – строго приказала Яна.

Нимеш пожал плечами и осторожно дернул за ленту экспандера.

– Видишь, ничего не взорвалось, – сказала ему Яна. В глубине души она была удивлена тому, что и в самом деле ничего не взорвалось.

– Сильнее, – потребовал Ларсон. – Дерни так, будто хочешь оторвать ленту.

Нимеш изо всех сил дернул. Ларсон посмотрел на динамометр и списал результат.

– Это что, конкурс? – возмутился Нимеш. – Сколько у Ильинского?

– Больше чем у тебя, – подзадорила его Яна. – Дергай!

Нимеш взял в руки ленту, покачался из стороны в сторону и дернул.

– Уже лучше, – сказала Яна, глядя как Ларсон, списав результат, что-то считает на калькуляторе.

– Еще? – спросил Нимеш.

– Еще, – кивнул Ларсон. – И упрись ногой в тренажер.

Нимеш дернул.

Кто-то из наблюдавших за Ларсоном коллег заметил:

– Смотрите, ООР дрессирует Нимеша!

– Это заразно, – и другой коллега покрутил пальцем у виска.

– Похоже, объявлен конкурс на место Ильинского, – догадался третий коллега.

Мне хотелось бы верить, что после этого замечания весь спортзал ринулся к Ларсону, чтобы попытать счастья. И что не нашлось ни одного достойного кандидата. Но ничего такого не произошло – что бы там Яна с Ларсоном ни говорили.

Нимеш спросил, довольно ли с Ларсона. Ларсон ответил, что да, довольно. Яна сказала Нимешу, что он пока свободен. Тот отвалил к своей штанге.

– Ну, объясни же наконец, зачем тебе понадобился Нимеш с экспандером? – шепотом спросила Яна.

– Шеф будет недоволен, если я скажу тебе раньше, чем ему.

Яна сморщила носик и, уперев руки в бока, заявила:

– Ну, как знаешь… Я уже недовольна.

Она вернулась к беговой дорожке.

Яна приходит в Отдел первой – в девять ноль-ноль. До прихода Ларсона она сидела как на иголках, работа валилась из рук. Ларсон явился в десять.

– Ну? – спросила она.

– Подождем Шефа, – ответил Ларсон.

Шеф явился без пяти одиннадцать и сразу прошел к себе в кабинет. Яна метнулась в лабораторию к Ларсону.

– Он пришел, пошли скорее, – и она потянула его за рукав халата.

– Погоди ты, черт, чуть не пролил из-за тебя…

Эксперт держал в руках две пробирки с разноцветными жидкостями.

– Хватит краски смешивать, пошли! – и она дернула за рукав посильнее.

– Ладно, уговорила, – вздохнул Ларсон.

В кабинет Шефа Яна вскочила вперед Ларсона.

– Шеф, Хью совершил открытие, но говорить отказывается!

– Чем мотивирует? – нахмурился Шеф.

– Вашим недовольством! – не задумываясь выпалила она.

Шеф в недоумении уставился на Ларсона.

– Босс, не слушайте ее, слушайте меня!

– Хью, я уже таю от нетерпения, – осклабился Шеф.

Ларсон занял почетное вельветовое кресло, положил ногу на ногу. Яна от нетерпения притоптывала.

– Итак?

– Итак, вы, вероятно, помните, как Ильинский описал, так сказать, процесс открытия сейфа на «Монблан-Монамуре»…

– Ильинский при сём не присутствовал, – напомнил Шеф.

– Со слов второго пилота Юдина, я имею в виду. Юдин сказал, что после того как он вставил ключ, сейф не открылся, хотя пружина должна была открыть дверцу. Индикатор на дверце сейфа показывал, что замок отперт. Юдин дернул за ручку, но дверца не поддалась. Он позвал на помощь капитана Харригана. Харриган, цитирую Юдина, «двумя руками дергал, да еще в стену ногой уперся». Конец цитаты. Дверца открылась. Ваш вывод, босс?

– Юдин предположил, что грабитель шутки ради намазал дверцу каким-то клеем.

– Но следов клея не обнаружили.

– В таком случае, говори, не тяни!

Ларсон поменял ноги местами.

– Мы знаем, что сейф герметичен – для верности я уточнил это у производителя сейфов. Так же, я уточнил мощность пружины, открывающей дверцу. Она весьма незначительна. Кроме того, Ильинский прислал нам снимок капитана Харригана. По снимку я смог определить его, так сказать, физические возможности. Они примерно такие же, как у Нимеша из ОСП.

– Это тот, которого Виттенгер искупал в бассейне?

Шеф прекрасно знал, что в Редакции есть только один Нимеш. К тому же они были знакомы. Реплика предназначалась Яне.

– Да, тот самый, – подтвердил Ларсон.

Яна изумилась:

– Как это – искупал?

– Сама у него спросишь, – ответил Шеф. – Сейчас, мобилизовав остатки терпения, мы слушаем Ларсона.

Ларсон кивнул.

– Я продолжаю. Собрав всю информацию воедино, я предположил, что затруднение с открытием сейфа было вызвано разницей между давлением воздуха внутри сейфа и давлением воздуха снаружи, то есть в корабле. Зная силу, которую пришлось приложить, чтобы открыть сейф, я вычислил эту разницу. Далее, по разнице в давлении можно легко вычислить объем воздуха, который необходимо удалить из сейфа, чтобы получить исходную разницу в давлении. И этот объем оказался равен объему украденной шкатулки. Вывод: если бы шкатулка попросту исчезла из сейфа, то давление в сейфе упало бы, и дверца сейфа присосалась бы ровно с такой силой, какую потом применил Харриган, чтобы ее открыть. Я ясно излагаю?

– Даже слишком, – хмыкнул Шеф. – Так ты хочешь сказать, что шкатулка растворилась в воздухе?

– Нет, босс, – помотал головою Ларсон. – Я проверил. Если растворить шкатулку в воздухе, то давление практически не изменится.

– Он издевается, – кивнув на Ларсона, сказал Шеф Яне.

– И еще как! – с воодушевлением согласилась она.

Шеф согнул проволочку углом и постучал углом по носу. Ларсон снова переменил ногу.

– Хватит дрыгать ногами, ты не Гуго.

– Так я, собственно, закончил. Выводы делать вам одному, – вставая с кресла, небрежно бросил Ларсон. – Ильинский-то далеко…

– Тогда дайте мне подумать! – рявкнул Шеф. – И сообщи о своем открытии Ильинскому, – добавил он покидавшему кабинет Ларсону.

– Я сообщу, – пообещала Яна и вышла из кабинета.

Через пять минут Шеф приказал ей вернуться.

– Да, Шеф?

– Яна, будь добра, узнай у производителя сейфов, не беспокоит ли их эта кража. Вдруг им помощь какая нужна… Ну ты понимаешь…

– Понимаю, Шеф.

– Ну и молодец. Ступай.

Часом позже Яна доложила:

– О взломе сейфа им ничего не известно. Сказать?

Шеф почесал проволочкой затылок.

– Пока не надо. Я дам команду. Ступай. Ильинскому…

– Да-да, я помню.

– Ну и молодец.

Дважды «молодец» Яна прекрасно понимала, что повторение похвалы не есть ее умножение – занятый Шеф попросту забыл, что уже раз назвал Яну молодцом.

9. Терминал Хармаса. Продолжение

Сообщение от Яны пришло в пять утра, сработав вместо будильника. Даже если в нем нет ничего путного, размышлял я, открывая сообщение, это хорошая идея – встать в пять утра, привести себя в боевой вид и часикам к шести нагрянуть к Мартину с допросом. Терять мне нечего – похоже, Зейдлиц сделает всё, чтобы я сегодня же покинул Терминал.

Ларсоновское «открытие» не имело бы ровно никакого значения, если бы на Терминал не прибыли физики. И если бы эти физики не были связаны с Галактической Полицией, взявшей в свои руки расследование кражи из сейфа. Объединяя все вместе – «открытие», ГП и физиков – Ларсон приходит к выводу, что во-первых мы столкнулись с уникальным физическим явлением (в литературе он не нашел ничего подобного), во-вторых это явление каким-то образом выходит за рамки физики, иначе – к чему полиция? Физическое явление находится на службе у преступного сообщества – вот какой вывод делает Ларсон. Для скептика Ларсона вывод достаточно резкий. Но не будь он скептиком, он бы сказал, что раз возглавляемый Зейдлицем ДАГАР занимается не преступными сообществами, а сапиенсами, то, следовательно, уникальное физическое явление имеет отношение к инопланетянам. В существование инопланетян Ларсон, в отличие от Яны, не верит.

«Есть ли связь между убийством фокусника Мак-Магга и тем, что произошло на „Монблане“?» – Это не я себя спрашиваю, это в один голос спрашивают у меня Шеф, Ларсон и Яна, как будто здесь, на Терминале Хармаса, ответ известен самому последнему роботу.

Хм, робот Макс знал, но забыл…

Галактическая Полиция интересуется сейфами, теоретической физикой и убитыми фокусниками. При этом владелец исчезнувшей шкатулки, господин Сведенов, ее совершенно не интересует. Он миновал Терминал без какой-либо задержки со стороны ГП. Это означает, что на содержимое шкатулки Зейдлицу плевать. Ларсон по этому поводу не высказал никаких догадок.

В общем, Янино послание меня взбодрило.

Накануне я выяснил, что в распоряжение физиков были предоставлены две каюты на третьей палубе. Охраняемые ли? – раздумывал я, прилепляя усы и надевая комбинезон поваренка. Комбинезон оказался велик. Кельнер явно выбирал с запасом. Если у них поварята таких размеров, то много ли еды достается пассажирам?

В шесть утра на третьем уровне Терминала народу было едва ли меньше, чем в шесть вечера. Ничего удивительного – Терминал работает круглосуточно.

«Каша не подгорела?» – спросил меня какой-то пилот. Кажется, он шел завтракать в служебную столовую.

«Кто у вас сегодня дежурит?» – поинтересовался тип, которого я не смог причислить ни к одной службе. «Зейдлиц», – бросил я небрежно и продолжил идти своей дорогой. Удивился тип или нет – я не посмотрел.

Охраны у секции с каютами физиков я не заметил. Но где-то поблизости Зейдлиц установил камеру наблюдения – в этом я был уверен. Я вернулся в кольцевой коридор. Напротив поворота к гостиничным секциям стоял кофейный автомат, который я приметил еще вчера. Два больших пластиковых стакана с черным кофе должны были послужить либо прикрытием, либо оружием, так как кофе жег руки даже сквозь стаканы.

Я постучал в каюту Мартина. Потом еще раз и настойчивей. Послышалось шевеление; заспанный глаз посмотрел в крохотный иллюминатор. Щелкнул замок. Мартини стоял завернувшись в простыню. Казалось, он не был удивлен. Он зевнул, потер глаза и сказал, указывая на стол у кровати:

– Поставьте там. Но вообще-то, вы могли сделать это и через час… Ну да черт с вами, ставьте…

До меня наконец дошло, почему он не удивился. Ему не пришло в голову, что его пришли будить, и после того как я уйду, он собирался снова лечь спать.

– А зачем два стакана?

– Нас же двое, – шепнул я ему на ухо.

Теперь он точно удивился. Пока он решал, снюсь ли я ему или нет, я запер дверь в каюту и начал сканировать стены и мебель.

– А нельзя ли все это сделать через час? – спросил он. – Черт, это вы?! – он наконец-то меня узнал. – Ну и обнаглели журналисты…

Сканер показывал, что нас вроде бы не слушают, поэтому я пошел напролом:

– Зейдлиц вот-вот узнает, что это вы, а не Джулия Чэпмэн украли кристаллозапись со стола Нибелинмуса.

Мартин, с видом зомби, дошел до кровати и сел. Простыня задралась, открыв худые волосатые ноги.

– Вы репортер или кто?

– Я друг мисс Чэпмэн.

– Вот как… Подождите, мне нужно… – он махнул в сторону ванной.

– Угу, только быстро.

Я надеялся, он не станет принимать душ – времени и так было в обрез.

Мартин вышел с мокрой головой. На ходу он вытирал голову полотенцем. Простыню сменил халат. Продолжая одной рукой вытираться, он сделал глоток кофе.

– Горячий? – спросил я, заметив как он дернулся.

– Да. О какой кристаллозаписи вы говорите? – спросил он не поднимая глаз.

Ошибка первая: не следовало разрешать ему совать голову под холодную воду. Должно быть, у физиков голова включается именно таким способом.

– О той, которую, по мнению Нибелинмуса, украла Джулия Чэпмэн.

– А Джулия ее не брала?

– Нет.

– Так о какой же записи идет речь, если Джулия, как вы только что признали, ничего не брала.

– О записи, взятой вами со стола в кабинете Нибелинмуса пятого апреля этого года, – отчеканил я, понимая, впрочем, что мы идем по замкнутому кругу. Но ведь я действительно не знал, что это была за запись! Я продолжал:

– Вы не подумайте, что я пришел заниматься софистикой. Я бы не стал будить вас из-за такой ерунды. Право, ваш сон дороже. Но вы можете потерять его навсегда или во всяком случае – надолго, если Зейдлицу станет известно о кристаллозаписи. Вы спросите, а какое мне, собственно, дело до той кристаллозаписи. Чтобы вы не мучились над вопросом, чьи интересы я отстаиваю, я отвечу сразу. Я защищаю интересы Джулии Чэпмэн, которая из-за вас лишилась работы. Хуже того, она лишилась доверия доктора Нибелинмуса. Вы же, наоборот, это доверие приобрели, иначе бы Нибелинмус не привлек вас к работе с ДАГАРом. Нибелинмус не станет по пять раз переспрашивать меня, о какой записи идет речь. Полковник Зейдлиц так же поймет с полуслова. И плакала ваша карьера. Что скажете?

– Скажу, что мне надо одеться, – с вызовом бросил Мартин.

– Валяйте.

Я отошел к иллюминатору. Прямо надо мной осьминожьими лапами торчали причальные фермы, которые подтягивали тяжелые корабли к стыковочным узлам. Крупному лайнеру – такому, например, как «Монблан-Монамур» – чтобы точно причалить, недостаточно одних только маневровых двигателей. Отсюда виднелась корма «Монблана». В трех стыковочных узлах от него был пристыкован другой корабль – меньших размеров, без опознавательных огней пассажирских лайнеров. Я присмотрелся и увидел еще два таких же корабля. ДАГАР взялся за дело серьезно.

Мартин натянул джинсы и свитер. Волосы кое-как сцепил кожаной тесемкой. Бородку расчесал рукой.

– Вам не выдали спецодежду? – спросил я, оглядывая его неформальный наряд.

– Вон валяется, – показал он на стопку, лежавшую на полу возле стенного шкафа, – могу подарить.

– Обойдусь пока. Ну так вы обдумали мои слова?

Он взял в руки стакан с кофе.

– Обдумал, – пробулькал он, отвечая и отхлебывая одновременно. – Доносить Зейдлицу не советую. Косвенно это ударит и по вам.

– Как именно?

– Пострадает кое-кто из тех, с кем вы недавно познакомились. Не думаю, что бы Джулии хотелось поставить этого человека под удар.

– О ком вы говорите?

– О ком! Разумеется о профессоре Рассвеле!

Ну вот, так я и думал.

– Если вы донесете Зейдлицу, – продолжал Мартин, – это повредит мне, но и вам не поможет. И вы, и я, и мисс Чэпмэн знакомы с Рассвелом. Зейдлиц запишет меня в вашу компанию – вот и все. Он не поверит, что мы не были заодно. Вас устраивает такой поворот событий?

– Заметьте, поворотом это будет для вас. Мои отношения с Зейдлицем уже не ухудшить.

– Так вы познакомились?

– Угу, близко.

Только сейчас Мартин обратил внимание на ссадину на моем правом кулаке.

– Наверное, все-таки не с ним, а с его дуболомами…

– И с ними тоже, – признался я. – Зачем Зейдлиц нагнал столько народу?

– Сам теряюсь в догадках. Откуда вы знаете Джулию?

В его голосе мне послышались нотки ревности.

– Познакомил один наш общий знакомый. Нет, не Рассвел, – упредил я его, – другой общий знакомый. Вы учились у профессора?

– Нет, не совсем. Положение в университете у него было неопределенное. Он то собирался оставить преподавание, то снова брал студентов. Я посещал его семинар, написал несколько работ, темы которых были подсказаны Рассвелом.

– Тем не менее, вы не считаете его своим учителем.

– Понимаете, мне не хотелось принимать ни одну из сторон в бесконечном споре между Рассвелом и прочими космологами, включая Нибелинмуса. Едва закончив курс, причислять себя к какому-нибудь течению или направлению – это, знаете ли, убого как-то. Да и зачем, если время так или иначе расставит всё по своим местам. А теоретики… на то они и теоретики, что бы поражать друг друга силой… – он ухмыльнулся, – силой слова.

– А Джулия?

– Она была его последней студенткой. Как мне кажется, перед самым уходом из университета Рассвел почувствовал, что вот-вот останется совсем один. Не думаю, что он всерьез считал, что из Джулии выйдет толковый физик. Впрочем, никогда не известно заранее, что Рассвел считает серьезным, а что – так – упражнением для развития воображения.

– Вы имеете в виду его увлечение друидами?

– Ну да, друидами-раздруидами…

– Тогда давайте говорить о тех вещах, к которым Рассвел относился серьезно.

– Давайте. Так вот, старик весь извелся от ревности. Он ревновал Нибелинмуса к космологии. Подозревал, что часть исследований Нибелинмус засекретил. Я считал это признаком старческой паранойи, простительной для человека, чьи гипотезы раз за разом отвергались другими физиками. Рассвел постоянно донимал меня просьбами разузнать у Нибелинмуса, не подтвердилась какая-нибудь из его гипотез. Пару раз я пытался разговорить Нибелинмуса на эту тему, но тот уходил от ответа. Тогда Рассвел предложил залезть в закодированные файлы. Я бы ни за что на это не пошел, но та кассета как-то сама подвернулась под руку. Я зашел к Нибелинмусу в кабинет, думая что он там. Кабинет был пуст, а на столе лежала кассета. Она словно сама просилась, чтобы ее взяли и скопировали. Ну я и не устоял. Забрал, полагая, что успею вернуть ее до возвращения Джулии. Но не успел.

– Зачем же заперли кабинет? И откуда у вас оказался от него ключ?

По всей вероятности, к этому вопросу он был не готов.

– Если не отвечу, – сказал он как-то съежившись. – Вы сочтете, что и до этого я вам лгал. Спросите у Рассвела, он все подтвердит.

– Спрошу. Но про то, что вы якобы случайно зашли в кабинет, можете рассказывать кому-нибудь другому. Так что же за запись была на той кассете?

– Ничего интересного. Таблица с координатами наблюдательной аппаратуры.

– Я сам решу, интересно это или нет. Давайте сюда запись.

– У меня ее нет. Кассету я выбросил, а запись стер сразу после того, как понял, что кражу кассеты нельзя будет скрыть. Но запись есть у Рассвела – он-то ее не стер. Если Рассвел сочтет, что вам можно доверять, он перешлет ее вам.

– Так вы боялись обыска?

– Лучше сказать, предусмотрел его возможность. Вы сами убедились, с какими людьми приходится иметь дело.

– Да уж, убедился, – согласился я. – Значит, Рассвел продолжает интересоваться большой наукой. Причем, настолько активно, что фактически пожертвовал своею бывшей студенткой. Некрасиво он с ней поступил. Вас-то самого совесть не мучает?

– Я придумаю, как выручить Джулию, – искренне пообещал Мартин. – Нарочно подставлять ее никто не собирался. Что же касается Рассвела… По-моему, старик больше переживает из-за того, что ни одна из выдвинутых им гипотез не подтвердилась. В то же время он почему-то убежден, что что-то должно было подтвердиться. Но он путался в объяснениях, когда я спрашивал, что же все-таки подтвердилось.

– Что именно он говорил?

– Он говорил, что ему точно известно, что кто-то – он не говорил кто, нашел доказательство какой-то из его гипотез. Если гипотеза в самом деле верна, то подтверждающие ее факты не могут носить уникальный характер. Нашел один исследователь – найдет и другой. Поэтому он опасался, как бы Нибелинмус не присвоил что-нибудь себе. Приоритет в науке значит очень многое…

Мартин полез в рюкзак, достал какие-то бумаги и стал их торопливо просматривать – словно боялся, что кто-то вот-вот лишит его приоритета. Я поинтересовался:

– У Рассвела не было гипотезы, касающейся исчезновения шкатулок из запертых сейфов?

Физик отложил бумаги, подозрительно спросил:

– Откуда вы знаете про шкатулку?

Этим вопросом он рассмешил меня до слез.

– Да о краже известно самой последней стюардессе!

– Ах о краже! – он облегченно вздохнул. – О ней пусть знает кто угодно!

– Следовательно, это была не кража. Тогда что это было? Гравитационная аномалия?

– Почему вы решили, что гравитационная аномалия?

– Просто слово понравилось. «Аномалия». Из сейфа стащили шкатулку, которой грош – цена. По-моему, это аномалия. Вы, наверное, тоже так считаете, иначе бы здесь не появились.

– Я пока ничего не считаю, – отрезал Мартин. – К словам «гравитационная аномалия» вы забыли добавить «локальная». Ни одна шкатулка ни в одну локальную гравитационную аномалию не пролезет. По крайней мере, так считалось до сих пор.

– Рассвел был с этим согласен?

– Нет. Рассвел как раз считал, что аномалии могут быть большими, впрочем, не настолько большими, чтобы в них пролезла шкатулка.

Стоп, мысленно сказал я себе. Куда, по словам Ларсона, фокусник Мак-Магг прятал зрительские часы? В четвертое измерение?

– А скажите-ка, Мартин, – начал я осторожно, потому что не люблю выглядеть дилетантом, – эти ваши аномалии, они случайно не похожи на четвертое измерение?

– В первом приближении похожи, – неожиданно согласился физик. – Только мы называем соответствующее топологическое явление ростком алеф-измерения.

– Какого, простите, измерения?

– Алеф. Алеф-измерения.

– Это что-нибудь значит или просто название?

– Это номер, точнее трансфинитное число. Дело в том, что со времен создания теории относительности, ученые соревнуются, чья модель Вселенной подразумевает большее число измерений. Существовали десятимерные и двадцатипятимерные модели. Некоторые из бесконечномерных моделей пользуются популярностью до сих пор. Но алеф-измерение не имеет отношение к нашей Вселенной. Оно выходит за пределы Вселенной, поэтому Нибелинмус, следуя примеру Кантора, придумавшего трансфинитные числа, назвал новое измерение алеф-измерением, то есть, имеющим номер, больший, чем номер любого измерения, принадлежащего Вселенной… Пока понятно? – с сомнением спросил он, приостановив объяснение.

– Мне понятно, что название дали так, чтобы уж точно не повториться…

– Будем считать, что поняли, – вздохнул он. – О чем еще поговорим? – спросил Мартин несколько пренебрежительно. Дабы выказать по отношению ко мне еще большее пренебрежение, он засунул в нос мизинец, но потом почему-то передумал и вытащил. Со стороны все выглядело так, будто он проверял, подходит ли мизинец к носу.

– Запись на кассете могла заинтересовать ДАГАР? – спросил я.

– Вряд ли.

– Но копию вы себе не оставили, опасаясь не кого-нибудь, а ДАГАРа.

– Не хотел попадаться на такой глупости.

– Понимаю, – кивнул я, почувствовав в его последних словах некоторую неловкость. – ДАГАР мог проверить вас прежде, чем допустить к… – у меня вышла заминка, – вы извините конечно, но когда я пытаюсь сам для себя определить, к чему вас допустили, то выходит, что либо ДАГАР занимается ерундой, а вы – мистификацией, либо у ДАГАРа крыша поехала, а вы от них, простите, заразились. В общем, не могу понять, кто кого водит за нос, или, лучше сказать, мистифицирует, вы – ДАГАР, или ДАГАР – вас.

Мартин нашел такую постановку вопроса забавной.

– Вы в корне не правы. Кража откуда бы то ни было – это предмет интереса полиции. В нашем случае – Галактической. ДАГАР, конечно, не совсем полиция, но все-таки… Поэтому участие ДАГАРа не является ни ерундой, ни мистификацией, ни следствием чьих-то психических отклонений. Теперь мы… С нами сложнее… – признал он, чтобы дать себе время найти подходящие аргументы. Он запустил руку в шевелюру и принялся теребить кожаную тесемку, удерживавшую волосы. – У нас есть основания подозревать, что мы столкнулись с квазилокальной аномалией, иначе говоря, с квазилокальным ростком алеф-измерения. К слову, такие ростки раньше никогда не наблюдались. Нибелинмус считал маловероятным обнаружить в Секторе Фаона даже локальный, микроскопический росток, не говоря уже о макроскопическом.

– А чем наш Сектор хуже других? – перебив его, возмутился я.

– Ничем не хуже. Наоборот, он такой же, как большинство Секторов. Ростки алеф-измерения наблюдались лишь в небольшом числе отдаленных Секторов.

– Но теоретически они могли возникнуть?

– Теоретически… хм… в физике не существует двух не противоречащих друг другу теорий. Одна теория может утверждать, что в Секторе Фаона нет и не будет никаких гравитационных аномалий, другая, в противовес первой, доказывает, что не сегодня – так завтра, весь Сектор Фаона зарастет ростками алеф-измерения. Которая из этих теорий окажется верной – покажет практика – эксперимент, другими словами.

– А вы которой из двух теорий придерживаетесь?

– Никакой. Я за эксперимент, а не за теории. По-моему, я вам об этом уже говорил. Накопленный экспериментальный материал не дает пока четкого ответа. К сожалению, детекторы алеф-измерения имеют ограниченный радиус действия.

– Ах вон оно что! Кроме шкатулок и сейфов существуют еще и детекторы!

– Да, и самые чувствительные разработаны мною, – ответил он с гордостью.

– И что же показал детектор?

– Возникновение мощного ростка алеф-измерения, неужели не ясно?

– Теперь ясно. Что может быть проще детектора ростков алеф-измерения! Гораздо сложнее, на мой взгляд, понять, почему Нибелинмус выбрал в сопровождающие именно вас. Ведь еще недавно он не подпускал вас к работе, затрагивающей интересы ДАГАРа.

– Ничего сложного, – помотал головой Мартин, – детекторы в Секторе Фаона устанавливал я, мне и карты в руки.

По его лицу было видно, что он чрезвычайно доволен тем, что его детекторы обнаружили аномалию. Но ведь он только что сказал, что… Я заметил:

– Вы сказали, что мало кто верил в появление аномалий в нашем Секторе. В то же время, вы установили детекторы здесь. Это как называется – доверяй, но проверяй?

– Примерно, – Мартин замялся, – Вы учтите, что если в каком-то Секторе детектор не отмечает появление ростков, то это лишь означает, что их не было в пределах его радиуса действия и в пределах того времени, в течение которого ведутся наблюдения. Необходимо увеличивать количество детекторов, размещать их во всех доступных зонах, не обращая внимания на теории. Нибелинмус долго не соглашался на мое предложение установить детектор в этом районе. Его можно понять – детекторы алеф-измерения очень дороги. В коне концов я его убедил.

– Короче говоря, в вашу сеть детекторов попалась крупная аномалия, вот такая, – и я развел ладони на ширину исчезнувшей шкатулки.

– Не попалась, а была зафиксирована, – поправил меня Мартин. – Время жизни ростка алеф-измерения составляет тысячные доли секунды. Только по флуктуации гравитационного и еще гамма– излучения можно судить о том, что росток действительно появлялся. Впрочем, это всё технические детали, вы в них вряд ли что-либо поймете… – зевнув, он взглянул на часы, – сейчас…

Ему не было нужды продолжать: запищал будильник. Вдруг писк резко оборвался, и строгий женский голос произнес: «Мистер Мартин, живо вставайте, а то проспите Нобелевскую!». Голос шел из часов.

– Мама подарила, – пояснил он.

– Да хоть Санта-Клаус! У любых часов можно запрограммировать какое-нибудь утреннее сообщение.

– В том-то и дело, что у этих часов существует единственное сообщение – то, которое вы только что слышали. Их нельзя перепрограммировать.

– Что же вы будете делать, когда получите-таки Нобелевскую? Неужели выбросите часы?

– Подарю мисс Чэпмэн.

– По-моему, она от вас ничего не примет.

– Это как сказать. Вот вы пришли ко мне чуть ли не драться, а сейчас мы сидим и спокойно беседуем. Все разумные существа должны уметь находить общий язык, и мы подаем им пример, хотя, казалось, чего может быть общего у ученого и журналиста… – и он коварно подмигнул.

Намек был ясен: я – журналист, а журналисты не выдают своих информаторов. Мы охотимся за сенсациями, а не помогаем спецслужбам. Мартин тоже не прочь устроить сенсацию – научную, разумеется.

– Итак, вы советуете ждать новых открытий.

– Непременно, – он был рад, что я понял.

Загудел интерком. Мартин ответил.

– Да… с добрым… встал… как договорились… – говорил он в трубку, делая мне какие-то страшные знаки.

Пора было уходить.

Я сгреб в кучу постельное белье, прихватил что-то из шкафа – простыни, по-моему – и, держа эту кучу перед лицом, потопал на выход.

– Дверь откройте! – крикнул я остолбеневшему от изумления Мартину.

– А на чем я буду спать? – спросил он.

– Вам теперь будет не до сна, – зловеще предсказал я.

Если бы не куча белья, я бы столкнулся с одним из гэпэшников нос к носу. Однако, благодаря моей находчивости, его нос столкнулся с простынями – жалко, что практически чистыми. Гэпэшник велел мне проваливать.

В триста десятой каюте никого не было. Я вывалил белье на стол завхозу. Сначала я решил выкинуть белье где-нибудь по дороге, но потом подумал, что коротышке и так уже, наверное, влетело за робота, зачем же усугублять…

Надиктовав в комлог собственные размышления по поводу событий сегодняшнего утра, я переоделся в гражданскую одежду и отправился завтракать в служебную столовую. Я не решился идти туда в комбинезоне поваренка – меня непременно заставили бы что-нибудь чистить или разносить. Какой-нибудь не выспавшийся пилот наорал бы за пересоленный омлет. Я бы не удержался и тоже наорал бы, потому что тоже не выспался… Ну и закрутилось бы… Нет, сказал я себе, лучшая маскировка – это отсутствие какой-либо маскировки.

Я застал всю компанию в сборе: физики, Зейдлиц и тот мрачный гэпэпшник с квадратной челюстью и седыми висками, что три дня назад встречал физиков у разгрузочного блока. Зейдлиц хмуро посмотрел на меня, потом перевел взгляд на часы, висевшие над раздаточной стойкой, – мол, бери столько еды, сколько успеешь съесть. Часы показывали восемь. Подрались мы с ним в четыре, следовательно, до истечения отпущенных мне законом об убежище трех суток осталось восемь часов.

Я показал Зейдлицу пять пальцев одной руки и три – другой. Он сосчитал пальцы и с невозмутимым видом отвернулся к сотрапезникам. Говорил Нибелинмус. Зейдлиц ему улыбнулся, как бы соглашаясь, затем, не меняя выражения лица и не сводя глаз с Нибелинмуса, прошептал что-то на ухо коллеге. Тот злобно зыркнул на меня. Я показал ему средний палец. Раз уж мне все равно скоро отсюда сматываться, нет больше смысла скрывать свои чувства.

После завтрака вся компания разошлась по каютам. Через полчаса собралась вновь, полностью экипированная для проведения каких-то технических работ. Скрылись они в районе резервных стыковочных узлов. В иллюминатор было видно, что два резервных стыковочных узла заняты автоматическими станциями, оборудованными целым огородом антенн, сенсоров и сканеров.

Неужели всерьез собираются искать шкатулку где-то в космосе?

После запуска, состоявшегося в одиннадцать часов, одна станция ушла куда-то в открытый космос. До часу дня они возились со второй станцией. Она ушла немного в другом направлении.

В два ровно меня отловил гэпэшник с квадратной челюстью. Он объявил, что в три тридцать у меня транспортировка до Терминала Фаона. «За счет фирмы», – сказал он. Я стал допытываться, что за фирма. ДАГАР, что ли? Или ГП? Или я – миллионный пассажир, и «Трансгалактик» наградил меня бесплатной транспортировкой?

Гэпэшник повторил номер рейса и сказал, что если я не свалю, то мне придется плохо: «Так плохо, как тебе никогда не было плохо».

У завхоза я попросил политического убежища. Он ответил, что права на убежище меня никто не лишает, просто временно переселяют в транспортировочную кабину. «Ха! – сказал я, – Очень смешно!».

Вернувшись в каюту, я отправил Гордону Алистеру послание, в котором просил его любым способом достать у Рассвела украденный Мартином файл и переслать мне. Продолжают ли следить за Джулией, спрашивал я. А за Рассвелом?

Меня мучил вопрос, известно ли Зейдлицу, что файл – неважно кем – был передан профессору. На месте Нибелинмуса, я бы не стал рассказывать ДАГАРу о краже кристаллозаписи. Но если он не говорил, то почему следили за Джулией? На всякий случай? Сославшись на агента Бобра, Зейдлиц как бы показал, что готов играть в открытую. Он хотел поговорить со мной, но потом почему-то передумал. А вдруг – забыл? Будет потом метаться по Терминалу: «Где Ильинский?!», «А ну живо мне сюда Ильинского!». А Ильинского уже выкинули транзитом до Сектора Улисса. Нет, надо ему напомнить.

Гэпэшников нигде не было видно. Тогда я решил сделать так, чтобы они сами меня нашли и стал ломиться к стыковочным узлам, занятым их кораблями.

– Узнаю крепкую руку ГП, – сказал я, лежа с заломленными руками, носом в пол.

– Опоздаешь на транспортировку, – прошипели над правым ухом.

– Отправим по частям, – другой голос прошипел над левым.

Их двое, думал я с успокоением. Приятно по-прежнему осознавать, что одному гэпэшнику меня не завалить. Я потребовал позвать капрала Зейдлица.

– У нас нет таких.

– У меня в кармане приказ о его разжаловании.

В душе (не желавшей драки) я надеялся, что они не поверят и не дадут мне шанса затеять полноценную драку. Но гэпэшники ослабили хватку и полезли шарить по карманам…

По-моему, пару раз я попал. Зейдлиц направил лампу мне в лицо, и две синюшные физиономии скрылись в тени, оставив меня в сомнениях – два раза или все-таки три?

Зрение постепенно приходило в норму. Мы находились в пустой каюте с жестким полом и стенами без иллюминаторов. Там, куда падал свет, все было голо и поблескивало металлом.

Зейдлиц осмотрел мою физиономию. Полковник выглядел озабоченным, велел позвать фельдшера. Только бы не Иванов, подумал я.

Пришел полицейский фельдшер. Его фамилию я не спросил, если она и «Иванов», то значит они просто однофамильцы. Он достал из аптечки заживляющую мазь и пластыри, начал приводить меня в порядок.

– Идиоты! – злобно говорил Зейдлиц в темноту. – Вы что не понимали, чего он добивается? Как теперь его в таком виде транспортировать!

Наверное, вид у меня был так себе. Но зеркала я не попросил.

– Обещаю больше ни на кого не бросаться, отцепите наручники.

– Уверен? – спросил Зейдлиц.

Я кивнул. Он снял наручники, освободив мне руки. Ноги остались прикованными к стулу.

– Полковник, вы заблуждаетесь. Мне, конечно, хотелось бы остаться на Терминале, но не такой ценой.

– Тогда зачем вы напали на моих сотрудников? – удивился он.

– Во-первых они начали первыми. Во-вторых я рвался к вам, а не к этим, как вы их назвали, идиотам.

– Хорошо, допустим, дорвался. Что дальше?

– А дальше мы можем продолжить тот разговор, который по чистому недоразумению был прерван три дня назад.

– По-моему, он и не начинался.

– Так давайте начнем, а то мне скоро на рейс…

– Опоздаете – отправим следующим. И не бойтесь, что билет пропадет. Не ваша это забота.

Он приказал фельдшеру поскорее заканчивать со мной и приступать к побитым гэпэшникам. Я попросил каких-нибудь антибиотиков.

– Они отродясь руки не мыли, – пояснил я.

Из темного угла посыпались угрозы.

– Закройте глаза, – велел фельдшер.

Я послушно закрыл, и он полил меня антисептическим спреем. Спрей жутко щипал. Я сказал, что просил антисептика, а не бензина и спичек. Тогда Зейдлиц сказал, что с меня достаточно.

– Идите с ним, – кивнув на фельдшера, приказал он моим спарринг-партнерам.

Мы остались наедине.

– Вы хотели поговорить? – напомнил он.

– Да. Начнем с Лондона. Вы умышленно проговорились, что за мной следили ваши люди. Зачем вы приказали за мной следить?

– А зачем вы следили за Мартином и Нибелинмусом?

– Вы начали слежку первым. Что же касается физиков, то не моя вина, что нам оказалось по пути.

– Прямо так и по пути! – воскликнул он, вглядываясь мне в глаза.

Я дотянулся до лампы и отвернул ее в сторону. Он не шелохнулся, хотя мог подумать, что я тянусь не к лампе, а к его физиономии.

– Я работаю по поручению Фаонского Страхового Общества. У них есть скромное желание – вернуть господину Сведенову украденную вещь. Справедливое желание, потому что кому охота платить миллион ни за что, ни про что. Я всего лишь выполняю свою работу, она абсолютно законна, поскольку моя лицензия действительна во всём Секторе Фаона. Какое вам дело до моего расследования?

Физиономия Зейдлица скривилась в ухмылке, глаза, чтобы не столкнуться, заняли разную высоту.

– Мы тоже занимаемся расследованием. Кража произошла на корабле, находившемся вне зоны ответственности полиции Хармаса. Кто по вашему должен расследовать кражу? Частное сыскное агентство?

– Уж во всяком случае не ДАГАР…

Больше он не ухмылялся.

– И не с привлечением известных космологов, – добавил я, раз уж упомянул ДАГАР. – Или сейф вскрыли неизвестным науке способом?

– Физики тут не из-за сейфа. С чего вы взяли…

– А, понял! – осенило меня. – Сейф вскрыли с помощью магических заклинаний, поэтому вы забрали у фаонской полиции дело об убийстве Великого Мак-Магга. От Нибелинмуса и Мартина требуется посредством специальных детекторов определить, имела ли место черная магия или белая…

– Хватит пороть чушь! – Зейдлиц впервые всерьез повысил голос. – Дело фокусника забрала Галактическая Полиция, это правда, но меня вы только что причислили к ДАГАРу. По-моему, у вас в голове какая-то каша. А это очень плохо, когда у детектива в голове каша. Вам надо реже лезть в драку, а то все мозги порастрясете.

Я его не перебивал, потому что чувствовал, что его треп носит, своего рода, подготовительный характер. Он продолжил:

– Когда прибудете на Фаон, посоветуйте своим клиентам выплатить страховку. А если нечем платить, пусть займутся Сведеновым. Удобнее всего приписать кражу ему, тогда и платить не надо. Подумайте, Ильинский, ваша задача не найти похищенную вещь, а избавить клиента от необходимости платить. Имея известную долю воображения, ее можно решить. Мы даже готовы вам в этом посодействовать. Например, нам точно известно, что Сведенов сейчас подлетает к пересадочной станции «Фаон-Пятьдесят». Там вы его не догоните, зато догоните на Фаоне. Если он попытается улететь с Фаона, мы его засечем, и любая информация о его передвижениях будет к вашим услугам. Ну так как, договорились?

Ну как можно не договориться с человеком с такими обаятельными глазами!

– А улики? – спросил я.

– У нас их пока нет. Но вы поищите, поищите как следует, вдруг что-нибудь и найдется.

– Да, – со вздохом согласился я, – улики сами собой никогда не появляются – в отличие от неприятностей. Я вас правильно понял?

– Надеюсь, что да. Голова не болит?

– Болит, еще как! – ухватился я за последний довод в пользу задержки. – Транспортировку в Канале она не выдержит.

С десяток минут мы спорили до которого рейса заживет моя голова. Мы говорили о ней, как о неком отдельном от меня предмете, и кончилось все тем, что Зейдлиц предложил мне уехать шестичасовым рейсом, а голову мою он пришлет, как только она окончательно выздоровеет – завтра или послезавтра – как доктор скажет. Делать было нечего, я согласился на полную транспортировку шестичасовым рейсом.

10. Возвращение на Фаон

«Приехали», – сказал автопилот, подвесив флаер-такси в четырехстах метрах от земли и десяти метрах от крыши термитника – гигантского многоквартирного дома, где я снимаю двухкомнатный блок с окнами на озеро, расположившееся в самом центре Фаон-Полиса. Допуск на стоянку на крыше включался нажатием кнопки на брелке с ключами от служебного «Мак-Ларена». Ключи «Мак-Ларена» я гордо бросил на стол Шефу, отправляясь (как я полагал) в бессрочный отпуск.

Не установили ли в мое отсутствие тут зенитную пушку, задумался я. Была такая идея у одного из жильцов, чье парковочное место регулярно занимал какой-то неопознанный флаер. «Ни за что», – ответил автопилот на мои понукания. Сдавшись, я велел парковаться внизу. Для того, чтобы подняться на сто тридцатый этаж на лифте, пульт с ключами от «Мак-Ларена» не потребовался.

Ага, она вернулась, подумал я, когда еще из прихожей заметил желтую салфетку на кухонном столе. Татьяна любит писать записки на салфетках. С разочарованием обнаружил, что это моя собственная записка, подтверждающая раздел имущества. Я и забыл, что писал ее. Имущество, взятое с собой, было тут же водворено на место, записка – порвана в клочья.

Домашний видеофон заголосил полицейской сиреной – несомненно, предотъездная шутка Татьяны, любившей запланированные неожиданности. Вместо инспектора из авианадзора на экране возникла Яна.

– Как отпуск? – спросила Яна, радостная до невозможности.

– Отлично! – ответил я и по неосторожности слишком близко наклонился к видеофону. Штукатурка для синяков, которую мне намазал гэпэшный фельдшер, облетела при посадочных перегрузках, а намазанная им же заживляющая мазь оказалась дешевой подделкой и ни черта не действовала.

– Откуда синяк? – Радости как ни бывало. Синяк вступал в противоречие с моим предыдущим ответом.

– Помнишь, как мы с Шефом поцапались перед отпуском? (Осторожный кивок). Синяк еще с тех пор.

На Янино личико вернулась радость. Хорошо, думала она, когда и деньги и синяки остаются в семье.

– Прилетай, – сказала она, – в три часа Ларсон будет читать лекцию на тему "Ростки алеф-измерения или куда делись шефовы пилюли от насморка ".

– Есть вариант, что виновато алеф-измерение?

– В этом заключена главная интрига. Прилетай.

– Хотел выспаться до завтра…

– Вот на лекции и выспишься.

Стерев Яну, экран превратился в серое зеркало. Я посмотрелся: синяк, хоть и не синий, но вполне различимый.

После душа я перемерил все темные очки, что сумел найти в доме. Синяк под глазом смогла скрыть только плавательная маска. Если прийти в Редакцию в маске, то скажут, что я опасаюсь разделить судьбу Нимеша, хлебнувшего с Виттенгером и воды и горя. Но услышать, что «Ильинский опять пропускает с правой», мне тоже не хотелось. В Татьяниных вещах (салфетка не была ею завизирована, следовательно, все имущество снова общее) я нашел какой-то тональный крем. В искусственном свете он показался мне бледно-телесным.

Охранник на проходной ничего не сказал, потому что освещение на проходной было искусственным.

– Ой, Федр, привет, а мы так ждали, так ждали… – завосклицала Яна, как бы подавая пример стоявшему позади нее Шефу. Шеф сморщил щеки. Впрочем, он всегда так улыбается.

– С возвращением в нашу… эээ… обитель, – сказал Шеф, не двигаясь с места. – Мы их накажем, – добавил он, указывая на замазанный синяк.

– Кровью смоют, – пригрозил я.

Яна взяла меня за руку, подвела к окну и попросила наклониться. Я наклонился и подул на отросший ежик, не так давно пришедший на смену более светлому хвостику с ленточкой.

– Перестань, щекотно… – Отстранившись, она принялась осматривать синяки. – Постой здесь, я другой принесу, – сказала она и на две минуты исчезла. Вернулась с бежевой баночкой. На этикетке красотка целлулоидной красоты томно улыбалась и тянула толстые губы.

– Ты этим пользуешься?! – Я удивился полному несходству Яны и смуглянки с банки.

– Из вещьдоков осталось. Помнишь процесс Липски против Липски?

– Адюльтер с отягчающими?

– Ага… стой, лепрозорец, не дергайся…

– Холодный!

– В холодильнике хранили. Но все же лучше, чем крем для обуви…

– Да, но благоухал-то он что твой ланком!

– Для итальянской обуви. Там же наверняка было написано, или ты по-итальянски не читаешь?

– Уно моменто, секонда пентата и это… терца с перцем.

– Не крутись, полиглот…

Закончив мазать, Яна предложила посмотреться в зеркальце из косметички.

– Нормально. Буду всем говорить, что это тень от носа. У тебя нежные пальцы, а у меня еще два синяка, вот здесь и здесь… – я показал на бедро и ниже.

– Пинки под зад лечит Ларсон. На твоем месте, я бы постеснялась демонстрировать столь унизительные для мужчины повреждения.

– Там был один карлик, он подкрался сзади.

– Ну так тем более – к Ларсону. Иди, поздоровайся с ним, он тебя больше всех ждал, – и она потащила меня в лабораторию.

Ларсон стоял позади полутораметрового стеллажа с аппаратурой, спиной к нам.

– Привет, Хью, как дела!

– А, приехал, наконец! – Его плечи сделали пол оборота, лохматый затылок, между тем, остался на месте.

– Хью, повернись лицом, это же Федр! Ты что, не хочешь с ним разговаривать?

Яна следила за моей реакцией.

– Хью, шея не болит? – спросил я.

Ларсон, похоже, сам был в недоумении. Он крутился на одном месте, но голова оставалась повернутой к нам своею лохматой частью. Наконец, громко чертыхнувшись, он схватил себя за волосы и рывком снял голову. На ее месте, как я и ожидал, оказалась запасная и в то же время основная голова.

– Никак не удается настроить, – пожаловался он. – Кроме затылка, ни черта не показывает.

Яна посмотрела на меня с удивлением:

– Так ты знал?!

– Брось Яна, на Терминале Хармаса все такие носят. Нечему тут удивляться.

– Хью, почему ты не предупредил меня, что рассказал Федру про паутинку? – Яна была полна негодования.

– Шеф приказал.

Сообразно обстоятельствам Ларсон ссылается то на Шефа, то на жену, к которой даже сам Шеф питает уважение.

Мы разбрелись по кабинетам и сидели там до трех часов. В три часа собрались у Шефа.

Ларсон, подбоченившись, стоял у экрана, занимавшего всю торцовую стену кабинета. На экране ожидалось появление голограмм, иллюстрирующих действие ростков алеф-измерения.

– Вот он! – неожиданно возопил Ларсон, простирая руки к экрану. – Вот он!

На экране выпукло светилась трубка толщиною с мою ногу. Трубка утыкалась в слегка изогнутую поверхность. Объемность трубки и двумерность поверхности были дополнительно подчеркнуты изолиниями. Я подумал, что по крайней мере трубка должна тот час исчезнуть, иначе зачем орать «вот он!». Но трубка не исчезала, более того, по направлению к ней по поверхности кто-то полз. Это был гигантский жук-рогоносец, но двумерный. Загребая всеми шестью, он целенаправленно двигался к месту стыковки трубки и поверхности. Место стыковки светилось кроваво-алым кругом, не суля плоскому жуку-дальтонику ничего хорошего.

– Сейчас-сейчас… – со злорадством комментировал (назовем это так) Ларсон. Лучом-указкой он подталкивал жука навстречу гибельной ловушке. Затем удивленно пробормотал: – А где же?… – Ларсону чего-то не хватало на голограмме.

– Стой, жук, а то провалишься в четвертое измерение, – попыталась испортить эксперимент Яна, но жук оказался вдобавок и глухим.

Когда он достиг центра алого круга, круг запульсировал. Изолинии тотчас опутали жука от рогов до надкрыльев и унесли туда, куда предсказывала Яна.

– Надеюсь, вам понятно, что все измерения уменьшены на единицу? – Ларсон обвел взглядом аудиторию, состоявшую всего из трех человек. – В жизни жук и поверхность трехмерные, а трубка – четырехмерная. Я прибег к классическому примеру с жуком на плоскости, но могу привести и менее классический пример. Представьте, лежит на асфальте опавший лист, – и Ларсон со хлопком положил ладонь на шефов стол. – Вот он лежит, сухой, плоский и недвижный на плоском асфальте. Подул ветер… – Ларсон подул на ладонь, ладонь поехала к краю стола, – ветер повлек лист по асфальту, но тут, представьте себе, открытый канализационный люк, то есть, грубо говоря, дыра в асфальте, ведущая в трехмерную канализационную шахту. Лист доползает до шахты и срывается в нее, практически безвозвратно. – Уничтожив на словах опавший лист, Ларсон, однако, поднял целую и невредимую ладонь обратно на стол.

– Стоило ли жука мучить, – проворчала Яна. – Сразу бы показывал на листе. В жизни, ни один жук в такую…

– Кишку, – подсказал я.

– … не полезет. – с моей помощью, довершила она свою мысль.

Ларсон возразил:

– Ростки возникают спонтанно, существуют доли секунды, и жук не успеет и глазом моргнуть, как окажется…

Я открыл рот чтобы снова подсказать, но Ларсон успел договорить:

– …неизвестно где.

Тут все (кроме стоявшего спиной к экрану Ларсона) заметили, что по голографической поверхности ползет какое-то спиралевидное чудовище. По размерам оно не шло ни в какое сравнение с красным кругом.

– Не пролезет, – авторитетно заявила Яна и обвела нас взглядом, как бы приглашая к спору.

– Ты о чем? – спросил Ларсон и оглянулся. – А, наконец-то появилась! Узнаете?

– Спрут, попавший в водоворот, – предположила Яна.

– Нет, это наша галактика! Вообще-то, жук должен был появиться вместе с ней. Заметьте, галактика движется относительно ростка алеф-измерения.

Мы действительно заметили, что галактика проехалась по дыре в алеф-измерение как ни в чем ни бывало. Ларсон продолжал:

– Алеф-измерение имеет внегалактическую, более того вневселенскую природу. Поэтому оно не участвует в движении каких бы то ни было тел во Вселенной. Ученые пока не могут сказать, каким образом на алеф-измерение влияет расширение Вселенной.

– Хью скажи, ты это все сам придумал? – кивнул Шеф в сторону бледневшей на глазах голограммы.

Ларсон насупился.

– За основу была взята схема, опубликованная Нибелинмусом и соавторами в «Современных проблемах космологии». Затем схема была модернизирована в соответствии с последними… эээ… известными аудитории событиями.

– В чем заключалась модернизация? – настаивал Шеф.

– Британцы не экспериментируют на животных, – подсказала Яна.

– Нибелинмус и его коллеги, – продолжил Ларсон, посчитав реплику Яны не достойной комментариев, – исходили из гипотезы, что линейные размеры сечения ростка составляют порядка десять в минус двенадцатой метра. Для сравнения, диаметр атома водорода имеет порядок десять в минус десятой метра. А исчезнувшая шкатулка – одну десятую метра. Одиннадцать порядков разница!

Шеф представил единицу с одиннадцатью нулями. Между десятым и одиннадцатым нулем он сказал:

– Это много.

– Это не просто много! Мы стоим на пороге величайшего открытия, сравнимого разве что с открытием Канала. Ростки алеф-измерения, если их удастся приручить, дадут возможность путешествовать не то что в другие галактики – в другие вселенные!

– Шеф, – сказал я, – вы как в воду глядели, когда говорили, что в скором будущем Редакция значительно расширит сферу влияния.

– Ух и командировочки тебе предстоят! – позавидовала мне Яна.

– Не надо мне завидовать. Жук до сих пор не вернулся.

– Я не такие командировки имел в виду, – возразил Шеф. – Хью, скажи на милость, как так получается, что ученые ошиблись в сто миллиардов раз. Они действительно не предполагали, что аномалии могут быть размером со шкатулку?

– Если не считать одного шутливого замечания, сделанного Нибелинмусом шесть лет назад на Всегалактическом симпозиуме по квантовой космологии, то ответ на ваш вопрос – положительный, в смысле – не предполагали.

– Тогда, будь добр, процитируй нам Нибелинмуса, – попросил Шеф едким голосом.

Шефова едкость является катализатором ларсоновского многословия. Он заговорил:

– Если текстуальная память мне не изменяет, ибо от заключительного банкета осталась лишь стенограмма, которую я лишь слегка пробежал глазами в четвертом часу нынешней ночи, и если я правильно уловил смысл шутки, ибо повторять непонятую шутку – это все равно что тянуть женщину в постель, не зная, что с ней потом делать, то доктор Нибелинмус действительно высказался по поводу предполагаемого существования макроскопических аномалий, и сделал он это следующим образом: он сказал, обращаясь к своим коллегам-космологам, что когда-нибудь профессор Рассвел уронит в гравитационную аномалию свою шляпу. Конец пересказа цитаты.

Вот и Рассвел всплыл, подумал я, чувствуя как учащается пульс.

– А что ответил на этот наезд Рассвел? – спросил я.

– Он не мог ничего ответить. Он на заключительном банкете не присутствовал. Оппоненты так задергали его после доклада, что он в сердцах покинул симпозиум за два дня до окончания.

– Хью, – сказал Шеф, – либо ты сейчас же объяснишь при чем тут шляпа Рассвела, либо мы заподозрим, что ты… что ты там сказал про женщин?

– Я догадалась! – воскликнула сообразительная Яна. – Рассвел предположил, что сечение ростка алеф-измерения может достигать макроскопических размеров.

– Тебе легко говорить, – вступил я, – тебе единственной из нас нет нужды тянуть женщин…

– Пошляк! – влепила мне Яна. – В следующий раз намажу гуталином.

– Мне будет позволено ответить боссу? – вкрадчиво спросил Ларсон и подхалимски посмотрел на Шефа.

Мы притихли, ожидая, что скажет босс.

– Что вы замолчали? – обратился к нам Шеф. – Отвечайте, разрешаете вы или нет моему лучшему эксперту ответить на мой вопрос.

– Валяй, – дал я отмашку.

– Стая слушает тебя, о Балу! – присоединилась ко мне Яна.

– Босс, – заговорил Ларсон, обращаясь исключительно к Шефу, – в отпущенные мне несколько секунд спешу доложить, что Рассвел в своем докладе доказал, что сечение ростка способно увеличиваться в диаметре до десять в минус седьмой метра, то есть до одной десятитысячной миллиметра. Уфф, кажется успел…

– Это макроразмеры? – спросил Шеф у Яны

– Пограничный случай. Ни шкатулка, ни шляпа не пролезет.

– А пилюли от насморка? – влез я с вопросом.

– Да, Яна, – вспомнил Шеф, – я, кажется, давал тебе два часа, чтобы найти…

– Я ищу, босс, ищу, – пролепетала Яна и бросила на меня грозный взгляд.

– Итак, – резюмировал Шеф, – замечание Нибелинмуса было злой шуткой и не более того.

Яна попросила разрешения задать вопрос докладчику Ларсону. Ей разрешили.

– Хью, возвращаясь к пропавшему жуку, не могло ли случиться так, что алеф-измерение утащило его не сразу целиком, а, скажем, сначала рога, потом голову, потом лапки – по очереди?..

– Яснее, если можно… – попросил докладчик.

– Я имею в виду, что макротела исчезают в алеф-измерении по молекуле, а не целиком. Одной десятитысячной миллиметра для молекулы хватит с лихвой.

– Очень хороший вопрос! – похвалил Яну Ларсон. – Он обсуждается в статье Нибелинмуса об энергетических свойствах ростков алеф-измерения. Вычисления показали, что всасывающая, если так можно выразиться, энергия ростка значительно меньше энергии связи молекул. Поэтому росток не способен разрывать межмолекулярные связи.

– Обидно! – огорчилась Яна и от огорчения потянулась к затылку чтобы схватить и покусать несуществующий теперь хвостик.

– Еще есть вопросы? – Шеф посмотрел на меня.

– Таких умных, как у Яны – нет.

– Глупые попрошу присылать в письменном виде, – заявил Ларсон. – Я их складирую в очередь.

– Ну раз так, то слушайте задание…

Ларсону было поручено «продолжать в том же духе» и «двигаться в том же направлении». Яне Шеф поручил взломать базу данных Галактической Полиции, найти там список сотрудников и отсортировать честных гэпэшников от ДАГАРцев. Особенно его интересовало, в каких расследованиях ГП принимал участие полковник Роман Зейдлиц. Мне же было сказано до завтра отдыхать, а как рассветет, отправляться в Фаонский Дом Художников к Сведенову.

– Надо закрыть эту тему, – сказал Шеф, подразумевая, что для того, чтобы навсегда исключить Сведенова из числа подозреваемых не хватает самой малости.

Яна выразила сомнение по поводу взлома:

– У них защита на локусах не хуже нашей.

– Но ведь нашу же ты сломала, – парировал Шеф и припомнил Яне, как на заре своей карьеры она потеряла пароли доступа к нашим локусам и поэтому была вынуждена применить те профессиональные навыки, благодаря которым ее, собственно, и приняли на работу.

Перед тем, как покинуть Отдел, я спросил:

– Босс, а что вам сказал Гуго-Великан?

– Что за Гуго-Великан? – насторожился Ларсон. В нем уже закрадывалось подозрение, что пока он день и ночь колдует над приборами, жизнь проносится мимо его лаборатории, унося в своем стремительном течении много радостей, тайн и вот теперь еще каких-то Гуго-Великанов.

– Отто Гугенгейм, величайший специалист по сейфам и честнейший человек, – так отрекомендовал бывшего хакера-медвежатника Шеф. – Он сказал мне, что сейфы «Монблана» взломать невозможно.

– Только и всего? – изумился я.

– Настоящий специалист всегда краток…

Ларсон громко фыркнул.

– …если речь не идет о теоретической физике, – поспешил сделать исключение для Ларсона Шеф.

– И вы ему поверили?!

– В карьере каждого специалиста наступает тот час, – заметил Шеф высокопарно, – когда репутация становится дороже денег. Думаю, этот час пробил для Гуго в день досрочного освобождения. Теперь его мнению можно доверять, как мнению Ларсона. Правда, Хью?

Ларсон вышел, громыхнув дверью.

– А ты? – поинтересовался Шеф.

– Прежде чем хлопнуть дверью, я попрошу ключи от «Мак-Ларена».

– У Яны. М-да… а ведь флаер ей так понравился…

Радости от моего возвращения у Яны убавилось, полагаю, процентов на семьдесят.

11. Спасатель Алексеев

Все личные дела – в свободное от работы время, – таков лозунг Шефа. Если спросить его, является ли время, отпущенное для отдыха «свободным от работы», то он ответит, что нет, не является, потому что отдых есть непосредственная подготовка к работе (см. инструкцию для служебного пользования). Тем не менее, забравшись во флаер и дав команду на взлет, я позвонил в Фаонское отделение Галактической Службы Спасения, чтобы узнать адрес спасателя Алексеева.

– Ваш сигнал принят, сообщите ваши координаты и какая помощь вам требуется, мы немедленно вышлем ближайшую к вам бригаду,– не глядя на меня, заученной скороговоркой произнесла диспетчер – серьезная девица с лицом спортсменки.

Экономя спасательское время, я затараторил, что спасать меня не надо, дайте одного только спасателя Алексеева.

– Боюсь, он на вызове, – сказала она и потянулась к кнопке выключения связи.

– Вы не бойтесь, а посмотрите. Меня устроит его номер-код.

Диспетчер посмотрела мимо меня, потом сказала, что, если мне не требуется срочная помощь, то она передаст мое сообщение Алексееву. Личные коды они не раздают. Я назвал свое имя, место работы – «Сектор Фаониссимо» и еще сказал, что у меня с Алексеевым есть общий знакомый – профессор Рассвел с Земли. Она пообещала, что сообщение уйдет тотчас.

Алексеев перезвонил практически сразу.

– Вы чудом меня застали, завтра я вылетаю, – сказал он.

– То есть вы дома… – догадался я.

Он оглянулся, словно проверяя дома ли он. Во всяком случае, обстановка выглядела домашней.

– Ну да, пока дома.

– Мы можем поговорить?

– Вы хотите подъехать ко мне?

– Да, так будет удобнее…

– Хорошо, подъезжайте… – и он назвал адрес.

Восточный пригород. Жилой многоквартирный дом, смахивающий на общежитие или дешевую гостиницу. Бетонный квадрат парковки среди черных фаонских кактусов. Центр Фаон-Полиса отсюда смотрится как другой город.

– Проходите, у меня тут слегка беспорядок…

«Но мне на него плевать», – такое продолжение напрашивалось для небрежно сказанной фразы. Со мною говорил высокий мускулистый мужчина лет сорока. У него была круглая, коротко стриженная голова, твердые черты лица, трехдневная щетина и морщинки вокруг серых глаз. Голова крепко сидела на покатых, слегка сутуловатых плечах. Астронавт-спасатель во время краткого отдыха. Мечта-мужчина, как сказала бы Татьянина подруга Марго.

Махнув в сторону дивана, заваленного спасательским снаряжением, он отвернулся к кухонной стойке. Я разгреб себе место и сел.

– Чай будете?

– Кофе, если можно…

– Можно и кофе, – кивнул его затылок, образовав на мгновение складку. – Можно и что-нибудь покрепче, но мне завтра рано вставать, поэтому не смогу составить вам компанию… – он обернулся и посмотрел на меня вопросительно – мол, продолжать или я все понял.

– Спасибо, мне только кофе.

– Ну кофе так кофе. Растворимый, если не против…

– Хоть растворенный, – отмахнулся я.

– Есть и такой… хм…с утра, – он снова обернулся, на этот раз с улыбкой.

Я заставил улыбнуться астронавта-спасателя! Ну дела…

Две разномастные кружки с эмблемами спасенных кораблей были перенесены со стойки на кособокий столик возле дивана. Трещина на одной из них намекала, что кружка побывала в передряге. Кружку с трещиной он пододвинул к себе. Мне досталась белая, с выщербленным ободком. Я пригляделся к полуистертой надписи: «Терминал-2387». Два года назад восемьдесят седьмой сгорел дотла, никого не спасли…

– Вы где служили? – неожиданно спросил он.

Я задумался, правильно ли диспетчер передал мое сообщение. Видя, что я затрудняюсь с ответом, он пояснил:

– На том месте, где вы сидите, валялись две батареи, вскрытый сканер биополя и чехол на поясном ремне. Батарея в сканере села, и я собирался заменить ее на новую. Вы не глядя выбрали новую батарею, не глядя же засунули ее в сканер, а сканер – в чехол. Заняло у вас это секунды три. Хорошее время, если ищешь человека в завале, и счет идет на секунды. Вам приходилось им пользоваться?

Знал бы он, за какое время я меняю батарею в бластере.

– Приходилось, – кивнул я.

– Почему ушли? Репортером быть спокойнее?

– Угу, и платят больше…

Он смутился:

– Извините, я не хотел вас обидеть…

– Вы меня ничуть не обидели, – сказал я абсолютную правду. – Далеко завтра летите?

– На Фомальгаут. Вы пишите о спасателях?

– Нет, скорее о спасенных, или о тех, кого не удалось спасти.

– А между ними стоим мы, – глубокомысленно вставил он.

– Все верно… Вы помните профессора Рассвела?

По его лицу пробежала тень.

– Да, помню такого.

– Он просил спросить у вас, почему вы ему не ответили.

Алексеев нахмурился.

– По какому поводу я должен был ему ответить?

– Погибла станция в Секторе Улисса, в феврале прошлого года. Вы прилетали к нему и расспрашивали о последнем сообщении со станции. Там речь шла о каком-то открытии, которое профессор Рассвел якобы сделал. Припоминаете?

– Да, я был у него… в мае, кажется. Вашего профессора больше волновала судьба его гениальных открытий, чем погибшие люди. К тому же он не был биологом. Честно говоря, я-то думал, что он вирусолог или медик… Но он оказался астрофизиком и, как мне показалось, не совсем удачливым… Он все еще живет в своем медвежьем углу?

– Да, и переезжать не собирается, друидов раскапывает. По счастью, друиды оказались под боком.

– Хм, мертвые к мертвым…

– Вы это к чему?

– Да так, поговорка… Он прислал мне список статей, которые, по его мнению, могут содержать разгадку того послания. Но на самом деле, он прислал список гипотез, которые ему больше всего хотелось подтвердить. Я передал письмо специалистам, но те не приняли его всерьез. Им показалось сомнительным, что гравитационные аномалии имеют отношение к трагедии. Человеческий фактор, все дело в нем. Астрофизика на него не влияет, скорее, человеческий фактор влияет на астрофизику… или вы придерживаетесь другого мнения?

Он наклонил голову, словно собираясь меня боднуть. В такой ситуации я предпочел не иметь собственного мнения.

– Да какое у меня может быть мнение, – развел я руками. – О том, что произошло на станции я ровным счетом ничего не знаю. Рассвел сказал, что там было какое-то инфекционное заражение и даже убийство. Больше мне ничего не известно, поэтому буду вам очень признателен, если вы поделитесь своими соображениями. Конечно, если вам запретили разглашать результаты расследования, то тогда другое дело, настаивать я не имею права…

«Была б охота…» – мелькнуло в голове, едва не попав на язык.

– Запретили? – удивился он. – Кто?

– Галактическая Полиция, например, – ответил я, удивленный его удивлением.

– А, эти! – он отмахнулся. – Они только просили не передавать видеозапись в СМИ. Я и не передавал. И без их просьбы, я бы не стал публиковать видеозапись. Не стоит людям смотреть на такое.

– Зрелище не для слабонервных?

– Плевал я на чужие нервы! Не для праздного любопытства зрелище. Родственники Милна просили не публиковать, и я их понимаю. А до Галактической Полиции мне нет никакого дела, пусть сначала научатся делать свою работу, тогда посмотрим – выполнять их указания или нет.

Он рывком встал и понес пустую кружку к кухонной стойке.

Есть ли во Вселенной уголок, где уважают Галактическую Полицию? Если есть, то это должно быть очень странное место – там побывала ГП, но не побывали спасатели. Вряд ли такое возможно, ведь спасатели всегда прибывают первыми. Мне было очевидно, что у Алексеева нет особенных причин скрывать информацию. В то же время, представившись репортером, я не мог рассчитывать на предельную откровенность – если спасатели вообще умеют быть откровенными.

– Вам?… – указав на чайник, коротко спросил он.

Я молча наклонил кружку, показывая, что еще не допил. Он плеснул кипятка в старую заварку, облокотился на стойку и, раздувая всплывшие чаинки, стал медленно отхлебывать.

Мысленно досчитав до одиннадцати, я спросил:

– Вы позволите взглянуть на материалы расследования?

– Как вы собираетесь их использовать?

Черт, все нормальные люди спрашивают: «А что мне за это будет?»

– Не для публикации.

– А для чего же?

– Я интересуюсь незаконченными делами. Что-то вроде статистики. Нераскрытые тайны века. Вы наверное не обратили внимание, что я сказал «взглянуть». Просить копию я не стану.

– Да ладно вам, – пренебрежение, как ни странно, относилось не ко мне. – Кроме видеозаписи, там и копировать особенно нечего. Общие сведения об экипаже и станции, я думаю, у вас есть…

Я замотал головой.

– Нет и этого.

– Вы необычный журналист, – заметил Алексеев недоверчиво. – Ладно, если вас это так интересует, мне не жалко.

Оставив в покое кружку, он подошел к компьютеру, которого я не заметил из-за наброшенного на экран полотенца. Он вслепую набрал что-то на клавиатуре, посмотрел на полотенце; как бы передумав (я уловил касание клавиши «эскейп»), снова понажимал на клавиши.

– Вуа-ля! – сказал он и сдернул полотенце.

– Вы на Великого Мак-Магга не ходили? – спросил я, подсаживаясь к нему.

– Нет, а кто это?

– Фокусник.

– Не слышал… Советуете сходить?

– Вы опоздали. Его убили.

– Вон оно как! Сколько в жизни пропускаешь из-за работы, – с циническим смешком заметил он. – Очередная нераскрытая тайна века?

– Пока только месяца.

– То есть неизвестно – кто и за что…

– Неизвестно, но сначала займемся станцией, – я кивнул на экран.

– Да, тайны раскрываем в порядке общей очереди, – согласился он и начал читать, что-то, видимо, пропуская, а что-то добавляя от себя: – Значит так. Сектор Улисса, система звезды Горштейн-Торквилл двадцать две тысячи… в общем, номер по каталогу… Хм, даже название не успели придумать. Планет у звезды нет, зато полно мелких астероидов. К одному из них полтора года назад пристроили исследовательскую станцию «Телемак-Пи»… «пи» означает «пилотная», то есть предварительная или прототип, в общем, временная станция, созданная, прежде чем станет окончательно ясно, строить ли большую, постоянную станцию «Телемак-Один»…

– А зачем там станция?

– "Спэйс-Транзит-Инжениринг" планировал организовать на орбите энергоперекачку от звезды к Терминалу. Для транспортировки к новому Терминалу требуется огромное количество энергии, поэтому решили позаимствовать у звезды.

– А старый Терминал как называется?

– Вот, смотрите на номер, – ему лень было читать вслух большие числа.

Терминал ТКЛ-4010, последний действующий Терминал Канала в этой части галактики, самый удаленный от Земли, не говоря уж об удаленности от Фаона, который вообще в другой стороне. Новым Терминалом Алексеев назвал Терминал ТКЛ-4011. После неудачных технических испытаний он временно законсервирован.

– От десятого далеко до «Телемака»?

– Два дня летели.

У астронавтов странная привычка измерять расстояния не в километрах или световых часах, а в днях пути. И они никогда не уточняют, как быстро они летели. Потом случайно выяснятся, что они неделю мерзли в тормозных ваннах при десяти «же». А как после нее суставы ноют…

– Сколько «же» у спасательного корабля?

– Летаем, как положено, на трех.

– Возле одиннадцатого есть что-нибудь интересное? – спросил я просто из любопытства. Всегда ведь интересно знать, зачем люди выбрасывают в космос миллиарды.

– Звезда. Торквилл с номером.

– А Горштейн куда делся?

– Умер.

– ?!

– Торквилл продолжил вести звездный каталог после смерти своего коллеги Горштейна, – объяснил Алексеев. – Умер он своей смертью.

– Вы меня напугали. Я подумал, не был ли он в экипаже «Телемака».

– Нет, там его не было. Вот вам экипаж, – Алексеев открыл следующий файл. – Пять человек. Командир станции Леонид Вересов, астронавт с пятнадцатилетним стажем. Жорж Кастен, инженер-энергетик, постоянный сотрудник «Спэйс-Транзит-Инжениринг». Тимофей Стахов, астрофизик, говорят, известный… Дальше… Нейджел Бриккер, планетолог и тоже астрофизик. И последний, Милн – Сэмюэл Милн, врач. На самом деле – микробиолог, взяли временно. Из-за него всё и случилось.

– Вы имеете в виду заражение?

– Его. Да, забыл еще одного члена экипажа, Коко.

– Женщина?

– Мышь лабораторная. Милн притащил ее со собой на станцию. Коко умерла первой.

– То есть Милн проводил над ней какие-то опыты?

– Все так решили.

Было очевидно, что себя Алексеев ко «всем» не относит.

– Что значит все?

– Следственная комиссия.

– Кто в нее входил?

– Сначала наши следователи и представители «Спэйс-Транзит-Инжениринг». Потом, когда восстановили видеозапись, дело забрала ГП.

– Давайте начнем с самого начала. Когда укомплектовали экипаж?

– В декабре позапрошлого года, за два месяца до трагедии.

– И два месяца все шло тихо – мирно…

– Похоже, что так.

– А потом?

– Вам официальную точку зрения? – спросил он с нажимом.

– Я пока никакой не знаю, поэтому давайте для начала официальную.

– Хорошо. – Он откинулся в кресле; прикрыв на несколько секунд глаза, потер виски и переносицу, затем, небрежно и как бы сонно коснулся клавиатуры. – Ну вот, как вы просили, официальная точка зрения… В нарушение таких-то инструкций руководство отдела проектирования «Спэйс-Транзит-Инжениринг» зачислило в экипаж станции «Телемак-Пи» в качестве штатного врача Сэмюэла Милна, не имевшего необходимого стажа врачебной практики, – читал он нараспев, – вследствие чего… бла-бла-бла… Слушайте, – вдруг встрепенулся Алексеев, – скопируйте себе этот файл, а то по десятому разу читать всю эту муру…

Он с тоскою посмотрел на меня.

– Спасибо, я обязательно скопирую. Но вы вкратце, своими словами…

– Ладно, так и быть. В общем они решили, что Милн на станции подыхал от скуки без своих микробиологических исследований. По бортовым записям, из живности на станции была только Коко и еще какая-то зараза по имени вирус Пака-ХС. Этот вирус никакой опасности не представляет, и олухи из комиссии решили, что Милн с собой завез кого-то еще, скрыв это от экипажа. Опыты с неизвестным вирусом он проводил на Коко, поэтому первой заболела она. Никаких доказательств существования второго вируса комиссия не нашла, однако на это всем наплевать. Раз была вирусная инфекция, значит был вирус. И точка. Но я-то точно знаю, что Милн не стал бы проводить опыты на Коко. Они же ели из одной тарелки! Ладно, неважно, идем дальше… Так или иначе, но безответственный и не имеющий врачебного стажа Милн перезаразил весь экипаж. Там была еще какая-то темная история с иммунно-модуляторами, которые Милн, якобы, себе ввел, а для других – пожалел. По мнению комиссии, это лишний раз доказывает, что Милн работал с каким-то болезнетворным вирусом. Коко умерла третьего февраля. Следом за ней умер Бриккер…

– А сам Милн заразился?

– Судя по всему, да. Но он был еще жив, когда умер Бриккер. Вересов находился при смерти. Стахов и Кастен успели надеть биозащитные скафандры, о том, как они себя в это время чувствовали, ничего не известно. Я имею в виду – доподлинно не известно. Но температура поднялась у обоих. Дальше, по мнению комиссии, начинается подлинная вендетта. У кого-то из тех двоих не выдерживают нервы – у Стахова или Кастена – опять-таки, не известно. Бриккер умер, Вересов почти умер, сами они, по их мнению, вот-вот умрут. И прежде чем умереть от инфекции, один из них душит Милна куском провода – как Отелло Дездемону. Мол, я-то, конечно, умру, но и тебе не жить – не помогут тебе даже вовремя принятые иммунно-модуляторы. Кроме этого, комиссия припасла запасную версию: убийца хотел покинуть станцию, чтобы спастись от заражения. Милн, разумеется, не позволил бы нарушить карантин. Поэтому Милна необходимо было устранить. Затем у убийцы происходит какой-то конфликт с оставшимся в живых астронавтом. Возможно, драка за место в корабле. Убийца не желает брать с собой зараженного астронавта или астронавт желает спастись от убийцы – черт его знает… Система контроля за жизнеобеспечением была подключена к биозащитным скафандрам, в которых находились Кастен и Стахов. Она зафиксировала смерть одного из них. Потом станция начинает плавиться вплоть до фундамента. По мнению комиссии, убийца заметал следы. Замел он их весьма основательно – погиб вместе со всеми, и его личность установить невозможно. Точнее, там так написано: «Личность убийцы установлена с вероятностью пятьдесят процентов» – как вам это нравиться? В итоге: станция уничтожена, экипаж, включая убийцу, погиб. Вот такие дела творятся в дальнем космосе…

Он замолчал.

– М-да, неспокойно в дальнем космосе, – согласился я, – вы говорите, многое осталось невыясненным, но меня, честно говоря, удивляет, напротив, обилие фактов. Комиссия в деталях восстановила ход событий. Как это ей удалось?

– По двум причинам. После того как заболел Бриккер, Вересов начал гнать информацию на Терминал сорок-десять. Передача несколько раз прерывалась, и я на сто процентов уверен, что она прерывалась умышленно. Кому кроме убийцы это было выгодно? Никому. Следовательно, убийца – не помешавшийся от страха астронавт и не мститель. Убийца готовился заранее. Вторая причина – видеозапись, о которой я вам уже говорил. Ее обнаружили в чудом уцелевшем «черном ящике» станции. Вересов, ощутив, что теряет контроль над станцией, включил запись с камер, расположенных в нежилых отсеках. Убийца рассчитывал, что протекший реактор расплавит и «черный ящик». С счастью… впрочем, какое уж тут счастье… короче, содержимое ящика частично сохранилось…

– Хорошо бы увидеть, – вставил я.

Он посмотрел на меня как бы оценивая, достоин ли, затем перевел взгляд на экран, где по прежнему висел отчет комиссии.

– Без копии, хорошо?

– Я уже сказал, копию просить не буду.

– Все так сначала говорят. Потом начинают чуть ли не вымаливать, деньги предлагают.

– Вымаливать я точно не буду, но к денежному предложению можете потихоньку начинать готовиться… шучу, – вынужден был я тут же добавить, перехватив его презрительный взгляд. На самом деле я не шутил.

Он прошел несколько уровней защиты, включая звуковую и визуальную – компьютер обязан был узнать своего хозяина в лицо, наконец отыскал видеозапись.

– Любуйтесь…

С чего он взял, что я стану любоваться?

Он повернул экран ко мне, сам взял с полки какой-то журнал, отошел с ним к кухонной стойке.

– Мне потребуются ваши комментарии.

– Я наизусть все помню.

На экране мельтешили черно-белы полосы. Постепенно из них начало формироваться изображение, задвигались какие-то тени.

– Камера находится внутри медицинского блока, над дверью, – пояснил он, – слева дверь в изолятор.

– А в кресле…

– Вересов, он уже без сознания.

Сэмюэл Милн вышел из левой двери, подошел к электронному микроскопу, расположенному прямо напротив камеры, откатил кресло с Вересовым к левой стене, устроился перед микроскопом. Он сидел спиной к камере, по движению правого локтя можно было определить, что Милн настраивает микроскоп. Таймер в углу экрана отсчитывал время. Одна, две, три минуты… Локоть застыл. Снова зашевелился. Пять, шесть, семь… Милн встал, повернулся к камере. Сквозь черно-белый дождь черты лица не различить… Торопливо заходил по каюте, снова сел… Девять, десять… Оттолкнулся левой ногой от стола, стул сделал оборот. Он чем-то взволнован… Наклонился к окуляру. Одиннадцать, двенадцать…

У нижнего обреза экрана появилась бледно-серая тень, похожая на перевернутое ведро. Ведро удалялось и поднималось одновременно, под ним возникли плечи – широкие из-за скафандра.

– Убийца? – спросил я.

– Он. Теперь смотрите внимательно.

Да я и так боялся моргнуть. Почему не нацепил на плечо камеру? Потому что дело частное, как я полагал.

Милн повернулся к вошедшему скафандру. Хриплые звуки. Милн отодвигается от микроскопа вместе с креслом, освобождая место для скафандра. Скафандр склоняется к окуляру, через тридцать секунд распрямляет спину. Милн что-то говорит, но я слышу только хрип.

– Что он говорит?

– Примерно следующее: «а, это ты… иди сюда, смотри, что я обнаружил… не бойся, ты в скафандре…убедился?.. надо немедленно сообщить на Терминал… Рассвел-то был прав… почему ему не поверили… напишу сначала ему, он обязан узнать первым».

– Как вы это различаете… Я слышу только хрипы.

С дистанционного пульта он нажал на паузу.

– Во-первых, вы смотрите оригинал, а не экстраполяцию. Хрипы восстановили до членораздельной речи, но я оставил все как есть. Во-вторых, его слова можно прочитать по губам.

– Губ-то не видно…

– Посмотрите раз десять, все увидите.

– И где ж я смогу посмотреть раз десять?

– Обратитесь в ГП.

Своевременный совет.

– А убийца говорит что-нибудь?

– Молчит. Ни слова не произносит. Продолжаем?

– Давайте…

Милн поворачивает голову к монитору компьютера. Экран белеет – Милн выводит шаблон для письма. Скафандр водит головой из стороны в сторону, как бы что-то высматривая. Снимает с кронштейна лампу, берется за шнур. Милн оборачивается, кажется – он в недоумении, короткий хрип…

– "Зачем", – переводит Алексеев.

Движения человека в скафандре быстры и уверенны. Один оборот шнура вокруг шеи Милна. Непрерывный хрип. В предсмертных конвульсиях биолог бьет по клавиатуре…

– Поэтому письмо ушло, – поясняет Алексеев, но я его не слышу – все мое внимание приковано к экрану.

Нет, это еще не конвульсии. Милн что-то нащупывает на столе. Взял, взмахнул рукой… Скальпель! Убийца его словно не замечает, продолжая стягивать петлю. Снова взмах скальпелем. Кажется, Милн попал ему по руке. Правая рука Милна безжизненно повисает, и скальпель падает на пол. Убийца перестает тянуть, он тяжело дышит, роняет лампу. На экране с началом письма к Рассвелу возникает серый квадрат.

– Сообщение, что письмо ушло, – продолжает пояснять Алексеев.

Убийца отступил от кресла. Куда он смотрит? Вниз, на пол. Там возникают небольшие темные пятна. Кровь, – догадываюсь я, – капает с руки. Убийца догадывается об этом одновременно со мной, бросается к шкафу с медикаментами. Там он что-то ищет… Ага, понятно, он берет инъектор и ампулы… и что-то похожее на ручку. Расстегивает скафандр, высвобождая правую руку. Делает инъекцию, затем прикладывает ручку к кулаку…

– Что это?

– Коагулятор. Прижигает рану, чтобы не дать вирусу попасть в кровь. Скальпель наверняка был заражен.

– Больно, наверное.

– Он ввел анестетик. Но шрам останется приличный… Ненадолго, впрочем…

Я недоуменно посмотрел на спасателя.

– Я имею в виду, что через несколько часов от убийцы и от шрама ничего не останется.

Тем временем убийца заканчивает самолечение и снова подходит к Милну. Бросив взгляд на экран, издает еле слышный хрип и с размаху бьет по клавиатуре.

– О чем это он?

– Не расшифровали. Наверное, ругается. Поэтому совершенно очевидно, что причина преступления не в мести или помешательстве, а в этом письме.

Убийца в скафандре выходит из медблока. Милн точно уснул сидя на стуле – уходя, убийца зачем-то придержал его плечи, не дав завалиться на бок. Пауза.

– Почему для вас это очевидно, а для комиссии – нет.

– Думаю, им это тоже очевидно, но у них свой интерес. Вслух они говорят, будто убийца опасался, что незаконченное, но отправленное письмо наведет следователей на мысль, что Милн умер не от заражения. Мол, не дописал, но послал. Почему? Потому что кто-то помешал дописать, пришлось срочно отправлять неоконченным. В общем, версия, как говорят ученые, ad hoc – лишь бы только свести концы с концами.

– Но так все и было, – возразил я, – не дописал, потому что помешали. Послал, можно сказать, случайно…

– В том-то и дело, что случайно! – накинулся он на меня, словно я был среди тех, кто подписывал то «официальное» заключение. – Впрочем, – тут же оговорился он, – все это мелочи. Не будем придираться к мелочам.

Он загасил экран.

– Постойте, – опомнившись, запротестовал я, – давайте досмотрим.

– Там больше нечего смотреть. Пять минут вы будете созерцать два трупа, потом картинка пропадет. Рассвел показывал вам текст письма? Нет? Тогда взгляните…

Экран снова загорелся.

Уважаемый профессор Рассвел.

Меня зовут Сэмюэл Милн, я микробиолог и, волею судьбы, врач на космической станции «Телемак-Пи». К сожалению, обстоятельства, в которых я сейчас нахожусь, не позволяют мне дать Вам более подробную информацию о собственной персоне. Случайно или нет, я обнаружил явление, разумное объяснение которому можно дать лишь в рамках гипотезы, выдвинутой Вами много лет назад. Вот что я обнаружил

В этом месте письмо обрывалось.

Дочитав, я заметил:

– Он будто нарочно тянул, чтобы дать убийце время на раздумья.

– Это его обычная манера. Милн не чувствовал, что умирает. Если он собирался послать вместе с письмом снимки, сделанные через микроскоп, то объяснения или комментарии приписал бы потом, после снимков. Ученые всегда так поступают. «Поглядите, что я нашел!» «Удивлены?» «Угадайте, что это?» «Не догадываетесь?» «А вот что это!» – ну и в том же духе.

В его передаче, ученые разговаривают друг с другом дурашливыми, скрипучими голосами.

– Да, – спохватился я, – когда я смотрел видеозапись, мне показалось странным, что Милн не вывел изображение с микроскопа на экран.

– Заинтриговать хотел, наверное, – пожал покатыми плечами Алексеев.

– Кого? Нас?

– Уж нас-то он, точно, заинтриговал.

– Почему все-таки убийца не сумел воспользоваться кораблем?

– Скорее всего, ему помешал второй астронавт. С этим выводом комиссии я согласен. Людям на Терминале здорово повезло. Представляю, какая эпидемия разразилась бы, если бы инфекция вместе с убийцей перелетала со станции на Терминал!

Мы одновременно посмотрели на стопку грязных тарелок возле мойки. Тарелки полетели в мойку, где их настиг душ из смеси горячей воды и «Комет-Супер-Антисептика». Домашние хлопоты действуют успокаивающе даже на астронавтов-спасателей.

Выждав, когда первая обеззараженная тарелка займет место в сушилке, я спросил:

– Тела удалось идентифицировать?

– Что?! Какая идентификация?! – стряхнув руки, он повернулся ко мне. – Реактор поплыл, вы не понимаете? Мы застали там титановую лужу, только-только застывшую. Уцелел только корабль, он находился на безопасном расстоянии, но в нем никого не было – ни живого, ни мертвого.

– Снимаю вопрос. Что за реактор у них там был… – размышлял я вслух, – …не собирались же они отапливать весь астероид.

– Весь не весь, но энергостанцию на астероид завезли с учетом того, чтобы энергии хватило для строительства «Телемака-Один». Работала она на пять процентов от своей полной мощности. «Телемак-Пи» был частью энергостанции, их доставили в едином блоке. Априори, с учетом того, что энергостанция должна была работать в одну двадцатую силы, нормы безопасности нарушены не были. В этом смысле, «Спэйс-Транзит-Инжениринг» от ответственности отвертелся. Я тоже считаю, что они не виновны. Во всем, что случилось, строители виноваты меньше всех.

– Кто же, по-вашему, виноват?

Он домыл последнюю тарелку, сполоснул руки, не спеша вытер их бумажным полотенцем. Раздражение сменилось задумчивостью.

– Кто виноват… Вечный вопрос.

– Не вечней, чем «который час?».

– Вы думаете? Ладно, слушайте ответ. За два года до катастрофы Сэмюэл Милн работал в Институте Астромикробиологии на Ундине, главной планете Сектора Улисса. Специализировался институт на изучении первичных форм жизни на планетах Сектора Улисса. Вирусом Пака-ХС они так же занимались, и они же пришли к выводу, что вирус безопасен. Милна из института вытурили за излишнюю самостоятельность, однако официальная формулировка была «за некомпетентность». Милн повозмущался, походил по юристам, однако справедливости так и не добился. Поэтому он улетел с Ундины в дальний космос, где работал кем придется – то лаборантом в санитарном надзоре, то фельдшером, поскольку какое-то медицинское образование у него имелось, то консультантом у «зеленых». А последние полгода – в профсоюзе строителей. Там он контролировал условия труда на строительстве нового Терминала ТКЛ-сорок-одиннадцать. Я подозреваю, что его взяли врачом на «Телемак», чтобы он не путался под ногами, где не следовало. На станции Милн продолжил начатые в институте исследования, потому что у него наконец появились для этого время и оборудование. Никакого второго вируса у него, разумеется, не было. Он проводил опыты только с вирусом Пака. Допроводился до того, что вирус мутировал в какой-нибудь смертельный для человека штамм.

– По существу, ваша версия не сильно отличается от версии комиссии. Какая разница – второй вирус или второй штамм?

– Разница в происхождении – искусственное или естественное. Комиссия изобрела второй вирус, чтобы не привлекать внимание к Паку. Между прочим, комиссия состояла из унидинцев. Поэтому они из кожи вон лезли, чтобы ни в коем случае не бросить тень на Институт Астромикробиологии. Кто знает, может в институте параллельно проводились аналогичные исследования, который доказали, что вирус Пака при определенных условиях мутирует в смертоносный штамм. А в каталоге, изданном тем же институтом, недвусмысленного говорится, что у вируса Пака нет и не может быть никаких опасных штаммов. Представляете, какой скандал разразился бы, если бы прежняя ошибка института вышла наружу?

– Смутно, но представляю. Однако, письмо к Рассвелу и убийство Милна вы этим не объясните.

– Еще как объясню! Что вызвало мутации вируса? Наверняка, какой-нибудь вид излучения. Рассвел-то в этом разбирался! У него гора статей об излучениях, спровоцированных всплесками в вакуумном конденсате. Кто-то, а он-то мог знать, что за излучение изменило вирус. Биология здесь плавно переходит в физику. А физиком кто на станции был?

– Там их было двое: Стахов и Бриккер.

– Бриккер умер первым. И он, кстати, землянин, а не ундинец.

– А Стахов с Ундины?

– Да, оттуда. До «Телемака» он работал в астрофизическом центре на Ундине. Был знаком со многими шишками из Института Астромикробиологии. Наверняка, был в курсе их опытов по разведению новых штаммов. Или даже лично участвовал. Думаете, нет?

– Но он такой авторитетный ученый… – возразил я, забыв, что спасателям нельзя возражать.

– Что вы говорите? Авторитетный? – накинулся на меня Алексеев. – Знаю я этих авторитетов! Откроют какое-нибудь излучение и ну бомбить им лягушек – мол, давайте лягушки, превращайтесь в кого там… черт забыл… – он наморщил лоб, вспоминая.

– В ежа? – предположил я осторожно.

– Нет, там вроде баба какая-то была…

– Вспомнил, Базилика-Белладонна! – пал я жертвой вековых языковых пертурбаций.

– Ага, – согласился он, – я же говорю, баба… Так вот, от физика до биолога ближе, чем от биолога до физика. Происхождение жизни даже для авторитетов все еще загадка!

– Я читал, ее давно решили…

– Да что вы читали! – разошелся он. – Вы на Протерпионе-Семь были? Нет, сразу видно, что не были!

Хм, молчи, я воевал… О чем можно разговаривать с человеком, который ни разу не был на Протерпионе? Который даже не знает, где этот Протерпион находится.

– Мы отвлеклись, – заявил я решительно. – Вернемся к вашим выводам. Вы их высказали комиссии?

Алексеев взял себя в руки.

– Комиссия… – пропыхтел он. – Под ее заключением нет ни единой подписи вирусолога, одни полицейские и психиатры.

– А спасатели?

– Конечно, нашлись и там конформисты, – он в отчаянии махнул рукой.

– Вы из-за этого перебрались с Ундины на Фаон?

– Ну да, накипело, знаете ли…

– Понятно. Рассвелу вы свою точку зрения высказывали? Что он вам ответил?

– Он сказал, что те его гениальные гипотезы, которые как-то связаны с биологией не проливают свет на историю с «Телемаком», поэтому я должен искать разгадку в чем-нибудь другом. Список гипотез, которым он желал бы найти подтверждение, он прислал. Было бы замечательно, если бы я нашел им оптовое подтверждение. Нобелевской он со мной поделится. На этот счет я могу не волноваться.

– А сколько сейчас Нобелевская? – поинтересовался я, потому что последние десять минут ломал голову, как соблазнить Шефа заняться делом «Телемака-Пи».

– Зависит, на сколько человек делить. – На вопрос он не ответил, но суть ухватил верно – хотя и не преднамеренно.

– Хоть один человек вас поддержал?

– Томальди, эколог.

– Здешний?

– Нет. Он глава представительства экологического контроля на Ундине. Постойте, – сжал он кулаки, – вы что, не доверяете мне?

Я попытался отшутиться:

– По закону требуется два свидетеля.

Алексеев разжал кулаки и бросил взгляд на сканер биополя.

– Где вы все-таки служили?

– Не в полиции, – сказал я, поднимаясь.

Он проводил меня до дверей, но руки не подал.

Дома я перекусил купленными по дороге тянучками и засел за письмо к Рассвелу. Те нелестные высказывания, которые Алексеев позволил себе в адрес профессора, я опустил, зато постарался как можно подробнее пересказать видеозапись. Надеюсь, что мой пересказ был не менее ярким, чем оригинал, а возможно – и более ярким, если вспомнить, какого качества была запись. К письму я приложил доклад следственной комиссии. Спорные с точки зрения Алексеева пункты сопроводил его контрдоводами. В заключение я спрашивал Рассвела, что он думает по поводу гравитационной аномалии величиною с «те сэндвичи, которыми вы нас с Алистером угощали». Сообщать более точные сведения об открытой близ Хармаса аномалии я счел пока преждевременным. Когда письмо ушло, я вдруг сообразил, что мой намек на сэндвичи можно понимать как угодно.

12. Галерейщик Сведенов

Фаонский Дом Художников на набережной Первопроходцев заезжие земляне называют Домом Фаонских Художников, умудряясь простой перестановкой слов занести на Фаон земной шовинистический душок. Я нашел билетную кассу, заплатил какую-то мелочь за вход, после чего стал спрашивать всех подряд, где мне отыскать художественный салон господина Сведенова. Промаявшись с непонятливыми художниками полчаса как минимум, я поднялся по эскалатору на третий этаж и принялся искать статую «Странника», после которой, как мне объяснили, нужно свернуть направо, дойти до современной живописи, и там мне скажут.

«Странник» оказался двух с половиной метровой гипсовой женщиной с ребенком на руках. Женщина и ребенок смотрели вдаль. Какой-то хулиган нацарапал на постаменте «Здесь был Странник». К руке ребенка кто-то прилепил жвачкой визитную карточку. Я не поленился дотянуться и посмотреть. Г-н Циммерман, «Общество защиты материнства и детства», Дуранго, Земля. Ну а я что говорил? Туриствующие земляне нашего искусства не уважают.

В современной живописи мне сказали, что Сведенова следует искать на первом этаже, где размещены салоны старинной, но еще годной для продажи живописи.

Сведенов сидел за антикварным письменным столом. Полированную крышку прикрывал выдранный из «Плэйбоя» разворот. Дама была повернута вверх ногами (относительно Сведенова), поэтому я чуть не обозвал его извращенцем. У владельца салона было помятое бледное лицо с синевой, тусклые глаза взглянули на меня только раз – и то поверх пластикового стаканчика. Отхлебывая, он ронял капли прозрачной жидкости на густую бороду темно-каштанового цвета. Каштановые со всеми оттенками волосы пестрели и торчали так, будто он о них вытирал кисти. По моим сведениям ему было тридцать пять, но выглядел он значительно старше.

Мы обменялись кивками. Капля сорвалась с бороды и упала на разворот. .Волнистых пятнен на глянцевом женском теле стало на единицу больше. Оценив их общее количество, опытный детектив мгновенно придет к выводу, что с утра салон Сведенова посетило не более трех человек. Я прошел мимо хозяина вглубь салона, остановился напротив здоровенного полотна с какой-то абстракцией. Я выбрал его из-за соседней картинки в покрытой стеклом раме, позволявшей мне наблюдать за хозяином.

На белом полотне разноцветные фигуры с подчеркнутой неэвклидовостью стремились соединиться не то в лицо, не то в морду. С минуту поразмышляв, я шагнул к картине и прочитал название: «Постингибиртизация-8».

– Вот так и возникла письменность, – услышал я у себя за спиной.

Сведенов стоял скрестив руки на груди и ухмылялся в бороду.

– Вы полагаете? – Я сделал шаг назад и встал рядом. Руки сложились на груди автоматически, я это заметил только после того, как Сведенов, с усмешкой посмотрев на мои руки, расцепил свои. Мозги бились над загадкой, при чем тут письменность.

– Первобытный художник, – заговорил он слегка покашливая, – встречал со стороны своих единоплеменников такое же непонимание, какое Бальтазаревич сейчас встретил в вас. Образы, рожденные хаосом сознания, с трудом ложатся на холст или стену пещеры, часто застревая где-то между мозговыми полушариями. Зрителю необходима подсказка-посредник из четких структурных единиц, коими и явились буквы, допускающие (кхы-кхы), хотя и не всегда, буквальное (кхы-кхы, простите за тавтологию), прочтение.

– Проще говоря, письменность возникла из подписей к картинам, – допер наконец я. Восемь раз бедняга перерисовывал, прежде чем обучить единоплеменников грамоте. И счету, вероятно…

– В качестве… – кашлянув он поднял палец, – в качестве подписи. Но если Бальтазаревич вам не по душе, – продолжил он, – то прошу в второй зал. Возможно, там вы подберете себе… вы куда хотите повесить картину?

– В спальню.